Читать онлайн
"Продаётся воздух"

Оксана Оносова

Продаётся воздух

© 2013 – Оносова О.А.

© 2013 – Оносов В.В. иллюстрации

All rights reserved. No part of this publication may be reproduced or transmitted in any form or by any means electronic or mechanical, including photocopy, recording, or any information storage and retrieval system, without permission in writing from both the copyright owner and the publisher.

Requests for permission to make copies of any part of this work should be e-mailed to: altaspera@gmail.com

В тексте сохранены авторские орфография и пунктуация.

Published in Canada by Altaspera Publishing & Literary Agency Inc.

Об авторе.

Проживает в г. Тольятти (это не в Италии, а в российской глубинке, где делают автомобили ВАЗ). Имеет 2 высших гуманитарных образования. Работает в отделе комплектования и обработки литературы в городской библиотечной системе. Всё свободное (и несвободное) от работы и семьи время посвящает литературе.

О книге.

Сборник фантастических рассказов (социальная фантастика), психологических сказок и ранних лирических стихотворений автора.

От автора

Пишу с детства, лет с 11-12. Начинала – вопреки рекомендациям литераторов (о которых тогда не имела, впрочем, никакого понятия) – с романов и даже пробовала себя в космической опере. К сожалению, почти всё писалось «в стол». Теперь пишу, в основном, небольшие рассказы. Жанр – социальная проза с элементами фантастики. Пытаюсь подойти к любимому с детства жанру научной фантастики, принадлежу к поколению, которое с удовольствием читало книги братьев Стругацких. Своими литературными учителями хотелось бы назвать Леонида Каганова, Евгения Лукина, Павла Амнуэля.

Фантастические рассказы

Продаётся воздух

Рассказ

Я продаю воздух. Каждый день стою на центральной аллее парка и закачиваю из баллонов с «лёгким» газом яркие шарики. В тёплое время года по выходным, а особенно в большие праздники, около меня выстраивается очередь. Тогда вспоминается классическое: «…дети плачут, а родители платят…»

Все маленьким людям, гуляющим в парке, хочется взять себе воздушный шарик. Не такой – безжизненный, резиновый, что продаётся в любом киоске, который надо надувать ртом, завязывать ниточкой, - и всё равно он потом не летает. А именно тот, что у меня, закачанный «лёгким» воздухом, - изумительный, волшебный шар, который рвётся в небо. Наверное, там, наверху, и живёт детская мечта. Мои шарики, если их отпустить, летят в небо, к этой самой мечте, и она не может не сбыться. Все дети это понимают, а взрослые – нет. Им кажется, что платить приходится просто за детскую прихоть, за воздух – «деньги на ветер». А ведь так легко – купить детям радость!

Дети постарше, прежде чем я впущу в шар воздух, просят положить в него записку с желанием. На самом деле это пустая формальность, потому что я не только продавец шаров, но и чуточку волшебник. Все детские незамысловатые мечты и желания я считываю с их милых мордашек. Я их люблю, и я счастлив этим. Родителям тех детишек кажется, что я продаю воздух, но дети на самом деле покупают у меня счастье, чистую веру, что их мечта сбудется.

Окружающие люди считают меня дураком. Не столько глупым, сколько блаженным – из-за того, что я постоянно улыбаюсь. А что остаётся делать? Не плакать же, когда к тебе приближается с затаённой мечтой в глазах ходячее «солнышко», сжимая влажной ладошкой пару пятаков? Кому рассказать, как покинула меня любовь всей жизни? Она не смогла сделать меня «таким, как все», не убедила найти «нормальную» работу или поступить учиться на «нормальную» профессию. Вяло помучившись чуть меньше года, Она меня бросила. С тех пор прошло много дней. Или месяцев. Или лет?.. Жизнь превратилась в сплошную полосу часов и мгновений.

Однажды я увидел Её вдалеке – на другом конце аллеи. Не отводя взгляда, я смотрел на Неё, но редкая толпа, просачиваясь с улицы на дорожки парка, вскоре скрыла Её совсем. Стали подходить дети за шариками. С хорошими, радостными мечтами и радужным от весны настроением. Я снова улыбался, глядя в их ясные, искрящиеся лица.

Тут ко мне подошла девочка лет шести с уже готовой запиской в пухлой ладошке. Письмецо было надежно спелёнато в тугую трубочку, но я ощутил вселенский холод, когда понял, что там написано.

«Хочу, чтобы мой папа сдох! Потому что мама из-за него плачет ночью. Потому что детей бросать нельзя!»

Ошарашенный, я посмотрел в глаза девочке. Это были Её глаза. Это была Её дочь. Моя дочь, о существовании которой я не знал до этой минуты. Я ничего не сказал девочке. У неё не было денег, но я подарил ей самый красивый шарик, куда она своими маленькими пальчиками затолкала страшную записку. Совсем немного подержав верёвочку, девочка выпустила шар в небо. Я следил за его полётом, как будто видел это впервые.

«Что ж, пусть будет так, как она хочет, - с горечью подумал я. – Всё равно я мало, кому нужен в этой жизни. Господи, если ты слышишь, сделай счастливой мою дочь».

- Мама, мама, - закричала девочка на весь парк, - я отпустила страшное письмо в космос! Теперь папа ко мне вернётся!

Я уткнулся взглядом в землю, боясь выдать нахлынувшие слёзы. Никто не должен видеть грустным продавца радости. Когда я смог поднять глаза, передо мной стояла Она. Один лишь долгий взгляд – и Она прошла мимо, держа за ручку дочь.

«Папа вернётся!» - звучало у меня в ушах. Я дёрнул тесьму, и разноцветный рой, освободившись от привязи, взмыл в небо. По парку пошёл гул ликования. Не оставив себе ни капли, всю радость я отдал людям.

Тополь

Почти реальная история

Квартиру наконец-то получили. Она находилась в старом кирпичном доме на последнем, пятом этаже. Но и это казалось счастьем после маленькой комнаты в коммуналке на пятнадцать семей. Вещи, узлы, коробки стояли отдельными кучками по двум небольшим грязноватым комнатам, скрытые нагромождением частей разобранной мебели советского производства. На дворе начинало темнеть – дело близилось к вечеру. Родители хлопотали на кухне с запоздалым обедом.

Десятилетний Славик перетаскал необходимые вещи в свою, теперь отдельную, комнату и попытался включить свет, но понял, что на стене нет выключателя. На его месте зияла круглая дырка с торчащими из неё проводками. Как оказалось, прежний хозяин снял не только выключатели и розетки, но ещё отодрал кафель в ванной и прихватил с собой туалетный бачок для слива воды. В общем, «новая» квартира требовала большого ремонта.

В сгущающейся темноте Славик подошел к окну и замер. На него смотрел огромный красавец-тополь. Величественная крона, благородный ствол и серебристые крупные листья, «дышащие» на ветру. Освещённый мягкими бликами голубоватого света уличных фонарей, он казался принадлежащим какому-то сказочному миру. Славик мгновенно забыл обо всех бытовых неудобствах.

- Здравствуй, - сказал он Тополю. – Какой ты красивый!

- Здравствуй, - прошелестел тот в ответ серебристыми листьями. – Кто ты?

- Меня зовут Славик. Мы сегодня переехали, теперь будем здесь жить.

- А я Тополь Толь. Живу здесь уже пятьдесят лет. Если хочешь, будем дружить.

- Конечно, хочу! – обрадовался Славик. – Ты, наверное, столько всего интересного знаешь?

- Деревья много знают. У нас есть время наблюдать мир, думать и размышлять.

Засыпая, Славик слышал тихий шелест Тополя, поющего ему колыбельную.

Через пару месяцев ремонт в ванной был сделан, кухня очищена, а стены, выкрашенные до этого в цвет болотной грязи, оклеены светло-голубыми обоями. Славик перешел в другую школу, завел новых друзей, но лучшим его другом был Тополь. Ему мальчик мог рассказать любые тайны и поделиться самыми неразрешимыми проблемами. Тополь никогда не ругал его, не оценивал его поступки, как делают обычно все взрослые, не считал его виноватым. Он просто учил Славика видеть происходящее с разных точек зрения, мог объяснить закономерности жизни и направлял к мудрому восприятию отдельных ситуаций, которые нельзя изменить. Родители не видели проблемы Славика, например, когда его лучший друг уехал жить в другой город, недооценивали его переживаний. И только Тополь смог утешить, объяснить, как в нашей жизни приходят и уходят друзья – ведь главное, - его друг жив! А сколько раз только Тополь смог высушить слёзы на глазах Славика!

После школы Славик решил поступать в институт на факультет иностранных языков. Экзамены были очень сложными, и хотя Тополь всячески поддерживал его, последний экзамен Славик «провалил». Когда ему поставили «двойку», Славику показалось, что весь мир рухнул. Он не смог сдать главный предмет – английский.

Славик долго сидел у подъезда на скамейке, приходя в себя после такого ужаса. Рядом шелестел на ветру, осыпая липкие рыжие почки, его Тополь. Но этот шелест ничего не говорил Славику, Тополь молчал. И тогда в голову вдруг пришла мысль, что все эти беседы, всё «общение» с Тополем – не что иное, как просто детский вымысел. Эта мысль была предательской по отношению к лучшему другу, но она всё крутилась и крутилась в голове.

- Ну, скажи, скажи, что мне теперь делать? – в отчаянии прошептал Славик Тополю.

- Просто живи дальше, - прошелестел тот в ответ, - и не сдавайся. Мир не стал хуже оттого, что ты не поступил в институт.

Но Славик сделал вид, будто эта мысль сама появилась в его голове. Потом он зачем-то начал подбирать и складывать в пакет от учебников липкие пахучие тополиные почки.

Через месяц Славика забрали в армию. Каким образом в военкомате узнали, что он не поступил в институт, оставалось неясным, но зато реальны были повестка, комиссия и сборы. Грело душу только то, что перед Тополем Славик извинился за свои предательские мысли. Тот, конечно, простил его и, как мог, утешил. Взяв небольшой чемодан, Славик отправился в далекий город на берегу северного моря. Первые несколько часов дороги он сжимал в ладони горсть мягкого тополиного пуха – на счастье.

***

У Славика была увольнительная на день. Он шел впервые по чужому приморскому городку и смотрел по сторонам.

- …И ответит ива,

И ответит ива:

«Не родись красивой,

А родись счастливой»,

- послышался из открытого окна поющий звонкий девичий голос. Славик, проходя мимо, остановился и долго стоял под окном второго этажа, пока девушка не выглянула. Её звали Наташа. Хохолок светло-русых волос, собранных на затылке, серые глаза, острый подбородок – она была похожа на только что оперившегося шустрого птенчика. «Птенчик» учился на вокальном отделении музыкального училища.

В следующую увольнительную Славик понял, что влюбился. Наташа не строила кокетливо «глазки», не носила короткую юбку и не сильно красилась, но привлекала чем-то другим, своим особым обаянием. Славику было очень легко общаться с ней, словно они знали друг друга давным-давно. Он тогда много рассказывал ей о себе, рассказал и о Тополе. Наташа слушала, улыбаясь.

- Сказочник ты мой, - сказала она. Не поверила девушка в историю о Тополе. И Славик, ослепленный любовью и обаянием молодой певицы, и сам снова стал сомневаться, не вымысел ли Тополь и его общение с ним. Но Наташа была рядом, а Тополь… Ну подумаешь, дерево!

Славик написал родителям, что после армии женится и останется жить в маленьком северном городке. Только вот поехать познакомиться с его родителями Наташа почему-то отказывалась. На свадьбу мать не приехала, заболела, как потом выяснилось. Отец не приехал из принципов, что «жениться опрометчиво нельзя» и «жить надо дома, а не в примаках». Славик чувствовал неладность в душе, но убеждал себя, что всё обойдётся. Вот только дети пойдут… А Наташа «пока» детей не хотела. Она по прошествии нескольких месяцев их отношений как-то охладела и к Славику, и к его заботам, старалась меньше бывать дома. Он приписывал это её занятости на репетициях и концертах и испытывал гордость оттого, что у него такая талантливая жена. Наташа и зарабатывала больше него. В доме стали появляться роскошные вещи, купленные ей. И дорогие украшения. На вопросы Славика о необходимости именно дорогих приобретений Наташа отвечала с вызовом: «Хочу. И ИМЕЮ право!»

Через два года Наташа из скромного «птенчика» превратилась в уверенную особу со скверным характером. Её беспричинные нападки и даже оскорбления приводили Славика в недоумение. И в один дождливый вечер она внезапно заявила:

- Мы должны расстаться. Я давно люблю другого. Мы – люди искусства, а ты кто? Учитель труда в школе! С тобой на улице стыдно появляться вместе! Сказочник! Детский сад «Вишенка»! Какую-то романтику всё ищешь! Денег в доме – копейки! Ни вещи нормальные купить нельзя с твоей зарплатой, ни в отпуск съездить! Да я тебя и не любила никогда! Так, чтобы не скучно было дома одной, с тобой связалась. Давай-ка, собирай вещички, и – до свидания!

Славик почувствовал, как сердце ухнуло вниз, в горле застрял комок, и перехватило дыхание. Он словно впал в ступор и даже не смог ничего у неё спросить или хотя бы возразить. Да и что тут скажешь? Нелегко осознавать себя лишь средством от скуки. Но у него оставалось ещё и ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ достоинство! Он стоял под дождём на набережной с тем самым чемоданчиком, с которым приехал четыре года назад, и смотрел в бесконечную морскую синь.

«Предательство – за предательство, - вдруг понял Славик, - Тополь, друг, я предал тебя, я вообще перестал верить, что ты не простое дерево. Я ни разу не приехал к родителям, потому что не хотел оставлять жену одну. Но ей я и не был нужен. А теперь меня предала любимая женщина.

Тополь, ты всегда учил меня, что надо руководствоваться не только своими чувствами и мыслями, но и видеть, чего хочет другой, а особенно близкий человек. Я любил её, но ни разу не спросил, чего она хочет, всё ли её устраивает в жизни, рядом со мной…»

***

Когда Славик вернулся в родной город, он долго не мог узнать свой дом и двор. Оторопело смотрел он на родной дом, пока не понял, что произошло: Тополя здесь больше не было! Хотелось кричать, топать ногами и плакать от бессилия.

- Ох, люди, что же вы наделали? – дрожащими губами шептал Славик.

На его просьбу соседка рассказала, что Тополь спилили по заявке жильцов, так как он рос слишком близко к дому, сильно заслонял свет в окнах и мог своими корнями подпортить фундамент. Уже не слушая дальше, как она ходила собирать подписи, чтобы взять в ЖЭКе разрешение спилить дерево, Славик бросился на оставшийся от друга пень и разрыдался.

Родителей дома не было – уехали на дачу, но у Славика был ключ от квартиры. Как и в первый свой вечер здесь, после переезда, он сидел в своей комнате, не включая свет, и смотрел в окно.

- Прости, друг, - тихо говорил Славик, - это я виноват, я ведь бросил тебя, забыл, не защитил, как ты защищал и утешал меня в детстве. А теперь у меня никого не осталось… В дверь позвонили. Славик открыл, но там никого не было. На пороге стояла корзина с маленьким тополиным росточком.

Звезда ненужных детей

Рассказ

Посвящается тем, о ком…

Давно изучены спектры звёзд, их массы и температура, но не изучена сама сущность Вселенной. В школе учат, что это всё называется «неживой» природой: звёзды, космос, камни, пыль, кометы… А человек относится к «живой» природе. Ну, конечно – ведь он живой. Но что бы вы ответили на вопрос: а если человек не родился, хотя должен был, тогда он – «живая» природа или «неживая»? Никто не может ответить, ни что такое Душа, ни что такое Личность, хотя сочинили множество формулировок для этих понятий.

И никто на Земле не знает, что в этой огромной Вселенной есть одна особенная Звезда. Конечно, она не представляет ничего особенного с точки зрения земных астрономов. Просто средняя звезда, у неё даже есть какой-то номер в звёздном каталоге и место в звёздном атласе, а вместо названия – латинские буквы и цифры. От Земли она очень далеко, поэтому астрономам пока не известно, что у этой средней непримечательной звезды есть «сестра» - коричневый карлик со спутником-планетой. Там мы и живём – мы, кому на Земле не позволили родиться, сделав аборт.

Условия жизни здесь, конечно, хуже, чем на Земле. В среднем эта планета напоминает земную пустыню Гоби с чахлой колючей растительностью. Климат сухой и жаркий, а ночи холодные и непроглядные. Сама планета какая-то полуживая, статичная. Ничего там не меняется вот уже много столетий – тот же мелкий песок-пыль, тот же ночной холод и жара днём. И мы здесь единственные разумные существа. Заброшенная ненужная планета – для таких же ненужных, как она сама. Нашу кислородную родину с её полноводными реками и зелёными долинами мы тут, у себя, считаем раем. Хотя мы особо не нуждаемся в земном комфорте, потому что физического тела, в его общем понятии, у нас нет. Мы – души земных людей, когда-либо попытавшихся жить, и ждущие своего нового воплощения. Как сладок миг, когда твои будущие родители приглашают тебя в свою жизнь, на Землю! Нет во Вселенной ничего сильнее и нужнее любви.

Мои несостоявшиеся родители были молоды, красивы и любили друг друга. На тот момент, когда я почувствовал искры этой любви и поймал их желание о втором ребёнке, у них уже был годовалый малыш. Желание появления второго ребёнка было настолько явным, что меня понесло к Земле.

Как было хорошо с мамой! Я изнутри её чувствовал, а она пока обо мне не знала. Но то, что издалека я принял за огромную любовь моих будущих родителей, оказалось больше похожим на привычку, привязанность. И малыш этот, будущий братик, «доставал» их почём зря. Бесконечно орал по причине и без, будил всех ночами, выплёвывал еду и срыгивал съеденное, а потом страдал запорами. Или, наоборот, без конца делал «в штаны».

Через три недели забилось моё сердечко. Я уже любил мою маму, а она что-то почувствовала! Недомогание, тошноту, головную боль… Вот, сходила в аптеку, купила тест. Она поняла, поняла, что я есть! Но не обрадовалась. Сказала папе, и он проявил досаду.

Постойте, но вы же сами хотели! Я не понимаю. Я почувствовал ваш призыв! Вы хотели не так скоро? Лет через пять? И вообще вы хотели девочку?.. А я? Как же теперь я?.. На Земле говорят: «Сын и дочь – красные дети». Не в смысле – цвет красный, а «красиво», «хорошо». Я сделал нехорошо, некрасиво, «некрасно». Я чувствую свою ненужность. Я виноват, мамочка. Я просто не понял. Но я уже люблю вас. Мне будет чрезвычайно трудно, если не невозможно, найти других родителей. Да и когда теперь, через сколько столетий, это будет?..

Я всё ещё с вами. Но вы ищете объявления частных врачей и платных клиник, чтобы избавиться от меня без последствий. Для здоровья будущей девочки. Я боюсь врачей и этих жутких их инструментов. Я замёрз без вашей любви. Вы чувствуете свою вину, но неумолимо приближается час моей физической смерти. Мои глаза ещё слепы, но я кричу. Этот немой крик отчаяния, в котором открывается мой рот, никто не услышит. Несформированное тело лопается. Я тону. Всё. Смерть. Душа словно батутом отбивается от Земли вверх, в космический холод. Прощайте. Я снова лечу к своей Звезде ненужных детей. Неживой. Нерождённый. Забудьте обо мне. Счастья вам, любимые, родные, живые люди.

Картина

Рассказ

Посвящается другу, художнику,

писателю, а ныне астрологу, В.Г.

Руслан Рубекис с детства мечтал стать художником. Он пытался рисовать всем, что оставляло след: мелом, куском кирпича, углем, соком листьев – что попадалось под руку. О бумаге для рисования Руслан мог только мечтать, мать воспитывала его одна, и с деньгами было туговато. За количеством исписанных тетрадок мать строго следила, они были предназначены только для школьных уроков.

Однажды попался довольно удачный калёный булыжник, который Руслан использовал для процарапывания в белёном цоколе старого дома подобия наскальной индейской живописи и витиеватых «готических» узоров. Получилось «просто здорово», на взгляд юного художника и детворы. Но жильцы дома почему-то решили, что цоколь испорчен. Пришлось матери оплачивать побелку из их и без того скудного бюджета.

А когда Руслан шариковой ручкой изрисовал «татуировками» плечи и руки почти всему детскому населению двора, на него ополчились ещё и родители этих детей, потому что не было горячей воды!

