Читать онлайн
"Полковника никто не ждет"

Вечер седьмого февраля выдался на удивление тихим. Германцы не стреляли. Казалось, им совершенно плевать на то, чем там заняты русские на своих наскоро укреплённых позициях. А может, преспокойно уплотняют кольцо, подтягивая всё новые и новые части? Интересно, сколько их уже накопилось против единственного, потрёпанного боями корпуса, вот уж который день без сна и нормального отдыха продирающегося сквозь густые польские леса?

Тяжело вздохнув, Белолипецкий опустил бинокль. От света немецких костров уже рябило в глазах. Вчера прорваться здесь не удалось. Мост перешли, но что толку. Плотный ружейный и пулемётный огонь заставил залечь, а с наступлением темноты отступить. У противника добротные окопы. Похоже, передовые позиции крепости Гродно, оборудованные когда-то русскими. Только вот пустовавшие до прихода германцев. Занимать-то их некем. Частей в гарнизоне – раз, два и обчёлся. И те сплошь из ополчения.

Полковник поднялся во весь рост и побрёл в землянку, громко хрустя сырым снегом под сапогами. А чего, собственно, бояться? Стемнело. На фронте полка тишь да благодать. Оглохнуть можно. На нервы действует хуже самой разнузданной канонады. И это после стольких боёв и пройденных под огнём вёрст. Не на запад пройденных, а на восток, обратно к своим. Только где они теперь – свои? Откатились за Неман и Бобр? Заперлись в Гродно?

Может, затишье и к лучшему. Люди хотя бы день отдохнут, а то измотаны до предела. Десятые сутки в непрерывном движении, всё больше ночами. Неизвестно еще, сколько по лесам отстало. Где они теперь? Убиты? Попали в плен? Или до сих пор бродят, пытаясь нащупать лазейку в кольце окружения? Да куда им. Германцы обложили со всех направлений. На пятки наступают. С тыла, где окопался арьергард, то и дело слышна перестрелка.

Изо дня в день жестокие стычки с врагом да скудное довольствие. Хлеба нет, если не считать тот мизер, что удалось наскрести ещё в Сувалках, когда начинали отход. Полевые кухни время от времени варят непонятную, пустую похлёбку, в которой мяса днём с огнём не сыщешь. А много ли навоюешь на голодный желудок?

Все выбились из сил. Что офицеры, что солдаты один за другим впадают в апатию, считая создавшееся положение совершенно безнадежным.

И у полковника настроение ничуть не лучше. Препаскуднейшее, можно сказать, настроение.

Когда это всё началось? Где просчиталось командование? Почему не разгадало по направлению ударов истинные цели германцев, допустив столь глубокий охват корпуса с флангов, а потом попросту бросило на произвол судьбы? Куда смотрел Великий Князь в своей Ставке, в чьём распоряжении столько светлых генеральских голов?

С самого начала эта война пошла наперекосяк. Если наступали, то впопыхах, недоукомплектованные, без нужного количества боеприпасов, с отстающими резервами да тылами. Если же откатывались, оставляли врагу не только завоёванное, но и часть своего, исконного. Казалось бы, совсем недавно русские войска победоносно шествовали по Восточной Пруссии. Теперь же, гляньте, в Польше воюют, пядь за пядью уступая Кайзеру земли Российской империи…

Связи с основными силами давно нет. Телеграф накрылся недели две назад. Радио изначально по чьей-то дурацкой прихоти отправили в глубокий тыл. Побоялись угробить нежный, дорогостоящий аппарат на бездорожье. Как бы он сейчас был кстати…

«Нас уже списали в потери, - вдруг пришла удручающая мысль. – Никто не догадывается, что корпус жив и продолжает сражаться. Не верят, что мы ещё вполне боеспособны, и потому даже не думают идти на помощь… Мы словно призраки... Торчим тут, как распоследние идиоты, у проклятого моста. Сопротивляемся, ещё на что-то надеясь».

