Читать онлайн
"Одиночество"

Глава 1

Вот и время уходить, начинать всё сначала.

Вот и время выбирать порты и причалы.

Вот и время заплатить слёзами за радость.

Время уходить, время падать, время падать.

Григорий Лепс, Ани Лорак, Уходи по-английски©

Сдвинув маску для сна на лоб, Том несколько секунд смотрел в потолок и бездумно моргал, пока мозг загружался. Затем нахмурился, поскольку комната не казалась знакомой. Сев, Том огляделся, по-прежнему не признавая спальню, что по убранству проигрывала всем комнатам дома. Ещё и пижама какая-то на нём надета. Это ведь пижама? Том оттянул рубашку, отпустил, поднял голову. Точно пижама, но он их в жизни не носил. Впрочем, Джерри хотел купить красивую качественную пижаму и спать в ней, Том помнил это пожелание своей альтер.

Откинув одеяло, Том встал босыми ногами на пол. Прошёлся туда, сюда, пристально приглядываясь к деталям обстановки, словно был уверен, что знает это место, просто не узнаёт спросонья. Он так и думал. Думал, что это одна из тех комнат в бесконечной квартире, куда заходил два раза от силы, потому она кажется незнакомой. Том вышел в коридор, посмотрел вторую комнату, третью, кухню – и квартира закончилась. Упёрся во входную дверь, вернулся в спальню. Круг замкнулся. Это определённо не квартира Оскара. Но где же он тогда? У кого?

Стоя посреди сумрачной спальни, Том в растерянности водил зрачками из стороны в сторону. Подойдя к окну, он раздвинул шторы, через стекло выглянул на улицу. И увидел кричаще проплывающий по серой дороге знаменитый красный автобус. Такие автобусы курсируют в…

Он в Лондоне?

Он в Лондоне!

Память обрушилась шквалом. Том отшатнулся от окна, задохнулся, рыбой раскрыв рот. Закрыл рот ладонями, тараща невидящие глаза, перед которыми пробегал последний отрезок жизни, что привёл его сюда. Сердце влёт забилось неистово, пульсировало в основании горла, встав поперёк дыхания. Они развелись. Развелись после разыгранного Джерри спектакля, по сюжету которого он, Том, ушёл от Оскара, обвинив перед его отцом в повторяющемся насилии.

Всё, что сказал Джерри, звучало в голове. Его надрывные речи, его плачь, его подлая ложь. И дюжиной толстых булавок в сердце – последние слова Оскара, его взгляд, уход без оглядки. Нечем дышать. Почва уходит из-под ног.

- Что ты наделал?! – в сердцах крикнул Том в адрес своей альтер, своего возродившегося проклятья.

Взгляд зацепился за пятно белого цвета на столе. Взяв лист бумаги, Том прочёл лаконичное послание, каллиграфическим почерком написанное на всё пространство листа: «Включи ноутбук». Протестная натура подняла иглы противодействия: «Не буду!». Но что-то внутри – то ли интуиция, то ли голос разума – подсказало, что лучше послушаться и посмотреть, что Джерри оставил для него. Подняв крышку ноутбука, Том включил его, сел за стол. В центре рабочего стола располагался видео-файл. В развернувшемся после клика окне Том увидел себя – но не себя. То же лицо было совершенно другим из-за разницы мимики и совершенно иного взгляда.

«Поздравляю, Том, теперь ты свободен от уз брака, как и хотел

«Я не хотел…», - подумал Том, но не крикнул, слушая, что его коварная альтер скажет дальше.

«Ты счастлив? Должен быть, поскольку я исполнил все твои желания: ты в разводе, брачный контракт аннулирован, личной охраны у тебя больше нет. Больше тебя никто и ничто не сковывает. Я выбрал Лондон, чтобы ты начал жизнь с чистого листа на новом месте, но ты волен выбрать другую страну для проживания, но тебе придётся постараться, чтобы переехать. Ты всегда хотел быть самостоятельным, и я даю тебе такую возможность. Наши деньги я перевёл на другие счета, номера их ты не знаешь. У тебя есть пять тысяч наличными, на этом всё. Дальше – заработай. Работай своими силами и умом, обеспечивай себя, решай бытовые вопросы, которые теперь только на тебе. И не пытайся позвонить Оскару, ты помнишь, каким было «ваше» расставание…».

- Сука, - прошипел Том.

«Наверняка ты хочешь разбить ноутбукНо подумай ещё раз, лишних денег на новую технику у тебя нет. Учись нести ответственность за свои поступки и думать дальше, чем о сегодняшнем дне. Пора уже. Ты хотел быть взрослым и независимым – будь им. Покажи, на что способен. А я буду присматривать за тобой, но не вмешиваться. Только если ты ни с чем не справишься и дойдёшь до дна, до полного отчаяния, я включусь и спасу тебя, дам деньги, налажу жизнь. Но в таком случае ты больше никогда не сможешь говорить, что кто-то, в том числе я, мешает тебе жить так, как тебе хочется. Посмотрим, на что ты годишься, ты сам увидишь. Наслаждайся свободой, строй свою жизнь. Если тебе понадобится обратиться к какой-то части моего послания, оно для удобства продублировано в текстовой форме, - - Дальше ты сам по себе. Удачи, Котёнок. Я рядом».

План Джерри прост, гениален и изощрён – Том сам поймёт, чего он хочет. И должен будет сам этого добиться либо же сломаться и признать, что ни на что не способен без поддержки, больше никто не поднесёт ему всё готовое. Если Шулейман не нагрянет, окончательно забыв про гордость и здравый смысл. Но от этого вроде бы обязался защищать Пальтиэль.

Видео закончилось, картинка сменилась чёрным прямоугольником. Ещё минуту Том сидел перед замолкнувшим ноутбуком, глядя в одну точку экрана, осмысливая то, что услышал. Это неправда, не хотел он такой свободы, совсем другой хотел. Джерри отнял его жизнь. Но не выйдет, он не сложит смиренно лапки!

Подскочив из-за стола, опрокинув стул, Том заметался по комнате в поисках мобильного телефона, чтобы позвонить Оскару, всё объяснить, пусть он сказал забыть его. Это не ему, не ему Оскар говорил, не на него злится, не он Оскару причинил боль. Забегал по всей квартире, засовывая нос и руки в самые неожиданные уголки, куда мог завалиться мобильник. А телефона нет. Новый мобильник, который купил пару месяцев назад, Джерри выключил и выбросил перед поездкой к старшему Шулейману. Томин телефон остался там же, где и его бывший супруг – в Ницце, в квартире, что была ему домом.

Поняв, что телефона нет, Том на всякий случай ещё раз обошёл квартиру, обыскал одежду и ящики, не веря воспоминанию, что Джерри прибыл в Лондон без средства связи. Но – именно так. Остановившись, думая, Том дышал так, словно пробежал марафон. Сообразив, как ему быть, как совершить звонок в кратчайшие сроки, Том на пижаму накинул пальто, сунул босые ноги в ботинки и ринулся из квартиры.

Бегом, на улицу, где не дождь, но пронзительно холодный ветер. Завертелся вокруг своей оси, в суматохе и раздрае ища телефонную будку. Одну из знаменитых красных будок невозможно было не заметить. Пройденная уже схема: позвонить из телефона-автомата – и всё будет хорошо, Оскар непременно даст ему шанс, заберёт. Он непременно сможет всё объяснить. Оскар ведь знает о Джерри и о том, насколько Джерри чёртов гений в плане актёрского мастерства.

Но как позвонить из Англии во Францию? Нужен какой-то специальный код? Наверняка нужен. Задумавшись об этом, прежде чем дошёл до красной будки, Том повернулся к первому попавшемуся мужчине с вопросом:

- Как позвонить во Францию?

Мужчина в сером шарфе покосился на него и продолжил путь, ускорив шаг.

- Месье, извините, подскажите, пожалуйста, как позвонить во Францию, в Ниццу? Мадам, пожалуйста, остановитесь, помогите, как позвонить в Ниццу?..

Забыв, что находится в другой стране, где если и говорят на французском, то не большинство, Том торопливо говорил на родном языке, и его никто не понимал. Расстегнутый тренч развевал ветер – как плащ супергероя, потерявшего силу, трепал и ставил дыбом нечёсаные волосы. Из-за нестандартного внешнего вида, больших широко распахнутых глаз с мечущимся взглядом и чужой речи некоторые принимали его за бездомного, кто-то думал – городской сумасшедший, все обоснованно обходили его стороной.

Поняв, какую ошибку допускает, Том перешёл на английский и наскочил на прохожего:

- Это Лондон?

Тупой вопрос, но мало ли, в каком ещё месте могут ездить красные двухэтажные автобусы и стоят такие же будки.

- Да, - ответил парень лет двадцати четырёх, напряжённо посмотрев на умалишённого, и поспешил пойти дальше, пока странный незнакомец не покусал или на спину не прыгнул.

- Спасибо, - в спину ему сказал Том.

Заодно сообразив, что мадам и месье остались во Франции, а здесь мистер и мисс, Том продолжил приставать к прохожим с тем же просительным текстом на новый лад. Метался между людьми брошенным щенком. Центр города кипучее место, ни у кого нет времени, никому нет дела до чужой беды. Наконец перед Томом остановился мужчина с красивым лицом.

- Вы знаете телефонный код Франции? – с надеждой обратился к нему Том. – Или что надо, чтобы позвонить из автомата в Ниццу? – он указал на красную будку в десяти шагах от них.

- Полагаю, что нужен код, - ответил мужчина.

- Вы его знаете? – Незнакомец отрицательно покачал головой. – У вас с собой есть телефон? Можете посмотреть?

- Да, могу. Но если вам необходимо срочно совершить звонок, вы можете позвонить с моего телефона, - предложил мужчина.

Округлёнными глазами Том воззрился на него, изумлённый тем, что незнакомец предлагает помощь. Но вовремя подумал, что принять её не может – да и зачем, когда телефонная будка в шаговой доступности, и он знает, как ею пользоваться? Качнул головой:

- Спасибо, но это будет неудобно. Скорее всего, разговор будет долгим.

Приняв отказ, незнакомец погуглил, как позвонить во Францию и конкретно в Ниццу, и повернул телефон экраном к Тому. Прочитав цифры трижды, повторив их губами, Том кивнул в знак благодарности.

- Спасибо вам, месье! То есть Мистер! – крикнул Том, уже побежав к автомату.

Заскочив внутрь, не закрыв плотно дверь, позволяя промозглому холоду задувать в щель, Том схватил висящую на рычаге трубку, леденящую ладонь, чтобы как когда-то спасти себя одним звонком из автомата, вернуть им общее будущее, которое Джерри вероломно украл. Но чтобы воспользоваться телефоном-автоматом – нужно сначала оплатить звонок. Том понял это сразу, но, увы, не сразу, как ему в голову пришла спасительная мысль воспользоваться телефонной будкой.

Со звоном вернув трубку на рычаг, Том выбежал из будки, ударив собой дверь. Не запомнил, из какой квартиры убегал, соответственно, не знал, куда возвращаться за деньгами, но в голове пульсировала примета: «Дверь в мою квартиру (мою ли?) открыта». Бегом вверх по лестнице, на предпоследний седьмой этаж. Третья слева дверь открыта. Том ворвался в неосмотрительно брошенную незапертой квартиру, пронёсся по ней торнадо, переворачивая всё в поисках бумажника. Бумажника нигде не было, только стопка наличности нашлась. Сунув в карман тренча пару купюр, Том сломя голову побежал обратно, вновь забыв о существовании лифта.

Улица, холодный ветер, расстояние до красной цели, огибая тоже торопящихся, но не таких безумных прохожих. Вновь оказавшись в телефонной будке, посмотрев на телефонный аппарат, Том одновременно почувствовал себя законченным идиотом и совершенно несчастным, поскольку жизненно необходимая цель вновь отодвинулась. Автомат не принимает купюры и даже монеты – звонки оплачиваются специальными картами.

Кретин. Конечно – откуда ему знать, как оплачиваются звонки с телефона-автомата? Им он пользовался всего раз в жизни, и тогда повезло нарваться на аппарат, принимающий деньги, в противном случае сейчас не пришлось бы ничего решать. Но всё равно – кретин.

Потерев лицо, Том вышел на улицу. Идея отправиться на поиски карточки для оплаты звонков казалась менее удачной, чем добиваться звонка на месте. Том завертел головой в поисках мужчины, что предложил ему помощь, но добрый незнакомец ушёл. Больше неважно, что вести долгий разговор по чужому телефону неудобно и неприлично, что разговор наверняка будет эмоциональным, не для чужих ушей. Плевать. Есть цель, сужающая сознание до точки, держащая организм в состоянии предельной готовности, а остальное не имеет значения. Если хозяин телефона будет возмущаться и пытаться отнять аппарат, побежит. Бегает он быстро. А если всё-таки поймают, Оскар спасёт от последствий. Оскар может злиться, обижаться, но он никогда не бросит в беде. В этой святой вере Том мог убить, не то что украсть телефон. Тем более он не считал свой возможный поступок преступлением – он всего лишь одолжит телефон без разрешения, если придётся, и вернёт его потом. Главное – успеть позвонить.

Но снова никто не останавливался, чтобы помочь странному парню в пижаме и расстегнутых ботинках. Людской поток обтекал его, каждый обходил стороной. Том почти дошёл до того, чтобы выхватить у кого-нибудь мобильник из рук или из кармана. Но к нему подошли со спины.

- Добрый день, мистер. У вас всё в порядке?

Том повернулся к отдавшему честь полицейскому и его хранящему молчание напарнику совершенно непримечательной внешности.

- Да, всё в порядке, - ответил он.

- Вы уверены?

Общество полицейских напрягало Тома – не потому, что они полицейские, а потому, что отвлекают его.

- Да, - сказал он.

Стражи порядка не верили. Поскольку странный растрёпанный парень в пижаме и расстегнутом тренче, пристающий к прохожим, не производит благополучное впечатление, но вызывает вопросы и определённые подозрения.

- Мистер, вы пьяны?

- Я? – удивился Том, начиная раздражаться из-за промедления. – Разве я похож на пьяного?

- Мы не станем вас обнюхивать, - сдержанно ответил страж закона. – Почему вы находитесь на улице в таком виде?

- Что не так с моим видом? Я одет, - Том оглядел себя и развёл руками, хмуря брови.

- На вас надета пижама, мистер, и вы ведёте себя обеспокоенно. У вас какие-то проблемы? – серьёзно повторил полицейский.

Том открыл рот и закрыл. Что сказать? Правду. Ничего другого на ум не шло.

- Мне необходимо срочно позвонить своему супругу. То есть бывшему супругу. Это вопрос жизни и смерти! Я очень обидел его и добился развода. Я совершил огромную ошибку. Потому что… - Том осёкся, подумав, что полную правду говорить не стоит. – Потому что бухал! – воскликнул он, всплеснув руками. – У меня мама алкоголичка, и я весь в неё!

- Вы пьяны сейчас? – вновь повторился полицейский.

- Что? Нет! Я больше не пью, поэтому и понял, что натворил.

- Пройдёмте с нами, мистер.

- Зачем? – Том отшатнулся от мужчин в форме. – Я не пойду. Говорю же – мне жизненно необходимо позвонить.

- Мистер, не сопротивляйтесь.

- Вы что, задерживаете меня? – напрягся Том, глядя то на одного, то на другого полицейского.

- Нет. И не вынуждайте нас это делать.

Том не послушался, повторял, что ему всего лишь надо позвонить, но после второго предупреждения ему пришлось закрыть рот и сесть в патрульную машину, чтобы не сделать то же самое принудительно как нарушитель порядка, оказывающий сопротивление полиции.

В полицейском участке Том сидел на одном из ряда чёрных стульев у стены. Его проверили на алкоголь и наркотики, но никаких следов психоактивных веществ не нашли в крови, поскольку их там не могло быть, сегодня Том даже воду не употреблял. Ненавязчиво опросили, в числе прочего спросив о документах. Проверив по базе сообщённые сведения, стражи порядка убедились, что перед ними не неадекватный маргинал, а добропорядочный гражданин Франции, официально прибывший в Королевство вечером вчерашнего дня. Том просил позвонить, но ему ответили отказом, поскольку у него не было причин, при которых полиция предоставляет телефон. Извинившись за доставленные неудобства и пожелав всего доброго, Тома отпустили. И отвезли домой, чтобы не замерз, добираясь самостоятельно.

Три часа он провёл в участке, столько времени потерял. Уже половина пятого, а он так и не смог позвонить. На своём этаже Том устало прислонился к стене. Слишком долгий день, а это только половина дня, но он уже успел набегаться, замёрзнуть, испереживаться и даже впервые в жизни побывать в полицейском участке. Во рту царил неприятный вкус от жажды и голода, но Том не ощущал ни его, ни неудовлетворённых потребностей. Его мысли, всё его существо по-прежнему были заняты всё тем же – необходимостью позвонить Оскару, и пусть этот кошмар закончится.

Том посмотрел на соседскую дверь. И его осенило – соседи! У соседей точно есть телефон, телефоны есть у всех. И соседи с меньшей долей вероятности откажут, их он может пригласить к себе, показать, что нормальный, поселился по соседству, ему можно доверять. Воспрянув духом, подняв голову, Том подошёл к соседской двери и нажал на кнопку звонка.

- Здравствуйте, я ваш новый сосед из квартиры слева, меня зовут Том Каулиц, - заговорил Том, едва женщина лет тридцати трёх открыла дверь. – Вы можете пробить меня, если не доверяете, я фотограф из Франции и бывшая модель, обо мне в сети много информации. Мне необходимо срочно позвонить, а свой телефон я разбил. Пожалуйста, можете дать мне позвонить?

Не без подозрительности смерив его взглядом, соседка сказала:

- Подождите, - и закрыла перед его носом дверь.

Спустя минуту она вернулась и через порог протянула мобильный телефон в матовом чёрном чехле-бампере.

- Спасибо большое!

Получив телефон, ощущая сердцебиение от счастья и волнения, Том кликнул на иконку звонков. И замер, глядя в экран застывшим взглядом. Он не помнил номер. Помнил, как набирал его столько раз, но цифры как будто затёрли в памяти, не вспомнить, не воспроизвести. Джерри и на такое способен. Он предвидел, что Том побежит звонить Шулейману, и предусмотрел этот неугодный ему момент, который мог свести все старания к нулю. Также он позаботился о том, чтобы Том не смог приехать к Шулейману, от адреса в его голове осталось только – город Ницца.

Том поднял к соседке совершенно потерянный взгляд.

- Я не помню номер… - проговорил убитым, севшим голосом, не видя ничего и никого перед собой. – Не помню.

Не помнит – приговор, в одночасье разрушивший все надежды, отнявший надёжную соломинку, за которую истово хватался, и сбросивший с обрыва в свободное падение, знакомое забытое состояние подвешенности между небом и землёй без точки опоры. Том мог вынести всё, но не то, что никак не может связаться с Оскаром, не может объяснить и всё вернуть. То, что и адрес изъят из памяти, уже тоже открылось ему.

Том почувствовал себя по-настоящему сумасшедшим, тем несчастным обречённым существом, с кем память играет в прятки, и это чувство ужасно. Испуганная безнадёжность от того, что твой разум тебе неподвластен. Его собственная психика во главе с альтернативной личностью восстала против него. Так сходят с ума, с чувством беспросветности и оглушения от того, что невозможно принять, а отрицать никак. Либо он уже сошёл с ума, либо сойдёт, либо всего этого нет, он во власти видения на какой-нибудь больничной койке… Его разум больше не подчиняется ему.

Всё глубже погружаясь в темноту отрешённости, Том будто во сне побрёл к своей двери. Его окликнула соседка:

- А телефон?

- Извините…

Отдав телефон владелице, Том зашёл в квартиру. Закрыл дверь, прислонился к ней спиной и сполз вниз.

Не помнит. Том готов был простить Джерри многое, но не боль Оскара и невозможность объясниться. Как он мог? Как может решать за него, как ему будет лучше? Том зажал рукой рот, чтобы не взвыть в голос.

- Ненавижу тебя, ненавижу… - шептал в ладонь, глотая горькие слёзы. – Ты не имеешь права решать за меня. Верни мою память! – Том со всей силы ударил кулаком по полу.

Его эмоциональный всплеск Джерри благоразумно проигнорировал. Том вновь сжал пальцы в кулак. Трясло от переизбытка чувств, которым не было выхода, никакие слёзы и крик не освободят, когда твою жизнь спустили в унитаз и глумятся над остатками.

- Крыса…

Злость как обуяла, так и иссякла, оставив тело размякшим, утратившим всякую опору за исключением двери за спиной. Том уронил лицо в ладони. В одночасье он потерял всё. Дом, устроенность в жизни, уверенность в завтрашнем дне, любимого человека. Даже собаку. Джерри бросил его малыша! Лис же без него умрёт от тоски!

А Оскар… Что же чувствует Оскар, что думает? Его жестоко обманули, он считает, что предан, брошен. О том, как ему теперь жить, Том не думал, его жизнь остановилась, взор затопил серый цвет, тело онемело, не находя в себе сил на какое-нибудь движение. Он пережил столько плохого, ужасного, что на десять разных жизней хватило бы, но сегодняшний день был худшим.

Глава 2

Труп амбиций храню на лице в мешках;

Слишком сложно встать, чтоб развеять прах.

Наигралась в слова и теперь молчу;

Расскажу секрет только палачу.

Наша Таня, Дориан Грей©

Силы не покинули, но не было желания ни на что. Том не выходил из дома, не принимал душ и не подходил к зеркалам, не ел. За день он употреблял только один стакан воды из-под крана и шёл обратно в помятую кровать, что не застилал. Поздним вечером Том лежал на боку и в темноте бездумно смотрел какой-то сериал с преобладанием мрачных красок, свет экрана раздражал глаза, мозг же погрузился в полное отупение.

На третьи сутки прозябания в оторванном от реальности коконе квартиры захотелось есть. Не понаслышке знакомый с голодом организм требовал топлива. Том сходил до холодильника, заглянул в его абсолютно пустые недра. Джерри не позаботился о нём и не запасся продуктами хотя бы на первое время. Выбор невелик – или сходить в магазин, или голодать. Голодать Том больше не мог. Переодевшись впервые с момента пробуждения, Том взял ключи, деньги и вышел из квартиры, смотря под ноги в глубокой, поглощающей свет меланхолии, что тяжестью лежала на плечах, давя к земле.

На улице мокро, асфальт чёрный от недавно прошедшего, час назад закончившегося дождя. Магазин располагался недалеко, на противоположной стороне улицы, на углу. Том наткнулся на него скорее случайно, периферическое зрение поймало свет зазывающей вывески. Внутри традиционно светло, люди с тележками плавают между рядами, не улыбаются. Том тоже не улыбался, не поднимал головы, не испытывал привычного яркого интереса к продуктам – только голод хотел утолить, от которого страдающей душе делалось ещё хуже.

- Извините, но мы не принимаем евро, - сказала женщина на кассе.

Принудительно вернувшись из прострации в жестокую реальность, Том в отрешённом непонимании посмотрел на продавщицу в синей униформе, переспросил:

- Что?

- Мы не принимаем евро, - повторила та. – У вас есть фунты?

- Нет…

Джерри намеренно не поменял деньги заранее. Том же хотел быть самостоятельным, пусть заблаговременно думает, в какой стране находится и в какой валюте расплачиваться за покупки. Заблаговременно не получилось, Тому в голову не пришло, что в Англии не принимают евро, кроме которых он ничего в руках не держал. Когда они были в России, где тоже в ходу иная валюта, за всё платил Оскар, так же дело обстояло в Японии, куда они наведывались ради Диснейленда, у Тома практически не закрепилось в голове, что деньги надо менять. Он вообще не привык иметь дело с деньгами, за жизнь держал в руках наличные считанные разы, за всё и всегда платил Оскар, а если не Оскар, то Том расплачивался картой и ему не приходилось думать о валюте и количестве средств. Но ещё не всё потеряно с ним.

- Может быть, карта? – предложила вариант кассирша.

- У меня нет с собой карты. Только наличность.

- Извините, но в таком случае я не могу вас обслужить.

От взгляда на сочный сэндвич в прозрачной фольге, который купил, чтобы поесть по дороге домой, рот наполнялся слюной и желудок сводило. Столкнувшийся с неожиданной, новой ситуацией, Том подумал пару секунд, продолжая задерживать очередь, и попросил:

- Не убирайте мои продукты, пусть они полежат в стороне. Я сейчас поменяю деньги и вернусь.

Хоть тормозящий покупатель, видимо, забывший, где он, раздражал женщину на кассе, она ответила согласием и аккуратно отложила продукты, среди которых не было ничего замороженного, что могло бы потечь. Том быстрым шагом покинул магазин, но он не знал, что банки в Англии работают только до шести вечера, а сейчас было начало восьмого.

- Добрый вечер, подскажите, пожалуйста, где ближайший банк, - обратился Том к прохожему, но у того в ушах были неприметные затычки беспроводных наушников, и он, лишь взглянув на парня, пошёл дальше.

А те, кто слышали просящий о помощи вопрос, непонимающе косились на странного парня, что в век интернета и интерактивных карт в каждом кармане пристаёт к прохожим, чтобы найти дорогу. Наконец, женщина с выдающимися скулами, одетая в дорогой полушубок, остановилась и ответила на вопрос:

- Ближайший банк находится на параллельной улице, Риджент, 207.

- Спасибо вам.

- Мистер! – окликнула дама Тома, поспешившего к цели. – Он уже закрыт.

Том остановился, повернулся к ней:

- А какой открыт?

- Никакой. Банки работают строго до шести по полудню.

- Вы уверены?

- Совершенно уверена.

- Спасибо, - сникнув, понурив голову, тихо поблагодарил Том.

И не подозревал он, что банки могут быть недоступны в момент необходимости – не только в Англии, в принципе. Ни в чём он не разбирается, базовых взрослых познаний, над которыми обычно люди и не задумываются, у него нет. Для него город – не среда обитания, а развлекательная декорация, куда выходил из устроенного мирка, чтобы разбавить день впечатлениями. Только два с половиной года назад, после объединения, когда сбежал в Париж и дальше, у него был большой проблеск самостоятельности, у него были ресурсы и потенциал, которые помогли путешествовать без происшествий, приобрести телефон, освоить интернет и так далее, что было для него ново. Но потом он вернулся к Оскару, и необходимость в овладении жизненными навыками отпала. Зачем что-то знать, если Оскар всё сделает, если он, Том, даже не видит, как решается тот или иной вопрос? В его мире некоторые задачи решались по щелчку пальцев, хоть понимал, что на самом деле они требуют определённых действий. Но действия совершал не он, потому в его мире всё сказочно просто. Вот только в реальном мире всё не так. Но он не понимал, насколько.

Очень хотелось есть, в магазине его ждал выбранный набор продуктов, и Том свято верил, что заберёт его, нужно только немного постараться и неординарно подойти к вопросу, раз ординарный подход недоступен в связи с закрытием банка. Том снова подходил к прохожим и просил поменять ему евро на фунты стерлингов. Большинство принимали его за маргинала, в основном за наркомана, что желает нажиться за счёт доверчивых граждан. Только Том искренне не видел в своей просьбе ничего странного и не замечал холодных, а то и презрительных взглядов.

- Иди отсюда, парень, не то позову полицию, - пригрозил очередной прохожий, к которому Том обратился, парень с крашеными белыми волосами, уложенными в стиле «грязный гранж».

Стоя посреди тротуара, Том хлопал ресницами и смотрел вслед грубому незнакомцу, не понимая, чем заслужил угрозу полицией. У него же есть деньги, он не совершает ничего противоправного. Не понимал он, что в современном мире люди давно не доверяют друг другу, особенно незнакомцам, и если кто-то просит денег, его автоматически расценивают как мошенника любой масти. Ведь он вращался в мире Оскара, где всё иначе, а другого, обычного мира толком не знал.

- Я спешу, - не останавливаясь, сухо бросил очередной незнакомец, которому Том сказать-то ничего не успел.

Никто не помог. Для Тома стало озарением, что все проходят мимо и никто не откликается на просьбу о помощи, никто даже выслушать не хочет. Но к нему подошли представители закона, отдали честь, спросили, что происходит.

- Мне необходимо поменять деньги. Я не знал, что в Англии не принимают евро, а банк уже закрыт, поэтому я прошу у людей поменять евро на фунты, - как на духу ответил Том, поражая своей простотой, которая не подкупила.

- Дождитесь открытия банка. Они работают с девяти утра.

- Я не могу так долго ждать. Я очень голоден и не могу купить продукты.

- Мистер, вы бездомный? – строго спросил полицейский.

- Я? – удивился Том. – Нет, я живу в том доме, - махнул рукой в сторону здания, где располагалась его съёмная квартира.

Стражи порядка проследили его жест, и один произнёс:

- Мы можем увидеть ваши документы?

Опустив руки вдоль тела, Том удивлённо хлопал ресницами. Опять? Что он такого делает, что его принимают непонятно за кого? Даже европейская внешность не уберегает от внимания полиции.

- Мои документы дома, - немного растерянно сказал Том.

- Сходите за ними.

В компании полицейских Том прошёл к дому. Мужчины в форме остались ждать на улице, а Том поднялся в квартиру и долгие пятнадцать минут искал документы. Потом спустился, показал полиции всё, что у него было, а большего и не требовалось.

- Всё в порядке, - сказал полицейский, изучив документы Тома и протянув их обратно, и порекомендовал: - Больше не пытайтесь поменять деньги на улице, валютные операции вне банка чреваты обманом и незаконны. Всего доброго, мистер.

Проводив взглядом служителей закона, Том положил документы в карман и вернулся на место, где просил помощи в обмене денег. Не обращался больше ни к кому, но оглядывался по сторонам в растерянности и отсутствии осознания, что никто ему не поможет решить проблему. Его же ждут, он должен вернуться в магазин…

- Мистер, вы здесь не один! – женщина с коляской пожурила Тома, крутящегося посреди многолюдного тротуара. – Я чуть в вас не врезалась.

«Я месье!», - мысленно прокричал Том, обернувшись к незнакомке.

Не мистер он, не мистер! Ему всё в этой стране чуждо! Но женщина проследовала дальше, а вслух он ничего не сказал.

Как же голодно… Аппетит разыгрался в три раза сильнее от мысли, что до утра он не поест, не будет ни крошки во рту, поскольку в квартире нет ничего, кроме воды, и та из-под крана, холодильник абсолютно пуст, такого Том прежде не видел ни разу в жизни. Желудок сводило, он заунывно, жалобно урчал, по телу растекался голодный холодок. Знакомое чувство – когда хочешь есть, очень-очень хочешь, но никак не можешь удовлетворить свою потребность. Том так и видел продукты, что выбрал, как они ждут его и не дожидаются, как их раскладывают обратно по полкам… До открытия банка тринадцать часов, тринадцать часов голода – мучительная вечность. Невозможно отвлечься от сосущего чувства под ложечкой, вытягивающего последние силы, подрывающего психическое равновесие, что и так держалось на хрупких надломанных спицах.

В сторонке от самого оживлённого места Том сел на бордюр, обнял себя за плечи и расплакался от жалости к себе, от того, во что превратилась его жизнь. Что он сделал со своей жизнью? Месяц назад у него было всё, о чём только можно мечтать и о чём нельзя, неприлично, а сейчас он сидит на холодном камне и плачет от голода, ставшего последней каплей.

«Оскар, забери меня, забери», - выл внутри.

Не сбавляя шага, не удостоив сгорбленную фигуру внимательным взглядом, какая-то женщина бросила Тому мелочь, приняв его за бездомного попрошайку. Монеты звякнули об асфальт. Приподняв голову, Том хмурым взглядом исподлобья посмотрел на удаляющуюся незнакомку. Как так могло получиться?!

С Олимпа, на который попал каким-то чудом, поднявшись на сверхскоростном лифте, Том упал на дно и больно ударился. Из бывшей топ-модели, блиставшей на обложках и подиумах, фотографа, работавшего с самым высшим обществом, и супруга Оскара Шулеймана он в одночасье превратился в того, кого не узнают и принимают за бездомного, кто не может купить еду.

В поле зрения появились ноги в форменных штанах, цвет которых уже успел выучить. Том поднял глаза – перед ним стояли двое патрульных, обратились к нему со знакомым уже начальным вопросом: всё ли у него в порядке?

«Вы издеваетесь?», - измученно подумал Том, не понимая, что за несмешная шутка. Он три дня в Лондоне, и уже трижды стал объектом внимания здешней полиции. Это на три раза больше, чем за всю предшествующую жизнь.

Молча он достал из кармана документы и протянул стражам порядка, не сомневаясь, что одним из последующих вопросов они попросят их предъявить. Удостоверившись, что мистер имеет все необходимые документы и является гражданином европейского государства, полицейские не потеряли к нему интерес, но их внимание приобрело более расположенный оттенок.

- У вас какие-то неприятности? – осведомился полицейский.

- Да, - честно, без чувств ответил Том. – У меня трагедия личного плана. Но, насколько я знаю, полиция подобным не занимается.

Служитель закона тактично промолчал и через паузу произнёс:

- Не сидите на голой земле. Холодает. Ночью обещали заморозки.

- Я наполовину финн и жил в Финляндии, холодом меня не напугать, - сказал Том в ответ наполовину правду, чтобы к нему не лезли с заботой.

- И всё же, поберегите себя, - посоветовал один из полицейских.

- Обязательно. Я сел отдохнуть. Гулял по городу целый день, ноги болят.

«Снова я лгу», - подумал Том вслед за отпущенным высказыванием.

Зачем он солгал сейчас? Ведь можно было просто согласиться, но нет, ему нужно оправдаться, он постоянно так поступает. Слова обманчиво безобидной лжи сами собой слетают с губ.

- Вам нужно помочь добраться до дома?

- Я устал и несчастлив, а не сломал ноги.

Простив парню неуместное остроязычие, полицейские отдали честь с пожеланием доброй ночи и удалились. Том посидел ещё пять минут и поднялся с бордюра, поскольку и дальше сидеть не имеет смысла и действительно холодало. Отряхнул тренч сзади от мокрой уличной пыли, спрятал руки в карманы и побрёл к дому, снова глядя под ноги. Слёзы накатывали снова и снова, Том не вытирал их горькие дорожки и всхлипывал, вздрагивая опущенными, ссутуленными плечами.

Но он сам во всём виноват. У него было всё, но он не мог быть за это благодарен, такая натура – вечно рвущаяся куда-то, где трава зеленее, а небо выше и ярче. Ему вечно чего-то не хватает для счастья, и даже тогда, когда счастлив абсолютно, назавтра внутри поселяется очередной червь сомнений. Он же был счастлив в день свадьбы, думал – как ему повезло, после того, как Оскар помог избавиться от мандража. Он шёл в будущее уверенный, что не совершает ошибку, но уже через пару дней усомнился в том, что это то, чего он хочет, что ему нужно. Лежал рядом с Оскаром и думал, что ему мешает кольцо на пальце, а брачные узы тяготят, опорочил медовый месяц, это время только для них двоих, в котором Оскар стремился сделать его счастливым, уступал в выборе направления. Оскар всё делал для него. А сейчас?..

Перед глазами стояла уходящая под воду машина, пожар, лицо Оскара, когда он смотрел, во что превратилась его квартира. Тогда он знал, что ужасные выходки дело рук Джерри, но сейчас-то не знает. Оскар поверил, что это он, Том, бросил его, предал. Как он мог поверить? У Тома сердце разрывалось от боли за душевную боль Оскара и от обиды за то, что Оскар поверил в жестокий спектакль, не допустив мысли, что его обманывают, что Том не мог так с ним поступить. Том не мог. Злую шутку с Оскаром сыграл облачённый в уверенность страх, что его бросят, что его бросит именно он.

«…Тома я ещё готов отпустить, а Джерри нет, так уж у нас с ним повелось»,

И он отпустил. Отпустил… Как он мог? Том чувствовал себя и виноватым, и преданным, и просто несчастным до невозможности. Все краски разбавил унылый серый цвет, и Том не видел выхода к свету и яркости, не видел того, что может вернуть его от существования к жизни – кроме того, кто остался во Франции. А быть может, во всём вина дурацкой чопорно-серой Англии. Оскар жил здесь в детстве и учился, здесь познакомился с Эванесом… Воспоминания, мысли и факты бессистемно мелькали в голове, за стеклянным опущенным взглядом.

Зайдя в пустую, утопшую в тишине квартиру, Том включил свет и посмотрел на левую руку. От обручального и помолвочного кольца не осталось следа. Ведь под жарким тропическим солнцем в последний раз был без малого полтора года назад, а летом не выходил на улицу. Они собирались съездить в Африку на сафари, должны были полететь куда-нибудь на Новый год, отметить первую годовщину свадьбы… Должны были… Какие горькие слова, когда за ними стоят события, что не случились.

Снова потекли слёзы, пробежали градом крупные капли. Закусив губы, Том костяшками пальцев растёр солёную влагу с одной стороны, в верхней одежде прошёл в гостиную, откуда открывался вид на малоэтажные здания, потому прекрасно видно небо, тёмное и хмурое.

Заснул Том только к утру. Отапливаемая комната казалась холодной, так бывает, когда энергия в минусе. Том лёг в кофте, штанах и носках, кутался в одеяло по глаза, но холод шёл не снаружи, а изнутри, потому ничто не спасало. Проснулся он с ледяными руками и немеющими пальцами, на удивление не разбитый в плане недосыпа, хоть проспал не больше пяти часов. Пропустив этап приятия душа, к десяти Том был в банке. Растерянный стоял внутри, не зная, что ему делать, куда идти. И обратился к первому попавшемуся человеку со словами, что ему нужно поменять деньги. Работник банка объяснил, что ему делать, и сопроводил до нужной стойки.

Пять тысяч превратились в четыре тысячи сто семьдесят пять фунтов четыре пенни. Том не знал, что фунты стерлингов дороже евро, это открытие удручило. Только сейчас он осознал, что эти четыре тысячи сто семьдесят пять (пять тысяч в привычном ему эквиваленте), которые держит в руках – это всё, что у него есть. Больше нет и взять негде. А пять тысяч – ничтожная сумма. Незаметно для него самого прошло то время, когда считал пять тысяч приличными деньгами. Это мизер по сравнению с некоторыми покупками, жизнь с Оскаром отразилась на его мировосприятии.

Но на самом деле эта сумма – едва не в два раза больше средней зарплаты лондоновца за месяц. Джерри не стал совсем уж злобствовать, но и от мысли оставить Тому десять тысяч он отказался, поскольку на эти деньги Том два месяца спокойно мог бить баклуши.

Из банка Том отправился в магазин, купил продуктов, после чего с пакетом в руках зашёл в салон связи. За минувшие годы он успел стать нормальным современным человеком, которому неуютно без средства связи, даже если никто не позвонит. В прошлый раз Том выбирал телефон по внешнему виду «вот этот яркий и большой мне нравится», не обращая внимания на цену и вовсе не задумываясь о деньгах. Но сейчас пришлось подойти к вопросу вдумчиво и прикидывать, как много может потратить на покупку и сколько у него останется после. Время манящих взгляд девайсов последней модели прошло. От приглянувшегося небесно-голубого айфона пришлось отвернуться, его стоимость превышала тысячу. Том выбрал модель попроще той же фирмы, неброского чёрного цвета. Там же, на месте в салоне, подключил связь и получил новый номер, местный, начинающийся с чуждых цифр. Понимать продавцов не всегда было просто, Том не привык к британскому английскому, и это новое звучание вроде бы знакомого языка напоминало, что он совсем не там, где хотел бы быть, в чужой стране, лирично зовущейся Туманным Альбионом.

После всех покупок осталось три тысячи двести, деньги утекали сквозь пальцы. В квартире (не мог назвать её домом) Том разложил продукты, пожарил полуфабрикаты и впервые за четыре дня на чужой земле поел в тишине, один за круглым столом. Потом вручную вымыл посуду – не заметил посудомоечную машину, принял душ, надел свежую, тёмную одежду и, положив новый мобильник в карман, снова покинул квартиру. Ни там, на незнакомых улицах, ни здесь, в окружении стен, он не чувствовал себя хорошо.

Преодолевая последний лестничный пролёт, Том натянул на голову капюшон, испортив элегантный образ, который создавал купленный Джерри пепельно-бежевый тренч. Грея ладони в карманах и глядя под ноги, он шёл и шёл, то прямо, то сворачивал в произвольном направлении, пока не вышел к потрясающему и давящему неоготическими башнями мосту.

Красоту Тауэрского моста Том не оценил, не то настроение. Хотел подняться на него, чтобы с высоты посмотреть на воду, подумать, но столкнулся с тем, что это популярное туристическое место, где одному не побыть. Развернулся и пошёл дальше, вдоль Темзы и выше по течению нашёл другой мост, куда менее внушительный и впечатляющий, без башен и ярусов, потому не облепленный народом.

Табличка, на которой Том остановил понурый взгляд, гласила, что мост носит название «Лондонский». Лаконично. Пройдя немногим меньше половины его длины, Том облокотился на перила и смотрел на бьющуюся внизу свинцовую воду. Так много о чём можно подумать, так мало сил у измождённой крахом и переменой всего души. В его жизни не осталось ничего, что составляло его жизнь. Только камера да ноутбук переехали с ним, в новый мир, в котором не за что ухватиться, в новую жизнь, в которой ничего нет, нет просвета, смысла и необходимого тепла. Непонятно, на что надеяться.

Том подышал на ладони, потёр друг о друга, но они не согревались. Бесполезно пытаться отогреть тело, когда душа оцепенела от ужаса и незнания, как быть. В голове плыли исключительно безрадостные мысли, Том не знал, что ныне могло бы его порадовать и вызвать хоть тень улыбки. Вспоминал их совместную жизнь, последние года, когда уже были парой, и вперёд выбивались одни моменты – как смотрел на Оскара, как он говорил, как усмехался. И все воспоминания оканчивались последним взглядом Оскара, полным разочарования, холодного презрения и того чувства, что так хорошо знакомо Тому – бессильной злости. Разочарование – страшнейшее из чувств, Том по себе знал, помнил, как это происходит, когда внутри всё выгорает и остаётся только уйти, отвернуться от того, что так любил, в чём так нуждался. Когда-то он так же уходил от Оскара, уничтоженный его предательством, считая, что Оскар поставил его на кон в игре. В разное время они оба ушли с дырой в груди и оба стали жертвами обмана, по вине которого случилось расставание. Тома обманул подлец Эванес, Оскара – Джерри. Да, никто не застрахован от того, чтобы поверить в расчётливую ложь.

Но как Оскар мог поверить? Его последний взгляд, понимание его чувств выворачивали внутренности, пускали изморозь по коже и заставляли сжиматься от невыносимости, от того, что ничего не может изменить. Истово хотел сказать: «Это сделал не я! Джерри тебя обманул!», закричать через море. Но как докричаться через море в отсутствии связи, как найти того, чей адрес стёрт? Некуда идти, потому что куда идти, не знает.

Том смотрел на воду цвета бесстрастного свинца, ещё больше морозя руки об холодные перила. Но прыгнуть вниз не хотел, не посещала такая мысль. Видимо, он хотел жить даже в самые тёмные времена. Том снова растёр руки. Перчатки Джерри не положил в чемодан, а купить новые… А зачем? Том существовал как во сне, забывая о многом, забивая на подобные мелочи. Волновала только одна мысль/ощущение/неизбежность: «Я всё потерял». Потерял, а не у него отняли, поскольку настоящее спровоцировали его прошлые мысли. Он желал не быть в браке, в том числе посредством развода, и чувствовал себя некомфортно в оковах брачных уз. Ему мешали кольца, хотел снять их, особенно обручальное, и остановило только понимание, что для Оскара это важно. Он хотел не быть под присмотром, свободы хотел. Слишком многого хотел, чтобы не быть виноватым. Но – он не хотел расставаться с Оскаром и уходить от него, Том помнил своё желание оставаться с ним явно и ярко. Но почему-то не мог поговорить с Оскаром, не воспользовался ни одной из возможностей спасти себя и их двоих. Уходил от ответа, лгал. Лгал ли? Да, понимал ведь, откуда пошёл раскол, ближе к концу точно понимал. Но не был честным, не сказал хотя бы: «Я запутался, мне нужна помощь», что было такой правдой. Не хотел расставаться, но и спасти их не захотел. Значит ли это, что бессознательно он желал разрыва? Нет, не может быть, как можно желать расставания с тем, без кого не видишь жизни? Оскар был для него не супругом, не любимым человеком, не другом – кем-то, кто объединял в себе всё и вся, целым миром, центром его вселенной. Как без него жить? Но почему-то он молчал… Будто не понимал, что однажды Джерри перестанет быть относительно добрым помощником и возьмёт всё в свои руки, ничему его опыт не научил. Будто верил, что справится своими силами, что кошмарное заблуждение и опасная самонадеянность.

Его внутренние метания Джерри разрешил кардинальным образом. И теперь Том не знал, как собрать прах их с Оскаром жизни. Возможно ли всё вернуть? Хоть опустил руки и бездействовал, Том не мог поверить, что это конец. Просто не мог. Они связаны, Оскар нужен ему, и он обязан извиниться и рассказать правду. Только как это сделать? И как перестать гонять память по кругу, муча себя больше и больше? Страдания он заслужил, но так можно упасть замертво, не успев сказать главное.

- Извините, вы случайно не Джерри Каулиц? – прозвучал справа девичий голос.

- Том, - машинально поправил Том.

- Точно, Том. Забываю ваше настоящее имя, потому что образ Джерри был более ярким и запоминающимся.

- Кто бы сомневался, - хмыкнул Том, ни разу не взглянув на незнакомку, что была для него лишь голосом.

Конечно, альтер во всём ярче его и ослепительнее, давно не новость. Джерри даже развод организовал с такой помпой, что их расставания стало бы шоу для целого мира, если бы не Пальтиэль. Незнакомка помолчала немного и представилась:

- Я Эллис. Друзья зовут меня Лисой.

- Зачем мне знать, как тебя зовут друзья?

Эллис опустила протянутую для рукопожатия руку:

- Вы не очень-то дружелюбны, - заметила она, но без обиды.

- У меня нет причин быть дружелюбным, - ответил Том, зачем-то поддерживая ненужный ему диалог, продолжая смотреть на холодную воду.

- Вас раздражаю я или вы в принципе такой? – склонив голову набок, полюбопытствовала крашеная в зелёный цвет девушка.

- В принципе.

Тяжело поддерживать разговор с тем, кто в ответ буркает, но Эллис не отступила. Встала рядом, на расстоянии локтя, спросила:

- Можно я постою здесь?

- Стой. Тогда я пойду.

Том развернулся, умудрившись не зацепить незнакомку взглядом, и по широкой диагонали пошёл к противоположной стороне моста. Девушка пошла за ним, остановилась на середине конструкции и спросила в спину Тома:

- Вы ведь не собираетесь прыгнуть?

- Так похоже, что собираюсь?

- Немного.

Эллис подошла, оставшись немного позади, вновь по-птичьи склонила голову набок.

- Выпьем чая или кофе? – предложила она. – Понимаю, как нелепо выглядит моё предложение, в хорошее место я вас не отведу, но всё лучше, чем стоять здесь на холоде.

- Эллис, - Том со вздохом повернулся к приставучей девушке.

Наконец-то увидел её – чистое лицо без косметики, короткие зелёные волосы необычного оттенка, не изумрудные и не салатные, что-то среднее, немного жемчужное, пирсинг-септум в носу. Стройная, довольно-таки плоская, но высокая, всего на полголовы ниже Тома. Одета в висящие джинсы с потёртостями и немногочисленными дырками и расстегнутую кожаную куртку поверх светло-серой толстовки, капюшон которой неглубоко накинут на голову. Ресницы светлые, лучиками, а глаза голубые, смотрят внимательно. С виду её можно было назвать подростком, но осенью Эллиса отпраздновала двадцать второй день рождения.

- В другой ситуации я бы с радостью принял твоё предложение, провёл с тобой время, поболтал, но сейчас я несчастлив и не хочу никого видеть, - сказал Том.

- Расскажете, что у вас произошло? – вкрадчиво спросила девушка, не теряя надежды.

- Развод.

- Вы развелись с Шулейманом? – удивилась Эллис. – Надеюсь, не он вас бросил?

- Нет. Я его.

- Это тоже странно, - улыбнулась девушка. – Но Оскара я не знаю, потому его не жаль. Можно узнать, почему вы разошлись? – снова полюбопытствовала она.

Том, успевший отвернуться к перилам, повернулся обратно к ней и холодно вывалил беспощадную правду:

- У меня раздвоение личности. – На лице Эллис отразилось изумление, выгнувшее естественные брови. – Да, то самое, о котором снимают фильмы, но в реальности всё не так. Моя альтер-личность посчитала, что нам будет лучше врозь, и устроила развод с моим переездом сюда.

Круто развернувшись, Том пошёл прочь, а после, услышав шаги за спиной, побежал. Эллис остановилась у конца моста и провожала его взглядом, пока не скрылся из виду. Бегство Тома было продиктовано не только нежеланием ни с кем говорить, но и убеждением, что не может болтать с кем-то, непринуждённо проводить время и отвлекаться от страданий. Не заслуживает. Не только винить себя, но и наказывать он умел первоклассно. Очень зря убежал, поскольку Эллис могла помочь с тем, что ему необходимо. По наитию Том не выбрал самый лёгкий путь.

Остановившись в двух сотнях метров от моста, Том оглянулся, не увидев преследования, отдышался немного и упёрся взглядом в знаменитый небоскрёб «Осколок», о котором ничего не слышал. Отражая свет, заострённый великан казался синим, что завораживало, услаждало тягу до прекрасных впечатлений, и чтобы увидеть его верхушку, приходилось задирать голову. Том обошёл архитектурное произведение, угрожающее проткнуть слоистое небо, где за сизыми облаками горело солнце, но до земли не добиралось. Отошёл подальше, чтобы видеть всё здание и не сгибать шею назад под прямым углом, и достал телефон. Включил камеру, навёл на небоскрёб и сфотографировал. В мгновение фиксации изображения в сантиметре перед объективом, левее здания пролетела одинокая снежинка, случайно сорвавшаяся с облаков, и осталась в кадре, превратив снимок, каких в сети тысячи, в особенную концептуальную фотографию. Том посмотрел, что получилось; когда снимал, он не увидел снежинку и сфотографировать впечатляющее здание хотел просто для себя, но получилось искусство. Вот только не до публикаций сейчас.

Будь Оскар рядом, он бы сказал что-то типа: «Хочешь внутрь?» и провёл в заинтересовавшее здание вне зависимости от того, что там располагается. Ему всё по плечу, он любил поражать размахом своих возможностей, которые для самого обыденность. От мыслей о том, как могло бы быть, Том захотел разбить об асфальт мобильник с бесполезной фотографией небоскрёба. Замахнулся, но подумал, что новый телефон – это ещё минус шестьсот с небольшим треклятых фунтов. Прерывисто глубоко вдохнув, придержав коней, Том заблокировал экран и убрал телефон в карман, с глаз долой без вредительства.

Мимо прошла парочка подружек, громко обсуждающих некий Боро. Том обернулся и смотрел им вслед с грустным чувством, что совсем не знает Лондон, не знаком с ним. Будто не было нескольких лет жизни на чемоданах с перелётами по всем странам Европы и за океан; будто не путешествовал с Оскаром, изучая разные занимательные и прекрасные уголки мира. Он словно вернулся в то время, когда был изолирован от мира и не видел ничего дальше улицы, на которой жил. И вдруг оказался в новом месте за тысячу километров от дома, в мире слишком огромном, чтобы не съеживаться перед ним, кажущимся другим полюсом земли, зазеркальем, потому что не встречаешь ничего знакомого и тебя никто не знает. Этому городу на него плевать, потому что он больше не топ-модель с соблазнительных рекламных баннеров и не ездит с Оскаром на дорогущей феррари в сопровождении личной охраны. Он всё просрал и остался у разбитого корыта в чужой стране, которая ему совсем не нравилась.

Завлечённый яркими предвкушающими разговорами, Том пошёл за девушками-подружками и через десять минут оказался у входа на рынок Боро, старейшего и известнейшего продовольственного рынка Лондона. Прилавки изобиловали качественными свежими продуктами, как простыми, так и изысканными. Воображение завертелось каруселью, Том невольно представлял себе, что мог бы приготовить из того или иного набора продуктов (и съесть не в одиночестве), но на кулинарные изыски не было денег, потому оставалось глотать слюну, обильно выделяющуюся от вида продуктовой сказки, и проходить мимо, ненатурально изображая незаинтересованность. Тут и там продавцы предлагали попробовать товар, Том отказывался, не знал, что здесь это нормально и ни к чему не обязывает.

Вышел с рынка Том ещё более несчастным, с разгулявшимся сосущим голодом и горестной мыслью, что даже если бы потратился на привлекательные продукты, ужин для двоих ему не приготовить, а для себя внезапно перестало иметь смысл. Чтобы желудок не пел раненым китом, Том купил у уличного торговца пирог со стейком и жевал по дороге к дому, в котором проживал. А хотелось совсем другого. Он хотел купить изысканных продуктов без оглядки на деньги и приготовить ужин для двоих. Хотел в ресторан, к которым прежде был равнодушен, но всё изменилось, когда они стали недоступны. Хотел к Оскару, с Оскаром!

Поднявшись в квартиру, Том постоял перед зеркалом в ванной и снова покинул стены съёмного жилья. Наведался в магазин электроники, что располагался неподалёку, чтобы кое-что приобрести. На это не пожалел уменьшающихся средств, которых, впрочем, покупка стоила небольших, выбрал недорогой вариант – недорогой по меркам Лондона, где, как на беду, жизнь на порядок дороже, чем в Ницце. А говорят ещё, что Ницца – город богачей. Видимо, прежде Том как-то неправильно понимал эту формулировку. В Лондоне он был недолго, но уже понял – здесь дорого. Или же дело в том, что во Франции ему ни разу в жизни не приходилось заботиться о деньгах, его всегда кто-то обеспечивал: папа-Феликс, Оскар, Джерри, снова Оскар…

Бросив коробку от покупки у входной двери, Том снял верхнюю одежду и обувь и прошёл в ванную. Пригладил волосы назад, включил электробритву и одним беспрерывным движением выбрил полосу ото лба до нижней линии затылка. Бесстрастным твёрдым взглядом Том наблюдал через зеркало за собственными действиями, провожал появление голых бледных линий на месте густой шевелюры. Рассыпаясь на волоски, прядки покрашенных не им белых волос падали на плечи и дальше, цеплялись за ткань кофты. Чтобы сбрить всё сзади, приходилось стараться и выворачивать руки, но он никуда не торопился.

Закончив, Том выключил бритву и наклонился, стряхивая волосы. Касаться непривычно лысой головы жутко, лысина ему не к лицу, всегда это понимал, но ему не для кого быть красивым. Потому плевать. Он не хотел ходить с причёской Джерри, которую тот снова сделал без спроса, не хотел ждать, пока волосы отрастут, чтобы отрезать чужой платиновый цвет, и красить волосы в свой родной цвет тоже не хотел. Кардинальное решение – самое лучшее, когда вся жизнь рассыпалась. И бонусом показательное для того, кто внутри – Я не буду тобой, не буду по твоей указке.

Выпрямившись, Том посмотрел в зеркало и натянул на голову капюшон чёрной толстовки, не собираясь снимать его в ближайшее время. А может быть – никогда. Том не видел своего будущего, не знал, насколько долгим оно будет. Недавно у него была стопроцентная уверенность в завтрашнем дне на целую жизнь вперёд, предопределённость, которая пугала: Оскар, семья, дети, до конца дней. Но не осталось ничего, сейчас Том полжизни отдал бы за ту гнетущую прежде определённость.

Глава 3

Может быть, Оскар его не любил, потому так легко отпустил? На его месте Том… Ничего бы он не сделал, ушёл, смиренно опустив руки и голову. Но потом непременно бы вернулся. Он всегда возвращался, не мог иначе вне зависимости от того, что на сердце: любовь, чувство единственного дома или понимание, что идти больше некуда. Как раз Оскар проявлял интерес к Джерри, хотел его и представлял, ревновал, говорил, что Джерри не отпустит, а его, Тома, может отпустить. Почему он мог и отпустил того, кого, как утверждал, любит? Любимых же не отпускают, Оскар пообещал не отпускать, но не сдержал слово и почти не боролся. Сильнейшее чувство по большей части пустой звук?

Нет. Оскар любил его и любит. Том не мог поверить в обратное, не мог всерьёз допустить подобную мысль. Просто Джерри прицельно ударил в единственное слабое место Оскара, в его уязвимость – страх быть брошенным. Как же больно, что его страх сбылся, что он снова узнал, каково это, и пережил предательство того, кому верил!

