Читать онлайн
"КУДИС"

Книга 1

Предисловие автора

Я никогда не пишу предисловия. Наверное, потому что сама не люблю их читать. Обещаю, я буду краткой.

Я писала эту книгу дольше, чем планировала. Я бы хотела работать быстрее, но в начале 2020г., когда я села ее писать, мир погрузился в страшный сон и до сих пор не проснулся.

Ха! Человек – самая опасная тварь именно потому, что умеет привыкать ко всему, умеет всё растворять в своей несокрушимой жажде жить.

Надеюсь, этот темный период скоро закончится… А если не скоро – то я привыкну.

Надеюсь, вторая часть романа будет и дойдет до читателя.

Надеюсь, вы полюбите эту историю так, как люблю ее я.

Всё, заканчиваю. Один из героев, которых вы встретите на страницах, сказал, что нет никакого Добра и Зла, так видят мир только люди в силу своей ограниченности. Есть лишь Равновесие.

Но я – человек и вижу мир черно-белым, поэтому скажу так: Добро есть, а со Злом надо бороться. Хотя бы для того, чтобы сохранить то самое Равновесие.

P.S. Тем, кто читал мой роман Дар, возможно, будет приятно вновь оказаться среди знакомых районов и улиц южного мегаполиса (которому я пока так и не дала названия). Тем же, кто собирается побывать там впервые хочу сказать: добро пожаловать в город, где всегда происходит что-то волшебное…

Элеонора.

17.10. 20203г.

Глава 1.

Знаете, ночи в больнице такие длинные, что кажется, будто ты попал в чистилище, и время остановилось. Чернота за окном, чернота в душе… беспросветно. Ты куришь и ждешь, когда взойдет солнце, или когда придет сон, или когда медсестра, судорожно постучав в дверь ординаторской, сообщит, что кому-то плохо. Я не вел специальную статистику, но за 10 лет работы в муниципальной городской больнице мегаполиса убедился: ночь – время смерти, как будто в отсутствие солнца тьма пытается пожрать беспомощных и больных, и те, у кого не достает сил отстоять свое право увидеть рассвет, погибают. Я видел много смертей, и подавляющее большинство случалось именно ночью.

Смерть приходит бес стука, это я тоже усвоил, работая в районной больнице Александрита, а это крупный район огромного мегаполиса. Это в красивых голливудских фильмах врачам выдают пейджеры, которые начинают тревожно пищать, у нас же до появления смартфонов не было вообще ничего – проводной телефон или не работал, или его никто не брал, а в эпоху мобильников тарифы были слишком дорогими, чтобы звонить ради какого-то очередного пациента, так что медсестры просто бегали по этажам и кабинетам, вылавливая врача, а потом еще выслушивая от него порцию ругательств – не у всех медиков проблемы со сном. Я тоже частенько бурчал, что, мол, всем им вечно плохо, поэтому они пытаются отравить жизнь и другим, дергают врача по пустякам… но это когда я шел неспешным шагом после осторожного стука в дверь, тогда я точно знал, что сейчас дам таблетку, назначу укол и отправлюсь в свою обшарпанную обитель дожидаться рассвета. Если стук был неровным и быстрым, мой шаг ускорялся, кому-то действительно требовалась срочная помощь. А вот когда стука не было… дверь просто распахивалась, и взволнованный голос быстро и отрывисто сообщал ситуацию. И я бежал, наперегонки со смертью, и, надо сказать, выигрывал больше таких гонок, чем проигрывал… но я очень хорошо запомнил, что смерть не стучит и не спрашивает разрешения войти.

Я бился на стороне человека, моего пациента, за жизнь которого я нес ответственность, пока он или она находился в этих жутких стенах, и я бился честно и изо всех сил. Это всегда было в моем характере, я всегда был больше драчуном и задирой, чем исследователем или наставником. Мои коллеги обычно посмеивались, коротая бесконечные ночи в одной ординаторской: некоторые врачи – менторы, объясняющие с высоты своих познаний, как человеку победить болезнь; некоторые – няньки, опекающие и контролирующие пациента, пока он не пойдет на поправку; кто-то мнит себя господином, свысока дарующим здоровье… А я всегда был воином, драчуном, закатывающим рукава и вступающим в бескомпромиссную драку с болезнью.

Я и в медицину-то попал исключительно потому, что в мединституте была военная кафедра, а мама всегда говорила, что в армии меня убьют на первой же неделе. В итоге я сохранил жизнь и получил еще и диплом, в котором напротив многих предметом стояла отметка «отлично». Отработав положенные 3 года в небольшом селе в средней полосе, я решил, что огни большого города мне милее крупных звезд, отлично видимых из-за отсутствия фонарей, так я оказался в больнице номер 3 жилого района Александрит. Молодого терапевта гоняли в хвост и в гриву, но я влюбился в город и в свою новую жизнь, даже обшарпанная больница казалась мне дворцом Медицины после убогой амбулатории в селе.

Пережив лихие 90-е как жестокую болезнь, грязный и обветшалый город стал понемногу набирать, а концу нулевых даже приобрел некоторый лоск. Стали открываться частные больницы и медицинские центры, меня неоднократно звали в такие заведения, мой характер драчуна, как ни странно, сослужил мне хорошую службу – меня считали сильным специалистом, не оставляющим болезни ни шанса. Но я любил эти стены, этот огромный мир из 8-ми этажей, здесь была своя жизнь, здесь люди рождались и умирали, обретали надежду и теряли всё. И всё это на моих глазах, а иногда еще при моем непосредственном участии. Я была драчуном, задирой, да, им и остался, но еще я был врачом, человеком, давшим клятву, а все эти новенькие частные центры были больше бизнес-центрами, чем центрами медицинской помощи… А если бы у меня был дар коммерсанта или желание продавать, я бы пошел в другой ВУЗ с военной кафедрой. Нет, я был там, где и должен был быть, и свято верил, что уйду на пенсию из моей больницы… но характер, сделавший меня уважаемым врачом в таком большом городе, всё-таки выстрелил, как чертик из табакерки, круг замкнулся, и я снова там, откуда и начинал – в крошечной сельской амбулатории, только теперь на юге. Начало и конец в чем-то удивительно схожи, а в чем-то так пугающе отличаются. Я уже не тот долговязый юнец с копной каштановых волос и горящими глазами, верящий, что ему всё по плечу, теперь в зеркало на меня смотрит уставший 46-летний мужик с залысинами и мешками под глазами, видевшими так много удивительного, красивого и ужасного… Этот мужчина уже не так слепо верит в себя и знает, что в мире есть силы, способные раздавить его как клопа. Но вот он снова сидит в крошечном кабинетике, исполняя обязанности «врача от всех болезней», потому что на ближайшие 30 км нет ни одного медика, он снова принимает роды, зашивает раны и отчитывает деревенских пьяниц, только здесь его пациенты всё больше говорят с акцентом, его карьера движется к закату, и ему некуда больше стремиться. Звезды здесь гораздо крупнее, хотя ночи такие же длинные и тягостные, но теперь, закуривая горькую ночную сигарету, этот мужчина погружается не в мечты о светлом будущем, а в такие же тягостные мысли о прошлом. А ему есть, что вспомнить и о чем подумать. И огни больших городов уже совсем не манят его.

Глава 2.

Из окна моей ординаторской открывался совершенно потрясающий вид, еще бы, терапевтическое отделение располагалось на 6 этаже, а сама больница номер 3 стояла на холме, так что, коротая бессонные ночи или наспех обедая днем, я, то есть, я и еще 4 врача, с которым я делил эту комнату, могли любоваться раскинувшимся районом. Александрит обновился одним из первых в городе, так что мы смотрели, как на месте хрущевок вырастают современные высотки, как стремительно тянутся к небу торговые центры, по сравнению с которыми деревья в парках казались низенькими кустами. Район был далеко от реки, и местность всё время плавно поднималась, так что наша больница стояла на самой вершине, как некий храм Жизни и Смерти. Мы курили прямо там, невзирая на все запреты, да и кто бы нам запретил, это был наш дом, наша вотчина, наша территория, и порой дым от множества выкуренных сигарет становился таким густым, что я едва мог видеть, что творится за окном.

Мне тогда был 41 год, я всё еще верил, что молод, и что всё лучшее – впереди. Говорят, это самый опасный возраст для мужчины, тело начинает сдавать, а душа вроде как только-только распрощалась с детством. Ты не понимаешь, что молодость уже прошла, и когда вдруг обнаруживаешь очередное доказательство этого горького факта – просто закрываешь глаза и прячешься за бодрящими фразами типа «после 40 жизнь только начинается» или «40 – это вторая молодость, только лучше». И когда врачи – эх, а сколько раз я сам был среди тех, кто повторял эту фразу – говорят «вам ведь уже не 20…», все как один возмущаются, удивленно таращат глаза и восклицают: да я еще полон сил, да я еще молодой и здоровый, да я любому сопляку фору дам… Ха, давать советы всегда легче, чем им следовать, вот почему многие «гуру отношений» одиноки, бизнес тренеры бегут с семинаров на последнюю маршрутку до своей глухомани, а врачи – сами больны. Я активно призывал сверстников притормозить, вспомнить, что они уже перевалили через вершину жизни и теперь медленно спускаются, а кто-то и вовсе катится кубарем по склонам жизни. Но сам я? Нееет! Я молодой и полный сил мужчина в расцвете карьеры и личностного развития… Как же плоско я видел жизнь, несмотря на то, что за годы работы в больнице навидался всякого. Просто мы, люди, даже самые образованные, довольно примитивные и глупые создания, мы почти ничего не знаем о мире и о самих себе, а если из окружающего наш крохотный островок знания тумана что-то вдруг выплывает, мы просто закрываем глаза и говорим себе, что этого не было… или я просто всё неправильно понял. Конечно, объяснение есть всему, просто мы еще на том ничтожном уровне развития, что это объяснение нам недоступно, как пещерному человеку - физика.

Однако мы уже развились настолько, чтобы спорить и утверждать - как истинные дураки, не зная ничего, мы мним, что знаем так много, и каждый отдельный индивид твердо уверен, что именно он прав, что именно он видит Истину, что правда на его стороне. Я и сам был таким. И в тот памятный вечер в конце марта я готов был спорить до хрипоты, доказывая, что знаю жизнь лучше других.

Глава 3

- Бред собачий, - выдыхая дым, бескомпромиссно заявил Юра, - читай по губам, если не воспринимаешь на слух: инопланетян не существует; привидений не существует; загробной жизни не существует; нет ангелов или демонов; нет ничего, что не подчинялось бы законам науки…

И, точно зная, что я собираюсь возразить, он предостерегающе поднял палец, давая себе секундную паузу, чтобы сделать очередную затяжку, и с видом постигшего Истину добавил:

- Просто не все законы нам известны и изучены на данный момент. И не говори, что такой образованный человек, проучившийся хрен знает сколько в меде, прошедший ординатуру и перечитавший хренову тучу книг, может всерьез полагать, что за гранью этого всего что-то может быть.

Я хмыкнул и покачал головой, мы сидели в терапевтической ординаторской, почему-то мы всегда собирались именно там. Терапия делила 6-й этаж с кардиологией, и все врачи дружно коротали часы бодрствования именно в этой задымлённой комнате с потрясающим видом и продавленным диваном, в углу как металлическое чудовище тарахтел холодильник, на нем стоял перенесённый бог знает кем старенький СD проигрыватель с оторванной крышкой дисковода, но в эпоху МР3 и флэшек его использовали только как радиоприемник. Причем ручка настройки частоты была замусолена и почти оторвана – каждый, кто входил в эту комнату, считал своим долгом настроить музыку под себя. Я предпочитал станции, передающие поп, и, наверное, был единственным во всей больнице врачом-любителем такого стиля музыки. Из-за маленького приемника постоянно разгорались нешуточные споры, нередко переходящие в затяжные конфликты, но мы быстро положили этому конец – если нас было 2, мы просто кидали монетку, если больше – слушали то, что выбирало большинство, ну а если у всех был разный вкус – тянули жребий. Смешно, скажете вы, но знаете, что я выяснил за 46 лет жизни? Взрослые – это те же дети, только получившие больше свободы и гораздо больше обязанностей. Люди не взрослеют, они лишь стареют, вернее, стареют их тела, а души, они неизменны от первого дня жизни и до последнего. Просто, чем дольше пребываешь в этом мире, тем больше знаний накапливаешь, делаешь больше выводов, замечаешь больше закономерностей… или выбираешь не забивать себе голову и порхать по жизни, как в 6 лет, так и в 16, так и в 60.

Итак, возвращаясь к тому дню, когда всё это началось, я могу точно сказать, что в тот день, переходящий в вечер, в ординаторской играла «моя» радиостанция, я выбрал решку, и она принесла мне возможность наслаждаться танцевальными ритмами и приторными балладами в стиле Бритни Спирс, и я замолк тогда, потому что как раз зазвучала моя любимая песня – I gotta feeling от Black Eyed Pease, а за окном сквозь завесу табачного дыма проглядывал фантастический закат, было самое начало весны, снег только-только сошел, и в воздухе наконец запахло влажной, проснувшейся землей. Солнце оттенка красного золота погружалось в сиреневые облака, окрашивая небо в фантастическую палитру – от золотого до зеленоватого. Мне всегда казалось, что в эти минуты мир замирает, понимая, что еще один день прошел, его уже не вернешь, к лучшему это или нет, но время движется в одну сторону, и все мы, живые, стали еще на день ближе к концу. Это не мысли, окрашенные в обреченность, просто легкая грусть из-за понимания того, что всё в этом мире конечно. Абсолютно всё.

Я встал и подошел к кону, Юра, щурясь от сигаретного дыма, следил за мной с видом зверька, подвергшегося атаке хищника – он готов был защищаться. Нам как раз недавно поставили новые окна на всем этаже, зимой это гораздо дешевле, и сетка стояла в углу за холодильником, дожидаясь своего часа. Наградив собеседника лукавым взглядом, я открыл окно и глубоко вдохнул ворвавшийся в комнату холодный воздух, вместе с ним влетели шум машин, вой сирен и гул большого района, торопящегося завершить очередной трудовой день, сделав несколько вдохов, я поморщился и закрыл окно, привалившись к подоконнику. Дыма меньше не стало, Юра по-прежнему молчал, делая глубокие затяжки.

- Знаешь, меня всегда забавляли люди вроде тебя, - начала я, - потому что ваша теория не выдерживает даже самой элементарной критики. Даже ребенок, задавая вопросы по наитию, разнесет такое мировоззрение в пух и прах.

- Ой, не начинай, - закатил глаза Юра, выпуская дым к потолку.

- Это ты начал, - упрямо напомнил я ему, - так что теперь получай.

Я злорадно улыбнулся и потёр руки, изображая, как предвкушаю свою расправу над оппонентом.

- Начнем с простого. – И я уставился на него в упор. – Если ничего сверхъестественного нет, а есть только наука, и все мы произошли от обезьян, то почему за тысячи лет ни одна обезьяна не стала человеком? Мм? Почему не один макак не взял вдруг палку и не начал пахать ей землю или не попытался развести огонь? А наука ведь даже пыталась форсировать этот процесс, ты сам читал все эти статьи, но ни одна мартышка человеком так и не стала…

- Потому и не стала, что это место уже занято! – как дурачку пояснил он, - ты не сможешь изобрести велосипед, который уже изобретен. Законы природы удивительно точны и сбалансированы, в экосистеме уже есть звено, превосходящее всех, других миру не надо…

- Тогда почему все обезьяны не стали людьми? Как так получилось, что часть стали, а часть – остались в мире животных. Они что, жребий тянули, кому эволюционировать?

- Не прикидывайся глупым, тебе не идет, - хмыкнул он, и эта ухмылка сделала его похожим на подростка, хотя ему было уже 39 лет, и он был довольно крупного телосложения. – Люди не образовались одномоментно по всей земле, они возникли там, где были для этого благоприятные условия, а потом расселились, как доминирующий вид, может, в той местности все макаки стали людьми, никто этого не знает, но условий в других регионах очевидно не было, вот они и не эволюционировали…

- А Йети – это отстающие, надо понимать, - засмеялся я, но Юра оставался совершенно серьезным, - второгодники эволюции, застрявшие в веках?

- Нет никаких Йети, - твёрдо заявил он, - вот мы и вернулись к началу. Люди от совей необразованности любят выдумывать то, что основано на фактах, но в сами факты никак не укладывается. Сам подумай, как может быть двухметровое существо, наполовину разумное, наполовину всё еще животное, и при современных технологиях, когда спутники видят каждый сантиметр земли, до сих пор не обнаруженное? А я скажу тебе как: нельзя обнаружить то, чего нет.

- Ну, предположим, я тоже не фанат Йети, - ухмыльнулся я, - но есть вещи, которые ты и твоя слепая вера в науку не объяснит. К примеру, сны. Я тоже читаю научные статьи, и даже ученые признают, что не знают, что это такое и откуда берется. Тем более, так называемые вещие сны, или дар предвидения….

- По версии Нострадамуса мы все давно покойники, - радостно перебил он, - а всё это, - он обвел руками комнату и город за окном, - как-то не тянет на рай, а? Как и на ад тоже не тянет. Бред собачий.

- Оставим в покое Нострадамуса, потому что никто так и не расшифровал то, что он там напредсказывал, поэтому данные не могут считаться достоверными, это не аргумент. Но вот Менделеев, или Пол Маккартни, который во сне услышал мелодию песни Yesterday…

- Все очень даже в рамках науки, мой темный, суеверный друг, – злорадно объявил он, распаляясь от спора всё больше. Мы с ним частенько спорили на разные темы, сам не знаю, зачем, иногда во время наших полемик в кабинет робко заглядывала медсестра и сообщала, что мы орем на весь этаж, и больные волнуются. – Хоть с работами Фрейда ты знаком, я надеюсь? Слышал о такой штуке как подсознание? Оно всегда работает, оно всегда видит и знает больше, чем «кабинетные крысы» наверху. Так вот. Собирая и анализируя гораздо больше потоков информации, оно, не отвлекаемое окружающим миром во время сна сознания, обрабатывает данные и выдает готовый продукт, скомпонованный из всего, что накопил мозг, и что прошло мимо сознания. Оно ведь как ветреная девочка-подросток, кидается на всё, что попадает в поле зрения, чтобы тут же бросить и увлечься новым; а подсознание, это как ЦРУ, собирает данные со всего мира и там в тени, вдали от посторонних глаз всё это анализирует и хранит. И так же незаметно руководит сознанием, между прочим, подбрасывает ему нужные стимулы или раздражители время от времени…

- Вот это да, - протянул я с деланым восхищением, - что ты делаешь в кардиологии, друг? Ты ведь светило совсем в другой области, как оказалось.

- Сарказм тебя не спасет, - прищурился он и погрозил мне пальцем сквозь завесу дыма, которая становилась всё плотнее.

- А меня и не надо спасать, - победно улыбнулся я, - это ты явно заблудился. Если всё возникло из эволюции, первая клетка образовалась при благоприятных условиях из химических соединений, потом она размножилась, а потом рыба вышла на сушу и т.д. и т.п.…То самый фундаментальный вопрос: откуда, черт возьми, взялись эти пресловутые химические соединения? Откуда началась Вселенная, кто создал первую в мироздании молекулу?? И почему, сколько мы ни пытаемся, так и не можем оживить мертвую материю, ну не может человек вдохнуть жизнь в то, что не сотворено живым.

- Только не надо религии!

- Не будет, я и сам от нее далек, как ты знаешь. Но откуда взялись молекулы, свет? Что такое Вселенная?

- На данном этапе наука не может ответить на этот вопрос, - недовольно признал он, как будто это было его личное поражение, - но это временно, можешь не сомневаться…

- Ты ведь и сам врач, ты видел не раз, как умирают люди, - я пошел в наступление. – Секунда – и что-то уходит из них, и, как ты ни бейся, как ни используй науку – всё насмарку, это что-то ушло, и мы не в силах это вернуть в тело, чтобы оно снова жило. Франкенштейн так и остается фантастикой, потому что есть что-то больше нас. Что-то, что подчиняется совсем другим законам. Может быть, это какая-то антинаука или просто другая ее ветвь…

Я осекся, вспоминая случай, который и заставил меня так яростно спорить в этот раз. Это случилось месяц назад, и я никак не мог решить, как к этому относиться. Я подумал, не рассказать ли ему, но, пока я раздумывал, он захватил инициативу.

- Нет никакой другой ветви, - твердо, как фанатик, повторяющий молитву, произнес он, затушив сигарету в переполненной тарелке, которая заменяла нам пепельницу. – Есть физика, есть химия, есть математика. И вряд ли в каком-то из миров, 2+2 будет равняться 5. Они умирают, потому что повреждения критичны, если они не критичны, тело справляется и «оживает», просто мы не обладаем рентгеновским зрением или зрением, как у микроскопа, поэтому не видим всей картины. А если бы мы увидели, ничего сверхъестественного в смерти или жизни не осталось бы – ты просто заметил бы, что большинство клеток повреждены и уничтожены, следовательно, организм не может продолжать функционировать. Если же он балансирует между, всё решают опять же эти мельчайшие частицы – в каких клетках больше целых и неповрежденных…

- Так вот что ты делаешь, - поинтересовался я, грустно ухмыляясь, - ты не живешь, ты «функционируешь»?

- Тебе не говорили, что философия – наука для неспособных к настоящей науке?

- Угу, - хмыкнул я, закуривая и откидываясь на спинку продавленного дивана, - а хитрость – ум дураков, а наглость – храбрость для трусов.

Я сделал затяжку и подался вперед, наставляя на него пальцы с сигаретой.

- В Индии, по-моему, родился мальчик, об этом много писали в свое время. Едва научившись говорить, он сообщил, что его зовут совсем не так, как назвали родители, сказал, что живет в каком-то городе, в соседнем штате, и что у него есть жена и дети, что он работал каменщиком, причем он произносил название и термины, ни разу не звучавшие в доме.

Юра открыл было рот, глаза его сверкнули, но я знаком попросил его помолчать.

- Родители, по просьбам малыша, отвезли его туда, куда он говорил, причем он показывал дорогу, потому что они сами ни разу там не бывали. И что же? По указанному адресу проживала женщина, которую звали так, как он сказал, она стала вдовой в тот самый день, когда малыш появился на свет. Он спрашивал ее о таких вещах, которые знать не мог никто, кроме супруга и отца, вырастившего детей, которых, кстати, звали так, как он и говорил. А? Каково? Где тут место твоему подсознательному ЦРУ??

- Ага. Я слышал кучу таких историй. И тебя не настораживает, что такое частенько происходит в Индии, где все слепо верят в эту чушь? – снисходительно поинтересовался Юра, глядя на меня, как на недоразвитого ребенка. – А почему, скажем, в Европе или Америке, да хоть в России таких случаев как-то не наблюдается? Может потому, что у нас верят в другое и рассказывают истории об ангелах, которые подхватывают тебя, когда ты бухой падаешь с полки в поезде, или про ад и рай, которые видят те, кто балансирует на грани жизни и смерти, или про лики Иисуса, которые то в облаках, то в листве, то в песке… Я могу еще долго продолжать. Родители того мальчика захотели легких денег, там ведь все нищие, а дети с их пластичной психикой всегда готовы верить во всё и делать то, что хвалят родители. Вот они и придумали эту историю. Легко ошибиться, когда не знаешь всех фактов. А в нашем мире крайне редко можно узнать и увидеть полную картину, вот мир и обрастает суевериями, заполняя нехватку знаний криками о чуде. Пугает, другое: что ты, образованный человек, врач, веришь в такие наивные и глупые сказки.

Он наставил на меня указательный палец и твердо и произнес, ставя победную точку, как ему казалось.

- Любое «чудо» - это неполная картина или неправильно понятые факты. Вот и всё. Любое, абсолютно любое.

Он триумфально глянул на меня, явно придерживая козырного туза в этом споре.

- Расскажу тебе одну историю, между прочим, это исторический факт, а не сплетни из газетенки или интернета. Итак, знаешь, кто такой Христофор Колумб?

- Не перегибай, - бросил я. Он понял.

- В общем, колонизация нового континента – процесс небыстрый. И на первых этапах колонизаторы полностью зависели от местных жителей, пахать и сеять они еще не могли и нечем было, поэтому кормились тем, что добывали и обменивали у местного населения. Однажды вождю местного племени надоело их кормить, и он заявил, что больше иноземцы ничего не получат. Это грозило голодом. Тогда Колумб, образованный европеец, понимающий, что знания – сила и преимущество, нашел гениальны выход. Он пригласил вождя к себе в день солнечного затмения, астрология ведь была очень развита уже тогда, он рассчитал время так, что вождь оказался у него за несколько минут до начала явления. И тогда он прямо сказал вождю, что европейцы – союзники богов и что он умеет управлять солнцем, и если вождь не даст ему всё, что он хочет, он закроет солнце и погрузит мир в вечную тьму. Вождь послал его подальше, а Колумб, усмехнулся и говорит: «Ну, сам виноват», хлопнул в ладоши или произнес «заклинание», никто точно не знает, но солнце действительно стало исчезать. Необразованный суеверный вождь упал на колени и стал молить вернуть светило, каяться и сулить всё, что пожелает такой могущественный человек. Ну, и когда Колумб «простил» его, солнце вернулось. Вот тебе и чудо. Как и любое другое.

Я хмыкнул и кивнул. Это был сильный аргумент. Но одна история обмана не может быть мерилом целого мира, в котором мы – как человек со свечкой в подземном лабиринте, и если на то пошло, я тоже видел кое-что чудесное, по крайней мере, мне оно показалось именно таким, поэтому я не сдавался.

- Ну, а про клиническую смерть я даже знаю, что ты скажешь: мол, наш мозг устроен-то по одному принципу, и по каким-то еще неоткрытым причинам, в момент кислородного голодания он продуцирует совершенно одинаковые галлюцинации или видения….

Юра активно закивал и развел руки в стороны, как бы говоря, вот видишь, ты не такой глупый, сам дошел наконец до истины.

- Но ты не учитываешь одну решающую мелочь, - я хитро улыбнулся, - почему-то все люди, из разных стран с разными вероисповеданиями, или полным его отсутствием, и культурным опытом, видят неизменно какое-то существо, решающее, останется ли душа в том мире или вернётся в этот. И вот пока мы с мольбами и проклятиями реанимируем тело, кто-то решает, оживет оно или нет. Причем тут мозг или кислородное голодание? Факт: как только душа или личность, назови как хочешь, получает разрешение или приказ вернуться в тело, оно оживает, а до этого, несмотря на все наши сверхнаучные усилия – оно мертво.

- Ну и что? – упрямо сказал Юра, хмурясь, он и сам слышал пару таких признаний из первых уст – в кардиологии люди иногда оказываются между двумя мирами.

- А то, - я сладко улыбнулся, - что ты проиграл…

И тут дверь ординаторской вдруг распахнулась, на пороге стояла взъерошенная медсестра, этот взгляд и эту ситуацию мы оба знали уже наизусть. Сценариев в нашем театре не так уж много, и все они поставлены и сыграны миллионы раз.

- В приемном – Армагеддон! – выпалила она, - автобус со школотой съехал с дороги, никто не умер, но они все там и все орут. А у учительницы и у чьей-то бабки, кажется, инфаркт. По крайней мере, они так говорят.

- Предупреждения не было… - рассеяно проговорил Юра, всё еще не отойдя от нашей дискуссии.

- Потому что ничего катастрофического там нет, - молоденькая медсестра закатила глаза, - у меня парень в полиции, он как раз туда выезжал, говорит, они еще полчаса там орали, не могли решить, в какую больницу поедут.

- Я нужен? – спросил я, обреченно вздыхая, мы с Юрой сегодня дежурили, шел уже седьмой час, и кроме нас и еще нескольких запертых в этих стенах на ночь дежурных врачей из других отделений, рассчитывать было не на кого.

- Нужны все, кто имеет медицинское образование, - отчеканила она, подмигнула нам и унеслась прочь.

- Я с тобой еще не закончил, - усмехнулся Юра, тяжело отрываясь от стола, на котором сидел. Работать никому из нас не хотелось.

- Зато я закончил, - я наставил на него указательный палец, имитируя пистолет, выстрелил и сдул воображаемый дым из ствола. – Ты готов, приятель. В следующий раз подумай дважды, прежде чем свяжешься с папочкой.

- Ну ты и говнюк! – засмеялся Юра, качая головой.

Закат погас, сумерки жадно захватывали комнату, как будто знали, что в ближайшие часы никто не потревожит их покой. Мы замкнули дверь и поплелись к лифтам, готовясь к большому скоплению недовольных людей. А на первом этаже, едва дверцы поползли в стороны, я подумал, что более удачного слова, чем Армагеддон, не подобрать. Весь этаж заполнился детьми, родителями и учителями вперемешку с сотрудниками полиции. Все они орали, что-то требовали, кто-то плакал и благодарил Господа, кто-то звонил родственникам или друзьям и орал в трубку, стараясь перекричать гвалт. Две медсестры пытались как-то организовать толпу, пока безуспешно. Из второго лифта появились дежурный хирург и травматолог, обменялись короткими красноречивыми взглядами.

- Твою мать. – С чувством бросил пожилой хирург и, тяжело вздохнув, шагнул в толпу.

Мы с Юрой не стали отставать. Из стеклянного перехода показался гинеколог в развевающемся халате. Голос у него был как у оперного певца, и поэтому, когда он возопил: «Есть тут беременные?», это услышали все, даже сквозь шум множества галдящих голосов. На какое-то мгновение все, кто был в коридоре приемного отделения, повернулись к нему. Под белым светом больничных ламп их лица казались мне лицами мертвецов, еще не знающих, что они мертвы и не желающих с этим мириться. До конца смены оставалось почти 11 часов.

Глава 4

Ночью я решил заполнять истории болезни, никогда не любил это дело, просто ненавидел, и ничего до сих пор не изменилось. Днем обычно бывает некогда, то больные, то разговоры с коллегами, так что свои я почти всегда писал по ночам. В моей вотчине прибавилось – двоих из той толпы оставили под наблюдение в моем отделении: бабушку одного мальчика, у которой, как выяснилось, был вовсе не инфаркт, а обострение желчекаменной болезни, если бы не очередь из пациентов и нервозная обстановка, я бы от души посмеялся, когда она начала убеждать меня, что у нее «взорвалось» сердце, показывая на свой левый бок.

- У вас сердце в боку? – совершенно серьезно поинтересовался я, а вокруг меня толкались и галдели люди, в смотровые забирали только тех, у кого были видимые повреждения или по настоянию врачей.

- А где ему еще быть! – заявила она с таким видом, как будто я самый непрошибаемый неуч, по какой-то чудовищной ошибке напяливший белый халат. У нее был звучный грубый голос и необъятных размеров грудь, увешанная иконками на цепочках, как иконостас в церкви.

- В верхней левой половине груди, - пояснил я, - а теперь: ваше дело - рассказать, что болит и как, а ставить диагноз – мое.

Нисколько не смутившись, она начала описывать события дня, начиная с того момента, как прозвенел будильник, и никак не приближаясь к нужной мне информации. Вот поэтому мы все и вздыхали, и ругались тихонечко самыми грязными словами – когда времени нет, и тебя ждет толпа таких же больных людей, обязательно найдется идиот, начинающий рассказывать про что угодно, кроме того, о чем ты его спрашиваешь. Я узнал про соседку с диабетом, про ее сестру с пороком сердца, про то, как она предчувствовала, что случиться недоброе, потому что ей приснилась тухлая рыба, а это всегда к неприятностям… Опыт - я понял, что меня ждет еще час подобных россказней, поэтому прервал ее:

- Вы слышали мой вопрос? Вы его поняли? Я спросил: что у вас болит. Мне не нужно знать про ваши сны и диабет соседки, вы видите, какая толпа, и всем нужна помощь, отвечайте по существу, пожалуйста.

Обычно в такие монеты они недоуменно возражают: ну так я и рассказываю! И начинается:

- В 56-м, помню, погода была отличная, мы поехали на дачу, и там жарили шашлык…

Я: так, я спросил вас: давно у вас камни в желчном?

Он или она: ну так я и рассказываю! Так вот. Мы пожарили шашлык, поели, сестра так шутила в тот день, потому что выходила замуж через неделю, она умерла 7 лет назад от инсульта… ну, я поел, и потом вдруг во время смеха меня что-то кольнуло.

Я: и тогда у вас обнаружили камень?

Он/она: неет! Просто тогда я переел, а это же тоже важно. А камень обнаружили в 63-м, я тогда на море был…

В общем, вы поняли.

Устроив наконец эту бабку и одного подростка 16-ти лет с подозрительными хрипами в легких в палате, я сделал вечерний обход, выслушал с десяток всевозможных жалоб и недовольств, узнал, что все мы, медики, алчные сволочи от одного милейшего дедушки с гипертонией, а потом, раздав указания медсестрам, наконец закрыл за собой дверь ординаторской. Есть не хотелось, я заварил чай, но после первого глотка почувствовал тошноту, чай на пустой желудок для меня никогда не был хорошей идеей. Попытался закурить, тоже не пошло, и тогда я понял, что тянуть бесполезно, всё равно мне придется их писать.

Включив радио, я устроился за столом, доставая из шкафа целую кипу незаполненных историй, за окном завораживающе горели огни района, как россыпь самоцветов на черном бархате ювелира, даже сквозь неприятный белый свет в ординаторской я видел это великолепие, по радио передавали какой-то хит-парад, я понял, что заслужил немного удовольствия. Меня ждала еще целая ночь, и неизвестно, чем она будет наполнена – но точно не сном, это я уже успел усвоить за годы работы - так что, надо ловить эти редкие моменты тишины и покоя, использовать время для себя, когда мир бывает так щедр, что дает его тебе. Я встал и открыл окно, это была моя вишенка на торте – ночной весенний воздух, уже начавший освобождаться от вони машин и прочей активности людей. После полуночи он станет таким пьянящим, что я буду вдыхать его до головокружения и никак не смогу надышаться… всё это я уже знал и проживал неоднократно, и в этом тоже видел удовольствие – когда тебя окружает мир, знакомый до мелочей, предсказуемый и понятный, и такой комфортный. Еще одна песня, говорил я себе, завороженно глядя в окно и ловя прохладный ветер, залетающий с улицы, еще одна, а потом – писать.

В интернете я прочитал про прокрастинацию, и тут же нашел все симптомы у себя, как это обычно и бывает, но почему-то она обострялась у меня только в отношении того, что мне делать не хотелось, поэтому я вывел свою теорию: нет никакой прокрастинации, есть то, что нашим душам не по нраву, а наше общество почему-то устроено так, чтобы максимально закабалить и лишить радости человеческое существо. В общем, в этой статье говорилось, что помочь в борьбе с нежеланием делать нелюбимые дела – звучит уже как форма издевательства, да? – помогает награда. Да-да, как для дрессировки животных. Выполнил команду – молодец, вот тебе угощение. Поощряйте себя, призывал автор статьи, такой же садист, сделавший бы карьеру в нацистском концлагере, не хочется убирать квартиру – купите себе пирожное и не позволяйте себе есть его до окончания уборки. Короче, я решил, что узникам общественного концлагеря, каким я чувствовал себя каждый раз, садясь за эту нудную писанину, полагается чем-то себя порадовать, вот я и решил, что как только напишу, хотя бы 5 штук, сварю себе кофе – кофеварка у нас была, даже совсем новенькая, подарок администрации района на прошлогодний день медработника – достану свои съестные припасы, может быть, даже сгоняю в буфет на первом этаже и прикуплю что-нибудь сладкое, выключу свет и буду любоваться огнями и вдыхать свежий, пахнущий новой жизнью ночной ветер…. Я так далеко зашел в своих приятных мечтах, что даже позволил себе надежду на короткий сон на продавленном диване. Юра, в отличие от меня, никаких проблем со ном на работе не испытывал, так что я точно знал, что он меня не потревожит. Если наши дежурства совпадали, и мы были свободны, мы гоняли чаи и спорили или просто болтали о всякой ерунде до полуночи, потом он, как ребенок, начинал зевать и потирать глаза, а где-то в половине первого я всегда оставался в блаженном одиночестве. Было уже почти 12, и я решил, что вряд ли он придет, у него тоже хватало бумажной работы, а возможно, он уже устроился в своей ординаторской и болтает по скайпу с женой. Мне болтать было не с кем, за 41 год жизни я так не испытал желания видеть рядом одну и ту же женщину постоянно. Иногда я в шутку называл себя Джорджем Клуни, хотя, конечно, и по внешним данным и по стоянию банковского счета и близко к нему не стоял. Однако Джорджа всё-таки окольцевали, ехидно напоминали мне дамы или семейные мужички с нескрываемым злорадством. Поговорим об этом, когда и мне будет за 50, усмехался я в ответ.

А теперь не уверен, что проживу так долго.

Но, возвращаясь к той ночи перед поворотным днем в моей жизни, я могу вспомнить полную цепочку моих мыслей, я помню всё теперь, потому что След всё еще на мне, и я помню даже, как ветерок, влетающий в окно, шевелил листы истории, которую я заполнял. Я изо всех сил пытался концентрироваться на работе, но от скуки и однообразия этого занятия мысли всё время разлетались прочь, в голову лезли самые несущественные мелочи: обрывки песен, воспоминания о школьных годах, студенческие похождения, даты ближайших распродаж в магазинах, разговоры с коллегами, мечты об отпуске… и наконец мысли закономерно вернулись к последнему спору с Юрой. Точка ведь поставлена не была, поэтому мой мозг радостно ухватился за возможность сразиться сам с собой.

Любое чудо – это неполная картина или неправильно понятые факты.

Эта фраза, должен признать, крепко засела у меня в голове. В ней был смысл, была сила, и я понял, что если буду мерить жизнь именно такой мерой – найду доказательства того, что это и есть Истина. Но тут я вспомнил слова Эйнштейна: есть 2 способа прожить жизнь: считать, что никаких чудес нет, или считать всё чудом. Гениальнейший человек.

Сам я перед собой такой выбор не ставил, но теперь, после той истории, я подумал, что должен наконец решить, на каком из двух берегов я. А ведь я так и не решился никому рассказать, сам не знаю, почему, может, из страха быть осмеянным или из страха, что мне не поверят… а может, я просто сам не мог решить, во что верю и что со мной произошло, поэтому, не имея своей точки зрения, не решался впустить в эту историю посторонних судей. Я хотел сам сделать выводы и сомневался, что кто-то, не видевший и не переживший этого, сможет судить вернее меня.

Чудо или обычное заблуждение? Перед моими глазами встала картина той ночи, свет фонаря, отражающийся от блестящего асфальта, потому что весь день шел мокрый снег, и тот парень, лежащий на дороге. Я вспомнил, как бежал к нему, зачем-то выкрикивая: «Я врач!», хотя никого, кроме нас двоих, там не было. Пустая улица, глубокий вечер последнего зимнего месяца, пьяный водитель и неудачно оказавшийся на дороге пешеход. И один одинокий врач, решивший, что ему жизненно необходимо выпить банку пива перед сном. Если бы я остался дома в тот вечер, этой истории не было бы вообще, то есть, она была бы, но без моего участия. И уж точно мне не пришлось бы уезжать к черту на рога, в крошечную поселковую амбулаторию. Так что, прокручивая в голове тот странный период моей жизни, я прихожу к выводу, что на самом деле всё это началось именно в тот влажный зимний вечер. Этот как подхватить вирусную инфекцию – ты заболеваешь не мгновенно, ты продолжаешь жить, строить планы… а вирус, уже проникнув в твой организм, внедряется всё глубже, захватывает тело, набирается сил, чтобы рвануть. И однажды ты просыпаешься с температурой и обнаруживаешь, что не можешь встать с кровати, а все твои планы пошли коту под хвост. Вот примерно так же мне видится вся эта странная история. Тот парень, случай с ним, был вирусом, который я, еще не ведая, уже впустил в свою жизнь.

Я тряхнул головой, пытаясь сосредоточиться на историях болезни, я ведь решил работать, как бы скучно и неприятно мне ни было занятие. Какое-то время мне удавалось концентрироваться на написании диагнозов и планов лечения, но потом заскучавший разум снова соскользнул в тот зимний вечер и наш сегодняшний спор. Человек, никогда не видевший гигантскую волну-одиночку, может до хрипоты спорить, утверждая, что ее нет и по законам физики быть не может, но выжившие моряки знают, что это не миф и не байка. Юра так легко спорил и стоял на своем, потому что за всю свою жизнь не видел ничего, что не укладывалось бы в его привычную концепцию мира, такие ситуации обычно любят киношники: религиозный фанатик вдруг встречает инопланетянина, высмеивающий страх перед призраками сам становится их жертвой, врач-психиатр вдруг получает по башке от терминатора и т.д. Но кино не жизнь, там всё происходит для простых целей: двигать сюжет вперёд и держать зрителя у экрана; в жизни зрителей нет, а сюжет нам, участникам представления, не известен.

Почему это произошло с мной, а не с Юрой? Почему это вообще должно было произойти? Я никогда не был суеверным или религиозным, не был и атеистом, я верил во что-то, сам не знаю, во что. Никогда не задумываясь над этой темой – у врачей, знаете ли, не так уж много времени на самокопание, и обычно, когда оно появляется, мы тратим его на профессиональное нытье (Что я сделал не так? Почему он умер? Мог ли я его спасти? Может, мне не место в медицине?) или на личные драмы (Я так одинок. Работа забирает всё время. Это мое служение человечеству или проклятье? Меня ждет одинокая старость и дом престарелых, где я буду всем рассказывать, что в прошлой жизни был врачом, и всем будет плевать, еще один старый пердун, считающий, что ему кто-то что-то должен только потому, что он умудрился не окочуриться в положенный срок, то есть сразу после выхода на пенсию), после той ночи я поневоле стал размышлять о мире, и о том, как мало нам известно о его устройстве. Я мог бы рассказать то, что случилось со мной тем поздним вечером, переходящим в ночь… да только не мог. Как рассказывать то, что сам не понял и не до конца принял? Когда ты не имеешь твердого решения, каждый может легко перетянуть тебя на свою сторону, а где гарантии, что тебе туда надо?? Опять же, услышанная из чьих-то уст, история теряет свою истинность, но приобретает красоту. Когда солдаты ползают в крови и грязи, превозмогают боль, страх, или жертвуют жизнью, смотрят в глаза умирающим друзьям – вряд ли это ощущается ими как нечто интересное, душеподъемное и красивое, а вот истории об этом, покрытые правильными оборотами речи и пафосными словами, идут на ура в книгах, фильмах или просто за пьяным столом. Если тебя там не было – ты не можешь знать Истину, и это закон. И те, кому эту историю потом преподносят в причесанном парадном виде, вовсе не обязаны в нее верить, тоже факт. Юра высмеял бы меня, осквернил своим неверием и зашоренностью то, что я, возможно, сочту чудом или своим глупым заблуждением – в этом случае насмешники тоже ни к чему. Поэтому я и промолчал, ввязался в этот спор, надеясь в нем найти Истину, принять наконец решение... Но знаете, что я усвоил за годы жизни? Истина в спорах не рождается, а вот разобщенность – да.

И снова блестящий асфальт, я бросил свои банки с пивом – благо, они были железными – прямо на тротуар и бросился на дорогу, даже не подумав, что там могут быть и другие машины. К счастью, их не было, не было никого, кроме молодого парня в оранжевом пуховике и зеленой шапке, лежащего на проезжей части с раскинутыми руками. Водитель скрылся, а я не запомнил марку машины… черт, я ведь не смотрел даже туда, пока не услышал визг тормозов и глухой, объемный какой-то звук удара. Когда я повернул голову, машина уже уносилась прочь, сверкая задними огнями, а я, быстро преодолев секундное оцепенение, бросился к пострадавшему, сообщая пустой улице, что я врач. В сыром воздухе февраля время как будто остановилось, адреналин ворвался в мою кровь, я не видел ничего, кроме лежащего на дроге тела, и одновременно видел всё, что касалось этого парня – его острый нос, букву N на белых кроссовках, темные капли мокрой грязи на штанах и рукавах крутки, я искал глазами кровь, ощупывая взглядом каждый миллиметр асфальта и его тела, но так ничего и не нашел.

Стоп. Так я до рассвета не напишу ни одной истории, строго сказал я себе, и не останется время на сладкое - созерцание ночного города, на чай с пирожным из буфета… мы зачастую сами крадем у себя жизнь, вернее, ее остатки, после того, как основную ее часть уже украла система. Не надо форсировать события, сказал я себе, это как содрать корочку до того, как процессы восстановления под ней будут завершены. Понимание придет само, со временем, когда наш великий подсознательный ЦРУ, по мнению Юры, проанализирует все данные, сопоставит с опытом и имеющимися знаниями и вынесет вердикт. Вот тогда и буду думать: согласен я с ним или нет. А пока – за дело.

Я склонился над ненавистным документом – заведующий отделением любил повторять, что мы пишем их не для себя и не для больного, а для прокурора – и начал выводить название медикаментов и набившие уже оскомину фразы типа «самочувствие удовлетворительное, жалоб нет» и «лечение по плану», по радио Джо Кокер запел о простых вещах, которые ничего не стоят, но делают нашу жизнь по-настоящему счастливой, я вздохнул и погрузился в работу, грезя о тех самых простых вещах вроде чашки кофе и блаженного безделья. Приняв решение не думать больше о той ночи, по крайней мере, сегодня, я испытал настоящее облегчение, ответ не был найдет, но никто и не требовал его от меня, еще одна простая и такая приятная вещь.

Когда я подходил к концу 3й истории, дверь распахнулась – дурной знак, а через минуту я уже бежал, забыв о той ночи, о ночных огнях и кофе из новенькой кофе-машины. Мальчик, которого я оставил под наблюдение из-за хрипов, умирал, и я бежал, не проклиная всё, а боясь, что эту гонку со смертью мне не выиграть. Сначала он проснулся от удушливого страха, так сказали его соседи по палате, попытался вскочить с кровати, но упал, разбудив остальных 2 – всего их было 5 человек – он успел сказать, что ничего не видит, а потом вместо членораздельной речи остальные напуганные больные услышали бульканье и тянущиеся звуки. Влетев в палату, где он всё еще лежал на полу – медсестра не решилась его трогать и перемещать, даже не перевернула – я понял, что проиграл, хотя он был еще жив. Наклонившись над ним, я увидел, что его лицо превратилось в маску, левая половина поплыла вниз, как будто одной стороной он угодил во временную бурю, которая состарила левую часть его тела на 50 лет, левая рука лежала рядом, но превратилась в скрюченную клешню. У него ведь были хрипы, сраное подозрение на бронхит, думал я, отдавая распоряжения набежавшим медсестрам, я делал это на автомате, а какая-то часть меня продолжала недоумевать: у него ведь совсем не было жалоб! Черт возьми, ему всего 15 лет! Мы отвезли его в реанимацию, поставив на уши всю больницу, вернее, всю, кроме гинекологии, эту область хоть можно было исключить, ха-ха. Я сидел над ним, молясь неведомым богам и ему самому, просил не делать глупостей, не сдаваться, но к утру он умер, время смерти: 5 часов 3 минуты.

Ночь забрала еще одного.

Я брел к себе на этаж по лестнице со 2-го этажа, где была реанимация, и накрытое простыней не выросшее еще тело стояло у меня перед глазами. Что я скажу его родителям? Что вообще можно сказать людям, потерявшим ребенка на фоне полного здоровья? Они даже не хотели оставлять его в больнице, он и сам не хотел, понятное дело, подумаешь, немного кашляет, немного хрипит… сейчас они спят и не знают, что больше у них нет сына, что вчера был последний раз, когда они говорили с ним, что он уже не вырастет, ему не придется выбирать ВУЗ или идти в армию, он стал еще одним павшим на поле боя жизни и смерти, его сражение пришлось на ночь, а это заведомо проигрышное время.

Я отшвырнул ненавистные истории, чувствуя ватный камень в груди, звучит как бред, но именно так я и чувствовал – тяжелый и какой-то мягкий ком, распирающий там, где мне всегда казалось, должна быть душа – в середине грудной клетки. Я знал, что не виноват, но знал также, что он умер, и все пирожные и огни ночных городов не могли свалить этот ватный камень с моей души.

Не зажигая свет, я сидел и смотрел на огни за окном, как и мечтал, но радость моя была отравлена. Вот вам и вся суть жизни.

Я ждал рассвета и курил, как тысячи ночей до и после, и спрашивал себя: стоила ли военная кафедра всех этих горьких предрассветных часов? Я зал, что это пройдет: в глубине души знал, что я на своем месте и в случившемся нет моей вины… но в такие минуты я также знал, что проклят, и проклят навсегда.

В этот раз, как сотнях до него и сотнях после, не было никаких чудес – или неправильно понятых фактов, если хотите – мальчика отвезли в больничный морг, патологоанатом выяснил, что у него была не выявленная патология сосудов головного мозга, финал был неизбежным, и в любом случае был бы неожиданным. Но вряд ли это принесло хоть какое-то облегчение его рыдающей матери и враз постаревшему отцу.

Сменившись утром, я не ушел, пока не приехали родители этого мальчика, я считал своим долго сообщить им лично. Его мать, такая милая и улыбчивая вчера, сегодня напоминала королеву проклятых, не дав мне сказать и двух слов, она накинулась на меня, хотела ударить по лицу, но муж успел перехватить руку. Такое случается, и чаще, чем вы думаете, так что у меня хорошая реакция, а иногда я и сам могу угомонить слишком буйно переживающего, но в тот раз я просто стоял, устало глядя на них обоих. Я не знаю, что чувствует мать, теряя ребенка, но я понимал, что не смею ее судить. Хотя бы потому, что ее горе было искренним.

Глава 5

Большие города не спят, а к 9 утра они окончательно стряхивают себя остатки ночи. Я вышел из больницы в начале 10-го, чувствуя себя как инопланетянин, попавший во враждебную среду. Дежурные врачи почти все разъехались, Юра предложил подождать меня и отвезти домой, но я отказался. Мне хотелось пройтись пешком, хотелось, чтобы свежий утренний ветер выдул эту ужасную ночь из моей головы. Я никогда не брал машину на дежурство – после бессонной ночи реакция в любом случае не та, и я слишком уставал, чтобы напрягаться и следить за дорогой, так что я ездил на автобусе или маршрутке. Перед воротами больницы как раз была остановка, но я прошел мимо. Широкий проспект, на котором располагалась наша больница, уже был забит машинами, людьми и шумом, день начался, а для меня он только закончился - неприятное чувство даже после самых спокойных дежурств, а сегодня я просто физически ощущал, как иду против «потока», против самой природы. Я прошел мимо маленького семейного кафе, где мы обычно собирались после смены и отмечали все дни рождения или другие праздники, не требующие сбора всего коллектива больницы. Из открытой двери пахнуло кофе и свежей выпечкой, но я снова не остановился, кофе за эту ночь я напился, а к выпечке на голодный желудок был равнодушен. Солнце было таким ярким, что, казалось, выжигало мои глаза, и подумал, что к этому утру больше подошли бы тяжелые черные тучи… но когда природа нас слушала?

Я жил в этом районе, но довольно далеко от больницы, и мне приятно было думать, что я могу вот так идти и идти, не ограниченный маленьким пространством поселка или городка, поэтому я и перебрался в большой город – не выношу ограничений. Я снимал двушку в новостройке, и в отличие от больницы, из окна моей домашней обители открывался «чудесный» вид на соседние дома, натыканные, как иголки на спине ежа, и это, не смотря на 7 этаж. Чем-то всегда приходится жертвовать, да? Конечно, на окраине и в пригородах был большой частный сектор, где селились совершенно разные слои населения, там можно было увидеть и маленькие домики с покосившимися заборами и огромные дома на полквартала. Я не беру в расчет такие сомнительные района как Речной, там-то сплошь частные дома, но это гнездо нищеты и криминала. Не знаю, почему так вышло, историей города я как-то не интересовался, и никто сам меня на эту темну не просветил. Были и районы средней паршивости вроде Трех Мостов, от которого нас отделяла железная дорога, и Южного Склона, но там тоже преобладали высотки, а у ж ближе к центру невозможно было встретить ничего ниже 6 этажей. И я любил эти каменные джунгли, это была моя стихия, и мне нисколько не жаль было переплачивать за тесную двушку в приличном районе, хотя до центра всё равно приходилось добираться поездом. Александрит – район уверенно удерживающий репутацию обители среднего класса, мои соседи работали либо в банках, либо в частных компаниях, во дворе стояли хорошие иномарки, стены и подъезды не были исписаны, а по вечерам подростки собирались на лавочках разве что потравить байки и похвастать дорогими телефонами, все они были нацеленными на светлое будущее и большие достижения, хотя почти никто не учился в частных школах, но все учились хорошо и стремились оправдать свои в первую очередь большие ожидания. Правда, это был хороший район, этакая мини-версия современного мегаполиса, где каждый занят своим делом, и жизнь кипит; многие ездили на работу в центр, вторая половина работала здесь, почти никто не выезжал в другие районы, разве что по единичным делам. Хотя, сколько ни пытаюсь, не могу представить своих чистеньких соседей с активной жизненной позицией, едущих по делам в Речной… какие у них могут быть там дела? Я и сам предпочитал в свободное время гулять по району или в центре, иногда бывал в Серебряном Парке – резиденции городской элиты, вот там было на что посмотреть! А сомнительные и грязные сектора города я оставлял без внимания, на разруху и безысходность я уже насмотрелся в поселковой амбулатории.

Как я предполагал, по мере удаления от больницы и событий, произошедших там, мое настроение начало улучшаться, солнце, хоть и слишком яркое и вообще не греющее, всё равно дарило энергию, и пройдя до пересечения улиц Мира и Свободы – почти таких же широких, наполненных деловой жизнью – я уже почти избавился от ощущения своей инородности в этом дне. Я решил, что пройдусь еще немного, может быть, куплю себе какой-нибудь фаст-фуд, такой восхитительно жирный и вредный для здоровья, но не для души. Я знал одно местечко, как раз на улице Свободы, небольшой ларек с тремя столиками пред ним, причем стояли они круглый год, там часто останавливались полицейские и врачи скорой помощи, чтобы быстро выпить чаю и подкрепиться чем-нибудь очень калорийным. Я и сам любил бывать там, правда места за столиками мне редко доставались, но у меня было свое любимое место. Обычно, взяв чай и двойной гамбургер, я шел в сквер чуть ниже по улице, и там, наслаждаясь тишиной, ел свой обед или ужин, в зависимости от времени дня. Да, подумал я, вот что мне сейчас нужно – много калорий, насыщенный вкус и тихое место на свежем воздухе. Плечи мои расправились, на лице даже заиграла легкая улыбка, я устремился к ларечку с необычным названием Бахр-Юсуф, хозяин, пожилой египтянин, сам обслуживал клиентов, всегда улыбался и говорил, что мечтает открыть большой ресторан. Я покупал у него еду уже лет 5, но пока он даже не расширил свой бизнес.

Я шел по правой стороне, уворачиваясь от прохожих, как и они от меня, все куда-то спешили, никто ни на кого не смотрел, и я вновь ощутил себя дома: вот за это и я любил больше города, за возможность быть в потоке жизни, но быть изолированным. Улица плавно спускалась, уводя глубже в район, я почувствовал в ветре запах еды, желудок приветственно заурчал. Мимо меня прошли два подростка, несущие стряпню из Бахр-Юсуфа, я понял, что уже завидую им, до этого момента я и не осознавал, насколько голоден был.

Места за столиками снова не было, и это снова не расстроило меня. Доставая бумажник из рюкзака – да, я хожу с рюкзаком, в кроссовках, и часто отдаю предпочтение широким штанам, хотя понимаю, что на мою долговязую фигуру всё это не очень – я встал в короткую очередь из работников офиса и стайки студентов. На этой улице было училище дизайна, поэтому разноцветные волосы, обилие пирсинга и странные стилистические решения в одежде молодых людей никого не удивляли.

- Привет, Бакари! – я совершенно искренне улыбнулся хозяину, как всегда пребывающему за прилавком, - как жизнь?

- А, доктор Симеон! – он расплылся в золотой улыбке, седые волосы резко контрастировали со смуглой кожей и совершенно молодыми лучистыми глазами. Вообще-то, меня зовут Семён, но он ведь был иностранцем, поэтому я его никогда не поправлял. – После ночного? Гиро или двойной гамбургер?

- После сегодняшней ночки, - я надул щеки и с силой выдохнул, - мне хочется побольше и пожирнее…

- Королевская шаурма для вас! – радостно не то заявил, не то предложил он, - кофе в подарок!

- Благодарю, но кофе с меня хватит, - усмехнулся я, протягивая деньги, - сдачи не надо.

- Много благодарности, доктор Симеон. – улыбнулся он, - когда я с сыновьями открываю ресторан, вам всегда быть скидка! Он и на ваши чаевые будет открываться!

- Удачи тебе и твоим сыновьям, Бакари, - пожелал я, я всегда оставлял чаевые и слышал про ресторан примерно с первого посещения.

- Храни вас Аллах. Что вам, юный девушкэ? – он уже переключился на стоящую за мной девицу с ядовито розовыми косичками и серьгой в брови.

Когда я добрался до сквера, моя огромная щаурма с говядиной еще даже не начала остывать. Свободных лавочек было предостаточно, но я подумал, что сидеть еще холодно, и пошел к мемориалу Матери и Ребенка, его окружало широкое каменное заграждение примерно мне по пояс высотой, я намеревался использовать его как стол. В этой части сквера было совсем пусто и тихо, только птицы выводили радостные трели – лучше просто быть не могло. Я кинул рюкзак на светлый широкий каменный полукруг и, облокотившись на локти, начала свой завтрак. Конечно, было бы лучше завтракать, как и полагается, после сна, но в дни дежурств весь распорядок дня летел к черту. Зато я наемся, приеду и сразу завалюсь спать, с блаженством думал я, не буду тратить время на разогрев еды, на скучные посиделки в маленькой кухне в одиночестве… вместо этого я вдыхал чистый воздух, пахнущий весной, и любовался пронзительным синим небом, а передо мной трехметровая бронзовая женщина нежно тянула руки к гигантскому ребенку.

Пока я ел, мыслей в голове не было, кровь, как и всё внимание, покинули мозг и переместились к желудку, я и не заметил, как уничтожил огромную порцию фаст-фуда, даже укусил салфетку напоследок, ветерок трепал мои почти не тронутые сединой волосы, даже телефон ни разу не запиликал, я как будто выпал из суматошного и полного печалей мира, и это было именно тем, о чем и я мечтал. Я посмотрел на набирающее яркость небо и пожалел, что не взял чай, попью дома, решил я, но мне еще не хотелось уходить, здесь было так хорошо, мне не хотелось прерывать эту иллюзию. Где-то шумели машины, люди спешили и опаздывали, политики врали и призывали к чему-то, террористы убивали, кто-то умирал, кто-то оплакивал мёртвых… а я просто был вне этого хаоса, один на один с весной.

Я зажмурился и сделал глубокий вдох, подставляя лицо солнцу, деревья еще не обзавелись листвой, так что оно свободно проникало сквозь ветки деревьев вокруг монумента. Голуби ворковали и собирали крошки, оставленные кем-то до меня, вдруг один из них, совершенно белый, вспорхнул и уселся на голову бронзовой Матери, еще секунда, и у нее на лице появилось то, что обычно оставляют после себя птицы. Белая клякса немного сползла и остановилась точно под глазом с моей стороны. И эта маленькая смешная деталь враз изменила мое восприятие – теперь мне казалось, что Мать плачет, птичий помет до жути напоминал слезу.

Всё мое настроение вдруг куда-то улетучилось, события ночи снова накатили. Жизнь – мерзавка, если ты получил рану, она сделает всё, чтобы насыпать туда побольше соли, и не важно, царапина ли это или огромная дыра с рваными краями. Я снова подумал о мальчике, который умер у меня на глазах, его мать сейчас наверняка льет слезы или сидит безучастная, накачанная успокоительными, и тупо смотрит в одну точку. Монумент передо мной стал казаться мне памятником всем матерям, потерявшим своих детей, а это так противоестественно, и потому так жутко. Она плачет и тянет руки к ребенку, которого больше не обнимет…

Я тряхнул головой, кляня голубя последними словами и в глубине души понимая, что он не виноват, никто не виноват в том, что мы смертны и так пугающе уязвимы.

Сосед по палате говорил, что мальчик проснулся от кошмара, что ему было страшно, а потом он просто упал. И эта мысль не давала мне покоя: почему за мгновения до катастрофы его душа или сознание, в общем, его личность, почувствовала ужас? Он видел Смерть? Она пришла к нему во сне и предупредила, что заберет его с собой куда-то во тьму и неизвестность? Или его душа слишком поздно получила предчувствие беды и стала жать на тревожную кнопку, но опоздала? Почему он просто не впал в кому во сне? Почему он проснулся, чувствуя этот дикий страх?

Мозг не спит, подсознание, этот великий ЦРУшник нашего тела, сканирует свои владения каждую секунду. Он выявил катастрофические необратимые процессы в теле, сразу дал знать, но сделать уже ничего было нельзя. Одна версия. По другой, уже поврежденный и некорректно работающий мозг стал продуцировать кошмары, которые и разбудили мальчика за мгновение до полного отказа.

Так сказал бы Юра.

А я бы сказал: иди к черту.

Рывком забросив рюкзак за спину, я нахмурился и побрел домой.

Глава 6

В почтовом ящике скопилось столько макулатуры, как будто меня не было неделю, а не сутки – еще одна прелесть больших городов. И никакие домофоны или консьержи не останавливают тех, кто набивает ящики всеми этими навязчивыми рекламными буклетами и брошюрами. А ведь среди них есть еще счета и скидочные купоны, поэтому, обреченно вздохнув, я вытащил всю кипу и побрел к лифту. Усталость вдруг навалилась на меня, как валун, сорвавшийся с горы, я уже не хотел ничего, кроме горячего душа и, хотя бы, 5 часов сна – больше я себе не разрешил, понимая, что ночью не усну, а утром мне опять на работу. Лифт ехал целую вечность с 16-го этажа, а в то утро я был уже не в состоянии ползти пешком на свой 7й. В зеркале кабины на меня уставился осунувшийся мужик с мешками под глазами, белый свет, льющийся с потолка, сделал их особенно резкими и темными, а нос – огромным, как и уши. Гоблин, заключил я, такой рожей только детей пугать… А может, хватит уже про детей, одёрнул я сам себя и вышел из кабины.

Лестничная клетка была пуста, 4 запертые двери, но я всё равно с опаской покосился на соседнюю от моей, там проживала пенсионерка, еще одна достойная представительница племени халявщиков, считающая, что если я врач, значит, я уже не человек, а робот, обязанный круглые сутки консультировать ее по любому пустяку, забыв про личную жизнь и естественные потребности организма. Знаете этот прикол: бабушки у подъезда называли Лену/Катю/Люду проституткой и наркоманкой, но она не возражала – лишь бы не узнали, что она врач. До боли жизненный прикол.

Я начал доставать ключи, сонливость, видимо, сделала свое дело, координация моя явно сдала, ключи я уронил. Они загромыхали на весь подъезд, как будто обрушилась крыша мира, а не связка ключей, поморщившись, я наклонился и тут услышал гораздо более ужасный звук – соседняя дверь открывалась.

- Семен? – выкрашенная в ядовито-рыжий цвет голова соседки выглянула и начала поворачиваться в разные стороны. Почему так быстро, вертелся в моей голове вопрос, она что, караулила под дверью, что ли?! – Семен, это ты шумел?

Подавив сильный приступ раздражения, я сделал глубокий вдох и только потом подцепил ключи и разогнулся, в глазах немного потемнело, нехорошо.

- Да, Марья Геннадиевна, - сухо ответил я, всем своим видом демонстрируя, что не настроен вести беседы. Надежда, она ведь умирает последней, помните? – Уронил ключи, засыпаю на ходу после дежурства.

- Ой, а у меня пищеварение опять сорвалось, наверное, - напрасно я надеялся, как говорится, от пиявки просьбами не избавишься, как, впрочем, и от любого паразита. А эта женщина была паразитом в человеческом обличие, я таких много повидал в силу профессии. – Слабость какая-то, всё лень, вот сижу весь день у телевизора…

Там бы и сидела, подумал я, вставляя ключ в замочную скважину. Я знал, что за этим последует и уже начал злиться.

- Ты должен меня выслушать Семён. А то в поликлинику не прорвешься…

Я повернулся к ней и подчеркнуто внимательно всмотрелся в лицо, надо сказать, пышущее здоровьем.

- Я сейчас уже мало что соображаю, давайте… - начал было я, но она меня перебила.

- Я недолго. И потом, ты же врач, ты же должен помогать людям!

- Я должен был быть дома 2 часа назад, но задержался, потому что после бессонной ночи я вынужден был сообщать родителям о смерти их ребенка. Я еле стою на ногах, и если у вас не критическое состояние, а я вижу, что это не так, я выслушаю и дам вам рекомендации, когда отдохну.

Она явно заметила, что я разозлился, но не отступала, и это еще больше взбесило меня. Пока она решала, какая реплика будет наиболее эффективной – в ее арсенале было 2 оружия: наглый напор и, если первое не срабатывало, она начинала бить на жалость – стоя за дверью с упрямым лицом, я наконец отпер замок и попытался проскользнуть на свою территорию.

- Я зайду вечером! – крикнула она мне вдогонку, невероятная наглость. – У меня там куча анализов, я принесу…

Ответом ей стала захлопнувшаяся дверь.

Вот так, опять подумал я, когда ты хочешь забыть о чем-то, жизнь вынуждает тебя повторять это снова и снова. Бросив пачку корреспонденции на тумбочку, я начал стаскивать куртку и кроссовки и с раздражением заметил, что координация снова меня подвела – конверты и рекламные буклеты рассыпались веером на ковер в прихожей, часть всё же осталась на положенном месте. Я протянул руку, чтобы сгрести их, и тут увидел среди пестрых рекламных рассылок и знакомых бело-синих счетов абсолютно черный конверт из матовой бумаги. Таких я раньше не видел. Какая-нибудь пафосная компания или элитный магазин, подумал я, но почему-то протянул к нему не всю руку, как собирался, а лишь погладил пальцем. Бумага была как будто бархатная. Приятное ощущение.

- Ладно, и что там? – пробормотал я, собирая все валяющиеся бумаги, кроме черного конверта. – Опять магазин? Или что…

Я, не глядя, вернул всю кипу на тумбочку, на этот раз ничего не упало, а второй рукой взял конверт. Где-то за спиной только сейчас хлопнула дверь – Марья Геннадиевна наконец свалила в свою обитель. Этот звук захлопывающейся металлической двери был как удар гонга. Невероятно, но на конверте стояла восковая печать, белоснежная, а на ней выдавлен какой-то символ вроде согнутой трёхлистной веточки. А они не мелочатся, подумал я, сам не зная, кто эти «они». С возрастающим любопытством и некоторым сожалением я сломал печать и открыл конверт.

В нем была небольшая картонная карточка, но она была глянцевой, в отличие от конверта. Я вытряхнул ее со всевозрастающим любопытством, она тоже была абсолютно черной, по крайней мере, фронтальная поверхность, на ней изображалась изящная женская рука с единственным перстнем – большим и овальным с каким-то темно-синим камнем, блёстки в этом непрозрачном камне сияли и были выпуклыми – тоже не мелочь. Несколько секунд я любовался картинкой, лаконично и красиво, вот что я тогда подумал, и эти блёстки на темном фоне – очень удачное решение. Ювелирный магазин для богатых, пришла догадка, но я не стал тратить время на ее додумывание, просто развернул карточку тыльной стороной, она была белоснежной, как и печать. И никакой рекламы ювелирных изделий.

Здравствуйте, странник!

Интересное начало, подумал я, буквы были объемными, их легко можно было прощупать на бумаге, и цвет чернил – золотой. Я аж выдохнул от восхищения.

Вы верите в чудеса? А может, вы их видели?

Или задумывались о том, что знаете об этом мире слишком мало?

Наверняка вы – сосуд, носящий в себе великое сокровище – Историю, которую стоит рассказать и которую стоит услышать.

Поделитесь ею в кругу таких же Искателей и разделите их богатства, ибо Знание – это величина, которая умножается, делясь.

Окажите нам честь своим визитом, мы работаем каждую пятницу по адресу ул. Тенистая, строение 9.

Ждем вас в 19.00.

Клуб Удивительных Историй

- Черт возьми! – выдохнул я, любопытство зажглось во мне, как пожар. Тысяча вопросов закрутилась в голове, более странного приглашения или рекламы я не получал никогда.

Что это за Клуб? Я привык, что в нашем мире все что-то продают… что продают они? Места в своем подобии элитного дискуссионного клуба? Но об оплате не было ни слова. Как не было и контактов, только адрес. И такая дорогая реклама, или приглашение, не знаю, чем это было. Странно и очень любопытно. Интересно, кому еще прислали такие? И как умело они зацепили за живое – я всегда искал ответы, искал нечто, может, Истину, а посоле той истории с парнем на дороге… да, я видел что-то, чего не понял до конца и мне страсть как хотелось поделиться этим и получить мнения других людей, не таких упертых приверженцев одной теории, как Юра. Приглашение обещало, что в этом загадочном Клубе я смогу найти именно таких.

Но почему в эру интернета и коммуникаций нигде не было указано ни одного контакта, ни телефона, ни сайта, ни адреса электронной почты? Может, мошенники, тут же мелькнула мысль, опять же, в нашей реальности все либо что-то продают, либо воруют, так что невольно начинаешь подозревать что-то из двух зол нашего времени. Но что они могли украсть? Ни о чем материальном не было и слова, это было приглашение, без указания оплаты за вход, или членский взнос, или формы одежды наконец.

Надо спросить у кого-нибудь еще, получали ли они такие, подумал я. Почему-то мне не хотелось выпускать конверт и это изящное приглашение из рук, поэтому я так и прошел на кухню, держа их, как нечто хрупкое и дорогое. Сонливость как рукой сняло, и это меня совсем не радовало, но мой мозг устроен был таким образом: как бы сильно я ни устал, искра любопытства всегда превращалась в пожар, разгоняющий сумерки в моем сознании. И я никогда не отказывался от приключений, такой уж у меня характер. Иногда они выливались в неприятности, но, видя манящую своей неизвестностью дорожку, я всегда сворачивал на нее.

Я не святоша, и то, что я врач с хорошей репутацией, вовсе не означает, что я живу под колпаком, питаюсь варенными на пару овощами, не делаю глупостей и порицаю всё, что выходит за рамки моего скучного пыльного существования. Нет, я ввязывался в драки, я пробовал запрещенные вещества – у меня хватило ума и силы воли не пристраститься, это был эксперименты по познаванию жизни, которые я никому не советую – я прыгал в пропасть на резиновом тросе, я напивался до беспамятства и спал с едва знакомыми женщинами из баров… в общем, моя жизнь уж точно не была серой и правильной с точки зрения обывателя. Просто во мне всегда горел какой-то огонь, и этот огонь помогал мне со всей энергией бросаться во всё, за что я брался, будь то учеба, работа или досуг. И нет, я не дерганый экзальтированный холерик, я не размахиваю руками при разговоре и не таращу глаза, да и голос я повышаю всего раза 2 в год – кричу «С Новым Годом!» и «Ура!» на параде 9 мая со всей больницей. Этот огонь внутренний, глубокий, и это, как мне кажется, гораздо лучше, но и трудней – если передо мной встает вопрос, который я не могу решить, я буду биться, не спать, не есть и ставить на уши всё вокруг, пока не решу его. Без истерик и отчаяния, просто я должен переть, как танк, на проблему, пока не раздавлю ее. Точно как и стрессы, я не рыдаю и не швыряю вещи, мое сознание никогда не затуманивает горе или злость, но я не могу оставить ситуацию позади еще очень долго время. И какие бы мощные процессы ни происходил внутри, я умею держать их там, не позволять влиять на поведение и принятие решений.

Всё это я рассказал, чтобы вы поняли, что вопрос идти или нет в этот загадочный Клуб даже не стоял… во всяком случае, недолго. Неизвестность и жажда приключений поманили меня, а я редко мог противиться этому зову. И еще мне хотелось выяснить, что это за организация, так странно формулирующая свои приглашения – они ведь попали в саму суть, у меня была история, которую я хотел бы рассказать там, где ее услышат и поймут правильно. И да, я искал ответы, я искал знания.

Возможно, это какое-нибудь собрание двинутых на НЛО или всемирном заговоре, или рептилоидах, я этого не исключал, но это также могло быть и собранием интеллектуалов, которым так трудно найти подходящий контингент для общения. А может, это вообще какое-то тайное общество вроде масонов, заключил я, наливая чай, спать расхотелось, хотя усталость давила, а глаза начали слезиться и щипать – мой верный признак переутомления. Я устроился в кухне за столом, заливая свою королевскую шаурму горячим чаем, а мысли летели, несмотря на вторые бессонные сутки. Кого мне с собой взять? У меня было много приятелей, но ни одного близкого друга, даже не знаю, почему, наверное, как сказала мне одна из моих бывших, я не умею впускать людей в свою жизнь. Видимо, она права, мне всегда хватало общения, и всегда находилась компания, чтобы скоротать пятничный или субботний вечер, я без проблем знакомился и мог поддержать любой разговор, но ни с кем не сближался. А если все мои приятели были заняты, я прекрасно обходился без них, вот и весь показатель ценности наших отношений. И тогда, сидя в своей уютной кухне холостяка, я вдруг понял, что, благодаря этому приглашению, осознал, что никому не доверяю – вот в чем причина моей манеры общения, я радостно впускал-таки людей в свою жизнь, но не дальше прихожей, ха-ха. Маленькими глоточками отпивая чай, я ясно понял, что никому из моих знакомых не могу доверить свою историю, а ведь в Клубе мне предложат ее рассказать, черт, я ведь за этим туда и собираюсь! Никто из них не сможет меня понять, никто из них не будет допущен дальше прихожей, туда, где начинается по-настоящему личное пространство.

Это было мое первое прозрение, благодаря Клубу.

Какой-нибудь занудный психолог, не вылезающий из-за своего стола и видевший жизнь только в сериалах на Netflix, мог бы сказать: но как ты можешь это утверждать, ты ведь даже не попытался, не дал людям шанса проявить себя, ты просто сразу установил границы и отказался пропускать всех… Ну да, я просто не давал им шанса разочаровать меня, и это мой выбор. Как говорит народная интернет-мудрость: не хочешь разочарований – не очаровывайся. Я видел жизнь не в экране монитора, поэтому принял свод законов и правил для себя, которым и следовал, и меня всё устраивало. Оказавшись в моей «прихожей», люди галдели, толкались и вели себя как дома, ничего удивительного, что дальше я их не впускал, чтобы они топтали грязными ногами мои ковры, хватали грязными руками мои хрустальные вазы, открывали шкафы с личными вещами и спрашивали: «А это что?», «А это откуда?» … можно не продолжать, думаю, вы поняли аналогию.

Но вопрос: кого взять с собой, так и остался открытым. Никто из моих приятелей для этого не годился, идти одному было как-то… неуверенно, что ли. Я понятия не имел, что там может быть, а учитывая пугающую реальность большого города, я совершенно справедливо опасался, пусть и сам не зная, чего. Жители мегаполисов не зря осторожны и пугливы как мыши, нигде больше вы не встретите такое количество грабителей, насильников и просто психов, как в больших городах, видимо, их тоже манят огни и большие возможности. А аферистов всех мастей здесь так же много, как и банкиров… хотя лично я разницы не вижу, ха-ха. В общем, один я идти опасался, а компанию подобрать не мог, и тут меня осенило, когда я уже почти допивал чай, а время приблизилось к часу дня: почему бы не пригласить Рину!

Мы встречались уже чуть больше года – да, я из тех «бесчувственных мужланов», которые, хоть убей, не помнят дату первого поцелуя и первого секса, не говоря уж об остальном – она мне нравилась, и сильно, возможно, я плавно подходил к тому, чтобы сказать «люблю». Ей было 38, разведена, детей нет, идеальная пара такому волку-одиночке, как я. Мне кажется, да нет, я, собственно, уверен, что идеальную совместимость нам обеспечивала ее натура – она была художницей, рисовала рекламные плакаты и макеты для открыток и сувениров, неплохо зарабатывала, но главное: могла заниматься тем, что любила – рисовать картины. Она мечтала устроить выставку, мечтала показать людям, как видит мир, и вполне возможно, это был случилось, она была талантлива – на мой совершенно неопытный в живописи взгляд – и чертовски упорна. И как любому творческому человеку, ей просто необходимо было уединение, она любила бывать одна и никогда, ни разу за всё время наших отношений не названивала мне и не требовала внимания, не заваливала меня тупыми эсэмэсками типа «что делаешь?» или «соскучился?», или «почему не пишешь?». У нее была своя жизнь и я был в ней гостем, а не богом, и это мне нравилось. Она совершенно естественно понимала, что работа врача – это не с… до…, а столько, сколько потребует ситуация, и я восхищался этими качествами и был так благодарен ей за то, что она такая. Возможно, совокупность этих нежных чувств успешно и заменяла мне любовь, не знаю, как ей. Мы оба были зрелыми, уже понявшими, что нам нужно и чего мы хотим, а влюбленность – она для малолеток, когда гормоны кипят, и страсть рвется из штанов. Нам было хорошо друг с другом, комфортно и уютно, и большего мы не хотели на данный момент.

Да, вот кого я мог бы взять, ей, как художнику, постоянно ищущему новых впечатлений и образов, это могло быть интересно. Я потянулся к телефону, но так и не взял его в руки. Начинать сейчас переписку - значило, опять потерять время, а умом я понимал, что моему организму давно пора зарядить батарейки. Нам дается одно тело на всю жизнь, так что в наших же интересах следить за ним и держать в наилучшем состоянии, нам ведь из него никуда не деться. Сколько времени уйдет на объяснения, что это за Клуб, а я ведь и сам толком ничего не знал. И конечно, она спросит, как дежурство… Нет, решил я, это подождет до вечера. Сегодня мы не планировали видеться, но всегда созванивались, вот тогда я и мог бы рассказать ей об очередной моей сумасшедшей идее.

Приняв решения, я, как обычно, расслабился, теперь я мог себе это позволить. Поставив чашку в раковину, я почистил зубы, взял телефон и направился в спальню, но, не дойдя до комнаты, вернулся и взял приглашение с собой. Не могу объяснить, почему я так сделал, просто мне хотелось держать его поближе к себе. Оно было красивым и таким необычным, само оформление ласкало глаз. Не расстилая постель, я разулся и улегся на покрывало, заведя будильник на 17.30, потом выключил телефон, мне итак оставалось три часа сна, и я не собирался позволять миру обворовывать меня. В ногах лежал пушистый плед в тонах моей спальни, серо-голубой – подарок Рины на 23 февраля, очень удачный подарок (других она не дарила, никаких носков и пены для бритья), после бессонной ночи я всегда заваливался на постель прямо так, укрываясь иногда собственной курткой, она это подметила и подарила мне это чудо. Я потянулся к нему, с удовольствием зарылся пальцами в длинный шелковистый ворс, укутался в него и закрыл глаза, думая о Рине, о том, что в ней, возможно, и нашел идеальную спутницу, компаньона во всем, понимающего и заботливого. И как ей понравится это приглашение, уж она точно оценит его красоту. Только бы у нее получилось пойти, думал я, настраивая тело на расслабление и отдых, я не думал, что она откажется или поднимет меня на смех, просто у нее могли быть свои дела, и я это уважал. Пойдем разок, посмотрим, думал я, может, там обычный клуб по интересам, кто-то играет в монополию под пивасик, кто-то дискутирует о книгах, кто-то о марсианах. А может, это вообще очередной лохотрон, где тебе предложат купить членство за бешенные деньги, а потом ты будешь смотреть трансляции футбольных матчей и обсуждать чьих-то баб в прокуренном помещении и удивляться, в какой момент ты стал таким дураком, что заплатил за это?

Так, укутавшись в плед и приятные легкие мысли, я незаметно соскользнул в сон. И мне ничего не снилось.

Глава 7

Проснувшись, я совершенно не понял, где нахожусь и какой сейчас день – вокруг была абсолютная темнота, почему-то было трудно дышать. Я шевельнулся, скорее инстинктивно, чем обдуманно, и нашел ответ на второй вопрос – дышать было трудно, потому что я укрылся с головой, а под пледом уже скопилось достаточно углекислого газа. Как только я стянул его с головы, стало светлее, но ненамного, комната была погружена в почти полную темноту. Я прожил в этой квартире уже достаточно времени чтобы знать, что такое освещение бывает лишь поздней ночью. Вот и еще один ответ. Я повернулся на спину – обычно я сплю в позе зародыша, сворачиваюсь в такой клубок, что могу поместиться в чемодан при моем-то росте под 2 метра – и провел рукой по лицу, разгоняя остатки сна. Почему я проснулся? Почему я в одежде? И тут я вспомнил, и это заставило меня подскочить и сесть, я лег поспать после дежурства, я завел будильник… не глядя, я протянул руку и схватил телефон с тумбочки, часы на экране показывали 3.19…

- Черт! – воскликнул я, ударяя себя по лбу, - вот черт!

Будильник либо не сработал, либо я его не услышал. И телефон был в автономном режиме, никто мне позвонить не мог. Рина! Она ведь, наверное, волнуется. Я выключил автономный режим, телефон тут же завибрировал и запикал, сообщения посыпались, как град весной. Я пролистывал список, ища весточку от нее, и нашел.

Привет, мартышка! Телефон выключен… знаю, дрыхнешь после дежурства. Ладно, выспись хорошенько, у меня на тебя планы на завтра… И смайлик купальника, шампанского и парочки. Чего уж тут не понять. Я улыбнулся и нежно провел по экрану пальцем. Из миллионов женщина в этом городе я всё же выбрал лучшую.

Я уже открыл строку сообщения, чтобы написать ей прямо сейчас, но замер, не зная, с чего начать. Пока я раздумывал, экран погас, и я снова остался в темноте, на этот раз кромешной – после яркого экрана я ничего не видел. Ладно, решил я, напишу позже, всё равно сейчас она спит. А вот мне спать этой ночью уже не придется, это я хорошо понимал, и в данный момент меня это ничуть не расстраивало. Я проспал больше 12 часов, и пусть пока я чувствовал себя коматозником, очнувшимся после 100-летнй комы, но я знал, что встану, разомнусь, приму душ и почувствую себя суперменом. Такое бывало, и не раз, когда ты работаешь черт-те по какому графику, организм, дорвавшись до сна или еды, начинает хватать по полной. В 8 утра я уже должен быть в больнице, так что я проспал почти всю полагающуюся мне часть ночи, просто отлично, я считал. И у меня было время в тишине, чтобы подготовиться к новому дню, чтобы привести мысли в порядок и просто насладиться тихой музыкой и чашкой кофе, увидеть рассвет, слушать шелест ветра и пение первых птиц, а не рев автомобильных сигнализаций, гудки, крики соседей и бесконечно гоняющийся по этажам лифт. Стены в моем доме весьма хорошо проводили звук, гораздо лучше, чем мне бы того хотелось. Самое большое удовольствие – никуда не спешить, это врачи очень редко могут себе позволить.

Притворно кряхтя, я спустил ноги с кровати, радуясь, что живу всё-таки один – я не был в душе почти 2 суток, и сам себе уже начинал быть противен. Посидел пару минут, потянулся, а потом резко отбросил плед и встал. Включать свет надобности не было, я знал своё жилище как свои 5 пальцев, на ходу сбрасывая одежду, которая вдруг показалась мне не просто грязной, а как будто радиоактивной, я направился в туалет. Первые мгновения сидел на унитазе, зажав руками кричащие от возмущения глаза, и убеждая себя, что это всё равно пришлось бы сделать, солнце взойдет только через 2 с половиной часа, не мог же я всё делать на ощупь.

Стоя под душем (сначала я минуты 3 спускал адский кипяток, так уж устроена наша система водоснабжения), я уже чувствовал, как будто заново родился, вот за это и я любил ранние пробуждения после дежурств – я как будто рождался вместе с новым днем, ощущая невероятный подъем и какое-то очищение души, что ли. Мне хотелось петь, но я понимал, что меня услышит весь дом, и даже если отбросить столь ранний час, ни голосом, ни слухом я не обладаю, так что сам стесняюсь порой своих песнопений. Но я улыбался, подставив небритое лицо под горячие струи. Умерший мальчик, раздражающее упрямство Юры, прошедший не по плану вечер – всё это улетучилось, растаяло, как мыльная пена под струями воды. Но кое-что осталось, и эти мысли были любопытными, поэтому как-то незаметно заняли мое взбодрившееся и наслаждающееся жизнью сознание. Я вспомнил, что не все события вчерашнего дня были неприятными, например, на прикроватном столике, сливаясь с чернотой ночи, лежало приглашение, самое таинственное и интригующее из всех, которые я получал. Сейчас, на свежую голову, я уже не думал, что это аферисты или клуб с сигарами и спиртным, почему-то сейчас, в эти предрассветные часы внутри меня зародилась какая-то светлая уверенность, что там я найду именно то, что они и обещают – людей, переживших нечто, чего они сами не поняли до конца. Что-то вроде группы поддержки для тех, кто столкнулся с необъяснимым, чтобы разобраться, было ли чудо или просто непонимание. Неполная картина, как сказал бы Юра.

Но кто мог организовать такой клуб и зачем? И как они узнали, что у меня как раз есть, с чем туда прийти? Да, надо порасспросить соседей, решил я, не могли они прислать это только мне. И даже если закинули случайно, то явно не в один ящик, рекламщики так не работают.

Я вылез из душа и, протерев полотенцем зеркало, начал бриться, а мысли мои от Клуба плавно переместились к той, кого я хотел позвать. Хотел – вот ключевое слово. Почему-то сегодня, выспавшись и глядя на мир трезво и позитивно, я вдруг почувствовал некоторое внутренне сопротивление. Примерно такое же, как при попытке людей пройти в мою жизнь дальше прихожей. Я хотел пойти один. Другими словами, Рина больше не казалась мне идеально кандидатурой для похода в таинственный Клуб. И не было такого человека, которого я хотел бы видеть с собой рядом в пятницу вечером в 19.00.

Ну вот, опять ты отгораживаешься, разочарованно подумал я, глядя, как из седеющей щетины проступает знакомое мне лицо. Это же Рина, самая понимающая и умная женщина из всех, которых ты встречал! Но уговоры или доводы разума не имели силы против воли сердца, а оно не хотело спутников, оно утверждало, что в это приключение я должен отправиться один.

Я вдруг представил, что там собираются люди, чтобы поделиться сокровенным, и я в их числе, и вот очередь доходит до меня… нет, я не мог рассказать это при Рине. Не знаю, почему, просто ощутил барьер. Я не хотел рассказывать свою историю при ней, не хотел, чтобы она пока об этом знала, может, потом, когда я сам найду ответы. А может, никогда. Но в любом случае, я не хотел вопросов «почему ты не рассказал мне раньше?», не хотел ее суждений, ее неверия или веры. Я просто не хотел делить с ней это чудо или это заблуждение, как не хотел делить всё слишком личное. Тай уж я человек.

Эта история не давала мне покоя с самого февраля, она стала мои внутренним бременем, а то, что нас мучает сильнее всего, почему-то легче всего доверить незнакомцам, тем, кого мы видим первый и последний раз. Они не останутся в твоей жизни, чтобы напоминать тебе о минутах слабости или стыда, они не станут лезть и что-то менять или на чем-то настаивать, они просто выслушают и исчезнут навсегда, как одноразовый пакет для рвоты. Ты выплеснул то, что не смогла переварить твоя душа, и избавился от этого, вместо того, чтобы хранить и травиться этим снова и снова. Так я это воспринимал.

И я был несказанно рад, что экран погас, пока я подбирал слова, чтобы написать ей. Тогда, еще не проснувшись толком, я мог совершить ошибку, о которой потом очень бы жалел. Она мне нравилась, возможно, я даже ее любил, и я точно не хотел ее терять, поэтому решил не превращать ее в «пакет для рвоты».

Поставив чайник, кофе мне как-то не хотелось, я прошел в гостиную и открыл балкон. Это было еще одно маленькое удовольствие, которое я не намеревался упускать. Выглянул, холодный предрассветный ветер тут же неласково прошелся по мокрой голове, но до чего же прекрасно он пах! Не закрывая дверь, я вернулся в кухню и начал приготовление своего холостяцкого завтрака: яичница, бекон, булочка с маслом, пара сушеных бананов – в моем возрасте уже надо думать о калии в продуктах, сердце ведь не молодеет. Поставив еду на стол, я тихонько включил радио, помня о том, что для всех остальных день начнется минимум через час. Ди-джей бодрым голосом желал всем легкого пробуждения и отличного дня, и в ту секунду я не сомневался, что день будет именно таким.

Пока я завтракал, волосы высохли, и я решил пить чай на балконе. Феном я редко пользовался, не люблю этот шум в самые уши, да и не вижу смысла трать время на такую ерунду, мой почти «ежик» высыхает сам по себе за 20 минут полностью, так что за то время, пока я ел, а потом еще слушал любимую песню по радио, я не толок высох, но и остыл после душа. И всё же я накинул плед из спальни, снова вспомнив о Рине и ощутив неприятный укол вины, совсем слабый, но мне не понравились эти ощущения, как будто я сделал что-то неправильное, что-то постыдное. Надеюсь, это не первая трещинка, едва заметная, похожая на волосок, но способная разрастись и расколоть наши такие удачные отношения, подумал я, и тут же отогнал эту мысль. Какого черта?! Я ведь не в стрип-бар собирался, и я не обязан отчитываться о каждом своем шаге и о каждом решении, касающемся исключительно меня. Я не собирался ей изменять или посягать на ее свободу, а в остальном… всё, что лежало за гранью наших отношения, было моим личным делом.

Мне стало лучше, накинув плед на плечи, я вышел на балкон и прикрыл за собой дверь. Боже, это было чистое наслаждение! Пар из чашки смешивался с ветром, таким свежим после целой ночи без людей. Едва уловимый аромат свежей травы и первых цветов окутал меня, проникая, кажется, во все поры и клеточки, выдувая из них всё мрачное, всё темное и негативное. Небо надо мной еще было ночным, но темнота уже не казалась такой густой, мир вокруг начал приобретать серый оттенок, чтобы потом окраситься в нежно розовые краски зарождающегося дня. Напротив, слишком близко по всем правилам безопасности (но кого в России это волнует), высилась соседняя многоэтажка, и там, что совсем не удивительно в большом городе, горело не так уж мало окон. Большие города никогда не спят, только дремлют, замедляясь и сокращая активность, но никогда не прекращая полностью. Глотнув чаю, такого горячего в это холодное утро, я запрокинул голову и улыбнулся прямо в это тёмное небо, наслаждаясь холодными потоками ветра на свежевыбритых щеках. Я чувствовал себя свободным, спокойным и живым, всё встало на свои места, всё виделось мне гармоничным и правильным, даже если я не мог понять всего замысла… не видел всей картины в целом.

Я больше не ощущал вины перед Риной, потому что понимал, что сам себе внушил это чувство из-за того, что изначально собирался ее позвать. Если бы я сразу решил, что пойду один, никакой вины бы не было. И не должно быть, сказал я сам себе, у тебя своя жизнь за пределами вашего общего круга, у нее – своя. И это попахивает серьезными отклонениями контролировать жизнь друг друга, просматривать все письма и приглашения… нет, до такого опускаться нормальный человек никогда не станет. Я верил ей, я верил, что она не изменит, и я верил себе, знал, что не изменю сам, а остальное значения не имело. Без того комфорта и уюта, которые дает доверие, нет смысла вообще вступать в какие бы то ни было отношения, вот моя позиция.

Я простоял на балконе, кутаясь в плед, пока свет вокруг не стал светло-серым, как и небо надо мной, окна напротив зажглись, и это послужило мне сигналом к возвращению в квартиру, всё равно вся прелесть, вся красота момента, который принадлежал только мне, была потеряна. Новый день начался, теперь по-настоящему, и меня тоже ждала работа. Дверь соседнего балкона слева открылась, но вместо человека появился окурок, стремительно вылетевший за перила. Всё, хватит, подумал я и удалился до появления такого же мусора, только на двух ногах.

Я загрузил в пластиковый контейнер пару вареных картошек и котлету из магазина – мой обед, и я очень надеялся, что сегодня ничто не помешает мне всё-таки спуститься в кафетерий и добавить к нему что-нибудь очень сладкое и неполезное. Радио всё так же тихо играло, песню на половине прервал местный прогноз погоды и реклама, я с обычным раздражением снова поразился, как бездарно работают региональные СМИ, они никогда не прерывали федеральную рекламу и блок объявлений, зато песни – всегда. Я выключил радио со странным злорадством, так и не дав местным недотепам сообщить мне о «невероятных скидках» и «заманчивых предложениях», оделся, выбрал подходящую по цвету пару кроссовок, при этом отметив, что Рина точно закатит глаза и скажет, что я одеваюсь как подросток, когда увидит меня вечером, улыбнулся. Часы в прихожей показывали 7:14, мой четверг официально начался. Я подхватил рюкзак и вышел из квартиры, даже не удостоив взглядом дверь назойливой соседки, в такую рань она наверняка еще спала.

На улице уже вовсю заводились машины, школьники и их родители выходили из подъездов, кто-то махал руками, приветствуя соседей, кто-то молча спешил в новый день. Я поздоровался со знакомыми, кивком поприветствовал почти незнакомых и пошел своим путем, надеясь, что маршрутка приедет не совсем полной, и мне не придется стоять, согнувшись в три погибели. Ветер стал гораздо холоднее, а небо, как и прогноз местного метеоцентра, предвещало дождь. Я поднял воротник куртки, а потом надел на голову капюшон от толстовки. Ну, всё, подумал я, выходя за пределы двора, теперь я точно как подросток-переросток… ах, черт, я же забыл написать Рине, тут же ворвалась мысль. Напишу, как только удастся сесть, решил я и отправился в новый день под тяжелым серым небом.

Глава 8

Вечерний ритуал почти полностью повторял утренний, только прокрученный в обратном порядке. Я шел домой с двумя полными пакетами, спешил, чтобы успеть приготовить всё до прихода Рины, во дворе те же самые лица приветствовали меня теми же взмахами рук или кивками, только теперь все мы заходили в дома, а не покидали их. Я оказался в лифте с толстым подростком, по-моему, его звали Савва, он внимательно и совершенно без стеснения разглядывал содержимое моих пакетов, а потом спросил:

- У вас что, свидание?

- Ты это заключил по шампанскому и фруктам? – задал я встречный вопрос и ухмыльнулся.

- Ну, да, - совершенно серьезно ответил он, - это же классика.

- Смотри и учись, сынок, - поддразнил я, - смотри и учись.

- Вы женитесь на ней? – неожиданно спросил неугомонный пацан.

- Возможно.

- Тоже классика, - со знанием дела ухмыльнулся он и, невероятно, подмигнул мне.

- Как и это, - совершенно серьезно сказал я и показал ему краешек презерватива, вытянув его из нагрудного кармана, - советую не забывать.

И подмигнул ему в ответ. На этот раз он густо покраснел и до 5-го этажа мы ехали в блаженной тишине, а потом, едва открылись двери, он пробурчал что-то вроде «досвднь» и исчез из моей жизни.

Оказавшись дома, я бросил сумки прямо в прихожей и, что мне самому показалось странным, но я всё равно не перестал, первым делом бросился в спальню, приглашение лежало на прежнем месте. Я выдохнул, шумно и с облегчением, а потом взял его в руки, ощутил приятную бархатистость бумаги, выпуклые золотые буквы…

- Ты ведешь себя как псих, - прошептал я, искренне удивляясь, что стою сейчас обутым в своей спальне и поглаживаю странный кусок бумаги вместо того, чтобы готовиться к горячему свиданию с прекрасной женщиной. – Ещё начни шептать «моя прелесссть».

Шептать я не начал, но обнаружил, что бегаю взглядом по комнате в поисках укромного места для моего сокровища. Нет, здесь негде, решил я, ящик с бельем или полка в шкафу – глупое киношное клише…

- В отличие от книг, да? – с издевкой спросил я сам себя, но пошел в гостиную, снял с полки толстый справочник лекарственных средств (самое скучнейшее чтиво для непосвященных, ха-ха) и положил приглашение вместе с конвертом туда, чувствуя себя не просто дураком, но и немного чокнутым дураком. А когда сильный порыв ветра распахнул форточку, я подпрыгнул – самый верный признак нечистой совести и натянутых нервов.

Я быстро поставил книгу на место и подошёл к окну, ветер пах дождем, и это был очень холодный ветер. Я подставил лицо под струю влажного воздуха, думая о том, что надо приготовить всё к приходу Рины и, самое главное, стереть это виноватое состояние из своего сознания. Лучший способ – заняться делом, решил я и начал с разгрузки пакетов, включил радио, звучала какая-то безликая современная песня: тыц-пыц, повторяющаяся фраза и никакой изюминки. Но мне было без разницы, я принялся за дело, подтанцовывая и мыча непонятные мне слова под музыку. А когда пошел дождь, я вовсе забыл о приглашении и о неприятном осадке, который оставляют секреты.

Глава 9

Женщины – ведьмы, клянусь! Как они умудряются знать то, что знать не могут по всем законам логики?! А ведь знают, чувствуют своим легендарным шестым чувством, радаром, от которого нет спасения.

- Так, а теперь отложи вилку и расскажи, что тебя мучает.

Она сидела напротив в моей маленькой кухне, горели свечи, а снаружи дождь барабанил по стеклам, самая романтическая атмосфера, а я всё портил, сам того не ведая. Между нами почти остыл наполовину съеденный ужин, состоящий из мяса на углях (баранина для Рины, свинина для меня), печеной картошки и овощей. Я всегда брал шашлык в кафе недалеко от дома, нам с Риной очень нравилась и кухня, и хозяин – пухлый коротышка с черными вьющимися волосами, вечно торчащими в красивом беспорядке. Иногда ему помогала 14-летняя дочь, просто неописуемая красавица с миндалевидными черными (не карими, именно черными) глазищами и такими же блестящими, волнистыми как у отца волосами. Рина просто глаз не могла отвести от девчонки и всё повторяла, что хочет ее нарисовать.

- О чем ты? – я попытался прикинуться дурачком, именно так себя и чувствуя. Ну хоть выиграю время, подумал я, еще один затёртый до дыр трюк всех обманщиков.

- Ты прекрасно знаешь, о чем, вот и скажи мне. – Такие игры с ней не проходили, уж я-то это знал, поэтому ухмыльнулся и опустил глаза.

- Я чувствую, понимаешь, - она говорила без нажима, но твердо и уверенно, как и все женщины, получившие сигнал с проклятого радара, которым их наградил не то Бог, не то сам Дьявол. – Ты какой-то отстраненный. Как будто что-то обдумываешь или пытаешься пережить.

Она потянулась вперед, над столом мелькнула изящная рука, а потом ее ладонь нашла мою и нежно сжала.

Я поднял глаза. Боже, как она была прекрасна в тот момент! Она всегда была красива, она из тех женщин, которые так естественны и свободны внутренне, что прекрасны даже в халате и бигуди, хотя она никогда не носила бигуди, имея от природы вьющиеся волосы. Но в тот вечер… мягкий свет свечей сделал кожу еще более гладкой и бархатистой, игра теней на лице подчеркнула пухлые губы и прямой нос, а серо-голубые глаза стали отливать зеленью и как будто светиться своим собственным внутренним светом.

- Я никогда не видел тебя такой красивой как сейчас, - выдохнул я, пожирая глазами ее лицо.

- Не уходи от ответа, - мягко улыбнулась она, явно польщенная.

- И не думал. Просто… хочу зарядиться твоей красотой, этим моментом.

Она снова улыбнулась, тряхнула головой, ее светло-каштановые кудряшки, рассыпались по плечам. Ей часто говорили, что она очень похожа на Уму Турман, и если осветлит и выпрямит волосы – мать родная их не различит. Конечно, она никогда этого не делала, Рина, которую я знал и которую, скорее всего, любил, меньше всего на свете хотела быть чьей-то копией. А уж индивидуальности ей было не занимать.

- Тогда смотри, - она подняла голову и придвинулась вперёд, не сводя с меня своих чистых, сияющих глаз. – У меня нет от тебя секретов. Нет тайн. Нет умысла. Нет ничего, кроме желания быть с тобой счастливой и делать счастливым тебя.

Я тоже подался вперед и поцеловал ее, слушая, как ее участившееся дыхание накладывается на шум дождя. Это было красиво, я почувствовал, что десерт мы будем пробовать уже в постели.

- Сейчас, - прошептал я, нежно положив ладонь на ее лицо, кожа была как шелк, а потом спустившись ниже, по шее, и еще ниже, – сейчас наше время…наше… время…

Она тоже так считала.

Мы любили друг друга под шум дождя, влажный холодный ветер иногда врывался в спальню и гладил наши разгорячённые тела, трепал пламя свечей, которые мы принесли из кухни. Я старался доставить ей удовольствие, как будто это был последний раз в моей жизни, сказалась вина, которую я почему-то так и не смог побороть. У меня нет от тебя тайн, ее слова крутились в моей голове, ее чистые глаза, она говорила с открытым сердцем, а я… у меня была тайна, и черт его знает почему, но мне было тяжело скрывать что-то от нее и невозможно признаться.

Не поймите меня неправильно, я не из тех мужиков, которых называют «всунул-высунул и захрапел», но в тот вечер я, по моему скромному мнению, превзошел сам себя. Доказательством стала ее довольная улыбка и тяжелое дыхание, когда она растянулась возле меня, глядя из-под полуопущенных век, как сытая кошка. Дождь снаружи усилился, а нам было так спокойно и уютно в нашем маленьком мире, наполненном светом свечей и разлившимся по телам удовольствием. Комната наполнилась нашим теплом, нашей энергией, и я чувствовал себя так умиротворенно в коконе этого блаженства и безмятежности. Мне хотелось закурить, но она не выносила запах табачного дыма, а покидать этот кусочек рая ради сигареты я ни в коем случае не хотел.

- Дежурства идут тебе на пользу, – промурлыкала она, водя длинными пальцами по моей груди.

Я поднял ее ладонь и поцеловал, потом вернул на место.

- И всё же, - медленно, лениво, как будто засыпая, сказала она, - даже такой восхитительный секс не избавит тебя от того, что ты носишь в душе и никак не можешь выплеснуть. Расскажи, если хочешь и можешь, это помогает. То, что снаружи – уже не внутри.

- Хорошо сказано, - я переплел ее пальцы со своими, задумчиво глядя на тени, отбрасываемые светом свечи возле кровати.

Она молчала, не мешая мне думать, дождь барабанил в стекла, ветер всё так же стремился прокрасться в наш оазис тепла и уюта.

- Он умер, - неожиданно сказал я, продолжая смотреть на пляску теней на стене, ветер колыхнул пламя, и тени стали мутировать в каких-то чудовищ. – Мальчик, мой пациент. Ему было всего 15, фатальная сердечно-сосудистая патология. А ведь его положили просто с кашлем….

- Боже, - она приподнялась на локте, глядя на меня большими и такими искренними глазами. А вот я лгал. Опять. – Мне так жаль…

- Мне тоже, - отозвался я, имея в виду совсем не это. Вернее, это тоже, но в тот момент мне было искренне жаль, что я как-то неконтролируемо скатывался в темный участок бытия, где люди лгут, разрушают свое счастье и ненавидят самих себя.

- Пойдем, - она встала, похожая на обнаженную богиню в мягком свете свечей, - это надо заесть, подсластить тем заманчивым тортиком, который я видела в холодильнике.

Рина накинула мой банный халат, она всегда надевала его, когда оставалась у меня, она была высокая, но я – еще выше, так что мой халат доходил почти до пола.

- Поверь любительнице мелодрам и страстей, есть два безотказных средства от жизненных гадостей: десерт и…, - она подмигнула и спустила халат с одного плеча, – и десерт.

- А можно сразу второе? - улыбнулся я, пожирая глазами эту красоту, точеная фигурка, которую я знал наизусть, скрытая в метрах пушистой ткани, это атласное плечо и растрёпанные кудряшки, обрамляющие горящие глаза. Нет, торта мне совсем не хотелось.

- Тебе не говорили, что хорошее вино смакуют, а не пьют залпом? – игриво спросила она, пританцовывая под слышную одной ей мелодию, - а ты сегодня – просто Каберне Совиньон, которое я собираюсь смаковать до рассвета.

Дождь на улице усилился, с какой-то природной яростью поливая город, я ждал, что услышу раскаты грома, такой дождь, да еще весной, обычно перерастал в грозу, но ничего, кроме ливня, не слышал, даже ветер стих. Я всё же выбрался из кровати и закрыл балкон, с наступлением ночи стало тянуть холодом. Рина достала торт, я заварил чай, она уселась на свое обычное место напротив меня, подняв одну ногу на скамейку, так что из халата теперь выглядывало не только плечо, но и коленка. Свечи сгорели, а новые нам обоим не хотелось доставать, так что мы включили свет. И, как ни странно, при этом привычном электрическом свете мне стало легче, как будто он разгонял тени и в моей душе.

- Ммм! Ты знаешь, как порадовать девушку! – она обмакнула тонкий палец в крем и слизнула, закатив глаза.

- Ещё раз так сделаешь – останешься без торта, - пропыхтел я, глядя на нее голодными глазами и изображая последнюю степень сдерживания себя.

- Как? – она невинно захлопала глазками и повторил всё в замедленном темпе, - вот так?

- Сжалься! Дай хоть немного поесть, восполнить силы! – простонал я.

Оказалось, силы мои были потрепаны сильнее, чем я предполагал, поглотив еще пару кусков мяса, я лениво жевал торт, она смаковала свой кусочек, медленно, игриво, как умеют есть только женщины.

- Это всё? – спросила она, не поднимая глаз от десерта, - я насчет мальчика. Просто у меня такое чувство, что тебе всё еще тяжело… ну, не знаю, как будто что-то еще не дает тебе покоя.

Ну не ведьма, а? А потом удивляются, почему большинство мужчин боится женщин! Да как их не бояться с такими-то способностями?! Они как кошки – одной ногой в каком-то потустороннем мире, и с этим надо смириться или жить без них.

Я задумался. Это мой шанс, сказал я себе, скажи правду и не мучай себя больше. Но жизненный опыт научил меня давным-давно, что правда – это тонкий лед, и прежде, чем ступать на него обеими ногами, надо хоть как-то проверить его прочность.

- Есть одна деталь, которая не дает мне покоя. – Согласился я. – И мне хотелось бы знать твое мнение.

И я рассказал ей о том, как, по словам соседа по палате, мальчик проснулся в ужасе от кошмара, а потом его уже так и не смогли привести в сознание.

- То есть, либо он чувствовал свою смерть, может, видел ее во сне, его душа или его сущность предчувствовали страшное, – заключила она, игривое настроение пропало, на меня смотрели умные глаза человека, ищущего истину. – Либо мозг получил сигнал, что в теле серьезные неполадки, и выдернул его из сна, создав чувство страха?

- Именно. Как врач я понимаю, что необратимые процессы в теле начались задолго до пробуждения, просто тогда, скорее всего, они набрали критическую массу, и мозг дал команду проснуться. Но…

- Но ты сам в это не веришь, да? – закончила она за меня, - или веришь, но в оба варианта?

Я благодарно сжал ее руку и кивнул.

- Я задумался, не вчера, конечно, просто этот случай – еще одна монетка в копилку моих размышления и поисков: что управляет нашей жизнью и смертью? Какие силы остаются за кадром того, что нам доступно? Мы ведь ничего не знаем о мире, даже о собственном мозге нам почти ничего не известно…

Я зашел на опасную территорию, можно полностью разделять светские взгляды друг друга, иметь кучу общих интересов и погореть на таком щекотливом вопросе как вера. И если правда – это тонкий лед, то вера – это прыжок с закрытыми глазами в пропасть, есть только два варианта: либо ты обнаружишь, что умеешь летать, либо разобьешься в лепешку. И я очень надеялся, что общность наших взглядов подарит мне крылья, потому что я только что прыгнул.

Она молчала, задумчиво ковыряя вилкой остатки торта, стало так тихо, что я слышал ее дыхание сквозь шум дождя.

- Знаешь, - тихо сказала она, не поднимая глаз, - когда я была совсем маленькой, где-то лет до 9, не больше, я верила, что я – особенная. Понимаешь, я не просто верила, я твердо знала, что если я спрыгну с крыши – то полечу. Я знала, что если я окажусь на борту самолета – он точно не разобьется, даже если попадет в эпицентр шторма. Я жила в этом ощущении, как в коже, каждый день я как будто грелась в лучах своего собственного солнца, и этот свет делал меня неуязвимой. Я так же верила в привидения, единорогов и во всё, во что верят нормальные дети.

Она замолчала, и грустная улыбка чуть тронула ее губы. Я тоже молчал и ждал, когда человек погружается в свою память, лучшее, что ты можешь сделать – молчать и ждать.

- А потом однажды мы возвращались из гостей, было поздно, фонари еще горели, это я хорошо помню, значит, 11 еще не было, но мне уже очень хотелось спать. Было лето или поздняя весна, и я радовалась, что уроков нет, и я могу завтра играть с подругами на улице или что-то в этом роде. Я помню голубой свет фонарей, он просвечивал сквозь листву, ветер играл тенями, родители беседовали о чем-то взрослом и иногда смеялись. Я держала маму за руку, шла и наслаждалась прогулкой, обычно в это время я уже была в кровати, а тут гуляла среди ночи. Я помню чувство абсолютного счастья и умиротворения, то есть, это теперь я могу охарактеризовать эти чувства взрослыми словами, а тогда мне просто было хорошо, на полную катушку хорошо, понимаешь? Мы шли по дороге, машин не было, в моем городке после 9 вечера жизнь исчезала с улиц, на обочине росли большие деревья и кусты кое-где. И вот впереди прямо под одним кустом я увидела сгусток черноты, я не боялась, просто мне стало интересно. В тенях кто-то сидел, на корточках, с опущенной головой. Родители или не видели этого человека, или не думали, что он может представлять угрозу, у нас никогда ничего не случалось, а чья-то пьяная потасовка обсуждалась год. Мы приближались, человек не двигался. Наверное, пьяный, решила я, а потом увидели длинные волосы – это была женщина. А потом всё произошло так быстро…

Она вздохнула и снова улыбнулась своим воспоминаниям, не мне.

- Мы поравнялись с ней, между нами было не больше метра. – Рина подняла на меня глаза, они были холодными. – И когда я проходила мимо, она вдруг подняла голову. В свете фонаря на меня смотрело страшное лицо ведьмы, тени плясали на ее исковерканных щеках и горбатом носе. Она посмотрела прямо на меня черными провалами глазниц и ухмыльнулась, издав тихий, но жутковатый звук вроде «гы-гы». Волосы свисали по бокам, спутанные и темные.

Она снова опустила глаза и принялась водить вилкой по тарелке – остатки торта были уже успешно размазаны в кашу.

- Я не закричала, даже не отшатнулась. Но этот ледяной ужас помню до сих пор, он пронзил меня с головы до ног, как гигантская сосулька. Тело даже начало ломить от силы этого страха. Я прижалась к маме и стала оглядываться, боялась, что она пойдет за нами. Но она осталась сидеть, снова опустила голову.

Я оглядывалась до самого дома. Даже не знаю, почему не сказала родителям сразу, возможно, привыкла, что, если они заняты, их нельзя беспокоить. Не знаю. Но я не сказала ничего, и очень боялась, что она найдет меня по запаху и ночью проникнет в дом или будет стоять за окном…

Этот ужас, не дал мне уснуть той ночью, я просыпалась в полной уверенности, что она под кроватью или в шкафу, или стоит на улице возле дома…

А утром я рассказала маме. Она, конечно, выслушала, а потом сказала то, что говорят 99% родителей: не бывает никаких ведьм. Я настаивала, я описывала снова и снова, я была уверена в том, что видели мои глаза. Она не спорила больше, лишь равнодушно пожимала плечами, но я чувствовала, что мне не верят, что меня бросили один на один с этим страхом и с этим испытанием.

- Рина…, - я сжал ее руку, она рассеянно сжала мою в ответ. Она всё еще была там, в стране воспоминаний.

- Эта ведьма преследовала меня всё лето и часть осени, пока однажды после школы я не зашла с подругами в магазин за сладостями. Мы покупали чипсы, леденцы на палочке и прочую ерунду, на которую дети тратят карманные деньги. Тогда еще не было таких супермаркетов, по крайней мере, в нашем захолустья, так что мы стояли возле прилавка спиной к выходу. Дверь открылась, колокольчик звякнул, я инстинктивно повернулась… в магазин зашла она – та самая ведьма. Она была молодая, стройная, длинные волнистые темные волосы, и это лицо… оно как будто взорвалось изнутри, понимаешь? Не знаю, как объяснить, но череп был деформирован, как и все черты лица, и кожа как будто в рытвинах…

Она снова вздохнула и покачала головой.

- «Ведьма» уверено прошла к полкам и стала набирать крупы или что-то еще. Мои подруги повернулись вслед за мной, остолбенели, начали пялиться.

- Девочки, - твердо одернула нас продавщица и добавила, явно, чтобы привести нас в чувство, - вы что-то еще хотели?

Мы покачали головами и медленно вышли. Всю дорогу мы обсуждали, что с ней могло случиться, думали, что она инопланетянка, я сказала, что считаю ее ведьмой, моя подруга Алина сказала, что это наверняка радиация, ей мама рассказывала про Чернобыль. А дома я не выдержала и рассказала маме о встрече в магазине.

Рина хмыкнула и дернула бровями. И столько разочарования было в этом коротком движении, что я почувствовал неприятную тяжесть в душе. В тот день она окончательно утратила веру в волшебство, то есть, повзрослела.

- Можешь поставить последний рубль и выиграть – она не была ведьмой, конечно, нет. Мама усадила меня перед собой и объяснила, что это племянница нашей соседки по району, что прошлой осенью она попала в страшную аварию и потеряла родителей и сестру. Она чудом выжила, но ее лицо… Мы ведь жили не в Голливуде, а в крошечном провинциальном городке, и ее тетя, к которой она вынуждена была переехать, не ворочала миллионами, так что такой эта девушка останется на всю жизнь.

Порыв ветра швырнул в стекло порцию брызг, Рина подняла на меня ледяные глаза, в глубине которых я видел боль, так бывает всегда, когда дети понимают, что в этом мире есть вещи страшнее троллей и ведьм. Я хотел снова взять ее за руку, но не решился под этим ледяным взглядом, сейчас она была недоступна для тепла, сейчас ее душа стала Арктикой.

- Вот в тот день всё волшебное вокруг меня и во мне рухнуло. Я вдруг поняла, что не являюсь неуязвимой, что если прыгну с крыши – упаду и разобьюсь, и стану как эта девушка. Я поняла, что мир плоский и злой, что в нем нет правил, нет чести или наград за добродетель. Однажды ты выходишь из дома и теряешь близких в аварии. Однажды утром ты смотришь на свое лицо в последний раз, а дальше на тебя будет смотреть чудовище, под маской которого всё та же молодая девушка, понимаешь?

- И нет волшебства, чтобы вернуть ей семью или красоту. Нет феи-крестной, а волшебство мог бы сотворить толок мешок денег, но в этом подлом мире они не падают с небес. Есть реальность, из которой ты не можешь выбраться, как из ловушки, и ее реальность такова, что за всю жизнь она не заработает столько, чтобы поехать на другой конец земли к высокооплачиваемым врачам.

- Да, - кивнул я, так и не решаясь прикоснуться к ней, как будто холод, идущий от нее, мог обжечь или убить. – Я видел немало таких историй.

- Не сомневаюсь, - холодно ответила она, - а насчет твоих размышлений, в них ведь прозвучал скрытый вопрос, так? Верю ли я… верю. Верю, что есть что-то волшебное, неуловимое, прекрасное и ужасное, верю, что чудеса живут где-то. Где-то, но не здесь. После того дня я просто не могу обманывать себя, здесь, рядом с нами, в городах, нет ничего, что выходило бы за рамки телевизионных репортажей или законов рынка. Здесь правят другие силы, люди убили волшебство, если оно и было, заменив его политикой, экономикой и общественным мнением.

Теперь настала моя очередь чувствовать смятение и разочарование. Совершив свой прыжок в пропасть, я не разбился, но и не взлетел. Скорее, я валялся сейчас на дне этого ущелья с поломанной ногой, спрашивая себя, какого черта я вообще это затеял.

- Ааа, ладно, к черту всё это, - я тряхнул головой, старясь игнорировать мутную тяжесть в душе, старясь поверить, что трещина между нами не стала шире и глубже. – Пациенты умирают, все люди умирают, почему-то этот так. Я и сам не понял, куда больше тянется моя душа. В мире много страшных вещей, давай оставим их за порогом. Я это пережил, как и ты свою историю, не хочу портить наш вечер и впускать в него тьму.

Она улыбнулась мне, еще не прежней улыбкой, но намного теплее.

- Ты ведь знаешь, что тебе не в чем себя винить? Просто хочу еще раз это сказать.

- Знаю, - ответил я, и это было правдой, трещина сократилась. Возможно, мне удастся замазать ее, наклеить красивенькие обои, подумал я, и постараться забыть, что она вообще там была. Это была моя игра, и больше прыгать в пропасть мне не хотелось. – Может, посмотрим кино?

- Только без глубокого смысла! – засмеялась она и в миг стала прежней Риной, женщиной, которую я, кажется, любил.

Мы посмотрели «Век Адалин», укрывшись тем самым сине-серым пледом, потом медленно и как-то отстраненно занялись любовью. Огонь страсти погас и так и не разгорелся снова, очень уж это пламя капризное, когда вам больше 35 и вы имеете больше одной извилины в голове. Дождь и не думал прекращаться, Рина уснула у меня на груди, а я лежал, глядя в темноту, и думал о черной бумаге, на которой было напечатано приглашение в странный Клуб. Я сказал, что не хочу впускать тьму, но ее кусочек уже вошел в мою жизнь без спроса и теперь прятался в толстой и скучной книге от женщины, в которой был мой свет.

Завтра, думал я, завтра я поставлю точку в этой неприятной истории. Схожу туда, раз уж решил, но только разок, чтобы увидеть, не ошибаюсь ли я в своих немного наивных надеждах. Почему-то при мыслях о завтрашнем вечере я чувствовал сильное волнение, какую-то вибрацию в груди или даже легкий страх. Мне и самому такая реакция казалась глупой и нелепой, но когда это чувства слушались разума?

Я осторожно встал, чтобы не потревожить ее, вышел в кухню, всмотрелся в редкие горящие окна, дождь всё шумел, окно было приоткрыто, и влажный холодный воздух неприятно холодил голое тело. Я обхватил себя руками и уставился в ночь за окном невидящим взглядом. Что-то ждало меня завтра, что-то, к чему я, наверное, не был готов. Но не это меня пугало, я всегда бросался навстречу всему, к чему явно готов не был и быть не мог. Меня пугало то, что наличие такого приглашения уже склоняло чашу весов мировоззрения в сторону ведьм, единорогов и всего того, во что взрослым верить не полагается. Во что верить становится опасно с приходом определенного этапа жизни.

И еще я понял, что трещина между нами никуда не делась, она всегда будет там, даже под слоем штукатурки и красивыми обоями. Потому что я чувствовал так же явно, как холодный воздух, дующий мне в грудь и живот, что поступил правильно, не сказав Рине о Клубе и о моей истории.

Глава 10

На работе мне приходилось несколько раз уединяться и, строго глядя на себя в зеркало, требовать от этого бледного мужчины с яркими глазами собраться и перестать, черт возьми, валять дурака, от него ведь зависят жизни! Такого волнения я не чувствовал с 10 лет, когда впервые подрался с мальчиком из параллельного класса. Тогда я понимал, что дело идет к рукопашной, но не знал, как себя вести, как драться и как выйти из ситуации с наименьшим позором. Проще говоря, мне было страшно, как и тогда.

Мысли о проклятом приглашении и загадочном Клубе не выходили у меня из головы, особенно фраза «Вы верите в чудеса? А может, вы их видели?». Она, как трек на повторе, крутилась в моей голове, вызывая всё новые волны удушающего волнения, переходящего в страх. И это как магнит притягивало меня туда, так что о том, чтобы просто выбросить приглашение и забыть о Клубе, и речи не шло. Так уж я устроен, если меня что-то волнует, я должен броситься в бой и победить источник неприятностей или оказаться побежденным. Неопределённость – вот мой худший кошмар. Я вступил в драку с тем пацаном тогда на школьном дворе, несмотря на сдавленное ужасом горло, и сердце, бухающее где-то в голове, он разбил мне нос и испачкал одежду, а потом вмешалась учительница. Но в тот момент я понял о себе 2 вещи: первое – мир не рухнет, если тебе дадут по лицу, и второе – нет ничего лучше поставленной точки.

Я и сам не мог сказать, чего боялся, что именно так пугало меня во всей этой истории с Клубом, но точно знал, что пойду и поставлю точку, как привык. Машина ждала на парковке для персонала, сегодня мне нужен был личный транспорт, утром Рина удивилась, когда я потянулся за ключами и предложил подвезти ее, обычно я ездил на маршрутке. И я солгал, снова, но теперь более легко и уверенно… а чего уж там, если ты покатился по склону негативизма, то по пути ко дну ты только набираешь скорость. А потом шмякаешься и разбиваешься в лепёшку.

И это падение грозило мне не только в личной жизни, но и в профессиональной. Первый раз, во время утреннего обхода, я назначил пациенту с воспалением легких амоксициллин, не заметив, как удивленно взлетели брови сопровождающей меня медсестры.

- Лечение по плану, - уверенно сказал я и хотел переходить к следующему, протягивая руку в требовательном жесте – просил передать мне его историю болезни. И тут медсестра, тактичная и опытная Таисия Павловна, тихонько тронула меня за рукав халата и отвела в сторону.

- Семен Сергеевич, - зашептала она, когда мы вышли в коридор, - вы ведь вчера его отменили, у пациента аллергия…

Дожился. Наверное, я густо покраснел, потому что она понимающе улыбнулась и спросила, какой антибиотик применять. И правда, в истории болезни моим почерком было написано, что вчера препарат был отменен. Если бы я думал о работе, а не о предстоящем вечере и о том, как утром украдкой, словно вор, вытащил черное приглашение из Справочника лекарственных средств и запихнул в рюкзак, пока моя женщина была в ванной, заметил бы это. Я сослался на плохую ночь, выдавил улыбочку и вернулся к обходу, и некоторое время мне удавалось держать свой фокус на том, что я делаю.

А после обеда, где я рассеяно жевал резиновую котлету из нашего кафетерия и слушал, как парни из скорой за соседним столиком обсуждали женщин и машины, я едва не проморгал сдвиг в лейкоцитарной формуле в анализах. Благо меня отвлёк один из терапевтов, поговорив с ним, я забыл, что там было в просматриваемых данных, и решил снова просмотреть. И чуть не упал со стула. После этого я второй раз забежал в уборную для персонала и едва удержался от того, чтобы не отвесить себе оплеуху.

- Соберись, придурок! – прошипел я, глядя на бледное лицо и странно блестящие глаза, - хочешь, чтобы кто-то помер? По судам захотелось? Соберись, идиот.

Собраться мне удалось ровно на 2 часа – время приема поступающих. Пока я беседовал с людьми, осматривал их и заполнял историю болезни, я почти не думал о Клубе, о Рине, о фразе «Вы верите в чудеса?», а потом снова оказался в уборной, покурил без всякого удовольствия, просто потому, что привык делать это, выкинул недокуренную сигарету в урну, глядя на свое потрёпанное отражение. До конца рабочего дня оставалось 1.5 часа, и я строго сказал этому хмырю в зеркале, чтобы он собрал свою тощую задницу в кулак и доработал без лаж.

- Что, ночка выдалась жаркая? – подмигнул мне Армен, один из наших терапевтов, ему было 32, но выглядел он на все 50, вся больница пилила его за бесконечные и беспорядочные связи и нежелание жениться, ему все подыскивали невест, это уже стало нашей игрой, в которую мы все время от времени с удовольствием играли. – Староват вы для заездов на длинные дистанции.

И он пошло подмигнул мне.

- Глядя на твое пузо, братан, - ничуть не смутившись, ответил я, - могу поставить свою тачку, что дам тебе фору.

Он заржал, наставил на меня палец пистолетом и отправился, куда шел. Остаток дня я провел за историями болезни, рассеяно слушая разговоры в ординаторской, радио играло какой-то тюремный шансон, так что я рад был отключиться от этого мира и погрузиться в работу. Но мысли мои уже были не здесь, мысленно я уже колесил по городу в поисках Тенистой улицы и строения номер 9. Я не представлял, где это может быть, и очень надеялся, что не в Речном – там после захода солнца выжить мог только местный. И то, неточно.

План был простой: заехать куда-нибудь поесть и найти по навигатору нужное место. Я знал, что вряд ли уйду с работы вовремя – так не бывало практически никогда, поэтому взял машину сразу. Я мог бы и раньше найти в интернете это место… но что-то удерживало меня, со мной всё время была Рина, и хотя почти все из нас теперь берут с собой в туалет не книги и газеты, а гаджеты, я читал новости, разбирал почту, делал обычные пустые мелочи, но не искал Тенистую улицу. Я представил себе, как буду сидеть в каком-нибудь тихом уютном местечке и искать маршрут, прямо как герой фильма накануне большого приключения. Мне понравилась эта картинка, так что я был полон решимости воплотить ее в жизнь.

Из больницы я буквально выбежал уже в половине пятого, привезли пациентку с гипертоническим кризом, как вовремя, да? Хотя такие вещи не бывают вовремя. Но мне пришлось задержаться, пока мы не накачали ее лекарствами и не оставили под наблюдение дежурного врача. Всего полчаса задержки дорого стоят в больших городах, где пробки – такая же проблема как психи и плохая экология. Я мог добраться до искомой улицы за 20-30 минут, если она была где-то в центре, и я пошел бы пешком, а мог потратить больше 2х часов, стоя в бесконечных рядах замерших машин и озверевающих водителей. В нашем городе, конечно, сделали выделенки для общественного транспорта, но водители почти всегда игнорировали это нововведение, так что автобус или маршрутка меня тоже бы не спасли. На стоянке для персонала было многолюдно, из больницы почти никто не уходил вовремя, так что я напустил на себя серьезный вид сильно спешащего человека. Мне удалось отделаться от разговоров парой дежурных фраз, после чего я забрался в свой Форд и с великим наслаждением захлопнул дверцу, отсекая отвлекающий мир.

Когда я влился в плотный поток машин на Больничной улице, часы показывали уже 16:45, времени оставалось не так много, а трафик был крайне медленным, так что при первой возможности я свернул на улицу – ей оказалась Кузнечная - с более спокойным движением. Я решил не уезжать далеко от центра района, я ведь понятия не имел, в какую сторону мне предстоит ехать, а еще надо было поесть, так что я стал высматривать подходящее кафе. Хочу отметить, что даже не включил музыку, такое со мной случалось крайне редко, и это лишь подчеркивало степень моего волнения.

Центр района был оживленным и деловым, поэтому кафешек и столовых было так же много, как и офисов, яркие вывески и приглашения проплывали мимо меня, я бывал во многих с коллегами или приятелями, но сейчас все парковки были забиты, так что пришлось позволить потоку увлечь меня вперед. Справа проплыл и величественный купол ресторана Султан, там мы с Риной отмечали ее день рождения, парковка была пуста – ничего удивительного, в такие заведения не ходят перекусить после рабочего дня, особенно с нашими зарплатами. Я снова свернул, теперь на Виноградную, там было еще немного свободнее, и я подумал, что сделал правильный выбор, здесь я уже имел реальные шансы найти место для машины и наконец поесть.

Мои ожидания оправдались не сразу, однако мне посчастливилось найти маленькое семейное кафе с парой свободных мест на парковке. Я запер машину и почти бегом направился ко входу под зеленым парусиновым навесом. Семейные Рецепты – сообщали ярко-желтые буквы, а из приоткрытых окон вырывался дивный запах сдобы и жарящегося мяса. Желудок одобрил мой выбор радостным урчанием.

Внутри было тесновато, но уютно, свободный столик был только 1, в самом углу, но меня это не смущало, прямо напротив входной двери – колокольчики так нежно звякнули, оповещая о моем прибытии – была широкая стойка, за ней пожилая женщина с крашеными в противный коричневый цвет волосами, убранными в тугой пучок, и крупными рубинам в таких же крупных ушах. Леди-Дамбо, окрестил я ее, знаю, что это некорректно, недостойно уважаемого человека, врача, и вообще - ребячество, но именно так я и подумал. А почему нет? Мысли ведь не зря принадлежат только нам, и нам выбирать, какие из них озвучивать.

- Вы вовремя, - вместо приветствия сказала дама, - как раз одно место еще есть. Или вам навынос?

Я быстро обдумал эту идею и отверг, не было такой картинки в моей мини-мечте: я, запихивающий в рот еду из одноразовой посуды в машине.

- Нет, я буду есть здесь, - сообщил я и попросил меню

- Садитесь, пока не заняли, - ухмыльнулась Леди-Дамбо, - я сейчас принесу.

Я сел, прямо рядом со столиком была дверь в уборную, но она, к счастью, плотно закрывалась. Я повернулся лицом к окну, которое было от меня не так уж далеко в силу небольших размеров помещения, и уставился на свой Форд цвета «мокрый асфальт». Свет за коном уже приобрел этот неповторимый золотой оттенок угасающего дня, как будто время собирало всё лучшее, что было этим днем, обращало это в золото и прятало на ночь, чтобы перенести в день следующий. Чтобы назавтра гарантировано было что-то хорошее, и мир окончательно не утонул в хаосе и черноте.

Чернота… Я аж вздрогнул, подумав о приглашении на черной бумаге… Господи, я действительно собирался туда! Только пока что получалось: туда-не знаю-куда. С гулко бьющимся сердцем я достал телефон, с трудом отрывая застывший взгляд от игры золотисто-оранжевого света на капоте моей машины, и открыл навигатор. Телефон еще раз спросил: разрешаю ли я определить мое местоположение, как будто без моего ведома не определял, и предоставил мне строку поиска. Руки не дрожали, нет, но в груди поселилась знакомая тяжесть – волнение и легкий страх неизвестности.

- Только не в Речном, пожалуйста, - пробормотал я, и пожилая пара, ужинающая за соседним столиком, покосилась на меня.

Вы верите в чудеса? А может, вы их видели?

Ты идиот, внутри меня истерически смеялся мой внутренний двойник, душа, или сознание, кто как называет, но этот внутренний Я сейчас заходился истерическим хохотом, глядя на значок загрузки данных – скорость интернета оставляла желать лучшего в некоторые часы. Я не отрывал напряженного взгляда от экрана, ожидая вердикта, успел подумать, что если всё же улица Тенистая окажется в Речном, то я скорее всего не поеду… ну, если она только не на самой границе района. Рассуждай здраво, сказал я сам себе, то есть своему внутреннему двойнику, это подростки бросаются бездумно в любые авантюры, а тебе уже по возрасту положено обзавестись парой извилин и научиться ими шевелить. В Речной даже полиция не ездит, а такому как ты, обычному человеку, не Рэмбо и не Стивену Сигалу, там точно делать нечего. Особенно вечером.

- Меню. – Леди-Дамбо положила на стол большой ламинированный лист, и я снова вздрогнул от неожиданности, я так ушел в себя и поиск улицы, что не замечал уже ничего вокруг. – Чайная карта.

Еще один лист поменьше.

- Когда будете готовы сделать заказ, махните рукой, я подойду.

- Я уже готов, - сказал я, даже не глянув на листы передо мной. – Я очень спешу. Что у вас самое быстрое?

- Первые блюда, - она окинула меня укоризненным взглядом светло-карих глаз, однако достала блокнот и ручку из кармана фартука, выглядевшего как домашний. – Пюре, котлеты по-киевски.

Если тебе нужен фаст-фуд, говорили эти глаза, так какого ж черта ты приперся сюда, где мы так бережно и по-домашнему относимся к пище, ее приготовлению и приему.

Я взял чечевичный суп и пюре с грибами в сливочном соусе, котлет я уже наелся. Чай попросил с собой.

Когда она отбыла, я рискнул посмотреть в телефон, чувствуя, как ком в груди начинает давить на дыхательное горло. Глупо, но почему-то я нервничал. Возможно, это был инстинкт, или интуиция, в общем, всё то, что современный человек гордо игнорирует. Экран, разумеется, уже погас, я с трудом вдохнул и нажал на кнопку, нетерпеливо мазнул пальцем по экрану… и вот! Синяя змейка бежала от кафе Семейные Рецепты на северо-восток, то есть, вполне возможно, что в Речной. Или это в центре, попытался надеяться на лучшее я, но где именно? Я пошел по синей линии, передвигая карту, и брови мои удивленно взлетели вверх – улица Тенистая располагалась в обширной промзоне, занимающей кусок между Центром и рекой, этот нежилой почти район называли Коробки за застройку складами, цехами и другими производственными зданиями. Еще там были гаражи, заброшенные дома, пустыри и вечно сдающиеся в аренду помещения и участки. Очень таинственно, как раз под стать приглашению, подумал я, но на сердце полегчало, честно говоря. В глубине души я хотел в этот Клуб, меня заинтриговало и зацепило за живое их приглашение, и я был рад, что мне не придется рисковать жизнью в Речном или вовсе отказаться от этого приключения. Время в пути: 35 минут, сообщил мне навигатор, но это без учета пробок. Я глянул на часы вверху экрана: 17:19, и снова от сердца отлегло – поесть я точно успевал.

В ожидании заказа я вернулся к созерцанию стоянки, но глаза видели не завораживающий закатный свет, настраивающий на загадки и тайны предстоящей ночи, а черный кусочек бумаги, который теперь лежал в моем бардачке. В приглашении ни слова не было сказано о том, что вход строго по приглашениям, но я ведь не из леса вышел, я знал, что некоторые заведения подразумевают это, когда отправляют тебе эти самые приглашения. Я чудом успел вытащить его и сунуть в рюкзак, пока Рина красилась в ванной, я чувствовал себя идиотом, причем, нечестным идиотом. И всё равно сделал так. И это тоже отравило мой день, будьте уверены. Любые близкие отношения – это определенная территория с четкими границами: вот мы, а вот – мир. И всё хорошо, пока на этой территории вас двое, но если появляется кто-то или что-то третье, оно начинает забирать себе всё больше пространства, когда-то бывшего вашим общим, пока не вытесняет одного или обоих. Сейчас я впустил чужака в наш маленький мир, и этот чужак очень активно начал захватывать территорию.

Мои размышления прервал золотисто-коричневый джип, пытающийся втиснуться на парковку перед кафе. Водитель всячески старался вместить свою громадину, но места явно не хватало. Права была Леди-Дамбо, подумал я, я вовремя - успел-таки занять местечко. После нескольких бесплодный попыток, водитель джипа сдался, припарковался параллельно парковке, заблокировав въезд, и буквально выпрыгнул из машины. На нем была кожаная куртка в цвет джипа, очень оригинально, подумал я, а потом водитель обогнул свою громадину, и я снова удивился – этим невысоким лысым, как бильярдный шар, мужчиной оказался наш бывший гинеколог Женя, ему было чуть за 50, он всегда мечтал о детях, но на моей памяти так и не завел. Он уволился из больницы 3 года назад, перешел в частную клинику и, судя по его тачке, не прогадал – в больницу он приезжал на старенькой Ауди. Я уже расплылся было в улыбке, с радостью перекинулся бы с ним парой слов, он всегда был весельчаком и душой любой компании, а за моим столиком места хватило бы на двоих… но тут он резко повернул назад, как будто сам не мог решить, что ему делать, дошел до машины, секунду постоял возле переднего колеса с пассажирской стороны, а потом решительно направился к своей двери, сел за руль и уехал, как-то слишком стремительно выруливая на улицу. Наверное, бывал тут раньше и понял, что сесть не получится, предположил я, а брать навынос передумал. Жаль, интересно, как он живет? Завел ли наконец детей?

Я всё еще слегка улыбался, когда Леди-Дамбо принесла мне суп, горячий, как котел в аду. И как спешащий человек должен это есть, подумал я, но, конечно же, ничего не сказал, кроме «спасибо». Он выдавила в ответ дежурную улыбочку, видимо, так и не простив мне такого наплевательского отношения к их кулинарным изыскам, и удалилась. Мне захотелось курить, дневные сигареты не принесли ничего, кроме горького вкуса и хоть какого-то успокоения от соблюдения привычного ритуала, но в кафе я этого сделать не мог – современная история вошла в период триумфа некурящих. Я быстро прикинул варианты и решил, что потрачу больше времени, выходя на улицу или ища закуток, где нам, убогим, позволено еще делать со своими телами всё, что нам угодно. Придется курить в машине, понял я, но после еды сигарета всё равно будет лучше, так что я начал мелкими глоточками есть суп, а мысли снова улетели к странному поведению Жени – какой-то он был дерганый, его движения никак не ассоциировались с образом счастливого и спокойного человека – к предстоящей поездке в Коробки, а потом к Рине.

За весь день я лишь прислал ей какую-то безликую картинку вроде «хорошего дня» или «обнимаю», такими тебя заваливают все твои знакомые, близкие и не очень, как будто людям нечем больше заняться или они настолько деградировали, что сами уже не могут сформулировать такие простые фразы, если уж хотят пообщаться. Я хотел, просто у меня не было времени писать ей что-то от души в ответ на ее сообщение, и за это мне тоже было стыдно. Я обещал перезвонить вечером и так и не нашел времени для звонка. Похоже, чужак в черном, ворвавшийся в наши отношения по моей вине, еще больше укрепил позиции. Да, мне было стыдно за вранье, за свое отношение к ее откровениям о той «ведьме», я сам не понял, как начал эту дерьмовую игру в двойную жизнь, но остановиться уже не мог… по крайней мере, пока, до сегодняшнего вечера, пока не поставлю точку в этой истории с Клубом. Поэтому я ее избегал, из-за стыда и из-за того, кем чувствовал себя сейчас рядом с ней.

Я ел и не чувствовал вкуса еды, как будто жевал пластик или котлеты из больничного кафетерия, слишком много мыслей о слишком разных вещах забрали всё внимание, на то, чтобы обрабатывать вкус, видимо, ресурсов уже не хватало. Теперь я понял, почему в фильмах про бурное будущее люди едят вместо настоящей еды таблетки или какую-то похожую на блевотину питательную смесь и довольны – просто, когда вокруг происходит слишком много, и слишком много требуется от тебя, тебе уже не до гурманства, мозг, сознание - становятся главными, а тело… ему нужна лишь энергия, чтобы огонь жизни не угас. Тоже научный факт: чем выше развит интеллект, тем меньше потребностей в физических удовольствиях у тела. Ну, если так, гением я явно не был, но сейчас мой мозг всё же забрал всё на себя, пока тело продолжало машинально кормить систему жизнеобеспечения.

Когда хозяйка, или кем она была, принесла мне чай в высоком стакане с крышкой, я уже едва мог усидеть на стуле, волнение, как электрический ток, прокатывалось по телу, заставляя мускулы сокращаться и требовать активности. Я с трудом удержался, чтобы не выхватить папку со счетом из ее рук, грядущее приключение уже звало меня в путь, а я редко мог противиться этому зову.

- Вам понравилось? – совершенно без эмоций спросила она. Ее огромные рубины горели в свете ламп над стойкой.

- Да, - так же ответил я, открывая папку и заглядывая в счет.

- Надеюсь, в следующий раз вы не будете так спешить и сумеете насладиться нашей кухней в полной мере, - однако ее глаза оставались такими же укоризненными.

С таким отношением к гостям – вряд ли, подумал я, уровень радушия в этой кафешке – как столбик термометра в Антарктиде. Я положил деньги в папку, захватил свой стакан с чаем и поспешил к выходу. Было уже 18:07, а опаздывать в самый первый раз – значит, сразу испортить первое впечатление, которое, как говорят умные люди, невозможно произвести дважды. Конечно, тот факт, что мне не нужно было ехать в центр или в отдаленный район, добавляло мне очков, как и то, что из Александрита в Коробки можно было добраться, минуя центр по не слишком загруженным улочкам… но я всё равно сильно нервничал. Сел в машину, молясь неизвестно кому, чтобы на моих дорогах не оказалось пробок, поставил нестерпимо горячий чай в подставку, вставил ключи в замок зажигания, и тут зазвонил телефон. Рина.

И представьте себе, до чего я дошел – я заколебался, отвечать или нет. Просто держал телефон, смотрел на сердито дергающиеся ползунки, красный и зеленый, и не мог принять решение. Из глубины сердца вновь поднялся стыд, полыхнул краской на лице.

- Дааа, – протянул я в трубку, выбирая зелёный ползунок, красный, цвет агрессии, цвет запрета, я пока решил проигнорировать.

- Ну, что мартыш мой, совсем заработался сегодня?

На заднем фоне играла какая-то легкая музыка, какую обычно можно услышать в салонах красоты. Сам я туда не ходил, мне достаточно было парикмахерской в соседнем доме, но вот Рина любила такие заведения, и я много раз забирал ее, так что звуковой фон узнал безошибочно.

- Ты же знаешь, больница – филиал дурки, только побольше. – Я издал почти искренний смешок. – Ты как? Слышу, пошла на гульки?

- Ну, мы как идеальная пара – всё синхронно, - засмеялась она, утром я сказал ей, что давний приятель, которого я давно не видел, вернулся в город и хочет собрать компанию на вечер.

– Надеюсь, ты не в стрип-баре…, - шуточно-грозно спросила она, - а то я знаю, как развлекаются мужики, когда собираются без своих женщин – идут к другим женщинам.

И она захихикала.

- Я как раз подъехал к кафе, сижу в машине, - честно говоря, мне не терпелось закончить этот разговор, но с ней я не мог, не посмел бы допустить в голос ни единой нетерпеливой интонации. И да, я опять врал, стоит ли удивляться. – Семейные секреты. Недалеко от больницы…

- Брось, ты же знаешь, я не из тех дамочек, что прячутся по углам и выслеживают или шарят по карманам.

Новая волна стыда, горячая и горькая, накрыла меня с головой. Она верила мне, как оказывалось, зря. Я прижал телефон плечом к уху и потянулся за сигаретой.

- А я как раз их тех мужиков, кому нужна одна, но самая лучшая, - усмехнулся я, - видишь, как удачно мы притянулись.

- Какой же ты льстец! – захихикала она, но голос звенел неподдельной радостью. Меня это тоже порадовало, хоть немного притупив вину и стыд. Я не врал, я не из тех, кто поставит под угрозу налаженный и счастливый уклад жизни из-за минутного порыва. Называйте это эгоизмом или благородством, мне без разницы.

Мы еще немного поболтали ни о чем, обсуждали ее работу и приглашение на ужин от наших общих друзей, планы на выходные, а потом я четко услышал звук открывающейся двери и женские голоса.

– Ладно, моя очередь подошла, - заспешила она, я вздохнул с облегчением, снова испытав укол стыда. – Веселись. Целую!

- Ты тоже, мартышка! – и я смачно чмокнул трубку.

В ответ раздалось хихиканье, и я наконец остался один на один с предстоящим приключением. Докуривать не было ни времени, ни желания, поэтому я безжалостно затушил почти половину сигареты в пепельнице на дверце и, глубоко вдохнув, завел машину. Как будто собираюсь в поход по Маршруту Тихоокеанского хребта, а не в соседний район по приглашению, подумал я и начал выруливать с парковки. Вспомнил, что без навигатора точно опоздаю, чертыхнулся, достал телефон, включил навигатор, установил последний найденный маршрут, и вставил его в крепление. Синяя змейка тотчас протянулась через город, а в конце меня ждало нечто, чего я так ждал и боялся. Я изучил первый отрезок пути и двинулся, первые улицы были загружены, но не так сильно, чтобы мне пришлось стоять или терять время, пропуская большой поток машин. И чем ближе к выезду из Александрита я подъезжал, тем свободнее становились улицы. Я проехал мимо Центра, оставив его слева, высотки врезались в облака, закатное солнце – уже кроваво-красное, а не золотое - отражалось от стеклянных зданий. Там-то наверняка сейчас улицы забиты людьми и транспортом, подумал я, испытывая почти физическое удовольствие, доступное только жителям больших городов при мысли о том, что их дорога свободна.

Сумерки сгущались в сиреневатую дымку, кое-где уже начали зажигаться первые фонари, люди заходили в кафе, бары и танцевальные клубы, сегодня была пятница, и не просто пятница, но весенняя пятница, и каждый житель города собирался урвать свой кусок удовольствия. Кружки и клубы по интересам, вечеринки, свадьбы, тусовки в барах, релакс в спа, домашние посиделки и прогулки по городу – всё это сегодня набирало обороты, чтобы в субботу выйти на пик и пойти на спад в воскресенье. И я тоже собирался в свой пятничный клуб, правда мое развлечение щекотало мне нервы… но я ведь это любил.

Я проезжал мимо деловых зданий, магазинов и кафешек, открывая новые места – именно это мне и нравилось в большом городе, тут всегда можно было найти место, где ты впервые – мимо частных домов и небольших квартирных построек, не выше 5 этажей; миновал очень симпатичный сквер, забитый людьми и собаками, справа грозно высилась больница №2, серая и мрачная, как тюрьма, я бывал там по работе, на конференциях, и сопровождал больного на врачебную комиссию. Ночь опускалась на город, но людей на улицах становилось всё больше, и как же я это любил! Возле кафешек собирались группы курильщиков, вынужденные покинуть зал, откуда-то вырывалась зажигательная музыка, с веранды на втором этаже ресторана Олимп – я никогда там не бывал и решил это исправить – ясно слышалось пианино, я подумал о Рине, ей бы здесь понравилось, если она не бывала тут раньше, до меня.

А потом яркая жизнь осталась позади, плавно уступая место спальным улицам, где частные дома стояли вперемешку с высотками, я никогда не любил такие вот пограничные места, ни то, ни сё, так мне всегда казалось, и эти улицы, такие пустые и серые после яркой жизни в центре района, только укрепили мое мнение. Огнями здесь горели только магазины – супермаркеты и небольшие торговые центры - аптеки и ларьки. Попалась даже одна поликлиника с горящими казенным белым светом окнами. Дрога стала почти пустой, в это время редко кто мог ехать в Коробки. Мне стало как-то снова тревожно, эти сумерки, это приглашение и пустеющая дорога… Воображение тут же начало рисовать жуткие картины: группа бандитов с битами, мое окровавленное тело, валяющееся посреди нежилой улицы – а таких в Коробках было большинство – машина угнана, кошелька и сотового нет, и я корю себя за бездумность и юношескую порывистость в последние минуты жизни… А потом я подумал о приглашении, оно лежало сейчас бардачке, так что я мог в любую минуту достать его и убедиться еще раз – оно не из дешевых. Какой смысл тратиться на приглашения, ограбить можно и на парковке, и в подъезде, да и в центре полно проулков между зданиями, где порой находят мертвые тела. Нет, слишком много хлопот ради возможно пустого бумажника и пары банковских карт с неизвестным тебе балансом. Да и машину угнать можно сейчас откуда угодно, нет смысла приглашать человека, тем более, водящего далеко не «Бентли», в какой-то пустой район, хоть и близко к Центру.

Тогда что? Сатанисты? Тревожность, навеянная пустой дорогой, сумерками и волнением от неизвестности, не желала уходить. Может, меня и еще нескольких, если они, конечно, вообще получили приглашения и приедут, принесут в жертву какому-нибудь древнему кровожадному божку? Нашу кровь выпьет из черепа какое-нибудь псих с замазанными черным глазами и произнесет какую-нибудь абракадабру?

Бредово, но эта версия совсем не казалась такой нелепой, как с ограблением.

- Хватит, - глухость собственного голоса только усилила волнение, хотя этой фразой я собирался его прогнать. – Угомонись уже.

Темнота уже почти сгустилась и захватила город, когда мимо меня пронесся последний жилой квартал, граничащий с большой территорией какого-то завода. Я въехал в Коробки.

Возле ворот завода стояли несколько грузовиков, группа мужчин в ярких жилетах курила, они с удивлением проводили взглядом мою машину, а мне было так приятно увидеть здесь людей, глупо, но мне было не по себе в одиночку в этом пустом скоплении складов, заброшенных зданий и пустырей. Я четко следовал маршруту, поэтому от завода повернул налево, улицы здесь были асфальтированы, но совершенно пусты, фонари горели, никто их не разбил, что тоже вселяло некоторую уверенность. По обочинам росли деревья, хотя здания по обеим сторонам явно были давно заброшены, окна заколочены, ролл-ставни исписаны уже выцветшей краской. Чуть дальше было какое-то действующее предприятие, высокие ворота с проволокой по верху и прожектора явно свидетельствовали об этом, как и чистый целый асфальт перед воротами и вдоль забора и громкий лай собак. Есть еще живые в этом городе призраков, подумал я, проезжая мимо, устремляясь в самую сердцевину этого странного района.

Я видел строительные организации с рядами тяжелой техники, стоящей за решетчатыми заборами, видел высокие давно заброшенные здания, неизвестно, офисные или жилые, я видел стройку, застывшую на стадии возведения стен, и теперь прямо через нее пророс довольно высокий лес молодых деревьев. Видел еще какой-то давно не функционирующий завод, раскинувшийся на две стороны улицы и соединенный переходом под крышей, часть досок пола провалилась, остался лишь железный каркас с перилами и металлическая крыша, окна были выбиты, за красивым кованым забором – настоящие джунгли. Почему никто не выкупает эти здания, задался вопросом я, почему город не приспособит их под свои нужды? Должен сказать, что добротных и вполне функционирующих зданий было всё же больше, склады, какие-то промышленные предприятия и фирмы, на одних красовались вывески «Бетон и стройматериалы», на других – «Металлоконструкции», «Кирпич, дерево, асфальт», здесь хранили и производили сантехнику, мебель, и еще бог знает что, попался даже обувной цех. Так что жизнь здесь кипела, но только в рабочие часы.

Я снова свернул, на этот раз направо, и проехал через длинный жилой квартал, такой чужой и неуместный здесь, состоящий сплошь из частных домов, больших и крошечных, зато утопающий в зелени. Дорога всё время петляла, зато точка на карте почти слилась с конечным пунктом. В синем свете фонарей этот район казался мне павильоном для съемок какого-нибудь мистического фильма с не очень высоким бюджетом.

Из жилого участка я выехал на перекресток, за ним начиналась улица Тенистая.

По левую руку еще теснились несколько жилых домов, старых, построенных, наверное, еще в начале прошлого века, с крошечными окошками и аркообразными воротами для карет, справа – высокий, выше двухэтажного дома бетонный забор с прожекторами, за ним высились какие-то вышки и трубы, я понятия не имел, что там находится, но видок был внушительный. Цепочка домиков обрывалась пустырем, заросшим травой и несколькими чахлыми деревцами, а по ту сторону пустыря высилось такое же старинное здание, 4 этажа, высоченные окна, посаженные рядком старые клены вдоль тротуара – да-да, на этом участке он был – и огромная площадь перед ним, упирающаяся в ряды гаражей.

- Вы прибыли в пункт назначения, - возвестил электронный женский голос, сопроводив послание мелодичным позвякиванием.

Внутри всё похолодело. Часы показывали без пяти 7. И я был совершенно один на этой странной улице.

Все-таки ловушка, со смесью отчаяния и злости подумал я, и как я мог попасться? Дурак. Если это прикол, то какой-то совсем идиотский, хотя в больших городах даже самое абсурдное и дебильное предположение может оказаться (и чаще всего оказывается) правдой. Подобные конторы были и у нас, создающие такие вот дурацкие приколы, тогда следовало доиграть сценарий до конца, чтобы твои не отличающиеся хорошим вкусом приятели вышли из укрытия со смехом и камерой в руках.

Если этот Клуб действительно существовал, то где другие гости? Горечь разочарования была такой сильной, что мне уже не просто хотелось выйти из машины, мне хотелось выскочить, найти того, кто всё это устроил, и надавать ему пару оплеух. Хотя в глубине души - под штормом эмоций, в спокойных водах глубины – я понимал, что это идея не из лучших, в машине я был в относительной безопасности, а сейчас темно, район пустой и совершенно незнакомый… и кто-то же назначил мне встречу здесь. И что делать? Ехать домой?

Нет, этот вариант меня точно не устраивал. Я ждал приключений, я на них настроился и не собирался отваливать ни с чем. Извините, не сегодня. Поэтому я завел машину и медленно покатил вдоль здания номер 9. Ни одно окно не светилось, и как иначе, здание ведь явно давно забросили. Новая волна раздражения и разочарования обожгла сердце. Я выехал на площадь, ограниченную рядами гаражей – непонятно, для кого были все эти гаражи, если для бывших жителей дома №9, то их явно было слишком много, а других многоэтажек я тут не видел – и вдруг заметил свет, падающий на асфальтовое покрытие со стороны дома. Глупо, но мое настроение резко взмыло вверх, как у ребенка, которому пообещали парк, потом отменили прогулку, а через несколько минуту вдруг сказали: «Собирайся, пойдем». Там точно кто-то был, либо приколисты из агентства и мои приятели, либо бандиты… либо организаторы Клуба.

Я поравнялся со светом, он лился из-за ворот, широкий подъезд вел к таким же широким кованым воротам, вдоль подъездной дорожки густо росли неухоженные кусты сирени, еще совершенно голые. Яркий и теплый свет слепил глаза, я прикрыл их рукой, попытался разглядеть, что там, за воротами, но ничего не увидел. Ладно, после секундного раздумья решил я, если сегодня вечер глупых поступков, то мой вполне оправдан. И я решительно свернул к воротам.

Хотел посигналить, но почему-то не решился, как будто боялся громко заявить о своем присутствии, хотел сохранить хоть часть тайны моего визита. Подождал несколько секунд с гулко бьющимся сердцем, никто не вышел мне навстречу, свет не погас, ворота не открылись. Совершенно не думая больше ни о чем, я открыл дверцу и вышел, борясь с желанием оставить ее широко открытой. Ключи я вытащил и держал в руке, второй заслоняясь от слепящего света. Двинулся вперед, ощущая себя маленьким мальчиком в стране злых колдунов, обстановка вокруг как раз была какой-то мрачно-сказочной. За стеной сиреневых кустов высились деревья, явно выросшие дичком на заброшенном палисаднике какого-то не то склада, не то ангара – длинная стена без окон тянулась от широких ворот дома номер 9 за пределы моей видимости. Воздух пах просто восхитительно, несмотря на промзону - весна наступала на город, подавляя своей свежестью людское зловоние. С востока тянуло рекой, едва уловимый водяной запах, добавляющий в общий аромат весенней ночи нотку таинственности и грусти. На другом берегу в Речном сейчас начиналось самое интересное – хотя, насколько я знал, там оно и не прекращалось – и я порадовался еще раз, что мне не пришлось ехать туда или домой.

Я шел, как мотылек на свет, совершенно не зная, что ждет меня, просто стена, через которую я не пройду, или пламя, которое сожжет меня. До ворот оставалось несколько шагов, теперь я мог разглядеть, что там – большой двор и, вроде бы, несколько машин. Еще один хороший знак. Я ускорил шаг и подошел вплотную, уже собираясь искать звонок или ручку калитки, слепящий свет прожектора затруднял поиски, и я невольно подумал, что это сделано специально – они видят пришедших, мы их – нет. Хотя, кого это их? Организаторов Клуба, ответил я сам себе, и тут от ворот послышался негромкий гудящий звук. Я стоял, заслоняя рукой лицо, и пытался разглядеть хоть что-то.

- Добрый вечер, - раздался низкий голос, говорил он мягко и очень вежливо. Я вздрогнул, вскрикнул бы, но онемел от неожиданности. Я совсем не видел обладателя голоса, хотя, судя по звуку, он стоял напротив меня.

- Вы в Клуб, - не то спросил, не то констатировал он, - я открою ворота, поставьте машину во дворе.

- А… да, спасибо, - выдавил я. Будь они бандитами, я бы уже угодил в ловушку.

– Я получил приглашение… – начал я, но меня перебили.

- Разумеется, - всё тот же низкий, мягкий голос, но теперь я различил в нем твердость, скрытую под этой вежливостью, как кинжал под бархатной подушкой. – Мадам ждет вас.

- Мадам? – спрашивал я скорее себя, чем его, но в ответ получил такую же вежливо твердую реплику.

- Пожалуйста, поторопитесь, вы опоздали.

- Прошу прощения, - все мы дрессированы, с самого младенчества нас муштруют и обучают правилам игры, так что нет ничего удивительного в том, что мы выдаем вбитую в нас реакцию в ответ на соответствующий раздражитель. – Я просто…

Широкие ворота совершенно бесшумно поползли в стороны, испытав укол стыда и немного раздражения, я вернулся к машине и вдруг услышал звук приближающегося автомобиля. Интересно, подумал я, кого-то еще занесло в эту «страну чудес»? Или это какой-нибудь житель? Звук приближался стремительно, водитель явно не экономил силы, нажимая на газ. Любопытство взяло верх, я замедлился и повернул голову в сторону звука, кто-то ехал по той же дороге, что и я. Я открыл дверцу, влез в салон одной ногой… и тут на площадь влетел большой джип, резко затормозил, шины протестующе зашипели, а потом снова двинулся вперёд и резко свернул на подъездную дорожку дома номер 9. И хотя фары тоже били мне в глаза, я всё же сумел разглядеть, что это золотисто-коричневый Ниссан, тот самый, что я видел из окна кафе всего пару часов назад. От удивления и какого-то странного волнения я начал часто дышать, застыл на месте, как кролик, парализованный светом фар. Боги всех миров, что делал Женя здесь?? Так вот куда он торопился после работы, как и я! Может, это не он, мелькнула мысль, но я знал, что не ошибаюсь, как знал в глубине души и то, что здесь меня не ограбят и не расчленят, чтобы потом сбросить в реку.

Фары погасли, двигатель заглох. Дверца водителя резко распахнулась.

- Сема??

Он выскочил из машины, тот самый Женя, который так и не попал в Семейные Рецепты, из-за чего вынужден был тратить время на поиск другого места трапезы, поэтому, видимо, так сильно опоздал. Он был так удивлен, как будто увидел меня в костюме Бэтмена или в компании яйцеголового пришельца. Хотя, чего там, я был удивлен не меньше. Просто я уже видел его сегодня, а он меня – нет, подумал я, но тоже вынул ногу из салона и направился к нему.

- Женя? Что ты…

Я осекся, сообразив, как глупо прозвучит мой вопрос. Что он еще мог здесь делать? Явно не жить.

- Сто лет тебя не видел! – закончил я как-то фальшиво.

- Черт возьми! – он тоже как-то неуверенно шагнул ко мне, явно сбитый с толку и смущенный. – Это же надо…!

- Господа, - голос за нашими спинами стал громким и властным, он без труда перекрыл наши возгласы, но по-прежнему оставался вежливым. – Время.

Мы как дети, получившие замечание от строгого учителя, тут же отстранились, обменявшись виноватыми и обескураженными улыбками.

- Надо загнать машину, - сказал я, а потом подумал, что возможно – вполне ведь может быть, черт возьми – что он вовсе не в Клуб приехал, и добавил:

– Ты – сюда? – и кивком указал на здание номер 9. Он на секунду замялся, а потом коротко кивнул, глядя мимо меня в слепящий свет, и мы двинулись к своим машинам.

Я первым заехал в широко раскрытые ворота, поражаясь, какой большой двор скрыт за ними. Между стеной соседнего здания и самим домом номер 9 был достаточно широкий проезд, как раз на ширину ворот, или на 3 машины, а дальше, за светом прожектора я видел целый парк с высокими деревьями и просторным местом для парковки. И еще я наконец разглядел обладателя голоса, не очень хорошо, конечно, но в свете впервые проступила огромная фигура с гулькой на голове. Честно говоря, картина была пугающая. Фигура амбала указала на парковку, занятую машинами – неужели все эти люди приехали по приглашениям, подумал я – я проехал вперед, оказавшись вне досягаемости слепящего прожектора и поставил машину на свободное место. Женя ехал прямо за мной.

Выключив мотор, я невольно застыл, с горячим интересом пожирая глазами новое место. Парковка занимала угол заднего двора, примыкающий к тому не то складу, не то ангару, здесь была высокая, примерно в два этажа побеленная стена с колючей проволокой поверху. А слева от меня был целый лес. Деревья росли густо и имели раскидистые кроны, и ни одного фонаря, так что я видел звёздное небо над вершинами и темную громадину здания позади меня – ни одно окно не горело. И снова тревога прошлась холодком по телу, во что я позволил себя втянуть?! Еще и загнал машину… как я теперь сбегу, если вообще успею хоть что-либо предпринять…

Цепочку моих жутких размышлений прервал стук дверцы джипа, Женя, в отличие от меня, времени не терял. Ладно, по крайней мере, нас двое, утешил себя я, и поскольку психике свойственно хвататься за любую соломинку надежды, я немного успокоился и вышел из машины. Женя поставил свой джип рядом с моей машиной и теперь с интересом разглядывал заполненную парковку.

- Вижу, мы не одни такие дураки, - кивнул он на ряды машин и издал нервный смешок, он тоже боялся и прекрасно понимал, как глупо мы в сущности поступаем, два взрослых мужика.

Я не успел ответить, на границе заднего двора возникла та самая огромная фигура, свет прожектора за ее спиной сиял, как ореол, и знакомый голос сказал:

- Прошу за мной, господа.

Мы вышли с бетонного прямоугольника парковки и, едва не держась за руки, двинулись к амбалу. Когда подошли так близко, что свет на переднем дворе позволил мне разглядеть его, я едва не наложил в штаны – это был настоящий головорез! Ему бы в фильмах сниматься! Ростом под 2 метра с огромными ручищами и ногами, похожими на два столба, с совершенно круглым лицом, заостренной бородкой и щелками раскосых глаз, а на макушке торчала туго затянутая гулька. Этот азиат как будто сбежал из какого-нибудь боевика 90-х, и я готов был спорить на свою машину, что под черной курткой у него пистолет. Мне стало жутко, до дурноты жутко, я понял, что только что совершил самую роковую ошибку… и самую последнюю, судя по всему.

- Будьте осторожны, - вежливо предупредил он, - здесь темно, но дорога ровная.

И он бесшумно скользнул в темноту под деревья, ветки тянулись к темному дому, образуя зеленую крышу над нами. Мы с Женей переглянулись, точно как дети, угодившие в логово людоедов, а потом пошли за ним как под гипнозом. Когда глаза привыкли к темноте (она не была кромешной, в городах такой темноты не бывает, даже в таких полуживых районах) я понял, что мы идем по дороге вдоль дома, а впереди – нечто, очень похожее на обычный подъезд. Заброшенный многоквартирный дом, осенило меня, должно быть, когда-то здесь было здорово – такой большой двор, весь в зелени. Здоровенный азиат шел уверенно, чувствовалось, что он знает территорию как свои пять пальцев… или он видит в темноте, подумал я и хихикнул про себя, вот вам и чудеса.

