Читать онлайн
"Не откладывай на завтра"

Путь драккара - Дела духовные - Прокрастинация - То что связывает супругов - Искусство как выход из депрессии

***

Карно уверенно вёл драккар. Он предпочёл в незнакомых водах идти чуть мористее, чтобы не бояться неожиданных мелей и проблем с отливами. Держась поодаль от островов, он сделал нелёгкой затеей всякую засаду, а в случае бури надеялся на крепкие руки своих хёвдингов. Сейчас мачта стояла на рыбе, парус был развернут и гребцы отдыхали, сложив вёсла под румами.

Лишь раз из фиорда навстречу выбежала снекка с драконьей головой. Пришлось побратимам спустить парус и садиться на вёсла. Карно не стал биться, а сумел обхитрить разбойников. Он взялся править прямо на врага, а когда снекка отвернула, сам тоже отвернул в другую сторону и раскрыл парус, ловя ветер. Противник слишком быстро прошёл мимо и отстал, пытаясь развернуться. В результате всё, что досталось его вепрю прибоя – несколько стрел в палубе и хулительный нид вслед.

Впрочем, нид оказался прилипчивым и тёмной тучкой висел над головами всю дорогу. Мерзкое пожелание портило всем настроение, не давая обсушиться как следует. Но ветер был попутным и парус, даже намокнув, весело тянул их по лебединой дороге. Шли так хорошо, что чуть не проскочили нужный фиорд, но и тут удача была с ними, и вскоре ударили сходнями о пристань.

***

Тварь Имматериума, встречи с которой так ловко избежал навигатор, всё же смогла подгадить. Слабые отзвуки разочарованного вопля пробились сквозь поле Геллера, нагоняя на экипаж “Ярости орла” меланхолию. Это заставляло их сосредоточиться на тех занятиях, которые они считали важным, и с трудом переключаться на прочее. В результате капитан в салоне на весь переход, общаясь с наиболее умным человеком на корабле, и предавался самокопанию. Старпом Мордино с неотвратимостью инквизиции, истребляющей демонов, обходил каюты средней палубы, выгоняя “застрявших” в своих мыслях матросов на вахты.

Капеллан имел долгую беседу с друкари, а потом сутки провалялся в своей каюте. Выйдя к людям, святой отец истово занялся службами, и многие матросы давно не помнили такой пышности богослужений. Кроме служб Дьяченко много работал с секретарём и лишь изредка посещал ксеноса. Учитывая рвение Хеллстрома и слухи о происшествии в каюте Эзнаэра при предыдущем переходе, о священнике начинали поговаривать как о возможном чудотворце. Это среди жителей средних палуб ходили слухи, а на нижних многие считали чудеса подтверждённым фактом, и не важно, что говорил сам виновник.

В рассказах, ходивших среди простых людей, Хеллсторм не только лично закрыл прорыв реальности, но и голыми руками уничтожал тварей варпа. Император явно вдохнул в пожилого священника силы для новых свершений, и столо ждать большего! Проснувшаяся в капеллане святость бросала свой отсвет и на капитана.

Многие из набожных матросов, считали, что Михеля хранит Бог Император, посылая свою помощь и защиту когда необходимо. Сначала дикий ксенос бросается спасать незнакомого человека от вороватых заговорщиков. Потом капеллан обращает ксеноса в Имперскую веру и объявляет, что тот достоин звания недочеловека. Сам факт, что Бог Император даровал душу настолько низкой твари, просто за помощь Михелю, был явным признаком покровительства высших сил.

Недавние события на мостике тоже обрастали всё большими подробностями. В них появлялись явные поклонники губительных сил, задумавших извести благочестивого капитана и его корабль. Не даром их проклятая плоть горела от святой воды и плевков верующих! Большинство образованных людей относились к слухам с прохладным скептицизмом, но в споры по этому поводу с простыми матросами предпочитали не вступать.

***

– Эта затея с Белани, конечно, неплохая штука, – размышлял вслух Михель Орлоски. Дух машины выводил на экраны стен картины дикого леса, и капитанский салон был похож на роскошное убежище сибарита, скрытое в глуши от шума цивилизации. Именно это настроение меланхоличного уединения и пребывание наедине с собой владело Михелем. Не важно, сколько денег он заработал, но уже больше месяца Орлоски жил почти так, как хотел. Здесь, среди бесконечного Ничто, он был сам себе хозяин. Ни братья, ни сестра, ни тетка Рамона, ни кредиторы не лезли к нему, загоняя в рамки и делая из него полезную себе вещь. Он начинал ценить такую самостоятельность. Это была очень необычная штука, на которую оказалось легко подсесть.

