Читать онлайн
"Солги мне"

Глава 1

Целуй меня, пока лучи не целятся в нас,

Пока еще мы что-то чувствуем, пока мы еще здесь.

Целуй меня, я ненавижу, когда ты мне так нужен,

Потом ведь все намного может быть хуже…

Ты выдыхаешь: у нас есть час.

Мария Чайковская, Целуй меня©

Оставалось только позвонить и вызвать самолёт, но Оскар тянул. Выходные он провёл в Париже и в понедельник ближе к обеду отправился на улицу, где обычно забирал Тома, но его там не оказалось, как и на прошлом рабочем месте. В надзорном центре ему поведали, что осужденный Каулиц находится на больничном. Шулейман вернулся в отель.

Вторник – Том всё ещё не работает, среда – ничего не изменилось. Уже среда, он должен был уехать пять дней назад, через два дня неделя будет, а он не двигается с места, торчит в отеле. Ждёт чего-то? Нет, не ждёт, что Том к нему придёт и сам не пытался связаться, не позвонил, хотя мог бы, не заехал к нему домой и не собирался этого делать. Но что-то не позволяло уехать, держало то – сам не знаю что. сам не знаю

После обеда Шулейман поехал к старому хорошему знакомому Мишелю, который пять лет назад уже помогал ему с Томом – помогал красиво обставить дело об убийстве Томиных насильников.

- Том на больничном, - сказал мужчина то, что Оскар уже и так знал.

- На самом деле или симулирует? – осведомился тот.

- Этого я не могу знать, - Мишель развёл кистями рук.

- Понятно.

Выдержав короткую паузу, Мишель предложил:

- Может быть, оправдать твоего Тома? Ты скажи. Это будет немного сложнее сделать, поскольку приговор ему вынесли не у нас, но можно устроить. Поедете домой и там в спокойной обстановке будете разбираться со своими отношениями.

- Не надо. Раз его осудили, пусть отбывает, ему полезно. И Том не мой, - важно внёс правку Шулейман, - и отношений между нами никаких нет, он всего лишь мой бывший.

- Конечно, - мужчина за столом покивал с видом «так я тебе и поверил».

- Мишель, не включай всезнающего старца. Неубедительно выглядит, с тебя ещё песок не сыплется.

- Не нужно быть всезнающим, чтобы видеть, что для тебя он не просто бывший. Но хорошо, - Мишель вздохнул, сложив перед собой руки, - не буду лезть в ваши отношения, раз ты не хочешь о них говорить.

- Будь добр. Терпеть не могу, когда меня пытаются анализировать.

Мишель кивнул и спросил:

- Я могу ещё чем-нибудь помочь тебе?

Шулейман хотел ответить: «Нет», но, подумав, задал вопрос:

- На каком участке Том закреплён сейчас?

Проверив по базе, Мишель назвал адрес – тот же, что и был с момента перевода, но где Том не появился на новой рабочей неделе по весомой причине болезни.

- Перемещения осуждённых как-нибудь отслеживаются? – спросил Оскар.

- Внутри страны нет, только при пересечении границы.

Но никто не отследит перемещение человека, если оно нигде и никак не зафиксировано, например – при передвижении морем на частном плавучем средстве, которое никто не станет останавливать с целью проверки. Шулейман задумчиво постучал пальцами по столу. Что-то не отпускало, не давало покоя. Что? Опять – то, сам не знаю что.

- Может быть, послать кого-нибудь к Тому? Проверить, как он и болеет ли на самом деле, - предложил Мишель. - Это можно сделать по закону и даже должно делаться, но чаще всего верят на слово, потому что у нас доверие к человеку, даже оступившемуся, который должен добровольно идти по пути исправления.

- Не надо, - отказался Оскар. – Если я захочу узнать, как он, сам съезжу.

- Как скажешь. Но, Оскар, я бы посоветовал тебе съездить к нему. Похоже, что вам нужно поговорить.

- Я пытался поговорить с ним слишком долго, чтобы мне это было всё ещё интересно, - отрезал Шулейман.

- Не буду с тобой спорить. Я не знаю, что происходило в вашем браке, и почему он распался.

- Наш брак распался, потому что Том больной, - Шулейман неожиданно высказал правду, непринуждённо и серьёзно.

- Оскар, понимаю, что ты зол на него, сам дважды разведён, но не нужно оскорблять его, - сказал в ответ Мишель с едва заметной понимающей улыбкой старшего товарища.

- Я не зол и не оскорбляю. Том на самом деле болен, - Оскар легко рассказывал неприглядную истину, - у него диссоциативное расстройство идентичности, оно же раздвоение личности.

- Ты бросил Тома, потому что он заболел? – растерянно спросил мужчина, не ожидавший откровений, в особенности таких.

- О нет, я его не бросал, - Шулейман усмехнулся. – Это он меня бросил. Вернее его альтер-личность – Джерри. Там долгая история, всего и не расскажешь, но если вкратце, то Том в браке не был счастлив, и Джерри как Защитник решил вызволить его из уз семейной жизни и принудительно направить на путь, на котором он поймёт, чего хочет от жизни и чего может добиться своими силами.

На лице Мишеля играло удивление и недоумение. Для него, далёкого от психиатрии, рассказ Оскара – как китайская грамота, но благодаря тому, что Оскар говорил простыми словами, он его понимал, и оттого удивление его становилось лишь сильнее.

- Ты не шутишь, всё это правда?

- Абсолютная, - ответил Шулейман. – Собственно, так мы с Томом и познакомились. Помнишь, десять лет назад папа отправил меня исправляться посредством трудовой терапии по специальности? В то время в Парижском центре принудительного лечения для особо опасных преступников как раз проходил лечение Том, которого только-только разбудили – добились переключения с Джерри, меня поставили его лечащим врачом. Как думаешь, возвращаться мне к этому «счастью»? – посмотрел на собеседника прямо, пытливо.

- Оскар, - Мишель покачал головой. – Ты так загрузил мне мозг, что не знаю, как теперь буду работать.

- Вот видишь. А я жил в этом дурдоме в общей сложности шесть лет. Выучился, называется, на свою голову на психиатра, - Шулейман вновь усмехнулся.

Мишель снова покачал головой. Откровения Оскара не укладывались в ней. Конечно, Мишель не самый близкий друг семьи Шулейманов, но он и помыслить не мог, что за стенами квартиры Оскара происходят такие неординарные дела. А Оскар чувствовал себя хорошо. Так просто говорить правду всем, какой бы она ни была. И почему он перестал это делать, впав в несвойственную себе серьёзность, в которой постепенно всё больше становился похож на отца с его вечной паранойей? Будь собой, говори правду и плевать, кому это не понравится и кто что о тебе подумает – это девиз Шулеймана, к которому он успешно вернулся почти полтора года назад, выйдя из запоя после развода.

- Всегда знал, что твоя жизнь будет особенной, - кое-как переварив поступившую информацию, улыбнулся Мишель, когда Оскар закончил.

- Я тоже, - без лишней скромности ответил Шулейман. – Но не думал, что мне достанется такой эксклюзив.

Мужчина тихо усмехнулся, покачал головой и затем, став серьёзным, посмотрел на Оскара:

- Можно один вопрос?

- Задавай.

- Четыре с половиной года назад ты просил меня помочь сфабриковать дело четырёх мужчин, изнасиловавших Тома…

Дальше можно не слушать, и так понятно, о чём он хочет спросить. Шулейман ответил:

- Те четверо сделали с Томом всё то, что я тебе рассказал тогда. Разница между моей версией и правдой в том, что убить насильников требовал Джерри – альтер-личность Тома, - после чего они должны были объединиться, что считается выздоровлением при диссоциативном расстройстве идентичности, как и произошло. Снова раскололся Том два года назад, ровно на мой день рождения, потому что раскрутил своё несчастье в браке до размеров психотравмы.

- Поразительно. Ты точно меня не разыгрываешь?

- Даже мой изощрённый разум не способен придумать такой розыгрыш. Жизнь – лучший приколист.

- Да, теперь я понимаю, почему ты не хочешь вернуть эти отношения.

- Не хочу я не из-за его психических перипетий, а потому, что намучился в отношениях и браке с ним, - честно, как есть, высказался Шулейман. – Теперь у меня другая жизнь, такая же беззаботная, как была до того, как я умудрился вляпаться в любовь к Тому. За одним исключением такая же.

Мишель подпёр кулаком висок:

- Не верится, что ты уже такой взрослый, даже развестись успел. Я же тебя помню мальчиком, тогда уже жутко своенравным и наглым.

Шулейман не остался в долгу, усмехнулся:

- Я тоже помню тебя простым стройным майором.

- Да, было время… - Мишель улыбнулся далёким воспоминаниям, погладив себя по пиджаку, под которым оформился живот, бороться с которым не хватало то времени из-за занимаемого поста, то воли.

Через полчаса Шулейман распрощался с ним и покинул здание. Сев в машину и пристегнувшись, он остановился в раздумьях: куда ехать?

Из короткого круиза по Ла Маншу и водам Атлантики Том вернулся вечером воскресенья и в понедельник сказался больным и не пошёл на работу, потому что выходить в девять утра убирать улицы не было никакого настроения. Такое состояние – не плохо, но сложное, в котором хочется делать не то, что должен, а остаться дома, дать себе немного свободы, подумать и заняться собой, в конце концов. Потом отработает – бежать больше некуда, может себе позволить несколько дней пропустить. Подумаешь, закончит отработку позже, невелика беда. Конечно, распрощаться с ней хотелось бы скорее, но не горит настолько, чтобы ломать себя.

Но врать нехорошо. Сколько раз Том получал палкой по лбу и всё равно продолжал упорно топтаться на этих граблях. Сглазил. А воздаётся, как известно, с троицей. В понедельник Том не выходил из квартиры. Во вторник, изменив воскресной традиции, отправился на рынок, где набрал увесистый пакет продуктов и неспешно направился домой, хрустя свежим перекусом и предвкушая вкусный обед и ужин, которые себе устроит. А уже ночью со вторника на среду почувствовал, что в организме что-то не так, беда захватывала его со всех флангов. К утру стало совсем плохо, не сосчитать, сколько раз он сбегал в туалет по позывам с разных сторон тела. После очередного неприятного визита в совмещённую ванную комнату Том завалился на диван в гостиной, где и остался страдать в скрюченной позе, пока снова не дёрнет с места.

Так плохо по причине болезни ему ещё не было. Боль в животе плавала от терпимого дискомфорта до острых спазмов, кишечник бунтовал, желудок, судя по ощущениям, завязывался в петли и полз вверх по горлу. Прибавить сюда резь в глазах, головную боль и общую слабость, смешанную с ноющим чувством во всех мышцах тела. Липкий, кислый и горький вкус рвоты во рту, недосып из-за того, что полночи мучился от дурного самочувствия, а с шести утра проводил время то сидя на унитазе, то стоя на коленях перед ним, и невозможность забыться долгим спасительным сном, поскольку по-прежнему плохо, ещё хуже.

Том проваливался в поверхностную дрёму, не приносящую облегчения, и вываливался обратно в реальность то из-за приступа боли в животе, то из-за потребности посетить санузел по одной из двух причин. Даже пить не хотелось, не говоря уже про еду. Стрелки часов двигались, и больше не менялось ничего. Зато благодаря ужасному самочувствию Том окончательно забыл о существовании Оскаре, у него не было шансов думать о своём несчастье, все мысли занимали мольбы к небесам, чтобы ему стало лучше.

Звонок в дверь заставил подняться с места. Открыв, Том даже не удивился, увидев за порогом Оскара, не обрадовался и не расстроился, вообще никаких эмоций не испытал. Привалившись к ребру двери, он лишь хмуро посмотрел на незваного гостя:

- Зачем ты пришёл?

- Не люблю, когда меня динамят, - без лишних нежностей ответил Шулейман.

- Я тебе всё сказал.

Говорить им больше не о чем. Пусть убирается и больше никогда не появляется в его жизни.

- Я в понедельник приехал, а тебя нет на рабочем месте, - сказал Оскар. - Чего прогуливаешь?

- Я заболел.

- На самом деле или прикидываешься? – осведомился Шулейман, будто он учитель, а Том ученик, пытающийся сбежать с уроков, прикрывшись болью в животе.

- По мне не видно? – недружелюбно ответил тот.

Да, видно. Оскар обвёл его взглядом: Том бледно-серо-зелёный, с болезненными, ввалившимися глазами, под которыми тёмные круги, растрёпанный и помятый. Оставив открытой дверь, за которую держался, Том побрёл обратно в гостиную, без дверей переходящую в кухню и совмещённую с прихожей зоной, приподнятой на одну ступень. Сейчас Оскар уйдёт и пусть сам дверь захлопнет. Свернувшись калачиком на диване, криво укрывшись пледом, Том закрыл глаза.

Шулейман беспрепятственно прошёл в квартиру и следом за Томом в гостиную, встав перед диваном и сверля взглядом парня на нём.

- И что с тобой? – поинтересовался он через пару минут молчания.

- Отравился, - Том подал голос, не открывая глаз. – Или ротавирусная инфекция. Не знаю.

- Ты обращался к врачу?

- Нет. Само пройдёт.

- Кто бы сомневался, - хмыкнул Шулейман.

Том помолчал, чувствуя на себе его взгляд, и, понимая, что Оскар просто не уйдёт, иначе бы не пришёл, не зашёл в квартиру, безразлично сказал:

- Если хочешь секса, я не буду сопротивляться. Но знай, что у меня не только рвота, но и диарея.

- Пожалуй, я воздержусь.

Шулейман ещё немного посмотрел на Тома в раздумьях: что ему делать и что делать с ним? И поднял его, тоже сел на диван и уложил Тома обратно, головой себе на колени.

- Побуду с тобой, - прокомментировал Оскар свои действия, - присмотрю за тобой, чтобы ты коньки не отбросил. Я тебя знаю: ты же умирать будешь, но за медицинской помощью всё равно не обратишься.

- За своим Т. присматривай, а я без твоей помощи справлюсь, - холодно ответил Том, тем не менее, смирно лёжа у него на коленях, потому что без разницы, где лежать, главное, не совершать лишних движений, на которые нет никаких сил.

- Ага, я вижу, как ты справляешься. Ты даже не знаешь, что с тобой, и я уверен, что никак не лечишься.

- Я лежу в канаве? Нет, я лежу в хорошей квартире, которую сам снял и оплачиваю, на диване, до которого своими ногами дошёл. Как бы тебе ни хотелось так думать, но я давно не тот беспомощный мальчик, каким был когда-то.

- Всем людям нужна помощь, когда они болеют.

- Чего ты ко мне пристал? – Том говорил без какого-либо надрыва и не заставлял себя открыть глаза. – Какое тебе дело, справлюсь ли я? Мы чужие друг другу люди. Уходи, - сказал, не двигаясь с тёплого места.

Из-за молчания и отсутствия движения со стороны выглядело, будто он впал в дрёму. Но Том добавил, рассуждая вслух:

- Подумаешь, умру. После смерти мне будет всё равно.

- Именно поэтому я и не оставлю тебя одного. Дел у меня сегодня никаких нет, так что побуду сиделкой.

Том ничего не ответил, иссякли силы спорить. Что бы он ни говорил, в тепле на коленях Оскара чувствовал себя уютно, даже чуточку легче стало. Рука сама, по привычке потянулась пальцами в волосы Тома, и Шулейман не стал отказывать себе в желании потрогать их. Перебрал начавшие завиваться короткие прядки, помассировал кожу у корней.

Как бы ни было приятно, Том дёрнул головой, избавляясь от массирующего прикосновения, под которым и замурчать можно.

- Не надо.

- Не дёргайся, - сказал ему Оскар. – Не хочу, чтобы ты наблевал мне на колени.

- Я это обязательно сделаю.

- Придётся потерпеть. Не в первый раз, в конце концов.

- Уходи.

- Не уйду. Почему ты на диване валяешься? На кровати удобнее.

- Хочу на диване.

- Давай отведу тебя в спальню.

- Если бы я хотел, я бы лежал в спальне, я в состоянии до неё дойти и возвращался в кровать утром, но мне здесь лучше.

Том продолжал лениво спорить на автомате, ни на что уже не рассчитывая. Ни у кого не поворачивался язык обсудить то, что было в пятницу: у Тома из-за отвратительного самочувствия, убивающего мысли, у Оскара просто так. Просто Оскар никогда не мог оставаться равнодушным, когда Том болеет. Глядя на него, Оскар видел то, как девять лет назад, перемёрзнув на улицах Хельсинки, Том бредил, стучал зубами и жался к нему, в плену жара забыв о своих страхах и ища тепла. Что тогда, что сейчас Шулейман не мог его оттолкнуть. Почему-то, без объяснения причин. Том выглядит не лучшим образом, от него можно унюхать несексуальный кислый запах, а всё равно он самый особенный, всё равно никакая часть тела не поворачивается в сторону двери или хотя бы в сторону того, чтобы отодвинуть его от себя. Как пригвоздило к месту и тянет не двигаться сколько угодно часов, чтобы Том дремал у него на коленях, невзначай касаться его и держать в руках, и никакая Томина холодность и попытки огрызаться не способны это перебить.

Оскар почти ненавидел Тома за это. Мог без него, но когда видел – уже не оторваться, не отвернуться. И некого винить в новой встрече, кроме самого себя, столкнули их не неисповедимые хитросплетения судьбы, не инициатива Тома и не случайность в виде опрометчиво брошенного в окно и справедливо возвращённого обратно стаканчика из-под кофе. Сам он пришёл к Тому, добровольно, своими ногами, и никто его под дулом пистолета не держал, требуя позвонить в его дверь. Зачем приехал? На этот вопрос Шулейман не имел ответа. Просто сел в машину около здания, где заседает Мишель, и понял, что знает, по какому знакомому адресу поедет.

В принципе почти ненавидел Тома, но не конкретно сейчас. Сейчас Оскара наполняло чувство, будто так и надо, будто это самое правильное, что было, есть и будет в его жизни: он в любой точке земного шара, в какой угодно обстановке, и Том у него на коленях. Что дальше? Не нужно об этом думать, сам же решил, что вместе им не быть. Но у них есть не час, а это время. И что-то подсказывало, что быстро эта история не закончится, иначе бы не пришёл.

У него к Тому определённо что-то большее, чем похоть, потому что сейчас желания нет ни капли, а тянет сильнее, чем страстью. Это противоречащее его природе желание заботиться, не только брать, а давать тепло, дать всё то, что у него есть и что не даст никто другой. Желание, которое на самом деле как раз таки в его природе. От себя не сбежишь, даже если кажется, что это совсем не ты, а сбой в системе. Ещё одно прямое тому доказательство сейчас тоже в Париже. Терри, Терри, если бы ты знал… И если бы Том знал. Но об этом тоже не нужно сейчас думать. Забавная ситуация получилась: Оскар оказался между двух людей, которые уже знакомы, но не подозревают о том, что находятся в одной системе, в которой он связующее звено.

- Где ты умудрился подхватить ротавирус? – выказал недоумение Шулейман.

- Думаю, во всём виноват огурец, - пробормотал Том.

- Стесняюсь спросить – ты с какой стороны его использовал?

С чувством юмора у Тома всегда были проблемы, а сейчас оно вовсе отказало, а сил на смущение не имел. Но глаза он открыл и, лишь посмотрев на Оскара тяжёлым взглядом в качестве осуждения, ответил по факту:

- Я его съел. Он выглядел чистым, и я съел его по дороге с рынка вчера.

Тот самый свежий перекус, в котором Том не стал себе отказывать и откладывать его до дома. Хрустящий огурец, на котором остались невидимые глазу частицы земли, а в них притаившаяся зараза, вышел не просто боком, а ртом и задом.

- Тебя Феликс не учил, что пренебрежение правилами гигиены может убить?

- В детстве я никогда не ел на улице, а дома Феликс всё сам мыл, - сказал Том, опустив голову обратно и снова сомкнув веки.

Через час Том сходил до унитаза. Выйдя из ванной комнаты, утирал влажные после рвоты губы, даже не удосужился умыть лицо, поскольку каждый раз задолбёшься приводить себя в порядок. Дойдя до дивана, Том снова устроился на боку, поджав колени, без пледа ощущая холод, от которого поёжился и сжался в более компактный клубок. Шулейман вытянул из-под него плед, укрыл и встал. Погремев чем-то в квартире, он вернулся с пластиковым ведром и поставил его у головы Тома.

- Чтобы не бегать в ванную, - пояснил Оскар. – Сюда будешь блевать.

- Я бы сам взял ведро или тазик, - отвечал Том, уже не огрызаясь, а просто объясняя. – Но я не могу каждый раз его мыть, а от запаха рвоты ещё хуже будет.

- Я разберусь. Экономь силы.

Иносказательно утвердив, что ведро останется, и Том будет им пользоваться, Шулейман занял место на диване, снова уложив подвинувшегося, не открывающего глаз парня себе на колени.

- У тебя есть термометр? – поинтересовался Оскар.

- Нет.

- Плохо. У тебя вообще есть аптечка?

- У меня есть мазь для задницы.

- При злостной диарее её тоже можно использовать в качестве «остужающего» средства, но я имел в виду немного другие лекарственные препараты.

- У меня ничего нет, и аптечки тоже нет, - Том подвёл итоги темы.

Кто бы сомневался. Оскар закатил глаза и, потрогав лоб Тома, заключил, что температура у него, похоже, повышенная, но не критически. Вытянув из кармана мобильник, он сделал заказ в аптеке с доставкой, добавив в корзину по большой упаковке обычных и влажных салфеток.

- Кого там ещё принесло? – пробормотал Том, когда в дверь позвонили.

- Никого. Лежи.

Забрав у курьера заказ, Шулейман выложил на столик инфракрасный термометр, лекарства, которые счёл подходящими, и салфетки. Сходил на кухню и вернулся со стаканом воды:

- Сначала тебе нужно попить.

Том спрятал лицо в углу дивана, хныча:

- Не хочу. Меня от всего тошнит.

- Надо. Ты обезвоживание хочешь? Это одно из наиболее опасных последствий подобных состояний.

Как Том ни противился, но Оскар его усадил и подсунул к губам стакан. Кривясь, но Том выпил воду, и его дёрнуло рвотным спазмом. Шулейман обхватив его, прижимая лопатками к своему плечу, избегая давить на живот:

- Тихо. Потерпи хотя бы немного. Дыши ровно и глубоко.

Том выдержал две минуты, с каждой секундой страдая всё больше и больше. Шулейман придерживал его, пока Тома мучительно рвало, потом забрал ведро и ушёл в ванную. Том упал обратно на сиденье дивана, о дальнейшей судьбе ведра беспокоиться он был не в состоянии, как и думать о том, что Оскар за ним убирает, что довольно шокирующая, даже революционная мысль. Снова стало холодно. Без Оскара холодно. Том ёжился, сжимаясь, чтобы найти в себе тепло, и комкал край шерстяного пледа холодными пальцами.

- Замёрз? – спросил вернувшийся Шулейман.

- Холодно.

- Иди сюда.

Шулейман укутал Тома в плед и устроил в полусидячем положении, чтобы увеличить площадь соприкосновения их тел. Но прежде сухой салфеткой вытер ему рот.

- Принести одеяло?

- Не надо, - Том уткнулся носом в горячее плечо. – Мне так плохо… - забывшись от физических страданий, пожаловался слезливо.

Из глубины живота поднялся звук, распёр горло и вырвался негромкой отрыжкой, что Оскар проигнорировал.

- Тебе не противно?

- С тобой уровень моей брезгливости значительно снижается, - ответил Шулейман.

Том усмехнулся под нос. С тобой.они

- Почему ты не уходишь? – спросил Том, лёжа у него на плече.

- Потому что тебе снова нужен доктор в моём лице. Я не могу оставить тебя одного.

- Ты психиатр, и я тебя не звал.

- Хочешь, чтобы я ушёл? – Шулейман задал вопрос на засыпку.

- Я не понимаю, зачем это, - проговорил Том, имея в виду то, что происходит сейчас, сегодня. – Мне всё равно, оставайся, если хочешь, у меня нет сил, чтобы ругаться с тобой.

Шулейман снова отлучился на кухню, прихватив с собой бутылку воды, чтобы каждый раз не ходить, наполнил стакан и подал Тому:

- Пей.

- Не буду, - буркнул Том, прижимаясь к обивке дивана, нагретой Оскаром. – Ты ещё не понял, что во мне ничего не задерживается?

- Раз не можешь впитать воду, хотя бы промоешь организм, - находчиво ответил Оскар. - Тоже полезно.

Том скривил губы, выражая отношение к его заботе, но стакан взял и выпил половину. Поскольку команды терпеть не было, вода в желудке не удержалась и полминуты, Шулейман едва успел подсунуть ему ведро.

- Какой кошмар… - простонал Том, закрыв ладонями мокрое лицо. – Мне никогда не было так плохо из-за болезни... Я никогда не травился.

- Вообще никогда?

Оскар несколько удивился. Нет, он тоже никогда не жил около унитаза из-за пищевого отравления или кишечной инфекции, но Том-то на порядок слабее его в плане здоровья. В ответ на вопрос Том отрицательно покачал головой:

- Никогда. Я всю жизнь ел всё, что видел, и успешно это переваривал. Только тогда, когда Джерри вернул мне память о подвале, и я ел всё подряд и не мог остановиться, меня рвало, но настолько плохо физически я себя не чувствовал.

По окончании высказывания он снова застонал, свернулся клубочком, обняв себя за живот. Разобравшись с ведром, Шулейман уложил Тома обратно на себя, укутал, обнял за плечи, чтобы плед с него не съезжал и чтобы теплее. Том зажал мёрзнущие ладони подмышками, уткнулся ему в шею холодным носом, отчего у Оскара мурашки пробежали по коже.

- Дай руку, - сказал Шулейман, раскрыв ладонь.

Вытянув руку из-под пледа, Том вложил её в ладонь Оскара. Тот начал растирать его кисть, приговаривая:

- Чего ты такой холодный? Так, всё, ничего не знаю, я за одеялом, - сказал Шулейман через пять минут.

Лишившись поддержки его тела, Том завалился на бок, подтянул колени почти к подбородку. По причине лета на дворе тёплое одеяло пришлось поискать, вернувшись с ним в гостиную, Шулейман закутал Тома, как младенца, что одно лицо торчало. Том практически не открывал глаза, только голос подавал.

- Ой-ой-ой-ой…

Жмурясь, Том скрючился от скрутившей острой боли в животе. Стёк на пол и пополз в сторону туалета. Понаблюдав немного за тем, как он, совсем уже обессиливший, на четвереньках двигается к цели, Шулейман встал, вздёрнул его подмышки и потащил в ванную комнату. Спустив с Тома штаны с трусами, Оскар усадил его на унитаз и без комментариев вышел за дверь. Спорить и смущаться Том был не в состоянии, удержать бы себя в вертикальном положении и не свалиться на пол.

Выйдя из ванной, не погасив за собой свет, Том мутным взглядом посмотрел на Оскара, ожидающего его у стенки, и упал лицом ему на грудь.

- Оскар… - будто чужое имя, вычеркнутое из памяти. Но с буквами на языке воскресает отрезанное и становится понятно, что ничего не забыл за прошедшие дни. – Я не хотел тебя видеть. Но я рад, что ты здесь…

- Я тоже рад, - негромко ответил Оскар, одной рукой обняв его за лопатки, по-прежнему по-юношески острые, словно обрубки крыльев.

Том поднял голову. Взгляд у него совсем плох – веки открыты неровно, а в глазах, как говорится, свет есть, но никого нет дома. Улыбнувшись, Том уронил себя обратно на Оскара и начал медленно сползать вниз.

- Так, давай без этого!

Шулейман подхватил его, не давая упасть, что оказалось на удивление непросто, поскольку Том совершенно не помогал. Наиболее лёгкий способ доставить тело до мягкой горизонтальной поверхности – закинуть на плечо. Но неудачный вариант давить на живот тому, кто с животом страдает. А Том даже голову не держал, она моталась и откидывалась в зависимости от того, как его двигал Оскар. Но глаза он периодически приоткрывал, что указывало на то, что сознание его не покинуло.

Кое-как перехватив его, Шулейман поднял Тома на руки, постаравшись прислонить его голову к своему плечу, чтобы не моталась, и понёс в спальню. Том мычал что-то, нашёл цепкими пальцами его рубашку и комкал ткань, оторвал пуговицу. Оскар опустил его на кровать, и Том ухватился за его руку ниже локтя, не давая разогнуться, открыв глаза.

- Оскар, я должен тебе кое-что рассказать… Эти выходные я провёл с другим… - путаясь в словах, Том виновато отвёл глаза, и снова воззрился на Оскара плывущим, блестящим взглядом. – С Жилем, это тот парень, который подкатывал ко мне на «Вечере моря» в Монако, я тебе рассказывал. Но между нами ничего не было. Он хотел, приставал ко мне, но я отбился… Вернее мне не пришлось отбиваться, он наглый, но не насильник… Он ничего не сделал против моей воли… А я, когда он пришёл ночью в мою каюту и лёг сзади, понял, что не хочу, не могу… Не вызывает он у меня ничего кроме раздражения… Другое дело ты, ты не воспринимаешь отказы и ломаешь мои стены напором, и мне это нравится…

Том вцепился в Оскара уже двумя руками, его больной взгляд метался, снова и снова находя лицо Шулеймана, вынуждено склонённого над ним.

- Оскар… - облизнул сухие, изъеденные желудочной кислотой губы. – Решая, принимать мне приглашение Жиля покататься на яхте или нет, я думал, что он похож на тебя, но с ним может быть по-другому, с ним я не буду вечно слабым, подчиняющимся недоразумением. Я уже давно не такой. Поэтому я поехал с ним, в том числе поэтому.

Немеющие цепкие пальцы нашли воротник рубашки Оскара и вцепились в него, беспощадно сминая, неосознанно тяня на себя. Шулейману приходилось напрягать спину, чтобы держать баланс и не упасть на Тома.

- Но сейчас я с тобой, я слабый, отдаюсь в твои руки, и это тоже я. Кто же я? Какой?.. Я снова запутался… Я не слабый, но с тобой это так правильно, во мне нет никакого противоречия…

Шулейман не отвечал, потому что речь Тома всё больше походила на бред, не факт даже, что он завтра об этом вспомнит. Можно было увидеть, как веки замолчавшего Тома тяжелеют, он закрыл глаза, руки его медленно расслабились. Оскар подумал, что тот заснул, но Том распахнул глаза:

- Оскар, ты выбираешь меня? – спросил, хлопая ресницами и глядя болезненными взором.

- Поговорим об этом завтра. Сейчас тебе нужно поспать, - Шулейман попытался разжать его пальцы, чтобы отцепить от себя.

- Нет! – Том дёрнул, всё-таки повалив Оскара на себя, и обвил руками за шею, оказавшись неожиданно сильным. – Ты так говорил вначале, и мы не разговаривали, а когда всё-таки поговорили, я умер. Я не хочу ещё раз. Скажи мне сейчас.

Том стиснул его сильнее, коснулся губами виска, прикрыв веки и смиренно ожидая ответа. Шулейман упёрся руками в кровать, приподнимаясь, передёрнул плечами, стряхивая его с себя, но безуспешно.

- Спи давай, - распорядился. – Во сне организм восстанавливается.

- Нет. Скажи, - Том упрямо мотнул головой, взял Оскара за грудки, вглядываясь в глаза, что непросто, когда голова плывёт. – Ты останешься со мной?

- Ты бредишь. Спи.

Шулейман выпрямился, встав на кровати на коленях. Том схватил его за руку:

- Оскар, не уходи. Ты не уйдёшь?

- Если ты сейчас же не успокоишься и не попытаешься заснуть, я уйду, - пригрозил Шулейман.

Том отпустил его, но не прекратил просить:

- Оскар, скажи. Ты останешься со мной? Ты не уйдёшь?

- Что я тебе сказал? – строго произнёс тот.

Том будто не слышал, у него в голове воспалённая вата, в которой заклинила одна мысль.

- Не уходи. Ты не уйдёшь?

Вздохнув и закатив глаза, Шулейман решил играть по правилам болезненного, чтобы отстал.

- Я останусь с тобой. Спи. Я буду здесь, в комнате.

Том рассеянно улыбнулся и, послушно отпустив запястье Оскара, закрыл глаза. Шулейман вздохнул и поднял взгляд к потолку. Что-то подсказывало, что ночь будет непростой. Потом обвёл взглядом Тома. Раздеть его что ли? Нет, пусть спит в одежде, раз мёрзнет. А кровать надо бы расстелить и положить его нормально.

Уложив Тома по-человечески, Шулейман сел на край кровати и смотрел на него. Странный момент, непонятные чувства – почему-то казалось странным лечь спать с Томом, не после секса, не потому, что оставил его на ночь или сам остался у него, а вот так, как чужие совсем не чужие друг другу люди, один из которых присматривает за другим, не рассчитывая ни на какую награду. Но и сидеть всю ночь без сна тоже не вариант.

Недолго Том лежал тихо, начал бормотать что-то бессвязно, вертя головой с закрытыми глазами и дрожа. Сходив за термометром, Оскар приложил его к Томиному лбу, измеряя температуру. Тридцать три и четыре. Неудивительно, что у него сознание путается. Шулейман прижал два пальца к его запястью и мысленно засёк пятнадцать секунд. Сердцебиение у Тома тоже пониженное, что вместе с прочими симптомами вписывается в клиническую картину второй степени обезвоживания, закономерно развившегося, поскольку воду в себе он удержать не мог, не говоря уже о лекарствах, которые Оскар ему и не давал, понимая, что толку не будет, не один препарат не усвоится за минуту.

Дело попахивает трубой. Выругавшись под нос, Шулейман позвонил охране и надиктовал, что ему необходимо. Поскольку речь шла о здоровье – Оскар не сказал, что не о его, – они сделали исключение и разово выступили в роли курьеров.

- Помощь нужна? – лаконично спросил телохранитель, отдав через порог покупки.

- Нет. Я умею с этим обращаться.

Среди ночи Тома немного вырвало на подушку желудочной слизью, что не заставило его полностью проснуться. В темноте, чтобы не разбудить его, подсвечивая себе фонариком с телефона, чтобы не врезаться во что-нибудь в непривычной обстановке, Шулейман искал сменную наволочку, поскольку спать с рвотой в кровати ему претило больше, чем делать то, что в его понимании удел прислуги. Днём выносил ведро и мыл его от рвоты, ночью по её же причине меняет постельное бельё. Кто бы мог подумать, что Оскар Шулейман будет заниматься подобными вещами. Но это же Том. Ухаживать за ним хворающим – что-то настолько привычное и естественное, что даже не возникает никакого внутреннего диссонанса. Найдя наволочку, он надел её на подушку, перекатывая Тома по кровати, как тяжёлую тряпичную куклу, и лёг обратно.

Второй раз пришлось проснуться из-за судороги, вгрызшейся Тому в ногу, от которой он громко и пронзительно заныл, засучил ногами. Пришлось спасать, но сначала отодвинуться, чтобы не получить ненароком коленом в пах или другой частью тела в голову. Зато спал Том крепко.

Да, Том определённо уже не тот маленький котёнок, а настоящий кот – а повадки у него всё те же. Воображение ассоциативно нарисовало жирную пушистую тушку, которая по детской привычке забирается на хозяйское плечо и противно орёт, поскольку больше там не умещается.

Глава 2

Я не могу не злиться,

Ведь ты постоянно бесишь.

И как мне остановиться?

Ведь ты игноришь всё, что я говорю.

В пламени пламенем я горю,

Просто добавь воды, я молю.

Прекрати собирать вещи,

Посмотри на меня как прежде.

Ai Mori, Фанфик©

- Проснулся? – Шулейман сел на край кровати.

- Да. Кажется…

Насколько позволяло положение, Том оглядел себя, почему-то раздетого, лежащего на спине ближе к краю, посмотрел на иглу в левой руке и капельницу, из которой по трубочке капало что-то прозрачное, и перевёл недоумевающий взгляд к Оскару:

- Ты вызывал доктора?

- Ага, личного. Доктор Оскар Шулейман к вашим услугам, лечит всё: от психических расстройств до кишечных инфекций.

- Но взамен разбивает сердце, - хмыкнул Том и отвернул от него лицо.

- Вижу, тебе лучше, огрызаться начал, - заметил Шулейман.

- Мне плохо, живот болит. И в туалет хочу, - смущённо добавил Том.

- Думаю, тебе надо отлить?

- Да.

- Хорошо. Почки у тебя заработали, а то вчера при мне ты ни разу не сходил по малой нужде.

Том вновь посмотрел на капельницу, кончиками пальцев руки, в которой она стояла, тронул трубочку и спросил:

- Что это?

- Изотонический раствор для регидратации – восстановления водно-солевого баланса. У тебя сильное обезвоживание, а поскольку пить ты не можешь, пришлось так насыщать организм влагой.

- Где ты взял капельницу? – довольно глупый вопрос, ведь купить можно всё, но Том недоумевал.

- Со времён нашего брака у меня в багажнике остался полный набор медицинского оборудования, ты не знал? – Шулейман пошутил с убедительным видом. – Издержки жизни с больным человеком.

Том закатил глаза. Ха-ха, очень смешно. Выдержав паузу, Оскар напомнил ему:

- Ты хотел в туалет. Иди, а то залежишься, обмочишься, и придётся мне снова менять постельное бельё.

- Снова?

- Да. Ночью тебя немного вырвало на подушку, я поменял наволочку.

Том приподнялся и обернулся к подушке, на которой лежал. Действительно, наволочка была другая, из светлого комплекта. Опустившись затылком обратно на подушку, он взглянул на Оскара и снова на капельницу:

- Как мне с этим идти?

- Берёшь её и катишь рядом с собой. Можно подумать, ты в первый раз под капельницей? Сам дойдёшь или отвести тебя?

- Сам дойду. Наверное…

Том медленно сел, спустил голые ноги на пол и через пару секунд спрятал их обратно, закутался в одеяло:

- Холодно, не пойду!

- Так оденься, в чём проблема?

Том хмуро посмотрел на свою одежду на стуле, потянулся рукой, словно не понимая, что, не встав и не подойдя, не дотянется. Шулейман взял штаны с майкой и подал ему, наставив:

- Аккуратнее с рукой, не выдерни иглу.

И ничего. Том сидел в коконе одеяла и не двигался. Вздохнув, Шулейман опустился перед ним на корточки:

- Давай ноги.

Медленно Том вынул одну ногу из-под одеяла – и спрятал обратно быстрее, чем Оскар успел надеть на него штанину.

- Не играйся, - строго сказал ему Шулейман.

- Без одеяла холодно. Не хочу одеваться, - Том отозвался капризным ребёнком, изломив нахмуренные брови.

- Но до туалета дойти надо. Конечно, можно поставить тебе катетер для отвода мочи, чтобы избавиться от необходимости вставать. Но без острой надобности лишнюю дырку в теле я тебе делать не буду, а ношение уретрального катетера удовольствие сомнительное, так что подумай ещё раз.

Том глядел на него исподлобья, но послушался, поскольку сходить в туалет действительно надо, на стенки мочевого пузыря прилично давит. Дал одну ногу, затем вторую, встал, правой рукой держа на груди края одеяла, пока Оскар подтягивал на нём штаны.

- Готово, - сообщил Шулейман. – Верх позже наденешь, когда раствор закончится.

После успешного прохождения миссии по посещению ванной комнаты, Оскар повёл Тома обратно в спальню, но тот упёрся:

- Хочу на диван.

- Чем тебе кровать не угодила? На ней лежать удобнее.

- Не хочу. Мне нравится лежать в гостиной.

- Не хочу, не хочу… Ты какие-нибудь ещё слова знаешь?

- Знаю, - ответил Том не без вызова. – «Хочу» и «буду».

Развернулся и гордой бездомной молью пошлёпал босыми ногами к полюбившемуся синему дивану, колышась одеялом, накинутым тёплым плащом. Шулейман усмехнулся и потёр пальцами переносицу, не зная, злиться ему на вредное и борзеющее в болезни недоразумение или смеяться. Пришёл к Тому и передвинул кресло, чтобы сесть напротив. Том лежал на боку с открытыми глазами и смотрел на него чрезмерно внимательно, будто хотел чего-то – или о чём-то боялся спросить. Он и хотел.

- Оскар, пожалуйста, можешь принести мне носки? – попросил Том.

- Где их найти?

- В шкафу, второй снизу ящик. Поищи тёплые.

Шерстяных носков Том не имел, но Шулейман принёс самые толстые, какие нашёл. С поразительной смесью робости и наглого ожидания, что его снова обслужат, Том вытянул из-под одеяла стопу. Натягивая на него носок, Оскар случайно коснулся стопы, и Том дёрнулся от щекотки и захихикал, спрятав лицо в мягкой квадратной подушке, которую взял с кресла. Удержаться было невозможно: ухмыльнувшись, Шулейман взял его стопу и намеренно пощекотал. Том задёргался, завертелся:

- Не надо, не надо, не надо! Ой, ой, ой… - от визга и смеха перешёл он к стенаниям, взявшись за живот и жмурясь.

Оставив шутки, Шулейман надел на него оба носка, и укутанные ноги тут же исчезли под одеялом. Приступ сильной боли стих, Том поглядывал на Оскара из своего кокона и в конце концов спросил:

- Что это значит?

- Ты о чём? – осведомился тот в ответ.

- О твоём поведении. О том, что ты в принципе здесь, а должен быть в другом месте, ты ухаживаешь за мной. Что это значит?

- Ты болеешь, я тебе помогаю. Всё просто.

- Зачем ты это делаешь? – требовательно произнёс Том, прямо глядя на Шулеймана. – Ты понимаешь, что я имею в виду.

- Мысли читать я не умею. Поясни. – Шулейман откинулся на спинку кресла и, поставив локоть на подлокотник, подпёр кулаком челюсть.

Том смотрел на него пристально, почти сурово, но Оскар не дрогнул, и он тоже не дрогнул, сказал через минуту молчания:

- В пятницу ты сказал, что между нами ничего не может быть, поскольку у тебя кто-то есть, и это серьёзно, мы разошлись. А вчера ты пришёл ко мне. Зачем?

- Я хотел тебя увидеть, но на рабочем месте тебя не оказалось, - не отводя взгляда, без увиливаний ответил Оскар. – Вчера я тебе так и сказал.

- Зачем ты хотел меня увидеть? В твоей жизни больше нет для меня места, твои слова.

- Я говорил немного иначе. Не в жизни моей, а в доме для тебя больше нет места.

- То есть в жизни есть?

- Возможно, - обведя Тома многозначительным взглядом, ответил Шулейман немного уклончиво, поскольку точного ответа сам не имел.

Том снова буравил его взглядом некоторое время и задал ключевой вопрос:

- Ты выбрал меня?

- Нет.

- Тогда уходи, - голос Тома стал ледяным. – Я не буду твоим любовником и друзьями нам тоже не быть.

- Выздоровеешь, и уйду, - невозмутимо ответил Шулейман.

- Без твоей помощи обойдусь, - Том дёрнул край одеяла, натягивая его выше и ёрзая, чтобы отвернуться к спинке.

- Не будь меня рядом, ты бы мог не дожить до утра.

- Не рассчитывай, что в благодарности я брошусь тебе не шею.

- Не рассчитываю. Я давно понял, что ты и благодарность – понятия несовместимые.

- Ты всё ещё здесь? – Том обернулся к Оскару. – Уходи. Моё здоровье – больше не твоя забота. Не надо корчить из себя благодетель. Если ты на самом деле помогаешь мне просто так, потому что тебе нравится заботиться, то зря ты пошёл по стопам отца, тебе бы работать доктором и спасать людей. Но я слишком хорошо тебя знаю, чтобы в это поверить. Тебе наплевать на девяносто девять и девять десятых процентов населения земли.

- Ты входишь в те ноль целую одну десятую, на кого мне не плевать, - ответил Шулейман с простой, откровенной честностью.

Не проникшись его словами, Том оскалился:

- А как же «если бы ты умирал, мне бы было плевать»?

- Приукрасил для красного словца, каюсь, - сохраняя абсолютное хладнокровие, Оскар продолжал бить прямотой.

Том вздохнул, сказал:

- Это уже не имеет никакого значения. Спасибо, что оказал мне помощь, но дальше она мне не требуется. Я сам справлюсь. А если мне потребуется чьё-то присутствие, я приглашу кого-нибудь, того же Жиля.

- К которому ты не испытываешь ничего кроме раздражения? – Оскар снисходительно приподнял бровь. - Ну-ну.

- Что? – Том не понял, повернулся обратно к нему. – Я такого не говорил.

- Именно ты это и сказал. Вчера перед сном. Не помнишь?

- Не помню.

- Может быть, ты не помнишь и того, что было раньше?

Том напрягся:

- Что было? Что я делал?

- Поведал мне, что провёл выходные с Жилем на его яхте, но между вами ничего не было, потому что ты не захотел с ним. – Шулейман выдержал короткую паузу, и в глазах его мелькнул хитрый огонёк. – А остальное я, пожалуй, оставлю при себе. Мне же нужен козырь в рукаве, - подмигнул Тому.

- Ты… Какая же ты сука. Пошёл вон, - Том жёстким движением указал на дверь.

- Не пойду.

Спорить с Шулейманом гиблое дело, это ещё Джерри отметил, потому что если он упрётся, хоть из принципа, хоть ради потехи, танком не сдвинешь. Том спорил недолго, не имел достаточно сил на противостояние, так как пускай и чувствовал себя сейчас лучше, чем накануне вечером, благодаря восполнению жидкости в организме, но всё остальное неприятное осталось без изменений.

Прободрствовал Том меньше двух часов и заснул на диване. А когда проснулся, Оскар поставил перед ним пиалу:

- Тебе нужно поесть.

- Не буду. Мне будет плохо.

- Не выпендривайся. Не отравишься, я пробовал.

- Меня от всего тошнит, - почти по слогам сказал Том, снизу, исподлобья глядя на Оскара. – Меня даже от воды рвёт, не говоря уже о еде. Фу, меня тошнит от одного вида, - он скривился.

- Но поесть тебе надо, - терпеливо парировал Шулейман. – Откуда твоему ослабленному болезнью организму брать силы на борьбу с инфекцией, если ты не даёшь ему энергию? Не нужно наедаться, в твоём состоянии это вредно, но немного поесть необходимо.

- Не буду, - Том показательно отодвинул пиалу.

- Это твоё последнее слово?

- Да. Ты не можешь заставить меня есть и не нужно этого делать. В подвале я три недели ничего не ел в холоде, с ранами и заражением крови, и ничего, не умер. Сейчас тоже не загнусь, - буркнул Том и, сев, прислонившись к спинке дивана, закутался в одеяло по уши.

- Окей, - неожиданно сказал Шулейман, но он бы не был собой, если бы согласился без «но». – Предоставляю тебе выбор. Либо ты ешь добровольно, либо питательная клизма.

- Таких не существует.

- Ошибаешься. Толстый кишечник отлично впитывает, а приобрести необходимый инструментарий не проблема.

- Ты не будешь ставить мне клизму, - сказал Том без сомнений, но на всякий случай, рефлекторно покрепче вжался пятой точкой в сиденье.

- Почему? Я выносил за тобой рвоту, сажал на унитаз и бесчисленное количество раз занимался с тобой анальным сексом, думаешь, мне слабо вставить тебе в зад наконечник клизмы? Ничуть.

Том сглотнул, дрогнув уголками губ. Это в Оскаре он тоже очень хорошо знал – он не пустословит, если он сказал, то действительно может сделать.

- Оскар, не надо.

- Тебе выбирать, каким путём мы пойдём, вернее – с какого конца твоего тела. Так каков твой выбор? Мне заказывать? – Шулейман достал мобильник, разблокировав экран, и выжидающе посмотрел на Тома.

- Хорошо, я поем, - скрепя сердце, играя желваками, согласился Том. – Но когда меня дополнительный раз вырвет, это будет на твоей совести.

- Договорились.

Сев рядом с Томом, Шулейман подвинул пиалу ближе к краю, намекая, что пора приступать. Обречённо вздохнув и полагая, что ничего хорошего из трапезы не выйдет, Том вынул руку из-под одеяла, взял ложку и поднёс к лицу. Пахло вкусно, несмотря на слизистый вид, но сейчас Том не испытывал от приятного запаха никакого аппетита. Мысленно собравшись с духом, он открыл рот и проглотил несчастную порцию чего-то, на поверку оказавшегося протёртой кашей. Медленно вернул ложку в пиалу, не торопясь положить в рот вторую.

- Смелее, - подбодрил его Оскар и, зачерпнув каши, отправил ложку в рот. – Вкусно же.

Изо рта в рот. Том скосил к Оскару глаза. С одной стороны его жест милый. С другой, немного отвратительный. С третьей… Том сам не мог понять, какие чувства испытывает с третьей стороны.

- Не боишься заразиться? – спросил он.

- Во-первых, кишечные инфекции в числе прочего передаются воздушно-капельным путём, а я с тобой рядом уже целые сутки. Во-вторых, у меня крепкий иммунитет, так что не боюсь. А если же я всё-таки заболею, будешь меня лечить. – Шулейман как ни в чём не бывало облизал ложку.

- Не буду.

- Окей, - Оскар ничуть не растерялся. – Лечением моим займутся специалисты, а ты будешь просто навещать.

Том не ответил, поскольку нет смысла подогревать разговор ни о чём, из другой вселенной, где они были вдвоём. Но сказал:

- Мы больше не вместе, чтобы меня не смущала твоя слюна.

- Пока что только я взял ложку в рот после тебя, - справедливо заметил Шулейман.

И протянул ложку Тому, внимательно глядя на него. Тома посетило допущение, что это проверка, которую, сразу подумал, не пройдёт, поскольку нет лишних сил, чтобы идти за новой ложкой, и не хочется требовать её у Оскара. Забрав ложку, Том вернулся к обеду и смотрел в пиалу.

Осилив половину, Том отодвинул посуду и откинулся на спинку дивана, прикрыв глаза. Прислушивался к своим ощущениям: в животе неспокойно, но вроде бы не тянет немедленно бежать к унитазу. Правда, через время его всё-таки вырвало, первый раз Том потрудился сбегать в ванную комнату, второй обошёлся ведром и снова откинулся на диван.

- Можно продолжать, - Шулейман вынес вердикт, посмотрев на часы. – За два часа лекарство успеет усвоиться.

- Ты издеваешься? – Том выразительно взглянул на него. – Ты меня мучаешь своим лечением.

- По факту я тебя ещё не лечил, не считая капельниц. Но самое время начать. Пей, - Оскар поставил перед Томом стакан с водой и положил две капсулы. – Или тебе нравятся ощущения от диареи и рвоты?

- Какой смысл, если меня всё равно вырвет?

- Тебя вырвало только через два часа после еды. Стоит попробовать.

Том поджал губы, но взял стакан, закинул в рот капсулы и запил водой. И через полчаса изверг её обратно вместе с лекарством.

- Эксперимент не удался, - заключил Шулейман.

- Я страдаю, а ты эксперименты ставишь! – Том возмутился, вытирая рот салфеткой, которую подал ему Оскар.

- Выздоровление требует жертв, иногда даже человеческих, - высказался тот, многозначительно взглянув на него.

- Ха, - Том фыркнул, не оценив остроумную игру слов, и ткнул в ответ. – Почему-то твои методы лечения всегда требуют жертв.

- Но не человеческих, - ухмыльнувшись, важно подметил Шулейман, легко вывернув шпильку в сторону Тома.

Не принимая поражение, Том закатил глаза и покачал головой. Как с Оскаром можно разговаривать? И как можно с ним не разговаривать, если слово за слово цепляет и остановиться сложно? Если он не уходит, не слушает? Том его вообще не звал, не ждал.

- Готовь руку, поставлю тебе капельницу, - сказал Шулейман, встав с дивана.

- Опять?

- Употребляемой тобой воды категорически мало, так что, пока не сможешь пить и есть и не блевать, капельница – твой верный спутник. Надо будет ещё какой-нибудь питательный раствор заказать.

Оскар поставил штатив, закрепил на нём новую порцию раствора, выставил на столик всё необходимое, после чего вымыл руки и смочил ватный диск антисептиком. Держа согнутой левую руку, Том наблюдал за его удивительно выверенными действиями, будто он каждый день это делает.

- Ты умеешь ставить капельницы?

- Что в этом сложного? – отозвался Шулейман, взглянув на Тома.

- Психиатров этому тоже учат?

- Начальная медицинская подготовка для всех специальностей одинакова. Психиатрам тоже требуются навыки проведения инъекций, поскольку, сам знаешь, пациенты бывают буйными, и хотя за уколы и капельницы отвечают медсёстры, могут случаться ситуации, в которых колоть придётся доктору, например, в случае острого агрессивного состояния у пациента. Разогни руку, - указал Оскар.

Том разогнул и с интересом смотрел, как он протирает ему руку ниже сгиба локтя, как под кожу входит игла.

- У меня будут синяки? – Том вопросительно посмотрел на Оскара.

- Если всё сделать правильно, синяков не будет, - Шулейман открыл систему, и раствор под собственным весом потёк вниз по трубочке.

Через пять минут Том подал голос:

- Я в туалет хочу.

- Ты не мог сходить до капельницы?

- Я не хотел.

- Скажу тебе так – пятилетний ребёнок ведёт себя гораздо более взросло, чем ты. Ладно, пойдём, - Шулейман подал Тому ладонь, - аккуратно с рукой.

Когда они вернулись в гостиную, Оскар помог Тому закутаться в одеяло и потрогал его лоб, затем взял термометр. Экран выдал температуру тридцать восемь и два градуса, которую и по глазам видно – что она есть. Но для применения жаропонижающих маловато, пусть организм сам поборется.

- Как ты себя чувствуешь? – спросил Шулейман.

Том поднял к нему глаза и ответил немного невпопад, но весьма остроумно, с удовольствием выговаривая слова, что не скрывал прямым, колким, горящим взглядом:

- Меня зовут Том Каулиц. Родился двадцать восьмого сентября одна тысяча девятьсот девяносто восьмого года. Мне двадцать семь лет…

Шикарно ввернул кусок их самого раннего взаимодействия в рамках доктор-пациент, отдалённое подобие которого Оскар вновь выстроил вокруг него. Выслушав его, Шулейман лишь выгнул бровь:

- Всё сказал?

- Что ещё нужно, док? – Том захлопал ресницами, намеренно употребил сокращённую форму слова «доктор», которой уничижительно обращался к Шулейману Джерри.

- Какой ты вредный, когда болеешь, - Оскар воспринял его выпады снисходительно и не раздражался.

- Я в принципе вредный. Просто ты с этой стороной моей личности почти не знаком. Но спасибо тебе за то, что избавил меня от иллюзий, помешательства на тебе и необходимости стелиться перед тобой ради твоего прощения и принятия. Больше я не тряпка и на колени не встану.

- Думается мне, что встанешь, - ухмыльнулся Шулейман.

Оскар не воспринимает его всерьёз? Это худшая реакция, которую очень сложно достойно отбить, но и Том не растерялся с ответом:

- Может быть, и встану, - согласился. – Но не перед тобой.

- А перед кем? Перед тем, кто «вызывает у тебя только раздражение»?

С трудом, но Том выдержал его насмешливое снисхождение и ответил с достоинством:

- У меня достаточно вариантов. Не считаю нужным отчитываться тебе в личных планах.

- То есть ты готов переспать с кем-то только ради того, чтобы меня задеть? – Шулейман усмехнулся. Весь этот разговор его забавлял, что бесило. – Не утруждайся.

По лицу Тома видно, что он проигрывает, что сдерживает злость, чтобы не повысить тон и не сорваться в менее умный разговор.

- Я пересплю с кем-то, когда захочу этого, - сказал он. – Я планирую не оставаться одиноким и построить отношения с кем-нибудь. Ещё в пятницу, когда меня попустило после тебя, я думал, что хочу построить нормальные отношения. Ещё раз спасибо тебе за прозрение.

- Не могу не поинтересоваться – какие отношения в твоём понимании нормальные?

- Человеческие, - ответил Том, глядя Оскару в глаза, - каких у нас никогда не было.

- Поспособствую твоему прозрению ещё раз, - кивнул тот. – Нормальные отношения могут быть только между адекватными людьми.

- Если я один буду неадекватным, у отношений будет в два раза больше шансов на нормальность, - не дрогнув, спокойным тоном высказался Том с жирнейшим намёком между слов.

Отличный удар. Шулейман дёрнул бровью, отдавая Тому должное. У котёнка что, опять зубы режутся? Сколько у него припрятано комплектов клыков?

- Это точно ты? – Оскар сощурился.

Не отводя глаз в их неявной борьбе взглядами, Том ответил вопросом:

- Сомневаешься в своей способности отличить Джерри? – ещё один укол голой правдой, поскольку один раз Оскар Джерри действительно не разглядел.

- Нет, я вижу, что это ты. Хотя сейчас ты очень близок к Джерри, у него всё-таки несколько иной стиль речи. Но я не понимаю, чего вдруг ты изошёлся на яд?

- Действительно, с чего вдруг? Ты полтора месяца сексуально пользовался мной, в том числе принудительно, унижал и водил за нос, слушая о моём раскаянии и надеждах и ни слова не говоря о том, что у тебя новая жизнь с другим человеком, пока не подвернулся момент красиво ввернуть правду.

Шулейман усмехнулся и сел рядом с Тома, закинув руку ему на плечи, панибратски обняв, чем разрушил момент и Томину линию. Напролом – это его фирменный стиль.

- Я лишь пользовался тем, что ты мне позволял, - сообщил с улыбочкой.

Только Том вывернулся наружу не одними колючками, но и внутренней бронёй, которая позволяла переживать все кошмары. Он убрал руку Оскара от себя и сказал:

- Я тебя не звал и не разрешал меня трогать. Помнишь, где дверь?

Оценив очередной укол, содержащий его собственную фразу из далёкого прошлого, которую говорил огромное количество раз, Шулейман без лишней серьёзности, с изгибом усмешки произнёс в ответ:

- И чего ты такой злой? Не твоё же. Думаю, ты подобреешь, когда поправишься.

Том мило улыбнулся ему, отвечая на вопрос:

- У единорога отвалился рог, остались только копыта и никакого волшебства.

- Ошибаешься. Твоё нынешнее состояние тоже весьма сказочное.

- Похоже, это ситуация «красота в глазах смотрящего», - сказал Том, бесстрашно глядя в эти самые глаза лицом к лицу, с близкого по вине Оскара расстояния.

Беседу прервал лишь приступ рвоты, после которого Том почувствовал себя хуже, и во время которого дёрнул рукой, случайно вырвав иглу и порвав вену, что тоже не добавило удовольствия. За рвотой последовала беда с другой стороны. Подавая Тому салфетки, встречая его из туалета, руководя, что делать, чтобы остановить кровоизлияние, Оскар задумался: зачем ему это, зачем ухаживает за ним, как медицинская сиделка, и терпит отвратительное поведение? Набрался уже не один десяток поводов оставить его в одиночестве, тем более что Том сам говорит, что не звал и в помощи не нуждается. Но – у Шулеймана не возникало и мысли уйти, даже в самые вредные Томины моменты. Потому что надо быть здесь, с ним – и всё, без возможности разложить себя на мотивы, поскольку мотивов нет. Тупо надо. Оскар взялся его лечить и не отступит на полпути, нравится это Тому или нет.

На третий день Оскар решил, что пришло время Тому немного привести себя в порядок.

- Тебе надо почистить зубы.

Том хмуро глянул на него и сказал:

- Сейчас мне глубоко плевать, как от меня пахнет.

- Дело не в запахе, а в кислоте, продолжительное воздействие которой разрушительно для зубов. Если не соскучился по стоматологу, не упрямься.

- Я не буду лишний раз вставать.

- Окей.

Шулейман сходил в ванную и поставил перед Томом три стакана: с зубной щёткой и пастой, с водой и пустой. И подал Тому щётку с выдавленной на неё пастой. С угрюмым видом мученика, делающего одолжение, Том забрал щётку, сунул за щеку и, посидев без каких-либо дальнейших действий полминуты, завалился на бок. И выплюнул щётку на пол.

Более чем показательное «тьфу на тебя – и на пол». Шулейман покачал головой:

- Какая же ты свинья.

В ответ Том молчал, не слишком искусно изображая кому. Оскар вновь обратился к нему:

- Не будешь зубы чистить?

Том не утруждал себя вступлением в диалог, ему плохо, ленно и вообще. Но звучный и увесистый хлопок по пятой точке заставил его широко открыть глаза, приподняться и обратить к Оскару удивлённый и недоумевающий взгляд:

- Ты чего?

Не новость, что Оскар может воздействовать физически, но в данный момент его действие стало для Тома шоком, чем-то из разряда вон.

- Проверяю рефлексы, - как ни в чём не бывало отозвался Шулейман. – Реагируешь, значит, живой и можешь почистить зубы, - он подобрал щётку и подал её Тому.

- Она на полу валялась.

- Не надо было выплёвывать, - справедливо сказал Оскар, но прополоскал щётку в стакане с водой, выдавил новую порцию пасты и снова протянул Тому.

- Чем мне теперь полоскать рот? – заявил Том, будто это проблема Оскара. Он ни в чём себе не отказывал и был в ударе.

- Я тебя сейчас стукну.

- Я тебя не звал.

- А я всё равно стукну.

Вопреки недовольству поведением Тома Шулейман воду в стакане сменил, поскольку сам всегда ратовал за соблюдение правил гигиены. Том щётку всё-таки принял и, посмотрев на неё немного в задумчивости, взглянул на Оскара:

- Это правда, что ты сказал о зубах?

- Да.

- А лечить зубы больно?

Режим тотальной вредности выключился, сменившись любопытным ребёнком, который многое в жизни пропустил.

- Ты что, никогда не лечил зубы?

- Нет.

Том не видел в этом ничего необычного, но Шулейман искренне удивился:

- Ты серьёзно?

Нет, Оскар давно в курсе, что у Тома было детство не как у всех, да и взрослость тоже, но всё равно поражался тому, как это может быть, чтобы человек ни разу не сидел в стоматологическом кресле.

- Феликс никогда не водил меня к врачам и не вызывал их на дом, когда я болел, - отвечал Том, рассказывая о преступном, по сути, поведении названого отца как о чём-то совершенно обыденном, поскольку иного не знал. – К стоматологу тоже, мне и не надо было. Потом был центр и ты.

- Что, и Джерри никогда не посещал стоматолога? Никогда не поверю.

- Посещал. Но он только проходил плановый осмотр и отбеливал зубы, они у нас и так здоровые.

Шулейман снова покачал головой и сказал:

- Будь Феликс жив, я бы не поленился и отправил его под суд. Потому что это пиздец. Удивительно, как ты вообще выжил без какой-либо медицинской помощи, крепчайшим здоровьем ты не блещешь.

- Феликс лечил меня сам, - Том вступился за первого отца, - он же был доктором.

- Он был – акушером-гинекологом, - веско напомнил Оскар. - У тебя даже нет тех органов, по которым он специализировался.

- Ты тоже психиатр, но лечишь меня от всего.

- Не сравнивай. Я умный человек, а он был психопатом. Ладно, не будем пинать мертвеца. Отвечаю на твой вопрос – зубы мне не приходилось лечить, поскольку они у меня всегда были здоровыми, не считая расстановки. Но выравнивать зубы было неприятно даже под наркозом.

С болью у Тома сложные, неустойчивые отношения, но на данный момент перспектива столкновения с болью, которую ещё не познал, устрашило, и он решил послушаться и почистить зубы, что сделал без новых возмущений и выкобениваний.

***

Ночью Том проснулся в одиночестве и не понял, почему постель пустая. Сел, огляделся – хоть не приглашал Оскара и чётко указывал ему быть на расстоянии в кровати, то, что вдруг не обнаружил его рядом, вызывало не то чтобы тревогу, но желание скорее его найти. Накинув на себя одеяло палаткой, Том подошёл к балконной двери, за которой увидел Оскара, что стоял у перил. Открыл дверь. Шулейман обернулся на звук:

- Чего ты встал? – в пальцах у него дымилась сигарета.

- А ты чего здесь?

- Курю.

- Почему на балконе? – Том непонятливо нахмурился.

- Чтобы тебе не дымить. При отравлениях нередко плохо переносится сигаретный дым. У тебя не отравление, но близкое к тому состояние.

Опять это странное чувство, только грань у него всего одна – мило. Как-то это… трогательно. В таких простых вещах кроется большая забота, в обычном тоне голоса, который показывает, что Оскар не считает, будто делает что-то особенное. Он просто делает, потому что считает это правильным. В этом тоже весь Оскар – баловень судьбы, требовательный, не соглашающийся на малое, считающий многое не достойным его, но вместе с тем простой и чёткий.

В образе моли Том переступил низкий балконный порог, притворив за собой дверь. В молчании встал рядом с Оскаром, также облокотившись на перила.

- Иди спать, - Шулейман нарушил тишину.

- Подышу немного воздухом, выспаться я успею.

Шулейман не стал настаивать. Так и стояли, в ночи, в темноте, глядя на город, зовущийся мировой столицей любви. Любви, которую они потеряли. Украдкой Том дополз взглядом до руки Оскара, пальцами по перилам приблизился к ней своей рукой, но не коснулся. Вместо этого развернулся и сел на пол, прислонившись спиной к бортику балкона. Шулейман взглянул на него сверху и через некоторое время, отправив окурок в полёт вниз, опустился рядом, также устремив взгляд в чернильное небо.

Молчание, наполненное прошлым, которое позволяет им стать друг другу кем и чем угодно, но не чужими людьми. Чужими невозможно, сейчас, в уютном, родном, каком-то правильном молчании, это так хорошо чувствовалось. Они не смотрели друг на друга, но оба ощущали слова между ними и нечто, что происходит вне зависимости от их желаний и решений. Они оба решили врозь. Но сидят на полу балкона и смотрят в ночь, и не хочется прервать эти неуместные минуты и вернуться ко сну, пускай быть здесь нет больше повода.

В воздухе зависла любовь со знаком вопроса, робко ждала и просилась: «Пустите меня обратно?». Верно, нужно что-то сказать, но слова не шли никакие. Они разговаривали молчанием, взглядами не в лицо, а в одну сторону. Хоть так они могли разговаривать обо всём, о сокровенном, тёплом, что сложно вслух, а ныне и вовсе невозможно, потому что между ними по умолчанию война. Война, уснувшая вместе с людьми в соседских окнах, закрывшая глаза на то, что они нарушают правила. В полуночный час просыпаются злые силы. Но Том наоборот сатанел днём, а в темноте его отпускало. Внутри царила успокоённая пустота, тёплая от близости, которую можно выбросить из головы, но не выковырять из-под кожи, она возвращается бумерангом – и снова в сердце, снова прорастает в груди ароматным, уютным вьюнком.

- Замёрз? – спросил Оскар.

- Немного.

Шулейман поправил на Томе одеяло и взял под бок и под крыло, обняв за плечи, чтобы греть своим телом. Поцелуй казался самым правильным, закономерным следующим шагом, не сексуальным, поскольку не о сексе сейчас немая речь и чувства – зубы Том почистил перед сном, после чего его не рвало, потому можно не думать о неприятных ощущениях. И Оскар потянулся. Но Том отвернул лицо. Потому что всё должно быть не так. Неизвестно, должно ли вообще что-то быть, но точно не так.

А Шулейман в своей непринуждённо-весёлой манере, не знающей отказа, повернул его обратно и всё равно поцеловал в лоб, за что получил удар ладонью в грудь, весьма ощутимый, что выбил не успевший уйти в кровь вдох.

- Чёрт, - высказался Оскар, потирая побитое место. – Когда ты успел стать сильным?

- Повторяю – спасибо за то, что освободил меня, - произнёс Том ему в лицо. – Больше я не боюсь отвечать тебе в полную силу и причинить боль, в этом весь секрет.

Нет, всё-таки и в ночи его не покидала вредность, и причина её не в том, что при плохом самочувствии у людей портится характер. Просто Тому очень сильно наступили на хвост, и он не мог простить. Поднявшись на ноги, Том вышел с балкона и на автомате закрыл дверь – или не совсем на автомате. Шулейман этого не заметил и, выкурив вторую сигарету, хотел вернуться в спальню, но закрытая дверь не поддалась.

- Не понял, - произнёс он, сведя брови, и дёрнул дверь ещё раз.

Убедившись, что она не поддаётся, Оскар вздохнул и постучал по стеклу:

- Эй, открой дверь.

Но достучаться до спящего Тома – задача не из лёгких, попробуй его разбуди. И хотя Том на самом деле не спал, отзываться на зов он не торопился, наслаждаясь ситуацией. Только через десять минут он соизволил покинуть кровать и встал по ту сторону двери, вопросительно кивнув Оскару.

- Открой дверь, - сказал тот. – Ты меня случайно запер.

Глядя ему в глаза, Том поднял руку и показал средний палец, довольно улыбаясь при этом уголками губ.

- Не случайно, значит, - заключил Шулейман, скрестив руки на груди. – Открывай давай.

С другой стороны стекла Том зеркально повторил его позу, говоря:

- Неубедительно просишь.

Оскар вопросительно выгнул брови, на что Том сказал:

- Почему я должен тебя выпускать? Сиди там. Так я точно буду уверен, что между нами надёжная преграда.

- На свои силы не рассчитываешь? – усмехнулся Шулейман.

Сволочь. Вывернул так, будто Том хочет пойти на контакт, но упрямится из-за каких-то глупых личных мотивов и ищет им в помощь внешние препоны. Пережив вспышку возмущения от его самодовольства, Том ответил спокойно:

- Я всё равно слабее, было бы глупо это отрицать, и я не в настроении вести с тобой бой.

Шулейман ухмыльнулся:

- Я имел в виду не физическую силу.

- Кто бы сомневался, - Том хмыкнул и отошёл от двери.

- Эй? – Оскар припал к стеклу, вглядываясь в темноту спальни, в которой у кровати хорошо различима Томина фигура. – Ты откроешь или как?

- Или как, - ответил тот, но снова подошёл.

- Думаешь, я не смогу её сломать?

- Надеюсь, ты этого не сделаешь. Не надо портить мне квартиру, как испортил жизнь.

- Квартира не твоя, а съёмная, - не промолчал Шулейман. – И когда это я портил тебе жизнь?

- Может быть, я её выкуплю, пока не решил, - Том солгал. Оставаться здесь он не собирался, но хотел показать, что у него есть планы на будущее, и в этих планах независимая жизнь. – Насчёт твоего вопроса – если ты не понимаешь, я не обязан тебе объяснять.

Вопреки обжигающему холоду послания он дверь открыл и вернулся в постель, отвернулся. В спальне Шулейман остановился посреди комнаты и смотрел на Томину спину. Ожидал, что Том снова укажет ему на дверь или потребует, чтобы он ушёл спать в другую комнату, но ничего подобного не происходило. Это же Том. От него нельзя чего-то ожидать с уверенностью, им правит абсолютная хаотичность импульсов в голове.

Оскар снял джинсы и лёг на свободную сторону кровати, не спеша закрыть глаза и глядя на Тома, то ли снова придуривающегося, то ли вправду успевшего заснуть. Обнять его что ли? Ладно, не надо, пусть спит и выздоравливает злой котёнок.

Это повторялось изо дня в день: близость и холодность, колючки и благодарность, забота и принуждение. Том грелся под боком у Оскара, а в другой момент показывал, как ему неприятно его общество. А Шулейман не уходил, сколько Том не указывал ему на дверь, сколько не приходилось сталкиваться с неприятными проявлениями его болезни и дурного характера.

В ходе домашнего лечения, о котором не просил, Том кое-что понял. Оскар не выбирает его, он – уже выбрал

Быть тем, кто завлёк и бросил Оскара Шулеймана, очень… приятно. И быть с Оскаром тоже приятно, по крайней мере, раньше Тому нравилось, ещё неделю назад жил мыслью об этом. В любом случае он останется в выигрыше, для разнообразия нужно попробовать и так, а не только быть извечным неудачником, которого имеют и жизнь, и люди.

Но случился закономерный итог любой не летальной болезни – выздоровление, утром шестого дня Том понял, что чувствует себя абсолютно здоровым. Им просто не хватило времени. Теперь Оскар уедет в Ниццу, или они вернутся к бесперспективным недоотношениям, какие были между ними в прошедшие полтора месяца, или не будет ничего с множеством вопросов и многоточий… В любом случае – Оскар уйдёт, потому что у него не останется причины оставаться и ухаживать за ним. Оборвётся действующий путь, не успевший изменить всё значимо, что не отвертишься, и принести плоды. Том не мог этого допустить, он настроился выйти из квартиры признанным любимым человеком Оскара, вне зависимости от того, что потом будет делать с его сердцем.

Нужно что-то придумать, предпринять. Что? Раз Оскара держит болезнь, логично, что необходимо продолжить болеть. Но как это сделать? То, о чём молил небеса вначале болезни, повергло Тома в растерянность, переходящую в панику. Пока Оскар был в душе, Том судорожно соображал, что же ему делать. Притвориться больным казалось слишком нечестным. К тому же некоторые физические и вегетативные проявления болезни не сымитируешь, а Оскар далеко не дурак и в медицине не плавает не только в области психиатрии. Значит – нужно заболеть по-настоящему, чем-то, похожим на кишечную инфекцию, чтобы как бы продолжить болеть. Отравление сойдёт.

Инстинкт самосохранения у Тома всегда работал своеобразно, чаще – никак. Потому идея добровольно отравиться не казалась ему ненормальной. Сразу отметя отравление бытовой химией, Том открыл холодильник и выискивал что-то несвежее, что могло бы ему помочь. И достал бутылку кефира. Ещё Джерри положил глаз на данный кисломолочный напиток, позиционирующийся рекламой как исключительно полезный, а Том как-то увидел на полке в магазине и купил. Попробовал, скривился и засунул бутылку в холодильник, где она и простояла до сих пор у задней стенки.

При откручивании крышки раздалось отчётливое шипение, а запах потёк такой, что от одного него дурно. Но перебирать не приходилось, другой просрочки у него нет. Выдохнув, Том начал пить из горла, насколько можно было пить густую, собравшуюся комками, перебродившую жижу. С первым глотком пришёл рвотный позыв, Том поперхнулся, содрогнулся, но, переборов себя и зажмурив глаза, продолжил глотать прогорклую гадость. Залпом выпил семьсот миллилитров, отчего живот вздулся.

Поставив пустую бутылку на тумбочку, Том согнулся, упёршись руками в ребро тумбы. Вырвать тянуло неимоверно, но отраве надо время воздействовать на организм и сделать своё дело, потому Том терпел, изо всех сил удерживая в себе то, что рвалось наружу. Услышав приближающиеся шаги, он успел смахнуть улику в мусорное ведро под мойкой и снова согнулся, хрипло дышал ртом.

- Тебе плохо? – спросил зашедший на кухню Шулейман, оценив его недвусмысленный вид и позу.

Том не ответил, на то не находились силы, поскольку открывать рот рискованно. Позволив себе слабость, он сполз на пол, прислонившись спиной к тумбе, сжавшись в комочек. В животе бурлило, его мелко потряхивало, а лицо затопила мертвенная бледность. Шулейман опустился около него на корточки и озабоченно вглядывался в лицо.

- Ты же уже нормально себя чувствовал. Что случилось?

Том помотал головой, стискивая зубы и ладони в кулаки.

- Я не… Я…

В животе разлился звук, Том обронил стон и откинул голову, упёршись затылком в тумбочку и закрыв глаза. Наклонил голову, завалился немного вбок, к плечу Оскара.

- Так, вставай. Тебе надо лечь, - распорядился Шулейман и поднялся, взял Тома за руку, чтобы помочь встать и отвести на кровать или на диван.

Том выдернул ладонь из его руки, снова сжался, склонив лицо к коленям. Вставать он боялся, он вообще боялся шевелиться. Оскар упёр руки в бока, озадаченный негативной переменной в его самочувствии. Потом всё-таки поднял Тома на ноги, медленно, держа обеими руками, и отвёл к дивану. Через полчаса желудок Тома всё-таки исторг несвежий продукт, но это уже не спасло.

Ослабленному болезнью организму много не надо. Едва отступившая симптоматика расцвела заново, ещё сильнее. Больше Тома не рвало от еды – его рвало без какой-либо системы, обильно, мучительно, что не успокаивало бурю в животе. Его трясло от разгорающегося отравления и от собственных ужасных ощущений, на коже выступила холодная испарина. Том думал и говорил, что так плохо от болезни не чувствовал себя никогда, но стало ещё хуже. Зато Оскар не отходил от него, убирал, вытирал рот салфетками, промокал лицо мокрым полотенцем, держал за руку, когда у Тома слёзы из глаз текли от страданий над унитазом или ведром.

- Я вызову доктора, - сказал Шулейман, тянясь к телефону в кармане. – Похоже, психиатра тебе мало, нужен доктор по специальности.

- Не надо, - Том схватился за его руку, прижимаясь к боку.

Чувствовал себя он так ужасно, что разум мутился, и забывал, ради чего всё затевалось, цеплялся за Оскара.

- Я не буду сдавать тебя в больницу, - максимально чётко, но не грубо объяснил Шулейман. – Пусть возьмут у тебя анализы, поставят диагноз. Лечить тебя будем на дому. Если надо, устрою здесь клинику, опыт есть.

- Не надо, - повторил Том.

Руки у него ледяные и хорошо ощущалось, что он дрожит. У него температура скакала от высокой до значительно пониженной, туманилось сознание. Шулейман положил ладонь Тому на щёку, коснулся губами виска, успокаивая. Сейчас, когда ему стало хуже, более не имело смысла держать дистанцию, будто он всего лишь доктор по призванию и следует зову долга. Оскар всегда нуждался в том, чтобы помогать Тому, с тех пор, как сделал это в самый первый раз, не ведая, что подписывает себе бессрочный приговор. Всегда он мог быть с Томом нежным, даже когда на него ему было на самом деле плевать.

- Оскар, я должен тебе кое-что рассказать, - сказал Том вечером. – Я выздоровел, сегодня утром я чувствовал себя здоровым и выпил сильно просроченный кефир, чтобы мне снова стало плохо.

Честность – это сложно. Но ощущал необходимым признаться в своей маленькой уловке, потому что непонятно, будут ли они вместе, но если да, начинать отношения с обмана – не лучшая идея. Только кажется, что одна ложь ничего не значит, но клубочек-то продолжит виться, Том это очень хорошо знал.

- Зачем? – спросил Шулейман, посмотрев на Тома, что лежал у него на плече.

- Чтобы ты остался и продолжил обо мне заботиться.

Шулейман без предупреждения встал с дивана. Лишившись опоры, Том упал и непонимающе воззрился на него.

- Я ухожу, - бросил Оскар и направился к двери.

Изумлённо хлопнув ресницами, Том бросился следом:

- Куда ты? Почему?

- Потому что ты меня обманул. Я сказал, что буду с тобой, пока ты не выздоровеешь, и довёл тебя до поправки. Дальше – не моя проблема.

- Но мне плохо! – без игры воскликнул Том.

Привалившись к стене и держась за неё, он стоял на подогнутых, слабых ногах. На рывке за Оскаром силы его иссякли.

- И кто в этом виноват? Лечить последствия твоего слабоумия я не собираюсь, – ответил Шулейман и вышел за дверь.

Том сполз на пол и там и остался. Не потому, что уход Оскара так сильно ударил, а потому, что банально не хватало сил встать, двигаться. Его перманентно тошнило, голова кружилась. Шулейман остановился на пролёт ниже. Жалко ли бросать больного Тома? Пожалуй. Тянет ли вернуться? Да. Но подобные выходки нужно пресекать на корню. Кое-что он вынес из речей Джерри – Тома важно вовремя ставить на место, поскольку если не выставить строгие границы дозволенного, на шею сядет, а потом ему и этого станет мало. Потому, как бы ни хотелось сказать себе: «Один раз можно» и вернуться, Шулейман остался твёрд и ушёл. Если он хочет каких-то отношений с Томом, нужно воспитывать его уже с предварительного этапа, последствий мягкости с ним Оскар хлебнул сполна.

Теперь сам. Том не думал, что останется один на один с отравлением, и не ожидал, что будет настолько сложно, плохо, невозможно. Его бесконечно рвало, бил озноб, мутилось сознание вплоть до дереализации и лёгких галлюцинаций. Том добрался до кровати и упал на неё. Бегал в ванную комнату, несколько раз падал, один раз неудачно, щекой об стену, до противного, пугающего хруста. Притащил ведро из гостиной, но сбил его случайно, потянувшись в приступе рвоты. Заблевал пол, отключился. Проснувшись, Том попробовал убраться, но только размазал подсохшую рвоту, Плюнул, бросил тряпку, бросил себя поперёк кровати. Передвигался он по стенке, не уверенный, что в следующую секунду ноги не подогнуться и что вообще дотянет до утра.

- Алло? – Том хриплым голосом ответил на звонок следующим утром, которое для него наступило около полудня.

- Живой? – осведомился Шулейман.

- Не твоими стараниями.

- Как раз таки моими. При моей помощи ты поправился, а то, что ты снова болеешь – исключительно твоя вина.

Том без сожалений сбросил вызов. В таком тоне он разговаривать не будет.

Глава 3

Сколько раз каждый день

Без меня ты вдыхаешь дым?

Убивая любовь, точно так же, как никотин

Губит твои легкие, сжигает твои связки.

Завтра брошу как тебя.

- Не рассказывай мне сказки!

Nansi, Sidorov, Бросить курить©

Так могло продолжаться бесконечно, они могли хоть годы оставаться зависшими в отношениях без отношений и играх в далеко-близко, тепло-холодно, Шулеймана такой вариант устраивал. Том простит, Оскар в этом не сомневался, потому что он отходчивый, в нём по умолчанию отсутствует функция долго держать обиду и тем более злость. Но близился день, на который он должен вернуться домой. Конечно, его никто не заставлял быть в Ницце на особенную дату и не мог заставить, никто ничего не скажет, если он не приедет, но Оскар сам хотел исполнить это обязательство. Он поедет, должен поехать, без вариантов. Но что потом? Смотаться домой на день и снова уехать на неопределённый срок – ещё хуже, чем не приехать вообще, типа «я был с тобой на отвали». То же самое, если задержаться на день-два и вернуться в Париж. Пускай Терри его не упрекнёт, Шулейман понимал отсроченные последствия такого поведения и не хотел их.

Остаться дома на две недели, месяц, чтобы Терри не чувствовал себя брошенным и не нужным? Это уже более достойный вариант, разве же он не сможет несколько недель побыть без Тома? Прикол в том, что Оскар так и подумал: «Разве же я не смогу?» и затем понял, что даже не допускает варианта, что не вернётся. Собственно, это не особо-то и не удивило, скорее, посмешило. Шулейман мог без Тома, он себе не лгал, в прошедшие с развода месяцы он не страдал после того, как прошла острая фаза. Но загвоздка заключалась в том, что когда видел Тома – отказаться от него уже не мог. Тянуло к нему всего целиком и по частям, сердцем, иррациональной частью сознания, желанием, всеми потрохами, которые вывернет наружу и потянет по улицам, если не даст себе того, чего хочет. А он Тома уже видел – видел на улице, когда обернулся к наглецу, бросившему в его машину стаканчик из-под кофе, видел каждый будний день, а потом и в выходные, и снова увидел, добровольно придя домой к нему, когда всё вроде бы было кончено. Путь, пройденный за год и четыре месяца, обнулился в тот самый момент, когда в первый раз пригласил его сесть в машину. А на самом деле ещё раньше – в ту секунду, когда обернулся и увидел, и всё, как будто и не расставались. Как будто иначе быть не могло, жизнь уже всё решила, вправду, кем ещё мог быть тот наглец, который не побоялся восстановить справедливость? Года достаточно, чтобы забыть, но целой жизни мало, чтобы не вспоминать при встрече. И сейчас, даже если уедет, Оскар снова его увидит – достаточно приехать на Томино рабочее место, или к нему домой, или позвонить в надзорный центр, если Том опять переведётся, или Мишелю, да хоть президенту, контакты имеются. Этого не отменить, он увидит Тома. Потому что уже увидел один раз, и понесло. В этом вся история их взаимоотношений, насчитывающая уже грёбанные десять лет - один из них к другому обязательно придёт,

Но что ж делать, как в имеющихся обстоятельствах уместить в своей жизни обоих? Проводить полмесяца здесь, полмесяца там? Провести остаток жизни там, то есть в Ницце, не получится, Оскар знал, что через месяц, два, полгода всё равно сорвётся и приедет. Потому что не даст покоя знание, что может с лёгкостью увидеть Тома, и это, если сорвётся, будет в разы хуже осознанного решения оставить его в своей жизни в какой-то роли, он будет как собака, которой всё равно, какой хозяин, она всё равно побежит к нему, что унизительно.

Увидев затормозившую подле машину Оскара, Том поднял голову и остановился. Шулейман опустил стекло:

- Садись, - велел, будто не было пятничного разговора и двух недель после.

- Ты выбрал меня? – в ответ спросил Том, опёршись сложенными ладонями на копьё.

Шулейман тоже ответил вопросом:

- Если нет, не поедешь? – пренебрежительным тоном.

- Не поеду, - спокойно сказал Том. – Я не буду твоим любовником. Кого ты выбираешь?

- Ты не в том положении, чтобы ставить меня перед выбором, - также без лишних эмоций одёрнул его Оскар.

Но Том лишь пожал плечами и вернулся к работе. Понаблюдав за ним немного, Шулейман обратился к Тому:

- Так и будешь изображать равнодушие? Неубедительно. Садись, не тяни время, всё равно ведь этим всё закончится.

Том повернулся к нему, поднял левую руку тыльной стороной к Оскару:

- Видишь кольцо? Я тоже нет. А значит, я свободный человек и хожу только с теми, с кем хочу. Ты в этот круг не входишь.

- Какой оригинальный способ заставить меня жениться. Особенно забавно то, что это говорит человек, который настолько не хотел быть в браке, что сошёл с ума.

- Я не пытаюсь тебя к чему-то склонить – лишь напоминаю, что мы друг другу никто, у меня нет никаких причин бежать к тебе по первому требованию.

- Раньше тебя это не останавливало.

- С тех пор я поумнел, - Том достойно выдержал удар, страшный тем, что он всецело правдив.

- Не наговаривай на себя, - уничижительно ответил ему Оскар.

- Ещё одно подтверждение, что я сделал правильный выбор, решив отказаться от любых отношений с тобой, - Том хмыкнул и сложил руки на груди, не выпуская из правой копьё. – Ты не можешь нормально разговаривать, всё время унижаешь собеседника, даже уговаривая его поехать с тобой.

- Я тебя не уговариваю, - внёс правку Шулейман. – Я знаю, что ты сам этого хочешь, только не понимаю, почему ты противишься.

- Я не противлюсь. Я сделал выбор, и тебе придётся его принять, - Том расплёл руки и опустил копьё к земле, чтобы продолжить уборку вверенной территории.

- Уверен, что придётся? – Оскар выгнул бровь, не сдавая в уверенности, что всё будет так, как хочется ему, а Том лишь играет в усладу своей самооценке.

- Чтобы я изменил решение, тебе придётся сделать свой выбор, - невозмутимо ответил Том и взглянул на него. – Готов?

- Что я тебе сказал? – произнёс Шулейман со строгой снисходительностью и затем усмехнулся. – Я понять не могу: ты реально думаешь, что можешь поставить меня перед выбором, и я послушаюсь?

- Я всего лишь озвучил условие, при соблюдении которого ты получишь то, чего хочешь. Но всё указывает на то, что мы не договоримся, что и к лучшему. Не вижу смысла в дальнейшем диалоге и трате моего и твоего времени. Прощай. Уезжай.

- Не приказывай, что мне делать.

- Если ты подождёшь полчаса и помолчишь, я сам уйду – на обед. Прямо сейчас не могу покинуть рабочее место.

Не отводя от Тома взгляда, Шулейман задумчиво потёр подбородок. Как интересно он себя ведёт.

- Обижаешься, что я бросил тебя больного? – поинтересовался.

- Нет, не обижаюсь. Я ещё чуть больше прозрел, - отвечал Том, собирая мелкий мусор и не удостаивая Оскара взглядом. - Теперь или по моему, или никак.

- Какое громкое заявление. Долго репетировал?

Том его проигнорировал, Шулеймана это уже начинало раздражать. Ему снова пришлось первому пойти на контакт, поскольку Том чертовски невозмутимо делал свою работу, словно его здесь нет, а уехать Оскар не мог, только не на такой ноте, будто Том его прогнал, и он опустил руки и повиновался.

- Приём, - Шулейман щёлкнул пальцами. – Ты едешь или как?

- Ты выбираешь меня? – повторил Том, опустив на время копьё.

- Кончай ломать комедию. Реально уже не круто.

- Неправильный ответ, - сказал Том и отступил на шаг назад.

Старая мудрость учит, что человек должен сделать ровно пять шагов навстречу. Том сделал их три тысячи. Пришло время забрать лишние обратно.

- Думаешь, я побегу за тобой? – Шулейман усмехнулся.

- Нет, не думаю, - ответил Том, продолжив отходить спиной вперёд и глядя на Оскара.

Это не только восстановление справедливости, но и игра, проверка. Очередная ставка всего на зеро. Том уже проворачивал эту схему и получил положительный результат. Пойдёт Оскар за ним – будет у них будущее, по его, Тома, правилам, нет – здесь и сейчас их невозможно усложнившаяся история закончится, и он не будет страдать. Только в этот раз Тому не было страшно, что проиграет.

Оскар не пошёл за ним, но вывернул руль и, переехав узкий тротуар, поехал за Томом, портя ухоженный газон.

- Мне кажется, или ты изменил своей насмешке надо мной? – высказался Том, продолжая отходить, не отводя взгляда от лобового стекла и Оскара за ним.

- Тебе кажется. Я – не иду

- Ещё одна причина, почему нам не стоит быть вместе. Я люблю ходить пешком, а ты всегда на колёсах.

- Не боишься? – поинтересовался Шулейман, когда Том почти дошёл до стены здания, загоняя себя в тупик. Намекал на то, что может не остановиться и зажать его.

- Не боюсь, - Том ему улыбнулся, но в его улыбке было мало светлого позитива. – Ты можешь придавить меня и поломать мне ноги. Можешь силой затолкать меня в машину и увезти куда угодно. Ты можешь держать меня при себе вне зависимости от моего желания, для человека твоего уровня это не проблема, но даже так я не буду тебе принадлежать, - он говорил и продолжал улыбаться. – Ты можешь заполучить моё тело, но не получишь душу.

- С чего ты взял, что мне нужна твоя душа?

- В противном случае мы бы сейчас не вели этот разговор.

Том смотрел прямо и не играл, он не испытывал и капли страха или сомнений. Лишь там, глубоко в груди, дрожало, поскольку не привык быть таким смелым. Но это адреналин сродни прыжку с огромной высоты, оно того стоило, даже если нарвётся на боль, даже если потом пожалеет. Это его полёт без оглядки на землю, о которую можно разбиться. Переломанные кости ничтожная цена за высоту и ощущение ветра в крыльях.

- В твоей жизни было слишком много тел, - продолжал Том. – Ты можешь уложить рядом с собой любое. Но только я увлёк тебя чем-то большим, и ты не можешь отказаться от этого удовольствия.

Голая, не смягчённая правда, настолько откровенный разговор, что режет битым стеклом. Ход ва-банк, всё или ничего. Том упёрся спиной в стену, Шулейман остановился в метре от него.

- А о себе что скажешь? – сощурившись, также буравя его взглядом, спросил Шулейман.

- О себе? Скажу, - Том кивнул. О себе говорить сложнее, собственная правда всегда в чём-то нелицеприятна, но раз такая тема, то пускай, он не уклонится от ответа. – Я хотел быть с тобой больше, чем дышать, и жизни без тебя не видел.

- Почему ты говоришь в прошедшем времени? – заметил.

- Потому что ситуация значительно изменилась. Ты для меня по-прежнему особенный человек, самый близкий, и я не думаю, что даже спустя много лет смогу не сравнивать кого-то другого с тобой, не сравнивать то, что у меня будет с этим кем-то, с тем, что было у нас с тобой. Но я не буду с тобой никем, - Том покачал головой. - У меня тоже есть самоуважение, и во мне сильно желание определённости. Больше я не готов быть тем, с кем ты проводишь пару часов вечером или ночь. Либо я буду единственным, либо никем для тебя.

- Похоже, ты очень хочешь, чтобы я выбрал тебя. Сколько раз ты повторил это за последние полчаса? – Шулейман тоже твёрдо стоял на своей позиции, что Тому он нужен по-прежнему сильнее, чем Том ему. Это борьба двух упорств, они столкнулись лбами, и Том тоже оказался не слабеньким противником.

Том вскинул голову и ответил:

- Я даю тебе шансы засунуть свой страх в задницу и выбрать меня.

Шулейман от души усмехнулся:

- Страх?

- Можешь сколько угодно делать вид, что не понимаешь меня, или, что я ошибаюсь. Ты боишься подпустить меня близко после того, чем закончился наш брак.

- Психолог-самоучка, давай обойдёмся без анализа? – сказал Оскар с насмешливым снисхождением.

- Избегают анализа те, кто многое скрывают, в том числе от самих себя, - Том искусно отбил его слова. – Но ты же позиционируешь себя как сильного, прямого, не боящегося любой правды. Так давай же, скажи: «Я люблю тебя, но боюсь отношений с тобой». Если это не так, то у тебя тоже какие-то проблемы с головой, потому что ты думаешь одно, а делаешь другое.

- Я люблю тебя, - произнёс Шулейман, чем ненадолго обезоружил Тома, сбил с толку, поскольку тот не ожидал, что он так легко, прямо сейчас скажет слова, которых так долго не мог от него добиться. – Но отношений с тобой я не хочу не из-за страха, а потому, что наши отношения и брак были исключительно неудачным опытом, повторения которого я не желаю. Мне по нраву удовольствие, а не страдания.

Том открыл рот, закрыл и покачал головой:

- Это бессмысленный разговор, мы ходим по кругу и ни к чему не придём. Уезжай.

Он хотел обойти автомобиль, но Шулейман ловко повернул вбок и немного вперёд, преграждая ему путь. Том сделал шаг в другую сторону, но Оскар снова не дал ему пройти, практически прижимая бампером к стене.

- Дай мне пройти! – Том ударил ладонью по капоту.

- Я сказал за себя. Каков твой ответ? – так же невозмутимо, как он ранее, сказал Шулейман, пронзая пристальным взглядом.

- Дай. Мне. Пройти, - чётко повторил Том. – У меня уже обед начался, я голоден.

- Садись в машину, и поедем вместе. Обещаю тебя покормить.

- Скажи, что вышвырнешь свою или своего Т., и я сяду.

Они смотрели друг другу в глаза через стекло. Столкновение лбами достигло максимума, давление на кости возросло до высшей отметки, где или кто-то отступит, или произойдёт взрыв. Том не стал дожидаться ответа, поднял копьё, которое всё это время держал в руке, и провёл по глянцевому капоту. Острый шип оставил за собой уродливую царапину.

- Ну что, готов озвучить свой выбор? – произнёс Том, глядя Оскару в лицо, и второй раз чиркнул копьём по капоту. – Готов?!

Мерзкий скрежет по металлу знаменовал взрыв. Не остановившись на паре хаотичных длинных царапин, Том вывел на капоте крупными буквами: «Combien?», сокращённый вариант вопроса, который не единожды задавал Оскару вначале и повторил сейчас выкриком:

- Сколько мне ждать?!

Нормального отношения. Чего-то большего, чем секс, каким бы отличным он ни был. Определённости, отсутствия которой Тому в жизни хватило с избытком. Подчеркнув размашистой косой линией послание на капоте, Том поднял голову:

- Сколько?!

И замахнулся и ударил копьём по лобовому стеклу. Стальной ограничитель, препятствующий проскальзыванию мусора дальше острого наконечника, с треском врезался в стекло и оставил на нём плотную паутину трещин. Шулейман сидел с каменным, охреневшим лицом, наблюдая за тем, как Том калечит его красотку. И, отойдя от шока, выскочил из машины:

- Ты охренел? Это я тебе с рук не спущу! Полжизни расплачиваться будешь!

- Да без проблем! Натурой возьмёшь? – крикнул в ответ Том, скалясь истерической улыбкой с соответствующим блеском глаз.

- Какого чёрта ты испортил мне машину?! – также рявкнул Шулейман и обернулся к любимой яркой малышке.

- Ты же не можешь ответить! Я оставил тебе заметку, чтобы ты не забыл! – Том активно жестикулировал, размахивая руками, и кивнул на капот. – Не подходи! – предупредил он, перехватив копьё обеими руками и выставив его перед собой, прозрачно намекая, что может пострадать не только машина.

Он чертовски привлекательный псих. Такая мысль пронеслась в голове Оскара. Он злился на Тома, который перешёл все границы и вёл себя совершенно неадекватно, и был готов отметелить его, придавить, но одновременно залипал на его горящих нездоровой решимостью глазах, на чётких, ожесточившихся чертах лица, что бывают такими лишь в моменты всеобъемлющей ярости и броска в атаку.

Демонстрируя всем видом, что не боится его жалких попыток быть устрашающим, Шулейман взялся за копьё, намереваясь отобрать его и им же Тома и проучить, но получил удар ногой, вынудивший по инерции отойти на пару шагов. Том пошёл вразнос, сжимая в руках копьё, встал в боевую стойку, из которой можно перейти и в защиту, и в нападение, буравя Оскара неотрывным тёмным взглядом. Для него это не просто проверка, которую можно считать оконченной – это возможность отыграться, и Том ею пользовался на полную катушку, позволяя себе больше, чем когда-либо мог вообразить. Когда ещё он мог не только дерзить Оскару, но и бесстрашно отвечать, говорить всё, что думает, и ещё больше, ударить и не бояться никаких последствий? Все стоп-краны сорваны, это финальный раунд, в котором он не станет проигравшим. Не имеющая никакого отношения к спорту спортивная злость захлестнула с головой, текла в венах вместе крови, кристаллизуя разум.

Сумасшедший, какой же он сумасшедший… И как же от него вставляет. За это можно было бы себя ненавидеть, но хотелось другого - уж очень эти почерневшие карие глаза и посуровевшее миловидное лицо хороши, прямо то, что надо. Как-то расхотелось его бить, по крайней мере, немедленно.

- Поехали со мной, - неожиданно прекратив скандал, опустив руки и разжав кулаки, сказал Шулейман.

- Я тебе уже сказал – я не буду ни вторым, ни одним из! – Том оставался в ударе и бросал слова в лицо, с вызовом глядя в глаза. – Только единственным!