Белолипецкого разобрал нервный смех. Благо, успел заскочить в землянку. Насилу успокоился. Что значит бездельничать почитай весь день напролёт, к тому же с пустым брюхом. Нервы на пределе. Откуда немца ждать не знаешь. Германские пули со всех сторон свистят, даже с тыла залетают.

Расстегнув ремни, снял портупею, положил шашку с наганом на устланный сеном пол. Прилёг рядом, как был в шинели, только воротник поднял да озябшие ладони в широкие рукава спрятал. Собирался, было, вздремнуть, но сон, как назло, не шёл. Недавно поспал. Привык отключаться на полчаса или час, и снова в строй. Бодрый, посвежевший… Или нет - скорее, психованный, голодный и злой.

Наверное, всё-таки вырубился, проспав момент, когда часовой впустил в землянку командира второго артдивизиона.

- Господин полковник! Валериан Ерофеевич! – заголосил с порога артиллерист. - Почему мы не выступаем?

Смысл фразы оказался столь ошеломляющим, что все ругательства, которыми растревоженный командир полка собирался попотчевать нежданно ворвавшегося гостя, застряли где-то между сонным сознанием и глоткой, начавшей уже издавать негодующий рык.

- Куда… выступаем? – не успевшее набрать силу рычание само по себе переросло в прерывистый сухой кашель.

- Как куда?! Вот же, - в темноте зашелестела бумага. – Ай, да где у вас лампа? Зажгите свет.

Было слышно, как он шарит по соломе.

- Погодите. Не мечитесь. Попереворачиваете всё…

Чиркнув спичкой, полковник запалил два свечных огарка на заплывшей воском немецкой каске. Только теперь увидел крайне озабоченное лицо артиллериста. Тот торопливо протянул бумагу, оказавшуюся копией приказа по корпусу. В нём говорилось, что всем войскам необходимо к двенадцати часам ночи на восьмое февраля занять исходное положение для прорыва в направлении от фольварка Млынок на деревню Курьянки и далее по шоссе на крепость Гродно. Авангард из трёх полков должен головой пройти в указанное время мост у фольварка и следовать на Курьянки. Главные силы - части двух пехотных дивизий, командование одной из которых возлагалось непосредственно на Белолипецкого, и в хвосте вся артиллерия корпуса - должны двигаться сразу за авангардом. Позади, как и положено, арьергард. К утру восьмого февраля весь этот караван-сарай планировалось вывести к Млынку... Заканчивался приказ лаконичным указанием: «Дистанции должны быть сближены. В случае встречи с противником, оного атаковать молча, без выстрелов и криков «ура».

- Который час? – осипшим голосом спросил командир полка.

Артиллерист сунул руку за отворот шинели, достал часы на длинной цепочке, откинул крышку, поднёс циферблат к жидким огонькам свечей:

- Почти двадцать два…

- Господь всемогущий! Ну, отцы-командиры, мать вашу! Хоть бы кто словом обмолвился! Как я им за два часа полк в походные порядки построю, приму дивизию и двину на Млынок? По мановению волшебной палочки, что ли?!

Громко ругаясь, Белолипецкий выскочил из землянки.

- Вестовой! – заорал так, что услышали его, наверно, в самой дальней траншее. - Начальника связи немедленно в штаб дивизии за приказом! Полку общий сбор. Быстро!

Пока унтер-офицеры, матерясь, выгоняли сонных солдат из окопов и землянок, связист успел сгонять в штаб, откуда минут через двадцать принес приказ о прорыве. Выяснилось, что начальник дивизии попросту забыл отправить столь важное распоряжение в единственный оставшийся у него полк. Начальника дивизионного штаба забрали командовать арьергардом. Там же находился и штабной начальник связи. Генеральского адъютанта вообще услали неизвестно куда. А без них начальник дивизии оказался как без рук. Прям не генерал, а беспомощный котёнок.

В походную колонну полк с шестью батареями артбригады смог с горем пополам построиться никак не раньше полуночи. И длинной змеёй потянулся в кромешной тьме на север, вытаптывая снег на лесной дороге, обходя занятые германцами высоты. За мелкой речушкой с чудом уцелевшим после боёв мостом взяли направление на Млынок.

