Читать онлайн "Скрипачки"

Аккурат под конец туманного октября, прибрежный Голуэй почтил своим прибытием репортёр Колин О'Хара. Тонкий будто змей, и казалось всюду проникающий, мужчина прибыл не из соседнего городка и даже не из Дублина. Он прибыл из самой Америки! Из города возможностей, блеска и нераскрытых криминальных дел Нью-Йорка.

Хотя Новый свет кишел свежими лицами и всевозможными страстями, но история Дороти Арнольд[П1] , богатой наследницы, что бесследно исчезла около двадцати лет назад, до сих пор терзала беспокойные умы детективствующих читателей. Истории о без вести пропавших людях, а особенно если те были состоятельны и родовиты, разлетались по горячим рукам, точно бутылки освежающего напитка жарким летом.

Газетные магнаты хватались за любой хоть несколько будоражащий скандалец, в надежде взрастить на его почве настоящую сенсацию! Именно потому Колин О'Хара был послан на родину предков, когда до честолюбивых американцев дошел слух о таинственном исчезновении последнего из представителей весьма древнего и уважаемого голуэйского рода.

Ирландия обязана была признать в тридцатишестилетнем мужчине, чьи черные глаза по хищному наблюдали за прохожими, одного из своих сынов и щедро открыть все золотоносные тайны.

Во всяком случае, так считал старший редактор, велевший Колину взять у кого-нибудь из местных интервью и состряпать историю подраматичнее, поэффектнее. Такую, чтоб люди устраивали бойню на пороге редакции из-за мучительной жажды интриг.

Легко болтать проклятому толстяку в кресле начальника! А попробовал бы сам разговорить подозрительных и немногословных голуэгианцев. Попробовал бы вытянуть хоть полудохлого призрака сенсации из рыбаков и пивоваров! Ворчал, возмущался Колин О'Хара, примерив столь гнусную гримасу, что немногочисленные прохожие не то что говорить, приближаться к незнакомцу не желали, предпочитая перебегать на противоположную сторону улицы, или спасаться бегством сквозь колючие кусты.

Своё нынешнее положение Колин О'Хара видел, как будто в искаженном зеркале. Мир полон драматичных и трагичных событий, а его отправили в глухую деревню прознать о том, как очередное дитя с золотой ложкой вместо шила свалилось в море после знатной попойки в кругу таких же ложек. Неискоренимая, передавшаяся от предков, вместе с ирландскими ногами[П2] , ненависть к вырождающимся представителям аристократических сословий не давала О'Харе мыслить трезво. Кому нужны эти обнищалые драконы старого света, когда американская земля взращивает на себе пузатых миллионеров, как тыквы?

Не то, непривычная поездка на трясущейся телеге, взбаламутила О'Харе кровь, не то желание поскорее вернуться к джазовым ночам в мерцающем городе гнало так, словно дюжина коней-людоедов мчится по его следу. Но так или иначе, но у замка Линчей репортёр оказался крайне скоро, и без всяких церемоний и плана решил налететь на его несчастных обитателей, чтоб греховодники от страха выложили всё что знают.

О’Хара нахально стучал чугунным кольцом о дверь, желая развалить поганого свидетеля унылого прошлого, когда на зов его вынырнул сухопарый мужичок в красном колпаке. Внешне обыкновенный замковый сторож, в чьих крючковатых пальцах мерцала керосиновая лампа, а на лице застыла улыбка. Улыбка, что по своей сверхъявственной непривлекательности могла посоперничать с самайнской усмешкой тыквенного Джека… Хуже улыбки была шея. Сперва О’Харе показалось, что краснолицый пьяница кокетливо роняет голову на правое плечо, желая изобразить нечто вроде приветливости. Но приглядевшись понял, что отнюдь не радушие, безобразная травма вынуждает его подражать повадкам птиц.

– Что желаешь, путник? – поинтересовался старик-страж, и круглые глаза его по лисьи сощурились.

– Эй, старик, куда делся этот ваш поганец Пол Линч?! – без всяких церемоний выпалил Колин О’Хара.

– К вашим услугам, путник. Проходите внутрь. Замок Линчей всегда рад гостям, – О’Хара последовал за стариком во тьму замка с таким разъярённым видом, что находись там дюжина дуллаханов, им следовало бы броситься прочь. А сторож будто и не замечал в каком поганом расположении духа прибывает незнакомец. Все они были такие. Все те, кто носил ирландские лица и американские души, не рады были оказаться на земле предков, ведь предки в свою очередь бежали не от хорошей жизни и, вероятно, дурные воспоминания просочились в кровь нового поколения.

Замок Линчей поприветствовал заграничного гостя загробной, хотя и не зловещей тишиной. Старинная постройка была печальна, пыльна и темна… Она точно скорбела по тем временам, когда её любили и украшали к торжествам, когда в её каминах ярко пылали угли, а огоньки свечей откидывали причудливые тени.

