Читать онлайн
"Званый обед"

После званого обеда с множеством блюд и скучными разговорами, смысл которых сводился к необходимости жить в мире и согласии, Ольга вышла в сад. Непрерывно улыбаться и говорить, не было больше сил. Раскрасневшиеся лица, жующие рты, сальные руки, усы и бороды, звон бокалов, бестолковость прислуги и корсет, который она надела, чтобы скрыть беременность, сильно утомили ее. Ей захотелось свежего воздуха и покоя; посидеть в тени, не думая ни о гостях, ни о муже, увлеченно живописующем гостям прелести нового уклада. Хотелось отдохнуть от всей этой противной политики, от галдежа, от колючих взглядов иностранцев, от их скользких мыслей, которые, как ей казалось, осязаемы и плавают, извиваясь, вокруг их седых голов, словно угри в пруду.

С большой аллеи она свернула на узкую тропинку. Тут иссохшие в тени ветки слив почти касались ее шляпки, паутина садилась на лицо, а чуть поодаль, за смородиной как будто прятался мальчик: крохотный, едва начавший уверенно ходить. И как будто это ее мальчик, ее безымянный еще не родившийся сын. Он играл в прятки, хитро и весело поглядывал за ее растерянностью сквозь редкие просветы между кустами. Паутина щекотала лицо и шею. Ольга невольно смахнула надоедливые липкие нити, и вместе с ними смахнула видение, оттого расстроилась.

У изгиба тропинки показался плетень с оголившимися от старости ореховыми прутьями, за ним пузатые ульи с черепяными крышками. Свежий ветерок донес запах меда и сена, послышалось жужжание пчел. Будто изучая незваную гостью, большущий шмель ненадолго завис над тропинкой. Убедившись, что Ольга не несет никакой угрозы, крылатый помпон улетел по своим шмелиным делам.

Она села на скамеечке около шалаша, сплетенного ребятней прислуги из виноградной лозы. И тут же холодной волной накатило на нее беспокойство: она, хозяйка, бросила все, оставила гостей, ушла, не сказав ни слова – куда, зачем. Вспомнила вдруг, как за столом ее муж, Константин, и ее дядя, Михаил Львович, завели спор об обустройстве мануфактур на примере портняжной. Дядя решил показать гостям, что в свои пятьдесят восемь лет, вполне сохранил способность мыслить широко и свободно. Он настойчиво доказывал, что швеям должно разделить обязанности, и пусть каждая обшивает то, что у нее выходит быстрее и добротнее. Муж, по обыкновению, не спускал дяде. Он придирался к каждому его слову и настаивал на том, что портной должен шить все платье целиком от начала до конца, что иначе выйдет не платье, а черт знает что. И сама Ольга под конец не выдержала и приняла дядину сторону. Не потому, что дядины мысли казались прогрессивными или сам он нуждался в защите, а просто потому, что ей вдруг захотелось досадить мужу, который, по ее мнению, несправедлив и чрезвычайно консервативен. Гостей утомил этот спор, но все равно каждый счел нужным вмешаться, вставить мнение, хоть мало кто в полной мере был знаком с новым укладом, а то и вовсе не имел никакой нужды в тех знаниях…

Небо хмурилось, поминутно набираясь влагой. Солнце пряталось за темными вихрастыми облаками. Вдалеке, за кованой оградой сада, волновались верхушки пирамидальных тополей. Природа будто рассердилась и пригрозила дождем, но в саду пока оставалось также покойно и жарко. Неубранное сено уже который день лежало под деревьями, источая густой аромат. Мерно жужжали пчелы, а душный воздух цепко держался за ветки и лозу, не позволяя тяжелой прохладе вытолкнуть себя с этого уютного насиженного места.

Вдруг послышались голоса, а вслед им и шаги – грузные мужские и легкие женские, постукивающие железными шпильками по брусчатке аллеи. Пара тоже свернула на тропинку, ведущую мимо пасеки к сеновалу.

- Ты думать, дождь будет? – спросил женский голос с ужасным акцентом.

- Непременно, моя прелесть, но не теперь. К ночи, должно быть, соберется и обрушится всей своей мощью. Но мы, не будь простофилями, уже из окон опочивален за его буйством наблюдать станем, - томно отозвался мужской голос.

Ольга тотчас узнала в мужчине мужа, а в его спутнице – юную Черил, дочь заезжего капиталиста Эндрю Бейли, почему-то прозванного Волком: лысоватого угрюмого толстяка в пенсне, хищный взгляд которого она не раз ловила на себе. Желание спрятаться в шалаше, родилось само собой. Они пройдут мимо, и не надо будет улыбаться и делать вид, что рада увидеть их вместе на тропинке, ведущей к сеновалу.

Проникнуть в детский шалаш оказалось не так просто. Подобрав полы платья и согнувшись в пояс, Ольга кое-как забралась внутрь и тут же пожалела об этом. Лицо ее обдало жаром, будто исходящим от раскаленных камней в бане. От духоты, сильного запаха перегноя, ржаного хлеба, укропа и лозы помутилось в глазах.

