Читать онлайн
"ГИБЛОЕ МЕСТО"
Ранней весной 1716 года пришли в строящийся Белоярский острог два крестьянина-рудознатца из демидовских Невьянских заводов - Северьян Конюхов, сын Иванов, да Ивашка Борматов. Северьян - степенный мастеровой, уж за сорок, а Ивашка ещё молод за двадцать чуть, женился недавно. Дома, в родном Невьянске, осталась у него молодая жена Настя, Анастасия. Да сам хозяин – Акинфий Демидов пожаловал - отправил в далекую Сибирь искать место для строительства нового завода. Руды там давно, ещё лет за десять до этого, нашли в предгорьях Алтая рудознатцы. Шли те рудознатцы за старыми сказками и легендами. Есть-де за высокими горами Уральскими, за широкими степями и дремучими лесами счастливая страна - Беловодье. Текут в той стране реки млеком и медом. А уж руд там всяких самородных да камней самоцветных видимо-невидимо – добывай не хочу. Это уж уральские рудознатцы да горщики добавляли от себя.
И вот стоят перед воеводой Белоярским, княжьим сыном Иваном Гагановым, два рудознатца, посланцы царского любимца Демидова.
- Ходили, ходили люди ваши и прошлым летом, и запрошлым, - говорил воевода, поглаживая крепкий живот. - Богатые руды нашли. Змиеву гору открыли. А там богатства невиданные. А вы, что ж, братья-господа, доразведывать пожаловали?
- Нужно место нам для завода нового. А для этого нужны вода, чтоб плотину строить и машины вращать, и лес нужен - угли жечь да на тех углях руду плавить.
- Так тут же немец один, почитай всю зиму, не вас ли дожидается? Гмелин его зовут, Яков Иванович. Преотличное место нашел и неподалеку от острога нашего. И лес есть и вода и руды возить хорошо по Оби протоками. И река там, в Обь впадает. Полноводная. – Воеводу мучала одышка, он говорил сначала бегло, потом обрывал фразы, делал долгие паузы между словами. Но видно было, что поговорить с новыми людьми ему в удовольствие, и скоро рудознатцы узнали все последние новости:
- Вы чрез неё переправлялись. Да подо льдом, поди, не разглядели. Да, только, бают, место то гиблое, нехорошее место. Да вы чайку-то пейте, не смушшайтесь… Напиток царский, дорогой, зюгорцы аж из самого Китаю привозят… А место. Нехорошее место. Некоторые ходили да не вернулись. Живут там чуди. Люди такие - не нашей веры. А какой незнаемо. Так ведь не узкоглазые какие. Как мунгалы зюнгорские или телеутцы скажем. Да хоть кыргызишек тех возьми. И не как чухна белоглазая. Нет. Навроде как на русских похожи. Глаза опять же голубые, шибко светлые. Что льдинка зимняя глаза. Волосы вишь черные как смоль и вроде как кудрявые. И предлинные. Девки там да бабы дюже красовитые, да зраку престрашного. Как взглянет - так мороз по коже. А мужичишки их всё вишь въялые да квёлые. Идет, идет да станет. И стоит так. И час, и два стоять может. Потом дольше пойдет, будто очнётся от чего. Как стрельцы наши да казаки пришли они по-русски ни бельмеса. А потом разом и заговорили по-нашему. Да чисто так. Да правильно. А крестится и веру православную принять – ни, никак. Нет, ни в какую. Батюшка отец Никодим и так, и эдак к ним. Не хотят, стервецы – и баста. Ну, у батюшки и своих дел полно. Махнул рукой, да плюнул. Пущай идут в огонь адский. Анафема. А Яков Иваныч ходил к ним почитай всю зиму. Ну, он по-русски с пято на десято. Не всё и разберёшь из сказанного. Лопочет страдник, неизвестное-де науке племя. И ещё по-латыни, да по-германски. Беда с этими немцами, не поймешь, от чего помрешь. Да немного их там. Семей может пять, может семь. Да семьи-то можно сказать курям насмех! Мужик, баба, да один, много два ребятенка. А две семьи так и вовсе бездетные. Наши то, ходоки по этой части пробовали и так, и этак подкатывать. Ни в какую. Хотели казаки наши, народ, сами понимаете, лютай, одну такую ссильничать. Всем хозяйство им мужское поотшибала. Их-то он сколько, а девка-то та одна была. Конфузу было! Всем острогом над ухажорами нашими, да, галантами смеялись!