– Когда-то в старом замке Линчей кипели небывалые страсти, как и во всём Голуэйе, но теперь все мы старики, – сказал сторож, принеся гостю пинту молодого пива и гренок из содового хлеба. После он сел напротив, примерзким движением чуть-чуть подправил голову, чтоб было сподручней пялиться на гостя, и заметил: – Ты верно поступил, мой мальчик, явившись ко мне, ведь я единственный кто поведает правду, а не расскажет глупую сказку, как это делают все наши. Это всё из-за суеверий. Все наши боятся гнева фей, а ваш покорный слуга вовсе не против, чтоб дюжина красоток унесли его в своих объятьях. Хоть в глухие подземелья, где кипит вересковый мёд, хоть в саму преисподнюю!

Колин О’Хара даже доставать записную книжку не стал, а попросту подпёр щёку кулаком и с видом страждущего язвенника принялся отпивать пиво.

– Это случилось в прошлом году, мальчик мой. Преддверие ноября тогда упивалось синхронными трелями смычкового трио. Лишь раз в год пронизываемый ветрами Голуэй посещали феи дублинской эстрады. Лишь раз в год будили приморскую округу топотом каблучков, лишь раз в год ударялись их смычки о струны звонких скрипок. Шумели волны моря, скрежетали обветшалые ветви по крышам бессонных пабов, освещали мощенные камнем улицы фонарики-тыквы, кружились дублинские девы в вересковых платьях от зори и до зори. Ох, что это за зрелище, мальчик мой! Увидь ты хоть разочек этих дев – позабыл бы о всяких этих джазах!

***

И пекари, и моряки, и экскурсоводы, и рыбаки, и торговцы подержанных пиджаков, и мастера тыквенной резьбы, и хулиганствующие школьники, и ловкие кружевницы были не прочь поплясать, повеселиться, получить воздушный поцелуй от блистающих артисток, чьи кудри развивались точно флаг на маяке. Радость и забавы по их следу мчатся, прибой шумит не всплесками, а балладами, сам Самайн окрасил ярко осень, чтоб не уступать их кельтской красоте.

Исключением не стал и Пол Линч, что похвастался приятелям будто Скрипачки станут развлекать их на его закрытой вечеринке в честь подступающего Самайна.

– Моя вечеринка – это не тоже самое, что стоять в толпе, – пояснял друзьям Пол Линч, харизматичным жестом посылая важного секретаря отца к везучими артисткам. – Одно дело играть для скучных людей вроде рыбаков и торговок, а другое дело для настоящих ценителей вроде нас, парни. Не стесняйтесь, аплодируйте мне, парни! Любая из дублинских девиц с удовольствием протянет свою ручку, подарит поцелуйчик. И тебе, Том, и тебе, Оскар, и даже тебе, Рональд! А всё почему? Правильно. Потому, что за всё платит Пол Линч! Аплодируйте мне, парни! Что-то господина Бёрнса долго нет… Должно быть столичные неженки лишились чувств от счастья. Не каждый день за всё Пол Линч платит.

Но вернувшийся господин Бёрнс, придерживая фетровый котелок, с некой долей злорадства сообщил, что скрипачки отказались принимать заказ на Самайн. Красноречиво мерцали нефритовые глаза галуэгианца, мол, правильно поступили артистки, мол, так тебе и нужно, гадёныш непоседливый.

И под растерянный шквал капризов мэрского сына, который велел подробно объяснить причину отказа, пышнобородый мужчина неспешно закурил трубку, сел за руль щегольского автомобиля и увёз прочь горсть золотой молодёжи Голуэйя.

По витиеватым улицам разливались молочные туманы, щекоча вездесущими щупальцами прохожих. Шныряли черные коты, хохоча над суеверными старцами и старицами. Оставляли домашние заботы разномастные крысы, покидая подпороговые царства. С крыш, в тени неугомонных флюгеров, подобно безвременным часовым наблюдали за предпраздничной суетой угрюмые чайки. Скоро и им достанется ломтик торжества! Скоро и им удастся наплясаться, нагуляться вдоволь! А до тех пор стоило поберечь и смех, и слезы, чтоб после те излились, чтоб те пролились в корневищные ладони божественного Самайна...

***

Пол Линч слыл мыслителем среди коренных голуэгианцев. Ничто его так не занимало, как бесконечные размышления и умозаключения. Отказ скрипачек заставил думать и додуматься до того, что ему нанесено ни с чем несравнимое оскорбление! Унижение. И вообще плевок в лицо... Когда наносят оскорбление, унижение и плевок – нет ничего скверного в желании узнать причину.

Разве маленькую сумму предложил Пол Линч скрипачкам в качестве оплаты? Разве не пылают его кудри точно праздничный фонарь? Разве приглашает он их в сквозящий сарай? Разве нуждается в золоте лепреконов, чтоб устраивать костюмированные торжества в родовом замке? Разве не чтят гости хозяев, переступая порог дома?