Верил ли? Если бы верил, не поверил, что Том мог так с ним поступить. Оскар же его знает, знает лучше, чем кто-либо, и должен знать на уровне наизусть, что он не способен на предательство! Но когда задевается травма, невозможно быть объективным, Том хорошо это понимал.

Но почему он поверил, почему, почему? Как сказать, что всё гнусная ложь и отменить причинённую боль, вернув общее счастье?

Двести тридцать. Ровно столько раз Том звонил Оскару, набирая цифры наугад. Попадал то на механический голос, сообщающий, что такого номера не существует, то на незнакомых людей, которые были не рады его слышать. Бесполезно. Дозвониться до нужного человека методом случайного подбора невозможно. Поняв это, Том перестал насиловать мобильник по главному его предназначению.

Как ещё можно связаться? Номера Пальтиэля Том не знал. Джерри тоже не знал, потому не пришлось корректировать память. Жазель? Нет, её Том набирал множество раз, но номер был в памяти телефона, а не в его голове. Кто-то из охраны? Смешно. Том их и в лицо-то не знал, кроме отличившегося Вайлдлеса, не говоря уже о личных номерах. Том потёр лоб, испытывая зарождающуюся давящую головную боль от того, как напрягал мозг в поисках выхода из безысходной ситуации.

Инстаграм? Загоревшись надеждой, Том схватил телефон, но быстро потух, сникнув до ставшего родным состояния серого несчастья. Он не помнил данные для входа в свой аккаунт, а в памяти нового телефона их не было. Да и если бы помнил, что бы это дало? Директ Оскар почему-то не закрывал, но на данный момент у него девятнадцать миллионов подписчиков, каждый день ему приходят тысячи сообщений от тех, кто на что-то надеется. Какова вероятность, что среди тучи посланий он увидит сообщение от него? Нулевая. Такая вероятность из области чудес, а в чудеса Том не верил.

Инстаграм не спасёт. Что ещё есть? Фейсбук! Оскар точно зарегестрирован в фейсбуке и часто туда заходит!

Кликнув на ссылку необходимой социальной сети, Том впервые в жизни быстро создал страницу с минимальными данными. Сделал селфи в капюшоне, но сдвинув его с лица, чтобы Оскар мог его узнать, и загрузил фото. Чувствуя покалывание в пальцах от того, что счастье вновь приблизилось, блеснуло впереди, и всё зависит от его действий, без труда нашёл страницу Оскара. И… столкнулся с тем, что ему нельзя отправить ни сообщение, ни запрос на добавление в друзья. Конечно, если бы любой мог ему написать, Оскар не смог бы пользоваться забитой страницей, а ему того не надо, он и друзей-то игнорирует нередко, когда хочет просто полистать новости и ни с кем не общаться.

Том посмотрел на стену в надежде, что на ней можно что-то написать, но нет, нет, нет, никакие действия нельзя совершить, только смотреть. И он смотрел на фото профиля, на котором их на самом деле было двое, своей рукой Том его делал, но Оскар его обрезал, не захотев ставить совместную фотографию. Не после развода обрезал, нет, а ещё тогда, когда захотел сделать этот снимок заглавной фотографией профиля. Это было… Это было давно, если подумать. Только Тому казалось, что счастье было вчера, а в действительности с него минуло минимум семь месяцев, а то и больше – счастье треснуло и захворало в тот момент, когда ему хватило слабоумия сомневаться в том, чего хочет.

- Оскар, позвони мне, ты же можешь узнать мой новый номер, для тебя это несложно. Я всё объясню, - прошептал Том, большим пальцем поглаживая экран телефона, на котором развернута страница недоступного человека.

Таковым Оскар является для большей части населения Земли – недоступным. Это случайность, что для Тома он был обычным человеком, своим, тем, кому можно позвонить, когда попал в беду, и к кому можно прийти, когда ночью страшно спать. Теперь всё встало на свои места: Оскар там, на своём Олимпе, а Тому нужно заключить сделку неизвестно с какими силами, чтобы с ним связаться.

Том искусал губы и пальцы в изнуряющих раздумьях: как ему поговорить с Оскаром? Всё его существо отказывалось признавать, что этого может не случиться. Не может. Он найдёт выход, найдёт, и Оскар непременно простит и примет обратно.

А если всё-таки не любит, не ждёт обратно?.. Нет, не может быть. Оскару больно, есть причина, но Том всё исправит. Ради того, что он имел, стоит бороться; ради того, чтобы сказать правду и не жить с тем, что самый близкий человек из-за тебя страдает.

Том то вспыхивал неуёмным желанием борьбы и верой, что у него всё непременно получится, всё непременно наладится и вернётся; то затухал и стухал, опускался на самое глубокое дно меланхолии и апатии, существуя с разлагающей мыслью, что он всё потерял безвозвратно, вся его жизнь осталась там, с другой стороны Ла-Манша и по ту сторону развода. Привычные для него качели, но в этот раз причина у них была реальной, не придуманной им самим.

Пять дней в Лондоне и с развода, неделя, двенадцать дней. С того дня, как штудировал социальные сети в поисках возможности связаться с Оскаром, Том ежедневно, не зная, для чего, заходил на его страницы в фейсбуке и инстаграм. Смотрел его и их совместные фото. В дни упадка часами мог листать публикации и изучать картинки, что были его счастливой реальностью. Жаль, не может зайти в свой аккаунт, там больше фотографий как памятных, так и сделанных от балды, но не менее дорогих сердцу.

Всё потерял…

Совместные фотографии, полуфабрикаты, затворничество и нестерпимое, изжигающее желание позвонить – типичное состояние после расставания. Только пить Том не догадался. Лень была идти в магазин ради одной бутылки, а когда ходил за продуктами, забывал, что можно завернуть в алкогольный отдел. Но на тринадцатый день сошлись звёзды. Не читая этикетку, Том взял бутылку красного вина и, подумав, положил в тележку ещё и бутылку водки, дань половине своих корней, не сумев выбрать между напитками.

Сидя на полу в гостиной перед выключенным телевизором, Том пил красное из горла и стремительно хмелел, поскольку не захотел поесть перед возлиянием и не закусывал. Да и вино так себе, далеко не самое качественное и совсем не вкусное, но элитный потрясающе вкусный алкоголь остался в прошлой жизни, а сейчас пил не ради вкуса и наслаждения моментом. Пил, чтобы стало ещё хуже, по крайней мере, другого эффекта не достигал.

- Нравится, как я живу? – отсалютовав бутылкой вверх, пьяно спросил Том в пустоту.

Джерри оставался молчаливым наблюдателем сего спектакля. Ему и не должно нравиться, как Том живёт. Если он хочет пьянствовать и опускаться на дно вместо того, чтобы налаживать свою жизнь – так тому и быть. Беречь Тома от каждой кочки Джерри был не намерен, это его время, чтобы понять, на что способен.

К концу бутылки Том почувствовал дурноту, его состояние можно было охарактеризовать одним устойчивым финским словосочетанием, которое услышал от Оили и запомнил - Kӓnnisӓ kuin kӓki, что забавно, но не для упившегося человека, переводится – пьян как кукушка. Бессовестная, потерявшая ориентацию и нюх кукушка. Во власти плохого самочувствия и дурнящего мозг алкоголя, Том начал громко звать:

- Оскар! Оскар!..

Забыл, где он и на каком свете, в мозгу поселилась ложная мысль, что Оскар где-то там, за дверью, в пределах квартиры.

- Оскар! – горланил Том, жалобно призывая прийти и помочь ему. – Мне плохо! Оскар!

Раскачивался из стороны в сторону, завалился на бок, сбив бутылку с остатками вина, громыхнувшую об пол, плюнувшую красным. Поднялся, снова садясь, продолжил завывать, подхныкивая, потому что плохо-плохо-плохо, Оскар должен прийти и помочь, не ему же самому вставать и заботиться о себе, он не умеет, не знает, что делать. Но Оскар почему-то не шёл.

- Оскар!..

Коротким замыканием в голове возникло осознание, где он на самом деле и что Оскар далеко и не может услышать. Зажмурившись от сердечной боли, от разочарования, Том с нажимом потёр ладонью лицо и голову, случайно скинув капюшон. Испугался гадкого ощущения голой кожи с едва заметным колким ёжиком, отдёрнул руку, натянул капюшон на лицо, воя уже внутри.

Встал, упал, ненароком пнув бутылку. Доковылял до окна, открыл его, высунулся наружу, вдыхая холодный воздух в надежде спастись от дурноты. Практически повис на подоконнике, держась за голову. Но интуиция подсказала, что в таком состоянии не следует вывешиваться из окна, и Том выпрямился и закрыл его.

Что же ему делать? Том не знал, как спасаться от дурного самочувствия, когда он так или иначе болел, всегда приходил Оскар и делал что-то, чтобы ему полегчало. Что же делать при потере ориентации от перепоя и чувстве, что или умрёшь, или заблюёшь всё вокруг? Вырвать? Принять какую-то таблетку? Вызвать скорую помощь? Лечь спать? Том выбрал последний вариант и поплёлся в спальню, по пути запнувшись об собственную ногу. Одетый упал на кровать лицом вниз. Перевернулся на спину, поскольку на животе тошнота усиливалась. Со спины перевернулся на бок, чтобы не захлебнуться во сне рвотой. Рвотные позывы не шли, его не так уж сильно тошнило, скорее, мутило, но мало ли. Такой смерти Том себе не хотел – и вообще никакой не хотел. Видимо, мозг ещё работал. Он так много ещё должен сделать, должен связаться с Оскаром, всё объяснить и воссоединиться с ним. Нет, нет, нет, умереть он не может сейчас и в ближайшие шестьдесят лет, он будет жить и будет счастлив.

- Оскар… - заныл Том в темноту. – Оска-а-ар, - растягивая последнюю гласную.

«Как мы можем быть частями одного целого? Ты бываешь попросту жалок».

Том икнул, поперхнулся брызнувшим в горло желудочным соком, разбавленным спиртным, сплюнул на соседнюю подушку, упал обратно на свою. Ночью зазвонил телефон. Оскар нашёл его, позвонил, Том знал, что так будет, иначе быть не могло! С опозданием, но Оскар заподозрил, что имел дело не с ним. Том был неимоверно счастлив и говорил, говорил, говорил, торопливо объясняя, что ни за что не бросил бы его, как сильно скучал и что у них непременно всё будет хорошо.

Утром Том проснулся и понял, что самое желанное счастье было лишь сном. Жестокое подсознание показало ему то, чего больше всего хотел, о чём бесконечно думал. Понимая, что это был лишь сон, Том на всякий случай всё-таки проверил телефон, но ни входящих звонков, ни пропущенных не было, список вызовов девственно чист.

Положив телефон, Том убито огляделся, чувствуя отвращение от едкого, кисло-зловонного вкуса во рту. Относительно немного вчера выпил, отчего же так размазало и сейчас так гадко? Похоже, английское вино – редкостная дрянь, или повезло нарваться на палёный напиток. В любом случае – больше никакого английского алкоголя, к нему отныне предубеждение навеки. Вообще больше ни-ни. Правильно Оскар говорил, что ему нельзя пить в одиночку. Пресечь на корню возможный алкоголизм Том решил потому, что не только ужасно себя чувствовал накануне и заплевал подушку, но и обмочился. Не настолько пьян был, чтобы в несознательном состоянии ходить под себя, но когда проснулся среди ночи с давлением в мочевом пузыре, почему-то решил, что уже находится в туалете и можно расслабиться. Стыд-то какой.

Выбравшись из постели, Том раздел подушки, стянул с кровати постельное бельё и отнёс его в стирку. Хотел растирать мокрое пятно на матрасе, но в квартире не оказалось порошка. Помылся, сходил в магазин за моющим средством и заодно щёткой. Развёл порошок с водой и тёр матрас, надеясь, что он отстирается от его позора. Вроде бы отстирался, по крайней мере, запах порошка уничтожил другой специфический запах, а остальное покажет время, когда матрас высохнет и будет видно, осталось ли пятно. Как так можно? Молодец, Том, пометил территорию.

Потом Том выбросил бутылку из-под вина и запечатанную бутылку водки тоже отправил в урну. Передумал, достал водку, открыл, понюхал, скривился, фыркнув, и положил её обратно. Закрыл дверцу отделения тумбочки, где стояло мусорное ведро, с глаз долой. Не надо ему пить и иметь дома алкоголь не надо от греха подальше, потому что у него плохая переносимость спиртного, наследственная предрасположенность и личный идиотизм.

После завтрака похмелье отпустило, и измученный разум осенило. Папа! Папа знает номер Оскара. Всё-таки вещий сон был, они совсем скоро поговорят. Но, загоревшись идеей реального в этот раз выхода, обрадовавшись до огня в глазах впервые за всё время в Англии, Том не учёл одну вещь, которую пришлось учесть – номера папы он не помнит наизусть. Но то, что не может связаться с папой прямо сейчас, не расстроило и не сбило пыл – он может приехать и поговорить лично, к папе может.

Том кинулся к ноутбуку, покупать билет до Валенсии, не думая о том, что денег у него и так немного. Джерри не тот, кто может поставить последнее на зеро, но Том именно из тех людей. Билет до Валенсии оказался недорогим, даже притом, что забылся и, на автомате следуя словам Оскара: «Если не хочешь брать мой самолёт, то хотя бы летай приличным классом», взял бизнес-класс, что в четыре раза дороже. Первый выбрать не мог, его не было.

На пути к заветному счастью встало очередное небольшое препятствие – оплатить билет онлайн можно только картой, которой у Тома не было. Такой мелочи его не остановить. Захлопнув ноутбук, Том побежал на улицу, на ходу надевая тренч, поймал такси и помчался в ближайший аэропорт. Оттуда в другой аэропорт, в Хитроу, поскольку из Сити сегодня рейсов в Испанию вообще не было, попутно гугля, какой ему нужен аэропорт, чтобы снова не промахнуться. Нужен Гатвик. Сказав водителю о смене места назначения, Том откинулся на спинку сиденья и немного выдохнул. Осталось немного до цели, немного и несправедливый кошмар одиночества останется позади.

В аэропорту Том приобрёл билет и остался в оживлённом здании, где никогда не гаснет свет, поскольку вылет лишь утром, в девять тридцать пять, а ни моральных, ни физических сил не имел, чтобы уехать, отправиться спать, когда в венах кипит ожидание и предвкушение, все слова, что должен и хочет сказать. Стемнело, за огромными окнами подмигивали крыльевыми оранжевыми огнями прибывающие и отчаливающие от воздушной гавани самолёты. Скоро и он улетит, через шестнадцать часов и шесть минут. Счастливые часов не наблюдают, но те, кто в ожидании счастья, очень даже считают их – часы, минуты, секунды часы на экране телефона не отображали.

Перекусив, Том сел и коротал время в интернете, но только машинально листал новости, а сам уже разговаривал с Оскаром, был с Оскаром. После полуночи к нему подошёл сотрудник аэропорта, обративший внимание на парня, что сидит здесь уже много часов. Том показал билет, и больше его не беспокоили. С часу до семи ему удалось поспать, сидя, положив ногу на ногу. Но как же удобно спать сидя, когда делаешь это в ожидании чего-то очень хорошего. За шесть часов Том прекрасно выспался, позавтракал и выпил двойной латте.

Ничего Том с собой не взял, только деньги и телефон. Потом уже с Оскаром вернётся в Лондон и заберёт вещи. Этой святой верой Том жил, дышал ею. В своей чёрной толстовке и капюшоне, в бизнес-классе он смотрелся неуместно, но персонал не позволит себе косо посмотреть на того, кто купил билет, а пассажиры воспитанные и занятые люди, никому нет дела до того, как выглядит один из них. Покрутив головой по сторонам, убедившись, что его бомжеватый вид не собирает осуждающие взгляды, Том успокоился и перестал ёрзать. Всё-таки надо было переодеться, а то Оскар приедет, а он как с помойки. Как только договорятся, побежит в магазин и приоденется. Вот только что с волосами, вернее их отсутствием делать? Хоть парик покупай и носи круглые сутки, чтобы уродцем перед Оскаром не ходить. В задумчивости над непростым вопросом об уродстве, красоте и путях её достижения, Том под капюшоном почесал ёжик надо лбом.

Объявили готовность к взлёту, Том сжал пальцами подлокотники. Не боялся лететь, но как давно он не летал в одиночестве? Кажется, два года назад, ровно два года назад он летал к Виве, после того только с Оскаром. Так странно, два года – это ничто в рамках жизни, короткий срок, но как много за него изменилось: он нашёл своё призвание и преуспел в нём; переступил через страх перед близостью и полюбил секс всей душой, уже и не вспомнить, что жил иначе, с паническим ужасом перед любым прикосновением; объединился; обрёл любовь в лице того, кто давно самый близкий и просто самый-самый для него; вступил в брак. Но была и другая, тёмная сторона у этих двух лет: он изменял Оскару, всерьёз сомневаясь, что чувствует к нему что-то большее, чем привычку; его изнасиловали; он провёл два с половиной месяца в клинике после серьёзного ранения вследствие страшного покушения на Оскара; у него случился рецидив расстройства… Последнее хуже всего, если бы не рецидив, он бы если и летел куда-то сейчас, то с Оскаром, на его самолёте, и не приходилось бы думать, какие слова сказать, чтобы вернуть себе счастье и излечить боль, причинённую не-им. Не им, но по его вине. Одни в ответе за тех, кого приручили, другие за тех, кто живёт у них внутри. По закону человек не отвечает за своё сумасшествие, каким бы оно ни было, Том не спорил с данной точкой зрения, которую смог понять и принять далеко не сразу, но признавал, что на нём лежит часть вины за то, что случилось - его поведение вызвало Джерри и спровоцировало его действия. Белое пальто безвинной жертвы злодея Том, может, и хотел бы надеть, но не мог.

На протяжении подготовки к взлёту и во время него на Тома смотрел сосед справа, чего Том не замечал, и, когда самолёт набрал высоту, обратился к парню:

- Джерри Каулиц?

- Том, - взглянув на синеглазого мужчину, поправил Том.

- Простите? – не понял тот, уверенный, что не ошибся ни в имени, ни в том, кто перед ним.

- Мой настоящее имя Том, - объяснил Том.

Мужчина покивал и, пытливо глядя на Тома, спросил:

- Вы меня не помните?

Не без удивления Том обвёл соседа взглядом и отрицательно качнул головой:

- Нет.

- Зато я вас помню, - разглядывая Тома с прежней пытливостью в глазах, произнёс мужчина. – Позвольте, я освежу вашу память – меня зовут Энтони Оллфорд, я фотограф.

Том вновь посмотрел на соседа, удивлённо выгнул брови.

- Извините, но я вас не знаю.

- Немного обидно. – Энтони опустил взгляд, погладив колено в тёмных джинсах, и снова направил взор на парня. – В начале вашей звёздной карьеры мы с вами работали, и вы обвинили меня в домогательствах, что принесло мне немалые жизненные трудности.

Ничего подобного Том не помнил, но это не доказывало, что этого не было, поскольку воспоминания друг друга у него и Джерри нередко не всплывали без востребования. И то, что не вспомнил и сейчас, тоже не доказывало, что назвавшийся фотографом Энтони всё придумал. Практика показала, что если он чего-то не помнит, это вовсе не значит, что правда на его стороне.

Твою мать. Неужели Оскар был прав, говоря, что Джерри пробился не только благодаря таланту и упорному труду? Если были домогательства, то могло быть и всё остальное. Джерри совсем не шлюха, но для дела – легко. А были ли домогательства или Джерри оговорил фотографа? Что-то подсказывало, что верен второй вариант. Это весьма в духе Джерри, пускай и непонятно – для чего?

- Полагаю, вы получили по заслугам, - сказал Том, держа лицо и пытаясь сообразить, кто же всё-таки виноват, что произошло и произошло ли.

Оллфорд усмехнулся.

- Ещё тогда я понял, что вы далеко пойдёте, - сказал он, - и не ошибся. Вы достигли вершины.

- О чём вы? – нахмурившись, Том скосил к мужчине глаза. – Я завершил карьеру, не достигнув самого высокого статуса, при котором можно остаться не забытым.

- Я о вашей личной жизни, - без стеснения прямо ответил Энтони, не прекращая разглядывать парня. – Брак с Оскаром Шулейманом – это вершина успеха, о которой многие грезят, но на которую мало кто может рассчитывать. Не удивлён, что он выбрал именно вас.

Тома как водой окатили, нечистой. Выказывающие уважение слова мужчины его оскорбили.

- Не знаю, о чём вы мечтаете, но мне никогда не было дело до того, что есть у Оскара и кто он, кроме того, что он – это он, - резко ответил Том, обдав соседа холодным взглядом. – Когда мы познакомились, я даже не знал, что Шулейман это не просто фамилия. И я согласился вступить в брак, потому что люблю его, а не потому, что он может мне что-то дать. Себя я и сам могу обеспечить.

Выговорив мужчине, Том отвернулся и надел наушники, показывая, что не настроен продолжать общение. Энтони имел приятную внешность, говорил вежливо, культурно, но Тому он был неприятен. Оллфорд посмотрел на парня ещё немного и, не став назойливо требовать внимания, сел прямо и раскрыл книгу в мягкой обложке.

Приземлились в Мадриде. Рейсов до Валенсии, хоть какого-то города региона, сегодня не было, а ждать Том не мог. Добраться от столицы до Аликанте, куда при помощи Оскара перебрались его родители с Минтту, не проблема, дело двух часов, Том ещё до вылета погуглил, как доехать в кратчайшие сроки.

Доехать проще и быстрее всего на поезде. Поменяв часть денег обратно на евро, Том отправился к Estación de Atocha, вокзал, от которого каждые три часа отходили регулярные прямые поезда. Близкая сердцу солнечная речь, как письменная, так и устная, летящая от случайных прохожих, успокаивала и насыщала душу потерянным светом. Купив билет, через сорок минут Том занял своё место в составе и, подперев кулаком челюсть, смотрел в окно в ожидании лучшего.

Аликанте располагается на средиземноморском побережье, где воздух дышит привычной солью. Светло солнце, из хмурых лондоновских в среднем восьми градусов Том попал в семнадцать, здесь весна уже вовсю вступила в свои права и цвела, сверкала. Выйдя из здания вокзала на улицу, он вдохнул полной грудью и улыбнулся, чувствуя, что жизнь налаживается, всё непременно будет хорошо.

Но, шагая по Авенида-де-Саламанка, постепенно Том замедлял шаг, приходя к пониманию, что в своём идеальном плане кое-чего не учёл. Он не знал адреса родительского дома, не обратил на него внимания, когда Оскар показывал документы на жильё, шокированный фактом такого дорогого подарка и не думающий, что когда-нибудь эта информацию будет столь важной. Папа не говорил адреса, и на новом месте Том родных ни разу не навещал.

Такой конфуз мог произойти только с ним. Но растерялся и повесил нос Том не надолго, сжал кулаки. Пусть адреса он не знает, но он помнит, как выглядит дом. У него был выбор: искать дом своими силами или полететь к Оили или Кими, которые наверняка знали адрес. Умнее и логичнее спросить, но уехать, отдалиться от цели, пускай всего на день, невыносимо. Том выбрал остаться и искать, уверенный, что ничего его не остановит. Только не пришла ему в голову одна интересная мысль: если он может постараться и найти нужный дом здесь, то почему он не может сделать то же самое в Ницце, где население больше всего на двести тысяч? Стараниями Джерри не пришла, потому что нет никаких гарантий, что Шулейман не сменил место хотя бы на время, как положено после тяжёлого расставания, и не произойдёт случайная встреча, в ходе которой горе-док может в своём стиле забить на всё и забрать Тома обратно себе под бок. Том должен пройти неблизкий путь и проделать работу над собой, прежде чем вернётся. Если вернётся. Возможно, пожив своей жизнью, вдали от Шулеймана, Том поймёт, что никакая у него не любовь, а всё-таки привычка. Изжившая себя привычка.

В тренче жарко. Том снял его, свернул и сунул подмышку. Закатал рукава толстовки, но капюшон не снял, чтобы не пугать народ своей красотой. Дойдя до конца длиной улицы, он свернул на соседнюю, вертел головой по сторонам, ища тот самый дом. Но ничего похожего не видел, частные дома ему вовсе не попадались, только многоквартирные. Через два часа пришлось сделать перерыв, чтобы подкрепиться в кафе, за столиком на улице, и передохнуть, после чего продолжил путь. Пробовал поискать в сети объявление о продаже дома, где должен был быть адрес, но дом давно продан и объявление убрали. Том и не надеялся особо, потому не испытал разочарования.

Солнце наклонилось к закату, и Том начал думать, что погорячился, за один день ему не управиться. Понадобятся два дня, а может, и три. С наступлением темноты некоторое время он продолжал блуждать по улицам и свернул поисковую операцию на сегодня. Том зашёл в один из последних работающих магазинов купить воды и пошёл дальше, уже медленно, без цели.

Снимать номер в гостинице Том не захотел, рассудив, что вполне может переночевать на лавочке, что была в поле видимости. Ночью, конечно, стало прохладнее, но замёрзнуть не получится, вероятность осадков минимальная и ему ведь только до утра перекантоваться, так что не обязательно укрываться под крышей. Том попил воды, подложил свёрнутый тренч вместо подушки и лёг, поджав ноги и обняв себя, чтобы поместиться на скамье и экономить тепло.

Никто не обратил внимания на парня с претензией на бродягу. В этой части города не было ночных заведений, близ которых гуляет люд, и одиннадцать градусов, что показывал термометр, по меркам южных испанцев холодно, время для ночных прогулок ещё придёт.

Глава 4

Вероятность осадков минимальная. В Аликанте в марте количество дождливых дней всего три. Но никто не знает, когда эти дни наступят.

В пять утра Тома разбудил внезапно начавшийся шелестящий ливень. Продлился дождь не дольше десяти минут и иссяк, но Том всё равно пробудился и лишился возможности заснуть снова, поскольку промокшим спать крайне некомфортно. Что ж, зато умылся, во всём надо искать плюсы. Сев, проснувшись полностью и протерев глаза, Том ощутил потребность опустошить мочевой пузырь, которая наталкивалась на препятствие в виде того, что в такую рань всё закрыто.

Возможности своего организма Том знал и сознавал, что едва ли сумеет потерпеть несколько часов до открытия общественных мест. Пришлось воспользоваться деревом. Стыдно, никогда прежде ему и в голову не могло прийти, что справлять нужду можно не в специально оборудованном для того месте и тем более на улице, но делать больше нечего. Застегнув ширинку, Том вышел из-за дерева и направился обратно к скамейке, поскользнулся и упал, перепачкавшись в сдобренной дождём земле.

Посмотрев на чёрные от земли ладони, Том всплеснул руками в нечитаемом жесте и уронил их. Поднялся на ноги, попытался очиститься, но мокрую грязь хрен отмоешь как минимум без воды. Круто, просто круто, теперь он в действительности похож на бродягу, причём со стажем. Но ничего страшного не случилось, папа его и в таком виде будет рад видеть. В несвойственной себе манере Том мыслил позитивно, поскольку он уже в конце пути, за финишной чертой которого счастье и возвращение в мир, что так ему дорог.

Одно но – пустят ли его в таком виде в кафе или магазин? В том, что проголодается, Том не сомневался, потому всерьёз озадачился данным вопросом. Надо купить какую-нибудь одежду на смену или… В голову пришла идея лучше. Том отправился к фонтану, который проходил вчера. Наклонился к воде, зачерпнул ладонью и щедро плеснул на джинсы, сразу начиная энергично тереть пятно. Только больше растёр упрямую грязь. О том, чтобы снять штаны и прополоскать в фонтане, Том подумал, но отказался от этой затеи, поскольку она из разряда «чрезмерно дерзко и попахивает безумием». Мозг снова родил более удачную идею – подождать, пока грязь засохнет, и тогда её можно будет без проблем отряхнуть, а оставшиеся пятна едва ли будут сильно заметны, джинсы-то почти чёрные. На том и остановившись, Том решил использовать с пользой то, что его день начался столь рано, и продолжить поиски родительского дома. Раньше начнёт – раньше закончит. Потом, когда заведения откроются, зайдёт куда-нибудь позавтракать и пойдёт дальше… Или, может быть, позавтракать повезёт уже в родительском доме.

Пришлось вернуться, потому что забыл тренч на скамейке, а там в кармане телефон, да и сам тренч, хоть и не нравился ему, может пригодиться. Мало ли, похолодает или ещё что случится, не нужно разбрасываться вещами, пока не вернулся домой.

Найти дом до девяти не посчастливилось. Том позавтракал в кафе, там же умылся. Подумал, что неплохо было бы купить зубную щётку и почистить зубы, но решил, что до следующего утра ротовая полость потерпит без должного гигиенического ухода. В качестве ухода-минимум использовал ягодную жвачку и снова отправился в путь под лучистым утренним солнцем.

К вечеру ноги налились болью, поддерживать бодрый шаг не то чтобы не получалось, но не хотелось от слова совсем. Боевое настроение значительно понизилось, хотелось отдохнуть и, желательно, немедленно. Хоть хнычь, поскольку сил уже нет, но нужно идти. Вот бы кто-то обнял его, отвёл в уютное место и всё взял на себя. Даже в этой абстрактной формулировке Том мечтал об Оскаре.

В час лилового заката Том задумался, что, вероятно, и сегодня тоже не достигнет цели. А значит, ему нужно место для ночлега. Провести одну ночь на улице – нормально, но только одну, к тому же надо было признать, что, возможно, поиски его затянутся, потому следует обзавестись местом, куда возвращаться на отдых. Как ни претило признание отсрочки счастья, которое символизировало заселение в гостиницу, Том подошёл к вопросу разумно.

Достав мобильник, Том увидел, что осталось всего семнадцать процентов заряда. Плохо дело, без телефона ему оставаться нельзя. Как только подумал об этом, вскрылась ещё одна неприятность – зарядку-то он оставил в Лондоне. Поругав себя за то, что не подготовился к поездке, Том отправился на поиски магазина электроники, спросил у прохожего адрес ближайшего, чтобы не блуждать без толку. Приобретя зарядное устройство, Том зашёл в три кафе в поисках места, где можно зарядить телефон, заказал традиционный испанский омлет с картофелем с добавлением разноцветного сладкого перца и кофе борджиа и долго ел, а после пил, пока мобильник набирал заряд. Когда он вышел на улицу, уже совсем стемнело.

Том прогуглил гостиницы Аликанте. Отель – это дорого, рассудив так, он в своей обычной категоричной манере решил остановиться в месте, диаметрально противоположном хорошему отелю, в самом дешёвом – хостеле. Кто знает, на какой срок ему придётся задержаться, лучше сэкономить, да и не нужны ему какие-то удобства, он не привередливый.

Выбрав наиболее бюджетный хостел под названием Olé, Том сел на автобус и поехал по адресу. Выслушав от администратора о вариантах номеров, он решил совсем уж не жлобиться и выбрал комнату на восемь человек, а не на двенадцать. В большинстве умов при слове хостел возникает картинка убогой ночлежки для бедных студентов и современных хиппи, но Olé оказался весьма достойным местом, особенно за свои деньги. Везде убрано, чисто, стояла хорошая мебель, света достаточно и интерьер не лишён стиля. Только странно видеть целых восемь кроватей в одном помещении, никогда прежде ничего подобного не встречал. В комнате никого больше не было, но две кровати пометили личные вещи, указывая на то, что они кем-то заняты.

Подойдя к одной из свободных кроватей, Том положил свои скромные пожитки в виде тренча, что всё время балластом таскал подмышкой, бутылочки воды и телефона с зарядным устройством. Сел, положив руки на колени, и огляделся. Это место – определённо что-то новое в его жизни, и вопреки тому, что считал себя совершенно неприхотливым, Том не чувствовал себя уютно. Наверное, из-за новизны места, так он подумал, не желая признавать, что, возможно, не такой уж и непривередливый, избаловался, привыкнув к миру, в котором хостел это что-то на бедняцком.

Ждать больше нечего и усталость по-прежнему сильнейшая, ноги гудят, потому Том расстелил кровать, разулся и лёг в одежде, отвернувшись к стене. Засыпая, он слышал, как пришёл неизвестный сосед.

Проснулся Том снова один в номере. Попил воды, помылся, сходил в ближайший магазин за зубной щёткой и пастой, потому что два и больше дней ходить с нечищеными зубами это уже перебор, вонючкой он быть не хотел, всё-таки приучился, что в любых обстоятельствах надо не забывать о некоторых базовых действиях. Вернулся, почистил зубы, вспомнил, что бельё он тоже в последний раз менял в Лондоне. А сменного нет, не подумал, что, собираясь в другую стран, надо взять с собой хотя бы минимум вещей, как минимум несколько пар трусов. Потому что полагал, что в первый же день увидится с папой, поговорит с Оскаром, а дальше воссоединение и возвращение домой, где всё есть, а если вдруг Оскар от его вещей избавился в пылу обиду, можно сбегать в магазин или послать туда Жазель, она всегда быстро справлялась с поручениями, без трусов точно бы не остался. А если бы остался, это была бы забавная ситуация, сопровождённая комментариями Оскара по поводу его нечистоплотности.

Том вздохнул и потёр ладонями лицо. Как же сложно, когда самому обо всём приходится беспокоиться. Как оказалось, он совершенно не привык думать о подобных мелочах. Что ему сейчас делать? Купить трусы, вернуться, переодеть их, потеряв время, и потом отправиться на поиски родительского дома? Или походить в этих ещё один день? Нет, это уже чересчур, самому некомфортно от того, что белью третьи сутки пошли. А с одеждой что? Она тоже несвежая. Том поднял руку и понюхал кофту. Благодаря тому, что два дня много-много ходил под тёплым солнцем, не мылся вчера и антиперспирантом не пользовался, толстовка отчётливо попахивала потом. Вот чёрт, ещё же антиперспирант нужен! Что ещё? Том не мог сообразить. Повседневность состоит из стольких деталей, что все не упомнить и разом в голове не удержать.

В магазин Том всё-таки сходил, купил дезодорант и две пары трусов. Вернулся, переодел бельё, бросил ношеное в стиральную машинку. Кофту тоже очень хотелось сменить, но вместе с тем не хотелось покупать обновки, а выйти на улицу с голым торсом он, может быть, и решился бы, но полуголым ходить неприлично и на дворе не жаркое лето.

Блуждая по городу, Том случайно набрёл на пляж. Постоял, подумал, посмотрел на то, как слабые мерные волны набегают на берег. На пляже помимо него находилось некоторое количество людей, одни сидели на принесённых с собой подстилках и непринуждённо болтали, другие прогуливались вдоль берега, третьи фотографировали себя или окружающий пейзаж.

Разувшись и сняв толстовку, бросив её на песок, Том разогнался и с разбега прыгнул в море, поплыв сразу. Народ на берегу удивился – море ведь холодное, всего пятнадцать градусов, а одна сеньорита насторожилась и пристально следила за Томом, подумав: а не собирается ли этот парень свести счёты с жизнью? Но Тому всего лишь захотелось поплавать, пусть и понимал, что месяц для того не подходящий, ощутил внезапную острую потребность повиноваться духу свободе, который почувствовал вместе с шумом и дыханием моря, и поступить согласно ему.

Проплыв тридцать метров вперёд и обратно, Том вышел на берег. Вот и освежил одежду, по крайней мере, половину. Отжав на себе джинсы, он надел толстовку и сел на песок, обняв колени. Смотрел на море, и вот она, та самая свобода, о которой мечталось, окутала нежданно и неотвратимо, но тоскою омрачена она. Иногда нужно остановиться, даже если бежишь к цели, что важнее воды. Том проживал этот момент, это чувство и думал о том, что было, что предстоит сделать, что будет. Свобода, солнце светит, море дышит в лицо, звучит родная речь, он волен идти куда вздумается (если не думать, что в кармане немного), ничего не держит, целый мир в его распоряжении. Никаких оков, уз и границ, кроме границ государств. А не хочется никуда идти. В груди пустота, не хватает кусочка сердца, и эта пустота сосёт, ноет, тянется куда-то. Там, на таком же побережье Средиземного моря, стоит Ницца. Они рядом, почти рядом, на краю одной большой воды, но так далеко.

Том не заметил, что провёл на пляже почти два часа. Отчего-то совсем не хотелось торопиться и снова бежать, бежать, бежать, чем жил в последние дни, на время душа успокоилась, хоть и крутилась внутри неуёмным тоскующим зверьком. На третий день тоже не свезло. В начале одиннадцатого Том вернулся в хостел, сидя на кровати, съел бутерброд с сыром манчего, что купил по пути обратно, и лёг, как и вчера не раздевшись, укрывшись одеялом. Когда он укладывался, пришёл один из соседей, а второй уже спал, измотанный многочасовым гулянием по городу и вечерней дегустацией местных алкогольных напитков.

Сосед номер один, не спящий, почистил зубы, покопался в объёмном рюкзаке в поисках чего-то неизвестного и тоже лёг. Полежал, посмотрел и, сдавшись пришпоривающему любопытству, шёпотом позвал:

- Эй, парень! Ты случайно не Том Каулиц?

- Случайно он, - отозвался Том со своего спального места.

Удивился про себя, что кто-то его знает и при этом назвал не Джерри.

- Чума! – радостно и изумлённо шёпотом воскликнул сосед. – Реально ты?

- У меня есть документы. Но я не буду их показывать.

- Да-да, я и не прошу, сам вижу, что ты. Просто поразительно тебя встретить, тем более тут. Слушай, - сосед нахмурился, задорный голос приобрёл заговорщические нотки, - а что ты делаешь в хостеле?

- Почему я не могу здесь быть? – вопросом на вопрос ответил Том, внутри снова удивляясь интересу к своей персоне.

- Можешь, конечно. Чисто неожиданно: ты же в браке с мультимиллиардером, да и сам далеко не бедный. Тебе хостел не по статусу.

Том повернулся к соседу – улыбчивому парню двадцати четырёх лет с взъерошенными волосами.

- Мне захотелось окунуться в простую жизнь, из которой я родом. Иногда я так поступаю, - ответил он, слегка улыбнувшись, чтобы звучать убедительно и не тяжело, и потому, что собеседник действительно был приятным, хоть и навязывался и явно попирал правила приличия для чужих друг другу людей.

- Круто! – забыв, что другой сосед спит, парень перешёл на обычный тон, приподнялся на локте. – Я так и думал, что ты нормальный парень. Хотя, если честно, обращаться к тебе было страшновато, я думал: мало ли, ты заносчивая фифа, которая с простыми людьми не разговаривает.

- Нет, это не про меня. – Том помолчал и спросил о том, что волновало: - Откуда ты меня знаешь? Ты увлекаешься модой?

- Модой? – удивился сосед. – Почему ты спрашиваешь о моде? Ах, точно, ты же был моделью, - сам же ответил он на свой вопрос. – Нет, модой я не увлекаюсь. Тебя я знаю по фотографиям. Однажды я наткнулся на твой инстаграм, и мне понравились твои работы, у тебя классные фотографии. И ты же с Оскаром. Я сам не гей, би, но я очень хорошо отношусь к гомосексуалистам и если узнаю, что кто-то известный образовал однополую пару, сразу начинаю их уважать и следить за их жизнью. В общем, топлю за ЛГБТ, - посмеялся. – У меня и сестра лесбиянка. Ну, как лесбиянка, ей шестнадцать, так что пока рано говорить, что она определилась окончательно и бесповоротно, но сейчас она встречается с девушкой, и они называют другу друга любовью всей жизни, и раньше только с девочками водилась.

Не зная, как реагировать на необычный интерес соседа и его откровение о личной жизни сестры, Том только покивал.

- Слушай, а можно с тобой сфотографироваться? – спросил парень.

- Можно, - пожал плечами Том, не горя желанием фотографироваться, но и не видя причин отказать.

- Чума! – обрадовался сосед.

Откинув одеяло, он быстренько включил в номере свет и перебрался к Тому, севшему на кровати. Обняв Тома, второй рукой включая на телефоне камеру, парень заметил, как тот косится на его объятия, и пошутил:

- Если Оскар поломает мне руки, я не обижусь.

Сосед сделал фото и снял короткое видео для сторис, в котором рассказал, что в таком-то хостеле города Аликанте встретил – кого бы вы могли подумать? – того самого Тома Каулица! Том улыбался губами, молчал и следил, чтобы капюшон оставался на голове.

- Спасибо, - сказал сосед, опубликовав снимок и видео. – Я Олли, - протянул он Тому руку.

- Забавно, твоё имя созвучно с названием хостела, - подав руку в ответ, поделился наблюдением Том и неловко улыбнулся.

- Я поэтому и выбрал этот хостел, - также улыбнулся Олли, выдержал паузу, взглянул на Томину руку. - Реально нет.

- Что? – не понял Том.

- Шрамы, - Олли указал взглядом на кисть Тома, которую держал в руке. – Я думал: может, ты их затирать на фотографиях начал, раньше же были.

- А, да. В смысле нет, не начал, я их свёл.

- Как будто ничего и не было.

Олли потрогал подушечкой большого пальца тыльную сторону его ладони, и Том убрал руку.

- Наверное, я кажусь неприятным надоедливым человеком? – с улыбкой спросил Олли и рассмеялся, хлопнул Тома по плечу: - Я такой и есть!

Том потёр плечо. Прикосновения были ему приятны, ему не хватало тепла, контакта с другим человеком, но принять их не мог, оттого тело напрягалось и отталкивало. К нему может прикасаться только Оскар, он не должен позволять никому другому, пока не вернётся к нему.

- Надолго ты здесь? – оставшись сидеть на кровати Тома, поинтересовался Олли.

- Не знаю, как получится, - размыто ответил Том.

Олли понимающе покивал и снова обратился к нему с вопросом:

- К тебе приедет Оскар? Познакомиться с ним – это была бы вообще чума!

Тома коробило слово «чума», которое сосед постоянно употреблял в речи, и, увы, ответить утвердительно он не мог.

- Нет. Я вернусь к нему, когда нагуляюсь.

- Почему ты не носишь кольца? – без задней мысли полюбопытствовал новый знакомый.

Том посмотрел на левую руку, вопрос застал его врасплох, но он в секунду придумал и озвучил убедительный ответ:

- Я не беру кольца с собой в такие поездки, боюсь потерять. Они очень дороги мне.

Каждый день к вечеру Том валился от усталости после пешего марафона, и на ноющих ногах еле доползал до своей кровати, ничем не отличающейся от соседних. Вроде бы не одну ночь провёл в ней, а всё равно не мог привыкнуть к одноместной кровати, поскольку безнадёжно привык к королевской постели Оскара, которая в последние годы звалась их общей, и даже кровать в «собачьей спальне», где когда-то обитал, была полуторной. На одноместной ему довелось только в детстве спать и в психиатрических клиниках, в том числе в центре. И сейчас.

Трижды ему пришлось столкнуться с такой диковиной как – очередь в ванную. Ванная комната находилась в номере, но – всего одна, а на третий день проживания Тома в хостеле прибыло постояльцев, и номер заселили полностью. Одна ванная комната (и туалет) на восемь человек. Была ещё ванная на этажа, но когда с утра попробовал пойти туда, тоже наткнулся на закрытую дверь, за которой плескалась вода. Ещё одно что-то совершенно новое в его жизни, без чего бы запросто обошёлся. Вообще не здорово стоять и ждать, чтобы помыться. Том подумал эту мысль не раз, с трусами в руках подпирая стену.

В один из дней Том встретил в городе соседа по номеру.

- О, Том, какая встреча! – обрадовался Олли, подойдя к парню, прежде чем он попытался сбежать. – Куда направляешься?

- Я? К родителям, они живут в Аликанте.

- Да? – удивился Олли. – Круть! Можно с тобой? В смысле провести, в гости я не напрашиваюсь, понимаю, что не в тему буду, - посмеялся он.

- Нельзя. Не обижайся, я ничего против тебя не имею, но мой отец дружит с Оскаром и обязательно расскажет ему, что меня провожал какой-то парень, а я не хочу давать Оскару поводы для ревности, даже если на самом деле всё более чем невинно, - извинительно улыбнувшись в конце, солгал Том.

- Без проблем, - поднял руки сосед, но не отстал. – Пройдёмся немного вместе? Ты скажешь, когда зайдём на улицу, где живут твои родители, и я исчезну.

Том хотел отказаться, но принял предложение прогуляться вместе, поскольку отказывать два раза подряд казалось неприличным, он не хотел обижать Олли, ведь тот не делал и не желал ему ничего плохого, только хотел общаться, когда предоставлялась такая возможность. Говорил в основном Олли, как и во все предыдущие разы, когда они разговаривали, встретившись в номере. Том кивал, угукал, отвечал на поступающие вопросы, изображая интерес к диалогу, который не мог испытать на самом деле по той причине, что не до того ему и не должен он отвлекаться, развеиваться с другими, пока не вернётся к Оскару. На рандомной улице Том сказал, что они почти пришли, и сосед, как и обещал, распрощался, помахал и ушёл. Том постоял на месте, наблюдая за удаляющимся парнем, пока он не зашёл на поворот, и только после этого вздохнул и пошёл куда глаза глядят, дальше патрулировать улицы города, что на поверку оказался гораздо больше, чем думал в первый день. Как хорошо, что родители поселились здесь, а не в Мадриде, в столице с населением, превышающим три миллиона, и соответствующими размерами у него вовсе не было бы шансов найти нужный дом.

Только на девятый день Том нашёл родительский дом. Не поверил своим глазам, потому что уже почти отчаялся, столько всего видел, кроме того, что искал, сбил ноги. Осознав, что дом не видение, Том бегом преодолел дорожку до двери и вдавил кнопку звонка. Сердце заглушало звуки окружающего мира; он у цели, остался последний маленький шаг – взять у папы телефон и позвонить. Только почему-то никто не открывал.

Подумав, что звонок мог не сработать, Том позвонил ещё раз. Припал ухом к двери, слушая, льётся ли за ней звон. Постучал, громко позвал:

- Папа, мама, это я! Том!

Снова ничего. Не слышат, что ли? Протрезвонив пять минут и не дождавшись ответа, Том сошёл с символического крыльца на землю, задумался: а не перепутал ли он дом? Отойдя на дорогу, Том воззрился на строение, внимательно изучая каждую деталь и всё здание целиком. Нет, не ошибся он, зрительная память у него отличная, спасибо фотографии и работе с программами-редакторами, где без скрупулёзной внимательности никуда.

Вернувшись к дому, Том обошёл его, заглядывал в окна, прилипая к стёклам, даже смог разглядеть семейную фотографию в рамке, подтверждающую, что здесь живут его родные, но никакого движения внутри не было. Он посмотрел время на телефоне и мысленно хлопнул себя по лбу – сейчас всего лишь полдень, конечно, никого нет дома, папа с мамой на работе, а Минтту в школе. Выдохнув и обрадовавшись, что через каких-то пару часов кто-нибудь обязательно придёт, Том сел на крыльцо ждать. Ждать, ждать, ждать…

В два Том посмотрел в сети, во сколько заканчиваются занятия в испанских школах. Немного сломал мозг, высчитывая, в каком классе Минтту. Интернет гласил, что занятия в школах заканчиваются в четыре часа дня, но ныне многие учебные заведения отказываются от часового обеденного перерыва и переходят на окончание занятий в два часа. Расписание занятий устанавливалось каждой школой индивидуально. То есть Минтту или уже в пути, или освободится и вернётся домой через два часа, если не пойдёт гулять с друзьями или не займётся ещё чем-нибудь. Немного унизительно ждать малолетнюю сестру, чтобы попасть домой. Том невольно подумал об этом и заодно вспомнил некоторые неприятные эпизоды с девятнадцатилетним собой и шестилетней Минтту, что была жестоким ребёнком, по крайней мере, его била в больное с детской непосредственностью.

Время достигло четырёх часов по полудню. И пяти, и половины шестого… Сидя на крыльце, положив сложенные руки на поднятые колени, а на них подбородок, Том смотрел, как удлиняются тени, и никто не приходил. Очень хотелось пить, сегодня выдалось двадцать градусов, а он в толстовке и зимних ботинках. Том отлучился на полчаса купить бутылку воды, вернулся, позвонил пять раз и снова сел под дверью. Ждал до темноты, до полуночи. Чувствовал себя брошенной собакой, что бездарно ждёт, когда её пустят обратно в дом. Но он непременно дождётся! Где же его семья?..

Ночь Том провёл под дверью, крепко заснув к самому тёмному предрассветному часу. Проснулся солнечным утром с болью во всех мышцах, потому что и поза, и жёстко. Том потёр глаза и во всех смыслах больную голову, оглянулся к двери, безнадёжно огляделся по сторонам. Да что же это такое? Не может же ему настолько не везти! Не может же?!

Не могла же его семья переехать? Ведь не могла?! Папа сказал бы ему об этом! А если они переехали в эти три недели, что он был недоступен? А если Джерри не ответил на звонок, когда звонил папа? Аааа! Внутренний крик Тома, схватившегося за голову, мог распугать всех птиц в округе, но его никто не услышал.

Увидев подъехавших к дому напротив соседей, Том подскочил на ноги и побежал к ним.

- Сеньора, здравствуйте, - обратился он к молодой женщине, обнимающей бумажный пакет с продуктами в ожидании мужа. – Меня зовут Том Каулиц, я сын Кристиана и Хенриикки Роттронрейверрик, ваших соседей из дома напротив.

- О, здравствуйте, Том, - улыбнулась женщина с растрёпанным пучком на голове, что был ей к лицу. – Приятно познакомиться с сыном Кристиана и Хенриикки, я много слышала о вас.

Чтобы не быть грубияном, Том тоже улыбнулся ей и сказал:

- Я потерял мобильник, а номеров не помню наизусть. Приехал повидаться с семьёй и поцеловал закрытую дверь. Скажите, они никуда не уехали?

- Да, они уехали, - подтвердила соседка.

Ну просто здорово…

- Вы не знаете, куда и как давно? – спросил Том, надеясь узнать хоть что-то, что поможет понять, на каком он свете.

- Куда не знаю, они не говорили. А когда… Пако, Роттронрейверрики уехали во вторник? – обратилась женщина к мужу в машине и, получив утвердительный ответ, повернулась к Тому. – Они уехали во вторник.

- В этот?

- Да.

- Спасибо, сеньора. Всего доброго.

- Том, постой, - окликнула соседка собравшегося уйти парня. – Не хочешь зайти и позавтракать с нами?

Заманчивое предложение – позавтракать домашней едой да не одному, но Том тактично отказался:

- Нет, спасибо. Меня друг ждёт.

Ноги на автопилоте понесли к хостелу, когда ушёл с улицы, где стоял родительский дом, потому что некуда больше идти, а голова находилась в растерянности и прострации. Что ему теперь делать? Куда уехали родные? На отдых? В Хельсинки навестить Кими? В Эдинбург к Оили и первому и единственному внуку маленькому Марсу? Последний вариант непонятно как пришёл в голову, в порядке бреда и учёта всех возможностей, но если Миранда окончательно переселился в мастерскую, то Оили вполне могла пригласить родителей в гости, чего не делала ни разу с того момента, как поселилась у Маэстро, насколько Тому известно.

Папа, мама и Минтту могли поехать в разные места и на разный срок, и Тому никак не узнать, где они сейчас и когда вернутся, всё снова упирается в незнание номера. Сколько ему ждать? День, два, неделю, вдруг дольше? Он же не может каждый день приходить и проверять, не вернулись ли родные, не может уйти и вернуться через задуманный срок и жить под дверью тоже не может. Неизвестность и чувство подвешенности сводили с ума. Жизнь как будто издевалась над ним, отыгрывалась с того момента, как проснулся разведённым на чужой земле. Только он придумывал выход и приближался к цели, как что-то вставляло палки в колёса и отодвигало результат, превращая его во временно недостижимый. И так каждый раз: он хотел позвонить, но Джерри стёр номер из памяти; хотел написать, но Оскару писать нельзя; хотел позвонить папе, но не знает наизусть его телефон; приехал, чтобы спросить, но не знал адреса и был вынужден невозможно долгие девять дней слоняться по городу в поисках родительского дома; нашёл дом, но родителей там не оказалось, уехали в неизвестном направлении и на неизвестный срок. Давненько Том не вспоминал, что неудачник – это про него. Не может нормальному человеку так фатально не везти. Видимо, расплата за всё хорошее.

Нет, расплатой за всё хорошее, сказочно прекрасное, что было в его жизни, он должен был остаться без рук, без ног и головы. А у него руку и ноги на месте, голова работает и в кармане ещё есть деньги. Ещё не всё потеряно. Вообще ничего не потеряно, кроме ушедшего на напрасные, как оказалось, поиски времени. Подходя к хостелу, Том уже знал, что будет делать. Собрав свои вещи, которых стало больше за время пребывания в Аликанте, он пошёл на вокзал и купил самый простой билет до Пикасент. Поедет к бабушке с дедушкой и от них позвонит папе. Смиренно сидеть на месте и ждать он не мог.

Автобус потряхивало на неровной местами дороге, кондиционер работал еле-еле, только в качестве вентиляции – март же, холодно, под иностранцев, одетых не по погоде, местные не подстраивались. Два часа пути почти убаюкали, но автобус остановился и выплюнул Тома в провинциальный городок со всеми соответствующими прелестями и колоритом, откуда родом его отец.

Нужный дом Том нашёл без труда, открыл калитку и прошёл в сад, где и нашёл бабушку, сражающуюся с немилыми ей растениями. У стены дома дедушка латал поистрепавшуюся плетёную корзину, чтобы она продолжила свою миссию по помощи в сборе фруктов, родящихся круглый год. Заметив внука, сеньора Сарита разогнулась и развела руки:

- Том, мальчик мой! Как я рада тебя видеть!

Подойдя к бабушке, Том улыбнулся:

- Привет. Извини, что я без предупреждения.

- Ты шутишь?! Приезжай всегда! Пока мы живы, в этом доме тебя ждут. Пойдём, пойдём скорее в дом. Пио, Том приехал!

Дедушка тоже обрадовался любимому внуку, сердечно поприветствовал, и Тома снова взяла в оборот бабушка.

- Том, ты ещё больше исхудал! – причитала сеньора. – Оскар тебя совсем не кормит? Пойдём на кухню, будем ужинать.

- Спасибо, бабушка, я не голоден.

- Не спорь, садись, - распорядилась бабушка и крикнула: - Пио, бросай корзинку, завтра доделаешь, иди к столу!

Сеньор Пио пришёл без пререканий, Том также не решился снова пытаться спорить с бабушкой, понимая, что это бесполезно, и сел за стол.

- Том, как твоя жизнь? – спросил дедушка, пока жена с энергией урагана стряпала вкусный ужин.

- Всё нормально, дедушка, живём, - сдержанно улыбнулся Том.

- Оскар приедет позже или ты один в этот раз?

- Да, Том, Оскар приедет? – встряла бабушка.

Настроение испортилось, под сердцем снова заныла тоска. Том не сказал правду:

- Оскар не смог поехать со мной, он сейчас занят работой.

- Конечно, работой надо заниматься, - понимающе покивала сеньора, - особенно такому человеку, как он. Даже не представляю, что надо делать, чтобы заработать миллиарды! – она всплеснула деревянной ложкой, которой размешивала ароматный томатный соус.

- Я тоже, - мягко улыбнулся ей Том.

Поев от живота, поскольку под надзором бабушки иначе не получалось и всё было такое вкусное, свежее, Том попросил у дедушки телефон и уединился в дальней комнате первого этажа. Перенеся цифры в свой мобильник, он вызвал папу.

- Алло?

- Папа, привет, это Том. У меня новый номер.

- Английский номер? – удивился Кристиан. – Вы переехали?

- Нет, это временный номер, - мотнул головой Том, пусть отец и не мог его видеть. – Не обращай внимания. Пап, когда вы вернётесь? Я приехал в гости, но не догадался заранее позвонить, соседи сказали, что вы уехали во вторник. Сейчас я у бабушки с дедушкой.

- Мы планировали вернуться через два дня. Дождёшься? Поедем тогда не домой, а к моим родителям, как раз Минтту с ними повидается.

Два дня – это же ещё целая вечность. Сколько можно…

- Вы можете приехать раньше? – с затаённой надеждой осведомился Том.

- Что-то случилось? – в ответ серьёзно спросил Кристиан.

- Нет, всё в порядке, - поспешил заверить его Том. – Просто спрашиваю.

В комнату зашла сеньора Сарита:

- Том, ты чего здесь прячешься?

Том вздрогнул и прикрыл динамик:

- Я с папой разговариваю.

- Дай-ка мне телефон, - бабушка протянула руку.

Помявшись две секунды, поскольку чуял неладное, Том всё же отдал бабушке мобильник, сказав отцу, что та хочет с ним поговорить.

- Кристиан, вы когда приедете? – спросила сеньора, и ответ её не устроил. – Что значит «через два дня»?!