Всю оставшуюся жизнь Руслан с содроганием вспоминал этот момент своего нелёгкого детства: после нанесения «татуировок» ему был устроен самый настоящий суд взрослой половиной двора. Ругая мальчишку последними словами и явно намекая на «безотцовщину», соседи сокрушённо сочувствовали его измученной матери, а та, сгорая от стыда, смахивала слёзы. Решение «суда» было непреклонно: Руслану следовало прекратить рисовать! «Нигде и никогда!» - эти слова жгли, как огнём, всё крутились и крутились в голове. А мысли метались; «Что же делать?» Представить свою жизнь без рисования Руслан не мог. Это было всё равно, что умереть. А ведь так хотелось стать великим художником и создать свой шедевр – на века… Неужели это всего лишь пустые мечты?

От отчаяния и чтобы заработать немного денег, Руслан устроился работать разносчиком газет. Так у него появилась бумага для рисования: газетные поля и цветные рекламные вкладыши, которые мало кто читал. Но юный художник стал осторожен, поля разрисовывал несильно, вкладыши самых сварливых соседей не трогал, а газеты с рисунками клал в ящики людей, наиболее добродушных на вид. Большие рисунки на газетных полях, конечно, не умещались, получались миниатюры. Но техника совершенствовалась.

У Руслана стала появляться кое-какая мелочь, и он смог, наконец, накопить на настоящие краски. Миниатюры в газетах стали цветными. В основном Руслан изображал парусные корабли в море и какие-то экзотические острова с пальмами. Он не знал, почему именно это хотелось нарисовать, но в процессе творения чувствовал, как будто за спиной выросли крылья, такой был душевный подъём. Наверное, это и называлось вдохновением.

Однажды Руслана остановил у подъезда седой профессор-физик из соседнего дома. В руке у него была разрисованная юным художником свежая газета. Сердце мальчика похолодело. Вот уж кто, Руслан был уверен, не читал рекламных вкладышей!

- Послушай, парень, это твоя работа? – вроде бы дружелюбно спросил он. Бросив несмелый взгляд, Руслан увидел свою лучшую миниатюру, сделанную внутри «окна» на рекламе пластиковых окон «Шарм»: морская баталия в лучах закатного солнца. Он молча кивнул, всё ещё ожидая скандала.

- И эта? – профессор развернул вчерашнюю газету. Хотелось по-детски оправдаться, но это было ниже достоинства Руслана Рубекиса, и он сказал твердо:

- Я не могу не рисовать, понимаете? Лучше умереть!

- Что ты, что ты, дружок! - ответил физик. – Я только подумал, а не сходить ли тебе в художественное училище? Вот что. Там работает брат моей жены. Я ему позвоню, он поможет тебе с поступлением. Поднимись-ка ко мне.

Родственник почтенного физика оказался преподавателем истории искусства в художественном училище. Но его помощь на экзаменах Руслану не потребовалась: он показал блестящие результаты, набрав наивысший балл. Будущий художник даже несказанно удивил комиссию: когда речь зашла о предоставлении на просмотр рисунков, сделанных дома за последний год, Руслан положил на стол председателя комиссии ворох газет, заботливо собранных соседом-физиком!

- Боже! – изумлённо вымолвила дородная седовласая женщина-председатель, оторвавшись от миниатюр. – Такой талант не может пропасть!

Все три члена комиссии в едином порыве потянулись рукой в стол. Перед Русланом оказалось сразу три пачки чистой белой бумаги.

Узнав о поступлении сына в художественное училище, мать немного поворчала о «вечно бедных художниках», о том, что надо больше зарабатывать… Но тут Руслан решился показать ей свои рисунки на газетах, и мать ошеломленно замолчала.

- Да, - сказала она наконец. – Ты и вправду родился художником, сынок.

- Как мой отец? – спросил Руслан.

Мать посмотрела на него долгим-долгим взглядом, но не ответила.

Учёба давалась Руслану неравномерно: то легко, то чрезвычайно трудно – сказывалось отсутствие опыта работы с материалами. Но на втором году обучения Руслан настолько освоил все техники, что стал лучшим на курсе. Теперь все студенты, если у кого что-то не получалось, шли только к нему. Руслан помогал и объяснял, как мог. Сокурсник Витя Полюсов за эту помощь не раз предлагал Руслану деньги, но тот категорически отказывался – как брать деньги с однокурсника? Каждый раз дарить кисти и краски было неуместно, да Руслан и от таких подарков отказывался. И Виктор, зная о бедственном положении приятеля, решил ему в помощь найти хороший заказ, даже не предполагая, какой поворот в судьбе художника из этого получится.

Так Руслан познакомился с Ильёй Паниным. Тот учился на последнем курсе художественно-графического факультета университета, но рисовать за пять лет так и не научился. Зато у Ильи было множество связей, и с тем, чтобы заказать сделать за него какое-либо художественное институтское задание, не было проблем. Илья пообещал Руслану найти «кучу элитных заказов» на картины, но для начала подтянуть его «хвосты» в институте. Руслан нарисовал для Панина два-три десятка студенческих работ, две картины маслом для диплома и получил кое-какие деньги и море обещаний на большие заказы от Ильи, после чего тот исчез.

Не слишком надеясь на эти обещания, Руслан продолжал учиться и, конечно, много рисовал, но так же бедствовал. Радовался, когда что-то из картин удавалось продать на местных ярмарках или в художественном салоне «Круг», но покупали нечасто.

Все годы обучения в душе Руслана жила большая мечта. Зародилась она еще в детстве, когда он рисовал корабли на газетных полях, а по мере совершенствования художественных навыков становилась всё ярче и начинала казаться ближе. Это была мечта создать Шедевр. Руслан часто размышлял о том, какие качества и характеристики делают ту или иную картину шедевром искусства, но приходил, иной раз, к совершенно противоречивым выводам, причем обе позиции казались верными. Такие вещи, наверное, вряд ли поддаются логическому объяснению. Высокое воздействие подлинного искусства возможно лишь на чувства. А эстетическое чувство прекрасного у Руслана было безупречным. Свой будущий шедевр Руслан буквально видел перед глазами (особенно когда закрывал их). Картина приходила во снах, в грёзах, словно уже жила наяву, в двух шагах от материализации. Конечно, это было море. Пологий песчаный берег, становящийся всё круче и переходящий в скалистый мыс, и огромные вековые сосны с длинными иглами, а чуть ближе – пальмы, или оливы?..

Два года Руслан работал над Картиной, часто рисуя ночами и даже целыми сутками. Окончив училище, Руслан поступил на работу оформителем в ДК, но писать Картину ещё продолжал, совершенствуя каждую деталь.

Как-то в обеденный перерыв к нему на работу пришёл Илья Панин с двумя связками картин.

- Слушай, я к тебе по делу, - важно начал он. – Я продвигаю наших художников в столице. Хочешь поучаствовать в выставке? – тут Илья замолк на полуслове, уставившись на Картину. – Вот это класс! – восхитился Илья. – В столице такую с руками оторвут! Сколько ты за неё хочешь?

- Да я не продаю пока, - начал Руслан.

- Почему? Штук за двадцать, а?

- Нет, - сказал Руслан.

- Мало? – Илья сделал озабоченное лицо. - Или ты мне не доверяешь? Ну вот, смотри, это твои однокурсники мне прода… ну, поручили, то есть, выставить в столице. Между прочим, в лучшей московской галерее, - Илья быстро разобрал одну из связок, показывая Руслану. Тот узнал довольно неплохие работы своего однокурсника Никиты Соколова и ещё нескольких знакомых по училищу. О том, что Илья скупал у ребят работы по дешёвке, а сам продавал их потом в Москве втридорога, Руслан даже не мог помыслить.

- Ну, хорошо, - сказал он. – Я выставлю эту картину. Но под твою ответственность, Илья. И никакой продажи, просто на выставку, понятно?

- Как скажешь, - быстро согласился Илья. – Не продавать, так не будем. Но это должны видеть все! Давай упакуем хорошенько.

Панин очень спешил и всё время что-то болтал о столице, галереях, выставках. И Руслан в этой кутерьме оставил лишь торопливый автограф в правом нижнем углу Картины.

Через две недели, когда в Москве должна была открыться та самая выставка, у Руслана тяжело заболела мать. Ему пришлось устроиться на вторую работу, чтобы оплачивать дорогостоящую диагностику и лечение. По ночам Руслан сидел у дверей реанимации и ждал новостей о здоровье матери. Ему было очень страшно. Естественно, интересоваться новостями культуры Руслану было некогда, как, впрочем, и вообще смотреть телевизор.

Однажды утром Руслану позвонили в ДК, на основную работу. Звонок был неожиданный и очень странный. Незнакомый женский голос, расслабленно-столичный, предложил Руслану хорошую работу. И в обеденный перерыв Руслан решил сходить по указанному адресу. Компания «Мальта Ко» снимала комнату в близлежащей школе. Руслана встретила приятная высокая женщина в открытом платье.

- Мы предлагаем работу для художников, - начала она, когда Руслан устроился на школьном стуле. – Вообще, вступление в наш проект возможно только после внесения минимального взноса, в сумме ста долларов. Но для Вас мы готовы сделать исключение, по рекомендациям нескольких влиятельных человек, купивших Ваши картины. Наша главная компания находится на острове Мальта.

Руслан опешил.

- Я должен буду туда поехать?

- Конечно. Но всего на два месяца. Компания оплачивает проезд, проживание в летнем домике на берегу океана, питание, материалы. При возвращении мы Вам подыскиваем новые заказы. И, возможно, снова Ваш выезд за рубеж, хотя и не обязательно на Мальту. Может быть, во Францию или Англию.

- А в чём заключается работа?

- Написание картин, копий, а также тиражирование их с помощью специально сделанных матриц – это называется сериография.

- Тиражировать картины? – Руслан поморщился, чувствуя ужасную неловкость, словно ущемилось тонкое эстетическое чутьё.

- Но Руслан, послушайте, в сериографии нет ничего, постыдного для художников. Вы знаете, какой спрос за рубежом на хорошие картины? Копию можно нарисовать, самое меньшее, за день-два, так? А серий за это время выпустить десятки, понимаете? К тому же и матрицы, и серии Вы будете делать сам. Для Вас уже найден заказ на три картины, две копии и двадцать серий. Стоимость каждой картины – тысяча долларов. Вы сомневаетесь, Руслан?

- У меня мать в больнице.

Женщина подумала.

- Хорошо. Мы поможем Вам нанять сиделку, пока Вы в отъезде. Так что?

- Согласен, - неуверенно сказал Руслан. Осадок в душе всё равно не проходил. Женщина, ободряюще улыбаясь, достала уже готовый контракт на его имя. Подписывая, Руслан никак не мог отделаться от мысли, что купили его самого.

Прибыв в Москву, Руслан вспомнил о выставке, но съездить в галерею времени не оставалось, надо было не опоздать на самолёт на Мальту. В буфете аэропорта был огромный телевизор. И первое, что увидел Руслан с его экрана, была Картина! Она была, конечно, обработана для телевидения, оцифрована, или как это называется? Но свою Картину Руслан узнал бы в любом виде. А сейчас его шедевр был обычным рекламным роликом! «Морю и солнцу радуются дети, взрослые тоже мечтают о лете! Внешхапбанк поможет вам встретить отпуск среди пальм!» Или что-то в этом духе. Руслан был настолько поражён увиденным, что не мог ручаться за правильность услышанного (конечно, частицы «хап» в названии банка быть не могло?). Что делать? Позвонить на телевидение? Или во Внеш…этот… банк?

- Мне нужно позвонить, - сказал Руслан сопровождающему его представителю «мальтийской» компании.

- Извините, Руслан Валерьевич, Вы должны лететь. Самолёт через двадцать минут. На Мальте у Вас будет телефон – звоните в любую точку земного шара.

Художник вздохнул. Парень был прав: сейчас он уже ничего не успеет выяснить, да ещё по справочной, да ещё и не сразу дозвонишься…

На Мальте Руслана встретил другой сотрудник компании, оказавшийся переводчиком. По-английски этот малый шпарил быстрее, чем на родном русском. Бодренько договорившись о чём-то с водителем, переводчик повёз Руслана к его будущему месту работы и обитания. Лишь только такси повернуло на скоростное шоссе, художник снова увидел свою Картину. Это был рекламный стенд с неким английским слоганом.

- Стойте! – закричал Руслан. Взвизгнули тормоза, водитель удивлённо посмотрел на пассажиров.

- Это – моя Картина! – объяснил Руслан. – И я хочу знать, почему я всё время вижу её в рекламе?

Водитель нахмурился и потёр висок.

- О нет, - сказал переводчик. – Автор, конечно, должен обязательно дать согласие на использование своих произведений в рекламе. Но Вы ошиблись, Руслан Валерьевич, эта картина написана художником из России Ильёй Паниным.

- Как же так? – пробормотал Руслан, не в силах больше ничего произнести. Внутри всё словно куда-то упало. Дальнейший путь Руслан видел как сквозь хлопья ваты. Кажется, Картина на рекламных стендах попадалась ещё раза три-четыре.

- Вам плохо? Укачало? – поинтересовался переводчик, нащупывая пульс у Руслана на руке.

- Да. Мне плохо, - ответил он каким-то деревянным голосом – голос не слушался, срываясь на хрип. – Где я могу найти юриста?

- О, только завтра, Руслан Валерьевич. Уже восьмой час вечера, рабочий день закончен. И Вы должны отдохнуть с дороги.

«Панин! Илья!» - в голове Руслана больно вспыхивали искры. Переводчик подхватил за плечи теряющего сознание художника и вызвал врачей.

Руслан очнулся под утро и обнаружил себя в домике-бунгало на широкой кровати с накрахмаленными простынями. Горел голубоватый ночник-«таблетка». За стеной шумел прибой и шипела пузырями океанская пена. Что-то больно ткнуло Руслана в бок. Он нащупал там пульт от телевизора и нажал кнопку. На экране снова была реклама с Картиной, говорили по-английски. Руслан полистал каналы. Несколько раз наткнувшись на Картину (в рекламах), нашёл русскоязычный канал.

- Вчера в Венеции было закрытие выставки популярного российского художника Ильи Панина, - рассказывала миловидная дикторша. – Появление этого молодого таланта поразило мир. Давно человечество не видело работы, достойные традиций великих мастеров-классиков!

У Руслана закружилась голова, в глазах потемнело.

- …такой талант! – видимо, Руслан на мгновение отключился, пропустив кусок похвальбы. – Илья Панин – восходящая звезда живописи мирового значения! Все работы, представленные на выставке, находятся в частных коллекциях по всему земному шару.

Первой в ряду живописных работ была показана Картина.

- Моя Картина, - Руслан застонал. Далее в видеоряду он узнал несколько картин своих сокурсников. Больше смотреть не было сил. Руслан с размаху забросил пульт за кровать и зажмурился.

Юрист явился к художнику сразу после завтрака. Впрочем, Руслан ничего не поел, сделав только пару глотков кофе. Художник сбивчиво рассказал юристу, что случилось с его Картиной. Тот сразу всё понял, задал несколько уточняющих вопросов. Потом покачал головой:

- Я Вам верю, Руслан Валерьевич. Но, боюсь, ничего уже сделать нельзя. Насколько я знаю, у Ильи Панина на все эти картины есть авторские патенты. Вы понимаете, о чём я говорю? Даже если Вы докажете, что кто-то видел, как Вы рисовали Картину, Панин всегда сможет заявить, что это была копия! Нужно защищать своё авторское право, когда отдаёте картины на выставку.

- Что же мне делать?

- Попробуйте уйти в работу целиком, увлечься. И не забывайте по окончании узаконить своё авторство.

Через час Руслану в мастерскую принесли заказы на сериографию и копию. Взглянув на образец, художник застонал и закрыл руками глаза. Конечно, это была Картина! В виде хорошей компьютерной репродукции! И с неё надо было написать копию! Да ещё растиражировать её, его собственную Картину!

- Могу я отказаться от этой работы? – еле сдерживая дрожь в голосе, спросил Руслан у девушки-секретаря, которая помечала что-то в его контракте.

- Как – отказаться, Руслан Валерьевич? – она была безмерно удивлена. – Почему?

- Я не могу… писать… эту… картину, - выдавил Руслан.

- Но послушайте, её автор, Илья Панин, рекомендовал Вас нашей компании. Он сказал, что только Вы можете…

- Конечно, только я! Ведь я и есть автор Картины, а не Илья Панин! – закричал Руслан, не в силах больше сдерживаться. – Это моя Картина! А он её украл, он – вор!

- Он – автор этой картины, - спокойно ответила девушка, - по закону. И не надо кричать.

- Простите, - тихо проговорил Руслан. – Я очень разволновался. Но мне, правда, нужно срочно уехать. Как это сделать?

- Вы можете уехать в любое время. У Вас оплачен обратный билет и виза. Но если Вы сейчас уедете, Руслан Валерьевич, то должны будете возместить компании все расходы и неустойку.

- Мне всё равно, - ответил Руслан. – Принесите, пожалуйста, мои документы и билет, если можно, на сегодня.

- Как скажете, - девушка пожала плечами и вышла.

Руслана била дрожь. Он пытался хоть немного успокоиться, но ничего не получалось. В комнату несколько раз заглядывали: переводчик, второй секретарь, кажется, ещё кто-то, но заговорить с художником не решились, увидев выражение его побледневшего лица. Руки Руслана нервно комкали и медленно распрямляли цифровую копию Картины.

Через два часа, кое-как взяв себя в руки, Руслан отправился на самолёт.

Семичасовой перелёт с Мальты отнял у Руслана последние силы. Во всяком случае, он чувствовал, что бороться за свою Картину уже не может. Мысли путались, крутились лишь обрывки выматывающих душу услышанных фраз: «восходящая звезда Ильи Панина», «это потрясёт мир!», «настоящий художник», «живопись, сравнимая с рукой великих мастеров».

«Бездарность! Жульё!» - Руслан в бессилии стискивал зубы.

Как он добрался из Москвы до своего запылённого городка, Руслан не помнил. По привычке в подъезде он сразу полез в почтовый ящик, где обнаружил счёт с долгом за невыполненный контракт на Мальте. «Вот это скорость! Уже счёт здесь!» - кусая губы, Руслан бегом кинулся вверх по лестнице и долго не мог попасть трясущимися пальцами с ключом в замочную скважину. Наконец он захлопнул за собой дверь, прислонился к ней спиной и беззвучно заплакал. Через несколько минут Руслан заставил себя успокоиться, потом порвал счёт в мелкие клочки и долго топил их в унитазе.

- Это моя Картина! Поняли? – кричал Руслан, давя рычажок бачка и поливая струями воды «хорошую работу за границей». Оставив в покое бачок, Руслан помыл руки и побрызгал водой в лицо.

- Так, надо отвлечься, - сказал себе Руслан. Но по телевизору наверняка показывали «восходящую звезду», Илью Панина, или какую-нибудь рекламу с его, Руслана Рубекиса, Картиной. Художник взял с полки свой любимый роман о девяти принцах и улёгся на диван. «Все авторские права защищены. Воспроизведение всей книги или её части без разрешения владельцев прав преследуется по закону», - строчки мелким шрифтом на обратной стороне титульного листа больно резанули глаза. Сердце ухнуло куда-то вниз и громко застучало в висках.

Ночью Руслану приснилась Картина. Словно он стоял в некоем месте, глядя на знакомое до боли изображение, как в экран телевизора. Потом произошёл «наезд камеры», и Руслан оказался внутри, в своей Картине.

Окружающий пейзаж не ограничивался рамками нарисованного. Там, где на Картине обрывистый скалистый берег, казалось, переходил в небесной высоты кручу, здесь не было никакой горы – недалеко от обрыва стояла вилла в испанском стиле. К дому вели вырубленные в скале ступени, напомнившие Руслану Колвир из хроник Желязны. В тот момент, когда художник решил подняться по лестнице, он проснулся.

Весь следующий день Руслан был под впечатлением этого сна. Делал машинально домашние дела, варил машинально кофе и жарил яичницу.

Вечером Руслан поехал к матери в больницу. Едва увидев посетителя, пожилой врач кинулся к нему и чуть ли не силой увлёк в свой кабинет.

- Руслан Валерьевич, - сказал он. – Как удачно, что вы вернулись из поездки так скоро. Мы обследовали вашу матушку…

- Если вы намекаете на оплату… - начал Руслан.

- Нет-нет, - поспешно возразил врач. – Для вас всё бесплатно. Я намекаю… на жизнь. Дело в том, что первоначально мы обследовали вашу маму по причине болезни сердца, а теперь оказалось, что причиной резкого ухудшения её самочувствия – онкология, - врач тяжело вздохнул. – Максимум жизни – две недели.

Комната сложилась, как картонная коробка. Холод в груди и огонь внутри головы. Кажется, медсёстры даже что-то ему кололи. Руслан лежал на кушетке, а врач держал его за руку.

- Если вы сейчас её выпишете домой, с таким ужасным самочувствием, - сказал Руслан врачу, - она сразу поймёт, что безнадёжна. Человек должен надеяться до последнего. Разрешите мне побыть с ней эти две недели? Я оплачу своё пребывание.