Наш проводник направился к первому подъезду, мы послушно проследовали за ним, а когда подошли на расстояние в несколько шагов, я понял, что это не подъезд – перестроенная квартира, в таких обычно делают магазины или салоны красоты, вынося выход на улицу. Широкая лестница заканчивалась небольшой площадкой, на ней стояли горшки с какими-то цветами, в темноте невозможно было разглядеть, а прямо по центру располагалась резная двустворчатая дверь. Почему они не зажигают здесь свет, задался вопросом я, перед воротами же горит прожектор?

- Так как здесь нет необходимости в постоянном освещении, - как будто прочитав мои мысли, сказал вдруг громила, - на крыльце мы используем датчики движения, берегите глаза.

И как по команде вдруг вспыхнул ослепительный свет, как будто выжигающий глаза. Я вскинул руки, пытаясь спасти себя от этого холодного безжалостного освещения. А вот наш проводник как будто даже не испытывал дискомфорта, выждав несколько секунд, пока наши глаза более-менее привыкнут, он так же вежливо предложил нам подниматься. По лестнице запросто могли одновременно пройти 4 человека, но мы пошли по одному, сначала Женя, адаптировавшийся быстрее меня, потом я, всё еще прикрывая рукой глаза. Послышался звук тяжелой массивной двери, открывающейся для нас, сердце мое забилось, как бабочка в паутине, всё это было так странно и так нереально… но и так завораживающе волнительно.

- Опоздавшие, - услышал я голос амбала, по-прежнему спокойный, никакого раздражения, он просто сообщал кому-то о прибытии новых гостей.

А потом я услышал голос, от которого мое сердце сделало сальто, а нервы зазвенели, как струны под рукой умелого гитариста.

- Спасибо, Рафаэль.

Женский голос дивной красоты, в меру низкий, льющийся, как весенний ручей под ночным небом, с плавными интонациями и четким выговором. Мне не терпелось увидеть, какому же прекрасному созданию может принадлежать такой голос, разве что королеве эльфов, не иначе.

Я торопился войти и увидеть ее, готов был толкнуть нерасторопного Женю… хотя, возможно, он уже увидел ее и остолбенел, подумал я и начал протискиваться в дверь мимо него. В итоге мы вошли одновременно, дверь была настолько широкая, что с нами в ряд мог бы зайти и наш проводник, но он уже был внутри, стоял слева от меня, сложив руки в замок перед собой – типичная поза телохранителя. Переступив порог, я тут же поднял глаза, здесь царил полумрак, разгоняемый мягким теплым светом, напоминающим свет свечей. Я не стал рассматривать обстановку, хотя любопытство прожигало дыру в моей голове, но сейчас важнее было найти ее, «королеву эльфов», поэтому я вращал глазами, как бешеная лошадь, и, наверное, смотрелся очень комично, потому что голос вдруг произнес:

- У вас будет время осмотреться. А сейчас – прошу минуту внимания.

Я перестал шарить глазами и устремил взгляд на источник этого прекрасного звука, но увидел только стену таких же громил. Господь всемогущий! Ими была полна целая комната – широкая и круглая прихожая-холл. Разных рас и национальностей, но все как на подбор здоровенные, широкоплечие, высокие, мускулистые и… невероятно красивые. Как будто я попал в модельное агентство, а не в какой-то загадочный Клуб Удивительных Историй. Мои глаза невольно бегали от одного совершенного лица к другому, и все они были молодыми, хотя, какого возраста – определить не представлялось возможным. И все они смотрели на нас, бесстрастно, спокойно, как хорошо натасканные псы, которые не гавкают и не скалятся без повода или команды хозяина, зато потом кидаются и убивают. Их было никак не меньше 20, чернокожие гиганты с как будто высеченными из камня лицами, азиаты, у одного шикарные волосы спадали ниже плеч, один индиец с невероятными черными глазами, горящими как будто каким-то сверхъестественным огнем, и благородным лицом. Я видел блондинов-близнецов, похожих на ангелов, и мужчину с тонкой бородкой и лицом киношного султана, настолько он был красив своей восточной красотой; рыжий громила с дредами как будто сошел с рекламного баннера какого-нибудь дома моды – высокие четкие скулы, аккуратный нос, широкий подбородок, слегка впалые щеки; а рядом с ним стоял мужчина, олицетворяющий собой словосочетание «прекрасный принц», с интеллигентным лицом - таким же идеально красивым – и темными волосами, идеально подстриженными и зачёсанными на боковой пробор. Я с глупым изумлением и любопытством разглядывал этих красавцев, это сборище совершенных людей, забыв, что пялиться невежливо, забыв думать о том, как я выгляжу, я просто не мог оторвать от них взгляд.

Я, наверное, так и стоял бы весь вечер, загипнотизированный безупречностью человеческой красоты, но прямо передо мной стена красавцев-громил начала расступаться, я жадно устремил взгляд туда, и через секунду мое нетерпение было удовлетворено. Я не помню, что подумал, когда увидел ее впервые, скорее всего – ничего. Я не мог дышать, не то что мыслить. В мягком полумраке из-за высоких могучих тел к нам вышла богиня, не киношная имитация совершенства, а настоящее чудо во плоти. Высокая китаянка, не такая высокая, конечно же, как ее телохранители, идеально сложенная, изящная, как пантера или как змея, а лицо…. Нет в человеческом языке слов, чтобы описать хотя бы бледный образ этой красоты. Причем красота была не только в гармоничных и правильных чертах лица и пропорциях, что-то шло изнутри, какая-то мощная, сокрушающая энергия, что-то загадочное, неземное, возвышенное. Черные глаза со вздернутыми уголками горели мудростью, в них был свет и сила; струящиеся как шелк волосы были уложены в прическу, убраны от прекрасного лица и спадали на спину и на грудь. Эта царственная осанка, изящные руки с длинными, нежного оттенка ногтями, длинные ноги, восхитительно красивые, точеная фигурка в облегающем элегантном платье черного цвета, дорогие украшения… передо мной стояла королева, но не эльфов, а всего сущего, Богиня, сошедшая на землю в окружении ангелов. Да, именно так я и подумал, когда ко мне вернулась способность хоть как-то мыслить. Мне захотелось упасть перед ней на колени, убить и умереть за нее, все женщины, которых я когда-либо видел, казались серыми и невзрачными простушками по сравнению с ней. И ее легкая улыбка ясно говорила, что она прекрасно знает, какое впечатление производит.

- Я приветствую вас в Клубе Удивительных Историй, - проговорила она своим неземным голосом и слегка развела руки в стороны в приглашающем жесте. – Вы получили приглашения…

Бог ты мой, я чуть не хлопнулся в обморок у ее ног – я ведь совсем забыл про приглашение! Оно осталось в машине! Краска стремительно начала заливать лицо, я это чувствовал, надо же так облажаться пред этой совершенной леди в первый же раз! Она заметила всё, что со мной происходило, она вообще видела и замечала всё, а понимала еще больше.

- Не беда, если вы забыли его взять, - взгляд черных глаз сместился на меня, и я понял, что если она продолжит вот так смотреть, я скорее всего умру на месте. Не спрашивайте почему, просто умру и всё. Женя уже протягивал руку с зажатым в ней черным кусочком бумаги, так мне знакомым. – Я вижу, когда человек несет в себе сокровище – историю, которая должна быть рассказана. А вы, - ее глаза вспыхнули, и мое сердце сбилось с ритма, - вы определенно член нашего Клуба.

Я улыбнулся, как слабоумный, чувствуя, что попал под ее чары и что мне не выбраться, не справиться с ее энергетикой и силой, и это радовало меня, это приносило наслаждение.

Она отвела взгляд, и я смог наконец сделать вдох.

- Однако, - в голосе появилась твердость и прохлада, и мне сразу захотелось разбить себе голову или вскрыть вены, лишь бы не огорчать ее, я готов был на всё, лишь бы голос снова стал мягким и доброжелательным. – Опоздания в нашем Клубе недопустимы. Это - Правило. С остальными правилами я ознакомлю вас, когда вы присоединитесь к другим членам.

- Простите…

- Извините, пожалуйста…

Мы с Женей забормотали, как два школьника, но на задворках сознания мелькнула мысль: значит, есть и остальные, мы здесь не одни. Машины на парковке могли принадлежать и этим «ангелам», что охраняли ее, так что мне принесло немалое облегчение сообщение о других членах этого странного Клуба.

Мысли летели как ураган, сталкивались, смешивались, налезали одна на другую. Что это за место? Кто эти странные люди? Почему они так выглядят? Кто эта богиня? И зачем ей столько охраны? Что, что, что, почему, почему, почему… Я понял, что потом смогу обдумать и хоть как-то проанализировать весь этот нереальный калейдоскоп впечатлений, а пока моя задача – не отвлекаться и собирать их как можно больше. Так что я захлопнул дверцу разума, где бушевал мысленный ураган, и в блаженной тишине отдался судьбе.

Глава 11

В кольце охраны, как будто мы какие-то важные шишки или особо опасные преступники – честно говоря, разницы на самом деле нет, почитайте новости, и сами всё поймете – мы прошли из большого круглого холла в первую же дверь, такую же широкую. Но сначала пара гигантов взяла наши куртки, едва одежда перешла к ним в руки, они тут же исчезли в толпе высоких коллег. Хозяйка – а то, что она здесь правит безраздельно, было ясно без сомнений – шла первой, за ней двое громил-близнецов, похожих на ангелов с картин, потом мы в компании остальных гигантов. Дверь была почти напротив входной, прекрасной хозяйке Клуба нужно было сделать шаг в сторону - дверь была прямо у нее за спиной. Мне было немного неуютно в плотном кольце могучих телохранителей, но они совершенно не смотрели ни на кого из нас, просто окружили и повели за хозяйкой, как свора собак самое маленькое стадо в мире. Я и чувствовал себя барашком, беспомощным и глупым, но эти чувства утонули под волной, нет, цунами любопытства. Пока они не окружили нас – я не маленького роста, 183 см, но они возвышались надо мной, как баскетболисты из какой-нибудь супер-сборной – я успел увидеть еще 2 двери справа от меня и уходящий куда-то коридор почти напротив входа. Везде было чисто, ремонт под старину, на полу – настоящий паркет, не ламинат, не жалкая имитация дерева. Солидно, успел подумать я, видно, они тут любят повыпендриваться. А потом наша проводница дошла до широкой резной двери, тоже из цельного дерева, взялась за массивные ручки и распахнула ее.

Оттуда полился такой же мягкий, теплый, приглушенный свет, за спинами громил я ничего не мог увидеть, но ясно слышал негромкие голоса, которые замолкли, едва открылась дверь. И еще я уловил божественный аромат каких-то благовоний, чем-то похожим пахнет в лавках, которые торгуют амулетами, травами и ароматическими палочками, только здесь запах был более тонкий и более чистый. Мне сразу вспомнились грядки с белыми лилиями, что росли у моей бабушки во дворе и перед домом, они расцветали в середине июня и пахли на всю улицу. На душе вдруг сразу стало как-то спокойно и легко, как в детстве, когда я приезжал к бабушке в село, этот запах всегда означал одно – учеба закончилась, меня ждет целое лето радости и беззаботности. Выходит, не только музыка – лучшая машина времени, но и запахи.

Я втянул в себя воздух, стараясь вобрать как можно больше этого блаженного аромата, пахло не только лилиями, но доминирующая нота была именно такой, как мне показалось. Рядом со мной Женя тоже задышал как бегун после марафона, на лице затеплилась совершенно искренняя улыбка, его напряжение тоже уходило. Магия какая-то подумал я, не имея в виду настоящее колдовство. Мне уже хотелось удобно расположиться в комнате, которую я всё еще не мог разглядеть, может быть, выпить чашечку чая или чего покрепче и просто вдыхать этот аромат, растворяясь в приятных ощущениях.

Когда хозяйка переступила порог, телохранители стали расходиться в разные стороны, один вправо, другой влево, открывая наконец обзор. Это была большая гостиная с высоченными потолками и камином с правой стороны, окна были завешаны тяжелыми темными шторами, почти на всю комнату раскинулся ковер с замысловатым орнаментом, с потолка свисали 2 хрустальные люстры, сейчас они не горели, свет давал лишь огонь в камине и несколько настенных бра, мебели почти не было, только стол возле окон, диван перед камином и - что меня поразило – целые ряды кресел, мягких и изысканных, как и остальная мебель, с резными изогнутыми ножками и бархатом на сидениях. Они стояли вдоль всех свободных стен, иногда в два ряда, все одного цвета – темно-зеленые, под цвет штор. Большего я рассмотреть не успел, потому что мое внимание привлекли люди, конечно, это было самым важным – рассмотреть остальных гостей Клуба, тем более, что все они повернули головы и с не меньшим любопытством смотрели на нас.

Их было около 10, все разных возрастов, один мужчина в костюме держался как-то странно, как будто ждал, что все должны обратить внимание на него, а он – выступить или что-то в этом роде. Его лицо показалось мне знакомым, но я не стал задерживать на нем взгляд и пытаться вспомнить, мог ли я его видеть или знать, или он просто похож на какую-то известную личность. Я скользил глазами по остальным, чувствуя, как губы растягиваются в дежурной вежливой улыбке: «всем привет, а вот и я, я славный парень». Пожилая дама с высокой прической и крупной брошью на строгом платье; типичный городской хипстер с бородой и выбритыми висками; молодая девушка с тонкими светлыми волосами и невыразительным лицом; мужчина со знакомым лицом, который вроде как ждал внимания; пожилой мужичок в джинсах и майке Deep Purple, лицо у него было как у героя вестерна; пузатый нацмен в ослепительно белых кроссовках; молодой мужчина, явно пропадающий в спортзалах, майка на нем почти лопалась, не выдерживая натиска мышц под ней. Они сидели полукругом пред камином в креслах, диван почему-то пустовал. Я сразу подумал, что на диване придется сидеть нам с Женей, но потом заметил еще 3 свободных кресла и обрадовался – я большой ценитель личного пространства.

Телохранители хозяйки встали возле стен, кроме близнецов, они шли по обе стороны от нее, держась чуть сзади, как приклеенные. Она подошла к дивану, стук каблучков по паркету сменился приглушенным топотом, когда ее туфельки ступили на ковер, развернулась лицом к камину и гостям, боком к нам с Женей, мы застыли на пороге, как оробевшие дети. Близнецы развернулись вместе с ней и стояли теперь за спиной, как два ангела-хранителя.

- Прошу, господа, садитесь, - и она рукой указала нам на свободные кресла. Всего их было по 5 с каждой стороны камина, в ближнем к нам ряду пустовали два соседних кресла рядом с диваном и одно почти у самого огня.

Мы послушно шагнули вперед и прошил к креслам, они оказались невероятно тяжелыми, я с трудом отодвигал свое, хотя на отсутствие физической силы пожаловаться не могу, всё это время на нас смотрели остальные гости, и меня это одновременно нервировало и успокаивало – я не любитель быть в центре внимания незнакомых людей, но, с другой стороны, присутствие гостей успокаивало, притупляло опасения и подозрения. Такие уж мы, социальные животные, видя, что в незнакомом месте есть наши сородичи, мы устремляемся туда уже не с такой опаской.

Наши кресла были ближайшими к дивану, но она указала именно на кресла, весьма недвусмысленно, так что мне не пришлось переживать о нежелательном соседстве. Женя после недолгой возни занял левое, рядом с диваном, я сел между ним и накачанным парнем. Теперь, влившись в ряды гостей, я чувствовал себя почти спокойно.

- А теперь, когда все готовы слушать, – подала голос хозяйка, обводя каждого взглядом своих загадочных глаз, в которых невозможно было ничего прочитать, - я представлюсь и изложу вам Правила нашего Клуба, прежде чем мы перейдем к тому, ради чего собрались - к историям.

Все смотрели на нее, пожирали ее глазами полными восхищения, преклонения или просто спокойного смирения – дама в платье с брошкой сидела с неестественно прямой спиной, и по ее лицу я понял, что она привыкла смотреть на людей свысока, но не в этот раз, сейчас она напоминала послушную школьницу. Телохранители, выстроившиеся вдоль стен, смотрели на нас с тем же спокойным равнодушием. Однако я чувствовал их готовность, их внимательность, их силу. Один кивок, и они вышвырнут отсюда любого, кто посмеет не угодить госпоже. Что будет дальше с этим беднягой? Я не хотел об этом думать.

- Называйте меня Мадам, - она слегка наклонила голову и улыбнулась легкой, вежливой улыбкой гейши, - я буду встречать вас каждый раз и буду хозяйкой каждого вечера.

Свет от камина и мягких светильников делал ее то совсем юной, я мог поклясться, что ей не больше 25-ти, то женщиной в расцвете сексуальности – 33-38-ми лет. Но в любом виде она была прекрасна, шикарна, недостижима.

- В решении любых вопросов вам следует обращаться ко мне.

Мы молча слушали, как завороженные глядя на нее. Я ждал, что сейчас она представит своих охранников, хотя бы близнецов (которые так и стояли у нее за спиной, как два ангела, такие же прекрасные и могучие), может, объяснит, кто они и какую функцию выполняют, но она перешла к следующему пункту повестки.

- А теперь о самом главном – о Правилах нашего Клуба.

Она сделала паузу и остановилась взглядом на каждом госте, скажу честно, под ее взглядом мне стало неуютно, в душе снова забилась тревога, как пойманная в сети птичка. Этот взгляд был твердым и холодным, как оружейная сталь.

- Хочу подчеркнуть: эти Правила незыблемы, они не будут обсуждаться и не будут игнорироваться. Ни одного раза.

В ее голосе, всё таком же красивом и отнюдь не громком, было столько силы и повеления, что меня пробрал ужас при мысли, что кто-то может хотя бы задуматься о том, чтобы ослушаться ее.

- Если гость позволит себе нарушить хоть одно из правил – он более не будет допущен в Клуб. Это понятно?

Все кивнули, едва она успела договорить.

- Общение в нашем Клубе построено на уважении и вежливости. Это неписаное Правило, которое так же надлежит строго соблюдать.

Ее взгляд смягчился, всего на секунду, чтобы снова стать жестким. Эта смена эмоций завораживала.

- А теперь перейдём к писаным.

Она всё так же стояла за диваном, отгороженная от нас темно-зеленой бархатной громадиной, ее лицо было волевым, но бесстрастным, а вот близнецы у нее за спиной слегка улыбнулись – совершенно синхронно и одинаково.

- Правило первое, - она возвысила голос, слегка, но он заполнил всю комнату, каждый ее уголок, - НЕ ОПАЗДЫВАТЬ.

Она выразительно посмотрела на нас с Женей, и я почувствовал, как краска заливает лицо, щеки как будто раскалились, я тут же отвел взгляд, краешком глаза заметив, что Женя тоже опустил голову.

- Двери нашего Клуба открыты ровно до без пяти 7 и ни секундой позже со следующего раза. Уважайте рассказчика и историю, прерывать – невежливо, наверняка вы это знаете.

- Правило второе: НЕ ОБСУЖДАТЬ КЛУБ С ПОСТОРОННИМИ. Всё, что говорится и делается в этих стенах – не выходит за их пределы.

- То есть, наши визиты сюда – тайна? – спросил пузатый нацмен, поднимая брови и выпучивая глаза, видимо, такая уж у него была манера разговора. – Я должен врать, где провел вечер?

- При необходимости – да. – И она в упор уставилась на него. – И отсюда как раз вытекает следующее правило: НИКАКИХ ВОПРОСОВ. Ни об истории, ни о Клубе, ни об участниках. Здесь мы только слушаем и делимся историями. Рассказчик вправе рассказать всё, что сочтет нужным, но не более. Расспросы недопустимы.

Ловко она заткнула нам рот, подумал я, испытывая смешанные чувства: раздражение и любопытство в равных долях. И тут вдруг мой внутренний бунтарь неожиданно прорвался наружу. Я услышал свой голос и понял, что это говорю я сам, уже на половине фразы, когда давать задний ход было поздно.

- Простите, но пока мы еще не дали свое согласие остаться здесь, я могу всё же поинтересоваться? – это был риторический вопрос. – А какой тогда во всем этом смысл? В чем суть, если мы даже не сможем обсудить то, что услышим и расскажем?

Глаза Медузы Горгоны сместились на меня, мне было так неловко и вместе с тем жутковато, что я с радостью проглотил бы эти проклятые слова, но они были уже сказаны. И я всерьез опасался, что превращусь в каменный столп или сгорю заживо под этим взглядом. Нет, злости в нем не было, была лишь сила, сокрушающая энергия, которая сейчас вся текла на меня. А вот лица близнецов так же синхронно посуровели, что тоже совсем не радовало.

- Смысл в том, господин Семен, - она знает мое имя?! Взорвался в голове вопрос, но ответ тут же нашелся: конечно, знает, она ведь прислала мне приглашение, - чтобы поделиться тем, что вы носите в душе, что мучает вас, не дает покоя по ночам и в минуты одиночества. Смысл в том, чтобы приобщиться к тайнам и обогатить свой опыт. Вам этого мало?

В тот момент я бы согласился со всем, чем угодно, готов был признать себя даже гуманоидом-шпионом, только бы она отвернулась, только бы забыла про мой идиотский выпад. Плохое начало, подумал я и расстроился еще больше.

- Наверное, нет, - промямлил я, чувствуя себя деревенским идиотом на рыночной площади, все глаза смотрят и потешаются.

- Нет, - согласилась она, - как и нет больше места для выходок. Или вы принимает эти Правила, или покидаете нас.

Я замолчал, как отруганный и наказанный ребенок. А она продолжила.

- И хочу пояснить, что вы можете высказывать свои предположения и умозаключения, в стенах Клуба, разумеется. НО! Не вопросы. Вопросы здесь запрещены. Это – ПРАВИЛО.

Она окинула всех взглядом учителя, объясняющего урок нерадивым ученикам.

- С этого момента я прошу полной тишины. Когда я оглашу весь список правил, каждый из вас сможет решить: будет ли он или она нашим гостем или гостьей, или покинет нас.

- Итак, мы прошли ровно половину списка. Следующие правила касаются уже непосредственно рассказываемых историй. – Она снова выдержала необходимую паузу, лицо вновь стало выражать эдакую вежливую твердость. Я видел людей с такими лицами, обычно они управляли большими корпорациями и занимали высокие строчки в рейтингах Форбс. – Правило номер 4: ИСТОРИЯ, КТОРУЮ ВЫ РАССКАЗЫВАЕТЕ, ДОЛЖНА БЫТЬ О ВАС. Тут необходимы пояснения.

Она обвела взглядом каждого из гостей. Мне тоже достался очередной энергетический удар этих глаз. А я ведь еще не совсем оправился от предыдущего.

- То, что вы собираетесь рассказать, должно было произойти с вами. Или вы лично стали свидетелем чего-то необычного, чего-то удивительного. Истории, рассказанные вам кем-то, здесь не уместны и приняты не будут.

Как она собирается это проверить, поинтересовался мой внутренний бунтарь. На этот раз про себя, слава Богу.

- Следующее Правило: НИКАКИХ НАСТОЯЩИХ ИМЕН, если на то есть причины и ваше желание, НО МЕСТА – ВСЕГДА НАСТОЯЩИЕ. Не важно, с кем вы разделили опыт, о котором собираетесь рассказать, но важно – где именно.

Быстренько окинув взглядом моих сотоварищей, я понял, что сбит с толку и растерян не только я. На лицах отражались самые разные эмоции, от возмущения на лице пухлого нацмена, до легкой презрительной улыбочки бородатого хипстера. Пока она полностью игнорировала эту радугу эмоций.

- И последнее Правило, - объявила она и понизила голос, заставляя нас податься вперед и прислушаться. – НИКОГДА НЕ ВРАТЬ.

Ледяная улыбка расцвела на ее красивом лице. Она была прекрасна во всех проявлениях. Даже с этой ядовитой улыбкой. Возможно, потому, что за этим предупреждающим фасадом действительно скрывалось нечто опасное и могущественное. Не знаю, почему я был в этом уверен, но интуиция, все ощущения говорили именно так. Перед тобой опасное существо, кричали мои инстинкты, ее яд смертелен, она беспощадна и могущественна, как сам Дьявол.

- Поверьте, я узнаю, если это правило, как и все вышеизложенные, будет нарушено.

А вот и ответ на мой невысказанный вопрос, подумал я, но по-прежнему не мог понять, как она может утверждать такие вещи. Снова всплыли мысли о розыгрыше, вся эта напряженно-торжественная обстановка, загадочные приглашения и заброшенное здание в почти необитаемом районе, эти красавцы-телохранители, эта жесткая и прекрасная Мадам, которая сама нас пригласила, а теперь еще ставит условия, на которых нам будет позволено остаться… Может, это какое-то новое реалити-шоу? Новая, извращенная версия теледерьма, потому что обычные говно-передачки народ уже не хавает?

А потом перед глазами всплыла картина: парень, лежащий на проезжей части в оранжевом пуховике, свет фонарей, отражающийся от мокрого асфальта, потемневшая от мокрой грязи штанина («это не кровь, только бы не кровь!», - думал я), острый нос, торчащий из-под зеленой шапки… Всё это действительно было со мной. И это точно не было фальшивкой. И я сдался. Я понял, что останусь, что приму все правила, только бы разобраться в этой истории, не для кого-то, для себя самого, чтобы наконец сбросить этот тяжелый ком сомнений и раздумий, когда логика и здравый смысл тянут в одну сторону, а факты – в противоположную. Я хотел рассказать ее. Как любила повторять Рина: то, что снаружи – уже не внутри. Эта история как кислота разъедала мне душу, и мне просто необходимо было сделать надрез и выпустить этот яд из себя.

- Итак, господа, - она развела руки в стороны, ладонями вверх, - теперь ваше слово. Артем?

Она повернулась к хипстеру, сидящему в первом от дивана кресле напротив меня. Она всех знает по именам, снова изумился я, обычно я не мог запомнить людей, если только не контактировал с ними каждый день, как и большинство из нас, а она точно знала каждого по имени, видя нас впервые. Еще одна загадка с налетом волшебства.

- Я остаюсь. – Быстрый взгляд и снова опущенные глаза, вся бравада этого парня осталась за дверями этого зала.

- Леди Роза?

- Остается. – Твердо, но без вызова ответила дама в строгом платье. Она сидела рядом с хипстером.

Так, по одному, Мадам спросила каждого из гостей, пока все отвечали согласием. Блондинку с невыразительным лицом звали Диана, пожилого ковбоя в майке Dееp Purple – кажется, Николай, он тоже принял решение остаться. Опрос переместился на наш ряд кресел, следующим был пузатый нацмен, и тут снова случился сюрприз. Не дожидаясь, пока к нему обратятся, он вскочил и, опять выпучив глаза, громко заявил:

- Я не остаюсь! Что я должен – врать жене? Всем врать? Ради чего? Что за цирк вы тут устроили? ЦРУ, что ли? Превратили обычный развлекательный балаган в тайное общество! Может, еще кровью расписаться?!

Лицо Мадам никак не изменилось. А вот от стены отделились трое громил. Одни чернокожий красавец, индус и тот, кого я про себя прозвал Султаном.

- Что?! Убьете меня теперь?! Я сказал дома, где буду…

- Держите себя в руках, господин Артак. – Похоже, вся эта сцена ее забавляла. – В развлекательных балаганах людей не убивают. И хорошо, что вы озвучили свое решение до того, как расписались кровью, в противном случае вам бы не позволили уйти, это ведь тайное общество. Или всё же балаган?

Пузан стоял, таращил глаза и дышал, как загнанная лошадь. Было видно, что он не знает, что делать дальше… и боится.

- Я… ухожу!

И он нерешительно направился к двери, под любопытными взглядами гостей и холодными – телохранителей.

- Азалиах, - не оборачиваясь произнесла Мадам, и тот, кого я звал Султаном, выступил вперед и кивнул своим коллегам – чернокожему гиганту с каменным лицом и индусу с горящими глазами. – Проводите гостя.

Все трое кивнули и в миг взяли мужчину в кольцо – Султан стал перед ним, двое других – чуть сзади.

- Прошу. – Азалиах с легкой улыбкой, от которой у меня лично прошел мороз по коже, открыл перед нацменом дверь и жестом пригласил выйти. От пузана так несло страхом, что это почувствовал даже я, совершенно обычный городской человек. – Не спешите, там темно. Мы проведем вас к воротам.

В тот момент я порадовался, что остался, что мне не придется выходить в темноту с этими жутковатыми громилами, такими безупречно вежливыми и такими опасными.

- Я… я сам…, - пытался отделаться от пугающей компании нацмен, голос его дрожал и срывался, и никто бы его за этом не винил. – Оставьте меня…

- Вас пока никто не трогает, - услышал я шелестящий голос Султана, это был голос тигра, играющего с барашком перед тем, как его съесть. – Осторожно, ступенька…

Что было дальше, мы не услышали, от стены отделился еще один гигант и мягко закрыл дверь, как бы подчеркивая, что всё, что находится за ней, нас не касается. Но меня касалось. Я был здесь, в этом месте, с этими людьми, я мог быть на месте этого неприятного мужчины… что могло ждать меня за этими дверями в темноте? Что еще может поджидать?

- Господа, - могу поклясться, что улыбочка на ее лице сияла злорадством, хотя налет вежливости был таким большим, что почти скрыл это неприглядное чувство.

Все повернулись к ней, ставя точку в этой сцене.

- Продолжим. Господин Денис? – как ни в чем не бывало спросила она качка рядом со мной

- Я остаюсь. – Здоровенный парень смотрел в пол и пытался стать как будто меньше и незаметней.

Я следующий, успел подумать я, и тут она назвала мое имя. По телу как будто пробежал ток, в горле пересохло, а сердце завибрировало и стало огромным, на всю грудь. Момент истины, сказал беспристрастный голос в сознании, от твоего ответа зависит, какой будет твоя жизнь…

- Я…, – голос подвел меня, горло превратилось в наждачную бумагу. И хотя я чувствовал себя совершенно обескураженным, и колокольчик тревоги звенел в моей голове, я ни секунды не колебался с ответом.

Я кашлянул и твердо и громко ответил:

- Я остаюсь.

А через секунду Женя повторил мои слова. Назад дороги не было, мы стали членами Клуба.

Глава 12

- Итак, вы приняли решение. – На этот раз улыбка была полна удовлетворения и какого-то торжества, она получила, что хотела. Мы? Не знаю.

Мадам едва заметно кивнула, и от стены бесшумно как тень отделился очередной громила, легко, как ветер, он подошел к камину, держа в руке какой-то ларец или шкатулку, ближайшее к камину кресло в нашем ряду оставалось пустым, а после ухода пузатого нацмена их стало даже 2, но я всё равно невольно вжался в боковину своего кресла, стараясь держаться подальше от этого огромного мужчины с красивым и бесстрастным лицом каменной статуи. Его длинные черные волосы сияли в мягком свете ламп, а отблеск огня в камине на секунду превратил его в юнца, потом в зрелого мужчину, а потом он снова стал человеком без возраста, как и его госпожа. Это может быть ее брат, подумал я, каким-то образом точно зная, что никто в этой комнате не имеет кровных связей, привычных нам, людям, и так же точно я знал, что у этой компании связь ближе и неразрывнее, чем любая доступная нам, смертным.

Высокий азиат на секунду застыл возле камина, я успел рассмотреть красивый резной ларец в его руках, потом он повернулся и едва заметно поклонился, то ли нам, толи своей госпоже – я ставил на второе – медленно открыл ларец, запустил в него руку и быстро бросил что-то в огонь. Пламя взорвалось фиолетовым фонтаном, женщины вскрикнули, мужчины ахнули, все заслонили лица руками, и сквозь ткань рукава моего свитера до меня долетел чудесный аромат. Я не смогу его описать, ничего подобного я раньше не нюхал, он был свежим и сладким, горьким и обволакивающим, в голове тут же замелькали образы: ночное небо весной и фиалка, спрятанная в траве, под звездной россыпью; свежий морской ветер, развевающий белоснежные занавески в доме на скале, когда солнце играет на бирюзовой поверхности южного моря; туманное утро и запах дождя над бескрайними лугами; горящие свечи и запах хвои, аромат ванили и шоколада, комната, залитая уютным светом гирлянд; осенний дождь, накрывший мегаполис, запах опавшей листвы и большого города, готового к праздникам…

- Прошу вас взяться за руки, - ее голос вырвал меня из этих чудесных грез, я осторожно открыл глаза, остальные члены Клуба делали то же самое.

Мадам больше не стояла за диваном, теперь она сидела на нем, два ее ангела-хранителя сидели по бокам, не смея оставить свою хозяйку ни на секунду. Она сидела между ними, элегантно сложив ноги, и держала руки сложенными на коленях. Пламя в камне по-прежнему было фиолетовым, хотя горело теперь совершенно ровно, аромат стал слабее, но от этого еще прекраснее.

- Смелее, возьмите руку соседа в свою.

Хипстер напротив меня робко протянул руку даме в платье, после секундного раздумья она вложила свою маленькую ладонь в его, потом повернулась к мужчине в костюме, лицо которого казалось мне знакомым, и протянула руку. Я почувствовал, как меня легонько толкают справа, качок протягивал мне свою лапищу, одновременно рука Жени нашла мою с левой стороны. Я повернулся, чтобы увидеть, как Женя будет брать за руку близнеца, порадовался, что сел именно в это кресло, почему-то мне не хотелось прикасаться ни к кому из этих странных людей. И еще меньше хотелось, чтобы они прикасались ко мне. Близнец едва заметно улыбнулся, но улыбка была теплой и ободряющей, и вместе с протянутой рукой, повернутой ладонью вверх, он прямо выглядел воплощением добра и света.

Женя сжал мою руку, наверняка не замечая этого, а потом медленно и не очень охотно взял за руку близнеца. Я окинул взглядом нашу компанию, теперь за руки держались все.

- Ишим, - обратилась она к стоящему возле камина японцу с длинными волосами, - помоги нам.

Дальнейших объяснений не понадобилось, азиат осторожно поставил резной ларец на пол, а потом так же быстро и легко двинулся к креслу возле камина в противоположном ряду, там сидел пожилой фанат Deep Purple, держащий за руку блондинку. Не обращая внимания на его недоуменный взгляд, телохранитель Мадам легко, как игрушку, подхватил кресло и, не размыкая цепь из рук, передвинул его в центр, поближе к нам. Так как 2 последних кресла в нашем ряду пустовали, мы не могли замкнуть цепь, догадался я, и снова мурашки пробежали по коже.

- А теперь Николай, возьмите, пожалуйста, за руку Дениса.

Моя догадка подтвердилась. Седой мужчина протянул руку, вытягивая ее на всю длину, качок рядом со мной сделал то же самое, и цепь замкнулась.

Мадам взяла за руки близнецов, сидящих по обе стороны от нее, и в ту же секунду странная волна энергии пробежала по телу, сердце вдруг сбилось с ритма, воздух застрял в груди, я почувствовал, как каждая клеточка моего тела вдруг завибрировала, запела какую-то песнь, о существовании которой я и понятия не имел до этого момента. Это как поднять случайно половицу в старом доме и найти тайник с золотом, оно всегда было там, просто ты не знал и не пользовался им до этого момента. Я не смог сдержаться и шумно прерывисто выдохнул, замечая теперь, что эта волна накрыла всех без исключения. Кто-то часто дышал, кто-то глупо и растеряно улыбался, по щеке дамы в платье тихонько ползла слезинка, качок рядом сом ной не то застонал, не то пытался что-то сказать.

- Господи, - выдохнул мужчина в костюме, - что это…?

- Связь, - не дала ему закончить Мадам. – Пожалуйста, не размыкайте рук, пока я не скажу.

Это будет непросто, подумал я, ощущая, как нарастает энергия в каждой клеточке тела, пока они пели, но скоро начнут кричать, вопить от перенапряжения, понял я и стиснул руку качка посильнее.

- Вы все дали свое согласие поделиться тем, что принесли в душе, - сказала Мадам, ее это напряжение совсем не беспокоило, либо она виртуозно держала себя в руках. Я бы уже ничему не удивился. – Теперь, когда наши энергетические потоки связаны, пусть каждый скажет от души, повторит свое согласие. Вслух или про себя. Но пусть ваша чистая эмоция отразится в энергии, идущей от вас к окружающим и возвращающейся к вам, вобравшей частички тех, с кем пересеклась.

И это было первое настоящее чудо, я вдруг понял, что знаю, что Женя подумывает изменить жене, а еще через доли секунды узнал, что ее зовут Инесса, она администратор в фитнесс-клубе, куда он ходит после работы. Знание вливалось в меня и утекало, точно, как сказала Мадам, энергии других людей приходили и приносили знание, обрывки информации о своих хозяевах, и так же быстро уходили. Дама в платье очень гордилась своим происхождением, она была из старинного дворянского рода и так и не вышла замуж – не смогла найти достойного такой родословной; у пожилого рокера разболелось бедро – последствия падения с мотоцикла 10 лет назад, иногда перед дождем нога так болела, что он уходил в ванну и лупил по ней в бессильной злобе, обливаясь слезами; мужчина в костюме провернул удачную махинацию, продал городской участок под застройку за гроши, получив боле чем солидный откат, завтра он собирался праздновать с партнерами это дело, однако боялся дотошности молодого помощника прокурора какого-то западного района… Он политик, вот где я его видел, вот почему его лицо было мне знакомым, а его манера держаться - такой самоуверенной….

А что они узнают обо мне, прострелила голову ледяная мысль, и тут я услышал нестройный хор голов, шепчущих и бормочущих.

- Я согласен… я остаюсь… я приняла решение…я останусь…

- Я останусь, - тихо проговорил я, чувствуя, как циркулирует энергия, как приходят и уходят всё новые сведения о людях, сидящих со мной в этой комнате. Но не о Мадам и не о ее близнецах, ничего от них.

Какую-то долю секунды я еще чувствовал этот поток, а потом напряжение вдруг скакнуло, клетки моего тела завопили, лицо непроизвольно скривилось в гримасу, я выгнулся дугой, сжимая изо всех сил руки своих соседей, они отвечали мне тем же, но сейчас меня это мало волновало, люди вокруг меня стонали и ахали, кто-то вскрикнул… а потом всё прошло, закончилось резко, как будто кто-то выдернул шнур из розетки или щелкнул выключателем.

- Всё, - выдохнула Мадам, впервые ее голос выражал что-то, присущее простым смертным, и это было облегчение.

На глаза навернулись слезы, поэтому я не сразу увидел четкую картину происходящего, медленно отпустив руки - пальцы сжал спазм, так что высвободиться нам удалось не сразу - я шумно вдохнул и стал протирать глаза.

Члены клуба выглядели потрёпанными и растерянными, как дети, проснувшиеся после тихого часа в детском саду, из носа блондинки текла тоненькая струйка крови, но она пока не замечала этого, растеряно моргая и глядя в пустоту перед собой. От стены бесшумно отделился еще один гигант с кофейной кожей и множеством косичек до плеч, опустился на одно колено перед блондинкой, в руке у него была салфетка.

- Позвольте, я помогу, - мягко проговорил он, она лишь медленно моргала, непонимающе глядя на него.

Не дожидаясь ее согласия, он нежно стер кровь с ее лица, она испугано ахнула при виде покрасневшей салфетки, но его улыбка успокоила ее.

- Иногда так бывает, - его низкий, полный теплоты и заботы голос обволакивал, весь его облик излучал доброту и понимание, но я знал, что они могут быть другими, они могут быть солдатами и палачами, не знающими пощады, идущими вперед по приказу своей госпожи. Эта двойственность делала их еще прекраснее и таинственней.

- Ничего, уже прошло. Всё в порядке. – И он грациозно поднялся, одаривая растерянную девушку улыбкой ангела.

- Что за…, - начал было хипстер, в эту секунду он выглядел как студент после бурной вечеринки. Уж я-то знаю, сам таким был.

- Теперь вы – официальные и полноправные члены нашего Клуба, - не дала закончить ему Мадам, а ее предостерегающий взгляд пригвоздил язык парня. – Пожалуйста, верните кресло в прежнее положение и перейдем к тому, ради чего собрались – к рассказыванию историй.

Откуда-то снова возник азиат с длинными волосами и переставил кресло с пожилым рокером на прежнее место, как будто оно было пустым. Близнецы легко поднялись с дивана, их лица были такими же прекрасными и бесстрастными, как лица моделей на показе или манекенов в магазине. Они прошли в глубь комнаты, целеустремлённость их движений ясно говорила о том, что они не собираются раствориться в тенях возле стен, как остальные гиганты. Еще трюки? Подумал я, хотя прекрасно понимал, что это не трюки, это было то самое необъяснимое, сверхъестественное, которое люди так страстно ищут всю жизнь, чтобы потом так же яростно от него бежать и отрицать. А отрицать становилось с каждой секундой труднее. После этого энергетического вихря, закрутившего нас всех, как смерч, я уже не мог относиться к происходящему со скепсисом, я чувствовал себя Фомой неверующим, который только что просунул палец в дыру на руке Христа – всё, во что ты привык верить, во что правильно было верить, вдруг рухнуло… А что теперь будет в этой пустоте?

И еще я вдруг подумал, что наша психика удивительным образом напоминает мне глупых красоток средневековья из фильмов для дамочек: когда их постоянно захватывали в плен то пираты, то султаны, и склоняли к близости, они заявляли: «я лучше умру, чем отдамся…», тогда покоритель говорил: «ну так умри, бросить ее за борт» или «казнить», и тут дамочка прямо на ходу меняла мнение и говорила, закатив глаза: «ладно, будь по-твоему, будь ты проклят!». Тут прослеживалась та же линия – психика упорно отрицала факт чего-то необъяснимого, фыркала и подкатывала глаза, искала логическое объяснение, списывала всё на обман или сумасшествие… а когда получила «нож к горлу» в виде этого вихря, когда все мы вдруг стали немного телепатами, тогда деваться стало некуда, и она просто сдалась. Ну так, значит так, сказало мое сознание, будь по-твоему, если правила игры теперь такие, ну что ж, я изменю настройки и будем играть. Вот и всё.

И по лицам остальных членов, я понял, что их «дамочки» тоже не желали быть брошенными за борт или казненными, они решили отдаться тому, что их захватило.

В камине потрескивало сиреневое пламя, и в образовавшейся паузе все уставились на него, осмысливая происходящее или просто пытаясь заполнить неловкую пустоту. Все ждали команды, но Мадам молчала, сидя на диване с абсолютно прямой спиной. Я тоже старался не смотреть на нее. Она внушала страх, она подчинила нас своей воле, все мы это понимали, но лично я даже не думал о том, чтобы оспорить эту власть. Она была хрупкой и изящной, не то что ее телохранители, но сила, исходившая от нее, подавляла, подминала чужую волю под себя настолько жестко и ощутимо, что никто не смел поднять глаз.

Внезапно краем глаза я уловил легкое движение, Мадам кивнула или тряхнула головой, и тут же от стены отделилась очередная громадная тень, двери в комнату открылись, один из телохранителей покинул зал. Я не успел задаться вопросами, куда он пошел и зачем, и насколько это может быть опасным для нас, из глубины зала вернулись близнецы, ступая мягко и плавно, как танцоры или как убийцы высшего класса. На этот раз все повернулись к ним, на них смотреть было легче, чем на их хозяйку.

- Благодарю, - произнесла она, когда один из близнецов вложил в ее руку зеленый бархатный мешочек, перевязанный золотой лентой, тот же темно-зеленый бархат, что и на обивке кресел и на шторах, отметил я.

Они снова стояли у нее за спиной, и то, как она изящно вытянула руку, не поворачиваясь к ним, точно зная, что всё будет так, как должно быть, как у них было отрепетировано, меня завораживало. Один из близнецов отдал ей мешочек, второй держал в руках еще один из коричневой кожи.

- Всё готово, Мадам, - слегка наклонившись к ней, произнес тот, что отдал бархатный мешочек.

- Спасибо, Эрелим.

Что за имена, успел подумать я, а потом она встала, как змея, готовая к атаке, резко, но пластично. Мешочек она держала перед собой, подхватив одной ладонью под дно. Он был небольшим, примерно 20 см в высоту и 10см в диаметре дна.

- Господа, - она снова улыбалась улыбкой гейши, мешочек в ее руках зашумел, в нем что-то было, камешки или бусины, судя по звукам. – Каждый из вас несомненно желает поделиться своей историей, и для вашего удобства порядок такой: в этом мешочке собрано 8 шариков, ровно по числу гостей. 7 шариков одного цвета – белого, и один – черный. Сейчас я обойду каждого из вас и предложу вытянуть один шарик. Несложно догадаться, что тот, кто вытащит черный, и будет нашим рассказчиком на сегодняшний вечер

Все молчали, глядя на нее, как дети на волшебницу, вышедшую со страницы сказки к ним в спальню.

- Прошу, Артем. – Она потрясла мешочек, развязала тесемки и двинулась по часовой стрелке, первым был хипстер.

С большими блестящими от возбуждения глазами он осторожно просунул руку в мешочек, как будто был уверен, что там змея или ядовитые пауки, шарики загремели, он несколько раз перебрал их пальцами, а потом нервно улыбнулся и вытащил белый шар. Было видно, какая мешанина из чувств твориться у него в душе, но мне кажется, преобладало всё же облегчение. И я его понимал, трудно быть первым, трудно рассказать что-то очень личное перед незнакомыми людьми. Я вдруг испугался, что черный шарик достанется мне… готов ли я вытащить на свет свою темную историю? Ответ был скорее отрицательным.

- Что ж, значит, не сегодня, – улыбнулась она и двинулась дальше. – Держите шарик у себя пока.

Дама с брошкой манерно запустила наманикюренную руку и вытащила шарик, зажатый в кулаке. Открыла, посмотрела, холодно улыбнулась.

- Покажите его всем, Роза, - властно сказала Мадам, дама тут же подхватила шарик двумя пальцами и подняла над головой. Он был белым.

Таким же, как у политика, сидящего рядом с ней. С азартом заядлого игрока он запустил руку в мешочек и уже через секунду продемонстрировал всем свой жребий.

- Белый, - тоненьким неуверенным голосом проговорила блондинка, сидящая рядом с ним, когда ее рука вынырнула из мешочка, а потом подняла над головой свой шарик.

Пожилой фанат Deep Purple что-то пробурчал себе под нос, нервно хихикнул и запусти руку в мешочек под пристальным взглядом Мадам. Шарики вновь загремели, напряженная улыбка проступила на морщинистом лице, а потом рука выскользнула из мешочка, и все мы услышали, как ахнула блондинка.

- Черт возьми, - вырвалось у мужчины, кажется, его звали Николай.

- Возьмет, если предложите, - холодно улыбнулась Мадам. – Покажите всем свой жребий.

- Черный, - хрипло проговорил мужчина, поднимая над головой шарик. – У меня черный.

Несказанная волна облегчения прокатилась по моему телу, остальные, по-моему, чувствовали то же самое. Да, я знаю, что все мы, люди, настолько эгоцентричны, что склонны наделять других своими чувствами и мыслями, даже за вещи мы иногда думаем и говорим… но, например, дама с брошкой шумно выдохнула, закатила глаза и даже робко улыбнулась, явно довольная, что честь рассказать свою историю первой выпала не ей. Качок рядом со мной хмыкнул и провел огромной ладонью по волосам, откинувшись на спинку кресла – явный признак ушедшего напряжения. Я повернулся к Жене, но он во все глаза таращился на мужичка с черным шариком, как будто это была черная метка, и теперь его прилюдно казнят.

Может, и казнят, змеей прокралась в голову холодная мысль, откуда нам знать, что будет, когда все мы расскажем свои истории. Да что так далеко ходить, что будет сегодня, после того, как этот бывалый рокер облегчит перед нами душу?

Пока я размышлял, Мадам вернулась на диван, села, приняв очередную элегантную позу, мешочек всё еще был у нее в руках, второй близнец начал обходить гостей, собирая шарики в кожаный мешочек. Фанат Deep Purple перед тем, как бросить свой черный шарик ко всем остальным, поднял его на уровень глаз, оценивающе посмотрел и, криво улыбнувшись, бросил в мешочек.

- Судьба выбрала вас, Николай, - сказала Мадам, - порадуйте нас своей историей.

- Мне… кхм! – мужчина прочистил горло и закончил предложение, - мне нужна минута, собраться с мыслями, я не думал…

- Разумеется, - уважительно кивнула Мадам, и тут двери открылись.

Все гости как по команде тут же повернули головы, в зал вошел рыжеволосый громила с дредами, я его хорошо запомнил, с такой-то внешностью. Перед собой он катил тележку, на таких в отелях развозят еду в номера, только эта была побольше, целый стол на колесах, на нем стояли высокие белоснежные чашки и какие-то вазочки. Богатую гамму ароматов в помещении тут же пополнили запахи чая, трав и фруктов, ванили и шоколада. И восхитительный запах сдобы. Мой желудок, как последний предатель, громко заурчал и выдал меня.

- Прошу, угощайтесь, - изящным жестом указала на стол Мадам. - А вам, Николай, это поможет настроиться на историю.

- Благодарю, - проговорил он, когда рыжеволосый гигант протянул ему первому красивую чашку с дымящимся напитком.

Все молчали, пока телохранитель, временно взявший на себя обязанности прислуги, раздавал чай. После рассказчика чаши получили дамы, сначала Роза, затем блондинка, а потом все остальные. Мы с Женей получили напитки последними, и я с нетерпением склонил лицо над широкой чашкой, выполненной из тончайшего фарфора. Аромат был дивный, пахло травами, фруктами и немного ванилью. Пар поднимался и приятно гладил лицо, я несколько раз глубоко вдохнул, держа изящную ручку и наслаждаясь и тактильными ощущениями тоже. Тут всё по высшему разряду, подумал я, не сомневаясь, что на вкус этот напиток будет ничуть не хуже, чем на вид – темно-красная жидкость, цвета рубинов в свете свечи. Внезапно мне стало неловко, я лихорадочно пытался вспомнить все правила приличия, какие-то обрывки знаний об этикете… мне не хотелось выглядеть быдлом в этом пафосном месте, здесь уж точно знали, как себя вести и что такое высший уровень. От нас этот и не ждут, попытался оправдаться мой внутренний бунтарь, мы - простые люди, принесшие сюда свои истории, мы не дипломаты и не потомки царских семей. Но это была тщетная попытка, в этом роскошном месте с этими безупречными людьми мне тоже хотелось быть лучше, чем я есть. Что, наверное, не так уж плохо.

- Ну, я готов рассказать вам мою историю, - продал голос пожилой фанат Deep Purple, ставя чашку на подлокотник кресла, только тогда я заметил, что они специально отделаны деревом, ширина - как раз для чашки и блюдца.

- А мы готовы слушать, Николай, - с довольной улыбкой кивнула Мадам и сделала аккуратный глоток из своей чашки.

Кто-то из громил щелкнул выключателем, и весь свет погас, осталось лишь странное фиолетовое пламя в камине.

Пока Николай делал глубокий вдох и прочищал горло, я успел заметить, что чай произвёл-таки на всех впечатление. После первого осторожного глотка брови поднимались, губы растягивались в улыбке, а последующие глотки были уже жадными. Я тоже осторожно приложился к чашке, подавив желание подуть на чай. Да, это было восхитительно! Аромат заполнил меня изнутри, богатый и обволакивающий, я не дегустатор, но явственно почувствовал какой разнообразный и какой гармоничный букет собран в этом напитке – травы, дающие свежесть и терпкость; нотки черного чая, как основа; какие-то фрукты с кислинкой и самая малость ванили. Я бы купил такой чай, подумал я, сколько бы он ни стоил, купил бы хоть щепотку, чтобы побаловать себя иногда. И Рина бы его точно оценила.

Глава 13

- Эта случилось не со мной, но я был свидетелем, - начал Николай, - хотя отчасти и со мной тоже. – Добавил он после секундного раздумья.

- Это случилось почти полгода назад, я тогда жил в Эрманске, вы знаете, небольшой город к западу отсюда. Там особо заняться нечем, но у нас был объект… Да, я же не сказал, я строитель. Теперь уже больше прораб, возраст уже не тот, чтобы таскать мешки и месить растворы, а вот опыта хоть отбавляй. Так вот, нашу компанию наняли строить административное здание, новую налоговую, мы выехали нашей обычной бригадой, нас расселили.

Он глотнул из чашки и уставился куда-то сквозь нас, возвращаясь в те дни. Блондинка робко протянула руку и взяла булочку из красивой тарелки на тележке. Политик сделал то же самое, только с таким видом, как будто это все мы у него в гостях. Однако только после нее, отметил я, подавив усмешку, вот и вся суть никчемного племя чиновников – они всегда прикрываются кем-то, как шавки, которые смелые только за забором.

- Работяг – в общагу, административных сотрудников – по квартирам, мне достался небольшой домик в частном секторе. Саманная халупа в общем дворе с пристроенной ванной, в которой я один с трудом мог повернуться, и крошечными комнатушками. Зато двор был большой, утопающий в зелени, правда там стояли еще 3 домика, но из-за густой растительности соседи друг друга не напрягали. Мне там понравилось, конечно, я бы такое не купил, разве что весь участок вместе с домами, и всё под снос… Но как временное жилье – уж точно лучше общаги или душной квартиры. Домики-то низкие, понимаете, а над ними – высоченные деревья, орехи, тополя, акации. Возле каждого домишки – беседка или просто навес, а под ним столик, по вечерам все выходили пить чай, но всё получалось как-то обособленно, площадь-то большая, и кусты везде, клумбы с цветами, и деревья шумят над головой. Лучше и не придумаешь.

У него приятный голос, отметил я, отпивая восхитительный чай и протягивая руку за каким-то причудливым пирожным, хрипотца выдает в нем курильщика с большим стажем, как и изрезанное морщинами лицо. Хотя годы жизни на стройках тоже немало этому поспособствовали.

В камине потрескивал огонь – пусть и фиолетовый, - хрипловатый голос Николая успокаивал, а вкус горячего чая дополнял эту картину полного блаженства, и я вдруг понял, что мне хорошо, что я наслаждаюсь и не хочу, чтобы этот вечер заканчивался. Удовольствие получали все мои органы чувств – тело наслаждалось комфортом и мягкостью кресла, великолепным чаем и десертом, теплом огня и волшебными ароматами, наполняющими помещение, а мой разум утолял вечную жажду – любопытство, желание познавать новое, решать логические задачи и накапливать знания. Ну а душа моя пребывала в покое и умиротворении, как будто всё, что могло меня тяготить, осталось за дверями этого зала, в каком-то другом мире, посредственном и несовершенном. Здесь же было только удовольствие и волшебство.

- С соседями я быстро познакомился, я вообще довольно общительный и простой человек, профессия обязывает, где вы видели прораба-тихоню? Где надо – иду первым на контакт, где не надо инициативничать – умело поддержу беседу. Так вот, с соседями я нашел общий язык, все они были люди простые, работяги, как и я. В одном домике жила бабулька, на вид – древнее самого Бога, но безобидная и веселая, не знаю, почему, она звала себя баба Нина, хотя всегда добавляла, что родители нарекли ее Евдокией. В том, что напротив моего домика стоял – отец и сын, оба работали на хлебзаводе, хорошие мужики, я с ними не одну бутылку выпил…кхм… ну, это к делу-то не относится, это я так…

Он смутился, спешно глотнул чай и продолжил.

- А вот в четвертом доме, том, что в глубине двора стоял, жила семья с дочкой 5 лет. Очень приятные люди, он такой трудяга и такой добряк, работал в такси, жена его в продуктовом работала. Мне бог детей не дал, да я и не хотел особо никогда, но вот когда вижу, как люди с детишками сюсюкают, так прямо сердце тает. Не знаю, приятно мне это, я вроде как сил даже набираюсь, глядя на такое. А вот если вижу, как орут на детей или, не дай Бог, бьют… один раз даже не удержался и смазал одному такому «отцу года»… ну, это тоже к делу не относится.

- Так вот, Вика и Лёша так свою дочку любили, так тряслись над ней, что у меня душа пела. Ни разу, пока я там жил, я не услышал крика или ругани из их дома, и девочка всегда была такая довольная, такая счастливая, доверчивая. Несчастные дети всегда запуганные какие-то, напряженные, слишком робкие, я много детей повидал, в силу профессии со многими людьми-то пресекался, а большинство обзаводилось-таки детьми, не все же как я, так что я сразу видел, когда ребенку в семье хорошо, а когда – не очень. А Лера – так звали малышку – была всем довольна и думала, что весь мир любит ее так же, как мама с папой.

- Она как из садика придет, так начинает по двору круги нарезать на своем велике или кукол вынесет и давай им чаепития устраивать. И если кого из соседей увидит, так сразу без всякого стеснения подходит и то свой кукольный чай предложит, то что-нибудь спросит, то попросит. Особенно отношения у нее ладились с бабой Ниной, что понятно, конечно, своих бабушек девочка не видела – одна умерла, вторая жила на другом конце страны, так мне сказали - а баба Нина в ней души не чаяла, то ватрушек ей напечет, то покажет, как с котом играть. Старушка не была одинокая, ее навещали и дети, и взрослые внуки, просто она жила одна, и так и собиралась до самой смерти, так и говорила: я в этом доме жизнь прожила, здесь и помру.

- В общем, хорошая там была атмосфера, приятная, без напряга. Хотя иногда эта девочка умела заставить мужиков покраснеть. Бывало сядем со Славиком и Никитой – это отец и сын, те самые, соседи мои - ну, выпьем, поговорим, увлечемся… и тут вдруг из кустов маленькое круглое личико вылазит, и глаза такие шкодные-шкодные. «Вы, - говорит, - плохие слова говорите, ай-ай-ай!», и пальчиком нам грозит. И мы, взрослые мужики, краснеем, смущаемся.

Он усмехнулся, на лице появилась теплая и немного грустная улыбка. Мне он нравился всё больше и больше, этот Николай.

- До чего забавная девчушка! И добрая, животных очень любила, вечно жучков из луж вытаскивала, а когда Лёша ей показал, что можно кормить крошками птиц – всё! Недели две у нас весь двор был в крошках. – Он снова усмехнулся, - правда птицы к нам не прилетали, собак-то во дворе не было, но у Никиты с отцом был кот, совершенно дикий, а у бабы Нины был Колокольчик, любимец Леры, жирный и ленивый котяра. Лёша с Викой пока живность не заводили, времени следить еще и за животным не было. Я говорю: «Так Лерка подрастет, всё равно притащит кошака или песика». А они: «Ну, притащит, значит, возьмем, будем ее к ответственности приучать, а пока – пусть Колоколя тискает».

Нежная улыбка затеплилась на губах блондинки, ей, похоже, история нравилась. По крайней мере, начало. Остальные тоже слушали с любопытством и вниманием, и это мне тоже нравилось.

- И она тискала! Не пеленала его, конечно, как бывает делают дети, просто гладила, с трудом, но поднимала на руки, - Николай засмеялся, хрипло и искренне, - такую тушу, каким был этот котяра, даже взрослому человеку было непросто поднять. Иногда во двор забредали соседские коты и кошечки, устраивали свои свадьбы и мордобои, летними ночами иногда мне тоже приходилось выходить и кидать в кусты чем-нибудь тяжелым, вроде картошки или камешка – невозможно было спать под эти песнопения. Но обычно кроме Колоколя – как звали его Вика с Лёшей по примеру своей дочери – никого во дворе не было.

- Сейчас поймете, почему я так подробно об этом рассказываю, - добавил Николай и сделал еще глоток. – Один раз, это уже в августе было, чья-то кошка окотилась, слава Богу, Лерка этих котят не видела, они, видать, из дома не выходили, а то затискала бы всех. Ну вот, короче, один раз откуда-то влез к нам мелкий котенок и забрался на акацию, что в центре двора росла. Когда это произошло, никто не видел, а вечером уже он начал орать благим матом, видимо, просидел там весь день, оголодал, страшно стало. Он пытался слезть, но боялся, и как начнет вопить. В тот вечер там дурдом был! Баба Нина охала, пыталась приманить его, Славик голову чесал и ругался. А Лера…, - он замолк и тепло улыбнулся своим воспоминаниям, - Лера всё бегала вокруг дерева и звала его: «кис-кис-кис!», потом стала просить отца спасти котика, а потом, когда стемнело уже, расплакалась. Вот так прямо села под дерево, закрыла лицо ручонками и давай рыдать.

- Ну невозможно же смотреть на это было! Тут любой, у кого есть внутри что живое, сам на дерево полезет.

- Я вышел на шум, смотрю, Лерка под деревом плачет, рядом Вика и Лёша, котенок орет, как резаный… Они ее пытались в дом увести, отвлечь, но какой там! Доброе сердечко у этой девочки, и еще такое сильное, чистое, понимаете? Пока ее никто не научил, что помогать – не ее забота, что надо мимо проходить, что жизнь несправедлива, жестока, и прочее дерьмо, которым мы, взрослые, отравляем детей… а потом сами от них же плачем, когда они мимо нас проходят и пожимают плечами, мол, не моя это забота, тебе помогать… ну ладно, это я так, отошел от темы.

- В общем, я говорю: «Может, МЧС вызовем?». А Лёша так горько усмехнулся, и отвечает: «Вы, Николай не местный, не знаете… у нас МЧС и к людям-то не едет, а вы хотите к коту…». Тут Вика с бледным лицом говорит: «Но что-то делать надо, она не успокоится. Да и кота жалко». Славик привычно почесал голову и предположил, что сам слезет. Лера услышала, что взрослые обсуждают, как спасти кота, замолкла, подняла голову и…, - он осекся, вздохнул, - с такой надеждой, такой чистой, сильной, режущей на части надеждой на нас смотрит, поочерёдно на каждого. И ни слова, не хотела мешаться, наверное, просто сидела и ждала с огромными заплаканными глазами на осунувшемся личике. Ой, господи! Да я сам готов был лезть на это проклятое дерево за этим долбаным котенком! Я предложил заплатить МЧСникам, видя, как напрягся Лёша – лишних денег-то нет, да еще когда ребенок в семье – сказал, что сам заплачу, мне всё равно одному много не надо, а тут еще доброе дело сделаю. Вроде, на том и порешили, но тут Славика осенило: у него лестница высокая была, а котенок сидел не на самой верхушке, к счастью. Просто акация старая, первые ветки начинаются метрах в 3 над землей, вот там этот маленький мерзавец и сидел, в переплетении веток. В общем, решили ждать Никиту с работы, там молодому надо лезть, худенькому, Лёша хотел, но Вика его не пустила, и правильно, наверное, ей виднее.

- В общем, мы стали ждать. Вот прямо там, во дворе, представляете? – он засмеялся. – Это всё Лера, кому был бы нужен этот котенок, если бы не плачущая девочка, душа нашего двора. Слез бы он, конечно, они всегда слезают…

Он осёкся, и на этот раз лицо стало каменным, никаких теплых улыбок.

- Короче, Никитос пришел около 10 вечера, испугался даже сначала, увидев, что все высыпали во двор и стоят. Но времени пугаться ему никто не дал, - на этот раз мы снова увидели добрую улыбку, - все прямо накинулись на него с порога, наперебой рассказывая про злополучного кота. Но решающее слово опять было за Лерой, она подбежала к нему, запрокинула голову, ручки перед собой сложила, как для молитвы, и охрипшим от слез голосом говорит: «Никита, пожалуйста-пожалуйста, спаси котика! Он там! Он умрёт! Пожалуйста!», - и снова заплакала. Ну, вы понимаете! Никита прямо так, в чем был, полез и снял этого пушистого гаденыша. Ему весь двор аплодировал, из-за Леры, конечно. Когда котенка вручили девочке, я было хотел сказать, что теперь-то они от него не избавятся, но баба Нина меня опередила: «Ну всё, - говорит, - теперь мой Колокольчик совсем разжиреет, некому будет его гонять да тискать». Но нет, не судьба, на следующий день пришла какая-то женщина и забрала котика, это ее были котята, она их на продажу разводила. Удивительно, но Лера не сильно расстроилась, ангел, а не девочка, сказала, что раз его мама и братики там, то ему одному будет грустно, и отдала без всяких слез.

- На том эпопея с котенком и закончилась. Жизнь потекла своим чередом, я работал, как и все, иногда по вечерам мы пили чай, иногда – кое-что покрепче. В сентябре Лере исполнилось 6, я был приглашен самой именинницей, как и все соседи, я подарил ей набор кукол и целую коробку платьев для них – это мне Вика посоветовала, сам-то я откуда мог знать, что именно понравится маленькой девочке. Мы достраивали свой объект, в ноябре-декабре уже должны были вернуться.

- Это случилось как раз перед отъездом, в середине ноября.

Николай замолчал, глядя куда-то пред собой, в помещении воцарилась абсолютная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием фиолетового пламени, ни вздоха, ни покашливания, все затаили дыхание, как природа перед грозой. Даже Мадам сидела задумчивая и отстраненная.

- Ноябрь выдался сухим, но ветреным и холодным. – Начал Николай, обхватывая чашку двумя руками, как будто даже сейчас еще мог чувствовать тот холод. – И небо было серое и тяжелое, но никак не могло пролиться доджем, как будто набухало с каждым днем всё больше от воды, а пролить ее не могло. Поганая погодка была, ветер прямо резал до костей, небо тёмное, давящее, на стройке у нас так вообще холодно, как на какой-нибудь арктической станции, а делать нечего, торчишь там весь день.

- Многие из наших заболели в тот месяц, при таком-то холоде - не мудрено, сырость страшная, ветрище, а с неба ни капли не упало. Я тоже приходил домой замерзший, аж почерневший иной раз от ледяного ветра, ну и двор наш опустел, конечно, на таком холоде уже посиделки не устроишь. Но Лера всё равно ненадолго выходила, то Колокольчика по кустам ловила, то кукол в коляске катала. Моих, тех, что я подарил, - в его голосе слышалось такое удовольствие, что я невольно растрогался.

- У нее ярко-оранжевая шапка была и шарфик в тон, так она мельтешила среди голых кустов, как солнечный лучик. И ее погода нисколько не напрягала, судя по всему. Даже сквозь закрытые окна я слышал ее смех, звенящий и такой искренний. Последний смех ее нетронутого детства.

- А потом она вдруг пропала. – Николай поджал губы и спешно добавил, - в смысле, перестала выходить во двор. Ну, думаю, наверняка тоже заболела, многие тогда подхватили грипп, обычное дело при такой погоде. Я к ней привязался немного, понимаете? Я, ясное дело, понимал, что скоро уеду, да и вообще, она мне никто… но умела эта девочка забираться в сердца, без спроса туда забиралась, и всё – ты уже в числе ее поклонников.

Он усмехнулся и покачал головой.

- В общем, когда и на 3й день она не вышла с куклами или с Колокольчиком, я не удержался и спросил у Лёши. Оказалось, я был прав, в садике детишки ее наградили гриппом. Температура, кашель, сопли, все дела. Я спросил, что можно ей передать, а он улыбнулся так по-доброму и говорит: «Дядь Коль, привет ей передайте, она рада будет». Ну, конечно, я всё равно купил ей фруктов, сладостей немного, я ведь уже собирал вещи, хотел на прощание сделать ей приятное. Боялся даже, что не успею увидеть ее и попрощаться. Привязался я к ней, даже сам не заметил, как.

- Мда… Тут надо кое-что пояснить: прямо у них возле дома орех рос, старый, большой, раскидистый. Его ветки домик накрывали, как вторая крыша. А нижние самые спускались прямо в окно Лериной спальни, до стекол не доставали, но окно закрывали полностью, особенно летом - так вообще ничего не видно было. В общем, где-то на 4й, наверное, день ее болезни, на этот орех забрался кот. Какой-то не наш, я такого не видел, хотя, кто его знает, они ведь везде шляются, может, соседский какой. Ну, мы так думали вначале.

- И залез прямо напротив окна, только наверху, на самых верхних ветках уселся. Если налетал ветер, а он налетал часто и сильно, кота вместе с ветками прямо болтало из стороны в сторону. Но он в ветки вцепился и сидел, как будто прибитый к этому дереву. Должно быть, залез ночью, потому что утром я точно помню, как вышел и увидел его, когда уходил на работу. Я еще подумал, что история повторяется, только вот Лера пока его не видит, так что сидеть ему там до победного. И даже порадовался, что она его не увидит и не начнет плакать опять. Да и на такую высоту, да еще на такие тонкие ветки никто бы не смог залезть, так что, да, хорошо, что Лера не видела. И я даже искренне пожелал, чтобы она не смотрела в окно и, не дай Бог, не заметила этого кошака до того, как он насидится и свалит.

- Это был обычный кот, серый с белым, типичный дворовой «мурзик», насколько я мог видеть, не тощий и не ободранный, на вид вполне себе домашний кот. Листва уже почти вся опала, а остатки ветер срывал каждый день, так что видно его было очень даже хорошо. Я еще подумал, что если этот глупый кот не спустится, его снесет к чертям очередным порывом. С этими мыслями и ушел на работу, вернулся уже затемно и, конечно, и думать забыл про какого-то там кота на дереве. А на следующее утро выглядываю в окно, и что бы вы думали? Кот на том же месте сидит. Знаете, вот тогда что-то темное и нехорошее впервые шевельнулось у меня в душе. Как будто какая-то темная волна прошла по сердцу. Не должно его быть там, сутки уже прошли, какого черта он не спускается?

- Я вышел, позвал его, он даже не шелохнулся, даже головы не повернул. Мне стало совсем не по себе, больной, наверное, думаю, еще не хватало какую-нибудь заразу принести сюда. И опять подумал, что Лера очень удачно заболела, если так вообще можно сказать. Ну, мы же, люди, сами себя утешать умеем лучше всего, выходя со двора, я был уверен, что уж к вечеру его и след простынет. Ну, засиделся, но есть-пить захочет – спустится. Он ведь уже не котенок, да и не орал он и не выглядел напуганным или больным… обычный кот, усевшийся на дереве.

- Но тем вечером меня ожидал неприятный сюрприз – кот всё еще сидел на том же месте. Даже позу не сменил, представляете?! Как будто это чучело, приклеенное к дереву. Ну как так может быть? Я специально, едва зашел во двор, так сразу к ореху, и стал всматриваться. И точно, там он, темное пятно в свете фонарей. Неприятно, совсем не приятно. У меня даже настроение испортилось. Я решил, что надо бы с остальными поговорить, может, кто-нибудь знает этого кота или что делать в таких ситуациях. Но на самом деле я просто хотел переложить эту проблему на кого-то другого… почему-то я чувствовал ответственность за этого проклятого кота и не хотел нести ее один. А больше всего я хотел услышать от кого-нибудь «да, я такое видел, у котов бывает. Посидит еще денек и сам слезет, ничего необычного тут нет». Но никто так не сказал.

- В тот вечер я постучал к Лёше и показал на кота, тот сидел так же неподвижно. Я понимал, что у него сейчас есть проблемы поважнее, но опять-таки, если его дочка это увидит… в общем, Лёша тут был вдвойне заинтересованным лицом: орех-то был его, рос возле его дома. Оказалось, он тоже видел этого кота, но тоже надеялся, что тот сам слезет. «Да куда ему деваться, - заключил Леша, - заклинило его, видать, но инстинкты никуда не денешь, жрать захочет – как миленький слезет». Я тоже так думал вчера, мог бы сказать я, но не сказал, потому что очень надеялся на правоту его слов.

- Эх. Утром следующего дня уже все соседи стояли возле ореха, задрав головы и задумчиво почёсывая их. Кот сидел всё там же, всё в той же позе. Честно говоря, мне уже стало как-то даже страшно и… не знаю, хотелось уехать оттуда почему-то. Вот прямо подхватить уже собранные мои сумки и уехать, оставить навсегда позади этот двор, этих людей, даже маленькую Леру… лишь бы быть подальше от этого кота на дереве. Было в этом что-то неправильное, что-то раздирающее душу.

- Я не хотел смотреть, как этот кот будет умирать там, на дереве, не хотел, чтобы он наградил нас какой-нибудь болезнью. И мне было жалко его, в конце концов! Живое существо, ему надо есть, пить, спать, а он сидит в одной позе без еды и воды на самой вершине дерева под порывами ледяного ветра. И как долго может животное прожить без воды? Пить-то ему неоткуда.

- Я с замиранием сердца искал Леру глазами, но она не вышла, всё еще болела. Прозвучит странно, но меня это порадовало.

- Короче, ни к чему путному мы не пришли, разошлись по работам, но, черт возьми, этот кот не давал мне покоя весь день. Отравлял мое настроение, всё валилось из рук, а вечером я понял, что не хочу идти домой… вот до чего дошло!

- И не зря не хотел. Ох, - Николай тяжело вздохнул и провел пятерной по седым волосам, - кот сидел там же, а вокруг - ни души. Не знаю, волновало ли еще кого-нибудь это так же сильно, как меня, видимо, нет. И от этого мне становилось еще тяжелее. Я подошел к дереву, снова попробовал его позвать – ничего, он даже не шелохнулся. Я бы ухватился за возможность подумать, что это чучело, не живой кот, а ветром принесенное чучело, ветер-то был все дни сильный, порывистый… а человек в чем угодно себя может убедить ради собственного удобства… но хвост у него иногда двигался, и если порыв ветра уж совсем сильно тряс дерево, он прижимался к веткам сильнее. Это был живой кот. Пока еще живой.

- Так прошел 3й день. И, ложась в кровать, я твёрдо решил, что если утром увижу его там же – вызову МЧС. Только так и смог уснуть, найдя хоть какое-то решение. Утром, едва рассвело, я уже подскочил, еще до будильника, сразу к окну, и стал вглядываться. И черт бы его побрал! В сером утреннем свете я увидел темное пятно в ветках. Кот был там. Настроение мое сразу рухнуло куда-то ниже плинтуса…кхм… испортилось очень. Этот кот стал моей проблемой, а почему? Потому что никому больше дела не было. Я даже немного разозлился. Вот подохнет, думаю, свалится к Лёше под дверь, тогда посмотрим, как он сможет и дальше игнорировать этого кота. Или Лера вдруг увидит, что папочка палец о палец не ударил ради спасения котика. Но злость моя проблему никак не решала. Я не мог ходить с этим камнем на душе, поэтому даже не позавтракав, приступил к решению проблемы. Благо, еще со вчера план у меня был.

Кривая и холодная усмешка искривила его губы.

- Я позвонил 112. Мне ответил бездушный женский голос, как будто я говорил с роботом, а не с человеком. Она спросила, что у меня случилось, я рассказал… И тут я снова вспомнил Лёшу, как он горько усмехнулся и сказал, что МЧС теперь даже к людям не ездит. Эта бездушная холодная тварь на том конце провода отчитала меня и посоветовала не занимать линию из-за всякой ерунды. Я пытался сказать, что животному нужна помощь, что он может быть больным и заразным, в ответ услышал: «Так звоните в ветслужбу». И бросила трубку. Мразь. Кхм! Извините.

- Просто зло берет. Живут на наши налоги, а свою работу делать не хотят. Вот искренне желаю всем таким тварям: чтобы когда им понадобится помощь, все точно так работали – сантехник не приедет из-за «такой ерунды», пусть дом заливает прорванная труба, скорая не возьмет в больницу «с такой ерундой», помрешь от аппендицита, менты не приедут на вызов, когда к ним в дом кто-нибудь лезть будет… Это справедливость, так и должно быть, что посеешь, то и пожнешь. И всем им этого желаю, всем никчемным работникам из всех профессий. Вот пусть как ты свою работу для других делаешь, так пусть и для тебя все остальные свою работу делают.

Николай замолчал и раздраженно провел пятерней по волосам, восстанавливая спокойствие.

- Ладно, это было небольшое отступление. В общем, остался я с еще большим камнем на душе, а хотел ведь избавиться от него, - невесело усмехнулся он. - Ну, я стал думать, куда дальше звонить и что вообще делать. Ветслужба кота точно укокошит, я этого зрелища не хотел, а еще меньше такое надо было видеть маленькой девочке, так что этот вариант я сразу отмел, либо кот сам сдохнет там, либо они убьют…, лучше уж природа, как по мне, этот как-то естественно, хоть и грустно. Вроде как один конец нас всех ждет, и он неизбежен… а тут люди, которые вообще-то могли помочь, идут и убивают невинную тварь… нет, погано.

- Это была пятница, и я подумал, что вечером уж Лёша от меня точно не открутиться, что-то придется решать и думать, в конце концов, это на его дереве под его окнами сидел кот. Хотя, как он мог там сидеть 4 дня – ума не приложу.

- Короче, вечером я постучал к нему решительно настроенный. Он, видимо, увидел мое лицо, потому что спорить не стал и отговорки свои оставил. Кивал и слушал, наверное, ради дочки, и это правильно, это как-то погасило мою злость. Я не мог не спросить, как Лера и видела ли она кота. Он ответил, что она еще болеет, но ей уже гораздо лучше, уже пошла на поправку. Вирус какой-то злой в ту осень ходил, даже здоровые крепкие мужики по 2 недели валялись, а тут маленькая девочка, ребенок. Я говорю: «А как это она до сих пор кота не увидела, неужели не встает с кровати?», а он: «Нет, ее в постели не удержишь! Как только температура чуть спала – всё, куклы раскраски, мультики. Правда она сейчас с нами в комнате спит, ночью у нее жар, страшно одну оставлять, да и она не спит тогда, боится. Так что мы ее к себе взяли, по очереди с ней сидим. А к окнам Вика ей не разрешает подходить, говорит, дует из кона, нельзя тебе, ты же хочешь быстрее поправиться и опять гулять и есть мороженное?». Вот, значит, какой они выход нашли. Ну, я тогда сказал: «Вечно ее не удержишь, да и кот вечно не просидит, или сдохнет и свалится, или она увидит. Да и жалко живое существо, надо что-то делать». В МЧС, говорю, звонил уже, и так выразительно на него посмотрел.

- Мы снова стали звать этого кота, хотя оба понимали, что толку будет ноль, просто надо же было с чего-то начать. Потом совместными усилиями решили попробовать его согнать, может, испугается и начнет наконец шевелиться. На возгласы и шиканье он никакого внимания не обратил, а громче шуметь мы не решились из-за Леры. Вышла баба Нина, поахала и поохала, зато подала неплохую, как нам казалось, идею: набрать камешков и покидать в него. Ну, мы так и сделали, набрали небольшой гальки, ею вся улица усыпана была, асфальта там не было, вот соседи себе гальку и подвозили, чтобы грязь под воротами не разводить. Честно говоря, настроение у меня даже поднялось, прямо захотелось обнять и расцеловать бабу Нину, я не сомневался, что теперь-то мы уж точно избавимся от этого кота. Не будет животное сидеть, если в него камнями кидают. И как я сам не додумался? Наверное, стресс сковал мозг, так оно и бывает, мне один знакомый психолог сказал, у него мальчишка лечился, он плохо в школе успевал, ну мать ему в наказание, вроде как, и говорит: мол, будешь с отцом теперь уроки делать… и всё, стало еще хуже, он даже 2 и 2 сложить не мог, а всё потому, что отца боялся…. Ну это я снова от темы отошел.

- Короче, набрали мы камней, небольших, чтобы не навредить животному, и стали кидать. Ой, смех и грех! Никто из нас попасть не мог, кот сидел высоко, плюс ветки вокруг, да и мы с Лёшей совсем мазилы, как оказалось.

Он засмеялся и закрыл лицо рукой в шуточном жесте.

- На шум вышел Никита, посмеялся, помялся и присоединился к нам. Надо сказать, он оказался гораздо лучшим стрелком, чем мы с Лёшей. Со второго раза попал точно коту в бок. Мы замерли в ожидании… И ничего! Кот даже не шелохнулся. Тогда мы усилили «огонь», даже одновременно попали я и Никитос, но кот как будто не чувствовал, что в него летят камни. Только хвост мотался из стороны в сторону, а так он даже головы не повернул, как неживой, ей богу! У меня прямо сердце упало, знаете, такое темное, давящее отчаяние, когда ты уже, можно сказать, смакуешь победу, и вдруг она уходит прямо у тебя из рук. Когда камни закончились, на лицах было написано одно и то же: недоумение и разочарование. Этот долбаный кошак становился серьезной проблемой. Нашей проблемой, что самое плохое.

- «Что будем делать? – спросил Лёша меня, и Никита смотрел именно на меня, как будто я был главным специалистом по ненормальным котам. А может, просто потому, что я всё это затеял и я был самым старшим из них. – Еще камней соберем?». Но я лишь тяжело покачал головой. Зачем? Видно же, что результата это не дает. Кот даже не посмотрел на нас, даже не шелохнулся. И еще всем нам стало понятно, что с этим котом явно что-то не в порядке, а если он больной чем-то, это может быть уже опасно и для нас.

- «Неужели он так и будет сидеть, пока не сдохнет от голода или жажды??», - совершенно отчаянно спросил Никита. Мы все молча переглянулись, ответа не было ни у кого, но он висел в воздухе.

- Но я не собирался сдаваться и просто ждать, пока мертвая тушка свалится к Лёшиному окну. Я человек деятельный, иногда даже слишком, наверное, - он усмехнулся и опустил глаза, - следующую идею я сам родил. Говорю: придется залезть на лестницу и попробовать его согнать, или дать ему воды и еды, или просто подставить палку, может, он на нее заберется… не знаю, что-то делать надо же! Нельзя просто пустить всё на самотёк.

- В субботу с утра пораньше мы все высыпали во двор, кроме Вики и Леры, конечно, даже баба Нина вышла, уперла руки в бока, как барыня, и молча наблюдала, как Никита с отцом лестницу несут. Но поставить-то они ее поставили, а вот лезть некому, Никите на работу надо, Славик, отец его, не в том возрасте, да и не в той форме, чтобы по деревьям лазать. Остались мы с Лёшей.

Он снова смущенно усмехнулся и развел ладони в стороны.

- Можете сказать: «чья бы корова мычала…», я ведь и сам давно не мальчик, но как-то всё равно покрепче буду, чем другие мои ровесники, да и люди помоложе, если уж на то пошло. Видно, удачный генетический билет я вытянул, потому что никогда себя не жалел, о здоровье особо не пекся, а так вышло, что и не болел серьезно ни разу в жизни, и на отсутствие сил пожаловаться не могу.

- В общем, лестницу совместными усилиями поставили в самом удобном месте, Лёша вооружился шваброй и приготовился лезть. Я тоже не с пустыми руками вышел, приготовил миску от лапши быстрого приготовления, приделал к ней проволоку, чтобы, если надо, на швабре закрепить и дать коту воду или еду. Но больше всего я надеялся, что мое «изобретение» не понадобиться, что кот слезет по палке или от палки… а уж внизу мы бы его и накормили, и напоили, и обогрели, если надо.

- Лёша так неуверенно подошел к лестнице, глянул на нее, на кота, вздохнул и говорит: «Дядь Коль, подержите лестницу, она как-то шатко стоит, по-моему,». Я прямо представил, как Вика клянет меня и кота последними словами. Она-то в прошлый раз ему запретила лезть, а сейчас выхода нет, и все мы это прекрасно понимали. Короче, он поднялся до середины лестницы и как-то судорожно вцепился в нее, побледнел. «Тут ветер такой, - говорит, - аж дерево под лестницей ходуном ходит». Я добросовестно держал внизу металлические боковины и на том моменте понял, что лезть придется мне, он высоты боялся, поэтому его жена и не пускала, она-то знала лучше нас. И баба Нина тоже всё поняла, усмехнулась и говорит: «Слезай, милок, высота твой враг, значит, нечего тебе там делать». Лёша смутился, понятное дело, мужику всегда стыдно, когда его слабости обнаружат, мы же так воспитаны, мол, мы - сильный пол, мы не должны испытывать какие-то чувства, кроме «хочу жрать, хочу трах…кхм... хочу секса, хочу завоеваний…», - он фыркнул, - как будто это есть сила. Ладно, о чем я говорил?

- Славик предложил дождаться Никиту. Но я ждать не собирался, никогда это не любил. Нечего там уже было ждать, это был наш последний шанс избавиться от кота, пока он еще живой. 5й день уже животное без воды и еды, чего еще ждать?!

- Перед тем, как залезть, я прикрепил миску к швабре, налил немного воды и, вооружившись всей этой конструкцией, полез к коту. Лёша встал на мое место внизу, держать лестницу у него получалось однозначно лучше, чем лезть по ней. Только бы Лера не вышла, почему-то думал я, ставя ногу на очередную перекладину, хотя знал, что Вика ее не подпустит к окну, не говоря уж о том, чтобы дать ей хоть нос высунуть на улицу. И я волновался, сам не знаю, почему, но внутри всё прямо трепетало. Я не знал, что не так с этим котом, а вдруг он кинется на меня и заразит чем-нибудь… В общем, наверху ветер действительно ощущался сильнее, дерево раскачивалось и скрипело под лестницей, но я всё равно продвигался вперед, хотя, когда преодолел уже примерно 2/3, понял, что до кота всё равно не достану. Дерево было высоким, а этот гад сидел на самых верхних тоненьких ветках. Я мог бы забраться по дереву, но у меня всего 2 руки, как вы можете видеть, - в комнате раздались робкие смешки, - а в одной итак была швабра. Нет, и эта затея провалилась, и я снова почувствовал на языке этот горький вкус разбившихся надежд. В последние дни, благодаря этому поганому коту, этот вкус прямо стал вкусом моей жизни.

- Я стал на самую последнюю перекладину, услышал, как ахнула внизу баба Нина, а Славик крикнул что-то предостерегающее. Но я не хотел признавать поражения, я встал на цыпочки, обхватил ствол свободной рукой, а вторую, со шваброй, вытянул как мог вверх, к коту.

- Но нет, - он разочаровано усмехнулся, - нас разделяли еще метры и метры и переплетенные ветви. Злость поднялась во мне так неожиданно, что я и сам не заметил и не понял, как разозлился. Я заорал на кота, стал махать шваброй, кричал что-то вроде «пошел отсюда!», даже пытался трясти дерево, но реакции, как вы понимаете, не было никакой. После того, как я выплеснул свою злость и разочарование, пришлось признать провал и спускаться.

- Внизу меня встретили растерянные и немного смущенные лица. Знаете, наверное, мужчины меня поймут… именно так себя чувствуешь, когда женщина гладит тебя по плечу и говорит: «ничего, в следующий раз получится». Полное фиаско.

- Мы немного помолчали, потом рассмотрели еще парочку таких же негодных идей, а потом Лёша под давлением общественности позвонил в полицию. Мы рассудили так, что если уж они не приедут – конечно, не приедут, мы же не вчера родились – так может, хоть оставят заявку в ветслужбе или еще где-нибудь, и кота наконец уберут с наших глаз.

Николай тяжело вздохнул, нам сразу стало понятно, чем закончилась и эта попытка. Но историю делают подробности, поэтому все новоиспеченные челны Клуба терпеливо ждали продолжения.

- В полиции с нами разговаривали ничуть не лучше, чем в МЧС, сказали, что если кот никого не ограбил и не убил, тогда мы не по адресу, - в комнате снова послышались смешки, - сказали, что если нам так мешает этот кот, обратиться в администрацию района, они пришлют ветслужбу и кота заберут. Лёша пытался сказать, что животное уже без воды и еды почти неделю, на что нам невозмутимо ответили, что тогда он уже скоро сдохнет и свалится – вот и никаких проблем.

- Иногда мне кажется, что этот мир населен сплошь уродами и выродками, - задумчиво сказала Николай, - и в такие моменты – особенно. Это проходит, и я вообще-то верю, что в мире гораздо больше добра… или оно просто сильнее. Мда, но в те мрачные напряженные дни я жил в коконе какого-то постоянного отчаяния и безысходности, когда все твои попытки выбраться приводят в тупик, и неоткуда ждать помощи, а вокруг только страдание и тьма.

- Все мы понимали, что коту вынесли приговор, сами мы его снять не могли, все службы наплевали на нашу проблему, а по заявке через администрацию ветслужба приедет тогда, когда этот кот уже десять раз успеет сдохнуть, и скелет истлеть успеет. Мрачные и подавленные, мы немного постояли и разошлись по домам. Я думаю, каждый втайне надеялся, что всё как-то разрешиться само собой, как иногда бывает в жизни, что кот куда-то исчезнет на следующий день, когда мы выглянем в окна. Я даже простил бы ему все эти ужасные дни, радость окупила бы всё.

- Я бродил по моему домишке, как мертвяк, не нашедший успокоения, я не мог есть, не мог смотреть телевизор, не мог сидеть в сети. Все мои мысли были о коте, о проклятом коте и о маленькой девочке, которая только-только оправилась от тяжелой болезни и не должна страдать еще и из-за кота. Но идей больше не было, они закончились, мы сделали всё, что могли… или не всё? Именно этот вопрос резал мою душу на части. А вдруг есть еще какой-то шанс, а мы его не увидели? Знаете, так бывает, когда сильно устанешь, вымотаешься, смотришь на цифры, отчеты, и ни черта не понимаешь, а потом выспишься, успокоишься, отвлечешься, и – раз! Всё сходится, все цифры на месте, все документы в порядке, и сам потом удивляешься: как же я не увидел, что накладная на камень – вот она, или что сумма не сходится, потому что ты на прошлой неделе докупал цемент и положил чеки в другую папку… Ладно, это я так, чтобы понятно было.

- Так я промаялся до вечера, а когда стемнело уже, меня осенила еще одна глупая, но всё же идея. Надо попробовать выкурить его другим котом, решил я, а вдруг он увидит «хозяина» территории и свалит от греха подальше? Да, я понимал, что это наивно и вообще очень сомнительно, но ничего больше не оставалось, а сидеть и ждать, когда он там сдохнет, я не мог.

- Я решил сразу пойти с козырей, буквально подбежал к дому Славика и Никиты, у них был совершенно дикий котяра, вот его-то мне и надо было. От нетерпения я аж трясся весь, постучал, молясь про себя, чтобы кот был дома. Он вообще-то редко бывал под крышей, но в холодные дни даже ему выходить бывало неохота, а те дни были на редкость пакостными и холодными.

- Мне открыл слегка удивленный Славик и, не поверите, первым делом бросил взгляд на дерево, хотя в темноте мало что мог разглядеть. Он тоже надеялся, что я как-то сумел прогнать кота или тот сам ушел, а я пришел сообщить радостную новость. Я изложил ему свою идею, он по обыкновению почесал в затылке и пошел искать Тигра, так они звали своего кошака. Я стоял у двери, хотя он предложил войти, просто я не хотел тратить время, не мог делать ничего, кроме как стоять у порога и дергаться.

- Тигр иногда спал в ванной, когда вообще позволял держать себя в четырех стенах, ему нравилось на подоконнике возле крохотного окошка, санузел был, конечно, совмещенным, и на мое несчастье окно там было старое, не пластиковое, обычная деревянная форточка, почти всегда настежь открытая. А если ее и прикрывали, этот пушистый засранец умел ее открывать, так мне потом сказал Славик. Короче, вы поняли, кота там не было, он своё поспал и свалил на гульки. И опять это поганое чувство, что сама судьба против тебя.

- Но я же неугомонный, вместе со Славиком мы пошли к бабе Нине, ее-то Колокольчик почти всегда обретался на диване или в кресле, как от бойца толку от него – ноль, но... надо же на что-то надеяться. Баба Нина скептически ухмыльнулась, потом понимающе посмотрела на меня и пошла за котом. Вам не передать, как радостно подпрыгнуло мое сердце, когда она вернулась, с трудом таща огромную серую тушу, кот совершенно безвольно висел у нее в руках, как будто игрушечный. Славик снова почесал затылок и говорит: «Ну, не знаю, по-моему, ты хоть швырни в него этим котом, толку не будет… если добросишь, конечно», и они с бабой Ниной начали смеяться. Но мне вот было не до смеха. Я взял кота, который действительно весил почти тонну, и решительно направился к дереву. Там всё еще стояла лестница, план у меня был простой – подняться и посадить кота поближе к чужаку, может, что-то и выгорит. Но… то, что случилось дальше, напугало нас всех.

Николай сделал глоток и продолжил, глядя куда-то в пол.

- Колокольчик, перейдя ко мне в руки, продолжал висеть, как тряпка, ровно до того момента, как я приблизился к дереву. А потом… я даже среагировать не успел. В одно мгновение он превратился из флегматичного бесхребетного толстяка в исчадие ада. С диким рёвом, он вдруг начал бешено изворачиваться, выпустил все когти и вцепился зубами мне в руку, от неожиданности я заорал и попытался отшвырнуть его, но его зубы уже впились в мою плоть, благо на мне была кожаная куртка, а то он бы изорвал меня на клочки. Все 4 лапы с когтями работали, как лопасти вентилятора, при этом он еще и рычал, именно рычал, а не мяукал, я такого еще не слышал. Пастью он пытался разорвать мне руку, как собака, которая ухватила тряпку и мотает из стороны в сторону, а лапы раздирали мою новую куртку на груди и на животе.

- Я хотел схватить его свободной рукой, но он так извивался, что я не мог ухватиться, что-то кричал Славик, то ли плакала, то ли кричала баба Нина… я начал лупить вслепую по коту, уже решил, что убью его, тут или я, или он… но вдруг он отцепился и с ревом и шипением убежал куда-то в кусты.

- На шум выбежал Лёша, все смотрели на меня как на жертву автокатастрофы, выбравшуюся из пылающей машины. Куртка моя висела лохмотьями, вся грудь и живот были исцарапаны, но неглубоко, благодаря кожаной куртке, а рука…

Он повернул левую руку, и все мы увидели блестящие широкие точки на внутренней стороне вместе с такими же блестящими линиями – шрамы, еще свежие.

- Повторю: могло быть гораздо хуже, если бы я не надел куртку, - сказал Николай.

- Скорую вызывать я не стал, я получал травмы и посильнее, а то, что кот мог быть бешеным… не знаю, интуиция говорила, что нет, дело там в другом, я это чувствовал. Конечно, я расспросил бабу Нину, ничего необычного в поведении Колокольчика не было, никто его не кусал, он даже из дома не выходил последние 3 дня. Знаю, знаю, он мог подхватить бешенство где угодно и когда угодно…но нет, тут было что-то другое. Почему-то он до жути испугался этого кота, может, действительно чувствовал какую-то болезнь, животные ведь лучше нас всё это улавливают…хотя даже нам понятно было, что с котом на дереве что-то очень сильно не так. В общем, Колоколь просто обезумел от ужаса, а ведь был как дохляк у меня в руках, пока я не понес его к дереву.

- Все ахали, охали, осматривали мои раны. Что очень приятно, все предлагали помочь перевязать. Но я это всё сам умею, на стройке за всю жизнь и не такое перевязывал. Баба Нина причитала, что ее Колокольчик сроду такого не вытворял, что он не бешеный, что он хороший кот… боялась, наверное, что я или сам его пришибу, когда увижу, или заявлю куда-нибудь, чтобы его забрали. Трогательно это было и немного смешно. Я ее уверил, что ничего делать с ним или против него не собираюсь, и с тем она меня отпустила, еще раз спросив, не нужна ли мне помощь в перевязке.

- Дома я хоть на время перестал переживать из-за этого долбаного кота, - он усмехнулся, - переживаний мне добавил другой его собрат. Кровь лилась, как будто в меня снаряд попал, и укусы уже начинали болеть, медленно, но серьезно, как разгоняется тяжелый состав, не спеша, но методично набирает скорость, а потом его уже не остановить. Вот так и эта боль, и я знал, что к полуночи рука будет пульсировать и выть, как сирена. Лет 10 назад я упал с байка, сильно, сломал ребра, руку и ногу. Так вот, нога – это было самым худшим, боль в ноге сводила меня с ума тогда, и иногда она до сих пор возвращает меня в тот кошмар, особенно в сырую холодную погоду. Так что я очень хорошо знал, что это за «тяжеловоз», и боялся, да, и мне не стыдно об этом говорить. Я боялся, что опять буду ворочаться в кровати до рассвета, не находя себе места и чувствуя, как вместе с усталостью нарастает отчаяние, а над всем этим полыхает болевое зарево…

- Ладно, кхм… это я немного отошел от темы, просто, чтобы было понятно. На байк я с тех пор и не садился, я свое уже, видно, отъездил. Мда…, - он грустно усмехнулся и опустил глаза, а потом вздохнул и продолжил.

А вот меня как будто током ударило, именно это знание о нем и принесла мне та энергетическая волна, и получалось, что всё это было правдой, и мы на самом деле оказались в центре совершенно необъяснимых сил, могущественных и совершенно непредсказуемых. Мне стало как-то совсем не по себе. Но история продолжалась и увлекала за собой, и я снова решил, что у меня еще будет время подумать об этом и пострессовать. А пока в моем мире осталась лишь эта странная комната, фиолетовое пламя в камине и Николай, посвящающий нас в свою тайну.

- Перевязав раны, я стал рыться в коробке от обуви, которая заменяла мне аптечку, нашел таблетки от кашля, еще один флакон перекиси, пачку пластырей, средство от отравлений – всегда вожу его с собой после жуткого отравления в очередной командировке, думал тогда, что отдам Богу душу после обеда в местном кафе – и найз гель. Обезболивающее или жаропонижающее либо закончилось, либо я его не брал, уже не вспомню. Я не дрожу над обезболивающими, потому что, если нога разойдется, на нее всё равно никакие таблетки не действуют, так что, наверное, я взял что-то дежурное, а потом благополучно кому-то и отдал – на стройке такое добро часто бывает нужно. Я не хотел просить, не люблю этого, но мой тяжеловоз в руке набирал скорость, не оставляя мне выбора. То есть, выбор был: либо я пойду попрошу у кого-нибудь таблетку пенталгина, либо боль в руке меня достанет. Я пошел.

- Открыл мне Лёша, у него, конечно, был полный набор всевозможных лекарств, когда в доме ребенок, да еще и болеющий, сами понимаете. Вышла Вика, приложив палец к губам, Лера уже засыпала в другой комнате. Она внимательно осмотрела мою повязку, тоже поохала, спросила, не нужно ли мне еще чего-нибудь, и отсыпала таблеток – полный набор раненого, - он снова усмехнулся, - от боли, жара, воспаления, даже тюбик с мазью вынесла, чтобы раны дезинфицировать и заживлять. Мы тихонечко поговорили, так и не придумали, что делать с этим котом, и разошлись, мне, честно говоря, хотелось поскорее принять таблетку, включить музыку или фильм и хоть на время вычеркнуть весь остальной мир из мыслей.

- Я так и сделал, и мне действительно полегчало. Я посмотрел кино, хотел выпить чего-нибудь покрепче, но не рискнул смешивать с лекарством, так что фильм смотрел под чай и конфеты. И, ложась спать, я почти верил, что завтра этот кот исчезнет, что ночью он уйдет, что теперь всё будет хорошо.

- А назавтра произошло то, ради чего я всё это рассказываю, - Николай поднял глаза и обвел взглядом каждого члена Клуба, даже Мадам достался быстрый взгляд. – Это было так быстро… и страшно, как один миг меняет жизнь, делит ее на «до» и «после». Жизнь – это бешеная горная река, а мы – слепые котята, которых бросил в воду какой-то жестокий человек. И мы барахтаемся, пытаемся держаться на плаву, а этот поток несет нас, кого-то разбивает о камни, кого-то-то накрывает с головой и топит, а кого-то выносит на берег… вы уж простите мне мою неумелую философию, но именно такие мысли приходят ко мне с того дня.

- Утром в воскресенье я не спешил вскакивать, как обычно делал это в рабочие дни и в те дни, пока этот кот сидел на дереве, я решил, что позволю своей вере в лучшее еще немного подержать меня в этом спокойном уютном коконе. Да и за окном выл ветер, судя по освещению, облака снова были низкими и тяжелыми, в такую погоду лучше всего – в теплой постели. Особенно сразу после пробуждения.

- Я прислушивался, очень надеялся, что сейчас услышу что-то вроде «Смотрите! Он ушел! Его нет!», но за окном шумел только ветер. В конце концов я встал и поплелся к окну, чувствуя уже знакомый горький привкус разочарования. И да, этот проклятый кот был там. Это был 6-й день! Как такое возможно? Ладно без еды, но без воды?? Теперь уже недолго осталось, подумал я, и вспышка какой-то душевной боли смешалась с облегчением – по крайней мере, все мы отмучаемся, не было у меня больше сил переживать. И то, что я испробовал, наверное, все возможные варианты для его спасения, тоже облегчало эту тяжелую темную тучу в сердце.

- Я заварил себе кофе и вышел с чашкой во двор, рука, кстати, почти не болела. Я закутался в пуховик, другого ничего у меня теперь всё равно не было, кожаную куртку-то порвал Колокольчик, а я с собой весь свой гардероб не вожу, но в пуховике было как раз тепло и уютно. Я смотрел, как ветрище болтает кота на тоненьких веточках, а он держался, не знаю уж, из каких сил, но сидел, как припаянный к веткам. «Что же ты делаешь?», - прошептал я, просто так, понимая, что кот меня не услышит… да и это ведь кот, животное, что толку с ним разговаривать. «Валил бы ты отсюда, - продолжил я, а ветер бессовестно воровал тепло моего кофе прямо у меня из рук, - подохнешь ведь. Слезай же и беги, черт бы тебя побрал!». И тут вдруг дверь Лёшиного дома распахнулась, и я услышал ее прежде, чем увидел – звонкий смех, который пронзил меня, как копье какого-нибудь воина массовки в фильмах про древность. Я аж похолодел весь и сжался. Нет, думаю, только не это, не сейчас… а когда? Дни этого кота сочтены, не может ни одно живое существо жить без пищи и воды, а убегать он явно не собирался.

- Не удержали, подумал я, надо было ее еще дома помариновать… но ведь это не могло продолжаться вечно, а ребенку нужен свежий воздух, особенно ослабленному, после болезни, ей надо иммунитет восстанавливать. Лера выбежала, смеясь, в толстом ярко-желтом пуховике и зеленой шапке с огромным бубоном. Остановилась возле дверей, замахала мне ручкой. На дерево она даже не смотрела. Я смотрел, уловил краем глаза какую-то мелькнувшую тень, а уже через секунду тот самый проклятый кот оказался уже не на дереве, а на земле, он несся к девочке, еще миг, и он застыл в прыжке, грациозном, плавном, как будто замедленном. И это тот самый кот, который неделю не ел, не пил и не шевелился! И он не рычал, не мяукал, ничего такого, он просто прыгнул, вцепился лапами ей в грудь, а потом укусил в лицо. Я ахнул и выронил чашку, сам этого не заметив, Лера заорала, но не пыталась бороться с котом, а вот я твердо знал, что разорву его голыми руками, и плевать, бешеный он или нет, в ту секунду мне было на всё наплевать, кроме девочки.

- Но пока я бежал, хотя расстояние между нашими домиками было совсем смешным, не больше 10 метров, кот так же молниеносно спрыгнул на землю и побежал в кусты, а потом к воротам, не знаю, куда потом, наверное, выскочил под ними, всё мое внимание было на плачущей девочке. Прямо дни котов и укусов, подумал я, лихорадочно разглядывая личико, на ее крик выбежали Лёша и Вика, наперебой спрашивали, что случилось, трясли ее и обсматривали лицо и порванную куртку. Я тоже толкался вместе с ними, обезумев от ужаса и злости. На нижней челюсти рядом с подбородком с левой стороны были видны 4 аккуратные дырочки, не то что у меня – лохмотья, слава Богу. Кровь вытекала тоненькими струйками, Вика тоже расплакалась, прижала девочку к себе, взяла на руки, Лера всё тоже плакала, просто ад какой-то! Они набросились с расспросами на меня, и я не помню, как, но объяснил, что произошло. Это напугало их еще больше, Вика побелела как мел, а Лёша стал каким-то черным, как будто его ребёнок закрасил карандашами. «Долбаный кот! – закричала Вика, прижимая дочку к себе, как будто это могло спасти ее от потенциального заражения, - надо было его пристрелить!». А Лёша впервые на моей памяти так зло ответил жене: «Не ори! Ребенка пугаешь, совсем мозгов нет?! Иди лучше рану ей промой». Вика, всхлипывая, пошла в дом с Лерой на руках, а Лёша остался ровно на столько, чтобы расспросить меня подробно, как всё было. Мы оба понимали, что это уже не случайные совпадения: 2 кота и оба напали на людей. Никто из нас не смог произнести слово «бешенство» вслух, но оно висело между нами, как висельник.

- А через 5 минут они поехали в больницу, я предлагал сесть за руль, Лёша был явно не в том состоянии, но он отказался. И я его понимаю, это была его семья, ему казалось, что только он сам сможет сделать для них всё лучше и быстрей. До их возвращения я не находил себе места, выглядывал в окна, как какая-нибудь девица, ждущая жениха. Зато кот пропал, а вместе с ним одна проблема, говорил я себе, прекрасно понимая, что добавилась другая, возможно, гораздо серьезнее.

- Когда они вернулись через 4 часа, я выскочил из дома, забыв накинуть пуховик, хотел перехватить их до того, как они войдут к себе. Вика уже не несла девочку на руках, я счел это хорошим знаком, Лера шла сама, рядом с мамой, держала ее за руку, а второй сжимала новенькую куклу. Она выглядела спокойной и даже довольной, как все дети, они ведь не умеют еще цепляться за плохое, как мы, взрослые, они живут моментом, и в этот момент ей явно было хорошо.

- Я окликнул ее, Вика остановилась, обе повернулись, на лице Леры была небольшая повязка-пластырь, и, невероятно, но она улыбалась, чем очень растрогала меня. «Ну как ты, принцесса?», - спросил я, наклоняясь и упираясь руками в колени, чтобы лучше видеть ее лицо и глаза. Она улыбнулась шире, поморщилась, пластырь пошёл волнами, но улыбка никуда не делась. «Хорошо, - отвечает, - а вы как?». Тут я не удержался, протянул руку и погладил ее по щечке. Едва касаясь, как будто боялся, что она сломается, что ли, от моего прикосновения, как будто она была хрупким цветком, понимаете? «Если у тебя хорошо, то и у меня – хорошо, - ответил я, - я очень за тебя волновался. Но теперь вижу, что всё будет хорошо, всё заживет быстренько, и ты станешь еще красивее». И тут она впервые сказала странную вещь. Посмотрела на меня так пристально и как-то по-новому, как-то пронзительно и взросло, и… холодно, что ли, оценивающе… «Теперь всё будет по-другому, - заявила она, - лучше, чем было. Я теперь умею много нового…». И вдруг она осеклась, как будто поняла, что вот-вот выболтает секрет. Загадочно мне улыбнулась и прижала куклу к груди. «Смотрите, дядь Коль, что мне папа купил!», - так по-взрослому ушла от темы она, я был немного сбит с толку, я всё думал о коте и об укусах, поэтому тогда ничего подозрительного не заметил, это я потом всё вспоминал и складывал по частям.

- Вика вымученно мне улыбнулась, давая понять, что они устали и хотят быстрее оказаться дома. Я намек понял, похвалил куклу и пожелал малышке быстрее поправляться. Но перед этим я хотел сказать ей то, что казалось мне очень важным, своих детей у меня нет, вот и тянет иногда передавать опыт чужим. – Он усмехнулся, - я наклонился к ней еще ниже, чтоб наши лица были на одном уровне, и говорю: «Знаешь, я хотел тебе сказать, что это был злой кот, плохой… но не все они такие….». И она снова сказала странную вещь: «Он не был плохим, и хорошим не был, - представляете, услышать такое от 6-летней девочки?! – Он просто ждал меня». И всё, больше она ничего не сказала, лишь улыбнулась своей новой загадочной улыбкой и пошла в дом, причем сама дернула маму за руку.

- Я смотрел, как за ними закрылась дверь, всё стоял и пытался понять, что она хотела сказать и почему так сказала. Лёша загнал машину и подошел ко мне, видя, что я так и стою между нашими домами. «Ну и денек! – говорит, - мало этого гребаного кота, так чуть на тот свет не попали! Чудо просто, сама судьба отвела!». И он весьма эмоционально рассказал, как они ехали из больницы, как решили порадовать дочку и купить ей что-нибудь, заехали в торговый центр, побродили, купили ей куклу, посидели в кафе, а когда сели в машину, чтобы ехать домой, Лера вдруг заволновалась и сказала, что хочет увидеть фонтан. Тут надо пояснить: городок маленький, и на центральной площади – единственный в городе большой фонтан со скульптурами коней и танцующих парней и девушек. Его хорошо видно, если проезжать мимо, вечером включают подсветку и музыку, в теплое время года, конечно… Но сейчас-то был ноябрь, смотреть особо не на что, а она уперлась, стала требовать буквально, чтобы ее повезли к фонтану. Ну, Лёша, понимая, что она много пережила, конечно, уступил, он ради нее на всё готов был, лишь бы она радовалась, а тут такая мелочь – всего лишь свернуть в другую сторону и сделать небольшой круг. В общем, они поехали к фонтану, и в то самое время, как они приближались к нему, на той улице, что вела от ТЦ к дому, водитель фуры заснул за рулем…об этой аварии потом в новостях еще 2 дня говорили, 7 человек погибли, 10 ранило, кафе, в которое влетели машины, разрушено было полностью… в общем, авария страшная… и если бы не Лера с фонтаном… Да, я аж за голову взялся, как баба из мелодрамы по ТВ. Лёша сказал, что едва они сели в машину, после того, как Лера подошла к фонтану и налюбовалась, по радио сразу передали экстренное сообщение.

- Вот и думайте. И это было только начало. До моего отъезда я еще на многие вещи успел наглядеться.

Николай допил остатки чая и удивленно заглянул в кружку, как будто искал продолжение истории на дне. Все замерли, не сводя с него по-детски любопытных глаз. Эх, много ты потерял, пузан, подумал я о том нацмене, который ушел. История была хоть куда, и самое волнующее – это была правда. И дело тут не в правилах Клуба или в Мадам, я чувствовал это, знал каким-то образом, что он не врет. Тем более, что я, как и все здесь собравшиеся, видимо, сам пережил нечто, что обычному обывателю покажется невозможным.

- Кот укусил ее в воскресенье, - продолжил Николай, - в тот же день произошла эта история с аварией, а в понедельник ее сила уже начала всерьез набирать обороты. Скажу сразу, я уехал в четверг. Но если бы не она, то не уехал бы вообще…

Он вздохнул, хмыкнул и провел пятерней по седым волосам.

- Я бы вообще не сидел здесь сейчас и не рассказывал эту странную историю, если на то пошло. Но до этого я дойду, это так, маленький спойлер, как сейчас говорят.

- Так, а в понедельник уже началось. Первым хлебнул Славик, сосед, отец Никиты. Как всё случилось, я не видел - понедельник, работы по горло, тем более, последние дни уже, сдаем объект, надо всё подготовить и перепроверить, собрать команду и наше оборудование… в общем, адские деньки. Я пришел домой около 7 вечера, вокруг уже просто ночь, темнеет-то рано, поэтому я издали заметил синие всполохи возле наших ворот. Сразу подумал, что это скорая, испугался, первая мысль – что-то с Лерой, потом подумал о бабе Нине, она ведь старше самого Господа… подъехал – действительно скорая, загородила подъезд. Я стал на обочине криво-косо и побежал во двор. Я хоть и уезжал сегодня-завтра, но привык к этим людям, проникся… жизнь в разъездах меня таким сделала, я пока живу с людьми, быстро привыкаю и как-то сближаюсь, а уезжаю – так же быстро забываю.

- Короче, я вбежал во двор, стреляя глазами, у бабы Нины даже свет над дверью не горел, значит, это не к ней, наверное; у Леши вроде тоже спокойно... и тут только я заметил сумку Никиты, он ее прямо посреди двора бросил, почти на одну из клумб. Сумка приметная, сочного бордового цвета, он ее выиграл в каком-то не то конкурсе, не то за какие-то баллы получил, в общем, необычная и очень заметная, такую не у каждого увидишь. А что могло случиться у них? Вот уже откуда не ожидал беды. Я подошел к своему дому, встал возле двери и стал ждать, мне было любопытно, да и помощь, возможно, понадобится. Идти к ним я не решился, там сейчас были врачи, не до меня, досужего зеваки.

- Простоял я недолго, Вика, наверное, увидела меня из окна, потому что тоже наблюдала, и вышла. Растрёпанная какая-то, бледная, запахнула Лёшину куртку и вышла в ней, отчего стала казаться еще больше потерянной. И она прямиком направилась ко мне.

- Я сразу спросил, что случилось, а она так странно на меня посмотрела, пристально и как-то затравлено, потом опустила голову, как будто это была ее вина и говорит: «Мне страшно, дядь Коль, потому что, либо я схожу с ума, либо и правда происходит что-то жуткое». Я сразу подумал, что опять что-то коты натворили, может, не дай Бог, действительно бешенство в округе… Невольно рука потянулась к моему укусу, я утром всё перевязал, раны вроде заживали нормально, никакого воспаления… но при мысли о том, что вирус уже в моей крови, что он бежит по моим венам, делая меня ходячим мертвецом еще до того, как я сам об этом узнаю… бррр! Меня аж передернуло. А она продолжает: «Сегодня Славик, а завтра – кто знает? А вдруг мы ей чем-нибудь не угодим…? Или… бред какой-то! Сама не знаю, что говорю! Нет!», - и она тряхнула головой и плотнее запахнула куртку, но глаз так и не подняла и не ушла в дом, стояла, как будто ждала моего слова. Она как будто спорила сама с собой. Я подошел ближе, наклонил голову, чтобы заглянуть ей в глаза, и первым делом спросил: «Вика, что случилось? С тобой, с Лерой всё в порядке? Где Лёша?». «На работе он, - ответила она, кусая губы, чего раньше я за ней не замечал, - а в порядке ли Лера? Ну, это как сказать…», - и она как-то горько и истерически хохотнула. Терпение мое иссякло, я с трудом подавил желание схватить ее за плечи и встряхнуть, но вместо этого стал добиваться ответа. И добился, на свою голову.

- Рассказываю с ее слов, ничего от себя не добавлю. Дело было так: уже под вечер Лера гуляла во дворе, Вика была с ней, после того кота она боялась оставлять девочку одну. Вдруг из кустов появился Колокольчик – кстати, он вел себя как обычно, ничего нового в его поведении не появилось, никакой агрессии, никаких признаков болезни – Лера хотела подбежать к нему, схватить, как обычно, но Вика запретила, и в ту же секунду, как она говорит, почувствовала, как кружится голова, сердце сдавило, в глазах начало темнеть… неизвестно, чем бы это закончилось, хотя, по-моему, как раз известно, вы поймите из дальнейшего рассказа, но тут из дома вышел Славик. «Я схватилась за стену дома, опустила голову и старалась дышать, - сказала Вика, - поэтому не видела, как он пнул этого долбаного кота, а вот последствия увидела…».

Короче, Славик тоже увидел Колокольчика, а тот как назло поплелся к нему, он же привык, что его все гладят. Он бывает подойдет, потрется об ноги и плюхнется рядом, как пес. Вот он и решил в неудачный час пообщаться с соседом. Славик, видимо, заметил его только тогда, когда кот уже подошел вплотную и стал тереться о ноги, как обычно. И тут Славик допустил роковую ошибку. Он заорал на кота: «Пошел отсюда! Фу! Пошел!», - и пнул ногой. Он, видимо, боялся, что кот и на него нападет, что он бешеный или еще Бог знает что… Но дело было сделано. Опешивший Колокольчик отскочил и бросился на свою территорию, а там спрятался в клумбе под окном, но еще раньше двор огласил гневный детский голос: «Неет! Не бей его! Не смей бить Колокольчика!», - по двору как будто прокатилась молния, хоть и невидимая, но Вика сказала, что почувствовала какую-то мощь, энергию, как от удара молнии в грозу, когда она рядом ударит. А через секунду Славик захрипел и упал, изо рта и носа у него текла кровь, лицо перекосило… Вика, а ей стало гораздо лучше, как будто фокус этой силы сместился с нее на обидчика кота, подбежала к нему и говорит, что чуть не грохнулась в обморок от ужаса. А оставшаяся без присмотра Лера благополучно добралась до Колокольчика, взяла его на руки и вместе с ним наблюдала совершенно спокойно за происходящим. И это слова Вики: «Не хочу врать и брать грех на душу, но когда я подняла глаза на Леру, чтобы попросить ее принести мой мобильник, она стояла не только совершенно спокойная, но и как будто даже довольная, удовлетворенная… А вы же ее знаете, раньше от такого зрелища она бы сама уже билась в истерике». Но Вика всё же попросила ее принести телефон… но не попросила и не потребовала бросить кота. До приезда скорой она затащила, как могла, Славика в дом, положила прямо на полу в прихожей, ноги на улице, но это лучше, чем на бетоне в ноябре под ледяным ветром, а потом сидела возле него, вытирала ему кровь с лица и не знала, что думать и какой теперь будет ее жизнь, это тоже ее слова. Потом позвонила Никите, рассказала коротко, что случилось, разумеется, без подробностей. И всё это время Лера была предоставлена сама себе, она не мешала матери, не требовала внимания не лезла с вопросами. Просто тихо-мирно тискала кота и иногда наблюдала за ходом событий.

- Тогда я даже не знал, что и думать. Странностей хватало, это факт…. Взять хотя бы того кота, который укусил девочку, ну не может ведь животное неделю не пить, не есть и при этом совершенно нормально себя чувствовать! И потом то, как он ждал ее, как кинулся к ней и укусил… И эта история с фонтаном и аварией… В общем, я стоял под ледяным ветром совершенно сбитый с толку, а ночь вокруг разгоняли синие огни мигалки скорой помощи.

- Пока я собирался с мыслями, чтобы возразить или успокоить Вику, дверь Славикиного дома открылась, сначала показался первый санитар, или кем он там был, он тянул за собой каталку. Скажу честно, в то мгновение я был уверен, что сейчас увижу накрытое простыней тело, накрытое с головой…. Но нет, на каталке, прикрепленный ремнями, лежал Славик, а лицо его закрывала кислородная маска, а не простыня. Два медработника в синих комбинезонах быстро покатили его через двор, тот, что был сзади, держал в руке мягкий баллон капельницы. Плохи его дела, успел подумать я, и из дома выскочил Никита, даже под светом фонарей бросалась в глаза его бледность, он был весь какой-то взъерошенный и маленький какой-то, а глаза – огромные и по-детски отчаянные. Он промчался мимо нас, даже не заметив, это понятно, и побежал открывать ворота. Мы с Викой проводили всю процессию взглядами, а когда услышали хлопок дверей и шум заводимого мотора, Вика пошла и закрыла ворота, Никите, понятное дело, было не до того.

- «Если бы он не вышел, скорая увозила бы меня», - вот что она сказала, слов в слово. И при этом смотрела мне прямо в глаза, чтобы я понял, что это не просто слова. Да я и сам знал, в глубине души знал.

- Я спросил, что с ним случилось с медицинской точки зрения, она ответила, что медики и сами точно сказать ничего не могли, надо сделать анализы, какие-то обследования, но похоже, по их словам, это инсульт. Сильный, и прогнозов они не дают.

- Скажу сразу, я так и не знаю, что стало с ним, это был понедельник, а в четверг я уехал. Вы можете подумать, что я плохой человек, раз не позвонил и не побеспокоился… что ж, ваше право. Но, сказать честно, я не хотел ничего знать. Может, боялся, что узнаю о его смерти, может, вообще просто не хотел больше иметь ничего общего с той силой, которая вдруг поселилась в том дворе… глупо звучит, но я так чувствую. Какой-то инстинкт, что ли, говорит мне, что я итак уже замарался в ней по самые уши, и чем дальше, и чем меньше я об этом буду думать, тем будет лучше для меня. Как будто эта сила забудет про меня или ее след постепенно потускнеет, и я почему-то буду в безопасности… не знаю, слова тут бессильны, мир чувств и ощущений никогда не укладывался в 36 букв.

Он хмыкнул и помолчал, рассеяно водя пальцами по пустой чашке.

- А теперь мы наконец подошли к тому, что случилось непосредственно со мной.

Он снова сделал паузу, потом вздохнул и кивнул, как будто давая разрешение самому себе.

- Это было на следующий день, тоже вечером. Едва я зашел во двор, как ко мне бросился ярко-желтый шарик – Лера в своем пуховике, сегодня, похоже, ничто ее прогулку не потревожило. Скажу честно, хоть и прозвучит по-идиотски, я испугался. Ее испугался. Той силы, которая теперь жила в ней. Я верил в это. Я это знал. Можно ли доверить ребенку такую силу? И кто вообще ее доверяет кому-то…? Короче, я застыл, как будто ко мне бежала не маленькая девочка, а бешеная собака.

- Но я улыбнулся и приветливо раскрыл руки в объятиях, однако она остановилась, не добежав до меня. А еще раньше до меня долетел крик: «Она не хотела заходить домой, пока не увидит вас!», - Вика стояла возле их дома и куталась во что-то, в ее тоне я ясно услышал предостережение. Страх только усилился. А малышка стояла и просто смотрела на меня непонятным взглядом и грызла ноготь. Я сказал: «Привет, Лера! Гуляешь?», - просто чтобы как-то разрядить обстановку. Надеюсь, у Вики мобильник наготове, успел подумать я, возможно, и мне понадобится скорая… Но я-то ее ничем не злил….

- Вместо ответа я получил еще порцию этого странного взгляда, а потом она вытащила палец изо рта и сказала: «Не стойте под большой машиной. Завтра не стойте». Я просто опешил, меня как будто облили ушатом ледяной воды. Это было предсказание? Вроде того случая с фонтаном и аварией? Если так, то смерть моя ходила совсем рядом, кругами кружила, а я и не знал, как и все мы, собственно. Я стоял и смотрел на нее, чувствуя, что не могу сказать ни слова, да я и не знал, что сказать. Что вообще говорят в таких случаях?! И пока я приходил в себя, она добавила: «Вы – хороший, вы любите котиков, вы не злой», а потом, прежде, чем я успел хоть что-то сказать, она резко развернулась и убежала в дом. Вика открыла ей дверь, задержавшись на секунду, чтобы бросить на меня взгляд, который я не смог растолковать из-за темноты, а потом скрылась вслед за дочкой.

- Я еще немного постоял, напряженно думая, что это было и о чем она вообще. И мне было страшно, в груди как будто образовался тяжелый ком и давил изнутри. Я хотел бы постучать к ним и выяснить всё подробно, но боялся. Эта сила, что жила теперь в ней, жила по своим правилам, и я точно знал, что простым смертным она выдает ровно столько информации, сколько сочтет нужным. И я свою порцию уже получил.

- Я как сейчас помню, как поднял голову и посмотрел на небо, оно было белесо-серым в свете фонарей, и голые ветки, как скелеты на этом фоне. Я вдруг ощутил, каким слабым и уязвимым я был, что я в жизни вообще ничего не контролировал никогда, и мне так отчаянно захотелось жить. И еще мне хотелось быть подальше от этого двора, от этого города, от этой странной девочки. Мне хотелось бежать прямо сейчас, бросить всё, выбежать в ворота и нестись, пока не упаду.

- Той ночью я почти не спал. Тяжесть в груди не давала мне закрыть глаза, как бы сильно я ни устал. Я сидел в крошечной кухоньке, подперев голову руками в давящей тишине и думал. Обо всем и ни о чем, вся жизнь моя проходила пред глазами, и тогда я, помнится, подумал, что именно так чувствует себя заключенный накануне казни. Но мне вдруг дали второй шанс, сама Судьба в последний момент, как в кино, вмешалась и дала мне амнистию. Или выбор, что более соответствует всему тому, что говорят о мире духовные гуру. Я с тех пор как-то заинтересовался этой темой, так что… кхм… ладно, это не о том. В общем, не знаю, кто так решил, но мне дали выбор: прислушаться к предупреждению или проигнорировать. Выбор, казалось бы, очевидный, и не спал я потому, что мне было страшно от того, что я по сути проживал последние часы своей совсем заурядной жизни. И если бы не эта девочка и не эта сила, что поселилась в ней, я умер бы завтра, так же, как и большинство людей, строя грандиозные планы и считая, что у меня еще всё впереди.

- Понимаете, осознание того, что рядом с тобой ходит смерть, что ты был приговорён, но вдруг можешь ее обмануть… это сводит с ума. Мне не хотелось спать, не хотелось есть, не хотелось даже напиться - понимая, что завтра мне всё же надо идти на работу (пока ты жив, ты обязан крутиться в механизме жизни, по отведенной для тебя траектории), я должен был заставить себя немного поспать, но даже думать о том, чтобы лечь в кровать, было невыносимо, так что я решил прибегнуть к …кхм… алкогольному снотворному. Но ничего не вышло, этот ком в груди отравлял всё, я достал бутылку водки, там осталось больше половины после последних посиделок, посмотрел на нее и понял, что не сделаю ни глотка. Просто не смогу. Я хотел прожить эту ночь и следующий день до встречи со смертью, я хотел всё чувствовать и осознавать, я хотел быть собой и быть собранным. И потом, я мог проспать по пьяни и нарушить цепь событий… и что тогда? Не знаю уж, кто как, а я узнал, что свои последние часы я могу провести только с незатуманенным разумом. К своему несчастью.

- Пока стрелки кружили по циферблату, я думал собрать вещи и сбежать…но не сочтут ли высшие силы это нарушением правил неведомой игры? И тогда меня уже некому будет предупредить…. В итоге я решил, что раз уж смерть вышла на мой след, бежать от нее не получится, ее надо встретить и…обмануть, благо теперь у меня было оружие против нее – я был предупрежден. «Как» и «почему», это всё тоже приходило ко мне в голову, но безответно. И лишь понимание того, что раз уж пришел мой черед, значит, надо выйти лицом к лицу и попытаться использовать свой шанс, лишь это дало мне некоторый покой, и под утро я уснул прямо за столом, положив голову на руки.

- И даже не проспал, хотя, как проспишь, сидя на жесткой табуретке и согнувшись в три погибели над крошечным столом. Я проснулся в 6 утра, а обычно вставал в 6.40, руки и шея затекли, а тяжесть в груди – усилилась. Это мог быть мой последний рассвет, подумал я, хотя за окном было еще темно. Этот короткий сон, не более 2 часов, не принес отдыха, голова гудела, а страх внутри стремительно рос.

- Но жизнь и вправду как река, причем, с очень сильным течением. Она тащит вас, пока вы в ее русле, не спрашивая, чего вы хотите и каково вам там вообще. Я, конечно же, собрался и пошел на работу, перед выходом взгляд мой упал на запакованные сумки – завтра я должен был уезжать, и меня опять накрыла давящая волна ужаса. Если сегодня я не буду максимально собран, или по какой-то причине смерть окажется хитрее, вполне возможно, что завтра я уеду отсюда в черном мешке… вернее, это в кино всё так быстро делается, а на деле - лежать мне в морге, пока ленивые и расхлябанные работники не проведут вскрытие, не оформят всё как нужно… короче, я уже почти свихнулся от этих мыслей.

- А может, Лера всё выдумала, ухватился за соломинку мой мозг, может, всё это были совпадения… но нет, душам моя знала, что девочка не врала и не придумывала, душа моя чувствовала ту силу, что жила теперь в этом детском теле. В общем, весь день я был как бледная тень, даже мужики заметили, что я какой-то «дохлый», спросили, не подхватил ли я грипп, все ведь вокруг болели. Кто-то думал, что я уже отметил отъезд и просто с бодуна… я ничего не отрицали и ни с чем не соглашался, я вообще мало что слышал из происходящего вокруг, зато старался замечать всё. Это был наш последний день, мы сдали объект, осталось лишь вывезти остатки мусора и наших вещей, а вечером намечалась большая попойка. До обеда мы вывезли все наши оставшиеся вещи и оборудование, я лично загружал последние папки с документами в «Газель», стараясь не стоять возле нее слишком долго, Лера ведь так и сказала: не стой под большой машиной… а Бог его знает, что для маленькой девочки - большая машина? К часу дня отбыли почти все, кроме меня и главного инженера, мы ждали машину, чтобы вывезти последний мусор, 2 КАМАЗа уже уехали с утра, хлама оставалось еще на один точно. Пока ничего не предвещало беды, никаких там щекотливых ситуаций как в кино, когда ты вроде на волосок от гибели проходишь и понимаешь это. Я те КАМАЗы даже не видел, загружали их без меня, кран еще оставался, но я к нему и на 100 метров не подходил.

- А может, это и не на работе должно случиться, подумал я, тут уже и случаться-то нечему, сейчас вывезем мусор - и всё, разойдемся, чтобы больше не вернуться на эту площадку. Главный инженер болтал что-то без умолку, одновременно не отрываясь от телефона, переписывался с очередной «цыпой», как он их называл, я еще подумал, что зря, мол, говорят, что мужчины не могут делать несколько дел одновременно… наверное, могут, но только одно - хорошо. Мы сидели внутри, а снаружи бушевал ледяной ветер, и хотя отопление в здании еще не включили, здесь всё равно было лучше, чем на ветру.

- Примерно через час вернулся последний КАМАЗ, водитель и грузчик, что был с ним, стали бодро закидывать оставшийся мусор, ничего тяжелого вроде плит или блоков там не было, так, осколки, несколько железных листов от временного забора, остатки утеплителя, деревяшки, мешки со строительным мусором и обрывки пленки, которой мы укрывали технику. Главный инженер оторвался от своих «цып» и говорит: «Надо же подписать акт о выполнении работ», и так многозначительно на меня смотрит. А на улице ветрище просто с ума сошел, завывает, грохочет жестяным забором, который вокруг стройки еще стоял, того и гляди, завалит кран… при мысли об этом меня аж передернуло, вот, возможно, что должно случиться! В таком случае, буду ли я стоять рядом или сидеть здесь – разница невелика, если эта махина рухнет на здание, мало не покажется никому. Надо убираться отсюда, подумал я, но в ответ сказал: «Ну так пойди и подпиши, ты более молодой, а моим старым косточкам такой ветер противопоказан, я и ручку-то не сожму на таком холоде». Он что-то пробурчал, но неохотно поплелся к выходу, обычная рабочая «стычка» из серии «деды против желторотиков», а я поплотнее закутался в куртку и стал смотреть, я сидел на подоконнике, ну как сидел, так, слегка опирался. Как только он подпишет акт, машина уедет, и мы – тоже, и этот этап наших жизней закончится. А моя жизнь… я уже решил, что до конца дня из дома – ни ногой… если вообще доберусь до дома.

Николай поджал губы, качнул головой и продолжил.

- Налетел порыв ветра, здание аж содрогнулось, и я подумал, что в такой ветер лучше вообще нигде не стоять, кроме как возле камина или батареи. Мы ждали машину в угловой комнате, которая в скором времени станет чьим-то кабинетом, и из единственного окна я видел двор и КАМАЗ, он как раз остановился напротив ворот, груженный доверху последними свидетельствами нашего пребывания тут… не считая, конечно, самого главного свидетельства – самого здания. Знаете, в такие минуты всегда немного грустно и радостно одновременно, грустно от того, что очередной маленький этап жизни закончился, и все следы нашего пребывания исчезнут, как и минуты, когда мы смеялись здесь, проживали дни своих жизней, узнавали друг друга и вместе шли к конкретной цели… Это трудно объяснить, но я так всегда чувствовал, грусть от того, что обжитой мирок вдруг рушится и на глазах превращается во что-то новое и совершенно чужое. Когда каждый день проводишь свое время в каком-то месте, невольно привыкаешь, начинаешь его обживать…так уж устроены люди, даже на руинах они умудряются обустраивать себе уголки. Я вот, например, всегда обедал между двумя кучами строительных блоков, это было мое место, родное и уютное для меня, а когда их увезли, я облюбовал себе…кхм… смешно, но дамский туалет на втором этаже. Ничего такого там не было, здание ведь еще не было введено в эксплуатацию, но мне там нравилось, именно там, и нигде больше. Я всё это сейчас рассказываю, чтобы вы поняли, что я чувствовал тогда и почему так внимательно пялился в окно, а не в телефон, например. Да, предсказание Леры вертелось у меня в голове, но я считал, что удачно отделался от последней угрозы, не считая крана, конечно, отправив этот молодого бабника к машине. Я просто хотел увидеть, как эта последняя машина уедет, поставив точку в этом заказе. Это волнительно, знаете ли, мы строили здания и побольше, но каждый раз, покидая объект, завершённый и готовый к полной эксплуатации, испытываешь гордость и грусть. И волнения от того, что где-то тебя ждет очередной пустырь, который потом станет котлованом, потом туда зальют фундамент… а потом ты точно так будешь провожать последнюю машину и покидать территорию готового здания.

- В общем, я хотел увидеть, как будет поставлена финальная точка, а увидел нечто совсем другое. И от увиденного у меня перехватило дыхание, а в голове как будто ударил колокол. На куче мусора, возвышающейся над бортами кузова, на самой верхушке лежала жестяная пластина, кое-где торчали листы железа от забора, опасный груз, поэтому его поставили по бортам и завалили другим хламом, как и полагалось… но это! Почему, ради всего святого, они забыли или просто не стали упаковывать этот кусок жестянки?! Пластина размерами примерно 1.5 на 1 метр колыхалась на ветру на самой куче мешков и осколков бетона.

- И вдруг я всё понял, картина сложилась в голове, как будто кто-то осветил ее прожектором, всё сложилось: ветер, машина, лист жести… Только вот прямо под бортом стоял не я, а молодой главный инженер и водитель КАМАЗа.

- Надо ему сказать, понял я, надо крикнуть… но что я мог крикнуть? В таких случаях нападает ступор, ты просто не знаешь, что надо делать, что говорить… это глядя на такое по телеку или слушая со стороны, легко раздавать советы или красиво говорить, а тогда, когда счет шел на секунды, и я вдруг понял, что смерть всё равно пришла в свой час, только вместо меня она возьмет другого человека, и эта кровь будет на моих руках… в ту секунду я просто не представлял, что мне сделать.

- В итоге, пока мозг соображал, руки уже открыли окно, сетки на нем не было, все они хранились в отдельной комнате. Ветер тут же ворвался в комнату, выдувая то хилое тепло, которое произвели наши тела, и я услышал зловещий грохот железного забора на ветру и больше ничего – голос мой пропал, я что-то тихонечко хрипел, но даже если бы я заорал, это ничего не изменило – они не услышат меня за воем ветра и грохотом железа, да еще двигатель КАМАЗа работал… В общем, я быстро понял, что это результата не даст, и предпринял то единственное, что, на мой взгляд, могло помочь – начал вылезать из окна, чтобы помчаться к ним, благо, это был первый этаж. Я не буду долго описывать, как я цеплялся за все возможные выступы и неровности, как будто какая-то сила пыталась помешать мне, удержать меня на месте и дать случиться тому, что сейчас должно было случиться… конечно, где-то в глубине разума тоненький голосок смущенно посмеивался и спрашивал, понимаю ли я, какой всё это бред, и что я веду себя как идиот… сумасшедший идиот. Но я упорно шел вперед, понимая, что если даже ничего не случиться и они просто оборжут меня, я всё равно уеду и больше не увижу этих людей.

- В общем, я выбрался наконец из окна и помчался к ним через двор, размахивая руками и что-то крича, я уже не помню, помню только, что что-то кричал. Они стояли возле машины, главный инженер подписывал бумаги, кивая на какие-то реплики водителя, оба не смотрели в мою сторону и, конечно же, не слышали меня. Жестяной лист угрожающе размахивал свободным краем, как будто собирался взлететь, вторая его часть лежала на мешках, а я всё бежал, как во сне, когда стараешься изо всех сил и начинаешь двигаться как в замедленной съемке. Налетел порыв, загромыхал забор, заглушая мои крики, лист жести помахал мне своим краем и немного съехал к мужчинам – на бегу я не сводил с него глаз, и это сыграло сом ной злую шутку. Набрав полную грудь воздуха для очередного крика, я вдруг почувствовал, как моя нога становится на какой-то осколок кирпича или камень, подворачивается, а потом ноги, как будто они мне больше не принадлежали, заплелись как в косичку, и я рухнул вперед, неосознанно успев выставить руки… и это помогло, они меня заметили!

- Я не упал плашмя, благодаря реакции, я каким-то чудом оказался сидящим на грязном асфальте, руки горели, как и колени, но тогда я не обратил на это внимания, едва перестав падать, я тут же посмотрел на злополучный лист и на мужчин. Они оба смотрели на меня с испугом и замешательством. А вот я себе позволить такую роскошь не мог, я начал что-то кричать, слова опять тонули в ветре и грохоте, а потом вдруг меня осенило! Я поднял руку и стал жестом подзывать их к себе, а в голове кто-то победно кричал: «Эврика!». И не зря кричал – они наконец сдвинулись с места и бросились ко мне.

Николай замолчал, победно глядя на нас, его глаза хитро и возбужденно блеснули, а потом он продолжил:

- И, хотите верьте, хотите – нет, едва они отошли от борта машины, как налетевший порыв ветра сдул проклятый лист, он соскользнул с груды мешков и обломков и спланировал на землю, ударив острым боком в асфальт. Нет нужды пояснять, что если бы там стоял человек или двое, им бы срезало головы. Они это тоже поняли, когда обернулись на шум и увидели, что было его причиной.

В комнате послышались сдавленные ахи, кто-то пробормотал: «ни фига себе», одна Мадам сидела с непроницаемым лицом, однако мне показалось, что она была довольна.

- Вот так, - продолжил Николай, - всё сказанное девочкой оказалось чистой правдой. Всё сбылось. И если бы я стоял там, как должен был стоять в ее видении, или там стояли бы эти двое – эта история имела бы грустный конец. А так мы обменялись возбужденными репликами и разошлись. На вопрос «почему я вылез из окна», я честно ответил, что увидел, как ветер шатает жестяной лист, понял, чем это закончится, и поспешил спасти им жизни. Надо сказать, они оба горячо благодарили меня, водитель так вообще сказал, что сколько бы раз я ни был в Эрманске, за выпивку мне здесь больше никогда платить не придется.

Николай усмехнулся и покачал головой.

- А главный инженер клялся, что если заведет детей, сына назовет в мою честь, потому что если бы не я, никакого сына бы у него не было. Приятно, но вообще-то я понимал, что это не моя заслуга. Если бы не маленькая девочка, укушенная странным котом, я умер бы там, так что я фактически подставил их… и спас в последнюю секунду. Героем я себя не чувствовал, но не чувствовал и мерзавцем, а это для меня всегда было главным.

- И еще, все, наверное, смотрели фильм про смерть и ее план… как же он там назывался… «Пункт назначения», вроде. Так вот… не удивляйтесь, я смотрю много фильмов и читаю иногда, надо же как-то коротать вечера в чужих городах, а в моем возрасте… кхм… приключений иного характера уже всё меньше, остаются только экранные приключения. – Он смущенно засмеялся, - знаете, как говорят: пока ты молодой - ты участвуешь, когда ты старый – ты наблюдаешь.

Послышались смешки

- Ладно, я отошел от темы, так вот, что хочу сказать, ничего похожего как в том фильме не было. Смерть не охотилась за нами, как живое и разумное существо, мы просто зажили дальше. Почему-то мне был дан шанс… или я и не должен был умирать, а должен был что-то понять или пройти какое-то испытание, поэтому нечто вмешалось и дало мне выбор, развилку – верить или нет, жить или нет, спасать других или нет. А может, мы по глупости мним себя такими важными, а на самом деле живем мы или умираем – это ничего не значит для мира. Каждый день умирают тысячи, и что? Это как-то отражается на картине мироздания? Нет, мы – лишь букашки, одной больше, одной меньше. И всё, что нам кажется таким важным – на самом деле важно лишь для нас.

- Я хочу сказать, что моя жизнь не является чем-то великим и определяющим для мира, я мог умереть, а завтра точно так же взошло бы солнце, я выжил, и это тоже ничего не изменило. Понимаете, тысячи лет назад люди умирали и убивали за какие-то важные для них идеи и думали, что это на века… А сейчас на местах их могил и святынь стоят небоскребы, и подростки с айфонами ходят и плюют жвачку и думают о своих таких же крайне важных вещах, которые точно на века… Понимаете, мысль?

- Леру я больше не видел, придя домой после банкета – да, я всё-таки пошел, бояться больше было нечего… или, по крайней мере, я так думал – я пошел спать, было уже 2 часа ночи, а утром я проснулся как никогда поздно – в 10 часов, собрал свои немногочисленные пожитки и навсегда покинул этот двор. Лера, конечно, была уже в садике. Или не была, но, честно говоря, мне было страшно и как-то не по себе, я смущался и совсем не знал, как себя вести, если вдруг увижу ее. Я понимал, что она спасла мне жизнь, но не знал, как отблагодарить ее… и надо ли вообще это делать, примет ли она мою благодарность. В общем, я был только рад от того, что мне не надо специально избегать ее. Однако, дойдя до ворот, я всё же не удержался, повернулся, глядя на ее дом, и от всей души прошептал: «Спасибо. Храни тебя Бог, малышка». Хотя, возможно, у нее появились другие хранители, не хуже.

Николай задумчиво крутил в руках давно опустевшую чашку.

- И отсюда вытекает самый сложный вопрос, который до сих пор не дает мне покоя: что за сила вселилась в нее, откуда она пришла? От Бога она или от Дьявола? Девочка спасла мне жизнь, а Славика едва не убила. Может, и убила, я не знаю, я уехал и вычеркнул из жизни тот двор и тех людей. На что еще она способна? И как она будет использовать эту силу дальше, когда подростковый возраст сделает ее нервной и капризной?

- И знаете, чем больше я об этом думаю, тем больше в моей голове звучит ответ, как будто пришедший сам собой откуда-то из пространства: это не Бог и не Дьявол, потому что есть только Сила, та, что движет мир, а вот как ты станешь использовать эту силу, если сумеешь к ней прикоснуться – это уже вопрос нравственной чистоты твоей души. Смотря чего в этой девочке больше, добра или зла, она ведь может спасать жизни, а может отнимать их.

- А тогда мне на ум приходит новый, еще более глубокий вопрос: что определяет нашу личность? Почему, отчего одни люди хотят помогать, созидать и любить, а другие – калечить, уничтожать и причинять страдания? И не говорите мне, что это зависит от детства, наследственности или условий жизни, всё это – чушь собачья, я видел людей, прошедших через ад и живущих ради того, чтобы в этот ад не попали другие, обретших смысл жизни в помощи другим, в любви… и видел так же благополучных отпрысков любящих родителей, которые стреляли по птицам и избивали малышей, а став взрослыми, насиловали и грабили.

- Мне даже жутковато подумать, что может натворить человек, обладающий такой силой. И в то же время я аж задыхаюсь от восторга, представив, как сильно одна такая девочка может изменить мир к лучшему, если захочет…

- Знаете ту притчу про двух волков? Ну как дед рассказывал внуку, что в каждом есть 2 волка – добро и зло, и они постоянно дерутся, а мальчик спрашивает: «А какой волк побеждает?», а дед ему: «Тот, которого ты кормишь».

- Ну, вот и вся моя история, - Николай смущенно улыбнулся и обвел взглядом гостей Клуба, даже Мадам достался робкий быстрый взгляд. Все молчали, на лицах читалась задумчивость.

Несколько мгновений царила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием фиолетового пламени, а потом Мадам негромко произнесла:

- Я благодарю вас за вашу историю и вашу откровенность. Эта история принята.

Я не понял, что это значит, как, думаю, и все остальные, но вопросы задавать здесь было не принято, об этом нам сказали с самого начала, и мы согласились на эти условия, так что все молчали, додумывая сами всё то непонятное, что оставил после себя этот вечер.

И тут в повисшей тишине снова произошло нечто удивительное. Мадам опустила голову, закрыла глаза, близнецы по бокам от нее поступили также, за остальных громил не поручусь – было темно, да и вертеть головой и пялиться по сторонам мне как-то не хотелось. Гости неловко заёрзали в креслах, мы с Женей успели переглянуться… и тут это случилось снова – энергетическая волна, накрывшая нас, сметающая, раздавливающая. Только на этот раз кое-что всё же было по-другому: она не принесла мне никаких обрывков знания, вроде того, что Женя подумывает изменить жене с какой-то Инессой, на этот раз волна как будто уносила что--то с собой, точнее описать не могу. Я стиснул зубы, чтобы не застонать, чувствуя, как вибрируют и ноют от напряжения нервы, а потом всё так же резко закончилось… только вот я не мог вспомнить, что я такого думал о Жене и.. о ком? Может, я хотел спросить его, как ему этот Клуб? Да, наверное.

Но я помнил историю, и я о многом хотел спросить, но опять-таки, не раскрыл рта. Политик в костюме тоже как-то мялся, было видно, что ему хочется поговорить, но здесь даже такие, как он, держали себя в руках и чувствовали себя неуверенно. Я даже испытал какое-то гадкое злорадство, и тут же устыдился – не место здесь таким чувствам, это я совершенно точно знал.

Несколько мгновений длилась неловкая пауза, Мадам молчала, видимо, ожидая обмена мнениями – не вопросов - или ожидая возможности снова поставить на место забывшихся и начавших спрашивать, но в этот, первый раз, все мы еще чувствовали себя скованно и неловко, как дети, впервые вышедшие на игровую площадку. Тишину нарушало лишь потрескивание фиолетового пламени в камине, а потом она неожиданно встала, близнецы тут же подскочили, стоя по бокам от госпожи.

- Господа, благодарю за этот вечер и ваши открытые сердца. На сегодня это всё. Окажите нам честь своим визитом ровно через неделю. И помните, наши двери открыты до без 5 семь.

И мне показалось, что при этих словах она метнула быстрый, острый взгляд на нас с Женей.

Глава 14

Мы все забормотали ответные благодарности и вежливые прощания, точно как дети, покидающие класс после первых в своей жизни уроков, гости вставали и ставили чашки на тележку, комната наполнилась звоном посуды, звуками отодвигаемых тяжеленных кресел и шагов, приглушенных ковром. Пока мы пробирались к выходу, пропуская дам вперед и всячески показывая, что мы люди воспитанные и деликатные, Мадам стояла так же неподвижно, пара гигантов открыла нам двери, еще несколько вышли перед нами, наверное, чтобы подать нам вещи и осветить путь. Я оказался последним, кто покидал комнату, мне было крайне неприятно стоять спиной к этоq загадочной женщине и ее ручным близнецам. И вдруг я услышал голос, даже почувствовал его кожей, как будто кто-то прикоснулся ко мне, погладил электрическим разрядом.

- Господин Семен, - этот голос повелевал и ласкал одновременно. Я дернулся и застыл, как будто меня действительно ударило током. – Теперь вы понимаете, почему мы держим свое заведение в тайне?

Я сглотнул, секунду колебался, а потом неуверенно обернулся уже в дверях. Она стояла на прежнем месте, ее черные горящие глаза сжигали меня заживо, уничтожали мою волю, заглядывали в самые потаённые уголки души. Ощущение, надо сказать, было не самым приятным. От неожиданности и растерянности я даже не нашелся, что ответить, я, собственно, и не подумал, что надо что-то отвечать, просто стоял там, как кролик в свете фар, и мечтал, чтобы она меня отпустила.

- Можно ли рассказывать подобное всем подряд?

- Эээм… нет, я…

А что «я»? Я так и не сумел закончить предложение, но она этого и не ждала.

- До встречи, господин Семён, - ее легкая улыбка была коварной и загадочной. – Приходите вовремя.

Я покраснел как рак, чувствовал, как кровь прилила к лицу и пульсирует там, пробормотал что-то в ответ, почтительно склонил голову на прощанье и вышел наконец из этой комнаты. И в туже секунду один из близнецов каким-то образом оказался прямо за мной и мягко закрыл дверь, отрезая нас от Мадам и от прошедшего вечера. Как он мог так быстро дойти до двери? Я решил, что об этом лучше не думать.

В круглом холле-прихожей было людно: громилы приносили одежду и раздавали ее гостям, дамам подали пальто в лучших традициях светского этикета, чернокожий красавец с косичками поухаживал за дамой с брошкой – она изящно надела пальто, явно привыкшая именно к такому обращению – а тот, кого я прозвал «Султаном», подал короткую дубленку блондинке, а вот ей это было явно непривычно, она смущалась и никак не могла попасть в рукав.

- Ваша куртка, - рядом со мной раздался глубокий красивый голос, я поднял глаза, громила, напоминающий мне прекрасного принца из сказки, протягивал мою куртку и слегка улыбался вежливой и пустой улыбкой манекена. – Позвольте, я помогу?

- Эээ… нет, спасибо, - я изобразил самую радужную улыбку и начал одеваться, ища глазами Женю. Впечатления переполняли меня, как и всех здесь, я не сомневался. А вот поделиться я мог только с ним.

Возле входной двери появился тот самый громила-азиат с гулькой на макушке и открыл дверь.

- Прошу за мной, господа, - его голос странным образом покрывал всё помещение, хотя он не кричал, - всех, кто приехал на своих авто, я провожу к стоянке.

А как же остальные…? Начал было формироваться вопрос, но его тут же перебил более интересный: неужели кто-то приехал сюда на такси? А как иначе?

И я получил ответ. Рядом со мной «Султан» негромко сказал блондинке, замявшейся после слов азиата с гулькой.

- Я отвезу вас обратно. - Сказал он с доброжелательной улыбкой.

Она робко улыбнулась в ответ и явно успокоилась. Вот это да! И на каких же машинах возят членов Клуба? Я задумался: хотел бы я быть на месте блондинки? Скорее нет, чем да.

Цепочка людей потянулась к выходу, я влился в нее, отметив, что в холле остались блондинка, дама с брошкой и качок. Наши безлошадные, успел подумать я и вышел в ослепительный белый свет – сработал датчик движения на крыльце.

Я опять шел последним, передо мной, слегка прихрамывая, шел главный герой сегодняшнего вечера. Готов, спорить, он приехал не на байке, подумал я и почему-то ухмыльнулся этой дурацкой шутке. Мы спустились с в абсолютно темный двор, теперь он казался мне еще больше, из-за ослепительного света на крыльце я почти ничего не видел. Мы все столпились, как стадо барашков, давая время глазам привыкнуть к темноте, но этого не потребовалось.

- Прошу за мной, господа, - услышали мы знакомый голос громилы, а потом такой же белый и беспощадный свет осветил дорожку, на которой мы стояли.

То, что держал в руках азиат, трудно было назвать фонариком, это был какой-то портативный прожектор, как раз подходящий по размеру такому гиганту. Мощный луч белого света разорвал темноту, и я увидел, что мы идем по широкой и идеально ровной дорожке вдоль дома. Над нами нависали ветки деревьев, по обеим сторонам дорожки росли аккуратно подстриженные кусты, я даже увидел лавочку. Неплохо они тут устроились, подумал я, даже не пытаясь продолжать мысль: кто эти они и зачем они вообще обосновались в этом здании. Зато с выбором района мне всё стало ясно – в такой глуши подобному заведению было самое место.

Мы шли быстрым шагом за нашим проводником, я искал глазами Женю, мне очень хотелось подать ему какой-то знак, что мне многое надо обсудить, думаю, он тоже горел желанием поделиться впечатлениями, благо, сегодняшний вечер был на них богат. Он шел прямо за азиатом, почти толкаясь плечами с политиком, тот важно вышагивал с видом хозяина всего этого поместья. Интересно, неужели этот «слуга народа» обошелся без водителя, ехидно подумал я, стараясь разглядеть свою машину в темноте. Самое забавное, я почти не помнил, куда поставил ее, так сильно я нервничал и так многое отвлекало мое внимание.

Когда мы вышли из-под деревьев и за границу фасада здания, надобность в прожекторе отпала – свет с переднего двора, как и тогда, освещал бетонный прямоугольник, заставленный машинами слева от нас. Машин, кстати, было намного больше, чем тех, кто шел со мной. Я думал, здесь азиат повернёт обратно или пойдет к воротам, чтобы выпустить нас, но он лишь выключил свой фонарь и, ничуть не сбавляя шаг, направился к стоянке. Я отметил, что он идет очень уверенно и целенаправленно, как будто собирался открыть двери каждому из нас. На самой границе бетонного прямоугольника он вдруг остановился, повернулся к нам и так же вежливо произнес:

- Прошу к вашим машинам, господа. Ворота откроются автоматически. Пожалуйста, соблюдайте осторожность при выезде. – Он слегка поклонился, и загадочная улыбочка затеплилась на губах. – До встречи через неделю.

Все забормотали что-то вежливое в ответ, а я задался вопросом: как много из сегодняшних гостей вернуться сюда в следующую пятницу? За себя я мог сказать уже сейчас: я приду. А могли ли мы теперь поступить иначе?

Азиат не уходил, хотя, вроде бы попрощался, он продолжал стоять на том же месте, пока остальные медленно и неуверенно разбредались по стоянке – они тоже не помнили, где именно оставили свои авто, понял я и испытал облегчение.

- Я жду вас, господин Семен, - спокойно сказал он, складывая огромные ручищи перед собой. – Вы кое-что забыли в машине. Я должен это забрать.

Я непонимающе уставился на него, чувствуя, как ком страха в груди начал было шевелиться. Этот гигант ждет меня? Он должен забрать что-то у меня?

- Ваше приглашение. – И снова он как будто прочитал мои мысли. Его тон был терпеливым и вежливым. – Все члены Клуба вернули свои, кроме вас.

- А… да! Конечно… я…, - я начал лихорадочно бегать глазами по стоянке, пытаясь найти мою машину. Пожилой рокер усаживался в новенькую Мазду за 2 млн. рублей, политик, так меня интересовавший, неспешно доставал ключи, стоя рядом с большим черным мерседесом последней модели, я даже увидел Женю… и тут я вспомнил, мы же припарковались рядом с ним. Жаль только, к машине я теперь пойду с сопровождающим, подумал я и указал рукой в ту сторону.

- А вон и моя машина.

Азиат ничего не ответил, просто ждал, пока я не двинусь с места. Женя поспешно сел в свой золотисто-коричневый джип и завел мотор. Однако я даже кожей чувствовал его любопытный взгляд. Хорошо дружок, начал я мысль, подходя к машине, как он вдруг опустил стекло с пассажирской стороны и спросил, что случилось.

- Да забыл приглашение в машине, - я натянуто улыбнулся, взгляд Жени без всякого стеснения метался от меня к громадному азиату. – Все отдали, кроме меня.

- Ааа… тебя подождать?

Боже, это был один самых трогательных моментов в моей жизни. И не удивляйтесь, это так. Подумайте, оказавшись в подозрительном тревожном месте, мы, просто знакомые по работе люди, едва приятели, не видевшие друг друга много лет, вдруг стали почти друзьями, готовыми прийти на помощь и прикрыть спину. А именно это он сейчас и сделал – обозначил свою готовность не бросать меня одного. В такие моменты я всегда чувствую нежную любовь к человечеству и гордость за то, что я тоже принадлежу к этому удивительному виду.

- Да нет, - неуверенно ответил я, скосив глаза на громилу, но он стоял с таким же непрошибаемым видом, как будто нас тут вообще не было. – Я только достану приглашение и сразу за тобой.

Он еще раз окинул меня и моего сопровождающего оценивающим взглядом, а потом кивнул, попрощался и поднял стекло. Я как раз возился с брелоком сигнализации, пока он медленно – очень медленно – отъезжал.

- Где же ты, бормотал я, - открыв наконец машину и бардачок, там царил настоящий хаос. Потерять я его не мог. Оно было со мной, когда я садился в машину, я нигде его не доставал…

- Ага! – я победно сжал свободный кулак, второй рукой хватая черный прямоугольник. – Вот же оно!

Всё это время громила спокойно стоял у меня за спиной, заставляя меня нервничать, когда я повернулся к нему с приглашением в руке, его вид ничуть не изменился. Так же молча, он протянул руку, я поспешил вложить в нее приглашение. Конечно, меня раздирало любопытство, и тысячи вопросов роились в голове… но я помнил Правила. Однако… ища приглашение, я нашел и свой мобильник, я совсем забыл про него, автоматически сунув в бардачок, когда приехал, я этого даже не помнил, но вот он, лежал там, тихий и темный, ничего не мигало. Я взял его в руки, никакой вибрации, говорящей о пропущенном звонке или сообщении. Вопрос вырвался из меня еще до того, как я успел сообразить, что задаю его:

- А телефоны…, - я осекся, облизал губы и продолжил, - я забыл свой здесь, но никто не просил нас отдать или хотя бы выключить телефоны… их можно брать с сбой?

- Конечно, - кивнул громила, - в Правилах нет ни слова о телефонах, как вы слышали.

И тут легкая хитрая улыбка растянула его губы.

- Но вы слышали, чтобы хоть у одного гостя он зазвонил?

- Нет, но…

- Вы правда считаете, что телефоны здесь работают?

Я стрельнул глазами на него, потом на телефон в моей руке. Включил экран… да, сети не было.

Громила ухмыльнулся и кивнул.

- Доброй ночи, господин Семен, - он повернулся, собираясь уходить, - надеюсь увидеть вас через неделю.

- Спасибо, - автоматически ответил я, все мы – дрессированные обезьянки, как я уже говорил. – И вам доброй ночи…ээээ… простите, не знаю вашего имени.

Он замер, остановился, а через секунду слегка повернул голову ко мне, не поворачиваясь всем телом.

- Рафаэль, - сказал громила. – Меня зову Рафаэль.

И он ушёл, оставив меня под звездным небом в компании миллиона вопросов.

Все, кто был на стоянке, уже уехали, последней была машина политика, я видел ее задние огни возле ворот, мне тоже не терпелось покинуть это место, находиться здесь в компании людей было интересно и очень волнующе, остаться одному – жутковато и тревожно. Я окинул темное здание последним долгим взглядом, ни одно окно не горело, даже свет на крыльце погас, так что где теперь этот Рафаэль, я мог только гадать – он спешным шагом направился под защиту деревьев и скрылся в тенях, а меня слепил свет прожектора, освещающего ворота и передний двор. Сколько их там, вдруг подумал я, глядя на забитую машинами стоянку, сколько этих странных людей скрывается в этом большом заброшенном доме? И люди ли они вообще? Глупая мысль, и я было устыдился, но лишь на секунду. Кто они? Что они здесь делают? И одно я теперь знал точно: необъяснимое плотно вошло в мою жизнь. И не было больше смысла отрицать это или пытаться списать на случайное стечение обстоятельств или ловкое манипулирование – здесь жило волшебство, самое настоящее, и пока нам позволили лишь поднять уголок занавеса, скрывающего этот мир, и заглянуть. А то, что там лежал целый мир, о котором мы и понятия не имели, стало очевидно. Взять хотя бы историю этого пожилого рокера-строителя. Он не врал, я мог утверждать это не только из-за странной Мадам и всего этого Клуба, просто моя душа знала, что всё сказанное им – правда. А знала она потому, что я сам стал членом Клуба по причине того, что необъяснимое, нечто из этого мира чудес воровалось в мой мир без спроса. Но теперь я не был одинок, и я не мучился больше вопросом: чудо или неполная картина. И за одно это облегчения я уже готов был расцеловать и Мадам, и всех ее красавцев-громил. И гостей, да-да. Она собрала нас, но именно присутствие других людей, обычных, так же как я, испытавших нечто удивительное на себе, тоже мучающихся вопросами, которые мучали и меня – это и есть лучший рецепт облегчения.

- Что-то вроде группы поддержки для тех, кто пострадал от чудес? – шепотом пробормотал я, глядя на прекрасное звёздное небо над темной громадиной здания. - Хотя, его (я имел в виду Николая) уж точно не назовешь пострадавшим. Да и меня.

Но теперь я на своей шкуре испытал, как помогает групповая терапия. В некотором роде именно этим и был загадочный Клуб. Пострадали не мы, и хотя я ещё не слышал истории других членов, я почему-то не сомневался, что вреда они не получили никакого. Единственное, что пострадало – наше эго, привыкшее точно знать, что законы мира известны и незыблемы, привыкшее держать всё под контролем. Привыкай к новой реальности, подумал я, где законы тоже точно есть, просто их свод гораздо шире, и где ты ничего не контролируешь. Славный новый мир, где обычные с виду коты могут через укус передать кому-то способность видеть будущее и убивать людей силой мысли. И это было только начало.

И внезапно, стоя под ночным небом совершенно один, я вдруг ощутил эту могучую силу, создавшую Вселенную бесконечной. Сколько там звёзд? Сколько миров? Сколько форм и видов жизни на этих вечных просторах? И еще я ощутил свою ничтожность, примитивность и ограниченность. Как мог я замахиваться на другие миры и планеты, когда и я об этом мире, оказывается, ничего не знал. Я был котёнком, живущим в картонной коробке и считающим, что это и есть весь мир. И в ту секунду вдруг могучая и теплая волна любви захлестнула меня. Я любил этих людей, с которыми разделил этот вечер, я любил этот удивительный и такой многогранный мир, который, я теперь понимал, мне никогда не познать до конца, я любил Мадам и ее телохранителей, потому что они пришли из того самого мира чудес и приоткрыли и для нас кусочек своего мира. И я любил того парня на мостовой, из-за которого я сейчас стоял здесь, под этим небом, и буквально рождался заново. Я любил Судьбу, то Нечто, что правит нашими жизнями. В ту секунду я был ей благодарен.

Вот так, легко и радостно моя душа приняла новые правила игры, приняла тот факт, что мир не ограничивается привычными законами, что отныне я сам стал частью чего-то невероятного, потустороннего, волшебного. И больше мне не надо было сражаться с самим собой, отрицая факты и опять разбиваясь о них. Я просто принял то, что пришло, отпустил поводья и вдруг понял, что мир – ни дикая лошадь, которую надо во что бы то ни стало объездить, а сказочный единорог. И это было колоссальное облегчение. Это была свобода.

Я сел в машину, всё еще улыбаясь, и хотя я не представлял, сколько сейчас времени – на часы в телефоне я даже не обратил внимания, когда доставал его – я чувствовал себя так, словно проспал тысячу лет и вот теперь проснулся. Наверное, в некотором роде так оно и было. Выезжая, я увидел, как снова загорается свет над крыльцом, «наши безлошадные» покидали Клуб. Возле самих ворот никого не было, или я просто никого не видел, они открылись автоматически при моем приближении и так же мягко закрылись за мной. Площадь была совершенно пуста, и теперь она казалась еще более загадочной и оторванной от мира, в котором правит закон всемирного тяготения, а люди по утрам спешат на работу. Я побывал в сказке, я всё еще пребывал в ней.

Едва я выехал за ворота, как мой телефон вдруг ожил и начала бесперебойно вибрировать и звякать – на меня посыпались сообщения и пропущенные звонки. Волшебство закончилось, сказал я себе, твоя карета снова стала тыквой… но хрустальная туфелька осталась у меня в руке и так и не превратилась в поношенный башмак, история – вот что стало моим доказательством, моей ниточкой, ведущей обратно в эту страну чудес. И, как и принц, я влюбился и был полон решимости не потерять след.