Опаздывали безнадёжно. И вылилось это в столпотворение в лесу.

На полпути к фольварку нагнали неторопливо бредущую артиллерию другой дивизии, чья пехота ушла далеко вперёд. Узкая лесная дорога была сплошь запружена пушками на передках, подводами да снарядными ящиками. Пришлось медленно пробираться по сторонам артиллерийской колонны, чтобы её миновать.

Оказалось это не так просто. В кромешной тьме, по размочаленному грунту, перемешанному с мокрым снегом, часто в гору, где по гололёду, а где по снежным наносам и провалам – через весь этот кошмар тянулись орудия, повозки и люди. Лошади падали, рвались постромки, ломались дышла, создавая затор. Тех, кто был вынужден остановиться, кое-как обходили. Виновники же, исправив поломку, снова пускались в путь, пытаясь нагнать свои части. В результате колонна перемешалась, представляя собой толпу беспорядочно движущихся войск. Пушки, люди, парки, лошади, зарядные ящики, снова пушки, снова люди...

Давали о себе знать и голод, и бессонница, и усталость, отнимая последние силы у солдат и офицеров. Многие спали на ходу или валились в снег, стоило застопориться движению, и тут же засыпали. Приходилось расталкивать, ставить на ноги, заставляя идти дальше.

Липкий сон цеплялся и к Белолипецкому. Пару раз полковник чуть не упал с лошади, которая тоже порядком измоталась и начала спотыкаться.

- Как думаете, Валериан Ерофеевич, - подал голос ехавший рядом командир артдивизиона, - не будут ли немцы водить нас по Бранденбургу на цепи?

Полковник нервно дёрнул головой, посмотрев на товарища. Лица в темноте не разглядел. Да и в глазах стоял туман, а в голове сплошной кордебалет.

- Дело, кажется, к тому идёт, - пробурчал недовольно.

Лишь под утро, часам к шести, Белолипецкий, двигаясь в голове колонны, добрался-таки до фольварка. Начинало светать, и в ожидании, когда его полк просочится следом сквозь всю эту мешанину на дороге, командир решил осмотреться.

Млынок был хозяйством не бедным. Особняком высился большой каменный дом владельца. Широкий двускатный козырёк над входом поддерживали четыре круглые, искусно вырезанные из дерева колонны. Чуть в стороне тянулись длинные, приземистые амбары и скотники, тоже каменные. Рядом два бревенчатых барака. Вероятно, жильё для работников. Но главное – глубокие, добротные погреба, отделанные камнем. Хорошие убежища при артобстреле.

В одной из комнат хозяйского дома, полковник с удивлением наткнулся на генерала Чижова, командира второй бригады той дивизии, что выделила три полка в авангард. Он полулежал на диване, поглаживая забинтованную ногу.

- Михаил Иванович? Вы же авангардом командуете…

- Да, да, полковник. Только я понятия не имею, где сейчас мой авангард и что с ним сталось, чёрт подери! - он с жаром хлопнул широкой ладонью по спинке дивана, выбив облако пыли. – Я полагал, что все три полка давно ушли вперёд. Собирался догнать замыкающий, но здесь его не встретил. Послал казака в разведку. Он тоже никого не нашёл. Тогда мы двинулись на Старожинцы, а там немецкий заслон. Нас обстреляли, и вот… Ранен. Пришлось вернуться. Последний приданный мне полк, оказывается, отстал и только потом начал подходить. Представляете?

- Очень даже представляю, ваше превосходительство, - хмыкнул полковник. – Я получил приказ о прорыве за два часа до начала. Мой полк на тот момент ещё был рассредоточен по вчерашней позиции.

- Боже, - простонал Чижов. – Мы погибли…

- Мы давно погибли. С тех самых пор, когда соседи справа и слева откатились назад.

- Ваша правда… Слышали, что всех раненых передали германцам?