- Нет, не надо платить, Руслан Валерьевич. Для … них всё в клинике бесплатно.

Мать уже вторую неделю держали на наркотиках. Почти всё время она спала, а когда просыпалась, Руслан садился рядом и держал её за руку, пытался что-то рассказывать. Голос подводил, часто срываясь. Мать понимала всё, слабо улыбалась и морщилась от приступов боли. Когда боль становилась невыносимой, её руки начинали жестоко сминать простыни, и Руслан бежал за медсестрой.

Во время одного очень сильного приступа боли, когда Руслан уже кинулся было за помощью, мать остановила его и даже попыталась сесть. Руслан приподнял ей подушки и налил воды.

- Сынок, - слабым голосом сказала она. – Я никогда тебе не рассказывала о твоём отце. Ты был прав, когда решил, что он художник. К тому же, грек. Валериас Рубекис, - Руслан видел, как тяжело матери даётся каждое слово, но только гладил её руку, не в силах остановить откровение. – Мы познакомились в Москве. Он рисовал городской пейзаж прямо на улице. Милиционер пытался его прогнать, а я заступилась, сказала, что это мой двоюродный брат, который приехал из-за границы, и показала свой паспорт с московской пропиской. Ты помнишь, мы раньше жили в Москве? – Руслан покачал головой. – Ну как же, вряд ли. Тебе полтора года было, когда переехали сюда. Уже без Валеры.

Прочитав испуг в глазах сына, мать невероятным усилием продолжила рассказ. Голос её всё больше угасал.

- Нет, с ним ничего не случилось. Просто ему так и не дали гражданство. А потом и вовсе выслали на родину. По странным бюрократическим понятиям, он не имел права здесь жить. Потому мы и не могли расписаться официально. Обвенчались только в православной церквушке в Подмосковье.

- Мама, где он теперь? – задыхаясь от волнения, спросил Руслан. – Он жив?

- Я не знаю, что с ним и где он. Мы больше никогда не виделись, - она стала потихоньку сползать с подушек. Руслан кинулся к ней. Мать перешла на еле слышный шёпот. – Найди его, если он жив. Он тебя не бросит…

- Где искать, мама? – шептал в ответ Руслан. – Ты помнишь его город? Как называется его город?

Она что-то ещё пыталась сказать, но Руслан плохо разобрал. То ли остров Тирос, то ли Тэрос…

Мать тяжело вздохнула и закрыла глаза. Руслан бросился за медсестрой.

Следующие три дня она так и не пришла в сознание. Утром четвёртого дня её не стало.

Руслан потерял сон и аппетит и всё обвинял себя в случившемся. Если бы он был хорошим сыном и не доставлял ей в детстве таких проблем, мать сейчас была бы жива. Да ещё то, что у них с отцом приключилось! Как, должно быть, мать переживала, но никому и никогда ничего не рассказывала! И не пыталась бороться. И пахала на двух работах. Руслан почти физически чувствовал, как эти мысли сжигают мозг.

Так продолжалось неделю после похорон. До тех пор, пока Руслан сам не попал в больницу: какая-то добрая душа вызвала «скорую», когда он упал в обморок прямо на улице.

- Руслан, послушай, - сказал ему врач. – Нельзя так издеваться над собой. Сколько времени ты совсем не ел? Неделю? Да, потерять мать очень тяжело. Но ты что же – и сам хочешь умереть? Ты думаешь, она бы этого хотела, твоя мама? Ты молодой, ты жить должен.

Капельницы и успокоительные уколы потихоньку приводили в чувство молодой организм. Невыносимая волна горя в душе стала слабеть. У него есть отец! Теперь появилась чёткая цель – найти отца!

Через неделю Руслана посетили сокурсники по художественному училищу. Словно прочитав его желания, они принесли ему холст, кисти и краски. В первый раз в жизни Руслан писал портрет по памяти. Портрет матери.

Когда его выписали из больницы, портрет был почти готов. Мама на нём улыбалась, она получилась совсем молодой, такой, как Руслан помнил её в своём детстве. Портрет матери Руслан повесил над столом в комнате. Она смотрела на сына с картины и молчала, но Руслану становилось легче даже от молчаливого её присутствия.

За такими роковыми событиями, как смерть матери, затем собственный нервный срыв, отошла на второй план прежняя история с Картиной. Но забыть совсем работу всей своей сознательной жизни, личный шедевр, Руслан не мог. Картина продолжала жить в его грёзах, особенно во снах. Во сне Руслан попадал внутрь Картины: бродил по живописному песчаному пляжу, сидел в тени оливы у мерно покачивающихся у берега рыбацких лодок и посматривал на одинокую виллу на высокой холме. Ступеней, вырубленных в скале, которые Руслан видел в первом сне, уже не было. Но добраться до особняка по-прежнему хотелось.

Картина снилась художнику не каждую ночь, с частотой примерно раз в неделю. Не сразу, но Руслан стал замечать некую закономерность: утром этого дня или на следующий день после такого сновидения ему поступал заказ на написание картины. Люди либо звонили сами, либо через знакомых Руслана, даже из других городов, и однажды из Германии – русская семья.

Когда появился первый заказ, Руслан подумал было, что это вдруг в господине Панине проснулась совесть. Но вскоре, выйдя в магазин, художник увидел на противоположной стороне улицы Илью, который, едва встретив его взгляд, дал такого стрекача, словно на него прицелилась в броске гремучая змея. Руслан успел увидеть дикий ужас в его глазах.

Руслан стал замечать: как только заказанная работа подходила к завершению, в ту же ночь ему снилась Картина, и поступал новый заказ. Мистика. Или одинаковая восемнадцатая случайность? Учитывая, что такого количества случайных совпадений просто не бывает…

Однажды ночью, вновь оказавшись в своей Картине, Руслан сидел у берега на большом плоском камне, похожим на тумбу. Солнечные лучи мягко скользили сквозь редкие облачка, и жарко не было. Оказываясь в Картине, Руслан всегда отдыхал в этой полюбившейся ему бухточке среди тихих всплесков привязанных лодок. В душе было тепло и умиротворённо.

Вдали показался бегущий в его сторону человек. Художник очень удивился – раньше он никогда никого здесь не встречал, это же был его сон! Человек кричал диким голосом и мчался с такой скоростью, словно за ним гналась стая тигров. Бегущий человек быстро приближался, и Руслан узнал в нём Илью Панина. Потом он увидел и то, что за ним гналось. Зрелище было жутким. Илью преследовало само море, выбрасывая тёмно-изумрудные «щупальца», состоящие из воды и желтоватой пены, и хватая несчастного за ноги. Тот отпрыгивал подальше от кромки воды, но тут же в погоню включался песок, пытаясь засосать Илью в бездонные чёрные воронки. Он стремительно выкарабкивался на сырой песок, где воронок не было, но в преследование снова вступало море.

- Помоги, Руслан! – кричал Илья. – Эта… Эта… твоя Картина… Пытается меня сожрать!

Руслан попытался бежать навстречу Панину, но словно упёрся в невидимую стену. Картина не пускала его помогать плагиатору и вору. Ноги Ильи уже заплетались. Наконец море «щупальцем» ухватило Панина за ботинок, он рванулся и упал прямо в разверзшуюся песчаную воронку. Песок живо сомкнулся над его головой.

Картина стала прежней: умиротворяющая идиллия – спокойное бирюзовое море, тёплый чистый песок.

На следующий день Руслан на остановке встретил Виктора Полюсова, который рассказал про Панина страшные вещи. Несколько месяцев назад (когда Руслан только приехал с Мальты) Илью Панина стали мучить кошмары. Снотворное не спасало. Снился один и тот же повторяющийся ужасный сон: Панин либо тонул в водовороте, либо проваливался в зыбучие пески. Всё происходило в месте, напоминающем какой-то южный остров, итальянский или греческий.

- Я слышал, он украл твою Картину? – сказал Виктор. – Вот, наверное, совесть теперь и грызёт.

- Где он сейчас? – спросил Руслан.

- В психушке. В первой клинической, на Нагорной.

В тот же день Руслан поехал в первую психиатрическую клинику. Но там ему сказали, что Илья Панин прошлой ночью исчез, причём окно палаты оставалось запертым, а дверь оказалась закрыта изнутри. В личных вещах Панина было найдено письмо на имя Руслана Рубекиса, которое ему и вручили. В письме лежала бумага, подписанная нотариусом или патентным бюро о том, что автором картины «Остров Тилос» является Руслан Рубекис. В конверте также оказалась записка с шифром ящика в сбербанке, где хранился ключ от мастерской Ильи, и просьбой того к Руслану забрать оттуда свою Картину.

Руслан сделал это в тот же день. Картина снова была у него, работа всей его жизни, его шедевр.

- Остров Тилос, - повторял Руслан, засыпая, - так мама и говорила – Тилос.

Но откуда у Картины появилось это название, Руслан не знал. Во время написания Картины он никак не мог придумать для неё название. «Надо будет спросить у Ильи, если увижу его, как возник этот «Остров Тилос», - думал Руслан.

Наутро Руслан подсчитал все свои сбережения от выполненных заказов. Сумма набиралась приличная, и художник позвонил в туристическое агентство.

Самолётом до Родоса, потом круиз на пароме по островам Додеканеса. Руслан успел сделать десяток этюдов, не уставая восхищаться красотами Греческого архипелага. У него было чувство родственности этим местам, этому морю, горам и островам, хотя он был здесь впервые. Память предков…

Конечной целью круиза был остров Тилос. Здесь Руслану был знаком каждый валун, каждое дерево, каждый изгиб линии пляжа. Столько лет художник работал над Картиной, черпая вдохновение лишь в своём воображении, а теперь увидел это место наяву! Пара-другая сосен с Картины, правда, оказались оливами. Но изгиб берега, цвет моря, песка, скалы – всё было словно написано им с натуры!

На краю обрыва стояла вилла в испанском стиле, напомнив Руслану одно из первых «попаданий» в Картину во сне. Закинув рюкзак и этюдник на спину, он стал прикидывать, как бы сподручнее туда взобраться, когда подошёл рыбак.

- Эй, художник, - окликнул он. Руслан поразился сам себе, как быстро освоил греческий – всё сказанное было понятно. – Там, наверху, тоже живёт художник. Валериас Рубекис.

Руслан ошеломлённо опустился на песок.

- А дорога наверх – чуть дальше, - махнул рукой рыбак и поспешил к своей лодке.

Карусельщик

Рассказ-притча

Когда люди живут суетливо, разучившись созерцать мир, да что там созерцать – даже просто ходить медленным шагом, – жизнь становится похожа на карусель. Да, такую вот детскую карусель, как в парке, с лошадками, верблюдами и слонами на большом деревянном помосте. И кружится она, поскрипывая: «работа-дом-дача-работа-дом-дача…». Роль лошадок и верблюдов чаще всего выполняют автомобили, реже велосипеды, а то и просто собственные две ноги. А вот шатра (крыши) над этой каруселью нет, потому как незачем: люди перестали смотреть вверх, в небо, в космос, живут только своими приземлёнными проблемами. Так что нам удобнее следить за ними без шатра над каруселью.

Впрочем, какую метафору не подбери к течению жизни,- дорога ли, река ли, - в конце концов, и та, и другая замыкается в круг. Карусель. Хм, кольцевая дорога бывает, а вот кольцевая река – уже метафизика какая-то! Так что пусть останется карусель.

Работа, общение с себе подобными суетящимися, поиск «счастья в личной жизни» - во всех этих событиях человека сопровождает определённое количество таких же работающих, бегущих. Общение по работе, дружба, любовь – вот он, круг карусели, где каждый восседает на своём слоне, не теряя остальных из поля зрения. Но закончилось неизвестно, кем данное число поворотов – уволился с работы, завершил учёбу – и кто-то сошёл с твоей карусели и перебежал на соседнюю (работу, город, страну), а кто-то занял место ушедших. Или не занял – тогда человек становится одиноким. Пошёл следующий круг карусели. Конечно, не все люди покидают человека, они могут кататься рядом очень долго. Обычно их называют друзьями. А кто-то, давно ушедший, может и вернуться через много лет на прежнюю карусель.

Жизнь – карусель, значимые события жизни – остановки. Но мало кто задумывается о том, что или кто эту карусель останавливает и снова пускает в движение. Те немногие, кто начинает об этом подозревать наиболее настойчиво, могут нас почувствовать и даже увидеть, если мы позволяем. Нас, карусельщиков. Люди называют нас Ангелами-хранителями. Думают, если ты большой, полупрозрачный и светишься, так сразу Ангел. Но не совсем «хранитель», а, скорее, «направлятель». Или «направитель»? В общем, не знаю, как правильно.

В прошлом мы тоже были людьми и жили на земле. Я, например, был квантовым физиком и изучал парадоксы «тёмной» материи. А мой друг Славка был писателем. После смерти крутить карусель жизни остаются немногие – только те, кто был сильно привязан к материальному миру. Но живём мы не в физическом плане, а, больше, в ментальном. Люди же на Земле додумались до истины, что мысли материальны? Вот это и есть наш мир. Мир тех, кто запускает карусель.

Вот уже два земных года на моей карусели постоянный состав. Пять человек – две женщины, трое мужчин. Один, молодой, лет шестнадцати, наркоман. Одна из женщин – его мать. Второй мужчина – любовник матери, из-за которого парень и начал колоться. А оставшаяся пара: она – жена этого любовника матери, он, в свою очередь, любовник этой жены. Самому смешно, как описал! Как в той телепередаче 90-х годов: «двоюродный муж брата жены главы семьи». Если понадобится, по ходу повествования у этих героев появятся имена. К примеру, юношу зовут Стасик. Это уже не смешно. Включая то, что мальчишка скоро умрёт. А остальные, кроме матери, даже не заметят этого.

Но вдруг карусель начала замедляться: Стасик бросил наркотики! Причём, сам, по собственному желанию. Он, конечно, пока не знает, что это ненадолго – насквозь пропитанный зельем организм своё возьмёт. Стоп, машина. Остановка. Стасик куда-то исчез, но вскоре вернулся. С девушкой. И я понял, что попал! Как кур в ощип. Разом забыл, что должен постоянно контролировать свои эмоции и чувства. Очнулся и отвёл глаза от девушки только, когда прибежавший на созданные моими эмоциями возмущения ментала Славка затряс меня за плечо.

- Стёпка, очнись, придурок! Тебе сейчас только магистров Порядка здесь не хватало!

- Не прибудут через пару минут – значит, не засекли. Ты же никому не скажешь?

- Ты что - дурак?- спросил Славка. – Крути, давай, уже! И не смотри на меня так!

Я не стал уточнять, как «так». Взгляд действительно может меня выдать, если прибудут магистры Порядка. Я знал, что влюбился в эту человеческую девушку, а любовь в глазах карусельщика делает взгляд больным. Не зря же люди считают любовь болезнью!

Карусель привычно крутилась. Стасик не кололся. Всё у них с Лизой, этой девушкой, было хорошо.

А я страдал. Страдал, когда видел их обнимающимися, гуляющими за руку, когда видел их полные любви глаза, обращённые друг к другу. Даже просто знать, что они рядом, рука об руку, доставляло мне такие страдания, что пришлось прибегнуть к помощи нелегальной глушилки эмоций под названием ФТП. Не знаю точно, как это расшифровывается по-научному, что-то вроде фенил-тета-что-то-там. Но мы называем глушилку «фиг тебе, полиция». Применять это вещество можно, нелегально, конечно, только в разовых экстренных случаях, при форс-мажорных обстоятельствах. А я вынужден был употреблять его ежедневно, должен глушить свои эмоции, дабы не попасть в руки магистров Порядка. За эти нарушения меня ждало либо распыление на атомы, либо ссылка на нижние круги ада. И тогда я больше не увижу Лизу!

Она о моём существовании даже не подозревала. Но вся эта ситуация не могла продолжаться долго. Стасик, естественно, сорвался. Снова стал колоться, да ещё начал нюхать клей и глотать таблетки – полный тотальный рецидив. Лиза впала в отчаяние, стала бегать по врачам. Те плечами пожимали: знали раньше, что Стасик наркоман. Только Лиза не знала. Я же мог лишь наблюдать, в бессилии сжимая кулаки, да время от времени тормозить и снова ускорять движение карусели. Я почти физически чувствовал, как плавится мозг.

Стасик, уходя всё дальше в свои больные грёзы, уже не обращал на Лизу никакого внимания. Но меня это не радовало, потому что я всем существом чувствовал её неугасимую боль. Очень хотелось утешить её, но я не знал, как. Она любила Стасика и мучилась оттого, что ничем не может помочь ему, вытащить из плена «дури». А я… Да что – я! У меня был способ показаться Лизе на глаза, она, тонко чувствующая натура, смогла бы разглядеть мою огромную полупрозрачную сущность. Но зачем я ей сдался? Ангел-наркоман! Не смешно, как бы глупо ни звучало.

ФТП я доставал через одного знакомого, пообещавшего не говорить Славке об этом. Он бы, честное слово, испепелил меня моноплазмой лично! Глюки меня не посещали, у нас их не бывает, но привыкание мучило жутко, да ментальной рвоты. Я знал, что теперь не смогу существовать без дозы ФТП. Зато полиция ни о чём не ведала, иначе давно бы скрутили.

Стасик докатился до передоза! Я догадывался, что этим кончится. Душа его маленькая, сжавшись в серый комок, забилась в угол и трусливо наблюдала оттуда за происходящим. Как мечется по квартире мать, как её любовник, с пятой попытки поймав её в фокус пьяных «гляделок», схватил ту за руку и усадил за стол. Наполнив водкой гранёный стакан, она залпом выпила. Потом повторила. Упала на стол и завыла.

Лиза, бедная девочка, любимая моя! От страха за неё у меня полыхало внутри. И я сделал ещё одну преступную вещь: вошёл частью своей сущности в её сознание, чтобы контролировать её поведение. Я очень боялся, что со смертью Стасика она сделает страшное – убьёт себя. Таких попыток у девушки было несколько, и каждый раз на пределе своих сил я вытаскивал её. Стал настоящим Ангелом-хранителем. Когда Лиза кинулась с моста, я, обратив ментальный вихрик в резинку, поймал её, слегка раскачал и поставил на ноги. Выбил из рук ментальным камушком нож, которым девушка собиралась полоснуть по венам. Раскатил под диваны все таблетки из аптечки, когда она искала, чем бы отравиться. Все эти полуматериальные действия отнимали у меня огромные ментальные силы. А я ещё должен был следить за сохранением внешнего спокойствия, чтобы не попасть в руки магистров Порядка. Плюс ФТП, что тоже выматывало само по себе! Если она будет с такой скоростью пытаться умереть, я не выдержу. Наконец Лиза добыла шприц с наркотиком. Смертельной дозой. И что мне с ней делать? Выбить из рук?

- Слушай, может, хватит, а? – я подошёл к девушке так, чтобы она увидела. Шприц выпал сам. Лиза впервые смотрела на меня.

- Я твой Ангел-хранитель, - сказал я. – Не умирай, пожалуйста. Иначе я тоже умру.

Изумлённое лицо её тронула слабая улыбка.

- У тебя есть имя? – спросила девушка.

- Степан.

- Лиза. А, впрочем, ты знаешь, наверное…

- Знаю, - вздохнул я. – Я люблю тебя.

Лиза смотрела на меня во все глаза.

- Не оставляй меня одну, - попросила она.

- И ты… не оставляй меня, пожалуйста, - я не имел права, но поддался своему отчаянию. Я старался сдерживаться, но допускал одну оплошность за другой. Это выпущенное на волю отчаяние было настолько сильным, что даже ФТП не заглушило его. Оно создало такие круги на ментальной глади, что теперь остаётся только ждать полицию.

- Ну что, придурок, допрыгался? – услышал я минуту спустя. Обернулся и увидел Стасика в форме магистра Порядка.

- О, уже обрили, - пробормотал я.

- Вообще-то, это моя девушка, - заявил новоиспечённый полицейский.

Я молчал. Знал, что нас сейчас наблюдает и слушает весь сектор. Для Лизы я исчез с глаз в тот момент, когда упустил непроизвольную эмоцию отчаяния. Не думаю, что она видела и Стасика. Он орал на меня, ни сколько не стесняясь невидимых зрителей. Представляю, как те потешались! От его негатива ментальное поле ходило волнами.

- Ты всё расскажешь! – визжал Стасик. – И как тебе удавалось прятаться, и где взял ФТП! Там тебя расколют! Наркоман несчастный!

Мне это надоело.

- От наркомана слышу, - усмехнулся я. – Не знал, что в полицию, пардон, в магистры Порядка, попадают бывшие наркоманы и мелкие воришки.

- Да! – завыл мальчишка. – Я воровал деньги и кололся…

- …нюхал клей и глотал «колёса», - вставил я.