- Хороший место! – долетел снаружи голос Черил, едва Ольга устроилась в шалаше и перевела дух. – Будет сидеть здесь, Константин!

Сквозь щель между хворостинами Ольга видела и мужа, и эту семнадцатилетнюю девочку, вчерашнюю институтку. Константин выглядел томно и лениво оттого, что за обедом ел мало, а вина выпил много. Шляпа его съехала на затылок, трость висела на руке, воротничок сорочки был расстегнут, бабочка ослаблена. Ему душно, чуб его русых волос взмок от пота и слипся. Черил стояла, заведя руку за спину. Она хорошенькая – розовые от жары щечки, слегка вздернутый носик, изящные, будто выведенные рукой живописца губки. Она неотрывно следила за ленивым движением большого красивого тела Константина. Тот не замечал, или только делал вид, что не замечает, продолжал нехотя сгребать ногой сено в кучу. Он знал, что нравится женщинам и умел пользоваться этим.

- Прошу вас, очаровательница, садитесь рядом, - сказал Константин, опускаясь на сено и потягиваясь.- Ну, что же вы медлите? Расскажите мне что-нибудь о вашей стране, о вашем городе, о вашем поместье. У вашего папеньки есть поместье?

- Я говорить, ты спать? Нет! – сказала Черил, но все же присела около Константина.

- Я усну? Помилуй бог! Виданное ли дело – уснуть рядом с таким прелестным созданием?

В том, что они не дошли до сеновала, а расположились прямо около шалаша, Ольга увидела хороший знак. Однако вспыхнувшая ревность и страстное желание выйти прямо сейчас из своего убежища, чтобы высказать все здесь и сейчас, боролись в ней со страхом и удовольствием оттого, что именно сейчас и можно подсмотреть, подслушать и узнать наверняка.

Духота в шалаше была нестерпимой, и это обстоятельство располагало к активным действиям, но Ольга упрямо решила стерпеть и дождаться развязки, не выдавая своего присутствия. К тому же теперь, если она вдруг решится на такой отчаянный шаг и вылезет из шалаша… Да, именно вылезет со всей неуклюжестью беременной женщины… то такая сцена несомненно станет комедией и позором. В какое же неудобное положение она себя поставила этим глупым решением – спрятаться.

- Лучше будет, если ты выйдешь прямо сейчас, - послышался вдруг чей-то властный женский голос, словно вернувший Ольгу в детство, в пропахшую нафталином и лампадным маслом комнату бабушки Александры Ивановны.

Ольга вздрогнула, огляделась. Рядом никого не было да и быть не могло, ей и одной в детском шалаше было тесновато. А бабушка покинула этот мир слишком давно, чтобы оказаться здесь живой и здоровой. К тому же ее комплекция вряд ли бы это позволила.

- Я схожу с ума? – едва слышно прошептала Ольга.

Ответ последовал мгновенно, и Ольга поняла, что слова звучат не в спертом воздухе шалаша, а в ее собственной голове:

- Это вопрос сложный, философский, девочка моя. Сначала следовало бы установить, что такое ум и как высоко он находится, чтобы с него просто так сойти, не свернув себе шею.

- Тогда кто вы? Почему я вас не вижу? – снова шепотом спросила Ольга.

- Видишь, - тут же отозвался бабушкин голос. – И всегда видела. И даже слышала, но никогда не отвечала. А теперь ты говоришь со мной. Значит ли это, что я сошла с ума?

Ольга задумалась – кто это может быть? Кого она всегда видела и слышала, но с кем не говорила? Почему-то на ум пришел лишь нищий, что уже который год дежурит на паперти у собора. Но он мужчина. Да, она никогда не обращалась к нему, но милостыню подавала и сама, и через служанку Катю.

Между тем Константин и Черил болтали о каких-то банках, биржах, закладных и облигациях, долях и спорах. И еще прозвучало иностранное слово «форс-мажор», почему-то показавшееся Ольге зловещим. Впрочем, в остальном и главном выглядело все совершенно невинно, оттого Ольга вновь пожалела о своем решении спрятаться. К тому же этот бабушкин голос, как ей показалось, это явный признак начинающегося бреда от духоты и переутомления.

- Черил не опасна, - снова послышалось в голове, и в этот раз Ольга склонна была согласиться с бабушкиным голосом. – Из жалости к тебе, я устрою так, чтобы они ушли.

- Ах, пчела, пчела! - тут же взвизгнула Черил.- Лететь! Кусать!

- Полноте, милая моя, не укусит она вас! Вы только не машите, не трогайте ее, - сказал Константин.

- Нет, уходить!- выкрикнула Черил и, размахивая платочком, быстро вскочила и поспешила к большой аллее.