- Нет. Когда? – для Белолипецкого это было новостью.

Конечно, ему известно, что большая часть лазаретов и перевязочных отрядов захвачены противником, а последние медикаменты и бинты давно израсходованы. Раненых – и русских, и немцев - оставляли по деревням на попечение местных жителей. Одному старосте полковник передал для этого все свои личные сбережения - последние сто пятьдесят рублей.

Те же, кого везли с собой, лежали в лесу, как попало, под открытым небом, без перевязки. Многие нуждались в немедленной операции. Среди них два командира полка и несколько германских офицеров.

- Командующий приказал сформировать санитарный обоз, - продолжал Чижов. - Вчера его направили к немцам в сопровождении раненых пленных, с фельдшером и под флагом Красного Креста. С ними передали записку командующего, где он просил взамен возврата пленных пропустить наших в Гродно или хотя бы в ближайшее расположение русских войск.

- Ответили? – скептически поинтересовался Белолипецкий.

- Как же. Держи карман шире. Немцы по нам уже тризну справляют, заранее празднуя победу. Было бы глупостью надеяться на их великодушие.

- Тогда зачем?

- А вдруг… Раненым всё одно помирать. Да и нам тоже…

Помолчали, слушая доносившийся с улицы шум движения войск. Генерал запрокинул голову и, казалось, уснул.

Белолипецкий негромко прокашлялся:

- Не подскажете, какова обстановка на этот час? Германцы где?

- Не знаю, - не открывая глаз, помотал головой Чижов. – Ничего не знаю. Пока прибывает замыкающий полк моего авангарда, отправляю всех на Старожинцы. Видели, что там, на дороге, творится?

Полковник молча кивнул, совершенно упустив из виду, что генерал на него не смотрит. Спохватился, сказав:

- То же, что и в лесу.

- Да. Столпотворение… Хаос…

У Чижова, казалось, опустились руки. Даже усы, всегда такие пышные и ладные, беспомощно свисали с уголков поджатых губ.

Оставив расстроенного генерала, Белолипецкий отправился собирать выходящий к фольварку полк.

Уже засветло полностью смог выйти лишь головной батальон, когда с юга вдруг появилась немецкая пехота, а со стороны деревни Старожинцы по фольварку ударила артиллерия. Били редко, наугад, но шрапнельный огонь, попадающий в скопление войск, страшен. И урожай собирает - будь здоров.

- Развернуться! В цепь! – прокричал полковник сквозь грохот разрывов.

Двигаться дальше в походном порядке сродни безумию.

Видя, что командиры его слышат и ждут лишь уточнений, чтобы начать немедленно действовать, показал на голые высоты к югу. – Туда! Подняться, занять оборону!

Батальон тут же пришёл в движение, рассыпаясь и разворачивая фронт к наступающим немцам. Артиллерию бы ещё подтянуть для поддержки. Где этот вездесущий командир второго дивизиона? Вечно пропадает куда-то, как в нём нужда…

Поблизости оказалась батарея другой артбригады. Подскочив к её командиру, штабс-капитану с измождённым лицом, прятавшему голову в поднятый воротник шинели, Белолипецкий крикнул:

- Тащите орудия за моим батальоном на эти высоты! Увидите, откуда пушки палят, встаньте туда фронтом и подавите огнём!

Полуживой капитан только слабо качнул головой, не опуская воротника. Но батарея всё же повернула к высотам и рысью, выжимая остатки сил из уставших лошадей, помчалась выполнять приказ.

Здесь не было густого леса, что рос по всей долине, и полковник надеялся увидеть возвышенность возле деревни Старожинцы, где, как он думал, располагалась вражеская артиллерия. Жаль, остальные батальоны полка со всеми пулемётами завязли в густом потоке и по-прежнему плелись далеко позади. Те силы, которыми сейчас располагал Белолипецкий, могли не сдержать немцев. Патронов осталось – кот наплакал. А какой боезапас у артиллеристов, он и подавно не знал.