- … зато здесь я буду образцовым магистром! И такую шваль, как ты, просто изведу!

- Ой, ли? – ухмыльнулся я. Положение моё было незавидным. Но, честное слово, его бешенство было смешным.

- Давай, пошёл за мной! – скомандовал он. Я не сдвинулся с места.

- Тебе надо, ты и иди.

Стасик взревел и кинулся на то место, где секунду назад находился я. Промазал.

- Прекратить! – послышался окрик. – Устроили тут балаган!

Это, конечно, пожаловал кто-то из старых магистров. Так и есть. Лимон. Его на самом деле зовут Альберт, и он бы очень разозлился, узнав, какую кличку для него придумали. Лимон схватил Стасика за шиворот, чтобы не трепыхался, и направил на меня лучемёт.

- Карусельщик Степан, вы арестованы. Следуйте за мной.

Я вздохнул. Ничего не было жаль: ни этого прогнившего насквозь ментального мира, ни этой неблагодарной карусельной работы. Жалко было Славку – он, как друг, конечно, расстроится. И очень тоскливо оттого, что так мало пообщался с Лизой.

С судом у нас обычно не затягивали. Но его решение было неожиданным: ни распыления на атомы, ни тебе ссылки на нижние круги ада. Мне предстояло стать на Земле ребёнком Лизы! От Стасика!!

Всё-таки ФТП – дрянь штука, никуда не годится. Оказалось, что глушилка «пропускает», и всё это время происходила утечка моих эмоций. Слегка приглушённые, они не показывали свой источник, но создавали сбой в фазах ментальных волн – непонятную рябь и всплески в самых неожиданных местах поля. Это похоже на то, как будто бросаешь в воду сразу несколько камней, и волны от кругов сталкиваются и разбиваются друг о друга. Вот полиция побегала!

Мне даже позволили попрощаться со Славкой. Он плакал и одновременно смеялся, что всё обошлось.

- Приходи, я буду ждать, - шепнул я другу.

Судьи думали, что нашли для меня самое худшее наказание. Глупцы! Они забыли, что такое настоящая любовь! Пусть теперь мы с Лизой будем в других статусах, но любовь останется. Никакая полиция Порядка не в силах отменить любовь матери и ребёнка! Она изначально заложена в Мироздание. Они оказались бессильны и знали это.

P.S. Философская метафора плюс немного фантастики. Композиция искажена намеренно. Или ментальным полем?..

Королевство за дверью

Повесть

Ника

Ко мне часто приходит ощущение собственной ненужности в этой жизни. Вроде всё, как обычно, а жить не хочется. По крайней мере, жить так. Мне сначала казалось, что это чувство ненужности – от одиночества. Но недавно Ольга Борисовна, наша завотделом, словно прочитав мои мысли, битый час вдохновенно объясняла новой бухгалтерше Тонечке аксиому о главном предназначении женщины – выполнении генетической программы. Дескать, если ты не обзаводишься к определённому возрасту мужем и детьми, значит, не выполняешь заложенную Природой генетическую программу. И оттого тебе так одиноко и пакостно жить. Бухгалтерша вяло поддакивала, дула на кофе в чашечке и, по-моему, вообще спала, потому что дома у неё был маленький ребёнок, и имел место вечный недосып. Сия беседа со стороны Ольги Борисовны явно имела намёк на мою персону. Она и остальные наши офисные «тётушки» частенько шушукаются, бросая на меня косые взгляды, и всё стараются вызвать меня на откровенность. Ишь, интересно им, что у меня с личным! А с личным у меня – привет! Как в песне.

Городок наш старый, но небольшой, все про всех судачат, коли делать нечего. Потому делиться сокровенным мне особо не с кем. Подруги мои уехали в места более перспективные и замуж повыходили, не приезжают, не пишут. Своих забот им без меня хватает. А новых подруг заводить – тоже уже возраста все семейного, всё им, таким, как я, некогда: работа-дом. Всё-таки двадцать пять лет стукнуло, не девчонки – на танцы-то бегать.

Пока я не выучилась на бухгалтера, работала в детском саду нянечкой. Насмотрелась я тогда и на детей, которых у самой не было, и на родителей, счастливых от наличия чад, и не очень (по той же причине). Некоторые мамочки, из тех, что «не очень», узнав, что я одинокая, завидовали мне. А я бы с ними с превеликим удовольствием местами поменялась! Ребёнок – это огромное чудо, сокровище, недоступное в моей ситуации.

С детства я жила с безвольной, «бесхребетной» матерью и со злющей, вечно орущей на меня бабкой. Она-то со своими нравоучениями и противоречивыми внушениями, наверное, и сделала меня виноватой в этой никчёмности моей жизни. Любимыми её «лейтмотивами» были: «Другая бы на твоём месте…», «Что ты смотришь, как бендера (кто это, честно, не знаю)», «Какая ты некрасивая», «Ты никому не нужна», «Руки-то у тебя – крюки, ребёнок будет – уронишь или голову свернёшь»… И это всё повторялось в разных вариациях по любому поводу изо дня в день.

Комплекс некрасивости сидел во мне лет до 16, когда сама же бабка и заявила: «Ты такая симпатичная, а такая злая!» Будешь тут доброй, если целыми днями всякие гадости о себе слышишь! Она при всем, при том считала, что очень хорошо общается. Прямо одуванчик божий! Больше похожий на чертополох с колючками от крыжовника, прости меня, Мир!

Я теряю любимых людей и ничего не могу с этим поделать. Сначала я потеряла отца, вернее, никогда его не видела. Представляю, он просто сбежал от молчавшей «в тряпочку» жены и воинственной тёщи.

Первого любимого мальчика я потеряла благодаря бабке. Она лазила по карманам моей школьной формы и нашла записку от него: «Ты мне нравишься. Фёдор». Что тут было! Она орала на меня, ребёнка, «трёхэтажным» матом, при этом излупила меня так, что я едва могла пошевелиться. Потом она, думая, что я не замечаю, стала появляться в школе на переменках и следить, смотрю ли я в сторону мальчиков, и постоянно угрожала опозорить меня перед всем классом. Слава Богу, Фёдор на следующий год перешёл в спортивную школу. Ушёл с обидой на меня. Я могла только плакать ночами, затыкая лицо подушкой. А что я ему должна была сказать? Что мне запретили «любовь с 12 лет»? При этом мне продолжали внушать: «Ты никому не нужна», «Ты некрасивая»…

Через несколько лет я влюбилась в Сашку, брата моей приятельницы. Хотя ему я, похоже, просто нравилась. Спустя два месяца после нашего знакомства он попал в автокатастрофу и стал инвалидом. Пока он лежал в постели, я приходила почти каждый день, помогала подруге, сидела рядом, поддерживала его беседой. Дома я слышала: «Они хотят женить на тебе своего инвалида. Будешь всю жизнь сопли на клубок мотать». Я молчала в ответ. Пускаться в объяснения о том, что до женитьбы дела не дойдёт никогда, не было ни малейшего желания. Я плакала ночами напролёт и только молила небо, чтобы он встал на ноги. Но прошло полгода, и Сашка умер, так и не поднявшись с постели.

Об этом я не рассказала ни одной живой душе. Было до отчаяния тяжело носить в себе это горе, эту жуткую пустоту. И я почти верила уже, что никому не нужна.

Я стала посещать выставки, художественные галереи, вплотную заинтересовалась живописью. Я и сама в детстве рисовала сносно, но поступить в художественную школу так и не решилась. Во-первых, эти внушения: «ты и рисуешь-то – так себе», во-вторых, я тогда занималась в музыкальной школе, а оплачивать моё обучение ещё и в художественной не потянул бы наш экономный бюджет. Вот так я не стала художником. Музыкантом, впрочем, я тоже не стала, так как моя учительница по классу фортепиано неоднократно говорила, что мне не следует идти в музучилище, что я не смогу преподавать. Это какое-то наказание: меня окружали взрослые, привыкшие говорить гадости и делать негативные внушения! Как-то раз специально сидела, вспоминала хоть один положительный момент, когда меня хвалили – бесполезно! Не нашла.

Картины художников давали успокоение, пробуждали прекрасное, забитое во мне глубоко сплошными мрачными мыслями. Когда недалеко от дома открылась новая художественная галерея, я устроилась туда работать по выходным. Хозяйка, очень деликатная и добрая женщина, ничего у меня не выспрашивала, была единственной в моём окружении, кто настраивал позитивно. И я чувствовала, что это искреннее отношение ко мне. Мне было неловко и непривычно, чтобы кто-либо интересовался моим мнением, а она это делала как само собой разумеющееся.

- Вот скажи, какие из этих картин тебе нравятся?

- Мне? – я опешила. – Разве я могу это оценивать?

- Конечно. А почему нет? Ведь лично тебе нравится что-нибудь?

Я смотрела в её глубокие серые глаза и видела настоящий интерес, а не лицемерие или желание болтовнёй убить время. Тогда я решилась:

- Мне нравится вот эта картина – «Влюблённый манекен». Мне это близко. Он одинок, как и я…

- В каждой картине художник изображает себя, - сказала она. – Это картина молодого художника Велесова. И он очень интересный человек. Сегодня он придёт, поговори с ним. Когда встречаются два одиночества, большая вероятность…

Я не расслышала конец фразы, а переспросить постеснялась.

Его звали русским именем Владислав. Но внешностью он походил на североевропейского принца. Красота не бросалась в глаза, но было столько утончённости и в чертах лица, и в манерах, что другого сравнения просто не приходило в голову.

Через три недели я поняла, что моё сердце снова оттаяло, а боль ушла. В общем, я влюбилась. «Тётушки» на основной работе как-то странно переглядывались, но помалкивали. Неужели по моему внешнему виду было что-то заметно? Я спросила об этом у Светланы Валентиновны, хозяйки галереи.

- А ты думаешь, окружающие не замечают, как ты вся светишься? – ответила она, улыбаясь. – В лес-то ходили?

- Да, на лыжах катались. А собирались, вообще-то, на пленэр.

На прогулку в городской лесопарк Влад пригласил меня буквально на пятый день знакомства. Причём, это предложение не казалось никаким намёком на дальнейший интим. Влад вообще не был ни испорченным, ни озабоченным чрезмерной активностью причинного места, не курил, алкоголь употреблял только в связи со значимыми событиями в виде хорошего вина. А вино пил в сочетании с фруктами или сыром, как средневековый знатный господин. Или рыцарь. Не зря же он казался мне похожим на северного принца! Чем дальше продолжалось наше знакомство, тем больше я замечала во Владе аристократического: когда он писал, от оттопыривал мизинец, снимая шапку, не тряс головой и не ерошил волосы, а аккуратно их поправлял.

Родители Влада, простые заводчане, контролёр-метролог и токарь-станочник, не сказать, чтобы были грубые в манерах. Тем не менее, их типично советские воспитательные наклонности не давали ответа, откуда у сына и весь этот аристократизм, и огромный художественный талант. Но даже при первом моём знакомстве с ними за чаем, я отметила, что они очень любят сына, любят таким, какой есть, и уважают его талант, его призвание. Похоже, и знакомство со мной повлияло на Влада благотворно – его родители шепнули мне как-то – он стал более общительным и открытым. К тому же и в профессиональном плане Влада постигла удача: ему дали долгожданную мастерскую в помещениях Союза художников. Комната, правда, требовала хорошего ремонта, чем и мы и занимались теперь всё свободное время. Я помогала Владу белить потолок и красить стены. В лимонно-жёлтый цвет. И в бирюзовый – стулья. Потом он соорудил себе верстак, тумбочку для мелочей и, наконец, «подиум» для рисования с натуры. К тому времени я уже точно знала, что этой «натурой» буду я.

В один из наших вечеров, прямо посреди этого погрома, Влад вдруг обнял меня сзади белыми от известки руками, зарылся лицом в мои волосы и прошептал, что ему страшно. Страшно меня потерять. Помню, что расплакалась тогда взахлёб, тоже крепко обняла его, как родного, и попыталась рассказать ему о своём одиночестве и всей этой ужасной жизни. Но он не слушал, только гладил меня и успокаивал, повторяя, что теперь всё будет хорошо.

А спустя день Влад исчез. На долгих четыре дня. До этого он заходил за мной на работу, встречал в холле, и мы вместе шли в мастерскую. И вот теперь он не пришёл. В первый вечер я долго моталась по заснеженным улицам дотемна. Во второй – бесцельно передвигалась по близлежащим магазинам. Следующий вечер я провели в кафешке напротив нашего офиса, сидела, ничего не заказывая, пока меня не попросили наружу. А четвертый вечер просто просидела в холле и даже дождалась ночного сторожа.

На работе я старалась сохранять на лице спокойное и беспристрастное выражение. Кажется, получалось плохо. Я говорила себе: «Вспомни, как ты жила до знакомства с ним». И возражала: «Разве я жила?». Если он решил, что следует прекратить отношения, надо принять это как должное. А если он просто заболел? Я решила, что сегодня вечером зайду к нему, и всё выяснится. Но вечером Влад ждал меня в холле! Устраивать выяснения я не стала, спросила только, не болел ли он. На что он ответил отрицательно. В мастерской за чаем Влад обмолвился, что уезжал, но без подробностей. Его ясный взгляд и изумительная улыбка разрушили во мне все сомнения о его отношении к моей персоне. Я видела, я знала, чувствовала, что он меня любит. К чему выспрашивать? Захочет – расскажет сам.

Домой ко мне Влад заходил всего пару раз за восемь месяцев нашего знакомства. Ему явно досаждало общество моей бабки. Она же постоянно во всё совалась, приставала с глупыми расспросами, вмешивалась во все наши разговоры со своими комментариями, внушениями и советами, о которых никто не просил. Было ужасно стыдно за неё перед Владом.

Зато бабка просто «цвела»! Я узнала, что она, оказывается, умеет улыбаться. Правда, глаза у неё при этом всё равно были злые. Улыбалась зло и гордо: как же, у «негодной» внучки, которая была «никому не нужна», появился, наконец-то, парень! Ладно сложенный, лицом красивый. Плохо только – художник. Художники денег мало зарабатывают!

А вот матери моей Влад не понравился. Я впервые услышала от неё некое «мнение», выглядевшее как недовольное шипение:

- Странный он какой-то. Наверное, ненормальный психически.

Тогда я попыталась объяснить ей, что Влад вовсе не «псих» и не «странный», а оригинальный и творческий человек. Но у меня сложилось впечатление, что она меня не услышала, не обращая никакого внимания.

Наконец-то кончилась казавшаяся бесконечностью зима. Началась такая же бесконечная весна.

- Сто двадцать второе марта, - шутил Влад. Я улыбалась, мне было всё равно, хоть двести двадцать второе, лишь бы он был рядом.

О прошлых связях мы друг друга никогда не спрашивали. Нам было очень хорошо вместе, здесь и теперь, прошлое ворошить не стоило. По крайней мере, моё. От копания в моих мучениях могло стать дурно любому.

Я очень хотела ребёнка от Влада, хотела стать его женой. Он… Не могу с уверенностью сказать, чего хотел он от наших отношений. Но о собственной семье и детях он говорил, как о событиях нереально далёкого будущего.

«Чего не женитесь? – звучал в моей голове голос бабки. – Через пять лет он будет молодым тридцатидвухлетним мужиком. А ты через пять лет будешь старой тридцатилетней первородящей!»

Я пыталась зажать уши, но голос въелся в мозг. Я не хотела верить внушениям. Но было очень тошно.

К концу недели к нам в офис приехали парни с баллонами – морить тараканов. Всех отпустили домой пораньше. Ещё не хватало, чтобы уморили и сотрудников заодно! И чем оно так воняет только?

В это время Влад бывал уже в мастерской, он оттуда и приходил за мной, после чего мы шли вместе назад. Построили себе там маленькое гнёздышко, почти семейный домик. В бытовом плане там вполне можно было жить, не хватало только ванны и горячей воды.

Я тихонько открыла дверь в мастерскую, чтобы не помешать художнику, если он что-то рисует. Влад с кем-то разговаривал. Но я успела увидеть, что в комнате никого нет! Пространство справа от него мерцало желтовато-голубым.

- Милорд, вы не понимаете, - говорил Влад, словно отвечая кому-то и слушая ответ. – Я не могу это сделать! Сейчас я никуда не поеду, потому что это глупо и…

- Влад! – заорала я от ужаса за сохранность его рассудка и кинулась к нему. Раздался мини-взрыв. Влад упал на пол и перекатился в мою сторону. Мерцание исчезло. Я помогла Владу подняться и крепко обняла. «Кто из нас сумасшедший?» – думала я. Моя мать считала Влада ненормальным. Мне казалось сейчас, что с ума сошла я.

- Что это было? – шепотом спросила я.

- Не могу рассказать, - ещё тише ответил он.

- Ты доверяешь мне?

- Именно потому, что я тебе доверяю целиком и полностью, я не могу пока ничего рассказать.

- Влад, у тебя какие-то проблемы? Из-за этого ты исчезал на четыре дня?

Он кивнул.

- Пойми, я не могу пока рассказать тебе.

- Я очень боюсь за тебя, что ты пострадаешь, боюсь тебя потерять.

Влад слабо улыбнулся.

- Я тоже – очень боюсь тебя потерять.

Потом мы долго сидели, прижавшись друг к другу.

Я почувствовала, что беременна, очень неожиданно. Мы отмечали день рождения одного из немногих друзей Влада, Вадима. Я отпила пару глотков шампанского, и вдруг почувствовала жуткую тошноту и головокружение. Получилось некрасиво – нам, единственным гостям именинника, пришлось быстро уйти. Влад настаивал на посещении больницы, но время было позднее, на улице мне, вроде бы, стало лучше.

Вечером дома я полистала медицинский справочник, а наутро купила в аптеке тест на беременность. Он проявился двумя полосками: положительный! Моя мечта сбылась, но я оказалась к этому не готова. Владу я сказала в тот же день. Мой любимый оказался не готов к этому ещё больше, чем я. Он очень расстроился, сразу сник и всё виновато смотрел на меня.

- И что – уже ничего нельзя сделать? – наконец выдавил Влад.

Признаться, такой реакции от любимого я не ожидала. Я наоборот – представляла, как он обрадуется данной новости и успокоит меня. Пришлось самой, из последних усилий, взять себя в руки. Хоть меня внутренне и колотило, я постаралась спокойно сказать:

- Влад, я ничего делать не буду. Этот ребёнок будет жить. Если ты не готов или не хочешь, я буду растить его одна.

Влад молчал и всё так же виновато смотрел на меня.

- Теперь я должен на тебе жениться, но я не могу, - с трудом сказал он. – Поверь, для тебя, для нас обоих будет лучше, если мы расстанемся.

- Это из-за ребёнка? – сердце моё ухало и падало в невообразимую бездну.

- Да… То есть, не совсем. Я как раз собирался тебе рассказать. То, что ты увидела тогда… В общем, я должен уйти, жить не здесь, не в этом мире.

- С тобой всё в порядке? – задала я глупый вопрос.

- А с тобой? – ответил он. – Ты же образованный человек, понимаешь, наверное, что этот мир – не единственный?

- И у тебя ТАМ кто-то есть…

- Это чисто политическая ситуация. Не любовь. Ты же знаешь, что короли всегда женятся по расчёту…

- Значит, ты – король. А я это сразу поняла – ты похож на принца.

Влад совсем неаристократическим жестом взъерошил волосы. Вздохнул. Я чувствовала, что у него не хватает сил посмотреть мне в глаза.

- Я люблю тебя, прости. Но я не могу… Я должен вернуться ТУДА.

- Но почему? Что будет, если ты не вернёшься?

- Милорд Вернер устроит всем ТАМ большой «абзац». Пострадают люди, прежде всего, принцессы – мои кузины, мастер Анатоль и Торис - мои друзья. А я попаду под трибунал, как военный глава, не принявший пост.

- Влад, но я… я не смогу без тебя жить… - слёзы сами полились из моих глаз, как я ни сдерживалась.

- Прости, я слишком поздно встретил тебя. Я не должен был даже всё начинать. Питался иллюзиями, хотя в двадцать семь-то лет уже мог сообразить, что король – человек подневольный. Только не думай, что наша любовь была фальшивой. Всё на самом деле, - голос Влада дрогнул. Я ревела уже в открытую.

- Я не могу видеть твои слёзы, - прошептал Влад. - Прости меня, если можешь.

Я сжала волю в комок и резко осушила слёзы.

- Расскажи, куда ты уходишь.