Том поделился с бабушкой и дедушкой, что изначально ехал к родителям, но наткнулся на закрытую дверь. Уперев свободную руку в бок, сеньора Сарита выговаривала сыну:

– Ты Тома и так дважды уже потерял! Ребёнок соскучился, прилетел к вам, под дверью спал!..

Том сидел, втянув голову в плечи. Ему было стыдно за то, что, по сути, нажаловался, и из-за этого бабушка заставляет папу приехать, а у него, у них, может быть, дела. Тем временем сеньора говорила:

- Берите Кими с собой. Я его давно не видела и по нему тоже соскучилась. Давать Тома обратно?

Получив положительный ответ, бабушка вернула мобильник Тому. Приложив телефон к уху, Том услышал папин смех:

- Том, ты и сам всё слышал. Завтра будем.

Сеньора Сарита погладила внука по голове, когда он договорил, и любовно улыбнулась ему. И Том поднялся и крепко обнял бабушку, теплом благодаря за помощь. Ведь она отменила мучительную двухдневную вечность. И плевать, что стыдно. Потом он обязательно исправится в глазах родных. Они обязательно должны будут встретиться все вместе, здесь, в Хельсинки или у родителей; вдруг Том ощутил желание сблизиться с Кими, он ведь его единственный брат, не кровный, но всё равно родной человек, потому что является частью его семьи. Но сначала исправит другое, более важное, то, что причиняет несправедливую боль каждой минутой промедления.

Глава 5

Нарисую мелом, напишу: «I love you»;

Два сценария одной судьбы, разный взгляд и цвет одной игры.

Напишу о том, что ты ушла, но вернулась вскоре навсегда;

Ты же рисовала на открытках двери для меня, что впредь закрыты.

Пара нормальных, Happy end©

Кими не приехал и не обиделся, что родители с Минтту уезжают раньше, всё равно завтра, в понедельник, ему на работу, где начнётся напряжённый период, и времени на полноценное времяпрепровождение с семьёй у него так и так не было бы. Бабушке с дедушкой он пообещал, что в течение следующих двух месяцев приедет в гости со своим новым парнем, с которым всё серьёзно.

- Папа, можно взять твой телефон? – попросил Том, подойдя к отцу.

- Да, конечно.

Получив мобильник, Том поднялся в комнату на втором этаже, которую ему выделяли в качестве спальни, когда бывал у бабушки с дедушкой. Сердце колотилось, потряхивало от волнения. Найдя в списке папиных контактов Оскара, Том набрал его и приложил телефон к уху, затаив дыхание, не дышалось от волнения. Сейчас он поговорит с Оскаром. Сейчас. От счастья и нервов в этот момент можно было упасть без чувств от сердечного приступа.

Пошли гудки, странные – короткие, слишком быстрые, безинтервальные. Отняв телефон от уха, Том непонимающе посмотрел на экран. Сбросил вызов и снова набрал Оскара. В этот раз вызов слетел, оборвался после первого гудка. Том не сдался, позвонил ещё раз, и ещё, и ещё. Непонятная ситуация повторилась десять раз подряд. В душу закралось тревожное, гнетущее чувство, что что-то не так.

С такой штукой при попытке дозвониться до кого-то Том никогда прежде не сталкивался. У Оскара отключен телефон? Он сменил номер? Нет, если бы был отключен, механический голос сообщил, что абонент недоступен. А смени он номер, отключил бы старый, и тогда всё тот же голос сообщил бы, что такого номера нет. Тревожное чувство усилилось. Присев на край кровати, Том переложил папин телефон в левую руку, а в правую взял свой мобильник и прогуглил, что бы могли означать беспокойные скорые гудки и автоматический обрыв вызова.

Чёрный список? Оскар добавил его отца в чёрный список?

Удар под дых и по голове. Внутри что-то как будто схлопнулось. Тревога вмиг переродилась в панику. Том набрал номер Оскара на своём телефоне и прижал его к уху, мечась взглядом и считая гудки. Нормальные гудки, дающие надежду. Оскар не сбросил, но и не ответил. Конечно, номер-то незнакомый. Правда, прежде его это не останавливало, но Тому необходимо оправдание.

Вцепившись холодеющими от ужаса пальцами в мобильник, Том набрал полное крика сообщение:

«Оскар, возьми трубку! Это Том!».

Отчаяние, в висках стучит отчаяние, мешается с паникой, отнимая у конечностей кровь, поскольку сердце работает на износ. Отправив сообщение, выждав немного, чтобы Оскар успел его увидеть и прочесть, Том вновь вызвал его. В секунду до первого гудка успел произнести целую молитву, но не к общепризнанному Богу.

- Оскар, ответь на звонок. Умоляю, ответь. Ответь, ответь, ответь…

Вызов автоматически оборвался после первого гудка. Три следующих попытки повторилось то же самое. Получив говорящее сообщение, содержащее то самое имя

Удар, просто удар без конкретики, в каждую клеточку тела. Нокаут, оглушение. Том посмотрел на экран телефона, где снова светилось меню. Оскар не желает с ним разговаривать? Оскар не желает с ним разговаривать, знак вопроса в этом предложении более не уместен. Это понимание стало для Тома шоком, разрывом всего, выбившим землю из-под ног. Передумав многое, он не допускал даже сотой доли процента вероятности, что Оскар может не захотеть его выслушать и принять обратно. Ему в голову не могла прийти такая мысль, потому что Оскар всегда отвечал, Том не думал, что может случиться иначе, что дверь, в которую всегда свободно входил, окажется закрытой.

Только теперь Том понял, что всё серьёзно. На протяжении этих трёх недель он умирал, убивался, бился о стены, но жил с непоколебимой уверенностью, что вот он поговорит с Оскаром, и всё вернётся на круги своя. Словно играл в игру, в которой необходимо совершить определённые действия, и тебе гарантирован приз. Но жизнь сложнее и жёстче, и Том оказался к этому попросту не готов. В его мире Оскар всегда, всегда отзывался. Но Оскару надоело держать свою дверь открытой и принимать его, попавшего в неприятности, провинившегося, больного, да какого угодно, неизменно проверяющего его нервы на прочность. Кредит доверия исчерпан.

Дыхание не перехватило, не остановилось сердце, и не было чувства, что останавливается. Но Том ощущал себя так, как ощущает душа внезапно умершего человека – бесконечно потерянным и бесконечно одиноким, холодным в этом мире, в котором его больше никто не слышит. Никто. Один человек, самый-самый. Тот, кто близкий настолько, что уму непостижимо, как так могло получиться, как могли люди из разных миров встретиться и притянуться, срастись, став частями общей истории. Тот, на кого не можно всегда положиться – на кого полагался по умолчанию, кому доверял больше, чем себе, кому доверял своё тело и жизнь, зная, что он их удержит в руках, не разобьёт. С кем был рядом, потому что он не бросил, и хотел быть, потому что это словами не описать, не выразить, насколько много внутри про него и к нему. Том подумать не мог, что Оскар изменит своё к нему отношение. Что всё так закончится, натолкнётся на непреодолимую стену – не препятствие, а нежелание второй стороны продолжать, что страшнее и безысходнее любой беды, которая могла встать на пути. Поскольку можно перевернуть Землю, но нельзя заставить человека захотеть тебя выслушать.

Вторая сторона… Том никогда не воспринимал Оскара как другого, отдельного человека, чьи помыслы загадка. Потому что, пусть не мог знать, о чём он думает, и иногда из-за этого страдал, носил в себе безусловную, не нуждающуюся в осмыслении уверенность в Оскаре, в том, что он – не бросит, не предаст, не сделает больно. Не отвернётся от него никогда, чёрт побери. Оскар так много прощал, так много раз принимал обратно в свою жизнь, что в подсознании Тома неубиваемыми корнями проросла уверенность в том, что он всегда может вернуться, и в нём не могла зародиться рациональная мысль, что однажды Оскар может не простить. Просто перегореть или не захотеть прощать из гордости.

У Оскара есть гордость?.. Вот это открытие – шок, неприятно, больно, непонятно. Конечно, Том знал, что у Оскара есть гордость, что он знает себе цену, но не понимал – что такое его гордость применительно к нему. Ведь Оскар всю их нелёгкую извилистую дорогу был образчиком всепрощения. Когда Том ждал от него гордости и наказания, Оскар прощал и позволял остаться. Но пора Тому понять, что шансы не даются бесконечно. Кто бы что ни говорил, но всё-таки это он отхватил уникальный шанс и сокровище в лице Оскара, а не наоборот. Быть с Оскаром Шулейманом – это не шутка, он не тот, о кого можно вытирать ноги. Том свой шанс на миллиард упустил. Дверь закрылась, мосты сожжены.

Без этой уверенности Том чувствовал себя привидением, облачённым в плоть и кровь, пустым и холодным. Ни на что уже не надеясь, он вызвал Оскара вновь. Звонок оборвался после первого гудка. Чудо не произошло. В его жизни чудес было слишком много, чтобы они в нём не разочаровались и не отвернулись. Дальше сам. Сам, без того, кто был его незыблемым островком в сумасшедшей, постоянно разваливающейся и переворачивающейся жизни. Жизнь снова развалилась не на куски – на прах, но в этот раз развалилось то, что всегда, с далёких наивных девятнадцати лет, было незыблемым.

Джерри разрушил его жизнь. Но Том не мог на него злиться и с пеной у рта обвинять во всех бедах. Пены бешенства вовсе не было, как и злости. Даже на самого себя. Только опустошение и осознание, что потерял лучшее, что было в его жизни, и «просто» не получится.

- Том, я стучал, но ты не ответил.

Том действительно не слышал стука и в своей убитой заторможенности не нашёл сил, чтобы обернуться к отцу. Действие зажглось в голове и там же погасло, не достигнув мышц.

- Том, что у тебя произошло? – Кристиан подошёл к сыну и, обеспокоенно хмуря брови, вглядывался в его бледное отрешённое лицо, вкупе с обритой головой и чёрной одеждой дающее тревожащий болезненный вид.

- Что? – Том посмотрел на отца.

- Том, что у тебя произошло? – повторил тот. – У тебя что-то случилось?

- У меня ничего не произошло, всё в порядке, - качнул головой Том и выдавил улыбку, на бледном лице выглядящую как оскал смертельно больного человека.

- Том, - Кристиан сел рядом. – На тебе лица нет, я же вижу.

- Пап, всё в порядке, правда, - заверил его Том. – Я просто задумался.

- Том, меня ты не обманешь, - произнёс Кристиан, доверительно повернувшись к сыну всем телом. – Расскажи, что тебя тревожит.

- Пап, ты ведёшь себя как Оскар. Он тоже часто вобьёт себе в голову, что у меня что-то не так, и выпытывает у меня несуществующую правду. А у меня просто такое выражение лица, - отшутился Том.

Как же больно улыбаться, когда внутри умираешь. И снова он лгал. Но у него был мотив. Во-первых, отрицание – пока никто не знает о том, что произошло, это как бы и не до конца правда. Во-вторых, если папа узнает о рецидиве расстройства и разводе, то не бросит его, не оставит одного и может помешать. Том пока не думал, что будет предпринимать и будет ли вообще, но заведомо чувствовал, что лучше ему быть на своём пути одному, без тех, кто желает ему добра, но едва ли сможет понять, как всё сложно у них с Джерри. Только Оскар мог понять, потому что он специалист, потому что он был свидетелем их с Джерри истории и потому, что он в принципе особенный человек, способный смотреть шире. Его помощь заключалась в том, что он поступал не по протоколу и выигрывал, но как минимум однажды его помощь заключалась в том, чтобы послушать Джерри, слова которого передал Том, и помочь всё устроить без лишних вопросов и рассуждений, насколько это неправильно.

Несколько секунд Кристиан внимательно смотрел на сына и сказал:

- Я беспокоюсь за тебя. Том, не лги мне, пожалуйста. Ты помнишь, что случилось в тот раз, когда ты не сказал, что тебе плохо?

Том покивал. Конечно он помнит. И ему тошно от того, что снова лжёт, вынужден это делать.

- Ты уверен, что тебе нечего мне сказать? – спросил Кристиан и тронул сына за плечо, после чего обнял одной рукой.

Том потупил взгляд и закусил губы, и сказал:

- На самом деле, есть кое-что. Пап, мне плохо. Я очень скучаю по Оскару. У него сейчас много работы, раньше он брал меня с собой в поездки, но я сам отказался, мне не нравились все эти деловые поездки и моё присутствие на встречах, где обсуждаются непонятные мне вещи. Я подумал, что если поеду к вам, будет проще переждать это время, заодно проведу его с пользой, а не буду сидеть дома сычом. И я рад вас видеть, рад быть в Испании, мне всегда по-особенному хорошо здесь. Но я всё равно скучаю.

Глаза наполнились слезами, потому что его чувства правда, а слова – такая ложь.

- Понимаю, - Кристиан улыбнулся уголками губ и погладил сына по худой, ссутуленной спине. – Тяжело быть вдали от любимого человека, но тем слаще долгожданная встреча и острее понимаешь, что любишь его и хочешь прожить с ним жизнь.

Не верится, что ему уже двадцать шесть лет. Но несмотря на паспортный возраст, на то, что в браке уже полтора года, Том такой ребёнок. Наверное, для Кристиана всегда останется им. Но с другими детьми у него такого не было. Даже в тринадцатилетней Минтту он видел относительно взрослого человека, которому всегда придёт на помощь делом, словом и выслушиванием, о котором заботится, но воспринимал её как отдельную личность. Оили и вовсе уже совсем взрослая, невозможно отдалившаяся от семьи с переездом в Шотландию. Она тот птенец, который выпорхнул из гнезда и успешно строит свою независимую жизнь. А Том для Кристиана оставался нуждающимся в поддержке и папе ребёнком, пусть на его век выпало столько, что невозможно не повзрослеть, пусть он старше Оили на пять лет. Быть может, это потому, что пропустил детство Тома и не имел возможности быть ему отцом бесконечно долгие девятнадцать лет, а затем ещё четыре года.

Слова отца – гвозди в сердце. Только потеряв, ты понимаешь, насколько тебе нужен человек.

- У вас всё хорошо? – поинтересовался Кристиан.

- На самом деле, нет, - с глухим вздохом ответил Том. – У нас некоторые сложности в отношениях. Оказалось, что семейная жизнь – это сложно, а для меня особенно, я плохо понимаю, что она такое.

- Ты всегда можешь спросить у меня, - подсказал отец.

Том кисло покивал. К сожалению, некоторые вещи можно понять только опытным путём. Может он спрашивать у отца, но ничто ему не заменит, не восполнит то, что пропустил в детстве – модель семейных отношений. Но важно ли это сейчас? Нет. У него больше нет семьи, которую можно беречь. Потому что не ценил её, узы ему мешали, мешали свободно дышать. Уз больше нет, но отчего-то свобода не в радость. От этой свободы горечь на языке и в груди пустота с плесневелым запахом склепа. Это не свобода, а ненужность, вот, чем оборачивается воля.

- Оскар тебя обижает? – обеспокоился Кристиан, услышав тревожный звоночек в словах сына о сложностях семейной жизни.

- Нет, Оскар хороший. А вот я не очень, - ответил Том сурово по отношению к себе, но честно.

- Том, тебе сложнее, чем другим людям, но это делает тебя не плохим, а особенным.

- Ты тоже считаешь меня недоразвитым? – Том взглянул на отца. – Я часто считаю. Недоразвитым, недоделанным. У меня что-то вечно не так, - добавил он и повернул голову прямо.

- Ты излишне жесток к себе. Никто из людей не идеален, и это делает нас собой.

Да, люди не идеальны, и в этом своя прелесть. Оскар тоже совсем не идеальный, но именно недостатки, фирменные не всегда положительные черты делают его тем, кто он есть, тем, кого Том полюбил и с кем рядом чувствует «Я дома». И Оскар тоже полюбил его вместе со всеми недостатками. Но в этом-то и проблема – Оскар полюбил именно его, недоразумение с претензией на попытки быть человеком, а он всё равно умудрился всё испортить. Умудрился разочаровать там, где не было ожиданий.

Том украдкой посмотрел на отца. Может быть, он не только не вынужден, но и не должен лгать? Ведь именно из-за молчания он оказался в этой кошмарной ситуации полного краха. Он должен исправляться, должен сказать папе правду, потому что близкие люди должны быть искренны друг с другом, на обратном он уже обжёгся. Но как же сложно сказать, поступить не так, как почему-то всегда поступает! Как сложно полностью самостоятельно сделать выбор, от которого зависит, по какому пути пойдёт будущее, и нет никаких гарантий; выбор, за который отвечать только тебе самому.

Внутри Том снова кричал, а снаружи взгляд в одну точку в попытке принять решение. Но как сложно его принять, когда вся ответственность на тебе, когда рядом нет того, кто подскажет, подстрахует и чуть что всё исправит. Когда есть только ты, мысли и жалкие, неумелые попытки просчитать всё и выстроить дальновидный план, по ходу которого не сядешь в лужу и не окажешься в ещё большей жопе.

Том безнадёжно запутывался и не мог сдвинуться с мёртвой точки в сторону хоть какого-то выбора. Отказ выбирать – тоже выбор, в данном случае по умолчанию означающий решение молчать. Но он должен сделать выбор осознанно, подумать: «Я выбираю…» и быть верным избранному пути, сам чувствовал потребность в ответственности за свою жизнь, зависящую от каждого принятого решения.

По логике он должен научиться на своём печальном опыте и не молчать, начать ломать это неправильное, вредоносное в себе, что разрушило его счастье. Но, с другой стороны, из благих намерений папа может помешать, если он встанет на тернистый путь построения своей жизни в надежде всё вернуть.

- Том, почему ты с осени не отвечал на звонки? – спросил Кристиан.

Повернувшись к отцу, Том не смог сдержать удивления. Не отвечал? Разве папа звонил? В те дни, когда он был включён, они не разговаривали ни разу с середины прошедшего лета, папа не звонил. Не звонил?.. Матерь Божья, звонил! Помимо воли Том расширил глаза, вспомнив, как Джерри игнорировал множество папиных звонков и сообщений, в этом расколе у него был принцип – я не общаюсь с твоей роднёй. Тому захотелось закрыть ладонью лицо, но он сдержался. Тем временем отец добавил:

- Несколько раз я звонил Оскару, он каждый раз объяснял, почему ты не можешь говорить, но что-то мне подсказывает, что он всё придумывал.

Том не знал, что ответить. Мозг вскипел и отказывался рождать оправдание.

- Пап, Оскар не придумывал. То есть… - Том зажмурился и основанием ладони потёр между бровей. – Да, не придумывал. Каждый раз, когда ты звонил, я действительно не мог разговаривать.

- Почему ты ни разу не перезвонил?

- Это уже другой вопрос, - Том выпрямил спину и поднял взгляд к потолку. – Но я не могу объяснить, почему так поступал.

- Том, мне кажется, что ты многое не договариваешь, и это меня беспокоит, - серьёзно произнёс Кристиан, не отводя взгляда от профиля сына.

«Да, да, да, я не договариваю! Я болею, снова болею! Я в разводе и не знаю, что мне теперь делать, моя жизнь пошла под откос! Оскар слышать меня не хочет, а я без него не умею жить!», - мысленно прокричал Том, какой-то частицей себя надеясь, что папа услышит, как-то поймёт, и ему придётся всё рассказать, поделиться гнетущей ношей.

Но мысли читать никто не умеет, и вслух Том сказал:

- Папа, пожалуйста, не обвиняй меня. Я и так у себя всегда и во всём виноват.

- Хорошо, - не став спорить, кивнул Кристиан. – Надеюсь, ты в силах справиться самостоятельно с тем, что происходит в твоей жизни. Но, Том, помни, что ты всегда можешь обратиться ко мне, неважно, насколько поздно и кто виноват.

- Да, я знаю. Спасибо за это.

Том попросил отца оставить его одного, сказав, что хочет немного вздремнуть, поскольку ночью спал плохо. Но оставшись в пустой комнате, той самой спальне, где они с Оскаром в пылу страсти сломали кровать, за что ему было так стыдно, Том не сдвинулся с места. Сидел на краю уже новой кровати, поставленной у другой стены, где прежде стоял стол, и держал в руке бесполезный погасший телефон, невидящим взглядом глядя вниз. Без чувств, он как будто оцепенел, замёрз и даже сердечной боли не ощущал. Полный анабиоз с отсутствием смысла, потому что его смысл, как оказалось, нужен ему одному. Потому что никто больше не ждёт. Оскар не ждёт, не хочет больше его знать. Самое страшное, что он имел полное право отказаться от него после всего, что было. Кто бы на его месте вытерпел так много? Том не мог его осудить, но и понять не мог, потому что Оскар обещал – никогда не отпускать. Оскар говорил, что для него ничего не имеет значения, и с поразительной рассудительностью и нестандартным подходом подходил к каждой неприятности на их жизненном пути. Но и у его выдержки есть предел. Он обманул, обещая до конца и несмотря ни на что, ему надоело. Сказка кончилась, Король заебался, Золушка получила свободу и пинок под зад. За всё спасибо Фее Крёстной с задатками искуснейшего Серого Кардинала.

Оскар устал его прощать. Так мало слов, так мало смысла, чтобы продолжать борьбу. Ради чего? Оскар обещал, обещал – никогда не отпускать, почему он поверил? Почему Джерри не показал, что будет, если он не одумается, прежде чем воплощать свой жестокий план в жизнь? Ему и такое под силу. Том понял бы и… Ни черта бы он не понял. Для понимания ему необходим удар в болевую точку, это обязательное условие.

Оскар не позвонит и не приедет. Только безжалостный прямоугольник заблокированного экрана чернеет в руке, убивая в душе цветы, ещё утром тянувшиеся к солнцу, бывшие полными сил.

Оставив телефон на покрывале, Том поднялся на чердак, тихо прикрыв за собой дверь с круглой ручкой, какие, кажется, ныне уже и не производят. На чердаке как всегда тихо и пахнет временем, счастливыми моментами, зацепившимися за отжившие свой век предметы, когда-то бывшие частью настоящего. В солнечном свете танцует пыль, непобедимый враг любой хозяйки и вечный верный спутник забытых мест, укрывающий собой, как тёплым одеялом, то, что отринули люди. Брошенные вещи, игрушки, одежда и всё что душе угодно. Брошенный он. Только вещи не забыты, бабушка с дедушкой бережно хранят их и помнят историю каждой, многие в свой час обретают вторую жизнь. А он не нужен.

Том сел на деревянный, местами скрипучий пол, обняв колени, и оглядывался по сторонам, закусывая губы. Помнил, словно это было вчера, как они с Оскаром разбирали здесь старые вещи, вернее он разбирал, а Оскар был рядом. Как пытался играть на гитаре. Как затеял костюмированную игру в испанца с полным погружением. Как они танцевали под дождём, а потом неистово трахались, сдирая его спину об обшивку стен. Полтора года прошли с тех пор, семь месяцев из которых он снова потерял и в итоге потерял всё.

Том коснулся губ. Помнил пьянящий вкус поцелуев и прикосновения пальцев. Прикосновения сильных, покрытых яркими «рукавами» рук и как изучал хитросплетения чернильных рисунков подушечками пальцев. Фирменную усмешку и ухмылку. Прищур зелёных глаз самого племенного кота. Перенесшись по рельсам памяти в то время, когда был не один, Том обнимал себя за плечи, забывая на сладко-пудровые обманчивые мгновения, что это его собственные руки. Но у сладости горькое послевкусие.

Так ярко всё помнил и больше всего на свете хотел вернуться в то счастливое время, когда медовый месяц, путешествия по миру без необходимости о чём-либо заботиться и Оскар рядом, смотрит на него, улыбается, и он сам улыбается, как ясное солнце в прекрасной вышине. А лучше, чтобы то время было его настоящим, чтобы проснулся и, сбиваясь от эмоций, пересказывал Оскару, какой дурной сон ему приснился, а потом бы они обнимались в тёплой после ночи постели и, наверное, не только. Том опустил руки, чтобы не тешить себя мучительной иллюзией, и ей на смену пришёл затхлый холод пустоты. Неужели ему остались только воспоминания?

У них не одна судьба на двоих, их история изначально неправильная, невозможная. Их жизни пересеклись по воле случая и сплелись множеством узелков случайных и неслучайных встреч, всем тем, что они пережили не вдвоём, но рядом, в качестве двух ничем не связанных человек, которых связало многое общее, чего у них априори не должно было быть, но случилось. Они стали друг для друга тем, чем никто другой не смог и не смог бы стать. Судьба? Перед алтарём Оскар сказал, что если бы они не познакомились в центре, они бы всё равно встретились, в любом из вариантов развития жизни. И Том, подумав, молчаливо согласился с ним, потому что между ними есть что-то такое, что нельзя отменить, убрав один элемент. Связь. Необъяснимая странная предначертанность, если позволите, при которой невозможно представить, что они не встретились или прошли друг друга мимо. Не может такого быть. Том не мог представить свою жизнь без Оскара от минуты, когда открыл в центре глаза, и до настоящего момента. Оскар для него кто-то такой же родной и привычный, как часть тела.

Но сильнее рока – сами люди, они, один человек может разрушить то, что годами строила жизнь. Два сценария одной судьбы – не про них, а про одного Тома. Жизнь с Оскаром и жизнь без него – две совершенно разные жизни. А существует ли в действительности та предначертанность, связь бо́льшая, чем большинство людей могут понять?..

Как страшно, когда самый близкий человек, который всегда отвечал и был точкой опоры в любой жизненной катастрофе, больше не хочет тебя слышать. Когда ты сам виноват, но всё решили за тебя, не дав последнего шанса. Решил Джерри, решил Оскар, а ему достался удел того, кто принимает чужие решения, поскольку сам ни на что не сподобился. Оскар… Почему? Почему ты от меня отказался? Почему поверил? Надоело ему вечно проблемное недоразумение, устроенный Джерри развод с подлым ударом в спину и сердце стал последней каплей.

Последняя капля, после которой остаётся выжженная пустошь, обесценившая всё, что было до. Выгорание – страшное слово. Неудивительно, что Оскар не простил того, кто всадил ему в сердце нож и с садизмом медленно проворачивал, пока на его месте не образовалась кровоточащая дыра. А может быть, он не хочет прощать. Снова страшное слово – надоело.

Но нет, нет! Оскар не забыл! Том же по-прежнему любит, не мог Оскар так легко освободить от него сердце. Да только какой толк от этой любви, если она никому не нужна, если её больше не принимают?

Злая ирония есть в том, что они с Джерри оба отняли друг у друга любовь. В глазах Кристины Том убил Джерри, тем самым разрушив их историю и лишив её хоть какого-то права на будущее, хоть светлой надежды, что оно может быть. А Джерри отплатил ему той же монетой на свой лад. Один-один, они квиты. Но Джерри от Кристины осталось… Том нахмурился. Что же ему осталось на память? Не покидало смутное ощущение, что есть что-то, очень значимое, но припомнить не получалось. Да плевать! Какая разница, что там осталось Джерри на память от их с Кристиной истории любви? Важнее то, что с ним происходит, что он чувствует.

Так не хватало Лиса. Хотя бы его. Как он там, без него, тоскует, скулит в плаче? Или, может быть, уже привык к его отсутствию? Почему Оскар не подумал, что Том никогда бы так не поступил, не бросил своего любимца, и не понял, что что-то здесь не так? Это же элементарно, на виду, ошибка Джерри в его безупречном плане. Хотя… Именно так Том и поступил бы, если бы ушёл от Оскара – оставил бы Лиса с ним, поскольку тот привык к квартире, там его брат и Оскар может о нём позаботиться и обеспечить надлежащие условия и уход. Как ни любит своего малыша, Том не стал бы его забирать в никуда. Ведь пёс не виноват, что у хозяина в голове и на сердце кавардак. Оскар не проглядел несоответствие, а как всегда знает его лучше, чем он сам. И Джерри знал, не было никакой ошибки.

Том спустился на первый этаж. Встал на пороге кухни, где мама готовила что-то традиционно южно-испанское, а бабушка наблюдала и из последних сил сдерживалась, чтобы не начать объяснять, что она всё делает не так. Всё их общение с мамой ограничилось приветствием утром, когда они приехали. Но Тому и не хотелось. У него сейчас другая трагедия.

Подошла Минтту, попросила сходить с ней в аптеку. Том согласился без уговоров, поскольку она ведь маленькая ещё, если просит, значит, ей нужна помощь, и она его сестра, одного близкого человека он уже потерял, не следует разбрасываться остальными. Сунул ноги в позаимствованные у дедушки стоптанные кеды для двора, огорода и сада, которые выглядели ужасно и могли развалиться в любой момент, но всё лучше, чем варить ноги в зимних ботинках. Перед зеркалом поправил капюшон бессменной чёрной толстовки и вместе с сестрой вышел во двор.

До аптеки пятнадцать минут пешком. Звякнули колокольчики на входе, внутри не было больше посетителей, только за стойкой стоял фармацевт, облачённый в застёгнутый белый халат поверх бежево-жёлтой клетчатой рубашки с коричневыми полосками, что могла ввергнуть в эстетический шок многих модников. В ожидании, когда сестра возьмет, что ей требуется, Том разглядывал товар на полках стеллажа по левую руку, высотой ему по плечо. Взяв со стеллажа два предмета, Минтту обратилась к брату:

- Какие тампоны мне взять? – спросила она и показала синюю и белую с голубым коробочки.

До Тома не сразу дошло, что сестра обращается к нему, а когда понял, в недоумении выгнул брови.

- Ты у меня спрашиваешь?

- Да, у тебя, - отвечала Минтту как ни в чём не бывало и без доли прикола. – С аппликатором более гигиеничный вариант, но я не уверена, что они будут удобны. Я сомневаюсь. Посоветуй, что мне выбрать.

Хлопнув ресницами несколько раз в замешательстве и с чувством, что это какой-то идиотский момент, Том произнёс:

- Почему ты спрашиваешь совета у меня? Логичнее было попросить сходить с тобой маму.

- Мне не нравится мамин вкус в этом вопросе. А Оили далеко, и она бы наверняка специально посоветовала мне какой-нибудь ужас, чтобы я мучилась и жила с мыслью, что это мой крест на ближайшие сорок лет. В прошлом месяце у меня начались месячные, и я хочу подойти к выбору со всей серьёзностью. Так как ты думаешь, какие лучше? – девочка снова приподняла одну и следом другую упаковку.

Зажмурившись, Том слегка мотнул головой и затем сказал:

- Минтту, я мужчина, я ничего не смыслю в этом.

- Все проходят менструацию ещё в начальной школе, - возразила Минтту, на что Том хмуро ответил:

- Я учился в школе меньше года в подростковом возрасте.

- Да? – озадаченно удивилась сестра.

- Да. Так что я ничем не могу тебе помочь. Говорю же – я мужчина, живу с мужчиной, мне незачем разбираться в средствах женской гигиены и неоткуда взять какие-то достаточно глубокие познания по данной теме.

- Как это незачем? – нахмурилась Минтту. – Каждый человек должен знать о процессах, которые протекают в телах половины человечества.

- Зачем, если они меня не касаются?

- Затем, что это нормально и правильно в современном мире. А если у тебя будет дочка? Как ты будешь объяснять ей всё, если сам не разбираешься в теме?

- У меня не будет дочки, - уверенно сказал Том. – Я вообще не планирую детей, а если они у меня будут, это будет сын Оскара.

- Откуда ты знаешь, что это будет мальчик? – не отставала Минтту. – Пол ребёнка невозможно запрограммировать, он зависит от отца.

- В роду Оскара уже не первое поколение рождается только один ребёнок, мальчик, - слабенький аргумент, но иного не имелось. Сестра заставляла Тома чувствовать себя растерянным.

- Почему ты так против дочки? Это попахивает жестокой дискриминацией по половому признаку.

- Я ничего не имею против девочек, - объясняясь, поднял руки Том, - и если получится девочка, я, конечно, приму этот факт. Но я этого не хочу.

- Почему?

- Потому что Оскару нужен сын, - ещё один глупый аргумент, - и я не представляю, как воспитывать девочку. Что с ней делать? – Том развёл кистями рук. – С мальчиком проще, я сам мужского пола и буду знать, что ему требуется.

- Поэтому ты и должен всё знать – чтобы не быть в ужасе и растерянности от мысли о дочке и если станешь её отцом. Объяснить тебе что-то? – участливо предложила Минтту.

Том почувствовал, что краснеет – как всегда без цвета, но с ощущением жара, поползшего вверх по шее и по щекам. Круто – малолетняя сестра хочет рассказать ему о девичьих особенностях. Более неловкие моменты есть, но их немного.

- Не надо, - качнул головой Том, стараясь сохранять самообладание. – Если ты о той теме, с которой мы начали, то в целом я всё знаю.

- Не о «той теме», а о месячных, надо называть вещи своими именами, - веско поправила его сестра. - Это естественный процесс, а не что-то ужасное и противное. Замалчивание ведёт к стигматизации.

«Знакомые слова», - помимо воли подумал Том. Только Оскар, понятное дело, употреблял их применительно к другим вещам.

- Хорошо, - вздохнул Том. – Главное, что я знаю, не надо меня просвещать.

- Почему тогда ты сказал, что совсем не разбираешься?

Минтту могла задолбать вопросами и разумными речами кого угодно, в особенности это касалось неподготовленных людей, и её ничуть не смущало, что зачастую собеседников она ставит в тупик, и в ходе общения у некоторых людей от неё начинает пухнуть голова. Ещё Пальтиэль на свадьбе Оскара и Тома отметил, что Минтту крайне интересный и смышлёный ребёнок, и даже сказал фразу: «Нам нужны такие люди».

Чувство идиотизма момента и того, что сам идиот, усиливалось. Том открыл рот, закрыл и качнул головой:

- Я знаю, но не разбираюсь достаточно, чтобы давать советы.

- Тебе следует разобраться в вопросе, - посоветовала девочка. – Как ты будешь объяснять всё своему ребёнку, если не разбираешься достаточно, чтобы помочь мне выбрать лучшие тампоны? Это простая часть, всё остальное сложнее.

- Я не буду ничего рассказывать, - ответил Том не категорично, но с уверенностью, что от него подобных разговоров не требуется, они вовсе не обязательны.

- А кто будет? Оскар?

- Может быть, Оскар. Но лучше, чтобы всё объясняла Жазель, она наша домработница. Как женщина она сможет объяснить всё лучше, чем я, сколько бы я ни изучал тему.

- Девочке важно, чтобы с ней говорили члены семьи. А домработница, даже если ребёнок будет знать её с рождения, таковой не является.

- У меня не будет дочки, - беззвучно устало вздохнув, повторил Том. Ему надоел этот неловкий разговор. – А мальчику достаточно того, что расскажут в школе.

- Тебе и для себя хорошо бы знать, - заметила в ответ Минтту.

- Зачем? Мужчинам нет необходимости пользоваться этими средствами, а менять пол я не собираюсь.

- Даже сменив пол, тебе бы не пришлось пользоваться тампонами или прокладками, - с видом педагога произнесла девочка. – Менструируют только биологические женщины.

Том закрыл глаза. Это когда-нибудь закончится? У него собственных проблем по уши, ещё чуть-чуть и не сможет дышать, а Минтту решила провести ему лекцию о том, о чём ему знать не только не нужно, но и не хочется.

- Тогда зачем мне разбираться для себя? – спросил Том.

- Потому что ты занимаешься анальным сексом, который растягивает мышцы. Тампоны вполне могут тебе пригодиться.

Дважды моргнув, Том нахмурился в замешательстве и усиленной работе разума и сказал:

- Только не говори, что ты предлагаешь мне их засовывать в…

- Именно это я и предлагаю, - обрадовавшись догадливости брата, невозмутимо ответила девочка. – Гораздо приятнее вставлять в себя мягкий тампон, чем твёрдую холодную пробку.

- Минтту… - почти простонал Том, зажмурив глаза. – Умоляю, не надо обсуждать мою интимную жизнь. И вообще, откуда ты знаешь, чем я занимаюсь?

- Это логично, - пожала плечами Минтту. – Есть двое мужчин, которые живут вместе и любят друг друга со всеми вытекающими: один явный альфа, другой омега. Большинство геев не практикуют проникающий секс, но не ваша пара, я уверена.

- Омега? – переспросил Том. – Что за омега?

- Это обозначение места в иерархии по аналогии с животными сообществами. Есть альфы – самые сильные особи, стоящие у власти; беты – средний слой; омеги – самые слабые, подчиняющиеся. Омеги мужского пола могут заменять самок.

- Ну спасибо, - произнёс Том и поджал губы.

Сначала сестра совокупила ему голову разговорами о менструации, а теперь вдогонку оскорбила, назвав представителем низшего сословия, которому на веку написано исполнять роль «жены». Хоть именно так Том и жил, ему не нравилось, что со слов Минтту у него нет выбора, он может по-другому и не такая уж он тряпка.

- Не обижайся. Ты не виноват, что такой, - отвечала Минтту, которая на самом деле не хотела унизить. - И, по-моему, омеги лучше альф, они мне куда больше нравятся. Ты не обижаешься? – спросила она после короткой паузы, заглядывая в глаза.

- Нет. Но, пожалуйста, не надо больше обсуждать распределение ролей в наших с Оскаром отношениях. Это не только неудобно для меня, но и тебе рано вести подобные разговоры.

- Том, мне тринадцать, а не пять. Я давным-давно всё знаю о сексе.

- Ты ведь не практикуешь? – насторожился Том.

- Конечно нет, и как минимум до шестнадцати не собираюсь. От секса много проблем.

Теперь и Том подумал, что Минтту очень умная. В свои тринадцать он о сексе вовсе не думал, но если бы думал и мечтал, как все юноши в пубертате, то точно не рассуждал бы, как она. Тем временем Минтту отошла к стеллажу, с которого брала тампоны, поставила коробочки на место и взяла в руку мягкую упаковку:

- Может быть, лучше прокладки? – произнесла она, обернувшись к брату. – В прошлый раз я использовала их, послушав совет, что они для первого раза лучше, но мне не понравилось ощущение «маленького подгузника».

Тому остро захотелось удариться головой об стеллаж. Нет, нет, нет, он совсем не хотел быть посвящённым и вовлечённым в столь интимную сторону жизни младшей сестры! Лучшее средство отвлечения от жизненных проблем и душевных страданий – сестра-тинейджер. Вынос мозга работает безотказно.

- Подойдите, пожалуйста, - позвал Том фармацевта. – Помогите моей сестре выбрать тампоны. Или прокладки.

Передав сестру специалисту, который на работе и обязан консультировать клиентов, Том выдохнул. Минтту внимательно выслушивала мужчину и задавала уточняющие вопросы, но звякнул колокольчик, извещая о новом посетителе. В аптеку зашла сухонькая дона, чей возраст на вид варьировался от восьмидесяти до ста, облачённая в цветастое платье с длинным рукавом и с лакированной тростью в руке.

- Минтту Роттронрейверрик, Матерь Божья! – воскликнула старушка. – Я тебя еле узнала! Ты так выросла!

- Здравствуйте, дона Чики, - улыбнулась Минтту, подойдя к знакомой. – Как вы поживаете?

- Ой, не спрашивай! – махнула дона рукой с золотыми кольцами. – Поехала в путешествие по миру – прихватило спину, согнуло, как грешницу покаянную! А я же по-английски плохо, еле вылечили. Решила сделать перерыв и приехать повидать детей. Как ты? Как бабушка с дедушкой? Я их ещё не видела.

- Я четверть окончила экстерном, теперь гуляю, - поделилась Минтту. - Бабушка и дедушка в порядке, мы с родителями приехали к ним в гости, пока не знаю, на сколько дней останемся. А это мой брат, Том. Вы, кажется, не знакомы.

- Том, - дона Чики переключила внимание на парня. – Да, мы не знакомы, но я слышала о тебе. Бедные Кристиан и Хенриикка, такая трагедия – потерять ребёнка!

Поправив толстые очки, она принялась пристально разглядывать Тома, практически сунувшись ему в лицо. От такого внимательного разглядывания, почти препарирования под микроскопом Тому сделалось неловко, но он промолчал, и наконец дона вынесла вердикт:

- Несчастный мальчик.

Такому высказыванию Том удивился и сказал:

- Извините, почему вы считаете меня несчастным?

- Плохо выглядишь, - до оторопи прямо ответила старушка.

Том поджал губы, глотая обиду и оскорблённость. Просто чудесно. Сегодняшний день решил окончательно добить его и извалять в грязи?

- Дона, вы ошибаетесь, - вступилась за брата Минтту. – Том у нас в семье самый красивый, и он был востребованной моделью, большинство не может ошибаться.

- Я и не говорю, что он некрасивый, - всплеснула руками Чики. – Говорю, что он плохо выглядит. Том, - она снова повернулась к парню, сощурилась за толстыми линзами, делающими её глаза огромными. – Тебя назвали в честь двоюродного прадедушки? О, помню, как мы дружили с Томасом, прекрасный человек был.

- Нет, меня назвали в честь другого Тома. Но забавно получилось, что папа хотел дать мне имя, которое я ношу.

- Ах, прости, детка, я совсем забыла, что называли тебя не родители, – ахнула дона.

- Ничего страшного, - Том ободрительно улыбнулся ей уголками губ.

- Дона Чики, - обратилась Минтту к старушке. – Я тут не могу сделать один выбор. Может быть, вы поможете мне?

- Конечно, малышка. В чём тебе нужна помощь?

Разновозрастные дамы отошли в сторону, обсуждая животрепещущий вопрос выбора средств гигиены, а Тому осталась роль наблюдателя, что устраивало его больше, чем участие. Но как бы там ни было он не жалел о том, что согласился пойти с сестрой, и действительно отвлёкся от своих переживаний, за что был благодарен Минтту. На время он смог забыть, что Оскар не ждёт дома и вообще больше не ждёт.

- Хоть мне очень нравится Испания, но иногда некоторая, скажем так, непосредственность местных вводит меня в недоумение, - заговорил Том по пути обратно, держа руки в карманах и имея в виду дону Чики.

- Не все испанцы такие, - со знанием дела, но не умничая отвечала Минтту. – На севере страны люди совсем другие. Но южане да, громкие и часто бесцеремонные, для них это норма. Но самые невозможные андалусцы. Помню, когда мы ездили в тот регион, я такая думала: «Хватит, помолчите, оставьте меня в покое, это уже слишком!», хотя я бываю в Испании столько, сколько себя помню, - посмеялась она в конце высказывания.

- Я на севере Испании не был никогда.

- Побываешь, если захочешь. Но, как по мне, лучше всего на юго-востоке, то есть в Валенсии. Мадрид и Барселона хороши, но это можно сказать о любом крупном городе. В Севилье я разочаровалась, о ней так много восхищённых речей, но на меня она нагнала тоску. Из северных городов могу отметить разве что Доностия-Сан-Себастьян, но он больше похож на города других европейских стран, чем на Испанию, его даже называют «северным Парижем, построенным на берегу океана». И, может быть, Луго, красивый древний город, но ехать туда во второй раз не хочется.

- Ты так много знаешь, - отдав сестре должное, удивлённо восхитился Том. – Ты много путешествовала.

- На самом деле, не очень. Мы объездили большую часть Испании, Финляндию меньше, бывали в Италии. А из стран, где у нас нет родственников, я была только в Чехии и Греции.

- Это много, - улыбнулся Том, взглянув на сестру. – В твоём возрасте я вообще не бывал за пределами местности, где жил.

- Зато ты объездил полмира, когда был моделью, - заметила в ответ Минтту.

- Путешествия в рамках работы это совсем не то, - нерадостно сказал Том, переведя взгляд вперёд.

Недолгое время они молчали, и Том вновь обратился к сестре:

- Каково тебе было переезжать в другую страну? У тебя же в Хельсинки всё, к чему ты привыкла, друзья…

- Нормально, - пожала плечами девочка. – С друзьями можно поддерживать общение по сети, а таких друзей, чтобы не разлей вода и друг без друга дня не мочь, у меня никогда не было. Только иногда я скучаю по снегу, но мы съездили в Финляндию, и я утолила эту тоску, там ещё практически зима. И до сих пор не могу привыкнуть, что я осталась одна в семье из детей. Я же младшая, нас всегда было трое, с тобой четверо, а теперь у Оили своя семья, Кими остался в Хельсинки, ты всегда был далеко, а мне ещё предстоит вырасти, чтобы найти своё место.

- Родители не спрашивали тебя, согласна ли ты на переезд?

- Спрашивали. Я была не против. Мне не принципиально, в какой стране жить, а папа очень хотел вернуться в Испанию, и мама с ним согласилась. Всё равно переехать туда, куда хочу, я пока не могу.

- А куда ты хочешь?

- В Корею. Южную. Когда-нибудь я непременно исполню свою мечту.

Дома их пути разошлись. Но через полтора часа Минтту зашла к Тому. Села рядом с братом на край кровати, где Том просиживал всё время в комнате, игнорируя стул и кресло у стены.

- Том, почему ты не рассказал родителям, что вы с Оскаром развелись?

Повернувшись к сестре, Том, не ожидавший таких слов, изумлённо уставился на неё.

- С чего ты взяла, что мы развелись? – произнёс он, максимально стараясь выглядеть человеком, который ничего не слышал о своём разводе.

- Ты больше не носишь обручальное кольцо, - начала перечислять Минтту, указав взглядом на левую руку Тома, - кардинально сменил причёску, как поступают после разрыва, и ты приехал без багажа, что никак не сочетается с путешествующим супругом миллиардера, но подходит тому, кто растерян и бежит.

Том открыл рот, чтобы возразить и объяснить всё, что сказала сестра, но Минтту привела последний довод:

- Я видела статью, посвящённую вашему разводу.

Закрыв рот, Том округлёнными глазами смотрел на сестру и хлопал ресницами.

- Какую ещё статью? – спросил он, не сумев скрыть шока, а в мыслях стучало: «Никто ведь не знает, никто не знает! Никто ведь не знает?!».

Достав из кармана телефон, Минтту открыла сохранённую в избранном статью, пробежавшись взглядом по тексту и пересказывая его:

- Здесь говорится о том, что вы развелись в конце февраля. Информация пошла от статьи малоизвестной английской блогерки «Лиса по имени Эллис», её проверили, и факт развода подтвердился. «Оскар Шулейман не даёт никаких комментариев», это цитата.

Эллис Лиса? Знакомое имя, это же та девушка с моста, которой рассказал о своей беде и в сердцах вывалил неприглядную правду. Твою мать! В голове Тома десяток матов сплелись в одно длиннющее слово.

«Оскар меня убьёт», - подумал Том.

Пальтиэль же сделал всё, чтобы об их разводе ничего не было известно общественности, Оскар тоже наверняка не хотел, чтобы кто-то смаковал эту новость, а он всё рассказал первой встречной, оказавшейся той, кто выкладывает информацию всему миру на обозрение. Да что же это такое?! Молчал – плохо закончилось, заговорил – тоже плохо. Так ему говорить или молчать?! Как понять, когда молчать, а когда говорить?! Надо же быть таким косячным…

Понаблюдав игру чувств и мыслей на лице брата, Минтту задала вопрос:

- Ты думаешь, что разочаруешь родителей, поэтому не сказал?

Том уронил голову и закрыл глаза, потёр лицо, переносицу, ощущая биение пульса в висках от того, что так глупо получилось и его тайна больше не тайна.

- Нет, я так не думаю, - ответил он. – Я не сказал потому… Я не могу тебе сказать.

Минтту не стала настаивать, но спросила:

- Почему вы развелись?

Том скосил глаза к сестре:

- В статье не написано?

- Нет. Написано, что причина неизвестна.

Хоть это радует. Том же рассказал Эллис и о том, что и чем болеет и что развела их с Оскаром его альтер-личность. Какой-то сценарий для безумного фильма. Ха-ха-ха! Было бы смешно, если бы это не было его жизнью.

- Почему вы развелись? – повторила Минтту, проявляя искреннее участие.

- Этого я тоже не могу тебе сказать.

Минтту покивала и через паузу неожиданно произнесла:

- У тебя рецидив? Вы из-за Джерри развелись?

Во рту у Тома не было ничего, кроме языка, но он ощутил, будто подавился. Поперхнулся воздухом от такого пугающе правдивого предположения.

- С чего ты взяла, что у меня рецидив?

- Джерри снова был, - ответила Минтту, шокировав Тома тем, как спокойно она озвучила эти слова, и тем, что она, ребёнок, всё поняла. – Его можно отличить от тебя. Он иначе одевается, красит волосы в блонд и взгляд у него другой. Я его вживую не видела, но на фотографиях всё это видно.

- Джерри очень сложно отличить, если он хочет скрыться, он гениальный актёр, - сказал Том, потому что это правда, но всё равно был поражён наблюдательностью и смышлёностью сестры.

- Наверное. Но притворяться тобой на фотографиях он, видимо, не считал нужным. Я ещё осенью заметила, что ты какой-то не такой, но никому не говорила, думала – мало ли. Но когда я узнала о разводе, поняла, что мне не показалось, у тебя в жизни что-то происходит.

Том не знал, что сказать. Новость о том, что о разводе по его вине узнала общественность, проехалась по нему катком, а то, что сестра угадала причину, выбило из головы связные слова. Он хотел молчать, но его план разбило вдребезги, и не получалось быстро сообразить, как с этим быть.

- Вы развелись из-за Джерри, - уже не спросила, а утвердила Минтту, верно истолковав потерянное молчание брата.

- Тебя это не пугает? – наконец подал голос Том.

- Что?

- То, что у меня рецидив.

- Почему это должно меня пугать? – удивилась девочка. – Диссоциативное расстройство идентичности – это всего лишь больше личностей, чем положено в норме, человек с ним не становится неадекватным, как при каких-нибудь других психиатрических болезнях. Я довольно много читала об этом расстройстве, не нашла в нём ничего пугающего и пришла к выводу, что альтер-личности – это, скорее, помощники. Везде, где описаны случаи людей, живущих с ним, из историй следует, что альтер-личности так или иначе помогают носителю. Не могу сказать, что хотела бы себе таких помощников, потому что это всё-таки болезнь, но в этом что-то есть, - улыбнулась она.

- Минтту, ты… - произнёс Том, не находя слов.

- Да, я знаю, что не по годам умная, - снова улыбнулась сестра.

- Это не то слово.

Минтту помолчала и обратилась к брату:

- Расскажешь, что произошло, раз уж причину я знаю?

Том почесал затылок. Видимо, судьба: задумал молчать, но обстоятельства в лице младшей сестрёнки заставили развязать язык. Чего уж теперь молчать о подробностях?

- Джерри счёл, что мне будет лучше уйти от Оскара и пожить независимой жизнью, без обеспечения, он оставил мне всего пять тысяч, от которых немного осталось. И теперь Оскар не хочет меня слышать, я ему звонил, но он блокирует номера. Джерри очень некрасиво развёлся с ним, прикинувшись мной, - вкратце рассказал Том о своей печальной ситуации.

- А ты как считаешь?

Лицо Тома посерело, как будто постарело на глазах под отпечатком глубокой задумчивой грусти.

- Я хочу быть с Оскаром, - ответил он. – Мне было неудобно в браке, из-за этого Джерри вернулся и в итоге так поступил, но я никогда не хотел уйти от Оскара. Я даже не знаю, как без него жить.

- И что ты будешь делать?

- Я не знаю, - пожал плечами Том, ощущая себя сокрушённым до основания, словно был каменным и не пережил землетрясения. – Я был уверен, что поговорю с Оскаром, объясню ему, что не я от него ушёл, и всё будет по-прежнему. Но всё оказалось намного сложнее, мне никак не связаться с ним, и я не уверен, что у меня есть второй шанс, некоторые удары невозможно простить, а Джерри поступил просто ужасно, он причинил Оскару огромную боль и разочарование. Точно ли Джерри действует мне во благо? – добавил, горько усмехнувшись и взглянув на сестру.

- Думаю, в действиях Джерри есть какой-то смысл. Но то, что он сделал, жестоко, согласна, - сказала Минтту, поразительно серьёзно и рассудительно относясь к теме, которую в силу возраста вовсе не должна понимать так, как понимают взрослые, тем более те, кто с ней знаком на практике. – Попробуй поговорить с Джерри.

- Поговорить? – переспросил Том с некоторым скепсисом и без понимания, чем разговоры с «пустотой» смогут ему помочь.

- Да. Так ты сможешь понять, чего он добивается, и, возможно, он станет твоим прямым помощником. Сообща тебе будет проще наладить жизнь.

- Я его не слышу, - покачал головой Том. – Носитель слышит альтер при другой форме расстройства.

- Вдруг услышишь? Я читала пару историй, где пациент по совету доктора или самостоятельно обращался к своим личностям и начинал или начинала их слышать, разговаривать с ними, что помогло в понимании себя и терапии. А даже если поговорить вы не сможете, к тебе может прийти ответ, вы ведь связаны психикой, а значит, границы ваших сознаний взаимопроницаемы.

- Минтту, тебе точно тринадцать лет?

- Совершенно точно. В ноябре исполнилось.

- Ты умнее меня, - вновь покачал головой Том. – Но у нас с Джерри всё сложно и нетипично, - он снова понурил голову. – Поэтому я и не хотел никому рассказывать, только считанные люди могут понять нашу ситуацию и не сделать хуже в попытках помочь.

Минтту не поняла один момент:

- Чем помощь может тебе помешать?

- Тем, что если я буду бороться, родители из благих намерений могут мне помешать, и я не смогу сделать всё то и так, как мог бы в одиночестве, без надзора. И маленький совсем, но шанс есть, что меня отправят лечиться. С моим анамнезом моё согласие не обязательно, - вздохнул Том. – А я не хочу в клинику, традиционное лечение для меня пустая трата времени, оно мне не поможет. Поэтому я и говорю, что всё сложно и непонятно, а теперь ещё сложнее, потому что рядом нет Оскара, он же был моим доктором, - он грустно-грустно улыбнулся уголками губ, большими пальцами потирая тыльные стороны ладоней.

- В смысле доктором? – нахмурилась Минтту, вновь не поняв брата.

- Оскар психиатр по образованию, думаю, папа говорил.

- Да, об этом мне известно.

- По специальности он работал всего пару месяцев, папа заставил. А я в том учреждении как раз проходил лечение, и его назначили моим новым лечащим врачом, так мы и познакомились. Так у нас и повелось – Оскар доктор, а я его первый и единственный, вечный пациент. Оскар сам много раз шутил, что его жизненное предназначение – быть моим доктором.

Помимо воли губы снова тронула улыбка, потому что эти воспоминания такие милые, трогательные, дорогие сердцу, даже несмотря на то, что речь идёт о тяжёлой психиатрии и последнем среди романтических месте, в котором принудительно лечат самых опасных и сложных пациентов. Всё это неважно, когда прошли смутные дни, память имеет свойство забывать плохое. Когда всё прошло и книга той истории захлопнулась на замок. Где бы раздобыть отмычку?

- Какая интересная история, - сказала Минтту. – Я не верю в любовь, но вы действительно как будто созданы друг для друга.

«Хотелось бы верить, что в действительности так и есть», - подумал Том, вспоминая своё молчание, как Оскар на него смотрел и короткие гудки, подобные автоматной очереди, и обрывы связи, когда утром пытался дозвониться и всё сказать.

После короткого молчания он повернулся к сестре:

- Минтту, пожалуйста, пообещай мне, что никому ничего не расскажешь.

Девочка поколебалась, но согласилась:

- Ладно.

- Поклянись, - настоял Том.

- Я пока не определилась, к какой религии себя причислять и нужно ли мне это, но хорошо, клянусь.

- И пообещай, что не будешь себя винить, если что-то пойдёт не так и со мной что-то случится. Это будет не твоя вина, что ты промолчала, а моя, что я потребовал у тебя хранить секрет.

- Хорошо, я обещаю, что буду молчать и не буду себя винить, - кивнула Минтту. – Должна же я как-то компенсировать то, как вела себя в шесть лет.

- Да, ты была жестока, - признал Том.

- Эй, я была маленьким ребёнком!

- Ты же сама только что сказала? – не понял Том причину возмущения сестры.

- Мне так говорить можно, это была я, но взрослому обвинять шестилетнего ребёнка странно и неправильно.

- Ты умеешь приводить весомые доводы, - заметил Том, удивлённый тем, как виртуозно младшая сестрёнка разгромила его и заткнула одной фразой, причём ничуть не грубой.

- Да, многие говорят, что это мой талант. – Минтту подумала и, хитро блеснув глазами, посмотрела на брата, говоря полушутя: – Но одного моего раскаяния мало для молчания. Ты тоже пообещай – если вы с Оскаром снова сойдётесь, ты пригласишь меня в гости. Я давно хочу побывать во Франции, особенно в Ницце. А зачем ехать в город в качестве туристки, когда у тебя там брат шикарно живёт? – заканчивала она, широко улыбаясь, что позволило Тому понять, что ему не ставят ультиматум и не используют.

- Договорились, - улыбнулся в ответ Том и протянул руку для скрепления шуточного-не-шуточного уговора.

