Читать онлайн
"Странное озеро"

Странное озеро

Прежде, чем обращать общество

к прекрасному – покажи ему

всю глубину его (общества) мерзости…

(Н. В. Гоголь)

Пролог

Солнце ослепительно вспыхнуло за чащей леса и стремительно взмыло ввысь, едва не зацепив верхушки мощных сосен, величественно окружавших впадину озера.

Яркие блики робко заиграли в мелких волнах там, где впадают в водоем бесчисленные родники и, образуя могучее течение, несутся к противоположному берегу, разбиваясь о гранитный кряж.

Странное… Так прозвали эту, заполненную ледяной водой чашу жители из поселков, разбросанных по округе. Черное. Глубокое. Странное.

Из чащи, прячась в пелене утреннего тумана, вышел сохатый и осторожно приблизился к воде, но тут же насторожился. Из-за деревьев, оттуда, где пролегла колея дороги, донесся заунывный гул. Люди?!

Сохатый, нервно дернув головой, ринулся обратно – в туман, в заросли, и затаился. Безмолвно плывут клубы белесого тумана, скрадывая звук и расстояние. Молчат сосны. Безмолвствует озеро. И только гул – приближающийся, заунывный, тягучий – тревожит насыщенный влагой воздух…

Из-за поворота появился грузовик с брезентовым верхом, натужно гудя, взобрался на пригорок и скатился в низину, где укрылся лесной зверь. Не снижая скорости, разбрасывая шматки грязи, машина проползает мимо, но раздаются выстрелы, повторяемые многократным эхом… И сохатый, оказавшийся всего в десятке шагов от дороги, грохнулся оземь… И несколько глыб с обрыва валятся в воду, испуганные резким звуком, спеша укрыться под многометровой толщей…

Машина остановилась. Заглох мотор. Из кузова выпрыгивают люди и, возбужденно переговариваясь, выволакивают на лужайку грузную тушу.

-А я как знал…

-Ну и глаз у тебя, Лексеич…

-Пудов на двадцать потянет…

Хлопает дверца кабины. Высокий мужик в дождевике оглядывает добычу и одобрительно хмыкает. Потом кричит:

-Свежуйте его, черта здесь! А мы – до поворота и обратно… Тут где-то развилка должна быть…

-Давай, давай, Семен, - окликаются охотники. – И не торопись. Времени у нас – валом…

Машина, зачихав, поползла дальше, скрываясь за стеной тумана, чьи молочно – белые волны захлестывали низину, сгоняемые с поверхности озера утренним бризом… Слышны только радостные крики да оживленный говор… Потом все стихает.

Минут через сорок машина возвращается. Поравнявшись с лужайкой, она останавливается. Раздается недоуменный, торопливый гудок…

-Лексеич! Костик! Вы что же это… - ругань застревает в глотке охотника. Он с ужасом смотрит на освещенную солнцем поляну, где лежит туша с потемневшей от влаги шкурой, на треть содранной. У туша, навалившись на неё боком и неловко вывернув руку с ножом, сидит человек. И в глазах его – широко распахнутых и пустых – застыло изумление. А в двух шагах от него – второй – опрокинутый навзничь. Смотрит в небо, и на губах – исковерканных страдальческой усмешкой, - выступила пена. В кустах – третий. Лежит, уткнувшись лицом в землю, словно ища спасения и защиты, обнимает руками мокрый, дрожащий куст…

Охотник глядит на поляну, потом на озеро, где тает последняя дымка… Тишина. Странное затаилось…

* 1 *

Безмятежна гладь озера. В глубине высокого неба беспечно плещется солнце. И воздух до того напоен запахами трав, что кажется, будто втягиваешь густую ароматную жидкость, освежающую легкие, обожженные городским смогом.

-Смотри, какая красота! – Фигура Николая отчетливо выделяется на фоне неба – взобравшись на валун, он паясничает, застывая то в одной, то в другой позе, копируя все известные ему памятники.

-Какая красотища! – тихо, с восторгом выдохнула за плечом Лера, нагибаясь к цветам и проводя рукой по их хрупким головкам.

Глеб только пожал плечами в ответ. Нечувствителен он к красотам природы, такой уж уродился.

-Смотри, Глебка! – Лера указала на камень, очертаниями напоминающий огромную человеческую голову. – Как у Пушкина, в «Руслане и Людмиле»…

-Поле, поле… - иронично процедил он сквозь зубы и, отвернувшись, заметил неподалеку белую фуражку, выглядывающую из прибрежных кустов.

Оставив друзей получать эстетическое удовольствие, он направился к обрыву. Сбежал по крутой тропинке вниз и наткнулся на старика с удочкой, восседающего на жиденькой жердочке, лежащей на двух камнях.

Старик сидел боком к Глебу и, позевывая, гипнотизировал пестрый поплавок, который давно уже уснул и лениво колыхался на воде. Глеб остановился метрах в пяти, не желая мешать. Но старик громко втянул воздух и проговорил:

-Чё стал? Подходь ближе, коли пришел, - и повернул к гостю узенькое морщинистое лицо с потрепанной бородкой. Маленькие выцветшие глазки смотрели с хитрецой.

Глеб подошел, присел на камень. Старик снова уставился на поплавок.

-Клюет? – несмело спросил Глеб, которому неловко было молчать теперь, раз уж пригласили.

-Рази это клёв! – буркнул старик, щуря глаза. – В озере в ентом рыба на уду годов уж десяток как не ловица…

-Так чего ж вы сидите? – поинтересовался Глеб.

-Для разнообразья, - ответил старик. – Для отдыху и успокойствия нервной системы… Врачи советают. Ежель, грят, плохой сон, утомлямость, аппетиту нету – посиди часок на бережку…

-И как? Помогает?

-Не знаю. Я ить на сон и аппетит жалица не стану. Сплю и ем – тока подавай! А вот утомлямость – ого! От старухи моей… За полсотни лет стока накопилась, што тока ентим и спасаюсь…

-От старухи? – переспросил Глеб.

-От нее, - подтвердил старик. – И вить ништо от ее, заразы, не помогаит… Она меня поздоровше будит. Так ее никака усталость не берет. Цельный день перед ней по поселку кувыркаюсь, а ей хучь бы што… А тока шаг в сторону – вижжит: стой! Куды? В лес, скажем, или к соседу – не пущает. А вот по рыбку – иди, грит, может ненароком в воду свалисси… Все рыбе пишша… Енти с тобой, што ли? – без всякого перехода спросил старик, кивая на обрыв.

Глеб, давясь от смеха, оглянулся и увидел Леру и Кольку, который взобрался на камень на самом краю обрыва.

-Со мной…

-Девка завидная… А парень – дурень. Ага, што я говорил…

Над обрывом что-то прошумело. Камень, на котором топтался Николай, сорвался вниз, увлекая за собой массу земли, и упал у самой воды, зарывшись в песок. Неподалеку от него почти по уши зарылся Николай, проделав по склону и по кустам тот же путь, что и камень. Только немного медленней.

Глеб помог другу подняться. Прибежала перепуганная Лера.

-Точно – дурень! – с удовлетворением заметил рыбак, пронаблюдав всю сцену от начала и до конца. – Кто ж на обрыве галопом скачит, чудило? Хорошо ще, што не на каменюку свалилси, а то бы всех мозгами забрызгал… Меня бы старуха и домой тады не пустила, за рубаху мозгами забрызганную…

-Дедушка, а что вы тут делаете? – ласково и приветливо задала Лера глупый вопрос.

-Бабочек ловлю! – буркнул старик, отворачиваясь. Но, видимо, молчание и одиночество ему порядком надоели. Поэтому, помолчав минуту, он снова развернулся.

-И чево вы тута ходите? Рыбу пугаити? И кто вы таки есть?

-Ты же сам сказал, дед, что рыбы здесь нет, - напомнил Глеб.

-Кады я такое грил? – обиделся старик. – Я про уду грил, про уду… Што сижу тута для-ради леченья нервной системы… А вот от памяти посиделки не годяца. Ежель бы девичья память – тута одно средство, Ежель кака друга – иное…

-Так ты, дед, врач? – спросил Николай, уже пришедший в себя после головокружительного спуска и тоже заинтересовавшийся разговором.

-Сторож я, - ответствовал рыбак. – Чево тока не сторожил…

-И какие лекарства от плохой памяти есть? – спросила Лера.

-Смотря от какой! – ответил старик, взглянув на нее. – Ежель у тебя, то выход один – замуш иди… Девичью память сыздавна так-то лечут…

Парни расхохотались, а Лера покраснела.

-А ежель каку другу память лечить, - разохотился старик, - тута подход нужон… Вот к примеру моя старуха… Жалица она мене, што, мол, думку с иголками посеяла… Ищи! Полдня проползали мы с ей на карачках – не нашли… А кады я вечерять сел – отыскал…

-Нашел? – восхитился Николай.

-Точно, отыскал! – подтвердил старик. – Сел я на лавку, а на лавке – рушник, а под рушником – иголки… Встал я тута стремительно и объявляю своей старой выговор: вот, така-сяка, кто ж енто иголки в подушку втыкиват, а потом под рушник на лавку бросат? Я ить едва инвалидом не сделалси, чрез твою расеяность…

-А жена что? – стараясь сохранять серьезный вид, спросил Глеб.

-Санкцию ввела! – сокрушенно вздохнул дед. – За то, што, садясь на лавку, сломал я мускулой седалищнова нерва аж три иголки… Иголки калены, а мусклатуры моей не сдюжали…

-Однако, крепкий ты, дед… - подозрительно закашлявшись, заметил Николай.

-А то как же! – не стал проявлять ложной скромности старик, и, внезапно построжав, осведомился: - А вы кто будити? Чевой-то вы все распрашиваити? Можа, шпиены?

-Туристы мы, дедушка, - засмеялась Лера. – Отдыхать приехали…

-Турысты? – недоверчиво повторил старик и почесал затылок. – Слыхал я… У нас Антошка-бригадир каталси в Сочи… Так рассказыват, што в Сочах в ентих турыстов-дикарей видимо-невидимо… Жрут всяку гадость и голышом по улицам шлендрат…

-Мы не такие, - серьезно заверил Николай деда, уже начинавшего впадать в панику из-за грозящего нашествия дикарей. – Мы из города. Приехали ваши места посмотреть… Красиво у вас тут…

-Места знатны! – оживился старик и, испуганно оглянувшись, зашептал, - тока ехали б вы, ребяты, куды подальше… А то попадетесь Белому – и поминай как звали…

-А кто такой Белый? – спросил Глеб, заинтригованный странным поведением старика.