Шулейман качнул головой:

- Ты не понял. Поехали со мной в Ниццу.

- Ты серьёзно? – лицо Тома преобразилось выражением недоумения, он немного опустил копьё, потеряв боевое напряжение всех мышц тела.

- Да. Ты прав, я хочу, чтобы ты был в моей жизни. Я сделал выбор. Твой ход, – сказал Оскар и немного склонил голову набок, взгляд его сделался пытливым. – Поедешь со мной?

Том в смятении хлопал ресницами. Чувствовал себя будто во сне, или как будто спал и резко проснулся и теперь не может понять, что происходит, не может поверить в реальность. Оскар ждал ответа, и Том его дал:

- Да, я поеду с тобой.

- Отлично, - Шулейман хлопнул в ладоши, отступил к открытой дверце машины и снова посмотрел на Тома, важно подняв палец: - Не думай, что ты меня заставил принять это решение. Я ехал к тебе, чтобы позвать с собой.

- Ага, конечно, - Том улыбнулся с хитринкой.

- Не конечно, а так и есть. И имей в виду – за это, - Оскар обвёл пальцем пострадавшую машину, - я с тебя всё равно спрошу. Ты мне должен возместить ущерб. Тачки такого класса не ремонтируют, а сразу покупают новую, но я эту люблю и не хочу её заменять. Так что ты попал, Котёнок.

- Без проблем, - Том вновь улыбнулся, подходя ближе. – Отработаю.

- Э, нет, - тоже развеселившись, Шулейман усмехнулся и крутанул головой. – Натурой не возьму. Её ты мне и так даёшь.

- Тогда как я смогу вернуть тебе долг? – Том нахмурился, не понимая его. – Сколько она вообще стоит?

- Дорого, эксклюзивный заказ, специально под меня модель переделывали. Пока не знаю, как ты отработаешь, но обязательно придумаю, - непринуждённо отозвался тот. - Главное – ты у меня в долгу, не забудь.

- Не забуду, - буркнул Том, не понимая теперь: серьёзно Оскар или шутит?

Наверное, всё-таки шутит, поскольку как Том сможет возместить ему причинённый ущерб, если не собой? Нет, конечно, он может заработать, отдать деньги, но Оскар же сам не любит, когда он пропадает на работе. Да и если Оскар сказал, что машина стоит дорого, то для простого смертного это неподъёмная сумма, зарабатывать которую Тому придётся много лет.

Шулейман взял перерыв на перекур – после такого никотин жизненно необходим – и с прищуром смотрел то на исцарапанную машину, то на Тома, что смирно ждал, пока он покурит. После чего ещё раз обернулся к автомобилю и усмехнулся:

- Я обязан запечатлеть это для истории. Стой на месте.

Вытянув из кармана телефон, он сделал несколько фотографий своей потерявшей идеальный вид красотки с разных ракурсов и, подумав недолго, решил, что это случай, достойный видео.

- Кто со мной знаком, знают, насколько ревностно я отношусь к своим машинам, - говорил Оскар в экран мобильника, пишущего фронтальной камерой. – Но есть в мире один человек, который уже дважды покусился на святое. Ближе к концу нашего брака он без разрешения взял мою машину и намерено утопил в море, а сегодня исцарапал и разбил лобовое стекло. Вот и бесстрашный и бессовестный виновник, - он переключил камеру на обычный режим, сказал Тому: - Помаши.

Том растерянно улыбнулся губами, неуверенно помахал, топчась на месте. Шулейман продолжал запись:

- Как думаете, простить его? Пишите своё мнение в комментариях. Лично я планирую взять его в рабство в счёт уплаты долга за материальный и моральный ущерб.

Остановив видео, он открыл приложение инстаграм. Том вытянул шею, с большим любопытством наблюдая, что он делает, и улыбнулся, увидев, что Оскар опубликовал видео. Значит, некто тоже на букву «Т» более не имеет власти и значения, потому что в аккаунте Оскара он больше не «неизвестный уборщик», что легко можно принять за прикол, а конкретный человек, с которым у Оскара богатое прошлое – и будущее. Пошёл вон, Т., тебе рядом с Оскаром больше нет места.

- Я заеду за тобой в четыре. Будь готов. С твоей отработкой я договорюсь.

В конце концов Оскар уехал. Том смотрел ему вслед – и спохватился, поспешил домой, случайно унеся с собой копьё. Дома он метался по квартире, не зная, за что хвататься. Но к половине седьмого управился, закрыл собранный чемодан и выдохнул, сев на пятки. Копьё Том решил забрать в качестве сувенира и тоже положил в багаж. Не у каждого в жизни бывает такой опыт – это и о принудительных работах по ложному обвинению, и о том, что напал на машину Оскара и на него самого готов был кинуться. Надо же! И как хватило духа и запала? Сейчас эти свежие, безумные воспоминания вызывали нервный смех и улыбку.

Всё, все его вещи уложены, даже немного времени осталось в запасе до назначенного часа. Оставалось только успокоиться. И переодеться! Вот чёрт, сосредоточившись на сборе чемодана, Том совсем забыл переодеться из рабочей униформы. Теперь придётся разбирать чемодан и искать одежду. Том бросил взгляд на часы. Может, ещё и в душ сходить, всё-таки полдня он отработал? Успеет? Успел. Управившись со всем за пятнадцать минут, Том надел нормальную одежду на чистое тело и остановился посреди комнаты, огляделся. Вроде бы в квартире почти ничего не изменилось, вся обстановка осталась на месте, его личных вещей в ней было немного, но выглядела она опустевшей. Так странно, вроде бы не хотел сюда приезжать, а сейчас ощущал тоску от того, что уезжает. Как бы там ни было, здесь его независимость, его ухабистая, но всё равно успешная жизнь, которой доказал себе, что всё может. А теперь он возвращается обратно, туда, где этого не будет, просто потому, что Оскар его всем обеспечивает; потому, что самому не очень-то хочется как-то крутиться, когда можно этого не делать. Не хочется? Том задался вопросом не ко времени, ведь до приезда Оскара всего семь минут, повернуть назад сейчас неимоверно глупо. Не хочется? Или по-другому никак, поскольку тот, кто с Оскаром, всегда должен быть у него за спиной и Том просто играет по негласным правилам?

Отодвинув мысль, что с Оскаром у него – и ни у кого - не может быть независимости, Том посмотрел на ситуацию не через её призму. Посмотрел по сторонам объективно, задаваясь вопросом: хотел бы он остаться здесь, не думая о том, что у него есть альтернатива? В этой квартире, в этом городе, в котором, так уж повелось, всегда проживает не добровольно. Нет, не хотел бы – эта квартира всего лишь этап, а не жизнь. Тоска естественна, когда что-то кончается, она не аргумент.

Когда Шулейман позвонил в дверь, Том уже ждал около неё и был готов к выходу. Обернувшись в последний раз к квартире в историческом центре столицы, Том перекатил чемодан через порог, и Оскар по-хозяйски обнял его за талию, ведя к лестнице. Том напрягся и покосился на него. Отчего-то это прикосновение показалось поспешным, лишним, что абсурдно, поскольку столько раз и ещё недавно они занимались сексом на износ. Но сейчас у них вроде как новый этап, отношения заново, и Том был не готов столь быстро пойти на телесный контакт. Говорить или терпеть не пришлось, Шулейман сам убрал руку, поскольку спускаться по лестнице в обнимку и с чемоданом не очень удобно. Помочь Тому с багажом он не предложил и ушёл вперёд.

Толкнув ногой дверь подъезда, Том с чемоданом вывалился на улицу и исподлобья посмотрел на Шулеймана, но его недовольство немедленно развеялось, не успев слететь с языка. Потому что Оскар сидел на изуродованном капоте и курил, выглядя как всегда нереально круто, покоробить его образ не могла даже испорченная машина с выцарапанной надписью. Вместо возмущения Том против воли улыбнулся этой картине, этой императорской ауре уверенности и спокойствия, исходящей от Оскара.

- Давай чемодан, - выбросив окурок, Шулейман протянул руку.

- Лучше бы ты помог мне его спустить, - Том не промолчал.

- Хочешь сам? Окей, открывай багажник. – Отойдя в сторону, Оскар сложил руки на груди и наблюдал за ним.

Вызов Том принял, не сомневаясь, что справиться с задачей будет несложно. Серьёзно хмуря брови, он несколько раз обошёл зад автомобиля, ощупал его на предмет открывающей кнопки и, выпрямившись, ударил под багажник ногой, следуя тому, что видел в рекламе какой-то машины. И бумерангом получил от Оскара некрепкий подзатыльник.

- За что?

- Что у тебя за беспричинная агрессия к моей машине? – ответил Шулейман на Томино удивлённое возмущение. – Кончай это.

- Я видел в рекламе, что у некоторых машин багажник так открывается, - обиженно отозвался Том.

- Во-первых, у этих «некоторых машин» сенсор реагирует на движение, надо поднести ногу, максимум коснуться – не надо бить с ноги. Во-вторых, - Оскар звякнул перед носом Тома ключами, - багажник открывается с кнопки. Понимаешь, в чём твоя ошибка?

- В том, что ты умолчал о том, что у меня ничего не получится стандартным способом? – Том предпринял попытку забрать ключи, но Оскар спрятал их в кулаке.

- Нет. Твоя ошибка в том, что ты начал действовать, не разобравшись в обстоятельствах и не учтя все варианты.

Открыв багажник лёгким нажатием кнопки на брелоке, Шулейман кивнул Тому:

- Ставь.

Погрузив чемодан в багажник, Том вслед за Оскаром открыл дверцу и занял пассажирское кресло.

Глава 4

Твои глаза променять нельзя,

О важном говорят, так верят в меня.

Где же ты была, стало холодать;

Вместе жарко так, что не описать.

Eva Loras, Ева©

Пока они ехали по городу, Том не мог избавиться от напряжения, вызванного подозрениями, что Оскар обманул и привезёт его в отель – разве же он сможет отказать, что он сможет сделать? Но Париж остался позади, и Том выдохнул, отпуская сомнения. Они едут в Ниццу, в конце этой дороги он зайдёт в огромную квартиру, которая была ему единственным домом, от которого успел отказаться, решить, что больше нет, ему нужно новое место, своё собственное, что назовёт домом. Но вот ситуация вновь изменилась, и он возвращается в тот самый единственный настоящий дом.

Том испытывал смешанные, запутанные чувства, которые никак не мог разобрать на чёткие части. Рад ли он возвращению к Оскару? Чего он хочет от возвращения: счастья или отмщения? Том запутался в себе. Рядом с Оскаром он чувствовал себя уютно, а мысли о совместном будущем виделись светлыми. Но ощущал себя не как раньше, как раньше уже не получалось, будто в ту пятницу что-то в нём всё-таки сломалось.

Том украдкой взглянул на Оскара, сосредоточенного на дороге. Сможет ли он просто завоевать его и уйти, причинить боль? Сможет ли вернуться к прежнему глупому и счастливому состоянию, чтобы быть вместе? Том искренне не понимал, чего хочет от их воссоединения. То, чего так жаждал долгие полтора года, вдруг породило столько вопросов, вопросов к себе. Нужно ли вообще опять открывать эту книгу под названием «Мы», или было бы правильнее отложить её на полку опыта и идти дальше? Скользя по Оскару осторожным взглядом, Том представил себе, как просит его остановить машину, всё объясняет и выходит, чтобы вернуться в город и больше никогда его не увидеть, разве что случайно и без попытки вступить во взаимодействие большее, чем дежурная беседа людей, что когда-то были близки. Нет, это не то, чего хочет сердце, оно не будет счастливым. Но… Наверное, они поторопились, не следует им сразу возвращаться к тому, как было раньше. Может, им лучше пожить отдельно и встречаться, пока не будут готовы перейти на следующий этап по-другому.

Пожалуй, так и стоит поступить. Осталось только выбрать момент, чтобы рассказать о своём желании. Том вновь взглянул на Оскара, ощущая одновременно тепло, растерянность и ответственность, ведь это его решение, его душевное смятение.

Шулейман то и дело цеплялся взглядом за паутину трещин, что залегла ближе к правому верхнему углу лобового стекла. Надо же было Тому до такого додуматься! У них с Джерри что, хобби портить его машины? Но Том, бесспорно, обошёл «старшего брата», потому что утопить машину – это банально, а изувечить её фиговиной для сбора мусора, названия которой Оскар не знал, это мощно и безумно оригинально. Можно пересчитать по пальцам случаи, когда Шулейман видел Тома в истовом запале гнева, но всякий раз это зрелище завораживало. Да, самозабвенная страстность Томиной натуры проявлялась не только в постели. Какой же он ненормальный… Слов не подобрать – бешеный. Бе-ше-ный.

Том протянул руку и кончиками пальцев коснулся тыльной стороны ладони Оскара, лежащей на руле. Шулейман бросил на него взгляд:

- Что?

- Ничего, - Том улыбнулся и качнул головой.

В этот момент он сам подумал, что у него непорядок с головой. Кто ещё, как не сумасшедший, может разом испытывать столько противоречивых эмоций? Одновременно желать быть рядом и держать дистанцию? Шулейман свернул к пустынной обочине, остановил машину и развернулся к Тому, поставив локоть на руль. Несколько секунд он разглядывал Тома и, ухмыльнувшись, позвав не словами, но блеском глаз, положил руку ему на затылок и потянул к себе, накрыв губы поцелуем. Том не успел увернуться или сказать «нет». Их первый поцелуй в новых отношениях. Каких-то новых отношениях, которые совершенно непонятно, какими будут, какие есть уже сейчас. Их первый за две недели поцелуй, так подумал Оскар, ему не хватало ощущения этих губ. То, что я люблю – это не слоган крупнейшей сети фастфуда, а идеальное описание его отношения к Тому и к этим вкусным поцелуям. По окончании поцелуя Том глупо улыбался и ничего не мог с собой поделать, окончательно сдаваясь своим противоречиям. Оставив его, Шулейман вернулся к рулю и вывел автомобиль обратно на дорогу.

- Сколько часов нам ехать? – спросил Том через некоторое время.

- Ты ещё не запомнил, сколько времени занимает дорога от Парижа до Ниццы? – Шулейман глянул на него.

- В первый раз, когда ты забрал меня из центра, я был занят всякими другими мыслями, и ты не разрешал мне спрашивать, - будто оправдываясь, отвечал Том. – А во второй раз мне было всё равно, и я проспал часть пути, я просто был рад, что всё это закончилось и мы уезжаем из Парижа.

Слегка кивнув в знак принятия его объяснений, Оскар всё-таки дал чёткий ответ:

- В среднем девять с половиной часов. Я доезжаю максимум за семь.

Как раньше, так и сейчас Оскар не ограничивал себя в скорости, ловко, будто он с машиной одно целое, выводя каждый поворот и обгон других автомобилистов, что в сравнении с ним выглядели черепахами и в секунды терялись далеко позади. Но Том не замечал пугавшей когда-то – и по-прежнему страшащей Джерри – скорости, давно привык к полётам по дороге, больше похожим на гоночные заезды, а ремень безопасности надёжно удерживал на месте, оберегая от мотаний в стороны и ударов о дверцу.

Том отвернулся к окну и через минуту повернулся обратно, заёрзал.

- Только не говори, что хочешь в туалет, - подал голос Шулейман, боковым зрением заметив его беспокойство.

- Не хочу.

- Тогда почему крутишься?

- Не знаю, - Том свёл брови, поскольку действительно не мог сказать, почему ему спокойно не сидится. Следом просветлел, лицо его расслабилось. – Просто так.

Просто энергия вдруг завелась внутри и колет в зад, требуя непонятно чего. Том почесал висок, закусил губы и склонил голову к плечу, разглядывая Оскара, думая. Без рук сняв обувь, он закинул ноги на приборную панель, но вскоре самостоятельно принял решение, что это перебор.

- Убрать? – Том скосил глаза к Оскару.

- Будь добр.

Том опустил ноги, промахнулся мимо слипонов, не смог обуться без помощи рук и решил остаться босым, так даже комфортнее.

- Я включу музыку? – обратился он к Оскару.

- Включай, если разберёшься.

Себе на радость Том справился с музыкальной системой без подсказок, по наитию натыкав некую лёгкую ритмичную композицию, очень подходящую лету и свободе. Откинувшись на спинку кресла, Том открыл окно и высунул в него руку. Впервые он что-то трогал в машине Оскара без его указания и не спросив разрешения. Том улыбался и ловил в ладонь ветер, пропускал между пальцев воздух, студящий от скорости. Он ощутил себя свободным и счастливым. Летящим.

- Я обязательно научусь водить, - поделился Том, не прекращая улыбаться.

Это чувство полёта, контроля над тонной металла, отзывающегося на каждое твоё движение, стоит освоения новых навыков, пусть даже будет непросто.

- Главное, когда сделаешь это, сообщай мне о своём намерении сесть за руль, чтобы я в это время никуда не выходил, - хмыкнул Шулейман. – И уберу руку. Инвалидом хочешь стать?

- Я не настолько хрупкий, чтобы мне руку ветром сломало, - беззлобно ответил Том, не желая отказываться от этого маленького полёта. – И твоя ирония неуместна, я буду хорошим водителем. Я способный ученик.

- Меня одолевают сомнения.

- А ты не сомневайся. Все, кто сомневались во мне, ошибались, - самоуверенно заявил Том, но и отстаивание себя у него вышло не агрессивным.

- Приведи хоть один пример.

- Зачем ты пытаешься меня обидеть? – Том всё-таки изменился в лице, нахмурив брови, чем показывал, что ему неприятно.

- Я не пытаюсь. Мне реально интересно. Просветишь? – Оскар мельком взглянул на него и вернулся к дороге.

Подумав пару секунд, Том уверенно, с гордо поднятой головой сказал:

- Джерри. Он всегда считал меня слабаком, но ещё тогда, когда я его видел, он подумал, что я поразительно сильный, сильнее его. И после нашего с тобой развода я ещё раз доказал ему, что не тот, кто ни на что не способен без помощи и боится трудностей и продолжаю это доказывать. Я сильный, гораздо сильнее, чем кажусь, и я тоже находчивый, я могу, если надо. И ты тоже во мне ошибался, - добавил в конце.

- Я? – удивился Шулейман.

- Да, - без сомнений утвердил Том, улыбнулся. – Даже если ты этого пока не понял или не принял.

- Пожалуй, не буду спрашивать, в чём я ошибался на твой счёт. Пусть будет сюрприз, да?

- Минимум один, ближайший пример, ты уже знаешь, - Том не остановился, захотел озвучить то, чем имел полное право гордиться. – Ты считал, что я тряпка, с которой можно делать что угодно, но я, пускай и не сразу, показал тебе, что это не так. Мы сейчас едем на моих

О, как приятно сознавать себя как победителя. Говоря, Том испытал истинное удовольствие от того, что не он, а – Оскар сломался. Шулейман ухмыльнулся уголком губ на левую сторону, которой Том не видел, но оставил при себе взгляд на сложившуюся ситуацию.

Подняв стекло, поскольку всё-таки сильно дуло, в глаза било, Том смотрел в окно, но мелькающий за ним пейзаж не увлекал. Может быть, если бы они ехали через город, заинтересовался разглядыванием зданий, прохожих, но Шулейман объезжал населённые пункты, чтобы вынужденно не сбавлять скорость до ста. Том повернулся обратно и теперь смотрел на Оскара, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону, снова ёрзая. Вытягивал ноги, насколько позволял салон, всем телом поворачивался к Оскару, садился прямо, поднял ногу, потянувшись ткнуть Оскара пальцами в бедро, но не сделал этого, поставил стопу на пол. Он вёл себя, как игривый ребёнок, которого взяли с собой в долгую дорогу и пристегнули, и которому ну очень скучно. В принципе, всё так и было, кроме возраста Тома. Шулейман терпеливо сносил его беспокойное поведение и старался не обращать внимания, что не было сложно, поскольку границ Том не переходил.

- Оскар, я хочу есть, - Том подал голос близ восьми вечера.

- Потерпишь.

- Не могу уже терпеть, у меня в животе урчит, - Том коснулся ладонями живота на линии желудка. – Я сегодня не обедал и не ужинал.

- И кто в этом виноват? – резонно вопросил Шулейман. – Почему ты не поел перед выходом?

- Потому что ты сказал собираться и быть готовым через два часа. Я боялся опоздать и сконцентрировался только на сборе вещей, о еде я забыл.

Оскар покачал головой и сказал:

- Знаешь, насмотревшись на тебя, я никогда не стану заводить детей. Это же невозможно: «Оскар то, Оскар это».

- Может быть, у тебя есть что-нибудь? – вставил слово Том. – Я могу поесть в машине.

- Во-первых – в машине ты есть не будешь, не хватало мне здесь ещё и крошек, - чётко объяснял Шулейман. – Во-вторых, я не вечно голодающий и не имею привычки носить с собой еду.

Бардачок Том всё-таки проверил, но там лежали только презервативы, какие-то бумаги и солнцезащитные очки. Ничего съедобного, что вызвало досаду.

- А вода есть? – закрыв бардачок, Том обратился к Оскару. – Пить я тоже хочу.

- Слушай, ты издеваешься? Тебя ничего не смущает в твоём поведении?

То, как Том себя вёл, как говорил, раздражало и забавляло одновременно. И ведь не прикидывается, он действительно такой – может вести словесный бой не хуже Джерри, а потом оборачивается малым дитём, о котором кто-то должен заботиться.

- Я голоден и хочу пить, за что мне должно быть стыдно? – Том развёл кистями рук, искренне не понимая, что в его поведении не так. – Можем заехать в какое-нибудь придорожное кафе, я не привередливый.

- Не будет моей ноги забегаловке, - практически по слогам произнёс Шулейман.

- И не надо там быть твоей ноге, - простодушно ответил Том. – Я сам сбегаю, куплю и вернусь к тебе.

- Повторяю – в машине ты есть не будешь. Предвидя твои вопросы и возмущение, поясню. Есть надо столовыми приборами и за столом, а не с колен. И ты далёк от аккуратности, достаточно того, что ты побил мне машину, ещё и срач здесь разводить я не дам.

Том обиженно сплёл руки на груди и выжидающе смотрел на Оскара, в точности как в былые дни дуя губы в ожидании ответа: что ему делать, мучиться голодом и жаждой? Через паузу Шулейман добавил:

- Ладно, заедем куда-нибудь. Мы будем проезжать один крупный город, думаю, там должно найтись приличное место.

Том просиял улыбкой. Вскоре он обнаглел и, поддавшись толкающейся внутри игривой энергии, сложил ноги у Оскара на бедре.

- Долго ехать до того города? – спросил Том.

- Нет.

- Сколько?

Шулейман закатил глаза. Нет, всё-таки он определённо скучал по этому невозможному, напрочь неправильному парню, как бы он ни злил порой. Оскар и не пытался доказать себе, что это не так. Только Том умел так, вызывал столько разных чувств, что подчас опьяняли и стабильно вызывали зависимость. Но сейчас Том был в ударе, никогда прежде он не позволял себе столько свободы в словах и действиях.

В такой позе, с ногами на Оскаре и скрещенными на груди руками, Том и задремал, убаюканный густеющими сумерками. Всё бы хорошо, но его ноги на бедре представляли сразу две опасности, если Том будет ими дёргать во сне, что редко, но случалось. Первая опасность – удар пяткой в пах; вторая – ногой по рулю или его, Оскара, руке, держащей руль. Отдав приоритет безопасности гениталий, Шулейман сдвинул Томины ноги к своему колену. Во сне Том нахмурился, положил ноги обратно, заёрзал, ворочаясь, сползая ниже, и прилип щекой к кожаной обивке. Показалось, что что-то мешает, и Том попытался это что-то отпихнуть подальше. Поджав губы, Шулейман свободной рукой присмирял его ноги, толкающие то в бедро, то в бок.

- Да проснись ты! – он не выдержал.

Том открыл глаза, захлопал ресницами, вертя головой и спросонья плохо соображая.

- Мы приехали?

- Чудо ты, - уже со смехом сказал Шулейман. – От слова «чудовище».

Как и обещал, он заехал в город, что был ровно по пути, и остановился около выбранного ресторана. Быстро управившись с ужином, Оскар пил кофе, пока Том ел свою большую порцию, периодически запивая пищу водой.

- Какие ощущения от возвращения?

- В смысле? – Том поднял к Оскару непонимающий взгляд.

- Как-никак особенный для тебя город, с которым многое связано, - тот пытливо сузил глаза.

- О чём ты?

Том не понимал его и на мгновение почувствовал холодок знакомого чувства, что он что-то «пропустил».

- Здесь Джерри оставил три трупа. Знаковое место, - ответил Шулейман, тихо усмехнувшись в конце.

- Это Лион? – Том удивлённо обернулся к панорамному окну.

- Он самый. Как ощущения?

Подумав немного, Том пожал плечами:

- Никак. Это для Джерри особенный город, с которым всякое связанное, а не для меня, я здесь никогда не был. – Он снова посмотрел в сторону окна, в котором отражался свет ламп, мешая хорошо видеть улицу. – Красивый город.

- Когда Джерри был здесь в последний раз? – между прочим спросил Шулейман и сделал глоток кофе.

Том задумался, припоминая:

- Кажется, это было в тот раз, когда он встретил Яна… Да, точно, тогда, той зимой, когда вы познакомились. Или в конце осени?.. Где-то в этом районе. А что?

- Просто спрашиваю, - Оскар также пожал плечами, не показывая никакого интереса. – Так забавно, для тебя это всего лишь один из городов страны, в котором ты в первый раз проездом, а тело твоё здесь жило, у Джерри здесь был дом и какая-никакая семья, школа, первый поцелуй, первый секс, первое убийство… Ничего не забыл?

- Да вроде нет. Ну, ещё здесь живёт Кристина, наверное, её можно назвать фактором особенности, Джерри же любил её. Но, может быть, она уже переехала. В последний раз я видел её в тот раз, когда сказал, что Джерри умер.

Сделав выводы из своей маленькой проверки, Шулейман свернул обсуждение Лиона и связанного с ним прошлого. После ужина Том выпил чашку чёрного чая, и они выдвинулись на выход.

- Сходи в туалет, а то потом будешь проситься пометить обочину.

- Я же могу обидеться и никуда не поехать, - ответил Том и весело показал Оскару язык, прежде чем закрыть дверь мужского туалета перед его носом.

Шулейман не оставил последнее слово за ним, заглянул в туалет и сказал достаточно громко, чтобы услышал Том, уже скрывшийся в одной кабинок:

- Это твоё окончательное решение? Если да, я обязан предупредить местную полицию, что маньяк вернулся в город!

Выглянув из кабинки, Том в отместку за его слова и веселый тон бросил в Оскара рулоном туалетной бумаги – и снова спрятался за дверью.

- Ах ты!

Замок сдался так легко, что Шулейман и не заметил, как сломал его, дёрнув дверцу. Том попятился, упёршись ногами в унитаз, бегло огляделся в поисках путей отступления и средств защиты. И многозначительно указал взглядом вниз:

- Видишь? Я не побрезгую взять ёршик. А тебя хватит удар, если получишь им, даже не по лицу.

Шулейман поперхнулся смешком, поскольку это – угроза, мать его, ёршиком для унитаза – до абсурда смешно и тем не менее эффективно. Действительно, перспектива соприкосновения с этой грязью отвращала и заставила отступить.

- То-то же, - довольно хмыкнул Том. – А теперь выйди из кабинки и дай мне сходить в туалет.

Оскар вышел и прислонился спиной к двери кабинки с обратной стороны, скрестил руки на груди.

- Ты ведь понимаешь, что у тебя под рукой не всегда будет ёршик? – предупреждающе поинтересовался он.

- Я что-нибудь придумаю.

Шулейман усмехнулся под нос. Том действительно изменился, не солгал, и Оскар не мог сказать, что его дерзость ему исключительно не нравится, она весьма интересна и завлекательна, не хочется задавливать его полностью. Но это осложняет процесс воспитания: непросто выдержать идеальный, тончайший баланс, чтобы дать Тому достаточно свободы для самовыражения, но не позволить выйти из-под контроля.

Они вернулись в машину, покинули Лион, вновь выезжая на загородное шоссе, на котором встречалось всё меньше и меньше других автомобилей по мере отдаления от города. После плотного ужина сонливость оставила Тома, он смотрел в окно, за которым едва мог что-то разглядеть из-за темноты, прореживаемой стройными фонарями, и скорости, смазывающей всё в сплошное пятно. Где-то здесь Джерри ловил попутки и убивал, где-то здесь неподалёку поворот на деревню, где он жил и оставил ещё один труп – или всё это с того конца города, с которого они заехали в Лион? Том думал об этом, о том, что в этих местах он никогда не был, но был и оставил за собой страшный след. На самом деле, поворот на деревню, где жил опекун Паскаль, как и местность, где Джерри промышлял тренировочными убийствами, находились с восточной стороны Лиона, где Том с Оскаром не проезжали, но Том таких деталей не знал.

Где-то здесь жил Паскаль… Жил – в прошедшем времени, поскольку его давно уже нет, его уютный дом с голубым фасадом – идеальное семейное гнёздышко, так и не ставшее таковым, пустует много лет или продан кому-то, кто едва ли вспоминает о прошлом владельце. Убийство первых двух мужчин можно назвать в некоторой степени справедливым, но Паскаль погиб незаслуженно и, как оказалось, бессмысленно, пав жертвой собственной доброй мечты. После объединения Том хотел съездить и к нему на могилу, зачем-то хотел, но так и не сделал этого, поскольку в своём побеге в Париж, переросшем в трип по городам и странам, увлёкся, а после вернулся к Оскару и больше никуда не выбирался один. Вспомнив о своём забытом, наверное, правильном желании, Том снова захотел его исполнить, отдать эту крупицу дани уважения человеку, который ничего плохого в своей жизни не сделал. Но, верно, не самая удачная идея просить Оскара заехать на кладбище сейчас, практически ночью. Да и неизвестно, где Паскаль похоронен, едва ли в Лионе всего одно маленькое кладбище.

- Я вспоминаю Паскаля. Мне жаль его, очень жаль… - заговорил Том, делясь невесёлыми, сложными мыслями. – Паскаль был действительно хорошим, добрым человеком, он не заслужил быть убитым. Но его погубила его же мечта иметь ребёнка.

Поставив локоть на выступ в двери, он подпёр кулаком висок, глядя на своё прозрачное отражение в стекле. Задумчиво рассуждал вслух, плавно переходя к другой теме:

- Так странно… У всех есть мечта всей жизни, а у меня никогда ничего подобного не было. Все мои мечты ограничены. Я мечтал завести друзей и увидеть больше, чем улица, на которой жил, и не более.

Зачем всё это выкладывать? Просто. С близкими людьми главное – говорить, обо всём, хоть о ерунде, что взбрела в голову, хоть о важном, что тревожит сердце. Том даже не знал, слушает ли его Оскар, но говорил, не громко и не тихо, идеально для ночного разговора в дороге, что само получалось.

- А ты? – спросил Том и взглянул на Оскара. – У тебя есть мечта? Была?

- Я не мечтатель, - немногословно ответил тот.

- Не все мечтатели, но все чего-то желают, - Том не настаивал, но считал так, считал, что каждому сердцу чего-то хочется.

Шулейман молчал минуту и, не отводя взгляда от дороги, сказал:

- Не то чтобы это мечта, скорее, желание, но в целом подходит. Я хотел прожить с тобой всю оставшуюся жизнь, завести ребёнка или нескольких, все дела. Моя мечта тоже не обернулась ничем хорошим.

Спокойно и честно, как всегда в его стиле, и это столь откровенно, что отозвалось в Томе почти дрожью. Том положил ладонь на его руку:

- Прости меня. Я вправду перед тобой виноват. Но моё раскаяние не отменяет того, что ты козёл, - добавил он твёрдо, выразительно посмотрев на Оскара.

- Ты меня сейчас упрекаешь за давнее или недавнее поведение? – поинтересовался в ответ Шулейман.

- За недавнее. Обижаться за давнее я не могу, это было… давно, - не слишком красноречиво, но лучше выразить мысль Том не мог.

За рулём Оскар никогда специально не заводил бесед, к такому поведению Том привык с ним и по жизни – Оскар многословен, но не тот, кто болтает без умолка или заводит разговор во избежание молчания, которое многих страшит неловкостью. Потому они всегда немало молчали вместе, Том привык к этому и не обращал внимания, что очередной диалог иссяк, сменившись тишиной. В пути куда-то это было особенно привычно. Снова отвернувшись к окну, Том задумался о насущном: почему его не клонит в сон? Наелся, напился, в туалет не хочет, проснулся сегодня рано, дорога всех убаюкивает, а глаза не слипаются.

Автомобиль остановился посреди пустого шоссе, что заставило Тома вынырнуть из мыслей. Оглядевшись по сторонам, Том сглотнул, сдаваясь напряжению, поднимающемуся от кончиков пальцев к голове.

- Оскар, почему мы остановились? – Том перевёл к нему взгляд.

Темнота, ни одной живой души вокруг, кроме них двоих, чёрные деревья по бокам обочин – эта атмосфера сама по себе гнетуща. И эта дорога похожа на ту, вдоль которой Том шёл после провальной вечеринки и где сел в машину к своим истязателям. То случилось где-то неподалёку. Они проехали Лион, где-то недалеко Морестель и местность, где всё произошло. Шулейман переключил фары на ближний свет, сужая темноту вокруг одинокой машины.

- Оскар? – голос выдавал его состояние, Том был не напуган, но близок к тому, испытывал сильное беспокойство.

Тело тоже выдавало: он ссутулил плечи и потёр друг о друга нервно холодеющие ладони. Под напряжёнными бровями глаза его двигались из стороны в сторону, будто ища угрозу. Заглушив двигатель, Шулейман повернулся к Тому, окинул взглядом и, наконец, нарушил своё пугающее молчание:

- Думал, тебе это сойдёт с рук?

- Что? Оскар, я тебя не понимаю. Давай ты мне всё объяснишь, только поехали, - торопливо проговорил Том.

- Мы уже приехали, - сказал Шулейман слишком серьёзно.

- Оскар, ты меня пугаешь… - Том ничего не понимал, отчего взгляд его начал метаться. – Пожалуйста, поехали. Мне здесь некомфортно.

- Что, уже не такой смелый?

В голосе угроза, что перешла в действие. Шулейман сделал резкий выпад к Тому. Испуганно вскрикнув, Том по-детски закрыл ладонями лицо – и услышал смех.

- Я не мог удержаться, - Оскар откинулся обратно на спинку водительского кресла.

Опустив руки, Том в изумлённом ступоре хлопал ресницами и таращился на Оскара. Вновь подавшись к нему, уверенно протянув руку, Шулейман взял Тома за затылок и втянул в развязный поцелуй, окончательно ломая ему мозг. Поцелуй Том позволил, даже как-то ответил, но он не стёр память.

- Ты больной? – получив возможность говорить, Том выказал возмущение. – Ты вообще в своём уме так шутить?

- А что такого? – отозвался Шулейман с весёлой усмешкой.

Нет, он не дурак, понимал, что жёстко проехался по страхам Тома, но не считал себя перешедшим черту и виноватым.

- Что такого?! – Том вскипел сильнее, голос подскочил. – Мне и так не по себе от этой обстановки, а ты меня ещё и напугал! Поехали уже, - он сел ровно и сплёл руки на груди, дуясь не столько от обиды, сколько от того, что по-прежнему не чувствовал себя комфортно на пустынном ночном шоссе.

- Иди сюда.

Отстегнув Томин ремень безопасности, Оскар потянул его к себе, усаживая себе на колени. Водил ладонями по его бёдрам, чуть сжимая, и смотрел в глаза нечитаемым, прямым взглядом.

- Оскар, где твоя охрана? Почему ты ездишь без неё? – спросил Том, тоном упрекая в неблагоразумии.

Присутствие машины охраны помогло бы ему чувствовать себя лучше, но на прямой дороге никого больше не было видно. Припомнив, Том понял, что с момента первой встречи в середине мая вообще ни разу не видел с Оскаром сопровождения.

- Если ты не видишь охрану, это не значит, что её нет, - с усмешкой ответил Шулейман. – У меня новая команда, с другой тактикой работы.

Тактика «пусть тебя сначала убьют, а мы потом приедем»? Высказать едкую мысль Том не успел, поскольку Оскар вновь его поцеловал, затыкая надежнейшим способом, успокаивая, отвлекая от тревожащей атмосферы. Пробрался руками под тонкую кофту, пальцами по спине, что послало по коже мурашки. Шулейман положил ладонь Тому на ширинку, сжал, скорее, не проверяя реакцию на свои действия, в наличии которой не сомневался и не ошибся, а демонстрируя серьёзность намерений.

- Не надо, - Том убрал от себя его руку.

Звучал он не как обычно, когда пытался отказать, а спокойно, серьёзно, что указывало на то, что его «нет» означает просто «нет», а не «я хочу, но у меня есть какая-то причина отказаться».

- Не трогать тебя? – с ухмылкой спросил Шулейман.

- Нет. Всего не надо.

Том хотел вернуться на своё кресло, но Оскар удержал, прижал к себе.

- Не соглашусь с тобой, - сказал, снова наглаживая Томины бёдра.

- Оскар, отпусти меня. Между нами сейчас всё равно ничего не будет, - Том продолжал говорить спокойно, серьёзно, немного устало. Вся эта ситуация, напоминающее прошлое, выпивала силы.

- Доказать, что ты ошибаешься, не будет сложно.

Шулейман потянулся начать доказывать, но Том увернулся от поцелуя.

- Думаешь, я захочу секса после того, как ты напугал меня до чёртиков? – Том хмуро посмотрел на Оскара.

- Ты отходчивый и легковозбудимый, так что да, именно так я и думаю.

Доказывая свою правоту, Оскар поцеловал Тома в подбородок, потом под челюстью, где кожа тонкая и явственно ощущается любое движение мышцы. Том оставался при своём мнении, но голову запрокинул, подставляя горло под ласку. Приятно… Но стоит открыть глаза, как вокруг снова темнота пустынного шоссе и возвращается напряжённое беспокойство.

- Знаешь, у меня никогда не было секса на заднем сиденье, - произнёс Шулейман, в широкой ухмылке показав зубы. – Поскольку это первая моя машина с задним сиденьем, мне пришлось перестать быть эгоистом. Есть такой устойчивый стереотип – что на двухместных авто ездят только эгоисты, - объяснил он, полагая, что Том таких автомобильных тонкостей не знает.

Это и было тем, что Шулейман назвал «персональным заказом». Все модели, что приходились ему по вкусу, двухместны, но ему потребовался стандартный набор мест, потому эксклюзивно для него производитель создал автомобиль выбранной модели с задним сиденьем, по заказу добавив туда и вместительный багажник.

Том обернулся назад. Пока Оскар не сказал, он и не заметил заднего сиденья, которого в его машине никогда прежде не было. Тем временем Шулейман о своём желании не забыл, полез Тому под одежду, недвусмысленно поднимая его кофту. Изловчившись, Том всё-таки смог слезть с него и перебрался на заднее сиденье.

- Это приглашение? – Шулейман вновь ухмыльнулся, довольно сверкая глазами в полумраке, и полез к нему.

Том его остановил, упёршись босой ступнёй в грудь:

- Это – не трогай меня, держись на расстоянии и держи себя в руках, а не меня, - дерзко ответил, смело глядя в глаза.

Легко убрав его ногу, Шулейман ловко, но медленно, не отрывая взгляда от лица Тома, тоже перебрался на заднее сиденье, походя на хищника, играючи загоняющего жертву. Том вжался спиной в угол между сиденьем и дверцей, но взгляд его не был испуганным, Оскар это видел и положил руку на его щиколотку, готовый в любой момент сомкнуть капкан пальцев.

- Оскар, нет, - твёрдо сказал Том. – Я чувствую себя неуютно, это не способствует сексуальному настрою.

- Я умею тебя расслаблять.

Шулейман подался ближе, ставя колено на сиденье между Томиных ног, больше загоняя в угол и возвышаясь над ним. И без его манёвров сзади было не очень-то просторно. Рука взяла под челюстью, губы коснулись щеки.

- Я не готовился, - Том попробовал остудить пыл Оскара по-другому, уворачиваясь от его ласк, что сложно в положении зажатого в углу.

- У меня есть презервативы, - Шулейман легко нашёл контраргумент. – И ты далеко не всегда был после основательной чистки, так что ничего нового.

- Оскар, мне вправду плохо здесь, - Том против воли тревожно оглядывался по сторонам. – Пожалуйста, поехали дальше.

- Закрой глаза.

Том непонимающе нахмурился. Шулейман повторил более развёрнуто:

- Закрой глаза и не открывай их.

И Том понял его, понял, какой метод «лечения» его страха Оскар задумал на этот раз. Поколебавшись немного, он сомкнул веки. Шулейман настаивал не только из-за внезапного желания, копившегося без удовлетворения уже две недели. Будучи прожженным прагматиком и циником, он понимал, что после сюрприза, уготованного по приезде, Том едва ли будет в хорошем расположении духа и настроен на интимную близость. Потому надо сейчас, пока до Ниццы больше двухсот километров, пока Том думает, что всё хорошо, и заодно можно попробовать кое-что новенькое, а именно – секс на заднем сиденье, с тем, кто стал для него всем новым.

Рука на шее сзади теплом горячей ладони согревала нервный холод. Принимая искусный поцелуй в шею, Том негромко сказал:

- Раз у меня закрыты глаза, говори.

- Опять?

Когда-то они уже проходили через это – Тому нужно было видеть его, Оскара, слышать, чтобы держаться за разницу между прошлой травмой и реальностью. Они понимали друг друга без объяснений.

- Я давно не боюсь темноты, - отвечал Том, не открывая глаз, - но сейчас мне очень тревожно, и я ничего не могу с этим поделать.

- Концентрируйся на запахе, на тактильных ощущениях. Это будет лучше, чем беспрестанно говорить. Разве там пахло так, как от меня? Разве к тебе так прикасались? – иллюстрируя свои слова, Шулейман мягко провёл по щеке Тома.

На оба вопроса Том ответил отрицательно. Боялся он не прошлого, не соскальзывал в ту страшную ночь, растоптавшую беззаботное невинное детство, что растянулась почти на месяц кромешного ада, он боялся… чего-то. Но совет помог, в самом деле, в опасном месте не пахнет парфюмом Оскара, в опасном месте не прикасаются – так

Оскар вновь поцеловал его в шею, провёл языком линию бьющейся артерии, что никогда не оставляло Тома равнодушным. Поднялся выше, обводя все завитки ушной раковины, и, наконец, мокро поцеловал в губы, с чувством изучая его рот. Том сдался, позволил себя раздеть. Шулейман снял с него только низ и, найдя в недрах бардачка тюбик смазки, занялся подготовкой Тома. Том закусил губы, почувствовав в себе скользкий палец, без предупреждения проникший внутрь. К одному добавился второй палец, и вскоре исчезли оба. Приспустив штаны с бельём, Шулейман усадил Тома верхом, подтянул ближе. Упёршись рукой в спинку сиденья, Том подал голос:

- Не думаю, что в такой позе у нас что-то получится. У меня… нужное место немного дальше.

- Отклонись назад, и всё попадёт куда надо. Можешь опереться лопатками о переднее сиденье.

Том исполнил указание и приподнялся на коленях. Придерживая за бёдра, Шулейман направлял его, помогая сесть на член, но не позволил двигаться самостоятельно, а прижал к себе, грудью к груди, начиная двигаться в нём.

- Вот так… Хорошо… - страстно подбадривал, хвалил Оскар, касаясь губами и горячим дыханием.

Том выгнул шею, вцепился пальцами в его плечи, влёт задыхаясь от ощущений, обострённых всей этой ситуацией: страхом, принуждённой победой над ним и удовольствием вопреки.

- Почему нас никто не предупредил, что придётся это слушать? – пожаловался один из охранников.

Риторический вопрос, поскольку с прошлой охраной, которую Оскар планомерно разогнал, они не пересекались. Они слышали всё, что происходило в красно-оранжевой феррари, о чём сам Шулейман не подозревал, охрана не сочла нужным информировать, какими методами обеспечивают его безопасность.

- Ты что-то имеешь против гомосексуалистов? – поинтересовался в ответ другой мужчина.

- Нет. Но слушать неохота.

- Лучше не выключать на случай маньяка-террориста из леса.

- Хотелось бы, - первый охранник, что сидел на месте водителя, потянулся, хрустнув костяшками пальцев. – Руки скучают по работе.

- Представь себе, - подал голос третий из темноты заднего сиденья. – Сотня маньяков-террористов, которые утащили Тома в лес, а Шулеймана начинили взрывчаткой, и у нас есть только пять минут…

- О да, детка, ты знаешь, что я люблю, - с усмешкой отозвался водитель.

- Почему в твоих версиях кому-то обязательно что-то засовывают в зад? – мужчина с переднего пассажирского обернулся назад к другу и напарнику по совместительству.

- Потому что это унизительно.

- По-моему, у тебя это неспроста, скрытая фантазия.

- Давайте хоть тише сделаем, - водитель прервал их и, посмотрев немного на приёмник, покачал головой. – Если не знать, по звукам можно подумать, что его там убивают.

- Завидуешь? – снова голос с заднего сиденья.

- Кому из? Если Шулейману, то нет, я предпочитаю женщин. Если Тому, то соглашусь с Битом – у тебя нездоровые фантазии…

Том не следил за дорогой, когда они въехали в Ниццу, только выхватывал взглядом знакомые детали: пальмы, яркие вывески, запах моря в воздухе, который в закрытой машине не ощущается, но там, снаружи, он точно есть. Потому, когда они остановились, и Том увидел за окном совсем не то здание, он не понял и удивлённо поднял брови.

- Почему мы приехали к отелю? – Том повернул голову к Оскару с тем же удивлением и наивностью.

- Тебе надо где-то жить, пока не обзаведёшься более серьёзным жильём, - без прикрас ответил тот.

- В смысле? Я же буду жить с тобой.

- Нет, со мной ты жить не будешь. Я тебе говорил, что живу не один, и это по-прежнему так. Ты там будешь лишним.

Вот и сюрприз. Реванш за игры и поведение Тома, за то, что он добился своего. Оскар не мог остаться проигравшим и не нанести ответный удар. Хотел поиграть, котёнок? Получай. Игра вряд ли будет лёгкой, но победитель очевиден, с присущей ему самоуверенностью Шулейман заблаговременно приписал себе это звание.

Том хлопнул ресницами, выдохнул:

- Что? Но ты же говорил, что я буду с тобой, ты сам меня позвал, - не верил, был в шоке от этого поворота.

То, чего сам хотел – жить отдельно, превратилось из разумного хода в проблему. Потому что это не его выбор, Оскар украл его! Шулейман усмехнулся:

- Да, я тебя позвал с собой, но я ничего не говорил о том, что мы будем жить вместе. В моей речи звучало: «Поехали в Ниццу». Слышишь разницу? Внимательнее изучай условия договора.

- Какого к чёрту договора? – процедил Том, темнея впившимся в Оскара взглядом.

- Это метафора нашего с тобой обсуждения определённых условий, которое привело нас к согласию.

- Похоже, с тобой надо иметь дело только в письменной форме, чтобы ты не обвёл вокруг пальца, - зло, едко хмыкнул Том.

- Не уверен, что тебе бы это помогло, ты не очень-то внимательный.

Том оставил уничижительное высказывание без ответа и спросил:

- То есть у тебя есть кто-то, с кем ты живёшь и не собираешься этого человека бросать. Ты привёз меня сюда, хочешь поселить в отеле и что, приезжать ко мне на час потрахаться? Я тебе что, проститутка?

- Проституток не селят в отель, с ними расплачиваются и всё, - поправил его Шулейман. – Ты выразился утрированно, но в целом верно: ты будешь жить отдельно, и мы будем видеться.

Том отвернулся, садясь прямо, скрестил руки на груди.

- Отвези меня обратно в Париж, - сказал строго.

- Я тебе не личный водитель и тем более не таксист.

- Хорошо, я сам уеду. Ты смог затащить меня сюда, но не думай, что я с радостью соглашусь быть твоей запасной подстилкой. Я ни на час не останусь здесь, - Том сорвал с себя ремень безопасности, взялся за ручку дверцы.

- Останешься, - спокойно сказал Шулейман, и Том обернулся к нему. – Ты не можешь уехать.

- Хочешь посмотреть, как я это сделаю прямо сейчас?

- Нет, не хочу и тебе не советую этого делать, - отвечал Оскар с непробиваемым спокойствием, будто между ними рутинный разговор. – Ты по-прежнему на исправительных работах, отработку твою перенесли в Ниццу, я договорился. Если ты сбежишь из города, тебе будет светить вполне реальный срок.

Том оскалился в ядовитой улыбке:

- Ты не допустишь, чтобы меня посадили, - он не сомневался.

Но Шулейман разбил его самоуверенность в неприкосновенности перед законом:

- Допущу. Свидания любой длительности мне предоставят по первому требованию, и мне будет даже спокойнее, если буду знать, что ты точно никуда не денешься. Организую тебе одиночную камеру. Не хочу спать с тобой после какого-нибудь пушера. Так что если не хочешь за решётку, не делай глупостей.

Том задохнулся от смысла его слов, от снисходительно-брезгливого тона на моменте со связью с другим заключённым. Это шок, удар, такой коктейль внутри, что не продохнуть, как будто лёгкие забило цементной пылью.

- Ты… - Том стал похож на дикого, очень злого кота, плечи напряглись острыми линиями, кажется, даже волосы приподнялись. – Какой ты ублюдок!

Сдавшись воспламенившимся эмоциям, он замахнулся со всей силы. Оскар уклонился от удара, кулак врезался в стекло. Стекло выдержало, а энергия удара прошла по костям до плеча и сменилась взрывом боли.

- Я из-за тебя руку сломал! – взвыл Том, поджимая больную конечность к груди.

- Не надо было кулаками махать. Надо цивилизованно разговаривать.

Сердце рокотало, пульсируя в глотке. Развернувшись на сиденье, Том всё-таки ударил, пнул Оскара ногой в корпус, после чего открыл дверцу и вышел из машины, бросив обувь в салоне.

- Иди в отель, - открыв окно, указал ему Шулейман. – Назовёшь своё имя, и тебя разместят, номер уже снят. За завтрашний день постарайся выбрать квартиру или дом, где хотел бы жить, сниму тебе. Или куплю, как решишь.

- Мне ничего от тебя не надо, - обернувшись, холодно ответил Том.

- Так будет честно, я же тебя сюда привёз. Считай, компенсация за неудобства переезда.

Том полностью повернулся к нему, несколько секунд смотрел и, качая головой, сказал:

- Какой же ты урод, - будто прозрел и говорил без истерики. – Красивый, но урод. Внутри. Как Дориан Грей. Предупреждая твои насмешливые вопросы – да, я читал эту книгу, в перерывах между сумасшедшим рабочим марафоном во имя возвращения к тебе. Знал бы, как всё обернётся, пил бы каждый день и праздновал, что от тебя избавился.

- Какие громкие слова. Завтра ведь пожалеешь, - Шулейман не воспринимал его всерьёз.

Том не спорил, только сказал презрительно в ответ:

- Ненавижу тебя, - и босиком пошёл к дверям фешенебельного отеля, приглашающего тёплым золотым светом.

Администратор сделала пометку, что месье Том Каулиц от Шулеймана, что подчеркнул сам Оскар, потому никто не подумал обращать внимание на то, что Том босой и похож на хмурое привидение. Ночного гостя встретили со всеми уважительными почестями и радушной улыбкой, провели к номеру, куда минутой ранее носильщик доставил багаж и испарился.

Он не может уехать. Не может. Том буквально чувствовал, как захлопывается дверца клетки, прутья давят, а грудь назло раздувается шире. Стоя посреди номера, Том не знал, что чувствует в большей степени – обиду или злость? Нет, всё-таки злости больше. Во всей этой ситуации с Оскаром он разучился обижаться на что-то и из-за этого на весь мир и жалеть себя. Душа требовала не жалости, а действий.

Том взглянул на покрасневшую правую руку, в которой всё ещё испытывал значительную боль. Не знал, сможет ли разжать кулак, пока не пробовал, но что-то подсказывало, что отбитые пальцы не послушаются.

Может быть, согласиться на квартиру? Съёмную или собственную. Оскар действительно виноват, это из-за него Том оставил устроенную жизнь и оказался в городе, где снова бездомный, почему он должен тратить свои средства? Пускай компенсирует хотя бы деньгами, раз по-другому не умеет, тем более что Оскар не обеднеет, даже если раскошелится на десяток квартир в самых дорогих столицах мира. Том задумался: как бы поступил Джерри? Он бы точно извлёк пользу из ситуации и не стал отказываться от содержания. Так поступить правильно и разумно, Том понимал. Вот только он не Джерри, Том может поступать так, как Джерри, но мышление у него другое. Для него это будет шагом навстречу и слабостью. Контактом. Шагов он уже сделал предостаточно. Больше – ни одного.

Сев на королевскую кровать, Том взял трубку телефона и набрал цифры с брошюры.

- Принесите мне лёд.

- Крошкой, кубиками? – учтиво уточнил женский голос.

- Кубиками. Положите его во что-нибудь, ведёрко для шампанского подойдёт.

Принеся заказ, девушка сложила руки за спиной и спросила:

- Месье Каулиц, вы желаете поужинать?

Том поднял к ней тяжёлый взгляд:

- Я что-нибудь говорил?

- Прощу прощения, - девушка виновато спешилась и опустила глаза в пол.

- Прощаю. Уходите и не беспокойте меня.

За работницей отеля тихо закрылась дверь, оставляя его в одиночестве в окружении роскоши, которая есть – клетка. Золотая. Не потрудившись отряхнуть грязные после улицы ноги, Том прилёг на молочное покрывало, обнимая ледяное ведёрко.

Как можно быть таким наивным, таким доверчивым и неверным своим решениям. Оскар подло играет с чувствами, причём не только с его, ведь где-то там есть некто другой, который тоже верит. Он обманул и использовал, а Том и рад был быть обманутым, как в детстве повёлся на обещание чего-то хорошего – обещание, которое сам додумал. Самое неприятное, что он отдался Оскару. Днём думал, что не готов на простые объятия, имел вескую причину отказать, но поддался правильной неизбежности, думая в те минуты, что Оскар понимает его, как никто другой, а сейчас делалось гадко, потому что это конкретная слабина, пятно на его «ты меня не получишь». Если бы можно было забрать секс назад, Том бы обязательно это сделал.

Сколько ещё раз ему нужно обжечься, чтобы поумнеть? У Тома присутствовало чувство, что эта душевная дефлорация последняя. Ему наконец-то хватило.

Глава 5

Что осталось у тебя от меня, от меня,

Кроме этих слитых фото в твоём Instagram?

И на все наши красивые строчки

Ты поставил некрасивую точку.

А что осталось у меня от тебя, от тебя;

Там где раньше было сердце - просто пустота.

Клава Кока, Точка©

- Как ты вошёл? – недружелюбно спросил Том, увидев Шулеймана в гостиной номера.

- Когда-то я тебе уже объяснял, что если мне нужно, чтобы какая-то дверь была открыта, её мне откроют.

Ничего нового. Возможности Оскара практически безграничны, и бессмысленно спорить с ним и доказывать, что он не должен так поступать. Том холодно хмыкнул и скрестил руки на груди:

- Зачем пришёл?

Какой деловой тон, и стоят они на приличном расстоянии друг от друга. Но ничего. Так рассудил Шулейман и решил прежде всего поговорить о материальном и приземлённом.

- Ты определился с жильём?

- Нет, - односложно, всё так же холодно.

Будто не слыша интонации Тома, а на самом деле попросту игнорируя её, Шулейман сказал:

- Не затягивай с этим. Неси ноутбук, помогу выбрать, - он направился к длинному кожаному дивану, чтобы сесть.

- Мне ничего от тебя не надо, - не двигаясь с места, повторил Том вчерашние слова. – Ни содержания, ни помощи – ничего. Уходи.

- Гордость – это хорошо. Но в данном случае гордость – это глупость. Всегда лучше жить в нормальной квартире, чем в отеле.

- В отеле я тоже не задержусь. А квартиру я сам себе сниму.

Несколько секунд Оскар внимательно смотрел на него и, наконец, согласился:

- Ладно, сними сам. Но платить буду я.

Том тихо вздохнул и, ничего не ответив, вышел из комнаты. Шулейман пошёл следом за ним в спальню, где на кровати валялось влажное полотенце, что Том бросил там после душа и не убрал, а на полу лежал раскрытый чемодан, из которого Том достал свежую одежду, но ничего не повесил в шкаф. Том взял полотенце, раздумывая, отнести ли его обратно в ванную комнату, но вместо этого просто бросил на пол и развернулся. На лице его на секунду отразилось выражение, будто не ожидал увидеть Оскара в комнате, и сменилось хмурым равнодушием.

- Ещё что-то хочешь сказать? – без интереса осведомился Том.

- Скорее, спросить, - буднично отвечал Шулейман, сложив руки на груди. – Хотелось бы знать, сколько ты планируешь дуться. День? Два-три?

- Оскар, ты не понял? – Том не прятал от него взгляда, говорил ровно. – Между нами – всё кончено. Ты обманул меня, сказав, что сделал выбор в мою пользу, а на самом деле привёз сюда в качестве любовника. Но дело даже не в этом, больше я не буду требовать от тебя предпочесть меня и отказаться от той или того, с кем ты живёшь…

- Того, - прервал его Шулейман, подкинув крупицу правды.

Раньше, ещё вчера, Том испытал бы обиду, боль, горечь от того, что Оскар заменил его не просто другим человеком, а тоже парнем. Но сейчас он не почувствовал и привкуса той горечи на языке. Так подумать, оно и неудивительно, что Оскар снова связал жизнь с человеком своего пола. Вопреки былой охоте до женского пола Оскар не смог бы жить с женщиной – никакая женщина не смогла бы долго жить с ним из-за его характера и поведения, которое Шулейман не корректирует в зависимости от того, кто перед ним. Для любой девушки это слишком тяжело и жёстко, не потянет. Том не считал женщин более слабыми, но имел мнение, что никакая женщина не выдержит долго отношение Оскара, не вытерпит. У прекрасного пола несколько иные представления об отношениях и потребности в них, чего Оскар не может дать просто потому, что не хочет – и не может, наверное, отчасти, ведь он такой, какой есть. Ты либо принимаешь его, либо ломаешься и отходишь в сторону. Рядом с Оскаром может быть либо очень сильный человек, либо абсолютная тряпка. Но сильный не потерпит его отношения, у них без конца будет война, а тряпка, которая будет сносить всё, не вызовет у него интереса. С мужчиной больше шансов. Из женщин разве что с Оили у Оскара могли бы получиться долгие отношения, поскольку она тот самый достойный, достаточно сильный и умный противник и она тоже азартна, что не позволило бы быстро умыть руки и хлопнуть дверью. Но, во-первых, Оили уже занята; во-вторых, они как две шестерёнки, которые вроде бы идеально подходят друг другу, но одной зазубриной всё-таки не сходятся. Они слишком очевидно подходят друг другу, чтобы быть вместе. Странно, даже мысль о теоретической связи сестры с Оскаром не вызвала в Томе и тени былого ревностного огня. Вечный двигатель до сих пор не изобретён, и огонь в людях тоже не бесконечен, однажды он сменяется равнодушной пустотой. Том не желал Оскару зла. Пусть он будет счастливым с кем-нибудь, неважно уже.

- Неважно, - Том покачал головой. – Я устал от тебя, от этих американских горок. С меня хватит. Так что можешь отозвать свой перевод меня сюда. Я вернусь в Париж и буду строить свою жизнь, а ты живи со своим Т.

- Нет.

- Я так и знал. – В короткой паузе между предложениями Том поджал губы. – Но вопрос – зачем тебе это?

- Всё просто: я хочу, чтобы ты был в моей жизни, я не солгал, - Шулейман легко пожал плечами. – А я всегда получаю то, чего хочу.

- Тебе придётся понять, что не всегда. Даже твои желания могут не сбываться. Пора уже тебе выучить слово «нет».

- Не в этот раз, - просто, с ровной самоуверенностью отвечал Оскар. – Это моё желание обязательно исполнится.

- Моё мнение тебя не интересует?

- Твоё мнение нестабильный предмет: сегодня ты говоришь «нет», а завтра будешь рад меня видеть. Проходили уже.

Шулейман помолчал немного, обдумывая что-то, лишь ему известное, и добавил:

- Хочешь, прямо сейчас докажу, что ты изменишь своё мнение?

И сделал шаг к Тому, планируя уничтожить его холодную линию тем, что Том не может оставаться твёрдым, когда они очень близко. Не сомневался, что Том дрогнет, растает, и, скорее всего, уже максимум через полчаса они буду заниматься чем-то куда более приятным и громким, чем разговор. Потом, наверное, Том вернётся к своему, будет фыркать и делать вид, что весь из себя такой независимый, не нуждается в нём, а секс был недоразумением, но это не продлится долго. Пары раз хватит, чтобы его продавить и вразумить. А отказать Том не сможет ни разу.

Но Том поднял из открытого чемодана сворованное у государства копьё и взял его обеими руками, принимая уже знакомую Оскару стойку.

- Не подходи.

Остановившись, Шулейман в недоумении посмотрел на предмет, который Том вздумал использовать в качестве оружия.

- Зачем ты забрал с собой эту хрень?

- На память, - ответил Том. – Но, как оказалось, оно мне ещё может пригодиться. Ты видел, какой урон им я нанёс машине. Ведь не хочешь узнать, что оно может сделать с телом?

Шулейман усмехнулся, поведя подбородком, выражая отношение к его завуалированной угрозе. Он приблизился ещё на один шаг. Том крепче стиснул копьё:

- Длина шипа десять сантиметров. На какой глубине залегают жизненно важные органы? – Том приподнял брови, смотрел без вызова, но прямо в лицо.

Весь он выражал не угрозу, но предупреждение – не приближайся. Только, как бы ни шипел и не гнул спину котёнок в попытке напугать, он остаётся котёнком. Не страшно. Оскар вновь усмехнулся:

- Ты не сделаешь этого.

- А ты подойди и проверь, - не отводя прямого взгляда, Том дёрнул бровями.

Шулейман ему не поверил. Том замахнулся. Можно было подумать, что он пугает, рассекая воздух. Но острый шип рассек рубашку. Не чувствуя боли, Оскар в удивлении посмотрел на расплывающееся на светлой ткани ниже локтя кровавое пятно. Этого он не ожидал, и его изумление было растерянным ступором от разрыва шаблона, слома схемы, в которой был уверен на тысячу процентов. Из-под испорченного рукава потянулась тёплая алая капля, теряясь на фоне яркой татуировки.

Оскар поднял взгляд к Тому, и тот заговорил:

- Знаешь, что ещё у меня есть? Нож. Я купил его в Риме на случай, если кто-то снова покусится на мой кошелёк, тело, жизнь. Но, похоже, мне придётся им воспользоваться не против какого-то маргинала, а против известного миллиардера. Забавно вышло.

Держа Оскара под прицелом внимательного, следящего взгляда, Том медленно присел на корточки, запустил руку в чемодан и выудил нож. Выпрямился, со щелчком разложил оружие. В одной руке копьё, в другой нож. Чем ему придётся воспользоваться?

- Не стыдно тебе с оружием на безоружного человека? – справившись с шоком без больших усилий, поинтересовался Шулейман, убрав руки в карманы большими пальцами наружу.

Порез он собирался Тому простить, по крайней мере, на данный момент. Том ответил:

- У тебя значительное преимущество в физических данных. Мне нужна другая фора.

- Ладно, замахнуться этой хренью… - сменив позу, махнул рукой Шулейман.

Том его перебил, поясняя:

- Копьё. Этот предмет называется – копьё.

- Плевать, - Оскар отмахнулся от информации, которая ему не нужна. – Я хочу тебе сказать, что никогда не поверю, что ты можешь ударить меня ножом. – Он скрестил руки на груди и выжидающе смотрел на Тома.

- Не ударю, - Том кивнул и вновь вперил взгляд в его лицо. – Если ты не вынудишь меня этого сделать.

Против воли он зацепился взглядом за каплю крови, набухающую, ползущую по разукрашенной коже. Но поднял глаза прежде, чем она успела сорваться и разбиться об пол. Шулейман больше не предпринимал попыток подойти, но и не отходил, внимательно смотрел на Тома, будто выискивая в нём что-то. Пытаясь понять? Том заговорил снова:

- Если не собираешься уйти немедленно, советую тебе позвать охрану. Я тоже умею убивать, - произнёс с ясным намёком. - Но меня тебе стоит бояться. В отличие от Джерри, я не думаю о последствиях. Пускай я заплачу за это, пускай даже пожалею, но я не позволю тебе ко мне прикоснуться.

Такого Тома Оскар прежде не видел. Это не безумное бушующее пламя эмоций, в котором он размахивает кулаками и всем, что попадётся под руку, а холодный контролируемый огонь. И это, в отличие от страстных вспышек злости, не забавляло и привлекало, а действительно заставляло остановиться. Шулейман хотел сделать шаг вперёд, и ещё, и ещё, подойти достаточно близко, чтобы острие ножа коснулось груди, чтобы доказать Тому, что он не сможет этого сделать. Но, как и девять с половиной лет назад, когда Том схватил нож и кричал о Джерри, Оскар не обладал должным безрассудством, чтобы рисковать и подставляться под лезвие. Даже вера, что Том не сможет, не позволяла полезть на рожон.

Том опустил нож и бросил. Сейчас достаточно копья. Но нож он бросил рядом, на край кровати, чтобы иметь возможность в любой момент схватить его, ловкости и прыти хватит, чтобы опередить приближение Оскара.

- Дай посмотреть, - неожиданно Шулейман протянул раскрытую ладонь.

Несколько секунд Том не двигался, и по лицу его невозможно было понять, что он думает, что ответит на просьбу. Но Оскар не воспользуется ножом против него, Том в этом был уверен, а даже если окажется, что в Оскаре он ошибался ещё больше и что-то подобное произойдёт, он сможет его обезоружить одним ударом копьём. На самом деле, копьё лучшее оружие, нежели нож – им и ударить можно, и колотую рану нанести, и длина копья позволяет держать противника на расстоянии, не зря прихватил его. Потому Том молча подобрал нож и протянул его парню.

Шулейман рассмотрел нож, повертел в руках и, сложив, убрал в карман.

- Верни, - сказал Том тоном, не терпящим возражений.

С кем-нибудь другим это бы обязательно сработало. Но Оскар всегда был непробиваем.

- Верну, когда буду уверен, что ты не воспользуешься им против меня – или против себя, - произнёс тот в ответ, сделав акцент на последней части предложения.

Это могло бы пронять, пошатнуть волю – чёрт побери, даже сейчас Оскар продолжает о нём заботиться! Причём в своей уникальной излюбленной манере, выставляя Тома неуравновешенным психом. Могло бы, но не проняло и не пошатнуло, лишь пронеслось в голове мыслью, что Оскар в своём репертуаре и это сейчас неуместно.

- Я могу купить новый, - сказал Том. – В чём смысл?

- Можешь. Но это будет не столь эффектно, не так ли?

Шулейман задержал на лице Тома внимательный взгляд с лёгкой хитринкой и добавил:

- Сообщи адрес, когда выберешь жильё. Зачем напрягать людей без надобности? - после этих слов он вышел из комнаты.

Том опустил копьё и опустился на край кровати, когда дверь в номер закрылась. Оскар всё-таки оставил последнее слово за собой, не самое удачное окончание нежеланной встречи. И за нож, которого лишился, обидно. Можно купить новый, но это будет не то, Оскар прав. Конечно, сложно назвать этот нож талисманом, поскольку с ним в кармане жизнь сложилась совсем не так чудесно, как Том планировал, но всё же он дорог – как символ того пути, который Том прошёл, символ силы и жизни, которую может вести, независимой и успешной.

Том не мог понять Оскара, его последние слова: он вправду не понимает и думает, что всё будет по-прежнему, или в своей манере пытается продавить наглостью, делая вид, что ничего не произошло? Впрочем, это не столь важно, в любом случае так, как хочется ему, не будет. Разве что, если он искренне верит, что всё ещё будет, Оскара немного жаль, поскольку это – наивность и потеря связи с реальностью и критического мышления. Глупость. Том очень хорошо знал, как из-за такой глупости потом бывает больно.

Вздохнув, Том потёр лицо ладонями и огляделся. Пустое думать об Оскаре, о том, чем он руководствуется в своих поступках и словах. Если повезёт, на этой встрече всё закончится. Если нет… Об этом он подумает потом, лучше не сегодня.

Надо позавтракать. Том проснулся давно, но во рту у него не было ничего, кроме воды. Поразмыслив, стоит ли ему заказать еду в номер или спуститься в ресторан, Том решил выйти к людям. Переодевшись в более приличную одежду, он забрал ключ-карту и вышел из номера. В интерьере ресторана присутствовало много стекла и почти не было посетителей, поскольку время обеда уже прошло, а до ужина оставалось несколько часов. Заняв столик у окна, ближе к дальней стене, Том приступил к изучению богатого меню.

Будто материализовавшись из воздуха, официант в отутюженном и накрахмаленном, белоснежном до скрипа передника появился рядом в тот же момент, когда Том поднял голову от меню. Том озвучил свой выбор и затем добавил:

- Ещё воду. И пепельницу.

Зачем ему пепельница, если сигарет у него нет, да и курить не хотелось? Просто так, захотелось озвучить какое-нибудь дополнительное пожелание. И хотелось бы попросить полную пепельницу, чтобы пахла табаком, за многие годы переставшим ассоциироваться с кошмаром и вызывать отторжение, но у них наверняка такой нет, потому Том просто проводил взглядом принявшего заказ удаляющегося официанта. Потом, ожидая готовящийся завтрак, задумчиво водил пальцем по ободку пепельницы.

- Посоветуйте мне какой-нибудь напиток, - обратился Том к официанту, когда тот принёс блюдо. – Без алкоголя, освежающий и необычный.

Официант принялся рассказывать о напитках, коктейлях и всех вариациях, которых нет в меню, но их могут смешать. Подперев рукой челюсть, Том слушал его и разглядывал. У него волосы пшеничные и явно не крашеные, довольно редкий цвет. В итоге Том заказал колу с лимоном и листиками мяты – не слишком изысканно, но в таком варианте он никогда её не пробовал. Да и вообще не пробовал, потому что в детстве было нельзя, вредно же, а потом, когда Феликс больше не следил за его питанием, как-то забыл о существовании газировки. Она довольно вкусная. Наверное, и без лимона и мяты вкусная, думал Том, мешая трубочкой напиток в стакане, но кислинка отлично оттеняла и разбавляла сахарную сладость.

Есть в одиночестве в таком месте непривычно. Но, наверное, стоит привыкать. Том почувствовал, что ему всё это нравится – сиятельная обстановка, предельное внимание работников, исполнение любого пожелания. Нравится больше, чем просто желание быть в лучших условиях – внезапно и удивительно ровно Том понял, что такой класс ему по плечу и по уровню. Он давно уже не мальчишка, которого Оскар тенью водил за собой за локоть и потому только его пускали в приличные места, он и сам может обедать в роскошных ресторанах и придираться к мелочам, и компания ему не нужна.

Закончив с завтраком, Том поднялся обратно в номер, собрал в чемодан то, что успел вынуть, и снова покинул апартаменты, спускаясь в холл отеля.

- Месье Каулиц, вы уже уезжаете? – вежливо спросила администратор.

- Пока не знаю, - остановившись и обернувшись к ней, ответил Том. - Оставьте номер за мной.

Не ожидая новой реплики администратора, Том дошёл до двери и вышел на улицу. Шла вторая половина дня, но солнце светило ярко, почти ослепительно, в воздухе знакомый запах моря. Притормозив у ближайшего перекрёстка, Том глубоко вдохнул нотки лазурной соли, думая, куда ему дальше, и перешёл на противоположную сторону улицы.

Том не знал, вернётся ли в отель, но если Оскар перестанет оплачивать номер, лучше не задерживаться. Неизвестно, сколько точно стоят сутки проживания, но несложно догадаться что много, очень много, аренда хорошей квартиры за месяц выйдет дешевле. Надо узнать, сколько в общей сложности денег у него на счетах. Собрать вместе, под свой контроль то, что досталось от Джерри, то, что он спрятал, и что сам Том заработал. Из этой суммы будет исходить, где и как ему жить дальше. Том понимал, что денег у него достаточно, но нужна конкретика и чёткий план, чтобы жить немного хуже, чем по средствам, чтобы средства не иссякли. После того, как попробовал жизнь без помощи, денег и жилья, ему была важна финансовая состоятельность и уверенность, и чем больше подушка безопасности, тем лучше.

Заглянув в канцелярский магазин, Том купил тонкую тетрадку и ручку и сел на улице на скамейку, чтобы записать и структурировать всё, что знал о своих счетах, чтобы в банке не тупить, копаясь в голове в поисках деталей. Потом он отправился в банк, где помимо открытия трёх новых счетов – основного для жизненных расходов, для капитала Джерри и запасного – и проведения операций по переводу средств, узнал, что является владельцем золотого запаса. Эта информация была в голове вместе с остальным, что Джерри скрыл, уходя в последний раз, и что Том вспомнил после встречи с Оскаром, но он её как-то пропустил, потому удивился. Но удивился в рамках приличия, лишь приподняв брови и воздержавшись от восклицаний и неверующих вопросов.

Вышел из банка Том с тремя новыми картами и знанием, что он обеспеченный человек. И когда успело столько накопиться? Чуть-чуть здесь, чуть-чуть там, а получилась внушительная сумма. Конечно, до состояния Оскара ему далеко, как до вершины Эвереста, но денег имеет достаточно, чтобы ни в чём себе не отказывать и немного пожить на широкую ногу, счета не опустеют, тем более что Том и не умел тратить огромные суммы, чтобы быстро себя обанкротить.

Не заставляя себя решать немедленно, как ему устраивать свою жизнь, Том бесцельно гулял по улицам, катя за собой чемодан и позволяя мыслям отдохнуть. Может быть, зайти к Марселю, раз он здесь и помнит адрес? Хотелось увидеть друга, сказать, что помнит его и по-прежнему рад видеть в своей жизни, просто столько всего навалилось, он стал невыносимо взрослым за последние полтора года. Но с Марселем он другой – всегда позитивный, непосредственный, инициативный. Сейчас из этого списка у Тома осталась только сила делать первый шаг и последующие шаги вперёд. Не лучший вариант в первую встречу после двухгодичной разлуки грузить друга своими проблемами и утяжелившимся характером. С Марселем Том решил встретиться потом, когда снова сможет быть светлым. А сейчас… У него есть ещё один друг – подруга, с которой можно не сдерживаться и быть сколь угодно токсичным. Это как раз то, что ему сейчас надо.

Завалившись спиной на лавочку и поставив на сиденье согнутые в коленях ноги, Том набрал номер и без приветствия сообщил:

- Я в Ницце. Прилетай ко мне, будем пить и обсуждать неудачи в личной жизни.

- Сложно отказаться от поездки к нормальному тёплому морю, - голос Эллис в трубке улыбался.

- Садись на ближайший самолёт, - говорил Том, глядя в синее небо и ощущая поразительный пофигизм, позволяющий – и толкающий забить на всё и пойти бухать с подругой. – Напиши время прилёта, я встречу тебя в аэропорту. У тебя есть деньги на билет? Давай я куплю.

- На билет туда я как-нибудь наскребу. Если что с тебя обратный, если вдруг я прогуляю все свои деньги.

Через полчаса Эллис прислала номер рейса и время прибытия. Как и обещал, к семи Том встретил подругу в аэропорту и провёл ей небольшую экскурсию по новому для неё городу. Выпивать они начали ещё на улице, под смех Тома, что он снова временно без определённого места жительства. С Тома было дорогое вино – они же во Франции, но пили они его из горла, передавая друг другу бутылку. А Эллис угостила своим любимым тёмным элем, несколько пинт которого провезла в своём незамысловатом багаже, и учила пить его по-английски – комнатной температуры. Каждый гость Великобритании обязан попробовать традиционный, без меры любимый местными напиток. Эту мысль Эллис сопроводила беззлобным комментарием, что Тома, когда он у неё гостил, она поить не захотела, поскольку он и без алкоголя был крайне вредным.

Том снял квартиру на сутки, сразу уточнив, что, возможно, будет продлевать. Там и продолжили попойку, развалившись на широкой кровати.

- Козёл, - заключила Эллис, когда Том пересказал ей ситуацию с Оскаром.

Том угукнул и глотнул из горла. Пиво он в жизни не пробовал, а у эля более насыщенный вкус. Не очень вкусно, но это не первый напиток за вечер и не первая бутылка, потому без разницы уже, что пить, и под настроение выраженная горечь напитка хорошо подходила. На столе в гостиной их ждала вторая, пока что закупоренная бутылка красного вина.

- Знаешь, странно это как-то, - снова заговорила Эллис, в пьяной задумчивости хмуря брови. – У Оскара серьёзные отношения, но он столько времени провёл с тобой, он выкладывает тебя у себя на странице. Тот человек не мог не заметить, что Оскар изменяет, и Оскара тоже сложно понять – если у него любовь, отношения, которыми он дорожит, почему он так себя ведёт? Что-то не сходится.

- Чёрт его знает, - Том пожал плечами, глядя в потолок. – Оскара надо не понимать, иначе можно сломать себе мозг, а принимать. А мне надоело. Он никогда не был безукоризненным ангелом, но сейчас это просто перебор. Мне даже больше обидно за того парня, что Оскар его настолько не уважает.

- Может быть, этот парень не парень вовсе, а ребенок? – Эллис повернула голову к Тому.

- Ребёнок? – Том тоже посмотрел на подругу.

- Да. Ребёнок Оскара. Это бы многое объяснило: обязательства, отношения, которые он не разорвёт, и то, что он не боится задеть его чувства вашей связью. Ты вроде говорил, что Оскар хотел завести ребёнка.

- Думаешь, Оскар завёл ребёнка без меня? – глупый вопрос, проблеск былой наивной обидчивости. Типа – как это, без меня?! Не имел права!

- Почему нет? - отвечала Лиса. – Если Оскар больше не хочет строить серьёзные отношения, он мог завести ребёнка для себя, ему же нужен наследник, ты говорил, и ребёнок хорошо спасает от одиночества.

О таком варианте Том не думал. Действительно, идеальная версия, в которую укладывается всё. Она объясняет даже то, почему Оскар тянул время и даже сейчас не пустил его к себе домой. Том бы не обрадовался, если бы без подготовки столкнулся нос к носу с фактом, что в жизни Оскара, в их жизни, будь они вместе, произошла настолько серьёзная перемена, и Оскар это наверняка понимает. Всё идеально. Кроме одного, не позволяющего версии с ребёнком быть правдой.

- Там кто-то осмысленного возраста, - сказал Том. – А даже если бы Оскар заказал или сделал кому-то ребёнка через два месяца после развода, когда перестал страдать, ему сейчас было бы максимум четырнадцать месяцев.

- Усыновил не совсем маленького? – предположила Эллис.

Том покачал головой:

- Оскар не стал бы усыновлять ребёнка. Он хотел завести ребёнка только потому, что ему нужен наследник. А какой наследник из неродного мальчика, тем более не младенца, у которого непонятно, какое было прошлое и какой психический багаж?

Лиса задумалась и через некоторое время сказала:

- У него может быть подросший ребёнок. Шулейман же далёк от целомудрия и разборчивости в связях, при таком образе жизни часто всплывают незапланированные дети. Он мог узнать о сыне и забрать его к себе.

В свою очередь Том тоже задумался. И ответил:

- У Оскара не мог появиться незапланированный ребёнок, - просто знал это.

Чувствовал. Несмотря на то, что вычеркнул его из своей жизни, Том по-прежнему чувствовал Оскара. Этот загадочный Т. кто угодно, но не ребёнок Оскара.

- Мужчина может быть уверен в отсутствии у себя детей только в двух случаях: если он на сто процентов бесплоден или если никогда не спал с женщинами, - с улыбкой возразила Эллис.

- То есть мне тоже стоит задуматься о возможном наличии у меня детей, о которых я не в курсе? – Том выгнул бровь, тоном голоса и взглядом намекая подруге, что она сказала ерунду.

- У тебя был секс с женщинами? – Лиса свела брови, запамятовала, был или нет.

- Один раз, с проституткой. Но у Джерри были отношения с девушкой.

- В таком случае теоретически ты можешь быть папашей подрастающего чада, - Эллис придвинулась ближе и шутливо пихнула Тома локтем.

- Ага, - хмыкнул тот в потолок. – Узнай я, что где-то там у меня есть ребёнок, я бы бежал в противоположную сторону так долго, пока не достиг бы канадской границы. Да, я знаю, что между нами океан, но меня бы это не остановило.

- Хорошо, что ты гей.

Том вопросительно посмотрел на подругу. Эллис пояснила:

- Ты вредный и безответственный – это худшее сочетания для родителя. А геи могут стать родителями только в том случае, что готовы и действительно этого хотят.

Том с ней рьяно не согласился:

- Я ответственный. Просто я не хочу иметь детей. Я готов был воспитывать ребёнка Оскара, когда придёт время, но не своего. Я никогда не хотел иметь своего ребёнка и едва ли когда-нибудь захочу.

- Не зарекайся.

- Чего ты так пристала к этой теме? Ты сама бежишь от ответственности.

- Ты только что признался, что боишься ответственности? – зацепившись за слова, Эллис приподнялась на локте и улыбнулась.

- Не передёргивай.

- Это твоя прерогатива.

Том непонятливо нахмурился. Эллис взялась объяснить:

- Ну, передёргивают член. А из нас двоих он есть только у тебя и только тебя члены интересуют, - и засмеялась с себя. – Кажется, мне достаточно, - сказала, взглянув на пустую бутылку, но в противовес собственным словам тут же спросила: - У нас есть ещё вино?

Том кивнул, сделал три больших глотка, когда подруга встала с кровати, и поставил бутылку с остатками эля на пол. Вернувшись шаткой походкой с бутылкой в руках, Эллис устроилась рядом.

- Что у тебя в личной жизни? – произнёс Том, снова глядя в потолок. – Совсем забыл спросить.

- Как в подземелье, - Эллис легла плечом к его плечу и тоже устремила взгляд вверх. – Пусто, темно, стабильно сыро и последний живой человек был там восемь месяцев назад.

Сначала Том не понял. А потом как понял – и несдержанно заржал. Пять минут кряду безостановочно смеялся, пока согнувший приступ хохота не перешёл в икоту, сотрясающую внутренности. А встряхнувшая желудок икота увенчалась отрыжкой. Прежде чем Том успел смутиться и извиниться, Эллис весело воскликнула:

- Наш человек! – и поддержала его тем же самым.

Она человек простой и тусоваться привыкла в андеграунд местах, в компании таких же свободных художников всевозможных направлений, среди которых не зазорно при всех рыгнуть или справить нужду за ближайшим углом.

Бокалы они так и не взяли. Вторая бутылка вина опустела наполовину, изысканное Château Montrose мешали с последней бутылкой эля.

- Я должен забрать корону, - сложив руки на животе, сказал Том. – Как ты думаешь? – он взглянул на подругу. – Оскар же подарил её мне, значит, она моя, имею право.

- Логично, - согласилась та.

Том кивнул и продолжил рассуждать:

- Конечно, я далеко не бедный, но запасные двенадцать миллионов, которые в любой момент можно перевести в деньги, не будут лишними.

- Сколько?! – аж подскочив, изумлённо вопросила Лиса.

- Она стоила двенадцать миллионов. Может быть, уже меньше. Или больше. Не знаю, как время влияет на стоимость драгоценностей.

Эллис легла обратно и взглянула на Тома с просьбой:

- Покажешь мне её по видео, когда заберёшь? Я настоящую корону видела только раз в жизни, когда в детстве была в музее.

- Могу даже подарить, - Том улыбнулся ей. – Один раз я её уже дарил, но это корона-бумеранг, она всегда возвращается.

- Пожалуй, я откажусь, - Эллис тоже улыбнулась. – Не хочу иметь в своей съёмной квартире то, что стоит дороже, чем весь дом, в котором она находится.

Том перевернулся на бок и подпёр голову рукой, улыбка его приобрела хитрый окрас:

- А знаешь, что у меня ещё есть? Сто тридцать килограммов золота.

- Откуда? – Эллис удивлённо округлила глаза. – Зачем тебе столько?

- От Джерри. На моём месте в браке с Оскаром Джерри решил извлечь пользу из ситуации и периодически покупал с его денег по слитку, накопилось сто тридцать килограммов. Они хранятся в банке, и пока что я не представляю, что с ними делать.

- Я уже говорила, что хотела бы себе такую альтер-личность?

- Говорила. Действительно, со стороны выглядит круто: по щелчку ты засыпаешь, а просыпаешься знаменитым, богатым, устроенным и иже с ними. Вот только плата за это – вырванные годы и необходимость отстаивать право на собственную жизнь, доказывать, что ты что-то можешь.

- Прости, - искренне произнесла Эллис, потупив взгляд. – Наверное, для тебя мои слова смотрятся очень плохо.

- Да нет. – Том сложил руки под головой. – На твоём месте я бы тоже захотел себе такого универсального персонального помощника, который всегда с тобой. Но проблема в том, что ты не выбираешь быть больным, это просто случается, и ты живёшь с этим и как-то приспосабливаешься. И альтер-личности всякие бывают, не факт, что она не будет разрушать твою внешнюю жизнь, психику-то они всегда спасают, но способы могут быть очень и очень разные. Мне повезло. Джерри не просто альтер-личность, он – личность, человек без собственного тела. А есть всякие там Тени, маленькие дети, агрессоры…

Глава 6

Проснулся Том с умеренной тупой головной болью и похмельным вкусом на сухом языке. Рядом была Эллис, такая же помятая и полностью одетая. Они не разделись перед сном и кровать тоже не расстелили, говорили, говорили и незаметно для себя заснули поверх покрывала в окружении пустых бутылок.

- Тебе тоже плохо? – сев, спросила Эллис. Том кивнул. – Элем я напивалась не раз, и вчера мы не так уж много выпили его, так что я думаю, виновато вино.

- Вино было хорошее.

- Значит, зря мы смешали.

Вздохнув, Эллис потёрла лицо ладонью. Том, оставшийся лежать, но перевернувшийся на бок, подал голос:

- Принеси воды.

- А джина тебе не принести? Похмелиться.

Том скривился от упоминания крепкого алкоголя и затем капризно протянул руку:

- Поухаживай за мной.

Эллис посмеялась с него, но встала и вышла из спальни. Вернулась с графином воды и прямо из него утолила жажду. Не утруждаясь хотя бы сесть, Том снова протянул руку, требовательно сжимая и разжимая ладонь в воздухе: дай. Сжалившись над ним, Эллис отдала графин. Напившись, Том поставил его на тумбочку; живительная влага уняла головную боль и прояснила мысли, прибавляя сил.

- Надо поесть, - сказал он. – Приготовь завтрак.

- Вообще-то, я у тебя в гостях, - псевдообиженно отозвалась Эллис.

- У меня лапки.

Эллис вопросительно выгнула брови.

- Том – кот. У котов – лапки. Я не могу сам, - пояснил Том, спрятав половину лица за бугром скомканного покрывала и очаровательно улыбаясь губами.

- Совести у тебя нет, а не рук, - со смешком, не позволившим ей звучать грозно, ответила Лиса.

Вновь поддавшись Томиному рвению сесть на шею, в котором он крайней обаятелен, Эллис ушла на кухню.

- Здесь ничего нет, - оповестила она, изучив все пустые полки. Обернулась к Тому, который тоже притопал поближе к еде. – Надо сходить в магазин. Или заказать что-нибудь.

Опустившись на один из стульев, Том задумчиво почесал висок. В магазин он сейчас точно не пойдёт и отправлять туда Эллис в одиночестве и потом заставлять готовить тоже как-то не очень, она действительно в гостях - и повар из неё так себе. Заказать доставку чего-нибудь? На минуту Том задумался, что не отказался бы от пиццы – самой обычной, какую никогда не пробовал. Но затем решил, что это не то, что сейчас придётся по душе.

- У меня есть идея лучше, - загоревшись, Том с блеском в глазах подскочил из-за стола и за руку потянул подругу с кухни.

- Подожди, - Эллис попробовала его притормозить. – Давай хоть душ примем.

- Потом.

Забрав свой чемодан и оставив ключи от арендованной квартиры на тумбочке, Том вышел за порог. Эллис последовала за ним, озадаченная вопросом: куда они сорвались? Том ничего не объяснял. Быстро оправившись от похмелья, он бодро шагал по тротуару, катя за собой чемодан.

- Куда мы идём? – спросила Лиса.

- Увидишь.

Они подошли к отелю, из которого Том ушёл вчера днём. Раз Оскар платит, почему бы не гульнуть, не насладиться классом обслуживания на пару с подругой, которая едва ли была в подобном месте? А если не платит – не беда, может себе позволить. Уверенно преодолев холл, Том протянул руку через стойку регистрации:

- Ключ.

- Добрый день, месье Каулиц, - улыбнулась администратор. – Вы зайдёте с… подругой?

Позволила себе непозволительную заминку, поскольку не знала, как назвать спутницу важного гостя, и вид её, мягко говоря, шокировал – с зелёными волосами и ощипанной причёской, одетая в короткие джинсовые шорты с дырками на бёдрах, из которых торчала подкладка карманов, она не вписывалась в престижную обстановку.

- Разве постояльцы должны отчитываться о своих гостях? – холодно спросил Том, глядя в глаза девушке за стойкой. – Я уверен, что нет. Вы меня задерживаете, - добавил и кивнул на шкафчик с ключами, напоминая, что всё ещё ждёт свою ключ-карту.

Иногда умение быть заносчивой сукой очень полезно. Улыбка растаяла на губах одёрнутой работницы. Извинившись за промедление, администратор передала Тому ключ-карту от номера, который, как он и сказал, оставили за ним. И проводила пару растерянным и напряжённым взглядом, не зная, как ей поступить: сообщить Шулейману о том, что Том привёл некую девушку, или не вмешиваться? Страшно звонить, но если ничего не скажет, а окажется, что должна была, о чём никто не предупредил, лететь ей далеко с респектабельного и денежного рабочего места. А если позвонит, тоже может нарваться за вмешательство в личную жизнь, и итог будет тем же самым. Тупик.

Подливая масла в огонь, Том обнял Эллис за талию и в ответ на её вопросительный взгляд шепнул:

- Так надо.

Администратор не заставляла себя отвести взгляд до тех пор, пока они не скрылись за дверями лифта, и так и не приняла решение. Открыв дверь, Том пропустил Эллис в номер и радушно развёл рукой:

- Добро пожаловать. Располагайся.

- Вот это да, - произнесла Лиса, находясь под впечатлением и разглядывая обстановку просторной гостиной, куда они прошли.

Тут даже дышать в полную силу страшно, не то что трогать что-то и тем более садиться на мебель, которая высокомерно говорит: «Я стою дороже, чем ты. Не смей оставлять на мне след своей холопской задницы». В этом отеле даже знаменитостей не жаловали, здесь останавливались политики, крупные бизнесмены и такие же значимые банкиры. И Том, которого обхаживали не хуже, чем прочих постояльцев. Даже лучше, поскольку иметь дело лично с важным человеком проще. А от Тома непонятно, чего ждать, ему может что-то не понравиться, он промолчит, а потом расскажет Шулейману – и полетят головы. Его скандальное прошлое до сих пор помнили, и о его характере по-прежнему ходили легенды. Оскару подавай только самое-самое-самое лучшее, и его «мальчику» должны обеспечить тот же класс. Если что-то придётся ему не по нраву, в его стиле выкупить отель и снести, заставив бывших работников смотреть, как рушится их устроенная жизнь.

Том упал в кресло, поджав под себя ноги, и, подперев голову рукой, улыбнулся подруге:

- Нравится?

- У меня нет слов… - ответила та, продолжая любопытно оглядываться. – Я здесь явно не в тему, порчу картинку, - Эллис посмеялась над собой, переведя взгляд к Тому.

- К такому быстро привыкаешь. Ну как, быстро, мне потребовалось десять лет, чтобы не удивляться некоторым вещам, - Том тоже посмеялся, встал и подошёл к подруге. Тоже обвёл комнату взглядом и поделился: – Мир роскоши для меня не нов и, как ни странно, более привычен, чем обычная жизнь, я в него окунулся в восемнадцать лет, прямо с больничной кровати. Я уже даже не обращаю внимания на всё это.

Выслушав его, Эллис присела и провела пальцами по журнальному столику у дивана, столешница которого выполнена из дерева, а в центре квадрат стекла, начищенного настолько безукоризненно, что кажется, будто там и нет материала.

- Смелее, - подбодрил её Том. – Ты мой гость. Вернее, ты со мной на равных, поскольку я сам здесь живу только временно. Будь как дома.

Выбрав место, Эллис осторожно села в кресло и через пару секунд растеклась в нём от блаженства.

- Как удобно… - сказала, вытягивая голые бледные ноги.

Заговорщически улыбнувшись, Том взглядом указал на её ступни и на столик: клади. Эллис вопросительно подняла брови, но вместо ожидания ответа на немой вопрос поддалась предложенному искушению и закинула на столик ноги, перекрестив лодыжки. И засмеялась, закрыв лицо ладонями.

- Надо заказать поесть, - через некоторое время сказал Том, вспомнив, что они не сделали ни одно из утрешних дел. Взглянул на подругу. – Или спустимся в ресторан? Давай лучше в номере позавтракаем, - решил он без обсуждения. – У тебя есть пожелания?

- Не представляю, что здесь предлагают гостям. Выбери сам. Только без улиток и устриц, знаю, что они деликатес и важная часть французской кухни, но меня от всех этих моллюсков передёргивает, - Эллис поморщилась и передернула плечами.

Тоже не придумав, чего ему хочется отведать, Том озадачил персонал словами: «Пусть повар нас удивит, и пусть завтрак будет сытным, можно из нескольких блюд». И бутылку красного вина заказал. И малиновый ликёр Шамбор. На всякий случай. Душа пока не требовала продолжения банкета, но и не отказалась бы от него, что-то подсказывало, что напитки пригодятся. Гуляй, Том, отмечай запоздало развод – и новоприобретённую свободу!

Завтрак сервировали в обеденном зале, о наличии которого Том и не знал, поскольку не изучал апартаменты дальше спальни, ванной комнаты и гостиной. Поданные блюда поражали воображение прекрасным видом и замысловатостью, Том при всём желании не смог ответить на вопрос подруги, что это, мог назвать только отдельные ингредиенты, и то не все. С задачей удивить повар справился на отлично. Эллис некоторое время любопытно и недоверчиво разглядывала пищу, наколотую на сияющую вилку, и отправила её в рот. Потом, утолив первый голод и оставшись более чем довольной вкусом, услаждающим новыми ощущениями, отвлеклась на ликёр, сфотографировалась с эффектной чёрной бутылкой, по форме напоминающей королевский символ власти державу. Шамбор и есть королевский напиток, история которого насчитывает три сотни лет и берёт начало в долине Луары в окрестностях знаменитого замка Шамбор, что и дало название напитку. По легенде, его дегустировал уже сам Король-Солнце Людовик XIV.

Наевшись и отложив пока что распитие алкоголя, Том решил, что надо бы всё-таки помыться, самому уже не нравилось смешение вкусов во рту. Вместе с Эллис они стояли у раковины и чистили зубы, одетые в одно нижнее бельё. Чего смущаться, если они оба не интересуют друг друга в сексуальном смысле?

- Мне бы такие ноги, - сказала Лиса, поглядывая Тому ниже пояса.

- Чем тебя свои не устраивают?

- Твои длиннее.

- Так я и выше, - Том улыбнулся, встал ближе, показывая разницу в росте в зеркале.

Потом сплюнул пасту, посмотрел на подругу раз, другой и сказал:

- Ты красивая. Только грудь маленькая, - добавил через секундную паузу.

- Спасибо. Ты мастер комплиментов, - ответила Лиса, машинально прикрыв скромную единичку в сером спортивном бюстгальтере с окантовкой салатного цвета.

- Я тебя обидел? – Том удивился, не видел в своих словах ничего такого.

- Я не помешана на стандартах красоты и знаю, что далека от них, но не очень приятно слышать, что у меня маленькая грудь. В основном всем девушкам важна её полнота.

- Почему? – Том удивился больше, выгнул брови.

- Странный вопрос. Мужчинам же важен размер пениса. Считай, то же самое.

Том хотел бы опровергнуть утверждение подруги, что всем мужчинам важен собственный размер, но не мог. Хотя по жизни он не думал и не переживал по поводу сантиметров, когда о том заходила речь, загонялся, что в сравнении с Оскаром прилично проигрывает. Надо бы было вообще промолчать, но Том поспорил в другом:

- Это не то же самое. Размер члена имеет значение как минимум в сексе, а какая разница, какая грудь? Есть она – и хорошо.

- Какая грудь тебе нравится? – чуть наклонив голову набок, Эллис вопросом подтолкнула Тома самостоятельно сделать заключение. – Если она тебя вообще интересует.

- Такая, - Том не объяснил, но показал на себе третий размер.

Да, ему нравилась пышная грудь и из всего женского тела только эта волнующая часть вызывала живой интерес. Так что Эллис попала вопросом в точку.

- Вот видишь, - без претензии сказала Лиса. – Девушки тоже любят помять сиськи – и свои, и чужие.

Том посмотрел на свои ладонь, на грудь подруги и выдал:

- Да, маленькую грудь трогать неудобно.

- Поэтому я лесбиянка! - засмеявшись, Эллис ударила его по раскрытой ладони. – У мужчин руки больше.

- Серьёзно, поэтому? – Том нахмурился.

В свою очередь Эллис спросила по-доброму снисходительно:

- У тебя совсем плохо с чувством юмора?

- Совсем, - без обиды подтвердил Том.

Лиса мягко улыбнулась ему и затем произнесла:

- На всякий случай – я не поэтому лесбиянка, а потому, что меня не привлекают мужчины. И кое-что насчёт пенисов – больше далеко не всегда лучше. Мне, например, больно. Однажды я пробовала с двадцатисантиметровым фаллоимитатором, и у меня было чувство, будто меня жёстко насилуют. Хорошо, что со мной была понимающая любовница, а не какой-нибудь парень, которому главное потыкать. Похоже, то, что размер имеет значение, мужчины придумали сами, и значение он имеет только для них, на деле другое гораздо важнее.