И всё-таки здорово иметь родных, которые выслушают, поймут, поддержат, даже когда ты этого не хочешь и думаешь, что лучше молчать, а получается, что раскрываешь тайну и становится немного легче, чуточку светлее в беспросветном промозглом мраке, потому что ты не один. Полнясь признательных эмоций, Том не постеснялся и озвучил свои мысли:

- Знаешь, это здорово – иметь родных, знать, что ты не один, даже когда минуту назад тебе казалось, что это не так. Мне есть, с чем сравнивать. Когда-то я жил с чувством и пониманием, что в целом огромном мире у меня никого нет, это тяжело и страшно, поверь мне. А потом у меня появились вы, и теперь я знаю, что, что бы ни случилось, я не одинок, у меня есть большая семья.

- Да, я понимаю тебя. Мне тоже нравится быть частью большой семьи. – Минтту подумала секунду и добавила: - Разве что Оили я бы из неё вычеркнула. После рождения Марса она как с ума сошла. Я думала – может, послеродовой психоз или депрессия, но нет, она такая сама по себе, она изменилась в ещё более худшую сторону. Может, зазналась, что теперь успешна и знаменита, живёт со своим Маэстро, не знаю.

- Не будь к ней строга. Мы никогда не знаем, что внутри у другого человека, - проявил мудрость Том, следом думая: «Уж я-то знаю об этом не понаслышке. Идиот».

- На самом деле я её всегда любила и по-прежнему люблю, она моя сестра. Но после переезда в Шотландию она как будто забыла о нас, и это обидно. Не за себя, у нас с ней всегда были сложные и своеобразные отношения, - качнула головой девочка, - за остальных. Даже с Кими её отношения охладели.

Значит, не показалось, что Оили как-то странно себя ведёт. Но об этом думать Том тоже не захотел, собственные проблемы по-прежнему первостепенны. Страдания надо страдать, не распыляясь по сторонам.

- Подожди, - Том нахмурился, посмотрел на сестру. – Сегодня в аптеке ты говорила так, словно думаешь, что мы с Оскаром вместе.

Минтту пожала плечами:

- Я посчитала аптеку не подходящим местом для подобного разговора, поэтому подыграла твоей легенде.

- Ты вправду очень смышлёная и разбираешься в тонкостях общения, - с уважением произнёс Том и затем потупил взгляд. – Я этой науке до сих пор учусь и, мягко говоря, больших успехов не делаю.

- У меня была отличная школа жизни, - улыбнулась Минтту ободряюще и задорно. – Многодетная семья, испанские родственники минимум каждый год, а ещё мамины родители. Помню, когда мама лечилась, а папа уехал к тебе, он оставил нас с ними, и в итоге вся работа по дому, готовка, покупка продуктов и так далее легли на плечи Оили, поскольку мне было только десять лет, бабушка Мартта радикально исповедует убеждение, что не надо вмешиваться в жизнь детей, они сами себя воспитают, а дедушка не лезет. Они иногда попадались нам на глаза в качестве фантомов, наблюдающих, чтобы мы были живы. О, как Оили ругалась… Я думала, она в конце концов отравит меня, - посмеялась девочка, - а скорее всех, чтобы заботиться только о себе.

- Мне жаль, что из-за меня вы остались одни и пережили сложности, - сказал Том, в действительности испытывая вину за то, что так получилось.

Он же уже тогда был взрослым, с ним был Оскар, то есть один он не остался бы, а его младшие сёстры, и так лишившиеся на довольно долгое время мамы, остались наедине с бытом и своими проблемами.

- Тебе было нужнее, - без лукавства ответила Минтту и снова заулыбалась. – Вообще, будь у тебя старший брат «а-ля старшая сестра Оили», ты бы с малых лет разбирался во всех тонкостях взаимодействия и выживания.

Тихо посмеявшись под нос, Том неловко потёр затылок:

- Может быть, мне поехать пожить к Оили, пусть погоняет меня?

- Ты ей нравишься, она не будет с тобой сильно злобствовать.

- Правда? – удивился Том.

- Да. Ещё когда мы с тобой познакомились, Оили говорила, что рада тому, что ты нашёлся и приехал к нам, просто не показывала этого. У неё в принципе проблемы с проявлением чувств, потому часто кажется, что у неё их вовсе нет.

«Они с Оскаром действительно подходят друг другу», - подумал Том, и от собственной мысли передёрнуло, и по коже пробежала волна злостных мурашек.

Как хорошо, что у Оили сын и Миранда. Том сошёл бы с ума, если бы застал её на своём месте рядом с Оскаром, и вполне мог схватиться за оружие. Убить или покалечить родную сестру – ужаснее не придумаешь, но в тот момент Том бы об этом не думал.

О том, что Оскар может сойтись с кем-нибудь другим, с женщиной или мужчиной, Том пока что не задумывался. В его внутреннем поле ревность плескалась через край, но не водилась мысль, что Оскар может завести отношения с кем-то, кто никак не связан с ним. Просто отношения, новую историю. У Тома-то она одна за целую жизнь, и другой он не представляет.

- Дай я тебя обниму, раз мы выяснили, что друг друга любим, - сказала Минтту с улыбкой. – Раньше же тебя нельзя было трогать.

Том тоже улыбнулся, от души, и с удовольствием подался навстречу сестре, обнимая её в ответ, впервые за почти месяц чувствуя себя по-настоящему хорошо. Но момент кое-что испортило, Том нахмурил брови.

- Минтту, я чувствую твою грудь.

- Я в курсе, что она у меня растёт, - отозвалась девочка.

Том разомкнул объятия, сел прямо, говоря:

- Почему ты не носишь бюстгальтер или топик?

- Потому что мне неудобно. Почему я должна их носить только потому, что так принято? Я не думаю, что они мне нужны.

- Но я не должен чувствовать или видеть твою грудь, - проговорил Том, ощущая неудобство разговора. – Это как-то неправильно, я же твой брат.

- Том, грудь – это всего лишь часть моего тела, не больше, не меньше. Если я обниму тебя с утра после пробуждения, с большой долей вероятности почувствую твою эрекцию, но не обращу внимания и буду понимать, что она никакого отношения ко мне не имеет.

Неловкость накалялась. Открыв и закрыв рот, путаясь в том, что хочет и может на это ответить, Том покачал головой:

- Минтту, я просил тебя не касаться моей интимной жизни.

- Это не интимная жизнь, а физиология, - невозмутимо возразила девочка, не видя в обсуждаемых вещах ничего постыдного.

- Да, в данном случае это физиология, но всё же – не надо, - Том поднял руки, прося сестру прекратить заставлять чувствовать себя ужасно неудобно.

- Том, что с тобой не так? – нахмурилась Минтту. Том удивлённо посмотрел на неё, и она продолжила: - Что у тебя за проблемы с женщинами?

- У меня нет никаких проблем с женщинами.

- Очень похоже, что есть. У тебя острая реакция на разговоры о месячных и неприятия темы, ты боишься женской груди.

- Я не боюсь груди, - веско возразил Том. – Она мне нравится. Я… - хотел сказать, что вид пышной женской груди его цепляет и всегда цеплял и иногда очень хочется потрогать, но вовремя подумал, что это совсем не то, что стоит рассказывать малолетней сестре, и замолк на полуслове.

- Ты же гей? – не поняла Минтту.

- Я не гей. Я люблю Оскара, а не всех мужчин вижу привлекательными.

- А, у вас пан-отношения?

- Как это понимать?

- Пан – от пансексуальность. То есть вы выбрали друг друга вопреки тому, что вам не нравятся мужчины, привлеклись тем, какой каждый из вас человек, тем, какие эмоции испытываете вместе.

- Получается, что так, - согласился Том.

Минтту помолчала немного, подумала и заявила:

- И всё-таки что-то здесь не так. Что-то странное есть в твоём отношении ко всему женскому.

- Во-первых, ты не права, - отрезал Том, не желая и дальше развивать тему и оправдываться. - Во-вторых, даже если права – всё равно. В моей жизни нет женщин, кроме родственниц, и не предвидится, мне не нужно решать свои проблемы с противоположным полом, чтобы построить отношения с девушкой.

Не злился, только если чуть-чуть, но Тому не нравилось, когда ему ставят диагнозы. Хватит с него одного, снова актуального и зовущегося красивым именем Джерри.

Глава 6

Там, где-то далеко, всё казалось легко;

Там ищем, не найдём, помним, но не вернём.

Здесь, всё не так, кто-то друг, кто-то враг;

Здесь даже сны без тебя не нужны.

Dj Smash, Птица©

Велик был соблазн остаться и плыть по течению. Остаться у бабушки с дедушкой, где ему всегда хорошо, где он вечный ребёнок, любимый ребёнок с соответствующим отношением. Здесь будет кров, забота, отсутствие стылого страшного одиночества, что может выесть, как острой ложкой, и из обязанностей только помощь по дому и то, если сам захочет. Здесь можно долго жить, кутаясь в жизнерадостное испанское тепло, как в живительный компресс от отравленной раны, довольствуясь украдкой приходящим светлым чувством, что жизнь продолжается, она идёт прямо сейчас и всё даже хорошо. Можно довольствоваться данностью и поверхностным счастьем, сплетённым из обыденной жизни, так миллионы живут. Можно жить под крылом, в родовом гнезде, откуда когда-то давно выпорхнул папа, и думать, что оно как-то всё самой наладится. А как иначе? В твоей жизни всегда всё само менялось и налаживалось, без твоих усилий. Наверное, остаться – это лучший вариант, очень-очень манящий. Но.

Но слова сестры о том, что ему нужно поговорить с Джерри и попробовать понять, чего он хочет, натолкнули Тома на мысль, что Джерри не просто так в корне изменил его жизнь. Конечно, он и до того, сам понимал, что план Джерри имеет смысл и цель, он никогда и ничего не делает просто так, но многие вещи лучше осознаются, когда их говорит кто-то другой. А значит, проблема не исчезнет и в будущем снова грянет гром, если Том ничего не будет предпринимать. Джерри не остановится, пока не добьётся своего, организованный им сокрушительный развод ещё раз это доказал.

Скрепя сердце, Том принял решение вернуться в Лондон, который Джерри по определённым критериям выбрал в качестве места, где он «начнёт жизнь с чистого листа». Воротит от английской столицы, настроение портится и на коже ощущается фантомный холод от одной мысли о сером и сыром мегаполисе, где люди всё время бегут, не улыбаются, и им ни до кого нет дела. Но раз Джерри выбрал Лондон, значит, в этом есть смысл (а смысл как минимум в том, чтобы ему не было просто) и придётся принять эту данность и существовать в навязанных декорациях города, где всё чужое.

А для родителей Том возвращался домой к Оскару. Судя по их поведению, Минтту сдержала слово и не проболталась о том, что дома у него больше нет, зато вновь есть раскол личности.

Билет Том купил простой, вольготно летать в бизнес-классе финансы больше не позволяли. После перелёта в Аликанте, десяти дней самостоятельной жизни там и переезда в Пикасент денег осталось мало, потому решил перейти в режим жесткой экономии на всём, что не является жизненно необходимым – то есть на всём, кроме еды.

Когда вся семья попрощалась с ним, Минтту отдельно подошла к брату и сунула ему в карман сложенную бумажку. Придержала руку Тома, чтобы не достал:

- Обещай, что посмотришь не раньше, чем сядешь в самолёт.

Том пообещал и благополучно забыл и о данном слове, и о загадочной бумажке. Регистрация для эконом-класса отнюдь не приятная прогулка, здесь, в городе Валенсия, центре одноимённого сообщества, всё было достаточно хаотично на его замыленный иными условиями взгляд, и пока Том терялся в разных очередях и тормозил, ему отдавили ноги. Отдохнуть тоже негде – к услугам пассажиров только жёсткие неудобные стулья, а вокруг люди, люди, люди, много людей, они шумят, разговаривают друг с другом и по телефонам, перемещаются, спят сидя, а более наглые лёжа. Найдя свободное место, обнимая сумку, которую пришлось приобрести, чтобы положить вещи, Том курсировал взглядом, как маятником, по сторонам и чувствовал себя не на своём месте.

А в салоне эконом-класса – ад. Тесно, душно, ноги деть некуда, кроме как под впереди стоящее кресло. Снова гомон, слишком много людей. Тому досталось место на втором ряду за крылом, в середине. Слева сидел тучный мужчина, с которым приходилось делить подлокотник, и Том искренне не знал, имеет ли он на него право и, поглядывая на соседа, неуютно ютился, складывая руки на коленях и прижимая локти к бокам. Справа девушка без конца играла на телефоне, щёлкала. Сзади плакал и орал двухгодовалый ребёнок, мама которого поймала дзен и никак на истерику не реагировала. Большинство других пассажиров тоже не реагировали. Тому хотелось закричать: «Выпустите меня отсюда! Меня здесь не должно быть!», это кошмар, многоканальное испытание нервной системы. А лететь два часа.

Кажется, Том понял, почему Оскар хотел обеспечить его личным самолётом в случае развода – потому что после частного авиалайнера на другой уровень комфорта не перестроиться, идёт жёсткая «акклиматизация». Больше не думал, что самолёт ему не нужен и что бы с ним делал. Ох, как бы самолёт ему сейчас пригодился, чтобы лететь куда угодно без мыслей о деньгах, вне любых очередей и с высочайшим комфортом, который дополнительно обеспечивают красивые стюардессы, не только исполняющие любое желание, но и угадывающие их. Здесь ничего подобного не было.

Том старался не обращать внимания на раздражители и неудобства и напоминал себе, что непривередливый. Но не получалось. Не в меру упитанный сосед уснул и храпел. Девушка по правую руку продолжала играть и щёлкать, щёлк-щёлк, щёлк-щёлк – прямо в мозг. Перестав реветь, ребёнок сзади отправился развлекать себя за счёт других людей, стоя на коленях бабушки, что тоже была в салоне, дотянулся через спинку кресла и дёрнул Тома за капюшон, заставив парня дёрнуться и нервно обернуться.

- Извините его, - улыбнулась женщина, выглядящая слишком молодой для бабушки, и обратилась к внуку: - Мэрино, не надо так делать. Нельзя играть с людьми, которые этого не хотят.

Ребёнок послушал и поступил от противного – снова вытянулся столбиком и хлопнул Тома пятернёй по макушке. Засопев в сдерживаемом желании взорваться и сказать пару ласковых слов, нервно заёрзав, Том натянул на лицо капюшон и согнулся знаком вопроса, чтобы маленькое чудовище не дотянулось.

Одна женщина уронила на Тома сумку, доставая её из багажника над креслами. Не специально, конечно, очень извинялась, но всё равно неприятно. Идущий в туалет парень задел его локтём и не заметил. Том зажмурил глаза, в непрекращающемся гаме считая до пяти. Почему, почему ему так ужасно? Где же хвалёная неприхотливость, в которую свято верил? Обычная жизнь, из которой родом, что-то совсем ему не нравилась. В неё хорошо ходить в гости и возвращаться в огромные апартаменты Шулеймана со всем прилагающимся, а не жить ею на постоянной основе без альтернатив и без просвета. Похоже, Том многого о себе не знал. Ему хотелось обратно в чудесный мир, из которого убегал, считая его чуждым себе. Теперь чуждым ему казался мир простых людей. Что он за человек? Ни тут, ни там не находит себе места.

Королевство условно приветливо встретило вернувшегося беглеца. Стремительно смеркалось, а звезды не зажигались на затянутом дымкой облаков небе. Щурясь от неприятного влажного ветра, Том прошёлся до остановки и поехал на автобусе, поскольку цены на такси из аэропорта кусались. Автобус… Как много раз в жизни пользовался общественным транспортом? Слишком мало, чтобы быть к нему привыкшим. Всегда передвигался или пешком, или на пассажирском с Оскаром, или на крайний случай на такси. А опыт езды в автобусе ограничивался первым трагическим разом, когда спешил на вечеринку по случаю Хэллоуина, и вторым, в Хельсинки, когда сбежал от назойливого, кажется, русского мужчины, с которым учился финскому, и имя которого затерялось во времени, и решил добраться домой самостоятельно, потому что было очень плохо. И сейчас поездка на автобусе тоже продиктована не самым радостным поводом. Наверное, никогда уже не избавится от ассоциации автобусов с личной бедой.

Остановка не напротив дома, пришлось немного пройтись, а в центре дождь, слабый, но всё же. Хорошо, что не холодно, уже уверенный плюс, конец марта как-никак. Быстро шагая по мокрому тротуару, Том нашёл маленький повод для радости – он помнит адрес съёмной квартиры, и ноги на автопилоте несут туда, как и все разы до того, когда выходил на улицу и потом безошибочно возвращался. Пешком вверх по лестнице, задумчиво глядя под ноги. Подходя к седьмому этажу, Том услышал множество голосов, сплетённых в единый белый шум, который пронзил надрывный женский выкрик:

- Нет здесь никакого Тома Каулица! Прекратите осаждать мою квартиру, не то я вызову полицию! – и хлопнула дверь.

Услышанное собственное имя заинтриговало и озадачило. Как не пойти туда, где говорят о тебе? Преодолев последний лестничный пролёт, Том завернул за угол и притормозил, увидев у двери в съёмную квартиру толпу с камерами, микрофонами и прочими предметами для фиксации событий. Вслед за первым обернувшимся, все незнакомцы устремили на него взгляды. Секунда, и журналисты стаей голодных пираний ринулись к Тому, обгоняя друг друга, наточенным взглядом признав в неприметном парне в капюшоне предмет своего интереса.

- Том, расскажите о вашем разводе!

- Том, что послужило причиной вашего развода?

- Кто эта женщина, что живёт в вашей съёмной квартире? Она как-то связана с вашим разводом?

Посыпались вопросы со всех сторон, сменяя один другой и сливаясь в беспрерывный поток слов, одновременно, перекрикивая друг друга.

- Извините, но я не буду ничего рассказывать. Позвольте мне пройти, - культурно попросил Том и попробовал обойти толпу вдоль стенки, не понимая, что кровожадная свора его не отпустит.

- Том, постойте! Всего пару вопросов!

- Оскар вам изменял?

- Вы изменяли Оскару?

Пройти Тому не дали, припёрли к стенке, окружили лающей толпой с горящими глазами.

- Оскар вёл аморальный образ жизни, с которым вы не смогли примириться?

- Оскар заставлял вас делать что-то неприемлемое?

- Оскар проявил себя как тиран в браке?

Остолбенев от такого количества раздражителей, направленных на его персону, Том большими глазами смотрел на журналистов, дезориентировано вертел головой, не успевая следить за тем, кто говорит. Тыкали в лицо вытянутыми профессиональными микрофонами, поднимали над головой диктофоны, чтобы конкуренты не закрывали путь звуку. Толкались, лезли вперёд, разве что не грызлись. С журналистами Том имел дело в прошлом, но с подобным он не сталкивался никогда. Наседающая толпа давила и пугала, не давала сосредоточиться и сказать что-то, что не относится к горячей теме.

- Том, почему вы переехали в Лондон? Вы бежите от чего-то?

- Кто был инициатором развода?

- Оставьте меня в покое, - Том прижал сумку к груди, интуитивно создавая барьер между собой и журналистами. – Это наше личное дело.

Журналисты как будто не слышали. Они взяли след и вцепились намертво в жертву. Не сразу публикация Эллис Лисы выстрелила, породив взрывную новость, и потребовалось время на то, чтобы разыскать Тома, но кто-то слил информацию, что он проживают по такому-то адресу, и журналисты ринулись в бой, поощряемые и подгоняемые своим начальством. Ведь это уникальная, крайне ценная возможность – заглянуть в частную жизнь скандально известного миллиардера, узнать всё от свидетеля и участника. Самого Шулеймана преследовать и донимать страшно и опасно, он и сам отпор может дать, и охрана всегда при нём, и можно «случайно» просто исчезнуть, попав в его немилость. У большинства кишка тонка на него гавкать. Но бывший супруг – лёгкая мишень. И журналисты были не намерены её упускать. Один из залогов успеха в данной профессии – отсутствие принципов и сострадания к жертве.

- Оскар запретил вам говорить? Запугал?

- Подробности! Больше подробностей!

- Что вы получили после развода? Брачный контракт вас не обидел?

- Вы остались в завещании Шулеймана?

- У вас кто-то есть?

- У Оскара кто-то есть?

- Как проходила ваша семейная жизнь? Было ли в ней больше хорошего или плохого?

Тому хотелось зажать уши ладонями, зажмуриться и кричать, кричать, кричать, чтобы заглушить этих людей. А его дёргали за рукава, не позволяя отвлечься, расшатывая нервы. Беспринципные люди, за сенсацию готовые на всё. По щеке пушистым боком мазнул микрофон, Том дёрнул головой, уходя от касания. Вытянутые микрофоны, оказывающиеся у лица помимо его воли, напоминали совсем другое, из далёкого прошлого.

- Отстаньте от меня! – прикрикнул Том, не выдерживая давления.

- Вас продолжают охранять, или Шулейманы бросили вас на произвол судьбы? – продолжали сыпаться вопросы.

- Вам известно что-то, что может быть интересно конкурентам Оскара?

- Вы не боитесь оставаться без присмотра? Или присмотр есть? Где ваша охрана?

- Оскар наигрался и вышвырнул вас на улицу?

- Том, расскажите!

Том начал пятиться и, сумев отойти на два метра от толпы, косяком пираний следующей за ним, развернулся и побежал. Бегом по лестнице, перепрыгивая ступени, за ним грохочет топот погони, выкрикивающей вопросы на ходу, просящей остановиться. Часть журналистов побежала следом, часть запрыгнула в лифт, обгоняя, ловя на первом этаже.

Прорвавшись через осаду загнанным зверем, Том вырвался на улицу и побежал что есть мочи. Журналисты тоже высыпали из здания, бросились следом. Прохожие отскакивали в стороны, оборачивались, удивлённо наблюдая за погоней вооружённой портативной аппаратурой толпы за перепуганным, едва не плачущим парнем, убегающим от них изо всех сил. Подобные картины можно было увидеть только в прошлом, с появлением инстаграма, куда разного толка знаменитости сами выкладывают свою жизнь, пропала необходимость гоняться за ними ради неформальной фотографии, не стало эффекта «вау» от каждой крупицы информации. Но бывший супруг Оскара Шулеймана, носитель ценной информации – особый случай.

За спиной слышались голоса преследователей, не перестающих выкрикивать разные вещи. Том уронил сумку, не остановился, чтобы её поднять, потому что всё неважно, когда за тобой погоня. Лёгкие начинали пылать, в висках пульсировало, стучало, а они всё кричали, кричали, кричали и не отставали. Том забежал во двор, огляделся суматошно и, отметив сквозной выход на перпендикулярную улицу, упал на асфальт и заполз под машину, практически прижатую задним бампером к стене жилого дома. Скукожился под автомобилем и сложил ладони на груди, в которой неистово бухало, надрывалось сердце.

Они его не найдут. А если найдут, не заставят выбраться, он будет зажимать уши, не слушать, и в конце концов от него отстанут. Больше Тому не на что было надеяться, и он всё ещё не понимал в силу отсутствия соответствующего опыта, что его могут силой вытащить из-под машины, специально провоцировать, довести до нервного срыва, только бы получить своё.

Послышался топот, ознаменовавший, что журналисты забежали во двор. Затаив дыхание, Том прислушивался и косил глаза в сторону толпы, переговаривающейся, гадающей, куда могла деться жертва. Обманный манёвр сработал – журналисты сочли, что он через проход убежал на соседнюю улицу, и поспешили туда. А Том остался лежать под машиной. Полчаса лежал, не шевелясь, напряжённо прислушиваясь к звукам двора и окружающих его улиц, не имея уверенности в том, что преследователи не вернутся.

Возвращаться в квартиру Том побоялся. Скитался по улицам и присел на скамейку, когда сил не осталось. Его снова ждала ночь на улице, но ночевать под открытым небом в Лондоне не то же самое, что в южном Аликанте, здесь мокро и температура значительно ниже. Тренч остался в потерянной сумке; Том обнимал себя изо всех сил, грея ладони подмышками, прятал нос под натянутым на лицо воротом толстовки и пытался заснуть.

Заснул в конце концов. Но около двух ночи его разбудил незнакомый бас:

- Эй, парень?

Разлепив глаза, Том удивлённо и непонимающе посмотрел на обладателя голоса. Над ним стоял высокий бородатый мужчина с тёмными вьющимися волосами, одетый в свободные джинсы и чёрную куртку, расстегнутую на груди.

- Ты не местный? – поступил вопрос от незнакомца, лицо которого в основном скрывала тень, поскольку он стоял спиной к свету далёкого фонаря.

- Нет… - напряжённо ответил Том, садясь и не понимая, чего от него хотят, но чувствовал, что это не доброжелательный разговор.

Мужчина тихо, недобро усмехнулся уголком губ, не отводя взгляда от Тома, и сказал:

- Доставай деньги, телефон, что ещё с собой есть.

- Что?

- Выворачивай карманы, не понял? Быстро.

Его хотят ограбить? Переспрашивать Тому не пришлось, чтобы это понять.

- У меня ничего нет, - попытался объяснить он. – Я потерял сумку с вещами и всеми деньгами, поэтому и ночую на улице.

В стороне Том заметил ещё двоих мужчин, которые смотрели то на них, то оглядывались по сторонам, на стрёме стояли. Дело плохо.

- Парень, ты по-английски понимаешь плохо? Быстро выворачивай карманы. И без глупостей.

Щёлчок, и у горла оказалось острое лезвие складного ножа. Том сглотнул, а во рту пересохло. У него вправду ничего нет, не солгал, в кармане только документы, которые не переложил в сумку после прилёта, что до настоящего момента спасало от полного отчаяния, поскольку сумка, скорее всего, утеряна безвозвратно, а остаться в чужой стране без денег и документов ещё хуже, чем просто без денег. Но сейчас он не отводил глаз от грабителя и мог думать только о том, как ему выйти из этой ситуации. Нож у горла снова напоминал о прошлом, о том, как его запугивали холодным оружием, заставляя повиноваться.

Двое других мужчин подошли ближе, волнуясь, что товарищ что-то долго делает дело, а в любой момент на улице может появиться какой-нибудь случайный прохожий, свидетель. Тем временем бородатый незнакомец сощурился, внимательно разглядывая Тома.

- У тебя какое-то знакомое лицо. Слышь, ты случайно не этот…? Как же его звали? – Мужчина обернулся к товарищам. - Пару лет назад на баннерах светился, модель, ещё непонятно было, пацан или тёлка.

- Это не я, - убедительно сказал Том, посчитав, что от известной модели точно не отстанут, с неё спрос будет больше.

Бородатый улыбнулся и, не убирая ножа от его горла, полез Тому в карман толстовки, извлекая из него паспорт. Глянул на имя.

- Точно, Каулиц, - произнёс мужчина и поднял взгляд к лицу Тома.

- Меня зовут Том, а то Джерри. Я всего лишь однофамилец.

- Молчи, куколка, - нехорошо улыбнулся бородатый, отчего у Тома холодок пробежал по коже. Коснулся пальцами челюсти парня, взял за подбородок, заставляя поднять и затем немного повернуть лицо. – А ты ничего. Всегда мечтал трахнуть какую-нибудь звёздочку.

Куколка… Почему его преследует это обращение с юных лет? Пахнет жареным. Так сильно пахнет, что зад подгорает, и если ничего не придумает и эти люди не отступят, скоро будет мечтать о том, чтобы попа всего лишь не буквально подгорала.

- Мечты сбываются, - хрипло посмеялся второй мужчина.

- Да ну, стрёмно как-то, мужик всё-таки, - выразил сомнения третий. – И если он типа знаменитость, у него должна быть охрана.

- Ты видишь где-нибудь охрану? – грубо осадил бородатый товарища и снова обратился к Тому: - Сейчас отдашь, что у тебя есть.

- А потом просто дашь, - вновь гадко посмеялся мужчина с хрипотцой в голосе.

Если у него в самом деле есть охрана, о которой не в курсе, сейчас ей самое время появиться. Но охраны нет. Только пустая улица, он один и трое мужчин, у одного из которых нож. Том подумал, что, убедившись, что взять с него нечего, они едва ли скажут: «Ну ладно» и уйдут, тем более что его хотели не только ограбить, и, кажется, всерьёз.

- Мой бумажник в заднем кармане джинсов. Я могу встать? – спросил Том.

- Перевернись и встань коленями на скамейку, - велел бородатый.

Чёрт, чёрт, чёрт! Это был его план спасения! Всё, думать больше некогда. Сделав вид, что повинуется, Том начал переворачиваться и резко ударил предплечьем по руке бородатого мужчины, выбивая из неё нож. Затем нанёс удар ногой в низ живота, отчего грабитель рефлекторно согнулся и отшатнулся. Промешкав несколько мгновений от изумления, что дохлая то ли куколка, то ли недоразумение дерётся, дружки бородатого кинулись на Тома.

Два удара, по одному каждому, не сбили нападающих с ног, но выиграли пару секунд. Опередив разозлённых мужчин, Том схватил валяющийся на асфальте нож, выставил перед собой, не подпуская злоумышленников близко.

- Просто дайте мне уйти, - сказал он напряжённо, твёрдо. – Не смотрите, как я выгляжу, я умею и драться, и оружием пользоваться. Не вынуждайте меня это делать.

Не отводя следящего взгляда от мужчин, не опуская ножа, Том медленно опустился на корточки и подобрал свой паспорт, оброненный бородатым. Грабители смотрели зло, жгли налитыми кровью взглядами, но не двигались с места. Выпрямившись, Том начал отходить спиной вперёд и добавил:

- И ещё, к вашему сведению, я состою в браке с мультимиллиардером Оскаром Шулейманом, и если я ему расскажу, что вы хотели со мной сделать, вас сначала из-под земли достанут, а потом под землю закопают. Понятно?

Мужчины и так не нападали, потому что никому не хотелось поймать боком лезвие ножа, а угрожающее предупреждение, озвученное крайне убедительно, окончательно перевесило чашу весом в сторону того, чтобы отпустить жертву, отказавшуюся становиться таковой. Ругаясь, неудавшиеся грабители засобирались уходить. Посмотрев им вслед ещё минуту, Том развернулся и пошёл в противоположную сторону, а после побежал и на всякий случай, чтобы скорее убраться от этого злополучного места, и потому что ужалило опасением, что они могут передумать и броситься за ним.

Убежав достаточно далеко, Том завернул за угол и прижался спиной к сырой стене здания, пытаясь восстановить дыхание и успокоиться. От разрядившегося напряжения всего колотило. Сам не знал, зачем прикрылся Оскаром, никогда не использовал отношения с ним для достижения каких-то целей, а тут вдруг. Почему не понимал, каким невероятным ресурсом обладает, и не использовал, когда он был частью настоящего? Лучше поздно, чем никогда. Но в данном случае «лучше поздно» издёвка над самим собой.

Посмотрев на нож, который продолжал держать в руке, Том сложил его и бросил. Снова прижался лопатками к стене, упёршись затылком в каменную кладку. За сегодняшний день ему пришлось убегать от толпы обезумевших журналистов, оккупировавших его квартиру и не давших возможности ночевать под крышей. Его хотели ограбить и впоследствии изнасиловать. Этого Джерри для него добивался?! Не совсем, но в целом – именно этого. Джерри хотел, чтобы он хлебнул жизни, от которой его всё время кто-нибудь оберегал.

Снова ложиться спать на улице Том не решился. Вообще плохая идея – ночевать на улице в городе, не отличающемся отличной криминогенной обстановкой, что характерно для большинства мегаполисов. До светла Том бесцельно слонялся по улицам, стараясь держаться подальше от тёмных закоулков, и к утру бессонная ночь отозвалась мучительной головной болью и желанием упасть на первую попавшуюся горизонтальную поверхность и спать и желанием плакать от невозможности сделать это немедленно.

Чувствуя, что силы на нуле, к семи Том вернулся к зданию, где располагалась съёмная квартира. Поднялся на седьмой этаж и вновь увидел толпу с микрофонами и прочим. Журналисты дежурили у его квартиры круглосуточно, сменяя друг друга, чтобы не пропустить жертву; некоторые вовсе отказывались от сна и заменяли его кофе, энергетиками и сигаретами, чтобы стать тем самым человеком, который возьмёт желанное интервью.

Его снова обступили, завалили вопросами, вспышками взрывая больную голову, выпивая остатки сил. На грани слёз Том кричал, чтобы его оставили в покое, чтобы дали пройти, но журналисты запустили в него клыки и когти и не готовы были отпустить, пока не вырвут информацию. Вспыхивали вспышки фотокамер, слепя, пронзая током убитые нервы до маленьких замыканий в голове. Его отчаянные эмоции безжалостно снимали. Среди прочих голосов выбился один вопрос:

- Развод как-то связан с вашим психическим нездоровьем?

- Что? – выдохнул Том и с шоком посмотрел на журналиста.

Парень с гладко зачесанными светлыми волосами обнажил зубы в акульей улыбке. Единственный, кто получил хоть какую-то обратную связь от Тома, он ухватился за эту ниточку и сказал:

- Вы проходили лечение по психиатрической линии как минимум трижды. В возрасте четырнадцати лет в клинике Сен-Кантен-Фаллавье; в восемнадцать лет в Ницце; в двадцать два года в Париже.

Том изумлённо смотрел на журналиста, не зная, что сказать, а внутри всё цепенело и холодело, потому что этот человек раскопал неприглядную правду о его жизни и бросил ему в лицо, и в силу профессии он может осветить её на весь мир, приправив какими угодно подробностями.

- Том, что вы можете об этом сказать? – тем временем, выдержав паузу, продолжил давить журналист. – Поэтому вы выглядите сейчас не лучшим образом? У вас случился рецидив недуга? Нервный срыв?

Остальные акулы пера притихли, прислушиваясь к информации, которой не располагали. Вот выскочка этот Стэнли! Белобрысого парня, идущего по головам и, что важно, умеющего это делать, не любили коллеги как в своём издании, так и в конкурентных.

Том стоял в растерянности, не понимая, как этот журналист узнал о том, где и когда он лечился. Хорошо, что диагноз его он узнать не может, поскольку он есть только в записях центра, а оттуда информацию стороннему человеку не достать. Нет, подождите… Его диагноз записан также в той больнице в Ницце, где провёл много месяцев, а если журналист узнал, что и когда он там был, может узнать и диагноз, ведь это одинаково конфиденциальная информация. От этих мыслей сделалось дурно. Почему всё это происходит с ним? Почему сейчас, когда Оскар за него не вступится?

- Каков ваш диагноз, Том? – Стэнли не оставлял попыток разговорить жертву. – Расскажите, как психический недуг отразился на вашей семейной жизни.

- Вы что-то путаете, - качнул головой Том, с трудом выдавливая слова и заставляя себя выглядеть более-менее спокойным. – У меня нет никакой психической болезни. А в больницах я лежал по причине нервных срывов, вызванных тяжёлыми событиями в моей жизни, а в третий раз, в Париже, всего лишь перестраховывался.

Улыбнувшись обманчиво мило, Стэнли наклонился к Тому и сказал на ухо:

- Я знаю, чем ты болеешь. Если ты расскажешь о разводе, я ничего об этом не напишу.

Бывшая модель, ушедшая из профессии четыре года назад, много лет больна раздвоением личности – разве же это новость? Другое дело – развод с Шулейманом. Стэнли умел расставлять приоритеты. Том испуганно и растерянно уставился на отстранившегося парня. Его что, шантажируют? И что ему теперь делать?

- Ты блефуешь, - тихо сказал Том.

- Три буквы, - глядя ему в глаза, улыбаясь, произнёс Стэнли, – ДРИ.

- ДРИ? Что за ДРИ? – оживились журналисты вокруг.

Оставив козырную карту при себе, Стэнли, продолжая гипнотизировать Тома неотрывным взглядом, сказал:

- Вы ночевали в отеле?*

Не сумев прорваться через осаду, Том снова обратился в бегство. День провёл на улице, голодный, на одной бутылке воды, потому что только на неё хватило вчерашней сдачи с билета на автобус, завалявшейся в кармане, а больше денег не было. Совсем. Том прогулялся дорогой, которой вчера убегал, но сумку его, разумеется, уже кто-то подобрал. Времени у него было много, и постепенно Том пришёл к мысли, что, возможно, стоит согласиться дать интервью. Это возможность привлечь к себе внимание Оскара, не напрямую поговорить с ним. И заодно заработать денег. За интервью ведь платят? Или можно запросить оплату, если журналистам так нужна информация, они вряд ли откажут.

Одно но – в интервью придётся рассказывать, чем очернит Оскара, журналисты ведь хотят сенсацию, никому не нужно: «У нас всё было хорошо, и мы разошлись как друзья». И даже чтобы рассказать всё Оскару через журналистов, ему придётся сказать уродливую со стороны правду, чтобы объясниться, и Оскар всё равно окажется оговорённым, пускай он на самом деле делал то, что Джерри использовал в качестве причины развода. Не сказать ничего нельзя, поскольку интервью потеряет смысл, нельзя донести до человека правду, не сказав ни слова правды. Но и рассказать всё как есть или придумать что-то приближенное, тоже достаточно сенсационное, чтобы материал опубликовали и он дошёл до Оскара, нельзя, потому что Оскар окажется в дурном свете, и ему это едва ли понравится. Как же ему поступить? Воспользоваться ли этой возможностью или честно молчать?

К вечеру Том вернулся к квартире и сдался, приняв решение сотрудничать с прессой.

- Я поговорю, но только с одним из вас, - сказал Том достаточно громко, чтобы его слышал каждый в не смолкающей толпе. – Если вы продолжите на меня хаотично прыгать, я не дам интервью никому.

Журналисты притихли, каждый смотрел на бывшего супруга Шулеймана в надежде, что право взять интервью достанется именно ему. Теряя от волнения терпение, вперёд вылезла мелкая девушка:

- Томас, выберите меня!

- Я Том, а не Томас, - холодно ответил ей Том.

Остановил взгляд на причесанном блондине, который особенно и не сомневался в том, что выберут его, если бывший супруг Шулеймана не дурак. Как и его бесцеремонно хватали, Том без спроса взял блондина за рукав и отвёл в сторону. Выбор понятен без слов; остальные журналисты недовольно загудели, некоторые начали протестовать.

- Вам повторить, что я не буду ни с кем разговаривать, если вы будете шуметь? – осадил их Том, непонятно откуда беря сталь в голосе и внутреннюю силу, поскольку силы были уже не на нуле, а в глубоком минусе. Видимо, второе и последнее дыхание открылось.

Толпа притихла, поняла, что выбор сделан, и им ничего не обломится. Начали расходиться.

- Поздравляю, Стэнли, - с неприязнью сказал блондину коллега. – Надеюсь, он расскажет тебе что-нибудь такое, за что Шулейман от тебя избавится.

Поток желчи и завистливые, полные ненависти взгляды Стэнли проигнорировал. Вопросительно посмотрел на Тома и, обратившись самой обходительностью, спросил:

- Где вам будет удобно провести интервью? Может быть, зайдём к вам?

- Нет. Я очень устал. Завтра. Я хочу провести интервью в офисе вашего издания.

- Как скажете. Возьмите визитку, - Стэнли протянул парню карточку. – Приходите в любое удобное для вас время, я буду вас ждать. Меня зовут Стэнли Хоуп.

Том взял у него визитку и только кивнул в ответ. Проведя удаляющегося журналиста напряжённым взглядом, он достал ключи и наконец-то попал в квартиру. Кровать, наконец-то он сможет лечь на кровать. Том упал на неё во всей одежде, лишь обувь снял и бросил на пороге спальни. Но, несмотря на смертельную усталость, проснулся он рано, несколько часов лежал и думал о том, что ему сказать на интервью, составлял план рассказа, но по итогу в голове так и остался чистый лист, окружённый смятением от того, что ему предстоит сделать важный, рискованный шаг и сделать его правильно.

К десяти Том встал, принял душ, позавтракал, удивившись тому, что продукты в холодильнике не испортились за время его отсутствия. Оставив грязную посуду в раковине, чтобы заняться ей потом, он отправился по адресу на визитке. Тома проводили до кабинета, в котором Стэнли Хоуп вместе с тремя коллегами работал над собранными материалами, но сейчас был один, так как для того имелся весомый повод. Увидев его, журналист поднялся из-за стола, поприветствовал, любезно предложил сесть.

- Том, в каком формате вы бы хотели провести интервью? – спросил Стэнли, снова зайдя за стол. – Мне задавать вопросы или вы будете сами рассказывать, а я буду вас направлять при необходимости?

- Лучше я сам, - ответил Том, чувствуя себя некомфортно, но стараясь не отдавать этому ощущению власть.

Журналист согласно кивнул и сел, положил на стол записывающее устройство:

- Диктофон. Начинайте, когда будете готовы, - добавил он и, поставив локти на стол, в ожидании сплёл пальцы на уровне подбородка.

О неприметной камере, спрятавшейся на столе среди канцелярских принадлежностей и личных вещей и направленной на гостя, Стэнли умолчал. Это маленькая сомнительно честная хитрость ради сбора большего, более полного объёма материала, и, что важно, не зная, что его снимают, Том будет вести себя естественным образом. Без уловок никуда.

Том молчал, держал сцепленные в замок руки под столом. По прошествии пяти минут, не дождавшись от гостя ни единого слова, Стэнли ненавязчиво подтолкнул его к началу рассказа:

- Ваша свадьба прошла без представителей прессы. Фотографии с торжества появились только благодаря друзьям и подругам Оскара. Провести церемонию и торжество закрытым было идеей Оскара?

- Наверное, - слегка пожал плечами Том. – Мы не обсуждали этот вопрос. Но я тоже думаю, что журналистам на свадьбе не место.

- Оскар не спрашивал вашего мнения? – как будто между прочим, даже по-дружески поинтересовался журналист.

- В этом вопросе не могло быть моего мнения. Если Оскар счёл, что прессы быть не должно, значит, так надо. Оскар представитель не того слоя, кому необходимо выставлять личную жизнь напоказ, чтобы про них помнили.

- Понимаю, - кивнул Стэнли. – Люди такого уровня всегда ведут достаточно закрытый образ жизни. Это характерно даже для Оскара, хотя из всех он является наиболее медийной личностью.

Том покивал, соглашаясь с его словами. Журналист выдержал непродолжительную паузу и задал новый вопрос:

- Как прошёл ваш медовый месяц?

- Прекрасно.

- Где вы его провели? Общественности об этом ничего неизвестно, можно было только гадать по публикациям на вашей странице в инстаграм.

Стэнли профессионально начал издалека, заговаривая жертве зубы, усыпляя бдительность, чтобы Том расслабился и легче рассказал действительно ценную информацию.

- Мы провели медовый месяц не в одном месте, - отвечал Том. – Две недели провели на острове, который Оскар купил специально к этому событию, потом отправились в путешествие по странам и перед возвращением домой провели время в Испании, у моих бабушки и дедушки.

- Говорят, вы ездили в Россию и Украину.

- Да, ездили, - подтвердил Том, не замечая, что ему в рот плывёт крючок.

- И как вам этот другой мир?

- Мы были там в качестве туристов и в туристических местах. Нельзя узнать страну и что-то о ней утверждать, если не видел её настоящей жизни, - покачал головой Том. – Могу только сказать, что в обеих этих странах непривычная, очень сытная еда и люди хмурые. Но последнее характерно и для англичан.

- Вам не нравится Англия?

- Мне больше нравятся другие страны, - уклончиво ответил Том.

- Почему вы переехали в Лондон, если вам не слишком нравится страна?

- Так получилось.

- Спонтанное решение?

- Можно сказать и так.

Стэнли плавно откинулся на спинку стула, произнёс:

- Вы сказали, что в конце медового месяца провели время у ваших старших родственников. Вы гостили в их доме?

- Да.

- Вместе с Оскаром? – в глазах журналиста блеснул огонёк удивления и интереса. Оскар Шулейман в обычном доме – это же нонсенс!

- Да. Я понимаю ваше удивление, но мы гостили у них не единожды.

- Очень интересно. И где проживают ваши бабушка и дедушка?

- Я не скажу.

- Хорошо, - кивнул Стэнли, снова посмотрел на Тома. – О ваших родственниках ничего неизвестно, кроме сестры Оили Роттронрейверрик. Почему вы никогда ничего не рассказываете о семье?

- Потому что я не хочу, чтобы им доставляли неудобства.

- У вас есть ещё сёстры, братья?

- Да, ещё одна младшая сестра и старший брат.

- У вас большая семья?

- Да.

- Ваши родители живут вместе?

- Да.

- А бабушка и дедушка? По обеим линиям.

- Все живут вместе.

- То есть в ближайших поколениях вы первый, кто развёлся?

- Получается, что так.

- У вашего развода были предпосылки?

Том молчал. Подождав, Стэнли задал другой вопрос:

- Вы поддерживаете связь с Оскаром?

Да? Нет? Как ответить лучше? Том снова молчал.

- Том? – позвал журналист через некоторое время, притворился участливым. – Тема развода для вас тяжела?

«Эта тема не может быть лёгкой», - проговорил про себя Том, но вслух не сказал, потому что это иносказательный положительный ответ, означающий, что что-то у них было не так, ему неприятно вспоминать.

- Не бойтесь говорить, - произнёс Стэнли. – Возможности Оскара огромны, но он ничего не сможет вам сделать, если весь мир будет знать правду и будет на вашей стороне.

Том только покачал головой, сам не зная, что именно пытается сказать.

- Если вам тяжело говорить, может быть, вам будет легче написать? – выждав очередную паузу, вкрадчиво предложил журналист и подвинул к Тому раскрытый блокнот с ручкой.

Том опустил взгляд к белым разлинованным страницам, просящим, заманивающим их заполнить. Действительно, написать было бы проще, поскольку, когда пишешь, есть время подумать над излагаемыми вещами и формулировками. Стэнли терпеливо ждать, гипнотизируя взглядом колеблющуюся жертву. Том почти решился взять ручку, но подумал, что если согласится писать, то негласно подтвердит, что говорить ему тяжело, что всё было плохо. Нет, он должен говорить и думать, что говорит на несколько фраз вперёд. Думать важнее.

Тихо вздохнув, Том опустил руки на бёдра и поднял взгляд к журналисту, безмолвно давая понять, что писать он не будет. Будет говорить. Будет… Том обдумывал слова, мысленно катал их на языке, обтачивая до идеала, но вместо достижения совершенной формы рассасывал без следа или ощущал дурной привкус и откидывал придуманное предложение.

- Том, что послужило причиной вашего развода? – напомнил журналист о том, ради чего они встретились.

Время шло, но Том молчал. В горле встал ком. Нет, кажется, он всё-таки не может рассказать что угодно, что выставит Оскара в дурном свете, может расстроить его и принести проблемы, даже ради достижения великой цели. Не может так поступить, язык занемел, и пришло понимание, что зря вообще ввязался в эту затею.

- Извините, но я передумал. Я не могу дать вам интервью, - сказал Том, вставая из-за стола. – Прощайте.

Стэнли подскочил следом, кинулся останавливать его:

- Том, постойте!

- Я всё сказал.

- Но мы обо всём договорились!

- Я передумал. Это моё право. Дайте мне пройти.

За порогом кабинета журналист схватил Тома за руку, удерживая от ухода. Повторял про уговор, пытался разговорить на месте, спровоцировать хоть на что-то, потому что сенсационный материал сгорал на глазах. Том просил оставить его в покое, но парень не слушался, пытался вывернуться, высвободить руку, но хватка у журналиста была крепкой. Загнанный в угол, доведённый таким обращением с применением физического насилия, Том со всего маху ударил журналиста кулаком в лицо и бросился бежать. Стэнли не побежал за ним, поскольку боль пошатнула и кровь хлестала. Улыбнулся, потому что кое-что интересное всё-таки получил, камера на столе, захватывающая и дверной проём, всё зафиксировала.

Впоследствии Стэнли не исполнил угрозу и не опубликовал Томин диагноз, раздобытый всеми неправдами. Но вместе с шокирующим видео рассказал о том, что у бывшего супруга Оскара Шулеймана есть доказанные психические проблемы, и сдобрил материал невопросительным предположением, что причиной агрессии, что хорошо видна на видео, является психическое нездоровье Тома. Начальство его похвалило, хоть Стэнли и не взял интервью, на которое они рассчитывали, и выписали отличную премию в качестве поощрения и компенсации физического ущерба, понесённого на работе. Того, что на агрессию Тома явно спровоцировали, конечно же, никто «не заметил».

Охрана пыталась его задержать, и Тому пришлось побегать по зданию, чтобы от них оторваться. Носился по этажам, не понимая, почему бежит, он ведь ничего не сделал, он жертва в этой ситуации. Почему он должен спасаться бегством? А на улице, куда всё же сумел выскочить, его поджидала толпа журналистов. Они проследили за ним от дома и желали добыть информацию во что бы то ни стало, чтобы быстрее обработать её, опубликовать раньше ненавистного Стэнли Хоупа и сорвать большой куш.

Том почувствовал себя зверем, которого травят псами и выстрелами на нечестной охоте, когда увидел журналистов и голодная, кровожадная свора кинулась к нему. У него уже не было сил, но он побежал. Именно потому побежал, что уже не мог всё это выдерживать. Бегство со всей прыти, погоня, голоса за спиной, сумасшествие, рокот пульса в висках на грани полного нервного срыва и слома чего-то важного в голове. Том споткнулся и упал, стёр кожу на ладонях и испачкал джинсы. Поднялся и снова побежал, потому что свора не отставала, нагоняла. Взор застилали слёзы, потому что он не хотел всего этого, не хотел, это отравляло его и без того нерадостную жизнь и сводило с ума, но его не спрашивали. Его мнение и душевное равновесие ничто по сравнению с ценностью информации.

В городе, в котором проживают и постоянно перемещаются девять миллионов человек, каков шанс дважды случайно встретиться? На самом деле, не такой уж маленький, если ваши пути пересекаются. Заметив знакомую зеленоволосую фигуру, Том налетел на ничего не подозревавшую девушку:

- Что ты натворила?!

Опешивши хлопая лучиками светлых ресниц, Эллис коснулась левого наушника, выключая любимую альтернативу. Том продолжал орать:

- Кто тебя просил писать о том, что я тебе рассказал?! Ты представляешь, что натворила?!

- Извини, - произнесла Эллис в замешательстве. – Я не думала, что эта статья вызовет резонанс, меня мало кто читает.

- Не думала она! – взмахнул руками Том. – У меня из-за тебя большие проблемы и неизвестно, чем это обернется в перспективе! Да кто ты вообще такая?!

Через его плечо Эллис увидела журналистов, выбежавших из-за угла и озирающихся в поисках потерянной жертвы. Схватив Тома за кофту, она затянула его в неприметный зазор между зданиями, куда двум людям рука об руку не пройти.

- Что ты делаешь? – уже не криком спросил Том, прижатый к стене девчонкой.

- За тобой гонятся. Я подумала, что ты захочешь скрыться, - негромко ответила девушка.

- Да, логично.

Прислушавшись, выглянув из-за угла, Эллис увлекла Тома за собой во двор, а оттуда на соседнюю улицу.

- Я тут рядом живу, - не останавливаясь, сказала она. – Если хочешь, можешь переждать у меня.

Том не согласился вслух, но и не отказался. Просто не успевал подумать и взвесить варианты, всё происходило слишком быстро, и свора журналистов продолжала идти по следу. Открыв видавшую виды деревянную дверь, Эллис завела Тома в длинный, тёмный, довольно грязный коридор, идущий сквозь весь первый этаж старого вытянутого здания и когда-то давно являвшийся галереей. С виду никто бы не подумал, что в эту дверь можно войти, мимо неё каждый день ходил народ и только избранные знали, что кто-то разбил замок с десяток лет назад, а новый так и не установили.

Коридор вывел в противоположный конец здания, откуда Эллис и Том нырнули в колодец двора ломаной формы, где все дома покрашены в разные оттенки однотипно мрачного цвета и только некоторые окна настоящее искусство – стрельчатые, зарешеченные узорами из стали. На лифте, непривычно жёлтом внутри, как будто находишься внутри огромного яичного желтка, они поднялись на последний этаж и по лестнице ещё на один вверх. Зайдя в жилище Эллис, Том первым делом подумал, что она незаконно живёт на чердаке. По своей сути помещение под крышей и являлось чердаком, который больше века назад предприимчивые люди поделили и устроили здесь несколько квартир, одну из которых и арендовала Эллис, поскольку такая просторная квартира обходилась сравнительно дешевле, чем схожие и более маленькие варианты без чердачного прошлого.

- Сделать тебе чая? – предложила Эллис Тому, с ногами расположившемуся в кресле у окна, спинкой повернутом к подоконнику.

- Только если он вкусный.

- Зелёный с мёдом. Звучит достаточно вкусно? – улыбнулась Лиса, не обидевшись, что в ответ на гостеприимство и заботу парень перебирает и сидит угрюмым сычом.

- Нормально.

Заварив две порции чая и добавив в свой пару листиков мяты, Эллис передала одну прозрачную чашку Тому и села на широкий пуфик цвета клубничного пирожного. В просторной комнате с деревянными балками, подпирающими крышу, было много мест для сидения, и все они различались по форме, стилю, цвету.

- Можно ещё молока добавить.

- Зелёный чай с молоком? – поморщился Том. – Ты что, извращенка?

- На вкус это сочетание не так ужасно, как звучит. Довольно интересный вкус. Несколько моих знакомых любят такой напиток.

- Мне их определённо не понять, - дёрнув бровью, хмыкнул Том из-за чашки с горячим чаем.

Эллис не настаивала на диалоге, не тянула его через силу, размешивала горячий чай и задумчиво смотрела в окно или в жёлтую жидкость в стекле. Том тоже помешал напиток, который на удивление пришёлся ему по вкусу, хотя в принципе зелёный чай не пил.

- Я думал, что в Англии все пьют чёрный чай с молоком.

- А ты питаешься исключительно лягушачьими лапками и вином? – в ответ поинтересовалась Эллис.

- Ха-ха, - закатил глаза Том.

- Ха-ха, - повторила за ним девушка, поскольку оба примера ярчайшие стереотипы.

- Я удивлён, но это довольно вкусно, - через короткую паузу сказал Том, ложкой указав в чашку. – И ароматно.

- И всё-таки попробуй с молоком. Тебе должно понравиться.

- Как-нибудь в другой раз. Несварение – это совсем не то, чего хочется в гостях.

Том обернулся к окну, закусил губы, глядя вниз, на улицу, насколько мог видеть её, не вставая, и думая о том, что где-то там рыскают журналисты, которые, понял уже, не успокоятся после одной неудачи.

- Не понимаю, почему они не донимают тебя, - произнёс он. – От твоей же статьи пошла вся эта свистопляска, логично, что ты знакома со мной и располагаешь какой-то информацией.

- Может быть, они меня не нашли, - пожала плечами Эллис. – Или сочли недостаточно крупной пташкой для своего внимания.

- Почему мне не так повезло? За что мне это? У меня и так проблем по горло, а теперь ещё и оголтелая толпа, жаждущая урвать от меня кусочек.

- Слушай, Том, извини, - Лиса опустила глаза, искренне прося прощения. – Я действительно не предполагала, что у этой статьи могут быть какие-то последствия.

- Что мне с твоих извинений? Я не могу попасть в квартиру, потому что эти люди караулят под дверью, и вчера я убегал от них и потерял сумку с вещами и деньгами.

- Ты можешь остаться на ночь здесь.

- И останусь, - заявил Том, повернувшись к девушке. – Эту ночь я провёл на улице, и меня чуть не… Неважно.

К одиннадцати вечера вопрос о сне стал как нельзя актуальным, поскольку Том снова слишком устал за день, насыщенный отнюдь не приятными событиями и переживаниями, чтобы бодрствовать за полночь и иметь таковое желание.

- У меня только два спальных места, здесь и на диване в большой комнате, - говорила Эллис в спальне. – Поскольку ты гость, уступлю кровать тебе, - она взяла с кресла подушку в клетчатой салатно-зелёной наволочке и свою одежду для сна.

- Хорошо, что ты сама понимаешь, что на диване мне будет неудобно, - без намёка на благодарность сказал в ответ Том, уже успевший сесть на край низкой постели.

Глядя на него, Эллис едва слышно усмехнулась уголком губ. Какой странный парень. Этакий маленький принц, не имеющий ничего общего с одноимённым литературным персонажем, капризный, избалованный и как будто не знающий, что обычно за помощь благодарят хотя бы поведением, а не крутят носом.

- Я ложусь, - известил Том, поднявшись на ноги.

- Спокойной ночи. – Эллис отошла к двери и сказала на пороге: - Если проснёшься раньше меня и соберёшься уходить, разбуди меня.

- Не думаю, что проснусь рано.

