Читать онлайн
"Коммуналка"

– Юлька, ну, не сердись. Ну, так получилось, – Света мялась, изредка бросая заискивающие взгляды на подругу. – Я и не думала, а тут вчера Виталик говорит, мол, вся родня его приезжает. Нет, я знала, конечно, что они на свадьбу приедут, но не сегодня же... А оказалось, что сегодня. Подумай сама, как я его брошу? И потом встретить, накормить... В общем, в особняк никак. Там на всех не хватит.

– Места не хватит?

Вопрос был из разряда риторических.

Света потупилась. Ответила чуть слышно.

– И места тоже.

Вид у Светы был принуждённо виноватый. То есть она понимала, что вышло неловко и что греха таить, некрасиво даже вышло. Но с другой стороны, не каяться же теперь. Извинилась, объяснилась. И хватит. В конце концов, Юля большая девочка, не пропадёт.

Юля постаралась улыбнуться в ответ. Улыбка получилась не фальшивой, но заметно натянутой и какой-то вымученной.

– Ясно, – произнесла она неопределённо. Подвинула к себе чашечку с дымящимся кофе, прикусила губу, размышляя.

В кафе было малолюдно.

В дальнем, самом тёмном углу нечто бесполое в толстовке, из-под капюшона которой вместо лица виднелись лишь многочисленные дреды, залипало в ноутбуке. За столиком у окна вполголоса, неразборчиво, но очень эмоционально выясняли отношения мужчина и женщина средних лет. Женщина побеждала. Ближе к барной стойке молодая мама с измождённым лицом обречённо наблюдала, как три её малолетних чада молча и жадно поглощают треугольники пиццы. И только у самого выхода чернявый молодой человек довольно приятной наружности давно и безуспешно пытался привлечь их со Светой внимание, призывно улыбаясь.

– Может, варианты какие есть? – спросила Юля, не особо, впрочем, надеясь на положительный ответ, – не в хостел же мне идти...

– Ой, да что ты! – Света всплеснула руками и с облегчением затараторила, – Конечно, есть! Я ж не тварь конченная, подругу в беде бросать. Короче, такой расклад. Барак, старый, чуть не довоенный. Там коммуналка была раньше, пока не расселили. Виталик в ней одну комнату задарма почти прикупил в своё время, а потом оказалось, что халупа эта под программу переселения попадает и вообще получается сильно выгодно в плане бабок...

– Свет, – устало перебила подругу Юля, – давай конкретнее. Переночевать в коммуналке этой можно?

– Само собой, – со знанием дела заверила её Света, – вся ночь твоя.

Потом сдвинулась бровки, чуть откинулась на стуле, снова, будто только что увидела, внимательно оглядела Юлю и осторожно уточнила:

– Тебе ведь хватит ночи?

Юля пожала плечами.

– Надеюсь. А много там осталось?

– Жильцов-то? – презрительно хмыкнула Света, – Да никого. Кто помер, кто уехал, кто комнату продал да и сгинул. Так Виталик сказал. Так что весь дом твой. На всю ночь. Хоть вечеринку устраивай, никто жаловаться не станет. Так как?

Юля поднесла к губам чашку, отхлебнула, поморщилась и отставила. Симпатичная улыбающаяся рожица на пенке исказилась уродливой гримасой.

– Давай, – сказала Юля.

– Чего?

– Ключ, говорю, давай, – повторила Юля, – или там двери не закрываются?

– Точно, – спохватилась Света и принялась копаться в сумочке, – вот, держи.

На простенькой салфетке лежал старый, наполовину изъеденный ржой бородатый явно самодельный ключ.

– Адрес я тебе сейчас скину, – Света быстро простучала длинным ярко-красным ногтем по экрану смартфона. В ответ дважды пиликнуло.

Юля открыла карту, вбила название улицы и номер дома. Молча подняла брови.

– Далековато, знаю, – извиняющимся тоном согласилась Света, – но другого сейчас нет. И потом, Виталик говорит...

– Да нормально всё, – Юля благодарно сжала Светины пальцы, – спасибо. Правда, спасибо. И это, пойду я. Стемнеет скоро, а мне ещё добираться.