Вот и склон, поросший кустарником. Пехота упорно карабкается вверх. За ними следом храпящие лошади тянут тяжеленные пушки.

- Не робей, братцы! – вдруг с шашкой в руке, верхом на лошади проносится мимо сам командующий корпусом. – Вперёд! За веру, царя и Отечество!

- Урррра-а-а-а!!! – летит ему вослед.

Дружно крикнули ребятки, громко. И, вроде, пошли быстрей. Штыки выше держат. Смотри-ка, всего несколько слов, брошенных мимоходом, а как ободрили солдат.

Склон закруглился, выровнялся. Батарея, влетев на вершину, растащила пушки по фронту, остановилась, начала сниматься с передков.

Пехота пошла дальше. Ей прикрывать артиллеристов…

И тут сзади страшно загрохотало, изрядно тряхнув землю.

На позиции пушкарей один за другим вспучивались разрывы, раскидывая по сторонам не только снег с комьями земли, но и людей, лошадей, обломки орудий и парков. Похоже, немцы заметили разворачивавшуюся артиллерию и открыли огонь сразу двумя или тремя гаубичными батареями. Снаряды ложились кучно. А били откуда-то с тыла. Значит, кольцо сжимается.

Несколько залпов, и от батареи ничего не осталось. Короткое затишье, пока немецкие бомбардиры наводили орудия на новые цели, позволило разглядеть сквозь рваный дым и оседавшую пыль разбитые зарядные ящики, перевернутые, покорёженные пушки, мёртвые тела в солдатских шинелях и бьющихся в агонии раненых лошадей.

Долго сожалеть о потере артиллерийской поддержки германцы не дали. Снова завыли снаряды, посыпавшиеся уже на головы пехоты.

- В укрытие! – заорал Белолипецкий, едва в цепях батальона загремели взрывы.

Впрочем, эта команда оказалась лишней. Плотный обстрел из орудий и без того заставил солдат безумно метаться по высотке в поисках убежища.

Первым делом полковник спрыгнул с лошади. Побежал, пригибаясь, не разбирая дороги. Вокруг всё грохотало. Хлёстко бил по лицу горячий, тугой воздух, кидая за шиворот пригоршни снега и земли. Заложило уши. Даже удивительно, как смог расслышать:

- Сюда, вашскродь! Скорее!

- К нам, господин полковник!

Бросился на голоса, скатившись куда-то вниз. Больно ударился локтем. Тут же ухнуло, и сверху присыпало землёй.

Огляделся. Он в окопе. Добротный такой окоп: стенки укреплены палисадом, есть ход сообщения. Только снегом всё занесено. Никак, продолжение Гродненских передовых линий. Что ж, пока везёт.

Кроме Белолипецкого в окопе ещё шесть везунчиков – два офицера с четырьмя рядовыми. И как они все сюда втиснулись?

Обстрел ослаб. Со стороны фольварка слышалось частое уханье русских пушек, вселяющее слабую надежду на благополучный исход. Неужели смогли развернуться и нащупать немецкую артиллерию?

Полковник осмелился выглянуть. Из-за деревьев картина вокруг Млынка виделась не полностью, но кое-что разобрать всё же удалось. В уцелевший бинокль он разглядел наступающие с запада и севера густые цепи германцев. Несколько русских батарей, успевших достичь поляны, стояли на позициях. Ещё одна – на опушке леса. Они вели беглый огонь прямой наводкой, буквально выкашивая наступающих. Но тех было ужасающе много. И пушки, выпустив последние снаряды, вскоре смолкли.

Было видно, как батарейцы торопливо снимают замки с орудий и разбегаются, унося их с собой. По ним и по успевшим выбраться на опушку нескольким ротам пехоты вёлся плотный, уничтожающий огонь артиллерии и пулеметов. Бой был скоротечный, не оставляющий русским никаких шансов не то, что на победу – на выживание. Какое-то время немецкие снаряды и пули ещё продолжали упорно рыхлить опушку, хотя отстреливаться там уже было некому. Лишь мёртвые, искалеченные тела неподвижными грудами устилали перепаханную землю.