-А пес его знат! – чистосердечно признался рыбак. – Тока народу чрез нево полегло – страсть!

-Бандит, что ли? – спросил Николай.

-Може и бандит, - уступил старик, - но людей губит… На той неделе вон тама – он приподнялся на жердочке и указал на противоположный берег, - трех охотничков нашли, мертвяков… Двое других чуть умом не стронулись… А как он их, проклятушший… - Старик не договорил, не удержался и плюхнулся в воду. Полетели брызги…

Лера вскрикнула. Николай и Глеб выволокли старика на берег – мокрый и дрожащий он только икал.

-Фуражка-то! – Николай подхватил из воды белый блин и, отжав, нахлобучил старику на голову.

-Спа-а… си… Господь, сын… Ки… - заговорил тот минуту спустя. – Выручили старика… А ить я… думал… утянит Белый… Век не забуду-у-у…

Старик, кряхтя, поднялся, подхватил удочку, ведерко и засеменил по тропинке. Потом обернулся:

-Ежель к нам в поселок угодите – заходите в гости… Меня Михеем кличут… Кажная собака знат…

Старик прощально взмахнул ведерком и скрылся в кустах…

* 2 *

Поселок был небольшой – два десятка изб, выстроившихся в две шеренги по обе стороны пыльной улицы. Небольшие, заросшие садики поражали своей неухоженностью. Николай хмыкнул и почесал затылок.

-Вот и верь газетчикам… «Наша сила в деревне»…

-Наверное, ошиблись, - утешила его Лера. – Журналисты тоже ошибаются…

-Но где-то здесь должен копить силы великий народ, - оглядываясь, заявил Николай, - который не единожды спасал мир от всякого рода завоевателей…

-А вон он, - кивнул Глеб на вдребезги пьяного мужичка, зигзагами бредущего навстречу, мимо стайки девушек, собравшихся у завалинки.

-Как звали того психа, Глеб? – спросил Николай, присматриваясь к девушкам.

-Михей, кажется… А что?

-Что, что! Остановиться же где-то надо! – Николай направился к завалинке.

Хихиканье и разговоры враз смолкли. Девушки с любопытством воззрились на приближающегося молодого человека.

-Здравствуйте, - начал Николай, но договорить не успел – где-то совсем рядом мощно взревел тракторный двигатель. Николай с удивлением заметил, как побелели загорелые девичьи лица и как стремительно бросились девушки врассыпную.

В одно мгновение улица опустела. Даже пьяный, только что еле передвигавшийся, проявил невиданную прыть и исчез за покосившейся изгородью. Поселок замер.

-Чего это они? – с испугом спросил Николай, возвращаясь к спутникам.

-Кто их знает… - неопределенно произнес Глеб.

-Пойдем дальше, - предложила Лера, - кто-нибудь да попадется…

-Пошли, - согласился Глеб, взваливая на плечо рюкзак.

-Бабуля!! – завопил вдруг Николай так пронзительно, что Лера вздрогнула.

Из палисадника вышла было какая-то старуха, но, услышав этот вопль, поспешила укрыться за хлипкой на вид калиткой. Николай бросился за ней, и получил палкой по рукам.

-Получил, ирод?! – торжествующе спросила старуха.

-Ты чего дерешься? – возмутился Николай. – Я к тебе, как к человеку, а ты, старая ведьма…

-Уйди, лешак! – палка забарабанила по изгороди. – А то кликну старого – он из тя решетьев наделат…

-Ну, бабка, будь же человеком, - попытался вступить в переговоры Николай, но старуха не слушала. Бросив палку, она уже бежала к крыльцу, крича:

-Михей! Михеюшка, голубь! Иде ты, проклятушший? Выдь, ирод! Грабют!!

-Кажется, это жена нашего знакомого, - предположил Глеб.

-Сейчас увидим, - смеясь, ответила Лера.

Ждать пришлось недолго. Дверь избы распахнулась, и на пороге появился давешний рыбак, только на этот раз в руках у него было ружье.

-Иде? Иде Белый? – испуганно бормотал он, беспокойно оглядываясь.

-Да вот он, у плетня! – прячась за сухонькую фигуру мужа, твердила старуха, указывая на Николая. – Да пали ж ты!

Громыхнул выстрел, и облако дыма заволокло крыльцо. Николай едва успел пригнуться – и заряд дроби пролетел над головой. А старик уже зарысил к калитке проверить: зашиб он супостата или нет?

Только он приблизился, Николай вынырнул из-за ограды и громко приветствовал его:

-Здорово, дед! Ты теперь в браконьеры переквалифицировался?

Старик от неожиданности бросил ружье и запричитал:

-Ой, вашескородие, не губитя! Ет все она, дура! Не разглядел я…

-Дед, ты чего? – Николай толкнул калитку, вошел и встряхнул старика за плечи. – Дед, ты живой?

Михей вытянул руки по швам и ел Николая глазами. Потом лицо его стало растягиваться в подобие улыбки:

-Никак свои?

-Свои, дед, свои, - подбодрил его Николай.

-Чево ш ты, старая, панику поднимаш? – резво обернулся старик к супруге.

-Каки свои? – сердито ответствовала она, держась за ручку двери. – Надоть у их документы проверить… Може, они с банды…

-С какой банды? – с явным неудовольствием спросил Михей. – Турысты они… Словом, заходьте, - старик распахнул дверь избы.

Старуха что-то ему тревожно зашептала, но он величественно отмахнулся:

-От ще! Они меня от верной погибели спасли, а я… Заходьте, ребяты…

Гости вошли в светлую горницу, половину которой занимала русская печь.

-Садись! – радушно пригласил Михей, первым опустился на лавку и тут же подскочил.

-Опять ты?! – свирепо заорал он на жену. – А опосля вижжать будишь, што иголку сломал? – и бросил на стол клубок ниток с вязальными спицами, торчавшими из него точно иглы дикобраза.

Старуха молча забрала клубок и ушла за печь.

-Скромница она у меня, - похвастал старик, ободренный неожиданным смирением супруги, и медоточивым голоском пропел: - Дарьюшка, давай нам чево исть…

Старуха поставила на выскобленный стол горшок с кашей и крынку молока.

-Дед, а куда народ разбежался? – спросил Глеб, принимая от старухи миску с кашей.

-Да хрен ево знат! – неопределенно пробурчал Михей. Потом, оглянувшись на дверь, прошептал: - Грят, опять Белый шалит… Почтарь наш, Степка сгинул… Второй день ищут… Уехал вчерась в район и сгинул… Вы-то никово не повстречали?

-Никого, - ответил Николай, переглянувшись с Глебом.

В дверь постучали, и в горницу влетела девушка лет шестнадцати.

-Ето Маха наша, - отрекомендовал ее Михей, и спросил, - Че носисся как…

-Здравствуйте, - задыхаясь от бега, произнесла девушка, и обратилась к деду: - Дедусь, отец спрашивает, ходили вы на озеро или нет?

-Ходил, - буркнул Михей, морщась, видимо воспоминание о прогулке были ему неприятны.

-А никого не видели?

-Видал! Вот их, - старик важно кивнул на гостей. – Турысты. А че стряслося? Почтаря отыскали?

-Нет, - ответила девушка, бросая быстрый взгляд в сторону приезжих. – Нашли мужики кострище, вот и решили узнать, кто там был…

-Мы там были, - сказал Николай, с улыбкой глядя на круглое порозовевшее лицо. – Ночевали там…

-Ох ты, Хосподи, - завздыхала старуха от печки. – И не испужалися?

-А чего бояться-то? – небрежно обронил Николай, краем глаза следя за реакцией девушки. – Белого вашего, что ли?

-Ох ты, Хосподи, - закрестилась старуха. – Избави нас от аспида хищнова…

-Беги, Маха, - наказал Михей, - кажи мужикам, што тама ночевали турысты… Ежели похочет чево узнать – милости просим… А счас оставь нас, у нас трапеза…

* 3 *

Вечером Глеб и Лера собрались было на экскурсию по поселку, но, выйдя из избы, застали Михея и Николая сидящими на крыльце. Дед что-то оживленно рассказывал.

…-Значица отробил я по путевке и возвернулси домой. Нет, думаю, боле никаким калачом меня туды не заманишь… Буду плотничать себе полегонечку. А тут возьми и объявись у нас Дашка… По разделению ее сюды направили. Работу подымать… А че ее подымать? У нас вить мужики как? С утра чекушку–другу опрокинул, до обеду отышачил и – домой. Дома обратно же шкалик высосал, отдохнул и снова на работу… А вечерком, само собой, опосля трудов-то праведных – святое дело… А тута она приехала агитовать. Да не одна, а с целым выводком девок… И парень один с ними – Леха… От него мы никакова зла не видывали, потому как чрез год он категорически спилси и на родину поехал… А ети! Тока приехали, сразу лозунг на капиративную лавку присобачили: «Пьянству – бой!» И объясняють популярно: надоть, мол, камунизьму строить… А мы не спорим: надоть так надоть…

Собрались мужики, скинулись, выпили по два литра на брата за светлое наше будующее, и пошли просеку рубить, дорогу строить… Потому как прежде чем выходить на путь, надоть ентот путь найти и расщистить…

От тады наша комса и взялась за дело. Выбрали из ватаги пятерых холостых парней и к кажному по девке прикрепили. И сразу быка за рога! Поначалу они тока агитовали, а кака польза от болтовни, Кады опосля цельнова дня на повале и цельнова ведра белой, принятой для-ради сугреву, не разберешь, чево она тебе талдычит… Да ишо по-научному…

И от в один прекрасный день вызывают меня в ячейку. Грят: тебе, Михей, особливое задание! Ну, думаю, пропал. Опять кудыть отправют, сицилизм строить… Ну и грю, никуды не поеду, у нас, грю, у самих сицилизьма недостроенная стоить…

А секретарь Яшка – паразит, болтун и трезвенник, грит: тебе, Михей, никуды ехать не надобно. Будишь робить здеся, и мы вручаим те дело государственной важности. Распишись от туточки, што инструктаж прошел и технику безопасности освоил… Я, дурень, и подписался, не читая… А Яшка, зараза, встает, вежливенько етак щурица и шипит радостно: поздравляю, дорогие молодожены… И ко мне Дашку подводит… Я прямо тама чуть не грохнулси, едва сознанья не лишилси… Ета они, оказываеца, етак решили нас на путь истинный спроворить… Те пять девах командированных все и спроворили. И замуш повыскакали и комсовское поручение в лутшем виде исполнили…

Открылась дверь избы и на пороге появилась величественная супруга Михея:

-Все лясы точишь? Пошел бы огурцы прополол…

-Один секунд, Дарьюшка, - живо отозвался Михей, не трогаясь, впрочем, с места, - вот доскажу и пойду…

-Ежели ты, старый хрен, к ночи не прополешь две грядки – вечерять не дам! – дверь сердито захлопнулась.