Она легко поднялась, изящным жестом перекинула через плечо небольшой аккуратный рюкзачок и чуть более, чем обычно покачивая бёдрами направилась к выходу.

Разумеется, её окликнули.

– Девушка, хотите я ваш рюкзак понесу? Он наверняка тяжёлый, а вы такая хрупкая...

Голос приятный.

Она задумалась на мгновение, потом повернулась к говорившему с наигранным удивлением. И сразу всё поняла.

Молодой человек продолжал сидеть. Даже выражение лица не изменилось. Взгляд его (увы, всё-таки масляный) незаметно, как думалось хозяину, скользнул по стройным обнажённым ногам, задержался в соблазнительной ямке декольте, мазнул по красивым и правильным чертам лица... и встретился с Юлиным. Вполне, кстати, открытым и доброжелательным. Однако парня словно током ударило. Он осёкся, всхлипнув, отпрянул, отвернулся к окну и принялся быстро и неразборчиво бормотать что-то себе под нос.

Юля вздохнула, привычно окинула придирчивым взглядом своё отражение в узком висящем у входа зеркале, пожала плечами и, тряхнув головой, вышла из кафе.

Может, и правда на мне какой-нибудь венец безбрачия, думала Юля, шагая к видневшейся невдалеке автобусной остановке, не везёт с парнями, хоть ты тресни. К бабке какой сходить, что ли? Она живо представила себя в гостях у доморощенной ведуньи и прыснула. С другой стороны, Света вот нашла же своего Виталика. Или это он её нашёл? Хотя какая разница. Там вообще отдельная история. Они, как это говорится? Два сапога ягоды? Нет, не так. Два сапога пара. Точно, пара.

Барак предстал перед Юлиным взором неожиданно, как позабытый отголосок ушедшего времени, как брошенная, опостылевшая игрушка, которой нет места в новом чистом и просторном доме. Очаровательно-замшелый, разлагающийся уют бывшей городской окраины. Позади, похожие на исторгнутые из недр земли молодые горы, остались одинаково безликие в своей типичности многоэтажки нового микрорайона. Впереди – испуганно прячущийся в одичавшем палисаднике неказистый, землистого цвета одноэтажный домишко. Половина окон была заколочена как попало, без усердия и надежды на возвращение. Половина слепо таращилась пыльными мутными стёклами, ловя последние блики уходящего июньского дня.

Наступавшие сумерки осторожно обтекали размытый грязно-жёлтый абажур из света, будто приклеенный к старой лампочке, чудом уцелевшей на покосившемся столбе. Под этим куполом за импровизированным столом из мятом ржавой бочки сидели два мужика бомжеватого вида и пили.

Юля остановилась в нерешительности. Идти мимо угрюмо молчавших бомжей было жутковато. Она потопталась на месте, прикидывая, можно ли выйти к подъезду, избежав встречи с аборигенами, но всяко выходило, что другого пути у неё нет. И ладно, решила Юля, привычно тряхнула головой, расправила плечи и, приняв самый непринуждённый вид, решительно зашагала по направлению к перекошенным от старости дверям. Сердце ожидаемо ускорило ритм, каблуки норовили провалиться сквозь землю, поэтому прозвучавшие за спиной слова Юля разобрала не сразу.

– Простите великодушно.

Она резко обернулась. Сердце заколотилось с бешеной скоростью, пальцы сами сжались в кулаки.

– Простите великодушно, – повторил мужчина низким глубоким голосом, – правильно ли я понимаю, что вы намерены сегодня в этом доме, э, провести ночь?

Он стоял шагах в пяти от неё, большой, грузный, немного сутулый. Тень от длинного козырька потрепанной бейсболки чуть заметно клубилась, скрадывая верхнюю часть лица, и казалось, что там, в тени вместо глаз бездонные мглистые провалы.

Света собиралась ответить что-нибудь резкое, даже грубое, но вместо этого лишь испуганно пролепетала:

– У моей подруги там комната. И кстати, у меня есть ключ. Он запирается. То есть дверь запирается. И... и она знает, куда я пошла. Многие знают, куда я пошла.