Глава 15

- Я же говорю: он затащил меня в эту компанию, а там попросили выключить телефоны. Карты, сама понимаешь…

- С каких это пор ты так полюбил азартные игры, а? – она улыбалась и смотрела прямо на меня ледяным взглядом, в котором я видел нотку злости. Видел ее и сам не верил своим глазам. И не хотел верить, это была не та Рина, которую я знал и которую почти уже полюбил. И да, я снова врал, и от этого сам злился

- Ну что ты докопалась! – смеясь, легонько хлопнул ее по плечу Олег, мы ужинали с общими приятелями в ресторане потом собирались погулять по городу и пойти в кино. Обычное двойное свидание в субботний вечер. Только вот было очень необычно для меня врать и быть мыслями совсем далеко и быть не в силах заставить себя вернуться в настоящий момент. – Ну бухнул мужик где-то в гараже, может быть… нам это нужно, как вам - салоны красоты. Собраться, поматериться, выпить, на вас пожаловаться, в конце концов…

- И часто это ты на меня жалуешься?? – картинно уперла руки в бока его жена.

- Свет мой, да я ж не про себя, - так же делано стал оправдываться он, - я так, в общем… На тебя, даже при желании, вот ну не мог бы никак пожаловаться…

- Ладно, не буду выселять тебя на диван.

Все засмеялись, я выдавливал из себя этот смех, и это тоже не улучшало настроения.

- Знаете, я не из тех женщин, которые пилят и достают, - продолжила Рина, когда смех сошел на нет, - просто я всю ночь глаз не сомкнула, волновалась за этого бабуина!

И она толкнула меня локтем в бок.

- Телефон выключен, на дворе глубокая ночь… он ведь сказал, что просто посидит с друзьями, я как обычно хотела сказать, что ложусь, пожелать спокойной ночи…

- Теперь я понимаю, - смеясь, ввернул Олег, - если бы вы жили вместе, ты, мой друг, вчера получил бы сковородкой, - он заржал, довольный свой шуткой, - а так, гульки до утра, сладкий сон потом… Жучара ты, а! Вот тебе короткая экскурсия в семейную жизнь, прокоцанный ты наш.

И он толкнул меня плечом, смеясь каким-то злорадным смехом. Всё это начинало раздражать меня всё больше. Да, именно потому я как раз и хранил свой статус холостяка и не собирался менять себя или свою жизнь по чьей-то прихоти. Если бы я хотел, чтобы меня пасли и дрессировали, я нашел бы себе такую женщину, но я хотел совсем другого и, как мне казалось, нашел то, что искал.

- В общем, я просто извелась, и позвонить-то некому, я его друзей почти не знаю….

В голосе явно проступили обвинительные нотки. И я не выдержал.

- Хватит.

Она осеклась и удивлённо посмотрела на меня. Я твердо встретил ее взгляд.

- Смени тему.

- Ууу! Кто-то включил мужика! – шёпотом сказал Олег, но на этот раз никто не засмеялся.

Секунду Рина смотрела на меня своими прекрасными серо-голубыми глазами, а потом я увидел, как в них вспыхивает злость, а злость – она заразней любого вируса.

- Извините. – Отчеканила она и встала из-за стола, направляясь то ли в уборную, то ли к двери.

Я тоже встал, догнал ее, схватил за руку повыше локтя и потащил к выходу. Да, немного грубее, чем следовало, но я этого хотел.

В итоге до улицы мы не дошли, завернули в коридорчик, ведущий к туалетам.

- Почему ты так себя ведешь? – она вырвала руку, сверкая глазами на меня, но я и не думал оправдываться или отступать.

- Могу задать тебе тот же вопрос, - холодно и твердо сказал я, - я не школьник и не собираюсь отчитываться или спрашивать твоего разрешения…

- Да я хоть раз потребовала….

- Я не закончил, - я чувствовал себя танком, идущим напролом, и злость во мне горела, как самое высокотехнологичное топливо. – Если бы я хотел, чтобы меня дрессировали и держали на поводке, я нашел бы себе именно такую женщину. Но я хотел другого, и мне казалось, я нашел ту, что искал.

Она замолчала, сбитая с толку моими словами. А я продолжил.

- Мне надоели эти дебильные шуточки про сковородки и выселение на диван, про семейную жизнь и какую-то архаичную модель отношений мужчины и женщины. Мне неприятно, что ты ведешь себя, как одна из этих куриц, мечтающих напялить на палец кольцо и ходить остаток дней в бигуди по кухне.

- Я просто волновалась…, - начала она, - что, я не имею права об этом сказать…

- Я никогда не затыкал тебе рот. Я всегда слушаю и слышу. Но ты сказал один раз – на этом и остановись. И уж точно не надо превращать наши личные дела в вечернее шоу для заскучавших семейных пар.

- А ты бы хотел, чтобы мне было всё равно, чтобы о тебе не беспокоились? Чтобы я спокойно занималась своей жизнью и плевать, что там с тобой и где ты? Этого ты хочешь…? – не сдавалась она, но этот удар прошел мимо.

- Я хочу, чтобы ты знала меня, уважала то, что мне дорого, и принимала меня таким, какой я есть. Или отпустила. Но не пыталась ставить меня в рамки и переделывать. Этого я не потерплю.

Вот мы и ссоримся, возвестил бесстрастный наблюдатель в моей голове. Ссоримся из-за моего вранья, из-за Клуба, из-за… из-за того, что во мне что-то изменилось после вчерашнего вечера, и я, возможно, сам был этому не рад.

- Да о каких рамках ты говоришь?!

- Всё, Рина, хватит. – Я сам поражался той твердости и той холодности, что поселились во мне. – Ресторан – не место для выяснения отношения. И я не большой любитель драм. Ты либо услышала меня, либо нет. Ответ мне нужен сейчас.

- То есть, тебе всё равно, какой ответ ты услышишь? Без разницы, уйду я или нет?

Типичный женский «ход конем», лучше бы она этого не говорила, это еще больше оттолкнуло меня от нее.

- Конечно нет, за кого ты меня принимаешь?? – Я по-прежнему был непоколебим, как машина, созданная сокрушать. – Но я умею уважать выбор людей и принимать даже то, что мне не нравится. Я уже объяснил тебе, где я был и почему не мог с тобой связаться. Что еще ты хочешь услышать? Мои извинения? Их не будет, потому что я ни в чем не виноват. Мои заверения, что это не повторится? Этого тоже не будет, потому что я и сам не знаю, что будет и когда. И если ты захочешь уйти, да, мне будет чертовски хреново, но я приму твой выбор и буду его уважать.

Она опустила глаза и начала покусывать ноготь. Она сдалась. Это была не то что бы победа, это было отстаивание своей территории, я и не отдал ни пяди своей земли. Только вот радости я не испытывал, как, впрочем, и грусти. Мне было как-то всё равно. И это меня пугало.

Тот, кем я был, большая часть того человека осталась в жизни «до», а в жизни «после» был этот тип, знающий, что мир – огромный аквариум, где плавают безмозглые рыбки, считающие себя центром мироздания только потому, что кто-то сверху сыплет им корм и иногда меняет воду. И я даже могу сказать, когда именно я стал другим – после того момента под звёздами, когда всё, что я знал и принимал за Истину, вдруг рухнуло, и из этих руин поднялось нечто новое, сильное и прекрасное. И пугающее, да, но мы, люди, часто находим красивым и притягательным именно то, что нас пугает. Так что, расхожая фраза «я проснулся другим человеком» здесь не применима, потому что я заснул уже другим, под утро, усталым и полным какого-то благоговения.

Глава 16

Мой телефон буквально разорвало от сообщений и звонков, большая часть из них была от Рины. Меня уже тогда, ночью, это немного насторожило и разозлило, но я был слишком возбужден и захвачен тем, что увидел и услышал, тем, где побывал, чтобы думать еще и об этих звонках. Я ехал по темным и пустым улицам Коробок, думая о том, что до рассвета не так уж далеко, о том, что с восходом солнца я увижу уже совсем другой мир, в котором есть силы и существа, недоступные нашему пониманию. И я не хотел, чтобы всходило солнце, мне нравилось это уютное место между старым восприятием жизни и новым. Мне нравилась эта ночь, полная волшебства, я знал, что чувства уже не будут такими острыми, чтобы я ни увидел и ни услышал в этом Клубе, ничто не сравнится с моментом рождения, с моментом первого открытия. И я наслаждался этой ночью и моей новой жизнью, я наслаждался легкостью, потому что мне не надо было больше убеждать себя, что то, что случилось тогда на моих глазах, было обычным явлением, просто «неполной картиной», не надо было бояться, что я схожу с ума и вижу то, чего нет. Словом, выезжая из Коробок, я осознал, что когда у тебя в душе гармония, мир и согласие с самим собой прежде всего, тогда и всё, что тебя окружает, всё, что преподносит тебе мир, тоже кажется гармоничным.

Иногда, проезжая по неосвещенным нежилым улочкам Коробок, мне казалось, что сейчас я увижу чудовищ, или вампиров, или еще что-то такое же фантастическое, я ощущал себя снова ребенком, который верит в драконов и магию, только вот я теперь не просто верил - я знал. И от этого чувства становились еще острее.

Разумеется, никаких вампиров или леших я не встретил, а ближе к центру улицы снова стали светлыми и широкими, жизнь в городе кипела круглые сутки, просто не во всех районах. А может, закралась мысль, она-таки кипит, но не все ее видят….

Домой я вернулся уже без пяти 3-ри, так и не удосужившись заглянуть в телефон. Я, было, взял его в руки на парковке, но, скажу честно, тишина и холодный тусклый свет подземелья меня испугали, мне стало как-то неловко за свой страх, но он, тем не менее, никуда не делся. Все жильцы либо спали, либо работали, либо еще развлекались, я был один на многоуровневой подземной паковке в самый темный ночной час, и мне совсем не хотелось здесь задерживаться. Почти бегом я пересек забитый машинами уровень и направился к лифту, а в голове кружились, как мухи, назойливые мысли: вот сейчас на меня нападет какой-нибудь особенный кот или какой-нибудь уродец из фильмов ужасов вдруг выйдет из тени… и, хотите верьте, хотите - нет, я наслаждался даже этим, как какой-то новой игрой.

Так как я был слишком возбужден, чтобы спать, я решил принять душ, и пока вода набирала температуру – в многоэтажках эта беда преследует часто, вода либо кипяток, либо холодная, приходится ждать, пока она стечет – я решился и взял телефон, чтобы поставить точку и полностью погрузиться в мысли о прошедшем вечере. Меня ждало 6 звонков и 10 сообщений. Волна раздражения поднялась во мне, но я постарался отмахнуться и дать ей спасть, гармония во мне всё еще сглаживала все острые углы. А вдруг что-то случилось с ней, почувствовал я укоризненный укол совести, открыл сообщения – нет, как я и думал, случилось только одно: она меня потеряла. Где я? Почему выключен телефон? Всё ли со мной в порядке? Позвонить ей. Она волнуется. Да где же меня носит, черт побери? Вот и весь смысл ее посланий. Раздражение, уже обретшее серьезный фундамент в виде злости, снова попыталось подняться, но я опять усилием воли сбил эту волну. Придумывать сейчас причину моего «ухода в тень» я не хотел и не мог, поэтому я написал, что со мной всё в порядке, чтобы она не волновалась, завтра я ей всё объясню. А потом сделал это снова, только на этот раз сознательно – выключил телефон.

Теплый душ и поздний час всё же сделали свое дело, я почувствовал, как напряжение уходит, мысли уже не так хаотично метались от одного к другому, я более-менее уложил в голове все события прошедшего вечера, осталось лишь приятное чувство облегчения и предвкушение новых историй, новых открытий и знаний. Черт, да мне просто не терпелось их услышать! Оказывается, мир на самом деле полон настоящих чудес, каждый день происходило столько невероятного, и теперь я мог узнать об этом из первых уст! А ведь вполне возможно, подумал вдруг я, уже ложась в постель, что в следующую пятницу черный шарик вытяну я… Эта мысль снова породила волну возбуждения и волнения. Готов ли я открыться этим людям? Готов ли посвятить их в ту тайну, которую так тщательно хранил от всех, даже от Рины? Рассказав историю, я пустил бы их в свое сердце, пусть всего лишь на то время, пока звучит история, но… я к этому не привык, я уже говорил. И потом, почему-то я чувствовал, что, рассказав историю, я как будто лишусь своего чуда, как будто отдам его на потеху незнакомым людям. То, что я хранил в себе, Мадам совершенно верно назвала сокровищем, потому что это была моя уникальность, это то, что случилось только со мной, а с остальными не случалось. Не знаю, как объяснить лучше, но какая-то часть меня не хотела отдавать эту жемчужину в чужие руки. Не хотела даже показывать ее другим.

И одновременно хотела.

Я откинулся на подушку, думая о том, что понимаю, как, должно быть, чувствуют себя писатели, хранящие внутри отличную историю – одна часть тебя не хочет делить с другими это сокровище, понимая, что, выйдя на свет, история неизбежно потеряет часть своей магии, краски всё равно не будут такими яркими, а образы – теми же самыми, что и в твоей голове, в твоем сердце. Но с ругой стороны, истории – живые, и они не хотят сидеть взаперти, они хотят на свободу, и они скребутся в твоей душе острыми коготками, требуя выпустить их в мир, требуя публики. И тогда другая часть тебя, которая любит это волшебное живое существо под названием «история», понимает, что она погибнет взаперти, что ей нужна свобода, нужно движение, нужна жизнь.

И я решил, что в общем готов рассказать свою историю, даже хочу ее рассказать… но только не в следующий раз. А желательно, как можно позже.

Свой главный приз я уже получил, подумал я, подводя итог под всеми размышлениями и событиями этого удивительного вечера, вспоминая себя под звездным небом, и это - облегчение. Я больше не считал себя сумасшедшим или просто наивным, теперь я точно знал, что чудеса существуют, и, что самое главное, примирился с этим.

В ту ночь я уснул с улыбкой на лице, а утром в мой мир ворвалась Рина, и всё волшебное, как говорят сейчас подростки, стремительно «покинуло чат».

Ворвалась не сразу, когда, проснувшись, я включил телефон – а было это около 11 утра – меня встретила абсолютная тишина. Я всё понял, не первый год живу, имею опыт общения с женщинами, и хоть понять их невозможно, проживи ты хоть тысячу лет, но изучить их повадки вполне по силам каждому неглупому мужику. Телефон не молчал, были сообщения от коллег, от приятелей, но ни одного он нее. Что ж, вздохнув, я закатил глаза, как провинившийся школьник, предчувствующий очередную нотацию от старших. И набрал ее номер. Она взяла трубку, но не сразу, видно, не могла решить, помучить меня или броситься уже в атаку. Мне казалось, что я стал телепатом и видел насквозь всю эту грошовую ситуацию. И знаете, этот тот случай, когда знания не приносят счастья.

Ее голос был холоднее айсберга в Ледовитом океане, и меня снова накрыла злость – почему я вообще должен оправдываться или чувствовать вину? Я не гулял по девкам, и я уже давно не школьник, чтобы спрашивать у мамочки, до скольки мне можно гулять. Примерно так я ей и сказал, после того, как из меня само вырвалось вранье, про то, как старый знакомый затащил меня в компанию картежников, а там надо было выключать телефоны. Эта выдумка сама сошла с языка, я даже поразился, тому, как гладко и как легко я врал, а ведь беря телефон в руки, я даже не представлял, что скажу. И да, я почувствовал укол стыда, но не такой болезненный как мог ожидать.

Она обиделась, но, понимая, что ничего не может мне предъявить и не имеет никаких полномочий запрещать мне что-либо, не стала раздувать скандал. Она холодно сообщила мне, что сегодня, если я не забыл за своими гульками, нас ждут на ужин Олег и Света. И я слишком хорошо изучил женщин, чтобы понадеяться, что гроза прошла. Нет, у них было 2 тактики ведения боя: яростный скандал с криками, слезами и разбитыми сердцами и тарелками, и тихая холодная война, когда на все вопросы дается ледяной ответ «ничего не случилось» и «всё нормально», но в каждой фразе будет укол, косвенное обвинение или издевка. Обычно тактика №2 применяется тогда, когда война затевается без причин – по крайней мере, без понятных мужчине причин – и когда женщина уверена, что в случае открытого конфликта будет – уж простите – послана подальше. Цинично и жестоко, можете сказать вы, но я врач, работающий в больнице – человек, которому приходится делать людям больно и иногда видеть, как они умирают на твоих руках.

Я старался не подать виду, что вижу всё это насквозь и что ее поведение меня сильно раздражает, вместо этого я ровным и спокойным примирительным тоном предложил ей заехать и провести время вместе до ужина. Хотя прекрасно знал, что это будет время не из приятных, но я также знал, что злость внутри нее – гнойник, который надо вскрыть, иначе он будет раздуваться и болеть, отравляя жизнь. А я не хотел сидеть за ужином и ловить эти шпильки и подколы, натянутые улыбочки и ледяные взгляды. Но мой расчет не оправдался, она отказалась, сказав, что у нее «итак куча домашних дел», и она «не может по первому зову бросить всё и примчаться». На этот раз злость во мне вспыхнула сильнее, уже прямо полыхнула весьма неслабо.

- Знаешь что, - спокойно сказал я, хотя чувствовал себя драконом, из последних сил сдерживающим пламя внутри, - ты можешь вообще никуда не ходить, дело твое, только не надо отравлять мне и другим людям вечер своим настроением.

И пока она не успела окончательно испортить ситуацию, добавил:

- Я буду ждать тебя до без 15-ти 7, мне просто неудобно перед Олегом и Светой, мы итак сто раз переносили встречу. Так что думай.

Она фыркнула и положила трубку. И в тот момент в тихой и пустой квартире, я вдруг впервые осознал, что почувствовал бы себя лучше без нее. Без такой ее версии, какая появилась вдруг после моего визита в Клуб. Удивительно, но я понял, что не вполне хочу вскрывать этот гнойник у нее внутри, что мне вообще-то нет дела до ее домыслов или подозрений. Как и до ее чувств. До сегодняшнего дня, оказывается, я и не знал настоящую Рину, и теперь задумался: а нужна ли мне такая?

- Ты никогда не узнаешь, есть ли на тебе поводок, - прошептал я, глядя в никуда и ожидая, пока пламя внутри хоть немного поутихнет, – пока не попробуешь его натянуть.

Она так и не пришла, Света позвонила и удивленно сообщила, что Рина подъедет прямо в ресторан. Я приехал первый. Олег и Света, с горящими от блестящих перспектив получить новые темы для перемывания костей глазами, тут же начали расспрашивать, что случилось и почему мы не вместе? Пускаться в объяснения я не хотел, но еще меньше хотел играть роль «идеального парня из мыльной оперы». Я сказал, что мы немного повздорили, и тут подъехала она. Вот уж кто был королевой драмы – с натянутой улыбочкой и колючими глазами. Боже, да что с ней стало, изумился я, как будто это совсем другая женщина!

И понеслось. Подколы, шпильки, завуалированные обвинения… Я пытался изложить свою версию, но неизменно натыкался на ее презрительные комментарии, из которых выходило, что я – глупый и порочный мужлан. И всё это на глазах у двух жадно ловящих каждое слово и каждый взгляд зрителей. Неудивительно, что мое терпение лопнуло.

И теперь она стояла с опущенной головой и грызла ноготь, не зная, как выбраться из той ямы, в которую сама себя загнала. Очень по-женски, мог сказать я, но, наверное, к тому моменту я еще не был готов порвать с ней. Она была частью моей жизни «до», а это была всё же большая часть жизни, ведь «на другой стороне» я пока прожил всего одни сутки.

- Пойдем за стол, - спокойно сказал я, ставя точку, женщины ведь лучше прыгнут в огонь, чем первыми признают ошибку. Может, это слабость или неуверенность, но большинство женщин почему-то продолжают играть эти глупые роли, хотя, я думаю, многие из них понимают, что выглядят смешно и видны насквозь.

- Я не хочу больше ссориться, - она подняла глаза, и да, я увидел в них именно слабость и страх, они приходят, когда женщины вдруг понимают, что не имеют контроля, который почему-то хотят иметь больше всего.

Это тоже было так типично и так растиражировано, что я снова испытал легкое презрение и сам себе удивился. Знаете, самые грозные захватчики отнюдь не мужчины, нет, это женщины медленно, но неумолимо захватывают всё, что тебе не удается отбить. Сначала они неуверенно и деликатно топчутся на пороге твоей жизни, робко улыбаясь и играя роль «понимающей» и «неординарной», а заканчивается всё, увы, по одному сценарию: ревность, собственничество и тотальный контроль. Где, с кем, куда, почему, я хочу это, я хочу то, ты должен… Нет, я не женоненавистник, просто я знал многих женщин, и 99% из них были одинаковыми по сути, как будто их делали на фабрике по строгому шаблону. Стандартный набор опций, и ты либо принимаешь их такими, как есть, находя пути приемлемого взаимодействия, либо обходишься без них. Я был закоренелым холостяком и не собирался менять свою жизнь, но и без женщины в ней мне было неуютно.

- Так не надо, - так же спокойно сказал я, - тем более, что никаких причин сейчас для этого не…

Я осекся на полуслове и замер, как будто меня вдруг парализовало, входная дверь за спиной Рины открылась, колокольчик мягко звякнул, и в ресторан вошел тот самый пузатый нацмен, покинувший вчера Клуб досрочно. Меня обдала волна жара, мысли завертелись, как торнадо, почему-то от волнения стало трудно дышать. Он жив! Вот первая мысль, которая пробилась сквозь ментальный хаос. Он жив! Значит, с ним ничего не сделали!

Коридорчик, ведущий к туалетам, где мы стояли, располагался слева от входной двери, так что, войдя, он тут же повернулся к нам спиной, придерживая дверь для остальных – с ним было 3 женщины, одна из них пожилая, и мужчина примерно ее лет. Я стоял и таращился на них, как сумасшедший.

- Что? – Рина несколько секунд разглядывала мое лицо, а потом проследила за взглядом и повернулась. Меня снова обдало жаром, на этот раз от страха, что он увидит меня, узнает и выдаст мою тайну, где я на самом деле был вчера. Быть вруном – мало приятного, но еще менее приятно - быть вруном разоблаченным. И потом, мы ведь только помирились... И Правила Клуба…

- Ты их знаешь? – глаза загорелись знакомым мне любопытством, а я просто стоял, едва слыша ее вопрос. Да, шпион бы из меня не получился. – Почему у тебя такое лицо?

- А? Я…

Я пытался собраться с мыслями, проклиная судьбу за то, что она привела этого скандального типа именно в этот ресторан из тысячи ресторанов города. Просто невероятно идиотическое совпадение.

- Это…, - и тут кусочки паззла сложились в голове, совершенно неожиданно рождая новое вранье. Такое же безупречное. – Это из больницы, скандальный пациент. Черт! Почему он приперся именно сюда?!

А вот эти эмоции были самыми настоящими.

- А что случилось? – ну вот, мы уже отошли от ссоры. Хоть маленький плюс. Правда, я опасался, что если этот тип меня узнает, обычной ссорой я не отделаюсь. Это уже будет фееричный конец.

- Да обычное скандальное, шумное быдло, - я не сводил с него глаз, как орел, увидевший в траве кролика, хотя кто из нас был орлом, а кто кроликом, это был тот еще вопрос. – По их мнению, им всегда все должны, со всеми на «ты», наглые, крикливые… дерьмо, одним словом.

Пока я выдавал очередную порцию вранья, пузан со своей компанией прошествовал в зал, женщины кинулись занимать стол в противоположном от нас конце, и я выдохнул.

- Думаешь, он и сейчас может устроить скандал? У тебя с ним был серьезный конфликт? Просто ты так побелел…

- Кто его знает? Но мне бы очень не хотелось, чтобы он меня увидел. В идеале, этот козел вообще не должен был сюда приходить, - я усмехнулся, не сводя глаз с рассаживающейся компании, – но это, как говорится, в идеальном мире.

- Они сели вообще в другом конце, - Рина приняла игру и тоже осторожно выглядывала из-за угла коридорчика, - если ты пройдешь и не будешь поворачиваться, он тебя не заметит. Кстати, ты же про того, с пузом?

- Угу.

- Так, кажется, они расселись, - Рина была похожа на кошку, караулящую возле норы, - иди первым, я за тобой, прикрою тебя.

И она захихикала.

А вот мне было не до смеха. Но сейчас и правда был оптимальный шанс пройти незамеченным, и я не стал его упускать. Стараясь не идти быстрым шагом, я пересек зал, благодаря судьбу за то, что в начале вечера сел спиной ко входу, то есть, лицом к стене. Остановился возле стола, подождал свою спутницу и галантно помог ей сесть, не поворачиваясь к злополучному столику. Хотя вряд ли они заметили бы нас, даже если бы мы вышли и станцевали посередине – там шло бурное обсуждение блюд и недовольство тем, что к ним еще никто не подошел.

- Ну что, голубки, - подмигнул Олег, разливая вино, - милы бранятся – только тешатся?

Жена толкнула его в бок, но его это нисколько не смутило. А вот я весь как будто стал ватным человечком. Ох, не завидую я шпионам!

- Всё в порядке, - ослепительно улыбнулась Рина, - мы всё уладили.

- Тогда за это и выпьем! – Олег поднял бокал, все последовали его примеру…

- Что значит, «заказан»??! – крик с другого конца зала перекрыл музыку и звон наших бокалов.

Все, кто был в зале, повернулись в их сторону, кроме меня, и это выглядело бы смешно и странно, если бы кто-то это заметил.

- Где тут написано…?!

Тихий, вежливый, но твёрдый голос официанта перебил звучный голос моего почти знакомого, он что-то объяснял, а в конце я разобрал слова «я позову администратора».

- Черт знает, что за обслуживание! – недовольно выкрикнул то ли тот нацмен, то ли его спутник, однако вся компания шумно встала из-за стола, двигая стулья с противным громким звуком, женщины что-то возмущенно щебетали на своем языке, второй мужчина отвечал им тоже не на русском.

- Мда-а-а…., – Протянул Олег, закатывая глаза, и к моему ужасу добавил, - приятное будет соседство, мать их.

И это я обычно называю дерьмовый джек-пот – за соседний столик, от которого нас отделяло не больше 2-х метров, официант положил стопку меню и встал в ожидающей позе.

- Здесь вам будет удобно, - тот же вежливый бесстрастный голос, от которого у меня, однако, прошел мороз по коже, - прошу.

И вся компания с шумом и суетой переместилась к нам под бок. Наверное, я не смог совладать со своим лицом, потому что Рина ухмыльнулась, а Света с Олегом непонимающе переглянулись, а потом он спросил:

- Что это с тобой?

Я ответил не сразу, искоса поглядывая на наших новых соседей, кажется, мне не совсем не повезло – пухлый нацмен, по-моему, его звали Артак, сел боком, прямо параллельно со мной, так же спиной к залу. Он мог меня увидеть, если повернёт голову, а мог не заметить, я прямо классически балансировал на острие.

- Это скандальные больные, - шепотом сообщила Рина, кидая быстрые взгляды в сторону шумной компании, там все пока были заняты изучением меню, - у них был конфликт с тем, пухлым, который помоложе…

- Да, давненько я в ресторанах не дрался! – усмехнулся Олег, без всякого стеснения пялясь на пузана.

- Вот и не лупись в ту сторону, - прошипел я, - наше время ушло, дружище, я бы предпочел посидеть тихо, по-стариковски, поесть и пойти дальше, как тебе такой план?

- Это мы-то старики! – громко воскликнул Олег, смеясь, женщина, сидящая за соседним столом рядом с Артаком, повернулась. – Тебе и 45 нет, сопляк…

И он расхохотался.

- Я серьезно, - тихо проговорил я, - не порти мне вечер, я не хочу сейчас ввязываться в перебранки или просто чувствовать себя неловко. Забудь о них, понял? Сделай мне одолжение.

- Ладно, но ты должен мне штрафную! – тут же переключился Олег, наливая мне полный бокал вина, - пей до дна, мать Тереза.

Он разлили всем вино, провел ладонью по лысой голове и добавил:

- Эх! А мне бы еще бокальчик, и как раз появится желание кому-нибудь морду набить! Даже кандидаты есть, а ты… тююю! Весь кайф обломал.

- Переживешь, - усмехнулся я, как мне казалось, старательно не глядя вправо, там как раз началось громкое обсуждение меню. – Давай лучше тост говори.

- За мир, - он хмыкнул и снова бросил взгляд на пузана, - сегодня вечером это самый актуальный тост, похоже.

Мы выпили, поели, за столом постоянно о чем-то шел разговор, но я был как будто на автопилоте. Я что-то отвечал, даже смеялся впопад, но мысли мои всё время вертелись вокруг наших соседей и возможных вариантов развития событий. Я был уверен, что справляюсь весьма неплохо, пока Рина не толкнула меня тыльной стороной ладони и не прошептала:

- На Олега говоришь, а сам-то, - и она холодно улыбнулась, - может, хватит уже стрелять глазками, а то тебя, ей Богу, неправильно поймут.

И она многозначительно указала глазами на соседний столик.

- Я не…

Начиная фразу, я повернулся, и в ту же секунду пузан, которого я встретил в Клубе, повернул голову ко мне, выглянув из-за сидящей рядом жены. Наши взгляды встретились, мое сердце замерло в мертвой петле…. А потом он отвернулся с совершенным равнодушием на лице. Либо он не помнил меня, либо так превосходно притворялся.

- Охх…, - выдохнула рядом со мной Рина, мы временно остались вдвоем, наши друзья вышли из шумного зала, чтобы пожелать дочке приятных снов, сегодня она осталась у родителей Олега. – Он тебя явно видел! Но сделал вид, что не знает! Ха! Во дает!

- Слава Богу…, – промямлил я, чувствуя, как напряжение спадает волной жара, разлившегося по телу, и говорил я совершенно искренне. – Значит, никому из нас не хочется портить вечер. Вот и славно, будем спокойно отдыхать.

- Ты бы его сделал, - вдруг заявила Рина, озорно глядя на меня.

- Что??

- Я говорю, если бы началась драка, я бы поставила на тебя, мой тигр, - и она подмигнула мне, ее глаза заблестели от возбуждения, - ты выше, гораздо крепче, а он… посмотри на его мамон!

И она захихикала как девчонка.

- Он же задохнется на второй минуте! Да и потом, ты – отчаянный. И характер у тебя есть. А в драках всё решает характер, мой отец всегда так говорил.

- Рина, что ты…? – я оторопело уставился на нее, глупо улыбаясь, польщенный и сбитый с толку одновременно.

- Не знаю, - она наклонилась ко мне и горячо зашептала, я чувствовал на коже ее дыхание, и вдруг во мне тоже что-то проснулось. – Это, конечно, странно… хотя, если смотреть с точки зрения эволюции, то совсем и не странно… в общем, все эти разговоры про драки, наша небольшая ссора… меня это возбуждает, вот что я хочу сказать…

Она немного отстранилась и уставилась на меня пылающими глазами. Бог мой! Зачем?! Почему сейчас?! И я со смешанными чувствами не юного уже мужчины вдруг ощутил движение ниже пояса. Смешанные, потому что в моем возрасте уже каждую эрекцию воспринимаешь еще не как чудо, но как большую привилегию, которая, увы, однажды – и не так уже нескоро – будет отнята временем…. Но иногда она всё же совсем не кстати.

- Я хочу тебя, - от ее прямоты и неподдельного желания я тоже вдруг вспыхнул. – Если ты сейчас же не пойдешь со мной в уборную, я наброшусь на тебя прямо здесь.

- Слушаюсь, моя госпожа, - я расплылся в глупой улыбке, однако взгляд мой очень даже цепко отмечал все достоинства, которыми ее наградила природа. – Только я не знаю, как выйти из-за стола…

И я легким кивком указал на то самое место.

- Хочешь, я буду прикрывать его руками? – и она озорно улыбнулась.

- Замолчи, - у меня начала кружиться голова, еще немного, подумал я, и я сам возьму ее на глазах у всех этих людей прямо на этом долбаном столе…, и эта мысль тоже возбуждала. Как там было в анекдоте моей молодости: «Подсудимый! Почему вы занимались сексом на железнодорожных путях?! И почему не отошли, видя поезд? Из-за вас большой состав пришлось экстренно тормозить! Ваша честь, я видел поезд, но… кто-то из нас двоих должен был остановиться… я не мог».

- Я пойду первая, - ее глаза сверкали, на щеках появился румянец, она протянула мне свой жакет, - а ты через минуту принесешь даме это. И не вздумай задерживаться.

Я не задержался.

Проходя мимо входной двери, я увидел всё еще болтающих Олега и Свету, и мне стало смешно от того, что они и не подозревают, чем мы тут собираемся заниматься. В дамском туалете было чисто и роскошно, на тумбочке – стопка полотенец, которые нам очень пригодились. Рина сидела на тумбе, всё так же призывно глядя на меня, и прежде чем мысли отключились, я успел подумать, как хорошо всё же иметь постоянные отношения – вы можете не беспокоиться о контрацептивах.

Это был наш лучший секс, или мне теперь так кажется, потому что он был ярким… и последним. Не буквально, но это был наш последний танец, последний раз, когда мы были настоящей парой. Я до сих пор помню легкий сладковатый запах освежителя воздуха, помню, как играла тихая музыка, обычная, какую услышишь в туалетных комнатах приличных ресторанов, а музыка из зала пыталась ее заглушить. Помню запах ее духов, раскрывшийся на ее горячей коже, помню, как чувствовал себя молодым парнем, снова полным энергии и страсти. И как она выгнулась, старясь сдержать не то стон, не то вскрик… Она летела на волне наслаждения, жизни, любви, и я летел вместе с ней. И это было поистине божественно.

Мы дали друг другу обещание, что обязательно повторим этот опыт, раньше мы не занимались любовью нигде, кроме спальни, а это приключение понравилось нам и встряхнуло обоих. Но даже тогда, когда я свято верил, что нас еще ждет немало «приключений» в кафе, в парке, в примерочной… да где угодно… даже тогда я подумал, что всё лучшее в жизни бывает спонтанно, всё лучшее – это не планы, а экспромт, чистое творчество.

Удивительно, но за всё время нам никто не помешал, никто не дергал ручку туалета, мы как будто выпали из мира не только в переносном смысле, но и в прямом. Уходя, она поцеловал меня в нос и захихикала, как девчонка. В тот миг она была прекрасна как никогда, самое совершенство. Я задержался ровно на 30 секунд, а потом с опаской приоткрыл дверь уборной, Рины уже не было видно, зато в начале короткого коридора показалась крупная леди в золотом платья, увидев меня, выходящего из дамской комнаты, она удивленно подняла брови, но не сбавила шаг.

- Ошибся, - я старался, чтобы моя улыбка выглядела вежливой и непринужденной, но, по-моему, она получилась как у нашкодившего пацана.

Дама фыркнула и смерила меня взглядом, но мне было всё равно, в ту секунду я был полон энергии, силы, уверенности и счастья, а это – лучшая броня от любого негатива.

Я дошел до конца коридора и выглянул в зал, Рина расслабленно пила коктейль, о чем-то беседуя со Светой, Олега нигде не было видно, а мне чертовски хотелось курить. Ритуал, понимаете. Мой «знакомый незнакомый» всё так же ужинал в обществе своей шумной семьи, но теперь даже он отошел куда-то на второй план, тем более, что он явно не собирался «узнавать» меня. Почти уверенной походкой я прошел через зал за сигаретами, миром-то по-прежнему правили некурящие, так что меня ожидала уличная прохлада и несколько минут наедине с собой, чего, признаться, я очень хотел.

- Где вы пропадали? – спросила Света, не думаю, что она догадывалась, где. – Мы вернулись, столик пустой…

- Занимались сексом в туалете, - ответил я, предугадывая реакцию, и не ошибся.

- Ой, тоже мне, приколисты! – и она шутливо шлепнула меня по руке, - взрослые мужики, а туда же, как пацаны, ей богу!

Рина сдержано и озорно улыбнулась, невозмутимо потягивая свой коктейль.

- Поторопи там моего благоверного, - сказала мне вслед Света, - а то он уже час на телефоне висит, простудится ведь.

Я кивнул и пошел обратно через зал, никто не посмотрел на меня, чему я был только рад. На улице действительно было холодно и влажно, но мне нравилось, было приятно подставлять разгоряченное лицо ледяным порывам ветра, несущим морось. Я остановился под навесом возле входа и закурил, ища глазами Олега. Я хотел покончить с поручением до того, как начну наслаждаться моей послесексовой сигаретой, она особенная, это ритуал, это еще одна часть удовольствия, как душ из шампанского на Формуле 1. Моя особенная сигарета тлела, а я его так и не заметил. Стоянка, залитая огнями, была полна машин, но не людей, здесь был только я. Инопланетяне его похитили, что ли, подумал я и улыбнулся. Найдется, решил я и принялся за сигарету. Ночной город вокруг казался мне прекрасным, погода казалась мне прекрасной, вся моя жизнь казалась мне прекрасной, и я не стал сдерживать улыбку, зачем, я ведь был тут один, и это был мой момент. Я любовался бликами фонарей и иллюминации на мокрых блестящих капотах машин, наслаждался шумом транспорта, музыкой, льющейся из ресторана, смехом и голосами случайных прохожих, в выходной день их было особенно много в вечерние часы, где-то как всегда завывала сирена, гудели клаксоны, в отдалении гремел фейерверк. Я с умиротворением в сердце слушал эту песню большого города, которая не смолкает ни на минуту, лишь становится тише и чище по ночам.

Выбросив из головы все посторонние мысли, я с наслаждением затянулся, чувствуя, как невидимые капли, принесенные ветром, разбиваются на моем лице, а сырость неудержимо проникает во все щели в одежде, вытесняя тепло. Я знал, что замерзну, и очень скоро, но в тот самый миг мне было хорошо. Я думал о том, что Рина сидит там, в тепле, счастливая, и ждет меня, мне было легко и хорошо, от того, что мы помирились. Я даже поймал себя на философской мысли о том, что судьба специально заставляет нас страдать, чтобы припасенная ею конфетка показалась еще слаще. И да, в те мгновения я свято верил, что у судьбы всегда припасена конфетка на любой неудачный день. Выпуская дым вверх, в темное небо, подсвеченное огнями города, я ощущал себя абсолютно удовлетворенным жизнью, человеком на своем месте, перед которым открывается широкая ровная дорога куда-то за горизонт. Не зря говорят, что секс после ссоры «уносит» лучше любого наркотика.

- А я говорю, что машина должна сегодня выехать! – услышал я Олега прежде, чем увидел. В туман всегда бывает лучшая слышимость, так что его крики я услышал очень даже хорошо, до того, как он появился, - и мне начхать, будете вы ее грузить до 12 или до утра! Я сказал…

Я чисто автоматически улыбнулся, так уж мы устроены, видя сородича, особенно, из своей компании, мы считаем своим долгом поприветствовать его, но на самом деле мне нравилось мое уединения, и я хотел как можно скорее к нему вернуться.

- Толя! Да твою ж мать! Мне босс яйца оторвет на хрен…

Олег заведовал транспортом в крупной торговой компании и на работе мог проявить весь свой характер, который ему приходилось сдерживать дома. Я ждал, улыбаясь всё шире, когда ветер донес до меня уже сплошной поток нецензурных слов, а потом наконец из-за угла ресторана показалась знакомая фигура. От одного его вида меня холод пробрал до костей – тоненькая рубашка, трепетавшая на ветру, и покрытая каплями лысая голова. Я помахал ему, он рассеяно улыбнулся и помахал в ответ, пробираясь ко мне между рядами машин – на втором этаже здания был караоке-клуб и бильярдная, так что машин было прилично.

- Всё, я сказал, чтобы сегодня груз отправили! Позвони Николаевичу, дерни ребят…, - он перенес телефон к другому уху, - как обычно, это же сверхурочные… да, всё перепроверь, чтобы по накладным никаких косяков… Всё, Толя, я с женой, хватит трыньдеть. Всё, да, они там еще вчера ждали… всё, как отправишь – отзвонись.

- Нелегкая доля начальников? – усмехнулся я, затягиваясь.

- Да ну их на хрен! Дебилы! Ещё вчера должны были… - он осекся, видимо, сообразив, что это никому не надо, в том числе и ему в данный момент, махнул рукой и скривился, - ай! Да ну их к черту лысому! Ты куда пропал это?

- Тот же вопрос тебе просила передать жена, - лукаво улыбнулся я, - беспокоится, как бы ты воспаление легких не подхватил…

- Надоели все! Пусть посидит без мужика возле юбки хоть 10 минут…

- Как мужик – я полностью за тебя, но как врач – за нее, - сообщил я, а моя заветная сигарета всё тлела, - мне на тебя даже смотреть холодно в этой рубашонке, иди хоть куртку накинь…

- А ты тут надолго?

Я поднял сигарету на уровень его глаз и продемонстрировал.

- Она у меня одна.

- То есть, смысла выходить нет? – я кивнул и затянулся. На самом деле, я мечтал спровадить его и еще хоть минуту понаслаждаться одиночеством. Я очень наделялся, что волшебство момента еще не совсем ушло, что его еще можно вернуть, пускай хоть частично.

Проворчав что-то насчет «надоедливых баб», он зашел в ресторан, а я попытался выжать максимум удовольствия из остатков сигареты. Налетел порыв ветра, швырнул мне в лицо холодную морось, я улыбнулся и закрыл глаза, растворяясь в шуме ночной жизни города. Всё будет хорошо, подумал я, в итоге всё будет хорошо! Мы с Риной нашли нечто новое, что встряхнуло и принесло пикантность нашим отношениям, а может, это кризис с моим походом в Клуб как раз и нужен был для того, чтобы мы вышли на новый уровень… Возможно, я еще разок схожу туда, а может, и не разок, но главное, что больше проблем не будет, из-за этого мы больше не поругаемся, я объясню, я дам ей понять, что всё хорошо, что ей нечего бояться… С мечтательной улыбкой я докуривал свою победную сигарету, буквально физически ощущая, как разливается блаженство в моей душе.

И тут дверь за моей спиной слегка скрипнула. Господи, да оставят меня хоть на минуту в покое, разозлился я, я был уверен, что это Олег, не усидевший с дамами, или какой-то посетитель, тоже решивший освежиться. Улыбка искривилась, превратившись в недовольную гримасу, я принципиально не повернулся, стараясь подавить злость, не дать ей испортить и перечеркнуть те минуты счастья и умиротворения, которые мне удалось урвать.

Я стоял у самого края навеса над входом, дверь позади меня открылась, выпустив слабый поток теплого воздуха, и закрылась, меня никто не окликнул, но я услышал шаги. Это не Олег, понял я, испытав некоторое облегчения, не хотелось мне обсуждать его жену, или работу, или мои отношения, на этот вечер я всем этим пресытился. Должно быть, посетитель, решил я, когда мужчина поравнялся и встал рядом со мной. Я повернулся к нему из вежливости… и едва не вскрикнул – рядом со мной стоял тот самый нацмен из Клуба!

Господи, он едва не касался рукавом свитера моего рукава! Я смотрел на него, он тоже повернул голову и равнодушно посмотрел на меня, в его черных глазах была абсолютная невозмутимость, полный штиль, как говорил мой пухлый сосед-подросток. Я вот моя челюсть, наверное, упала до уровня колен. Я моргал и отчаянно пытался взять себя в руки, а мысли летели, как ураган, пронёсшийся над свалкой. Что он здесь делает? Почему вышел за мной? А он вышел за мной? Почему делает вид, что не знает меня? А может, правда не помнит? И что мне делать? Тоже «не узнавать»?

Пока я думал и пялился на него, как неадекват, он зажег сигарету и затянулся, демонстративно не замечая меня. Вот и радуйся, сказал голос разума в моей голове, это твой шанс – ты боялся, что он выдаст тебя Рине, теперь стало совершенно ясно, что не выдаст. Так закрой эту тему и возвращайся в зал.

Но я не мог. Мой проклятый внутренний бунтарь требовал разгадки, требовал ответов, и то, что на стоянке перед зданием мы были абсолютно одни, только подстегивало его. Мы ведь оба там были, подумал я, только он не захотел принимать Правила и ушел, так что же с ним случилось потом? Сейчас или никогда, вкрадчиво прошептал голос моего бунтаря, лови момент или он будет упущен.

Мы как члены какой-то секты, подумал я, горя желанием начать разговор, задать кучу вопросов, и понимая, что могу нарваться на грубость, а то и на более серьезные неприятности, если всё это дойдет до Рины. Я же сам изо всех сил старался не допустить нашего общения, а теперь… «Впереееед!» - проорал мой внутренний бунтарь. И прежде, чем я опять успел сообразить, что делаю, я услышал свой голос:

- Извините, мы с вами нигде не встречались?

- Нэт, - ответил он, окидывая меня оценивающим взглядом.

Я не отвел взгляд, наоборот, уставился не него в упор, давая ему возможность как следует рассмотреть мое лицо. Хотя, что это даст, вдруг сообразил я, я видел его и запомнил хорошо только потому, что он оказался в центре внимания. А будь я на его месте, запомнил бы я хоть кого-то? Или начнем с того: заметил бы вообще, успел бы рассмотреть все эти лица? Выходит, я зря так дергался весь вечер?!

- Я вас не знаю. – Сообщил он холодным тоном и демонстративно вернулся к своей сигарете. Неприятный тип, и я поймал себя на мысли, что рад тому, что в следующую пятницу – если я, конечно, пойду в Клуб – его там не будет. Значит, я так и не узнаю, что с ним стало потом?? Но что я мог сделать, этот мужик не желал со мной общаться, может быть, и правда не помнил меня, а возможно, не хотел ворошить неприятный опыт.

- Извините, я ошибся, - попытка провалилась, и мне пришлось это принять, - принял вас за другого.

Он ничего не ответил, даже не посмотрел больше в мою сторону, только слегка отодвинулся от меня, как будто я был городским психом, в больших городах никогда не знаешь, с кем приходится делить свое пространство.

Моя сигарета догорела, пора было заходить внутрь, но что-то держало меня, неудовлетворенность, нежелание смириться, мой известный в узких кругах характер, сделавший меня неплохим врачом. Мне нужен был результат, и я готов был пробовать всё. Может, просто спросить его в лоб, что произошло в Клубе в пятницу? Я не обознался, это он, и сомнений тут быть не может, и он был там. Или его брат-близнец, что маловероятно.

Я могу сказать, что тоже там был, и описать всю ситуацию, свидетелем которой стал, тогда я увижу ответ в его глазах – правда, он не желает говорить или на самом деле там не был. Правило, запрещающее нам говорить о Клубе, напрочь вылетело у меня из головы, как и все остальные Правила, если на то пошло, сейчас он докурит и уйдет, и шанс будет потерян. Я решил рискнуть, пойти ва-банк, набрав воздуха, я сделал шаг к нему и открыл рот, собираясь сказать что-то вроде: «Вы были в Клубе Удивительных Историй в пятницу…»…

И тут вдруг загудел сигнал одного авто. Все машины на стоянке стояли темные и покинутые, и вдруг одна из них загудела где-то прямо напротив нас. Я осекся и закрыл рот, мы невольно посмотрели друг на друга, а в следующую секунду белый свет фар полыхнул и ослепил нас. Мы оба заслонили глаза руками, я старался, щурясь, разглядеть, что происходит с этой машиной во втором парковочном ряду, но свет бил по глазам.

Чертыхнувшись, нацмен бросил сигарету прямо на асфальт, резко развернулся и заспешил в здание. А я стоял, как кролик, парализованный светом фар. Кто-то всё это время сидел там? Зачем? Что за странности? Вот они, городские сумасшедшие, подумал я, и свет погас, так же внезапно, как и включился. Я осторожно отнял руку от глаз, хотел посмотреть, кто это там развлекается, может, покрутить пальцем у виска…

В салоне неприметной иномарки зажегся свет, и я отчетливо увидел длинные оранжевые дреды. А еще через секунду меня пронзили взглядом, и я знал это лицо. В машине сидел рыжеволосый громила из Клуба, красивый, пугающий и странный, как и все телохранители Мадам. Вот теперь я действительно застыл, сердце замерло и как будто покрылось корочкой льда, грудь сдавило. Ужас медленно потек по моим венам, разнося по телу слабость и холод.

Все мои вопросы и бравада – всё куда-то испарилось, остался лишь страх. Я не двигался, пригвожденный его взглядом к ковровой дорожке перед входом в ресторан, один на один с этим демоном. И в этом вакууме он медленно и отчетливо покачал головой.

Глава 17

- Я скоро умру, - совершенно спокойно и как-то равнодушно сообщила Ирина Сергеевна. Она лежала в моей палате уже неделю с обострением гастрита, и дела у нее шли очень даже хорошо, на днях я собирался ее выписывать.

- Ерунда, - улыбнулся я, заполняя лист назначений, - вы уже почти поправились…

- Это произойдёт не от гастрита, - уверенно заявила она, - он не сказал, как, но сказал, что мое время пришло.

- Тааак….

Я отложил историю болезни и сел прямо на соседней кровати, где и заполнял ее. Палата была на 4 человека, но сейчас мы были здесь одни, двое ее соседок ушли на прогулку с родственниками, одна кровать пустовала, на нее я и сел.

- Кто это он? И что вы такое вообще говорите?

На самом деле, меня очень заинтересовали ее слова, пока не напугали, нет, но заинтересовали. И с медицинской точки зрения – тоже, что-то с ней было явно не так, поступала она в здравом уме, а теперь вела себя не совсем нормально. А с другой стороны, после посещения Клуба я уже не мог смотреть на мир плоским взглядом скептика. И любопытство, желание докопаться до истины вспыхнуло во мне, поглотив всё мое внимание.

Она замялась, не зная, отвечать ли на мой вопрос или, может, жалела, что вообще начала этот разговор и теперь не знала, как его правильнее закончить. Я не торопил ее, мысленно умоляя всех богов или одного великого Бога, чтобы меня сейчас не дернули, и эта интересная беседа не умерла, так и не успев толком родиться.

- Он приходил ко мне во сне. А может, это был и не сон вовсе…

Она осеклась, взгляд, застывший было от воспоминаний, вдруг стал резким и сместился на меня.

- Надеюсь, вы не станете смеяться или звонить в психиатрию, - холодно сказала она, и в эту секунду я вдруг увидел ее молодой, такой, какой она, должно быть, была в расцвете – красивая сильная женщина с достоинством, а эти серые глаза наверняка разбили не одно сердце, когда смотрели вот так, оценивающе и холодно.

- Ну, сначала мне надо разобраться в ситуации, - честно ответил я и добавил, - но, знаете, я не из тех, кто смеется и крутит пальцем у виска только потому, что чего-то не понимает.

Взгляд не смягчился.

- Мне можно верить, - сказал я, глядя ей прямо в глаза.

Несколько мгновений мы балансировали между потерей контакта и полным доверием, а потом она вздохнула и закатила глаза.

- К черту! Я сама начала этот разговор, назвался груздем, как говорили в дни моей молодости - полезай в кузов.

- В дни моей молодости были выражения погрубее, но смысл тот же, да. – Улыбнулся я, и вызвал ответную осторожную улыбку.

- Может, просветите?

- Нуу, самые приличные это: «не раздвигай ноги, если не собираешься давать», - ее брови неодобрительно поднялись, - а другое, даже не знаю… ладно, к черту, как вы сказали! «Не свети…эммм….попой, если не будешь…»

- Я поняла, - оборвала она меня и засмеялась.

- Но мы отошли от темы, - вернулся к разговору я, - так что произошло, что вы, молодая дама, заговорили о смерти?

- А вы льстец! – засмеялась она, - если, по-вашему, 73 – это молодая, кто же тогда пожилой?

- Не знаю, я таких не встречал, - иногда у меня получалось нравиться больным, некоторые называли это обаянием, я же предпочитал слово «уместность», именно чувство уместности и делало людей привлекательными, а вовсе не внешность и не ум. Умение уместно пошутить, уместно промолчать, подобрать уместное выражение лица… это дар, такой же, как красота или ум. – Души не стареют, Ирина Сергеевна, а мы – души, прячущиеся за этими мешками из воды и кальция.

Она снова окинула меня быстрым оценивающим взглядом, не таким холодным, как в прошлый раз.

- Это был ангел…

При слове «ангел» сквозь меня как будто прошел ток, и уж смеяться мне точно не хотелось. Паззл сложился, вот кого напоминали мне телохранители Мадам – ангелов с рисунков, именно такими их изображали люди испокон веков, красивыми и сильными, безупречными, могущественными и смиренными.

- Мужчина или женщина без возраста, - снова попадание в десятку, мне даже стало немного страшновато, - они ведь бесполые, так говорят… хотя, кто вообще может что-то знать.

Она вздохнула и посмотрела на меня, должно быть, увидела то, что хотела на моем лице, и смешинки или неверия там точно не было.

- Он сидел здесь, на том же месте, где вы сейчас, - мне срочно захотелось встать или отодвинуться, но я поборол себя. – Я говорю «он», потому что мне показалось, что это всё же больше мужчина, чем женщина. С темными волосами до плеч и прекрасным лицом. Но в этом лице была какая-то жёсткость и холодность. Не злость, нет, это разные вещи, просто жёсткость, как будто ему приходится делать то, что надо, пусть это и неприятно.

Я отвернулся к окну, напротив которого сидел, окно разделяло нас, и столб солнечного света, по-весеннему яркий, ослеплял меня и грел, и это было приятно. С 6 этажа вид был вполне даже приличный, тем более, что окна этой палаты выходили на наш больничный парк, так что я залюбовался деревьями, тянущими изголодавшиеся по теплу ветки к солнцу, которое вот-вот уже должно их разбудить. За парком я увидел крыши хозпостроек, котельную и высокую водонапорную башню… и морг. Ничем не примечательное длинное двухэтажное здание, но день вдруг утратил для меня всё свое очарование.

- Он точно так смотрел в окно, - сказал Ирина Сергеевна с легкой улыбкой, чего в ней было больше: нежности или грусти, я так и не понял, - только это была ночь, и свет города, огни, так красиво играли на его лице и волосах. Я никогда не видела никого прекраснее, такая совершенная красота, понимаете, такая… неземная.

- Мне-то до ангела точно далеко, - рискнул пошутить я, - и не только лицом, хотя, даже не знаю, чем больше…

Она ответила мне вежливой улыбкой.

- Он ждал, пока я проснусь, если это и вправду был не сон, или ждал, когда я освоюсь в этом сне и увижу его.

Я отвернулся от окна, всё равно меня уже ничего там не завораживало, и пристально смотрел на свою странную пациентку, пытаясь понять: пережила ли она действительно что-то за гранью привычного, или это угасающий мозг играет со всеми, до кого может добраться. И со мной в том числе.

- Вы говорили с ним? – я начал свое мини-расследование, - где были ваши соседки?

- Пытаетесь проверить, не сошла ли я с ума? – усмехнулась она, и мне стало немного стыдно. Но только чуть-чуть. Это ведь, в конце концов, была моя работа. Просто после того, как я сам пережил нечто неординарное, а потом еще и этот Клуб - в общем, теперь для меня всё не было таким однозначным и простым, как раньше.

- Пытаюсь установить истину, - честно ответил я, а что я мог еще сказать?

- Отвечаю сразу на 2 ваших вопроса, - ничуть не смутившись, сказала она, - да, я говорила с ним, но шепотом, потому что мои соседки спали, та, что на кровати в углу, Алена, похрапывала, как мопс моего внука.

Она замолчала на секунду, а потом заключила:

- Так что, если это был сон, то весьма реалистичный, ее храп достал меня и там.

- Сны тоже бывают вещими, - кивнул я, - я просто хочу разобраться, как детектив, только без поисков обвиняемого.

- Ну и скользкий же вы тип! – засмеялась она, - из всего выкрутится!

- Да, надо было идти в адвокаты, - ухмыльнулся я, - зарабатывал бы точно побольше.

- Вы – на своем месте, - уже совершенно искренне сказал она, и я даже смутился.

- Так расскажите мне всё, что случилось, чтобы я мог оправдать ваши слова и помочь вам…

Она улыбнулась и покачала головой, твердо, бескомпромиссно.

- Вы не можете. Не в этот раз. У всех человеческих существ есть предел, ваши полномочия заканчиваются там, где правят силы, вдохнувшие жизнь в набор клеток. Вы умеете оживлять мертвецов, доктор? Нет. Потому что нам это не дано: вдыхать жизнь, делать неживое живым. Как не дано и противиться жизни, когда она уходит. Вывод: мы не можем ни пригласить жизнь, ни удержать, когда она решит нас покинуть. Бог дарит ее, Он и забирает.

Я бы с этим поспорил, подумал я, перед глазами тут же возникла мокрая дорога и парень в оранжевом пуховике, и я, бегущий к нему с криками: «Я врач!», - как будто кто-то пытался меня не пустить или помешать. Мне стало совсем не по себе, и я подумал, что, возможно, Бог там не один тянет вахту, возможно, на другом конце небесного коридора сидит Некто, любящий гадко пошутить.

- Я не могу забыть его глаза. – Задумчиво продолжила Ирина Сергеевна, - они были темными и какими-то горящими. Как будто в них что-то светилось, даже в темноте я видела этот свет, как будто огни города каким-то образом были в его глазах. Красивое лицо, харАктерное, но какое-то немного мрачное.

- Вы помните, как он был одет? Может, еще какие-нибудь подробности, детали в лице?

Безумие, но мне вдруг стало важно узнать, буквально увидеть этого ночного гостя, потому что в душе шевельнулась совершенно нереальная и робкая мысль: а вдруг я его уже видел? Бред, глупость… но вдруг это был один из телохранителей Мадам? Вдруг они теперь взялись за всех, с кем я контактировал? Это были обрывки недодуманных параноидальных идей, но я не отступался, голос в душе твердо стоял на своем, утверждая, что это, черт возьми, вполне может быть один их тех громил. Потому что они – ангелы, они точно не из этого мира, не бывает таких странных и таких идеальных людей. Обо всём этом мне еще предстояло серьезно подумать, но сейчас я хотел получить ответы, сейчас я горел, как ищейка, напавшая наконец на едва уловимый след.

- Одет он был обычно, в темный костюм без галстука, рубашка – тоже темная. А лицо, из-за темноты мне было сложно детально его рассмотреть, да и пялиться неприлично, разве вам мама не говорила?

- Я был не самым послушным ребенком, - виновато пожал плечами я и ухмыльнулся.

- Волосы были не черные, темно-каштановые, они были уложены на прямой пробор и заправлены за уши, красивые брови, красивый прямой нос…, - она задумалась и вдруг глаза ее вспыхнули, - вот что его действительно выделяло, помимо безупречно-красивого лица, так это руки! Таких красивых рук я не видела ни у одной женщины, не то что у мужчины. Узкие удлиненные кисти, длинные ровные пальцы, не паукообразные, а именно красивые, и ногти такие блестящие, крупные, но не длинные. Мне хотелось бы прикоснуться к этим рукам, хотелось бы, чтобы они до меня дотронулись….

Нет, похоже, тут я промахнулся - по описанию я его не узнавал, хотя в той комнате было так много громил, всех я, конечно, рассмотреть не мог, да и запомнить. И да, ее мама была права – пялиться неприлично, и я не пялился, в том месте я старался быть образцом приличия.

- И он был очень высоким. – Вот тут меня снова как будто током пробило. Это я узнавал. – Хотя он не вставал, по крайней мере, я этого не видела, но он возвышался, даже сидя на кровати. Вы ведь высокий мужчина, а он был гораздо выше, я могу это утверждать, потому что вы сидите сейчас там же, где и он.

Я снова подавил желание встать или хотя бы поёрзать.

- Он просто смотрел на меня своими темными гипнотизирующими глазами, а когда понял, что я проснулась, слегка улыбнулся. – Ее взгляд снова затуманили воспоминания, и легкая улыбка, грустная и нежная, тронула губы. – Он него исходила сила и какое-то… понимание, что ли. Я чувствовала, знала на уровне души, что он не будет судить меня, ему нет дела до моих ошибок и моих ценностей; он не будет смеяться над моими слабостями или глупостью… И он не заставит меня страдать. Он пришел передать послание, сделать дело, ангел – это ведь в переводе «вестник», вы ведь знаете, так вот, он передал мне весть.

- «Здравствуй, странница, - так он обратился ко мне, его голос был сильным, но тихим, не знаю, как точнее объяснить. – Я пришел к тебе с вестью». Я замерла, от испуга или от неожиданности, хотя страха я не чувствовала, по крайней мере, такого, как должен быть, когда посреди ночи видишь рядом с собой незнакомого мужчину.

– «Твое время пришло, - сказала он, глядя мне прямо в глаза, и его лицо выражало какую-то торжественность. - Я встречу тебя, когда пробьет час».

- «Кто ты? – едва слышно спросила я, от волнения я едва могла дышать. А потом добавила, почему-то мне было важно это сказать. – Пожалуйста, не причиняй мне зла, я не хочу страдать…».

- «Тебе не надо бояться, - от него исходила сила и какое-то успокоение, это невозможно описать словами, - я буду рядом с тобой, я позабочусь о тебе».

- Подождите, - вклинился я, потому что у самого внутри всё похолодело и начало трепыхаться, уже такие знакомые ощущения. – Он ведь не сказал, что он – Ангел смерти или сама Смерть…

- Не оскорбляйте мои чувства такими примитивными доводами. – Фыркнула она, и я почувствовал, как краска залила лицо. – На что, по-вашему, это похоже? О чем он говорил?

Я опустил глаза и ничего не ответил, потому что и сам знал ответ, чувствовал его, как все мы чувствуем тепло, холод, свет и звук.

- Но вы не думайте, я спросила, - хмыкнула Ирина Сергеевна, - так прямо и сказала: «Ты – моя смерть? Ты заберешь меня?»

Я сидел, как ребенок в детском лагере у костра, когда кто-то рассказывает страшную историю о призраках и чудовищах, и ты веришь, в спасительном свете костра или просто фонарика ты свято веришь каждому слову и с замиранием сердца ждешь, что из темноты сейчас высунется черная рука или где-то за твоей спиной завоет оборотень. Так и я изо всех сил подавлял глупое желание встать с проклятого места, где до меня сидела сама Смерть, встать и оглянуться, а вдруг она и сейчас там, сидит, прозрачная, как призрак из фильма, а я сижу прямо в ней… и одновременно все эти мысли и ощущения абсолютно не казались глупыми и детскими, они как раз казались разумными.

- И что он ответил? – по закону жанра я должен был спросить, хотя никакой необходимости в этом не было, мы оба знали ответ.

- «Отдыхай, странница, скоро тебя ждет долгий путь». – Вот и всё, что он сказал, а потом улыбнулся, привстал, протянул ко мне свою красивую руку и положил на лицо, мягко, как прикосновение пера. И всё, дальше наступила чернота. Я либо уснула, либо сон закончился.

- Но вы не думаете, что это был сон, - проговорил я.

- Я знаю, что это было. И если я в вас не ошиблась, думаю, вы тоже.

Мы оба замолчали, погрузившись каждый в свои раздумья. Бежать или сражаться, думал я, не то чтобы я задумал отбить у смерти эту душу, вряд ли нам, земным червякам, это по силам, но я хотел, да, всё еще хотел доказать что-то самому себе. Я могу назначить ей срочные обследования и найти то, что, возможно, ее убьет, и попытаться предотвратить это, я могу дежурить у ее постели и наблюдать… просто, чтобы доказать, что никакого Ангела смерти нет, а если и есть, то он не приходит в муниципальную районную больницу. Как сказала Рина, чудеса есть где-то, но не здесь, не среди асфальта, инфляции и политики… И снова перед глазами встала картинка того злосчастного февральского вечера… Если Смерть – живое и разумное существо, то получается, иногда он просто не хочет приходить, вопреки всем известным нам законам.

- Ну что, верите мне? – серые глаза смотрели насмешливо и как-то спокойно, и я понял, что ей всё равно, верю я или нет и что буду делать. Ей просто хотелось разделить с кем-то пережитое… совсем как мне… и остальным членам Клуба. И внезапно я принял решение. Эффект терапии, когда вы вдруг оказываетесь в компании человека, пережившего похожий трансформирующий опыт, вас так и тянет рассказать ему свою версию.

Я вздохнул и провел рукой по волосам, что я мог сказать человеку, приговоренному к смерти и фактически ожидающему приведения приговора в действие? И осознание этого только подстегнуло мое эгоистическое желание выплеснуть всё то, что накопилось в душе за последние два месяца… и особенно за последние 64 часа. Как говорится: на смертном одре нет атеистов, так что за себя я мог не бояться, меня бы точно не высмеяли и не покрутили пальцем у виска.

- Каждому слову, - медленно и четко проговорил я, глядя ей прямо в глаза. – Я…

Я усмехнулся, черт, как же всё-таки трудно отпирать дверь в самое сокровенное, то, что обычно держишь не только под замком, но и в тайнике.

- Вы тоже что-то видели? – в ее голосе не было удивления, но глаза заблестели. – Конечно, имея дело с жизнью и смертью, вы наверняка…

- Нет, я не о том, - я остановил ее жестом. Пытаясь совершить этот рывок, как прыжок с парашютом: надо просто отбросить все мысли и сделать шаг вперед. – Я не видел этого ангела смерти, и вообще не видел ангелов…

Лжееец, ехидно протянул голосок в моей голове, какой же ты бессовестный лжец, врущий умирающей женщине…

Я заставил его заткнуться и продолжил.

- Но я видел нечто, и я не могу это понять и уложить в привычные законы. Я…ах, это трудно…

- Можете быть предельно откровенны, - совершенно серьезно сказала моя пациентка и добавила с легкой улыбкой, - я унесу ваш секрет в могилу.

И я сделал этот шаг, решил прыгнуть в бездну и надеяться, что парашют ее понимания спасет меня от смертельного удара по моей репутации.

- Только обещайте, что не сегодня, - улыбнулся я в ответ на ее не очень веселую шутку.

Ее умные внимательные глаза спокойно смотрели на меня, ей бы понравилось в Клубе, подумал я, ей там самое место… хотя, если она проживет достаточно, чтобы получить приглашение и дождаться своей очереди, значит, всё это было сном, и в Клубе ей не место, а если она действительно умрет этой ночью… И я начал.

- Это вообще-то долгая история, но теперь я думаю, что всё началось тем вечером в феврале. Я вышел за пивом, Господи, просто пошел в ближайший магазин…

И вдруг ее лицо исказилось, она застонала и схватилась за левую половину груди.

- Ирина Сергеевна! Что…?! – но я-то прекрасно знал, что, как-никак, работаю врачом уже 17 лет. Я слетел с кровати и ринулся к ней, приложил руку к шее, пульс был неровный.

Никакой тревожной кнопки в палатах не было, и она ведь не была подключена к мониторам, она просто ждала выписки, так что я с криками выскочил в коридор, а уже через 7 минут мои пациентка стала пациенткой кардиологии. Благо переезжать было недалеко – дальше по коридору. Из-за неожиданности я совершенно забыл про наш разговор, вернее о том, на каком именно месте он прервался. Но я очень хорошо помнил ее слова и во что бы то ни стало решил опровергнуть ее историю.

Я знал, что сейчас моим коллегам не до меня, так что я занялся своими делами, но твердо решил, что сегодня ночевать буду здесь, у ее постели. Не знаю, что именно я хотел увидеть или не увидеть, но мне это было нужно, просто необходимо.

В конце дня я пошел в кардиологию и подробно расспросил Александра Анатольевича, пожилого и очень уважаемого врача, которому я передал мою пациентку. Он выглядел задумчивым и немного смущенным, и это сразу испортило мне настроение – я давно варюсь в этом котле и знаю, что означает такой вид, сам иногда выгляжу точно так же.

- Плохо? – спросил я, прекрасно зная ответ.

- В сознание так и не пришла.

Пожилой врач помолчал, задумчиво, глядя в окно. На город опускалась легкая вечерняя дымка, загорались первые огни, но сейчас мне было не до красот за окном.

- Мы ведь ее обследовали при поступлении, - сказал я, - там ничего не было. Юра смотрел кардиограмму, всё чисто… что теперь?!

- Вот это и не дает мне покоя, - так же задумчиво ответил Александр Анатольевич, - повреждений в сердце нет, но оно как будто просто не хочет больше работать. Может, что-то в мозге, подумал я и вызвал невропатолога, мы даже на КТ ее отвезли – ничего, для своего возраста дама полностью здорова. Ума не приложу, где искать проблему и что мы упустили. А мы ведь что-то упустили, иначе она не лежала бы здесь, как овощ.

- Сердце едва бьется, а ведь это здоровое сердце! – недоумевал доктор, - и сосуды в порядке, волшебство какое-то! Как будто какая-то сила просто лишила его энергии… не знаю, как еще подобрать слова.

Зато в моей памяти вдруг вспыли слова: «Правило второе: не обсуждать Клуб с посторонними». Я аж похолодел, я снова пытался нарушить это Правило, вопреки тому, что видел, на что способна Мадам и ее ангелы, этот энергетический удар я помню до сих пор, как и струйку крови из носа той блондинки. И тогда, в ресторане, когда я пытался поговорить с тем нацменом, в машине вдруг возник один из громил и помешал мне. Боже... неужели я…??

- Я останусь, - услышал я свой голос, голова слегка кружилась от волнения и стыда. Я виноват, я упорно пытался нарушить Правила, но при чем тут посторонний человек: она-то здесь при чем? Если это такой способ остановить меня, то это у меня должно остановиться сердце!

Но тогда они не получат твою историю, услышал я в голове холодный голос, пока она в тебе – ты носишь сокровище, которое можно забрать лишь у живого человека, значит, ты неприкасаем.

А может, всё это бред, снова подумал я, возвращаясь на заезженный круг ада всех рационалистов, просто мы еще не выявили патологию, но она явно есть, и не надо погружаться в это безумие, поиграй, но не заигрывайся, интересно посмотреть передачи про пришельцев и параллельные миры, можно даже предположить, что где-то всё это правда есть… но опасно распахивать разум и впускать все эти фантазии в реальную жизнь, если не хочешь закончить в дурке, обколотый аминазином.

- Переночую с ней, - я сделал вдох и продолжил почти нормальным голосом. – Мне это нужно.

Александр Анатольевич понимающе поджал губы и кивнул, не глядя на меня.

- Я и сам так делал не раз, - сказал он со вздохом, - жаль, таких врачей сейчас уже почти не осталось. Вы – настоящий врач, Семен, не позволяйте превратить себя в проститутку.

Он хлопнул меня по плечу и удалился на обход. А я остался с мыслями о том, было ли в моем решении благородство и ответственность настоящего врача, или просто нечистая совесть и любопытство.

Глава 18

В палате интенсивной терапии освещение было круглосуточным, над каждой кроватью горела лампа, не ярко, но в 3 часа ночи уже любой свет кажется противоестественным и раздражающим. На соседней койке спала старушка, мирно пикали мониторы, Ирина Сергеевна не выглядела спящей, даже в таком свете было видно, что с ней что-то совсем не в порядке. Она выглядела как оболочка, почти покинутая душой.

Я поел в маленьком кафе возле больницы, даже принял душ в комнате для персонала, вода текла еле теплая, но мне было всё равно, мысли были так заняты, что я едва замечал всё вокруг. Где-то до 12 мы переписывались с Риной, я объяснил ситуацию, и она тоже увидела в этом благородство и преданность пациентке, и это снова меня смутило. А после последнего пожелания приятных снов, я остался один на один с ночью и ожиданием. Сам не знаю, чего я ждал, может, что высокой темноволосый мужчина с красивыми кистями вдруг появится из воздуха и заберет прозрачную версию Ирины Сергеевны в столб света, как показывают в фильмах, или что просто просижу тут до утра, проклиная свою дурость, а утром отправлюсь опять на работу с затекшей и ноющей спиной. Но я снова остался один в ночи, как страж, прекрасно понимающий, что если придет тот самый ночной вор, он всё равно заберет всё, что захочет. Ночь – время потерь и сожалений.

Я не ковырялся в телефоне, не слушал музыку, не читал, я был на посту, на самом бесполезном, но я честно нес вахту. Сидя на неудобном стуле возле кровати, я не сводил глаз с ее лица, освещенного ночным светильником, иногда смещая взгляд на монитор, там кривая стабильно отражала вялую работу внезапно забастовавшего сердца. В чем же причина, начал я опять эти бесплодные размышления, снова эта проклятая двойственность: нечто сверхъестественное вмешалось и нанесло ей урон, или просто мы не видим полную картину? Я так с ума сойду, подумал я, и вдруг линия на мониторе стала прямой под панический писк приборов.

- Нет! – прошептал я, не веря своим глазам и ушам, - нет, Ирина Сергеевна, нет! Нет!

Я вскочил, но меня уже оттеснили набежавшие медсестры, Николай Андреевич - реаниматолог и дежурный кардиолог Виктор Борисович, с ним мы почти не общались.

Я отступил, зажимая рот рукой и озираясь, как чокнутый, я искал его, ангела смерти, я знал, что сейчас он здесь, возможно, был здесь всё это время, сидел рядом со мной и посмеивался над людской упертой глупостью. Ярко-красным пылали цифры на часах в палате 03:03. Она умерла.

Как будто не замечая меня, медики сдались, Виктор Борисович констатировал время смерти, Николай Андреевич, вроде, похлопал меня по плечу, опустив голову, после чего медсестра накрыла тело и удалилась вместе с остальными.

А я стоял в стороне, как призрак, которого я так хотел увидеть здесь и не увидел, но он пришел и взял то, что обещал. И это стало какой-то чудовищно-тяжелой последней каплей. Всё это навалилось на меня, то происшествие в феврале, этот Клуб с его пугающей и такой очевидной сверхъестественностью, ссора с Риной, смерть того мальчика, история Ирины Сергеевны, а теперь еще и ее смерть, как добивающая, финальная точка. Слишком много нагрузки, непривычной нагрузки на обыкновенную психику, привыкшую к стрессам вроде недосыпа, нестабильной экономики, непорядочных людей и всё растущей преступности. И эта обыкновенная психика обыкновенного человека совсем не привыкла бояться ангелов, волшебных котов и всемогущих 6-леток и заниматься перетягиванием каната с логикой: «я схожу с ума, это ведь невозможно – нет, не схожу, я это видел, и это есть!». В общем, что-то во мне треснуло, зажав рот рукой, я плакал, стоя над накрытым телом моей уже бывшей пациентки.

И каждой горькой слезой я знал: там умерла не только женщина, которую я лечил, но и моя прежняя жизнь, просто умирала она не сразу, а по частям, медленно и мучительно. И плакал я от того, что прекрасно понимал, что Ирина Сергеевна была абсолютно права, когда сказала мне, что нам не дано оживить то, что уже умерло. Нет у человека такой власти.

Глава 19

Среда, последний день марта, выдалась солнечной и уже по-настоящему теплой. На небе с утра не было ни облачка, а к полудню температура поднялась до 18 градусов, и даже вечно дующий на холмах ветер не мог остудить это весеннее тепло, рвущееся в мир после зимы. Во время перекуров я выходил на балкон – огромный, вдоль всего этажа, такие были на каждом, туда в теплое время высыпали ходячие больные и даже врачи – прятался в самом уголке с сигаретой, как школьник, и всё равно ловил кайф. Ветер был таким свежим, таким свободным, он выдувал все темные и печальные мысли, все тревоги, все сожаления. В такой день забываешь обо всем, что не укладывается в счастливую картину мира, и я с радостью позволил мыслям о Клубе и о Ирине Сергеевне улететь вместе с порывами этого весеннего ветра.

Моя смена была до 16.00, поэтому я не брал с собой основательный обед, ограничился безвкусным пюре и такой же жареной курицей в нашем кафетерии, предвкушая то, чем я твердо решил побаловать себя после работы – огромной порцией жирного уличного фастфуда. Я это заслужил, думал я еще утром, переодеваясь в ординаторской, после всех этих стрессов я как-то истощился и намерен был пополнить запасы энергии чем-то очень калорийным. Жаль, столик мне, скорее всего, не достанется, рассуждал я, у Бакари всегда было полно клиентов, даже в лютый мороз все столики возле ларька были заняты, а сегодня – без сомнений. Но это не испортило мне настроение, я решил, что пойду в сквер… только не к монументу Матери и Ребёнка.

Но, кажется, солнце, наконец вышедшее на приличную мощность, разогнало не только сырость и холод, но и всю черноту – весь день был просто наполнен приятными мелочами, от случайных улыбок, до конверта с кругленькой суммой – благодарность от пациента. Я никогда не брал и не беру деньги до того, как человек выпорхнет из-под моей опеки здоровым, частенько не беру их и потом, но если вижу, что это от сердца и с искренней благодарностью – принимаю и тоже благодарю.

Но на этом доброе волшебство не закончилось, мало того, что я ушел из больницы ровно в 16.05, уже само по себе чудо, дойдя до ларька Бакари, я увидел свободный стол, высокий и без стульев, за ним можно было только стоять, но черт возьми, такую картину я не видел уже… да не помню, видел ли вообще! Однако очередь перед ларьком была как всегда пестрая и оживленная. Наверняка все двинули в сквер, предположил я, кому охота стоять посреди пыльной улицы, когда рядом лавочки, тишина и свежий воздух, особенно в такую погоду. А мне вот как раз хотелось хоть раз поесть именно здесь, для меня это было в новинку.

Подростки с разноцветными волосами толкались и галдели, обсуждая что хотят покупать, двое патрульных уже расположились за одним высоким столом, сосредоточенно поглощая нечто, по виду напоминающее гиро, их машина стояла возле тротуара с открытыми окнами, пенсионер с собакой с чипом в ухе тоже желал отведать вредной еды, возможно, он разделит ее со своим лохматым другом, подумал я и тоже встал в очередь, бросив жадный взгляд на всё еще пустой стол. В больших городах не оставишь вот так вещи на столе, чтобы его не заняли – не увидишь ни столика, ни вещей, но этот день был слишком хорош, чтобы портить себе настроение несущественными переживаниями, поэтому я решил, что если его не заняли до сих пор, возможно, он ждет меня – еще одно чудо этого дня, а если его сейчас займут, что ж, у меня есть альтернатива ничуть не хуже.

Стайка разноцветных будущих дизайнеров передо мной наконец сделала заказ, пенсионер поинтересовался, откуда они такие необычные, «Региональное училище дизайна, отец», - бойко ответил парень с ярко-синими волосами, убранными от висков назад и перехваченными зеленой резинкой, почему-то он показался мне похожим на эльфа их какого-нибудь психоделического мультфильма. Странная ассоциация, но именно так я и подумал.

- Ишь, ты, - ухмыльнулся дедок и слегка дернул поводок, обращая внимание собаки на себя, - в наше время таких и слов-то не знали, да, Чарли?

Чарли, которому от силы было лет 7, мигнул глазами в знак согласия и вернулся к обнюхиванию тротуара.

- Что ваше хочет, пожилой господин? – услышал я знакомый голос Бакари и невольно заулыбался. Я просто тащился от его акцента, думаю, как и многие его клиенты.

Дедушка взял двойной чизбургер себе и чикенбургер своему песику, чем очень растрогал молодых дизайнеров, которые всё еще ожидали некоторые блюда, я отметил, что они не собирались занимать столик, возможно, тоже решили поесть в сквере или возле своего училища. Хорошо, подумал я, даже если придется разделить компанию этого милого старика, я совсем не против.

- Ааа, доктор Симеон! – расплылся Бакари в улыбке, когда я подошел к окошку делать заказ, - как идут жизнь? Что вы сегодня?

Последний вопрос был касательно моих дел или заказа, я так и не понял, но радужно улыбнулся в ответ:

- Сегодня – жизнь прекрасна, - сообщил я, и поспешил добавить, чтобы не задерживать очередь, за мной уже стояла какая-то парочка и дама с ребенком. – Мне большое гиро в пите и большой чай.

- Счастье, когда жизнь хорошо, - закивал Бакари, повторяя своему сыну и по совместительству повару мой заказ, - ожидание вам 5 минутэ.

Меня это вполне устраивало, я заплатил, как всегда оставив сдачу ему, и снова услышал про почетное место для меня в их будущем ресторане.

- Вам всегда быть почетным гости, - заверил меня Бакари, - слышали, Табит, этот господин всегда будет скидка в нашей ресторане!

Табит, его младший сын, даже не повернулся, чем снова вызвал у меня улыбку – иногда декорации мира не меняются годами, и это дает тебе чувство покоя и надежности, чувство, что ты дома, где всё на своих местах и всё знакомо.

Ожидая заказ, я занял всё еще свободный столик, подставил лицо солнцу и ветерку и зажмурился, слушая шум города. Мыслей не было никаких, и это было так приятно, я просто ловил момент, мой мозг был занят ощущением тепла на коже, нежными поглаживаниями ветра, запахами еды, выхлопных газов и множества духов, а еще первых цветов и проснувшейся земли. И больше ничего, и это был настоящий релакс. Дедушка с собакой, которую он, судя по чипу в ухе, спас с улицы, удалился в направлении многоэтажек за сквером, ярковолосые подростки тоже ушли, Бакари позвал меня забрать заказ. И я даже рискнул оставить на столе куртку – не хотелось мне терять мое драгоценное место. Конечно, сквер по всем параметрам был лучше, но в сквер я ходил практически всегда, а вот за столиком постоять удавалось крайне редко, а посидеть – вообще никогда. И потом, сегодня мне надо было совсем в другую сторону, я планировал зайти в магазин мужской одежды по совету одного из врачей и прикупить себе что-то на весенне-летний сезон, погода как раз подталкивала. В общем, настроение у меня было самое радужное, я даже поймал себя на мысли, что жду пятницы, чтобы снова пойти в этот странный Клуб. Вот уже где было совсем не скучно и крайне необычно. В ярком свете солнца я снова думал о нем как об интересном приключении, неопасном и совершенно безобидном. Ну травят люди байки о том, что пережили и не смогли понять, я такой же, и что? Этот никак не портит жизнь в лучшие ее моменты, и никак не влияет на наличие этих самых моментов, к счастью. Зато там интереснее, чем где бы то ни было за всю мою жизнь, ничего более таинственного и изысканного я не видел. И побывав там, я теперь ощущал себя членом какого-то привилегированного сословия, знающего и видевшего больше, чем положено простым смертным. И, не буду врать, это чувство было приятным.

Я разместил на столе довольно большой сверток с гиро и огромный стакан с чаем, мне нравилось вдыхать этот дразнящий аппетитный аромат до того, как я начну есть, это тоже было отдельным удовольствием, делающим нашу нелегкую человеческую жизнь немного приятнее. Совершенно не обращая внимания на людей, я глубоко вдыхал поднимающийся над свертком пар и зажмуривался, как довольный кот. Надо сказать, что никому точно так же не было до меня дела, одни из немногих жирных плюсов больших городов.

Дама с ребенком сделала заказ и подошла к моему столику.

- Мы вам не помешаем, - в ее фразе было больше утверждения, чем вопроса. Что ж, счастье не может длиться вечно, - ставь стакан, Артёмка.

Я изобразил вежливую улыбку и подвинул куртку, Артёмка, который едва доставал головой до стола, тут же поставил стакан с колой, захватывая территорию.

Ладно, начал успокаивать я себя, я просто отгорожусь от них и буду наслаждаться солнцем, едой и предстоящими событиями. Я ведь даже не надеялся занять место, так что, в сущности, получил даже больше, чем планировал. Глубоко вдохнув аромат моего гиро, я развернул его и открыл рот, намереваясь откусить огромный кусок… И тут я увидел. Рот так и остался открытым, меня как будто парализовало, а в голове билась лишь одна мысль: какого черта?!

К ларьку по улице шел тот самый нацмен! Нет, это уже просто нереально! Снова он! Как будто мы преследовали друг друга.

Я застыл, не в силах даже шевельнуться, волна непонятного страха, злости и недоумения обжигала грудь, вздымаясь в ней каким-то чудовищным цунами. Должно быть, лицо у меня было крайне странным или даже пугающими, потому что Артёмка без всякого стеснения громко поинтересовался у мамы: «Дядя больной?». Но я слышал это каким-то периферийным краешком сознания, в моем мире сейчас доминировал один раздражитель – в черной куртке и белоснежных кроссовках, идущий прямо ко мне.

Почему, бился в голове вопрос, почему мы всё время встречаемся?! Таких совпадений не бывает! Что за чертовщина??

А мой навязчивый незнакомец тем временем совершенно спокойно подошел к ларьку, похоже, тоже наслаждаясь погодой, равнодушно окинул столики взглядом, задержавшись чуть дольше на полицейских, и принялся изучать меню. Мне тоже достался быстрый безразличный взгляд, он меня не помнил и не узнавал, хотя, почему должно было быть иначе?

Мне удалось закрыть рот, но вот оторвать взгляд от пузатого нацмена никак не получалось, как будто я увидел анаконду, ползущую посреди города, или слона, вышагивающего по улице. А он так же невозмутимо сделал заказ и отошел немного в сторону, ожидая, пока его приготовят. Сейчас он уйдет, подумал я, возможно, на этот раз навсегда, это огромный город, каковы шансы встретить тут кого-то снова? Раньше ведь я его не встречал, или просто не обращал внимания… вот именно, сейчас он уйдет, и я упущу возможность узнать, что было после того, как он покинул Клуб. Сейчас здесь не было ненужных свидетелей вроде его семьи или моих друзей, сейчас я мог…мог… что? Не знаю, но я вдруг понял, что не могу его упустить, не могу вот так просто потерять единственную ниточку к хоть каким-то ответам.

Знаете, иногда так бывает, голова как будто отключается, и ты как бы со стороны наблюдаешь, как вытворяешь странные вещи, о некоторых ты потом жалеешь, некоторые выливаются в большие неприятности, а иногда этот всплеск безумия превращается в отличное приключение. Не поймите меня неправильно, это не про пациентов психиатрии, просто иногда, когда тебя агрессивно толкают, ты говоришь себе: я просто уйду, я не стану обращать внимания и раздувать конфликт, а потом вдруг видишь, что толкаешь обидчика в ответ; или на вопрос: «хочешь прыгнуть с парашютом?» твой рот вдруг говорит: «Да», в то время как разум вопит внутри: «Что?? Нет! Я не хотел!». И ты прыгаешь, потому что уже поздно поворачивать назад.

Я бросил свое такое желанное гиро, бросил куртку на столе и вдруг понял, что иду к нему, хотя понятия не имею, как начать разговор и чем всё это закончится.

- Простите, - услышал я свой голос, а разумная и рассудительная часть моего сознания уже даже не вопила, она просто зажмурилась и уползла куда-то в черную дыру. – Можно вас на пару слов?

Он повернулся, одаривая меня мрачным недружелюбным взглядом. Боже, что я делаю, успел подумать я, а потом мой рот произнес:

- Я вас узнал, вас ведь зовут Артак, да? Мы с вами встречались…

- Да, ты тот тип из ресторана, - вот почему я недолюбливаю некоторых представителей нацменьшинств, они со всеми на «ты» и рождаются с убеждением, что наглость – лучшая стратегия. – Откуда ты знаешь мое имя?

Однако такой холодный прием ничуть не сбил волну решимости, вдруг выросшую во мне.

- Вы сами назвали. В Клубе, в прошлую пятницу, помните? Вы были там, - гнул я свое, но в его глазах не видел ни узнавания, ни вспыхнувшей искры смущения или даже злости, когда напоминаешь человеку о том, что он очень хотел бы забыть. – Помните, Мадам и ее телохранители?

Он молчал, глядя на меня равнодушно и враждебно одновременно, так люди смотрят на городских сумасшедших или на сомнительных торговцев, которые предлагают ювелирные изделия в парках и переходах.

- Вы отказались принимать Правила и ушли, громилы проводили вас…, - ничего, на его лице не отражалось ничего из того, что я так хотел бы увидеть, - я… я просто хотел знать, что было потом. Мы все немного испугались и…

И тут он наконец вышел из ступора, оглянулся как-то воровато, как преступник перед нападением, и, приблизившись ко мне, зашипел, почему-то не глядя мне в глаза:

- Слушай, псих, - от него несло табаком и удушающим одеколоном, как будто он вылил на себя весь флакон, - я не знаю, откуда ты знаешь мое имя и почему меня преследуешь, но лучше тебе отвалить на хер, ты понял?

Он метнул быстрый взгляд на полицейских, наверное, они тоже заинтересовались нами, они-то чувствуют, когда начинает пахнуть жареным.

- Еще раз подойдешь ко мне, гомик гребаный, я тебе башку снесу, ясно?

Шока у меня не было, живя и работая в этой стране, привыкаешь к таким вот диалогам, а работая врачом, привыкаешь и к некоторым более жёстким вещам. И я тоже понял, что присутствие полиции действовало как смирительная рубашка для обоих.

- Слышь, остынь, а то придется мне тебя успокоить, - спокойно и с нажимом ответил я, нависая над ним, я понимал, что драку нам никто не позволит затеять, я этого и не хотел, я просто хотел поставить точку, выяснить то, что мне было нужно, раз уж я так далеко зашел. – Еще раз оскорбишь меня, и я тебя найду и раскрою тебе череп, не здесь и не сейчас, - я слегка кивнул на полицейских за моей спиной, готов спорить, они уже потеряли интерес к своему кофе, - ты меня понял? А теперь послушай, как делают нормальные люди, когда с ними разговаривают.

Он молчал, сопя, как паровоз, уже хорошо.

- Я тоже был в том Клубе, я всё видел. И я хочу знать, почему ты отрицаешь…

- Да не был я ни в каком Клубе! – заорал он, отшатываясь от меня. В этот миг наши глаза встретились, и я понял, совершенно четко, что он не врет и не увиливает от ответа, в этих глазах была злость, испуг и абсолютное непонимание.

– Полиция! Уберите его от меня, ради Бога! – он обращался к двум патрульным, которым-таки не удалось спокойно допить кофе, такая уж работа. - Долбаный псих! Оставь меня в покое, я не знаю ни про какой Клуб, что ты пристал ко мне?!!

- Так, что здесь у нас происходит? – услышал я голос з спиной, и тут же по бокам возникли две фигуры в темной форме.

- Пристал ко мне! – не унимался нацмен, эмоционально размахивая руками, - что хочет от меня?! Я его не знаю, видел в ресторане один раз, теперь он меня преследует…

- Никого я не преследую, - я представлял, как на нас сейчас все лупятся, зрелища в больших городах любят ничуть не меньше, чем в маленьких. – Видимо, я просто обознался. Я подошел, спокойно и культурно спросил, никого не оскорблял…

- Ясно, - перебил меня один из патрульных, судя по погонам, лейтенант, - документы можно?

- Конечно, - ответил я самым смиренным своим тоном, - они в рюкзаке, сейчас достану.

- У меня нет с собой! – с вызовом ответил нацмен, - я не обязан их носить…

Плохое начало общения с полицией, злорадно подумал я, роясь в рюкзаке, благо, его я не оставил на столике.

- Тогда мы имеем право задержать вас до установления личности, - с таким же злорадством объявил патрульный лейтенант.

- Меня?! За что?! Вот так значит, да?! На меня напали, я еще и виноват?!

Я протянул паспорт и удостоверение врача, в больнице всем такие выдавали.

Мой расчет оправдался, патрульный сразу взял удостоверение с красным крестом, внимательно сравнил фотографии в паспорте и в нем и вернул мне документы.

- Если у вас нет больше вопросов к этому гражданину или к нам, - сказал полицейский, уважительно глядя на меня, - можете идти, всего доброго.

- Нет, никаких вопросов, - ответил я, пряча документы в рюкзак, - и вам всего хорошего. Извините, - последняя реплика была адресовала нацмену, это была часть шоу, никакой вины я не чувствовал, а вот желание хоть как-то отыграться за такое хамское поведение – дааа!

Нацмен фыркнул в ответ, вполне предсказуемая реакция, я отвернулся и пошел за курткой и остывшим уже гиро, а за моей спиной музыкой прозвучали слова: «Пройдёмте к машине». Я знал, что полиция любит трясти таких вот мутных товарищей, ведущих себя вызывающе, и, как правило, всегда находилось, за что их можно было потрясти.

Бывший гость Клуба что-то гневно восклицал, но всем, думаю, было понятно, что попав в цепкие лапы полиции, он уже так просто не уйдет. Сам виноват, подумал я, меньше гонора, больше цивилизованности - и всё могло бы сложиться по-другому. Однако отходя к своему столику, я ясно ощутил, как под адреналином и злостью от этой стычки медленно шевелится нечто большое и тяжелое – страх.

Посетители лупились на меня во се глаза, как я и думал, мама с Артемкой даже отодвинулись от моих вещей, но столик не бросили, и это почему-то наполнило меня презрением к ним. Только Бакари с невозмутимым видом Чеширского кота всё так же стоял возле окошка заказов, Бог знает, сколько чего он повидал, каждый день из года в год работая на улице, так что наша маленькая стычка его ничем не удивила.

- Вы собирались драться с ним? – поинтересовался Артемка, но мама ту же шикнула на него и прижала к себе, не глядя на меня, как будто я был опасным маньяком или бешеным животным, и чтобы не спровоцировать нападение, лучше было избегать зрительного контакта.

- Нет, - ответил я, заворачивая гиро и подхватывая стакан с остывшим чаем, - не в этот раз.

Когда я пошел по улице в сторону магазина, как и собирался, патрульные уже усадили моего неприятного почти знакомого в машину, ловушка захлопнулась, подумал я и не сдержал улыбку. Есть мне расхотелось, но я всё же решил не отказываться от гиро, холостяки умеют ценить готовую пищу, в конце концов, я мог разогреть его дома и поужинать. А пока страх, выросший вдруг в груди, задавил своей массой все остальные чувства. Этот человек не врал, я видел его глаза, он правда ничего не помнил о Клубе. И это после 5 дней??

Что произошло там? Что они сделали с ним? Что они сделают со мной, когда моя история будет рассказана, или если я просто не приду? А ведь сегодня уже среда, в пятницу я должен быть там, я обещал, я добровольно согласился стать членом этого странного Клуба.

Во что я ввязался, думал я, шагая по залитой солнцем и весенними ароматами улице и не замечая ничего, кто это, черт возьми, такие, и на что еще они способны? Что ж, я хотел приключения, я его получил, только вот, как глупая бабочка, порхнувшая на свет огня, я только сейчас осознал, что это приключение по-настоящему опасное. И что от этой опасности полиция не спасет.

Глава 20

- Это же Мать драконов, да? – Рина толкнула меня в бок, изумленно глядя то на меня, то на экран телевизора. Мы смотрели фильм, кажется он назывался «До встречи с тобой», она его выбрала, мне, если честно, было не до фильма, так что я согласился бы смотреть даже Санта-Барбару. Мысли мои были далеко от сюжета и от дивана, который мы делили. – Я не узнала ее с темными волосами! По-моему, блондинкой она была гораздо эффектнее, как думаешь?

- Да, наверное, - ответил я, глядя стеклянными глазами на экран, - так я ее тоже не сразу узнал.

Мыслями я был там, на Тенистой 9, в завтрашнем дне. Я боялся, боялся идти туда и еще больше боялся не идти. Вдруг они придут за мной, вдруг… сам не знаю, чего именно я боялся, неизвестности, наверное, но все мои инстинкты тревожно звенели в душе, собирая все эти маленькие и не очень кусочки головоломки, и картина получалась пугающая. Пугало именно то, что я не мог понять, с чем столкнулся, а то, что это было что-то сверхъестественное, пугало еще больше, мы ведь так устроены, нам нужна опора на привычное, а то, что выбивается из усвоенной в детстве и вбитой обществом картины мира – выбивает почву из-под ног.

Этот козел не врал, он правда не помнил ничего о Клубе, значит, что-то всё же произошло после того, как двери за ним и за громилами закрылись. Что-то, что стерло его память. Даже если отбросить потустороннюю версию, всё равно получалось как-то страшно – человек подвергся какому-то воздействию, вследствие чего лишился части воспоминаний. Именно тех, которые они хотели стереть, ведь он помнил свою семью и явно продолжал заниматься тем, чем привык заниматься. И если я вдруг исчезну, просто не приду, значит, они тоже будут обязаны очистить мою память от их Клуба? И как это будет?

Одно я знал точно: я не хочу это выяснять на практике.

Черт меня дернул дать согласие, думал я, а на экране ярко одетая и крайне жизнерадостная бывшая Мать драконов нанялась сиделкой к богатому инвалиду, я с завистью смотрел на ее легкость и беззаботность. С другой стороны, я попал в ловушку, если бы я тоже ушел, значит, и моя память была бы уже стерта. Получается, я был обречен с того проклятого февральского вечера, поэтому ведь они нашли меня и прислали это приглашение. Как нашил? Этого я не знал, понятия не имел, может, они чувствовали что-то, какой-то отпечаток такого же сверхъестественного на людях, которые с этим столкнулись, об этом я еще не думал, итак голова лопалась от тревожных мыслей. И больше всего меня интересовал вопрос: зачем мы им? Зачем им наши истории? То, что эти существа – я не знал, люди ли они, как бы безумно это ни звучало, но я действительно об этом раздумывал – обладают какой-то силой, недоступной простым смертным, это было очевидно, но на какой они стороне? Добрые они или злые? Мы ведь, люди, примитивны, мы созданы в двухмерном по сути мире, между небом и землей, адом и раем, черным и белым, между «да» и «нет», жизнью и смертью, мы, мужчины и женины, по большому счету признаем лишь два пути.

- Я так и знала, - Рина рядом со мной закатила глаза, отправляя в рот горсть орехов с сухофруктами, - слишком предсказуемо! Ну конечно, они полюбили друг друга, бла-бла, а теперь он передумает умирать…

- Давай выключим тогда, - предложил я, тем более, что во мне назрело решение, пока еще не окончательное, но уже достаточно сильное, - если не хочешь смотреть, давай просто посидим или включим что-нибудь другое.

- Нет, я люблю такие примитивные истории, иногда для девушки они – слаще конфет, - и она кокетливо чмокнула меня в нос.

Признаться, я совсем не следил за сюжетом, в моей жизни разворачивалась куда более насыщенная и интригующая история. И чем больше я думал о завтрашнем дне, о том, что должен буду пойти туда снова и как-то сказать об этом Рине (вдруг она захочет провести пятницу вместе), тем больше понимал, что напряженный разговор неизбежен. Даже если планов на меня у нее нет, она ведь будет звонить, я должен что-то придумать… или сказать всё, как есть.

Да, вот какое решение зрело во мне, как горький плод. Мне нужен был совет близкого человека, нужно было с кем-то разделить весь этот вихрь эмоций и странных, пугающих впечатлений. Да, я не забыл о Правиле «не говорить о Клубе», но, простите, когда я давал согласие, мне не сказали, что некоторым его членам будут стирать память, а громилы будут преследовать тебя и выкидывать странные номера, как на стоянке ресторана в прошлую субботу. Они не играли в открытую, так почему требовали этого от нас?! В конце концов, они сами меня нашли и пригласили, я не напрашивался к ним в Клуб, не искал его и не был одержимым почитателем, согласным на всё.

Когда к концу фильма главный герой так и не передумал умирать, Рина притихла, ироничные комментарии сошли на нет, это меня порадовало, ирония и сарказм – то, что категорически противопоказано, когда хочешь открыть кому-то душу. А я как раз собирался показать ей всё, без брони из лжи и притворства, которую мы вынуждены носить на наших душах, и я знал, что сильно рискую, душа – самое хрупкое и беззащитное, что есть у человека, и когда она обнажена, раны, нанесенные ей, не заживают.

Может, по этой причине я и не подпускал к себе людей, я жил в броне, спал, ел, я сросся со своей броней, даже научился чувствовать некое подобие тепла сквозь нее… но крайне редко, возможно, раз или два в жизни, я сумел преодолеть страх и доверить человеку чувства, не защищенные ничем.

Когда во время финальной сцены бывшая Мать драконов читала посмертное письмо своего возлюбленного, я заметил, как глаза Рины заблестели. Это меня тоже порадовало – такие моменты снимают часть защиты, часть брони, и люди становятся более чуткими и более открытыми к чужим переживаниям.

- Чудесная история, - заключила она, когда по экрану пошли титры, - хоть и немного простая, но всё равно чудесная.

Она смущенно улыбнулась и заморгала, чтобы не дать волю навернувшимся слезам.

- Глупая сентиментальная женщина, пустившая слезу от слюнявой истории, бее, - и она высунула язык, скорчив гримасу.

- Глупый тот, кто может так считать на самом деле, - совершенно серьезно сказал я, и, должно быть, она увидела что-то в моих глазах, потому что вмиг стала серьезной. – Бесчувственные люди уродливы, и я всё больше убеждаюсь в этом с каждым прожитым годом.

Она опустила глаза и сжала мою руку с благодарностью. Я должен ей сказать, подумал я, сейчас или никогда.

- Рина, - начал я, - я хотел…

- Извини, не возражаешь, если мы перейдем в кухню, после этих орешков так хочется чаю.

Я не возражал, задушевные беседы под чай – это классика. Лишь бы не потерять этот момент, этот настрой, подумал я, когда наши души открыты.

Она усадила меня за стол со ловами: «Хочу поухаживать за своим идеальным мужчиной», хотя обычно чай наливал я, и повернулась ко мне спиной, возясь с чайником и коробкой чая. В другие дни этот вид совершенно точно удалил бы из моей головы все мысли, но сегодня я едва замечал ее аппетитные формы, обтянутые джинсовой тканью.

- Тебе с лимоном? – я молчал, собираясь с силами, я твердо решил положить конец этой затянувшейся на неделю двойной жизни, агент из меня никудышный, этот путь был не для меня. Я расскажу ей всё, думал я, и о парне на дороге, и о приглашении, и о своем вранье насчет прошлой пятницы. И, конечно, об Артаке и своем страхе. А для чего еще нужны близкие люди, в конце концов??

- Да, - рассеяно ответил я и сразу, пока не прошел мой запал и момент, продолжил, - я хотел поговорить с тобой. Мне надо…

Она как-то медленно подняла руку к голове, дотронулась до виска, а потом рука на моих глазах начала падать, а за ней и Рина. Слава Богу, реакция у меня очень даже неплохая, я метнулся к ней и поймал ее до того, как она ударилась бы головой о стол, кухня у меня была маленькой, тут даже в обморок не упадешь без риска для жизни. Я подхватил ее тело, с ужасом думая о том, что еще доля секунды, и я бы опоздал, она ударилась бы о край стола и… дальше я не позволил себе думать.

А в глубине под этой мыслью уже зародилась другая, поднимаясь на поверхность сознания, как лава из жерла вулкана: опять, это случилось опять, как только я пытаюсь поговорить с кем-то о Клубе, происходит… Нет! Она не умрет! Я не позволю! Я… я виноват, это я.

Какая-то злая магия кружила теперь вокруг меня, второй раз уже не может считаться простым совпадением, это было очевидно даже такому упрямцу, каким всегда был я.

Тоненькая струйка крови текла из ее носа. Лицо стало белым, как бумага. От ужаса и волнения я не мог произнести ни слова, даже такую бессмыслицу, какую я кричал тогда на дороге в феврале, сейчас я просто молчал и сопел, напряженно вглядываясь в ее лицо. Тяжесть и податливость ее тела почему-то пугали меня, это ведь была Рина! Не просто какая-то женщина, упавшая в обморок, такое я видел по разу в день точно, но не Рина, не моя Рина! И потом, я начинал понимать, что за этим стоит, и боялся, потому что знал, что простым обмороком дело может не ограничиться.

Я отнес ее в спальню, положил на кровать и наконец вспомнил, что я врач. Я рылся в ящике комода в поисках тонометра (я держу его дома, потому что все мои знакомые активно пользуются наличием у меня медицинского диплома, так что мне часто приходится мерить им давление и давать рекомендации), не сводя глаз с лежащей на кровати женщины, изо всех сил не подпуская к себе чувство дежа-вю. Ее грудь мерно вздымалась, дыхание было свободным, ровным и глубоким, даже румянец снова вернулся на щечки, она как будто спала, только кровь на лице портила эту успокаивающую иллюзию. Наконец откопав вслепую тонометр, я измерил давление, пульс… и снова неприятный страх ледяным пауком зашевелился в груди – давление не было высоким или низким, в пределах нормы, как и пульс. Еще одна монетка в копилку сверхъестественности всего происходящего. Это было предупреждение, это был факт, который опять не укладывался в привычную картину мира.

Так как нашатырного спирта у меня дома не было, врачи, вопреки ожиданиям людей, не держат дома целый склад медикаментов, я помчался в ванную, намочил полотенце под холодной водой и вернулся в спальню. Рина всё еще была без сознания или спала, не знаю, теперь я ожидал всего, чего угодно. Я наклонился над ней и стал осторожно вытирать кровь, хорошо, что она больше не шла. Ее кожа была прохладной, никакого жара, передо мной лежала совершенно здоровая женщина, и я очень сильно надеялся, что она придет в себя без каких-либо последствий.

- Вернись ко мне, - едва слышно шептал я, водя полотенцем по лицу, - давай, не пугай меня.

Я промыл полотенце от крови и вернулся в спальню, на этот раз побрызгал холодной водой ей на лицо, а потом приложил влажное полотенце к щекам, ко лбу, легонько тормоша ее.

- Рина, - позвал я, - Рина, очнись.

Ее веки дрогнули, а потом она резко и как-то испуганно открыла глаза, рывком попыталась сесть, но я ее удержал.

- Тише, - улыбнулся я, испытывая просто несказанное облегчение и страх одновременно, собственно, страх и не проходил, просто теперь к нему добавилось облегчение. – Тише, всё хорошо, не вставай.

- Сема? – она вопросительно и испуганно смотрела на меня. – Что случилось? Почему я здесь? И почему ты меня держишь?

- Ты не помнишь, да? Ты потеряла сознание в кухне, когда заваривала чай. – Я выдавил из себя улыбку, - тебе крупно повезло, что у твоего самца реакция, как у супермена, я поймал тебя до того, как ты грохнулась. А учитывая габариты моей кухни, очнулась бы ты сейчас в палате моей родной больницы, а не в моей спальне.

Она непонимающе смотрела на меня, но, хвала богам, выглядела абсолютно нормально.

- Одно осталось неизменным, - с ободряющей улыбкой заключил я, - ты в любом случае увидела бы меня, открыв глаза.

И я нежно провел рукой по ее лицу, убирая с него прядь волос. Я снова лгал: если бы я не поймал ее, она очнулась бы там, где вечный свет и ангелы, и меня там пока что точно бы не увидела, но от этой лжи никакой вины я не чувствовал.

- Я думаю, мне вдвойне повезло, - и она робко хихикнула, - у моего самца не только реакция как у супермена, но и профессия весьма подходящая.

И она подмигнула мне. С ней всё было в порядке, я чуть не расплакался от облегчения, потому что помимо всего прочего сознавал, что это моя вина. Это я чуть не убил вторую женщину своими попытками нарушить Правила Клуба.

- Так я могу встать? Я буду жить? – шутливо спросила она, но в голосе я уловил нотки напряжения, люди всегда стараются превратить в шутку то, что пугает, когда перед нами встает то, с чем мы справиться не можем, мы предпочитаем отойти в сторону и высмеять противника.

- Разумеется! – я и чмокнул ее в кончик носа, - но я, как врач, оставил бы тебя под наблюдение…

- С удовольствием остаюсь, - и она загадочно улыбнулась и подмигнула. – Только, боюсь, постельный режим сегодня не для меня.

Я, конечно же, понял, о чем она.

- А если серьезно, - она опустила глаза, - что произошло?

Я замер и весь похолодел, вдруг она сейчас вспомнит, что я хотел что-то сказать, и захочет вернуться к разговору? Что тогда? Самому ее вырубить, пока неведомая сила не остановит вдруг ей сердце или еще что-нибудь??

- Я помню…, - в глазах у меня даже начали плясать черные точки от перенапряжения, - я заваривала чай, а до этого мы смотрели фильм. А потом вдруг я очнулась на кровати…

- И всё? – я скорее выдохнул, чем произнес это слово.

- Вроде, да. Ни голова не кружилась, ничего не болело. Я и сейчас чувствую себя совершенно нормально, как обычно.

- Сложно сказать, почему это могло случиться, - от облегчения я сам едва не лишился чувств, - что-то в атмосфере, скачок давления, ущемившийся сосуд… причин может быть очень много. Надеюсь, это не повторится, а если почувствуешь хоть что-то, какое-то недомогание – будем искать причину.

Зачем ее искать, когда она известна, вот она, сидит на кровати рядом со своей жертвой, сказал противный голос в моей голове, и дальнейшее развитие событий зависит только от тебя. Еще захочется открыть свой болтливый рот – и ей, возможно, уже не помогут никакие врачи.

Я сглотнул и попытался вернуться в настоящий момент.

- Сейчас ты в порядке. Но пока не вставай, я принесу чай, выпьем его здесь.

Когда я вернулся с подносом, на котором дымились две большие кружки, Рина сидела на кровати и ковырялась в телефоне.

- Представляешь! – начала она, - сейчас начальник пишет, что Питерское издательство увидело мои работы и хочет обсудить иллюстрации для какого-то детского сборника!!

Ее глаза сияли, как два огромных солнца. Она выглядела такой живой, такой энергичной и такой счастливой, а вот у меня внутри как будто ударил темный колокол – это было последнее предупреждение, если я еще раз попытаюсь втянуть ее в эту историю, она уже никогда не будет такой, такой жизнерадостной и прекрасной, летящей к новым горизонтам и своим мечтам.

- Ты ведь знаешь, как я мечтала об этом, как долго к этому шла!! – она отбросила телефон на подушку и, забыв про недавний обморок, кинулась ко мне, - Сема, мечты сбываются! Ради такого я готова упасть еще хоть в 10 обмороков!

И она, смеясь, начала покрывать мое лицо поцелуями.

Судьба заберет ее у меня, понял я в ту секунду, заберет, чтобы я не убил ее своей глупостью.

Глава 21

Пятница. Я мчался по темнеющим улицам, пытаясь совладать с волнением и страхом, чем ближе подступал вечер, тем сильнее становилось тревожное чувство в груди. С самого утра я был не в своей тарелке, снова ловил себя на том, что думаю о Клубе, а не о работе. Только теперь эти мысли были наполнены не таким приятным волнением. Я понимал, что должен появиться там, и какая-то вредная и темная честь меня даже этого хотела по принципу «держи друзей близко, а врагов еще ближе».

С Риной проблем не возникло на этот раз, она была захвачена новыми горизонтами. Она действительно долго пробивала себе дорогу, и вот теперь поступило первое крупное и перспективное предложение, так что она с головой ушла в подготовку и мечты о будущем. Не уверен, что она услышала мое очередное вранье насчет карточных игр, но мне от этого было даже лучше, не так тяжело на душе. Она кивнула, автоматически буркнув «угу», и снова принялась за предположения и планы относительно грядущего проекта. Утром я подвез ее до метро, и на этом мы распрощались. Что ж, подумал я, зато сегодня мне точно не стоит ждать тысячи звонков и претензий, почему мой телефон выключен. И оказался прав, за весь день я получил лишь одно сообщение, она говорила, что, возможно, ей придется лететь в Питер, и это здорово, она так счастлива и так воодушевлена. Я порадовался за нее, искренне, потому что мне тоже было выгодно ее отсутствие. Пока я не разобрался с этим Клубом, пока они не исчезли из моей жизни насовсем, я намеревался держать Рину подальше от себя, как от чумного больного.

После работы я не стал долго кружить в поисках кафе, сразу зашел в небольшое заведение возле больницы, там мы всегда собирались с врачами и отмечали всяческие события, меня даже не смущал тот факт, что я наверняка встречу там кучу знакомых, и все они будут спрашивать, куда это я тороплюсь, я чувствовал себя бумажным корабликом, упавшим в бурную реку, я был в потоке, который меня нес, все остальные – на берегу, они никак не могли остановить меня или повлиять на ход моего движения. Я машинально кивал и улыбался, видя знакомые лица, даже отшучивался и уходил от навязчивых расспросов и предложений, рентгенолог, попивающий пиво в компании двух водителей скорых и фельдшера, громко предположил, что у меня свидание «с той красоткой», я не стал спорить. Под одобрительный свист – многие из них видели Рину на новогоднем банкете – я прошел вглубь длинного, похожего на вагон кафе и сел за крохотный столик в углу. Заказал кебаб и овощи, двойную порцию жареной картошки, стресс изматывает, и мой организм требовал восполнения энергии, к счастью, этот стресс был уже не в острой фазе, как перед первым посещением, теперь я уже знал, хотя бы примерно, что меня ждет, так что волнение стало просто неприятным фоном, высасывающим из меня силы.

Поглощая еду, вкусную, здесь вполне прилично готовили, я намеренно блокировал всякие мысли о предстоящем вечере, а вот когда тарелка начала пустеть, плотина рухнула – я стал думать о том, что будет, если сегодня черный камешек достану я. Мне придется рассказать мою историю. Я должен был настроиться, я должен был быть готов, как спортсмен, сидящий на замене. И еще один вопрос не давал мне покоя: что будет потом, когда я ее расскажу? Я так же не вспомню о Клубе? Это будет понятно сегодня, подумал я, если Николай придет, значит, рассказав свою историю, он ничего не лишился… кроме нее.

И однако мне очень не хотелось делиться своим сокровищем, как они называли это в приглашении, пока нет, а может быть, я вообще не захочу ее рассказывать и покину этот Клуб, я не знал, информации было слишком мало, а те крупицы, что я нашел, отталкивали меня от таинственного Клуба, а не привлекали, как в первый раз. Но если по какому-то злому року сегодня я вытяну черный камешек, боюсь, выбора у меня не будет. Я знал, что данное слово – священно, а я его дал, добровольно согласился со всеми Правилами и теперь, следуя такому же древнему неписаному закону, я вполне справедливо мог ожидать наказания, если нарушу слово. А я видел, как действует эта сила, я дважды пытался говорить о Клубе вне его стен с посторонними, один раз женщина умерла, второй раз – лишилась сознания. И второй раз это была не просто женщина, это была моя Рина.

Мучило ли меня чувство вины за мою пациентку? Да. Но коварный мозг, нацеленный на выживание любой ценой, активно пытался убедить меня, что это скорее всего лишь совпадение, да, возможно, я как-то немного подтолкнул события, совсем чуть-чуть, но я точно не могу являться причиной смерти… Рина же не умерла.

Я ненавидел себя за эти мысли, презирал, но не мог – или не хотел – принять другую версию, потому что тогда я не смог бы жить, с таким грузом вины нормальные люди (не психопаты, диктаторы и просто выродки) не справляются, этот валун раздавливает тебя всмятку и насовсем.

И я не мог пожаловаться, что меня не предупреждали – предупреждали, мне, как и всем, ясно сказали не говорить о Клубе, а потом этот рыжий громила там, на стоянке ресторана, когда он молча покачал головой перед тем, как я открыл рот и начал свои расспросы. Откуда он, черт возьми взялся?! Да, уже тогда я должен был сделать выводы, но не сделал, и вот результат. И к этим (людям?) я собирался добровольно ехать сейчас! Безумие.

Допивая чай, я мысленно набрасывал план рассказа в голове, на случай, если всё же придется это делать. Я знал, что должен быть честен, и я этого хотел, не потому, что Мадам сказала, что узнает, если мы солжем, я не сомневался, что узнает, теперь не сомневался, а просто потому, что история – она тоже священна, и либо ты рассказываешь ее с открытой душой, либо не рассказываешь совсем.

А что, если бы сегодня я дежурил, возник вдруг в голове вопрос, что тогда? Работу бросить я не мог, и не факт, что кто-то согласился бы поменяться в пятницу. Даже интересно, что было бы тогда? Но проверить, по крайней мере, в ближайшие 3 недели я не мог – дежурства каким-то мистическим образом попадали на другие дни, по пятницам я был совершенно свободен. Судьба? А что есть Судьба, подумал я с некоторой долей злости, какая-то сила, которая расставляет нас, как шахматные фигуры, а потом двигает, согласно своему плану? Или хаотичное сплетение наших спонтанных решений, огромный экспромт, в котором одновременно участвуют 7 миллиардов человек? Пока что я склонялся к первой версии… Хотя, никто не гнал меня за пивом, это не было покупкой первой необходимости или чем-то срочным, просто в тот февральский вечер мне вдруг захотелось выпить, и я решил – сам решил, никто не подсказывал и не подталкивал – сходить в магазин. Если бы я подавил это желание или заказал доставку на дом, ничего этого бы не было.

Плюнь на эти дебри, сказал я себе, залпом выпивая остатки чая, тут сам черт ногу сломит.

А ангел? - тут же всплыл вопрос.

Вечером перед выходными дороги были забиты больше обычного, многие ехали в другие районы в поисках развлечений или к друзьям, часть людей стремилась за город, но я ехал по почти свободным улицам – Коробки были явно не самым популярным направлением в пятничный вечер, а миновав Промежуток – на самом деле это не был настоящий отдельный район, так называли территорию слияния Центра, Александрита и Коробок, этот псевдо-район плавно выходил к реке, соединяясь с Набережной – я помчался по совершенно пустым дорогам. Спускались сумерки, и Коробки казались мне параллельным миром, в котором обитают чудовища, а вся остальная жизнь давно уничтожена или искалечена. И опять я отметил, как умно они выбрали место для своего странного Клуба, здесь всё дышало тайнами, уединенностью и скрытой жизнью.

Я поглядывал на часы, помня прошлый конфуз, нас тогда отчитали, как школьников. Возможно, это и есть выход, шепнул мне голосок, если двери клуба закрываются в 7, тогда появись одну минуту восьмого… А дальше что? Бежать, как трус? Мой внутренний бунтарь тут же подал голос. Нееет! Я никогда этим не страдал, если я захочу покинуть это странное сообщество, я предпочту открыто выразить свою позицию, к добру это или нет, но таков уж я. Помню, в школе я узнал фразу: «Единственная форма сопротивления, доступная рабу – это делать плохо свою работу», меня это проняло до глубины души, что-то шевельнулось во мне, какое-то отвращение, смешанное с бунтарством, и, возможно, тогда я впервые понял, что я не покорная овечка. Я не хочу быть рабом чего бы то ни было, не по мне это, поэтому я не стану юлить или уходить в пассивную агрессию, если они меня достанут – я просто встану и уйду… а если они будут этому препятствовать… что ж, я буду препятствовать им, ха-ха. Да, я понимал, что силы не равны, и они могут сделать со мной что угодно, но, опять же, где-то я слышал такое: жизнь – это борьба, ты можешь выиграть или проиграть, но ты обязан сражаться.

Ну, и если отбросить всю это воинственность, происходящую от тревожной неуверенности в том, с чем я связался и что меня ждет, мне было на самом деле интересно услышать остальные истории. Мадам не врала, когда говорила, что это – бесценный опыт.

Когда я выехал на Тенистую, часы показывали уже 18:44, улица была совершенно пустой, и я подумал о том, где остальные члены Клуба, неужели все уже там? И как ответ на мои мысли, в зеркале заднего вида я увидел фары, первая машина, встреченная мной в Коробках, после окончания рабочего дня этот район превращался в территорию призраков. Я увеличил скорость, хотя уже почти добрался до места, просто мне вдруг стало как-то некомфортно, таинственная атмосфера нежилого и совершенно покинутого людьми района действовала на нервы. Когда мимо меня проплыли несколько знакомых уже жилых домов и пустырь за ними, я немного расслабился, кто бы ни преследовал меня, здесь правили другие силы, и они были могущественными.

На площадь я влетел уже без 13 минут 7, помня, что двери Клуба открыты до 18:55, быстро свернул на подъездную дорожку, прожектор всё так же светил со двора, это почему-то успокаивало. Я вылез из машины и хотел идти к воротам, задержался лишь на секунду, чтобы еще раз обвести взглядом странную площадь и вдохнуть загадочный запах реки и весны, так пахло только здесь, и этот запах мне нравился. Сзади послышался отчетливый звук мотора, но теперь мое волнение практически сошло на нет, кто бы это ни был, хоть скелет верхом на мотоцикле – мой детский кошмар, сам не знаю, откуда взялся этот образ, но меня он пугал до чертиков – на Тенистой 9 я принадлежал другим силам, и вряд ли хоть кому-то стоило с ними связываться. Вот вам и закон относительности.

- Добрый вечер, господин Семен, - послышался знакомый голос, я вздрогнул, а потом мой рот растянулся в улыбке, возможно, она была немного напряженной, но не искусственной. – Заезжайте, я открою ворота.

- Добрый, добрый, - ответил я и неожиданно добавил, - не закрывайте ворота, там за мной еще кто-то едет…

- Полагаю, это господин Сергей.

Я не знал, что ответить, поэтому просто сел в машину и двинулся к воротам, они плавно открылись, и я заехал во двор. Сердце снова застучало где-то в горле, но, черт возьми, я буду гнусным лжецом, если скажу, что не испытывал радость от того, что вернулся. Да, это чувство было сложным и противоречивым, сотканным из множества оттенков, но это была радость, я хотел быть здесь, несмотря ни на что, я хотел услышать истории, я хотел увидеть Мадам и ее красавцев-громил и я хотел разделить это странное чувство, когда ты понимаешь, что вышел за рамки привычного мира, поднялся над ним и стал частью чего-то могущественного и необъяснимого, того, что над нами, настоящего чуда, того, о чем снимают фильмы и пишут сказки, но почти никто из людей не удостаивается чести увидеть это вживую. А другой стороной медали было обыкновенное земное чувство принадлежности какой-то очень особенной группе людей, единство, так необходимое человеческому существу.

Я зарулил на стоянку, там было так же много машин, теперь я знал, что они просто не могут принадлежать всем членам Клуба, нашел свободное место, автоматически выискивая золотистый джип Жени. Нашел его у самого края парковки ближе к дому, сам я встал возле стены с колючей проволокой на ней, в сотый раз поражаясь странному колориту этого района. Не успел я выйти из машины, как на парковку влетел черный седан Мерседес, роскошный, сияющий, ухоженный; ухмыльнувшись, я мысленно поспорил сам с собой, что этот некто Сергей – тот самый политик, и выиграл. Машина встала недалеко от меня, дверь распахнулась, и на площадку с важным видом вышел тот самый человек, лицо которого показалось мне знакомым. Он замер на несколько секунд, как будто ждал, что его должна встретить делегация, а потом двинулся к дорожке, ведущей к дому. Я тоже поспешил покинуть машину, помня о прошлом опоздании, пересек стоянку и догнал слугу народа уже на границе дорожки.

- Добрый вечер, - поздоровался я, - похоже, нам с вами по пути.

Он резко обернулся, смерил меня высокомерным взглядом, но тут же его лицо превратилось в маску доброжелательного «своего парня», в свете прожектора с переднего двора эта смена лиц выглядела особенно комично.

- Думаю да, тут всего одна дорога, ха-ха, - он выдал ослепительную «Голливудскую» улыбочку и протянул мне руку, - Сергей Скворцов, глава Северного административного района, депутат городской…

- Семен, врач в муниципальной больнице, - я коротко пожал ему руку. – Кажется, нам лучше поспешить.

Тень недовольства пробежала по холеному лицу народного избранника, но улыбочка тут же вернулась, он кивнул и рукой предложил мне идти вместе.

- Прошу за мной, господа, - из темноты вдруг вышла огромная фигура, очертания которой мне были уже знакомы. Как он подкрался, черт его дери? Я ничего не видел и не слышал, секунду назад мы были одни, и вдруг из теней под деревьями выступил этот огромный китаец. – Не стоит снова опаздывать.

И он демонстративно повернул голову ко мне. Рафаэль, вот как его зовут, вспомнил я, радуясь, что темнота скрывает мой стыд – наверняка мое лицо пылало. Не говоря больше ни слова, громила повернулся и зашагал по дорожке в темноту, я знал, что на крыльце снова вспыхнет ослепительный свет, но пока с трудом видел даже куда ставлю ноги.

- Вы бы хоть фонариком посветили, что ли, - недовольно заявил политик рядом со мной, - не видно же ничего, а если кто-нибудь…

- Осторожно, свет над крыльцом включается автоматически, - ровный бесстрастный голос громилы как будто издевался. Второй раз тебя перебивают, «элита», со злорадством подумал я и прикрыл глаза рукой. Сергей Скворцов, глава какого-то там района, возмущенно фыркнул, но больше ничего не сказал – здесь его власть ничего не стоила, и, думаю, он это чувствовал.

Как только мы подошли к крыльцу, снова вспыхнул этот ослепительный свет, и я порадовался, что защитил глаза. Громила перед нами как будто вовсе и не испытывал проблем из-за резкой смены освещения, не сбавляя шаг, он поднялся и вежливо открыл нам дверь. Раздосадованный политик, забыв, что надо играть роль «лишь бы вам было хорошо», буквально отпихнул меня и вошел первым, мой голос на выборах ты уже не получишь, подумал я и улыбнулся, так нелепо и жалко выглядел этот тип.

- Последние, - сообщил Рафаэль кому-то, а потом закрыл за нами дверь, оставшись по ту ее сторону.

Дворовой пес, почему-то подумал я, заходя и осторожно убирая руку от глаз. В круглом холле был мягкий теплый свет, такой комфортный после контрастов во дворе. К кому обращался громила-китаец, задался вопросом я и тут же получил ответ – прямо возле двери стоял рыжий телохранитель Мадам с дредами, увидев его, я чуть не ахнул, а по коже пробежал холодок – это его я видел тогда в машине на стоянке возле ресторана, он вдруг возник из ниоткуда и покачал головой, пресекая мои еще не начавшиеся расспросы. Умеют они устаивать психологический дискомфорт, подумал я, сначала это напоминание об опоздании, теперь этот рыжий, как новый укор моему поведению. Если бы ты вел себя как обещал, сказал холодный голос в моей голове, тебе не пришлось бы стыдиться. Я вспомнил Рину, вспомнил мою уже покойную пациентку… Нет, на этот раз мой внутренний бунтарь опустил голову и заткнулся, возразить было нечего.

- Проходите, господа, - рыжий смотрел на нас вежливым равнодушным взглядом, и одновременно этот взгляд был цепким и полным силы, в его присутствии я чувствовал себя болонкой рядом со львом. – Вы как раз вовремя, мы начинаем.

Он отошел от двери, двигаясь плавно и грациозно, точно как хищник или танцор, и направился через холл, пригласив нас жестом следовать за ним. На этот раз нас не встречала Мадам и толпа таких же красавцев-телохранителей, холл был абсолютно пустым и тихим. Но все уже в сборе подумал я, нас ведь назвали последними. Интересно, все ли явились сегодня? Что происходило с этими людьми всю эту неделю? Совали ли они нос, куда не следует, как делал я? Пришел ли Николай, мой маленький эксперимент?? Вопросы закружились в голове, как снег в метель, волнение снова завибрировало в груди. Я здесь, вдруг понял я, осознал на все сто, и сейчас, возможно, мне придется рассказать мою историю…

Рыжий громила дошел до знакомой нам широкой резной двери, взялся за ручки и распахнул ее, как в тот первый раз. И я сразу почувствовал прекрасный тонкий аромат, снова! Этот божественный запах лилий и каких-то восточных благовоний, рот мой невольно растянулся в улыбке, а тело немного расслабилось- разве может в плохом месте пахнуть так чудесно?

- Присаживайтесь, - сказал рыжий красавец. Отходя немного в сторону от двери, чтобы мы могли зайти. – Мадам сейчас подойдет.

При упоминании Мадам меня как будто ударило током, я волновался и нервничал, как непопулярный ботаник в присутствии первой школьной красавицы. Я автоматически пробурчал «спасибо», слуга народа обошелся без этого, и мы двинулись навстречу остальным членам.

В камине горело пламя, пока не фиолетовое, обычное, люстры, как и в прошлый раз, не горели, лишь настенные бра давали уютный теплый свет, возле камина точно так же стояли 10 кресел и диван прямо напротив огня. Я жадно забегал глазами по гостям, в первую очередь метнув взгляд на кресло, где сидел я сам в прошлый мой визит. Женя уже пришел и сидел там же, где и впервые, остальные члены Клуба тоже были в сборе, все, кого я видел в прошлый раз, за исключением нацмена. И, что показалось мне забавным, сидели они на прежних местах. Я невольно улыбнулся, почему-то мне было так приятно видеть этих людей.

- Всем добрый вечер, - вежливо сказал я, застыв на границе ковра, мне так хотелось рассмотреть всё и всех.

Мне ответил нестройный хор голосов, приглушенных, как будто они боялись говорить громко в этом волшебном месте. Политик тоже поздоровался и деловито направился к своему креслу, оно пустовало в ожидании гостя. Особенно рад я был Николаю, сегодня он был в клетчатой рубашке, тщательно причесанный и гладко выбритый, было видно, что он старался выглядеть хорошо. Пока я проходил к своему креслу, политик уже уселся между двух дам – с одной стороны пожилая леди в шикарном, но строгом платье винного цвета, с другой – блондинка с бледным лицом, сегодня на нем ярким пятном алела помада. Все принарядились, прошлый визит был первым, пробным, а теперь, увидев весь шик и пафос этого места, все постарались тоже выглядеть на уровне. Даже я был в пуловере кремового цвета с V-образным вырезом и коричневых штанах из плотной ткани, но самое непривычное для меня – я был не в кроссовках, к которым, по словам Рины, прирос, а в туфлях из мягкой кожи. Я сел, прямо напротив меня сидела леди Роза, она смерила меня холодным взглядом, но на лице отразилось одобрение – ей мой вид понравился. Все с осторожным любопытством рассматривали друг друга, блондинка робко улыбнулась мне и поправила прядь за ухом, я улыбнулся ей в ответ.

- ЗдорОво! – Женя легонько тронул меня за рукав, - я сегодня пораньше приехал…

- Да уж, я тоже после прошлого раза спешил, как мог, - усмехнулся я и пожал ему руку. – Кажется, успел.

Диван, где сидела Мадам и ее ручные близнецы, пустовал, ее не было в комнате, как и ее громил, только рыжий, встретивший нас, и еще один чернокожий красавец с незнакомым мне лицом стоял слева от меня у стены. Рыжий, запустив нас внутрь, закрыл дверь и встал возле нее, как настоящий стражник. Я посмотрел на часы: 18:57. Все оказались в сборе точно ко времени, где-до без 5, как и гласили правила.

- Сколько там уже? – поинтересовался качок рядом со мной, казалось, что нежно-розовая рубашка сейчас лопнет на нем, волосы блестели от геля, я невольно улыбнулся, мне было приятно, сам не знаю, почему.

- Почти 7, - ответил я, - наверное…

И тут двери распахнулись, все резко повернули головы, на пороге стояла Она, Мадам, великолепная, как богиня. В темно-зеленом платье чуть ниже колен, на шее сверкало изумрудное ожерелье, волосы снова были убраны от лица и струились, как жидкий шелк. От ее красоты и энергии, которая пробивала всех нас, мне захотелось плакать – она была слишком прекрасна, слишком совершенна для этого мира. Мы все смотрели на нее, как на божество, вдруг спустившееся с небес в наш грязный мир, она как будто светилась, она покоряла и не оставляла тебе выбора. Я почувствовал, как губы сами собой растягиваются в улыбке, метнул быстрый взгляд на Женю – он смотрел на хозяйку вечера, как ребенок на сказочную фею. Качок рядом со мной сидел точно с таким же лицом.

- Добрый вечер, господа, - этот голос проходил как ток сквозь тело, и это было наслаждением, - рада приветствовать всех вас в нашем Клубе!

И она слегка развела руки в стороны, улыбаясь улыбкой ангела. Но я видел твердость в этом прекрасном лице, и от этого она становилась еще прекраснее. За ее спиной высилась толпа громил, прямо за ней по обеим сторонам стояли близнецы, снова не смея оставить свою госпожу ни на секунду. Картина была странной и торжественной.

Выдержав секундную паузу для того, чтобы окинуть всех нас взглядом, Мадам грациозно двинулась к своему дивану. Близнецы не отставали ни на шаг. Я услышал легкое шуршание ткани ее платья, когда она ступила на ковер, почему-то у меня закружилась голова, наверное, от перевозбуждения. Как только она вошла в комнату, телохранители тут же последовали за ней, точно как в первый раз, расходясь в стороны и заполняя комнату. Они становились вдоль стен, наши молчаливые свидетели, и я опять задумался: зачем они здесь? Почему стоят там? Как всегда, одни вопросы.

- Я знаю, что многим из вас нелегко далось членство в нашем Клубе, - начала она, оказавшись у дивана, она заняла позицию за ним, как и в первый наш визит, - если кто-то хочет покинуть нас, хочу уверить, вы не встретите никаких препятствий, наши двери открываются в обе стороны.

Я подумал, что она говорит обо мне. Но с другой стороны, видимо, все вели себя не совсем по Правилам, люди есть люди.

- Но, дав свое согласие стать членом Клуба, вы взяли на себя ответственность за исполнение условий этого договора, и этого мы ждем от вас.

Хипстер напротив меня густо покраснел. А, выходит, я не один такой шалопай, с неким злорадством подумал я.

- Однако контроль будет продолжен, - со стальной улыбкой заявила она, подчеркнув, что одними ожиданиями от людей ничего не добьешь, с этой формой жизни нужны только жесткие рамки. – И я напомню, что человек, допустивший нарушение хотя бы одного из Правил, более не будет допущен в Клуб.

Она обвела каждого взглядом, наверное, мое лицо пылало, как помидор, и мне правда хотелось вернуть время назад и зашить себе рот, как только меня посетит «светлая» мысль расспросить нацмена на парковке ресторана или рассказать моей покойной уже пациентке о Клубе. И Рина, да, не будем забывать, что я пытался втянуть в это и ее. Боже, о чем я только думал!

- А теперь, - она обошла диван и грациозно присела ровно в центре, приняв очередную королевскую позу, - перейдем к главному в сегодняшнем вечере – историям.

Близнецы тоже обошли диван и сели по обе стороны от госпожи. Она дышать без них не может, что ли, подумал я, бросая осторожные взгляды на ослепительно красивую двойню. Они были в черных смокингах, абсолютно безупречных и одинаковых, хоть фоткай для рекламы или телефонных обоев.

- Хема. – Бросила она, даже не поворачивая головы, и откуда-то возник тот самый рыжий гигант с дредами, в руках у него был знакомый нам зеленый бархатный мешочек.

При виде его мое сердце снова затрепыхалось, а мышцы напряглись – он следил за мной, он был тогда на парковке, сидел в темной машине и выжидал. От этого кто угодно бы занервничал.

Мадам снова протянула руку, не сводя глаз с камина, рыжий аккуратно вложил мешочек в протянутую ладонь. И в ту же секунду от стены отделилась еще две тени, одна выскользнула за дверь, вторая стала знакомым нам всем азиатом с длинными волосами. Он подошел к камину с резным ларцом, открыл его, бросил что-то в огонь, я знал, что будет дальше, и не ошибся – пламя вспыхнуло фиолетовым всполохом и таким и осталось. По комнате снова поплыл волшебный аромат каких-то благовоний, принося легкость и расслабление, я почувствовал, как тревога ослабевает и сходит на нет, как в душе воцаряется умиротворение и покой.

- Этот ритуал вам уже знаком, - подала голос Мадам, оторвавшись от созерцания фиолетового пламени, - сейчас каждый из вас вытянет шарик, тот, кого Судьба изберет рассказчиком на сегодня, будет держать в руках черный.

Она встала, потрясла мешочек, все смотрели на него, как дети на пассы фокусника. Думаю, все немного заволновались, даже несмотря на успокаивающий аромат благовоний. Этим человеком могу быть я, мелькнула мысль, и ком в горле внезапно перекрыл кислород, мне придется выложить всё, что произошло в тот вечер. Не утаив ни единой детали и мысли. Ох, черт…

Демонстративно развязав золотые тесемки, Мадам двинулась к первому креслу слева, там сидел хипстер, сегодня борода была уложена каким-то средством, а хвостик на частично выбритой голове блестел от геля.

- Прошу, Артем, - и она протянула ему мешочек.

Нервно облизнув губа, парень осторожно запустил руку внутрь и сразу вытащил. Сначала с опаской разжал ладонь и посмотрел сам, но по его лицу я уже всё понял – он вытянул белый.

- Белый, - подтвердил мою догадку он, поднимая шарик так, чтобы все смогли увидеть.

Леди в винном платье тоже вытянула белый и даже слегка улыбнулась, демонстрируя всем свой результат. Следующим на очереди был «слуга народа», сидящий с важным видом, как будто проводил очередное совещание, как сделать людей еще более бесправными.

- Сергей, - Мадам с легкой улыбкой протянула ему бархатный мешочек.

- Извините, - начал депутат какого-то там района, - я хочу поднять вопрос нашего удобства. Вы выходили во двор? Там темно…

- Тяните жребий, Сергей, - бесстрастно сказал Мадам, глядя на него спокойными блестящими глазами, - ваша единственная забота в этом месте – рассказать свою историю. Остальное не входит в сферу вашей ответственности и полномочий.

- Постойте, - политик покраснел как рак, мне это шоу начинало нравиться всё больше, – я депутата городской Думы, влиятельный человек…

- В мире обывателей, - твердо и спокойно перебила его Мадам, - здесь вы – просто человек, пришедший рассказать историю. И не более.

И она уставилась прямо на него. Под ее взглядом бравый защитник «общего удобства» сжался и потупил глаза, явно не зная, как выпутаться теперь из этой ситуации, показавшей его полное бессилие.

- Вы будете тянуть шарик? – так же подчеркнуто спокойно спросила Мадам, но ее сила давила, сокрушала, как танк картонный домик. – Или желаете покинуть Клуб?

Все затаили дыхание, наблюдая за этой неравной битвой, хипстер не смог сдержать злорадную усмешку, леди Роза рядом с ним презрительно ухмылялась одними уголками губ. Пауза длилась не более секунды.

- Белый, - процедил политик, быстро запустив руку в мешочек. Он старался ни с кем не встречаться взглядом, а губы сжались в ниточку.

Не везде тебе выдолбываться и повелевать, подумал я, и это было приятно. Однако почему он не ушел, если всё это его так взбесило и унизило? Боялся, я думаю, вот почему. Что-то произошло со всеми нами на этой неделе, что-то, показавшее нам лишь краешек силы, которая стояла за этим загадочным Клубом. И все мы – а чиновники особо остро переживают за свои многомиллионные задницы – поняли, что с этой силой не стоит шутить.

Таким же он оказался и у сидящей рядом блондинки, она осторожно пошевелила шарики, прежде чем вытянуть один, а потом с робкой улыбкой показала всем белый шар. Следующим был пожилой рокер, Николай, он пришел, но Мадам прошла мимо него, не предложив ему мешочек.

- Ваш жребий уже выпал, - пояснила она, переходя к нашему ряду.

Придет день, когда в этом мешочке будет всего 2 шарика, подумал я, ощущая вернувшееся напряжение. В нашем ряду пустовало 2 кресла, так что следующим тянуть жребий должен был парень рядом со мной, а потом и я… а количество шариков стремительно уменьшалось.

- Белый, - с облегчением возвестил качок рядом со мной.

И почему мы все так радуемся, что сегодня не нам рассказывать, задался вдруг вопросом я, ведь мы сами сюда пришли именно с целью поделиться своей историей?

- Прошу, - услышал я над собой этот неповторимый голос, она стояла передо мной, и, скажу честно, меня просто корежило от силы, которую она излучала. У меня даже мелькнула мысль, что я бы засунул руку и в банку с пауками, не то что в бархатный мешочек, лишь бы она отошла подальше. Это не передать словами, и я не преувеличиваю, всё тело ломило и стонало от какой-то силы, давящей извне, проникающей в клетки и заставляющей их стонать.

Я осторожно просунул руку в мешочек, там было всего 2 шарика, холодные и гладкие. Какой из них черный? Я перемешал их пальцами, стараясь не затягивать с выбором, а потом с замиранием сердца стал вытаскивать один. Адреналин выплеснулся в кровь, сердце учащенно забилось, я едва успел полностью вытащить руку, как мои пальцы уже сами разжались от нетерпения – я хотел знать вердикт.

- Белый, - услышал я свой голос, скорее выдох, нежели сказанное слово.

Я поднял шарик, чтобы его смогли увидеть все, и в эту секунду до меня дошел тот факт, что остался лишь один шарик и один человек…

- Сегодня судьбы выбрала вас, Евгений, - торжественно возвестила Мадам, возвращаясь к дивану, мешочек она автоматически отдала подоспевшему громиле с афрокосичками. – Этот вечер – ваш.

Она легонько кивнула, и тут же открылись двери, впуская знакомый уже аромат чая и выпечки. Боже! Да только ради этого чаепития сюда стоило приходить! Я улыбнулся совершенно довольной улыбкой, все остальные тоже улыбались счастливо и расслабленно. А почему нет? Жребий выпал не им, они услышат чужую, без сомнения, чудесную историю и еще побалуют себя этим восхитительным чаем. Один Женя сидел напряженный и задумчивый.

Рыжий громила прошел всех нас, собирая шарики, я старался не смотреть на него, мне было как-то не по себе, обойдя всех, он снова отошел к стене и скрылся в полумраке. Чернокожий красавец с как будто высеченным из камня лицом выкатил хромированную тележку с чашками и вазочками на середину между рядами кресел, поймал взгляд блондинки и тепло улыбнулся ей в ответ.

- Благодарю, Никар, - Мадам приняла чашку из его рук, больше он никому не предлагал. – Прошу, угощайтесь.

Долго уговаривать не пришлось, все помнили дивный вкус и аромат, а таких вкусных булочек я точно не ел никогда, поэтому я тоже потянулся и взял высокую расписанную золотом чашку и положил пухлую булочку в блюдце. Даже Женя с задумчивым и отстраненным лицом взял чай, понюхал, слегка улыбнулся, сделал крошечный глоток и поставил на подлокотник.

- Думаю, я готов. – Сообщил он, поднимая голову, - только прошу простить меня за вынужденные паузы, которые я буду делать для того, чтобы отпить чай. Он слишком хорош, чтобы дать ему остыть.

Все засмеялись, даже Мадам ослепительно улыбнулась.

- Я назову свою историю «Историей о вечной деве», - сказал Женя, и взгляд его сместился на фиолетовое пламя. – Это случилось со мной в самом начале декабря. Волшебное время…

Взгляд его затуманился, он улыбнулся и начала рассказ.

Глава 22

- Я люблю покупать подарки заранее, например, уже летом я начинаю обдумывать, что подарю семье или друзьям на Новый Год и Рождество. Не мужское занятие скажете вы, но мне реально доставляет удовольствие бродить по торговым центрам, небольшим магазинчикам или даже изучать витрины интернет-магазинов в поисках чего-то особенного. Я женат, у меня прекрасный сын, и в тот день, когда я впервые увидел ее, я как раз искал для них подарки. Даже помню, как начался наш диалог, вернее, из-за чего.

- Супруга моя, как и многие женщины, любит заниматься интерьером, я в эти дела даже не пытаюсь совать нос, а то откусят, - среди гостей послышались смешки, блондинка согласно закивала с нежной улыбкой на лице, - и вот ей втемяшилось в голову, что в нашей спальне непременно должен быть какой-то элемент декора с розовым кварцем…

Снова робкие смешки.

- Для женщин иногда совершенно пустяковые вещи имеют просто вселенскую важность, - продолжил Женя, - они как-то по-другому видят мир и делают совершенно непонятые нам, мужчинам, выводы. Для них важнее не удобство, а красота, не логика, а чувства, ощущения, они готовы обманывать сами себя и до последнего защищать иллюзию, если она красивая, а уж если женщина поставит что-то на вершину своей пирамиды важности…, - он присвистнул и закатил глаза, - ее сам Дьявол не остановит.

- Поэтому в тот холодный ветреный день я бродил по магазинам в поисках чего-нибудь из розового кварца. Я хотел порадовать ее, потому что женщина – это как огромное магическое увеличительное стекло, если она счастлива – она десятикратно отдаст это счастье в мир, если несчастна – помоги вам Бог.

На этот раз смешки стали громче.

- Вы можете подумать, что я большой знаток женщин, - Женя явно обладал харизмой, он моментально завладел аудиторией, причем под его обаяние попали все. По крайней мере, люди. – Так и есть, только причина не столь очевидна.

Он сделал намеренную паузу и хитро улыбнулся.

- Через меня действительно прошли сотни женщин, но я не ловелас, я – врач-гинеколог.

На этот раз сквозь смешки я услышал одобрительное: «Красавчик!», - кажется, это сказал хипстер.

- Да, я умею находить подход к прекрасной половине человечества, профессия обязывает, - продолжил Женя, - особенно сейчас, к грубому и бестактному специалисту пациентка не вернется, да еще и отзыв в интернете накатает, и клиника потеряет деньги.

Он снова обаятельно улыбнулся и развел руки в стороны:

- А этого никто не хочет, иначе за какие шиши я буду покупать розовый кварц моей благоверной.

Все без исключения члены Клуба улыбались, он их завоевал.

- Так вот, возвращаясь к моменту начала моей истории. Я обошел уже один большой ТЦ, там ничего заслуживающего внимания не увидел, но я знал, где можно поискать подобные вещи – в городе полно небольших очень атмосферных магазинчиков с сувенирами, изделиями из камней и даже мистическими товарами. Это интересно, решил я и направился в ближайшую «лавку чудес», как я их называю. Сам я живу и работаю в Александрите, а поиски подарков как-то плавно завели меня на границу с Южным Склоном – красивый район, мне там всегда нравилось.

– Так вот, я даже не стал забирать машину с парковки у ТЦ, это был целый квартал сплошных магазинов, так что я просто пошел пешком по расчищенным от снега тротуарам, наслаждался украшенными витринами и рождественской музыкой, которая уже отовсюду звучала. И люди хоть и бежали по делам, но всё равно гораздо больше было мечтательных и добродушных лиц и улыбок, совсем детских, когда они видели, как рабочие устанавливают очередную елку в сквере или перед торговым центром.

- Я тоже не сдерживал улыбку, а что, хоть один месяц в году все мы можем снова побыть детьми. Я даже подумал купить большой стакан горячего шоколада, возле обочины как раз стояла такая машина, ну вы знаете, они продают кофе, чай, лимонад летом и согревающие напитки зимой. Но в магазин с напитками нельзя, а то место, на которое я нацелился, было уже рядом. «Ларец самоцветов» - вот как называется этот магазинчик, я уже бывал там, покупал жене украшения из камней, она их любит. Перед новогодними праздниками их витрина напоминала страну чудес: окна как будто заснеженные, всюду огоньки, даже небольшой Дед Мороз под елкой среди каменных пирамидок, статуэток и деревьев заманивал покупателей. И запах у них всегда был чудесный в магазине, какие-то восточные благовония, колокольчики звенят – ммм, прелесть!

- Я остановился перед магазином, любовался елкой и Дедом морозом, но больше меня заинтересовали деревца с камнями вместо листьев, знаете, такие декоративные…

Все закивали, у меня тоже было одно такое, подаренное коллегами на какой-то праздник, ствол и ветки из проволоки, а вместо листвы – какой-то коричнево-желтый минерал.

- Я искал деревце из кварца, Лиде – так зовут мою лучшую половину – это бы понравилось. Но на витрине не было ничего из розового кварца, хотя мне очень даже приглянулась березка – ствол был выполнен очень натурально, и ветки такие правдоподобные, а в них крошечные светло-зеленые камешки. Красиво, я даже подумал, что могу поставить его в кабинете на работе, дамы оценят.

- В общем, я зашел внутрь, колокольчик над дверью приятно и нежно звякнул, и меня окутал этот волшебный аромат. Я огляделся, магазин был пустым, ни покупателей, ни продавца, странно, обычно там всегда есть люди, а перед праздниками – вообще бывает не протолкнуться. Хотя, наверное, еще рано покупать подарки, напомнил я себе, не все ведь такие беспокойные. Магазин-то открыт, решил я, наверное, продавщица в подсобке, может, пошла в туалет. Я стал рассматривать витрины, кольца, серьги, браслеты, всё сияет, всё красивое, но я сразу перешел в секцию, где были выставлены статуэтки, подсвечники и прочие поделки из камней. И там меня ждала удача, я, собственно, и не сомневался, что найду здесь то, что ищу. На полке за стеклом стояло роскошное деревце с пышной розовой кроной. Я чуть в ладоши не захлопал от восторга! Рассматривал его с таким любопытством, что чуть не влепился носом в стеклянную витрину.

- «Розовый кварц – талисман любви», - услышал я приятный голос за спиной, резко обернулся… Это и была наша первая встреча, совершенно случайная. Позади меня стояла высокая молодая женщина с темными волосами шоколадного цвета и большими темными глазами, не черными, просто карими. У нее было какое-то интеллигентное лицо и такая королевская осанка и вся манера держаться… знаете, про такой типаж говорят: красавица элегантной эпохи или винтажная внешность, что-то такое. Волосы красиво уложены волнами, легкий макияж, нежно-кремовый свитер с V- образным вырезом, худощавая, но красивая фигура.

- «Да? А я как раз хочу купить это деревце в подарок жене, - сказал я и добавил, - вы его покажете?». Ее улыбка потеплела, должно быть, ей понравилось то, что я ищу подарок для супруги в таком необычном месте, в такие магазины чаще ходят женщины, я это знаю, потому что общаюсь с женщинами и сам иногда захожу в такие вот «лавки чудес», и правда, мужчин там крайне мало.

- «Конечно, - кивнула она и полезла в ящик под одной из витрин за ключами, - отличный выбор». Она недолго возилась с замком, потом открыла витрину – не буду отрицать, что приятным дополнением к вежливому обслуживанию был вид ее стройного тела, вытянувшегося, чтобы достать деревце с полки – и протянула мне поделку. «Этот камень укрепляет любовь, делает ее чистой, нежной и преданной, - сообщила она с искренним восхищением глядя на розовые камешки, изображающие листву, - настоящая любовь – такая редкость. Особенно в современном мире». Не слишком ли она молода, чтобы судить так, подумал я с умилением, наверняка - романтичная барышня, имеющая больше прочитанных книг, чем друзей.

- «А вы разбираетесь в камнях», - заметил я, просто хотел сделать ей приятное. «Да, - просто ответила она, - я люблю камни, в них удивительным образом сочетаются сила, и красота, и хрупкость. У каждого свой характер и своя энергия. И они долгожители в этом стремительном мире, они скрыты от нас, они терпеливо ждут своего часа, столетиями обретая форму, становясь всё прекраснее в глубинах земли». Ого. Вот это речь, подумал я, странные мысли для такой молоденькой девушки.

- Вы так красиво говорите, - не удержался я.

- «Настоящие камни, не подделки, - продолжила она, вежливо улыбнувшись на мой комплимент, - видели смену эпох, они видели королей и королев, видели кровь войн и революций, величайших людей мира и тех, кто пришел им на смену сейчас. И они увидят будущее, они будут украшать собой жизни новых властителей этого мира, их век – гораздо дольше человеческого. Это поражает воображение, не так ли?»

- Да, уж, мое воображение она точно поразила. От нее веяло чем-то волшебным, чем-то уникальным, понимаете? В большом городе много чудаковатых и откровенно сумасшедших… но они как подделки против настоящего бриллианта, а она была настоящей. Мне захотелось просто слушать, как она говорит, не подумайте, это не было влечением или еще чем-то сексуальным, просто она очаровала меня, я как будто окунулся в другой мир, в какую-то другую эпоху или измерение.

- Моя жена тоже очень любит камни, интересуется: какой для чего подходит, как их носить… Я думаю, ей понравится это дерево. Запакуете?

- «Конечно», - кивнула она с улыбкой, принимая у меня деревце. Но я не хотел вот так быстро уходить, тем более, нашелся повод продолжить разговор.

- «А что это за камень, не подскажете? - я стоял возле той березки с зелеными камешками вместо листвы, - мне очень понравилось, выглядит так натурально». Она поставил мой подарок на стеклянную витрину- прилавок и подошла ко мне, порыв сквозняка донес до меня аромат ее духов, смешанный с запахом благовоний. «Это зеленый агат, редкий камень. Помогает в самопознании и раскрытии своих талантов, но, есть одно «но»…., – и она лукаво посмотрела на меня, - кто вы по знаку Зодиака?». «А это важно?», – изумился я, я вообще-то не верю во все эти придури вроде «Девам красный не носить, а Овнам смерть от жемчуга не той формы», ну вы поняли… «Разумеется, - совершенно серьезно ответила она, глядя на меня своими спокойными лучистыми глазами, - например, если вы Близнецы, то вам этот камень категорически не рекомендуется, как и Водолеям, а вот Девам и Тельцам он как раз приносит удачу».

- «Вот черт! – засмеялся я, - это окончательный вердикт?». «Конечно нет, это просто информация, мнение некоторых людей, - пожала плечами она, - но вы ведь и сами знаете: сколько людей - столько и мнений, а истина одна: каждый сам решает в своей жизни».

- «Просто я как раз из тех знаков, кому «категорически не рекомендуется», - я изобразил поклон и сымитировал снятие шляпы, - чистокровный Близнец»

- Она засмеялась, легко и как-то элегантно. «Тогда, боюсь, вам придется отказаться от этой покупки. Видите, у нас всё честно, - добавила она и подмигнула мне, без всякой пошлости, просто шутливо, - вместо того, чтобы увеличить продажи любой ценой, продавец отговаривает вас от ненужной траты денег».

- Мы посмеялись, я сообщил, что хотел поставить эту березку из зеленого агата у себя в кабинете. Конечно, последовал вопрос, кем я работаю. Я ответил, немного смутившись, сам не знаю, почему, обычно я всегда с гордостью говорю, что я врач, это у меня от родителей, сами они были из рабочего класса и очень хотели, чтобы сын стал «интеллигентом».

- «Ааа, ну тогда ничего удивительного, что вы так хорошо понимаете женщин, - сказал она, возвращаясь к упаковке моего подарка, она почему-то тоже выглядела немного смущенной и как будто напряженной, - кстати, если вам хочется купить и себе что-то красивое, могу порекомендовать брелок из александрита».

- Она указала рукой на витрину, не отходя от своего прилавка, где подыскивала подходящую коробку для деревца. «Александрит – идеальный камень для Близнецов. Носить его может только сильная личность, а Близнецы, как правило, очень яркие натуры…»

- «Правда? – не выдержал я, - а я еще и живу в Александрите, ну, знаете, это…»

- «Район, граничащий с нашим, - закончила она за меня с улыбкой, - я здесь не так давно, еще не успела побывать во всех районах». «Говорю, как местный со стажем, - я тут же напустил на себя делано важный вид, - ни под каким предлогом не приближайтесь к Речному! Да и от 3-х Мостов тоже лучше держаться подальше… хотя бы на расстоянии железнодорожных путей», - и я засмеялся, только по ее вежливой улыбке сообразив, что эта шутка ей непонятна.

- Чтобы как-то скрасить ожидание, пока она закончит с упаковкой, я подошел к витрине и стал изучать брелоки и кулоны, я и впрямь загорелся идеей купить себе безделушку с александритом, такие совпадения редко бывают в жизни, а тут прямо как постановка – выходит, я выбрал удачное место жительства! Из раздумий меня вырвало сильное чувство, что за мной наблюдают, я повернулся, она тут же спешно отвела взгляд. Но я поймал ее, и она это поняла.

- «Извините, - она опустила глаза, возясь с лентами, - просто вы напомнили мне одного давнего знакомого. Обычно я не пялюсь на людей…». «Всё нормально, - поспешил успокоить я, - надо же на кого-то смотреть, а тут, кроме меня, посетителей нет». Она завязала ленты и протянула мне коробку, в итоге я взял еще и брелок, и теперь он со мной, как доказательство того, что всё это было. Доказательство для меня, когда мне начинает казаться, что это была шутка или сон, или я всё не так понял…

Знакомые всем нам чувства, не я один закивал, услышав эти слова, и снова я почувствовал кукую-то теплоту ко всем гостям этого Клуба, мы были связаны, породнены чем-то общим, и это правда давало силы.

- Я взял коробку с деревом, брелок запаковывать не стал, положил в карман, попрощался, поблагодарил и покинул магазин. По дороге до машины я сожалел лишь об одном: что не спросил, откуда она приехала, она ведь сказала, что недавно здесь, и мне теперь очень хотелось знать, какое место вырастило эту элегантную девушку с таким сильным винтажным шармом. Вряд ли я увижу ее снова, думал я с легким сожалением, продавцы в магазинах меняются так быстро, особенно, когда они – молоденькие девушки, приехавшие искать счастье в большом городе. Я думал, что это конец нашей крошечной истории, но это было только начало.

- Прошло примерно две недели, чуть больше, может быть, жизнь потекла в обычном русле, я забыл ту девушку, как забывается всё мимолетное и одноразовое, даже если оно было красивым. В больших городах так много раздражителей для нашей нервной системы, что в сознании удерживается лишь самое важное и самое навязчивое. Она не попадала ни в одну из этих категорий.

- Был уже конец декабря, конец года, а это всегда дурдом, годовые отчеты, предпраздничная суета… работать уже совершенно не хочется, а до праздника еще 10 дней. Я сидел на приеме, как обычно, пациентов меньше не становилось, болезни ведь не живут по календарю и не приходят по расписанию, так что я вкалывал, дверь моего кабинета постоянно хлопала, иногда в конце особо трудного дня я уже начинаю ненавидеть этот звук. Мой кабинет немного отличается от кабинетов большинства специалистов - в силу специфики моей работы в моем распоряжении были 2 смежные комнаты. В одной я вел прием и бумажную работу, во второй была смотровая, в первой комнате - приемная, как мы ее называем – довольно уютно и обстановка домашняя, на полу ковер, два больших кресла, полки с моими книгами и сувенирами, которые мне дарят пациенты, цветы в горшках… и только медицинский запах и большой письменный стол, рядом с которым ютится крохотный столик медсестры, напоминают, что это медучреждение. Перед столом тоже стоит совершенно казенный стул для пациентки, а вот кресла как раз для пар, они часто приходят…, в общем, я сидел за столом, как раз дописывал историю болезни только что ушедшей пациентки, дверь снова открылась. «Евгений Анатольевич, - голос моей медсестры, я знал, что за этим последует, и не ошибся, - пришла пациентка на 13.00». Я вздохнул и ответил тоже совершенно стандартную фразу: «Пусть заходит, я сейчас закончу». Дверь снова открылась, на этот раз не так по-хозяйски, так открывают дверь нервничающие пациентки. «Заходите, - бросил я, не поднимая головы, - присаживайтесь, я через секунду вами займусь». В ответ тишина, но по ковру послышались шаги, медленные, осторожные… я к этому привык за 16 лет работы, женщины часто бояться нас, особенно молодые девушки. Она подошла к столу, он прямо напротив двери. А кабинет у меня длинный, как вагон, краешком глаза я заметил, как после секундной паузы она села на стул.

- «Так, с этим закончили, - я закрыл историю и отложил на край стола, - теперь давайте знакомиться». Я поднял глаза и…, наверное, мое лицо было комичным и нелепым, потому что она улыбнулась… Она, та самая девушка из магазина. Я сразу ее вспомнил, хотя не думал о ней с того дня, она была яркой и необычной, а такие всегда запоминаются. Улыбка у нее вышла нервная и напряженная, но вместе с тем очаровательная. Она вся была такая свежая, такая красивая и какая-то по-зрелому элегантная, хотя я мог поклясться, что ей не больше 25.

- «Вижу, вы меня узнали», - проговорила она, смещая взгляд куда-то за мою спину, там было окно, мой кабинет на 5-ом этаже, и всё равно в смотровой нам приходится закрывать жалюзи, прелесть большого города, в моем родном поселке самым высоким было здание администрации – аж 3 этажа.

Среди гостей послышались смешки, а Женя продолжил, отпив чай.

- «Ну конечно! Вы меня тогда восхитили своими званиями о камнях, - меня тронула ее смущенная улыбка, - кстати, здесь я хотел поставить ту березку из зеленого агата, на полках еще полно места, или на столе». Она оглядела кабинет, немного рассеяно, я мог ее понять, ситуация была неловкая. «У вас красивый кабинет, - снова напряженная улыбка, - больше похож на гостиную, это приятно».

- Мы помолчали, я как-то не решался начать настоящий прием, она тоже была явно смущена. Но поскольку она пришла ко мне как к специалисту, инициативу должен был проявить я.

- «Итак, - я бросил взгляд на титульный лист пустой еще карточки, там стояли только имя, возраст и контактные данные, - Анжелика, красивое имя, - ввернул я, - что привело вас ко мне?». Я снова бросил взгляд на карточку, в графе «возраст» стояла цифра 26. Я почти угадал, но выглядела она еще моложе.

- Она опустила глаза, начала теребить пальцы, я всё это уже видел и не раз, слезы, истерики, панический страх – я умею с этим работать. «Не волнуйтесь, - успокаивающим тоном начал я, - я здесь, чтобы помочь вам всем, чем смогу. И я настоящий джентльмен, - я рассчитывал на улыбку и получил ее, слабую и напряженную, но это была улыбка. Хороший знак. Получив положительный сигнал, я продолжил, - вас что-то беспокоит?»

- В этот момент открылась дверь, медсестра поспешила занять свое место за крошечным столиком. Очень не вовремя. Анжелика метнула на нее испуганный взгляд и опустила голову, как ребенок перед наказанием.

- «Я уже здесь! – бодро сообщила медсестра, полная дама с неиссякаемым запасом оптимизма, я рад, что работаю с ней, она как никто умеет разрядить обстановку, но сейчас она была явно лишней, мы оба это чувствовали. – В регистратуре задержали…»

- «Инна, могу я вас попросить вернуться в регистратуру и узнать, сколько у меня еще на сегодня?», - и я многозначительно посмотрел на нее, едва заметно кивнув. Она всё поняла с полуслова, опытная была медсестра. «Конечно, доктор, - тут же ответила она и добавила, - не станете возражать, если я выпью чашку чая в кафетерии? Если я вам пока не нужна?». Ну что за умница! Я хотел выпрыгнуть из-за стола и обнять ее.

- «Нет, Инночка, - я благодарно моргнул ей глазами, - я справлюсь, пейте спокойно». У нее было полчаса до прихода следующей пациентки, так что она не стала терять время и быстро удалилась. И тут Анжелика снова удивила меня.

- «Так приятно иметь дело с понимающими и деликатными людьми да? - она всё еще не поднимала глаз, но слова звучали совершенно уверенно, - у вас хорошая медсестра. И вам спасибо, что поняли меня».

- Она всё просекла, такая молоденькая и такая… не знаю даже какое слово подобрать, взрослая, что ли. Но в ту секунду мое восхищение омрачилось неприятной догадкой: аборт – вот зачем она здесь. Не буду рассуждать о морали и моем отношении к этому щекотливому вопросу, это никакого значения не имеет, просто мне стало неприятно, что такая милая девушка вынуждена идти на эту рискованную и сложную для психики и тела процедуру, вряд ли приятные жизненные обстоятельства толкают на такое.

- Но я профессионал, мое дело не судить и не вдаваться в догадки, мое дело - оказать человеку квалифицированную помощь, поэтому я снова взял инициативу на себя. «Нас никто не потревожит, можете говорить спокойно. Чем я могу помочь?»

- «Честно говоря, не знаю, может ли кто-то вообще мне помочь... и нужна ли мне помощь…, - она начала кусать губы, я терпеливо ждал, - дело в том, что мои проблемы не связаны с нежелательной беременностью или подозрением на инфекцию, передающуюся половым путем, как вы наверняка могли подумать…».

- Боже, опять в яблочко, я начинал опасаться, что она либо слишком умна, либо – телепатка.