-Видали? – грустно спросил Михей. – Выправка у ей все та ж – комсовская…

-Так это она? – удивился Николай.

-Она, - вздохнул дед не без сожаления. – Мой самый што ни на есть геройский подвиг перед Совецкой властью…

-Так чего ж ты, дед? – заметил Глеб. – Мог ведь развестись…

-Ни! – возмутился Михей, с опаской поглядывая на дверь. – Люди как женяца? По обоюдоострому согласью… А у нас как вышла? По заданью партии… Тока не думал, што дело мне порученное на эстолько годов растяница…

Неподалеку заиграла музыка. Зазвенели голоса.

-Дискотека, что ли? – заинтересованно спросила Лера, подходя к ограде и раздвигая кусты смородины.

-Нет. Танцульки, - пояснил старик. – Ни дна им, ни покрышки…

-Сходим, посмотрим? – Лера взглянула на Глеба.

-Идите и вы, - подбодрил Михей, - дело-то молодое… А мне надоть огурцы полоть…

-Машка! Маш… - звал у ограды девичий голос. – Айда с нами…

-Некогда мне…

-Антохина Маха, - определил Михей, с кряхтением поднимаясь. – Та, што прибегала… Батька у ней помер, а мать чрез полгода выскочила за Антошку-бригадира… Он ее лет на десять молодше… А от поди ш ты…

-Любовь, наверное? – предположил Николай, подмигивая Глебу.

-Може, и она, язви ее, - пожал плечами Михей, заглядывая под крыльцо в поисках лопаты. – Куды ж она, треклятая, подевалася? Вишь, девки ее звали, а она не пошла…

-Мать строгая? – спросил Глеб.

-Мать ни телица, ни мычит… В церковь Маха пошла…

-Куда? – разинул рот Николай.

-В храм божий! – сердито ответил Михей, шаривший рукой в траве и наткнувшийся на крапиву. – Кажинный день ходит… Да иде же она, проклятая? Чрез ее я ить с голодухи загнуся… И очинно даже просто…

-Пойду-ка я, прогуляюсь, - как можно небрежнее сообщил Николай, отступая к калитке. – А вы деду помогите…

-В церковь собрался? – ехидно осведомилась Лера. – Может, еще в монастырь уйдешь?

-Не уйдет, - ответил дед, на карачках вылезая из пустой собачьей будки. – Таковых скитов не быват…

-Покажи-ка, дед, где тут у вас церковь? В какой стороне?

-Погодь, я сщас, - Михей со стоном разогнулся и поплелся к калитке. – От так пойдешь… Как раз к церкви выйдешь… Тока не плутай, Белый-то шалит…

-Ничего, обойдется…

Ты смотри, - искренне удивился Михей, оглядывая улицу, - ни единой собаки не видать – все попрятались…

-И дискотека закончилась! – вставил Николай, открывая калитку.

-Енти – то? – старик отмахнулся. – Енти сщас по сеновалам тискаюца… В лес, в поле боязно выйти… Вот и попряталися… Надо к сараю пойтить, поглядеть, как бы чево не запалили…

-Ладно, я пошел, - Николай закрыл калитку.

Выглянула Дарья:

-Ты ще тута?

-Бегу, Дарьюшка, бегу, - заторопился Михей, шлепая сапогами по траве. И тут же, забыв о жене, пожаловался:

-Молокососы енти кажный день у меня на сеновале кувыркаюца… Иде, спрашиваеца, родители… Ему, сопляку ешо пятнадцати нету, а он уже девке под подол лезет… как… как … как себе в избу… Срамота! Тьфу!

-Какое падение нравов! – поддакнул Глеб.

-Всегда так-то было, - мудро ответил Михей и, запнувшись за потерянную, т.е. найденную теперь лопату, шлепнулся на огуречные грядки…

* 4 *

Церквушка была низенькая, покосившаяся, бревенчатая, облепленная со всех сторон такими же покосившимися и потемневшими от времени пристройками. Невысокая ограда обнимала все это нагромождение с трех сторон, оставляя четвертую для прихожан.

Несмотря на то, что по двору то и дела сновал люд, здесь же мирно прогуливались куры, а у стены, в грязи, блаженно похрюкивая, валялся боров...

Когда Николай подошел к ограде, народу на дворе было немного, но, сколько наш турист ни вертел головой, никак не мог разглядеть Машу. Две старухи с узелками, пьяный, притулившийся спиной к плетню, и священник, мастеривший скамейку, ловко орудуя топором – не представляли для Николая ровно никакого интереса. Но когда он ступил на церковный двор, и тут же из дверей вывалилась большая компания мужиков и баб, от которых нестерпимо несло водкой и жареным луком. Они выстроились в ряд, поклонились, крестясь, и, отступив шагов на десять, устроили перебранку, минуту спустя обратившуюся в повальную драку.

Лупили друг друга крепко, с азартом и матерщиной, но соблюдая разделение полов. Мужики волтузили друг друга жесткими, мозолистыми кулаками, а бабы, вцепившись в волосы, все норовили заехать товарке коленом в живот.

Поднявшийся гвалт вывел из терпения священника. Положив топор, он неторопливо прошел к ограде, вывернул из земли здоровенную жердь и, приговаривая: прости, Господи! – стал оглаживать драчунов по бокам, спинам, задам и загривкам. Минуты через три мир был восстановлен. И священнослужитель, урезонив разбушевавшуюся паству, вставил свое оружие на место и вернулся к скамье.

Прихожане снова выстроились в ряд, поклонились, осеняя себя крестным знамением, но уже батюшке, развернулись и потянулись прочь. И надо же было Николаю улыбнуться! Одна из баб – растрепанная, с выбившимися из-под платка космами, - моментально окрысилась:

-Че лыбишься?!

Из искры мгновенно разгорелось пламя, как справедливо предрекал классик. Забыв о разногласиях, раздиравших её пять минут назад, компания грозно надвинулась на чужака.

-Ты кто такой?! Че лыбишься? Коль, дай ему… В морду дай, Коль, в морду! И пойдем…

Николая грозило немедленное наказание за оскорбление христианских чувств, и, по странному стечению обстоятельств, грозило от тезки. Но судьба на этот раз только погрозила и, решив, что на этот раз достаточно, послал на помощь ангела-хранителя.

Неизвестно откуда между Николаем и толпой появилась Маша. Заслоняя их друг от друга, она с улыбкой заговорила:

-Дядя Коля, вас отец уже час ждет… Пельмени стынут… Уха… А это наш гость… Турист. Он у дедушки Михея остановился…

Речь подействовала. Николай оказался в объятиях тезки, и, не имея сил сопротивляться столь горячему проявлению гостеприимства, был увлечен компанией с собой – на пельмени…

* 5 *

Уничтожив следы падения, сильно отразившегося на хрупкой огуречной ботве, Михей утомился и присел отдохнуть, изредка подавая распространенные и бесполезные советы Лере и Глебу, пропалывавшим грядки. Потом снова свернул к своей биографии и принялся рассказывать о военной службе, которая по его словам, была ему строго противопоказана.

Глебу это надоело. Он бросил лопату и сел на грядку.

-Ты бы, дед, лучше рассказал о Белом…

Михей насупился. Было видно, что говорить о Белом ему хотелось меньше всего.

-Расскажи, дедушка! – подхватила Лера. – А то все пугаешь, предупреждаешь… А чего именно надо бояться – не говоришь…

Старик в раздумье посопел минуту и тряхнул головой:

-Ну ин, ладно… От вас не отвяжесси… Слухайте…

В незапамятны времена, кадась Ермак Степан Тимофеич пришел в Сибирь, штоб, значица, прибрать ее к рукам, был в его ватаге Ванька Белый… Удалой был паря. А красавец какой! Каку девку встренит – та ево. Грят даже, што он у самаво Строганова – богатюший купчина был, - у самаво Строганова ево полюбовницу Марию увел…

Девка была раскрасавица, каких мало… От Волги до Камня слава об ей шла… Казанский хан несметные тыщи за ее Строганову сулил. А Ванька Белый как старый рымлянин – пришел, увидел и наследил… Ушла с ним Мария.

Добралися они с Ермаком до наших краев и осталися тута. Срубили избу на берегу озера и стали жить – поживать… Но прознал об них Строганов и послал приказщика со стрельцами. Окружили они ночью избу и повязали обоих… - Михей тяжело вздохнул, повертел головой и продолжил:

-Неизвесна, што тута у них вышла, тока утрась стрельцы ушли, а строгановские людишки осталися. Связали они Марию, подняли на утес и скинули в озеро. А Ваньке отрезали нос да уши, штоб красой своей шибко не гордился и девок не сманивал… Народец здешний попытался за Ваньку с Марией вступица, да строгановские варнаки пожгли их становища и людишек побили. С тех пор и бродит Ванька по тайге, мстит. Строганову – то он ишо в ту же пору отмстил… Построили ево людишки на месте Ванькиной избы ям. Посадили два десятка верховых, штоб ясак с месных собирать. А Белый забралси на утес, с какова Марию сбросили и взарвал тама бочку с порохом… Видать по всему, хотел гору на зимовье обрушить. Опосля взрыва все озеро белым дымом заволокло. А када дым рассеялси, в яме ни единой души – все мертвые… А от чево – шут ево знат. С тех пор и пошло… Губит Белый людей, мстит, да все зазря. Строганова-то давнесь нету… А народишка боица, вдруг Белый из тайги явица…

Сильный стук в калитку заставил всех троих вздрогнуть.