Девицы эти каждый год являлись в Голуэй. С тех самых пор, как Пол Линч впервые накинул на себя размалёванную простыню, изображая призрака какого-то из повешенных прадедов. Усерден и талантлив неугомонный продюсер Скрипачек, или те несколько поколений торговцев искусства, которые умудрялись отыскать столь идентичных дев и по лицу, и по таланту.

Оставив приготовление угощений и уборку зала на домработницу, недожидаясь пока господин Бёрнс докурит бесконечную трубку, Пол Линч прямиком в маскарадном костюме вскочил на велосипед и покатил. Минуя продрогших прохожих и нарушая сон назойливых псов, он отправился к центру Голуэйя. Туда, где над площадью трепетали флажки, где увиты праздничными лентами фонарные столбы, где фонтаны, в обмен на исполнение желания, требуют угостить их монеткой.

Вероятно, господин Бёрнс что-то напутал, ведь ворчливому секретарю никогда не нравилось возиться с хозяйским сыном и прочими привилегированными детьми. Слишком высоко его образование, слишком пытлив ум, слишком высокомерен нрав. Наверняка он и не говорил ни с одной из скрипачек, наверняка даже лиц их не видел, а попросту курил у гостиничного входа, размышляя отчего жизнь его наградила чином няньки. Вот уж прохвост! Вот уж негодяй! Не забудет этого Пол Линч! Всё отцу расскажет. Окунётся в морской водичке пару раз отважный Пол, постоит на краю окошка дюжину секунд неотступный Пол, – преподнесут господину Бёрнсу увольнение в качестве самайнской сладости.

Пол Линч прибыл к месту обитания Скрипачек тогда, когда девушки, вооружившись инструментами, покинули средневековое здание гостиницы и направились к ожидавшему их автомобилю. Пусты были городские перекрёстки, таинственно с боку на бок покачивались обрамляющие тротуары тыквы, чьи глаза мерцали желтыми огнями, и тут, и там мелькали спешащие тени не то водных фей, не то непослушных детей.

Высокие и бледнолицые, артистки не завивали, не укладывали волосы по последней моде, не превращали брови в чернильные нити, не обводили глаза восковой тушью, позволяя кельтской красоте цвести и расцветать среди бесконечных новшеств и мод двадцатого века. Перчатки не скрывали протёртые до крови пальцы после долгих выступлений, и ни одна из девушек не прихрамывала после неугомонных плясок. Гордые и невесомые, они двигались в такт, словно путь к автомобилю – часть оплаченного представления.

Преградил им дорогу Пол Линч. Лихо притормозив велосипед, обдал брызгами из лужи дублинских звёзд. Но не успел он и слова молвить, не успел важную гримасу скорчить, как одна из скрипачек, чьи локоны походили на лучи октябрьского солнца, поинтересовалась:

– Мальчик, хочешь автограф?

– Сегодня не стоит гулять допоздна, – напомнила вторая, чьи руки были тонки, как ветви бузины.

– Не будь слишком жадным, не требуй сладости у прохожих после того, как погаснут фонари, – наставляла третья, чьи глаза мерцали точно роса на мхе.

Поочереди девушки говорили, поочереди вынули из нагрудных карманов идентичных плащей со звёздами записные книжки, поочереди расписались. Оглянуться Пол Линч не успел, как уже стоял с веером изящных подписей, а Скрипачки видной шеренгой плыли мимо.

Какое непростительное высокомерие... Посмотрели на лучшего голуэйского магистра степа, на непревзойдённого сидрового маэстро так будто он простой мальчишка! Будто единственное, что его заботит – бездумное набивание корзин сладостями, гулянье до ночи, автографы столичных примадонн…

Давным-давно Пол Линч испытывал подобное унижение, когда споткнулся о скользкого тюленя на каменном прибрежье. Но тюлень – глупое животное. Не было никакого смысла его поучать, не было смысла спрашивать почему он беспечно развалился на пути важного лица, но Скрипачки…

– Дамочки, почему вы отказались? – спросил Пол Линч, ухватившись за скрипичный футляр. – Леди, разве вас не учили проявлять уважение к тем, кто был к вам гостеприимен? Барышни, разве не хотите вы и в грядущем году нажиться на щедрых голуэгианцах?

Пол Линч вместе с ржавчиной в волосах и малахитом в глазах перенял родовую твёрдость в голосе. Год за годом, век за веком семья его стерегла порядок Голуэйя. Им ли заикаться и запинаться? Им ли умолкать, когда можно болтать?

– Как можно посещать Голуэй каждый октябрь и ни разу не поблагодарить мэра, мадмуазели? Разве не он позволяет вам набивать карманы деньгами его верных граждан, сеньориты? Неужели думаете мало тех, кто хочет выступать на нашей сцене? Голуэгианцы щедры и веселы! Нигде вы больше не сыщете таких, хоть пройдите Ирландию от одного и до другого её края! За хорошую музыку голуэгианцы отдадут хоть кошелек, хоть жизнь! Хотите заработать? Придите сегодня на вечеринку Пола Линча и тогда сможете приезжать на гастроли в Голуэй хоть дважды в год! К примеру ещё в день Святого Патрика. По рукам, фройляйны?