- «Ни то, ни другое мне не грозит по той простой причине, что я всё еще девственна и…, – она грустно улыбнулась и наконец бросила на меня быстрый смущенный взгляд, - я не могу быть с мужчиной». Даже сам не знаю, почему, но мое сердце ликовало. Она была похожа на благородную леди, я создал себе такой образ, я понимаю, что сам несу ответственность за свое восприятие… но мне так не хотелось его разрушать

- «Так, - начал я, быстро включившись в работу врача, а не мечтателя, - ваши проблемы носят психологический характер? Или при попытке близости вы испытываете физические проявления: боль, дискомфорт, спазм…».

- «Никаких попыток не было, - почти перебила она, глядя на свои нервно переплетенные пальцы. Я понимал, как ей трудно об этом говорить, и как сильно она погрязла в этом стрессе, если решилась на такой визит. И я отметил ее смелось, она нашла в себе силы бросить вызов проблеме, а не пассивно жить с камнем на шее, как многие. – Я просто не могу даже думать об этом, мне сразу становится плохо…». Всё ясно, это не ко мне. Я снова испытал смешанные чувства облегчения и разочарования, она мне нравилась, не в том смысле, что я пригласил бы ее на свидание и попытался бы «излечить» ее от боязни мужчин, просто иногда испытываешь симпатию к человеку, просто хочется думать о нем хорошо, хочется видеть его, говорить с ним… и ничего больше.

- «Я понимаю, - успокоил я ее, - вы не единственная, кто сталкивается с такими проблемами…». И снова она выбила почву из-под ног.

- «Проблема как раз в том, доктор, что я, похоже, всё же – единственная, - почти фыркнула она, - за всю свою долгую, очень долгую жизнь и не встречала никого…». И тут она вдруг резко осеклась, ее лицо стало каменным. Я в недоумении смотрел на нее, ожидая продолжения. Я хотел направить ее к психологу, у нас очень хороший специалист, но, кажется, ей был нужен спец посерьезнее. А психиатра у нас в штате на было.

- Долгая жизнь? О чем она? 26 лет - это, конечно, как динозавр! И снова неприятный осадок – это странное очарование вполне могло быть вызвано психическими расстройствами, я не психиатр, но по опыту знаю, что люди с отклонениями бывают очень обаятельными и неординарными, девчонка оказалась «с приветом»… жаль, я уже почти очаровался.

- «Знаете, попытался я, - панические атаки и боязнь близости встречаются у немалого количества девушек, всё это успешно поддается коррекции, у нас есть замечательный…». Договорить она мне не дала, встала, не резко, но решительно, посмотрела мне в глаза… ее глаза были холодными и… да, какими-то старыми и уставшими, как будто они видели уже слишком многое и слишком много раз.

- «Не знаю, зачем я вообще пришла, - она повернулась и пошла к двери, а я сидел, лишенный дара речи, просто не знал, что сказать. И стоит ли вообще что-то говорить. – Извините, забудьте это…». У двери она еще раз обернулась, уже открыв ее, бросила на меня странный взгляд, тряхнула головой и пробормотала что-то типа «надо же, как похож», а потом быстро вышла и закрыла за собой дверь.

- А я остался размышлять и ждать, пока этот неприятный осадок растворится во времени. Я думал о ней невольно и на следующий день, и день после, и даже через три дня. Не знаю, почему и зачем, но в голове постоянно прокручивался наш разговор в магазине – тогда она показалась мне самим воплощением интеллигентности и очарования – и этот странный не состоявшийся прием. Что она имела в виду, говоря, что она – единственная? Или эта странная фраза про долгую жизнь… А стоит ли вообще принимать всерьез слова явно ненормальной девушки? Зачем их вообще анализировать?

- Короче, где-то к началу следующей недели я решил забыть эту ситуацию, тем более, что праздники приближались, суета нарастала, а ее я больше не видел. Да и не хотел, если честно. В городе полно психов, я просто столкнулся с еще одним, большое дело, ситуация исчерпала саму себя.

- Но, как вы, наверное, догадываетесь, это еще не всё, иначе я не сидел бы тут. 27 декабря, я точно помню эту дату, потому что по четвергам у нас обычно общие планерки, а эта была последней в году. Так вот, в 6 вечера я вышел из клиники, счастливый и разве что не напевающий, вокруг – как в сказке, всюду огни, музыка, перед нашей клиникой есть небольшой сквер и площадь, там горела елка, светились огни кофейных точек и кафешек, на катке в сквере гремела рождественская музыка, даже снег лежал, хоть и не толстым слоем, как в фильмах и на картинках. Я направился к скверу, там была большая парковка для работающих в близлежащих зданиях, кто из нашего района, тот знает, - и он кивнул на меня, я кивнул в ответ.

Персоналу запрещалось ставить машины перед офисами, а во дворах не было столько места, так что город решил эту проблему, сделав большую огороженную парковку для всех, кто работал в этом квартале. Необычно решение, но это лучше, чем ездить на общественном транспорте. В нашем городе, и в частности в районе, любили делать широченные улицы, разделенные напополам скверами, в которых оборудовались парковки, выглядит довольно необычно, но это выход – представьте широкую улицу, Бог знает сколько полосное движение, а посередине вместо островка безопасности – тянется зеленый парк, и среди деревьев такая же утопающая в зелени стоянка с выездами на обе стороны улицы. Таким образом, машины работающих не портили вид и не мешали подъезду, и транспорт сотрудников был под присмотром. И въехать на эту стоянку можно только по спецпропускам, так что места всегда хватает всем.

А Женя продолжал:

- Прямо у входа в клинику стоял Дед Мороз. Увидев меня, он замахал руками и густым басом прокричал: «Хоу-хоу-хоу! С Новым Годом! Желаю вам добрых чудес!». Я точно запомнил его слова, потому что его пожелание начало сбываться немедленно. Я улыбнулся и помахал ему в ответ, настроение подскочило еще на пару десятков пунктов, я решил выпить горячего шоколада, пока буду идти к парковке. Я перешел дорогу и оказался в сквере, это точно напоминало сказку – на деревьях висели гирлянды, музыка, доносящаяся с катка, стала громче, накрадываясь на музыку из кафе, слева от меня между деревьями светилась высоченная елка, оттуда тоже играла музыка. Я решил, что вполне могу задержаться на пару минут, пока буду пить свой шоколад, и полюбоваться елкой, это такой релакс после рабочего дня! Всё равно парковка в той стороне, так что я зря круги не наматывал. Я вышел на небольшую площадь, где стояла елка, вокруг по периметру располагались кофе-точки и вагончики с бургерами навынос, летом на этой площади работает фонтан, а на зиму его закрывают настилом и там устанавливают елку. Людей было полно, парочки, мечтательно глядящие на огоньки, дети, визжащие и бегающие кругами, кучки подростков с неизменными стаканами с кофе - от людей в большом городе невозможно спрятаться, так что просто учишься их не замечать. Я решительным шагом направился к кофе-точке, десятки лампочек, висящие над ней, меня чуть не ослепили, отстоял даже небольшую очередь и купил свой заветный стакан с горячим шоколадом. Сидеть было холодно, да и насиделся я за весь день на приеме, поэтому я просто подошел к заграждению елки и приготовился наслаждаться моментом. Мы с женой собирались на праздники поехать в Турцию, так что я предвкушал не только сам Новый Год, но и наше путешествие – сын остался с бабушкой и позволением ходить по вечеринкам, его это очень даже устроило – подарки, походы в гости, и новые 12 месяцев впереди, которые (ты каждый раз веришь в такие вот волшебные предпраздничные дни) обязательно будут счастливыми… да, это самое лучшее время в году!

- Я успел даже сделать пару глотков, улыбаясь от удовольствия как ребенок, как вдруг за спиной раздался голос: «Здравствуйте, доктор». Я аж вздрогнул, потому что узнал этот голос, хотя слышал его всего 2 раза в жизни. Это была она!

- Я резко повернулся, расплескал бы свой шоколад, не будь на стакане крышки, и да, позади меня стояла та самая девушка, Анжелика. На ней было фиолетовое пальто и вязаная шапочка, из-под которой красиво струились волосы, всё так же безупречно уложенные волнами. Я молча смотрела на нее, как чокнутый, потому что не знал, что сказать – слишком много мыслей и вопросов было в голове, и одновременно с этим – совершенная пустота.

- А вот она не выглядела растерянной или смущенной, ее легкая улыбка была уверенной, а глаза смотрели прямо на меня. «Это не случайная встреча, - сказала она, спокойно и твердо глядя на меня своими красивыми глазами, в них светился ум, хотя я понимал, что ум и безумие зачастую две стороны одной медали, - я вас ждала».

- «Правда? – дар речи внезапно вернулся, но как-то по-дурацки, - зачем?». Однако ее ничуть не смутила моя немного невежливая реакция, она подошла и встала рядом, перевела взгляд на елку: «Потому что хочу кое-что вам рассказать. Думаю, время пришло. Мне это нужно». Я ощутил некоторую тревогу, психи – опасный народ, потому что совершенно непредсказуемы и без тормозов. Я уже готов был выдать самую банальную отмазку вроде «меня ждет жена», но она меня опередила, как будто прочитав мои мысли: «Я вас не преследую, и я не сумасшедшая, хотя все они так говорят, ха-ха. – И она снова встретилась со мной взглядом, - мне ничего от вас не нужно, я не причиню вам никакого вреда и вообще скоро навсегда исчезну из вашей жизни. Так что не надо искать отговорку, я вас надолго не задержу… но в этой истории замешана и ваша родня, так что, думаю, вам будет интересно». Моя родня?? Я совсем перестал понимать, что происходит.

- «Какая моя родня? – захлопал глазами я, а мозг лихорадочно просчитывал и подкидывал мне возможные варианты ответов, - мы что… родственники?». «Нет, - улыбнулась она, - но теоретически могли бы ими стать… хотя, если бы тогда всё случилось, мы бы сейчас не разговаривали, в этом я уверена». Очередная запутанная и туманная тирада, но я должен был как-то разрешить эту ситуацию, и поскольку во мне зажглось любопытство (хотя умом я прекрасно понимал, что на это был сделан расчет), я решил дать ей шанс хотя бы начать рассказ. Я всегда могу прервать ее просто уйти, подумал я, если она начнет нести бредятину или навязываться мне в родственники или в любовницы.

- «Ладно, - вздохнул я, обдумав за секунды перспективы и возможности нашей беседы, - я вас выслушаю, позволю вам рассказать то, что вы так хотите, но потом вы уйдете, навсегда, и больше не будете подкарауливать меня…». Она ухмыльнулась, холодно и как-то цинично, одарила меня слегка презрительным взглядом, только слегка, больше в нем было грусти всё же, мне так показалось. «Евгений, - проговорила она, глядя мне прямо в глаза, - если вы дослушаете до конца, боюсь, это вы будете меня подкарауливать». И она снова не то фыркнула, не то хмыкнула и добавила: «Предупрежу сразу: это напрасная трата времени, за 182 года я прекрасно научилась прятаться и исчезать».

- 182 года?! Я уже начал жалеть, что позволил ей занимать мое время, она же совсем чокнутая!

- «Да, вы не ослышались, а я не оговорилась, - она с улыбкой смотрела на меня, похоже, ее забавляла вся ситуация, - я родилась 3 июня 1883 года в стране, которую сейчас называют Болгарией, но тогда она была турецкой, а мы, болгары, почти рабами. Я родилась близь города Ниш, в крошечной деревеньке, мои родители были обычными крестьянами, как и все в нашем округе».

- Я оторопело смотрел на нее, не понимая: она действительно так сильно бредит или… или что? Она поняла мой взгляд, еще бы, если ей правда было столько лет, она могла научиться читать людей, как открытые книги.

- «Я понимаю, как это звучит, поэтому я прихватила это, - и она подняла свою сумочку и похлопала по ней, - чтобы не быть голословной, я покажу вам фото и некоторые документы. При условии, что наш разговор зайдет так далеко. Ну что, доктор, что скажете?». Вот тут я действительно онемел. Документы? Фото? Либо она покажет мне какие-нибудь размытые снимки из архивов и будет вешать лапшу, либо вообще покажет фотку Брэда Пита и будет уверять, что это какой-нибудь князь их времен, у психов ведь так… А может… хотя нет, не может, оборвал я сам себя, но мне уже очень захотелось увидеть эти фото, чтобы окончательно вынести вердикт.

- «Я скажу: продолжайте, - выдавил я из себя, горло пересохло, шоколад вдруг показался тошнотворно-приторным, мне захотелось воды, - не знаю, к чему всё это приведет, но я вас выслушаю».

- Она кивнула и снова перевела взгляд на елку. «Я не назову вам моего настоящего имени, потому что оно стерто временем, с того дня, как мои родители впервые взяли меня на руки, я сменила сотни имен и сотни мест. А сейчас я здесь, и зовут меня Анжелика. Где и кем я буду потом? Этого я и сама еще не знаю». Я молчал, глядя на нее во все глаза, а она продолжала: «Отца я не помню, никаких фото, понятное дело, тогда у нас еще не было, и портреты простым крестьянам никто не писал. Он погиб во время антитурецкого восстания в 1841 году, Нишское восстание, это есть в учебниках истории. Меня вырастила мать, замуж она так и не вышла, хотя к ней сватались мужчины, но она всех отправляла подальше. Она всегда говорила, что женщины в нашем роду сильные, выносливые, умеющие выживать, с 7 лет я работала вместе с ней в поле, помогала ей со стиркой – она зарабатывала этим нам на жизнь, стирала и шила для более обеспеченных людей – и когда я падала в кровать, не чувствуя ног от усталости, она иногда гладила меня по голове и говорила, что такова цена свободы, что лучше самому себя загонять, чем быть загнанным другими. Я не понимала, если честно, о чем она говорит, лет до 14, а потом, увидев, как сосед таскает за волосы жену за то, что она не прибрала в доме, я всё поняла. Мы работали как проклятые, чтобы выжить, но зато никто не таскал нас за волосы и не мешал спать после очередного адского дня».

- «Я ненавидела мужчин и боялась их, да, типичная травма детства. За почти 2 столетия на этой земле я много чего успела изучить, в том числе и психологию. Так вот, я не видела хорошего от мужского пола, поэтому сторонилась их, и слава Богу – если так можно сказать – что мы с матерью были вдвоем, и никто не мог выдать меня замуж против воли. Я твердо решила, что буду как мать – одна, сильная, свободная… возможно, потом, когда-нибудь в туманной «взрослой жизни» я тоже рожу ребеночка… тогда мне казалось, что разок потерпеть мужика на мне можно ради такого счастья. Наивная девчонка, ничего не знающая о жизни и о себе».

- «Я была колючкой, но почему-то именно это привлекало ко мне деревенских парней, многие из них звали меня на танцы по праздникам, и много родителей приходило сватать меня, но мама, сама воспитав во мне чувство свободы, всегда отвечала отказом – после разговора со мной, разумеется. Она была хорошей, правда хорошей, уставшей и нервной от тяжелой жизни, но справедливой и преданной, я знала, что она никогда не будет действовать за моей спиной и никогда не позволит мужчине обидеть меня».

- «Но природа всё же берет свое, даже в таких запуганных существах, гормонам наплевать на душевные переживания, они диктуют свою волю, и это противоречие разрывает напополам – вот каким был мой подростковый возраст. Я хотела внимания парней, и страшно этого боялась и не хотела одновременно. Тогда я придумала себе легенду, что я просто жду «того самого», моего единственного, с кем у меня всё получится, с кем мне будет спокойно и хорошо. И в 16 лет такой нашелся».

- Она загадочно улыбнулась и посмотрела на меня, и знаете, почему-то именно в ту секунду я вдруг понял, что верю ей, верю всему, что она сказала и еще скажет. Я просто, ну, не знаю, понял каким-то образом, что она не врет, и она не сумасшедшая.

- «Полагаю, ничего не вышло», - улыбнулся я. «Ну, не совсем ничего, - ее улыбка потеплела, она тоже почувствовала, что лед между нами начал таять, - я поцеловалась в первый раз». Я усмехнулся и покачал головой, а она продолжила:

- «Его звали Димитар, мы с ним были одногодки, и вопреки законам подростковой любви, он не был заводилой или самым дерзким парнем, он был совершенно обычным, работал по дому, горланил песни по вечерам с друзьями, ему уже пора было искать невесту, но он не то что бы сторонился девушек или стеснялся, просто как-то пассивно себя вел с ними. Возможно, именно это меня и привлекло, я ведь боялась напора, наглости, боялась принуждения… а с ним явно такого можно было не опасаться. Я никак не могла себе представить спокойного Димитара, таскающего женщину за волосы и вопящего на всю деревню, что она «грязная свинья». Таким образом, мое противоречие было разрешено – гормоны нашли, по ком бушевать, а психика со сломом была относительно спокойна.

- «Не буду долго рассказывать про наши переглядки и танцульки на Общей поляне, но однажды дошло дело до первого поцелуя. Это случилось после праздника на Трифонов день – сейчас это 14 февраля, знаменитый День влюбленных, очень символично да? – все пили, танцевали, традиционно подрезали не только виноград, но и деревья, чтобы урожай был лучше, у нас все так делали. Мы танцевали с Димитаром все танцы, он даже ухаживал за мной – приносил морс и ватрушки в перерывах между танцами, вино нам еще не давали, но в таком возрасте и без вина весело. Мама хитро поглядывала на нас, сидя в кругу женщин, возможно, она думала, что я скоро выйду замуж и буду счастлива, как не была счастлива она. Мы еще не говорили с ней об этом, но по деревне уже пошел слушок, что наши родители скоро сговорятся, а после Пасхи мы, возможно, уже и поженимся».

- «Как вы понимаете, этому не суждено было сбыться. После танцев он пошел меня провожать, и мы каким-то образом оказались за нашим курятником, ночь была холодная, ветер гнал по небу облака… я всё помню, как будто это было неделю назад, потому что эмоции были слишком сильными, а события – слишком яркими… для меня, 16-летней девчонки, оказаться с парнем в темноте наедине! Я аж дрожала от страха и любопытства. И возбуждения, да, легкого возбуждения, нового чувства, которое я еще не знала в себе. Мне даже немного хотелось, чтобы он прижался ко мне, положил руку куда не следует, может быть…».

- «Эти желания сбылись. Димитар неловко потянулся ко мне, приобнял меня за талию – это было трудно через толстую шерстяную куртку - второй рукой провел по моим косам, в них были вплетены ленты и бусины ради праздника. Не говоря ни слова, он закрыл глаза и начал приближать свои губы к моим. И я приняла решение, решила довериться волне и позволить ей нести меня к новым горизонтам взрослой жизни. Я тоже закрыла глаза и позволила нашим губам встретиться».

- «И вот тогда произошло самое знаменательное для меня событие. Это была паника, отторжение всеми клетками тела и души! Едва его мягкие губы коснулись моих, просто тыкнулись в них со всей неопытностью юности, это даже поцелуем не назовешь, просто первая попытка поиграть во взрослые игры, как во мне поднялся какой-то ураган отвращения, страха и желания бежать. Грудь сдавило, в глазах потемнело, я стала задыхаться, одновременно с этим сердце застучало, как молот, где-то в голове и в горле, ужас накрыл меня так, что я уже перестала соображать и просто подчинилась инстинкту. Мои глаза распахнулись, я замычала и стала вырываться, оттолкнула бедного парня так, что он врезался в стену курятника, даже в темноте я видела, какими большими стали его глаза от неожиданности. Вырвавшись, я тяжело дышала, начала вытирать рот рукавом, а потом во мне вдруг поднялась тошнота, я не успела даже толком среагировать, просто наклонилась, и меня вырвало с неистовой силой».

- «Мой кавалер не стал дожидаться финала – а каким он будет, я и сама не знала – издал какой-то писк и убежал».

- «Вот почти и весь мой опыт близкого общения с мужчинами. Какой-то механизм во мне сработал как предохранитель и защитил меня. От чего? От потери волшебства, которое продержало меня уже 182 года на этой земле».

Она грустно и задумчиво улыбнулась и продолжила:

- «Итак, Димитар сбежал и, конечно, рассказал всем, что я странная и сумасшедшая. Он опустил подробность, что меня стошнило – молодой, но с гнильцой, да? – иначе все смеялись бы над ним, мол, девушку от него тошнит, ха-ха. Вместо этого он сказал, что у меня текли слюни и я издавала пугающие звуки, как больная лошадь. Да, какое-то время надо мной смеялись, мама даже выбегала пару раз из дома со скалкой, отгоняя стайки деревенских ребятишек, горланящих дразнилки под окнами, но в конце концов, это сошло на нет. Я стала просто чудаковатой старой девой, мужчины на меня больше не смотрели, разве что с опаской или презрением, иногда с любопытством. Меня это устраивало, к мужчинам меня тоже больше не тянуло, тут у нас всё было взаимно».

- «Мы тихо жили с мамой, работали, правда с годами она не могла уже брать на себя столько работы, так что основным кормильцем стала я, продолжая ее дело. Одно было странно – внешне я никак не менялась, и если лет до 25 это еще никого не смущало, то когда мне стукнуло 35, а я всё еще выглядела как 16 летняя девушка… это начинало пугать нас с мамой. Выходя из дома, я уже давно одевалась как зрелая дама, повязывала голову платком, старалась надвинуть его пониже на глаза, но моя непрекращающаяся юность бросалась в глаза».

- «Однажды вечером мама сказала мне: «Если тебе не суждено меняться, тебе придется всю жизнь перебираться с места на место, потому что люди не поймут. А то, чего люди не понимают, они называют злом. А то, что они однажды назовут злом, они потом всячески пытаются уничтожить». Мама была на удивление мудрой женщиной и очень свободомыслящей, а ведь была простой крестьянкой. Она не считала меня ведьмой или отродьем дьявола, но и не связывала мою вечную молодость с отсутствием мужчины. Она иногда говорила, что Господь настолько велик и непостижим, что создал мир Ему под стать, а мы лишь можем понимать его в меру своих скудных умишек. Вот такая удивительная была женщина».

- «Она умерла накануне моего 40-вого дня рождения, она долго болела, всю зиму пролежала, а перед Пасхой сказала мне: «Умру я скоро, мое время пришло. Как не станет меня - не плачь и не реви, собирай имущество, деньги я насобирала для тебя, немного, но хоть сколько, бери их и уезжай отсюда. И никогда не возвращайся. Тревожно мне за тебя, как ты будешь одна в этом мире? Остерегайся людей, помни, что я говорила тебе про зло и непонимание. Лучше будь одна, но живая». Потом благословила меня, и строго шикала, когда я начинала хлюпать носом. Она и правда вскоре ушла, а наш округ вместе со городом Нишем стал Сербским в 1878. Смутные тяжелые годы, многие уехали кто куда, я, помня зарок матери, тоже решилась ехать, но куда? Никто меня нигде не ждал, друзей у меня не было, а так страшно и опасно девушке в одиночку пускаться в путешествие… Меня выручало то, что многие наши соседи разъехались, на их место пришли сербы, а для них я была обычной девушкой-сиротой. Большую часть маминых денег я просто проела, потому что во времена того передела прокормиться было крайне трудно, и если бы не она, заботящаяся обо мне даже с того света, не знаю, что стало бы со мной».

- «Не буду долго и подробно рассказывать все перипетии моей жизни, она была совершенно обычной за исключением одного факта – я не менялась, я болела, как все люди, ела и спала, но время как будто остановилось, больше не притрагиваясь к моей внешности».

- «В 1881-ом я продала дом и уехала в соседнюю деревеньку – там я присматривала за стариками, чудесная пара, все их сыновья погибли в те смутные годы, а мне как раз нужен был новый дом и компания. Потом выяснилось, что у них была дочь, она вышла замуж и уехала в Польшу, как сейчас ее называют. Она и сыграла ключевую роль в нашей встрече с вашим прадедом».

- «Старики умерли в 1883, тогда же объявилась их дочь, она сбежала от мужа, хотела выступать с бродячим цирком, влюбилась там в одного акробата, что ли, уже не помню… мы быстро нашли общий язык, а поскольку мне некуда было идти и, помня о своей странности, я понимала, что должна вести кочевую жизнь, я согласилась уехать с ней. Перспектива путешествовать с бродячим цирком меня и пугала, и будоражила одновременно. Я понимала, что вырвусь в большой мир, а там много подводных камней и злых людей… я ведь ничего не знала об этом мире! Но он манил меня, да и необходимость менять места подталкивала, я могла бы остаться еще лет на 5-7 в этой деревушке, но дальше что? Надо будет опять переезжать…».

- «И я согласилась. И это был самый яркий и сумасшедший период моей такой длинной жизни! Я начинала как разнорабочая – покормить зверей, убрать за ними, починить или постирать костюм… я держалась настороженно, но быстро освоилась, все в труппе были крайне простыми и открытыми людьми, не святыми, это уж точно, но с ними было легко. Мы ездили по городам и большим деревням, давали представления, гуляли на свадьбах и веселили народ на ярмарках. Я полюбила эту кочевую яркую жизнь, я увидела столько мест, о которых и мечтать не смела! Постепенно, каждый день и вечер наблюдая за репетициями и представлениями, я выучила наизусть всю программу, могла хоть посреди ночи сказать любую фразу из любого номера и показать, как надо двигаться. О сцене я и не помышляла, понимала, что мне надо держаться в тени, да и какая из меня артистка! А вот моя подруга, подтолкнувшая меня к этому великому приключению, пела и танцевала с другими девушками. Иногда, когда мы останавливались на площадях, я обходила толпу со шляпой, собирая деньги во время их танцев, и даже это казалось мне слишком большой долей внимания – ради таких случаев она, или какая-нибудь девушка, давала мне нарядное платье, я распускала волосы и украшала их лентами и монетами, и в таком виде с улыбкой ходила сквозь толпу зрителей».

- «Так ярко и весело прошло 12 лет. Люди в труппе приходили и уходили, менялись представления и костюмы, не менялась лишь я. И после нескольких шутливых вопросов, не ведьма ли я, я с тяжелым сердцем поняла, что пришло время двигаться к новым горизонтам. В моей жизни вообще нет ничего постоянного, одни случайные попутчики в этом путешествии без конца. Моя подруга родила двоих мальчиков, они тоже выступали, мужчины поначалу проявляли ко мне интерес, но после нескольких решительных отказов и рассказа о том, что я не могу ничего поделать и блюю каждый раз после поцелуя с мужчиной, меня оставили меня в покое – кочевая жизнь приносит массу приключений романтического характера, если ты ищешь таких приключений, так что никто не стал донимать сумасшедшую вроде меня».

- «Один раз особо резвый тяжеловес из нашей труппы решил попробовать, правда ли это, полез меня целовать… и всё повторилось опять – паника, тошнота, ком в горле, у меня потекли слюни, как перед рвотой, в горле начались спазмы, и он с криками ретировался. Больше никто меня не трогал».

- «Итак, ранней весной 1895 года я просто собрала свои вещи и тихонечко ушла, пока все спали. Думаю, никто не переживал и не вспоминал меня слишком долго – я ничего не украла, а такие вот «дезертирства» у нас случались довольно часто, только еще и с чужим добром в придачу. У меня был небольшой запас денег, я ведь почти не тратила то, что выручила за мамин дом, живя со стариками, а потом с цирком, и мне там даже платили. Я понятия не имела, чем займусь, но выхода не было, люди вокруг меня стали замечать мою странность».

- «После нескольких месяцев скитаний я осела в Варшаве. Большой процветающий город, кипящая по тем временам жизнь… Там я увидела появление первых электрических фонарей, потом первого трамвая… Я хотела пойти работать в театр, скучала по яркой артистической жизни, но не получилось, следующие 5 лет я перебивалась временными работами: посудомойкой, прачкой, даже горничной, правда недолго… хозяин традиционно решил, что в мои обязанности входит и секс… я это предвидела, поэтому не хотела идти на эту работу, но в тот момент выхода не было. Потом я от безысходности пошла в церковный приют, там меня не прогнали, там я впервые чувствовала себя в безопасности, даже подумывала уйти в монастырь… но там тоже заметили бы с годами… в общем, следующие 7 лет я проработала в церкви, убирала, меняла свечки, помогала готовить обеды для бездомных… это время тоже можно назвать счастливым, хотя я всегда чувствовала какую-то стеклянную стену между мной и миром. Это было тихое время, наполненное покоем и трудом. Но потом и оттуда мне пришлось уйти, в этот раз не из-за моей внешности – у храма, при котором я работала, поменялся настоятель, а его жена была сущим дьяволом, скандальная, подлая, крикливая бабища… Я стала искать себе новое место, уходить в никуда, как с места горничной, я больше не хотела. В конце концов я устроилась помощницей в крошечное ателье. Хозяйка сама шила и кроила, от меня требовалось лишь принимать заказы, выполнять несложный ремонт одежды вроде пришивания пуговиц или латок, и помогать ей по мелочам. Она страстно мечтала о дочке, но Бог дал ей 2-х сыновей, так что ей очень нужны были женские руки в ее маленьком бизнесе. Жила я там же в подсобке, меня это вполне устраивало – у меня была крыша над головой, за которую я не платила, зато и работала допоздна, когда было много заказов».

Члены Клуба молчали, завороженные историей, Женя сделал паузу, глотнул чая и, усмехнувшись, продолжил.

- На этом моменте я прервал ее, мороз усиливался под вечер, и стоять на месте было очень холодно, даже несмотря на то, что я был полностью поглощен ее рассказом. Я предложил ей зайти куда-нибудь в тихое место и дослушать историю за чашкой горячего чая. И потом, я хотел увидеть фото и документы, которые она принесла мне показать. Я всё еще не мог до конца осознать, что это всё происходит наяву, но я верил ей, почему-то я больше не сомневался, что она говорит правду.

- Мы зашли в одно из кафешек в сквере, сели возле окна, я помню, как блестели ее глаза в свете гирлянд, которыми было украшено всё помещение, иногда она казалась мне юной в этом свете, а через минуту я вдруг видел, что передо мной зрелая женщина. Я взял нам большой чайник и пирожное ей, а мне сэндвич (я предложил ей что-нибудь посущественнее сладкого, она ответила, что пирожного будет вполне достаточно), в кафе было полно народу, но столики стояли за перегородками, так что никто нам не мешал. Когда она сделала несколько острожных глотков и, зажмурившись от удовольствия, обхватила чашку руками, я предложил ей продолжить рассказ, я не скрывал, что меня просто раздирает любопытство, ничего более удивительного я в своей жизни не слышал. Еще бы!

- «И вы хотели мне что-то показать», - добавил я.

- «Что ж, сейчас мы как раз подошли к тому моменту времени в моем повествовании, когда я уже могу подкрепить мои слова чем-то материальным, - улыбнулась она, отпуская чашку и беря сумочку, - в 1911 году Варшавское Женское общество решило выпустить серию открыток с изображениями активных женщин в разных сферах, моя хозяйка тоже попала в это список, потому что была единственной бизнес-леди, как сейчас говорят, в нашем квартале, причем ее отметили именно за то, что она сама организовала свое дело, без помощи мужчины, и сама я являлась полной хозяйкой. Вот так мне везло, я с детства попадала в компанию сильных женщин, а мне как раз надо было избегать мужчин».

- Она открыла сумочку и достала пластиковую папку, набитую каким-то бумагами, порылась в ней несколько секунд, а потом извлекла напечатанный на принтере старый снимок и протянула мне через стол.

- «Разумеется, оригинала у меня нет, но... вглядитесь в помощницу». – И она подмигнула мне, загадочно улыбаясь. – Если нужно, я даже дам вам лупу».

- Я с жадностью взял листок, едва удержался, чтобы не выхватить его из рук. Впился глазами в фото, на нем возле небольшого магазинчика на первом этаже какого-то здания стояли две дамы в длинных платьях и шляпках, в стеклянной витрине были растянуты ткани, и стоял манекен для шитья, тоже обернутый в какую-то ткань, справа от витрины – дверь со стеклянными вставками, возле нее и стояли женщины, прямо под вывеской, написанной на польском. Одна была одета явно лучше и стояла с гордым видом, на вид ей было лет 45, ее светлое платье красиво струилось, а на шляпке было перо, а вторая девушка… Бог мой! У меня перехватило дыхание – даже на этой древней фотке я узнал ее, хоть она старалась опустить голову, но силуэт, осанка, форма лица… Это была она! В каком-то сером платье – цветов, разумеется на фото видно не было, просто платье было не темным и не светлым – и объемной прической, слегка растрёпанной, она держала руки перед собой, глядя куда-то слегка в сторону.

- Наверное, у меня глаза вылезли из орбит, потому что она тихонько засмеялась, наморщив носик. «Дальше таких доказательств будет больше, как вы понимаете, - сказал она, невозмутимо отпивая чай, - с развитием технологий». Я ничего не ответил, да и что я мог сказать? Я пребывал в шоке, одно дело просто верить, не задумываясь, не анализируя… и совсем другое вдруг получить абсолютно материальные доказательства чего-то невероятного. Это выбивает почву из-под ног, потому что для отступления уже нет места, ты больше не сможешь себя убеждать, что тебе показалось или ты что-то там неправильно понял… тебе останется лишь склонить голову перед тем, что никогда не уложится в «правильную» и вдолбленную с детства картину мира.

При этих слова я сразу вспомнил слова Рины о том, что чудеса наверняка есть… где-то, но только не здесь. Все мы, люди, одинаковые, дрессированные обезьянки, приученные верить, что это наша воля – бегать кругами по арене.

- Я всё смотрел на фото, - продолжил Женя, - не мог перестать, поэтому через несколько минут она молча протянула руку, требуя вернуть листок. «Приберегите немного эмоций, - улыбнулась она, когда я нехотя вернул ей фотку, - вас ждет еще несколько интересных снимков». «Это просто… в голове не укладывается!», - воскликнул я, она кивнула совершенно согласная с моим недоумением. «Не укладывается, но это есть, - сказал она, - а теперь, если не возражаете, я продолжу. Вечер не бесконечный, вас ждет семья… а меня – целый мир».

- Она уезжает снова, понял я, это ее последний вечер в нашем городе, а потом она снова растворится в мире, попробует еще одну профессию, поменяет еще одну личность… Не знаю, как вы, но я всегда сожалел, что жизнь такая короткая, мне хотелось бы попробовать себя в разных сферах и добиться успеха, мне хотелось бы стать космонавтом, и отвязанным рокером, и звездой спорта, и погрузиться в науку… Но этот мир устроен так подло, быстро здесь только разрушается, но не создается, мы всего достигаем с таким трудом и с такими временными затратами, а именно времени нам дано меньше, чем амбиций и желаний. А вот она могла сменить сотни профессий, могла увидеть жизнь со всех возможных сторон и не бояться, что время закончиться или что тело подведет… в ту секунду я испытал горький, невыносимо ядовитый вкус зависти, настоящей, идущей от всей души. И это было отвратительно.

- «Не завидуйте, - она снова прочитала меня как открытую книгу, и под ее насмешливым и слегка презрительным взглядом я вспыхнул, обжигаемый чувством стыда. И чувством собственной ничтожности. Я вдруг абсолютно четко ощутил, какое древнее и опытное существо передо мной, а я - мальчишка, неопытный, глупый обыватель, повидавший за свой короткий век лишь сотую часть того, что видела она, и еще гордящийся этими крохами по глупости. – Это не та жизнь, которая вам представляется».

- «Я видела страшное, Евгений Анатольевич, я видела реки крови, 2 мировые войны, я жила среди бесправия, нищеты и разгула жестокости и невежества. И то, что у вас есть сейчас…, - она аж задохнулась от восхищения и возмущения, сверкая глазами, но голос оставался ровным и твердым, - это удивительное и прекрасное время, вы имеете доступ к любой информации, не сходя с места, ваши магазины полны товаров, о которых я и фантазировать не могла! Удивительные, изысканные рестораны, гигантские супермаркеты ломятся от еды, качественной и красивой, вы не знаете, какой на вкус хлеб из лебеды… Вы свободны от расовых предрассудков и гендерного неравенства, я понимаю, что всё это еще не исчезло полностью, и не исчезнет никогда, но вы движетесь в правильном направлении – сейчас уже стыдно и недопустимо сказать, что место женщины на кухне, и что единственное, на что она способна – рожать детей и обслуживать мужа. Я вижу прекрасные рекламы спортивных соревнований, где люди всех национальностей, рас и конфессий говорят о равенстве и свободе. У вас великолепное образование и полная свобода выбора, кем стать! Искусство, наука, прогресс… ваше общество расцвело наконец, после стольких столетий мрака! Как же вы можете быть такими неблагодарными и слепыми?! Или вам тоже хотелось бы видеть, как истребляли евреев, как людям выжигали на телах номера, чтобы потом уничтожать в газовых камерах или ставить над ними опыты? Вам дико слышать, что женщину, посмевшую уйти от мужа могли посадить в тюрьму? А как во времена гражданской войны в вашей стране «белые» привязывали людей зимой к ограде и обливали водой, пока те не замерзали заживо?! Я видела это, я слышала грохот бомбежки и плач сотен людей, оставшихся на руинах; я жила тогда, когда нормальным считалось не иметь никаких гражданских прав и вкалывать по 12-15 часов в день за копейки, умирать от цинги, или просить милостыню, если тебе каким-то чудом удалось дожить до старости, когда ты не сможешь работать; не иметь права ходить в школу, если ты родилась девочкой… Всё это я говорю сумбурно и эмоционально, потому что я это пережила, и я вижу, каким прекрасным стал мир сейчас. Раньше мы жили, чтобы искупать грехи или работать на благо господина или родины… а теперь вы живете, чтобы реализовать себя, найти свой путь, получать удовольствие от жизни – об этом говорят из «каждого утюга». Цените это, и не потеряйте эту свободу, без нее нет развития, нет смысла жить».

- Она замолчала, смутилась, опустила глаза, зато я смотрел на нее, широко распахнув свои. Мне как будто влепили пощечину, и я вдруг проснулся. И устыдился себя и своих мыслей, потому что она во всем была права.

- «Простите, - она коротко улыбнулась и обхватила руками чашку, не поднимая глаз, - просто я давно ни с кем не разговаривала, а накопилось так много…».

- «Нет, вы абсолютно правы, - поспешил заверить ее я, - мы знаем об этих ужасах из скучных учебников истории, которые мы кое-как читали из-под палки. Мы – поколение сытых и избалованных маменькиных детей, не видевших обратной стороны жизни. Страдания и кровь мы видим лишь по ТВ, и то спешим переключить канал; и то, что нам кажется проблемой, для наших дедов было бы позорной ерундой, о которой и говорить стыдно».

- «И пусть так и будет! – ее взгляд был твердым, как сталь, я даже немного отшатнулся, столько силы вдруг собралось в этой хрупкой миловидной девушке, - извлеките уроки из кровавой и темной человеческой истории и никогда не забывайте их, чтобы такое не повторилось».

- Несколько секунд мы молчали, каждый думал о своем, потом она тряхнула головой, улыбнулась, и продолжила рассказ.

- «Итак, в ателье я провела следующие 4 года, началась война, пока это было возможно, мы продолжали работу, правда теперь всё больше чинили военную форму, платьев в заказах почти не стало, но мы были рады любой работе. В 1515 в Варшаву вошли германские войска и оставались там до 1918 года, они хотели нашей поддержки против России, открыли даже несколько учебных заведений. В 1916 году я пошла добровольцем в госпиталь, ухаживала за ранеными, не могла остаться в стороне, да и ателье больше не работало - какие-то вандалы бросили бутылку с чем-то горючим в витрину, всё здание выгорело меньше, чем за час, хорошо еще весь квартал не сгорел».

- «Там я полюбила медицину, позже мне удалось получить диплом медсестры, а потом и врача…».

- «Стоп! – перебил я ее, крайне пораженный, хотя думал, что меня уже ничем не удивить… наивные мысли глупого желторотика, ха-ха, - так мы с вами – коллеги??». «Да, – просто ответила она, - я начинала как педиатр, потом еще через несколько десятков лет стала хирургом. Я до этого дойду».

- И снова, как будто прочитав мои мысли, она криво улыбнулась и добавила: «Вас, наверное, мучает вопрос: почему я не пошла в гинекологию? Отвечу: эта тема меня никогда не интересовала. Как вы, безусловно, и сами знаете, нет никаких физиологических процессов, известных науке, связывающих девственность и вечную жизнь. И снова я предупрежу справедливый вопрос: тогда откуда мне известно, что мое состояние связанно с отсутствием сексуальной жизни? Ниоткуда. Меня никто не обследовал, никакая колдунья, или вещунья, или ясновидящая не являлась мне с пояснениями и наказами, как и ангелы или демоны. Я знаю это… просто потому, что знаю, потому что душа и тело не могут врать так долго и так правдоподобно. Я не могу физически и морально быть с мужчиной… или с женщиной, если на то пошло, и мне 182 года. Просто сложите 2 и 2».

- Я сложил. Получалось то, что получалось – она сидела передо мной, я видел то фото, с 1911г. она никак не изменилась.

- «Вернемся к истории, - продолжила она и добавила, - если вам, конечно, хочется ее дослушать». Я выпучил глаза и ожесточенно закивал, еще бы мне не хотелось!

- «Я пробыла в госпитале до окончания войны, приобретая опыт и планы на будущее, теперь я точно знала, куда податься и чем заняться, а то, что война подходила к концу, окрыляло еще больше – новый мир, без тотального насилия, новые планы и горизонты… Немцы ушли из Варшавы в ноябре 1918г, тогда и была объявлена независимость Польши. И это был настоящий праздник!

Люди высыпали на улицы, играли оркестры, все улыбались, даже плакали и радовались будущему, которое нам, людям, неизменно видится счастливым. Я тоже бежала вместе с толпой, молоденькие медсестры, такие же как я, мои подруги, хихикали и стреляли глазками на парней в форме. Я увидела вашего прадеда в составе конного отряда, они шли по главной улице вместе с толпой и держались как победители. Он ехал на гнедом коне, юный и невероятно красивый, спина прямая, глаза сияют, белозубая улыбка до ушей… он был для меня олицетворением нового времени и будущего, он был молодым и жаждущим жизни, как и страна, в которой я тогда жила. Не знаю, повлияла ли на меня атмосфера всеобщего ликования, музыка и общее возбуждение, или он вправду был так красив… но меня впервые в жизни поразил Купидон, и выстрелил не из лука, а как будто из пушки».

- «Я устремилась к нему, прорывалась сквозь толпу, чтобы увидеть его получше, разглядеть, мне так хотелось просто смотреть на это красивое лицо и мужественную фигуру. Подружки поспешили за мной, им тоже было на что посмотреть. Мы поравнялись с отрядом, стайка молоденьких красавиц… вот только мне было уже 80 лет…».

- Она улыбнулась и покачала головой, уносясь мыслями в то далекое время. А я ждал с замиранием сердца. Я не видел фото моего прадеда, он основал кондитерскую в Варшаве, во время Второй мировой ушел на фронт и всё потерял, его дочь и жену нацисты загнали в лагерь и уничтожили, сын, мой дед, сумел спрятаться, партизанил, будучи слишком молодым, чтобы идти в солдаты, потом, когда ему исполнилось 15, в 1942-ом примкнул к польскому движению сопротивления и боролся с фашистами, был захвачен в плен, его держали в лагере Майданек, ему повезло, если так можно сказать, Майданек был не только лагерем смерти, но и выполнял функции лагеря принудительного труда. Потом его вместе с другими, теми, кто сумел дожить до освобождения, спасли советские военные, Майданек был освобожден в июле 1944, деду было 17, он был сиротой. По его словам, он прибился к войскам, освободившим Польшу, с ними же отправился в Советский Союз. Так и началась история нашего рода в России.

- «А.… у вас есть его фото? – с надеждой спросил я, хотя понимал, что тогда фотографии были редкостью, а потом вообще начался ад, в котором многое было утеряно навсегда. – Может, хоть…»

- «Да, - нежно улыбаясь, ответила она, - всего одна, но я пронесла ее через все эти годы, через войну… теперь она оцифрована, и я уже не боюсь потерять ее. Он был моей первой и единственной настоящей любовью. Мужчиной, ради которого я едва не лишилась своего странного бессмертия».

- Она снова порылась в папке и достала распечатанную на принтере черное-белую фотографию, я едва удержался, чтобы не выхватить ее из рук, так мне хотелось увидеть прадеда. Оставался лишь крошечный червь сомнения, я ждал, когда она назовет его имя.

- «Второй слева, - ее лицо преобразилось, как будто засияло каким-то внутренним светом, я даже смутился, мы ведь не привыкли к такой явной демонстрации таких личных чувств, особенно от едва знакомого человека. – Антони… а фамилия у вас та же».

- Всё совпало! Боже мой! Я смотрел на фото моего предка, которого никогда не видел. Антони Янковский, по рассказам семьи, имеющий процветающую кондитерскую в Варшаве и погибший в первые дни войны, ему было всего 40 лет.

- Но на этой фотке он был гораздо моложе, он стоял с несколькими мужчинами в ряд, слева и справа стояли монахини, а перед ними – куча мальчишек. Мужчины стояли с серьезными лицами, монахини смиренно улыбались, а вот мой прадед… это явно была та самая улыбка, за которую она полюбила его. Он улыбался открыто и смело, единственный из мужчин. В его лице была сила и доброта. И он действительно был красив! Высокие скулы, прямой нос, красивая линия подбородка, гладко выбритое лицо, темные волосы, зачесанные назад и вбок, он был не худым, но каким-то стройным и явно высоким… и таким молодым! На нем был темный костюм и галстук… я пожирал глазами это фото.

- «1932 год. – сказал она, давая мне время рассмотреть и запомнить всё, - ему было 33, самый расцвет. Эта фотография была в местной газете, Антони и еще несколько преуспевающих предпринимателей на Пасху посетили сиротский приют и привезли им подарки. Антони привез сладости, кто-то одежду, кто-то мебель… Я…».

- Она осеклась, опустила глаза, я мельком взглянул на нее, сумев оторваться от фотки, по ее щекам текли слезы.

- «Простите, - она начала вытирать их салфеткой, суетливо и немного нервно, - я просто давно не доставала это фото. Я… не позволяю себе слишком часто на него смотреть».

- «Боже, - выдохнул я, - это он! Это правда он? Невероятно!»

- «Невероятно то, что мы полюбили друг друга вот так сразу, с первого взгляда… и я до сих пор не могу спокойно смотреть на его лицо, реву, как дура… простите».

- Я попытался ее утешить, но она отмахнулась, улыбнулась мне и продолжила рассказ, вытирая глаза.

- «Увидев меня в толпе, ваш прадед замер, всего на секунду, но его как будто ударила молния. Мне это очень польстило тогда. Наши глаза встретились, и я поняла, что это будет что-то большое и настоящее. И на этот раз я не отделаюсь нелепым поцелуем за амбаром. В то мгновение, пока наши взгляды соединились, я вдруг явственно ощутила какой-то холодный ветер судьбы, подувший в мое сердце. Мне стало страшно и приятно одновременно, как будто налетел порыв и наполнил наконец паруса моего корабля, вечность стоящего на якоре и никогда не видевшего океана. И вот ветер задул, корабль тронулся и впервые вышел из доков... что ждет его там, в огромном океане? Но двигаться вперед, к горизонту, было так здорово! Для этого ведь и строят корабли».

- Она помолчала, я не мешал, всё мое внимание занимала фотография, я всё никак не мог поверить, что эта молодая девушка и мой прадед, которого я никогда даже не видел, крутили любовь… в смысле, я верил, просто это, ну, не укладывалось в голове.

- «Когда это странное секундное оцепенение спало, Антони начал оглядывать улицу, а потом махнул мне рукой на магазин тканей, у них был яркий полосатый тент над входом, он махнул мне на него и кивнул. И всё это время на его лице была улыбка… она была у него такой разной: холодной, когда он говорил о тех, кого презирал; теплой и нежной, когда он смотрел на меня или гладил мои волосы; и почти мальчишеской, когда его захватывала какая-нибудь безумная идея… а иногда она была коварной и сексуальной, улыбка хищника, увидевшего жертву и точно знающего, что она никуда от него не денется. Так он улыбался пред тем, как вступить в драку, и не важно, в прямом или в переносном смысле».

- «Он был смельчаком, ваш прадед, поэтому я нисколько не удивилась тому, что он пошел воевать. Антони Янковский, сорвиголова с большим и добрым сердцем».

- «Я полюбила его как-то незаметно, но стремительно… сначала меня привлекла его внешность, но в тот самый вечер нашего знакомства, когда мы встретились под полосатым тентом магазина тканей, меня пленила, просто покорила его доброта и сила. Он был тем самым настоящим мужчиной, о которых пишут многочисленные женские романы, и поэтому они так хорошо продаются – такие мужчины редкость, как сокровище… но к сокровищам хоть карта прилагается, а тут…».

Она грустно улыбнулась и пожала плечами.

- «Но мне повезло, я знала его, я была с ним 7 волшебных месяцев, и вот уже 102 года не могу его забыть.

- «Странно, как легко и свободно было мне рассказывать о своей жизни до вашего прадеда. И о периоде после я тоже могу много чего рассказать, а о нашем романе… мне трудно и даже как-то неловко об этом говорить, хотя я сама затеяла этот разговор и хотела этого».

- «Знаете, в людях есть какая-то магия, что-то невидимое, расколотое надвое, ты живешь и даже не знаешь, что это есть в тебе. Но вот однажды волею каких-то высших сил ты встречаешь человека, носящего в себе второй фрагмент, тот самый, что недостает у тебя… И всё, включается какая-то чудовищная сила притяжения, которая заглушает голос разума, инстинктов или желаний, вас невыносимо тянет друг к другу, и вы не можете сопротивляться, просто несетесь в этом потоке и констатируете, что мир проносится мимо вас, неважный и забытый».

- «Так было с нами. Мы просто сошли с ума, всё вокруг стало второстепенным, и одновременно всё стало прекрасным, так влюбленные видят мир».

- «Мы говорили и говорили, узнавая друг друга, и с каждым новым словом чувствуя, как будто знали друг друга всю жизнь. Мы болтали обо всем, Антони всегда меня смешил, у него было великолепное чувство юмора, острое, мгновенное, он умел из любой ситуации сделать шутку. И в то же время он мог быть собранным и серьезным, и я могла слушать его рассуждения о мире и о жизни, едва не мурлыкая от удовольствия – наши взгляды во всем совпадали, и порой я ловила себя на мысли, что он рассуждает так глубоко и так мудро, как будто сам прожил сотню лет, а не 19».

- «Первую мировую он фактически не застал, к армии у него душа не лежала, а первые годы независимости выдались очень тяжелыми, розовая пелена радости и ликования быстро разбилась о нищету, инфляцию и безработицу, страна снова вступила в войну с советской теперь Россией. Отца у него не было, Первая мировая забрала, осталась лишь мать, чтобы обеспечить себя и ее, он пошел помощником пекаря… От него всегда так сладко пахло хлебом… И он всегда приносил мне хоть полбулки, а иногда настоящую булочку с кремом или фруктами. Я в то время работала на птицефабрике, мечтая стать настоящей медсестрой, так мы и переживали то тяжелое время – я приносила куриные потроха, иногда, редко, но мне удавалось принести несколько яиц, он – хлеб».

- «Мы всё делили: и радости, и беды. И мы словно не замечали этой серой, голодной жизни, каждый день я просыпалась в крошечной комнатушке, которую делила с двумя подругами, тоже работающими на фабрике, и улыбалась, глядя в грязное маленькое окно на серую стену соседнего домишки – я знала, что сегодня увижу Его, обниму его, вдохну этот сладкий запах хлеба и его кожи».

- «Вам, наверное, интересно, как же я смогла перенести его прикасания? Не сразу, представьте себе, даже несмотря на любовь и сильную тягу, меня трясло и тошнило перед первым поцелуем, а он сказал, что я очень его растрогала – видно, что я еще не целовалась с мужчинами. «Я ждала тебя», - сказала я, а потом зажмурилась и… просто нечеловеческим усилием подавила это в себе. Вам никогда не понять, чего мне стоило позволить ему поцеловать меня на том мосту – это было наше третье свидание, и мой первый в жизни поцелуй – и чего стоило ответить на его поцелуй. Каким-то чудом меня не вырвало, но я начала задыхаться, и он сильно испугался, а я и правда почти потеряла сознание, в глазах потемнело, горло сжалось, сердце застучало как молот где-то в горле».

- «Но я просто пошла вперед, наплевала на это, я хотела его целовать, я хотела хоть раз в жизни быть нормальной женщиной, прожив 80 лет, я прекрасно понимала, что настоящая любовь не ждет тебя за каждым углом – сейчас или никогда. Я выбрала сейчас».

- «После нескольких таких попыток, мое тело приняло неизбежное – я научила свой странный организм целовать мужчину, только одного, но без ущерба для меня».

- «Однако я знала, что за поцелуями рано или поздно последует большее. Мне было 80, и по части теории я могла написать целый трактат, а вот с практикой… И еще я понимала, что если всё же смогу себя пересилить, смогу каким-то чудом пройти этот порог и позволить ему любить себя… тогда я точно утрачу свой дар, мои часы пойдут и затикают, как и у всех обычных людей, отсчитывая мое теперь уже конечное время. А возможно, всё случиться быстро, стремительно, словно наверстывая за все годы, пока мое время стояло на месте, и тогда я просто умру на его руках. Страшно ли мне было? И да, и нет».

- «Я много думала о том, что ждет нас в будущем, а к концу наших отношений я думала об этом почти постоянно. В первые 2 месяца я, конечно, не могла думать ни о чем, кроме его глаз и его улыбки, счастье и новизна накрыли меня с головой, как цунами, и я радостно утонула в этом вихре любви и свободы. Даже война с Большевиками, начавшаяся в январе, не смогла испортить это счастье. Но эйфория первых месяцев рассеялась, поцелуи и объятия стали горячее и откровенней, так что я не могла не озаботиться этим вопросом».

- «И представьте себе, гораздо больше меня пугало то, что если я всё же смогу быть с ним, как женщина с мужчиной, не произойдет ничего. Да, лежа в нашей тесной комнатушке без сна или сидя на пожарной лестнице – я выходила туда подумать и побыть в одиночестве, другого места у меня, как вы понимаете, не было – я пыталась рассмотреть ситуацию со всех сторон, и с этой в том числе. А что если за этим «морем штормов», которое устраивало мне мое тело, лежали спокойные воды? Вдруг, ну а всё же, я пересплю с ним и… останусь такой же? Как я объясню ему через 10 лет, через 20, почему я всё еще выгляжу как девчонка, которую он встретил под полосатым тентом? А если у нас будут дети? Будут ли они обычными или такими, как я? Какая жизнь их ждет? Постоянные переезды, в лучшем случае, а то и полуголодная жизнь, если я останусь с ними одна, хотя я не сомневалась, что Антони не бросит меня, будь у меня хоть рога на голове и хвост под платьем… но, проведя 80 лет среди людей, я прекрасно понимала, что за них никогда нельзя ручаться, самая непредсказуемая стихия на планете – это люди».

- «Ну, допустим, он захочет быть со мной, даже если через 20 лет я буду выглядеть как его дочь, а потом и как внучка, каково будет мне? Видеть, как любимый человек меняется, а я нет. Видеть, как время заберет лучшее, что было в нем, как угаснет его улыбка, потускнеют глаза, тело ослабеет и изуродуется… а потом время заберет его самого у меня, а я останусь, вечная провожающая на вокзале жизни».

- «И потом, когда что-то знает 1 человек – это тайна, когда 2 – секрет, когда трое – доступная информация, если еще и наши дети унаследуют мою особенность, рано или поздно это выйдет наружу, нами заинтересуются, а я хорошо помнила слова мамы: «Люди объявляют злом вс1, что не укладывается в их картину мира. А вс1, что они объявляют злом, они уничтожают».

- «И чем больше проходило времени, тем сильнее становились эти мысли. В какой-то момент они набрали критическую массу и начали отравлять мне жизнь, отравлять наши свидания и нашу любовь. А ведь он даже ничего не знал, он, как нормальный обычный человек, шел по восходящей, мягко заводя разговоры о свадьбе и детях, планируя, где и как мы будем жить… он любил меня и видел, что я люблю его, мы были счастливы вместе, а что еще надо двум людям для создания семьи?».

- «Я становилась мрачнее и грустнее с каждым днем, скоро это стало невозможно скрывать, а он был внимательным и чувствовал меня, как умеют лишь те, кто по-настоящему любит. Он стал спрашивать, что случилось, у меня был плохой день или что-то произошло? Я отнекивалась, списывала всё на трудную жизнь или плохое самочувствие. А мысли всё росли, становились сильнее, скоро их голос стал невыносимо громким, он стал заглушать голос любви и самой жизни».

- «И после нескольких туманных дней в этом аду собственных страхов и сомнений я решила, что расскажу ему всё, а он пусть решает. Как говорят теперь: принимайте меня таким, какой я есть, или проходите мимо. Я решила совершить этот прыжок в бездну неизвестности, потому что любила его, по-настоящему любила, и потому что не могла больше сражаться с этими мыслями в одиночку, мне нужно было поделиться с кем-то, нужно было получить если и не поддержку, то какой-то вердикт, что ли».

- «Если он бросит меня, подумала я, сидя на пожарной лестнице, а дождь накрывал город, весенний, свежий дождь, пахнущий не цветами, а выбросами фабрик, и всё равно немного весной, если он сбежит или просто покрутит пальцем у виска и больше не захочет меня видеть – я испытаю облегчение. Да, вот так я думала, кутаясь в шерстяной платок моей подруги, пока она сладко спала в нашей тесной комнатушке, я буду рада, если он сам уйдет, потому что расставания, драмы, скандалы… я ведь совершенно не умела строить отношения с людьми, за 80 лет это был мой первый опыт, и я совершенно не знала, как надо себя вести. Я понимала, что мне будет больно и грустно, если мы расстанемся, но меня пугала сама мысль выяснения отношений. Я боялась разочарований, я боялась, что если мое странное сердце разобьется, эти осколки будут раздирать меня изнутри всю оставшуюся вечность… так себе перспектива, правда?».

- «Была середина апреля, когда я решила, что иного пути, кроме как раскрыть ему свою тайну, у меня нет. У нас нет».

- «Я знала, что удобный момент будет, он заведет разговор о моем изменившемся поведении, как делал это уже не раз, только теперь я не стану врать или уходить от ответа, а просто выложу всё».

- «И еще я чувствовала себя виноватой, понимаете. А вина – самый тяжкий груз, который несет человек, этот груз ломает жизни, хотя зачастую несут его как раз не те, кто действительно в чем-то виноват. Мне было стыдно, что я скрыла правду и фактически обманывала его вот уже 5 месяцев, человек строил планы, делился ими со мной в полной уверенности, что я тоже этого хочу и стану их частью… а получается, он, закрыв глаза, летел на скалы, думая, что парит в небесах. И виной тому – я… Конечно, я уже не могла быть прежней и радоваться каждому дню так же беззаботно. Любовь – это ответственность, вот чему меня научили эти 7 месяцев, проведенные с ним, а ответственность – это цепи, если ты сильный, и если есть, ради чего, то ты выплывешь в омуте жизни даже с этими цепями на руках, а вот если послабее, или не видишь заветного берега… ты просто тонешь. Не знаю, сильная я или слабая, но в том омуте берегов я не видела, одна сплошная мутная вода, так что меня потащило на дно под тяжестью этих цепей».

- «Я сделала первую и последнюю попытку во всем признаться в конце апреля. Мы сидели в парке на лавочке, вокруг бегала детвора, прогуливались дамы с собачками, недалеко от нас гудели машины – этот звук был для меня новым, но я просто влюбилась в этот монотонный рев моторов, меня завораживало, как менялся мир, каким стремительным и деловым он становился. Особенно мне нравилось, когда до дороги было некоторое расстояние, тогда шум машин превращался в нежный шелест, шепот самой жизни, так мне казалось».

- «Это было воскресенье, точно помню, хотя число уже стерлось из памяти, но не этот вечер. Солнце садилось в дымке от фабричных выбросов, но в парке цвели кусты и деревья, зеленела трава, здесь весна правила безраздельно, утверждала жизнь, и так легко было соскользнуть в эту иллюзию и забыть серый город, войну и личные драмы. Мы оба не работали, вернее, он отработал только полдня, а я вообще была выходная, по обыкновению мы проводили вместе свободные часы, пообедали с его мамой, потом гуляли по улицам, он как всегда шутил, я через силу смеялась, иногда и вовсе рассеянно улыбалась, носясь снова и снова по замкнутому кругу моих терзающих мыслей».

- «Мы сели на лавочку, вокруг нас цвели кусты жасмина, до сих пор помню этот запах... где-то в парке запел хор девочек из воскресной школы, польские войска наступали, и в городе царило приподнятое настроение. Антони начал что-то рассказывать, а потом вдруг резко осекся, замолчал, опустил глаза».

- «Амелия, - так меня звали тогда, даже имя было ненастоящим, и это тоже не добавляло радости, - что происходит?».

- «Момент настал, я поняла, что больше не буду врать и уходить от ответа. Это был тот самый миг, которого я ждала».

- «Ты изменилась, - продолжил он, - я же вижу, ты другая, какая-то печальная и далекая. И холодная. Что-то случилось? Если так - скажи, мы ведь всё делим поровну, разделим и твою беду» ….

- «Он снова замолчал, губы сжались, но он с трудом поднял голову и посмотрел мне в глаза».

- «Или дело во мне? Ты не любишь меня больше?»

- «И глядя в эти глаза, полные боли и отваги… и любви, я поняла, что не смогу его бросить, не смогу попрощаться… поэтому мне придется просто уйти».

- «Но перед этим я дам шанс нашей любви, я расскажу ему всё, как и хотела, а он пусть решает. Хотя я знала, что он решит. Что ж, подумала я, значит, будем думать, как нам обустроить жизнь, если мы решим идти дальше вместе».

- «Это была последняя мысль, а потом я набрала в грудь воздуха и…».

- «Люблю! – вырвалось у меня, и в этом была вся искренность, это была чистая правда. Я обхватила его лицо руками, чтобы смотреть ему прямо в глаза, чтобы он знал, видел, чувствовал эту правду. – Люблю так, как никогда не любила и не буду любить! Ты – мой мир, ты – всё, что у меня есть, всё, что мне нужно».

- «Его глаза вспыхнули и заблестели, он не плакал, нет, он старался быть мужчиной, как это привыкли понимать и по сей день в некоторых местах. И я увидела буквально наяву, как огромный валун скатился с его сердца. Он боялся услышать, что любовь прошла, и я его бросаю. По его взгляду я поняла, что на волне радости всё остальное он теперь считает ерундой, с которой он справится. Наивный парень… хотя никто не готов услышать, что его юной невесте на самом деле 80 лет и она не может быть с мужчиной».

- «Ты – мой первый и единственный, - закончила я, всё еще не отпуская его. – Но ты прав…».

- «Я хотела сказать, что меня на самом деле гложет нечто, и рассказать ему мою историю, но тут раздался грохот, звон битого стела и крики людей. Как будто сама судьба вмешалась и не дала мне раскрыть мою тайну. Все замерли, хор девочек стих, а потом люди на улице за парком начали кричать, те, кто были в парке, бросились туда, Антони с совершенно круглыми от изумления глазами встал, сжимая мою руку, и потянул меня».

- «Возможно, там нужна помощь! – этот парень был героем от начала и до конца своей жизни, - ты ведь была медсестрой в госпитале…».

- «Я хотела поправить его, что я была самоучкой, помогающей в элементарных делах, но момент был явно неподходящий».

- «Я должен посмотреть, что произошло, - твердо заявил он, - подожди меня здесь…».

- «Но я пошла с ним, и мои скромные навыки даже пригодились. Форд Т, знаете такую древнюю модель автомобиля? Так вот, водитель такого вот экипажа почему-то не справился с управлением и вылетел на тротуар, сбил двух дам и влетел в магазин, где от разбитой витрины и обломков стены пострадали еще несколько человек. Антони и еще пара мужчин кинулись вытаскивать людей из покореженного здания, водитель был мертв, разумеется, а я зажимала глубокую рану в боку одной из сбитых дам – сам автомобиль ее почти не задел, а вот стекло от витрины разрезало ей бок».

- «Когда пострадавших и мертвых увезли, а мы оказались наконец возле моего дома, ни о каком разговоре никто из нас уже и не помышлял. И в следующие дни он не поднимал эту тему, как и я. Думаю, он получил ответ на самый главный для него вопрос и не хотел больше ворошить «змеиное гнездо» - так зачастую мужчины, даже самые любящие, воспринимают женскую душу».

- «Легче мне не стало, ну разве только чуть-чуть от того, что больше мне не надо было выгадывать момент и начинать такой трудный разговор, убеждать его, доказывать, что я не сумасшедшая… Да, после того случая я решила, что сама судьба заткнула мне рот, тайна, которую я ношу, должна остаться тайной – не секретом, и, не дай Бог, не доступной информацией. И я начала готовиться к бегству. Именно так я это и воспринимала, именно этим и можно было назвать мое решение внезапно уехать. Когда он взял дополнительную смену, я обрадовалась и занялась уже знакомыми делами – сбор вещей и документов, поиск транспорта, выбор направления… Он брал дополнительные часы несколько раз, чаще, чем раньше, и я догадывалась, почему, так что тоже удвоила усилия и к концу мая была готова».

- «Это произошло 9 июня. Снова воскресенье, мы обедали у него с его матерью, и он весь день вел себя как-то странно, глаза блестели, весь какой-то дерганый, напряженный… я предчувствовала, знала, здесь не надо быть гением, чтобы понять, к чему всё идет. За обедом он вдруг встал, кивнул совей маме, а потом опустился на одно колено возле меня, достал из кармана кольцо, тонкое, изящное, прекрасное… я никогда не видела более красивого кольца, и не потому, что он было каким-то вычурным или необычным, оно было самым обыкновенным дешевым колечком, но оно было от него. Я лишилась дара речи, слезы потекли ручьем, я любила его, больше чем могла представить, я столько хотела бы ему сказать, я хотела бы прожить с ним вечность или хотя бы одну человеческую жизнь… но я видела его в последний раз, это я понимала, поэтому и плакала так сильно».

- «Он сказал красивую речь, которую, безусловно, долго готовил, под конец его мать тоже лила слезы, гордая за сына и растроганная красивым и таким важным моментом. Он всё учел, сказал, что я самая прекрасная и удивительная девушка, что для него будет величайшим счастьем и честью пройти со мной через всю жизнь, что он будет делать всё, чтобы я не пожалела, если скажу «да», и что раз у меня нет родителей, он делает предложение при маме, чтобы она от имени всех предков благословила наш союз».

- «Закончив, он протянул мне кольцо, вопросительно, с надеждой и радостью глядя на меня. Таким красивым он никогда не был, таким я запомнила его, сохранила в своем сердце на века. Как я могла ответить отказом? Я и не хотела, больше всего на свете мне хотелось сказать «да» и пойти к алтарю, стать его женой, завести детей, которые будут иметь его черты, состариться вместе, заботиться друг о друге, оглядываться на прожитую жизнь и улыбаться… но этому не суждено было сбыться. Я была обычной девушкой лишь снаружи. И я никогда не жалела об этом так, как в тот момент».

- «С другой стороны, утешала я потом себя, я и до сих пор так себя утешаю, если бы я всё же была обычной девушкой, я бы давно умерла, прожив жизнь без любви и терпя унижения от какого-нибудь урода, а так я встретила его, самого прекрасного мужчину, моего настоящего, избранного, суженого. Я узнала, что такое настоящая любовь, и каким прекрасным может быть мир, когда ты влюблен взаимно. И у меня было счастье, полное, абсолютное, заполняющее собой всю Вселенную… пусть и не долго, но очень многие люди живут и умирают, не получив и этого».

- «Я сказала «да», а что еще я могла сказать? И слезы, которые лились из моих глаз, были горькими, хотя он решил, что это я от радости и волнения так плачу».

- «В тот вечер мы долго гуляли по городу, я прощалась с ним, прощалась с Антони и со счастливым периодом моей слишком долгой жизни. Зажглись фонари, гул машин начал стихать, послышалась музыка из таверн, и я чувствовала не только грусть, но и благодарность, в этом большом и непростом городе я нашла самое большое чудо, я испытала нечто волшебное и прекрасное, так что Варшава для меня навсегда останется городом любви и новизны. Первые электрические фонари, первые автомобили – всё это тоже я увидела там… Но в тот вечер я больше думала о том, что упускаю самое большое счастье, которое выпадает не каждому смертному, я слушала голос Антони, специально стараясь не вдаваться в смысл того, о чем он говорил, чтобы не стало еще больнее, я просто хотела запомнить его голос, его интонации, прикосновение его руки, которая держала мою руку, тепло его тела и, конечно, его поцелуй».

- «И чувство вины жгло меня, как и боль от потери и расставания. Он строил планы на будущее, счастливый и уверенный, что так и будет, а я молча потворствовала этому жестокому обману, зная, что завтра его сердце разобьется. Наверное, я плохой человек… я не заслуживаю его… не заслуживаю никого, поэтому Бог и создал меня такой, проклятой навеки одиночкой».

- Она вытерла слезы, которые уже струились по щекам. Я попытался ее утешить, но она снова отмахнулась.

- «На прощание он сказал, что никогда еще не был так счастлив, и что благодарит Бога, за встречу со мной. От этого мне стало совсем плохо, и я снова расплакалась. И снова соврала, что это от радости».

- «Наш последний поцелуй был самым страстным, я вложила туда все чувства, что бушевали во мне. Он сказал, что я никогда его так не целовала, а я ответила, что это потому, что такого момента никогда не было. И хоть это было чистой правдой».

- «А утром я уехала. Села в поезд и оставила позади всё, что любила. Можете представить, каково это? Не дай вам Бог испытать это».

- «Весь первый день я лила слезы и каждую секунду думала о том, что он делает сейчас, о чем думает, наверняка он беспокоиться, наверняка его сердце разбито. И при мысли о том, что человек, которого я люблю, возненавидит меня, и по праву, мне хотелось умереть. Я надеялась, что он хоть не станет обращаться в полицию, я не оставила никакой записки или письма… просто потому, что не могла, слишком много мне надо было сказать, и в то же время сказать было совсем нечего. Конечно, он будет переживать, но мои собранные вещи и пустая комната скажут ему, что я не пропала внезапно, я просто сбежала из его жизни, и это было настолько не спонтанное решение, что я даже успела собрать свое барахло. Горько».

- «И лишь на время я могла наедятся, проверить на себе: лечит ли оно раны, как говорят? Возможно, оно вылечит и его расколотое сердце… а если он никого больше не сможет полюбить? Если эта травма, это предательство навсегда уничтожит его прекрасную душу? Да, в первые месяцы мне правда хотелось умереть».

- «Но я жила, трусливая, подлая дрянь, я жила, потому что боялась смерти, как и большинство людей».

- «Я осела в Лодзе, мне хотелось опять в большой город, где я стану одной из тысяч ищущих чего-то людей, суета, многолюдье – мне казалось, это поможет мне отвлечься и легче пережить то, что я натворила. Я надеялась, шум большого города, шум самой жизни заглушит голос совести и боль разбитой любви. Отчасти получилось. Я устроилась сначала посудомойкой в столовую при гостинице, потом стала там помощницей поварихи, а затем и второй поварихой. Жилось вполне прилично: еда, крыша над головой, но я ходила бледная и несчастная и на все расспросы снова врала, что потеряла любимого на войне. Потеряла, да, и слабо утешала себя тем, что он хотя бы жив… я надеялась».

- «Шло время, и мне на самом деле стало лучше, рана на сердце не исчезла, но затянулась, оставив широкий уродливый шрам. У меня появились приятельницы в Лодзе, некоторые из них были монахинями, беседы с ними спасали меня от тоски и терзаний, когда на меня снова накатывали воспоминания о моем единственном в жизни романе. Одна пожилая монахиня, сестра Агата, однажды сказала мне такую фразу: «Бог не совершает ошибок. Мы можем горевать, злиться или недоумевать, почему всё так, а не иначе, но это от того, что мы не видим полной картины, лишь часть, доступную с нашей точки обзора. Тогда как Бог сверху видит всю картину целиком и делает всё наилучшим для всех образом». И мне стало легче с той минуты, когда я услышала это. Потом я много думала об этой фразе, она стала болеутоляющим для души, я вдруг начала понимать, что не виновата в том, что родилась такой, кто-то создал меня именно с такими особенностями, создал для чего-то… и не зря в моем организме стоит этот «предохранитель» от мужчин, значит, по замыслу Творца, мужчин рядом со мной быть не должно. Оставшись в Варшаве с Антони, я искалечила бы жизнь и себе, и ему, не надо было вообще начинать этот роман… Хотя, следуя мудрости сестры Агаты, для чего-то и он был нужен в наших жизнях».

- «В общем, я примирилась с собой и своей жизнью, даже научилась видеть в ней плюсы. Не будь я такой, я бы давно умерла, а так, сколько чудес я уже успела увидеть, а сколько еще ждет меня впереди! И потом, мне уж точно грех жаловаться – я проживаю свою длинную жизнь в не меняющемся теле молоденькой девушки, не калеки и не уродины… человечество мечтает оказаться на моем месте настолько сильно, что об этом снимают фильмы и пишут книги, в которых за дар вечной юности продают душу или проливают реки крови. А мне это досталось просто так».

- «Эти новые мысли позволили мне уравновесить мое одиночество и разбитое сердце, так я сумела обрести баланс. За всё надо платить, так говорят во всех странах, где я бывала, что ж, и я плачу свою цену».

- «Однако шрам на сердце не исчезал, он никогда не исчезнет, он - моя память и мое доказательство того, что я любил и была любима, что счастье – не миф для хороших продаж печатных и киноисторий. И иногда рана под этим шрамом начинала болеть, так сильно, что я хотела умереть, лишь бы эти муки прекратились».

- «И в 1933 году память и боль привели меня обратно в Варшаву. Я вязла пару дней выходных – к тому моменту я уже не работала поваром, мое давнее желание исполнилось, даже два: я работала в театре по вечерам, а днем училась на медсестру – и снова села на поезд, едва дыша от волнения. Но это была уже новая я, обретшая какое-то подобие покоя и своего места в жизни. Девушка, приехавшая в Лодзь 14 лет назад, готова была поклясться, что никогда не вернется и не сможет опять окунуться в атмосферу тех событий. Но теперь я села в поезд с твердым намерением увидеть Его… я хотела этого так, что не могла дышать, не могла есть, спать. Ничего не закончилось в моем сердце, там всё так же сильно горела любовь, усыпленная временем и чувством вины. Это наваждение стало настолько сильным, что я поняла: если я не поставлю точку, не увижу его снова и не узнаю, как он, я сойду с ума».

- «Нет, я не собиралась вторгаться в его жизнь, я решила, что просто посмотрю на него издалека, хоть разок… этого мне будет достаточно. Я хотела узнать, что он счастлив, что он снова любит и любим… хотя ревность, не буду врать, резанула по сердцу, но я быстро раздавила это черное чувство. Я была виновата перед этим мужчиной, и я хотела, чтобы его налаженная жизнь сняла с меня этот неподъемный груз вины. Нести такую ношу сквозь вечность я бы не смогла».

- «Конечно, я боялась и думала о том, что могу найти его раздавленным и несчастным, я боялась, вдруг он так и не смог оправиться… что тогда? Не знаю, возможно, видя его таким, сломленным и слабым, я бы не устояла и вернулась в его жизнь, и будь что будет. Возможно, я посчитала бы своим долгом спасти его… не знаю, но одно стало совершенно понятно: я не смогу жить дальше, не вернувшись и не столкнувшись с демонами прошлого, чтобы победить их или быть сожранной ими».

- «Я шла по весенней Варшаве, такой изменившейся, но всё же такой знакомой и родной. Теперь везде сновали автомобили, горели вывески ресторанов и театров, по вечерам из заведений гремела музыка, дамы красили губы яркой помадой, джентльмены носили элегантные костюмы. Я шла, украдкой глазея по сторонам и пугливо пряча глаза, когда видела мужской силуэт – я боялась встретить его на этих ярких улицах, боялась, каким бы ни сделало его время. Я-то не изменилась, а он – без сомнений. Он мог просить милостыню на углу Груецкой и Калиской улиц, мог носить дорогой костюм и идти под руку с шикарной дамой, или гулять в парке с кучей ребятишек…».

- «Я начала поиски на следующий день. И, надо сказать, никаких выдающихся усилий мне не понадобилось. Почти не сомкнув глаз ночью, я покинула гостиницу на рассвете, где-то в этом большом городе, среди лабиринта улиц меня ждала моя судьба: либо освобождение и новая жизнь, либо разбитое сердце и вечность под грузом вины».

- «Я прошлась по местам нашего прошлого, осторожно, сначала наблюдая, я увидела его старый дом, где они жили с матерью, оказывается, она умерла 4 года назад. Антони там не было, теперь там жила какая-то семья. Они мне поведали, что молодая пара продала им этот дом, и что теперь они живут в другом районе, в Колонии Любецкого – один из новых кварталов, куда переселялись люди среднего класса. Уже удача! Во-первых, молодая пара… значит, его сердце всё же срослось, может, и не полностью, может, на нем тоже есть шрам, но оно бьется, снова бьется для кого-то. Я едва сдержала слезы от облегчения и накатившей грусти – этой молодой леди рядом с ним могла быть я. Но не стала. А во-вторых, если он переехал в новый квартал в другом районе, значит, он смог победить бедность и жил вполне благополучной жизнью. Я сгорала от любопытства узнать, чем он занимается, ради чего встает по утрам, где проводит свой день, где его мысли, когда он приходит домой по вечерам?».

- Она замолчала, глядя куда-то в глубь прошедших лет. А потом сказала: «Вы верите в судьбу, Евгений?». Я усмехнулся и потер затылок: «После услышанного я даже не знаю, во что теперь мне верить, - ответил я, - одно я могу сказать точно: я верю вам. Пока это всё». Она тоже улыбнулась, лукаво глядя на меня поверх чашки, которую сжимала обеими руками.

- «Найти его мне помогла сама Судьба, тогда, в Варшаве, в 1933 году. Я же сказала, что от меня не потребовалось почти никаких усилий, так вот, что-то, что правит нашими жизнями, как игрушками, само дало мне в руки направление. Вся моя жизнь – сплошное волшебство, проявление какого-то сверхъестественного присутствия в этом мире, и наша последняя встреча тоже была совершенно необычной».

- «Покинув старый дом Антони, я была полна решимости ехать в тот квартал и… не знаю, может, просто бродить и надеяться случайно увидеть его или услышать что-то о нем. Я могла бы расспрашивать людей, я ведь знала фамилию, но это я оставила на крайний случай – слухи летят быстрее ветра, я не хотела, чтобы ему передали, что молоденькая девушка расспрашивала о нем, это могло разбить тонкий лед его спокойной жизни. Я знала, что он любил меня по-настоящему, а всё настоящее вечно. Его в любом случае взволновали бы такие слухи, даже если он возненавидел меня, а если просто простил и отпустил – тем более».

- «В общем, перед тем, как сесть в трамвай – да-да, электрический трамвай, когда я покинула Варшаву, их еще не было – и ехать на поиски, я решила немного собраться с мыслями, а заодно и немного поностальгировать. Я пошла в тот самый парк, где я чуть не призналась ему, что мне давно не 18… Парк был на месте, правда аллеи стали шире, добавились магазинчики, деревья стали больше, а те дивные цветущие кусты исчезли, их место заняли каменные вазоны с высаженными тюльпанами. Но я нашла ту лавочку, то есть, наверняка не совсем ту, но приблизительно в том месте… лавочки теперь тоже стали другими, с ажурными металлическими каркасами. Я села, чувствуя, как неистово бьется сердце в груди – как сложились бы наши жизни, если бы тогда не вмешался случай или сама Судьба, и тот Форд не въехал бы в магазин?».

- «Перед глазами снова промелькнули все эти 7 месяцев, наши свидания, мои яростные попытки научить тело принимать его прикосновения. Его улыбка, его глаза, его голос… слезы потекли по щекам, я даже не пыталась их сдерживать или вытирать. Налетел порыв ветра, свежий, весенний, пахнущий новыми надеждами, он что-то принес, что-то мягко ткнулось мне в ноги. Я машинально наклонилась, чтобы отбросить мусор, это была газета, не старая и не грязная на удивление, а когда я отняла ее от юбки… На странице центральное место занимало Его фото! То самое, что вы сейчас держите в руках».

- «Вот так судьба сама указала мне путь, как будто высшие силы хотели, чтобы я поставила точку и двигалась дальше. Он, судя по всему, так и сделал».

- «Конечно, я чуть ли не бегом помчалась к его кондитерской, едва дочитав статью. Я жадно бегала по строчкам, выискивая любые крупицы информации о нем, но там было не так уж много, лишь имя, название кондитерской и адрес – своеобразная реклама. Но это было как раз всё, что мне нужно. И он улыбался на этом фото, улыбался всё той же улыбкой бесстрашного покорителя жизни».

- «Располагалась кондитерская на Охоте в новеньком здании, район расцветал и обновлялся, теперь здесь кипела жизнь, а раньше, до моего отъезда, это место слыло трущобами. Она занимала первый этаж двухэтажного здания, на втором этаже, насколько я поняла, были какие-то конторы, а весь первый занимали пекарни и сам магазин. Улицы утопали в зелени, прямо перед магазином росли деревья, создавая уютную тень, в большой витрине красовались торты и шоколадные фигурки, мне так хотелось зайти… но я понимала, что это не лучшая идея. Я села у окна на противоположной стороне улицы, там было маленькое кафе, рядом со мной беззаботно хихикали дамы, манерно попивая чай и обсуждая женихов, по улице сновали автомобили, пешеходы, редкие конные патрули… я видела всё, казалось, каждую пылинку на асфальте, но не сводила глаз с двери под вывеской «Булочка с Изюмом» - так он назвал свою кондитерскую».

- «Не знаю, сколько я там просидела и машинально, не чувствуя вкуса, проглотила чашек чая, люди заходили к нему и выходили с коробками, перевязанными лентами, подъезжали машины, иногда выпуская из себя целые семьи, и все они покупали его продукцию. Не знаю, почему, но я очень радовалась и гордилась им… хотя знаю: я ведь любила его, всё еще любила, а мы всегда рады успехам тех, кого любим».

- «Я твердо решила, что не уйду хоть до закрытия, но увижу его, а если не сегодня, то завтра. К счастью, так долго ждать не пришлось. Однажды двери магазина-кондитерской открылись, и на улицу совершенно обыденно вышел Он. Я едва не лишилась чувств, не знаю, как мне удалось не уронить чашку и не свалиться самой под стол, мой мир моментально сузился, теперь я не видела ничего, кроме Антони и небольшого пространства вокруг него. Я впилась глазами в него, запоминая, захватывая каждую деталь, каждую складочку на брюках и каждую прядь волос. Я до сих пор помню его, весь его образ в мелочах, потому храню его бережно, как сокровище в закромах памяти».

- «Он был в темно-синем свитере и черных брюках, волосы зачесаны как на том фото, и он был не один – с ним был какой-то толстяк, с важным видом шагнувший на улицу вслед за Антони. Он держал в руках большую коробку, перевязанную лентой, от обочины тут же отъехал белый автомобиль и встал точно рядом со входом в кондитерскую. Важный господин, подумала я, наверное, поэтому Антони обслуживал его сам и вышел провожать. Но этот пузан интересовал меня мало, я глаз не сводила с Него. Он стал еще красивее, мужественней, уверенней в себе. Это был уже не романтичный юноша, а состоявшийся успешный мужчина в самом расцвете лет. Но это был он, всё тот же парень, бесстрашно улыбающийся жизни и не боявшийся трудностей. И как же защемило мне сердце в тот момент от невыносимой любви к нему, от нежности, от желания броситься к нему и сжать в объятиях. Но я сидела, неподвижно, как статуя, а мужчина моей жизни в нескольких метрах от меня запрокинул голову к весеннему небу и улыбнулся, той самой улыбкой, над которой не властны прожитые года и пережитые невзгоды. Эта улыбка длилась всего пару мгновений, пока толстяк выходил из магазина, а Антони придерживал для него дверь, но я увидела ее, она вспыхнула, как солнце среди облаков».

- «Потом они о чем-то недолго поговорили, он смеялся, кивал, что-то рассказывал, в какой-то момент картинка перед глазами стала расплываться – я плакала совершенно беззвучно, глядя на то, что потеряла. В тот момент я любила его так, как не любила никогда, ни до, ни после. Я решила бежать к нему, броситься к нему на шею, сказать, что люблю, что буду с ним вечность или один день, сказать, чтобы он бросил жену, и он бы бросил, у нас ведь всё было по-настоящему… но я не двинулась с места, а он, пожав руку толстяку, проводил его взглядом до машины и вошел в свою кондитерскую».

- «Вот так и заканчиваются истории несостоявшейся любви. Больше я его не видела».

Женя грустно улыбнулся, глядя куда-то сквозь членов Клуба. Глаза блондинки подозрительно блестели, а бородатый хипстер как-то очень усердно ковырял ногти, не поднимая глаз.

- Потом она рассказала краткую историю своей жизни до настоящего времени, и я увидел еще немало фоток и могу поклясться всем что имею – на всех фото была она, одна и та же женщина, впервые засветившаяся на изображении 1911 года. На мой вопрос, что было потом, она ответила: «Потом вскоре началась война, и всех нас затянуло в огромную мясорубку», – я запомнил эту фразу, потому что она так точно описывает события тех лет. Войну она прошла медсестрой, так как Польша была захвачена, ей приходилось лечить и немцев, потом она ушла в сопротивление, как и мой дед, сын того самого Антони, но они не встретились – были в разных местах. Ей повезло не попасть в лагерь, победу она встречала уже в Союзе, в госпитале под Киевом, я видел фото – молодые девушки в белых халатах с осунувшимися лицами, но неизменными улыбками… они были прекрасны. Потом в Киеве же она стала врачом, и снова я видел фото – молоденькая девушка в простом платье из ситца, стоящая среди десятков таких же молодых специалистов, выпархивающих в жизнь. По распределению ее отправили в Узбекистан, и там она стала первой женщиной-хирургом в районном госпитале в Ургуте.

- Потом было еще много переездов, она меняла имена и прически, но на всех фотографиях я видел одну и ту же молодую девушку, неизменяющуюся, в отличие от эпох. Она получила несколько десятков специальностей, выучила 12 языков! Она поработала спасателем в горах, преподавателем младших классов, туристическим гидом - так она объездила всю Европу, я видел фото с Эйфелевой башней, Колизеем, собором Святого Семейства, лавандовые поля Прованса, где она, смеясь, раскинула руки, утопая в фиолетовом море, это был примерно конец 90-х. Она была даже ди-джеем в клубах! С разноцветными афрокосичками, в кислотного цвета майке и широких штанах она стояла за пультом, подняв руки, а толпа поднимала их в ответ на какой-то открытой площадке. Фантастический фотоархив жизни длиной в 182 года…

- Я спросил ее, неужели никто не приставал к ней? Как ей удалось сохранить свое бессмертие? И она поведала мне страшное откровение: за свои почти 2 века жизни она убила троих. Первого в Узбекистане, вечером она возвращалась домой после смены, на пустой дороге – никаких фонарей, всё это только строилось и развивалось – за ней увязался один из местных. Она сразу поняла, чем всё закончится, поэтому подняла с обочины большой камень. Им она и ударила его по голове, когда он к ней полез.

- «Это сильно повлияло на меня, - сказала она, не поднимая глаз, а лицо стало бледным и напряженным, – примерно неделю я не могла вообще заставить себя выйти из дома, сказалась больной. А потом, когда страх немного ослаб, меня мучила вина, моя старая подруга. Я уже подумала, что проклята, что лучше покончить с собой… Но опять выжила. И с того дня считала секунды до отъезда из этой дикой страны».

- «Меня не поймали, предугадывая ваш вопрос, отвечу я, никто не видел, как этот урод пошел за мной, он думал, это ему на руку… м-да. Я перестала ходить одна, а если освобождалась после наступления темноты – оставалась ночевать в больнице».

- «Прошли годы, десятки лет, и я и это пережила. Это было мое право защищаться, мое право отстаивать жизнь и достоинство. И я отстояла. Но я буду поганой вруньей, если скажу, что убийство, даже оправданное, не оставляет на душе метку, какой-то знак, что теперь ты испорчен, ты перешел черту».

- «Кто были остальные двое – я не скажу, это мое право и моя тайна. Скажу лишь, что после первого случая я подготовилась, так что теперь я не такая уж легкая добыча. За десятки лет я изучила множество систем самообороны, овладела оружием, и у меня было и есть полно времени для совершенствования своих навыков. Я не драчунья и не боец, я лишь одинокая девушка в большом и зачастую враждебном мире. И я хочу жить, всё еще не устала от этого грандиозного приключения», - вот так она и сказала.

- «И вы больше никого не любили так, как моего прадеда? – спросил я. - Даже мимолетной влюбленности не было?»

- «Конечно, нет, - удивилась она, - влюбиться снова можно лишь тогда, когда твое сердце свободно, а мое всё еще занято. Да, сейчас чувства уже не так остры, но я по-прежнему чувствую Антони в сердце. Возможно, пройдет еще сотня лет, и это я тоже переживу, и мое сердце станет просто свободным и пустым… кто знает, а пока я сторонюсь мужчин, как и раньше, и даже рада, что любовь в ближайшее время не поймает меня в свою ловушку».

- «Тогда позвольте еще спросить, - я замялся, снова и снова глядя на фото моего прадеда, она сказала тогда, в моем кабинете, уже уходя, что я похож… Я всматривался, но, кроме темных волос, никакого сходства не видел, это и натолкнуло меня на мысль, - вы сказали, что я похож на него. Ответьте мне честно: вы приехали сюда, чтобы найти потомков вашего возлюбленного?».

- Она едва заметно кивнула и улыбнулась жесткой, такой непривычной для ее образа улыбкой, а ее глаза вспыхнули каким-то глубинным огнем.

- «Верно, - ответила она, гладя мне прямо в глаза, - но судьба снова опередила меня – та встреча в магазине была по-настоящему случайной, и я не узнала вас сразу, разумеется. Но я уже знала имя, профессию и адрес. То, что в тот день вы зашли именно в этот магазин - для меня еще одно подтверждение того, что наша любовь была чем-то настоящим, истинным, божественным. Вы ведь знаете: Бог есть Любовь… а всё, что несет в себе частичку Бога - так же вечно».

- «И вы можете не видеть сходства, но его вижу я. Я вижу Антони в вашем лице, в ваших глазах, он в вас. Его кровь течет по вашим венам, вы несете его фамилию сквозь года, вы – его частичка. Значит, вы тоже мне дороги, потому что, когда любишь человека – любишь всё, что с ним связано».

- «Можете оставить это фото себе», - сказал она, остальные уже были спрятаны обратно в папку.

- Я поблагодарил ее, всё еще слишком потрясенный, чтобы задать все те тысячи вопросов, что роились в голове. Мой прадед… и она, знавшая его, они любили друг друга тогда, когда даже моего отца еще не было в проекте.

- И всё равно мой разум постоянно возвращался к тому факту, что этой милой девушке передо мной 182 года! Может ли любовь длиться так долго? Может ли так долго длиться жизнь??

- А эта ее фраза про то, что она, возможно, переживет эту любовь через очередную сотню лет… Еще одна сотня лет, целый век, а она говорит об этом так буднично, как будто пройдет всего месяц или год. Она видела историю, и она увидит будущее, которое для нас так и останется тайной или мечтой.

- И снова я ощутил жгучий, болезненный укол зависти. Я никогда не стану уже космонавтом или танцором, я не стану вообще никем, только стариком. Человеку дается такой короткий отрезок времени в этом удивительном мире и такое сводящее с ума разнообразие, что это даже обижает – почему, имея такой выбор, мы можем выбрать лишь что-то одно?! Пол жизни у нас уходит на постижение одной профессии, мы можем быть либо хорошим врачом, либо спортсменом, но не тем и другим за одну жизнь. А сколько стран, в которых я никогда не побываю, сколько прекрасных уголков планеты, которые я не увижу, сколько талантов во мне так и останутся нераскрытыми, потому что цивилизация еще не развилась настолько, чтобы найти им применение. Вот программисты и хакеры, например, еще лет 50 назад какой-нибудь «Вася» считался пустым бездарем, не имеющим склонности ни к чему, а теперь вдруг выясняется, что у этого «Васи» дар – он каким-то образом знает, как взламывать коды и писать программы, и теперь он богат и уважаем, и имеет власть. Как и все эти кибер-спортсмены, сноубордисты, получающие теперь олимпийские медали, женщины, раскрывающие свой немалый потенциал в военном деле и науке… все они дети будущего, им повезло, потому их «будущее» наступило при их жизни. Не всем так везет. Вы понимаете, о чем я?

Все понимали, в зале повисло задумчивое молчание. А Женя продолжил.

- Я хотел задать ей тысячи вопросов, хотел услышать рассказы о жизни в разные эпохи, подробные, настоящие свидетельства очевидца… но время уходило, оно почти ушло, я это чувствовал. Она уже готова была проститься, и я не смог бы удержать ее, я это знал. И всё же я еще не готов был проститься.

- «Постойте, - проговорил я, с мольбой глядя на нее, она допила чай, отставила чашку и держала сумочку на коленях, всем видом показывая, что наша встреча подходит к концу. – Вы... вы ведь не чужая… я не знаю, как подобрать слова, но вы ведь часть моей истории теперь, когда я знаю…».

- «Не заставляйте меня об этом пожалеть», - холодно сказала она, и теперь уже я поспешил ее успокоить теми же фразами, что и она в самом начале нашей встречи… как будто тысячу лет назад совсем в другой жизни.

- «Нет-нет, я не собираюсь говорить об этом на каждом углу и уж точно не стану вас преследовать… боюсь, не получится, даже если бы я захотел – вы наверняка мастер заметать следы, а я - женатый отец подростка, всю жизнь проработавший врачом. Я не представляю для вас угрозы, я просто хочу знать…».

- «Я знаю, - кивнула она с понимающей и уже потеплевшей улыбкой, - но поток вопросов будет таким же бесконечным, как моя жизнь. Поэтому мы попрощаемся до того, как эта плотина прорвется».

- «Прошу вас: позвольте всего 1 вопрос!», - воскликнул я, понимая, что этот вопрос будет совокупностью миллиона вопросов. Уверен, она тоже это поняла, за почти 2 сотни лет она научилась читать людей, как открытые книги.

- «Ответ будет коротким, - предупредила она, - даже в моем случае время ставит рамки. Сегодня я покину город, а у меня еще есть дела».

- «Хорошо. – Кивнул я и не стал терять ни секунды. – Если коротко, я хочу знать лишь одно: каково это – жить так долго? Жить вечно?»

- Она улыбнулась едва заметной грустной улыбкой, кивнула, наверное, своим мыслям, не мне. Снова забарабанила пальцами по отставленной чашке.

- «Что ж, - вздохнула она, - я знала, что именно это вы и спросите. И я обещала короткий ответ. Но даже если бы говорила сутками, всё равно невозможно вместить в слова всё то, что я видела, чувствовала и пережила, что я чувствую каждый день, просыпаясь и глядя на себя в зеркало».

- «Уже больше, чем полтора века я вижу в отражении одно и то же неменяющееся лицо. Люди одержимы молодостью и вечной жизнью, в современном мире это вообще культ и религия, и, глядя на все эти рекламные щиты и истерию по поводу очередного «чудодейственного» изобретения для сохранения молодости, глядя на знаменитостей, отчаянно сражающихся со временем… иногда я думаю, что я – самый счастливый человек на земле. Уникальный, возможно, приближенный к Богу. Я над миром, так мне кажется в эти дни, я буду здесь, всё ещё бродить по земле, когда все те, кто окружает меня сейчас, уйдут, когда уйдут их дети и дети их детей. И в такие моменты меня захлестывает какая-то эйфория, чувство полной свободы, чувство безграничного счастья и простора, ведь у меня нет лимита, я могу попробовать тысячи жизненных сценариев, увидеть все уголки мира, которые захочу, я увижу будущее, каким бы оно ни было, я буду жить в нем, возможно, я, родившаяся в деревеньке во времена, когда не было ни света, ни водопровода, ни машин, буду жить где-нибудь на другой планете… Да, в такие дни я абсолютно счастлива и полна сил и устремлений».

- «А иногда, когда я думаю об Антони, о моей матери, когда я вижу парочки, детей, бегающих по парку, стариков, держащихся за руки… тогда я понимаю, сколько я потеряла в жизни, чего я лишена и что никогда не смогу иметь. Вечность в одиночестве – разве это счастье? Что толку от моих впечатлений, если я ни с кем не могу их разделить? Они становятся горькими и отравляют меня изнутри, ведь я не могу их выплеснуть, некому… Вы жалуетесь и сокрушаетесь, что никогда не увидите все страны или не попробуете миллион специальностей – а я никогда не обниму своего ребенка, никогда не усну рядом с любимым человеком, я никогда не буду иметь друзей, настоящих, знающих меня и принимающих меня такой, какая я есть. Никто не позаботится обо мне, никто не обнимет и не подстрахует, если жизнь выбьет почву из-под ног, никто не будет любить меня, у меня никогда не будет дома, своего угла, который я буду любить и обустраивать. Я никогда не узнаю, так ли это замечательно – секс с любимым человеком, что это за неземное наслаждение, о котором человечество веками слагает песни, стихи и позволяет этому инстинкту править миром».

- «Я никогда не стану частью чего-то, не стану нормальной, а для человека это одна из основных потребностей – быть правильным членом какой-то команды, под правильностью может пониматься что угодно, от военной формы, до каннибализма, но людям это нужно, нужно быть частью стаи… а я всегда буду аутсайдером, маскирующимся чужаком в любой компании».

- «Я печальная и потерянная, несчастная ошибка природы, коротающая вечность в одиночной камере – вот как я ощущаю себя в такие дни. Мир кажется мне пустым набором временных декораций, в которых я одна наедине с пустотой. Моя жизнь холодная и пустая, в ней нет никого и ничего настоящего. От этих мыслей не хочется жить порой».

- «И еще есть страх».

- «Что меня разоблачат и посадят в клетку, и ученые всего мира раздерут меня на части заживо, стремясь разгадать этот всеми желанный ключ к вечной молодости, и я так и просижу весь свой срок взаперти, в настоящей клетке, пока не умру от опытов или пока человечество не решит, что раз они не могут жить вечно, то и я не достойна такой привилегии… да, я хорошо помню слова матери, как будто она сказал их вчера, а не почти 2 века назад. И с каждым годом оставаться свободной всё труднее, вы, живущие обычной жизнью обычные люди, не замечаете, как на вашей шее затягивается ошейник, а на руках – защелкиваются кандалы. О чем я говорю? О тотальном цифровом контроле. Камеры снимают улицы, дома, снаружи и внутри, спутники получают ваши биометрические данные, чтобы отследить вас в любой точке мира, ваши деньги, ваши интересы, ваши мысли, ваши действия и перемещения – всё теперь отслеживается. Кем? Кто эта горстка людей, держащая на поводке всё человечество? И вы сами радостно подставляете шею и руки, чтобы быть закованными ради «безопасности», «комфорта» и просто потому, что вам сказали, что «так надо». И если вдруг однажды человек обнаружит, что правительство устанавливает камеры у него в уборной или в спальне, и возмутится: «А как же моя свобода и достоинство?», выясниться, что таких понятий больше нет… ради вашего же блага, разумеется. Задумайтесь: а что будет, если вы вдруг захотите натянуть поводок?».

- «Знаете, эта тема вообще очень опасная и актуальная. Недавно у меня состоялся такой разговор с моей нанимательницей. Я возмутилась, что правительство «ради безопасности» - волшебная палочка всех тиранов и захватчиков - требует разрешения читать все личные переписки в сети, она сказала дословно: «Да пусть читают, я ничего преступного не пишу, мне скрывать нечего». Меня это возмутило, я спросила: а согласилась бы она жить в доме с прозрачными стенами. Она посмотрела на меня как на безумную и категорично ответила «нет». «Почему? – спросила я, - ради безопасности, так все будут на виду, и никто не сможет собирать бомбу на кухне, избивать детей или устраивать собрания радикалов». «Потому что… это мой дом… и… и никого не касается, что я там делаю», - с вызовом ответила она, понимая, что попала в ловушку. «Правда? - ехидно спросила я, - ну ты же ничего преступного там не делаешь, что тебе скрывать…». Думаю, вы поняли».

- Представляете?? Да-а, с той встречи мне есть, о чем подумать. И тогда, в ту самую секунду, я тоже как будто получил пощечину и вдруг открыл глаза. А она продолжала.

- «Также меня преследует страх, что однажды человечество умрет, нет, не от метеорита, потому что я не неуязвима, я просто не старею, так что метеорит для меня так же опасен. Нет, вдруг человечество просто исчезнет и вымрет, не знаю уж по какой причине… а я останусь, буду бродить по опустевшей земле и разговаривать сама с собой или с призраками. Иногда эта картина пугает меня почти до паники, человеку, каким бы он ни был, нужно общество… хотя бы для того, чтобы быть вне его. Мы так созданы, мы по-другому не можем. Полное, настоящее одиночество, а не его имитация, когда тебе просто не с кем провести время или поговорить, нет, я говорю о настоящем одиночестве, полной изоляции от себе подобных – страшнее этого для человека нет. И я тоже до смерти боюсь именно этого – остаться единственным человеческим существом на планете. Звучит, может, и глупо, но это страх - рациональностью он не питается».

- «А вся моя жизнь – сплошная иррациональность, так что иногда я боюсь, что, как и всё в этом мире, моя вечная юность тоже закончится. Да, представьте, иногда мне бывает до жути страшно, что однажды мое время сдвинется с мертвой точки, и я начну стареть. Увижу первый седой волос, первую морщинку, лицо и тело начнут меняться… меня это пугает, как и всех людей, только вот привыкнуть к красивой внешности и здоровому телу у меня было больше времени, так что мне в этом плане тяжелее. И так же страшно мне думать о том, что тело начнет меняться, а я – нет. Я говорю о своих «причудах», что если они останутся при мне, в то время как организм станет «нормальным», таким же, как у всех? Меня ждет пустая и одинокая жизнь, совершенно бессмысленная – я постарею и умру, так и не сумев подпустить к себе мужчину, родить ребенка, иметь семью…».

- Тут я не выдержал и фыркнул: «Пустая и одинокая жизнь? Да большинство людей так и живет – полные страхов, одинокие, не могущие завести близкие отношения, не нашедшие свое место в жизни, не видевшие ничего, кроме работы и дома … только живут они от силы лет 80! А вы…».

- «Ну, вот вы и получили ответ на свой вопрос. – Улыбнулась она, ничуть не смущенная моей реакцией. - Каково это: жить так долго? Да так же, как и недолго, разница лишь в смене декораций, остальное – не меняется, потому что мы, люди, мы разные, но всё же совершенно одинаковые. И я на 99% такая же обывательница, я стригу волосы, и они отрастают, у меня каждый месяц менструация, я болею и выздоравливаю, я плачу и смеюсь… только я не старею телом, а души вообще не стареют, так говорят мудрецы. Я примеряю лицо каждой новой эпохи, чтобы слиться с ней, но внутри я всё тот же сторонний наблюдатель, посетивший затянувшийся фильм – вот как это для меня».

- Она отодвинула чашку, взяла сумку и развернулась, чтобы встать из-за стола, но задержалась, глядя на меня блестящими и таким мудрыми глазами.

- «Знаете, иногда я потерянная и одинокая, как все, иногда – счастливая и окрыленная. Но на прощанье открою вам свою маленькую тайну: порой, и последнее время всё чаще, я задумываюсь о том, что, возможно, где-то по этой земле бродит такой же бессмертный мужчина. Равновесие, понимаете, оно пронизывает весь мир, оно его держит, так что, если есть женская сущность, обладающая такой особенностью, значит, по логике вещей, должна быть и мужская».

- «А может, нас вообще несколько таких? Мы ведь ничего не знаем о мире вокруг, совсем ничего, тысячи лет развития науки и религии дали нам лишь разрозненные обрывки Истины, полной картины, которую нам пока никак не удается сложить».

- На этом, собственно, моя история и заканчивается. Это было, у меня до сих пор есть фото моего прадеда, как факт того, что мне это не приснилось, и что я на самом деле был там, с этой женщиной, слышал ее историю и видел доказательства того, что она не врет.

- Она ушла, оставив мне сотни вопросов и совершенно перевернутую картину мира. Могу сказать совершенно точно, что я уже не тот человек, который вышел из клиники перед Новым Годом, мечтая выпить горячего шоколада и погрузиться в атмосферу праздника. С того вечера я стал ощущать себя гостем в чужом мире, который до этого казался мне родным домом, знакомым и предсказуемым. Что еще происходит у меня под носом, иногда думаю я, стоя в пробке или глядя в окно в ожидании следующей пациентки. Чего еще я не знаю? Какие еще чудеса и силы перемещаются за моей спиной, пока я живу своей примитивной жизнью?

- И знаете, теперь в каждом человеке я иногда вижу тайну, думаю о том, что он может нести в себе какую-то загадку, он или она могут быть пришельцем, или демоном, или тем самым бессмертным представителем человечества… одну такую я уже встречал. В общем, она изменила мою жизнь, и не могу сказать, что мне это нравится. Но не могу утверждать и обратное.

- Мы все здесь такие, - услышал вдруг я свой голос, опять, - мы здесь, потому что какие-то силы ворвались в нашу жизнь и изменили ее, или взгляд на нее…

- Кружок терапии для чудиков, - хохотнул хипстер и тут же смущенно опустил глаза.

- Вы совершенно правы, - подала голос Мадам, - вы все получили приглашение, потому что столкнулись с тем, что не в силах понять и объяснить. И у каждого будет шанс рассказать свою историю. А пока мы благодарим вас, Евгений, за открытость и доверие.

Я хотел спросить, как они узнали, что именно мы столкнулись с чем-то необъяснимым, как они нашли нас? Но я помнил Правила, вопросы здесь были запрещены.

- Мне правда стало легче, - тихо проговорила блондинка, - с тех пор, как я пришла сюда и увидела, что есть еще люди, видевшие и пережившие что-то… теперь мне не страшно, что я сошла с ума. Спасибо всем и спасибо вам, что собрали нас.

- Границы мира как будто раздвинулись, - кивая, прошептал качок рядом со мной, - и нам, конечно, страшно от этой неизвестности, но в то же время она манит. Оказалось, за пределами школьного образования лежит целая Вселенная, совершенно неизвестная и неизученная… от этого голова идет кругом, да?

Почти все согласно закивали, Николай задумчиво поглаживал гладко выбритый подбородок, глядя куда-то сквозь нас, и я поспорил бы на свою машину, что думал он о Лере.

- А вот я до сих пор не понимаю, что это за контора, - пробурчал глава какого-то там района, однако смотрел в пол, - и какая польза им от наших россказней…

- Я рада, что наш Клуб оказался полезен, - вежливо улыбнулась Мадам одаривая блондинку теплым взглядом и совершенно игнорируя реплику политика, - для этого мы и работаем.

Она замолкла и на мгновение опустила голову и закрыла глаза… но перед этим, мне показалось, что я увидел едва заметный кивок – она кивнула кому-то или всем своим телохранителям, этого я не уловил, но вдруг в помещении начала нарастать энергия, я чувствовал, как она давит, заполняет комнату, проникает в мое тело, не встретив никакого сопротивления. Я сумел оглянуться, остальные гости тоже вжались в кресла, лица стали искажаться, а вот громилы все стояли, опустив головы и закрыв глаза. Что за…, - начал мысль я, но тут волна ударила, как в первый раз, когда мы брались за руки и после окончания истории Николая, я едва сдержался, чтобы не застонать, подумал, что не выдержу этого, какая-то мощь разрывала мое тело, мою психику, каждую клеточку плоти и сознания. А потом вдруг это закончилось, так же внезапно, как и тогда. И готов поклясться, что длилось это не больше пары секунд, но мне показалось вечностью.

Тяжело дыша, как и все остальные гости, я вопросительно посмотрел на Мадам, но она лишь очаровательно улыбалась, совершенно не взъерошенная и не запыхавшаяся. Вопросы здесь запрещены, говорила ее сладкая улыбочка, именно потому, что вопросов у вас будет так много.

- А теперь, история окончена, как и этот вечер. Благодарю и жду всех вас ровно через неделю.

Члены Клуба начали вставать, медленно и сонно, как будто еще не очнулись от истории, в которую погрузились вместе с рассказчиком, или от этого энергетического удара. И в глазах я видел какой-то испуг, с каждым разом до нас всё яснее доходил тот факт, что мы влезли в игру недоступных нашему пониманию сил, могущественных и необъяснимых. Они могли делать с нами всё, что хотели, и вот он главный вопрос: а чего они хотели?

Телохранители Мадам открыли двери, часть вышла и исчезла в холле, я знал, что они вернутся с пальто и куртками гостей, знал, что дам и «безлошадных» развезут по домам, и снова порадовался, что приехал на своих колесах – не хотелось мне проводить лишние полчаса в этой странной и опасной компании.

На этот раз к машинам нас провожал японец с красивым лицом самурая из фильмов, только фигурой он больше походил на бодибилдера. Длинные волосы летели за ним, когда он вышел в ночь, жестом приглашая нас следовать за ним. Я заметил, что все они носили черное или темно-серое, некоторые были в смокингах, кто-то просто в черной майке или рубашке и брюках. Огромный китаец во дворе, Рафаэль, был одет скромнее всех, возможно, потому что не присутствовал в зале.

Ожидая, пока можно будет выйти, я поймал взгляд блондинки, она слегка улыбнулась и кивнула мне на прощание, я ответил тем же, дама рядом с ней снисходительно качнула головой, видимо, это заменяло ей прощание и приветствие, я ответил и ей. Уже у самой двери – слуга народа вышел первым, едва не растолкав самих громил – я еще раз глубоко вдохнул чудесный запах помещения, лилии и какие-то благовония, мне хотелось вдохнуть про запас, унести с собой этот волшебный аромат, и я заметил, что многие дышат так же глубоко и с наслаждением.

- Райский запах, - услышал я рядом голос Жени, я обрадовался, что он оказался рядом со мной, иметь знакомого в таком загадочном и немного пугающем месте очень даже приятно, - никак не могу надышаться.

И он улыбнулся совершенно безмятежной улыбкой.

- Точно, - согласился я.

И прежде, чем успел добавить, что с детства обожаю запах лилий, услышал, как он тихо пробормотал:

- Точно так пахли духи моей матери, такой древесный аромат, мне он напоминал волшебный лес после дождя ночью… что-то такое крутилось в голове. И этот запах сдобы, люблю, когда в помещении пахнет сдобой! Это так расслабляет.

Что??

Древесный аромат? Сдоба? Мы как будто стояли в разных комнатах! Я на мгновение замер и с недоумением воззрился на него, потом еще раз медленно и осознанно вдохнул – никакого леса и сдобы! Ясно и сильно пахло лилиями и восточными лавками, продающими всякие колокольчики, специи и благовония!

Я уже хотел было сказать, что никакой сдобы не чувствую, но тут чья-то рука мягко тронула меня за плечо.

- Прошу. – Японец возвышался надо мной, глядя на меня сверху вниз с легкой вежливой улыбкой. Их фирменной улыбкой, так улыбались они все. – Я провожу вас к стоянке.

Женя быстро проскользнул в дверь, не знаю, понял ли он, наверное, нет, я ведь не успел озвучить, что чувствую лишь запах лилий и благовоний. А вот мне всё стало понятно, и снова темная волна страха и раздражения шевельнулась в душе: он не дал мне сказать, не дал открыть тот факт, что мы чувствуем разные запахи. Почему? Похоже, это был наш вопрос на миллион: почему мы чувствовали разные ароматы, находясь в одном помещении, почему мы не можем задавать вопросы и говорить о Клубе, почему мы вообще получили приглашения прийти сюда и что-то здесь рассказывать, почему, почему, почему…

Через темный двор мы шли молча, я, наученный уже опытом, не раскрывал рта, остальные тоже не нарушали тишину. Мы шли уже более уверенно, хотя оказались в кромешной тьме, когда свет над крыльцом погас, а до участка, освещенного прожектором, еще не дошли. Даже политик больше не поднимал тему освещения, видимо, он выучил урок. Так как под ногами всё равно ничего не было видно – но дорожка была идеально ровная, без выбоин и камешков – я поднял голову, сквозь голые еще деревья над нами висело темное небо, подсвеченное городскими огнями, звезд не было, а прямо над нами нависала темная громада самого дома. И ни одно окно не горело.

Очевидно, это наименьшая из странностей этого места, подумал я и прибавил шаг, чтобы не получить новое замечание.

Возле стоянки японец попрощался, слегка поклонившись, и удалился в темноту, нас принял Рафаэль – похожий на бандита дворовой пес, как я его окрестил.

- Прошу по машинам, господа, - таким же ровным голосом сказал он, когда мы ступили на бетонный прямоугольник, занятый автомобилями, - я открою ворота. Доброй вам ночи и до встречи через неделю.

Политик проигнорировал пожелание, остальные нестройным хором пробормотали что-то вежливое в ответ и разошлись, как дети под присмотром учителя. Честно говоря, я себя чувствовал больше туристом в действующей тюрьме строгого режима. На прощание мы с Женей обменялись взглядами, что именно было в его глазах не позволила увидеть темнота, но в моих точно был вопрос. Много вопросов.

Глава 23

И снова темные пустые улицы Коробок пугали и усиливали впечатление от истории и таинственности Клуба, с каждой новой историей мир расширялся, теперь я, кажется, стал хоть немного понимать фразу «Вселенная бесконечна» - я узрел лишь крошечку ее многообразия, и то оно разрывало мое сознание.

И еще мне было как-то неприятно от того, что мы с Женей знали друг друга, нормально общались, а, как оказалось, у каждого из нас были тайны, нечто волшебное, в которое никто никого не хотел посвящать. Нет, я прекрасно понимал, что у всех людей есть тайны, а мы вообще не были близкими друзьями, мы и виделись-то от случая к случаю… но почему-то мне всё равно было не по себе. Я ведь наверняка видел его в городе после того, как в его жизнь вошла та бессмертная женщина, и он как обычно улыбался и спрашивал, как у меня дела. И если бы не Клуб, я бы никогда не узнал о том, что он пережил. Да я тоже, если на то пошло, никому не докладывал о своем опыте столкновения со сверхъестественным, даже Рине… но почему-то эти глупые и нелогичные мысли не желали покидать мою голову.

Возможно, потому, что это в очередной раз тыкало меня носом в собственную беспомощность и уязвимость – я ничего не знал о людях и мире вокруг, я ничего не контролировал. А для нас, людей, потеря контроля равноценна угрозе жизни.

И всё равно, несмотря на противоречивые чувства, меня тянуло в этот Клуб, несясь по темным, нагоняющим жуть улицам Коробок, я подумал, что начинаю вести себя как наркоман, осознающий все отрицательные стороны своего увлечения, каждый раз обещающий завязать… и каждый раз возвращающийся за новой дозой.

Но наркоманы существовали только потому, что на каждом наркомане кто-то хорошо наживался, подсадив его на «кайф», точно так кто-то зачем-то пригласил нас в Клуб. И тут в голове колоколом ударил вопрос политика: какой им прок от наших историй?

Действительно, именно этот вопрос теперь казался мне самым важным, ведь, поняв мотив, поймешь, какая угроза над тобой нависла. А я пока вообще ничего не понимал, кроме того, что это место опасно и притягательно.

Еще бы, такой «кайф» на улицах не купишь – приоткрыть тайну мироздания, узнать и увидеть нечто, что считается невозможным или сказочным, или волшебным. Каждый вечер в этом Клубе оставлял тонну влекущих огоньков-загадок, за которыми ты готов был шагнуть в глухую темноту неизвестности. И как далеко готов был зайти лично я? Пугало то, что я и сам понятия не имел. Как и том, что могло поджидать меня в этой темноте.

Каждый вечер приносил нам новую историю, от которой закипал мозг, даже одних историй хватило бы на месяцы или годы размышлений, но помимо них было еще так много того, что не укладывалось в голове и требовало объяснения – взять хотя бы наш короткий обмен мнениями с Женей, я мог поклясться, что пахнет лилиями, он так же твердо был уверен, что пахнет сдобой и духами его матери. Что за чертовщина?!

И теперь я не сомневался, что если устрою опрос среди членов Клуба, что за аромат они ощущают, приходя каждую пятницу туда, готов спорить на свою машину – я не услышу ни одного повторяющегося ответа.

Когда я выехал из Коробок, огни города и оживленное движение немного приглушили тревожность, большие города не спят, и там так легко поверить, что жизнь проста и понятна: есть деньги, есть удовольствия, хорошая квартира и толерантное общество – это добро, а зло – это криминал ни улицах и коррупция во власти… и так легко не задумываться о том, кто именно ходит в этих толпах по улицам, и что твориться за темными окнам высотных домов.

Пока я размышлял об этом, сам не заметил, как подъехал к дому и занял место на подземной парковке, даже прошел уже половину пустого этажа, не леденея от страха, как в прошлый раз. Лампы с холодным светом под потолком и ряды машин даже днем нагоняли неприятное напряжение, так что я порадовался, что голова моя была занята и не стала зацикливаться на пугающей атмосфере.

В подъезде на первом этаже перегорела лампа, и вот тут я по-настоящему испытал 2 минуты стресса, пока двери лифта не открылись, выплескивая теплый яркий свет, как настоящие врата в спасение. В нашем подъезде нет камер, и сегодня я особенно был этому рад - не хотел, чтобы кто-то видел, как я резко поворачиваюсь из стороны в сторону, светя фонариком телефона во все углы, как испуганный ребенок. Да, им было бы смешно, они ведь не были в Клубе и не знают, что если в мире есть магические коты и бессмертные девственницы, то почему бы не быть привидениям и чудовищам?

Я запер дверь на два замка, хотя понимал, что это такой же детский метод успокоения – замки не остановят тех, кто не подчиняется привычным нам земным законам – потом зажег свет везде, вслух обозвал себя придурком, однако, заходя в ванную и включая воду, я не выключил ни одной лампочки.

Горячий душ подействовал на меня как хорошая доза успокоительного, тело расслабилось, а усталость и напряжение, которое давило на меня весь день, смылись упругими струями воды. Я понял, что кроме желания упасть в кровать, ничего не чувствую. Не осталось ни крутящихся по кругу вопросов, ни тревожности, ни иррационального детского страха темных углов. Из ванны я вышел как будто заново рожденным, даже выключил свет в гостиной и спальне. Было уже 3 часа ночи, через 5 часов я должен был заступить на сутки, но желудок требовал топлива – за этот день, и особенно вечер, я потратил немало энергии, в основном на эмоции, а это, как известно, такая же топка для калорий, как и физический труд. Голодный я всё равно не усну, решил я и пошел на кухню. Мало спать или вовсе обходиться без сна для больничного врача не проблема, пока он не достигнет определенного возраста, мне до этого возраста было еще далеко, так что я променял лишний час в кровати на большую чашку чая и огромный бутерброд с салями.

И, конечно, мои мысли снова вернулись к Клубу и истории. Теперь они были в удовольствие, расслабленные, сидя в тепле и безопасности своего дома, я наслаждался перевариванием услышанной истории. И чем больше я думал о Жене и его бессмертной девственнице, о Николае и Лере, тем сильнее во мне загоралось какое-то опасное любопытство, желание узнать больше, желание поговорить с кем-то… нет, не с Риной и не с первым встречным, уроки я усвоил. Мне хотелось расспросить Женю, сказать, что я чувствую запах лилий и благовоний, наверняка в тех «лавках чудес», что он так любит, пахнет именно так. И черт возьми, мне хотелось прикоснуться к доказательствам того, что эти истории – не выдумка, что весь этот Клуб - не плод моего воображения или чей-то красивый и талантливый розыгрыш. Где-то в глубине сознания, совсем глубоко и неискоренимо логика продолжала бормотать, что в мире нет ничего, что не укладывалось бы в законы физики и биологии, и я просто дурак или душевнобольной, если могу всерьез рассматривать иное.

Наш упрямый, неубиваемый рационализм или здравый смысл, оказавшись в привычной спокойной обстановке и сбросив оковы стресса, начал опять наступать и захватывать территорию моей жизни, чтобы так же поспешно отступить, если что-то неподвластное его контролю снова ворвется в жизнь. Я знал, что всё рассказанное в Клубе правда, и одновременно знал, что такого не может быть. И эта двойственность действовала на нервы, как будто что-то чесалось в глубине мозга, или души.

И кажется, я начал понимать, как мне дотянуться и почесать там.

Засыпая, я думал о той девушке, прожившей почти 2 века, и я честно не знал, завидую ей или сочувствую.

Глава 24

- Чему это ты улыбаешься? – прокуренный голос Николая Андреевича, больше известного в больнице как Шкет, вырвал меня из моего тихого кусочка мира, где я переписывался с Риной, используя небольшую передышку в работе. Днем это иногда случалось, потому что больница была полна врачей, но впереди меня ждала ночь, и она могла быть тихой и скучной, а могла превратиться в ад.

– Шкет? – я поднял голову, пытаясь сфокусироваться на нем после долгого созерцания экрана. – А ты здесь откуда? Я, вроде, еще не при смерти, так что заходи под утро.

Он громко заржал, доставая сигарету. Николай Андреевич был реаниматологом, а Шкетом его прозвали за низкий рост, коренастую фигуру и мальчишеские повадки – он запросто мог сесть прямо на пол в больничном коридоре или на стол в ординаторской, поджав ноги под себя. При этом он был очень сильным специалистом и совершенно бестактным человеком.

- Чё там, порнуху смотрел, что ли?

- Отвали, - бросил я, понимая, для чего он пришел, - тебя опять поперли из ординаторской? Матриархат, брат.

Почти весь персонал реанимации составляли дамы, причем, дамы некурящие, так что, когда их оказывалось большинство – а так было практически всегда – они выгоняли курильщика, чтобы «не дышать этой гадостью», еще одна маленькая победа «белых» в войне любителей дыма и ЗОЖа. Официально курить вообще не разрешалось нигде, кроме специально отведенных мест, так что Шкет был без шансов на победу с самого начала.

- Пошел ты, счастливчик, - он закурил и плюхнулся на наш продавленный диван, - сидишь тут, практически дрочишь средь бела дня и еще злорадствуешь.

И он, лучезарно улыбнувшись огромными желтыми зубами, показал мне средний палец. Я засмеялся и покачал головой – в этом был весь Шкет.

- Конечно - счастливчик, - ехидно заметил я, - я могу тут хоть «дрочить средь бела дня», хоть курить, а вот ты, Николай Андреевич, таких привилегий лишен.

- Ладно, - делано скривился он, - я тебе это припомню. Лучше не попадай в реанимацию в мое дежурство.

- Туда лучше вообще не попадать, - вздохнул я, - и ты лучше меня об этом знаешь.

Я невольно вспомнил мою пациентку Ирину Сергеевну, тогда ни умения Шкета и его коллег, ни молитвы ее родственников не помогли бы. А убил ее я. Своими разговорами о Клубе. Наверное, все эти мысли отразились на моем лице, потому что Шкет протянул мне новую сигарету со словами:

- Не кисни, дылда, - он звал меня так за мой рост, над ним я возвышался как башня, - вот тебе отрава, лекарство от жизни.

- Ой, Шкет, - улыбнулся я, но сигарету взял, - не представляю, как тебе удается каждый год получать справку у психиатра - ты же законченный псих.

- Псих не я, - тут же оживился мой собеседник, - у нас тут, кажется, завелся свой, больничный.

- Просвети, - я закурил, честно радуясь тому, что в нашем отделении преобладали курящие мужчины и женщины, так что я мог спокойно дымить тут хоть всю ночь и весь день.

- Да какой-то мужик трется постоянно в реанимации, то возле нее, то вижу его в туалете на нашем этаже. Как-то мотался в гинекологию – так он тоже там. Даже в сквере нашем один раз его видел – сидел на лавочке в одиночестве, как придурок, и таращился в никуда. Непонятно, как он проходит охрану, потому что я не видел, чтобы он с кем-то разговаривал или к кому-то приходил, но вот уже месяца 3 я постоянно его замечаю. Может, работает здесь, хотя по виду не похоже…

- А как он выглядит? – я без особого интереса слушал его болтовню, думая о Рине, о нашей переписке, о ее отъезде в Питер. Наверняка это какой-то служащий или чей-то родственник, да мало ли кто, в больнице всегда полно народу, всякого и разного.

- Как хренов интеллигент. Всегда в пиджаке, всегда во всем темном, и волосы до плеч примерно, причесанные на прямой пробор, как у бабы…

Меня как будто ударило током, а потом еще обдало ледяной водой. Бог ты мой! Я ведь уже слышал это описание! Кусочки паззла сложились быстрее, чем я смог сформулировать мысль.

- Высокий такой и стройный. Да? – услышал я свой глухой голос, - и руки... У него красивые кисти?

- Не знаю, я на его руки не смотрел, - пожал плечами Шкет, - и вообще близко его не видел. Но да, он высокий и как модель. Я, кстати, было подумал, что это сотрудник похоронного агентства…

Он просто читал мои мысли и сам не подозревал, насколько прав - сотрудник похоронной службы, только не земной.

- Ну, потому что он весь в черном и такой странный малый. Но главное – там всегда кто-то умирал, когда я его видел.

Господь всемогущий, лучше бы он этого не говорил. Мне вдруг стало так страшно, паника начала подниматься комом в горле и темными мушками в глазах, мне захотелось, нет, стало жизненно необходимо вскочить со стула и бежать, пока легкие не взорвутся.

- Но я не замечал его раньше и не видел родственников или кого-то из персонала рядом с ним, - продолжал Шкет, не представляя, что твориться у меня в душе, не представляя, кого он на самом деле видел, - так что, скорее всего, это просто псих, которого манит чужая смерть и страдания. Такие есть, особенно в больших городах – это ведь рай для психов всех мастей.

- Так ты его тоже видел? – спросил он, беззаботно выдувая дым к потолку.

- Нет, не совсем…, - я замялся, пытаясь прийти в себя, - мне одна пациентка сказала, что видела его…

Она мертва теперь, мог бы довить я, но язык застыл во рту, как мертвый слизняк.

- Она тоже подумала, что он к кому-то пришел…

- Надо сказать охране, - закивал головой Николай Андреевич, - за что они получают зарплату?! Какой-то недоумок шляется по больнице и кончает от умирающих людей! И они еще жалуются, что им мало платят – да им переплачивают!

- Только сам к нему не подходи, - это вырвалось из меня само, и я нисколько об этом не жалел, - мало ли уродов, вдруг у него нож или еще какая-нибудь хрень, видно же, что у него не все дома…

- Аахаха! Если он меня порешит – так хоть до больницы ехать не надо, я уже тут! – и Шкет разразился своим хриплым отвязанным хохотом, - вот тогда мне всё и припомнят дорогие коллеги!

И он снова заржал, даже не представляя, о какой опасности идет речь.

- Нет, брат, у меня другая судьба, - совершенно серьезно заявил он, дерзко улыбаясь, - мне психи не страшны, я сдохну от рака, - и он демонстративно поднял уже почти докуренную сигарету, - мне так мамаша каждый день говорит, можно сказать, программирует.

И его хохот опять заполнил ординаторскую.

- Нет, Шкет, - я не смог сдержать улыбку, он мог раздражать, мог шокировать своими манерами, но он был чертовски смешным парнем, - и этого тебе бояться не надо, однажды тебя просто кто-то прибьет за твои шуточки и твою борзоту.

- Возможно, - ничуть не смутившись, кивнул он, вставая с дивана, - но это точно будешь не ты, дылда.

Он подошел к окну, открытому из-за постоянного задымления, и совершенно по-свински выбросил окурок во двор. Я видел такое не впервые, так что научился не шокироваться.

- Кстати, я видел его сегодня, этого козла в пиджаке, - уже у двери сказал он, - в стеклянном переходе, стоял там как столб и таращился в никуда, как обычно. Совсем ёбнутый товарищ.

С этими словами Шкет отбыл, а я остался сидеть с тлеющей сигаретой в руке и сжавшимся в комок сердцем.

Глава 25

Когда у большинства врачей и медсестер рабочий день закончился, я почувствовал себя призраком, бродящим по больничным коридорам… или тем «психом», которого видел Шкет. Вечер выдался спокойным, и я держал пальцы крестиком, чтобы и ночь была такой же. Но в этом спокойствии была какая-то тревожность, тишина в ординаторской, пустые коридоры, по которым редко проходила санитарка или медсестра, врачи остальных отделений сидели по своим норам, даже из кардиологии никто не пришел поболтать. Оставшись наедине с мыслями – а их было слишком много из-за слишком большого количества событий – я подумал, что согласился бы даже на очередной бессмысленный спор с Юрой, лишь бы не эта странная тишина. Тишина, в которой где-то бродил тот загадочный длинноволосый «псих», возможно, он сейчас стоял в коридоре и смотрел в никуда, ожидая, когда придет время забрать кого-то еще.

Бог ты мой, если бы мне 2 месяца назад сказали, что я буду всерьез опасаться, что увижу Смерть или Ангела смерти в коридорах нашей больницы – я бы посоветовал этому чудаку обратиться в заведение на соседней улице, там располагался психдиспансер. А вот месяц назад я бы уже не был так категоричен.

Тот вечер в феврале запустил какую-то странную и пугающую череду событий, и пока что она только раскручивалась и набирала обороты. Странные, необъяснимые явления и события стали притягиваться ко мне, и всё больше и больше, меня как будто швырнуло в бурную реку, и течение неумолимо несло меня к водопаду. Пытаться грести обратно было немыслимо, как и пытаться выбраться на берег, поток нес меня к какой-то кульминации, мне оставалось лишь сгруппироваться и надеяться, что этот водопад – не Ниагара, и меня не размажет от высоты падения и тонн воды, сваливающихся на голову.

В тишине, под суетливый поток мыслей, я просидел до 8 часов, наблюдая, как ночь захватывает город, как зажигаются огни и гаснет небо. Субботний вечер, город будет веселиться до утра, в больнице обычно это самое «горячее» дежурство. Я вздохнул и пошел на вечерний обход, и мне совсем не казалось глупым или смешным то, что я несколько секунд просто стоял за дверью ординаторской, заставляя себя выйти, убеждая себя, что там не стоит длинноволосый молодой человек в темной одежде. Не ждет меня, чтобы…

Я всё же повернул ручку и открыл дверь, но лишь потому, что обязан был пройти по палатам и проверить состояние больных перед сном. Стреляя глазами по углам коридора, залитого холодным тусклым светом энергосберегающих ламп, я двинулся к посту дежурной медсестры, она сидела за стойкой в круге теплого света от настольного светильника, и мне ее местечко показалось настоящим убежищем в царстве тьмы. Она читала какой-то роман в мягкой обложке, услышав мои шаги – уже хорошо, она хотя бы не ушла с головой в чей-то воображаемый мир – она поспешно отложила книгу и встала, держа наготове лист для назначений и наблюдений.

- Тихо сегодня, да? – дежурно спросила она, прикрепляя лист к планшету и проверяя ручку.

- Постучите по дереву, - закатил глаза я и добавил, - только не по моей голове.

Она рассмеялась, как я и ожидал, и сказала, что, будь у меня деревянная голова, я не носил бы белый халат. Я мог бы с ней поспорить, но нас ждала вечерняя рутина, от которой нам обоих хотелось быстрее отделаться.

И понеслось: «у меня газы», «а вот тут должно болеть?», «дайте мне что-то, чтобы уснуть», «переведите меня в другую палату, здесь все храпят»… Когда все жалобы и просьбы были выслушаны, а назначения сделаны, я проводил ее до стойки и уже собрался было вернуться в ординаторскую, такую тихую и принадлежащую мне одному, что было приятно, но вдруг вопрос вырвался из меня, как пленник, только и ждущий своего шанса, чтобы сбежать.

- Кстати, Лида, вы не видели тут нашего «больничного психа»?

Она с недоумением подняла на меня глаза, отвлекаясь от перекладывания бумажек по столу.

- А у нас завелся псих? Очень приятная новость на ночь глядя.

- Ну, это пока не официальная информация, - улыбнулся я, - просто Николай Андреевич, врач из реанима…

- Шкета все знают, - мрачно ухмыльнулась она.

- Ну так вот, он говорит, что несколько раз видел какого-то типа, причем, тот явно не чей-то посетитель. Так он мне сказал. Говорит, он сидит в коридорах или в сквере, или стоит у окна…

- Чудесно. И как мне теперь тут оставаться??

- Он никого не трогает и даже не говорит ни с кем, так что не бойтесь. И потом, может, это всё же чей-то родственник со странностями. И я, хоть и не Рэмбо, но здесь, на этаже, - снова улыбнулся я, - да и охрана на посту. И вообще, «псих», это так, кодовое слово…

- Вот у вас, у мужиков, всегда так, - закатила глаза Лида, - неправильно подобранные слова всё портят. И запомните эту фразу.

И она наставила на меня наманикюренный палец, ногти у нее были короткие, как и положено.

- Не видела, и надеюсь, что не увижу, - закончила она, - еще есть в арсенале чем меня попугать?

- Запор у тетки из 8 палаты…

- Да ну вас, Семен Сергеевич!

Она засмеялась и шутливо замахала на меня руками, на этом мы и распрощались. Я вернулся в ординаторскую, после общения с живым человеческим существом мне уже было не так тревожно, я врубил радио – тоже принадлежащее мне одному, аллилуйя – и сел писать истории болезни. Поговорил с Риной, она вскользь спросила про мой вчерашний вечер, я снова соврал, радуясь тому, что она была больше занята своей работой и перспективами. Я хотел увидеть ее завтра, она ответила, что ей придется допоздна сидеть на работе чтобы закрыть все проекты до отъезда. Странно, но меня не сильно огорчила эта новость.

Около 12 я пожелал Рине спокойно ночи, втайне надеясь, что и моя будет такой же, и решил перекусить. Я взял с собой овощи и куриное бедро, но мне вдруг остро захотелось чего-то вредного, поэтому я решил навестить наш кафетерий. Лида смотрела какое-то видео в телефоне, испугано подняла на меня глаза, когда услышала мои шаги.

- Вот вы со своим психом меня неврастеничкой сделаете!

- Это не мой псих, - вывернулся я, - и мы не вместе. Я иду вниз, хочу что-нибудь взять к чаю, вам принести?

Она поблагодарила и, закатив глаза, показала на свои бока, надо сказать, довольно внушительные.

- Если там не стали продавать брокколи на пару и отварную рыбу – тогда нет.

Я усмехнулся и пошел вниз. Белый свет в лифте делал меня похожим на пациента – бледным и болезненным, как будто в этих стенах полагалось выглядеть не лучшим образом. В кафетерии сидели двое водителей скорых и медсестра, они кивнули мне и вернулись к своему разговору.

- Не спится? – за прилавком сегодня работала Кэт, 40 летняя дама с прокуренными зубами и вечно зализанным хвостиком, не припомню, чтобы за 2 года ее работы здесь видел ее хоть раз с другой прической.

- Не привык, обычно в это время самое веселье начинается.

- В травме вот уже началось – драка в ресторане, привезли троих, - сообщила она.

- Ну, к нам в сонное царство, слава Богу, никто пока не вторгался, - я бегал глазами по пончикам, шоколадкам, чипсам и орешкам, думая, что из этого просится в мою компанию. – Надеюсь, у их родственников не шарахнет давление на этой почве или не разболится живот.

Она засмеялась, демонстрируя желто-коричневые зубы. Я взял соленый арахис и пачку сухариков, дежурно потрепался с Кэт, обернулся, чтобы уходить… и меня как будто ударило током – за столиком в углу спиной ко мне сидел молодой мужчина с длинными темными волосами. И одет он был во всё темное.

Я едва не выронил свои трофеи, я не думал о том, как выгляжу со стороны, и кто тут есть вообще, кроме меня и него. Мысли закружились в голове: подойти? Или лучше побыстрее убраться отсюда? А вдруг на этот раз он пришел ко мне? Тогда почему он здесь, а не в моей ординаторской? Делай же хоть что-нибудь, взмолился внутренний голос, не стой столбом!

Как в тумане я двинулся вперед, изо всех сил прижимая к себе пакетик с орешками и пачку сухариков, взгляд мой как будто приклеился к фигуре в темном, он сидел неподвижно, наклонив голову. Опять смотрит в никуда, мелькнула мысль, это точно он!

Надо увидеть его лицо, подумал я, оно должно быть прекрасным, так говорила Ирина Сергеевна…

Я поравнялся с ним, дыхание замерло, пульс глухо бился в ушах. Он поднял голову… Это был обычный парень, глядящий на меня с равнодушием и легким любопытством одновременно, в руках у него я заметил телефон, вот почему он сидел неподвижно – смотрел «в никуда» виртуального мира. Это был не Ангел смерти, и вообще, явно не ангел, судя по татуировке на лице – тоненькая вязь шла от края лба по виску и терялась в волосах, а пиджак и темные джинсы дополняли кожаные перчатки с обрезанными пальцами.

Я попытался улыбнуться, но, наверное, мне это не удалось, потому что он как-то странно на меня глянул, а потом, к счастью, его телефон зазвонил. Я уже дошел до двери, а он всё объяснял кому-то, что ждет результатов операции, и что менты его вызвали завтра давать показания. Он был с теми, кого привезли после драки в ресторане, понял я с неимоверным облегчением. Однако эта аура потустороннего витала в воздухе вокруг меня, и мне это как-то совсем не нравилось.

Я поковырял принесенное куриное бедро, к овощам даже не притронулся, потом заварил чай, спать не хотелось, как назло, хотя я не выспался. А ведь обычно ночью глаза слипаются, особенно, если тебе не дают спать – подлая человеческая натура, делающая гадости даже себе. Писать истории я тоже больше не мог, так что я просто включил радио потише и стал смотреть на огни города, потихоньку подъедая орешки. И конечно, мысли снова вернулись к тому, что так стремительно захватило мою жизнь – к Клубу и всему шлейфу необъяснимого, который он притянул за собой. И этих пугающих и интригующих странностей становилось всё больше, их масса росла, как снежный ком.

Взять хотя бы этого «ангела смерти», я работаю в этой больнице уже 10 лет, почти 11, за это время здесь умерло очень много людей… но никто до этого не говорил мне о визитах посланца «с той стороны» перед смертью. Никто и никогда. Хотя я повидал всякого и слышал тоже самое разное, но не такое. И я не придал бы этому значения, если бы Ирина Сергеевна не умерла после этого визита, после моих глупых и преступных попыток рассказать ей о Клубе. А потом этого же типа по описанию видел Шкет… конечно, это не являлось железным доказательством, но душа говорила, что это не простое совпадение и не случайный посетитель больницы, пусть и со странностями, душа знала, что Шкет видел его.

Такое ощущение, что я приоткрыл дверь в потусторонний мир, и оттуда хлынула тамошняя жизнь, заполняя и захватывая мой мир, привычный всем обывателям мир. И что мне теперь делать? Как закрыть эту дверь? И хотел ли я вообще ее закрывать? Одно я понял точно: я увяз в этом слишком глубоко, чтобы отрицать всё происходящее и игнорировать. Теперь мне оставалось только идти вперед и разбираться с тем, что встретиться мне на пути через этот «Волшебный Крэйзилэнд», как я его окрестил. Моя жизнь теперь стала этим «Крэйзилэндом», и я хотел знать, с чем имею дело и где здесь выход, в случае, если я захочу это прекратить.

Я налил себе еще чашку чая и забрался с ногами на диван, перед этим выключив свет. Мне хотелось покоя, хотелось просто смотреть на огни веселящегося города, вдыхать аромат весны и попытаться выбросить из головы все тревоги. Где-то там, в этой ночи играла музыка, звучал смех, люди предавались жизни, радовались и предвкушали лето. А мои приключения уже начались, подумал, еще зимой, а теперь вошли в фазу интенсивного разгона.

Мерный гул большого города вдруг резко нарушил вой сирены, во двор залетела скорая, мне это не сулило ничего хорошего. Нет покоя грешным, подумал я, мысленно собираясь и ожидая, что через некоторое время в дверь постучат. Но я не стал зажигать свет и даже не поменял позу, и, как оказалось, не напрасно, за мной никто так и не пришел, видимо, это опять были клиенты травматологии. Вот уж где редко выдавались спокойные дни и ночи.

Не знаю, сколько я так просидел, не думая конкретно ни о чем, просто позволяя мыслям течь самим по себе и отдыхая, глаза мои начали слипаться, я отставил уже пустую чашку и лег, укрывшись прокуренным пледом. Наш этаж спал, к счастью для меня, а вот в травме наверняка кипели страсти. Он сейчас там, почему-то подумал я, наш больничный Ангел смерти, стоит возле операционной и смотрит в никуда, ожидая, пока придет его черед поработать. А для него там всегда была работа.

С этой мыслью я и уснул.

Глава 26

Я шел по нашему больничному коридору, но почему-то он был в тумане. Я хотел найти пост медсестры и спросить, почему тут всё так, но коридор всё тянулся, а поста всё не было, лишь туман и смутные очертания дверей по бокам. Откуда идет свет, я тоже не понимал, потому что окон не было, ламп на д головой – тоже, был только привычный пол, отделанный бежевой плиткой, и серый туман. Я пробовал позвать кого-нибудь, но этот туман, как вата, поглощал звуки, я понимал, что мои крики никуда не доходят, что они липнут ко мне, как одежда к мокрой коже.

Но я продолжал двигаться вперед, сначала шагом, потом перешел на бег, дышать было не трудно, несмотря на густой влажный воздух. И вот впереди сквозь серую пелену пробился свет, серый дневной свет, я узнал его с радостью и облегчением – этот странный коридор всё же имел конец. Я рванул вперед, продолжая выкрикивать фразы вроде «Эй, есть тут кто-нибудь?», свет становился всё ярче, а туман – реже. И вот впереди я увидел окно… и силуэт на его фоне, там кто-то стоял. Я продолжал бежать и не сразу осознал, что эта фигура мне знакома: высокий стройный молодой человек с волосами до плеч. Я слишком поздно понял, кто это, ноги уже почти донесли меня в опасную близость к нему.

- Нет! - прошептал я, - нет, не надо…

Неуклюже, я заставил свое тело остановиться, едва на упав, затормозил и застыл в ужасе, глядя на эту спину – он стоял лицом к окну, на мое счастье. Лихорадочно соображая, что делать, я прожигал глазами незнакомца, просто не в силах отвести взгляд, как лань, загнанная львом в ловушку.

Он молчал, я тоже. Я знал, что сейчас он смотрит в никуда, как делал это раньше, потому что в окне был тот же молочно-серый туман, и больше ничего. Может, мне удастся по-тихому уйти, вернуться в коридор и спрятаться в тумане, попытался мыслить я, и тут почувствовал, что туман за мной стал плотным, что он стал стеной, не пускающей меня обратно. Паника начала накрывать меня, как самое стремительное в мире цунами. Я не знал, что делать, и не мог больше думать. Остался один ужас и желание выжить.

И тут произошло то, чего я больше всего боялся, знал, что если это случиться – мне не жить, я потеряю рассудок, а может, и саму жизнь. Незнакомец у окна начал медленно поворачиваться…

Закрой глаза, мысленно закричал мой инстинкт самосохранения, закрой немедленно, если хочешь увидеть рассвет, и закат, и Рину… и закрой уши, потому что, если ты услышишь его голос – он заберет тебя. Он позволяет себя увидеть лишь тем, за кем приходит.

Вопя от ужаса – и надеясь, что мой вопль заглушит в случае чего его шелестящий голос, я не сомневался, что он у незнакомца именно такой – я зажмурился и закрыл уши руками…

И вскочил, едва на свалившись с продавленного дивана. Наверное, я правда кричал, к счастью, здесь не было никого, кто мог бы это подтвердить или опровергнуть. Я был здесь один, никакого тумана, лишь в окна заползал серый рассвет. Я проспал всю ночь.

Я сел, глядя стеклянными глазами на вырисовывающийся за окном город, и думая о том, что такая спокойная ночь была очень кстати, потому что меня ждала дорога. Сказочный экипаж, следующий через Крэйзилэнд, начал разгон.

Глава 27

Где-то около 11.00 мне захотелось есть, голод просто вгрызся в меня, как будто зверь прятался где-то в засаде, чтобы выпрыгнуть и вцепиться в жертву. Мне казалось, что у меня вот-вот образуется дырка в желудке, ведь с 7.30 утра там не было ничего, кроме пачки сухариков. Я был слишком возбужден и занят мыслями о предстоящей поездке и о том, что я, черт возьми, вытворяю??

В 8 утра я сдал смену, удостоверившись, что все в моем отделении живы и относительно здоровы, и почти бегом покинул больницу, к счастью, никто меня не задерживал, утром затишье обернулось бурей – после субботних гулянок пришла расплата, кому в виде жуткого похмелья, кому в виде обострения панкреатита, а кому в виде головной боли от подбитого глаза - заступившим врачам было не до меня, а мне не до них. Перед обходом я проглотил сухарики, высыпая их в рот прямо из пачки и даже не замечая, с каким они вкусом – мне просто надо было закинуть в организм хоть немного какого-нибудь топлива – и с тех пор не съел ни крошки. Домой я заскочил лишь за тем, чтобы сменить одежду и взять машину, я ведь не брал ее на дежурство, а уходя прошлым утром из дома, еще не имел намерения ехать куда-то. Хотя мысли уже были, первые ласточки всех событий в нашей жизни.

Едва не дрожа от возбуждения и волнения… и страха, да, я прекрасно осознавал, что нарываюсь, дико нарываюсь, но остановиться уже не мог… я запрыгнул в машину и первым делом включил навигатор, мне нужен был маршрут и время в пути – у меня был всего один день и одна ночь на крайний случай, в 8 утра я должен был быть в больнице. Если, конечно, какие-то силы не остановят меня окончательно или не покарают за мою дерзость. Но я никому не говорил, куда собираюсь, так что, если они решат сводить счеты, то лишь со мной. Я очень на это надеялся.

Я вбил в поиске Эрманск, с трудом попадая по буквам, несколько раз приходилось стирать и печатать заново, но в конце концов навигатор получил направление и выстроил маршрут. Время в пути составляло примерно 4 часа, без учета плотности трафика.

Я ехал к Лере, ехал на поиски ответов на вопросы, которые до конца даже не сформировались в моей голове.

Из города я выбрался быстро – в воскресное утро поток машин был не таким плотным, особенно в такую рань – в 9.30 половина людей спали после субботних гулянок, остальные ехали на работу, то есть, к центру, а не от него. А моя дорога лежала на запад, прочь из города, навстречу приключениям. И пугающим открытиям.

Небо было пасмурным и холодным, как будто отражало мою внутреннюю тревогу, порывистый ветер ударял в борта машины, когда я оказывался на открытом участке дороги, иногда мне было слышно его гудение – музыку я не включал, беззаботные песенки мира обывателей шли в дикий резонанс с моим внутренним состоянием. Из центральных районов с высотками и хорошим асфальтом я выехал в пригородные районы, здесь было зеленее, постройки ниже, а дроги – хуже, и только тут я вдруг заметил, что на деревьях появились листья! Боже, до чего меня довели все эти странные события, я почти перестал замечать мир вокруг, то есть, я видел, когда горит красный свет светофора, видел ценники на продуктах, видел свою фамилию в графике работы… а вот листочки на деревьях не видел. Злость полыхнула внутри, на кого именно я злился: на Клуб или на себя? Не знаю, примерно 60/40. Но весна проходила мимо, прекрасная, вечно юная весна, делающая и нас такими же легкими и верящими, что всё еще будет хорошо.

Может и будет, подумал я, глядя, как играют на ветру новенькие блестящие листочки, весне не было дела до людских драм и страхов, и людских смертей, если на то пошло. Весна утверждала жизнь, она наступала, несмотря ни на что, шагала по разбитым сердцам и покалеченным жизням с венком из первых цветов в руках.

Это лишь первые деревья, оправдывал я себя, еще многие не распустились, вот у нас в городе… но я не знал, что у нас в городе, не смог бы ответить, даже приставь кто-то пушку к моей голове. Хотя, я припомнил, что, вроде, возле Клуба деревья были еще по-зимнему голыми. А вдруг они такими и останутся, подумал я, вдруг там какая-то временная аномалия или еще что…

Хватит, одернул я себя и включил радио – не для веселья, чтобы заглушить дурацкие мысли. Помогло, следующие 2 часа я неоднократно подпевал любимым песням, дорога вела меня прочь от города, сначала через поселки, потом через поля, потом – просто по трассе, разделяющей лесные массивы или луга. И это было замечательно, это была свобода вырвавшегося из привычного лабиринта рутины человека, а весна, вступающая в свои права, делала эту поездку еще приятнее. И хотя тревога и напряжение не ушли, но ослабли настолько, что к 11.30 я почувствовал, что хочу сделать остановку и заправить двигатель, не тот, который был под капотом, а тот, который сидел за рулем.

Судя по навигатору, я уже проехал почти половину пути, как раз идеальное время, чтобы устроить небольшой перерыв и осмыслить всё то, что я делаю. Повернул бы я назад? Нет, такой вариант даже не рассматривался. Конечно, я мог и не найти Леру, собственно, я и не сомневался, что не найду ее – это в фильмах люди легко и непринужденно отыскивают незнакомцев в больших городах, не имея ни адреса, ни полного имени. Эрманск ну никак не тянул на большой, но это всё же был город, а кроме имени девочки и ее родителей, я не знал ничего. Расчет был другой, если Лера и вправду стала каким-то сверхсуществом, она сама найдет меня, если сочтет нужным. А если нет… что ж, эта поездка по весенним дорогам стоила потраченного дня.

Я проехал довольно длинный участок без каких-либо признаков цивилизации – самый центр между пунктом отправления и назначения – а потом вдоль трассы стали появляться зоны отдыха с потрепанными столиками и лавочками, потом небольшие заправки, и наконец целые островки с кафе, заправками, магазинчиками и даже небольшими мотелями. И как же я любил такие места! Вот где чувствуешь себя свободной песчинкой, которую ветер несет через огромный мир навстречу приключениям.

Я включил поворотник и свернул, на заправке две огромные фуры заняли всё пространство, их водители о чем-то лениво переговаривались, один жевал картошку фри, доставая ее из картонного пакета, засунутого в нагрудный карман рубашки, двое маленьких мальчиков носились по узкому тротуару от магазина до мотеля, где были их непутевые родители, оставившие детей рядом с трассой – одному Богу известно. На парковке возле мотеля было несколько машин, все с номерами разных регионов, а вот стоянка напротив небольшого кафе была почти вся занята. Я не один хотел ощутить дух путешествия, который так навевали придорожные заведения.

Внутри было очень тепло и пахло жаренным мясом и выпечкой, мой пустой желудок тут же отреагировал громко и недовольно, благо, никто этого не услышал – кафе было буквально забито людьми, и все они говорили, смеялись, делали заказы, где-то приглушенно играла музыка, судя по всему, обычное радио. Звенела посуда, шипело масло на кухне, находящейся прямо за прилавком, и на весь этот гам накладывался женский голос, загремевший вдруг через динамик под потолком: «Заказ номер 29. Заказ номер 29». Я остановился в дверях и улыбнулся, не смог сдержаться – это было именно то место, где мне хотелось быть сейчас. Оставалось только найти себе свободный уголок.

Я окинул взглядом длинное помещение, похожее на вагон, посередине была касса и стойка выдачи заказов, за ней кипела работа – два повара резво срезали мясо с огромного вертела и складывали в лепешки. Мебель в разных концах кафе была разного цвета, слева красная, справа – желтая, видимо, до победного наступления некурящих, здесь тоже было 2 разных зала. Эх, с тоской подумал я и автоматически похлопал себя по карману куртки – пачка сигарет была там, мои верные спутницы, отнимающие мою жизнь с 19 лет. В желтом зале всё было забито под завязку, настроение мое начало падать, поедание дорожной еды в машине как-то не вписывалось в мои фантазии. В красном тоже не было свободных мест… но парень, явно дальнобойщик, сидевший у окна за крошечным столиком, вдруг засобирался, залпом допил чай и встал. Я не стал терять ни секунды.

Я сел спиной к стене, почти влип в нее, так близко стоял столик, зато я видел всех, кто входил и, самое прекрасное - я сидел у окна и видел трассу, видел небо и первые цветочки, робко появляющиеся на клумбе возле кафе – вот теперь это было идеально. Посидев несколько минут, просто, чтобы насладиться моментом, я снял куртку и оставил на стуле, так сказать, обозначил, что эта территория - моя (и после этого скажите мне, что люди отличаются от животных, ха-ха), и направился к кассе, официанток тут я не видел, только пожилую женщину, убирающую со столов после гостей.

Меню было небольшим и крайне интернациональным – здесь можно было поесть борщ, лапшу, чечевичный суп и шулюм, так же я мог отведать вареники, хинкали, бургеры, гиро, пиццу и пюре с котлетой по-киевски. Ну и салаты: из варёной свеклы с чесноком, обычный из помидоров и огурцов, капустный с морковкой и греческий. На сладкое предлагались шоколадные батончики, сваленные в коробку прямо на кассе. «Любой за 50 р» - гласила надпись, сделанная прямо на передней стенке коробки.

Я взял лапшу и хинкали и вернулся за свой столик. Тревога, мучавшая меня ночью и всё утро, ушла, ее выдавила весенняя дорога и бурлящая жизнь придорожного кафе. А после того, как желудок наполнился горячей сытной пищей, настроение мое стало почти радужным. Я чувствовал себя юным и полным сил парнем, отправившимся в большое приключение. С неизменно счастливым концом, разумеется. Я не торопился, дал себе время просто посидеть, посмотреть на проносящиеся мимо машины и огромные фуры, наслаждаясь приятной тяжестью в желудке и потягивая горячий чай. Я никогда не был в Эрманске, и одно это уже вызывало приятное волнение. А вдруг там уютный тихий городок, утопающий в зелени? Тогда, может быть, мы сможем поехать туда на выходные с Риной как-нибудь… Я сознательно блокировал мысли о том, зачем я еду туда, а сейчас, когда жизнь казалась до предела простой и обыденной – полный желудок, дорога, люди вокруг, живущие такой же обычной жизнью и удовлетворяющие такие же базовые потребности – я и вовсе думал, что скорее всего просто прокачусь туда и обратно, и на этом всё. Никакой Леры, или волшебных котов, или ангелов. И я дал себе зарок почаще устраивать себе такие вот путешествия, близкие и не очень – у нас есть время и есть целый мир, и как всем этим распорядиться – каждый сам решает. Я решил, что рутина большого города сжирает жизнь, крадет ее, пока ты мечешься по забитым людьми улицам, а потом твое время просто заканчивается, и ты понимаешь, что не увидел ничего, что тебе нечего вспомнить, кроме пробок, походов в супермаркет и редких посиделок в ресторанах. А за пределами твоего каменного лабиринта был огромный мир, полный красот и загадок, впечатлений, приключений и знаний, и удовольствий. И есть лишь один способ получить всё это – прервать замкнутый круг и сделать шаг в сторону, просто бросить всё и поехать к горизонту. Хотя бы иногда.

Приятные мысли заставили меня забыть о времени, я взглянул на часы в телефоне, было уже 12.47, мне оставалось чуть меньше половины пути. Пора было ехать.

Я встал, и не успел еще толком надеть куртку, как за мой столик уселась полная ярко накрашенная дама, видя, что я еще даже не одет, она изобразила деланую улыбочку и выдавила: «Вы ведь уже уходите, да?», я кивнул, ее такой же пухлый муж уже стоял за моей спиной, намереваясь сесть на мой стул. Интересно, как ему это удастся, подумал я с ноткой злорадства, там узко даже для меня, а я худощавый. Меня вообще-то раздражали такие люди, буквально выдавливающие тебя из-за стола, стоит им заметить, что ты уже почти поел.

Я вышел из кафе всё еще в приподнятом настроении, свежий ветер с полей и лесов врезался в мое лицо, машины неслись в обоих направлениях, а где-то за облаками над всеми нами сияло солнце. Я чувствовал себя частью этого огромного организма, и мне было так хорошо!

В машине я даже не стал сразу включать радио, хотел послушать шум машин и шуршащие порывы ветра, пока сверяюсь с навигатором. Красный флажок, то есть я, проделал уже немалый путь, оставался небольшой отрезок, но дорога сильно виляла – зона холмов, такие были часто разбросаны по нашем региону, моя больница тоже стояла на холмах, поэтому вид оттуда был такой чудесный. Где-то за городом у нас тоже была большая холмистая зона с местной достопримечательность – Озером Без Дна. Странно, но я так до сих пор и не побывал там, сам не знаю почему. Хотя нет, знаю: всё та же проклятая рутина.

Наверняка среди холмов нашего региона найдутся еще похожие разломы земной коры, заполненные вулканическими водами, но, видимо, нет ни одной настолько большой, чтобы заиметь собственное название и заповедную зону вокруг. Я мог бы остановиться и прогуляться, думал я, глядя на экран навигатора, возможно, нашел бы такое чудо природы… но времени не было, утром я должен был быть в больнице. Может, получится вырваться с Риной, размечтался я, можно было бы устроить пикник на холме, никуда не торопиться, просто смотреть, как плывут облака, и улыбаться прямо в небо, и болтать ни о чем… А почему нет? Впереди самое лучшее время года!

Я вырулил со стоянки, влился в поток машин и покатил на запад, ветер гудел в приоткрытом окне, небо стало светлее, я уже не сомневался, что просто приеду, погуляю по единственной центральной улице, возможно, перекушу в местном ресторанчике и отправлюсь восвояси, с улыбкой ворча на себя за глупость. Я вообще-то и не думал уже искать Леру – да и как искать? Ни адреса, ни фамилии – я просто решил наслаждаться моим нежданным путешествием… а вопросы оставить на потом. То самое долгое «потом», которое чаще всего никогда не наступает.

Я проехал указатель, предупреждающий о резком повороте – началась зона холмов. И как же это было красиво! Я сбросил скорость и осторожно заруливал в каждый поворот, некоторые были действительно крутыми, зато я успевал смотреть по сторонам, и улыбка сама растянулась на моем лице. Вокруг меня высились пологие и не очень, но все как будто плюшевые холмы, уже покрытые свежей травой. Мне нестерпимо хотелось остановить машину и прогуляться между этих зеленых и мягких на вид сторожей долины, взобраться на те, на которые можно забраться, почувствовать ветер на лице, зарыться руками в эту яркую сочную траву… Да, здесь было бы отличное место для пикника!

Лабиринт холмов закончился быстрее, чем мне надоело выкручивать руль и болтаться на поворотах из стороны в сторону, зато впереди меня ждала ровная как стрела дорога, чуть поодаль высился указатель: ЭРМАНСК 40, я был почти на месте. Нажав наконец на педаль газа, я рванул вперед, благо, трасса была не сильно загружена, несколько раз от главной дороги уходили более узкие с названиями населенных пунктов, в основном поселки городского типа и села. Сердце мое забилось учащенно, когда сначала я промчался мимо указателя «ЭРМАНСК, ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!», а потом мимо большой каменной стелы с изображением трудящихся мужчин и женщин и названием города. Дорогу обступила явно рукотворная лесополоса, а впереди показались первые проспектные фонари, расположенные посредине дороги – трасса переходила в главную улицу города.

В Эрманск я въехал почти в полном одиночестве, машины, в основном грузовики и «глазели», сворачивали в села или ехали из них в мегаполис, на трассе было много легковых машин и больших фур, но все они не доезжали до Эрманска – большегрузы уходили на объездную, легковушки тоже сворачивали. За мной ехало несколько седанов и автобус вдалеке. Трасса плавно сужалась, превращаясь в узкую по сравнению с привычными мне улочку, первым городским объектом, увиденным мной, была автобусная остановка, а уже за ней две старые многоэтажки. «УЛ.ЛЕНИНА», – возвестил указатель, новенький и аккуратно прикрученный к столбу. Вроде, где-то за городом были большие склады для всех работающих в городе заводов, потом эта продукция ехала в наш мегаполис и другие города, и эти дороги, то и дело попадающиеся мне на трассе возле города, должно быть, вели к этим комплексам, соединяясь с близлежащими поселками.

Я замедлился и покатил по практический пустой главной улице, на моей стороне машин не было вообще, на встречной из города выезжала пара-тройка легковушек. Всё было таким крошечным, сонным и тихим, что на меня нахлынула паника – я когда-то считал часы, чтобы сбежать из такого вот захолустья. Улицы тоже были пустыми, как будто люди вымерли или покинули городок, пока что я не увидел ни одного пешехода, НИ ОДНОГО! В нашем гигантском муравейнике круглые сутки кипела жизнь, а по тротуарам приходилось пробираться, почти толкаясь локтями, иначе людской поток уносил тебя. И эта тишина, я так привык к непрекращающемуся гулу машин, музыки, голосов, сирен и орущих отовсюду рекламных объявлений, а тут – лишь ветер и шум двигателя моей машины. Даже в спальных районах по ночам не бывало так тихо – сирены, гул пролетающих самолетов и дронов, сигнализации машин, любители ночной жизни… готов был спорить, что здесь после 9 жизнь прекращалась совсем.

Я проехал еще, многоэтажки – самая высокая 6 этажей – чередовались с частными домами, по левой стороне высилось новое здание примерно в 6-7 этажей, какой-то медцентр, судя по эмблеме на фасаде – змея, обвивающая кубок. Еще дальше я увидел широкую аллею, уводящую перпендикулярно от главной дороги, по обеим сторонам росли раскидистые каштаны, уже с листиками, указатель сообщил, что там находится стадион.

Я углублялся в город и наконец увидел первых жителей – пожилая пара гуляла с собакой, я проехал магазины и какое-то муниципальное здание, может, дворец культуры, там на лавочках сидели молодые мамаши, постепенно улицы стали наполняться людьми, но они тоже были какими-то сонными и замедленными. Здесь жизнь текла совсем по другим правилам и на других скоростях. Не могу сказать, что меня это очаровывало.

Я решил покататься по городу, возможно, найти парк, потом – знаменитый (в кавычках) фонтан, потом поесть где-нибудь и благополучно свалить из этой глухомани. И я даже не стал открывать в навигаторе карту города – заблудиться тут явно было негде, а вот почувствовать себя путешественником, открывающим новые улицы и направления – это да.