Тоже сполоснув зубную щётку под краном и перекрыв воду, Эллис сказала:

- Помою голову. Это помогает освежиться с похмелья.

Душ они принимали по очереди, но второй не выходил из комнаты, а только отворачивался. Продолжали болтать через шум воды и приоткрытую дверцу душевой кабины. Забрав из обеденного зала бутылки и бокалы, они устроились в гостиной, Тому не хотелось пить нарочито культурно за столом.

- Если честно, гадость это ваше французское вино, - поделилась Эллис, крутя в руках закупоренную бутылку красного. – Кислятина.

- Французские вина в основном сухие, - объяснил Том, почему вкус такой. – Мне тоже больше нравятся сладкие испанские, но было бы странно во Франции пить испанское вино. Я же вроде как знакомлю тебя с французской культурой, - он улыбнулся и затем засмеялся. – Знакомлю я, который к этой культуре не имеет никакого отношения. Я как дитя мира: растил меня немец во Франции в изоляции от французского общества и с рассказами о покинутой нами родине Германии, мои настоящие родители испанец и финка, но в Финляндии я прожил всего три месяца, а Испания мне очень нравится, но я бываю там только в качестве отдыха.

Вино, которое никому не по вкусу, оставили стоять закрытым, вместо него открыли ликёр. Том разлил ягодного цвета жидкость по бокалам и протянул один подруге.

- Это потрясающе вкусно! – опробовав напиток, восторженно высказала впечатление Эллис.

Бутылка опустела к обеду, опьянив в приятной степени, выражающейся в приподнятом настроении друзей. Вспомнив благодаря словам Эллис о данном продукте, Том пожелал на обед отведать устриц – и к ним заказал целый шоколадный торт. Эллис тоже сделала выбор, наобум назвав первое, что пришло в голову, - и на десерт захотела мороженого. Плюс ещё одну бутылку Шамбора.

По инициативе Тома ели на полу, расположившись на острове пушистого ковра, как на покрывале во время пикника. Том ел руками и смеялся вместе с подругой, которая, подкрепившись и выпив порцию малинового ликёра, откинулась спиной на ковёр:

- Если это твоя благодарность за то, что я тебе помогла, то я готова ещё потерпеть тебя, - сказала с улыбкой, шутливо.

- Я неблагодарный, так что не жди от меня ответного жеста. Это от чистого сердца и из расчётливых побуждений, - Том ухмыльнулся, - мне нужна была компания, а второй мой друг не подходит под моё нынешнее настроение, но подходишь ты.

- Даже не знаю, обидеться на тебя или как?

- Не надо на меня обижаться. – Том лёг рядом с подругой. Для них это превращалось в традицию – лежать плечом к плечу на любой горизонтальной поверхности. – Я честный. Стараюсь им быть.

Помолчав немного, он повернул голову к Эллис и добавил:

- Но мне вправду хорошо с тобой. Я рад, что ты здесь.

- Как ни удивительно, но мне тоже хорошо, - отвечала Лиса с лёгкой улыбкой. – Несмотря на дурной характер, ты затягиваешь.

- Знаешь, что бы сделало этот день ещё лучше? – сказал Том через некоторое время. – Травка. У тебя случайно нет?

Эллис залилась смехом:

- Как, по-твоему, я могла провезти её? Попробуй я это сделать, я бы приехала не во Францию, а в полицейский участок.

- Жаль.

Полежав в раздумьях, которые пошли как-то незаметно, Том сообщил с заговорщической улыбкой:

- У меня есть идея.

Подорвавшись с пола, он набрал внутренний номер отеля. Поскольку не знал, к кому ещё можно обратиться, Том всякий раз дёргал администратора, а она уже перепоручала задачу по адресу. Но сейчас администратор сама поднялась в номер, поскольку Том только вызвал к себе и ничего не объяснил.

- Принесите мне марихуаны, - Том без стеснения озвучил пожелание.

Администратор удивлённо приподняла брови, хлопнула аккуратными наращенными ресницами, изгибы которых подчёркивали лёгкие изящные стрелки.

- Простите, но мы не предоставляем такие… - она не знала, как корректно назвать наркотическое вещество, - вещи.

Том скрестил руки на груди:

- Вы хотите, чтобы я остался недоволен? – сказал холодным, давящим тоном.

- Нет. Я постараюсь что-нибудь придумать…

Снова администратор встала перед вопросом – как ей поступить? Должна ли она сообщить Шулейману, что Том хочет перейти с алкоголя на наркотики? Что ей будет, если добудет наркотик, а окажется, что не должна была? И что будет, если не повинуется? Эллис стояла у Тома за спиной и помалкивала, дивясь тому, как он держится.

- Ну ты даёшь, - сказала она.

С улыбкой и по-прежнему сложенными на груди руками Том развернулся, прислоняясь спиной к закрытой за администратором двери:

- Не зря же я столько лет прожил с Оскаром и моя вторая половинка может построить кого угодно.

- Вторая половинка? – Эллис в непонимании нахмурилась.

- Джерри.

Администратор выбрала исполнить пожелание постояльца. Не представляя, как это делается, она сумела достать марихуану, подгоняемая тем, что время тикает, и, оглядываясь по сторонам, поспешила обратно к нужному номеру. Протянула запрещённый пакетик Тому.

- Где всё остальное? Куда, по-вашему, мы должны это засовывать? – возмутился Том, уперев руку в бок.

- Прощу прощения, я всё исправлю.

- Будьте добры.

Через полчаса Том забрал у администратора пакетик с травкой и специальную бумагу, куда её заворачивать. Отдал всё Эллис, чтобы она смастерила самокрутки, чего сам не умел делать и не хотел сейчас пробовать. Под действием витающего в воздухе дыма вскоре они снова переместились с дивана на пол, там кайфовее.

- Так круто, - выдохнула Эллис, глядя на высокий потолок, кажущийся теперь особенно красивым, волшебным. По нему будто облака плывут.

- Согласен, - довольно отозвался Том, тоже зачарованный «небом» над ними. – Здорово позволять себе всё, прикрываясь Оскаром. Жаль, что я научился это делать, только когда мы расстались, - он засмеялся и взглянул на подругу. - Слушай… - протянул, распахнув глаза. – Сколько надо, чтобы увидеть дракона? Хочу дракона! Золотого. Жаль, что сфотографировать его нельзя. Он такой интересный на ощупь. И поцеловаться хочу. Но не с кем, - в конце свой нестройной речи Том досадливо свёл брови и вздохнул.

- Могу тебя поцеловать. Но только по-дружески.

- По-дружески – это куда?

- После твоего вопроса – это никуда, - ответила Эллис и рассмеялась.

Причина смеха быстро вылетела из головы, и она хохотала уже просто так, согнувшись, до боли в животе. Том что-то говорил, толкал её, но тоже заразился хохотом и свалился обратно на пол, на котором только успел сесть. Дурь работница отеля приобрела забористую.

- Хочу дракона! – выкрикнул Том, подстёгивая свой смех.

- Для этого нужны эти… эти… Я забыла. Представляешь, я забыла слово! – Эллис хлопнула ладонью по полу. – Или, может, экстази.

Прекратив хохотать, Том кивнул:

- Экстази я пробовал с Оскаром, от него секса хочется. Но не с драконом. Секс с драконом… Интересно, как это могло бы выглядеть?

Эллис снова засмеялась, перекатилась на бок, опёрлась на локоть и целомудренно поцеловала Тома в губы, просто чмокнула, исполняя одно из его желаний. Том обнял её обеими руками и перевёл дружеский чмок в настоящий поцелуй. Отшатнувшись, Эллис ударила его ладонью по щеке. Рефлекс сработал, даже накуренная, она помнила, что не любит мужчин. Хотя тому, что ударила, она сама удивилась.

В недоумении Том дважды моргнул и, собрав в кучу то, что осталось от мыслей, сказал:

- Ударь ещё раз.

- Эй, ты что, мазохист? Я не подписывалась услаждать твои наклонности.

- Это чтобы я запомнил, что не надо. Я и так не хочу, но вдруг.

Вторая, выпрошенная, более крепкая пощёчина оказалась на редкость приятной. А золотой дракон не обнаружился ни в одной из комнат, что расстроило. Пришлось пойти на балкон и довольствоваться золотом солнца. Потом пришлось уйти с балкона, потому что лучше сделать это через дверь, чем перекувырнуться через перила. Эллис увела Тома подальше от трагедии.

Плюхнувшись на диван, Том радостно поднял бутылку ликёра в тосте:

- За…

Мысль потерялась в процессе говорения. Возможно, потому, что мысли и не было, не было за что пить.

- Давай за свободу, - всё-таки произнёс, растеряв весёлость, и сделал глоток из горла.

К вечеру действие марихуаны опустило, наркотический драйв сменился усталой расслабленностью. Они в который раз оказались на полу и не испытывали желания с него вставать.

- Знаешь, за что я тебе благодарен? – Том посмотрел на подругу. – За то, что ты меня приняла, когда у меня был очень сложный период, и вытерпела. Благодаря тебе я научился показывать самую неприятную сторону своей личности и понял, что меня и таким могут любить. Ты одна знаешь меня таким, Оскар только начал знакомиться с тем, насколько вредным я могу быть. Жаль, что поздно я раскрылся, - Том посмеялся, - полностью познать меня такого он уже не сможет.

Эллис улыбнулась ему, не столько его приятным и неожиданным словам благодарности, сколько смеху над собой, над ситуацией, в котором, ей казалось, должны быть хоть толика горечи, но ничего такого не услышала, не увидела в глазах.

- Благодарность принята, - сказала и, найдя руку Тома, дружески сжала её в своей ладони. – Если снова будешь в Лондоне, повожу тебя по своим любимым заведениям. Публика там не великосветская, но, думаю, ты вольёшься в атмосферу.

- Договорились, - Том слегка тряхнул их сцепленные руки. - Отбуду своё наказание и поеду к тебе. Я так и не победил Лондон и обязан завершить это дело.

- Том?

Повернув к подруге голову, Том вопросительно поднял брови. Перевернувшись на бок, положив голову на согнутую руку, Эллис несмело попросила:

- Ты так интересно говоришь о Джерри, когда упоминаешь его. Можешь рассказать о нём? Какой он?

Том молчал около минуты, подбирая наиболее подходящие для описания слова, и дал ответ:

- Джерри – идеальная версия меня. Тот, кем я мог бы быть, но никогда не стану. Джерри он… идеальный. Я повторяюсь, но этот эпитет лучше всего его описывает. Он умный, находчивый, лишённый комплексов и сомнений; он гениальный психолог без образования, талантливый музыкант, он может найти выход в любой ситуации и удачно устроиться. Не могу представить себе обстоятельства, которые были бы ему не по плечу. Джерри настолько безукоризнен, что из-за этого кажется неживым, не человеком, но при этом он полноценная личность со своими слабостями. Слабостями, которым он никогда не позволяет взять над собой контроль, в отличие от меня…

Том мог долго рассказывать о Джерри, чего никогда прежде не делал, и делал это сейчас, подбирал новые и новые эпитеты, приводил примеры впечатляющих ситуаций, раскрывающие его личность. Одно то, что он из социального приюта без гроша в кармане сумел подняться до топ-модели нарасхват, о многом говорило, но это далеко не единственное достижение Джерри. Пересказывая его, Том даже ощутил гордость за свою альтер. Впервые. Прежде он всегда видел в Джерри соперника, который во всём лучше, что не может не вызывать негативных эмоций, потом, в объединении, ощущал его как часть себя и не мог мыслить о нём отдельно. А сейчас Джерри – это Джерри, тот, кто живёт в нём, его часть, но полностью автономная.

- Ты так занимательно рассказываешь, - Эллис мягко улыбнулась, с интересом слушая его. – Как будто говоришь о настоящем человеке.

- Так и есть. Альтер-личность – это осколок личности-носителя, то есть человека, болеющего диссоциативным расстройством идентичности. Но Джерри намного больше, чем осколок, по полноте личности он ни в чём не уступает мне и во многом превосходит. Единственное, что отличает Джерри от меня, тебя, любого человека, это то, что он не может остаться жить. Джерри всегда выбирает меня и уступает место мне, такова его миссия – сделать так, чтобы я жил и жил благополучно.

Меня двое, так звучит идеальное описание того, о чём он говорит. Во мне меня двое: я и замечательный сосед, который, может, вовсе и не я… Том не развил мысль, которую со смехом озвучил. Меня двое – красивая формулировка, если не скатываться в отчаяние, которое ощущал от своей ситуации в более юные годы. Капитально подтравленный психоактивными веществами мозг не был способен на серьёзные, значимые рассуждения, он лишь рождал речь о всяком, что без всплесков, плавно текла с губ.

Они больше не говорили без конца, на минуту, пять, полчаса оставались в понимающей тишине, пока кто-то не заговаривал, и каждый раз новая тема никак не относилась к предыдущей.

- Знаешь, мне плохо одному, - поделился Том, лёжа на спине с подложенными под затылок руками локтями в стороны. – Я хочу возвращаться в квартиру, где не звенит пустая тишина, где кто-то ждёт, - голос его звучал всё так же спокойно, но печально, устало, и непонятно, в чём причина усталости: в насыщенном дне и наркотическом отходе или в том, о чём говорит. – Мне нормально одному, я не плачу целыми днями в одиночестве, но это не моё счастье. Мне нужен кто-то рядом. Хоть кто-то…

Хоть кто-то, серьёзно? Нет. Том знал, кто его идеал, и не пытался себе лгать. Но с Оскаром вместе тоже будет одиночество, будут встречи, а после он снова будет оставаться один, пока Оскар возвращается домой, к своему Т. Не надо. Это не счастье, не жизнь, а тупик, болото, в котором потеряет самоуважение. Потому, как бы ни понимал, что ни с кем другим никогда не будет так, как с Оскаром, Том выбирал не его. Может и к лучшему, что так не будет больше никогда, одного безумия за жизнь достаточно.

Том бы простил, если бы Оскар сказал: «Я должен с ним быть сейчас, подожди год». Принял бы его условия и ждал. Но Оскара никто не заставлял, он пытается усидеть на двух стульях, а это невозможно и ничем хорошим не заканчивается. Том когда-то тоже пытался, запутавшись между тем, с кем жил, и тем, к кому убегал из дома. Его «сидение» окончилось Эдвином и осязаемой угрозой безвестно кануть где-то на просторах страны на два метра вглубь земли. Том добровольно отошёл в сторону, избавив Оскара от необходимости выбирать и получения сурового жизненного урока. Пускай никогда больше в его жизни не будет такого. Их история, подобные чувства, что в полной мере расцвели совсем недавно, не повторяются. И не нужно. Кто-то должен быть сильным и разорвать порочный круг, пусть в этот раз это будет он.

Том не убеждал себя. Да, он солгал, сказав, что ненавидит, намекнув, что может убить, никогда бы не смог, как и причинить серьёзный вред. Но в главном сказал правду – он вправду был не согласен, просто не мог быть не единственным, считал своё решение правильным и был ему верен. Только обидно немного, что чувства в груди расцвели самым прекрасным огненным цветком, чтобы умереть. Но это уже его проблема, у него всё не ко времени. В жизни не бывает идеально. Ты выбираешь, тебя не выбирают… Ничего удивительного.

Откровения обезоруженного, притуплённого ядами сознания. Для него не всё кончено. Но всё кончено для них. Без шансов. Даже если Оскар позовёт.

- Я всегда мечтал о друзьях и ни о чём больше, - после достаточно долгой паузы Том снова заговорил. – Только сейчас я понял, в чём моя ошибка. Знаешь, в чём проблема друзей? – взглянул на подругу. – Они уходят. Мне вправду хорошо с тобой, но ты уедешь, и я останусь один.

- Я бы сказала, что могу остаться, но, во-первых, ты и сам сейчас без определённого места жительства, во-вторых, я не хочу сидеть у тебя на шее. У меня и дома с работой и заработком всё не гладко, а здесь без знания языка вообще нет никаких шансов нормально устроиться.

Том мог бы сказать, что может её содержать, что Эллис не придётся беспокоиться о деньгах, только если она сама не захочет работать, но это было бы лишнее. Неправильно толкать человека всё бросить и переехать в другую страну, где неизвестно, как всё сложится, их дружба может и погибнуть, а вместе с ней и устроенность жизни. Нормальные люди так не поступают, это он не единожды отрекался от прошлого и летел на новое место, беря с собой главный груз – себя. Не надо соблазнять Эллис последовать его неудачному примеру. Том ничего не ответил, слова Эллис всё сказали.

- Эллис, ты ведь блогер? – за окнами уже стемнело, когда Том обратился к подруге. – Хочешь, я продвину твой блог?

- Как ты это сделаешь?

- Увидишь.

Блеснув хитринкой глаз и улыбки, Том поднялся с пола и начал собирать всё необходимое. Обустроив импровизированную съёмочную площадку, он сел за стол и включил запись камерой открытого ноутбука. Помахал рукой:

- Приветствую подписчиков канала и новых зрителей. Я Том Каулиц, и сегодня я расскажу вам о закулисье отношений с такой знаковой личностью как Оскар Шулейман, - Том говорил бодро, завлекательно, вмиг отряхнувшись от усталости. – Начну с того, что в конце нашего брака, закончившегося разводом в последних числах февраля минувшего года, Оскар меня избил. Ремнём.

Повернувшись спиной к камере, Том задрал кофту, показывая следы того дня, подчёркнул тонкие шрамы пальцами.

- У меня здесь был огромный, расплывающийся на глазах кровоподтёк, - повернувшись обратно, Том положил ладонь на плечо, обозначая место. – Ремень перебил мне вену. Синяков было много, очень много, рассечений меньше, но без них, не обошлось. Представьте себе, с какой силой нужно бить ремнём, чтобы рассечь кожу. – Выдержал короткую, выразительную паузу, давая абстрактным зрителям время поработать воображением, и продолжил: - То был не первый раз, когда Оскар применил в отношении меня силу, но справедливости ради замечу, что до такого прежде не доходило, Оскар ограничивался толчками, хватанием за руки, подзатыльниками, пощёчинами, мог схватить за волосы и потащить, куда ему надо. Итак, это была затравка, думаю, вы заинтересовались. Перехожу к основной части. В разводе я и Оскар… снова встретились! Нас снова пронзила стрела амура, которой стал пустой стаканчик из-под кофе. В тот же день немногим позже меня пронзила другая стрела – едва переступив порог номера в отеле, Оскар поставил меня к стене и изнасиловал. Было больно. Удивительно, что я, жертва страшного сексуального насилия в детстве, нормально это пережил. В последующие разы тоже было жёстко, но не настолько…

Том болтал на камеру без малого полчаса, описывая полтора месяца их «отношений» с включением воспоминаний былых лет, когда они приходились к теме. Показывал преувеличенную мимику и жестикуляцию, мило кривляясь, как это делают профессиональные блогеры. В завершении своего выступления он сказал:

- Но самое интересное не это, а то, что – Оскар живёт с неким парнем, чьё имя тоже начинается на букву «Т», большего я не знаю, и он спал со мной! Оскар изменяет тому парню и обманом привёз меня в Ниццу, чтобы продолжить это делать. Хоть я остался в Ницце по причине не зависящих от меня обстоятельств, быть его любовником я отказался. Напоследок раскрою вам страшную тайну, за которой многие охотились в прошедшем году. Уверен, она всё ещё актуальна.

Выдерживая паузу для пущей эффектности, Том заговорщически улыбнулся в глазок встроенной камеры и озвучил обещанную правду:

- Это я был инициатором нашего с Оскаром развода, я от него ушёл. Подробности, пожалуй, оставлю при себе. И прошу представителей прессы, если вы заинтересуетесь данным видео, а так наверняка и будет, не преследуйте Эллис в реальной жизни, она не знает никаких подробностей. Пока-пока. Подписывайтесь на канал.

Остановив запись, Том повернул ноутбук к подруге, сидевшей тихой мышкой на протяжении его представления.

- Публикуй.

- Надо сначала обработать, - возразила девушка.

- Публикуй как есть, - настоял Том.

Сдавшись его упрямству, Эллис подтянула компьютер ближе, зашла в свой аккаунт и залила на канал свежее видео. Прежде чем нажать «опубликовать», она подняла взгляд к Тому:

- Ты уверен? Ты там говорил откровенные вещи.

- Уверен. Не беспокойся, публикуй.

Спрыгнув со стула, Том встал у Эллис за спиной, контролируя момент. Видео ушло на просторы всемирной сети. Найдя его со своего телефона, Том сделал селфи, чтобы была какая-то картинка, и опубликовал у себя в инстаграме сообщение: «Откровенный разговор о жизни и отношениях после брака с Оскаром Шулейманом на канале Эллис Лисы». Ссылка. И метка с переходом на страницу Оскара для привлечения большей аудитории. Готово.

- Том, это правда? – Эллис решилась спросить через пару минут. – То, что ты говорил.

- Чистая правда, - кивнул Том. – Кроме эпизода с ремнём. Оскар избил не меня, а Джерри. За дело.

- За дело? Ты оправдываешь Оскара?

- Нет, не оправдываю, - Том ответил просто и серьёзно. – Я не обижаюсь на него за те побои и не обижался бы, даже будь это я, а не Джерри. Просто… есть моменты, за которые я не могу держать обиду, мне сложно объяснить.

Эллис встала, подошла, положила руку ему на плечо:

- Том, он бил тебя и насиловал, - в её взгляде под сведёнными бровями читалась тревога. – Не говори так, будто это ничего не значит. Ему не можно всё из-за того, кто он.

- Эллис, - Том улыбнулся, снял её руку со своего плеча и сжал в ладони. – Я последний человек, который из-за статуса Оскара относится к нему как-то иначе, чем ко всем остальным людям. Никогда я так не считал. Но для меня не всё рукоприкладство является насилием, на которое мне стоит обращать внимание. Для меня побои – это удары по лицу или телу кулаками, ногами, а всё прочее немного другое, оно может меня задеть, но не ранит. И, хоть я так сказал, я не думаю, что Оскар меня изнасиловал. Это было принуждением – да, он причинил мне боль и не слушал, когда я просил остановиться – да. Но это не изнасилование в чистом виде, не то, что я не единожды пережил. Может быть, я не прав, но я вправду так думаю, так чувствую, и меня это устраивает. Я могу за себя постоять, не думай, и я не считаю, что со мной можно обращаться как угодно плохо. Никому другому я не позволю так с собой обращаться, не позволю даже дотронуться без моего разрешения и жёстко отвечу и буду биться до последнего – прецедент с Риттером Кимом тому пример. Но с Оскаром было иначе. С Оскаром у нас были особенные отношения, какие невозможны ни с кем больше.

Был. Были. Именно так, в прошедшем времени. Потому что в настоящем моменте этого нет.

Несколько секунд Эллис внимательно смотрела на него и затем кивнула, соглашаясь с тем, что Тому лучше знать, как ему жить.

- Прости, что полезла не в своё дело, - сказала она погодя. – Просто я ужасно отношусь к насилию в отношениях. Для меня это худшее, что может быть, то, чего я никогда не прощу.

- Ты сталкивалась с насилием?

Лиса качнула головой:

- Нет, никогда, в моей семье тоже ничего подобного не происходило. Но я знаю, что так бывает, и во мне это отзывается.

- Между лесбиянками тоже может быть насилие? – Том удивлённо задал вопрос, который его озадачил.

Эллис задорно улыбнулась:

- Ты думаешь, девушки не могут драться? Ещё как могут.

Лишившись трагической окраски, тема насилия постепенно иссякла. Зато открылась третья бутылка ликёра и бутылка вина – десертного, чтобы сладко.

- Не знаю, с кем я разговаривал, но он сказал, что это вино лучшее среди сладких. Попробуй, - Том протянул подруге бутылку, из которой полуминутой ранее выдернул пробку.

Ойкнув и улыбнувшись своей несобранности, он налил напиток в одну из мадерных рюмок, поданных вместе с вином, и подал Эллис уже её со словами:

- Есть какие-то ритуалы, чтобы вино раскрывалось, но я понятия не имею, что делать, так что так.

- Спасибо. – Эллис взяла бокал и испробовала напиток. – Это лучше. Но ликёр всё равно вкуснее, - улыбнулась она.

Том налил себе, тоже попробовал и согласился с подругой. Поданное им вино сладкое, но какое-то… лёгкое, прозрачное по вкусу. Может быть, обед на природе в жаркий летний день оно бы хорошо дополнило, освежало, но Тому приходились по душе более яркие вкусы, в идеале, раскрывающиеся на языке игривыми пузырьками.

- В следующий раз съездим в Шампань, - объявил Том, подняв рюмку. – Угощу тебя французским шампанским на его родине.

- У меня есть шанс не спиться с твоим приобщением меня к культуре Франции? – со смехом спросила Эллис и тоже подняла рюмку.

- Есть, - Том пьяно кивнул. Обманчиво лёгкое вино развезло за два бокала. Наверное, потому, что за сегодняшний день градус в их крови уже несколько раз падал и опять поднимался. – Коньяк мы пить не будем, я его не люблю. – Подумал и добавил: - Хотя нет, будем. Франция это – вино, шампанское и коньяк, нужно попробовать всё.

- Значит, если ты пригласишь меня ещё раз, я привезу джин, - также кивнула Лиса. – Поищу что-нибудь, что реализуется только внутри Королевства.

- Не надо привозить. Джин я попью, когда приеду к тебе в гости. Ты мне обещала экскурсию по твоим любимым злачным местам.

- Не злачным, а атмосферным, - поправила Эллис.

Опустошив бутылку вина наполовину, они перешли на полюбившийся обоим малиновый ликёр, который вопреки всем правилам столового этикета пили не из подходящих рюмок, а из обычных винных бокалов, классических тюльпановидных «Бордо».

- Извини за тот поцелуй, - серьёзно сказал Том, поставив пустой бокал, окрашенный по стенкам ягодным цветом. - Не знаю, что на меня нашло, я вправду ничего такого не хотел. Просто это вроде рефлекса: когда меня целуют – я тоже целую, если человек мне не неприятен.

- Всё в порядке, - не кривя душой ответила Эллис. – Мы были накуренные, в этом состоянии и не такое бывает, глупо было бы обижаться. Но больше так не делай, хорошо? Мне бы очень не хотелось разочароваться ещё и в тебе.

Том покачал головой, подтверждая, что будет вести себя прилично, и добавил словами:

- Наверное, я мог бы захотеть чего-то с тобой. Но я уважаю твою ориентацию, я не рассматриваю тебя как сексуальный объект, - поспешил уточнить, подняв ладони. – Понимаю, что для тебя интерес мужчины будет, как для меня… Не знаю даже, как что для меня – как внимание мужчины, когда я был младше и трясся в страхе и отвращении от одной мысли, что кто-то может меня хотеть. Хотя… - Том задумчиво нахмурился. – Жаль, что ты лесбиянка. Мы могли бы попробовать – вдруг я могу вернуться к гетеросексуальности? А с какой-то чужой женщиной я не могу.

- Интересная у тебя логика, - Эллис улыбнулась в некотором удивлении. – Можно ведь встречаться и тогда избранница не будет тебе чужой, когда вы окажетесь в постели.

Том выразительно изломил брови, будто она сказала нечто невозможное.

- У меня проблемы со всеми этими социальными ритуалами. Я понятия не имею, как выстраивать отношения по правилам, в особенности с девушками, я не умею ухаживать и не думаю, что у меня получится что-нибудь удовлетворительное, кроме стресса для меня. Я имел лишь одни отношения за всю жизнь, с Оскаром, и они начались не со свиданий, а с секса. Мне так понятнее.

- Почему бы не попробовать? По-моему, ты себя недооцениваешь. Конечно, у тебя есть свои «но» и их немало, но ты красивый, знаменитый, состоятельный, талантливый. Даже твои минусы выглядят милыми. Многие девушки будут рады твоему вниманию.

- Нет, - Том качнул головой. – Я не хочу. Я бы попробовал, будь вариант под рукой, - он указал на подругу ладонью, - но не хочу прилагать какие-то усилия без уверенности, что оно того стоит и нужно мне.

- То есть я простой вариант, годящийся для экспериментов? Я у вас Алиса, но не белый же кролик для опытов! – со смехом возмутилась девушка. – Пожалуй, даже не будь я лесбиянкой, я бы отказалась от твоего предложения. Что-то мне подсказывает, что удовольствия от эксперимента я бы не получила.

- Почему? – Том удивлённо поднял брови, совсем не поняв её.

Эллис коснулась его плеча:

- Не обижайся, но ты не производишь впечатления хорошего любовника.

Просьба не обижаться не сработала. Оскорбившись, Том обиженно упёр руки в бока:

- Ты тоже умеешь делать комплименты! У меня всё нормально в постели! С чего ты взяла, что плохо?!

- Ты эгоист, - начала перечислять Лиса, - и из твоих рассказов и поведения можно сделать вывод, что в сексе ты привык получать, а не отдавать. Может быть, двум мужчинам этого достаточно, но женщине будет мало, если партнёр думает только о себе.

Точное попадание в истину. Том в постели – крайне ленивое существо, удачно сошедшееся с активным Шулейманом, которому достаточно, чтобы это конкретное тело подавало признаки жизни, отзывалось на ласку и слушалось, когда его ворочают и направляют. Собственно, он Тома и разбаловал, что наслоилось на природную лень, хорошо отображенную в Джерри; зачем утруждаться, если можно просто лежать и получать наслаждение от стараний любовника?

Том открыл рот, закрыл и вместо возражений, которых так и не сумел найти, скрестил руки на груди и покачал головой:

- Поэтому тоже я не хочу отношений с какой-то абстрактной женщиной. С мужчиной всё понятно: вот член, надо воздействовать на него или дать его вставить в себя, и вам обоим будет хорошо. А у вас всё сложно. Что делать с женщиной, чтобы ей было приятно? Кроме очевидного.

- От очевидного, если мы оба понимаем под этим словом проникновение, получают оргазм только тридцать процентов женщин, так что оно далеко не главное и даже не обязательно. Одно из более важных – умение и любовь делать куннилингус. Как ты к этому относишься?

- Я? – Том отреагировал так, будто подруга могла обращаться к кому-то, кроме него. Мотнул головой. – Никак. У Джерри был такой опыт, а я никогда не имел возможности и не испытывал желания попробовать. Я никогда и не думал об этой ласке.

- Мне кажется, ты не очень-то хочешь попробовать? – подперев кулаком висок склонённой набок головы, спросила Эллис с тонкой улыбкой.

- Не хочу. Это мне кажется каким-то… - нахмурился, подбирая верное слово, - странным. Ладно, - Том поднял ладонь, - давай закроем тему. Буду геем. Всё равно я не представляю, как жить с девушкой, если это не ты, с тобой мы как-то сошлись, а я хочу жить вместе с тем, с кем у меня будут отношения. Будет ненормально, если отношения у меня будут с какой-то девушкой, а жить в это время я буду с парнем.

Эллис не стала настаивать на продолжении этого разговора. Как и прошлой ночью, заснули они вместе, полностью одетые, но сегодня на полу, где Тома сморило первым. Эллис хотела его растолкать или попробовать дотащить до кровати, но махнула рукой и легла рядом. На ковре тоже мягко и тепло.

Глава 7

Назад от праздников ко вторникам;

Назад от финиша к исходникам.

И пусть в моих поступках не было логики,

Я не умею жить по-другому.

Максим Фадеев, Серебро, Притяжения больше нет©

Оскар не знал, как Том проводит время. Дал ему эти дни подумать, остыть, как раз у самого были дела. Настал тот самый день, из-за которого он вернулся в Ниццу. В стенах квартиры царила атмосфера спланированного веселья, все искренне улыбались, только Оскар выбивался из картины всеобщей радости, отвлекался на непрошенные мысли о Томе. Где он сейчас? Чем он занимается? Когда они смогут снова быть вместе? Когда сможет к нему прикоснуться? Думы оставляли отпечаток и ложились на лицо отстранённостью от праздника, в котором искренне хотел участвовать, но не смог отдать все сто процентов себя.

Терри ничего не говорил, но видел, что что-то не так, он всё чувствует, это угадывалось во взглядах, в том, что рядом с Оскаром он старался быть тише. Вечером Шулейман подошёл к нему с честным разговором, чтобы Терри не думал, что в нём причина его непраздничного настроения. Не сказал всю правду, но объяснил, что думает об одном деле, которое для него важно и которое не может закончить. Терри сказал, что понимает и не обижается, что можно было вообще обойтись без праздника, если Оскар занят. Шулейман заверил его, что не мог не устроить праздник, хотел это сделать, и ласково улыбнулся его пониманию. Причём Терри не всё равно, он действительно понимает и принимает всё, что ему ни скажи, что ни сделай. Удивительное кареглазое чудо. На его фоне Том настоящая истеричка и очень, очень тяжёлый для жизни человек.

В первый рабочий день Тома на новом месте Шулейман подъехал к нему после обеда. Традиционно опустил стекло и положил руку на руль, глядя на парня и ожидая реакции на своё появление. Том его игнорировал и вопреки вчерашнему и позавчерашнему употреблению больших доз алкоголя и не только невозмутимо и сосредоточенно работал. Внешний вид его тоже не раскрывал правду о небольшом загуле, откуда пришло время выйти в трудовые будни, которые никто не отменял, лишь дали отсрочку стараниями Шулеймана, а вчера позвонили и спросили, готов ли он приступить к работе. Готов ли он – шикарная формулировка. Такой участливой вежливости не знал ни один преступник.

Чистенький, в выглаженной светло-синей униформе, аккуратно причёсанный. Оскар не мог не отметить, что выглядит Том хорошо, лучше, чем в Париже и даже чем в некоторые моменты их совместного проживания. Подметая участок тротуара, с которого до обеда уже успел собрать мусор, Том не испытывал диссонанса от того, что утром вышел из роскошного отеля, а сейчас убирает улицы. На данный момент это его работа, и он будет исполнять её ответственно.

- Не верю, что ты не заметил меня, – Шулейман заговорил первым.

Том не ответил, не взглянул в его сторону, в его лице ничего не изменилось от обращения. Оскар зацепился взглядом за треугольный вырез на его свободной майке, открывающий края тонких ключиц. Под эту майку престало надевать другую, закрытую, но из-за жары Том отказался от неё и светил треугольником голой кожи, к которой изредка прикасался скудный тёплый ветер, задыхающийся среди рядов городских построек. Шулейман провёл взором к нижней точке выреза, располагающейся над сердцем. К нему хотелось прикоснуться, ощутить под ладонью голую кожу – груди, руки, прямо сейчас место не столь важно.

- Так и будешь молчать? – спросил Оскар ещё через пару минут. – Неужели не соскучился?

Подождал, давая Тому возможность ответить, которой тот не воспользовался. Его холодность подогревала желание пошатнуть его равновесие, добиться внимания.

- Я скучал, - легко признаваясь, Шулейман склонил голову набок, сверкая припаянным к Тому взглядом и приподняв уголки губ в ухмылке. – Думал, ты тоже как минимум захочешь посмотреть на меня. Я дал тебе достаточно времени.

Я, я, я. Никогда раньше Том не обращал внимания, что Оскар постоянно говорит о себе, а сейчас это раздражило и придало дополнительную уверенность в правильности своего выбора. Даже говоря о нём, Оскар умудрился говорить о себе, это так снисходительно с его стороны – предоставить ему время остыть и захотеть новой встречи.

- Чего ты от меня хочешь? – Том наконец подал голос, но не посмотрел.

- Тебя, - кратко, но честно.

- Что-нибудь ещё?

- Тебя на регулярной основе.

Том не смотрел на Оскара, но слышал ухмылку в его голосе – и самодовольную уверенность, что своё он непременно получит, уже имеет, но временно не может воспользоваться; чувствовал его неотрывный взгляд на себе.

- Уезжай, - ровно сказал Том.

- Я поторопился, сколько дней тебе ещё дать на обиду? – Шулейман ответил вопросом, приподняв брови.

- Оскар, ты так меня и не понял? – Том наконец-то посмотрел на него. – Я не обижаюсь, я не хочу больше иметь с тобой ничего общего и отпускаю с миром. Уезжай и будь счастлив, - сказав это, он вернулся к работе, присел и рукой в перчатке подобрал окурок, непонятно кем и в какой момент брошенный.

В его глазах не было никакого огня, никаких хоть сколько-нибудь значимых эмоций, за которые можно зацепиться. Не поддавшись неприятно кольнувшей озадаченности от холодности не только его вида, но и души в непривычно отстранённых карих глазах, Шулейман сказал:

- Пожалуй, я не прислушаюсь к твоему наставлению. Я знаю, чего хочу.

- И что дальше? – безразлично спросил Том. – Затолкаешь меня в машину или багажник, отвезёшь куда-нибудь и прикуёшь к кровати? Можешь не утруждаться последним действием, ты достаточно сильный, чтобы меня прижать, и я не смог тебе помешать. Только имей в виду, что я буду плакать и кричать от боли и несправедливости, а поскольку ты всё-таки не насильник, ты вряд ли получишь большое удовольствие.

- Я не собираюсь тебя насиловать. Мне нужно не только твоё тело, - будто бы немного невпопад, но эти слова говорили больше, чем сказал бы любой другой ответ.

Том усмехнулся, оглянулся к Оскару:

- Забавно. Недавно ты убеждал меня, что моя душа тебя не интересует, а сейчас говоришь, что тела тебе недостаточно. Ты слишком быстро меняешь мнение, тебе не идёт.

- Я тоже иногда лгу, - Оскар ничуть не уронил лицо, не отвёл взгляда, несмотря на то, что, по сути, исповедовался. – Ты был прав, в моей жизни было много тел, я могу получить любое, но ты такой один.

- Мне не нужна твоя честность. Оставь правду себе.

Том подобрал отложенное копьё, взял мешок для мусора и пошёл к углу улицы, за которым территория, где ещё не был сегодня и должен убрать. Шулейман проводил его спину взглядом и поехал следом, снова остановился напротив.

- Давай поговорим в более удобном месте, - сказал. – Садись, поедем…

- В отель? – перебил его Том. – Нет, спасибо.

- Могу снять квартиру, раз тебя не устраивает отель.

- Меня не устраиваешь ты. А квартиру я сам себе сниму.

- Ты ещё не сделал этого?

- Нет, не было времени.

- Чем же ты был так занят? – Шулейман любопытно прищурился.

- Это не твоё дело, - холодно ответил Том.

Оскар задумчиво почесал нос, не сводя с Тома сощуренного взгляда. Администратор так и не позвонила ему, а он сам не спрашивал, потому действительно ничего не знал о времяпрепровождении Тома в прошедшие дни. Почти ничего.

- Ты был с кем-то? – спросил.

- Был, - ровно подтвердил Том.

Вдруг неприятно кольнуло чем-то, чем-то незнакомым в его отношении. Ревностью?

- Не верю, - твёрдо сказал Шулейман.

- Не верь.

Равнодушное отсутствие доказательств задело больше, чем могли бы самые грязные подробности измены, которой, может, и не было. Почему Том не доказывает с пеной у рта? Почему не смотрит, и глаза у него совсем не горят?

Измена. Так Оскар назвал про себя то, на что намекнул Том. Во время их отношений без отношений он не ревновал Тома, ему было всё равно, спит ли тот только с ним или с кем-то ещё, даже во время их былых отношений и брака он не беспокоился по данному поводу, а сейчас зацепило. Ему очень и очень не нравилась мысль, что Том может проводить время с кем-то ещё, что кто-то другой может его касаться и не только. Как будто вдруг, без повода наложил на него право единоличного владения.

- Я и не верю, - немного иначе повторился Шулейман, оставляя последнее слово за собой и веря в то, что сказал.

Том не мог так быстро, он просто пытается задеть. Том не сказал ничего в ответ, даже плечами не пожал, занимаясь своей работой.

- Кстати, я оценил твой выпад через эту твою… - Шулейман пошевелил пальцами в воздухе, - страшненькую подружку.

- Поразительно, - Том остановился, повернувшись к нему, опёрся на копьё. – Ты можешь хотя бы пять минут никого не оскорблять?

- Это не оскорбление, а личное оценочное мнение.

Том качнул головой:

- Нет. Оценочное мнение – это «мне нравится» или «мне не нравится» с указанием причин. А «страшненькая» - это оскорбление.

- Я не виноват, что она страшненькая, - бесстыдно сказал Оскар, раззадоривая Тома, который, говоря об этой девушке, показал хоть какие-то эмоции. – Что вижу, то говорю.

- Прости, что она не выглядит как твои элитные эскортницы или твои подруги. У Эллис нет миллиардов, миллионов и вообще часто денег нет, она обычная англичанка, живущая в Лондоне на перестроенном чердаке. Но она очень хороший человек, она очень помогла мне и, в отличие от тебя, ни разу меня этим не попрекнула.

Закончив высказывание, Том выдернул копьё из земли и продолжил уборку участка.

- Когда это я тебя попрекал за что-то? – Шулейман испытал и показал искреннее недоумение.

- Действительно, никогда. Ты всего лишь регулярно указывал мне на дверь, говоря, что я могу выметаться, если мне что-то не нравится, относился ко мне хуже, чем к собаке, и жёстко пресекал любую попытку неповиновения или неугодное тебе поведение. А, и ещё – на протяжении всех лет нашего знакомства ты тыкаешь меня, что я неблагодарный.

- Но ты реально неблагодарный, - заметил Оскар, не найдя, что ещё ответить на справедливые по факту обвинения.

- Да, это правда, - неожиданно для него признал Том. – Но никто другой не попрекал меня. Надо либо не помогать, либо делать это от чистого сердца, не ожидая благодарности. Помощь, которой потом упрекают, не помощь уже, а средство манипуляции.

- Я никогда не ждал от тебя благодарности, - сказал правду Шулейман. – Но как бы ты ещё узнал, что ведёшь себя неправильно, если бы я не указывал на это? У тебя были большие проблемы с нормами социального взаимодействия, а для жизни их лучше знать.

- Можно было просто сказать. Словами. «Том, за помощь принято благодарить, научись делать это». Я бы понял.

Шулейман с ним не согласился:

- Ты плохо понимаешь слова, - намекнул на своё старое, справедливое высказывание: «Ты по-человечески не понимаешь, тебя надо бить».

- Вот опять, - Том усмехнулся. – Ты до сих пор относишься ко мне как к низшему по отношению к себе, животному.

- Я отношусь к тебе как к человеку, - снова, спокойно возразил Оскар. – Но ты не можешь отрицать, что говорить с тобой часто бесполезно. Сколько раз ты меня понял и послушал, когда я с тобой нормально говорил? Ни одного.

- Может быть, дело в том, как разговаривать? Ты или давил на меня, или ставил перед фактом, ничего не объясняя и требуя от меня понимания и принятия того, чего я не мог понять.

- Что скажешь о том, сколько раз я пытался поговорить с тобой, понять тебя, чтобы помочь, когда у тебя случился раскол?

- Да, я поступал неправильно, - Том вновь спокойно признал свою ошибку. – Но я бы не вёл себя так, всего этого вообще бы не случилось, если бы до того ты не давил так много.

- Как ловко ты перевёл стрелки. Типа я во всём виноват?

- Мы оба виноваты. – Том удивлял, никогда прежде он за раз не говорил столько правды, не трясясь при этом, не запинаясь от эмоций и не думая, что можно озвучивать, а что нельзя. – Нам не стоило быть вместе. Мы не подходим друг другу.

- А как же «люблю»? – Шулейман негромко усмехнулся, поставил локоть на спинку соседнего кресла.

Том поднял к нему взгляд, несколько секунд безмолвно смотрел и произнёс:

- Какое теперь это имеет значение?

- Большое. Мы наконец-то нормально разговариваем, и ты не закрываешься, обсуждаем проблемы. Нельзя упускать такую возможность всё выяснить, чтобы сделать наши отношения лучше.

На миг в глазах Тома отразилось удивление, но быстро погасло, и он серьёзно сказал:

- Оскар, тебе следует сходить к психиатру. По-моему, у тебя тоже какие-то проблемы с головой, ты живёшь в несуществующей реальности, в которой между нами что-то ещё может быть.

- Не следует. С головой у меня полный порядок. А «несуществующая» реальность – единственно настоящая и возможная.

- Если так хочешь меня, найди какого-нибудь парня моего возраста и телосложения, оплати ему пластику и наслаждайся. Можешь взять из подпольного борделя, чтобы он тоже был психически покалеченный и больше похожий на меня. Обещаю не предъявлять никаких претензий. Каждый сходит с ума по-своему, не моё дело, как это делаешь ты.

- На подделки я никогда не соглашался. Я хочу тебя.

- Ничем не могу тебе помочь.

Том снова собрал инвентарь и прошёл дальше по улице; Шулейман проехал за ним десяток метров. Неторопливо Том воткнул острие копья в смятый пластиковый стаканчик, стряхнул его в мусорный мешок, повернулся к машине Оскара и замахнулся, ударяя копьём по боковому зеркалу. Зеркало удержалось на месте, но Том не ленивый, с невозмутимым лицом он ударил во второй раз, и оно с треском отвалилось на асфальт с только отремонтированной машины.

- Какого чёрта ты делаешь? – осведомился Шулейман.

Спросил спокойно, как и наблюдал за действиями Тома, который снова калечил его любимую яркую малышку. Любой другой человек жёстко поплатился бы за подобную безрассудную смелость, но он на удивление ничего не чувствовал, не испытывал и капли злости или раздражения от того, что Том второй раз за неделю посягнул на его собственность, что всегда была неприкосновенна для всех, кроме самого Оскара. Том будто владел эксклюзивным правом на разрушение его жизни, имущества, даже тела. Ведь ни слова не сказал ему за порез, к настоящему моменту затянувшийся коркой.

- За то, что ты портишь мне нервы, я буду портить тебе машину, - ответил Том. – Всё честно.

- Не очень-то. Но ладно. Я тебя прощаю, - Оскар великодушно и без бахвальства отпустил ему грех.

Том закатил глаза, но ничего не сказал и вернулся к работе, которой на этой, главной, улице достаточно. Шулейман перебрал пальцами по рулю, ожидая, что Том всё-таки скажет что-нибудь ещё, и поинтересовался:

- Так что скажешь насчёт своего видео у этой твоей подружки?

- Ты следишь за моей страницей? – Том ответил вопросом.

- Нет. Служба безопасности сообщила, что ты предпринял попытку меня оскандалить.

- Получилось? – безразлично спросил Том, не взглянув в его сторону.

- Не надейся. – Шулейман выдержал паузу и продолжил: - Но, признаться честно, я не ожидал от тебя такого хода. Даже Джерри не пытался публично облить меня грязью. Насколько же ты хочешь меня зацепить, что пошёл на это? – он ухмыльнулся, с лёгким прищуром глядя на Тома.

- Мир не крутится вокруг тебя, и моё признание никак к тебе не относится. Я просто хотел помочь Эллис раскрутить её блог.

- Мог бы сделать фото и опубликовать его со ссылкой на неё. У тебя достаточно подписчиков, чтобы гарантировано добавить ей популярности.

- Зачем, если у меня был более горячий способ? – Том тоже взглянул на Оскара.

Тот медленно изогнул губы в довольной, почти торжествующей ухмылке. И сказал:

- Нихрена ты не «просто хотел помочь». Может быть, отчасти, заодно, так сказать, но – ты говоришь, что твоё признание никак ко мне не относится, но как раз ко мне оно и относится в первую и главную очередь. Сам сделаешь вывод? Помогу – у тебя не просто есть ко мне чувства, они бушуют внутри и толкают тебя сделать мне неприятно за то, что я сделал неприятно тебе.

- Опять несуществующая реальность, - Том покачал головой.

Проигнорировав его фразу, Шулейман поднял брови в вопросе:

- Что, скажешь, я не прав? Прав.

- Я стараюсь быть честным и всего лишь сказал правду. Свою правду, - спокойно, с небольшой усталостью от бессмысленного, затянувшегося разговора парировал Том. – То, что в ней фигурируешь ты, детали.

- Отчего же ты не сказал всю правду, раз стремишься к честности? – метко спросил Шулейман. – Не сказал, что ремнём побил я не тебя, а твою альтер-личность по имени Джерри.

- Я не хотел перетягивать внимание на себя.

- Внимание бы осталось на мне, - без сомнений ответил Оскар. - Это сенсация круче домашнего насилия – Оскар Шулейман был в браке с психически больным человеком.

Том остановился, подумал секунду и обернулся к нему с менее благородной правдой:

- Я хотел помочь Эллис, но не в ущерб себе, поэтому не уточнил и не уточню о Джерри.

- Умно, хитро, расчётливо, - проговорил Шулейман и поднял кисти, сталкивая ладони. – Мои аплодисменты.

На это Том тоже ничего не ответил, его больше не трогало одобрение Оскара. Солнце раскаляло крышу автомобиля и разогревало воздух в салоне, Шулейман включил кондиционер, но он не слишком хорошо помогал при открытом окне, а закрыть его не мог, чтобы слышать Тома.

- Завтра ты будешь сговорчивее? – поинтересовался Оскар спустя пять минут обоюдного молчания.

- Я поеду с тобой только в принудительном порядке.

- Послезавтра? – предлагая другой вариант, Шулейман пристально смотрел на Тома.

- Дай мне несколько десятков лет, тогда, может быть, я захочу тебя видеть.

Взгляд снова зацепился, сейчас за блестящую каплю пота на шее Тома. Оскар непроизвольно облизнул губы, не анализируя свои действия и желания. Выпрямив спину, Том предплечьем утёр лоб, потянулся, не поднимая рук, разминая мышцы верхней части тела, выгнув спину. Не показательно, не смотрел в сторону единственного назойливого зрителя, но зритель жадно смотрел и впечатлился. Почему он такой сексуальный? Даже взмокший от пота, покрытый вездесущей дорожной пылью, в непримечательной мешковатой униформе и окружении мусора. Особенно такой, сейчас – особенно. И это действительно намного больше, чем похоть. Это – желание прикоснуться.

- Знаешь, есть кое-что, что мне от тебя нужно, - Том впервые за всё время сам обратился к Оскару.

- И что же это?

Оскар смотрел внимательно, не скрывая, что ему интересен ответ, он ему важен. Но по глазам и лицу видно, что он ожидает услышать нечто определённое и уже готов праздновать победу.

- Корона, - сказал Том. – Отдай мне мою корону.

- Корону? – Шулейман не скрыл удивления с оттенком разочарования и откинулся на спинку кресла, оставаясь повёрнутым к Тому. – Нет, я её тебе не отдам.

- Почему? – пришёл черёд Тома удивляться, неприятно. – Ты мне её подарил, следовательно, она принадлежит мне. Я хочу её забрать.

- Да, я её тебе подарил, но ты её передарил, продал, я её выкупил обратно, и мы с тобой решили, что она будет семейной реликвией – моей семьи, из состава которой ты вышел.

- Оскар, с мужчинами это работает не так, как с женщинами. Я не брал твою фамилию, не входил в твой род и был таким же полноправным участником нашей семьи, как ты. То, что должно было принадлежать нашей семье, не только твоё, а моё в той же степени.

- Моя семья – это моя семья, люди, которые состоят со мной в тех или иных родственных связях, - важно объяснил Шулейман, - и речь шла о том, что корона останется здесь, то есть на данный момент - там, в моём доме.

Несколько секунд Том буравил Оскара взглядом и задал уже ненужный, подводящий итог вопрос:

- Не отдашь?

- Не отдам, - тот покачал головой.

- И что, теперь она принадлежит твоему Т.? – спросил Том через недолгую паузу.

- Пока нет. Но, возможно, когда-нибудь она достанется ему, - кивнул Шулейман.

- Мог бы новую купить. Ты же щедрый, - последнее Том произнёс с явной желчью.

Дело не столько в самой короне, сколько в том, что неприятно от того, что она достанется другому, тому, кто заменил его. Хотя и в ней тоже. Том настроился забрать корону, для него это было ещё одним шагом к силе – вернуть себе то, что принадлежит ему, но чего его лишили. По двум линиям неприятно, обидно, что не получилось вот так.

- Смысл реликвии в том, что она одна-единственная, - ответил ему Шулейман.

Том снова некоторое время смотрел на него и сказал:

- Хорошо, раз корону ты зажал, что насчёт остального? Я могу забрать одежду, ювелирные украшения, если ты их не выбросил?

Оскар удивлённо выгнул брови, и через секунду к этой эмоции добавилась искренняя усмешка:

- Ты хочешь поделить имущество?

- На твоё имущество я не претендую. Но почему я должен отказываться от того, что принадлежит мне? – Том скрестил руки на груди, теперь глядя только на Оскара. – У меня была хорошая одежда, дорогие ювелирные украшения, часы, телефон, в конце концов, в котором есть контакты, которых я не помню наизусть. Джерри уехал от тебя налегке, но я имею право забрать свои вещи.

- Скажи ещё, что хочешь повторить бракоразводный процесс по тем условиям, которые я тебе обещал, - Шулейман вновь усмехнулся.

- Скажу. Сейчас я бы согласился на всё то, что мне полагалось при разводе. Хотя нет, деньги оставь себе. Но я не откажусь от самолёта. Едва ли я когда-нибудь смогу позволить себе личный самолёт, а он очень удобен.

- Самолёт мало купить, его ещё надо содержать, - подсказал Оскар.

- Значит, от денег тоже не откажусь.

Как Том ранее, Шулейман несколько секунд внимательно смотрел на него и, наконец, сказал:

- Никогда не думал, что увижу тебя говорящим о материальных ценностях, - но в голосе его не звучало разочарование, скорее, в нём, как и в глазах, был интерес к новому, неожиданному.

- Я тоже меркантильный, сейчас я не боюсь в этом признаться, - отвечал Том. – Мне тоже нравится роскошная жизнь, которую я от тебя получал. Тот наивный ангелочек, каким ты меня узнал, давно уже существует лишь в твоей голове.

- Да нет, не только, - не отводя от него взгляда, негромко сказал Шулейман и продолжил обычным тоном, откатившись по теме назад. – Хорошо, когда я разрешу тебе зайти в мою квартиру, можешь забрать всё, что захочешь, в том числе корону. Если захочешь, - выразительно добавил он, намекая отнюдь не на то, что Том ничего не пожелает брать, а на то, что он не захочет уйти.

Повисла пауза, которую Том позволил себе, чтобы обдумать его слова, в которых привычный покровительственный смысл. Если я разрешу.

- Сомневаюсь, что я когда-либо сумею заслужить твоё разрешение, потому что я не стану делать того, чего ты хочешь, - произнёс Том. – Поэтому забудь. У меня будет к тебе другая просьба, одна единственная.

- Какая же? – Шулейман в заинтересованности подался вперёд, ближе к открытому окну.

- Исполни одно моё желание – исчезни из моей жизни раз и навсегда, - серьёзно сказал Том.

- Другое желание.

- Это самое главное.

В конечном итоге Шулейман уехал ни с чем. Отработав смену, Том сдал инвентарь, забрал чемодан, который перед работой оставил на хранение в распределительном центре, где получил форму и всё остальное. Из отеля он выехал утром, больше не планируя возвращаться; платить за проживание ему не пришлось.

Не переодевшись из униформы, Том зашёл в магазин, купил горячую слойку с зеленью и сыром и освежающий коктейль из трёх соков и занял скамейку на круглой, вымощенной плиткой площадке. Перекусив, он занялся поиском квартиры с телефона, допуская, что даже если выберет быстро, сегодня может не успеть уладить все вопросы и останется на ночь без крыши над головой. В таком случае переночует в отеле – не том, а более простом, так как на одну ночь ему не нужны изыски, где оплатит номер сам.

К девяти часам вечера Том выбрал во всём устроивший его вариант, связался с агентом и встретился с ней, но заехать сегодня уже не смог, на подготовку документов требовалось некоторое время. Ночь он провёл в гостинице, а утром до работы заехал в контору, где подписал необходимые бумаги и забрал ключи, снова оставил чемодан в распределительном центре, и отправился честно продолжать исправляться посредством физического труда.

***

Шулейман приехал на следующий день после того, как подъехал к Тому на новом месте в первый раз, и на второй, и на третий… Разными словами, но между ними повторялся один разговор, одна ситуация: Оскар склонял Тома к себе, Том не соглашался и часто попросту игнорировал его.

- Завтра у меня день рождения. Придёшь?

- Я там буду лишним, - не взглянув на Оскара, ответил Том, использовав его слова, когда он сказал, что Том будет лишним в его доме. – Моё появление будет сложно объяснить твоему Т., чтобы он не переживал.

- Его там не будет. В клубе ему не место.

- А что так? – Том повернулся к Оскару, сложил руки на груди. – Т. приличный мальчик? Он хоть совершеннолетний?

Шулейман хотел ответить, намекнуть, но воздержался. Вместо этого он повторил вопрос:

- Ты придёшь?

- Я не смогу подарить тебе ничего, чего бы сам не мог себе купить, а того, чего хочешь, я тебе не дам, - Том спокойно привёл другой аргумент.

Просто отмазка, как и предыдущая причина, объяснение своего «не хочу», чтобы чётче показать нежелание и дополнительно дать понять, что Оскару не на что рассчитывать. Шулейман склонил голову набок:

- Может, я хочу просто поцелуй, - сказал с ухмылкой на губах, но не насмешливой, а той, что у него заменяет улыбку.

Возьми любого человека из толпы, и он бы растаял и согласился на что угодно, если бы Оскар так улыбнулся ему, так смотрел. Том раньше тоже таял, захлёбываясь во внутреннем трепете, в котором вязли все мысли. Но не сейчас. Его не тронуло обаяние Оскара и то, что оно направленно на него одного. То, как Оскар обращался к нему, было очень похоже на флирт, но Том оставался холоден. И ответил:

- Это тоже слишком много. Но прими мои поздравления.

Назавтра, двадцать четвёртого июля, выпавшее на субботу, Том сидел с телефоном в руках. Со страницы Оскара он узнал, где будет проходить праздник, и думал: может быть, появиться там? Без предупреждения и во всей красе. При всех подарить ему поцелуй, которого он никогда не забудет. Грандиозно испортить вечер, потоптавшись по его самомнению и чувствам (если они на самом деле есть). Помимо воли мысли в голове активно двигались, сочиняя коварный и сумасшедший план.

Соблазн велик, очень велик. Том даже проверил, есть ли у него подходящая по случаю одежда. Но к семи часам решил, что не пойдёт. Начав, легко заиграться, даже Джерри в своё время не удержался, и он не играет, а всерьёз отказался от Оскара. Закрыв дверь, не нужно более её открывать, даже ради последнего красивого привета и ответа за своё унижение. Том повесил вешалку с кофтой обратно и закрыл дверцы шкафа, отходя к заправленной кровати. Дел сегодня не было никаких, разве что можно прикупить каких-то особенных продуктов к основному набору, который набрал вчера после работы, чтобы заполнить пустоту холодильника и не столкнуться с тем, что есть совсем нечего, когда проголодается. Запомнил уже, что новая съёмная квартира всегда встречает отсутствием продуктов.

Чтобы не торчать бессмысленно в четырёх стенах, Том вышел прогуляться и через час вернулся домой с пустыми руками. Поужинал, приготовил себе вкусный, сладкий безалкогольный напиток и включил ноутбук, открыл заботливо составленную кем-то подборку новых достойных внимания фильмов, чтобы выбрать что-то для разбавления вечера. За весь сегодняшний день он не произнёс ни слова, вообще не открывал рта для речи, и это было непривычно, тягостно по ощущениям, как будто губы слипаются, щёки ссыхаются от невостребованности речевого аппарата. Ему не хватало взаимодействия, хоть какой-то: слышать голос другого человека, отвечать ему, чтобы не чувствовать себя закатанным в глухую консервную банку. Джерри никогда не испытывал нехватки общения, чьего-то присутствия, его предельная самодостаточность не оставляла шансов одиночеству. Но Том так пока не умел, он с детства привык, что рядом всегда кто-то есть, кто-то – журналисты, Эллис, случайные знакомые, модели – всегда был в прошлом году. Даже в вначале этого года он был окружён общением, пускай и нежеланным – с полицией, докторами, оставшейся в прошлом болтливой напарницей Татьяной. А сейчас он вдруг остался один, в тишине.

Том открыл окно настежь, чтобы улица разбавила звуками тишину, и, запустив и поставив на паузу выбранный фильм, позвонил Эллис ненадолго поболтать. Потом позвонил папе, это следовало периодически делать, сообщать, что он в порядке, рассказывать о делах и жизни, чтобы отец не переживал. Кристиан ведь не названивал сам, как Том и просил, давая ему время самостоятельно разобраться со своей жизнью.

- Том, ты встретился с Оскаром? – Кристиан спросил осторожно, не очень смело, поскольку это та сложная, личная тема, которую Том попросил оставить ему. Но и молчать и продолжать ждать он не мог.

- Встретились, - подтвердил Том.

- Вы снова вместе?

- Нет, между нами всё кончено.

- Что-то случилось? – в голосе Кристиана прозвучало плохо скрытое удивление и страх за сына.

Том закусил губы. Хотел пожаловаться, поплакаться о том, как Оскар вытирал об него ноги, топтал надежды и светлое чувство, что теперь переродилось в нечто уродливое и холодное. Но ему не нужно, чтобы отец ненавидел Оскара. Потому Том только вздохнул и сказал:

- Ничего не случилось. Просто я перерос его, что понял после встречи.

- Ты… больше не любишь Оскара?

- Какое это имеет значение? Достаточно того, что я больше не хочу связывать жизнь с этим человеком, - ответил Том жёстче, чем когда-либо говорил с отцом.

Кристиан никогда не сталкивался с таким Томом, что заставило замолчать, не сказать ответную реплику сразу. Где тот светлый ангел, которому удивлялся и восхищался с теплом в груди, что после всех пережитых ужасов и сложностей он сумел сохранить доброе, мягкое сердце? От него как будто ничего не осталось; с ним будто разговаривал другой человек. Но не Джерри. Отчего-то Кристиан не допустил мысли, что может разговаривать с альтер Тома – потому что, как ни старался, он слишком плохо разбирался в теме. Но он испытал не разочарование, а грусть и тревогу за сына, поскольку черствеют люди не от счастья.

- Том, я знаю, что ты проводил время с Оскаром, - Кристиан рискнул попытаться узнать больше.

Оили видела фотографии, когда те ещё были свежими, в отличие от журналистов узнала в «неизвестном уборщике» брата и по новой традиции оперативно слила информацию родителям, чтобы в случае чего не быть крайней.

- Проводил, - Том не стал отнекиваться.

- И?..

- Что «и»?

- Он тебя обидел? – озвучивая это, Кристиан загодя начал относиться хуже к тому, кого считал прекрасным партнёром для Тома.

«Он делал мне больно физически. Но гораздо больнее морально», - проговорил Том в мыслях, но вслух произнёс другие слова:

- Нет, не обидел. Пап, прошу, не заставляй меня рассказывать о личной жизни, - сказал, предвосхищая дальнейшие вопросы. – Я взрослый парень, у меня больше года никого не было и Оскар мне не чужой человек, поэтому я поехал с ним. Надеюсь, тебе не нужны подробности?

Смягчив тон голоса, Том прекрасно отыгрывал роль взрослого сына, который не стесняется сказать, что в его жизни есть секс, но держит должную дистанцию в обсуждении своей интимной жизни с родителем. Сработало. Кристиан смутился, затем удивился – Том занимается ничего не значащим сексом? Но, с другой стороны, он взрослый парень, у него есть потребности, и ничего такого в сексе без отношений нет, сам сколько раз имел связи без любви. Просто это не вязалось с его образом, но надо признать и принять, что Том взрослый и имеет право не быть идеальным.

Попрощавшись вскоре с отцом, Том вернулся к ноутбуку, включил фильм. Но через пять минут, не вникнув в завязку сюжета, бросил кино и снова взял телефон, вызывая отца. Не хотел, чтобы папа знал некрасивую правду, чтобы ненавидел Оскара, но, подумав, решил, что не должен лгать и утаивать. Он стремился к честности и, пускай задал себе эту цель в привязке к Оскару, и без него хотел научиться не лгать близким. Даже когда очень хочется это сделать; даже когда ложь уместна и предпочтительна. Нельзя знать человека, не зная, что у него внутри, что сделало его таким и заставило принять то или иное решение. Том не хотел, чтобы с отцом была лишь видимость близости. Не хотел быть полным обмана образом.

Правду Том смягчил, чтобы не ранить отца, но рассказал о том, что у них с Оскаром был грубый секс не по его воле. Что Оскар водил его за нос и смеялся над наивной верой в их совместное будущее. Что у него серьёзные отношения с каким-то парнем, и он обманом привёз его в Ниццу, намереваясь держать при себе в качестве любовника. Что он, Том, на это не согласен, для него всё это стало слишком, и он больше не хочет иметь с Оскаром никаких отношений. По завершении его рассказа, когда прошёл первый шок от правды, Кристиан снова испытал гордость за сына – за то, что Том ценит себя и нашёл в себе силы поставить точку в больных, унижающих его отношениях.

- Ты молодец, - сказал Кристиан.

- Спасибо, - Том слабо, но искренне улыбнулся, что было слышно по голосу.

- Давай я приеду? – предложил Кристиан, уже продумывая, как выбить срочный отпуск и когда сможет прилететь к сыну.

Сам хотел этого. Потому что сколько, ну, сколько он будет где угодно, но не рядом, когда у Тома в жизни сложности или просто происходит что-то важное? Том взрослый и ведёт взрослую жизнь, но он по-прежнему маленький мальчик, которого он, Кристиан, не смог сберечь, поскольку похоронил вскоре после рождения, и это не давало покоя с того самого момента, как узнал его.

- Не надо. Я с девяти до шести на работе, вечером уставший. Думаю, ты знаешь о моей отработке…

- Да, знаю. Ничего страшного, что ты работаешь, - говорил Кристиан. - Я буду ждать тебя дома…

- Пап, не надо, - перебив, Том покачал головой, пускай отец и не мог его видеть. – Я в порядке. Правда. Я не полезу в петлю, не сопьюсь и я не плачу каждый вечер. Не надо приезжать. Я сам к вам приеду, как только завершу исправительные работы. Обещаю. Слышишь? – улыбнулся. – Я кое-что обещал Минтту, передай ей, что я помню. Думаю, она поймёт. Скажи, что её подарок помог мне.

Во второй раз за последний час договорив с отцом, Том положил телефон и сел перед ноутбуком, отмотал фильм на начало. И, половиной сознания следя за сюжетом, а второй размышляя, решил, что должен научиться быть как Джерри. Конечно, он не собирался отказываться от тех, кто есть в его жизни, но нужно дорасти до умения быть и самому по себе, не зависеть от присутствия кого-то рядом, чтобы не схватиться за первого встречного, спасаясь от одиночества, как уже было.

В окружении друзей, приглушённого света и музыки Шулейман проводил время в лучшем по нынешним оценкам ночном клубе, работающем сегодня только для их компании. Друзья хотели устроить для него праздник с большим, грандиозным размахом, выехать из страны, но Оскар отказался и сказал, что праздновать они будут здесь, в Ницце. Не хотел снова уезжать от Терри. И от Тома.

Потягивая любимый коньяк, Оскар посмотрел в сторону входа в клуб. Не первый и не последний раз за вечер. И с каждым последующим взглядом, на котором ловил себя, понимал, что ждёт Тома. Позвал его, чтобы установить контакт, с крючка которого Том уже не смог бы соскочить, но дело не в этом. Он действительно хотел, чтобы Том пришёл. Пусть бы между ними ничего не было, пусть бы не было даже одного поцелуя, который озвучил в качестве желаемого подарка. Пускай Том просто сидел бы среди их компании и даже не разговаривал с ним, ему бы было достаточно. Просто очень, искренне хотел, чтобы Том был рядом.

- Похоже, мы совершили ошибку, закрыв клуб для посетителей! – подняв бокал, весело высказался Биф, перекрикивая музыку и не стихающие разговоры. – Не хватает женщин! А наши потасканные, - указал бокалом в сторону женской половины компании.

- Я тебя сейчас этой шпилькой в зад потаскаю, - угрожающе ответила ему Мэрилин, продемонстрировав ногу в тёмно-синей туфле на высоком каблуке.

- Можно вызвать, - предложил Даниэль, сверкнув экраном разблокированного телефона.

- Да, проститутки, конечно, менее потасканные… - хмыкнула Мэрилин, складывая руки на животе.

- Смирись, - Бесс положила ладонь ей на плечо, - наши мальчики любят тех, кому нужно платить. Поэтому мы для них «некондиция», - и засмеялась, довольная своей остротой.

Криво улыбаясь губами, Биф показал ей средний палец. Любя. Между ними всё всегда было любя. С лёгкой улыбкой на губах Изабелла покачала головой, осуждая друзей, что ведут себя как подростки.

- Нет, проституток неинтересно, - махнул рукой Чадвиг.

- Знаменитость, - Эмори щёлкнул пальцами и вытянул указательный.

- Модель или певицу…

- Актрису! – вставил слово Адам, потерявший благодаря алкоголю обычную скромность и радующийся дарованному Оскаром глотку свободы в череде сложных, напряжённых будней.

- Не успеют, - Дайон покачал головой. – Надо было заранее договариваться, хотя бы за день.

- Можно местную.

Они не знали о Терри. Оскар сумел скрыть его от всего мира и от своих друзей тоже.

- Эй, вы не забыли, что тут не бордель, а мой праздник? – Шулейман вмешался в разговор друзей, также подняв бокал.

Все пары глаз направились на него, Мэрилин сказала:

- Просто у Бифа второй переходный возраст начался, спермотоксикоз покоя не даёт.

- Он у него когда-то заканчивался? – посмеялась Данилла.

Биф ухмыльнулся подругам, показывая, что его не задел их юмор, он собой гордится, и перевёл взгляд к Оскару:

- Прости, ты прав. Что-то мы отвлеклись. За тебя, - он поднял бокал, в котором тоже плескался коньяк.

Шулейман чокнулся с Бифом, со всеми друзьями, потянувшими к нему руки. Но вскоре его внимание оставило друзей и шумный праздник, который отчего-то не мог завлечь полностью. Всё чаще Оскар смотрел в сторону двери и всё меньше отвлекался от неё.

- Ты кого-то ждёшь? – спросил Даниэль, заметив его обращённое к входу клуба внимание.

- Кто-то ещё должен прийти? – вторила ему Данилла и удивлённо завертела головой.

Вроде бы никто больше не должен подойти. Вся компания в сборе, кроме Эллы, но она Оскара раздражает, потому её не пригласили. В считанные мгновения удивлённые поиски недостающего лица захватили всех присутствующих.

- Никого не жду, - ответил Шулейман, поднося к губам бокал.

- Тогда почему ты всё время смотришь в сторону двери? – вступил Эмори. – Я тоже видел.

- Оскар, - улыбаясь, Мэрилин подсела к нему, положив ладонь на плечо, прижавшись бедром. – Признавайся, у тебя кто-то есть? Он должен приехать?

- Почему он? – сказала Бесс.

Поняв, что по большой глупости сказала не то, затронула запретную тему, по привычке ориентируясь на мужской пол из-за единственных серьёзных отношений в жизни Шулеймана, Мэрилин несдержанно распахнула глаза, хлопнула ресницами.

- Он – человек, - попыталась она исправить ситуацию. – Человек женского пола.

Шулейман пристально посмотрел на подругу и вопросительно поднял брови, вынуждая её пожалеть о том, что вообще открыла рот, и продолжить неудачно оправдываться:

- Ты встречаешься с какой-то женщиной, отношения с которой пока держишь в тайне? Я это хотела сказать.

Оскар продолжал безмолвно смотреть на неё, доводя до паники.

- Оскар, не смотри на меня так, - жалобно попросила Мэрилин, коснувшись его щеки. – Я от напряжения сейчас в туалет захочу.

- Так ты сходи, - сочтя произведённый эффект достаточным, Шулейман наконец-то заговорил. – А я пока поговорю с остальными, - он перевёл взгляд к прочим друзьям и подругам. – Не доводите до маразма желание уберечь меня от неприятных воспоминаний, реально уже смешно. Вообще не надо обходить какие-то темы, да, вначале мне было сложно, но это давно уже не так. Если вы напомните о моём с Томом браке, ничего страшного не произойдёт. О, вспомнил – и моё настроение не изменилось, видите?

Компания переглянулась; с того времени, когда Шулейман выгонял их, пытающихся его жалеть и подбадривать, они ни разу не говорили о его разводе и предшествующем ему браке, что так больно ударил по всегда сильному и гордому Оскару, которого, казалось, ничто на свете не могло пошатнуть и тем более сломить. А Том смог. За это его ненавидели и презирали.

Проявляя смелость, Бесс сделала шаг вперёд. Потеснив Чадвига, она заняла место рядом с Оскаром и произнесла:

- Раз так, скажи, что вас сейчас связывает? Я видела твоё видео.

- Которое? – уточнил Шулейман.

- Какое видео? – изумилась Мэрилин. Ту публикацию она пропустила, и не она одна.

- Видео, где ты показываешь поцарапанную, побитую машину и говоришь, что в качестве компенсации собираешься взять его в рабство, - объяснила Бесс, отвечая сразу всем.

- Его? – Шулейман усмехнулся и приподнял брови. – Того, чьё имя нельзя называть? Его зовут Том, если ты вдруг забыла.

- Такого забудешь, - хмыкнула Данилла, выражая общее отношение к бывшему Оскара.

- Данилла, поставь бокал, - сказал ей тот. – А то сейчас напьёшься и пойдёшь бить Тома. Он, кстати, в Ницце.

- Оскар, - с твёрдым тоном голоса Бесс положила ладонь Шулейману на бедро. – Ты ведь не собираешься возрождать отношения с ним?

- Да, не вздумай, - поддержала подругу Мэрилин. – Он же подлец и мразь. Мы не хотим снова видеть тебя в таком состоянии, в каком ты был после развода.

- Я вас и не просил видеть меня, вы сами приперались, - справедливо заметил Шулейман.

- Потому что мы волновались за тебя. И волнуемся.

- Я снова так зла на Тома, что сама готова его заказать, - высказалась Бесс и залилась новой порцией спиртного.

- Поддерживаю, - сказал Эмори.

Шулейман переводил взгляд с одной подруги на другую, с неё на друга и обратно. Даже интересно, до чего они дойдут в этом разговоре.

- Оскар, серьёзно, не надо, - обратился к нему Адам. – Из воскрешения старых отношений ничего хорошего не выходит, тем более таких.

- Что ты понимаешь в отношениях? – насмешливо ответил ему Оскар.

Друзья зашумели, перебивая друг друга. Шулейман хлопнул в ладоши:

- Стоп. Послушайте меня. Я с Томом просто трахаюсь. Мне нравится с ним, такого у меня больше не было, - легко признался он и откинулся на спинку дивана. – Мы случайно встретились во время моей поездки в Париж, и я решил воспользоваться возможностью.

Все разом попытались до него достучаться, но Оскар перебил:

- Про-сто тра-ха-юсь, - повторил по слогам. – Былых отношений между нами не будет.

Лгал только друзьям, но не себе, что между ним и Томом просто секс. Оскар уже хотел с ним большего, отношений, и имел план, как построить их в новом формате. Тут сказал чистую правду – былых отношений между ними не будет.

Только… Взгляд снова в сторону двери. Когда окончилось обсуждение его личной жизни, Шулейман перестал активно участвовать в разговорах, пить практически перестал, забывая, что в руке бокал и на столе бутылка с любимым благородным. Время почти полночь, Том едва ли уже придёт. Хотел бы Оскар увидеть его в последние минуты своего дня рождения, который искренне хотел отметить, но почему-то не получалось так, как представлял? Да. Причём неважно, улыбающегося или холодного и безразличного. Голоса друзей доносились будто издалека, не проникали в голову смыслом. Оскар отвечал, когда к нему обращались, и изредка вставлял слово, но не вникал в разговоры, не смотрел на друзей.

Осушив бокал, Шулейман по-английски сбежал с собственного праздника. Сел в машину и поехал кататься по улицам. Но в какой-то момент понял, что это не то, ему сейчас не хочется на скорости колесить по городу, чем с удовольствием занимался с тех пор, как вытребовал у папы первый собственный автомобиль. Неожиданно, впервые в жизни ему захотелось – прогуляться. Решение прислушаться к своему желанию он принял без какой-либо внутренней борьбы.

Оставив машину в неположенном месте, Шулейман уведомил охрану о намерении погулять пешком и местоположении, в чём не было необходимости, так как служба безопасности и так всё знала, что скрыто от глаз тех, кто за пределами их закрытого мира. И, убрав в карман телефон и ладони, пошёл вниз по улице. Гулял бесцельно, не забивая голову мыслями, но, остановившись посреди широкого проспекта, на свободной проезжей части, безошибочно знал единственное место, куда хочет пойти. К кому. Увидеть Тома, вероятно, заспанного, поскольку разбудит его, пройти в незнакомую квартиру, пока он не успеет закрыть дверь – или не захочет закрывать. Позволил бы себе его поцеловать, негрубо прижав к ближайшей стене, и большее, намного большее позволил бы. Сейчас.

Но он не знал адреса Тома. Может, оно и к лучшему, что нужно звонить, ждать, чтобы узнать, есть время остановиться и подумать: нужно ли это сейчас? Ответ отрицательный даже без долгих раздумий. Оскар хотел бы Тома немедленно – увидеть, коснуться, поцеловать, взять, но сиюминутное желание ведёт не туда. Он планировал взять Тома не прямым напором, а измором – чтобы Том сдался и сам захотел видеть его рядом, пошёл за ним, что ляжет в основу их новых отношений.

В кармане зазвонил телефон. Приняв вызов, Шулейман услышал голос Бесс:

- Оскар, ты что, уехал?

- Да.

- Где ты? – взволнованный голос Мэрилин.

- На улице, гуляю.

- Мы приедем, скажи адрес.

Оглядевшись по сторонам, Шулейман назвал свои координаты. Друзья добрались быстро, на трёх машинах, остальные бросив у клуба. Перегородив автомобилями часть проспекта, они высыпали на улицу, окружая беглого виновника торжества, за которого все начали переживать, поскольку Оскар, который захотел и уехал – это нормально, но Оскар, гуляющий ночью по улицам – что-то из ряда вон. Его машины даже не было в поле видимости.

- Что происходит? Почему ты уехал? – спросила Мэрилин.

- Захотел и уехал, - Шулейман пожал плечами, ответив чистую правду.

- Вернёмся?

- Нет. Давайте на улице выпьем для разнообразия. У кого-нибудь есть с собой? Хочу шампанского, - заявил Оскар без намёка на то, что ему плохо, о чём переживали подруги и друзья.

Шампанское имелось, Бесс прихватила с собой. Забрав у неё бутылку, Данилла болтнула её и, громко, празднично выстрелив пробкой в чёрное небо, направила фонтан брызг на Шулеймана, окатывая его напитком. Оскар инстинктивно прикрыл лицо ладонью от шипящих брызг и затем обратился к блеснувшей экспромтом подруге:

- Решила поздравить меня как гонщика на пьедестале? – произнёс без злости за её выходку, с ухмылкой на губах. – В чём же моя победа?

- В том, что ты – Оскар Шулейман! Единственный, неповторимый и самый лучший, несмотря на то, что сволочь, - Данилла выдала душевную речь и широко улыбнулась.

Мужская и женская части компании тоже заулыбались, тронутые её словами и полностью с ней согласные. Держа телефон горизонтально в немного непослушных от выпитого пальцах, Мэрилин снимала момент для истории. Обтерев с лица попавшие на кожу ароматные капли, Шулейман забрал у подруги бутылку с остатками шампанского и хлебнул из горла.

- Я заказал добавку, - вскоре сказал Даниэль.

- Молодец, - одобрил Шулейман.

- Шампанское? – влезла Мэрилин.

- И коньяк. От шампанского у меня изжога, - пожаловался Даниэль, положив ладонь на зону желудка.

- Стареешь, - ухмыльнулся ему Оскар.

- Сегодня только ты стал на год старее, - Даниэль ответил подколкой на подколку и обнял именинника, закинув руку на плечи.

Изабелла не хотела всё испортить, отравить всеобщее настроение, а главное, настроение Оскара, но должна была знать. Она подошла к Шулейману близко:

- Оскар, что с тобой происходит? – спросила серьёзно и участливо.

- Что со мной происходит? – поднял брови тот.

- Оскар, - Изабелла покачала головой, давая понять, что его ребячество не к месту. – Думаю, это связано с тем, что ты встретился с Томом. Расскажи нам о своих планах.

Друзья притихли, ожидая откровений. Усмехнувшись, Шулейман обнял подругу за талию:

- Из, дорогая, я обязательно вам всё расскажу. Но потом. А сейчас кончайте накручивать себя, у меня всё под контролем.

- Я в этом не уверен… - негромко произнёс Чадвиг.

Оскар услышал, бросил в его сторону взгляд:

- Ты сомневаешься во мне? Вот это оскорбление!

Привезли спиртное. Компания осталась на месте, не освободили проезжую часть. Оскар сидел на капоте и из горла пил шампанское, большая часть друзей следовали его примеру или стояли рядом, только Мэрилин расположилась в салоне, вытянув ноги на улицу. Вибрируя басами, громко играла музыка, вылетая через открытые дверцы. Вот теперь Оскар искренне веселился и наслаждался праздником.

Кто ещё из больших людей мог позволить себе такую пьянку без ущерба для репутации? Только Шулейман. Адам боялся, что его участие в неподобающем действии кто-нибудь снимет, оно попадёт в новости и наделает проблем, но не сбегал и не просил уехать. Соблазн быть с друзьями перевешивал здравый смысл.

Шулейман посмотрел вдаль, и показалось, что там, у угла, Том, что мгновенно отвлекло от друзей, от праздника, от разнузданного веселья. Худощавая фигура, тёмная одежда, тёмные волосы. Похож. Если это Том, если они случайно нашли друг друга этой ночью, это судьба и план пойдёт к чертям. Поставив бутылку, Оскар пошёл в ту сторону. Но, приблизившись ненамного, разглядел – не он. И остановился. Жаль. Настроился уже поймать Тома, притащить к друзьям, а потом увести от посторонних глаз и не давать спать до утра. То ли испугавшись того, что член шумной пьяной компании двинулся в его сторону, то ли просто продолжая свой путь, незнакомец завернул за угол, скрываясь из виду. Сунув в губы сигарету, Шулейман вернулся к друзьям. Изабелла остановила на нём долгий взгляд, она всё поняла, поняла, в чём причина очередного странного выверта его поведения. Оскара она знала дольше и лучше всех, не считая покойного Эванеса.

И Том действительно хотел пойти погулять во второй раз за сегодняшний день, в котором не пошёл туда, куда его приглашали, и жил как раз неподалёку. Но гулять по ночам опасно, личной охраны у него нет. И ножа тоже больше нет, с которым хоть как-то безопаснее. Вместо прогулки Том сидел на подоконнике и смотрел на тёмную улицу, где в это время движение жизни упало до минимума. Город засыпал. Ему тоже пора, но пока спать не хотелось достаточно сильно.

Глава 8

Каждый день Шулейман приезжал к Тому на работу, проводил с ним два часа, три, четыре, не глуша двигатель и вхолостую прожигая бензин, нагружая и без того страдающую атмосферу и медленно следуя за ним по рабочему маршруту. Испытывал чувство вины за то, что, едва вернувшись, снова оставляет Терри одного. Но не хотел, отказав себе сейчас, когда-нибудь обвинить в этом Терри, потому выбирал поступать не очень правильно и опять и опять уходил из дома. Хорошо, что Терри нашёл общий язык с Грегори, Грегори не даст ему сильно затосковать в его, Оскара, отсутствии.

- Пообедаем? – предложил Шулейман, упорно игнорируя равнодушие Тома.

- Да, у меня скоро обед.

- Ты меня удивил. Я думал, дольше уговаривать придётся.

- Я лишь подтвердил, что у меня скоро обед, - Том взглянул в сторону Оскара. – Но я пойду на него один.

- Подумай ещё раз.

- Я могу подумать сколько угодно раз, но мой ответ от этого не изменится. К тому же на рабочий обед я хожу в обычные кафе, которые тебе не понравятся, или покупаю что-нибудь и ем на скамейке.

- Есть повод изменить традиции и съездить в нормальное место, - Оскар не сдавался и смотрел внимательно. – Надо не только работать, но и отдыхать.

- Я лучше останусь без обеда, чем пойду куда-то с тобой, - ответил Том, подметая с асфальта мелкий мусор. – Хотя ты можешь тоже купить что-нибудь на вынос и пообедать на соседней скамейке, я не могу запретить тебе быть в общественном месте.

- Так себе предложение. Мой вариант лучше.

- Вот и езжай в свой вариант. Я с тобой не хочу.

Дождавшись часа по полудню, Том оставил инвентарь и отправился на обед. Купил горячий и сытный, истекающий пикантным соусом перекус у уличного торговца и занял одну из свободных скамеек в тени деревьев, приступая к неизысканной трапезе. Следовавший за ним Шулейман остановился напротив, постукивал пальцами по рулю и наблюдал за парнем, который всецело игнорировал его присутствие. Потом вышел из машины и направился к Тому, садясь рядом, широко расставив колени. Едва он коснулся скамейки, Том поднялся на ноги и пошёл прочь.

- Хочешь, чтобы я за тобой побегал? – крикнул ему вслед Шулейман.

Том не ответил, не оглянулся, продвигаясь к входу в парк, где можно спрятаться от смога и зноя города и отдохнуть в окружении природы. Оскар встал и направился за ним, нагоняя быстрым шагом. Хотел остановить, взяв за локоть, но Том успел заметить движение и отвести руку, отступил в сторону, увеличивая расстояние между ними. Со второй попытки, но Шулейман всё-таки схватил, тормозя его, разворачивая к себе.

Близость обдала душным жаром, электрическим током, заводя страждущую мышцу в груди на полные обороты. Как будто они не были рядом бесконечность. Как будто Том по-прежнему боится всех, а Оскар незнакомец. Как будто. Захлестнуло волной столкнувшихся, смешавшихся эмоций, негодованием и растерянностью, что спутница чужого грубого вторжения в личное пространство, контакта с голой кожей, пробивающего все телесные защиты.

- Убери от меня руки, - с металлом в голосе потребовал, почти процедил Том, глядя прямо в лицо.

У самого по пальцам уже потёк соус съеденного наполовину обеда. Оскар проследил движение густых капель и поднял взгляд к лицу Тома:

- Ты очень привлекательная свинья, - произнёс с блуждающей на губах усмешкой.

Неожиданный своеобразный комплимент не сбил с толку. Том дёрнул рукой, высвобождая локоть из хвата Оскара, и пошёл дальше. Но успел сделать лишь два шага, и Шулейман снова повернул его к себе, в этот раз обеими руками держа за плечи. В попытке высвободиться Том шагнул в одну сторону, в другую, но Оскар не отпускал, повторяя его движения, только пальцы на плечах сжались крепче.

С одной свободной рукой давать отпор неудобно. Том и не хотел вступать в прямую, физическую конфронтацию. Вообще ничего он не хотел. Хотел только, чтобы всё это закончилось – и то, что происходит непосредственно сейчас, и непонятное, но упрямое присутствие Оскара в его жизни.

- Чего ты за мной ходишь? – спросил Том. – Чего ты от меня хочешь?

- Я уже отвечал на этот вопрос. Ничего не изменилось.

Том дёрнул плечом, всё-таки освобождаясь, поскольку Оскар не удерживал.

- Единственная твоя возможность меня получить – изнасилование. Я даже не боюсь, что ты это сделаешь. Потом встану, отряхнусь и буду жить дальше, - сказал с оскалом, глядя Оскару в глаза.

Тот не дрогнул ни от режущей улыбки, ни от резких слов. И сказал:

- У меня складывается впечатление, что ты напрашиваешься. Слишком часто ты упоминаешь изнасилование как выход из ситуации.

- Напрашиваюсь? – Том усмехнулся, продолжая скалить зубы. Кивнул. – Конечно, я же всегда нарываюсь на грубость, всегда сам виноват.

- В другом смысле напрашиваешься, - спокойно пояснил Шулейман. – Ты хочешь этого.

На лице Тома отразилось удивление, которого не сумел скрыть. И не захотел скрывать, чтобы Оскар видел, насколько его предположение нелепо. Он хочет быть изнасилованным, серьёзно? Только Оскару такое могло прийти в голову. Тем временем Шулейман продолжил:

- В свете того, что ты получал удовольствие от моей грубости, что меня порядочно поражало, это очень похоже на правду. Нам стоит обсудить твою новую страсть до подчинения и боли.

Тому потребовалась пара секунд, чтобы собраться и выдать достойный ответ на это вопиющее сумасшествие. Особенно с учётом того, что насчёт прошлого Оскар был прав – ему, боящемуся боли и насилия, не нравилось то, что Оскар с ним творил, но вопреки всем знаниям о себе наслаждение он получал колоссальное.

- Обязательно обсужу. Но не с тобой, а с тем, с кем мои страсти будут актуальны, - холодно сказал Том.

Убрав руки в карманы, Шулейман задумчиво изучал его взглядом.

- Может быть, ты меня специально провоцируешь? Прямо здесь прижать тебя к дереву? Как раз Джерри говорил, что ты оценишь внезапный секс в парке.

Оскар сделал шаг к Тому. Хоть он и не планировал торопиться и идти напролом, но разве же сможет он отказать, если Том так хочет? Оскар не был человеком, который следует плану без оглядки на изменение обстоятельств. Том отступил на шаг и угрожающе ответил:

- Только попробуй.

- И что ты мне сделаешь? – Шулейман усмехнулся, воспринимая происходящее не иначе как игру. Разогрев.

- Мужчины из солидарности не бьют в пах. А я бью, - максимально прозрачно намекнул Том. – Ноги у меня хоть и тонкие, но сильные. Я обучен драться в основном ими.

- Да ладно, не наговаривай на себя. Ты тоже мужчина.

Том открыл рот и закрыл, передумав говорить. Покачал головой. Оскар невозможный человек. Ты ему серьёзно – а ему пофигу, он шутит и что угодно перевернёт.

- Да, тоже, - только и ответил Том.

Обойдя Оскара, продолжил путь в поисках удобного места, где можно присесть и удобно доесть остывший обед. На ходу откусил кусок, испачкавшись в соусе, поскольку не постарался кусать аккуратно. Опять Оскар оказался рядом, шёл по левую руку и остановился, вынуждая и Тома остановиться.

- Пойдём, у меня в машине есть салфетки, - сказал Шулейман так, будто они как минимум очень, очень хорошие друзья и уедут непременно вместе.

- Я человек простой, могу и рукой рот вытереть, - ответил Том.

- Не сомневаюсь.

Шулейман пресёк очередную попытку уйти, взяв Тома за локоть. Том дёрнул рукой сильно и достаточно резко, чтобы избавиться от пальцев на себе.

- Оставь меня в покое, - сказал он. Посмотрел время на телефоне. – До конца обеда осталось двадцать минут, дай мне спокойно поесть. Я устал и хочу отдохнуть. Просто уйди, - к концу уже не требовал, а просил.

Искреннее просил оставить его. Том на самом деле устал. Если бы просто отработал половину дня, устал бы лишь физически и уже к половине второго отдохнул и восстановился достаточно, но навязчивое присутствие Оскара, вынужденное взаимодействие с ним выпивало силы, точа нервы. Зачем он это делает? Зачем снова и снова появляется, не давая забыть и начать новую, чистую от него страницу жизни, упрямо пытаясь исправить поставленную Томом точку на запятую. Хочет продолжить отношения? Том мог в это поверить. Только он больше не хотел.

Двадцать минут, на поиски наиболее удобного места уже нет времени. С испорченным настроением Том сел на низкую оградку вдоль ухоженного газона. Томя, в груди разливалась досада. Что за несправедливость? Ему ещё работать до шести, потом добираться домой, а вместо отдыха вернётся на участок с нервным напряжением и усталостью. Похоже, придётся сегодня плакать. Но не сейчас, вечером. К тому моменту, может, и забудет о том, что хотел расклеиться и распустить сопли. На то и расчёт вдобавок к тому, что не собирался давать слабину перед Оскаром. Он сильный. А когда всё-таки расклеиваешься, достаточно оставаться сильным внешне, внутреннее подтянется следом. Закон обратной связи.

Оскар сел рядом, коснулся его левой руки, лежащей на ограде. Ничего не говоря, Том убрал руку, разрывая секундный контакт, и встал. Не получится у него нормально пообедать, надо смириться. Двигаясь к выходу из парка быстрым шагом, Том заталкивал в рот остатки еды, чтобы наконец-то освободить руку и выбросить промокшие салфетки. Шулейман смотрел на его решительно удаляющуюся фигуру. Каков упрямец. Прям залюбоваться можно тем, как упёрто и самозабвенно он делает вид, что их отношения ему больше не интересны. Ага, остыл он, как же, ничего в сердце не ёкает.

Каждый день… Оскар принимал душ, завтракал, в обязательном порядке прощался с Терри, говорил, сколько примерно его не будет, и, схватив ключи от машины, убегал из дома. Всё раньше убегал.

- Колючий, - Терри потёр щёку, оцарапанную щетиной во время поцелуя.

Шулейман заглянул в ближайшее зеркало, потрогал лицо:

- Действительно, надо побриться. – Подумав секунду, он махнул рукой. – Ай, ладно, сойдёт.

Отложив дела, Терри проводил его до двери. Надев солнцезащитные очки, Оскар попрощался ещё раз:

- Пока. Если буду задерживаться, позвоню, - и выскочил за порог.

Всё шло по кругу: маршрут, который уже выучил наизусть, Том в светло-синей униформе и с копьём или метлой в руках, скрытых резиновыми перчатками, обмен репликами и периодическое молчание, расставание – Том ни разу не попрощался. Оскар ещё пару раз предлагал ему пообедать вместе, но Том отказывался. Шулейман отъехал ненадолго, взял обед на вынос. Раз Том не соглашается идти в ресторан, ресторан приедет к ним. Но и от предложенного угощения Том отказался и заодно вернул Оскару его же слова, что в его машине не едят.

- Для тебя я сделаю исключение, - не растерявшись, сказал Шулейман.

- Мне от тебя не надо особого отношения. Предпочту – никакое.

Не поддавшись завлекательным уговорам, Том демонстративно направился к точке уличного торговца отличным донер-кебабом в лепёшке, после которого энергии с лихвой хватало на окончание трудового дня и дольше. Впервые Том отказался от еды. На секунду Шулейман даже подумал, что это у него серьёзно – то, что между ними всё кончено. Но мысль быстро испарилась, потому что не может быть.

- Гордый стал? – поинтересовался Шулейман, ведя машину параллельно движению Тома и не глядя на дорогу. На такой черепашьей скорости всё равно нереально попасть в ДТП.

- Да. Спасибо за то, что научил меня этому.

Так, значит. Прекрасное подтверждение тому, что Том выделывается от обиды.

- Преподам тебе ещё один урок, - сказал Оскар, не отрывая от него взгляда. – Гордость не способствует счастью.

- Между тем, чтобы быть несчастливым гордецом или несчастливой тряпкой, я выберу первое, - ровно ответил Том.

- Несчастливым? Хочешь обнулить и переврать всё, что было? Не пытайся. Ты был счастлив, - утвердил Шулейман.

Том согласился с ним:

- Был. Но это в прошлом. И, если проанализировать, может, и не останется ничего от счастья.

Тут Том блефовал. Нездоровое, с оттенком принуждения, но счастье было, не мог это опровергнуть, он жил в невероятном, пугающем счастье, дышал им. А потом всё рухнуло, от первого надлома, коим стало предложение вступить в брак и его согласие без искреннего желания, до недавней ночи, когда Оскар привёз его в Ниццу и снова обманул, что стало последней каплей. Период распада затянулся, но теперь будет быстрее. Когда-нибудь Том сумеет забыть о том хорошем, что между ними было, не вспоминать всю их поразительную историю. Воспоминания блекнут со временем, притупляются чувства. Даже память о подвале утратила яркость и силу, став неважной в настоящем, у воспоминаний о себе и Оскаре нет шансов. Надо только подождать максимум десять лет.

- Я был счастлив, - безапелляционно сказал за себя Шулейман. – В принципе, сейчас тоже не страдаю.

- Только в этом не моя заслуга, а твоего парня. Мужчины… Не знаю, сколько ему лет.

- Меньше, чем ты думаешь.

Самую малость, но задело, кольнуло. Воображение, тварь бессердечная, нарисовало молоденького парня, вчерашнего ребёнка, у которого всё ещё впереди, и который счастлив в объятиях Оскара, открыто улыбается, смеётся. Он непременно хорош собой, в том числе благодаря неподдельной свежести юности, и является незаурядной, развитой личностью, но при этом послушный мальчик, с Оскаром нельзя не быть послушным. У Тома тоже всё впереди, много чего, но и позади много, и след опыта не стереть.

- На молоденьких потянуло? – Том спросил, но не ждал ответа. - Тогда нам точно не по пути. Я уже не стану моложе.

- Если не знать, тебя можно принять за двадцатилетнего и даже младше. Но это так, к слову. Ты меня устраиваешь в своём возрасте.

- Бедный твой парень, - Том искренне сочувствовал тому, кто ему больше не соперник. – Он тебя ждёт дома, а ты в это время пытаешься ещё и меня затащить в постель.

- Пока он о нас с тобой не в курсе, но, думаю, он не будет против.

- Не в курсе? – Том аж воскликнул, усмехнулся. – Каким глупым и слепым надо быть, чтобы ничего не заметить? Тебя тупые возбуждают? После меня перемкнуло? Только я поумнел и даже раньше не был ему конкурентом, судя по твоим словам. Хотя, если он намного младше, у него тоже есть шанс перестать быть одуванчиком.

- Я бы не сказал, что он тупой, - заметил Шулейман. – Скорее, наоборот.

- Может быть, ты тупой? – Том мельком взглянул на него. - Раз думаешь, что он ничего не замечает и не понимает. И что значит «не будет против»? Он совсем тряпка? Похоже, ты нашёл мне достойнейшую замену.

- Впервые встречаю в одном высказывании оскорбление другого человека и самого себя. Ты мне нравишься, когда злишься, - Оскар улыбнулся. - Когда не злишься, тоже нравишься, - добавил, давая понять, что у Тома нет шансов выкрутиться сменой личин, и его «холодность» обречена. - Мы с тобой можем быть счастливы.

- Не можем, - отрезал Том. – Я этого не хочу. Будь счастлив со своим Т.

- С ним у меня всё в порядке, не беспокойся. Надеюсь, вы подружитесь.

Ошеломлённый словами Оскара, Том даже остановился, повернулся к тоже затормозившей машине.