Тут воевода посерьезнел.
- Ну, поговорим после. А пока допивайте чаи да ступайте к Якову Иванычу. Он вам подробно всё расскажет. А место для завода и перевалки лучше не найдете. Вот с чудью той что делать... и не знаю… Право не знаю. Про то мы в Берг-коллегию отпишем.
Гмелин Яков Иванович оказался на редкость неразговорчив.
- Ет-тим завтра. Стесь недалеко. Сами увит-тите.
Утро следующего дня выдалось ясным, солнечным. Подмораживало, хотя чувствовалось, что весна недалеко. Выехали верхами. Два демидовских рудознатца, Яков Иванович, да пятеро казаков вместе с десятником Федькой. Десятник напросился с ними, когда узнал, что нужно будет заехать по дороге к чуди белоглазой. Видно, запала ему девка чудская, а может решил доказать силу свою молодецкую. Невысокие монгольские лошадки бежали шибко, лес за воротами крепости стоял весёлый, сосновый, насквозь просвеченный солнцем.
- Красота! – сказал старший из демидовских рудознатцев.
- Приволье! – откликнулся младший.
- Та, ис эт-того леса преотличный получится т-ревесный ук-коль, - заметил Яков Иванович. – А руту можно и вот-той возить. Отличный протока имеетса.
На противоположном берегу великой реки вздымались крутые обрывы, покрытые сосновым лесом.
- А может быть на том берегу проще поставить? Лес, опять же, и руду через реку возить не надо будет, - предложил Северьян Конюхов.
- А зюнгорцы? А кыргызцы? – напомнил Харлампий. – Это щас светло да зюнгорцев никого не видно, а как стемнеет, так на том берегу костры и разгораются. Караульные от князя их Аблакеты всю зиму, почитай, стоят.
- Так ведь по царскому повелению бригадир Иван Бухалцев по Иртышу идёт, и зюнгорцев гонит, и крепости ставит - веско произнёс Северьян.
- Это неизвестно, кто кого гонит. Может мы зюнгорцев, а может и зюнгорцы нас, - хмыкнул Харлампий, рыжий казак с медной серьгой в ухе. – А вот на этот берег они не суются. То ли чуди боятся, то ли ещё чего.
Так, за разговорами, и не заметили, как светлый сосновый лес сменился мрачными пихтовыми урманами. Будто из светлой горницы шагнули сразу в тёмный чулан.
- Опа! – вскрикнул десятник Федька. – Кажись, подъезжаем. Что-то быстро добрались - то ли за разговорами, толи опять дорога поменялась?
- А как дорога-то поменяться может? Плывуны али оползни? – поинтересовался любопытный Ивашка, младший рудознатец.
- Да так и поменялась, - ответил один из казаков, что до этого ехал рядом, разговор слушал внимательно, но сам в беседу не вступал. – Каждый раз едешь в это место чудское будто разными путями, и время всё разное на дорогу уходит. Порой бывало, и вовсе в другую сторону направишься, и думы не держишь к чудям завернуть, ан глядь – вот они. И откуда берутся?
- Водят, - добавил другой казак. – Когда захотят тебя увидеть, так к себе и приведут, а не захотят – так неделю будешь блукать, и не доберёшься.
Лес становился всё мрачнее, темнота сгущалась. Гигантские пихты уже не торчали чёрными свечами среди осинников и ельников, а вздымались в небо сплошной угрюмой стеной, смыкаясь над головой непроницаемым пологом. Дорога шла всё время вверх, подъём становился круче и круче.
- Смотрю, часто к чудинам-та наведываетесь, - заметил Северьян Конюхов. – Дорога-то вон какая накатанная.