В общем, М. Орлоски – волей случая капитан судна типа “Кобра” – непрерывно наслаждался жизнью. Относительно непрерывно, конечно. Наслаждался, когда не нужно было балансировать между тем, что нужно сделать, и тем, что хотят офицеры и команда. Наслаждался, когда не нужно было платить деньги за обслуживание судна, разбираться с дрязгами подчинённых, или когда просто удавалось не получить в живот полметра стали от недовольного боцмана. Михель заметил, что этот варп-переход проходит куда как спокойней, чем предыдущий. Вообще все донимают его меньше обычного. Его кобра, направляемая навигатором, шла через Имматериум. Видимо, нечто из-за грани реальности влияло на сознание, заставляя экипаж сосредоточенно заниматься теми делами, которые они считали важным. Корабль словно притих, и, возможно, эта тишина была обманчивой.

– Нет, конечно, это перебор насчёт денег! Мне совсем не всё равно! – продолжал разговаривать с пространством Михель. В его бокале плескалась зеленоватая жидкость с приятным грибным ароматом. Обычно Орлоски беседовал с навигатором Карно или квартирмейстером Эзнаэром. Если Карно был отличным собеседником, то Эзнаэр – слушателем, вроде духа машины. Вот только когитаторная сеть корабля не обладала настоящим интеллектом, а ксенос, несомненно, был разумен.

Михель даже гордился собой. Пожалуй, во всём подсекторе Алактры вряд ли найдётся человек, без тени страха распивающий амасек по ходу беседы с друкари. Не то чтобы ксенос был интересным собеседником, но он создавал приятный контраст. На его фоне сам Орлоски выглядел тёплым, душевным, мягким человеком, ежесекундно пекущемся о близких. Как бы плохо не поступал с экипажем Михель, он точно знал, что это всего лишь цветочки по сравнению с тем, на что способен Эзнаэр. Было приятно думать, что он – капитан – надёжная преграда, защищающая экипаж от таящегося рядом ужаса.

Зато навигатора Карно Михель ценил именно за общение. К сожалению, среди офицеров второго класса больше не нашлось никого, кто стал бы ему именно приятелем. Старший помощник Мордино, главный фактотум Сол, машиновед примас Борас более чем справлялись с обязанностями, но оставались просто работниками. Социальный барьер между ними и капитаном никогда не исчезал. С Кассини Михель чувствовал себя, как с равным. Пожалуй, временами даже возникало ощущение превосходства навигатора, но Карно был слишком хорошо воспитан. Здесь капитаном был Михель, и это полностью сводило на нет разницу в богатстве домов Орлоски-младшие II и Кассини.

По правде сказать, весь Синдикат Орлоски был, возможно, потолще, чем навигаторский дом Карно, но такое сравнение было напрасной тратой времени. Всё равно что сравнивать слона и кита. В любом случае, прижимистые торговцы Орлоски всё заработанное пускали в дело. Деньги делали новые деньги. Кассини же жили куда как роскошней. Когда ты это и есть твоё дело, то неразумно экономить на себе. Не так уж и долог век навигатора, и часто судьба беспощадна к ним куда больше, чем к самому рисковому бизнесмену.

Большим достоинством навигатора было его полное безразличие к делам бизнеса. В этом они были схожи с ксеносом. Тот же Сол, например, был одной породы с Михелем, и инстинкты запрещали “поворачиваться к нему спиной“. Мордино был просто верным псом: корми его и он будет служить. Сам капитан считал псов полезными, но предпочитал им котов. Дьяченко был стар, а капитан не слишком набожен, и хотя пил старик крепко, но на совместное хобби это не годилось. Есть же разница между выпивкой за беседой и репликами по ходу запоя. Борас был в глазах Михеля просто частью корабля, капитан даже не мог припомнить второе имя примас-механикуса. К тому же, тот совсем не пил и в карты не играл.

Карно же во многом был не такой, как сам Орлоски, но это не мешало общению, и между ними меньше чем за месяц установились отношения, которые можно назвать дружбой. Конечно же с поправкой на то, насколько такие люди вообще могут себе позволить роскошь нормальных чувств.