- Ты предлагаешь мне отношения втроём? Ты совсем с ума сошёл?

- Именно на это я и рассчитываю.

Том в шоке покачал головой. Оскар всегда был наглым, но это уже какое-то помешательство.

- Оскар, ты меня слышишь? Я – не хочу быть с тобой. Даже если ты расстанешься со своим партнёром, я к тебе не вернусь, и быть участником отношений втроём я тем более не хочу. Перестань искать со мной встреч, - сказал Том и быстрым шагом пересёк тротуар в противоположную от Оскара сторону, скрываясь в узком проходе между зданиями, куда машине не проехать.

Сбежал. Это не спасёт, поскольку может прятаться сейчас, ныряя из закоулка в закоулок, но с окончанием обеденного часа должен будет вернуться на рабочее место, куда Оскар может беспрепятственно подъехать. Но хотя бы сейчас разорвал встречу, уже не знал, как избавиться от общества Оскара, не убегая от него физически. Может быть, так Оскар наконец-то поймёт, что между ними отныне пропасть, которую не нужно преодолевать.

Едва Том вышел на параллельную улицу, как перед ним появился красно-оранжевый автомобиль с невозмутимым Шулейманом. Оставалось только тяжко вздохнуть – ещё один день будет долгим. Посмотрев на время, Том неторопливо пошёл в сторону места, где остановился перед обедом, как раз к двум должен дойти, может, немного раньше.

- Хочешь погоняться? Давай наперегонки! – крикнул Оскар неуместно весело и, остановив машину на секунду, громко газанул на месте, демонстрируя мощь мотора.

Голос его смешивался с гулом города, но не тонул в нём настолько, чтобы не разобрать слов. Только Том сделал вид, что не услышал. Не повёлся и даже не сказал, что это глупо, у него нет шансов против автомобиля. Тоже странно, как и то, что он отказался от вкусного обеда, доставленного практически под нос.

- Эй? – позвал Шулейман, мастерски не обращая внимания на безразличие. – Садись, подвезу хоть немного.

Том продолжил делать вид, что не слышит. Ничего не слышит, ничего не видит, ничего не скажет… Шёл, прижавшись к линии зданий, чтобы подальше от Оскара; чтобы шум улицы крал возможность нормально разговаривать, освобождая от принуждённого, нежеланного взаимодействия.

«Уезжай, уезжай…», - Том мысленно просил, внушал.

Не смотрел в сторону Оскара, но чувствовал на себе его внимание и удивился, повернув голову и обнаружив, что его нет поблизости. Но, когда дошёл до места, Шулейман был уже там, курил, небрежно стряхивая пепел в открытое окно. В голове мелькнула мысль – перевестись на другой маршрут, но сразу отбросил её. Потому что не имеет смысла. В Ницце Оскар король, во всей Франции король, от него не спрятаться, если он захочет найти. Том в клетке, из которой нет выхода, пока Оскар не позволит выйти. Только клетка размером не с квартиру, куда Оскар хотел его поселить и пользоваться в своё удовольствие, а с целый город. Пускай он не может пока добиться полной свободы, но ему по силам раздвинуть её границы. Оскар своего тоже не получит. Собственная решимость придавала сил, помогая не сдаваться. Надев перчатки и взяв копьё, Том приступил к работе.

Том исполнил мечту Джерри. Не купил квартиру из его несбыточных фантазий, но арендовал именно такую – угловую, просторную, полную светла, с лаконичным дизайном смешения модных веяний и вечных деталей, которые никогда не будут выглядеть устаревшими и нелепыми. Но уже через неделю Том понял, что это – не его дом, не по его душе. Квартира радовала глаз, была во всём удобна, но чувствовал себя здесь так, как когда-то в парижской квартире, доставшейся от Джерри – не испытывал в ней уюта, чувства «своего угла». Выбрав другое жильё, к подбору которого подошёл вдумчивее, так, чтобы сердце отозвалось на фотографию, Том разорвал контракт, вернул себе заранее уплаченные деньги и выселился. Переехал к морю.

Новая квартира встретила лёгким сумраком, создающим приятный покой после обилия дневного света со всех больших окон, и запахом тёплой морской свежести, льющимся из окон, заботливо открытых на проветривание сотрудницей конторы по аренде недвижимости, что подготавливала квартиру к въезду жильца. Том прошёл по комнатам, разглядывал всё, касался, знакомясь тактильно. Впитывал очередной новый дом с вопросом в глазах: «Мы подружимся?», на который не мог ответить никто, кроме него самого. Да, ему здесь комфортно. За один только запах из окон эту квартиру можно полюбить. И оказалось, что запах моря не единственный приятный, цепляющий сердце, другой Том обнаружил, когда пришло время ложиться спать. Постельное бельё источало цветочный аромат, сотканный из переплетения не меньше пяти оттенков, совсем не похожих на химию, что неожиданно, непривычно, поскольку, насколько Том понял, в отелях и арендных квартирах предпочитают использовать нейтральные моющие средства, иногда совсем без запаха. Том зарылся носом в подушку и закрыл глаза, позволяя благоуханию почти живых цветов окутывать, перенося в светлое детство. Другое детство, где ему не надо сидеть у окна, мечтая, что всё будет.

Также Тома впечатлил холодильник – с прозрачными дверцами, открывающими вид на всё, что есть внутри. Когда обзаведётся собственным жильём, надо будет купить себе именно такой. Это очень удобно – не открывать дверцу всякий раз, чтобы изучить ассортимент продуктов. За день Том открывал холодильник огромное количество раз и мог смотреть в него долго, как эстеты любуются произведениями искусства на выставках.

Первым утром в новой квартире Том обратил внимание на грязь на полу, которую наследил вчера, когда в уличной обуви осматривал комнаты. Совсем немного, так, пыль, но на голом, блестящем от гладкости наливном полу и она бросалась в глаза. Недолго думая, отыскал швабру и взялся за уборку. Затеял генеральную уборку, в которой квартира не нуждалась, но в нём проснулся энтузиазм навести красоту своими руками, по-своему. Открыл все окна настежь, пропуская через комнаты потоки ветров.

Когда он в последний раз убирался? Капитально – в роли домработника. Никогда после не наводил порядок везде, основательно, ещё и с удовольствием. С удовольствием вообще впервые. Уборка отлично отвлекала от мыслей. В череде повторяющихся движений руками в голове воцарилась благоговейная, очищенная пустота. В чём-то жить одному хорошо, можно ни с кем не считаться, ни под кого не нужно корректировать привычки и планы, никто не отвлечёт от любого дела, какому пожелаешь посвятить время. Хорошо жить без Оскара.

Можно жить. Солнце светит, город бежит, настроение удовлетворительное в сторону приподнятости. Ничего не изменилось после отказа от него. Прежде Том придавал Оскару и их отношениям слишком большое значение. Но теперь думал иначе, разом вырос из всех сказок о вечной, предопределённой любви, что простит и переживёт всё. Чувства – это всего лишь чувства, если не наделять их большим значением.

Закончив с уборкой, Том отправился в магазин, так как купленный вчера ассортимент продуктов скуден. Сегодня суббота, потому можно было никуда не торопиться, весь день свободен. Выбрав ранее неиспробованный рецепт блюда на обед, Том снова вышел из дома, чтобы докупить недостающие ингредиенты. Приготовил обед, поел, оставшись довольным новым вкусом, загрузил посудомоечную машинку.

Уйдя с кухни, Том сел за ноутбук с намерением поработать, до съёмки для Эстеллы С. оставалось чуть меньше полутора месяцев, не так уж много, надо бы начать намётывать план грядущей работы. Поскольку в прошлый раз Том полностью изменил концепцию съёмки, Себастьян дал арт-директору отдых и предложил сразу всё сделать Тому, с его согласия, разумеется. Том согласился. Правда, не был уверен, что справится достойно, вдохновение к нему не приходит по заказу. В прошлом году загорелся и потому без труда креативил, а сейчас… Сейчас случился затуп.

Ему предстояло исполнить две работы: обновить рекламу серии органической косметики, с которой работал изначально, и провести полный рестайлинг другой линии, которую вёл в массы не он. Щёлкая присланные Эстеллой С. материалы – фотографии продуктов, текстовые описания, даже разбор составов, Том задумчиво скрёб пальцем висок. Что можно придумать? Мысль формируется… Мысль не формируется. Свою фотосессию для органики Том видел идеальный для данной линии, потому мозг отказывался рождать что-нибудь новое. А со вторым проектом решил импровизировать, когда будет ближе к делу. Главное, есть за что зацепиться – кардинальная смена дизайна флаконов и баночек на матовый чёрный цвет с минимумом надписей на лицевой стороне давала почву для разгула воображения. И хотя сам Том не стал бы покупать такой чёрный крем или другой косметический продукт, обновлённая линия выглядела действительно интересно, многим должно понравиться. Его цель – донести предложение до потенциальных покупателей в лучшем виде.

Владельцу Эстеллы С. Том уже сообщил о том, что переехал в Ниццу и теперь не может уехать из этого города. Себастьян согласился перенести съёмку и даже обрадовался, поскольку из-за территориальной близости Ницца похожа на Италию, можно будет не изменять продвигаемой с самого основания компании идее, что вся реклама бренда снимается на итальянской земле. Лишь чуть-чуть придётся слукавить, на четыреста пятьдесят четыре километра.

У строки «Входящие» высветилась цифра один, извещая о том, что что-то новое упало на почту. Том кликнул на электронное письмо и, читая текст под темой «Версаче», удивлённо выгнул брови. В письме ему приносили извинения за разрыв деловых отношений, напускные, как Тому показалось, и предлагали сотрудничество в рамках осенних показов – предлагали место ведущего фотографа на представлении свежей коллекции и последующих шоу в рамках сезона. Его так быстро простили? Том не сдержал усмешки.

Мечты сбываются: так стремился попасть на показ и именно на Версаче возлагал самые большие надежды, поскольку до Дольче Габбана так и не добрался, и вот, его пригласили. Только уже не надо. Представителю Дома Том ответил вежливым отказом. Фотограф на показе – это бегай вокруг подиума и снимай моделей так, чтобы одежда на них выглядела как можно эффектнее и сами девушки и парни тоже не получились перекошенными. Никакого простора для фантазии, Тому это было неинтересно. Больше у него не было повода рваться на модные показы и соглашаться на любую работу. Но после отказа Том приписал, что с удовольствием поработает с брендом в качестве фотографа на фотосессии, если для него найдётся место.

Отослав ответ, Том поискал по квартире какую-нибудь подходящую бумагу, взял карандаши и ручку и вернулся в кресло у письменного стола, забравшись в него с ногами. Положив тонкий блокнот с неразлинованными листами на колени, он принялся записывать и рисовать наброски, пока что очень схематические, лишённые всяких деталей. Не задумывался о том, как лучше, а просто переносил на бумагу всё то, что было в голове. Заметки лишними не будут, из них можно собрать цельный образ, если раньше его не осенит другой идеей. И надо будет завершить планирование будущих фотосессий и отослать их Себастьяну хотя бы за две недели до начала работы, чтобы успели подготовить всё необходимое.

Если всё время чем-то заниматься, одиночество не ощущается. Сомнения не зарождаются. Нужно занимать себя физической и умственной деятельностью, на первое время это отличный вариант. Потом привыкнет, адаптируется, и уже не нужно будет прятаться в деятельности, чтобы ежедневно продуцируемая психическая энергия не пошла не в то русло, рождая ощущение себя в вакууме и мысли, мысли, мысли... Пока что вредоносные мысли не посещали, но, зная себя, Том понимал, что гарантий нет. Он обязан быть сильным сейчас, а слабость позволит себе когда-нибудь потом, когда переходный этап жизни будет успешно пройден.

Вымыв руки перед перекусом, в качестве которого пока не определился, что бы хотел съесть, Том задержался у зеркала. Смотрел на своё отражение и впервые не мог разглядеть в себе Джерри, не мог представить, что у этого парня из зеркала есть психическое расстройство и альтернативная личность, в нужный час выбирающаяся наружу. Нет, они не стали непохожи, но не видел его, не находил в себе необходимости в нём. За прошедшие полтора года Джерри дал ему больше, чем в объединении. В слиянии Том получил всё хорошее, нужное и полезное без усилий, в подарок, а после развода менялся своими силами, где-то осознанно, где-то нет, в этом значимая разница. Может быть, Джерри снова больше нет, случилось незаметное слияние? Впервые Том мог посмотреть на себя и сказать, что больше не нуждается в Джерри. Не потому, что бьёт себя в грудь: «Я сам могу!» и не хочет делить свою жизнь на двоих, а потому, что всё, для чего нужен был Джерри, теперь может сам – не сдаваться, даже когда жизнь бьёт, и делать свою жизнь лучше.

Всё указывало на то, что Джерри нет, ему не нужно быть, когда исполнена его миссия. Но, Том помнил, в видео-послании Джерри говорил, что останется, останется и будет наблюдать. Мог ли он обмануть, могло ли всё это быть хитрым планом по достижению исцеления, в который его, Тома, не посвятил? Мог и могло. Только отчего-то Том вопреки логике верил словам Джерри, если он сказал, что останется, так и есть.

Или то тоже хитрый план? Сказать: «Я буду наблюдать за тобой и приду, если ты не справишься», чтобы Том боролся. Всегда боролся, помня о присмотре, даже когда его на самом деле уже нет. Гениальный план, в духе Джерри. Но какая теперь разница, был ли план глубже, чем Джерри сказал? В любом случае он всё-таки добился своего, сделал Тома человеком, который не пропадёт.

И в этом единственная проблема будущих отношений с абстрактным кем-то, кто в голове Тома не имел ни лица, ни фигуры, лишь очертания человека, который рядом. Как он расскажет о своём расстройстве, о Джерри? Как объяснит всё тому, кто не в курсе совсем, кто не разбирается в теме? А обязан будет рассказать, потому что Джерри может включиться. Потому что это просто очень важная часть его личности, о которой неправильно молчать.

Но как? Том никогда и никому добровольно не рассказывал об этой части своей жизни. Посвятил в правду Эллис, но случайно, на эмоциях и искренне не знал, как будет говорить об этом с кем-то другим, осознанно. Как сможет. Выдержит ли удар, если тот не чужой, близкий человек, которому откроется, испугается и уйдёт? Это нормальная реакция, Том понимал, но так не хотелось снова, пусть даже на минуту, чувствовать себя сумасшедшим, не таким. Один человек уйдёт, второй, третий… На всякий случай Том готовил себя к тому, что с первого раза может не получиться, первый же человек может не быть тем, кто его поймёт. Главное – не влюбиться раньше времени. Вообще лучше не влюбляться, а руководствоваться в отношениях разумом. Чувства должны быть медленными, спокойными и поддающимися контролю, чтобы с человеком было хорошо, но не дышать им, чтобы не задохнуться в случае расставания.

Том взращивал в себе честность ради Оскара и их отношений, но теперь не отказался от этой идеи, а верил, что так на самом деле правильно. В отношениях должно быть комфортно, иначе в них нет смысла, а какой может быть комфорт без доверия? А доверие невозможно без честности.

Только есть одно но, которое необходимо учесть во избежание разочарований. У него есть лишь один опыт отношений – с Оскаром, но Том понимал, что в обычных отношениях всё иначе, чем было у них. У двух взрослых людей, вступивших в отношения, есть прошлое, долгое прошлое, которое нужно раскрывать со своей стороны и раскапывать в другом по крупицам. И только сам человек решит, что он позволит о себе узнать, а что нет. Так, Том может честно сказать, что болен, а может – умолчать. Партнёр точно так же может промолчать о чём угодно, может каким угодно казаться, и нет никаких гарантий, что «доверительные» отношения не будут связью масок. В обычных, нормальных отношениях нет многолетней прелюдии из близкого знакомства до любви, если только вы не были друзьями, прежде чем вступить в романтическую связь, но у Тома этот вариант отпадает. Нет истории болезни и досье, нет долгого совместного проживания, в котором вам не было необходимости казаться лучше, чем есть на самом деле. Отношения – это связь двух чужих друг другу людей, которые порой и не знакомятся по-настоящему.

Том так не хотел. Ему важно говорить, быть понятым и принятым даже в том, за что сам себя осуждает. Быть собой и знать того, с кем будет делить постель, не бояться повернуться к нему спиной. Не видел смысла в отношениях, в которых нужно притворяться. Но сам не будет искренним как минимум в одном, а это уже много. Никогда и никому Том не расскажет, сколько крови на его руках. Оскар навсегда останется единственным, кто знал всё, и это его не остановило.

Всё так сложно. Но нужно ли беспокоиться об этом? Пожалуй, нет, нужно только иметь в виду. То, что было у него с Оскаром – не норма, а редчайшее исключение; норма – это отношения двух незнакомцев. С реальной жизнью Том уже познакомился. Следующий шаг – реальные отношения.

Том коснулся зеркала и большим пальцем прочертил улыбку на губах отражения. Сам того не желая Оскар научил его тому, чему даже Джерри не смог – думать о будущем и выбирать себя. На пути к нему Том сделал сотню шагов вперёд, выше себя. Теперь сотня шагов обратно, но не назад, а – в сторону.

Придя на кухню, Том изучил продукты в холодильнике, тумбочках и шкафчиках и решил приготовить чипсы – из картофеля и овощей. Домашние прежде не доводилось пробовать. Хороший кулинарный эксперимент для вечера выходного. Ещё фильм интересный найти – и будет идеально. На ходу придумывая рецептуру, Том приступил к готовке, нарезая будущие снеки тончайшими ломтиками. Подбор сочетания специй – отдельное удовольствие, жаль только, что выбор ограничен шестью позициями, не считая соли и сахара. Разложив ломтики на пергаментной бумаге, присыпав их пряностями и травами, Том отправил противень в духовку и поставил режим конвенции. Теперь есть двадцать минут, чтобы подобрать кино под хруст. А завтра надо будет сходить на рынок и поискать крупных свежих крабов, в прибрежном городе с ними не должно быть проблем. После устриц в отеле с Эллис Том обратил гастрономическое внимание на морепродукты, которые на протяжении жизни почти не ел. Так сложилось, но никогда не поздно исправить упущение.

Да, Томом в его нынешнем состоянии можно залюбоваться… Но невозможно вечно смотреть даже на самое прекрасное произведение искусства. Спустя две недели Шулейман задолбался ездить за Томом и тратить полдня на его раскачивание. Он пожаловал в гости.

- Кто там? – спросил Том, поскольку в глазке, в который научился смотреть, темнота, Оскар закрыл его ладонью.

- Тот, кого ты ждёшь, - с самодовольной ухмылкой отозвался Шулейман.

Том даже не удивился его появлению. И нарочито вежливо и холодно сказал:

- Вы ошиблись адресом. Я никого не жду.

- Открывай.

- Извините, но я чужим не открываю.

- Феликс научил? – поинтересовался Шулейман, рукой опёршись на дверь.

Руку с глазка он убрал, и Том мог бы его видеть. Если бы посмотрел сейчас в глазок. Ему хватало голоса.

- Жизнь научила, - ответил Том.

- Поздравляю. Открывай.

С внутренней стороны двери тишина. Шулейман постучал, повторил требование открыть, которому, по его мнению, не может быть отказа. И ничего, ни ответа, ни шороха. Пять минут Оскару понадобилось на то, чтобы понять, что разговаривает сам с собой, Том не только не открыл, но и ушёл. То, что Том просто взял и ушёл от двери, заставило нахмуриться. Не поддерживает диалог, хорохорясь, что не впустит в квартиру; не молчит, прожигая взглядом дверь в напряжённой опаске, что дрогнет; не сидит под дверью, зажимая уши или наоборот слушая его, Оскара, голос, только делая вид, что его нет. Откуда Оскар знал, что Том не сидит под дверью? Знал. Чувствовал, что тут, в пределах пары метров, Тома нет.

Тем временем Том прилёг на диван, заткнул уши наушниками и включил видео-урок по тай-чи. Вариант альтернативной физкультуры, обычная йога уже опостылела, в последние полгода заниматься ей не возникало никакого желания. Ещё несколько минут Шулейман стоял на месте и сверлил взглядом дверь. И затем пошёл к лифту. Единственная в его жизни дверь ему не открылась. Через полчаса, когда кончилось видео, Том вынул один наушник и прислушался. Тихо. Оскар ушёл. Том думал, он будет настойчивее.

Шулейман и был настойчивее, но Том не открыл и во второй, и на третий раз. Учтя обстоятельства неудачных проб, Оскар подошёл к вопросу по-другому. Услышав подозрительный скрежет со стороны входной двери, Том насторожился и меньше, чем через минуту, был в напряжённой готовности встречать незваных гостей. Дверь распахнулась, Шулейман переступил порог, но встретил его не радушный приём, а дуло пистолета, направленное в грудь, и Том в твёрдой стойке, держащий обеими руками оружие.

Как и где Том раздобыл огнестрельное оружие – отдельная мутная история, не имеющая большого значения. Купленный им пистолет был даже на вид не новым и имел плохое прошлое, но они не в той стране, где любой желающий свободно может приобрести оружие, а контактов нужных людей у Тома не осталось, потому выбирать не приходилось. Обзавестись огнестрельным оружием он решил на всякий случай, потому что лишним оно не будет, пусть лучше лежит дома, чем его не окажется под рукой в опасный момент. Личной охраны у него нет, никто его не защитит, Том больше не желал быть жертвой и принимал превентивные меры, чтобы этого не допустить. Вторжение в дом – как раз тот случай, когда стоит действовать на опережение и сразу показать свою силу. О том, что это может быть Оскар, Том не подумал. Да и неважно.

Шулейман не успел удивиться, а Том ничего понять и тем более сделать, когда его обезоружили и скрутили, уложив лицом в пол. Охренели оба. Оскар не просил его сейчас охранять – только вскрыть неподатливую дверь. Но охрана не нуждалась в приказе, у них рефлекс: видим потенциальную угрозу, коей является человек с оружием, устраняем её. Тому ещё повезло, что его всего лишь опрокинули и придавили, скрутив руки.

Вывернув шею, Том большими глазами посмотрел на незнакомых мужчин. Что это было и продолжает происходить? Но он помалкивал. Шок вкупе с давлением крепких рук и тяжёлой ступни на спину присмиряли лучше любой диалектики. Поскольку не мог исправить случившегося, Шулейман сделал вид, что так и надо, и только отдал приказ:

- Отпустите его.

Охранники послушались, без оружия Том больше не представлял опасности. Поднявшись на ноги, Том посмотрел на Оскара.

- Привет, - сказал тот как ни в чём не бывало.

- Это дико в твоём стиле – ткнуть человека мордой в пол и ждать, что он будет тебе рад, - ответил Том с холодным, скреплённым гневом в глазах. – Что, решил взять пример с Эванеса и позвать на помощь крепких парней? – скрестил руки на груди и окинул взглядом незнакомцев, вернувшись затем к Оскару. – Мне сразу раздеться, чтобы меня не били и руки-ноги не выкрутили?

- Можешь раздеться, если хочешь, - ухмыльнулся Оскар. Выпад Тома не возымел эффекта. – Помощь мне понадобилась, чтобы вскрыть дверь, дальше – случайность. Кто ж знал, что ты меня с оружием будешь встречать, - разведя руками, объяснил он, поскольку не привык молчать.

- Теперь я встречаю незваных гостей только так.

Отвлёкшись от Оскара, Том ещё раз взглянул на трёх мужчин. Они казались какими-то… знакомыми? Напоминающими кого-то? Их внешний вид разительно отличался от того, как прежде выглядела охрана Оскара. Никаких костюмов и «рабочего» серьёзного выражения лица, только суровый вид, устрашающий одним взглядом, и берцы или поношенные кроссовки на ногах.

- Мы покурим на лестничной площадке, - сказал один из мужчин, тот, что стоял ближе к Тому, поворачиваясь к двери.

Том без истеричных ноток, но требовательно протянул руку:

- Верните пистолет.

Мужчина повернулся обратно, показал отнятое оружие:

- Это мы забираем.

- Что? – Том изменился в лице в сторону ярких эмоций, неприятного удивления, свёдшего брови к переносице. – Мне было непросто его купить. Отдайте.

- Непросто? – повторил за ним мужчина и усмехнулся. – Тем, кому непросто достать оружие, его тем более нельзя доверять.

Быстро поняв, что требовать бесполезно, Том снова скрестил руки на груди и с вызовом вздёрнул подбородок:

- На Оскара я могу и с ножом броситься, с ним я умею обращаться ещё лучше, чем с пистолетом.

- Значит, мы каждый раз будем заходить вперёд и забирать у тебя колюще-режущие предметы, - ровно ответил мужчина и вышел из квартиры, не видя смысла в продолжении диалога.

Его друг задержался у порога и обратился к застывшему, возмущённому, открывшему рот Тому:

- Закрой рот, красавица. Не надо играть с оружием, поранишься ещё. Или кого-то поранишь, - его слова прозвучали не насмешкой, а советом, но от того менее оскорбительными они не стали.

Шулейман выгнул бровь, глянув на оставшихся представителей своей охраны. Он представить не мог, чтобы какой-то другой работающий на него человек позволил себе оскорбление. Но в этом разница – эти люди на него не работают, они – сотрудничают с ним.

Из-за притворённой не до конца двери до Тома донеслись слова удаляющихся мужчин:

- Снова будет орать? – размыслил вслух один.

- Хочешь заключить пари? – спросил в ответ второй.

- Можно. Надо же как-то развлекаться…

Тому хотелось закричать, топнуть ногой от обиды. Так нечестно! Сначала особенный для него нож Оскар забрал, теперь забрали пистолет, который с трудом добыл, рискуя снова нарваться на проблемы с законом. Том еле удерживался, чтобы от пылающих внутри эмоций не задрожали губы. Его всё-таки вывели из себя! Том перевёл взгляд от двери к Оскару, который всё это время смотрел на него. Шулейман заметил:

- У тебя кровь.

Кровь из носа, которым Тома ударили об пол, не специально и не особо сильно, но для начала кровотечения хватило.

- Я в курсе, - Том чувствовал влажное тепло на лице, но до этого момента не обращал на текущую кровь внимания, другое было важнее.

- Давай помогу, - Оскар шагнул к нему.

- Это тоже в твоём стиле: сначала причинить вред, потом великодушно помогать исправлять последствия.

- Когда это я так поступал? – Шулейман справедливо, как ему казалось, выказал несогласное недоумение.

Он так не делал, не был человеком, который бьёт и лечит.

- Действительно, - Том зло оскалился. – Ты причинял мне боль словом и делом бесчисленное количество раз, а извинялся от силы пять.

- Иди сюда, - серьёзно, требовательно сказал Шулейман, сворачивая дискуссию.

- Не подходи ко мне.

Том держал себя в руках, целился твёрдым взглядом, но нервно дёргающаяся жила на шее выдавала, в каком близком к взрыву состоянии он находится.

- Не доводи до греха, - добавил Том. – Я не пошутил насчёт ножа.

- Ещё один грех тебе уже не сделает хуже.

Никогда Шулейман не упускал возможности ткнуть Тома носом в его «послужной список», ни вначале, когда любой нормальный человек опасался бы убийцы под своей крышей, ни сейчас, когда хотел заполучить его обратно в свои объятия. Это ещё один пункт, который Том мысленно добавил в список: «Почему не надо связываться с Оскаром», и которого не должно быть в нормальных отношениях. Не очень-то приятно, когда тебя тыкают в кровь на твоих руках, пусть даже ты сам это знаешь и признаёшь.

- Но тебе сделает, - ответил Том и, развернувшись, ушёл в комнату.

Глава 9

Ничего не вижу, никого не слышу,

Никому не скажу;

Всё, что было раньше, всё, что будет дальше,

Я сегодня прощу.

Сколько можно ждать, ждать, ждать,

Ты же видишь, я еле дышу.

Но ничего не вижу, ничего не слышу

И не скажу.

Nansi, Sidorov, Не скажу©

Вечером после работы Том вышел из душа и испуганно замер, почти столкнувшись с Оскаром, поджидавшим у двери в ванную комнату. Мрак коридора накладывал тень на его лицо, мешая хорошо видеть выражение, только глаза блестели, ввергая в чувство угрозы. Впервые Том почувствовал подобное рядом с Оскаром, но всё это – внезапное появление незваного гостя, тайком проникшего в дом и заставшего в уязвимом положении, вызвало неподконтрольное ощущение растерянности и подспудной тревоги. Между ними всего шаг, небольшой, ничтожное расстояние в текущей ситуации, и молчание с обоюдными взглядами в лицо, которое длилось всего секунды, но закатывало в напряжение, как в тиски на всё тело.

- Ты же не открываешь мне, пришлось обзавестись собственным комплектом ключей, - ответил Шулейман на немой, бессмысленный вопрос о своём неожиданном появлении здесь.

Том явственно уловил пары спиртного в его дыхании, знакомый запах коньяка.

- Ты пьян, - сказал Том без претензии и презрения, с непонятной настороженностью констатируя факт.

- И что? – усмехнулся Оскар, как будто с наездом.

Тому это не понравилось – как и количество алкоголя в его крови. Когда-то пьяный Оскар был привычным настолько, что запах коньяка ощущался его запахом, но успел бесконечно отвыкнуть от него такого. И сейчас, когда между ними всё кончено и доверие утрачено, не получалось смотреть на Оскара так, как раньше, не обращать внимания на градус. Он пьяный пугал, потому что Том не знал, чего от него ожидать – и каким-то задним чувством понимал, что ничего хорошего его визит, его близость в таком виде не сулят.

Постаравшись взять себя в руки и не поддаваться сковывающему напряжению, Том ответил:

- Когда ты в прошлый раз зажал меня в коридоре в таком состоянии, для меня это едва не окончилось изнасилованием.

- Опять ты об изнасиловании, - заметил Шулейман с блуждающей ухмылкой на губах и сощуренным взглядом, пристально сканирующим лицо Тома.

И сделал шаг вперёд. Том отступил от него и упёрся спиной в стену. Плохо, это очень плохо. Ощущая, как напряжены мышцы лица, Том беспомощно смотрел, как Оскар приближается, и не воспользовался этими мгновениями. Он уже проиграл, уже не побежит и не будет драться. Это ощущение пришло с какой-то мучительной отстранённостью, и поделать с ним ничего не мог. Шулейман обратил внимание на взгляд Тома, напряжённо не отрывающийся от его лица – неприкрыто честный, на грани загнанности и испуга. Может быть, Том бы чувствовал себя спокойнее, увереннее, будь он одет, но прикрывало его лишь обёрнутое вокруг бёдер полотенце, под которым, в этот момент особенно хорошо это почувствовал, воздух беспрепятственно касался голой кожи. Хотелось прикрыться, протолкнуть полотенце и зажать между ног, чтобы ткань защищала самые интимные части тела. Хотя бы их. Потому что сейчас прикосновения воздуха подстёгивают страх [напряжённое ожидание] и чувство беспомощности. Потому что останется обнажённым, если Оскар снимет с него всего одну деталь, которая даже не одежда. Том думал обо всём этом и всё равно не мог убежать. Такие долгие секунды.

Неужели он боится? По-настоящему? Об этом подумал Оскар. Когда-то давно он часто видел у Тома такой взгляд затравленного зверька, просящий об одном – не приближайся. Не боясь испугать, тем не менее, он ни разу не делал ничего, чего бы Том не смог выдержать на самом крайнем рубеже последнего предела. Кроме случая с Эванесом, когда за волосы притащил Тома, бросил к ногам и предложил другу, но и тогда он ничего не позволил сделать, лишь напугал до обморока. И ещё тот эпизод, когда принудил согласиться на секс, но после жестокого поведения позаботился о том, чтобы Тому не было страшно.

А сейчас, сделает? Оскар не верил страху Тома, этот его настороженный взгляд не останавливал. Скорее, наоборот. Шулейман поднял руку и коснулся волос Тома, подсохших после душа. Том повёл головой в сторону, уходя от прикосновения, скосил глаза к незваному гостю, опасаясь терять его из виду даже на секунду. Оскар всё-таки закончил начатое, запустил пальцы Тому в волосы, что уже отросли, и теперь было удобно перебирать кудри, сейчас чуть влажные и оттого более тёмные по цвету. Или схватить, сжав ладонь в кулак, когда-то Джерри не мог выбраться из такого захвата. Том не пытался, но тоже не сможет.

Том не остановил его. Стоял напряжённым камнем с нервным взглядом и плотно сжатыми губами. Шулейману очень, подкупающе нравилось напряжение его застывшей позы, острые линии зажатых плеч и слабость между строк, выраженная в опущенных вдоль тела руках. Если Оскар сейчас что-то сделает, это будет крах. Том боялся Оскара. Боялся, что не сможет его остановить, сейчас – никак не сможет. На своей территории он сейчас чувствовал себя не хозяином, а загнанным в угол. Ещё больше боялся того, что, как бы ни хотел думать обратное, скорее всего, получит удовольствие, даже без согласия, даже грубо. Это спутает всё, не позволит ему так же вести линию, которая у него отлично получалась, которую искренне хотел вести, потому что считал единственно правильной. И хуже всего то, что даже после насилия он не сможет Оскара возненавидеть. Так было бы проще, но уже сейчас понимал, что шансов нет. Если бы мог, давно бы уже ненавидел.

Если Оскар сейчас до него дотронется, коснётся обнажённой кожи, это будет хуже, чем секс. Отчего-то чувствовал так. Шулейман опустил руку и провёл кончиками пальцев по плечу Тома. Отмерев, Том отвёл от себя его руку, говоря:

- Оскар, не надо. Не трогай меня.

- Думаешь, я приехал лишь ради того, чтобы потрогать твои волосы? – усмехнулся Шулейман, предпринимая новую попытку дотронуться, от которой Том дёргано отклонился, глянул волчонком. – Это мне тоже нравится, но я рассчитываю на большее.

- Езжай куда хочешь, и там всё получишь, - в диалоге Том осмелел, но жёсткое напряжение не отпускало.

Он хотел отойти, выйти из западни, в которую усилиями Оскара себя загнал, но Шулейман упёр кулак в стену, преграждая путь. Сказал:

- Я уже приехал.

- Извини, но даже по старой памяти я не разрешу трахаться с кем-то здесь. А со мной…

Шулейман не стал дослушивать, снова усмехнулся:

- Что ты всё о сексе? Я ж к тебе приехал отношения выяснить, а потрахаться так, бонусом.

- Мы уже всё выяснили. Потрахаться со мной тебе не светит. Всё? – пытаясь казаться бесстрашным, Том прямо посмотрел в глаза. – Тогда отойди и уходи.

- Всё-таки изнасилование, - сам себе кивнул Оскар.

И подался вперёд, почти зажимая Тома между собой и стеной. Почти, потому что не касался телом, но Том всё равно вжался в стену всеми костями, силясь быть дальше от него.

- Так хочешь? – добавил Шулейман с усмешкой, но вопрос был риторическим, он опустил взгляд вниз, быстро переключая внимание. – Это явно лишнее, - потянулся к полотенцу с однозначным намерением избавить Тома от единственного прикрытия.

- Не смей, - процедил Том, вцепившись в полотенце. – Оскар, не трогай меня. Ты пьян.

Его уже окутало облако пьяного дыхания, бьющего в лицо. Уносило в прошлое, где этот запах был нормой, и одновременно в непонятное в будущее, в котором – или ему повезёт, или его отымеют.

- Я в курсе, что пьян. Чуть-чуть. А ты явно выпрашиваешь грубый секс с применением силы, - отозвался Шулейман и пожал плечами. – Раз мы обмениваемся очевидными фактами.

- Ты больной? – Том даже усмехнулся, нервно. – Ты правду думаешь, что мне это может нравиться?

- Я видел, что нравится, и слышал, и чувствовал.

Том открыл рот, чтобы сказать: «Потому что это был ты». Но успел подумать, что это худший ответ. Это признание в том, что Оскару можно всё.

- Как бы там ни было – это изнасилование, - ответил Том. – Мне этого добра и без тебя в жизни хватило.

- Ты ведь не считаешь, что я тебя насиловал? – Шулейман пытливо сощурился. – Ты не думаешь так, как сказал в том видео.

Том не смог солгать, что не солгал. Вся эта ситуация в коридоре не длилась и десять минут, но, казалось, что целую вечность, часы. Слишком много мало слов, упустил момент вначале, когда мог бы перебить обстоятельства, и теперь был бессилен. Чувствовал себя слабым, неспособным дать значимый бой.

- Ты так не считаешь, - Оскар криво улыбнулся, без проблем прочтя правду на лице Тома. – Я так и думал. Я тебя и не насиловал, и ты это знаешь, грубость я проявлял, но не держал тебя и не заставлял силой.

Правда глаза колет, даже осознанная и принятая. Правда бьёт, когда ты изменился, ты больше не хочешь, а тебе в глаза выносят то, какой был тряпкой, позволяя с собой делать всё.

- В первый раз тоже не держал? – спросил Том, стараясь выглядеть сильным и спокойным, а не тем, кем был сейчас.

- Ладно, было раз, - кивнул Шулейман. – Признаю, мой косяк.

Том ждал, что он добавит: «Но ты сам виноват», но Оскар почему-то ничего такого не сказал. А Том двумя секундами позже одёрнул себя: зачем ему обвинения Оскара? Ему не нужны даже извинения и признание, что он, Том, ни в чём не виноват. Он не жертва, которой нужно слышать, что она не виновата, он это и так знает.

- Потом тоже, - сказал Том, продолжая тему только затем, чтобы наконец-то всё сказать и закрыть её. – Ты принуждал меня терпеть боль и обращение, которое мне не нравилось. И один раз заставил меня заняться сексом, когда я этого не хотел. Оскар, это насилие, - подвёл итог – черту.

- Принуждение – это не насилие, - махнул рукой тот.

Том усмехнулся, поражённый им. Наверное, невозможно привыкнуть к Оскару достаточно, чтобы ничему не удивляться. И тем более он удивляет, когда от него отвыкаешь.

- Принуждение – это насилие, - не согласился Том с усмешкой, не погасшей на лице. – Тебе ещё Джерри когда-то объяснял, что это одно и то же, до сих пор не признаёшь?

- В юриспруденции – одно. Но мы с тобой не в суде.

- Если бы не знал, что у меня нет против тебя шансов, я бы подал в суд.

- Сейчас тебе было бы сложно доказать что-либо, - заметил в ответ Шулейман.

- Я могу сам сделать доказательства, - сказал Том с неявным вызовом.

- Нет, не можешь, - Оскар говорил спокойно и без сомнений, чем сходу заставил Тома растерять свою напускную самоуверенность, что отразилось на лице. – Ты, конечно, отчаянный, но ты никогда не станешь собственными руками калечить себе задницу.

Силой воли придав вытянувшемуся от слишком правдивых слов лицу более строгое выражение, Том произнёс:

- Не думай, что ты меня знаешь.

- Не уходи, - внезапно сказал Шулейман и, оттолкнувшись рукой от стены, куда-то направился.

Том смотрел ему вслед, ничего не понимая, и, поймав себя на том, что сейчас может уйти, выбраться из ловушки, а послушным тормозом стоит на месте, поспешил уйти в комнату.

- Эй? – окликнул быстро воротившийся Шулейман. В руке он держал открытую бутылку коньяка, который принёс с собой и оставил у входной двери, и за которым сейчас ходил. – Я же сказал не уходить!

От оклика Том рефлекторно затормозил и в следующий миг сорвался с места, убегая в спальню. Повинуясь инстинкту догнать беглеца, Шулейман побежал следом. Толкнул дверь, за которую Том едва успел заскочить. Слыша ускорившуюся пульсацию сердца в груди, Том попятился от Оскара, напряжённо следя за ним. Зацепился взглядом за бутылку в его руке. Шулейман подошёл.

- Не надо, - Оскар ничего ещё не сделал, а Том уже шарахнулся от него на шаг.

Оставив без внимания его дёрганую реакцию и просьбу, что была именно просьбой, а не требованием, Шулейман протянул Тому бутылку:

- Вперёд.

На лице Тома отразилось недоумение, и через паузу он сказал:

- Я не буду пить.

- Я и не предлагаю, - отвечал Оскар, продолжая держать бутылку в вытянутой руке. – Ты сказал, что можешь сфабриковать доказательства, докажи, что я тебя не знаю, и ты можешь пойти на что угодно. Горлышко довольно узкое, но твёрдое, при должном рвении и отсутствии смазки сможешь нанести себе повреждения. Приступай. Обещаю дать тебе шанс на суде и не прибегать к услугам адвоката.

Том покосился на стеклянное горлышко, не допуская и мысли сделать то, о чём сказал Оскар. То, на что сам ясно намекнул ранее. Он блефовал, никогда бы не стал причинять себе такой вред, и Оскар запросто его разоблачил, предложив от слов перейти к делу. И сейчас бутылка страшила, напоминая о том, что знает, каково это, когда тело насилуют стеклом.

- Я не стану этого делать, - сказал Том и, помолчав немного, настороженно взглянул на Оскара. – Ты ведь не будешь делать этого со мной?

Понимал, что если да, то он уже обречён. Не сможет спастись от извращённого действия. Конечно, за Оскаром никогда не наблюдалось откровенного садизма и любви к использованию посторонних предметов, но мало ли. Том больше не был уверен, что знает его. Вообще ни в чём не был уверен.

- Думаешь, я трахну тебя бутылкой? – Шулейман глухо усмехнулся.

По взгляду Тома было понятно, что именно так он думает.

- Дурень, - вновь усмехнулся Оскар и, положив ладонь ему сзади на шею, потянул Тома к себе.

- Оскар, не трогай меня.

Том упёрся, крутил головой и шеей, но не мог сбросить с себя крепкую руку.

- И всё-таки лишнее, - вдруг сказал Шулейман и, отпустив Тома, подцепил пальцами запахнутое полотенце на его бёдрах.

Том оттолкнул его руку, отскочил. Поставив бутылку на тумбочку, Оскар пошёл к Тому, предпринял новую попытку его раздеть. С третьей пробы – четвёртой, если с той, что была в коридоре – полотенце осталось у Шулеймана в руках. Том в мгновение ока схватил с кровати декоративную подушку, прикрывая пах.

- Глупо прикрываться. Что я там не видел? – усмехнулся Шулейман.

- Видеть друг друга голыми нормально в романтических отношениях, но не чужим людям, - достойно ответил Том, обеими руками сжимая края подушки.

- Я тебя видел голым и вне отношений, задолго до них.

- Против моей воли, - справедливо, укоризненно отметил Том.

И метнул взгляд в сторону шкафа. Нужно одеться, но как? Как пройти мимо Оскара и как не поворачиваться к нему спиной? И нужно отойти от кровати. Но опять же – как? Как уйти, не отворачиваясь, чтобы не светить голым задом? Можно пойти боком, передом к Оскару, но если в сторону шкафа, то на пути Оскар, к которому рискованно приближаться; если в другую сторону подальше от кровати, то отдалится от шкафа и двери, что тоже плохой вариант.

- Обсудим границы? – спросил Шулейман.

- Что? – Том не понял.

- Тебе нравится грубость, нам стоит обсудить границы дозволенного, чтобы я их не переходил. – Оскар помолчал и с усмешкой добавил: - Или тебя заводит именно отсутствие границ? Нравится, когда не можешь ничего остановить?

- Больной, - выплюнул Том.

Проигнорировав его высказывание, Шулейман прошёл к кровати и вальяжно сел, опёршись на поставленные за спину руки.

- Присоединяйся ко мне, когда созреешь, - глядя на Тома, он похлопал ладонью по постели. – Я подожду. Переночую я у тебя.

Том уже не знал, что ему сказать. Оскар его не слушал, он реальности не видел. Убедившись, что Оскар прямо сейчас не попытается схватить, Том перебежкой добрался до шкафа, вытащил комплект одежды, нервно оглядываясь через плечо, и шмыгнул за дверь. Шулейман его не останавливал. Одевшись, Том сунул ноги в обувь и покинул квартиру, убегая из собственного дома в неизвестном направлении. Потому что квартира оккупирована, остаться в ней хуже, чем уйти.

Ночь Том провёл в скитаниях по улицам, спал на скамейке, для собственной безопасности выбрав ту, что рядом с полицейским участок. Его бездомный сон никто не тревожил, никакие личности вроде тех, что встретились ему в Лондоне. Только патрульные к нему подошли и поинтересовались, почему он здесь. Том солгал, что забыл дома ключи, и ему нужно дождаться утра, когда приедет брат с запасным комплектом. Полицейские предлагали варианты помощи, но Том, поблагодарив их, отказался, сославшись на то, что ждать осталось немного, на улице тепло и здесь, около участка, безопасно. Мысль заручиться их поддержкой для возвращения домой он не рассматривал. Как бы выглядело, приди он в квартиру в сопровождении полиции и укажи на Оскара: «Это он проник в мой дом и не уходит»? Это попросту смешно, и полицейские над ним наверняка бы тоже посмеялись и точно ничего не сделали. Потому что это Оскар.

Пропустив момент побега Тома из квартиры, Шулейман ждал его, ждал. И заснул. Потому что, пускай говорил связно и двигался твёрдо, он это умел, он был пьян. Проснувшись на рассвете, Оскар не понял, какого чёрта он один спит в Томиной спальне на застеленной кровати. Прошёл по квартире, заглядывая всюду в поисках Тома, и остановился с пониманием, что Тома нет. Нет в его квартире. И где он, куда он на ночь сошёл? Хороший вопрос.

Вытащив из кармана телефон, Шулейман набрал Тома, в ожидании ответа бесцельно оглядываясь по сторонам и думая, что хочет покурить. Не сразу, но внимание привлёк звук из глубины квартиры. Пойдя на него, Оскар нашёл Томин мобильник, вибрирующий негромкой мелодией на столе. Просто чудесно. На одно Оскар надеялся – что Тому хватило ума взять с собой бумажник и пойти в отель, а не искать очередные приключения на свой тощий зад. Вот чем этот человек думает? Надо же было догадаться сбежать из собственной квартиры. Какого чёрта вообще?

Прождав беглеца до половины шестого, Шулейман освободил квартиру. В напоминание о нём на тумбочке в спальне осталась бутылка коньяка. Том выбросил её, когда вернулся домой. Судорожно вздохнул и без сил опустился на край кухонного стула. Практически бессонная ночь, ломота в мышцах после жёсткой скамейки, эмоциональное истощение, а через два часа ему нужно быть на работе. Том мог бы себе позволить пропустить день, но не захотел давать себе поблажку.

Поставив будильник на восемь двадцать, Том в одежде завалился на диван и проспал чуть больше часа, отчего только голова разболелась. Наспех затолкал в рот завтрак из сухомятки, почистил зубы, одновременно ополаскиваясь под душем. И пошёл на работу. Позже чем обычно, но Оскар приехал сегодня и снова вёл себя как ни в чём не бывало, как будто у них ещё есть все шансы. О том, что это за хрень вчера была, Шулейман ничего не сказал, как будто нормально врываться в чужой дом пьяным и так себя вести. Только поинтересовался: где Том провёл ночь? Но Том ему не ответил.

Вечерами после работы Том сидел на балконе, пил тёплый чёрный чай с кусочками сушёных лесных ягод, иногда даже ужинал там и потом, доев, долго ещё оставался на месте, с пустой тарелкой на маленьком круглом столике, больше похожем на декоративный предмет, поскольку за ним и одному места впритык. Но Тому хватало, он смотрел на море, плещущееся в трёх сотнях метров от дома, в котором поселился. Представлял, что он уже в Испании, на другом берегу этого же Средиземного моря. Хотел уже уехать туда, в страну, где чувствовал себя дома даже тогда, когда у него был другой дом. Переезд лишь вопрос времени, конкретно – семи с половиной месяцев. Плёвый срок вроде бы. Сейчас кажется, что до того момента ещё далеко, долго-долго, но время пролетит, а ты и не заметишь, обнаружишь себя в отлетающем самолёте с билетом в один конец, и нынешнее настоящее тогда уже будет прошлым более чем полугодовалой давности.

Том хотел этого. Хотел свою жизнь, свой дом, которым его никто не должен обеспечить, он сам себе его устроит, по шажкам, крупицам, начиная от выбора города и заканчивая покупкой кухонных полотенец, которые будут ему по вкусу. Одним вечером Том даже озадачился изучением южных и юго-восточных испанских городов, подходящих под его желание жить у моря. Тут без вариантов, в Ницце Том привык к бризу в воздухе, а прошлой весной в Аликанте убедился, что ему по душе прибрежные города с их особенным ароматом и возможностью в любой момент пойти на набережную, медитировать на волны, или искупаться, не выезжая на курорт. Любви к купанию Том не испытывал, он и на островах с Оскаром больше нежился на жарком песке или дурачился, бегая по пляжу, а плавал так, для галочки, но думал, что на испанском берегу будет приучать себя плавать хотя бы раз в неделю или две, это полезно. Это же ненормально, что, прожив столько лет на Лазурном берегу, он ни разу здесь не плавал в море, даже на пляже не был (спасибо Оскару). Надо пользоваться тем, что город может тебе предложить.

Но с выбором города Том так и не определился, всё было не то, не вспыхивало внутри: хочу туда! Потому единственной наметкой оставалась Валенсия, о которой ещё весной подумал. Но, положа руку на сердце, не хотелось Тому туда переезжать. Валенсия – это как-то… банально. Банально и скучно переезжать туда, откуда родом твои родители, один из них. И пускай Кристиан вырос отнюдь не в Валенсии, но область-то та, одноимённая. А все города, что привлекали названиями, как на беду находились в центре страны.

Щёлкая тачпадом, Том листал на экране ноутбука картинки по запросу «карта Испании с городами». А может, рассматривать не только юг и восток, но и север? На трёх четвертях западной стороны выхода к морю нет, мешает Португалия. И там не море, а уже океан. У океана Том жить на постоянной основе не хотел, побаивался огромных волн. А на севере, там, где кончается граница с Францией, Бискайский залив, и север Испании немного южнее французского юга, где проживает сейчас, холодно быть не должно. Почему зациклился на одной части страны? Вон, на северном берегу Сан-Себастьян, Сантандер, Хихон, Седейра…

Пятничным вечером Том открыл купленную по дороге с работы бутылку Совиньон Блан – розового, молодого вина, прекрасно подходящего для утоления летней жажды. Но так и не попробовал его. Держал стоящий на столе бокал за тонкую ножку и смотрел на море, волнующееся пенкой лёгких волн у самого берега. И почему он созерцает море не с пляжа, а отсюда, с высоты своего этажа? Оставив вино на столике, Том взял ключи от квартиры и пошёл на пляж исправлять упущенное не по своей вине. Сел на песок и обнял колени, направил взгляд на живую большую воду, чувствуя груз детской обиды на Оскара за то, что тот ни разу не отвёл его на пляж и отказался сюда поехать, когда Том просил. Почему, неужели так сложно было? Оскар возил его к океану, к красивейшему Карибскому морю, но почему не сюда? Глупая, глупая обида, вдруг засевшая в груди. Но в ней нет смысла, прошлое в прошлом. Больше ему не нужен никто, чтобы куда-то пойти, он сам себя может отвести всюду – к морю, к океану, да хоть в горы Тибета. Теперь он может хоть каждый день сюда приходить. Только купаться не будет. Поздно, отчего-то поздно это исправлять. Плавать он будет уже у другого берега. Том глубоко вдохнул и выдохнул, отпуская неприятное чувство. Стало легче, в груди успокоилось и мысли отпустили то, что бессмысленно терзать.

- Привет.

Том покосился на парня, приземлившегося неприлично близко, по-лягушачьи расставив острые колени, открытые свободными шортами с подворотами.

- Я не знакомлюсь, - ответил и отвернулся.

Пропустил момент, когда начал думать, что к нему подходят исключительно с целью склеить, но опыт подсказывал, что так и есть. На улице не знакомятся с желанием подружиться.

- Я тоже, - сказал незнакомец и также отвернулся к морю. И добавил через минуту молчания: - Просто одному сидеть тоскливо.

Том вновь бросил взгляд на парня. Сидеть ему одному тоскливо, ага, как же. Если так, то он просто очень странный – какой нормальный человек подсядет к незнакомцу с целью не быть одному в месте, где и так достаточно людей? Том ждал каких-то его слов, подкатов, но парень больше не предпринимал попыток завязать разговор, и со временем Том забыл о нём. Молчащий он не напрягал под боком.

С приходом сумерек Том поднялся, отряхнулся от песка и пошёл к дому. Незнакомец обернулся ему вслед:

- Уже уходишь? – как будто они хорошие знакомые и проболтали всё время.

- Я домой, - ответил Том в том же духе.

Вернулся в квартиру и на балкон. Быстро совсем стемнело. Надо бы пойти в комнату, но Том всё сидел и смотрел на вечерние огни, обнимая колено правой ноги, пяткой поставленной на край частично плетёного стула, по дизайну не подходящего к столику. Но Тому это нравилось, нравилось, что в квартире не всё идеально. И совсем не нравилось другое.

Они так резко и иронично поменялись местами. Теперь Оскар бегал за ним, хотел вернуть. Но Том от этого испытывал не злорадное или хотя бы беззлобное чувство торжества, а раздражение и усталость. Он хотел двигаться вперёд, он двигался, не заставляя себя, что обещало успех на избранном пути, но с каждым днём идти становилось сложнее. Оскар был камнем на шее, который не тянул вниз, но удерживал на месте. Его непрошенное, настойчивое присутствие изматывало, злило, марало каждую новую страницу, которую Том открывал, чтобы писать собственную историю, собственное будущее, начинающееся в настоящем, но опять между строк Оскар, пятнами чернил, портящих картинку, и слёз, выплаканных когда-то. И как бы ни старался, Оскар игнорировал или отбивал любой его игнор, холодность, резкие слова, и Том ничего не мог поделать. Не мог убежать. Он в клетке. И даже потом, когда отработка закончится, не был уверен, что сможет уйти, что Оскар его не найдёт, если захочет. Том уже начинал об этом задумываться. Только не мог ответить себе на вопрос – нужно ли это будет Оскару в середине следующей весны?

Зачем Оскар это делает, зачем продолжает их агонию? Том забыл его прикосновения, стёр из памяти наизусть черты, что мог нарисовать пальцами с закрытыми глазами, теперь они были всего лишь лицом человека, которого когда-то знал. Но прошлое всё равно не оставалось в прошлом, усилиями Оскара пробиралось в сегодняшний день броской красно-оранжевой машиной, появляющейся с набивающей оскомину, приручающей регулярностью. Том уже не надеялся, что завтра не увидит Оскара, не загадывал, чтобы не разочаровываться. Только думал, что когда-нибудь очередной его приезд будет последним, и тогда… свобода. Свобода, которая уже есть, но одновременно её нет, потому что на шее камень.

Том поставил точку. Но в каждый новый день проникало, протягивалось нитью чувство незавершённости, которое не выбирал. Том хотел – больше никакого контакта. Но Оскар не спрашивал разрешения дотронуться, пёр напролом, упрямо не замечая изменений, и не так, как раньше, не с теми ощущениями, но на коже всё равно оставались следы его прикосновений, уносил их с собой, хотел того или нет. Оскар всё портил, размазывал чёткую точку, что вызывало у Тома чувство злого, раздражённого бессилия. Том так хотел – больше никогда. Но Оскар не слышал, не видел.

Любовь оставалась, Том ощущал её комок в груди, но она больше не имела значения. И когда-нибудь, быть может, через годы, она тихо умрёт, растворится во времени, освободив место чему-то новому. Место привычки к каким-то новым рукам, глазам, голосу. К человеку, который где-то в мире есть. Жаль только, что у него никогда не будет настоящей семьи, Том вдруг подумал об этом с горькой грустью. Большую часть жизни он истово желал быть как все, и эта обыденная, незамысловатая бытность для него была недосягаемой мечтой. Сейчас Том даже представил себе эту семью – двое взрослых, один из которых он, трое детей, почему-то трое, один постарше и двое с небольшой разницей в возрасте, и все они друг друга любят, у них всё хорошо, настоящий дом – полная чаша. Почему трое – Том не знал, он и на одного ребёнка согласился со скрипом, но тот так и не родился, не в их умершей полтора года назад семье. Просто воображение сгенерировало такую картинку, наверное, взяв образ из рекламы или кино, где все улыбаются.

Да, семья – это хорошо. У Тома её, настоящей, полной, не было никогда. Наверное, было бы здорово иметь такую, реализовать то, чего не хватило в собственном детстве. Но Том понимал, что – какой из него отец? Тем более у двух мужчин, как верно подметила Эллис, ребёнок может появиться, только если они этого на самом деле захотят, а он едва ли когда-нибудь доживёт до осознанного желания стать отцом. Это в гетеро паре всё проще – если мужчина и женщина вместе, то рано или поздно у них появится ребёнок, так просто получается, так заведено. Том мог представить себя в таких отношениях, среднестатистическим семьянином, у которого одна жена, один ребёнок. Но также понимал, что хватило бы его максимум на три года, потом развод, он уйдёт и не будет поддерживать отношения даже с ребёнком, потому что… Потому что. Просто. Да, не стоит ему заводить семью и размножаться. Некоторым просто не нужно этого делать, он как раз такой человек. Только если связать жизнь с мужчиной, у которого уже есть ребёнок, не совсем маленький, так есть шанс, что они уживутся.

И зачем он об этом думает? Том подпёр кулаком висок. А почему не думать? Лучше размыслить заранее, чем как обычно импровизировать в своём «неудачник стайл», в котором всё всегда получается через жопу. Но постепенно мысли вернулись к Оскару. Зачем он так? Зачем ему это? Том бы спросил, если бы не понимал, что ответ его не удовлетворит и с большой долей вероятности вовсе ничего не даст. Оскару вообще далеко не всегда нужна причина для какого-то поведения, ему достаточно своего «хочу». Он ведь так и говорил – хочу. Отчего-то Том совсем не думал о том, как могло бы быть, не случись в их жизни черты под названием «развод». Все эти мысли остались в прошлом, там, где он хотел обратно.

Вечером вторника Том остановился, наткнувшись взглядом на Оскара в своей гостиной. Совсем не слышал, как он зашёл.

- Может быть, отдашь мне ключи и будешь звонить в дверь? – предложил Том, протянув руку. Глупо, но что ещё ему сказать?

- Нет, - ожидаемо, непринуждённо отказал Шулейман. – Так проще, мне не нравится стоять под дверью. Или ты будешь открывать? – сощурился, впившись в Тома пытливым взглядом.

Том не ответил. Устал повторять в разных вариациях один по смыслу текст – оставь меня в покое, моя жизнь дальше идёт без тебя. Не дождавшись ответной реплики, в которой не особо-то нуждался, Шулейман подошёл к Тому. Секунда, резкий отвод локтя назад, и Томин кулак врезается ему в лицо, а Том затем отскакивает в сторону. От удара Оскар отступил назад, удивлённо моргнул, смаргивая лёгкую дезориентацию.

- Какого чёрта? – спросил неприлично спокойно для такой ситуации, потирая ноющую челюсть.

- Единственная моя возможность себя защитить – это действовать на опережение, - честно объяснил Том своё объективно не совсем адекватное поведение.

- Ведёшь себя как зверёныш, - фыркнул Шулейман и затем бросил, будто незначительный конфликт уже улажен. – Принеси лёд.

И Том развернулся в сторону кухни, чтобы посмотреть в холодильнике что-нибудь холодное, что можно приложить к месту удара. Вело чувство вины, вины за то, что сделал. Том не хотел бить, на то не было причин, но это действительно было для него единственным способом себя обезопасить, зарубить возможный контакт на корню. Ещё Джерри думал, что если упустить момент, позволить Оскару схватить – то пиши пропало, шанс вырваться низок. Это чистая правда. После того, как Оскар на прошлой неделе зажал его в коридоре, как стоял перед ним растерянный и беспомощный, Том не хотел повторения ситуации и особенно ожесточённо защищал свои границы, даже слишком.

Но Том остался на месте. Одёрнул себя от секундной слабости, поскольку исполнение просьбы (приказа по тону) – это тоже контакт, шаг навстречу. Как бы ни тянуло хоть чуть-чуть загладить вину, надо оставаться твёрдым. Не показывать, что сожалеет, что ему неприятно причинять Оскару боль, по крайней мере, сейчас было неприятно.

- Сам возьми, - сказал Том через плечо и ушёл на кухню, не желая больше находиться с Оскаром в одной комнате.

Не подумал, что на кухне они и встретятся, потому что искать лёд имеет смысл только в холодильнике. Опёрся руками о край тумбы, опустил голову. Упавшие на лоб отросшие волосы бросали на лицо витиеватые тени. Услышав шаги, Том не обернулся, не выпрямился, не поднял голову.

- У тебя нет льда, - с претензией высказался Шулейман, громко роясь в ящиках морозилки.

Том молчал. Уговаривал себя молчать, просто молчать. Если не давать никакой реакции, Оскару станет скучно, и он уйдёт, должен уйти. И хотя бы на сегодня пытка будет окончена.

Выбрав замороженную упаковку, Шулейман приложил её слева к челюсти. По-хозяйски взял из шкафчика стакан, налил себе воды. Том не обращал внимания на его перемещения и действия без спроса, которыми вновь создавал шум. Неторопливо сделав два глотка, Оскар окинул Тома взглядом и плеснул ему в лицо водой из стакана. Том повернулся к нему:

- Ты охуел? – сказал с чувством, смаргивая с ресниц капли воды.

- Мне показалось, ты завис.

Том открыл рот, чтобы ответить, вероятно, тоже нецензурно, но передумал, снова одёрнул себя. Не надо ссориться, Оскару, похоже, неважно, какая будет реакция, ему главное её добиться, развести на взаимодействие, выведя из равновесия. Сейчас Том очень хорошо понял Джерри, когда тот опасался Шулеймана, потому что он непредсказуемый, у него в голове черти совокупляются. Похоже, Оскар вспомнил о том, каким невыносимым может быть.

Ничего не сказав, Том отвернулся обратно, опёрся на край тумбы. Снова внушал себе: «Молчи, просто молчи», стискивая белеющими пальцами ребро тумбы. Взяв оставленный стакан, Шулейман абсолютно невозмутимо плеснул в Тома остатки воды. Тому захотелось истерически засмеяться от всей этой абсурдной ситуации, от Оскара в своей квартире, упрямо не отстающего от него, от его действий. Но подавил в себе это желание.

Том только повернулся, долго моргнул, и, когда поднял веки, в глазах его отразилось удивление и бессилие. Но молчал. Теперь уже не заставлял себя, а просто не знал, что на это сказать, силы на борьбу разом кончились. С таким Оскаром невозможно бороться, никаких нервов не хватит. Даже Джерри в своё время далеко не всегда мог справиться с его эксцентричными, неподчинёнными никакой логике выходками. Намокшие волосы завитками прилипли ко лбу, вискам. Оскар проследил взглядом изгиб тёмной прядки на виске Тома.

- Не молчи. Воды в кране полно, - Шулейман кивнул в сторону мойки.

- Я могу и второй раз ударить, - Том всё-таки отреагировал, предупреждая, вернув себе самообладание.

- Не получится, теперь я готов, - самоуверенно ответил Оскар.

Обтерев с лица капли воды, Том отошёл к окну. Шулейман никогда не боялся угроз. Он подошёл к Тому, заключил в разомкнутые объятия со спины, упёршись руками в подоконник по бокам от него, обдав жаром тела.

- Мы всё равно будем вместе, - приглушённо, с ухмылкой в голосе в затылок, губами коснувшись волос.

Как приговор, гром рока. Том вскинулся, ударил локтем, отбивая Оскара от себя. Второй удар – в грудь, точно в сердце. С профессиональной стремительностью, не позволившей успеть блокировать его руки. На рефлексе Шулейман ударил в ответ, со всего отмаха. Том отлетел, развернувшись, и другой щекой приложился об угол холодильника. Съехал вниз, перекрутив ослабшие ноги, в чём уподобился поломанной кукле, бестолково моргал.

- Упс, - обронил Шулейман. – Не рассчитал.

Том только хлопал ресницами, глядя то ли на него, то ли мимо, по взгляду не понять. Оскар присел перед ним на корточки, пощёлкал пальцами перед носом:

- Эй, ты в порядке? Сколько пальцев показываю? – показал три.

- Ты… - начал Том, продолжительно втянув воздух, надувшись весь.

- Тише, - Оскар на секунду накрыл его губы ладонью. – Не ругайся. Отвечай на вопрос. Сколько?

В голове мутным облаком царило полное отупение и какие-то щелчки. Странно, должен же быть гул. Лицо болело, но не мог понять, какая сторона больше: левая, куда ударил Оскар, или правая, которой ударился об холодильник. Том думал об этом с непонятной отстранённостью. Сосредоточил на лице Оскара плохо фокусирующийся, расплывающийся в стороны взгляд.

- Не туда смотришь, - подсказал Шулейман, он снова держал поднятыми три пальца, загнув мизинец и большой.

Том заторможено перевёл взгляд к его руке.

- Три, - ответил. – Три пальца.

- А я показываю два, - с убедительным видом зачем-то прикололся Шулейман и опустил руку.

Том скривился, оттолкнул его от себя, но получилось неловко и слабо, практически по касательной ладонью по плечу. Завертелся в попытке подняться на ноги, держась за холодильник, с которого соскальзывали пальцы. Оскар подхватил его под руку, помог встать и не отпустил. Том сам выдернул руку, немного запутался в ногах от этого резкого движения, локтем второй руки ударился об дверцу холодильника.

- Может, не будешь дёргаться? – сказал Оскар, заглядывая Тому в лицо. Вопрос не требовал ответа, поскольку это скорее распоряжение. – Пойдём, тебе нужно в больницу, у тебя может быть сотрясение.

- Я не поеду в больницу, - они уже вышли с кухни.

- По дороге поспоришь. С головой не шутят, ты неслабо приложился, - Шулейман говорил без тревоги, но ясно давал понять, что намерен позаботиться.

- Я не поеду, - повторил Том и упёрся, тормозя посреди гостиной, ближе к выходу в коридор, ведущий к входной двери. – Мне не нужна твоя помощь.

Отупение не проходило, в глазах не то чтобы плыло, но взгляд по-прежнему плохо держался, а язык и тело слушались не так хорошо, как должно быть в норме. Потому Том говорил мало и не пытался высказать всё, что надо бы высказать в такой ситуации. Но и в таком состоянии он всё более-менее понимал и не превратился в безвольное тело, которое идёт туда, куда ведут. Том не собирался ехать в больницу, даже если у него сотрясение мозга – которого на самом деле не было, но он об этом знать не мог. Особенно не собирался ехать туда с Оскаром.

- Со мной будет удобнее и быстрее, чем на такси, - ответил Оскар на Томино упрямство. – Пошли, не торопись, - он аккуратно придержал Тома за поясницу.

Собрав силы в кучу, Том оттолкнул его. Но пошатнулся и схватился за единственную опору, за Оскара.

- Ненавижу тебя, - закрыв глаза, негромко, без выражения сказал Том.

- Ага, - отозвался Шулейман. – Сейчас имеешь право, не надо было тебя бить со всей силы. Хотя ты сам виноват, не надо было драться. Знаешь же, что я могу ответить.

Помолчал, размышляя, что, по сути, Тому это неоткуда знать. За десять лет Оскар по-настоящему ударил его всего дважды: в первый год знакомства по лицу за то, что Том укусил, и этой весной в живот, тоже за укус. Все остальные разы или только пугал, или проучивал так, чтобы не причинить серьёзного вреда.

- Должен знать, - добавил Шулейман, погладив Тома по волосам на затылке, перебрав кончиками пальцев пару прядок. Впервые с момента возвращения в Ниццу Том не сопротивлялся. – Во избежание подобных ситуаций. Если меня провоцировать, я ударю.

Том открыл глаза, посмотрел устало, почти с мукой.

- Отпусти, - сказал тихо.

Оскар убрал руку, а Том в свою очередь продолжил сжимать пальцами его плечо, в которое инстинктивно вцепился, испугавшись падения. Поскольку поездка в больницу откладывалась на неопределённый срок, зависнув на этапе выхода из дома, Шулейман взял Тома за плечи и развернул к свету, сосредоточенно выглядывая что-то в его глазах. Близко, пристально и без единого слова. Том смотрел на него в ответ в оглушённом непонимании, спотыкался об одну и ту же мысль, которая в принципе была единственной в голове – что Оскар его поцелует.

- Что ты делаешь? – тихо, почти шёпотом спросил Том.

- Проверяю реакцию зрачков на свет, - ответил Шулейман, не видя в этом моменте ничего интимного. – На вид нормально. Но КТ скажет больше, - добавил, отстраняясь от Тома.

Том убрал вторую его руку со своего плеча и через паузу заговорил:

- Оскар, можешь уйти. Если я почувствую себя хуже, то позвоню в скорую.

- Что-то мне подсказывает, что ты в любом случае этого не сделаешь.

Том вздохнул, поднял взгляд к лицу Оскара:

- Если мне станет плохо, я позвоню тебе. Так ты будешь спокоен?

Шулейман скрестил руки на груди, сощурился:

- А ты позвонишь?

- Позвоню, - Том медленно кивнул. – Ты оплатишь мне лечение.

- Да ладно, - усмехнулся Оскар. – Думаешь, я поверю в твой план?

- Серьёзно. Если мне придётся обратиться за медицинской помощью, я позвоню тебе. У меня нет страховки, и я не хочу тратить свои деньги на то, в чём ты виноват.

Том не шутил, опустив лишь то, что не обратится за медицинской помощью, если только ситуация не будет совсем критической, и то не факт. Но если представить, что обратился, сейчас он бы позвонил Оскару и взял с него деньги. Потому что какого чёрта? Пусть оплатит, раз от него не отделаться.

Несколько секунд Шулейман пытливо вглядывался в лицо Тома и затем кивнул:

- По рукам, - и пошёл не на выход, а к дивану.

Том повернулся следом за ним, наблюдал, как Оскар садится на диван, вальяжно откидываясь на спинку, как по-хозяйски берёт пульт, включает телевизор и щёлкает каналы. Через пять минут, на протяжении которых Оскар больше не обратил на него внимания, Том произнёс:

- Оскар, мы же, кажется, договорились? – в голосе его прозвучало недоумение.

- Договорились, - кивнул Шулейман и повернул к нему голову. – Но с поправкой: я побуду с тобой, послежу за твоим самочувствием и отвезу в больницу, если понадобится. А то в одиночестве ты ещё в обморок грохнешься и захлебнёшься рвотой. Оно мне надо? Сказал бы – будь как дома, но ты и так дома, - сказал непринуждённо, усмехнувшись, с расстояния глядя Тому в лицо. – Можешь даже не обращать на меня внимания.

И отвернулся обратно к телевизору, снова переключая канал и закинув ноги на невысокий столик. Том мог бы поспорить, но сознавал всю безысходную бессмысленность этого дела. Если Оскар хочет остаться, он останется, и никакие силы не выгонят его за порог. У Тома есть лишь выбор – смириться сейчас, не тратя нервы, или смириться потом. Разумнее выбрать меньшее зло – на большее и сил не имел, пришедшее вслед за ударом головой отупение погасило эмоции, сделав практически равнодушным к происходящему.

Том ушёл в спальню и упал на кровать лицом вниз. Мыслей не было, он только моргал, перегоняя тупую муть в голове из света в темноту и обратно. Через полчаса пришёл Оскар, сел на край кровати на уровни бёдер Тома, положил горячую ладонь на его спину.

- Уйди, - глухо сказал Том в подушку.

- Могу только руку убрать, - предложил свой вариант Шулейман.

Хотя бы это. Том озвучил свою мысль, и Оскар честно убрал руку, постучал пальцами по покрывалу.

- Почему ты пришёл? – спросил Том всё так же глухо, без выражения, не поднимая головы.

- Мне стало скучно. По телевизору ничего интересного.

- Можешь взять мой ноутбук и посмотреть что-нибудь.

- Вообще-то, у тебя Smart TV с полным доступом, если ты не в курсе, - поучительно ответил Шулейман. – Но здесь более интересное кино, - ухмыльнулся и снова положил ладонь на Тома.

Через некоторое, недолгое время Том подал голос из подушки:

- Тебе нравится со мной носиться? У тебя есть, о ком заботиться.

- Ему не требуется столько заботы, сколько тебе. За всё время он болел только один раз, лёгкой простудой.

Том фыркнул:

- Неправильный ты выбор сделал. Найди кого-нибудь другого, больного, чтобы полностью тебя удовлетворял.

- Не сказал бы, что мне приносит удовольствие забота о больных. Но я не могу иначе.

Том повернул к Оскару голову, улыбнулся криво:

- Клятва Гиппократа покоя не даёт?

- Другая хрень, - ответил Шулейман, и вместе с ухмылкой на губах в глазах его расцвели лукавые, дико обаятельные огоньки. – Томом зовут.

Снова фыркнув, Том отвернулся, заёрзал, пару раз дёрнув тазом, чтобы стряхнуть его руку.

- Не надо соблазнять меня, крутя задом. Я и так согласен, - сказал Шулейман.

- Я тебя сейчас ударю.

- Получишь в ответ. Помнишь, что я сказал? – осведомился Оскар, вопросительно глянув в сторону лица Тома, спрятанного в подушке. И добавил: - Хотя ладно, со скидкой на твоё состояние не буду бить, а то ты точно в больничку отъедешь.

- Как великодушно.

- Ты ещё сомневаешься, что я такой? – в голосе широкая усмешка-улыбка, а рука, так и оставшаяся на бедре Тома, продвинулась вверх, останавливаясь под правой ягодицей.

Том не ответил, не обращал внимания на прикосновение, вторгшееся не просто в личные границы, а в интимную зону. Ему было хорошо. Плохо, но хорошо. Спокойно. Безразлично, что Оскар рядом. Нормальному, привычному раздражению почему-то не осталось места. Дальше они молчали в полной тишине.

- Не тошнит?

Только благодаря этому вопросу Том понял, что Оскар всё ещё здесь. Как-то пропустил отрезок времени, может, задремал поверхностно и незаметно, и думал, что Оскар в те минуты мог уйти из комнаты.

- Должно тошнить? – отозвался Том, вяло шевелясь, в целом не меняя позы. – У тебя фетиш какой-то убирать за мной рвоту?

- Ага, кинк, - усмехнулся Шулейман.

Том помолчал и всё-таки ответил на поставленный вопрос:

- Меня не тошнит.

- Это хорошо. Но ещё может начать.

- Точно фетиш.

Оставив негромкое фырканье Тома без внимания, Шулейман сказал:

- Повернись-ка. Аккуратно.

- Зачем? Я и так не захлебнусь.

- Повернись.

Не слишком грациозно Том повернулся на бок, позволив Оскару помогать. Вопросительно посмотрел на него

- Теперь на спину, - указал Шулейман.

Том скривил губы, но тем не менее послушался, укладываясь затылком на подушку. Оскар наклонился над ним, снова внимательно вглядываясь в лицо.

- Болит?

- Где? – Том задал максимально тупой вопрос, но понял это, когда слово уже слетело с губ.

Предсказуемо, как и любой нормальный человек, Шулейман зацепился за необдуманно оброненную фразу, дающую большой простор для воображения. На лице его расцвело хитрое выражение:

- А где болит? – спросил в ответ Оскар.

Том задумался: что он, собственно, имел в виду? Где может болеть, кроме помятого об кулак и об холодильник лица? В груди? Нет, там уже отболело, без сомнений. Попа? Да нет, Оскар не был с ним груб и в последний раз они были близки почти месяц назад. Что тогда? Похоже, Том слишком долго искал в себе ответ, потому что Шулейман пощёлкал пальцами перед его носом:

- Эй? Не выпадай из реальности. Ты ответишь мне?

Вернувшись в упомянутую реальность, Том недобро посмотрел на Оскара:

- Не отвечу. Нигде не болит, - сказал и отвернулся, снова укладываясь на живот.

- Ответил, - опять улыбка в голосе, довольная.

- Тебе весело?

- Не грустно точно. Ты забавный, - произнёс в ответ Оскар и погладил Томину ногу.

Так нежно. Так… Сука. Том взбрыкнул, ударил ногой, попав в воздух. Для усмирения Шулейман перехватил обе его ноги, прижал, широко разведя. Том мгновенно растерял пыл, напрягся и, приподнявшись на локтях, настороженно обернулся через плечо.

- Опять будешь вменять мне желание взять тебя силой? – осведомился Шулейман. – Можешь не утруждаться ответом и не напрягаться. Я подожду, пока ты не будешь в лучшей форме и пока сам не захочешь.

- Тебе придётся ждать до конца жизни.

- Я бы поспорил. Кстати, хочешь, поспорим? Готов поставить всё своё состояние на то, что ждать до конца жизни мне не придётся, если, конечно, я скоропостижно не скончаюсь сегодня.

Том хмуро взглянул на его самоуверенно протянутую ладонь.

- Я не хочу иметь столько денег. Такие деньги приносят только проблемы тем, кто к ним не готов, - ответил и опустился обратно, лицом в подушку.

- Можем поспорить на что-нибудь другое, даже на интерес, - пожал плечами Оскар.

- Мой интерес уже удовлетворён.

Шулейман недолго – меньше минуты - просидел тихо, перебрался выше и невесомо коснулся кончиками пальцев щеки Тома, не полностью утопленной в подушке.

- Думаю, прикладывать холодное уже поздно.

- Думаю, да, - не очень внятно согласился Том, лёжа с закрытыми глазами.

- Ты зубы не выбил? – Оскар нахмурился.

Вспомнил, что Том ударился об угол холодильника щекой, как раз тем местом, где смыкаются нижние и верхние зубы.

- Потеряй я хоть один зуб, я бы не был так спокоен и не промолчал, - буркнул Том.

- Дай посмотрю, - Шулейман взял его за плечо и негрубо, без резких движений перекатил на спину.

- Чего тебе посмотреть?

- Зубы. Открой рот.

- Думаешь, я могу не замечать, что у меня не хватает зуба? – вопросил Том одновременно с возмущением и скепсисом.

- Открой, - повторил Оскар и двумя пальцами, указательным и большим, коснулся щёк Тома, побуждая исполнить команду, но не давил, понимая, что это будет больно.

Нахмурившись почти страдальчески, Том отмахнулся от его руки.

- Оскар, ты можешь просто не трогать меня? Пожалуйста.

- Просто не могу. Это сложно.

Том только вздохнул и закрыл глаза. Но рот не открыл, перевернулся на живот, обнимая подушку. К его удивлению – и радости – Оскар больше не просил открыть рот и не порывался разомкнуть ему челюсти самостоятельно. Около пяти минут Шулейман смотрел на тихого, не открывающего глаз Тома, гадая, заснул ли он, и Том услышал щелчок зажигалки. Открыл глаза, приподнялся, оглядываясь к Оскару:

- Не кури здесь. Вонять будет.

- Выветрится. Я открою окно, - ответил тот, не думая убирать подожженную сигарету.

Шулейман открыл окно, задержался там, долгими затяжками втягивая дым, разносящийся по комнате характерным табачным запахом. Том смотрел на него и вспомнил, как десять лет назад, ровно десять лет назад, точно так же просил не курить в палате, говорил: «Нельзя же» и действительно верил в правила, которые для всех, а Оскар, на тот момент для него доктор Шулейман, просто открыл окно. Так похоже, такое странное чувство от этого. Почему вспомнил? За что им есть столь много чего вспомнить?

Назавтра, встретившись в обычном месте на рабочем маршруте Тома, они оба были красивые. Оба с расплывшимися синяками на лицах, только у Оскара один, а у Тома два, с обеих сторон.

- Как голова? – осведомился Шулейман.

- По-прежнему принадлежит мне, - ответил Том с жирным намёком на то, как Оскар посредством причинения травмы головы добился переключения.

- Это радует, - ухмыльнулся Оскар, не сводя с него глаз. – С учётом наших с тобой недавних сложностей в отношениях, уверен, Джерри бы не успокоился, пока не отомстил за тебя. Только интересно, как бы он мстил? Он же любит отыгрываться так, чтобы было понятно, за что, а обижал я тебя в основном в постели, Джерри точно так решит.

Том мог бы рассказать о теоретических действиях Джерри на очередной тропе отмщения, мог предположить. Но не стал.

- Мы с тобой сейчас выглядим, как пара нормальных мужчин в стадии выяснения отношений, - усмехнулся Шулейман, не обидевшись, что Том не поддержал предыдущую тему, и тронул синяк на щеке.

- Внешние признаки опоздали. Мы уже всё выяснили, - сказал в ответ Том, не разделив его веселья.

Терри обратил внимание на кровоподтёк на лице Оскара и разбитую у уголка нижнюю губу. Грегори тоже. Объяснений удостоился только первый, и то размытых. И Пальтиэль тоже не остался в стороне от вопросов, когда позвонил сыну по видеосвязи, а тут такая красота. Оскару пришлось всё свалить на неосторожность Терри. Похоже, папа не особо поверил ему, но Оскара это не волновало.

Глава 10

И этот твой взгляд, пожалуйста, перестань,

Даже сталь плавится под ним, а это нечестно.

Такая тонкая-тонкая грань

Между любовью и сумасшествием.

Mary Gu, Магнолия©

Не звонок – стук в дверь. Отгадай, Том, с одного раза, кто пришёл к тебе в гости. Но, открыв дверь, он понял, что не угадал.

- Здравствуй, Том, - произнёс Эдвин, встретив как всегда непроницаемым выражением лица. – Я зайду?

- Сомневаюсь, что я смогу вас остановить, - ответил Том и отошёл в сторону.

Эдвин кивнул в знак того, что направление его мысли верное, прошёл в квартиру. Не оглядываясь по сторонам, он одним быстрым, профессионально цепким взглядом оценил все находящиеся в поле зрения детали и повернулся к Тому.

- Предупреждаю, - сложив руки на груди, сказал Том, - если вы снова намерены от меня избавиться, я буду сопротивляться.

- Не беспокойся, я пришёл не за тем. Не сегодня.

Как мило – не сегодня. Завтра? Через два дня? Когда ждать, что его запихнут в машину и повезут в неизвестном направлении в один конец? А, главное, за что? Том только подумал об этом и не тревожился как о реальной опасности, поскольку не видел поводов Эдвину его устранять. Теперь их не было. Но понимал, что Эдвин пожаловал в гости не просто так, потому ждал, когда он озвучит причину визита.

Но Эдвин молчал, стоял, убрав руки в карманы штанов, и только смотрел на Тома внимательно, нечитаемо. По прошествии трёх минут Тома это начало напрягать. Он вопросительно приподнял брови, и ещё через одну минуту Эдвин, наконец, заговорил:

- Том, что сейчас связывает тебя и Оскара?

Том мысленно застонал. Нет, очевидно, что раз Эдвин пришёл, то его интерес связан с Оскаром. Но как Тому надоела вся эта ситуация – каждый день доказывать Оскару, что между ними ничего нет, теперь ещё и Эдвину.

- Ничего, - ответил Том, не кривя душой.

- Вы регулярно видитесь.

- Вы следите за мной? – неприятное предположение, и если оно верное, то Тому останется только смириться, потому что не в его силах что-то сделать с этим присмотром. – Или за Оскаром?

- Я осведомлён, - немногословно ответил Эдвин.

- И? – произнёс Том. – Чего вы хотите от меня?

- Правды.

Прямо. Но какой правды он хочет? Прежде чем Том успел озвучить свою мысль, Эдвин задал вопрос:

- Ты хочешь вернуться к Оскару? – в лоб.

- Нет, не хочу. Я не вернусь.

- Уверен?

- Полностью.

- Почему?

- Потому что не хочу, - ответил Том.

- Почему?

Повторённый вопрос выглядел бы тупым, если бы это был не Эдвин, если бы не его тон и если бы Том не понимал, что так и вытягивают правду – давя до тех пор, пока человек не расколется. Том не отвечал, что Эдвин расценил как слабость, неуверенность. Том тоже счёл бы себя слабым, но знал, что молчит потому, что не хочет рассказывать, не может. Эдвин ему не близкий человек, с которым есть желание обсуждать такие вещи. Эдвин вообще не тот, с кем хочется разговаривать и находиться в одной комнате.

- Просто не хочу, - всё же сказал Том. – Я имею на это право. А мои личные причины – это мои личные причины, я не обязан их объяснять.

Том изменился, отметил Эдвин, не боится говорить, смотрит прямо, дерзким стал. Хорошо это или плохо, он пока не определился, зависит от обстоятельств.

- Но вы с Оскаром встречаетесь, - повторно заметил Эдвин.

- Не в том смысле и не по моей воле.

- Тебе не нравится, что вы видитесь?

- Я бы предпочёл, чтобы Оскар оставил меня в покое и позволил жить своей жизнью. Но он меня, как обычно, не спрашивает.

Том говорил правду, думал, что, может, Эдвин передаст Оскару его слова, и тот наконец-то поймёт и отстанет.

- Только Оскар инициирует ваши встречи? – спросил Эдвин.

И так знал, что всегда Оскар едет к Тому, не наоборот, но решил уточнить. Мало ли, они договариваются о новой встрече и потому Оскар приезжает.

- Да, - подтвердил Том.

- И ты не хочешь продолжения встреч? – другими словами не в первый раз Эдвин задал тот же вопрос.

Том это заметил:

- Вы пытаетесь проделать со мной тот психологический трюк? – он нахмурился. – Периодически повторяете вопрос, чтобы я забылся и дал другой ответ.

- Я не психолог, Том, - ровно ответил Эдвин. - Я защитник.

Против воли Том улыбнулся уголком губ, его зацепило такое знакомое, лично значимое сочетание слов «Я – защитник».

- Правильно улыбаешься, - сказал Эдвин.

Очевидно, Том его высказывание не понял, но и не надо, рано пока. Эдвин продолжил:

- Похоже, Оскар с тобой не согласен, он хочет тебя вернуть.

- Вам стоит поговорить об этом с ним, а не со мной, - не дрогнув, сказал в ответ Том.

- Нет, Том, с тобой. С Оскаром бесполезно разговаривать.

- И чего вы от меня хотите? – Том не сдержался и усмехнулся. – Чтобы я уберёг Оскара от отношений со мной? Так я уже делаю это. Можете не беспокоиться – я больше не появлюсь в семье Шулейманов, не претендую на их состояние. Всё так, как вы и хотели.

- Не уверен, что Оскару так будет лучше.

Это озвученное ровным тоном откровение заставило лицо Тома приобрести недоумевающее выражение. Отодвинув удивление, Том сказал:

- Лучше или нет – но я не вернусь.

- Вернёшься, - кивнул Эдвин, будто это уже решённый вопрос. – Если Оскар хочет.

- Моё мнение вас не интересует?

- Ты меня интересуешь лишь как дополнение к Оскару, - честно. И неприятно, даже немного мерзко. – Я только хочу знать, что всё будет в порядке.

- Если хотите попросить или заставить меня к нему вернуться, лучше сразу пристрелите, - безапелляционно сказал Том и хотел уйти на кухню.

- Стоять, - без намёка на крик, но звучно, твёрдо.

Том разозлился на себя, но уже после того, как остановился и обернулся, растерянный от приказа, которому не смог не повиноваться. Эдвин подошёл к нему:

- Мы не договорили.

- Нам не о чем говорить. Я не вернусь, я не хочу этого.

- У нас гораздо больше тем для разговора, чем мне бы хотелось.

Как его достала эта семья, подумал Том. Эдвина он тоже причислял к Шулейманам, поскольку, как понял, он является неотъемлемой частью семьи, к которой не относится по крови. Из всех них Том не возражал бы против встречи только с Пальтиэлем, потому что он один ему не сделал ничего плохого.

На секунду Том даже представил, что его на самом деле заставят вернуться. И, как бы он ни хорохорился, понимал, что в таком случае ничего не сможет поделать. Его просто не спросят. Теперь Том понимал, что такие люди, как Оскар, могут всё, и это «всё» может коснуться его, проехаться катком. Оскар может не выпустить его из города, из страны. Может не выпустить из комнаты. Если Оскар пожелает, его сотрут из всех реестров, и он станет личной собственностью без имени и прав. Пускай Оскар никогда не делал ничего подобного, не давил статусом, и не воспринимал его с оглядкой на положение, Том сознавал, что это возможно. И всё, сколько проживёт его борьба в запертой комнате? Он совсем не революционер, который будет сражаться до последнего вздоха со словами на губах: «Умру, но не сдамся». Цена его свободы – желание Оскара, который никогда не разговаривал с ним с позиции хозяина мира (барское и скотское поведение не в счёт), но может начать.

Том не выдал лицом, что за мысли пронеслись в его голове. Он даже не боялся такого исхода. Смысл бояться? Это либо произойдёт, либо нет. Единственный его способ избежать теоретического принудительного возвращения – сдаться добровольно. Или покончить с собой. Оба варианта – не варианты.

- Ты знаешь о Терри? – неожиданно спросил Эдвин.

Терри, значит. Загадочный Т. обрёл полное имя. Или не полное, Том понятия не имел, полная ли это форма имени или сокращённая, и не имел желания задумываться над этим.

- Знаю, - ответил он.

- И что ты об этом думаешь? – поинтересовался Эдвин, идеально контролируя тон голоса, не выдающий ничего лишнего.

- Это главная причина, по которой я не хочу быть с Оскаром, - без увиливаний, серьёзно сказал Том. – Вернее, это причина, по которой я принял решение покончить с нашими отношениями.

- До того ты хотел вернуться? – уточнил Эдвин.

Том помешкал, решая, говорить или нет правду, и ответил:

- Да, хотел. Но это в прошлом, окончательно и бесповоротно.

Эдвин смотрел на него как-то… ещё более внимательно, чем прежде, с неким новым интересом в глазах.

- Ты сказал, что передумал, узнав о Терри, - произнёс он. – Почему?

- Почему? – Тома вопрос удивил. У них это что, семейное, считать подобные отношения нормой? – Потому что это ненормально, - начал объяснять. – Я бы простил Оскара, поговори он со мной нормально, скажи он, что это всё временно, нужно только подождать. Но Оскар просто поставил меня перед фактом, что живёт не один, и это всерьёз и надолго, он не бросит своего Терри. Я никогда не пойду на жизнь втроём, или как он себе это представляет.

Снова этот взгляд у Эдвина. И непонимание за глазами, о котором ведал лишь он сам. Том продолжал:

- Но то, что Оскар так поступил и ничего мне не сказал – только переломный момент. Даже если всё изменится, я всё равно не захочу вернуться. У меня достаточно причин не хотеть быть с Оскаром.

То ли они не понимают друг друга, то ли…

- Что ты знаешь о Терри? – спросил Эдвин, аккуратно прощупывая почву.

- Того, что я знаю, мне достаточно, - отрезал Том, ясно давая понять, что не имеет желания заочно поближе познакомиться с новым партнёром Оскара.

Уж очень интересная у него реакция, над ней надо подумать. Потому Эдвин решил пока не выяснять подробности, оставить текущую тему и перейти к следующему вопросу повестки данной встречи.

- Том, не хочешь рассказать правду о вашем с Оскаром разводе?

- Вы и так всё знаете, - ответил Том. – Вы там были и всё видели. Поздравляю, вы оказались правы на мой счёт, - оскалился, - я действительно сделал Оскару больно, поступил так, как его мама, извините, забыл её имя.

- Нет, до Хелл тебе далеко, - произнёс Эдвин, убрав руки в карманы и неспешно окидывая Тома взглядом с головы до ног. – И это хорошо.

- Разве? – Том скрестил руки на груди, приподнял брови. – По-моему, я даже круче, такой план провернул. Ещё я изменял Оскару и в отношениях, и в браке. Он говорил, что его маме хватило совести сначала уйти.

Зачем дерзко плюётся словами, выкладывает всё опасному человеку, который однажды уже пытался его убить? Чтобы Эдвин знал. Чтобы убедился, что он, Том, дрянь, и не вздумал верить в возможность возрождения их с Оскаром отношений и помогать этому свершиться. Чтобы поговорил с Оскаром, и тот наконец-то отвалил – шансов мало, но шанс есть, что он прислушается к старшему товарищу, тем более что всё сказанное правда, грязная правда.

- Изменял, - повторил за ним и кивнул Эдвин, фиксируя в памяти полученную информацию. – Интересно. Что ещё ты делал?

Том хотел бы рассказать ещё что-то, так, чтобы наверняка. Но нечего рассказывать. Его залёты ограничивались двумя эпизодами измен. О своих сомнениях касательно «люблю – не люблю», «хочу быть с ним, не хочу быть в браке» рассказывать слишком долго и не путано не получится.

Верно истолковав его споткнувшееся о нехватку слов молчание как показатель отсутствия других грехов, Эдвин вновь сам себе кивнул и затем спросил:

- Том, что ты пытаешься доказать?

- Показать, - поправил его Том. – Правду, как вы и просили.

- Но ты не говоришь правду, - отметил Эдвин.

- Думаете, я лгу?

- Не говоришь, - повторил Эдвин, и за этими словами крылся большой смысл. Он помолчал и добавил: - Хорошо, не буду ходить вокруг да около. Скажу сам. Я знаю о Джерри.

Том его немного не понял. Сказал:

- Я знаю, что вы знаете. С две тысячи девятнадцатого года точно, может, раньше.

- Том, ты меня не понял, - Эдвин покачал головой и пристально посмотрел на парня. – Я знаю, что развёлся с Оскаром не ты, а Джерри. Надеюсь, не будешь отрицать?

Почему-то Тому не пришло в голову прибегнуть к отрицанию, он удивлённо выгнул брови:

- Как вы…?

- Как я понял? – Эдвин помог ему. – Мне понадобилось на это много времени, куда больше, чем мне бы хотелось. Не знаю точно, не могу знать, когда у тебя случился рецидив, но, полагаю, Джерри был активен не меньше трёх месяцев до того момента. Вы не переключаетесь часто.

Да, Том не дотягивал до Хелл, с которой Эдвин его сравнивал, ошибался на его счёт. И одновременно не ошибался. Понял это, когда увидел «Тома» белокурым, там, дома у Пальтиэля, полтора года назад. Понял, когда выяснилось, что это был не Том, и пазл сложился. Эдвин верно чувствовал от него опасность, но эта опасность в нём – Джерри, носитель ненавистного образа сочетания платиновых волос и карих глаз. Если бы увидел Джерри раньше, пять лет назад в больнице, возможно, понял бы всё ещё тогда, но в тот раз Пальтиэль поехал в одиночестве. Познакомился с этой хитрой сучкой, живущей в Томе, Эдвин только полтора года назад, не зная, впрочем, что знакомится. Всё сложилось, даже поведение Тома – Джерри - во время проживания в доме Пальтиэля, к которому хотел придраться, но не хватило информации.

- Оскар знает о том, что это был Джерри? – спросил Эдвин.

- Да.

- Давно?

- С мая, - Том снова не стал лгать и уходить от ответа. - Оскар сказал, что всё понял, когда мы встретились.

Эдвин только кивнул. Том не понимал его абсолютно, потому перестал обороняться, да и лицо его выражало больше не холодность, а озадаченность этим разговором. Больше всего его сбивал с толку вопрос – как Эдвин узнал, что разводился Джерри? Оскар ему сказал, рассказал всё? Но Эдвин мог передать информацию Пальтиэлю, а он вынести Оскару мозг за Терри, за то, что Оскар разрушает вторые и, вероятно, последние серьёзные отношения в своей жизни. Оскар должен был об этом подумать. И зачем в таком случае Эдвину спрашивать, знает ли Оскар о Джерри? Не складывается версия. А другой нет, потому что как ещё Эдвин мог разгадать эту загадку, спустя долгое время?

- Я вас не понимаю, - сказал Том, чтобы не теряться в домыслах. – Зачем вы об этом говорите? Вы хотите, чтобы я вернулся к Оскару? Типа наш развод незаконен, и его можно аннулировать, потому что в нём участвовал не я? Вы же меня ненавидите.

- Я тебя не ненавижу. Ты мне просто не нравишься. Но мне никто не нравится.

- Терри тоже? – Том не удержался, не дав гостю закончить высказывание – ответить на вопросы.

Эдвин как-то странно на него посмотрел и сказал:

- Да, Терри мне тоже не нравится.

Том улыбнулся уголками губ. Терри Эдвину тоже не нравится, у них что-то общее есть. Не один Том Эдвина не понимал, местами Эдвин его не понимал тоже, и это очень интриговало.

- Насчёт твоих вопросов, Том, - добавил Эдвин. – Я хочу владеть полной информацией и понимать тебя, поэтому я здесь.

Том покачал головой:

- Это пустая трата времени. Рядом с Оскаром вы меня больше не увидите.

Эдвин оставил его фразу без ответа и задал свой вопрос:

- Это правда? Про избиения. Оскар бил тебя? Или Джерри? – добавил в конце важное уточнение.

Том сглотнул и сказал:

- Про ремень правда. Про удушение и изнасилование, один раз, тоже.

Тут Том подумал: зачем продолжает раскрывать правду, всю? Правильнее было бы стоять на своём, выставить Оскара чудовищем – пускай Эдвин бы не принял его, Тома, сторону, возможно, он бы счёл, что не нужно им быть вместе, раз Оскар так себя вёл, это ведь нездорово. Но почему-то не получалось.

- Это было с Джерри, - уточнил Том через короткую паузу.

Эдвин кивнул и спросил:

- Сколько Джерри был?

- С двадцать четвёртого июля по день развода.

- Беспрерывно?

- Зачем вам это?

- Отвечай.

Том раздражённо выдохнул от тона незваного гостя, приказа по своей сути, не считающегося с ним, его желаниями и человеческим и гражданским правом не разглашать личную информацию. Но ответил:

- Я включался на день или два примерно раз в месяц, не чаще.

Эдвин снова кивнул.

- Всё остальное тоже правда лишь частично, то, что ты сказал на видео? – спросил.

- Нет, всё, что я сказал на том видео, было на самом деле. Просто… - Том замолчал, не договорив.

Нет, он не будет объяснять, что для него пережитое насилие и унижение – не насилие и унижение. Не совсем, не так, как было бы с кем-то другим, потому что это Оскар, с ним всё носит оттенок собственного желания и удовольствия. Только запнулся Том так, будто не знал, как сказать, а не передумал говорить, так как это не его, Эдвина, дело. Изнутри прикусил губу, но со стороны всё равно было заметно.

- Просто тебе понравилось? – предположил Эдвин.

Том встрепенулся, задетый его точным попаданием в истину, выпрямил спину.

- Это не ваше дело, - сказал строго, снова чётко очерчивая границы, давая понять, что он больше не глупый шуганный мальчишка, который слова против не может сказать. – Мне было больно, у меня даже были определённые повреждения интимного характера из-за того, как Оскар со мной обращался, остальное неважно. Всё? Надеюсь, дальше вы в нашу постель не полезете?