Оставшись в одиночестве, Том разделся и лёг в помятую постель, застеленную постельным бельём от разных комплектов. Одеяло пахло абрикосами, настойчиво и совсем не химически. Как будто упал в кучу этих спелых фруктов. Это раздражало и отвлекало от сна пробуждающимся голодом, наполняющим рот слюной в ответ на приятный запах. Натянув на себя чёрное одеяло, Том лежал на боку и смотрел в окно, из которого светил город, пока веки сами собой не смежились.

*В английском языке аббревиатура диссоциативного расстройства идентичности звучит как DID, что созвучно с глаголом прошедшего времени did, с которого начинается вопрос.

Глава 7

Рельсы-рельсы, шпалы, шпалы,

От кого ты все время бежала?

Автостопом по Галактике,

Все мы бродяги в теории, а на практике

Хочется домой, мне это знакомо,

Но гитара за спиной, а значит, ты дома.

Что там есть в твоем репертуаре?

Давай споем что ли, пока одни в баре.

Mary Gu, Девочка из ниоткуда©

- Это финиш, - выйдя из ванной, сокрушился Том, снова излучая не позитив, а хмурость и недовольство жизнью. – У меня даже сменного белья нет.

- Я могу тебе дать что-нибудь, - предложила Эллис.

- Ходить в ношеном женском белье? – скептически произнёс Том, глянув на девушку. – Нет, спасибо.

- Иногда я ношу мужские боксеры, они удобны. У меня есть пара новых, с бирками.

Сходив к комоду, Лиса протянула парню трусы. Посомневавшись, без радости на лице, но Том забрал вещь и удалился в спальню. Раздевшись, он надел полосатые бело-синие трусы и посмотрел в зеркало, немного покрутился. Морячок, здорово. Своим видом Том был недоволен, светлое бельё он не носил с тех пор, как Оскар купил ему тёмные трусы, и он начал выбирать бельё по этому шаблону.

- Подошли по размеру?

- Выйди! – рявкнул Том на зашедшую в комнату девушку и заскочил за дверцу шкафа.

Эллис выгнула брови, но послушалась и прикрыла дверь с обратной стороны.

- Ты не очень-то дружелюбный, - заметила она, когда уже одетый парень вышел из комнаты. – Ты казался совершенно другим человеком.

- Каким же? – Том скрестил руки на груди и устремил взгляд на собеседницу.

- Иногда складывалось впечатление, что ты эталонная неприступная дива, у которой всё с иголочки, но потом ты улыбался, разговаривал с людьми, и становилось понятно, что это лишь рабочий образ. Ты выглядел открытым и приятным человеком, очень милым. Но, познакомившись с тобой лично, я прихожу к мысли, что тот улыбчивый парень был лишь образом.

- Хочешь узнать, почему так? – спросил Том и тут же дал ответ: - Ты знаешь меня по временам моделинга, но это был – не я. Это Джерри, моя альтер-личность.

Эллис удивлённо округлила глаза.

- Я думала, ты пошутил про раздвоение личности.

- Хотел бы я, чтобы это было шуткой, но это моя жизнь. Я болею с четырнадцати лет, а формироваться расстройство, как я понимаю, начало с первых лет жизни.

- Вот это да… - поражённо проговорила девушка и, подумав кое о чём, спросила: - Но ты сказал, что во время модельной карьеры был Джерри. Но ты ведь работал в моде не один день, а несколько лет.

- И всё это время вместо меня был Джерри, - кивнул Том. – Он жил вместо меня четыре года. Обычно альтер-личности включаются на короткий срок, но у меня особенный случай. Мне «повезло», моя альтер замещает меня не на дни или недели, а на годы, - он эмоционально развёл руками и затем, выразительно подняв палец перед лицом девушки, строго сказал: - Не вздумай об этом писать.

- Признаться честно, я ничего толком не знаю о раздвоении личности…

- Правильно оно называется Диссоциативное расстройство идентичности.

- О диссоциативном расстройстве чего-то там, - приняла к сведению и повторила, насколько смогла, Эллис. – Но я поражена. В смысле – как это? Ты просто не помнишь четыре года, они выпали из твоей жизни, и ты никак не можешь управлять собой в это время?

- В это время меня как бы нет. Когда активен Джерри, я сплю внутри.

- А раньше этого времени у тебя случались долгие переключения?

- Да. Тоже почти четыре года, с четырнадцати до восемнадцати без трёх месяцев.

Эллис призадумалась, подсчитывая в уме, и произнесла:

- Получается, если ты «потерял» почти восемь лет, то твоему «Я» не двадцать шесть, а восемнадцать лет?

- Нет, - ответил Том, оскорбившись, что ему снова вменяют отсталость. – Мне столько лет, сколько прошло от рождения, при слиянии память и опыт пропущенных лет перешли ко мне.

- При слиянии? – переспросила Лиса.

- Да. Это исцеление при диссоциативном расстройстве. При нём части личности обособлены в отдельные идентичности, то есть альтер-личности, и чтобы человек выздоровел, они должны объединиться, слиться с ним.

- Но ты сказал, что болен сейчас? – нахмурилась Эллис, она многого не понимала.

- Мы объединились, а прошедшим летом снова раскололись, - угрюмо ответил Том и сощурился. – Ты помнишь, что не надо об этом писать?

- Помню. Но получилась бы отличная публикация. Я бы изучила тему и осветила её на примере твоего случая, объяснив, что психические заболевания это совсем не так страшно, как думают те, кто никогда не имел с ними дело… - позволила себе пофантазировать Эллис.

- Только попробуй, - пригрозил Том, вновь сунув палец ей под нос.

- Ты ужасно вредный, - сказала в ответ Эллис, сложив руки на груди. - Но в твоём дурном характере есть определённое обаяние, привлекательность. Уверена, Оскар любил это в тебе, - улыбнулась в конце она.

Чего только Оскар в нём ни любил… И ни терпел. Разве кто-то другой смог бы так, вопреки всему? Том грустно, горестно вздохнул, но не захотел давать Эллис повод задавать вопросы, потому что не сдержится и всё-всё расскажет, что на душе болью и слякотью, вполне вероятно, ударившись в слёзы.

- Ты уже завтракала? Я хочу есть, - перевёл тему Том, тем более на самом деле испытывал голод.

- Нет, не завтракала. Пойдём.

Они прошли на кухню, ничем не огороженную от большой комнаты. Кухонные тумбы и шкафчики здесь тёмных цветов, под стать фасаду здания; вся кухонная утварь стояла на виду, и её было много, самых разных видов и размеров, как будто здесь проживали несколько профессиональных шеф-поваров, а не одна девушка. Всегда Том сам рвался готовить на себя и на всех, кто рядом, но не в этот раз. Сев за прямоугольный стол, он не шевелил и пальцем и ожидал, что его обслужат. Действительно был капризным маленьким принцем, избалованным божком, не понимающим, что если кто-то один [Оскар] о нём позаботился, не все должны так поступать. О нём всегда кто-то заботился, передавая его нежную персону из рук в руки. И хоть воспринимал в штыки слова Оскара, что он неблагодарное существо, не было в нём глубинного понимания, что помощь – это не то, что весь мир ему должен, а услуга, которую другой человек по своему желанию оказывает ему и за которую должно быть благодарным, а за отказ не обижаться. Никто никому ничего не должен, но ему должны все – должны покормить, обогреть, приютить. Так жизнь приучила. По умолчанию должны, без осознания, что живёт с этим инфантильным убеждением, а когда сознательно выбирает такое поведение, как в случае с Эллис, то вообще без вариантов. Чувствуя себя в безопасности, Том всегда начинал прощупывать границы ближнего человека, даже в отношениях с Оскаром эта черта проявилась – как только Оскар перестал жёстко ставить его на место по поводу и без, Том начал наглеть.

Эллис ещё раз отметила про себя своеобразное поведение гостя, но не возмутилась и взялась обслужить большого ребёнка. Заканчивая готовить нехитрый завтрак, она сказала:

- У меня кофе только растворимый. Делать?

Том ответил положительно. Пить растворимый кофе ему не доводилось, потому что впервые попробовал бодрящий напиток в доме Оскара, где он был исключительно высочайшего качества, а потом пил его в кафе, где кофе варят тоже не из порошка. Не сказать, что вкус ему понравился, горчит, аромат не тот, к какому привык.

- Есть молоко? – спросил Том, надеясь спасти кофе и свои вкусовые рецепторы.

Кивнув, Эллис достала из холодильника пакет, поставила перед парнем и вернулась за стол. Том бросил в чашку два кусочка сахара, сдобрил чёрный напиток молоком и размешал. Попробовал. Вкус по-прежнему оставлял желать лучшего, но пить можно. Ещё по одному поводу остро захотелось обратно, к чудесному ароматному кофе, после которого Оскар с большой долей вероятности снова начнёт приставать… Улетев в фантазии, Том едва не пролил кофе мимо рта. Вынырнул в реальность и, поставив чашку на стол, придвинул к себе тарелку с яичницей с беконом; общая тарелка с тостами стояла в центре стола, чтобы обоим было удобно брать подсушенные кусочки белого хлеба.

За завтраком Эллис в свободной руке держала телефон и листала новости. И наткнулась на их с Томом фото, сделанное вчера журналистами. Над фотографией парня и девушки жирнел провокационный заголовок: «Бывший супруг французского миллиардера Оскара Шулеймана Том Каулиц замечен с девушкой-подростком спустя всего месяц после развода! Причина развода раскрыта?..».

- Меня обозвали подростком, - возмутилась Эллис.

- Что? – Том поднял взгляд от тарелки.

- Нам приписывают связь, - девушка повернула телефон экраном к Тому.

Пробежавшись взглядом по тексту, посмотрев на фотографию, где они шли как будто за руку, поскольку Эллис вела его, Том уронил голову и закрыл лицо руками:

- Какой кошмар… Оскар увидит это и может поверить. Это же в моём в стиле.

- В твоём стиле встречаться с подростками? – осторожно уточнила Эллис.

Том опустил руки и посмотрел на неё:

- В моём стиле совершать сомнительные и глупые поступки, а связь с несовершеннолетней как раз относится к таковым.

Лиса попробовала его успокоить:

- Не беспокойся так, это всего лишь очередная утка, про которую через пару дней никто не вспомнит.

- Я беспокоюсь не из-за того, что весь мир будет обсуждать это, а потому, что Оскар может ещё больше разочароваться во мне. Подумает: вот, он даже не страдает, развлекается с кем-то, - ответил Том, заведомо испытывая искреннюю грусть и боль от того, что их может испытать Оскар.

- Можно попробовать сделать опровержение, - предложила Эллис. – Но я думаю, лучше не подливать масла в огонь, если мы никак не будем реагировать, про эту историю все быстрее забудут.

- Да, наверное, ты права, - согласился Том, вновь выпадая из здесь и сейчас.

Не мог перестать думать об Оскаре, о том, что до него дойдёт эта сплетня, не имеющая ничего общего с реальностью, и он в неё поверит. Подумает, что для него, Тома, их отношения настолько ничего не стоили, что он даже не выждал должный срок, чтобы вступать в новую связь. А что бы он сам почувствовал, если бы узнал, что Оскар уже встречается с кем-то, так легко нашёл ему замену? Умёр бы на месте. Но, к сожалению, только по ощущениям, сердце едва ли остановилось бы и избавило от муки жизни с тем, что тот, кто нужен больше всех на свете, выбрал кого-то другого и может с этим кем-то быть не менее счастливым, чем был с тобой.

Том так глубоко погрузился в мысли об Оскаре и об Оскаре и ком-то, так прочувствовал, что лицо стало несчастным-несчастным и на глаза навернулись слёзы. Эллис накрыла его руку ладонью:

- Том, не плачь.

Отдёрнув руку, Том злобным сычонком глянул на девушку исподлобья.

- Я не претендую на то, чтобы сделать эту утку правдой, - подняла руки Эллис. – Только хотела поддержать.

- Просто, - выдохнул Том, потёр лицо ладонью. – Просто я не хочу, чтобы кто-то меня трогал, пока я не вернусь к Оскару.

- А потом, значит, можно?

- Умная сильно? – мгновенно ощетинился Том, вперив в девушку взгляд.

- Мне всего лишь интересно, что ты об этом думаешь. Ты интересно выразился. Исходя из твоих слов, можно подумать, что ты маниакально хранишь верность Оскару, только когда вы не вместе. Я права или ошибаюсь?

- Не лезь не в своё дело, - довольно грубо осадил Том собеседницу.

Но слова Эллис помимо его воли сковырнули больную тему, о которой не подозревал. Так-то она права. После развода Том маниакально избегал физического контакта и лишал себя общения, когда мог его получить, считая, что не должен позволять всего этого себе и другим людям, пока не вернётся к Оскару. Но, будучи в отношениях и в браке, позволял себе изменять и когда имел связь на стороне с Марселем, даже не мучился угрызениями совести. Странная логика, но она есть. Не отдавая себе в том отчёта, почему-то считал, что хранить верность необходимо, только когда Оскар недоступен.

Чёртова Эллис! Ему и так тяжело, а она заставила задуматься над таким сложным вопросом, как собственное поведение в отношениях. Не очень-то адекватное поведение. Быстро доев и допив остывший кофе, Том резко встал из-за стола и ушёл в спальню. Наводить порядок на кухне снова пришлось одной Эллис. Сложив посуду в раковину и оставив до лучшего времени, она зашла к Тому и выразила осуждение:

- Ты мог бы быть любезнее.

- Я в разводе не по своей воле и даже не по воле моего мужа, у меня нет денег, нет собственного жилья, нет работы и на меня объявили охоту журналисты, из-за чего я не могу попасть в съёмную квартиру и вынужден ночевать, где придётся. С чего бы мне быть добрым и дружелюбным?! – ни с чего взорвался Том, всплеснув руками.

- Вообще-то я тебе помогаю, - справедливо заметила в ответ Эллис.

- Так ты и виновата в том, что мне негде жить!

- Я не обязана тебе помогать и делаю это не из чувства вины. Я не виновата в том, что ты решил мне всё рассказать и не предупредил, что это тайна.

- То есть я виноват? – воинственно спросил Том.

- Наверное, тебе было очень тяжело, поэтому ты поделился со мной своей ситуацией. Винить тебя за это было бы жестоко. Но в том, что ведёшь себя, как свинья, ты виноват.

- Давай, выгони меня! – вновь взмахнул руками Том, ничуть не боясь, что Эллис так и поступит.

Ещё одна его особенность – если всё плохо, надо сделать ещё хуже, дойти до абсолютного дна, чтобы смело и с чистой совестью страдать, что жизнь кончена и нет просвета.

- Я не буду тебя выгонять, - сказала Эллис, отпустив обиду и остужая жар ссоры, - живи, сколько нужно. Но мне жаль Оскара. Никогда не думала, что скажу это, потому что он всегда казался мне неприятным человеком, но жить с тобой – большое испытание. Ты невероятно тяжёлый человек.

Несколько секунд Том молчал, сопел и жёг девушку взглядом. Но в словах излилась отнюдь не ярость.

- Думаешь, мне всё это нравится? – с тихим надрывом произнёс он. – Я домой хочу! Мне непонятно и страшно, потому что, вероятно, я потерял всё и этого уже никогда не будет.

Глаза намокли и покраснели, а черты лица напряглись и изломились от того, что рвало душу и вдруг вырвалось наружу.

- Я не знаю, что было в твоей жизни, и надеюсь, что в ней не было ничего по-настоящему ужасного, но ты не представляешь, как мне тяжело! И самое страшное, что я сам виноват. Я молчал так долго, что Джерри всё решил за меня. И всё, - губы раскрыла дрожащая улыбка сквозь слёзы, Том развёл руками. – Оскар не хочет меня слышать, я один и не знаю, как жить эту жизнь. Я хочу обратно, - руки обвисли плетьми.

Несмотря на его слова и прошлую реакцию на прикосновение, Эллис подошла и обняла Тома, успокаивающе погладила по голове.

- Я очень хочу обратно… - тихо повторил Том, сильно обнимая девушку в ответ и закрыв глаза.

Сам нуждался в этой поддержке, хоть от кого-то, потому что, когда сыпешься на куски, не приходится выбирать, чьи руки тебя удержат, дадут крупицу тепла, чтобы выдержать эту секунду.

- Хоть я младше, но ты похож на ребёнка, - сказала Эллис через некоторое время.

- Я не ребёнок. Просто у меня такой характер.

- Довольно дурацкий, - беззлобно произнесла Лиса.

Том разомкнул объятия и развёл руками: что есть. Был не в том настроении, чтобы сокрушаться по поводу своего характера, от которого вечные проблемы. Все его сокрушения уходили в сторону Оскара, на Эллис не оставалось запала, и не имел желания быть для неё лучше, чем есть. Она всего лишь человек, с которым ненадолго свела жизнь, перед ней не нужно быть хорошим, тем более Эллис проста, а он не очень.

- Спасибо за то, что помогаешь мне, - вздохнул Том и посмотрел девушке в глаза. – Но не жди, что теперь я буду милым. Меня никогда не хватает надолго.

- То есть скотинка – это твоё обычное состояние по жизни? – улыбнулась Эллис.

- Нет. Это значит, что когда я осознаю, что что-то делаю неправильно и хочу исправиться, моего порыва надолго не хватает.

- Желание исправиться это уже лучше, чем ничего.

- На самом деле, я не хочу, - не стал лукавить Том, покачав головой. – Но я понял, что веду себя не лучшим образом.

К вечеру Том сидел на длинном подоконнике и смотрел на закат, малиновый и золотой, наполняющий душу возвышенным чувством и одновременно тоской.

- Я вижу прекрасный кадр, но камера в квартире, а телефон был в той сумке, которую я потерял, - не отводя взгляда от окна, поделился Том, когда услышал шаги Эллис.

- Хочешь сделать фотографию?

Том покивал. После столького времени в нём вновь проснулось видение прекрасного и желание творить, но реализовать его не мог, и оставалось только грустить по ушедшему времени и возможностям.

- Возьми, - Эллис достала из кармана и протянула Тому телефон. – Камера у меня такая себе, но лучше, чем ничего, если так хочешь сделать снимок.

- Спасибо.

Забрав у девушки телефон, Том спрыгнул на пол, включил камеру и облокотился на подоконник, ища кадр. Да, камера действительно не ахти. После последних айфонов и профессиональной техники от такого качества глаза болят, но недостаток разрешения не помеха хорошему фотографу. Сделав снимок, оценив результат, Том вернул телефон владелице и попросил:

- Сбрось фотографию мне на почту. Если вернусь домой, достану её.

Эллис сбросила фото на продиктованный адрес, сказала:

- Никак не могу привыкнуть к тому, что ты теперь фотограф.

- Моделью был не я, это Джерри. Я тоже могу выполнять эту работу и получать от неё удовольствие, но я бы не хотел заниматься этим по жизни.

Том отвернулся к окну, посмотрел недолгое время на угасающий закат, теряющий яркость, и обернулся к девушке:

- У тебя есть сигареты?

- Вроде бы где-то завалялись.

Поискав по комнате, Эллис отдала Тому старую пачку с пятью тонкими сигаретами. Том снова залез на подоконник, приоткрыл окно и прикурил. Смотрел на пейзаж за стеклом и вдыхал, выдыхал дым. Отчего-то захотелось принять немного яда. Счастливые люди не курят, это доказывает, что был счастлив, но не понимал этого, потому оказался в этой ситуации, в которой хочется отравить себя.

Эллис стояла поблизости и смотрела на него. Этот парень удивительно привлекателен. Не как знаменитость привлекал её Том, не как мужчина, а как человек. Несмотря на перманентно грустное и недовольное лицо и меланхолию, что источал тяжёлыми токсичными волнами, он привлекал взгляд и вызывал душевный интерес. Опустив взгляд, девушка заметила под подоконником какую-то бумажку.

- Том, у тебя что-то выпало.

Подняв бумажку, Эллис передала её Тому. На поверку бумажка оказалась самодельным конвертиком, развернув его, Том обнаружил внутри деньги и послание, написанное на внутренней стороне конверта:

«Том, я уверена, что ты не попросил помощи у родителей и не принял бы деньги, если бы я тебе их предложила, поэтому пришлось пойти на хитрость. Тебе нужны деньги, а я ещё накоплю. Ты не подумай, это не подачка и не жалость, а расчёт. Если эти деньги помогут тебе наладить жизнь, с тебя поездка на концерт моей любимой группы»,

Это та самая бумажка, которую Минтту сунула ему перед отъездом и про которую напрочь забыл. Двести девяносто три евро. Том посмотрел на деньги в руке, закусив губы, смаргивая растроганные слёзы. Как же это… Слова не находились, моргать пришлось чаще, а губы улыбались. Сестрёнка… У него есть семья, да, есть, и это дорого неимоверно. Дело даже не в деньгах, которых ему остро не хватает, которых вовсе не стало, а в поддержке, в том, что ему не обязательно просить помощи, чтобы случилось маленькое чудо.

Ну, Минтту. Что за невероятный ребёнок?

- Что здесь написано? – полюбопытствовала Эллис, заглядывая в записку, которую не могла прочесть.

Минтту прекрасно владела и английским, и французским языком, который выучила, как и хотела в детстве, но в Испании они с Томом говорили на испанском, потому и записка была написана на испанском языке, которого Эллис совсем не знала.

- Это от моей младшей сестры. Я рассказал ей о своей ситуации и поделился, что у меня осталось совсем мало средств, и она подсунула мне деньги из своих сбережений, - ответил Том, глупо улыбаясь со слезами на глазах.

Без малого триста евро – это немного. Но это намного больше, чем ничего, теперь у него есть хоть какое-то подспорье, чтобы прожить. Потом можно будет продать камеру и ноутбук, чтобы сводить концы с концами, пока не найдёт работу. От мысли, что придётся продать свои вещи, очень значимые вещи, делалось грустно, но Том понимал, что никто не придёт и не обеспечит его и что за один день работу он вряд ли найдёт, потому придётся жить по средствам и добывать эти средства любыми способами.

Том остался на вторую ночь. Но его сон нарушила Эллис, пришедшая в спальню в виде моли, кутаясь в одеяло.

- Я посплю с тобой? В большой комнате снова барахлит отопление, я замёрзла, невозможно спать.

- Только держись от меня на расстоянии, - отозвался Том, двигаясь к левому краю кровати.

- Том, я предпочитаю девушек, и у тебя слишком отвратительный характер, чтобы я не устояла, - сказала в ответ Эллис, укладываясь на правой стороне полуторной постели.

- Ты говорила, что моя вредность обаятельна, - напомнил Том, отнюдь не обидевшись, что Эллис не питает к нему симпатии, он этого и хотел.

- Не настолько, - посмеялась девушка и повернулась спиной к Тому, как и он к ней лежал.

Через довольно продолжительную паузу Том обратился к соседке по кровати:

- Ты когда-нибудь была с мужчиной?

- Почему ты спрашиваешь?

- Просто интересно. Как становятся лесбиянками?

- А как становятся геями? – вернула вопрос Эллис.

- Я не гей.

- Довольно странное заявление от человека, который был в браке с мужчиной и хочет к нему вернуться.

- Мне нравится Оскар, а не все мужчины.

- Хорошо, я отвечу, - сказала Эллис. – С мужчиной я была, один раз в семнадцать лет.

- И как?

Лиса пожала плечами:

- Это было как езда по кочкам не велосипеде, которым управляешь не ты. Не больно и не приятно, никак. Тот парень мне не нравился, я переспала с ним только потому, что все вокруг делают это, значит, и мне пора бы. Но я не жалею, благодаря этому опыту я могу с уверенностью утверждать, что мужчины не моё.

- Ты поэтому переключилась на женщин?

- Нет. Мне всегда нравился свой пол, только я этого не понимала.

- Поняла после того парня?

- В некотором смысле да. После него я задумалась, посмотрела вокруг и поняла, что меня в принципе не привлекают парни. Потом я познакомилась с одной девушкой, мы были друзьями и никогда не говорили о своей ориентации, но мы как будто чувствовали друг друга, поняли без слов и когда потянулись друг к другу, всё случилось.

- Ты до сих пор с ней?

- Нет, мы были вместе не очень долго.

- У тебя было много женщин? – поинтересовался Том. Сон ему перебило и почему бы не поболтать, ожидая, когда снова заснёшь.

- Три.

- Немного…

- А у тебя? У тебя были женщины?

- На этот вопрос мне сложно ответить. С одной стороны, у меня есть опыт с женщинами, с другой стороны, с женщинами спал только Джерри. Именно я был с женщиной только один раз, но не уверен, что это считается, потому что она была проституткой, мы были втроём, и в процессе получилось, что я её, Оскар меня… - заканчивая высказывание, Том смутился, не привык обсуждать с кем-то столь интимные темы, тем более с едва знакомым человеком.

- Звучит сексуально. Я тоже хочу попробовать втроём, но никак не могу исполнить свою желание, потому что со случайными людьми не хочу, а каждую свою девушку не могу с кем-то делить.

Эллис помолчала и спросила:

- А мужчин у тебя сколько было?

Том задумался, вспоминая, считая, и ответил:

- Если с пятью насильниками, то девять.

- В интервью ты говорил, что насильников было четверо?

- Много лет спустя меня изнасиловали ещё раз, два года назад.

- Прости… - стушевалась Эллис. – Мне очень жаль.

- Это же не ты сделала, - не очень весело усмехнулся Том. – Всё в порядке, эту травму я пережил.

- Ты молодец. Когда я смотрела интервью, в котором ты рассказывал про подвал, я была в ужасе от того, что люди способны на такой уровень жестокости, что кто-то прошёл через это, и была под глубочайшим впечатлением от того, что после этого можно полноценно жить и добиться успеха, связанного с демонстрацией тела и твоих увечий, напоминающих о случившемся.

- Это Джерри, - напомнил Том. – Я стеснялся своего тела, испытывал перед ним ужас и не мог смотреть на себя без одежды, не мог дотрагиваться, каждое принятие душа превращалось для меня в испытание. Только после объединения я справился с этим, но всё равно свёл шрамы и рад, что их больше нет.

- Том, а восемь из девяти мужчин у тебя были до Оскара? Я имею в виду тех, с которыми…

- Я понял, - сказал Том, избавив Эллис от необходимости договаривать про добровольность. – Нет, не все до, двое во время.

- Ты изменял Оскару? – изумилась девушка.

- Да.

- Да ладно! – воскликнула Эллис, аж подскочив и повернувшись к Тому. – Уважаю!

- По-моему, моё поведение заслуживает порицания, а не уважения.

- Да, конечно, изменять плохо. Но уважение и удивление у меня вызывает другое. Можно подумать, что за отношения с Оскаром любой человек должен быть благодарен и сидеть тихо, но ты не такой. Ты, похоже, не считаешь, что тебе повезло, и ты должен держаться за свой шанс всеми зубами.

- Не понимаю, почему об Оскаре говорят, как будто он не обычный человек, - хмуря брови, произнёс Том. – Да, он невероятно богатый, но в остальном он обычный человек.

- Такое мышление и делает тебя особенным, - вновь посмеялась Лиса. – Знаешь, хоть я и лесбиянка, и Шулейман мне не нравится как человек, если представить, что в какой-то параллельной сумасшедшей вселенной он предложил мне руку и сердце, я бы, наверное, согласилась, потому что это уникальный шанс и возможность ни о чём больше не беспокоиться, кроме того, как не вылететь за дверь.

- А я не хотел вступать в брак и думал, что мне в нём плохо… - тихо, мысля вслух, признался Том.

- Твоя особенность просто зашкаливает.

- Я не особенный. Я дурной, и мне от этого часто живётся несладко, как и тем, кто рядом со мной. Особенно Оскару, поскольку он рядом со мной с моих восемнадцати лет и вытерпел столько, что я много раз удивлялся, как он не вышвырнул меня.

«И он закрыл дверь».

***

Том придумал, как ему попасть в квартиру. Погуляв неподалёку от дома, он подошёл к полицейскому патрулю и попросил помощи, объяснил свою ситуацию. Особенно не надеялся, что ему придут на выручку, но иного плана не имел, потому оставалось держаться за веру, что шанс есть. Полицейские не только к нему внимание проявляли, но и просьбу его не оставили без внимания. Прошли вместе с Томом к нужному зданию, поднялись на седьмой этаж и обвели строгими взглядами журналистов, которые, как он и говорил, были тут как тут и оккупировали дверь.

Не обращая внимания на стражей порядка, журналисты ринулись к Тому, разевая рты для вопросов и успевая выкрикивать их, но полицейские ненавязчиво, не касаясь его, продемонстрировали оружие на поясе, которое имеют право применить против беснующейся толпы, и журналисты остановились и притихли, буравя взглядами мужчин в форме.

- Доброго дня. Сержант Моллиган, - поздоровался и представился полицейский, обводя взором толпу. – Поступила жалоба, что вы нарушаете право на неприкосновенность частной жизни и создаёте условия, препятствующие благополучию человека.

- Мы журналисты! – возмутилась одна представительница прессы. Всюду пролазить и вмешиваться в частную жизнь – это их работа.

- Предъявите ваши удостоверения.

Стоя рядом с крепкими мужчинами в форме, Том впервые чувствовал себя в безопасности перед кровожадными журналистами, и это ощущение защищённости дарило спокойствие. Толпа зашушукала, зашуршала, ища и доставая из сумок и карманов корочки. Полицейские не проверяли каждое удостоверение, просмотрели с расстояния, отметив тех немногих, кто ничего не предъявил по разным причинам, и один из них произнёс:

- Вы находитесь здесь незаконно. Просим покинуть здание.

- Мы свободная пресса! – вновь выкрикнул кто-то из журналистов, готовясь отстаивать право освещать любое событие и вещать, что полиция не может их затыкать.

- Вы находитесь в жилом доме, - невозмутимо сказал полицейский. – У вас есть письменное согласие каждого жильца на ваше нахождение здесь?

Журналисты снова зашептались. Никакого письменного согласия у них не было, они никого и не спрашивали, но на них никто не жаловался. Никому из жильцов пресса не мешала, поскольку в отсутствии Тома они вели себя тихо и не мусорили. Никому, кроме одной женщины, но и она в полицию так и не позвонила.

- Письменного согласия у нас нет, - взялся за всех ответить один журналист, - но мы никому не мешаем.

- Мы вынуждены вас вывести отсюда.

- Спасибо вам, - одними губами сказал Том полицейским.

Проскользнув мимо журналистов, отвлечённых на стражей порядка, он открыл дверь и юркнул в квартиру. Закрыв дверь изнутри, прижался к ней спиной и выдохнул, закрыв глаза. Получилось. Но врасплох застал незнакомый голос.

- Что вы здесь делаете?

Распахнув глаза, Том в недоумении уставился на женщину в голубом пеньюаре, что недоброжелательно смотрела на него.

- У меня к вам встречный вопрос. Что вы здесь делаете? Кто вы? – произнёс в изумлении и непонимании.

Женщина обвела его взглядом и сказала:

- Я так понимаю, вы тот самый Том Каулиц.

- Да, это я. Но – кто вы?

- Мелания Линторфф, - холодно представилась незнакомка и распорядилась: - Оставьте ключи и уходите, вы и так доставили мне немало неудобств.

- Что? – Том мотнул головой. – Вы что-то путаете. Здесь живу я, я снимаю эту квартиру.

- Нет. Эту квартиру снимаю я с двадцать шестого марта.

- Нет, - стоял на своём Том, ни секунды не сомневаясь в том, что это какой-то странный розыгрыш или же обычный казус. – Я был здесь два дня назад, ночевал, вас здесь в помине не было.

- Так вот, кто наследил… Я начала сомневаться в своём ментальном здоровье из-за беспорядка, который вы оставили.

Том хлопал ресницами, искренне не понимая, что происходит. Они что, находятся на разных параллелях реальности?

- Но вас здесь не было…

- В Лондоне я в командировке. У меня был завал на работе, и мне пришлось провести ночь на рабочем месте, - отвечала мисс Линторфф. – Я вернулась к полудню.

А Том ушёл немного раньше на встречу со Стэнли Хоупом. За остекленевшим взглядом он вспоминал некоторые детали и понимал, что в этой ситуации всё-таки не он прав. Флакончики уходовых средств и духи в ванной, свежие продукты в холодильнике, которые не покупал. Том был настолько поглощён мыслями о предстоящем интервью, что не замечал вокруг себя какие-то несоответствия. Получается, здесь на самом деле живёт эта женщина? То есть он фактически проник в чужое жильё, поспал, помылся, позавтракал чужими продуктами и ушёл, оставив на память о себе грязную посуду в раковине и следы обуви на полу? Как так могло случиться, если он снимает эту квартиру?

Мисс Линторфф взяла со столика маленькую записку, написанную на специальной плотной бумаге для небольших заметок:

- Позвоните хозяйке квартиры, миссис Бейтс. Она просила вас связаться с ней, чтобы вы договорились о ваших вещах.

Пребывая в ступоре от неправильности, сюрреализма происходящего, Том машинально принял записку. Что же происходит? Он здесь больше не живёт? А где он живёт? Как его могли выселить без его ведома?

На импровизированной визитке неровным почерком с сильным наклоном вправо печатными буквами были написаны контактные данные миссис Шерил Бейтс. Всё верно, с этой женщиной Джерри заключал сделку на аренду квартиры. Неужели он нарвался на мошенницу? А зачем мошеннице просить перезвонить?

- Можно я позвоню от вас? – подняв взгляд к Мелании, попросил Том. – Я разбил телефон, а мне срочно нужны мои вещи, я ради них и пришёл.

Мисс Линторфф дала ему телефон и встала на прежнем месте, подперев грудь скрещенными руками, давая понять, что не уйдёт и не отвернётся, а будет бдительно следить за тем, что незваный гость делает. Нервная женщина. Что она о нём думает? Смотрит как на потенциального маньяка, довольно неприятно. Проглотив неприятные ощущения от недружелюбия женщины, Том набрал номер с визитки.

- Алло?

- Здравствуйте, миссис Бейнтс. Это Том Каулиц.

- Здравствуйте, Том. Вы звоните по поводу ваших вещей? Извините, что позволила себе их собрать и забрать, но вы не оставили никаких контактных данных и исчезли, а срок вашей аренды вышел. Я не могла ждать и терять время.

- Срок моей аренды вышел? – растерянно переспросил Том.

- Да, двадцать шестого числа.

- Я… - Том завис на полуслове, не зная, что сказать и не успевая осмыслить всю эту информацию. Сжал пальцами переносицу и мотнул головой. – Извините, что не позвонил, я совсем забыл, что заключил договор только на один месяц. Напомните, пожалуйста, сколько вы просите за квартиру?

- Четыре тысячи семьсот пятьдесят пять фунтов, - любезно подсказала миссис Бейтс.

У Тома вытянулось лицо, и уголки губ опустились. Несмотря на то, что Джерри снова избрал жёсткий путь его воспитания, Том подумать не мог, что он не позаботится о нём в плане обеспечения жильём, хотя бы им, раз всё остальное отнял. Том по умолчанию был уверен, что это съёмное жильё в его распоряжении на тот срок, который ему потребуется, что Джерри всё оплатил заранее, как с той квартирой в Париже. Но обеспечение себя жильём – тоже важный момент взросления и независимой жизни, в этот раз Джерри превзошёл сам себя по уровню суровости и позаботился о жилье для своего Котёнка только на один первый месяц, намеренно не указав это в послании к нему. Сам, всё сам, Котёнок. За квартиру нужно платить и заранее думать, за сколько уплачено, чтобы внезапно не оказаться на улице? Какой сюрприз. В следующий раз ты будешь умнее, Котёнок.

Том остался без угла. Снять квартиру стоит почти пять тысяч фунтов стерлингов, а у него в кармане всего двести девяносто три евро, что в фунтах будет ещё меньше. Озвученная сумма воспринималась чем-то недостижимым, огромным по сравнению с тем, что имел. Несколько месяцев назад он мог позволить себе абсолютно любое жильё в любом уголке земного шара, а сейчас четыре тысячи семьсот – неподъёмная сумма для него. Вот он, крах. Возвращение с облаков на землю.

- Том? Вы ещё тут? – позвала миссис Бейтс замолчавшего парня.

- Да, я тут, - ответил Том, выбравшись из тумана беспросветной растерянности от последних новостей.

- Когда и где мы можем встретиться, чтобы я передала вам ваши вещи?

- Лучше сегодня. Вы можете подъехать к вашей квартире?

- Да. Я как раз собираюсь в тот район.

Договорившись с хозяйкой его теперь уже бывшей съёмной квартиры, Том отклонил вызов. Посмотрел на экран телефона. И, загоревшись идеей, поднял взгляд к мисс Линторфф:

- Я кое-что забыл спросить. Могу я позвонить ещё раз?

- Звоните. Но после этого вы уйдёте.

Согласно кивнув, Том переключил всё внимание на средство связи в руке. Набрал номер Оскара, который заново выучил. Не думал о том, что будет понятно, что говорит он вовсе не с миссис Бейтс, это неважно, потом, по факту, подумает, что делать с возмущённой женщиной. Главное – позвонить, раз сердце дёрнулось в порыве, получив такую возможность. Уже не ждал, что Оскар спасёт, ему хотя бы голос услышать, получить ниточку связи, хоть толщиной с нано-волосок.

Но после седьмого гудка Оскар отклонил вызов. Угадал, кто ему звонит с незнакомого номера. Кто ещё может знать его номер и упрямо названивать? Опустив телефон, Том удалил вызов, чтобы не оставлять номер Оскара в чужом устройстве, положил мобильник и пошёл к двери.

- Ключи, - требовательно напомнила мисс Линторфф, продолжая жечь взглядом незваного гостя.

Достав из кармана ключи, Том отдал их женщине и вышел за дверь, где никого не было, журналистов разогнали. Ушёл в никуда.

Встретившись с миссис Бейтс, Том забрал свои вещи и остался стоять посреди тротуара с чемоданом и сумкой с камерой на плече. Он, бывшая топ-модель, фотограф самого высшего общества и бывший муж мультимиллиардера, бездомный и нищий. В кармане последние деньги, которые даже не его, а помощь от малолетней сестры, и которых безнадёжно мало, чтобы найти жильё в таком дорогом городе как Лондон. Он придумал какой-никакой план, но жизнь в очередной раз ударила по лбу, сбросив ещё на один уровень ниже. Складывалось такое впечатление, будто Джерри на всём пути расставил ловушки, в которые Том безропотно заходил, ведомый надеждой и верой, что вот сейчас справится, наступал на мины.

Он официально бездомный. Настолько погано, что смешно. Сил уже нет плакать и сокрушаться, и Том смеялся, стоя под зачинающейся моросью без малейшего понимания, как ему жить дальше. Как выживать, не имея даже крыши над головой. По иронии судьбы и с подачи Джерри Том вернулся в ту точку, где находился перед тем, как принять предложение Оскара уехать из центра с ним. Тогда он тоже не имел ни дома, ни денег, ни работы, ни представлений о том, как ему выживать в большом мире. У Тома появилась возможность пройти этот путь заново, без Оскара.

Морось усиливалась. Удобнее повесив на себя сумку с камерой, Том покатил чемодан к пешеходному переходу. Возвращался к Эллис, поскольку в данном случае с места в карьер не по силам, нужно посидеть, подумать, желательно, чтобы в это время не капало на голову.

- Ты решил ко мне переехать? – пошутила Эллис, увидев Тома со всеми вещами.

- Я остался без жилья, - нерадостно и серьёзно сказал в ответ Том. – Оказалось, что Джерри снял квартиру только на один месяц, там уже живёт другой человек, и у меня недостаточно денег, чтобы снова арендовать её или что-нибудь другое.

- А сколько стоит аренда?

- Четыре тысячи семьсот пятьдесят пять.

- Я бы хотела помочь, но у меня нет столько… - проговорила девушка, заломив руки за спиной.

- Я бы не взял, - качнул головой Том, поставил чемодан к стене и, разувшись, прошёл в большую комнату.

Эллис проследовала за ним, сказала:

- Можешь оставаться у меня. Правда, в середине апреля я поеду к родителям, потом сессия, но, думаю, ты и без меня поживёшь какое-то время.

Том хмуро, со скепсисом взглянул на неё:

- Ты оставишь едва знакомого человека в своём доме без присмотра?

- Ты не похож на того, от кого можно чего-то опасаться.

- Как раз такие люди, которые внушают доверие и кажутся безобидными, оказываются самыми большими злодеями.

- Настоящий злодей никогда бы так не сказал, чтобы не породить сомнения. Теперь я уверена в тебе ещё больше, - улыбнулась Эллис.

- Ты не думаешь, что это может быть коварный план? – приподнял брови Том. – Скажи, что ты злодей, и никто не подумает, что ты на самом деле им являешься. Это легко – если хочешь скрыть правду, озвучь её.

- Как сложно… - нахмурилась девушка.

Том пожал плечами, помолчал немного и уточнил:

- Спасибо за твоё предложение, но я не останусь надолго, максимум на несколько дней.

Не став настаивать, Лиса села рядом с ним и спросила:

- Что ты теперь будешь делать?

- Думать.

Чуть позже Том попросил у Эллис телефон и, не уходя в другую комнату, набрал Оскара. В последний раз. Если он не ответит, перестанет надеяться и придумает какую-нибудь другую надежду.

Не ответил. Шулейман не стал отклонять, но выключил звук и вернулся к прерванному занятию; рядом с владельцем телефон горел экраном с очередным незнакомым номером. После ряда гудков вызов закончился сам, оставив Оскару сообщение о пропущенном звонке, а Тому глухое молчание в смолкшем динамике.

Второго раза не будет. Да, ему остаётся только думать. Думать уже не как ему жить, а как выживать, как выбраться с социального дна, на котором очутился в наказание за то, что не ценил небеса.

Глава 8

Может быть, я и не храбрый, не сильный или не умный,

Но где-то в глубине души

Я знаю, любовь найдет дорогу.

Liz Callaway, Jin Miller, Love will find a way©

Наверное, что-то похожее чувствует человек, прыгнувший с моста. Все проблемы кажутся неважными, кроме того, что ты уже летишь вниз. Том переживал примерно то же самое. Он находил десяток поводов для недовольства своей идеальной жизнью, а сейчас, когда исполнилось всё, чего хотел (свобода, независимость, отсутствие обязательного надзора), оно оказалось неважным. Только у того абстрактного человека есть шанс не умереть, а при удивительно удачливом стечении обстоятельств даже не остаться инвалидом, а Том уже разбился о свою землю. Теперь все мысли о том, что потерял. Что же ему не нравилось? Уже и не вспомнить, такая ерунда.

В галактике Тома Оскар занимал место Солнца. А что случается, когда гаснет Солнце? Правильно, всё живое вымирает. И ему тоже грозит вымирание, с той разницей, что звезду обратно не зажжёшь, а Том ещё может побороться за своё Солнце. Человек, с которым чувствуешь себя дома, стоит того, чтобы пройти босиком по дну и вернуться.

Оскар не хочет его слышать, больше не хочет знать, Том принял эту горькую истину и больше не возлагал надежды на мобильную связь, не предпринимал попыток дозвониться. Но это не означает, что всё кончено безвозвратно и шансов нет. Они всё равно могут поговорить – для этого нужна личная встреча. Да, точно, личная встреча, при которой Оскар не сможет не ответить или положить трубку, при которой будет видеть его глаза и лицо, и Том сможет следовать за ним по пятам, бежать, пока всё не объяснит.

Очень часто по жизни Том складывал и опускал лапки, но не в этот раз. И его не пугала охрана, как и сложность миссии, как и то, что Оскар может не захотеть его видеть, просто отвернуться и не простить. Пусть, главное, чтобы Оскар знал правду, чтобы знал, что Том его – не предавал. А потом он обязательно простит, даже если не сразу, в обратное Том не мог верить.

Один вопрос – как встретиться с человеком, чей адрес стёрт из памяти? На первый взгляд это невозможно и впору опустить руки на месте, но Том не остановился на первом взгляде. На самом деле, вариант есть не один.

Поехать в Ниццу и искать встречи на улице? Оскар передвигается исключительно на машине и далеко не факт, что остановится, а с его манерой водить за автомобилем Том точно не угонится. Нет, это не то. Нужно думать уже. Где Оскар бывает?

Оскар любит проводить время на отдыхе где-нибудь в океане. Это прекрасный вариант! И на острове Оскар точно никуда от него не денется, придётся выслушать. Но Оскар отдыхает в таких местах, на которые придётся очень и очень долго копить, однажды Том спросил у него, сколько стоит их отдых, озвученная сумма была пугающе впечатляющей. И как узнать, на какой именно курорт отправился Оскар и отправился ли? Их же множество. А если Оскар поедет на собственный остров? Да, наверняка Оскар поедет туда, зачем лететь на какой-то курорт, если у тебя в распоряжении личный? В таком случае выборка возможных мест сужается до одного, что отлично, но об этом острове Том знал только то, что он находится в Атлантическом океане. Не слишком конкретно. Каковы шансы найти остров в целом океане, не зная даже приблизительных координат? Стремятся к нулю. Вариант отпадает, потому что придётся как минимум угнать самолёт, чтобы с воздуха искать нужную малую землю.

В каких ещё местах Оскар бывает? Где может случиться случайная не случайная встреча? Думай, Том, думай. Где, где, где?

Как Джерри визуализировал планы, так и Том записывал, зарисовывал в процессе мозгового штурма, расходуя альбомные листы, которые утаскивал у Эллис, комкал их, отправлял в урну. Пришёл к этому без оглядки на «старшего брата».

Том щурился, грыз кончик ручки и большой палец.

Оскар и Джерри случайно встретились на модном показе, судьбоносном показе, после которого они, все трое, уже не смогли расстаться. Эврика! В прошлом, до него, Оскар любил периодически посещать модные показы, и есть вероятность, что после развода он возобновит эти выходы в свет. Оскар же с ним, Томом, перестал активно развлекаться, а до него проводил дома значительно меньше времени.

Есть решение. Том должен пробиться на модные показы, в качестве модели или фотографа – неважно. Но лучше, конечно, в качестве фотографа. Как раз это будет два в одном: он и денег заработает в процессе, и в итоге добьётся встречи с Оскаром. Насколько Том помнил, из всех мировых модных гигантов Оскар отдавал предпочтение Дольче Габбана, значит, в первую очередь он будет нацеливаться на показы именно этого модного дома. Но и другие подходят. Только не… Одежду какого Дома Оскар не любит и не носит, следовательно, и на его мероприятие не пойдёт? Кажется, Диор. Или Прада? Нет, всё-таки Диор.

Только для того, чтобы стать тем, кто достоин уровня мировых модных гигантов, возможно, придётся пройти путь, который проделал Джерри в своём восхождении на вершину. С самого начала, с самого низа, где сейчас и находится. Потому что модель Джерри Каулица не многие помнят, востребованность сейчас едва ли будет та же, что на пике карьеры, не стоит на это рассчитывать. А фотографом Том был не в сфере моды, следовательно, на своё место вернуться он не может, некуда возвращаться, может только переквалифицироваться и пополнить ряды модных фотографов.

Остаётся решить, откуда начинать путь. Денег достаточно, чтобы купить билет на самолёт, но не хватит на метания. Том должен не ошибиться. А если ошибётся, не сожалеть и не опускать руки, а продолжать бороться в тех условиях, какие будут. Сейчас, на берегу, сложности Тома не пугали, он и не думал, что ему предстоят какие-то особенные трудности, поскольку начинает не с нуля, у него есть база, нужно только верно воспользоваться ею и напомнить миру о себе, чтобы попасть в желаемую точку.

Пользоваться гостеприимством Эллис и оставаться на неопределённый срок Том не собирался. Сидеть на шеи у девушки, живущей по средствам – это низко и унизительно, он не настолько убогий, чтобы быть паразитом. В своём решении Том был твёрд. Но куда податься? Сейчас это самое важное решение.

Можно воспользоваться лайфхаком Джерри и обратиться в социальный приют, в точности повторить его путь. Но Том полагал, что журналисты не оставят его в покое так легко, а в подобном месте он будет в очень уязвимом положении. И он слабо представлял, как в социальном приюте работать, где брать впечатления, а моделей, а место для съёмок? Нет, социальный приют – на самый крайний случай, когда или голодная и холодная смерть на улице, или это печальное место. А пока что у него ещё есть возможность выбирать. И он должен выбрать. Свой путь.

Всегда Тому было сложно сделать выбор, его одолевали всевозможные сомнения. Но не в этот раз. Наверное, всё зависит от цели, а если цель – счастье, конкретное, а не абстрактное, то и сомнениям и жеванию соплей места нет. Только решимость вернуться в Эдем.

Какие у него есть варианты? Остаться – не вариант. Социальный приют – плохой вариант. Поехать к родителям и от них работать? Дом у них эстетичный и Аликанте красивый город, проблем с декорациями не будет, как и с моделями, среди испанок много ярких девушек, женщин и даже бабушек, мужчины тоже колоритные, но мужчин Том никогда не снимал, кроме Оскара, потому ориентировался на женский пол. Жизнь с родителями избавит его от необходимости беспокоиться о крыше над головой и пропитании, что в его ситуации огромное подспорье, но это снова – жизнь под крылом, лёгкий путь. Не этого Джерри хотел, и сам Том не сможет уважать себя в полной мере, зная, что прошёл тяжёлую дорогу по лёгкому варианту.

Отвлёкшись от напряжённых размышлений, Том взглянул на Эллис, что сидела на подоконнике, одетая в короткие шорты, майку зелёного цвета, оттенком немного пастельнее её волос, и вязанные белые, выцветшие гетры, спущенные, собранные гармошкой на тонких щиколотках. Отложив листы и ручку, он поднялся из кресла и спросил:

- Можно я тебя сфотографирую?

- Пожалуй, когда тебя предлагает сфотографировать профессиональный фотограф такого уровня, глупо отказываться, - улыбнулась девушка и засуетилась. – Но давай я хоть причешусь, - она потянулась к волосам, приглаживая несколько перепаленные краской прядки.

- Нет-нет, - остановил её Том. – Всё великолепно. Так как надо.

- Что мне делать? – спросила Эллис, когда парень вернулся к ней расчехлённой камерой.

- Ничего, - ответил тот, возясь с любимым фотоаппаратом, в котором каждый раз перестраивал настройки под конкретную съёмку. – Вернись в прежнюю позу. Просто сиди, смотри в окно, думай. Забудь обо мне, - с этими словами он спрятал лицо за камерой, глядя на Эллис через видеоискатель, присматриваясь к кадру.

Эллис постаралась следовать указаниям, отвернулась обратно к стеклу, но чувствовала себя немного неловко. Том сделал своё дело быстро, посмотрел результат. Получилось хорошо, Эллис весьма фотогеничная, но душа требовала большего, чего-то другого. И Том быстро смекнул – чего. У него всегда так: начинает, а в процессе фантазия разгоняется до галопа и бьёт копытом, уводя от первоначальной задумки в неведомые дали.

Подхватив со стола стакан воды, Том метнулся к Эллис, окунул пальцы в воду и занёс их над её ногой, роняя на кожу капельку, ничего не говоря, чем вводил девушку в недоумение. Так и не объяснив ничего, он снова взялся за камеру, присев, положив локоть на подоконник, и запечатлел бег капли по гладкой светлой коже и влажный, отражающий свет след, оставляемый ею. Посмотрел, что вышло. Странный кадр, не смог бы объяснить, в чём его смысловая нагрузка, но испытывал потребность его сделать и сейчас ощущал удовлетворение от результата. Как бы банально эта фотография ни выглядела и какие бы вопросы ни вызывала, в ней присутствовала та самая сила, то, что заставляет остановиться, смотреть и думать, что Том считал главным в фотографиях, по крайней мере, в своих.

Но останавливаться ему не хотелось. Том вновь присел, обронил на ногу Эллис ещё пару капель и принялся фотографировать, чтобы заиметь большую выборку кадров, с разных ракурсов, с разным количеством светящихся дорожек. Может быть, какой-то кадр окажется лучше первого.

- Мне мокро, - поделилась очевидными ощущениями Эллис. – Я сниму гетры?

- Да, конечно.

Подхватившись, Том сам стянул гетр с правой ноги девушки, с которой работал, и бросил на пол. Скрылся за камерой. Вынырнул, наклонился к голени Эллис, взял в руку её щиколотку, разглядывая кожу и изгибы формы. Лиса напряглась, всё-таки это контакт, близость, и она не понимала, что делает Том. Но напряжение сменилось удивлением и интересом с примесью затаённого восторга. За работой Том терял пол, терял связь с реальностью и для него существовал только объект творческого интереса. Это, предельная сосредоточенность его взгляда, линии сведённых бровей, выражения лица, завораживало. Для него будто перестал существовать весь остальной мир. С ювелирной точностью и воздушной невесомостью Том касался подушечками пальцев её кожи, вёл невидимые линии вверх. За колено, по бедру.

Дойдя взглядом до живота Эллис, Том поднял его выше. Выпрямился и потрогал бретельку бельевого топика на плече девушки, оттянул майку, заглянул под неё, нахмурился. Не то, этот топик будет смотреться в композиции не так, как нужно, как хочется ему.

- У тебя есть белый лифчик без поролона? – спросил Том. - Желательно и без косточек.

- Есть.

- Надень, пожалуйста.

Снова так много вопросов, так мало ответов, но Эллис послушалась, сходила в спальню, переоделась и вернулась без майки, в белом, чуточку просвечивающем бюстгальтере в форме треугольников. Встав перед Томом, она вопросительно приподняла брови.

- Садись обратно, - Том коснулся подоконника и добавил, когда Эллис исполнила указание: - Ты не против, если я оболью тебя кофе?

- Вообще-то против. Но что-то мне подсказывает, что ты всё равно это сделаешь.

- Нет, - качнул головой Том. – Если ты откажешься, я ничего не сделаю. Но, пожалуйста, согласишь.

- Похоже, у меня не остаётся выбора. Лей, - коротко посмеялась и подняла руки Лиса.

Том поставил ближе чашку с остывшим кофе, который не допила Эллис, и принялся распоряжаться:

- Сложи ноги по-турецки. Да, так. Гетры… Где второй гетр?

Подобрав с пола снятый ранее гетр, Том надел его на ногу девушки, коснулся её колен, убеждаясь, что всё как надо. И, взяв в одну руку камеру, второй вылил кофе на ямочку между ключицами Эллис. Коричневые струйки побежали по коже, промачивая тонкую белую ткань бюстгальтера, преодолевая этот барьер и стремясь к резинке шорт. Том поспешил приступить к съёмке, пока движение напитка не стихло, сделал только один целый кадр, а остальные щёлкал без лица, лишь губы захватывал.

- У меня много складок на животе? – не меняя позы, озаботилась Эллис.

- У живого человека они должны быть, - ответил Том, на секунду опустив камеру, и снова припал глазом к видеоискателю.

- На фотографиях их обычно убирают.

- Не на моих.

Но и на этом душа Тома не успокоилась. Отщёлкав достаточно кадров такого вида, он сбегал за угольным карандашом. В качестве одного из хобби Эллис увлекалась рисованием для себя, оттуда и альбомные листы, и в числе прочего в её комплекте для рисования был и рашкуль. Наклонившись к животу девушки, Том написал на испачканной кофе коже слово: «Repentance?». Обвёл каждую букву несколько раз, делая надпись достаточно яркой, с неровными очертаниями, подчёркивающими сложность эмоционального состояния вопроса. И сфотографировал.

Написанное на французском языке слово: «Раскаяние?» отлично смотрелось вкупе с кофейной «грязью», концептуально даже для тех, кто не знает языка, потому что уголь и неровность почерка. Почему со знаком вопроса? Потому что раскаяние не однозначно и не нужно давать смотрящим чистый конечный продукт, лучше дать им почву для размышлений, вопрос, что всегда требует ответа.

Проделанной работой, занявшей всего двадцать минут, Том остался доволен. У него есть целая серия снимков, разделенных на три блока. Пусть они положат начало его восхождению. Но обрабатывать их будет потом, поскольку редактура в большинстве случаев занимает больше времени, чем непосредственно съёмка, а сейчас у него в приоритете всё-таки другое дело, он ещё не определился с тем, куда ему идти.

Можно поехать к Оили и Миранде. Они оба дизайнеры, люди, непосредственно вхожие в модную индустрию и являющиеся её частями. Вроде бы это идеальный вариант – сестра или Миранда без проблем проведут его, куда надо, или продвинуться помогут. Но у Миранды непростые, непонятные отношения с прочими дизайнерами, к которым он то ходит на вечеринки, то называет их бездарностями, продающимися за красоту (что означает это выражение, Том так и не понял). И многие другие дизайнеры его тоже не любят, за глаза презрительно называя шоуменом в жанре треш, а не творцом. Миранда не станет проводить на чей-то показ, только если не сойдётся огромное количество звёзд. А о возможностях сестры Том ничего не знал, за развитием её карьеры он не следил. Но даже если они помогут, будет опять же – под крылом и лёгкий путь, который проскочит всё то важное, что Джерри для него уготовил, потому что он об этом, о свободе и прочем, мечтал и тосковал, не сознавая, что той самой взрослой независимой жизни никогда не знал и мыслил детскими понятиями о ней, во многом не имеющими ничего общего с реальностью.