Безжалостная структура Империума давила на всех его жителей, превращая каждого в функцию, полезную для всего человечества в целом. Система совместного выживания делала несвободными и Лорда Терры, и трюмного раба. Хотя жили они очень по-разному, каждый был связан тысячами пут обязанностей и законов. Сам Михель и, пожалуй, офицеры его корабля были лишь в некоторой степени исключением из этого правила. Патент Вольного торговца давал им такую возможность. Гигант-Империум нуждался в услугах крошечных мошек в тех вопросах, когда требовалась гибкость и беспринципность. Далеко не все проблемы решались всесокрушающей мощью. Она побеждала врагов и ломала преграды, но очень часто оставляла за собой бесполезное пепелище.

Патент давал судовладельцу возможность смотреть сквозь пальцы на многие имперские законы и правила и подчиняться главному закону – закону прибыли и целесообразности. Лишь возвращаясь в пространство внутренних систем, Вольный торговец снова забывал еретический запашок вольности.

– Патент - классная штука! Надо, надо скорее закончить все формальности и зарегистрировать его на Алактре. Надо, но чертовски не хочется этим заниматься! Не хочется лететь на Киног и возиться с роднёй, добиваться признания с их стороны того, что и так свершилось. Чертов Фентон, будь он неладен, попытается отжать корабль. Ладно бы он смог извлечь из этого выгоду!

Старший брат обладал редким талантом просрать всё. Ну может не всё, но что делать с кораблем он точно не представляет. Недаром их отец, Генрих Мартин Орлоски, не подпускал Фентона к этим делам на торпедный выстрел, размышлял Михель. Эта затея с Белани, просто ещё один повод не лететь на Киног.

- Я не хочу возиться с этими пищевыми концентратами, но на родину лететь мне хочется лететь ещё меньше.

Сейчас Орлоски беседовал и пил сам с собой. Навигатор всё время перехода был в уединении своих шпилей, а друкари наверняка презирал слабость и колебания, потому Михель просто изливал душу машине в лесу, которого не было. Занятие насколько бессмысленное, настолько и затягивающее. С утра капитан перестал беседовать с собой в виртуальном лесу, но пить продолжил, запустив цикл призрачного существования. Весь переход Михель начинал утро с разминочной дозы, а дальше всё было как в тумане. Лишь в день выхода в реальность он нарушил эту спонтанную традицию.

Голова трещала, почки болели и здравый смысл требовал прекратить этот алкомарафон. Невероятным усилием воли Михель сначала вызвал хирургеона, а только потом опохмелися. Прибыший Кути серией инъекций прервал цикл алкогольной нирваны и в будущем не рекомендовал пить спирт из емкостей с консервированными экспонатами. Незаметно для себя за время путешествия Орлоски выпил “настойку“ на голове орочьего мека. Раньше банка с заспиртованной головой твари, добытой архмилитантом, украшала его салон. Банка была размером с хороший бочёнок и успешно справлялась с натиском капитана, показав дно только вчера. Что подвигло его на такие подвиги, Михель категорически не понимал. Видимо, любопытство вместе со склерозом толкнули на крайние меры. Он припоминал, что в какой-то момент эпопеи забыл, как вызвать сервитора, а корабль отказывался выполнять приказы нетрезвого капитана. Тут и настал час откупорить “грибную настойку” - не прерывать же так хорошо начавшийся отдых.

Приведя себя в порядок, Михель в здравом уме и уже трезвой памяти с некоторой опаской выбрался проверить, как идут дела на корабле.

***

Эзнаэр момент перехода в варп даже не почувствовал. Плащ, созданный Дьяченко, смог укрыть его от глаз Той-что-жаждет, но весь переход тяжёлые мысли накатывали волнами на друкари. Ксенос, обычно деятельный, впадал в депрессию. Альбертина ещё ни разу не видела супруга таким. Инициативный и неостановимый в своих начинаниях Эзнаэр обычно не знал покоя. Друкари, казалось, жил двадцать шесть часов в сутки, вставая на час раньше всех и засыпая на час позже. Шутки шутками, но Альбертина серьёзно забеспокоилась.

Дело было, конечно, в её эгоизме. Она признавала, что крепко втрескалась, и сейчас ей было физически больно за Эзнаэра и страшно за себя. Причина, конечно, была не в замужестве. Этот статус как раз довольно просто опротестовать. За пределами корабля любой священник вряд ли сочтет состоявшееся венчание имеющим силу. Всё началось с интриги, загадки, любопытства и страха, продолжилось как удовольствие тела. Теперь же это стало прочной связью, в которой смешивались восхищение, физическая привязанность на грани наркомании, желание владеть и тяга к новому. Всего за месяц Аль изменилась - к лучшему или к худшему, но изменилась. Если оставить за кадром то, что он творил с ней наедине, то главным, что привязывало её к Эзнаэру было ощущение понятности мира.