Мужчина одобрительно кивнул, словно услышал именно то, что и ожидал. Затем неуклюже вытянул руку в сторону сидящего за столом спиной к ним собутыльника. Подержал на весу, спрятал за спину.

– Мы с коллегой будем весьма признательны, если вы разрешите нам остаться, – произнёс он и, кажется, еще сильнее ссутулился, – мы тихие. Мешать не станем. Весьма, весьма признательны.

– Где остаться? – поневоле заикаясь, переспросила Юля и подумала, что пускать ЭТИХ в дом она точно не хотела бы.

– Здесь, – покорно пояснил мужик, – мы здесь обитаем. Привыкли. Удобно. Тихо. Снаружи тихо.

Юля покосилась на второго. Тот так и сидел, ни разу не обернувшись.

– Там? – уточнила она, кивнув в сторону бочки.

– Там, – подтвердил мужик и торопливо добавил, – в дом не зайдём. Вам мешать не станем. Помочь можем. Нужно?

– Н–нет, не нужно ничего. Спасибо. Я пойду. До свидания, – пробормотала Юля, пятясь.

Она уже взялась за тонкую криво пробитую ручку двери, когда сзади эхом прозвучало:

– Весьма признательны. Весьма признательны.

– Вот же напугал, чёрт немытый, – ворчала Юля, толкая скрипучую и хлипкую входную дверь.

Разумеется, внутри пахло затхлостью, плесенью и запустением.

Тоненько чихнув, Юля осторожно сделала два шага. Огляделась, быстро вытащила телефон и включила фонарик.

– Ну, как бы не пять звёзд, – вздохнула она, – что ж, выбирать всё равно не приходится.

Длинный коридор с пятнами осыпавшейся штукатурки на стенах, торчащая дранка, прямоугольники дверей по обе стороны. В самом конце угадывалась крохотная кухня. Само собой общая. Была.

Луч фонарика, пробежав по витому проводу вдоль стены, уткнулся в древний выключатель. Юля пощёлкала им несколько раз, чисто для порядка. Электричество, конечно, давно отключили. А вот воду, похоже, нет. Рядом глухо заурчали трубы, надсадно проталкивая в себя содержимое водопровода.

Комната номер пять тоже нашлась недалеко от входа. Юля долго возилась с ключом, и так и эдак пропихивая его в скважину и поворачивая в обе стороны, пока замок вдруг не щёлкнул. Неожиданно мягко. Узкий пенал, от порога до окна от силы шагов пять. Старый кособокий шкаф в углу, бесформенная куча ветхого тряпья под отливающим жёлтым светом мутным окном и древняя металлическая кровать с провалившимся матрацем. Мягко ступая по толстому слою пыли, Юля подошла к кровати, брезгливо ткнула пальцем в матрац, поморщилась. Где-то в подреберье проснулась тяжесть, расползлась по внутренностям, поворочалась и сдулась, оставив после себя неприятное чувство неутолённого голода. Юля выругалась вполголоса. По-хорошему, так чтобы досыта, она не ела уже довольно давно. В руке предупреждающе пиликнул телефон, сообщая, что заряда осталось менее трёх процентов. Юля чертыхнулась, ещё раз обвела взглядом комнатушку и выключила фонарик. Сразу стало жутко, одиноко и холодно.

– Ничего, – уговаривала сама себя девушка, поворачивая в замке ключ, – утро вечера мудренее. А будет день, будет и пища. Нам бы только ночь продержаться...

Извлечённый из рюкзака, свёрнутый в плотный рулон спальник, она разложила прямо поверх грязного матраца, поменяла лёгкое летнее платье на длинную свободную футболку, ловко втиснулась внутрь мешка, стараясь не обращать внимания на противный скрип усталых пружин, и застегнула молнию до подбородка.

– Всё. Спать. Кто не спрятался, я не виновата, – сообщила настороженно притихшей темноте Юля и закрыла глаза.

Проснулась она резко. В голове звенело, будто кто-то только что со всей дури хлопнул у неё над ухом в ладоши. Хлопнул и пропал. Стараясь не двигаться, чтобы не стряхнуть остатки сна, Юля обвела комнату взглядом, скосила глаза на дверь и почувствовала, как волосы на голове начинают шевелиться, а венка на левом виске истерично бьётся под кожей.