Михей сжался в комок и приготовился сигануть в крапиву. Лера побледнела. А Глеб взялся за лопату. Калитка с треском распахнулась, впустила Николая и захлопнулась, наподдав ему сзади. Слышно было, как возмущается он несовершенством дверей и заборов.

Глеб окликнул приятеля, и тот, петляя по тропке, топча огурцы и картошку, приблизился. И остановился, ища глазами точку опоры, на которую можно было бы облокотиться. Не нашел. И с размаху плюхнулся на землю.

-Эк нализалси! – с досадой пробурчал Михей, громко втянув воздух. – Ужели батюшка ращедрилси?

-Не-а, - качнул головой Николай. – В гостях был. Хорошие люди попались… У Антона я был…

-Так, - протянул Глеб, - погулял, значит?

-Раз угощают! – пожал плечом Николай – приподнять второе плечо не было сил.

-Антоха, паразит, такой, - поддакнул Михей. – Одначе, стерва порядощная… Я ить у нево вчерась с утречка просил чекушку – опохмелица… Не дал, жадоба…

-Завтра, дед, опохмелишься, - пробормотал Николай.

-Завтрась? – надежда загорелась в выцветших глазках старика. – С чево ето?

-Свадьба завтра… - теряя последние силы, пробурчал Николай, раскачиваясь. Силы его истощились, и он ничком повалился на траву.

-Слабосильный какой! – проворчал Михей. И добавил, бледнея от зависти:

-Небось, от двух кружек свалилси? Эх, пить разучилися…

* 6 *

Заря догорела. И сумерки опустились на загулявший поселок, отгоняемые от окон света, вырывающимся из-за незакрытых ставней.

Глеб брел вдоль забора, изредка останавливаясь и хватаясь за нетесаные колья, пережидая, пока зыбкая твердь под ногами успокоится, и снова пускался в путь. Вечерний воздух приятно холодил лицо и шею, постепенно разгоняя пары первача, которыми непривычно плотно был окутан мозг.

Пить здесь умели. Его передернуло при мысли, что пришлось бы выпить еще стакан. А они – из ковшика! Бр-р-р…

Улица неожиданно быстро закончилась. Заборы свернули вправо и влево, а дорога выливалась в поле и терялась во тьме, изредка поблескивая водой в колее. Куда идти? Он постоял, подумал и повернул обратно к поселку. Но почти тут же увидел какое-то стремительно приближающееся светлое пятно. Некстати вспомнился дед Михей со своим рассказом – и ноги стали ватными, а сердце забилось где-то в горле, норовя выпрыгнуть. Плотно сжав зубы, он прижался к частоколу…

Пятно приближалось. Теперь уже был слышен шорох травы и захлебывающееся дыхание. Мимо пронеслась чья-то тень…

«Старый хорек!» - мысленно обругал он Михея, лежащего сейчас в двухстах метрах отсюда, на лавке, без признаков жизни, в обнимку со старым тулупом. Подождал. Прислушался. От поселка опять кто-то бежал. Вот, кажется остановился… В десяти шагах раздался голос Антона-бригадира:

-Стой, Машка! Все равно найду, подлюка! – и громоздкая тень рванулась дальше, тяжело бухая сапогами, распространяя вокруг волны перегара.

Глеб стоял как вкопанный. Думал, медленно соображая, зачем это Антону бегать за падчерицей ночью? Где-то впереди вскрикнули – тонко, жалобно…Надо пойти посмотреть… Он оторвал свое, словно налитое свинцом тело от забора, сделал шаг и упал. Полежав немного и набравшись сил, неловко поднялся, подобрал какой-то сук и, опираясь на него, побрел дальше, то и дело останавливаясь и прислушиваясь.

Голоса вынырнули словно из-под земли, справа и как будто совсем рядом.

Захлебывающийся слезами девичий голос просил:

-Пусти… Ну пусти же…

-Отпущу, - хрипел мужской голос, - но сначала…

-Все! Все маме расскажу! – отчаянно закричала девушка.

-Маме?! На! – звук удара словно подстегнул Глеба, рассеял наполовину туман в голове. В пяти шагах он разглядел девушку, лежащую на земле, а над ней грузную фигуру, которая рвала на ней светлое праздничное платье и сочно бранилась.

Высоко подняв сук, Глеб с размаху опустил его на широкую спину бригадира. Потом еще… И еще…

Всхрапнув от боли, мужчина упал на землю, инстинктивно закрывая голову руками. А палка все опускалась и опускалась на корчащееся под ударами тело. Наконец, устав, Глеб бросил свое оружие и пнул ногой пьяного:

-Пошел вон!

Поскуливая и подвывая, что-то бормоча, бригадир пополз на карачках прочь…

Девушка уже сидела, оправляя платье и тихонько всхлипывая. Подняв глаза на Глеба, она сначала подалась назад, но тут же вскочила и, схватив его за руку, потащила за собой.

-Куда? – бормотал он. – Он уже свое получил… Не бойся…

-Он сейчас дружков приведет, - бросила она на ходу.

Они свернули, и вдоль забора направились к саду деда Михея. Остановились. Маша раздвинула доски забора и юркнула в щель:

-Идем…

Он с трудам протиснулся следом.

По приставленной к стене сарая ветхой и скрипучей лестнице они взобрались наверх и оказались на сеновале.

-У тебя спички есть?

-Есть! – с готовностью отозвался он.

-Зажги…

Чиркнула спичка. При слабом свете он увидел, как она, приподнявшись на цыпочки, вытянула из-под балки корзинку. Спичка обожгла пальцы и погасла. Глеб зажег новую. Маша вынула из корзинки керосиновую лампу без стеклянной колбы, смахнула сено с пола и взяла у него спички. Через секунду фитиль лампы, мигая и чадя, загорелся, распространяя удушливый запах жирной копоти. Маша потянулась было, чтобы сунуть корзинку на место, но она выскользнула у нее из рук и упала. Глеб заторопился помочь ей собрать высыпавшиеся в сено вещички. Клубок ниток… зеркальце… косметика… пузырек с таблетками… и несколько пакетиков с презервативами…

-Это что? – с неожиданной злостью спросил он.

-А ты не знаешь… Не мое это. Это Верка здесь убежище устроила. Домой такие вещи не понесешь – мать убьет. Вот она своих мальчишек сюда и водит…

-И ты с ней? – с презрением осведомился он, испытывая неодолимое желание причинить боль, унизить, отомстив тем самым за горькое разочарование.

-Нет, - помедлив, ответила она. – Я сама по себе…

-И сколько же ей, твоей подруге?

-Шестнадцать…

-Не рано ли? Или потянуло к взрослой жизни?

-Здесь рано взрослеют, - тихо и серьезно ответила Маша. – Если ты в этом возрасте будешь никому не нужна, то и замуж никто не возьмет… Вот девчонки и боятся…

-А ты не боишься?

Она не ответила.

-А чего Антон за тобой погнался? Поругались?

-Он мне с весны прохода не дает, - ответила она, глядя на огонек фитиля. – А маме говорить не хочу – жалко мне ее…

-А себя не жалко?

-И себя жалко… Немножко… Чуть-чуть… - она слегка улыбнулась и замолчала.

Замолчал и Глеб, глядя на колеблющееся пламя, розовато – золотистыми бликами играющее на стенах, крыше и серьезном, сосредоточенно-задумчивом лице девушки, сидевшей подле…

* 7 *

Николай не заметил, как ушел Глеб. Не видел он и того, как незаметно исчезла Лера, которой уже не под силу было отбиваться от пьяных парней, лезущих через стол, тянущихся к ней своими слюнявыми ртами. Он видел лишь то, как с песнями и руганью выносили Михея. Или, нет… Кажется, сначала Михей полез под стол – кукарекать, а уж потом его извлекли из чашки с пельменями, куда он ткнулся перекошенной от жадности физиономией и уснул.

Но эпизод с Михеем так и остался только эпизодом, так как вниманием гостя всецело завладела Любка - рыжая девица с густо напудренными щеками и носом. Она следила за тем, чтобы тарелка и стакан Николая не пустовали, и без умолку тараторила.

Она говорила об Антоне. Но это уже после того, как Антон куда-то вышел, а потом вернулся и, показав в дверном проеме распухшую морду, увел, громко матюгаясь, ораву дружков.

Говорила она о женихе и невесте: он пьет как лошадь, а она еще больше… Вот сщас напьются, и неизвестно еще, какая брачная ночь у них получится! Он с перепоя до дому дойти не может, обычно в коровнике отсыпается… А она все норовит сорвать с себя одежду и начинает приставать к мужикам. Зимой на Михея набросилась. Так дед потом месяц на улице не показывался. А бабка его на крыльце с ружье дежурила…

Шептала страстно, прижимаясь бедром к колену об учителе – молодом парне, приехавшем работать после института, и о Клавке-продавщице – рослой, пышнотелой девахе, которая не на шутку влюбилась в чудаковатого интеллигента и преследовала его днем и ночью, пытаясь соблазнить всеми доступными средствами. Но пока – безуспешно.

Но больше всего, кажется, девушка болтала о Белом. Еле слышно шептала, когда расстояние между ними сокращалось до опасного минимума; говорила вполголоса, постреливая по сторонам подведенными глазками, проверяя, как чувствуют себя вчерашние ухажеры; кричала в самое ухо, когда, после очередного тоста, все кричали о чем-то хорошем и тянулись друг к другу стаканами и чокались, не рассчитывая силы и разбивая свои стаканы вдребезги, обливая соседей ядреным первачом…

Белый был для них всех ужасом, кошмаром. С этим ужасом они рождались, росли, учились (немного), зачинали себе подобных, передавая в крови, в генах страх перед Белым призраком, накрывшим собой поселок и его окрестности. И они боялись. Дрожали. И старались жить так, чтобы не думать о Белом ужасе, не вспоминать о нем. Пили, дрались, любились… Проспавшись, в похмельной злобе снова дрались, снова пили и снова тискались на перинах и сеновалах… Но Белый оставался с ними. Всюду. Всегда. И когда Люба увлекла его из дома во двор и приникла к нему всем своим горячим телом, он чувствовал, что она просит и ищет защиты у него – нового человека, неподвластного здешним укладам и законам.