- Понимаешь, иногда случается так, что человек живёт одновременно в двух мирах. Таких называют аномалами. Я родился в королевстве Дейрика, но жил и там, и здесь. В 25 лет, по закону Дейрики, аномал должен выбрать один из миров. Но я там был принцем, и у меня не было выбора, только Дейрика. Я нарушил закон и выбрал Землю. Мой опекун, милорд Вернер, разгневался, попытался командовать, указывать, что я должен делать. Мой дядя, король, вступился за меня и выбил разрешение находиться здесь мне ещё три года. Два из них прошло. Но месяц назад мой дядя умер. Теперь либо я приму трон, либо... Мой долг – быть ТАМ. И жениться на принцессе Арианне. Потому что холостой король – не король по праву власти, а раб милорда Вернера, не имеющий законного слова. Тебя я взять с собой не могу: ты можешь погибнуть, проходя портал, ведь ты не аномал. Но я что-нибудь придумаю, слышишь? Мой друг, мастер Анатоль Алькарос, будет устраивать нам свидания…

Чтобы не впасть в истерику, я быстро обняла Влада, в последний раз, но не смогла взглянуть в его синие глаза, потом резко отстранилась и вышла, опустив голову.

«Идёт принцесса, обходит лужи,

Спешит принцесса готовить ужин, - вспоминала я, -

Ведь так бывает – родишься где-то,

Глядишь – ошибся, не та планета».

Ситуация казалась абсурдной. Но это же не розыгрыш, это просто глупо – такое разыграть! Есть у него кто-то – сказал бы прямо, незачем всякое фэнтези-то придумывать! Это слишком невероятно, чтобы оказаться правдой! Хотя я собственными глазами видела то странное мерцание в мастерской. Нет, я сошла с ума – какая досада…

В любом случае для меня главной проблемой теперь была беременность. Из дома мне следовало уходить как можно быстрее, я даже представить не могла, что там со мной сделают, убьют, скорее всего. Или покалечат. Но теперь я не одна, и должна заботиться о малыше. Самое сложное состояло в том, что уходить мне было некуда.

«Ничья владыка, ничья невеста,

Да, да, без трона и королевства…»

Мальчик. Какой же он всё-таки мальчик, в свои-то двадцать семь лет! Ответственный, но по-детски: сказали – сделал, не умеющий за себя постоять, взять ответственность на себя. Как он будет править целым королевством, если там рассадник таких вот милордов? Съедят. И когда он ТАМ будет рисовать? Пропадёт ведь…

Никогда не смогу его забыть, синеглазого принца моего…

Анатолий

Толик с детства мечтал стать изобретателем. Во втором классе изучил от корки до корки учебники физики, причём за все года курса средней школы. Потом взялся за химию. И за высшую математику с начертательной геометрией.

А ещё Толик играл в футбол. Здорово играл. Лучший защитник и лучший нападающий района. Перед его пасом тряслись даже большие верзилы.

Но главным увлечением подрастающего Толика стала астрономия. Точнее, астрофизика. Квантовая наука, пульсары, скорость света, кварки, атомные массы, мю-мезоны и прочее… В столице юному учёному-школьнику пророчили большое будущее. Уверенной поступью – на Нобелевскую премию. Но вышло иначе.

Анатолию было девятнадцать, когда объявилась его настоящая мать. Он сидел на площадке в бутсах, тихо поигрывал мячом и ожидал ребят из команды, когда, словно из ниоткуда, рядом возникла дама в старомодном платье с буфами. Она внимательно посмотрела на молодого футболиста и направилась сразу к нему.

- Я нашла тебя, - сказала она. – Сомнений быть не может: ты – мой сын.

Анатолий напрягся. О том, что он не родной своим родителям, он узнал сравнительно недавно, в день восемнадцатилетия. Он воскликнул тогда:

- Ну и что! Главное, вы меня вырастили, воспитали, любите меня – значит, вы и есть мои настоящие родители! Если она бросила меня в роддоме, разве это мать? Я ей не нужен был тогда. И будет ли нужна она мне теперь, когда я вырос без её участия?

Сейчас она стояла перед ним. Та, что назвалась его матерью, и в глазах её блестели слёзы. Эти слёзы не трогали сердце Анатолия, разве что чуть-чуть, как слёзы чужого человека. Да она и была чужой, увиденной впервые. К тому же, не чувствовалось в этих слезах особой искренности.

- Кто бы ты ни была, - ответил он. – Даже если и вправду моя мать, знай, что я по-прежнему своими родителями считаю тех, кто меня растил и воспитывал.

- Мальчик мой, - дрогнувшим голосом продолжала женщина в странной одежде. – Ты уже взрослый, и вправе сам выбирать жизненный путь. Но я хочу только предупредить тебя: будь осторожен с порталом, он неустойчив. И всеми силами избегай человека по имени милорд Вернер. Прощай, сынок.

- До свидания, - пробормотал удивлённый Анатолий. Но её здесь уже не было. Несколько секунд на том месте, где она стояла, оставалось слабое желтоватое мерцание. Потом и оно исчезло. «Это что за остаточный потенциал?» - подумал юный физик. Выглядело всё это очень странно и явно противоречило ортодоксальной науке. Что же это за энергия чудовищной силы, которая может телепортировать живого человека?

- Ага, щенок, попался! – услышал Анатолий пару минут спустя. Исходящая точка портала сместилась после ухода женщины. Появился большой дяденька в завитом белом парике и расшитом золотом камзоле. Намерения у него были какие-то агрессивные, потому что в руке оказался кинжал, инкрустированный разноцветными камнями, и целилось его острие в сторону Анатолия. Не придумав ничего умнее за неимением на это времени, юноша запустил в шикарного господина мячом. А так как он хорошо владел и броском, и практической механикой, мяч полетел в качестве снаряда с обратным кручением. Прямо в лоб мужику. От столкновения с этой страшной вещью незванный гость вылетел обратно, откуда пришёл, в аккурат в центр портала. Раздался небольшой взрыв. Посыпались ошмётки мячика. Мужик исчез.

Несколько минут портал мерцал ярко-жёлтым, и Анатолий рискнул осторожно сунуть туда кончик пальца. Ничего не произошло. Достав из заднего кармана портативный дозиметр и прибор собственного изобретения, кварцмиксометр, Анатолий сделал замеры и взял вакуумной ложкой пробы поля. Да, как он и подозревал, этот портал держала огромная энергия кварков и ещё что-то. Видимо, тёмная материя. А за порталом было пространство! Другие измерения! Другой мир?

Стоп. Если эта женщина, назвавшаяся его матерью, пришла оттуда, значит, во-первых, ТАМ живут люди, а во-вторых, ТАМ его родной дом? А этот тип расфуфыренный, наверное, и был некий милорд Вернер? Бешеный какой-то дядька, честное слово. А ведь Анатолий ничего плохого ему не сделал, он и видел-то того впервые. Просто пришлось себя защищать. Мячик вот жалко.

Милорд Вернер

Ах, как хорошо быть королём! Приучил народ к порядку, какой нужен тебе, а придворных – к пониманию с полуслова, - и живи в своё удовольствие. Абсолютная власть. Сладкая власть. Власть – это всё. Король – это Бог. Если бы я был королём, я бы стал Богом. Как же мешает этот сопливый наследничек старого Барса! Он сам недавно отошёл в мир иной. В смысле, не на Землю, а совсем, хе-хе. Откинулся. В безвременье. Благодаря мне. Я его отравил! Я!! Чтобы стать потом королём.

Правда, теперь король – его тщедушный братец. Миря. Мирослав, в общем. Миря и есть, тюфяк недовыбитый. Мозги как солома. Добрый, блин. Щедрый, придурок. Весь в Барса своего, Борислава. Умник вонючий. Ну ничего, недолго ему осталось. Больной он. Блаженный. Зарядку в детстве надо было делать! Тощий, соплёй перешибёшь, прости Всемирье. Заболел – неделю в кровати валяется, доблестный наш. Я ему – помочь, народ сподвигнуть на дело правое, а он мне: злой ты, Верник. И ещё шизиком обозвал, когда я про войну намекнул. Сам ты, говорю, френик. Чем народ-то занять, пока ты болеешь? Образ-ова-нием? Точно - френик! Ещё френее, чем брателло был. Не дай Всемирье, говорит, если ты станешь королём. Дейрика пропадёт. Я ему хотел уже возразить, а он вдруг как рявкнет: «Вон!» Ну что ты – король-таки! Пришлось убраться.

А тут этот мелкий ещё, Барсов сынок. Пискля малолетняя, наследничек вшивый. Такой же будет придурочный, и к бабке не ходи! Добрый, френик, блин. Зайки, кошечки – всех любит. Мамки-няньки зацеловали красавчика. Волос пепельный, глаз голубой, Барсик, чтоб его, второй. Ну ничего, доберусь и до тебя, милый ребёнок. Посмотрим, кому тут нельзя королём быть.

Да ещё Атава эта, кошка облезлая, крёстная принца, сыночка своего спрятанного двадцать лет как, откопала где-то! На Земле, тьфу ты. Интриганка. Вздумала в мою политику влезть? Так мало не покажется. Вычислил я его, изобретателя этого. Умный, блин. Ну, как портал под себя настроит на чистую энергию? Надо прикончить его, пока не дотумкался. Физик-френик. Футболюга. Мячом чуть не зашиб, шишка на пол-лба. Бешеный какой-то, не то слово. Землянин. Дикарь. Не принято их трогать, кидаются. Но что мне остаётся? Не становись поперёк дороги милорду Вернеру.

Всё равно, «король Вернер» - звучит благороднее, чем «король Мирослав». Или «король Владос», упаси Всемирье от молокососа.

Анатолий

Подхватив бутсы, Анатолий с приборами за пазухой побежал в лабораторию. Дозиметр зашкалило, но радиация не считывалась. А его изобретение, кварцмиксометр, выдал анализ проб полей портала. Анатолий кинулся записывать формулы и расчёты. Вся теоретическая физика становилась с ног на голову. Но Анатолий видел телепортацию своими глазами! Он давно был готов к тому, что откроются новые, неизвестные до сих пор, законы природы.

На изготовление пробного лабораторного портала у молодого физика ушло два месяца.

В Дейрику он вошёл рано утром, по колено в холодной росе. Вокруг не было ни души. На холме Анатолий увидел замок из розово-серого камня. «Там», - решил он и двинулся к холму. Только дурак будет стучаться в главные ворота, если хочет незаметно проникнуть во дворец, тем более, если успел тут нажить себе врага, такого серьёзного, как милорд Вернер.

Ещё на Земле Анатолий соорудил себе холщовый плащ с капюшоном, применив все свои представления об одежде средневековых монахов. Как и предполагал Анатолий, страннику-монаху отказать в приюте во дворце не смогли, впустив его с чёрного входа.

Анатолий

Обстановка во дворце оказалась та ещё. Король медленно умирал от неизвестной болезни. Принц малолетний, годика два, а то и меньше. Всем пытается править милорд этот, Вернер. Мать моя, Атава, кстати, крёстная мать маленького принца. Красавица, хоть и за сорок уже. Поселила меня в потайной комнате, спрятав от милорда. Всё наговориться со мной никак не могла. Королю Мирославу пытается помочь, да что-то плохо получается. Я говорю, травят его ядом, скорее всего. Она свела меня с королём, умоляла посмотреть его. Но я ж не врач, я физик! Хотя и в биологии, и медицине секу маленько. Куда в нашем лабораторном деле без этого? Первую помощь каждодневно кому-нибудь приходится оказывать.

Я так со Светкой сошёлся, дооказывался «помощь» ассистентке своей. Теперь свадьба в срочном порядке намечается, «залетела» она. Думаю, подстава, конечно, специально она подгадала всё. Давно на меня взгляды красноречивые кидала. Но мне она тоже вообще-то нравится. Правда, тёща будущая просто мымра! Нельзя так, знаю, про будущих родственников говорить, но… Стервозная, вредная, злая женщина без мужа, привыкшая помыкать всем и всяким. И чтобы только по её словам всё делалось. Шалопаем меня обзывает. Грешно хвастать, но не могу согласиться, что молодой учёный, получивший международные гранты на исследования в области квантовой физики, называется шалопаем.

Посмотрел я короля Мирослава, анализы химические кое-какие провёл: точно, яд! Протащил через портал с Земли лекарств хороших, антибиотики, витамины. Он, как узнал о яде, всех поваров разогнал, нашли вредителя, милордова прихвостня. Тот зарыдал, на колени перед королём бухнулся. Мирослав даже за меч схватился от гнева. Всё, думаю, хана мужику. А нечего королей травить! Прихвостень голову руками закрыл, да так в обморок от страха и грохнулся. Мирослав меч в ножны убрал и рукой махнул, велел на Выселки придурка этого отправить. Погубит его доброта, ой, погубит…

А как пошёл у меня через полгода со Светкой разлад, поедом они с тёщей меня заели, Мирослав меня магистром портала к себе во дворец забрал. Вместе с лабораторией моей. Портал давно уже сбои давал, словно кто-то энергию откачивал оттуда. Охрану организовали, отладили настройки. Оказалось, милорд Вернер опять пакостит. В особо крупных размерах: бандитам на Землю энергию сливал, у тех нефть хлестала без ограничений. Вот бешеный дядька! Чего неймется? И выселить его король Мирослав не может: родственником он каким-то ему доводится, то ли дядя двоюродный, то ли ещё кто. А родственников, тем более старших по возрасту, принято уважать.

Дейрика вообще очень правильная страна, хотя бы по целесообразности традиций и законов. Жаль только, попадаются такие скоты, вроде милорда.

Светка дочку родила. Каждый день, проверяя портал, наблюдаю, как они гуляют. А подойти не могу, силы воли не хватает преодолевать вновь унижение, когда они с мамашей меня в подъезд вместе с вещами вышвырнули. Все их обвинения о других женщинах у меня – полнейшая ложь, но не расскажешь же им о портале и Дейрике? И так психом обозвали. Девочку очень жалко. Сломают они её, судьбу исковеркают. Но может, скоро в Дейрике обстановка наладится, попробую её сюда забрать. Если она аномал, конечно. Я очень на это надеюсь.

Ника

Всю высоту своего падения я ощутила по полной программе. И со стороны своей ненормальной семьи, и со стороны коллег в офисе. Чего я только не выслушала! Все, сколько их есть в русском языке, слова оскорбления и унижения были примерены на меня. В итоге из дома меня просто выставили, разрешив взять одну смену одежды: «Чтобы духу твоего здесь не было! Опозорилась, и нас позорить будешь!» На работе же я слышала практически то же самое. Какой позор! Ребёнок без мужа. Ай, ай, ай…

Меня поддержала хозяйка художественной галереи, где я работала по выходным. Она позвонила своей знакомой, которая сдала бесплатно мне комнату в общаге. Да в собесе, куда я обратилась за материальной помошью, попалась хорошая инспекторша. Мне очень хотелось поверить, что не все люди гадкие. Познакомилась с соседями в общежитии. Они оказались вполне адекватными людьми, не считали меня опустившейся и опозорившейся.

Странно – после всего происшедшего, - мне довольно легко удалось найти спокойствие в душе. Я была уверена, что справлюсь со всеми проблемами – теперь, когда я вырвалась из замкнутого круга отравляющих внушений и бесконечных оскорблений. Я справлюсь. И буду жить хорошо, назло всем им, кто считает меня пропащей, с моим сыном. Стоп. Я сказала – сыном?.. Но откуда я знаю, кто родится? Я прислушалась к своим ощущениям. Теперь я знала откуда-то, что будет именно мальчик. Похожий на меня. На Влада. Мальчик.

Всё для маленького мне собрали соседи по общаге: и кроватку, и коляску, и одежду, здесь много, у кого были маленькие дети. Так что делать в декретном отпуске мне было особо нечего. И я решила сделать ремонт в своей комнате. Вот тут все спрятанные переживания и повылезали. Вспомнилось, как делали ремонт в мастерской Влада, как были счастливы… Слёзы побежали по щекам и закапали в ведёрко с краской. А ведь мне нельзя нервничать! Маленькому вредно, когда будущая мама плачет. Дышать спокойно! Считать до двадцати! Дышать! Как тяжело, Господи!

На другой день вместо стен голубой краской я покрасила оконные рамы, а стены оклеила обоями с серебристыми единорогами. Как у Влада в его дворце, наверное.

На родах в самый ответственный момент я умудрилась потерять сознание. То ли от боли, то ли от усталости от самого процесса за целые сутки. Я увидела, скорее, ощутила, золотистое покалывающее мерцание, в центре которого в густом тумане показались башни далёкого замка из розовато-серого камня. Видение пропало от запаха нашатыря. Меня приводили в чувство. Я услышала плач новорожденного. Моего сына.

«Назови сына Эриком», - на самом краю сознания мне показалось, что я слышу мелодичный, хорошо поставленный голос Влада.

«Влад, я очень-очень тебя люблю! – попыталась я мысленно достучаться до него. – Дай мне знать, как ты живешь!»

Ответа не последовало. Или всё это изначально было иллюзией после родов и лекарств, или у меня не хватило сил проникнуть ТУДА…

На сына мне полюбоваться не дали – запеленали и унесли в детское отделение на какие-то процедуры. А мне сказали, чтобы ложилась спать. Как бы не так! Покажите мне мамочку, которая может спокойно уснуть после родов. Всякие мысли лезли в голову. И все они были о Владе и сыне. Он сказал, «принц» - это значит, мой сын – тоже?.. Аномал? Мне стало страшно. Он только что родился, а я уже могу его потерять. Теперь Влад заберет у меня сына? До меня начал доходить смысл произошедшего: я теряла сознание и видела ТОТ мир! Это потому, что мой сын может жить в двух мирах, как и Влад. Виной моего состояния была вовсе не усталость. И не лекарства. Тот, ДРУГОЙ мир. А что, если теперь – через сына – я смогу общаться с Владом?

«А ещё я хочу в тот, другой,

Мир, неведомый мне, войти.

Эй, я хочу в путь, с тобой,

Только ты меня подожди…»

Что-то в последнее время в голове крутится старая забытая лирика. Не то столетье, не та планета, Влад, мой любимый, ну, где ты, где ты?

Я, наверное, всё-таки, заснула, потому что увидела Влада. На нём были серебристо-серые сапоги, чёрный бархатный плащ и чёрный, расшитый голубым люрексом, костюм. Глаза его горели синими искрами ещё сильнее блесток. Он бросился на колени у моей кровати. Об пол с заметным грохотом приложился висевший у него на поясе меч. Его глаза, губы, волосы, его родное лицо были так близко, что у меня закружилась голова.

- Ника, послушай, сказал Влад. – Я никогда не отберу у тебя сына. Я найду способ забрать СЮДА вас обоих. Я тебя люблю.

Я потянулась, чтобы обнять его и потеряла сознание. Если вообще возможно терять сознание во сне.

Проснулась я от плача. Мой сын был со мной в палате. Орал он очень громко. Голос будет, наверняка, как у папы. Я хотела встать и взять его, но не смогла, едва не упала и рухнула обратно на кровать. В голове играл вселенский оркестр, состоящий из одних ударных. Перед глазами порхали «бабочки». Сквозь весь этот аккомпанемент я услышала звон ведра и ворчание нянечки:

- Вот ведь, ироды! И носит их, и носит! Через дверь не пускають, так в окно влезли! Папаши малолетние! Макаки прямо – на такую высоту на дерево забраться! Да оттуда в окно сигать – что тот Тарзан! И ладно бы в туфлях чистых – в сапогах явился! Подошвы-то в глине, ажно кусками валится! Хотя бы переобулся после рыбалки!

Ох, Влад был здесь на самом деле! Это был не сон! Ура!

В тонкостях работы портала я не разбиралась, но догадывалась, что держать его открытым долго невозможно. Тем более, нелегально, как это делал сейчас Влад. «Тоже мне, король! – хихикнула я. – Сам же первый законы и нарушает!»

Вообще-то меня зовут Ниной, но моё имя мне с детства не нравилось – напоминало образ бой-бабы пенсионерки, продающей лук в пучочках. Влад был единственным, кто называл меня Никой. И теперь я понимала, что это имя мне подошло бы ТАМ. Интересно, а Владислав – это настоящее его, тамошнее, имя?

Он хочет назвать нашего сына Эриком. Это, конечно, неожиданный выбор – для меня, но это имя идеально подходит для ТОГО мира. А в нашем мире я назову его Егором. И пусть Эрик будет его тайным именем, как было в старину – имя-оберег. Хм, Эрик Алькаров – как-то не очень звучит. А может быть, Алькарос? Внутреннее чутьё подсказывало, что моя собственная фамилия ТАМ должна звучать чуть иначе.