Растерянно переглядывались Скрипачки, словно никто прежде не предлагал им выступать в любой другой сезон, кроме октября. Словно предлагать подобное – кощунственно и нелепо. О да, Полу Линчу удалось смутить, поразить дублинских фей. Теперь-то они, сраженные умением ладно выражаться, непременно отправятся плясать-играть для приятелей и приятельниц. Станут чинно протягивать ручки, посылать воздушные поцелуйчики. Так самоуверенно думал сын мэра, крепче сжимая пальцами футляр.

– Эй, милочки-плясуньи, поторопитесь! – из автомобиля Малютка Остен выглянул шофер, чьё праздничное настроение было столь самозабвенным, что ещё до начала мистического часа он напялил тыкву-маску на голову. Вот уж артист на полставки! Не то детство в нём играет, не то духов злых боится. – В "Бузинке" давно вас заждались, милочки-плясуньи! Матушка Бузина почти что ведьма, она ждать не любит! Оставьте мальчишку. Пусть с ним нянчится прибой, а нам спешить нужно!

Точно обдутые предгрозовым ливнем, Скрипачки пришли в себя и поспешили на зов шофера. Но Пол Линч не окончил разговор. Пол Линч никуда не отпускал собеседниц!

– Что за манеры?! – негодовал Линч. – Вас тюлени воспитали?! – разозлился, разошелся Пол Линч и дёрнул футляр с такой силой, что тот раскрылся, выскользнул из рук скрипачки.

Выпал инструмент, треснула хрупкая шейка, но даже протяжный, как будто облегчённый вопль струн не вразумил разгорячившегося Линча:

– Невежливо оставлять вопрос без ответа! Не вежливо уходить, не окончив разговор. Торговцы искусств на вас экономят? Если нет, тогда почему не наняли вам мастера хороших манер? В моём доме много скрипок. И те на которых играли колдуны, взывая к призракам! И те, благодаря которым, Святой Патрик изгнал змей в море! Примите предложение и получите любую из них!

В возмущении своём незаметил Пол Линч, как переменились лица дев, как подобно зловещим корням зашевелились их волосы, как все они устремили леденящие взгляды в его сторону. Иной другой согнулся бы под их гнётом, как шиповниковая ветвь, как эдельвейс под водопадом, но Полом овладело желание удивить друзей, сотрясти стены скучного замка. Что как не живая музыка, кто как не столичные артистки способны это сотворить?

– Негодник, дамам спешить нужно! – выходил из себя шофер, заталкивая опешивших артисток в Малютку Остен, а после распиивая по карманам широкого пальто останки погубленной скрипки. – В следующем октябре для тебя сыграют, музыкальный лепрекон переросток! Самайн бы тебя побрал, чудила важный! Мне ещё гостей всех мастей, со всех областей свозить-развозить… Развозить и свозить… А ты тут устроил! Проваливай или в карман посажу! Проваливай или под колесами протащу!

***

Стучали кривые ветви в окна, завывал над морем ветер, кокетливо плыли свинцовые тучи над прибоем, делились байками о мефистофельских петухах и проклятых дуэлянтах семейные собрания у тлеющих каминов. Сверкал, шумел старинный замок Линчей, маня и романтичную молодёжь, и жадных до сладостей мальчишек.

Один лишь Пол был не в себе, один лишь он нервно теребил бант лепреконского костюма. Пил разбавленный виски, но не кружил голову хмель, пытался пуститься в пляс, но мысли путались в ногах. Милые друзья его и подружки, в костюмах мелюзин и эльфов, изо всех сил веселились, во весь голос смеялись, нахваливали украшения, угощения и джазовые пластинки привезённые из Нью-Йорка, желая приободрить беспокойного хозяина. Говорили о том, как повезло им родиться в двадцатом веке, оставив позади плесневые традиции, нравы и тайны прошлого. Кто из современных молодых людей захочет баловаться унылыми трелями фольклора, когда от соло Луи Армстронга молодеют вековые стены? Пускай оставят себе, пускай живут в прошлом веке престарелые голуэгиацы вместе с пошлыми мотивами дублинского трио, в тот час, как молодёжь помчится навстречу будущему вместе с трубами и корнетами!

Но не мог Пол Линч смириться, не мог принять отказа. Разве отказал ему отец, когда он попросил автомобиль? Разве отказала ему мать, когда он попросил проигрыватель из-за границы? Разве отказывали ему учителя, продавцы или священники? Разве недостаточно быть просто вежливым и предприимчивым? Разве недостаточно быть щедрым Полом Линчем?

Бросился Пол Линч в самайнскую ночь, не слушал друзей, что говорили ему не переступать порог, умоляли забыть о неудаче, советовали послушать пугающие байки и постучать каблучками в ритм заводным пластинкам.