И все это время – и за столом, и во дворе, и на сеновале, куда затащила его девушка, он не мог отделаться от ощущения, что кто-то – умный, строгий, холодный, - следит за ним, прощупывая каждый миллиметр тела и души пристальным и настороженным взглядом. Он так и уснул. Но ощущение осталось. Даже во сне. И он просыпался несколько раз за ночь и смотрел в темноту, пытаясь увидеть нечто, что таилось и грозило, скрываясь во мраке ночи, одурманенной душистым запахом сена и теплым женским дыханием на щеке…

* 8 *

Поселок только-только начинал затихать после повального веселья, лучи солнца только-только пробились сквозь утренний туман, позолотив бахрому облаков, лениво плывущих в белесом небе, а Маша и Глеб уже миновали развилку дороги.

Шлепая по мокрой траве, Глеб думал о странном свойстве этой девушки – притягивать к себе людей. Она просто сказала:

-Пойдем! – и он пошел за ней, не задумываясь, хотя было бы более разумным вернуться домой и завалиться спать после бессонной ночи и затянувшегося застолья, последствия которого еще сказывались: Глеба подташнивало.

Когда они свернули с дороги и углубились в чащу, Маша внезапно остановилась и неожиданно строго сообщила:

-Сейчас я познакомлю тебя с одним человеком… Очень хорошим! Он живет здесь, в лесу…

Глеб вытаращил на нее глаза, и в голове мелькнула мысль: не здесь ли таится загадка Белого?

Очевидно все мысли, забродившие в его больной голове, отразились на его лице, потому что девушка его за плечи и засмеялась.

-Не бойся, это не Белый! Он обычный человек. Только ты его ни о чем не расспрашивай – он этого не любит.

-А кто он? – спросил Глеб.

-Я же говорю: обычный человек. Только… - она запнулась, - только людей не очень любит… Поэтому и живет на отшибе… И в поселок приходит редко…

-А почему?

-Много будешь знать – не дадут состариться! – весело откликнулась она. Засмеялась. Пояснила: - Это его любимая поговорка… Он оч-чень хороший! – воскликнула она, и ее глаза загорелись теплой радостью.

-Ладно, пошли, - кивнул Глеб, и снова зашагал по едва заметной тропке, петляющей между деревьями, словно прячась.

-Стой! – вскрикнула Маша так звонко, что у Глеба перехватило дух. – Смотри…

На тропинке, слабо попискивая, трепыхался какой-то серенький комочек, состоящий из пуха и перышек.

-Птенчик, - она присела и взяла птенца в ладони. – Из гнезда вывалился, бедный…

Глеб автоматически поднял голову и увидел это гнездо. Оно было устроено в ветвях над самой тропинкой.

Маша нарвала листьев и, положив в них птенца, протянула Глебу.

-Положи его в гнездо… Только руками не трогай, а то родители его не примут…

Глеб бережно принял маленький зеленый сверток и, зацепившись за ветку, взобрался по стволу.

В гнезде уже был один птенец. Раза в два больше найденного. Он занимал почти все пространство и молча следил за Глебом, когда тот, развернув листья, положил в гнездо найденыша. Потом сердито пискнул и засуетился. Не успел Глеб спуститься на землю, а найденыш с отчаянным писком опять свалился на тропинку.

-Наказание! – засмеялась Маша, поднимая незадачливого путешественника, который едва дышал.

-Смотри! – Глеб тронул ее за руку и указал на гнездо. На самом его краю сидел большой птенец и равнодушно смотрел на них. Но в маленьких немигающих глазках можно было прочесть смертный приговор несчастному созданию, лежавшему на Машиных ладонях.

-Кукушонок… - произнесла Маша таким тоном, словно встретила старого знакомого и нисколько не обрадована встречей.

-И что? – не понял Глеб, озадаченный ее интонацией.

-Это он выпихивает птенца…

-Зачем?

-Чтобы выжить. Неужели непонятно? Кукушка подкладывает яйцо в чужое гнездо. И когда птенец вылупляется, он торопится избавиться от конкурентов…

-Что же делать? – Глеб с ненавистью взглянул на гнездо. – Попробуем еще?

-Нет, - она подышала на птенца, лежащего на руках – тот слабо пискнул – Он снова его вытолкнет…

-Вот паразит… Тогда я его выкину!

-Не надо… Он не виноват. Пойдем, - Маша пошла дальше. – Уже недалеко…

Глеб вздохнул, показал кулак кукушонку, все так же наблюдающему за ними через край гнезда, и покорно поплелся за девушкой…

* 9 *

Лера сидела на крыльце, обиженно поджав губы, и сумрачно наблюдала за тем, как жена Михея кормила кур. Парней не было. И Лера с неприязнью думала о том, что ее променяли на каких-то деревенских простушек, которые и одеться то как следует не умеют. А еще она думала о том, что вовремя ушла вчера. Неотесанные мужики, от которых на километр несло потом и самогонкой – не слишком подходящая компания. А ее кавалеры куда-то запропастились. Или они обиделись? Может, она слишком холодна и неприступна? Может, слишком умна? Может, слишком красива?

На пороге появился Михей и, опасливо косясь на супругу, прошмыгнул в сарай.

Когда бабка вернулась в избу, Михей выволок из сарая верстак и принялся что-то мастерить, поминутно икая и прикладываясь к большой жестяной кружке. Казалось, он весь был поглощен своим занятием, и Лера молча следила за ним, не решаясь заговорить. Но Михей заговорил сам. Остругивая какую-то рейку, он сипло спросил:

-Иде друшки твои? По сих пор не возвернулись?

-Нет, - качнула головой девушка.

-Загуляли, видать…- Михей смахнул стружку и провел рукой по рейке. – Сучок… Яти ево…

-А что вы делаете, дедушка? – спросила Лера, подходя ближе.

Дед метнул быстрый взгляд на дверь и зашептал:

-Хочу моей ненаглядной подарок сделать… Патрет нашенский опослясвадебный в рамку загнать. Пущай любуеца… Под стеклом-то как новенький смотреца будит…

В калитку постучали, и во двор вошел молодой человек среднего роста:

-Здравствуйте…

-Здравствуйте, - ответила Лера, припоминая, что видела его вчера на свадьбе с какой-то румяной и озорной девицей.

-А, Юрась… - Михей приветливо помахал рубанком.

-Ты, дед, Марию не видел? – несколько неуверенно спросил молодой человек, понижая голос, словно опасаясь, что его услышит кто-то посторонний.

-Не-а… - сдувая стружку, ответил Михей. – Опять, поди, в лесу… Иль в церковь пошла…

-В церкви ее нет, - молодой человек потоптался на месте и, развернувшись, пошел к калитке.

-Куды ж ты побег? – окликнул Михей и, оглушительно икнув, припал к кружке.

Молодой человек оглянулся:

-А что?

-Посиди с нами… Полюбуйся. Я от рамку для патрета изготовляю… Под стеклом будит сверкать как… как… как зеркало! – Михей отставил кружку и сообщил Лере, - Ето Юрась, учитель нашенский… Детей, значица, учить…

-Юрий, - молодой человек шагнул к Лере и неловко протянул руку. Она в ответ назвала свое имя и коснулась его руки.

Дальше разговор не клеился. Выручил Михей. Закурив, он присел на крыльцо и, разгоняя дым рукой, осведомился:

-Када ж ты, Юрась, за ум возмеси?

-А что такое?

-Здоровый лоб. Ститут закончил. А все не наженихаиси… Женица тебе пора, от што. Така девка по тебе сохнет, а ты все нос воротишь… А може чрез ето у Клавки в магазине молоко киснет! Моя бабка давеча жалилась, што молоко в магазине кислое… Хотя, - Михей окинул учителя критическим взглядом, - не пара ты Клавке. Иде тебе до нашенских мужиков! Они тя в рог закрутят и за забор забросют… Ты противу них сосунок… Хучь и умный…

-Разве сила – главное? – спросил Юрий, вспыхнувший от столь нелицеприятной оценки его мужских достоинств.

-А в чем ишо? – воскликнул Михей. – Ты ить и топора отродясь в руки не брал. Куды те, скажем, на медведя? Да и вапще на охоту? Знаю, знаю, скажешь, што сила у тя тута, - старик постучал пальцем по лбу. – А от смогешь ты ентим самым местом доску проломить? Не смогешь, в книгах об ентом не пишуть…

-В науке, в знаниях сила, дед, - полушутя, полусерьезно ответил Юрий.

-На кой ляд мне твоя наука, коли вы самава простова не знаите! – отмахнулся Михей. – Сколь тута вашева брата перебывала, а никто сказать не могет: иде Белый прячеца…

-Скоро узнаешь, - ответил Юрий, построжав. – Дай только время. Вот съезжу на днях в район, а когда вернусь – скажу… Тебе первому, слово даю!

Распахнулась калитка, и во двор влетел чумазый мальчуган. Размахивая руками, захлебываясь от бега, он завопил:

-Дед, бежи скореича, дядя Степан нашелси! В Совете он…

* 10 *

-Знакомьтесь, это Боря, - сказала Маша и отступила в сторону.

Вместо обросшего с головы до ног дикаря в набедренной повязке Глеб увидел перед собой мужчину среднего роста лет тридцати, безукоризненно выбритого. Карие, слегка выпуклые глаза смотрели насмешливо.

-Борис! – отрекомендовался он, подавая тонкую руку.

-Глеб…

-Он турист, - пояснила Маша, со стороны наблюдавшая за церемонией. – Приехал отдыхать. У дедушки Михея остановился…

-Да ну! И как там поживает этот горе-охотник? – спросил Борис, оборачиваясь к девушке.

-Как всегда…

-Ну что ж, проходите, - Борис обвел вокруг себя рукой, - располагайтесь…

Глеб почувствовал, что отшельник не очень рад его приходу, и потому намеренно игнорирует, уделяя все внимание Маше. Он насупился и пошел за ними, стараясь не прислушиваться к разговору – до него долетали лишь обрывки фраз и звонкий смех Маши.

Под огромным деревом приютилась маленькая избушка.

-Это мой дворец! – сказал Борис, обращаясь к Глебу, и, заметив его обиженный вид, рассмеялся.

-Ты чего? – удивилась Маша.