Алькаров – это фамилия моего отца, я её взяла, когда меняла паспорт, в двадцать лет, вопреки глубокому недовольству моей матери, и особенно, бабки. После этого она заявила, что не будет оплачивать мою прописку в её квартире. Чтобы оплачивать самой, мне пришлось уволиться из детского сада и устроиться бухгалтером в офис строительной фирмы. Каждый мой вопрос о личности отца матерью воспринимался в штыки, да и бабка отнекивалась и делала злое лицо. Фамилию отца она мне и назвала, о чём теперь, наверное, жалела, ещё когда я маленькой была. Как всегда, скандалила тогда и обзывалась, вот и вырвалось. О своём отце я знаю очень мало: только то, что я на него похожа внешне и, видимо, характером, и что он исчез в неизвестном направлении незадолго до моего рождения. Мне очень хотелось найти отца. Особенно сейчас.

Егору (Эрику) было три месяца, когда я решила посетить мастерскую Влада – место, где были счастливы. Пусть недолго, но это было наше с Владом почти семейное гнёздышко. У меня сохранился ключ от мастерской, я его берегла, как реликвию, как некий артефакт, ведущий к счастью.

С того неявного свидания в роддоме за прошедшие три месяца от Влада не было никаких известий. Я очень боялась, что тогда и мог случиться какой-то сбой в работе портала. А может, Влада застукал этот его злой милорд? Но была у меня и идея, что если этот портал раньше часто открывался здесь, в мастерской, есть большая вероятность, что тут он и откроется снова. К тому же, мне хотелось забрать в своё новое жилище последние работы Влада – мои портреты.

Спящий сын беспокойно завозился в «кенгурушке» у меня на животе, как только я тронула ключом замочную скважину. Неведомая сила потянула меня сюда именно сегодня, я не могла бы этого объяснить. Интуиция не подвела: даже не открыв дверь до конца, я увидела рядом с зеркалом знакомое золотистое мерцание.

- Вла… - чуть было не обрадовалась я, но увидела, что из портала вышла девушка. Очень красивая стройная блондинка.

- А, - она, похоже, удивилась не меньше моего, - я думала, что тут никого нет.

Голос был мелодичный, но заносчивые интонации мне не понравились.

- Ты, наверное, и есть Ника? – продолжала девушка.

- Допустим. А ты кто?

Девушка поморщилась как человек, не привыкший к «тыканью».

- Я принцесса Арианна, невеста короля Владоса.

- А что ты делаешь в его мастерской? – перешла я в наступление.

- Этот же вопрос я задаю тебе.

- Я и наш с Владом сын пришли посмотреть его картины. А ещё я намерена кое-что из них забрать – те, что Влад подарил мне. Теперь ты.

Арианна сузила глаза, лицо её стало ещё более высокомерным.

- Да, я знаю, что Владос любит тебя. Но женится он на мне. Хотя мой любимый будет в гневе и отчаянии. Но такова политика нашей страны: короли женятся на тех, на ком выгодно, а не на ком им заблагорассудится. Так что пусть лучше Владос тебя забудет. Я принесу во дворец все его картины, где нет тебя. Сделаю ему сюрприз. Любовь к живописи будет проводником к его сердцу.

«А как же твой любимый? – хотелось спросить у неё. - Ты не будешь за него бороться?» Но у Арианны был такой вызывающий взгляд, что слова застряли в горле.

Пока девушка собирала этюды Влада в большую художественную папку, у меня возникла дикая мысль. От неё сердце ухало в груди, и холодело в пятках. Арианна очень торопилась: портал не мог долго действовать в режиме ожидания. Но мне этого времени было достаточно. Заставляя замолчать разум и логику с их рациональным анализом последствий своего поступка, я прижала к себе сына и кинулась в самую середину золотистого мерцания. В следующую секунду сзади раздался хлопок, похожий на маленький взрыв, заглушив возмущённый крик Арианны.

Должно быть, я на несколько минут потеряла сознание, потому что словно вынырнула из некой бездны в действительность. «Вот нельзя бегом в портал вламываться!» - мысленно отругала я себя.

- Ваше высочество, - загнусавил где-то рядом плаксивый голос, не понять, мужской или женский. – Что же это, Ваше высочество? Где же принцесса? – голос сорвался на всхлипы.

Я открыла глаза и огляделась. Я лежала на боку, Егорка возился в «кенгурушке» и кряхтел, просыпаясь от сырой травы. Недалеко от меня на коленях сидел старик с седой реденькой бородкой, одетый, как средневековый вельможа, и тоненько хныкал, держась за голову. Я попыталась сесть, но что-то тянуло вниз: это оказалась сумка с памперсами, пелёнками и прочими детскими вещами, висевшая на плече.

- Эй, послушайте, - окликнула я хнычущего старика.

- Ах, оставьте, барышня, - он махнул рукой и снова принялся вытирать слёзы. – Охрана портала вот-вот прибудет сюда, а принцессы нет.

- Да всё в порядке с вашей принцессой, - слегка обиделась я на такое приветствие. – Зато её не арестуют.

- Это точно, - вздохнул старик.

Я тем временем извлекла малыша из «кенгурушки» и начала рыться в сумке в поисках тёплой пелёнки – здесь было свежо.

Охрана портала окружила нас, спикировав откуда-то сверху. Их было человек пять, этаких «шкафов с антресолями», длинные тёмные волосы, глянцево-чёрные плащи, напряжённо-оценивающий взгляд.

- Та-ак, - самый высокий и самый красивый из них, по-видимому, главный, выступил вперёд. – Старик Ксенодз, узнаю. Ты зачем портал открывал?

- Я-то – что, - пролепетал тот. – Моё-то дело маленькое…

Начальник охраны усмехнулся. Недобро.

- Большие дела – большие люди. Опять инфанту прикрываешь, Ксенодз? Вот же девчонки! И носит их, и носит! Которая на этот раз? Мара? Ираида? Стелла?

- Арианна, - прошептал старик. – Я умоляю вас, Торис, помогите! Портал закрылся, а принцесса осталась ТАМ…

Торис выхватил меч из ножен. Из глаз его, казалось, посыпались искры гнева.

«Убьёт старика!» - испуганно подумала я, шагнула к Торису и потрогала его за рукав. Он вздрогнул, на мгновение застыл и медленно повернулся ко мне. Искристый гнев его чёрных глаз сменился удивлением:

- Кто вы? И что здесь делаете? – наконец спросил он.

- Ника Алькарос, - представилась я. Торис как будто поперхнулся, дальнейшие слова допроса завязли у него на губах. Меня начали терзать смутные подозрения о том, куда исчез мой отец двадцать пять лет назад. В нашем мире его звали Анатолий, как его зовут здесь?

- Я посчитала, что если мне подали портал, - продолжала я, - то настало время увидеть отца.

Торис почтительно наклонил голову.

- Я доложу о Вашем прибытии Его Превосходительству магистру.

- Будьте так любезны, - я старалась играть до конца. – И оставьте в покое Ксенодза, пожалуйста. Да, и при первой же возможности верните Арианну. К сожалению, она перепутала и воспользовалась поданным мне порталом.

Торис молча поклонился и незаметно сделал знак своим солдатам. В следующее мгновение они исчезли. Мне показалось, или при имени «Арианна» глаза Ториса сверкнули? Старик Ксенодз под шумок уковылял в близлежащий лесок. Похоже, теперь он меня боялся.

- Карету мне, карету, - вздохнула я и, подхватив сумку с детским на плечо, поплелась по направлению к холму, на котором виднелись розовато-серые башни замка. Экипаж встретил меня на середине пути.

Арианна

Как же можно так с размаху в портал кидаться? Да ещё с ребёнком на руках? Бешеная девчонка. Все они, земляне, такие. Дикари, что с них взять? Никакого воспитания. Теперь вот портал закрылся в срочном порядке. Надеюсь, Торис с Владом меня вытащат, пока милорд Вернер не узнал. Сама-то я вряд смогу портал открыть, аномальные способности в восьмом поколении. Да и не подобает принцессе, почти королеве, возиться с электронными схемами. За сутки-двое, скорее всего не управятся. Можно пока на Землю смотаться, посмотреть, тем более, давно хотела, но как-то, хм, стеснялась, что ли?

А девчонка Владова, оказывается, аномал, как и он. Запомню, может пригодиться эта информация, мало ли происходит и ожидается придворных интриг? Дамы наши любят «поучаствовать» в чужой жизни…

Эх, поесть бы чего-нибудь. Надо узнать, где у них тут трапезная.

Ника

Час спустя я сидела в апартаментах магистра Алькароса и поглощала фрукты. Это действительно был мой отец! Здесь его звали Анатоль.

- Я знал, что рано или поздно ты здесь появишься, - сказал он.

Внуку он очень обрадовался, немного удивился имени Эрик, на что понимающе промолчал, и только глаза его выдали. Влад успел тут уже всем растрепать, что у него есть сын! Я не понимала, зачем он это сделал, если он скоро женится на другой.

- Пап, расскажи, как ты здесь оказался, - попросила я.

- Я только в восемнадцать лет узнал, что неродной своим родителям. Моя мать, крёстная Влада, сама родом отсюда. Так получилось, что милорд Вернер меня нашёл там, на Земле, и хотел убить, так как я был физиком и раскрыл механизм работы портала. Но у него ничего не вышло. Я вылечил короля Мирослава, дядю Влада, которого милорд пытался отравить, чтобы самому править страной. Но милорд не успокоился. Он связался с экстрасенсами-шарлатанами – те работали на бандитов – и они все вместе начали расшатывать работу портала. Стали пропадать люди, улетая во вневременье. Чтобы держать портал в порядке и организовать охрану, я вынужден был часто «уезжать» с Земли. И твоя мама и моя тёща, якобы уличив меня в измене, выгнали меня из дома. Просто выбросили чемодан с моими вещами в подъезд. То, что ты появилась на свет, я почувствовал здесь, в Дейрике – как Влад почувствовал Эрика, – я наблюдал за тобой все эти годы. В каком жутком кошмаре ты жила…

- И ты ни разу не напомнил о себе, а мне так не хватало папы…

- Прости. Мне казалось, что мать и бабка настроили тебя против меня с самого детства.

- Старались. Но я не настроилась. И даже взяла твою фамилию. Представляешь их реакцию?

- Дочь, я тебя очень люблю. Веришь?

- Конечно, пап. И я тебя люблю. Пап, а скажи, почему я никогда не чувствовала на Земле здешний мир?

- Они лишили тебя уверенности в себе, обедняли твой мир своими внушениями. Ведь чтобы попасть сюда, сначала надо вообразить этот мир в своей голове, а дальше – чистая физика. Они запрещали тебе рисовать, читать книги?

Я кивнула. Он знал обо мне всё.

- Я вообще поражён твоей смелостью. Ты шагнула в портал, не зная точно, что принадлежишь этому миру. В противном случае ты натолкнулась бы на стену, и этот мир отверг бы тебя. Ты могла разбиться. Портал мог ударить тебя огромным разрядом энергии.

- Да ладно, пап, - я откусила третью грушу. – Всё нормально, и я жива и невредима. Можно я теперь поживу у тебя? Там, в нашем мире, я никому не нужна, у меня только временная комната в общаге.

- И ты сможешь каждый день видеть Влада рядом с другой женщиной, его женой? Ты знаешь, что он скоро женится на Арианне? Бедный Торис! Он готов на всё ради неё!

- Торис её любит? Но почему тогда на ней женится Влад?

- Дочь, это политика. Иначе королём по закону станет милорд Вернер, если Влад откажется от трона. А в том случае, если он станет холостым королём, не будет иметь реальной власти, и опять королём фактически становится милорд. Да и положение в обществе обязывает. Ты Владу здесь не пара, хоть и дочь магистра. А Торис - всего лишь капитан охраны портала, и не пара принцессе Арианне. Вот ты и Торис – одного поля ягоды. И парень он хороший.

Я вздохнула.

- Верю, хороший. Но я Влада люблю. У нас сын.

- Даже если что-то или кто-то заставит Арианну отказаться от короны, есть ещё три инфанты, её сёстры.

Было очень грустно. Но я всё равно останусь здесь, в Дейрике. У меня теперь есть сын. И я нашла отца! Я сильная, я выдержу…

Милорд Вернер

Милорд уже много месяцев чувствовал себя отвратительно. Хороших лекарей в Дейрике он найти не мог, те прятались, кто где успеет. Милорда в Дейрике народ не любил. К магистру Анатолю милорд не стал бы обращаться даже под угрозой смерти. Аристократическая гордость не позволяла обратиться к дикарю, тем более давнему врагу.

С захватом трона у милорда ничего не вышло, слишком долго, благодаря магистру, прожил тщедушный король Мирослав. И слишком щедр был он при жизни на проявление доброты и милосердия. Все подданные, от двора до низших крестьян, его боготворили. Охрана короля была безупречной. Неподкупной! Но человек пять приближённых короля милорд Вернер отравить сумел. Собственноручно. И не попался!

Принц Владос стал художником. Он настолько полюбил мир под названием Земля, что хотел там остаться навсегда. Милорду Вернеру это было на руку. Он даже начал симпатизировать мальчишке.

Но когда умер Мирослав (милорд здесь не причём!), он был вынужден под бдительным оком придворных юристов и политологов сообщить Владу, что он может занять трон. Скрепя сердце, Вернер вызвал принца и в таком тоне с ним поговорил, что Владос от этих завуалированных тонких оскорблений и от шокирующей новости о смерти Мирослава едва не отказался от трона. Милорд возликовал, но просчитался: юрист зачитал Владу завещание дяди. Тот завещал ему и страну, и портал между мирами, принять которые наследный принц должен был в обязательном порядке. Неподчинение воле покойного короля было нарушением закона Дейрики и влекло за собой военный трибунал.

У милорда Вернера оставалась только одна зацепка: неженатый король не имел абсолютной власти и должен был учитывать во всём мнение советника, коим и был сам милорд – по своему родственному королевскому происхождению.

А если Владос посмеет нарушить сие положение вещей и женится, то выбор у него будет невелик. В Дейрике есть один-единственный род Аварес, где можно найти принцессу, подходящую по общественному положению для короля. Принцесс в этом семействе четыре, и все глупые, взбалмошные и стервозные. И насколько знал милорд Вернер, на Земле Владос успел влюбиться в некую Нику, и скоро у них должен родиться ребёнок. Неужели добрый, ответственный король Влад бросит своего ребёнка на Земле и примет трон с перспективой жить с дурой-королевой? Что ж, малыш, придётся тебе всю жизнь чувствовать себя виноватым, да ещё терпеть рядом с собой противную недалёкую королеву! Скорее всего, Арианну, она старшая из принцесс Аварес. У той, правда, тоже есть «милый друг», капитан Торис. Девчонка, однако, думает, что никто не знает об их делах сердечных. Шпионы милорда не дремлют. Вот и помучайтесь, ребятки! А милорд Вернер тем временем на Землю сгоняет, к лекарям тамошним. Уж очень отвратительное самочувствие.

Арианна

Цыганки выкручивали руки светловолосой девушке в странном, каком-то средневековом платье из жёлтого шёлка.

- Оставьте меня в покое! – кричала та. – Нет у меня золота!

- Ай, врёшь, красавица, - уверяли воровки, - покажи карманы.

- Э-э! – вышедший покурить на крыльцо охранник ломбарда увидел их недавнюю клиентку, которая продала пару золотых монет. Цыганки-воровки, как их не гоняй, вечно крутятся там, где есть скупка золота. Вот и девушку решили грабануть. – А ну, я вас!

Цыганки нехотя отпустили девушку. Та поправила пышные рукава, отряхнула платье и гордо, по-аристократически, вскинула голову.

- Принцесса,- пробормотал охранник обалдело.

- Почти королева, - ответила девушка. – Не проводите до трапезной?

Когда подошли к концу вторые сутки, а портала всё не наблюдалось, Арианна начала волноваться. Неужели девчонка Влада оказалась не аномалом, и установка перестроилась и поменяла их местами - насовсем? Принцесса впала в настоящую панику. Сердце билось о грудную клетку, как раненная птица, Арианна задыхалась, словно в лёгких кончился воздух, её бросало то в жар, то в холод.

Кто-то вызвал «скорую», увидев лежащую на тротуаре девушку.

- Ну вот и славно, - услышала, очнувшись, Арианна. – Ничего, это просто обморок. Ты не беременна?

На неё смотрел человек в очках и белой хламиде, на шее у него висела резиновая трубка с какими-то присосками.

«Лекарь», - поняла девушка.

- Ты не беременна? – переспросил лекарь. Арианна задумалась. А вдруг Торис…

- Ладно, полежи пока, - лекарь пересел на другую кровать.

В зале, где стояли кровати, не было дверей, он был вытянутый и узкий, как коридор. Впрочем, это и был больничный коридор, в палатах мест не оставалось. На соседней кровати, куда пересел лекарь, лежал солидный мужчина в бархатной сорочке с кружевами. Его лица Арианна не видела. Но услышав его голос, почувствовала леденящий страх, сковывающий похлеще «чёрного льда» магистра: это был милорд Вернер! Вот где встретились! Как он тут оказался? Неужели следил за ней? Как хорошо, что она не стала отвечать на вопрос лекаря, не подала свой голос! Иначе милорд бы её вычислил. Может, он пока не знает, что она рядом с ним? Арианна затаилась, спрятавшись за спинку кровати, чтобы милорд не мог её увидеть.

Впрочем, милорду было не до сбежавших принцесс-авантюристок. Лекарь сообщил тому, что у него неизлечимые метастазы, и жить ему осталось от силы два месяца! Милорд зарыдал и схватил лекаря за грудки. Арианна под шумок тихо выскользнула и добралась до туалета. Здесь и застал её портал.

Ника

Арианна объявилась во дворце через два дня, вся какая-то бледная и помятая. Портал для неё монтировал Влад вместе с Торисом – куда же без него? Он чуть весь дворец не разнёс за двое суток своими переживаниями по поводу этой особы. Она буквально вывалилась из портала – на руки Ториса. Тот не спешил её отпускать, пока не стало неудобно продолжать объятия, о которых якобы никто не догадывается. Арианна смотрела в его глаза, улыбаясь, потом что-то тихо сказала. Торис завопил какой-то боевой клич и снова схватил принцессу. Влад хмыкнул и посоветовал:

- Имя выбирайте, смотрите. Чтоб для принца было. Эрик – занято.

- Во вневременье всю политику, - сказала Арианна. – То, что я узнала на Земле, меняет всю ситуацию. Милорду жить осталось два месяца.

- Два месяца-то мы потерпим этого злобного родственника, - сказал Влад.

- А потом давай закон придумывай новый, чтобы всем нам хорошо было, понял? – заявила Арианна. – Не вы одни с принцем теперь. Мы с Торисом тоже. Скоро. Кузены…

Мы с Владом счастливо засмеялись.

P.S. Рассказ навеян стихотворением, прочитанным в Интернете «Идёт принцесса…». Благодарю его автора, низкий поклон.

Духовка

Надя дожила до пятых седин. Когда уже бесполезно выщипывать седые волоски, чтобы не портили цвет волос. Его, этого цвета, собственно, и не осталось. А если остался, то – белый. Когда бесполезно разглаживать морщины, ведь на самом деле, крем-лифтинг – это для молодых. Когда бесполезно пить лекарства, потому что они лечат одни органы и с тем же успехом калечат другие. Когда бесполезно надеяться, что выросшие дети вернутся в родной дом. Бесполезно, потому что у них свои семьи и своё «счастье в личной жизни», в котором нет места тебе. А ты старая, дряхлая, и ноешь, успевая при этом читать «нотации», и учить жить их, великовозрастных и самодостаточных. Да кому ты нужна? Мама… Когда бесполезно… Да ВСЁ уже бесполезно. Потому как твоя попытка что-то изменить превращается в пытку и возвращается тебе же в стократном усиленном противодействии, тем же концом по тому же месту. Потому что даже просто жить стало бесполезно.

Наде хотелось внимания, но никто его не оказывал. Вокруг полный вакуум. Тотальное одиночество. Впрочем, один человек уделял ей самое пристальное внимание, поскольку деваться ему было некуда. Этот человек – она сама. Попробуй, не обрати внимания на гастрит, когда наждак поселяется в желудке и скребёт так, что хоть на стенку лезь! Или когда среди ночи начинают ныть зубы, причём все сразу, а потом в эту песню вступают диссонансом голоса радикулита, стенокардии и мигрени. Одновременно. Являя миру Нади ужасную какофонию.

Наде очень не нравилось чувствовать себя старой развалиной. Вон, такие же, семидесятилетние бабы, и на дачу с вёдрами-тележками, и на ярмарку, откуда тащат мешок картошки и тачки с луком – на себе! А она? Две бутылки молока да хлеб – и то нести тяжело, тело словно скованное, и ноги не идут, как деревянные.