Я свернул направо, увидев первую боле-менее широкую улицу, магазинчики, кафе, салоны красоты, половина была закрыта, кое-где теплилась жизнь, на улицах по-прежнему можно было пересчитать по пальцам пешеходов, машин не было вовсе, лишь одна иномарка выехала мне навстречу, когда я свернул. Это была улица Гагарина, согласно указателю, надо отметить, тоже новенькому. Городок вообще был чистым и не обшарпанным, хоть и совершенно сонным. Я медленно колесил по улицам, увидел большое здание хлебозавода, несколько супермаркетов, школу и детский сад, даже гостиницу, Эрманск был довольно безалаберным, хрущевки соседствовали с новенькими торговыми центрами и частными домишками с покосившимися заборами, улицы петляли и пресекались. Неожиданно я выехал к высокому забору с маленькой калиткой, за ним высились деревья, в калитку неспешно заходили немногочисленные люди. Я остановился и вышел из машины, оказалось, я нашел городской парк, это был один из запасных выходов. Я тоже вошел в калитку, передо мной в стороны разбегались аллеи. Лавочки, киоски с мороженым и фаст-фудом, неработающие еще фонтаны и где-то впереди, судя по указателям, пруд и аттракционы – неплохо, и парк не был крошечным, как всё остальное в Эрманске. Я побродил совсем немного, время поджимало, а мне хотелось увидеть фонтан и, возможно, здание налоговой, то самое, которое строил Николай. Мне хотелось увидеть хоть какое-то доказательство его истории, не в том смысле, что я ему не верил, просто… не знаю, просто мне хотелось получить хоть что-то материальное, поиск Леры уже стал очевидной глупостью, я просто не мог найти девочку без фамилии и адреса среди этих запутанных улочек и хаотичной застройки.

Я решил, что хватит играть в «открывателя континентов» и пора спросить, где находятся интересующие меня объекты, тем более, что я собирался еще поесть перед обратной дорогой – биться за столик в придорожном кафе мне больше не хотелось. Я заприметил парочку молодых мамаш с колясками и двинулся к ним, изображая на лице добродушную улыбку. И местные снова меня удивили, точнее, я просто забыл эту сонную жизнь и эту буквальную манеру общения.

- Извините, - начал я, - как добраться до налоговой?

Несколько секунд они просто смотрели на меня, потом – друг на друга, потом, когда мне уже хотелось их растормошить, одна вздохнула и изрекла:

- Там сегодня закрыто.

Бог ты мой, здесь бы следовало вставить смайлик с человечком, прижимающим ладонь к лицу – палмфэйс, как это называют подростки.

- Я в курсе, - кивнул я, чувствуя, как улыбка из дружелюбной превращается в саркастическую, - но мне нужно найти это здание.

- А вы не террорист? – усмехнулась вторая, глядя на меня с подозрением и любопытством.

- Да, - кивнул я, - я самый тупой в мире террорист, хотел бы взорвать вашу налоговую, но не знаю, где она, поэтому спрашиваю дорогу у местных, - раздражение и веселье смешались во мне, я уже видел, как буду рассказывать Рине об этих сонных клушах, - ой, и, кажется, я забыл дома мой «пояс шахида».

И я похлопал себя по бокам, изображая комичное удивление. Они снова переглянулись и рассмеялись. Уже лучше, а было бы просто замечательно, если бы хоть одна из них, черт возьми, сразу ответила на простой вопрос.

- Это там, - наконец махнула рукой одна из барышень, - сейчас выйдете из парка и через улицу будет широкая Административная улица, там наш «белый дом», а чуть правее – налоговая. Новая, ее только построили, так что, если хотите что-нибудь подорвать – подорвите лучше что-нибудь аварийное.

- А у вас вообще есть лицензия на террористическую деятельность?! – уперла руки в бока ее подруга, и мы все втроем начали смеяться.

Я даже проникся симпатией к этим девушкам, они исправили первое не очень лестное впечатление о себе.

Из парка я вышел в приподнятом настроении, слегка улыбаясь, и тут зазвонил телефон. Улыбка как будто примерзла к моим губам, превращаясь в гримасу, а сердце вдруг забилось часто и громко. Попался, подумал я, даже не зная сам, попался за что и кому. Я вытащил телефон онемевшими пальцами… Рина. Но легче мне не стало, знакомая холодная волна страха поднялась в груди, на меня вдруг снова обрушилось всё то, от чего я отвлекся: Клуб, смерть пациентки, рыжий громила в машине на стоянке, качающий головой, пухлый нацмен, кричащий, что не знает меня и не был никогда ни в каком Клубе… Я нарушал Правила? Но в них же ни слова не говорилось о том, что нам запрещено путешествовать… Но я боялся, как запуганный зверек, угодивший в капкан и чудом уцелевший, я теперь боялся любого проступка. Не из-за себя, из-за Рины. Решение я принял в доли секунды, когда говорил «алло», уже твердо знал, что опять совру, и что она никогда не услышит о сонных клушах Эрманска и о моих поисках налоговой, как и о самом Эрманске. По крайней мере, не сегодня и не так.

Нажимая на кнопку ответа, я изо всех сил постарался, чтобы мой голос звучал расслабленно и непринужденно. Мы поболтали немного, она была на работе, я соврал, что рыбачу с приятелем на реке. Она посмеялась, представляя меня с удочкой, я сказал, что мы, как обычно, больше ловим градусы, чем рыбу, она шутливо отчитала меня. Обычный разговор двух взрослых людей, она сказала, что скучает и хочет увидеть меня на неделе перед отъездом. Я ответил, что ни за что не упущу возможность «пожелать ей счастливого пути», она захихикала и сказала, что я «пьяный дурачок». На прощание чмокнула в трубку, посоветовала не увлекаться согревом и пожелала хорошего клева, я сказал, что мой приятель уже хорошо клюет носом, ее смех был таким легким, таким полным жизни… я ни секунды не пожалел, что соврал сейчас, я просто обязан был вывести ее из-под удара, даже гипотетического. Я обещал позвонить, и на этом мы распрощались.

Садясь в машину и выруливая на дорогу вниз, к Административной улице, я думал о том, что рисковал, боялся, понимал, что могут быть последствия, и всё же поехал сюда, поехал на поиски Леры или чего-то, сам не знаю, чего. Поехал, по следу истории, рассказанной в Клубе, хотя знал, что этого делать не стоит. Что я за человек?

Глава 28

Налоговую я нашел быстро, в этом городишке всё было маленькое и компактное, а что касалось управляющих городом служб – все они размещались в одном месте, вернее, на одной улице. Здания муниципалитета и какие-то офисные помещения лепились друг к другу, а впереди и влево на противоположной стороне высился местный «белый дом» с небольшой площадью перед ним. Я повернул направо, въезжая на Административную улицу, следуя указаниям молодых мамочек, и теперь стоял перед новеньким 4-хэтажным зданием с красивой белой облицовкой, окруженным простым металлическим забором из прутьев. Возле забора высадили молодые елочки, а в некоторых окнах еще не было ни жалюзи, ни занавесок, но зато везде были камеры с висящими еще проводами, неусыпно следящие за прохожими – от здания веяло новизной и временной необустроенностью.

Я правда здесь, вдруг подумал я, испытывая странный подъем, какой-то всплеск адреналина, я не сплю, я на самом деле приехал сюда, и это правда то самое здание, которое строил Николай! И на этом самом дворе он мог умереть и никогда не рассказал бы нам эту историю. Если бы не Лера.

Холодок пробежал по спине и рукам, я вдруг подумал о том, что эта девочка – если это существо еще можно было назвать девочкой – сейчас где-то рядом, потому что здесь весь город в пределах 20-30 км. И если всё рассказанное - правда, она чувствует меня, знает, зачем я пришел. И она может показаться…

Внезапно мне стало страшно. Глупо, скажет кто-то, тот, кто никогда не видел парня, лежащего на дороге февральским вечером, тот, кто никогда не получал приглашения в Клуб и не наблюдал смерть женщины после попытки поговорить о чем-то сверхъестественном или потерю памяти у молодого здорового на вид мужчины. А вот я всё это видел и пережил, и мне было совсем не до глупостей.

О чем я только думал, корил я себя, озираясь по сторонам, как террорист перед тем, как заложить бомбу, как затравленный зверь, разве мало я получил по носу, что приперся сюда? На ее территорию, в ее логово?! Я понял, что черт с ним, с фонтаном, здание налоговой отрезвило меня, вернуло из страны грез в реальный мир… хотя моя реальность сейчас больше напоминала чьи-то бурные грезы. Но, так или иначе, мне остро захотелось убраться из Эрманскка, я прекрасно понимал, что чувствовал Николай, когда говорил нам, что готов был бежать, бросив все вещи и работу. Я сейчас ощущал то же самое. История вдруг ожила, стала не просто словами, она обрела плоть и вес.

А я приехал сюда искать Леру! Господи, какой же я идиот! Теперь я молился, сам не знаю, кому, чтобы Лера, или то, что теперь жило в ней, держалось от меня подальше, дало мне спокойно покинуть город и никогда больше не вытворять таких глупостей.

- Эй, - кто-то тронул меня за плечо, от испуга я едва не заорал, подпрыгнул и резко повернулся.

Позади меня на тротуаре стояла пожилая женщина в старом пальто с побитым молью воротником и вязаном берете бурачного цвета. Как она сумела подойти так тихо? Хотя я был поглощен мыслями и созерцанием творения Николая и его команды. Кроме нас на тротуаре не было ни души, хотя по широкой – для этого городишки – улице ехали несколько машин, а по тротуарам на обеих сторонах кое-где были люди. Пожилая дама несла холщовую сумку, из которой торчал длинный батон и краешек пакетика с кошачьим кормом, ее глаза когда-то были голубыми, а теперь плавали в глазницах, как две полумертвые рыбки. И смотрела она как-то странно – сквозь меня, хотя моргала и явно видела мир вокруг.

- Эй, - и она снова медленно подняла руку и дотронулась до моего плеча.

Она зрячая – это была первая мысль, а вторая… ужас захватил меня, я понял, что, кажется, происходит именно то, чего я боялся. Сам виноват, я пришел к ней, не она ко мне. Может, это твоя больная воспаленная фантазия и страх, попытался разум хоть немного удержать позиции, но тут старушка заговорила снова:

- Я знаю тебя.

- Простите? - я старался вести себя обычно, знаете ли, не так просто начать вести себя как псих, даже если мир вокруг окончательно сошел с ума. Многолетняя выработка и закрепление поведенческих рефлексов не могут быть разрушены одной странно ведущей себя пожилой дамой. – Я вас не понимаю…

- Знаю, зачем ты пришел. Ты боишься, а пришел. Правильно боишься.

Ее лицо оставалось таким же бесстрастным, как лицо манекена. Или мертвеца.

- Я теперь умею так, - хвастливо заявила старушка, вернее, проговорил ее рот и ее голосовые связки, больше сомнений у меня не осталось, кто говорит через это тело. Я искал ее, я получил то, что хотел. Боже. – Я каждый день умею что-то новое, больше, чем вчера.

- Ты…, - старушка как будто «зависла», уж простите, другого слова подобрать не могу, - ты боишься за красивую девушку с кудрявыми волосами. Она может умереть, пока ты рядом. Пока ты такой.

Услышав про Рину, я как будто получил удар током и наконец очнулся от паралича.

- Лера?! – старушка с таким же лицом статуи медленно кивнула, а по моим венам расползался чистый ледяной ужас, граничащий с безумием.

- Не надо… пожалуйста, я…

Я хотел сказать, что сделаю всё, что угодно, лишь бы она не тронула Рину, фразу «пока ты такой» я из-за паники пропустил мимо ушей.

- Я уеду, сейчас же… только не трогай ее…

- Не я, глупый, - перебила меня Лера в теле пожилой женщины, - я же сказала: она в опасности, пока ты такой, пока на тебе это… не знаю, как это называется. Я чувствую это в тебе и вокруг тебя, значит, это чувствуют и другие.

От этих загадочных и пугающих фраз у меня просто шла кругом голова, я уже ничего не понимал и не соображал, кроме желания спастись, бежать отсюда без оглядки и приковать себя к батарее наручниками, чтобы больше не тянуло на «подвиги».

А она вдруг хмыкнула и самодовольно заявила:

- Испугался, что я могу с тобой что-то сделать? Я могу. И с тобой, и с кем угодно. Но я не должна.

Последняя фраза прозвучала с таким искренним сожалением, что я невольно поднял глаза и посмотрел на это мертвое лицо, через которое она вещала.

- Мммм…, - мне не сразу удалось выговорить, однако я предпринял вторую попытку, - м-мама с папой тебе не разрешают?

- Мама с папой? – и она разразилась смехом, так жутко было наблюдать совершенно неподвижное, лишенное эмоций лицо и слышать такой искренний смех. – Мама с папой! Пфф!

Да, видимо, родители перестали быть для нее авторитетами гораздо раньше положенного срока.

- Ты был там, в Клубе, ты видел ее. – Уже совершенно серьезно сказала Лера, - она приходила ко мне. Она и ее красивые слуги. Они очень сильные и очень добрые, но строгие.

Бог мой, да что же происходило вокруг??

- Ты… ты знаешь, кто они такие? – я понимал, что совершаю, возможно, роковую ошибку… но мы ведь любопытны, такими нас создал Тот, Кто создал. Без любопытства, отличающего наш вид, мы никогда не стали бы человечеством, летающим в космос и изобретающим искусственный интеллект.

- Они такие красивые, - мечтательно проговорила старушка, хотя лицо всё так же напоминало маску, - с ней были двое, похожие на принцев из сказки, а она – на королеву.

Лера проигнорировала мой вопрос, намеренно или нет, этого я так не узнал.

- Я не должна говорить о них и о том, что они приходили, но ты же их тоже знаешь, ты их видел…

Ребенок, даже такой могущественный и развитый не по годам, всё же остается ребенком.

- Да, - кивнул я, - я видел их, их много, и все они служат ей. Мадам.

Я замялся на секунду, а потом быстро добавил, ощущая какое-то дикое возбуждение и радость от того, что могу хоть с кем-то поговорить обо всем этом безумии. Пусть это и была всего лишь 6-летняя девочка.

- Я тоже не должен никому говорить о них, но ты – другая, ты тоже… видела ее.

- Она спросила меня, верю ли я в добро. – Похоже, не мне одному хотелось обсудить животрепещущие темы, - я немного испугалась.

На последней фразе в голосе промелькнуло едва заметное раздражение, она обладала огромной силой не так уж долго, но уже привыкла к тому, что боятся ее, а не она. Я едва сдержал ухмылку.

- Они намного сильнее меня! - абсолютное потрясение, смешанное с восторгом и злостью, такой искренний коктейль чистых детских эмоций. – Оба принца. А она… она как… не знаю, как самая сильная волшебница.

- Наверное, так оно и есть. – Прошептал я, ловя каждое слово и с нетерпением ожидая следующего. Эта странная беседа определенно была самой захватывающей в моей жизни. На данный момент.

- Она сказала, мне что всегда есть две стороны: Добро и Зло, и спросила, что я выберу. Я сказала, что выбираю Добро, так всегда делают хорошие герои. Я тоже хочу быть хорошей, я не люблю злое. Не люблю, когда кто-то обижает других.

Я вспомнил рассказ Николая. Тот мужик, пнувший кота, теперь, наверное, десять раз подумает, прежде чем выместить раздражение на животном.

- И я думаю, это правильно, - сказал я, хотя понимал, что этой девочке до одного места мое мнение.

- Тогда она улыбнулась и стала красивее, чем все феи и принцессы. А потом сказала, что я не должна больше делать людям больно и делать так, чтобы они сильно болели, и еще я не должна играть людьми, как куклами. Это путь Добра. Она сказала, чтобы я это запомнила и держала слово, потому что она всё равно узнает, если я не сдержу обещание и стану поступать плохо.

Повисла пауза, видимо, нам обоим не хотелось думать о том, что будет, если Мадам узнает, что кто-то «был плохим».

- А сейчас, - сумел выдавить я, - сейчас ты не поступаешь плохо? Тебе можно… делать так?

- Я не причиню вреда этой старой бабушке, - быстро ответила Лера, - и я не буду заставлять ее ничего делать для меня. Я просто почувствовала, что ты пришел, и захотела с тобой поговорить. Это не плохо.

- Хорошо, ладно, - закивал я, - я просто спросил.

- Но она сказала, что я могу защищать себя, и маму, и папу, и тех, кого обижают плохие люди. Только не делать так, чтобы кто-то сильно болел. – Она на секунду замолкла, а потом добавила, - и никогда для развлечения.

У меня в голове крутились сотни вопросов, про кота, который ее укусил, про нее и ее способности, про Мадам и ее ангелов… но я понимал, что, во-первых, передо мной был всё же ребенок, и много от нее узнать я всё равно не мог, да и восприятие у детей совсем другое. А во-вторых, и это более важно, я ступил на тонкий лед, и понимал, что если сделаю неправильный шаг, даже не успею услышать треск – сразу пойду ко дну. Поэтому я задал лишь один вопрос, самый безобидный, как мне казалось. Просто не мог не спросить.

- Скажи мне, с ней, с Мадам, были близнецы? Ты знаешь, такие одинаковые…

- Я знаю, что такое близнецы, - перебила она меня, явно недовольная тем, что я воспринимаю ее как маленькую, я позволил себе легкую улыбку. – У нас в группе есть близнецы Света и Даша, они всегда в одинаковой одежде, и игрушки у них всегда одинаковые.

Она на секунду замолчала, старушка всё так же равнодушно смотрела сквозь меня, и я вдруг подумал: а что она будет помнить об этих минутах, когда ее тело захватил кто-то другой? И где ее разум, ее Я, пока всем физическим пользуется 6 летняя девочка, находящаяся сейчас неизвестно где?

- Ее зовут Мадам? – вдруг спросила Лера, вот о чем она задумалась, - поэтому ты так говоришь?

- Нет, - покачала головой я, - это точно не ее имя. Просто она сказала нам… тем, кто пришел к ней в тот Клуб, называть ее Мадам. Я не знаю ее имени.

- Я тоже. – Она снова помолчала, а потом неожиданно сказала, - мне так интересно, что вы там делаете в этом Клубе? Но я знаю, что он только для взрослых, и мне нельзя об этом спрашивать.

- Она сказала тебе?? – Неужели Мадам знала, что мы с Лерой встретимся? От этого можно было и в панику удариться.

- Нет, она ничего не говорила. Просто я знаю.

- Но ты не сказала мне про близнецов, - напомнил я, время уходило, а мне так хотелось узнать, - с ней были близнецы?

- Нет. Два похожих на принцев дяди, один с бородой, не большой, как у дедушек, а маленькой, как у молодых. А другой был без бороды, он самый красивый.

И, невероятно, но она хихикнула, совсем по-взрослому, как девочка-подросток, впервые заметившая, что противоположный пол вызывает какой-то странный и новый интерес. А вот мне было не до смеха, я видел там только одного громилу с «маленькой бородой» - я еще решил, что он похож на султана. Второго, разумеется, опознать я не мог. Всё сходилось, я, опять-таки, не думал, что она всё выдумала, просто так пугающе и так волнительно было получать подтверждения, новые и новые, что всё это – не сон и не плод моего больного воображения. Мадам была здесь с двумя телохранителями, хотя, если, по словам Леры, она была сильнее их всех, кто кого тогда охранял… и от кого? И она нашла Леру…

- Скажи мне, пожалуйста, еще одно: ты сама нашла Мадам? Как меня? Или это она пришла к тебе?

- Ты не поймешь. - Уверенно заявила она. – Я ждала ее, она сказала мне, что придет, но я не знала, что она пришла, пока она не пришла ко мне в садик. Я не чувствовала ее, как тебя, потому что она этого не хотела, она сама появлялась в моих мыслях и уходила, когда хотела.

Готов спорить, так оно и было.

- В садик? Не домой? – спросил я, даже не представляя, как Мадам заходит в дом перепуганных родителей Леры со своими ручными громилами. Хотя, после прошлого ноября они, наверное, уже истощили свой запас удивления.

- Нет, я была в садике. Мы гуляли, и вдруг она позвала меня, сказала, что ждет меня у забора за павильоном. Я пошла.

Я хотел было спросить, как на это отреагировала воспитательница, но вовремя одернул себя: в игре таких сил простых смертных сдувает с пути, как пылинки.

- Она стояла за забором. Он у нас прозрачный, но высокий, - сетка-рабица, понял я, почему-то детские сады чаще всего огораживали именно таким забором, - а два принца стояли рядом. Я сразу попыталась почувствовать их, узнать… и они позволили мне немного. Так я узнала, что они очень сильные.

- Ты видела машину? На чем они приехали?

- Почему ты всё время спрашиваешь? – не то возмутилась, не то удивилась Лера, - они не любят, когда кто-то узнает про них.

- Я знаю, - тихо проговорил я, - поверь мне, я знаю. Это последний вопрос, обещаю.

- Ну ладно, - мне показалось, что она была довольна, несмотря на ворчливый тон, ей не с кем было обсудить это, а это были очень волнующие события и персонажи, тем более, для маленького ребенка. Даже такого, как Лера. – Никакой машины я не видела. Ничего вообще. Они просто стояли за забором на траве. А потом она сказала мне, чтобы я возвращалась к группе, и я ушла. И всё, больше я ее не видела.

- Спасибо, - это было искренне и от души. Мне ведь тоже было одиноко во всей этой истории. – Мне было приятно с тобой поговорить.

- И мне, - довольно заявила она, - хоть ты и очень непослушный.

И она захихикала, я тоже не смог сдержать улыбку. В этом она попала в точку.

- Ты хорошая девочка, - сказал я, глядя на старушку передо мной, абсурд стал синонимом моей жизни. – Храни добро в сердце, это непросто, но это самое почетное дело на земле.

- А ты…, - она замялась, на секунду как будто ушла, потому что старушка вдруг заморгала как-то удивленно, как будто долго спала, а потом ее глаза опять стали стеклянными – Лера вернулась. – Не помогай той девушке… я не знаю, можно ли мне… но ты хороший, хоть и вредный. Не ищи то, что она будет искать, это плохо для тебя и для нее. Не ходи туда, куда пойдет она. Это опасное место, там тонко… и там ждет что-то очень большое и страшное.

Боже! Она только что предсказала мне будущее, как Николаю тогда. Голова закружилась, я ничего не понимал в этом наборе фраз, и паника от того, что она вряд ли повторит все эти слова, лишила меня остатков здравого восприятия.

- Что…? Лера… подожди! Я не… Я…

- Всё, мне надо уходить! – нервные нотки в голосе вызывал страх, она боялась заходить на территорию Мадам. А я теперь был ее территорией, это мне было понятно. – Я итак сказала тебе очень много…

И я смирился, а что еще я мог? Я отпустил ее.

- Да, спасибо тебе. Я никогда не забуду нашу встречу. Пусть Добро хранит тебя, малышка.

- Я не малышка, - гордо заявила она… И старушка передо мной снова растеряно заморгала, только на этот раз взгляд из стеклянного становился всё более осознанным.

Понимая, что происходит, я на всякий случай сделал шаг назад – разговаривая с Лерой, я и не заметил, что стою вплотную к пожилой женщине, через которую говорила девочка. Сейчас она ушла, постепенно освобождая тело от своего контроля, и этой даме вряд ли понравится, что какой-то незнакомый мужик стоит вплотную к ней.

- Ой…, - старушка заморгала, медленно и удивленно оглядываясь по сторонам, свободной рукой она потерла висок, потом вдруг заметила меня, взгляд стал концентрироваться на ближайшем объекте. – Молодой человек… я… я, кажется, отвлеклась… вы что-то хотели?

- Да, - выпалил я еще до того, как успел придумать, что я «хотел». А на губах даже расцвела вежливая улыбка. Я сам себя удивлял в последнее время, и всё чаще и чаще. – Я спросил, как мне пройти к фонтану.

Браво, саркастично сказал голос внутри меня, ты еще можешь начать карьеру шпиона. Или клоуна, мысленно ответил я.

- А-а, - она снова как-то рассеяно повела глазами вокруг, а потом с легким недоверием уставилась на меня, видимо, не могла вспомнить начало нашего разговора. Сейчас еще решит, что я какой-нибудь уличный гипнотизер, выманивающий деньги, или что-то подобное. Люди тут пугливые, террористом сегодня я уже был. – Так… фонтан… а-а-а! Наш центральный фонтан?? Вот сейчас перейдете улицу и прямо, он на следующей, там площадь, и вы его сразу увидите.

Я еще даже не успел поблагодарить, как она быстро добавила, пристально глядя на меня:

- Туристов у нас обычно не бывает.

Ну вот, сейчас тоже назовет меня воскресшим Бен Ладаном, или уж не знаю, кем. Но, честно говоря, мне было всё равно, после того, что я услышал и узнал, меня в последнюю очередь волновали примитивные страхи адептов зомбоящика.

- Я приехал к друзьям. Спасибо, что подсказали, всего доброго.

И прежде, чем она успела сказать что-то еще, столь же пустое и нетактичное, я развернулся и пошел к машине. Ни к какому фонтану я не собирался, Эрманска и его чудес мне уже хватило с лихвой.

Глава 29

- А? Что, просите? – Я так глубоко ушел в свои мысли, что не услышал вопроса, лишь краешком глаза заметил движение и потому повернул голову.

- Я говорю: может, хотите еще чаю?

Официантка стояла надо мной, как учительница над замечтавшимся на уроке школьником, видя, что я наконец одарил ее вниманием, она выразительно потрясла пустым чайником и вопросительно подняла брови.

- Нет, спасибо, а вот чашечку кофе – с удовольствием.

Она ухмыльнулась, пробурчала что-то наподобие «угу» и исчезла. А я гадал, когда это я успел выпить целый чайник и даже не заметить? Хотя, чему удивляться, на меня обрушилось столько странностей, что эта информационная лавина погребла меня под собой, отрезав от мира.

Что я еще не заметил, спросил я себя, опуская глаза на стол. Передо мной стояла тарелка с недоеденным мясным салатом и еще не начатый кусок сливового пирога. Я припомнил, что ел суп, кажется, грибной, а может, гороховый – впечатления о блюде прошли мимо меня, мозг был занят откапыванием себя из лавины.

Я не собирался заходить куда-то, честно говоря, мне хотелось побыстрее убраться из Эрманска, но, сев в машину, я понял, что слишком возбужден и занят мыслями, а, следовательно, рассеян, чтобы куда-то ехать. Я даже не сразу смог найти ключ, тупо перебирая связку и пялясь на каждый, как будто вижу его впервые. Хорошо, что мне хоть хватило ума понять, что в таком состоянии за рулем я опасен для себя и окружающих. Надо было успокоиться, хоть немного разложить всё по полочкам и обдумать. Да и организму нужно топливо, мозг сжирает неимоверное количество энергии, когда активно работает (хотя его усилия, как и плоды его работы, видны далеко не сразу), а мне еще предстоял путь домой… так что я решил всё же найти кафе, которое покажется приличным, и отведать местную кухню.

Медленно и намеренно концентрируясь на дороге, я доехал по Административной улице до первого поворота, и там мои непродолжительные поиски увенчались успехом. Благо, дороги были почти пустыми, в выходной день здесь всё как будто вымирало. Я мог даже выбрать из построившихся вряд Бургер Кинга, KFC и обычного маленького ресторанчика. Я сделал выбор в пользу последнего – фаст-фудом я итак питался дома.

На изучение меню у меня ушло неприлично много времени всё по той же причине – я смотрел на строчки, но не воспринимал написанное. После второго раза, когда я так и не смог сделать заказ, официантка предложила помочь с выбором. Пившие чай двое полицейских покосились на меня, наверное, тоже посчитав меня шпионом, засланным, чтобы украсть бесценные местные тайны. Этот городок напрягал меня всё больше и больше. Но как только я сделал заказ и отделался от официантки, полицейские, Эрманск и недоверчивые гримасы местных жителей перестали существовать, вытолкнулись за пределы сознания – разум, не отвлекаемый более сиюминутными делами, наконец погрузился в обработку полученной информации.

Знаете, как бывает, когда начинаешь спуск по крутому и опасному склону? Сначала ты ступаешь медленно, проверяя каждый шаг, цепляешься за кусты, выбираешь, куда поставить ногу… а потом вдруг какой-то коварный камешек выворачивается у тебя из-под ноги, и в следящую секунду небо вдруг оказывается у тебя перед глазами, а потом ты несешься вниз со стремительностью метеорита, мир превращается в мешанину, ты не замечешь ничего вокруг и думаешь лишь о том, что падаешь… и, скорее всего, в конце тебе будет очень больно.

Примерно так же ощущал себя и я. Я полетел кубарем по этому скользкому склону необъяснимого, набирая скорость и теряя контроль. Лера стала моим шатким камнем, я еще мог как-то бороться и игнорировать все странности последних недель, но это… здесь уж ничего нельзя было списать на «неполную картину» или «неправильно понятые факты». Пожилая дама на моих глазах превратилась в рупор, сосуд, марионетку – называйте как угодно, но через нее со мной говорила та девочка из истории, и она знала Мадам, она ее видела. И она нашла меня, сама вышла на контакт, да еще и предсказал мне что-то, как и Николаю. По его опыту я знал, что это что-то может спасти мне жизнь, для того и сказано, но, черт возьми этих прорицателей, они никогда не могут сказать понятным человеческим языком. Что значит эта мешанина слов? Какая девушка? Что она будет искать? И почему я не должен ей помогать? Николаю она хоть сказала не стоять возле большой машины, и то он ломал голову, хотя работал на стройке с большими машинами. А мне что прикажете делать? Никакой конкретики, ничего, чтобы зацепиться. Только какая-то девушка, которая будет что-то искать, и меня ждет что-то плохое. Очень понятно, спасибо.

Нет, я не возмущался и, не дай Бог, не думал быть неблагодарным, но страх и тревожность от понимания какой-то надвигающейся угрозы и непонимания, как от нее спастись, делали меня нервным и напряженным.

И когда это должно произойти? Я припомнил, что Николаю она сказал «завтра не стой рядом с большой машиной». А когда мне ждать беды? Невозможно каждый день жить в ожидании, в стрессе – вот это верный путь к гибели. Так что мне делать?

Так, успокоиться - прежде всего, строго сказал я себе, чтобы хоть как-то усмирить этот хаос внутри. Успокоиться, насколько это возможно, и попытаться хоть как-то разложить всё по полочкам.

Какая-то девушка, которой я не должен помогать что-то там искать. Беда в том, что я, разумеется, не мог вспомнить слово в слово всё, что она мне сказала, лишь общий смысл и вырванные яркие слова: девушка, будет что-то искать, какое-то плохое место… а по прошествии времени и эти образы и слова перемешаются и исказятся – так уж устроена наша память, это вам скажет любой врач, да и полицейский, я со многими общался за время работы в больнице, они не зря стараются снять показания как можно быстрее после происшествия. Потому что, потом память начинает смешивать факты с вымыслом, происходит некая ментальная диффузия, когда реальные детали или стираются, как неважные или неугодные по мнению сознания, или заменяются на те, что сознание хранит в архивах – так преступник может вдруг обрести черты лица какой-нибудь знаменитости или обзавестись какой-нибудь заметной вещью вроде массивного браслета или зеленого плаща, которой на самом деле никогда не было. Я всё это не раз слышал от полицейских, так что меня внезапно осенило: надо срочно записать то, что я пока еще помню… хоть и не факт, что стопроцентно достоверно.

Я достал телефон и начал быстро набирать все слова, что приходили на память, не заботясь о знаках препинания или о том, чтобы не повторяться. Получилась странная мешанина, эдакий «поток сознания», как теперь это модно называть. Хотя от этого высокопарного словосочетания бредятина не перестает быть бредятиной, но это чисто мое мнение. Закончив, я перечитал написанное, специально не меняя ничего, хотя сплошной текст из повторяющихся слов меня коробил. Чаще всего встречалось слово «девушка», с него я и решил начать мои размышления, разматывая этот клубок по ниточке.

Девушка. Я задумался. В моем окружении было много женщин и девушек – они окружали меня на работе, плюс соседки и просто знакомые, подруги и жены моих приятелей. И, конечно, Рина, главная девушка в моей жизни на данный момент – да, мне не 15, и я понимаю, что люди проходят вместе лишь какой-то отрезок пути, в какой-то момент они – главные друг для друга, а потом их дороги могут разойтись, а фокус внимания переместиться на кого-то другого. Сейчас Рина занимала главную женскую роль в моей жизни, с ней я общался больше всего. Это она? О ней говорила Лера? Пока что именно такая версия представлялась мне наиболее вероятной. Рине я точно стал бы помогать во всем, и если бы она стала что-то искать, как сказала Лера, я бы, не раздумывая, присоединился к поискам.

Вопрос в том, что искать? Я понимал, что это могут быть и поиски чего-то глобального, например, пропавшего человека или новой квартиры, и совершенная ерунда вроде пропажи ключей или сумочки. Это множество вариантов делало предсказание похожим на код, который практически невозможно взломать – слишком много комбинаций получается. Но пока картина у меня сложилась такая: Рина будет что-то искать, скорее всего, квартиру, возможно, она захочет переехать в Питер, тем более, сейчас она как раз собирается туда на главное собеседование в своей карьере… Грустно ли мне было? Да, отчасти. На самом деле я слишком занят был тем, чтобы не вляпаться во «что-то темное», угроза затмила остальные чувства, так уж мы устроены, выживание и безопасность стоят выше романтических отношений.

Итак, пока всё складывалось и подходило под слова Леры: Рина захочет найти жилье в северной столице, разумеется, попросит меня помочь, и почему-то я не должен этого делать, не ходить туда, куда пойдет она. Так сказал девочка, и так я записал в своих заметках: не искать то, что будет искать она, и не ходить туда за ней, потому что там что-то плохое. Только вот… для меня или для нас обоих?? Меня вдруг осенил этот простой и страшный вопрос. А как же Рина? Для нее там тоже есть угроза? Или это сугубо мое «плохое»? Боже, одни чертовы ребусы!

- Ваш кофе, - ровный голос официантки снова выдернул меня из вихря мыслей и чувств. – Хотите что-то еще?

Вопрос прозвучал незакончено, я намек понял, не хватало фразы «или принести счет». Я поблагодарил и попросил счет, мечтая снова вернуться к раздумьям, чтобы не потерять ниточку – мне казалось, я ее нащупал.

Я должен удержать Рину от поисков или просто не вмешиваться? И если втрое еще можно сделать, хоть и непросто, то первое представлялось мне совершенно невозможным – как я мог помешать переезду взрослого человека? Это, по меньшей мере, аморально.

А может, это вовсе не она и не ее поиски, тут же попытался увильнуть мозг, может, какая-нибудь соседская девочка попросит найти ее собаку. Черт возьми, это может быть вообще кто угодно с какими угодно поисками. Вот мы и пришли к тому, с чего начали. Замкнутый круг.

Я допил кофе, так же не чувствуя вкуса, положил деньги в папку с названием кафе и вышел. Меня ждал путь домой, обратно в лабиринт загадок и странностей. Я остановился перед машиной, глядя на темнеющее небо, ветер усилился и пах влагой, обещая дождь. Я подумал, что прошло еще слишком мало времени, а я почему-то уже сильно устал от всего этого дерьма. И самое гнетущее – похоже, это было только начало.

Глава 30

Дождь пошел, когда я проезжал холмы, и надо сказать, это было очень красивое зрелище. Из-за мокрой дороги я еще больше сбросил скорость и тащился в потоке таких же путников, зато успевал смотреть на темное небо над зелеными бархатными холмами и струи дождя, проливающиеся с небес – в мегаполисе такого не увидишь, там небо разбито высотками и проводами, а здесь я видел целостную бескрайнюю темно-серую громаду неба, изливающую тонны воды на такие же открытые пространства. Эта мощь завораживала, это было прекрасно.

Из-за тяжелых туч сумерки наступили раньше, так что я недолго любовался небом и струями воды. Дождь не закончился, и мокрая дорога в свете фар тоже настраивала на мечтательный и задумчивый лад. Не могу сказать, о чем конкретно я думал, просто обо всем, что уже произошло, и что еще могло ждать впереди. Тишина, одиночество и мерный гул двигателя успокаивали, для меня обратный путь стал чем-то вроде медитации, я чувствовал себя в какой-то безопасной капсуле в машине, окутанный пеленой дождя, в эти самые мгновения ничто и никто не мог добраться до меня и украсть этот покой. Фонари на трассе, фары встречных машин и огни приборной панели наполняли этот вечер уютом, мне давно не было так хорошо и спокойно, и я даже подумал, что хотел бы, чтобы эта дорога не кончалась подольше, ну как в передачах про временные петли и прочую… чушь? Теперь я уже не мог так категорично делать заявления.

Мне хотелось в туалет, но я не стал останавливаться, чувствовал, что если выйду из машины – разрушу это волшебство. Дрога действительно обладает какой-то магией, иногда доброй, иногда – злой, но в тот вечер дорожные боги были благосклонны ко мне. Эта аура безмятежности осталась вокруг меня, даже когда я въехал в город – шумный, наполненный светом и суетой, даже тогда я продолжал ощущать покой и безопасность. Таксисты лезли в любую щель, как тараканы, сигналили, открывали окна и ругались, пешеходы, заполнившие улицы, даже не смотря на погоду, перебегали дороги, ловили попутки и штурмовали автобусы и маршрутки… но всё это было где-то за границей моей волшебной капсулы покоя, этот гвалт не проникал туда, я спокойно уступал дорогу особо нетерпеливым, без раздражения пропускал пешеходов, даже когда они подчеркнуто медленно переходили «зебру». Я был как будто вне этого мира и в то же время я как никогда остро ощущал себя его частью, странное, новое и такое приятное чувство.

До дома я добрался примерно в половине десятого, оставил машину на парковке, на этот раз без колебаний выключил двигатель и вышел – волшебство было, но оно осталось там, на трассе, я привез с собой лишь его шлейф. И он оказался настолько стойким, что когда дверь соседней квартиры распахнулась, едва я начал искать свои ключи, и на лестничную площадку вывалилась Марья Геннадиевна в платке и бигуди, я оставался спокойным. Немного разочарованным – да, но спокойным.

- Семен! Наконец-то! Я весь день тебе звонок обрываю, думала, ты специально не открываешь, а тебя, оказывается, нет.

Первые искорки настоящего раздражения и злости полыхнули где-то по краям моего волшебного кокона. Эта дрянь разрушит и обгадит всё, до чего доберется, подумал я, но сумел выдавить ровным тоном:

- А зачем было обрывать звонок? Если человек не хочет открывать – он не откроет всё равно. Это его личное дело, может, он спит. Или его просто нет дома, как оказалось.

Она поджала губы, глазки забегали, но когда ее и ей подобных останавливали приличия? Проигнорировав мою тираду, она продолжила гнуть свое, не зря ведь выперлась:

- У меня давление весь день скачет, - противно скривив жалостливую гримасу, проговорила она. Умирающая, имеющая силы и наглость весь день ломиться в соседскую квартиру. Искорки злости стали больше. – Я хотела уже скорую вызывать, но их же не дозовешься, а ты ведь врач. Только померь, это 5 минут, не больше.

Я знал эти «5 мину», уже много раз эта сценка проигрывалась в моей жизни с пугающей точностью. Я буду черпать силы в покое, в дороге, блестящей под дождем в свете фар, подумал я, ощущая, как твердость и сила растут во мне, а раздражение только питает эти полезные свойства.

- Я зайду и измерю вам давление, а потом вызову вам скорую или просто пожелаю доброй ночи. Завтра мне на работу, а уже поздно.

И видимо, что-то было во мне или вокруг меня, потому что она вдруг как-то сжалась, молча кивнула и юркнула к себе. Она проиграла, с этой твердой силой она, при всей своей наглости, соперничать не могла. Я спрятал ключи обратно в карман и, вздохнув, вошел вслед за ней. Лишь бы она не попросила еще что-нибудь для нее найти, подумал я, закрывая дверь. Хотя… этой особе отказать было бы особо приятно.

Глава 31

Понедельник – всегда дурдом во всех организациях, а в медицинских – двойной дурдом, потому что у нас он по сути и не прекращается, а после выходных просто один накладывается на другой. Я отсидел на планерке у главного врача, потом у заведующего, ловя себя на мысли, что совершенно не слушаю… зато и не раздражаюсь. Обычно я не молчу, я всегда вступаю в споры и высказываю свое мнение, особенно, если администрация собирается вводить какие-нибудь дебильные новшества, ухудшающие условия и нам, и пациентам - так, к примеру, мы отстояли вменяемый формат оформления ненавистных историй болезни, нашли приемлемую середину в вопросе о максимальном количестве часов в смену для врача, да много всяких мелочей и не очень. Но сегодня я был как шелковый, потому что на самом деле мысленно был совсем в другом месте.

- Эй, бурная ночка, а? – Шкет стрельнул на меня глазами и пнул под столом, как школьник на уроке. Он сел рядом со мной за большим овальным столом в кабинете главврача, мы часто садились рядом, он тоже не привык жить с засунутым в «одно место» языком. – Че тихий такой?

Бурные 3 недели, мог бы ответить я, но вместо этого шикнул на него, ехидно улыбаясь.

- Не балуйся, а то он твою маму вызовет, - и я слегка кивнул на главного, вещающего что-то про бюджет и распределение коек.

- Моя матушка - как Дьявол, - тут же нашелся Шкет, его хрипатый шепот делал смешным всё, что бы он ни сказал, хотя с юмором у него итак проблем не было, – ее лучше не взывать. Даже в школе это знали.

Я попытался подавить смешок, ощущая себя точно как в школе… как будто тысячу лет назад. Наш маленький диалог не остался незамеченным, заведующая реанимацией выразительно глянула на нас, ну прямо отличница, осуждающая двух шалопаев. От этого мне стало еще смешнее. Зато я отвлекся от своих мыслей и смог сфокусироваться на происходящем. Мне даже пришлось вставить свои 5 копеек в дискуссию о спорном больном, прямо как в старые добрые времена. Когда наконец главный наговорился и с пафосом заявил, что передает «дальнейшее распределение указаний заведующим отделениями», мы опять, как школьники после звонка, дружно встали и заговорили, пробираясь к выходу. Я не толкался и не лез вперед, спешить мне было некуда, всё равно планерки в отделениях не начнутся без тех, из кого они состоят. Я улыбался коллегам, с которыми поддерживал хоть какие-то отношения, вежливо кивал и предлагал пройти вперед тем, кого почти не знал, только в лицо. Шкет уже сыпал своими неприличными остротами, две молодые докторши (одна из гинекологии, вторая, кажется, биохимик) хихикали, прикрывая рты руками и стыдливо стреляли глазками по сторонам… а еще говорят, что взрослая жизнь – другая. Я улыбнулся, в такие моменты ощущаешь себя вечно молодым, всё тем же пацаном, у которого еще всё впереди. Докторши прошли мимо меня, наш заведующий, 50 летний коренастый мужичок, имеющий подпольную кличку Зодиак за пристрастие к гороскопам, которое, как ему казалось, он тщательно скрывал, окинул меня строгим взглядом и кивком указал на дверь. Между прочим, Зодиаком еще называли одного маньяка, так и не пойманного, об этом мы тоже частенько шутили.

Я влился в поток и вышел в коридор, там толпа врачей понесла меня к лифтам – кабинет администрации находился, как и полагается, на самом верху. Вдруг кто-то пихнул меня сзади, и это мог быть лишь один человек.

- Лучшее место, чтобы клеить телок, - раздался за спиной хриплый голос, причем сказано это было не так чтобы тихо, - я вот почти уболтал ту сладкую королеву пробирок. А ты, дылда, так и будешь дрочить на телефон.

- Ты мазохист, что ли? - ухмыльнулся я, - женщины итак тебя в реанимации прессуют…

- А ты - гомик, - заржал Шкет и снова пихнул меня. – Кстати, о гомиках, я опять видел того, больничного.

Всё веселье слетело с меня, как желтая листва с дерева в ураган.

- Ггх…, - у меня запершило в горле, почему-то эта новость выбила почву из-под ног.

- Гы-гыыы, - передразнил меня Шкет и снова развязно захохотал, - ты че, дефективный?

- Где ты его видел? – мне удалось прочисть горло, его дурацкий выпад прошел мимо, слишком тревожной была новость.

- Че, на свидание хочешь позвать? – и он пошло подмигнул мне. Я не ответил, просто смотрел на него, ожидая ответа. – Только я вам не сводня – не поощряю гомосятину…

- Судя по тому, что является он исключительно тебе, - я взял себя в руки, только ради того, чтобы добыть информацию. По-другому из Шкета ничего не вытянешь, а мы уже почти дошли до лифтов и дверей на лестницу, - если он окажется каким-нибудь мастером карате, возможно, тебе придется передумать….

И я засмеялся, злорадно глядя на него.

- Пошел ты! – и он снова заржал, толкнув меня, ну прямо как школьники в коридоре на переменке. – Я ему при встрече твой номер дам, гомик вонючий! Но сначала – пиздюлей.

- Ладно, альфа-самец, он к тебе не приставал?

- Нет, но вел себя по-новому. – Шкет наморщил лоб и почесал затылок, мы уже подошли к площадке перед двумя лифтами и заняли очередь. – Я видел его утром, шел на работу, а он уже там, в нашем сквере, в такую срань, прикинь? Сидит на лавочке и как обычно пялится в никуда. А холод утром просто адский, а он так и сидит, в этом вечном своем прикиде, ну, пиджаке и всё такое. И как будто ему вообще не холодно! Нелюдь какой-то, реально. Ну, я покосился на него и пошел своей дорогой, и вдруг он дернулся и резко так голову повернул... и прямо на меня уставился.

Шкет хохотнул, но не так уверенно, как обычно, скорее, это был нервный смешок.

- Я чуть не обосрался! Мало ли, что там на уме у этих психов, а этот дятел совсем долбанутый, видно же! Я посмотрел на него в ответ, демонстративно, а потом отвернулся и пошел в больницу… не слишком быстро, чтобы он не думал, что я от него бегу.

Я не мог дышать, ледяные руки паники обхватили горло. Я видел это во сне, и там мне сказали….

- А он – красавчик, лицо такое идеальное… точно – гомик.

Он позволяет себя увидеть только тем…

- Заткнись!

- Чё?

Я осознал, что сказал это вслух, но реплика адресовалась не Шкету, а этому проклятому голосу, повторяющему фразу из сна. Я не хотел это слушать и не хотел думать об этом. Никогда.

- Я говорю, что для человека, «не поощряющего гомосятину», ты как-то подозрительно много говоришь и думаешь о гомиках…, - и я подмигнул ему, невероятным усилием заставляя лицо изобразить игривое выражение.

Подъехал лифт, в него загрузились 4 врача, место осталось только для Шкета.

- Если хочешь совершить каминг-аут, дылда, - почти заорал он, заходя в лифт с лицом нашкодившего дьявола, - я тебя всё равно приму…. Просто человек ты хороший.

И он злорадно подмигнул мне в закрывающиеся двери под недоуменные взгляды и тихие смешки. Только вот мне было совсем не до смеха. Я пожал плечами и развел руками, как бы говоря всем свидетелям этого маленького шоу, что в этом весь Шкет, и все это знают. А потом развернулся и пошел к лестнице, хотя ноги стали тяжелыми и как будто ватными.

Он позволяет себя увидеть только тем, кого собирается забрать.

Боже, если ты есть – не допусти этого, повторял я, спускаясь на свой этаж под молотом бухающее в груди сердце.

Глава 32

Кое как отработав этот бесконечный день, я плелся домой. Автоматически загружая корзину в супермаркете, я уже почти дошел до кассы, когда увидел, что положил штук 10 рулонов туалетной бумаги и сто (по виду) пачек черного перца. Раздражение и усталость смешались во мне, я хотел швырнуть эту корзину вместе со всем содержимым, только это не улучшило бы ситуацию, а вот ухудшить могло – только проблем с полицией мне еще не хватало.

Я злился весь день после того, что услышал утром, типичная картина – растерянность и неорганизованность от неприятной новизны перерастают в злость, а потом… потом этой злости нужен выход. Или она гаснет под натиском очередной волны новостей. Но это тоже до поры до времени.

Я вдруг стал чувствовать себя марионеткой в чьих-то руках, глупым барашком, который однажды увидел человека с посохом и начала подозревать, что ходит по лугу с его позволения и в строго отведенном месте, а вовсе не сам по себе. Нормального человека со здоровой психикой такое открытие мягко говоря не порадует – люди с начала времен бились за свободу, умирали и убивали за нее, как за высшую ценность. Даже в переписанной и исковерканной кучкой аферистов Библии осталась каким-то чудом мысль про свободу воли - даже для Бога она осталась неприкосновенной. А тут вдруг ты видишь над собой тень, и, подняв голову, обнаруживаешь, что это чья-то рука, дергающая за ниточки.

Мне хотелось их оборвать, но я не знал, как, вот и злился.

А может, я злился, потому что понимал, что силы не равны, и простому барашку никогда не прогнать пастуха. Но можно убежать, подумал я, расставляя лишние рулоны обратно на полку, а пачки с перцем – в лоток, пока ты на ферме – правила игры всегда против тебя, следовательно, тебе не победить. Значит, надо выйти за пределы этой системы. Вопрос в том: как, если эта ферма – вся наша планета? Ну, этого ты не знаешь, попытался голос логики, голос разума, он так любил линейные и понятные законы, которые всем нам, барашкам, вдалбливали с пеленок. Не знаю, мысленно ответил я ему, но если ты у нас так любишь логику – предположи сам: если такие силы действуют, неужели они действуют только в пределах России? Или ты хочешь сказать, что им визу не дают?

Мне показалось это смешным, несмотря на подавленное настроение, и я улыбнулся, женщина рядом, молоденькая, с ухоженным лицом и неприятно огромными искусственными губами, оценивающе окинула меня взглядом и, видимо, сочтя годным, тоже улыбнулась.

- Задумался и набрал полную корзину, - пожал плечами я и поспешил удалиться, такой тип барышень меня не то что не привлекает, но даже пугает.

В маршрутке я чуть было не проехал свою остановку, потом дал неправильное количество денег водителю… в общем, голова была забита, я был крайне рассеянным, и это тоже порядком раздражало. Я ждал Рину завтра, мы собирались поужинать, а потом провести вечер вместе – в четверг она улетала в Питер. И да, я испытывал больше облегчения, чем грусти. И снова «да» - я радовался, что это произойдет в четверг, а не в пятницу, потому что меня ждали в Клубе. И, черт меня дери, я хотел туда попасть.

«Держи друзей близко, а врагов – еще ближе», - вот какими мыслями я руководствовался. Скорее, это были даже чувства, а не мысли. Я уже вляпался в это нечто «по самое не могу», так что игнорировать их или просто убежать теперь не имело смысла. Нет, я хотел быть ближе, я хотел знать и видеть как можно больше, чтобы хотя бы попытаться делать выводы. И возможно, если боги и богини будут на моей стороне, я надеялся узнать, зачем вообще нужен этот Клуб, и кто его организовывает. Вопрос политика был тем самым вопросом на миллион: какая им польза от наших историй? Всё в мире делается с какой-то целью, так что я уж никак не мог поверить, что мы собираемся там просто ради трепотни. И отсюда, кстати, вытекал еще не менее интересный вопрос: а как они узнали, кого приглашать, для этой самой трепотни?

Их шикарное помещение, чай и выпечка каждый наш визит, все эти громилы… а кто платил за эту красоту? С нас ведь не взяли ни копейки. И все эти затраты просто ради того, чтобы послушать наши россказни?

Наверное, Министерство здравоохранения вылечило всех больных и инвалидов и выделило лишние деньги на Клуб для пострадавших от сверхъестественного, подумал я и снова улыбнулся, даже хохотнул тихонько и тут же огляделся, но нет, на этот раз никто не заметил моего внутреннего диалога. Я шел домой в гордом одиночестве между многоэтажек, поворачивая то вправо, то влево, как будто среди гор или холмов. Во дворах сидели мамаши с колясками и старики, кое-где дети резвились на площадках, первые собачники уже вышил на прогулки. Не зря город называют каменными джунглями, думал я, и жизнь тут такая же бурлящая и безжалостная. Кем я видел себя в этой бетонно-пластиковой экосистеме? Нуу… точно не навозным жуком, как мне хотелось думать. Я повернул в последний раз, погруженный в это жевание мысленной жвачки, и оказался напротив моей многоэтажки, я шел именно с этой стороны дома, потому что мой подъезд был вторым с конца…

И вдруг я остановился как вкопанный, руки с сумками судорожно сжались, ногти впились в ладони, а воздух вылетел из груди, как будто кто-то дал мне под дых, и больше не проникал в легкие. Возле моего подъезда стояла высокая фигура, выше, чем любой из людей. Он стоял ко мне спиной, сложив руки на пояснице, элегантное пальто песочного цвета подчеркивало черноту его волнистых волос, осанка была поистине королевской. Я знал, кто это, я видел таких особей лишь в одном месте.

Страх, ужас, чувство вины - они парализовали меня, набросились одновременно, как стая голодных пираний или бандитов. На этот раз я перешел черту, пронеслась мысль, на этот раз они пришли за мной. Что он сделает со мной? Может, убежать? Куда??

Это были доли секунды, а потом что-то упрямое во мне вернулось на место. Бежать мне некуда, это я понимал, и это означало, что путь у меня один – идти вперед и встретить громилу Госпожи лицом к лицу. Когда отступать некуда, храбрым быть легче, да?

Пусть делает, что хочет, подумал я перед тем, как сделать шаг, только бы не трогал Рину…

- Господин Семен. – Высоченный мужчина начала поворачиваться, тон его был вежливым и спокойным, как у всех телохранителей Мадам.

Я медленно двинулся навстречу, ноги как будто онемели, а сумки стали весить тонну. Хотя я даже не чувствовал, что держу их в руках… странное описание, но именно такими и были мои ощущения. И еще вдруг вспыхнула мысль: они существуют и в дневном свете, они правда есть!

- Добрый вечер. – Громила окончательно повернулся, я даже не стал задумываться, как он узнал, что это я позади него. Я видел его в Клубе, я еще назвал его «султаном» про себя. Это был красивый мужчина восточной внешности с небольшой аккуратной бородой… кажется, Лера что-то говорила о мужчине с бородой «не как у дедушек»… Господи, вероятно, это и был он!

Его лицо было безупречным и волевым, а в глазах светился ум, сила и какая-то загадка. В последних лучах солнца он был прекрасен как ангел, как воин небес. И я тоже ощущал его мощь, силу, исходящую от него… и страх вдруг пропал, нет, не уступил место легкости и бесстрашию, просто я вдруг почувствовал, что он не угрожает мне. Сила, способная стереть меня в порошок, не была настроена против меня.

- Здра… добрый, - проговорил я, не в силах оторвать от него глаза, - я… вы ко мне, полагаю…

- Правильно полагаете, - с вежливой улыбкой кивнул он и добавил, - вы весь светитесь, господин Семен. Вы сияете так сильно, что я без труда могу пройти по вашему Следу и увидеть последние 48 часов вашей жизни как по кадрам.

Я молчал, совершенно шокированный и сбитый с толку. О чем он вообще говорит? Хотя это было не столь важно, я, как и все существа в стрессе, пытался выяснить главное: есть ли угроза? Я куда-то вляпался и в чем-то виноват? И какое наказание я за это получу?

- Я не понимаю.

- Видимо, не понимаете, - кивнул он, его черные глаза лучились и одновременно твердость взгляда пригвоздила меня к месту. – Поэтому я здесь.

Он усмехнулся и добавил:

- Вы всё равно потом всё забудете. И бежать вам некуда, по такому сильному Следу вас очень легко отыскать. Так что я буду откровенен.

И он замолчал, глядя не меня в упор спокойно и выжидательно. Как будто опытный следователь, поймавший преступника и ждущий признания, уверенный, что он его получит.

- Я… я так и знал! – это вырвалось из меня само, и это было не обвинение, скорее ликование от собственной правоты, - вы стерли память тому нацмену, его, кажется, звали Артак или как-то так! Он не притворялся, он правда не помнил меня и Клуб!

- Стерли, всё верно, - спокойно улыбнулся громила, я восхищался достоинством, с которым он держался, как будто истинный потомок королей, не меньше. – Ради его безопасности. Тем самым мы сняли часть Следа, остальной – потускнеет… След тускнеет со временем, знаете ли. И это благо.

- След? Я не понимаю, о чем вы говорите…

- Как я уже говорил: поэтому я здесь, чтобы объяснить. А теперь вам придется пригласить меня войти, нас ждет долгий разговор, а вы ведь не хотите прослыть сумасшедшим среди своих собратьев.

Я уставился на него как баран, совершенно не понимая, почему это соседи, то есть, «собратья» - какое странное слово – должны принять меня за сумасшедшего. И он всё же пугал меня, потому что я не представлял, что от него ожидать и на что он способен. Знал лишь, что способен он на многое.

- Согласитесь, в мире людей человека назовут сумасшедшим, если он болтает сам с собой. – И он иронично и загадочно приподнял одну бровь. Намек я понял, хоть и не сразу, стресс мешал думать.

- То есть… вы… вы хотите сказать, что никто вас не видит?!

- Я это уже сказал. Но это не значит, что меня нет, - и он снова улыбнулся своей королевской улыбочкой, - вы когда-нибудь видели Мимас или Гиперион?

- Что?

- Это спутники Сатурна, господин Семен, 2 из 53-х имеющих названия. Уверен, вы дадите отрицательный ответ – вы их не видели. А они есть. Моя логика ясна?

Яснее некуда, подумал я, ощущая себя как будто в вакууме. Ты никогда не можешь в полной мере осознать, насколько страшное явление цунами, пока не увидишь, как оно идет к твоему берегу – так произошло и со мной. Услышав его слова, я вдруг понял, что до конца не осознавал и не мог представить, что нечто настолько нереальное на самом деле может существовать! Что это правда, черт возьми, происходит со мной!

- Я могу сделать и для вас то же самое, - невозмутимо продолжил громила, - но тогда я усилю След, а это может привести к катастрофе.

Я ничего не понимал, и даже не пытался, ужас сдавил мне горло, я захотел убежать, бросить в него эти сумки и бежать, пока всё это не покажется страшным сном… или ущипнуть себя и проснуться, чтобы с облегчением выбросить эту дичь из головы… Но ветер трепал мои волосы, я чувствовал запах свежей травы и первых цветов, сумки давили на руки своей тяжестью… я не спал, и бежать мне, судя по всему, было некуда. И я сделал то, что делает любой живой организм с начала жизни на этой планете – я попытался приспособиться, морально эволюционировать, так сказать.

- Ладно, - выдохнул я, - я готов услышать всё, что вы должны мне сказать. Пойдемте, поднимемся ко мне.

- Мне не нужно приглашение, чтобы войти в ваш дом, - улыбнулся он, как будто (хотя, почему «как будто», наверняка он и читал) прочитал мои мысли. Я думал о легенде, согласно которой, вампир не может переступить порог дома, пока его не пригласит хозяин. – Это лишь дань уважения вашим обычаям.

Он жестом предложил мне идти вперед.

- На самом деле, я как раз хочу попытаться защитить вас от некоторых сущностей, очень похожих на ваших вампиров

- Вы читаете мои мысли?! – это был и вопрос, и возмущение в одном.

- Не буквально, я чувствую образы и энергии… не знаю, как объяснить. И надо ли. – Он слегка улыбнулся и добавил, - но если бы захотел, я смог бы прочесть каждую вашу мысль и каждое воспоминание с момента, как ваша душа пришла в этот мир. Опять же, я не делаю этого из уважения к вам.

Наверное, я должен сказать спасибо, со страхом и злостью подумал я и тут же покраснел – считай, я сказал это вслух. Но мой странный гость оставался таким же невозмутимым, он безмятежно смотрел в небо, потом перевел взгляд на меня. Я двинулся вперед к подъезду, почему-то думая о всех тех ночах, что мы с Риной провели у меня дома… это он тоже может увидеть, как по кадрам, или как там? Очень приятно.

Я гадал, если вдруг сейчас появится еще кто-то из соседей, как мы поместимся в лифт? Мой невидимый друг занимает пространство или через него можно пройти? Какие-то безумные мысли, как и всё, что происходило вокруг меня в последние недели. Наверняка он уловил и эти мысли тоже, потому что, как только мы дошли до подъезда, он сказал:

- Я буду ждать вас у дверей вашей квартиры.

Я кивнул, не задавая вопросов. Возможно, он не любит замкнутые пространства, а может, умеет телепортироваться – я голосовал за этот вариант – и не видит смысла тратить время на лифт. В подъезде было темно, как в могиле, опять перегорели лампочки, но мой гость уверенно прошел к лифту и нажал на кнопку вызова. Сейчас моя догадка подтвердится, подумал я, чувствуя, как губы растягиваются в безумной улыбке. Мне ехать на 7-й этаж, не может человек пробежать столько ступенек вверх быстрее лифта. Хотя, только идиот может до сих пор считать, что это человек.

Когда я вошел в кабину лифта, мой гость всё еще стоял передо мной, понимающе улыбаясь, разумеется, он всё понял. Или прочитал. Двери закрылись, лифт рванул вверх, он у нас не самый скоростной, но и не самый медленный, по моим прикидкам, даже тренированный человек сейчас только забегал бы на третий этаж. Колокольчик звякнул, оповещая об остановке, я с гулко бьющимся сердцем ждал, прекрасно понимая, что увижу его там, и это будет еще один гвоздь в гроб нормальности.

И я не ошибся. Едва двери начали разъезжаться, я поспешил выглянуть в щель… и да, он был там, стоял у моей двери, ничуть не запыхавшийся и не растрепанный. Вот как они добрались до Леры, подумал я, удобно, транспорт не нужен, и в пробках не застрянешь. Лера… меня как будто прошибло током, именно из-за нее, точнее, моего визита к ней, этот громила и пришел, я в этом не сомневался. Я долго нарывался и вот наконец получил.

- Я бы сказал «этого не может быть», - усмехнулся я, но смешок получился нервным, - но в свете последних событий как-то язык не поворачивается.

Он лишь вежливо улыбнулся в ответ и отошел немного в сторону, чтобы я мог открыть дверь.

Я вошел первым, лихорадочно оглядывая прихожую на предмет каких-нибудь очень личных вещей вроде раскиданных носков или белья, к счастью, я не принадлежал к тому типу холостяков, которые превращают свое жилище в свалку. Хотя, я тоже человек и иногда могу устроить полноценный бардак, но сегодня, на мое счастье, ничего «криминального» в прихожей или в гостиной я не увидел. Мой гость спокойно дожидался приглашения, стоя за порогом.

- Прошу, - и я жестом пригласил его войти. – Гостиная прямо.

Он кивнул и как-то демонстративно преступил порог, закрыв за собой дверь. С легким любопытством он мельком оглядел прихожую и начал снимать пальто, а затем и туфли – которые на вид стоили больше, чем я получаю за месяц – аккуратно поставив их в сторонке. Я взял его пальто, от него шел дивный аромат благовоний, я сразу вспомнил Клуб.

- На этой территории считается признаком уважения и хорошего воспитания, когда гость снимает обувь, входя в дом. – Он почти доставал головой до потолка, в типовых квартирах они не такие высокие, как в старых домах, где располагался Клуб, и мне вновь стало немного страшно. – Это обусловлено множеством факторов, в том числе гигиеной, безопасностью… но в целом, на энергетическом уровне этот ритуал означает, что ты не внесешь в дом грязь из внешнего мира. Что ты входишь в пространство человека чистым.

Я как завороженный смотрел на него, не зная, что я должен сказать или сделать.

- Мы не несем грязи, господин Семен. Мы не созданы такими. Мы созданы чистыми.

Я уже почти открыл рот, чтобы спросить, а кто они такие?? Что они есть такое?? Но не осмелился. А в голове крутилось и сияло одно слово: ангелы.

- И вы… вы не способны совершать зло? – вопрос снова вырвался из меня, продиктованный страхом за свою задницу и неуемным человеческим любопытством.

- А что есть зло? – с интересом спросил он. – То, что не укладывается в вашу концепцию правильности?

Я не нашелся с ответом, хотя разговор меня увлек, я обожал такие вот дискуссии, вечный искатель внутри меня вспыхивал жаждой отыскать наконец эту загадочную и легендарную Истину.

- Ну-у, - я облизал губы, чувствуя себя школьником, вступающим в спор с профессором философии. – Есть же общепринятые понятия, что есть добро, а что – зло. Подлость, трусость, воровство – это всегда считалось злом, это – плохо.

- По отношению к кому? – легкая улыбка заиграла на его красивом лице. Да, он относился ко мне именно как к ребенку. Возможно, смышленому, ищущему, упрямому, но всё же ребенку. – Скажите, убить убийцу – это плохо? Предать предателя – можно? Украсть то, что украл вор – допустимо? А правильно ли проявить трусость и убежать, встретившись с агрессивной компанией в темном переулке?

Вечные скользкие темы, на которых разбиваются доводы и хорошие отношения между людьми.

- Нет, - начал я, прекрасно понимая, что проиграю вчистую этот странный спор, человеческий интеллект не может противостоять и конкурировать на равных с не человеческим, - когда на тебя нападают, можно убить, защищая свою жизнь или жизнь тех, кто тебе дорог…

Я осекся, понимая, что сам только что разрушил свою же теорию. Громила кивнул и улыбнулся, он ведь чувствовал мои мысли, или энергии, или как там еще.

- Вы и сами поняли, что понятия «добро» и «зло» - это нечто искусственное, некий эмоциональный маркер для событий и явлений, происходящих с вами. Они полностью зависимы от концепции и не существуют вне ее. Каждую секунду где-то зарождается и умирает жизнь, звезды и планеты гибнут и образуются снова, животные и насекомые в природе убивают друг друга и защищают друг друга, и это не зло и не добро, потому что никто не дает моральной оценки их поступкам.

Он смотрел на меня по-доброму, но в то же время как-то строго, как учитель, считающий важным разъяснить азы начинающему ученику.

- В западной культуре людей лишения себя жизни очень осуждается и считается злом, а вот всем известные самураи считали это высшим проявлением чести и достоинства, а потому – добром и благом.

- То есть, нет никакого добра и зла? – я сам не верил, что этот разговор происходит наяву. – Есть лишь наше отношение к происходящему? Это мы окрашиваем события в черный или белый?

- Вы меня не разочаровали, - кивнул он, явно довольный. – Король могущественной страны нападет на слабого соседа, для короля и жителей его страны – это благо, это хорошо, больше земли, больше ресурсов для жизни их народа; их воины, убивающие жителей другого королевства – герои и победители. Для людей соседнего королевства – всё происходящее жуткое зло, солдаты, заполонившие их земли – убийцы и злодеи, а эта война – несправедливая резня. Тогда как для более могущественного племени людей эта война – справедливая необходимость в расширении.

Я вспомнил одного знакомого, типичный неудачник, не мог удержаться ни на одной работе, ленивый, безответственный и совершенно никчемный, однако уверенный почему-то, что мир к нему несправедлив и он достоин большего. Болезнь, поразившая многих в наши дни «просветленного сознания» и «эпохи Водолея». Однажды он попросил денег в долг, сказал, что не ел уже несколько дней, за квартиру платить нечем, и всё в таком духе. Я не хотел одалживать такую сумму, понимая, что он ее не вернет, но жалость и его реально убогий вид вынудили меня дать ему 10 тысяч. Разумеется, он их не вернул, сначала кормил меня «завтраками», а потом и вовсе перешел на намеки, что я-то не обеднею, дав ему 10 штук, они у меня не последние, а он едва сводит концы с концами, так почему должен себе во всем отказывать и возвращать не остро нужные мне деньги? Кончилось тем, что я послал его подальше, сказав, что раз он такой убогий, что не может заработать себе на хлеб, пусть эти деньги будут подаянием, и больше я его видеть не хочу.

Он считал, что абсолютно прав, ему же дискомфортно работать, он же «непризнанный гений» и «не такой как все», жертва несправедливой судьбы и т.д., и т.п., поэтому может не возвращать долг тому, кто богаче. А я считал, что прав я, потому что я зарабатывал эти деньги бессонными ночами в больнице и над книгами в мединституте, пока он кайфовал и гулял (наверняка за чужой счет), а потом спал до обеда и «визуализировал» свое великое будущее. Мы считали друг друга плохими людьми… а где же была Истина в этой ситуации? Во всех подобных конфликтах?

- Пройдемте в гостиную, - начал было я, но он решительно повернулся в другую сторону.

- В вашей культуре самые сокровенные беседы происходят при приеме пищи, там, где совершается этот священный ритуал. Я к вашей пище равнодушен, не беспокойтесь, а вот беседа нас действительно ждет очень сокровенная.

И он, совершенно не стесняясь, прошел в кухню. Я поплелся за ним с пакетами, как вьючная лошадь. Войдя в мою не очень просторную кухню, он как будто заполнил ее всю, вопросительно глядя на меня.

- Садитесь, где вам удобно, - послушно предложил я, странная вежливость в моем госте сочеталась каким-то образом с совершенным нахальством.

- Это ваше любимое место, верно? – он слегка улыбнулся и сел на другой стул, там обычно садилась Рина. – Я уважаю людей. Я уважаю почти все формы жизни.

Он сел, приняв картинную позу с совершенно ровной спиной, но почему-то не выглядел напряженным или неестественным, скорее – королевской особой, даже не придающей значения своему разумеющемуся превосходству.

- Поэтому, я, как хороший родитель, уважающий личность ребенка, пришел не просто запретить, а объяснить, почему именно нельзя.

- Почти все формы жизни? Вы так сказали?

- Да, господин Семен, их – великое множество, как и миров, которые они населяют. – Он ухмыльнулся и стал еще прекраснее. – Видите, я уже начал объяснение, так что садитесь, или сделайте себе чай. Только слушайте внимательно и относитесь ко всему услышанному более чем серьезно. От этого зависит не только ваша жизнь.

Я, наверное, побледнел, сразу подумав о Рине.

- Вам не нас надо бояться, - серьезно сказал он, глядя мне прямо в глаза, я не смог выдержать этот взгляд и отвел глаза. – По крайней мере, пока – нет. Но если вы не прекратите усиливать След, могут произойти страшные вещи.

- Ладно, - я бросил пакеты и облизал пересохшие губы. – Я слушаю. Только скажите: Рина в опасности??

- Сейчас – нет. А дальнейшее, как я сказал, полностью зависит от вас.

- Минуту, я налью себе воды, - проговорил я, чувствуя, как остатки моей нормальности трескаются и осыпаются куда-то в бесконечную темноту.

Глава 33

- Я никогда не смогу объяснить вам всё, - начал он, когда я сел напротив, сжимая уже второй стакан с водой, первый я выпил залпом, не почувствовав никакого насыщения влагой, как путник в пустыне. – И не должен. Ваш мозг создан примитивным и ограниченным. И это не оскорбление, это факт. Вы прекрасны тем, какие вы есть, а вы есть – именно такие.

Я неохотно кивнул, спорить с ним было бесполезно, это я уже понял. Всё равно что болонка кинется с оскалом на танк.

- Попытайтесь задуматься: откуда вы пришли? Откуда начался я мир? Что такое «бесконечность» - всё, ваш мозг буквально останавливается. Это ваш предел. Эволюция, рождение Вселенной… а откуда взялись материалы, из которых она родилась? Откуда взялась самая первая клетка и что было до нее? Вы и не пытаетесь, и это правильно. Это уже не ваша территория.

Истину говорит, подумал я, вспоминая, как все мы в детстве пытались заглянуть за край, и все терпели поражение. Как бы ты ни развивал теорию эволюции или божественного происхождения мира, рано или поздно упираешься в один и тот же вопрос: а откуда взялось то, что было до этого?

- Поэтому то, что я скажу вам сейчас, не надо пытаться анализировать или подвергать критике – у вас просто не хватит ресурса.

- Я и не думал…

- Думали. Подумайте лучше о том, как распорядиться полученными знаниями с наибольшей пользой.

Я молча кивнул и поднял руки ладонями к нему, я сдался, капитулировал, еще не начав спор. А какой у меня был выход?

- Могу ли я спрашивать то, что покажется мне непонятным? – спросил я.

- Да. Только не перебивайте, это не вежливо. – Он снова улыбнулся своей легкой королевской улыбочкой и добавил, - и не спрашивайте слишком много. Как я уже сказал, я не могу и не должен посвящать вас во всё. Лишь в необходимое.

Удостоверившись, что я всё понял, он потер руки, такой обычный человеческий жест, выглядевший сейчас так странно, и перевел взгляд на окно – там уже загорались огни, и вечерняя дымка превращалась в настоящую весеннюю ночь.

- Итак, мы остановились на том, что миров – великое множество. Вы даже не представляете, как их много, какие они разные и непохожие. Вы, люди, любите грезить о других мирах, но в силу своей ограниченной природы воображаете все миры по образу вашего. А это не так! Вам будет странно и дико слышать, что в некоторых мирах нет такого понятия как гравитация, в некоторых нет и такого понятия как время. Да, это не уложить в вашем сознании, но есть миры, где существа имеют несколько десятков видов половой принадлежности, тогда как у вас их всего 2.

Ну, в современном мире уже есть варианты, с улыбкой подумал я и покраснел – мой странный гость прочитал и понял мою шутку, это отразилось на его лице. Удивительно, но он вызывал у меня симпатию, я сам противился этому чувству, потому что разум кричал о могуществе этого странного громилы, о неизвестности и пугающих тайнах… но душа тянулась к нему, душа видела свет, и этот свет ей нравился.

- Но при всем этом бесконечном разнообразии есть лишь один Источник. Бог, как вы его зовете. На самом деле, это – энергия, чистая, мощная, сильная энергия жизни, сотворения, света, если вам угодно. Мы все – есть энергия, и вы, господин Семен, и этот стол, и небо над нами – это всё энергия Творца, обличенная в разные формы. Таков его Гений, он бесконечен… но вам этого понять не дано.

- И эта энергия, она пронизывает все миры, соединяет их, питает и держит в бытии, наверное, так понятнее будет сказать. И вот мы подошли к тому, что есть След, о котором я говорю.

Он повернулся и уставился на меня, его горящие глаза пригвоздили меня к стулу, я сидел, не смея дышать, как мышонок, попавший из своего подполья на грандиозный бал.

- Так как миров – великое множество, и все они переплетены между собой, эта энергия, связывающая миры, этот отпечаток всех миров – и есть След, отпечаток того, что вы зовете сверхъестественным. Не знаю, как объяснить лучше человеческими словами и для человеческого разума. Вы, как и все сущности, излучаете энергию своего мира, и пока на ней нет отпечатка чужеродной энергии, энергии другого мира – всё в порядке. Но чем больше вы пересекаетесь с тем, что не из вашего мира, что чужеродно здесь – тем сильнее на вас След, отпечаток того, с чем вы столкнулись. И этот резонанс вибраций, он привлекает тех, кому не место ни в одном мире…. Но я забежал вперед. Продолжим по порядку.

- Постойте… так…, - у меня в голове был какой-то космический торнадо, и кто мог бы меня осудить, после такого?! – То есть, я рожден в этом мире, поэтому моя энергия вибрирует вот так…

И я изобразил плавную волнистую линию.

- Как и у всех, кто их моего мира. Так?

- Более-менее, - скривился громила, но кивнул.

- А те, кто из другого, ну, скажем, соседнего мира, вибрируют вот так…

И я изобразил ломаную линию наподобие кардиограммы.

- Я понял, - кивнул громила. – Да, примерно так. А теперь представьте, когда эти вибрации накладываются. Это можно не заметить? Есть ли тут гармония?

Я присвистнул и опустил глаза.

- Но, как и любые волны, постепенно они гаснут, если не получают подпитки. Поэтому со временем След тускнеет и исчезает вовсе, это длится по-разному, в зависимости от того, какой он силы.

- Но вы…, - я облизал губы, но заставил себя продолжить. В конце концов, не я начал этот разговор. – Вы ведь явно не отсюда… тогда, получается, я усиливаю След тем, что прихожу в Клуб?

Он улыбнулся, мягко, как взрослый, которого малыш атакует элементарными вопросами.

- Нет, господин Семен, - покачал головой мой гость, - мы как раз занимаемся тем, что снимаем След, если уж он очень сильный. Это непросто, но такова наша работа. Там, в Клубе, создана особая зона. Там вам ничего не грозит.

- Так вот зачем вы нас позвали! – я, конечно, был сейчас Капитаном Очевидность, но для меня это правда было великим откровением. Я только что получил ответы на те самые «вопросы на миллион». – Чтобы очистить! Там ведь все те, кто пережил нечто сверхъестественное… но зачем вам наши истории? Почему бы просто не снять с нас След?

- Вы задаете слишком много вопросов. А моя вежливость отнюдь не признак вседозволенности.

Он не повысил голос, даже не допустил в него ни нотки раздражения. Но мне расхотелось спрашивать. От слова «совсем», как говорят сейчас подростки. Всё это мне предстояло обдумывать до конца дней – такой огромный и невероятный объем информации я получил. А ведь это был еще не конец разговора.

- Мы – гости здесь, если так можно сказать. Мы – тоже есть энергия. И мы созданы другими, мы видим энергию, мы управляем некоторой ее частью. Вот почему я говорил, что могу увидеть всю вашу жизнь, каждую мысль, потому что мысль – тоже энергия. Но я не делаю этого, и не сделаю без крайней необходимости, потому что уважаю людей и чту свободу воли. Она священна. Хотя иногда нам приходится переступать через нее.

- Простите, но как она тогда может быть священна для вас, если вы можете вот так взять и перечеркнуть ее? Вы ведь стерли память тому нацмену, да? И мне только что грозились стереть…

Очередная безумная тирада от моего проклятого внутреннего бунтаря. Договорив, я замер и вжался в стул. Дурак, какой же я дурак, успел подумать я, ожидая кары.

- Вы многого не понимаете, слишком многого. – Он даже не разозлился, и от этого я почувствовал себя еще хуже, еще более презренным и жалким – на такого даже злиться грех. – Мы, вроде ваших солдат, да, мы делаем то, что должны. Ради Равновесия.

Солдаты? Да, теперь картинка складывалась! Какая-то межмировая военная полиция, следящая за порядком и охраняющая… от кого?? Вот и еще один вопрос на миллион.

- Равновесие…, - тихо повторил я, стараясь совладать с ураганом в моем мозгу.

- Да, господин Семен, именно – Равновесие. Нет ни добра, ни зла, по крайней мере, в вашем понимании. Тогда что же остается, спросите вы? Единственное – Равновесие. Оно держит все миры. Ему мы служим. Равновесие – есть замысел Творца, а значит, мы служим Ему, как и всё сущее. Даже то, что вы зовете злом, то, с чем нам иногда приходится сражаться – всё это создано для Равновесия, для многообразия жизни. Таков Гений Творца.

Я мало что понял, у меня перед глазами разве что звезды не летали, как в мультиках. Но суть я, вроде бы, ухватил.

- Так значит, есть нечто, что противостоит вам? Зло, как мы, люди, говорим? Это…, - мысли летели в голове, складываясь в этот невообразимый вселенский паззл, всего кусочек от общей картины, но и это было слишком много для простого землянина. – Это его, этого зла мне надо бояться?

- Вы догадливы. – Улыбнулся громила, - с вами приятно беседовать, не приходится тратить много энергии на разжевывание сути.

Он снова отвернулся к окну и проговорил:

- Что необходимо для равновесия? Противовес, противоположность. Свет и тьма, жизнь и смерть, созидание и уничтожение. Но всё это, повторюсь, есть замысел Творца, всё служит Источнику. И есть лишь один Источник, нет никакого дьявола или источника тьмы… не зря ведь даже в вашей культуре про дьявола говорят: «Имя мне легион», - то есть, множество того, что вы называете плохим, злым и неугодным, множество, но не какой не один источник. Вам понятно?

- Да, - кивнул я, как послушный ребенок, - есть лишь источник света, но нет источника тьмы. А есть лишь много разных подонков, чудовищ и, не знаю, чертей или демонов, но они без своего князя тьмы, они – сами по себе. И они образуют своей массой то самое Зло. Так?

- Ну, примерно. И мы, господин Семен, занимаемся поисками Следа, дисгармонии энергии, потому что с другого конца эту дисгармонию тоже ищут, она привлекает то, что вы назовете Злом. Одной из его разновидностей. Вселенная бесконечна, и многообразие в ней бесконечно, мы лишь выполняем уготованное нам на нашей оси мироздания, как кошка создана для ловли мышей, но не годится для охоты на кабана, например, или для вспашки поля.

- А вы…, - я снова осекся, но слишком уж велико было любопытство, наша отличительная черта человечества, поэтому я собрался с силами и закончил вопрос, - простите, но вы – ангелы? Вы – бессмертны?

- Мы все бессмертны, господин Семен, - улыбнулся он кротко и по-доброму, - ничто не умирает. Разве вы не учили физику? Энергия не исчезает в никуда и не появляется из ниоткуда. Она лишь циркулирует, меняет формы и места, но никогда не перестает существовать. Знаю, вам сложно это понять, но ваш страх смерти - одна из уникальных характеристик вашего мира, изюминка, если можно так выразиться, так было задумано, чтобы создать жизнь здесь именно такой.

Мой первый вопрос он оставил без ответа, хотя, если не быть ослом, можно додумать самому, информации он мне дал предостаточно. Ангелы, демоны – всё это сущности, сотканные из энергии источника, если я всё правильно понял, одних Гений создал любить и защищать, других – разрушать и ненавидеть. Зачем? Потому что ему нужно равновесие и разнообразие. Вроде бы так.

- Но вы упоминали слово «небытие», - не унимался я, - как же это состыкуется с вечной жизнью?

- Я же сказал, вам трудно, а то и невозможно будет всё понять. А я – не Источник, у меня тоже нет всех ответов, лишь доступные мне. Да, есть бытие и небытие. И пока сущность находится в бытии – она не умирает. Но если по какой-то причине ее вытолкнут из бытия – она перестанет существовать. Это, конечно, грубое и вульгарное объяснение, но по-другому вы не поймете.

- Вы правы, - выдохнул я, - голова уже как ватная. Но у меня столько вопросов! Мне так хочется знать…

- Вы уже узнали немало. И я здесь не для того, чтобы преподавать вам краткий курс природы мироздания. Я рассказал вам лишь необходимый минимум, чтобы вы поняли, что не следует делать то, что вас просят не делать.

- И кого мне надо бояться? И чего конкретно я не должен делать. Объясните, я не хочу создавать проблем, но я ничего не понимаю! Я – человек, а мы любопытны, упрямы и своенравны, как вы, должно быть, и сами знаете… но такие уж мы есть, если я сделал что-то не так, я не со зла, а по незнанию…

- Я знаю. – Кивнул он спокойно и понимающе, как мудрый отец нашкодившего ребенка. – Поэтому нам приходится ставить… эмм… защиту. Чтобы вы не могли усиливать След и вовлекать других людей.

- Так вот что было с Риной, я так и знал! И с моей пациенткой… она же вообще умерла! Это вы…?!

Я, наверное, побледнел, потому что в глазах вдруг потемнело от злости и ужаса.

- Нет, это не мы и не вы. Это – сотворчество. Еще одна непростая вещь, которую мне будет крайне сложно объяснить. Но частично вы правы – если вы попытаетесь вовлекать посторонних любыми способами, конкретно для вас защита сработает таким образом, что этим людям станет физически очень плохо. Потому что вы – альтруист. Прекрасный вид людей, наш любимый. С эгоистами мы гораздо строже обходимся – они заболевают и испытывают мучения сами, потому что единственное, что их волнует – собственная шкура.

- Но я же убил ту женщину! – воскликнул я, чувствуя в груди огромный и тяжелый ком вины и страха, худший в мире коктейль. – Вы сами сказали…

- Я сказал о сотворчестве. Все сущности вплетены в узор судьбы, так сказать; вы движетесь по своим траекториям, чтобы избежать хаоса. Но вы все – творцы в своих жизнях. Не полностью, некоторые события предопределены, но в промежутках – вы абсолютно свободные художники. Пришло ее время покинуть этот мир, а вам захотелось поговорить о запретном. Вы совпали как кусочки паззла. Притянулись друг к другу как магнит и железо. Разве не гениально?? Творец обо всем позаботился, всё продумано и гармонично, всё совершенно!

- Ради вашего успокоения могу сказать, что она всё равно покинула бы этот мир, это изменить было нельзя, - его красивое лицо стало жестким и волевым, - возможно, днем раньше или позже, если бы на ее пути не появились вы. Но если ставить вопрос ребром: то - да, вы активировали защиту, и это ускорило ее уход.

Боже! И что я должен был чувствовать?!

- А-а-а… если вдруг мне захочется специально сделать какому-нибудь плохому человеку «не очень приятно», и я начну рассказывать ему про Клуб?

- А вам захочется? – приподнял одну бровь мой гость, хитро улыбаясь.

Я замолчал и задумался. Наверное, нет. Я могу вспылить, могу даже дать в морду, но подлость – не мое оружие. Эти существа, кем бы он ни были, знали меня лучше, чем я сам.

- Но чисто теоретически, допустим, кто-то меня сильно взбесил, и я решил с ним поквитаться…

- Тогда плохо станет вам, господин Семён. Потому что из альтруиста вы превратитесь в заурядного эгоиста. А вы уже знаете, что с ними бывает.

- Но это же не справедливо! – не выдержал я.

- Снова спрошу: по отношению к кому? Вы не судья, господин Семен, и не палач. Вы даже не Страж этого мира. Вы – существо, наделенное привилегией жизни в этом чудесном уголке мироздания, не берите на себя больше, чем вам отмерено.

- Так всё уже решено? И мое мнение никого не волнует? А ваша иногда священная свобода воли?

- Я ведь уже сказал, что нет, - терпеливо ответил громила, - ваши жизни – равновесие между свободой и предопределением.

- Равновесие, - эхом повторил я, – ключевое слово, похоже.

- Именно.

- То есть, - рассуждал я, - грубо говоря, если суждено жениться в 30 лет, то женишься в любом случае, но можешь пойти под венец девственником, а можешь – бабником. Так?

Мой гость комично скривился и вопросительно посмотрел на меня.

- Человеческая природа. – Пожал плечами я, и мы оба рассмеялись. Это было так странно и так неожиданно приятно. Этот громила не был человеком, я вообще не знаю, кем он был, но он мог смеяться и делить такие совершенно земные и человеческие эмоции и моменты. Это тронуло меня.

- Вы сотрете мне память, да? – спросил я уже без всякой злости, когда мы посмеялись, а потом немного помолчали. Я узнал слишком много для человека, слишком, чтобы злиться на них или бояться. Осталось лишь какое-то душевное опустошение и одновременно мысленная переполненность. Такое вот равновесие, ха-ха.

- Таковы правила. Равновесие превыше всего. Вы не должны этого знать и не должны вмешиваться в дела других миров и других сущностей. Когда с вас будет снят След, вы забудете нашу встречу и этот разговор. И всё, что вам не нужно помнить.

- Но я не хочу забывать! – с жаром воскликнул я, - это самое волшебное, прекрасное и удивительное, что было со мной в жизни! Мы, люди, всю жизнь ищем ответы, мы умираем ради еще одного шага к Истине… Я не хочу это терять!

- Не заставляйте меня пожалеть о том, что я на время пустил вас на запретную территорию, - спокойно сказал он, - мне показалось, так будет лучше для вас и окружающих. Но если я ошибся, я исправлю свою ошибку.

- А если в эту пятницу черный шарик выпадет мне? – я еще столько хотел спросить, надеясь получить ответы хоть на некоторые вопросы. И еще мне хотелось замять эту неловкую ситуацию, я не хотел его огорчать, симпатия к этому странному существу никуда не делась даже после его слов о том, что он сотрет мне память. В нем был свет, а наши души стремятся к свету, как цветы, рожденные под солнцем. Возможно, стремятся к свету лишь те, кто носит его в себе, подумал я и покраснел, а если в тебе сидит тьма – к тьме ты и стремишься, и всё светлое тебе отвратительно.

- Тогда вы, надеюсь, подарите нам свою историю. – Невозмутимо ответил он.

- Я хочу сказать: если я расскажу ее, След будет снят? И я всё забуду?

- А Николай забыл?

Нет, подумал я, понимая, что запутался. А как тут не запутаться?! Наш мозг вообще не рассчитан на такую информацию!

- Ответ на первую часть вашего вопроса: да, След будет снят почти полностью. Если вы усвоили урок и не будете его усиливать. А что до второй части вопроса: да, вы забудете, как я и сказал. Но не в ту же секунду. В норме это произойдет постепенно, с каждым днем вы будете помнить всё меньше деталей, потом потускнеет и общая картина. А потом вам покажется, что это был сон. Ну а затем – это просто уйдет из вашей жизни.

- В норме? То есть иногда приходится делать как в фильмах: вспышка, и человек ничего не помнит? Как с тем нацменом.

- Да. Но мы стараемся этого не делать без крайней необходимости. Это усиливает След.

- Погодите… вы ведь стираете память, чтобы снять След? Я не понимаю…

- Я предупреждал, что так будет. Всё это намного сложнее и объемнее, чем ваш мозг может воспринять. Да, мы снимаем с человека След, но усиливаем его в пространстве. А это опасно.

Мы снова помолчали. Он терпеливо ждал, пока медленный человеческий мозг загрузит и обработает данные, а вот мне полет мыслей не казался медленным – ну конечно, ха-ха – я едва поспевал за этим ментальным ураганом. Если он не уходит, значит, либо еще не всё сказал, либо дает мне шанс спрашивать – вот единственная сильная мысль, которая пробилась сквозь этот рев новых знаний, эмоций и догадок.

- Но Следов, должно быть, тысячи, а то и миллионы! – вдруг осенило меня, и мой собеседник повернулся, его лицо всё так же выражало спокойную вежливость и не более. – Неужели во всем этом… мельтешении, что ли… можно так легко найти то, что вам нужно. Или того.

- Вы снова не разочаровываете, - улыбнулся он, почему-то довольный, - да, дисгармонии в мире действительно много, но и нас много. А если вы намекали на то, что именно вас найти будет непросто… что ж, мой ответ: просто. Даже очень. Видите ли, помимо Следа на вас теперь есть Связь. Помните, в тот самый первый раз в Клубе вы все взялись за руки, а потом по вам прошла энергетическая волна?

Я помнил. Господь всемогущий, как такое забыть?! И да, теперь я припоминал, что Мадам тогда сказала, что-то про Связь. Картина складывалась всё более интересная и взрывающая мозг.

- Вижу, вы хорошо это помните, - ухмыльнулся громила, - так вот, эта Связь позволит нам найти именно вас среди миллионов сигналов. Это как «жучок». Любой из нас может найти любого из вас где угодно. В пределах Бытия, разумеется.

- Нуу… даже не знаю, успокаивает это или наоборот. – Выдохнул я. – И эта Связь, она исчезнет вместе со Следом?

- Она исчезнет, когда мы ее разорвем, господин Семен. Когда будем уверены, что ни вам, ни миру ничего не грозит.

И тут он встал, снова заполнив собой всю комнату. Я испытал нечто вроде сожаления и страха – мне было страшно оставаться наедине со своими мыслями, со своими новыми знаниями. И мне хотелось беседовать с ним, хотелось узнать так много! Вот вам и противоречивая человеческая природа – я тянулся к знаниям, которые меня пугали.

- Обдумайте всё, что вы узнали. И не усиливайте След. Теперь вы знаете, что это опасно, и не только для вас.

- Но почему вы мне это рассказали? – внезапно этот вопрос показался мне самым важным. Я сильно сомневался, что они вот так приходят домой к каждому «помеченному» и рассказывают ему краткую версию Истины. – Такие знания – не для всех… так почему я?

- Это было мое решение, господин Семен, - твердо ответил он, глядя мне прямо в глаза. И снова я не смог выдержать этот взгляд дольше нескольких секунд. Особенно после того, что узнал. – Больше ничего объяснять я не обязан.

- А Мадам? Она знает?

Он покачал головой и рассмеялся.

- Какие же вы смешные! Вот то, о чем я и говорил: вы всё меряете своим аршином. Вам кажется, что всё во Вселенной такое, как на земле; такое, каким оно должно быть в вашем понимании.

Я смутился и замолчал, как ребенок, сделавший какую-то глупость на глазах у взрослых.

Мой гость, всё так же улыбаясь легкой улыбкой, вышел в прихожую и остановился в ожидании своего пальто. Я так задумался и был так растерян, что забыл о своем долге хозяина – чаем я его так и не напоил, так хоть подам пальто. Я устремился за ним и достал из шкафа его красивое пальто, снова ощутив прекрасный запах благовоний, исходящий от вещи. Громила пока аккуратно обулся, он не надел тапочки, и я только сейчас заметил, что его носки такие же черные, как и брюки, и тонкий свитер – всё идеально одного оттенка. Будь он земным мужчиной, подумал я, женщины просто бросались бы ему на шею и бросали под ноги свои сердца.

- Что ж, на этом мы временно простимся, - он надел пальто, идеально сидевшее на его красивой фигуре, - вам надо о многом подумать. Очень надеюсь увидеть вас в пятницу в нашем Клубе.

Я всё еще пребывал в ступоре, но заставил себя сконцентрироваться – мой гость уходил, и я понимал, что другого такого визита уже не будет. И это к лучшему.

- Я приду. Но…, - я набрал воздуха в грудь и собрался с мыслями, насколько мог, по крайней мере, – вы так и не сказали: кого мне надо бояться? Что это за зло, которое идет по Следу?

- Легион, господин Семен, я сказал. Вам надо бояться легиона.

Он повернулся к двери и мягко нажал на ручку. Я понял, что ничего не добьюсь, я итак узнал больше, чем полагалось нашему брату.

- Последний вопрос!

Он замер и через секунду повернулся с той же легкой улыбкой на лице.

- Вы знаете мое имя. Могу я узнать ваше?

- Азалиах. – Он улыбнулся и слегка поклонился, - а теперь я должен идти. До встречи, господин Семен.

- До встречи. – Эхом повторил я, думая о том, что уже слышал это имя в Клубе.

Я закрыл за ним дверь и не удержался от того, чтобы посмотреть в глазок. Громила не спеша пошел к лестнице и начал спускаться. Азалиах. Красивое имя и явно «не наше». Теперь я знаком с каким-то нечеловеческим существом, подумал вдруг я и хихикнул, прямо как псих.

- Станешь тут психом, – пробурчал я, всё еще улыбаясь, сегодня явно был одни из самых невероятных вечеров в моей жизни.

Мне хотелось сказать его имя вслух, ощутить, как оно звучит и произносится… но почему-то я не решался. Какой-то суеверный страх сковал мой язык. Не упоминай имя неземных сущностей всуе, подумал я и отошел от двери, как только громила скрылся из поля обзора моего глазка – у меня созрела новая идея. Я молнией метнулся к окну в кухне, оно выходило на дверь подъезда, мысленно поспорив сам с собой.

Я простоял у окна 10 минут, но из подъезда так никто и не вышел.

Глава 34

Прежде всего мне хотелось бегать и кричать о том, что я узнал, хотелось, чтобы весь мир тоже узнал о том, что мы – не единственные, что есть ангелы, демоны, другие миры и какие-то злые сущности. Что есть Бог.

Но, разумеется, я ничего не сделал, только мерял шагами квартиру, иногда шепотом произнося «Мать твою!» и «Да уж». Иногда я останавливался посреди комнаты, по которой проходил, и качал головой, вслух выражая свои многочисленные эмоции. А иногда я хватался за голову и шептал себе, что этого не может быть, и я просто псих… но это были последние слабые конвульсии старой картины мира, она умерла. По крайней мере, до того дня, когда мне сотрут память, и всё произошедшее станет казаться мне сном, а потом и вовсе растворится во времени.

И каким же глупым я себе казался! Слепым котенком, который тыкается во все дырки, не понимая, что за ними может скрываться опасность, и даже смерть. Я ничего не знал о мире, как и все мы, люди, и теперь эта крупица знания – а я не сомневался, что мне рассказали крошку от крошки – просто раздавила меня. Всё то, во что нас так беспощадно приучали верить, всё это оказалось враньем, пустотой, ширмой, за которой разворачивалось великое действо. Какие-то могучие силы нянькались с человечеством, глупым, самодовольным и примитивным, оберегали нас от тысяч разных угроз, пока мы мнили себя венцом мироздания и хозяевами этого мира.

В конце концов, сильные эмоции и потрясение опустошили меня, я вернулся в кухню и сел на свое место, косясь на стул напротив – мне казалось, что мой гость может быть там, в виде прозрачного силуэта или в полной физической форме… и снова укол сожаления пронзил сердце, мне не хотелось, чтобы всё это стало сном, а потом и вовсе исчезло из памяти. Сейчас я был особенным, я поднялся над миром и увидел его в истинном свете. Я впервые ощущал себя свободным. А кому захочется после полета возвращаться в клетку из вранья?

СМИ, политика, налоги, криминал – глупая и фальшивая жизнь на самом дне, где нет света, потому что нет ни грамма Истины.

Я налил себе чай и вышел на балкон, вдыхая восхитительную весеннюю ночь. Вокруг горели окна многоэтажек, все эти обитатели дна - я ведь и сам был таким - проживали свои бессмысленные жизни, ели, спали, гадили и размножались, в перерывах гоняясь за деньгами и доступными простенькими впечатлениями… Какой духовностью надо обладать, чтобы не презирать нас, подумал я, поднимая голову к небу, там среди облаков иногда проглядывали наиболее яркие звезды. Кто смотрит на нас оттуда? Кто еще разделяет с нами это бесконечное небо?

Я улыбнулся, снова ощущая это восхитительное, окрыляющее чувство свободы, и подставил лицо ветру. Я был живой, я чувствовал ветер, его аромат и свежеть, вкус чая; я ощущал и свое тело, и эмоции, живущие в нем. И теперь я знал то, что позволяло мне безмерно наслаждаться моим существованием. В мою жизнь на дне вдруг ворвался свет, и он всё делал прекрасным. Этот громила, Азалиах, был прав: жить здесь – это привилегия, великий дар, потому что на нашем уровне нет никаких великих проблем и задач, с нас, как с дураков – нулевой спрос, наше дело: возиться в своей красивой песочнице и не сильно шуметь. И узнав, насколько велик и сложен мир, я ощутил смирение со своей ограниченностью и жалкостью. Я был именно там, где и должен был быть, как остальные обитатели дна вокруг меня. Никому из людей не надо соваться туда, где свой путь проходят гиганты, титаны, они просто раздавят нас, маленьких и глупых, и не заметят даже. Я лишь не хотел терять это знание, понимание Истины, которое делало меня свободным и наконец умиротворенным.

Так, думая обо всем и ни о чем конкретно, я простоял на балконе около часа, улыбаясь, как деревенский дурачок, звездному небу. Постепенно возбуждение уступило место какому-то теплому и легкому чувству, я и сам не знал, как его назвать, но оно было приятным. Я успокоился, я стал каким-то собранным и уверенным, что ли. И страх ушел.

Я понял, что дергался и нервничал потому, что пытался взвалить на себя непосильную ношу. Это не наше дело, слабых и неприспособленных людей, решать судьбы миров или разбираться в том, о чем мы и понятия не имеем. Это как всю жизнь водить автобус, а потом вдруг решить, что должен ради спасения мира или себя самого прооперировать человека… И каким же облегчением было снять с себя эту мнимую ответственность, узнать, что есть силы, которые позаботятся о нас, которые знают, как противостоять этому неведомому злу. И всё, что от нас требуется – не мешать.

Ну, это я могу, подумал я, покидая балкон, а коварный голосок в голове вкрадчиво спросил: правда?

Я думал, что не усну, но эмоции забрали слишком много энергии – я провалился в сон, едва моя голова коснулась подушки. И если мне что-то и снилось, я этого не запомнил.

Глава 35

Утром, едва открыв глаза, я первым делом прислушался к себе – умиротворение и чувство свободы не исчезли за ночь, они остались со мной. Хотя всё произошедшее казалось мне сном или просто розыгрышем, если не безумием… но я знал, что это мой загнанный в рамки разум пытается затолкать туда же душу, которая теперь знала гораздо больше и не желала больше возвращаться в клетку.

На моем лице поселилась легкая улыбка, похожая на ту, что так часто красовалась на лицах телохранителей Мадам – и теперь мне было понятно, чему это они улыбаются, по крайней мере, хоть отчасти. Всё служит Равновесию, всё в гармонии, а если нет – приходит такой вот спецотряд ангелов, или каких-то других светлых сущностей, и наводит порядок. И мне не о чем беспокоиться, кроме своих насущных простеньких проблем, мне не надо спасать мир, потому что его есть, кому спасать. И само осознание того, что теперь я приобщился к тайным знаниям, делало меня особенным в моих собственных глазах. А не это ли самое важное, как говорят духовные гуру?

Машину я брать не стал, не хотел стоять в пробках, и потом, мне сегодня хотелось быть в потоке города, хотелось видеть всё то, что я привык видеть, совсем другими глазами, потому что я стал другим. Я вдруг ощутил такое единение с миром, такую правильность всего происходящего и такую красоту, скрывающуюся в обычных вещах вроде солнечного блика, отраженного в луже, или наших новеньких высоток, тянущихся в весеннее небо. Я выпорхнул из подъезда, улыбаясь новому дню, кивнул соседям, которых знал в лицо, но не по имени – мы каждое утро встречались во дворе, убегая на работу. Они и не подозревают, что творится за кулисами мира обывателей, подумал я, и улыбка стала шире. Ореол волшебства окутывал меня, я ощущал его, хоть и не обладал даром чувствовать или видеть потоки энергии, и мне было в нем так уютно!

Я вышел из лабиринта многоэтажек и влился в увеличивающийся поток людей, сонных, хмурых или просто равнодушных и скучающих, смирившихся со своей жизнью. Мне было жаль их, и тут я понял, что больше не ощущаю себя одним из них, после вчерашнего я и сам чувствовал себя не совсем человеком. По крайней мере, ментально. Я был каким-то мутантом, пограничным видом между обычными жителями земли и обитателями других миров. И снова я ясно и твердо понял, что не хочу назад, не хочу возвращаться к этой унылой и предсказуемой жизни, когда весь твой мир – это тупые передачи по ТВ, гонка за материальными благами и диктатура технического прогресса.

Кто еще знает это на постоянной основе, задался вопросом я, ожидая маршрутку, кто-то ведь всегда знает… Вечно врущие политики? Наверное, но не все, возможно, самая верхушка. Передо мной лежал целый новый мир, совсем неизведанный, и миллионы вопросов разрывали мне голову, и меня даже не сильно огорчал тот факт, что все ответы мне придется додумывать и искать самому. Очень осторожно, чтобы не усиливать След, разумеется.

Знание – величайшая привилегия и величайшая сила, способная превратить твою жизнь в увлекательное приключение или бесконечное мучение.

Глава 36

Ну почему, почему жизнь иногда такая подлая (только не надо спрашивать, по отношению к кому, ха-ха)?! Почему, когда ты вдруг обретаешь крылья и летишь ей навстречу с открытой душой – она обязательно туда плюнет? Ударит, да побольней? Со мной это было тысячу раз, некоторые, наиболее болезненные, я помню до сих пор. Например, то утро, когда я шел к больнице, едва касаясь земли ногами, так мне было хорошо и легко.

Я вышел из маршрутки, как обычно, недалеко от главных ворот, я всегда заходил отсюда, если ехал на общественном транспорте, часто со мной ехали медсестры или другие врачи, но в то утро я радовался одиночеству – мне было, о чем подумать. Вообще, на территорию нашей больницы есть четыре входа, плюс 2 калитки для служебных нужд и ворота для скорой помощи, иногда, когда я опаздывал, я мог пробежать через них – мы все уже друг друга знали, поэтому меня они пропускали. Но так я делал крайне редко – двор от улицы отделял короткий туннель, места там было ровно на 2 машины, которые всегда летели, особенно, если ехали из города с пациентом. Ворота для скорой находились на боковой улице Гоголя, оттуда они выруливали на широкую и многополосную улицу Свободы, там были наши главные ворота, откуда дорога вела через сквер, мимо фонтана и до главного входа – через него проходили посетители и персонал, там проверяли пропуски и выписывали посетителям карточки визитера. Мне нравилось идти именно через главный вход, потому что сквер по утрам выглядел совсем не как больничный, в свете утреннего солнца он был настоящим парком. Деревья отсекали шум машин, иногда даже пели птицы. И мне нравилось, как дорога плавно поднимается, больницы-то стояла на холме, нравилось идти мимо фонтана и пустых лавочек. Правда сегодня я немного напрягся, помня рассказ Шкета о том, кого он видел сидящим на лавочке прошлым утром… Не стоит, сказал я сам себе, теперь ты знаешь, что они есть – какие-то сущности, такие же сгустки энергии, как и я сам… ну, может, немного не такие. Возможно, из-за того, что на мне всё еще был След, причем, усиленный мной по глупости, такие истории и события стали притягиваться ко мне. Но больше я таких глупостей делать не буду, и всё рассосется, да, само собой – наша любимая формула счастливой жизни.

Едва ли не насвистывая, я шел вперед, почти не глядя под ноги – небо было таким голубым и таким красивым на фоне просыпающихся деревьев. Дорожка начала плавный подъем, я опустил глаза, чтобы смотреть на дорогу… и вдруг увидел, что на лавочке возле фонтана снова кто-то сидит. Я замер, остановился, как вкопанный, а в груди зашевелился ледяной ком. Неужели он?? И я помнил сон, я знал, что это – правда, мне нельзя смотреть на его лицо, я не должен… Страх моментально вернулся и накрыл меня, как внезапная буря. Сердце загрохотало в ушах, ладони вспотели. Что делать, бился в голове вопрос, идти назад и пройти через другой вход? А если он будет ждать меня там? Я уже видел, как эти странные «гости» из других миров умеют исчезать и появляться там, где им нужно, от них не убежишь. Так что делать?

Первая и самая по-детски наивная идея заключалась в том, чтобы закрыть глаза, досчитать до 5, а потом открыть. Ну а что, других идей всё равно пока не было. В утренней прохладе мои глаза немного слезились, так всегда бывает, когда ты еще не проснулся, а воздух на улице слишком контрастный, поэтому я не мог – или не очень-то и хотел – рассмотреть четко фигуру, сидящую на лавочке. А подходить ближе мне совсем не улыбалось, тем более, пока я не знал, с кем или чем именно имею дело, так что я просто закрыл глаза, как большой ребенок (Рина бы согласно закивала и поджала губы, о да!), и начала тереть их, считая про себя. Хоть бы оно исчезло, вертелась мысль. Или хоть бы… ну, не знаю… это был обычный посетитель, ждущий, пока начнут пускать визитеров. Я досчитал до 10, просто потому, что боялся открывать глаза, а потом медленно разлепил веки.

Фигура никуда не делась, но теперь, когда паника немного схлынула, а глаза – отдохнули, я вдруг заметил, что этот кто-то явно плотнее того, кого я видел во сне, и по описанию Шкета и Ирины Сергеевны тот субъект был стройным. А этот человек был невысоким и плотным… и у него были растрепанные длинные волосы. Это женщина! Я пошел вперед, осторожно, но уже без страха, в данный момент мне казалось самым пугающим встретить «ангела смерти», ни о чем другом я даже не думал. Но чем ближе я подходил, тем тяжелее становилось в груди, а тревога сжала горло стальной рукой – очертания женщины показались мне знакомыми, и что-то едва уловимое было в жестах. Бог ты мой! Я приблизился настолько, что без труда уже мог разглядеть Анну Андреевну, заведующую реанимацией. И что-то черное снова шевельнулось в груди, страх пополз вверх, затрудняя дыхание. Что она могла делать здесь сейчас?? И эти растрепанные волосы, и… я подходил всё ближе…и да, она едва заметно вздрагивала, потому что плакала!

Я рванул вперед, не представляя, что могло заставить эту железную леди лить слезы в нашем сквере в самом начале рабочего дня. И все мое радужное настроение, конечно же, испарилось.

- Анна Андреевна! – я еще не добежал до нее, поэтому мне пришлось повысить голос. – Что с вами, что случилось?!

Она вздрогнула и повернула ко мне лицо – я сразу вспомнил о Шкете и его госте, он тоже сидел на лавочке и вдруг неожиданно повернулся – и я даже остановился на мгновение. Всегда безупречно ухоженное и элегантно накрашенное лицо этой красивой 56-летней женщины было белым, как плотно, тушь растеклась, а глаза опухли, в руках она теребила платок, прическа распалась, и ветер играл темными прядями, а хозяйка даже не замечала этого.

- Се-се-мен Серге-еевич…, - она всхлипнула, попыталась взять себя в руки, даже не смущаясь своего вида, и это испугало меня больше всего, она никогда не позволяла другим видеть свою слабость или просто несовершенство, а тут…

- Господи, Анна Андреевна! Что такое? Что с вами случилось?

Она сделала долгий прерывистый вдох и всё же сумела немного успокоиться, эту женщину я уже узнавал, а ту, ревущую в сквере – видел впервые. Но она тронула мое сердце, я бы соврал, если бы сказал, что не проникся к ней чисто человеческой симпатией в тот момент.

- Не со мной, - глухим голос проговорила она, не поднимая глаз, а ухоженные пальцы с короткими ногтями яростно терзали платок. – Семен, Николай Андреевич погиб. Его больше нет.

И она снова залилась слезами. А я просто тупо смотрел на нее, не зная, как на это реагировать, пока в сердце открывалась огромная ледяная дыра.

Глава 37

Он мог послать тебя матом при всех, и без разницы, на какой ты должности и сколько тебе лет, он плевался из окна и везде вел себя как дома, его называли «сложным человеком», хамом, вульгарным и совершенно бестактным типом. Но при этом он был весельчаком, настоящим врачом по призванию и порядочным человеком. Поэтому в тот ужасный вторник Шкет оказался на дороге именно в 6.55 – у него была сложная пациентка, молодая девушка после аварии с тяжелейшей черепно-мозговой травмой, и он решил прийти раньше, видимо, не смог сидеть дома, пока она балансировала между нашим миром и загробным в его палате в реанимации.

Я буквально видел эту ужасную картину: Шкет в своей дутой куртке и смешной вязаной шапке, сутулый, с вечными наушниками в ушах, похожий больше на подростка, чем на мужчину-врача… он спешит в больницу, спешит к девушке, которую пытается задержать в этом мире, чтобы, возможно, отпустить потом в ее адрес какую-нибудь не совсем корректную шуточку. Но он не может спать, потому что у нее есть семья и потому что она слишком молода, чтобы покинуть этот удивительный мир, поэтому он выходит из дома, едва продрав глаза (если он вообще спал той ночью), холодный утренний воздух немного освежает его вечно небритое лицо, скорее всего у него в руках сигарета, и плевать он хотел на здоровый образ жизни и запрет на курение в общественных местах. А вот на девушку с разбитой головой ему не плевать, он спешит. Машины у него нет (и все всегда закатывают глаза и говорят, что это - к лучшему), но он живет не так далеко, поэтому на работу всегда ходит пешком. И всегда проходит через Верхние ворота, так мы называем вход с Холмовой улицы, она идет параллельно улице Свободы, то есть, те ворота напротив Главных, только на другом конце. Холмовая не очень широкая, и всегда забита машинами – кто-то едет в больницу, кто-то в многочисленные диагностические центры, выросшие вокруг, как грибы на влажной почве. Но движение там медленное всегда, просто не разгонишься в таком потоке.

Всегда, но не в то утро.

Выйдя из лабиринта высоток на Холмовую, Шкет как обычно перебегает дорогу, она почти пустая в такой ранний час… И тут из-за поворота, с улицы Гоголя вылетает старый москвич 2141. За рулем старик в огромных очках, но он даже не смотрит на дорогу, в этот самый момент его жена, лежащая на заднем сидении, стонет, и он оборачивается, боясь, что не успеет довезти ее до больницы – инфаркт очень опасная штука. Возможно, он всё же возвращает свой взгляд на дорогу, но уже слишком поздно…

Смерть наступила мгновенно. От удара тело моего коллеги и приятеля отлетело к забору больницы, там он и умер, почти на работе.

Я вспомнил, как он шутил, что если его прикончат за шуточки в больнице, то хоть ехать никуда не надо.

Закрыв рукой глаза, я сел рядом с Анной Андреевной и позволили двум одиноким слезинкам тихо скатиться по щекам.

И еще я помнил свой сон и эту фразу: он позволяет себя увидеть только тем, кого собирается забрать.

Глава 38

Пока священник читал свои молитвы, а в большой толпе изредка раздавались тихие всхлипы, я думал о том, что весной похороны кажутся особенно противоестественными. Весна – это ведь торжество жизни, обновление, новое начало… хотя, если верить эзотерикам и тем же священникам, смерть – тоже новое начало. Но глядя на темную, мокрую от ночного дождя землю и закрытый гроб возле ямы, в это верилось с трудом. Сейчас это выглядело как конец, безнадежный и бесповоротный.

Почти вся больница собралась проводить Шкета в его последний путь на этой земле, а количество его внебольничных друзей почти сравнялось с нашим немаленьким коллективом. И надо сказать, круг общения у Николая Андреевича был весьма широким: от миловидных девушек до брутальных байкеров, они немного шокировали своими кожаными куртками и уже выведенными из гаражей мотоциклами некоторых дам, а вот меня их присутствие почему-то очень тронуло. Прозвучит странно, но почему-то именно глядя на них, бородатых, суровых, на громадных мотоциклах, я вдруг в полной мере осознал, что там, в этом закрытом гробу, лежит Шкет, что это не одна из его идиотских шуточек, его больше нет, и никогда не будет… в том обличие и в этом времени, по крайней мере.

Я пытался бороться с накатившей болью своими новыми знаниями… но они лишь рвали мне душу еще сильнее. Да, все мы – энергия, а она никуда не исчезает, и этот факт снова тыкал меня носом в осознание того, что отсюда Шкет ушел… и что он уже больше не Шкет там, где он есть сейчас.

Это мир потерь и одного шанса, потому такой уникальный и такой бесценный. Каждый день бывает лишь один раз и потом уходит навсегда, я никогда не смогу улучшить или прожить по-другому этот тяжелый четверг, потому что он никогда больше не повторится. Мы бываем молодыми лишь один раз, а потом теряем красоту и энергию навсегда в этом воплощении. Мы даже всего лишь раз можем побыть собой, теми, кто мы сейчас - прожить жизнь доктором Семеном, живущим в мегаполисе на стыке веков, я смогу лишь один раз, а потом потеряю эту часть себя навсегда. Да, наверное, я вернусь куда-то в лучший мир, где, возможно, встречу Шкета и всех тех, кто еще уйдет… но ведь это уже будем не совсем мы, не те мы. Просто еще одну жизнь мы положим в бездонную копилку знаний и опять придем на землю или куда-то еще. Миров великое множество, так сказал Азалиах, мой первый официальный знакомый из другого мира.

- Ты будешь что-нибудь говорить? – шепотом спросил Юра, стоявший позади меня, я вздрогнул и слегка обернулся. – Я спрашиваю, потому что надо, чтобы от коллектива кто-то сказал, Анна Андреевна на поминки не едет… да она бы всё равно ничего не смогла сказать – разрыдалась бы. Главный тоже сейчас возвращается в больницу, так что надежда на нас.

Я задумался. Никогда не любил толкать речи, а на таких мероприятиях на меня вообще нападал словесный паралич – в голове буквально не было ни одной мысли. Но сейчас, как ни странно, мысли просто налезали одна на другую. Я мог бы сказать, что за несколько дней до трагедии Шкет стал видеть ангела Смерти, который, видимо, «работает» на территории нашей больницы, а потому забрал и Шкета, он ведь умер на больничной земле. И что прямо перед смертью этот ангел впервые показал ему свое лицо, а это верный признак того, что твое время пришло, ведь он позволяет себя увидеть только тем, кого собирается забрать… Но переживать не надо, ведь миров – бесконечное множество, а мы – частички Источника, мы - энергия, а значит, мы никогда не умираем, лишь переходим из одного состояния в другое. И я абсолютно уверен во всем этом, потому что мой знакомый ангел, или просто внеземная сущность, рассказал мне об этом. В голове также крутились слова его матери, что он сдохнет от рака легких из-за сигарет, но он мог бы курить хоть по три пачки в день и не боятся рака, потому что у него была другая судьба, ведь наши жизни - это Равновесие между свободой выбора и предопределением.

И еще почему-то то и дело всплывала фраза: хочешь рассмешить Бога – расскажи ему о своих планах. Что ж, выходило, что у этого Бога очень черное чувство юмора. А может, мы просто рассказываем свои планы не тому Богу…

Глядя на черную, жирную, влажную землю, пожирающую всех и всё, я вдруг подумал, что, возможно, над нами глумится какое-то темное божество, часть того, что создано Источником для равновесия, и этот черный божок, выдавая себя за всемогущего и единственного, терзает и мучает людей, внушая им, что он их жестокий и деспотичный господин, и нет другого. Ему нужна кровь, жертвы и страдания, он паразитирует на наших разбитых жизнях и сердцах, пока мы молим его о пощаде и снисхождении.

Мысли унесли меня далеко, но толчок сзади снова вернул меня в это мрачное здесь и сейчас.

- Ну? – требовательным шепотом спросил Юра.

- Я скажу, но не от коллектива. Я хочу сказать, как его друг. – Я старался, чтобы наш неуместный диалог не привлекал внимания, благо, звучный голос батюшки заглушал всё. – Ты скажи от больницы.

- Я так и думал, - хмыкнул Юра и спрятался обратно в толпу.

Я старался не смотреть на темную прямоугольную дыру в земле, разглядывал пришедших или украдкой смотрел на небо – все стояли, склонив головы, так что я не хотел выделяться. Священник закончил с молитвами, и в образовавшейся внезапно тишине отчетливо прозвучал горький шепот:

- Всё должно было быть не так!

Все повернулись на голос, молоденькая блондинка в кожаной куртке, стоящая среди байкеров, покраснела и прикрыла лицо рукой. Ее внушительных размеров спутник покашлял, чтобы как-то заполнить паузу, и обнял ее огромной рукой.

Я послал ей понимающую улыбку, когда случайно перехватил ее смущенный взгляд, девчонка и не подозревала, что озвучила самую актуальную для всех нас мысль. Кто планировал оказаться на похоронах молодого мужчины в такой прекрасный весенний день? И уж меньше всего он сам ожидал, что соберет такую толпу не на вечеринке, а на кладбище.

Всё должно было быть не так. Сегодня Рина улетела в Питер, возможно, навсегда, а я даже не проводил ее. Я не сказал ей тех слов, что хотел сказать, и наш прощальный вечер должен был быть совсем другим.

Мы планировали провести вечер среды вдвоем, но на самом деле нас было трое: я, Рина и «призрак Шкета». И вряд ли кто-то смог бы вот так просто выбросить из головы внезапно погибшего коллегу, тем более, не просто «какого-то парня из какого-то отделения», а приятеля, с которым каждый день обменивался шуточкам и подколами. И самое главное, он был хорошим парнем, да, не таким, каким все хотели бы его видеть, но именно за это его и уважали те, кто не шарахался от него.

Я позвонил Рине во вторник, она поохала, спросила, не надо ли ей приехать или, может, я хочу приехать к ней? Но нет, тот вечер я хотел провести в тишине, просто не смог бы никак иначе, «призрак Шкета», если так можно сказать, был еще слишком сильным. Как и новизна от полученных накануне знаний, и всё вместе это смешалось в один чудовищный ком, который заслонил собой мир на данный момент. Я просидел весь вечер, закрытый от мира мыслями и переживаниями, машинально ел, даже включил радио, но, хоть убейте, не смог бы назвать ни одну песню, которую услышал – потому что не слышал и не видел ничего. Перед глазами картины прошедшего дня ходили по кругу: плачущая Анна Андреевна в нашем парке, бледные и молчаливые медсестры, мрачные и какие-то потерянные врачи, почему-то нам было трудно смотреть друг на друга, хотя никто ведь не был виноват… но потрясения отдаляют людей, даже не совсем близких, отрицательные эмоции как будто обрушиваются на каждого невидимым куполом, отсекая все ощущения жизни, отсекая тепло других людей.

Я не плакал, те тихие слезы, что пролились в парке утром рядом с Анной Андреевной, стали единственными. Я ведь уже говорил, что переживаю «по-тихому», не рву волосы на себе, не бью посуду и не катаюсь по земле с рыданиями. Зато боль уходит вглубь, и там ворочается и давит гораздо дольше, чем это необходимо. Как врач, могу заявить: это гораздо более плохое течение – вместо быстрой и острой, но поверхностной реакции, мои эмоции медленно проваливаются в глубину, превращаясь в хроническую болячку, отравляющую жизнь плавно и методично.

Именно поэтому в среду ничего не изменилось. Я и не ждал, 41 год – достаточное время, чтобы изучить себя, но Рина улетала в четверг, и я не мог отменить наш прощальный вечер. Да, именно, не мог, а не не хотел.

Я приехал к ней, как мы и договаривались, обычно мы оставались у меня, но этот вечер не был обычным. Она жила в новостройке и, в отличие от меня, владела квартирой – это была просторная однушка с поистине гигантской комнатой, которую она превратила в целых 3 с помощью перегородок. Так у нее появился небольшой кабинет и нечто вроде гостиной. Мне там не очень нравилось, если честно, я как-то больше люблю консервативный стиль в жилище, мне нужны полноценные стены, а не перегородки, и настоящие двери, которые можно закрыть… Да-да, в этом вся и проблема, сказал бы любой мозгоправ, я слишком люблю стены, я люблю отсекать людей, отгораживаться от них. И я бы не стал с этим спорить.

В прихожей меня встретил ярко-бирюзовый чемодан и большая сумка в тон, и эта картина тоже опустила настроение еще на пару пунктов. Это не игра и не сон, она уезжала. И как надолго? Возможно, навсегда. Меня все покидали, тем или иным способом.

Мы еще толком даже не обсуждали, что станем делать, если ей предложат постоянную работу. Пару раз она сама робко начинала эту тему, но я быстро съезжал фразами вроде «давай не будем торопить события» и «давай не будем загадывать, а то еще сглазим».

- Сглазить можно то, чего сильно хочешь, - как-то ответила она, задумчиво глядя на меня своими сводящими с ума серо-голубыми глазами, - а я даже не знаю, чего больше хочу. Или боюсь.

Я взял ее за руку и сказал ту великую банальность, которую говорят все взрослые, когда сами не знают, что делать:

- Знаешь, что бы ни подкинула нам судьба, мы решим эту проблему вместе. Мы ведь взрослые люди, примем решение, которое будет лучшим.

«Для обоих», - хотел сказать я, но не сказал, потому что, да, мы были взрослыми и понимали, что таких решений почти не бывает.

Планы уже сильно поменялись, я приехал на машине, как и собирался, но больше не для того, чтобы отвезти ее в аэропорт. Так уж вышло, что в четверг мне предстояло провожать двух людей, одного – в последний путь, и ему я уже не мог отказать. Рина это понимала, или делала вид, что понимает, чтобы не провоцировать ссору перед отъездом. Мы поужинали, я почти всё время молчал, мысли вертелись вокруг завтрашнего дня, вокруг чемодана в прихожей, и я даже думал о пятнице, представьте себе, причем, как о спасительном острове среди захлестнувшего меня океана потерь.

- Ты не слушаешь, - со смесью раздражения и смирения сказал она, пока я методично жевал и смотрел в свою не так быстро пустеющую тарелку. – Ты не здесь. Тебе вообще интересна моя жизнь?

Выстрел в десятку, но я опять-таки не мог сказать, что она права. Не мог, а не не хотел.

- Прости, я просто немного раздавлен всем свалившимся, - пожал плечами я, - я слушаю: неделю оплачивает компания; если договоритесь, они оплатят квартиру на весь необходимый срок. Срок твоего пребывания… понимаешь теперь, почему я молчу? Твоя жизнь отражается на моей. Да, вот такой я эгоист – переживаю, что моя женщина уезжает, возможно, очень надолго.

Я сознательно избегал слова «навсегда», ничего, кроме боли и вранья, оно не приносит.

- Мы ведь это уже обсуждали…, - еще одно киношное выражение, не имеющее никакого смысла. Да, можно хоть тысячу раз обсудить, как тебе это не нравится, только от этого больше нравиться не станет. Но она немного оттаяла. Женщины любят драмы, любят провоцировать мужчин на эмоции, этакая вечная игра в перетягивание каната: женщины с детства внушают нам, что мы не должны проявлять эмоций, а потом, когда мы вырастаем, начинают изо всех сил давить и требовать от нас этих самых эмоций и упрекать нас в том, что мы бесчувственные чурбаны.

- А разве я хоть слово против сказал? – Лицемер, прошептал коварный голосок внутри, ты ничего не сказал, потому что сейчас ее отъезд тебе на руку. А потом? Ну, ты ведь человек, потом для вас наступает потом, ха-ха. – Я хочу, чтобы ты была счастлива, мы оба – были счастливы. Но, прости, мне не всё равно, что тебя не будет рядом неизвестно сколько. Это не упрек и не требование чего-либо, просто факт.

Пока не всё рвано, снова подгадил голосок. А потом время и расстояние перетрут ниточку, не канат, а ниточку, связывающую вас. Так всегда бывает, даже ниточки потолще перетираются под таким давлением.

Она несколько секунд смотрела на меня непонятным взглядом, а потом перегнулась через стол и поцеловала.

- Давай не будем сгущать краски. Я не улетаю на Марс. Да, всё пошло… не так, как мы планировали…

Это еще мягко сказано, подумал я и поспешил согласиться:

- Вот именно! Как-то многовато навалилось… Твой отъезд – это уже стресс для меня, а тут еще такое…

- Он был твоим другом?

- Хм, - я усмехнулся, вспоминая наши дикие диалоги, Шкет действительно был как молния: ярко, опасно и совершенно непредсказуемо. – Ну, не то чтобы другом, мы не делились сокровенным и не отмечали вместе дни рождения… но, черт возьми, мне будет его не хватать! Мы всегда подшучивали друг над другом. Он мне нравился. В нем была какая-то безумная харизма, которая одних коробит до дрожи, а других покоряет навсегда.

Ну вот, призрак Шкета уже мог не таиться, он вышел на сцену и громко заявил о себе. В лучших традициях его прежней жизни. И он никуда не ушел, что тоже было очень в его стиле, он ввалился в наш вечер и нагло развалился, заняв его целиком. Выдержав необходимую паузу, Рина снова погрузилась в разговоры о поездке, о будущем, о планах и мечтах… и как кто-то мог ее винить?? Мертвое – это прошлое, а это мир живых, и жизнь всегда должна быть в приоритете. Я слушал, кивал, когда требовалось, и даже задавал какие-то вопросы, но мысли мои всё так же летели ураганом. Я смотрел на эту красивую и полную энергии молодую женщину, уверенную в будущем, устремленную в счастливую жизнь, и поражался тому, каким сам был слепым и глупым, ничего не знающем о мире вокруг, убежденным, что жалкая крупица знаний, которую нам позволили узнать, и есть Истина. Получалось, теперь мы с ней жили в разных мирах, она просыпалась каждый день там, где солнце – центр нашей солнечной системы, нет жизни нигде, кроме планеты Земля, а миром правят деньги и политики. В том мире всё было до абсурдности просто и линейно, зато понятно… а то, что непонятно – это бред, выдумка, совпадение, неполная картина (будь проклято это выражение), теория заговора… и вообще, не надо мутить воду в нашем тихом болоте, заткнись и ходи на работу.

А вот я со вторника просыпался совсем в другом мире, параллельном, если угодно. Там существовали сущности, отличные от людей и не подчиняющиеся таким незыблемым для нас земным законам, там были другие миры, ангелы и демоны, там было зло, гораздо худшее, чем политики и криминальные элементы… и самое страшное для обывателя – человек, оказывается, не был венцом творения и хозяином этого мира, человек был лишь меньшим существом, которому милостиво позволяли быть.

И еще там был Бог. И Он не имел ничего общего с навязанной нам религией.

Вот так мои мысли улетали всё дальше от нашего прощального вечера. Иногда я сам ловил себя и возвращал назад, стараясь погрузиться в разговор и помочь с последними сборами и проверкой вещей, иногда Рина замолкала и пристально смотрела на меня со смесью понимания и недовольства. И еще, скажу честно, мне было не по себе от того, что смерть вмешалась в наш прощальный вечер, что Рина улетала именно в день похорон… было в этом что-то нехорошее, зловещее, что камнем лежало у меня на душе.

Я столько всего хотел сказать ей, но не мог, и эта стена, выросшая между нами, меня огорчала так же сильно, как и события последних дней. Она порхала по квартире, щебетала про места, в которые пойдет, про новые горизонты и волнение, про издательство и перспективы, которые оно ей откроет… а я слонялся за ней, как тень, выдавливая из себя улыбки и изо всех сил стараясь не омрачать этот вечер и ее настрой. И я был бы лицемером, если бы сказал, что не злился на нее, совсем чуть-чуть, но эта злость была: она была погружена в свои планы, и ей вообще-то не было дела до смерти моего коллеги или моих переживаний. Я ведь и сам взрослый, могу отличить искренние эмоции от положенных.

Но одновременно с этой злостью я понимал, что она по сути ни в чем и не виновата, жизнь продолжается, и иногда она подлая и равнодушная – Рина жила, и, естественно, ее больше занимали планы на жизнь, чем чья-то смерть. А почему должно быть по-другому? Наши жизни итак слишком короткие и тяжелые, и за каждую каплю счастья приходится биться в кровь с судьбой.

- Ты присмотришь за квартирой? – в очередной раз спросила она, когда всё было собрано, перепроверено, и мы наконец забрались в кровать, усталые и опустошенные, каждый по своим причинам.

- Ну конечно, да, - я улыбнулся и поцеловал ее в висок. Мы лежали рядом, прижавшись друг к дугу, и не знаю, как для нее, а для меня это был лучший момент вечера. Да, у нас не было бурного прощально секса, как я планировал, но зато была нежность, а с возрастом она важнее и ценнее постельных побед. – Буду иногда ночевать здесь… у тебя же нет приведений?

- Дурачок, - она хихикнула и толкнула меня в бок, - если они и есть, это они тебя будут бояться.

Приятно, что в этот вечер нам обоим не хотелось секса, так что никакого напряжения или недовольства не возникло, мы просто хотели побыть друг с другом, почувствовать присутствие и неравнодушие близкого человека. И еще мне так хотелось ощутить ее тепло, жизнь в ней, прижимать ее к себе, слушать ее дыхание… мы привыкли воспринимать всё это как должное, и иногда судьба делает нам встряску, чтобы напомнить, что жизнь – это дар и привилегия, а не нечто, что тебе навязали или всучили по умолчанию.

- Ты специально не занес костюм, да? – неожиданно спросила она. Речь шла о завтрашнем мероприятии и костюме, который я собирался туда надеть. Я действительно оставил его в машине, причем, из салона переложил в багажник. Называйте это глупым суеверием или сумасшествием, но только я не хотел, чтобы похоронный костюм хоть как-то пересекался с Риной. В моем новом мире уже ничего нельзя было назвать невозможным или нереальным.

Я замялся, не зная, как ответить. Врать я не хотел, но я помнил ее рассказ про «ведьму»… и однако каждое мое вранье расширяло трещину между нами, а этого я не хотел еще больше, это медленная пытка: смотреть, как кто-то близкий с каждым днем становится всё дальше, пока не станет чужим.

- Да. – В конце концов, я выбрал правду, я решил выбирать ее всегда… когда смогу себе позволить. – Я хотел максимально отделить тебя и твою жизнь от этой темы. Я… я хотел, чтобы этот вечер прошел совсем по-другому! Но события продиктовали по-своему.

- Да уж, - вздохнула она, - вот так живешь, строишь планы, и даже не подозреваешь, никак не узнаешь, что ты, возможно, проживаешь последние дни.

От ее фразы меня бросило в холод. Не подозреваешь? Никак не узнаешь? Шкет мог бы узнать, он видел своего ангела смерти, только никто ему не сказал, кто ходит за ним по пятам. А я знал, но никогда не смог бы сказать такое.

- Я в детстве читала книгу Стивена Кинга, - продолжила она, не заметив, что я вздрогнул, - там один старик потерял способность спать, зато приобрел способность видеть ауры людей. По ним он научился читать будущее и настоящее, например, когда видел, что аура стала черной – значит, человек скоро умрет.

Я внимательно слушал, едва дыша, я тоже, кажется, приобрел способность видеть то, что для других должно быть скрыто… а что я потерял в уплату за эту способность? Свою нормальную жизнь. И я опасался, что это еще не весь счет.

- Меня так захватила эта идея, - продолжала Рина, рассеяно вод пальцем по моей груди, полумрак в спальне делал такие разговоры особенно откровенными и глубокими. – Я думала об этом постоянно: на уроках, на прогулках с друзьями, в ванне… и я не знала, понимаешь, искренне не знала, хотела бы я иметь такую способность? Хотела бы знать, что мои друзья, например, скоро умрут или, наоборот, у них всё будет отлично? Хотела бы я знать свое будущее? Страшнее ли жить, когда точно знаешь, какие испытания тебя ждут? Или лучше верить в хорошее, как все мы, люди, делаем, а потом опять и опять получать по носу и разочаровываться?

Она приподнялась на локте и заглянула мне в глаза.

- Понимаешь, о чем я?

Уж я-то понимал больше, чем она могла себе представить. Волшебство из книг и фильмов шагнуло в мою жизнь и взяло меня в плен. И пока я не представлял, что смогу освободиться. Даже если бы захотел.

- Прекрасно понимаю, - серьезно ответил я, но продолжать этот разговор мне не хотелось. Правду говорят: молчат обычно те, кому есть, что сказать. – И я думаю, что американцы правы, говоря: «Бог не совершает ошибок»… Если что-то и скрыто от нас, значит, так должно быть, и это - к лучшему. Ты никогда бы не смогла радоваться, зная, что, например, завтра умрет твой друг, а через месяц – кто-то из родителей, или что тебе осталось прожить всего 5 лет… Да что так глубоко копать, возьмем простой пример из биологии: если бы мы могли видеть микробов, мы бы сошли с ума или умерли от голода и жажды – просто не смогли бы положить в свой кишащий жизнью рот, ничего, кишащего живыми организмами…Но мы этого не видим и не знаем и, таким образом, можем спокойно жить.

- И я склоняюсь к этому же. – Задумчиво проговорила она, ложась обратно на подушку. – Такие странные иногда мысли лезут в голову, да?

Это еще цветочки, дорогая, мог бы сказать я, но, повторюсь, мне не хотелось продолжать эту тему. Она выводила бы к новому вранью, а оно отравляет, это я знал очень хорошо.

- Ты мой философ, - я улыбнулся и поцеловал ее в лоб, - я боюсь, Питер украдет тебя у меня, культурная столица жадная до интеллектуалов, она заманивает и поглощает их…

- Я и сама боюсь, - вздохнула она, но с улыбкой.

Разговор снова перетек к поездке и планам на будущее, чего я и добивался. Я слушал, как она щебечет, плавно погружаясь в сон, но на душе было тяжело. Стена между нами росла и становилась толще, пока она еще пропускала тепло и звук, но придет день, и я знал это точно, и она станет слишком толстой – мы больше не будем чувствовать друг друга, не будем слышать. Рина не видела эту стену, потому что пока она была невидимой, но однажды она поймет, потеряв контакт, потеряв это чувство тепла, она вдруг увидит, что между нами когда-то успела вырасти стена, и теперь мы разделены. Мы больше не вместе.

А я видел и знал, к чему всё идет, но молчал, потому что именно эти знания и события, которые я обязан был скрывать, и были той стеной. Вот в такую ловушку я угодил тем февральским вечером, когда по роковому случаю решил сходить за пивом. С того вечера моя жизнь понеслась по какому-то невероятному склону необъяснимого и таинственного, и самое пугающее – я всё набирал скорость.

Глава 39

Казалось, я буду прижимать ее к себе весь день, самолет улетит, Шкета проводят в последний путь, но всё это произойдет без нас, мы скроемся от мира и всех его проблем в этом коконе объятий.

- Пожелай мне удачи, - сказала она, отстранившись и глядя мне в глаза немного шальным и грустным взглядом, - какой бы она ни была.

Утро было таким прекрасным, весна расцветала, побеждала смерть, и под лучами утреннего солнца казалось, что всё непременно будет хорошо, что в этом мире и не может быть иначе. На мое счастье, у Рины был ранний рейс, мы выехали из дома в 6.15, сейчас было 7.25, ее бирюзовый чемодан и сумка уже стояли на тротуаре, напоминая, что это утро не принадлежит нам. Я подвез ее к границе аэропорта возле терминала отлетов, едва нашел место для парковки, не смотря на ранний час - аэропорты, как и больницы, живут вне времени суток, они просто живут. За забором был длинный тротуар к самому зданию и большая пустая площадка – раньше там и была парковка, но теперь из-за эпидемии нового времени – терроризма, ее огородили и поставили шлагбаумы. Как будто забор может остановить того, кто решился на массовое убийство.

- Удачи. – Я тоже смотрел ей прямо в глаза и говорил от всего сердца. – И пусть у тебя всё получится. И я жду тебя, возвращайся ко мне.

Ее глаза заблестели, она снова прижалась ко мне, потом страстно поцеловала и резко отстранилась, опуская голову. Я понимал – эту пуповину надо разрывать решительно и быстро, иначе мучение будет только нарастать.

Она подхватила сумку и закинула на плечо, взялась за ручку чемодана и вошла через широкие ворота на территорию аэропорта. Вокруг нас шумели и сновали люди, подъезжали и отъезжали машины, звучали слова прощания, шуршали колеса чемоданов… почти все они были черными или темно-синими, и лишь один был бирюзовым. Почему-то именно это вдруг так пронзило мое сердце, меня охватила паника, боль и страх. Нет! Это не сон, это моя Рина уезжает! Одна единственная женщина во всем этом потоке людей, выбравшая такой необычный цвет чемодана. Одна, неповторимая, уникальная. Мне вдруг стало так страшно ее потерять! Я смотрел, как она удаляется, смешивается с потоком людей, такая стройная, такая полная энергии и такая красивая в джинсах и короткой кожаной куртке, с растрепанной косичкой… Я как во сне шагнул к забору, сам не зная, что собираюсь делать, но мне хотелось бежать за ней, хотелось остановить ее и никогда не отпускать.

В этот момент из-за здания терминала с ревом взлетел самолет, и я очнулся. Я не мог и не имел права удерживать ее, идти против самой жизни. Я мог лишь отпустить и ждать. И думать о том, что сила прощания иногда открывает нам глаза на истинные чувства, а иногда драматизм создает красивую иллюзию того, чего нет.

Глава 40

У меня было еще 3 часа до начала похорон, я сегодня дежурил с 16.00, так что утро было свободным. Домой возвращаться не имело смысла, поэтому я решил найти тихое кафе и позавтракать, а заодно и настроиться на предстоящее событие. Рина еще даже не села в самолет, а я уже чувствовал, что ее отняли у меня, да, именно так: отняли. И как уместить в голове всю эту лавину событий, чувств и знаний??

Когда она скрылась в здании терминала, я сел в машину и прикинул: в каком районе мне лучше развернуть свои поиски кафе? Аэропорт был на окраине Южного Склона, а мне предстояло вернуться в нашу больницу в Александрите и оттуда ехать на кладбище. Может, новизна отвлечет меня от давящих мыслей, предположил я, решив остаться в Южном, здесь я почти не бывал, как и большинство жителей города, я проводил время в своем районе или в центре.

Я посмотрел на часы, было 7:57, в 10 часов самолет унесет Рину на север, навстречу новой жизни, ее мечтам… я подумал, что не смогу избавиться от этого мазохизма – смотреть на часы и думать о том, что она всё еще здесь, сидит сейчас в здании из стекла и бетона, возможно, проживая последние часы совей безызвестности или прежней жизни, в которой она жила со мной в южном мегаполисе…В 10 часов она поднимется в воздух, буквально зависнув между двумя берегами ее судьбы, а я в это время должен буду выехать, чтобы сказать Шкету последнее «прощай». Бросив тоскливый взгляд на виднеющиеся самолеты, я завел машину и выехал со стоянки, день начинался, и каким бы он ни был, мне придется его прожить.

Глава 41

После недолгих поисков я остановил свой выбор на кафе Млечный Путь, меня привлекло название и большой плакат с надписью ЗАВТРАКИ С 7:00 на фоне красивого рассвета. В интерьере вяло обыгрывалась космическая тема, в основном в виде темно-синих стен и потолка, с приклеенными серебряными звездами, зато окна была огромными, как иллюминаторы в космических кораблях из фильмов про будущее, и пахло внутри просто замечательно: кофе, свежей выпечкой и молоком. И еще один немалый плюс – народу было не так много, я даже сел возле огромного окна-иллюминатора, с удовольствием вытянув ноги и откинувшись на мягкое кресло, тоже стилизованное под космическую тему. Снаружи люди, в основном пожилого возраста, неторопливо шли по чистой улице с обилием клумб и вазонов с цветами, эта часть района выглядела как курортный городок, и я не видел здесь ни школ, ни детских садов, ни больших офисных зданий, одни магазины, какие-то маленькие конторы, кафе и салоны красоты. Пенсионерская часть, окрестил я про себя этот квартал и, возможно, благодаря этому, я без труда нашел свободный столик. На другой стороне улицы молодая девушка сидела напротив почти такого же большого окна в кафе и читала книгу, частыми глотками отпивая кофе из высокого стакана. Я засмотрелся, было в этой картине что-то безмятежное и светлое, что-то уютное и расслабляющее. Глубокое синее небо – его можно было увидеть, потому что застройка здесь была не выше 3-х этажей – яркое весеннее солнце, зеленая улица, украшенная цветами, маленькое кафе в старинном стиле и эта девушка, так неспешно читающая книгу, пока за окном так же неспешно течет размеренная и тихая жизнь. Здесь не было потрясений и трагедий, в этом моменте не было, как и не было даже мысли о смерти или зле.

Я заказал яичницу с беконом и их фирменные блинчики с фруктами и шоколадом, времени было полно, и я позволил себе просто наслаждаться этим островком спокойствия и безмятежности, прекрасно зная, что мне предстоит выйти в холодные воды океана взрослой жизни. Но пока я грелся в лучах этого утреннего солнца и впитывал неспешность и покой этого красивого квартала, также прекрасно осознавая, что, скорее всего, никогда больше здесь не окажусь – далековато ехать, чтобы посидеть в кафе, особенно при загруженности жителей больших городов. Возможно, когда я поезду встречать Рину, начал было я, но сам оборвал эту мысль – сейчас моя жизнь стала совсем уж непредсказуемой, как и ее. Но если всё же, упрямо возразил я сам себе, тогда я отвезу ее сюда, покажу ей эту безмятежность. И хотя я понимал, что такие мгновения и такие чувства неповторимы: это ведь и определенный свет, и определенный настрой, и совпадение множества маленьких факторов, вроде девушки в окне, читающей книгу, и ветерка, вдруг колыхнувшего молодую листву… но вдруг нам удатся поймать этот волшебный момент, как мне сейчас?

Я был рад, что решил остаться в Южном Склоне, эти полтора часа были моей терапией, вернувшей душе подобие комфорта и покоя. Иногда жизнь дарит нам такие вот подарки, наверное, пытаясь как-то искупить все те страдания и пакости, которые сама же на нас и сваливает каждый день.

Ближе к 10 утра я сходил за костюмом, достал его из багажника, аккуратно запакованный в целлофановый чехол, и вернулся в кафе, заказал себе еще кофе и пошел в туалет. Официантки бросили на костюм в моих руках слегка удивленные взгляды и вернулись к своим делам – в больших городах люди привыкли не проявлять эмоций и не совать нос в чужие дела. Жестоко? Да, но иногда очень полезно. И потом, близость аэропорта наверняка способствовала тому, что они и не такого навидались. А вот я чувствовал себя неудачной пародией на Джеймса Бонда, переодеваться в туалетах кафе мне еще не приходилось.

Когда я вернулся за свой столик в новом облачении, официантка одарила меня загадочной улыбкой, подмигнула и удалилась. Мне показалось, что она смеется надо мной, слишком уж неловко я себя чувствовал, но эти мысли быстро выветрились из головы – я переодевался ради коллеги, который уже никогда не пойдет в кафе и не сделает ничего глупого, и его уже не волнуют насмешки, и он уже свободен от комплексов… если они у него были.

Я бросил взгляд на противоположную сторону улицы, но и там меня ждало разочарование – девушка в окне ушла, на ее месте теперь сидела пожилая дама и с аппетитом поедала пирожок. Момент ушел, как и волшебство, пора было возвращаться в серую действительность. Я допил кофе, оставил деньги в металлической коробочке со счетом и удалился. И пакет с джинсами, свитером и курткой в моих руках весил целую тонну.

Да, всё должно было быть не так, именно об этом я думал, стоя в своем костюме на холодном ветру возле страшного прямоугольника в земле. Я не взял пальто, и только весеннее солнце, стоящее в самом зените, спасало меня от дрожи. Рина села в самолет, написала мне, что выключает телефон перед взлетом, я как раз завел двигатель и тоже готовился к своей дороге. И вот я здесь, среди целой толпы совершенно непохожих людей, под ярким чистым небом, а вокруг шумят деревья, победившие смертельные объятия зимы, как побеждают каждый год. Кладбище похоже на парк, но здесь лежат мертвые, это парк смерти, парк безысходности. И Шкет уже никогда не увидит лета, не узнает будет ли оно дождливым или жарким. Всё должно было быть не так.

Я поднял голову и позволил себе открыто взглянуть на небо, на кроны деревьев на фоне этой синей бесконечности, батюшка закончил с молитвами, мать Шкета подошла к гробу и начала что-то шептать. Девушка в объятиях байкера тихонько заплакала. А вокруг цвела весна, и всё это выглядело так неправильно в яростных лучах апрельского солнца. Люди живут такую трудную жизнь, состоящую в основном из борьбы и страданий, и вся эта красота мира – лишь маленькая компенсация за наши мучения, вот что я подумал.

И еще я подумал, что впервые не дождусь пятницы, что хочу оказаться в Клубе и хоть на несколько часов оставить этот примитивный и безжалостный мир.

Глава 42

Собираясь в Клуб, я нервничал, но не потому, что боялся, что жребий рассказывать историю выпадет мне, и не потому, что узнал, что все они там – не люди, а какие-то сущности из других миров. Нет, меня нервировала сама обычная человеческая неловкость – я не знал, как мне себя вести с Азалиахом. Я не знал, здороваться с ним или делать вид, что вижу его третий раз в жизни, и никакого разговора не было? Может, с его точки зрения, эта ситуация и яйца выеденного не стоила, поэтому он не оставил мне никаких инструкций на этот счет, но вот для меня это была проблема. Да, такие уж мы, глупые люди, и особенно трудно приходится тем из нас, кто хочет пройти наш короткий путь более-менее достойно.

Я выехал пораньше, поэтому ехал не так быстро и смог заметить, что весна делала прекрасным всё, даже такое унылое место, как Коробки. Деревья покрывались листвой, цвели, на месте голых линялых заборов и грязных обочин появились зеленые кусты и молодая трава, Жизнь захватывала это мертвое место, и она была обезоруживающе красива.

Я въехал на территорию Клуба без 20-ти 7, дал себе время не спеша вдохнуть полной грудью запах реки и молодой листвы, запах бетона и пыли, запах земли, ожившей после долгой зимы. Сегодня строение по улице Тенистая 19 казалось мне красивым, и эта странная площадь перед зданием, и тишина большого почти необитаемого района – всё это дышало таинственным очарованием в этот весенний вечер.

На парковке было много машин, и я снова задался вопросом: зачем этим существам автомобили, если они умеют телепортироваться и еще Бог знает, что? Это место сплошных вопросов… которые здесь под запретом, мне итак повезло узнать гораздо больше, чем положено всем смертным. Кстати, а бессмертны ли они, вспыхнул в голове вопрос, и тут мои размышления прервали:

- Добрый вечер, господин Семен. Решили сегодня приехать пораньше?

Я уже знал этот голос – Рафаэль, «дворовый пес» Госпожи. Смотрел, чтобы таким, как я, не захотелось прогуляться по территории в свободные минуты. Честно говоря, теперь меня раздирало любопытство еще больше, но, черт возьми, я бы не рискнул сделать ни шагу в неположенном направлении, нет уж, спасибо.

- Добрый, Рафаэль! Проводите меня в Клуб?

Огромный китаец довольно улыбнулся и слегка кивнул, не на мой вопрос, а на мою понятливость и правильные выводы – теперь-то я знал, что они читают мысли. Значит, он вполне мог узнать о нашем разговоре… я решил, что это не моя забота. Меня втащили на территорию, которая была для меня совершенно чужой, в мир, где играли неведомые нам существа в свои непонятные нам игры. И мне не следовало даже допускать мысль, что я могу играть с ними на равных.

- Прошу, некоторые из гостей уже там.

Он слегка поклонился и предложил следовать по дорожке вдоль дома, уже хорошо мне знакомой. Кто-то приехал еще раньше меня? Это явно был не Женя, я не видел на парковке его джип. Про себя я подумал, что меньше всего хотел бы коротать время с тем тошнотворным политиком, депутатом или главой чего-то там, а с остальными вполне можно поддерживать пустую светскую беседу. И теперь я поймал себя на том, что воспринимаю этих людей уже немного иначе, они стали загадками, закрытыми раковинами, таящими жемчужины. И мне ужасно хотелось узнать, что каждый из них принес в Клуб.

Конечно, еще я гадал: навещал ли кого-то из них Азалиах или кто-то из его «коллег», что знают все остальные и о чем догадываются? Но я помнил правила: вопросы здесь запрещены, как и разговоры о Клубе вне его стен.

Свет над входом уже не заставал меня врасплох, хотя я всё так же поражался, почему он должен быть таким ярким? Рафаэль помог мне сориентироваться в этом слепящем белом коконе света – его яркость ничуть не беспокоила, как и резкий контраст после слабого освещения двора – открыл дверь и пожелала хорошего вечера. Что ж, подумал я и приготовился вдохнуть благовония, сегодня он будет хорошим. Сегодня я впервые наслаждался пребыванием в этом странном месте, волшебном месте, просто чтобы понять и полюбить это волшебство, обычным людям требовалось время… и, возможно, небольшой толчок с стороны высших сил. Но, даже не навести меня тогда Азалиах, мне хотелось сбежать от всех навалившихся на меня проблем, а это место было идеальным убежищем от обычной жизни.

- Добро пожаловать, господин Семен, - приятный и как всегда вежливый голос, я отнял руку от глаз, свет в холле был мягким и теплым, а запах! Опять этот восхитительный аромат лилий, только на этот раз к нему прибавился аромат свежего весеннего ветра. – Вы можете передать мне вашу куртку.

Я улыбнулся, искренне, от всей души.

- Добрый вечер, - передо мной стоял гигант похожий на индуса с ослепительно белой улыбкой на красивом лице. – Пожалуйста. – И я снял куртку и передал ему.

Сегодня я тоже был при параде, не во фраке, конечно (я и фрак-то никогда не видел, не то что – носил), но в рубашке и кардигане, а вечные кроссовки опять сменил на туфли. Двери зала были закрыты, и я остановился в ожидании, гадая, сколько там уже собралось членов Клуба. И чья история сегодня прозвучит?

Индус удалился куда-то вглубь здания с моей курткой, а из коридора появился тот самый рыжий громила с дредами, при виде него у меня упало настроение, я напрягся и как-то сжался… но тут же пришла мысль: они не опасны, они – защитники. И он был тогда на парковке лишь для того, чтобы я не усугубил ситуацию, не начал усиливать След, теперь-то я знаю, как безрассудно себя вел, я мог навредить не только себе, но и Рине, и еще много кому. Воспоминание о вчерашнем дне и черной прямоугольной дыре в земле вспыхнули в сознании, но я быстро и решительно затолкал их обратно во тьму прошлого. Я пришел сюда сегодня как раз за тем, чтобы забыть этот день и все свои переживания. Так что, я сделал усилие над собой, поднял глаза и кивнул рыжему с вежливой улыбкой. Он ответил тем же, но его глаза, мне показалось, что я увидел в них искорку скрытого веселья или хитрости… он тоже мог читать мысли и прекрасно знал, что творилось сейчас в моей голове. А может, это моя человеческая природа опять проецировала мои мысли и эмоции на других… Так уж мы устроены, всё меряем своим аршином, всем приписываем свои черты.

Громила молча прошествовал к двери в зал и открыл ее для меня, жестом приглашая войти. Я поблагодарил его еще одним кивком и шагнул в помещение, жадно разглядывая собравшихся. Дама с Брошкой, как я ее окрестил, уже была здесь, сидела в своем кресле с идеально примой спиной, я подумал, что она, должно быть, живет здесь – она всегда была в зале, когда я приходил, и всегда еще не уезжала, когда я уже покидал Клуб. Сегодня она была в элегантном костюме из юбки и пиджака темно-зеленого цвета. На лацкане блестела крупная брошь – она, вероятно, обладала большой коллекцией брошек – с изумрудом, выглядела она, как особа королевских кровей, не меньше. Рядом с ней, как будто специально для контраста, сидел, развалившись в кресле, хипстер, не помню, как его звали, сегодня он облачился в темный пиджак, красную бабочку и укороченные темные брюки в красную клетку, на макушке всё так же торчала гулька, борода была ухоженной и аккуратно уложенной. А у самого камина сидел пожилой рокер, его имя я помнил очень хорошо – Николай, мне так хотелось рассказать ему про свой визит в Эрманск и девочку, вселившуюся в тело старухи… но я знал, что нельзя, и больше не собирался дергать этого сверхъестественного тигра за хвост.

Камин горел, давая приятный теплый свет, горели светильники на стенах, по залу как всегда плыл чудесный аромат благовоний, расслабляющий, уносящий куда-то в лучшие миры к мечтам, красоте и безмятежности. Кроме этих троих, в зале никого не было, мне это понравилось.

- Всем добрый вечер, - улыбнулся я, замирая на границе ковра, - а я боялся, что буду сидеть здесь один.

- Мы тоже только пришли, - ответил Николай, - почти одновременно. Даму привезла машина…

- И меня привезли, - встрял хипстер, - транспорт у них – что надо! Пафосно так доехал на БМВ Х5.

Дама с брошкой смерила его ледяным взглядом и отвернулась к камину. Я с трудом подавил улыбку, она была такая вычурная, такая ненастоящая, что ли, в своей подчеркнуто-высокомерной манере держаться. Меня такие люди всегда веселили, за исключением тех моментов, когда не раздражали или не вызывали жалость – трудно, наверное, жить в постоянном напряжении, постоянно тревожиться, не проступил ли человеческий лик сквозь эту каменную маску безупречности? Нет, такая жизнь не по мне.

И как она будет рассказывать свою историю? И о чем она? Что могло приключиться с этой зажатой и манерной дамой?

- Кому-то из нас, возможно, сегодня предстоит рассказ, - улыбнулся я, усаживаясь на свое место, - ну, то есть, кроме вас, Николай, вы-то уже отстрелялись.

- Хорошо быть первым, - вставил хипстер, - бросаешься сразу в омут с головой, а потом, зато, кайфуешь и смотришь, как другие выкручиваются. Я всегда на экзаменах шел первым, так реально круче. Я бы и тут без проблем пошел первым и рассказал, но тут случай назначает…

- Случай, судьба…, - проворчал Николай, глядя в камин застывшим взглядом, - я уже ничего не знаю. Мир, оказывается, живет своей потайной жизнью у нас под носом, а мы только в телевизор и смотрим, ну или в телефоны сейчас.

- Главное, смотреть с умом, - не унимался бойкий хипстер. – В телефонах сейчас – весь мир и все знания человечества. Кто хочет и ищет, может найти всё, что угодно. Так что, в мире с каждым годом всё меньше тайн.

- И сегодня станет еще на одну меньше, - подмигнул я ему.

- Тайн меньше не становится, - покачал головой Николай, - становится больше вопросов.

Дама согласно кивнула, впервые хоть как-то показав, что она вообще здесь и участвует в разговоре.

- Вот я поделился своим опытом, и что? Кто-нибудь мне объяснил, что это было? Почему это было? Нет. Я остался, как и был, с миллионом вопросов… или, может, чуть меньше миллиона, потому как вся эта история начинает уплывать куда-то в туман памяти.

Он усмехнулся, глядя в танцующее пламя, а вот я вздрогнул и буквально покрылся корочкой льда. Я знал, что сейчас услышу, и эта предсказуемость пугала.

- Детали уже не такие четкие, мелочи тускнеют и забываются… Нет, я помню всё, что говорил вам, и саму историю… но это как будто был очень яркий сон, который помнишь долго, но не в деталях, а так, в общем.

Господи Боже! Об этом и говорил Азалиах! След тускнеет, и история постепенно забывается. К следующему визиту Николай будет помнить еще меньше, а потом, когда мы все расскажем свои тайны и разойдемся навсегда, он первым забудет, что вообще когда-то встретил девочку Леру, которую покусал волшебный кот. Всё это было правдой, всё это на самом деле работало!

Ужас и восторг захлестнули меня, я дышал поверхностно и часто, не сводя глаз с пожилого рокера. Я не хотел забывать то, что случилось со мной, не хотел забывать всё то, что узнал от Азалиаха, не хотел забывать Клуб, терять эту уникальность, отличавшую меня от всех обычных людей, не хотел покидать этот мир чудес и волшебства… и одновременно ужасался тем силам, которые на самом деле мощно передвигались у нас под носом, как огромный кит под лодчонкой, колышущейся на спокойной глади воды.

- Наверное¸ потому что я выплеснул это, – рассуждал Николай, по-прежнему глядя на пламя в камине, пока оно было нормального цвета, - я так долго носил эту историю в себе, думал об этом, переживал… а теперь, когда я всё это рассказал, я испытал облегчение. Это правда было, и я не сумасшедший. Так что, наверное, я просто отпустил это с облегчением, и оно стало уходить. Моему мозгу больше не надо за это цепляться, и анализировать, и прокручивать снова и снова. Я думаю, так.

Никто не успел отреагировать на его слова, двери распахнулись, на пороге была целая группа: блондинка в простом, но милом платье, по-весеннему свежая и красивая; за ней возвышался качок, он сидел рядом со мной; а чуть в стороне от всех в явно дорогом костюме стоял «слуга народа».

- Проходите, - услышал я вежливый голос рыжего громилы, - Мадам сейчас подойдет.

При слове «Мадам» меня снова как будто ударило током, Лера говорила, что ее телохранители очень могущественные, но она – гораздо сильнее. Кто же она? Что она такое?

Прибывшие челны Клуба начали занимать места, здороваться, улыбаться, качок плюхнулся в соседнее кресло, я подумал, что он, должно быть, вылил на себя весь флакон одеколона по случаю визита в Клуб, блондинка робко улыбалась, как будто стеснялась своего легкого макияжа и скромного платья, хотя я находил ее абсолютно очаровательной. И она былая совсем молоденькая, сегодня ее юность так бросалась в глаза, до этого я как-то и не рассматривал ее, может, поэтому она казалась мне немного старше. Ей ведь не больше 25-ти, подумал я, а что-то уже приключилось с ней, что-то, что привело ее в этот клуб. На ней тоже был След, и я вдруг подумал, что просто сгораю от желания услышать ее историю. Может, она видела привидение или какое-то существо, гадал я, украдкой наблюдая за тем, как она краснеет от дежурных комплиментов политика. Мне вдруг захотелось защитить ее от этого матерого подлеца, не упускающего возможность пофлиртовать даже здесь, она была для него никем, пустым местом, очередной овечкой из стада, так ведь власть имущие нас видят, да? И она была такая бесхитростная на вид, простушка, не красавица, она была совершенно обычная, но такая хрупкая и застенчивая, в этом было ее очарование и ее изюминка.

Двери снова распахнулись, на этот раз в комнату стали входить телохранители Мадам, у меня сразу часто забилось сердце, а в груди как будто что-то завибрировало – начинается, сегодня, прямо сейчас, я услышу еще оно шокирующее подтверждение тому, что мы живем как слепые котята, маленькие, глупые, беспомощные, а над нами вращается непознанная бесконечность. Громилы, все высокие, идеально красивые, расходились в стороны занимая места вдоль стен. Наши молчаливые свидетели, подумал я, и тут же задался вопросом: неужели никому больше не интересно, зачем они стоят как статуи всё время рассказа? Я-то уже получил хоть часть ответов, а остальные? Что знают и о чем догадываются они?

- Простите! Простите, чуть не опоздал! – запыхавшийся голос Жени, хорошо, а то я уже начал беспокоиться… ну, всякие мысли лезли в голову. И, в основном, не самые светлые.

- Последний шанс, - услышал я шелестящий голос одного из громил, по тону чувствовалось, что он улыбается, - вы едва не лишились возможности провести вечер с нами.

- Извините, - Женя поспешил занять свое кресло слева от меня, как будто боялся, что его выгонят.

- Привет, - я протянул ему руку, мы обменялись быстрым рукопожатием под бесстрастными взорами громил и любопытными взглядами остальных гостей Клуба.

- Пугающая пунктуальность, - прошептал Женя, указывая на свои часы, на них было 18:54. Пугающего тут еще много чего, мог бы сказать я, но, думаю, он и сам это чувствовал и замечал.

- Что ж, приятно видеть всех в сборе.

Этот голос. Ток побежал по моим нервам, каждая клеточка заныла и задрожала перед этой силой. Мадам.

Мы все повернулись, как по команде, она стояла в дверях, ослепительная и властная, точеная фигурка в окружении громил. Картинка была завораживающе красивая.

Изящно ступая на высоченных каблуках, она двинулась к своему дивану, блондины-близнецы снова сопровождали ее… как два ангела-хранителя. Сегодня на ней было длинное вечернее платье глубокого красного цвета, открывающее атласную кожу шеи и декольте, волосы собраны в высокую прическу. У меня закружилась голова, она была слишком прекрасна, идеальна. Я не смел даже желать ее, просто позволил этому восхищению захватить меня целиком. Да и мог ли смертный мужчина желать иди думать о некоем существе, принявшим облик безупречно красивой земной женщины?

Внезапно этот вихрь эмоций и ощущений перебило сильное чувство, что за мной наблюдают. Очень сильное чувство. Я с трудом отвернулся от Мадам, занимающей свое место на диване, и да, вот оно – возле камина стоял мой знакомый, Азалиах, сегодня не уступающий своей госпоже по стилю и шику, на нем был темно-серый костюм-тройка... и, Боже, как же он был красив! Он пристально смотрел на меня своим горящими черными глазам, и легкая улыбка играла на губах.

Глава 43

- Ух ты, - наверное, это был один из тех уникальных моментов, когда даже политики становятся обычными людьми и выглядят растерянными и слабыми. – Надо же.

Наш «слуга народа» в дорогом костюме нервно провел пятерней по безупречной стрижке, облизал губы, не сводя глаз с зажатого между пальцами предмета.

- Черный! Он у меня. Сегодня мой вечер, - как-то неуверенно хихикнул он, поднимая шарик повыше, чтобы все смогли разглядеть.

До нашего ряда кресел Мадам не дошла, и я испытывал смешанные чувства: находиться в такой близости от нее было трудно и даже немного неприятно из-за сильной энергии, идущей от нее, но, вместе с тем, ее близость волновала, будоражила и заряжала, как удар током. Я мог сегодня рассказать свою историю и освободиться от части Следа… и был очень рад, что мне даже не пришлось тянуть жребий и испытывать судьбу. Пока что меня полностью устраивало текущее положение вещей.