Какие ещё связи есть в его жизни? Какие знакомые, кто может помочь?

Карлос. Карлос – модный фотограф и очень любит его, даже после завершение модельной карьеры Монти просил его о сотрудничестве. От Карлоса можно получить главное – помощь в трудоустройстве, а остальное Том сделает сам, ему не нужно, чтобы ему всё дали в готовом виде. И хоть номер Карлоса Том тоже не знал наизусть, он знал, где находятся два его дома, расположение одного помнил точно, второго примерно. Неважно, что дружба с Карлосом достались ему в наследство от Джерри, в конце концов, Джерри никогда не брезговал использовать любые возможности, а стопроцентно честными бывают только маленькие дети и идиоты.

Решено – он летит в Рим. Том заранее посмотрел расписание вылетов и выбрал рейс. Когда он собрался и готов был уйти, Эллис попросила:

- Оставишь мне свой номер?

- Зачем? – Том обернулся к девушке.

Не имел ничего против, но отчего-то был уверен, что общение их оборвётся, потому удивился предложению поддержать связь.

Эллис пожала плечами:

- Позвоню как-нибудь, спрошу, как у тебя дела.

Подумав пару секунд, Том сказал:

- У меня сейчас нет телефона. Лучше напиши ты свой номер.

Согласившись, Лиса написала на клочке бумаги свой номер телефона, а также адрес электронной почты и ники во всех соцсетях, где была зарегистрирована. Положив бумажку в карман, Том поблагодарил Эллис за помощь, попрощался и ушёл. Приехав в аэропорт, купил билет за восемьдесят два евро и сел ждать начала регистрации. Снова поставил всё на зеро, поскольку если ничего не получится, окажется на улице с двумя сотнями и одиннадцатью евро в кармане. Ну, хоть ноутбук и камера есть, первый можно продать, чтобы не голодать, а вторую использовать по назначению и крутиться, как может. Ещё и чемодан с фирменной одеждой есть. В общем, не пропадёт, если очередной план накроется глухим медным тазом, как неподъёмной могильной плитой. Очень хотелось верить, что не пропадёт.

В современном мире царит переизбыток информации, каждый день появляются тысячи инфо-поводов, и никакая новость не живёт долго. Но и так немалый интерес к разводу младшего Шулеймана и конкретно к его бывшему супругу подогревали ещё и искусственно. Конкуренты Шулеймана были отнюдь не прочь разжиться внутренней информацией через чужие руки и остаться как бы ни при чём. Журналисты это тупой расходный материал, который сам с охотой идёт в топку.

Том заметил журналистов, что как всегда передвигались группой. Зайдя в зал, они озирались в поисках объекта интереса. Мышцы напряглись, нет, сколько можно, когда его оставят в покое? Но в этот раз он не побежит, у него рейс. Поднявшись со стула, не сводя взгляда с журналистов, пока что не заметивших его, Том поспешил в противоположную сторону. Подошёл к работнику службы безопасности аэропорта и тихо попросил:

- Пожалуйста, помогите. Меня преследуют.

- Кто вас преследует? – в ответ спросил мужчина, крайне серьёзно отнёсшись к поступившему обращению.

- Эти люди, - Том кивком указал в сторону журналистов, что в свою очередь нашли его взглядами.

- Подождите здесь, - сказал охранник и позвал коллегу, чтобы побыл с парнем, попавшим в сложную ситуацию.

Журналисты устремились к цели, но работник аэропорта остановил их, провёл беседу с целью выяснить, кто они и с какими намерениями находятся здесь. Прессу из аэропорта выдворили, поскольку они создавали угрозу безопасности, нарушали спокойствие пассажиров и не имели направлений от издательств, которые могли бы перекрыть первые два пункта до реального столкновения. Никто ведь не знал, что жертва поедет именно в аэропорт.

Том поблагодарил охранников и на всякий случай оставался поближе к ним. Попробовал погладить шикарную служебную собаку, за что получил её повышенное внимание, что расценили неправильно, но обошлось без тщательного досмотра, который нанёс бы новую психологическую травму. После этой неловкой ситуации Том наконец-то перестал липнуть к охране и вернулся в зону ожидания, а там и регистрацию объявили. Стоя в очереди, он то и дело оглядывался, проверяя, не вернулся ли кто их журналистов. Ему очень не хотелось, чтобы пресса узнала, куда он направляется, или вовсе чтобы какие-то журналисты полетели с ним и превратили полёт в допрос с психологическими пытками.

Очереди, очереди… В аэропортах Лондона колоссальное количество людей, можно уснуть стоя, пока продвигаешься к очередной стойке. И проголодался вдобавок, с завтрака прошли уже пять часов. Пройдя последнюю препону регистрации на рейс, Том занял один из свободных стульев и, закинув ногу на ногу, полез в сумку с камерой, куда запихнул ещё и перекус, прихваченный на память о гостеприимстве Эллис, чтобы не тратить деньги на покупку еды в аэропорту. Достал самодельный сэндвич и сок, перелитый в маленькую пластиковую бутылочку, откусил. Вкусно. Вкусно и грустно, потому что это совсем другая жизнь.

В эконом-классе снова ад. Хоть здесь люди в целом более тихие, чем на рейсе из Испании, где большинство пассажиров были местными, их слишком много, настолько много, что лица стираются, голоса превращаются в общий гул, и ты сам влипаешь в эту безликую массу, становишься её частью, теряешь себя в огромном «Я» трёхсот пассажиров, что Тому не нравилось. Неприятно чувствовать себя всего лишь одним из множества таких же людей. Людей, которые могут в одночасье все вместе погибнуть, и никто в новостях не будет перечислять их имён, что не сделает хуже трагедию смерти, но от чего становится ещё более тоскливо.

Всего лишь один из. А благодаря Оскару был особенным, исключительным, одним из обитателей Олимпа.

Не имеет значения, каким ты классом летишь, только когда падает самолёт. В остальных случаях он очень и очень важен. То же самое с кучей других вещей: качество еды, которой питаешься, квартира, в которой живёшь, транспорт, которым передвигаешься, всё это важно, оно определяет уровень жизни. Дорогого стоит, когда ты покупаешь то, что тебе необходимо или чего просто захотелось, и не думаешь о деньгах. Когда не нужно беспокоиться о завтрашнем дне и о том, что будет через десять лет. Когда не убиваешься на работе, чтобы не оказаться на улице, а можешь позволить себе поспать, отдохнуть, ничего не делать и творить в своё удовольствие. Когда ты видишь мир не когда заработаешь на путешествие, а когда захочешь. Когда ты не белка в колесе, а свободный человек. Вот что есть настоящая свобода – отсутствие нервных слёз из-за страха за своё будущее.

Наконец-то Том понял, что Оскар не навязывал ему свой образ жизни, не ущемлял, подгоняя под себя, а хотел дать ему всё самое лучшее. Почему не мог осознать этого в правильное время? Том даже по смокингам скучал, с удовольствием бы надел его и отправился с Оскаром на приём. Но двери подобных мероприятий закрыты для него, как и для остальных простых смертных, никак не связанных с элитой. На самом деле этот дивный, немного пугающий мир – и есть его реальность, поскольку с восемнадцати лет привыкал к ней рядом с Оскаром, а с обычной жизнью толком и не знаком.

Но в этот раз плохие условия переживались проще, поскольку у него была цель. Он летит не в хмурый Лондон, где неизвестно, куда идти, а в город, где начнёт свой путь к необходимой, самой желанной встрече. Что угодно можно вынести, если тебе есть, ради чего выстоять, ради чего бороться. Том может не быть счастливым, но не может позволить Оскару жить с мыслью, что он его предал. Неважно, сколько морей придётся преодолеть и по какому каменистому дну пройти, чтобы увидеть его и сказать, что не предавал.

Пока вышли из самолёта, пока прошёл регистрацию по прилёту, пока нашёл свой чемодан, в Вечном городе заалел закат. В магазинчике неподалёку от аэропорта Том потратился на складной нож с четырнадцатисантиметровым лезвием. На всякий случай приобрёл оружие, поскольку есть пятьдесят процентов вероятности, что снова придётся ночевать на улице, а Рим тоже большой город, где люди не только едят пиццу. Лондонский опыт научил, что нужно держать ухо востро. Лучше сразу быть с оружием, чем плакать из-за того, что его у тебя не оказалось. Конечно, лучше всего был бы пистолет, он убедительнейший аргумент в неприятном разговоре, но его так запросто не купишь, и стоит огнестрельное оружие куда дороже.

Выйдя из магазина, Том убрал новоприобретение в карман и покатил чемодан к автобусной остановке, что, если верить указателю, располагалась где-то впереди. Решил сначала направиться во второй дом Карлоса, адрес которого, спасибо Джерри и их дню рождения, что отпраздновал там, был в памяти. В первом же доме тоже бывал Джерри, но приезжал туда вместе с Монти, потому не имел необходимости узнавать и запоминать точный адрес. Том знал только район.

Колёсики стучали по разбитой временем брусчатке, застревали в зазорах, и приходилось через каждые пять шагов оборачиваться и дёргать чемодан на себя, вызволяя колесо из плена. Тому эта нервирующая мука надоела, и он взял чемодан в руки, но быстро понял, что переоценил свои силы. Тащить подмышкой двадцатикилограммовый чемодан не просто тяжело, а не по силам, перекашивает в его сторону, и жёсткая грань больно упирается в бок, ударяет при каждом шаге. И в руках перед собой тоже особо не потащишь, Том и пробовать не стал.

Но наконец-то брусчатка сменилась сносным тротуаром, уже совсем стемнело. На улицы вывалила вторая волна народа, чтобы погулять, потусоваться, блуждали вездесущие туристы, фотографируя красоты города и себя на фоне всего, чего можно и чего нельзя. Добравшись до дома Карлоса, Том не увидел света ни в одном из окон. Значит, никого нет. Куда-то уехал и вернётся сегодня или находится в другом городе, другой стране? Карлос же по роду деятельности постоянно в разъездах, Том подумал об этом заранее, но надеялся, что повезёт.

На всякий случай нажав на кнопку звонка на заборе, Том не получил никакого ответа и убедился, что принять его попросту некому. Поставил чемодан к забору и сам сел под ним. Что ж, будет ждать. Смысла отправляться сейчас на поиски второго дома Том не видел, по темноте сложнее ориентироваться. Переночует здесь, чтобы не пропустить Карлоса, если вдруг он приедет, подождёт до полудня следующего дня, а потом… Потом в хостел, чтобы было где оставить чемодан и где спать, если не встретится с Карлосом. Как-нибудь выкрутится, выдюжит, начнёт устраивать жизнь вне зависимости от того, с помощью или без неё. Главное – он больше не побежит. Пора уже прекращать метаться и начинать действовать. Что бы ни случилось, он останется в Риме и будет что-то думать, крутиться здесь.

Прислонившись спиной к забору, Том поднял колени и убрал руки в карманы, в правом нащупывая пальцами рукоять ножа, согретую теплом тела. Он обязательно справится. Обязательно… Потому что, если не сумеет, если окажется слабаком и нытиком, Джерри победит. И в этот раз в случае проигрыша он потеряет нечто большее, чем жизнь – самоуважение и право думать о себе и о жизни так, как думает. У него просто нет иного выбора, кроме как преодолеть всё и выстроить себя заново. На кону так много, что не может быть альтернатив, только «сделай» или «сделай».

Если Джерри хочет, чтобы он показал, на что способен, если это единственный путь к Оскару, Том примет этот вызов, уже принял, и будет бороться до конца, чтобы вернуть себе то, что имел и по глупости потерял. Оскар узнает правду, Том сделает для этого всё. Может быть, он не самый умный, не самый сильный, не самый хитрый и далее по списку, но он не полное ничтожество и исправит свою ошибку.

В раздумьях от нечего делать Том игрался с ножом. Щёлк – разложил, щёлк – сложил. И монотонный звук, простые повторяемые действия подтолкнули к воспоминаниям о моментах, когда держал нож в руках в качестве оружия. Щёлк – первая жертва, мужчина средних лет. Щёлк – второй мужчина, заслуживший свою участь, потому что тот, кто покушается изнасиловать ребёнка, достоин смерти на месте. Щёлк – крик: «Умри!» и лезвие ножа в собственной груди, дотянувшееся до сердца. Щёлк, щёлк, щёлк…

Щёлк – следующий раз, уже не с ножом, а с пистолетом, вырос, повысил уровень. И всё-таки, кем же он был, собой или Джерри, в тот момент, когда взял пистолет и четырежды спустил курок, не дрогнув ни единым мускулом? Этот вопрос оставался без ответа. В ту минуту их невозможно было разделить, не было той грань, что отличала их друг от друга даже в полном объединении. Джерри сделал решающий шаг навстречу и проник в него, влился, вплёлся в цепочку ДНК, соединив своё мышление с Томиным сознанием, чтобы свершить дело, необходимое обоим. Неделимы. Не два в одном – единое существо с двумя лицами и идентичными чертами, точь-в-точь накладывающимися друг на друга.

Хотел ли Том смерти своих насильников? Наверное, хотел. Но это желание жило в Джерри. Потому что Том – добрый, он никому не может желать смерти.

Щёлк. Если он смог убить, разве же не сможет достичь встречи? А лезвие острое, холоднее рукояти, осторожно попробовал его подушечкой большого пальца.

Щёлк. Сложил нож и убрал обратно в карман. Руки тоже спрятал в карманы и поднял взгляд к тёмному небу, где звёзды прятались от искусственного света города.

Глава 9

Здесь всё не так,

Каждый шаг – новый страх.

Но помню я,

Что есть ты у меня.

DjSmash, Птица©

- Кто это? – нахмурив брови, произнёс Карлос, обращаясь к супругу, который встретил его в аэропорту и с которым они возвращались домой.

- Сейчас узнаем, - сказал в ответ Дино и решительно направился к тёмной скрюченной фигуре под их забором. – Парень? – позвал он, подойдя к непонятному человеку. – Тебе нужна помощь?

Разбуженный его голосом, Том разлепил глаза и поднял голову, являя своё лицо.

- Радость моя! – охнул Карлос, узнав в подзаборном элементе любимчика. – Что ты здесь делаешь? Что с тобой произошло? – за сердце схватился, потому что любимая модель, которая для него никогда не станет бывшей, выглядела отнюдь не стильно и эстетично.

Один ёжик волос чего стоил, напоминающий принудительные стрижки буйных пациентов психиатрических больниц, или отчаяние человека, упавшего в депрессию и обрившегося под ноль. А дополняло его бледное, помятое после неудобного сна лицо с тенями усталости.

- Привет, Карлос, Дино, - поздоровался с земли Том и, поднявшись на ноги, оставив вопросы без ответа, спросил: - Я могу зайти?

- Конечно-конечно!

Монти коснулся спины парня, направляя его к двери в заборе, за которым дорожка к крыльцу. Не замолкал, сыпал вопросами, обнимал одной рукой, когда не размахивал обеими в жестикуляции.

- Том, почему ты сидел под забором? Сколько часов ты там провёл? – Карлос открыл входную дверь и первым пропустил гостя в дом. - Я слышал о вашем разводе. Радость моя, мне так жаль…

- Вы с Оскаром развелись? – переспросил Дино, настроение у него мгновенно испортилось и по мышцам поползло напряжение.

О разводе Карлос узнал на работе и ещё не успел обсудить новость с любимым супругом, потому для того она стала сюрпризом, крайне неприятным сюрпризом. Дино начал спокойно относиться к Тому только после того, как увидел, что у него серьёзные отношения с Шулейманом, а после их свадьбы окончательно перестал воспринимать парня как угрозу, поскольку полагал, что никто не будет смотреть налево в паре с таким партнёром, как Оскар. Но если они больше не вместе, то молоденькая смазливая бывшая модель, от которой любимый в полном восторге, снова – потенциальный соперник.

- Да, мы развелись, - повернувшись к Дино, подтвердил Том и вновь переключил внимание на друга, попросил: - Карлос, мы можем поговорить наедине?

- Да, конечно, - Монти коснулся ладонью его спины. Обратился к мужу: - Дино, приготовь пока что-нибудь. Том, ты ведь останешься и поешь с нами?

Дино молча стоял и сверлил взглядом мужа и мальчишку рядом с ним. Они собираются поговорить наедине, а его отправляют на кухню? Тучи сгущаются всё больше. В ответ на вопрос друга Том неопределённо пожал плечами. Не захотел проситься погостить не с глазу на глаз. Они поднялись в комнату на втором этаже, где Карлос бросил чемодан и подошёл к парню.

- Том, прости, но я не могу не спросить – кто тебя так оболванил? – произнёс Монти, проведя рукой в воздухе около головы Тома.

- Я сам.

- Сам? Радость моя… - жалостливо проговорил мужчина. – Тебе было так плохо? Сейчас как? – он взял руку Тома в ладони.

Правильно поняв, что Карлос связал его не лучший вид с тяжёлым переживанием развода, Том ответил:

- Нет, всё в порядке. Просто я снова красился в блонд, потом захотел вернуться к своему цвету и решил, что проще сбрить всё. Не люблю перекрашиваться из цвета в цвет.

- Ты точно в норме? – уточнил Карлос, заглядывая в глаза.

- Понимаю, что выгляжу не лучшим образом, но кто угодно не будет выглядеть как с обложки, проведя ночь на улице.

- Ты ночевал на улице?! – распахнув глаза, ужаснулся Монти. – Почему?

- Это уже мои личные заскоки, - покрутив кистью у виска, загадочно улыбнулся Том.

Помолчав, он сцепил руки и сказал:

- Карлос, я приехал не просто так. Некрасиво переходить сразу к делу, но я не хочу ходить вокруг да около, потому что это нечестно. Я хочу вернуться в работу, и в этом мне необходима твоя помощь. В моей жизни больше не осталось людей из мира моды, только ты. Помоги мне, пожалуйста.

- Ты хочешь вернуться к модельной карьере? – с удивлением переспросил Карлос.

- Я бы предпочёл войти в моду в качестве фотографа, но и на модель согласен. Мне нужна работа.

- Хорошо, - кивнул мужчина, - я поговорю со всеми.

- Спасибо большое, - Том слегка улыбнулся ему. – И ещё кое-что. Карлос, можно я поживу у тебя? У вас.

- Без проблем, живи. Ты же знаешь, я только рад видеть тебя в гостях, - лучезарно улыбнулся Карлос и обнял его за плечи. – Пойдём. Ты голоден? У меня уже под ложечкой сосёт, не успел с утра позавтракать.

После завтрака все трое поехали во второй дом, основной, поскольку в этот заехали только за тем, чтобы Карлос взял кое-что для работы. Спросив разрешения, Том принял душ, переоделся и в выделенной ему спальне сел на край кровати в ожидании неизвестно чего. Развлекать себя здесь особо нечем, по дому бесцельно не погуляешь в поисках места, которое займёт. Карлос не был бы против, но Том так не мог, у них не те отношения, чтобы наглеть и вести себя свободно, как с самим собой. К тому же здесь живёт не только Карлос, но и Дино, с которым они друг другу совершенно чужие люди.

Вспомнив про фотографии Эллис, Том включил ноутбук и перебросил на него снимки. Отобрал лучшие кадры, которые пойдут в дальнейшую работу, и сел за обработку. Давненько не проводил время за редактурой, так давненько, что спина заныла, мышцы отвыкли от нагрузки специфического положения. Но сам виноват, не надо пытаться работать в ссутуленной позе, сидя на кровати. Поскольку письменного стола в комнате не было, Том пересел на пол, упёрся спиной в стену и поставил ноутбук на ноги. Тоже не слишком удобная поза, но хотя бы спина не напрягается.

Неспешная обработка фотографий (а куда спешить, коротая время за нужным занятием?) заняла больше двух часов, после чего Том выключил и закрыл ноутбук, отложив его на тумбочку. Встал, посмотрел в окно, за которым солнечно и красиво, зазывает погода. Хотелось погулять, но останавливала возможность столкнуться с журналистами. Вдруг они узнали, куда он полетел, и рыщут по улицам? Кажется, у него развивается паранойя, но паранойя оправданная.

Вздохнув, Том отошёл от окна, перекрутился по комнате, игнорируя телевизор на стене, в котором сейчас не видел для себя досуга. Сел на пол в центре комнаты. Подумав, Том решил позаниматься йогой, заброшенной, как и многое другое, в сладкой счастливой жизни, в которой умудрялся тосковать и быть несчастливым. Для начала встал в позу кошки, потом воина, переходя к более сложным асанам.

- Дорогой, позвать для тебя экзорциста? – посмеялся Карлос, заглянувший в комнату и увидевший парня в необычной для человека позе, отдалённо напоминающей «мостик».

«Позвать психиатра. Одного конкретного», - подумал Том.

Плавно выпрямил шею, отняв макушку от стоп, открыл глаза и посмотрел на друга, в его глазах стоящего вверх ногами. Тот продолжил:

- Всегда удивлялся, как ты складываешься в такие узлы. Как-то я пробовал заниматься йогой, начитавшись, как это полезно, но у меня ничего не получалось.

- Могу потренировать тебя, если останусь надолго, - улыбнулся ему Том.

- Не надо. Дино не оценит, если меня скрючит, - вновь посмеялся Карлос и затем взялся за дверную ручку. – Раз ты занят, пойду я, не буду отвлекать.

- Карлос? – позвал Том и перевернулся, садясь. – Ты можешь побыть со мной?

- Конечно.

Монти зашёл обратно в комнату, притворив за собой дверь, и сел на кровать. Том же продолжил заниматься в полной тишине, поскольку не посчитал необходимым включать какую-нибудь подходящую музыку. Несколько минут Карлос в ожидании наблюдал за парнем и обратился к нему:

- Том, о чём ты хотел со мной поговорить?

- Ни о чём, - Том снова перевернулся и сел, качнув головой. – Просто мне хочется побыть не в одиночестве.

И такая тихая грусть звучала в его словах, что у Карлоса сжалось сердце.

- О, радость моя… - Карлос подошёл и упал на колени рядом с парнем, сгрёб его в охапку, заключая в объятия. – Это после развода, да? Ты чувствуешь себя совсем одним? Мне так жаль… Такие замечательные люди не должны страдать. Но кто был инициатором расставания? Том, расскажи мне, обещаю, что никому не скажу, даже Дино, если попросишь. Нет, Дино скажу, молчать с ним это слишком жестоко, но он вращается в совершенно других кругах, ему нет смысла с кем-либо обсуждать тебя.

- Давай я расскажу про развод как-нибудь в другой раз? – сказал Том, немного придушенный энтузиазмом мужчины. – А сейчас… может быть, ты отпустишь меня? Если Дино нас увидит, боюсь, мне не придётся ждать ничего хорошего.

- Брось, Дино уже давно не ревнует к тебе, - Карлос ослабил объятия, позволив Тому поднять голову.

- Да, он перестал ревновать, я замечал, но, по-моему, опять начал. Наверное, из-за того, что я снова без пары.

- Я поговорю с ним, - серьёзно пообещал Монти.

Том качнул головой:

- Не надо. Я могу его понять, сам такой. Меня Дино не трогает, и не думаю, что тронет, это было всего один раз, а то, что я ему не нравлюсь, мне не повредит.

Как и обещал, Карлос обзвонил весь обширнейший список своих личных и деловых знакомств. И на следующий день пришёл к Тому с результатами.

- Я поговорил со всеми, как ты просил, - сказал Монти, присаживаясь на край кровати в гостевой спальне. – У меня плохие новости. Никто не хочет нанимать тебя в качестве модели, потому что шрамы ты свёл, ушло время и тебе в этом году двадцать семь, сам знаешь, век модели недолог, если не достичь определённого уровня.

Том понурил голову. Пускай не рвался быть моделью, но всё равно неприятно и грустно услышать, что тебя, за кем бегали, кого жаждали, теперь и даром не хотят. Время ушло – какое печальное словосочетание, и ничего не поделаешь.

- Я так не думаю, - поспешил добавить Карлос, видя, как сник парень. – Для меня ты по-прежнему самый лучший, но они так сказали.

- Да, я понимаю, - сказал Том и с надеждой поднял глаза к другу. – А что с фотографией?

Карлос отвёл взгляд:

- Тут мне тоже нечем тебя обрадовать. Как бы так сказать. С тобой не хотят связываться, так как считают, что твой успех заслуга Оскара.

- Но у меня есть талант! – возразил Том.

- Не спорю, радость моя! – всплеснул руками Монти. - Я видел твои работы, у тебя есть и талант, и своё интересное видение. Но ты прославился как фотограф в отношениях с Оскаром, про любого бы на твоём месте подумали, что признанием он обязан деньгам, а не своим способностям. К тому же ты не работал в моде, а делал только частные съёмки.

- Понятно, - повторился Том, закусил губы.

От таких известий впору опустить руки. Том не ожидал, что будет легко, но не мог подумать, что всё окажется настолько беспросветно, обидно. Никому он не нужен ныне, никто его не хочет. Одни не хотят, потому что теперь обычный, без уродства и недостаточно молодой; вторые – потому, что не верят в его способности. Как паршиво узнать, что никому ты больше не нужен. Но сдаться он не имеет права. Не получилось начать красиво – начнёт, как получится. Альтернатив нет.

- Карлос, возьми меня к себе, - твёрдо попросил Том, посмотрев на мужчину. – Моделью не надо, если меня никто не хочет, это будет тебе в ущерб. Позволь с тобой поработать вторым фотографом, так делают, я знаю.

- Прости, малыш, но нет, - улыбнулся Монти и обнял его за плечи. – На моей площадке работает только один фотограф, и это я. Почему ты так рвёшься вернуться в моду? Ты же теперь работаешь в другом направлении. Я уверен, с твоей базой со временем ты легко войдёшь в моду, если захочешь. Но зачем тебе это?

- Затем, что мне нужно вернуться к работе. Частные съёмки я проводил с подругами Оскара и теперь остался не у дел. Мне нужна работа. Возьми меня хоть кем-нибудь, хоть ассистентом аппаратуру и кофе носить, - говорил Том убедительно, на внутреннем надрыве, поскольку действительно готов был и на такую работу. Не в его ситуации перебирать.

- Радость моя, побойся Бога. Ты и ассистент? Это не твоего уровня работа, - помахал руками и покачал головой Монти, не понимая, насколько серьёзен парень.

- Мне нужны деньги, - сказал Том, глядя ему в глаза. – Поэтому мне нужна работа. Когда-то я был домработником, я не боюсь непрестижных обязанностей.

- Том, я чего-то не понимаю, - вновь покачал головой Карлос, также став серьёзным, посмотрел из-под сведённых в недоумении бровей. – Тебе нужны деньги? Но у тебя же есть деньги? Моделью ты хорошо зарабатывал, фотографом тоже имел немалые гонорары и, наконец, не думаю, что после развода ты остался ни с чем, по контракту ты должен был получить хоть какие-то отступные, Оскара я знаю плохо, но на жмота он не похож.

- После развода я не получил ничего, - отвечал Том, отведя взгляд, - я сам настоял на том, чтобы контракт составили таким образом. А остальные деньги… - замолчал, закусил губы, облизал и тихо вздохнул. – Нет у меня ничего, не осталось.

- Как это? – изумился Монти. – Ты истратил все деньги, которые заработал?

Том снова вздохнул и сказал:

- Я не буду объяснять, как так получилось. Прости. У меня в кармане последние двести евро, и это действительно последние мои деньги. Не расспрашивай меня, а помоги. А если не можешь помочь… - он не договорил, потому что и так понятно, что хотел сказать.

Пару секунд Карлос подумал и серьёзно спросил:

- Сколько тебе нужно?

- Карлос, я не… - начал отказываться Том, но мужчина перебил его.

- В долг, - сказал Карлос, чтобы гордый парень принял помощь и не чувствовал себя унизительно.

Том согласился – разве у него был выбор? – но без «но» не обошлось.

- Я не знаю, сколько мне нужно, - сказал он. Прикрыл глаза, потому что непросто говорить, тяжело сформулировать, и, открыв их вновь, признался: - Я плохо разбираюсь, сколько стоит жизнь.

- Ты какой-то странный. Не такой, - проговорил Карлос без шуток, но и без претензии, разглядывая Тома. – Ты говоришь так, будто не строил карьеру с нуля, не жил сам все те годы до Оскара.

- Этого я тоже не могу тебе объяснить, - покачал головой Том, опасаясь, что друг обоснованно обидится, но иначе поступить не мог.

Не мог рассказать правду, не ему, не сейчас. Да и как рассказать историю длиною в жизнь в паре предложений, перевести тяжёлую психиатрию на простой человеческий язык?

- Том, извини, но у меня от тебя сейчас немного мороз по коже, - сказал Карлос, потрясся пальцами в воздухе. – Как в каком-то триллере. Я смотрю на тебя и вижу того же самого человека, которого знал, но за внешностью ты как будто совершенно другой человек. Скажи честно, вас двое? – пошутил и улыбнулся Карлос, слегка ткнув парня локтем в бок.

Том подыграл:

- А ты думал, это ничего не значит, что у меня два сменных имени? Мы братья-близнецы, Том и Джерри. Ты нас раскусил.

Монти посмеялся, притянул его к себе и чмокнул в щёку.

- Вот теперь я тебя узнаю. Твой юмор на грани неповторим, я скучал по нему.

Отпустив Тома, мужчина сел прямо и продолжил говорить по другой, более серьёзной теме:

- Так, насчёт денег. Раз ты не знаешь, сколько тебе требуется, я сам прикину необходимые статьи расходов, посчитаю и переведу тебе деньги. У тебя нет карты? Как это? Я начинаю очень плохо думать об Оскаре. Он здесь не при чём? – отвечал Монти на слова парня, тонущие в его быстрой, громкой речи. – Никто не скажет плохо о любимом человеке, даже бывшем, но для меня Оскар превращается в злодея. Если карты нет, то остаётся только наличность. Прежде всего тебе нужно снять квартиру. Радость моя, ты всегда желанный гость, но я постоянно в разъездах, тебе самому будет удобнее жить отдельно. Понятное дело, нужны средства на еду, одежду, все повседневные вещи. Плюс деньги на оборудование… У тебя есть камера? Хорошо, что есть, камера – это часть тела, понимаю. Но ещё нужна прочая аппаратура… Ты ведь хочешь работать? Хочешь. Нужна студия, реквизит…

Том пытался подсчитывать в уме, во сколько приблизительно всё это обойдётся, но сбился ещё на оборудовании и бросил это дело. Всё равно ведь не представляет, сколько стоит в Риме аренда квартиры, каковы цены на продукты и прочее, а значит, в любом случае не смог бы вычислить близкую к правде сумму. Понятно только одно – средств на жизнь надо немало, даже если не шиковать, а если не ограничивать себя во всём, то вообще ах и ох для того, кто искусственно полный банкрот.

Как стыдно занимать деньги. Но если Карлос настаивает, искренне хочет помочь, наверное, глупо отказываться. А долг он обязательно, обязательно вернёт. Пока Том не знал, как будет зарабатывать, но у него появилась ещё одна цель – заработать столько, чтобы как можно быстрее отдать долг другу, который спасает его сейчас.

И ведь у него есть деньги, большие деньги, за одну только фотографию из серии «Двое» выручил сумму с шестью нулями, а не тратил почти ничего. Но денег как бы нет. Он самый богатый нищий. Аплодисменты и приз за самую несуразную жизненную роль в студию.

Оставшись в одиночестве после разговора с Монти, Том размышлял о том, какое же он конченое недоразумение. Он всё просрал. Свернул и похерил звёздную модельную карьеру; будучи с Оскаром, не пользовался возможностями и не создавал бренд своего имени, а работал только с его подругами и в итоге остался ни с чем. Никому не нужный. Слишком банальный и старый для моделинга, слишком бездарный для модного фотографа. Никто. Никто у разбитого корыта, проебавший все возможности, что складывались к его ногам. Как грустно и обидно, когда одним ты не нужен, а другие в тебя ещё и не верят. Мир от него отвернулся. Конечно, кто он без фамилии Шулейман, чтобы к нему питали интерес и ждали, когда соблаговолит вернуться? Бывшая модель, ушедшая на пике карьеры, что для любого здравомыслящего человека несусветная глупость, и не погибшая при каких-нибудь загадочных или холодящих кровь обстоятельствах, чтобы запомниться? Фотограф, работавший исключительно в будуарах?

Но мир непостоянен, его можно повернуть обратно к себе. Для пущей решительности сжав кулаки, Том включил ноутбук и засел с ним на кровать. Пробовал подобрать пароль к своей странице в инстаграм, но ничего не вышло. Как угадать пароль, который не сам придумал, а тебе выдала система? А свой номер, к которому привязан аккаунт, не помнил, и телефона того не имел на руках.

Бросив атаковать социальную сеть, Том создал новую страницу. Перетащил с ноутбука фотографии, которые заполняли предыдущий аккаунт. Просидел за этим делом до ночи, поскольку к каждому посту нужны ещё и тэги, к некоторым подписи и нужно вспомнить, что и где писал, чтобы перенести на новый адрес своё «лицо». В конце опубликовал новые работы, три фотографии Эллис: ноги с каплей воды, тела с потёками кофе и тела с вопросом: «Раскаяние?» на животе.

Раскаивается ли он? Да, очень. Вывернется наизнанку, но исправит всё и вернёт. В шапке аккаунта Том написал, что является фотографом, указал, что это новая официальная страница и разместил ссылку на старую. И с чувством удовлетворения лёг спать. На сегодня он сделал всё, что мог.

Но назавтра ему пришли комментарии наподобие: «Да это же фейк! Фейк, ты дрочишь на Тома?», что ввело Тома в некоторое замешательство. Никто не верил, что эта страница на самом деле принадлежит ему. Никогда Том не отвечал никому, кроме Оскара и его подруг, но то было в прошлой жизни. Том отвечал скептически настроенным комментаторам, объяснял, что это его аккаунт, это вправду он пишет, но и словам его не верили. С чего бы? Полдня убив на борьбу с ветряными мельницами, то есть на споры в комментариях, Том записал видео, в котором всё объяснил, а также уточнил, что новая странница – не желание начать новую жизнь после развода, в чём некоторые его заподозрили. Даже показал себя без капюшона и опубликовал ролик.

После видео-обращения скептиков стало меньше, но отдельные личности продолжали гнуть свою линию. Но это перестало заботить Тома, его внимание переключилось на число подписчиков, которых ничтожно мало по сравнению с тем, сколько было, сколько требуется, чтобы твоя страница что-то значила. Почему люди не приходят к нему? Том действительно не понимал, пока не пришлось признать, что основная масса подписчиков пришла к нему благодаря Оскару и его подругам, тоже делавшим ему рекламу. Да… он не только никому не нужен, но и ни на что не годится без Оскара. Неужели совсем ни на что? Всё складывалось так, что Том задумался: а не бездарен ли он? Может быть, нет у него никакого таланта, а признанием обязан исключительно протекции Оскара. Любую бездарность можно раскрутить, пиар творит чудеса.

Том пересматривал свои работы, все, что хранились на ноутбуке. У него есть талант? Или нет? Неужели единственное, что делал хорошо, было самообманом, всеобщим обманом, держащимся на том, какой человек стоял за его спиной, какие люди? Карлос называет его талантливым, но он ему друг и в восторге от него, Карлос не скажет ничего плохого. Где же правда?

А правда в том, что любому таланту нужна поддержка, потому что талантливых людей много. Без неё выстреливают и стремительно поднимаются единицы, которым повезло. Зря Том думал, что может о себе позаботиться, что у него есть дело, с которого запросто себя обеспечит – дело-то есть, но без вклада Оскара развить его во что-то прибыльное, значимое, очень и очень непросто. Может быть, он бы и смог достичь своего уровня без поддержки, но на это потребовались бы годы упорного труда при отсутствии каких-либо гарантий. Потому что везёт не всем, даже тем, кто трудится не покладая рук. Пришлось признать, что один не так уж много стоит, по крайней мере, доказать свою ценность без опоры несравнимо сложнее, и что имел поверхностные представления о том, как происходит успех. Былой его успех был не проплачен, нет, в этом все те люди заблуждаются, но форсирован, а теперь… Теперь может полагаться только на себя, собственные силы и стараться не сомневаться в своих способностях, поскольку в противном случае не останется ничего, за что держаться и карабкаться вверх.

В памяти камеры Том нашёл неопубликованную личную фотографию, на которой они с Оскаром вместе в непонятных декорациях, по которым не угадать, где и когда был сделан снимок. И сам не сразу вспомнил, где сфотографировал их. Долго Том смотрел на фото, переброшенное на ноутбук, сомневался и нажал «опубликовать», поставив на Шулеймана отметку, ссылку на его страницу. Оскар ему не поможет, никто не поможет, но он может использовать все методы, которые ему доступны.

«Вы снова вместе?????! Когда успели????!», «Вы остались друзьями?», «Развод липа?!». Подписчиков у него немного, но в комментариях отмечались и мимо проходящие люди. В ответ на все отклики к публикации Том отмалчивался, позволяя интересующимся самостоятельно выдвигать предположения и обсуждать их, накручивая активность на странице. Ничего никому не писал, как и к фотографии не сделал подпись, создав интригу, и это работало. Подписчиков прибыло, но их всё равно оставалось мало, слишком мало для того, чтобы аккаунт был визитной карточкой и работал.

«Да это старая фотография! Сейчас у него другая стрижка!», «Ха-ха-ха, а мы повелись!», «Ничего больше не происходит в жизни, что остаётся только постить старые фото?». Догадались, это должно было произойти.

«Да, это старая фотография. Я нигде не указывал, что она новая», - написал Том в ответ одному комментатору и больше никому не отвечал. Сами прочитают и разберутся. Прикрыв крышку включенного ноутбука, Том постучал по ней пальцами.

Ждать у моря погоды нельзя, можно очень и очень долго прождать. С ним не хотят работать, поскольку не работал фотографом в модной сфере, значит – получит соответствующий опыт. Мода – это больше про торговлю, чем про искусство, а торговля – это реклама. Единичный, но опыт в рекламе у него есть, с этого и начнёт. Если сидеть сложа руки, ничего не случится, нужно двигаться, крутиться как-то. Том был преисполнен решимости. Написал в компанию, которая два года назад выкупила у него фотографии для рекламы своей продукции. И ещё в два места отправил предложение о сотрудничестве. Теперь непременно всё получится, начнёт налаживаться, Том в этом не сомневался, а работать он будет, хорошо и упорно.

Представители косметических фирм не отказали, ему попросту не ответили. Действительно, зачем размениваться на переписку с тем, кто больше не является ходячей рекламой? У Тома опускались руки, запал и уверенность в себе неустойчиво дрожали под гнётом испытаний. Что же это такое? Почему он каждый раз находит лаз и упирается в стену, ударяясь лбом? Каждый раз, каждый раз… Как глупый хомячок в аквариуме бегает.

Где же его удача, которая всегда улыбается в самые тяжелые времена? Похоже, она приходит только вместе с дыханием смерти, а сейчас ситуация не настолько критическая, побарахтается ещё.

Том мог понять, почему потенциальные работодатели не хотят его. Рекламировать могут только звёздные, раскрученные аккаунты. В прошлый раз его сами нашли, сами предложили сотрудничество и выгодные условия. Потому что он был – на коне. Никому не нужны те, кто за ними бегает и пресмыкается. Хотят тех, у кого и без их предложения всё отлично. Отсюда вывод – Том должен сделать так, чтобы его захотели.

Долго Том думал, как ему добиться внимания и интереса к своей персоне. И придумал. Нужно или создать иллюзию красивой жизни, или устроить провокацию. Создание иллюзии требует больших затрат в плане финансов, сил и времени, а ему нужно быстро и по возможности дёшево. Том остановил свой выбор на провокации и практически сразу придумал, что будет делать.

Предупредив Карлоса, что отъедет на день, Том купил билет до Эдинбурга. Полетел эконом-классом, к которому потихоньку привыкал. На его удачу, Миранда был дома, чего и ожидал, поскольку сейчас не модный сезон, а страстью к путешествиям тот не отличается. Идею Тома Маэстро поддержал, согласился нарядиться и накраситься, как Том придумал, но добавил от себя, превратив яркость во взрыв с ярко-красной жидкой помадой на губах. Их страстный поцелуй для камеры получился не менее ярким. Щёлк. Отличный кадр, от него мозг медленно и верно вскипает.

- Ты делал что-то странное во время поцелуя! – помахал руками Маэстро.

- Прости, но ты совсем не умеешь целоваться, - с мягкой улыбкой сказал в ответ Том и снял камеру с держателя.

- Зачем мне уметь?! – упёр руки в бока Миранда, одетый в жёлтое платье с разрезами до неприличия по бокам и ассиметричным верхом, надетое поверх голубых джинсов-бананов. – Это глупость!

Приехала Оили. Как удачно – два из двух. Осталось только уговорить.

- Том, ты с головой дружишь? – спросила Оили, шокированная и возмущённая нестандартным предложением.

- Это же не просто так, а для фотографии. Оили, пожалуйста, - упрашивал Том, ходя за сестрой.

- Нет, нет и ещё раз нет. Мне об этом даже думать противно.

- Почему?

- Почему? – Оили вздёрнула брови и развернулась к Тому. – Мы брат и сестра, единокровные.

- Нам нельзя заводить детей, по этой же причине нельзя заниматься сексом, - парировал Том, - но это всего лишь поцелуй не всерьёз. Друзья могут целоваться и это ничего не значит.

- Том, понимаю, что говорить тебе такое жестоко, но всё же – ты больной?

Том не обиделся, ответил:

- Я нормальный. Но я очень хочу сделать эту фотографию, она нужна мне.

- В мире полно девушек, выбирай любую и целуй на здоровье. Ко мне-то ты чего пристал?

- Потому что любая девушка – это просто девушка. А ты моя сестра.

- О том и речь. Я – твоя сестра. Я понимаю, развод, одиночество, но найди себе кого-нибудь, если так неймётся, а если не поможет – сходи к врачу и проверь голову.

- Миранда согласился поцеловаться со мной, мы уже снялись, - Том попробовал воздействовать на сестру примером.

- Почему я не удивлена? – хмыкнула та и сложила руки на груди.

- Ты не злишься? – спросил Том.

Хоть поцелуй и постановочный, но, наверное, должен был спросить разрешения на него у сестры. Миранда же ей… Кто он ей? Не муж, не любимый вроде бы. Но в любом случае – они живут вместе, у них общий ребёнок, Оили имеет больше прав на Миранду, чем кто-либо.

- С чего бы? – произнесла в ответ Оили. – Вы не родственники, можете делать всё, что угодно.

- Но вы…

- Мы не будем это обсуждать, - не грубо, но безапелляционно отрезала Оили.

- Хорошо, - согласился Том и вернулся к своей теме. – Ты не передумала? Оили, пожалуйста, согласись. Всего один поцелуй.

- По-моему, ты не слышишь себя. Это даже звучит нездорово.

- Оили, это - не по-настоящему! - повторил Том. - Меня тоже коробит от мысли поцеловаться с тобой, но для искусства – это другое, это не извращение.

- Не могу понять: на тебя Шулейман плохо повлиял или я просто плохо тебя знаю? – огрызнулась сестра.

- Я тебе помог исполнить мечту, - напомнил Том.

- Ты попрекаешь меня этим? – выгнула бровь Оили и обдала его таким взглядом, что Тому стало не по себе, совестно за то, чего не делал. – А я наивная думала, что ты от чистого сердца помог мне.

- Я и помог от чистого сердца, - не кривя душой, ответил Том. - Но так сложилось, что сейчас мне нужна твоя помощь.

- Придумай что-нибудь другое, и я тебе обязательно помогу, - сказала Оили и, развернувшись, ушла на кухню. Том за ней.

На кухне ползал Марс, самовольно скатившийся с дивана, куда был усажен мамой перед уходом четыре часа назад.

- Оили, пожалуйста! Мне нужна фотография с тобой! Марс, скажи маме, чтобы согласилась, - обратился Том к маленькому племяннику, севшему на пол и стукающему по нему бутылочкой из-под йогурта.

- Он не разговаривает, - сказала Оили.

- Разве уже не пора? – нахмурился Том.

- Ему всего год и восемь. Успеет, - махнула рукой Оили и забрала у сына импровизированную игрушку, вернув её в мусорное ведро.

Том пожал плечами и не стал спорить, поскольку его познания о нормах развития детей весьма скудны. Оили мама, ей виднее. Полчаса Том ходил за сестрой и уговаривал, уговаривал.

- Хорошо, я согласна, - в конце концов сдалась Оили, но не с побеждённым видом. – Но при одном условии – взамен ты расскажешь о вашем разводе со всеми подробностями. Это какая-то мутная история.

- Я согласен, - подумав, в свою очередь сказал Том и важно добавил: - Но обещай, что никому не расскажешь. Никому – родителям тоже.

Оили кивнула, безмолвно подписавшись на обещание. Том вздохнул – и рассказал всю правду. Не только по причине важности для него провокационной фотографии, которой добивался, но и потому, что тайна, которую знает кто-то, помимо тебя самого, уже не такая уж страшная, замкнутая тайна. Оили выслушивала его без слов, серьёзно сводила брови.

- Вот это да. Я всякое предполагала, но не такое, - произнесла Оили по завершении рассказа брата. – Рецидив, развод по воле альтер-личности… То есть Джерри может появиться в любой момент? Передавай ему «привет», - она скрестила руки на груди, вздёрнула подбородок. – Если мы снова встретимся, у меня к нему будет немало претензий за нашу предыдущую встречу.

- Надеюсь, вы не встретитесь.

- Не бойся за меня. В этот раз я буду готова и смогу за себя постоять.

- И всё же я останусь при своём мнении, - осторожно сказал Том. – И… В общем, неважно, - передумал он объяснять, что в ближайшее время Джерри не включится. Посмотрел на сестру. – Мы будем фотографироваться? Оили, ты обещала.

- Свои обещания я держу. Но у меня ещё одно условие – ты объяснишь всё родителям, если они увидят это непотребство.

- Хорошо, - без промедлений согласился Том.

- И Кими.

- Я всем всё объясню.

- Ладно, пойдём, - закатила глаза Оили и вышла в гостиную.

Том улыбнулся, довольный, что добился своего, и поскакал за ней. Носясь метеором во взбудораженности вдохновения, установил камеру заново, поймал и унёс в другую комнату Марса, сказав, что поиграют они как-нибудь в другой раз, а сейчас он занят. Оставшись незамеченным, малыш вернулся и наблюдал за съёмкой, пытаясь понять, что это такое мама с дядей делают.

- Спасибо большое, - сказал Том, когда фотография неправильного поцелуя была сделана.

- Пожалуйста. А теперь я не хочу тебя видеть.

Довольно грубо, но Том мог понять сестру. При других обстоятельствах он бы тоже стыдился смотреть ей в глаза и предпочёл не видеть хотя бы какое-то время, а так неважно, во время поцелуя он не почувствовал ничего неприятного. Приятного тоже, в противном случае подумал бы о себе очень плохо. Это всего лишь постановка.

Но за сестрой Тому пришлось пойти, чтобы спросить у неё разрешения на продолжение съёмки.

- Оили, можно мне сфотографироваться с Марсом?

- Если так, как со мной и Мирандой, то я возьму сковороду и использую её не по назначению.

- Человеку с моим опытом очень неприятно получать обвинение в подобном, - сказал Том с осуждением.

- Чёрт тебя знает, что у тебя в голове. Был милый наивный мальчик, а стал фотограф-извращенец.

Том открыл рот для ответа, но передумал спорить, вздохнул тихо и спросил:

- Так ты не возражаешь, чтобы я сфотографировал Марса и опубликовал снимок?

- Фотографируй. Но я тебя предупредила.

- Это не смешно, - выразительно сказал Том, прежде чем покинуть комнату.

Найдя племянника, который был занят облизыванием плинтуса, и пожурив его за это, Том отнёс его в гостиную, посадил на диван, а сам тем временем переставил штатив с камерой, переправил настройки, настроил таймер и число кадров. И, заняв место на середине дивана, усадил Марса на колени и широко улыбнулся в объектив. Разыграл весёлое и радостное взаимодействие.

Здесь же, на диване в гостиной дома Маэстро, Том перекинул свежие фото на ноутбук, обработал, доведя до совершенства качества. Подошёл к Миранде, которого пришлось искать в мастерской, куда тот убежал в тапочках, поймав волну.

- Миранда, опубликуй, пожалуйста, эту фотографию у себя и укажи меня, - попросил Том у дизайнера, сгорбившегося над швейной машинкой и строчащего какую-то пока что бесформенную розовую вещь.

- Сам делай, я не разбираюсь, - отвлёкшись на секунду от машинки, Маэстро сунул свой телефон Тому в руки и вернулся к делу.

Что ж, сам так сам. Не уходя далеко на случай, если для разблокировки понадобится отпечаток пальца или код, Том сел на софу, засыпанную отрезами ткани и одеждой, как и всё в мастерской. В аккаунте Миранды, имеющем, несмотря на полное отсутствие контента, шесть миллионов подписчиков, Том разместил первую и единственную публикацию. Отметил себя на совместной фотографии, указал себя как фотографа и поставил следующие тэги: #мирандачили, #томкаулиц, #семья, #мода, #искусство. Опубликовать.

- Иди сюда! – выкрик Миранды заставил вздрогнуть и поднять взгляд от экрана телефона.

- Зачем? – удивился Том.

- Иди сюда, иди, быстрее! – замахал руками Маэстро, подлетел к поднявшемуся на ноги парню и принялся обнюхивать, водя носом у шеи.

- Что ты делаешь? – рефлекторно немного отклонившись от него, спросил Том, кося глаза к дизайнеру.

- Нюхаю тебя, - со свойственной ему прямотой, оставляющей у всех вопросы, ответил Миранда и взмахнул руками. – Почему ты не пользуешься духами?! Мне нужен запах!

Оставив недоумевающего Тома, он пронёсся к деревянному столу у стены, схватил мятный флакончик духов, брызнул в воздух, понюхал и вернулся за машинку. Том вопросительно выгнул брови. Интересно, более нормальные люди видят его примерно таким? И почему Оили считает его ненормальным, но как будто не замечает всех странностей Миранды?

- Тебе нужен запах, - через несколько минут сказал Маэстро под треск машинки. – Гуччи. Я его не люблю, но тебе подойдёт. Возьми там, - не оборачиваясь, он вытянул руку назад, указывая направление.

Том взял в руки указанный флакончик, сочетающий в себе золотой и фиолетовый цвета, понюхал и, хоть аромат показался ему приятным, поставил на место. Обведя взглядом разнообразные флакончики, расставленные по горизонтальным поверхностям, он зачем-то спросил:

- Ты пользуешься только женским парфюмом?

- Духами я почти не пользуюсь, я их нюхаю, - отвечал Маэстро, всё так же не отрываясь от дела. – Но только женские, да. Мужские духи жёсткие, как и одежда. Мужская одежда чаще всего бездарная, в ней нет радуги.

- Мужская одежда тоже бывает ярких цветов, - заметил Том.

- Радуга – это совсем не о цвете.

В скором времени Том распрощался с Мирандой и сестрой и двинулся в обратный путь. На своей странице новые фотографии он опубликовал уже по возвращении в Рим, в своей комнате в доме Карлоса, с которым договорились, что он будет гостевать у них с Дино до следующего долгого отъезда Монти. Том потягивал кофе через трубочку, поскольку от взбудораженности всё равно не заснёт в ближайшие часы, и ждал реакции на свежую публикацию.

Запланированный взрыв произошёл. Единственная публикация в аккаунте Великого и Ужасного Маэстро – сама по себе сенсация. Фото его поцелуя с кем-то – сенсация в десятой степени, поскольку его личная жизнь загадка из загадок, что-то невероятное, а с Оили на публике они даже не обнимались ни разу. Снимок поцелуя родных брата и сестры – без комментариев, на подобное нельзя отреагировать ровно. И, наконец, как вишенка на торте – качественная фотография маленького Марса, которого Оили с рождения скрывала от глаз общественности, и которого Миранда хоть и таскал с собой на работу, но за сцену, потому у мира не было ни одной его более-менее нормальной фотографии.

Кто-то впал в полный восторг, кто-то брызгал слюной, выражая осуждение, а третьи просто бились в истерике от такого контента. Количество подписчиков стремительно поползло вверх.

Получается, всё-таки не может Том привлечь внимание без поддержки, ведь и сейчас выехал за счёт других людей, в особенности за благодаря Миранде, которого не пришлось уговаривать на размещение фотографии в его популярном аккаунте. Но все участники провокационной серии снимков – его связи. С Мирандой познакомился не он, но именно с ним, а не с Джерри тот хотел продолжить работу и не прочь поддерживать отношения личные. Оили сестра ему. Марс племянник. А идея и исполнение – исключительно его труд. Разве зазорно пользоваться возможностями, которыми располагаешь? Отнюдь нет. Джерри одобряет такой подход. Джерри не запрещал ему идти на уловки – Джерри хочет, чтобы он пользовался мозгом и боролся, что Том и сделал.

«ТЫ? ЦЕЛОВАЛСЯ? С МАЭСТРО? У меня судороги от переизбытка эмоций! АААА!».

«С сестрой? С сестрой?! Извращенец!».

«А мне зашла фотография! Вот это я понимаю искусство!».

«Это склеенная фотография! Не верю!».

«Это твой племянник? Сын Миранды Чили и Оили?».

«Как его зовут?».

«Ты сумасшедший!».

«У тебя с Маэстро что-то есть?».

«А как же Оскар?».

«Неужели это ты от Оскара ушёл?»…

Прежде Том не испытывал радости от комментариев и не придавал значения их количеству, только расстраивался, когда писали что-то неприятное, пока не понял, что лучше вообще не читать незнакомых людей, поскольку кто-то обязательно напишет что-нибудь плохое. Но ныне он ощущал удовлетворение от мелькания сообщений и чувствовал, как его питает энергия отклика всех этих людей.

Но, хоть добился ажиотажа вокруг своей страницы, Том не расслабился и продолжил путь со дна вверх. Купив в магазине два твёрдых холста и мольберты в качестве подставок под них, дома он сделал два рукотворных баннера и, повесив на себя сумку с камерой, отправился на главную площадь. Выбрав место, Том расставил мольберты и высвободил камеру из темноты сумки.

«Фотография от фотографа Тома Каулица всего за 5 евро

Стыдно и немного обидно за бесценок продаваться на улице, когда относительно недавно представители элиты упрашивали тебя о фотосессии, оплачивая услугу десятками тысяч; когда ты вообще не делец. Но ему необходимо подняться со дна, и одного направления мало, он должен крутиться, чтобы увеличить шансы на успех.

Рим – одна из модных столиц. Конечно, лучше был бы Милан, но и Рим подходит, здесь большое количество людей, в разной мере связанных с модой, рекламой, и есть возможность попасться кому-нибудь из них на глаза и удостоиться интереса. Чтобы тебя заметили, нужно быть на виду не только в интернете. Заодно заработает хоть немного, чтобы не чувствовать себя ничтожеством, живущим за чей угодно счёт, только не за свои деньги, потому что их нет. Постыдной работы нет, если твои действия никому не приносят вреда, стыдно сидеть на попе и не шевелиться, когда всё плохо.

Глава 10

Это не финал, держи прицел,

Если вера есть, то есть и цель.

Этот квест пройти, с названием «жизнь»

И помни, только ты пишешь

Правила своей игры!

Блондинка Ксю, Нужно что-то менять©

- Том, спустись, к тебе папа пришёл.

- Хорошо, сейчас, - машинально ответил парень, не отрываясь от ноутбука, и, запоздало осознав смысл слов Карлоса, встрепенулся. – Что?

Но Монти уже ушёл. К нему пришёл папа? Его папа? Может быть, неверно понял Карлоса? Оставив компьютер, Том в озадаченности вышел из комнаты и спустился на первый этаж, где увидел отца и обомлел от недоумения.

- Папа, что ты здесь делаешь? – спросил Том, совершенно не понимая, как отец мог оказаться в доме Карлоса и Дино.

- К тебе приехал. Твой телефон всё время отключен, а Оили сказала, что ты живёшь здесь. Адрес я узнал в интернете, - ответил Кристиан.

- Но зачем ты приехал? – продолжал недоумевать Том.

Нет, он был рад видеть отца, в теории рад, но не в доме Карлоса, где спасается от участи бездомного и где папа никак не должен был появиться. Прежде чем ответить сыну, Кристиан обратился к Карлосу, с которым успел познакомиться:

- Извини, могу я поговорить с Томом наедине?

- Конечно! – Монти поднял руки, улыбкой извиняясь за то, что не исчез раньше, а с интересом наблюдал за отцом и сыном и слушал их разговор. – Я пойду на второй этаж. Располагайтесь, где вам будет удобно. Том, позаботься о папе, - подходя к лестнице, дал он указание парню и оставил их одних.