Константин поплелся за нею и смотрел ей вслед с умилением и грустью. Вероятно, глядя на нее, он сожалел, что они так и не дошли до сеновала. Ведь эта девочка так молода, свежа, не беременна…

Шаги затихли, тропинка опустела. Ольга выбралась из шалаша, глубоко вздохнула, стряхнула со шляпки и с платья сухие веточки, паутину и сено. После заглянула и за шалаш, и за плетень в попытке все же найти, увидеть незримую собеседницу: мысль о сумасшествии она принимать не желала ни под каким предлогом. Никого так и не обнаружив, решила тотчас найти мужа и высказать ему за уединение с юной барышней, сославшись на то, что совершенно случайно увидела их фривольно сидящими на охапке сена под сливой у пасеки. Что это было гадко, гадко, бесконечно гадко!

- Не стоит этого делать, - вновь принялся поучать бабушкин голос.

Ольга остановилась, едва успев сделать шаг в сторону дома.

- Кто вы? – строго спросила она. – По какому праву вы вмешиваетесь в мою жизнь?

- Когда ты не отвечала, было намного лучше, - посетовал бабушкин голос.

- И почему вы мне тыкаете? Кто дал вам право мне тыкать?! – разгорячилась вдруг Ольга. – Немедленно сознавайтесь – кто вы, иначе!..

- Иначе что? – с некоторым интересом спросил бабушкин голос. – Ты пожалуешься мужу? Или напишешь мировому? Нет, девочка моя, ни того, ни другого ты не сделаешь. И ты сама это знаешь.

- За что вы стали преследовать меня? – неохотно согласившись с очевидным, спросила Ольга. – В чем я провинилась перед вами?

- Я желаю тебе только добра. Ты же ведешь себя неразумно. Твое поведение повлечет за собой ужасные последствия. Я не могу быть равнодушной по отношению к тебе. Тем более теперь, когда ты стала общаться со мной, спорить и открыто перечить.

- Вы не ответили на главный вопрос – кто вы? Почему я должна к вам прислушиваться? – Ольга даже не заметила, как приняла позу завзятой спорщицы, ставши руки в боки.

- Ты можешь называть меня ангелом-хранителем или внутренним голосом, а на самом деле я – всё, я – Земля и небо вокруг, а ты – одна из моих дочерей, - ответил бабушкин голос, и тут же добавил: - Не самая непутевая и настырная, но сейчас, в такой глупой позе, ты мне совсем не нравишься. Верни себе приличный вид, что люди подумают?!

Ольга нашла нравоучение достаточно полезным, быстро осмотрелась – не увидел ли кто, как она тут спорит сама с собой. Успокоилась, небрежно отряхнула платье, шумно выдохнула, выпрямилась, как учили на женских курсах, и уверенно пошла в сторону дома.

- Фи! – зачем-то вздумала она покривляться перед собеседницей, кем бы та ни была на самом деле.

- С беременными и не такое случается, - тихо, почти шепотом прозвучал, как будто отмахнулся, бабушкин голос.

- Нет, он просто не имеет права так со мной поступать! – выходя на большую аллею, бормотала Ольга, стараясь осмыслить свою ревность и досаду на мужа.- Это гадко, и я ему сейчас все выскажу! Все!

Она насторожилась, прислушалась. Бабушкин голос молчал и это ее воодушевило. Она придала себе такое выражение, будто ходила распоряжаться по срочным надобностям, и теперь, вот, вернулась, и вновь готова стать радушной хозяйкой. На самом деле гости ее сильно утомили, и она многое бы дала, чтобы они сейчас же исчезли, провалились сквозь землю. Все. Вместо этого она улыбнулась пожилому балагуру, который накануне ее прихода, похоже, рассказывал сотоварищам по террасе нецензурный анекдот. Теперь же, увидев хозяйку, хлопнул себя по сальным губам, выпучил глаза и присел. Вот такие они – судебные следователи, когда в своем кругу, без посторонних глаз. А их жены… Ольга была рада, что эти уездные любители званых обедов не тащат за собой своих сплетниц-жен.

Идя через залу и гостиную, ей снова приходилось делать добродетельный вид, изображать гостеприимство, улыбаться издевательству Жоржа над пианино и музыкальным слухом, рукоплескать вслед остальным и выдавливать из себя «браво, monsher Жорж!». Все это казалось пошлым и таким же гадким, как и поступки мужа.

Бабушкин голос помалкивал, Ольга решила, что это наваждение возникло у нее из-за духоты и переживаний, а теперь рассеялось, стоило ей отдышаться и прийти в себя.

Мужа она нашла в кабинете. Он сидел у стола, лицо его казалось задумчивым и строгим. Теперь это был совершенно другой человек, нежели тот, что спорил за столом с дядей не ради истины, а из пустого желания досадить. Должно быть, Константин пришел в кабинет за папиросами. Одна его рука была погружена в ящик стола, в котором лежал портсигар. Он брал папиросы, но о чем-то задумался и застыл в этой позе. Таким застала его Ольга – уставшим, озабоченным, виноватым.