- Не полезу. Меня не интересует ваша постель, только ваши взаимоотношения.

- Между нами нет никаких взаимоотношений, - повторил Том. – Наши встречи закончатся, как только Оскару надоест ко мне приезжать.

- Не загадывай, - ровно сказал Эдвин. – Вы не единожды расставались. Не думай, что я тебя переубеждаю, но я допускаю вариант, что вы снова будете вместе. Том, ты должен знать, что я не за тебя, но я больше и не против. Если Оскару лучше с тобой, если вы снова сойдётесь, пусть будет так. Но, - интонационно выделил он, посмотрев в лицо Тома, - теперь я буду за тобой внимательно присматривать. Только пока ты рядом с Оскаром и только в том случае, если вы в любом смысле будете вместе, разумеется.

- Можно подумать, раньше вы за мной не присматривали? – усмехнулся Том. Смешно же.

Вообще вся эта ситуация – смех да и только. За ним бегает человек из первой двадцатки Форбс. К нему приходит глава его службы безопасности в отставке, ведёт задушевные беседы с уклоном в жёсткий опрос и говорит, что будет присматривать за ним, Томом. Что дальше, чего ещё ждать от этой семьи?

- Недостаточно хорошо, - ответил Эдвин. – Мне не хватало информации и знаний. Но я исправил это упущение.

Эдвин не подвёл никакой черты в разговоре, направился к двери. Обернулся на пороге к Тому:

- Оскару не обязательно знать о нашей встрече.

- У меня нет желания с ним разговаривать.

Закрыв за Эдвином дверь, Том зашёл в гостиную и опустился на край дивана. Этот визит и разговор оставили отпечаток чувства, будто от него на самом деле ничего не зависит, всё уже решено, и лишь вопрос времени, когда он сдастся Оскару, ему просто снисходительно дают повыделываться. Но этого не случится. Единственный расклад, при котором он вернётся к Оскару, это если его действительно затолкают в машину, привезут, и закроется дверь, запирая в новых, каких-то больных отношениях с третьим участником. Только Оскар так не поступит, это не в его стиле, ему силком не надо. Потому Том и не боялся. Они будут вместе, только если он сам передумает, чего не случится. Впервые в жизни Том был настолько уверен в себе, что сомнениям не оставалось самого маленького, жалкого местечка.

Том потёр ладонью лицо и поднял голову, оглядываясь по сторонам. Так, что он хотел сделать, когда Эдвин нагрянул и отвлёк? Ужин. Точно, пора приступать к приготовлению ужина. По рецепту мясо надо тушить долго, два часа и сорок минут. В духовке ещё дольше. Том хотел бы приготовить в духовом шкафу, так всегда нежнее и вкуснее, но уже нет времени на более долгий способ. Уже пять тридцать восемь вечера, а садиться ужинать в девять часов не хотелось.

На кухне Том достал из холодильника лоток со свежим, купленным сегодня мясом, никогда не бывшим в заморозке, если верить производителю. Подумал, положил мясо обратно и залез в интернет с телефона, ища какой-нибудь другой рецепт на ужин. Потушит как-нибудь в другой раз, когда будет достаточно времени сделать так, как хочется. Надо было брать телятину, подумал Том, изучая рецепты, она больше подходит для жарки. Что можно приготовить из говядины? Что…

Приготовит карпаччо. Конечно, это закуска, но мясо есть мясо, сытный продукт. С каким-нибудь гарниром отлично сойдёт на ужин. Только нужен специальный нож, те, что есть, не годятся, ими так тонко не нарежешь. Быстро собрав в карманы ключи и бумажник, Том в домашнем вышел из квартиры, сбегая вниз по лестнице. Не слышал, как на его этаже открылись двери лифта.

Помимо профессионального ножа Том заодно накупил продуктов. Вернувшись, он застал на кухне опирающегося руками на тумбочку, задумчиво смотрящего в окно – наверное, задумчиво, лица-то не видно – Оскара. Услышав шаги и шелест пакетов, Шулейман обернулся к вставшему хмурым столбом Тому с покупками в двух руках.

- Где тебя носило? – вместо приветствия.

- Я не должен тебе отчитываться, - отозвался Том и поставил пакеты на стол.

- И как я могу послушать тебя и не пользоваться ключами, если ты или пропадаешь где-то, или не открываешь? – Шулейман повернулся, прислонившись к тумбочке и сложив руки на груди.

- Отойди, - сказал Том, достав из пакета несколько упаковок.

Шулейман отошёл – сел за стол и наблюдал, как Том раскладывает в холодильнике и по шкафчикам продукты.

- Ужинать будешь? – Том прервал молчание, замешивая маринад для карпаччо.

Чисто на автомате предложил. Потому что это так знакомо, привычно: кухня, Оскар, он у плиты. Ситуация дезориентировала, заставив забыть о том, что они не любимые, не любовники и не друзья. Но пожалел о необдуманных словах не слишком сильно, поскольку Оскар всё равно не уйдёт, Тому его не сложно покормить, не сложнее, чем приготовить на одного себя.

- Не отравишь? – усмехнулся Шулейман.

- К сожалению, яд я не купил. Не знал же, что ты придёшь.

Шулейман ничего не ответил на не язвительные – серьёзные слова. Смотрел на Томину спину и улыбался уголком губ, снова думая, как же это чертовски мило. Ещё милее, чем в прошлый раз. То, что Том предложил ему ужин. Оскар не считал, что это что-то значит. Но ни один широкий, дорогостоящий жест не трогал его так, как это простое предложение ужина. Простое, потому что Том просто предложил, без какого-либо подтекста. Том просто такой. Недовольно хмурит брови, кусается и всё равно предлагает покормить.

К удивлению Тома, нож в руках не дрожал, хотя явственно ощущал на себе внимательный, не отводимый ни на секунду взгляд. За готовкой он абстрагировался от всего. Том услышал, как тихо скрипнули ножки стула по полу, но не обратил на это внимания. Встав сбоку, Шулейман положил ладонь ему на поясницу, приобнимая. Том дёрнул плечом, повернулся к нему, сверкая лезвием зажатого в согнутой руке маленького, но очень острого ножа. Оскар указательным пальцем отклонил нож в сторону. Том вдавил кончик лезвия сильнее в подушечку его пальца и резко повёл вниз, взрезая до второй фаланги. Кровь потекла сразу, и в голове Тома набатом разразился мат на повторе. Что он сделал?! Зачем?! Тупо не подумал! Он не хотел… Это уже конкретно неадекватно – резать человека за прикосновение.

Оскар хотел ответить на дерзкое действие, порезать Тому внешнюю сторону запястья, но у него от худобы вены очень близко к поверхности кожи, легко можно не рассчитать и перерезать. Ничего не говоря, Шулейман взял из руки Тома нож, взял его левую руку, перевернув ладонью вверх, и опустил к ней кончик лезвия, не обращая внимания на то, что по рукояти течёт кровь. Том дёрнулся, но капкан пальцев на запястье держал намертво. Захватила толкающаяся внутри паника, его вдруг до жути испугала эта боль, что придёт вот-вот, ощущение вспарывающей плоть стали, которое живо нарисовало воображение.

- Оскар, не надо, пожалуйста! – выкрикнул Том совсем не смело, почти слезливо, беспомощно дёргая зажатой рукой.

- Извиняйся, - не грубо, но так, что было понятно, что это единственный способ избежать жёсткого воспитательного момента.

- Извини, извини, я не хотел, - скороговоркой выговорил Том и поджал к груди руку, которую Оскар сразу отпустил.

Посмотрел на окровавленную руку Оскара. Можно считать, что он исполнил своё странное, больное желание навредить Оскару? Как раз с ножом же в руке клинило. Больной он какой-то. Помимо официального диагноза. Исполнение желания пришлось Тому совсем не по нраву.

- Я вправду не хотел, - негромко сказал Том и добавил через паузу: - Аптечки у меня по-прежнему нет.

- В следующий визит презентую тебе аптечку, - ответил Шулейман и оторвал от рулона бумажное полотенце, прижал к порезу. – Надеюсь, не подцеплю ничего от сырого мяса, - кивнул на разделочную доску, от которой Том перешёл к его разделке. – Если что это будет на твоей совести.

- Ты можешь пойти в аптеку и купить антисептик. Или поехать в больницу, чтобы тебе обработали рану, - Том снова зазвучал равнодушно, как обычно с тех пор, как они вернулись в Ниццу.

- Я рискну этого не делать.

Том провёл по Оскару хмурым взглядом и ничего не сказал в ответ. Есть расхотелось. Готовить тоже. Шулейман умел испортить настроение одним своим появлением.

- Ты хотел меня покормить, - напомнил Оскар и вернулся за стол.

- Я хотел покормить себя.

Дело было в субботу. На новой неделе в квартире Тома появилась вместительная аптечка с полным набором всего необходимого. Как Оскар и обещал.

***

Том всё время пропускал момент появления Оскара в квартире. Но обычно он обнаруживался в гостиной. Как сейчас.

- У меня для тебя подарок, - сказал Шулейман с дивана.

Прежде чем Том успел сказать, что никакой подарок не примет, он достал из-за спины пистолет, тот самый, который у Тома отобрала охрана.

- Твоё, возвращаю. Даже мне было непросто отобрать его у этих ребят, - Шулейман усмехнулся, протягивая Тому оружие. – Кстати, я почистил его историю.

- Зачем?

- Зачем возвращаю или зачем почистил?

- Зачем почистил, - Том стоял в паре шагов от дивана.

- Лучше уладить проблемы с ним сейчас, чем когда к тебе нагрянет наряд полиции, - просто ответил Оскар. - А он бы точно нагрянул. Где ты только взял такой «грязный» пистолет?

Хотя Том изначально понимал, что покупает запятнанное каким-то преступлением оружие, думал, что пистолет участвовал в ограблении, и это не было для него проблемой.

- Что с ним не так? – спросил он.

- Произведён в девяносто первом году. Тогда же, в девяностых годах, конкретно в девяносто четвёртом, из него убили трёх человек, среди которых шестнадцатилетний мальчик. Вяжут с ним и четвёртое убийство, тоже подростка, но оно не доказано, - опустив пистолет на бедро, методично рассказывал Шулейман. – В девяносто шестом убийцу взяли, но он загадочным образом исчез из камеры предварительного заключения. Потом исчезла и главная улика – этот пистолет. Мутная история.

Оскар закончил, а в голове Тома всё звучало «шестнадцатилетний мальчик». Почему-то это так сильно задело, что не отряхнуться. Ему самому было четырнадцать, когда мог умереть, тоже подросток. Но ему повезло. А этому мальчику нет. Том тогда ещё даже не родился, но он так остро осознал эту давнюю смерть, что легло на душу муторным, тяжёлым чувством. Шестнадцать лет. Тот мальчик ходил в школу, общался с друзьями, может быть, был влюблён, мечтал о чём-то, но одна или несколько пуль – и всё, мечтам его не суждено было сбыться. Ему не суждено было стать взрослым. Тогда, в девяностые годы, всё было иначе, а родился он вообще в семьдесят восьмом году, Том не мог представить, какой жизнью он жил, но почувствовал себя плохо от понимания смерти этого мальчика из прошлого, часть которого купил и держал при себе. Мальчика, который сейчас был бы намного старше его. В сослагательном наклонении.

Том взглянул на «окровавленный» пистолет, что теперь выглядел более чёрным, зловещим, как застывшая, затаившаяся смерть. Сам не святой, на его совести больше смертей, особенно вместе с Джерри. Но он убивал не так, не ни за что. Том бы не огорчился за маленького ребёнка, но в нём отозвался подросток. Шестнадцатилетний подросток, которым сам не был, поскольку те годы забрал себе Джерри; не был таким – обычным, со школой, мыслями о будущем и прочим.

- Будешь забирать? – поинтересовался Шулейман и снова протянул Тому пистолет.

Том не сказал о своих чувствах, отодвинул их. В конце концов, никому не будет лучше от того, что он откажется от оружия, выбросит его. Тот мальчик не оживёт, как и все остальные. А привидений не бывает, существуй они, Тома давно бы одолели неупокоенные души. Но его заинтересовал другой вопрос.

- Не боишься? – спросил Том, забрав пистолет.

- У меня есть повод? – глядя на него, Шулейман выгнул брови.

- Я могу воспользоваться им против тебя, - объяснил Том. – Поэтому у меня его и отобрали.

И для наглядности направил оружие на Оскара.

- Ты забыл снять с предохранителя, - тот усмехнулся краешком губ.

Том не забыл. Но, не разрывая зрительного контакта, он щёлкнул предохранителем:

- А так?

- Всё ещё не страшно.

Том сделал шаг вперёд, сокращая дистанцию; дуло пистолета смотрело Оскару в лоб. Всё так же глядя Тому в лицо, Шулейман взял оружие за дуло и потянул к себе, не из рук Тома, а вместе с ним ближе. Приставил к своей груди, там, где сердце.

- Давай, - подтолкнул Тома к действиям.

Том удобнее положил палец на курок. Секунды тянулись в концентрированном до звона молчании, в центральной точке которого взведённое огнестрельное оружие. На лице Оскара не отражалось и тени опаски, он спокойно смотрел на Тома и ждал.

Кожей Том ощущал сталь курка, нагревающуюся от тепла тела. Одно лёгкое движение, и всё будет кончено. Никогда больше ему не придётся беспокоиться о том, как избавиться от присутствия Оскара. Мёртвые не воскресают. Всего одно движение. Том думал, что смог бы, это ведь так легко, не в первый раз – выстрелить в человека. Спустить курок и жить спокойно своей новой жизнью, в которую прошлое никогда уже не вторгнется. Легко. Да, выстрелить легко. Том хотел это сделать, а последствия – будут потом, в настоящую минуту они не имеют значения. Но вдруг понял, что не может, буквально не может нажать на курок. Дело не в том, что заплатит за убийство, что, вероятно, вскоре отправится следом, потому что тот же Эдвин не простит. Причина неспособности совершить выстрел в том, что это Оскар. Как бы ни хотел от него избавиться, Оскар должен жить, иначе это будет уже трагедия. Даже если спустя много лет без единой ниточки связи узнает о том, что Оскар погиб, это будет для Тома трагедией.

Тому хотелось закричать, взвыть громко и протяжно: «Сука!..» от собственной слабости. От того, что Оскар ему не чужой, и никогда таким не станет. От того, что не может, физически и морально не способен воспользоваться выдавшимся шансом освободиться навсегда. От того, что всё прекрасно чувствует и сознаёт. Захотелось удариться лбом Оскару об грудь, закрыть глаза и замереть, выпасть из жизни на минуту, поставив реальность на паузу, чтобы это не считалось.

Шулейман накрыл руку Тома, держащую оружие, ладонью, сильнее прижимая дуло к своей груди. От этого движения, от касания рука Тома дрогнула. Дрогнул палец на курке, запуская случайную, нелепую смерть. Но произошла осечка, движение вышло недостаточно сильным, чтобы вдавить курок. В ту секунду, до того, как выстрел не прозвучал, Том ощутил, как в груди обрывается сердце. И затем показалось, будто через сталь пистолета чувствует, как бьётся сердце в груди Оскара. Бьётся.

Такая показательная ситуация: Том смотрел на Оскара сверху вниз, держа у его груди ствол, в то время как Оскар даже не пытался защититься, сидел и смотрел, не говоря ни слова. Но его доминанта поверхностная, если приглядеться, видно правду: что Оскар сам предложил ему место сильного, что он держит руку Тома. А Том перед ним слаб, ничего сам не сделал и ничего не может сделать. Том убрал палец с курка.

Шулейман ухмыльнулся уголком губ. Он рискнул и добился результата, увидел то, что даёт право не останавливаться в движении к своей цели – слабость Тома перед ним. Ни черта Тому не всё равно, теперь Оскар уверился в этом на сотню процентов.

- Я мог случайно выстрелить, - хмуро сказал Том.

- Случайно? – Шулейман хитро и насмешливо вскинул бровь. – Намеренно не выстрелишь?

- Хочешь покончить с собой моими руками? Я на это не подпишусь.

Том говорил холодным тоном, не говорящим ни о каких чувствах. Но какое значение имеют слова, если действия уже всё сказали? Том опустил пистолет, признавая поражение в их неявном бою. Помолчал и с сомнениями взглянул на Оскара:

- Ты совсем не боялся?

Вместо слов Шулейман объяснил действием. Забрал у Тома пистолет и приставил к его лбу.

- Страшно? – спросил, выгнув брови.

- Нет.

На лице Тома даже на секунду не промелькнуло страха или удивления. Чуть выше межбровья упиралось дуло смертоносного оружия, но не ощущал никакой угрозы. Потому что знал – Оскар не выстрелит. Никогда. Ни за что. Это знание было таким же неперебиваемым, всепроникающим, как безусловный рефлекс.

- Почему? – поинтересовался Оскар, подталкивая Тома к рассуждениям вслух.

- Потому что я знаю, что ты не выстрелишь, - ответил Том спокойно, будто между ними нет пистолета, способного навеки погасить свет в глазах.

- Вот видишь, - Шулейман опустил оружие, откинулся на спинку дивана. – Ты знаешь, что я не выстрелю, поэтому не боишься. И я знаю, что ты тоже не выстрелишь. Нам обоим бессмысленно пугать друг друга смертью, мы не можем.

- Не думай, что это что-то значит, - сказал Том, тем не менее не став отрицать свою неспособность совершить фатальный шаг.

- Разумеется, - кивнул Оскар.

Пусть Том думает, что ведёт. Пусть думает, что он, Оскар, ничего не понял. Том так и стоял перед ним, не садился на диван и не отходил.

- Нож тоже отдашь? – спросил Том через некоторое время.

- Нож не отдам.

- Почему?

- Потому что ножом ты можешь воспользоваться в необдуманных целях.

- Так я и застрелиться могу, если ты об этом, - парировал Том.

- Нет, не можешь. Стреляться не в твоём стиле, - ответил Шулейман с наглой, ровной уверенностью в своих словах. – А опыт дурного использования ножа у тебя имеется.

Том раздражился, всегда раздражался, когда Оскар раз за разом тыкал его в то, что было давно или только однажды.

- Сколько можно припоминать мне тот случай? – сказал он. – Это было всего раз, десять лет назад, и я находился в состоянии аффекта.

- Один раз в состоянии аффекта гораздо больше, чем ноль прецедентов, - многозначительно отметил Шулейман, беся. – Мало ли, - добавил он, будто уже сказанного недостаточно для трёпки Томиных нервов, - я тебя выведу из себя или что-то стороннее тебя сильно расстроит, возьмёшь нож – и поминай как звали. Вдруг меня рядом не будет? Нет, я не могу так рисковать.

Том открыл рот, чтобы высказать всё, что думает о его заботе, больше похоже на планомерные попытки довести до нервного срыва. Но передумал. Вздохнул и покачал головой, сказал:

- Раз ты так уверен, что я неадекватный и со склонностью к саморазрушению, ты должен понимать, что я могу вскрыться и другим ножом. Например, тем, что купил недавно, он очень острый, ты это на себе проверил.

- Значит, я его заберу, когда соберусь уходить, - кивнул Шулейман, ничуть не растерявшись.

- Не смей, - чётко произнёс Том.

- А то что?

Шулейман встал, оказываясь почти вплотную, и Том в тот же миг почувствовал то, что не единожды ощущал в прошлом. То, насколько физически ничтожен в сравнении с Оскаром, перед ним, возвышающимся, давящим массой, не касаясь, и пониманием того, кто здесь альфа, что отразилось растерянностью в глазах. Сама природа всё рассудила. Том открыл рот и закрыл, не произнеся ни звука. Поднял руку, чтобы надавить Оскару на грудь, усадить обратно, чтобы не возвышался вот так, размазывая превосходством. Но не прикоснулся. Это бесило, бесило то, что стал сильным, но не может быть сильнее Оскара. Не только физически.

- Дотронься, - сказал Шулейман. – Разрешаю.

Том подобрался, выдал:

- Я хотел посадить тебя.

- На диван?

- Куда ещё?

- Кто тебя знает, - Оскар пожал плечами.

- На диван, - подтвердил Том.

Шулейман сел, закинул одну руку на спинку дивана, пальцами второй перебрал по сиденью. Потом взял забытый всеми пистолет, глянул на Тома:

- Слушай, давай я тебе нормальный куплю? – предложил, крутанув оружие в руке. – Как-то стрёмно, что ты пытаешься гонять меня этим, - Оскар брезгливо взял оружие двумя пальцами и бросил на сиденье дивана.

- Тебя смущает количество причинённых им смертей? – Том выгнул брови.

- Меня же не смущаешь ты, - просто ответил Оскар. Плюс один намёк на то, о чём любой нормальный человек предпочёл бы не думать, и Том не исключение. – Просто он убогонький.

- И какой пистолет нужен, чтобы твоим запросам соответствовал? С бриллиантами?

- Хочешь с бриллиантами, будет с бриллиантами, - кивнул Шулейман, взглянул на Тома. – Есть предпочтения по цвету камней? Хотя лучше всего чёрные. Белые, розовые и прочие будут хорошо смотреться на белом стволе, а он подходит только Джерри.

Он сейчас серьёзно? Серьёзно рассуждает о драгоценных камнях, которыми украсит подарочный пистолет? Том мотнул головой:

- Не нужен мне пистолет с бриллиантами, вообще никакой новый не нужен. Если хочешь позаботиться о том, чтобы у меня было хорошее оружие, верни мне мои пистолеты, которые остались у тебя. Если ты их не выбросил. Так будет проще всего.

- Нет, - Оскар отказал с приглушённой усмешкой. – Всё, что находиться в моей квартире, останется в ней. Ты сможешь взять их, когда придёт время.

Снова это – когда придёт время. Когда Том сможет зайти в его, Оскара, квартиру.

- Оскар, ты ведь не планируешь вернуть меня силой? – уточнил Том для справки.

Шулейман удивлённо поднял брови.

- Силой? Что-то я пропустил момент, когда дал понять, что намерен так поступить. Или это опять твои фантазии?

- Моя фантазия здесь не при чём. Так сказал Эдвин.

На лице Оскара вновь отразилось недоумение:

- Когда это вы общались?

- Эдвин приходил ко мне неделю назад, - Том ответил правду, несмотря на то, что тот просил не говорить. – В числе прочего он намекнул, что наше воссоединение вопрос только твоего желания.

- О как, - кивнул Шулейман.

Достал из кармана мобильник, набрал кого-то. Интрига, кому же он звонит, раскрылась быстро.

- Эдвин, старый ты проныра, - заговорил Оскар, как только тот принял вызов. – Ты чего в обход меня что-то мутишь? Чего ты мне Тома пугаешь?

«Так и знал, что на Тома нельзя полагаться», - со вздохом подумал Эдвин.

Том хотел сказать, что Эдвин его не напугал, но Шулейман проигнорировал его открывшийся рот, продолжал свой телефонный монолог:

- Конечно, уволить тебя я не смогу, но когда ж ты успокоишься? Тебе уже пора сидеть у камина и вязать, или что там делают дедушки на пенсии, а ты туда же. Всё, я обиделся. На вторую нашу свадьбу я тебя не приглашу.

Том невольно улыбнулся от его речи. Оскара можно ненавидеть, можно жаждать его больше никогда не видеть, но невозможно отрицать, что он неподражаем. Его непосредственность уникальна. Странно применять к такому человеку как Оскар эпитет «непосредственность», но так и есть. Он простой, прямой как стрела и не оглядывающийся ни на что, и эта прямолинейная простота одновременно удивляет, раздражает, притягивает и заражает. Он может выдернуть из любого панциря; может заставить забыть о проблеме просто потому, что когда тебе методично стучат по лбу, сложно оставаться в себе и не среагировать. Оскар не признаёт сложностей, для него они так, пустяк, повод отпустить очередную колкость; он со всеми разговаривает одинаково, потому нельзя сказать, что конкретно тебя он не уважает. Его пофигистический позитив способен растормошить любого, не позволив утонуть в беде. Он даже в отношении себя такой, если ему плохо, он махнёт рукой, усмехнётся и никому не позволит его жалеть. Оскар та самая непрошибаемая опора, о которой каждый мечтает, человек, который никогда не позволит упасть и всегда говорит правду, какой бы она ни была.

И как назло Оскар поглядывал на Тома и тоже улыбался, прекрасно видя, что он теплеет, отзывается эмоцией. Том сжал губы, прикусил, загоняя в глубину этот момент. Напомнил себе, что Оскар больше не его опора, что он позволил упасть, сам бросил оземь и обманывал, так что грош цена его прямоте. Но настрой всё равно уже изменился. Это было слышно по голосу, которым обратился к Оскару, когда тот завершил звонок.

- Оскар, ты ведь понимаешь, что это шутка?

- Ты о свадьбе? – отозвался Шулейман. Кивнул. – Да, приукрасил чуть-чуть, снова сочетаться с тобой браком я не планирую. Но я и не отрицаю вероятности этого в неопределённом будущем.

Том покачал головой. Сказал:

- Лучше женись на Терри.

- О, поверь мне, ты не захочешь, чтобы я вступил в брак с ним, - от души усмехнулся Шулейман.

- Почему? Я желаю счастья вам обоим. Особенно Терри, потому что ты не очень хорошо с ним поступаешь, он заслуживает счастья, - Том говорил без желчи, честно. – Только не приглашай меня на свадьбу, я не приду, это будет странно.

- Твоё присутствие будет как раз нормальным и ожидаемым, а вот наша свадьба сама по себе будет странной, - рассудил Оскар.

Том нахмурился от пришедшего ощущения, что он чего-то не понимает, не знает какой-то важной части информации.

- Ты так странно говоришь о нём… С ним что, что-то не так? – спросил.

- Можно и так сказать, - с кивком подтвердил Шулейман.

- Что с ним не так?

- Пока секрет, - Оскар показал зубы в широкой, заговорщической улыбке-ухмылке. По лицу было понятно, что собственная затея доставляет ему удовольствие.

Том не огрызнулся, не замял тему, потому что ему действительно стало интересно – что же с этим распрекрасным, по мнению его воображения, Терри не так? А не так что-то было явно, потому что всё больше и больше указаний на это поступало. Том снова нахмурил брови, подбирая предположения, только, как ни напрягал мозг, не мог ничего придумать. Ничего, кроме одного.

- Он несовершеннолетний? – без уверенности предположил Том.

- Секрет, - повторил Шулейман.

И встал, подступил к Тому, как всегда нагло попирая личное пространство близостью. Продолжил совсем другую мысль:

- Ты вправду думаешь, что я мог подобрать какого-то несовершеннолетнего парнишку и… Что? Жду его совершеннолетия? Или не жду?

Под высказывание Оскар обнял Тома за талию. Столь естественно, будто так и надо.

- Единственный несовершеннолетний, на которого я согласился бы, это ты, - сказал Шулейман с однозначной ухмылкой, глядя в глаза. – Ты был очень милым шестнадцатилетним мальчиком. Хотя… Мне тогда было двадцать два года, я бы тебя раздавил. Мне бы быть моложе.

- В шестнадцать лет был Джерри, - напомнил Том.

Почему-то он не реагировал на обнимающую руку, на наглую ладонь внизу поясницы. Вообще не обратил внимания на физический контакт, в который Оскар его вовлёк, и тоже смотрел в лицо.

- Джерри милым не был, - сказал Шулейман, ничуть не растерявшись от того, что допустил ошибку. – Но внешность-то у вас одна.

- То есть на шестнадцатилетнего Джерри ты тоже согласен? – спросил Том с едва заметной и беззлобной язвительной улыбкой.

- Нет, это значит, что я видел фотографии Джерри в данном возрасте, а ты был бы таким же, если бы жил подростком.

Том чувствовал близость, жар тела и как упирается в Оскара правыми рёбрами, бедренной костью и всем, что кости покрывает. Но не испытывал сопротивления или хотя бы вспышки настороженности, внимания к тому, что происходящее пошло не в ту сторону.

- Как минимум я бы не делал укладку и макияж каждый день, - ответил Оскару Том.

- Для меня эти вещи непринципиальны, - ответил тот с ухмылкой, наклонив голову к Тому.

Наглая рука абсолютно хозяйским движением опустилась ниже, скользнула под резинку домашних штанов, пальцы несильно сжали ягодицу. Вместо бурной негативной реакции Том совершенно по-идиотски задумался: а что он чувствует? Теряя мгновения. Почему-то не чувствовал злости, отвращения или ничего. Расценив отсутствие отказа как согласие, Шулейман наклонился ещё ближе, что послужило отрезвляющей пощёчиной. Вынырнув из размышлений и податливого состояния, Том отвернул лицо, и губы мазнули по щеке, двухдневная щетина тоже.

- Что ты делаешь? – спросил Том, скосив глаза к Оскару.

- Попытаться стоило, - вздохнул тот. – Ладно, подожду ещё.

- Тебе придётся очень долго ждать, - сказал Том, убирая от себя его руку и отходя.

- Я терпеливый. Ты знаешь это лучше всех.

- Потрать лучше терпение на Терри. Уверен, при должном рвении ты сможешь сделать его достаточно больным и беспомощным, чтобы тебе было интересно.

Шулейман вернулся на диван, вытянул из пачки в кармане сигарету, щёлкнул зажигалкой.

- Оскар, - укоризненно произнёс Том.

Но тот его тон и взгляд проигнорировал и только махнул рукой в сторону окна:

- Открой, - повелел.

Том открыл, недолго посмотрел на Оскара, с удовольствием затягивающегося дымом и, видимо, не собирающегося перемещать своё тело к окну.

- Хотя бы пепельницу возьми, - сказал он.

- Неси, если есть, - отозвался Шулейман, в очередной раз поражая наглостью.

Том хотел было высказать, что он ему не прислуга и что Оскар вполне в состоянии самостоятельно встать и взять нужный предмет. Но какой толк? Оскар всё равно не сдвинется с места, если не захочет. Пытаться воспитывать его бесполезно, если никто не смог, то Тому и пробовать нет смысла. Потому Том вздохнул и пошёл искать пепельницу. Лучше дать её, потому что Оскар такая барская свинья – с него станется стряхивать пепел на пол и потом затушить окурок об диван. Об его, Тома, диван! И пусть он купит новый, как только Том потребует, дело-то не в мебели.

Пепельницы в квартире не оказалось. Том принёс небольшую чашку, поставил на столик перед Оскаром, сказав, что это вместо пепельницы.

- Теперь это будет твоя чашка. Буду тебе в неё кофе наливать, - добавил Том, когда Оскар стряхнул в чашку пепел.

Зажав губами сигарету, Шулейман взял чашку и одним движением отколол ручку об ребро стола. Поставил её на место и, вытащив сигарету, сказал:

- Теперь я эту чашку всегда узнаю. Она будет моей пепельницей.

Том смотрел на него хмуро и явно недовольно его поведением. Тем, что так легко отбил укол и вдобавок сходу перешёл к действиям, испортив предмет посуды. Тому пострадавшая чашка не очень нравилась, ни разу не пил из неё, но всё же. Это было очень показательное проявление разрушительной и бессовестной натуры Шулеймана, которому никакие нормы не указ.

В конце рабочей недели Шулейман уже традиционно надоедал Тому на работе, на что Том реагировал не мило.

- Чего ты такой злой, а? – поинтересовался Оскар.

Том остановился, опёрся на копьё:

- Если в целом, то из-за тебя. Если конкретно сейчас, то из-за того, что мне приходится работать под палящим солнцем, мне жарко, я весь мокрый. В Париже прохладнее, но я здесь. Из-за тебя. Получается, вторая причина моего дурного настроения тоже ты. Так что если хочешь облегчить мне жизнь – подними свой зад и помоги. Давай, вставай рядом.

Обычно на средиземноморском побережье мягкий климат без температурных пиков, Том никогда прежде не заставал в Ницце подобную жару, но это лето выдалось аномально знойным. Вчера в обеденный час температура поднялась до тридцати восьми градусов по Цельсию. Сегодня тридцать шесть, но спад на два градуса не ощущался спасением; асфальт почти плавился и парил снизу накопленным жаром. Как ни любил тепло, для Тома это было слишком. Может быть, где-нибудь на пляже подобная жара была бы сносной, даже приятной, но он-то физически работал под жгущим солнцем без возможности отсидеться в теньке.

Поскольку Оскар всё равно не отставал, Том перестал вести себя с ним исключительно холодно, начал проявлять эмоции, в том числе без оглядки на уместность озвучивал свои мысли. Выгнув брови, он выжидающе посмотрел на Оскара.

- Хочешь, чтобы я помог тебе убирать улицу? – удивлённо усмехнулся Шулейман, такого он даже и не ожидал.

- Да.

- Пожалуй, я воздержусь.

- Что, взять в руки метлу или копьё для уборки мусора ниже твоего достоинства? – Том вызывающе вздёрнул брови, смотрел прямо в лицо.

- Не вижу смысла мне заниматься грязной работой. Зачем? – рассудил Шулейман справедливо и отвратительно по-барски, подтверждая предположение, что да, не по нему опускаться до этого уровня. - Если тебе так трудно, скажи и иди домой, я договорюсь о выходном для тебя. Или можешь вообще закончить с отработкой, только скажи.

- Нет, - Том упрямо крутанул головой. – Я честно отработаю то, что мне предписали, не нужно меня освобождать. Но я хочу, чтобы ты помог мне. Давай так: ты сейчас поработаешь со мной, и я твой, как ты захочешь, даже втроём.

Какое сложное, заманчивое и противоречивое предложение. Шулейман наклонил голову набок и пытливо смотрел на Тома, решая для себя, как поступить. С одной стороны, соблазн велик – согласиться и получить своё, баш на баш, так сказать. С другой стороны, а что мешает Тому солгать, опустить его, заставив поработать, и крутануть хвостом, отказавшись от выполнения своей части уговора? Том, конечно, не Джерри, но и он может, не надо обманываться, что он по-прежнему бесхитростный ангелок. И, с третьей стороны… не мог Оскар согласиться, не мог заставить себя заняться этой убогой работой.

А Том действительно блефовал. Не дурак он сдаваться за помощь в уборке. Просто очень захотелось сбить с Оскара корону. Хотя бы словами поковырять, если до действий не дойдёт. А если дойдёт, то шикарно – пусть для разнообразия поработает руками, а не языком и ничего не получит взамен.

Выждав минуту, за которую Шулейман не сдвинулся с места, Том кивнул:

- Я так и думал, - сказал и взял копьё за рукоять. – Не говори, что я тебе так нужен и важен, если ты даже помочь мне не хочешь.

- Ты и так будешь моим, мне не нужно выполнять для этого какие-то условия, - ответил Шулейман, не поддаваясь тому, что он якобы должен почувствовать себя виноватым и засомневаться.

Том на это только фыркнул.

- Серьёзно, - сказал Оскар. – Мы будем вместе, это лишь вопрос времени.

- Нострадамус? – припомнил Том то, что в прошлом Оскар не единожды с убедительным видом стебался на тему принадлежности к роду провидцев.

- Да. Некоторые вещи я знаю, и тебе от этого никуда не деться.

Бессмысленно спорить, Том слишком много раз уже сказал, что между ними ничего не будет, чтобы видеть прок от очередного повторения избитых слов. Он достал из сумки бутылку, отвинтил крышку. Вода уже нагрелась и не освежала, но это лучше, чем ничего. От тандема из жары и физического труда организм активно терял влагу, форменная майка промокла от пота и липла к спине, на груди и подмышками тоже расползлись мокрые пятна. Облизнув пересохшие губы, Том сделал четыре жадных глотка, после чего закрыл глаза и плеснул остатки воды в лицо. Обтёр лицо, провёл ладонью вниз, по шее, хоть чуть-чуть смывая пот, липкость и уличную пыль, охлаждая кожу. Шулейман неотрывно наблюдал за ним без возможности отвести взгляд, смотрел на бегущие дорожки воды, смешивающиеся с блестящими каплями пота на тонком выгнутом горле, прослеживал движение руки, оглаживающей собственное тело. Чёрт, это…

- Это нормально, что ты в образе потного работяги меня заводишь? – озвучил Оскар свои мысли вместо того, чтобы постесняться их.

- Нет, ты извращенец, - Том поставил ему диагноз и опустил пустую бутылку в свой рабочий мусорный мешок.

Шулейман помолчал, постучал пальцами по рулю и затем обратился к Тому:

- Сядь в машину, если так жарко. Я закрою окна, поставлю кондиционер на более низкую температуру, охладишься, отдохнёшь.

- И ты трахнешь меня прямо на водительском месте?

- Только если ты захочешь, - улыбнулся Оскар, будто не заметив Томиного жёсткого тона. – А так ты мне ничего не будешь должен. Садись, не бойся.

Уже без колючей иронии Том покачал головой:

- Это неправильно.

- Почему? Бывшие вполне могут быть друзьями. Можем с этого начать.

- Мы не можем.

Не могут, потому что если они будут друзьями или кем-то типа того, рано или поздно окажутся в постели и всё начнётся сначала. Том хотел бы думать иначе, но с какой-то обречённой, невыразительной безысходностью понимал, что без вариантов. Потому он и хотел исключить всякое взаимодействие и не допускать контакта. И хоть Оскар не слушал, не спрашивал и настойчиво продолжал присутствовать в его жизни, Том по-прежнему мог не допускать сближения со своей стороны, держа дистанцию.

Глава 11

Давай мы ляжем с тобой на дно,

Скроемся ото всех,

Чтобы прям никого,

Пофиг, что это грех.

Грузом летим на дно,

Чистых желаний плен;

И мне с тобой легко,

Только ты манекен.

Эмма М, Манекен©

Том понял ещё одну важную вещь. Оскару очень нужно то, чего он не может получить. В этом ответ на загадку, висящую между ними не один год, почему Оскар воспылал к нему интересом, когда был Джерри, а вовсе не в том, что Оскару больше нравится Джерри. Придя к такому выводу, Том даже усмехнулся. Пойми он это, когда они были вместе, он бы очень обрадовался, окрылился, подошёл к Оскару и с улыбкой поведал, в чём же дело. И долго, долго ходил бы радостный, что Джерри ему не конкурент, просто он показывал поведение, которое Оскара зацепило и зажгло. Это и называется охотничьим инстинктом? Похоже на то. Но… Но сейчас они не вместе, и Том не радовался. Озарение дало не простор для действий, а ставило в тупик. Вроде бы выход из ситуации очевиден – надо дать Оскару себя, и он, получив своё, успокоится, после чего Том сможет уйти. Но Том не мог на это пойти, нет, он даже сейчас не испытывал отвращения или отторжения от мысли переспать с Оскаром, но в том и проблема. Проблема в том, что раз, два, и завязнет, он адаптируется ко всему и к тому, что они снова в отношениях, тоже привыкнет, даже к претящей роли любовника привыкнет, как бы ни хотел думать обратное. Забудет со временем, что хотел уйти, и останется на месте. Том знал это наперёд.

Не мог дать себя Оскару в качестве коварного плана по достижению цели и не мог освободиться без этого, поскольку Оскар не отпускает и не отпустит, пока не получит своё. Круг замкнулся, какой-то абсолютный тупик, куда ни сунься, везде упрёшься в Оскара. Как будто всё на самом деле уже предрешено, и он вернётся, побегав долго или не очень. Но Том в судьбу не верил, сейчас осознанно старался не верить, чтобы отсутствие выбора давящей силой не опустило руки. Судьбы нет, всё зависит только от самого человека и его решений. И потом, Том не хотел спать с Оскаром, даже без обязательств, даже один раз. Потому что… Не надо. Просто не надо. Возможно, это слабость, неуверенность в собственных силах и страх перед тем, что привязанность разгорится с новой силой, и он захочет остаться. Том заткнул эти размышления, побоявшись слабости и сомнений, которые они могут породить и которые отнюдь не способствуют силе. Но ещё раз признал перед собой, что - да, чёрт побери, чувства есть! Оскар для него по-прежнему тот самый особенный человек. Но это не имеет значения. Разумом он больше не хочет, вот, что важно. Тому оставалось только брать Оскара измором отказов и надеяться, что когда-нибудь ему надоест. Он не знал, что они оба избрали одинаковую стратегию с диаметрально противоположными целями.

Том решил, что пора двигаться дальше. Если не начать отношения, то хотя бы переспать с кем-то другим. Подведя черту между тем, когда был преданным дурачком, хранившим предельную верность даже в разлуке, и своей новой, нынешней свободной жизнью, в которой никому ничего не должен. Вариант пойти в какое-нибудь ночное заведение и заняться сексом с незнакомым до того человеком Том отмёл довольно быстро. Потому что… не хотелось так. Подумав, он остановил выбор на Себастьяне де Грооте, поскольку Себастьян внешне привлекательный мужчина, воспитанный, понимающий и вообще хороший человек, с которым безопасно. К тому же Том помнил, что почувствовал возбуждение во время того поцелуя с ним на скамейке, это тоже важный критерий, указывающий на то, что они могут с обоюдным удовольствием провести время. И если между ними после этого что-то завяжется, тоже будет неплохо, потому что, опять же, Себастьян хороший, даже отличный вариант для жизни.

Таинственно умолчав об истинной причине, Том попросил Себастьяна о личной встрече и как можно скорее. Себастьян ответил, что может прилететь в Ниццу через три дня, что вполне устроило Тома, на том и договорились. Он думал, что речь пойдёт о совместной работе, до старта которой осталось немного времени, ведь уже конец августа. А Том думал, что ему необходимо подготовить: смазку, презервативы, вино… Вино надо? На всякий случай купил бутылку красного.

Вспоминая прикосновения Оскара, хозяйские объятия одной рукой, ладонь на пояснице и ниже, и свою на них реакцию, Том думал, что действительно пора. Пора перейти грань и начать устраивать личную жизнь. Потому что пока ему не хотелось особо, но ещё через полтора месяца воздержания может конкретно прижать, и если рядом будет Оскар со своими горячими руками и прочими частями тела, что не умеет держать при себе, быть беде. У него же мозг отключается, когда желание ударяет в голову, а Оскар как никто другой умеет его заводить. Том знал, что год и четыре месяца прожил без секса совершенно спокойно, но также помнил, как во время их дурацкого спора лез на стену и вёл себя совершенно постыдно в попытках соблазнить. Кто знает, как его организм ныне себя поведёт, лучше не доводить до точки кипения. Том очень не хотел однажды обнаружить себя с Оскаром в постели задыхающимся после выбивающего дух секса.

Том понимал, что рискует. Не сам, ему Оскар ничего не сделает, если узнает, максимум хорошенько трепанёт. Рисковал подставить Себастьяна и сломать ему жизнь, поскольку он совсем не тот человек, кто сможет удержаться на плаву, если Шулейман разозлится, таких людей во всём мире вообще мало, по пальцам можно пересчитать. Но Том договорился с собой, что это не должно его пугать и остановить. Нельзя позволять Оскару продолжать влиять на его жизнь. Достаточно. У него новая жизнь, и оглядываться в ней на Оскара он не станет.

Главное, чтобы Оскар не заявился, когда они будут вместе. Или когда будут в постели, что ещё хуже. Но Тому оставалось только надеяться, что этого не случиться. Ничего больше он не мог сделать, поскольку позвонить Оскару и попросить его не приезжать – равносильно просьбе приехать. Именно так он и поступит, от противного.

На кассе в аптеке, забирая оплаченные контрацептивы и смазку, Том напряжённо обернулся к входу, проверяя, не зашёл ли Оскар. Если бы он сейчас появился, застал с такими недвусмысленными вещами в руках, это было бы очень некстати. Очень неловко. Что бы Оскар сказал? А что бы сам Том сказал ему в ответ? Но Оскара в аптеке не было. На улице около неё тоже. Оскар был уже у него дома, что Том понял, как только зашёл в квартиру, поскольку точно помнил, что перед уходом выключил свет, который сейчас горел.

Шулейман вышел его встречать до того, как Том успел запереть дверь. Том порадовался, что покупки лежат в сумке, надёжно скрывающей их от глаз. В сумке, в которую вцепился пальцами, замерев на месте, глядя на Оскара.

- Почему тебя всё время нет дома, когда я прихожу? – сказал Шулейман.

Том не ответил. Поставил сумку на вытянутую тумбу, разулся. Покосился на сумку, стоящую у края. Казалось, она вот-вот может упасть. А если упадёт? А если Оскар залезет в неё и увидит? Почему-то Тому было страшно, что Оскар узнает, посмотрит на него и задаст логичный вопрос: зачем? Зачем ему эти предметы? Что Том ответит? Правду? Ложь? Сможет ли ответить хоть что-то, ведь тихая паника уже сковывает. Нет, нет, нет, он не должен будет оправдываться, не должен бояться, что Оскар узнает о его намерении переспать с другим мужчиной.

- Ты какой-то странный, - заметил Шулейман, внимательно его разглядывая.

- Устал просто, - сказал Том и ушёл на кухню.

Сбежал от необходимости смотреть на Оскара и сумку с секретом, вблизи которой нервно пылали ладони. Опёрся руками на тумбочку, опустив голову, пережидая и успокаивая этот странный, неуместный страх.

- В чём дело?

Вопрос заставил Тома вздрогнуть, будто до этого не знал, что не один в квартире. Он обернулся к Оскару, что стоял в трёх шагах, скрестив руки на груди и серьёзно глядя на него.

- О чём ты? – отозвался Том.

- О тебе. Что с тобой?

- Я устал на работе, - вздохнув, повторил Том. – И есть хочу.

- Иногда ты совсем не умеешь лгать, - Шулейман тонко, мягко улыбнулся, глядя в глаза так, что с этого крючка не соскочить.

Том думал: почему он не может сказать правду, посвятить в свои планы, напомнив, что они друг другу теперь никто, пускай даже после этого ничего с Себастьяном не выйдет? Почему не может вести себя как обычно, это ведь просто, до этих минут у него получалось держаться? Почему не может поверить, что не должен переживать и оправдываться, если Оскар узнает? Почему не может просто отвернуться и заняться каким-нибудь делом, забыв о сумке, вещи в которой купил для завтрашнего вечера? Сегодня четверг, а Себастьян приедет в пятницу, остались сутки плюс-минус. Почему не может хотя бы быть спокойным, не дёргаться, что да, очень подозрительно? Будто хочет, чтобы Оскар понял и остановил… Бред же, ему не хочется обратно в сети. Оскар ему больше не принадлежит, и он Оскару не принадлежит тоже, как бы ему этого ни хотелось.

Воскресив в голове прекрасный, нежный образ Терри, каким его воображал, Том намеренно представил, как Оскар возвращается домой, обнимает его, целует. И потом они идут в кровать… Вот, они пара, а Том в этой истории третий лишний, он ничего не должен. Так почему же внутри такой нервный кавардак?

Измученно, прерывисто вздохнув, Том закрыл глаза и пальцами потёр переносицу.

- Я хочу побыть один. Пожалуйста, - не потребовал, а спокойно попросил.

Как нормальный человек нормального человека. И что-то в его голосе побудило Оскара не отказать, а спустя несколько секунд спросить:

- Я могу быть уверен, что ты не совершишь глупость?

- Можешь забрать все ножи, - совсем не борясь, Том равнодушно указал рукой в сторону ящика, где они хранились. Помолчал немного, закусив губы, и обернулся к Оскару: - Нет, всё-таки оставь мне один. Если я захочу что-то приготовить, мне понадобится нож.

Ничего не говоря сразу, Шулейман подошёл к нему, внимательно вглядываясь в лицо. Положил ладонь Тому на плечо:

- Позвони мне, если будет плохо.

И отчего-то Том знал, что Оскар говорит не о физическом самочувствии. Он приедет, если набрать, и просто будет рядом, не позволит развалиться на куски, аккуратно или наоборот жёстко и действенно собирая в кучу. Зачем? Зачем эта забота? Сука… Она сейчас так не нужна. А ладонь Оскара переместилась на щёку, тёплым якорем вытягивая из мыслей в реальность.

- Я позвоню, - пообещал Том, моргнув и не подняв веки.

Шулейман сам убрал руку, не пришлось просить. Том слышал, как он отходит, и открыл глаза. Меньше чем через минуту хлопнула входная дверь. Ушёл? Тому с трудом верилось, что Оскар так легко послушался, а не поступил в своём стиле. Не обманул и затаился где-нибудь в квартире, чтобы сделать сюрприз, от которого вероятна икота. Но это правда. Выглянув в окно, Том увидел отъезжающую красно-оранжевую феррари.

Том забрал из коридора сумку и выложил на тумбочке в спальне покупки, чтобы потом убрать их в ящик. Завтра он этим воспользуется с новым человеком. Даже презервативы купил, научился, что они необходимы вне серьёзных отношений. Молодец, можно поставить ещё одну галочку на шкале взросления и ответственности. Благо, вместе с Оскаром Тома покинуло ощущение, что надвигается пиздец, и он творит его собственными руками. В самом деле, чего это он так всполошился, что сердце на место только сейчас встало? Надо лечить нервы. Нет, не надо, потому что лечить нервы ему говорил Оскар. Тревожность его ему, видите ли, не нравилась. Тому, может, тоже много чего не нравилось. Оскар же ходячий недостаток.

Том подцепил с тумбочки упаковку презервативов, повернул задней стороной, читая, что там написано. Потом проделал то же самое со смазкой на водной основе. Чем ему занять вечер до сна? О голоде он Оскару солгал, поужинал до того, как пойти в аптеку. Пришло сообщение от Себастьяна, в котором писал, что рейс перенесли, и он прилетит не к пяти, а в семь сорок, нормально ли Тому это время или лучше перенести встречу на субботу? Со всеми проволочками приедет к Тому он к девяти, потом пока начнут… Тома новое время устраивало даже больше: переспят и переночуют вместе, поскольку куда в ночь отпускать гостя, а утром, может, повторят. Только сначала надо будет почистить зубы и принять душ, целоваться и большее в несвежем и неприглядном со сна виде с новым человеком Том не был готов. Том ответил, что время ему подходит, пусть Себастьян не беспокоится.

Пятничным вечером Том открыл дверь квартиры Себастьяну, который предварительно закинул в отель неподалёку дорожную сумку с минимумом багажа. Провёл гостя в гостиную. Вёл отвлечённую беседу, даже о грядущей совместной работе поговорил. И попутно думал: как начать? С порога впиться поцелуем и потянуть в спальню, чтобы не возникло вопросов, уже не получится. А теперь что делать, как правильнее подступиться?

Надо было заранее спросить Себастьяна о паре, мало ли он ныне состоит в отношениях. Хорошая мысль, как известно, приходит с опозданием. К Тому она пришла, когда они сидели и разговаривали, а он фоном размышлял, как перейти в горизонтальное положение. Если у Себастьяна кто-то есть, лучше бы узнать об этом загодя, чтобы не попасть в неудобную ситуацию. С другой стороны, Тому от Себастьяна не нужно отношений, не нужно быть для него единственным, ему вообще больше ни для кого не нужно быть таковым. В конце концов, Том в отношениях и браке тоже изменял, но этого не значило. Он никому ничего не расскажет, не подумает о Себастьяне плохо и не обидится, если тот переспит с ним на стороне от своего партнёра или партнёрши. Просто секс.

Помучившись внутренними рассуждениями о вариантах поведения, правильности и неправильности, Том решил, что лучше всё же узнать сейчас, чем настроиться, предложить себя и обломаться, нарвавшись на отказ якобы мягкими, жалеющими словами: «Извини, но я…». Так и самооценка может упасть. А Том её холил и лелеял, она у него нежная и выстраданная.

- Себастьян, у тебя кто-нибудь есть? – спросил Том.

- Ты будешь спрашивать об этом каждый раз? – мужчина улыбнулся.

- Возможно. Я любопытный, - Том тонко улыбнулся в ответ, смотрел с нескрываемым, игривым интересом, изящно подперев кулаком висок.

Чувствовал, что заигрывает. Интуитивно. И надеялся, что выглядит не нелепо, а привлекательно. Себастьян сказал:

- На данный момент я не состою в отношениях.

Том кивнул, принимая информацию к сведению. Хорошо, что так, неудобная ситуация уже не случится. Только по-прежнему актуальным оставался вопрос: как начать? Опыт Тома был ограничен тем, как перешёл к сексу с тремя разными людьми. С Оскаром они договорились, это был учебный секс. С Марселем он захотел, потому поцеловал его. А Маркиса поцеловал потому… Потому что посочувствовал парню, они в чём-то были так похожи, Тому было не жалко переспать с ним. Благотворительный секс. Да, вот, чем это было, Том наконец-то понял.

Чтобы поцеловать Себастьяна, нужно встать с кресла, подойти, сесть рядом и только после этого коснуться губами губ. Если Себастьян раньше не остановит вопросом, что он делает. Такой ход не казался самым подходящим.

- Том, всё в порядке? – участливо спросил Себастьян, заметив, что, похоже, мысли парня заняты чем-то сторонним.

- Ты говорил, что я тебе нравлюсь, это по-прежнему так? – вместо ответа спросил Том, решив покончить с размышлениями и действовать в лоб.

Себастьян слегка улыбнулся, не обнажая зубы, и кивнул:

- Да, я по-прежнему считаю тебя очень привлекательным во всех смыслах человеком.

Том поднялся из кресла, сел на диван рядом с Себастьяном, всем телом повернувшись к нему, ненамеренно коснувшись коленом его колена.

- Хочешь переспать со мной?

На лице мужчины промелькнуло удивление.

- Том…

- Я хочу этого, - перебив его, сказал Том во избежание недопонимания. – С тобой. Ещё в тот раз… - неопределённо мотнул головой вбок, будто указывая на что-то за спиной. – Я испытал желание, но меня остановили обстоятельства. Их больше нет.

Себастьян протяжно вдохнул и выдохнул, выравнивая что-то у себя в голове.

- Я начинаю чувствовать себя неловко, - Том чуть улыбнулся через паузу. – Скажешь что-нибудь? Ты согласен?

- Я согласен, - ответил Себастьян. – Том, ты мне нравишься, но…

Но. Что может быть хуже «но» в такой ситуации?

- Понятно, - больше Том не улыбался. – Похоже, я тебя не очень возбуждаю.

Встав с дивана, он хотел отойти, но Себастьян поймал его за руку, развернул к себе и поцеловал, доказывая, что Том не прав. Том с готовностью ответил на поцелуй, замешкавшись от неожиданности лишь на секунду. Одной рукой Себастьян держал Тома за щёку, второй обнимал за талию, мягко, но достаточно крепко, чтобы не возникло мысли, что поцелуй из жалости.

- Ты уверен? – оторвавшись от Тома, спросил Себастьян, заглядывая в его глаза.

- Абсолютно.

Том взял мужчину за руку и повёл в спальню. К чему мяться и ждать, если всё понятно? Они оба взрослые люди, один на десять лет более взрослый. Около кровати Том отпустил ладонь Себастьяна и повернулся к нему, закусил губы. Снова сложный момент. Всегда в разной степени неловко, когда сразу известно, что будет секс. Том не стал сразу раздеваться, посчитав, что лучше они разденутся в ходе прелюдии, поскольку два голых человека не в пылу возбуждения – такая себе картина.

- У меня есть вино, если хочешь, - предложил Том.

- Не нужно, - Себастьян мягко качнул головой. – Предпочитаю заниматься сексом на трезвую голову, алкоголь притупляет ощущения, и… - он замолчал, подбирая подходящее слово, - после него наутро можно пожалеть.

Том согласно кивнул. Да, ему тоже лучше не употреблять, поскольку мало ли, что может вытворить под градусом, за что потом будет стыдно. Хотя хотелось немного для расслабления. Себастьян шагнул к Тому, взял его лицо в ладони, коснулся губ поцелуем. Том прикрыл глаза, отдаваясь его рукам и просыпающимся внизу живота ощущениям.

- Том? – Себастьян поцеловал Тома в уголок губ и отстранился, ловя его взгляд. – Нам нужно кое-что обсудить.

- Сейчас? – удивился Том.

- Да. Лучше сейчас, чтобы позже не было неловко. Том, - Себастьян говорил серьёзно, - обычно я не практикую проникающий секс, но с тобой я бы хотел этого. Но я актив.

- Меня это устраивает, - сказал Том.

Да, устраивает. Именно на такое распределение ролей он и рассчитывал. Эксперименты и доказательства себе чего-то остались в прошлом. Пора уже признать, что ему ближе роль пассивного партнёра, а активным хочется быть раз в пятилетку.

- Я рад, - искренне ответил Себастьян.

Вновь приблизился к Тому, не намереваясь больше отпускать, ведь всё важное выяснено. Поцеловал в губы, в щёку близ уголка рта, в шею на линии пульса. Том приязненно прикрыл глаза, податливо чуть откинул голову. Да, целоваться Себастьян умел отлично, ещё на той скамейке это отметил, и ласкал приятно.

Больше Том ничего не делал, стоял, опустив руки вдоль тела и лишь принимая ласку. Как и всегда. Том целовал в губы – и всё, никакой больше активности не проявлял, дальше Оскар всё делал сам, распаляя их обоих. Привык к этому, привык к тому, что ему достаточно просто быть. Жалкие проценты опыта с другими, с которыми вёл себя активнее, растворялись в выученном поведении, которое усвоил с Оскаром.

Себастьян мягко подтолкнул Тома к кровати, и Том опустился на её край, так, что его лицо оказалось на уровне ширинки мужчины. Споткнувшись взглядом о его ремень, Том поднял глаза выше, к лицу, с неясным выражением во взоре: «Надо?.. Не буду». Не был готов сейчас сделать минет, может быть, завтра утром или в следующий раз, если он будет, когда чужое тело перестанет быть таким чужим. Почему-то Тому было проще подставить зад, чем взять в рот. Это что-то более интимное.

Том коснулся пальцами низа футболки с длинным рукавом Себастьяна, проник под неё ладонями, на пробу, знакомясь, проводя по тёплому животу, но не потянул одежду вверх. Себастьян снял футболку сам, после чего помог Тому избавиться от верхней вещи. Побудил его продвинуться дальше по кровати. Том опустился на подушки, наблюдал, как Себастьян тоже забирается на кровать, и протянул руки, приглашая продолжить ближе. Мужчина накрыл его собой, и Том охнул от ощущения упёршегося между ног жёсткого бугра члена, пока затянутого тёмными, почти чёрными джинсами. Будто оно неожиданно. Себастьян почувствовал, как он вздрогнул, и приподнялся на руках, заглядывая в лицо.

- Том, у тебя…

- Я не девственник, - сказал Том, угадав, что Себастьян хочет спросить об опыте.

В глазах Себастьяна отразилось что-то похожее на сомнения. Том добавил:

- Я был в браке с мужчиной и до этого состоял с ним в отношениях. И не только с ним спал. Как я могу быть неопытным?

- Есть много вариантов близости, это не обязательно анальный секс, - достаточно исчерпывающе ответил Себастьян.

В картине мира Тома ситуация была иной, жизнь начала учить его этому с четырнадцати лет. Ему никогда не приходило в голову, что близость может быть другой, ему и не предлагали других вариантов, кроме того, чтобы в него вставляли член или, в сотни раз реже, чтобы это делал он сам.

- Ты напряжён, - аргументировал Себастьян предположение, что Том не знает, на что идёт, аккуратно поглаживая его по бедру. – Не бойся, - приглушённо, вкрадчиво.

И наклонился к Тому, опять целуя его, расслабляя и нежа, чтобы не лежал таким одеревеневшим. Не знал же он, что для Тома это норма – просто лежать. Красивое бревно. Правда, Том на самом деле был напряжён и сам, силой разума, боролся с этим, в чём Себастьян умело помогал. Поцелуи покрывали грудную клетку. Покусывая губы, Том из-под опущенных ресниц наблюдал, как Себастьян упоённо ласкает его тело. Пальцы мужчины трепетно вели по его боку, ощущая рельеф движущихся в дыхании рёбер под белой кожей. Большие пальцы растёрли соски, заставив Тома закусить губы и почувствовать, как томительно тяжелеет внизу. Дыхание тоже утяжелялось, поднимая грудь выше и выше.

Губы Себастьяна коснулись впадины под грудиной, солнечного сплетения, вели чувственную дорожку по животу. Порхающими движениями Том коснулся ладонями его плеч, висков, запустил пальцы волосы, ероша аккуратную укладку. Прикрыл глаза полностью, откинул голову, упираясь затылком в подушку. Начинал ёрзать от желания, через минуту подогретого больше прикосновением к внутренней стороне бедра в пикантной близости от паха. Том облизнул губы, думая, что пора, наверное, расстаться со штанами. А может, и трусы сразу снять.

Поскольку ждал гостя, Том надел не обычные домашние штаны, а джинсы. Вместе с поцелуем под пупок пальцы Себастьяна начали расстегивать ширинку на джинсах парня. Хорошо, а скоро будет ещё лучше, когда… Когда что? Себастьян дотронется до него там, внизу, где пока мешают трусы? Том хотел, хотел честно и сильно, но отчего голова не отключалась и мешала, из-за чего он не мог всецело отдаться процессу, а думал о том, что происходит сейчас, будто оно происходит не с ним, и о том, что будет дальше. Вся одежда покинет тела, оставив их абсолютно голыми знакомиться разгорячённой кожей. Смазка, растяжка, пальцы внутри… Новые пальцы, которые позже сменит новый член, нового мужчины.

Мысли плодились в голове, их становилось больше и больше, дёргающих внимание на себя, вырывающих его из момента, что отвлекало и не позволяло полностью расслабиться, открыться тому, кому можно открыться. Сейчас они с Себастьяном переспят. Себастьян коснётся его совсем без одежды, войдёт в него… Как это будет, как это будет, как это будет?..

Не с Оскаром?..

Том зажмурил закрытые глаза, забывая о возбуждении. Себастьян такой хороший, но он не может, не может. Не надо, не надо, пожалуйста… Неверно истолковав его ещё больше сбившееся дыхание, Себастьян оттянул резинку Томиных трусов и наклонился, обдавая ветерком дыхания головку члена. Том резко открыл глаза и схватил его за плечи, останавливая.

- Не надо. Не делай этого.

Себастьян поднял к лицу парня вопросительный взгляд:

- Ты против орального секса?

- Я… против, да, - ответил Том, не отпуская плечи мужчины, стискивая почти до боли побелевшими пальцами.

Себастьян не стал настаивать или о чём-то спрашивать, хотя для него оральные ласки всегда были важной частью близости вне зависимости от того, ему их дарили или он. Легким движением он спустил с Тома джинсы и поднялся выше, потянулся к его губам. Том мог продолжить. Мог бы переступить через себя и сделать это. Только понимал, что потом, после секса, которому вдруг воспротивилось всё естество, будет гаже. Будет чувствовать себя пусто и мерзко. Даже, возможно, грязно, нежеланная близость всегда оставляет на душе и теле следы. Почему нежеланная? Он же хотел, хотел… По-прежнему хочет, эрекция не спала. Но нет. Что-то внутри и тело, вторя ему, сказало: «Нет», напряжённо натягивая все мышцы в организме, в особенности те, что нужно расслабить для удачной близости.

Том отвернул лицо от поцелуев:

- Не надо, - сказал-попросил почти шёпотом. – Я не могу. Прости.

На лице нависающего над ним мужчины отразилось удивление и непонимание. Но Себастьян не озвучил свои эмоции, а только спросил:

- Из-за него?

Ненавидя себя за это, Том понял, о чём он. О ком. О том, желание вернуться к кому не позволило поддаться минутной страсти больше года назад.

- Да, - подтвердил Том.

И зажмурился, бессильно сжал кулаки, на секунды перестал дышать от этого отвратительного чувства беспомощности перед самим собой.

- Я говорил уже, но ему на самом деле повезло, - произнёс Себастьян пропитанным пониманием голосом, коснувшись пальцами лба Тома, заботливо убрав упавшие на лицо прядки растрёпанных волос.

Отстранившись, он сел на краю кровати, подобрал свою футболку и обернулся к Тому:

- Мне лучше уйти?

- Да, так будет лучше.

Одевшись, Себастьян встал с кровати, наклонился над Томом и целомудренно поцеловал в лоб на прощание. Том проводил его, закрыл дверь за неудавшимся любовником и сел на пол посреди коридора, привалившись спиной к стене. Свежий вечерний сквозняк обтекал, холодил голые ноги, на нём были надеты только трусы.

Обдуманная попытка, желание и… тишина квартиры, в которой больше никого нет. Как так получилось? Почему? Том отталкивал Оскара, но неужели сам не отпустил его? Не отпустил чем-то, что сильнее разума. Том чувствовал себя разбитым и растерянным, неспособным в настоящий момент двигаться дальше, что-то делать, что-то решать. Собственная неспособность перейти черту дезориентировала. Это не страх, не отвращение или отторжение, Том не мог себе объяснить, что в нём совершенно неоправданно щёлкнуло и воспротивилось близости с другим мужчиной, кто не Оскар. Но ясно ощущал это что-то до сих пор, сидя в одиночестве на полу.

Коль не может открыться достаточно, чтобы принять в себя, не готов, бывает, можно же было позволить Себастьяну сделать минет, получить удовольствие и разрядку. Да, не очень красиво пользоваться человеком, но Том мог бы ответить рукой, как делал Джерри с Гарри. Объяснил бы, что так и так, пока зайти дальше не могу. Хорошая мысль снова пришла с опозданием. Оскар удовлетворял его орально всего пару раз, а это очень приятно… Если бы Оскар сейчас приехал и сделал это… От мысли в паху сладко и тепло потянуло. Даже если бы Оскар сейчас приехал, без разговоров прижал к стене и оттрахал так, чтобы завтра не смог комфортно сидеть, Том бы от наслаждения исцарапал ту самую стену. Том хлопнул на лицо ладонь. Намеренно сильно. Чтобы боль поставила мозг на место. Это какой-то кромешный пиздец, нагрянувший без предупреждения.

Том взял телефон и вернулся на пол в коридоре. Гипнотизировал взглядом номер, который не сохранял в контактах, но уже выучил наизусть. Новый номер. Сейчас он был в полушаге от того, чтобы позвонить. Для чего? Чтобы дозвониться и сбросить вызов. Но внезапно телефон в руке зазвонил, светясь тем самым номером. Том отбросил мобильник и уставился на него большими глазами, будто на ядовитую змею, готовую атаковать. Кажется, перестал дышать. Перестал моргать. Лишь гулкие удары сердца прореживали захватившее напряжение, сплавленное с мелодией звонка.

Телефон замолчал, экран мелькнул уведомлением о пропущенном вызове, прежде чем погаснуть. Но через двадцать секунд мобильник снова ожил, звуком и светом экрана извещая о полученном сообщении. Том подполз к телефону, опасливо заглянул в экран, читая короткое неоткрытое сообщение:

«Спишь?».

Тут же пришло второе, звук заставил вздрогнуть.

«Если не спишь, выходи, покатаемся».

Вот так просто – покатаемся по ночному городу. И Том совершенно точно знал, что не выйдет из машины таким, каким был. Таким, каким стал. Том отполз в сторону, сдавил ладонями виски, зажмурив глаза. Нет, нет, нет, он не должен поддаваться. Должен выдавить из головы картину, что Оскар сидит в заведённой машине около его дома и ждёт.

Уезжай, уезжай, уезжай, если ты там!..

Если я смогу удержаться на этом краю…

А если…?

Том схватил мобильник, спешно набрал номер из списка контактов. Снова сел к стене, неприятно упёршись дугой позвоночника, напряжённо ожидая ответа.

- Эллис, поговори со мной, - то ли потребовал, то ли отчаянно попросил Том, пропустив приветствие, когда подруга приняла звонок.

- Давай утром? Я сплю, - сонно ответила девушка, которая прошлой ночью не спала из-за подвернувшейся работы, потому сегодня легла не за полночь и была никакая.

- Эллис, я вот-вот сорвусь, - говорил Том, закрыв глаза, сжав пальцами переносицу. – Поговори со мной. Пожалуйста. Помоги мне. Ты должна меня удержать.

В ответ в трубке звучало только тихое-тихое сопение.

- Эллис?! – прикрикнул Том, развернув телефон перед лицом.

- Чего тебе надо? – устало, почти измученно спросила та. – Я очень, очень хочу спать.

- Бросаешь меня?

Том бы понял, что нехорошо так манипулировать, требовать помощи от той, что, по сути, ничего ему не должна, только потому, что однажды она имела неосторожность проявить к нему добро. Если бы не был так занят другими, более важными мыслями и эмоциями.

Эллис не смогла так с ним поступить, не смогла послать до утра. Вздохнув на том конце связи, она честно сказала:

- Нет, хотя хочется. Что у тебя случилось?

- Я хотел переспать с новым мужчиной и не смог, - глухо ответил Том.

Молчание Эллис вышло очень выразительным: удивлённым и вопросительным.

- Не смог? – переспросила она через паузу. – Я не знаток, но… так бывает. Не переживай, в следующий раз всё получится.

- Да не в этом смысле. С потенцией у меня всё в порядке. У меня была эрекция, я хотел, но… Не смог. Не знаю почему. А потом Оскар… Я думаю о нём. Десять минут назад я думал о том, что хотел бы с ним сейчас. И он позвонил мне, потом написал, предложил покататься. Кажется, он стоит у моего дома, и я почти готов пойти к нему. Или позвонить, если его там нет.

- Так иди к нему.

- Что? – предложение подруги Тома обескуражило.

- Иди к Оскару, если хочешь.

- Ты сама говорила, что его обращение со мной ужасно! Ты бы такого никогда не простила.

- Но ты сказал, что для тебя это нормально, - метко заметила в ответ Эллис. – Если ты хочешь к нему, то глупо бежать в другую сторону. Да, отношения у вас, на мой взгляд, нездоровые, но если вас обоих всё устраивает, то почему не быть вместе?

- Меня не устраивает! – воскликнул Том. – Я не хочу возвращаться к Оскару, я хочу начать новую жизнь без него. Это просто минутная слабость. Поэтому я прошу у тебя помощи. Скажи, что я не должен к нему возвращаться.

- Уверен?

- Скажи, - твёрже повторил Том.

- Ты не должен возвращаться к Оскару, - Эллис сказала требуемые слова.

- Ещё раз, - попросил Том, закрыв глаза.

- Ты не должен возвращаться.

- Это ничего не значит.

- Что? – не совсем поняла Лиса.

- Мой момент слабости. Скажи.

- Этот момент слабости ничего не значит, - вторила Тому подруга.

- Я сильный.

- Ты сильный. Двинутый немного, но сильный, - повторила Эллис, добавив от себя.

- Я смогу быть счастливым с кем-то другим и заниматься сексом тоже смогу.

- Тут я с тобой согласна. Я не очень верю, что есть только одна любовь, один человек на всю жизнь.

Продолжая разговор с подругой, Том настороженно поглядывал на дверь, молчаливый прямоугольник которой угрожающе возвышался в конце коридора. Боялся, что Оскар придёт. В таком случае его борьба будет окончена. Проиграна и сдана с белым флагом. Но также Том улавливал в себе крупицы чувства, за которое себя ненавидел. Надежду, что Оскар придёт и не оставит ему выбора.

Шулейман не пришёл, за что Том был ему благодарен. Только оставался вопрос – как завтра будет смотреть Оскару в глаза? Как будет вести себя, помня, как его ломало? Этой ночью Тому приснилось эротическое сновидение с участием Оскара. На больничной кровати. С чего взял, что кровать больничная? Знал откуда-то, как это обычно бывает во сне.

С пробуждением Том почувствовал что-то странное, наверное, продолжение сна, его остаточное ощущение. Прикосновение к руке. Открыв глаза, Том дёрнулся всем телом, мгновенно сбрасывая сонливость. На краю кровати сидел Оскар, положив ладонь на его предплечье.

- Для разнообразия решил прийти пораньше, - как ни в чём не бывало произнёс Шулейман.

Недобро сверкая тёмными глазами, Том завозился, выпутываясь из одеяла, закрутившегося вокруг ног. Встал с кровати.

- Интересный сон видел? – поинтересовался Оскар, глядя ему ниже пояса.

- Обычная реакция здорового организма на утро, - ответил Том словами, которыми Оскар когда-то успокаивал его, испуганного девятнадцатилетнего мальчика.

Надев майку, Том оттянул её вниз, прикрывая топорщащиеся спереди трусы.

- Я там был? – вновь вопросил Шулейман с лукавой ухмылкой, привычно игнорируя его недружелюбное поведение.

Лишь тихо фыркнув в ответ, Том выхватил из ящика свежие трусы, подхватил штаны и ушёл в ванную. Сбежал в ванную от Оскара и своего состояния, с которым нужно что-то делать. Без участия Оскара, что важно. Заперев дверь в ванную комнату, Том сбросил одежду и зашёл в душевую кабину, включил ледяную воду. Но, подумав, не встал под обжигающе холодные струи, а взял с держателя лейку и направил поток воды на пах. Согнулся, едва сдержав звук от ужасных ощущений, простреливших тело.

Вернув лейку на держатель, Том встал под душ, но не выдержал и десяти секунд, отошёл в сторону. Нет, к чёрту, лучше проторчит в душе дольше, подождёт, пока возбуждение не к месту само спадёт. Торопиться всё равно некуда – за дверью Оскар, и короткий температурный шок наполовину сбил эрекцию. Том настроил комфортную температуру воды, провёл ладонью по мокрому плечу. В голову тюкнулась мысль: а если Оскар зайдёт в ванную? Бежать здесь некуда. Конечно, дверь он запер, но… От мысли, что Оскар зажмёт его в угол в таком несобранном состоянии, голого, сердце забилось чаще. Нет, этого не должно произойти, он не должен этого допустить.

Как по заказу через закрытую дверь и шум воды пробился голос Шулеймана:

- Ты чего так быстро сбежал? Я не первый раз вижу тебя со сна, меня ничего не смущает.

- Не смей заходить! – крикнул в ответ Том.

- Так дверь же заперта? – Оскар несколько удивился непонятной логике Тома. – Ломать её я пока не вижу причин. Но если ты откроешь, я буду только рад, - ухмылка в голосе. – Кстати, с каких пор ты начал запираться?

- С тех пор, как ты начал вламываться в мою квартиру!

Говорить спокойно не получалось от слова совсем, Том и попытаться не успел, а уже проиграл бой с эмоциями, яростно и с подспудным испугом перед тем, что ещё не случилось, сверля взглядом покрытую брызгами дверцу душа и дверь за ней. Если Оскар вломится сюда…

- Чего ты такой взвинченный? – поинтересовался Шулейман. – А, понял, ты там самоудовлетворением занимаешься? Я мешаю? Или способствую? – снова ухмылка в наглой речи.

- Проваливай! – выкрикнул Том, в сердцах ударив ладонью по дверце кабинки.

Где справедливость? За что? Самое прискорбное, что бежать ему реально некуда. Остаётся только плеваться словами из-за двери.

- Мне отойти, чтобы не смущать тебя? – Оскар непринуждённо продолжал наматывать его нервы на кулак. - Ты же тихо не умеешь.

Том действительно рассматривал вариант прибегнуть к мастурбации, если поймёт, что возбуждение нужно не сбить, а сбросить во избежание его неожиданного возвращения в самый неудобный момент. Но только не теперь, когда Оскар стоит под дверью, всё слушает и разговаривает с ним. Что может быть хуже, чем мастурбировать, зная, что другой человек совсем рядом и услышит каждый твой прерывистый вздох, слушая его голос и отвечая редкими фразами? Какие ещё условия самоудовлетворения могут быть более будоражащими?..

Том думал, как он будет смотреть Оскару в глаза вечером или через день, ведь он приезжал не ежедневно, но увидел его, как только открыл глаза, и теперь никак не мог собраться. Жизнь в очередной раз сыграла с ним злую шутку. Тихо зарычав, Том зажмурил глаза и, повернув кран в холодную сторону, подставил пылающее лицо под освежающие струи.

- Ты закончил? – через минуту молчания спросил Шулейман.

Порывисто открыв дверцу, Том схватил первое, что попалось под руку, швырнул в дверь и снова закрылся в душе.

- Не закончил, - заключил Оскар.

Надо начинать мыться. Не слушать и заняться тем, чем престало заниматься в душе. Только Тома едва не колотило от смешавшихся в дурной, невыносимый коктейль негодования и растерянности. Попавшая под горячечную волну душа требовала ледяного душа и покоя. Тело возражало против такого метода.

- Ладно, помолчу, не буду тебя отвлекать, - сказал Шулейман.

К удивлению Тома, Оскар действительно больше ничего не говорил. Проведя все водные процедуры, Том перекрыл воду и переступил порог душевой кабины. Обернувшись полотенцем, он посмотрел на дверь и недоверчиво позвал:

- Оскар?

В ответ тишина. Повторив зов несколько раз, Том пришёл к выводу, что Оскар всё-таки ушёл. Вряд ли из квартиры, так ему повезти не могло, но в гостиную или на кухню. Скорее на кухню, потому что сейчас время завтрака, логично, что Том тоже придёт туда. Том протянул руку к дверной ручке, но передумал, вернулся к вешалке с одеждой и полностью оделся, прежде чем выйти из ванной комнаты. На всякий случай. Правильно сделал, потому что за порогом его поджидал Оскар.

Шулейман упёрся рукой в стену, нависая над Томом.

- Сколько можно от меня бегать? – спросил он. – Уже очевидно, что ты хочешь того же, что и я, но бежишь от себя.

- Ошибаешься, - сказал в ответ Том, даже холодно получилось.

- Доказать?

Не ожидая ненужного ответа, Шулейман коснулся бока Тома, оттуда ведя ладонью по животу, груди. Огладил шею, неторопливо исследуя тонкое тело, которое знал наизусть. Том не сопротивлялся, доказывая, что ему плевать на поползновения Оскара – и всё равно бессмысленно бежать. И почему-то не пришло в голову оттолкнуть его и уйти. Оскар наклонился к лицу Тома:

- Хочешь сказать, что ничего не чувствуешь? – приглушённым голосом ещё один вопрос, не требующий ответа.

Том и не собирался отвечать. Шулейман поцеловал его в уголок рта, покрыл поцелуями щёку, подбородок. Том не шевелился, стоял статуей руки по швам. Оскар спустился к его шее, и Том невольно прикрыл глаза. Он оставался твёрд в своём намерении не даваться Оскару ни телом, ни душой, но приятно же… Так приятно, что неосмысленным рефлекторным порывом хотелось расставить ноги шире, потому что там, внизу, тяжелело, чего Том, конечно же, не сделал.

Рука Оскара снова на груди, медленно поползла вниз и остановилась внизу живота. Том протяжно втянул носом воздух. Ему казалось, что сердце в груди бьётся настолько громко, что его и Оскар слышит.

- Это ничего не значит, - сказал Том, понимая, что Оскар прекрасно видит однозначные реакции его тела. Каким-то чудом он сохранял в этой ситуации хотя бы видимость хладнокровия. – Всего лишь физиология.

- Да, это ничего не доказывает, - неожиданно согласился Шулейман, не прекращая его касаться. – Человеческое тело запрограммировано реагировать на ласку. – Наклонившись ещё ближе, он говорил в губы Тома, щекоча дыханием. - Но знаешь, что отличает рефлекторное возбуждение от настоящего желания? Только испытывая желание, человек потянется следом.

Оскар отстранился, всего на один сантиметр, и Том выгнул шею, приоткрыв губы, неосознанно потянувшись за ним, за предельной близостью и его губами.

- Что и следовало доказать, - Шулейман приглушённо усмехнулся.

- Да, у меня есть к тебе чувства, - смело признал Том, не отводя взгляда. – Да, я хочу с тобой. Но у меня есть кое-что ещё. – Губы его тронул лёгкий изгиб улыбки. – Мозг. Которым я пользуюсь и потому не вернусь к тебе.

Прекрасная речь. А Оскар просто крепко взял его за подбородок и поцеловал. В пику брошенным самоуверенным словам Том ответил с какой-то отчаянной злостью. Но через четыре секунды с силой сомкнул зубы, прокусывая Оскару нижнюю губу едва не насквозь. Оскар отпустил его, если Том не ошибся в идентификации эмоции, то на его лице даже отразилось замешательство. И Тому совсем не было страшно получить в ответ.

Шулейман облизнул окровавленные губы. Кровь уже потянулась по подбородку. У Тома тоже губы и лицо были испачканы текучим алым цветом, во рту ощущался металлический привкус не собственной крови. Он горд собой и ни о чём не жалел, что без труда определялось по взгляду и выражению лица. Прямо-таки сцена «Вампирский поцелуй».

- После такого страстного тебя и просто не могу переключиться ни на кого другого, - отчего-то совсем не злясь, сказал Шулейман с тихой усмешкой, отозвавшейся болью в месте укуса.

На самом деле, паршивая травма. Слизистые заживают медленно, а человеческие укусы имеют свойство гноиться, Оскар когда-то читал информацию на тему. Но даже это не портило настроения.

- Наведайся в психиатрическую больницу, может, подберёшь себе кого-нибудь столь же страстного, как я, или более, - посоветовал Том. – Там неадекватных много.

- О, ты наконец-то без боя признал свою неадекватность? Отлично. Но таких, как ты, больше нет. Я ещё Эванесу на его интерес насчёт тебя когда-то сказал: «Где я его взял, там больше нет», - с улыбкой и чем-то ненормальным в глазах.

Ненормально лучиться с окровавленными губами. Глядя на того, кто тебя укусил.

- Больше не хочешь целоваться? – ехидно спросил Том через паузу.

- Хочу. Для меня не новость, что ты кусаешься. Тащи аптечку, - Шулейман без перехода, просто перевёл тему.

- Обойдёшься.

Том проскользнул мимо него и ушёл на кухню. Оскар взял в ванной комнате аптечку и тоже пришёл на кухню, сел за стол, водрузив на него белый чемоданчик с медикаментами и прочим.

- Не хочешь помочь? – поинтересовался он, пропитав вату антисептиком.

- Нет.

Шулейман самостоятельно обработал рану, используя фронтальную камеру телефона вместо зеркала, и, закрыв аптечку и оставив мокрые, розовые от крови комки ваты лежать на столе, снова перевёл взгляд к Тому у плиты:

- Мои пожелания по меню завтрака учитываются? – поинтересовался как ни в чём не бывало.

- Здесь тебе не ресторан, - не оборачиваясь, отозвался Том.

- Хорошая идея – поехать в ресторан. Но ладно, - Оскар махнул рукой. – Я всё равно уже позавтракал.

Дальше щёлкала виртуальная клавиатура мобильника в его руках. Дальше – щелчок зажигалки, запах дыма, не такой выраженный, как обычно, потому что под носом у Тома пахло готовящееся блюдо и тянуло свежим воздухом из открытого окна. Тому хотелось запустить в Оскара лопаткой. Но воздержался от этого, поскольку в противном случае завтрак отодвинется на неопределённый срок.

Выключив плиту, Том отвернулся от неё и тяжело вздохнул: ему предстоял завтрак в компании Оскара, который никуда не сдвинулся с места. Ещё и срач на столе развёл. Предварительно убрав со стола, Том поставил тарелку с завтраком и сел напротив Оскара, принимаясь за еду и стараясь не обращать на гостя внимания. Не обращать внимания на то, что он смотрит.

- Приятного аппетита, - произнёс Шулейман. – Или в твоём случае данное культурное пожелание неуместно? У тебя с аппетитом нет проблем.

Том беззвучно вздохнул и попросил:

- Помолчи, пожалуйста.

Взгляда от тарелки он не поднимал. День только начался, а Том уже устал.

- Ты собираешься оставаться у меня весь день? – спросил Том через некоторое время.

- Как пойдёт, - Оскар пожал плечами. – У меня нет никаких планов, которым я должен посвятить время сегодня.

Очень жаль. Значит, Оскар может остаться до ночи. А если повезёт ещё меньше, то и до следующего утра.

- Оскар, если мы переспим, ты от меня отстанешь? – Том посмотрел на того.

- Нет.

- Хорошо, что ты ответил честно, - Том перешёл на едкий тон. – Потому что я почти готов согласиться, так ты меня достал. Но только на один раз.

Глава 12

Ты не мой бой, ты не мой парень,

Ты не моя пара!

Пожара нет, только остатки пара, как у бара

С айкосом стою туплю и правда, пытаюсь забыться,

А сердце так искрится.

Дима Билан, Мари Краймбрери, Ты не моя пара©

Для разнообразия Шулейман не воспользовался своими ключами, а позвонил в дверь и подождал, пока Том откроет. Том уже не смотрел в глазок. Смысл? К нему может прийти только Оскар, или снова Эдвин, или кто-то из соседей, которых толком не знал в лицо, поскольку почти не сталкивался. Четвёртого не дано. Даже для проформы не спросив, кто к нему пожаловал, Том отпёр замки, открыл дверь и встал в появившемся узком проходе, перекрывая его и скрестив руки на груди.

- По какому поводу ты решил не вламываться, а позвонить в дверь? – поинтересовался Том.

- Тебе больше нравятся сюрпризы? – вопросом на вопрос ответил Шулейман и шагнул в квартиру, но Том упёрся ладонью в его грудь, не пуская внутрь.

- Я тебя не приглашал.

- Так пригласи, - сказал Оскар, не пытаясь оттолкнуть Тома и пройти мимо его.

- Нет, - Том крутанул головой, убрал руку и снова сложил их на груди, опёршись плечом о дверной косяк. – У меня к тебе есть важный разговор.

Какой деловой. В таком виде Оскару Том тоже нравился. Он вопросительно выгнул брови, показывая интерес и готовность слушать. Том не заставил вытягивать из него слова, сказал:

- Раз я всё равно не могу от тебя отделаться, верни мне Лиса. Я скучаю по нему и хочу себе обратно своего пса.

- Я бы с удовольствием, но не могу, - ответил Шулейман.

Выражение лица Тома изменилось в сторону непонимания, брови чуть сдвинулись к переносице.

- Почему? Ты что, отдал его Терри? – в голосе проскользнула злость, пока не активированная, но готовая в любой момент вспыхнуть и обрушиться на объект, вызвавший негодование.

- Нет. Лис умер, - без прелюдий и прикрас Оскар сказал правду.

Вновь живое лицо Тома преобразилось, на нём отразилось какое-то детское, неверующее и почти испуганное удивление.

- Что? – выдохнул он без намёка на былой холодный тон.

- Лис умер.

- Что… Что ты с ним сделал?! – выкрикнул Том с истеричными нотами, замахнувшись ударить Оскара ладонью по плечу.

От эмоций. От того, как эта новость ужасна. Вся выдержка схлопнулась. Какое может быть самообладание, когда чувства захлестнули с головой. Тому было глубоко плевать, что он отошёл от своей линии поведения.

- Ты серьёзно думаешь, что я его отравил? – Шулейман блокировал руку Тома. – Или усыпил? Или что я сделал? Лис сам умер. От тоски. У животных так бывает, когда теряют хозяина.

У Тома дрогнули губы, опустились плечи. От тоски. Его малыш, его преданный пушистый любимец умер в разлуке. А ему сейчас так больно, так горько. Так не верится. Том думал, что наконец-то вернёт себе любимую собаку, и у них будет ещё много лет вместе. Но уже ничего не будет. Не для них.

- Когда? – спросил Том, его печальные глаза приобрели влажный блеск.

- Через два месяца после нашего развода.

Через два месяца. Получается, в конце прошлого апреля, что был почти полтора года назад. Год и четыре месяца. Всё это время Том и подумать не мог, что любимца больше нет. Просто нет. Ведь смерть необратима. Том вспоминал Лиса, думал, что ему тоже плохо, но в то время был слишком занят жалостью к себе несчастному, чтобы думать, что кому-то ещё хуже. В первую очередь он жалел себя. Затем Оскара. Лис занимал только третье место, то и дело выпадая из области внимания. Потому что… Потому что. Том думал о других только тогда, когда у самого всё со всех сторон в полном порядке. А Лису было хуже, настолько плохо, что он этого не пережил. Самая страшная, невыносимо печальная смерть – от тоски, когда сердце больше не видит причин биться, не находит сил. Сердце разбивается и останавливается.

Том чувствовал в груди эту боль. Развернувшись от порога, он в прострации, одеревенело дошёл до стула и сел. Оскар прошёл в квартиру, прикрыв за собой дверь.

- Мой малыш… - проговорил Том ломким, истончившимся голосом, черты его лица тоже ломало от эмоций.

И прорвало. Слёзы потоком хлынули по щекам, сметая все препоны силы, которые выстраивал в себе. Том закрыл ладонями лицо, ссутулился, вздрагивая от всхлипов.

- Почему у меня всегда так? – вопрос в никуда сквозь рыдания на краю истерики. – Я теряю всех, кто мне дорог… Почему?..

- Не всех, - возразил Шулейман, подойдя к нему. – Я жив.

Особенно громко всхлипнув, Том поднял глаза, посмотрел на него каким-то непонятным взглядом.

- Твои родители тоже, - добавил Оскар для справедливости и полноты своих слов.

В жизни Тома больше живых, чем мёртвых. Потерял он всего двоих: Феликса и теперь Лиса. И ещё Дами, которая в то время была единственным живым, тёплым существом, что хорошо к нему относилось. Этого так много. Их много, безвременно ушедших, в то время как он ни о чём не знал и ждал новой встречи, не ведая, что ей не суждено случиться. Что тот, к кому тянется душа, в ком нуждается, не вернётся. Никогда. Том судорожно обтёр ладонью мокрое лицо, зажал рот. По щекам продолжали катиться горячие капли, которые не пытался сдержать, а взгляд потерянно, ничего не видя, метался.

За что?

Оскар прав, он далеко не всех теряет. Но Том не мог успокоиться этой правдой. Провалился в изматывающую, выворачивающую душу жалость к себе, которая давненько не посещала и сейчас брала своё с процентами. В чёрно-серую меланхолию с привкусом надрыва, не пропускающую ничего светлого. Почему это происходит в его жизни? Как будто мало сердце пережило боли и отчаянья. Почему он ничего не может сделать, чтобы спасти? Почему даже не может узнать в срок, а не год, годы спустя?

Почему он не написал Оскару: «Привези мне Лиса?». Потому что думал о себе больше, чем о любимце, который зависит от людей и ничего не может сам, в отличие от человека. Собака не может ничего решать, ей остаётся только преданно ждать и верить, что её тоже любят. Что её не бросят. Собака не знает, что такое предательство, она не думает, что с ней подло поступили, что могло бы придать сил. Прирученные животные просто ждут, угасая от тоски. Жалость к себе переродилась в чувство вины, изголодавшееся по пище, с удовольствием впившееся в страдающую душу, распустившееся в лёгких острыми лепестками. Так больно. Так горько. Так тошно от себя. Том ведь не вспоминал о Лисе в последнее время, с января он был слишком занят чем-то своим, чтобы думать о покинутом питомце. Думал – не к спеху, не столь важно, как другие вещи, успеет. Но ни черта уже не успеет. От понимания, что не вспоминал о том, кто сгорел в ожидании его возвращения, что не думал о нём, когда Лиса уже год как не было в живых, Тома скрутило. Собственная рука сжалась на горле.

- Это я во всём виноват… - провыл Том, давясь чувствами, невыносимым чувством вины за то, что ничего не сделал, а теперь уже бесконечно поздно.

Если бы он написал… Если бы написал, Оскар понял, что что-то не так, и всё сложилось бы не так. Разлука завершилась бы раньше, Лис был бы жив и в жизни Оскара не появился бы Терри. Озарение. Том долго и упорно бился лбом об стену, не замечая лазейки под носом. Тот, кто сбежал, бросив всё, в том числе питомца, не попросил бы его отдать через недолгое время. Оскар бы в любом состоянии заметил это несоответствие и понял, что на момент развода был не Том – или он был не в себе. Всё так просто. Достаточно было написать одну короткую SMS. Даже не открой её Оскар, часть сообщения высвечивается на экране, он бы увидел.

Просто. Очень просто. Только поздно. От осознания того, какой дурак, что не заметил элементарного хода, который Джерри не предусмотрел, Том засмеялся. И снова заплакал. Смеялся сквозь слёзы.

- Мне начинать беспокоиться о твоём состоянии? – произнёс Шулейман, приподняв бровь. – У тебя истерика?

- Ты виноват в том, что Лис умер!

Том встрепенулся, подскочил на ноги, вперив в Оскара больной, беспокойный, немигающий взгляд. Чувство вины искусно переметнуло стрелки, найдя нового виновника и жертву.

- Как ты мог поверить, что я бросил Лиса?! – кричал Том, экспрессивно размахивая руками. – Ты должен был догадаться, что это не я!

- Я был немного не в том состоянии, чтобы заниматься анализом, - ответил Шулейман, не ведясь на провокацию заразительных взрывных эмоций и не пытаясь выглядеть лучше, задвинуть свой промах.

- Ты должен был! Ты же умный, чёрт побери! Ты всё время так говоришь! Почему ты не отвечал на мои звонки?!

Том ударил Оскара ладонью по груди и как-то весь сжался, сник, упал обратно на стул. На его лице отразилась гримаса истинного страдания, кривя губы уголками вниз, проложив носогубные складки. Как бы ни хотел переложить ответственность, она всецело на нём. В нём корень зла. Всё это произошло из-за его сомнений, его вечной дурости. Не сомневайся он, да ладно – хотя бы поговори он с Оскаром до того, как стало поздно, трагедия не случилась бы. Лис был бы жив, и они с Оскаром сейчас были бы счастливы, а не боролись непримиримыми желаниями идти в разные стороны.

Сам во всём виноват. Том закрыл ладонью лицо, беззвучно плача, часто вздрагивая опущенными плечами. Из него солёной водой выходило всё то, что накопилось. Всё, что запрещал себе. Ему так больно от того, что не успел. Что ничего не сделал и позволил себе непозволительно долго страдать. Не додумался отправить одно сообщение, которое бы изменило всё. Жизнь пошла бы по другому сценарию, и одна четвероногая жизнь не оборвалась бы. Лис же был совсем молодым, пять лет всего, почти щенок… Как так могло получиться? Насколько должно быть горько, чтобы смерть в теле победила жизнь?

И они бы с Оскаром были вместе, догадайся он послать то сообщение. Догадайся он говорить о бардаке внутри себя, когда они ещё состояли в браке, что было бы лучше всего. Том думал об этом тоже, фоном, ощущая прогорклую тяжесть упущенной возможности. Это сейчас они непримиримы, он не может вернуться, потому что обстоятельства изменились. Но он хотел бы, хотел бы остаться с Оскаром, если вычеркнуть последние полтора года. Если бы этого отрезка времени не было в том виде, в каком он случился, отпечатавшись в памяти чертой, после которой только врозь.

Шулейман сходил на кухню и подсунул Тому под нос бумажное полотенце:

- Высморкайся.

Том от него отмахнул, вскинул голову:

- Ты совсем того?! Ты мне сопли вытирать собираешься?

- Поскольку ты этого не делаешь сам, почему бы не сделать мне, - просто ответил Оскар, как всегда не видя в своём поведении ничего странного.

Том открыл рот, закрыл, покачал головой.

- Мне искренне жаль Терри, - сказал он. – Ты его точно доведёшь до того, чтобы ему требовался уход.

- Зря ты его жалеешь. Ему со мной повезло. А до меня очень не повезло. Дважды, - Шулейман показал два пальца.

- Так он всё-таки типа меня? – Том оскалился, что с мокрыми щеками и красными от слёз глазами выглядело жутковато и одновременно могло вызвать чувство жалости к нему, тонущему в разных захвативших контроль эмоциях, в злости на жизнь, того парня, но прежде всего на себя. – Какой у него диагноз? А насиловали его сколько раз? Больше, чем меня?

Правильнее было не отвечать, не поддерживать огонь непонятно с чего начавшейся темы, не ведущей ни к чему. Но Оскар нечасто уходил от разговора по причине его бесполезности, и этот раз не стал исключением.

- Терри не насиловали ни разу, и, надеюсь, не изнасилуют, - сказал Шулейман. – Диагноз у него есть, но не страшный, он проявляется только в определённых обстоятельствах и купируется без большого труда.

- Диагноз есть, - повторил за ним Том и встал, улыбнулся широко, как-то нездорово для своего глубоко печального, скорбного состояния. – Чем тебя так привлекают ненормальные? Эксклюзивностью? Так людей с психиатрическими болезнями и расстройствами от всей популяции… Не знаю, сколько процентов, но куда больше, чем нужно, чтобы считаться эксклюзивом. Что ещё? Беспомощность, нужда в тебе, то, что мы думаем, что нас таких никто не полюбит, а тут ты распрекрасный и благородный?

Том стоял близко к Оскару, бросал слова в лицо, задрав голову. Он как будто был пьян, опьянел от ударивших в голову эмоций.

- Ты думаешь, что тебя никто больше не полюбит? – поинтересовался Шулейман, метким вопросом удачно сбивая запал Тома.

- Я думаю, что мне не будет просто построить отношения, - буркнул тот в ответ. – Непросто строить отношения, когда человек не знает сразу о моих своеобразных секретах. Я же…

Том запнулся, снова встрепенулся, вперил в лицо Оскара изжигающий взгляд:

- Чего я с тобой откровенничаю?! Ты мою собаку убил!

- Я его не убивал, - спокойно ответил Шулейман. – Если говорить об истоке обстоятельства, приведшего к его смерти, то это ты. Твои сомнения, о которых ты не хотел говорить, как я ни пытался.

Только Оскар умел так больно бить словами. Говорить правду в лицо без намёка на смягчение, не заботясь о том, переломает ли она человека или убьёт. Тома разом покинула вся запальчивость, толкающая кидаться на него, обвинять, что-то выяснять. Будто стержень вытащили. Даже со стороны было заметно, как он сник, физически. Плечи снова опустились, лицо приобрело пустое и страдальческое выражение. Том сел, бессильно положив руки на бёдрах. Он во всём виноват, только он. Вообще во всём в своей жизни он сам виноват. Думал, что Оскар позаботится о Лисе, пока он налаживает свою жизнь, и этим убил любимца. Своими сомнениями и последующим бездействием убил…

Кто-то должен быть виноват. Не Том, конечно, кто же винит себя? Но в конечном итоге переложенная вина всегда возвращалась к нему, поглощала, разрастаясь внутри терминальной раковой опухолью. Том всегда и во всём был у себя сам виноват, даже в том, в чём объективно нет ничьей вины или есть очевидная вина другого человека. Угрызения совести – его верный спутник с малых лет. Том не помнил, когда его в последний раз так швыряло из эмоции в эмоцию, думал – перерос, повзрослел. Но нет. Неустойчивость лабильной психики удачно подавлялась, маскировалась необходимостью быть сильным после развода, но никуда не делась. Удар в место, которое не защитил – в любовь к питомцу и ответственность за него, - разбил весь панцирь. Склонность тонуть в чувстве вины за самую малую оплошность тоже никуда не делось. Только в этот раз оплошность была больше, чем когда-либо. Целая жизнь существа, которое он любил, и которое любило его настолько, что не смогло выжить в разлуке.