– Взгляни, как красиво моё платье, – говорила рыжая красотка Мэри в белоснежном платье и с цветами в волосах. – Останься и угадай, кем я нарядилась!

– Послушай, какой чистый звук, – говорил рослый приятель Джон, тряся серебряную флягу. На нём был костюм необъятного графа Дракулы. – Останься и угадай, сколько градусов в виски моего папани.

– Принюхайся, как сладок мой табак, – говорил полуфермер, полупоэт Микки, протягивая сигарный футляр. Не стесняющийся своих простонародных корней, парень примерил облик одухотворённого пугала. – Останься и раскури одну или три.

– Отстаньте! Замолчите! – Отмахивался Пол Линч от отзывчивых гостей, как от дюжины августовских мух. – Лучше расскажите, кто-нибудь знает забегаловку «Бузинку»? Кто-нибудь там бывал? Кто-нибудь слыхал?

Но само предположение о вероятной причастности к месту со столь старомодным и безвкусным названием было гостям оскорбительно. Вздёрнула головкой Мэри, раскраснелся от досады Джон, а Микки принялся пыхтеть точно рассерженный паровоз.

– Я знаю «Бузинку», приятель, – отозвался гость у камина. – Там подают отменный эль ещё с тех самых пор, как наш чудный остров не был сквозь и рядом увит туманной паутиной. Нечета твоему приёму, парень, те великолепные пиршества, которые устраивает тамошняя Матушка! Жар огня там посоперничает с пламенем преисподней, а музыка… О музыка!.. – неизвестный красавец закрыл уши и искривился, точно отведав неспелого яблока, явно давая понять своё отношение к джазовым мотивам.

Пол Линч пригляделся к гостю, прислушался к его голосу, даже словно поглубже вдохнул, пытаясь определить марку парфюма, но никак не мог вспомнить его имя. Высокий красавец с тёмными, как морёный дуб, волосами, вырядился в Ганканаха[П3] . Подобно прекрасному, но ленивому эльфу из дедовских баек он кутался в шерстяной плащ и, никого не стесняясь, раскуривал доисторическую глинную трубку.

Такое нынче и почётные деды, чьи седые бороды трижды обматать вокруг шеи можно не курят, предпочитая исключительно материковый вереск. А этот парень… Ну и артист! Ну и в образ вжился! Однако, вспомнить его Пол Линч так и не сумел. Быть может он вообще не его личный друг, а приятель приятеля, или какой-нибудь безнравственный кузен кузена, которому позволительно обращаться к людям, не будучи официально представленным. Впрочем, какая разница кто и откуда взялся, если ленивый тип знает, где «Бузинка».

Не отрывая рук от ушей, не дожидаясь расспросов, нервно потопывая от нетерпения пяткой, красавец выпалил:

– Иди, как обычно, иди как будто не Самайн! Просто иди и сварачивай, как хочешь, оглядывайся сколько душе угодно, всё равно не пропустишь, ведь корни бузинового дерева город держат! Ведь только Матушка и сумасшедшие Линчи смеют гостей на Самайн впускать!

Последние слова чудак выкрикивал набегу. Умчавшись в праздничную толпу молодёжи, он растворился среди юношей и девушек, которые, разбившись на пары, самозабвенно отбивали чечётку.

– А он не промах! – умехнулся Джек. – Костюм простой, но говорит загадками, как мастер. Совсем, как ленивый любовник! Эй, приятель Линч, ты позвал на праздник актёра? Ну и голова!

– Как его зовут? – со странным видом покинутой возлюбленной вздохнула Мэри. – Когда он вернётся?.. Он ведь вернётся?..

– То же мне… Умник… Я тоже могу так указать верную дорогу… Хоть в забегаловку, хоть в сам Букингемский дворец! – раздражался Микки.

А Пол Линч уже и думать о незнакомце забыл. Не слышал он восторгов, вопросов и разочарований друзей. Не мог совладать с собой Пол Линч, хотел узнать на кого променяли его дублинские феи. Жаждал отыскать странную "Бузинку", о вечерах в которой смазливый незнакомец так восхищенно причитал. Неужто какая-то забегаловка посмеет тягаться с изысканными приёмами древнейшего аристократа Голуэйя? Неужто стряпня какой-то там Матушки слаще пачки новеньких купюр прямиком из щедрых ручек Пола Линча?!

Не заметил Пол Линч, как помутился его рассудок, не заметили гости, как в пылу самайнских танцев затворилась дверь за радушным хозяином.

***

Пуст был город, желтыми полосами света рассекали ноябрьскую мглу улыбки фонарей, шелестела редкая листва. Молчали пабы и кафе, чьи дворики выходили к морю, грелись за запертыми ставнями голуэгианцы, изредка метались меж домами дети в костюмах призраков и ведьм, требуя карамельных яблок.