Пока она шла, пока искала его, то думала, что выговорит ему, что скажет о том, что он увлекся фальшью, что погряз во лжи, что запутался в масках, которые надевает на себя, чтобы сыграть очередную роль. Что дома, рядом с нею, ему вовсе не нужна маска. Но если он все-таки решил ею воспользоваться, то это означает, что он отдаляется от нее, замыкается в себе. Или нашел другую, рядом с которой безо всякого страха и сожалений может оставаться самим собой. Но стоило Ольге взглянуть на мужа, так сразу куда-то улетучилась вся ее ярость, все желание выговорить и выговориться, а явилась жалость и сочувствие, лишенные всякой причины, всякой логики – просто потому, что он муж, и ему сейчас плохо.

Их взгляды пересеклись, и муж тут же придал своему лицу выражение, какое у него было в саду, в компании с Черил – томное, ленивое, немного равнодушное и слегка насмешливое. Он надел маску, которую имел для женщин. Он зевнул, потянулся, взглянул на часы.

- Шестой час, - вставая, сказал Константин, играя мимикой унылую задумчивость. – Если к одиннадцати разъедутся, можно счесть это божьей милостью. Посему нам еще шесть часов ждать. Не самая радужная перспектива, надо признать.

Ольга вложила ему в карман портсигар, который он едва не забыл. Муж поблагодарил и снизошел до того, что поцеловал ей руку. После развернулся на каблуках, почти так же лихо, как то выделывают военные, и пошел в гостиную. Там Жорж все еще мучил пианино. Едва захлопнулась дверь, послышался голос мужа:

- Бра-о, Жорж!

Скоро Константин появился в саду: шел по аллее, заложив одну руку за спину, а другой манерно вскидывая трость. Шел солидно, вразвалку с видом высокомерного и самодовольного господина. Чужого господина в чужой маске.

- Зачем? Перед кем ты это?.. – прошептала Ольга, наблюдая из окна кабинета за преображением мужа. – Как же это гадко!

К ней снова вернулась вся ярость, что испарились накануне. Теперь она нахлынула вновь, накрыла с головой, быстро перерастая в разъедающую душу ненависть.

Навстречу мужу к дому шла Любаша Чижевская. Шла она к Ольге, не ведая о званом обеде. Об этой встрече условились заранее. Тогда еще Ольга и сама не знала о приглашенных гостях. Любашу сопровождал студент в синем кителе и в очень узких брюках. Без форменной фуражки, с длинными вьющимися волосами, темными как сама ночь, с реденькой бородкой, какие трепетно выращивают семинаристы старших курсов. Взгляд его всегда казался Ольге каким-то затравленным, озлобленным. Любаша знакомила их в прошлый раз. Кажется, он Родион… или Роман. Нет, не Роман. Ольга подумала, что уже мучилась, вспоминая имя молодого человека, оттого в голове всякий раз возникал роман. Ведь между Любашей и Родионом бушевал настоящий книжный роман.

Поравнявшись с мужем, Любаша сделала легкий книксен. Константин тут же надел на лицо ту самую маску для женщин, слегка приподнял шляпу и преклонил голову. Студент изобразил нечто, перенятое им от военных – спрямил ноги и наклонил голову так резво, что копна его темных волос тут же бросилась ему на лицо. Кажется, это изрядно повеселило Константина, и он милостиво подал руку молодому человеку.

Какое-то время они общались, но кроме громкого «что-с?» и «батенька» из уст мужа, до Ольгиного слуха ничего не долетало. Может быть, и этого она тоже не слышала, а лишь считала по губам, по жестам мужа. Она знала – без этого театра он обойтись не сможет, и еще больше теперь ненавидела мужа за эту пошлость, мерзость, гадость.

Ольга отошла от окна. Ей следовало бы самой встретить Любашу, проводить в комнату и предупредить, чтобы отправила своего студента домой, а то эти хищники сожрут его и не подавятся. Чего стоит один только престарелый балагур и его компания.

- Иди, встреть подругу, - внезапно воскрес в голове бабушкин голос.

- Как, это снова вы? – испуганно спросила Ольга. – Но… я думала…

- Пойди, и встреть сама, - настаивал бабушкин голос, не обращая внимания на испуг и недоумение Ольги. – Иначе чем ты отличаешься от своего мужа? Зачем аплодировала этой бездарности Жоржу? «Браво», ему кричала зачем?

- Но…

- Что, тебе претит снова улыбаться гостям? Или ты точно знаешь, что встречать твоих подруг – это обязанность прислуги, а тебя это унизит, оскорбит? К тому же гости не поймут, насмехаться станут?

- За что вы так немилосердны ко мне?! – вскричала Ольга.

- Тише! Волки услышат!

- И это тоже! - сказала Ольга. – Вот почему они волки? Выглядят нормальными людьми, говорят с акцентом, так за то их волками обозвали? Это несправедливо! Это мерзко и подло!