С каждым разом шариков там будет всё меньше, снова подумал я, пока не останется всего 2. Расскажу ли я уже свою историю? Теперь я очень хотел остаться тем последним, кто будет всегда вытягивать белый шарик.

- Так распорядилась судьба. – Улыбнулась Мадам. - Прошу, угощайтесь, пока рассказчик настроится на историю.

В комнате снова появилась тележка с изящной посудой, от чашек поднимался дивный аромат, а на одной из тарелок сегодня были кусочки шоколада неправильной формы, было видно, что их откалывали от огромного куска, и какой же сладкий, восхитительный аромат шел от них! Я едва держался, чтобы не метнуться к тележке, как дикарь, и не схватить булочку, кусок шоколада и чашку с чаем. К камину, тем временем, подошел темнокожий красавец со знакомой уже нам шкатулкой и бросил что-то в огонь, пламя тут же заревело и стало фиолетовым.

- Спасибо, Никар, - проговорила Мадам, возвращаясь на свой диван, близнецы убрали шарики обратно в зеленый бархатный мешочек и куда-то унесли его. – Я надеюсь, напоминать Правила относительно рассказываемой истории нет нужды?

Все молча покачали головами, многие уже уткнулись в свои чашки, наслаждаясь ароматом, теплом камина и предвкушением истории. Сегодня был вечер политика, а мы могли просто отдыхать.

- Что ж, начну, пожалуй, - объявил политик, водя ладонями по подлокотникам своего кресла. Было так непривычно видеть жесты, свидетельствующие о нервном напряжении и неуверенности, у представителя власти… я спрятал улыбку в чашке.

- Этой зимой я стал свидетелем… чего-то, чему невозможно найти рациональное объяснение. Более того, я… не знаю, как сказать, чтобы это не прозвучало как банальщина из дешевых дневных шоу… но я исцелился от страшной болезни, которая стала бы мои приговором. Диагноз я называть не буду прямо, закон защищает мою медтайну, возможно, кто-то из вас догадается, в любом случае, не это главное, а само событие.

- Я помню Правила: никаких имен, но места всегда настоящие. В моем случае это, конечно, будет сложнее, потому что это место – закрытая частная территория. Но я дал согласие быть здесь, следовательно, выполню условия.

- Возможно, кому-то из вас мое лицо показалось знакомым, вы почти наверняка видели меня по местному ТВ и в СМИ, и, признаюсь, я очень рад, что в Правилах есть пункт, запрещающий обсуждать вне стен Клуба то, что мы слышим здесь. Я политик, я на виду, любое мое слово, внешний вид и даже цвет одежды – инструмент для достижения цели, но этот инструмент обоюдоострый. - Хищная улыбка изогнула его губы, он сложил кисти рук треугольником, хитро глядя на всех нас по очереди.

- В политике публичная репутация решает всё, и даже такая мелочь, как цвет галстука, может сыграть против тебя, не говоря уж о неверно подобранном слове… но я оказался здесь, я сам так решил, и сегодня доверю вам свою историю.

На секунду он задумался, потом ухмыльнулся и продолжил.

- Политика – это игры пауков в маленькой банке. Ты всегда ходишь по лезвию, любой твой промах тут же используют твои враги, чтобы занять твое место. А мы ведь все не без греха, правда? Народ обвиняет нас в коррупции, растратах, мошенничествах… и еще много в чем, но мы, политики, мы – ваше лицо. Думаете, никто не знает, как все отматывают счетчики на газовых приборах, проводят «левые» ветки с водой, чтобы не платить за воду, врезаются в городские лини электропередач… спешу вас огорчить: Большой Брат видит и знает. И получается такая круговая игра, мы в политике живем своей жизнью и закрываем глаза на то, что творят люди, а люди взамен позволяют нам делать то, что мы делаем. Мы – две стороны одного целого - страны, мы зависим друг от друга, без людей нет выборов, нет заводов, ферм, никто не вывезет мусор… а без организации, то есть, власти, нет такого понятия, как государство. Поэтому нам приходится притираться друг к другу, находить способ сосуществования, если угодно.

Он примирительно улыбнулся и развел руки в стороны, меня тошнило от его поганой улыбочки, но я решил, что лучше сосредоточусь на великолепном аромате чая и вкусе булочки, чем на этом говнюке. Не знаю, про какое лицо он там говорил, но моим лицом этот тошнотик точно не был.

- И еще спешу вас обрадовать или разочаровать: жизнь в политике совсем не такая сладкая и беззаботная, какой видится обывателям. Не хочу никого обидеть, - снисходительные нотки так и рвались в его голос, даже здесь он не мог поставить себя в один ряд с «людишками»… Меня это даже повеселило, потому что я-то теперь знал, что почти все присутствующие тут - совсем не людишки, ха-ха. – Но конкуренция в политике не идет ни в какое сравнение с другими отраслями. Каждую минуту тебе приходится думать о тысяче вещей и держать под контролем не только свою жизнь, но и жизни своей команды, семьи и даже врагов. Прежде всего, надо знать, а знания не добываются легко, особенно на чужом поле… но даже этого мало, надо уметь сложить картину из полученных знаний, составить прогноз и просчитать стратегию. Надо играть на опережение, потому что эта гонка на запредельных скоростях.

Похоже, он очень собой гордится, подумал я, стараясь смотреть в чашку или камин, мнит себя лучшим представителем человечества, не иначе. И это прослеживалось во внешности – ухоженное лицо (уже без единого следа былой болезни, ели она вообще успела как-то отразиться на лице), аккуратная и модная стрижка практически без видимой седины, так стриглись молодые покорители мира, к коим он себя точно причислял, безупречно скроенный костюм, но главное – манеры. Надменность, проступающая даже сквозь лучезарную улыбку и подчеркнутые неторопливо-расслабленные движения, кричащие о том, что их обладателю комфортно везде, потому что «везде» – это его территория.

- И это только кусочек нашей закулисной жизни, а ведь еще есть жизнь общественная, где надо оценивать ситуацию и принимать решения на благо общества, потому что оно поставило тебя именно для того, чтобы ты думал за них и направлял их жизни в наиболее благоприятное русло. Надо строить дороги, больницы и заводы, разбираться с подрядчиками и жалобами граждан, выстраивать отношения с бизнесом и общественными организациями, надо поддерживать функционал экономики, прогнозировать уровень инфляции и инвестировать государственные средства, планировать бюджеты и контролировать исполнение всех поручений… и еще очень-очень много всего, что надо делать именно нам. А при этом еще необходимо посещать общественные мероприятия и поддерживать связь с избирателями.

- Это очень сложная работа. Вот и получается, что, имея всё, как думает большинство людей, мы по факту ничем не можем насладиться. Самые роскошные рестораны – но мы приходим туда не есть, а вести зачастую очень напряженные переговоры; частные самолеты, в которых мы сидим, уткнувшись в папки с документами или ноутбуки; самые красивые места мира – а мы так погружены в обдумывание всего вышеперечисленного, что не видим этой красоты.

Я сейчас заплачу, подумал я, ощущая, как раздражение нарастает помимо моей воли, мученики наши, терпящие роскошь и вседозволенность ради блага неразумных овечек. Он вообще собирается переходить к истории? Или так и будет нам рассказывать про тяжелую долю политиканов?

- Я говорю всё это не затем, чтобы вы меня жалели, или чтобы позлить вас, или показаться героем. Я просто хочу сказать, что человеческая жизнь вообще тяжелая и несправедливая штука. У простого инженера свои сложности, и немало; у политика – свои. И да, безработный может позволить себе бесконечно любоваться небом и грезить о прекрасном, но не может себе позволить оказаться там, куда зовут его мечты. В то время как очень занятой человек имеет доступ в самые прекрасные места, но совсем не имеет времени и сил любоваться этой красотой или мечтать.

- В общем, по-настоящему я не был в отпуске…, наверное, с тех пор, как закончил ВУЗ! – Он усмехнулся, изображая искренне удивление, - хотя, то, что я собираюсь рассказать, случилось со мной в поездке на частный курорт. Только поехал я, конечно, не за тем, чтобы загорать и пить коктейли – дела, дела, дела.

- Итак, 2 января я вылетел в направлении Мальдивских островов. Кто-нибудь из вас бывал там? Рай на земле! Ну как рай, если вам хочется тишины и уединения, это не для любителей смены впечатлений и динамичного отдыха. И ключевое слово тут – уединение.

Он хитро приподнял брови и оглядел нас с не заслуживающей доверия улыбочкой.

- Я бы предпочел остановиться на этом – сказать, что был на Мальдивах, но я помню Правила… и знаю теперь, что контроль за их соблюдением здесь гораздо лучше, чем в нашем обществе… Ну, вернемся к истории.

Матерь божья! Этот самодовольный говнюк тоже столкнулся с телохранителями Мадам?? Он тоже пытался нарушить Правила (ну еще бы, «слуги народа» ведь живут идеей о том, что законы и правила – это для скота, а они – боги) и получил предупреждение? И как же мне было приятно, что есть в этом мире силы, с которыми не спорит никто.

- Как вы, наверное, знаете, Мальдивская Республика – островное государство. Атоллы разбросаны по всему Аравийскому морю, есть совсем крошечные, где уместится лишь один человек, да и то, стоя. А есть довольно большие, покрытые растительностью, имеющие лагуны – такие атоллы стоят стони миллионов, и почти все раскуплены. На один из таких я и полетел в самом начале новогодних каникул. Сразу скажу: я был там гостем, что бы вы ни думали, на такие покупки я не зарабатываю, и никто из моих коллег.

- Точные координаты я вам назвать не могу, потому что не знаю, меня встречали в аэропорту Хулуле и оттуда доставили на частном самолете на сам остров. Он довольно большой, из одного конца в другой пешком можно дойти, - он задумался, и через пару секунд озвучил, - примерно за 12 часов.

- Вот уж где настоящий рай! Там можно увидеть во всей красе, для чего людям деньги. – Он ухмыльнулся, - меня поселили в одном из гостевых домов, у меня был свой пляж и бар, спа, свой теннисный корт и личный водитель. И соседей своих я не видел – нас разделяли джунгли, что меня лично очень радовало. В доме меня встретила хорошенькая горничная, из местных, меня сразу предупредили, что персонал – не для развлечений… ну, вы поняли.

Почему-то неприязнь и раздражение во мне никак не желали уходить. Что творилось на таких вот закрытых островах? Все те ужасы, которые потом показывают в фильмах? Или еще похуже? И вот куда «пропадают» девушки из истерзанных стран постсоветского пространства – становятся игрушками таких вот уродов.

- Для сопровождения гостей, - продолжал он, ничуть не смущаясь, хотя я чувствовал, что он напряжен, ступил на скользкую территорию, приоткрыл занавес жизни Олимпа, - на острове имелся специальный… ммм… персонал. Сразу хочу сказать: никого там насильно не держали, обычная работа по контракту. Но не для всех, а для самых лучших… если так можно выразиться.

Ну конечно, мы всегда верим политикам. Они же никогда не врут.

- Я мог бы опустить эту пикантную подробность, но она имеет отношение к истории. Так что…, - и он виновато развел руки и пожал плечами.

- В общем, я оставил вещи и решил прогуляться по острову, предварительно спросив разрешения, разумеется. Вечером меня ждал прием в доме хозяина, на таких мероприятиях обычно и завязываются деловые переговоры, а мне всегда лучше думалось, когда я физически активен. Работа мозга – работа тела, ха! - Он ухмыльнулся и отпил из своей чашки.

- Я подумал, что не лишним будет подготовиться ко всем возможным сценариям, продумать стратегию и так далее. Вышел из своего дома, дорога уводила куда-то вглубь острова, дул влажный ветер, небо было таким ослепительно синим… это был рай, это место было создано для беззаботности, а я не мог позволить себе расслабиться и насладиться этой красотой. Я знал, что сейчас уйду в свои не очень-то приятные мысли и перестану замечать всё вокруг. То, о чем я и говорил вам – имея доступ к самым красивым местам, люди не имеют возможности наслаждаться ими. И провалить эти переговоры я никак не мог, так что выбора у меня не было.

- Едва я сделал шаг, как за мной последовал мой водитель на электрокаре. Я попросил его остаться, но знал, что он не выполнит просьбу – на таких островах ты гость, но двери за тобой всегда запирают, если вы понимаете, о чем я. Так вот, этот «водитель», конечно же, увязался за мной, просто держался на расстоянии на своем каре, объяснив это тем, что, может, мне захочется вернуться обратно не пешком, и прогулка меня утомит. Всё для вашего блага, хм! – и он впервые искренне засмеялся.

Я предположил, что слуга народа наконец попробовал на вкус всё то дерьмо, которым они нас пичкают. Видать, по вкусу оно ему не пришлось.

- Я просто шел по дороге, карты острова у меня не было, как и конкретной цели. Мне попадались еще гостевые дома, корты, беседки, в которых проводились ужины и вечеринки, ничего криминального, в общем. И я прекрасно понимал, зачем мой сопровождающий на самом деле «заботится о моем комфорте»: чтобы я ненароком не зашел куда-нибудь туда, где могу увидеть лишнее. Хотя, надо быть полным идиотом, чтобы делать такое, - нервно усмехнулся он.

- Я шел всё дальше, постепенно погружаясь-таки в свои мысли и настраиваясь на рабочий лад, я ведь для этого и пошел на прогулку, а вовсе не для того, чтобы любоваться красотами. Благо пейзаж был довольно однообразным – джунгли, кое-где дома. Позади почти беззвучно следовал мой «гид» на электрокаре. Дорога сделала очередной плавный поворот, я почти уже ушел в себя… и тут я услышал, как в фильмах, плеск воды и женский смех. Звонкий, яркий, мужчины всегда его слышат, в любом шуме-гаме и в любом состоянии, хаха. - Мои попытки сосредоточиться на деле тут же разлетелись в прах. Улыбка невольно растянула губы. Я замер, прислушался. Снова всплеск воды, потом смех, потом такая приятная в далеких краях родная речь. Я сразу понял, куда привела меня дорога – дом прелестниц. Наверняка не единственный, и, возможно, именно обитательница этого гнездышка будет сопровождать меня вечером на приеме. О работе я уже и не думал, по крайней мере, пока, я пошел вперед, желая увидеть обладательниц такого сладкого смеха. Я не собирался заходить к ним, на таких островах всегда есть правила, и если ты хочешь оттуда уехать – ты ничего не трогаешь без спроса. Но посмотреть-то можно, решил я, тем более, мой сопровождающий никак не реагировал, не пытался увести меня оттуда или о чем-то предупредить.

- И знаете, когда ты еще слишком молод, чтобы жить как старик, но из-за состояния здоровья буквально превращаешься в старую рухлядь, смотреть – одно из немногих удовольствий, всё еще доступных тебе. Как там говорят: в молодости мы участники, в старости – наблюдатели? Я еще не дошел до той стадии, когда смогу только наблюдать, но я понимал, что иду к этому, поэтому старался научить себя искать и ценить новые способы получать радость от жизни.

- Заборов, как таковых, на острове нигде не было (кроме как на вилле хозяина), только живые изгороди, а чаще – вообще ничего, просто лужайки и деревья. Но тут меня встретила густая и высокая стена из кустов, я замер, понимал, что выгляжу сейчас глупо, но, черт возьми, я уже выглядел так, так что терять было нечего. Я оглянулся на сопровождающего, должно быть, он понял мой немой вопрос, потому что с понимающей улыбочкой указал мне обойти изгородь справа. Он сам поощряет мои попытки, подумал я и двинулся в обход зеленой стены, если бы это было запрещено, он бы не допустил даже моего взгляда в ту сторону.

- Я последовал его совету. Мощеная камнем дорожка привела меня к калитке, да, за кустами был настоящий металлический забор, воздушный и изящный, как раз для дома «фей». Я осторожно толкнул калитку, она легко открылась, над ней висела камера, это от моего взгляда тоже не ускользнуло. Передо мной был ухоженный зеленый двор с маленькими домиками, 2 стены у которых были из стекла, выстроенными вряд возле большого бассейна с фонтаном посередине. Большой двухэтажный дом стоял немного в отдалении, утопая в зелени. Возле бассейна было 3 джакузи, бар и куча шезлонгов. И самое прекрасное – множество красоток! Все как на подбор стройные, длинноногие, шикарные! Они загорали у воды, несколько нежились в джакузи, еще парочку я увидел в одном из домиков – там делали массаж. Еще несколько богинь резвились в бассейне, хихикая и брызгая друг на друга. Наверное, я застыл с глупой улыбкой, потому что это напоминало картинку рая в фантазиях подростков из комедий.

- Потом одна из прелестниц заметила меня, обворожительно улыбнулась, остальные тут же начали поворачиваться, так что через пару секунд я был в центре внимания.

- «Привет», - промурлыкала та, что заметила меня первой, шикарная блондинка, как с обложки дорогого мужского журнала, на ней было ярко-розовое бикини, явно маловатое сверху… девушки улыбались, кто-то махал мне ручкой, перебирая наманикюренными пальчиками. Я помахал в ответ, хотел что-то сказать (явно не очень умное, думать я уже не мог, сами понимаете), но вдруг она стала медленно развязывать ленточки на купальнике. Остальные наблюдали, хихикая.

- Не буду вдаваться в подробности, они итак понятны и не важны, но через мгновения она осталась без купальника, сначала на дорогую мозаичную плитку упал топ, потом и трусики… последним штрихом она сняла заколку, небрежно запустив руки в прическу, и тряхнула копной золотистых волос, как будто позировала фотографу или режиссеру, а потом подмигнула мне и картинно прыгнула в бассейн, не бомбочкой, а головой вперед, изящно сложив руки.

- Я понял, что в ближайшее время думать я уже не смогу, разве что о предстоящем вечере, точнее – ночи. Если она не занята, думал я, она – моя. И плевать мне на все мои «физиологические сложности», плевать! Это тело сегодня будет служить мне, искупать вину за то, что подвело меня гораздо раньше срока. И тут она вынырнула, как в кино, проводя рукой по волосам, убирая их от лица. Свое дело она знала, это точно, я глаз не мог отвести. Надо спросить ее имя, единственная мысль смогла пробиться в мой мозг, и то, продиктована она была не умом, а инстинктом, ха-ха. Где-то глубоко внутри я был разочарован такими исходом прогулки и я понимал, что буду жутко злиться на себя и на этих красоток, когда остыну, но сейчас я не мог думать ни о чем, кроме ее совершенного тела, это был настоящий шедевр, сотворенный природой и современной косметологией.

Он ухмыльнулся:

- Я не помню, как оказался у края бассейна, не помню, откуда у меня в руках взялось полотенце, видимо, лежало на одном из шезлонгов, но я помню, как она двигалась в воде, как чистейшая вода скользила по ее шелковой коже… Она подплыла к бортику, игриво глядя на меня, я протянул ей полотенце, но она не шелохнулась, просто смотрела на меня и загадочно улыбалась. Я хотел спросить ее имя, но она меня опередила, спросила первая: «Ты гость? Надолго здесь?», я ответил, что по ситуации, она явно не была новичком, так что всё поняла, улыбнулась, кивнула, водя руками по воде, дразня меня. И тут вдруг до меня дошло, что мы не одни, видимо, способность мыслить начала постепенно возвращаться.

Он усмехнулся и покачал головой.

- Ну что я могу поделать! Я всегда преклонялся перед женской красотой, это настоящая магия, непонятная нам, мужчинам, но сводящая нас с ума. И болезнь, еще, слава Богу, не убила во мне мужчину.

- «Я буду вечером на приеме, - сказал я, - увижу ли я тебя там?». Она одарила меня еще одной загадочной улыбкой и оттолкнулась от бортика, покидая меня. Чертовка! Дразнить она умела на все сто. Я бросил полотенце на пол и крикнул, пока она не отплыла совсем далеко, и фонтан не заглушил мой голос: «Как твое имя?». Она плыла на спине… ну, вы понимаете… а тут перевернулась, устремилась к фонтану, а потом вдруг остановилась, повернула голову в таком же картинном движении, посмотрела на меня через плечо и ответила: «Лея».

У калитки меня ждал мой сопровождающий, откровенно ухмыляющийся похабной ухмылкой. Мне хотелось врезать ему, но, конечно же, я ничего не сделал и даже не сказал. Зато он сказал: «Что, приглянулась кобылка? Для гостей – всё самое лучшее», и с противным смешком он вернулся к своему электрокару, учтиво открыв мне дверцу и вопросительно глядя на меня. Я покачал головой, ехать с этим типом мне не хотелось, к тому же, я уже начал остывать, поэтому решил пройтись и всё же знаться делом.

- Я дошел до пляжа и вроде даже сумел погрузиться в мысли, но довольно часто в потоке размышлений вдруг просто всплывала картинка падающего на мозаичную плитку ярко-розового бикини и имя: Лея. И как только я начинал думать о предстоящем вечере, так сразу вспоминал, что мне обещали спутницу, и, возможно, мне удастся… Она была чертовски привлекательной, само воплощение сексуальности.

- Я просидел на берегу довольно долго, выпил пару безалкогольных коктейлей, мой водитель сидел в каре, не сводя с меня глаз, иногда он поглядывал на часы, как будто напоминал мне, что у меня есть расписание, и если я сам не вспомню, он позаботится о том, чтобы доставить меня на прием вовремя. Как будто я мог забыть, ха! Надо быть полным идиотом, чтобы, приехав на такой остров, беспечно отдыхать, а идиотов на такие острова не приглашают.

- Я вернулся в свой дом к сроку, в шкафу меня уже ждал идеально выглаженный смокинг и начищенные до блеска туфли. Вот за что я люблю дорогие курорты (пусть и не совсем для отдыха) – сервис всегда просто высший класс. Собираясь на прием, я ждал, что-то кто-то спросит меня, хотел бы я спутницу на вечер или о моих предпочтениях… хотя, в основном мои мысли, конечно же, были заняты отнюдь не девушками. Ровно без 15-ти 7 в дверь моего коттеджа позвонили, я уже был готов, в полном облачении и с полным порядком в голове. Я открыл, на пороге стоял мой водитель и очаровательная молодая особа в вечернем платье. Не Лея.

Он усмехнулся, а глаза его блеснули:

- Она ждала меня там. Едва я перетупил порог, пожал руки другим гостям, мой взгляд начал бегать по шикарно одетой толпе – я искал ее. Даже сейчас мне же мои слова кажутся глупыми, но я на нее запал. Мне хотелось увидеть ее в красивом платье, в бриллиантах, с уложенными волосами… такие женщины – большая редкость, роскошные не только снаружи, но и… не знаю, как это выразить словами… по энергетике, что ли. Она как будто внутри себя точно знала, что она – богиня, а это очень заводит мужчин, всегда. Ну и, разумеется, ухоженная внешность, без нее вся эта самоуверенность скорее смешна, чем привлекательна.

- Я прошел в главный зал, народу там было как на футбольном матче, я пожимал руки людям, которых видел впервые, улыбался и вел короткие ничего не значащие беседы, в общем, занимался привычным делом, ха-ха. Ужин должны были подать в 8, а до этого времени обычно уже начинались переговоры, предварительные, так сказать, чтобы было время всё взвесить и обдумать за ужином. Я ждал, пока хозяин покажется и пригласит меня в кабинет, я был в этом доме впервые, так что понятия не имел, где и что. И спустя некоторое время он появился, эффектно, как и подобает человеку его уровня. С ним в зал вошли двое мужчин, их я знал – с ними мне и предстояло договариваться… и с одним из них под руку шла Лея. Ну да, всё так, лучшее угощение – лучшим гостям. Не то что бы мне было неприятно или обидно, я ведь давно не мальчик и приличное время уже вращаюсь в таких кругах, чтобы знать правила и свое место. Но я так надеялся… Ладно, хоть полюбуюсь, подумал я, это мое желание сбылось – она была просто ослепительна в ярком бирюзовом платье, так подчеркивающем ее волосы и кожу, волосы уложены в высокую прическу, открывающую изящную шею с шелковой кожей… и да, крупные камни сияли в ярком свете ламп, делали ее роскошной, недосягаемой. Она заметила меня, хищно улыбнулась и прильнула к своему «господину на вечер», что за чертовка! Повезло тебе, приятель, подумал я, кивком приветствуя хозяина и его сопровождающих. Пока тот, кто пригласил меня сюда, толкал речь перед гостями, как обычно, призывая всех хорошо повеселиться и выпить все запасы (как будто это было возможно, погреба тут занимали чуть ли не всю площадь под островом), ко мне сзади подошел официант и шепнул, что меня ждут в кабинете, чтобы я следовал за ним. Ну, вот и началось, вздохнул я, бросил последний взгляд на прекрасную богиню в бирюзовом платье и начал пробираться сквозь толпу разодетых гостей. Как ни странно, но даже в такой момент предельной собранности ее образ не покидал меня, маячил где-то на периферии сознания. И это было приятно.

- Домой я вернулся уже под утро, водитель отвез меня одного, барышню, выделенную мне на вечер, я отослал – устал, голова гудела от мыслей, не совсем здоровый организм, итак перенесший перелет и эту напряженную бессонную ночь, начал возмущаться… но даже не это было решающим фактором - мне совсем не хотелось делить остаток ночи с ней. Будь на ее месте Лея…

- Наши переговоры затянулись дольше, чем я предполагал, и из-за гостей пришлось делать несколько раундов. Я тоже выходил, улыбался, ел и пил, звонил своим боссам и партнерам, но, как бы дико это ни звучало, глазами я искал ее. За ужином я с трудом сдерживался, чтобы не смотреть в ту сторону, где она сидела со своим «господином на вечер», одно меня радовало: когда мы всей командой вышли из кабинета под утро, в доме не осталось уже никого, кроме прислуги. Лея ушла, ее клиенту сегодня тоже было не до горячих ночей.

Он отпил чай и ехидно улыбнулся, потом улыбка вдруг потеплела.

- Не знаю, видели ли вы рассеет на Мальдивах? Из-за близости к экватору день и ночь там всегда почти одной длины, лично мне это очень нравится. Рассвет всегда наступает примерно в 6 утра, я обычно встаю в 6.30 и ненавижу просыпаться в темноте, это как-то противоестественно. Покидая дом хозяина острова, я знал, что спать мне сегодня не придется – было уже 5.07, а мысли в голове так и летели, уснуть я бы всё равно не смог, а уже через пару часов я должен был сделать несколько важных звонков. Хорошо, если днем удастся подремать, с тоской думал я, чувствуя, как усталость просвечивает сквозь возбуждение, эта поездка была ни разу не отдыхом, скорее – напряженным трудом и стрессом.

- И еще меня страшно напрягал мой надзиратель. Черт возьми, меня ведь не выбросило волнами на берег, хозяин меня знал, сам пригласил, прекрасно понимал, что я ничего запретного делать не стану, так зачем?! И я решил отделаться от него. Да, во мне проснулся упрямый говнюк, который решил во что бы то ни стало остаться наедине с островом хоть ненадолго. Понимаете, этот тип постоянно маячил, как зуд в недоступном месте, и мешал мне сосредоточиться, а по мере того, как усталость накапливалась – росла и раздражительность. Нет, я, разумеется, ничего криминального делать не собирался, я ведь не идиот, но небольшое уединение вряд ли принесет хоть какой-то вред кому-то. Так я думал, пока электрокар бесшумно вез меня к моему домику в предрассветной тьме.

- У меня даже созрел нехитрый план: выйти через заднюю дверь, ведущую на мой пляж, а потом свернуть и через заросли добраться до «дикого берега». Вы можете сказать: а почему бы не пойти прямо по линии прибоя, зачем продираться сквозь джунгли, пусть и не такие дикие? А я вам отвечу. Потому что такие острова охраняются, в воздухе постоянно летают дроны, и мне совсем не хотелось, чтобы меня обнаружили раньше срока. Я знал, что там недалеко, я видел остров с воздуха – совсем не материк. Конечно, ночью в джунглях – такое себе… но я был уверен, что к моменту, когда я смогу выбраться из дома, солнце уже будет давать достаточно света, чтобы не блуждать в кромешной тьме. Даже сейчас воздух вокруг фонарей был уже не беспросветно-черным, а каким-то фиолетовым, а если выйти к океану с восточной стороны, я не сомневался, что уже можно увидеть светлеющее небо и первые лучи солнца.

Он снова улыбнулся, искренне, так, как наверняка не привык улыбаться, будучи политиком.

- Вообще-то, я мечтал увидеть рассвет на берегу. Это фантастическое зрелище, и оно стоит бессонной ночи. Из-за тропических широт краски такие, что невозможно поверить, кажется, как будто кто-то раскрасил пленку и крутит такое слишком яркое кино. Розовые облака, зеленоватое небо, потом сиреневое, бирюзовое… краски смешиваются, как рукой художника, плавно переходят, вспыхивают и медленно угасают. Хочется задержать эти минуты, поставить на паузу, успеть запечатлеть хотя бы в своем сознании эту красоту… а потом ты ее просто отпускаешь, с легкой грустью и легким сердцем. И это волшебство еще какое-то время с тобой, внутри тебя, оно действует как анестезия от любых проблем, пусть всего на несколько минут.

- Именно это мне сейчас и нужно, решил я, и это мгновение я не хотел делить ни с кем, особенно с надзирателями хозяина. Должен уточнить: мой прежний «водитель» сменился, теперь «к моим услугам» был крупный хмырь со стеклянными глазами и стрижкой полубокс. Он не улыбался ехидно и не отпускал никаких комментариев, он молчал, как пень, или, лучше сказать, как глыба. Меня это вполне устраивало, не до разговоров мне было сейчас. Он подвез меня к моему домику, я молча вышел, и тут он впервые подал голос: «Я буду здесь, на случай, если понадоблюсь вам. Хорошего отдыха». Я кивнул и поспешил скрыться, надеясь, что мне удастся осуществить свой дерзкий побег к океану.

- Закрыв дверь, я еще некоторое время наблюдал за ним через окно, он сидел, как настоящая скульптура из камня – вообще не шевелился, просто сидел. И что он сделает, если вдруг каким-то образом обнаружит, что я свернул с положенного маршрута? Будет стрелять? Оружие у него наверняка было, в этом я не сомневался. А вот в том, что он пустит его в ход – да. Я всё-таки не сам сюда приплыл и не для отдыха, меня пригласили, и за мной тоже стояли серьезные люди. Повредило бы это сделке? Скорее нет, я ведь ничего не собирался трогать или вынюхивать, я лишь хотел пройти от моего гостевого домика до пляжа. Разумеется, я предполагал, вернее, даже не сомневался, что моя вылазка не останется незамеченной… но соблазн был слишком велик. Я устал, я нервничал, я был раздражен из-за Леи, хотя это и глупо, но, уж простите, я привык получать то, что хочу, такой уж у меня характер.

Я даже не стал сдерживать лицо от гримасы отвращения, но наш «слуга народа» этого, конечно же, не заметил, это тоже было не в его характере – замечать чувства других, точнее, других, стоящих, по его мнению, ниже.

- В общем, я подождал где-то минут 10, - продолжил он, ухмыляясь, довольный своей дерзостью, - этот тип всё так же неподвижно сидел, как труп, ей-богу. Уже рассветало, было почти 6, даже через заросли уже можно было идти без фонарика. Я прошел в спальню, окна как раз выходили на корт и мой пляж за ним, сменил туфли на кроссовки, а брюки – на шорты, рубашку так и оставил, смешное, наверное, было зрелище, но мне было всё равно. Я просто не хотел тратить время, итак проторчал возле окна 10 минут, наблюдая за этим мешком в электрокаре. За домом была мощеная дорожка, ведущая к корту, беседке, а потом и на сам пляж, но я сошел с нее без колебаний, когда дошел до границы берега, забора у меня не было, как и везде, мой участок ограничивали густые заросли, со стороны они казались непроходимыми. Причем, именно казались.

- Представьте эту картину: я потихоньку выбираюсь из дома, как какой-то пацан, сбегающий из детского лагеря, и крадусь, буквально крадусь на цыпочках вдоль дорожки, а не по ней – чтобы не шуметь. И мне даже удалось не наделать шума, по крайней мере, такого, который бы положил конец моим приключениям. Рассвело уже настолько, что я всё видел, можно сказать, уже почти был день. На самую красивую часть небесного шоу я опоздал, но это уже не так злило – меня захватил азарт, таких проделок я не вытворял с подросткового возраста! Я даже решил, что надо бы почаще ходить в зал, - и он с усмешкой погладил живот, слегка выпирающий из расстегнутого пиджака, - появилась какая-то порывистая и сумасшедшая надежда, что спорт и азарт к жизни, жажда приключений и адреналин продлят мой период относительного здоровья. Ведь мне всего 43, и я не в такой уж плохой форме, может, мне удастся отбить свою жизнь... вот так это маленькое приключение на меня подействовало.

- В общем, я почти бегом пересек газон и быстро нырнул в заросли, думал, что сглупил и не учел, что тропическая растительность – совсем не то, что в наших широтах, и для продвижения через настоящие заросли мне бы потребовался хороший мачете, - он усмехнулся, - видите, азарт – это хорошо, он окрыляет, но лишает людей остроты мышления. Однако удача снова оказалась на моей стороне, буквально за первыми кустами я увидел тропинку, приличную, хорошо протоптанную. Значит, я снова оказался прав: до берега недалеко, и гости этого дома тоже любили встречать рассветы или закаты в уединении.

- Оказавшись в безопасности (насколько это вообще было возможно в моем положении), я чуть ли не бегом устремился по тропинке. Я всё же старался не шуметь, но и не крался особо – остров регулярно облетали дроны, так что меня увидят, я это понимал, вопрос в том: раньше или позже. Мне просто не хотелось, чтобы меня вернули или нарушили мое уединение до того, как я увижу океан, утреннее солнце и хоть немного побуду в тишине.

- В общем, пока я добрался, уже совсем рассвело, тропинка оказалась чуть длиннее, чем я ожидал, но ненамного. И берег… знаете, все эти красивые картинки в интернете? Так вот, это оно - вид перед моими глазами был именно таким – идеальным. Светло-золотистый песок, почти белый, пальмы, тянущиеся в ярко-голубое утреннее небо, и темно-бирюзовый океан, еще не яркий, потому что день только начинался. Я замер на линии, где заканчивались джунгли и начинался пляж, разулыбался, как ребенок в парке аттракционов, это был волшебный момент покоя, именно то, что я так искал и к чему так стремился. Я подставил лицо ветру, еще не горячему, по-утреннему свежему и влажному, пахнущему океаном, отпуском и красивой жизнью, да, именно так для меня и пах тот утренний бриз. И на небе были облака, уже не ярко-розовые, как мне мечталось, но нежно-золотые, с каким-то кремовым оттенком, они подчеркивали бесконечность неба и океана, и они почти не двигались, как будто передо мной и правда была картинка, а не реальный мир.

- Я даже не стал подходить к воде, вид с моего места итак был великолепным, зато не долетали брызги волн, да и некомфортно мне было вот так светиться на открытом пространстве. Прелесть этого уголка была именно в том, что он был диким, но и минус быв в этом же – сюда гостей острова не приглашали. Я чувствовал себя немного нарушителем, поэтому подсознательно хотел оставаться как можно менее заметным. Даже политикам иногда хочется сбежать от постоянных взглядов и остаться наедине с собой, знаете ли. И эта полоска берега была идеальным нетронутым местом, куда нет доступа никому, где тебя не дернут и не будут наблюдать, где не надо всё время держать себя в руках и обдумывать каждую позу и каждый взгляд. Природа принимает нас такими, какие мы есть, в природе нет места фальши и искусственности, может, поэтому мы так к ней стремимся и так упорно от нее отдаляемся… жить в лесу и бегать в шкурах нам скучно, а от постоянной наигранности, громоздких социальных конструкций и бесконечных правил построенной нами цивилизации мы и сами быстро устаем. И создать что-то среднее, найти ту самую золотую середину, человечество пока так и не смогло. Вот такой парадокс.

Он отпил чай и помолчал.

- Единственное, что немного портило эту идиллию – мертвая птица, лежащая справа от меня, я ее не сразу заметил, разумеется, из-за красоты вокруг. Я видел здесь таких птиц, похожи на цапель, они кружили над водой или важно вышагивали по берегу. Эта дохлая особь, конечно, портила картину, но я решил, что просто не буду смотреть в ту строну – самый лучший прием, да?

И он подмигнул всем нам. Что ж, тут крыть было нечем

- Я сел прямо на песок, он начинался сразу за границей зарослей, как будто этот берег был искусственным, хотя я знал, что это не так. Закрыл глаза и подставил лицо ветру…. Какое же это было блаженство, как будто он выдувал всю усталость, поселившуюся в моей голове, я прямо чувствовал, как расслабляются плечи, как уходит напряжение из шеи, спины, как мной овладевает какой-то необычайный покой. Меня даже удивило то состояние блаженства и полного успокоения, не знаю, единения с миром или гармонии – как ни назови. Я ведь видел места и покрасивее, а здесь был всего лишь берег и небо, да еще и дохлая птица справа… но мне всё равно стало так легко на душе, как не было уже многие годы.

- И я вдруг понял, что впервые за долгие месяцы не чувствую боль. Болезнь, о которой я говорил, она еще не вошла в свой зенит, большую часть времени я еще чувствовал себя вполне нормально, но бывали плохие недели, когда боль накрывала меня, как плотная безнадежная пелена. Мир она не отсекала полностью - хотя я знал, что со временем именно это мне и грозит – просто служила каким-то барьером, отделяющим меня от привычных ощущений, как секс с плохим презервативом, если такое сравнение уместно.

- Прилетев на остров, я привез эту боль с собой, слабую и безобидную ее версию, я-то знал, на что она уже способна, но пока она была на минимуме, и я был благодарен уже за это. Так вот, сидя на прохладном песке, подставив лицо утреннему бризу, я вдруг понял, что что ее нет, боли, она пропала. Полностью, а не стала приглушенной или едва ощутимой – ее просто не стало. Только ради этого стоило совершать мой дерзкий побег, - он улыбнулся, снова искренне, не так, как привык улыбаться на людях, - это было волшебное утро, ни с чем не сравнимое. Пустой и тихий пляж, облака, застывшие в бесконечном небе, этот ласковый ветер, пахнущий океаном, чудесное избавление от боли… я закрыл глаза и прошептал: «Спасибо», я и сам не знал, к кому обращаюсь, но меня вдруг накрыла какая-то волна блаженства, покоя и… не знаю, как сказать, чистоты, что ли. Я вдруг почувствовал, что люблю этот мир, что пришел сюда не случайно, что над всем этим стоит нечто великое и доброе, мудрое настолько, что взирает на все наши пакости с бесконечным терпением и любовью.

- И Это я благодарил. Не знаю, как объяснить… это утро, этот бриз, я благодарил и остров, и людей, которые привели меня сюда, и всё то, что стоит над нами, то, что создало этот океан, и этот ветер, и меня. Я понял, что не буду просить о чудесном исцелении или верить, что я исцелился вот так, благодаря какому-то волшебству, я не настолько оторван от земной реальности, но достаточно, чтобы понимать, что не смею просить о таком, даже если бы это было возможно. Нет, никакое титаническое чувство вины вдруг не обрушилось на меня, благодаря красоте момента, как это часто показывают в кино, просто я понимал, что в этом мире приходится делать иногда не самые приятные и правильные вещи. У каждого своя роль, и в конце концов, и наши роли и судьбы тоже созданы кем-то, а значит, должны быть. И я так же понимал, что болезни по какой-то неведомой причине поражают людей, хороших и плохих, невинных детей и отпетых негодяев. Это не кара и не какой-то великий духовный опыт, как любят кричать торговцы дешевой философией. Это просто то, что случается в многообразном и сложном мире, как мертвая птица на идеально красивом пляже или поломанная пальма, которую я видел сейчас среди своих стройных соседок – она была хуже, она в чем-то провинилась или сильно обидела кого-то? Нет, она просто сломалась из-за совокупности факторов и множества каких-то других причин.

- Я понимал, что этот момент уйдет, всё уходит, так уж устроен мир, жизнь - это череда потерь и приобретений, и последним звеном в этой цепи всё же стоит потеря. Я знал, что боль вернется, я знал, что потеряю жизнь раньше, чем мог бы, моя цепь существенно короче, чем у большинства… но в тот момент меня это не пугало и не печалило, это стало неизбежной частью моей жизни, вы ведь не бьетесь в истерике каждую минуту каждого дня из-за того, что ваша жизнь однажды закончится? Причем, многие совершенно здоровые умрут раньше меня – автокатастрофы, ограбления, несчастные случаи… просто они не знают, что их череда потерь и приобретений, их цепь, такая же короткая. И я не знал, когда именно придет мой час, самое главное и самое страшное Некто наверху почти всегда оставляет тайной, это Его милосердие. И в тот миг я ощутил его, это милосердие, понимаете? Я понял, что могу просто жить, как жил раньше, не изводить себя этими качелями: получится ли побороть болезнь или она поборет меня? Жить, пока не придет мое время, как оно приходит абсолютно для всех! Никто не покинул этот мир живым, да? – и он ухмыльнулся. – Или еще мудрость из интернета: жизнь – вредная штука, от нее умирают.

- Я пытаюсь сказать, что меня вдруг захватила и подняла какая-то волна гармонии, мудрости и блаженства, может, кто-то, насмотревшись фильмов или начитавшись диванных гуру в сети, скажет, что это был переломный момент, что критическая масса внутренних переживаний наконец продавила границу и вышла из подсознания, и мое сознание наконец решилось посмотреть правде в глаза и принять всё как есть, чтобы сохранить способность психики функционировать, бла-бла-бла… но я не психолог, более того, считаю их шарлатанами. С того утра я просто знаю, что есть что-то волшебное, что-то доброе и светлое, что иногда прикасается к нам и исцеляет душу, без всякой пустой болтовни про подсознание, подавленные эмоции и рефлексию.

- И вот сейчас я переду к самому важному, к моему личному чуду. К причине, по которой я здесь.

Он опустил глаза, несколько мгновений смотрел в чашку, уже наверняка опустевшую. Потом едва заметно кивнул самому себе и поднял голову.

- Это произошло внезапно, то есть, теперь, задним числом, я понимаю, что эта эйфория, это чувство подъема и блаженства и было признаком, предтечей, так сказать… Но это я забегаю вперед, так истории не рассказывают.

- Я остановился на том, что вдруг обрел душевный покой и гармонию, а самочувствие впервые за долгое время стало нормальным. Я сидел на песке, положив руки на колени, как ребенок, и смотрел на океан, на облака, подставлял лицо бризу… мне было так хорошо, что я закрыл глаза. И вдруг услышал какое-то едва слышное гудение. Даже больше не услышал, это была как будто вибрация в воздухе, которая передавалась мне, знаете, как будто внутри всё начинает чесаться, каждая клеточка. Я начал оглядываться, подумал, что это какой-нибудь диковинный аппарат хозяина острова, что-то из системы безопасности, но ничего не увидел. Потом я решил, что это может быть землетрясением или – не дай Бог! – цунами… но океан был совершенно спокойным. Хотя я помнил те жуткие кадры цунами 2004г., когда вода просто наступала всей массой и сметала всё на своем пути. Однако страха не было, более того, мне стало так легко, я подумал, что не боюсь больше ни смерти, ни цунами, ни страданий…и почему-то я был внутренне уверен, что всё будет хорошо, что мне не грозит опасность.

- Но я продолжал внимательно вглядываться в океан - инстинкт, мы ведь все хотим сохранить жизнь как можно дольше. Какой бы она ни была. Волны всё так же размеренно плескались, океан не отступал, как бывает при цунами, высота волн не увеличивалась… и вдруг я увидел в воде свечение! Какой-то сильный источник света вдруг возник недалеко от берега вод водой. Внезапно, только что его не было, и вот он есть, яркий белый свет, делающий воду ослепительно бирюзовой. Это было довольно четкое пятно света диаметром примерно метра 2. Волны никак не изменились, что-то светилось в воде, но при этом никак на нее не воздействовало. И вибрация пропала, я это заметил, так же резко и внезапно, как появился свет. Как будто своим появлением он ее отключил… или как будто что-то собиралось с силами, концентрировало энергию, и вот появился этот свет…

- Я немного испугался, честно говоря, хотя эта эйфория внутри не ушла, и из этих двух противоположных чувств получился какой-то дикий микс. Ну, и еще облегчение от понимания того, что это уж точно не цунами, ха-ха. Я ставил на какие-то охранные системы, возможно, сейчас из воды вылетит какой-то аппарат и пальнет лучом лазера в меня… шучу, я знал, что мне ничего не грозит, максимум – предупреждение. Но я человек осторожный, как и любопытный, поэтому я сделал то, что сделал – быстренько отполз в заросли, стараясь не сводить глаз со светящегося пятна в воде. Спрятаться - сейчас было лучшим решением, как мне казалось, тем более, что сквозь испуг так и рвалась всё та же странная радость, я воспринимал происходящее как какое-то развлечение, и сам удивлялся своим чувствам.

- Я занял позицию за переплетением кустов и лиан, я был уверен, что с берега меня видно не будет, зато я отлично видел всё сквозь путаницу стеблей. Пятно приближалось, я напряг глаза, думал, мне может это казаться, знаете, как иногда смотришь на звезду в небе, и начинает казаться, что она двигается? Но расстояние до линии прибоя стремительно сокращалось – это была не иллюзия, то, что было в воде, активно стремилось к суше. Вот тут-то я и испугался. Мы всегда боимся необъяснимого и неизвестного, так уж утроены человеческие умы и сердца, мы ожидаем худшего, и как бы мы ни приучали себя «позитивно мыслить», как стало особенно модно сейчас, природой в нас заложена совсем другая картина мира, отнюдь не радужная и не позитивная. Мир – это опасная клоака, в которой все едят всех, а выживает сильнейший. И телевидение, канализация и прикрытое не шкурами, а брендовыми вещами тело, не изменили суть этого мира – сильнейший всё так же пожирает слабейшего, и каждый борется за себя и за место под солнцем.

- Я застыл, не только от страха, но и от любопытства – а ученые утверждают, что оно у людей сильнее чувства страха, благодаря этому мы и не живем больше в пещерах и не добываем обед копьями. Ну так вот, я хотел узнать, что это за явление, больше, чем боялся за свою жизнь. И, как ни странно, но внутри всё так же царило спокойствие, как будто какой-то голосок нашептывал мне, что это невиданное развлечение, что ничего плохого не случится, не может случиться, что это маленькое и безвредное приключение может стать отличной байкой, когда я вернусь домой.

Он усмехнулся и развел руки в стороны:

- Собственно, так и вышло, да?

- Я, кажется, даже перестал дышать и моргать в своем укрытии, а свет приближался. И по мере того, как до берега оставалось всё меньше, он становился всё ярче. Мне стало трудно смотреть на воду, свет резал глаза, и когда до песка оставалось примерно метра 3, я уже не смог выдерживать и прикрыл глаза рукой. Лишившись зрения, я стал еще больше тревожиться (хотя и эйфория тоже никуда не делась, вот что странно), и тут же обострились остальные чувства – запахи соли, земли и зелени стали еще более резкими, а шум волн и ветра – четким. Больше всего я хотел открыть глаза, потому что мир вокруг с позиции слуха и обоняния не изменился. Никакого жужжания или механического звука, ни крика птицы, ни звуков шагов – ничего, всё та же тишина, нарушаемая прибоем и ветром, и воздух пах всё так же… а по моим прикидкам, с той скоростью, с какой двигалось это световое пятно, оно должно было уже достигнуть берега. Я попытался отнять руку от лица, даже еще не открыл глаза, но свет резанул сквозь веки, он стал ослепительным.

- Это означало, что это, чем бы оно ни было, уже на берегу! НЛО? Да, даже такая шальная мысль мелькнула, потому что я по-прежнему не слышал ни звука и не чуял ничего, кроме привычных запахов. Я сжался в комок, думая: мне конец, я угодил в эпицентр какой-то аномалии... но при этом я едва не покатывался со смеху. Сам себе удивлялся, с какой это стати я с таким весельем думаю о смерти?!

- Я решил еще раз рискнуть отнять руку от глаз… свет пропал, мои глаза ничего не резало! Конечно, я тут же их открыл.

Этот самодовольный политик вдруг выдохнул, сложил руки лодочкой и прикрыл рот, явно нервничая.

- Господи, - выдохнул он, - прошло уже столько времени… ну, не так уж много, но и не вчера это было… а мне до сих пор так сложно и так волнительно это вспоминать.

Он провел рукой по волосам, дернул галстук, как будто тот стал его душить.

- На берегу стояла женщина.

Он усмехнулся и кивнул.

- Да, почти обнаженная, с длинными светло-золотистыми волосами. Как у Леи. Она стояла на границе волн и берега, точеная фигура, высокая, с идеальными формами и невероятно красивым лицом. Венера Боттичелли, вот что первое пришло мне на ум. Она стояла и улыбалась, разглядывая берег и небо. На ней было что-то из ракушек и водорослей, прикрывающее грудь и лобок, я понятия не имел, как этот странный наряд на ней держался и из чего он вообще был сделан, по телу струйками стекала вода, и это ее совершено не смущало, как и ветер, дующий с океана, трепавший ее мокрые золотистые волосы – а утро всё-таки было прохладным. Она как будто не замечала ничего вокруг, кроме самого мира, как бы странно это фраза ни прозвучала.

- У меня, наверное, челюсть отвалилась, такого я точно не ожидал! Вместо робота, дрона или корабля пришельцев странный свет в воде превратился в прекрасную женщину… Мой мозг лихорадочно искал объяснения, но их не было, кроме самого банального и неправдоподобного, зато привычного: это, должно быть, одна из прелестниц решила поплавать без свидетелей, как и я, решил уединиться… А свет? Ну, может, это просто совпало? Какие-то подводные установки плюс проплывающая мимо красотка… Я даже успел подумать: жаль, что это не Лея, потом подумал, что, возможно, просто понаблюдаю за ней - это уже большое удовольствие… а может, выйду из укрытия и предложу ей свою компанию. Пока я раздумывал, она грациозно вышла из воды, завертела головой, осматривая берег, и вдруг увидела дохлую птицу.

- Руки метнулись к груди, как будто ее ранили в самое сердце, она была так явно и так сильно расстроена, что меня это удивило - слишком сильные эмоции для такого незначительного повода. Но она бросилась к птице, энергично шагая по белоснежному песку, а светлые волосы длиной до поясницы летели за ней мокрыми жгутиками, иногда сносимые вбок порывом ветра.

- Нет, это явно не одна из прелестниц, начал подозревать я, слишком странное поведение… и то, как она двигалась… девушка была как минимум с большими странностями. Это если еще отбросить тот факт, что она рассекала почти голышом по острову и совершено не парилась по этому поводу.

- И я принял решение не высовываться, мало ли, кто она – а вдруг какая-нибудь сумасшедшая дочь или племянница хозяина? Но и уходить сейчас я не мог, она бы меня увидела, а я этого совсем не хотел. Да и, чего уж там, мне приятно было полюбоваться ее идеальным телом, просто как произведением искусства. И любопытно было посмотреть, что она вообще будет делать дальше, это же извечный крючок, на котором зарабатываются миллиарды – люди любят подглядывать, мы просто обожаем быть зрителями чужих жизней и готовы платить за это и выполнять любые условия, которые нам выдвинут, за возможность хоть одним глазком заглянуть в «замочную скважину». И я тоже не исключение, каюсь.

- И вот тут начинается то, ради чего я здесь. Девушка дошла до трупика птицы, упала на колени возле него и начала так странно вертеть головой, как собаки, когда их что-то заинтересует. Несколько секунд она просто смотрела на мертвую груду перьев, а я всё больше убеждался, что она сильно не в себе... И вдруг она улыбнулась, ослепительно и совершенно неуместно, протянула руки, медленно, как будто хотела накрыть ладонями птицу в какой-то колдовской манере. Было в этом зрелище что-то завораживающее и пугающее: пустынный пляж, раннее утро, полуобнаженная девушка, стоящая на коленях возле трупа птицы, морской бриз, треплющий ее длинные светлые волосы, мокрые, прилипающие к голому телу…

- И вдруг из ее рук, из-под ее ладоней вырвался свет! Тот самый ослепительный белый свет. Я чудом успел подавить вскрик, тихонько застонал и прикрыл глаза руками, желая засунуть голову в песок, лишь бы укрыться от этого испепеляющего света. И одновременно мой мозг взорвался от обилия шокирующих фактов. Она производила его, понимаете, этот свет в воде! Он шел из нее, она как-то его делала! И самое страшное, я не мог списать это на какой-то прибор или еще что-то технологическое – она была почти голой, и в руках у нее не было ни-че-го. Как вам такое, а?

- Что это, черт возьми?! Кричал я внутри себя, страх смешался с любопытством, а потом, через несколько секунд, всё утонуло в каком-то чудовищном душевном оргазме. Нет у меня другого слова для того, что я испытал. Это было чистое счастье, благодарность жизни, любовь, нежность, чистота…они шли сквозь меня потоком, все эти чувства, они наполняли каждую клеточку моего тела и каждую фибру моей души. Я вдруг обнаружил, что рыдаю, уткнувшись в собственную руку с всё еще закрытыми глазами.

- Я попытался их открыть, свет исчез, и, конечно, мой взгляд сразу метнулся туда, где была девушка и труп птицы… Только это был уже не труп.

Он замолчал, оглядел каждого из гостей Клуба, на его лице не было ни тени самодовольства или высокомерия, передо мной был симпатичный мужчина с умными живыми глазами, обаятельный, хорошо одетый и ухоженный, и я подумал, что так бы он выглядел, пойди он по другому жизненному пути, в обход всей этой грязи. Но он бы не пошел, мы - те, кто мы есть, и наши истинные желания определяют нашу сущность.

- Она сидела на песке, держа в руках совершенно живую птицу! Это… это за гранью понимания, я знаю, но это никак не объяснить и не списать – я видел дохлый комок перьев, я совершенно уверен, что эта птица не упала в обморок и не заснула на песке, ха-ха. А теперь трупа не было, зато это существо в образе голой девушки гладило птицу, которая дергала головой и вытягивала длинную шею. И блондинка хихикала, представьте, я слышал ее смех!

- Потом она в последний раз провела рукой по перьям, уже совсем не тусклым и не грязным, и отпустила птицу. Та деловито зашагала по берегу, как будто и не валялась всего минуту назад дохлая, дошла до границы песка, а потом взмахнула крыльями и улетела. Девушка провожала ее глазами, и я видел, что она улыбается.

- Что ты такое, думал я, понимая, что никогда в жизни не смогу осмыслить или хоть как-то объяснить увиденное, как не смогу и примириться с этим или забыть. Моя картина мира только что рухнула, взорвалась в этом ослепительном потоке света, и мне предстояло найти для себя новый мир, в котором каким-то образом будет место голым девушкам, выходящим из океана и воскрешающим мертвых птиц вспышками невыносимого белого света.

- И еще я не знал, как мне себя вести. Мне хотелось войти с ней в контакт, но одновременно с этим я каменел от ужаса. Мы ведь все боимся того, чего не понимаем и не знаем, с чем не можем справиться. Но каждая клеточка моего тела продолжала петь и вибрировать в этом чудесном потоке благодати и счастья.

- Блондинка на песке посидела еще несколько секунд, глядя на небо, заросли и океан, потом набрала в ладонь песок, позволила ему медленно утечь сквозь пальцы и встала, грациозно, как настоящая богиня, вышедшая из волн. Я вдруг испугался, что она почувствует меня, подойдет… и что? Испепелит меня своим светом? Возможно. Я понимал, ощущал на уровне души, что она – часть какой-то светлой силы, а я… я не всегда был хорошим мальчиком, прямо скажем. Не скажу, чтобы я прямо страшился кары, просто мне стало как-то не по себе.

- И одновременно с этим какой-то экзальтированный голос в голове кричал: «Ты понимаешь, осознаешь, что сейчас происходит?! Мы видим Чудо, то самое, про которое снимают фильмы и рассказывают детям сказки. То самое, которое никто не видел, но все ждут и поклоняются ему. Это то, что подтверждает наш самый большой страх и самую большую надежду: за пределами обыденного мира физических законов и линейной логики есть Что-то, или Кто-то, какая-то сила, осознанная и направленная. И возможно, это Бог».

- Понимаете, как странно для меня думать такие мысли?? Я не религиозен от слова «совсем», я живу… жил совсем другими понятиями и другими идеалами, совсем в другой картине мира. Но это происходило прямо сейчас, и это ломало меня и мой мир навсегда.

- И пока я пребывал в шоке, думая тысячу мыслей одновременно, это существо встало и ни с того ни с сего начало танцевать. Да, именно танцевать, под одной ей слышную музыку… возможно, это была та самая мелодия мироздания, ученые же утверждают, что Вселенная звучит, поет какую-то свою великую Песнь. Наверное, она ее слышала, и я сейчас не шучу и не говорю метафорами. Она пластично и элегантно водила руками по воздуху, бедра качались, идеальные, соблазнительные… но никакого плотского желания я уже чувствовать к ней не мог, сами понимаете, просто застыл в восхищении этой красотой. Мелькнула лишь мысль, что от танцев ее странный купальник может слететь, но он держался на ней, как будто она была мультяшным героем, вопреки всем законам земной физики. Она танцевала на пустом берегу, так радостно и свободно, а ветер играл ее светлыми волосами, и я слышал, что она тихонько смеется! Но и это еще не всё. Я вдруг заметил, что от каждого движения ее руки в воздухе образуются маленькие смерчи, а облака на небе выстраиваются в какую-то спираль. Это существо легко и непринужденно управляло материей этого мира, и меня это приводило в какой-то иррациональный восторг. И чем энергичнее становился ее танец, тем выше поднимались волны, разбивающиеся о берег. Если она не прекратит, то устроит тут цунами, торнадо и землетрясение подумал я, совершенно не испытывая страха или просто беспокойства, это была чистая констатация факта, не более.

- Танцевать она прекратила так же внезапно, точнее, ее танец перетек в движение – она направилась к зарослям. Окруженная маленькими торнадо, она целенаправленно шла к поломанной пальме, покачиваясь в такт только ей слышной мелодии. Я уже понимал, что сейчас будет, и затаил дыхание. Как говорится, один раз – случайность, два – закономерность, три – закон, ну или как-то так. Она воскресила птицу, поселив во мне некоторые догадки, теперь мне предстояло убедиться в их правильности или отбросить.

- Подойдя к пальме, она остановилась, снова присела на песок, поджав под себя ноги, глубоко вдохнула… я не мог видеть, потому что она сидела ко мне спиной, но я почему-то был уверен, что она закрыла глаза, концентрируя внутри ту силу, активируя тот источник, который позволял ей отменять смерть. Я хотел это видеть, сгорал от любопытства – одно дело взять в руки мертвую птицу и совсем другое – поднять дерево и как-то соединить его с поломанным стволом. Как она это сделает?

- Я успел заметить, что вихри вокруг нее начали пропадать, а облака - снова расползаться по небу, когда она перестала танцевать, и тут снова полыхнул свет. Ослепительна белая вспышка поглотила мир, я едва успел защитить глаза, хотя был к этому готов. А когда рискнул их открыть, передо мной была совершенно целая и живая пальма. А вот блондинки не было.

- Я стал лихорадочно искать ее глазами, сердце выскакивало из груди… и тут я заметил, как колыхнулись заросли рядом с пальмой – она пошла в лес.

- Как наркоман, испытывающий жуткую ломку, я наплевал на всё, на все мои страхи и законы осторожности, и устремился туда. Потихоньку, но я понимал, что мои жалкие попытки остаться незамеченным скорее всего провалятся. И мне было всё равно, я хотел видеть ее, видеть то, что она делает, я хотел быть рядом с этим светом, с этим источником жизни, ничего другого во мне не осталось, только это дикое стремление.

- Хочу уточнить: никакой корысти у меня не было и в мыслях, это был какой-то экстаз, какое-то желание слиться с чем-то Высшим, с чем-то большим, с чем-то великим.

- Я продирался сквозь кусты и лианы и увидел ее. Она неспешно шла по ковру из сочных тропических растений, проводя руками по веткам манговых деревьев, кустов или по стволам пальм, как будто лаская их… и под ее руками ветки расправлялись, поднимались, на каком-то кусте вдруг расцвели цветы, да, прямо на глазах, как в ускоренной съемке, бутоны вдруг стали расти, а потом раскрылись большими малиновыми цветами. И там, куда наступали ее босые ступни, растения становились зеленее и жирнее и не приминались совсем, как будто она не имела веса. И тут я задумался: а видел ли я ее следы на песке? Я не обратил внимания, а теперь поворачивать назад и возвращаться в мое первоначальное укрытие было уже бессмысленно, да я и не хотел, не оторвался бы от этого зрелища ни за что.

- Мои дикие и мистические догадки подтвердились: она была, видимо, каким-то духом леса, что ли. Или ангелом…

- Дитя Света…

Тихий голос, однако, прозвучал на всю комнату, и мы все как по команде повернули головы: один из близнецов Мадам виновато захлопал прекрасными глазами и в ту же секунду опустил голову и поник под ее ледяным взглядом, когда она, резко развернувшись, как жалящая змея, впилась в него своими горящими глазами. Она не произнесла ни слова, но у меня прошел мороз по коже, я чувствовал ее недовольство, ее раздосадованность или даже раздражение. А тут было, чего бояться.

Повисла пауза, сбитые с толку гости Клуба переводили недоуменные взгляды от провинившегося близнеца к перебитому им рассказчику. И никто не смотрел на хозяйку вечера, все старательно избегали даже короткого взгляда в ее сторону.

- Прошу извинить моего коллегу, - ледяным тоном произнесла Мадам. – Уверяю вас, подобное не повторится. Перебивать рассказчика – это почти преступление. Такое не позволительно никому.

Теперь все опустили глаза, как нашкодившие дети, даже наш бравый политик.

- Как хозяйка этого вечера, я несу полную ответственность, поэтому еще раз прошу вас принять мои извинения и продолжить вашу историю.

И она слегка склонила голову, давая понять, что признает свою вину и раскаивается. Зрелище было завораживающее.

- Так... на чем я… а! Ну, собственно, мой рассказ почти подошел к концу.

Политик как-то смутился, возможно, эта маленькая сценка выбила и его из колеи. Он был могущественным человеком за стенами этого Клуба – за стенами, но не здесь; и да, он был человеком – а здесь бал правили какие-то другие существа.

- Я не знаю, чем бы всё закончилось, возможно, она вернулась бы в воду или превратилась в очередную ослепительную вспышку и исчезла. Но случилось иначе.

- Пройдя еще несколько шагов, она вдруг замерла, а потом повернулась в мою сторону. Я физически ощущал ее взгляд на себе, меня как будто поймали в невидимую сеть, я окаменел от ужаса и одновременно внутри взорвалось какое-то дикое ликование. Я знал, что она не причинит вреда, но всё равно боялся… потому что знала это душа, а вот разум кричал о том, что он понятия не имеет, с чем столкнулся, а потому сильно опасается худшего. Ангелы в сказаниях и легендах карают так же браво, как и спасают, и никто не любит, когда за ними подглядывают, хотя сами, как я уже говорил, обожают этим заниматься. Хотя, это наверняка ничтожная сущность людей – мы любим делать что-то сами, но не любим, когда что-то делают с нами.

Он усмехнулся, совсем не весело.

- Я застыл в зарослях, не мог двинуться уже даже не от страха, меня как будто сковала чья-то чужая воля. Ее воля. Из-за переплетения веток и лиан я не мог рассмотреть ее лицо, хотя больше всего хотел увидеть ее глаза и больше всего страшился этого. Не знаю, почему, возможно, потому что глаза, как говорят, зеркало души. И я боялся увидеть нечто… не знаю… совсем не человеческое.

- Она шла неспешно, как будто танцуя с ветками, загораживающими ей путь, волосы почти просохли и закрывали ее грудь, как в фильмах или на картинах, они были пышными, слегка волнистыми и прекрасно-светлыми.

- Я заплакал, да, стоял, неподвижный, как столб, и плакал. От избытка эмоций, от экстаза и страха, от благоговения перед этим прекрасным существом. А когда она приблизилась настолько, что между нами оставалось не больше метра и всего несколько веточек, я упал на колени. Это единственный волевой акт, который я смог себе позволить. И мне не стыдно об этом говорить, я упал перед ней, признавая ее превосходство в этой древнейшей позе. И как бы ни мучило меня любопытство, я не смел поднять глаза, не был уверен, что справлюсь с тем, что увижу.

- Но мне пришлось. И я увидел.

- Она сделала еще шаг ко мне, от энергии, идущей от нее, меня практически разрывало на части. И эта энергия вливала в меня силы, давала какое-то дикое желание жить, творить, любить и познавать. Я по-прежнему не поднимал глаз, сотрясаясь в плаче счастья и восторга, и тут к моему подбородку протянулась изящная рука с кремовой кожей, жест был грациозным и неспешным. Она коснулась меня! Боги, я думал, что это будет мой конец в самом лучшем смысле этого слова. Не смерть и чернота, а возрождение, я стану лучиком света и вознесусь куда-то в высшие миры - что-то такое неслось сквозь мое сознание. Ее рука была нежной и прохладной, ласково и мягко, но неумолимо она приподняла мое лицо, заставляя меня посмотреть на нее. И я повиновался.

- Мой взгляд медленно поднимался от пальцев ее босых ног вверх по атласной коже с прекрасным кремовым оттенком, и ничего эротического в этом не было, я смотрел на богиню, на само совершенство с поклонением и восхищением без даже намека на какие-то плотские земные мысли. Она не убрала руку, поддерживая мою голову, наверное, чтобы я не опустил глаза. Она хотела, чтобы я увидел. И я увидел.

- Мой взгляд замер, когда добрался до лица, я видел идеально очерченные губы… я боялся поднимать глаза выше, я боялся ее глаза, там было слишком много силы для простого смертного, слишком много света, который мог меня испепелить. Но я не мог ослушаться, я знал, чего она хочет, и знал, что дам ей это и не только, я дам ей всё, что она пожелает, свою душу, тело и разум, всё, каждую молекулу.

- Я судорожно вдохнул и поднял газа. Передо мной было прекрасное женское лицо в обрамлении светлых волос, с нежными чертами, добротой и чистотой, которые проступали как будто изнутри. А потом мои глаза встретились с ее. И там не было радужки и зрачка, в разрезе ее глаз полыхнул тот самый свет, ослепительный, несущий боль и наслаждение, радость и какой-то фанатический экстаз. А потом, всего на мгновение, свет уступил место Вселенной. Я увидел миры, туманности и галактики, тысячи солнц и миллионы лун, системы и одинокие кометы. Это была бесконечность, это был Абсолют.

- А потом свет вернулся, вспыхнул, поглощая мое сознание, затапливая его, и я растворился в этом свете. Я растворился в самой Жизни, вот какими были мои последние мысли и чувства.

- Это всё. Я не исчез, не растворился физически, я обнаружил себя валяющимся на том же месте в зарослях. Один. Ее не было, она ушла. Разумеется, ушла.

Он грустно улыбнулся, взгляд его затуманился.

- Я сел, озираясь по сторонам, пытаясь понять, как надолго я выпал из этого мира… и было ли это сном? Нет, я был точно уверен в том, что пережил. И как доказательство надо мной покачивались ветки с огромными малиновыми цветами. Мое лицо было еще влажным, значит, я пролежал здесь совсем не долго. Но что-то изменилось, я ощущал это каждой клеточкой, всеми фибрами души. Что-то во мне стало другим. Тогда я еще не знал, просто чувствовал какую-то легкость и полноту сил, счастье, безмятежность… таким я был лет в 17, когда мир еще не успел оставить на мне свою тяжелую грязную печать.

- Я еще немного посидел, улыбался, как деревенский дурачок, глазел на огромные цветы надо мной и просто наслаждался этим волшебным чувством, как будто мне снова 17, и вся жизнь впереди. Потом любопытство взяло верх, я встал и направился по ее следам, то есть, следов никаких не осталось, кроме цветущих веток, но я прошел весь маршрут, легонько дотрагиваясь до цветков – они были настоящими, плотными, упругими…

- Я вышел на берег. Пальма стояла, совершенно ровная и полная жизни, бриз трепал ее листья, и ни следа от слома не было на стволе – я подошел и потрогал, тщательно провел рукой, всматривался в шершавую кору, но не нашел ни следа от былого слома.

- Ну а птица, сами понимаете, ее давно и след простыл. И да, никаких следов на песке я не увидел. Конечно, я - не опытный следопыт, но мне показалось, что ничего там и не было. Или мне хотелось так думать, навеяло всей этой волшебной историей… хотя, какая разница? Вокруг меня было полно настоящих следов, свидетельств ее пребывания в этом мире, на этом острове. И я был одним из них.

- Я вернулся в свой дом, легкость и душевный подъем не проходили, я уже и забыл про бессонную ночь. Первым делом я метнулся к зеркалу, сам не знаю, почему, но мне было необходимо увидеть себя, я чувствовал, что изменился, она изменила меня, что-то во мне, и я думал, что, может, увижу хоть часть этих перемен в своем отражении.

Он покачал головой и усмехнулся.

- Мое лицо осталось при мне, если вы ждете чего-то из ряда вон выходящего, но изменения были: я как будто сбросил лет 5-7 и при этом хорошенько отдохнул. Цвет лица, кожа, блеск глаз… на меня смотрел молодой и пышущий здоровьем человек! Я был просто в шоке! И тут меня ждало первое ошеломляющее открытие, помимо свежего лица. Я улыбнулся от восторга при виде себя, такого сияющего… и обомлел – в зубах больше не было пломб… Сейчас поясню.

И он выставил руки вперед как будто кто-то пытался вмешаться в его рассказ.

- У меня зубы от отца, а у него к 35 не было уже и половины своих. У меня, конечно, возможностей противостоять плохой наследственности было намного больше, да и время сейчас другое, технологии и всё такое, в общем, у меня почти в каждом зубе есть пломба или реставрация, даже в передних резцах и клыках. Я знаю каждую трещинку и каждую микроскопическую зазубринку, потому что улыбка – рабочий инструмент политика, а за пломбами приходится постоянно и очень тщательно следить, чтобы они не темнели, чтобы в стыках между пломбой и зубом не накапливалась всякая дрянь… короче, я знаю свои зубы, более того, как раз после визита на остров собирался к дантисту подшлифовать правый клык – там уже началось потемнение… и тут вдруг я смотрю – а моя улыбка как из рекламы зубной пасты! Это мои родные зубы, целые, без единой пломбы и без грамма искусственного материала. Думаете, это всё? Ха! Один зуб мне всё же не удалось сберечь, вместо него стоял дорогущий протез, так что вы думаете – зуб был на месте, живой, целый. Где протез? Не знаю, его просто не было.

По Клубу пронеслись шепотки и восхищенные вздохи. Но ни Мадам, ни ее телохранители не произнесли ни звука.

- Я итак всё понимал, видел птицу, пальму и эти цветы, но мне хотелось убедиться, хотелось видеть, и я начал срывать с себя одежду. Больше всего меня интересовал шрам на животе – аппендицит в 15, шов нагноился, так что, вместо тоненькой ниточки у меня был уродливый широкий рубец. Был – вот ключевое слово. Да, я лупился в зеркало, трогал, даже щипал совершенно гладкую кожу без единого намека на повреждение. Я подумал, что было бы совсем замечательно, если бы вместе со шрамами и пломбами ушил хотя бы 10-15 лет… но тут же себя одернул. Я, конечно, любитель жить по принципу «судите строго, просите много», но иногда надо дать себе же по носу и заткнуться… чтобы это с тобой не сделали другие.

- Я понимал, чувствовал главное… хотя боялся до конца поверить, боялся надежды. Знаете, люди ведь больше всего бояться не несчастий и страданий, а обманутых надежд, потому что ожидание боли всегда хуже самой боли. Не знаю почему, но это так, и самая жестокая пытка жизни – держать человека на игле надежды, которая никогда не сбудется и всегда будет водить по краю: «уже вот-вот», «ну почти», «а может…», «надо еще подождать»… жуткое призрачное существование между реальной жизнью и миром твоих страхов и мечтаний. И я не хотел становиться таким призраком, с самого детства не хотел, я уже тогда знал, что нельзя жить надеждами, мечтами и грезами, если хочешь жить – надо быть в жизни, а в жизни нет места призрачным формулировкам. Есть планы, есть цели, есть задачи, есть расчёты и аналитика. И никаких надежд.

- Думаю, вы поняли, о чем я. Я хотел… но запрещал себе надеяться, запрещал мечтать. Да, я итак получил слишком много, гораздо больше, чем вообще выпадает смертному. И я решил, просто приказал себе, что займусь доказательством или опровержением моей надежды. Видите, как оказалось, надежда – не только самый опасный наркотик, но и самый навязчивый. Она преследует тебя, пытается заползти тебе в сердце, и нет дилера, которому ты просто скажешь «нет», от нее не спрячешься в закрытой частной клинике. Надежда – это живой наркотик, продающий и проталкивающий сам себя. И я вступил в схватку с этим невидимым зельем, разглядывая в большое зеркало в спальне свое обновленное тело.

- Меня никто не заметил или просто сделали вид, что не заметили, но так или иначе, а моя маленькая вылазка осталась без внимания. Никто даже не придал значения моему цветущему виду. А может, (и скорее всего, это так) всем было просто всё равно, люди редко замечают мелочи, особенно те, что не имеют прямого отношения к их насущным делам. Я закончил свою работу на острове и вернулся домой, и первым же делом, как вы понимаете, побежал по врачам. Зуд в душе и в мыслях не давал мне спокойно жить, и хоть спал я как младенец, здоровым и крепким сном, дарящим настоящее восстановление всего организма, часы бодрствования превращались в бесконечную попытку почесать там, где я достать не мог – это надежда щекотала меня, пыталась проникнуть в сердце.

- Вы, наверное, часто видели в кино все эти утрированно-удивленные лица и постановочные фразы типа «я не могу поверить, но…» и «как врач, я не могу этого объяснить, но…». Так вот, всё это я увидел в жизни. Мой лечащий врач тоже качал головой, осторожно и немного испугано улыбался и повторял всё те же замыленные фразы. Но кроме того, он еще созвал всех своих коллег, и все они вынесли единогласный вердикт: я был совершенно здоров. Абсолютно. Полностью. У меня был даже идеальный холестерин и ни одной мозоли, ха-ха.

- Это стало громкой сенсацией в узких кругах, меня бесконечно спрашивали и расспрашивали. Всматривались в меня, как будто я вдруг стал трёхглазым или двухголовым. Разумеется, об этом прослышали мои коллеги, они были более ушлыми и зачастую связывали мою поездку и чудесное исцеление. И я охотно давал всем им то, чего они ждали и хотели - то есть, врал. Травы из Китая (мне пришлось просидеть целый вечер в Гугле, выписывая названия всех этих трав, я ведь человек рациональный, ха-ха), обильное питье, позитивный настрой – я всё пустил в ход, и они верили! Были те, кто сомневались, думали, что я скрываю какое-то нетрадиционное лечение типа магии или медитации, но в общем верили. А какой у них был выбор? Результат был у них перед глазами, цветущий и счастливый. Лучшее вранье – то, которое прикрыто правдой, это знают все политики, и даже они попадаются на свой же старый трюк. Весело, да? Ложь – это извилистый лабиринт, и чтобы пройти по нему и остаться невредимым, центр его должен быть правдой, понимаете, да? Води людей хоть тридесятыми кругами сплошного вранья, главное – в конце выйти на правдивый факт. Ну, или сделать его правдивым. Вот вам немного откровений, хотя, в эпоху интернета, все эти технологии давно уже не секрет, но для меня до сих пор загадка: почему, зная все трюки, люди попадаются на них снова и снова?

- В общем, я пережил Чудо, я начал жить заново, в том смысле, что получил второй шанс. Нет, я не ушел с работы и не переехал в хижину в лесу или в тибетский храм, но я начал жить. Теперь, став здоровым и полным сил, я мог жениться, чего давно хотел. Даже девушка была на примете, но болезнь – самая ревнивая и самая злобная дама, собственница, которая убьет вас, лишь бы ни с кем не делить, ха-ха. С этой уродливой каргой я распрощался и бросил все свои свежие силы на то, чтобы в мою жизнь наконец вошла настоящая женщина. Скажу вам честно, раз уж мы здесь открываем свои души и сердца, в июне у меня свадьба, я женюсь на своей первой любви, романтично и сентиментально звучит, но это так. Она видит меня, знает меня и принимает таким, каким даже я сам себя не принимаю. Она ничего не знает о том, что случилось со мной на острове. Она и об острове не знает, но она вышла бы за меня, и не будь этого чудесного исцеления в моей жизни. Она – идеальный партнер. А в моей жизни как раз и нужен надежный тыл, боевая подруга, понимающая, умная и готовая разделить с тобой битвы.

Почему-то у меня перед глазам возник образ политической пары из многочисленных фильмов, когда жена подкладывает мужу безопасных любовниц и подчищает за ним грязные следы, невинно улыбаясь на камеру и разглагольствуя о роли женщины, посвятившей всю себя семье и карьере мужа. Но я отогнал это яркое видение, худшее, что может сделать человек - это мыслить шаблонами. Многогранный и сложный мир не прощает такой вульгарной наглости – свести его разнообразную и глубокую суть к плоским линейным примерам, и жестоко мстит таким горе-мыслителям.

- Только иногда я боюсь, что она услышит, как я разговариваю во сне. Я знаю об этом, потому что сам просыпался не раз от своего же голоса. Не скажу, что часто, но иногда мне снится Она. Сны примерно всегда одинаковые, собственно, их всего 2, и они приходят по очереди с немного различающимися деталями. В одном Лея снова срывает с себя купальник и прыгает в бассейн, я вижу ее идеальное тело до мельчайших деталей, как будто я на самом деле вернулся в тот день и тот миг. А потом она выныривает, как тогда, на самом деле, но у нее уже другое лицо – Ее лицо. И эти глаза. Сон всегда заканчивается на этом – я вижу Ее глаза, снова и снова вижу в них саму Вселенную, а потом этот яркий свет, и всё, я просыпаюсь, дрожащий и иногда с мокрыми щеками от слез.

- А во втором сне я иду за ней по пустому пляжу, вижу ее со спины, и это снова как будто Лея. И я хочу догнать ее, коснуться этих золотистых волос, сказать, что хочу провести с ней время… и я трогаю ее за плечо, она поворачивается… и всё повторяется: это не Лея, и я снова упираюсь в эти пугающие и завораживающие глаза, в которых проступает само Мироздание. Я не кричу, но говорю довольно громко, чтобы проснуться от звука собственного голоса. Я повторяю: «Лея… пожалуйста… свет…», что-то такое, но имя – однозначно и всегда.

Он опустил голову, как будто смутившись или глубоко задумавшись, и так, не поднимая головы, продолжил:

- Я человек неглупый и критически мыслящий. И вот в такие моменты после снов я думаю: а почему это существо, кем бы оно ни было, явилось мне в облике женщины с длинными светлыми волосами? Ведь это явно не человеческое существо, и явно вообще не земное, если так, грубо брать. Это было какое-то… высокоразвитое создание, которое, без сомнения, могло принять любой облик, ведь человеческие тела не созданы для жизни под водой, а она вышла из океана, следовательно, это тело – ширма, маскарад. Тогда почему именно этот облик? И у меня есть ответ, теория, точнее. Она чувствовала меня, или видела, или не знаю, что, но она считала меня и мои мысли, я грезил о Лее, и она приняла эту форму. Не ради меня, а просто потому, что это витало в воздухе, так сказать. Она ведь маскировалась для людей, которых могла встретить, мертвым птицам и поломанным пальмам всё равно, будет она в виде блондинки или четырехголового гуманоида. Так ведь? И раз она знала, что на берегу есть человек, и всё равно явилась… значит, я входил в ее планы. Она исцеляла, она несла Жизнь, и я тоже был «поломанной пальмой» и «мертвой птицей», я оказался в нужной компании, ха-ха.

- А иногда я лежу ночью без сна, не потому, что у меня бессонница, а потому, что энергии слишком много, и я просто не устал за день, так вот, я лежу и думаю о том, что случилось со мной там. Что это было. Одно решение, один шаг в направлении своего решения – и жизнь идет по другому пути. Судьба делает поворот от жизни к смерти и наоборот. Сколько нужно человеку, чтобы принять решение? Сколько нужно, чтобы сделать шаг? Секунды? Минуты? И мне страшно, что нашими жизнями, всей судьбой мира правят секунды, мгновения и человеческие порывы.

- Если бы я решил, что слишком устал для прогулки (тем более, не совсем легальной) на дикий пляж, я остался бы больным. Возможно, к Новому году я уже был бы мертв или проводил бы свои последние дни в пропахших антисептиками больницах. Если бы я решил уйти, увидев странное свечение в воде – результат был бы тот же. Одно решение. Долбаная монетка, подброшенная в воздух, на которую ты поставил свою жизнь.

- Так вот, иногда, когда энергии во мне еще слишком много, я думаю обо всем этом. И вот еще какой вопрос приходит в ночной тишине: почему я? Я знаю все эти разглагольствования про комплекс выжившего, вину выжившего и всё такое. Ко мне всё это не имеет никакого отношения, никакой вины я не ощущаю, только жадное любопытство: почему, что складывает все эти факторы в один узор? Тысячи, может, сотни тысяч детей по всему миру умирают от рака, СПИДа и других жутких заболеваний, врожденных и нет. Им собирают деньги, за них молятся… но к ним не являются блондинки, умеющие оживлять мертвое и исцелять живое.

- С другой стороны, сотни диктаторов, грязных дельцов и тиранов всех мастей готовы на всё, лишь бы задержаться в этом мире, они буквально пьют кровь младенцев ради исцеления… но к ним Она тоже не приходит.

- И знаете, к какому выводу я пришел? К тому, что произошедшее со мной еще раз доказывает, что всё это, всё, что с нами происходит, это не от вины и не за какие-то заслуги. Это просто происходит, по чьей-то неведомой воле или просто в потоке чистого хаоса. А значит, мы ничего и никому не должны. Поэтому все эти комплексы выжившего, или искупление, или еще какая-то чушь – это пустое, это ни на что не влияет, это самообман и страх пред реальностью, ничего более. Мне страшно, что кто-то великий и злой скажет: «Ах, ты не оправдал надежд! Ты мало благодаришь меня и мало приносишь жертв, так что я отбираю свой дар, теперь ты опять будешь больным/бедным/нелюбимым» - вот что такое комплекс выжившего, нам страшно признать, что мы ничем не управляем, поэтому мы стараемся хоть так создать себе иллюзию контроля: если я буду страдать и винить себя, я закреплю право на жизнь, когда другие умерли, задобрю какую-то могучую и кровожадную силу, которая так легко стирает людей с лица земли. Это как заключение сделки – ты страдаешь, все страдают, значит, я тоже должен… но я не хочу, поэтому я немного пострадаю совсем чуть-чуть по сравнению с другими, но зато исполню закон «все должны страдать в данной ситуации/в данном мире».

- Я прожил всё это на своем опыте, я избежал смерти и стал здоровее, чем был когда-либо. И я не был праведником, я не молили об исцелении и не стал святым и безгрешным. Я живу, как жил, разве что теперь я могу сказать, что видел и испытал нечто, что выходит за рамки понимания нашей цивилизации. Я могу утверждать, что над нами есть какие-то силы… ну, может, не совсем над нами, но параллельно нам, как будто за тонкой стенкой. Иногда они приходят в наш мир, иногда они делают что-то по понятным лишь им причинам… или вовсе без таковых, этого я не знаю.

- И тогда неизбежно размышления заводят меня в знакомый лабиринт: а есть ли Бог. Я ответил на этот вопрос для себя, свой ответ никому не навязываю и не пропагандирую, более того, держу при себе. Но раз уж я открыл вам свою тайну, пойду дальше и озвучу свою теологическую позицию: Бог есть. А вот есть ли Ему до нас дело?

Повисла тишина, все, казалось, даже Мадам и ее телохранители, погрузились в обдумывание этой мысли. Я поймал себя на том, что этот самодовольный политик мелкого звена, не вызывавший во мне ничего, кроме раздражения и презрения, вдруг против моей воли начал казаться умным и даже где-то глубоким и одухотворенным человеком. По крайней мере, его заботит не только размер бюджета и его доля в нем, но и такие вопросы, как «есть ли Бог», сказал я себе и невольно улыбнулся. И только человек, понявший и прочувствовавший всю боль и несправедливость мира, мог задаться вопросом: а есть ли Богу вообще дело до нас?

Такими были мои размышления в эти минуты тишины. Самая история меня потрясла, но отошла на второй план, я знал, что буду думать о ней дома, возможно, буду думать месяцы или всю оставшуюся жизнь, как и обо всем, что происходило в этом Клубе и в моей жизни с его появлением. Но сейчас я не мог не думать об этом человеке, получившем второй шанс, понявшим и переосмыслившим произошедшее и пришедшем к своим уникальным выводам. Честно говоря, меня потрясло и восхитило то, с какой уверенностью и бесстрашием он вернулся к прежней жизни, как жадно ухватился за второй шанс. Смог бы я избежать того самого комплекса жертвы? Смог бы не мямлить и не мучиться вопросами «почему я?» и «как мне теперь за это расплатиться?». Я не знал. Как и не знал, что правильно: хвататься за дары судьбы зубами и мчаться в жизни на всех парусах или ступать осторожно, взвешивая и обдумывая каждый шаг, но его пример действительно заставлял о многом задуматься.

- Ну вот, собственно, и конец моей истории. – Сказал он, словно очнувшись от сна или очень глубоких размышлений. – Теперь вы знаете, что привело меня сюда. Вы знаете обо мне больше, чем мои родные и друзья, больше, чем женщина, с которой я собираюсь связать жизнь.

- Вы можете быть спокойны…, - робко начала блондинка, бросая на него осторожные взгляды.

- Могу. – Уверенно перебил он, улыбаясь ей уже не той похабной улыбочкой, но что-то неприятное в этой улыбке всё же было. – Видите ли, здесь я усвоил еще один урок: правила, которые ограничивают тебя, тебя же и защищают. Это непросто понять, пока не испытаешь на своей шкуре. Я знаю, именно знаю, что моей тайне ничего не грозит. Как и тайнам любого из вас.

И он многозначительно посмотрел на Мадам.

- Вы совершенно правы, - величественно кивнула она, - благодарю вас за историю. И призываю помнить о Правилах, во время ее обсуждения.

Никаких вопросов, я помнил, думаю, остальные тоже.

- А я всегда знал, что есть что-то, несущее жизнь, что-то доброе…, - тихо и эмоционально сказал хипстер. – В мире столько зла, боли, просто необъяснимой жестокости и подлости, что должно быть нечто, уравновешивающее всё это разгулявшееся зло. Вот если какой-то кретин просто ради извращенного удовольствия или чтобы сорвать злость решил убить птицу, например, должна быть сила, уравновешивающая этот выплеск зла.

Уравновешивающая. Я вздрогнул. Именно о Равновесии говорил тогда Азалиах. Они служат не добру и не злу, а Равновесию. Парень попал в точку… или его тоже навещал кто-то из громил? Почему-то я ощутил укол ревности, глупый, но болезненный. Всем нам хочется выделяться, быть особенными хоть для себя самих, если не для окружающих. Жизнь – это бесконечное соревнование, подумал я, и не верьте никому, кто скажет, что это не так и что он выше этого. Если бы мы не пытались произвести на окружающих лучшее впечатление и выиграть эту бесконечную гонку, мы одевались бы в мешковину, не причесывались и не искали работу получше. Даже так называемые неформалы и бунтари протестуют демонстративно. Никто из них, презирающих общество, почему-то не презирает его в шалаше в глухом лесу, да?

Мыслей в голове было так много, что мне казалось, она даже распухла и увеличилась, как надувшийся шар.

- Равновесие. – Оказалось, я сказал это вслух, все повернулись ко мне.

- Да, - бодро закивал хипстер, - весь мир построен на каком-то хрупком равновесии, по моим наблюдениям. Даже закон сохранения энергии, который мы учили в школе: энергия не исчезает и не появляется, она просто перетекает из одного состояния в другое. День и ночь, рождение и смерть, «да» и «нет», свобода и неволя … всегда должно быть 2 центра, две силы, два направления, равных по силе и удерживающих друг друга. В этом, на мой взгляд, гениальность мира и его творца.

- А мне просто приятно думать, что в этом опасном и злом мире есть такие вот лучики добра, такие светлые сущности, спасающие тех, кто пострадал от этой бесконечной злобы и беспричинной жестокости… если у жестокости вообще может быть причина. – Пробормотала блондинка, не поднимая глаз.

- То есть, если миром правит равновесие, - неожиданно вернулся в разговор политик, - значит, «если где-то убыло, то где-то прибыло», так? Значит ли тогда, что мое исцеление обернулось болезнью для кого-то другого?

- Вы хотите сказать, - вдруг раздался низкий женский голос, все резко повернулись на звук. Леди Роза впервые заговорила, сохраняя свое ледяное достоинство, - что в мире, грубо говоря, должно быть 10 тысяч больных, и если один вдруг покидает их ряды, кто-то должен заступить на его место? Но это слишком примитивная и плоская картина мира, который, как вы сами заметили, очень сложный и многогранный. Замысел Творца просто не может сводиться к магазинному учету: 10 тысяч больных, 5 тысяч калек, 15 тысяч здоровых. Даже если взять пример населения какой-либо страны, смертность редко бывает равна рождаемости, рождаемость обычно выше смертности, в некоторые периоды – наоборот, но, тем не менее, количество людей довольно долгие периоды времени остается примерно в одних и тех же пределах. Вам не кажется, что всё немного сложнее?

- Я не знаю, - пожал плечами политик, явно удивленный и заинтересованный. Эта дама до сих пор не проронила ни слова, кроме приветствий и фразы «я согласна» в первый наш вечер в Клубе. – Ваше видение?

- Равновесие проявляется не в грубых цифрах, оно в течении энергии, в общей картине мира. – Спокойно пояснила она. – Иногда людей рождается больше, чем умирает если брать выборку за год или день. А вот если растянуть этот процесс во времени, например, за 5 лет, получится, что те, кто родился, не всегда доживают до старости. И получается, если за сегодня умерло 10, а родилось 15, мы можем сказать, что рождаемость выше, но из этих 15 двое умрут через год или полгода, еще трое в течение следующих 3 лет, к примеру, и таким образом, мы выходим к примерному равновесию. И чем более долгий срок для рассмотрения мы возьмём, тем более явно увидим это скрытое равновесие, эту гармонию мира. Я хочу сказать, что ушедшая от вас болезнь могла вернуться к другому человеку не моментально, она могла распылиться и сесть понемногу на многих, взывая те самые начальные необратимые (или обратимые при ранней диагностике) изменения. А возможно, ваша болезнь, как сгусток черной энергии, села на какой-то район или дом, и там муж убил жену или случилась страшная массовая драка.

Все снова замолчали, обдумывая сказанное, хипстер уважительно поглядывал на пожилую даму, возможно, впервые осознав, что пользоваться сложными гаджетами, «ловить хайп» и разбираться в современных трендах вовсе не значит быть самым умным.

Надо же, подумал я, мы впервые так бурно обсуждаем историю. Значит ли это, что мы стали сближаться, впервые почувствовали себя на самом деле членами одного Клуба, людьми, имеющими нечто общее, а потому, связанными? И я впервые с грустью подумал о том, что не хочу забывать этих разных, но таких близких мне людей, даже этого самодовольного хлыща, которого какие-то высшие силы спасли от смерти, не изменили и не сделали лучше. Эти люди были частью моей жизни, а значит, частью меня, и я вдруг понял с невыносимым душевным протестом, что не хочу терять ни одной своей части, даже самой крохотной.

- А я полностью разделяю мнение… Дианы, - я на секунду запнулся, пытаясь вспомнить имя блондинки, я уже запомнил почти все имена, даже начал заводить любимчиков, такова уж наша природа – оказавшись среди сородичей, мы тут же начинаем их судить и выносить вердикты. – Эта история как будто исцелила что-то и в моей душе тоже. Потому что, если посмотреть на всё это шире, то Силы Добра есть, и это самое прекрасное знание, которое может усвоить человек. Есть… противовес смерти, жестокости, насилию. Есть какие-то Силы, которые несут то, что мы, люди, называем Благом и Добром.

- Даже если в общем понимании Равновесия или механики Вселенной таких понятий нет, - закончил я, вспоминая слова Азалиаха о том, что Добро и Зло относительны и существуют лишь в нашем субъективном восприятии.

Женя с удивлением покосился на меня, и мне это даже польстило. В его восприятии я был большим ребенком, задирой и бунтарем, который по каким-то неведомым причинам считался хорошим специалистом. Я знал об этом, и меня это нисколько не задевало, потому что на самом деле меня было много – я был и вечным ребенком, и бунтарём, и врачом высшей категории, и любителем приключений, и одиноким философом, и боящимся за свою свободу дикарем… и еще много кем. Люди всегда имеют несколько граней, просто у одних их 10, у других – 10 тысяч.

- Да уж, - усмехнулся политик, потирая подбородок в задумчивости, он был явно доволен, что его история произвела такое впечатление на людей, это был его конек, его стихия. – Сразу вспомнил байку из интернета, как Папа Римский сказал при встрече какому-то диктатору: «У меня для тебя плохие новости, сын мой: Бог есть».

Я знал эту байку, но смеяться со всеми было так приятно.

Глава 44

Стоя под горячим душем, я снова и снова прокручивал в голове прошедший вечер, историю, запахи, лица людей и телохранителей Мадам. И сам тут же поймал себя на мысли, что не называю их людьми, я ведь так и сформулировал мысль: люди и телохранители Мадам. Кем бы они ни были, подумал я, расслабляясь под горячей водой, сегодня я и к ним чувствую какую-то привязанность. Они ходят по своей орбите, как сказал бы Юра, мой вечный оппонент в жарких спорах в ординаторской, они делают то, что им должно, определено кем-то более могущественным. Они снимают След. Мое тело, казалось, до сих пор помнило эти ощущения, когда вдруг через тебя проходила немыслимая энергетическая волна, корежила и разрывала каждую клеточку, а потом, когда тебе начинало казаться, что ты взорвешься, распадешься на молекулы, эта энергия уходила, покидала твое тело и душу, как цунами, отступая, оставляет обнаженный и измученный берег. Так было и в этот раз, нечто прошло через наши тела, снимая с нас то, что мой загадочный гость назвал Следом.

Мои мысли вертелись, как торнадо. Что сказал Азалиах тогда? Что во Вселенной существует лишь Равновесие, но есть нечто, что мы навали бы злом? Значит, думал я, подставляя лицо под струи и закрывая глаза, если есть такие существа, как Дитя Света, которые исцеляют и возвращают к жизни – должны быть и противоположные существа…. И тут меня как током ударило. Что еще сказал тогда пришедший в мой дом телохранитель Мадам? Что нечто идет по Следу с другого конца, тоже ищет След, нечто, что мы назвали бы Злом. И это зло опасно, настолько опасно, что они готовы стирать нам память и причинять вред здоровью невинных людей вроде Рины, лишь бы не допустить усиления Следа. И он так и не сказал мне, что это может быть, чего мне надо опасаться.

А хотели ли я знать?? На самом деле, хотел бы я каждый день жить с мыслью, что какое-то чудовище, или еще хуже, прямо сейчас чует меня где-то в других мирах, что оно может пойти по моему следу и… что? Об этом я запретил себе думать, резко тряхнув головой, отчего брызги разлетелись по всей ванной. Если есть существа, несущие жизнь, понятное дело, есть и те, кто несет смерть и уничтожение. Вот кто может прийти в наш мир, если такие идиоты как я будут выпендриваться и бунтовать там, где не надо.

Смахнув воду с глаз, я повернул голову к зеркалу, брызги на нем образовали какую-то жуткую рожицу с круглыми глазами и большим раззявленным ртом. Я смотрел на это изображение из капель, и почему-то мне стало страшно.

Глава 45

В эту ночь компания у меня была не совсем обычная – наш грубый мужской коллектив разбавила дама, хотя по грубости она не уступила бы и портовому докеру. 34-летняя Маришка-Рэмбо, как все ее звали, работала на скорой, носила стрижу почти полубокс и шириной плеч могла затмить многих наших врачей-мужчин. После работы она ходила в тренажерный зал и дважды в неделю занималась боевым самбо, как она сама говорила, это очень помогает, когда в 3 часа ночи пьяный козел пытается выдернуть капельницу или проверить, правда ли перед ним женщина-врач.

- Дама не станет возражать, если джентльмены закурят? – спросил Юра с явным подколом, он сидел на продавленном диване, слегка качая головой в такт попсовой песенке, льющейся из приемника. Хозяином ординаторской сегодня был я, так что и музыка была моя.

- Вот у дамы и спрашивай, - фыркнула Маришка.

Я молча показал ей средний палец. Я никогда не позволил бы себе такого в обращении с любой другой женщиной, но вот назвать Маришку «женщиной» можно было только в биологическом смысле… и то не уверен.

- Будешь не смешно шутить – отправишься упражняться в остроумии обратно в гараж, - со сладенькой улыбочкой сообщил ей я, садясь на стол, заваленный историями болезни, я собирался писать их, когда мое уединение нарушил сначала Юра, а потом и наша больничная «Мисс Вселенная».

В ответ она скорчила мне страшную рожу и отвернулась к окну. Она сидела на подоконнике с ногами, почти всё время глядя на ночной город и белую полную Луну. На ней был синий комбинезон, в которых ходили все работники скорой, летом его заменяла обычная врачебная пижама. Под комбинезоном у нее была майка с короткими рукавами, и я невольно задержался взглядом на мускулистых руках, которые она положила на колени.

- Вы пойдете на поминки? – спросил Юра. – Я не смогу, буду сторожить кардиологию.

Поминки Шкета должны были быть в четверг, и народу там опять ожидалось, как на рок-концерте. Я еще не знал, кто пойдет от нашего отделения, а кто останется. Хотел ли я пойти? Нет. Но пошел бы и даже толкал бы речи, из уважения к нему.

- Слышь, Маришка, - покосился на нее Юра, выпуская дым в потолок, - а это правда, что ты обещала надеть платье, если пойдешь?

- Опять эти клоуны трындят? – закатила глаза наша дама, - а еще баб сплетницами называют. Если и так, я сделаю это ради Шкета, понял? А вообще, советую делать ставки – я постараюсь, чтобы ты проиграл.

- Пойдешь голой?

- Юра, - засмеялся я, - до травматологии 3 этажа вниз, так что следи за языком.

- Вот теперь дело говоришь, Сема, - угрожающей хохотнула она.

Мы помолчали, наполняя комнату сигаретным дымом, Маришка не курила, поэтому открыла окно и прильнула к нему, как задыхающаяся.

- Странная, конечно, смерть, - задумчиво проговорил Юра, глядя куда-то сквозь Маришку в окно, - молодой, здоровый, не пьяный или еще что, шел себе на работу… и вот так. Случай или судьба – не знаю, и дискутировать настроения у меня нет. – Он предупреждающе глянул на меня, приподняв брови, - но это как-то противоестественно и жутко.

- Противоестественно и жутко? – то ли повторила, то ли переспросила Маришка, - его сбила машина, мы все видели тело и даже похоронили его. Это страшная трагедия, это грустно и тяжело принять, но ты не видел противоестественных смертей.

- О чем ты, черт возьми? – взгляд Юры наконец сфокусировался.

- Возьмет, если предложишь, - усмехнулась Маришка, а меня как будто ударили кувалдой в грудь.

Я уже слышал это выражение. Силы небесные! Неужели…?!

- Откуда ты взяла это выражение?? – я старался говорить спокойно, хотя изо всех сил сдерживал себя, чтобы не подскочить и не начать трясти ее, пока она не расскажет мне всё. – Где услышала??

- Сама не знаю, - она рассеяно почесала голову, совсем не по-женски, и отвернулась к окну, как будто погружаясь куда-то в туман воспоминаний. - Слышала где-то, наверное. Иногда оно всплывает в голове. Прикольно звучит, да?

- Зловеще, - ответил я, холодея. Очередные кусочки паззла сложились – она была в Клубе, я знал это, чувствовал так, как чувствуют, наверное, лучшие медиумы. И теперь мне не терпелось выяснить, где и когда, хотя бы примерно – по ее рассеянному ответу я понял, что она уже всё забыла, как и говорил Азалиах. Или почти всё.

- Так что ты имела в виду? – ее слова явно заинтриговали Юру, а меня теперь – еще больше.

- Полнолуние, - улыбаясь, протянула она, - самое время для баек, да?

- Ой, ну не ломайся, как телка, - закатил глаза Юра. Если Маришка была наша «Мисс Вселенная», то Юра явно тянул на звание «джентльмен года», - все же знают, что это не так.

- Пошел ты, - на этот раз Маришка показал ему средний палец, однако всем мы, трое, рассмеялись.

- Если будете ржать или понесете по больнице – урою обоих. – Она грозно глянула на нас с подоконника. – это не тайна, просто я никому на работе об этом не рассказывала.

Она снова рассеяно провела пальцами по слишком коротким волосам, взгляд стал затуманенным. Она почти не помнит, с каким-то восторгом и благоговением понял я, но по какой-то причине не всё забылось, что-то осталось в ней и с ней. След? – подумал я, но тут же отверг эту мысль: если она была в Клубе (а я готов был утверждать это с 98% вероятностью), они, разумеется, сняли с нее След. А если мы первые, кому она собиралась поведать о чем-то сверхъестественном, тогда она должна была быть членом Клуба сейчас, как и я, но я ее не видел… Или таких Клубов много.

Я снова похолодел, почти дрожа от возбуждения.

- Это было давно, - начала вдруг она, глядя на белую и очень яркую луну в небе, – я тогда училась в меде в Краснодаре, жила на квартире с тремя девчонками. Обычная студенческая жизнь: вечно нет денег, зато полно проблем. У меня одна мама, так что я с 13 лет обеспечиваю себя сама, я поступила после колледжа, подрабатывала медсестрой в центре здоровья, а по вечерам – таа-даам!- 2 раза в неделю подрабатывала в морге. Да, с меня все ржали, приколов на эту тему было до хрена, но мне реально нравилось – уж точно лучше, чем накачанные силиконом соски местных бизнесменов и депутатов, которые приходили в центр здоровья и кривили там рожи. Я ассистировала при вскрытиях иногда, обычно их делали по утрам и днем, когда я была на занятиях, но бывало надо было срочно кого-то вскрыть, тогда это делали даже посреди ночи.

Я ощутил какое-то сильное и дурманящее чувство дежа-вю, мы как будто были в нашем собственном мини-Клубе, только без Правил, Мадам и ее странных телохранителей. Неужели она помнит? Вот какой вопрос гремел в моей голове, она ведь не должна ничего помнить, так почему она помнит свою историю? А Клуб не помнит… или делает вид?

- Там, кстати, я познакомилась со своим мужем, - она посмотрела на город и грустно улыбнулась. Мы все знали, что, не смотря на такой молодой возраст, она вдова. Да, это звучало дико и противоестественно, но жизнь с такими тонкостями не считается, да? – Символично. Будь оно проклято…

Тоска и нежность, проступившие на ее обычно каменном лице, сделали ее красивой. И я еще раз невольно подумал, что истинная красота тоже кроется в равновесии – силы и слабости, грубости и мягкости, смирении и злости.

Ее муж был военным и погиб в какой-то неведомой стране, выполняя очередное секретное задание – вот и всё, что мы знали. Не уверен, что она знала намного больше.

- Короче, однажды как обычно поступил звонок, что везут 2 трупа и странные «останки». Именно так – останки. Формулировка меня тогда тоже удивила, я стала расспрашивать патологоанатома, пока готовила карточки и холодильники, он всегда был в курсе, что случилось и где – 20 лет торчал в «царстве мертвых», всех ментов и службистов знал, наверное, лучше, чем свою родню.

- Так вот. Он сказал, что где-то на окраине – а там только частный сектор, дома и большие дворы с огородами – люди услышали страшные крики, вызвали полицию. Когда те приехали, в одном из домов, нашли труп, без видимых повреждений, просто мертвый, соседи сказали, что в доме жили 4 человека: пожилые родители и их сын с женой, но в доме больше никого не было. Полиция пошла по поселку, а он граничил с большим лесным массивом, что, конечно, осложняло поиски. Там, в доме, нашли труп пожилого отца, на границе с лесополосой в кустах был труп его жены, тоже внешне совершенно целый. А вот дальше начинается самое интересное.

Она глубоко вдохнула в открытое окно и повернулась к нам, в задымленную комнату. Мы с Юрой сидели, как дети в летнем лагере, когда кто-то рассказывает страшилку, только вот разница была в том, что все сказки остаются в детстве, взрослые истории – это истории реальности, страшной или прекрасной. Чаще первое.

- Это я вам уже с забегом вперед рассказываю, ну, про то, кто где был. А сейчас вернусь в морг и в то время, пока мы ждали прибытия ментов и скорой. Я не удержалась и спросила, что они подразумевают под «останками», мне же надо как-то подготовить оборудование и знать, что нам понадобится. Он ответил, что мент, с которым он разговаривал, сказал ему буквально «кучка странного песка». Прах, как будто кого-то кремировали и выбросили то, что осталось там. Причем, 2 кучки, лежащие вплотную из-за чего разделить их чисто не было никакой возможности. «Вот Галка завтра материться будет», - закатывал глаза патологоанатом. Галка – это начальница лаборатории, умнейшая, кстати, женщина, я так ей восхищалась тогда. Сильная, уважаемый специалист, при этом не обколотая ботоксом сука, хотя с характером и всегда такая чистенькая, ухоженная. Разумеется, все сразу предположили, что это прах сына и его жены, но откуда он появился? Кто мог убить и сразу кремировать двоих людей? Как это возможно в поселке, где нет вообще крематория, все у всех на виду… и самое интересное – всю семью соседи видели утром в полном здравии.

- Пока я слушала рассказ босса, прибыли тела. Я аж подпрыгивала от нетерпения! Тут явно была какая-то тайна, как в фильмах или книгах, и мне очень хотелось ее разгадать.

- Только разгадать нам так ничего и не удалось. В залитый холодным светом морг въехали 2 каталки, за ними мент с напряженным лицом нес чемоданчик с двумя контейнерами. Они интересовали меня даже больше, чем трупы – я как-то сомневалась, что это прах сына и его жены. Логика – откуда взяться праху, если крематория нет, следов какого-нибудь огня – тоже нет, да еще и соседи не видели и не слышали ничего, кроме криков вечером, то есть, примерно через 30 минут после криков полиция уже нашла тела и эти останки. Через 30 минут! Я играла в детектива, жадно ловя каждое слово и всматриваясь в лица ментов – они тоже говорили очень многое, поверьте.

- Тела были совершенно целые, ни следов побоев или драки, ни следов удушения, ни видимых признаков отравления, ну там, покраснение и отек век и слизистых или следы от язвочек или ранок, ожоги, неестественный цвет кожи – ничего. Но нам еще предстояло вскрытие. Полиция пока прочесывала лес, они тоже сомневались, что эти останки – сын и его жена. Тем более, что появилась информация: сосед видел их примерно за 40 минут до того, как стали слышны крики. Все были, мягко говоря, озадачены. Никто не мог сложить картинку, нас стали торопить со вскрытием, спорили насчет того, чтобы вызвать лабораторию, но всё же решили подождать до утра, сбор улик в темноте - дело неблагодарное, и нам было чем заняться.

- Я таки заглянула в контейнеры с прахом. Он ведь выглядит совсем не так, как показывают в кино: это не серый пепел, как после костра, а нечто, действительно напоминающее крупный темный песок с сероватым оттенком. Именно это я и увидела, это был не пепел. Не знаю, чего я ждала, что он будет светиться или расползаться по стенкам, как в фильмах про пришельцев… Меня позвал босс, и я погрузилась в работу.

- Мы возились до утра, под дверью зала, где производились вскрытия, трепливо ждали менты, и не по долгу службы – видел я, как они рвутся исполнять долг – нет, им было на самом деле любопытно, и всем нам было не по себе. Какой-то налет иррационального ужаса лежал на всей этой истории, какое-то не озвучиваемое напряжение или страх… лично я не думала ни о каких там потусторонних вещах, я в это не сильно верю, но вот НЛО – это же не бабушкины сказки и не суеверие, это из разряда непознанного. Ну, как есть фантастка про вампиров и единорогов, а есть научная фантастка про базы на других планетах и машину времени.

Я покосился на Юру, он тоже метнул на меня хитрый взгляд - в нашем вечном споре Маришка могла бы составить солидную боевую единицу.

- К утру мой босс готов был заявить: старики умерли от остановки сердца. Ни единого признака насилия или удушья. Конечно, лаборатория еще должна была сказать свое слово, но почему-то все мы, кто провел эту ночь в морге, не сомневались, что ничего нового тела нам не скажут. Они умерли от ужаса - вот что вертелось у всех на языках, но никто не сказал этого вслух.

- С началом рабочего дня в морге все стояли на ушах, а мне надо было уходить, моя смена закончилась. С работы я пошла сразу на пары. Обычно я всю ночь спала, редко когда приходилось делать вскрытия среди ночи, поэтому никаких проблем с занятиями не было, но в тот день, хоть я и глаз не сомкнула, учеба прошла мимо меня - меня просто трясло от возбуждения, я не то что не спала, я еле сдерживалась, чтобы не рвануть обратно в морг. И всё думала об этих стариках и о двух кучках праха. Знаете, ничего рационального на ум не приходило.

- По итогу могу сказать: лаборатория тоже ничего не нашла, ни ядов, ни аллергии, ни каких бы то ни было опасных веществ. Они просто умерли, их сердца резко остановились. Почему? Ха! А почему это вообще происходит? А вот с прахом совсем получилась киношная история. Это всё же были останки сына и его жены! Хотя никто не верил, что так будет, не верил умом, но, думаю, все, кто был в морге в ту ночь, кто ездил на тот вызов, знали сердцем, что эти две кучки – всё, что сталось от молодой пары. И вот тут начинается темная дыра во всей этой истории.

Маришка сделала театральную паузу и многозначительно посмотрела на нас.

- Три разные лаборатории изучали эти останки, и все они сошлись на том, что эти 2 кучки – действительно сын и его жена. Это вы уже слышали. А вот то, что эти останки были совершенно «чистыми» - нет. Дело в том, что после кремации в крематории в прахе всегда есть частички от одежды, в которой был усопший, от гроба… в этих двух кучках не было ничего. Уже крайне странно, да? Но подождите! Сын пожилого господина после старшой аварии, в которую он попал в 19 лет, имел 2 стальных штифта в бедренной кости и пластину в черепе. Обычно всё это удаляют при вскрытии и перед кремацией… Но никакого вскрытия нигде не проводилось, нигде в округе не было найдено ни единой капли их крови, а в кучках праха, разумеется, не было ни стальных спиц, ни пластины. Как не было и зубных коронок и имплантов, а согласно медкартам, у обоих они имелись.

- Да и по времени это просто невозможно – сосед видит их живыми за 40 минут до начала криков, а через 30 минут после первого крика полиция уже нашла трупы в лесу и эти кучки. Физически невозможно убить, вскрыть, достать все эти пластинки и импланты, кремировать, а потом еще собрать прах, отнести в лес и высыпать двумя кучками, согласны?

Мы с Юрой переглянулись, лица у обоих были напряженными и задумчивыми. Мы кивнули синхронно.

- И еще прибрать за собой следы вскрытия и кремации, - пробормотал я, чувствуя, как в груди шевелится знакомый бунт: разум пытается удержать позиции в знакомых ему рамках, реальность упрямо сдвигает их на территорию непознанного.

- Угу, - кивнула Маришка, явно довольная тем, что история произвела впечатление, - не забудь в эти 70 минут уложить еще убийство двух стариков и транспортировку тела пожилой дамы к границе леса. И убить их надо было так, чтобы не осталось ни следа, чтобы это не выглядело убийством. Ну как вам? Странные смерти, а?

- Кто же мог такое сделать? - Юра с блестящими глазами пытался выстраивать гипотезы, я буквально слышал, как грохочет, выходя на повышенные обороты, его мозг. – И как?

Маришка триумфально пожала плечами. А я проговорил:

- Это не люди…

Уж я-то знал, что они есть.

Глава 46

В этот раз Юра даже не стал заводить спор о «неполной картине» или недостаточном количестве фактов. Фактов как раз было больше, чем достаточно, а вот объяснения этих фактов не было совсем.

- И что, полиция же пришла к чему-то? А пресса? Такая история наверняка должна была наделать много шума…

Он всё еще искал зацепки, так просто сдаваться необъяснимому он не собирался. Наивный крестьянский мальчик, как сказали бы пользователи русскоязычного сегмента всемирной паутины.

- Дело закрыли, - ухмыльнулась Маришка, - за недостаточностью улик. Это беспросветный «висяк», «глухарь», как ни назови. Нет и не было никаких объяснений, как такое могло случиться. И даже инопланетян не пришьешь к делу, потому что их тоже невозможно допросить, ха-ха.

- А пресса… что пресса – местная газетенка и парочка новостных порталов написали то, что слышали, плюс сплетни, плюс собственные домыслы. Никому это интересно не было. Все как-то быстро…

- Смирились. – Перебил я задумчиво. – Человеческий мозг устроен так: мы ищем ответы в хаосе, вытаскивая истину как ниточку – но только пока из этого хаоса торчит хоть крохотный ее кончик. Если же мы упираемся в беспросветное необъяснимое, хаос без намека на ниточку истины – мы пасуем и просто принимаем это как данность, не задавая больше главный вопрос человечества: «почему?».

- Красиво сказал, - улыбнулась Маришка, - и между прочим, абсолютно правильно. Когда совсем ничего не понятно – отпадает желание пытаться понять. Конечно, кто-то там строил безумные теории, которые, опять же, ни у кого интереса не вызвали. Все просто закрыли и забыли этот странный случай и стали жить дальше, это у людей получается лучше всего.

Мы помолчали, сигареты были докурены, но дым висел в воздухе, и мы сидели в нем, как 3 призрака. По ночам, особенно в больнице, я частенько ощущал себя именно так.

- Ну да, - вдруг сказал Юра, глядя задумчивым взглядом в пустоту, - всегда легче свалить всё на чертей или ангелов, чем думать и анализировать.

- Может, у тебя есть какая-то логичная версия, гений? – приподняла бровь Маришка.

Юра гордо промолчал.

- Кстати, об ангелах, - усмехнулась наша Зена-Королева-Скорой, - после той истории меня прямо заклинило на изображениях ангелов. Даже сама не знаю, почему, может, темный ореол происшедшего так повлиял, что хотелось светлых образов. Я увидела в магазине хрустальную фигурку ангела и тут же купила, для меня это странно, я не религиозна и уж точно не ценительница изящного искусства… однако фигурка поманила меня, я просто поняла, что не уйду без нее. И это было только началом. Потом я скупала календарики, брелоки, кулоны и браслеты с подвесками в виде ангелов. И того, самого первого, хрустального, я поставила прямо перед кроватью на тумбочке, мне нравилось, что он стоит рядом, как будто охраняет меня, пока я сплю. У меня даже появился ритуал – смотреть на него перед тем, как выключить свет.

Она рассеяно улыбнулась и взъерошила короткие волосы.

- Мне даже стали сниться ангелы.

Я похолодел. Это чувство внезапно возникло, как ледяная глыба в груди. Ее история не могла закончиться без появления тех, о ком я думал. Мне они тоже казались ангелами… или чем-то очень близким к ним.

- Как они выглядели в твоих снах? – стараясь говорить ровным голосом, спросил я. – Как все эти статуэтки и рисунки – с крылышками и блаженными лицами?

- Ты удивишься, но нет, - покачала головой она, - хотя это было бы очередным удобным логическим объяснением: мол, я насмотрелась на все эти картинки и фигурки… но я видела высоких мужчин, красивых, как актеры или модели после фотошопа, идеально красивых и при этом мужественных. И никаких крылышек.

Ледяной ком поднялся в горло и перекрыл дыхание, а сердце бахало прямо в голове. Я ждал этого и, тем не менее, совершенно не был к этому готов.

- Тогда откуда ты знаешь, что это были ангелы? – я слышал свой сдавленный голос как будто со стороны, но она ничего не заметила, как и Юра, погруженный в свои мысли, наверное, он искал объяснение услышанному, чтобы утереть нам нос.

- Знаю и всё, - коротко ответила она, но я понял, что она и правда знает. Как знал и я.

- Наверное, так я их себе и представляла с детства, - усмехнулась она, немного смущенная, - я имею в виду саму сущность – красивые, сильные и могущие надрать задницу злу. Я впервые увидела изображение архангела Михаила с мечом на фреске в нашей маленькой церкви, но меня так восхитил этот образ, что я даже немного влюбилась. По-детски, наивно и без всякой сексуальной подоплеки, просто меня влекла его сила, добрая сила, и внешняя красота.

Я подумал, что влечение к силе у нее никуда не делось, раз она вышла за военного и сама выглядела как Рэмбо с сиськами. Хотя, психологи утверждают, что все мы одержимые поклонники силы, только одни притягиваются к тем, кто сильнее, желая быть рядом с источником силы, быть частью его; а другие, наоборот – тянутся к тем, кто слабее, чтобы почувствовать и проявить хоть какую-то силу в себе. И одно, как обычно, сливается с другим, как змей, кусающий себя за хвост. Но это сейчас было не самым важным.

- И наверняка, на эти волшебные сны повлиял и тот мужик, которого я видела в морге как раз в те времена, - она задумчиво начала теребить серьгу-гвоздик в ухе, а я снова получил под дых невидимым кулаком. – Я его запомнила, потому что он как раз вписывался в образ из моего подсознания – высокий, красивый, сильный.

Кто из них это был? Я уже всё понял, теперь мне было любопытно – кто именно приходил к ней, чтобы стереть След, кто повлиял на ее сны? И были ли это просто сны? И как вообще вышло так, что она это помнит??

- Почему не пригласила на свидание? – мы всегда подкалывали ее, что мол, если она захочет мужика – от нее же не отобьешься. – Кольцо на пальце?

- Хуже. Я просто... даже не посмела бы, наверное, мечтать о нем – я была студенткой-оборванкой, а он был шикарным молодым мужиком, постарше меня, конечно, но хрен его знает, сколько ему могло быть – и 25, и 45 – легко.

- А что он забыл в морге? – подал голос Юра, опередил меня, я собирался устроить нашей королеве-воительнице осторожный допрос.

- Я что, помню? Наверное, пришел за какой-нибудь справкой или что-то узнать, точно не на опознание и не за телом – я бы такое запомнила. И мне удалось бы тогда хоть словечком с ним перемолвиться, если бы, конечно, я смогла выдавить из себя что-то разумное.

И она засмеялась, смех у нее был очень женственный и такой заразный, мы с Юрой невольно улыбнулись.

- Однако ты его запомнила, - ввернул я, надеясь на продолжение. Я готов был поспорить на свою машину, поспорил бы на квартиру, если бы она была моей, что Маришке всё же удалось перекинуться парой слов с красавчиком-незнакомцем… только вот вряд ли она их помнит.

- Запомнила, - кивнула она, - таких ярких и красивых людей не забываешь, тем боле, это было стопроцентное попадание в мой образ. – Она задумалась на секунду, и выдала то, чего я так ждал, - хотя, я ничего больше не запомнила, ни как он ушел, ни что хотел. Помню лишь, как он вошел в морг, как выглядел полубогом даже в этом жутком трупном освещении. Помню, как он слегка наклонился к Алексею Викторовичу, тому самому патологоанатому, с которым мы дежурили в ту ночь… и хотя мой босс был высоким мужиком, этот красавчик был на голову выше него, если не больше.

Всё, это было 10 из 10. Оказывается, мы с Маришкой были связаны узами сверхъестественного, сами того не подозревая. И сколько нас еще таких бродит по городу? По коридорам больницы?

- А больше ничего не помню, - она пожала плечами с явным сожалением.

- Наверное, упала в обморок, как фанатки мальчуковых поп-групп, - вставил Юра, мы все засмеялись, а Маришка показала ему язык.

Энергия, проходящая сквозь множество миров, соединяющая все миры, то, что мы зовем сверхъестественным – так сказал Азалиах, теперь эта энергия проходила и через нас с Маришкой, связывая нас невидимыми узами волшебного. Тут было, о чем подумать.

Глава 47

12 апреля, страна отмечала День космонавтики, я тоже ощущал на себе атмосферу праздника – после дежурства и 4-часового сна я сам казался себе странной неразумной формой жизни на неведомой планете. К вечеру в голове стало более-менее проясняться, сказались 3 чашки кофе и вынужденная прогулка по магазинам – когда живешь один, приходится рассчитывать только на себя… хотя и отчитываться приходится только перед собой, так что я не жаловался. Конечно, в мегаполисе всегда можно заказать всё, что хочешь, на дом, но я редко пользовался этим благом цивилизации – старый добрый «советский гражданин», живущий в каждом рожденном в ту эпоху, не одобрял подобных буржуазных замашек. Однако против готовых обедов мой «внутренний пролетарий» не возражал, так что на ужин я взял себе еду из японского магазина навынос. Подумывал дополнить это пиршество бокалом вина, но отказался от этой затеи – я спал всего 4 часа, утром меня опять ждала работа, но самое главное – я хотел сохранить резкость ума в этот вечер не ради легкого пробуждения, а ради поиска, охоты, я собирался идти по Следу.

Нет, нет, ничего запрещенного я делать не собирался – как мне казалось – просто у меня появились кое-какие мысли, и теперь меня ждало путешествие в Сеть, и я не сомневался, что оно будет увлекательным.

Как ни странно, с наступлением сумерек я стал чувствовать себя бодрее, весь день я в полукоматозном состоянии делал свои нехитрые домашние дела – на домработницу я не зарабатывал, как и все мои коллеги, которых я знал – мысли так же лениво вертелись и топтались вокруг бытовых вопросов вроде оплаты счетов и списка покупок. Такая же вялотекущая переписка шла с Риной, мы договорились вечером поговорить по скайпу, я предупредил ее, что выгляжу и чувствую себя как зомби после дежурства, она ответила, что найдет способ меня «оживить». И всё это время, как темная туча на горизонте, в моем сознании висела вчерашняя история Маришки, обросшая сотнями вопросов и умозаключений, находящихся в зачаточном состоянии.

Закончив дела, я сел за свой ужин, чувствуя себя популярным видеоблогером, у которого эфиры расписаны поминутно – у меня было 40 минут до звонка Рины, и мне не хотелось чавкать на камеру. Ноутбук уже стоял на столе, у меня имелись на него планы, простиравшиеся дальше видеосвязи со своей дамой. Мысли в голове постепенно обретали четкость, как раз по мере того, как мир за окном ее терял, погружаясь в вечернюю дымку. Я ел суп, показавшийся мне убийственно острым, но постепенно я перестал замечать даже его вкус – мысли, просачивающиеся слабым ручейком, набрали силу потока и хлынули в сознание, затапливая все остальные сигналы и раздражители.

Я видел какую-то огромную картину, но не целиком, а как будто по частям или размыто, и мне очень хотелось навести резкость и собрать воедино кусочки этого паззла. История самодовольного политика в Клубе и история Маришки. Что в них общего, помимо сверхъестественных сил? Даю подсказку: преподаватель по социологии в меде, где я учился, любил повторять: «Знаете, чем связаны нищий и король? Одной прямой – они на разных ее концах». То есть, в мире нет ничего полностью оторванного от реальности и ни с чем с ней не связанного, всё и со всем связано хотя бы одной ниточкой, даже полные противоположности.

Политик рассказывал о необъяснимо дарованной жизни, Маришка – о смерти. Азалиах тогда сказал мне, что главным во всем мироздании является Равновесие. Эти три величины кружились в вихре моих мыслей, никак пока не желая выстраиваться в понятную картину.

К тому моменту, как я доел лапшу с морепродуктами, почти так же не ощущая вкуса, у меня оформились 2 теории. Согласно одной, если всем руководит Равновесие, значит, наряду с существами, несущими Жизнь, должны быть и существа, несущие Смерть. Я похолодел, сформулировав эту жуткую гипотезу, в голове тут же поднялся и зашумел целый рой новых вопросов… но я оборвал их решительным «потом» - сначала я решил четко определить направления, а потом уж копать.

Итак, моя вторая теория была не менее пугающей: что если, защищая то самое Равновесие, существа, сопровождающие Мадам, или такие как они, убили тех людей? Превратили их в прах в наказание за то, что те, возможно, усиливали След, или какие там еще у них есть смертные грехи? Как-то не вяжется с тем, что сказал Азалиах: «Мы созданы чистыми». С другой стороны, он же мне сказал, что они – что-то вроде наших солдат, делают всё, что нужно для сохранения Равновесия. А солдаты убивают, тут, думаю, ни у кого нет иллюзий.

Роллы я уже не доел, просто сидел и смотрел на них пустыми глазами, за которыми ревело торнадо из мыслей, страхов и эмоций.

Ровно в назначенное время на экране появилась Рина – влажные после душа волосы небрежно уложены на одну стороны, пушистый кремовый халат дразняще обнажал одно плечо. Признаюсь, эта картинка отвлекла меня от моих мыслей… пусть всего на несколько минут.

- Ого! – мне даже не пришлось изображать восхищение, - ты не соврала – я уже чувствую себя очень бодрым и на многое способным.

И я ей подмигнул. Слова она пропустила мимо ушей, как все умные и красивые женщины, привыкшие к комплиментам и умеющие отделять трёп от истинных эмоций, но, видимо, мое лицо говорило более красноречиво, потому что довольная улыбка осветила ее лицо. И в ту секунду я вновь почувствовал это ужасное раздвоение: я скучал по ней, я хотел ее, хотел прикоснуться к этой свежей коже, ощутить влажность волос… я хотел поделиться с ней своими мыслями и тревогами. И одновременно с этим совершенно точно не хотел, чтобы она отвлекала меня, не хотел, чтобы она выносила свои суждения и вердикты, чтобы она заглядывала через плечо, когда я буду бороздить просторы интернета в поисках информации. Я был рад, что она далеко, что она не доберется и не потревожит меня.

После обмена пикантными шуточками мы перешли к обычному бытовому обмену впечатлениями. Она была в восторге от Питера, а Питер, судя по всему, был в восторге от нее. Она работала над иллюстрациями, и хотя работа еще не была закончена, ей уже предложили новые контракты. Я не знал, как на это реагировать, моя раздвоенность сводила с ума. И мое лицо снова выдало меня с потрохами.

- Ничего еще не решено, - сказала она, но почему-то я в это не верил, - здесь у меня пока только обещания сладкого будущего, а дома – дом. Мое вполне счастливое настоящее. Ну и работа, конечно, я ведь еще числюсь в штате. И ты, ты – мой кусочек дома.

- Ну, да, это ведь пока только предложения. – Сумел выдавить я, и даже бодрым голосом. – И потом, ты же не маникюр делаешь, рисовать ты можешь где угодно и высылать клиенту рисунки и эскизы.

Она поспешно согласилась, и эта поспешность сказал мне больше, чем Рина бы хотела – она всерьез думала о переезде, думала остаться. И, наверное, главной дилеммой был вопрос: бросить меня и мчаться к горизонту или предложить мне поехать с ней в новую жизнь?

Еще один валун на мою бедную психику.

Мы оба, не сговариваясь, быстро замяли эту неловкую тему и выбрали самый идиотский и самый неизбежный способ реагирования - проигнорировали этот пока еще только набирающий обороты шторм, возникший на горизонте наших отношений. Разговор перешел на общих знакомых, которых я встретил и которые передавали ей привет, на ее приключения в незнакомом городе, на мое нытье по поводу работы и тяжелой доли одинокого мужика, оставшегося временно без подруги в холодном и бездушном мегаполисе. Но на самом деле, проглотив горький комок новостей относительно ее будущего и нашего возможного совместного будущего, я и мои мысли начали потихоньку возвращаться к тому, что было доминантой в моей жизни, здесь и сейчас. Я слушал и даже слышал всё, что она говорит, но как-то поверхностно, ровно настолько, чтобы кивать в нужный момент и задавать простые вопросы вроде «правда?» и «а он что сказал?», а под этим слоем вежливого любопытства кипело любопытство настоящее, и оно было напрочь лишено деликатности. Я хотел знать, я хотел видеть, я с нетерпением ждал возможности пожирать глазами строчки и страницы, детально изучать каждую фотографию, которую мне посчастливится найти, я буквально горел от желания устремиться в Сеть на поиски информации. Конечно, я понимал, что вряд ли найду что-то такое же конкретное и подробное, как рассказ Маришки, но, может, хоть что-то, хоть какие-то намеки или следы… Я уже имел кое-какую подготовку по части сверхъестественного, как мне казалось, так что я смог бы уловить след и прочитать между строк.

- Ты меня слушаешь? – похоже, я слишком увлекся, и моя маскировка дала сбой. Рина смотрела на меня с легким недовольством и пониманием, типичная картина: болтающая женщина вдруг поймала своего мужика на том, что он ее не слушает.

Я вздохнул.

- Конечно, - и я попытался изобразить виноватую улыбку, - просто я немного рассеянный после дежурства. Ты же знаешь, я бываю как зомби после ночных бдений в больнице.

Мой ответ ее, кажется удовлетворил, но не совсем, я ведь был-таки пойман на том, что было для женщин самым непростительным – на отсутствии интереса.

Мы еще немного поболтали, но напряжение, возникшее от моего промаха, никуда не делось. И это снова натолкнуло меня на мысль о том, что к нам, к нашему маленькому миру на двоих, подбирается большая буря, ураган, грозящий разрушить этот не такой уж прочный мирок до основания. Если что-то – неважно: здание, произведение искусства, история или чувство – настоящее, оно выдерживает все временные бури, даже самые жестокие, а вот к фальшивкам, к пустышкам время беспощадно. Было ли между нами что-то настоящее? Что-то прочное, способное выстоять в этот ураган? Я боялся искать ответ на этот вопрос. И наверное, уже в этом и был ответ.

После того, как мы пожелали друг другу спокойной ночи, я отнес несъеденные роллы в холодильник, уже просто дрожа от нетерпения начать поиски. Снова вранье, подумал я, наливая новую чашку чая и ставя ее рядом с ноутбуком, не знаю, как ее ночь, но моя явно спокойной не будет. Я дал себе зарок – не сидеть до утра, как бы ни сложились мои поиски, хотя прекрасно понимал, что снова вру – на этот раз себе. Я вообще скатился до уровня перманентного вруна с тех пор, как переступил порог этого Клуба, будь он неладен. И снова должен сказать: жалел ли я? Нисколько.

- Из просто вруна ты стал вруном без совести, - пробормотал я, открывая Гугл, наш современный аналог бога знаний Тота.

Несколько секунд я нервно перебирал пальцами над клавиатурой, не зная, как правильней напечатать запрос, наш электронный бог не понимал тонкостей и нюансов, ему была нужна конкретика. Мысли летели, наскакивая одна на другую, ладно, решил я, если не знаешь, с чего начать – начни с начала. Я напечатал «странные смерти», понимая, что это слишком большой и размытый запрос, но мне надо было погрузиться в это, надо было начать действовать. Как говорила моя бабушка: сделай хоть пару шагов, и дорожка появится.

Но прошло больше двух часов, прежде чем я напал хотя бы на тоненькую тропинку. Объем информации действительно сокрушал и подавлял: легенды, старые заметки и байки со всех концов света, бесконечные обсуждения каких-то личных историй и домыслов в чатах и на форумах… у меня голова шла кругом. Чемпионами по навязчивости были «Перевал Дятлова», Мачу-Пикчу в Перу и заброшенный город Дадлитаун в Америке. И хотя я честно старался вначале читать всё, пытаясь распознать и найти знакомые признаки, большинство историй были о призраках, ведьмах или странных исчезновениях, никаких рассказов про оставленные кучки праха – не говоря уж о том, кто мог бы их оставить – никаких упоминаний о высоких красивых мужчинах или Клубах. Наивный дурачок, сокрушался я, неужели ты думал, что они оставляют следы? Они как раз борются с тем, чтобы След не оставляли люди. И всё же горький вкус разочарования становился всё более отчетливым, и не потому, что я понял, что ничего не найду, а потому, что понял другое – в сети слишком много информации, и, как водится, в нашем лучшем из миров тоненький голос истины всегда тонет в гвалте раскрученных слухов и сплетен. Мне оставалось надеяться лишь на везение, на чистый случай… или волю Судьбы, если вы придерживаетесь фатализма.

Часы на экране показывали уже 2:13, когда я через какие-то форумы и чаты, переходя по бесконечным ссылкам, набрел на рассказ пользователя под ником А_подстол_Петр. Проверить факты, изложенные им, возможности не было – если то, о чем он поведал, и было правдой, это происходило в маленьком селе на Алтае, пресса об этом не писала, в новости это тоже не попало. И всё же я склонен был поверить, потому что я видел эти тонкие нити истины, теперь я действительно кое-что знал и мог.

Итак, некто Петр утверждал, что когда был маленьким (когда это было, установить тоже не представлялось возможным, потому что на аватарке у него был череп с нимбом), в республике люди долго обсуждали странное событие в горном селе Чурул – несколько пастухов исчезли вместе со стадами овец и яков, остальные жители сбежали из села, побросав всё, и наотрез отказались возвращаться обратно. И причиной бегства стали не сами исчезновения, а некий странный свет. Я сразу открыл новую вкладку и забил в поиск Чурул, село действительно существовало, но ничего, кроме информации о том, что сейчас там находится метеостанция, указано не было. Значит, этот Петр не соврал уже дважды: село было, и жителей в нем больше не было. Казалось бы, очередная байка о покинутом селении. Но нет, здесь было то, что я так искал.

Во времена Союза, несколько пастухов ушли пасти стада, но не вернулись, пропали бесследно, как и те, кто пошел за ними. Пропали так же первые группы наземного поиска – это были местные жители, в основном, родственники пастухов. Удивительным было то, что нигде в горах не было ни следа пропавших, целые стада просто испарились, не оставив ни единой зацепки. Как и люди - ни следов крови, ни костров, ни клочка одежды – просто ничего. Конечно, ситуация быстро дошла до властей, пропавших искали вертолетами и поисковыми отрядами – ничего и нигде. Ущелья были пустыми, ни трупов, ни костей; пастбища стояли нетронутыми. Люди заговорили о нечистой силе – разумеется – шаманы стали втихаря проводить какие-то обряды, но в общем все эти дни село продолжало жить обычной жизнью. Пока однажды ночью в горах не начался гул, все проснулись, потому что, по словам Петра «это было похоже на предсмертный вой мира», наверняка люди думали, что началось землетрясение, но ничего не тряслось, кроме воздуха, он «вибрировал и как будто кричал», – так написал автор рассказа. А потом вдруг в горах поднялось зарево, ослепительный белый свет, он полыхал где-то там, где, возможно, не ступала нога человека, или там, где когда-то паслись стада. Те, кто был на улице, закрыли глаза руками, сам Петр этого не видел, лишь слышал многочисленные рассказы земляков. Сам свет полыхал несколько минут, а потом по воздуху прошла волна, говорят, что несколько человек умерло на месте – инфаркты и инсульты, остальные кричали, падали на землю и корчились от каких-то не то спазмов, не то конвульсий.

Вот первая знакомая мне зацепка. Я испытал нечто подобное на себе, будь энергетическая волна в Клубе хоть чуточку сильнее – мы бы тоже не выжили, а так эта волна была как плеск в стакане по сравнению с той, о которой шла речь в рассказе Петра – то был отголосок энергетического цунами.

Утром почти все жители побросали дома и навсегда покинули Чурул. Те, кто не спешил покидать насиженное место, уехали через пару дней – в опустевшем поселке стало по-настоящему жутко, да и небезопасно было оставаться в горах без соседей. Ничего из этого не попало в прессу, власти старательно замяли происшедшее, тогда это было несложно. История осталась лишь в памяти тех, кто был там в те дни и в ту ночь, и тех, кто передавал эту историю из уст в уста.

Но самое интересное, как обычно, ждало в конце. В поселок приехали ученые, КГБшники и военные, они излазили и обследовали каждый метр пастбищ и всей доступной территории, и угадайте, что они нашли?? Это тоже, разумеется, не попало ни в какие газеты и передачи, готов спорить, всю информацию тут же засекретили, лишь человеческий фактор позволил мне спустя десятки лет узнать то, что я узнал.

В полях нашли следы праха людей и животных. Ветер и погодные явления постарались смешать и смыть этот след, но он был – на пастбищах смешались и остались навечно частички овец, яков и людей. Ни волокон от одежды, ни зубных коронок, ни колокольчиков, которые вешали на животных, ни металлических пряжек от ошейников пастушьих собак. Только прах.

Дочитав, я отпрянул от монитора, как будто то, что убило людей и животных, могло через время и расстояние дотянуться до меня. Не надо было быть сколько-нибудь одаренным детективом, чтобы связать две истории. Только в истории Маришки ничего не было про свет и гул… но у меня уже родилась теория на этот счет.

Итак, что-то уничтожало людей и животных… убивало, вот что я хотел сказать, но сознательно заменил это слово. Убить – значит, лишить жизни, а эти люди были не просто лишены жизни, они были именно уничтожены, от них не осталось ничего, кроме горстки органических останков. Кто или что делало это с ними? И почему? В голове снова завертелся вихрь из образов и отрывков фраз. Равновесие. Дитя Света. Прах. След. Азалиах, говорящий, что по этому Следу из других миров идет то, что мы назвали бы Злом, то, с чем они борются, чтобы не допустить хаоса и сохранить Равновесие. Он также сказал, что они созданы чистыми, но они делают всё, что нужно, как наши солдаты, чтобы защитить то, что они созданы защищать.

- Они убили этих людей? – прошептал я, чувствуя, как ледяная корочка покрывает руки, спину, само сердце.

Мадам и ее телохранители превратили в прах целые группы людей, чтобы те не привели в этот мир кого-то похуже? Логически вытекающий отсюда вопрос был еще более жутким: а что это, еще более страшное, чем существа, так легко обращающие людей в прах за какую-то неведомую вину??

- Но почему они просто не сняли След? – опять прошептал я, глядя пустым взглядом на мерцающий монитор. - А если уже было поздно, и это неведомое Зло пошло по следу…? Имеет смысл, но где они, мать их, были раньше, пока След не усилился и не начал приманивать эту жуть из других миров? Это ж, вроде, их работа…

Я закрыл глаза, представляя Мадам, Азалиаха, близнецов. Они могли это сделать, я не сомневался, что они могли и не такое. От них шла сила, мощная и сокрушительная… но я не мог или не хотел представить, что они убивают – не то, уничтожают, обращают в прах – людей и…

- Стада, - ошеломленно пробормотал я, чувствуя себя персонажем детективного фильма или мистического триллера, когда на главного героя, распутывающего опасный клубок, вдруг находит озарение. И ведь нашло-таки. – Стада! Вот и ответ!

Могут ли животные оставлять След? Я сомневался. И Азалиах ничего об этом не говорил. Нет, животные, они другие, они ближе к Богу или Источнику, назовите как хотите, ближе в силу своей простоты. А люди – они сложные, они противоречивые, они содержат в себе и свет, и тьму. Конечно, это были лишь мои умозаключения, основанные на крупицах информации и интуиции, причем, доля интуиции была где-то под 80%, ха-ха. И всё же я почему-то не мог согласиться с версией, что этих людей и животных убила команда Мадам, ну или им подобные. Ответ лежал на поверхности – животные им не нужны, потому что не опасны, а убивать ради удовольствия – это уже явно не Равновесие. Да и не мог я ну никак представить Мадам, близнецов, даже рыжего громилу с дредами, уничтожающих стадо овец с искаженными от странного кайфа лицами. Нет, что-то в моей душе вставало категорически против этой картины. Людей – да, но не животных.

Тогда снова возникал вопрос: а кто это сделал? То самое Зло? На картину Зла, в понимании человечества, это очень даже похоже. Бессмысленное уничтожение ради самого уничтожения, беспощадность и бесконечность, Зло нельзя задобрить, его нельзя насытить, его можно только остановить. И у этой теории был еще один сильный аргумент: если главное в мироздании, во всех мирах и вселенных – равновесие, тогда, если есть сущности, дарящие жизнь, как в рассказе того политика, значит, неизбежно есть и уничтожители жизни. Вот всё и сошлось.

-- Уничтожители. – Я как будто попробовал это слово на вкус. Мне не понравилось.

Ладно, с этим разобрались, сказал я себе, чувствуя, как будто какая-то черная тень нависла надо мной после произнесенного слова. Мне хотелось назвать себя глупцом, ребенком и оторванным от реальности мечтателем… вот только я уже не мог дать точное определение реальности, с недавних пор она претерпела некоторые необратимые изменения. И в этой реальности всё служило Равновесию, черное уравновешивалось белым, свет – тьмой, а творение – уничтожением.

- Как в детстве, - прошептал я, чувствуя всё нарастающую тревожность, - не произноси слово «Дьявол», а то он появится.

Я тоже в это верил, как и все дети, кто же знал, что это глупое суеверие, прокравшись во взрослую жизнь, тоже вырастет из безобидной пугалки в серьезную рекомендацию для выживания. «Имя мне – легион», - снова всплыли фрагменты нашей беседы. Нет никакого господина Тьмы, так сказал Азалиах, есть лишь множество… Уничтожителей?

Я вдруг четко понял, что очень хотел бы сейчас оказаться рядом с Азалиахом, мне стало бы гораздо спокойнее, если бы он сейчас снова сидел напротив меня и улыбался своей понимающей улыбкой мудрого взрослого рядом с несмышленым малышом. Почему-то моя душа чувствовала, что только у них (у всех телохранителей и у самой Мадам) можно искать защиты от того, что я теперь боялся назвать.

И отсюда мы плавно переходим к вопросу о гуле и свете. Теперь я уже намыслил достаточно, чтобы сложить эту картинку. Предположим, кто-то в тех краях имел сильный След и приманил этих страшных существ, они начали уничтожать всё, до чего могли дотянуться… и тут вмешалось Равновесие. Оно пришло в виде красивых высоких мужчин и женщины? Возможно, я даже был уверен в этом, там были не именно они, но такие же стражи мира, солдаты Равновесия. Я даже не мог предположить, что они делали, чтобы остановить или уничтожить то Зло, но готов был спорить на свою жизнь, что этот гул и свет, эта энергетическая волна, дошедшая аж до поселка – это битва, судя по всему, выигранная защитниками миров. В противном случае, эти твари обратили бы в прах весь наш мир, это я чувствовал так же сильно, как и то, что не хочу больше произносить слово на букву У.

Неужели они существуют, думал я, не замечая, как стрелки часов описывали круг за кругом, остатки чая давно остыли, я даже снова почувствовал легкий голод – мозг самый энергозатратный орган, а мой просто кипел от напряжения. Неужели и правда есть какие-то жуткие твари, обращающие в прах всё, до чего дотянутся? Да, похоже, выходило именно так. И то, что в горах, вероятно, кто-то остановил этих тварей – очень в духе поддержания Равновесия. Я хотел и боялся до смерти узнать, что именно произошло в тот далекий день в горах, как именно и кто остановил тех, кто превращает живое в прах. Был ли там мой знакомый Азалиах? И как они это делали?

- Хватит! – я зажмурился и тряхнул головой, но улыбка всё равно прорвалась сквозь возбуждение и страх. Людей всегда привлекает сила, так уж мы устроены. С точки зрения простой биологии, сила дает существенно больше шансов на выживание в этом бурном мире, и рядом с сильным легче выжить, поэтому нас очаровывает сила, нам кажутся красивыми те, кто ею обладает, мы поклоняемся силе, со временем переодев ее образ из шкуры в роскошную шубку и туфли от Гуччи. Но суть-то никуда не делась, деньги – это сила, оружие – это сила, влияние – это сила, в конце концов, здоровое развитое тело – это сила. А вот почему одним хочется использовать эту силу для подавления и уничтожения, а другим для защиты, освобождения и созидания – думаю, на этот вопрос мне не ответил бы даже Азалиах.

Попытку ответа давала современная наука, но этот ответ вызывал еще больше вопросов. В общем, раньше у нас был больничный психолог, потом штат сократили, но пока он был с нами, он успел рассказать нам немало интересного. Например, он говорил, что человеческому мозгу нужны стимулы, без них он перестает функционировать, и наступает смерть. Стимулы бывают положительные и отрицательные, похвала, ласка, уважение; на другом конце – унижение, гнев, подавление. И то, к каким стимулам человека приучили с детства, определяет его будущее. Привыкший получать положительные стимулы мозг будет стараться делать всё, чтобы его хвалил и любили, в то время как привыкший жить на отрицательных стимулах будет провоцировать скандалы и конфликты, чтобы получать порцию привычного негатива. И самые страшные люди – те, кто считает, что им можно творить зло во имя «добра», потому что они особенные. Это как убить убийцу, говорил он, одни становятся маньяками, чтобы газеты написали о них «да, он опасный, его все боятся, он монстр», а другие убивают маньяков, чтобы те же газеты называли их героями, благодарили и хвалили. Но суть одна и та же – оба убийцы, гоняющиеся за привычными стимулами.

Получается, таким образом Зло держит само себя в равновесии – оно самоуничтожается. Это уже была моя мысль, но мне она показалась не лишенной смысла. Значит, Мадам и ее телохранители, делающие всё, что угодно для поддержания своего священного Равновесия – такое же зло по сути. Только одетое в другие одежды и получающее свои стимулы.

Хотя, вообще-то, никакого Добра и Зла нет, так сказал Азалиах. Есть лишь Сила и Равновесие.

Голова шла кругом, на часах было уже почти 4. Я чувствовал себя маленьким зверьком, загнанным в угол большими хищниками, зверек будет съеден, никаких шансов у него нет. Хочет ли он жить, справедливо ли то, что ему не оставили шансов? Этому миру всё равно, он каждый день равнодушно взирает на тысячи литров пролитой крови и миллионы литров пролитых слез. Бессильны ли мы, маленькие зверьки, перед этим валом страданий? Да, бессильны, потому что даже добро в этом мире с отпечатком зла и действует его методами.

Добро, Зло… я слишком устал от всего этого лабиринта, я как будто проваливался в бездонную кроличью нору, завис в этом бесконечном свободном падении. Всё слишком сильно переплетено и запутано, Азалиах был прав, наш мозг обладает слишком маленькой мощностью, чтобы судить о таких фундаментальных вещах. Может, он прав и в том, что нет никакого Добра и Зла как таковых, есть лишь наше восприятие и наша картина мира, которую мы раскрашиваем сами в черное и белое по принципу «мне это приятно, значит, это – хорошо, это белое; а это мне неприятно и не нравится, значит – это плохо, это зло».

В 4 часа ночи мне вдруг ясно открылась истина о нас, людях: весь наш пафос и самомнение как раз происходили от чудовищной глупости и примитивности. Мы возились в своей маленькой песочнице, лепя шарики из собственных отходов, и мнили себя творцами и венцом развития разума. А в это время над нами кто-то гораздо более развитый и могущественный терпеливо и методично оберегал нашу простенькую жизнь, и не по доброте душевной, а потому, что был создан для этого кем-то еще более развитым… и так до бесконечности или до Источника. Я устал, я хотел сбежать от всех этих ангелов и демонов, от зеркальных коридоров мироздания, от своих страхов и догадок, от вечных истин и философских вопросов, найти ответы на которые было так же вероятно, как бегать за солнцем в надежде его догнать.

Я выключил ноутбук, выпил стакан кефира, чтобы заглушить голод, и пошел спать. Если мне повезет уснуть, подумал я, спать мне осталось 2 с половиной часа, как будто два дежурства подряд. Хотя я не надеялся, что усну, слишком много мыслей, однако я решил соблюсти все ритуалы – лег в кровать и выключил свет, таращась в темноту, которая сначала казалась сплошной. Вот и утешение, поймал я себя на мысли, когда что-то резко гасит твой свет, темнота всегда кажется сплошной и беспросветной. Но потом она всегда рассеивается, если, конечно, тебя не погребли заживо. Тот февральский вечер резко вырубил мой привычный свет, и с тех пор тьма не рассеивалась, а становилась только гуще. Неужели тот случай похоронил меня и мою прежнюю жизнь? Отвечать я не хотел даже сам себе, потому что ответ был плохим – он мне совсем не нравился.

Глава 48

Я сидел в залитой солнцем ординаторской, в распахнутые окна врывался весенний ветер, радио было настроено на попсу – я был совершенно один, как призрак в этом замершем послеполуденном свете. Почти все отбыли на поминки Шкета, я бы тоже пошел, но Зодиак самолично объявил, что я остаюсь «за старшего». Меня это не расстроило, я вообще заметил, что самое приятное в дуальном мире – это когда оба варианта тебя устраивают, ха-ха. В отделении было тихо, на мое счастье, после ночных рысканий по сети я засыпал на ходу. Я поел невкусный суп в нашем кафетерии и поднялся к себе, совершенно четко понимая, что после неполных 3 часов сна и хоть какой-то еды, эффективность моя будет равна нулю. Глаза просто закрывались в этой тишине, наполненной ярким весенним солнцем, привычные звуки, вроде хлопающих дверей и гудящих моторов, усыпляли лучше любой колыбельной. И еще этот ветер, дующий прямо в лицо, теплый, пахнущий городом и цветами, белые пузатые облачка, зависшие на неистово-синем небе – всё это погружало в какое-то одурманивающее умиротворение, так хотелось просто на несколько секунд закрыть глаза и раствориться в уютной внутренней тишине.

Соблазн положить голову на стол и позволить глазам закрыться был так велик, что я даже освободил себе место, просто сдвинув кучу бумаг в сторону. А почему нет, убеждал меня мой собственный усталый разум, всего 20 минут отдыха, это такое наслаждение – подставить лицо ветру, закрыть глаза и… И мне еще ехать в другой район. Я шумно выдохнул и начал тереть глаза, я обещал Рине присматривать за квартирой, сегодня я как раз должен был поехать к ней, и отложить эту поездку было нельзя – я должен был передать ее заявление домкому. Она написала его перед отъездом, жильцы их дома проголосовали за установку забора вокруг двора, так что в назначенный день я просто должен был его вручить обходящему квартиры активисту. Я еще тогда усмехнулся – вот она, жизнь больших городов: все проголосовали за забор, еще один, отделяющий людей друг от друга, и мне теперь предстояло тащиться в другой район (да, да, пусть ее дом был на самой границе наших районов, тем не менее, административно это была уже «чужая земля»), потому что никто из жильцов не общался с соседями, и она не могла доверить заявление никому из них.

Я представил себя в маршрутке или в автобусе, мерный гул двигателя, плавное покачивание… я мог гарантировать себе, что усну. Так может, лучше подремать сейчас, снова ввернул голос усталости. Я прислушался, на этаже было всё так же тихо, даже сирены скорой не выли за окном, у меня точно было час- полтора до того, как мои коллеги вернуться. Маришка надела-таки платье, вспомнил я и усмехнулся, хотя она выглядела на удивление гармонично в простом платье темно-синего цвета, на трансвестита, вопреки шуточкам Юры и других врачей, никак не была похожа. Маришка и ее история. Случайность? Или это одна из тех точек предопределения, которых нельзя избежать? Я ведь сам привел тогда пример: если суждено жениться в 30 лет – женишься, но пойти под венец можешь девственником, а можешь – бабником, это уж как сам выберешь. И как понять, где в этом чертовом Равновесии предопределение, а где свобода выбора?

- Ты определенно мог не рыскать вчера по сети до 4 ночи, - пробурчал я, глядя слипающимися глазами на упругие пухлые облачка.

А мог ли я не услышать на дежурстве историю Маришки? А мог ли я не пойти за пивом в тот февральский вечер? Пока что мне казалось, что события сами подхватили меня и несут куда-то, как весенний поток упавшего в него муравья.

Я сам не заметил, как положил голову на сложенные на столе руки. Я замазался в этой сверхъестественном дерьме по самые уши, был ли это мой неосторожный выбор или так мне уготовил кто-то свыше – теперь это уже не имело никакого значения… хотя нет, значение есть, поправил я сам себя: если всё происходящее – результат лишь моего выбора, а не предопределения, я смогу выйти из всего этого по собственному решению. А вот если это уготовано свыше – тогда оно не отпустит меня, пока не исполнит свои цели. Но так или иначе, а прямо сейчас на мне был След, а значит, если я всё правильно понял, где-то в мироздании, в бесконечном количестве миров, Уничтожитель чует меня, в эту самую секунду и каждый день ищет среди миллиардов других Следов, чтобы прийти и превратить в прах. И самое смешное, что моя единственная защита – такие же могущественные и безжалостные существа, которые без колебаний уничтожат меня, если мое существование будет угрожать Равновесию.

Как там говорят: в драке лисы с волком хуже всех зайцу? Кажется, я только сейчас начал понимать правдивость этой поговорки.

Глава 49

Я остановился перед домом, тоскливо глядя на 15 этажей, тянущихся в яркое весеннее небо. Лифт в этих новостройках не работал почти всегда – первые 3 года по причине «еще не доделали», а теперь «плановые ремонтные работы». Рина жила на 13 этаже, и мы не раз смеялись над суевериями и предрассудками, которые, кстати, помогли ей купить эту квартиру дешевле. Мне навились эти дома, не широкие и растянутые, как гармошка, а высокие, похожие на белоснежные свечки, порой они стояли слишком близко друг к другу, например, балкон у Рины в кухне и балкон соседнего дома разделало 10 см., я измерял, но сами квартиры были уютными с большими окнами, и дворы напоминали парки, а не заставленные машинами загоны. Она любила свою квартиру, и 13й этаж не приносил ей ничего, кроме выгоды и прекрасного вида из окон. Она продала доставшиеся в наследство дом и машину, взяла кредит, и всё равно ей не хватило бы на покупку в доме ее мечты (это было до нашего знакомства, но она утверждала, что влюбилась в этот дом и хотела жить именно здесь), и тут выяснилось, что никто не горит желанием жить на 13 этаже, и когда почти все квартиры были раскуплены, застройщик сделал скидку на пустующий этаж. Невероятная история, но это факт, со скидкой она уложилась точно в ту сумму, которой обладала. Я не то чтобы не верил, скорее не переставал удивляться людской глупости и ограниченности, но всё еще пустующие 2 квартиры из 4 на ее этаже, каждый раз тыкали меня носом в факт.

Во дворе лениво прогуливались 3 мопса, их хозяйка оторвалась на миг от телефона и окинула меня подозрительным взглядом, но ничего не сказала – это большой город, здесь ты быстро учишься не лезть в чужие дела и заботиться только о благополучии своей родимой задницы. Я последний раз тяжело вздохнул и двинулся к подъезду. Лифт ожидаемо не работал, тяжело дыша, я преодолевал пролеты, думая о том, что Рина, пока молода, будет всё время в отличной форме – каждый день подниматься пешком на 13й этаж, да еще с грузом… а старость, с таким отношением властей, просто запрет ее наверху, как принцессу из сказки, только принцесса эта будет уже старушкой и будет ждать не принца с поцелуями, а соцработника с продуктами и лекарствами.

Это были неприятные мысли, в детстве ты веришь в собственное бессмертие; от 20 до 30 понимаешь, что бессмертных нет, но можешь себе позволить роскошь игнорировать этот факт, просто отмахиваться, как от безвредной назойливой мухи; потом от 30 до 40 отмахиваться уже не выходит, и ты находишь выход в том, что считаешь старость болезнью, которую можно избежать, если усиленно заниматься профилактикой. А вот после 40 ты вдруг понимаешь, что летишь в эту страну кошмаров на всех парусах, течение невероятной силы несет тебя к обрыву, и твое неверие, игнорирование или профилактика не имеют вообще никакого значения, и никогда не имели. И что остаётся? У каждого свой рецепт, видя каждый день множество стариков (болеют-то в основном они), я заметил, что чаще всего люди возвращаются к уже проверенным и привычным моделям реагирования: одни верят в бессмертие души, другие просто живут день за днем, намеренно блокируя мысли о мрачном будущем, а кто-то продолжает усиленно заниматься профилактикой, веря, что овощи на пару и протертые супы спасут их от неизбежного.

Везет же некоторым, подумал я, с пыхтением преодолевая уже 7 этаж, для них время не имеет значения, ничто земное не тяготит и не разрушает их. Я сейчас думал об Азалиахе, о том, как он просто появился возле моей квартиры, идеально красивый и обличенный силой. И я готов был спорить на оставшиеся мне годы на этой земле, что если ему или кому-то из компании Мадам вдруг захочется пробежать 13 этажей, их дыхание не собьется, а сердце не будет выскакивать из груди… потому что у них нет земного сердца, а их дыхание – дыхание самой Вселенной.

До 13 этажа я добрался уже всерьез сочиняя пытки для коммунальщиков. Думаю, именно по этой причине Рина тоже была за то, чтобы проводить время у меня, в нашем доме лифт работал исправно. Я был у нее всего… раз 5 от силы, обычно, если надо было с чем-то помочь – я, как типичный самец, предпочитал активность на своей территории, ха-ха. Было уже полшестого, домком должен был прийти около 18.00, и честно говоря, я был несказанно рад отдохнуть полчаса в тишине, возможно, прилечь на диван, выпить чаю…я не сомневался, что задремлю, как только приземлюсь на какую-нибудь мягкую или хотя бы просто горизонтальную поверхность, но звонок-то у нее работал, так что об этом я мог не беспокоиться. Я заслужил эту маленькую награду, думал я, отпирая замки – Рина не поскупилась на сейфовую дверь и дорогие замки, в конце концов, она охраняла свое жилище – немного тишины и покоя, привал перед обратной довольно неблизкой дорогой.

Меня встретила тишина, залитая солнечным светом. Солнце пробивалось между домами и пронзало пустующие еще квартиры, врываясь в большие окна спальни – дверь была открыта – и кухни. В кухне мне особенно нравилось – большая комната, одна стена – полностью стеклянная, там был выход на балкон, а окна были изюминкой этого дома – они тянулись непрерывно через всю перпендикулярную балконной стену, но находились выше человеческого роста, почти под потолком. Таким образом, эту большую и уютную кухню-столовую всегда заливал свет, а соседи не могли наблюдать за жильцами. Разве что со стороны балкона – расстояние между соседским балконом и балконом Рины было 10 см, вот такая ложка дегтя. И планировка была крайне удачная: большая прихожая, справа ванная и туалет, слева дверь в спальню. А напротив спальни – кухня. Я понимал, почему Рина так влюбилась в эту квартиру, и ее любовь чувствовалась в интерьере. Неужели она бросит свой добытый с таким везением дом и уедет за мечтой? Что ж, одна мечта у нее уже сбылась, а глубина и красота человеческой души именно в том, что погоня за мечтой для нас важнее страха, лишений и боли. Иногда даже важнее жизни.

Я прошел в спальню, обещали дожди, так что я решил закрыть форточку. Комната находилась на одной параллели с балконом, так что из окна я видел подходящие почти вплотную заграждение соседского балкона, квартира, судя по всему, всё еще пустовала. Я задержал взгляд на мутных немытых окнах без занавесок и наглухо закрытой двери с наклейками от фирмы-установщика. Рано или поздно туда вселятся, и тогда комфортное существование Рины здесь пошатнется – какими бы милыми и интеллигентными людьми ни оказались ее соседи (а я на такое чудо вообще не рассчитывал, на людей я насмотрелся за свою долгую карьеру врача достаточно, чтобы утверждать, что 80% из них - наглое и тупое быдло, уж простите мою прямоту), но жить с чужими людьми на расстоянии в 10 сантиметров… Будет еще одна монетка в копилку причин для отъезда, мрачно подумал я и закрыл окно.

Я ни разу не ночевал у нее, не тестировал этот большой и манящий сейчас диван, она сложила его перед отъездом, но обычно он оставался разложенным, я это знал, хотя редко приходил к ней. Надо успеть испробовать его до того, как она уедет подумал я, имея в виду вовсе не сон... по крайней мере, не только его. И вдруг горькая грусть, замешанная на злости, подкатила к горлу и сдавила грудь. Да что я заладил про отъезд?! Еще ничего не решено, и потом, она слишком любит эту квартиру и этот город. Она ведь может работать и из дома и просто летать по необходимости в Питер, художник ведь рисует там, где к нему приходит вдохновение, стоять у станка от и до ей не надо, так чего это я разнылся?? И ответ неожиданно пришел: а может, так я готовил сам себя к потере? А отъезд был лишь причиной, на которую я эту потерю хотел свалить?

- Я слишком устал, чер…, - я хотел сказать «черт возьми», но осекся. В голове прямо-таки ясно зазвучал голос Мадам: «Возьмет, если предложите». По коже пробежал мороз, мне вдруг стало как-то неуютно в чужой квартире на 13 этаже, заселенном лишь наполовину.

Как маленький мальчик, я почти выбежал из спальни в залитую вечерним солнцем кухню, желание прилечь на диван и вздремнуть до прихода домкома как-то пропало. В солнечном свете я почувствовал себя лучше, не знаю, это было истинное древнее чувство, в которое трансформировалось знание, прошедшее через тысячи лет, доставшееся нам от предков, или просто яркие образы из кино и культуры. Спасет ли солнце от тех, кто превращает всё в прах, почему-то подумал я, мне казалось, что перед этим злом даже солнце бессильно.

Но у меня еще оставалось время, и мне всё еще хотелось чаю. А так как в кухне я был в безопасности, хотя бы от своих суеверных страхов, я после секундного колебания пошел к плите с твердым намерением вскипятить чайник – Рина не любила электрические, говорила, что вода в них всё равно воняет пластиком, а она итак уже сыта пластиком по горло. Я взял чайник, открыл кран… и вдруг услышал громкий стук за спиной. На миг я замер, как кролик в свете фар, дыхание остановилось, а рука впилась в ручку чайника.

Это стучали в дверь балкона.

Грабители? Призраки? Существа, превращающие всё в прах, нашли меня? Я понимал, что должен как-то реагировать, обернуться или побежать, стараясь не видеть того, что стучало, или хоть упасть в обморок, что ли. Но я стоял, как статуя, с гулко бьющимся сердцем и ужасом, сдавившим горло.

Это может быть птица, дурачок, попытался я… и стук повторился, теперь он выстукивал мелодию песни, которую я слышал сегодня по радио. Все эти метания ума заняли не больше секунды, я не стоял там на самом деле дольше пары мгновений, просто в моем сознании время как будто остановилось. Не думая уже ни о чем, по крайней мере, законченных мыслей не было, только обрывки образов и эмоций, я повернулся, не сомневаясь, что умру или сойду с ума от увиденного. Единственная более-менее оформленная мысль была: это не грабитель, гопник уже разбил бы стекло или свалил, увидев меня. Это…

На балконе стоял высокий мужчина с аккуратной бородкой. Сегодня на нём не было кремового пальто, его заменила дерзкая кожаная куртка с воротником-стойкой.

- Азалиах…, - выдохнул я, и мужчина приветливо улыбнулся и кивнул.

Жар побежал по телу, залил лицо, ноги и руки вдруг стали какими-то слабыми и вибрирующими. Однако я улыбался, сам даже не осознавая, что рот растянулся в совершенно детской улыбке. Он напугал меня до полусмерти, но я был ужасно рад его видеть, ха-ха. Даже не хочу задумываться, почему.