Проводив его взглядом, Том посмотрел на отца.

- Папа, я рад тебя видеть. Но я не понимаю…

- Я тоже многого не понимаю, - сказал Кристиан и сложил руки на груди. – Том, Оили мне всё рассказала, и я не понимаю - почему ты ничего мне не сказал?

- Что? – вид у Тома был поистине шокированный.

Оили рассказала? Вот с… сучка. Но, просидев с новой информацией день, промаявшись, Оили рассудила, что должна рассказать родителям правду о Томе. Потому что лучше быть предательницей, не сдержавшей слово, чем той, кто могла что-то сделать и предупредить беду и ничего не сделала. Быть виноватой она не хотела.

- Оили мне всё рассказала, - серьёзно повторил Кристиан, тяжёлым взглядом глядя на сына. – Том, ты мог не рассказывать мне подробности развода, это твоё личное дело, твоя личная жизнь, хотя мне и хотелось бы быть тем человеком, которому ты можешь всё рассказать. Но про рецидив болезни – ты обязан был сказать. Почему ты солгал? Почему ты всё время врёшь?!

Кристиана практически невозможно вывести из себя, слишком он миролюбивый и позитивный человек, но любимому сыну это удалось. Никакие личностные качества не сберегли от злости на него за безрассудное поведение. Впервые Том видел отца таким и растерялся и почувствовал себя плохо от его последних слов, обвиняющих в постоянной лжи. Где-то он уже это слышал, и так паршиво стало. Том потупил взгляд. Да, он такой, лживый до костного мозга, лгущий самым близким. Но в этот раз у него действительно был повод скрывать правду.

- Том, почему? – обратился к нему Кристиан, сделав шаг вперёд. – Ты знаешь, к чему приводит подобное поведение, но продолжаешь упрямо молчать и придумывать что-то. Я тебя не понимаю. Думаешь, мы не поймём тебя, не поддержим? Так зачем ты простил и позволил нам стать частью твоей жизни, если не доверяешь нам?

Том смотрел в пол. Папины слова делали больно. Но всё равно верил, что правда на его стороне.

- Я доверяю вам, - сказал Том и поднял глаза к отцу. – Я люблю вас и очень рад, что вы есть в моей жизни. Но дело в том, что в некоторых вопросах вы просто не можете меня понять, для этого мало почитать учебники и разобраться в теории, поскольку у меня особенный случай. Поэтому я и не сказал ничего, я не хотел, чтобы вы зря переживали, и боялся, что из благих намерений вы мне помешаете.

- В чём мы можем тебе помешать? У тебя нет жилья и денег, ты снова болен и совершенно один.

- Именно в этом, - произнёс Том, ощущая напряжение до внутренней дрожи, потому что это такой непростой разговор на грани, и он может сделать больно неосторожным словом, чего совсем не хочет, но при этом должен донести до папы свою мысль. – Всё так, как ты сказал, но не совсем. То, что я оказался в такой ситуации, не означает, что я нуждаюсь в помощи.

- Хочешь сказать, что у тебя всё под контролем? – спросил Кристиан не с верой в оное.

- Да. Или нет. Я не знаю, приведёт ли меня нынешний путь к успеху, но если нет, я начну ещё раз заново, по-другому и всё равно непременно справлюсь.

- Том, ты болеешь. Это ли не повод бояться за тебя?

- Нет, не повод. Именно моё расстройство всегда спасало меня и позволило выжить, - слова дались тяжело, поскольку был зол и обижен на Джерри, но это не повод снова называть его проклятьем и забывать о том, что понял и признал; о том, что Джерри важная его часть, а не чужеродная сущность, заразой поселившаяся в голове. – Я буду в порядке. Я и сейчас в порядке, просто меня снова двое. Это всего лишь рецидив, я уже жил с расстройством личности, я знаю, как это и что делать, ничего нового страшного не произошло. Не переживай, пожалуйста. И не вини меня сильно за то, что я ничего не сказал.

Том горько усмехнулся чему-то своему, отведя взгляд в сторону солнечного окна, пропустил через пальцы ёжик волос и добавил очень честно:

- Я всё время чего-то боюсь, из-за чего молчу и лгу. Поэтому у меня и произошёл рецидив.

Несколько секунд Кристиан сурово смотрел на сына и сказал:

- Собирайся.

- Куда? – не понял и насторожился Том.

- Поедем домой. Поживёшь у нас.

- Нет.

- Том, это не обсуждается. Собирай вещи. Я не оставлю тебя без присмотра в такой ситуации, - твёрдо сказал Кристиан.

- Папа, нет, - не менее твёрдо ответил Том, отступив от приблизившегося отца.

- Том.

- Нет, - повторил Том. – Папа, я никуда не поеду. Ты не можешь заставить меня.

- Я очень надеюсь, что мне не придётся тебя заставлять.

- Ты не заставишь, - покачал головой Том, голосом давая понять, что и добровольно он никуда не пойдёт. – Я понимаю твоё беспокойство, но…

- Нет, ты не понимаешь, - перебил отец.

- Понимаю, - настоял Том. – Ты хочешь помочь мне, уберечь и боишься того, чего не понимаешь, это свойственно всем людям. Но этого я и опасался. Папа, услышь меня, пойми – я не нуждаюсь в помощи, мне не нужен круглосуточный присмотр только по факту наличия диагноза. Я не недееспособный и не такой психически больной, который может причинить вред себе и другим. Мне тяжело сейчас, но это мой путь, и я должен его пройти. Сам. Понимаешь?

- Том, ты говоришь какую-то…

- Ерунду? – угадал, что хотел сказать отец. Усмехнулся тихо, отведя взгляд. И снова посмотрел на родителя. – Ты говорил, что примешь Джерри, если я опять заболею. Ты поддержал меня в больнице и не осудил за преступление. Где же твоя поддержка и понимание?

Кристиан покачал головой:

- Не делай меня виноватым в том, что я боюсь за тебя.

- А ты не бойся. Даже если у меня ничего не получится, если я попаду в какую-то ужасную ситуацию, я не пропаду. Придёт Джерри и всё наладит.

- Придёт Джерри и всё наладит? – скептически переспросил Кристиан.

- Да. Но я сделаю всё, чтобы справиться самостоятельно. Я хочу вернуться к Оскару, сейчас это цель моей жизни. А я сильный, я гораздо сильнее, чем все думают. Я не пропаду, обещаю, папа. И у меня есть друзья, есть вы, если у меня не останется выбора, я обязательно к вам обращусь. Но сейчас я с тобой не поеду.

И в этом показательная разница между чувствами Тома к Оскару и между любовью Джерри к Кристине, ставящая последнюю под вопрос. Столкнувшись с низким поступком Тома, Джерри принял убийство их с Кристиной истории и больше не боролся за право на жизнь. А Том не сдавался, он может пройти через миллион неудач, но всё равно пройдёт по каменистому дну океана и поднимется к своему счастью, чтобы всё сказать. Три тысячи раз он может опускать руки, но в моменты, когда на кону самое главное, ему нет равных в способности выстоять.

- Я не говорил, что если Джерри вернётся, я буду жить, как будто ничего не произошло, - сказал Кристиан без прежнего напора. – Том, я не хочу быть для тебя злодеем, но я боюсь тебе верить. Что если Джерри вернётся, и мы тебя не найдём?

Пару секунд Том подумал и произнёс:

- Если Джерри включится, он приедет к вам, чтобы ты видел, что всё нормально, что я не исчезну. Так тебе будет спокойнее?

- Джерри приедет? Как ты это сделаешь?

- Если я оставлю ему сообщение, что он должен так поступить, он без радости, но сделает, как нужно. Вы познакомитесь с ним, увидите, что он совершенно нормальный, бояться его нет причин, беспокоиться не о чем. Только не пытайтесь сдать его в клинику, Джерри этого не любит.

В Кристиане боролись два человека: родитель, который уже дважды терял своего ребёнка, который не был рядом, когда его мальчик попал в ад; и родитель, который хотел понять и поддержать сына, даже если для того надо наступить себе на горло.

- Хорошо, оставайся и живи, как считаешь нужным, - сказал он, скрепя сердце, но вместе с тем чувствуя, что поступает правильно.

- Спасибо, пап. В этот раз я не подведу, обещаю, - признательно и серьёзно произнёс в ответ Том, внутри подписываясь в очередной раз под данным себе обещанием справиться во что бы то ни стало.

Придя к одной мысли, он обратился к отцу:

- Пап, дай мне свою электронную почту. Я пишу мемуары, в художественной форме и пока немного написал, но текст полностью отражает реальность. Может быть, если ты таким способом заглянешь в мою голову, в голову Джерри, ты лучше поймёшь нас.

Том сбегал на второй этаж за ноутбуком, перебросил файл и открыл его, показал папе текст. Оказывается, не страшно, когда близкие узнают правду. И не больно делать шаги навстречу, чтобы быть понятым. Небеса на землю не рухнули.

- Я обязательно прочту, - сказал Кристиан. – Но, Том, хоть забирать тебя я не буду, я останусь здесь хотя бы ненадолго.

- Папа, я живу в гостях. Мне негде тебя принять, - Том развёл кистями рук.

- Я и не напрашиваюсь. Поживу в гостинице, будешь приходить ко мне.

- Я работаю.

- Придумаем что-нибудь, - кивнул Кристиан, давая понять, что в решении остаться его не переубедить.

- Прошу прощения, - послышался с лестницы голос Карлоса. – У меня вот-вот в духовке сгорит обед.

Пробежав мимо отца и сына, Монти исчез на кухне. Выключив духовку и достав противень с начавшим подгорать блюдом, он вернулся в гостиную и сказал:

- Ещё раз прошу прощения, но я случайно вас подслушал. Кристиан, ты можешь пожить здесь, у нас есть вторая комната для гостей.

- А как же Дино? – напомнил Том.

- Дино всё равно в командировке, - ответил Карлос и обратился к его отцу. – Кристиан, ты останешься?

- Это было бы лучшим решением для нас с Томом. Если я не буду тебя стеснять.

- Конечно нет! - воскликнул Монти, подошёл, по-свойски обнял нового гостя за спину. – Пойдём, Кристиан, покажу комнату.

Том проводил отца и друга взглядом. Что это только что было? Карлос пригласил его папу погостить, и папа согласился? А его не забыли спросить? Забыли, и спрашивать уже, судя по всему, никто не собирался. До него донеслись слова Карлоса:

- Кристиан, можно я тебя сфотографирую? Для себя, публиковать не буду, если ты против. Вы с Томом – просто одно лицо в разном воплощении! Феноменально!..

Бедный Дино. Сначала он, Том, тут поселился, а теперь по возвращении домой Дино ожидает ещё один сюрприз. А ведь папа и Карлос практически ровесники, всего два года разницы… Мысль о возможности чего-то между ними посетила Тома и заставляла нервничать.

Позже Кристиан подошёл к сыну для личного разговора.

- Том, я не хочу, чтобы ты расстраивался, но также я не хочу, чтобы ты оказался к чему-то не готов, - сказал он, сев рядом с сыном, посмотрел доверительно, участливо. – Ты уверен, что Оскар тебя простит и примет обратно?

На пару мгновений Том задумался, заглядывая в себя, и серьёзно ответил:

- Нет, я не уверен. Но я знаю, что, может, и не сразу, но Оскар простит. У нас всегда так происходит.

Улыбнувшись уголками губ, Кристиан подсел ближе и обнял его за плечи. Если Том верит, что всё будет хорошо, он тоже будет верить.

Вернувшись из рабочей поездки, Дино не обрадовался новому гостю. Сначала смазливый мальчишка нервировал его своим существованием в окружении Карлоса, а теперь оно ещё и увеличивается в количестве, подтягивая родственников. Кристиан тоже весьма красивый мужчина, примерно их ровесник, и Карлос с ним активно общается, а Кристиан от этого явно не страдает, потому дома настроение у Дино было дурное и напряжённое. А после отъезда нежеланного гостя состоялся серьёзный разговор с любимым супругом. Они разговаривали так громко и эмоционально, в особенности Дино, что Том вышел на улицу, чтобы не быть невольным слушателем, и остался во дворе на несколько часов, посчитав, что после ссоры они будут мириться, что ему тоже неловко слышать. Да, ему определённо надо задумываться об отдельном жилье. Потому что с кем-то, возможно, и нормально жить, но не с парой темпераментных итальянцев.

Невольно Том вспомнил с тоской, как в далёкие восемнадцать и девятнадцать лет в доме Оскара сталкивался с той же самой проблемой – с тем, что не глухой. Как закрывал голову подушкой – и не только, когда послушанное произвело эффект, за что тогда было стыдно, а сейчас смешно, он был таким ребёнком. Как однажды попробовал поговорить с Оскаром о том, что всё слышал, и оказался прижат к стене. Вот бы сейчас так, с Оскаром, чтобы он был рядом и мог прикоснуться; чтобы между ними не было километров расстояния, лживого предательства и его, Тома, ошибки.

Слабый тёплый ветерок волновался на коже. Сложив руки на поднятых коленях, Том смотрел в умиротворённую темноту и вспоминал их долгую-долгую историю, которая не должна была и не могла случиться по всем мирским законам. Вспоминал первый поцелуй – все первые, размазанные по годам, привязанные к разным обстоятельствам. Всё-всё вспоминал. Странный путь от доктора и пациента в месте, которым можно пугать детей, через домработника и человека, давшего ему кров, и «мы друг другу никто, но почему-то живём вместе» к пониманию, что они друг для друга больше, чем кто-либо в этом мире.

«Я вернусь, обещаю», - про себя произнёс Том, глядя на первую загоревшуюся звезду.

Пока он делает только первые шаги по дну, но тяжёлый путь покажется смешным, когда всё будет позади. Том не имел сомнений, что сможет.

***

Дела с фотографированием на улице в первые дни шли скверно. Люди не спешили подходить к нему, смотрели недоверчиво. А Том улыбался всем прохожим, не показывая, что стыдно здесь быть, что грустно от отсутствия спроса и, соответственно, прибыли, что жарко под апрельским солнцем, напекающим в голову, что ноги гудят после многих часов на ногах. Каждый вечер Том собирал импровизированные баннеры, взваливал на себя и шёл домой, чтобы утром, не позже десяти, вернуться на то же место и снова улыбаться.

Ситуация сдвинулась с мёртвой точки с девушки, подошедшей с вопросом:

- Ты вправду Том Каулиц?

- Да, это я, - Том улыбнулся синьорине. – Мог бы показать документы, но с собой их нет.

- Я и сама вижу, что ты, - также, чуть смущённо, улыбнулась девушка. – Просто поразительно, что ты здесь…

Взяв паузу, она вбила в телефоне запрос и, посмотрев на фотографию Тома на экране, взглядом украдкой сравнив её с оригиналом перед ней, с впечатлением повторила:

- Поразительно. Почему ты здесь? – полюбопытствовала, хлопая натуральными чёрными ресницами, весьма пышными, и с большим интересом смотря на парня. – В смысле – фотограф такого уровня работает на улице. Как?

«Ого, про мой уровень кто-то помнит», - подумал Том.

А интернет про него помнил и по-прежнему много знал, выдавая в ответ на его имя и фамилию множество информации, но в последнее время на первое место среди ссылок вышли не профессиональные успехи Тома, а развод и скандальная съёмка с сестрой и Мирандой Чили.

- Вдохновение требует смены обстановки, - отвечал Том незнакомке. – Я и подумал: почему бы не сделать того, чего никогда не делал, не поработать в совершенно новых условиях? Так я оказался здесь.

- Здорово, - вновь одарила его искренней улыбкой девушка и стеснительно указала на холст с объявлением. – Можно?

- Конечно, - сказал Том и снял с объектива крышку. – Я думаю, тебе подойдёт портрет по пояс. Знаешь, как хочешь сфотографироваться, или мне командовать?

- Командуй. Обычно я получаюсь на фотографиях как слабоумный медвежонок без шеи, потому что не понимаю, как мне встать, повернуться.

Том кивнул и указал:

- Встань сюда. Вполоборота спиной ко мне, обернись, - говорил он, закрыв лицо камерой, ощущая привычный рабочий подъём. - У тебя шикарные ресницы, их нужно показать.

- Правда? – улыбнулась девушка, удивлённо подняв брови. – Мне часто не верят, что они натуральные.

- Гордись тем, что природа одарила тебя настолько, что люди не верят, что так бывает.

Светлую, красивую улыбку незнакомки, порождённую комплиментом, Том и запечатлел. С ней глаза сияли, за спиной золотилось солнце, контрастируя с более тёмным цветом загорелой кожи и подсвечивая чёрные стрелы ресниц.

- Готово.

Том показал девушке результат, и та изумилась:

- Это вправду я? – она посмотрела на Тома округлёнными глазами, улыбнулась. – Потрясающе.

- После обработки будет ещё лучше.

- Можно не обрабатывать? – попросила синьорина. – Мне так очень нравится.

- Редактировать тебя я не буду, только подправлю некоторые шероховатости, которые есть на любой фотографии, - объяснил Том. – Я пришлю оба варианта. Дай свою электронную почту.

Сообщив электронный адрес, девушка достала деньги и замялась.

- Мне неловко платить тебе за работу такие маленькие деньги, - проговорила она, сжимая в руке купюру, но протянула её парню.

- Это же не ты так оценила мою работу, а я сам, - сказал Том и забрал деньги, убрал в карман. – Работать бесплатно всё-таки не очень, да и люди не доверяют тому, что ничего не стоит, но пять евро может заплатить каждый, поэтому я выбрал такую плату.

- Что здесь происходит? – полюбопытствовала полная молодая женщина, наблюдавшая конец съёмки и их последующее взаимодействие.

- Знаешь, кто такой Том Каулиц? Если нет – погугли прямо сейчас, - воодушевлённо сказала девушка, не представившаяся Тому.

Заинтригованная женщина так и поступила и, прочтя несколько слов о Томе и посмотрев на его фотографии, изумлённо посмотрела на парня. Том мило улыбнулся ей и пожал плечами, разведя кистями опущенных рук, мол: да, это я, привет.

- Ты фотографируешь? – спросила женщина и бросила взгляд на холст с объявлением и ценой.

- Да. Могу сфотографировать вас, если хотите, - незамедлительно ответил Том.

И хотелось, и кололось. С одной стороны, когда ещё появится возможность получить фотографию от профессионального фотографа за символическую плату? С другой стороны, как поверить, что это правда и подвоха нет? Ответ на второй вопрос прост – нужно поверить своим глазам. Незнакомка номер два согласилась, сразу отдала деньги. Том отвёл её в сторону, где фон лучше и не будет повторять фотографию предыдущей клиентки, окинул цепким взглядом и, придумав вид, спросил:

- Извините, могу я расстегнуть вашу жилетку?

Женщина несколько удивилась, но ответила положительно. Том расстегнул пуговицы на её лазурно-синей, расшитой в этническом стиле жилетке, поправил, чтобы вещь лежала красивее. Присмотрелся, прищурился, прикинул. Потянулся заправить однотонную футболку в спортивную юбку, но опомнился, где он, отдёрнул руки, поднял их:

- Я привык трогать моделей, поправлять что-то сам, фотографы всегда так делают. Скажите, если вам это неприятно.

- Вроде бы всё нормально. А что ты хотел сделать?

- Заправить вашу футболку в юбку. Наверное, сделайте это сами, а я поправлю.

Женщина заправила, Том немного вытянул футболку, сделав напуск на широкий пояс-резинку.

- Так лучше? – безымянная синьорина оглядела себя.

- И до этого было хорошо, но так более стильно. – Том отбежал, присел немного, чтобы не снимать сверху, поднёс камеру к глазу. – Я буду снимать вас в полный рост. Поставьте руку на бок, - командовал он и щёлкнул кадр. – Вы отлично выглядите, у вас прекрасная фигура.

Лицо женщины озарила искренняя улыбка, которая всегда чудеснее любой другой. В каждой, в каждом Том видел красоту, и ему было совсем не сложно сказать об этом, чтобы человек засиял. Верно почувствовал, что стоит говорить, поскольку это профессиональные модели и подруги Оскара уверены в своей внешности, а простым женщинам с улицы будет приятно лишний раз услышать комплимент, а иногда и нужно.

В среднем Том имел десять клиентов в день, с которых выручал пятьдесят евро. До смеха грустная сумма для того, кто за два часа работы в своё удовольствие получал тридцать тысяч. Но любые деньги лучше, чем совсем ничего, это начало, он уже доказал, доказывает себе, что что-то может. Том старался покупать что-то в дом, еду – но только для себя и недорогую, чтобы не объедать хозяев и не тратить деньги.

С темнотой приходя домой, Том подкреплялся чем-то, что можно быстро бросить в желудок без приготовления, обрабатывал фотографии и честно рассылал их по электронным почтовым адресам и только после этого нормально ужинал. И старался каждый день фотографировать и публиковать хоть что-то, поскольку после привлечения внимания к странице важно поддерживать на ней активность, регулярно поставлять новый контент, пока не укоренишься в позиции достаточно популярного человека, чтобы тебя ждали и не расходились. Потом падал спать. А утром всё сначала: подъём, как бы ни хотелось спать, душ, ранний завтрак, мольберты, холсты, сумка с камерой и вперёд, на площадь, улыбаться, разговаривать и искать подходящие ракурсы для каждого человека, пожелавшего фотографию его авторства. Но Том не уставал, усталость не имела права существовать, на неё не было времени.

Том не заметил журналиста, который, в отличие от предшественников, пришёл в одиночку и набирал материал издалека, не приближаясь к объекту интереса и не пытаясь вступить в контакт. Уже на следующий день вышла публикация с громким заголовком: «Жизнь после Шулеймана: почему бывший супруг французского мультимиллиардера вынужден работать на улице?». Безусловно, придумывать привлекающий внимание текст этот парень умел, но новость прошла мимо Тома и мимо Карлоса. Но не прошла мимо человека, от которого ничто не ускользает.

- Почему ты работаешь на улице?

Часто Том слышал этот недоумевающий вопрос, но сегодня решил ответить иначе, поскольку он здесь, на одном месте, слишком долго для того, кто хочет просто сменить обстановку, и уходить в ближайшее время не собирается. Потому…

- Я собираю деньги на благотворительность, - сказал Том.

- На благотворительность? Какую? – заинтересованно оживилась незнакомка.

Хороший вопрос – на что конкретно он собирает средства? За секунду Том перебрал в голове все возможные варианты. Собирает деньги для помощи животным? В Европе у животных всё в порядке, нет острой проблемы бездомных кошек и собак, и не все люди любят животных, некоторые к ним равнодушны. Помощь какому-то дикому, вымирающему по вине людей зверью, например, амазонским попугаям? Смешно, почему-то этот вариант казался нелепым, и это далеко и слишком узко. Туда же дельфины, какие-то там тигры, точное название которых сходу не вспомнил, и прочая фауна. Спасение экологии, в частности борьба с пресловутым глобальным потеплением и загрязнением мирового океана? Нет, очень размыто, сам бы на это денег не дал, не проникся.

- Помощь женщинам Афганистана в выезде из страны для получения образования, профессии, работы и возможности жить нормальной безопасной жизнью, - выдал ответ Том.

На лице незнакомки пронесся отпечаток удивления, пущего интереса и уважения.

- Помощь афганским женщинам? – переспросила она.

- Да, - подтвердил Том. – Я мог бы пожертвовать только свои деньги и сидеть спокойно, думая, что помог, но – это был бы только я. Мне хотелось сделать что-то большее, поэтому я вышел сюда и работаю за идею.

- Ты же говорил, что пришёл сюда для смены обстановки? – влезла Лея, его первая клиентка, которая почти каждый день ходила этой дорогой и подходила поболтать.

- Я не хотел говорить правду, - без заминки ответил, скромно и смущённо опустив глаза. – Не хотел использовать своё имя для привлечения средств и превращать работу в показную акцию.

- Ты такой милый, что я сейчас расплачусь, - улыбнулась Лея. – Но я пропустила – кому ты хочешь помощь? – нахмурилась она любопытно.

- Женщинам Афганистана, - ответила синьора, с которой Том изначально разговаривал.

Рядом с ней стояла другая женщина, подошедшая, заинтересовавшись тем, что тут происходит. Том подхватил и развил мысль:

- Мне грустно и горько от того, что есть люди, которым недоступны такие привычные базовые вещи, как образование. Девять лет – и всё, двери закрыты. А девять лет это дети, дети, которых уже могут сватать и даже выдавать замуж. Их жизнь буквально изменилась в один день, когда сменилась власть. Это ужасно. Никого из них не спросили, как они хотят жить, и теперь не спросят, - вдохновенно вещал Том. – Они не могут бороться, потому что за непослушание убивают, за любое нарушение правил и норм калечат и убивают. Они боятся, и их нельзя не понять. Но полностью понять может их лишь тот, кто одна из них. В моей жизни был ад, но он длился три недели, было время бесправия, но и оно закончилось, не перемолов меня в порошок, а у них такова жизнь, целая жизнь без надежды, преподносящаяся как норма. Большинство из нас не могут представить, каково жить с выбором: жизнь в кошмаре или жестокая смерть. Каждый день. Это страшный, несправедливый выбор, перед которым не должны вставать ни в чём не повинные люди.

Народ подходил, собирался вокруг Тома, в основном женщины, привлечённые половой солидарностью и жалостью к сёстрам, но среди них затесался и мужчина. Том толкал и толкал речь:

- Мир заботится о правах и свободах одних, но закрывает глаза на других, - говорил и жестикулировал у груди, смотрел на разных людей, не успевая удивляться тому, что в нём внезапно пробудилось мастерство оратора.

Хорошее мастерство, судя по тому, что ему внимают, к нему подходят случайные прохожие, увеличивая группу слушателей, и сам себе верит. Том умел вживаться во что-то настолько, что сам верил своим словам, потому звучал неподдельно, надрывно, сильно.

- Я видел фотографию, на которой женщина с, как я думаю, своей дочкой, которой не больше двенадцати лет, и она держит в руках табличку с надписью: «Она продаётся». Эта девочка, которую не на что содержать, которая обуза для семьи, и которую не ждёт ничего хорошего. Второй моей младшей сестре тринадцать, и мне страшно об этом подумать. – Так вжился в речь, что глаза увлажнились, облизнул губы. – После этой фотографии день я был разбит. Мой мозг отказывался верить, что подобное происходит.

Подошёл ещё один представитель мужского пола, высокий молоденький парень с крашеными в яркий цвет вьющимися волосами.

- Я посещал школу меньше года, поэтому немножко понимаю, что в этом плане чувствуют те девочки, и понимаю её важность. Школа это не только знания, их можно получить и дома, вот только их не учат, поскольку не нужно быть учёными для отведённой им роли. Школа – это социализация, важная ступень понимания жизни. Без образования можно жить и даже успешно, я тому пример, но они лишены не только возможности получать образование, но и зачастую медицинской помощи, права работать, думать иначе, любить, хотеть, чувствовать дуновения ветра на коже, - Том провёл рукой по предплечью. – Они должны повиноваться и молчать, даже когда бьют. Конечно, правильнее поменять систему. Но я не политик и не революционер. И пока система будет меняться, сколько их сгинет? Они хотят жить уже сейчас. Всем не помочь. Но даже одна спасенная жизнь стоит любых усилий.

Том удивился, услышав хлопок. Женщина позади начала аплодировать, без капли иронии. Другая беззвучно всхлипывала, вздрагивала и аккуратно вытирала указательным пальцем слёзы.

- Я глубоко впечатлена. Ты мужчина, но тебе настолько не всё равно…

- Я хочу фотографию! – вперёд пробилась шатенка в чёрном, держа над головой деньги.

- Конечно, - улыбнулся, ответил ей Том и вынужденно переключил внимание на другую даму.

- Я спешу и не могу остаться на съёмки, но я хочу сделать пожертвование, - сказала та и, оглядевшись в поисках ящика для взносов, отдала деньги Тому, пятнадцать евро вместо пяти.

Том поблагодарил её и принял ответные слова благодарности и прощание, после чего синьорина удалилась. Перешёл от выступления к работе, по очереди снимал желающих приобщиться к искусству фотографии и благому делу, которых набралось одиннадцать. Последним остался молоденький парень с синими волосами, светлеющими у корней до разбавленного голубого цвета.

- Ты напоминаешь мне одну хорошую девушку, которая очень помогла мне, - поделился Том из-за камеры, чем вызвал у парня улыбку. – У неё тоже волосы крашены в яркий цвет, только зелёный.

Помявшись, постеснявшись, не поднимая глаз, после того, как фотография была сделана, яркий парнишка всё-таки сказал:

- Если бы не все, я бы не решился подойти. Ты мне очень нравился и нравишься, подростком я даже был в тебя влюблён.

Двойственные чувства вызвало его признание. С одной стороны, мило и приятно. С другой, эта подчёркнутая разница в возрасте – что этому парнишке было лет четырнадцать в то время, когда он, Том, уже был взрослым человеком и признанной моделью, заставила лишний раз подумать о том, о чём неприятно думать. О том, что он намного старше, что и так видит и понимает, и что ему уже никогда не будет восемнадцать, сейчас восемнадцатилетние другие люди. Тому по-прежнему тяжело давалось принятие своего взросления и того, что скоро он больше не сможет зваться молодым парнем, перейдёт в другую категорию, а его место займут другие, уже занимают.

- Можно взять тебя за руку? – смущаясь, спросил парень.

- Можно даже обнять, - улыбнувшись, сказал в ответ Том.

И не лукавил. Несмотря на то, что находил его юность по отношению к себе неприятной, счёл его просьбу трогательной и не видел причин отказывать и не дать больше.

- Лучше не надо, - окончательно смутившись, опустив глаза, проговорил парень.

- Почему? – не понял Том.

- Я не знаю, как отреагирую, - честно пробормотал парень.

Поняв, что он хочет сказать, Том обвёл его взглядом, на мгновение машинально задержавшись ниже пояса, и произнёс:

- Оу. Да, в таком случае не надо, - и с улыбкой протянул парню руку.

Тот с удовольствием и ответной, признательной улыбкой пожал его руку и затем произнёс:

- Вот чёрт, теперь я жалею, что отказался, и чувствую себя идиотом, - посмеялся коротко и нервно и почесал затылок, исподволь поглядывая на Тома.

Великодушно решив избавить его от страданий, Том шагнул к парню и обнял его. Но напрягся, ощутив излишнюю чувственность ответных объятий и охват рук на пояснице.

- Прости, не знаю, как тебя зовут…

- Мерфи, - представился парень Тому в шею.

- Мерфи, держи руки под контролем.

Мерфи переместил руки выше и через несколько секунд вовсе разомкнул объятия, отпуская Тома, в смятении закусил губы.

- Извини. Я ни на что такое не намекал. Просто… - парень вздохнул, улыбнулся неровно, взволнованно. – Ты такой невероятный, - указал он на Тома. – Не верится, что ты настоящий, ты передо мной и до тебя можно дотронуться.

- Я тоже из плоти и крови и хожу по тем же улицам, что и все остальные люди. Сюрприз, - произнёс Том, не зная, что ещё можно сказать в ответ на такие слова.

За два часа Том отбил больше средней дневной выручки, но остался и позволил себе уйти только немного раньше, с закатом, а не с темнотой. В своей комнате пересчитал деньги, выпрямил помявшиеся купюры. И на следующий день в десять вновь был на рабочем месте.

Теперь всем недоумевающим и интересующимся, почему он работает на улице, Том рассказывал о благотворительной помощи афганкам. Доход рос, люди с радостью прикладывали руку к доброму, нужному делу, зачастую давали сверх указанной суммы в два, три, а то и больше раз. Некоторые и не фотографировались, но вносили взнос, поскольку спешили или по каким-то иным причинам отказывались от снимка, но желали поучаствовать в помощи тем, кто нуждается в поддержке. Возрастало количество фотографий, которые должен обработать и выслать клиентам. Времени на нормальный ужин не осталось. Том набирал большую тарелку того, что можно есть без столовых приборов, и утаскивал её в комнату. Одной рукой ел, другой редактировал фотографии, смотрел исключительно в экран ноутбука и несколько раз кусал себя за пальцы, не замечая, что еда в них уже кончилась. Одно фото, второе, третье, двадцатое… Алгоритм действий дошёл до автоматизма: настройка яркости, контрастности, цвета, резкости, минимальная ретушь модели, где это действительно необходимо, где есть временные недостатки, например, синяки под глазами или некстати выскочивший одинокий прыщик на подбородке.

- Можно с тобой сфотографироваться? – спросила синьорина после того, как Том её снял.

Получив согласие, она встала рядом с Томом, включила фронтальную камеру и сделала совместное селфи. Опубликовала его сразу же с хэштегом #у_меня_есть_образование_я_верю_что_оно_будет_и_у_тебя.

Заработало сарафанное радио. Каждый день через главную площадь проходило огромное количество народа, услышав от знакомых про Тома и его акцию, люди специально шли к нему, чтобы внести свою лепту в благое дело. Одним вечером Том насчитал, что за день заработал пятьсот евро. Пятьсот. Больше не сравнивал нынешний заработок с прошлым, то было в прошлой жизни, а сейчас эти пятьсот евро значительная сумма, достойный заработок, которого добился всего за день. Он смог, может. Держа в руках охапку купюр разного номинала, Том радовался как ребёнок, взвизгивал от счастья, прыгал по комнате. Понял Джерри в том моменте, когда в своей комнате в доме Паскаля он шёпотом кричал: «Да!» и прыгнул на кровать. Это окрыляющее чувство сродни наркотической эйфории, что у тебя получилось добиться желаемого, получается. Открылось второе, третье дыхание, пробудился пьянящий азарт, толкающий людей добиваться большего, зарабатывать больше.

Через два дня выручил уже семьсот пятьдесят евро. Прислушавшись к одной женщине, сказавшей, что взнос в размере пяти евро слишком маленький, надо больше, пририсовал к пятёрке на объявлении ноль. Увеличение суммы повлияло на количество желающих отдать деньги в незначительной степени. Том понимал, что это по сути афера, он обманывает людей и деньги, которые они жертвуют, кладёт в свой карман. Но поворачивать назад поздно и остановиться пока не может. Том старался не думать о том, насколько плохо то, что он делает. А когда всё-таки думал, говорил себе, что потом, когда вернётся к Оскару и к деньгам, обязательно пожертвует сумму, которую сейчас приберёт к рукам, или большую и, может быть, попробует уговорить Оскара тоже поучаствовать в благотворительности. Пока же ему самому нужны эти средства.

Та девушка, что опубликовала с ним селфи с хэштегом об образовании, запустила тренд. Не все фотографировались с Томом лично, но каждая и каждый, получив от него фотографию, публиковали её с тем же самым тэгом – тэгом-надеждой на светлое будущее и безопасное настоящее. Выйдя в сеть, акция приобрела новые масштабы. Пресса не пожелала оставаться в стороне и снова прибыла по душу Тома. Но в этот раз Том реагировал на журналистов спокойно.

- Я не буду ничего рассказывать, - сказал Том в ответ на все попытки развести его на интервью. – Если вам нужно кого-то расспросить, поговорите со всеми этими чудесными людьми, которые не остаются равнодушными к чужой беде, они настоящие герои этой истории. А я не хочу, чтобы про меня говорили.

Но внутри он напрягался и боялся, потому что план выходил из-под контроля. Легко обмануть случайных, ничем не связанных друг с другом людей, но его так называемая акция вышла в массы, что увеличивает шансы на раскрытие и то, что с него спросят за массовый обман с финансовой махинацией. А Оскара нет, чтобы решить все проблемы. Страшно, нервно. Но останавливаться по-прежнему поздно и не может остановиться. Том улыбался, выглядел вдохновенно, разговаривал и делал свою работу, откладывая страх на завтра. А завтра снова на завтра и так каждый день.

Прибывший в итальянскую столицу инкогнито, ничего не сказав обоим Шулейманам, Эдвин издали наблюдал за Томом. Приехал, чтобы лично посмотреть и разобраться, что же такое происходит с бывшим возлюбленным Оскара, что был ему занозой в заднице. Интерес его был обусловлен тем, что, хоть Том и бывший, он много чего знает, не может не знать, и нельзя откидывать вероятность того, что они с Оскаром вновь сойдутся. А с Томом происходит нечто странное, подозрительное, сказал бы Эдвин. С этим парнем что-то не так. Но никак не мог понять – что же? Эта загадка не отпускала разум Эдвина.

Словно почувствовав, что за ним следят, Том обернулся, и на мгновение показалось, что увидел знакомое лицо. Но прошёл человек, и видение рассеялось. Том выгнул брови и отвернулся обратно, возвращаясь к клиентке. Причудится же такое. Из всех людей Эдвин последний, кто мог к нему приехать. Но на всякий случай, прежде чем приступить к съёмке, Том обернулся ещё раз – и никого знакомого не увидел. Эдвин не дурак и предусмотрел этот ход.

«Что ты скрываешь, Том?».

Этот простой парень настоящая головоломка.

Заказов больше и больше. Поняв, что с такими нагрузками ему остаётся только отказываться от половины времени сна, чтобы всё успевать в срок, Том [почти] без зазрений совести сократил редактуру фотографий до минимума, а некоторые вовсе отсылал не обработанными. Потому что непрофессионал не заметит разницы без сравнения, и его считают мастером своего дела и уверены, что итоговый снимок будет лучше оригинала, эффект этой веры не даст увидеть, что ничего не изменилось. А у него впереди долгий путь, надо себя беречь, чтобы пройти его до конца. Времени настолько не хватало ни на что, кроме необходимого, что Том перестал заходить в инстаграм и, заглянув наконец на свою страницу, обнаружил, что число подписчиков выросло до восьмисот тысяч. Неплохо. Если так пойдёт и дальше, через три-четыре месяца выйдет на свой прежний уровень. Своими силами.

Засиживаясь по ночам, иногда Том хотел курить. И курил, открыв окно нараспашку, не любимые Джерри тонкие, а толстые, крепко пахнущие. Только по полуночной темноте, днями не испытывал никакого желания взять сигарету.

- Добрый день, вы Том Каулиц? – спросил подошедший мужчина, что до этого наблюдал со стороны за тем, как Том работает.

- Да, это я, - с улыбкой ответил Том на привычный вопрос.

Мужчина, которому на вид лет тридцать пять-сорок, ухоженный и со вкусом одетый, едва заметно кивнул и без лишних эмоций, с достоинством произнёс:

- Я слышал о том, что вы здесь. Но, признаться честно, всё равно удивлён увидеть вас работающим на улице.

Том развёл кистями рук, снова улыбнулся ему.

- Не вижу причин не делать этого. Тысячи талантливых людей работают на улицах, чем я лучше, чтобы это было не моим уровнем? Я хочу помочь афганским женщинам вырваться из капкана, в котором они оказались, и собираю на это деньги, по-моему, честнее всего это делать так.

- Ваше начинание похвально и заслуживает уважения, - вновь слегка кивнул мужчина. – Многие занимаются благотворительностью, но мало кто готов выйти на улицу и работать целыми днями за идею.

Незнакомец выдержал паузу и сказал:

- Том, на самом деле, я подошёл к вам не просто так. Меня зовут Себастьян де Грооте. Я знаком с вашими работами и хотел бы предложить вам снять рекламную кампанию новой линии косметических средств фирмы Эстелла С., представителем которой я являюсь.

Эстелла С. Том что-то слышал про данную фирму, но никогда не сталкивался с ней. Это нишевая марка всевозможных косметических средств, позиционирующая себя как «продукт для одного места», то есть для Италии, где выпускается, но спрос на неё есть также в соседних Испании, Франции, Германии, Швейцарии, а также более далёкой Швеции и далее.

- Что за линия, можно узнать? – поинтересовался Том.

- Органическая косметика для ухода за лицом, телом и волосами.

Органика, значит. Да плевать, хоть косметика с ураном, будь она ныне в фаворе! Ему предложили контракт на съёмку рекламы! Ему! Предложили! Контракт!

- Подумайте над моим предложением, я не прошу вас ответить немедленно, - сказал Себастьян и протянул Тому визитку.

- Я подумаю.

Внутри Том ликовал и хлопал в ладоши, но не показывал того и говорил сдержанно. Потому что – хотят тех, у кого и без них всё хорошо. Не нужно демонстрировать большой интерес.

Себастьян посмотрел на холст с объявлением и произнёс:

- Том, скажите номер счёта, куда можно перевести деньги. Я бы хотел сделать пожертвование, но не имею при себе достаточно наличности.

Сходу придумав отговорку, Том убедительно объяснил:

- У меня нет счёта. Переводя средства куда-то, люди не могут контролировать, не могут быть уверены, что деньги уйдут именно туда, куда заявлено, но они знают меня, видят меня вживую и понимают, что всё честно, я считаю, так правильнее.

- Ваши рассуждения очень интересны, - признал мужчина. Помолчал. – Значит, я приду завтра, если вы будете здесь.

Себастьян выжидающе взглянул на парня и, получив подтверждение, что он завтра будет здесь, продолжил:

- Может быть, к тому моменту вы будете готовы дать ответ, - добавил он со значением.

- Я постараюсь дать вам ответ завтра, чтобы вы не ждали зря, - сдержанно пообещал Том.

Мужчина кивнул и подал ему руку для прощального рукопожатия.

- Рад был познакомиться с вами лично. И буду очень рад, если между нами завяжется продуктивное сотрудничество.

В ответ Том лишь мило, обезоруживающе улыбнулся. Выждав немного, обернулся вслед удаляющемуся мужчине. Выдохнул, вытянув губы трубочкой, чтобы не закричать и не запрыгать от распирающей, окрылившей радости. Он смог, достиг первой поставленной цели! Он будет снимать рекламу небезызвестной фирмы! Он покинул дно и поднялся на следующий уровень. Но надо унять дрожь и скачки мыслей от ликования и продолжать работать. Выдохнув ещё раз, Том взял себя в руки и занялся следующей клиенткой.

Разумеется, Себастьяну Том ответил согласием. Это означало, что пора сворачивать деятельность на улице. Вернувшись вечером в свою комнату, Том выгреб все заработанные деньги, которые, как когда-то плату за фотосессии, складировал в ящик. Посчитал. За недели на улице он заработал тридцать две тысячи. Вместе с пожертвованием Себастьяна тридцать семь тысяч. Плюс будущий гонорар от контракта с Эстеллой С. От радости перехватило дыхание. Он уже может вернуть Карлосу одолженные двадцать тысяч, к которым не притронулся. Но пока делать этого не будет, поскольку пятьдесят семь тысяч лучше, чем тридцать семь.

Освободив сумку от камеры, Том сложил в неё деньги, потратив несколько часов на то, чтобы аккуратно сложить купюры. Отправился в банк, чтобы поменять мелкие купюры на крупные. Потом в другой банк, международный, где открыл счёт и положил на него все деньги.

Всё, его афера закрыта. Теперь надо бы убраться из города, а лучше из страны, подальше от глаз тех, кто, не зная того, вложился в его стартовый капитал. На что способно толкнуть желание достичь цели? Том стал аферистом, махинатором, сыгравшим на людской жалости, и ему не стыдно. Человек способен на всё, если ему нечего терять и если в этом состоянии он имеет цель.

Глава 11

Так и получилось, что уехал из Рима. Том согласился на предложение Себастьяна де Грооте провести встречу по подписанию рабочего контракта в головном офисе Эстелла С., который, как это ни странно, располагался вовсе не в Италии, а в бельгийском городе Намюр. Карлос провожал его со слезами на глазах, но по лицу видел, что радость его в порядке и готова заново покорить мир. Кто сомневается в том, что у него получится? Только не Монти. Этот удивительный парень начал свой звёздный путь в приюте для бездомных и сейчас его тоже ничто не остановит.

Том хотел подписать не глядя, но заставил себя вдумчиво читать контракт. Все условия выглядели хорошо, его всё устраивало, в особенности сумма гонорара в размере ста тысяч, огромная по его нынешним меркам, от которой внутри всё радостно пищало и можно было подавиться воздухом. С этим гонораром у него будет сто пятьдесят семь тысяч, сто тридцать семь, если без денег Карлоса. С такими деньгами можно начинать строить жизнь на новом месте.

- Том, вас устраивает сумма гонорара? – осведомился Себастьян, заметив, что парень дошёл до пункта об оплате.

- Вполне, - сдержанно ответил Том, продолжая изображать, будто заинтересован в сотрудничестве средне и не готов от радости прыгать до потолка.

Ему вполне удавалось показывать высочайший статус, не имея на самом деле за душой ничего, кроме чужих денег и камеры с ноутбуком.

- Пожалуйста, обратите внимание на временные рамки и условия сотрудничества, - произнёс Себастьян, взял на себя ответственность объяснить некоторые важные нюансы. – Контракт заключается на срок четыре месяца, указанная оплата за всё это время.

Том вопросительно выгнул брови, посмотрев на мужчину. Сто тысяч за четыре месяца работы – уже отнюдь не такая впечатляющая сумма. Если за эти деньги ему придётся каждый день выкладываться так, как это делают профессиональные фэшн-фотографы, работа с Эстеллой С. будет больше похожа не на большую удачу, а на рабство.

- Четыре месяца? – переспросил Том максимально без эмоциональных всплесков. – Я должен буду заниматься рекламой на протяжении всех четырёх месяцев?

- Нет. Ваша задача состоит в создании одного пакета рекламных фотографий. В остальное время вы должны будете только проводить корректуру имеющегося материала, если возникнет такая необходимость, и, возможно, доснимать дополнительный, не чаще одного раза в месяц. Здесь всё оговорено, - Себастьян подошёл к столу, за которым сидел Том, и, встав так, чтобы не быть слишком близко, не вторгаться в личное пространство, указал на соответствующий пункт в договоре. – В случае если продукт приживётся на рынке и при наличии вашего желания, по истечению срока действия этого контракта мы заключим новый, - продолжил он через паузу, в которую Том прочёл, о чём говорится в тексте. - Будет запущена новая рекламная кампания, проведён ребрендинг по времени… Если вам интересно, я расскажу о планах отдельно. Сейчас не целесообразно тратить на это время, так как продукт ещё не вышел на рынок.

Долгосрочное сотрудничество? Отлично звучит. Том уже не загадывал, когда вернётся к Оскару, только знал, что это непременно случится, потому иметь как минимум один контракт было заманчиво. Пока как минимум один. Раз смог заполучить его, сможет и нарастить рабочие обороты, главное начать.

Дочитав текст договора до конца, пересмотрев повторно ключевые для него пункты, Том взял ручку и поставил подпись. Теперь они связаны рабочими отношениями и взаимными обязанностями. Отложив ручку и положив руки на колени, Том поднял взгляд к Себастьяну.

- Я очень рад, что нам удалось вас заполучить, - улыбнулся мужчина. – Надеюсь, наше сотрудничество будет взаимно приятным.

- Я тоже рад, - в свою очередь сказал Том, ответив сдержанной, деловой улыбкой. - Работа с вашей маркой видится мне интересной.

Они говорили на французском, который, как оказалось, и для Себастьяна родной язык. С ним Том понял, как соскучился по родной речи, привычное звучание слов было почти в диковинку, что удивляло, и трогало смесью грусти и радости то, что хотя бы с этим человеком может ощутить частицу атмосферы дома. Том не тосковал по Франции, никогда не скучал по ней, когда уезжал далеко, но скучал по конкретному месту, которым для него стала Ницца. Солнце, нотки морской соли в воздухе, мест с такими характеристиками в мире много. Но есть то, что делает Ниццу особенной, незаменимой: блестящий флёр роскоши и La vie est douce*, элитная высотка в центре города, где жил в статусе прислуги, непонятно кого, партнёра и, наконец, супруга.

Том остался в Бельгии. Снял квартиру-студию, которой больше подходило определение комната, так она мала. Но не знал, на какой срок задержится в городе, потому решил выбирать квартиру не ту, в которой комфортнее и приятнее будет жить, а максимально недорогую. Ему бы место, где спать, принимать пищу и поддерживать себя в чистоте. И хостел сошёл бы, нормально жил в нём в Испании. Но от провокации Том плавно и в большей степени случайно перешёл к иллюзии красивой жизни, то есть того, что после развода его жизнь не изменилась, он по-прежнему при деньгах и востребованный профессионал, потому хостел с его многими соседями в одном помещении ему не подходил. Не надо, чтобы видели, что он проживает в месте для тех, кто не располагает средствами. А гостиница классом выше в более-менее долгосрочной перспективе обойдётся дороже аренды квартиры. И всё-таки жить в отеле неопределённый срок не хотелось, лучше какая-никакая квартира.

Подойдя к окну без занавесок и жалюзи, Том опёрся руками на узкий подоконник. Намюр хороший город, но очень, очень спокойный, серый, что ли, будто во всём средний. Том хотел сфотографировать что-нибудь, но, гуляя по городу, так и не сумел найти впечатление, притом что Бельгия славится красотой населённых пунктов. Но то ли Намюр исключение, то ли Том чего-то не понимал. Том склонялся ко второму варианту. Бешеный ритм Лондона его оглушал, но здесь, в городе с населением в сотню тысяч человек, ему не хватало звука и движения.

В назначенный срок Тому прислали моделей на согласование. Пролистав фотографии четырёх девушек несколько раз, Том написал в ответ, что ему нужно посмотреть моделей вживую. Думал, что не стоит включать звезду и диктовать свои условия, но эта мысль всё-таки не остановила. Что поделать, он так работает, ему нужно вживую видеть человека, чтобы вдохновиться им. Исключением служили только пара случаев, когда соглашался на съёмку, имея лишь фотографию.

Себастьян не расценил его пожелание как нечто неприемлемое и в следующем электроном письме ответил согласием. Встречу с моделями назначили на завтра. Не одну минуту Том безмолвно ходил вокруг моделей, перед ними, позади, разглядывал со всех сторон. И обратился к Себастьяну:

- Вы задумали сделать рекламу для всех женщин, разных, но хотите показать только женщин трёх рас и мулатку. Нужна ещё как минимум женщина восточной внешности. И кого у вас олицетворяет она? – Том указал на единственную блондинку в ряду моделей.

- Восточная Европа. Славянка, - ответил Себастьян.

- Славянка, - кивнул Том. – Я так и думал. Но почему славянскую женщину у вас играет скандинавка? Вы ведь из одной из скандинавских стран, я не ошибся? – он обратился к той, о ком говорил.

- Я норвежка, - ответила модель по имени Джерд, не очень понимая, что происходит.

- Вот, - со значением сказал Том и повернулся обратно к Себастьяну. – Может быть, кто-то этого не видит, но эталонный скандинавский тип внешности легко отличить, как и очевидна разница между скандинавским и славянским фенотипом. Нет, простите, я не знаю, в чём отличительные особенности славянок, с ними я едва знаком, но я точно знаю, как выглядят скандинавы. Это как насмешка над теми, кого вы хотите показать, типа никто не заметит разницы, те и те светленькие. Понимаю, что в современном виде все со всеми давно смешались, чистой крови того или иного народа практически не найти, потому и внешность не говорит о принадлежности к кому-либо. Но если есть цель показать стереотипно свойственную внешность, то стоит делать это правильно, без подмены.

Стоя рядом, Себастьян внимательно слушал и всё больше проникался интересом к Тому, который оказался не только незаурядным профессионалом, но и человеком, что страстно горит своим делом.

- А где внешнее разнообразие? – тем временем продолжал Том, поскольку его никто не останавливал. - Невысокая девушка, с большой грудью, крупного телосложения. Вы все красивы, к вам нет вопросов, - он обернулся к моделям, положив руку на сердце. – Но у вас всех эталонная модельная внешность. Если говорить о «косметике для каждой», то и надо показать – каждую. Тех, среди кого каждая найдёт ту, с кем может себя ассоциировать, хотя бы в общих чертах.

Потрясающе, думал Себастьян. Давно он не встречал такого рабочего пыла не у тех, кто молодой, безвестный и нищий. Притом что Том не возмущался, а – предлагал, объяснял. И хотя его мнение разнилось с тем, что было задумано, оно заслуживало внимания. А Бэйль, специалист по подбору моделей, конкретно ошибся, взяв скандинавку на роль девушки из восточной Европы. Прежде Себастьян не обратил на это внимания, но как минимум это несоответствие нужно будет исправить.

- Вы хотите заменить моделей? – спросил Себастьян.

- Я? – Том ткнул себя пальцем в грудь, качнул головой. – Я всего лишь фотограф. Если команда Эстеллы выбрала этих моделей, значит, я буду работать с ними. Но я советую вам хотя бы взять восточную девушку и заменить скандинавскую модель девушкой славянской внешности.

Джерд скрестила руки на груди и отрывисто выдохнула носом, не скрывая своего недовольства и глядя на фотографа, в одночасье ставшего ей неприятным, из-под сведённых бровей. Она очень обрадовалась, получив рабочее предложение от Эстеллы С., и что получается, её выгонят ещё до начала съёмок? Чёртов как его там. С Томом в качестве фотографа она не была знакома, а про Джерри слышала, но видела немного раз, потому не узнала лицо в обрамлении совершенно другого образа.

- Знаете, Том, давайте вы займётесь подбором моделей, - сказал Себастьян.

- Я? – удивился Том, предложение застало его врасплох. – Но я не специалист в этом деле. И всё уже спланировано, разработана концепция рекламы.

- Вы фотограф и имеете представление, кто будет лучше смотреться в рекламе, - ненавязчиво парировал Себастьян. – Почему бы не пойти на эксперимент?

- Думаю, прежде чем что-либо менять, надо обсудить это с командой, работающей над рекламной кампанией, или с самой Эстеллой. Я правильно понимаю, что владелицу марки зовут Эстелла?

- Я уверен, ни команда, ни Эстелла не будут против. Обсуждение с ними я возьму на себя.

Таким образом на плечи Тома легла обязанность отобрать моделей, которых видит подходящими для данной рекламы. Из четырёх девушек, нанятым неким Бейлем, Том оставил только одну, азиатку, и, выбрав из огромного каталога ещё восемь девушек самых разных внешних данных, написал Себастьяну, чтобы тот делегировал задачу дальше. Эта проволочка никак не отразилась на сроках сдачи проекта, так как каждый этап делался не в последнюю минуту, а с приличным запасом времени до того часа, когда мир должен увидеть новый продукт и, соответственно, рекламу.

На роль славянки Том выбрал чешку, рыженькую, с редким оттенком пышных, подвивающихся волос, в который можно влюбиться. Случайно дал шанс на карьеру шатенке из Дании, которая ни по каким параметрам не походила на модель и разместила свой бук** с пятью фотографиями просто так, ни на что ни надеясь. А большую грудь и крупное телосложение нашёл в одной девушке, в лице австрийской модели. Также была миниатюрная француженка с голосом певчей птички, больше похожая на кокеток прошлого, чем на современную девушку, белокурая немка, жгучая итальянка и, конечно, восточная девушка, с которой всё началось.

Получилось девять моделей вместо четырёх. Увидев всех девушек вживую, Себастьян был впечатлён, вместе они создавали такое разнообразие, что глаза разбегались, и одним взглядом не охватить всё, не вычленить каждую из хоровода разнообразия, которым наделяет природа. Во время следующей встречи Тому предоставили нарисованное в программе превью рекламы, где все модели были изображены в одинаковых белых костюмах, которые костюмами можно было назвать с натяжкой: в топах без бретелей, имитирующих обвязку на груди, и закрытых трусах ретро силуэта.

Том долго смотрел на картинку, пытаясь с ней согласиться, но не смог и всё-таки высказал своё мнение:

- Эти одинаковые наряды и позы обезличивают. Концепт рекламы – естественность. Но белый цвет – не равен естественности. Белый цвет у всех ассоциируется с чистотой, но в таком прочтении чистота – это ничего, пустой лист, уравнивание всех. Где здесь индивидуальность? – Том тряхнул распечатанный для него рисунок. – Хотя бы чья-то? Вы согласились взять для рекламы разных девушек, чтобы каждая потенциальная покупательница нашла ту, в ком видит себя, но такая реализация убьёт всю разницу между ними. И к чему сексуализация? – он взглянул на картинку и снова на Себастьяна. – Я думал, уже прошло то время, когда для продажи чего-то нужно было непременно показать обнажённое тело. Зачем? Разве без этого нельзя? В данном конкретном случае точно можно.

- В следующий раз я включу диктофон. Ваши рассуждения стоят того, чтобы их записывать.

Том немного опешил от столь льстивых слов, лишенных лести, и затем качнул головой:

- Не стоит за мной записывать. Я не специалист в плане теории, только практик.

- Практика ценнее теории, - кивнул Себастьян, держа руки сложенными под грудью. – Вы знаете, что делаете, и это достойно уважения.

- Я лишь высказал своё мнение.

- Оно выглядит интересным, - сказал в ответ Себастьян и спросил: - Том, что вы предлагаете? Какой вы видите фотографию?