Сквозь дверь, ту самую, которую Юля так старательно запирала, отчётливо просматривался силуэт стоящего человека. Мутный и размытый, какого-то пепельно-пыльного цвета. Человек по ту сторону, не издав ни звука, придвинулся вплотную к двери, практически прижавшись к ней лбом, и его силуэт тут же отреагировал – стал чётче и меньше. Силы воли у Юли хватило только на то, чтобы судорожно сглотнуть. Руки и ноги отказывались повиноваться и даже вдохнуть, чтобы закричать, сейчас не получилось бы. Так бывает во сне, когда снятся кошмары. Юля это знала и понимала. Как понимала и то, что сейчас она точно не спит.

Холодный сковывающий ужас неспешно и неотвратимо наполнял её, как ядовитый газ пустую оболочку. Человек за дверью медленно наклонил голову в бок, неестественно выгнувшись, почти касаясь левого плеча. Затем повернулся в профиль, и Юля увидела, что никакого профиля у него нет. Там, где должны были быть линии лба, носа, рта и подбородка рваными краями зияла, будто отхваченная одним мощным укусом впадина. Мелкая противная дрожь колючей обжигающей волной прокатилась по Юлиному телу, возвращая возможность соображать и сбрасывая тугой паралич животного ужаса. Горло почти отпустило, грудь, наконец-то, разродилась сдавленным хриплым вздохом, и Юля, прилагая неимоверные усилия, смогла выдавить из себя жалкое, больше похожее на писк:

– Кто?

Ей не ответили.

Существо за дверью мелко затряслось, выгнулось совсем уже невозможным образом, всем телом прижалось к двери. Рядом с изуродованной головой появилась рука – узкая кисть с длинными тонкими пальцами. Ладонь сплющилась от прикосновения, указательный палец дрогнул.

Тук-тук.

Пауза. И снова.

Тук-тук.

Как ни странно, именно это помогло Юле немного прийти в себя. Мозг заработал в бешеном темпе, сбрасывая с тела липкое оцепенение. Звук, сообразила девушка, звук идёт не стой стороны. А ещё дверь. Юля отчётливо помнила, что та была самая обычная, дощато-фанерная. И никакой вставки из стекла в ней не было и быть не могло. И силуэта никакого быть не могло.

Тень! Тень от окна? Юля рывком села, рванула молнию на спальнике и резко развернулась в сторону окна, но не удержала равновесие и рухнула на пыльный прохладный пол, извиваясь в спальнике, как в ловушке, и силясь поймать в поле зрения грязные жёлтые рамы.

Никого. Ни страшного человека, ни отпечатка ладони, ни царапающих стекло ветвей. Только затаившееся, выжидающее подходящего случая нечто, терпеливое и явственно потустороннее. Юля просидела на полу, скрючившись и неудобно поджав под себя правую ногу минут пять. Потом тряхнула головой, с силой растёрла лицо руками и принялась выбираться из спальника.

От сонливости, разумеется, не осталось и следа. Юлю потрясывало, к тому же внутренности снова скрутило жестоким спазмом. Девушка согнулась, упала на колени, судорожно кашляя и почти задыхаясь от череды сильных, выворачивающих наизнанку позывов и лезущей в рот и нос густой пыли. Глаза заволокло слезами, мир вокруг, и без того тёмный и размытый, терял остатки узнаваемых очертаний, скукоживался, шуршал и скрипел.

Юля вытерла тыльной стороной ладони потрескавшиеся губы, села на кровать и прислушалась. Нет, ей не показалось. В вязкой давящей на уши тишине явственно различался приглушённый скрип половиц. Кто-то размеренно и не торопливо, не сбиваясь с шага, шаркая, шёл по общему коридору. Первой мыслью было немедленно выскочить из комнаты, увидеть живого настоящего человека, убедиться, что она здесь не одна. Порыв был таким сильным, таким инстинктивным, что Юле пришлось сжать зубы и крепко, до боли вцепиться в шершавые металлические прутья спинки кровати. Она прикусила губу и затаила дыхание, вся обратившись в слух и одновременно стараясь не сводить глаз со злополучной двери.