Дорога к фольварку Млынок, всё ещё забитая войсками, обстреливалась отовсюду. Там слышалась и ружейная, и пулемётная трескотня, и грохот разрывов, фонтаны которых то и дело взметались между деревьями.

«Всё. Корпусу конец», - со всей обречённостью понял Белолипецкий. Основная часть его полка до сих пор торчала на этой чёртовой дороге, превратившейся в смертельную ловушку для отстающих рот. Те, кто смог выбраться, уже мертвы. Перебьют и остальных. Это лишь дело времени.

Грузно осев на дно окопа, командир полка зачерпнул горсть снега, швырнул себе в лицо, растёр. «Господи! Тяжко-то как! Застрелиться хочется».

- Что будем делать, господин полковник? – подал голос один из офицеров.

Все испытывали схожие чувства. Каждый понимал: корпуса больше нет, а германца в окрестных лесах - пруд пруди.

Подняв глаза, Белолипецкий внимательно глянул на подчинённых. Смотрят на него с надеждой, как на отца-спасителя. А что может он?..

- Не сдаваться, - прохрипел и тут же увидел одобрение на лицах. Офицеры подтянулись, солдаты крепче сжали винтовки. – Будем пробираться к своим, в Гродно.

Он ещё не знал, что два передовых полка авангарда сравнительно благополучно миновали германские заслоны, а затем вышли в расположение русских частей. Последний же полк, направленный генералом Чижовым на деревню Старожинцы немного восточнее этой высоты, лихим наскоком взял в штыки первую линию немецких траншей. Но когда повёл атаку дальше, был практически уничтожен шквальным пулеметным огнём с фланга. Жалкие остатки полка отошли в лес, где, блокированные со всех сторон превосходящими силами немцев, попали в плен.

Казачий полк, что состоял при штабе корпуса, рассыпавшись лавой, прорывался на запад, поливаемый ружейным и пулемётным огнем. Почти проскочил. Ему не повезло угодить в растаявшее болото. Часть казаков повернула обратно. Они потеряли многих, но кое-кому всё же удалось преодолеть болотистую местность, пробиться по лесам к реке Бобр и перейти на свой берег. От них в штабе армии как раз и узнали об окончательной гибели корпуса.

Последним германцы уничтожили арьергард, упорно отбивавший атаку за атакой.

Командовать им, как сообщил Белолипецкому его начальник связи, назначили полковника фон Дрейера, начальника штаба их дивизии.

Ему в небольшой деревенский дом, занятый под штаб, приказ о прорыве на Гродно адъютант принёс лишь около двух часов ночи восьмого февраля. Прочитав короткий машинописный текст, Дрейер положил листок в папку для бумаг и старательно затянул на ней тесёмки.

Сняв пенсне, поднёс их к масляной лампе, подвешенной над столом, и со всей тщательностью принялся протирать линзы платком, хоть и утратившим свою былую свежесть, но ещё довольно-таки чистым. Подкрученные кончики усов полковника подёргивались, будто бы он преизрядно сердился.

- Прошу меня извинить, Владимир Николаевич, - адъютант виновато потупил взор, - за столь позднее вручение вам сего приказа…

- Ах, оставьте, господин капитан, - отмахнулся Дрейер, снова надевая пенсне. – Время для меня не играет ровно никакой роли. Корпус уходит, а мы в любом случае остаёмся. Независимо от того, удастся ли прорваться основным силам, арьергард поляжет здесь, прикрывая отход. Уж такова участь всех арьергардов.

- Господин полковник! – в дверях появился молодцеватый поручик.

Удивительно, как он в таких условиях ещё не растратил всю свою энергичность. Адъютант, который и на ногах-то стоял еле-еле, даже слегка позавидовал ему.

Поручик лихо взял под козырёк:

- Нашёл! – и отступил, крикнув за дверь: - Безбородов, давай германца сюда!