-Твой друг чем-то недоволен…

Борис присел на бревно и хлопнул по нему рукой, приглашая Глеба:

-Садись…

Глеб пожал плечами. Подумал немного. Сел.

-Я сейчас… - Маша заскочила в избушку.

-Ну и каким ветром вас занесло сюда в такую рань?

Глеб поколебался и рассказал все: о свадьбе, о прогулке, об Антоне, о сарае… К его изумлению, рассказ не произвел на собеседника почти никакого впечатления – улыбка не сходила с тонких нервных губ, а глаза по-прежнему смотрели приветливо и открыто.

Покачав ногой, Борис произнес веско и весело:

-Этому Антону давно уже место за решеткой. Я за него как-нибудь возьмусь… как будет свободное время… Маше – ни слова!

А девушка уже выскочила из избушки, переодетая в брюки и рубашку.

-И что у тебя за беспорядок? Ведь обещал же…

Борис только виновато улыбнулся и развел руками.

-Это же надо: за два дня устроил такой бедлам!

-Отшельник я или нет? После последней уборки я вдруг подумал, что все это напоминает мне мою московскую квартиру… Ну и переделал все на свой вкус…

-Неряха! – заклеймила девушка этого страстного борца с чистотой и порядком, и погрозила веником: - Ох и получишь ты у меня когда-нибудь…

Глеб, слушая эту шутливую перебранку, снова почувствовал себя лишним.

«Зачем она притащила меня сюда?» - с раздражением подумал он. И внезапно вспомнил о Лере. Она, наверное, беспокоится.

Странно, но мысль о Лере показалась ему пустой и ненужной. И сама Лера показалась вдруг далекой, пустой и ненужной. Неужели он так сильно привязался к этой деревенской девушке? Чепуха! Глеб резко поднялся.

-Что случилось? – спросил Борис.

-Мне надо идти! – быстро ответил Глеб. – Будут искать…

-Только пришел, уже уходить собираешься… А Маша там хозяйничает, обидеться может…

-Не обидится! – ответил Глеб. – Меня ждут друзья…

-Раз друзья ждут – дело другое, - серьезно ответил Борис, покивав головой. – В следующий раз приходи с друзьями…

-Обязательно, - буркнул Глеб и зашагал по тропинке, не оглядываясь.

-Дорогу-то запомнил? – крикнул вслед Борис. – А то заблудишься – скажут, опять Белый виноват…

-Запомнил! – пробурчал Глеб себе под нос, исчезая в кустах.

С некоторой растерянностью и злостью он ощутил вдруг свою никчемность и превосходство этих, непонятных ему людей. Он подумал, что Борис оттого и живет на отшибе, что местные жители не принимают его, чувствуя его превосходство. Подумал, что Маша оттого и дружит с Борисом, что ее положение в поселке весьма щекотливое – ей приходится выносить не только преследования со стороны отчима, но и насмешки сверстников. Люди не прощают своей посредственности и серости, мстя человеку хоть чем-то выделяющемуся из массы: умом ли, красотой, способностями…

Неожиданно Глеб лицом к лицу столкнулся с тремя мужиками, вышедшими из-за деревьев. Остановившись у развилки, они что-то рассматривали на земле. Узнав в одном из них Антона, Глеб невольно попятился назад, но было уже поздно – его заметили.

-А, это ты, - протянул Антон, растягивая свою распухшую физиономию в подобие улыбки. – Ты чего тут делаешь?

-Погулять вышел, - ответил Глеб первое, что пришло в голову, - да вот заблудился… Хорошо еще, что вас встретил…

В голосе его не чувствовалось радости спасенного, но мужики не обратили на это внимания. Они были заняты своим делом.

-А в лесу никого не встретил?

-Н-нет…

-Да нет, он не мог их встретить, - заявил Антон, снова рассматривая что-то на земле. – Они прошли еще на рассвете…

Мужики переглянулись и, потеряв всякий интерес к Глебу, двинулись дальше.

-Погодите! – вспомнил он вдруг о своей роли. – А как мне выйти к поселку-то?

-Туда иди! – махнул рукой Антон. – Дойдешь до дороги и свернешь направо…

-Спасибо…

-Не за что… - мужики, уткнувшись в землю, пошли дальше.

А Глеб, теряясь в догадках, поплелся в поселок…

* 11 *

Николай с трудом разлепил глаза и первое, что он увидел – это большой ковш, который держала в руках Люба. Она сидела подле него на сене, поджав ноги, и лучи солнца, пробивающиеся сквозь ветхую крышу, разноцветными искрами горели в распущенных волосах.

Сейчас, в простом коротеньком платье, без вчерашнего грубого и неумело наложенного макияжа, она выглядела во много раз привлекательнее. И лицо – юное, цветущее, свежее, - излучало радость.

-Доброе утро, - певуче сказала она, улыбнувшись ему.

-Утро…доброе… - прокряхтел он, поднимаясь.

Жутко болела голова. В горле пересохло. Во рту скопилась горечь. Вдобавок ныло все тело, словно всю ночь он пахал, не разгибая спины, впрягшись в плуг вместо трактора.

-На-ка, - она поднесла ковш к его губам. – Рассол. Огуречный…

Он припал к посудине и жадно выхлебал все до донышка. Сопя и отдуваясь, вернул ковш Любе и повалился на сено.

-Это с непривычки, - снова улыбнулась она. – У вас так не пьют…

-Да уж… - он вспомнил вечеринки с друзьями, которые громко назывались «оргиями», и его передернуло – то были просто детские шалости.

-А чем ты занимаешься там, у вас?

-Учусь, - с неохотой ответил он, - на художника…

-А разве этому можно научиться? – ее светлые глаза смотрели с недоверием. – Я думала, что это от рождения: или есть, или нет…

-Одного умения мало, - ответил он, глядя вверх. – Чтобы стать настоящим художником, надо очень многому учиться…

-Нарисуй что-нибудь, - тут же попросила Люба и, не дожидаясь согласия, полезла куда-то в сено и вытащила обычный альбом и несколько карандашей.

-Откуда это? – только и смог спросить он.

-Это мой альбом, - ответила она, переворачивая страницу. – Вот, видишь, мое имя… Раньше у всех девушек были альбомы, куда они записывали самые сокровенные мысли. Им туда и поэты свои стихи вписывали…

Николай хотел было сказать, что альбомы были только у девушек из высшего света, остальным было как-то не до этого, но вместо этого сказал только: - Дай-ка, - и, взяв альбом, раскрыл его.

На первой странице было выведено: «Люба. Любовь. Любаша.» На следующих страницах шли различные пожелания хозяйке альбома, выведенные старательным, округлым школьным почерком. Затем пара страниц сплошь заклеенных разнообразными легкомысленными картинками, вырезанными из журналов.

Николай перевернул еще страницу, и Люба сразу же положила руку на альбом:

-Это не смотри…

-Почему же? – удивился он.

-Ну, пожалуйста, - снова попросила она. Ее губы по-детски дрожали. – Мне стыдно…

-Вот еще, - он убрал ее руку, - художника, как и врача, стыдиться нечего…

Здесь была картинка с полуобнаженной девушкой, которая застыла в объятиях загорелого парня. Лица их источали блаженство и тупость – непроходимую тупость манекенов. А под картинкой было криво выведено: «Любка! Жду тибя возле каровника. Твой Тимка.»

Николай фыркнул и взглянул на девушку. Она сидела, опустив голову, уши ее пылали.

-Давай карандаш! – скомандовал он, коснувшись ее руки.

Не поднимая глаз, она сунула ему в руку огрызок…

Через пару минут на бумаге проступило лицо. Округлое, обрамленное пышными волосами, с большими внимательными глазами и нежной припухлостью губ…

Николай набрасывал штрих за штрихом уже чисто автоматически, потому что образ этот крепко засел в памяти. Вот только где он мог его видеть? Этого он вспомнить никак не мог…

Люба осторожно пробралась ему за спину и заглянула через плечо.

-Так я и думала! – резко и гневно вскрикнула она.

-Что? – переспросил он, не поднимая головы.

-Машка… Всегда она… Везде! – Люба ничком упала в сено и затихла.

Николай всмотрелся в рисунок. Так вот оно что! С листа на него смотрела Маша. Такая, какой он видел ее возле церкви. Она улыбалась…

* 12 *

Поразмыслив немного, Глеб не решился идти прямым путем, а, обогнув поселок, вошел в него с другой стороны. И возле церквушки сразу же подвергся нападению. Лохматая псина до его появления лежала у плетня и жалобно скулила от безделья, но, заметив чужака, преобразилась. Шерсть на загривке вздыбилась, из горла вырвался грозный рык и только отчаянно виляющий зад и добрые карие глаза вносили в угрожающую ситуацию извиняющуюся нотку: мол, простите великодушно, но служба есть служба. Да и тошно мне, со скуки подыхаю…

Глеб остановился и приготовился к защите. Псина с опаской приблизилась, обнюхала его брюки и, дружелюбно улыбнувшись, тявкнула.

-Навуходоносор, ко мне!

Глеб оглянулся – у ограды стоял священник: высохший как египетская мумия с палкой в руке.

-Не бойся, - подбодрил он Глеба. – Не кусается, в отличие от иных двуногих…

Оценив мрачноватый юмор хозяина, Глеб подошел ближе. Священник стоял, опираясь обеими руками на суковатую дубину.

-А я шел по хозяйству, слышу – собака лает… Дай, думаю, выгляну… - добродушно сообщил священник, ласково теребя за уши пса, отирающегося о ноги. – Ты откуда? Вроде бы нездешний…

-Отдыхаю тут, - пояснил Глеб. – У деда Михея мы с друзьями остановились…

-У Михея? – голос хозяина стал еще приветливей. – Не человек, а ходячий анекдот. Но пьет больно много… Впрочем, все пьют, и не всегда воду…

Священник присел на широкий выступ ограды.

-Тебя как зовут-то?

-Глеб…

-А меня – Федор… Отец Федор, как у Ильфа… - беглая улыбка осветила бледное лицо. – Так на чем мы… Ах, да… Пьют, паразиты, как лошади… Спасенья в ней, проклятой ищут… Напьются, подерутся и – в храм, грехи замаливать. А потом все сызнова…

-Белого боятся? – спросил Глеб.