- Да не ездим мы к ним. Редко когда, да чаще заплутавши. Они в гости-то не приглашают. А сами бывает, и заглядывают в крепость. Но всё больше пешком. И идут так, что не всякая лошадь за ними угонится. А дороге мы сами дивимся, чем её так укатывают. Ужо и спорили, а всё одно угадать не можем. Ровно, будто и не санный путь, а словно людей множество тут кажон день ходит. Только где бы им взяться, чудей-то по пальцем пересчитать можно, - десятник нахмурился. – Нечистое тут дело, - он перекрестился и продолжил: - Будто бесовским колесом прокатили.
Внезапно лес кончился, и небольшой отряд выехал на поляну. По краям поляны, достаточно обширной, стеной стояли всё те же чёрные пихты, а в середине… рощица - изящная, будто невесомая. Берёзы или не берёзы, или осины - не разберёшь, какие-то светлые деревья тянули вверх светлые же, снежно-белые, ветви. Рудознатцам показалось, что они никогда не видели более весёлого и красивого места.
- Похоже на гонгко – кит-тайское сфященное дерево кит-тайск-ких нарот-тоф, - задумчиво сказал Яков Иваныч. - А сие растений есть неиз-фестный науке витт. Хочу описание отправить в де-сиянс-академию, в Питерпурх.
- Да уж, весёлое дерево, - пробормотал Северьян Конюхов.
- А уж целебная сила-то такая, аж дух захватывает, - подхватил кто-то из казаков. – Но не пускает к себе чудь проклятая. Деревья эти для них, что для нас церкви. Язычники, одним словом, деревьям молятся.
- И то – живут в лесу, молятся колесу, - хохотнул другой казак, мужик старый, коренастый, с сединой в буйных кудрях.
Рудознатец внимательно оглядел поляну. Вроде и место светлое, и подвоха никакого, а на душе появилась непонятная тяжесть. Присмотрелся - будто светятся деревья, а свет-то не греет, холодный. Поёжился Конюхов, плечами передёрнул, и почудилось ему, будто гудение разносится, словно улей растревожили где. Да только какие пчёлы в марте месяце? Его пихнул локтём младший рудознатец, Ивашка:
- Северьян Иваныч, будто смотрит кто, будто всматривается. Где чуди-то?
- Сейчас обязательно должон кто-то выйти. Хоть старшая их. Маланьей мы её зовём, а как по ихнему - неведомо, но на Маланью откликается.
Отряд простоял некоторое время. Сильно разволновавшийся Яков Иваныч сказал:
- Поет-тем, поет-тем в их посёлок, в их терефню.
- Да кака деревня, окстись, - одёрнул его десятник Федька, - они ж в землянках живут.
- Фсё раф-фно поет-тем!
- Ну что ж, коли на то желание есть. Я б не стал лезть к ним под землю, - пробурчал Федька.
- Ха, Федьк, да ты смотри! Или после того, как девка чудинская тебе по шее накостыляла, желание пропало?! – сказал кто-то, и казаки дружно заржали, даже серьёзный Яков Иванович усмехнулся.
Отряд направился дальше по торной дороге, огибая рощу слева. Уже почти полностью обогнули её, как вдруг Харлампий, едущий первым, резко осадив коня, воскликнул:
- Что за притча?! Должны быть землянки их.
- Толжны пыть, толжны пыть, - взволнованно повторял немец.
- Знамо ушли они, - протянул пожилой казак.
- Не может пыть! – продолжал упорствовать Яков Иванович. – Встанем ст-тесь лакерем, пут-тем искать.
- Да какой тут станем, ноги уносить надо, - Харлампий посмотрел вверх, на солнце, заметно приблизившееся к полудню. – Смотрите, чего деется.
Лёгкая дымка, утром едва заметная, начала стремительно темнеть. Сильный порыв ветра попытался сорвать с людей шапки, лошади беспокойно перебирали ногами и ржали.
- Успеть бы из лесу выбраться до того, как метель начнётся.