Дюжий солдат, вопреки своей фамилии носивший густую бороду, завёл в избу немецкого офицера, испуганно зыркающего по сторонам.

- Ваше имя и должность? – спросил его Дрейер по-немецки.

- Капитан Регин, командир сапёрной роты, - вытянулся тот, едва не щёлкнув каблуками.

- Вы самый старший по званию среди пленных?

- Так точно, господин полковник.

В молчании обогнув стол, Дрейер встал перед пленником, заложив руки за спину. Прямой, подтянутый, в облегающем кителе, он сверкнул стёклами пенсне, пристально разглядывая германского капитана сверху вниз:

- Ситуация складывается таким образом, господин Регин, что я не могу в достаточной мере гарантировать безопасность вам и находящимся с вами сослуживцам. Не сегодня-завтра нас атакуют во много раз превосходящие силы. Поэтому предлагаю всем пленным направиться в расположение своих войск под флагом Красного Креста.

Ошеломлённая тишина была ему ответом.

- Почему-то я знал, что вы согласитесь, - улыбнулся одними губами полковник, от чего устремлённые вверх кончики усов ещё больше приподнялись. – Можете отправляться немедля.

Он вернулся к столу, считая разговор оконченным. Регин это понял и тоже пошёл к выходу. Но возле дверей обернулся:

- Герр полковник?

- Да?

- Правильно ли я понял, что вы не намерены сдаваться в плен?

- Этот вопрос даже не обсуждается, господин капитан. Можете так и передать своему командованию: мы будем биться до последнего патрона. Именно поэтому я отпускаю вас не под белым флагом, что наверняка будет истолковано превратно, а под знаком Красного Креста… Поручик!

- Я! – снова молодцевато козырнул офицер.

- Проследите, чтобы пленные при переходе фронта использовали только полотнище с красным крестом. Никаких белых флагов.

- Слушаюсь, ваше превосходительство! Пошли, немчура. Флаг тебе в руки рисовать будем.

«Интересно, где же он краску-то возьмёт?» - шевельнулся недоумённый вопрос в сонной голове адъютанта, разомлевшего в тепле натопленного дома. На что солдат-конвоир, сам того не ведая, тут же дал вполне лаконичный ответ:

- Тряпок белых у вас навалом. А крест… На него чужой кровушки не жалко. Уж сколь её пролилось, родимой, в последнее-то время…

«И сколько ещё прольётся…» - хотел, было, добавить адъютант, но сам не заметил, как уснул, сидя на лавке, привалившись спиной к тёплой печи.

Арьергард из восемнадцати неполных пехотных рот и восьми артиллерийских батарей геройски сражался в полном окружении с той же ночи восьмого февраля до часу дня. Когда пехота, не выдержав ружейного и артиллерийского обстрела, отступала, артиллерия оставалась на месте и продолжала сдерживать немцев. Она встречала их огнем в упор, пока не израсходовала весь боезапас.

Сразу после разгрома русских частей у фольварка Млынок германские батареи обрушили всю свою мощь на расположение арьергарда и на выход из леса, где столпились люди разных полков с орудиями, парками да обозами. В час дня у арьергарда не осталось ни снарядов, ни патронов. Орудия были разбиты, ящики взорваны, расчёты мертвы. Немногие выжившие пытались укрыться в лесу после того, как Дрейер повёл остатки резерва в последнюю штыковую атаку.

Под командиром пала одна лошадь, потом другая, но полковник всё же прорвался. Правда, рядом с ним оказались тогда лишь его начальник штаба и четверо рядовых…

Огонь вдруг прекратился.

Настала жуткая тишина, пугающая ничуть не меньше, а то и больше, нежели близкие разрывы снарядов.