-Жизни, - буркнул священник, насупившись. – Придумали себе сказку, чтобы было на кого сваливать, тем и живут… Белый у них и царь, и Бог, и дьявол… В него они веруют, его боятся, ему и молятся…

Пес, лежавший у ног, приветливо гавкнул.

-Свои, Ухогорлонос, свои, - к ограде подошел молодой парень. – Здравствуйте...

-А, Учитель, - Федор улыбнулся и хмурость его, сквозившая и в жестах, и в голосе, и на лице, разом исчезла. – Знакомьтесь...

Он подождал, пока молодые люди обменяются рукопожатием, затем спросил:

-Куда собрался?

-Да так, гуляю... – молодой человек явно не хотел говорить на чистоту при постороннем.

-Гуляешь? – отец Федор усмехнулся. – Ну, гуляй... Не было ее здесь, Марии-то... Не показывалась...

Молодой человек смутился, а Глеб вздрогнул и с любопытством оглядел его: и этот туда же...

-Лучше расскажи, - продолжал священник, как твои опыты? Долго они еще друг друга Белым пугать будут?

-Скоро перестанут, - рассеянно ответил учитель. – На днях поеду в район, должен прийти ответ на запрос...

-Нет! Не перестанут! – решительно тряхнул головой Федор. – Они уже привыкли. Это уже в генах. Без Белого они здесь с ума сойдут. Так что, напрасны твои труды, Юрка. Займись чем-нибудь другим...

-Напейся с Михеем и Клавку на сеновал затащи! – с иронией подсказал учитель. – Или вместе?

-Дурак ты, - без раздражения ответил священник. – Все что-то хочешь доказать... А кому? Марии? Антону?

-Никому, ничего доказывать не собираюсь, - ответил Юрий и замолчал.

-Ну, раз так – пойду я, - священник поднялся и шутливо погрозил учителю: - И не смей собаку Ухогорлоносом обзывать! Навуходоносор его фамилия...

-Так люди прозвали, - усмехнулся учитель. – Вы бы собрали их, объяснили... А то они и слыхом не слыхивали... Ухогорлонос привычней...

-Поостри мне, самоучка! – священник поднял дубинку. – Лучше погуляй с Глебом, места наши покажи... Клавка-то тебе все показала? Хоть польза будет...

-Покажу, - без большой, впрочем, охоты согласился Юрий, и дружески пихнул локтем Глеба: - Пойдем, что ли...

* 13 *

Лера стояла на крылечке, уперев руки в бока:

-Явились, голубчики?

Парни стояли перед ней, переминаясь с ноги на ногу, изображая смущение и раскаяние.

-На что это похоже? – возмущалась девушка. – Бросили меня одну и исчезли! Где вы были? Наверное, развлекались с местными девками? Позор! – Лера сделала паузу, чтобы перевести дух, и этим незамедлительно воспользовался Николай.

-Лерунчик! – проникновенно произнес он. – Помнишь, ты сказала, что не можешь, так сразу выбрать одного из нас? Ты говорила, что тебе нужно время подумать, присмотреться…

-Присмотреться? – снова возмутилась Лера. – А к кому приглядываться, если вас здесь нет!

-Главное, не наше присутствие, а твои чувства! – поспешил заверить ее Николай. – Вот скажи, кого из нас чаще всего вспоминала за эти сутки?

-Никого! – отрезала девушка. – Только местных шалашовок. Пыталась понять – у какой из них вы заночевали!

-Я?! – возмутился Николай. – Да я рисовал… Вот, посмотри! – он вынул из-за пазухи лист бумаги и протянул Лере. – Узнаешь?

Лера недоверчиво взяла рисунок, взглянула.

-Ну, и кто это? – насмешливо спросила она.

-Да это же дочь Антона, бригадира, - пояснил Николай, отбирая у нее лист. – Помнишь, она еще забегала к Михею…

-Ну а ты? – Лера всем телом повернулась к Глебу. – Тоже рисовал?

Глеб помедлил с ответом. Говорить, что он был с Машей, не хотелось. Тем более после того, что наплел Колька.

-У священника был! – брякнул он.

-Где? – синие глаза Леры удивленно расширились.

-В церкви! – как можно равнодушнее ответил Глеб. – Еще вопросы будут?

-И о чем же вы с ним беседовали? – язвительно спросила Лера. – Об искусстве? О цветах? О женщинах?

-О жизни! – коротко ответил Глеб.

Девушка возмущенно всплеснула руками:

-Ну, дают! Один рисует разных… Другой в монастырь собрался…

Треск открываемой калитки прервал её на полуслове. Во двор ворвалась Люба – оживленная, раскрасневшаяся.

-Коль, Коль, пойдем скорее! Там Витька магнитолу приволок, щас танцы будут! – и, схватив Николая за руку, поволокла к калитке.

Ошеломленная Лера только хлопала глазами. Потом спросила у Глеба:

-А ты что же?

-А я спать пойду, - ответил тот, поднимаясь на крыльцо.

Лера опустилась на ступеньки и чуть не разревелась от обиды и унижения. Но распахнулась дверь избы, и перепуганный Михей прорысил через двор к сараю. Рядом с Лерой оказалась его дородная супруга.

-Я те покажу, сморчок старый! Почто акварим порезал? Я ить хотела рыбку разводить!

-Для рамки стеклушко взял, для рамки! – оправдывался от сарая дед Михей. – Штоб патрет свадебный под стеклушко укрыть – от солнушка и иных-протчих неприятностев…

-Я те покажу – рамку! – пробормотала Дарья и запустила в Михея глиняной миской.

Угрожающе урча, миска пролетела через весь двор и врезалась в стену сарая прямо над головой старика, осыпав его осколками. Опасаясь дальнейшего обстрела, Михей схватился за голову, душераздирающе вскрикнул и растянулся на навозной куче.

-Ба-а-атюшки! – Дарья выронила чугунок, которым собиралась запустить в нерадивого мужа, и поспешила к сараю.- Никак убила? Михей, Михеюшка! – затормошила она старика. – Да встань же ты, ирод!

Потом выскочила за калитку. И долго еще слышались ее вопли:

-Фершала! Дохтура! Помоги-ите!

Михей приоткрыл один глаз, прислушался и, удовлетворенно икнув, смежил веки…

* 14 *

Глеб с раннего утра вышел из дома в надежде встретить Машу. Но сколько не бродил по поселку, приглядываясь к каждой женской фигуре, поиски оказались безрезультатными. Зато возле кооперативной лавки столкнулся с Юрием. Учитель с отсутствующим видом брел по улице, не поднимая глаз, не отвечая на приветствия сельчан.

-Здорово, мученик, - приветствовал Глеб Юрия, становясь у того на пути.

Учитель коротко взглянул на него и едва кивнул головой.

-Марию ищешь? – насмешливо спросил Глеб, стараясь за развязностью скрыть смущение. Ведь спросил-то он, втайне надеясь узнать что-нибудь о девушке.

-Нет, - ответил серьезно учитель, теребя в руках какую-то бумажку. – Не до Марии сейчас…

-Вот как? – удивился Глеб. – Что это с тобой?

-Ответ на запрос получил, - пояснил Юрий, пряча бумагу в нагрудный карман.

-Ну, и что?

-Вечером узнаешь, на собрании… - улыбнулся Юрий. – Вправим им мозги… Здорово, дед! – окликнул он Михея, с потерянным видом бредущего по улице, зажав под мышкой узелок. – Чего это ты такой расстроенный?

-С Семенычем собралися на пыкник смотаца, - озабоченно ответил Михей, сдвигая на затылок фуражку. – Ищу – ищу, а ево нетути. Куда тока черти унесли!

-Отыщется! – хлопнув старика по плечу, весело воскликнул Юрий.

-Чевой-то ты севодни такой веселый? – с подозрением глянул на него Михей.

-Настроение хорошее! – рассмеялся Юрий. – А вон и твой Семеныч катит…

По улице, отчаянно сигналя, мчался грузовик Семеныча, распугивая людей, собак и кур.

У магазина грузовик затормозил. Несколько мужиков, открыв задний борт, сбросили на землю что-то похожее на мешки. Отовсюду стали подтягиваться люди – шум и гудки привлекли внимание всего поселка. Но, как только люди подходили к машине, говор и смех мгновенно смолкали.

Недоумевая, подошли и Глеб с Юрием. И то, что они увидели, ввергло обоих в состояние оцепенения. Возле машины, в пыли, лежали два тела – мужское и женское. И, хотя лицо мужчины было залито кровью, Глеб не без содрогания, узнал Бориса – того самого отшельника, у которого он был вместе с Машей. И она – Маша, - тоже была здесь. Завернутая в какие-то лохмотья, она приподнялась и, встав на колени, склонилась над безжизненным телом Бориса…

-Что смотрите?! – рявкнул Антон, появляясь из кабины грузовика. От него здорово несло спиртным. – Дознались мы все же, кто губит людей… Они! – он ткнул пальцем в беззащитных пленников. - Полюбуйтесь, люди добрые, какого любовничка завела моя дочурка… Семеныч, давай!

Немного косолапя, водитель сунулся в кабину и вылез с каким-то рюкзаком.

-Глядите! – крикнул Антон, вырывая рюкзак у подельника. На землю посыпались колбы, пробирки с каким-то белым порошком, пакеты с реактивами, на некоторых из которых можно было разглядеть череп и скрещенные кости. – Пригрели змею… Избушку дали… Звали мы его сюда? Нет! Сам приехал. Сам!

-Хватит юродствовать, Антон! – выкрикнул из толпы отец Федор, пытаясь протиснуться сквозь толпу. – Не слушайте его, православные…

-Не знаешь, батька, не лезь! – ответил Антон и театральным жестом указал на валяющиеся у ног химикаты. – Это мы нашли у него в подполе. Ну и вонища там – прямо ад кромешный… Теперь-то ясно, кто убивал… Он – Антон коротко указал на тело Бориса. – А она, - снова короткий жест, указывавший на безмолвную Машу, - она ему помогала и покрывала…

-Врешь! – вдруг вскрикнула девушка, поднимаясь. Оборванная, с кровоподтеками на лице она надвинулась на отчима. – Ну-ка, расскажи людям, сколько ты мне прохода не давал? Сколько приставал и следил? Выследил все-таки… Теперь получил все, что хотел? А ты, дядя Степан? – повернулась она к Степке-почтальону, которого несколько дней искали и не могли найти. А он на самом деле рыскал по тайге, разыскивая убежище Бориса. Здоровенный детина попятился под обжигающим взглядом, гневным взглядом.