Шарканье. Скрип. Шарканье. Скрип.

Старые половицы постанывали по весом идущего.

Ближе. Ближе. Ближе...

И только, когда в дверь ударили так, что с потолка посыпалась штукатурка, Юля не выдержала. Оторвала намертво сведённые судорогой пальцы от решётки, сдавила руками уши, зажмурилась до боли в глазных яблоках и запричитала:

– Сгинь, сгинь, сгинь, сгинь....

Очнулась она от ощущения чужого присутствия. Оно, это ощущение, было настолько явственным, настолько физически осязаемым, что девушка мигом соскочила с кровати и завертелась волчком, оглядываясь. Плечи сдавило, словно, сзади набросили невидимый рюкзак, и тот мгновенно обхватил мягкими и крепкими, не вырвешься, лямками плечи и грудь, сразу вплотную прильнув к телу.

В глазах замельтешило, ноги подогнулись, вдруг став слабыми и безвольными, от мерзкого чавканья за спиной к горлу подкатила тошнота. Преодолевая нарастающую дурноту и слабость, от окутавшего её ужаса почти ничего не соображая, Юля доплелась до двери, дрожащими пальцами с трудом повернула ключ и буквально вывалилась в коридор, успев вовремя выставить перед собой руки, чтобы не разбить голову о противоположную стену. Так, измученная, бледная со спутанными волосами на поникшей голове, она простояла некоторое время, приходя в себя.

Горло болезненно саднило и очень хотелось пить. Юля подумала, что если не сделает хотя бы глоток, то умрёт. Прямо здесь и сейчас. Она осторожно шевельнула плечом, постаралась зацепиться взглядом, как за призрачный свет маяка, чуть более светлое в сравнении с окружавшей её темнотой пятно в конце коридора. Потом сухо сглотнула и, опираясь одной рукой о шершавую стену, медленно побрела в сторону кухни. Там есть кран, а значит, есть и вода. Пусть ржавая, пусть застойная и вонючая – сейчас Юле было всё равно.

Уже почти доковыляв до заветной цели, она вдруг остановилась и со смесью недоумения и растерянности уставилась на узкую тускло мерцающую полоску под дверью, что вела в предпоследнюю справа комнату. Веко левого глаза непроизвольно дёрнулось, на испачканном осунувшемся лице бледные губы сложились в кривую улыбку. Юля и сама не понимала, какие чувства сейчас испытывает. С одной стороны, в комнате горит свет, там кто-то есть, кто-то там живёт. А значит, она больше не одна в этом проклятом месте. Люди, они помогут, они спасут.

С другой – Юля хорошо помнила Светины слова – дом давно пуст и заброшен. Со дня на день его снесут, сравняют с землёй, навсегда сотрут с молодящегося лица города. В нём просто не может быть никого. Никого живого. По телу снова пробежали колючие холодные мурашки. Юля поёжилась, передёрнула плечами, снова ощутив, как невидимыми обручами сдавило грудь, согнуло спину. Промучившись какое-то время в сомнениях, она решилась. Шагнула к манящей светом полоске и робко прикоснулась костяшками пальцев к двери.

– Помогите, – надтреснутым голосом попросила она и всхлипнула, – пожалуйста, помогите.

За дверью хихикнули. Или чихнули. Или захрипели. Юля не разобрала.

– Пожалуйста, откройте, – она чуть не плакала, стуча кулачком по много раз крашеному дереву, – мне очень нужна помощь.

По ту сторону шумно завозились, послышалось кряхтение, и старческий с хрипотцой голос забормотал недобро и неразборчиво. А затем снова наступила тягостная тишина. В отчаянии Юля опустилась на колени, прильнула к замочной скважине, силясь разглядеть хоть что-нибудь. Ключа в замке не было, но кроме такого же, как в её комнате перекошенного квадрата окна, разобрать ничего не удавалось.