Брёл Пол Линч незнамо куда. Рассматривал каждую из встречных забегаловок, прислушивался к звукам за глухими стенами, желая уловить отголоски пьянящего веселья. Согреваемый разочарованием, ворчал, скрипел, как древний дед юный Пол Линч, пинал камни, размахивал кулаками.

Нигде не раздавались трели скрипок, не тревожил море смех. Но всё же привели знакомые дороги в незнакомое место. Привели в неприметную "Бузинку", которая скрывалась в лиственной тени столетнего бузинового дерева. Убогое местечко. Нет ничего удивительного в том, что никто не замечал его при свете дня!

Оккупированным рыбаками бухтам, где сквернословие и простота осыпаются на голову, как чешуя, более подойдёт чин культурного места, чем этой хилой постройке. Постройке столь древней и старомодной, что казалось её фундамент пустил корни в камень. И здесь притаилась празднество, готовое потягаться с торжеством Линча? И эти низкие потолки предпочли дублинские занозы вместо дворца Линча?

Вошел Пол Линч, не ожидая встретить ничего занимательного или замечательного. Ничего удивительного он и не увидел. Решил, что попал на благотворительный вечер для обездоленных. Для тех, у кого лишнего гроша на праздничный костюм не отыскалось. Кривые и косые, высокие и низкие почтальоны, пекари, моряки, фермеры и прочие простолюдины теснились и толпились, плясали и кружились, толкались и пинались.

Гремели пивные кружки, шкворчала баранья нога над огнём, на скрипучей, пыльной сценке, под гулкий восторг обыденно одетых гостей, выступали Скрипачки. Выступали так будто никогда прежде не доводилось им собирать более благодарную и щедрую толпу ценителей. Так точно никогда прежде не доводилось им быть на более пышном и тёплом приёме. Так словно изо всех сил они старались не дать гостям заскучать, так словно они могли начать внезапно от скуки швыряться туфлями в пляшущих бестий.

Удивительно тонкие и грациозные, сейчас они походили на беснующихся в водоёме жаб. Смычки их ловко и быстро скользили по струнам, обращаясь звуком, а прыгали девицы так высоко в такт музыке, что незваному гостю почудилось точно за их спинами, трепещут стрекозьи крылья. Но то всё шаловливая пляска света и теней, то всё вскруженная осенним воздухом и виски голова.

Лишь одна из дев сидела на краю сценичного порога, низко склонив голову над разбитой скрипкой. Вид её заставил Пола не смутиться, не пожалеть, не пожелать исправить ошибку, он заставил его странным образом вздрогнуть, приковать взгляд. Не мог он перестать наблюдать за горькой печалью артистки, как иные не могли перестать любоваться смертоносным штормом.

– Парень, почему ты не в костюме? – отрезвил его рыжий карлик в пекарском переднике. – Не каждый день у нас праздник. Мог бы нарядиться-надушиться!

Пол Линч был уверен, что знает Голуэй, как окно замка, где вздёрнули одного из его прадедушек, а именно достопочтенного убийцу Уолтера Линча. Считал себя будущим хозяином приморского удела, а потому изучал его вдоль и поперёк, чтоб никто не мог укрыться, никто не мог утаить секретов. Но не мог припомнить он, чтоб встречалось где-нибудь на его пути чучело подобного толка.

– Братец, скажи, какие чары сделали из подберёзовика берёзу? – продолжал карлик, восхищённым взглядом осматривая Пола Линча от макушек и до пят. – Скажи, какой колдун вознёс лютик к солнцу? Сколько горшков золота отдал, чтоб стукаться об карнизы? Я тоже хочу стукаться! Поделись со старшим братцем секретиком, а старший братец расскажет тебе маленькое заклинание, которое призовёт армию шершней!

Пол Линч отводил взгляд, но карлик махал руками, желая привлечь его внимание. Чем выше задирал голову парень, тем выше прыгал странный тип, расталкивая, привлекая внимание гостей. Поднявшееся возмущение и ропот вскоре затмили скрипичный дуэт, заставив исполнительниц остановиться, обернуться в сторону беспорядка.

Пол Линч ожидал встретить в их глазах отвращение или неприязнь, но девушки удивлённо засуетились, словно увидели восставшего из мёртвых за обеденным столом. Замешкался незваный гость, хотел уйти, но навязчивый мужичок повис на его руке, желая получить ответ или любезно предложить мордобой. Однако, не успел он ни получить, ни предложить, как вдруг в изумлении отринул, рухнул на пол и ткнул пальцем в Пола Линча:

– Братец, да ты... Ты тёплый! От тебя, сокровище моё, так и прёт человеческим теплом! У тебя сердце, как форель на сковородке, бьётся! Ты не переросток-лепрекон! Ты обманщик! Лгун! Ловите! Вяжите его, рогатые лентяи! Оторвите его теплую руку и бросьте в море! Пусть остынет! Пусть остынет!