Теперь всё чаще Надя вспоминала свою бабку. Почти двадцать пять лет жизни, до замужества, ей пришлось жить с маминой матерью. Та постоянно жаловалась на «всё болит», лезла во все семейные и личные дела домочадцев, читала нравоучения по любому поводу. При этом сия больная успевала судачить на лавочке с соседками, участвовать в сплетнях всего двора на главных ролях, ругаться матом и даже драться с теми, кто ей вставал поперёк дороги. Во всех своих бедах бабка обвиняла окружающих, обижалась и злилась на весь мир. Мир отвечал ей тем же. Ходила она равно шустро с примерной скоростью пригородной электрички как с тачкой на ярмарку за мешком картошки, так и в кинотеатр на индийские фильмы в стиле «Танцор диско».

Всех бабкиных поучений, притеснений и оскорблений Наде досталось «по полной программе». И она дала себе зарок: ни за что не стать в старости похожей на эту бабку.

Пролетели годы. И вот она, старость. Надя действительно не стала такой, как её бабка. Но итог всего – одиночество. И бесполезность. Смысл жизни утрачен. Надина бабка была особой демонстративной и частенько «играла» на публику. В такие моменты она любила повторять: «Как же вы все мне надоели! Накачались на мою шею! Так бы и наложила на себя руки. Вот голову в духовку сунуть, газ пустить – и всё! Да боюсь - грех». И так далее, с разными вариациями.

Сейчас Надя всё чаще вспоминала эту «духовку». Боязни особой в себе она не чувствовала. Греха… Да что – грехов, что ли у неё мало? Одним больше, одним меньше. После очередного телефонного разговора с сыном, когда Надя почти физически чувствовала, что бьётся головой о непреодолимую холодную стену, она решилась. Убрала квартиру, помылась, оделась во всё чистое и открыла газ в духовом шкафу. Стоять на коленях было ужасно больно, но утешала та мысль, что уже всё равно, и скоро закончится эта её бесполезная жизнь.

Через несколько минут у Нади закружилась голова, и она провалилась в кромешную тьму. Открыв глаза, Надя поняла, что это не совсем тьма, скорее, полутьма. «Вот и загробный мир», - решила она. Люди, побывавшие в состоянии клинической смерти, по телевизору рассказывали, что видели свет в конце туннеля (коридора). Никакого туннеля Надя не разглядела, как и источника света. Всё было серым. Лишь полутени замысловато давали некие переходы оттенков от чёрного до белого. Монохромный загробный мир.

Надя почувствовала, что колени уже не болят. Она стояла ровно, на двух ногах. А раз стоишь, можно и пойти куда-нибудь. Всё равно, куда. Причудливые тени напоминали деревья в сказочном лесу. Было очень тихо, но даже собственных шагов Надя не слышала. На протяжении нескольких минут, часов, а может, лет? ничего вокруг не происходило, не менялось: та же серость, те же тени. Потом на самом краю сознания показался некий звук. Примерно определив его направление, Надя повернула туда.

***

Каждый писатель знает, что если у него хватает способности создать настоящих героев, «человеков», а не картонных персонажей, они, эти герои, рано или поздно начинают рулить сюжетом. Вставлять свои реплики, действовать, создавать ситуации, иногда полностью противоположные первоначальному замыслу автора. На самом деле сюжет любой книги, настоящей, с живыми героями, непредсказуем, а Главный герой – самая тёмная и скрытная личность, лишь изредка идущая на компромиссы с автором.

«Линии сужаются, становятся тонкими, как штрихи на гравюре, исчезают…

Приближается всадник… Синхронно со мной берётся за рукоять шпаги… Я. Я возвращаюсь?.. Каким-то образом мы проезжаем друг сквозь друга; на одно мгновение воздух сгущается, становится плотным, как вода. Какой Кэрролл придумал это зеркало…

Белое небо, белая земля, никакого горизонта… Впереди ни солнца, ни облаков…

Приходит волна темноты, и осколки мира начинают вертеться в смерче… Возникает свет… Он исходит из ниоткуда и освещает ничто…

Унылый серо-белый пейзаж, нечто вроде лунной поверхности…

Сперва появился серо-белый лес, сильно скособоченный… Внизу, прямо под ногами, - часть какого-то горящего здания. Здание чёрно-серое, огонь – серый…

Горы вверх тормашками, внизу проплывают чёрно-белые облака. Снова белое, вздымающееся и опадающее, как морские валы.

Чёрно-белый мир напоминал рисунок углём, в низко нависшем небе чередовались полосы тьмы и света…

С нелепого неба повалил снег. Нет, не совсем снег, а мелкие бледные цветы; они падали и падали, покрывая камни толстым пушистым ковром. Весь этот мир пронизывало странное, сумеречное – под стать освещению – чувство…» - писал Роджер. – «Я отпустил поводья и спешился…»

«Куда? – возмутился автор. Герой не слушался. – Корвин, ты куда собрался? Ещё не приехали!»

Тихие шаги приближались. Сейчас: белое одеяние, длинные чёрные волосы – появится она, моя Дева Озера…

Сумеречное освещение не заставляло жмуриться. Услышанный Надей тихий звук оформился в цокот копыт о камни. Всадник. Весь в чёрном. Лицо мрачное, измождённое, но красивое. Единственное яркое пятно в этом чёрно-белом мире – кроваво-красный большой рубин, висящий на шее незнакомца. Серые латные перчатки, чёрный плащ, сколотый серо-серебристой розой.

Вот тебе раз! Что ещё за новости? Вместо Девы Озера – какая-то бабуля, божий одуванчик! Волосы белые, одеяние чёрное. Старость взамен молодости. Фото-негатив какой-то. И вина у неё, наверное, нет. Чёрт возьми, как есть хочется!

- Бабуль, покушать не найдётся? – спросил спешившийся всадник. – Есть хочется, хоть умри.

- Ой, голубчик, - засуетилась Надя. – Так это… Пойдём ко мне на кухню, я тебе борщик разогрею.

- А далеко твоя долина? – спросил Корвин.

- Рядом, рядом. Пойдём, накормлю, и дальше поедешь. Ты, небось, торопишься?

На удивление чётко Надя запомнила обратную дорогу из этого монохромного мира к себе домой. На кухне уже во всю воняло газом. Надя открыла окно, пока Корвин выкорячивался на четвереньках из духовки.

- Кажется, кто-то тут сдох, - пробормотал он.

- Сейчас всё проветрим, - ворковала Надя, за многие годы вновь почувствовав себя кому-то нужной. – У меня и настоечка есть.

Из холодильника споро замелькала на стол нехитрая закуска: пара помидоров, солёные огурчики, сыр. Разогрела ароматный борщ. Разлила по рюмочке.

- Ну, твоё здоровье, хозяйка, - Корвин хлопком выпил, закусив сыром. С чувством, с толком осушил ещё пару рюмочек и две тарелки борща.

- Другое дело. Вот спасибо, мать. Изумительно вкусно. Ну, бывай. Пора мне. Гроза близко.

- В твой мир? – спросила Надя.

- О, нет, то не мир. Даже не Тень. Это Межмирье. Коль разрешишь, как освобожусь, забегу к тебе ещё. Хорошо тут у тебя. Прямо материнское тепло чувствуется.

На прощание Надя обняла Корвина и крепко-крепко прижалась к его сильной мужской груди.

- Я буду ждать, мой хороший, - прошептала она.

P.S. Не рассказ, скорее, проба пера. Лёгкое прикосновение к теме: «Дверь в межмирье» и светлое воспоминание о любимом герое Р. Желязны.

Контакт

Юмористический рассказ

Исследовательский звездолёт типа «Зет-зеро» миновал правый рукав Ориона. Возвращались практически ни с чем: несколько проб космической пыли и заснятые на камеру обычные каменные глыбы на месте источника радиосигналов, как будто отраженных. Вот только отражение чего? Так ничего и не выяснив, не найдя и не исследовав, капитан Си-три приказал возвращаться. Команда уныло разбрелась по каютам и рабочим местам.

Тишину рубки нарушал только слабый гул вентиляции.

- Би-два, - задумчиво сказал капитан, глянув на экран обзора, - Вы верите в инопланетный разум?

- Как можно, кэп! – возмутился первый пилот. – Я атеист!

Капитан Си-три грустно улыбнулся, кивнув на экран, с которого не отводил взгляда:

- Придётся поверить.

Би-два ничего больше не успел ответить. Смятение на его лице сменилось изумлением: правый рукав галактики 65^#436 на экране окрасился розовым, что-то противно запищало и ухнуло, и корабль закрутило в штопор. Пилот отчаянно нажимал кнопки пульта управления:

- Ничего не получается, кэп! Надо выйти из гипера!

- Держись на всякий случай ближе к краю, Би-два.

- Есть, кэп!

Корабль слегка выровнялся, но слушался с трудом. Капитан отдал несколько распоряжений в интерком механикам и инженеру. Корабль завибрировал, как машина на длинных оборотах двигателя. Капитан вздохнул. То, что он просил сделать механиков, не получилось.

- Приготовьтесь к посадке, Би-два, - сказал капитан.

- К посадке? Но кэп!.. Куда???

- Вы же прекрасно видите, что из этого положения корабль не выйдет в гиперпетлю! – капитан не часто показывал, как хорошо поставлен его редкостный баритон. – Или не видите, пилот?

- Есть, кэп, - Би-два опустил глаза. - Простите.

***

За окном стояло слякотно-морозное время – третья декада марта. На крыльце магазина женской одежды с чёрного входа стояла тёмно-коричневая полированная советская тумбочка. И самое главное, бесхозная! Это была удача! Виталик заприметил тумбочку ещё во время обеденного перерыва, когда дворами шёл мимо. Но вечером после работы тырить её было довольно опасно: кругом шастал народ – двор-то проходной – да и мало ли, чья это мебель, вдруг из магазина? Он был ещё открыт, и продавщицы то и дело выходили курить. Поэтому Виталик дождался ночи и, взяв на работе одноколёсную тачку для мусора, потихоньку двинулся добывать тумбочку. Впрочем, спроси, зачем ему эта тумбочка, Виталик вряд ли ответил бы вразумительно. Просто и он, и все прочие – соседи и родичи - привыкли брать ничейное, вдруг пригодится?

Тумбочка оказалась на удивление тяжелой, хотя по звуку внутри была пустота, а дверцы почему-то не открывались, видимо, покоробило от влаги. Кое-как взгромоздив тумбочку на тачку, пыхтя и бубня ругательства, Виталик попытался взять «транспорт» за ручки, но шаткая конструкция опрокинулась. Виталик поскользнулся и получил по физиономии съезжающей на дорогу тумбочкой. Прямо в лобешник! Ручкой от дверцы! Охая и потирая ушибленное место, он услышал сзади шаги. А оглянувшись, всё ещё сидя в полузамёрзшей луже, сразу же забыл о шишке на лбу: мимо шло создание невиданной красоты, девушка его мечты!

- Девушка, - позвал Виталик, - вы не подумайте, я не пьяный. Я просто поскользнулся и упал. Вы не поможете мне подняться?

Ну как можно отказать на милую просьбу (в час ночи), высказанную с такой обезоруживающей улыбкой? Так Виталик познакомился с Ксюшей. Через пять минут они вдвоём уже катили на тачке злосчастную полированную тумбочку. Ксюше оказалось с ним по пути.

- Меня никто ещё с тачкой домой не провожал, - засмеялась она.

Виталик жил в восьмиквартирном доме-бараке недалеко от городского пустыря, на котором всё собирались, но никак не могли построить приличную девятиэтажку. Условившись с Ксюшей встретиться завтра, то есть уже сегодня, Виталик затащил тумбочку в свой закрытый двор и, не в силах больше корячить эту мебель, оставил её у подъезда и отправился спать. Дотащить находку до квартиры он, в любом случае, один бы сейчас не смог: на второй этаж, да по шаткой деревянной лестнице! Ничего, ему завтра к восьми на работу, а соседи-пенсионеры раньше десяти не вылезут. Утром сил-то побольше будет.

Через десять минут Виталик проснулся. Его тряс за плечо вернувшийся со второй заводской смены отец:

- Пошли со мной, там такую классную тумбочку выкинули! Поможешь затащить!

Виталик вздохнул и, еле разлепляя глаза, стал натягивать носки. Смеяться над ситуацией в два часа ночи не хотелось.

***

Эта огромная кислородная планета, третья от большой жёлтой звезды, и оказалась источником радиосигналов, заинтересовавших учёных с планеты Балкауне. Но они думали, что обнаружили ту самую мифическую Радиозвезду, о которой упоминалось в преданиях Астрономов! Эта Радиозвезда, согласно данному документу, была началом и концом времен и галактик, дальше неё ничего не могла существовать. В самом деле, не разумная же жизнь испускала эти волны! В это верить было смешно. Но жители планеты Балкауне, да и кое-кто из астронавтов всё-таки верил, хотя и молчал об этом, потому что официальное правление планеты считало разумных инопланетян пережитком дикого прошлого.

Капитан звездолёта Си-три не афишировал свою веру в разумных богов с далёких звёзд. Почему бы не допустить возможность того, что где-то далеко-далеко, у такой вот относительно спокойной жёлтой звезды класса G, существует великий разум?

Сделав три круга по орбите планеты, пилот Би-два выбрал достаточно удобное место для посадки. Последний раз взревев турбинами дюз, корабль резко «ухнул» вниз, но опустился мягко. Что-то в его гипердвигателе было неисправно, но, на взгляд механиков, решаемо.

За бортом были сумерки. Снег сверкал розово-оранжевыми блёстками в лучах заходящего малиново-жёлтого светила. Зрелище впечатляло и шокировало. Корабль стоял на очень ровной шпалевой площадке прямо возле какого-то давно заброшенного примитивного гиперпортала средних размеров. Вокруг валялась странная рухлядь в клочьях, похожая на непрочную древнюю космическую технику, хотя не понятно, каким взрывом её могла так разворотить.

Всю эту картину команда «Зет-зеро» наблюдала через бортовые компьютеры. Пока те изучали колебания температуры, брали пробы воздуха и делали другие умные вещи, снаружи совсем стемнело. Капитан назначил дежурных и отдал приказ остальным расходиться, чтобы не толкались у экранов. На душе у него было очень тревожно.

Среди ночи грунт площадки, на которой стоял корабль, вдруг вздыбился и попытался сбросить с себя незваных гостей. Корабль приподняло и переместило вбок, потом он рухнул вниз и накренился. Несколько минут спустя корабль снова подняло, и он куда-то медленно поплыл, скрипя и подпрыгивая, словно задевал за что-то днищем. Напрасно в рубке выла тревога, на экранах бортовых компьютеров ничего нельзя было разглядеть – снаружи стояла всё та же непроглядная тьма.

***

Утром Виталик рассказал отцу предысторию с тумбочкой. Получилось очень весёлое начало дня. Сперва они похохотали до слёз. Потом отец стал стамеской открывать дверцы этой легендарной тумбочки. Сломал две штуки. Стамески. Дверцы не сдвинулись с места. На них даже не осталось ни одной царапины. Словно это была не деревянная полированная поверхность, а… Металл – твёрже стали? Советской стали, из которой делали плотницко-столярный инструмент? Но сталь не может выглядеть, как полированная доска!

Виталик отправился на работу. Отец вздохнул над второй сломанной стамеской и пошёл отсыпаться после ночной смены.

***

Уже несколько часов корабль стоял спокойно. За иллюминаторами был полумрак. Похоже на какой-то огромный ангар: большое помещение с ровными стенами явно искусственного происхождения.

Капитан Си-три успел подремать не более четверти часа, во время чего команда ходила на цыпочках и разговаривала шёпотом. Капитан резко открыл глаза и выпрямился. Перед ним стоял Эн-оу, ксенобиолог экспедиции.

- Разрешите доложить, кэп? – сказал он.

- Валяй, - кивнул Си-три.

- Нами были запущены разведывательные зонды в количестве двух экземпляров и один модульный батискаф, на борту которого находится пилот-лингвист Пи-оу.

- Результат?

- Зонды вернулись. Оба. Информация в анализаторе. Батискаф…

Капитан умел смотреть так, что начинал заплетаться язык.

- … батискаф исчез. На связь не выходит, позывные гасятся.

- Продолжать поиски, - спокойный тон капитана Си-три был страшнее дисциплинарного выговора. – Результаты зондов – мне.

- Есть, кэп, - Эн-оу едва сдерживал слёзы. Не каждый день пропадает без вести родной брат…

Информация первого зонда Х-12. Найдена белковая жизнь. Очень крупные существа. Имеют хитиновый панцирь рыже-коричневого цвета, 6 ног, 2 глаза, 2 антенны. Живут рядом с органическими отходами и водой. Всеядны. Передвигаются на всех шести ногах, развивая скорость до 1 м/с. Агрессивны. Неразумны. Языка нет.

Информация второго зонда Х-13. Найдена белковая жизнь. Существа примерно нашего размера. Строение тела аналогично нашему. 6 ног, 2 глаза, 2 антенны. Питаются органикой. Передвигаются на всех шести ногах. Обоеполые особи имеют крылья. Могут жить как в ходах, проделанных внутри почвогрунта, так и в специально построенных больших жилищах в виде куполов из целлюлозы. Задатки разума: уровень 12-14 %. Кастово-общинное сообщество. Язык примитивный – 15-20 понятий. Агрессивности не проявили. Игнорировали и попытки стандартной программы отреагировать на наше появление.

Капитан Си-три прокрутил запись в третий раз, выключил анализатор и задумался. Было неясно: планета настолько густо заселена, что придётся исследовать все группы существ, или радиосигналы подавал кто-то, кого они пока не нашли? Наверное, всё разъяснит батискаф. Если он вообще найдётся…

Пилот-лингвист Пи-оу отправился на поиски разума. И капитан Си-три, и учёные экспедиции были уверены, что на этой огромной кислородной планете должна быть разумная жизнь. Его брат, ксенобиолог Эн-оу, запрограммировал и запустил два зонда. А Пи-оу выпросил разрешение у капитана взять исследовательский модульный батискаф. Си-три чувствовал необъяснимую тревогу от этой затеи. Но именно потому, что не нашёл логической веской причины своей тревоге, вынужден был пилота-лингвиста отпустить, потребовав обещания, что тот не полетит дальше зонда Х-12.

Батискаф резво вылетел в открытый шлюз ангара, где уже несколько часов стоял корабль, сделал кольцевой манёвр в виде «восьмёрки» и попал в открытый шлюз другого ангара. Пи-оу разглядел в окуляры обзора неплохую посадочную площадку. Ни одного батискафа или модульной шлюпки, правда, там не наблюдалось, но поверхность была практически идеальной для посадки. Скорее всего, площадка, как и эти ангары, сделана искусственно, а это значит, что они нашли разумную жизнь!

Не успел Пи-оу сесть и начать наземное движение, как раздался дикий рёв, словно выли десятки сирен. Пилот увидел прямо по курсу модуля огромную движущуюся ревущую башню с ржавой верхушкой. Вдруг откуда-то появилась ещё одна ревущая башня, больше первой, не ржавая, но ревела она ниже тоном и на порядок громче. От этой второй башни в сторону батискафа выдвинулась страшного вида платформа с явным намерением его сплющить. Пи-оу подвинулся. Неповоротливая платформа ударилась о посадочную площадку, поднялась и снова устремилась к батискафу. Пилот выстрелил в неё из лучемётов с борта, но платформа его задела и повалила набок. Пока Пи-оу пытался восстановить равновесие модуля, что-то снаружи подхватило его и отправило в свободное падение через шлюз.

***

- Лариска, десять часов уже, а ты всё в постели нежишься! Вставай!

- Ба, ну каникулы же, - потянулась девочка.

- И что? – бабка упёрла руки в бока и злобно посмотрела на Ларису. – Значит, будешь весь день на диване валяться?! Лодырь! Вставай, полы притирай!!

Лариса поморщилась. Она терпеть не могла это странно звучащее слово – «притирай». Пол обычно «моют», а пыль – «вытирают», ведь так? Ещё не сунула ноги в тапочки, а от вредной бабки уже несётся следующая команда:

- Куда? А постель кто будет заправлять?!

- Ну я же не встала даже, - вздохнула она.

- Так чего тележишься? Нерасторопная! Давай, иди умывайся, завтракай – и за пол! А то потом ещё в магазин! И мусор вынести!

Вот бывает же такой противный командный голос! От этих выкриков у Ларисы звенело в голове. Скорее бы, что ли, прошли эти дурацкие каникулы, в школу пойти, не видеть и не слышать хотя бы полдня злобную бабку! Она приходилась Ларисе родной бабушкой, но девочка её не любила, а просто опасалась. За это её хамское обращение и постоянный крик. Впрочем, и со стороны бабки никакой любви не наблюдалось. «Какая ты некрасивая!» - не раз говорила она внучке. Выходит, детей любят только за красоту? Да, у неё торчащие большие уши, широкий нос, усыпанный веснушками, и рыжие волосы. Но это же не смертельно? В двенадцать лет?..