Лис, малыш, прости…

Оскар присел перед ним на корточки и начал вытирать щёки, по которым текли новые, редкие слёзы, которых Том и не чувствовал, глядя перед собой. Том морщил нос, отворачивал лицо, но сопротивлялся так слабо, что мешал лишь чуть-чуть. Напоследок Шулейман вытер ему нос, под которым тоже мокро и склизко, и выпрямился.

- Пойдём, тебе надо умыться.

Том в ответ только сильнее поморщился и отвернул голову. Шулейман поднял его за локоть и всё равно повёл туда, куда считал нужным. Том не противился, как-то отрешённо чувствовал горячие пальцы на локте, что – то, что Оскар решил за него и ведёт - воспринималось таким естественным, что ничего внутри не взбрыкнуло. Ему по большей части было всё равно. Пусть ведёт, пусть касается, сейчас не до того, ведь внутри горелая пустошь, и чёрный дым от неё заволакивает окружающие краски.

Шулейман подвёл его к раковине, встав за спиной. А Том поднял глаза к зеркалу и так и застыл. Смотрел на Оскара за своей спиной, который в свою очередь тоже глядел на него через отражение. Тоже внимательно и неотрывно. Стоя совсем рядом. Том думал, что Оскар его сейчас поцелует. Повернёт к себе, придержав за подбородок, и поцелует, забыв о том, для чего они сюда пришли. Шулейман протянул руку и открыл кран, взглянул на Тома не через зеркало, подсказывая:

- Умывайся.

Кивнув, Том опустил глаза, подсунул под холодную воду пальцы. И всё. Ни через пять секунд, ни через тридцать к умыванию он не перешёл. Прождав три минуты, за которые у Тома занемели от холода пальцы, но он их не вытащил из-под струи, Шулейман спросил над его ухом:

- Мне тебя умыть?

Ушную раковину задело выдохом – и губами, всего на долю секунды, вскользь. Том вздрогнул. А следом за нервной реакцией пришла волна мурашек, побежавшая через всё тело вниз, к кончикам пальцев ног. Том даже запоздало не ответил, не помотал головой хотя бы. Шулейман опёрся руками на край раковины, тем самым оказавшись ещё ближе, замкнув в капкан.

- Ты опять говорить разучился? – голос Оскара стал ниже.

Снова дыханием по чувствительному изгибу уха, и губы коснулись уже намеренно, посылая по телу новую волну волнительной дрожи. Толком не моргая, Том пялился в зеркало, напряжённо, испуганно и окаменело. Без возможности воспротивиться, хотя бы звук издать. Воображение разгулялось не на шутку, теперь рисуя, как Оскар кладёт руку ему на живот, неспешно, томительно и горячо ведёт вниз, чтобы в конце путешествия накрыть ладонью пах, где не поднялось ещё, но уже напряглось.

Том дёрнулся прочь, не подумав, что этим только приблизится к Оскару. Врезался в него спиной, отшатнулся, насколько позволяло сильно замкнутое пространство. Сердце в груди рокотало, оттесняя мысли о смерти на задний план. Том покосился через плечо:

- Отпусти меня, - проговорил натянуто, почти процедил.

- Я тебя вообще-то не держу, - Шулейман развёл кистями рук, подтверждая свои слова.

Курьёзный момент. Не многим лучше, чем возбудиться от дыхания и мимолётного касания губ. От близости Оскара.

- Отойди от меня, - Том выдвинул другое требование.

- Так-то я жду, когда ты умоешься. Уже почти готов окунуть тебя самостоятельно, потому что ты отчего-то не справляешься с этим элементарным действием.

- Я умоюсь. Но если я наклонюсь, то упрусь в тебя попой. Отойди.

Шулейман оставил при себе замечание, что прижмётся задом к его бёдрам Том не в первый – и не в последний, по его самоуверенному мнению, раз. Он скучал по всему этому: по контакту с разгорячённой кожей, тому, как вжимается в его тело, двигаясь внутри, или Том сам прогибает спину, подаётся к нему, чтобы ещё ближе, ещё глубже; по отзывчивости на каждое движение и прикосновение; по несдержанным стонам и крикам в забытьи наслаждения, в которое его, пылкого, легко ввести; по затуманенному взгляду шоколадных глаз и ярким и влажным от поцелуев губам. Оскар не ожидал, что процесс возвращения Тома себе затянется, но как в тот день, когда в первый раз сказал, что между ними всё кончено, так и до сих пор в руки он не давался. Дикий котёнок… Но тем приятнее его приручить.

Шулейман отступил назад и в сторону, чтобы удобнее было наблюдать. Том наконец-то наклонился и плеснул в лицо холодной водой. Умывшись, он вытер лицо полотенцем и повернулся к Оскару, сталкиваясь с его взглядом.

- Я прилягу. Один. Пожалуйста, - сказал Том и пошёл к двери.

Но на пороге он обернулся и спросил:

- Где похоронен Лис?

- Рядом с Дами и Ананасом. У меня на кладбище линия для домашних животных. – Шулейман выдержал паузу и добавил: - Свозить тебя?

Том покачал головой:

- Нет. Если что-то после смерти есть, то Лис и так знает, что я люблю его и сожалею. Если нет, то не имеет смысла разговаривать с камнем.

И вышел из ванной комнаты. Закрыв за собой дверь спальни, Том лёг на кровать на живот, просунув руки под подушку. За короткое время он смог задремать и увидел сон, в котором Оскар пришёл, без слов спустил с него штаны с трусами и… Даже не убедившись, что он не спит.

Том открыл глаза. Оглянулся, неуверенный, что это был лишь сон. В смысле, не сомневался, что проснулся бы во время секса, но начало… Может, Оскар успел прийти и тоже взгромоздиться на кровать. Но в комнате он был один. Перевернувшись, сев, Том настороженно позвал:

- Оскар?

Проверял. Если он не ушёл, если вдруг сейчас зайдёт… Запоздало подумав, что зовёт Оскара, и если он в квартире, то как раз после этого зайдёт в спальню, Том зажал рот ладонью. Сверлил взглядом дверь в ожидании. Оскар не шёл, не отзывался. Не дозвавшись, Том покинул постель и отправился на поиски по квартире. Потому что лучше узнать сейчас, где он, чем потом столкнуться с сюрпризом. Так он аргументировал своё упрямство.

Шулейман не нашёлся нигде. К удивлению Тома, Оскар второй раз за неделю послушался его, не поступил как настырная сволочь и покинул квартиру. От того факта, что один дома, Том испытал облегчение – и мелькнувшее на мгновение абсурдное разочарование. Том вернулся в спальню, снова лёг. Жаль даже, что Оскар ушёл. Игра вышедшего из-под контроля воображения показывала, что могло бы быть и приятно, и безопасно в плане сохранения боевой позиции. Оскар мог прийти, заметить его возбуждение и лечь сзади. Том бы сжался, перестал дышать, попытался остановить, а Оскар запустил руку ему в трусы, обхватывая ладонью член, и не отпустил бы, пока Том не взорвался оргазмом.

Застонав от творящейся в голове порнографии, родящейся против воли разума, Том уткнулся лицом в подушку. Как можно одновременно испытывать опустошающее горе от вести о смерти любимой собаки и возбуждение? Как можно прыгать из одного чувства в другое, когда они столь несовместимые? Да что с ним не так?! Том думал, что у него есть ещё время, но похоже на то, что нет. Началось. Уже кроет желанием. Том отказывался допускать мысль, что это связано с вечером, когда не смог переспать с Себастьяном. Что хочет именно Оскара, с Оскаром, потому рядом с ним в голове шарики за ролики заходят, наплевав на траур души. Нет никакого откровения. Просто у него здоровый организм, который вспомнил о том, что у него есть взрослые потребности. А то, что прожил год и четыре месяца спокойно, а ныне не прошло и двух месяцев воздержания, а он уже тёпленький, вовсе не связано с тем, что тогда Оскара не было рядом, а сейчас есть.

Том верил, что дело не в Оскаре. Просто у него сегодня сильный стресс – и в последние полтора месяца по вине Оскара, - и напряжение ищет выхода, сброса. Том намеренно начал думать о кончине Лиса, воскрешая в памяти светлые моменты, которые уже никогда не повторятся, и держа мысль: «Он не дождался меня, это моя вина». Лучше лить слёзы, чем чувствовать, как в постель упирается стоящий член, и приближаться к желанию излить другую жидкость организма.

Лис, его малыш. Никогда уже не погладит его, не расчешет пушную шёрстку цвета шампанского, не бросит мячик и не побесится с ним, что его необузданно энергичный мальчик так любил… Том ощущал горькие слёзы в уголках глаз, он искренне скорбел. Только процесс размышления незаметно снова свернул не туда. Том дошёл до мысли, что, может, действительно стоит переспать с Оскаром. Не ради того, чтобы он отстал, а для себя. Не сказать ему, что это будет один-единственный раз, снять напряжение и всё, делать вид, что ничего не было. Тупо секс. В нынешнем его состоянии желание не вступать в контакт утратило значимость.

В конце концов, если так сильно хочется, лучше с Оскаром, чем с кем-то, кто может доставить проблемы. Раз с Себастьяном не получилось, с ним было бы лучше всего. Во второй раз приглашать его и тащить в постель с честной формулировкой: «В этот раз я смогу!» Том не будет. Потому что нет никакой уверенности, что со второй попытки всё получится. А Оскар тоже использовал его, всё честно.

Отличный циничный план: ты поимел меня, я поимею тебя, выражаясь фигурально. Но Том не был Джерри, и для него изнанка предполагаемого плана имела привкус помешательства. Внимание привлёк какой-то шум. Пойдя на него, Том увидел Оскара, явно только пришедшего и разувающегося. Плечи сами собой обречённо опустились. Какого чёрта? Это намёк, что пора переходить от размышлений к действиям? Лучше бы Вселенная в чём-то другом слышала его и так быстро давала желаемое.

- Ты же ушёл? – произнёс Том.

- Ездил купить сигареты. Закончились, - в доказательство своих слов Шулейман продемонстрировал затянутую в слюду запечатанную пачку.

Это знак? То, что Оскар вернулся. Нет, это издёвка жизни.

- Я думал, ты уехал, - сказал Том. – Я же просил тебя уйти.

- Нет, ты просил меня за тобой не ходить, что вытекает из твоих слов: «Я хочу полежать один, пожалуйста», - важно заметил Оскар. – А насчёт моего ухода ты ничего не говорил.

Гад.

- Действительно, как я мог подумать, что ты второй раз за неделю поведёшь себя как нормальный человек, - фыркнул Том, начиная плеваться ядом, потому что Оскар фактически застиг его в момент слабости.

Момент, когда думал, что хотел бы с ним сделать. Чего не должен делать ни в коем случае, сейчас, столкнувшись с присутствием Оскара, Том склонился к этому решению. Должен убраться подальше, чтобы не искушаться, не нарываться на какие-то действия со стороны Оскара, не задёргаться снова.

- Пойду в спальню. Не ходи за мной, - буркнул Том, давая понять, что не рад обществу Оскара.

Но, развернувшись в сторону упомянутой комнаты, Том врезался в дверной косяк. Неслабо, больно и позорно. Обернулся, меча из-под бровей хмурые ожесточённые молнии; конечно, Оскар видел его неловкий момент. И второй раз Том врезался, в тот же косяк, снова попытавшись уйти. Выругался. Дебилизм какой-то. Он же нормальный, был нормальным совсем недавно, но что же случилось, что отказала вся выдержка – и мозги в придачу? Когда это произошло? Как? Что Оскар сломал в нём?

Том испытывал и стыд, и обиду, и злость брала – на ситуацию, на него, на себя. За то, что Оскар проскрёб в нём трещину, от которой пошёл большой разлом; за то, что не выдержал, превратился в глупое и дёрганное нервное существо, ведомое импульсами. Это началось в тот вечер после ухода Себастьяна, наутро оказался не готов к встрече с Оскаром, не сумел собраться и всё, до сих пор не мог взять себя в руки. Вроде бы держался, держал дистанцию, но щёлк – и разбитая защитная оболочка обрушивалась под ноги, оголяя неразумную суть. Рушился он, тот, кем стал, возвращаясь в изначальную точку. Так обидно. Как будто всё насмарку. Том жалел Терри, говоря, что Оскар его доведёт, но пока что Оскар довёл его. Или ещё нет, можно побороться и быть сильным?

- Что с тобой? – спросил Шулейман, внимательно глядя на напряжённую Томину спину.

- Всё нормально, - ответил Том без резких эмоций, немного глухо, к нему вдруг пришло опустошение. – Насколько всё может быть нормально у человека, который узнал о смерти любимой собаки.

Намеренно он избегал формулировки: «Всё в порядке», заменяя её синонимичными словами, чтобы Оскар не докапывался. Оскар знал о связи лжи о своём состоянии и фразы «Всё в порядке», а пока разберётся без этого маркера, пройдёт время.

Повторив, что пойдёт ещё полежит, Том всё-таки ушёл. Но что-то дёрнуло вернуться, заглянуть на кухню, благодаря чему увидел, как Оскар кладёт в навесной шкафчик блок сигарет.

- Ты что делаешь? – вопросил Том.

- Кладу сигареты в шкафчик, - Шулейман обернулся к нему, закрыл дверцу. – Пусть будут, не хочу снова столкнуться с тем, что нечего курить.

- Ты здесь не живёшь, - выразительно напомнил Том.

- Я в курсе. Но я провожу у тебя времени едва не больше, чем дома, - ответил Оскар и скрестил руки на груди.

- Проводи больше времени дома, я буду только рад.

Оставив его реплику без ответа, Шулейман обвёл Тома взглядом и спросил:

- Хочешь поговорить?

На лице Тома отразилось непонимание.

- О чём?

- О чём хочешь, - Оскар пожал плечами, но тон его не был наплевательским. – По-моему, ты тяжело воспринял новость о смерти Лиса.

Том закусил губы, облизнул и затем покачал головой:

- Не хочу. Да, мне больно из-за смерти Лиса, особенно из-за того, что я узнал о ней спустя столько времени, но мне не нужно об этом разговаривать.

Шулейман кивнул и сказал:

- Если захочешь поговорить о чём-то другом, о чём угодно, я всегда готов.

Том вздохнул и взглянул на него:

- Оскар, зачем ты это делаешь? Пытаешься выглядеть понимающим, участливым. Тебе же наплевать на всех, кроме себя, - не претензия, а констатация факта с искренним, усталым непониманием: зачем Оскар терзает ему душу?

- Будь мне на тебя плевать, наша история сложилась бы совершенно иначе, - справедливо ответил Шулейман.

- Наша история закончилась, - с новым вздохом сказал Том вместо того, чтобы в очередной раз напомнить, как Оскар когда-то от него отмахивался, когда Том хотел поговорить, о чём угодно, просто потому, что Оскар был единственным человеком в его жизни, человеком, который помог и вместил в себя целый мир.

Это всё в прошлом, далёком прошлом и не имеет значения. Том направился на выход, но остановился у порога, передумав, и повернулся обратно к Оскару. Его заботил один вопрос. Не то чтобы сильно, до зуда от желания знать, но всё-таки интересно спросить.

- Если бы я написал тебе просьбу вернуть мне Лиса, например, в марте после развода, ты бы понял, что что-то не так?

Том просто хотел знать, что всё могло быть по-другому. Что они могли быть счастливы. Зачем-то. Просто знать. Шулейман задумался, прикидывая, как бы его убитый алкоголем в то время мозг отреагировал на такое сообщение. И ответил:

- Понял бы.

Честно, по глазам видно, что честно, что Оскар бы зацепился за выбивающийся из общей картины момент и не отступил, пока не разобрался в ситуации. Нашёл бы и не отпустил. Том нерадостно улыбнулся на одну сторону, что вышло просто движением мышц лица. Они могли. Если бы не поддавался эмоциям, не пытался вывалить их на Оскара, а написал или сказал в тот раз, когда тот ответил, что-нибудь конкретное. Они могли бы.

Но не смогли. Их жизни наконец-то расплелись и стали параллельными линиями. После точки, за которой нет и быть не может продолжения.

- Мне было очень плохо, - зачем-то поделился Том. – Я разом потерял всех, кто был в моей жизни. Марселя, Лиса. Тебя, - он опустил взгляд.

- Мне тоже, - сказал за себя Оскар.

- Я даже напился вначале, но отравился тем вином и больше не пытался решать проблемы алкоголем.

- В этом направлении я преуспел больше, - Шулейман криво улыбнулся.

Том тоже улыбнулся ему, тонко, кратко. Только после того, как всё между ними закончилось, они научились разговаривать. Это легло на сердце ненужным ноющим теплом, похожим на светлую грусть по безвременно ушедшему дорогому человеку: когда чувство ещё есть, а применить его уже не к кому.

Казалось, будто они сейчас так близко – протяни руку и рухнет стена, все преграды осыплются в пыль. Но близость по правде является тем, что стоят на краях разделяющей их пропасти. Шаг – равно падение. Вдвоём, если успеют взяться за руки, но оттого не легче будет разбиться.

Тоже чувствуя то, что повисло в воздухе, протянувшись между ними, Шулейман шагнул ближе. А Том отступил на шаг. Покачал головой:

- Нет. Мы не смогли. Не нужно пытаться воскресить то, что мертво.

Слова сквозили фатализмом. Прежде чем выйти из кухни, Том добавил:

- Я хочу сегодня побыть один. Уйди, пожалуйста.

- Будешь плакать? – поинтересовался Оскар ему в спину.

- Возможно. Но тебя это не должно беспокоить.

Спустя пару минут Шулейман пришёл к Тому в спальню, поставил на прикроватную тумбочку рулон бумажных полотенец. Дождавшись вопросительного взгляда Тома, он пояснил:

- Для более комфортного плача.

Том открыл рот, чтобы сказать, что это его не касается, не его дело, как он будет плакать и куда сморкаться - это его подушка, его наволочка и всё постельное бельё тоже. Условно его, пока платит аренду за квартиру, но всё же. Но Оскар опередил его, сказав:

- Завтра я тебе кое-что привезу.

- Что? – машинально спросил Том и одёрнул себя. – Я уже говорил, что ничего у тебя не возьму.

- Но пистолет взял, - заметил в ответ Шулейман.

- Так он мой.

- Это нюансы. Ладно, не суть. Я пошёл, а ты звони, если захочешь скоротать одиночество.

***

Назавтра Оскар снова позвонил в дверь. Стоя под дверью, Том думал, что, может, не открывать ему. Но пришёл к выводу, что это бесполезно – он или трезвонить будет, пока голова не заболит от пронзительных трелей, или своими ключами откроет. Вздохнув, Том отпер дверь:

- Чего тебе?

- Подарок принёс, - непринуждённо ответил Шулейман и достал из-за спины щенка.

Том посмотрел на трёхцветного хвостатого малыша, похожего на смесь сенбернара с медвежонком, и снова на Оскара.

- Ты купил мне щенка?

- Нет, он достался мне совершенно бесплатно, - отозвался Шулейман.

- В смысле? – Том нахмурился.

- Его Космос привёл с прогулки пять дней назад, - Шулейман приподнял щенка. – Не знаю, как он незамеченным проскользнул в квартиру, но у меня рука не поднялась выгнать, когда увидел.

Всё-таки не чужды Оскару бескорыстно добрые поступки, Том не единственное живое существо, которое тот подобрал практически с улицы и приютил, не бросил. Мысленно Том дал себе по губам за лёгкую невольную улыбку от этих мыслей.

- Будешь брать? – поинтересовался Шулейман, подняв брови.

Щенок понравился Терри, но Оскар не обещал его ему, потому готов был отдать Тому с чистой совестью.

- Я… - начал Том.

Не надо брать. Во-первых, это будет предательством по отношению к Лису, о смерти которого узнал только вчера, что же, он заменит любимца уже на следующий день? Во-вторых, собака – это связь, даже если они перестанут видеться, разъедутся по разным странам, континентам, будет смотреть на собаку и помнить, откуда он взялся. Лис тоже был подарком Оскара, но Том уже был его хозяином и считал, что правильнее забрать его себе, а этот малыш… Не надо.

- Если не будешь, я сдам его в приют, - Шулейман прервал паузу в высказывании Тома. – Мне вторая собака не нужна, тем более такая невоспитанная, - он бросил взгляд на щенка, плюшевой игрушкой висящего у него на руке и не подозревающего, что сейчас решается его судьба.

Не надо брать, думал Том. Но от слов Оскара внутри что-то двинулось, сжалось. Он не мог равнодушно закрыть дверь, зная, что щенок отправится в приют. И даже если бы Оскар оставил его себе, это было бы не то, потому что да, собака будет сыта, здорова, ухожена, но любви и внимания ей не будет. Оскар своим питомцам хозяин, но не друг, они его не интересуют. А животному нужна любовь, нужно участие, особенно такому малышу.

Том забрал у Оскара щенка, прижал к своей груди:

- Я возьму.

- Отлично. Кличку я ему не давал, но звал в эти дни Обоссанцем. Он мочится везде и постоянно, так что советую убрать с пола всю обувь и вообще всё, что ты не хочешь выбросить, - принялся рассказывать Шулейман, не пытаясь выставить подарок в лучшем виде, чем он есть на самом деле. – В еде неприхотлив, ест всё, в том числе ту же обувь и прочие несъедобные вещи. Этот гадёныш мне не одну пару туфель испортил.

Том подсадил щенка выше, и тот вытянул короткую шею, принюхиваясь к новому человеку. Шулейман продолжал:

- Первые прививки ему вчера поставили, от паразитов пролечили…

Ах, вот почему он всё-таки ушёл вчера без большого боя – отправился готовить подарок к передаче в руки.

- Какой он породы? – спросил Том, посмотрев на малыша.

- Хрен его знает, - Оскар пожал плечами. – Похоже, что помесь какая-то.

Том покивал с каким-то нерадостным лицом.

- Что, тебя огорчает переход от элитной собаки к беспородной? – поинтересовался Шулейман, подняв брови.

- Нет. – Том удобнее перехватил щенка, который был крупным, несмотря на то, что совсем малыш. – Дворняжка мне больше подходит.

Он помолчал, разглядывая мордочку любопытного, но то ли сонного, то ли настороженного сменой декорацией малыша. Взглянул на Оскара:

- Ты поэтому его оставил? Знал, что сбагришь мне? Ты же знал, что Лиса нет.

- Я не знал, что ты спросишь о Лисе, так что нет, я оставил его без какого-либо плана, а тебе передать решил, когда увидел, как ты расстроился.

- Почему ты не сказал мне о Лисе?

- Ты не спрашивал.

В своей простоте Оскар гениален. Действительно – зачем говорить, что твой любимый питомец умер больше года назад?

- О чём ещё я не знаю? – спросил Том, прямо глядя на Оскара.

- Конкретизируй. Задай вопрос, и я отвечу.

Недолго подумав, Том спросил:

- Твой папа, он жив?

- Жив, как всегда не очень здоров, - ответил Шулейман. – Я передам ему, что ты беспокоился.

- Лучше не надо, - Том снова подсадил щенка выше.

Он такой мягкий, спокойный, будто игрушечный. Плюшевый медвежонок.

Всё, больше не о ком спросить. Разве что о Жазель, но Том о ней не подумал. Шулейман скользнул взглядом по щенку:

- По нему скучать будет только Космос. Ты не видел, как Космос с ним возился – как старший брат или самый заботливый папа, - сказал с усмешкой. – Показывал, где вода, еда, поводок, везде водил за собой и ложился спать рядом, даже вылизывал. Я был удивлён, не ожидал, что Космос на подобное способен.

- Правду говорят, что собаки похожи на своих хозяев, - Том не удержался от колкого – он должен был быть колким - комментария и улыбки.

- Да, мне они тоже кое-кого напоминали, - согласился Оскар, одним взгляда превратив обмен подковырками в заигрывание на грани при помощи тех же любезностей. – Главное, чтобы ты не научился у своего нового питомца не доносить содержимое мочевого пузыря до положенного места.

Том удар выдержал. По крайней мере, ему так думалось.

- Даже если научусь, это уже не твоя проблема, - ответил он.

Шулейман вознамерился пройти в квартиру. Перехватив щенка одной рукой, второй Том упёрся ему в грудь:

- Эй! Я тебя не приглашал войти. Мы с твоим подарком сейчас знакомиться будем. Наедине.

- С учётом того, что секса у тебя не было давно, твоё желание побыть наедине настораживает.

К своему сожалению, Том понял смысл его слов. Воскликнул:

- Фу, Оскар, ты отвратителен!

- Что такого? – удивился тот. – Многие это пробуют. Не проникновение, это уже извращение и садизм по отношению к животному, но любовь собак и кошек лизать используют.

- Ты… - начал Том и зажмурился, поднял ладонь. – Стоп. Я не хочу знать.

- Я нет, - Шулейман ответил на не заданный вопрос. – Но я знаю как минимум двоих, кто да.

- Ты извращенец и друзья твои тоже извращенцы, - чётко произнёс Том и, шагнув назад, закрыл дверь, защёлкнув замки.

Шулейман привалился к двери, постучал костяшками и поинтересовался:

- Мне доставать свои ключи?

- Нет. Увидимся завтра. Ты ведь всё равно приедешь.

- Ладно, развлекайтесь.

В принципе, Оскар и сам не планировал сегодня задерживаться у Тома надолго. Он должен был уделить время Терри. Хотел уделить. Потому что всё больше пропадал с Томом и обделял Терри вниманием. Не успел Том далеко отойти от двери, как по руке потекло что-то тёплое – малыш начал метить новую территорию. Том отпустил щенка на пол, и тот сразу куда-то потопал. Вымыв руки до локтей и сменив одежду, на которую тоже попало, он нашёл щенка в спальне. Опустился перед ним на корточки:

- Ну что, малыш, давай знакомиться. Мы с тобой похожи: оба беспородные, и нас обоих подобрал Оскар.

В ответ на ласковые тон и улыбку щенок сделал новую лужу, прям сидя, даже не приподнявшись, после чего встал и посеменил под кровать. Не обманул Оскар – приблудившийся малыш тот ещё обоссанец. Том не злился и не ругал его. Оперативно вытерев лужицу и замыв там пол, он подхватил щенка и понёс в ванную мыть мокрую пушистую попу. Малыш пищал и вырывался, пытался выбраться из ванной, соскальзывая с гладких сводов, но душераздирающе жалобное сопротивление его не спасло от водных процедур. Том по себе знал, каково быть с мокрым задом и передом. Помнил, как ещё в центре не сумел дождаться, когда отопрут дверь палаты и позволят посетить уборную, и промочил штаны.

Обмыв малыша водой без мыла, Том завернул его в полотенце и взял на руки, как младенца. Улыбнулся ему:

- Видишь, ничего страшного. Раньше я тоже не любил мыться, но с возрастом к этому привыкаешь.

Третью лужу Тому пришлось убирать через полтора часа, удивляясь количеству выходящей из малыша жидкости. Конечно, он и сам бегал в туалет чаще многих, потому что много пил, но щенок с момента появления в квартире всего разок хлебнул толику воды – откуда столько?! А ближе к вечеру Том застал щенка жующим провод от ноутбука, отобрал, и его немного запоздало осенило:

- Тебе нужны игрушки, чтобы грызть.

Быстро переодевшись и сунув в карман бумажник, Том подхватил щенка и направился к двери. Взял его с собой, чтобы малыш сам выбрал, какие игрушки ему по нраву. И корма нужно купить, точно, дома же нет ничего, чем можно кормить собаку. Но пришлось вернуться, потому что в подъезде щенок снова обмочился. Пока Том мылся и переодевался, малыш спрятался. В итоге вышли из квартиры они только через час. Выбрав в зоомагазине игрушки, Том консультировался с работницей по поводу корма, а отпущенный на пол малыш пробрался за стойку продавца и жевал мешок сухого корма.

- У вас очень любознательный щенок, - с улыбкой сказала продавщица и, поймав малыша, через стойку передала его хозяину. – Присматривайте за ним, чтобы не съел что-нибудь не то.

- Извините, - Том виновато улыбнулся ей, перехватив малыша и прижав к груди. – Он у меня первый день. У меня уже был пёс, но он вёл себя по-другому, даже когда был маленьким.

- У каждой собаки свой характер, - сказала девушка в тёмно-оранжевом форменном поло. – Можно? – она протянула руку.

- Да.

Щенок обнюхал поданную ему незнакомую ладонь и посмотрел на Тома, задрав голову. На прикосновение он обернулся к продавщице, тюкнулся мокрым носом в руку. Том долго расспрашивал девушку о кормах – сухих и влажных, - подбирая подходящий. С Лисом все бытовые моменты взял на себя Оскар и Жазель, которой он вручал план покупок, Тому не приходилось ни о чём беспокоиться, а теперь всё сам. Это довольно большая ответственность, поскольку малышу легко навредить неверным выбором. Наконец забрав пакет с покупками, Том покинул магазин; щенок совсем не просился на землю, висел на руке увесистой мягкой игрушкой. Дома малыш не проявил интереса к предложенной ему миске с едой, но зато залез в пакет с кормом, который Том поставил на пол и ненадолго отвлёкся. Подкрепившись, он напился воды и там же, на полу кухни у тумбочек, завалился спать на бок, вытянув лапки.

Абсолютно неприхотливый щенок, видно, что жил на улице. Но он шкода, несмотря на спокойный нрав, что добавило Тому немало дел. Об этом Том не подумал, когда соглашался забрать его себе – что щенок требует ухода и присмотра, а он и так устаёт на работе, потом в магазин, приготовить ужин, прибраться на кухне… Но поворачивать назад поздно. Том взял на себя ответственность за этого малыша и не хотел от него отказываться, как бы тяжело ни приходилось.

А тяжело приходилось. Приходя с работы, Том заступал во «вторую смену», потому что за время его отсутствия щенок учинял злостный бардак. Но он по-прежнему не ругался и не показывал раздражения, только мягко объяснял, что не надо так делать, и убирал всё, что натворил малыш, которому никак не мог выбрать имя. Малыш оставался Малышом, иногда Медвежонком, поскольку похож.

Помимо страсти справлять малую нужду везде и жевать всё, до чего может достать, у щенка выявилась ещё одна интересная особенность. Он умел карабкаться. Том ни разу не видел, как малыш это делает, но заставал его на письменно столе, на кухонных тумбочках, на стуле. Как он забирается на возвышения со своими короткими лапками – хорошая загадка. То, что малыш это делал, осложняло задачу прятанья от него предметов, которые нельзя грызть. Так, Том положил на стол зарядное устройство от камеры и, вернувшись из магазина, увидел, что щенок меланхолично грызёт провод, сидя пушистым задом на столешнице, забавно, по-человечески, растопырив задние лапы.

Провод Том отобрал, объяснил: нельзя. Издав тонкий звук, щенок упал на спину и подогнул лапки, притворяясь мёртвым – убитым чувством вины за то, что нашкодил. Том наклонился над ним, облокотившись на стол, поскрёб пальцем мягкий животик:

- Мне этот провод нужен. Я с камерой работаю. Конечно, сейчас я не работаю, но буду. Может, мне новую камеру купить? – добавил Том через паузу, вздохнул. – Да, надо бы. Уже год собираюсь, но всё никак руки не дойдут.

Малыш открыл глаза, перевернулся на бок, оставив заднюю левую лапу торчать в воздухе. Том почесал его за ухом, нежно улыбаясь щенку, который, наверное, боялся, что его выгонят за плохое поведение, но не понимал, что можно, а что нельзя, потому что его, в отличие от премиальных собак от заводчиков, не учили. Да, они похожи. Когда-то Том тоже боялся, что его вышвырнут на улицу, и не понимал, как себя вести. Том грустно улыбнулся воспоминаниям о времени, когда всё было сложно, страшно, но на самом деле просто. Гораздо проще, чем когда он стал намного взрослее. Что было тогда? Слушай Оскара, и всё будет в порядке.

Во всех воспоминаниях Оскар. Во всех, стоящих того, чтобы вспоминать. В память о полутора годах после развода не хотелось окунаться. За это время Том достиг колоссального прогресса, но оно не запомнилось ничем особенным, ничем, что было бы дорого сердцу. Почему так?.. Хотелось, чтобы появилось что-то новое, чтобы через ещё один десяток лет не обернуться назад и не понять, что годы прошли, а зацепиться не за что, не запомнился отрезок жизни ничем, что нельзя выбросить из истории, не потеряв часть себя.

Обязательно будет. Том не надеялся, потому что надежда глупа и пассивна, но верил. Вон, даже та же продавщица из зоомагазина ему приглянулась, такая приятная загорелая брюнетка с густыми прямыми волосами выше плеч (похоже, у него какой-то пунктик на продавцов-консультантов). Там, в магазине, у него даже мелькнула мысль попробовать, но решил, что не надо. Не надо бросаться на первую встречную, тем более она девушка, а с девушками всё сложнее, в том числе в постели.

Он не безнадёжен и не потерян для общества и личного счастья. Том был согласен с Эллис – любовь не одна-единственная на всю жизнь, а потом лишь одиночество и воспоминания. Отношения и любовь ещё будут в его жизни. А с Оскаром вообще была не любовь, а чёрти что. У него к Оскару привычка, привязанность, грёбанный импринтинг, как у утят, а не любовь.

Щенок встал, подошёл к краю стола, посмотрел вниз, подогнув передние лапы. Посмотрел на Тома, виляя хвостом. В блестящих карих глазах малыша читалось: «Помоги мне спуститься, я сам не могу, высоко».

- Что, сам не можешь слезть? – Том снова улыбнулся ему и взял на руки. – Как же ты сюда забрался?

Оказавшись на полу, щенок отбежал к шкафу и пописал на пол, не задирая лапу. Сел рядом с лужей и печально, виновато обернулся к хозяину. Том подошёл к нему, потрепал по голове:

- Я не буду тебя ругать. Хотя меня бы за такую выходку побили, - усмехнулся он и осёкся.

Чёрт, опять Оскар в голове. Ко времени в статусе его «домашнего животного» отсылка.

Помимо прочего щенок удивлял тем, что совсем не просился гулять. Том купил поводок-шлейку, надевающийся на грудь и спину, побоявшись, что обычным малыш удушится. Но, выведя его на прогулку, столкнулся с тем, что щенок сел и сидел, никуда не двигаясь и только оглядываясь по сторонам. Как ни пытался побудить его гулять, он не проявлял интереса к активности на улице. Малыш как будто не умел гулять. Не знал, как это делается и для чего. В итоге Том просто таскал щенка на руках и через каждые сто метров отпускал на землю, надеясь, что он сделает свои дела.

Вечером третьего сентября Том зашёл на страницу Оскара в инстаграм, чего не делал с конца весны. И думал, что уже никогда не сделает, не должен, но ему всё-таки очень хотелось посмотреть на распрекрасного Терри. Отчего-то был уверен, что за прошедшее время Оскар изменил мнение и выбросил в сеть хотя бы одну его фотографию.

Том листал публикации с той даты, на которой остановился три с половиной месяца назад, ища на миниатюрах фотографий незнакомое – то самое – лицо. Терри, должно быть, русый, таким его рисовало воображение. Или брюнет, но не столь жгучий, как Оскар, а скорее ближе к шатену, как он, Том. Но точно не блондин, блондин Оскару не подходит. Волосы не слишком короткие, обрамляют и подчёркивают лицо с правильными миловидными чертами. Глаза… Глаза любого цвета, главное, чтобы они были, он же, Терри, красивый. На калеку Оскар бы не согласился. Ага… сам-то кем был? Впрочем, назвать себя калекой в прошедшем времени несправедливо, калека – это человек с ограниченными способностями из-за отсутствия некой части тела или функции. Он был уродцем. Том мысленно отмахнулся от воспоминания, что вначале Оскар называл его так немного другим словом – чучелом звал, из чего следовало, что Оскар как раз таки согласен на человека с особенностями. Очень согласен, ведь ужасные шрамы по всему телу были не единственной особенностью Тома.

С удивлением и некоторым разочарованием Том отметил, что никого нового, кто мог быть Терри, на фотографиях нет. С того дня, когда перестал заходить на страницу Оскара, постов вообще было немного: разбитая машина, видео с ней и им, Томом, фотография, рассказывающая о возвращении домой, и несколько публикаций со дня рождения. Том открыл одну. На фото Оскар стоял около незнакомой Тому машины, в руке открытая бутылка шампанского. Кажется, рубашка на нём была частично мокрой.

Том задержался на фотографии, разглядывая её от угла к углу, но более всего в центре, где главный герой. Какой Оскар всё-таки красивый. Не то чтобы Том разбирался в мужской красоте, ему, как ни странно в свете опыта и предпочтений, понятнее и привычнее женская. Никогда он не думал через призму внешней привлекательности, что живёт и спит с этим человеком, когда это было актуально. Но сейчас всё в глаз попало и оттуда в мозг, не оставляя шансов не задуматься.

Фотография не постановочная, случайная и живая, что видно, сделана в темноте, а Оскар выглядит эффектнее моделей с обложки. В нём всё собралось, сочетание прекрасных внешних данных, насмешливо-наглого взгляда и оправданной самоуверенной ауры короля мира, что цепляет и пленяет, заставляет смотреть снова и снова, затягивая на его мощную орбиту с завидной, непостижимой силой притяжения. Солнце всегда в центре, остальные – крутятся вокруг.

Том захотел поставить лайк. Потому что фотография на самом деле красивая, он как фотограф может себе позволить оценить искусство прекрасного безо всякой задней мысли. Но… Но… Но… Палец завис над значком сердечка. Не надо заигрывать с огнём, давая знаки о взаимном интересе. Оскар ни за что не поверит, что ему просто понравилась фотография. Том и сам не верил, что дело исключительно в возвышенной любви к прекрасному и умении его видеть, а не в человеке, которого…

Нет. Палец от сердечка Том убрал, кликнул «назад», возвращаясь в галерею. Прокрутил вверх, к последней публикации, и обнаружил своё фото, явно сделанное исподтишка. Испытывая непонятные, не очень приятные чувства, Том открыл фотографию и прочёл подпись: «Моя персональная Бастилия. Осада протекает успешно».

«Иди-ка ты к чёрту».

Неожиданно пришёл ответ. И как Оскар умудряется в огромном количестве уведомлений от миллионов подписчиков углядывать те, что от него, и оперативно реагировать?

«Ты попался, - всего лишь текст, а Том видел ухмылку на лице Оскара, с которой тот его писал. – Я так и знал, что ты мониторишь мою страницу».

«Я зашёл к тебе, чтобы посмотреть на Терри. Любопытно, какой он», - максимально сухо и доходчиво написал Том и отправил.

Очень скоро на странице Шулеймана появилась новая публикация – скриншот этой их переписки в комментариях с подписью: «Каждый был бы рад, обрати я на него внимание. А этот кобенится. Характерный котёнок».

Том аж зубами заскрипел от его наглости, напечатал:

«Мне тебя ещё раз послать?».

«К чёрту меня бесполезно посылать. К нему я и так регулярно хожу – к тебе. Ты мой личный чёртик».

«Куда мне тебя послать, чтобы наверняка?».

«Лучше всего «в жопу». Туда мне больше всего нравится наведываться».

Том открыл рот, будто собрался ответить вслух, и Оскар мог его услышать. Занёс палец над виртуальной клавиатурой, чтобы написать что-нибудь резкое, что о его попе Шулейман может только мечтать. И передумал. Нажал на кружок, сворачивающий приложение и возвращающий в меню. Так будет лучше всего – не отвечать, не вестись. Отключив вайфай, Том подумал, что, может, стоит купить новый телефон, нормальный айфон вместо бюджетного варианта, которым владел сейчас. Новенькие айфоны он любил, они красивые, особенно те, что с цветными корпусами, и в руке удобно лежат…

Но за мыслями о материальном, помимо воли и вразрез с раздражением, Том ощущал что-то, напоминающее тех бабочек в животе, что завелись в нём вначале лета и свели с ума. От внимания Оскара. От их короткого диалога. Даже от того, как самоуверенно и бесстыдно Оскар заявил на весь интернет, что хочет его и получит – и как именно хочет. Точь-в-точь как в те времена во власти безумных бабочек, на лицо вылезла улыбка.

Поняв, что сидит и улыбается как идиот, Том физически одёрнул себя – ударил себе пощёчину, попав и по губам. Ойкнул, потёр щёку, потому что больно. Никак не мог он научиться всегда рассчитывать силу. Том посмотрел на щенка, который успел прийти и сидел около кровати, и посадил его к себе. Почесал между ушей:

- Нам не нужен Оскар. Да? – с улыбкой. – Тебя он легко отдал, а меня… - Том вздохнул. – Меня заменил и теперь нагло хочет иметь двоих сразу.

Малыш лизнул его ладонь и упал на спину, подставляя живот для чесания. Том прилёг на бок, подложив согнутую руку под голову, а указательным пальцем второй почёсывал щенку животик:

- Как думаешь, я плохой человек из-за того, что взял тебя на следующий день после того, как узнал о смерти Лиса? Он умер полтора года назад, но узнал-то я об этом только сейчас… Лис бы тебе понравился: он был очень активный и дружелюбный, вы бы вместе играли, и он бы наверняка научил тебя гулять, - Том по-доброму посмеялся, начал чесать подставленное ему мягкое пузико всеми пальцами. – Зачем мне вообще пара? Разговаривать я могу с тобой, а потом, когда ты подрастёшь, я смогу обнимать тебя по ночам, и мне не будет холодно и одиноко. Только не описай меня, надеюсь, к тому моменту ты научишься справлять нужду в положенном месте. Может, ты будешь на унитаз ходить? Ты же умеешь карабкаться. Будем оба пользоваться унитазом, но ты всегда сидя, потому что пока не достанешь стоя. Ты и не задираешь лапу.

Щенок немного повернул голову и открыл балдёжно зажмуренные до того глаза. Ничего не понимая, он был согласен на всё, только бы его не выгоняли на улицу, продолжали кормить и купать во внимании и любви – и чесать живот.

Глава 13

Знаешь, неважно, мне лучше остаться в прошлом;

Страшно однажды в моей правде ты станешь ложью.

Убегу, и ни шагу назад, адский круг,

Я не знаю, что сказать, я вру - себе вру;

Я не смогу сбежать!

Nansy, Sidorov, Кто-то, но не я©

- Сними майку, если так жарко.

Том скептически посмотрел на Шулеймана, озвучившего это предложение, и сказал:

- Мы на улице, а не на пляже.

- Если к тебе подойдут полицейские и попросят одеться, я скажу им идти дальше, - железобетонный аргумент, который лишь в устах Оскара может быть не смехотворным бахвальством, а правдивым обещанием.

Оскар в своём репертуаре – и ведь нечего ему сказать, он вправду может. Том и сам не единожды думал снять майку, но, во-первых, он не был тем, кто не стесняется светить голым телом на улице перед прохожими незнакомцами; во-вторых, упомянутая полиция – Том не знал, что во французских законах говорится о нахождении на улице мужчин с обнажённым торсом, но проверять на себе не хотелось. Ему хватило внимания со стороны полиции в Лондоне.

Но, собственно, что он теряет? Служителям закона Оскар не даст в обиду, сам он видел его голым столько раз, что ничего нового точно не увидит. А прохожие… Вряд ли они будут обращать на него внимание, когда рядом Оскар. Рассудив так, Том прислонил метлу к столбу и стянул через голову майку. Пригладил взъерошившиеся волосы. Ненадолго, но показалось, что стало легче дышать. Том вернулся к работе.

Хлопнула дверца. Том не обернулся, и на его плечи опустились ладони.

- Ты издеваешься? – Том неласково глянул через плечо.

- Нет, - ответил Шулейман, не торопясь убрать руки. – Расслабляющий массаж тебе делаю, ты же жаловался, что устаёшь на работе, мышцы болят.

- Массаж имеет смысл делать после работы, а не в процессе, - сказал Том, но руки его не сбрасывал.

- Устрой себе небольшой отдых, - Оскар как всегда не полез за решением в карман и следом с ухмылкой, заманчиво подбодрил: - Давай, ты заслужил.

Во второй раз за последние пять минут Том подумал: а что он теряет? Оскар всё равно так или иначе касается его постоянно, так пусть хоть для дела потрогает. Руки у него сильные, для массажа отлично подходят, а мышцы от физического труда действительно страдают. Том согласился, снял перчатки, чтобы и руки немного проветрились.

Чистый расчёт. Оскар ему массаж, и больше нечего. Но Том не учёл одну вещь – рядом с плечами спина, которая у него настолько чувствительная, что хоть вой. От удовольствия и возбуждения. Выражение блаженства на его лице сменилось растерянным напряжением, когда понял, что испытывает уже отнюдь не только приятное расслабление. Пальцы Оскара сверху вниз прошлись вдоль позвоночника, проминая мышцы. И обратно, вверх, по линии хребта. От последнего касания по телу пробежала дрожь, Том невольно вздрогнул, повёл плечами, с потрохами выдавая своё состояние.

Шулейман положил обе ладони ему на ягодицы, прильнул грудью к спине:

- Сделаем перерыв? – соблазнительно предложил над ухом.

Том вывернулся из его рук, развернулся и влепил звонкую пощёчину. Схватил свою майку и оделся, метнув в Оскара пару быстрых испепеляющих взглядов.

- Как можно быть таким озабоченным? – презрительно хмыкнул Том, снова берясь за работу и метнув в Оскара ещё один тяжёлый взгляд.

- Чего это я озабоченный? Я сначала и не думал о сексе, но ты хочешь, а я не могу тебе отказать, - отозвался тот, улыбнувшись в конце.

- Это рефлекторное возбуждение, - сказал Том, припомнив недавнюю лекцию Оскара.

- Рефлекторное не рефлекторное, но итог один – ты завёлся.

И не поспоришь, потому что доказательство налицо. Том поджал губы, покривив уголки. Оттянул майку вниз, прикрывая недвусмысленную выпуклость ниже пояса. Как ему теперь с этим работать? Массаж принёс не обещанное расслабление, а сплошное неудобство. Идиот, как можно быть таким доверчивым идиотом? Сам разделся, сам согласился, чтобы Оскар его трогал. А Оскар… Оскар – это Оскар. Ничего иного от него ждать и не следовало.

- Забавно, - вновь заговорил Шулейман, - в юности, когда заводятся от любого прикосновения, ты был практически импотентом и асексуалом. Зато во взрослом возрасте наверстываешь упущенное и заводишься влёт.

- Просто ты знаешь, где меня надо трогать, чтобы я завёлся.

- Мне тебя даже трогать не обязательно, - чертовски самоуверенно, с соответствующей ухмылкой.

Том развернулся к Оскару, упёр копьё в асфальт, а свободную руку в бок:

- Что дальше? Планируешь уболтать меня и трахнуть в машине?

- Чего ты пристал к моей машине? – Шулейман в недоумении развёл руками. – То бьёшь её, то трахаться в ней хочешь.

- Я не хочу, - чётко произнёс Том.

- Но ты не в первый раз говоришь о сексе в машине. Ты один, заметь, - подметил Шулейман и убрал ладони в карманы джинсов.

- Просто я думаю, что ты не сочтёшь нужным ехать до отеля. Со мной же можно не церемониться, - Том оскалился.

Но острое подобие улыбки на его лице было не ядовитым, а, скорее, производило впечатления защитной реакции, прикрывающей боль и обиду.

- Кто тебе сказал, что с тобой можно не церемониться? – спросил Оскар.

- Никто не говорил. Но ты доходчиво показал мне это. Не один раз.

Том не ожидал, что Оскар подойдёт, и на лице отразилась растерянность. Встав почти вплотную к нему, Шулейман спокойно произнёс:

- Я могу в любой момент зажать тебя и трахнуть, и мы оба получим удовольствие.

Его ровный тон отчего-то пугал, вгонял в ступор. Том смотрел на Оскара, не в силах сбросить дурацкую растерянность с лица и разума.

- Но я хочу от тебя большего, чем секс. Поэтому не делаю этого, - Шулейман продолжал высказывание. – Я подожду, пока ты сам не захочешь быть моим.

- Хочешь большего? – Том усмехнулся, наконец-то совладав с собой, снова скаля зубы. – Тебя же интересует только секс.

- Ошибаешься. Когда-то я действительно уравнивал секс и отношения и не рассматривал вторые без первого, но с тех пор я изменил своё мнение. Секс – лишь часть отношений. Из нас двоих только ты меряешь отношения сексом, потому считаешь, что когда его нет, отношениям конец.

На лице Тома опять растерянность. От высказанной в лицо правды, с которой хотел не согласиться, но душа на неё отозвалась.

- Вовсе я не меряю, - с небольшим опозданием ответил Том. – Не проецируй на меня свою натуру.

- Не проецирую. Ты загонялся, когда по уважительным причинам не мог заниматься сексом, и думал, что больше меня рядом с тобой ничего не держит, - Шулейман разносил аргументами его слабенькую попытку ухода от правды. – Ты загонялся, что ничего больше не можешь мне дать, кроме тела и дырки в нём. Не помнишь уже?

Помнит. Отлично помнит, как мучился из-за понимания своей ущербности рядом с Оскаром и того, что является для него максимум любимой постельной игрушкой, ничего другого попросту не мог ему предложить.

- Отвечай, - сказал Оскар.

- Помню, - признал Том. – Но дело не во мне, а в тебе. Тебе я ничего не мог предложить, кроме себя. Мы даже поговорить не могли, как ты привык общаться с друзьями или кем угодно, половины твоих тем я не знал, а половины не понимал.

- Мы сейчас разговариваем, и мне интересно, - просто парировал Шулейман, не кривя душой. – Что ещё тебя угнетало? Отсутствие с твоей стороны финансового вклада в нашу жизнь? Да, квартира, поездки и прочее с меня, но так у меня денег больше, всё логично. Но деньги – это всего лишь деньги, ерунда. Я привык к определённому уровню жизни, и для меня естественно поддерживать для человека, который со мной живёт, тот же уровень.

- Поэтому тоже мне не нужно быть с тобой, - сказал Том то, что думал. – Мне нужен партнёр, с которым будут равноправные во всех смыслах отношения.

- И что в твоём понимании равноправие в отношениях? – усмехнулся Шулейман и пытливо посмотрел в глаза.

Том сам не знал. Жаждал пресловутого равноправия, но не имел никаких критериев, каким оно должно быть, каким видит его хотя бы в идеале. «Не так, как было с Оскаром», всё. Не очень-то чёткая позиция.

- Ты сам не знаешь, - правильно заключил Оскар через паузу, в которую Том мог бы дать ответ. – Следовательно, не нужно тебе равноправие, потому что человек всегда знает, чего он хочет. Невозможно добиться того сам не знаю чего. Просто у тебя затянувшийся, периодически возвращающийся подростковый бунт с жаждой независимости и вредность характера, ты всегда хочешь того, чего у тебя нет, неважно, что это. Скажешь, что я ошибаюсь? Нет. Сколько примеров тому было.

Да, в нём это действительно есть, эта неразумная уверенность в том, что где-то там трава непременно зеленее. Живя на содержании Оскара, Том сравнивал себя с диванной болонкой и страдал, а оказавшись на вольных хлебах с весьма ограниченной суммой в кармане и ответственностью за то, где будет жить и что есть, понял, что ему нравится тотальная устроенность жизни с незыблемой уверенностью в завтрашнем дне, и захотел обратно. Будучи в браке ощущал себя в цепях из-за кольца на пальце и «вместе навеки», хотел больше свободы, а став свободным, хотел отношений, не быть и не жить в одиночестве. Даже желание переехать в Испанию о том же, о более зелёной траве. Примеров тому за всю его жизнь много, очень много.

Том чувствовал себя мальчишкой, которому объясняют, что его максимализм не всегда уместен. В двадцать два года – это нормально. В без пяти минут двадцать восемь лет – это очень унизительно. Оскар не закончил отповедь:

- Даже если для тебя на самом деле важно равноправие и осознание своей ценности в паре, думаешь, всё это имеет значение? То, кто платит, и кто на каком уровне был до отношений? Да ни хрена. Равноправия в его идеальном понимании не существует, и никогда не будет существовать, потому что отношения так не работают.

- Да что ты понимаешь в отношениях? – Том наконец-то вставил слово. – У тебя отношения были только со мной и с Терри, всё. Не очень-то богатый опыт.

- Я точно больше тебя понимаю, судя по твоим глупостям. Я хотя бы учусь и отказываюсь от потерявших актуальность суждений, а не держусь за них до последнего, - сказал Шулейман в ответ на упрёк. – Но вернёмся к тебе и тому, чего ты хочешь и не хочешь. Думаешь, ценность человека в отношениях определяется его вкладом в жизнь пары? – задал он вопрос и пытливо взглянул на Тома. – А каким вкладом? Скажи.

Том отвёл взгляд, прежде чем успел заставить себя этого не делать, чем выдал, что сказать ему снова нечего. Вклад… Вклад – это вклад. Посмотрев на того же Оскара, легко объяснить, в чём его вклад – во всём.

- Опять не знаешь, - Шулейман снова сам ответил на собственный вопрос. – Окей, я тебе скажу. Вклад – это что угодно, что нравится партнёру и побуждает его быть в этих отношениях. Твоя ценность для меня не определяется и не ограничивается твоим телом. Ты ценен для меня сам по себе, как человек, с кем мне лучше, чем без тебя. Поэтому я здесь. Я не откажусь от того, что делает мою жизнь ярче и полнее.

- Ты опять забыл спросить меня.

- Кто-то из нас должен не отступать, - Оскар невозмутимо пожал плечами.

Том вздохнул, на секунду прикрыв глаза, и спросил:

- Зачем ты мне сейчас всё это рассказал?

- Чтобы ты знал, - Шулейман вновь пожал плечами. – Не думаю, что ты изменишься после одного разговора, но когда-нибудь это должно произойти. Кстати, в свете той ситуации, что есть на данный момент, если представить, что я устану и откажусь от тебя, а ты будешь строить новые отношения с кем-то другим, тебе тоже полезно знание, что отношения – не равно секс и твоя ценность им не исчерпывается. Потому что в противном случае ничего у тебя не получится, пойдёшь по рукам в поисках своего недостижимого счастья.

Возмущению Тома от его слов не было предела. Но он присмирил себя и ответил разумно:

- Пойду и пойду, не твоё дело. Может, мне того и надо. Я тоже люблю секс, и для меня вовсе не обязательно, чтобы он происходил в отношениях.

- То-то ты после развода ни с кем не спал, - метко ответил Шулейман, уничтожая его достойный довод. – Кроме меня.

- Тебе нравится, что я никогда не дорасту до тебя, - раз у них тут откровенный разговор, то почему тоже не сказать правду, которую видит в Оскаре, а он, видимо, не замечает её в себе. Зачем придерживаться одной темы. – Нравится, когда в тебе нуждаются, и ты можешь заботиться, потому ты так зациклен на мне.

- Да, мне нравится, - спокойно признал Оскар.

- Поэтому ты не никогда не позволишь мне развиваться, - сказал Том с привкусом горечи.

Потому что так и есть. Оскар давал ему всё, но вместе с тем держал на поводке. Даже сейчас держит, тянет назад, разрушая всё то, чего Том добился.

- Тебе нужно, чтобы о тебе заботились, - выслушав его, Шулейман продолжил прерванную Томом мысль. – Ты можешь быть сколь угодно сильным, но однажды тебе понадобится, чтобы тебе позволили быть слабым, утешили и решили твои проблемы.

Самая ужасная правда, которую только Оскар мог спокойно вытянуть наружу и высказать в лицо посреди улицы. Да, Тому нужно, каким бы сильным ни был. В голове преступно, не оставляя шансов поверить, что Оскар ошибается, всплыли доказательные примеры. Как плакал на груди у Эллис; как хотел сделать то же самое во время разговора с папой, если бы он был рядом, а не в другой стране, чтобы кто-то взрослый и сильный позволил слабость и сказал, что всё будет хорошо. Как хорошо и спокойно ему было от того, что с Оскаром как за каменной стеной.

Глупый, глупый ребёнок… Как бы ни взрослел и ни менялся, жизнь поворачивалась так, чтобы показать, что неудачник и идиот – это его, а всё остальное временное и напускное. Оскар бесконечно прав, ему надо крепкое плечо – которое будет позволять быть сильным, потому что это ему тоже надо. Но ни за что в этом не признается. Даже себе. Позже придумает для себя оправдание нынешней слабости.

Чёртов Шулейман! Всё из-за него! Вечно он тычет его носом в постыдные лужи. Даже сейчас, когда так горд собой и крепок духом – снова в лужу.

- Я не слабый, - сказал Том, отчаянно веря в это. – Я хочу быть сильным. А с тобой не могу, ты меня подавлял и даже сейчас подавляешь, когда мы не вместе.

- Считаешь, с кем-то другим будет лучше? – на вопрос ответа Шулейман не ждал. – Если займёшь с партнёром роль сильного, то рано или поздно захочешь выдохнуть, перестать всё тащить, и он очень удивится, потому что не будет знать, что ты можешь быть другим. А слабым с сильным ты быть не хочешь, ты и не сможешь, поскольку такой партнёр сделает тебе больно как минимум морально. Поэтому тебе никто не подходит так, как я. Только я знаю тебя всяким, и меня это устраивает. Да, мне действительно нравится, когда ты «беспомощный мальчик», но когда ты начал меняться в слиянии, я принял это. Мне нравится, когда ты откровенно говоришь со мной, но я понимаю и принимаю, что ты далеко не всегда ведёшь себя так, - говорил Оскар, глядя в глаза. – Я никогда не ограничивал твоё развитие, ты сам это придумал. Единственное, в чём я виноват – это в том, что честно говорил, что мне нравится, а что нет, а ты на основе моих слов выстроил в голове трагедию с сопутствующими границами для себя. Но я не считаю, что поступал неправильно.

Внутри Тома поднялась душная волна бесполезного, неаргументированного протеста. Правда попала в глаза, в сердце и в солнечное сплетение, перекрыв воздух, отчего все слова застряли под горлом.

- Ты заставлял меня меняться! – выпалил Том.

Разумные речи закончились, пришло время эмоциональных глупостей в попытке хоть как-то не утонуть в этом разговоре.

- Опа, - Оскар усмехнулся, - ты уже начал себе противоречить. Быстро ты.

Том сжал надутые губы, вперился в его лицо гневным взглядом. И поднял копьё, упираясь им в грудь Оскара, но не шипом, а рукоятью.

- Отойди от меня, - потребовал, отодвигая Шулеймана от себя, но больше сам отступал, пока копьё горизонтально не легло между ними в вытянутой руке. – Не подходи ближе, чем на три метра! Почему я даже в суд не могу обратиться, чтобы тебе запретили ко мне приближаться? Это несправедливо!

Шулейман посмеялся, позабавленный его запальчивостью, взял копьё за ручку и потянул к себе. Том вынужденно подошёл ближе, упёрся и потянул копьё обратно, пытаясь отойти на прежнее расстояние.

- Подай в суд, - весело ответил Оскар, не отпуская копьё. – Лишние часы будем проводить вместе. Со своей стороны я постараюсь максимально затянуть процесс.

Он ещё и шутит, потешается! Том сильнее упёрся ногами в асфальт, взялся за копьё обеими руками, силясь перетянуть и отобрать, но Оскар удерживал его одной рукой и, казалось, даже не напрягался, что злило и подстёгивало тупым азартом – победить в соревновании.

- Отпусти, - требовательно сказал Том, до начала предложения и после его окончания натужно стискивая зубы. – Это же копьё для сбора мусора – грязь, фу.

- Я не страдаю мизофобией, - усмехнулся Шулейман и тоже взял копьё двумя руками.

- Убери вторую руку! Так нечестно! – восклицательно, визгливо возмутился Том.

- Ты тоже держишь двумя руками.

- Мне можно, я слабее.

Шулейман вновь усмехнулся, дёрнул, подтягивая Тома к себе, как тот ни упирался, и отпустил, позволяя ему забрать копьё.

- Ладно, не буду тебя мучить, а то у тебя сейчас от натуги кровь носом пойдёт. Давай лучше я тебе помогу.

- В чём поможешь? – не понял, нахмурился Том.

- Работать.

- Ты шутишь? Ты же дал понять, что ни за что не опустишься до этого, - иглы колкого комментария затупили удивление и любопытство, с которыми Том смотрел на Оскара.

- Мнение меняется, - тот пожал плечами с прежней непринуждённостью. – Я вспомнил, что любой новый опыт – это интересно, а убирать улицы мне раньше не доводилось и при других обстоятельствах не доведётся. И потом, если бы папа меня не отмазывал, я бы с исправительных работ не вылезал, надо же попробовать, что это за зверь, - Шулейман закончил с усмешкой и взял метлу.

Том был растерян от его инициативы и веселья, даже поспорить не мог. Что ж, пусть помогает. Наверное…

- Надень перчатки, - Том протянул Оскару резиновую пару.

- А ты?

- Я уже начал без них, - Том поднял голые кисти.

Шулейман надел перчатки и приступил к работе, как будто так и надо. Том последовал его примеру, стараясь не обращать внимания на повисшие в воздухе – в его собственной голове – вопросы и недоумение. Немного тронутое недоумение, поскольку занимающийся грязной работой Оскар – это нонсенс. Едва ли кто-то другой имел шансы увидеть его за подобным делом. А с ним Оскар встал в пару и как ни в чём не бывало мёл улицу.

Том не мог удержаться и раз от раза косился через плечо на то, как Оскар трудится. И в конце концов не смолчал:

- После тебя не становится чище.

- Ты тоже далеко не сразу стал гуру уборки. Домработником ты был ужасным, - не менее любезно отозвался Шулейман, тоже глянув на него.

- Чего же ты меня не выгнал?

- Всё мой чёртов альтруизм, - Оскар деланно горестно цокнул языком.

Том хмыкнул – альтруизм у него, как же. Но затем улыбнулся губами, посмотрел украдкой через плечо. Шулейман увидел, но благородно сделал вид, что не видит улыбки и особенного света в глазах. Вместо обличения он обратился к Тому:

- Закатай мне рукав, мешает.

Переложив метлу в левую руку, Оскар вытянул правую, на которой рукав рубашки расхлябался и опустился почти до перчатки.

- Обычно, я пускаю в ход зубы, - Том дал ему профессиональный совет.

- Ты постоянно пускаешь в ход зубы, - ответил Шулейман, припоминая все укусы. – Я же не привык кусаться. Поможешь?

Хотя не собирался приходить на выручку, Том всё-таки откликнулся. Подошёл и аккуратно, кончиками пальцев подвернул ткань, закатывая до локтя. Не поднимая головы, взглянул исподлобья на Оскара:

- Хитрый план, чтобы приманить меня ближе и заставить добровольно до тебя дотронуться?

- Разве похоже? – вопросом на вопрос ответил Шулейман.

- Очень.

Они продолжали перебрасываться фразами, пока нестройная беседа не сошла на нет, сменившись сосредоточенным молчанием. Шулеймана в городе знали все, большинство знали в лицо, хотя бы раз видели его на фотографиях. Цепляясь взглядом за две фигуры около кричаще яркой феррари, прохожие останавливались и раскрывали рты, не верили своим глазам, некоторые пытались сморгнуть видение, поскольку где это видано – Оскар Шулейман метёт улицы?! Но никто не решался достать телефон и тайком снять эту картину на видео.

Том всё оборачивался и оборачивался, пока не додумался задержаться на месте, чтобы Оскар прошёл вперёд, и больше не приходилось выдавать своё внимание сворачиванием шеи. Шулейман то ли не догадался, что это продуманный ход, то ли сделал вид, что не догадался. А Том нервно косился на зевак, напряжённо выглядывал в их руках мобильники и профессиональных папарацци.

Не смейте снимать, не смейте… Чего вы тут встали, чего смотрите? Понятное дело – чего, но от того не легче.

- Оскар, иди в машину, - сказал Том, опустив копьё и повернувшись к Шулейману. – Я дальше сам.

- Сам, сам… - проговорил тот. - У тебя это одно из любимых сочетаний слов. Кризис трёх лет у тебя определённо прошёл неуспешно.

- Что? – Том непонятливо нахмурился.

- Кризис трёх лет, - повторил Шулейман. – Третий возрастной кризис и второй этап сепарации ребёнка от значимых взрослых. Одним из его маркеров выступает желание независимости и самостоятельности, сопровождаемое часто повторяющейся фразой «Я сам», даже в тех ситуациях, где объективно ребёнок не может справиться самостоятельно. В случае неуспешного прохождения кризиса, ребёнок приобретает либо пассивность, которая аукается ему в будущем, либо состояние затянувшегося перманентного бунта, в котором он будет снова и снова доказывать свою самостоятельность.

- Давно ли ты увлёкся психологией? Ты же её за науку не считаешь? – Том искренне удивился его неожиданными познаниями, но затем мотнул головой. – Неважно. Просто иди в машину, пожалуйста. Не нужно тебе светиться за такой работой. Это может плохо сказаться на твоей репутации и делах.

Да, даже сейчас Том продолжал переживать, что Оскару что-то навредит, и искренне этого не хотел. Ничего не мог с собой поделать. Прежде чем напомнить, что его репутацию ничто не в силах испортить, Шулейман улыбнулся, потому что эта глупая забота чертовски, чертовски приятна. Объяснив, что метла в руках никоим образом не отразится на его делах, потому прятаться в машине он не будет, Оскар сказал:

- Давай-ка лучше снимем небольшой репортаж. Такой момент нужно запечатлеть для истории!

Вытащив из кармана телефон, он зашёл в инстаграм и включил фронтальную камеру, записывая видео, которое тут же улетит в сеть:

- У меня сегодня небывалое приключение – я подметаю улицу, - весело вещал Шулейман, продемонстрировал метлу и резиновые перчатки на руках. – Решил попробовать исправительные работы, от которых благополучно отмазывался в более юные годы, и заодно помочь одному небезразличному мне вредному человеку. Это не так ужасно, как кажется, скажу я вам. Прикольный опыт.

Оскар перевёл взгляд к Тому, топчущемуся в сторонке в тени, и обратился уже к нему:

- Эй, ты чего там прячешься? Иди сюда, покажись.

Притянув Тома к себе, Шулейман обнял его за плечи:

- Поздоровайся, чего ты такой некультурный? Вот он – тот, кто подвиг меня взяться за метлу. Чего только не сделаешь, чтобы быть вместе.

Пока Оскар болтал отсебятину на камеру, Том, прижатый к его жаркому боку, смотрел на его профиль. Тем временем Шулейман снова обратил на него внимание, повернул голову:

- Скажи, что тоже любишь меня и хочешь быть со мной, но немного позже. Спасай мою репутацию человека, которому невозможно отказать. Желательно, ещё поцелуй, - произнёс с блуждающей на губах ухмылкой, понизив голос, будто хотел, чтобы только Том услышал.

Но камера тоже слышала и писала всё.

Пару секунд Том продолжал смотреть на Оскара и упёрся в него ладонями:

- Сам разбирайся со своей репутацией. Выбери того, кто с удовольствием будет твоим. А меня ты не получишь, - гордо заявил он и, вывернувшись из объятий, вышел из кадра.

Проведя его взглядом, Шулейман обратился к абстрактной аудитории:

- Видели? Как же можно его не любить?

- Терри люби, - сказал Том, когда Оскар завершил запись. – Помни о Терри.

- Ты так беспокоишься о нём? – Шулейман подошёл, коснулся его спины.

- Конечно. Мне Терри искренне жаль. Ты поступаешь с ним совершенно по-скотски. На его месте я бы тебя убил. Хотя нет, не убил бы, но покалечил. Морально, - в прямом взгляде шоколадных глаз сверкнула знакомая опасная темнота. – А ту суку, к которой ты таскаешься, то есть себя в данной ситуации, убил бы и расчленил, чтобы наверняка.

- Мне приятно, что ты меня по-прежнему ревнуешь.

- Я тебя не ревную. Просто рассуждаю вслух.

Том убрал от себя руку Оскара, которой тот его приобнял за талию, и вернулся к освобождению тротуара и прилегающего к нему газона от мусора.

Опубликованное видео молниеносно стало вирусным. И пускай многие подозревали, что оно постановочное, это не умаляло привлекательности ролика для зрителей. Видео цепляло сразу двумя ценностями: тем, что Оскар Шулейман метёт улицы, что сравнимо с восьмым, девятым и десятым чудом света одновременно; и возможностью позлорадствовать, что даже Оскар Шулейман получает не всё, чего хочет, даже ему могут отказать, ещё и так позорно – на весь интернет.

А подруги и друзья Оскара были в шоке от ролика. Всё указывало на то, что Шулейман тронулся умом. Из-за Тома.

***

Шла вторая неделя сентября, но аномальный летний зной не сдавал позиций. Тридцать два градуса по Цельсию – разве же это про осень? Потому Том продолжал страдать от жары и обливаться потом. Вместе с ним страдал всё ещё безымянный щенок, которого Том периодически брал с собой на работу, поскольку сердце сжималось и грозилось отказать от жалости, когда, подходя к двери в квартиру после смены, слышал, как малыш плачет от того, что его бросили. Он обвязывал поводок вокруг талии и так работал, хлопот малыш не добавлял, даже с места не вставал, пока Том не продвигался вперёд, натягивая поводок и зовя за собой. Убрать лишнюю кучку было совсем не сложно, хорошо даже, что малыш учился справлять нужду на улице, поскольку выбора не оставалось. Впрочем, на дом его тоже хватало.

- Оскар, привези мне мороженого, - попросил Том.

Рассудив, что раз не может избавиться от Оскара, надо с него что-то иметь, не в первый раз просил его об услуге – во второй. В первый раз попросил купить воды.

- Вот, - сняв одну перчатку, Том пощёлкал всплывающей клавиатурой и по пояс сунулся в окно машины, показывая Оскару адрес на экране телефона. – Это тут недалеко. Я туда заходил один раз, у них очень вкусное мороженое.

Пробежавшись взглядом по адресу, Шулейман кивнул в знак того, что запомнил. Спросил:

- Какое тебе?

- Любое, кроме шоколадного.

Подавшись назад из салона, Том опомнился и, настороженно взглянув на Оскара, добавил:

- Это ничего не значит.

- Разумеется, я не думаю, что ты отдашься мне за мороженое, - усмехнулся тот. – Ты делаешь это исключительно просто так.

- Хам, - ответил Том, впрочем, беззлобно.

Сложно всерьёз раздражаться и обижаться, когда ты в шаге от вкусного перекуса, совмещающего в одном рожке наслаждение и охлаждение.

Заведя двигатель, Шулейман как всегда резко тронулся с места. Том проводил взглядом отъезжающий автомобиль. Специализированное кафе с вкусным мороженым, где не продавали больше ничего, находилась всего в шести минутах ходьбы, но не в той стороне, где Том жил, потому заходить в него часто было неудобно, после смены не оставалось сил на крюк, особенно когда на хвосте – а чаще на руках – был малыш. У Оскара дорога должна занять не больше минуты.

Действительно, вернулся Шулейман быстро и протянул в окно мороженое, которое даже не начало таять. Том забрал обёрнутый салфеткой рожок, сразу откусил, испачкав губы в ванильном молочном лакомстве, и кивнул в знак благодарности. М-м-м-м, вкусное, вкус яркий, но при этом совсем не приторный. И оно не слишком холодное, что важно, бывает такое мороженое, в основном фабричное, глубокой заморозки, от которого зубы сводит, а порой в нём и кристаллы льда попадаются, что портит вкус десерта, который по определению должен быть нежным и однородным.

Понаблюдав за тем, как Том с явным удовольствием поглощает десерт, облизывая губы и блаженно прикрывая глаза, Оскар вытянул в окно руку:

- Дай мне попробовать.

- Мне не хватит! – шутливо – и абсолютно серьёзно – пожадничал Том, отступив от машины, чтобы сберечь свою вкусность.

- Я за вторым съезжу, - пообещал Шулейман с лёгким изгибом улыбки, не отводя от него взгляда.

Пораздумав, Том посмотрел на мороженое, на Оскара и всё-таки подал ему рожок.

- Действительно вкусно, - оценил тот, сняв пробу.

- Не увлекайся.

Том улыбался. Настроение у него было хорошее, потому не одёргивал себя и не корил за улыбки. Озорное настроение, в котором главную роль сыграло вкусное мороженое, подняв нормальный настрой на высокий уровень. Том потянулся забрать рожок, но получил его только после того, как Оскар откусил. Лизнул нежную белую часть.

Умял мороженое Том за считанные минуты – ему бы больше порцию, такую вкуснятину преступно выдавать в малых объёмах. На подбородок и вокруг рта налипли вафельные крошки. Шулейман достал из бардачка упаковку салфеток, вытянул две и протянул Тому со словами:

- Учись пользоваться этим полезным изобретением человечества. Оно помогает свинье превратиться обратно в человека.

Том в ответ на замечание скорчил ему гримасу, но салфетки взял и вытерся, после чего бросил их в свой мусорный мешок. Затем снова повернулся к Оскару и кивнул в сторону, куда Шулейман ездил:

- Ты обещал мне второе мороженое.

- Может быть, со мной съездишь? – предложил Шулейман. – Выберешь сам.

Том отрицательно покачал головой.

- Нет. Я на работе.

В этот раз Оскара не было долго. Подрастеряв позитивный настрой, Том то и дело смотрел в сторону, откуда он должен появиться, начал уже думать, что он не вернётся. Неужели достал его своими капризами? От этой мысли делалось грустно. Вроде бы мелочи просил, но, с другой стороны, понимал, что Оскара нельзя гонять по своим прихотям, не тот он человек, никто другой в мире не мог себя с ним так вести.

Но Шулейман вернулся – и не один. Полчаса потребовались на то, чтобы мороженщик собрал аппаратуру, которая шесть часов могла работать в автономном режиме в случае отключения электричества.

- Я решил не мотаться туда-сюда, а предоставить тебе весь ассортимент. Заказывай, - сказал Оскар, широким жестом из окошка машины указав на мороженщика.

Том смотрел на выставленные прямо на тротуаре холодильные ящики, приоткрыв рот и широко раскрыв глаза, в которых удивление и растерянность сменялись искрящим восторженным счастьем. Говорят, детям для счастья мало надо. Тому тоже – достаточно мороженого, чтобы он просиял неприкрытой радостью, как ребёнок, попавший в страну Конфетию.

Что бы попросил другой человек на его месте? Квартиру в центре столицы или виллу на побережье, машину, на худой конец люксовые аксессуары, к которым сам Оскар питал слабость? А Том просил воды и мороженого. Конечно, была ещё корона, одежда, драгоценности, но всё это – его вещи, которые Шулейман не хотел отдавать по личным мотивам. Ничего нового Том не просил за всю историю их знакомства, и что-то Оскару подсказывало, что и не попросит. Хоть бы и попросил, повёл себя так, как любой другой на его месте. Но это – Том. Потому сам ему давал, это приносило искреннее удовольствие, не запятнанное желанием какой-либо отдачи. Шулейман давал бы и в том случае, если бы Том просил, какие угодно желания загибал – для него это норма, ему не сложно. Даже предпочтительней было бы, проще, если бы Том просил, поскольку, вспоминая прошлое, иногда Оскар чувствовал растерянность, сбой в системе от того, что Тому ничего не нужно.

- Это вправду мне? – спросил Том, посмотрев на Оскара по-прежнему распахнутыми глазами.

- Нет, я привёз его тебе показать и сейчас увезу обратно, - фыркнул Шулейман. – Конечно тебе. Я подумал, ты захочешь разнообразия, а я во вкусах мороженого не очень хорошо разбираюсь, очень редко ем его.

Осмелев, Том подошёл к холодильным ящикам. Мороженщик – улыбчивый и несколько полноватый жгучий брюнет в белом открывал каждый лоток, рассказывал о видах мороженого. У Тома глаза разбегались, в прошлый заход в кафе он и не заметил, что в ассортименте столько вкусов. Наконец он определился, указав на дынное мороженое. Через пятнадцать секунд в его руке был рожок с лакомством выбранного вкуса, которое незамедлительно испробовал. Мороженое с дыней потрясающе освежало!

Необходимость работать благополучно забылась. Какая работа, когда тут сказка? Том по-кошачьи зажмурился, смакуя холодное лакомство. Чистый кайф, жизнь прекрасна. Малыш встал на задние лапки, упёрся передними в ногу Тома, прося вкусность. Том улыбнулся ему, наклонился, позволяя щенку попробовать мороженое.

- Собакам нельзя сладости, для них это яд, - заметил Шулейман.

- Я же чуть-чуть, - ответил Том и взглянул на него. – Ты вообще Дами коньяк наливал. Не тебе меня учить.

- Дами любила коньяк, - невозмутимо возразил Оскар.

- И что? Любимый яд перестаёт быть ядом? Нет. Для животных алкоголь точно вреднее сладостей, он и для людей-то неполезен.

Выпрямившись, Том продолжил поедать облизанное и погрызенное щенком мороженое. Шулейман брезгливо поморщился. Это же жуткая антисанитария – есть после собаки, которая и тащит в пасть что попало, и зад себе лижет.

- Что? – Том выгнул брови, дожёвывая кусок рожка.

- Ты бы сходил к доктору, проверился, - посоветовал Шулейман. – Доедая за собакой, можно обзавестись лишней жизнью в организме.

- Он же домашний. Чем я от него могу заразиться? – Том развёл руками, искренне не видя ничего неправильного в своём поведении.

- Он – животное, притом не самое чистоплотное. Нельзя есть с животным с одной тарелки. Не делай так больше.

- Я не вижу причин выбрасывать мороженое только потому, что малыш его облизал. Он же не какая-то незнакомая мне бродячая собака, - Том не соглашался, объясняя свою позицию. – Хотя… - призадумался. - Если бы ко мне подошла какая-то собака и откусила кусочек, я бы тоже не стал выбрасывать.

Шулейман усмехнулся, поведя подбородком, и посмотрел на него:

- Вроде бы деньги у тебя есть и ко мне всегда можешь обратиться, в общем – устроен по жизни. А голодного ребёнка из тебя никак не вытравить.

- Это проблема, что я не брезгливый и уважительно отношусь к еде?

- Тебе стоит усыновить ребёнка из какой-нибудь вымирающей от голода африканской деревни, - Оскар вновь усмехнулся. – Будете вместе уважительно относиться к еде. Только не подеритесь у холодильника. В случае драки я ставлю на африканского ребёнка.

Том обиженно пождал губы, сверля его взглядом. Но быстро махнул на это рукой, оттаял и переключился обратно на мороженое. Заказал третью порцию ещё одного нового вкуса.

- Не отпустишь никакую пошлость по поводу того, как я ем? – поинтересовался Том, со вкусом обсасывая десерт с лесными ягодами.

Странно, что Оскар до сих пор ничего такого не сказал. В прошлом он никогда не молчал, когда Том сунул в рот что-нибудь продолговатое, вне зависимости от того, в каких они были отношениях и насколько активную вели сексуальную жизнь.

- Плюс один довод в пользу того, что из нас двоих ты более озабоченный, - Шулейман ухмыльнулся и нарисовал в воздухе упомянутый знак. – Я ни о чём таком и не думал.

Шулейман наблюдал за Томом, но не то чтобы он поедал мороженое настолько эротично, чтобы штаны стали тесны. Скорее, это зрелище доставляло эстетическое наслаждение. Не оторваться. Мог бы часами смотреть, как Том по-детски непосредственно лакомится, пачкая лицо. А вот поцеловать в сладкие губы хотелось бы… После и всё остальное – избавить его от уродской униформы, в которой Том на удивление привлекательно смотрелся, и заставить кричать, целуя в выгнутое горло около кадыка. Прямо в машине, на откинутом до упора переднем кресле, но в этот раз не позволил бы Тому быть сверху, сам хотел быть над ним и полностью управлять процессом.

Оскар облизнул губы. Его взгляд, раздевающий и трахающий, был более чем красноречив, и Том мысленно выдохнул. Нет, ему, конечно, не надо Оскар и его назойливое желание, но предположение, что тот его вдруг перестал хотеть, вызвало неприятные чувства. Пусть хочет. Да, приятно, когда тебя вожделеют. Главное, чтобы не трогал. Довольный своим наблюдением, Том отправил в рот кончик рожка и облизал пальцы. Руки перед едой он не мыл. Шулейману оставалось только вздохнуть – похоже, приручить Тома ко всем правилам гигиены невыполнимая миссия. Потому что история их совместного проживания с завидным постоянством прерывается, и Том за время разлуки дичает.

Каждый новый вид мороженого оказывался вкуснее предыдущего. А последнее, лимонное с посыпкой, превзошло все ожидания и поразило вкусовые рецепторы. Каким мастерством нужно обладать, чтобы из однобокого вкуса лимона сделать такую многогранную прелесть, нежную и одновременно яркую, раскрывающуюся оттенками от тонкой кислинки до сухой вспышки сладости. Настоящий оргазм на языке. Всего Том съел четыре порции и всё-таки вернулся к работе, сытый, довольный и заряженный лёгкими калориями.

- Оскар, как выглядит Терри? – спросил Том в начале шестого, подметая тротуар.

Наверное, не стоило, но зародившийся интерес не отпускал.

- Хочешь составить его портрет, чтобы знать, конкурент он тебе или нет? – идея Шулейману явно понравилась, по голосу слышно и по цепко сощурившимся глазам видно.

- Просто любопытно, - ответил Том. – Я заходил к тебе на страницу, чтобы посмотреть на него, но фотографий его у тебя по-прежнему нет. Неудовлетворённый интерес имеет свойство быть настойчивым.

- Терри очень светлый натуральный блондин, глаза карие.

- Кареглазый блондин? – повторил за ним Том с презрительными нотками. Остановился и повернулся к Оскару. – Тебе не подходит блондин.

- Не подходит? – Шулейман беззвучно усмехнулся. – Интересно, почему это?

Том почувствовал злость. Наверное, на себя. Потому что какое ему дело? И, действительно, почему он решил, что блондины Оскару не подходят?

- Потому что не подходит, - сказал Том. – Ты же считаешь, что знаешь меня лучше, чем я сам. Я тоже знаю. Тебе подходит русый, шатен, брюнет, но не блондин.

- Не потому ли это, что Джерри был блондином? – с ухмылкой осведомился Шулейман, откровенно получая удовольствие от этого неожиданного разговора.

- Причём тут Джерри? – Том мотнул головой и затем упёр руки в бока, грозно сведя брови. – Подожди… Ты что, выбрал партнёра похожего на Джерри? Точно, светлые волосы, карие глаза – это же Джерри! Даже имя созвучное!

- Я бы с удовольствием посмотрел, куда приведёт полёт твоей мысли, но мне надоело ездить в автомастерскую, а что-то мне подсказывает, что через минуту ты перейдёшь от вербального негодования к физическому. Так что прерву тебя – Терри характером совсем не похож на Джерри. Мне оригинального Джерри хватило по горло, чтобы подбирать похожих, - в конце высказывания Шулейман усмехнулся.

Несколько секунд Том сверлил его взглядом с подозрительным прищуром и кивнул:

- Да, вряд ли бы ты стал выбирать себе партнёра типа Джерри. Тем более из того, что ты говорил о Терри, следует, что он скорее похож на меня. Но… почему блондин? Ты же не любишь блондинок и блондинов?

- Ну, как бы я не выбирал.

- В смысле? – лицо Тома приобрело недоумевающее выражение.

- В прямом. Я его увидел и не смог пройти мимо.

- Любовь с первого взгляда, значит? – Том фыркнул, взгляд его леденел на глазах. – Что ж, счастья вам и взаимопонимания, - он взялся за метлу. – Только не могу понять, чего ты в таком случае хочешь от меня?

- Должен тебе кое в чём признаться, - вместо ответа сказал Оскар. – Я солгал. Твоё место свободно. Терри занимает другое место в моей жизни и как минимум в одном он не может тебя заменить.

- Это неважно.

В восемнадцать ноль-ноль закончилась смена, каких только на этой неделе будет ещё две. Том сложил рабочие инструменты, стянул с кистей перчатки, разминая пальцы, и вытер о штаны запаренные ладони.

- Садись, подвезу, - сказал Оскар.

Том повернулся к нему:

- Нет.

- Почему? – будто Шулейман не понимал причины отказа, он умел мастерски не понимать и не замечать, когда ему надо. – Отдохнёшь в удобном кресле, заодно охладишься, климат-контроль у меня хорошо работает.

На самом деле, соблазнительное предложение. Жил Том далеко от рабочего места и каждый день после незатейливой, но всё же непростой физической работы тратил время и силы на дорогу домой. Он мешкал, смотрел то на машину, обещающую комфорт, то на Оскара в её окне. Хотелось согласиться, но…

- Садись, - нетребовательно подтолкнул Оскар, видя, что в Томе поселились сомнения.

- Это будет неправильно.

Самое честное, что Том мог сказать. Неправильно ехать вместе, и таким тоном ответил, будто сам сожалел об этом непреодолимом препятствии, не позволяющем поехать вместе как друзья или знакомые, которое существовало лишь в его голове.

- Какая разница, поедем мы вместе или встретимся около твоего дома? – здраво рассудил Шулейман и тонко надавил: - Пожалей хоть щенка, он устал за день на улице. Прими предложение и не выделывайся.

Том взглянул на малыша, заснувшего у его левой ноги. Он действительно устал. Ну, раз щенку так будет лучше, и Оскар тоже об этом сказал, есть повод согласиться. Том занял переднее пассажирское кресло, устроив несопротивляющегося, не проснувшегося даже щенка на коленях, и пристегнулся. Открыл рот, но не успел ничего сказать, как Шулейман кивнул:

- Это ничего не значит. Помню-помню, - он повернул руль и вклинился в активное вечернее движение.

На протяжении пути Том молчал и смотрел на дорогу. Старался чувствовать, как приятно расслабляется спина и всё тело в удобнейшем кожаном кресле, а не думать о том, кто сидит от него по левую руку. Оскар тоже молчал, что усиливало напряжение, хотя, вроде бы, всё правильно – им не о чем говорить.

Доехали быстро, даже слишком, похоже, немного выпал из реальности в своих раздумьях. Том зачем-то повернулся к Оскару, казалось, так надо, толкнуло совершить движение, прежде чем в голове появилось, что хочет сказать. А что хочет сказать? Поблагодарить за то, что довёз? Оскар тоже повернулся к нему. Как они оказались так близко? Том совершенно пропустил этот момент. Так близко, как будто верным остаётся только одно действие, иных вариантов нет. Скользя взглядом по лицу Оскара из-под чуть опущенных ресниц, Том медленно разомкнул губы. И спросил:

- Тебе так нравятся кареглазые?

- Тебя я тоже не выбирал, - ответил Шулейман. – Но да, нравятся. Однажды я смотрел на тебя и пришёл к мысли, что карие глаза самые красивые, и я по-прежнему так думаю.

Он поднял руку и согнутыми пальцами коснулся виска Тома, цепляя растрёпанные прядки отросших волос. Сейчас Том точно не сбежит.

Отстегнув ремень, Том вышел из машины, захлопнув за собой дверцу. Шулейман несколько удивлённо посмотрел на него через стекло. Эти игры в близко-далеко нереально заводили. Усмехнувшись сам себе, Оскар тоже покинул салон. Том ждал его у двери в подъезд и не пытался отговорить от визита. Зачем спорить, если Оскар сразу обозначил, что в квартиру они поднимутся вместе? Том сейчас и не возражал. Устал, да, дело в усталости, потому всё равно.

Первым делом дома, не переодевшись, Том поднял щенка и понёс в ванную мыть лапы и пушистую попу от уличной пыли. Потом завернул его в полотенце и понёс в спальню, где на кровати уже сидел Оскар. Наклонил лицо к малышу и любовно смотрел в мордочку с блестящими, тоже направленными на него глазками, устроив щенка на сгибе локтя, у груди, как носят самых маленьких детей. Живописная и трогательная картина. Том даже чуть качал малыша, извиняясь за то, что разбудил – тот и сам уже просыпался, когда зашли в квартиру, но всё же.

- Ты был бы хорошим отцом, - неожиданно сказал Шулейман.

Том взглянул на него исподлобья удивлённо и одновременно серьёзно. Ответил:

- Я не буду отцом.

- Не зарекайся.

Да они издеваются? Второй человек говорит ему это.

- У меня нет детей, и я не занимаюсь сексом с женщинами, чтобы они у меня могли случайно появиться. Отцом я мог быть только с тобой, твоему ребёнку, но этого уже не будет, - перечислил Том. - Так что отцом я не буду и могу абсолютно оправданно зарекаться. Оно и к лучшему, поскольку мне не дано, к лучшему, что своих детей у меня не будет.

- В тебе много нерастраченной любви и желания заботиться, ты не полностью вышел из детства, с удовольствием играешь и радуешься мелочам, - парировал Оскар. – Эти качества обещают успех на родительском поприще, по крайней мере, пока ребёнок не подрастёт.

- Я не буду отцом, - повторил Том, как отрезал.

Аккуратно подсушив щенку мокрые места, Том отпустил его на пол и, перекинув полотенце через плечо, сам пошёл в душ. Вернулся в спальню он в повязанном на бёдрах тёмно-карамельном полотенце, с влажными у лица и у шеи волосами. Почему-то не дёргался заранее и не пытался всё предусмотреть, не счёл нужным одеться за закрытой дверью ванной комнаты. Это вечер откровений, чего-то неуловимо нового. Но это вовсе не означало, что Том сдался и пришёл с намёком: «Сними с меня единственную вещь». Просто не противодействовал активно, в конце концов, это его квартира, он может вести себя здесь так, как хочет, и позволить себе выйти из ванной неодетым.

Шулейман приподнялся на локте из лежачего положения:

- Массаж? После работы, всё, как ты хотел.

- Ты думаешь, я настолько идиот, чтобы дважды попасть в одну и ту же ловушку? – хмуро ответил Том.

- Почему сразу ловушка? Всего лишь услуга, эксклюзивная, кстати. Торжественно обещаю не трогать тебя ниже пояса, даже если ты попросишь, - ухмыляясь, Оскар поднял правую ладонь.

- Нет, - сказал Том твёрдо, но немного с опозданием.

Отошёл к шкафу, открыл дверцы, выбирая свежий комплект одежды. Трусы Том надел под полотенцем и, не оборачиваясь, произнёс:

- Ты можешь на меня не смотреть?

- У тебя третий глаз на затылке открылся? – усмехнулся Шулейман.

- Мне не нужно видеть, чтобы знать, что ты это делаешь.

Том сдёрнул полотенце, надел футболку, затем штаны. Из-под кровати показался щенок с носком в зубах. Как он достал носок из шкафа – очередной вопрос. Том забрал носок, нырнул за малышом под кровать, куда тот вновь спрятался, и вытащил его.

- Тебя нужно покормить, да? – спросил, поддерживая щенка ладонью под голову.

Ответа, естественно, он не получил и отнёс малыша на кухню, где обновил воду в миске и положил корма. Подкрепившись и напившись, щенок принялся усердно скрести в попытке открыть дверцу одной из тумбочек, где хранились всякие бытовые принадлежности: ведро, губки для мытья посуды, средство для мытья пола с запахом лаванды и удобная складная швабра. На всякий случай моющее средство Том убрал наверх, поставил на подвесной шкафчик, затем отнёс малыша в гостиную и вновь вернулся в спальню, которую Шулейман не покидал.

- Иди сюда, - сказал Оскар, коснувшись ладонью постели. – Раз отказался от массажа, хоть приляг.

Выдержав паузу, он добавил:

- Не бойся, я не кусаюсь, ты знаешь. Обещаю не трогать тебя. Просто полежим.

Том мешкал с ответом, чем снова выдавал, что не настроен на категоричный отказ. Хотелось согласиться – просто полежать рядом, что в этом такого? Как с Эллис делал не раз. Только перед ним Оскар. Оскар, с которым рядом опасно, потому что искрит и парализует силу. Том живо представил, как ложится рядом, не касаясь, глядя в потолок. Но одно прикосновение, второе… Нет сомнений, что они будут. Может, Оскар снова предложит помять плечи или начнёт, не спросив. Скорее всего, Том согласится.

Может, он сможет? Просто полежать с ним?

Том несмело сделал шаг вперёд, к кровати, и отступил обратно, разрываемый противоречивыми желаниями. Вернее, желанием и долженствованием. Хотел согласиться и испытать судьбу. Должен отказаться, так правильнее и безопаснее. Потому что они не смогут. Искра, буря, безумие – Том знал наперёд, что Оскар коснётся, и он не скажет «нет». Но не хотел быть тем плохим человеком, который позволяет себе спать с тем, кто принадлежит другому, и знает, что занято, но закрывает на это глаза. Ныне в истории их трое, нельзя забывать. Надо помнить и сжимать кулаки.

И хотел закрыть глаза и прыгнуть в темноту, наплевав на то, что кто-то где-то ждёт; что Оскар потом вернётся домой и поцелует Терри зацелованными им губами. Да ладно, врать себе уже бесполезно – его тянет к Оскару. И дело отнюдь не в сексе, а в том, что это – Оскар. Оскар, который выжидающе смотрит и терпеливо ждёт, и его внимательный взгляд горячит беса-искусителя на плече, который шепчет: «Тебе и так не попасть в рай, ты в него и не веришь. Что тебе терять? Не оглядывайся ни на что и делай то, чего хочешь».

Желание свободы от Оскара утратило значение. Есть лишь этот миг, в котором должен решить: пасть низко и согласиться быть его любовником, или сказать «нет», пока ещё может.

Свобода… Которой так хотел, которой достиг, но сейчас не чувствовал крыльев. Что есть свобода? Свобода – это не возможность уйти, а желание остаться.

Том сглотнул – неслышно для Оскара и слишком громко для себя. Облизнул губы. Он не хочет, не хочет… Но почему так хочется сдаться и хотя бы просто посмотреть, что из этого выйдет? Попробовать притвориться друзьями, которые могут лежать плечом к плечу. Поиграть со своим самообладанием, заведомо зная, что обречён. Махнуть рукой и не думать, чем чреват шаг навстречу.

Том сделал выбор, неожиданный для себя. Отрицательно покачал головой. Нет. Он говорит – нет. Том закрыл дверцы шкафа, которые бросил открытыми, когда одевался. Обернулся к Оскару:

- Сделать тебе кофе?

- Не откажусь, - Шулейман сделал вид, что не был уверен тоже, что Том согласится. Подождёт ещё. - Только не в ту чашку, которая пепельница.

- А ужинать? Будешь? Я приготовлю что-нибудь.

Глава 14

А мне бы теперь любить,

Держаться бы с кем-нибудь за руки.

А мне бы теперь делить постель свою с кем-нибудь от скуки,

А мне бы хотеть бы жить, вставать по утрам с постели мятой.

Я разрешу застрелить себя, если захочу обратно.

Рита Дакота, Застрелить©

Пришло время работы с Эстеллой С., стартовавшей четырнадцатого сентября. Том не стал менять концепцию рекламной кампании для органической линии, позволив себе считать, что его идея – лучшее, что можно было для неё придумать, и только обновил фотографии. И заранее подобрал больше моделей с короткими стрижками – восемь из десяти участниц съёмок, - аргументировав это тем, что девушки с короткими волосами натуральных цветов, открывающими лицо, выглядят более естественно и свежо, что в наибольшей степени подходит посылу продвигаемой ими линии. Почему-то сейчас видел так, и Себастьян с его видением не спорил, снова позволив Тому свободно творить. В роли модели в этот раз Том не участвовал, только снимал и управился быстрее срока.

Затем пришёл черед второго блока работы, над другой линией, которая была интереснее, но и куда сложнее. Рестайлинг продукта – сложная и тонкая задача, в которой легко ошибиться и всё испортить. Это большая ответственность – преобразить что-то так, чтобы конечный потребитель узнал любимый продукт, но увидел его в новом свете, который призван привлечь и новую аудиторию. Съёмка преображённого продукта – задача не проще, особенно когда с оригинальным видом работал не ты и знать не знаешь того человека, которому принадлежали идеи.

Но, несмотря на то, что вначале сомневался в себе, когда пришло время браться за работу, Том с готовностью принял этот вызов, пылая энтузиазмом. У него была идея, которую Себастьян и прочие ответственные лица одобрили. На самом деле, достаточно того, что одобрил Себастьян, потому что оспорить решение высшего начальства никто не может, могут лишь высказывать мнение. Том замечал, что на него недобро смотрят сотрудники Эстеллы С., непосредственно задействованные на проектах, к которым снимал рекламу. Но ему было пофиг. Раз Себастьян его слушает, значит, он того достоин.

Тема съёмок – желание. Кто-то скажет, что цвет страсти – красный. Но в Томином понимании страсть имела чёрный цвет – это забытьё, глубина, омут, сгорание, чтобы воскреснуть на смятых простынях. Цвет поплывших расширенных зрачков, в конце концов. Что отлично перекликалось с матовым чёрным цветом, в который обернули тюбики и баночки преображённой косметической линии. Том выступал против сексуализации в рекламе, но не видел ничего зазорного в том, чтобы продать не сам секс, не его обещание, как делал Джерри, а – секс как чувство. Концентрированное желание и предвосхищение удовольствия, знакомого каждому, у кого нет знакомых ему проблем с головой.

Никаких откровенных поз и вульгарно раскрытых влажных губ. Только взгляд, взгляд – как квинтэссенция чувства. Тому предстояла непростая работа – поймать камерой и передать на фотографиях то, что в жизни улавливается инстинктивно. Но чем заковыристей задача, тем интереснее, особенно когда сам себе её придумал.

Но реальность разочаровывала. Том подробно объяснил моделям, что от них требуется, но те показывали игривую кошечку, развратную девственницу. Всё не то. Стереотип на стереотипе, наигранные и не имеющие ничего общего с истинным желанием. Как будто они не знают, что такое вожделение, в котором по телу растекается жаркое вязкое тепло, и не ведают чувственного наслаждения, в котором осыпаются ниц все игры.

Том злился на бестолковых девушек, но старался одёргивать себя и не вываливать на них своё раздражение. Они ведь не виноваты. Любую эмоцию, не испытывая её, невозможно изобразить без изъяна, на это способны единицы, и то можно не увидеть, но почувствовать подвох. Тем более нельзя достоверно показать чувство, которое идёт из самой глубины.

- Стоп, Алиса, - Том зашёл в кадр, обращаясь к бледной блондинке, которая могла бы сойти за альбиноса, если бы не чуть больше пигмента в крашеных волосах. – Не надо меня соблазнять, тем более что у тебя не получается. Тебя и так сложно снимать, у тебя типаж бледный, не чувственный. Не делай такие глаза, я тебя выбрал и не собираюсь выгонять, но постарайся.