Том задумался. Обошёл моделей, посмотрел на каждую в отдельности, подмечая особенные черты, на всех вместе и, получив картинку в голове, сказал:

- Я бы сделал «живую» фотографию. В одежде, которую каждая модель предпочитает, в общении. Это и есть естественность – жизнь, то, какой личностью каждая из них является, как они выглядят не на двухмерном изображении, а во всём многообразии характеристик, из которых складывается образ человека в жизни. Джинсы, майки, из одежды что-то такое, повседневное. Это лучше, чем одинаковое белое бельё, похожее на то, что их обмотали белыми лентами, зажали в них. И такое бельё не всем подойдёт, не на всех оно будет смотреться одинаково, - заметил Том, отвернувшись от моделей. – Это будет картинка из серии популяризированного бодипозитива, а не реклама «того, что подойдёт каждой».

- Вы что-то имеете против полных людей? – скрестив руки на груди, спросила Шанталь, модель из Австрии.

- Разве ты полная? – Том повернулся к ней с искренним убеждением, что это не так.

Шанталь высокая, метр восемьдесят, крупная по кости, но никак не толстая, в её теле нет лишнего жира, она прекрасно вписывается в рамки медицинской нормы. На девушек и женщин такого телосложения только в модном бизнесе лепят ярлык «размер плюс».

- Нет, я ничего не имею против полных людей, - ответил Том на заданный ему вопрос. – Всё люди разные, и это прекрасно. Каждая из вас красива по-своему, и именно в этом истинная красота – в разнообразии. Если все будут одинаковые, разве это будет интересно? Простите, я отвлёкся. Я хочу сказать, что показал бы естественность в обыденном её прочтении – то, как они выглядят в повседневности. Понятное дело, будет профессиональный мэйк-ап, будет план съёмок, но центральная мысль изображения – жизнь, остановленный момент, в котором сделан выбор в пользу косметики Эстеллы С.

Том выдержал короткую паузу, метнулся взглядом по моделям и остановил взор на представительнице арабского мира.

- Например, ты, - сказал он, подойдя к модели из Омана. – Что ты любишь носить в повседневной жизни?

- Джоггеры, - ответила девушка по имени Разия.

- Спасибо, - кивнул Том и перевёл взгляд к Шанталь. – Что ты предпочитаешь?

- Джинсы-скини, в основном более тёмных синих оттенков, и чёрные топы. Это моя любимая одежда.

- Том, вы можете изобразить то, о чём говорите? – осведомился Себастьян.

- Я могу попробовать.

Расспросив каждую модель о предпочтениях в одежде, Том сел за низкий белый столик. Согнувшись в три погибели над белым листом, обложившись разноцветными ручками, что нашли для него, он с головой погрузился в перенесение на бумагу картинки из своей головы. Завершив макет, Том нанёс завершающие цветные чёрточки, уточняющие облачённые в одежду силуэты, и поднял голову:

- Я закончил.

Не торопясь с каким-либо вердиктом, Себастьян изучал рисунок, отслеживал взглядом линии, цветную и чёрную штриховку, характерную для всех художников на этапе эскиза.

- Давайте так и сделаем, - сказал он в итоге и посмотрел на Тома. – Реализуем ваш вариант.

Том удивлённо и вопросительно поднял брови и затем ответил:

- Простите, Себастьян, но, мне кажется, вы не можете принимать такие решения единолично.

- Не беспокойтесь об этом, Том.

- Над созданием рекламы работает целая команда, а уже во второй раз прихожу я, и всё меняется в один миг, - возражал Том. – Нужно обсудить изменения с ними. Или с самой Эстеллой. Лучше с Эстеллой. Будь я владельцем какого-то производства, я бы хотел принимать участие в создании каждого его направления.

- Вы всё верно говорите, но уверяю вас, Эстелла согласится с новой концепцией рекламы, - тактично заверил его Себастьян.

Том не отступал:

- Но я настаиваю, - непреклонно качнул он головой. – Могу я встретиться с Эстеллой? Понимаю, что она наверняка занятой человек, но, думаю, полчаса времени для меня она сможет найти. Я подожду, сколько потребуется.

- К сожалению, это невозможно. Но Эстелла доверяет моим решениям. Если вы так настаиваете, я подробно обсужу с ней новый концепт рекламы и передам вам её слова.

- Да, пожалуйста. Хотя бы так, - ответил Том, немного разочарованный тем, что не поговорит непосредственно с создательницей бренда.

В этом, в невозможности личной встречи, заключалась главная тайна загадочной Эстеллы С. За её именем скрывался – Себастьян де Грооте, основавший бренд косметики в двадцать два года и назвавший его в честь своей ныне покойной бабушки Эстеллы Сальтаформаджо, коренной итальянки, что была в его жизни особенным человеком и самой любимой женщиной, к месту которой в сердце не смогла приблизиться ни одна.

Арт-директор проекта рекламной кампании новой линии продукции ругался матом, поскольку ему во второй раз пришлось всё переделывать. Джерд, норвежская модель, исключённая Томом из работы над рекламой, кляла его и пила крепкое. Она отказала другому бренду ради работы с Эстеллой и в итоге осталась ни с чем. Но Том об этом ничего не знал.

Создав новый макет рекламы, арт-директор отправил его на согласование Тому. При участии Тома новый проект утвердили, и пришло время следующего этапа работы – непосредственно создания фотографий. В первый из двух свободных дней перед началом съёмок Том отправился в Антверпен, куда из Намюра час пути наземным транспортом.

В Антверпене они с Оскаром были во время медового месяца. А сейчас он здесь один. Гуляя по улицам красивейшего, богатого на самые возможные примечательные места города, Том то и дело думал эту мысль. Видел знакомые места, где гуляли призраки пары полуторагодичной давности, невидимые никому, кроме него. Том остановился у поворота и позволил дымке видения пройти сквозь него, растворяясь без следа в майском воздухе, закрыл глаза. Лицо обласкал ветерок, помогая фантому памяти улететь, оставив место лишь настоящему. Но оживающая без спроса память, все эти места, солнце, светящее ярко и счастливо вопреки его одиночеству, приносили не боль, а светлую тоску с чувством, что всё ещё будет.

Май. Прекрасный месяц буйства жизни. Год назад они поехали в Швейцарию и попали под обстрел, что, вероятно, стало последней каплей для его психики, он пропустил конец весны и половину лета и вышел из клиники в новый раскол. Подумать только – целый год прошёл, как быстро летит время и дело даже не в том, что большую часть этого времени он пропустил. Год без нормальной жизни с Оскаром.

Скоро закончится весна, а развелись они в конце зимы. Целая пора года врозь. Том купил пакет ассорти шоколадных конфет, которыми объедался в прошлый визит в Бельгию. Сел на спинку скамейки, поставив ноги на сиденье, и, закидывая в рот шоколадные сферы, смотрел в ясное небо, по которому ползли редкие фигурные облака.

Всё ещё будет. Когда-нибудь.

***

К вечеру накануне съёмок Том начал нервничать. Да, он талантливый профессионал, но он никогда прежде не работал над заказом, только делал индивидуальные съёмки подруг Оскара, которые были довольны любыми его причудами, и продавал уже готовые фотографии. А если его в процессе работы понесёт куда-то? Отходить от идеи нельзя, ведь эта съёмка не для личного пользования, это реклама, проект, который и так уже несколько раз меняли полностью. Но он так работает, его первоначальная задумка никогда не остаётся неизменной. Допустим, себя победить он сможет. Но что если у него не будет вдохновения, если он не сможет справиться с возложенной на него задачей и облажается? Том не мог гарантировать, что всё пройдёт так, как надо. Творческий процесс – капризный предмет, тем более что для него это первый опыт работы в таком формате.

Том нервно ходил по маленькой квартире. Скоро вылет в город, где пройдут съёмки. Производства не совсем итальянского бренда Эстелла С. на самом деле располагались в Италии и рекламу тоже всегда снимали там. В этот раз выбор пал на живописный город Бергамо, что на северо-востоке страны.

«От того, что я буду психовать, ничего не изменится, - остановил себя Том. – В конце концов, Себастьян доверяет мне, он это показал. Если я не скажу, что завалил съёмку, никто и не заметит».

Легко сказать – сложно сделать. Том всегда придирчиво относился к своему творчеству и не успокаивался, пока не создавал тот самый идеал, что существовал только в его понимании. Но люди разные, по-разному видят, то, что для него провальная или средненькая работа, в глазах других может сойти за шедевр. Он же Том Каулиц, тот, к кому элита выстраивалась в очередь, тот, чьи фотографии раскупались на престижном аукционе, тот, у кого уже готовые работы выкупали, чтобы сделать своей рекламой, тот, кто знает о моде и рекламе всё и умеет выдавать класс по обе стороны камеры.

В любой непонятной ситуации делай вид, что всё идёт по плану. Тому ближе обратный вариант – все его планы, когда имел их, что случалось не так часто, выливались в кошмарные ситуации. Но альтернатив у него немного, он не может позволить себе свалиться со ступени, на которую забрался. Том сделает всё возможное, зависящее от него, а если этого окажется мало для удачных рекламных фотографий, притворится, что так и задумывал. Взялся играть, изображать, что по-прежнему на коне – играй до конца. Да простит его Себастьян.

Решив делать вид, что так и надо, как бы ни обосрался, Том застегнул чемодан, вещи из которого и не раскладывал, и покинул квартиру. Надо будет дополнить гардероб, на носу лето, а Джерри не положил в чемодан ничего подходящего на тёплое время года.

Съёмки запланировали натуральные, то есть в естественных декорациях. Утром следующего дня собрались в назначенном месте, модели расположились на овальном бортике фонтана и около него, ассистенты вместе с арт-директором расставляли экземпляры продукции. Прежде чем заняться своим делом, Том взял баночку средства для тела, открутил крышку и понюхал содержимое. Запах едва уловимый и необычный, не отсылает ни к одной известной ему отдушке. Вернув баночку на складной столик, Том приступил к установке камеры на штатив, настройке, проверке кадра.

Пока закончили все приготовления, солнце приблизилось к зениту, что дало «неудачный свет». Подняв голову к светилу, щурясь, Том прикрывал глаза рукой и перемещался вокруг фонтана, ища точку, в которой свет будет литься правильно. Такой точки не было, поскольку солнце строго над головами, но спасли отражатели. Торопясь, Том перетаскивал их и устанавливал вместе с ассистентами, после чего велел моделям перейти на противоположную сторону и быстренько перенёс штатив с камерой.

Началась съёмка. Том командовал, снимал кадр за кадром, но оставался недоволен. Модели зажатые и картинка получается какая-то не такая, не такая, чтобы не предлагать себя глазам смотрящего, а бить в них, не оставляя возможности не смотреть. Арт-директор, что всегда присутствовал на съёмках для корректуры работы фотографа и моделей и непонятно, что делал здесь сегодня, поскольку идея рекламы принадлежала не ему, стоял в стороне и много курил, надеясь, что приглашенный мальчишка-фотограф не придумает очередной вираж. На Тома он смотрел не слишком дружелюбно, несмотря на то, что ему доверял Себастьян, а он доверял Себастьяну.

- Шанталь, сними лифчик, - сказал Том.

Модель вопросительно выгнула брови:

- Что? Зачем?

- Не знаю, что за бельё на тебе сейчас, но для фотографии оно подобрано неудачно. Бюстгальтер портит твой силуэт, - выглянув из-за камеры, ответил Том, и повторил: - Снимай.

- Ты хочешь снять меня топлес? – спросила Шанталь, несколько напрягшись и рефлекторно прикрыв руками внушительный бюст четвёртого размера.

Нет, она могла бы обнажиться на камеру, но сделать это без подготовки на улице была морально не готова. Том закатил глаза и сказал ей:

- Сними бюстгальтер, а майку оставь.

- Но она будет просвечивать.

- Не беспокойся, всё, что будет выглядеть неприлично, я исправлю при редактуре, - совершенно искренне заверил Том.

Расстегнув крючки на спине, Шанталь сняла с плеч шлейки, вытянула лифчик из-под майки и отдала подоспевшему ассистенту. Том заглянул в видеоискатель, сделал кадр и подошёл к Шанталь. Наклонившись, поправил её чёрный топик, смотрел в декольте, где от его движений колыхались полные груди, но не видел в них сексуального объекта, будучи всецело сосредоточен на рабочем процессе. Затем вернулся за камеру.

Обеденное солнце припекало, притягивалось чёрной водолазкой без горла, разогревая подставленную небу спину. Ища способ охладиться, Том закатал рукава и в скором времени подвязал водолазку, продев нижнюю часть через вырез, превратив непримечательный элемент одежды в вещь с претензией на пародийную сексуальность.

Модели заулыбались, силясь скрыть неуместный подъём настроения, но француженка, Лунет, не сдержалась и звонко засмеялась.

- Прости, - подняла она ладонь, не переставая улыбаться. – Ты так смешно выглядишь.

- Смешно? Разве это смешно? Мне не идёт?

Развивая свой маленький экспромтный цирк, Том начал пританцовывать, крутя бёдрами, доводя до абсурда то, что могло выглядеть привлекательно. Отведя ногу и руку в сторону, щёлкнул пальцами, исполняя один из немногих запомненных элементов самого знаменитого испанского танца. Подпрыгнув, резко повернулся спиной и потряс попой, переходя от фламенко к ламбаде. Сзади раздался многоголосый смех.

Арт-директор хлопнул пятерню на лицо и отвернулся. Он отказывался на это смотреть. У них тут бизнес или цирк? Может быть, этот парень и талантлив невероятно, но что он творит? Себастьян был иного мнения. Не вмешиваясь ни во что, он с изгибом улыбки на губах наблюдал за тем, как Том отжигает. Добившись искреннего смеха, Том метнулся обратно к камере и принялся щёлкать, запечатлевая живые эмоции на лицах моделей. Так-то лучше. Бесспорно, все модели (все, кроме одной) профессиональны и заинтересованы в хорошем результате, но Том хотел от них невозможного – предельной естественности в тех условиях, где она невозможна. Они не подруги, чтобы живо общаться, а не изображать это, до недавнего времени они вовсе не были знакомы. Потому им нужно помочь расслабиться и раскрыться, Тому было не сложно ради этого побыть клоуном. Он успевал ещё и для себя кадры делать, например, Шанталь крупным планом, она очень обаятельна в смехе.

В продолжении работы Том пошёл дальше во имя достижения цели.

- Вы какие-то напряжённые, – говорил Том, стягивая водолазку. - Вы будете чувствовать себя более комфортно, если я разденусь?

Бросив водолазку на складной столик, не замолкая, он расстегнул пуговицу и молнию, спустил штаны. Разулся, снял джинсы и носки, оставшись в одних трусах, тех самых бело-синих полосатых, которыми его выручила Эллис. Модели оживились, взорвались звуками удивления и одобрения и новым приступом смеха, позабыв про прочих представителей Эстеллы С., что тоже их оценивали. Они больше не были чужими друг другу женщинами, которые должны выглядеть идеально перед придирчивым глазом камеры.

- А трусы? – выкрикнула немка, Анна.

- Будь мы наедине, я, может быть, снял бы их, - изобразив сожаление, развёл руками Том. – Но мы на улице, а в трусах у меня нет ничего, чем можно похвастаться.

Чувствовал, как горят под кожей щёки, поскольку и хвастать в действительности нечем, природа его не наградила выдающимся размером, и не привык о подобном говорить. Но слова его возымели эффект, значит, оно того стоило. Арт-директор отлучался и, вернувшись, увидев раздетого Тома, захотел развернуться и уйти с концами. Это какой-то балаган и неуправляемый фотограф, которому почему-то всё можно. Почему Себастьян это одобряет? Он посмотрел на Себастьяна.

Себастьян улыбался губами и восхищался тем, насколько Том неординарный, как фотограф и как человек. И отметил, что Том не только фотогеничен, но и в жизни имеет красивое тело, редкую для парня и тем более для мужчины фигуру, а ведь он уже не юноша. Причём его худоба не отталкивающе суха и костлява, как бывает у некоторых представителей мужского пола, а изящна, тонка. И кожа белая, совершенная, без единой родинки, с эстетичными изгибами позвонков и дуг рёбер под ней.

- У вас не найдётся морской фуражки мне в комплект к трусам? – обратился Том к моделям.

Лунет смеялась так, что едва не свалилась в фонтан. А Том был рад, что добился задуманного, заставил моделей выглядеть очень, очень живыми, общаться между собой. И пускай, что светит голым телом на улице, где вокруг не только работники Эстеллы С., но и прохожие ходят мимо. Одним махом он убил двух зайцев: расшевелил моделей и разделся с благовидным поводом, чтобы не страдать в жаркой одежде. Стыдно будет потом, может быть.

Для Тома стало сюрпризом, что рекламная съёмка делается не за один день. Этот момент никак не оговаривали, так как предполагается, что профессиональный фотограф сам всё знает. Но Тому хватило ума не показать своего удивления и не сказать ничего, что бы выставило его человеком, незнакомым с такими заурядными рабочими моментами. Неделя так неделя. И неделя – это не обязательно, могут управиться и за три дня.

Съёмка проводилась в двух форматах – натуральная и в студии. Второй вариант Тому понравился больше, всё же удобнее работать, не завися от солнца. Иногда Том забывал, что на работе, что исполняет заказ, общался с моделями как с подругами, чему поспособствовала его клоунада первого дня, разрядившая обычное рабочее напряжение и сблизившая всех. В одной модели, в немке Анне, Том с её подачи узнал коллегу Джерри, с которой тот не раз сталкивался, и которая с тех пор наконец-то перестала бороться со своей природой, перешла в разряд размера плюс и стала добрее. С ней был забавный эпизод, когда Том сказал про грудь Шанталь, что была её самым заметным местом, а Анна, рослая, ещё и на каблуках, обняла его, положив руку на плечи, и поинтересовалась, что он думает по поводу её груди. Машинально посмотрев в её декольте, Том ответил честно: его внимание привлекает большая грудь. У Анны же она обычная, двойка.

- Как был гадёнышем, так и остался, - шутливо сказала Анна и звучно хлопнула его по заднице, отчего Том вздрогнул, а Себастьян, наблюдавший за ними со стороны, вопросительно приподнял брови.

Видя, что все модели ведут себя расслабленно с Томом, Анна позволяла себе больше всех на правах той, кто с ним уже работала и не раз.

- Не делай так, - сказал Том ей.

- Ты ныне свободен. Почему нет?

- Тебе бы понравилось, если бы я хлопнул тебя по попе? – в ответ задал вопрос Том.

- Если бы ты меня хлопнул, это было бы домогательство на рабочем месте, - сообщила Анна с милой улыбкой отпетой стервы.

- То есть если речь идёт о женщине, то сразу домогательство, а мужчину домогаться не могут? – Тома возмутила эта несправедливость.

- Никто не поверит, что мужчину домогалась женщина, вы всегда за, - ответила Анна с той же улыбкой, более широкой и удалилась на съёмочную площадку, напоследок ущипнув Тома за пятую точку.

Почему всех притягивает его попа? Оскар туда же, наиболее неравнодушен он был именно к этой части его тела. Если вспомнить все разы, когда хватал за неё с поводом и без, не хватит памяти.

- Все по местам, - скомандовал Том, отложив воспоминания, в которых мог утонуть.

Шёл пятый день съёмочного процесса. Том не переставал поучать моделей, когда те, на его взгляд, не работали идеально.

- Я вам не верю, - говорил Том, выйдя из-за камеры. – Снова не верю, что вы подруги. Как вы общаетесь, как улыбаетесь?

Подойдя к девушкам, Том потеснил их, сев в середину.

- Смотрите, как надо, - рассказывал и показывал он, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону. – Двигайтесь, дышите, не стремитесь быть идеальными картинками. В жизни нет статики. Вы ведь не сидите неподвижно со своими подругами, парнями, кем угодно.

По другую сторону камеры к Тому пришла одна идея и мгновенно захватила. Зачем рассказывать и показывать, если можно…?

- У меня есть одна идея. Вы подождёте меня час, не больше? – обратился Том к девушкам.

У моделей и выбора особо не было: пока фотограф не скажет, что работа на сегодня окончена, они должны оставаться на съёмочной площадке. Себастьян его тоже отпустил, и Том побежал собирать всё необходимое, охваченный внутренней дрожью разгулявшегося творческого порыва. Ходить далеко не пришлось, на столиках визажистов валом всевозможной косметики. С одеждой немного сложнее, так как модели приходили в своём, придерживаясь выдвинутой Томом концепции полной естественности, но некоторые вещи нашлись. Под взглядами всех Том собственноручно, быстро сделал макияж, влез в узкие джинсы, что чуток коротки ему, надел майку на бретельках. Упс – обувь, обуви на его размер нет и вообще нет никакой запасной, но не беда.

Том скомандовал моделям разуться, установил на камере таймер и количество автоматических кадров, присоединился к девушкам, снова заняв центральное место. Камера сделала первый снимок. Джерри умел занимать перед объективом такие позы, так изгибаться, искажая линии силуэта, что тело принимало женские очертания, чем многие восхищались, и Том тоже умел, помнил, как это делается. Волосы уже отросли в уверенную короткую стрижку, какие всё реже встречаются у мужчин, но популярны среди женщин. Миловидное лицо с макияжем – ни одной мужской черты. Фигура, у которой вдруг появился характерный изгиб талия-бёдра, и лишь абсолютная плоскость в области груди выбивалась из очаровательного женского образа, но, как говорил Карлос, не у всех женщин есть грудь. Подкладывать себе бюст Том отказался на последней съёмке у Монти и сейчас тоже не захотел, даже не рассматривал такой вариант, такие ухищрения ниже его достоинства, он и без них может перевоплотиться в девушку, вот, в чём талант.

Том поворачивался так, чтобы скрыть, что плечи у него всё-таки шире талии и бёдер, как и положено парню. Улыбался открыто настолько, насколько может быть искренней искусственная улыбка, болтал с моделями, живо и красиво жестикулировал. Обнял двух девушек, что сидели по бокам от него, спрятав за их спинами плечевые суставы, сведя лопатки, что даже в рискованной позе полного анфаса позволило скрыть истинное телосложение. Только неухоженные ногти подводили прекрасный образ, ведь в последний раз на маникюре был Джерри в середине февраля, но это Том исправит в редакторе, нарисует должную красоту. Да, всё-таки больше всего ему нравится ставить съёмки, когда сам же выступает в качестве модели, это особый подъём.

Отсняв две серии кадров с собой, Том вывел фотографии на экран ноутбука и показал Себастьяну.

- Это я для себя снимал, - уточнил Том, не имеющий плана пустить эти кадры в работу. Улыбнулся. – Их можно было бы пустить в рекламу с привлекающей внимание надписью: «Ты видишь здесь подвох?» или слоганом: «На этой фотографии есть подвох, но его нет в наших составах».

- Мне нравится, - кивнув, неожиданно серьёзно сказал Себастьян. – Возьмём их в работу, будут альтернативной рекламой.

- Простите, но эти кадры не для рекламы, - культурно возразил Том и потянул ноутбук к себе, но Себастьян не отдал.

- Том, авторские права на фотографии остаются за вами, но, согласно контракту, все фотографии, сделанные вами в рамках работы с Эстеллой С., принадлежат нам, - сказал в ответ мужчина, сдержанной улыбкой смягчив слова, которыми хотел не поставить на место, а только дать понять, что Том этот спор проиграл.

Том несколько раз хлопнул ресницами, сведя брови и надув губы, непроизвольно приняв любимое ранее выражение лица, которое Оскар звал слабоумным.

- Том, - обратился к нему Себастьян, - не обижайтесь. Фотографии получились стоящими, поэтому я не хочу их терять. Раньше вы ведь были моделью, если я не ошибаюсь? Почему не воспользоваться этим?

- Да, поработаю и как фотограф, и как модель, а получу только за фотографа, - в шутку сказал Том, отпустив ситуацию.

В принципе, он был не против публикации этих фотографий, они ему нравились, просто посчитал, что снимки с подобными трюками не подходят Эстеле С. В противовес Тому Себастьян задумался и ответил серьёзно:

- Вы правы. Нужно будет составить договор на оказание вами модельных услуг и оплатить их. Наша компания никогда не эксплуатировала работников и не будет.

Том удивлённо и вопросительно выгнул брови. Это что получается, он повеселился, получил удовольствие, а ему за это ещё и заплатят? Круто. Так, Том, сделай нормальное лицо, никто не должен понять, что ты радуешься любым деньгам.

В последний съёмочный день, после окончания сессии, когда модели собирались и расходились, Том подошёл к Себастьяну с вопросом:

- Мне публиковать у себя на странице фотографии, которые будут утверждены?

- Я не мог вас об этом просить, но мы будем признательны, если вы это сделаете.

Если? Если?! Публикация на странице своих заказных работ – важный и мощный элемент продвижения. Конечно он это сделает! Мысленно сплясав танец дикой радости, Том улыбнулся и сдержанно ответил:

- Да, я сделаю это. Я всегда публикую заказные фотографии, если это не противоречит условиям другой стороны.

Во время съёмок и после их завершения, когда продолжалась работа по выбору кадров, согласованию редактуры и так далее, Себастьян начал подвозить Тома домой. Машина у него была новая, но обычная, никак не указывающая на то, что её хозяин является владельцем успешного бизнеса. Тридцатисемилетний Себастьян жил без размаха, во многом как представитель среднего класса, его не интересовали признаки статуса, которые мог себе позволить. Исключением служила только одежда, на которую не жалел денег, в частности любимые всей душой мягкие шарфы всевозможных цветов и фактур, но выбирал не бренд, а именно качество, а также хорошие часы и ноутбуки, в первую очередь необходимые для работы.

Получив предложение подвезти его в первый раз, Том колебался, будучи не уверен, что Себастьяну стоит видеть, что он живет в посредственном месте, а не в статусном отеле, но в итоге согласился. Но Себастьян ничего не сказал, не задал ни одного вопроса и никак не показал, что ожидал увидеть что-то другое, и все последующие разы Том садился в машину заказчика без сомнений. Вообще, Себастьян Тому нравился, он вежливый, интересный, внимательный человек с располагающей к себе аурой, но при этом держит дистанцию, что избавляло от опасений, что он Томом интересуется не только как профессионалом.

После окончания съёмок Том и Себастьян проводили много времени вместе, выбирали, обсуждали, сидели рядом. Какой Том представлял Эстеллу, таким и был Себастьян: он всегда принимал активное участие в создании каждого нового проекта. Эстелла С. была любимым делом его жизни, и Себастьян никогда не рассматривал вариант, что может только руководить, не вникая в процесс. И тем более он не мог остаться в стороне, когда над рекламой работает фотограф, который вызывал у него большой интерес.

В один из дней Себастьян предложил Тому прогуляться. Том согласился – день красивый, дела на сегодня сделаны, ему тоже хотелось погулять. Разговаривать с Себастьяном легко и спокойно, находились темы, не касающиеся личного. Прогуливаясь с ним неторопливым шагом, Том отдыхал. В качестве лакомого подкрепления купил себе знаменитого итальянского мороженого в хрустящем рожке.

- Присядем? – предложил Себастьян, указав на скамейку.

- Да.

Сев, Том вытянул ноги и поднял глаза к небу, начинающему окрашиваться в тёплые краски заката. Красиво. И вкусно. Дохрустев рожком, Том выбросил салфетки в урну.

- Том, открыть вам тайну? – произнёс Себастьян, взглянув на парня. – Но обещайте, что никому не расскажете.

- Не уверен, что хочу знать то, что нужно хранить в секрете, - честно сказал в ответ Том. – У меня плохой опыт с утаиванием правды.

Себастьян кивнул, будто бы приняв его ответ, но, помолчав, сказал:

- Том, вы хотели познакомиться с Эстеллой. Вы с ней знакомы.

Том удивлённо посмотрел на него. Себастьян раскрыл интригу:

- Эстелла – это я.

Удивление на лице Тома стало ярче, он в недоумении поднял брови.

- Вы? – проговорил он и обвёл мужчину взглядом, ища, в каком же месте он может быть Эстеллой.

Себастьян тихо усмехнулся:

- Вы не в том направлении думаете. Я основатель и владелец бренда. Эстелла Сальтаформаджо – моя бабушка, ныне покойная, я назвал марку в честь неё. О том, что за именем Эстеллы скрываюсь я, знает ограниченное количество людей.

- И никто из этих людей не раскрывает правду? – вопросил Том, не зная пока, как относится к этой новости. Он был удивлён.

- Наверное, я могу им доверять.

- Наверное? – переспросил Том. – Вы не уверены?

- Я не могу утверждать, - пояснил Себастьян. – Я не жду того, что другие будут оправдывать мои ожидания, они не должны этого делать. Каждый день я готов к тому, что мой секрет раскроется, но Эстелле С. уже пятнадцать лет, а пресса до сих пор не постучалась в мою дверь.

- Повезло вам. Мой развод в прессе полоскали все, кому не лень…

Они много говорили, о разном, плавно переплывая от одной темы к другой. Том слушал Себастьяна и смотрел на него, слегка кивая его рассказу. Опустил взгляд к движущимся губам мужчины; по-прежнему прекрасно слышал его, но мозг перестал переводить звуки в информацию, отвлёкся, сосредоточился на одной точке. Себастьян очень приятный человек, привлекательный внешне, взрослый не только в плане возраста, но и в том, что сложнее описать, что дано не каждому вне зависимости от количества прожитых лет. Они проводят время вместе и находят общий язык. Себастьян…

Но явь подмигнула и исказилась, наложив поверх чужих губ фирменную ухмылку, которую узнал бы из миллиона. Отрезвило мгновенно, ткнуло безболезненным шипом в центр мозга и диафрагму, что всё не то, все не те, никто и никогда не заменит того, чьи черты знает наизусть всеми органами чувств. Может закрыть глаза и прочертить линию ухмылки, усмешки, губ, говорящих что-то меткое, и это видение будет роднее любого другого живого человека. И заныло под сердцем от того, что уже три месяца не видел самых родных черт, что знает наизусть. Можно быть с другим, можно любить другого, но никто не будет Оскаром. Том поднял взгляд к глазам Себастьяна.

Может быть, у происходящего всё-таки есть подоплёка? Себастьян позволял ему много, проявляет интерес, по своей инициативе проводит с ним время вне работы…

Том решил разузнать обстановку:

- Себастьян, у вас кто-нибудь есть? – ненавязчиво поинтересовался он.

- Нет, я не состою в отношениях.

Изображая участие, Том задал следующий вопрос:

- Вы были когда-нибудь женаты?

- Никогда.

- Вас не привлекают женщины?

Себастьян улыбнулся уголками губ и сказал в ответ:

- Не знал, что брак является маркером влечения к женщинам. Если вам это интересно, я не выбираю партнёров по полу, меня привлекает человек, а не женщина или мужчина.

И что это означает? Пока что это означает только то, что он, Том, теоретически может привлекать Себастьяна. Как узнать точнее? Том беззвучно вздохнул, прикрыл на секунду глаза. И спросил в лоб:

- Вы хотите со мной переспать?

Себастьяна вопрос удивил, но он ответил тактично и без утаиваний:

- Том, вы очень привлекательный молодой человек. Вы нравитесь мне как профессионал и как человек, но никаких личных планов на ваш счёт я не строил и не строю.

- Как человек? – переспросил Том, проведя параллель между этим высказыванием Себастьяна и предыдущим.

Себастьян вновь улыбнулся уголками губ и также спросил прямо:

- Том, чего вы хотите?

- Хочу знать.

Он всё портит? Вероятно. Но почему-то у Тома возникла острая необходимость выяснить всё прямо сейчас.

Хочет знать. Но про него или про себя? Так подумал Себастьян и медленно, оставляя Тому возможность отвернуться, приблизился к нему и прикоснулся губами к губам. В первое мгновение Том натянулся тетивой, затаил дыхание. Но осторожно ответил, будто пробуя что-то опасное, готовясь в любой момент отпрянуть. Прикрыл глаза.

Губы у него мягкие, горячие, сладкие из-за недавно съеденного мороженого. Или сами по себе сладкие? Вкусный парень, нежный. Себастьян провёл языком по губам Тома, просясь внутрь. Том принял более глубокий поцелуй, ответил, поделился вкусом клубники с языка, испытывая приязнь от происходящего между ними действия. Себастьян хорошо целуется, не так, как Оскар, по-другому, но Тому нравилось, не мог откреститься от этого и запретить себе чувствовать.

Сердце зачастило, дыхание сбилось. Внезапно тело вспомнило о том, чего лишено уже четыре месяца, пробудилось, вспыхнуло, и кровь побежала быстро-быстро, накачивая мучительное, сладко-требовательное томление в паху. Жарко, в коже становится жарко. Том прерывисто вздохнул и не прервал поцелуй.

«Очень интересно, - подумал Эдвин, последовавший за своей головоломкой и в Бельгию, и обратно в Италию. – Давай, Том, пора уже идти дальше и вступить в новые отношения».

- Очевидно, ваш ответ «да». Но каков Ваш ответ? – спросил Себастьян не о реакции тела, что на виду, а о сознательном выборе.

Учащённое дыхание, поплывшие зрачки, превратившие очаровательные большие шоколадные глаза в дьявольское произведение искусства, которому и святой не воспротивится. Какой чуткий парень, отзывчивый. Настоящее сокровище. Такие бывают? Такой есть. Кукольное, ангельское лицо, толкающее на грех. Но Себастьян не мог сделать следующий шаг, которого вправду не планировал ещё десять минут назад, не узнав, что Том понимает, что делает. Рассудок он не потерял.

- Нет, - сказал Том, пойдя против сиюминутного желания, туманящего разум.

- Почему? Вы не подумайте, я ничего от вас не требую, но мне интересно.

- Я люблю другого человека, - серьёзно ответил Том. – Не всегда я поступал с ним честно, но сейчас я хочу быть честным хотя бы перед собой.

- Этому человеку очень повезло, - уважительно произнёс Себастьян.

- Вы ошибаетесь.

Том опасался, что поцелуй породит напряжение, испортит отношения, но Себастьян ни разу не напомнил ни о нём, ни о разговоре на скамейке и в последние три дня совместной работы без притворства вёл себя так, как и до того. В первый день Том чувствовал себя не совсем комфортно, стало сложнее смотреть в глаза, но потом перенял поведение Себастьяна и тоже делал вид, что ничего не произошло. Этот маленький инцидент не имел права отразиться на рабочем процессе, Том не имел права этого допустить, в противном случае себе же сделал бы хуже.

* La vie est douce – Жизнь сладка (с фр.).

**Бук – портфолио модели.

Глава 12

Посмотри, весь мир у ног –

I'm still I'm still Jenny from the block.

Миллион дорог - выбирай свою,

Пока дают постоять на краю.

Слот, Real time©

Завершив активный этап работы с Эстеллой С., Том вернулся в Лондон. В нём играла мотивация от противного: «Мне не нравится этот город, эта страна, но я их покорю». Арендовал трёхкомнатную квартиру в отдалённом районе, что в месяц обходилась дёшево по меркам столицы Королевства по причине отдалённости от всех интересных мест и отсутствия нового дизайнерского ремонта. Квартира тёмная, света в окна проникает мало из-за неудачного расположения, обустроена в мрачных тонах, но в целом удовлетворительная. Только стиральная машинка Тому доверия не внушала, а кровать наоборот пришлась по нраву – мягкая, широкая, двуспальная, на такой идеально спать вдвоём.

Обустроившись на новом месте, Том написал Эллис привет, что у него всё хорошо, жизнь налаживается, и спросил, как у неё дела. Пускай знал её недолго, в мыслях Тома тянуло назвать Эллис подругой. Ведь она так помогла ему, неизвестно, как всё повернулось бы, если бы в тот момент полной безнадёжности Эллис его не приютила. Она дала ему кров, кормила, терпела, разговаривала с ним, слушала, что само по себе дорогого стоит. По сути, Эллис сделала всё то же самое, что когда-то для него сделал Оскар. Только без разговоров, Оскар его никогда не слушал.

Эллис тоже рассказала, как у неё обстоят дела: про незакрытый на сессии экзамен; про поездку к семье и то, что время с родными прошло не так приятно, как она рассчитывала; про то, что с приходом тепла нашла новое место для рисования – на крыше, где нельзя наступать на один участок примерно полтора на полтора метра, можно провалиться. И куда смотрят коммунальщики? Совсем позабыли про дом, в котором предприимчивые люди прошлого переделали чердак под жилые квартиры.

Пришло сообщение от Эллис:

«Приедешь?».

И через несколько секунд ещё одно:

«Наверное, я мазохистка: хочу снова видеть у себя дома того, кто вёл себя отвратительно».

«Снова жить у тебя я не буду. Я победил банкротство и вновь являюсь счастливым обладателем съёмной крыши над головой», - написал в ответ Том.

«Всё так хорошо?».

«На моём счету сейчас сто восемьдесят тысяч, так что жизнь определённо налаживается».

«Сто восемьдесят тысяч за два месяца?! Поделись секретом: как столько заработать? Душу дьяволу продать? Или какие условия успеха?».

«Нужно обмануть сердобольных граждан, присвоив себе их деньги в качестве стартового капитала, и хорошо притворяться, - напечатал Том правду, понимая, что не отправит её. Стёр и написал тоже правду: - Условие одно: нужно быть Томом Каулицем. Но плата за успех чересчур высока».

«Точно. Пожалуй, я выберу безденежье. Без обид».

«Я же сам это написал».

«Приедешь в гости?», - продублировала вопрос Эллис.

«Хорошо, в гости приеду, - почему бы нет? На сегодняшний день у Тома не было запланировано никаких дел, можно дать себе передышку в погоне за целью и расслабиться. – Адрес помню».

Отослав сообщение, Том опустил крышку ноутбука и подошёл к шкафу, выбирая, во что переодеться для выхода на улицу. Какая там погода? Том выглянул в окно. Похоже, что ясно и солнечно, но Лондону не стоит доверять, Том не доверял после того, сколько раз попадал здесь под дождь разной степени силы. Но интернет сообщает, что за окном плюс двадцать градусов, значит, и утепляться не нужно.

Переодевшись, Том взял бумажник и телефон, что купил в Бельгии, зашнуровал на ногах матерчатые кеды и закрыл дверь в квартиру с обратной стороны, положив ключи в карман. До района, где проживала Эллис, добирался на метро. Ввиду того, что поселился на окраине, ему предстояло очень близко познакомиться с лондонской подземкой, поскольку добираться до центра на такси дорого и долго. Ещё один новый опыт – прежде Том пользовался метро всего один раз, ради интереса прокатился несколько станций во Франкфурте-на-Майне, во время одиночного путешествия, когда сбежал от Оскара в Париж. Том отметил, что в хитросплетении одиннадцати веток и множества станций лондонского метрополитена без подготовки можно сломать мозг и приехать совсем не туда, куда тебе надо.

Сидя в едущем поезде, Том изучал открытую на телефоне карту метро. Увеличивал, чтобы прочесть, уменьшал обратно, чтобы видеть всю картину, и запутывался, теряя точку, где сейчас находится. Разобравшись, где он и в какую сторону движется, Том просчитал, что ему нужно будет сделать две пересадки, чтобы выйти максимально близко к дому Эллис, или же добраться до центра по той ветке, где он сейчас, и продолжить путь пешком. Второй вариант показался более привлекательным.

К своему удивлению, Том не заблудился и нужный дом нашёл без подсказок. На лифте поднялся на последний этаж и пешком ещё на один вверх, позвонил в дверь. Эллис открыла в трусах и растянутой, похоже, несвежей футболке блеклого белого цвета с чёрными надписями. Проследовав за девушкой в спальню, Том с порога заговорил:

- Спасибо тебе за трусы, которыми ты меня выручила, - произнёс он с широчайшей задорной улыбкой, вытянув из-под джинсов резинку указанного полосатого белья. – Они засветились в итальянском Бергамо и покорили восемь небезызвестных моделей.

Эллис, севшая на кровать, подогнув под себя одну ногу, вопросительно выгнула брови:

- У тебя была оргия с восемью девушками?

- Нет, у меня была съёмка.

- Ты снимался в моих трусах? – продолжила недоумевать девушка.

- Я в них снимал.

Несколько секунд Эллис сидела с выражением удивления на лице и отмерла.

- Ты фотографировал на улице в одних трусах? Ты чокнутый, знаешь? – воскликнула и рассмеялась она. – Ты очень странный парень.

- Знаю, - без обиды заявил в ответ Том. – У меня и справка есть, что я ненормальный. На руках нет её, но в целом есть.

Сменив позу, сложив ноги по-турецки, Лиса сказала:

- Я читала про диссоциативное расстройство идентичности. Не уверена, что всё правильно поняла и моё мнение тянет на экспертное, но, похоже, это расстройство не делает человека сумасшедшем в том плане, что он теряет рассудок. Так что дело не в болезни, ты сам по себе чокнутый, - с улыбкой заключила она.

- Я иногда делаю странные и неправильные поступки, но я адекватный, - возразил Том. – По-настоящему чокнутый – Миранда Чили, по сравнению с ним я обычная заурядная серость.

- Тут я с тобой соглашусь. По сравнению с Мирандой кто угодно обычный и банальный. Его образ одновременно восхищает – типа как у него хватает на всё это фантазии? – и пугает.

- Это не образ. В обычной жизни он точно такой же, как и на своих шоу.

- Вправду? – спросила Эллис с недоверчивым удивлением.

- Да. Я не раз бывал у него дома, и дома Миранда такой же эксцентричный и выглядит эпатажно и непонятно.

- Вы знакомы? – сильнее прежнего изумилась Лиса, поправилась. – В смысле, я знаю, что знакомы, вы работали вместе, когда ты был моделью. Но – вы общаетесь вне работы?

- Да, - подтвердил Том, который в знакомстве с Великим и Ужасным Маэстро не видел ничего особенного, как и в знакомстве с Оскаром. Для него все, вне зависимости от известности и положения – просто люди. – Мы не друзья, но близки к тому, если я позвоню, Миранда всегда ответит, примет меня, если я приеду. И Миранда отец моего племянника, так что у нас нет возможности быть чужими друг другу людьми, - улыбнувшись, закончил он.

- Да ладно! – глаза девушки окончательно округлились. – То есть у тебя есть сестра, и она…

- Именно так.

- Кто твоя сестра? Как её зовут? - сыпала вопросами Эллис.

- Ты не знаешь? – удивился в ответ Том. – Её зовут Оили, Оили Роттронрейверрик.

- Оили Роттронрейверрик твоя сестра?! – воскликнула Эллис. – Вот это да. Ты был замужем за Оскаром Шулейманом, Миранда Чили твой… Не знаю, как это называется. Отец твоего племянника. А Оили Роттронрейверрик твоя сестра.

- Не обязательно говорить фамилии, я их всех знаю, - сказал Том и также присел на край кровати, ближе к изножью.

- Это для тебя они просто люди, с которыми ты близко знаком. Поразительно, сколько знаменитых, значительных людей собраны вокруг тебя. Признавайся, кто остальные члены твоей семьи? – заговорщически проговорила Лиса. – Может быть, твой папа король Испании?

- Нет, мой папа не король и с королём я не знаком, - Том коротко посмеялся. – Остальные члены моей семьи обычные люди. Хотя второй моей младшей сестре всего тринадцать, кто знает, кем она станет.

- У тебя есть ещё одна сестра?

Том кивнул:

- Её зовут Минтту. И есть старший брат, Кими, но он не родной, его усыновили в пятилетнем возрасте.

- Круто, - изрекла Эллис. – Всё-таки круто жить такой жизнью, как у тебя, со знакомствами с выдающимися людьми, с любимым делом, которое приносит большие деньги.

- По-настоящему круто быть мужем Оскара, - с улыбкой озвучил Том то, что подумал, то, что понял слишком поздно.

- С тобой сложно не согласиться.

Эллис помолчала, подумала и, немного смущаясь, спросила:

- Я видела фотографии у тебя на странице. Ты вправду целовался с Мирандой или это монтаж?

- Вправду. И, в отличие от Оили, он согласился сразу.

Лиса сделала лицо «вот это да», прокрутив глазами, и сказала:

- Может быть, мне тебя поцеловать? Может, мне передастся крупица таланта на грани безумия?

- Извини, но я не согласен.

- Так значит? – в шутку возмутилась Эллис. – С родной сестрой поцеловался, а со мной не согласен?

- С Оили было для дела, - важно заметил Том. - Если докажут, что успех передаётся со слюной, обещаю, что поцелую тебя.

Через некоторое время Эллис достала из ящика небольшую деревянную шкатулку, купленную на барахолке, как и многие её вещи в квартире, и облезлую от времени. Внутри лежал пакетик с чем-то непонятным Тому.

- Покуришь со мной? – предложила Эллис, вынув пакетик. – У меня осталось немного хорошей травы.

- Трава – это та, которая наркотик? – немного напрягшись, уточнил Том.

- Нет, это трава, которую я скосила прошлым летом и сохранила на память, - огрызнулась Лиса. – Конечно та трава, каннабис. И не надо на меня так смотреть. У меня разногласия с девушкой и мой друг оказался козлом, достаточно весомый повод, чтобы захотеть расслабиться?

- Да, наверное…

- Будешь? – повторила Эллис, взглянув на парня и раскручивая бумагу для самокруток.

Том колебался, ведь трава это лёгкий, но всё-таки наркотик, но вспомнил, как кайфовал Джерри, и, поразмыслив, что от одного раза ничего не будет, можно расслабиться, согласился составить подруге компанию.

Скрутив две самокрутки, Эллис отдала одну Тому.

- Умеешь раскуривать? – спросила она, прикуривая.

- С самодельными я раньше не сталкивался. Но, думаю, наука нехитрая, - ответил Том и взял из рук Эллис зажигалку.

Запах был другой, не сладкий, а больше травянистый, но приятный, а вкус дыма похож на чёрный чай. И дурманит так плавно-плавно, что не уследить за своим состоянием.

- Что у вас с девушкой произошло? – спросил Том после третьей затяжки, думая, что ему не снесёт голову, поскольку пока не ощущал ничего необычного, кроме лёгкого, приятного расслабления.

Лёжа на спине поперёк кровати, опустив ноги на пол, Лиса выпустила дым в потолок и ответила:

- Выяснилось, что мы с Джипси по-разному смотрим на наше ближайшее будущее. Она хочет жить вместе и узаконить отношения, планирует, в каком районе будет наша общая квартира, и как мы её обустроим. А мне двадцать два и я не готова к этому. Я студентка, часто бедная, я не уверена, что смогу найти нормальную работу после учёбы, и люблю свою квартиру. Пока я не хочу ничего менять.

- Понимаю, - Том поднял указательный палец руки, в которой держал косяк. – Я тоже был не готов к браку в двадцать четыре года, согласился только ради Оскара, потому что он этого хотел, и ты уже знаешь, чем всё закончилось в итоге.

- Но ты ведь хочешь к нему вернуться? – произнесла Эллис, не совсем поняв, какую мысль Том хотел выразить.

- Хочу. Мне больше не двадцать четыре года.

- Сколько тебе сейчас? Забыла.

- Двадцать шесть. В сентябре двадцать семь.

- Ого, ты старик.

- Я тебя сейчас ударю, - неласково отозвался Том.

- Ты не слышал, что людей в принципе бить нельзя, тем более тех, кто слабее?

- Меня этому не учили.

- Затягивайся глубже. Может быть, подобреешь, - сказала Эллис и расхохоталась.

Резко смолкла, погрустнела глазами, снова направленными в потолок, сложила руки на солнечном сплетении, не боясь подпалить одежду.

- Что мне делать? – печально протянула она.

- Ты её любишь? – спросил в ответ Том.

- Наверное.

- Значит, не любишь.

- Думаешь, в чувствах не может быть сомнений?

- Нет. – Том лёг рядом с Эллис, тоже устремил взгляд в потолок. – Я тоже долго сомневался, не мог определиться: люблю, не люблю, что чувствую…

- А когда определился?

- Когда понял, что могу его потерять. Я изменял Оскару со своим другом, первым и единственным настоящим, а Эдвин – это глава охраны Шулейманов, бывший, узнал об этом, - рассказывал Том так, будто его слышали лишь стены. – Я думал, что Оскар вышвырнет меня, не захочет впредь знать и что его больше никогда не будет в моей жизни. В тот момент мне стало по-настоящему страшно, страшно настолько, что всё остальное стало неважным. Я готов был упасть на колени, рыдать и умолять простить меня, не выгонять. А Оскар простил просто так и прикрыл меня перед Эдвином. Больше я не сомневался.

Том помолчал и повернул голову к Эллис:

- Ты любила когда-нибудь раньше?

- Наверное, нет. К каждой своей девушке я испытывала чувства, но потом мы расставались, и наша история просто заканчивалась, оставив сердце на месте. Это совсем не то, что показывают в фильмах.

- Как в фильмах вообще не бывает, - умудрено произнёс Том. - Вера им не единожды меня подводила, потому что на протяжении многих лет кино было моим единственным окном в мир и источником опыта.

Лиса тоже повернула к нему голову:

- Хочешь поучить меня жизни?

- Нет. Ты сказала, я тоже сказал.

- И что? Как бы ты поступил на моём месте? – спросила Эллис и вспомнила. – Ой, ты уже сделал свой выбор.

- Нет, я отвечу, - сказал Том, снова глядя в потолок. – Если не хочешь, не готова – не заставляй себя, потому что в итоге выйдет только хуже. Будь у меня возможность вернуться в день, когда Оскар сделал мне предложение, я бы поступил иначе. Объяснил бы всё и попросил подождать. Как минимум вам нужно поговорить, и если для вас обоих собственная позиция принципиально важна, лучше будет расстаться.

- Обычно от травы расслабляются, а ты наоборот загрузился, речи умные толкаешь, - посмеялась Эллис и захватила губами смятый кончик косяка.

- У меня вечно всё не как у людей…

То ли действию наркотика спасибо, то ли смирился с собой, но признание вслух собственной неоднозначной особенности не вызвало у Тома никаких эмоций. Это его путь, извилистый, заковыристый, иногда тупиковый, но его, и другого у него не будет, только если заменить своё «Я» кем-то другим, более правильным, без углов и перекосов. Но без себя жизни не будет – это именно та мысль, которую хотел донести до Эллис всем, что сказал ей.

Эллис взяла телефон, лежавший около подушки, пощёлкала по экрану и показала Тому фотографию:

- Это Джипси. Как она тебе?

Посмотрев на фотографию привлекательной, прямо-таки эталонной в плане внешности блондинки с локонами, Том высказал своё мнение:

- Она не похожа на лесбиянку.

- Как, по-твоему, выглядят лесбиянки? – нахмурилась Лиса.

- Не знаю. Но они должны чем-то отличаться от гетеро-девушек. Или нет? – Том также нахмурил брови. – Я запутался, - он залился смехом, подняв колено к животу.

- А я похожа на лесбиянку? – сев, поинтересовалась Эллис, когда парень прекратил хохотать.

- Отстань. Ты перегружаешь мой мозг.

Том отполз от подруги, перекатившись на живот, и свесился с края кровати, почти достав макушкой до пола. Затянулся, задержал дым в лёгких на несколько секунд, выдохнул.

Эллис легла обратно и тоже начала рассуждать, будто наедине с собой:

- Не думаю, что без Джипси моя жизнь закончится. Но мне надоело расставаться, - горестно вздохнула она. - Мне так хочется, чтобы та, что со мной сейчас, была рядом и в тридцать лет.

Том перевернулся и лёг на бок, подперев голову рукой:

- Ты боишься быть одна?

- Нет. Но мне хочется, чтобы кто-то был…

- Кто-то – плохой вариант. Человек должен быть твой.

- Как же её найти? – вопросила Эллис у потолка и следом заключила: - А к чёрту! Может быть, завести кошку?

- Лучше собаку, - не промолчал Том.

- Я люблю и тех, и других, но меня тяготит необходимость в обязательном порядке каждый день выходить куда-то.

- Собаку не обязательно выгуливать каждый день несколько раз. Если ты этого не сделаешь, она просто справит нужду на пол.

- Действительно, - согласилась девушка. – Можно и собаку. Небольшую и пушистую. Пекинеса, например. Они такие милые пуфики на ножках.

- Мне больше нравятся другие собаки, - отвечал Том, также улёгшись на спину, не глядя на собеседницу. – Я думаю: может быть, завести кошку? Мне понравилось быть хозяином кота. Но сначала я должен вернуться к своему Лису. Как он там? Мне страшно подумать, как он скучает. Как думаешь, собаки могут скучать так же сильно, как люди?

- Я думаю, они могут тосковать ещё сильнее. Человек помучается, подумает и будет жить дальше. А собаки верные…

- Значит, я кот с верностью собаки, - изрёк Том гениальную мысль.

- Что? – приподнявшись, прыснула смешком Эллис.

- Я – кот. Ну, Том и Джерри. Том – кот, Джерри – крыса, - на полном серьёзе взялся объяснить Том. – Оскар меня называл Котомышом, потому что два в одном, а потом, после объединения, просто Котом не единожды звал. И Джерри тоже зовёт меня Котёнком. Но я очень верный – как собака. Правда, изменяю… - он потупил взгляд и тут же поднял. – Но это не в счёт, главное, что я всегда возвращаюсь.

- Я бы тебя убила, будь ты моей девушкой. Не понимаю, как можно простить измену. Для меня это конец. Изменивший обливает партнёра грязью и как будто говорит: «Ты для меня ничто».

Том задумался, спросил:

- Ты так думаешь?

- Да. Но, может, у мужчин иначе.

- Я разделяю твоё отношение к изменам. Я схожу с ума от одной мысли, что Оскар может заинтересоваться кем-то другим. Но я бы простил ему измену, а ту или того убил.

- Как хорошо, что я никогда не познакомлюсь с Оскаром, а если познакомлюсь, он на меня не взглянет. Я ещё жить хочу, - посмеялась Эллис.

- Ты говорила, что у тебя и с другом какие-то проблемы, - вспомнил Том. – Что случилось?

Благодаря кайфу Эллис ответила без тех неприятных эмоций, что испытывала после той ситуации:

- Он ко мне приставал, пытался склонить к сексу «по дружбе». Причем он знает о моей ориентации и всегда меня поддерживал. Гадостей наговорил. Скажи, все мужчины думают гениталиями? – она посмотрела на Тома. – Вам вообще всё равно, с кем? Я встречала девушек, которые спали со всеми: со знакомыми, незнакомыми, любой внешности, но никогда не встречала ту, которая бы пыталась уломать натуралку.

- Мне не всё равно, - сказал Том. – А твой друг козёл. Так ему и передай: Том Каулиц сказал, что ты козёл. Если я с ним встречусь, то отомщу за тебя.

Эллис беззлобно рассмеялась:

- Мне, конечно, льстят твои слова, но Закари больше тебя.

- Ты меня недооцениваешь, - важно, интригующе ответил Том. – И у меня есть нож.

Достав из кармана нож, что с момента покупки везде таскал с собой, Том щелчком разложил его.

- Именитый фотограф с ножом в кармане, - проговорила Лиса и снова сорвалась в смех. – Можно снимать сериал в жанре триллер.

- Насчёт сериала не знаю, но мемуары я пишу. Писал, не закончил ещё.

- Я бы почитала.

Поднявшись, Лиса перекинула колено через Тома, и тот, вскинувшись, возмутился:

- Что ты делаешь?! Ты же лесбиянка!

- Дурак, - Эллис засмеялась и плюхнулась попой на кровать. – Я пить хочу.

Она открутила крышечку с пол-литровой бутылки, но не сняла её и серьёзно нахмурила брови.

- Молока хочу. А молоко в холодильнике прокисшее. В магазин идти не хочу.

- Я бы сходил, но не пойду, - отозвался Том, растёкшийся по кровати довольной, счастливой ленивой субстанцией.

- Что делать? – всерьёз озаботилась Эллис проблемой отсутствия молока. – Печенье есть, а молока нет. Поедим чего-нибудь? – перескочила она с темы на тему и встала с кровати. – Я со вчерашнего дня ничего не ела, аппетита не было, а сейчас захотелось.

- А я наоборот не хочу, - поделился Том. – Странно, я всегда голодный, а когда не голодный, всё равно могу съесть что-нибудь вкусненькое.

- Действительно странно. От травы у всех аппетит пробуждается.

- Пойдём, - Том тоже подскочил с кровати, поспешил в сторону кухни. – Я приготовлю что-нибудь. О, я приготовлю мясо! – воодушевился он, обнаружив в холодильнике охлаждённый стейк в вакуумной упаковке, захлопнул дверцу.

Том пожарил мясо со специями-травками, которые нашёл в кухонном шкафчике в пакетиках без опознавательных знаков и на нюх определил как приятные. Цыкал на Эллис, что пыталась наесться засохшего печенья и перебить аппетит, и во время приготовления, дыша ароматом жарящегося мяса, нагулял неслабый голод.

Сели за стол. Поняв, что ему всё-таки неслабо дало в голову, Том собрал уцелевшие в дурмане крупицы серьёзности и обратился к девушке:

- Эллис, если я засну у тебя, присмотрись ко �