- Нет, не то и не так, - ответил бабушкин голос. – Муж твой не стал тебе рассказывать потому, что бережет он тебя, дуру! А ты неблагодарная! Ты все его уязвить хочешь, не понимая того, что маски свои он не из-за любви к искусству надевает, а все выкрутиться пытается, вылезти из того болота, в которое угодил. И ты с ним угодила. И многие там уже по самую шею, а то с головой. Да не умеет он, как выбраться. Не знает. А в гостях у тебя волки! Самые лютые и настоящие! Даже хуже! Они жертву свою загоняют в угол, и режут без пощады и жалости, на части рвут!

- Да будет вам! – воскликнула Ольга. – Такие страсти рассказываете! Как не совестно?

- Не веришь?! Ну, коли так, то не стану тебе помогать. Только знай, что не доносить тебя дитя своего!

- Нет! – завопила Ольга. – Как?! За что?! Почему?!

На крик тут же вбежала служанка Катя, кинулась к Ольге, всхлипывая и причитая:

- Что с вами, Ольга Юрьевна? За доктором послать?

- Ни за кем не посылать! - ответила Ольга, отталкивая служанку. – И сама выйди! Мне кое-что выяснить нужно!

Катя растерялась и стояла теперь посреди комнаты неподвижно, не зная, как правильно поступить. Звать доктора? Или сначала Константина Дмитриевича? Или обоих? Или никого, как хозяйка велит?

- Выйди вон! – крикнула Ольга, и Катя, заплакав, побежала прочь из кабинета.

- Ну, где же вы? – глядя почему-то в потолок, спросила Ольга, едва за служанкой захлопнулась дверь. – Ответьте же мне! Почему вы теперь молчите? Сказали гадость и молчите? Кто же вы на самом деле? Что собираетесь сделать с моим сыном?

- С сыном ли? – послышалось будто издалека. – Не я. Ты сама.

- Я видела его сегодня в саду, - сказала Ольга. – Я знаю, это был он. Он прекрасен! Он так похож на Константина!

Ольга невольно улыбнулась, вспомнив давешнее видение.

- Последнее, что я тебе скажу, милая моя – оставь мужа в покое и сама успокойся, иначе быть беде!

Ольга быстро привела себя в порядок и вышла в гостиную. Все взоры теперь были обращены к ней. Даже Жорж оставил на время пианино и оглянулся.

- Все хорошо, господа! – сказала Ольга, улыбаясь. – Это я… в окно… Там какие-то дети… Мне показалось, они живодерство устроили. Мне только показалось, слава богу.

Ответ удовлетворил гостей, и они тут же стали обсуждать неосознанное детские бессердечие. Тема быстро их увлекла, и Ольга вздохнула с облегчением.

Родиона, а он уже успел примкнуть к балагуру и его сотоварищам, Ольга позвала за собой, в комнату, где теперь дожидалась ее прихода Любаша. Тот откланялся господам и пошел за хозяйкой.

- Вам не следует находиться в компании этих плешивых пошляков, - наставительно сказала ему Ольга у самого входа в комнату. – Они вас дурному научат, и мне станет стыдно за вас перед Любашей. Проходите, - добавила она, открывая дверь.

После обычного взаимного обмена любезностями, подруги уселись на диван, а Родину предложили мягкий гарнитурный стул. Однако едва речь зашла о Черил, ее отце и других иностранцах, Родион вдруг со всей откровенностью и, видимо, боязнью вставил реплику:

- Это очень опасные люди, сударыня! Я, признаться, был крайне удивлен, увидев их в вашей гостиной.

- И что в них такого опасного? – заинтересовалась Ольга. – Подсаживайтесь ближе и расскажите нам о них все, что знаете. Ужасно интересно. Я слышала, их называют и оборотнями, и даже волками. Решительно не понимаю, за что?

Родион переставил стул поближе к дивану, и заговорил, озираясь на дверь и понизив голос:

- Это сложная и запутанная история, сударыня. Боюсь, мне трудно будет передать вам все ее детали. Тут требуется большая подготовка.

- Родион посещает марксистский кружок, - сообщила Любаша.

- Так вы революционер, сударь?! – удивилась Ольга.

- Нет, что вы, нет, - поспешил успокоить ее Родион.

- Это он исключительно из-за тяги к знаниям туда ходит, - пояснила Любаша. – Он у меня очень умный, образованный, - добавила она, улыбнувшись Родиону.

- Ну, так рассказывайте, коли умный да образованный, - нетерпеливо потребовала Ольга.

- Нечестная их игра всегда одинакова, - начал Родион. – Сначала они добрые и благодетельные, денег дают, сколько надо и под малые проценты. Но всякий раз под залог имущества. А имущество то оценивают их сотоварищи по такой низкой цене, что за тыщу долга три, а то и четыре тыщи пашней или лесом требуют. А мануфактуры и вовсе в копейки оценивают. Рисковые активы, говорят.