Рискнув оставить окоп и выйти на открытое место, Белолипецкий осмотрел в бинокль окрестности фольварка. Перед ним предстала трагическая картина полнейшего разгрома. Вся дорога, запруженная до этого двигавшимися войсками, отчего казалась хоть и хаотично сформированным, но живым организмом, теперь выглядела мертвее мёртвого. Побитая артиллерией, заваленная трупами, обломками орудий и повозок… Отдельные кучки солдат, стоявшие или медленно двигавшиеся, но совершенно потерянные и прекратившие всякое сопротивление, ещё больше усугубляли это восприятие. Их без труда брали в плен. Там, где до этого шли русские войска, уже вовсю хозяйничали германцы, ворочавшие трупы в поисках трофеев.

Полковник оторвался от бинокля и тоскливым взглядом обвёл высотку, на которой стоял. К нему подходили солдаты, кому посчастливилось уцелеть. Горстки того, что раньше было ротами, небольшая группа знамённого взвода, начальник связи, адъютант… Боже! Это всё, что осталось от целого полка!..

Они разбились на мелкие группы. Полковое знамя зарыли в лесу, тщательно замерив расстояние от тайника до линии окопов и опушки леса, чтобы потом непременно его найти. Почему-то в голову не пришло, что могут не вернуться: «Мы обязательно придём!»

Уже взяв направление на Гродно, примерно в час дня, услышали вдруг сильную артиллерийскую, пулеметную и ружейную стрельбу со стороны крепости. Дувший оттуда ветер доносил шум горячего боя так отчетливо, так слышимо, что всем казалось, он идёт в какой-то паре-тройке километров отсюда.

- Наши наступают? – неуверенно то ли спросил, то ли предположил адъютант.

- Решили-таки пойти на выручку, - недовольно буркнул начальник связи.

- Токма спохватились поздненько, - грустно вздохнул пожилой солдат-знамёнщик. – Хлопцев уж никого не осталося…

Полковник промолчал. Было понятно, что попытка выручить попавший в окружение корпус, предпринятая гарнизоном крепости, явно запоздала. Вот если бы атаку начали вчера, когда полки, ещё живые, не потерявшие надежду, жадно вслушивались - не загремят ли выстрелы у крепости, откуда придут их товарищи по оружию, помогут, спасут…

- Теперь уж некого спасать, - Белолипецкий не заметил, как произнёс это вслух. Опомнился, скомандовал: - Пошли, нечего германцу глаза мозолить, - и решительно двинулся на звуки далёкого боя.

За ним, полковником без полка, шли гуськом начальник связи, в чьем распоряжении не осталось ни телефонных, ни телеграфных аппаратов; адъютант, давно потерявший место дислокации штаба, и потому всегда находившийся рядом с командиром; и знамёнщик без только что захороненного полкового знамени…

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Белолипецкий Валериан Ерофеевич с примкнувшими к нему людьми через несколько дней скитаний по немецким тылам сумел выбраться в расположение русских войск. И хотя запоздалое наступление на участке крепости Гродно не имело успеха, знамя полка всё же удалось спасти. Продолжив сражаться на германском фронте, Белолипецкий командовал своим полком до апреля 1916 года. Потом, будучи произведён в генерал-майоры, стал начальником дивизии.

После Октябрьской революции перешёл на сторону Красной Армии, где дослужился до полковника. Репрессии не коснулись бывшего генерала, и он тихо скончался в 1943 году в Москве на семьдесят четвёртом году жизни.

А тогда, в феврале 1915 года, немцы по достоинству оценили храбрость русских солдат, не опустивших оружие и не сдавшихся на милость победителя. Сразу после этих событий полуофициальная берлинская газета «Local Anzeiger» разместила на своих страницах статью о последнем бое попавшего в окружение русского корпуса, которая заканчивалась так: «Вся эта попытка прорыва явилась чистым безумием и в то же время геройским подвигом, который показывает нам русского солдата в том освещении, каким он являлся при Скобелеве во время Плевненских атак, в эпоху покорения Кавказа и штурмов Варшавы. Из этого видно, что русский солдат выдерживает потери и дерётся даже тогда, когда смерть является для него неизбежной».

В седьмом томе германской истории войны, являющейся уже вполне официальным изданием, о тех событиях говорится: «Русские дрались как герои. Никакую жертву они не считали большой для спасения чести оружия».