– Вызовите скорую, – умоляла Юля, глотая горькие от пота и пыли слёзы. Губы слушались плохо, в висках гигантским метрономом стучала кровь, – я не могу... Телефон... Прошу вас, мне очень плохо. Вызовите...

– А никого вызывать не надо, – с лёгкой ехидцей ответил тот же скрипучий голос, – ты сама, девонька, всех, кого можно, уже вызвала.

И сразу всё видимое пространство заполнил большой, изуродованный бельмом и сочащийся гноем глаз.

Юля отпрянула с истошным визгом, засучила ногами, упёрлась в стену, сильно ударившись затылком и почти в обмороке глядя, как неторопливо приоткрывается дверь в страшную комнату, как появляется на пороге коренастая, кособокая фигура, с короткими, толстыми руками и ногами и увешанной сальными патлами головой.

– Хочешь, стишок расскажу? Сам сочинил, – глумливо похвастался старик, чуть не вплотную приблизив морщинистое, будто в комок смятое лицо.

У Юли перехватило дыхание. От старика невыносимо разило тухлой рыбой.

– Кто заходит в этот дом,

Остаётся в доме том.

Сколько выход не ищи,

Не найдётся. Не взыщи, – замогильным шёпотом продекламировал дед.

Юля судорожно хватала ртом воздух.

– Тяжко тебе? – фальшиво посочувствовал старик, протягивая к ней толстый указательный палец с воспалённым вздувшимся ногтем, – Ничего, девонька, ты потерпи. Это уже ненадолго.

Из последних сил Юля увернулась от прикосновения. С трудом перебирая руками и ногами, в кровь расцарапывая колени и ладошки о вспучившиеся доски, она ползла на кухню. Не потому, что там было безопаснее. Просто другого пути к отступлению у неё не осталось.

– Беги, беги, – с издёвкой проблеял ей вслед старик, – далеко не убежишь. Часики-то уже тикают.

Юля доползла до узкого закутка между плитой и газовым баллоном и втиснулась в крошечное пространство, сдавшись в комок и обхватив колени руками. Вот теперь она действительно слышала звук тикающих часов. Девушка задрала голову, высматривая источник новой опасности. Тот обнаружился на боковой стене, почти над самой Юлиной головой. Обычные на первый взгляд настенные часы в виде резного домика, с поднятой почти до упора массивной гирей и маятником. Юля моргнула, и в ответ, круглый помятый маятник мерно качнулся пару раз, обозначая наступающую неотвратимость.

– Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось? – хихикнул дед, приближаясь, и с явным нетерпением поглядывая на часы.

Юля тоже не могла оторвать от них глаз. Как заворожённая, всматривалась она в игрушечный домик с маятником и крошечным окошечком над потрескавшимся циферблатом.

– Пора, – тихо и торжественно объявил старик.

В ту же секунду створки звякнув пружинками, раскрылись, и механическое нутро натужно исторгло из себя кукушку. Мелкую, серую, самую обычную. Юлю бил озноб. Не в силах отвернуться или хотя бы зажмуриться, трясясь и подвывая, она до боли прижала к сухим губам ладони.

Головы у кукушки не было. Вместо неё вызывающе белый в окружающем полумраке торчал несоразмерно крупный, с большими чёрными впадинами глазниц птичий череп.

– Умничка, – заворковал старик, – ату её. Ату. Молоденькая. На всех хватит.

Череп рывком повернулся в сторону Юли, нависая и примериваясь. Игрушечное тельце дёрнуло крыльями и принялось с омерзительным хрустом, позвонок за позвонком, выталкивать из себя казавшуюся бесконечной шею. И на конце этой костяной змеи, с каждым толчком оказываясь всё ближе и ближе к Юлиному лицу, пялился провалами глазниц и хищно щёлкал клювом череп давно мёртвой птицы.

Только тогда Юля, наконец, закричала. Надрывно и обречённо, на одной ноте.

Невидимое нечто за спиной, стягивало грудь, будто намереваясь выжать её, как тюбик. Мёртвый белёсый клюв на костлявый шее раскачивался, готовясь впиться в глаза девушке, старик восторженно бормотал неразборчивым речитативом – не то пел, не то читал заклинание, пританцовывая возле Юли. Все они были поглощены и упоены беспомощностью жертвы, а потому не сразу поняли, что произошло.