- Что за слова такие премудрые? – удивилась Ольга. – Впервые про такие слышу. Уж не придумали ли вы их сами, Родион, как вас по батюшке? Вы мне не фантазируйте! Я, знаете ли, женские курсы окончила, тоже кое в чем науку постигла!

- Как можно, сударыня! Бог мне судья – не выдумываю я, истинную правду говорю!

- Яковом батюшку его величают, - вставила Любаша, опомнившись, что отчеством студента своего так не представила.

- Ладно, так и быть, продолжайте, - позволила Ольга, а сама будто губка впитывала каждое сказанное студентом слово. Затем и прервала бедолагу, чтобы крепче эти мудреные словеса запомнить.

- Так вот дают эти ироды деньги на год или на три, а полный расчет требовать начинают, как только узнают, что потрачены они заемщиком все до копеечки. Форс-мажор, говорят, возвращайте-с немедля, иначе суд и долговая яма-с. Вот так!

- Какой такой мажор? Мерзость какая! Да разве может такое быть?! – возмущенно воскликнула Ольга.

- Может-с, - Родион кивнул.

- А не навет ли это, дорогой Родион Яковлевич? – спросила Ольга. – Не поклеп ли, а?

- А вы, Ольга Юрьевна, слыхали ли, - сказал Родион, - третьего дня помещик Конищев в собственном доме застрелился?

- Конякин, - поправила Любаша.

- Теперь то и разницы нет, - сказал Родион, – что Конищев, что Конякин – был человек, и нету его. А Петр Григорьевич Куличкин, владелец парохода «Быстрый» месяц тому, как повесился. А до него фабрикант Егоров Степан Семеныч. А сколько их, о коих молва не дошла? Несть им числа, говорят!

- Ты, Любушка, на меня не серчай, - сказала после недолгой паузы Ольга. – Видно, не тот нынче день, чтоб нам с тобой поговорить в спокойствии. Так что, ступайте вы, мои дорогие, теперь домой. А мне сию же минуту с мужем поговорить надобно. С вами же мы после встретимся, когда разрешится это важное мое дело.

Она решительно встала, открыла дверь и окликнула служанку.

- Катя, проводи гостей и позови мужа моего, Константина Дмитриевича. Что хочешь ему говори, но чтоб через пять минут он стоял здесь! Поняла?

- Поняла, Ольга Юрьевна, - сказала Катя. Она хотела что-то спросить, и успела даже рот раскрыть, но Ольга опередила:

- Что хочешь! Умираю, с ума сошла, рожаю, вешаюсь – что хочешь!

Любаша от таких слов аж попятилась и к выходу бочком-бочком пошла. Такой властной и свирепой, она подругу прежде не видела. Родион тоже опешил, растерялся сначала, а как опомнился, то помчался догонять Любашу.

- Ты только не робей, не кисни, как войдет! А то знаю я тебя, нюни распустишь, жалеть да плакать начнешь, - снова прозвучал в голове бабушкин голос.

- Не оробею! Не раскисну! – зло проговорила Ольга. – Пусть только явится!

- Не знаю почему, - сказал бабушкин голос, - но в этот раз я в тебя верю.

Ольга вынула из ящика чистый лист, присела к столу, поскоблила ножом перо, макнула его в чернила и принялась писать. К приходу мужа лист был исписан полностью, а перо вернулось на свое место. Ольга все еще сидела за столом, когда Константин вломился в комнату.

- Как?! Ты сидишь?! А я… А мне… - не понимая, что происходит мямлил он.

Ольгу едва не разобрал смех. Глаза ее вспыхнули хищным светом, она чувствовала в себе силы сделать это. Ради него. Ради себя. Ради их будущего сына.

- Как на духу! – громко и жестко потребовала она, даже не обернувшись в сторону мужа. – Сколько ты задолжал этому… волку в овечьей шкуре? Что заложил? На какой срок? Сколько успел истратить? Я даже не желаю знать – на что! – она сильно ударила кулаком по столу потому, что знала – так делают обозленные мужчины. Было больно, но она стерпела эту боль. - Отвечай!

Служанка Катя стояла у двери и, казалось, оцепенела от ужаса. Ольга только взглянула на нее, как тут же дверь захлопнулась с той стороны. Ольга улыбнулась и перевела взгляд на мужа. Тот шумно выдохнул и обмяк, расслабился, пододвинул к себе стул, на котором давеча сидел студент Родион.

- Ну, слава богу, - проговорил он, присаживаясь и держась за сердце. – Слава богу, ты в порядке, - повторил он и принялся рассказывать все, без лукавства и не таясь.

Спустя десять минут Ольга распахнула дверь и позвала Катю.