- Я стараюсь, - возразила девушка, которую и задел, и расстроил комментарий о её внешности, наложенный на критику работы.

- Я этого не вижу. У тебя в глазах не желание, а ты как будто пытаешься кого-то соблазнить, не понимая, зачем тебе это, - объяснил Том не в попытке обидеть.

- Что не дано, то не дано, - отпустила острый смешок Эйрла, жгучая чувственная брюнетка, которая, впрочем, тоже не справлялась с поставленной задачей.

- Разговоры, - Том глянул на неё, пресекая язвительные комментарии в адрес и так сникшей Алисы.

Прошёлся перед моделями по траектории петли, круто развернулся, шаркнув подошвами по полу, и подошёл к одной из двух шатенок:

- Дэв…

- Дав, - поправила та.

- Извини. Дав, какое у тебя лицо во время прелюдии с твоим парнем? Вспомни, прочувствуй и покажи это.

- Какое у меня лицо? – Дав удивилась вопросу. – Понятия не имею. Во время прелюдии я жду, когда он опустится ниже, - она посмеялась, посмотрев влево и вправо, на коллег.

Тому было не до смеха. Он перевёл взгляд на двадцатидвухлетнюю Алису:

- Алиса?

Та смущённо отвела взгляд, покрутила сцепленными пальцами кистями:

- Я не знаю… Я ещё девственница.

Том почувствовал себя глупо от открывшейся личной информации. Эйрла снова не промолчала:

- Вспомни своё лицо во время мастурбации. Этим-то ты точно занималась.

- Не надо, - Том поднял ладонь. – Избавь меня от подробностей.

- Значит, как я занимаюсь сексом ты хотел знать, а как она мастурбирует нет? – подала голос Дав.

Том посмотрел на неё и спокойно ответил:

- Я хочу, чтобы вы подняли в себе желание, которое испытываете перед сексом, а не знать, как

- Тебе же не нравится, как мы напрягаемся, - посмеялась одна из моделей.

- Эйрла, ты начинаешь меня раздражать. Не советую этого делать, я и так нервный.

- Не верим, ты душка, - это уже Дав, расплывшаяся в очаровательной кокетливой улыбке.

«У Оскара спросите, каким я могу быть душкой», - подумал Том, вспоминая своё руко и зубоприкладство и все истерики. Но моделям сказал другое:

- Просто с вредной и злой стороной моей личности вы пока не знакомы. По местам, - скомандовал он, - и покажите уже мне желание. Не игры, а чувство. У нас всё получится.

Легко сказать. Подбадривающие речи не помогли. Модели старались, все они не были новенькими в профессии, но – они не могли изобразить то, что Том видел в голове, а на меньшее он никогда не соглашался, когда дело касалось фотографии. Только совершенно исполнение идеи. Точка. Иначе не успокоится. Вот только к Тому уже начинала закрадываться мысль, что идеала он не достигнет, не сумеет перенести существующую в голове картинку в реальность. Уже шёл третий день из отведённой на съёмки недели, а при взгляде на отснятый материал хотелось плакать и уничтожить его. Конечно, и эти фотографии были качественными, красивыми, но они все – не то, что задумал. Не живое впечатление, а пластик какой-то. Суррогат. Плоскость.

В конце концов Том объявил перерыв. Ушёл в место для курения, где сейчас никто не дымил, и прислонился спиной к стене. Как заставить моделей показать нужное чувство? Как заставить чувствовать? Работать не разумом, а тем, что разуму неподконтрольно? Был бы здесь Оскар, Том бы его поцеловал и показал девушкам мастер-класс – что такое желание, когда взгляд блестит и плывёт, а мозг течёт. Пошёл бы на это без сомнений и последующих сожалений, ради создания шедевра – готов на что угодно.

Или пригодились бы сейчас те таблетки, которыми Оскар как-то и его, и Джерри накормил. Они шикарно справляются с задачей пробудить желание. Хотя нет, от таблеток желание иного типа – безумное. Это и не желание уже, а оголтелая похоть, когда всё равно, с кем и как. Том хотел показать другое чувство.

В задумчивости Том покусывал кончик большого пальца правой руки. Что же ему придумать, чтобы добиться правильной картинки? Не хотелось, очень не хотелось признавать поражение и соглашаться на то, что есть. В таком случае не опубликует у себя ни одного рекламного снимка, потому что как делиться с миром тем, чем не можешь гордиться. Том заставил себя достать палец изо рта, поскольку ещё чуть-чуть и сгрызёт ноготь. Посмотрел время на экране телефона: девятнадцать минут прошло, пора возвращаться.

Отсняв пару кадров, Том опустил камеру и подошёл ближе к моделям с вопросом:

- Я нравлюсь кому-нибудь из нас?

- Ты всем нам нравишься, когда ты не наш коллега, а фотограф, - с улыбкой за всех ответила Мэс, которую никто не звал полным, заклеймённым со стародавних времен именем Мессалина. – Ты милашка.

Остальные поддержали её улыбками и кивками. Том покачал головой:

- Я имею в виду – как мужчина. Нравлюсь кому-нибудь? – он обвёл девушек взглядом.

Особо ни на что не рассчитывал, но попробовать стоило. Том понимал, что обладает нестандартной внешностью, отличной от представлений об идеальном мужчине. То ли дело Оскар. Опять Оскар. Том одёрнул себя от мыслей о нём, вопросительно поднял брови, ожидая ответов.

Девушки пересматривались, и одна неуверенно подняла руку:

- Мне ты нравишься как мужчина.

- Сильно?

- Мне неудобно об этом говорить, - модель опустила взгляд, спрятав глаза за пышными ресницами.

Том подошёл, встал на одно колено, чтобы быть ближе к ней, сидящей, произнёс тихо:

- Скажи на ухо.

На миг модель вспыхнула и затем подалась вперёд, поднося губы к его уху:

- Очень. Обычно меня привлекают мужчины другого типа, но ты такой потрясающий… - щекотным горячим шёпотом. – Мне непросто заставлять себя не думать об этом.

Ничего не ответив, Том поцеловал её, неспешно, с толком, придерживая ладонями лицо, украшенное россыпью солнечных веснушек. Отстранился, заглядывая в блестящие глаза, и сказал:

- Зафиксируйся.

Модель моргнула, но не успела сбросить захватившее состояние, а Том схватил камеру и сделал кадр. Такой, которого добивался. С тем самым чувством

- Прекрасно, - прокомментировал он, подняв взгляд от экрана камеры. – Мы сдвинулись с мёртвой точки. Теперь нужно закрепить успех.

Поднявшись, он перешёл к Дав, и та, не дожидаясь его слов и действий, сказала:

- Извини, но ничего не получится, ты меня не возбуждаешь.

Оставив реплику без ответа, Том задал вопрос:

- Какое порно тебя возбуждает?

Девушка воззрилась на него изумлённо, почти с видом оскорблённой невинности, которая никогда! Опережая всё, что она могла бы сказать, Том добавил:

- Всё смотрят порно, в этом нет ничего такого. Все, кроме меня, но я ненормальный, - подковырнул сам себя, чтобы сбить неловкость ситуации, в которой в кой-то веке неловко было не ему.

Дав опустила глаза, но ответила:

- Сложно объяснить, какое мне нравится… Обычное: мужчина и женщина, без жести. Нравится, когда лицом к лицу, особенно миссионерская поза.

Выслушав её, Том кивнул и сказал:

- Покажи ролик.

На лице Дав отразилась смесь удивления, возмущения и взбудораженности, поскольку это так дерзко – показывать нечто столь интимное, что смотрят лишь наедине с собой или со своим партнёром.

- Ты хочешь, чтобы я сейчас посмотрела порно? – уточнила недоверчиво.

- Именно. Завести тебя сам я не могу, так что пусть это сделает порно. Не стесняйся, - мягко подтолкнул девушку. – И вдень наушники, чтобы ничего не отвлекало.

Убедившись, что Дав выполнила его указания и смотрит пикантный ролик, Том переключился на следующую модель.

- Эйрла, а тебе какое порно нравится?

- Ты нас всех хочешь посадить за просмотр взрослого кино? – спросила та в ответ.

- Да. Повторить вопрос?

Эйрла призналась, что любит жёсткое порно, а особый кинк у неё на то, когда женщину не раздевают полностью, а просто сдвигают трусики в сторону. Бельё героини должно быть чёрным, в крайнем случае тёмным, это важно. Остальные девушки уже не ждали вопросов, когда Том подходил, и обречённо раскрывали потаённые пристрастия. Переходя от модели к модели, Том оглядывался на тех, кто уже погрузился в просмотр, контролировал, оценивал вид.

- Мне нравится гей-порно, - смущённо призналась Жанна, единственная француженка среди моделей, и затем пустилась в сбивчивые оправдания. – Не знаю, почему оно… Гей-порно кажется мне таким эстетичным в чувственном смысле…

- Не оправдывайся. Я сам би в сторону гомо. Я знаю, что два мужчины в постели – это хорошо и красиво, - Том ободрил девушку и улыбнулся, легонько похлопал по плечу.

В последнюю очередь он подошёл к единственному невинному человеку на съёмочной площадке.

- Я не смотрю порно, - сказала Алиса, потупив взгляд. – Оно кажется мне грубым.

Незадача. Что с этим бледным ангелочком делать? Почесав затылок, Том спросил:

- Но ты ведь… занимаешься самоудовлетворением? У тебя есть фантазии?

- Есть, - девушка смутилась, но улыбнулась уголками губ.

- Можешь не рассказывать мне о них. Но закрой глаза и представь то, что обычно представляешь.

Алиса кивнула и закрыла глаза, немного запрокинув голову. Том ещё раз прошёл вокруг всех моделей и взял отложенную камеру, готовясь ловить моменты. Готовность должна быть как у гонщика, с такой же скоростью реакции, поскольку желание, насильно вызванное в далёких от интимности условиях, едва ли будет стойким.

- Влажность воздуха ощутимо повысилась, - сально пошутил один из световиков, зная, что модели его не услышат.

Но услышал Том, вскинул к парню уничтожающий взгляд:

- Самый умный? Если ты им испортишь настрой и мне работу, я при помощи этого, - кивнул на стальную ножку отражательного экрана, - сделаю с тобой то, что тебя точно не возбудит. Пошёл отсюда. Я с твоими более воспитанными коллегами разберёмся со светом.

Не ожидавший взбучки световик растерянно смотрел на Тома. Тот дёрнул головой в кивке вверх:

- Чего смотришь? Мне лично тебя выпроводить? Или привлечь за оскорбительные комментарии? Или рассказать твоему высшему руководству, что ты себе позволяешь?

Разнесённый световик с позором удалился; Том проводил его внимательным взглядом до двери. Больше никто на съёмочной площадке не позволял себе открыть рот не по делу и взгляды без надобности на всякий случай тоже не поднимали. Никто не ожидал, что молодой фотограф с внешностью куколки окажется фурией, готовой вцепиться в любого, кто, по его мнению, создаст помеху. Себастьян в этот момент отошёл, чтобы ответить не звонок, не мешая другим, и потому не видел, каким может быть спокойный и милый Том.

Убедившись, что больше никто ему не пытается мешать, Том вернулся к моделям. Тронул одну за подбородок, побуждая поднять голову, и сразу, без предупреждения, щёлкнул, чтобы не успела принять какой-то иной вид. Ходил от одной девушки к другой и, как это обычно с ним бывает, изначальная идея развилась в новый куражный виток.

Вытребовав у ассистента лист бумаги и маркер, Том быстро написал послание, и тронул одну из моделей за плечо, чтобы прочла.

«Встань и начинай позировать, видео не останавливай, наушники я потом уберу».

Модель последовала письменному указанию, сопровождённому воодушевлённым сверканием глаз фотографа. Постепенно Том поднял всех девушек, направлял их посредством посланий на широких белых листах и на себе показывал, как встать, как расположить руки, при этом у самого в одной руке была камера, которую старался не опускать от глаз. Далее фотосессия проходила в виде групповой пантомимы. Том был доволен собой и работой девушек, ловя в окошке видеоискателя очередной удачный кадр.

Все модели были одеты в одинаковые чёрные майки на широких бретелях и штаны по фигуре, с простыми укладками и незатейливым, почти «голым», макияжем. Ничего не отвлекало от главного. В каждой фотографии лишь один акцент – глаза. Блестящие, наполнившиеся тёмной глубиной глаза с лёгким расфокусом взгляда.

Себастьян наблюдал за всем рабочим процессом, он часто так делал, для него было важно быть не просто начальником, а непосредственным участником всех важных дел, ведь это его детище. Но больше всего он смотрел на Тома, любовался им, поскольку не залюбоваться сложно. Глядя на то, как он работает, Себастьян убеждался, что не зря не в первый раз рискует и предоставляет Тому полную свободу. Том стоил того, чтобы ему довериться. Его пылкий, самозабвенный энтузиазм пленял, вызывал уважение и восхищение, а его нестандартный подход с отсутствием всяких границ поражал и обещал лучший конечный результат.

Может быть, у Тома не так много опыта в сравнении с маститыми фотографами, которые не один десяток лет в профессии, но его огонь компенсировал молодость. На съёмочной площадке он раскрывался, и, в отличие от прочих гениев своего дела, Том не страдал звёздной болезнью, не выдвигал список требований, чтобы подчеркнуть свою уникальность, он даже не считал себя особенным, а просто искренне любил фотографию. И сам он – прекрасен. Чем дольше Себастьян знал его, тем больше видел. Тем больше понимал, что Том – настоящее редчайшее сокровище.

Даже в полном погружении в работу Том замечал взгляд Себастьяна, наблюдающего издали. Чувствовал. По окончанию съёмок Том подошёл к нему и, глядя в сторону, сказал:

- Я надеялся, то, что было, не отразится на наших отношениях.

- Оно и не отразилось.

- Ты так на меня смотришь…

- Том, - Себастьян подошёл ближе, пытаясь поймать взгляд парня. – Мне вправду жаль, что так вышло. Я был бы рад, если бы у нас что-то получилось. Но моё отношение к тебе осталось прежним, и я точно не изменю его из-за того, что ты любишь другого человека.

- Я не… - начал Том, но не закончил отрицающее чувства высказывание, вздохнул. – Спасибо за то, что ты такой, что не смешиваешь личное и работу. И насчёт работы – похоже, придётся выбирать из того материала, что я снял сегодня. Заставить моделей повторить я не смогу, это будет уже вымученное желание, а это совсем не то. Или, может, придумаю какую-нибудь другую уловку.

- Не сомневаюсь, что ты придумаешь, - Себастьян мягко улыбнулся, - у тебя это получается лучше всех. А я в следующий раз найму моделей более высокого ранга, чтобы тебе не приходилось прилагать усилия, дабы их расшевелить.

- Я сам выбрал этих девушек, как и в прошлый раз, - возразил Том. – А высший ранг не гарантирует больший талант, он всего лишь говорит о том, что человек знаменит. У топовых моделей и капризов больше, и характер жёстче, не каждая из них позволит собой помыкать, а это, как по мне, плохо, я привык командовать на съёмочной площадке, иначе работать я не могу, поскольку мне нужно добиться того, как вижу фотографии, в противном случае какой смысл?

- Интересные размышления, - мужчина кивнул. – Да, ты прав. Фотограф – это тот же художник, творец, он должен воплотить в реальность образ из своей головы, иначе пропадает смысл.

- Мне кажется, ты льстишь мне, во всём со мной соглашаясь. Я много болтаю, но далеко не всегда прав.

- Том, - Себастьян позволил себе дотронуться до его плеча. – Не сомневайся в себе. И, мой тебе совет, никогда не говори о себе так. Посторонние люди и сами с удовольствием отыщут в тебе недостатки, это касается любого человека, не нужно указывать им направление.

- Хорошо, я учту, - Том немного растерялся от совета, но ответил так, как было наиболее правильно, культурно приемлемо.

И с удивлением обнаружил, что Себастьян намного старше, он взрослый, умудрённый опытом мужчина. Конечно, знал это и раньше, но сейчас вдруг увидел его по-другому, как будто глаза открылись от его слов. Сколько Себастьяну? В прошлом году было тридцать семь, значит, уже тридцать восемь. Между ними разница в десятилетие, что колоссальный срок в рамках одной жизни. А ведь Оскар всего на четыре года младше Себастьяна. Получается, он такой же взрослый мужчина, всего немного отстаёт.

Опять Оскар. Впору уже ставить на руке крестик, когда думает о нём. Может быть, так сумеет отучить себя думать, поскольку не захочет ходить разрисованным идиотом. Или можно надеть на запястье резинку и каждый раз, когда Оскар заберётся в мысли, щёлкать себя по руке, как психологи советуют бросать курить. Но, во-первых, не любит боль; во-вторых, доведёт руку до опухлости и увеличения в три раза.

- Я пойду? – спросил Том. – Я ещё не собрал свою аппаратуру.

Себастьян кивнул, отпуская его. Но Том не ушёл, остановился у угла, за которым они разговаривали, и обратился к мужчине:

- Себастьян, почему в рекламах Эстеллы нет мужчин?

Себастьян удивлённо посмотрел на него и затем дал ответ:

- Наша продукция нацелена на женскую аудиторию, потому в рекламе только женщины.

- Разве мужчины не пользуются уходовыми косметическими средствами? Пользуются.

- Да, пользуются, - согласился Себастьян. – Но Эстелла С. изначально позиционировалась как бренд для женщин. Я привык придерживаться этой линии.

- Вам следует сделать что-нибудь для мужчин тоже, это привлечёт новую аудиторию. Я мог бы сняться в «мужской» рекламе. Хотя, наверное, ты предпочтёшь позвать кого-нибудь более мужественного, - Том немного скомкано посмеялся над собой. – А то будет непонятная ситуация: это парень и вот на фото годовалой давности то же лицо, но в женском роде. Оно какое-то.

- Для съёмок в нацеленной на мужчин рекламе я непременно приглашу тебя. Я всерьёз подумаю над твоим предложением.

- Хорошо, - Том искренне улыбнулся. – Буду рад ещё раз поработать с Эстеллой С., по обе стороны камеры поработаю. Это единственный вариант, при котором мне нравится выступать в роли фотомодели – когда фотограф тоже я.

- Тебе не нравилось быть моделью? – спросил Себастьян участливо и с налётом удивления.

- Да нет, нормально, - ответил Том, отведя взгляд, поскольку лгал и одновременно говорил правду, ведь моделью был Джерри, и его эта работа вполне устраивала. – Но быть фотографом мне нравится больше. Это моё, - он улыбнулся, как всегда, когда говорил о своём деле, даже в конце насыщенного дня не уставал пылать к нему любовью. – Моделью я стал по воле случая, мне предложили сняться и потом заметили, а я в ту пору нуждался в деньгах и пошёл по этому пути. Но я рад, что в моей жизни была модельная карьера, благодаря этому я смог подняться от парня, ночующего по социальным приютам, до того, кто я есть сейчас. И в работе фотографом модельный опыт тоже помогает, фотографии получаются лучше, когда ты знаешь, как работать не только за камерой, но и перед ней.

Потом Том подошёл к Обри, девушке, которую поцеловал. Она была в числе трёх моделей, что ещё не покинули студию.

- Извини за то, что сыграл на твоих чувствах, - сказал Том, отведя девушку в сторону. – Мне пришлось пойти на это. Плохое, очень плохое оправдание, но так и есть.

- Всё в порядке, - честно ответила та, - мне было приятно.

Том улыбнулся – чувство вины, обуявшее, когда творческий раж спал, отпустило – и произнёс:

- Всё равно – прости. Так поступать некрасиво. Ты найдёшь хорошего, подходящего тебе парня. А я тебе зачем? Я люблю, когда меня, надеюсь, не надо объяснять, что. Так что без вариантов, - в конце высказывания Том посмеялся.

- Вариант есть, - с лёгкой улыбкой Обри скользнула по нему взглядом. – Но настаивать не буду.

Том кивнул, благодарно принимая то, что она всё понимает, и сказал:

- В качестве компенсации выдвину твою фотографию в качестве заглавной.

- Только если ты на самом деле думаешь, что она того достойна, - модель вновь улыбнулась.

- Да, думаю. Как бы там ни было пробуждённое порнографией желание искусственное, потому что порно – это сплошная постановка, как и любое кино. А у тебя настоящие эмоции. Посмотри, - Том подхватил камеру, нашёл нужный снимок, показывая его девушке. – В твои глаза здесь можно влюбиться, они цепляют.

- Мне сложно судить, но поверю на слово.

Обри просмотрела все кадры с собой, которые Том показывал и комментировал, касаясь его плеча своим плечом, и повернула к нему голову.

- Можно ещё раз?

- Что? – Том не понял, тоже посмотрел на девушку.

- Ещё один поцелуй. На съёмочной площадке я растерялась от неожиданности.

Том покачал головой:

- Лучше не надо.

- Не беспокойся, я не собираюсь сходить с ума, - Обри улыбнулась, коснулась ладонью его плеча. – Но я хочу прочувствовать этот момент.

Том посомневался, взвешивая все за и против, и сделал это. Потом утёр губы, глядя вслед удаляющейся Обри. И заметил Себастьяна, который прислонился к стене и, должно быть, видел их поцелуй. Не много ли внимания для одного дня? А дома наверняка уже ждёт Оскар…

Но надо отдать Себастьяну должное, он никак не прокомментировал то, что увидел, и не показал взглядом, что осуждает или ему неприятно. Он только доброжелательно предложил подвезти, как делал много раз. Том отказался:

- Спасибо, не надо. Я недалеко живу.

Том представил, что Оскар увидит из окна, как он выходит из машины Себастьяна. Как бы Оскар отреагировал? Что бы Том ему сказал? Отчего-то не сомневался, что Оскар встретит его в квартире. Лучше пройдётся пешком или поедет на такси.

***

- Красивая фотография, - сказал Шулейман, рассматривая публикацию в Томином инстаграм.

Том подсел ближе, тоже заглядывая в экран его телефона, где открыта фотография Обри, что попала в число снимков, которые опубликовал в преддверии старта рекламы и в качестве её анонса.

- Тебе нравится фотография или девушка на ней? – Том поднял взгляд к Оскару.

- Ты опять ревнуешь, - Шулейман улыбнулся-ухмыльнулся, тоже повернув к нему голову, отчего их лица оказались близко.

- Я беспокоюсь о Терри, - не отстраняясь, ответил Том. – Не хватало, чтобы ты ещё кем-то увлёкся. Со мной у тебя хотя бы ничего нет, а с ней может быть.

Отчего-то его не отталкивала, не настораживала опасностью рискованная близость. Напротив, Том чувствовал себя спокойно и приятно, находясь столь близко. Как будто не замечал, что расстояние между ними сократилось до интимного. Только замечал – и пока не хотел отодвигаться.

Оскар улыбнулся шире:

- Только ты, не переживай. А ты, значит, считаешь изменой физическую близость, а общение и чувства нет? Я запомню.

- Лучше спроси Терри, что он считает изменой.

- Не думаю, что он сможет дать мне вразумительный ответ.

Том недоумевающе нахмурился. Как можно не знать, что считаешь изменой? Том сам не знал до Оскара, не знал, что такое ревность и что может её вызывать, ведь свою реакцию, свои чувства невозможно предугадать, особенно когда не задумываешься о них. Но потом… Том и сейчас не знал, вдруг понял, что не в силах объяснить чётко, что для него измена. Для него повод ревновать – всё, вплоть до заинтересованного взгляда. Мысль об этом, о взгляде/прикосновении/близости абсурдным образом всколыхнула внутри злую, колотящую темноту, что горячит кровь и туманит разум на раз.

Но Том совладал с собой, по крайней мере внешне, и произнёс:

- Он что, слабоумный?

- Терри не сталкивался с изменой, потому ему неоткуда знать, что такое ревность.

Том рассмеялся со слов Оскара, сказал:

- Это не он слабоумный, а ты считаешь его наивным дураком, который ничего не замечает. Открою секрет – нет, не может быть, чтобы он ничего не видел и не понимал. Либо Терри так сильно тебя любит, либо он настолько бесхребетный, чтобы позволять вытирать о себя ноги, потому терпит и ничего не говорит. Или два в одном.

- У него нет причин для ревности.

Снова Том рассмеялся, его так пробирало, что уткнулся лицом Оскару в плечо.

- Ты меня так смешишь, - Том взглянул на него блестящими глазами.

- Всегда пожалуйста, не только же тебе меня смешить, - ответил Шулейман, не раздражаясь от того, что Том над ним хохочет. – И тем не менее, я говорю серьёзно.

- Ты любишь Терри? – в лоб спросил Том.

- Да. Теперь я могу сказать, что люблю его.

- Тогда чего ты от меня хочешь? Зачем тебе я? – Том искренне недоумевал, не мог его понять.

- Тебя я тоже люблю, - без увиливаний сказал Оскар. – У меня к вам разная любовь.

- Когда кажется, что любишь двоих, на самом деле не любишь никого, кроме себя, - Том фыркнул и отодвинулся.

Шулейман подтянул его обратно, обнял одной рукой.

- Отпусти меня, - потребовал Том. – Почему ты меня не отпускаешь?

Вопрос его не о текущем моменте, не об объятиях, а обо всей ситуации, в которой они варятся, и Оскар это понял. Ответил:

- Потому что один раз я тебя отпустил и больше не допущу такой ошибки.

- Без вариантов? – Том посмотрел на Оскара, и тот покачал головой, подтверждая, что не отпустит ни при каком условии. – Джерри не любит тебя и не радовался тому, что я выбираю тебя, даже когда я был счастлив, он сделал всё, чтобы мы с тобой расстались, но в итоге это привело к тому, что теперь я никак не могу от тебя избавиться. Хочу я или нет быть с тобой, ты есть рядом. У Джерри тоже случилось как в фильме о том джинне, который исполнял желания, чтобы они оборачивались кошмаром.

- Джерри как раз тот джин, который искусно творит ужасы, - Шулейман поддержал тему.

- Представляю, как он тебя сейчас ненавидит, - Том склонил голову ему на плечо, тонко улыбался.

- За что меня ненавидеть? – удивился Оскар. – Я для тебя гарант благополучия и счастья. Джерри должен меня любить.

- Ты не даёшь мне быть тем, кем Джерри хотел, чтобы я стал. Кем я должен стать. И ты не отпускаешь меня, когда я решил двигаться дальше.

- И зачем тебе становиться кем-то другим, если тебе и так хорошо? – крайне разумный и точный вопрос.

Чёрт побери… Инсайт – это всегда момент взрыва в голове, который зачастую ломает несущие сваи мировоззрения. В самом деле, зачем? Том изначально знал, что действует по плану Джерри, подчиняется ему, но по ходу времени забыл о том, что это не его решение, не его цель, а лишь средство её достижения. Но ведь послушаться Джерри в таком вопросе не то же самое, что бесхарактерной тряпкой подчиниться кому-то другому? Джерри – его часть, он знает, что ему на самом деле нужно… Или нет? Фундаментальный вопрос для сложных размышлений на долгие часы и дни.

Только Том запамятовал, что Джерри не хотел, чтобы он изменился. Джерри хотел – чтобы он понял. Том забыл всё, что он понял, поскольку не актуально же, он не может быть с Оскаром и частью его мира, в котором можно жить в своё удовольствие.

- Мне сейчас не хорошо, - сказал Том без злости и раздражения, продолжая уютно лежать на крепком плече Оскара. – Ты не оставляешь мне выбора.

- Потому что мы и так уже потеряли больше года, - отвечал тот. – Я мог бы отойти в сторону и подождать, пока ты придёшь к мысли, что хочешь быть со мной, и придёшь ко мне. Но зачем? Я не хочу терять время понапрасну.

- Ты как будто не сомневаешься, что я бы пришёл, - заметил Том.

Забавно. В какой реальности живёт Оскар?

- Ты бы пришёл, - сказал Шулейман. – Хоть через полгода, хоть через два года. Ты всегда возвращаешься, и против этого не попрёшь.

- Обстоятельства изменились с тех пор, как я всегда возвращался.

- Ничуть, - Шулейман легко усмехнулся. – У нас с тобой получается то, чего ни с кем другим не получается.

- Мы просто не пробовали с другими. Вернее, я не пробовал. Всё может получиться – нормально, а не как было у нас с тобой, - возразил Том по-прежнему спокойно.

Они беседовали как будто друзья, обсуждающие не свои сложные взаимоотношения, а отношения каждого с каким-то сторонним человеком. Друзья ведь так делают. Шулейман ответил:

- Не получится. Рано или поздно ты поймёшь, что хочешь быть со мной. Уверен, в глубине души ты уже это понимаешь. Молчи. Ничего не говори сейчас, я помню все твои аргументы. Повторять их не имеет смысла, поскольку всё уже предрешено.

- Я не верю в судьбу.

- Я тоже. Но я понял, что всё-таки хочу семью. С тобой.

- Ты же недавно говорил, что не собираешься вступать со мной в брак? – Том подловил непоследовательного Оскара.

- Я по-прежнему не собираюсь, - кивнул тот, - не буду лгать. Я планирую жить с тобой вместе. В таком виде тоже может быть семья.

- Втроём? – фыркнул Том и поднял голову.

- Втроём, - подтвердил Оскар. – Нормальная семья.

- Ты урод. Моральный.

Том всё-таки отодвинулся, обиженно сплёл руки на груди.

- Это утверждение в мой адрес несправедливо, - сказал в ответ Шулейман, подбираясь ближе.

- Справедливо, - Том повернул голову, яростно глядя ему в глаза. – Нормальная семья втроём может быть только в том случае, если третий участник – ребёнок. Кто из нас Терри усыновит? Ты, я? – выплюнул язвительно. – Давай, наверное, я, лучше, чтобы родителем по документам был тот, кто с ним не спит. Так ты это видишь? Или мы будем просто весело трахаться втроём? Не знаю, что за извращённое у тебя мышления, но я в этом участвовать не буду.

Оскар не ответил, но щёлкнул Тома по лбу. Больно.

- За что? – пискнул Том, распахнув глаза и схватившись за лоб, но одёрнул себя и принял более суровый и требовательный вид. – Зачем?

- Ты снова всё свёл к сексу. Я тебя буду от этого отучать. А то научил на свою голову, ты оказался способным учеником, даже слишком – ударился в максимализм, перевернув всё с ног на голову.

- А, типа, будешь забирать то, что дал мне? – едко вопросил Том, потирая лоб. – Что ещё заберёшь?

- Больше я тебе ничего не дал, - спокойно и просто сказал Шулейман.

Вроде бы признание выставляло Оскара не в лучшем свете, что при всех своих возможностях ничего не дал Тому, Том ушёл от него ни с чем – а потом, в этом году, уходил с синяками и проблемами ниже копчика. Но почему-то почувствовал себя неловко Том, что заставило опустить взгляд и прекратить вырабатывать яд.

- Хотя… - протянул Шулейман, сощурившись. – Применять отрицательное подкрепление в данном случае не слишком целесообразно. У тебя секс снова может начать ассоциироваться с болью и дискомфортом, а нам же этого не надо? Как-нибудь по-другому отучу тебя измерять отношения сексуальной близостью.

- Как? – осведомился Том, поджав затем губы.

Любопытно же, как Оскар намеревается его перевоспитывать. Тем более всё равно нет выбора, кроме как разговаривать с ним.

- Пока не знаю, - честно ответил Шулейман. – Но обязательно придумаю, - ухмыльнувшись, он потянулся снова обнять Тома и сгрести себе под бок.

Том отклонился, поднял между ними ладонь:

- Держи руки при себе.

- Ладно, - Оскар удивительно легко отступил, поставил локти на расставленные колени. – Подожду. Я очень, очень терпеливый, ты знаешь. Тем более я уверен, что терпеть мне осталось недолго.

- Тебе вообще не нужно терпеть, Терри в твоём распоряжении каждый день.

- Когда-нибудь ты всё поймёшь.

- Что пойму? – Том посмотрел на Оскара. – Что меня устраивает извращённая форма сожительства втроём?

- Что никакого извращения в этом нет.

Том закатил глаза и покачал головой. Что у Оскара в голове? Этот человек называл его сказочным единорогом?

- В каком мире ты живёшь? – Том озвучил свои мысли.

- В реальном, - Шулейман хитро сощурился, изогнув уголки губ в лёгкой ухмылке. – Я по жизни реалист.

- Мало похоже. Либо у нас разные реальности, что означает, что кто-то из нас ненормальный. Впервые это не я.

- Даже при всём моём великодушии не могу позволить тебе столь грубо заблуждаться, - Шулейман обнажил зубы в улыбке и убрал Тому прядь волос за ухо.

Резким движением Том свёл брови и ударил его по руке:

- Руки.

Оскар не попытался возобновить прикосновение, снова сощурился, обводя Тома взглядом, и сказал:

- А давай поспорим, чтобы было ещё интереснее. Твоя ставка: через сколько ты станешь моим?

- Бесконечность. – Том взглянул на протянутую ладонь Оскара, игнорируя этот жест, и поднял взгляд обратно к его лицу. – Я не буду спорить.

- Почему? Твоя уверенность уже ослабла?

- Потому что не буду, - не слишком развёрнуто Том ответил на первый вопрос.

- Зря. Мог бы попросить что угодно в случае моего проигрыша.

- Того, чего я хочу, ты мне не дашь, - Том тихо вздохнул.

- А ты прояви фантазию и попроси что-нибудь другое. Что угодно.

- Мне ничего не нужно, - Том отказался не демонстративно, как в прошлые разы, а искренне, ненамеренно показывая, что, несмотря на заявленную пробудившуюся в нём меркантильность, по-прежнему простой и скромный парень без запросов.

- Дурак ты, - Оскар беззлобно усмехнулся. – Тебе Оскар Шулейман говорит – проси что хочешь, а ты – мне ничего не надо.

Том повернулся к нему одновременно с непониманием и налётом наезда:

- Почему ты так сильно настаиваешь на том, чтобы я воспользовался твоими возможностями купить мне сколь угодно дорогую или труднодоступную вещь?

- Ответ кроется в твоём вопросе, - отозвался Шулейман. – Совсем не комильфо, что я могу тебе дать всё, а не дал ничего, в итоге ты ушёл от меня с одним небольшим чемоданом. Считай, мне стыдно, и я исправляю досадную ошибку.

- Хорошо, - Том с вызовом кивнул и воззрился Оскару в лицо. – Раз ты так жаждешь потратиться, я хочу самолёт и счёт на его содержание.

- Уверен? – Оскар уточнил, чтобы не оказалось, что Том ляпнул первое, что пришло в голову, и потом не будет знать, что делать с исполнившимся желанием.

- Нет. Забудь, - Том поспешил поднять ладонь, растеряв всю наглость. – Мне не нужен самолёт. Слышишь? – пристально посмотрел в глаза, чтобы убедиться, что до Оскара дошло. – Не вздумай покупать мне самолёт.

- Дурак ты, - повторился тот.

- Ты снова делаешь это – оскорбляешь меня, - заметил Том, сложив руки на груди.

- Я снова делаю это – констатирую факт, - в тон ему ответил Оскар.

Том пихнул его локтем в бок, но улыбнулся уголками губ, глянул исподволь. Почему-то серьёзная обида за секунды превратилась в мыльный пузырь и уже схлопнулась. Несмотря на своё фырканье и тон беседы, Том подсел ближе к Оскару, обратно под бок – почти, поскольку не касался, оставил немного расстояния между ними. Снова сложил руки на груди.

- Оскар, я тебя не понимаю, - сказал Том вскоре, не глядя на Шулеймана. – Ты говорил, что мы не будем вместе и вёл себя соответствующим образом, а теперь хочешь меня вернуть, хочешь жить со мной, если ты под этими словами не подразумеваешь что-то другое.

Не предъявлял. Том вправду хотел знать, ему ломало мозг количество сменённых Оскаром стратегий с момента встречи в Париже. Как будто он совершенно непоследовательный, во что не позволяло верить знание того, какой Оскар человек, оттого мозг и вис в невозможности понять. Это план? Это помешательство? Это развлечение от скуки?

- Я тоже не идеален и могу в себе ошибаться, - ответил Шулейман. – Изначально я хотел отыграться за боль, которую ты мне причинил, что я и сделал. Потом решил попользоваться тобой в своё удовольствие, пока я в Париже. Потом понял, что хочу оставить тебя при себе, и думал иметь тебя под рукой в качестве любовника – чтобы ты жил отдельно, я к тебе приезжал, и никто никому ничего не должен, всем хорошо, по крайней мере, мне. А потом, в конце, я понял, что мне этого мало: я хочу не просто трахать тебя и уезжать домой, а жить с тобой.

Честная исповедь. Без оправданий и насмешливого тона, который обесценил бы признание. Том всегда поражался и ценил в Оскаре его прямоту, то, что он умел признавать свои ошибки, не стыдясь рассказывал о нелицеприятных сторонах и моментах. Оскар безжалостно тыкал других носом в правду, но и о себе её говорил, не пытаясь выглядеть лучше, что большая редкость. Он тот сильный человек, кто не боится показывать свои слабые места, на что не каждый способен и что достойно уважения.

И Том ненавидел его за это, за способность говорить обо всём. Потому что Оскар сволочь, но когда он что-то такое говорит, на него сложно злиться.

- Это ничего не меняет, - Том покачал головой и затем посмотрел на него. – Ты ведь понимаешь? Я не могу…

В голосе будто бы звучало сожаление. Оно и прозвучало. Неожиданно для Тома Оскар расцвёл ухмылкой:

- «Не могу» куда лучше «не хочу», лёд тронулся, - сообщил он. – С отсутствием желания ничего не поделаешь, но возможности всегда можно найти – было бы желание.

- Не хочу, - быстро исправился Том, злясь на себя за то, что Оскар в очередной раз сумел его подловить. – Я имел в виду – не хочу.

С чего вообще сказал: «Не могу»? Бред какой. Не хочет он, не хочет – и точка!

- Ага, я вижу, - сказал Шулейман, от внимания которого не укрылось, что Том ещё и занервничал.

Гад, сущий гад. Самодовольная сволочь. Ненавижу. Никогда… Додумать мысль: «Никогда не вернусь к нему» Тому не дал главный герой его злых размышлений.

- Давай выпьем, - предложил Оскар.

- На трезвую голову не получается, споить меня решил? – огрызнулся Том.

- Мне тебе расписку предоставить, что я не воспользуюсь твоим состоянием?

- Предоставь, - Том вздёрнул подбородок, с вызовом глядя в глаза. – Если мы сегодня переспим с твоей подачи, мне отойдёт всё твоё состояние.

- Ты же говорил, что не хочешь иметь столько денег, от них одни проблемы?

- Мне нужны гарантии, - невинно ответил Том.

- Хитрый ты, - усмехнулся Шулейман. – Окей, по рукам. А если мы переспим по твоей инициативе?

- Этого не будет.

- А если? – настоял Оскар, пытливо глядя Тому в лицо.

- Ничего не будет, - ответил он. – Ты и так получишь меня.

- Нет уж, - Шулейман вновь усмехнулся, крутанул головой. – Я тоже хочу получить что-то помимо секса с тобой на одну ночь.

Скрестив руки на груди, он выжидающе воззрился на Тома. Том подумал и сказал:

- Если я полезу к тебе, и это приведёт к сексу, я вернусь к тебе и впредь не открою рта по поводу того, что не хочу быть с тобой в отношениях.

Том был уверен в себе, иначе бы помалкивал, и предложил такой вариант только для того, чтобы Оскар отстал и чтобы противопоставить его ставке нечто равноценное. Конечно, в случае проигрыша Оскара он не собирался следовать условиям сделки, не надо ему его состояние. Но Оскар же любит споры, добавить в сегодняшний вечер щедрую порцию азарта не самая плохая идея.

- О как, - оживился Шулейман. – Запомни это. Писать мне лень, так что у нас будет видео-расписка.

Вытащив из кармана телефон, он включил фронтальную камеру и запустил видеосъёмку:

- Властью данной мне по праву рождения объявляю данное видео юридически действительной договорённостью. Также заявляю, что нахожусь в трезвом уме и добром здравии и отдаю себе отчёт в своих действиях. Переходим непосредственно к договорённости. Если между мной и Томом Каулицем сегодняшней ночью случится секс по моей инициативе, ему отойдёт всё моё состояние и действующие активы. В случае секса по инициативе Тома… - Шулейман повернул голову к Тому и потянул его к себе, в кадр. – Твоя очередь.

Том всем видом выражал отношение к его затее, но вздохнул и честно сказал:

- Если мы сегодня переспим, потому что я захочу этого и сам полезу к Оскару, обещаю, что без возражений вступлю с ним в отношения и перееду к нему, если он того захочет.

- Отлично. Снято, - Шулейман сохранил видео и убрал телефон обратно в карман. – У тебя есть какой-нибудь алкоголь или заказать?

- У меня есть.

Том встал с кровати и пошёл на кухню, достал из шкафчика бутылку красного вина.

- У меня только вино, - сказал, вернувшись в спальню и вертя в руках бутылку.

Ту бутылку, которую купил перед интимным свиданием с Себастьяном, перед шагом за черту, которой выступала связь с другим мужчиной. Связь не случилась. А бутылку он разопьёт с Оскаром, с тем, от кого и бежал за черту. Символично и какая ирония. У Тома вырвался нервный смешок, переросший в полноценный, неуёмный смех, согнувший пополам.

- Бутылка закупорена. Тебя с чего так разобрало? – осведомился Шулейман, наблюдая за его странным поведением.

- Ни с чего, - кое-как отозвался Том сквозь хохот, не желающий стихать, от него уже слёзы выступили. – Вспомнил, как смешно малыш бегал по квартире со шваброй в зубах. Сам достал её из тумбочки…

Был такой случай, щенку нравилось использовать складную швабру в качестве палочки, которую ему не нужно бросать, он сам отлично справлялся. Только надрывал живот не от этого. А теперь уже и от этого – забавный случай наслоился на смех от иронии и то, что так глупо лжёт. Том хохотал истерически, захлёбываясь, что выглядело совсем не здорово.

- Что с тобой? – ответа на вопрос Оскар не дождался.

Он зацепил Тома за локоть, посадил, несильно похлопал по щекам, приводя в чувства. Том не успокаивался, ржал ещё больше, запрокинув голову.

- Я купил эту бутылку вина, чтобы отпраздновать свободу от тебя, когда она настанет, - Том поведал правду немного другими словами, широко улыбаясь с мокрыми от рефлекторных слёз глазами. – А пить его буду с тобой. Смешно, правда?

- Какой же ты странный, - проговорил Шулейман, обводя его взглядом, и взял бутылку, отставил её на тумбочку. – Не надо тебе пить, ты и так навеселе.

- Нет, давай выпьем, - возразил Том и потянулся за бутылкой. – Я иногда хочу выпить, но не пью, потому что лучше делать это не в одиночестве, чтобы кто-то присмотрел за мной, мало ли что. Ты присмотришь, чтобы чего не случилось, и поможешь, если я отравлюсь.

Он удивительно легко вышел из состояния психического взрыва. Только был уже как будто немного пьяный, такой отходняк после сброса психической энергии. Психика Тома удивительна в своей абсолютной автономности, с чем угодно она справляется без помощи извне: непреодолимый стресс – вызывает Защитника; превышение уровня напряжения, которого сам Том не замечал, - небольшая истерика на позитиве и выход не в плато, а в обычное состояние. Последнее – новшество, в былые годы Том, как и любой нормальный человек, после истерики впадал в психическое оцепенение.

- Ты уже как пьяный, - заметил в ответ Шулейман, забрав из рук Тома бутылку, но не убрал её. – Интересный у тебя отходняк от истерики: обычно люди выходят в психическое истощение и апатию, а ты ударился в позитив, разговоры и желание выпить. Я завтра Джерри, случайно, не увижу? – он пытливо сощурился.

- У меня была не истерика-истерика, я не в том состоянии, когда мне нужен Джерри. Просто это вправду смешно: я буду пить с тобой вино, которое купил, чтобы выпить в день, когда оставил тебя позади, - рассказал Том, улыбаясь.

- Какой ты разговорчивый стал. Всё-таки тебе лучше не пить, - Оскар поставил бутылку подальше. – Не надо добавлять провокаторов для переключения. Я не очень-то соскучился по Джерри, мне с тобой больше нравится.

- Ты чего в мои психиатры опять записался?! – гневно сведя брови, Том ударил его ладонью по плечу. – Мы пить будем или как?

- Ты в алкоголики метишь?

- Не тебе мне что-то говорить об алкоголизме, - съязвил Том. – Ты сам предложил выпить, а теперь дуришь мне голову. Не беспокойся, переключения не будет, как бы я ни хотел спихнуть тебя на Джерри. Я вообще не должен переключиться, пока не сдамся. А я не сдамся.

Оскар слушал его внимательно и так же смотрел, чуть наклонив голову к груди, что делало взгляд пытливым. Том на самом деле начал вести себя иначе после приступа истерического хохота, разговорился. Он говорил как раньше, в отношениях – о всяком разном, по-детски непосредственно.

- Ладно, давай выпьем, - согласился Шулейман. – Но я всё-таки закажу что-нибудь. Кстати, так себе вино, - он постучал пальцами по этикетке на бутылке, - в тот год был слабый урожай.

- Ну, прости, что я не разбираюсь в винах, - Том развёл руками, обидевшись на то, что Оскар назвал его выбор плохим. – С тобой я постоянно чувствую, что всё делаю неправильно.

- Со мной ты можешь научиться делать всё правильно, если захочешь, - ответил Оскар так, что Том не сразу нашёлся, что сказать, даже что подумать, потому что это мило, это практически обещание покровительства. Тем более Шулейман не закончил. – Умение разбираться в винах – дело наживное, причём лёгкое. Могу прямо сейчас рассказать тебе, каких годов и из каких регионов лучшее вино.

Том не ответил. Был занят сдерживанием дрожи губ, рвущихся предательски улыбнуться.

- Не надо, - выдавил он из себя. – Я всё равно не запомню на слух. Если что я попрошу тебя, когда буду готов записать.

Оскар нашёл в телефоне нужный контакт, по которому давненько не обращался, с того дня, когда вернулся в Ниццу не один.

- Что ты заказываешь? – спросил Том.

- Коньяк.

- Я не люблю коньяк.

- Тебе я закажу шампанское.

- Шампанское я слишком люблю. Им я точно напьюсь. Или на то и расчёт? – в голосе Тома снова ехидца.

- Если шампанское поможет мне уложить тебя в постель, это будет самый дорогой секс в истории, - усмехнулся Шулейман.

Курьер быстро привёз алкоголь. Том взял бутылку шампанского – его любимого. Сам не знал, какое любит, поскольку всегда пил то, что выбирал Оскар, но Оскар знал, запомнил, которое ему понравилось больше всего. Том покрутил бутылку в руках – оно даже в таком, закупоренном, виде выглядело вкусно.

- Я всё-таки лучше выпью с тобой коньяка, - сказал он и поднял взгляд к Оскару.

- Так сильно боишься, что завтра вернёшься ко мне? – Шулейман внимательно взглянул на Тома и заметил: - Коньяком ты быстрее напьёшься.

- Его я много не выпью.

Том не изменил выбора, а шампанское унёс на кухню и поставил в шкафчик. Пусть будет. Принёс бокалы – винные, поскольку коньячных в квартире не имел. Оскар выдернул пробку из бутылки.

- Пить коньяк из винных бокалов – жуткий моветон, - сказал Шулейман, но отпил из справедливо забракованного бокала.

- Пей из горла, тебе не привыкать, - ответил Том, наливая себе тоже.

- Ты из горла пить коньяк не сможешь.

- Я и не буду. Меня ничего не смущает.

Том болтнул напиток в бокале, понюхал и сделал глоток. Рефлекторно покривил уголки губ, когда проглотил, и коньяк вкусом и градусом заволок рот и горло.

- Лучше бы ты взял водку, - сказал Том, опустив бокал. – Её мне проще пить.

- Генетическая память? – ухмыльнулся Оскар.

Том посмотрел на него:

- Ты намекаешь на половину финской крови во мне или на мою маму? Если второе, я тебе врежу.

- Первое, - ответил Шулейман, не солгав. – Это же общеизвестный алкогольный стереотип, как о французах и вине: финны любят водку и пьют её в больших количествах.

- Почему вино? – Том нахмурился, вдруг озадачившись этим вопросом, снова посмотрел на Оскара. – Франция знаменита не только им, но и коньяком, шампанским, но почему-то все говорят о вине. Вино же не только во Франции производят, не только Франция им знаменита.

- Может, дело в том, что вино наиболее древний алкогольный напиток Франции. Виноделие на территории Франции насчитывает более двух с половиной тысяч лет, а коньяк начали производить лишь в семнадцатом веке, тогда же и шампанское.

Том подпёр кулаком висок, призадумался и нашёл ещё один любопытный для себя вопрос:

- А какой алкоголь пьют евреи? Какой напиток считается стереотипным?

- Ты всего один глоток сделал, а уже потянуло в страстные разговоры на необычную для тебя тему, - Шулейман тонко ухмыльнулся, поднося к губам бокал.

- Я не пьяный, - возразил Том. – Просто интересно стало. Я мог бы загуглить, но зачем, если ты знаешь? Можешь знать.

Оскар усмехнулся ему – тому, что Том снова болтает, а не ограничивается сухими ответами, но ответил:

- С учётом того, что евреи издревле живут по всему миру, на твой вопрос есть множество ответов – пьют то, что принято пить в стране проживания. Если же говорить о тех евреях, которые живут в Израиле, то понятия не имею, что там пьют.

- Ты не был в Израиле?

- Не вижу причин мне там быть.

Том пожал плечами:

- Прародина же…

Шулейман вновь усмехнулся. Какой же Том забавный, когда ведёт себя естественно и не обдумывает каждое слово.

- Можешь удалить видео, - через некоторое время сказал Том, крутя в руке бокал и не глядя на Оскара. – Если ты проиграешь, я всё равно не стану ничего брать, это была шутка. А если я… Своё обещание я и так не забуду и выполню.

Том не видел никакого расхождения в своей логике, по которой Оскар ничего не будет должен, а сам честно заплатит свою цену несмотря ни на что.

- Удивительный ты человек, - сказал Шулейман. – Я тебе предлагаю исполнить любое желание, а ты ничего не хочешь. Ты можешь обеспечить себя на всю жизнь и всех потомков до седьмого колена, а ты говоришь удалить видео, которое тебе это гарантирует. Любой человек на твоём месте точно бы не сглупил и не продешевил.

- Я честный. Мне не нужно того, что мне не принадлежит.

- Бесхитростный ты, - Оскар мягко усмехнулся. – С честностью у тебя проблемы, с хитростью тоже.

- Когда-нибудь ты меня достанешь настолько, что я заставлю тебя раскошелиться.

- Я жду, - Шулейман бесстрашно ухмыльнулся.

Том помолчал, отпил коньяка. Почему только с Оскаром настолько уютно молчать? Ныне уютнее, чем когда-либо, поскольку в прошлом, бывало, переживал, что не может быть для него достойным собеседником, что Оскару с ним неинтересно, а с момента возвращения в Ниццу этот страх отпал, потому что ему больше нет нужды быть для Оскара лучше, чем есть. Ему больше не нужно быть для Оскара кем бы то ни было.

А если всё случится сегодня? Он вернётся к Оскару? Почему-то не мог вильнуть и отказаться выполнять условие. Уже сейчас знал, что не поступит так, будет честным. Поэтому да, вернётся завтра, если сегодня не сможет думать головой. Хорошо, что этого не будет.

Зачем вообще предложил такой вариант?

- Если сегодня я сойду с ума, - произнёс Том, - завтра я застрелюсь.

- Уговор был на то, что ты вернёшься и не будешь противиться отношениям со мной, - Шулейман не помедлил напомнить Тому о его же словах.

- Я обещал, что не буду возмущаться. О том, что мой мозг останется в черепной коробке, я ничего не говорил, - важно заметил Том и в один присест допил коньяк.

- В таком случае я вынужден тоже отказаться забирать твою ставку, - сказал Оскар с деланной серьёзностью.

- Нет, не отказывайся, - Том покачал головой, налив себе вторую порцию коньяка. – Это будет для меня дополнительным стимулом не лезть на тебя. Я жить хочу.

Договорив, он залпом выпил напиток, налитый на два пальца. Шумно выдохнул, но не поморщился. Гадость редкостная коньяк, но пить можно. А главное, много не выпьешь.

С течением времени Том подсел к Оскару под бок, привалился. Устроил голову на его плече, обнял обеими руками, тиская как большую не очень мягкую, но очень тёплую и родную игрушку. Сам не заметил, как оказался в таком положении, вроде бы немного выпил и голова кругом не шла. А сообразив, что делает, не захотел останавливаться и отстраняться. Потому что так тепло, привычно и правильно. Пока они сидят на кровати. Да, пока сидят, можно обниматься, люди так поступают безо всякого подтекста. А если лягут – караул и поднять все щиты. Нельзя ложиться, это уже интимно и двусмысленно.

Ему всего лишь хочется живого тепла, всего лишь… Поскольку давно очень одинок. …Или дело в том, что от себя не сбежишь. Обделённое, насильно оторванное от Оскара «Я» догнало и зверьком вцепилось в ногу.

- Ты пахнешь по-другому… - проговорил Том с закрытыми глазами, уткнувшись носом Оскару в шею под челюстью. – Ты сменил духи?

- Я всегда пользовался не одним парфюмом, - усмехнулся Шулейман, несколько удивлённый его наблюдением и желанием об этом поговорить.

- Раньше у тебя духи были такие… - Том сделал паузу, подбирая наиболее подходящий эпитет, - пьяные, насыщенные. А сейчас более свежие. Их Терри выбрал? – спросил через ещё одну паузу.

- С чего бы? – Оскар взглянул на него сверху. – Я сам себе выбираю парфюм, как и всё остальное.

Том поднял голову, тоже посмотрел на него немного замутнённым, непонятным, но точно не весёлым взгляд, отодвинулся. Новая жизнь, новый партнёр, новые духи. Всё логично. Это при нём, Томе, в жизни Оскара ничего не изменилось. Его квартира и не заметила, что кто-то был и ушёл.

Но Том довольно быстро забыл об этом моменте и своих муторных мыслях. Снова пристроился к Оскару, пристроил голову на его плече, обхватил руками. То болтал что-то, то просто молчал и улыбался в довольстве теплом. Тёрся лицом о его плечо. Ещё чуть-чуть посидит так и поднимет голову и нормально продолжит вечер. Да, чуть-чуть. Ещё пару минут…

Оскар всё равно приятно пахнет, с новым ароматом тоже… Даже несмотря на табачный шлейф, который никого не красит…

От позорного засыпания с Оскаром в объятиях спас малыш. Щенок забрался на кровать, залез Шулейману на ногу и справил малую нужду. Шулейману это, естественно, не понравилось.

- Снимай джинсы, я постираю. К утру должны высохнуть, - сказал Том, встав с кровати и протянув руку.

И запоздало спохватился, прикусил язык, испугался. Он же только что практически прямым текстом предложил Оскару остаться на ночь!

- Быстрее высохнут, - торопливо исправился Том, едва не поперхнувшись словами. – Я феном высушу.

Забрав у Оскара джинсы, он отступил от кровати на пару шагов.

- Не утруждайся, - ответил Шулейман. – Я подожду.

Его собственная частичная нагота ничуть не смущала. Зато она тревожила Тома.

- Мне тебе нечего предложить. Ничего моего тебе не подойдёт, - сказал Том, снова нервно частя.

- Мне и без штанов нормально, - усмехнулся Оскар.

- Ты домой без штанов поедешь? – Том свёл брови, силясь выглядеть нравоучительно. – У Терри возникнут вопросы.

- Не возникнут. Мало ли кто мог с меня штаны снять, - Шулейман окончательно развеселился.

- Договоришься – поедешь домой в описанных штанах, - сказал Том и отвлёкся на малыша, погладил его по голове. – Какой ты молодец. Такой маленький, а уже защитник.

- От чего же он тебя защитил?

Том глянул на Оскара:

- Честь мою защитил от тебя.

- Так нечего уже защищать, - Шулейман бессовестно усмехнулся.

Том замахнулся на него пропитанными собачьей мочой джинсами. Уклонившись от удара, Шулейман ловко и быстро встал и подхватил Тома на руки. Том поджал руки к груди, нервно сжимая в пальцах джинсовую ткань и растерянно глядя в лицо Оскара. Совладав с удивлением, он потребовал:

- Поставь меня.

- Нет. Ты попался.

- Отпусти.

Шулейман благополучно игнорировал попытки Тома быть убедительным и его напускной строгий вид:

- Ты бы лучше держался. Вдруг уроню?

- Если уронишь, у меня появится ещё один повод держаться от тебя подальше.

Том дёрнулся было, но здраво рассудил, что упасть и отбить копчик так себе вариант. Конечно, кошки всегда приземляются на лапы, но он не настолько кот, и его приземление на пол едва ли будет мягким. Сколько раз проверено, что костями об твёрдое больно биться.

- Пока что ты держишься всё ближе, - ответил Оскар, что после паузы и Томиного решения не вырываться звучало ещё хуже, фатальнее.

Потому что так и есть, они всё ближе, ближе почти что уже некуда. Руки Оскара держат его под спиной и под коленями, а глаза смотрят в глаза. Том испугался этой близости.

- Оскар, пожалуйста… - Том коснулся ладонями его груди в беспомощной попытке сдержать.

Просьба прозвучала жалобно, а в широко раскрытых глазах переливался искренний страх. Страх перед тем, что Оскар сделает что-то, чему Том не сможет воспротивиться. Шулейман не сделал, отпустил его, но придал ускорения шлепком по пятой точке:

- Иди, стирай.

От шлепка Том подпрыгнул, недобро глянул через плечо.

- Я всё Терри расскажу.

Утром, наступившим как-то внезапно после того, как просто закрыл глаза, Том обнаружил на прикроватной тумбочке лист бумаги – список лучших вин, написанный от руки. Так вот, какой у Оскара почерк, раньше и не знал его толком, поскольку за десять лет знакомства он написал по старинке всего две короткие вещи, всё остальное время печатал. Том улыбнулся уголками губ этому трогательному моменту, заботе и его основательности. Оскар сказал, что научит – Оскар предоставил знания.

Но это, конечно же, тоже ничего не меняет. Том напомнил себе о своём выборе, от которого не отступится, и отложил список на тумбочку. Нужно будет запомнить хотя бы пять позиций и купить что-нибудь из списка.

Глава 15

Волною ветра ты меня накрой,

Я окунусь в это море с головой.

Боюсь грести, боюсь, что занесет,

Выбрав поток, а не полет…

Эльвира Т, Море©

Всё ближе.

Всё больше времени они проводили вместе на работе Тома и в его съёмной квартире с видом на море. Мой дом – моя крепость, место, где ты в безопасности и отдыхаешь телом и душой, но Оскар отнял это у Тома. Его квартира перестала быть местом, где можно спрятаться и побыть одному, в тот день, когда охрана Оскара вскрыла дверь. Том никогда не знал, встретит ли квартира тишиной или голосом Оскара, который зашёл в его отсутствии, открыв своим ключом. Не мог знать, в какой момент он придёт, хорошо, что не занимался ничем таким, за чем было бы стыдно, чтобы Оскар застал.

Мысли об устройстве личной жизни незаметно покинули. Какая личная жизнь, когда Оскар всё время где-то рядом. Когда-то Джерри тоже остался без личной жизни благодаря Шулейману, пока не решил спать с ним. Только Том, в отличие от него, не отказывал себе из разумных мотивов, а просто как-то забыл думать о том, что чего-то хотел. От одиночества и нехватки человеческого тепла он и так не страдал, а секс… С сексом попустило, чему Том был несказанно рад, поскольку дёргаться и заводиться от любого прикосновения Оскара – удовольствие из разряда «жуть». А никто другой к нему не прикасался, чтобы мог быть сытым в этом плане и не дёргаться. Хорошо, что прошло наваждение, а то Том уже начал мечтать об импотенции, желательно, такой, чтобы не только не моглось, но и не хотелось.

Том настолько расслабился, что даже не возмутился, когда однажды Оскар впёрся к нему в ванную, в которой забыл запереться и где в одних трусах стоял у раковины. Только взглянул на него. Правда, потом всё-таки попросил его выйти. То, что Оскар лишь сделал вид, что вышел за дверь, Том понял потом, когда обернулся через плечо, стоя под струями душа. Неловкий момент. Хорошо хоть, что мыться любит горячей водой, и стеклянные стенки душевой кабины успели запотеть, размывая подробности. Но к чему стыдиться наготы, если вы столько раз выдели друг друга голыми и в разных позах? Том подумал об этом на месте, прикрывая ладонями пах, что не имело смысла, поскольку стоял к Оскару спиной. И – зачем это Оскару? Нет, понятно, зачем, чего он хочет. Но какой прок от разглядывания, если нельзя потрогать?

- Может быть, ты всё-таки выйдешь? – спросил Том, сам себя удивляя не напускным спокойствием, мельком оглянувшись к Оскару.

- Я тебе мешаю? – невозмутимо поинтересовался тот в ответ. – Я соблюдаю главное правило стриптиза: смотрю, но руками не трогаю. Хотя, надо сказать, в реальных стриптиз-клубах я никогда его не придерживался.

- Я тебе не стриптизёрша.

- Но мог бы. Кстати, серьёзно, замути как-нибудь стриптиз, когда перестанешь делать вид, что нам не быть вместе.

- Что ты у меня не видел? – Том вновь взглянул через плечо.

Действительно так думал: какой смысл смотреть на эротический танец с раздеванием в исполнении того, с кем спал не единожды? Тяжеловатый отпечаток накладывало то, что ему нечем Оскара удивить. Если бы хотел этого. И закрыться полностью от Оскара невозможно, бесполезно прятаться под слоями одежды, потому что он всё видел и всё помнит в мельчайших подробностях. Нельзя отделить себя от памяти о том, что между вами было.

- Мне никогда не надоедает на тебя смотреть, - ответил Шулейман с ухмылкой, ничуть не лукавя.

- И всё-таки, выйди, пожалуйста, - попросил Том. – Я хочу помыться.

- Мойся, я тебе не мешаю, - пожал плечами Оскар, виртуозно изображая непонимание причин просьбы.

И, противореча своим словам, открыл дверцу душа, заставив Тома шарахнуться в другую сторону.

- Посмотреть хочешь? – спросил Том, хотя ответ был очевиден.

- Хочу, - ответил Шулейман, скрестив руки на груди и привалившись плечом к кабинке.

Чёрт с тобой, смотри, рассудил Том, но в более мягкой форме. Повернулся, показывая себя со всех сторон.

- Всё, посмотрел? – он обернулся через плечо.

Подумал запоздало, что плохая идея – поворачиваться к Оскару голой попой. Том повернулся передом, не прикрывался уже, только смотрел на Оскара в ответ. Вода шумела, разбиваясь о дно кабинки, била по плечу, стекая вниз по телу. А Оскар молчал и смотрел тем своим внимательным взглядом, который не разгадать, отчего не по себе, но не настолько, чтобы что-то сделать, даже чтобы что-то понять. Под таким взглядом цепенеешь, теряешь силу мысли и послушно показываешь всё, как бы ни обуревало смущение.

- Смотри, если хочешь, - буркнул Том и отвернулся, снял лейку душа с держателя.

Но почувствовал прикосновение и замер: Оскар протянул руку, не боясь промочить рукав, и пальцами коснулся острого выступа его правой лопатки, обводя подушечками линию кости. Том сглотнул, даже не злясь на себя за бездействие, которое есть дозволяющее попустительство, поскольку не смог думать. Стоял, немного опустив голову, отчего позвонки натянули кожу. Касание исчезло и затем вернулось, в другом месте: Шулейман взял его за локоть и дёрнул к себе, за пределы душевой кабинки. Том несильно врезался в него, мягко впечатался, и так и остался близко с подачи Оскара, промачивая его одежду водой с мокрого тела.

Том опустил взгляд, зацепился за яркий рисунок татуировки на предплечье, покрытый блестящими каплями. Красиво. Потом поднял глаза к лицу Оскара. Молчал, не пытался отступить, хотя Оскар толком не держал, снова цепенел в его руках. Такой опасный момент, помноженный на несопротивление, открывшее все подступы, которое осознавал в полной мере, но ничего с этим не делал. Стоял и смотрел в лицо, как покорный, немного испуганный заворожённый кролик, ждущий своей участи.

Оскар красивый. Весь, целиком, а не только расписанные разноцветными чернилами руки. И он такой… свой. Том поймал себя на том, что почти ждёт, чтобы он что-то сделал – чтобы подчинил и лишил возможности впредь придерживаться выбранной линии поведения, превратившейся в привычку.

Шулейман ничего не сделал, снова не преступил черту, и Том обрёл волю и голос. Момент упущен. Том вернулся в душевую кабину, оставив дверцу открытой, потому что чего уж теперь. Пусть смотрит. Том думал, что Оскар вскоре уйдёт, ему станет скучно смотреть, не встречая никакого сопротивления. Но у Шулеймана нашлась более интересная идея.

Том, видимо, слишком задумался, в том числе о том, как мыть интимные части тела, что под присмотром очень смущало. Потому пропустил момент и вдруг понял, что вода перестала течь. А за спиной Оскар. Том не успел как следует запаниковать, когда ощутил прикосновение – пальцев и затем губ. Убрав прилипшие прядки мокрых волос с его загривка, Шулейман наклонил голову и поцеловал в изгиб шеи. По телу прокатилась волна мурашек. Том разомкнул губы, но из горла не вырвался звук, только взгляд заметался.

Оскар продолжил мучить умелыми поцелуями, ненавязчиво прижался сзади, обнял одной рукой поперёк живота. Ладонь его неспешно, не разрывая контакта с кожей, поползла вниз, с каждым пройденным сантиметром ускоряя сбившийся пульс. Том пытался его остановить, но не смог. А через несколько секунд после того, как рука Оскара добралась до цели, обхватила оживившийся член, разум покинул, прихватив с собой волю.

Том выгибался в удерживающих объятьях, горел от непрекращающихся ласк, скрипя зубами, что сменялось гулкими стонами. Он откинул голову Оскару на плечо, хватая ртом воздух, выгорающий в звуках собственного удовольствия. В момент оргазма Шулейман влажно целовал Тома в шею под ухом, чувствуя губами, как нестерпимо у него долбится пульс. По ощущениям Тома, у него вместе со спермой выплеснулся мозг. В голове только темнота, шум пульса и полное отсутствие способности мыслить.

Колени ослабли. Шулейман прислонил спиной к стеклянной стенке начавшего оседать Тома. И тут Том пришёл в себя, осознал, что случилось. Как ошпаренный он выскочил из душа, едва не растянувшись на полу, схватил полотенце.

- Что ты наделал?! – выпалил Том, суетливо завязывая на себе полотенце. – Зачем?

Успокоился, расслабился? Да ладно, можно забыть об этом достижении. Самообладание утекло туда же, в слив. Успокоился, расслабился – и забыл, что с Оскаром никогда нельзя расслабляться. Как же Том злился на себя, что позволил ему, но ещё больше злился на Оскара.

- Это было не по плану, - Шулейман просто пожал плечами и ухмыльнулся. – Импровизация.

Просто, так просто, сука! Том открыл рот, но так и не нашёл, что сказать, только лицо приобрело совершенно страдальческое выражение. Повернув ручку, он торопливо толкнул дверь, сбегая с места падения в собственных глазах. И в коридоре всё-таки упал и больно ударился пятой точкой – поскользнулся на луже, сделанной щенком точно под дверью ванной комнаты. Малыш понемногу приучался справлять свои нужды в одном месте – в кошачьем лотке, который Том купил, отчаявшись приучить его гулять и ходить в туалет на улице, - но осечки по всей квартире случались.

Падение и удар об пол окончательно отрезвили, сбили накал эмоций, в котором мог бы из квартиры сбежать, чтобы сбежать от Оскара и слишком свежих воспоминаний о своём наслаждении в его руках. О том, что бросил сопротивляться на первой минуте и прижимался к нему, выгибаясь сладко. Сидя в размазанной своей ногой лужице, Том вздохнул, и плечи его опустились. Потом встал, когда Оскар тоже вышел в коридор, хотел пойти на кухню за тряпкой и ведром, но, сделав шаг, подумал, что если пойдёт, разнесёт мочу по квартире, ступни-то мокрые, а мыть полы совсем не хотелось. И до ванной, чтобы помыть ноги, тоже ещё нужно дойти. Безысходность какая-то.

Попросить Оскара принести тапки? Проще их помыть, чем полы, а не мыть полы нельзя, если наследит, поскольку малыш будет чувствовать запах и может снова начать мочиться по всей квартире. Просить очень, очень не хотелось, но выбора, похоже, нет. Том беспомощно посмотрел на Оскара, ненавидя себя, ситуацию и его за эту беспомощность. Только щенок, настоящий виновник ситуации, не получил свою порцию осуждения.

- Помощь нужна? – осведомился Шулейман.

- Да, помой полы, - ответил Том, выпрямив спину.

Плюнув на то, что придётся отмывать полы, Том вернулся в ванную, помыл ноги и, аккуратно обходя едва влажные следы, пошёл в спальню одеваться. Потом всё помоет. Шулейман следом за Томом пришёл на кухню, сел за стол.

- Кормить завтраком я тебя не буду, - сказал Том от плиты.

- Так себе благодарность за удовольствие, - заметил в ответ Оскар.

- Я тебя не просил.

- Я решил, что тебе не помешает немного сбросить напряжение, - поделился Шулейман, вытряхивая из пачки сигарету. – Кстати, что-то ты не расслабился, обычно после оргазма ты куда более миролюбив. Надо повторить?

- Я был бы расслаблен, если бы этого не сделал. Ты… Зачем вообще ты мне… - Том замолк, не смог целиком выразить мысль, которой не подбирался пристойный синоним.

Шулейман пришёл ему на выручку:

- Я тебе отдрочил, - сказал. – Что в этом такого?

Его привычка говорить прямо, не подбирая нейтральные слова, сейчас пришлась особенно некстати, резанула, всколыхнув осадок пикантного момента. Это так грубо… Так правдиво. Для нервов Тома это оказалось слишком.

- Ты… - Том повернулся к Оскару, подняв плечи от затопившего напряжения, замешанного на негодовании. – Ты…

Ничего вразумительного он так и не сказал, отвернулся обратно к плите, зло и обиженно сопя над сковородой. Домечтался, можно сказать. Разве не об этом Том думал, страдая от возбуждения? Чтобы Оскар ни о чём не спрашивал и доставил ему удовольствие таким способом, пристроившись сзади. Когда-то именно с этого у них всё началось – не с секса, а с просьбы о нём и того, что Оскар довёл его до разрядки рукой, рассудив, что его неискушённому телу и разуму этого будет достаточно. Ему и было достаточно. И как стыдно – перед собой, поскольку Оскар, похоже, совсем не удивился, - что и сейчас, спустя пять лет с того времени, будучи достаточно опытным и сексуально искушённым, Том точно так же позорно скулил и забывал своё имя от этого незатейливого действия.

Этот эпизод спутал все карты, которые оставались у него в руках. От досады хотелось плакать. Почему он не может повести себя как Джерри? Получить удовольствие и цинично продолжить жить без лишних мыслей, ещё и Оскара выставить дураком. Он же действительно дурак, ему, Тому, удовольствие доставил, а сам ничего не получил. Ответ на вопрос прост, Том не может повести себя как Джерри, потому что он – не Джерри. Джерри, спасай… Подумав так, Том спохватился и мысленно добавил: «Джерри, не спасай. Мне не нужна помощь. Ни в коем случае не спасай». Как бы ни было дерьмово, Том не хотел отдавать свою жизнь. Нет, если быть честным – не хотел отдавать время с Оскаром. Не хотел потом вернуться в жизнь, где всё уже улажено, где Оскара больше нет. Хотел своими глазами увидеть его в последний раз.

Что бы было, если бы Оскар пошёл дальше? Том бы ему позволил. Если бы Оскар не ограничился тем, что руками и поцелуями довёл его до забытья. Если бы продолжил сразу, как Том кончил, используя себя в качестве опоры для обмякшего тела, вместо того, чтобы заботливо прислонить его к стенке и позволить прийти в себя. Жалел ли Том, что между ними не случилось полноценного секса? Нет, конечно, не жалел. Но для него не было большой разницы между сексом и тем, что было. То, что было, даже хуже, поскольку потерял голову он один. За завтраком кусок не лез в горло. А Оскар сидел напротив и смотрел, и Том снова и снова поднимал к нему хмурый взгляд, чтобы снова и снова убеждаться, что да, он по-прежнему здесь, по-прежнему смотрит. Не по-особенному как-то смотрит, можно сказать, без большого интереса, не тем своим чёртовым внимательным взглядом, под которым становится неуютно и ничего не скрыть прежде всего от себя. Но всё же смотрел, и это нервировало, подливало масло в огонь Томиных напряжения, досады и самобичевания и даже злило.

- Если я подавлюсь… - недовольно начал Том.

Шулейман избавил его от необходимости договаривать:

- Я окажу тебе первую помощь. Искусственное дыхание рот в рот прилагается, но не глубокое, потому что инородный предмет выплёвывается резко и может застрять уже в моих дыхательных путях, и уже тебе придётся меня спасать от удушья.

Том сохранял хмурый вид ровно три секунды и прыснул смехом от представившейся картины. Оскар улыбнулся, похоже, он того и добивался. И поинтересовался:

- У тебя снова начинается истерика?

- Не дождёшься.

Том пнул его под столом, но уголки губ предательски подрагивали в сдерживаемой улыбке. Оскар тоже улыбался, но открыто. Сволочь. Всегда он умел делать это – отвлекать словами или действиями, выдёргивать за уши даже из самого глубокого болота тяжких мыслей. Конечно, Том думал, что предпочёл бы другое обращение в моменты душевной смуты – чтобы его не трогали, позволяя перестрадать и дойти до готовности пойти на контакт, или заботливо гладили по голове, успокаивая. Но что-то подсказывало, что никакое иное поведение не помогало бы ему так, как выходки Оскара. Как его можно за это не любить?

Мой дом – моя крепость, говорите? Чёрта с два. В случае Тома его дом – место наибольших испытаний, где искушает и проверяет на прочность тысяча бесов в лице верховного Сатаны с его чёртовой ухмылкой. И ведь не сбежишь и не спрячешься. Оскар его даже в аду найдёт. В аду Оскар будет в своей среде. Том вообще не мог припомнить, чтобы он где-либо не освоился с первых мгновений – максимум выказывал своё фи, что не его уровня обстановка, но сойдёт.

Вечером, оставшись в одиночестве, Том набрал подругу:

- Эллис, между мной и Оскаром кое-что произошло.

- Вы переспали? – удивлённо предположила та.

- Нет, - поспешил ответить Том. – То есть не совсем. Он мне… рукой. В душе.

- Подрочил?

Том закрыл глаза. Что из уст Оскара, что из уст Эллис это звучит одинаково грубо, так, что конкретно коробит.

- Да, - через силу подтвердил Том.

Странно, о сексе он давно говорит спокойно, даже может выдать какую-нибудь вульгарную фразу, передающую его желания, но о мастурбации говорить не может. Хоть убей, не может, сразу внутри протест, зажатость и желание сменить тему. Почему так? Секс же более взрослое, более откровенное занятие, чем… это.

- Я так понимаю, не по-дружески? – спросила Лиса.

- Как можно делать это по-дружески? – Том в недоумении развёл свободной от телефона рукой.

- Запросто. Друзья часто практикуют петтинг, взаимную мастурбацию и даже секс, когда просто захотелось или когда хочется научиться, в подростковые годы.

- Чем вы, девушки, вообще занимаетесь наедине?! Нет, не говори. Не хочу знать. Сейчас точно, - Том поднял ладонь, снова закрыл глаза. Вздохнул и вернулся к своей проблеме. – Нет, это было не по-дружески. Я вообще не понял, как так получилось. Оскар начал, а я… У меня мозг отключился. Я не знаю, что мне теперь делать. Я хотел не допускать никакого контакта, а в итоге даже не сопротивлялся толком и стонал в его руках, как… - говорить слово «сучка» в свой адрес он не захотел, хотя ничего иного на ум не приходило. – В общем, это всё испортило. Я в полной растерянности. Это происшествие что-то значит, да?

- Ты у меня спрашиваешь? – удивилась Эллис. – Мне снова сказать, что ты сильный и так далее? Давай я тебе кое-что другое скажу, что тебе сейчас больше поможет.

- Давай, - Том прижал трубку к уху, ожидая дельного совета, которому непременно последует, поскольку у самого идей ноль.

Но не такой рекомендации он ожидал, какую дала подруга.

- Возвращайся к Оскару, - сказала Лиса.

- Что? Эллис, ты мне помочь хочешь или добить меня?

- Помочь. Тебя всегда устраивали ваши ненормальные отношения, иначе бы ты в них не состоял. Похоже, ты по-прежнему совсем не равнодушен к Оскару. Ты же с ума сходишь, пытаясь бежать от него, а тянет тебя обратно.

- Да, я неравнодушен, меня тянет к нему, но умом я не хочу этого, не хочу возвращаться, - рьяно возразил Том. – Я не согласен быть его любовником.

- Ты настолько принципиальный? – Вопрос остался без ответа, поскольку Эллис продолжила: - Просто попробуй, ты ничего не потеряешь. Если поймёшь, что не твоё, ты всегда сможешь уйти.

- Не смогу, - тихо сказал Том, расписываясь в своём бессилии и слабоволии. – Если я попробую, то завязну.

- Но ты хочешь этого?

- Эллис, я тебя не понимаю, - Том тряхнул головой, - с каких пор ты стала поборницей наших с Оскаром отношений?

- Я только пытаюсь тебе помочь. По-моему, ты мне за этим и позвонил – чтобы обсудить ситуацию. Я предложила тебе выход. Конечно, Оскар очень плохой парень, но некоторым именно такие нравятся.

- Ты же лесбиянка, что ты вообще знаешь о парнях? – возмутился Том.

- Не только парни бывают плохими, - Эллис улыбнулась на том конце связи. – Мне нравятся плохие девушки. Но я их опасаюсь, поэтому не связываюсь, - она посмеялась с себя.

- Если в моём окружении появится какая-нибудь плохая девочка, я обязательно тебя с ней познакомлю, - бурча, пробормотал Том.

- Разберись сначала со своей личной жизнью, - по-доброму одёрнула его Лиса.

- У меня нет личной жизни.

- Может, в этом проблема?

- Предлагаешь мне тупо переспать с кем-то, чтобы в следующий раз не поплыть, когда Оскар полезет мне между ног? – Том скептически вздёрнул бровь. – Если сменишь ориентацию, приезжай, я последую твоему совету.

- Оставайся геем. У тебя очень плохо получается ухаживать за девушками, - подколола его Лиса.

- Ты и научишь. Я способный ученик.

- Я, конечно, всё понимаю, но на всякий случай уточню – ты ведь шутишь? – в голосе Эллис послышалась настороженность.

- Шучу, - Том в очередной раз вздохнул. – От отчаяния. Хотя, я уже говорил, с тобой я бы смог жить со всеми вытекающими. Мне с тобой легко, а я это очень ценю, потому что мне довольно сложно сходиться с людьми.

Эллис улыбнулась пустоте перед собой и сказала:

- Давай договоримся, что если через пять лет я буду одинока, я ты так и не разберёшься в своих отношениях с Оскаром, мы поженимся, заведём троих детей. Но детей усыновим, я боюсь рожать.

- Договорились, - Том безропотно согласился на её шуточную затею, тоже улыбнувшись стене напротив.

Договорились… Только не помог разговор с подругой: во время него настроение поднялось, Том отвлёкся, но потом, когда наступила тишина, вернулись сложные мысли о том, как всё запуталось – больше и больше запутывается. Потом, на следующий день и после, Том старался забыть об эпизоде в душе, вести себя так, будто ничего не было и не отводить взгляда, что у него плохо получалось. Только больше смущался от своих усилий и постоянных мыслей и на пару дней вновь начал шарахаться от Оскара, рядом с ним стыдился себя того, стонавшего и выгибающегося, поймавшего такой кайф, словно это был лучший секс. Причём парился Том один и без видимых причин, Оскар не начал вести себя иначе, не делал грязных намёков – не больше, чем обычно. Потому что Оскар не считал произошедшее победой и переходом на новый уровень.

А Том хотел закрыть глаза и поставить жизнь на паузу, чтобы иметь минуту-другую разобраться в себе и придумать какую-то новую тактику поведения. Хотел стереть себе память, просто вырвать из себя воспоминания о том, что произошло в душевой кабинке, чтобы этого не было. Но память не стереть. Вернее, есть способ, но плата за него высока. Каждый раз думая, что хотел бы забыть, затем Том мысленно обращался к Джерри, прося не приходить на выручку, не отбирать у него это время, пускай оно и сложное жутко.

Одним вечером, утопленный в тяжёлых размышлениях об удовольствии и его последствиях, Том в тёмном коридоре споткнулся об щенка. Витиевато выругался, а после долго сидел на полу, обнимая увесистый пушистый комочек, так похожий на медвежонка, и прося прощения за то, что сделал больно, ещё и высказался грубо. Щенок и не понял, за что перед ним извиняются, больно ему не было, но с удовольствием принимал физически выраженную любовь – быть на ручках он любил. В таком виде их и нашёл Шулейман, пришедший, когда Том уже не ждал визита, он открыл своими ключами.

- Чего ты тут сидишь?

- Я его пнул, - жалобно ответил Том, поднявшись на ноги со щенком на руках.

- Ты уже начал срывать злость на животном? – проговорил Оскар с некоторым удивлением, но без осуждения. – Плохая идея. Лучше уж на меня кидайся, я хотя бы защититься могу и сдачи дать.

- Ты дебил?! – Том вспыхнул праведным возмущением от того, что он допустил такую мысль. – Я случайно споткнулся об него. Не заметил в тёмном коридоре.

Шулейман усмехнулся тому, что Том не виноват, а всё равно виноват у себя. Как же он любит пострадать. И какой же он чувствительный. Это так очаровательно.

- Зачем ты приехал так поздно? – спросил Том, подсадив малыша выше.

- А зачем я каждый день приезжаю? Тебя увидеть хотел, - Оскар просто пожал плечами.

Том не вёлся на то, что это трогательно, поглядывал исподлобья.

- Разве ты не должен быть дома?

- У меня дома нет комендантского часа, - Шулейман усмехнулся. – Давай-ка уберём его, а то снова обмочится и всё испортит.

Он забрал у Тома щенка и отпустил на пол. Том издал несогласный возглас, дёрнулся за малышом, но Оскар перехватил его руки и удержал на месте. Оглянувшись к хозяину, щенок встал и потрусил на кухню – раз нежности закончились, надо подкрепиться. Оскар не отпустил руки Тома, упорно не смотрящего на него, даже когда отпала необходимость держать. Накрыл их ладонями, погладил тыльные стороны тонких кистей, ощущая незаслуженное напряжение в его теле. От нежного, приятного прикосновения Том дёрнулся, дёрнул от него руки. Он помнил, что там, близко, на внутренней стороне запястья, может быть невероятно приятно, если коснуться губами. Оскар научил его этому словами и делом в первый день, ещё до того, как они пошли в спальню. Том помнил… и боялся, и не мог заставить себя посмотреть в глаза.

Шулейман не позволил ему высвободить руки, коротко, предупреждающе сжал пальцы на запястьях и затем повернул руки Тома внутренней стороной вверх. И, продолжая держать его руки в ладонях, провёл большим пальцем по запястью. Там, где кожа тонкая и очень чувствительная. Там, где Том думал. Оказалось, поглаживание пальцами тоже способно пустить по телу ток. Со стороны Том походил на испуганного, зажатого в угол котёнка перед лицом непреодолимой угрозы вроде большой злой собаки. Только шерсти дыбом не хватало.

Том вновь дёрнулся и всё-таки освободился, отпрянул от Оскара, намереваясь если не бежать, то отойти на приличное расстояние. А в глазах паника, тот беспомощный страх, который Оскар очень хорошо знал. Шулейман поймал его, заключил в капкан объятий, прижав спиной к своей груди, прижав его руки к бокам. Том замер в высшей точке напряжения, не смея ни сопротивляться, ни дышать не через раз. Наклонившись немного, выгнув спину жёсткой дугой, открыв незащищённый загривок.

- Ты что, плачешь?

Оскар и без ответа понял, что да, плачет – по вздрагиванию напряжённой грудной клетки, по спёртому дыханию, в котором Том пытался задушить, спрятать слёзы и не выдать себя. Щёки его были горячими и мокрыми. Том сам не знал, почему тихо расплакался. Выругавшись, Оскар развернул его к себе лицом:

- Что с тобой происходит? Иди сюда, - он притянул Тома к себе и обнял нормально, тепло прижав к груди, укрыв обеими руками. – Чего ты дёргаешься? Я тебя просто обнимаю. Просто обнимаю, - повторил чётко. – Не пристаю я к тебе.

Повертевшись пойманным диким зверьком, Том сдался, затих, добровольно уткнулся мокрым лицом в его грудь.

«Я запрещаю тебе сморкаться в мою рубашку», - прозвучало в голове голосом Оскара. Сколько времени с тех пор прошло, давно уже не актуально, но Том помнил и следовал правилу. Некоторые вещи он запоминал навсегда.

- Ты боишься меня? – спросил Шулейман.

Это единственное логическое объяснение, поскольку Том вёл себя в точности как в те времена, когда до смерти боялся любого сколько-нибудь интимного прикосновения.

«Я себя боюсь», - откровенно подумал Том, оставаясь в уютных объятьях, которые, казалось, надёжно защищали от всего на свете. Ирония в том, что от того, кто обнимал, он и нуждался в защите.

- Эллис сказала мне возвращаться к тебе, - глухо сказал Том невпопад.

- Эллис – это та… с ужасной причёской и таким же цветом волос? – осведомился Шулейман и, поймав крайне осуждающий хмурый взгляд Тома, усмехнулся. – Ладно, я буду относиться к ней лучше, раз она даёт такие дельные советы. Немного. И как, - он прищурился, заглядывая Тому в лицо, - ты планируешь прислушаться?

- Я думаю, что она хочет меня добить. Или избавиться от меня, чтобы я вернулся и перестал грузить её разговорами о тебе.

- Часто ты с ней обо мне разговариваешь? – полюбопытствовал Оскар, цепко ухватившись за его слова.

Том поджал губы, сообразив, что сболтнул лишнего. Отстранился.

- Мы нечасто разговариваем, - уклончиво ответил он, умолчав о том, что каждый раз, когда общается с подругой, не обходит взаимоотношения с Оскаром стороной, но это и так было понятно.

- Может, ты со мной будешь обсуждать наши отношения? – предложил Шулейман. – Это самый верный и продуктивный вариант.

- Между нами нет отношений.

- И тем не менее ты обсуждаешь их с подругой.

Железобетонный аргумент, даже возразить нечего.

- Я обсуждаю, потому что в разговоре можно найти решение, - сказал Том, - и легче становится, когда выговоришься, в голове проясняется и есть шанс, что всё встанет по полочкам.

- Повторить, что лучше разговаривать друг с другом? – проговорил Оскар, выгнув брови.

Том не ответил. Разговаривать друг с другом друг о друге, о своих проблемах и переживаниях уместно в отношениях, в которых у них это как раз не получалось. У него не получалось. Глупо и странно начинать сейчас. Шулейман негрубо обхватил его запястье ладонью и потянул обратно к себе, снова обнял. Том мгновенно напрягся, сам не сознавал, что выгнул спину в каком-то животном защитном жесте. Оскар успокаивающе погладил его по жёсткой спине и через некоторое время, убедившись, что он не психует, спросил:

- Расскажешь, что с тобой происходит? С тобой сложно иметь дело, когда ты молчишь.

Том зашевелился, отодвинулся и, помявшись, всё-таки ответил:

- Меня напрягает тот случай в душе.

Шулейман сперва удивлённо поднял брови, затем, развеселившись, от души усмехнулся:

- Ты поэтому психуешь? Ты в своём репертуаре.

- Это не я в своём репертуаре, а ты не должен был этого делать, - произнёс Том, обиженно хмуря брови. – Ты меня запутал, и я теперь не понимаю, как себя вести и чего ждать дальше. Меня это гнетёт, по-моему, вполне оправданно.

- Я всего лишь подарил тебе оргазм.

Сомнительная формулировка, но по факту так и есть. Шулейман решил подарить Тому удовольствие, не рассчитывая ни на какую отдачу. Он первый и последний, с кем собственное наслаждение для Оскара отходило на второй план, а первый план занимало желание сделать ему приятно, изучить и обласкать тело. Брать новые и новые высоты в этом направлении. Довести до искр из глаз может любая высококлассная проститутка, а дать то, что чувствовал с Томом, не может никто больше. И это особенное удовольствие, которое важнее оргазма.

- Не загоняйся, - добавил Шулейман. Усмехнулся. – Можешь даже забыть, разрешаю.

«Если бы я мог забыть», - подумал Том.

Как у Оскара всё легко. Просто подарил оргазм, а у Тома после этого всё набекрень.

- Не могу не загоняться, - ответил он. – У меня не такой обширный и разнузданный сексуальный опыт, чтобы воспринимать подобное как что-то обыденное и незначительное. Для меня интимные действия что-то значат.

Что он несёт? Что-то значат, да? А Марсель, с которым спал, потом передумал, перестал, и секс дружбу не испортил? А недоразумение с Маркисом? А Себастьян, с которым хотел переспать просто потому, что он подходящий вариант? Прямо-таки образчик высокой морали и твёрдых убеждений. С каждой фразой Том всё больше зарывался.

Судя по пристальному сощуренному взгляду, Оскар думал примерно о том же – что Тома нельзя назвать тем, кто серьёзно относится к сексу. Или о том, что те, с кем Том изменял, были для него не просто приключением? Том отвёл взгляд.

- Надо повторить, - неожиданно сказал Шулейман, ухмыльнувшись лукаво. – Клин клином вышибается.

И поймал Тома, снова развернув к себе спиной. Том взвизгнул, бил его по рукам ладонями, даже оттолкнулся от пола, повиснув в руках Оскара и взбрыкнув ногами в воздухе. Как очень ретивый зверёк. Шулейман поставил его на пол, не выпуская из крепких объятий, рассмеялся, уткнувшись Тому в затылок.

- Какой же ты забавный.

Том замер, сбитый с толку. Только что Оскар хотел его… Том не определился, что именно он хотел сделать, а теперь смеётся. Шулейман повернул его лицом, опять заключил в объятия. Вертел его как куклу, а Том не сопротивлялся, не поспевал за сменой его порывов.

- Тише, тише, - Оскар поцеловал Тома в висок, ласково погладил по спине. – Не напрягайся так. Я же ничего не делаю.

Постепенно Том расслабился, задышал ровно, уткнулся носом ему в шею, прикрыв глаза. Бороться всё равно не получалось, оставалось смириться и греться в объятиях. Шулейман гладил его ладонью по спине, потом сверху вниз погладил по позвоночнику, который никак не превращался во впалую линию в окружении мышц, как положено у взрослого мужчины. У Тома позвонки можно пересчитать, особенно если выгнет спину.

- Ты обещал не приставать! – возмутился Том.

- Я и не пристаю. Я тебя успокаиваю.

- У тебя не получается.

- Это уже не моя вина, а в тебе дело, что я тебя так сильно завожу, - весело усмехнулся Шулейман.

Том вывернулся из его объятий, глянул хмуро, неодобрительно. Да, дело в нём, никто не виноват, что у него столь обширная и легкодоступная эрогенная зона. Хотя Оскар мог бы и не трогать, он же знает. Вообще не трогать. Том направился в сторону кухни, Шулейман повернулся следом за ним:

- Накормишь меня ужином, раз уж я здесь?

Остановившись, Том обернулся:

- А, ты на ресторанах экономишь, поэтому ко мне ездишь?

Тупая шутка, но за счёт тона голоса и выражения лица вышло хорошо.

- Ты меня раскусил. Никогда не поздно учиться бережливости. – Оскар подошёл к Тому, и они продолжили путь вдвоём. – И оказалось, что мне нравится, когда меня кормят не потому, что я за это плачу. Ни с кем другим у меня такого нет.

Том повернул к нему голову:

- Терри тебе не готовит? – и убрал руку, которую Оскар под шумок разговора пристроил ему на талию.

Оскар не ответил – они как раз зашли на кухню. Том не стал повторять вопрос и настаивать. Знал, что если Оскар проигнорировал что-то, то допрашиваться бесполезно, он завалит умелыми ответными вопросами, уведёт далеко-далеко от изначальной темы, и ты ещё окажешься дураком.

На следующий день, в субботу, Оскар принёс конфеты. Том покосился на большую коробку на кухонном столе и поднял вопросительный взгляд к Оскару:

- Ты принёс мне конфеты?

- Да, - подтвердил Шулейман и, отодвинув стул, сел за стол. – Сегодня утром прилетели из Бельгии. Помню, тебе они очень понравились.

- Ты послал самолёт за конфетами? – недоверчиво и удивлённо спросил Том и получил от Оскара утвердительный кивок. – Зачем? Можно же здесь купить.

- На экспорт часто идёт продукт немного хуже, чем остаётся в стране.

Том повернул коробку, взял в руки:

- Полтора килограмма, - констатировал он и посмотрел на Оскара. – Разве такие производят?

- Произвели.

Сложно не смутиться, когда что-то произвели специально для тебя. Пусть Оскар не сказал этого прямым текстом, но сделать вывод легко. Том открыл коробку – сферические конфеты из самого лучшего шоколада с разной начинкой и некоторые с посыпкой вызывали большой-большой интерес и не оставляли шансов даже мысль допустить отказаться от подарка. Выбрав конфеты, Том отправил в рот сразу две, забив на то, что ещё не позавтракал. Какие же они вкусные, настолько, что остановиться практически невозможно; потом, после нормальной еды, наверное, съест целый килограмм.

Том потянулся за третьей сферой и взглянул на Оскара:

- Ты меня прикармливаешь? Мороженое, теперь конфеты…

Но, несмотря на подозрение, отказываться всё равно не собирался. Шулейман тихо усмехнулся, подпёр голову кулаком:

- Для прикармливания я кормлю тебя слишком редко. Просто подумал сделать тебе вкусный подарок, ты же их любишь, - он пожал плечами. – Можешь считать, что это компенсация за поздний ужин.

- Принято. За такую компенсацию я готов стоять у плиты хоть в час ночи, - ответил Том то ли в шутку, то ли всерьёз, сам не знал, поскольку в высказывании присутствовало и то, и другое.

Шулейман не слукавил, сказав, что нет никакого хитрого плана, а подарок от чистого сердца. Но тем не менее он предполагал, что можешь получить определённый эффект. Понимая, что дорогими подарками Тома не подкупишь, Оскар также понял, что можно использовать его личные слабости, среди которых почётное место занимает любовь к вкусной еде. Плюс внимание, Тома трогает неожиданное проявление внимания к нему. И сладости вызывают выброс серотонина, серотонин – гормон счастья, а людям свойственно любить тех, с кем рядом они испытывают счастье. Никакой магии, чистая биохимия.

Щенок пришёл к столу, сел и, виляя хвостом по полу, внимательно, просительно воззрился на хозяина, лакомящегося неизвестным чем-то, что его очень заинтересовало. Подцепив из упаковки конфету, Том наклонился к малышу, но, поймав взгляд Оскара, выпрямился, не дав щенку сладость.

- Извини, но тебе этого нельзя, - и отправил конфету в рот, уговаривая себя, что не надо расклеиваться под жалобным взглядом, малышу так будет лучше.

Малыш проскулил, помахал лапкой в воздухе, выпрашивая лакомство. Быстро поняв, что ему ничего не перепадёт, он вознамерился добыть вкусность сам. Подпрыгнул на стул, соскользнул, упав на упитанный зад. Но со второго раза справился с задачей, сунулся на стол.

- Нельзя, - Оскар помахал перед его мордой ладонью, не пуская залезть на стол.

Том подхватил щенка на руки:

- Давай я лучше тебя твоей едой покормлю.

Поставив малыша на пол, он быстро поставил перед ним две полные миски, после чего сполоснул руки и вернулся к столу.

- Бери, - Том придвинул к Оскару коробку.

Хотя являлся совсем не любителем сладостей, одну конфету Шулейман взял и, задумчиво посасывая шоколадную сферу, наблюдал за тем, как Том крутится у холодильника и тумбочек, приступая к приготовлению завтрака и присматривая за щенком, чтобы он снова не вздумал хулиганить.

- Кстати, насчёт нашего вчерашнего разговора, - подал голос Шулейман, вставая из-за стола и подходя к Тому, пристроил ладонь на его поясницу. – Можешь отдать мне долг, я не откажусь. Если тебя тяготит, что мы в неравном положении.

Том взглянул на него:

- Спасибо, но я лучше буду успокаиваться конфетами.

- Ты смотри, не переусердствуй. Вдруг я тебя любить перестану, если потолстеешь? – хохотнул Оскар и шлёпнул его по попе.

Том уже не обращал внимания на его поползновения на свою скромную пятую точку. Ответил:

- Жаль, что мне это, похоже, не грозит.

Шулейман вернулся за стол, закурил и, выпустив струю дыма, сказал:

- И всё-таки не увлекайся конфетами, ты меры не знаешь, в прошлый раз мне пришлось их у тебя отбирать.

- Даже если я объемся до рвоты…

- Мне придётся снова выносить за тобой ведро и носить тебя до унитаза, - закончил за Тома Оскар. – А это не входит в десятку моих любимых занятий.

- Я не прошу тебя со мной возиться, - ответил Том, мелко нарезая стебли зелёного лука.

- Я не смогу тебя бросить. Ругаться буду, если по своей глупости заработаешь недомогание, но помогу.

Честно, просто, так, как только Оскар может. Так, что душа не может не отозваться, ведь разве есть слова важнее, чем это «не брошу»? Ругаться буду, злиться, но помогу. Это что-то настоящее, что не каждому в жизни даётся. Меньше четырёх месяцев назад Оскар называл его сучкой и грубо вбивался в тело, причиняя боль, а сегодня говорит такие слова и вчера нежно гладил руки. Как? Оскар всегда умел ломать окружающим мозг. Зачем он это делает? Пытается приласкать, приручить. По сути – сломать. Ведь враки, что сломать можно лишь грубой силой, наоборот, под её напором растёт броня, иначе не выжить, а нежность делает мягким и уязвимым. Это так жестоко – заставить обнажить сердце, которому потом нечем будет защититься.

Зачем? Как можно быть таким разным в столь ограниченный промежуток времени?