Странно стало в тесном заведении, изменились гости, перестали притворяться торговцами и библиотекарями, став гротескными переростками с носами-клювами и ветхими коротышками верхом на мышах, саблезубыми конями и робкими тюленями, безголовыми красавцами и крылатыми лягушками. Изучающе смотрели гости "Бузинки" на Пола Линча, а Пол Линч не верил глазам, встряхивал головой и брёл к выходу. Вот до чего доводят нервы, вот почему не следует мешать американский джаз и ирландский виски.

***

Гулко ударялись волны моря о берега, стучали в окна светолюбивые мотыльки, шумели кроны обветшалых тополей, зловещими исполинами возвышались над Голуэйем шпили башен. Но что же это? Отчего в самайнскую ночь улицы полны госслужащих с лицами нахальных хряков, цветочниц с корзинами букетов аконита, одноглазых великанов в шофёрских костюмах и школьников с чешуйчатыми лицами? Отчего ноги вязнут в болотной тине, что разлилась вместо дорог? Отчего вместо фонарных столбов тень откидывают камыши? Отчего молиподобные старушки перепрыгивают с тыквы на тыкву, с черепка на черепок, боясь намочить серые крылья? Отчего скользкий тюлень развалился в костюме джентльмена? Отчего безголовые пижоны размахивают позвоночниками, как шейными платочками?

Оглядывался Пол Линч. Неужто, не предупредив, отец устроил городской праздник? Неужто позабыли голуэгианцы старомодные обряды и покинули обогретые дома, слившись в единую нарядную толпу?

Брёл Пол Линч, но переулки казались незнакомыми. Там, где улица прежде сворачивала вправо – поворот уходил в тьму левой стороны. Там, где воды сливались с ноябрьским небом – белели призрачные силуэты посудин всяких времён, всяких эпох. Там, где обувная мастерская радовала запоздалыми новинками мод – сквозь стекло витрин виднелись туфельки не меньше городских ворот и сапожки не больше крошки.

Пол Линч отыскал объяснение в том, что «Бузинка» является притоном незаконных веществ, в том, что плохи отцовские виски, в том, что довели его неблагодарные скрипачки. Но оттого ум не становился яснее, а призраки перед глазами не желали развеиваться.

Не слышал он, не замечал, как позади следом мчались две дивных феи. Минуют многоруких пивоваров и почтальонов с десятком слизких щупалец на каждом из которых по набитому портфелю. Разгоняют туман фосфоресцирующими крыльями, зовут Пола Линча по имени, просят обернуться, что он, не подумав, забыв бабушкины сказки, сделал.

И закрутили они его, завертели, как пушинку вьюга и буран, как две изумрудных змейки бабочку над речкой. Колол дождь лицо, замирало сердце от необъятности и необъяснимости, но разум не верил, разум продолжал искать объяснение в заговоре отцовских конкурентов и родовом проклятье.

– Куда же ты уходишь? – спрашивала фея, чьи локоны походили на лучи октябрьского солнца.

– Зачем же так спешить? – спрашивала фея, чьи глаза мерцали точно роса на мхе.

– Разве ты не хотел послушать нашу музыку?

– Мы бы могли сыграть тебе, но наша сестричка лишилась скрипки.

– Помоги нам, милый Пол Линч!

– Помоги нам, милый Пол Линч!

– Ты ведь говорил, что дома у тебя есть замечательная скрипка!

– Поделись с нами, Пол Линч!

– Поделись с нами, Пол Линч!

***

– Веселятся, выступают и тут, и там дублинские феи. Костяная скрипочка в такт им завывает! – совсем разошёлся, разбушевался старый страж. Пиво расплескал, колпак потерял, а сам кружится будто одна из распрекрасных фей. – «Милый Пол Линч!» – кличут они её и в осеннее ненастье, и весеннюю полночь. – «Милый Пол Линч, не робей! Не отставай! Играй веселей! Звучи, как Самайн!». Вот так, молодой человечек, всё и было. Три сестрицы, три колдуньи пленяют сердца, купаются в обожании недолговечных поклонников, лишь раз в год возвращаясь давать скромные концерты на потустороннюю родину. Возвращаются тогда, когда и всякий неосторожный смертный может очутиться в мире полном чудаков и колдунов, стоит лишь неаккуратно выйти за порог.

– Хотите сказать, что Пол Линч, о котором было столько странных пересудов, не пропал без вести, не покончил с собой из-за наследственного безумия, а его попросту унесли феи? – О’Харе пиво пошло не в то горло, а дубовое кресло точно стало не устойчивее песочного замка в объятиях волны.

– Именно, молодой человечек! Эти милые барышни и песню написали, которую так и назвали «Милый Пол Линч»! Она сейчас имеет настоящий успех! Хочешь послушать пластинку? Это совсем не то, что ваш джаз. Это настоящий ирландский гимн!

Теперь даже самые робкие надежды на хоть несколько любопытную статью рассеялись, как последние искры света за окном. Чего ещё стоило ожидать от европейца? Неужто земляки Оскара Уайльда сумеют преподнести образованному реалисту нечто, что хоть отдалённо напоминает достопочтенный криминал, а не волшебную сказку?