- Отнеси это нашему почтальону, - сказала она, вручая служанке исписанный лист. - Дай ему десять рублей и передай на словах, чтоб заложил это в конверт, вписал адресата, залил сургучом и проставил штампы. И немедля. Слышишь, немедля нес к нам! Встретишь его, выдашь ему еще десять рублей, но без лишних глаз! После громко доложишь, что письмо от папеньки моего. Все поняла?

Катя кивнула, но видно было, что она ничего не поняла, но запомнила все твердо.

- Ступай, - сказала Ольга. – Сделаешь все правильно, проси что пожелаешь!

Супруги вместе вышли в гостиную. Жоржа кто-то из уставших гостей догадался отлучить от пианино, вывел в сад, подышать воздухом. Однако и в гостиной, и в зале, и на террасе чувствовалось какое-то странное оживление. Ольга не знала, что идейным вдохновителем неожиданной суеты оказался ее муж. А когда он сообщил, что гости собираются на реку, кататься на лодках, то ей чуть плохо не стало. План рушился едва начавшись. Ольга молила бога и мысленно обращалась к бабушкиному голосу, чтобы тот или та, или вместе они устроили так, чтобы почтальон поспел до всего этого сумасбродства. Тогда и дело быстро разрешится, и весь этот балаган закончится, и опостылевшие за день лица растворятся, как сахар в чашке кофе.

Бабушкин голос молчал. Ольга поймала себя на том, что именно сейчас ей не хватает явившегося вдруг сумасшествия или ангела, или просто голоса, да пусть хоть самой матушки-Земли, но не молчащей, а циничной, злой, бранящей, укоряющей – живой.

Катя вернулась, показав знаками, что все прошло гладко. Ольга попросила ее заварить ей чаю с тимьяном, и в сердцах обронила:

- Да кабы сломалось там, на реке, что-нибудь, или утопло…

Катя ушла на кухню за чаем, а минуту спустя гости с террасы наблюдали, как белобрысый босоногий мальчишка лет десяти прямиком по клумбам, сходу перескакивая кусты, будто ветер пронесся по саду в направлении реки.

- Смотри, как лихо драпает! Никак украл что, постреленок! – под смех и улюлюканье компании комментировал событие пожилой балагур.

Время шло. Почтальон все не шел, а гости, между тем, уже собрались выдвигаться к реке. Вино и закуски отправили загодя, и теперь дожидались только посыльного с вестью о готовности лодок к отплытию. И посыльный вскоре явился, но публику не обрадовал. Оказалось, что придется еще с полчаса подождать, потому что мужики по обыкновению все напутали и принесли к воде непарные весла, да еще и не от тех лодок. Ольга взглянула на Катю. Та улыбнулась и сделала легкий книксен. Ольга прикрыла глаза от удовольствия: дело поправлялось, шло на лад стараниями служанки.

И, наконец, свершилось. Почтальон был стар и в стельку пьян, но сделал все так, что комар носа не подточит. Катя приняла письмо, вложила почтальону в карман кителя обещанные деньги и сразу выпроводила. После громко объявила:

- Хозяйке, Ольге Юрьевне, от папеньки ее!

Ольга с письмом тут же удалилась в комнату, муж последовал на ней.

Вернулся в гостиную Константин Дмитриевич минут через пять, один. Был угрюм и заметно нервничал.

- Граф Юрий Львович Черепеников, единокровный родитель супруги моей, Ольги Юрьевны, нынче ровно неделя тому, как скоропостижно скончался! – объявил он. – Прошу вас, господа, отнестись с пониманием. Ольга Юрьевна сейчас выйдет, дабы принести вам свои извинения за испорченный вечер и проститься.

Константин снял шляпу и приклонил голову. Гости последовали его примеру, а на лицах их ясно прочитывалась досада.

Ольга медлила, не выходила. Ей вдруг стало страшно и стыдно за свой ужасный поступок. Виданное ли дело - похоронить живого отца! И ради чего? Для обмана! Пусть для обмана мошенников, но что это меняет?

- Он простит тебя, - подбодрил ее вдруг бабушкин голос.

- Кто простит? – зачем-то спросила Ольга.

- Оба, - ответил бабушкин голос. – От имени одно я тебя прощаю, а батюшка твой – человек разумный и обстоятельный. Ты опиши ему все в подробностях. Он поймет и простит.

Ольга глубоко вздохнула, сняла и откинула прочь шляпку. Платье переодевать не стала, решив, что достаточно будет простого траурного платка. Повязав его, будто мещанка в церкви, перекрестилась и тихо прошептала, обратив взор небу:

- Прости меня, Господи, грешницу! И вы, папенька, простите меня непутевую!

- Ступай уже, пора! – сказал бабушкин голос, и Ольга, собравшись с духом, открыла дверь.

К ее появлению весть о наследстве в семьдесят тысяч рублей уже разлетелась среди гостей. Достигла она и иностранцев, с коими теперь общался Константин Дмитриевич.