Я поспешил, насколько позволяли мои ослабевшие ноги, к двери балкона, поймав себя на мысли, что уже не задаюсь вопросами вроде «как он мог попасть на балкон, минуя дверь» или «почему я не видел его минуту назад, когда смотрел из окна спальни». И уж мне было совершенно понятно, что через пустующую квартиру, с балконом которой Рину разделяли 10 см, он тоже не проникал.

- Господин Семен, - он слегка поклонился, учтиво и элегантно, на губах играла легкая улыбка, - простите, что мое неожиданное появление напугало вас. Я выбрал, как мне казалось, самый безопасный вариант. Появись я у вас за спиной или в одной из комнат, думаю, было бы хуже.

Я вымученно улыбнулся, рядом с ним меня трясло от возбуждения, эта сила, исходившая от всех телохранителей и самой Мадам, как будто заполняла клетки, заставляя их вибрировать с частотой, на которую они не были рассчитаны. Однако я оценил заботу – действительно, появись он у меня за спиной или вдруг выйди из спальни, меня наверняка хватил бы удар. От сильного испуга сердце может становиться, я, как врач, могу заявлять это со всей ответственностью, так что…

- Спасибо, вы сама деликатность, - пролепетал я и снова улыбнулся. Он видит если и не мои мысли, то общую ауру или энергию, как-то так, так что пусть сам понимает мой нежный сарказм. Хотя они могут прочитать каждую мысль, он сам говорил, а я помнил. И еще он сказал, что я сияю так ярко, что он мог бы отследить каждую секунду моей жизни.

Настроение шутить как-то пропало.

- Вы правы, - кивнул он, невозмутимо дожидаясь пока я приглашу его внутрь или просто приду в себя, - я здесь по серьезному поводу.

- Читаете мои мысли, - это был то ли вопрос, то ли утверждение.

- Только незначительные, - не стал отпираться он, - если бы я не использовал мелодию песни, которую вы сегодня с удовольствием слушали по радио, для стука, вы могли бы испугаться сильнее. А так вы уже были готовы к чему-то необычному.

Я хотел сказать ему, что к такому невозможно подготовиться, если ты не воспитывался в каком-нибудь тибетском монастыре или в Хогвартсе… Но промолчал, если он пришел – дело действительно серьезное, а серьезность дел их уровня не шла ни в какое сравнение с нашими земными делишками, так что, вероятно, мне стоило заткнуть свой поток стремных острот и начать слушать.

- И вы сами звали меня, - его легкая улыбка успокаивала, но мне почему-то стало еще тревожнее. Возможно, потому, что я догадывался, о чем таком важном он будет говорить. – Так что в каком-то смысле вы уже были готовы к моему появлению. Ждали его.

- Я вас звал? Что-то не припомню…

- В своих мыслях. Да, я ведь могу прочесть каждую из них, а ту, что адресована мне – тут даже выбора особо нет.

Я поморщился, да, должен признать, я не один раз думал о том, что хотел бы снова увидеть его, задать вопросы, и один раз даже я хотел, чтобы он был рядом – так я бы чувствовал себя в безопасности от… каких-то существ, да, было. Бойтесь своих желаний, глупые людишки.

- И что, вы вот так каждый раз откликаетесь на зов? – я не мог не спросить, всё так же держа чайник в руке и таращась на него, как безумец.

- Нет, - его невозмутимость вызывала зависть и даже злость, он был как скала, пока я потел и дергался. – Только когда хотим. Но слышим всегда.

- О, ну так это можно расценить как комплимент, - я дернул рукой, и вода из чайника плеснула на пол, - получается, вы тоже хотели меня видеть. Хоть в чем-то у нас взаимность.

- Некоторые представители вашего вида острят и изображают бесстрашие, когда нервничают. Я нахожу это очаровательным. В большинстве случаев. Но сейчас я вынужден лишить вас возможности поупражняться в остроумии.

Я потупился и покраснел, как провинившийся школьник. Идиот, с кем я решил играть??

- Да, я так и думал, - я покачал головой и выдал слабенькую ухмылку. – Что ж, прошу, это не мой дом, но Рина возражать не станет.

Я снова усмехнулся и добавил:

- И потом, вам ведь всё равно не нужно позволение войти, да?

- Не нужно. Но желательно. Это элемент доброй воли, господин Семен, а мы ее очень ценим. Мироздание стоит на свободе воли, и вопрос только в том – чья воля сильнее.

Я ничего не понял, но подумал, что иногда и не надо пытаться понять то, что не создано для твоего понимания. Там, в вышине, у больших богов свои большие игры, может ли муравей понять правила футбольного матча, если стадион для него размером с планету?

Я сделал приглашающий жест, однако он не двинулся с места.

- Сейчас нас прервут, - так же спокойно сказал он, его глаза лучились, они смотрели с любовью и пониманием. – А потом я бы хотел продолжить беседу.

Я был не так наивен, чтобы не понимать, что мое желание в этом случае значения не имеет. Как он там говорил: вопрос в том, чья воля сильнее? Так вот, с его волей мне было не тягаться. Но я вдруг понял, что не хочу, чтобы этот разговор проходил здесь, в квартире Рины. Это ее территория, а она не приглашала сюда это существо. И кто вообще знает, чем это может ей аукнуться в будущем. Это было нечестно по отношению к ней, даже сам факт приглашения гостя в ее квартиру за ее спиной.

- Я буду ждать вас в сквере у дома, - усмехнулся Азалиах, а я покраснел. Однако решения не изменил. – Не забудьте вытереть лужу.

Лужу? Ах да, я же разлил воду из чайника. Я опустил глаза, оценивая размер работы, а когда поднял – его уже не было. Вот так незаметно и совершенно беззвучно, ни дуновения ветерка, ни шелеста, ни вспышки, ни даже этой жуткой вибрации – он просто исчез. А что ему мешает появиться вот так же у меня за спиной, подумал я, в груди снова начал расти ледяной ком страха.

Резкий и громкий звонок разорвал густую тишину пустой квартиры, после исчезновения Азалиаха она стала такой плотной, что мне казалось, я могу ее осязать. Я дернулся и снова пролил воду из наполненного чайника. Обзывая себя самыми нелицеприятными словами, с гулко бьющимся сердцем и пылающим лицом я пошел к двери. Заявление Рина оставила на комоде в прихожей, хорошо хоть мне не надо было метаться и искать его. Разумеется, я посмотрел в глазок, в больших городах учишься недоверию быстрее, чем начинаешь ориентироваться в станциях метро. За дверью стоял толстый коротышка с портфелем в смешной розоватой кепке. Я спросил, кто там.

- Арсений Геннадиевич, домком! – И невероятно, но через секунду я услышал, - а вы кто??

Мне захотелось его расцеловать – такой абсолютно человеческий ответ прогнал мои страхи перед нечеловеческим. Я не стал сдерживать улыбку, отпер дверь, поздоровался и представился.

- Я друг Ирины, - он осторожно пожал протянутую руку, недоверчиво глядя на меня из-под козырька маленькими голубыми глазками. – Она сейчас в Питере, просила меня передать вам заявление.

Я протянул руку и взял с комода бумажку с ее подписью. Он так цепко следил за каждым моим движением, что я мог только порадоваться, что он не вооруженный полицейский – когда моя рука скрылась из виду, он точно бы меня застрелил.

- Вот. – Я протянул ему бумагу.

Несколько секунд он деловито изучал написанное, то и дело прерываясь и бросая на меня подозрительные взгляды, потом убрал заявление в свой портфель.

- Вы собираетесь тут жить в ее отсутствие? – бесцеремонно спросил он, продолжая бегать по мне своими маленькими глазками.

- Вообще-то нет. – Я смерил его взглядом. – Буду приходить иногда, присматривать за квартирой.

- Ну тогда имейте в виду, что здесь не дом свиданий, никаких вечеринок и гостей, даже в дневное время. Так что попросите своего товарища уйти.

- Я здесь один…, - о, Боже! Неужели он…?

- Ага, - буркнул он, застегивая свой портфель и поворачиваясь к лестнице, к моей радости, наше общение, кажется, подходило к концу. – Один. И один на балконе. Если соседи пожалуются хоть на шорох – я вызову полицию.

Я молча захлопнул дверь. Хамство и недоброжелательность такие же естественные обитатели мегаполисов, как тараканы и воришки, ничего нового. А вот то, что он сказал… Один на балконе?? Этот неприветливый коротышка видел Азалиаха??

- Теперь ты точно не спишешь это на глюки. – Пробормотал я, вдруг осознав, что до сих пор стою с чайником в руке. – Теперь у нас есть свидетель.

Глава 50

По дороге в сквер я размышлял о том, почему телохранитель Мадам, умеющий, по его словам, делать так, чтобы его никто, кроме меня, не видел, позволил себя увидеть этому мужичку? Они ведь ничего не делают просто так, тогда зачем?

Сквер был совсем рядом с домом, я вышел из двора, прошел между длинными многоэтажками, похожими на гигантских змей, и вышел к тенистому зеленому оазису. Листья уже появились почти на всех деревьях, а вечерний свет делала парк похожим на сад эльфов. Людей было немного, в такой час все либо еще работали, либо садились ужинать после работы. Я прошел через символический вход – две колонны с фонарями на вершинах – и остановился, размышляя, куда мне идти. Я понимал, что Азалиах найдет меня в любом случае, на всей планете, при необходимости, не то что в маленьком сквере, но не где бы мне самому найти укромное место для беседы – кто знает, будет ли он видимым или невидимым в этот раз, не хотелось бы, чтобы кто-то бросал на меня косые взгляды, когда я буду «беседовать сам с собой».

- Я хотел, чтобы он увидел меня, - раздался знакомый голос за спиной, - потому что тогда я бы точно знал, что он приближается.

Я резко обернулся, он стоял чуть позади меня, заложив руки за спину, красивый в закатном свете, как… как ангел.

- Видите ли, на этом человеке нет Следа, но когда он увидел меня, он подумал обо мне, и я получил сигнал. Так я узнал, что он приближается, и мог рассчитать время.

- Вы…, - я прочистил горло и предпринял еще одну попытку, - вы говорите о домкоме? О том толстяке?

- Да, отвечаю на ваш вопрос. Даже на два.

- На два? – тупо повторил я.

- Ну да, вы же хотели знать, как я откликнулся на ваш зов.

- То есть, вы слышите каждую мысль о вас?

Он усмехнулся, покачал головой:

- Меня ждет очередная трудная попытка объяснить, как звучит симфония существу без слуха.

Я молчал, балансируя на грани обиды и любопытства. Хотя, какого… лешего, одернул я сам себя, я или кто-то другой способен понять их мировосприятие? Может ли червяк парить в облаках? Нет? Тогда ему никогда не понять, каково это – махать крыльями.

- Максимально упрощу, чтобы вам было понятнее. – Он подошел и встал рядом, возвышаясь надо мной, как гора. – Да, на каждую мысль обо мне я получаю нечто вроде сигнала уведомления. Но по самой энергии я могу понять: вы зовете меня или просто думаете обо мне. Энергия разная, понимаете, как значки уведомлений.

- Ого, - присвистнул я, сразу же мысленно прикидывая, что и сколько раз я думал об этом парне. – И вы можете увидеть, что именно думает о вас человек?

- Я уже отвечал на этот вопрос: да, могу. Но без необходимости никогда этого не делаю. В основном, я просто просматриваю уведомления, как сказали бы вы. Могу открыть и почитать подробно, а могу просто принять к сведению и смахнуть.

- И как вы поступили с моим сигналом?

- Явился на ваш зов.

Я покраснел и опустил глаза.

- Тема нашего разговора будет крайне серьезной, господин Семен, - твердо сказал он, - от этого зависит не только ваша жизнь. Поэтому я вынужден был откликнуться, а вовсе не потому, что мне нечем заняться или беседы с людьми для меня в новинку. Я занимаюсь этим уже тысячи лет, в переводе на ваше земное время, и все эти долгие годы, складывающиеся в века, тысячелетия и эпохи, люди совершают одни и те же ошибки. А мы совершаем одни и те же действия, чтобы их исправить.

Он улыбнулся и тряхнул головой, тон его стал теплее, хвала богам.

- Как видите, рутина - это не только земное понятие.

- Тысячи лет…, - выдохнул я, совершенно раздавленный этим признанием. – Когда-то вы являлись людям в шкурах, потом в рубахах и плащах, потом в камзолах, во фраках, в пиджаках… А сейчас вы явились только мне, как в прошлый раз, или…?

- Меня могли бы видеть все, - улыбнулся он, - но оглянитесь – мы здесь одни.

Я покрутил головой, невероятно, но сквер совершенно опустел, хотя я слышал где-то голоса, смех и лай собаки. Мог ли он как-то заставить людей уйти и не приближаться? Или мы вдруг оказались в каком-то параллельном мире, как бы за тонкой пеленой, отделяющей наш мир от… чего-то еще.

- Не беспокойтесь, мы никуда не переносились – это усилило бы След. – Он сделал приглашающий жест в сторону ближайшей аллеи, там шумел маленький фонтан, напротив него как раз пустовали лавочки. – И я никогда без надобности не вмешиваюсь в свободу воли людей, я это уже говорил неоднократно.

- Просто мы, люди, вмешиваемся, и, если бы могли - вмешивались бы гораздо сильнее во все механизмы мироздания, - хмыкнул я, - и мы склонны мерить всех своим аршином, да, это вы тоже говорили и оказались совершенно правы.

- Значит, вы понимаете, почему ваши возможности так ограничены. – Серьезно заявил он, и я снова покраснел.

Мы сели на ближайшую к фонтану лавочку, сумерки и весенний воздух делали совершенно обыкновенный сквер похожим на сказочный парк при дворце доброго короля. Сейчас загорятся фонари, подумал я, воздух станет прохладнее, запахнет цветами, тонко и едва уловимо, и оттого еще более прекрасно. Меня не беспокоило, как я буду добираться домой – в больших городах жизнь кипит круглосуточно, да, с наступлением темноты на улицах становится опаснее, но этой угрозы я боялся теперь меньше всего. Я был нужен силам, настолько могущественным, что никакие армии земного мира не могли и близко сравниться с ними. И я знал, что они не позволят помешать их планам никому из глупых землян. Им была нужна моя история или След, который всё еще был на мне, но одно я понял – эти ребята не останавливались ни перед чем, когда дело доходило до их интересов. На счастье, или на беду, я живой пока что входил в сферу их интересов.

Азалиях селя рядом, небрежно облокотившись на спинку скамейки и положив ногу на ногу. Я ждал, что он начнет разговор, но его, казалось, гораздо больше увлекал фонтан.

- Кажется, я знаю, о чем вы хотели поговорить, - начал я, удивительная безмятежность сочеталась во мне с тревогой и даже страхом, гопники мне больше не грозили, но грозило другое. И наверное, я обнял бы и расцеловал самую отмороженную шайку, только бы не встретиться никогда с теми, другими.

- Во время нашего прошлого разговора я сказал, что есть нечто, что вы назвали бы Злом. Нечто страшное, что может почуять ваш След и явиться.

Я сглотнул ком, прежде чем смог заговорить, но голос всё равно получился тихим и робким.

- Вы про тех существ из истории Маришки? Ну, то есть, я думаю, что про них… и я вчера искал в интернете…

- Это Пожиратели.

Дыхание у меня прервалось на миг, в груди как будто разорвался салют. Я так и знал! Я всё правильно вычислил! Вот только триумф собственного интеллекта сильно омрачал инстинкт самосохранения.

- Я знаю, что вы услышали от той девушки, я ее помню, как и всех, к кому приходил. Энергия, господин Семен, она не исчезает и не появляется, как вы и сами знаете из школьной программы. Когда вы покидаете этот мир, энергия возвращается во Вселенную, а потом снова приходит к кому-то в виде знания, открытий, сновидений. Может быть, даже снова к вам, но уже в другом обличие. Это сложно и не нужно сейчас. Мы отошли от темы.

Ошарашенный, я молчал, глядя на него широко раскрытыми глазами. Кажется, я даже забыл дышать, потому что вдруг почувствовал, что задыхаюсь.

- То есть, ничего нового мы, по сути, не изобретаем, а лишь получаем новые потоки энергии, которые были в «банке Вселенной» всегда… всё, что может существовать в мироздании, давно изобретено и создано, а мы приходим сюда раз за разом, чтобы… совершенствоваться и становиться лучше? Чем более развитый и качественно высокий наш разум, тем более сложный поток он может принять, отсюда и весь прогресс, так?

- Да. Но сейчас вас должно волновать совсем не это. Потому что, если вы не усвоите, что такое Пожиратели, никакого прогресса не будет ни для вас, ни для вашего мира.

- Тот случай в горах, - я едва поспевал за ураганом мыслей, - там были они, эти Пожиратели, да? Я назвал их Уничтожители, ведь они обращают в прах…

-Всё, к чему прикоснутся. – Спокойно закончил он. - Иногда они уничтожают целые миры, господин Семен. Когда нам не удается их сдержать. Чаще всего это не ваша вина, не вина существ, населяющих миры, но случается, что именно ваша безответственность и глупость приводят Пожирателей в мир, а их появление приводит к гибели любой мир.

- Что…, - я осекся, вдохнул и закончил вопрос. Шутить или продолжать свои «удивительные» открытия мне расхотелось, - что они такое?

- Инструмент Небытия. – Он покачал головой, предупреждая мои вопросы, - я уже говорил, всех ответов у меня нет, а то, что известно мне, не всегда можно и, главное, нужно объяснять вам. Они ликвидаторы, но они тоже часть Равновесия. Вселенная бесконечно меняется и развивается, ничто не стоит на месте, и иногда что-то должно быть уничтожено, чтобы на его месте было создано новое. Источник – это Творение, и это великий создатель Равновесия, именно поэтому творение тоже должно быть уравновешено уничтожением. Главное, не допустить хаоса, поэтому баланс во всем должен быть всегда. Это и есть наша работа – удерживать миры в балансе.

- А что, если вы не справитесь? Такое возможно? - я густо покраснел и добавил, - простите за такой вопрос, просто мне страшно…

- Это мне неизвестно. Но если мы не справимся, значит, мы тоже будем уничтожены. А наше место займет нечто другое, созданное Источником. Потенциал создания Источника безграничен, что было до нас и что будет после – нам знать не дано. Одно могу сказать точно: что-то будет всегда.

- А вы можете… вы можете их уничтожить? – Я уже не замечал ни красоту весеннего вечера, ни даже своих ощущений от услышанного, остался только шок.

- Мы – нет. Нельзя уничтожить то, что итак является частью Небытия, согласны?

- Тогда как же вы охраняете миры?! Я же правильно вас понял – ваша задача как-то противостоять им??

- Опять всё меряете человеческими понятиями. Противостоять - не значит уничтожать. Да, наша задача сохранять миры, и прежде всего (об этом, кстати, известно и людям), главная задача любой армии – не допустить войну, а не выиграть ее. Наша первостепенная задача – сохранить Равновесие, значит, не допустить появления Пожирателей, потому что само их появление - всегда следствие нарушенного равновесия энергии. Они чуют След, чуют дисгармонию вибраций и приходят. И если уж мы допустили их приход – мы сражаемся с ними. Но единственное, что мы можем – отпугнуть их, заставить уйти на поиски более легкой добычи.

- А они могут уничтожить вас? – я покачал головой, ощущая нечто вроде праведного гнева, - ведь это неравная битва!

- С вашей точки зрения?

Я опустил голову и промолчал. Если целью этого разговора было заставить меня понять, насколько высоки ставки в этой игре, что ж, я получил даже передоз понимания. Но мысли всё равно снова разрывали мне голову, бушуя в ней, как чертов ураган Катрина.

- Дисгармония… вы сказали, что не всегда наша вина в том, что приходят Пожиратели… это как в Библии, да? Когда мир погрязнет во грехе… знаю, знаю, это всё переписанный рвущимися к власти людьми бред, но в этом есть смысл!

- Кое-что из Истины можно найти в ваших земных учениях и книгах. И вы снова очень правильно и быстро уловили суть. Там, где много дисгармонии, разлад вибраций – то, что вы называете злом, или несчастьем, или даже грехом, образуется мощная дисгармония, тот же След, а Пожиратели, как вы уже знаете, идут по Следу.

- Вот почему гибнут миры, погрязшие в войнах или «грехах»! – кусочки этого божественного паззла складывались в голове. Но это понимание было слишком объемным, слишком великим для земных слов.

И однако я попытался:

- Это и есть замысел! Равновесие! То, что совсем негармонично, должно быть уничтожено и заменено на гармонию! И всем живым существам это известно, пусть даже на уровне чувств и порывов… но все мы знаем про «не убей», «не укради», знаем, что подлость и жестокость – это плохо, а свобода и помощь нуждающимся – хорошо. Хотя мы не всегда так живем, но всё же это помогает нам избегать хаоса… и одновременно с этим всё же иметь разнообразный и контрастный мир! Боже… это ведь... Гениально!

Азалиах следил за мной с добрым снисхождением и вниманием, как мудрец за ребенком, научившимся складывать 2 и 2 и страшно довольным своим познанием. На лице играла теплая улыбка, он не перебивал, просто наблюдал за моими открытиями, как, наверное, наблюдал уже миллиарды раз. И в его глазах не было ничего, кроме теплоты и терпения. Я невольно ощутил благоговение перед этим древним существом, таким могущественным и прекрасным.

- И для вашего понимания, это знание упрощено и сведено до противостояния Добра и Зла, - с улыбкой закончил он. – Если хотите продолжать свое существование, вы должны жить так, чтобы гармонии и дисгармонии было хотя бы поровну. Да, контраст нужен и неизбежен, именно его обеспечивает свобода воли – вы не всегда выбираете то, что несет гармонию. Но перед лицом большой опасности вы, как правило, делаете выбор в пользу жизни, в пользу сохранения баланса.

- Если След слишком сильный, то есть, дисгармония вибраций слишком велика, приходит слишком много Пожирателей, и мы не справляемся. – Он говорил об этом совершенно спокойно и буднично, а вот я едва мог дышать, - если в дисгармонии погряз целый мир, боюсь, у него нет шансов. Как и у его хранителей.

- Я понимаю…

- Вряд ли. Но хоть вершки, надеюсь, вы усвоите. Всё это гораздо сложнее и многомернее, чем вы способны понять. – Он как-то грустно улыбнулся и добавил, - видите, в чем уникальность вашего вида – ваша способность понимать меньше, чем способность вредить.

- Вы невысокого о нас мнения, - заметил я, - и, наверное, заслуженно.

- Ошибаетесь. Оценочные суждения – ваш удел. Мы видим вас такими, какими вы созданы, и принимаем вас как данность. Ваша красота в том, что, не имея возможности жить знаниями, которые вы не способны понять, вы живете порывами сердца, душой, если угодно. Вы крайне интересный вид, балансирующий на грани уничтожения, вы каждую секунду выбираете между гармонией и хаосом, между творением и уничтожением. И ваш выбор чистый и искренний – потому что он основан не на знании, но на порыве души, на чувстве. А это прекрасно, поистине прекрасно, ибо, не видя, куда ведет дорога, вы раз за разом бесстрашно сворачиваете, иногда падая в пропасть небытия, а иногда приходя к Свету.

Я молчал, да и что я мог сказать? Что может сказать аквариумная рыбка профессору океанологии? От его слов я действительно то ощущал себя глупым ничтожным организмом, то уникальным и интересным существом, занимающем достойное место в многообразии миров. Да, мы, люди, являемся и тем, и другим, это мог понять даже мой земной разум. И не наша вина в том, что нам с сотворения был встроен лимит на понимание и уровень интеллекта. Возможно, наша тяга к познанию когда-то позволит нам раздвинуть наш узкий коридор разумности… если из-за всё того же лимита понимания и знаний мы не уничтожим самих себя.

- Похоже, мы - нечто вроде эксперимента, - усмехнулся я, почему-то не решаясь поднять на него глаза, - мало мозгов, но много возможностей действовать. Это мир эмоций и чувств, как бы нам ни казалось, что на земле правят расчет и интеллект. И я не могу не спросить: почему я? Почему вы относитесь ко мне особенно?

Он задумчиво посмотрел куда-то вдаль, за вершины деревьев, в фиолетовый весенний сумрак, я заметил, что ветер колышет его безупречно уложенные волосы, черные и блестящие, как шелк. Значит, у него сейчас правда есть тело, пришла мысль, удивившая и восхитившая меня, значит, он – не мираж, и не мой сон, и не бестелесная сущность, внушающая мне видение. Он здесь и сейчас со мной, на равных, потому что ветер этого мира шевелит его волосы, и гравитация этой планеты притягивает его точно так же, как меня.

- Что ж, - вздохнул Азалиах, глядя на меня серьезным и одновременно теплым взглядом, - я действительно рассказываю вам то, что обычным людям знать не положено, лишь потому, что чувствую, что вы можете наломать дров. И лучше, чтобы вы были хоть немного подготовлены. Может, хватит разума удержаться от чего-то глупого.

Пришла моя очередь погружаться в себя, но вместе с тем я был немного задет. Да-да, эмоциональная людская природа: чувства сильнее, чем интеллект.

- Я очень ценю ваше решение и не буду врать: то, что я узнаю от вас – самое удивительное и прекрасное знание за всю мою жизнь. Но, по-моему, со мной вы ошиблись. Да, я человек эмоциональный, как и все люди, я упрямый и иногда безбашеный. Но не настолько, чтобы поставить на кон существование мира! – Я усмехнулся и всплеснул руками, - я и своей-то жизнью толком никогда не рисковал. Драки в барах и прыжки с тарзанки – это же несерьезно. Я умею видеть грань, за которую заступать нельзя…

- Вот я вам и показал эту грань, господин Семен, - невозмутимо сказал он, спокойно выдерживая мой взгляд. – И надеюсь, что я как раз в вас не ошибся, и вам хватит развитости в нужный момент поставить интеллект выше эмоций и не перейти эту грань.

- Вы знаете будущее?

- Я знаю, что дисгармония, то, что вы зовете Злом, тоже борется за существование, иногда она открыто и агрессивно требует свое. А иногда использует совсем другие эмоции в людях как инструмент своей борьбы. В этих уловках сложно разобраться человеку, ведь иногда, чтобы не дать Злу шансов, надо активно действовать, а иногда как раз нужно полное бездействие – оба метода, применяемые в правильный момент, и есть борьба со Злом, как вы говорите, на самом же деле это просто механизм поддержания Равновесия. Но эта борьба необходима, господин Семен, потому что Зло – прожорливо, если уступать ему, не бороться, оно растет и пожирает людей, их судьбы и целые миры. Вот почему на вашем языке мы называем этих существ Пожиратели.

Моя злость улетучилась. Его слова снова как будто пролили на меня холодный душ.

- Да, я понимаю, - тихо проговорил я, глядя застывшим взглядом на аллею перед нами, всё еще пустую. За этими застывшими глазами неслись мысли, как будто забирая на себя всю энергию, так что ее уже не оставалось ни на что другое. – Уничтожители – это не совсем то… уничтожить можно просто так, уничтожить и пройти мимо. А они… уничтожают, чтобы поглотить и стать сильнее, то есть, пожрать всё, до чего доберутся…

- Сделайте так, чтобы они никогда не добрались до вас, - сказал он, - и до всего, что вам дорого.

Несколько минут мы сидели в тишине, нарушаемой лишь далеким гулом машин и шелестом ветра. Уже окончательно стемнело, фонари превратили сквер в волшебный дворец короля Весны, аллея, вымощенная плиткой, блестела в ярком голубом свете, мне нравилось это старое освещение, оно было знакомым и родным с детства, а сейчас почти везде поставили новые диодные лампы с белым светом, чужим и непривычным для таких «олдов» как я.

- Что ж, я пришел на ваш зов и объяснил то, что мог и хотел. – Азалиах, поте руки и встал, как будто закрывая собой небо. – Завтра мы встретимся в Клубе, я надеюсь. И возможно, мы услышим вашу историю.

- Маришка…, - я так погрузился в мысли, что не смог сразу переключиться, - Маришка ведь помнит… разве это не опасно? И почему она вообще помнит?

Я поднял на него распахнутые глаза.

- Простите, последний вопрос! Я просто хочу понять…

- Она не видела Пожирателей, господин Семен, - вздохнул он, - лишь следы их деятельности. Это… как бы выразиться понятнее… это не совсем тот След, это… назовем его вторичным Следом. Он слишком слабый и не представляет опасности. Однако мы можем найти ее по этому Следу, как могут и Пожиратели, но, повторюсь, для них он слишком слабый и не представляет интереса. Среди обилия более сильных сигналов они попросту не заметят его. Она в безопасности, если только вы не втянете ее в свои дела.

- Но ведь она помнит! И она рассказывает об этом! А те полицейские… а сотрудники лаборатории – они же знают об этом необъяснимом.

- В мире очень много того, что вы, люди, никак не можете объяснить. И пока это не представляет угрозы, мы позволяем этому быть таким, какое оно есть. А если видим угрозу – принимаем меры. Это я предвосхитил ваш следующий вопрос.

- Я понял, но… а все те люди из истории Николая? Они ведь тоже видели того кота и девочку… она ведь и сейчас живет…

Я осекся, потому что внезапно всё понял. Лера предсказала Николаю будущее, тем самым, возможно, изменив его судьбу, и создала чуждые этому миру вибрации, След. Потом ее навестили эти существа и объяснили, как себя вести. А простые свидетели, вероятно, отделались вторичным Следом.

- Вы ведь видели мои мысли, или образы, - я поднял на него глаза, в свете фонарей он казался еще выше и таинственней. – Я прав?

И прежде, чем он успел ответить, я вдруг понял еще коне-что, болван.

- Ой… блин, - я хотел сказать «черт», но не посмел, - она же…

- Предсказала будущее и вам. – Спокойно закончил он. – Представляете, насколько усилился ваш След? Теперь понимаете?

- Да. – Прошептал я одними губами. – Но она не предсказывала… то есть, не совсем…

- Я не хочу знать. – Твердо оборвал он. – Мне это не нужно. Я лишь хочу, чтобы вы знали, чем чревато усиление Следа. И думали каждый раз, перед тем, как сделать шаг в мир сверхъестественного.

Я молчал, растеряно моргая, слишком многое опять вертелось в голове, слишком много эмоций, мыслей, информации. Я не могу не спать еще одну ночь, успел подумать я.

- Что ж, вам надо отдохнуть, - улыбнулся Азалиах, - а мне пора оставить вас. До встречи в Клубе.

- Да…, - рассеяно ответил я, - до встречи.

Он кивнул на прощание, а потом отвернулся и зашагал по пустой аллее, походка у него была мягкая и грациозная, как у танцора. Я провожал его взглядом, гадая: правда ли всё это происходит со мной? Или я глубоко уснул после тяжелого дежурства и вижу такой яркий и такой странный сон? Высокая фигура удалялась в свете фонарей… а потом я зевнул, всего секунда, но, когда я открыл глаза, на аллее никого не было.

Глава 51

- Ну! Езжай же, черт возьми…, - договорив фразу я осекся, никак не мог отучиться ее употреблять, и никак не мог перестать впадать в ступор после ее произнесения.

Время еще позволяло обойтись без мата - я знал, что в пятничный вечер шанс попасть в пробку почти стопроцентный, поэтому выехал заранее. И всё равно сам факт того, что я не двигаюсь, в отличие от стрелок на часах, когда в Клубе мня ждут, нервировал и злил. Энергия бурлила во мне, возбуждение смешалось с предвкушением, страхом и какой-то дикой радостью – так ребенок с замиранием сердца смотрит на огромную горку, ужасаясь и одновременно желая до обморока на ней прокатиться. По радио очередной бойз-бэнд мяукал что-то жизнерадостное, и я поймал себя на том, что невольно качаю головой в такт, я был стрелой, пущенной в цель, но еще не долетевшей, я был воином, уже видевшим поле боя, но еще не вступившим в бой. Возможно уже меньше, чем через час, я расскажу незнакомым людям то, что не знала даже моя любимая женщина. Расскажу и отдам эту жемчужину, так моллюск становится обычной пустой раковиной с кусочком живой слизи внутри, никакой красоты и ценности в нем больше нет. Это было больно осознавать, но это была какая-то сладкая боль. И еще я осознавал, что потеряю не только саму историю, которая делала меня таким уникальным прежде всего в собственных глазах и интересным для этих неземных существ – теперь я знал, что потеряю и это великолепное приключение: Клуб, истории, услышанные в нем, и те уникальные знания, которые не получают простые смертные. Всё это не будет записано в летописи моей жизни… то есть будет, конечно, на каком-то душевном плане, но пока я не покину этот мир, доступа к своим ментальным сокровищам я не получу.

Мой ряд неспешно двинулся вперед, я отложил телефон – как раз написала Рина, я собирался ей ответить - впереди уже показался поворот на дорогу в Коробки, там-то я мог не бояться пробок, особенно в такой час. Мы начали переписку еще днем, она прислала свои работы и фотку соблазнительного вечернего платья. Признаюсь, я немного заревновал. Для кого она наденет этот наряд? Для кого хочет быть неотразимой этим вечером? Да-да-да, типичные поганые мыслишки мужлана, но самое примитивное в нас – это база, которая есть у всех, и на которую можно при желании уже надстроить благородство, интеллект и духовность. И иногда потрясения в жизни – как землетрясение для высотных зданий, чем выше и красивее эта ментальная конструкция, тем больше от нее остаётся руин. Или в руины превращается твое физическое существование. Война, драка, катастрофа – эти потрясения превращают даже самого интеллигентного человека в животное, сражающееся за выживание, или к немедленной гибели, так уж утроен этот мир.

Вечером она собиралась на выставку какого-то художника с коллегами из издательства. Она быстро нашла там новых друзей, Питер принял ее, по крайней мере, на первых порах. А я собирался в Клуб и, честно говоря, был рад, что этим вечером она тоже будет занята и не будет донимать меня расспросами. Я сказал, что иду в бар с мужиками с работы, она для вида поинтересовалась, не будет ли там голых барышень, я так же в шутку ответил вопросом: «А у тебя там, на выставке?», она посмеялась и сказала, что у нее-то как раз будет много голых барышень, и не только на картинах – скульптуры тоже будут.

Когда трафик снова встал, я открыл ее сообщение – там было ее фото в этом шикарном платье цвета спелой вишни, в опасном разрезе красовалась стройная ножка… она выглядела как богиня, как кинодива на ковровой дорожке какого-нибудь кинофестиваля. И я снова почувствовал ядовитый укол ревности. Теперь я был рад вдвойне, что еду в Клуб – там мне точно будет не до мыслей о Рине, ее роскошной красоте и новых друзьях, которых я не знал, а потому имел все основания опасаться. Да, такой уж я примитивный самец, не имея возможности пометить и отстоять свою территорию, я нервничал и злился. Опять же, это было на уровне инстинкта, я никогда не стал бы устраивать сцен ревности или относиться к ней как к собственности, да она и не позволила бы, это как раз и привлекало меня в ней. Это были просто чувства, темные киты нашей древней дикой природы, медленно плавающие под ровной гладью воспитания и интеллекта.

Я написал, что жду ее в этом платье в первый же вечер дома, что готов пешком прийти в Питер, настолько она ослепительна. И так приятно было хоть в чем-то не врать.

Остаток пути я проехал, собираясь с мыслями и настраиваясь рассказать свою историю, если черный шарик выпадет мне. Я был сосредоточен и спокоен, вопреки моим ожиданиям, я отлично выспался – когда эмоций слишком много, мозг перегружается и просто отключается, это и произошло со мной. Я думал, что не усну уже только от одного факта, что меня снова навестило какое-то неземное существо, так ведь еще и не просто навестило, а напугало до чертиков… неудачная метафора, понимаю. Но информации было столько и такого характера, что я просто исчерпал все свои ресурсы, придя домой, я просто плюхнулся на кровать и провалился в сон без сновидений. И это было хорошо.

Знают ли остальные, что каждый из нас под прицелом, теоретически каждого из нас может учуять Пожиратель? Или знание – это действительно привилегия, и она выпала лишь мне? Политик что-то говорил про то, что теперь он знает, что Правила Клуба нарушать нельзя, но посвятили ли его в тайны мироздания? Почему-то я сомневался. Азалиах сказал, что говорит мне всё это, чтобы уберечь меня от глупых поступков… и только?

- А может, я ему нравлюсь, - шутливо прошептал я и ухмыльнулся.

В любом случае, я всё равно не смогу узнать, кому еще и что говорили телохранители Мадам, и говорили ли вообще, подумал я, но что-то явно было во мне, раз меня посвятили в эти тайны. Ведь если бы это было доступно всем, нам сообщали бы это во время сборов в Клубе, разве нет?

Впереди показалась площадь перед знаменитым в узких кругах зданием на Тенистой 19, сердце забилось чаще, и хоть я чувствовал себя польщенным, но голову мне это не вскружило, я прекрасно понимал, где мое место в этой странной скрытой от человечества иерархии.

Стоянка во дворе была забита почти полностью, однако я заметил золотистый джип Жени, он был уже здесь. Я взглянул на часы, 18:47, я мог позволить себе пару секунд под этим весенним небом, усыпанным крупными звездами, в теплое время они были такими яркими и близкими, что иногда их было видно даже за светом фонарей. Влажный ветерок погладил меня по волосам, принес запахи реки и молодой зелени. Эта ночь была создана для волшебства, как, наверное, и любая другая.

- Весной земля больше всего напоминает райский сад, да?

Я уже знал этот голос, я ждал его. Огромная фигура Рафаэля отбрасывала на стену возле стоянки просто чудовищную тень. Однако я улыбнулся, вот же оно, волшебство, прямо сейчас стоит за моей спиной.

- Не знаю, я там не бывал, - улыбнулся я, глубоко и с наслаждением вдыхая ночной воздух, - остается поверить вам на слово.

Он хмыкнул, улыбнулся и кивком предложил мне пройти по знакомой уже дорожке в здание. Кто-то еще въехал во двор, я задался вопросом: а кто открывает этому гостю? Вспышка света над входом уже не ослепила меня, я заблаговременно закрыл глаза, Рафаэль заботливо направил меня к двери и растворился в этом свете. Дверь так же заботливо открыли, и я сделала шаг к божественному аромату, в котором сегодня доминировали нотки розы.

- Позвольте вашу куртку.

Слепящий белый свет сменился теплым и мягким, передо мной стоял громила-индус, красивый, безупречный, его глаза смотрели на меня с теплотой и какой-то отеческой любовью. На нем была похожая на национальную одежда – узорчатый шелковый кафтан или длинный пиджак, в голубовато-мятных тонах и широкие голубые штаны, на вид тоже шелковые.

- Это похоже на шервани, - с улыбкой сказал он, отвечая на мои мысли. Удивился ли я? Ха, скорее начал привыкать удивляться. – Но это не совсем та модель одежды, этом мое видение.

- Очень красиво, - это единственное, что я сумел выдавить из себя.

Она поблагодарил меня с вежливой улыбкой, почему-то я вспомнил всех этих клерков, которые на жалобы неизменно отвечают «спасибо, ваше мнение очень важно для нас», причем обе стороны прекрасно понимают, что ничего не изменится и никого в сущности ничье мнение не волнует.

Двери за мной снова открылись, хотя я не услышал никакого звонка или другого сигнала, этот красавец-индус просто знал, что за дверью кто-то стоит, моя куртка всё еще была у него в руках.

- Добро пожаловать, - в холл, моргая и щурясь после яркого света, вошел пожилой рокер.

- Приветствую, - он обратился сразу и ко мне, и к встречающему. Куртки на нем не было, только толстый вязаный кардиган, поэтому он сразу прошел к дверям. – Боялся, что опоздаю. А таких историй не услышишь нигде, так что, не будем искушать судьбу.

И он потянулся к массивным дверям.

- Заперто? – в его голосе было столько неподдельного удивления, что я невольно улыбнулся. Однако и удивился не меньше, он довольно сильно дернул ручку, осознавая, что дверь тяжелая, но она не открылась, даже не сдвинулась.

- Позвольте. – Индус прошел между нами и легким движением потянул обе створки на себя, моя куртка висела на сгибе локтя. Дверь мягко открылась.

- Спасибо, Гадэль, - услышал я голос, и по коже побежали мурашки, а сердце застучало где-то в горле. Мадам была уже там. – Проходите, господа.

Почему-то я сразу оробел, как будто был прыщавым подростком, пришедшим на школьную дискотеку, Николай тоже старательно смотрел себе под ноги. И всё же мы вынуждены были поднять глаза, чтобы поздороваться с присутствующими. Конечно, взгляд сразу притягивала хозяйка вечера, она сидела на своем диване в темно-зеленом платье, огромные изумруды ожерелья и сережек в обрамлении (наверняка) бриллиантов ловили и отражали мягкий свет, волосы черным шелком струились по плечам. У меня захватило дух от ее красоты, но я не смел смотреть на нее дольше секунды.

Хипстер помахал нам рукой, леди Роза в очередном строгом платье сдержано кивнула, мои глаза перемещались с одного члена Клуба на другого, политик, блондинка с очаровательной и скромной улыбкой, Женя, похожий на большого ребенка, пришедшего в чужой дом, накаченный парень, который сидел рядом со мной, Денис, по-моему… Последнее кресло в нашем ряду больше не пустовало, в Клубе появился новый член.

Я впился глазами в сидящую фигуру, это был мужчина. Он повернулся и быстро оглядел нас, а потом снова отвернулся к камину, но этого мгновения мне хватило, чтобы увидеть его цепкие умные глаза. В мягком свете бра и камина его волосы казались черными, как и глаза, на вид ему было за сорок, лицо ухоженное и приятное. Как интересно! Еще одна удивительная история – это даже больше, чем я мог мечтать. И еще я понимал, что теперь у меня на один шанс меньше достать черный шарик – в глубине души я не хотел отдавать свою жемчужину, свою уникальную историю в чужие руки, а вот послушать – это с удовольствием.

- Вы уже заметили, что сегодня к нам присоединился новый гость, - произнесла Мадам после того, как мы расселись, - после короткой церемонии знакомства мы, как обычно, перейдем к самому главному – истории.

Она выдержала секундную паузу, все, конечно же, глазели на новичка, как дети в школе. Я тоже не был исключением, меня крайне интересовали все, кто имел отношение к этому таинственному месту. Новенький сидел совершенно спокойно, вежливо глядя на остальных гостей, мне он сразу понравился, в нем было какое-то достоинство, не кричащее и пафосное, а именно внутреннее, настоящее, сильное. В глазах светился ум, и он действительно выглядел очень эффектно, хотя был одет в простую одежду: брюки и темно-бордовый жакет. Политик смотрел на него с осторожностью и даже, я бы сказал, не симпатией, это мне тоже понравилось.

- Представьтесь, пожалуйста, - сказала Мадам, близнецы стояли у нее за спиной как статуи, невозмутимо глядя на всех присутствующих. – А потом я представлю вам остальных гостей.

- Добрый вечер, – голос у него тоже был очень красивый, доброжелательная улыбка, но за всем этим чувствовалась твердость, – меня зовут Андрей. Рад быть здесь вместе с вами.

- Взаимно, - улыбнулась Мадам, а мы нестройным хором повторили те же слова, - позвольте представить вам господина Артема…

Хипстер лучезарно улыбнулся и помахал рукой, далее Мадам представила леди Розу, та даже изобразила нечто вроде улыбки – новичок располагал к себе, даже на нее подействовало его обаяние. После каждого имени он повторял «очень приятно» и улыбался, и после высокомерного кивка политика тоже.

- Очень приятно, Андрей, - сказал я совершенно искренне, когда Мадам представила меня, - добро пожаловать в нашу компанию.

Пока я говорил, у меня было время рассмотреть его еще немного, признаюсь, меня он сразу заинтересовал, особенно глаза – черные, горящие, но одновременно спокойные и умные. Это были глаза человека, видевшего многое и знающего еще больше, человека, умеющего держать всё под контролем и добиваться своего. Кто он? И что привело его сюда? Впрочем, на второй вопрос я мог получить ответ, и вполне возможно, уже сегодня.

- Вы знаете Правила нашего Клуба, - сказала Мадам, когда с приветствием было покончено, - даете ли вы согласие соблюдать их? Желаете ли вы остаться с нами и поделиться своей историей?

- Да.

Твердо и спокойно, он даже посмотрел прямо на хозяйку вечера, правда через мгновение отвел глаза. Когда ему успели сообщить Правила? Как всегда, одни вопросы, которые здесь, кстати, запрещены.

- Что ж, давайте возьмемся за руки, чтобы приветствовать нового члена нашего Клуба.

Я знал, что за этим последует, остальные – тоже. Лица немного напряглись, но никто не посмел ослушаться. Наши руки сомкнулись, я закрыл глаза, готовясь вытерпеть эту волну… это длилось не больше пары секунд, но я вдруг снова почувствовал, что знаю о том, что Диана ощущает непреходящую боль в душе, потому что все мужчины мира – не те… почему она это ощущает, я узнать не успел, энергия ушла, на ее место пришло знание о Николае – он хотел купить домик где-нибудь на юге, предчувствуя скорую старость; хипстер Артем мечтал уехать в Европу, вел переговоры с каким-то другом, тот жил в Норвегии, по вечерам Артем учил норвежский; Женя вчера задавил кошку и очень переживал, утешая себя тем, что она выскочила внезапно, он ничего сделать не мог… Я ждал, и вот оно пришло – Андрей, наш новенький, думал о семи заложниках, все они были детьми богатых и влиятельных людей, он был удовлетворен своей работой… а что это за работа, я опять не успел узнать. Энергия ушла, на этот раз совсем.

Кто из них и что успел узнать обо мне? - снова подумал я, а через минуту уже и не помнил обрывки знаний, которые успел поймать.

- Добро пожаловать в Клуб, - торжественно объявила Мадам, все выглядели взъерошенными и сжавшимися, даже наш бравый слуга народа, - отныне вы – его полноправный член и наш гость.

- Благодарю, - Андрей часто моргал, как будто приходя в себя после небольшого шока. Собственно, так и было, просто для него это было впервые, для нас – нет.

- А теперь время самого главного – историй.

Она едва заметно кивнула. Ритуал повторился в точности, с одним лишь исключением – зеленый мешочек вложил ей в руку новый громила, похожий на сказочного принца с безупречной прической и лицом голливудской звезды.

- Благодарю, Тагрис, - ну и имена, подумал я, а Мадам грациозно встала, как змея, готовая танцевать под дудку факира, только вот в этом случае, скорее все факиры мира будут плясать под ее дудку, усмехнулся про себя я.

- Пусть рассказчика выберет Судьба, - произнесла Мадам, потрясла мешочек и начала свой обход.

Одновременно с этим длинноволосый японец-громила снова бросил в огонь какой-то порошок, фиолетовая вспышка – и по залу поплыл аромат благовоний. Я сразу почувствовал, как расслабляюсь, как немного притупляется нервозность, связанная с жеребьевкой. Двери бесшумно открылись, мой знакомый рыжий громила вкатил столик с этим невероятным чаем и сладостями. Только теперь на одну чашку стало больше.

- Ох ты…

Все как по команде повернулись. Хипстер в клетчатой жилетке и красной бабочке с крайним удивлением взирал на черный шарик. Я едва подавил шумный выдох облегчения, сегодня всё закончилось быстро, теперь можно было не переживать и просто наслаждаться историей.

- Покажите его всем, Артем.

Парень послушно поднял шарик повыше и помахал им.

- Я понимал, что мне всё равно придется… но всегда думаешь, а может, сегодня не мой раз…, - он нервно засмеялся и погладил гульку на голове, - но я не отказываюсь! Конечно нет! Просто волнуюсь…

- Выпейте чаю, - улыбнулась Мадам, возвращаясь на свое место и не глядя передав мешочек «прекрасному принцу», - настройтесь на историю. Этот вечер – ваш.

Все потянулись к чашкам и угощению, жадно, как будто не могли дождаться, когда им будет предложено приступить к чаепитию. Лично я и правда не мог дождаться, я никогда не пробовал ничего подобного. Пока Артем готовился рассказать нам свою историю, я осторожно оглядел зал поверх ободка чашки. По стенам как всегда стояли телохранители Мадам, но среди них я не увидел Азалиаха, моего если и не приятеля (да, я наглею, одернул я сам себя), то уже вполне знакомого. Где он, задался вопросом я, не пострадал ли за свои откровения со мной. Мурашки поползли по коже, клетки как будто вновь начали вибрировать, я повернулся – Мадам смотрела на меня спокойным и глубоким взглядом киношных богинь. И что таилось в этих черных глазах, не смог бы понять ни один смертный.

Глава 52

- Это случилось…, - он осекся, на секунду задумался, потом продолжил, - вообще-то, это было событие в двух частях, последняя случилась в декабре после католического Рождества.

Он отпил чай, глубоко вдохнул, было видно, как он успокаивается, погружаясь в память.

- Начну с начала, как говорит мой шеф. Мне 27, и я с 17 лет живу один, сам по себе. С тех пор как обнаружилось, что мое увлечение компьютерными технологиями может приносить деньги, я распрощался с предками и выпорхнул из гнезда. Я начинал с того, что делала простейшие сайты, потом увлекся дизайном. Из гадюшника у самого въезда в Речной я перебрался в приличный дом в Южном Склоне, сейчас я работаю в крупной компании графическим дизайнером, правда, и этого мне уже мало.

И он ухмыльнулся. Все внимательно слушали, угощаясь сладостями, новенький смотрел на Артема сканирующим острым взглядом поверх ободка чашки, не пропуская ни одной мелочи – его черные глаза рассмотрели обувь (мокасины из мягкой кожи), бабочку в тон клеткам на жилетке, браслеты на руках. Кто ты такой? – снова подумал я, чувствуя, как разгорается во мне любопытство.

- Так вот это случилось, вернее, началось почти год назад, в мае. Я живу в частном секторе, ненавижу многоэтажки, мне нравится, чтобы вокруг меня было как можно меньше людей и как можно больше зелени, поэтому я езжу хрен… ой, простите, я езжу до центра очень долго в поезде, полном людей, чтобы, придя домой, иметь возможность остаться в одиночестве и не слушать скандалы соседей и плач детей. У меня небольшой домик и большой двор, это не моя собственность, я снимаю, но что-то такое я как раз и хотел бы купить со временем. Улочка, где я живу, тихая и зеленая, в основном живут зрелые пары, у которых дети либо уже выросли и разъехались, либо сделают это через годик-два. Есть, конечно, и отрицательные персонажи, это неизменная декорация любого социума, даже самого маленького. У нас есть семейка «орущих быдланов», как я их называю – парочка примерно моего возраста постоянно орущая друг на друга и 4-х вечно чумазых, наглых и озлобленных детей. И непосредственный герой моей истории как раз тоже относился к отрицательным героям.

- Знакомьтесь, Санек, сколько лет – не знаю, на вид сто, не меньше, бывший десантник, нынешний алкаш. Он с женой жил на другой стороне улицы, между запоями ремонтировал машины у себя в гараже и постоянно поносил всех и вся. Вот серьезно, я никогда не слышал, чтобы он хоть о ком-то отозвался позитивно, все всегда конченые, уродливые, тупые, вредители и т.д., и т.п. притом, если бы вы видели этого «красавца», - парень искренне и злорадно засмеялся, как подростки, обсуждающие новичка. – Пропитый, обшарпанный мужичок с вечной щетиной и омерзительным пузиком на тощем тельце.

Сказав это, Артем смутился, это было видно, и поспешил добавить:

- Не подумайте, что я из тех, кто судит только по обложке и смеется над людьми из-за их внешности. Просто внешность – это та часть тебя, которую ты транслируешь в мир, я так считаю. Внешность, как ни крути, всё равно отражает внутренне и является огромной частью в восприятии друг друга.

Он отпил чай и продолжил.

- Я не так уж много о нем знал, он явно не входил в список интересных для меня людей. Кажется, у него был сын, кажется, он жил где-то заграницей. Машины у меня нет, я вообще не любитель обрастать собственностью, она больше тяготит и сковывает, а мне еще слишком мало лет, чтобы вешать себе какие-то камни на шею, я еще хочу свободно полетать по миру и по жизни. В общем, у нас совершенно не было никаких точек пересечения, да и вряд ли я обратился бы к нему, если б даже имел машину. Наш максимум общения – дежурное «здрасьте», каждый раз при этом он злобно поглядывал на мою прическу и одежду. Но хоть ничего не говорил. Однажды спросил: «Чё, так модно сейчас – эту фигню на голове лепить?», я сказал твердое «да» и прошел мимо, продолжения не последовало.

- Я живу там…, - он прищурил один глаз, высчитывая время, – да, 4 года уже, и за всё это время ни разу не видел его в хорошем настроении. Когда он пил, он бродил по улице и злобно бормотал что-то на «языке алкашни», как я это называю, иногда валялся под кустами, причем жена никогда не тащила его домой – ну, валяется, и валяется.

Он усмехнулся и покачал головой.

- Ну и семейка. А когда он выходил из запоя, сидел перед гаражом, пока клиентов не было, и ругал власть, молодежь, собак и кошек, погоду, актеров и всё, что еще наполняло мир. Иногда компанию ему составляли местные бабки, иногда – клиенты, а чаще – никто, он беседовал с миром, который так не любил.

- Короче, токсичный тип, - резюмировал парень, - отвратительный, отравляющий своим присутствием сам воздух.

- И вот однажды в конце апреля, ближе уже к майским праздникам, я заметил первую странность. – Он сделал паузу и оглядел каждого быстрым, но серьезным взглядом. – Вы, наверное, итак не сомневаетесь, как именно Санек проводил майские, да, собственною, любые праздники – правильно, бух… уходил в запой. Причем, начинал всегда заранее, за день-два, а то и за неделю, и заканчивал праздновать не раньше, чем через неделю после.

- Я помню, что был последний рабочий день, утро было такое солнечное, такое прекрасное… молодая листва, цветочки, небо такое синее! Я как раз выходил из дома на работу, настроение было отличное, граничащее с эйфорией – весна, впереди праздники, которые я, кстати, провел так, как и хотел. Одна мысль немного бросила тень на всю эту благодать: пьяный Санек, шатающийся по улице и ищущий приключений. Я вчера уже видел его, как обычно, ковыляющего с бутылкой и орущего что-то на «языке алкашни». Мне было не до него, я спешил на поезд, но не хотелось портить настроение порцией гадостей или агрессии, пусть и не физической. Прежде, чем выйти, я быстро оглядел улицу – пусто, никого, соседи либо спали, либо уже ушли, я работаю с 10, самое отличное время – и вскакивать чуть свет не надо, и в поезде уже намного свободнее.

- Я решил уйти как можно быстрее, наверное, Санек опять валялся где-то под кустом или еще не вышел из дома, если вдруг провел ночь там. Это явно хороший день, подумал я, спеша по пустой, залитой утренним солнцем улице, у нас там много деревьев, но листья на них еще не выросли в полный размер, так что получалась такая кружевная тень. Проходя мимо его дома, я бросил быстрый взгляд – никого, ворота закрыты, гараж – тоже. Повезло, подумал я… и тут увидел его.

Артем покачал головой и улыбнулся.

- Вот всегда в жизни так почему-то: только порадуешься – сразу облом. Улица у нас длинная и почти прямая, там, где она плавно поворачивает, стоит большой дом какого-то бизнесмена, не дворец, конечно, но дом выделяется среди всех остальных. А перед домом – большая ухоженная клумба, украшенная камнями, как модно сейчас. Санек сидел на одном из них, но я сразу заметил, что здесь что-то неладно. Во-первых, сразу бросалась в глаза его поза – он сидел с идеально прямой спиной, обхватив одно колено и смотрел на небо. И не просто смотрел, он улыбался. Уже как-то совсем не похоже на Санька. Но это еще не всё. Обе руки у него были заняты, и нигде вокруг бутылки тоже не было. И это еще более странно, потому что праздники как раз начинались, а так быстро он из запоя никогда не выходил, понимаете? Я 4 года наблюдал его регулярные уходы в алко-трэш, не было такого, чтобы он денек или два напивался, а потом приходил в себя. Но в то утро по нему было видно, что он абсолютно трезвый, и не просто трезвый, я ведь говорю, я 4 года наблюдал его вечные запои и вечное недовольство, за 4 года я видел, как он орал матом на всю улицу, швырял бутылки в стены и заборы, провожал злобным взглядом людей… но я ни разу не вдел, чтобы он улыбался!

Артем улыбнулся и покачала головой.

- Это ж надо так жить, чтобы люди, увидев твою улыбку, сразу подозревали, что с тобой что-то не так. Вы, наверное, думаете, что это уже итак чересчур, но нет! Вишенкой на торте этого сюра была его одежда – на нем была чистая выглаженная рубашка, джинсы, не замызганные и не порватые, и совершенно чистые туфли. Я, честно, даже не мог предположить – хотя, я вообще об этом не думал, но так, просто теоретически – что у Санька есть рубашка и классические туфли. Ума не приложу, куда он мог так ходить и когда, когда я уходил, он либо еще спал, либо сидел возле гаража, уже весь грязный; когда я возвращался домой – он тоже, как правило, был на своем месте.

- Я даже немного сбавил шаг, настолько меня поразило увиденное. Мне предстояло пройти мимо него, другого пути не было, и мне вдруг стало как-то не по себе. А вдруг это у него «белочка» так проявилась? Откуда мне знать, я же не спец, зато я видел, как много и как долго этот товарищ заливал свой организм спиртным, я смотрел на это уже 4 года, а ведь он начал явно задолго до моего появления там. Психи страшны тем, что совершенно непредсказуемы, это уже все знают, а жители мегаполисов – особенно хорошо. Я еще немного помялся, а он так и сидел, подставив лицо утреннему солнцу и жмурясь от удовольствия. Делать было нечего, я не мог опаздывать, поэтому решительно двинулся вперед, он сидел спиной к тротуару, так что я решил, что смогу быстро проскользнуть, может, он меня не заметит, ну или сделает вид, что не заметил, соседи так часто делают, ха-ха.

- Я быстро пошел вперед, глядя себе под ноги, но боковым зрением наблюдая за ним. Он сидел неподвижно, я уже подумал, что пронесет, и тут, когда я поравнялся с ним, то есть, зашел ему за спину, он вдруг обернулся.

Артем засмеялся и закрыл лицо растопыренной ладонью.

- Скажу честно, я чуть не подпрыгнул и не заорал. Рассказывать смешно, но когда вы остаетесь наедине с психом, который вас недолюбливает, и вдруг вы резко попадаете в фокус его внимания… Это большое испытание для нервов, я вам скажу.

- Я замер, как кролик на дороге, начал всматриваться в его лицо, чтобы понять его намерения. И тут меня ждало еще одно потрясение – я едва узнавал этого человека, он был чисто выбрит, причесан, чего я никогда раньше не видел, но главное, выражение его лица было совсем чужим, и глаза… они стали какими-то другими, умными и доброжелательными. Знаю, слова – это просто слова, вы никогда не сможете увидеть и почувствовать то же, что я в тот момент, но постарайтесь представить. Это был Санек, его тело и его черты лица, но одновременно это был совсем другой человек. И этот человек внимательно разглядывал меня, как будто видел впервые, с любопытством и без тени неприязни.

- «Здрасьте», - сумел выдавить я, тоже разглядывая его широко раскрытыми глазами. Я понимал, что дело, видимо, совсем плохо, Санек окончательно свихнулся. А может, это его какой-нибудь объявившийся брат? Мысли летели в голове с неимоверной скоростью. И на фоне всех этих догадок и удивления я понимал, что мне надо на работу и что мне вообще-то надо убираться от этого поехавшего мужика подальше.

- А то, что он всё же поехавший, я убедился через секунду – он кивнул мне и лучезарно улыбнулся остатками зубов. И ничего не сказал.

- Я выдавил из себя некое подобие улыбки и понесся по улице, стараясь не бежать, но шагая как можно быстро. И я не смог сдержаться, оглянулся пару раз, просто чтобы знать, где он, чтобы быть уверенным, что он не гонится за мной с каким-нибудь ножом, который он прятал в траве, например. Он не гнался, он просто провожал меня взглядом, и сама его поза была какой-то не саньковской.

- Больше я его в тот день не видел, к счастью, хотя, признаюсь, было очень даже тревожно возвращаться домой в темноте, ожидая, что из теней может появиться этот мужик, кто он теперь, я не знал, но он явно перестал быть тем Саньком, которого мы все привыкли видеть. Раздвоение личности – вот что первое пришло мне на ум, я тоже смотрел все эти фильмы и даже книгу читал Сидни Шелдона, кажется, «Расколотые сны» или как-то так.

- Я не видел его и на первомайских праздниках, я уехал к друзьям, а когда вернулся, вернулся и прежний Санек. Так же точно шатался бух… пьяный по улице, что-то бормотал, орал, даже провел один день под кустом – ничего необычного. Я решил, что у него точно была «белочка», и кто знает, что с ним творилось, пока меня не было. Да и мне было всё равно, главное, что наши с ним дороги не пересекались.

- Пересеклись они уже ближе к июню, на этот раз вечером, когда я пошел выносить мусор. Он прохаживался по тротуару на своей стороне и снова смотрел на небо, уже почти стемнело, и облака были такие розовые, я запомнил. Я даже сначала его не узнал – осанка не та, спина прямая, голова как-то ровно, что ли, у Санька она всегда висела, как будто шея не могла ее держать. Я узнал его только когда почти поравнялся, я на своей стороне улицы, он – на своей. Опять его закоротило, подумал я, радуясь, что нас разделяет дорога, и одновременно напрягаясь, ведь это всего лишь дорога, вздумай он что, я останусь с ним один на один. Я парень не хрупкий, сами видите, но психи, они же что угодно могут сделать.

- Он опять был причесан и чисто выбрит, и на этот раз на нем были шорты и яркая майка. У него точно крыша поехала, заключил я, и это осознание меня всерьез напугало – иметь под боком настоящего сумасшедшего, это совсем не весело. У него же явно раздвоение личности, или что-то в этом роде, думал я, не сводя с него глаз, но стараясь, чтобы он этого не заметил. Может, жена сдаст его в дурку, понадеялся было я, но тут же отмел эту мысль – сейчас даже опасных буйных не забирают. Только если хорошо заплатить, а кто за него будет платить? А менты как всегда скажут: «Вот убьет кого-нибудь, тогда и звоните, заберем».

Артем замолчал, отпивая чай, а мне вдруг стало грустно – он такой молодой, и уже изучил безнадежные и беспросветные реалии жизни нашего общества, более того, он с ними свыкся. Это и есть обреченность, подумал я, глядя на него, когда человек понимает, что ничего хорошего нет и не будет, понимает и принимает, и выстраивает свою жизнь в этой клоаке, страдая и мучаясь, и даже не пытается думать, что должно быть по-другому. Он смиряется и покоряется. Два самых моих ненавистных слова.

- Когда мы поравнялись, он вдруг замер, начал всматриваться в меня, я аж похолодел, но не остановился, мысленно просчитывая варианты развития событий. Слава Богу, ни одна жуткая картина из моего воображения не стала реальностью, Санек несколько секунд разглядывал меня, а потом энергично замах рукой, приветствуя меня, и даже в сумерках я видел, что он улыбается во весь рот. Я тоже ему помахал от греха подальше. И потом, это как рефлекс, если кто-то кидает тебе в руки что-то, тебе просто необходимо это поймать, так же и если кто-то машет тебе, тебе хочется помахать в ответ. Подходить он не стал, к моей великой радости, просто я пошел своей дорогой, он – своей. Когда я шел обратно, его уже не было.

- Потом я еще несколько раз встречал его на улице, иногда он был обычным Саньком, помятым, неопрятным, вечно недовольным, а иногда я видел его вторую личность. И эта личность очень даже симпатизировала мне и всячески пыталась выйти на контакт – он всегда махал, улыбался и как-то замирал, как будто хотел подойти, но не решался. А вот я как раз совсем не хотел иметь с ним никаких контактов, меня этот второй Санек пугал. Так что, я старался избегать встреч с ним, а если он махал – я махал в ответ и быстренько убирался.

- А в конце июня он всё же застал меня врасплох.

Артем сделал многозначительную паузу.

- Утром в выходной день я вышел из дома получать доставку, и пока расписывался в бланке, он подобрался совсем близко. Я не видел его, у нас около домов палисадники, везде кусты, деревца, он стоял на тротуаре за пышным кустом с желтыми цветами, специально прятался, чтобы я не успел уйти. Когда курьер забрал бланк, Санек вдруг материализовался из-за куста, пока я не успел зайти к себе во двор.

- Я даже сдавленно вскрикнул от испуга, во-первых, просто от неожиданности, а во-вторых, когда я увидел, кто выскочил в паре метров от меня…

Артем покачал головой и засмеялся.

- Тут как раз тот случай, когда оба варианта – оба дерь… эмм… ужасные. Будь это обычный Санек, хорошего было мало, но это было еще хуже, это был Санек 2.0, как я его назвал. Я успел заметить, что у него укладка гелем на сереньких жидких волосах. Помоги мне, Боже, успел подумать я, и тут он протянул руки в успокаивающем жесте и заговорил.

Парень погладил свою бороду, сделал глубокий вдох, закрыл глаза и покачал головой.

- Вы крайне удивитесь, но это будет даже не сотая часть того удивления, которое испытал я. Санек говорил на чистом английском. Медленно и четко, явно, чтобы я смог расслышать и понять его слова.

- Я еще не успел вообще осознать, что происходит, но в голове уже загорелась мысль: я был прав, у него раздвоение личности! Вот как это бывает на самом деле, а не в книгах и фильмах. Курьер где-то в параллельной вселенной завел мотор, он – мой единственный шанс, в панике подумало мое сознание, надо подать ему какой-то знак, чтобы он не уезжал. Но тело просто окаменело, всё это произошло за пару секунд, но я как будто превратился в наблюдателя, констатирующего факты в какой-то замедленной съемке. Курьер, даже если и видел, что ситуация странная, предпочел, как и все жители больших (да и малых, чего уж там) городов, не вмешиваться, завел мотор и уехал поскорее. А я остался наедине с этим психом, как в самых моих страшных представлениях.

- Я что-то сдавленно промычал, сам не знаю, что хотел сказать, это были просто эмоции. Я помню, что начал пятиться к воротам, не сводя глаз с новой личности Санька. А он сделал еще один осторожный шаг ко мне, продолжая держать руки ладонями вперед, как будто хотел продемонстрировать, что ничего в них нет, что он мне не угрожает. И заговорил.

- «Вы говорите по-английски?». Представляете?! И произношение у него было такое чистое! Я говорю по-английски, да, я специально целое лето потратил на онлайн-школу, мне это нужно для работы, и потом, сейчас весь мир в сети, а сеть говорит на английском. Так вот, в этой школе нас учили британцы, и произношение у нашего Санька было ничуть не хуже!

- Я замер, совершенно оглушенный таким поворотом, вытаращил на него глаза, а он продолжил, видя, что я не бегу. «Не бойтесь, прошу. Я не причиню вам вреда. Мне очень нужна ваша помощь! Вы – единственный человек моего возраста здесь». Господи, что?? Санек не мог так шпарить по-английски, он и по-русски то два слова не вязал. И эта фраза про один возраст… мне стало совершенно понятно, что в нем живет другой человек. Никакой мистики, просто шизофрения.

- Но эта новая личность вроде не была враждебной, и я немного расслабился, совсем чуть-чуть. Ровно настолько, чтобы крошечное пространство, освобожденное страхом, тут же заняло любопытство.

- «Так, что за прикол? Вам кто-то заплатил?», - спросил я по-русски, мне хотелось проверить свою теорию. И она подтвердилась – в глазах незнакомца было абсолютное непонимание и настороженность, он не понимал слов, но уловил негативный тон. На миг во взгляде мелькнуло отчаяние, такое настоящее, что мне даже стало не по себе.

- «Я не…», - он замолчал, прикусил губу, было видно, что он близок к панике, потом он вдруг заметил телефон в моей руке, в глазах вспыхнула надежда. «Это! – он осторожно указал на телефон, по-прежнему не приближаясь, - это может помочь? Перевести… English – Russian», - он пытался жестами показать, что телефон может перевести. Я не выдержал и осторожно улыбнулся, это точно был не Санек и не прикол, но эта личность, похоже, нападать не собиралась. Пока.

- Увидев мою улыбку, он как будто помолодел на 10 лет, или скинул с себя крайне тяжелый душевный груз. «Да, инглиш- рашн!» - еще раз повторил он, энергично кивая и улыбаясь, но оставаясь на месте – умный незнакомец. Мой страх никуда не делся, просто всё это было так абсурдно и нереально, что я улыбнулся больше от нервов, не от веселья, просто, чтобы вы понимали.

- Я вздохнул и решил, что мое нездоровое любопытство в конце концов втянет меня в беду. Но сейчас, имея выбор: бежать или начать диалог, я выбрал второе. Что-то было в его глазах, это были глаза другого человека, и в них была мольба, и надежда, и какое-то жадное любопытство.

- «Ок, - сказал я, - я говорю по-английски. Только не приближайся, будем говорить на расстоянии…». Я не успел закончить фразу, как он сложил ладони в молитвенном жесте и начал бурно благодарить меня… при этом, не сходя с места. Я решил, что с ним можно иметь дело, кем бы он там ни был, он явно понимал правила удачной коммуникации, как принято сейчас говорить.

-«Во-первых, кто ты? – спросил я, этот вопрос сейчас казался мне самым важным. – И второе… чего ты хочешь?». Два самых важных вопроса в жизни любого человека, как говорит наш штатный психолог. И он ответил.

Артем многозначительно поднял брови и сделал паузу, отпивая чай.

- То, что я сейчас скажу, покажется вам шокирующим. А представьте, каково было мне это услышать? Ха! Это нечто!

- Незнакомец улыбнулся, кивнул, сделал глубокий вдох, как перед важным и пугающим шагом… вообще-то я тут жалуюсь, каково было мне – а каково было ему?! Сказать такое, понимая, что с вероятностью 99% тебе никто не поверит. Но я как раз и оказался тем самым 1%.

- «Меня зовут Патрик Томас Хедли, - с достоинством произнес он, - мне 27 лет, я родился в деревушке Мидл-Хиллс (вымышл.) в графстве Лейчестершир».

- Он ухмыльнулся, посмотрел прямо мне в глаза и добавил: «И умер там же».

В зале воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием фиолетового огня в камине и осторожным стуком чашки о блюдце – блондинка поставила их на столик.

- У меня, наверное, челюсть отпала, - усмехнулся Артем, возвращаясь к истории, - потому что этот некто, вселившийся в Санька, тихонько засмеялся, глядя на мое лицо. А я, несмотря на шок, подумал: это не раздвоение личности, тут что-то другое. Заявление о смерти уже перечеркивало саму суть субличностей, разве нет? Как может мертвый жить и говорить? Или тут что-то такое навороченное, типа вторая личность не просто образовалась в сознании Санька, но и сошла с ума… в общем, я сам была на грани сумасшествия.

- А он продолжил: «Если позволите, я всё объясню. Я не демон, и не умалишенный, я… я сам теперь не могу утверждать, кто я и что я… но я точно знаю, кем я был до смерти. И кем я, судя по тому, что я мыслю и помню свою жизнь и осознаю свою личность, всё еще являюсь».

- «Ладно, - сумел выдавить я, не сводя с него глаз, пытаясь понять, что же это такое? Мой разум, привыкший к миру с законами физики, наукой и рациональным мышлением, отказывался принять тот факт, что кто-то умерший может разговаривать со мной через тело моего алкоголизированного соседа. – Продолжай. Только стой на месте».

- «Я не причиню вреда, - снова повторил он, но остался стоять, где стоял. Это мне нравилось. – Я просто хочу с кем-то поговорить. Я потерян и напуган… но одновременно с этим пребываю в диком восторге от всего этого!». И он медленно и осторожно обвел руками пространство.

- «Позвольте, я кратко расскажу о себе, чтобы вы могли убедиться, что я человек приличный и достоин доверия. Даже несмотря на то, что мертвый…», - добавил он и рассмеялся уже по-настоящему. И знаете, смех у него был какой-то располагающий. Да, знаю, что это звучит дико и безумно, но именно так и было.

- «Боже! Я так давно не смеялся, так давно ни с кем не говорил! – воскликнул он, - простите мою несдержанность. Итак, меня зовут Патрик Томас Хедли, я родился 17 июля 1730 года в Мидл-Хиллс. У меня было 3 брата, двое старших – Роберт и Сэмюель, и Колин, самый младший, между нами с ним было 7 лет. Мой отец был землевладельцем, не крупным, но на строительство добротного дома Сэму, когда он надумал жениться, хватило».

- «Роберт всегда был заучкой, - представляете, его взгляд на самом деле стал далеким и задумчивым, а в голосе послышалась грусть, - он уехал от нас сразу после школы, хотел тоже учить детей, но поскольку не имел духовного сана, мог преподавать только в воскресных школах для мальчиков из самых бедных районов. Шесть дней в неделю эти дети трудились на фабриках, а по воскресеньям Роберт учил их читать и писать. Он осел в Лестере, больше таких школ не было нигде в нашем графстве. Зарабатывал он тем, что торговал в лавке книгами и принадлежностями для письма. Как раз то, что ему подходило».

- Я заслушался, - усмехнулся Артем. – Понимаете, он так ровно и так красиво излагал… не знаю, в тот момент я был готов утверждать, что он не прикидывается и не прикалывается. Он правда проживал то, что рассказывал, я видел искренние эмоции в мутных глазах Санька, только теперь даже эти мутные глаза смотрели по-другому. И хоть я не мог до конца осознать и принять этот факт, но передо мной стоял какой-то реальный человек, не Санек и не его вымышленная личность.

- «Я был сильно привязан к Роберту. – продолжил незнакомец в теле Санька, - с ним у меня было намного больше общего, чем со всеми. Он жил в книгах, я мечтал их писать». Он грустно улыбнулся: «Какие шансы у сына мелкого землевладельца стать знаменитым сочинителем? Отец гонял меня, когда я утаскивал бумагу и чернила и портил это добро своими каракулями. Я сочинял истории про драконов и викингов, про принцесс… С тех пор, как научился писать, я понял, чем хочу заниматься. Кончилось тем, что отец стал запирать в столе принадлежности для письма, тогда я просто бубнил свои истории под нос, рассказывал их миру, которому не было дела ни до меня, ни до моих историй».

- У меня голова шла кругом, но его история меня заинтриговала, я попался на крючок. Не знаю, кем он был, но рассказчиком он действительно был хорошим. «Ладно, - сказал я, качая головой, я понимал, что сейчас, возможно, вероятнее всего, совершаю огромную ошибку… но, как там у Шекспира: «тот, кто направляет мой корабль, уж поднял парус». – Допустим, я мог бы поверить в эту сумасшедшую историю. Давая сядем туда, - я указал на бордюр моего придомового участка, я регулярно подстригал там траву, а вот лавочку специально не ставил – по вечерам там собирались бы товарищи вроде настоящего Санька или орущие подростки, - и ты закончишь свой рассказ. Только садись подальше, без обид».

- Мы сели в тени большого ореха, который рос на моем участке, незнакомец ничуть не обиделся, наоборот, очень обрадовался – он понимал, что его план сработал, я всё-таки стал слушать его историю. «Итак, - продолжил он, глядя в небо, такое яркое и по-летнему глубокое, - в 17 лет я твердо решил ехать к Роберту, деревенская жизнь совсем не привлекала меня, я точно знал, что в городе смогу пробить себе дорогу. Наверное, так думают все молодые люди, пока жизнь еще не обломала их крылья и не ощипала, как куриц перед отправкой в суп. Отец не то чтобы удерживал меня, но явно не был доволен моим решением, он заявил, что не даст ни пенни на мои фантазии, чтобы я смог убедиться на своей шкуре, что фантазиями сыт не будешь. Пришлось мне искать источник дохода, а где мог заработать 17-летний парень, не покидающий пределы родной деревни? До осени я мучился, придумывая способы добыть деньги, вызвался помогать соседям с работой по хозяйству (это после того, как переделывал все вои домашние дела, а их всегда было немало), но они платили тем же, что было и у нас – едой. Причем, так мало, что продать всё это добро я тоже не мог, даже если бы ухитрился забрать одну из 3 лошадей и добраться до ближайшего города. К ноябрю меня захлестнуло отчаяние. В моих историях у героев всегда всё складывалось гладко, а любые трудности они умело решали, оборачивая их себе на пользу. Я так не умел. Я хотел написать Роберту, но гордость удерживала меня, гордость, подкармливаемая упреками отца – он говорил, что в конце концов я сяду на шею брата, так заканчивают все фантазеры, становясь обузой для семьи».

- «В общем, я остался, застрял, ожидая чуда или светлой идеи, которая поможет мне найти достойный выход. И судьба сжалилась надо мной, если так можно сказать – отец упал с лошади, осенние дожди размыли землю, когда он объезжал одно из северных полей, лошадь поскользнулась. Я не злорадствовал, скорее переживал, что теперь точно не уеду – забота о земле и людях, работающих у нас, ложилась теперь на мои плечи. Конечно, был еще Сэм, он управлял делами, готовясь унаследовать хозяйство отца, у него лежала к этому душа, он любил землю, любил простую жизнь и своих детей. Отец не раз говорил, что из всех детей его натура больше всего отразилась в Сэме. А я выполнял тысячи поручений, и это, как ни странно, принесло мне то, о чем я просил небеса. У меня стали поваляться деньги, я продавал наше зерно, рассчитывался с рабочими, делал закупки, я стал выезжать из Мидл-Хиллс, узнавать мир, узнавать людей, иногда мне удавалось сэкономить монетку-другую, я всё откладывал, понимая, как неожиданно судьба откликнулась на мои молитвы. И чем больше я выходил в мир, тем больше понимал, что мне не место на ферме».

- Незнакомец, назвавшийся Патриком, мечтательно смотрел на небо, проживая то, что, по его словам, случилось почти 300 лет назад. Я молчал, совершенно сбитый с толку и шокированный… но и заинтригованный. Не буду скрывать, мне ужасно хотелось понять, что вообще происходит и как такое возможно.

- «Жизнь – это качели, просто одних она качает медленно и осторожно, не причиняя никаких особых радостей и печалей, а других раскачивает так, что они готовы кричать от страха и восторга. Я относился ко вторым. Едва я успел обрадоваться и освоиться в своей новой жизни, где отец лежал дома, раздавая указания, а я весь день был предоставлен сам себе, да еще и занят делом, приближающим меня к моей мечте, как мои качели пошли вниз. Через 2 месяца отец вернулся к работе, а я – к своим несбывшимся мечтам. Стало даже хуже – теперь он повсюду таскал меня с собой, потому что не мог ничего поднимать и не мог ездить верхом, я стал его кучером, носильщиком и нянькой. Видит Бог, иногда бывали дни, когда я точно решал сбежать ночью и добраться пешком до Лестера, и плевать на гордость и на реакцию Роберта. Кстати, он не приезжал домой, отделывался дежурными фразами вроде «слишком много работы» и «хозяин требует моего постоянного присутствия в лавке». Думаю, он был так же несчастен в этом доме, и это еще больше тянуло меня к нему».

- Незнакомец в теле Санька, опустил голову, обхватил колени руками, потом посмотрел на меня: «Если вы ждете, что это будет одна из красивых историй о том, как человек преодолевает судьбу и обретает свое счастье – напрасно. Жизнь - мрачный автор, она редко пишет истории со счастливым концом. Я остался на ферме, находя единственное утешение в своих мечтах. Я научился ценить каждое мгновение красоты и покоя, я научился черпать силу в своих историях и своих фантазиях. Небо на закате, когда облака становятся нежно-розовыми и фиолетовыми, золотое солнце, садящееся за бархатные холмы, дождь, шумящий в листве – всё это стало моим маленьким кусочком счастья. Раз уж никакое другое счастье мне не было дано. К 23 годам я уже понял, что останусь там навсегда, я – не Роберт, я не мог вырваться из паутины отцовской воли и материнских слез, когда она все эти годы просила меня не бросать их с Колином, не быть эгоистом, ведь после женитьбы Сэма и старения отца я должен был стать мужчиной в доме и заботиться о них. При этом оба родителя нещадно донимали меня нравоучениями о том, что молодому человеку моего возраста давно пора жениться. Еще одно «надо», которого я не хотел. И уж в этом вопросе я уступать не собирался, к моменту моей смерти, а мне тогда было 27, я оставался холостяком, и весьма завидным». И он грустно улыбнулся.

- «Смерти?? – спросил я, это звучало уж совсем дико, но почему-то я верил ему всё больше. Может, интуиция или просто так должно было быть, не знаю. – О чем ты вообще говоришь? Как такое может быть??».

- «Я как раз приближаюсь к этому моменту, - ответил он, - а как такое может быть – я и сам не знаю. Да и кто из смертных может знать?»

- Он немного помолчал, и в эту паузу я вдруг осознал всю абсурдность происходящего. Это навалилось на меня, понимаете, как лавина. Я сижу на бордюре возле своего дома в современном цивилизованном мире с кем-то, вселившимся в тело местного алкаша, и слушаю историю о том, как он жил и умер в 18 веке… Мне вдруг стало как-то жутко, и появилось ощущение, что это либо сон, либо я сошел с ума и сейчас вижу галлюцинацию в палате, обколотый лекарствами.

- «Если вы думаете, что это – самая невероятная часть моей истории, - вдруг сказал он, как будто прочитал мои мысли, - то спешу развеять ваши ожидания. Когда мне исполнилось 25, умер отец. И я, возможно, покажусь вам конченым человеком без души, но я не горевал. Это было облегчением. Даже несмотря на то, что теперь, как и говорила мать, забота о ферме и о них с Колином легла на мои плечи. Делами занимались мы с Сэмом, оказалось, отец оставил всем нам равные доли, а Роберту – немного денег. На похоронах отца Роберт тоже не выглядел убитым горем, держался ровно и немного холодно. И лишь со мной он был приветлив и…, - незнакомец тяжело вздохнул, - сказал наконец то, о чем я так мечтал долгие годы и что теперь было совершенно бесполезно. Он позвал меня к себе, сказал, что я могу приехать, что двери его дома всегда открыты для меня. Ни слова о том, что я стану обузой или нахлебником. Я поверил во вранье, которым меня пичкал отец, поверил, не имея возможности и смелости спросить брата прямо. Глупец! Не я сломал себе крылья, но я позволил их сломать».

- И он горько усмехнулся и покачал головой. «Куда мне было ехать теперь, когда на моей шее висела ферма и забота о матери и младшем брате? Он только становился на ноги, в лучшем случае я мог уехать через пару лет, когда Колин стал бы мужчиной и смог заниматься делами фермы вместо меня. – Он задумался, помолчал, - жизнь как будто дразнила меня, как мула, перед носом у которого висит морковка. Я и ощущал себя мулом – глупым и бесцельно прохаживающимся по одной и той же заезженной колее каждый день, и так всю жизнь. Деньги у меня теперь были, но деньги без свободы их тратить – такая же нищета, как при их отсутствии».

- «И я снова дал себе зарок, морковку, привязанную к носу мула, чтобы проживать каждый день, чтобы жизнь имела хоть какой-то смысл. Я решил, что когда Колину исполнится 21, я уеду, все мои долги перед матерью и младшим братом будут оплачены – он станет мужчиной, способным вести дела и заботиться о доме. И Сэм, его это тоже касалось. Все вокруг делали, что хотели, и только я - то, что хотели другие. Эта злость, закипавшая во мне, помогла мне принять решение и не сворачивать с пути. С того дня (не могу сказать точно, что это был за день, это понимание просто пришло вместе с решимостью, наверное, они медленно зрели во мне и однажды стали таких размеров, что я уже не мог их не замечать) я вновь обрел свои крылья, или они просто срослись. И это было восхитительно! Я впервые понял, почувствовал, что теперь действительно уеду, что путь открыт, и мне надо только взмахнуть обретенными крыльями и лететь навстречу мечтам».

- «Но жизнь - это качели, я ведь говорил, - усмехнулся незнакомец, - поняв, что меня больше не удержать, мать начала срочно подыскивать мне невесту – единственное, что могло связать меня и оставить в Мидл-Хиллс, по ее мнению. Жена, потом дети пойдут… куда я поеду, когда мне надо будет содержать их и заботиться о них? И вот в наш дом потянулась вереница маминых приятельниц с дочерями, они приходили «просто попить чай и посекретничать о женском», как будто никто не понимал, что происходит».

- Патрик, как он себя назвал, засмеялся и закатил глаза. «Хорошо хоть один человек получал от этого представления истинное удовольствие – Колин, уже успевший вырасти в мужчину, с радостью принимал гостей и заглядывался на девушек. Четно, говоря, я думал, что мамина затея удастся, только не совсем так, как она планировала, скорее она женит Колина, чем меня».

- «По воскресеньям в церкви девушки кидали на меня осторожные кокетливые взгляды, а их мамаши изучали меня, как редкое насекомое или товар в лавке торговца. Но я был непреклонен, у меня была цель, и это самое главное. Мать даже начала упрекать меня, что из-за моего нежелания жениться, могут поползти «разные домыслы»… Но мне было совершенно всё равно, и это было такое прекрасное, легкое, уносящее ввысь чувство! Мне было абсолютно плевать, на все домыслы, на все пересуды и «очень весомое мнение» всех этих деревенских клуш, я смотрел в будущее, и в этом будущем их не было».

- Он повернулся и посмотрел на меня в упор: «Могу я спросить вас: вы женаты?». Я даже растерялся в первую секунду, так странно это всё звучало, но я решил (за какие-то доли секунды мысли пронеслись в голове), я решил, что если уж играть в этом безумном спектакле, то до конца. Я сам позволил втянуть себя в это странное явление, так что жаловаться было не на кого.

- «Нет, - ответил я, - мне еще рановато. В современном мире люди предпочитают заводить семьи уже после 30-ти». «Я уже люблю этот мир! – засмеялся он и добавил, - а дамы… всё еще привлекательны в таком возрасте? И как у вас обстоит дело с детьми? Да, вижу, что раз вы не вымерли, дети рождаются… но после 30??». Он тараторил, видно было, что у него миллионы вопросов и мыслей, и я снова подумал, что человек не может так играть и притворяться, понимаете, это была живая энергия неподдельного восторга и крайнего потрясения.

- «Технологии сейчас так развиты, - не без гордости сообщил я, всё еще чувствуя себя дураком где-то на задворках сознания, - что дети рождаются и у тех, кому за 50, представь себе. Сейчас, покажу тебе кое-что…». Я полез в карман и достал смартфон, незнакомец тут же потянулся ко мне, пожирая глазами гаджет и бормоча что-то вроде «о, эта штука! Я знаю, она как волшебная, много может, никак не разберусь пока». Я покопался в сети: «Вот, смотри, - и я показал ему фото Джей Ло в купальнике, - этой даме на этом фото 50 лет».

Артем засмеялся и покачал головой:

- Вы бы видели его лицо! Надо было сфоткать и выложить в интернет – был бы крутой мем. Этот товарищ правда был в шоке, видно было, что он не может, просто не может в это поверить, как если бы мне вдруг сказали, что браки землян и каких-нибудь антарийцев с планеты Антариус нынче вполне обыденная вещь. Но и не верить мне у него не было причин, не знаю уж сколько, но он пробыл в нашем мире, так что хоть немного, но уже должен был разобраться, что к чему.

- «Женился бы на такой?», – поддел его я, уж слишком комично он пожирал глазами идеально тело женщины, которая, в его понимании, была глубокой старухой. И он меня крайне удивил. «Нет, - решительно и без малейшего колебания ответил незнакомец и пояснил, - я ее не знаю и не люблю». Представляете?? Да, крайне странный персонаж мне попался… хотя, о чем это я? Тут вся ситуация – сплошной феномен.

- «Возможно, по моему сбивчивому и неполному рассказу у вас могло сложиться впечатление, что я горячий противник брака или вовсе… ммм… не любитель женщин. Но это не так. Хотел ли я связать свою судьбу с женщиной? Да. Но с любимой. Я хотел встретить родную душу, хотел видеть в ней друга, соратника и партнера, музу, вдохновляющую меня на свершения. Я хотел любить ее, как ангела, чистой и непорочной любовью. И в то же время хотел бы сгорать от страсти от одной мысли о ней. Скажете: я идеалист и мечтатель? Ну так я об этом и сам говорю», - и он развел руками и рассмеялся.

- И хоть я продолжал считать, что происходит какая-то чертовщина, и либо я беседую с потерянной душой, либо с больным шизофренией соседом, у этой личности, кем бы она ни была, было какое-то обаяние, понимаете?

- «Мама не прекращала активно сталкивать меня с местными барышнями. Но при разговоре довольно быстро выяснялось, что все их мечтания ограничиваются крепким домом, толстенькими детьми и покладистым мужем. Одобрение соседей выступало вишенкой на этом приторном торте. А я хотел влюбиться, как герои книг, хотел ощутить то, что ощущал Ромео, глядя на Джульетту, думая о ней. Я хотел любви, за которую готов буду умереть…».

- «Я так и умер холостяком, - грустно усмехнулся он, опустив глаза и помолчав, - не ради любви, не ради идеи, не на пути к мечте. Теперь я понимаю, что жил мечтами, больше у меня ничего не было. Но разве мечты могут считаться чем-то реальным, чем-то стоящим? Вот и получается, что у меня в жизни по сути никогда и не было ничего. Любовь как мечта – деревенские девушки, скучные и ограниченные, подарили мне новую иллюзию: в городе я найду себе пару, девушку, такую же как я, тот самый идеал из моих грез. Да, я понимал, что шансы невелики, но зато город велик. По сравнению с Мидл-Хиллз, ха-ха».

- «Как я и предполагал, - продолжил он после недолгой паузы, - мамины усилия дали поды, но не совсем те, которых она ждала. В 19 Колин объявил, что хочет жениться на Мэри Конлон, голубоглазом и белокуром создании, настолько же прелестном, насколько и глупом. Моя теория подтвердилась – этим барышням в сущности было всё равно за кого, лишь бы выйти замуж…»…

- «Поверь, с тех пор изменилось многое, но только не это!» – со смехом перебил я.

- Я так думаю не обо всех женщинах, - тут же пояснил Артем. Да уж, времена действительно изменились, подумал я, вспоминая о Рине, услышав такое, она могла бы выцарапать ему глаза. Я едва сдержал улыбку. – Но даже в нашем развитом веке таких дамочек всё еще полно.

Хипстер слегка покраснел, наткнувшись на напряженную тишину, и поспешил продолжить.

- Мы с Патриком, как он себя назвал, посмеялись, а это всегда сближает людей. Вот можете мне не верить, но я даже престал замечать потертую внешность Санька, потому что это был не он. Черты лица вроде те же, но само лицо другое, сквозь оболочку местного пьяницы проступала личность того, кто теперь обитал в этом теле.

- «Свадьбу сыграли весной, - сообщил Патрик. – Моя последняя весна. Но я был счастлив в тот апрельский день, я был полон надежд. И облака, я помню, как будто это было вчера, облака в тот день были такие белые, такие пушистые. Они медленно плыли над зелеными холмами, и я улыбался в это синее небо, я искренне верил, что тоже обрету свое счастье, как Колин и его молодая жена. Они были такими красивыми, такими юными, такими полными жизни! Этот мир принадлежал им, и это небо было для них, и это солнце светило им, весна их жизни совпала с весной в мире, я это видел и ощущал, и это было действительно прекрасно. Дети Сэма бегали и хихикали вокруг молодоженов, Роберт, приехавший на свадьбу с интересной молодой леди, шепнул мне на ухо «нам надо поговорить» и многозначительно посмотрел мне прямо в глаза. Я видел, что жизнь налаживается у всех, а значит, пришла моя очередь обустроить свою».

- «Это был, наверное, один из самых счастливых моментов моей жизни, - искренне сказал незнакомец в теле Санька, - мы стояли возле церкви, на свадьбу собралась почти вся деревня, с холмов дул ветер, прохладный, но в нем уже чувствовалось приближающееся лето. Гости рассматривали друг друга, улыбались, судачили о молодых, об украшении дома, о грядущих праздниках. Под этими облаками мир в тот момент казался мне безмятежным раем, где все счастливы и всегда царит добро. Я ждал матушку и жену Сэма, сам Сэм был с Колином – наставлял его перед церемонией, как никак, он единственный из братьев имел опыт семейной жизни».

- «Держу пари, на его месте должен был быть ты, - я обернулся, не сдерживая радостную улыбку, за мной стоял Роберт. Его миловидная спутница осталась с нашей матерью и женой Сэма».

- «Роберт! – я обнял брата, я обнимал его, наверное, 10-й раз за последние сутки, и, кажется, ему это было в радость. – Мое место совсем не здесь, уж ты это знаешь».

- «Знаю, – улыбнулся он, - об этом и хочу с тобой поговорить. - Мое сердце забилось часто, как птичка, пойманная в сеть. – Я жду тебя в Лестере, брат. Хватит, ты отдал семье всё сполна. Наша матушка и отчий дом остаются на плечах двух взрослых мужчин. А у тебя другая судьба, иди ей навстречу».

- «Я женюсь, брат, - продолжил Роберт, выглядевший как молодой бог в свете весеннего солнца. – Розанна – то, что я искал всю жизнь, лучшее, что случилось со мной. Мы планируем свадьбу в декабре, хотим до Рождества перебраться в новый дом. Там хватит места и для тебя».

- «Может ли человек быть настолько счастливым безнаказанно? – спросил некто в теле Санька, глядя на меня совершенно ясными глазами, умными глазами, это были не глаза Санька. - Я должен был понять, должен был привыкнуть, что вслед за самым крохотным угощением Судьба дает жестокую оплеуху, так было всегда, так почему я предпочел забыть об этом в тот прекрасный день? Поверил, что красота и счастье этого дня рассеют тьму жизни? Поверил, что любовь и теплота людских сердец делают нас неуязвимыми?»

- Он горько усмехнулся и покачал головой: «Одним судьба дает крылья, другим – мечты о них. И что бы ты ни делал, ты не взлетишь, твой удел – ползать в грязи или разбиться, поверив в мечту. И я поверил. Слишком много радости для одного дня, слишком много беспечной радости… я даже не подумал, чем меня заставят за это заплатить».

- «Невеста Роберта, милая и тихая девушка, была сиротой, с 9 лет она жила в доме священника, потом стала помогать ему в школе, так они с Робертом и встретили друг друга. Роберт сказал, что в январе они планируют поехать вместе с миссией в Африку, там он будет преподавать детишкам английский, чтобы они смогли читать Библию и изучать слово Божие. Поэтому они хотели пожениться в декабре, чтобы поехать уже как муж и жена. Роберт-то не имел духовного сана, он был обычным учителем, для него эта поездка была теми самыми крыльями, о которых я только мечтал всю жизнь».

- «Дом, в который они собирались переехать после свадьбы (его помог найти отец Марк, тот самый священник, вырастивший Розану), оставался в мое полное распоряжение, как и должность Роберта в лавке – он договорился с хозяином, что я буду заменять его, пока они будут в Африке. Это слишком хорошо даже для какой-нибудь дамской истории, да? Все твои мечты исполняются в один день…», - продекламировал незнакомец и развел руки в театральном жесте.

- «Сначала я готов был собрать вещи… хотя нет, даже не собирать, я готов был прямо со свадьбы, в чем есть, поехать с ними, - засмеялся Патрик, - но, разумеется, я понимал, что раньше ноября никак не смогу – весна, лето, осень – самые горячие сезоны для земледельцев. Сев, сбор урожая, подготовка к зиме… но это время пролетит быстро, я знал, потому что это было уже не бесконечное время в тюрьме, это был финальный отрезок на пути к мечте и свободе. – Он помолчал. – Вам когда-нибудь доводилось жить с такими крыльями за спиной? Просыпаться, зная, что это еще один день, приближающий тебя к самому счастливому периоду твоей жизни? Ощущать это сладкое предвкушение каждой клеточкой тела, каждой фиброй души? Нет ничего лучше, чем жить в преддверии большого счастья, которое тебе гарантировано. Нет ничего лучше устроенного будущего… даже если оно никогда не наступит».

- «Ну да, - ухмыльнулся я, - в наши времена так и говорят: самый прибыльный бизнес – торговля светлым будущим. Только вот не припомню, чтобы покупатели когда-нибудь получали свой товар».

- Патрик энергично закивал: «Отлично сказано! Я ведь тоже не получил свой товар, не купленный, но полученный в подарок. Но у меня хоть было время проститься со своей прежней жизнью и посмаковать последние дни в Мидл-Хиллс, они были наполнены счастьем и воодушевлением. Это, несмотря ни на что, были лучшие месяцы моей жизни. И за это я благодарен судьбе и Роберту, нам не дано знать, что нас ждет, но лучше всё же успеть хоть немного побыть счастливым насколько это возможно, чем умереть в тоске и обреченности, так и не ощутив эти крылья за спиной».

- Я смотрел на него и всё больше недоумевал: разве может быть такая глубокая, такая полноценная личность плодом больного разума обычного алкаша?? Да, я знаю, наш мозг даже учеными не изучен, и никто на всей планете не знает, какие процессы там происходят и почему… но это было слишком, понимаете? Это было реально, Патрик был реальным человеком. Потерянным между миром живых и мертвых или между какими-то параллельными мирами, но он был. И моя душа, душа, не разум, именно душа противилась мысли, что вот этот удивительный парень – лишь одна из граней нашего Санька. Скажу проще: моя душа чувствовала другую душу, не фантом и не подделку, Патрик был настоящим, так утверждала моя душа.

Артем оглядел нас с некоторым вызовом, как будто ожидал услышать возражения или скептические замечания, но Клуб был явно не тем местом, где на подобные заявления могли отреагировать подобным образом.

- Мы замолчали, - продолжил Артем, убедившись, что никакой негативной реакции его рассказ не вызывает, - оба. Наверное, Патрик снова переживал свои последние дни в том мире и в той жизни, а я просто пытался как-то переварить всё то, что на меня обвалилось. Во мне яростно боролись разум и душа, такое знакомое всем вам, я уверен, чувство, когда сталкиваешься с необъяснимым, понимаешь это, но никак не можешь это принять. И это сводит с ума, разрывает тебя напополам, и хочется заткнуть себе уши, только изнутри, чтобы не слышать ожесточенный спор этих вечных и непримиримых оппонентов: холодного рационального разума и горящей, сверхъестественной, волшебной уже по своему происхождению души.

- Сейчас он расскажет то самое, подумал я, чувствуя, как нарастает волнение, я услышу из первых уст, что такое смерть и как это – побывать на той стороне. Я ждал с замиранием сердца, но тишина затянулась, а я не хотел торопить его, не мог, понимая, какую тему мы затрагиваем. Патрик сидел, глядя куда-то в пустоту, погруженный в свои мысли, так мне казалось, наверное, вспоминал пережитое или подбирал слова, чтобы максимально точно описать «ту сторону».

- Может, он передумал, предположил я, когда спустя несколько минут мы всё еще сидели в тишине. Я уже набрал воздуха, чтобы сказать что-то вроде «ты не обязан, если не хочешь, я пойму»… и вдруг услышал тяжелый плюх. Этот звук ни с чем не спутаешь, и он всегда пугает до самой глубины – звук падения человеческого тела. При мне люди несколько раз падали вот так, один раз пожилой мужчина в поезде упал и умер… я знал, что означает этот звук, и ужас тут же облил меня как будто ледяной волной. Я повернулся, Патрик, или тело Санька и Патрика, так будет вернее, лежало на газоне, ноги перекинуты в нелепой позе через бордюр. Я сразу посмотрел на грудь – к моему великому облегчению, она поднималась и опадала, он не умер.

Артем усмехнулся и покачала головой.

- На самом интересном месте, а! Его угораздило отключиться именно перед ключевым моментом его истории! Хотя, я тут же подумал, что это волнение от рассказа о собственной смерти могло привести к такому перенапряжению, ведь, рассказывая что-то - переживаешь это заново. Несколько мгновений я просто смотрел на лежащее тело, не представляя, что мне делать – я боялся трогать его, это был какой-то суеверный страх, не обоснованный ничем. Мне было жутко, вдруг я начну его тормошить, он откроет глаза, а там еще кто-то третий?? Какая-то новая личность?? Это само по себе пугающе, но еще это развеяло бы мою романтичную фантазию, что история этого Патрика могла быть правдой. Я ведь поверил, можно сказать, процентов на 70 поверил. А так получалось бы, что ничего он не знает о смерти и на самом деле не был там, на той стороне, а просто бредил, как все сумасшедшие.

- Он как будто спал, лежал так спокойно и дышал тоже ровно и глубоко. Я рискнул и позвал его, сначала Патрика, потом Санька (его я называл Саша), предсказуемо – ничего. И хотя телу Санька было не привыкать валяться на земле, он успел поваляться, кажется, под каждым кустом на нашей улице, притом, в более холодное время года, теперь это было еще и тело Патрика, кем бы он ни был. Я придвинулся к нему, вгляделся в лицо, сейчас он снова выглядел как хорошо знакомый мне уличный алкаш, и мне уже даже трудно было представать, что я видел, как это лицо меняется и может быть совсем другим, при этом не изменяясь физически, ну, вы понимаете, черты лица-то всё те же.

- Я начал тормошить его, легонько, одновременно боясь, что его глаза откроются… что или кого я в них увижу? Через несколько мгновений он начал что-то мычать, как будто просыпался от глубокого сна, потом вяло отмахиваться, но я уже понял, что Патрик ушел, если вообще был. Глаза открыл хорошо знакомый мне Санек, недовольно посмотрел на меня, в мутных глазах смешались непонимание и злоба.

- «Ты чего…это.. слышь! – совсем другим голосом, обычным хрипатым и на чистом русском возмутился Санек. – Чё лезешь ко мне, пидор, что ли?»

- Злость и отвращение ударили мне в голову, - продолжил Артем, - я отпрянул, к горькому коктейлю эмоций добавилось разочарование, как говорила моя бабушка, самое горькое из чувств. «Уходите с моего участка, - зло бросил я, - и я к вам лезть не буду. Валяйтесь у себя дома». Он проворчал что-то явно нецензурное, но начал вставать, я отошел к воротам, только сейчас заметив на асфальте возле бордюра пакет с моей доставкой, там была мышка для компа, и я мог только надеяться, что этот козел не пнет ногой пакет или не наступит на него.

- К счастью, он просто встал и ушел, слегка пошатываясь, как будто был опять пьяный, хотя я знал, что это не так. Я проводил его взглядом, совершенно сбитый с толку и расстроенный, сам не зная почему. Хотя нет, знал, конечно, просто в тот момент не мог сформулировать. Я злился на себя, что поверил в Патрика, злился на Патрика, что он так внезапно ушел, и самое страшное, злился на само это происшествие, потому что оно раскалывало на кусочки мою картину мира, и как жить дальше в этом расколотом мире - я не знал. Сошел ли с ума Санек, был ли Патрик его второй личностью, порождением больного разума? Или я столкнулся с чем-то необъяснимым? Я провел долгие бессонные часы и туманные дни, размышляя об этом, и так ни к чему и не пришел.

Артем замолчал, посмотрел в опустевшую чашку.

- Если вы думаете, что это и есть вся история – вы сильно заблуждаетесь. Это лишь ее начало.

- Я разрывался на части от противоречивых мыслей и теперь, как бы это смешно ни зазвучало, я очень хотел увидеть Санька. Сначала это было просто сильное желание, чтобы разобраться, с чем я столкнулся тогда. А потом, по мере того, как шли дни, а этот придурок ни разу не попался мне на глаза, желание переросло в потребность – я стал буквально охотиться за ним. И как назло, если раньше я мечтал его не увидеть, но видел чаще, чем хотел, то теперь за неделю, прошедшую с того странного происшествия, я не встретил его ни разу, даже не видел из окна или вдали. Он как будто пропал. Я уже подумал, что этот Патрик, возможно, перехватил контроль или как там это у них бывает, и буквально угнал тело куда-то… может, решил вернуться в Англию, кто знает?

- А потом, дней через 10 я увидел Санька… и это был явно он, никаких других личностей. Он сидел как обычно возле своего гаража, курил и ругал власть с какой-то бабкой. Я не стал даже поворачиваться, пошел по своей стороне улицы, не поднимая головы. Это добавило веса той позиции, где у Санька случилась «белочка», а я попался, насмотревшись фильмов и начитавшись книг, и поверил в переселение душ и другие миры. От этого вывода мне почему-то не стало лучше.

- Через пару дней я снова увидел его, на этот раз в окно. Я жадно ловил каждое его движение, пытаясь понять, кто именно передо мной. И снова меня ждало разочарование: по дороге, пошатываясь, шел явно пьяный Санек. Был ли Патрик вообще? И что это вообще было? Эти вопросы мучали меня всё больше, мне хотелось спросить у кого-то, например, у жены Санька, являлся ли ей Патрик, или, может, там был кто-то еще... Но я не мог, я ее почти не знал, да и потом, как бы я спрашивал об этом? Простите, вам не являлась вторая личность вашего мужа, он называет себя Патриком? Вполне могло быть, что он ей и вправду не являлся, и тогда психом бы выглядел я.

- В общем, за следующие недели я видел Санька и только Санька, я даже начал сам верить в свое объяснение: это был глюк, Санек перепил и его закоротило… я ведь не психиатр и не спец по эзотерике и мистике, так откуда мне знать, что там могло или не могло быть? Я знаю про бритву Оккама, к моей ситуации его метод подходил идеально, как мне казалось, так что я решил не мудрить и не множить новые такие же недоказуемые теории, я решил, подчеркиваю, решил верить в самое простое объяснение, которое очень даже походило на правду. И как только я принял решение, мне стало лучше, по крайней мере, битва разума и реальности прекратилась… ну, может, не совсем, перешла в вялотекущую фазу, так скажем. Да, такое явление было. Нет, объяснить его я не могу. Что делать со всем эти? А зачем с этим вообще что-то делать?? Переверни страницу и живи дальше, всё равно объяснений я не получу.

- И когда я уже почти обрел покой, было это где-то в середине июня, однажды вечером кто-то позвонил в звонок. Я уже был дома, помню, разогревал готовый ужин, вечера в июне самые длинные, свежие, еще без духоты, окна у меня были раскрыты, играла музыка. Я никого не ждал, поэтому решил, что это какие-нибудь свидетели Иеговы или торговцы. Отошью сразу, подумал я, неохота слушать трели звонка. Перед тем, как открыть дверь и прокричать им, что мне ничего не нужно, я решил выглянуть в окно спальни, я всегда так делаю, так мне видно, кто стоит возле ворот. И я едва не упал в обморок. Реально, у меня как-то потемнело в глазах, а в ушах что-то забахало – возле моих ворот стоял Санек… то есть, это был Патрик, а может, кто-то еще новый, я уже не знал, чего ждать. Но то, что это был не мой сосед-алкаш, видно было сразу.

- Я окаменел, не зная, как поступить. С одной стороны, мне было интересно узнать, что было дальше с Патриком, и вообще разобраться, был ли Патрик или это был глюк в мозгу Санька? А с другой – я только успокоился, и тут опять это явление, грозившее снова разрушить мой хрупкий ментальный покой. И еще мне было страшновато, всё же в мою дверь стучал то ли псих, то ли какое-то сверхъестественное существо… согласитесь, это не вызывает гостеприимства.

- И пока в моей голове неслись мысли и шел спор, незнакомец под окном еще раз нажал на кнопку звонка и что-то эмоционально проговорил по-английски. Это и был ответ на вопрос «как поступить?».

- Я помчался к двери, распахнул и демонстративно крикнул с крыльца «кто там?».

- «О, слава Богу, ты дома! Уже боялся, что ты не хочешь меня видеть или уехал… Я так хотел с тобой поговорить!» - затараторил Патрик за воротами, это был он, я уже узнал его манеру общения, - Артем улыбнулся, пожал плечами и добавил, - как бы дико это ни звучало.

- Я поспешил выйти к нему, пока кто-то из соседей не услышал, как «Санек» шпарит на английском, почему-то мне важно было сохранить это втайне, я чувствовал странную ответственность за Патрика… или просто за всё происходящее, потому что мой разум еще до конца не принял и не «узаконил» тот факт, что какая-то душа умершего почти 300 лет назад парня вселилась в тело соседского мужика. Преодолевая 3 ступеньки моего невысокого крыльца, я лихорадочно решал: приглашать его в дом или поговорить на улице. В итоге, когда я распахнул калитку, победила осторожность, и я даже немного загордился собой, ха-ха.

- «Не стоит так громко говорить на английском, - сразу сказал я, едва увидел Патрика, – это всё еще опасный мир, несмотря на то, что в общем благополучный и комфортный».

- «Меня могут за это арестовать? – шепотом спросил он, совершенно серьезно и очень насторожено, мне даже стало смешно, - у вас запрещено говорить на другом языке?»

- «Инквизиции у нас нет, - улыбнулся я, - и другие языки не запрещены. Но тебя могут счесть сумасшедшим, учитывая, что ты сейчас в теле человека, которого здесь все знают, и такое поведение ему не свойственно. Тебя посадят под замок и будут пичкать лекарствами. Я думаю, ты не для того вернулся с того света, чтобы просидеть оставшееся время в палате с решетками на окнах».

- Он помолчал, явно серьезно обдумывая услышанное, а потом также тихо произнес: «Ты прав, спасибо».

- «Слушай, - начал я, закрывая за собой калитку, - я буду честен с тобой. Я не знаю, что думать, не знаю даже, верю я тебе или нет…., - я замялся, подбирая слова, а он просто слушал, глядя на меня умными глазами на лице Санька, слушал и не перебивал, не оправдывался и не пытался переубедить. – То есть, я вижу, что это происходит, но мне трудно это принять и… это просто не укладывается в привычное понимание жизни! У меня голова идет кругом от всего это, но я вижу, что ты есть, хотя тогда ты отключился и появился Санек… Я не знаю, что ты такое, чего ты хочешь и что от тебя ожидать, но я уже не могу просто игнорировать тебя или послать подальше, потому что… не знаю, почему… просто не могу. И это незнание меня пугает, я не понимаю, с чем столкнулся и что мне делать. А что тебе делать, наверное, вообще ни одна живая душа не знает».

- Я выдохнул, понимая, что сейчас наплел всего подряд. Я смотрел на оболочку человека, который был мне крайне неприятен, но теперь из этой оболочки со мной говорил кто-то, с кем мне хотелось говорить. Но я не стал звать его в дом, я бы итак не стал, ведь непонятно, с чем я имел дело, но после того, как Патрик внезапно исчез, а Санек появился… нет, тащить всё это домой было идиотизмом. При мысли, что в моем доме вдруг окажется мой «уличный враг», меня даже слегка передернуло.

- «Мы можем поговорить где-то? – спросил он и, как будто прочитав мои мысли, добавил, - я понимаю, что ты не можешь пригласить меня в дом, но, может, где-то есть место, где нас не потревожат. Я столько хотел бы рассказать. И потом…, - он замялся, подбирая слова, - ты прав, то, что со мной случилось – необъяснимо и уникально, но я надеюсь, я просто не смогу жить без этой надежды, что в современном мире, полном чудес, найдется кто-то, кто знает, что делать».

- Закончив свою тираду, ничуть не менее эмоциональную, Патрик уставился на меня в упор глазами, полными той самой надежды. Я был для него, наверное, полубогом, я жил в мире, действительно полном чудес, особенно с его точки зрения, и я умел обращаться со всеми этими чудесами, я знал этот мир и умел жить в нем.

- «Ну, для того, чтобы понять, что надо делать, - рассудил я, - надо понять главное: чего ты хочешь?»

- «Я хочу жить, - без запинки ответил он, глядя мне прямо в глаза, - я хочу остаться в этом мире. Я побывал в том, я умирал, поэтому могу утверждать: нет ничего лучше жизни».

- «Тогда расскажи мне всё, - попросил я, - и может, мы вместе что-то придумаем… хотя бы, где можно поискать информацию».

- После недолгих раздумий я решил отвести Патрика к железной дороге, вдоль нее тянулись гаражи, и полоска земли между рельсами и этими гаражами была уединенным и тихим местом. Там нас никто не мог увидеть, за исключением подростков, иногда приходящих туда с сигаретами и пивом, но полоса гаражей была длинной, всем хватило бы своего кусочка уединенности.

- Мы расположились на старом стволе, кто-то приволок его за гаражи еще до того, как я снял этот дом и обнаружил тихое место вдоль железной дороги, возле него чернело пятно от многочисленных костров. Сейчас он был свободен, но я не сомневался, что с наступлением темноты подростки опять будут жечь костры и орать на весь район. Как хорошо, что дни в июне самые длинные, подумал я, пока мы шли по густой траве вдоль рельсов, солнце еще и не думало заходить, хотя уже начало спуск по небосклону. До поворота за гаражи мы шли по одному, чтобы не привлекать внимания, я исправно здоровался с теми, кого так или иначе знал: дама с немецкой овчаркой (всегда поражался, как пожилая женщина справляется с такой большой собакой), бабушки в платочках, прохаживающиеся по улице каждый день, просто люди средних лет, которых я видел каждое утро и вечер. Я здоровался не со всеми соседями, да и с теми, кого приветствовал кивком, я не был даже знаком, просто мы примелькались, при встрече сначала слегка улыбались друг другу, потом начали кивать, а потом и перешли к маленьким диалогам вроде: «Холодно сегодня, да? – Ой, и не говорите! Скорей бы лето», ну вы поняли. При этом мы даже не знали имен друг друга, ха, особенность общения в больших городах.

- Патрик пришел в полный восторг от нашего убежища, – улыбнулся Артем, - его ничуть не смущали пустые бутылки, пачки от чипсов и даже шприцы в траве. Вот что значит – незамутненный взгляд влюбленного, подумал я тогда, глядя, как он с широченной улыбкой смотрит на небо, траву, исписанные стены гаражей и глухие задние стенки магазинчиков на той стороне железной дороги. Он любил жизнь, этот мир, он был новичком здесь, еще не успевшим нахлебаться всех «прелестей», пока что он, как и все влюбленные и все новички, видел только красоту. Меня даже посетила философская мысль, что влюбленность в другого человека – это тоже открытие и изучение чужого мира, ведь все мы – носители уникальных внутренних миров. И так же точно на первых порах мы видим лишь красоту нового мира, не замечаем недостатков. А потом…

И он многозначительно промолчал, подняв брови и поджав губы.

- В общем, мы уселись на это старое бревно, всё в следах окурков и вырезанных надписей. Я, честно признаюсь, сел подальше от Патрика, я помнил, как внезапно тогда он отключился, и появился Санек. Мне так было спокойнее, хотя я решил обсудить это с ним, если хватит времени – что он ощущает, когда тело захватывает настоящий хозяин, и как вообще они сосуществуют внутри Санька?

- «Что ж, - начал я, сгорая от любопытства, - если ты готов рассказывать, я готов слушать. По-моему, ты остановился на дне свадьбы брата, когда решил, что зимой поедешь к Роберту».

- «Да, я помню, - рассеяно кивнул он, глядя на чистое небо над нами, яркое, глубокое, такое бывает только летом. На меня вдруг нахлынуло ностальгическое чувство из детства, мы вот так же сидели с другом где-нибудь в кустах или на пустыре, нам по 10, вокруг лето, мы болтали о всякой пацанячей ерунде и чувствовали себя королями мира. Сейчас, мы, конечно, собирались говорить вовсе не о ерунде, да и Патрика никак нельзя было назвать моим закадычным другом… но при всей сложности и уникальности нашей ситуации, при том, что со мной рядом сидело потрепанное тело немолодого алкаша, я ощущал какую-то прежнюю нотку, как будто сижу с другом, ровесником, и всё это небо лишь для нас двоих. – Просто небо такое красивое…».

- Я не стал его торопить, не имел на это никакого права. Я просто ждал, тем более, что я уже сказал, какое на меня произвел впечатление этот момент. И через несколько минут он заговорил, не отрывая глаз от голубого полотна над нами. Это забавно, но я обратил внимание, что он сидит даже не так, как сидел бы Санек, так сидел бы молодой человек: ноги вытянуты, руки зажаты между ними. Я сам так сидел, когда задумывался о чем-то. Вот и еще один общий момент, подумал я, хотя, почему «еще один»? Я понял, что меня уже тошнит от бесконечных безответных и бесполезных вопросов, поэтому решил просто проживать события такими, какие они есть. Ха, привет всем интернет-гуру.

- «Я закончил на том, как мне было хорошо в день свадьбы Колина, - проговорил он и вздохнул, - это вообще лучшее, что есть в жизни человека – иметь мечту и готовый путь к ней, знать, что она осуществится. Не зря мне матушка всегда говорила, что ожидание праздника всегда лучше самого праздника…»…

- «У нас тоже так говорят!» - не удержался я.

- «Это лишний раз доказывает, что Истина на всех одна, - кивнул Патрик, - какой бы сферы она ни касалась».

- Он опустил голову, снова глубоко вдохнул, затем поднял глаза к небу, я понимал, что он собирается с духом, чтобы еще раз пережить в памяти свою смерть. Многим ли людям выпадает такое??

- «Я умер в ноябре, - без предисловий сказал он, и голос его был решительным и каким-то холодным, - дурацкая история. – Он поджал губы и покачал головой, - в тот год зима пришла так рано. Снег выпал уже в середине октября, я конечно, не замечал ни холода, ни режущих ледяных ветров, мыслями я был уже в Лестере, до моего отъезда оставалось чуть меньше месяца. Счастье - как колдовство, доброе колдовство, я видел мир прекрасным, серое небо и черные голые поля казались мне самым красивым пейзажем, так что, когда в воздухе появились первые снежинки, для меня они были радостным чудом природы, а не слишком ранним приходом тяжелой зимы. Оттепели в ту осень мы так и не дождались, к ноябрю Мидл-Хиллс выглядела как деревушка на крайнем севере, и морозы не ослабевали, так что наши немногочисленные пруды замерзли, чего раньше почти не случалось, я мог припомнить лишь один раз, когда на пруду на восточной окарине появился лед, но и то, слишком тонкий, чтобы по нему ходить».

- Он замолчал, я понимал, что его история приблизилась к самой кульминации. Я было начал строить предположения, как именно он мог умереть, но сам отбросил эти мысли – еще минута, и я всё узнаю, не стоит портить его историю своими ожиданиями.

- «17 ноября, я шел на почту, хотел отправить деловые письма некоторым нашим партнерам. Я не поехал верхом, в такую погоду теплее идти, чем неподвижно сидеть на лошади, да и лошадь мне, честно говоря, было жалко выводить в такой холод из теплого стойла. Я шел и улыбался под ледяным ветром, намотав мамин шерстяной платок чуть ли не до носа. В воздухе висела и разгонялась ветром какая-то мелкая ледяная крошка, она больно колола кожу, под ногами хрустел снег, смешанный с этой ледяной крупой, тяжелое серое небо давило на землю, но по улицам всё равно бегала детвора, они смеялись, визжали и кидались друг в друга рассыпчатыми снежками. Почта и помещение воскресной школы находились в одном здании на северной окраине Мидл-Хиллз, там же недалеко была церковь и крошечный дом священника, и чем дальше я удалялся от центра, тем меньше людей на улице мне попадалось. Я перешел ручей, его называли Лисий Ус, уж не знаю, почему; он был неглубокий, но имел довольно высокие берега, поэтому жителям пришлось сделать мост, за ручьем недалеко от церкви был большой пруд в окружении деревьев, все священники, прибывающие в наш приход, сажали там дерево, такова была многолетняя традиция, так что возле этого пруда уже образовалась целая роща, летом там пел хор по праздникам и устраивались танцы. Сейчас от моста до жмущихся друг к другу зданий церкви и почты простиралось белое поле, ветер здесь был еще сильнее и холоднее. За крышами немного правее торчали голые вершины деревьев, растущих возле пруда. Его называли Церковный пруд или, реже, Зеленый пруд, из-за деревьев, я думаю».

- Патрик сделал последнюю остановку перед самой тяжелой частью рассказа и дальше говорил быстро и без пауз, как будто хотел скорее пройти через неприятное, но неизбежное.

- «Я услышал его, подходя к зданию почты. – Как-то холодно и отстраненного сказал он. – Сперва я подумал, что мне показалось, что это ветер, свистящий и воющий под крышами и на холмах. Но я замер, вокруг не было ни одного человека, поэтому я не сомневался, что это проделки ветра, я хотел еще раз услышать этот забавный звук. И услышал. Ветер был очень сильный, постоянно меняющий направление, налетающий порывами, и когда он внезапно ударил меня в левый бок, как огромная мягкая рука, вместе с ударом пришел звук. На этот раз громкий и четкий крик, человеческий… детский. Он прорвался сквозь вой ветра и снова пропал».

- «На этот раз я замер ровно на секунду, и хоть по телу побежал какой-то пугающий холод, лицо вдруг залило огнем. В следующее мгновение я уже сорвался с места и побежал, забывая про ветер, валящий с ног, и скользкий снег под ногами. В ту секундную паузу я понял совершенно четко, что мне предстоит и куда бежать».

- «И я не ошибся. Я выскочил, почти упал, на берег Зеленого пруда, лихорадочно ища глазами ребенка. Я увидел его сразу, на белоснежной ровной глади замерзшей воды мельтешила и барахталась точка».

- Он поджал губы, посмотрел на руки, сжатые до синевы ногтей, потом продолжил:

- «Паники не было, только страх не успеть, страх, что не справлюсь и потеряю его. Мальчишка провалился под лед почти на середине довольно не маленького пруда, примерно 150 футов (46 метров) в диаметре. Он кричал не постоянно… почти не кричал, вообще-то, может, выбился из сил, не знаю, или просто слишком занят был тем, чтобы держать голову над водой. Счастье, что он всё же сумел издать два крика. И еще большее счастье, что я сумел их услышать».

- «И самое большое счастье – что ты их не проигнорировал», - хотел добавить я, – сказал Артем, - но не стал его сбивать. Меня захватил его рассказ, я прямо видел перед собой эту картину, этот холодный пейзаж английской деревни, пруд, покрытый льдом… и только Патрика не в теле Санька я никак не мог представить. Я решил, что первым делом, как он закончит свой рассказ, надо спросить его, как он выглядел до того… Ну, или как он считает, он выглядел - я всё еще не мог до конца, всей душой принять то, что услышал от него. Если успею, и Санек опять не перехватит управление, или как это у них происходит, добавил я про себя.

- «Эй! Держись! Я иду!» – крикнул я, замахав руками, мне было важно, чтобы мальчишка не вздумал утонуть, пока я буду подбираться к нему, чтобы он знал, что помощь пришла. Я быстро осмотрел берег – одинаково пологий со всех сторон, и везде к берегу примыкал лед. Я хотел понять, откуда мне лучше двинуться, но лед был везде одинаковым на вид, а паренька угораздило добраться до самой середины пруда. Почему он один здесь? И почему его не услышал отец Эндрю? Вот о чем думал я, скидывая пальто, мамин платок и камзол, потом ботинки. Я очень надеялся избежать купания в ледяной воде, но понимал, что если провалюсь, одежда потянет меня ко дну. Может, позвать на помощь? – подумал я, но отбросил эту мысль, я не мог уйти и оставить его, скорее всего, к моему возвращению помощь оказывать будет уже некому».

- «Бросив одежду на берегу, я в одних бриджах и рубашке осторожно встал на лед… И тут же понял, что ввязался в гораздо более опасное дело, чем мне представлялось. Хотя, если даже легкий мальчишка провалился, то мне с моим весом взрослого мужчины и думать не следовало о благополучном исходе – под ногами послышался противный хруст, и от меня поползли трещины, тонкие, не толще волоса, но я всё понял. И мне стало страшно».

- «Из оцепенения меня вывел крик мальчишки, слабеющий и какой-то обреченный. Кричи он так тогда, когда я подходил к почте, я бы его не услышал. И возможно, он был бы мертв, а не я».

- Патрик замолчал, но всего на секунду, поджал губы (не могу сказать, что хорошо знаю привычки Санька, но мне показалось, что привычка поджимать вот так губы – привычка Патрика) и продолжил.

- «В критический момент знание как поступать всплывает откуда-то из глубин памяти само собой, а иногда не то что всплывает – появляется, хотя никто и никогда тебя этому не учил. Я лег на лед, чувствуя его смертельный холод, но лишь секунду, потом все ощущения отошли на задний план, осталась лишь цель и путь к ней. Ветер, дующий, казалось, со всех сторон одновременно, трепал мои волосы, выбившиеся из ленты, которой я их завязал, они мешали мне смотреть, но я понимал, что всё равно ничего с ними не сделаю. Я крикнул мальчишке, чтобы он держался, еще немного находил в себе силы бороться, и осторожно пополз по льду. Я приближался к нему медленнее, чем мне хотелось бы, иногда слышал под собой тот самый проклятый звук трескающегося льда. Но пока он держался, и я даже начала лелеять робкую надежду, что всё ещё может закончиться благополучно, то есть, без купания в ледяной воде. Один раз мне пришлось замереть, потому что трещина побежала из-под моего тела, после секундного раздумья (и борьбы с ужасом, да) я медленно отполз в сторону, удлиняя свой маршрут, но делать было нечего. А мальчишка затих, больше не издал ни звука, и за воем ветра я даже не слышал плеска воды от его барахтаний».

- «Знаешь, - задумчиво продолжал Патрик, - я ведь не так долго полз через тот пруд, там просто негде долго ползти. Но мне показалось, что это была вечность. Холодная вечность, где только лед, воющий ветер и страх».

- «Я уполз от трещины, но через пару футов снова услышал этот ужасающий звук. И всё же я еще надеялся, как и все люди, надеялся до последнего, что успею, что смогу добраться до мальчишки и даже вытянуть его на лед. Мою надежду окончательно похоронило зрелище, которое мне удалось увидеть сквозь путаницу волос, когда я подобрался достаточно близко – мальчик хватался за лед, за края полыньи, в которой барахтался, и под его руками лед ломался, расходясь множеством трещин. На мгновение я замер, забыв про ледяную корку подо мной, про ветер, пронзающий меня как призрака, так мне казалось, что эти холодные потоки не встречают препятствия в виде моего тела, а свободно несутся сквозь меня. Я хотел крикнуть ему, чтобы он перестал ломать лед, но понимал, что он меня не услышит и не послушает, он боролся за жизнь из последних сил, а в такие моменты люди как-то не расположены слушать советы, правда?»

- И он горько ухмыльнулся, а мне уже как-то расхотелось слушать его историю, мое любопытство угасло на том ветру 300-летней давности, - покачал головой Артем, - и одновременно я устыдился своих мыслей. Мне было просто неприятно переживать это вместе с ним… а каково было ему?? Это он умер там, на том пруду, а теперь еще раз открывает эту старую рану и тыкает в нее гвоздем. Я решил, что меньшее, что я могу для него сделать – слушать и верить.

- Наверное, ничего больше ему и не было нужно. - Задумчиво добавил Артем.

- «Понимая, что меня уже ничего не спасет от ледяной воды, и одновременно всё еще надеясь, я пополз быстрее, - продолжил Патрик, - и расстояние между нами сокращал не только я, но и приближающийся край полыньи – лед продолжал откалываться и крошиться в воду. Успеть бы схватить его, подумал я, успеть бы… И тут боль обрушилась на меня, залоснив собой мир, она и стала миром, чудовищная, шокирующая, останавливающая дыхание. Первые секунды я не мог дышать, видеть, осознавать, всё стало болью. А потом я вдруг как будто прорвался сквозь эту пелену и осознал, что больше не вижу белой поверхности и спутанных волос перед глазами, теперь меня окружала мутная темно-серая пелена. Я был под водой».

- «Когда сознание в полной мере вернулось ко мне, - как-то отстраненно рассказывал Патрик, - я смог увидеть в этой серой мутной пелене кусок льдины надо мной, большой, видно, на этом куске я и лежал, когда он откололся. А самое важное, то, что окончательно привело меня в чувство – впереди, уже совсем рядом я видел ноги мальчишки, бьющиеся под водой. Инстинкт самосохранения и близость цели толкнули меня наверх, за кислородом, за мальчиком. Я рванул сквозь эту ледяную серую пелену, при этом помню, как думал, что мне повезло, что надо мной нет льда, и я могу вынырнуть. И еще хвалил себя за предусмотрительность – не оставь я одежду на берегу, я бы не смог выплыть. Странно, что поток мыслей не останавливается даже в такие критические моменты», - усмехнулся он.

- «Оказавшись на поверхности, всего в нескольких футах от мальчишки, я какое-то время даже не замечал холода и боли, которую он причинял, я сделал вдох, такой же обжигающе-холодный, но воздух наполнил мою грудь, и через мгновение я поплыл к мальчику, теперь мы оба оказались в огромной полынье. В первые секунды, когда я приблизился к нему, мне показалось, что он утопит нас обоих – мальчишка судорожно хватался за меня, не говоря ни слова, лицо его исказилось от холода и паники, я успел заметить, какие синие у нег губы. И какие цепкие руки! Только что он казался обессилевшим и слабым, но, почувствовав шанс на спасение, откуда-то появились просто огромные силы. Он вцепился в меня, хватаясь за голову, плечи, руки, мы оба пошли ко дну, и я понял, что он вполне способен утопить меня, будь он хоть немного крупнее. И еще я понял, что мне придется как-то его угомонить, иначе шансов не будет ни у одного из нас».

- Патрик замолк, хмыкнул, тряхнул головой и пожал плечами. «И я ударил его, - просто сказал он, - неуклюже, попал по уху и по шее, но этого хватило, на секунду мальчишка перестал хвататься за меня мертвой хваткой, в глазах не появилась осознанность, они оставались такими же пустыми и распахнутыми, но он весь как будто замер. Этого мне хватило, я как мог быстро перехватил его за шею, повернув к себе спиной и зашептал или закричал, уж не знаю, ему в ухо: «Успокойся! Я тебя вытащу, я тебя не брошу! Не двигайся, просто лежи! Понял? Не двигайся!». Удивительно, но он меня услышал, дернулся и затих, вцепившись в мою руку, что держала его. Я огляделся, до берега было равно далеко, правда в той стороне, откуда я пришел, воды было больше, чем льда. Я видел, что лед ломается, на него нам не встать, а пробивать лишние футы льда я не мог, я чувствовал, как эта ледяная серая мгла высасывает из меня тепло жизни, я понимал, что долго в такой воде мы не протянем, помощи ждать неоткуда, единственный шанс – как можно быстрее выбраться на берег и добежать до дома пастора».

- «И как бы странно это ни прозвучало, - улыбнулся Патрик, - но, медленно плывя в ледяной воде под пронзающим ветром, тараня лед немеющими от холода руками, я думал о моем пальто. Да-да, это был мой маяк, в те ужасные минуты я жил ради моего пальто, такого теплого, сухого, ждущего меня всего в нескольких десятках футов».

- «Я не знаю, как мы выбрались на берег, сознание как будто отключилось, был только холод и боль, которую он причинял. Мне казалось, что мы переплываем море, а не маленький пруд, который я видел с самого детства и прекрасно знал его размеры. Мальчишка в моих руках обмяк и становился всё тяжелее с каждым дюймом. Наверное, мы никогда не выберемся, эту мысль я помню очень хорошо, я подумал, что мы плаваем кругами, медленно умирая в ледяной воде, но ни на дюйм не приближаемся к берегу. И я так устал, и мне было так холодно, что я уже не хотел на берег, я попрощался с мыслями о моем пальто, попрощался тоскливо и апатично, я хотел одного: чтобы это закончилось, просто закончилось».

- «А потом мои почти отказавшие ноги ударились о дно, и этот удар высвободил, наверное, последние запасы сил. Я начал барахтаться как мог энергично, хотя тело уже плохо слушалось меня. Я боялся за мальчишку: он пробыл в воде намного дольше меня… я запретил себе думать об этом, я просто тащил его на берег под ледяным ветром, может, я плакал, не знаю, может, кричал. Мы вышли правее того места, где была свалена моя одежда, я положил мальчишку на снег, его губы стали почти черными, а кожа – прозрачной. Но он дышал, и я поволок его к моему спасительному пальто. Да-да, я не оставил его лежать на снегу, мысли, в отличие от тела, не потеряли скорости, я подумал, что ему лучше быть в движении, чем лежать неподвижно на ледяной земле. И хоть весил он не больше 65 фунтов (примерно 30 кг), я с трудом тащил его, обхватив двумя руками под мышки».

- «Я завернул его в пальто медленно и с превеликим трудом, потому что мое тело ходило ходуном, а руки почти не слушались из-за онемения. На голову ему я намотал мамин платок, потом кое-как натянул на себя камзол, прямо на промокшую рубашку, это было ошибкой, но тогда я не думал об этом, не было времени, и мне было так холодно, что хотелось прыгнуть в огонь, не то что поскорее натянуть на себя хоть что-то. Потом я обул ботинки, это вызвало дикую боль в ступнях, но я решил, что всё равно далеко не уйду босиком. А потом началось наше трудное путешествие к церкви – ближайшему убежищу. Я старался двигаться быстро как мог и при этом не упасть, это было сложно, – ухмыльнулся Патрик, - тело не слушалось, а от холода меня так трясло, что я боялся уронить мальчишку. Он, кстати, то ли уснул, то ли потерял сознание, лицо его было белым, как снег вокруг, а губы – сине-фиолетовыми. Но он дышал, и ради этого дыхания я шел вперед, хотя мне хотелось бросить его, свернуться клубочком прямо на снегу и тоже уснуть».

- «Я ввалился в церковь отца Эндрю, едва стоя на ногах, зато мне стало не так холодно, или я просто перестал замечать этот холод. Меня по-прежнему трясло, но боль из ног и рук ушла. Дверь была закрыта, разумеется, и я стал стучать в нее ногой, да, тарабанить, не помня себя от страха, что она заперта. Я стучал ногами в двери церкви! – засмеялся Патрик, - может, за это меня покарал Господь?»

- И прежде, чем я успел возразить (а я собирался), он поднял руку и тряхнул головой: «Шучу, если мои деяния и удостоились какого-то особого внимания, то на страшную кару это не похоже – я умер и вернулся, я снова в этом удивительном мире, я осознаю себя и помню всё, что пережил. Это скорее привилегия, нежели проклятье».

- Я не знал, что ответить, его история просто задавила и поглотила меня, как цунами, - задумчиво сказал Артем, - поэтому я просто слушал, а суждения решил выносить потом.

- «Вряд ли я стоял на пороге церкви дольше пары минут, но на этом ледяном ветру секунды превращались в часы, - взгляд Патрика снова стал далеким и задумчивым. А потом он вдруг улыбнулся, мне снова показалось, что время сделало кувырок, что мне сейчас 10, и я сижу со своим другом, сбежав от удушающего мира взрослых в лето и беззаботные дни. – Вы бы видели лицо преподобного, когда он распахнул дверь! Это был чистый праведный гнев, - засмеялся Патрик, - он явно ни разу не слышал, чтобы в церковь ломились, стуча ногами в дверь».

- «И то, как быстро и как сильно изменилось его лицо, - Патрик покачал головой, - я до сих пор это помню. Хотя детали нашего путешествия от берега до церкви в моей памяти не сохранились, как и то, каким образом я умудрился выбраться из воды, да еще с мальчишкой. Он удивленно застыл, глядя на меня огромными глазами, а потом произнес: «Мистер Хедли??». Больше я ничего сказать ему не дал, увидев раскрытую дверь, я рванул в нее, как зверь, почуявший спасение от смерти, едва не сбив его с ног. Воздух вокруг меня был таким восхитительно теплым, дарящим жизнь, что я чуть не расплакался, как какая-нибудь девица. Но этот воздух как будто разбудил холод, заполнивший всё мое тело, меня начало так трусить, что хотелось кричать, я жаждал тепла, жара, каждая моя клеточка жадно поглощала тепло, которого здесь было явно недостаточно, не по моим потребностям».

- «Я положил мальчишку на скамью, отец Эндрю засыпал меня бесконечным числом вопросов, суть которых была одна: что произошло? Как будто итак не было видно, что произошло. – Фыркнул Патрик. - Я кое-как сумел сказать, что вытащил мальчишку из пруда, что мы оба провалились под лед и провели немало времени в ледяной воде. Кажется, до него наконец дошло, он кинулся к мальчику, проверил, дышит ли он, потом, после секундной паузы бросился куда-то вглубь церкви, я не следил, меня так трясло и было так холодно, что мне хотелось кричать, я упал на скамью напротив мальчишки и обхватил себя руками, сжавшись в комок. Оказалось, отец Эндрю бегал за пледом и своим пальто. Без лишних разговоров на этот раз, он накинул плед мне на голову и плечи, а затем укутал в пальто. «Вам надо согреться и переодеться в сухое, - сказал он, - придется выйти и дойти до моего дома. Здесь у меня нет ничего необходимого».

- «При одной только мысли о том, что мне придется выходить туда, - засмеялся Патрик, - меня обуял ужас на грани паники. Но разум мой не замерз, я понимал, что мне придется выйти, другого выхода нет. И на этот раз на мне всё же было пальто, а дом отца Эндрю был совсем рядом, меньше, чем в 60 (20 метров) футах. Я кивнул, он подхватил мальчика, и мы вышли в ледяной ад. Я ненавидел ветер и снег, звучит глупо, но именно это я ощущал в те минуты, что мы шли. Я ненавидел этот холод, я воспринимал его как живое существо, и это существо было моим врагом, охотящимся за моей жизнью».

- «И он получил своё». – Холодно добавил Патрик после секундной паузы.

- «Едва мы переступили порог, я понял, что не зря решился на переход из церкви через ледяной ветер – в доме было по-настоящему тепло, это тепло было каким-то густым и обволакивающим. И пахло свежим хлебом, это было восхитительно! Отец Эндрю почти бегом направился в гостиную, громко зовя свою экономку, я последовал за ним. Я уже бывал у него с отцом, в маленькой гостиной было уютно, хоть обстановка была предельно простой. А главное – в большом камине вовсю горело пламя. Пожилая экономка, суетясь и охая, принесла охапку одежды, отец Эндрю (тоже весьма немолодой человек) помогал ей как мог, но было видно, что домом полностью ведает она. Я прилип к камину, подошел так близко, что пламя даже больно обжигало кожу. Но мне это нравилось, если бы мог, я бы прыгнул в этот огонь, так холодно мне было. Экономка занялась мальчиком, стала растирать его, приговаривая что-то и причитая, отец Эндрю хотел помочь мне, но я решительно направил его к ребенку, я сам мог о себе позаботиться. Я осторожно растирал кожу, стараясь оживить кровь, бегущую по венам, я надел сухие штаны (отец Эндрю деликатно отгородил меня покрывалом, хотя экономка стояла спиной и явно была занята мальчиком, но я был ему за это благодарен), а рубашку надевать не стал, хотел, чтобы кожа чувствовала тепло огня. Мальчика положили на софу и тоже придвинули к камину, он проснулся или просто пришел в себя, но не разговаривал, просто сонно моргал, глядя в огонь. Его переодели в сухое и завернули в одеяла, экономка что-то ворковала про горячий шоколад, мальчик никак не реагировал на ее слова, я – тоже».

- Патрик грустно улыбнулся и продолжил: «Одно из последних приятных воспоминаний – большая кружка горячего шоколада с капелькой бренди. Знаете, на какое-то предательское мгновение я подумал, что этот ужас в ледяной воде стоил этого удовольствия, - засмеялся Патрик, - первый глоток был божественным. Особенно в сочетании с теплом камина, обволакивающим мое тело, возвращающим его к жизни. Я закрыл глаза и просто наслаждался ощущениями… хотя одним глазом всё же посмотрел на спасенного мальчишку, он взял кружку и тоже потихоньку пил, так и не сказав ни слова. И в ту секунду меня вдруг накрыла такая эйфория! Я был жив, я пил самый восхитительный напиток в мире, тепло от огня ласкало меня, и я был героем, я только сейчас начал понимать, что спас ему жизнь, что проявил отвагу и благородство. Я совершил свой подвиг, и мог гордиться собой».

- «Так ты не умер в том пруду? – спросил я, ожидающий другого финала, я почему-то решил, что история как раз о том, что он спас мальчика, но утонул сам или что-то вроде того. – Вы оба выбрались…».

- «Ну, как сказать, - мрачно усмехнулся Патрик, - в каком-то смысле этот пруд и стал моим убийцей. В общем, в тот день я чувствовал себя героем. Отогрев нас, отец Эндрю сходил за родителями мальчика, это был младший сын семейства Гринов, обычная семья, за исключением того, что у них было 9 детей. Эдвард Грин, самый младший, сбежал из дома потихоньку и отправился на пруд, мать запрещала ему выходить на лед, а ему, видно, хотелось проверить справедливость ее запрета. Ему было тогда всего 9. Наверняка он вырос, завел семью, возможно, тоже запрещал своим детям выходить на лед и подкреплял свой запрет историей о его спасении».

- «Семейство Гринов шумно и сбивчиво благодарило меня, маленький дом священника наполнился людьми - пришли не только оба родителя, все их 8 детей, но еще и бабушки, тети и кузены. Я принимал благодарности, рукопожатия, похлопывания по плечу и объятия, завернутый в одеяло, как в мантию, как самый комичный король. – Патрик улыбнулся, - таких объятий, благодарностей и просто уважительных взглядов я получил еще много за последующие дни. Хотя простуда одолевал меня с момента пробуждения на следующее после рокового дня утро, я не беспокоился, я ведь побывал в ледяной воде, болеть потом – это нормально. Так что, я просто наслаждался вниманием и восхищением, отвечая в шутку, что эта будет та самая история, которую я буду неизменно рассказывать за каждым застольем, даже когда она всем надоест вместе со мной. Этому не суждено было сбыться».

- «Вместо того, чтобы пойти на спад через неделю, моя простуда становилась сильнее. Жар усилился, появился кашель, который раздирал мою грудь на части. Я перестал вставать с постели, просто не было сил, и спал всё больше. В промежутках пил какие-то отвары, но жар не спадал, я видел какие-то странные сны или видения, иногда мне казалось, что я тону в том пруду, я не мог дышать, это вызывало панику. Иногда я слышал сквозь сон, как отец Эндрю читает надо мной какие-то молитвы, потом матушка плакала и тоже молилась вслух. Чаще всего я видел какие-то жуткие видения, когда из вязкой темноты, окружающей меня, выглядывали чудовища с черными мохнатыми телами и горящими глазами. Но чаще я просто впадал в забытье, спал, наверное, хотя снов не помню, да и мог ли я отличить сны от тех снов наяву, что я видел?».

- Патрик опустил голову, помолчал, а потом как-то глухо сказал: «Однажды я уснул и увидел удивительный сон. То есть, мне тогда показалось, что это сон, не одно из безумных и жутких видений, а именно обычный сон здорового человека. Я так подумал, потому что видел и осознавал совершенно четко все детали и мелочи. И себя, я видел свое тело, я понимал, что нахожусь во сне, и самое главное – я чувствовал свое тело, и оно было здоровым».

- «Да, - усмехнулся он, - это и есть самая удивительная часть моей истории. – В том особняке и началось мое пугающее и странное путешествие между миром живых и мертвых, между прошлым и будущим».

- Он пристально посмотрел на меня глазами Санька, но в них был Патрик, в ту секунду я видел его четко, это была не шизофрения. Он был, он на самом деле существовал! – сказал Артем, переводя взгляд на каждого из челнов Клуба.

- «Да, особняк, ты не ослышался, а я не оговорился. – Улыбнулся Патрик какой-то жутковатой улыбкой. - Я не помню, как попал в него, потому подумал, что это сон, я просто уснул и оказался вдруг в огромном роскошном холле какого-то особняка. Холл был темный и богато украшенный, слева от меня огромная арка вела в гостиную, такую же огромную, как я узнал чуть позже, справа я видел 2 коридора и ряды дверей. А прямо напротив была широкая лестница, такие, наверное, бывают во дворцах, она была величественная и просто роскошная».

- «Я стоял у парадной двери, как я входил в эту дверь – я не помнил. И я был совершенно один, в особняке было тихо, хотя явно было видно, что он не заброшенный – всё чистое, везде порядок, вещи новенькие, без налета времени. Я ждал, что ко мне выйдет дворецкий или кто-то из слуг – в таком-то доме их явно не меньше дюжины – но меня встречала только тишина».

- «Тогда я рискнул сделать пару шагов, хотел спросить, есть ли кто дома, но не смог выдавить из себя ни звука, такую робость внушало мне это место. Какой странный сон, подумал я, отмечая, что вижу четко каждую деталь вокруг, узоры на коврах и шелковых обоях, тяжелые резные двери и блеск хрусталя на люстрах. И я ощущал мягкость ковра под моими ботинками… да, на мне были ботинки, их я тоже очень хорошо чувствовал и видел. Я вытянул руки, на них была светло-серая ткань рубашки. Я был в своей обычной одежде, и всё было таким реальным, всё было настоящим!».

- «Неизвестно, сколько я еще простоял вот так, смущенный и растерянный, вокруг по-прежнему было тихо и пусто, в конце концов я подумал, что могу простоять тут вечность – ах как близка к истине была эта утрированная мысль – и решил обойти дом. Я заглянул в коридоры справа, они на самом деле выглядели бесконечными, я не видел ни стены, ни двери в конце, лишь ковровая дорожка бежала от меня, теряясь в полумраке – окон там не было, только сплошные ряды дверей. Меня испугали эти коридоры, их вид, я понял вдруг совершенно четко, что там можно затеряться навсегда, не фигурально выражаясь, а именно навсегда, провести вечность наедине с собой, видя лишь замысловатый узор ковра под ногами».

- Патрик передернул плечами, мне тоже захотелось последовать его примеру, хоть я не видел сам эти коридоры и этот особняк, но рассказывал он очень ярко, и в его словах были живые эмоции, вот что на самом деле создавало эффект присутствия. – Задумчиво сказал Артем.

- «В коридоры я больше не заглядывал, отвернулся и отошел подальше… мне так было спокойнее. Впереди теперь была огромная арка, ведущая в гостиную или зал, по размеру арки я подумал, что там может быть комната размером с дворцовую площадь. Но эта арка хоть не выглядела такой пугающей как коридоры, поэтому я двинулся вперед».

- «Мои предположения оказались отчасти верными – гостиная или зал для балов, эта комната была похоже на залу дворца и не уступала в размерах какой-нибудь площади. А вот насчет пугающей атмосферы… здесь было жутко, роскошно и так же жутко, как в холле. Прямо у входа в стене был огромный камин, потухший, но явно используемый – я видел свежие обугленные поленья и золу, 3 громадные люстры из чистейшего хрусталя освещали это помещение по вечерам, но сейчас они не горели… И это вызвало новую волну пугающих мыслей: если свет свечей не нужен, значит, сейчас день? Но почему я не вижу солнца? То есть, свет был, как будто дневной, теперь я это осознал, я видел его в больших, от пола до потолка окнах, занавешенных красивыми и явно очень дорогими занавесками. Но самого солнца, его лучей на полу или на стенах не было. Напротив камина стояли 3 дивана, обитые темно-зеленым бархатом, пол от стены и до стены был устлан коврами. Здесь поместится половина Мидл-Хиллс, подумал я, и еще место останется для деревенской площади. Возле окон, занавешенных непрозрачными занавескам и украшенными тяжелыми темно-зеленым портьерами, стояли кресла и изящные столики. Вдоль противоположной от окон стены тянулись книжные полки, такие же высокие, как окна, возле них стояли лесенки на колесах. Я поднял глаза, потолок был где-то на высоте горы и терялся в полумраке, а на противоположном конце зала, имеющего прямоугольную форму, всю стену занимал орган. И никогда не слышал звука органа, но отец часто повторял, что это как глас Божий на земле. Насколько я мог видеть, зал был таким же пустым».

- Патрик поежился и продолжил: «Но делать было нечего, я шагнул на мягкий ковер, подходящий к самому порогу, решил подойти к окну и выглянуть, эта идея показалась мне хорошей и необычайно важной, но чертовски пугающей. Я боялся увидеть… сам не знаю, что. Наверное, боялся увидеть еще что-то более странное, или пустоту. Я уже начал догадываться, что попал в какое-то бредовое состояние. Возможно, от сильного жара у меня случилась апоплексия и я впал в бесконечное забытье и оказался там, куда уходят души не умерших, но застрявших посередине, и просто боялся найти этому подтверждения. Потому что, как выбираться отсюда – я понятия не имел, как и не имел желания провести здесь вечность, пока мое тело будет медленно приходить в негодность, а потом просто умрет».

- «Как вор, забравшийся в чужой дом против воли, я, едва дыша, прошел через зал мимо камина до ближайшего окна. И я снова осознал, что ощущаю в полной мере удивительную мягкость ковра под моими ботинками, а вот запахов я не чувствовал, это тоже стало открытием – в таком доме наверняка должно пахнуть цветами и дорогой мебелью… но не пахло вообще ничем. Предательски дрожащей рукой я дотронулся до легкой ткани, не представляю, сколько она могла бы стоить, я не видел таких занавесок нигде и ни у кого, я даже понюхал занавеску – она тоже не пахла ничем. И я не видел: что за ней, только свет, похожий на дневной».

- «Я всё же набрался смелости и осторожно, как будто боялся, что кто-то поругает меня, отодвинул ее. Представляете мои чувства? – усмехнулся Патрик. – Но мои страхи, опять же, отчасти оказались напрасными. За окном плотной стеной росли кусты, ветки почти закрывали обзор, но зато я увидел небо! Голубое небо без единого облачка! И кусты, да… я чуть не расплакался от облегчения, это не походило на ад, или чистилище, или еще какой-нибудь потусторонний мир, хотя я не смог разглядеть, что за стеной кустарника, ветки были слишком высокими и густыми, но вид обычного голубого неба меня успокоил».

-«Осмелев и воодушевившись, я направился дальше вдоль длинной стены с окнами. Решил обойти зал, а потом исследовать книжные полки. А потом? Так далеко я не заглядывал. Я успел дойти почти до середины зала, озираясь по сторонам, как ребенок в замке колдуна. Зал был слишком большой, моего внимания не хватало, чтобы держать в поле зрения всё пространство, поэтому я не заметил его, хотя он не прятался, я в этом уверен».

- Я весь похолодел, - напряженно улыбнулся Артем, - понимаете, я как-то уже понял, куда он попал, и боялся, что он встретит там какого-нибудь страшного хозяина потустороннего мира. История действительно была жуткая и захватывающая. А Патрик весь ушел в рассказ:

- «Он сидел тихо, не шевелясь, пожилой джентльмен в дорогом камзоле и парике. Я едва не вскрикнул, когда мой блуждающий взгляд наткнулся на него, одиноко сидящего в одном из многочисленных кресел у окна. Не знаю, видел он меня или нет, он смотрел в одну точку перед собой, не шевелился…. И тут случилось еще одно страшное открытие. Я застыл, напряженно вглядываясь в сидящую фигуру, я хотел понять, он жив или мертв, я пытался увидеть его дыхание… и спустя мгновения понял, что: 1) он не дышит. 2) Он моргает. Моргающий мертвец! А за этим шоком последовал новый – в страхе я приложил руку к груди… Я тоже не дышал, и сердце мое не билось».

- Патрик сделал паузу, глубоко вздохнул, закрыл лицо руками, не представляю, каково ему было всё это пережить, мне вот даже слушать это было страшно. – сказал Артем.

- «В ту же секунду у меня потемнело в глазах… ведь у меня всё еще были глаза, я ими видел, вот о чем я думал, падая на колени на пушистый ковер. Это была паника, срыв, ужас, который человеку пережить невозможно. Мне вдруг начало казаться, что я задыхаюсь, хотя теперь я знал, что не дышу в том смысле, в каком привык, я начал раздирать пальцами горло, но они лишь скользили по коже, не причиняя ни вреда, ни боли, я хрипел и рыдал одновременно, повалившись уже всем телом на пол…. «Это пройдет, - услышал я спокойный красивый голос, - со мной было так же». Он хмыкнул и добавил: «Все через это проходят, и не всем хватает мужества это принять». В следующую секунду надо мной склонилось морщинистое лицо и длинные пряди парика, сквозь танцующие темные пятна в глазах я увидел протянутую руку. «Вставайте, молодой человек, - сказал этот моргающий мертвец, - негоже достойному джентльмену валяться на полу».

- «Я был так шокирован и напуган, что моментально успокоился, и даже протянул ему руку. Она не была теплой и не была холодной, я не чувствовал ничего, лишь шершавую кожу и странную крепость его руки. Я поднялся, даже не пытаясь выглядеть неиспуганным и думать о приличиях – я бесцеремонно разглядывал этого странного человека, выглядевшего как обычный городской житель из состоятельного сословия. «Я видел, как вы вошли, - ничуть не смущаясь и не выказывая недовольства от моего взгляда, сообщил он, - вы тоже не рискнули заходить в коридоры, да?». «Мы не дышим…», - не то спросил, не то сообщил я вместо ответа на его вопрос. «Да, верно, - спокойно кивнул он, - но разве вы задыхаетесь?». Я замер, напрягся… и вдруг четко осознал, что нет, я не задыхаюсь, более того, я даже не замечаю, дышу я или нет. «Чем быстрее вы поймете и примите это, - продолжил незнакомец, - тем лучше для вас. И вы сможете помочь другим, если, разумеется, сочтете возможным для вас». «Другим?? – ошеломленно воскликнул я, - здесь есть кто-то еще?». «Здесь всегда кто-то есть. – Уклончиво ответил мужчина, переводя взгляд на книжные полки за моей спиной. – Я сам не так давно здесь, чтобы судить. Но кое о чем судить уже могу».

- «Разумеется, у меня было множество вопросов, и этот джентльмен охотно отвечал на все, на которые сам знал ответ. Первым делом он представился, его звали сэр Томас Джонсон, он был чиновником из Лидса, всю жизнь провел в кабинетах, указы, сметы, налоговые бумаги. Он тоже не помнил, как оказался здесь, он помнил, как пошел на службу, сел за свой стол, налил чашечку своего любимого чая, готовясь просматривать договоры с угольщиками с юга… а потом оказался в холле, так же, как я. Он сказал, что видел других людей, мужчин и дам, все они были из разных сословий и разного положения, они бродили по дому, иногда переговаривались, а потом все куда-то исчезали. На мой жадный вопрос, бывал ли он во дворе, сэр Томас ответил утвердительно. «Дверь не заперта, - сказал он, - но по периметру высокий забор, и калитки я не нашел, везде сплошь кусты, что за ними – я не знаю, не могу разодрать ветки. И я еще не видел, чтобы здесь наступала ночь». Меня напугал его рассказ, но самое пугающее, как оказалось, было еще впереди».

- «Но самым пугающим был Он, - сказал сэр Томас, прочистив горло и потупив взгляд, - я видел Его всего раз, и больше не хочу». Я пытался добиться от него более подробного рассказа, потому что мне самому вдруг стало жутко – кто этот Он? Призрак этого особняка? Или сам хозяин преисподней? Но сэр Томас, прежде любезный и словоохотливый, наотрез отказался отвечать, резко мотнув головой, он заявил, что сказал всё, что мог, и на этом наш разговор окончен. «Но куда мне идти? – спросил я в отчаянии, я только обрел, как мне казалось, товарища по несчастью, и вот теперь он гнал меня прочь. - Я же совершенно не понимаю, что происходит!» В ответ он лишь равнодушно пожал плечами и заявил, что сам понимает не больше моего. Я подумал было, что не оставлю его, буду преследовать вопреки его воле, так сильно меня пугало всё происходящее… Но моим планам помешали».

- «В холле послышались голоса, едва слышное бормотание. Но наши головы синхронно дернулись и повернулись в том направлении. «Это нехорошо, - покачал головой сэр Томас, - когда их собирается много, приходит Он. А потом уводит всех вверх по лестнице, и оттуда они уже не возвращаются». Он на секунду задумался, наморщив лоб и потерев висок, а потом растеряно добавил: «Хотя, память здесь тоже ведет себя странно… я не могу вспомнить ни одного из тех, кто приходил и уходил, не помню ни лиц, ни имен, хотя с нескорыми точно общался. Я и вас не вспомню, наверное, как и вы меня. Думаю, я почти уверен, что забываю их, когда они уходят наверх». «Почему же вы не идете с ними?», – спросил я, может, это был бестактный вопрос, но мне подумалось, что в таком месте уже не до соблюдения всех приличий. Он посмотрел на меня, как на самого жалкого идиота в мире: «Я никогда не считал себя глупцом, юноша, - презрительно заявил он, - не считали так и окружающие, раз доверяли мне государственные дела. А только полный дурак может пойти неизвестно куда и с кем, тем более, имея из опыта наблюдений информацию о том, что никто из ушедших не вернулся».

- «Я собирался что-то сказать или спросить, но тут в зал вошли первые новички. Двое мужчин, один с пышной рыжей бородой, другой – худой и бледный. Они были не вместе, просто одновременно вошли в арку, оба испугано и удивленно озирались, совсем как я некоторое время назад, нас они пока не заметили. За ними вошел старик в ночном колпаке и дама средних лет в красивом платье, но волосы ее были не убраны в прическу, а заплетены в простую косу. Пока я отвлекся на разглядывание новоприбывших, сэр Томас ретировался куда-то вглубь зала и исчез из моего поля зрения. Я не сожалел, мне было как-то всё равно, но мне вдруг захотелось поговорить с этими людьми. Узнать, как они попали сюда, кем были до… до попадания в это место. И они всё прибывали, трое мужчин, на вид обычные крестьяне, девушка в простом платье, такие носили и у нас в Мидл-Хиллс, а потом зашла маленькая девочка, не знаю, сколько ей было, не больше 7, я думаю. Она была одета в скромное коричневое платье и забавный чепчик. Такая кроха и одна! Но она не плакала, лишь так же удивленно озиралась по сторонам и держалась взрослых, хотя никто их них на нее внимания не обращал».

- «При виде этой малышки я не выдержал, рванул к ней через этот огромный зал, почему-то мне стало страшно, что она заплачет, в этом месте шум мог принести большие беды, так мне казалось… шум мог привлечь внимание Его. И потом, мое сердце сжалось при виде такой маленькой девчушки в этом непонятном жутковатом месте, если мне, взрослому мужчине, было страшно тут, каково было ей??».

- «Я бесцеремонно проталкивался сквозь людей – а их набралось уже больше дюжины – никто не реагировал на мою грубость, я добежал до малышки, присел перед ней на корточки и сказал: «Привет». Ее блуждающий взгляд медленно переместился на меня, глаза у нее были карие и удивительно красивые, вообще личико у нее было как у ангелочка на рисунках, из-под чепчика выбивались каштановые кудряшки. Она не выглядела испуганной, только удивленной. Я еще раз сказал: «Привет, милая. Не бойся, я не причиню тебе зла…». Она молча смотрела на меня, изучающе, и вдруг рядом раздался голос: «Это ваша дочь?». Я поднял глаза, возле меня стояла та девушка в простом платье, лицо у нее было бледным и напряженным, она была не красавица, но ее молодость и открытый взгляд делали ее привлекательной. «Нет, - ответил я, - я просто увидел ее одну среди людей… мне показалось, за ней надо присмотреть». «Я позабочусь о ней, - решительно заявила девушка и положила руку на плечо малышки, как будто метила свою территорию или подтверждала право собственности, - детям гораздо спокойнее с женщинами, это неоспоримый факт…». Она вдруг нахмурилась, потерла лоб и тихо проговорила, не обращаясь ни к кому: «Я ведь ей не мать, да? У меня пока нет детей… но скоро…». Она метнула на меня испуганный и растерянный взгляд: «Что это за место? Ради Бога, вы что-нибудь знаете?». По ее глазам я понял, что она и сама знает ответ, который я никак не решался принять. Вместо слов я учтиво поклонился: «Мое имя Патрик Хэдли, мисс, я здесь совсем недавно. Я просто заснул в лихорадке, а проснулся тут… или не проснулся, этого я утверждать не могу». Она рассеянно потрепала волосы, уложенные в некое подобие прически, второй рукой продолжая обнимать малышку – та не протестовала, она вообще не двигалась, только глаза перемещались от моего лица к лицу обнимающей ее незнакомки – опустила глаза и тихо сказала: «Я тоже уснула… в некотором роде. – Грустная улыбка тронула ее бледные губы, - наверное, я просто потеряла сознание, кровь шла так сильно… Я не хотела никому говорить, думала, всё решится… женщины делают так испокон веков…». Вдруг она резко вздернула голову, ее глаза вспыхнули: «Не вздумайте меня судить, не я приговорила этого ребенка, а люди, ненавидящие любовь, ненавидящие свободу, ненавидящие жизнь, зарождающуюся без их разрешения!». Я всё понял, медленно покачал головой: «Судить? Нет, мисс, боюсь, в этом месте судить будем не мы, а нас. – Я позволил себе улыбнуться прямо в ее горящие глаза. – А даже если бы и не это место, я никогда не был склонен судить людей, будучи всю жизнь заложником семьи и обстоятельств, я мечтал о свободе и любви и восхищался каждым, кто осмеливался следовать за ними». Несколько секунд она пристально смотрела мне в глаза, как будто просвечивая мою душу, а потом оттаяла, улыбнулась уже тепло и грустно: «Элис Грэйфилд, - она сделала едва заметный реверанс, - жаль, конечно, что мы знакомимся при таких…», - договорить она не успела, воздух вдруг завибрировал, это было похоже на низкое гудение, только самого звука как будто и не было слышно, одна вибрация. И это было неприятно, как будто каждая клеточка моего… тела...? скорее, моего существа корежилась и стонала. «Это Он, - раздался крик из глубины зала, сэр Томас обозначил свое присутствие, - Он идет!». Мы с Элис обменялись испуганными взглядами, девочка заплакала, но не попыталась вырваться или, наоборот, прижаться к взрослому, просто стояла и ревела. Вибрация нарастала, вместе со страхом, лицо Элис исказилось, она тоже чувствовала дискомфорт, в миг она приняла решение, или просто не смогла противиться панике – она подхватила малышку на руки и, не горя ни слова, побежала вглубь зала, туда же, куда почти вся группа. Глупое решение, подумал я, там некуда бежать… хотя, здесь вообще некуда бежать, поправил я сам себя, оказавшись здесь, путь только один – вверх по лестнице. Однако я еще мог контролировать себя и свой разум и отчетливо понимал, что не хочу видеть ужасающего хозяина особняка. Бежать в конец зала – глупо, это я понимал, поэтому устремился в арку, отчаянно надеясь, что успею, что не увижу Его, спускающегося по этой широкой лестнице. Почему-то я знал, что он будет спускаться, не появиться из одного из тех жутких коридоров, а придет сверху».

- «Я выскочил обратно в холл, вибрация делала каждое движение мучительным и трудным, но страх был больше. И да, краем глаза я уловил движение на лестнице. Страх стал ужасом, я вцепился в ручку тяжелой и широкой входной двери, смутно осознавая, что не помню ее, потому что не видел, я точно не входил через эту дверь. И не через какую другую, если на то пошло, теперь я был в этом уверен. Я повернулся спиной к лестнице, хотя паника требовала, чтобы я видел источник опасности. Но я не мог, я подумал, что сойду с ума, лишусь рассудка, если увижу… это… существо. Я дергал массивную ручку, тянул на себя и толкал от себя – дверь, вопреки рассказам сэра Томаса, не открылась, она была заперта».