– А что говорит официальное следствие? – более машинально, нежели с интересом поинтересовался О’Хара, оттирая пивные пятна на воротнике пальто.

Замковый страж изменился в лице, махнул рукой, мол не интересный ты парень, американец. Кому нужны эти сухие теории ищеек, когда Голуэй полон всякого рода чудес?!

С лицом кислым точно спелый лимон страж поведал, что ищейки допрашивали трио, ведь именно к ним Пол Линч путь и держал. В «Бузинке», где и вправду подают расчудесный эль, отыскали зелёный цилиндр от карнавального костюма Линча. Папаша Линч грозился девиц за косы оттаскать, лицом в море трижды макнуть, если они не расскажут всё что знают о той злосчастной ночи.

Девицы в один голос признались, что и впрямь видали Пола Линча в тот незабываемый Самайн, они не скрывали, что не рады были его видеть, ведь он унизил их, оскорбил, разбил скрипку. Но всё-таки они гости в чудном Голуэйе, они не стали разводить очередной скандал посреди праздника. Однако, их всё же интересовало для чего благородный Пол Линч явился в их скромную залу. И когда они подошли к нему – Пол Линч попросту швырнул футляр с совершенно новой скрипкой и выбежал за дверь.

Девицы не стали скрывать, что последовали за ним. Пылкий юноша хотел извиниться, совесть беднягу заела, следовало ему сказать, что более нет неприязни меж звёздами дублинской эстрады и потомками аристократических семей. Но девицы не догнали Линча, а покидать гостей у них не было права.

– Вот это другое дело! – воодушевлённо воскликнул О’Хара, поспешно запечатлевая мысли в записную книжечку. – Так-так, звёзд эстрады подозревают в убийстве последнего из аристократической семьи…

– Врут девицы, – продолжал болтать страж. – Они-то феи, все это знают… И скрипка эта… Говорят Пол Линч её принёс. Но скажите на милость, где он её взял? Ни одна из скрипок, почтенных Линчей не пропала, где ж этот парень взял тогда скрипку для девиц?

– Считаете, артистки могли расправиться с Линчем и замести следы? – спрашивал репортёр, а у самого хмельная улыбка по раскрасневшемуся лицу расползается.

– Спроси у них сам, молодой человек, – старый страж окончательно потерял всякий интерес, точно обидевшись сложил руки на груди, нахмурился. – После завтра Самайн. Подожди и спроси у них.

Воображение пробудилось, фантазия воспалилась. Главными подозреваемыми были дублинские звёзды. И эти самые звёзды приедут давать концерт в годовщину пропажи золотой ложки. Вот так неожиданная удача! Вот так сжалилась судьба, подарив шанс отыскать действительно увлекательную историю!

– Оставайся, молодой человек, – старый страж привычно поправил голову на уродливой шее, а после закурил глиняную трубку. – Оставайся, молодой человек. Я покажу тебе завтра дорогу в «Бузинку». Хоть её трудно не найти, но ты же всё же гость нашего милого Голуэйя. Я обязан проявить ирландское гостеприимство.

– Благодарю, сэр… – только теперь, после доброго пива, гренок и забавной байки, О’Хара понял, что до сих пор не поинтересовался именем столь щедрого на сведенья человека. – Прощу прощения. Должно быть море вытрясло из меня всю учтивость. Вы не подумайте, мы, американцы, удивительно обходительные джентльмены. Нет ни одной нью-йоркской пожилой леди, которой бы я не указал дорогу в бар! Вот такие мы американцы. Щедрые сердца, но иногда рассеянные, как дети. Рассеянные до такой степени, что забываем поинтересоваться именем у приятного собеседника. Меня зовут Колин О’Хара, но друзья называют меня Кон, потому, что я, как лепрекон, золотоносный парень. А как мне вас называть, сэр?

– Хочешь знать моё имя, молодой человек? Ну что ж… Ты первым назвал своё имя, отведал мой хлеб и моё пиво[П4] … Уолтер. Уолтер Линч. К вашим услугам.

[П1]Дороти Арнольд – бесследно исчезая в 1910 году наследница богатой семьи. История долгие годы оставалась предметом жарких споров, а тайна исчезновения не раскрыта до сих пор.
[П2]Ирландские ноги – так в американской литературе первой половины 20 века могли называть человека, который не учился танцам, но при этом хорошо танцует.

[П3]Ганканах – в ирландской мифологии подвид фейри мужского пола. Его такженазывают ленивый любовник за то, что данное существо очень влюбчиво, но при этом лениво. Ганканахи предпочитают оставлять свою жертву в тот момент, когда в их отношениях начинаются бытовые трудности. Также эти существа известны тем, что имеют привычку появляться неоткуда, странно говорить, а после неожиданно исчезать.

[П4]В ирландских сказках нередко упоминается, что нельзя первым называть своё имя, есть и пить то, что предлагают духи.