- Ваша прелестная дочь, мисс Черил, уповала давеча, что случился у вас… как это звучит по-вашему… форс-мажор. Я так понял, что у вас возникли вдруг некоторые затруднения с деньгами. Памятуя о вашей добродетели, о займе, который вы любезно соизволили выдать мне немедля и в полном объеме… Если вы расположены возвратить его из-за срочной необходимости, то я готов вернуть все по первому вашему требованию.

Господин Бейли слушал внимательно и при этом отвратительно улыбался, будто жеребец, выставляя напоказ своим белые зубы.

- Ах, Черил, Черил, - вздохнув, сказал он. – Мой дочь много густить краска. Мой business идет очень хорошо. Но если ты желать рвать контракт, то я готов смотреть новый условий. Я хотеть иметь доля в твой мануфактур, но есть один маленький условий – дядя твой beautiful супруга пусть будет manager. Он понимать business!

- Я подумаю, - ответил Константин с явным облегчением и откланялся.

Все едва не испортил тот самый дядя, который «понимать business», но он совершенно не понимал обстоятельств. Будучи родным братом якобы покойного отца Ольги, да еще и выпив лишнего, он ходил с бутылкой вина по террасе и выкрикивал:

- Не верю! Какие семьдесят тысяч? Помилуй бог, откуда такие деньжищи?! Не верю! Да и жив он, что с ним станется!

Благо, пьяного старика никто не слушал, а если и слушал, то трактовал эту выходку, как нервный срыв.

Ольга попыталась объяснить все дяде, но скоро поняла, что затея эта не ко времени, что дядя сильно пьян и не восприимчив к любым увещеваниям. Общими усилиями, вместе с мужем и прислугой, Ольге все же удалось отправить дядю в гостевую комнату и уложить спать.

Как бы там ни было, но спустя час дело разрешилось. Они сидели в гостиной вдвоем – муж и жена. Наговорились за день, устроили настоящее театрализованное представление, а теперь молчали.

Первой не выдержала Ольга. Но обратилась она не к мужу, а позвала Катю.

- У тебя есть жених? – спросила она служанку.

Та слегка покраснела, засмущалась.

- Есть, - вставил свое веское слово Константин. – Видел я их однажды вечером, шли к сеновалу.

- Постыдился бы хоть! – тут же выговорила Ольга мужу. – А ну-ка, подойди, - сказала она Кате, - обернись.

Та, ничего не понимая, встала ближе, повернулась кругом.

- Думаю, в пору будет, - заключила Ольга. – Приданое тебе готовлю, милая моя! - пояснила она. – Платье свое подвенечное тебе подарить хочу за то, что ты такая смышленая.

Константин удивленно уставился на жену. Катя запрыгала, завизжала от восторга, совсем как девчонка. Впрочем, она и была милой юной девочкой – ей тоже, как и Черил, едва исполнилось семнадцать.

Константин поднялся со стула, еще раз взглянул на жену, после на Катю, и проговорил, по обыкновению зевнув и потянувшись:

- Ну, коли так, то, надеюсь, ты, Катя, не откажешь мне в чести стать крестным отцом твоего первенца?

Катя тут же выпалила – «да!», чмокнула Константина в щеку и убежала в сад… или к своему избраннику, как знать.

Константин привычно постучал папироской по костяшке пальца, дунул в мундштук и вышел на террасу. Ольга прошла в свою комнату, бросила черный платок на стул, сама присела на диван, укрыла лицо ладонями, опустила голову и заплакала.

- Реви, - сказал бабушкин голос. – Теперь можно и пореветь.

- Вы? – не отнимая рук от лица, проговорила Ольга.

- Повиниться я к тебе явилась. И проститься, - сказал бабушкин голос.

- За что повиниться-то? – спросила Ольга.

- Мой недосмотр, - заявил бабушкин голос. – Обманули меня эти проходимцы. Думала, они науку и процветание в ваш век принесут, а они, сукины дети, разорять всех и каждого принялись. Ничего, я эту лавочку им прикрою! Здесь уже знаю как. И там, откуда эта волчья стая прилетела, в их пошлом двадцать первом веке, тоже управу найду, дайте срок!

Ольга подняла голову и изумленно уставилась куда-то в потолок.

- В двадцать первом веке?! – повторила она едва слышно. – Так вы будущее знаете! - вывела она из услышанного. – Скажите же, сделайте милость, тогда, в саду… Тот маленький мальчик за кустами смородины – это был он, наш сын?

- Не ошиблась я в тебе, хоть трусихой и дурой сначала посчитала, а ты вон как трусость свою обернула! Быстро соображаешь! Он то был, он! Специально тебе показала, чтобы ты собственными глазами увидела, за кого бороться должна! И на этом все. Не тяни из меня ничего больше. Не отвечу. Прощай!

Плакать Ольге больше не хотелось. Совсем. Она улыбнулась, вспоминая ту мимолетную встречу с будущим, со своим, пока не родившимся сыном.

*Основой для данного текста послужил рассказ «Именины» А.П.Чехова