И тут роща будто вздохнула. Светящиеся стволы на глазах поблекли, съёжились. Потом ещё раз раздался похожий на тяжёлый вздох звук и вот уже кривые сучья покорёженной осины стоят там, где только что были невесомые, светлые деревья. Сухие стволы росли прямо из болотины, непонятным образом не замёрзшей.
- Чур меня, чур меня, - закрестились казаки.
- Блазнится, водит нас, - сказал десятник и скомандовал:
- Поворачивай к дому.
- Эт-то неизфестной науке явление. Мы толжны остат-тся исслет-товать его, - закричал Гемлин.
- Да будет тебе, Яков Иваныч, самим бы ноги унести. Вишь, что творится. А чудь твоя ушла. – Федька хлестнул нагайкой смирную кобылку немца и помчался по дороге.
Рудознатцы старались не отставать от казаков. Небольшой отряд влетел в чернь пихтовой чащобы, и тут же вверху что-то загудело, завыло.
- Буран поднялся, вовремя мы в чащу въехали.
Но не буран это был. Казалось, будто что-то огромное бежало следом… и даже не бежало, а шло тяжелым неторопливым шагом. Бухающие удары о мёрзлую землю приближались, несмотря на то, что кони мчались во весь опор.
- Догоняет!!! – Заорал Федька, оглянувшись. – Прибавь ходу!
- Небось, небось, - как заведённый, повторял Харлампий, тоже то и дело оглядываясь. Лицо его перекосило не то от ветра, не то от ужаса.
Совсем по-другому вёл себя немец. Гмелин чуть не светился от счастья и всё пытался отстать от отряда, но десятник крепко держал узду его гнедой лошадки. Яков Иванович, пытаясь перекричать свист ветра, выкрикивал повелительным голосом фразы на неизвестном языке. И с каждым брошенным на ветер словом, поступь становилась глуше, тише, будто неведомый ужас подчинялся маленькому немцу. А когда Гмелин прокричал: «Vade retro monstrum!», нечто завыло, загудело на тысячи голосов – и затихло.
Чащу проскочили на удивление быстро, но вылетев из тайги, они попали в мутную круговерть весеннего сибирского бурана.
- Держаться кучно, - надрывал голос десятник, - кони всяко лучше дорогу знают. Не разбредаться. Игнатий, смотри дорогу, ты её лучше знаешь!
Пожилой казак выдвинулся вперёд, остальные, держась друг за друга, пошли за ним. Неожиданно показался частокол крепости, послышались глухие удары била – медной доски, в какую бьют, созывая людей по случаю тревоги.
Полуослепший отряд ввалился в кардегардию - сторожевое помещение.
- Хосподи! Во-время то как вернулись. Буран тёмнай. Света белага не видно. И ревело-то как страшно. А чудь-то ведь совсем ушла! Зря выходит ездили, - караульный казак закрестился свободной рукой.
- Да что тут в крепости стряслось? – Десятник прошёл к скамье, зачерпнул воды из деревянной бочки, надолго приник к краю ковша. - И откуда про чудь узнали? – Спросил он, утолив жажду.
- А прискакал от телеутцев, толмач их… Кричит, бусурманин, виденье-де было у их шамана. У Оки, у Еруннакова.. что чудь уходит. Затворились они в своих землянках, да и ушли под землю. Телеутцам шаман сказал, чтобы в горы шли, беда будет большая. А урусам, то есть нам, передать велел, через толмача ихнего, чтобы до чудинских мест ни ногой, и тогда беда минует. – Десятник хмыкнул. – Ну вы-то как? Видели чудинов? Али тоже шаманам телеутским поверили?
- Глупой ты, Вася, а потому мелешь, чего не знамо, - Федька вздохнул, снял шапку и перекрестился. – Еле ноги унесли с чудской поляны. В следующий раз ни за какие коврижки не поеду. А что так вылупился на меня? Чо, не видал ни разу?
Харлампий тоже перекрестился, с трудом сглотнул, и только потом вымолвил:
- Фёдор Еремев, дак ты ж седой весь…
.
ЛитСовет
Только что