На лицах членов Клуба застыло одинаковое напряженное внимание, каждый, наверное, представлял себя в своем собственном особняке, так же, как и хозяин особняка являлся каждому в своем неповторимом образе. А Артем продолжал историю Патрика:

- «Парализующее ужасом понимание того, что дверь не откроется, пришло ко мне внезапно. Я не бился в истерике, не упал безвольным мешком на пол, отдавая себя на милость хозяина особняка, я прост понял, что во двор мне не попасть, мне придется остаться в доме, возможно, двери нельзя открыть, когда приходит Он… чтобы мы не разбегались, чтобы мы послушно шли за Ним по лестнице. Я не хотел идти по лестнице, и не хотел поворачиваться лицом к Нему. Оставались лишь коридоры по правую руку… но я сразу отверг эту идею, она была ничем не лучше прямой встречи с Ним. И тогда я, понимая, что все мои движения прекрасно видны, как мышь, накрытая тенью ястреба, должно быть, понимает, что бежать ей некуда, но всё равно бежит, спасая свою жизнь, я полез за большой горшок с каким-то растением, стоящим у самой двери. Таких горшков было два, они стояли друг напротив друга, я, опять же, осознавал, что этот горшок не сможет скрыть меня полностью, но ничего другого не оставалось, я действовал так, как действует загнанное в угол существо – без далеко идущего плана, хватаясь за любую, даже самую нелепую попытку спасти себя».

- «Я заполз за широкий и высокий горшок и сжался в комочек, обхватив руками колени и крепко зажмурив глаза. Я вжался в тяжелое дерево входной двери, понимая, что лишь несколько дюймов отделяют меня от… от возможности быть подальше от Него. А что если Он подойдет?? Я не позволил себе думать эту мысль, просто не позволил».

- «Я ждал, зажмурив глаза, ждал страшного голоса или еще чего-нибудь, вибрация рвала меня на части, мне хотелось кричать, плакать и смеяться, но я просто сидел, застыв от ужаса, как мышонок, загнанный котом за кувшин, он понимает, что бежать ему некуда, и пока он в обманчивой безопасности, но стоит лишь шевельнуться – смерть схватит тебя. Я не слышал Его шагов, не слышал, чтобы Он что-то говорил, не слышал, чтобы кто-то еще бежал в панике, или кричал, или плакал – только эта странная гудящая вибрация. Может, Он всё же не заметил меня, блеснула надежда, самая прилипчивая из человеческих демонов, может, ему просто не до меня? Сэр Томас ведь как-то спасся…».

- «Но время – если оно здесь существовало – шло, ничего не происходило, никто не пришел за мной, более того, вибрация начала слабеть, а потом и вовсе пропала. Я не смог бы сказать, в какой именно момент она ушла, просто я вдруг осознал, что она меня больше не беспокоит. Я рискнул открыть глаза. Холл был пустым, всё выглядело так, как в момент моего первого появления здесь… так мне показалось, а когда я осмелел настолько, что выглянул из-за горшка, я увидел белый чепчик у самого подножья лестницы. Это маленькое белое пятно наполнило меня ужасом и какой-то разрывающей душу скорбью. Не надо было быть гениальным сыщиком, чтобы понять, откуда там могла взяться эта вещь и кому она принадлежала. Они ушли с Ним, я больше никогда не увижу Элис и эту странную малышку. Глупо грустить об этом в таком месте, но чувства оставались живыми и непокорными даже в загробном мире, ха-ха».

- «Интересно, ушел ли с ними сэр Томас? Может, на этот раз его заставили, он ведь был в зале, бежать оттуда было некуда? Должно быть, вибрация пропала в тот момент, когда они поднялись по лестнице и… что? Перешли в какой-то другой мир или портал, я не знал и не хотел размышлять об этом».

- «Медленно и опасливо я выбрался из своего укрытия, больше всего мне хотелось толкнуть дверь и выбежать во двор, почему-то я был уверен, что теперь она откроется… но любопытство и какое-то странное чувство долга заставило меня снова двинуться к арке зала. Я должен был убедиться, что сэр Томас ушел или остался, почему-то я переживал за этого пожилого джентльмена. А вдруг, там остался кто-то еще? Да, любопытство было слишком сильным, так что я временно забыл про двор».

- «Я заглянул через арку в огромный зал, он снова показался мне пустым, но теперь-то я знал, что эта пустота обманчива. «Сэр Томас? – тихо позвал я, внимательно оглядывая каждый фут помещения, там ничего не изменилось, как будто и не было всех этих людей… и Его. – Есть тут кто-нибудь?». Несколько мгновений мне никто не отвечал, потом в глубине зала я уловил движение, а через секунду заметил какого-то паренька с бледным лицом, он метался от стены к стене, что-то бормоча. «А, это вы… Патрик, кажется? – сэр Томас сидел в одном из кресел у окна так неподвижно, что я опять его не заметил. – Вы тоже не ушли?».

- «Не говоря ни слова, я бросился к нему, как к родному. Он даже улыбнулся довольной, теплой улыбкой, наверное, ему тоже было приятно увидеть знакомое лицо. «Сэр Томас, как же я рад вас видеть! – Воскликнул я, краем глаза наблюдая за мечущейся фигурой в другом конце зала, пока мне казалось, что угрозы он не представляет, - как вам удалось спастись?». Он задумался, потом улыбнулся: «Не знаю, молодой человек, не знаю. Я просто сидел, глядя в пол, не поднимал глаз, пока Он звал их за собой. Никто не тащил меня силой, никто даже не предложил мне персонально куда-то пойти…. А они ушли, все, кроме этого». – И он кивнул на мечущегося парня. «И Элис, - выдохнул я, - должно быть, она забрала малышку». «Элис? – удивленно спросил сэр Томас. – Кто это?». «Девушка с растрепанной прической в простом платье серого цвета, ее звали Элис Грэйфилд…». «Ты помнишь?? – Почти вскричал пожилой джентльмен. - Ты не можешь помнить ее! Когда они уходят, их больше невозможно помнить!». «Но я помню, - тихо повторил я, чувствуя, как страх поднимается откуда-то из глубины груди, - почему-то я помню ее. И малышку. И даму в дорогом туалете с простой косой…». «С тобой что-то не так, - прищурился сэр Томас, - в тебе что-то неправильно».

- «Наш странный диалог внезапно прервал мечущийся парень, каким-то образом сумевший приблизиться незамеченным. «Они не выглядели испуганными. – Пробормотал он каким-то плаксивым голосом. - Никто из них, даже… не могу вспомнить, только что ведь хотел сказать! Не помню их лиц, не помню, кто вообще тут был? Но я помню, это я запомнил, что никто не боялся! Может, кто-то и был напуган, но они всё равно пошли. Я дурак! Какой же я дурак!». И он ударил себя по лбу, сильно. «Вы тоже не пошли, да? – Его глаза лихорадочно блестели, он жадно смотрел то на меня, то на сэра Томаса, - и что теперь? Останемся тут? Нет! Это неправильно! Неправильно!». Сэр Томас закатил глаза и ничего не ответил, мне почему-то стало смешно от этого, несмотря на пугающую ауру всего происходящего. Внезапно ответ пришел, такой же легкий и простой, как пожелание доброго утра или приятного аппетита. «Что вам мешает подняться по лестнице сейчас? – Спросил я, сам поражаясь той очевидности решения, которая почему-то была недоступна парню, - идите и не терзайте себя». Он замер, похоже, тоже шокированный таким простым ответом, а потом выдал еще одну нервную улыбку и спросил, не желаем ли мы присоединиться. Было видно, что ему страшно, я бы тоже не решился в одиночку идти куда-то в неизведанное место, тем более, такое зловещее и странное. Я заявил, что не горю желанием покидать первый этаж, более того, хотел бы выбраться наружу и предлагаю ему сначала составить мне компанию, а пойти на лестницу он всегда успеет. Мое предложение вызвало новую волну нервозности, он замотал головой и начал опять бормотать что-то про неправильность и «надо было идти, все пошли». В итоге мы сошлись на том, что я и сэр Томас проводим его до лестницы и пойдем каждый своим путем».

- Патрик задумался и покачал головой: «В глубине души я знал, чем это закончится, чувствовал. Не зря ведь периодически приходит Он, ничего не бывает зря, так уж создал Тот, Кто гораздо умнее нас. Мы дошли до лестницы и встали у ее подножья. Признаюсь, там страх накрывал меня, как штормовая волна, я боялся, что наше присутствие вызовет Его, я не думал, что смогу вынести Его вид так близко. Широкая лестница поднималась на один длинный пролет и раздваивалась, что было там, наверху, я даже не хотел думать. Парень испуганно вытаращился на нас, сэр Томас с невозмутимым лицом кивнул на лестницу: «Что ж, юноша, вы на месте. Поднимайтесь, а мы пожелаем вам всего наилучшего». Однако парень не спешил, еще раз спросил, не передумали ли мы, попытался убедить нас, что так надо, так правильно… никто из нас не колебался, ни я, ни пожилой чиновник. В конце концов, сэр Томас заявил, что не хочет стоять тут вечно, и если парень не поднимется сейчас, подниматься ему придется без его моральной поддержки. И незнакомец сдался. «Они не выглядели испуганными, - тихо повторил он, уговаривая и убеждая себя самого, - я не помню их, никого, но я запомнил, не дал себе забыть, что они не боялись, им не было страшно, они сами пошли…». И он ступил на лестницу».

- «Дом не задрожал и потолок не рухнул. И Он не явился, слава Создателю. Худенький парень смотрелся как-то особенно уязвимым на этой шикарной огромной лестнице, но он уверенно поднимался, хотя было видно, с каким трудом ему дается каждый шаг. Преодолев первый пролет, он остановился на площадке, обернулся, робко помахал нам и повернул направо. Мы с сэром Томасом уже хотели уходить, как вдруг раздался крик… Я сразу уловил, что это не был крик от испуга или боли, это был горький вопль отчаяния. А спустя секунду до нас донеслись рыдания: «Нет! Я не хочу оставаться! Я должен уйти! Я был дураком! Пожалуйста, я не могу больше здесь оставаться!». Оказалось, лестница упиралась в стену, лестница вела в никуда. Это мы узнали, когда он спустился, поникший, с трясущимся от рыданий плечами. Он сел на ступеньки возле площадки, откуда лестница раздваивалась, и горько плакал, закрыв лицо руками».

- «Должно быть, когда приходит Он, открывается какой-то портал, - тихо предположил мой спутник, - ему придется ждать следующую группу, чтобы уйти», - задумчиво добавил он. «Значит, никого не тащат насильно, - сказал я, больше думая вслух, нежели обращаясь к кому-то, - но и не пускают…куда-то… когда вздумается». И помолчал еще секунду, не решаясь задать этот вопрос, но он всё же вырвался из меня: «А вы, сэр Томас? Вы еще не захотели уйти?». Он окинул меня ироничным взглядом: «Я, кажется, давал вам ответ уже. Может ли лиса стать кроликом, если попадет на кроличью ферму? Отрастут ли у нее уши? Будет ли она прыгать и грызть морковь?», - и он, фыркнув, пошел прочь от лестницы. А вот я задумался. Но поскольку мои размышления не могли быть полными и правильными без всей информации, какую я мог получить об этом месте, я решил всё же сделать сперва то, что собирался, а уж потом обдумывать свое положение».

- «Я решительно направился к входной двери, почему-то не сомневаясь, что теперь она откроется. И она открылась. Я в восторге оглянулся, хотел поделиться с кем-нибудь своей маленькой победой, но сэр Томас, должно быть, вернулся в зал, а парень так же тихо сидел на лестнице, обхватив голову руками, он не смотрел на меня, ему не было до меня никакого дела. Я помедлил, осторожно выглядывая в щель, я не решался распахнуть дверь и не решался высунуть голову. Чего я боялся? Сам не знаю, да и сэр Томас бывал во дворе и не рассказывал ни о чем ужасном. Разумеется, любопытство взяло верх, такова уж человеческая природа, я осторожно, как будто входил в клетку к тиграм, ступил за порог».

- «Я вышел на широкое крыльцо с красивой кованой оградой, вокруг сиял день, хотя солнца я не видел, даже не мог понять, откуда оно светит. Но небо надо мной было чистым и глубоким, того теплого оттенка голубого, какой бывает поздней весной и летом. И вокруг всё утопало в зелени, высокие кусты плотно закрывали забор, такой же кованый, судя по торчащим из зарослей пикам, над особняком тянулись в небо деревья, раскидистые, пышные, не сдерживаемые ничем, весь двор, который я мог видеть, был засеян газонной травой, прорезанной каменными дорожками. Как здесь красиво, невольно восхитился я, а улыбка сама растянула губы, как спокойно и уютно. Находится в этом зеленом ухоженном дворе было гораздо приятнее, чем в мрачном особняке. Улыбаясь во весь рот, я спустился с крыльца, ощущая под ногами мягкость травы, прочный камень, которым была вымощена идущая от особняка дорожка… А вот запахов я не чувствовал, хотя понимал, что, будь это всё настоящим, воздух был бы наполнен ароматами травы и листвы, прогретой солнцем. Но и солнца-то не было, ха-ха. И самое главное – я ведь не дышал, как же я мог почувствовать хоть какие-то запахи? Воспоминание об этом испортило мне настроение, как и воспоминание о словах сэра Томаса о том, что он так и не смог найти выход со двора, как и не смог заглянуть за ограду».

- «И всё же снаружи было лучше. Я прошел по каменной тропинке от крыльца, а потом, оглядевшись, сошел с нее, наслаждаясь мягкостью травы. Странно, что я не мог чувствовать запахи, но мог ощущать прикосновения. Двор шел вокруг особняка, и по всему периметру был высокий забор, закрытый кустарником. Мне было интересно, как выглядит особняк снаружи, насколько он большой, что там, на верхнем этаже или этажах? Я поднял голову, сквозь ветки больших деревьев, окружающих дом, я увидел высокий особняк, отделанный кремовым камнем, как и дорожки во дворе; высокие окна от пола до потолка были на всех этажах, я насчитал 3. Парадная дверь и крыльцо тоже кричали о роскоши и пафосе, вазоны с цветами, дорогая кованая ограда и перила, тяжёлое дерево, украшенное металлом - таким был фасад, а мне хотелось заглянуть за сам дом, увидеть его с другой стороны, сэр Томас ничего не говорил мне об особняке, может, не считал это интересным?».

- «Я задержался на… некоторое время, если такое понятие вообще существовало там… стоя под большим деревом, растущим у самого крыльца, мне так приятно было смотреть на его листву, на толстые ветки, тянущиеся в бесконечное синее небо, и пусть я не видел солнца, но всё было залито светом, очень похожим на солнечный, и эта картинка была прекрасна, это была часть прежней нормальной жизни. Глядя на этот пейзаж, можно было забыть о том, что я не знаю, как попал в этот странный особняк, что я больше не дышу, черт возьми, что там, в особняке, живет какое-то существо, спускающееся по лестнице, ведущей в никуда, и уводит с собой таких же странников, уводит навсегда. Стоя под этим деревом, глядя в синее небо, можно было снова поймать потерянное ощущение Жизни, ощущение того, что ты дома, у тебя всё еще впереди, и всё, так или иначе, будет хорошо».

- «Эти мысли пронзили мое сердце грустью и тоской, я вдруг понял, что никогда больше не вернусь в Мидл-Хиллс, никогда не увижу Роберта и Лестер, я не стану писателем и не встречу девушку, которую полюблю… я даже больше не увижу, как приходит весна, не почувствую запах цветка и аромат весеннего ветра. Для меня всё закончилось, и я ничего не могу сделать, чтобы это изменить. И тут меня накрыло такое отчаяние и такая ярость! С криком, идущим от самой глубины души, я упал на колени и начал молотить кулаками по земле, покрытой этой ухоженной травой, я ревел, как раненый зверь, захлебываясь рвущейся из меня злостью и отчаянием. Я подумал, что сожгу этот проклятый особняк дотла, разорву голыми руками, если не смогу поджечь, я ни за что не поднимусь по той лестнице, потому что это означало бы смириться и потерять себя, а я еще слишком мало прожил сам с собой, чтобы устать от того, кем являюсь, и так легко расстаться со своей личностью. А я знал, откуда-то знал точно, что те, кто уходит с Ним, растворяются, перестают быть теми, кем пришли в этот особняк. Не исчезают, нет, просто… очищаются от прежней жизни и прежних себя. А я этого не хотел, потому что по сути это единственное, что у меня было - моя личность, ее мечты и страдания, ее непохожесть и несовершенство».

- «В ярости и исступлении я побежал к забору, скрытому за кустами, я ухватился за зеленые ветки, совершенно точно зная, что загляну за них, что они не устоят против моего гнева и решимости. И они действительно поддались, мне удалось раздвинуть их довольно легко, но за ними были новые ветки, и я раздвигал их снова и снова, всё больше осознавая, что имел в виду сэр Томас – я никогда не загляну за них, не увижу, что за этим забором, я могу потратить вечность на то, что буду раздирать эти ветки. Но за ними всё равно всегда будут новые».

- «Издав какой-то животный рев, я побежал прочь от веток, я решил оббежать особняк, попытаться найти лазейку или хотя бы увидеть его обратную сторону. Но, - горько усмехнулся Патрик, - результат вполне предсказуем: я бежал по ухоженному газону и видел перед собой всё тот же фасад с тяжелой дверью и красиво огороженным крыльцом. У этого здания не было обратной стороны, как не было никакого забора за кустами».

- «Я хотел бы заплакать, но слез тоже не было, только давящее отчаяние и несправедливость происходящего. Из этого места выбраться было невозможно, по крайней мере, на данный момент. Я сел на траву и просто смотрел в небо, ждал, пока пройдет эта душевная боль, а перед глазами стояла картинка: группа людей идет к лестнице в особняке, Элис ведет за руку малышку, они спокойны, но немного растеряны… и как сказал тот парень, никто из них не выглядел испуганным. Может, выхода нет, и всем нам придется туда подняться? При этой мысли я снова ощутил затихающую было ярость. Я не хотел этого, я не просил заточать меня здесь! И чем я, в конце концов, это заслужил? Тем, что полез в ледяное озеро за глупым мальчишкой, а не оставил его умирать?! И тогда я решил, что не сдамся, не сломаюсь, хоть раз в жизни добьюсь своего. Я ни за что не пойду за Ним по той лестнице, я изучу это место и найду способ убраться отсюда. Куда? Этого я не знал, даже предполагать не решался, я просто не хотел оставаться здесь, не хотел потерять себя и смириться с тем, что так и не прожил свою жизнь».

- «Опустошенный, но не сломленный, я побрел обратно в особняк. На крыльце я бросил последний взгляд на небо, такое знакомо голубое и родное небо, оказавшееся на самом деле такой же иллюзией, как кусты и сам особняк. И мой внешний вид тоже – иллюзия, подумал вдруг я, и мне снова стало панически страшно».

- «Я потянул за ручку массивной двери (я чувствую ее вес, отметил я про себя) и снова оказался в мрачном холле. Теперь я хоть запомню, что вошел сюда сам, подумал я, первым делом глядя на лестницу, она была пуста, парень ушел куда-то, наверное, в зал. Я тоже пошел в зал, больше идти было некуда, я постоял некоторое время напротив коридоров, но от них шла такая жуть, что я понял совершенно ясно, что никогда не войду ни в один из них, лучше уж провести вечность в этом холле или дворе, в зале, но только не там. И всё равно я не терял решимости найти выход, выбраться отсюда, почему-то я не сомневался, что это возможно. Может, путь спасения как раз в этих коридорах, подумал я, может, поэтому они внушают такой ужас, чтобы никто не осмелился войти в них и выбраться отсюда? В этом был смысл, но я пока никак не мог даже представить, что смогу сделать шаг туда. Возможно, даже ради спасения».

- «Растерянный и подавленный, я вернулся в зал. На это раз я сразу заметил своего знакомца, сэр Томас стоял у окна, что он видел там? Мне казалось, я уже знал ответ на этот вопрос: из всех окон этого дома видно либо ничего, просто свет, либо зеленую лужайку и кусты, скрывающие забор. «Что там? – спросил я, подходя к нему, это был просто вопрос ради вопроса, мне хотелось с кем-то поговорить, - там, вообще, что-то есть?». Он стоял, заложив руки за спину, от моего голоса он даже не вздрогнул и не повернулся. «Всё то же, - ровным голосом ответил он, - кусты, газон, дорожки. Я выучил расположение каждого камешка на этих дорожках. Я могу по памяти нарисовать каждый проклятый лист на кустах, но я не помню никого, кто приходил сюда и уходил. Это странно, вы не находите?». «Только это? – усмехнулся я, - раз вы так хорошо знаете двор, значит, провели здесь уже немало времени… если оно здесь есть… но, я хотел спросить вот что: за все ваши наблюдения вы хоть раз видели облака на небе?». Он молча покачал головой, также не поворачиваясь. А потом вдруг произнес: «Иногда я чувствую, что отдал бы всё что могу, лишь бы увидеть на небе облако, услышать рокот грома и шум дождя, я бы отдал всё за звездное небо и возможность идти по дорогам под ним. За смену времен года, за то, чтобы снова вдохнуть запах табака и свежескошенной травы». «Сэр Томас», - начал было я, но он покачал головой. «Я знаю, о чем ты думаешь, - задумчиво проговорил он, - надежда – одна из привилегий молодости. С возрастом, чем лучше ты узнаешь этот мир, тем меньше у тебя надежд. Я не готов уйти с Ним, пока не готов. Не знаю, буду ли когда-нибудь готов... наверное, буду, но я не питаю ложных надежд и вам не советую. Отсюда не выбраться. Есть лишь один путь, но я пока не хочу, не готов его пройти».

- «Он сдался, не знаю, возраст тому виной, или такой уж у него был характер. Вероятно, дело всё же было не в возрасте, подумал я, вспоминая того парня, который пытался подняться по лестнице. Кстати, где он? Я оглядел зал, он сидел в самом дальнем конце прямо на полу, обхватив голову руками. Не переживай, хотелось мне сказать ему, здесь всегда будет шанс уйти с очередным караваном мертвых, здесь будет бесконечное число шансов, потому что это дом, в котором живет Вечность».

- «Но я ничего не сказал, он всё равно бы меня не послушал. Вместо этого я бросил еще один взгляд на спину сэра Томаса, но он так и стоял неподвижно, всем своим видом показывая, что не намерен менять точку зрения. И я вышел из зала, почему-то твердо зная, что больше в него не вернусь».

- «Снова оказавшись в холле, я стал внимательно разглядывать каждый дюйм этого мрачного помещения, прямо напротив меня были коридоры, но я даже не мог заглянуть в них, старательно отводил глаза. Мысль о том, что именно там может быть спасение, не оставляла меня, но как сэр Томас не был готов примириться со своей участью и так же не готов бороться, я не был готов всерьез рассматривать возможность войти в один из этих жутких коридоров. В странном состоянии отчаяния и решимости одновременно, я двинулся к лестнице, всё равно идти больше было некуда. Я хотел заглянуть под лестницу, просто так, ни на что не надеясь… и вдруг увидел дверь, совсем рядом с лестнице на одной стороне с залом, она почти слилась со стеной, кто-то явно хотел ее спрятать. Лишь круглая темная, в цвет деревянной обшивки ручка выдавала ее местонахождение, ну и едва заметная щель между стеной и самой дверью, даже шелковые обои были наклеены вровень со остальной стеной».

- «Я испытал нечто вроде ликования и страха, я понимал, что вряд ли путь отсюда будет так легко замаскирован, если он вообще был. И если коридоры внушали ужас одним своим видом, то я понятия не имел, что может скрываться за этой дверью, и для чего ее попытались скрыть. Но отступиться я уже не мог, что бы там ни было, подумал я с каким-то диким весельем, оно, по крайней мере, точно меня не убьет, ха-ха. И эта не самая удачная шутка вдруг наполнила меня смелостью и гневом, я не должен был быть здесь, я не прожил свою жизнь, потому что поступил не как трус и мерзавец… так нечего трусить и сейчас - я не мешкал и не колебался, бросаясь за мальчишкой на лед, а для себя у меня нет ни капли смелости??».

- Он усмехнулся как-то грустно и горько и добавил: «Не в буквальном смысле, конечно. В буквальном, именно смелость положила конец моему существованию, но отсутствие смелости лишило меня возможности прожить то время, что было мне отведено на земле. И больше я этого не допущу, прорычал я себе под нос и повернул ручку».

- «За дверью меня не ждала бездна или очередной бесконечный коридор. Там была обычная комната, похожая на кабинет, книжные полки до самого потолка, красивый ковер, кожаный диван и резной письменный стол из темного дерева. В комнате было единственное окно, выходящее в тот же двор, правда я так и не смог увидеть здание с этой стороны, но не сомневался, что если выгляну – увижу всё те же газоны и забор за стеной кустарника. Я застыл на пороге, здесь не было никакого пути к спасению, ни двери в другую комнату, ни какой-нибудь вентиляционной дыры, ничего. Тогда зачем ее пытались скрыть? И вообще, для чего эта комната? Ответа у меня не было, и никто не смог бы мне его дать. Я решил спросить у сэра Томаса, видел ли он эту комнату, но вдруг воздух снова наполнился вибрацией. Я уже знал, что это значит. Не раздумывая, я бросился в комнату и закрыл дверь, даже не думая о том, смогу ли открыть ее или проведу вечность в маленькой комнате с книгами. Вибрация нарастала, я в ужасе подумал, что не должен находиться здесь и выйти тоже не могу… поэтому я решил спрятаться. Знаю, звучит глупо и по-детски. Но тогда ничего лучше на ум мне не пришло. Я метнулся под письменный стол, стоящий у окна, мельком бросил взгляд во двор – да, как я и предполагал: газон, кустарник, забор, яркий день без солнца на небе. Под столом я сжался в комочек и закрыл глаза, всей душой желая, чтобы меня не нашли, не заметили, не хватились… Но почему возникла вибрация? Почему Он решил появиться, ведь я не слышал, чтобы прибыла очередная группа или хоть кто-то? Может, ради парня, что хотел подняться по лестнице? Это была призрачная надежда, и в глубине души я прекрасно понимал, что парень тут ни при чем. Я был нерешительным при жизни, но глупым не был, я посмел открыть дверь, которая явно не должна была быть открытой, и пусть здесь не было ничего такого – просто я нарушил какое-то правило особняка, это ведь было очевидно. И сейчас я за это поплачусь, подумал я, и, возможно, буду горько сожалеть о своей неудачно проклюнувшейся смелости до скончания времен».

- «И как будто в ответ на мои мысли, ручка повернулась, и дверь с едва уловимым скрипом открылась».

-«Я не видел Его, но по сводящей с ума вибрации знал, что Он стоит на пороге. Он сделал шаг в комнату, до меня донесся едва слышный щелчок закрывающейся двери... и вибрация вдруг пропала. Я не мог Его видеть, слава Богу, мешала передняя панель стола, но я чувствовал Его присутствие ощущал исходящую от Него силу. «Выйди ко мне», - голос у него был какой-то глубокий и властный, я заплакал бы от страха, если бы мог, но ужас парализовал всё мое существо. И однако сквозь этот ужас пробилось повиновение, я понял, что не могу ослушаться этого голоса, этого просто не могло быть. Только бы Он не заставил меня смотреть на Него, мелькнула мысль, пока я медленно вылезал из-под стола, как нашкодивший щенок. «Ближе», - сказал он, когда я дополз до обратной стороны стола и застыл, глядя в пол, ковер под моими ладонями ощущался таким мягким, что я невольно заметил это, несмотря на всю критичность ситуации. Почему я могу чувствовать мягкость ковра, но не могу ощутить аромат травы во дворе, подумал я как-то отвлеченно, ведь по сути ни травы, ни этого ковра на самом деле нет, как нет и меня, вернее, этого тела больше нет… «Ближе», - повторил Он, и я послушно пополз к Его ногам. Кстати, я отметил, что на нем были красивые изящные туфли из светлой кожи с атласными бантами, выше я не смел бы поднять глаза».

- «Всегда находится кто-то, отрицающий свою судьбу, - сказал Он, когда я замер почти у самых носков его туфель. - Ты мертв, но никак не можешь это принять. Как и многие до тебя. Но эта комната, она не для многих». Я почти не понимал, о чем Он говорит из-за ужаса, охватившего меня, я лишь пытался понять общий тон его речи, ожидают ли меня неприятности или… «Ты хочешь выбраться отсюда? – спросил Он, и я готов был поклясться, что Он улыбается - Это невозможно. Отсюда нет выхода. Те коридоры… ты ведь видел коридоры? Они пугают, да? Входящий в них не может вернуться, иногда души томятся там вечно. Миллионы, миллиарды дверей, и за каждой – персональный ад для самых черных душ, для тех, кто отвергал Созидание, Любовь, Гармонию». Он презрительно хмыкнул: «Ты думал найти спасение там, но не посмел войти туда, значит, твоя душа не так уж черна, те, кому место в коридорах Вечности, в коридорах Искупления, стремятся туда, их натура толкает их, и они делают выбор сами, как и в земной жизни».

- «Но ты…, - он усмехнулся, а потом поднял ногу в изящной туфле и поддел мою голову, поднимая ее, мягко, но неотвратимо. Я понимал, что увижу Его лицо, и зажмурился, стараясь спасти для себя еще хоть пару минут разумной жизни – я не сомневался, что сойду с ума от увиденного и проведу вечность наедине со своими криками и безумием. – Противоположное существо. Обратная форма жизни». Я ничего не понимал из того, что он говорит, и знал, что никаких пояснений не последует. «Всё служит Благу, даже то, что противоположно Любви, Созиданию и Гармонии, у каждого существа есть свобода выбора и неизбежные последствия свободных решений. Ты мог пойти со мной в свет, чтобы начать сначала, мог войти в коридоры, мог остаться в общем зале и болтаться там земными веками… здесь такого понятия как Время нет, думаю, это ты понял и сам… но ты решил войти в эту комнату. Интересно!».

- «И хватит жмуриться. – Бросил он, убирая носок своей туфли из-под моего подбородка. – Раз уж ты был так решительно настроен, что выбрал свой путь, так имей смелость посмотреть на меня, хозяина этого дома». Я затрясся, как лист на ветру, и прохныкал жалкое: «Нет, пожалуйста…». «Куда делась твоя решимость? – издевательски спросил Он, - они не смеют смотреть на меня, никто из них, они просто идут за мной, глядя себе под ноги, как делали всю свою земную жизнь, другие уходят в коридоры и ждут, пока я разрешу открыть дверь и вернуться… если разрешу… но они не видят меня, и не увидят, даже если удостоятся чести пойти в свет, подняться за мной по той лестнице. Но ты ведь не привык смотреть вниз, твой взгляд устремлён за горизонт, на облака или внутрь твоей души, так? Ты видел мир, а теперь увидь меня».

- «И я повиновался, - сказал Патрик, глядя куда-то сквозь пространство, - я открыл глаза».

- Он тряхнул головой и быстро проговорил: «Я не буду описывать то, что увидел, это слишком, и все мои ощущения и чувства не уместятся ни в одном языке мира, да и во всех языках сразу не уместятся. Я лишь скажу, понимая, что тебе любопытно, что это существо выглядело как человек, вернее, как ожившая копия человека… Статуя, вот на что было похоже его лицо, а всё остальное скрывал изысканный наряд из шелка и парчи. Это было белое и безжизненное лицо каменной статуи, и его глаза были белыми, как кусочки мрамора в глазницах, и лишены ресниц. И я смотрел в эти мертвые глаза, чувствуя, как теряю рассудок от ужаса и какого-то странного чувства, как будто я исчезаю, растворяюсь, перестаю быть… «Жизнь за жизнь, - проговорил Он, глядя на меня своими пустыми глазами, - так тому и быть. Ты вернешься, перевертыш, и мы вновь поговорим, может быть в этой же комнате». Жуткая улыбка растянула его белые губы, и это было последнее, что я видел или помню. В следующий раз я открыл глаза в этом теле».

Артем замолчал, давая нам время осмыслить услышанное.

- Конечно, у меня в голове крутились тысячи вопросов, наверное, - усмехнулся он после паузы, - что чувствует человек, получивший второй шанс, но в чужом теле? Я поверил ему, когда он рассказывал про тот особняк и его Хозяина, я ощутил что-то, какое-то едва уловимое дуновение того мира или той энергии, не знаю, но больше я не сомневался: всё, что сказал Патрик – правда, и сам он – не выдуманная личность местного алкаша, он настоящий, живой, и мы даже могли бы быть друзьями, если бы родились в одно время… хотя, мы и стали друзьями… но это я уже забегаю вперед.

- Я прямо ему сказал, что верю всему, что он мне рассказал, и что хотел бы задать миллион вопросов. Но самый первый: каково это, открыть глаза в чужом теле, в совсем другом мире?? Он рассмеялся и закрыл ладонью лицо, оказалось, что первым, что он увидел глазами Санька, было небо, чистое голубое небо, и он решил, что по-прежнему находится в особняке. А потом по небу пролетел самолет, и это был чистый шок! Он не знал слова самолет, не знал, что это такое. Он лишь сказал мне, что по небу летела странная толстая птица без перьев, оставляя за собой небесный след. Он испугался и подумал, что опять попал в какой-то другой загробный мир, а потом обнаружил, что еще и находится в каком-то чужом теле, и это тело лежит под кустом. Зато он мог чувствовать запахи (в том числе не самые приятные, исходящие от его нового тела), мог ощущать ветер на лице… и он дышал, полной грудью, его сердце билось, он вернулся в реальный мир. Патрик сказал, что предположил, что просто попал в другой мир, может, один из сказочных или просто других, мы бы назвали их параллельными – надписи на незнакомом языке, странные дома и еще более странные железные коробки на колесах перед ними... Но он ликовал, он получил шанс прожить жизнь еще раз, и он не сомневался, что обустроится в этом странном незнакомом пока мире, найдет свое счастье и теперь-то не уступит никому и ничему. Он пока еще не знал, что в этом теле он не один.

Артем улыбнулся:

- Это как раз был мой вопрос номер 2: как они уживаются в одном теле? Что происходит, когда телом управляет Санек? В ответ он присвистнул и закатил глаза: «Это трудно описать, но в первый раз я понял, что не являюсь хозяином этого тела, когда вдруг спустя пару часов после моего «второго рождения», я почувствовал, что левая нога перестала меня слушаться, потом правая, колени подкосились, но я не упал, потому что мои руки вдруг сами вытянулись вперед и уперлись в землю… а потом меня как будто оттеснили, не могу описать, это… похоже, как будто я стал смотреть на мир из окна, не управляя больше этим телом».

- Потом он задумался и добавил: «Что странно, я продолжаю видеть всё, что происходит, но не могу вмешаться, когда контроль не у меня; а тот, в чье тело я почему-то попал, как будто отключается или засыпает, пока я у руля. Я точно знаю, что он не видит и не помнит ничего из происходящего со мной в его теле, иногда он вообще не замечает, что отсутствовал, а иногда думает, что у него провалы в памяти… я это знаю, потому что чувствую его, не в смысле чтения мыслей или копания в его памяти – нет, такого я не могу, но я ощущаю его настроение и его мысли, если угодно».

У меня по коже пробежал холодок – в памяти тут же всплыли слова Азалиаха о том, что он может читать мои мысли, но не буквально, а энергетически. Еще одно подтверждение того, что всё происходящее – реально, это не мой странный сон и не чей-то розыгрыш.

- «Я провел в новом теле почти 2 месяца до встречи с тобой, вернее, до того момента, как я решился заговорить. Я понимал, как будет выглядеть моя история, и очень боялся, что ты убежишь или пошлешь меня подальше. Но были и хорошие моменты: наблюдая этот незнакомый мир глазами этого человека, я понял, что это не рай и не ад, и вообще, никакой не загробный мир, это – будущее. Да! То самое будущее! В особняке не было такого понятия как Время, и пока я был там, бродил по двору и беседовал с сэром Томасом, здесь, на земле, прошли века. И меня почему-то занесло не только в чужое тело, но и в чужую страну. Язык я так и не освоил пока, хоть некоторые слова стал различать, а еще я понял, как примерно работают некоторые диковинные устройства вашего мира, хотя сам пока не могу пользоваться ничем».

- Он замолчал, посмотрел на небо, я сразу вспомнил, как видел его на камне у дома соседа-бизнесмена, он точно так смотрел на небо… и я вспомнил, как Хозяин особняка сказа ему: «Ты не из тех, кто смотрит себе под ноги, твой взгляд всегда устремлен за горизонт, на облака или в собственную душу». Красиво сказано и абсолютно точно, творческие люди всегда устремлены за своей душой, а душа всегда стремится ввысь, душе нужен полет, без этого она чахнет и умирает, и люди становятся бездушными. Вот такие у меня были мысли.

- Я успел задать еще один вопрос: как они перехватывают контроль над телом, если вообще могут управлять этим процессом? Патрик задумался, потом сказал, что это похоже на игру, когда дети бегают вокруг стульев, причем стульев всегда на 1 меньше, чем участников игры. «Я не могу силой занять стул, не могу заставить его отступить и потерять контроль над телом, но я могу захватить его, когда он спит, например, или когда он вдруг становится рассеянным или уставшим. – Сказал он, - но он часто может оттеснить меня. Не знаю, почему так, наверное, потому, что я гость в этом теле, а не хозяин».

- А потом он опустил глаза и добавил ключевую фразу: «Как бы я хотел иметь свое тело. Только мое, не красть чужое и не делить его ни с кем». И тут же, как будто испугавшись, спешно сказал: «Не подумай, я и ни в коем случае не жалуюсь… после всего, что я пережил! Ха! Нет уж, я очень благодарен, больше, чем слова могут выразить… много ли под этим небом людей, получивших второй шанс прожить свою жизнь? Я так не думаю. Я лишь хочу сказать, что мое положение доставляет неудобства не только мне и этому господину, но и его жене, - он улыбнулся, - по-моему, она начала что-то подозревать. Конечно, она даже помыслить не может, что на самом деле происходит с ее супругом… но она явно заметила неладное».

- Улыбка переросла в смешок, на лице Санька проступала мимика Патрика, и мне снова стало жаль, что я никогда не узнаю, каким он был, как выглядело его лицо, какими были его глаза… «Она, должно быть, думает, что у него помешательство от выпивки, - сообщил Патрик, я тоже не смог сдержать смешок, его эмоции были такими заразительными, - или, что в него вселились бесы…». Его улыбка вдруг померкла, это выглядело так комично, я знал, что он скажет, и не ошибся: «Слушай… а у вас есть… что-то вроде инквизиции? Или какого-нибудь жуткого места, где прячут лишившихся рассудка? С виду это очень красивый и свободный мир… но как-то же вы разбираетесь с такими вещами?».

- Его глаза напоминали кота из Шрека, ну, ту самую знаменитую сцену, которую разобрали на мемы, он, по-моему, впервые реально осознал, что неприятности могут его настигнуть и в этом дивном мире будущего.

И Артем засмеялся, остальные ответили улыбками.

- Я объяснил ему, что инквизиции в том виде, в котором она описана в книгах, уже и в помине нет, а власть церкви в большинстве государств не распространяется на законы и светскую жизнь. Но ему действительно стоит опасаться полиции и психиатров (я объяснил, что значит психиатрия и наши дурки). Я хотел сказать еще так много, я впервые почувствовал себя кем-то вроде наставника, проводника, мудреца или родителя, да, родителя, обучающего новую душу жить в этом незнакомом для нее мире. И мне нравилась эта роль, я буду последним вруном, если скажу, что меня это тяготило.

- Но в тот раз наше время закончилось, глаза Патрика стали вдруг стекленеть, он медленно моргнул, хотел что-то казать, но вместо этого плавно повалился на траву. Я вскочил, несколько секунд постоял над телом, не зная, как поступить, я не хотел бросать его, Патрика, это было как-то некрасиво, не по-человечески, но я понимал, что сейчас на свет выйдет Санек. А уж с ним встречаться мне хотелось меньше всего.

- Возвращаясь домой, я подумал о том, что очень надеюсь, что Патрик оказался прав, и Санек не может видеть и слышать то, что говорит и делает Патрик. Я очень на это надеялся.

Артем помолчал, заглянул в свою чашку, сделал маленький глоток., тишину нарушало только потрескивание странного фиолетового пламени в камине.

- В следующий раз я увидел Патрика примерно через неделю. И представьте себе, я всё время думал о нем и однажды осознал, что скучаю. Вся эта история – самое невероятное, что я видел и слышал в жизни, более того, я сам принимал в этом участие, не мудрено, что меня тянуло в гущу этих мега странных событий. Однажды утром я спешил на работу, как обычно, а он сидел на бордюре недалеко от своего дома. Я сразу понял, что это не Санек, в такой позе мог сидеть только молодой человек, и весь его вид был другим, а самое главное – он с интересом что-то делал в телефоне, низко склоняясь к нему. Я никогда не видел Санька со смартфоном, даже не знаю, был ли он у него вообще, а тут его тело держало в руках это чудо техники.

- Конечно, я не мог исключить, что это не Парик, поэтому на всякий случай не стал его окликать, просто решил пройти мимо. Он был так погружен в манипуляции с телефоном, что не заметил бы меня, а вот я услышал тихое бормотание на английском, это было лучшим доказательством. Я окликнул его, понимая, что нас могут увидеть соседи, тоже спешащие на работу: «Ты бормочешь по-английски, – тихонько сказал я, - если это услышал я, могут услышать и другие». Он вскинул голову, и в его глазах была такая неподдельная радость, что я не сдержал улыбку. У меня было не больше 5 минут, и то потом пришлось почти бежать, поезд-то ждать не будет, но я не могу просто уйти, я хотел поговорить с ним. Выяснилось, что у Санька смартфона не было, а вот у его жены был, и Патрик решил осваивать эту всемогущую штуковину, именно так он воспринимал современные гаджеты. Я наклонился к нему, якобы, чтобы что-то подсказать, и шепнул: «Если сможешь, приходи вечером, когда стемнеет». И эту сцену увидела соседка, ведущая в школу двоих своих детей, она удивленно покосилась на меня и «Санька», покачала головой и хмыкнула. К ней потом тоже пришла полиция… но это я опять забежал вперед. Я что-то громко и холодно сказал для вида, типа «да, вот там нажмете, а дальше всё написано» и поспешил на поезд. Обгоняя ее, я улыбнулся и пожал плечами, а она сказала: «У вас доброе сердце, я бы ему не помогала… мне даже подходить к нему страшно, ненавижу алкашей». «Да, неприятный тип, - согласился я на бегу, - но мне было легче быстро ответить и уйти, чем выслушивать его гадости вслед». «Я же говорю: доброе у вас сердце», - усмехнулась она, и я удалился.

- Вечером Патрик не пришел, зато пришел на следующий день или через день, помню, что у меня был выходной. Я учил его пользоваться интернетом, - на лице Артема расцвела теплая улыбка, - и он так быстро всё схватывал! Мы болтали обо всем и ни о чем конкретно, это самый верный признак начинающейся дружбы, так говорила моя бабушка, я рассказывал ему о нашем мире, он вспоминал истории из своей прошлой жизни.

- Мы даже обсуждали знаменитых красоток, - делано прикрывая рот рукой, сообщил Артем, и среди членов Клуба послышались смешки. – Ему очень понравилась Шарлиз Терон.

- Постепенно мы подружились, никогда невозможно назвать точный момент, когда просто общение становится дружбой, и с нами произошло точно так же. К середине июля я уже отлично умел различать издалека и с первого взгляда: Патрик «у руля» или Санек. В основном мы встречались у меня дома, иногда ходили за гаражи, туда где он рассказам мне об особняке и его Хозяине. Мы смеялись, делились мыслями, даже смотрели фильмы, кино привело Патрика в такой неописуемый восторг, что я невольно стал даже как-то по-другому воспринимать кинематограф.

- Помню, было 2 самых ярких момента за время нашего спокойного общения (потом-то всё, как обычно, покатилось и закрутилось… но я до этого дойду). Первый – это портрет, когда Патрик нарисовал себя с помощью компьютерной программы. Понятное дело, это была моя идея, мысли о том, каким он был при жизни в то время, не оставляли меня, почему-то я был уверен, что он был красавчиком и имел очень… ну, благородную внешность. Одним дождливым вечером такого же дождливого дня мы сидели у меня, как часто это делали, пили чай, ели вкусняшки, а в открытые окна шумел летний дождь. Он уже неплохо умел пользоваться интернетом… ну, то есть, для мертвого парня из 1700-какого-то года, - усмехнулся Артем.

- Я спросил его, хотел бы он снова увидеть свое прежнее лицо? Он удивился и спросил, разве это возможно, но тут же одернул себя и сказал, что в этом мире чудес чувство удивления у него стало настолько постоянным, что притупилось. Я включил ноутбук и под его руководством начал. Процесс так захватил нас обоих, что мы не замечали уже ни дождя, ни грозы, в которую он перешел, поднявшийся ветер поднимал занавески почти до потолка, но мы даже не закрыли окно, - Артем покачал головой с легкой улыбкой, - и спустя не знаю сколько времени, потому его счет мы тоже потеряли, из монитора на нас смотрело красивое лицо с большими голубыми глазами. Он был именно таким, каким я представлял, с таким лицом сейчас его разорвали бы на части модельные агентства – высокие скулы, острые и четкие, аккуратный нос, мужественный подбородок… в его лице действительно проступало какое-то благородство и интеллигентность… плюс длинные волосы, которые он убирал в хвост…

- «Даже не представляю, каково тебе смотреться в зеркало сейчас, - присвистнул я, - после того, как ты имел такое лицо!». Он грустно усмехнулся, не сводя с монитора завороженных глаз, я заметил, что в них стояли слезы, и решил просто дать ему время в тишине, приколы и мои «очень важные» умозаключения сейчас были неуместны.

- Он попросил меня сохранить портрет и отдать ему на бумаге, если это возможно, я, конечно же, сделал это.

Артем замолчал, погружаясь в воспоминания или обдумывая свою историю, остальные члены Клуба тоже задумчиво молчали. Я знал, о чем они думают: каково это, навсегда потерять свое тело, очутиться в чужом и вдруг снова увидеть то, с чем уже попрощался, часть тебя, которая безвозвратно ушла?

- Конечно, я проводил время не только с ним, - помолчав, продолжил Артем, - он не всегда мог приходить, да и вообще, быть Патриком, вы понимаете. Да и у меня были свои друзья. Я не говорил им о Патрике, разумеется, не говорил. Он стал моей волшебной тайной, моим кусочком чудесного, моим пропуском в мир, о котором 90% землян могли только читать в книгах и смотреть в кино. И этот доступ в нечто большее, в какую-то вселенскую тайну, этот ключ к бесконечности мироздания… это делало меня каким-то особенным в своих же глазах… думаю, вы все меня понимаете.

Мы понимали. Клуб завораживал, интриговал, пугал и манил, но все мы здесь были едины еще и в том самом чувстве собственного превосходства, которое давали нам наши истории. Нет, даже не членство в этом загадочном Клубе, а именно пережитое, то, что случается с одним из сотен тысяч, а может, и из миллиона.

- Хочу пояснить, - сказал Артём, - что мы так часто зависали у меня, совершенно не опасаясь внезапного появления Санька, потому что со временем Патрик научился понимать, когда тот готовится перехватить контроль над телом, он говорил, что у него начинает чесаться нос. Обычно между первым желанием почесать нос и появлением Санька было минут 10. Я понятия не имею, как вообще работала вся эта мега странная ситуация, но этот признак действительно предупреждал о появлении хозяина тела.

- В этом я убедился на все 100 во второй наш яркий момент. В начале августа мы впервые совершили вылазку из своего района, Патрику не терпелось увидеть чудесный мир, в который он попал, а мне было в кайф выступать в роли экскурсовода по современной жизни. И, скажу честно, я бы ни за что не решился на такое путешествие, если бы не предупреждающий сигнал в виде чешущегося носа. Тут я должен сделать еще одно пояснение: Патрик никогда не брал деньги Санька, он надевал его одежду, потому что не мог ходить голышом, это понятно, он ел еду из холодильника, он старался выбирать и комбинировать имеющиеся вещи, но не потратил ни рубля. Меня это восхищало.

- И я решил сделать ему приятное, я с 17 лет сам себя обеспечиваю, потому что моим родакам легче было сжечь сто рублей, чем потратить их на меня. Не хочу сейчас углубляться в тему моего несчастного детства, не об этом история. Просто я понимал, каково ему – видеть столько желанных вещей и не иметь возможности их взять… а ведь надо только протянуть руку, но его мораль была сильнее соблазна, и он просто смотрел на это манящий мир, полный немыслимых чудес и удовольствий, не смея взять ни одно из них. Да, он напомнил мне меня, я тоже не воровал из кошелька мелочь, даже когда нечего было есть в школе на обед, я просто решил, что пойду работать, как только смогу, и выполнил свое решение. И Патрик говорил так же, он понимал – с мозгами у этого парня уж точно проблем не было – что не сможет пойти работать на обычную работу, потому что не распоряжается телом, поэтому он усиленно осваивал интернет и не скрывал намерений найти хоть какую-то подработку там. Он хотел сам себя обеспечивать, быть хозяином хоть какой-то части своей жизни.

- Я сам предложил ему поездку в центр и сказал, что хочу купить ему модные шмот… вещи, какие он сам выберет. Представьте себе, он не соглашался – усмехнулся Артем, - сказал, что не может так меня обременять и не хочет быть моим нахлебником.

- Знаете, это как дружить с привидением, – покачал головой Артем, - я в детстве смотрел мультики про Каспера, ну и «Охотников за привидениями», конечно, и мне всегда было интересно, как можно дружить с тем, кого не видят другие, кто существует только для тебя? Какой кайф от друга, с которым не пойдешь на вечеринку и не посидишь в кафе? Наверное, судьба решила, что я должен выучить этот урок, - засмеялся он.

- Хотя, Патрик не был привидением, он был каким-то полу-призраком, что ли, - добавил Артем с улыбкой, - мы ведь всё же сели на поезд. Я до последнего волновался: сможет ли Патрик прийти, а вдруг в поезде Санек перехватит управление, как сам Патрик отреагирует на мегаполис 21-го века? Я дергался, наверное, больше, чем он сам…

Эту фразу мы все встретили понимающими улыбками, история Артема захватила нас, проникла в сердце каждого, я думаю, потому что была искренней и доброй. Две наиболее драгоценные и редкие реликвии этого погрязшего в пороках мира.

- Но он пришел вовремя, взъерошенный и взволнованный, я видел, что ему и самому страшно, и в то же время он горит желанием исследовать этот мир. Я проинструктировал его, как ребенка, сказал, чтобы он не отходил от меня, не разговаривал с теми, с кем я не буду разговаривать, и ничего не трогал. Да, он провел в нашем мире уже несколько месяцев… но разве это много для новорожденного? И потом, если он что и видел, то только в интернете, а цифровой мир, при всей его крутизне и невероятности, никогда, никогда не заменит живой мир… Странно услышать такое от программиста, а?

В зале снова послышались смешки.

- Вовсе нет, - сказала вдруг леди Роза, и все с удивлением уставились на нее. История Патрика растопила, кажется, даже ее ледяной купол, за которым она пряталась от мира. – Так мог сказать только тот, кто досконально знает предметы сравнения. Так мог сказать только профессионал.

Артем смутился, однако поблагодарил ее и поспешил продолжить.

- Мы сели на 12-часовой поезд, и мне было смешно и даже немного неловко от того, как Патрик вздрагивал от электронного голоса, объявляющего остановки, и как таращился на пролетающие мимо высотки и рекламные экраны. Благо, в больших городах хватает странных персонажей, так что никто не обратил внимания на его реакцию, максимум, которого его удостаивали – один равнодушный взгляд. «Артем, это потрясающе! – шепнул он, не сводя глаз с мелькающих районов, по мере приближения к центру они становились всё красивее и ярче. – А скорость! Какая скорость! Быстрее ветра!».

- Я улыбнулся и ответил, что это он еще на самолете не летал. Мы вышли не в самом центре, а в торговом квартале, я же решил купить ему какие-нибудь не стремные вещи, хоть пару смен. «Тебе понравится, - сказал я, - таких магазинов и таких кафе ты точно не видел». И мы бродили по торговым центрам, огромным, как родная деревушка Патрика, мерили вещи, обсуждали хорошеньких девушек… вели себя как обычные молодые люди, и было так классно! Я не смог уговорить его взять всё, что мне хотелось бы видеть на нем, но хоть джинсы и пару крутых футболок, а еще кроссовки, свитшот и кепку мне удалось ему всучить, - засмеялся Артем.

- Мы поели в Макдональдсе, и Патрик снова пришел в неописуемый восторг от бургеров. Люди за соседними столиками косились на нас, наверняка думая, что это мой странненький папаша, но мне было всё равно, как и им, по большому счету. Жизнь – как сон шизофреника, подумал я тогда, глядя, как «Санек» уплетает двойной чизбургер с картошкой и жадно запивает колой, как могло случиться, что я в самом центре сижу в кафе с соседом-алкашом, которого не переношу… только это не совсем мой сосед, это мертвый парень из 17-какого-то-там года. Ну как, круто звучит?

Послышались тихие смешки, Женя рядом со мной показал оттопыренный большой палец.

- Это был лучший день, наверное, за всё время нашего общения до... до остальных событий. Лето, большой город и мы, молодые и беззаботные, имеющие только одну цель: хорошо провести время. Не скрою, я постоянно был начеку, опасался, что Санек вернется и испортит нам кайф, но мы успели пообедать, потом пройти еще немало улиц и кварталов, глазея на высотки, машины и спешащих людей, я рассказывал Патрику обо всем, что его интересовало… то есть, вообще обо всем, потому что его буквально поражало всё, что он видел, от светофоров и рекламных экранов на зданиях до кабриолетов на дорогах и кофейных автоматов на каждом шагу. Мы завернули в какой-то очередной сквер, в центре их сейчас много, чему я лично очень рад, взяли кофе и сели напротив фонтана.

- «Знаешь, - сказал вдруг Патрик, - ты седлал для меня больше, чем можешь представить. Не думай, что я просто приму это и забуду. Я не забуду. И где бы я ни оказался, сколько бы времени на это ни ушло, я найду способ отблагодарить тебя. Я верну тебе добро, которое ты мне подарил». Я смутился и растрогался, в современно мире если и есть такие люди, то их настолько мало, что за 27 лет я их не встречал. Нет, у меня были друзья, приятели, но ни у кого из них не было такой чистой души, такого настоящего благородства. И знаете, я думаю, что во времена Патрика таких людей тоже было немного, больше, чем сейчас, но не так много, как рассказывают книги и киношные истории. Я протянул ему руку: «Ты хороший человек, Патрик, и всё, что я делаю - я делаю от чистого сердца». Он пристально посмотрел мне в глаза и пожал руку.

- Какое-то время мы сидели молча, просто наслаждаясь моментом и этим днем. Я знал, что эта идиллия не продлиться вечно, и там это случилось. Отпив кофе (он взял себе с миндальным молоком, взбитыми сливками и шоколадной стружкой по моему совету), Патрик вдруг как-то замер, склонил голову, как будто к чему-то прислушивался, а потом произнес: «У меня чешется нос. Да, черт возьми, он вернулся». И в его голосе было столько горечи, что мне стало не по себе. Наш день закончился, у меня оставалось не больше 10 минут.

- «Увидимся дома, - быстро сказал я, вкладывая деньги на проезд ему в карман джинсов, - классный был день!». Он торопливо кивнул, успел сказать «спасибо», я подхватил пакеты с покупками и почти бегом отошел за фонтан, а оттуда решил направиться в аллею напротив и понаблюдать. Знаете, я как-то наивно и по-детски надеялся, что это ложная тревога или что Санек ненадолго вернется, и мы будем дальше классно проводить время.

- Конечно, этого не случилось, мы итак получили больше времени и подарков судьбы, чем лично я рассчитывал. Тело Санька и Патрика начало заваливаться на бок, он плавно опустился на лавочку, я наблюдал из-за фонтана, медленно пятясь к аллее, там росли пышные кусты сирени, я думал устроить там наблюдательный пункт, - улыбнулся Артем.

- Несколько минут он как будто спал в неудобной позе на лавочке, я успел дойти до границы аллеи и завернул за первый куст. А потом он открыл глаза, и по выражению лица я сразу понял, что Патрик ушел, передо мной был Санек в лучших своих традициях – с недовольной рожей и тупым взглядом. Он медленно сел, удивленно озираясь по сторонам, за это я его не винил – мужик заснул дома, а проснулся черт знает где, посреди города на лавочке. Мимо него равнодушно проходили люди, привыкшие и не к таким зрелищам, он почесал голову, а потом обратился к двум подросткам, тоже неспешно прогуливающимся со стаканами кофе: «Эй, это... слышь, это где? Где я?». Парни переглянулись, на лице одного промелькнуло отвращение, другой заржал и ответил: «На Сатурне, мужик». Эта фраза вызвала новую порцию смеха, и второй добавил: «Еще спроси, какой сейчас год, терминатор, блин». «А может, это Джон Коннор», - не согласился первый, и они, хохоча, удалились, а Санек продолжал непонимающие оглядывать сквер.

- Найди уже деньги на проезд и вали домой, думал я, прячась за кустом, это тоже никого не удивило, люди даже не смотрели в мою сторону, максимум – один быстрый и ничего не выражающий взгляд. Я не думал, что Санек ни разу не бывал в центре, не могло такого быть, так что я не волновался насчет того, найдет ли он дорогу домой. А вот вопрос у него наверняка будет триллион, - усмехнулся Артем.

- В конце концов, я не дождался, пока он определится со своим местоположением и дальнейшими планами, у меня зазвонил телефон, и я поспешил вглубь аллеи. Это был мир Санька, так что он не пропал бы, просто мне было интересно, как он будет реагировать на свое неожиданное появление в центре. Я подумал, что могу встретить его в поезде, если он решит ехать домой сейчас, там я мог бы продолжить наблюдение, но, по правде говоря, меня не сильно волновал Санек, только Патрик в нем.

- Я уехал на 19:40, встретился с друзьями, посидел в кафе, но мысли мои были о Патрике и о дне, который мы провели как настоящие друзья. Почему-то мне было грустно, может, это было какое-то предчувствие… Я понимал умом, что так не может продолжаться всё время, люди заметят вторую личность, или обе личности вступят в бой за право жить в теле, как бывает в фильмах, и кто-то из них уйдет навсегда. У меня не было уверенности, что Патрик стал бы убивать Санька, это было не в его натуре, он ведь даже деньги его не брал. Поэтому мне было немного грустно.

- Как выяснилось, не напрасно. Этот день стал нашим последним днем до всех событий. Потом я видел Патрика, но это было уже на фоне водорода, который затянул нас обоих. Вечером я вернулся домой, ничего необычного, на следующий день я ждал, что Патрик придет и расскажет, как они добрались домой, или как-то даст о себе знать, заберет свои вещи, но его не было. Санька я тоже не видел и стал беспокоиться, чувство вины давило на меня – я завел их общее тело так далеко от дома… но что я мог сделать? Отвести Санька за ручку домой? Я понимал, что по сути ни в чем не виноват, но всё равно чувствовал ответственность за Патрика. А через 2 дня, по-моему, в мою дверь позвонили. Я выглянул и увидел мент… полицейского.

- Я думал, у меня случится инсульт или что-то такое, - выдохнул Артем, - я сразу понял, что это по поводу Патрика, то есть, Санька. Если с ним что-то случилось, я не смогу просить себя и не представляю, как буду с этим жить… Но я вышел, с темными мурашками в глазах и бьющимся где-то в горле сердцем.

- Это был наш участковый. Не буду пересказывать весь наш разговор, расскажу суть. Санек всё же нашел деньги и дорогу домой, а придя, накинулся на жену. Устроил настоящий погром, обвинил ее, что она травит его, потому что у него провалы в памяти, а сегодня вообще он очнулся в центре, это она его, якобы, вывезла с воображаемым любовником. Жена выбежала из дома к соседям, они вызвали полицию, бушующего Санька быстро угомонили и отвезли в «обезьянник». А когда у жены стали брать показания, началось самое интересное. Оказывается, она давно заметила, что ее муженек «допился» и сошел с ума – она рассказала довольно подробно про вторую личность, которую наблюдала примерно с марта. То есть, тогда она еще не поняла, что он окончательно рехнулся и завел себе втрое Я, просто видела, что он ведет себя не так, как обычно. Она списала это на алкоголь, но странности усиливались, и она стала за ним потихоньку следить, тогда-то она заметила, что он как будто не знает назначение некоторых вещей и не умеет ими пользоваться, хотя раньше таких проблем не было. А самым пугающим для нее было то, что этот незнакомец в теле мужа одевается совершенно по-другому и делает себе прически, какие ее муж терпеть не мог, он никогда не укладывал волосы, считая это «пидорским» (уж простите) делом; и в финале страшное, кошмарное и неопровержимое доказательство – иногда он тихонько бормотал на английском, причем быстро и бегло, и брал ее смартфон и изучал его с жадным любопытством, она подчеркнула, что он не открывал почту и не трогал ее деньги, его это вообще не интересовало, он просто изучал работу гаджета, как дети, впервые увидевшие сложную игрушку.

- И она сдала меня, она видела, как я помогал ему с телефоном в то утро, и видела, как он пару раз стоял возле моих ворот. Она также не преминула заявить, что больше ни с кем из соседей ее раздвоившийся муж не общался. Добропорядочная, блин, гражданка, - фыркнул Артем.

- Я похолодел, сердце как будто не только билось в горле, но и увеличилось и перекрыло мне воздух. Но я старался держаться ради Патрика, я понимал, что он влип, и в этом есть и моя вина – это я предложил поехать в город, это я приглашал его к себе… хотя что, лучше было его бросить??

- Я не знал, как поступить лучше, хотя, учитывая опыт проживания в этой стране, я твердо усвоил одно: чем дальше от тебя и твоих дел любые представители власти, тем лучше для тебя. Тюрьма Патрику не грозила, он никого не убил, и взять с него было нечего, а вот в дурку его могли запихнуть, хотя бы ненадолго.

- И я совершенно искренне сказал, что ничего такого не видел и не замечал, да, он обратился ко мне на улице с просьбой помочь разобраться в телефоне, еще раз или два приходил домой по тому же вопросу – я же программист, вот он и пытался меня доставать. «А, так вы программист, поэтому он к вам приставал?», – купился мент, я ответил, что быстро пресек эти визиты, просто не открывал дверь. Насчет странностей в поведении сказать ничего не могу, потому что не знаю его, видел только на улице издалека и то пытался обходить из-за проблем с алкоголем и агрессивностью. Сказал, что никакой английской речи я не слышал от Санька, только отборный русский мат. На этом наша беседа закончилась. А мое напряженное ожидание началось.

- Ни Патрик, ни Санек не появлялись, менты тоже больше не приходили, и эта тишина сводила с ума. Я не мог пойти к его жене и спросить, что с Саньком, сами понимаете, я выглядывал в окно почти всё время, что был дома, на улице высматривал его, но – ничего. Неужели его посадили, недоумевал я, за что? Он ведь ничего не сделал, даже женушку свою пальцем не тронул, только устроил громкий скандал и разгромил свой же дом.… и я как-то сомневался, что у его жены есть столько денег, чтобы заплатить за «дело». Значит, он в дурке? Но там тоже сейчас никого бесплатно не держат…

- Я ждал, это были трудные и мрачные дни, на меня давило незнание и тревога, да и чувство вины. Если там, где он сейчас, Патрика обнаружат… он останется навсегда запертым не только в чужом теле, но и в клетке. Получить второй шанс, чтобы прожить жизнь за решеткой? Это уже было слишком несправедливо даже для этого «лучшего из миров».

Артем помолчал, задумчиво глядя куда-то перед собой, я заметил, что Мадам не сводит с него блестящих глаз. О чем она думала? Я решил, что мне этого лучше не знать.

- И вот однажды, примерно в середине августа, я сидел на работе, пялился в проект, который должен был сдать через пару дней, но мысли мои были не о работе. Я понимал, что шеф будет высказывать мне претензии, возможно, погрозит не давать больше крупные заказы… но я просто не мог сосредоточиться.

- У меня с этого года свой кабинет, - с явными нотками гордости сообщил Артем, - крошечный и в самом конце коридора, зато там есть окно и тишина, которую я так люблю. Обычно меня никто не беспокоит, все знают, что, когда я работаю – я работаю, подгонять и доставать меня бесполезно, это сделает только хуже, так что в мою дверь почти никогда не стучат. И вдруг, я сижу, пялюсь в окно, которое, кстати, выходит на задний двор здания – еще один штришок моего статуса в компании: уже есть свой кабинет, но вид из окна и его размеры напоминают, что сильно гордиться собой пока не стоит – и тут непривычный для меня звук, стук в дверь.

- Я аж подпрыгнул, если что-то нужно по работе, мне пишут или звонят, а вот стучат… ну, раза два, наверное, за всё время было. Я откликнулся, на пороге стояла Зафира, красотка, работающая на ресепшен, шеф ее специально взял, говорил, что клиенты с порога должны захотеть остаться подольше. В общем, она сообщила, что ко мне пришел какой-то мужчина, назывался Александром, ждет в холле нашего этажа.

- Боги! – Артем надул щеки и закатил глаза, чем вызвал улыбки у членов Клуба, - я чуть не грохнулся в обморок! Санек пришел сюда?! Ко мне на работу?! Это, что сон?? Откуда он здесь??

- Она увидела мое, наверное, побледневшее лицо, потому что спросила: «Что-то не так? Не надо было его пускать? Я могу вызывать охрану…». И тут я повел себя еще более странно в ее глазах – я вскочил и почти вскрикнул: «Нет! Не надо, всё хорошо, я иду». Она одарила меня странным взглядом и закрыла дверь. А я на ватных ногах поспешил в холл, я понимал, что это Патрик… но как он смог найти это здание и добраться сюда? А вдруг, это как в фильмах – под действием лекарств они слились в какое-то новое Я… и по законам жанра оно должно быть недобрым.

- По пути я обогнал Зафиру, грациозно и неспешно вышагивающую на высоченных каблуках, чем заслужил еще один непонимающий взгляд, на нашем этаже лежит плитка, скользкая даже сухая, поэтому ее прикрыли ковролином, так вот я едва не грохнулся, обходя нашу «живую приманку клиентов» по «обочине». Холл у нас на середине этажа, там большое, во всю стену, панорамное окно, диваны и даже огромная плазменная панель. Я влетел в холл, толкнув какого-то господина в костюме, я не заметил бы, даже если это был шеф. Буркнув, что-то вроде «извинть», я жадно сканировал глазами каждый метр холла, залитого ярким августовским солнцем… и увидел знакомую фигуру возле самого окна.

- Даже по осанке я сразу понял, что Патрик вернулся, и что-то так сильно защемило у меня в сердце… я и не думал, что так сильно привязался к нему, к парню, умершему в 17-каком-то году.

Артем улыбнулся, искренне и тепло, мне эта улыбка понравилась.

- «Патрик? – осторожно и тихо спросил я, и повторил, - Патрик, это…?». Договорить я не успел, он обернулся с радостной и уже знакомой улыбкой, я заметил, что лицо Санька посвежело, а Патрик побрил его и сделал очередную «пидосркую», по мнению хозяина тела, прическу. Они не слились в некое третье Я, это был Патрик, мой новый и самый необычный друг.

- Мы обнялись, как потерявшиеся родные, «Я так рад тебя видеть! – шепнул я, пока мы сжимали другу друга, как два удава, - я так волновался! Слава Богу!». Мы сели на диван ближе к стеклянной стене, и я тут же засыпал его вопросами: «Где он был? Что произошло? Как он нашел меня и добрался сюда? Как он теперь живет? Что-то изменилось?». Он улыбнулся как-то по-новому, это была усталая, но уверенная улыбка человека, прошедшего через лабиринты ада и увидевшего наконец горизонт. «Всё, - сказал он, - изменилось всё. И еще изменится. И мне нужна твоя помощь».

- Я недоуменно таращился на него, одновременно улыбаясь во весь рот, я задал множество вопросов и хотел получить на них ответы. «Утром меня отпустили из того ужасного места, - сказал Патрик, - хотя, как говорил наш пастор, сокровища всегда таятся в полной тьме, и там, в этом темном месте я нашел свое сокровище, мой друг. Я расскажу тебе всё, но, наверное, не здесь и не сейчас». «Да, - согласился я, голова шла кругом, - сейчас не получится… но скажи хоть, как ты меня нашел? Как добрался сюда… и что с Саньком?», – понизив голос спросил я. И он сказал мне, что после каких-то лекарств, которые Санька заставляли принимать, произошли изменения, и теперь он может смещать его в любое время, может перехватывать контроль, но за него надо биться. И еще он получил доступ ко всем знаниям и умениям моего соседа, внезапно Патрик из чужака и пришельца экспресс-методом стал полноправным и адаптированным жителем 21-го века. «Я помнил название твоей компании, - сказал он с довольной улыбкой, - и теперь мне не составило труда найти ее… тем более, что ты заметил, я говорю по-русски?». Я чуть не упал с дивана, невольно ахнул, руки метнулись к лицу. Бог ты мой, как я мог не заметить?! Просто от неожиданности и обилия эмоций пропустил самое главное – Патрик говорил на чистом русском, ну, может, некоторые слова произносил немного странно, нечетко, что ли… но он свободно говорил и понимал! Они-таки слились в каком-то смысле, холодея, успел подумать я, а потом радостно пожал ему руку. Он больше не был беспомощным пришельцем, и мне почему-то стало от этого грустно и радостно одновременно, наверное, так чувствуют родители, когда их дети вырастают и начинают свою самостоятельную жизнь. Мои-то предки явно испытывали лишь облегчение, но не все же такие.

Артем замолчал, хмыкнул, думая о чем-то своем, может, о родителях, и вернулся к истории.

- Но за всё надо платить, знания и память Санька не достались Патрику просто так, лекарства как-то повлияли на мозг, и теперь он мог смещать хозяина, но зато перестал чувствовать, когда Санек перехватывал контроль, больше никаких примет не было, его просто вышвыривали из мира в глубину подсознания, хотя он по-прежнему мог наблюдать всё, что делает Санек. А вот Санек так и не смог «видеть» жизнь Патрика, пока мой друг управлял телом, Санек как будто спал или был в отключке. Зато он внезапно, как в Матрице, обрел знание английского, и еще в дурке рассказывал, что ему снятся очень яркие и реалистичные сны про какую-то деревушку в средневековой Англии. Якобы он даже знал, что является сыном фермера и видел улочки и дома, поля, церковь возле красивого пруда, и даже знал, что у него есть братья. Представляете?! Мозг – это самое неизученное чудо, и я теперь понимаю, почему так говорят. А душа… душа – это чудо, которое даже невозможно изучить, - покачал головой Артем.

- «Мне надо столько тебе рассказать, - покачал головой Патрик, - и столько сделать… И я вынужден буду просить тебя кое о чем, хотя ты итак уже много для меня сделал и не обязан мне помогать». Я перебил его, подняв руку: «О чем ты говоришь! Ты – мой друг, да, я сознательно употребил это слово, а я не бросаю друзей в беде, и не брошу сейчас».

- «Ты – просто ходячий магнит для чудес, - усмехнулся я, глядя на тело моего нелюбимого соседа, сидящее в холле моей компании… более странную картину сложно было бы представить еще пару месяцев назад, - то, что ты хочешь рассказать, так же сносит крышу, как и твоя предыдущая история?». Он победно улыбнулся и сказал лишь одно слово: «Надеюсь».

- Мы договорились встретиться в маленьком кафе недалеко от нашего небоскреба, хотя я не представлял, как доработать этот день. Патрик сказал, что будет гулять по городу и стараться удержать контроль над телом, ему надо было о многом подумать, так он сказал, и теперь он мог свободно перемещаться в нашем мире, зная, как и чем пользоваться и куда ведут дороги в городе. Ему явно это нравилось, он горел желанием изучить, попробовать на вкус этот мир, и я даже слегка позавидовал его жажде жизни… не в смысле позавидовал ему, нет! Положение у него было как раз незавидное, просто мне, как и очень многим моим ровесникам, уже сейчас, в неполные 30 не хватает иногда огонька, этой жадности жить, что ли. Может, если бы я умер и воскрес в чужом теле, меня бы это тоже немного взбодрило, - засмеялся Артем и мы присоединились к нему.

- Тот день я помню очень хорошо, - продолжил Артем, - я так ничего и не сделал, пробовал несколько раз поработать, но мысли постоянно улетали к Патрику, его истории и тому, что еще он мог мне рассказать и о чем попросить. В итоге, когда рабочее время закончилось, я просто рванул из здания, как будто там был пожар. Зафира одарила меня подозрительным взглядом, но ничего не сказала, и мне, честно говоря, было всё равно.

- Так же, почти бегом, я несся по заполненным людьми улицам к тому кафе, боясь, что Патрик не придет, что Санек перехватит контроль… даже боясь, что никакого Патрика и не было, и я, как герой многочисленных клипов, беседовал с несуществующим другом. И в то же время меня раздирало любопытство и волнение – о чем он собирается меня попросить? Это что-то опасное и противозаконное? А если так, соглашусь ли я? Особенно после того, как пафосно заявил, что не бросаю друзей… хах! Наше шеф любит повторять, что человек – как конфета, слова – это обертка, то, что может привлечь, а вот дела, поступки – это сама конфета, это ее запах и вкус. Если, развернув фантик, вы увидите кучу г… хм… какашек, вы выбросите конфету с отвращением, какой бы красивой ни была упаковка. Вот такие офисные мудрости, – засмеялся Артем.

- Кафе, в котором Патрик должен был меня ждать, было небольшой семейной кофейней, расположенной в подвале старого здания, там в основном собирались молодые люди и парочки, я выбрал это место, потому что там не было окон, и каждый столик был в отдельном закутке, тяжёлые каменные стены, бугристые, как своды настоящей пещеры, нависали иногда прямо над столами, и там всегда был мягкий теплый свет…

- Это Дупло, да? – неожиданно спросила блондинка и тут же покраснела, - я… просто знаю это место… там здорово… простите. – И она застенчиво убрала волосы за уши, опуская глаза.

- Вам не за что извиняться, - улыбнулся Артем, рассматривая ее так, как будто впервые заметил, что она существует. – Да, Дупло, знаменитая в узких кругах кофейня и место для посиделок… возможно, вы даже видели нас с Патриком, просто тогда мы не знали друг дуга… Прикольно!

Блондинка смутилась еще больше, но улыбка так и осталась на лице.

- Я пришел первым, - продолжил Артем, - с трудом сдерживался, чтобы не вбежать и не носиться по всему кафе от столика к столику, выискивая Патрика. Но его не было, и это тоже меня нервировало – а вдруг Санёк перехватил контроль и увел Патрика домой или еще куда-нибудь? Позвонить я тоже не мог, так что я просто сел за столик в самой глубине и стал ждать.

- Я понимал, что могу просидеть тут до закрытия, а Патрик так и не появится, но выбора всё равно не было. Не буду долго пересказывать, как я едва не грыз ногти от волнения, но примерно через 40 минут в зале показался знакомый силуэт, я замахал руками, и нескладная фигура двинулась ко мне. Но я сразу увидел, что это не Санек, осанка, манера держаться – это был Патрик. Как я и предполагал, Санек внезапно перехватил контроль и направился совсем в другую сторону, Патрик сказал, что ему стоило огромных усилий вернуть управление, он сказал, что старается изо всех сил удержать контроль, но не знает, насколько его хватит.

- «Поэтому я буду говорить быстро и максимально кратко, - предупредил он, - самую суть. Потом, если ты всё еще захочешь иметь со мной дело, я, возможно, смогу рассказать подробнее. А пока у тебя как раз будет время подумать». И он рассказал мне еще более… хоте нет, наверное, не более, а такую же невероятную историю. Я расскажу вам уже полную версию, а тогда, в кофейне, он успел рассказать почти всё.

- Он рассказал, что когда Санёк разгромил дом, приехали какие-то люди, видимо, те, кого я называл «полиция», они забрали его и посадили в камеру с какими-то пьяными бездомными. Патрик решил, что теперь ему никогда оттуда не выйти, отчаялся, подумал, что, может, удастся сбежать… но потом его внезапно отвезли в другое место, там были решетки на окнах, а полицейские ходили в белом. Камера была гораздо более чистая и удобная, но там было еще 4 человека, все они были сумасшедшие. Один что-то постоянно ловил руками в воздухе и бормотал, другой просто лежал и смотрел в никуда пустым взглядом, двое других вели себя нормально, хотя это только на первый взгляд. Позже выяснилось, что один из этих «нормальных» покусал человека, потому что считал себя оборотнем, сообщил Патрику (когда тот уже стал понимать наш язык), что агрессивен только в полнолуние, а так милейший человек. Второй был похож на Санька – выпил и однажды начал слышать голоса. Говорил, что сейчас они пропали, так как выпивки нет, а они появляются только от алкоголя.

- Патрик не высовывался, он понял, что попал в дом для сумасшедших. Санек пытался протестовать, но его, конечно же, никто не слушал, один раз в комнату с решетками, где обитали 5 безумцев, после возмущенных воплей Санька зашел здоровенный мужик с резиновой дубинкой и ударил Санька по ногам и по спине. Больше Санёк не возмущался.

- Потом их с Саньком засовывали в какие-то машины, «жуткий гроб с выдвижной кроватью», по словам Патрика (подозреваю, что это был томограф), с Саньком беседовал врач, задавал дурацкие вопросы вроде «вы можете сказать, что становитесь другим человеком, когда выпьете?», ему давали какие-то таблетки и капли, иногда делали уколы. После всех этих «приключений» Патрик заметил, что произошли изменения, однажды он вдруг понял, что может понимать речь окружающих, а потом по собственному желанию перехватил контроль над телом. Теперь он мог не бояться – он понимал, что, зная язык, сможет избежать неприятностей и остаться незамеченным. И с каждым новым приемом лекарств сдвиги в мозгу Санька становились всё сильнее, границы между Саньком и Патриком размывались, Саньку стали сниться сны про Англию, а Патрик получил доступ к его знаниям о мире и памяти.

- Но самым главным было не это. За 2 недели пребывания в дурке Патрик завел себе друзей, у этого парня был талант к общению и море харизмы, даже в теле местного алкаша. И вот один из его новых друзей и определил ход всей истории.

- Сначала коротко расскажу то немногое, что понял из рассказа об устройстве и распорядке дня в том заведении, где держали Патрика. У нас в городе несколько дурок, я не знаю, в какую именно отвезли Санька после буянки, да это и не важно, важно, что она была большая, несколько корпусов, множество пристроек и большой двор для прогулок, куда выпускали тех, кто не сидел в клетках круглосуточно. Патрик сказал, что он был в крыле для временных, он видел, как людей привозили и увозили, кто-то уходил сам – он видел это из окна коридора, по которому они шли в столовую. Столовая тоже была общей для всех, кто мог есть сам и при этом не был опасен для себя и окружающих. Это важно, потому что именно в этих местах и происходило самое главное.

- Утром всех будили в 6 часов, анализы, лечение у тех, кто уже прописался там надолго, если у тебя было мало процедур – можно было сидеть в палате или в комнате отдыха. Потом обед в большой столовой, Патрик сказал, что она была размером с их северное поле, не меньше, - улыбнулся Артем. – После обеда их выпускали на прогулку. Это была не тюрьма, так что на большой огороженной площади были деревья, трава и лавочки, от парка всю эту красоту отличали только крепкие парни в белой форме с дубинками, пристегнутыми к широким поясам.

- Там-то, в этом псих-парке, Патрик и встретил своего удивительного нового друга. В один день он просто подсел к нему на лавочку, когда Патрик, отвоевав контроль над телом, грелся на солнышке. Он сказал, что даже в том жутком месте хорошо быть живым, - задумчиво сказал Артем, - этот парень любил жизнь так, как я еще не видел.

- В общем, к нему осторожно подсел мужчина неопределенных лет, у него была азиатская внешность и бритая голова с какими-то непонятными узорами, вытатуированными на черепе. Незнакомец старался не делать резких движений, потому что любые перемещения и действия пациентов тут же привлекали внимание парней в белом, поэтому этот тип всячески стремился показать им, что ничего плохого не замышляет. Патрик сказал, что не замечал его раньше, потому что пациентов было много, а он пробыл там всего 3 дня и был крайне шокирован всем окружающим.

- Незнакомец тихо сел на лавочку рядом с Патриком, вокруг них бегали, ползали и просто стояли, глядя в никуда, остальные обитатели дурки, двое крепких парней в белом оценивающе посмотрели на Патрика и его соседа по лавочке, но придраться было не к чему. «Я знаю, что сейчас ты на поверхности, пришелец», - сказал незнакомец. Патрик с испуганным удивлением посмотрел на него, не зная, что ожидать, за 3 дня он уже убедился, что ожидать тут можно чего угодно. «Ты ведь не из этого мира, – хитро прищурившись, продолжил незнакомец, - я знаю, потому что вижу и слышу духов, слышу души, они говорят со мной… разное говорят, например, что тебя здесь быть не должно».

- Патрик молчал, испуганный и сбитый с толку, а лысый продолжил: «Иногда души соскальзывают, «прыгунчики» - так я их называю, кто знает, почему так? Я не знаю. Ты не пошел в свет и не остался между мирами в чистилище, почему-то ты вернулся сюда, но тела у тебя больше нет, всё ведь рассчитано, в мире нет лишних тел и лишних людей…». Он бормотал так быстро, иногда поглаживая себя по бритой голове, там, где были рисунки, Патрик сказал, что ни секунды не сомневался в том, что этот тип – совершенный псих, хотя сказанное им, кажется, было правдой. «И теперь вас обоих заперли здесь, ха! – и он широко улыбнулся, обнажая на удивление хорошие зубы, - тебе повезло, Прыгунчик, потому что ничего Мироздание не делает без смысла, запомни, ничего! Кто знает, зачем есть «прыгунчики»? Я не знаю. Но я знаю, зачем есть шаман!». И он слегка поклонился с гордой улыбкой, сидя на лавочке.

- Патрик сказал, что тогда еще плохо понимал русский, но общий смысл, как ему казалось, уловил, он хотел заговорить с этим странным мужчиной по-английски, тихонько, чтобы никто не услышал, но тот его опередил, снова начав бормотать: «Я 2 дня уже за тобой наблюдаю, хоть ты и прячешься в глубине настоящего хозяина тела, но я чувствую тебя, заблудшая душа, это похоже на постоянную вибрацию: ззззз во всех костях черепа, как будто чешется, даже зубы как будто чешутся изнутри. Кто знает, почему так? Я не знаю. Духи…».

- Договорить он не успел, его оборвал суровый окрик одного из парней в белом: «Эй, Шаман, хорош засиарть мозг новенькому, а ну отваливай!». «Уже отваливаю, босс, - ослепительно улыбнулся лысый, а потом, прежде, чем встать и раствориться в толпе гуляющих психов, быстро шепнул Патрику, - я могу помочь! Я знаю, как! Я тебя найду в столовой!».

- Патрик остался в полной растерянности, но самое пугающее – у него начала зарождаться надежда, крохотное зернышко, которое посеял этот незнакомец, сразу прижилось. И Патрик боялся, что корни этого зёрнышка разорвут ему сердце, так он мне и сказал.

- В тот день он больше не видел Шамана, до конца прогулки он высматривал его в толпе, но не решался искать открыто, боялся санитаров-надсмотрщиков. Потом, сидя в комнате отдыха перед бессмысленным для него телевизором (так как Санек опять завладел телом), Патрик не мог дождаться ужина. В большой столовой стоял гомон и звон металлической посуды и подносов, пациенты послушно выстраивались в очереди к раздаче блюд. Патрик тщетно пытался вернуть себе контроль, у него еще не до конца появилась эта способность, а Санек, как назло, не желал «уходить в тень». Подойдет ли лысый незнакомец со странными рисунками на черепе, если главным будет не Патрик? А если и так, вдруг Санек накинется на него, и их обоих (в смысле, Санька и Патрика) запрут где-нибудь в карцере? В общем, даже не представляю, что пережил этот парень! – выдохнул Артем.

- Ужин тоже прошел без происшествий, рядом с Патриком флегматичные пациенты (среди них были и женщины, их держали в другом крыле) жевали макароны с резиновыми котлетами, Патрик также отметил, что еда там была отвратительная, – засмеялся Артем. – Шаман, как назвали его охранники-санитары, не подсел к нему и, вообще, был неизвестно где. Только когда Санек, который всё еще управлял телом, понес свой поднос к месту сдачи, Патрик увидел лысого незнакомца краем глаза – тот сидел в дальнем конце и пялился в тарелку, низко опустив голову. Он выглядел так, словно был в отключке, возможно, так и было, и это предсказуемое разочарование больно резануло душу, Патрик ведь не зря боялся, что напрасная надежда разобьет ему сердце. И я его понимаю, сколько бы он себе ни говорил, что это псих, откуда он может что-нибудь знать и всё такое, а всё равно каждый из нас до последнего вздоха греет в своем сердце такого живучего паразита как надежду.

- В следующий раз они встретились во время завтрака в столовой, Патрик сказал, что ночь казалась ему бесконечной и полной демонов, он оказался запертым втройне – не только в чужом теле, в чужом мире, но и в каком-то жутком месте. Он хотел верить незнакомцу, запрещал себе верить, и всё равно верил.

- А утром, едва завидев его в столовой, незнакомец стоял в очереди на раздачу безвкусной каши, похожей на сероватую слизь, Патрик рванулся изо всех сил и оттеснил Санька. Я забыл сказать, что спрашивал его, спит ли он, и что происходит, когда он спит. Но он не спал, у него не было тела, которое устает, только душа, а душам, наверное, неведома усталость. В общем, он перехватил контроль и стал наблюдать, он решил сам подойти к незнакомцу и поставить точку в этой мучительной ситуации – либо он правда поможет, либо нет.

- Лысый стоял впереди, так что Патрик мог проследить, куда он сядет, и подсесть к нему. Но этого не потребовалось, получив поднос с завтраком, Шаман вышел из очереди, остановился, оглядел столовую, а потом повернулся, посмотрел прямо на Патрика и кивнул ему, как старому знакомому, после чего сел за ближайший свободный стол – Патрик сказал, что обычно столы, близкие к раздаче или выходам всегда оставались свободными – никто не хотел сидеть близко к санитарам, все стремились занять место в глубине. А вот незнакомец специально сел за свободный столик с краю, видимо, лишние уши ему были не нужны.

- «Я тебя чувствую, - без предисловий начал лысый, когда Патрик подсел к нему со своим подносом, - это как зуд в каждой клеточке тела, я говорил, да?». «Да, - кивнул Патрик, оба склонились над подносами, делая вид, что едят эту сероватую слизь, именуемую кашей, - а еще вы говорили, что можете помочь». Незнакомец помолчал, действительно окуная ложку в эту баланду. «Первое, - сказал он, не поднимая глаз, - надо есть эту гадость, а то привлечешь внимание, а это нам ни к чему. И втрое: я не понимаю твой язык. Но знаю, что ты понимаешь мой, пока плохо, но будет лучше, так всегда бывает…». Всегда?! Патрик едва не подавился, получается, он не один такой в этом мире?? Но он быстро, хоть и с большими усилиями, подавил волну эмоций – по-прежнему оставался шанс, что этот мужчина – обычный псих, в конце концов, они ведь в доме для психов, ха-ха.

- «Так вот, - продолжил Шаман, - сконцентрируйся и скажи мне то, что хотел сказать, по-русски». И Патрик сконцентрировался. Дальше беседа шла на понятном обоим языке, хоть Патрик сказал, что иногда не мог подобрать слова и понять то, что говорил незнакомец.

- За 40 минут, которые отводились на завтрак, незнакомец успел сообщить, что является настоящим шаманом, он сказал, что духи помогают ему и его братьям поддерживать порядок, баланс в мире. «Надо торопиться, Прыгунчик, пока природа живая, не спит - можно делать. Движение жизни, понимаешь?». Патрик не очень понимал, он жадно ловил слова, чтобы услышать главное: как и когда этот странный мужчина сможет ему помочь.

- «Когда природа уснет, всё, тебе придется ждать до весны в этом теле. Кто знает, почему так? Я не знаю. Это законы не нами созданы, мы лишь повинуемся им».

- «Вы поможете мне? – не выдержал Патрик, надежда прорвала все барьеры и затопила его душу, - вы сможете… а что вы предлагаете? Я, болван, радуюсь, сам не знаю, чему!». И Патрик хлопнул себя по лбу… осторожно, чтобы не привлечь внимание надзирателей. Шаман смерил его хитрым взглядом: «Я ничего тебе не предлагаю, кроме длинной дороги. Я могу дать тебе новое тело, да, представь себе! Об этом же ты мечтаешь?». И он прищурился с ехидной улыбкой. «Я мог бы это сделать, - продолжил Шаман, а Патрик застыл, глядя на него широко распахнутыми глазами Санька, - но я заперт здесь. А здесь, сам понимаешь, я ничего не могу… ну, или почти ничего. А такой ритуал сложный и долгий, надо много чего, времени много надо. Травы нужны, тишина… никто мешать не должен, твоя душа ведь должна оставить это чужое тело и войти в новое, такие вещи на бегу не делаются, понимаешь?».

- Вот правда, даже не представляю, каково было Патрику услышать такое! – покачал головой Артем. - Наверное, лицо у него было настолько красноречивым, что Шаман его тут же одернул: «Сделай лицо попроще, ты разве что не вопишь на весь зал». Патрику хотелось задать миллион вопросов, хотелось говорить об этом весь день, строить планы… в таком Богом забытом месте он вдруг обрел то, на что даже не смел надеяться! Но завтрак подошел к концу, пациенты, снова построившись ровными рядами, понесли свои подносы к специальному окну, где принимали грязную посуду. «На прогулке я тебя найду, - шепнул Шаман, - только веди себя как обычно». С этими словами он растворился в толпе, а Патрик остался считать бесконечные минуты до прогулки. Во время обеда он видел незнакомца, но тот как будто его не замечал, прошел в другой конец столовой и сел там за столик с какими-то другими людьми. Наверное, чтобы не привлекать внимания, решил Патрик, хотя тревога снова уколола душу. А тут еще внезапно Санек захватил контроль, это ввергло Патрика почти в панику - у него вроде появился шанс обрести новое тело в этом чудесном мире! Больше не бороться с законным хозяином за право жить полной жизнью, начать всё сначала… многим ли выпадает второй шанс прожить свою жизнь заново?

- Когда обед наконец закончился, и обитателей дурки выпустили во двор, Патрик рванулся изо всех сил и оттеснил Санька, в конце концов, он старался ради них обоих. Он медленно бродил по дорожкам больничного двора, стараясь не высматривать Шамана слишком уж открыто, иногда он ловил на себе взгляды санитаров, но пока они были равнодушными – ничего из ряда вон выходящего он не делал. Патрик посидел на лавочке, прошел из одного конца в другой, не находя себе места, а незнакомец всё не появлялся. Он сам сказал, что был уже на грани отчаяния, когда позади него раздался шепот: «За тобой они не смотрят, ты им не интересен, так что веди себя так, чтобы это оставалось и дальше». И прежде, чем Патрик успел как-то среагировать, шепчущий голос добавил: «Не оборачивайся, болван, я чудом улизнул от их глаз. Сиди и делай вид, что греешься на солнышке, а я пока расскажу тебе то, что успею. Сбежать отсюда не вариант, по крайней мере, я пока его не нашел, а вот иногда остаться без надзирателей – это можно».

- Патрик молчал, боясь выдать незнакомца, он решил делать ровно то, что его попросили: сидеть и слушать, поглядывая на небо, как если бы он был в одиночестве. Смешно получилось, - улыбнулся Артем, - Патрик в дурке беседовал с реальным человеком, но делал вид, что его нет, а другие в это же время активно показывали, что их невидимые друзья существуют и прямо сейчас разговаривают с ними.

- «Так на чем я тогда остановился? – зашептал голос Шамана позади Патрика, каким-то образом этот странный мужчина улизнул от надзирателей и спрятался в кустах, конечно, долго там скрываться было невозможно, да и густоты явно не хватало, чтобы скрыть человека, но за сидящим Патриком его было не видно. – А, да… я сказал, что могу дать тебе свободу, но это если сам буду свободен, видишь, нельзя дать другому то, чего у тебя самого нет, таков закон мира. А почему так, кто знает? Я не знаю. Я здесь уже почти год, как орел в клетке, привык, но не смирился. Я научился выживать здесь, но я не создан для такой, с позволения сказать, жизни. Я уйду отсюда, однажды уйду, духи мне помогут, и тогда…». Послышался злорадный смешок. «Тогда они у меня получат! Вот уж восстановится равновесие! Зло разгулялось здесь, друг мой, пора нам созывать Совет и делать то, для чего природа нас наделила силой – восстанавливать равновесие».

- Патрик ничего не понял, но терпеливо ждал, а Шаман продолжил: «Я ведь за что сюда попал? Только за то, что делал свое дело. Один нехороший человек во власти – а там вообще хороших не бывает, я тебе скажу - задумал уничтожить заповедник. Решил продать землю под застройку, тысячи деревьев убить, птицы, животные – всех убить. Нельзя так, нельзя губить живое, я ему сказал, это большое зло, а зло всегда наказуемо, рано или поздно, нами, людьми, или высшими силами… а он посмеялся, сказал, «терпил» не спрашивают, как господам поступать, сказал, что мое дело «платить налоги и не разевать пасть, пока по хребту не получил», а потом его охрана меня скрутила и вышвырнула из кабинета».

- «Но перед тем, как они меня вышвырнули и тумаков надавали, я успел сказать пару фраз, особых фраз. А вернувшись домой, я еще кое-что сделал. А еще через 3 дня этот нелюдь сдох. – Шаман помолчал, - и меня заперли здесь. Охранники сказали, что я ему угрожал колдовством, а так как сдох он от инсульта, и никак нельзя было на меня это повесить и отправить в настоящую тюрьму, они закрыли меня тут».

- «Они боятся, зло всегда боится воинов Добра, они не выпустят меня отсюда, пока я жив, думаешь, я это не понимаю? Поэтому я должен уйти сам, никто надо мной не властен, никто мне не хозяин, чтобы запирать меня тут, как скотину. Ты ведь тоже заперт, - добавил Шаман, - и мой долг помочь тебе освободиться».

- Внезапно он возник прямо рядом с Патриком, проворно выскочив из кустов и усевшись на лавочку, очень вовремя, потому что по дорожке к ним уже шел патруль из двух крепких парней в белой форме. «Они посмеиваются надо мной, - сказал Шаман, пристально глядя на Патрика прищуренными хитрыми глазами, - посмеиваются, но и побаиваются. Народная молва – сильная штука, похлеще официальных заявлений, молве люди всегда верят больше. А я даже здесь кое на что способен, проверять им не хочется». И он захихикал.

- «Вот ты где, старый пес, - воскликнул один из санитаров, увидев Шамана мирно сидящим на лавочке, - опять достаешь бедолагу? Отваливай, двор большой, найди себе место где-нибудь еще». «Как скажешь, босс», - ослепительно улыбнулся Шаман и встал, даже не глянув на Патрика. «Слышь, что он тебе говорил?», – спросил санитар, когда шаман медленно ушел к зданию психушки. «Ничего умного, - пожал плечами Патрик, а сердце выскакивало из груди от страха и тревоги, - бред какой-то». И он с демонстративным вздохом потупил глаза, принимая обычную для этого места позу сломленного человека. «Ты тут вроде временно, - не унимался надзиратель, - так вот, держись от этого клоуна подальше, а то еще заразит безумием, придется и дальше дни с ним коротать». Эта фраза показалась обоим санитарам такой остроумной, что они громко заржали, а Патрик всё так же сидел, опустив голову и плечи, всем своим видом показывая, что ему не до Шамана и вообще он просто старается тихо отбыть свой срок.

- Прошло еще несколько дней, прежде чем Патрик смог поговорить со своим новым знакомым, Шаман специально избегал его, чтобы не привлекать внимания. В столовой он садился на другом конце зала и не поднимал головы, да и Патрик усвоил, что глазеть по сторонам или выходить хоть чуть-чуть за рамки принятого здесь поведения – чревато, он видел, как пациентов били дубинками и уволакивали куда-то, откуда они возвращались бледными, похудевшими и очень тихими. Патрик знал из разговоров врачей, что он здесь для диагностики, вернее, не он, а Санек, и больше 2 недель его здесь держать не будут, если не найдут причин оставить его надолго, и, конечно, больше всего ему хотелось покинуть это жуткое место, но так же сильно ему хотелось верить Шаману и покинуть тело Санька, обретя свое собственное. Долгими ночами, слушая плач, бормотание или храп других обитателей дурки, он боролся с надеждой и отчаянием, которые разрывали ему душу: вполне могло быть, что этот странный мужчина никакой не шаман, а самый обычный псих, прячущийся от собственной никчемности за придуманным могуществом… а если всё сказанное им - правда, а Патрик так и не сможет поговорить с ним до окончания своего срока? Никто ведь его сюда больше не пустит, посетители разрешены далеко не всем, да и по собственной воле возвращаться сюда – брррр, нет!

- Но, раз я вам это рассказываю, – улыбнулся Артем, - значит, всё разрешилось. Когда Саньку и Патрику оставалось 3 дня до выписки, в очереди за ужином в столовой за ним оказался Шаман. «Не оборачивайся, – зашептал он, - просто слушай. Завтра после обеда, когда у всех будут свидания или отдых, зайди во вторую дверь от общей комнаты, понял? Во вторую, не перепутай. И сиди там, пока я не приду. Всё, до тех пор не замечай меня». И больше ни слова, Патрик получил свой поднос с очередными помоями и сел за какой-то столик, не оборачиваясь, как и просил Шаман.

- А на следующий день Патрик с самого утра набирался сил, не мешая Саньку проходить тесты, сидеть на групповой терапии и пить таблетки, он копил ресурсы для рывка – после обеда ему надо было быть в той комнате, и он намеревался сделать всё, чтобы не упустить свой шанс. Саньку были разрешены свидания, но навещать его было некому, жена не горела желанием его видеть, а его сын жил в другой стране, друзей у него тоже не было, так что, когда те, кого навещали, уходили в специальную комнату, Санек и другие такие же одиночки сидели в палатах или в общей комнате отдыха, там можно было смотреть телек, читать журналы или играть в настольные игры. Патрик выбрал лучшее, как ему казалось, время для рывка – когда Санек плюхнулся на диван и уставился пустыми глазами в экран старого телевизора, там показывали какой-то черно-белый фильм. Собрав волю, Патрик рванулся вперед и захватил контроль. Получилось, теперь оставалось самое сложное – пройти в ту комнату незамеченным. Кстати, Шамана он не видел ни на прогулке, ни потом, когда пациенты отправлялись на групповые занятия или на свидания. «Он придет, - говорил себе Патрик, - он знает здесь всё лучше меня, так что он сумеет… а моя задача – ждать его там и не создать проблем нам обоим».

- Медленно и лениво он встал с дивана и направился к выходу из общей комнаты, санитар, уткнувшийся в свой телефон, тут же вскинул голову: «Куда собрался?», Патрик сказал, что едва не лишился чувств от страха, но сумел выдавить ровным тоном: «Хочу в палату, надоело здесь». Санитар окинул его презрительным взглядом, но больше ничего не сказал, а когда Патрик вышел за дверь в белоснежный коридор, всё-таки встал со своего места и выглянул, чтобы убедиться, что Патрик, то есть, Санек не соврал. Он не соврал в направлении, его палата была действительно в той стороне, и он так же медленно, опустив плечи и голову, побрел туда. «Вторая дверь, - повторял про себя Патрик, - вторая дверь… помоги мне Бог или тот, кто вернул меня в этот мир!».

- Поравнявшись с нужной дверью, Патрик замер, осторожно оглянулся, он знал, что камер в коридорах нет, только на входе на этаж, кроме него в коридоре был только какой-то старик, плетущийся впереди. Санитар больше не выглядывал, это был тот самый момент, и Патрик с гулко бьющимся сердцем нажал на ручку.

- Раньше это было служебное помещение с полками, ведрами и каким-то хламом, накопившимся за многие годы, но теперь комната была абсолютно пустой, только на полу остались следы от стеллажей, и возле зарешеченного окна стояло одинокое ведро с засохшей и скомканной тряпкой, стены были ободраны и побелены, вместо лампы с потолка свисал голый провод, перемотанный изолентой. Шаман сидел прямо на полу за дверью, так что Патрик его не сразу увидел - дверь открывалась внутрь, и новый знакомый Патрика специально сел так, чтобы скрыться от глаз входящего.

- «Здесь нечего взять и негде спрятаться, - улыбнулся Шаман, - поэтому нет смысла запирать. И сбежать тоже не получится, как видишь». – И он кивнул на окно с решеткой. Патрик прижался спиной к двери, как будто сдерживал кого-то, сердце билось, мысли путались, он боялся, что их обнаружат и запрут его здесь навечно, и это тогда, когда он мог получить полную свободу!

- «Времени у нас немного, - сказал Шаман, жестом предлагая Патрику сесть рядом, - тут есть один парень, он верит в такие вещи, я ему иногда рассказываю, как устроен мир, взамен он дает мне побыть в тишине. Сбежать он мне не поможет, да я и не попрошу, но такие мелочи, как полчаса в пустой комнате без надзирателей – это он может». Шаман улыбнулся, показывая свои удивительно красивые зубы, а Патрик, немного успокоившись, сел рядом прямо на грязный пол. «Я видел сон, - сказал Шаман, пристально глядя на Патрика, - тебя видел. Ты спас ребенка и умер от воспаления легких… хотя, ты не знаешь название этой болезни, но я знаю». Патрик задохнулся от удивления и возбуждения, сомнений больше не осталось, этот странный мужчина действительно имел дар и знал то, что никто знать не мог. «И это еще одна причина, важная причина для меня, чтобы помочь тебе. Ты – неравнодушный, это важно. Поэтому я скажу, хоть времени в обрез. Ты знаешь, что равнодушие – самый опасный и самый отвратительный вид вырождения человеческой души? – Патрик молчал, хлопая широко открытыми глазами, - во все времена предателей убивали без жалости, даже в такие «развитые» времена, как сейчас. Всегда люди, не имеющие позиции и принципов, вызвали глубинное, мощное, необъяснимое отвращение и ненависть у человеческого вида. Почему так, кто знает? Я знаю».

- Шаман наклонился вперед, почти касаясь носа Патрика своим: «Человеческое существо не выживает в одиночку, с древних времен мы вынуждены сбиваться в стаи – человек слаб телом, лишен шерсти и выносливости, поэтому наша единственная сила в этом сложном мире – количество, объединение маленьких усилий в большую силу. Одинокий человек не мог убить мамонта и поддержать огонь, пока он будет охотиться, поэтому возникли племена, группы людей, преданных друг другу. Нельзя ведь идти на охоту против большого и опасного животного, если не уверен, что партнер подстрахует, нельзя защищать свой дом, если не уверен, что партнер прикроет спину, нельзя оставить огонь человеку, способному наплевать и не следить за ним – всё это несет угрозу выживанию племени, а если шире, и вида в целом. Поэтому в сказках, песнях и культуре человечества есть такие главные понятия как верность, храбрость, честность… неравнодушие. Эти качества гарантируют выживаемость племени, а обратные – гарантируют его гибель. Всё просто, если я могу на тебя надеяться, а ты на меня – мы выживем, если хоть один из нас ненадежен – над обоими нависает угроза смерти».

- Я запомнил этот монолог, - сказал Артем с задумчивым лицом, - потому что считаю, что тот Шаман говорил Истину, и Патрик его запомнил и передал мне.

- «Да, мы, люди, враждуем, убиваем друг друга, как животные, это такая же конкуренция за еду и территорию, она была всегда… И твой враг, верный своему племени, может вызвать гнев, ярость, даже ненависть, но не то глубинное отвращение, то отторжение, которое вызывает предатель, человек равнодушный, думающий только о своей шкуре. Потому что душой, инстинктами каждое человеческое существо понимает – мой враг верен племени, и если бы я был в его племени, он был бы верен мне, то есть, он нормальный, здоровый представитель вида. А вот предатели – это как чума, это смерть для племени, и такое же омерзение и желание уничтожить вызывают они. Предатель не верен никому, никакому племени, равнодушный человек не прикроет спину, ему нельзя доверить огонь, ведь он может бросить его и пойти спать или гулять, он не встанет на защиту племени, потому что ему дрога лишь его жизнь. Это выродки, это чума, а ты видел, как животные поступают с больными особями? Они их уничтожают или бросают, изгоняют из стаи».

- «Ты – лучший образец того, о чем я тут разглагольствую, - улыбнулся Шаман, - ты кинулся на лед, не раздумывая, чтобы спасти детеныша своего вида – что может быть естественней и правильней?? Ты отдал жизнь за будущее своего вида, так это видится с высоты законов мироздания, поэтому таких как ты в человеческой культуре называют героями. Видишь, всё просто – усилия для выживания племени и вида всегда поощряются и превозносятся. Возможно, я помог бы тебе, не зная этого… хотя я всегда знаю, духи сообщают мне, шаман должен знать, с чем имеет дело и что можно, - затараторил он, а потом как будто сам себя осадил, - по крайней мере, я мог бы отправить тебя обратно в тот мир, если бы так сказали духи, я лишь проводник Силы, а не создатель или хозяин, понимаешь? Хотя я еще не видел «прыгунчика», не заслуживающего второй шанс. Почему так, кто знает? Я уж точно не знаю».

- «Я никогда не думал об этом так, - тихо проговорил ошеломленный Патрик, - думаю, вы абсолютно правы. В смысле, почему равнодушие и эгоизм так отвратительны».

- «Но человеческая природа - это природа постоянных противоречий, - быстро говорил Шаман, - мы вынуждены жить стаей, но каждый из нас по-настоящему индивидуалист. Нам нужен свой дом, свое пространство, у каждого из нас свой взгляд на мир и свои предпочтения. И все эти коммуны никогда не существуют долго, если пытаются наступить на горло этому индивидуализму. Нельзя переделывать природу, это под силу лишь Создателю, а кто из нас создал этот мир его законы? Никто. Человек признает мое и сражается за мое, трудится за мое, и общее становится важным, если часть этого всегда будет лично твоей. Поэтому нам так трудно друг с другом, трудно найти баланс между лично моими интересами и интересами племени. В нас одновременно огонь и лед, и мы вынуждены мирить в себе эти непримиримые стихии».

- «Ну, что-то я разговорился, - усмехнулся шаман, - просто давно не было возможности с кем-то так поговорить, а знания приходят, томятся во мне и требуют свободы, как и всё в этом мире. Наверное, мне уже пора брать ученика, раз Знание того требует. Когда выйду отсюда, найду его или он меня, это как посмотреть».

- «Вернемся к нашим делам, - тряхнул головой Шаман. – Я не могу дать тебе новое тело здесь, но я могу сказать тебе, где найти того, кто сможет. И я могу передать ему послание, чтобы он знал, от кого ты и что надо делать. Тебя ждет долгая дорога, «прыгунчик», как я и говорил. Долгая дорога в прямом и переносном смысле».

- Патрик сидел, едва дыша от захлестнувших его эмоций, ради этого он пережил все эти злоключения, ради этого момента. И это было лишь началом пути. От этого точно можно получить нервный срыв, - усмехнулся Артем.

- И он сказал Патрику, куда ему надо поехать и имя человека, которого надо найти. «И не благодари, - поднял руку Шаман, когда Патрик сбивчиво и эмоционально попытался сказать о своей благодарности, - а если хочешь отплатить мне и тому, кто проведет ритуал – будь и дальше неравнодушным, живи свою новую жизнь со светом в душе. Вот это будет лучшая благодарность».

- «Наше время закончилось, - сказал Шаман, вставая с пола, Патрик последовал за ним, - больше мы не увидимся, по крайней мере, здесь. Ты узнал всё, что нужно, надеюсь, запомнил хорошо, записать всё это здесь нельзя, увы. В добрый путь, «прыгунчик», и счастливой новой жизни».

- «Патрик, - прошептал мой необычный друг, - меня зовут Патрик. Я почту за честь узнать ваше имя, чтобы молиться о вас каждый день моей жизни».

- Шаман несколько мгновений пристально смотрел на Патрика, а потом на его лице расцвела легкая довольная улыбка. «Александр, - кивнул Шаман, - так меня зовут непосвященные, став шаманом, я взял себе другое имя. Молясь своим богам, называй меня Голос Ветра».

- «Прощай, Патрик, - Шаман хлопнул его по плечу с доброй улыбкой, - может, еще встретимся, в этом мире или в другом». И он, бросив последний пристальный взгляд на Патрика, вышел за дверь.

- Спустя оставшиеся 3 дня Санька выпустили, к тому моменту Патрик уже научился отлично владеть русским и пользоваться знаниями хозяина тела. Энергия билась в нем, он горел желанием обрести свое тело и избавиться от этого странного соседства.

Артем замолчал, задумчиво водя кулаком по подлокотнику кресла, все члены Клуба смотрели на него с жадным любопытством, ожидая продолжения, как дети, которым перед сном читают сказку.

- Вам, наверное, интересно, что же сказал Шаман, - улыбнулся Артем, - меня тоже раздирало любопытство, тем более, что Патрик намеревался просить меня как-то в этом поучаствовать. «Шаман не соврал, когда сказал, что предлагает мне долгую дорогу, - усмехнулся Патрик, почти свободный, сидящий в кафе посреди мегаполиса в 21 веке в чужом теле… только представьте, а? – Я должен поехать на Алтай, в Алтайскую республику, он повторил, чтобы я запомнил и не перепутал: не Алтайский край, а республика. Там я должен добраться до селения Утмань (вымышл.), а дальше – найти проводника и идти в горы, там, в долине у подножья Седой горы живет шаман, я должен найти его. И буду свободен».

- Глаза Патрика сверкали, я и сам почти дрожал от возбуждения, - продолжал Артем, - это было покруче, чем какой-нибудь Голливудский фильм, и мне вдруг нестерпимо захотелось отправиться с ними в это удивительное путешествие, увидеть нечто волшебное, стать свидетелем такого, что удается увидеть одному из сотен миллионов, наверное. Я даже подумал, что он попросит меня поехать с ним, в этом его просьба.

Артем поджал губы, вновь переживая то разочарование, которое испытал в тот момент.

- Но мне ехать было нельзя, правила диктовал не Патрик и уж, тем более, не я. Так сказал шаман по имени Голос Ветра. Патрик должен быть один, это не поездка в Диснейленд, туристам там не место. Я понимал, хоть испытал какое-то детское разочарование, когда взрослые веселятся, а тебя просто выставляют за дверь и заставляют делать уроки, примерно так.

- А просьба, от которой Патрику было неловко… помощь в организации путешествия. Он сказал, что понимает, насколько чудовищна его просьба, и если я откажу, он итак будет считать меня другом до конца этой жизни. Я думал, он попросит деньги на дорогу, но мой необычный друг снова удивил меня. «Мне нужно стать на время другим человеком, - сказал Патрик, приглушив голос и наклонившись вперед, так они с Шаманом, должно быть, перешептывались в столовой. – Никто не должен найти Санька, как вы его называете, я не должен оставить след. Потом он вернется домой, не знаю уж, что будет помнить, но нам никто не должен помешать, пока ритуал не будет проведен, поэтому я прошу тебя сделать мне другое имя. Из знаний Санька я понял, что сейчас люди, умеющие обращаться с компьютерами, могут очень многое. А мне ведь не надо ничего серьезного и сложного, просто одноразовый билет в один конец…». Сказав это, он побледнел, но глаза заблестели еще ярче, его пугала и завораживала финальная часть его пути к свободе и новой жизни, меня, честно сказать, тоже.

- «Если это слишком…», - начал было он, но я поднял руку, прерывая его. «Я дал слово, что помогу тебе, - сказал я совершенно серьезно, - я его сдержу. Понадобится несколько дней, и ты не сможешь пользоваться этим документом ни для чего другого, но ты сможешь уехать, не оставив следа».

- «Спасибо. – В глазах Санька стояли слезы, но Патрик не позволил им вылиться. - Я этого не забуду».

- И он не просил денег. – Сказал Артем. - Наверное, решил взять деньги Санька, в конце концов, он был прав – он старается ради обоих. Он оказался в теле Санька не по своей воле, он не решал захватить именно это тело или какое-то другое, он умер, а потом его вернули сюда.

Артем помолчал.

- Через 4 дня паспорт был готов, за это время мне редко удавалось увидеть Патрика, хотя мы оба понимали, что это наши последние дни, неизвестно, чем закончится ритуал, и будет ли он вообще успешным. «По крайней мере, смерти я больше не боюсь, - сказал Патрик, когда я поздно ночью отдавал ему одноразовый паспорт, - теперь я точно знаю, что это не конец, и, возможно, теперь я пойду по лестнице в свет. Но земная жизнь – это неописуемое, бесценное удовольствие». Мы обнялись в ночной тишине под тихое стрекотание сверчков и шелест ветра в листве, и я подумал, что никогда еще не понимал так остро и так ясно фразу о том, что люди молчат в двух случаях: когда им нечего сказать, и когда сказать хочется слишком много.

- Это была наша последняя встреча. Патрик был с одной спортивной сумкой и пакетом, от которого исходил сильный травянистый аромат. 4 дня с той беседы в кофейне он не терял времени даром, он готовил свой отъезд - до момента, когда он окажется у шамана, он не мог отдать контроль Саньку, сами понимаете, и его друг по имени Голос Ветра помог ему и в этом – походив по многочисленным лавкам пряностей, аюрведических средств и даже товаров для магии, Патрик нашел травы, которые должны были помочь держать контроль нал телом. Так можно было примерно на месяц затолкать Санька на задворки сознания, но потом действие трав, как и любого лекарства, притуплялось. Я тоже надеялся, что к тому моменту он уже будет если и не в новом теле, то у того шамана, а значит, в безопасности.

- «Куда ты пойдешь? - единственное, что спросил я, а над нами в темном небе мерцали огромные летние звезды, фонари давно не горели, и, выходя из дома, я тоже не стал зажигать свет. – Билет ведь ты еще не мог купить…». Он сказал, что поедет на поезде, а прямо сейчас пойдет за билетом, по интернету покупать не мог, у новой личности не было банковской карты, сказал, что до отъезда посидит на вокзале, поезд шел рано утром и места в нем, судя по информации на сайте, еще были – тут я испытал гордость, Патрик умел пользоваться интернетом получше Санька, коренного жителя современного мира, так сказать. Мы даже шутили, что ему повезло вселиться в тело местного алкаша – у такого персонажа вполне могло и не быть никакого мобильного банка и карточки.

Артем улыбнулся немного грустной улыбкой:

- И он собирался отдать мне деньги за паспорт. Серьезно, этот парень был самым порядочным из всех, кого я знал. Конечно же, я сказал, чтобы он забыл об этом, я обрел в нем друга, пусть и на короткий срок, и я узнал и прикоснулся к чуду, к чему-то огромному и волшебному… а это не оценишь никакими деньгами.

- Я пожелал ему счастливого пути и счастливой новой жизни. «Если всё получится, и ты будешь помнить меня…», - начал было я и осекся, но он подхватил: «Я найду тебя. Если я останусь в этом мире и останусь собой, я буду рад снова появиться в твоей жизни. Друзей у меня не так много, а человек богат лишь добрыми мыслями о нем, так говорили в Мидл-Хиллс».

- И он ушел. Я провожал его взглядом, пока темнота не скрыла силуэт, но прежде, чем исчезнуть, он остановился, обернулся и помахал мне.

На этот раз тишина в Клубе длилась несколько минут, все обдумывали услышанное.

- Если вы думаете, что теперь-то уж моя история подошла к концу, - хитро улыбнулся Артем, - то вы опять ошиблись.

Честно говоря, я, как и все остальные, судя по лицам, обрадовался. Да, история получилась долгой, но какой! И мне тоже не хотелось уходить домой на этой ноте – неизвестность, грусть, расставание. Я поймал себя на том, что искренне переживаю за Патрика и испытываю к нему крайнюю симпатию, хотя не видел его ни разу в жизни.

- Да, - вздохнув, продолжил Артем, - больше я Патрика не видел. Зато опять пришли менты – когда Санек «пропал», его жена заявила в полицию. И снова я подумал о том, что Патрик, будучи новичком в этом мире технологий, всё рассчитал правильно. Ум всегда найдет правильную дорогу, так говорила моя бабушка, Патрик не оставил следов, иначе его освобождение оказалось бы под угрозой.

- Честно говоря, увидев ментов на пороге, я немного испугался, я тоже был уверен, что не оставил зацепок по липовому паспорту, мои знакомые, кто помогал мне в этом, настоящие профи, они не попадаются, особенно обычным городским ментам. И всё же мне было тревожно. Меня снова расспросили (как и всех соседей, оказывается), не видел ли я Санька и когда видел в последний раз. Я сразу подумал о нашей встрече в кофейне, город утыкан камерами, и если бы они всерьез взялись за поиски местного алкаша, то смогли бы установить, что мы очень даже встречались за несколько дней до его исчезновения. Поэтому я не стал отпираться, сказал, что видел его в городе, он снова просил помочь с покупкой ноутбука, они спросили, что было дальше, я ответил, что был очень удивлен его визитом, а так как на работе мне было не до него, я назначил ему встречу в кафе, там я расписал ему технические характеристики, по которым надо выбирать ноутбук, и больше его не видел. Моя история подтвердилась, и они от меня отстали, только спросили потом еще раз, почему он все-таки обращался ко мне. Я ответил, что знакомых моего возраста у Санька явно не было, а его круг знакомых в современной технике ничего не понимал, а зачем ему ноут и почему – мне всё равно, я не горел желанием с ним общаться, как и все соседи.

- И жизнь потекла как раньше, с той лишь разницей, что я каждый день думал о Патрике. Не проходило 10 минут, чтобы я не задался вопросом: где он сейчас? Жив ли? Нашел ли он новое тело? Или просто покинул наш мир? Я надеялся, что пойму многое, если появится Санек, но его тоже не было. Вдруг они умерли оба? Что я вообще мог знать о шаманах и о том, куда поехал Патрик? Да в наших краях с ним и по дороге могло случиться много нехорошего….

- Я далек от религии, наше поколение верит совсем в других богов, но я, когда вспоминал Патрика, просил Вселенную помочь ему. Этот парень заслуживал добра и счастья, в этом я был уверен.

- Так я прожил примерно месяц, а потом в конце сентября Санек вернулся. Да, вот так просто и без всяких драматических эффектов, как в кино. Одним дождливым утром, когда в воздухе висела настоящая осенняя морось, я вышел из дома, как обычно спеша на поезд, и увидел его. Он сидел в своем гараже, в обычной скрюченной позе, я сразу понял, что это не Патрик… и снова тоска кольнула в самое сердце, так бывает, когда теряешь друга и понимаешь, что это навсегда. Патрик ушел, куда, я понятия не имел, но то, что он больше не появится в теле Санька – это было точно.

- Меня просто разрывало любопытство, Санек вернулся, он был жив и, судя по виду, вполне здоров. А где мой друг? И что с ними было? Вы не представляете, как мне хотелось расспросить его, вытрясти из него всё, что он знал и помнил, но я, конечно же, просто прошел мимо с гулко бьющимся сердцем. Хотя, не смог удержаться и всё же рассмотрел его быстро: он выглядел как-то не так, вот правда, что-то в нем изменилось. Может, выражение лица, - задумчиво произнес Артем, глядя куда-то в пустоту, - в нем больше не было той злобности и пошарпанности, что ли. В гараже сидел обычный мужик со слегка потерянным выражением лица, как будто он сам не совсем понимал, кто он и что здесь делает. Вид у него был скорее смирный и задумчивый, нежели агрессивный, как было раньше.

- И с того утра я обнаружил, что не только ощущаю острое чувство потери, но и как будто чего-то жду. Да, звучит глупо, я и сам понимал, что это игры разума, что ждать мне совершенно нечего… и всё равно это чувство не уходило. Если Санек вернулся, значит, возможно, где-то в этом мире мой друг ходит и говорит в каком-то другом теле… и если он помнит меня, он выйдет на связь. Вот так упрямо шептал голос в моей душе, и никак невозможно было заставить его замолчать или переспорить.

- Я наблюдал за Саньком, надеясь, что что-то смогу понять по его поведению… или он вдруг впадет в какой-то транс и передаст мне послание от Патрика. – Артем смущенно усмехнулся и покачал головой, - глупо, я понимаю, но, как говорит наш великий офисный мудрец, шеф: разум – это пес, его можно дрессировать и отдавать команды, а душа – это кошка, она всегда гуляет сама по себе и никого не слушается.

- Санек жил обычной жизнью, почти – он перестал пить и ругать весь мир, это я и сам заметил, никаких больше гневных тирад и косых взглядом, когда я проходил мимо (а я специально больше не старался его избегать), он равнодушно скользил по мне туманным взглядом, как будто всегда был занят какими-то своими мыслями. А примерно через 3 недели, может, месяц после его возвращения, я не удержался и, встретив по дороге домой его женушку (такую же «очаровательную», как и ее муж), спросил, что было с ее мужем, ко мне ведь тоже приходили менты, и не раз, так что я вполне имел право на любопытство. Мы шли по дороге от остановки поезда, она тоже приехала из города, кажется, работала где-то в соседнем районе, и я прямо спросил: что вообще это было?

- «Да черт его знает, - прогудела она, голос у нее был сильный и неприятный, на ум сразу приходило слово «хабалка», - я ментов на уши подняла, они тут по всем соседям прошлись, к тебе вон тоже, говоришь, заходили, и ничего – этого дурака как след простыл. Мозги пробухал, даже до дурки уже дошло, чтоб его, но выпустили, говорят, вменяемы и неопасный, ага! Правда, он больше погромов не устраивал, хотя, где ему было устраивать, он как вышел, так и пропал куда-то, видать, совсем ему там мозги свернули набекрень». Я заметил, что он всё же вернулся, может, рассказывал, где был? «Я тоже на него накинулась, а ну-ка, месяц шлялся где-то, ни слуху, ни духу, а потом вдруг один день бац – открывает двери, и как будто за хлебом ходил! – Она нахмурилась и фыркнула, - так хотелось ему по башке за такие выходки съездить, но черт его знает, что он может выкинуть, он же уже показал, что крыша у него дырявая, когда его в дурку-то забрали. В общем, говорит, что не помнит ничего…».

- Она нахмурилась еще больше и добавила: «Думаю, врет. Где-то его носило и что-то с ним было, потому что он странный стал, не такой, как раньше. Самое главное – пить перестал, вообще ни грамма с тех пор, как вернулся. Обычно у него если есть пойло, так он не успокоится, пока дно не увидит, а тут в кухне в буфете стоит бутылка вина (это я, пока его искали, нервы успокаивала), а он эту бутылку как будто и не видит! Вообще ноль реакции! И молчит всё время, как в рот воды набрал. Непохоже на него, совсем не похоже».

- Действительно странно. – Заключил Артем, - и ее фраза о том, что он помнит, как ей кажется, где он был и что пережил, только подлила бензина в мой пылающий костер любопытства. И это любопытство ничем нельзя было погасить, я же не мог подойти к Саньку и прямо спросить: где ты был, и куда делся мой друг Патрик, с которым вы делили тело?

- Жизнь пошла своим чередом, потекла как обычно, работа, друзья, планы… но я ни на день не забывал о Патрике и о его обещании найти меня, если он останется в этом мире и будет помнить. Санек действительно больше не пил и не ругал весь мир, он тихо работал в своем гараже, иногда, как раньше, сидел возле него, если погода позволяла, но не орал и не косился на людей, просто сидел и смотрел в никуда, как глубоко задумавшийся человек. Уверен, ему было, о чем подумать.

- В ноябре, когда погода становится особенно мерзкой, а люди начинают говорить о новогодних праздниках, мне предложили выгодную путевку на Рождество в Европу. Честно говоря, я давно мечтал оказаться на всех этих сказочных ярмарках Старого Света, финансы позволяли, даже компания подобралась – нас ехало 3-ое друзей, мы работали в разных фирмах, но наконец удалось согласовать отпуска. Это была настоящая эйфория! Зимняя красота, сказочная Европа и праздники! Мы выезжали 20 декабря, а вернуться должны были 28, то есть Новый Год мы собирались праздновать уже дома, и тоже очень весело.

- Я занимался документами и организацией поездки, по вечерам сидел с чашечкой какао и разглядывал достопримечательности и наш маршрут – мы стартовали в Варшаве, потом – Прага, Берлин и наконец Амстердам. Это было лучшее время в году, даже история с Патриком отошла немного на задний план, зимнее волшебство и красота Европы заворожили меня, я грезил об этих улицах, утопающих в огнях и декорациях, праздничный сезон сам по себе наполнен радостью и ожиданием чуда, а тут еще наше путешествие…

- Вы, наверное, уже все догадались, к чему я это рассказываю, - хитро улыбнулся Артем, - мы вылетели 20 декабря в Варшаву, окрыленные, свободные, счастливые молодые люди. «Время чудес!», - прокричали мы, поднимая бокалы перед посадкой. Да, время чудес.

- Это был лучший отпуск в моей жизни, вот правда. Никогда мне не было так хорошо, легко и радостно, как в те 8 дней. Мы бродили по ярмаркам и уютным кафешкам, накупили кучу сувениров, каждый день, как только мы открывали глаза, и до самого момента засыпания был полон впечатлений, и все они были приятными. Только один раз мне вдруг стало грустно, это было в Чехии, мы стояли возле главной городской Елки в Праге на Староместской площади, вокруг огни, дети носятся и смеются, шел снег, мелкий, легкий, мои друзья пошли за глинтвейном, а я просто смотрел на эту огромную ель, слушал рождественскую музыку, она была повсюду… и вдруг меня пронзила мысль о Патрике. Наверное, он не смог остаться и прожить жизнь в этом мире, который он так любил. Он бы нашел меня, я ни на секунду не думал, что он просто забыл о данном обещании или не захотел общаться со мной, он не был таким. С момента возвращения Санька прошло уже почти 3 месяца, Патрик бы объявился, если бы был здесь… Да, может, он и не помнил ничего, как Санек, кто знает, тут такое дело, что никто не даст гарантий и ответов. Но почему-то мне казалось, что что-то не получилось, и его здесь больше нет. И от этого мне стало так невыносимо грустно, от всей этой красоты, от кипящей жизни, которую он не увидит, хотя уж он оценил бы всё это по достоинству. Он был мечтателем, влюбленным в мир, который раз за разом предавал его и разрушал его мечты. Это очень печально, согласитесь.

- Когда мы добрались до Амстердама, мне и самому было уже грустно за самого себя, – усмехнулся Артем, - это была наша последняя остановка, а так не хотелось покидать эту сказку! Мы бродили по улицам, украшенным гирляндами и рождественскими венками, и я подумал, что мое рождественское чудо так и не случилось, хотя всё это путешествие было чудом, и я это понимал. Просто всегда хочется чего-то волшебного, чего-то из ряда вон… вы понимаете, насмотришься всех этих фильмов – а их крутили по ТВ и во всех кафешках – и тоже начинаешь хотеть добрых чудес. Мне, вообще-то, грех жаловаться, - покачал головой Артем, - в мою жизнь вошло чудо по имени Патрик, просто я, как и все живые душой, как я это называю, хотел сказку, когда мир вокруг выглядел как настоящая декорация к сказке.

- И как вы, наверное, догадались, раз я это рассказываю, значит, чудо случилось.

Артем выдержал паузу, подогревая наше и без того пылающее любопытство.

- Это случилось на знаменитом катке Ice Village Amsterdam, сотни, может, тысячи людей вокруг… это правда могло быть только чудом, не иначе. Я стоял возле катка, смотрел на катающихся людей и пил имбирный чай, Марк, один из моих друзей, фоткал, покупал сувениры и заглядывался на хорошеньких туристок со всего света, а Андрей как раз был на катке, изображал из себя Плющенко… Было холодно, как-то очень промозгло, мы собирались в кафе, пробовать местный глинтвейн и колбаски. Наш рейс был завтра в 15:40, и я подумал, что в следующий раз ужинать буду уже дома. Я замерз, потому что стоял, но уходить не хотелось, да и Андрей выделывал такие смешные пародии на льду, что ржал не только я, но и еще добрый десяток человек. Он что-то кричал мне, комментируя свое бесплатное шоу, но мне было не слышно из-за музыки и голосов сотен людей вокруг. Андрей каким-то чудом лавировал между людьми и дурачился, в какую-то минуту он начал изображать очередную смешную комбинацию жестов и мимики и вдруг налетел на какого-то парня.

- Он ехал навстречу Андрею на приличной скорости, видимо, из-за толпы он не увидел моего друга и не смог свернуть или затормозить, и Андрей, который был увлечен своим кривлянием, не смотрел по сторонам. Они столкнулись, повалив несколько человек вокруг, поднялся визг, на льду образовалась кучка из поваленных людей, какая-то девочка начала плакать… Я побежал к бортику, вокруг них уже начала собираться толпа, кому-то пытались помочь подняться, кто-то присел на лед и ощупывал ушибы своих знакомых. Я ударился грудью о борт и только тогда понял, что на лед мне не выбраться так быстро. Я выкрикивал имя друга, люди заслоняли его от меня, но я надеялся, что хоть голову он себе не разобьет, может, отделается синяками и парой ушибов. Благо, он был недалеко от бортиков, и я изворачивался, пытаясь разглядеть сквозь толпящихся людей, что там происходит. Вроде никто серьезно не пострадал, люди поднимались и продолжали движение, топал начала потихоньку рассасываться… и это случилось.

Артем оглядел каждого из нас сверкающими глазами.

- На льду остались сидеть двое: Андрей и какой-то парень в разноцветной вязаной шапке, Андрей улыбался и потирал колено, парень, с которым он столкнулся, тоже улыбался и осторожно разминал руку. Рядом с ними стояли трое – друзья упавшего, молодые парни, совершенно обычные…и вдруг один из них поднял глаза, его взгляд упал на меня и… это трудно описать словами! Его лицо как будто окаменело, улыбка застыла, глаза распахнулись, он как будто ахнул, я не услышал, конечно же, просто увидел, как облачко пара вырвалось изо рта. Он смотрел прямо на меня глазами, полными такого изумления и растерянности, что такого я не видел даже в кино. Я ничего не понял, разумеется, и просто с интересом разглядывал странного парня, пытаясь понять – агрессивен ли он и его приятели, нам только конфликтов не хватало в чужой стране. Он был высоким, из-под вязаной шапки выбивались светлые волосы, смазливый европейский студент, так я подумал было… и вдруг он прошептал мое имя. Я увидел это четко по губам, хотя не услышал ни звука.

- Настала моя очередь удивляться.

Артем засмеялся, закрыл лицо рукой:

- Представьте, я опять не понял, что происходит. Просто таращился на этого красивого незнакомого парня, пока мой друг и друзья этого блондина что-то обсуждали и улыбались, каждый из них протянул руку и стал помогать подняться Андрею и тому, кто в него влетел. А этот странный товарищ в черной шапке стоял, как статуя, и смотрел на меня огромными голубыми глазищами.

- Андрей встал на ноги и помахал мне, крикнув, что всё в порядке, но я на него даже не взглянул, внутри, не знаю, в душе, или в сердце, или просто в грудной клетке что-то шевельнулось, меня как будто ударило током понимания… А в следующую секунду этот незнакомец устремился ко мне, летя сквозь людей и не сводя с меня взгляд.

- «Патрик», - прошептал я одними губами. Голос пропал, ком внутри сдавил горло, так что, не только говорить, дышать было трудно. Я вцепился в бортик катка, забыв обо всем, о друзьях, которые наверняка будут крайне удивлены моим поведением и начнут задавать много вопросов, о людях вокруг, о новых друзьях Патрика… я вдруг понял, что это он, просто понял и всё.

- Блондин подъехал к бортику, на мгновение замер, было видно, как что-то внутри него борется и как будто освобождается… не знаю, это трудно передать словами. А потом он просто приблизился на расстояние вытянутой руки и, глядя мне прямо в глаза своими распахнутыми огромными глазами, вдруг совершенно четко произнес: «Артем…». Я не знаю, как я выглядел со стороны, наверное, очень странно, но я вдруг ощутил, что кроме нас на этой земле нет никого. «Бог мой… Патрик? Это ты?? Я… боже мой!», - я протянул к нему руки, буквально сгреб его в охапку и крепко обнял, вдавливая в бортик. Блондин не сопротивлялся, но как-то растеряно и осторожно обнял меня в ответ.

- «Патрик! Это ведь ты, да? Где же ты был! Я думал о тебе каждый день, с тех пор как ты уехал! Ты жив, Господи, ты жив!!». Я отстранился, чтобы увидеть его лицо, он улыбался, как будто пытаясь что-то вспомнить, а потом произнес на английском: «Патрик, да… это мое имя. А ты – Артем. Я помню это, помню твое лицо, хотя не могу вспомнить, откуда, и что с нами было… Я почти ничего не помню… но память возвращается, эти травы помогают… хотя я не знаю, почему должен их пить и откуда я знаю, что нужны именно они. Всё как в тумане…». И он медленно потер лоб, закрывая глаза.

- «Патрик! – мне казалось, я сейчас разорвусь на молекулы от восторга и нервов, - это просто невероятно, что я нашел тебя здесь, сейчас, вот так…! Ты теперь живешь здесь? Черт! Я собираюсь задать тебе триллион вопросов!»

- Он снова улыбнулся довольной и теплой улыбкой, поднял глаза и начал внимательно рассматривать мое лицо. Это было так комично и трогательно одновременно, я вдруг понял, что чувствуют все эти рыдающие герои передач, когда спустя время находят пропавших родственников или друзей.

- «Кто это, Тём?» - рядом со мной раздался голос Марка, я слышал его как будто с другой планеты или из параллельного мира, но вынужден был заметить, что Андрей и друзья Патрика тоже приближаются к нам. Я не хотел, чтобы нам мешали, и еще я как-то панически боялся потерять его в толпе, потерять снова… я просто не мог отпустить его, не узнав всю его историю, всё то, что с ним было после той ночи, когда он уехал к шаману на Алтай.

- Не оборачиваясь, не сводя глаз с Патрика, я ответил что-то вроде «это мой друг детства, его увезли за границу, когда мы еще были мелкими, я с тех пор его не видел», не знаю, удовлетворил ли их мой ответ… да мне, вообще-то, было без разницы – а какое еще могло быть у всей ситуации объяснение для обывателя? Явно никто не догадывался, что в этом теле душа парня, умершего в 1700-каком-то году, душа, которой я тоже помог обрести второе по счету новое тело.

- Друзья Патрика, улыбчивые, доброжелательные европейцы, протянули руки, мы (я и мои друзья) их пожали, они спросили Патрика что-то на непонятном мне языке, и он ответил. Из какой он страны, успел подумать я, где обрел новую жизнь и новый язык? Его друзья предложили нам всем пойти куда-нибудь в теплое место и выпить, мои тут же согласились, и мы действительно провели вечер в уютном кафе, чему я был только рад – я не хотел отпускать Патрика.

- Но и не мог поговорить с ним при всех о том, о чем на самом деле хотел, поэтому, когда всё было выпито и съедено, я сказал своим друзьям, что хочу поговорить с давним другом, так что в отель они пусть возвращаются без меня, Патрик сделал то же самое. Это выглядело вполне обыденно и нормально, люди теряют и находят друг друга, и им всегда хочется заполнить пробелы. Друзья Патрика попрощались с нами на английском, потом что-то сказали ему на непонятном языке (оказалось, это норвежский, Патрик теперь жил в Норвегии), и все разошлись.

- А мы…, - Артем глубоко вдохнул и улыбнулся, - мы проговорили всю ночь, сначала гуляли по городу, потом зашли в какой-то ночной ресторанчик. Прощались мы уже на рассвете на мосту через канал, на северном берегу был отел Патрика, Ноттинг-Хилл... даже название английское, а? – Усмехнулся Артем. – А мы жили недалеко в отеле Флорис. Помню, как брел по серому в рассветной дымке городу, от ночной яркости не осталось и следа, но на моем лице сияла улыбка. Я не чувствовал усталости, мне казалось, я могу пробежать весь город от одного края и до другого, перепрыгивая каналы любой ширины. Самое главное: я знал, что больше не потеряю друга.

Он снова помолчал, в зале царила абсолютная тишина, казалось, присутствующие перестали даже дышать.

- Вам наверняка интересно, о чем мы болтали всю ночь, - хитро улыбнулся Артем, - скажу сразу, забегая вперед: я мало что узнал о том, что с ним было после отъезда, он почти ничего не помнил, хотя память возвращалась… медленно, но возвращалась. Он теперь жил в Бергене, его звали Лукас Хансен, ему было 26 лет. Он узнал это по документам, также обнаружил, что знает язык, не идеально, но он быстро научился. На мой вопрос, как это было, и что он помнит о нашем общении и его короткой жизни в нашем городе, Патрик ответил, что не помнит ничего, только мое лицо, имя и какое-то теплое чувство ко мне. Помнит улицу, всю в зелени, и какую-то толстую тетку, помнит горы… тут он помнил больше, видимо, красота Алтая произвела на его душу сильное впечатление. Сам ритуал он не помнил, или просто не хотел обсуждать, и я его не виню, не имею такого права. Он помнил шамана, смутно, но помнил. Помнил сильные и чудесные ароматы трав и дыма, когда этот шаман их жег.

Артем шумно выдохнул и потянулся.

- Я расскажу вам то, что услышал от него и домыслил сам, за полную достоверность не ручаюсь.

- Как я понял, шаман искал тело, подходящее по возрасту, тело только что умершего, причем умершего без повреждений. Не знаю, как он это определял и как находил, но тело нашлось, настоящий Лукас Хансен скончался в ночном клубе… и там же воскрес. Патрик сказал, что первое яркое воспоминание – вонь от табачного дыма и холодный кафель – тело Лукаса сидело на закрытом унитазе, привалившись к кафельной стене. Вокруг грохотала музыка, у него кружилась голова и всё болело, а через секунду он вскочил с унитаза, поднял крышку и его стошнило. Хорошенькое начало новой жизни, да? – Засмеялся Артем.

- Однако, он понял, что воскрес, по его словам, он не помнил, кем был раньше, но помнил особняк и того страшного человека с лицом статуи. Это он помнил очень хорошо. Патрик закрыл глаза, стоя на коленях перед унитазом, и заплакал, благодаря кого-то, он сам не знал кого, за эту новую жизнь, вторую по счету… но тогда он еще этого не помнил. В голове роились какие-то обрывки слов на разных языках, какие-то образы, лица и картины. Он не представлял, кто он сейчас и куда ему дальше идти, но это не имело значения. Он был жив, он вернулся, у него было свое тело и целый мир… от этого у любого голова пойдет кругом!

- Он не знал, сколько провел времени в кабинке туалета уже после того, как очнулся в этом теле, понемногу тошнота уходила, хотя тело еще болело, а в голове был туман, но он просто наслаждался первыми минутами своей новой жизни, даже не пытаясь сдерживать слезы. Вонь от табачного дыма и резкий запах чистящих средств казались ему лучшими ароматами, потому что в том мире, откуда он вернулся, где был особняк, ароматов не было. Потом, вдруг ослепительная идея вспыхнула в мозгу – как он выглядит сейчас? Внезапно это стало самым важным, ему стало необходимо увидеть себя нового. Увидеть свое лицо, глаза, которыми он теперь будет смотреть на мир. Он медленно встал и вышел, больше всего желая увидеть в зеркале свое лицо и страшно волнуясь… еще бы!

- Во всю стену прямо напротив кабинок тянулось идеально чистое зеркало над такой же сплошной длинной раковиной, Патрик ринулся к нему, единственное, что он сразу отметил – он был высоким блондином, уже неплохо. Почти влипнув в стекло, Патрик уставился на свое лицо, это было лицо молодого человека, красивое лицо, но немного изможденное, и только яркие голубые глаза горели живым огнем. Аккуратная стрижка, густые волосы, хорошая одежда, Патрик улыбнулся, отражение улыбнулось ровными белыми зубами. Он сам сказал, что не то всхлипнул, не то хохотнул и принялся ощупывать свое лицо, улыбаясь, как сумасшедший. За этим занятием его и застали двое парней, которые вошли в туалет.

Артём засмеялся.

- Они замерли, удивленно уставившись на него, а потом обратилась к нему на непонятном языке… вернее, не совсем непонятном, отдельные слова он понимал, сам не зная, откуда они ему известны. И они обратились к нему по имени, так он узнал, что его зовут Лукас. Это были его друзья, с ними он пришел в клуб, это он тоже узнал позже, а тогда он лишь разобрал слова «долго», «кайф» и «слишком много». В общем, они знали, что он что-то принял, предполагали, что слишком много принял, они даже не представляли, что их друг умер от этого, и перед ними совсем другой человек, пришелец из 1700-какого-то года. Его странное поведение – то, что он улыбается сам себе в зеркало и трогает руками лицо, и его непонимающий взгляд они отнесли на действие того вещества, он не помнил их и не знал, где живет, он вообще не мог говорить на их языке… из всего этого они заключили, что у него передоз. Они быстро вывели его из клуба, Патрик не сопротивлялся, он всё равно не знал, куда ему идти, а эти парни не были настроены агрессивно и явно знали его раньше. Они повели его к машине, и тут Патрик сделал усилие и произнес: «Домой» на их языке, оказалось, в его голове есть знания, но пока они были в тумане, и лишь это слово удалось выудить из сплошной серой пелены. Двое парней перестали спорить – явно о том, что с ним делать – и уставились на него. Начали что-то одновременно быстро говорить, но Патрик больше ничего не понимал, зато он сложил руки в умоляющем жесте и повторял единственное слово, которое вспомнил, снова и снова: «домой».

- После недолгих споров, в которых Патрик не понял ни слова, парни согласились и отвезли его в небольшую квартиру на втором этаже 3-хэтажного коттеджа, он хотел остаться один, что понятно, поэтому сразу повалился на диван в гостиной-прихожей и стал делать вид, что засыпает. Друзья склонились над ним, стали что-то спрашивать, и Патрик машинально ответил на английском, что с ним всё в порядке.

- Лучше бы он сделал это раньше! – Усмехнулся Артем, - эти двое прекрасно говорили по-английски, так они смогли объяснить ему, что волнуются, потому что он принял «таблетку», просидел черт знает сколько в сортире, а потом стал вести себя совсем странно и забыл норвежский… так Патрик узнал, что он в Норвегии.

- И он быстро сориентировался, подыграл им – заявил, что физически чувствует себя прекрасно, а вот в голове полный туман, он не помнит ничего, даже свой язык, не помнит, где живет… кстати, это его дом? Парни неуверенно заулыбались и подтвердили, что это квартира Лукаса, так ведь теперь его звали. Патрик убедил их, что ему надо просто поспать, и всё пройдет, ведь физически он здоров, никаких опасных проявлений у него нет… они неохотно согласились, взяв с него обещание, что он позвонит, если ему станет нехорошо, а если не станет, то, как проснется – обязательно сообщит, что с ним всё в порядке. На этом они расстались, и Патрик остался один на один со своей новой жизнью.

- Той ночью он не спал! Бродил по квартире, изучал вещи ее прежнего хозяина, пытаясь понять, кем был парень, в тело которого он вселился. Нашел кучу фотографий, доску для катания по снежным склонам – это он понял по фото, где Лукас стоял посреди заснеженного склона на этой доске и ослепительно улыбался, нашел пакетик с какой-то измельченной травой…, - Артём многозначительно поднял бровь и сделал паузу, - Патрик сказал, что выбросил его, почему-то от одного запаха этого порошка ему стало жутко. А также он нашел под стопкой белья в шкафу пакетик с какими-то таблетками, их он тоже выбросил в унитаз и смыл, испытывая какое-то непонятное ему облегчение.

- Патрик заглядывал во все шкафы, открывал все ящики, часть вещей и приборов откуда-то была ему знакома, другие казались какими-то неземными технологиями. Он нашел множество толстых альбомов с фотографиями, и, сидя прямо на полу, он потратил не один час, разглядывая людей, которых не знал, и места, в которых никогда не был… за исключением одной фотографии, которая пробудила в нем вспышку сильного чувства. На ней незнакомка стояла на зеленом лугу среди холмов, улыбаясь и раскинув руки, девушка была красивой и совсем юной, но не она привлекла внимание Патрика. Эти холмы, уходящие вдаль, зеленые, как будто бархатные холмы под серым небом… Он сказал, что что-то огромное шевельнулось в груди, он почувствовал, как перехватило дыхание, а глаза почему-то защипало от слез. Он провел пальцем по фото, как будто мог ощутить тот воздух или перенестись в тот день и в то место, волнение нарастало, сердце вдруг стало биться, как бешенное, он знал это место… или какое-то похожее.

- Дрожащими руками он вынул фотку из пластикового кармана и посмотрел на оборот, сам не зная, что надеется там найти. Там была надпись на непонятном языке, пока еще непонятном, потом, когда душа немного освоится в теле, и знание норвежского придет, он прочитает: «Леди Стефания наши выходные в Йоркшир-Дейлс 2015». Не в силах больше выносить это пугающее и приятное щекочущее чувство, он захлопнул альбом.

- Уснул он уже с рассветом прямо на диване, вокруг валялись вещи и фотоальбомы, а квартира выглядела, как после урагана. Это был его первый сон в новом теле, и Патрик сказал, что видел во сне холмы, уходящие к горизонту, и красивую небольшую церковь на фоне синего неба и белых пузатых облаков.

- Проснулся он с уже гораздо более обширными воспоминаниями, и самое интересное, едва он открыл глаза, его подчинило себе навязчивое желание… нет, не тех таблеток и не всего того, чем баловался прежний Лукас, Патрик понял, что ему срочно нужны травы, причем он не помнил, как жил до того, как очнулся в туалете клуба, не помнил свое имя, но вот названия трав помнил очень хорошо. Видимо, они нужны были для того, чтобы закрепиться в новом теле и вернуть воспоминания, это моя догадка, но и он тоже так думал. Он помнил вчерашнюю ночь, он отчетливо помнил всё с того момента, как открыл глаза в туалете, поэтому он выполнил обещание и позвонил друзьям… как, спросите вы? Ха! Он сказал, что взял в руки телефон, который они оставили на диване рядом с ним, когда уходили, он его никуда не перекладывал, поэтому легко нашел, и вдруг понял, что знает, как им пользоваться, а фото профиля в мессенджерах помогли понять, кому именно надо звонить. Он успокоил их, сказав, что чувствует себя хорошо, но вот память еще шалит… они восприняли это с тревогой и пониманием, знали, чем «угощался» Лукас в последний день своей жизни.

- Патрик хотел остаться один, ему надо было найти травы и освоиться в новом мире и теле, в голове кружился вихрь из обрывков воспоминаний и образов, и прежде всего ему надо было понять, в чье тело он попал и какой жизнь жил. Он отлично знал английский и средне-неплохо уже норвежский, он знал, чувствовал, что время и те самые травы помогут упорядочить этот хаос в голове и открыть еще много информации. Приведя себя наспех в порядок, Патрик выскочил из дома, не ощущая голода, ему нужны были травы, остальное - потом.

- Не буду описывать, как он бродил по городу, вспоминая улицы и направления, память возвращалась вспышками, но в мозгу Лукаса не было ничего о том, где достать нужные Патрику травы, он испугался, что здесь их вообще не найти, и что тогда…?? Он не хотел об этом думать, и после пары часов блужданий по осеннему Бергену, он решил спросить у кого-нибудь из горожан. Он сказал, что пошел дождь, и низкое серое небо на фоне желтых деревьев снова шевельнуло в груди какое-то скрытое, но мощное чувство, похожее на то, что он испытал от фотографии из Йоркшир-Дейлс.

- Ему подсказали магазин, где можно было купить всякие редкие ягоды, семена и травы, там также продавали благовония, какие-то амулеты и кристаллы…ему повезло, что он воскрес не в дикой Африке или в нашей средней полосе, - засмеялся Артем, - в Европейском городе можно было найти ВСЁ. Патрик заплатил картой, сам не понимая, как ему это удалось, руки просто делали привычные движения, домой он унес полный пакет мешочков с измельченными листьями и стеблями, засушенных букетиков и порошков. Он сказал, что обратно шел уже с улыбкой, вернее, почти бежал, потребность принять отвар из купленных трав стала критической и заглушила все остальные.

- Мой рассказ итак получился слишком долгим, поэтому буду рассказывать самую суть, хотя подробности этой истории удивительны и интересны, но время, я понимаю. – Пожал плечами Артем. – После первой выпитой порции Патрик вспомнил свою жизнь, не всю, но он вдруг осознал, что жил там, где холмы, что у него была большая семья… где именно это было, он не помнил, но не сомневался, что это в Англии, иначе откуда он знает язык, думает на нем? Повинуясь велению сердца, он снова полез в тот фотоальбом, достал фотку из Йоркшира и поставил на кухонный стол – за ним он в тот момент сидел, а когда ночью лег спать – поставил ее на прикроватном столике. Там был его дом раньше, до того, как он попал в особняк… почему он попал в тот страшный мир между мирами, Патрик не помнил и не хотел вспоминать, это знание ему возвращать не хотелось. Но он смутно чувствовал, что после особняка было что-то еще, он не попал сразу в тело Лукаса, но пока этот отрезок его удивительной жизни был скрыт туманом. И он не помнил свое имя, кем он была там, в стране холмов? Чем занимался? Одно он знал точно: он хочет вернуться туда, не навсегда, просто хочет увидеть эти холмы, найти то самое место, снова вдохнуть тот воздух, чтобы попрощаться с прошлым и в полной мере почувствовать себя живым.

- Всё это возвращалось постепенно, - сказал Артем задумчиво, - но в те первые дни своей новой жизни Патрик не знал ничего о себе, кроме того, что умер и вернулся. Он сказал, что не помнил ритуал и вообще не помнил, кто помог ему обрести новое тело, помнил лишь названия трав и странное пение без слов, пел мужской голос, и запахи, ароматы трав и дыма – вот и всё, что он помнил.

- Первыми вернулись воспоминания о жизни парня, в теле которого он оказался. Лукас был веселым, но слегка заблудшим парнем, в подростковом возрасте он потерял родителей, растили его бабушка и тетя, тогда же он начал баловаться всякими запрещенными веществами, каким-то чудом избежав тяжелых наркотиков и последствий. Лукас работал в магазине спортивной одежды, путешествовал, старался держать себя в форме. Некоторые навыки передались Патрику, но далеко не все, например, он знал, где находится магазин и как обслуживать клиентов, как работать с кассой, но не представлял, как можно кататься по склонам на доске, которая так и стояла в его квартире, и что надо делать, когда звучит музыка – в телефоне Лукаса было немало видео, где он отлично танцевал в клубах и на вечеринках под открытым небом. Этому Патрик так и не научился. Друзья Лукаса оказались отличными парнями, первое время они с беспокойством наблюдали странности в поведении друга, но потом, по мере того, как Патрик осваивался и узнавал их поближе, он привязался к ним, а они были рады переменам в жизни друга – «Лукас» завязал с наркотой и тусовками.

- А вот страсть к путешествиям сохранил, - улыбнулся Артем, - в выходные он сам тащил друзей куда-нибудь, его звала неутолимая жажда увидеть этот удивительный мир, насладиться каждой секундой жизни… он-то знал, каково быть мертвым. И он мечтал найти свой прежний дом, название он так и не вспомнил, но постепенно, принимая нужные травы, он вспомнил свое имя и то, что уже попадал в наше время ненадолго. Где и как – он не помнил, как не помнил и меня, лишь какие-то обрывки: лица, образы каких-то улиц и комнат. И горы, он вспомнил горы под серым осенним небом и туман, спускающийся с вершин.

- Сны приходили к нему каждую ночь, яркие, сумбурные, волнующие. Он видел свою деревню, знал, что это она, но где именно она находится – не знал, он видел фрагменты из жизни Лукаса, его прежних подруг и наиболее яркие эмоциональные моменты вроде первой драки в школе или известия о гибели родителей. Он видел и Санька, его лицо в отражении, когда во сне подходил к зеркалу, видел наш город… и меня.

Артем опустил глаза и улыбнулся.

- Он сказал, что часто видел меня во сне, а просыпаясь, помнил мое лицо и то, что во сне мы были добрыми друзьями. Ни имени, ни моей роли в его судьбе он не помнил. Но когда увидел меня на катке, он сказал, что это было как удар молнии. Он не мог поверить, что видит парня из своего сна вживую! Я во плоти вызвал в памяти целый каскад из образов и обрывков воспоминаний, и он вдруг понял, что знает мое имя, оно всплыло из этой пучины трех смешанных жизней.

- И когда я назвал его Патриком, он снова ощутил погружение в прошлое, которое почти забыл. Он так привык откликаться на имя Лукас, он растворялся в своей новой жизни, оставляя прошлое позади, я думаю, он сознательно не хотел тащить за собой весь этот груз смерти и возвращения в тело Санька, потом снова что-то вроде умирания и переселения в новое тело, где он уже был единственным хозяином. Такое, наверное, стоит забыть.

- И этот невероятный момент встречи…, - Артем покачал головой, - Патрик с друзьями ехал в Англию, его тянуло туда, он хотел поставить точку, покончить с прошлым и начать жизнь заново в Новом году. Как не верить в чудеса, ведь он поехал проездом именно через Амстердам, в то же самое время, когда я был там?! И во всем этом огромном городе мы увидели друг друга на катке, где в ту же секунду находились тысячи людей!

- Я помнил название его деревни и сказал ему, это было как заклинание. «Мидл-Хиллз…, – тихо повторил он, и его рука медленно потянулась к груди, - я чувствую что-то здесь, что-то большое и тяжелое в груди. Мидл-Хиллз… я там жил. И я умер там».

- Я рассказывал ему о нашем лете, как он делил тело с Саньком, что Санек теперь не пьет и не ругает весь мир. Он вспоминал, и тем невероятнее и чудеснее казалась наша встреча. Он сокрушался, что забыл мое имя и данное обещание найти меня, но это ведь не от него зависело, то, что с ним произошло, вообще нереально, это как перенос данных со старого телефона на новый – что-то теряется, что-то переносится беспорядочно и вперемешку… но то техника, а это какой-то запредельный перенос души со всеми ее данными, знаниями, чувствами и мечтами, и не из одного тела, а целых 2 раза!

Артем замолчал, на несколько минут в Клубе воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием догорающих поленьев и глубокими вдохами.

- Вот и вся моя история. История Патрика. История дружбы и торжества жизни. – Артем поднял голову и оглядел каждого члена Клуба, даже Мадам достался быстрый взгляд. – Я видел это чудо, я участвовал в нем. И очень надеюсь, что больше не потеряю друга, что он проживет полную и счастливую жизнь, как и мечтал. А я буду рядом, буду заряжаться жизнью, каждый день помня, что чудеса бывают, что я сам стал свидетелем одного из них. И что жизнь – самое красивое и самое удивительное чудо.

В Клубе снова воцарилась тишина, гости смотрели на пламя, себе на руки или куда-то в пустоту, осмысливая историю. Я бросил быстрый взгляд на новенького, он изучающе смотрел на Артема, внимательные цепкие глаза скользили по лицу и фигуре, а за ним из полуопущенных век наблюдала Мадам. Я вздрогнул и отвел глаза. В душе было такое светлое чувство после истории, почему-то мне было так хорошо от того, что Патрик всё же обрел свое тело и возможность прожить жизнь так, как ему хочется; от того, что дружба в нашем прогнившем и бездушном мире всё еще существует, как редкий, почти исчезнувший цветок прячется среди переплетения лиан в самой глубине джунглей. От того, что родные души находят друг друга, даже сквозь века и разные страны…. И вдруг мысль уколола меня, я даже вздрогнул.

Азалиах, мой знакомый громила, отсутствующий сегодня, поведал мне, что память исчезает вместе со Следом, тускнеет и стирается… Что будет помнить Артем после сегодняшнего вечера? Неужели он снова потеряет Патрика, на этот раз лишившись памяти сам?

Волна возмущения вдруг поднялась во мне. Какое право они имеют вмешиваться и разлучать тех, кто прошел через такие невероятные приключения и сложности, чтобы просто жить вместе на этой земле и наслаждаться жизнью и обществом друг друга?! Или это еще одна оправданная жертва, сопутствующий ущерб, парочка раздавленных муравьев под ногами «развитых и могущественных»?! Я почувствовал, как лицо начинает пылать, поднял глаза… и меня пригвоздил к месту ледяной взгляд Мадам.

- Какая чудесная история, - все головы повернулись на звук, Диана, робкая блондинка, улыбалась и вытирала слезу, скатившуюся из уголка правого глаза. – Дружба, любовь – если они настоящие, они вечны, и для них и правда нет преград.

Она смутилась, покраснела и опустила глаза, но продолжила:

- Я желаю вам больше никогда не терять друга, после стольких испытаний… просто не теряйте друг друга.

- Спасибо вам за добрые слова, - улыбнулся Артем, - мы оба будем делать всё, чтобы больше не потеряться.

- Мы все уже почти полюбили этого парня, - усмехнулся Николай. – Ты хороший рассказчик, сынок, и хороший человек, дай Бог вам обоим благополучия.

Артем смутился и тепло поблагодарил пожилого рокера. Если бы они знали, подумал я, злость внутри не угасла под ледяным взглядом Мадам, но ушла куда-то глубоко, продолжая разъедать душу, если бы они знали, что иногда в искренние желания и порывы людей вмешивается некая сила и расставляет события и судьбы так, как ей кажется правильным.

- Это был долгий вечер, - Мадам легко встала со своего дивана, - и поистине прекрасная история. Мы благодарны вам, Артем, что поделились ею и сделали это так искренне и с таким мастерством. Эта история стоила каждой потраченной секунды и даже больше, но время уже позднее.

Намек все поняли, тем более, что мы и правда задержались, магия рассказа и рассказчика как будто остановила время, мы не замечали его, а теперь волшебство закончилось, и оно снова пошло. Я вдруг осознал, что ночь скоро закончится, и мне почему-то не хочется встречать рассвет в этом месте. Это была территория ночи, территория тайн и звездного света, территория сказок и волшебства, и ее красивая магия могла не пережить дневной свет.

- Благодарю всех гостей, - улыбнулась Мадам, когда мы все встали, - этот вечер окончен. Ждем вас в следующую пятницу. У нас впереди еще много историй.

И она загадочно и обворожительно улыбнулась.

Челны Клуба потянулись к выходу, на лицах многих я увидел теплые улыбки. Перед дверью из зала мы с новеньким оказались одновременно, он сделал приглашающий жест и произнес с вежливой улыбкой: «Прошу», я поблагодарил и поспешил выйти. Но перед этим еще раз заглянул ему в глаза – они были глубокими и полными тайн, почти как у Мадам.

Глава 53

Весной рассветы наступают рано, когда ты на дежурстве – это плюс, когда приезжаешь домой после гулянки – минус. К тому моменту, как я добрался до дома и, хотя бы, умылся, небо, вернее, его кусочек, видимый между многоэтажек, стал светлеть. Я застыл у окна спальни, в еще ночной темноте, державшейся в квартире, я смотрел, как начинается новый день, я часто вижу рассветы, такая уж у меня работа, но этот казался мне особенным. Где-то я прочитал, лет сто назад, что индейцы Америки верили, что с каждым рассветом человеку открывается тайна. Что ж, с недавних пор открывающихся для меня тайн стало почти столько же, сколько увиденных мной рассветов.

В душе было какое-то светлое, щемящее чувство, я был один в этом предрассветном мраке, я смотрел на спящий мир, не подозревающий, что под этим самым небом существуют волшебные коты, превращающие девочек в могущественных ведьм, где-то сейчас спит или бодрствует вечная девственница, готовящаяся отметить 200 летний юбилей… и где-то в это же самое время под приходящим в мир солнцем спал или развлекался парень по имени Патрик, умерший в 1700-каком-то году и воскресший. Что-то делала Мадам (я даже не хотел думать, чем она бывает занята), где-то прямо сейчас видела амбициозные сны Рина, и в то же время где-то в бесконечных мирах Пожиратели шли по Следу. И на всё это смотрел я усталым взглядом человека, внезапно узнавшего больше, чем положено представителям его вида.

И это щемящее чувство было грустью от полного одиночества, и восторгом от того масштаба мироздания, кусочек которого мне открылся. Знание всегда делает человека одиноким, обретая его, ты поднимаешься над привычным миром и оставляешь внизу всю привычную жизнь и всех тех, кому воспарить не по силам. И как бы ты ни старался, единожды увидев мир с высоты обретенных знаний, ты никогда не сможешь видеть его прежним, любить то, что раньше любил, принимать то, что раньше не вызывало отторжения, чувствовать родство с теми, кто остался там, внизу.

Да, мне было одиноко, я осознал, что был одинок всегда, а Клуб лишь усугубил и подчеркнул мое одиночество. За всю жизнь я не встретил друга, настоящего, какими были Патрик и Артем. Да, я всегда говорил, что не умею подпускать к себе людей… но, может, потому, что люди были не те? Простое откровение рассвета, тайна, подаренная мне богами индейцев. Любовь невозможно создать, ее можно только имитировать, но эта фальшивка горькая на вкус, а оригинал – это часть того волшебства, которое правит этим миром. Никто не даст ответ, почему между двумя людьми возникает притяжение, тепло, тот самый свет. Люди обретают друг друга вопреки всем известным нам законам, богач дружит с бедняком, ученый влюбляется в проститутку, люди с разных концов земного шара, едва общаясь жестами и обрывками какого-нибудь общего языка, вдруг становятся неразлучными друзьями… как и люди, разделенные веками.

И эта мысль наполняла меня теплом и нежностью, каким-то покоем. Среди всего этот цинизма, жестокости и примитивности был свет, и он освещал этот мир, он был тем солнцем, которое дает этому миру жизнь. И, может быть, ради этого света Азалиах и подобные ему существа сражались с Пожирателями.

Я лег в кровать с улыбкой на лице, глаза слипались, но это сложное чувство грусти, нежности и восторга пело внутри, заполняя мое сердце светом.

- Не потеряйте друг друга, - прошептал я, закрывая глаза, Диана была права, это были самые точные и самые искренние слова, - просто не потеряйте друг друга.

Я помнил о словах Азалиаха и помнил свей гнев, когда я подумал о том, что Артем начнет забывать и забудет Патрика, поэтому, проваливаясь в сон, я отправил первую в своей жизни искреннюю молитву высшим силам: помогите этим душам не потерять друг друга, сохраните этот свет.

Он не забудет друга, услышал я в голове голос, похожий на голос Азалиаха, уйдет лишь то, что несущественно, уйдет то, что должно уйти, чтобы сохранить жизнь и свет, о котором ты просишь.

Был ли это ответ на мою молитву или просто захватывающий меня сон, я так и не узнал.

Конец

28.02.2020г. - 15.06.2023г

.