Крик оборвался. Резко и решительно.

– Всё! Хватит! – громко и властно скомандовала Юля, выбросив вперёд правую руку с раскрытой ладонью, – Я сказала, хватит!

Наступившая вдруг тишина звенела в ушах, но Юле было всё равно.

Она легко поднялась и уселась на чудом сохранившийся основательный табурет. Затем завела руки за спину, пошарила там, крепко ухватила что-то и резко бросила перед собой на тёмные от времени доски.

На пол с влажным шлепком плюхнулось белёсое, рыхлое тело, испещрённое розоватыми, похожими на червей прожилками. Без ног, без лица, с огромным, похожим на присоску, то и дело вытягивающимся трубочкой ртом. Существо испуганно сжалось и попыталось на руках подтянуться к старику.

Юля расправила плечи, с видимым облегчением вздохнула полной грудью. Потом перевела взгляд на безвольно висящий птичий череп и приказала:

– Теперь ты.

Тот не шевельнулся.

– Ты, – повторила Юля, и от того, как она это сказала, старик съежился, сразу уменьшившись в размере, а из настенных часов послушно стал выбираться, роняя остатки сгнивших перьев, уродливый скелет большой птицы.

Юля придирчиво оглядела троицу и удовлетворённо кивнула.

– Итак, что мы имеем, – серьёзно, ровно учёт проводила, проговорила она, рассматривая улов через хищный прищур, – Захребетник неприкаянный, часовой жизнекрад да старый хрыч в придачу. Другими словами, два паразита и порченный домовой. Не пир горой, конечно, но на раз хватит.

Старик, наконец, обрёл дар речи. Заперхал, закашлял.

– Ты... Ты – охотник? – с трудом выдавил он из себя, неприязненно, но без особого страха разглядывая девушку.

– Охотник? Фу, гадость какая, – обиженно поморщилась Юля, – скажешь тоже!

И тут старик испугался по-настоящему. Засуетился, зашлёпал губами, принялся пятиться.

– Высшая?! – в распахнувшихся глазах плескался неподдельный ужас. – Высшая!

– О, признал, наконец, – изобразила искреннюю радость Юля.

Домовой остервенело затряс большой и уродливой патлатой головой:

– Мы не знали! Мы бы не посмели! Не посмели! – залопотал он, осёкся и развёл руками, – Как?!

– Страх, – честно призналась Юля, – это всё страх. Вас, низших, он приманивает похлеще, чем валерьянка кошек, ну, а нас прячет, маскирует. Так сказать, два в одном. Не знал? Самое сложное, научиться бояться по-настоящему. Но, как видишь, я научилась.

– Я домовой, – вскинулся старик, от отчаяния дав петуха и продолжая пятиться, – меня нельзя. Против правил. Табу!

– Ах, дедуля, что ты, ей-богу, – с нотками снисхождения в голосе произнесла Юля, – дом сгнил, и ты сгнил вместе с ним. Так что теперь ты порченый домовой. Некондиция, так сказать, б/у. Отбросы. А на отбросы табу не распространяется. Уж извини, – и добавила почти равнодушно, – Куда это ты собрался? Снаружи два морока. Я пообещала их не трогать, так что они вас не выпустят. Да ты и сам не уйдёшь. Уже не уйдёшь.

Юля улыбнулась и пропела тоненьким, мелодичным голосом:

– Однако поговорили и хватит. Пора кушанькииии.

Глаза её сузились, расползлись в стороны вертикальными щёлками. Глумливая ухмылка растянулась от уха до уха, челюсти хрустнули, нижняя выдвинулась вперёд и со стуком упала на пол, обнажив тёмно-красный пульсирующий зев.

Наблюдая, как низшие в корчах истончаясь и подвывая, втягиваются в её чрево, Юля в очередной раз похвалила себя за идею с переездом.

Город большой, старый и неупокоенный, так что с голоду она здесь точно не умрёт. А там глядишь, и Виталика какого-нибудь себе подцепит.

Одним словом, жизнь налаживалась.