Если раньше она жила словно на ощупь, то сейчас само собой всё окружающее становилось ясным. Раньше она просто полагалась на свои ощущения и удачу. Когда прокатывало, а когда и нет, но теперь это волшебным образом менялось. Обычно, весьма наблюдательная по своей природе штурман узнавала и замечала столько нового, что просто не справлялась с валом своих впечатлений. Выйдя замуж, она обнаружила, что этот ворох сумбурных наблюдений сам собой превращается в стройную картину мира, стоит просто поболтать с мужем. Там, где раньше Альбертина видела смутные намёки, теперь были прозрачные закономерности. Это было здорово и приятно. Её не поучали и не пичкали знаниями, её просто расспрашивали, и рассуждали с ней вслух, а выводы она делала сама.

Общение с ксеносом было действительно чужим. Слишком откровенным и предельно честным. Казалось, что он просто не принимает её слабостей и не боится показать свои. Он не шёл на поводу у ёе подначек, был жёстким но и не унижал её. Каждый раз, побеждая её на тренировках, не опускал, а терпеливо учил и всегда, всегда добивался результата. Всегда находил для неё время, даже усталый. Противореча по мелочам, в главном она не могла сказать нет.

Каждый день, каждый разговор приносили новое. Всё развивалось, балансируя на тонкой грани. Постоянно её штормило, качая от возмущения к восхищению, от злости к радости. Такие перепады бывали с ней и раньше, но тогда её наказывали за непохожесть, или просто пугались, а сейчас воспринимали как норму, позволяя быть собой. Она менялась, становилась уверенней и сильней. Штурман узнавала о себе новое, не всегда то, что ожидала, но жить с прежними иллюзиями ей определённо, уже не хотелось. Если говорить коротко, Альбертина перестала тыкаться на ощупь, перестала плыть по течению, или тупо досаждать родственникам. Она начинала понимать, чего хочет она сама. Всё больше Н’гхог узнавала себя, и казалось, что ничего особенного она не делала. Раньше просто не хватало смелости и честности жить в полную силу. Теперь у неё крепла уверенность, что она справится! Именно Эзнаэр был причиной и фундаментом её новой смелости, и лишиться его она была категорически не согласна.

Ну и конечно всегда оставалось то, с чего началась их связь. Почему-то большинство окружающих считали, что коварный ксенос пичкает её наркотиками. Наивные дураки. Он сам был её наркотиком. Нет, конечно Эзнаэр применял и давал ей стимуляторы, но никогда не изменял её сознание. Всегда Аль оставалась собой. Сильней, выносливей, внимательней, чувствующей острее, но собой! Отнюдь не наркотики дарили новые ощущения. Всего навсего, раньше Штурман не представляла, что может испытывать то, что стало теперь ежедневной нормой. Даже чистая боль приносила удовольствие. Честно сказать, именно возможность раствориться, исчезнуть в этом огне страданий дарила Альбертине наибольшее наслаждение. Она буквально терялась в алом жаре боли, когда качели ужаса, возбуждения и страданий уносили сознание. Тогда она сама была пламенем чистого наслаждения, пляшущем в ритме ударов сердца.

Не было такой цены, которую Альбертина не заплатила бы за право пережить это снова. Только глубоко внутри она знала, что Эзнаэр не потребует от неё ничего лишнего. Из них двоих, именно муж удерживал её в рамках, ставил ограничения и не давал личности штурмана раствориться в желании служить и радовать. Острые приступы обожания накатывали неожиданными приливами, и тогда ничего другого не имело значения. Как то день или два она даже почти не отходила от него, но потом муж объяснил ей, что так жить нельзя. Это путь в тупик. Если бы Эзнаэр хотел перековать её, то мог бы сделать это тысячи раз, ведь она готова была быть для него кем угодно. Он же требовал от Аль оставаться собой.

Сейчас видеть, как чёрная тоска накатывает на мужа, пожирая его и превращая в странное, незнакомое ей существо было невыносимо. Нет, она отлично представляла, что за существо друкари, он был отнюдь не милый котик. Тем более тот на все вопросы отвечал честно. Её пугало, что гаснет огонь, питавший мужа, он затухает и замыкается в себе. Своего апогея отчаяние достигло к вечеру второго дня перехода. Сложно сказать почему, но Альбертина позвала священника. Время планового визита ещё не пришло, но штурман как на буксире притащила Дьяченко. Это оказалось спасительной идеей. Потому что, как многие тонкие натуры, её муж нашёл выход из депрессии в искусстве.