-Будет врать-то! – Антон ударом кулака в висок свалил падчерицу наземь.

-Как ты смеешь! – Юрий вырвался из толпы и бросился на Антона. Но его перехватили дружки бригадира и принялись избивать. И толпа замерла в ужасе, парализованная страхом, сковавшим движения, мысли. Впрочем, здесь никто не думал. Все только смотрели расширившимися глазами на избиение и боялись пошевелиться.

Глеб бросился к Маше, но его опередил отец Федор. Склонившись над девушкой, он пощупал пульс на тонкой руке, потом приник ухом груди. И поднялся. И негромко сказал:

-Умерла…

И тут раздался выстрел, оглушительно прозвучавший в наступившей тишине. И Степка-почтальон схватился за ногу и заорал не своим голосом. Толпа отхлынула в стороны, и появился дед Михей с ружьем наперевес.

-Дед, ты чего, ты чего, - забормотал Антон, отступая, не в силах отвести глаз от дула двустволки.

-Счас казнить вас буду! – глухо ответил Михей, поднимая ружье и прицеливаясь.

-Дед, да ты что! – закричал Антон, бросаясь в толпу, стараясь спрятаться, укрыться от блестящего ствола, готового выхаркнуть горячую картечь, и от колючего взгляда выцветших от старости глаз старика.

-Врешь, не уйтить тебе, - приговаривал Михей, надвигаясь на убийцу, медленно и неотвратимо, как рок.

-Де-е-ед! – завопил Антон, но грохот выстрела покрыл его вопль. И стало тихо-тихо. Михей отшвырнул ружье, плюнул и побрел прочь, едва передвигая ноги…

* 15 *

Непроглядная ночь опустилась на впавший в оцепенение поселок. Даже собак не слышно. Только шумит окрест тайга. Да тарахтит возле озера бульдозер – расчищает площадку под строительство небольшого завода питьевой воды. В городе не хватает воды, вот руководство области и вспомнило о затерявшемся среди таежного моря озере. Работает на машине Пашка-бульдозерист, у которого с похмелья трещит башка и которому очень хочется спать. Ругается Пашка на чем свет стоит и завидует своему напарнику, который дрыхнет, завернувшись в тулуп, на опушке леса, в ста метрах от пологого берега озера.

А немного дальше, вслушиваясь в тарахтенье бульдозера, возле небольшой баньки, сидят, обняв ружья, трое сторожей из местных – караулят запертых в баньке пособников Антона. Гонец в район был отправлен уже давно. Но до райцентра почти двести восемьдесят километров. Так что, пока доберется, да по рытвинам, ухабам и непролазной грязи, пройдет не один день. Вот и решили на сходе держать мерзавцев в заброшенной баньке, в километре от поселка…

Тарахтит бульдозер. Тихо переговариваются около костра караульные. Сладко посапывает в замасленный тулуп напарник Пашки – Федька.

Площадка почти готова. Остаются лишь несколько глыб на самом краю обрыва. Их нужно оттащить подальше от берега и свалить под откос, - там будет проложена дорога. Но Пашка хочет спать. И он решил, чтобы не терять времени, столкнуть глыбы с обрыва, в озеро. Кто считал эти камни? Кому они нужны?

Натужно ревя, бульдозер поволок глыбы к обрыву, и через несколько секунд слышится сильный всплеск.

Пашка заглушил мотор и вылез из кабины. Неторопливо закурил и остолбенел. Вспучилась, закипела поверхность озера. Огромная волна безмолвно и грозно двинулась к пологому берегу… Оттуда раздались отчаянные крики, выстрелы. Пашка бросился на шум. Но не добежал. Трое караульных и Федька – мокрые и дрожащие, стояли на пригорке, и с испугом смотрели, как откатывается назад вода, только что пожравшая берег вплоть до дороги. Теперь низину захлестывал густой молочно-белый туман, заполнявший собой каждую впадинку, стелясь по земле… Ничего особенного в тумане не было. Только запах. Резкий, тошнотворный запах – будто свалили на берегу целый вагон тухлых яиц. У стоявших на взгорке запершило в горле. Пашка втянул громко воздух, чихнул и хлопнул по плечу Федьку:

-Поднимай людей!

-А… А что это было? – забормотал сменщик.

-Людей, говорю, поднимай! Без нас разберутся…

Федька поплелся к трактору, чтобы взять кувалду…

* 16 *

Глеб проснулся от шума людских голосов, тревожных гудков машин, рева тракторов. Быстро одевшись, выскочил на крыльцо. Предрассветные сумерки накрыли поселок. Но все же видно было, как по улице, мимо калитки деда Михея, бегут люди.

Глеб выбежал за калитку – на лавочке сидел Михей – молчаливо-спокойный, и посасывал самокрутку.

-Что случилось, дед? – Глеб присел перед ним на корточки.

Молчание.

-Я тебя спрашиваю! – Глеб затряс старика. – Что стряслось?

-Белый вернулси, - немного хрипло ответил Михей, попыхивая цигаркой.

-Какой Белый?! – возмущенно воскликнул Глеб, которому уже осточертели все эти сказки, особенно на фоне вчерашних событий.

-Какой-какой… Хозяин вернулси… - неприязненно ответил старик и, поднявшись, побрел к калитке. Отворив ее и придержав рукой, сказал с угрозой:

-Уж он-то порядок наведет… - И ушел.

А мимо люди все бежали и бежали люди. Старики, женщины, мужчины и дети… Все спешили к озеру, откуда слышался равномерный, гулкий набат – помощник Пашки-бульдозериста равномерно и тяжко бил кувалдой по чугунной рельсе. И люди спешили, торопились, спотыкаясь и падая, снова поднимаясь… Бежали, чувствуя еще одну беду…

Бежала мать Маши – за несколько часов превратившаяся в древнюю старуху.

Бежал Семеныч, который вчера, страшно напившись, спалил свой грузовик дотла…

Бежал, подобрав полы рясы, священник… И многие, многие другие…

Когда Глеб в числе последних прибежал к озеру, то увидел плотную толпу, обступившую несколько бездыханных, распростертых на мокрой траве тел. Это были пособники Антона.

А мокрые и перепуганные сторожа, рассказывали о происшествии. И в сыром утреннем воздухе пахло какой-то тухлятиной…

Отчаянно тарахтя и подпрыгивая на ухабах, мимо бани промчался трактор. Это Пашка-бульдозерист спешил в район, сообщить о новом происшествии.

Глеб вздрогнул, когда на плечо легла чья-то холодная, дрожащая рука. Он обернулся – и Лера прижалась к нему, обняв за шею.

-Уедем! – шепотом, почти со стоном попросила она. – Уедем отсюда…

-Хорошо, - он обнял ее за плечи. – Уедем. Завтра! – и посмотрел в сторону озера.

Солнце ослепительно вспыхнуло за чащей леса и стремительно взмыло ввысь, едва не зацепив верхушки мощных сосен, величественно окружавших впадину озера.

Яркие блики робко заиграли в мелких волнах там, где впадали в водоем бесчисленные родники и, образуя могучее течение, неслись к противоположному берегу, разбиваясь о гранитный кряж. Странное пробуждалось…

Вместо эпилога

Лера и Николай собирали вещи, а Глеб отправился в церковь – хотел проститься с отцом Фёдором.

В церкви было пусто, но откуда-то из-за стены доносились странные завывающие звуки – раздирающие душу, тоскливые, словно осенний ветер. Глеб открыл дверь боковушки и вошёл. Картина, представшая его взору, потрясла. У стола сидел Фёдор – пьяный, раскисший, и смотрел на стену, вернее, сквозь неё, гиблым, тяжелым взглядом. На столе стояла бутыль с мутным первачом и стакан.

-Здравствуйте!

Священник медленно повернул голову и не сразу нашел глазами гостя.

-А, Глебка… Проходи, садись… Выпьешь со мной…

-Нет, спасибо, не хочу! – Глеб сел.

-И правильно… А я… - твердой рукой Федор налил себе полный стакан и выхлебал до дна. Кое-как отдышался. – Скажи мне, Глебушка, откуда столько злобы в людях? Девочка – чистая, светлая, как… как солнечный луч… как Божья роса… Да когда она в храм входила - весь мир становился светлей и чище… А Бориска? Ушел человек в пустошь от мерзких деяний, а его на костер?! Сволочи! А как Машенька-то его любила… Я ведь знал, что между ними что-то есть, догадывался. Ведь всего-то и было здесь людей-человеков: Борис, Маша да еще Юрка… И нет их! Юрке-то все кости переломали – в город увезли. А он все же исполнил обещание, дознался: газ на дне озера! Видишь как! А они чего только не придумали… – Фёдор прервал монолог, взялся за бутыль. – Может, все-таки выпьешь?

-Нет, - покачал головой Глеб. – Уезжаю я, проститься зашел… - Он, вспомнив, положил перед священником портрет Маши, который сегодня утром дед Михей вставил в рамку, выбросив в печь свою свадебную фотографию. – Это вам, на память…

-Что это? – Федор протянул руку, всмотрелся и неожиданно всхлипнул. – Откуда это?

-Колька нарисовал, уже давно…

-Спасибо, Глебушка, спасибо… Погоди-ка… - Федор легко поднялся и куда-то вышел. Но тут же вернулся и сел на место.

-Уезжаешь? И правильно… Уезжай, Глеб, отсюда… Ну их к дьяволу! Были здесь люди – теперь нету. Ни одного. А тех, кто был, забудут… Еще и проклянут! – Федор ударил кулаком по столу.

-Ладно, я пойду! – Глеб встал. – До свидания…

-Прощай, Глебушка, прощай… А я останусь, и буду думать и пить, пить и думать…

Глеб вышел, осторожно прикрыв дверь боковушки. И остановился. Две старухи, поставив свечи под портретом Маши, истово отбивали поклоны, бормоча молитвы.

И колебалось пламя свечей, озаряя юное, спокойное лицо, отражаясь в толстом стекле, вырезанном Михеем из старого аквариума…