Пол помыт, квартира прибрана, но забыла протереть стол. Ой, что сейчас будет, если бабка увидит! Лариса кинулась за тряпкой, но едва поднесла её к столу, прямо в центр спикировал странный жук. На улице март месяц! Был он сиреневого цвета и необычной формы: как если бы два овальных цилиндроида неровно надставили один на другой. На верхнем, меньшем из них, имелся белый «клювик». Жук опустился на стол и пошёл по поверхности на своих тонких, длинных ножках. В её сторону! Лариса истошно завизжала. Он вообще очень боялась насекомых.

- Ты что – полоумная? – возмущённая бабка влетела в комнату. – Чего орёшь, как бешеная?

- Жук, - пролепетала испуганная девочка.

- Эка невидаль! Взяла тапку и шлёпнула! – с этими словами бабка шустро сняла с ноги упомянутый предмет и замахнулась над «жуком» на манер мухобойки. «Жук» ловко отпрыгнул.

- Вот сволочь! Не попала! – возмутилась бабка. – Ну я тебе счас!!

Мощная подошва сорок первого размера опрокинула «жука» набок, но в следующую секунду прямо в середине подошвы появилась большая опалённая дыра, как будто он выстрелил в ответ. Из мини-бластера! Бабка заорала матом и откинула от себя истекающую плавленной резиной тапочку. Сметённый веником «жук» полетел с балкона в палисадник и исчез в сугробе.

Ларисе стало жаль этого странного «жука», с которым бабка так агрессивно обошлась – сначала тапочком, потом с балкона. Она почувствовала с ним некую солидарность: с ней тоже обходились подобным образом. И Лариса сама видела, как этот «жук» выстрелил в ответ, он защищался! У Ларисы возникло подозрение, что это был никакой не «жук». Кто же?

Лариса сказала бабке, что уронила прищепку, выслушала гневную речь о своей «безрукости» и спустилась в палисадник. Поискать в грязном сугробе странного сиреневого «жука» с белым клювиком. Нашла довольно быстро. Он не шевелился и признаков жизни не подавал. Нашла и прищепку, которую до этого предусмотрительно кинула вниз. Осторожно подцепив «жука» прищепкой за ножку, девочка сунула его в прихваченный для этого спичечный коробок. Руки предательски дрожали от страха. Насекомых Лариса боялась с детства. Она поднималась домой и пыталась унять бешено колотящееся сердце: «Это не жук, это не жук, это не жук».

***

Капитан Си-три распорядился запрограммировать зонд Х-12 на поиски пропавшего батискафа. Дело осложнялось тем, что оборудование корабля успело засечь лишь примерный курс исчезнувшего модуля: простая стандартная орбита-«восьмёрка» с асцендентом 1:1. Зонд Х-12 начал постепенно наращивать радиус орбиты поисков, ведя непрерывную съёмку. Через пару часов на максимуме эксцентриситета обзорные панели засекли космическую свалку гигантских размеров. Бывшие модульные орбитальные станции, от которых сохранилась одна обшивка, были наполнены органическим мусором в виде кусков огромных размеров. Вокруг них грязными грудами беспорядочно валялись почти целые детали и поломанные вдребезги части древних космических кораблей.

Капитан вспомнил свалку у заброшенного гиперпортала, где они первоначально приземлились. Создавалось впечатление, что эта планета была покинута разумными её обитателями по каким-либо причинам. Может быть, имела место экологическая или техногенная катастрофа. Эта гипотеза объясняла и то, что экспедиция до сих пор не обнаружила самих разумных обитателей, и то, что все достижения их цивилизации – постройки, корабли, порталы – находились в заброшенном или сломанном состоянии, и сам древний и устаревший вид этих достижений разума.

Орбита зонда Х-12 изменила конфигурацию, и капитан Си-три принялся считывать информацию. Гипотеза капитана поколебалась, когда с неба в направлении зонда спикировал самолёт-истребитель. Си-три дал зонду команду связи с чужаком, но самолёт включил ультразвуковой глушитель. Капитан чуть не оглох от страшного резкого писка, а зонд Х-12 исчез в носовом люке истребителя.

Зонд обследовал самолёт изнутри. Он – полностью весь – был органикой! Живой самолёт? Или это огромное живое существо? Капитан попытался освободить зонд, дав небольшой разряд переменного тока изнутри. Самолёт задёргался и кособоко упал вниз кверху шасси. Из приоткрывшегося носового люка выполз зонд Х-12 – небольшой «червячок» с пушистым хвостиком.

Пи-оу вылез из батискафа и нацепил на его «лоб» прожекторный фонарь. Убедился, что оптические приборы в сохранности: снаружи действительно было темно, как они и показывали. Батискаф находился в маленьком ангаре, под потолком виднелась едва заметная полоска света. Пилот быстро починил разболтанные и подвыбитые агрессивной платформой из металлических суставов ноги модуля. Теперь следовало выбираться отсюда. Используя лучемёт на малой мощности, Пи-оу осторожно прожёг в потолке дырку. Запахло горелой целлюлозой. Какая древность! Страшно подумать, что было бы, включи он лучемёт чуть сильнее… Из чего они тут вообще всё строили? Внешне похоже на высокотехнологические вещи, хоть и древние, а вот материалы – дикость первобытная! Просто дело принципа сейчас - хотя бы увидеть этих умников!

Пи-оу вывел батискаф из ангара через образовавшуюся дыру и оказался на посадочной площадке, похожей на ту, где на него нападала ревущая башня. Ту же самую башню, первую, с ржавой верхушкой, пилот увидел издалека. Теперь она не ревела, но снова приближалась к нему. Опять его заметили, хотя вокруг сгущались сумерки. Пи-оу покачал головой. И понял, почему «прокололся»! А прожекторный фонарь на батискафе надо выключать!

Становилось страшновато от предстоящей возможной схватки с башней. Но тренировки стрессоустойчивости в навигацкой космической академии даром не прошли. Руки пилота твёрдо держали штурвал и гашетки лучемётов. Глаза плотно приникли к окулярам обзора. Ржавая башня приблизилась и остановилась на безопасном расстоянии. С её стороны послышался полурёв-полушелест, словно она что-то говорила.

Пи-оу увеличил частоту звуковых колебаний на микшере, потихоньку поворачивая верньеры, пока не понял, что это шёпот. На незнакомом языке! Тогда пилот решил поэкспериментировать и с изображением, меняя разрешение. И чуть не свалился с кресла! Сердце бешено колотилось, даже пальцы слегка тряслись. Это были Они, Боги с далёких звёзд из преданий Древних Астрономов! Он увидел худенькую девочку-богиню, и она что-то шептала ему. Только ему одному! Лингафоны, микшеры, микрофоны работали на полную катушку, настроенные на частоту её шёпота.

Полномочий вступать в открытый контакт с чужеродным разумом у экспедиции не было, следовало только найти и записать информацию о найденной планете. Пи-оу мог лишь фиксировать запись, ничем не выдавая себя. Но корабль до сих пор так и не вышел на связь с модулем. Может быть, в прошлой схватке у батискафа повредилась дальняя связь? Чем же разгневал он ту, другую богиню? Запись схватки сохранилась, как убедился пилот. Пусть потом ученые и разбираются в причинах. Главной проблемой для него было теперь попасть на корабль. Да не будь он пилотом-лингвистом, если не найдёт способа!

Прокрутив несколько раз запись шёпота богини, Пи-оу решил, что сможет установить с ней ментально-телепатическую связь. Она наверняка должна знать, где корабль.

***

- Это не жук, это не жук, - шептала Лариса, испуганно глядя, как на её письменном столе переминается на своих тонких ножках странное сиреневое существо. В белом клювике у него горел фонарик, очень маленький, но яркий.

«Мне необходимо вернуться на корабль, - раздалось у неё в голове, - помогите!»

Лариса нисколько не удивилась. Если это не жук (а таких жуков не бывает), значит, это может быть кто-то не из их мира. Разве не могут прилететь со звёзд такие вот маленькие существа? Девочка решила, что отвечать тоже надо мысленно.

«Где ваш корабль?» - спросила она.

«Не знаю координат. Нет связи».

«Как он выглядит?»

Тут же перед глазами Ларисы возник образ: прямоугольная коробка, блестящая коричневая поверхность, две ручки. Тумбочка, что ли? Вон соседи вчера, Виталька с отцом, ночью какую-то тумбочку к себе в коридор закорячивали. Наверное, она и есть.

«Тебя отнести?»

«Буду очень признателен, богиня».

Лариса фыркнула. Её назвали богиней, а бабка говорит – некрасивая!

«Какая я богиня? Школьница я всего лишь. Тебя моя бабка тапком шлёпнула, думали, жук. А я потом поняла, что ты не жук, а кто-то другой. Ты откуда, со звёзд?»

«Да, со звёзд. Спасибо, что спасла меня. Теперь, если можно, покажи, где корабль».

Лариса посадила модульный батискаф в карман, взяла сломанную линейку и отправилась к соседям.

- Ба, я к Виталику, линейку склеить! – крикнула на ходу бабке. Та уткнулась в свой сериал, и никого не замечала.

После сегодняшней страшной ночи местный помоечный бомж Василий решил завязывать с выпивкой. Шарил, как обычно, в поисках пустых бутылок и всяких вкусных объедков по контейнерам, как вдруг на втором этаже барака напротив звенькнуло стекло. Похоже, лопнуло. Ну, это бывает. Хотя этот хлопок среди ночной тишины Василия напугал. И тут из лопнувшего окна начало медленно что-то вылезать. Вроде, на короб какой похоже. Мебель, что ли, решили выкинуть? Итальянцы, блин! Ага, ночью. Воры, наверное! А если грохот будет? Внизу- то никто не ловит. Ка-ак долбанётся сейчас! И вдребезги!

Но вопреки ожиданиям и законам физики эта тумбочка полетела не вниз, а вверх! Василий различил даже что-то вроде рёва турбин. Летающая тумбочка! Нет, Васёк, такого не бывает. Ещё скажи, мебель от хозяев сбежала, потому что пыль не вытерли! Белочка у тебя, вот что! Пить надо меньше! Василий зажмурился! Надо завязывать! Когда он открыл глаза, никакой тумбочки в небе уже не было.

P.S. Не знаю, получился ли рассказ юмористическим, но вот название «Неконтакт» было бы ближе…

Сказки

От автора

Получая второе высшее образование на факультете психологии, я не могла не заинтересоваться новым направлением практической психологической работы – сказкотерапией, ближе всех прочих связанной с литературным творчеством. Прочитала множество текстов сказок, и вот пришли собственные идеи.

Снежинка

Высоко в небе, где охлаждаются воздушные потоки, родилась снежинка Зора. Сначала она была очень маленькой и совсем прозрачной, как льдинка, и вместе со своими многочисленными сёстрами резвилась и купалась в разных воздушных течениях.

Сёстры-снежинки были не похожи друг на друга: одни плоские, другие игольчатые, но все они имели шестиконечную форму. Снежинки радовались и хвастались друг перед другом, когда у них стали нарастать ветвистыми узорами их шесть кончиков. Ещё бы! Это было очень красиво, великолепно! Но они уже не могли резвиться в воздушных потоках, как раньше, потому что потяжелели. Снеговая туча, служившая снежинкам колыбелью, медленно двигалась по небу. И однажды снежинки почувствовали, что настолько потяжелели, что уже не могли вернуться в неё: они начали медленно падать вниз, к земле.

Снежинка Зора падала вместе с сёстрами и чувствовала великолепие свободного полёта, наслаждалась бездонной высотой неба и грандиозностью матери-земли.

Внизу были сугробы снега, и снежинка Зора поняла, что этот прекрасный полёт скоро закончится. Тогда придётся долго лежать в таком сугробе, слипаясь со старыми снежинками, и уже никуда не летая. Ей стало очень жаль, что шесть её узорчатых лучиков обломаются, и никто не увидит, какие они были красивые.

- Смотри, снег идёт! – радостно крикнули снизу. – Какие красивые снежинки!

Снежинка Зора почувствовала тепло и увидела прямо над собой две пары восторженных детских глаз. Она лежала на маленькой красной варежке и была очень счастлива, что смогла донести до кого-то свою природную чистую красоту. Потом снежинка стала медленно таять от тепла детской руки.

Сначала снежинка Зора думала, что таять – это страшно, потому что когда-то давно сёстры верили, что растаять для них – значит, умереть. Но снежинка не умерла: став капелькой воды она впиталась в варежку. А через некоторое время эту варежку положили сушить на батарею, и снежинка из капельки превратилась в пар, испарилась.

Чувствовать себя водой, а затем паром, было очень необычно. Снежинка Зора подумала, что, наверное, сёстры просто забыли это состояние, поэтому и говорили, что таять – значит, умирать. А Зора, наоборот, оказавшись в воздухе над батареей, вспомнила, что очень давно уже была и водой, и паром. Конечно, когда становишься водой, уже не можешь принять свою прежнюю форму снежинки. А когда ты пар, то так и распирает от какой-то важности, кажешься себе большой, во весь воздух. В общем, её самочувствие было вполне сносным.

Но в комнате не было привычных снежинке воздушных потоков, и она видела рядом с собой других снежинок, ставших паром. Они разомлели в неподвижном воздухе и уже забыли, что когда-то были снежинками. И вдруг потянуло прохладой! Это мама той девочки открыла форточку.

- Идёмте со мной! – позвала снежинка Зора остальных.

- Зачем? – они почти спали. – Нам и так неплохо.

«Ленивые», - решила Зора и рванулась к форточке. Но не так-то было просто вернуться в небо: надо для этого собрать всю себя! Так и не сумев поймать кое-какие частички своего «тела», снежинка с трудом загнала в форточку то, что удалось найти. Сразу стало легче: частички её «тела» стали ближе друг к другу от холода, и снежинка стремительно понеслась ввысь маленьким невидимым облачком, ведь тёплый воздух всегда поднимается вверх. Снежинка поднималась всё выше и выше, и вскоре её подхватили воздушные потоки…

Высоко в небе, в колыбели снеговой тучи заново родилась снежинка Зора.

Щенок

Их было восемь. Восемь маленьких тёплых комочков у одной большой лохматой мамы – её любимые детёныши, её щенки. Они совсем недавно открыли глаза и едва научились ходить на непослушных мохнатых лапках. Каждый из них чем-то отличался от остальных, но в общих чертах они были очень похожи; дружно сосали мамино молоко, неловко кувыркались и плюхались во время бесконечных игр.

И мама любила их всех, даже того, самого маленького и меланхоличного, который всегда сосал последним и не слишком любил участвовать во всеобщих баталиях. По мере роста детёнышей этот щенок оказался ещё более странным. У щенков резались зубки, и они в игре часто кусали друг друга, пока не больно, но ощутимо. И только один, тот самый, странный, не кусался совсем.

- Что ты не кусаешься? – спрашивали его братья и сёстры.

- Не хочу, - отвечал он.

- Но мы ведь собаки, - возражали они. – Нам по своей природе положено кусаться.

- А может, ты не умеешь?

- Не умею, - соглашался Щенок.

- Так мы тебя научим! – Крикнул самый резвый из братьев и кинулся на него. Несильно укусив его за передние лапы, братец в ожидании чуть присел, но ответного выпада не последовало. Кто-то из щенков попробовал ещё спровоцировать неумелого братца на кусание, но тот не ответил, даже когда укусы стали довольно болезненными. Щенки начали злиться, а в нём, напротив, злости не было совсем.

- Ну, укуси, укуси меня, - умоляла его одна из сестриц. – Попробуй, и у тебя получится!

Ему было жаль кусать сестру, но она так просила! Он зажмурился, взял в рот её лапу и … не смог! Увидев этот провал, братья разозлились ещё больше.

- Мы же породистые сторожевые псы! Какой позор!

- Кому нужна сторожевая собака, которая не умеет кусаться?!

- Ты позоришь нашу породу!

И они все бросились на Щенка. Семеро на одного. От злости они кусали по-настоящему, очень больно. И Щенок понял, что если он не будет защищаться, его загрызут. И никто не мог помочь: хозяева вывели на прогулку их маму-собаку. Ещё он почувствовал, что эта рычащая злобная масса, рвущая его в клочья, перестала быть его братьями и сёстрами. И чтобы оторвать их от себя, Щенок начал кусаться. От страха и неприятия вынужденной ситуации (он не хотел кусаться никогда!) его зубы сжимались всё сильнее. Теперь уже он рвал клочья с братьев и кусал до крови. И они отстали, разбрелись по углам, зализывая раны.

- Вот теперь ты молодец! – тяжело дыша, сказал старший из братьев.

- Да, да! – подхватили остальные.

Но Щенка эта похвала не обрадовала. Он почувствовал, что стал противен самому себе. Тогда он залез в тёмный угол, где никто не мог его видеть, и стал кусать сам себя. До крови. Было больно. Но больнее – где-то внутри. Душа болела. «Всё равно, я не хочу, не буду кусаться!» - твердил Щенок, и слёзы, крупные, как горошины, падали на пол.

Неслышно подошла мама, вернувшаяся с прогулки.

- Что случилось, малыш?

Он уткнулся в её тёплый, пахнущий снегом, бок и плакал. А потом рассказал всё маме.

- Ты не хочешь кусаться? – удивилась она. Вот уж, действительно, странный этот её детёныш. Но ведь есть и добрые собаки!

- Если не хочешь, не делай этого, - сказала она Щенку. – Есть собаки, которые не любят кусаться.

- Правда? – Щенок больше не чувствовал так противно. И он больше никогда не кусался, а братья перестали донимать его подобными упражнениями. В жизни надо делать то, что тебе действительно хочется. Многие люди любят добрых собак.

Лирические стихотворения

Ты

С неба снова падает звезда,

Не боясь разбиться и погаснуть,

Говорят, что в этот миг судьба

Намекает о грядущем счастье.

Счастье будет, если загадать

Я сумею в тот момент желанье,

Но хочу я лишь одно сказать:

Образ твой – основа мирозданья.

Вот ты есть, и вот - тебя уж нет,

Но остался аромат прикосновенья.

Ты - души моей огромный свет,

Ты – моей любви вино забвенья.

Ты неуловим, как летний бриз морей,

Но хочу прожить всю жизнь с тобою.

Если слышишь ты, то приходи скорей,

Я хочу упасть в твою ладонь звездою.

Без тебя

За окном опять шумят бураны,

Потому что снова нет тебя.

Без тебя – лишь сумрак да туманы

Вместо бликов солнечного дня.

Без тебя весна не наступает,

Без тебя - в лицо лишь мокрый снег,

Без тебя зима в душе не тает,

Без тебя одна минута – век.

Без тебя окаменело сердце,

И не надо в жизни ничего,

Без тебя я не открою дверцу

В сад, где роза алая цветёт.

Без тебя остановилось время

В середине Млечного пути,

Без тебя одна я во Вселенной,

Без тебя дороги не найти.

А с тобой – покой в душе и радость,

Я зову тебя своей судьбой.

Больше ничего мне не осталось –

Лишь надеяться, что буду вновь с тобой.

Чудной

Он был странным, чужим средь своих,

Жизнь его была – замкнутый круг,

Но один только краткий миг

Изменил всё навеки вдруг.

От её незабудковых глаз

Потеплело на миг всё в груди,

Но взглянула она только раз,

И у них разошлись пути.

Засыпая, мечтал он не раз

Вновь увидеть её, свою Мисс

И тот взгляд незабудковых глаз,

Что скользнул из-под длинных ресниц.

Он страдал и искал её,

Он ещё стал чудней – для других.

Те, другие, все гнали его,

Ведь он не был одним из них.

А она удивилась, узнав,

Что чудной её любит, увы,

И сказала: «Ах, он не прав!»

И отбросила прочь цветы.

Но он снова дарил ей цветы,

А все люди смеялись над ним,

Вместе с ними смеялась она.

Но не зря же он был чудным!

Он укрылся в каморке своей,

Что-то долго считал и чертил,

Проработав одиннадцать дней,

Он вакцину от смерти открыл.

Так узнал об учёном весь мир,

И никто не сказал, что чудной,

И она не смеялась над ним,

Повторяя: «Ах, умный какой!»

Взгляды всех, кто его унижал,

Преклонялись и падали ниц,

И тот взгляд незабудковых глаз,

Что скользнул из-под длинных ресниц.

***

Расплываясь, пятна фонарей

Тают в черноте проклятой ночи.

Сквозь стекло не видно ни людей,

Ни других таких же одиночеств.

Ты ушёл, я знаю, навсегда,

Да и не в тебе как будто дело,

Хочется, чтобы моя судьба

Наконец в глаза мне поглядела.

Неужели поздно всё менять,

Если раз и навсегда не смог в семнадцать?

Кто теперь бросается решать,

Где мне жить и с кем мне оставаться?

Я хочу сама себе сказать:

«Всё вернётся», но не верю в это.

Видно, правда, поздно всё менять,

У судьбы не допытав ответа…