Дело в любви? Том украдкой обернулся через плечо. Впервые он подумал, что у Оскара к нему любовь. Кажется, вообще впервые осознанно применил слово «любовь» к тому, что Оскар чувствует к нему, задумался над ним. Том понимал, что у Оскара есть особенные чувства, какие и сам к нему испытывает, но любовь… Мысль о том, что это любовь, заставила глубоко задуматься. Та самая любовь, которую не понимал – что она есть? И до сих пор не понимает. Том даже не знал, любит ли он, у него – чувства, которые называл любовью лишь потому, что надо как-то назвать, обозначить, всё в этом мире давно поделено на категории. А он ни в одну не вписывался. Не та у него любовь, какую показывают в фильмах. Не та, какая между его папой и мамой, которые столько лет вместе, столько пережили и по-прежнему смотрят друг на друга по-особенному. И хотя прожил с родителями слишком мало времени, чтобы мочь делать какие-то выводы, Том об этом не думал. У него явно не то, с чем можно прожить с человеком тридцать лет в горе и в радости. Может, вовсе и не любит, если у него всего лишь загадочные чувства, которые не вписываются в норму: как должна выглядеть любовь.

А Оскар, у него то самое, любовь? Про него Том мог так сказать и почувствовал вину за то, что не принимает его чувства, отталкивает. По себе знал, насколько это больно – когда ты с открытым сердцем и всей душой, а от тебя отворачиваются. Разве Оскар заслуживает этой боли, пускай он сам её Тому и причинил. Том никогда не умел быть мстительным и запоминать обиду навсегда. Но, с другой стороны, о какой любви и страданиях от неё может идти речь, если Оскар сейчас с другим? Оскар сделал выбор, и Том его тоже сделал. Пора учиться быть эгоистом. Нормальным эгоистом, а не тем, кто вечно чего-то боится, боится причинить боль, всё равно причиняет и съедает себя чувством вины. Никто не виноват, что так вышло. Раз он справляется и готов идти дальше, у Оскара тоже всё будет хорошо. Без него. Том должен быть сильным и твёрдым сейчас, не позволить себя приручить, иначе потом придётся отдирать себя от Оскара с мясом.

Но нежелание покупаться на конфеты не распространялось, их Том уплетал с большим удовольствием за обе щеки. Забрав из коробки ещё одну, он вернулся к плите, где был почти готов пышный омлет. Надо ещё френч-тосты поджарить. Том быстро взбил молоко с яйцом и поставил на жарочную панель вторую сковороду. Подумал и добавил в молочно-яичную смесь немного сахара – сочетание солёного и сладкого всегда бывает удачным. Всё это время он чувствовал на себе взгляд Оскара: на затылке, пояснице и на всём теле разом.

Выложив румяные тосты на блюдо, Том взял один и откусил, не дожидаясь момента, когда сядет за стол. Зачем-то обернулся к Оскару, жуя уголок хлебного треугольника. Тот улыбнулся уголками губ, ему нравилось наблюдать за таким домашним Томом, постоянно перехватывающим что-то съестное.

- В последнее время я часто разговариваю с Джерри, - поделился Том позже, складывая посуду в посудомоечную машинку после завтрака.

- Ты один или он тебе отвечает? – уточнил Шулейман, это важная деталь.

Том глянул на него, типа: очень смешно. Не псих он. Не настолько.

- Я один, - ответил Том и развернулся, прислонившись к работающей машинке. – Но он слышит меня, я знаю. Мы же связаны… Чёрт… - он нахмурился, запутавшись в том, как объяснить то, что чувствует.

Шулейман не сказал, что понимает, позволяя Тому объяснить, как он может. И Том объяснил:

- Я знаю, что он меня слышит, не так, как люди слышат друг друга, а на уровне ощущений, что ли. Не могу нормально объяснить, но я просто знаю это. Чувствую. Наверное, это самое подходящее слово, потому что любое знание приходит откуда-то, а это знание есть во мне по умолчанию. Джерри не придёт, пока я искренне прошу его этого не делать, как бы он ни хотел вмешаться, - Том и не заметил, что говорит больше, чем требовалось для ответа на вопрос.

- А он хочет вмешаться? – поинтересовался Оскар.

- Джерри всегда приходит, когда я в отчаянии. А ты доводишь меня до отчаяния, - Том не смог удержаться и не обвинить его в очередной раз.

Но у Шулеймана имелся достойный ответ, который озвучил серьёзно:

- Это ты себя доводишь, не я.

- Я не позволю переложить на меня всю вину, - также серьёзно ответил Том. – Я не виноват в том, что чувствую.

- Похвально, что ты учишься отстаивать себя и, похоже, веришь в то, что говоришь. Согласен, в своих чувствах ты не виноват, а в том, что их вызывает – очень даже.

- Нет, моё поведение лишь следствие того, что делаешь ты.

- Ладно, не буду сейчас с тобой спорить, - Оскар откинулся на спинку стула. – Скажи лучше: почему ты просишь Джерри не приходить?

- Разве не очевидно?

Шулейман пожал плечами, смотрел с интересом. Том ответил:

- Я сам могу справиться, не хочу отдавать ещё один отрезок жизни и возвращаться на всё готовое.

- А я?

- Из-за тебя тоже не хочу, - сказал Том и буквально прикусил язык.

Оскар снова развёл его, заставив признаться. И, судя по довольной ухмылке, он услышал именно то, что хотел услышать.

- Не надо на меня так смотреть, - произнёс Том, держа лицо. – Ты знаешь, что мне всё равно и что я чувствую, я сам говорил. Не обязательно хитрыми способами вытягивать из меня признания.

- Я помогаю тебе признаться себе, - ответил Шулейман.

- Спасибо, я в курсе своих чувств. У меня не настолько беда с головой.

- Ты упорно доказываешь обратное.

- Иди ты… - Том разозлился не всерьёз. – Сделай что-нибудь полезное, раз всё время здесь торчишь.

- Могу нанять тебе прислугу, если нужна помощь по хозяйству, - Шулейман пожал плечами.

- Домработницу и сам могу нанять, но не хочу.

- Тогда чего меня припахать пытаешься?

- Чтобы ты не крутился вокруг меня и занял делом голову или хотя бы руки.

- Моя голова всегда при деле. Руки пока простаивают, но тут всё зависит от тебя.

Кажется, вообще не заговаривать с Оскаром – единственный шанс не сцепиться языкам. Впрочем, это тоже нерабочий вариант, он сам без проблем может начать разговор, засыпать репликами и довести до того, чтобы в какой-то момент не ответить стало невозможно. В этом он тоже профи, как и во многом другом.

На третий день Том доел сладкий полуторакилограммовый подарок, к этому утру оставалось всего десять конфет, с которыми расправился после завтрака, запивая кофе и наслаждаясь вкусом, не успевшим приесться, несмотря на количество съеденного шоколада.

- Не покупай мне конфеты часто, - с улыбкой попросил Том, убирая со стола, - а то я точно объемся.

Довольно самонадеянно, как будто не сомневается, что Оскар и дальше будет его баловать, позабыв о том, что «дальше» в собственных планах нет. Похоже, не так уж плохо у него с самооценкой, раз бессознательно считает, что достоин того, чтобы Оскар бесконечно оставался рядом и добивался его, не получая отдачи.

- Тебе нравится эта квартира? – спросил Шулейман погодя; они остались на кухне.

Том тоже сел за стол, напротив, положив перед собой расслабленно сцепленные руки:

- Да. Она уютная, но главное, что с видом на море. Мне нравится жить у моря, для меня это важно. Я планирую переехать в Испанию, когда закончатся исправительные работы, и хочу поселиться непременно в прибрежном городе. Я привык к этому в Ницце: к особому запаху в воздухе, к атмосфере…

Опять сболтнул лишнего. Дурацкая привычка у него завелась – откровенничать с Оскаром. Начал с того, что озвучивал мысли, чтобы показать свою тёмную сторону и оттолкнуть его, но теперь говорил отнюдь не только плохое и грубое, а бесхитростно выкладывал всё, что водилось в голове. Это обратная сторона желания быть честным? Похоже на то. Надо бы себя контролировать, но что-то не получалось. Том осуждал себя за очередное откровение, а потом забывался и снова говорил с Оскаром, как будто он ему самый близкий человек.

- Почему ты хочешь переехать в Испанию? – спросил Оскар.

Том пожал плечами:

- Мне комфортно в Испании, там я чувствую себя дома, с первого раза, как приехал туда. Францию я считал своей страной только из-за тебя, больше меня здесь ничего не держит.

Снова – можно было обойтись без подробностей, оставить при себе вторую часть высказывания. Том опустил глаза. Подумал – опять запоздало, - что, должно быть, очень, очень неприятно слышать, что человек, которого ты любишь, говорит, что собирается уехать в другую страну и ни о чём не жалеет. Это больно, самому Тому было бы очень больно и он не хотел того же самого Оскару. Только поздно, сначала надо было думать, а потом говорить, вернее – не говорить того, о чём придётся жалеть. Лучше было бы не говорить о своих планах и просто уехать, когда придёт срок.

- Извини, - произнёс Том, так и не поднимая взгляда. – Мне не плевать на тебя, но мы не будем вместе, и у меня нет причин оставаться. Каждый из нас должен жить своей жизнью.

Оскар молчал, и Тома это напрягало, поскольку он не молчал никогда, даже тогда, когда можно было бы промолчать, Оскар вворачивал какую-нибудь фразу и оставлял последнее слово за собой. Пауза затягивалась.

- Ты не дашь мне уехать? – спросил Том с глухим подспудным смирением в голосе и осторожно взглянул на Оскара.

- Ты сам не захочешь уезжать, - ответил тот, совсем не походя на человека, которому больно и обидно.

Том поднял взгляд уже основательно, пару секунд смотрел на него и недоверчиво нахмурился:

- Ты что, развёл меня?

- Совсем чуть-чуть, - Шулейман показал соответствующий жест, подмигнув и хитро ухмыляясь. – В принципе, мне ничего не пришлось делать – только помолчать, а дальше ты как обычно сам додумал. Зато мы выяснили, что ты не хочешь меня обидеть. Это прогресс, я определённо на верном пути.

- Сволочь ты, - Том подскочил из-за стола и резко и от того громко задвинул стул, но злость его была поверхностной. – Нельзя так играть с моими чувствами!

- Может, нельзя играть на чувствах людей? – Шулейман предложил общепринятый вариант фразы.

- С моими точно нельзя, - отрезал Том. – С остальными сам решай.

Оскар улыбнулся:

- Забавно, как в тебе уживаются переживания за страждущих и жуткий эгоизм.

Том с ним не согласился, оскорбившись тем, что Оскар назвал его эгоистом, и забыв, что сам недавно думал, что надо быть эгоистом.

- Я не эгоист, - ответил он. – Ты сам не очень-то думал о моих чувствах, когда привёл в дом Терри.

- Поверь, именно о тебе я и думал.

Сперва Том непонятливо нахмурился, затем недоверчиво сощурился:

- Ты Терри, случайно, под нож пластического хирурга не пустил перед началом совместной жизни? Я отказываюсь иметь ещё одного двойника, у меня Джерри есть.

- Скальпель пластического хирурга его не касался, - заверил Шулейман, умолчав о другой связанной с вопросом Тома информации, которая могла натолкнуть его на определённые размышления.

Том кивнул, удовлетворённый тем, что где-то там не ходит «Том версия 2.0». Или «Том №3», поскольку сам, по сути, является Томом №2, неудачной копией оригинала, не дожившего до пятнадцати лет.

- У тебя есть фотографии Терри? Покажи, - Том подошёл к Оскару, встав у него за плечом.

- У меня нет его фотографий.

- Как это? – Том удивлённо взглянул в его лицо и затем воскликнул: - Ты врёшь! Не может у тебя не быть его фотографий.

Наглея, он решил не терять время на упрашивание и, наклонившись, ловко просунул тонкую ладонь Оскару в карман джинсов с намерением вытащить телефон. Шулейман накрыл его ладонь рукой, удерживая на месте, прижав к своему бедру. Том замер на долгое мгновение, дезориентированный жаром тела. Следом пришла мысль, что ладонь его в кармане преступно близка к паху. Оскар на это и намекает, удерживая его руку?

- Оскар… - Том сам не знал, чего хочет: спросить, попросить?..

Руку он всё-таки убрал, не попытавшись утащить телефон, и вскоре спросил:

- Какая у Терри фамилия?

- Вилларе.

Взяв с тумбочки свой мобильник, Том уселся за стол и вбил в строку поиска: «Терри Вилларе». И как раньше не догадался это сделать? Но победу отпраздновал рано, всемирная сеть ничего не знала о загадочном Терри Вилларе, состоящим в отношениях с Оскаром Шулейманом. Том нашёл информацию всего об одном человеке с таким именем и фамилией, но он как раз подходил под описание. Двадцатитрёхлетний австралийский шахматист, милый белокурый парень, которому больше подходит слово «юноша», нежели «мужчина», из числа тех, кого били в школе за то, что отличается, не интересовался вечеринками, девочками и выпивкой. И улыбка у него растерянная. И девственник наверняка. Был им до знакомства с Оскаром.

- Терри играет в шахматы? – уточнил Том, стараясь звучать и выглядеть так, будто спрашивает между прочим, без большого интереса, от которого на деле уже гаденько и хищно царапало внутри, в районе солнечного сплетения.

Очень уж милый этот Терри, шикарная замена. Ещё и умный, выигрывать шахматные турниры без большого ума не получится. Бить таких надо, Том был солидарен со школьными хулиганами и с удовольствием бы последовал их примеру, забыв о том, что обычно является тем, кого бьют, а не тем, кто бьёт. Посмотрели бы, как Терри будет играть после сотрясения.

- Насколько я знаю, нет, - ответил Шулейман и перегнулся через стол к Тому. – Ты что, нашёл его?

Том молча, поджав губы, повернул к нему экран с открытой фотографией милашки и умницы Терри. В обход разума росло и крепло желание опуститься до избиения того, кто едва ли сможет дать сдачи. Так даже лучше, правильнее – забрал место Тома, пусть получает всё, что к нему прилагается.

- Это не он, - сказал Оскар и, ещё раз скользнув взглядом по фото, добавил: - Но парень красивый.

- Не смей! – Том сам себя едва не напугал тем, как резко рявкнул, громко шлёпнув телефон на стол.

Сообразив, что его ревностная запальчивость сейчас совсем не к месту, он сказал:

- Не смей изменять Терри.

- Какой же ты ревнивый… - протянул Шулейман, расцветя широкой ухмылкой и счастливо-довольным блеском в глазах.

- Не ревнивый я. Я не ревную, - неубедительно произнёс Том и встал из-за стола.

Шулейман поймал его, усадил на край стола и, прежде чем Том успел воспротивиться, поцеловал, по-взрослому, без спешки.

- Что ты делаешь? – спросил Том, когда Оскар отпустил его губы.

- Показываю тебе, кто мне нужен, чтобы ты не поехал убивать того несчастного парня.

- У меня и в мыслях не было. Даже если бы я хотел, у меня нет права тебя ревновать.

Том отодвинул Оскара от себя и спрыгнул со стола. Экран телефона не пережил удара о твёрдую поверхность столешницы и весь пошёл трещинами. Увидев это, Том расстроился, досадливо свёл брови:

- Чёрт… Теперь точно придётся новый купить.

- Я завтра принесу.

- Нет, - Том вскинул к Оскару взгляд. – Я сам куплю.

- Ты из-за меня бросил телефон, так что по справедливости я должен тебе купить новый, - находчиво сказал Шулейман и приобнял его за талию. – Какой ты хочешь?

Том отстранился, прислонился к ребру стола и скрестил руки на груди, изображая несогласие и независимость. Но вскоре сдался и, не глядя на Оскара, ответил:

- Мне нравятся айфоны. В ярком корпусе.

Завтрашним утром, прямо на рабочем месте, Том получил коробочку с телефоном, который сразу изучил на предмет драгоценных камней и прочих изысков, за которые готов был ругаться с Оскаром. Но Шулейман подошёл к задаче честно, не придерёшься, и Тому оставалось только поблагодарить и положить подарок в карман. Как он и хотел, подарок был в ярком корпусе, красно-оранжевом, под цвет машины Оскара.

В какой-то момент Том поймал себя на том, что привык к Оскару рядом. Больше не только не раздражается и не пытается избавиться от его присутствия, но и не обращает на него внимания как на что-то, чего не должно быть, не хочется, мог спокойно заниматься своими делами, где-то там фоном зная, что Оскар тоже находится по эту сторону двери. Это так привычно – быть с ним под одной крышей. Заново к этому привык.

Как ни противился всё это время, Том понял неутешительную истину – Оскар заново привязал его к себе. Приручил. Снова. Как в прошлом, не ведя препятствий, Оскар стал единственным, кого Том к себе подпустил, так и теперь он сделал это – шаг за шагом сломал стены, вторгся за границы, проникнув в кокон, которым Том оградился. В мире его свободы и одиночества их стало двое. Не сегодня, не вчера. Когда? Как это произошло, что он и не заметил? Поначалу Том искренне раздражался от прикосновений и пресекал их, потом всё более деланно фыркал и показывал, что его трогать нельзя, а ныне спокойно принимал прикосновения, давался в объятия, уютно утыкаясь лицом Оскару в плечо, и не реагировал даже на шлепки, поглаживания и ухваты за попу. Они даже целовались. В первый раз Том Оскара укусил, а во второй, тогда, на кухонном столе, ни на миг не возникло мысли оттолкнуть – ни до, ни после. Том принял тот поцелуй столь же естественно, как будто речь шла о дыхании, и не пожалел. На самом деле, и не думал о нём потом, словно то было помутнение рассудка, о котором не нужно думать даже его тревожной натуре. Тридцать секунд, которые не в счёт.

Оскар его приручил. Именно приручил и продолжал приручать. С первого дня касался его, как Том ни сопротивлялся контакту, и снова приучил к своим рукам. Постепенно наращивал своё присутствие в жизни Тома и степень их близости, пока не дошло до того, что они практически живут вместе. С той лишь разницей, что Оскар уходит домой. Но разница эта незначительна, незаметна, поскольку Том знал, что он вернётся, и они снова будут вдвоём в стенах квартиры. Том забыл думать, что это должно закончиться, что хотел новых отношений и уехать. Всё чаще забывал, что хотел, чтобы это закончилось. Казалось, так может продолжаться бесконечно, их странные взаимоотношения, то, что они не вместе, но вдвоём.

Том ненавидел Оскара за то, что тот его приручил, за то, что не смог и не может ему противостоять. Похоже, Оскар истинный профессионал по части укрощения диких котов. Неважно, шуганный ли перед ним котёнок или взрослый кот, желающий гулять сам по себе. Его методы работают безотказно. Том с грустью осознавал, что попался и вляпался – и ничего сделать всё равно не мог. Оно уже под кожей – эта близость. Не чувство близости, потому что чувство – это что-то эфемерное, оно может быть обманчивым, ошибаться, ведь нередко мы чувствуем что-то, а объективных причин для того нет. У него близость как вещь, которую можно осязать. Странно испытывать близость с тем, кто потом уходит к другому, не так ли?

Несколько раз Шулейман оставался на ночь. В такие ночи Том без споров за кровать уходил в гостиную и спал на диване. Но вчера умотался за день, прилёг – и сегодня утром проснулся в одной постели с Оскаром. Оба были одетые, лежали на боку на разных сторонах кровати. Более чем целомудренно. То, что Оскар тоже спал в одежде на застеленной кровати, удивляло, поскольку он никогда не поступался своим комфортом. Не верилось, что он не захотел будить и потому лёг так. Может, прилёг и тоже задремал?

Пользуясь тем, что Оскар пока спит и не видит, Том разглядывал его – и всё равно украдкой, поскольку на смелость не хватало смелости. Что с ними происходит? Потом ведь хуже будет, сложнее, когда это закончится, а оно должно закончиться рано или поздно, иначе быть не может. Зачем они так? Зачем Оскар с ним так? Упорно привязывает к себе, что Том стал уже ручной и домашний, привыкший делить с ним время.

Том остановил взгляд на лице Оскара. Зацепился за шрам на нижней губе – тонкий, неровный и бледный, от его зубов. Едва заметный, приглядеться нужно, чтобы увидеть, но он есть. И на руке тоже, и на пальце. Разве справедливо, что Оскар избавил его от шрамов тела и души, а он, Том, ему наставил шрамов? Том смотрел на его расслабленное лицо и чувствовал то, что нельзя чувствовать – щемящую нежность, смешанную с горьким сожалением, что они не смогли. Не может он придвинуться и поцеловать. Том хотел протянуть руку и коснуться изогнутой линии рубца, но не сделал этого, поскольку разбудит.

Том закусил губы, не шевелился, хоть рука затекла. Потом не будет такого момента, добровольно он не ляжет с Оскаром в одну постель, чтобы утром иметь шанс проснуться первым и безнаказанно посмотреть. А если шёпотом в мыслях признаться себе, то чего бы он хотел? Уйти или остаться?.. Том не знал, он бесконечно запутался. Уходить нужно сразу, иначе потом не уйдёшь.

Оскар открыл глаза, застав Тома врасплох, перехватив его внимательный взгляд. Он не сказал, что Том снова делает это – смотрит, как он спит. Молчал и смотрел внимательно, без привычной насмешки в кошачьих зелёных глазах, от чего становилось ещё хуже. Том не успел среагировать, отвёл взгляд поздно, спалившись, что разглядывал его.

- Я только проснулся, - неубедительно солгал Том и сел, спеша спрятать глаза. – Пойду, нужно покормить малыша.

- Останься.

На запястье сомкнулись пальцы, не грубо и не крепко, так, что Том смог бы освободиться, если бы захотел. Два года назад Оскар тоже просил его остаться, что разрывало сердце. Только сейчас в глазах не было того отчаяния, он просто просил, серьёзно, оставляя Тому возможность отказаться.

- Надолго? – спросил Том. – Мне нужно…

- Подождёт твой малыш, - Шулейман перебил его, - он вполне самостоятельный и выгуливать его не надо.

Он мягко потянул Тома обратно. Том поддался, вновь лёг на бок лицом к нему, думал, что пожалеет, но отказать не смог, когда Оскар так смотрит, так касается. Когда сам не знает, хочет уйти или остаться – желание сбежать не то. Том отвёл взгляд быстро, не выдержал зрительного контакта. Это всегда было хуже всего – когда Оскар просто молчал и смотрел. Смотрел как на что-то важное, ценное, безусловно заслуживающее его внимания (Том до сих пор не мог понять, как этим ценным и заслуживающим может быть он). Возможно, даже как на что-то самое прекрасное, так бывало не раз. От обожания в его глазах Тому неизменно становилось муторно. И пускай сейчас во взгляде Оскара не присутствовало ярко выраженных эмоций, он смотрел – внимательно и серьёзно, что отличается от того, какой он обычно – дико обаятельная сволочь с неизменной усмешкой, никогда не лезущая за словом в карман. Когда серьёзно – это серьёзно.

- Не смотри на меня так, - попросил Том, глядя в сторону и вниз. – Зачем ты это делаешь? Всё это? – он с напряжением и болью посмотрел на Оскара. – Ты меня душишь…

В конце высказывания голос дрогнул, Том прикрыл глаза, делая глубокий неспокойный вдох. Чувствовал, что может расплакаться от того, насколько всё сложно; к горлу подпирал ком. В голове скакали слова: «Я хотел начать новую жизнь, но ты меня не отпускаешь. Зачем я тебе? Зачем ты снова приучил меня к себе? Ты хочешь, чтобы мне было больнее?..»,

Шулейман протянул руку и положил ладонь на его щёку. От прикосновения Том открыл глаза, вздрогнув ресницами, и по коже скатилась одинокая слеза. Оскар стёр её большим пальцем, сказал:

- Я предлагаю тебе то, чего ты хочешь.

- Я не хочу, - Том вновь спрятался за ресницами, опустив взгляд.

«Не имею права хотеть».

Не может. Не должен. Том распахнул глаза, когда почувствовал движение. Шулейман придвинулся близко к нему, тоже лёг на бок лицом к лицу. Больше не касался, они оба только смотрели друг на друга, и это было очень честно – то, что в глазах, то, что без слов. Оскар подвинулся ещё ближе, так, что они соприкоснулись носами и не могли видеть больше ничего, кроме друг друга. Раскрыв губы, задел ими Томины губы. Словно случайно, но очевидно, что нет. Том и не знал, что обещание поцелуя может быть настолько томительным, намного томительнее самого действия. Он не хотел, не собирался, но неосознанно, ведомо раскрыл губы навстречу, чуть выгнул шею.

Шулейман потёрся носом об его нос, снова задел губы губами. Не целовал, не прижимался основательно, лишь дразнил. Том отвечал на его действия, падая в близкое к трансу состояние, в центре которого отчаянно пульсировал сгусток разума и паника. Дышал коротко и поверхностно, словно уже рыдает, умирает. Бьётся в своей агонии. Они тёрлись носами, как звери, не касаясь друг друга руками. И это было… Даже в спокойном состоянии Том не смог бы описать. Это больше, чем можно сказать словами.

«Поцелуй меня», - вспыхивало в мозгу.

Больше всего на свете Том хотел согласиться на невысказанное предложение – или сам начать. Последние капли выдержки утекали, отставляя наедине с тем, с чем боролся и проиграл – с чувствами, которым нет названия. Эллис сказала – попробуй, ты ничего не потеряешь. А может, на самом деле попробовать? Один раз, потом ещё, ещё и перестать считать. Его же не смущала роль любовника, когда размышлял о возможном наличии у Себастьяна постоянного партнёра. Так в чём же дело, что ему мешает быть с Оскаром тем, кто остаётся в тени и делит с ним грех? Том совсем не такой высоко духовный, каким пытался казаться. Вот только Оскар – не Себастьян, потому и отношение столь разное. С ним невообразимо больше, чем секс. А когда в деле чувства, роль любовника не завидна. Сможет ли он быть с Оскаром и отпускать его, зная, что он уходит в чужие объятия? Сможет ли выносить то, что на своём человеке

- Не надо, - Том отодвинулся. – Не мучай меня.

Положив ладонь на затылок, Шулейман притянул его обратно и наконец-то поцеловал. В голове что-то замкнуло. Это не желание – намного больше, сильнее, глубже. Это жажда, голод по человеку. Том целовал отчаянно, со срывающимся дыханием на губах. Шептал что-то едва слышно в прерывистых, почти судорожных поцелуях – просил себя остановиться. Оскар не слушал, а у самого Тома не хватало воли удовлетворить собственную мольбу. Как теперь остановиться, когда почувствовал его

Странно целовать с чувством рыдания, крика, конвульсий. Полуобморочное состояние и на удивление ясное. Руки пустились в хаотичное движение по телу – все четыре. Они прижимали к себе друг друга. Том вцеплялся пальцами в рубашку Оскара, мял, кусками выдёргивал из-под ремня, а Оскар сжимал его талию так, что у Тома кренилось сознание. Только в губы, никаких больше поцелуев и ласк, ничего больше не требовалось. Шулейман перекатился на спину, утягивая Тома на себя. Том оседлал его бёдра, сам тёрся об него, проезжаясь промежностью и пахом по твёрдости вздыбленной ширинки. Не разрывая поцелуя, от которого уже немели губы.

Так… Так… Так… В голове Тома мелькнула мысль, что он может так и кончить, но это не худший вариант. Только на несколько секунд он всё-таки остановился, склонившись над Оскаром, мелко дрожа от своей чувственной лихорадки, в которой намешано всё со всем. Шулейман снова положил ладонь ему сзади на шею, наклоняя ниже, поцеловал напряжённое горло, походя царапнув зубами по выступу кадыка. Тем временем его вторая рука проникла Тому под штаны и трусы, чувствительно, основательно сжала ягодицу; он вжал Тома в себя, и Том простонал сквозь зубы от нового тесного контакта между ног – и, не успев опомниться, получил новый поцелуй в губы, которого очень хотел. Очень, очень, очень. Они самые вкусные, самые-самые.

Шулейман перевернул их, подмяв Тома под себя. Сжимал его бока, с нажимом оглаживал ладонью рёбра, сдвигая вверх домашнюю футболку. Открывшийся впалый белый живот манил, но Оскар оставил разнообразные ласки на другой раз, сейчас больше всего хотелось целовать в губы – и Тому явно хотелось того же. Шулейман подцепил резинку Томиных штанов, потянул их вниз, и для Тома это послужило стоп-сигналом, на что сам уже совершенно не рассчитывал.

- Оскар, не надо, - Том перехватил его руку, сжал ладонью кулак. – Я не могу сейчас…

Шулейман приподнялся над ним и задал логичный вопрос:

- Тебе нужно в ванную?

- Нет. Мне нужно… - Том говорил прерывисто и негромко, словно боялся собственных слов, - время. Пожалуйста, дай мне время подумать.

А смотрел так, что становилось понятно – действительно боится, растерян в высшей степени. И он принял решение, которое ещё не осознал.

- Сколько? – спросил Оскар.

- Я не знаю, - Том покачал головой, коснулся ладонью его живота внизу слева, не ведая, то ли хочет потрогать напоследок, то ли обозначает дистанцию, которую не надо сокращать. – Я сам скажу: готов ли я быть с тобой.

Шулейман подумал немного и согласно кивнул:

- Ладно.

И лицо его преобразила лукавая-лукавая ухмылка, в глазах блеснули черти:

- А пока у меня есть неплохая идея, как скоротать досуг, раз уж ничего серьёзного между нами сейчас не будет…

Он снова накрыл собой Тома, вжимая его в матрас, и толкнулся бёдрами. Том не успел свести ноги – и не смог бы, поскольку Шулейман всё время находился между ними. Издал невнятный высокий возглас, требующий прекратить, схватился за плечи Оскара в попытке оттолкнуть, но куда там. Вертелся, насколько мог, но был разложен под Оскаром, который и не думал тормозить. Очень скоро Тому осталось только закрыть глаза и стонать от сильных движений, всё так же цепляясь за Оскара судорожно сжимающимися пальцами.

Для Тома это было впервые. В подростковые годы, когда взрослеющие дети практикуют петтинг, он ни о чём таком не думал. В юности он даже не кончал в трусы ни разу, просыпался раньше, чем физиологическое возбуждение успевало прийти к закономерному финалу. Да он был до последней клеточки невинным неискушённым мальчиком. В распахнувшихся глазах полыхнуло, плюнуло искрами, украв зрение. Том рыбой хватал ртом воздух и затем откинул голову на подушку, вжался в неё затылком, зажмурившись, переживая отголоски накрывшего оргазма.

Шулейман остановился, дал ему немного времени прийти в себя и, наклонившись к лицу Тома, спросил с усмешкой на губах:

- Поможешь мне?

- Не сегодня, - ответил Том опустошённым голосом и отодвинул его от себя.

Перебравшись к краю кровати, он встал и направился к двери. Ноги немного не слушались, то ли после оргазма, то ли от пережитого эмоционального перегрева. Том пришёл на кухню и опустился на корточки перед собачьими мисками, где его уже поджидал малыш. Прежде чем наполнить миску, он погладил щенка по голове. Пробиваясь через рассеивающееся отрешение, постепенно возвращались ощущения и мысли. Пришло ощущение того, что в мокрых трусах некомфортно. Надо помыться. Поморщившись, что ему влажно, липко, и влага остывает, не добавляя удовольствия, Том ещё раз погладил малыша и выпрямился.

Уже в душе Том осмыслил, что он сказал Оскару. Это же практически обещание, что они будут вместе. Обещание подумать и принять взвешенное решенное, о котором не будет молчать, и не будет обходиться полунамёками, как намного проще. Всё чётко – да или нет? Наверное, ему действительно пора принять решение.

Глава 16

А море бьет волнами,

Смоет раны, исцелит.

Сыграй мне на гитаре

Пару строчек о любви.

Nansi, Sidorov, А море©

Том пообещал дать ответ…

Оскар не торопил, как и после инцидента в душе, его поведение не изменилось ничуть, но Том знал, что если затянет, он прижмёт его к стенке и потребует ответ. А малодушно хотелось соскочить, сделать вид, что забыл, изменились условия, потому не должен решать. Оскар же продолжил – да, между ними не было секса, но он не остановился, как просил Том, значит, ничего не должен, сделку можно считать разорванной. Да? Да… Том бы попробовал, если бы не понимал, что не сможет вечно изображать выборочную амнезию; если бы не понимал, что коль затянет больше, чем на неделю, ответ придётся давать без подготовки и глядя в глаза. Почему-то казалось, что на размышления ему дана неделя, хотя никто не оговаривал срок. Потому что дольше – вызовет подозрения, что он уходит от ответа и пытается соскочить с ответственности. У Тома бы вызвало.

Кто его вообще за язык тянул? Уж лучше бы они тогда переспали. Но проблема в том, что действительно не мог просто переспать с Оскаром и хотел сказать то, что сказал. То, что правильно и должно избавить от сомнений. Раз и навсегда. Но что ему выбрать? Да или нет, такие простые слова. Согласиться быть любовником, целовать целованные кем-то чужим губы, отпускать каждый вечер/ночь/утро и прятаться в тени. Не думать о том, что есть кто-то другой, и наслаждаться тем, что есть. Проверить себя: на сколько его хватит, прежде чем подсыплет Оскару снотворного в кофе, украдёт ключи и, вооружившись пистолетом, который так и не выбросил, поедет устранять конкурента. И откуда такие кровожадные мысли, ещё и хладнокровно по пунктам? Скорее, со временем он перестанет улыбаться, начнёт каждый день плакать в подушку и доведёт себя до нервного срыва желанием быть с Оскаром и пониманием, что не единственный, молчанием о том, что ему невозможно так.

Или отказаться, сказать: «Нет, я не буду с тобой, это моё взвешенное решение». Едва ли Оскар примет отказ и отстанет после этого, всё останется как есть. Но это предпочтительный вариант – вроде и решение примет, и ничего не изменится. В принципе, можно ничего и не решать, не давать ответа. Если затянет, не давая сигналов, что думает, всё останется в привычной колее. Устаканится всё, забудется, что было обещание. Оскар же постоянно проявляет чудеса терпения, может, он снова поступит мудро и не станет давить, сочтя, что он, Том, не готов. В некотором смысле Том действительно не готов дать ответ – не может согласиться и отказаться тоже не может, как минимум потому, что после отказа Оскар не исчезнет из его жизни. Пусть всё останется по-прежнему, без слов: они будут не вместе, но вдвоём. Такой вариант Тома устраивал. Всё же он склонялся к тому, чтобы смалодушничать и уйти от ответа.

Но хотя бы для себя всё-таки должен принять решение. Нужен ему Оскар, будет ждать – неважно, чего и сколько и что бессмысленно, плыть по течению иногда тоже счастье. Или отказаться от него не только разумом, но и сердцем, возобновить своё сопротивление и воспринимать то, что между ними происходит сейчас, как приятное умирание их истории, что останется в памяти светом, а не болью, как обычное расставание. Том не хотел ничего менять, не хотел в одиночку принимать решение, которое всё равно ничего не изменит – или изменит многое, если Оскар примет отказ; если приживётся в роли любовника, что едва ли не повлияет на его личность. Много думал и вновь и вновь запутывался, сталкиваясь с тем, что не может сделать выбор.

Том будет скучать по Оскару, если он перестанет приходить. Теперь – будет. Ему будет холодно и одиноко. Сколько? Не меньше года, быстрее не оправится, быстрее организм не выведет яд чувств и привязанности. Наверное, придётся сменить тучу случайных, ничего не значащих партнёров, стать тем самым без моральных принципов, чтобы восполнить хотя бы физическое тепло. Если Оскар уйдёт. Он ведь уже приручил.

Наверное, стоило поговорить с Оскаром о том, что его тяготит необходимость сделать выбор, которую сам на себя взвалил, его же это тоже прямо касается. Но Том об этом не подумал. Он вообще далеко не постоянно думал. Проводя время с Оскаром, Том плыл по течению, держался так, будто не было того разговора, в противном случае Оскар бы непременно заметил его нервозность, выраженную в тягостном молчании и взглядах, и ему было бы несложно догадаться, что тому виной. И Том себя не принуждал к непринуждённости, само получалось забывать, что кое-что между ними уже изменилось.

Сидя с Оскаром за просмотром кино, в сюжет которого не вникал, устроив голову на его плече, Том чувствовал себя хорошо и спокойно, и ему этого хватало. Но потом… Рано или поздно наступало одиночество и приходили мысли. Оставить всё без изменений столь заманчиво: пускай Оскар и дальше приходит, будет рядом, а Том будет ему это позволять, получать эмоции, тепло, знания и, может быть, какие-то приятные мелочи вроде сладостей или любимого шампанского, что ждало своего часа в тени шкафчика. Но Том не мог обмануться и уверовать, что так может продолжаться бесконечно. Либо Оскару надоест его добиваться, и Том останется один, ещё более привыкший к нему и его вниманию. Либо, что вероятнее, у них куда раньше дойдёт до секса – Оскар дожмёт, и Том сдастся со всеми потрохами, и тогда чем это будет отличаться от согласия быть любовником? Разве что статусом. Любовник – это статус. А секс без обязательств, договорённостей – каждый раз как первый и последний – и с упорным деланием вида, что между ними ничего нет, даст возможность действительно так считать. Не ревновать, не ненавидеть, не страдать, сгорая в себе, не требовать чего-то большего и не желать определённости, ведь нельзя накладывать свои права на человека, который тебе не принадлежит. Разумный выход, но насквозь пропитанный трусостью, которую не переплавить в здоровый цинизм.

Да и сколько Том продержится без определённости? Как скоро начнёт загоняться вопросами: «Что между нами? Что я для него значу?». Начнёт с убого-жалобным видом смотреть на Оскара и в конце концов спрашивать невпопад: «Кто я для тебя? Почему я тот, с кем ты проводишь время и уходишь?». А если задумываться ещё и о том, что для него Оскар значит, то точно поедет крыша, невесело шурша черепицей.

- Ты думаешь?

Грея ладони об чашку чая, Том поднял взгляд к обратившемуся к нему Оскару:

- Да. Пока меня всё устраивает.

- Это значит, что ты склоняешься к положительному ответу? – осведомился Шулейман, приподняв брови и глядя на него внимательно.

- Это значит, что я не говорю «нет», - твёрдо ответил Том, давая понять, что не намерен сейчас это обсуждать.

Рано ещё, он не был готов дать ответ здесь и сейчас – и сегодня. Ходячая моральная катастрофа, думал Том о себе позже: и определённость ему необходима, и боится определённости и связанной с ней ответственности. Похоже, правы были Оскар и Джерри, что шпыняли его, он на самом деле вечно не знает, чего хочет. Том и сейчас не знал – не только что выбрать, но и чего хочет, поскольку все варианты одинаково привлекательные и отталкивающие.

Правильнее – отказаться от отношений, быть верным избранной цели, от которой Оскар почти отвёл. Том верил, что когда-нибудь всё-таки сможет уйти, если не будет сдаваться. Будет у него квартира в каком-нибудь прибрежном испанском городе, любимая работа и независимость, всё, как хотел – и как может, проверил, что может. Том хотел этого по-прежнему. Может быть, он останется одинок до конца жизни, не найдёт больше любовь и человека, с которым хочется жить, но у него есть друзья, семья, их вполне хватит, чтобы было тепло. Есть же люди-одиночки, не созданные для отношений и ничуть не страдающие от их отсутствия. Быть может, он один из них. Судя по тому, как плохо у него получалось быть в отношениях, такой вариант вполне вероятен. Только Том страдал от одиночества. Но отказаться от Оскара он сможет, Том знал. Будет сложнее, чем минувшим летом, ломать будет, но он справится, выдюжит и со временем снова увидит мир в ярких красках, найдёт в нём что-то интересное и прекрасное, что заполнил пустоту.

Или можно остаться с человеком, с которым так, как ни с кем другим не будет и не может быть, ведь все люди уникальны, как и истории их взаимоотношений. Вернуться к роли мальчика под боком Оскара, в которой уютно. Просто быть рядом, не опошляя отношениями. Можно же? Можно. Том и этого хотел.

Или быть ему любовником. Разве же Том не хотел бы этого, если забыть о Терри? Том не знал, искренне – не знал. Да и нет. И дело не только в Терри. Проблема не в том, что он есть, а в том, что он – был. Оскар заменил его, и это не забыть, даже если Том останется единственным. Смогут ли они быть вместе, неважно, втроём или в паре, когда Терри отпадёт? Том обоснованно сомневался в их с Оскаром способности построить нормальные, прочные отношения. Его обязательно куда-то потянет, что-то стукнет в голову, украв покой, потом молчание, Джерри, это они уже проходили – или сорвётся с места, сделает глупость, и отношения ухудшатся. Навсегда у них не получится. Если между ними будут отношения, они неизменно будут расставаться, а разве же это жизнь?

Попробуй, ты ничего не потеряешь – Эллис абсолютно права. Всегда лучше попробовать, рискнуть. Так может, отдаться бурному течению и согласиться быть с Оскаром, не думая о будущем? Посмотреть, что из этого выйдет. Передумать и уйти можно в любой момент. Только Том не сможет уйти, не только потому, что Оскар не отпустит. Он может убежать, спрятаться, потом передумать и прийти к Оскару, сдаваясь в руки, а наоборот – нет, не хватит духа уйти. Не хватит духа самому принять столь серьёзное решение и всё разрушить, даже если будет чувствовать себя с ним плохо. Потому страшно сказать «да» и броситься в бурное море, зная, что потом – не сможет сказать «нет» и выбраться на берег, оставив стихию за спиной.

Том закрывал глаза и хотел стереть из памяти то неосторожное обещание, вырвать, чтобы его не было не только в его голове. Чтобы не нужно было думать о том, что и как будет дальше. Что ответственность за это самое «дальше» лежит на нём. И обращался к Джерри с просьбой не помогать ему справиться с внутренним конфликтом и внешними условиями. Хотелось согласиться. Хотелось отказаться и больше не видеться, как положено, когда отношения заканчиваются, чтобы не прикипать заново, не соблазняться мыслью: «А если...?». Но Оскар не исчезнет из его жизни. Потому также хотелось ничего не менять. И не только потому. Отказ выбирать – это ведь тоже выбор.

Если будет любовником Оскара, Том хотел поговорить с Терри, заявить ему о себе. Вдруг он на самом деле настолько наивный, что ничего не замечает и не понимает? Необходимо лишить его душевной невинности и разбить иллюзии. Лучше рано, чем поздно. А собственно, зачем ждать? Можно позвонить уже сейчас, в конце концов, пусть интима между ними нет, Оскар к нему очевидно неравнодушен, малышу Терри стоит об этом знать. Похоже, в Томе всё-таки жила циничная сучка – и это не только Джерри, - та стервозная особа, которая, оказавшись в любовницах, выходит на жену изменщика и говорит: «Дура ты, он со мной время проводит, пока ты его дома ждёшь. Он меня любит во всех смыслах». Только в исполнении Тома это больше походило на злую истеричку, которой не сидится спокойно и хочется сделать гадость.

Том набрал номер Оскара – впервые. Позвонить самому Терри он не мог никак, потому рассчитывал на то, что тот может ответить на звонок на телефон Оскара и получить интересный разговор, который разобьёт розовые очки. Но ответил ему Оскар. После его «Алло» Том ничего не говорил, но и не отключался. Спустя три минуты обоюдного молчания и неслышного дыхания в трубку, Шулейман спросил:

- Мне приехать?

Знал, кто ему звонит. Записал его номер, в отличие от Тома? Или тоже запомнил цифры наизусть?

- Я хотел поговорить с Терри и рассказать ему о нас с тобой, - сказал в ответ Том и сбросил вызов.

Том не постыдился, не пожалел, но подумал, что затея изначально глупая. Трогать телефон Оскара нельзя никому, кроме него самого, едва ли Терри не знает правил. И потом, даже если бы Терри захотел взять и ответить, пока Оскара нет рядом, он бы не смог, поскольку блокировка снимается только отпечатком пальца. Данный эпизод Шулеймана порадовал. Это ли не доказательство, что он победил? Том уже его, пускай пока не сказал этого вслух. Скоро всё будет. И так уже сильно затянулся процесс воссоединения. Шулейман не ожидал, что Том продержится столько времени. Первый месяц или даже дольше он вообще думал, что Том играет, потому не воспринимал его слова всерьёз. Потом понял, что он серьёзно намерен уйти в новую жизнь, но это ничуть не остановило, поскольку столь быстро остыть Том не мог, а значит, нужно только убедить его, что иного варианта кроме как вдвоём у него нет, чтобы перестал бороться с собой и дался в руки.

На следующий день после палевного вечернего звонка Шулейман поймал проходившего мимо Тома и поцеловал без предупреждения и без предпосылок, закрепляя очередной маленький, но важный шажок к успеху. Том позволил, что послужило дополнительным доказательством, что быть им вместе, как бы прежде Том ни кочевряжился.

- Может, продолжим? – немного увлёкшись, Оскар заглянул Тому в глаза, пальцами приподнял его майку, вскользь касаясь голого живота. – За тобой должок…

Том отступил назад, уходя от его рук, и одёрнул футболку:

- Я не буду заниматься с тобой сексом.

- Пока? – лукаво уточнил Шулейман.

- Пока точно, - строго ответил Том. – Не распускай руки – и в особенности всё остальное, я не хочу бояться за свою попу, находясь рядом с тобой.

- Чего тебе бояться? – Шулейман приглушённо усмехнулся и снова поймал его, прижал спиной к себе, сложив руки Тома наподобие того, как связывает смирительная рубашка. Щёку царапнула щетина. – Мне показалось, тебе нравится…

- Отпусти, - напряжённо сказал Том, втянув голову в плечи и кося к нему глаза. – Иначе я прямо сейчас скажу «нет».

- То, что ты скажешь сейчас, я не послушаю, - Оскар вновь бархатно усмехнулся ему на ухо, но отпустил.

Том сразу отошёл, обернулся к нему от порога комнаты:

- Держись от меня на расстоянии, пока я думаю. Три метра, помнишь?

Не только из вредности так говорил. Очень уж недвусмысленные прикосновения Оскара, поцелуи и такие объятия путали мысли. Если между ними будет секс, то только после того, как решит, что готов быть любовником. Том хотел хотя бы раз всё сделать по правилам, а не как обычно. Только по-прежнему не мог определиться: готов ли?.. Одно знал точно – готов вечно делать вид, что думает, чтобы Оскар был рядом, но это ничего не значило.

Прошёл его день рождения, на который Том получил подарок от Оскара – камеру, которая ещё не поступила в продажу и не факт, что поступит, в праздничной коробке с красным бантом, как положено. Настоящий праздник, пускай без гостей, но с утыканным свечами тортом от приглашённого кондитера, который оставался тут же, на кухне в его скромной квартире, на случай, если Том захочет ещё какого-нибудь сладкого изыска. Всё было сюрпризом, с которым он столкнулся, придя с работы. Этот трогательный жест пронял до глубины души, Том ведь грустил, что ему много-много лет никто не устраивал праздника по случаю дня рождения. Оскар всё-таки понял, как для него это важно.

Двадцать восемь свечей Том задувал со слезами на глазах, но слёзы те от счастья, что подтверждала улыбка. И камере он порадовался, сразу опробовал – качество она выдавала отменное, и выглядела представительно, но при этом была сравнительно лёгкой, что важно, когда проводишь с камерой в руках не один час. Пробный снимок Оскара на тёмный кухне, где не включили полный свет после задувания свечей, остался в памяти камеры. Атмосферная фотография, несмотря на случайность.

Шулейман его даже не поцеловал в качестве взыскания благодарности за вечер. Пускай Том просто порадуется как ребёнок. Том сам его обнял, безо всякого эротического подтекста, на чистом порыве светлой благодарности. И предложил Оскару остаться на ночь – просто переночевать. Казалось странным проводить его до двери после такого вечера, и хотелось продлить этот день до утра, проспать ночь с ощущением праздника, который не закончился. Шулейман от предложения отказался и сказал, что они увидятся завтра. Том и не сомневался, что увидятся. Из нежеланного, раздражающего факта присутствие Оскара незаметно превратилось во что-то постоянное, незыблемое, как восход солнца – завтра солнце непременно встанет, и Оскар непременно приедет.

Наступил октябрь, первые числа. Выдался редкий свободный от Оскара вечер, и Том, поторчав в четырёх стенах, пошёл на пляж, где встретил того странного парня, которому «грустно сидеть в одиночестве», - в третий раз уже, не считая первого. Без слов сел рядом с ним на песок. Парень был одет в неизменные длинные свободные шорты, которые имел разных расцветок, сегодня – клетчатые, тёмно-серые (или светло-чёрные?) с фиолетовым. Сомнительный выбор для осеннего вечера, когда температура опускается ниже двадцати, а то и ниже восемнадцати градусов, и около воды всегда холоднее. Зато сверху на нём была толстовка на молнии, впрочем, расстегнутая. Всё эти детали Том подметил, подходя, и больше на него не смотрел. Море слегка штормило, отчего оно пахло сильнее.

- Красиво, правда? – спросил парень, не взглянув на Тома.

- Да, - согласился тот.

Вот и весь диалог. Том уже понял, что этот парень не будет его трогать и доставать разговорами, почему бы не посидеть рядом? Молчать с ним было даже комфортнее, чем с Оскаром, поскольку они друг другу ничего не должны, ничего не ждут – посидят вместе и разойдутся в разные стороны.

Через сорок минут Том встал и пошёл к дому. И вернулся с бутылкой вина, которую предусмотрительно откупорил на кухне. Снова сев на песок, он протянул бутылку своему собеседнику, если так можно назвать человека, с которым за встречу обмениваешься от силы тремя ничего не значащими фразами.

- Будешь?

Парень бутылку принял, явно не думая о том, что нормальные разумно подозрительные люди не берут напитки у незнакомцев, чтобы не проснуться потом попользованным семерыми или со свежим шрамом на память об утраченной почке. Отпил из горла и покрутил бутылку в руках, разглядывая наклейку:

- Хорошее вино.

- Я совершенно не разбираюсь в винах, - сказал в ответ Том и неожиданно развеселился, далее говоря с улыбкой и задоринкой. – Когда я жил в мире, где все разбираются в лучших винах, я не овладел этим искусством, а сейчас поздно уже, - он посмеялся над собой.

Но в качестве вина, которое принёс, Том не сомневался. Оно из списка Оскара, купил бутылку вскоре после того, как Оскар оставил ему «инструкцию».

- В мире?.. – непонятливо переспросил парень.

- Да, - всё так же весело ответил Том. – В мире белых орлов с вершины горы, я назвал его так в свои восемнадцать, а себя считал маленьким растрёпанным воробьём на их фоне. Непонятно, да? – спросил через паузу, улыбнувшись шире. Отвернулся к морю, обняв колено. – Я говорю о мире миллиардных состояний. В семнадцать, почти восемнадцать лет я познакомился с Оскаром Шулейманом, он меня приютил, потому я невольно окунулся в его мир. Мы даже были в браке, но это в прошлом. Ты наверняка слышал об Оскаре хотя бы раз.

- Никогда не слышал, - покачал головой парень.

Том взглянул на него удивлённо.

- Впервые вижу человека, который не слышал об Оскаре хотя бы вскользь.

Парень пожал плечами, тоже чуть улыбнулся:

- Я даже не могу представить, как он выглядит. Наверное, он намного старше и своеобразный?

- Нет, ты что! Оскару тридцать четыре, а когда мы познакомились, вообще двадцать четыре было. Он выглядит как мечта – причём и женская, и мужская, для женщин он эталон идеального мужчины, а для мужчин то, как каждый хотел бы выглядеть, мне, например, не светит. Характер у Оскара действительно своеобразный, но это его не портит, а наоборот является очень обаятельной изюминкой. Не похоже, что я хвастаюсь? – Том подумал, что именно так его речи и выглядят, что было далеко от правды. - Такое себе достижение – спать с богачом. Особенно в прошедшем времени.

- Ты гей? – полюбопытствовал парень, что довольно глупо после того, как Том сказал, что был в браке с мужчиной и спал с ним.

Том пожал плечами и приложился к бутылке. Что ему сказать? Что с удовольствием был бы натуралом, но ему лень, а Эллис не соглашается менять ориентацию?

- Жаль, гитары нет, - сказал парень через десять минут, глядя на море, отхлебнул из взятой у Тома бутылки. – Она отлично дополнила бы атмосферу.

- Ты умеешь играть? – Том с интересом взглянул на него.

- Да, умею. Иногда это бывает очень хорошо – сесть где-нибудь вечером и поиграть.

- Круто, - Том улыбнулся. – Я бы хотел играть, я считаю, что настоящий испанец должен владеть игрой на гитаре, но единственный раз, когда я держал гитару в руках, у меня получились далёкие от красивой музыки звуки. Я только на пианино умею.

- Так ты испанец? – удивился парень. – Никогда бы не подумал.

- На самом деле, я полукровка: папа испанец, мама финка.

- Красивое сочетание, - задумчиво заключил парень. – Лёд и пламень.

Второй человек сказал, что такое сочетание кровей даёт красивый результат. Тома это немного коробило. Хотя, если посмотреть на Оили, то он не мог не согласиться, что союз их родителей дал крайне удачный результат. Себя ему оценивать было куда сложнее, особенно в хорошую сторону. Том забрал протянутую ему бутылку и сделал глоток.

Действительно, отличное вино. Пьётся легко, как сок, а пьянит приятно, незаметно и эффективно, смывая сложные мысли, расслабляя и наполняя лёгким позитивом. Пьяное-пьяное вино. Сразу видно – Оскар выбирал. Том привалился боком к своему странноватому собеседнику и случайному собутыльнику. Болтал всякое, о чём заходила речь, они перескакивали с темы на тему, и ни одна ничего не значила. Просто ненапряжённая болтовня.

- Тебе не холодно? – Том коснулся пальцами голой щиколотки парня, ощутив на подушечках щекотку от волосков.

- Нет. Я люблю носить шорты, - просто ответил он. – У меня дома в них так долго не походишь.

Том не спросил – приезжий ли он, откуда? Подпирая ладонью челюсть и уже изрядно захмелев. Хотя, казалось бы, бутылка вина на двух взрослых мужчин – ни о чём. Кто кого первым поцеловал? Возможно, одновременно потянулись. Том пропустил этот момент и не имел ни малейшего желания останавливаться, вылизывая рот парня, который отвечал ему тем же. Горячо, от вина и не только.

- Трахнешь меня? – Том заглянул ему в глаза, одной рукой продолжая обнимать за шею.

- Прямо тут? – парень удивлённо усмехнулся.

- Да, почему нет? Я хочу, ты тоже, – смело ответил Том, проявляя чудеса прямолинейности. – Презервативов у меня нет, но я ничем не болею. И… не беспокойся насчёт чистоты.

Понятное дело, он не готовился, не планировал сегодня с кем-то заниматься сексом, но с Оскаром у них не единожды было без должных очистительных процедур, потому считал, что беспокоиться не о чем, всё должно пройти нормально. А презервативы у Тома были дома, та самая нераспечатанная упаковка, которую купил перед встречей с Себастьяном. Но не пойдёт же он за ними сейчас? Не трахаться на пляже, а пригласить этого парня к себе, близко же совсем живёт, мысль тоже не пришла. Зачем? Здесь тоже неплохо, Тома ничего не смущало. В конце концов, он свободный человек и имеет право переспать с кем-то, если захотелось.

Несмотря на удивление, парень тоже не смутился от неприличного предложения и не отказался. Он снял толстовку и постелил на песок.

- Я сверху, - сразу обозначил Том. – Не хочу потом со всех мест вытряхивать песок. Оставь, - он остановил парня, потянувшего с себя футболку. Заговорщически улыбнулся. – Всё-таки мы в общественном месте. В одежде будет менее заметно, чем мы занимаемся.

В его понимании сверху означало – верхом. Том подтолкнул парня в грудь, подпихивая к расстеленной толстовке, чтобы он сел на неё, и перекинул колено через его бёдра.

- Двигаться будешь ты, - сказал Том, расстегивая пуговицу на джинсах. – Я люблю, когда меня хорошенько имеют.

- Ты всегда так откровенно говоришь о своих желаниях? - парень улыбнулся, в последние минуты он постоянно улыбался, с интересом наблюдая за Томом.

- Я над этим работаю. Лучше заранее прямо сказать о своих предпочтениях, чем потом остаться неудовлетворённым и расстроенным из-за неудачного секса. Разве не так?

Парень с ним согласился:

- Так.

Том приспустил штаны вместе с трусами, насколько позволяла поза с широко расставленными коленями. Того, что получилось, хватало. Слюна, даже много слюны плохо справляется с ролью смазки, но всё прошло как по маслу. Наверное, сказался настрой. Том не испытывал неприятных ощущений. Разве что сначала почувствовал растяжение, от которого тело успело отвыкнуть.

Ни одной мысли в голове не промелькнуло, что это неправильно, что рядом люди. Об Оскаре Том тоже не думал и не ощущал угрызений совести за то, что получает удовольствие на члене парня, имя которого даже не знает. Хорошее такое удовольствие, насыщенное. То, что надо. Хватая ртом воздух от страсти, Том резко надавил любовнику на плечо, опрокидывая его на спину. Дёрнул обратно, прижимая его голову к своей груди, поскольку из-за позы был выше. Парень прикусил кожу на его ключице, обхватил за поясницу, ладонями под ягодицы, растягивая их в стороны, вбиваясь внутрь.

Оргазм пришёл резко, вспышкой шумящей темноты. Вакуумом, в котором нет ничего и никого. Постепенно пустоту начала заполнять возвращающаяся реальность – ощущения тела, чужие голоса, в том числе обращающиеся к ним, звук полицейской сирены… Одного мужчину, который отдыхал здесь с женой и двенадцатилетней дочкой, возмутило то, что два пьяных парня занимаются непотребством у всех на глазах (на глазах ребёнка!), и он заявил в полицию о нарушении общественного порядка.

Том поднялся на ноги, щурясь от подвижного синего света полицейской мигалки и подтягивая штаны. И увидел Оскара. Скрестив руки на груди, Шулейман стоял перед дверью своей машины, припаркованной около полицейского автомобиля, и смотрел на него. Просто серьёзно смотрел. Алкоголь мгновенно выпарился из крови и воздух перекрыло. Том смотрел на Оскара, не веря своим глазам. Откуда он здесь? Он видел? Раз он с полицией, то знает… Видел, как Том встаёт с этого парня и вяло натягивает трусы.

Посторонние звуки, люди перестали существовать. Осталось лишь серьёзное лицо Оскара, его фигура со сложенными руками. Его взгляд. Том не стыдился того, что делает, но чувство вины пришло сейчас. Обрушилось, ломая кости. Том бы не стыдился смотреть Оскару в глаза потом, он бы ничего не узнал, а когда не знаешь, это не считается. Но он увидел всё своими глазами, и это повергло Тома в такие чувства, что было физически больно. Теперь Оскар точно уйдет, после такого не остаются. Том малодушно желал, чтобы ситуация разрешилась сама собой, чтобы ему не пришлось принимать решение, и так и случилось. Бойтесь своих желаний.

Его поступок – самое подлое предательство. Он же пообещал Оскару дать ответ, дал надежду. И эффектно плюнул в душу, будто бы всё это время играл с его чувствами. Иначе это не выглядит. Подпустил к себе, давался в объятия и принимал поцелуи и подарки, трогательные жесты – и практически на его глазах переспал с другим. Оскару отказывал раз за разом и показательно отдался первому встречному. Типа – чем с тобой, лучше с кем угодно. Как это назвать? Дрянь дрянью. Блядь блядью. Том же не хотел показать Оскару, что он не нужен, не хотел сделать больно… Не играл же он, просто посчитал, что имеет право. Но о каком праве может идти речь, когда Оскар так смотрит? Смотрит и молчит, что вбивает в грудь кол и даёт понять – это конец. Поздравляю, Том, ты победил, больше Оскар к тебе не подойдёт.

Рад он этой победе? Тома не заботило, как ему будет дальше, как будет жить в мире, где Оскара для него больше нет, и они уже точно никогда не заговорят. Но как же он не хотел Оскару этой боли. Дал надежду – и по глупости жестоко предал чувства, бросил в грязь доверенное ему сердце. Во второй раз, неважно, что разводился Джерри, что Оскар об этом уже знает – лицо-то у них одно, и тогда, когда это происходило, Оскар не знал. Никакое знание не способно стереть рану души, отпечаток всё равно останется. И вот, когда Оскар снова поверил, снова открыл душу – опять удар в то самое, уязвимое. После такого никакого сердца не останется. Слишком много предательства для одного человека – с детства и до того единственного, кому доверился. Теперь в его груди точно будет лёд, который уже ничто не растопит.

Что бы сам Том почувствовал на его месте, как поступил? Если бы верил Оскару, верил, что всё у них ещё будет, и вдруг застал его с кем-то в постели. Том бы пошёл на ближайший высокий мост и упал вниз смертельно подбитой птицей. Хорошо, что знал, что Оскар так не поступит, иначе бы развернулся и утопился в море, чтобы уйти первым и не жить с этим. Чтобы наказать себя соразмерно вине.

Это конец. Том не хотел, чтобы всё так закончилось. Не хотел никогда больше не видеть Оскара и знать, что никогда не будет прощён, поскольку за такой плевок в душу и вырванное сердце прощения быть не может. Не хотел, чтобы Оскар уходил с этим… И не хотел потерять его навсегда, Оскар всегда был для Тома важной частью жизнью, которая остаётся с ним вне зависимости от того, где они и с кем. Часть, к которой всегда можно вернуться. Оскар остался бы с ним памятью и частицей сердца, даже если бы Том ушёл. Бы – сослагательное наклонение, которое столь часто не имеет никакого отношения к реальности. Всё кончено, предоставленные альтернативы обнулены. Больше не нужно делать выбор.

Том неотрывно смотрел на Оскара – в последний раз, но не плакал, не пролилось ни единой слезинки. Вместо солёной воды в глазах боль, страх и жуткая, беспомощная растерянность, в которой цепенеет тело. Что он может сейчас сделать? Уже ничего, всё, что мог, сделал. Оставалось пожинать плоды своих поступков. Рядом валялась пустая бутылка из-под вина, которое Оскар порекомендовал. А Том так обустроил его распитие. Стыдно, настолько стыдно, что больно дышать. Губы шевельнулись, но с них не слетело никакого жалкого звука.

Почему? Том жаждал начать новую жизнь, без Оскара, но сейчас так бесконечно паршиво. Если бы расстались сразу, если бы Оскар не приучил к себе снова, не было бы так. Том злился на него за свои чувства, за то, что момент освобождения отравлен мучительным ядом. Но вина перевешивала. Потому что нельзя быть тварью с тем, кто тебе самый дорогой человек, кто тебя любит. Терри на совести Оскара, а Том не имел права причинять ему эту боль.

Конец. Наверное, надо уйти? Или сесть в полицейскую машину, они же за ним приехали. Не имеет смысла оставаться, всё равно ничего не скажет, ничего не изменится. Что он может сказать? «Ты всё неправильно понял?», «Я не хотел»? Избитая банальщина и трусливые глупости. Но кое-что Том всё-таки хотел сказать – попросить прощения. Пусть Оскар обзовёт в ответ, пусть ударит или хлопнет дверцей машины, уезжая навсегда. Не рассчитывая на прощение, просто хотел, чтобы Оскар знал, что Том сожалеет, что он это увидел.

Том сделал шаг, но на большее его не хватило. Наверное, Оскар не станет его слушать, даже смотреть на него не захочет вблизи. После такого – абсолютно заслуженно. Это же вдобавок ко всему унизительно. Унизительно, что отказывал Оскару, чей высший уровень неоспорим, но переспал с парнем, который… Да Том даже не представлял, кто он. Знал об этом парне только то, что он любит подолгу сидеть на пляже и шорты. Может, он вовсе безработный неудачник, у которого не сложная жизнь, а он сам ни к чему не стремится. Может, наркоман, которому под кайфом по кайфу часами смотреть на море. Шикарный выбор, очень показательный. С кем мне заняться сексом, с Оскаром Шулейманом, который меня несколько месяцев добивается, или с незнакомцем с пляжа, который даже нормальные штаны не носит? Конечно со вторым, чтобы не только в душу плюнуть, но ещё и в самооценку.

Всё у них будет, да? Оскар ожидал, что до его победы и счастливого воссоединения осталось максимум две недели, что Том уже практически его, нужно только дождаться официального «да» - так, формальности. Но его ждал неприятный сюрприз. Том верхом на каком-то парне. Всё у него схвачено, да? Смешно, очень смешно… Как оказалось, Оскара жизнь тоже ничему не научила.

Шулейман что-то сказал полицейскому и затем обратился к Тому с распоряжением:

- Иди в машину.

Том открыл рот, но Оскар пресёк возможные возражения:

- Сядь в машину, - чётко повторил и скрылся в салоне.

Том пошёл, едва чувствуя почву под ногами, сел в переднее пассажирское кресло, захлопнув за собой дверцу, отгородившую от остального мира. Никто из служителей закона не попробовал его остановить – им уже дана команда «фу». Том не пристегнулся. Потому что едва ли они куда-то поедут. Скорее, Оскар приложит его лицом о приборную панель, чтобы на подпорченную картинку желающих было меньше, и вышвырнет на улицу. Или приложит, нагнёт и потом вышвырнет с голым задом. Как повёл себя – такое и обращение. Том молчал, исступлённо смотрел вперёд, в лобовое стекло, не смея ни пикнуть, ни вдохнут глубже. Том был готов даже к тому, что Оскар свернёт ему шею. Заслужил.

Том сидел взведённой пружиной, сгустком предельного напряжения, сделавшим тело жёстким и неподвижным. Не решался взглянуть на Оскара. Но спустя две минуты молчания тихо спросил:

- Почему ты здесь?

- Мне маякнули, что ты снова попал в фокус внимания полиции, и я не смог остаться в стороне, - ответил Шулейман, перебирая пальцами по рулю.

Том опустил взгляд к своим рукам. Пальцы у него дрожали. Только сейчас начали? Или не замечал до этого?

- И как оно, понравилось? – поинтересовался Оскар через паузу.

- Оскар… - Том мученически прикрыл глаза.

- Понравилось? – повторил тот, взглянув на него.

- Не расспрашивай меня, лучше ударь. Зачем ты спрашиваешь? Тебе и так плохо, не надо делать хуже.

- Мне? – удивлённым тоном произнёс Шулейман. – Вовсе нет. Я снова выбрал неверную линию поведения и получил урок.

Том вновь опустил глаза. Как он и думал – Оскар получил урок на всю жизнь. Не открываться. Не любить. Быть бессердечной сволочью, потому что лишь такому человеку никогда не причинят боль.

- Тебе больно, - сказал Том не то утверждением, не то вопросом.

- Мне неприятно, - кивнул Шулейман, не полностью с ним согласившись. – Но я справлюсь. Любой опыт полезен. А ты не ответил на мой вопрос. Повторить его? Думаю, ты помнишь.

- Оскар, я не… - Том не собирался рассказывать, кулаком в лицо куда лучше, чем это.

Шулейман внезапно схватил его за руку, тряхнул, разворачивая к себе:

- Отвечай.

Том испугался – смены поведения, жёсткого тона, боли от его пальцев на запястье. Впрочем, Оскар быстро ослабил хватку. Но его выпад уже резанул по психике.

- Нет, - сказал Том, собравшись с духом.

- Что, даже не скажешь, что я всё неправильно понял, ты не хотел? – осведомился Шулейман, вернувшись к спокойствию. Он как будто издевался, по одному выдёргивал измученные нервы, и эта эфемерная боль доводила Тома до нервных подёргиваний мышц. – Можно было бы рассмотреть версию с твоим очередным изнасилованием – его наказать, тебя пожалеть.

Дальше некуда. Предел. Натянутые нервы начали с треском рваться.

- Да, понравилось! – выкрикнул Том. – И сейчас мне от этого хочется сдохнуть! Я презираю себя за то, что ты это увидел, что я сделал тебе больно, фактически предал! Я ненавижу тебя за то, что чувствую это! Мы не вместе! Не вместе! Ты сам живёшь с другим парнем, но я чувствую себя виноватым за то, что сделал! Как будто я тебе что-то должен! Нет, чёрт побери! Так почему?! За что?! Зачем ты меня приручил?!

Том запальчиво ударил Оскара ладонями по груди:

- Это всё ты виноват! Ты заново приучил меня к себе, привязал, хотя сам несвободен, и теперь я не могу тоже строить свою жизнь! Мне стыдно за то, что я поступаю как ты! Мне больно из-за того, что я обидел твои чувства, и это не даст тебе впредь доверять людям! Я ненавижу тебя! Ты сломал меня! Ненавижу за то, что мне страшно и грустно из-за того, что тебя больше никогда не будет в моей жизни, потому что ты не простишь!

Несмотря на выжигающий его самого запал, бесконечно орать невозможно. Выговорившись, Том замолчал, тяжело и часто дышал. Его слегка потряхивало, поскольку то, что выложил криком – лишь толика испытываемого им напряжения. Потом и это прошло, только сердце быстро билось, пульсируя в ямочку между ключицами. Том опустил голову. Всё в нём затаилось, набирая мощь для второго взрыва. Сколько их потребуется, чтобы на самом деле отпустило? До дна.

- Мы едем домой.

Том изумлённо посмотрел на Оскара, завёдшего двигатель. Шулейман не сказал ему пристегнуться. Пускай отобьёт бока, если сам не додумается вспомнить о безопасности. Том не пристегнулся, счёл, что заслужил пару ударов о дверцу. Автомобиль сорвался с места, ловко выруливая на дорогу. Они едут домой, к Оскару домой? Зачем? Тому оставалось только смотреть в стёкла и гадать – что с ним будет дальше? Ничего хорошего ему в своём будущем не виделось. Знакомые места пошли за окном. Машина остановилась около элитного дома в центре города. Шулейман вышел на улицу первым, бросив Тому: «Пойдём». Том безмолвно и безропотно повиновался, за время дороги он вновь оцепенел и послушно пошёл бы и на верную погибель. Такой вариант не исключался.

В лифте Том смотрел в угол. Оскар же был на удивление спокоен, собран, и это пугало. Они переступили порог квартиры.

- Иди помойся, - строго распорядился Шулейман и пошёл куда-то дальше, оставив Тома посреди длинного коридора.

Том лишь проводил его взглядом и снова послушался без единого намёка на возражение, пошёл знакомым путём к той ванной комнате, которой Оскар пользуется и сам тоже пользовался, когда жил здесь. На автомате, хотя сознавал себя и каждое своё действие. Просто не смел ослушаться. Не только из-за чувства вины. На потерянность от разбитости на части чувством вины наслоился приказной тон Оскара, превратив в тихое существо, которое не может сопротивляться. Не имеет права. Без намёка на внутренний протест. Том понимал, что может сбежать, по крайней мере, попытаться может. И с той же ясностью понимал, что не сделает этого.

Как было велено, Том принял душ. Наверное, Оскар хотел, чтобы он смыл с себя чужие следы, что довольно унизительно, намекает, что ему противно, брезгует, но и от этих мыслей Том не оскорбился. Брезговать им сейчас Оскар имеет полное право, Том собственными усилиями упал на уровень грязи. А грязь Оскар не любит, он брезгливый. Стоя в ванной, где несчётное количество раз бывал, начиная с юных восемнадцати лет, Том думал: как так вышло? Эта квартира была ему единственным домом, который потерял, куда хотел вернуться больше всего на свете и от которого отказался навсегда. Том не думал, что когда-нибудь вновь зайдёт в неё. Но вот он здесь. После того, как отказался от Оскара, запутался в себе и переспал с другим практически у него на глазах. Стоит в душевой кабине, потому что Оскар так сказал, и охреневает от происходящего. Вот это вираж судьбы.

Но все те мысли фоном, а руки помогали воде очищать кожу, перекрывали кран, вытирали полотенцем тело. Том замялся в сомнениях, не зная, стоит ли ему одеться или выйти в полотенце. Логично, что Оскар отправил его в душ с расчётом на определённую цель, при которой одежда лишняя. Но команды не одеваться после мытья не было, потому Том всё-таки натянул джинсы и майку. Сжал в руках трусы, испачканные парой вытекших капель чужой спермы. Как противно… Он ехал с Оскаром сразу после того, как встал с чужого члена, с его спермой внутри. Самому от себя мерзко и тошно. Какой же он всё-таки убогий.

Не найдя, куда их ещё деть – не здесь же оставить, Том запихнул трусы в карман. Вышел из ванной, оставив позади промежуточный пункт, оказавшись в пустом и тихом коридоре. Постояв на месте в нерешительности, в растерянности от того, насколько всё это странно, Том пошёл искать Оскара, по наитию в спальню, которая, конечно же, прекрасно помнил, где находится. С закрытыми глазами мог найти. Спальню, где была их с Оскаром общая постель. Шёл как на эшафот, ощущая каждый шаг, но с исступлённым смирением со всем, что может с ним там случиться. Лучше бы Оскар сразу плюнул ему в лицо. Ожидание смерти, как известно, хуже самой смерти. А неизвестность ещё хуже ожидания.

В спальне горел свет, дверь была открыта. Том переступил порог. Как он и предполагал, Оскар здесь, он обратил внимание, когда Том зашёл. Дальше метра от порога Том не решился пройти, сглотнул. Сам удивлялся, что не испытывает страха. Но он боялся. Тупое состояние. Бояться и быть готовым смиренно принять любое наказание. Даже если Оскар поставит его к стенке и пустит пулю в лоб.

- Боишься? – поинтересовался Шулейман. У Тома всё читалось на лице.

Том кивнул.

- Вслух говори, - одёрнул его Оскар.

- Да, - сказал Том, повторно комкано кивнув. – Я… не совсем пониманию, для чего ты меня сюда привёз.

Шулейман неспешно, не расплетая скрещенных на груди рук, подошёл к нему. Том непроизвольно сжался в ожидании неизвестно чего – чего-то плохого, неприятного, болезненного. Даже не закрыл глаза, глядел на Оскара, не тая своего жалкого состояния. В голове проносились варианты развития событий в ближайшие минуты. Каждый из них пугал, поскольку включал унижение и насилие. Возможно, даже смерть. Том не мог отделаться от абсурдной по своей сути мысли, больше ощущения, что уже не выйдет отсюда. Доигрался.

- Оскар, у меня дома щенок, - сказал Том не в попытке разжалобить.

Просто, если для него всё сейчас закончится, что будет с малышом? Он же его ждёт, а Том не придёт… Том хотел ещё попросить, чтобы Оскар о нём позаботился, но слова встали поперёк горла. Теперь он не может ни о чём его просить.

- Думаешь, я тебя убью? – усмехнулся Шулейман. – Я бы не стал делать это своими руками.

Жёстко и доходчиво. Оскар не сказал, что не причинит вреда, но обозначил, что может это сделать – как может, просто не хочет по некой своей причине.

- Ты что-то говорил насчёт своего будущего и сожалений, - произнёс Шулейман. – Повтори.

Том посмотрел на него с непониманием:

- Зачем? Почему мы вообще разговариваем?

Том искренне не понимал. В его понимании всё должно было закончиться там, на пляже, Оскар должен был уехать, возможно, сказав или сделав что-то неприятное за то, что увидел. Точка, в этот раз навсегда. А всё, что происходило сейчас, держало в состоянии перманентного шока и застывшего ожидания того конца, который неизбежен, после которого их жизни наконец-то разорвутся полностью и пойдут независимо друг от друга.

- Повтори, - не хлёстким приказом, а ровным тоном.

У Тома дрогнули уголки губ и жилы на шее, и он опустил голову и повторил. Не слово в слово, а свои чувства.

- Я хотел того, что сделал. Но я не хотел, чтобы ты об этом узнал. Это не игра и не показательный поступок. Мне не делает чести то, что я бы без угрызений совести смотрел тебе в глаза, если бы ты не узнал. Но если бы ты не знал, тебе бы не было плохо. Я пожалел в тот самый момент, когда увидел тебя. Мне грустно из-за того, что я так глупо и подло тебя потерял. Я не хочу больше никогда тебя не видеть.

На глаза навернулись слёзы, просто потому, что это очень искренние чувства, не просящие прощения. Но не пролились. Шулейман не утрудил себя ответом, закурил, не торопясь продолжить непонятный разговор, которого вообще не должно быть, смотрел с изучающим, практически препарирующим прищуром. Выдохнул дым в лицо. Показательно. Том лишь опустил глаза, не обмахнулся ладонью, чтобы дым их не раздражал, окутав облаком.

- У меня всего два объяснения твоего поведения, - сказал Оскар через паузу. – Либо я ошибка в твоей системе, потому что тебя привлекают убогие: продавец-консультант с поломанной спиной, нецелованный нищий аристократ, этот с пляжа. Либо я чего-то о себе не знаю.

Том хотел возразить, что Марсель не убогий, обидно было за друга, который всего лишь обычный человек, и Маркис тоже, разве он виноват в том, что у него не совсем нормальная и не очень обеспеченая семья и всё, что он имеет, это титул и консервативное воспитание? Только о парне с пляжа не мог ничего сказать, хотя и его бы защитил, поскольку никто не заслуживает называться убогим просто так. Но он не в том положении, чтобы возникать. Потому Том ничего не сказал и взгляда не поднял. Оскар как всегда груб в суждениях, но в целом прав.

- Или ты сорвал в моём лице джек-пот и ищешь разнообразия с теми, кто попроще, - добавил Шулейман.

- В прошедшем времени, - тихо сказал Том.

- Что?

- Сорванный мной джек-пот. В прошедшем времени. Больше ведь нет.

Том решился поднять глаза. Потому что чего уж теперь бояться, стыдиться, изображать провинившуюся скромность? Всё кончено.

- Позволь это мне решать, - ответил Оскар.

Том взглянул на него удивлённо. Но непонимающее удивление быстро погасло в глазах. Значит, всё-таки секс. Оскар оставит его при себе, как хотел изначально, и будет иметь в своё удовольствие. Наверное, прямо сейчас начнёт. Презерватив поможет избежать контакта с чужим семенем у него, Тома, внутри, оно и роль смазки сыграет, чтобы можно было не возиться с подготовкой, а чистоты от подстилки и не ждут. Смешно (нет), что Тома обижало отношение Оскара в Париже, но в итоге он доказал, что другого обращения не заслуживает. Какие чувства, романтика? Лицом в постель и никаких лишних разговоров и сантиментов, это его уровень согласно поведению, без претензий на большее, не заслужил. Может, так не выйдет отсюда: Оскар оставит его здесь, чтобы всегда был под рукой, пока не надоест и не износится.

Тошно от такой участи, но Том смирился. Смирился с тем, что Оскар не спросит его согласия, он может, и Тому, скорее всего, даже понравится. Что он сделал со своей жизнью? Сегодня утром он был тем, кто знает, что его любят, кого добивается Оскар, а сейчас… Что сейчас? Совсем не точно, что Оскар поступит так, как Том думает. Сплошная неизвестность. Шулейман отошёл к подоконнику, где стояла пепельница. Раздавил в ней окурок.

- Ты… прикуёшь меня к кровати? – нерешительно спросил Том; молчание его убивало.

- Теплее, - ответил Оскар.

- Не к кровати?

- Холоднее.

Том закрыл рот, сбился с толку и решил не продолжать игру в тепло-холодно. Оскар его подозвал:

- Подойди.

Том подошёл, остановившись в полутора шагах, всё такой же растерянный в ожидании некой неизвестности. Шулейман за плечо развернул его к себе спиной, что-то взял из шкафа, и Том почувствовал касание ткани к рукам, которые Оскар предварительно сложил у него за спиной. Прежде чем из открывшегося рта Тома успели вылететь слова, обвязка на запястьях затянулась, надежно скрепляя их вместе.

- Оскар, за…

Вопрос оборвал тычок в плечо, подтолкнувший к кровати. Том испуганно расширил глаза, инстинктивно заупрямился, но был повален коленями на пол, грудью на постель.

- Оскар!..

Том хотел не сопротивляться, но не хотел этого сейчас. Это мерзко, противно – то, что Оскар трахнет его через час после другого мужчины, по чужой сперме, как последнюю шлюху. Разве Оскару самому не противно? Том помылся только снаружи. Хоть упал в собственных глазах ниже некуда, всё равно было гадко вымывать из себя чужие следы, это выше его сил.

Шулейман вдавил ладонь в его спину, присмиряя, удерживая в нужной позе, а второй стянул джинсы к коленям. То, что на Томе нет белья, он заметил, но не прокомментировал. Звякнула пряжка ремня.

«Не надо», - жалкая мольба застряла в горле.

Мольба не опускать его настолько, не делать тем, кого двое попользовали за один вечер. Это невыносимо. Но затем пришло не раздвигающее, ломающее границы тела проникновение, а то, чего Том никак не ожидал. Рассекши воздух, ремень обрушился ударом на голый зад.

- Я так и знал, что нельзя тебе давать волю! Ты же не понимаешь разницы между свободой и вседозволенностью и начинаешь борзеть и дуреть! – оказалось, спокойствие Оскара являлось лишь мастерским самоконтролем, который он держал до нужного момента, и теперь отпустил себя.

Том распахнул зажмуренные до того глаза. Порка, сопровождённая эмоциональными словами Оскара, повергла его в глубочайший шок.

- Я ждал, не трогал тебя, а ты пошёл и перепихнулся с первым встречным! – Шулейман почти кричал и лупил его по ягодицам. – Что ты за гадость, а?! Я давал тебе время и уважал твоё «Нет», а тебя надо не спрашивать и брать, только так ты не будешь сомневаться! Знаю же, какой ты человек, но я снова совершил те же ошибки, что и в прошлом! Тебя нельзя жалеть!

Бил он сильно и часто, с отмахом. Но боль барахталась где-то на третьем плане, от шока Том её не чувствовал. Слушал его с вытаращенными глазами, снося каждый секущий удар.

- Без защиты перепихнулся! Опять! Как можно быть таким тупым?! Ты это специально делаешь?! Я тебя научу думать головой!

За этим восклицанием последовала тройка особенно сильных ударов.

- В отношениях я тебя любил и берёг, всё тебе прощал! В браке ещё больше сошёл с ума на твоей почве! Опытным путём проверил, что такое поведение ни к чему хорошему не ведёт! Но наступил на те же грабли! Тебе приказывать надо и не давать альтернатив, ты только язык силы понимаешь!

Ягодицы покраснели. Том с ужасом понял, что у него потекло по ногам. Мышцы рефлекторно ответили на боль движением, что привело к такому результату. Том зажмурился, сгорая от стыда, перестав дышать. Удар следовал за ударом, с двух сторон. Немало Том выслушал и понял одно – Оскар его действительно любит, по крайней мере, любил до сегодняшнего вечера, и он, Том, идиот.

- Но больше я таких ошибок не допущу, - этими словами, уже не повышенным голосом, Шулейман закончил.

Звучало угрожающе. Больше ничего не сказав, он вышел из комнаты. Том не сдвинулся с места, оставался в той же позе: коленями на полу, грудью и животом на кровати, слушая воцарившуюся тишину. Услышал шаги – Оскар вернулся. Шулейман опустился позади Тома на одно колено, потянул за уголок, вытягивая из его кармана трусы, и невозмутимо обтёр его между ног от белёсых потёков. Том зарылся лицом в складки смятого им покрывала. Пару минут назад он полагал, что предел стыда достигнут, но оказалось, что может быть ещё более стыдно. Закончив, Оскар не глядя отбросил использованные в качестве тряпки трусы на пол.

На поясницу легла горячая ладонь, вторая оттянула в сторону правую ягодицу, открывая полный обзор и доступ. Том сжался весь, судорожно сведя лопатки, сжав в кулаки пальцы связанных рук.

- Не бойся, я ничего с тобой не сделаю, - Шулейман успокаивающе погладил его по спине. – Трахать тебя по чужой сперме ниже моего достоинства. Так только с дешёвыми шлюхами поступают.

Том снова зажмурился от того, как больно, обидно резанули его слова, продублировавшие собственные мысли. Едва расслабившееся тело вновь напряглось, что не укрылось от внимания Оскара.

- Обиделся? – он пытливо взглянул в сторону Томиного лица, которого не видел из-за позы, но ответа не ждал. – Заслужил, - хладнокровно, не щадя чувств. – Вижу, подготовкой ты пренебрёг. Не дёргайся.

Вымазанные в чём-то вязком пальцы коснулись между ягодиц, и Том выговорил на одном выдохе:

- Оскар, прошу, не надо…

- Это универсальная успокаивающая мазь, - ответил тот. – Иначе завтра ощущения у тебя будут неприятные.

Том уже испытывал неприятные ощущения ниже копчика. Подъём, на котором совершил эту глупость, уже сошёл, и Том чувствовал себя так, как и должен чувствовать человек, который без подготовки сел на твёрдое и не очень узкое. И Том испытал совершенно непонятную смесь эмоций от того, что Оскар не просто великодушно решил позаботиться о нём и смазать, прежде чем войти, что само по себе было бы странно в свете последних событий, а мажет его специальной мазью, чтобы назавтра не страдал. Пока он думал и разбирался в себе, Шулейман времени даром не терял и занялся делом.

- Оскар, не надо, пожалуйста… - взмолился Том громким шёпотом, неловко сжимая ноги в попытке закрыться.

- Заткнись, а? И ноги раздвинь, мешаешь.

Том не обратил внимания на слова Оскара, продолжил говорить:

- Не надо. Я же… Я с ним без презерватива. Вдруг он чем-то болеет. Ты же можешь заразиться…

Его уже заботил не стыд, а только одно. То, что сказал.

- Внутрь тебе я не полезу, - ответил Шулейман, снова растолкав его ноги в стороны и раздвинув ягодицы. – А из всего венерического заразиться при попадании спермы на кожу можно только генитальным герпесом и ВИЧ. Первый не так страшен и успешно лечится, для передачи второго нужна открытая рана, которой у меня нет, и даже при таком условии риск заражения мал.

- Вдруг есть микроскопическая рана? – произнёс Том совсем уж безнадёжно.

- Если я чем-нибудь заражусь после того, как обработал твою жопу, которую ты кому попало подставил, я с тебя спрошу. Не сомневайся. Всё.

Оскар вытер руку от мази, бросил салфетку тоже на пол. Окинул Тома взглядом:

- Тебе недостаточно, чтобы перестать заниматься самобичеванием и самокопанием?

- Что?.. – Том приподнял, голову, ошарашенный предположением.

- Недостаточно, - заключил Шулейман.

Взял отложенный ремень, замахнулся и со всей дури врезал Тому по заднице.

- Ещё? – поинтересовался он и снова не подождал ответа.

Рассудив, что удары по заднице менее эффективны, Шулейман ударил ремнём Тома по рукам, которые он никак не мог убрать. Потом по бёдрам. От этих ударов Том задёргался, запротестовал. Это было чувствительнее, чем по ягодицам, не зря испокон веков пороли по попе. И страшнее, поскольку по попе – это детское наказание или действие с налётом сексуальной игры, кому как, а по телу – это уже избиение.

Второй этап порки продлился недолго. Попытки сопротивляться и несогласные с наказанием писки Тома показывали, что эффект достигнут. Шулейман отбросил ремень и сказал:

- Всё. Вставай.

Том неловко поднялся на ноги – колени затекли от стояния на жёстком полу. Оскар развязал его руки. Том подтянул и застегнул джинсы, серьёзно, непонимающе посмотрел на него:

- Ты… Ты что, специально меня выпорол, чтобы я получил наказание и избавился от чувства вины?

Том сам не верил в то, что говорит, бредовое предположение, но именно на него натолкнули слова Оскара.

- Отчасти. Это два в одном, - Шулейман показал пальцы буквой «v», как всегда делал, когда говорил о «два в одном», но о другом. - Я выместил злость, как хотел, и заодно наказал тебя, чтобы тебе не пришлось наказывать себя самостоятельно. Потому что чувство вины никого до добра не доводит, а тебя особенно. В нём ты со всем соглашался бы, считал, что должен искупить вину и делал это с присущим тебе неразумным максимализмом, что в итоге приведёт к тому, что ты зажмёшь свои чувства, будешь несчастным и сорвёшься. Конечно, получить тебя безотказного и тихого удобно и заманчиво, но я мыслю на перспективу, так что оно мне не надо.

Перспектива? Что? Том окончательно перестал что-либо понимать, что отражалось в глазах и выражении лица. Наверное, понадобится немало времени, чтобы лицевые мышцы расслабились и глаза сузились до нормального размера. Том всегда обладал яркой мимикой и глаза по жизни таращил, но сегодняшний вечер претендовал на звание самого большого шока в его жизни, оттого и реакция соответствующая. Он чувствовал себя как во сне, в кино, в которое его засосало из реальности и сценарий которого пишет кто-то другой. Кто? Оскар конечно же. Как всегда.

- Садись, - Шулейман сам сел и коснулся кровати рядом.

Том подошёл, тоже сел, на расстоянии от него. Оскар вытащил из пачки сигарету, снова закурил. Том встал, чтобы дать ему стоящую на подоконнике пепельницу. Но остановился, поняв, что это какой-то странный неуместный порыв, это рефлекс – метнуться и обслужить, выработанный десять лет назад и закреплённый в последние месяцы, когда Оскар курил в его квартире, и в интересах Тома было дать ему пепельницу или её замену, чтобы не мусорил и нее прожог ничего. Что вообще происходит? Думал, что это конец, что получит от Оскара по нехорошим заслугам и пинок под зад в свободное плавание, а на деле… На деле кино. Том повернулся обратно, в замешательстве посмотрел на Оскара: давать ему пепельницу или нет?

- Что ты хотел сделать? – спросил тот.

- Подать тебе пепельницу.

Шулейман приподнял уголок рта в улыбке-ухмылке и показал на пепельницу на прикроватной тумбочке:

- У меня их в спальне две.

Том её и не заметил и, осознав свою глупость, подумал, что он всё-таки идиот. Снова сел.

- Итак, мы оба выпустили пар и обнулили счёт и теперь можем поговорить спокойно, - заговорил Шулейман, докурив до половины. Глубоко затянулся и выдохнул дым со словами: - Поздравляю, ты победил. Чего ты там хотел? Нормальных отношений? Отлично. Давай, будем встречаться. Попробуем формат отношений «как положено». Завтра у нас первое свидание, в семь. Как раз у тебя выходной, не будешь уставший и сможешь без спешки подготовиться. Согласен? – Оскар взглянул на Тома. – Хотя чего это я тебя спрашиваю? Ты согласен.

- Как же Терри? – Том только это смог произнести, а до того, пока Оскар говорил, хлопал ресницами, скатываясь в ещё более глубокий, мощнейший шок.

Отчего-то он не ощущал даже одинокой искорки желания возразить. Внутри Том уже согласился. Оскар сказал – встречаемся, значит, встречаемся. Озадачивало лишь то, как это может быть, если есть третий, похоже, что теперь лишний?

- Нет никакого Терри, - Шулейман усмехнулся и покачал головой. – У меня нет ни мужа, ни партнёра, ни любовника. Ты до сих пор не понял?

- Но ты говорил…

- Я солгал, - простое и чёткое признание. – Хотел проучить тебя, воспитать, но заигрался и в итоге проучил только себя. Я тоже иногда принимаю неверные решения и совершаю ошибки. Надо было брать тебя сразу, пока ты пылко хотел ко мне вернуться и был готов на всё, - Оскар вновь усмехнулся.

Том буквально чувствовал, как у него в голове со скрипом поворачиваются шестерёнки, укладывая новую правду в картину реальности, складывая пазл.

- Откуда мне знать, что ты не лжёшь сейчас? – спросил он.

Даже если лжёт, это уже ничего не изменит, фоном Том понимал, что будет с Оскаром несмотря ни на какие прочие условия. Потому что Оскар поставил его перед фактом, нашёл в себе силы попробовать ещё раз, иначе, позволив Тому решиться на то, чего он на самом деле хотел, на то, на что у самого не хватало смелости.

Шулейман посмотрел на него:

- Мы у меня дома. Как думаешь, я бы привёл тебя сюда, будь здесь кто-то, с кем меня связывают особые отношения?

Том подумал пару секунд и отрицательно покачал головой. Нет, он бы так не поступил.

- Похоже, что я живу не один? – добавил Оскар.

Том наконец-то огляделся. В спальне не было ни намёка на то, что Оскар делит её с кем-то. И в ванной тоже ничего такого не заметил. Том вновь отрицательно покачал головой.

- И ещё один аргумент в пользу того, что партнёра или любовника у меня нет, - сказал Шулейман. – Секса у меня не было с того момента, когда он у нас с тобой был в последний раз. Как думаешь, может так быть, будь у меня кто-то?

Не может. Том не рассмотрел вариант, что в отношениях можно отказываться от секса, у них так не единожды было. Потому что он верил тому, что Оскар говорит сейчас, и своими глазами видел, что тут явно никакой другой парень не живёт.

- Я никак не смогу проверить, что ты ни с кем не спал, - Том не предъявил, а констатировал факт, без негативной эмоциональной окраски.

- Ты в этом убедишься, когда у нас с тобой дойдёт до секса, - Оскар усмехнулся.

Том его не понял. Что-то он не припомнил, чтобы на способности Оскара в постели как-то влияло время воздержания, разве что он мог вести себя более несдержанно. Или это ему так мало надо, особенно с большого голода?

- Не было? – растерянно переспросил Том. – Почему?

Шулейман пожал плечами:

- Не в кайф. Я же не знал, что мне придётся добиваться тебя так долго, - он усмехнулся, поведя подбородком, - а потом уже не хотелось тупо снимать с кем-то напряжение.

- Ты… У тебя всё это время не было? Ты ждал меня?

Сколько ещё раз за сегодня придётся удивиться и почувствовать нереальность реальности?

- После развода верность я тебе не хранил, это была правда, - ответил Оскар. – В Париже тоже спал с другими по выходным, когда мы не виделись. А потом… перестал, там же ещё, в столице. Потерялся вкус секса с другими.

Том внимательно слушал его спокойные откровения, дивясь больше и больше.

- Попробую объяснить: и мастурбация, и секс ведут к оргазму, - сказал Шулейман. – Но в первом случае удовольствие механическое, обеднённое в сравнении с контактом с другим человеком, потому никто не отдаст ему предпочтение, если есть возможность заняться полноценным сексом. Так и у меня с тобой – с тобой я получаю особое удовольствие. Конечно, когда тебя не было в моей жизни, я вернулся к обычному сексу, и он меня устраивал, но когда я снова попробовал с тобой, когда ты есть, мне уже не хочется перебиваться «пресными блюдами», они меня не удовлетворяют в полной мере.

Том в который раз поражался тому, как Оскар умеет говорить правду – неприглядную, любую, ничуть не теряя достоинство. Это качество достойно уважения, оно признак истинного короля по духу. Том втайне восхищался им. Всегда. Восхищался Оскаром как человеком, которым ему никогда не стать – уверенным, всегда знающим, чего он хочет и что делать, прямым вне зависимости от того, что о нём могут подумать.

В замешательстве Том поскрёб пальцем висок и произнёс:

- Оскар… Ты это серьёзно? Что мы будем встречаться?

- Абсолютно, - ответил Шулейман без доли сомнений. – Отказы не принимаются. Больше я тебе права решать не дам. И сразу оговорю, - он пристально посмотрел на Тома, - пока мы встречаемся, но секса у нас ещё нет, изменять тоже – нельзя.

- Что ты сделаешь? – отнюдь не вызов, просто взял интерес.

- Не советую тебе из любопытства проверять, - предупреждающе ответил Оскар, не ответив на вопрос.

Он взглянул на циферблат наручных часов и поднялся на ноги:

- Достаточно на сегодня, наговориться всё мы ещё успеем, у нас впереди много времени. Вставай, тебе пора домой.

Том встал и удивлённо спросил:

- Я не останусь у тебя?

- Нет, - Оскар весело усмехнулся, покачал головой. – Нормальные отношения не предполагают совместного проживания на начальном этапе. Всему своё время. Пойдём.

Они вышли в коридор, следуя к входной двери. Шулейман говорил:

- Я тебя не подвезу, на такси поедешь. Завтра забрать тебя или сам доберёшься?

- Куда?

- К месту свидания. Заеду за тобой, - сам решил Оскар, отпёр замки на двери. – Не забудь – завтра в семь, будь готов. До встречи.

Тому оставалось только согласиться, тоже произнести слова прощания и, выйдя из огромной квартиры, в шоковом состоянии спуститься на улицу, где уже ждала вызванная Оскаром машина такси. Малыш встретил у порога, приветливо виляя изогнутым хвостом по полу и дёргая в воздухе правой передней лапкой, и впервые попросился гулять.

Глава 17

Так много вопросов,

Так мало ответов,

Но разве не в этом соль?

Ведь что б ни случилось,

Лучше дуэтом,

Чем каждый соло.

Nansi, Sidorov, А море©

Назавтра Тому казалось, что вчерашний вечер ему приснился – то, что было после пляжа. Слишком уж нереальным было продолжение. Поездка с Оскаром, его квартира, готовность ко всему плохому вплоть до смерти, порка вместо побоев и справедливых грубых слов, откровенный разговор и договор быть вместе. Убеждало в реальности произошедшего лишь то, что никогда не видел столь реалистичных и настолько сумасшедших снов, таких вообще не бывает. Том впервые за долгое время проверил дату, сверяя её с тем, что помнит. Потому что, может, он просто отключился от шока, увидев Оскара там, на пляже, включился Джерри, а всё, что дальше, ложные воспоминания? Недурственная версия. Но дата совпала, вчера было четвёртое октября – сегодня пятое. Год тоже не изменился.

Значит, правда. Вчерашний вечер был. Удивительно, но болевых ощущений после неслабой порки Том не испытывал, лишь несколько синяков напоминали о ней. Эти следы тоже говорили в пользу того, что не приснилось, не сошёл с ума. Завидев хозяина, щенок начал активно крутиться и прыгать около входной двери и воодушевленно скрести её. Хотел на улицу – как-то переклинило. Хоть ещё не позавтракал, Том не отказал малышу, надел на него поводок, сунул ноги в обувь и в домашней одежде вышел со щенком на улицу. На тротуаре напротив входа в дом малыш завалился на спину и начал радостно валяться, собирая на шерсть уличную пыль и грязь.

- Малыш, что ты делаешь? – досадно воскликнул Том, потянул за поводок. – Нельзя.

Навалявшись в пыли, щенок поднялся, отряхнулся и был готов идти домой.

- Всё? Ты для этого просился на улицу?

Малыш ткнулся широким лбом Тому в ногу, обошёл его раз, второй, обматывая поводком.

- Эй, не надо меня запутывать, - Том посмеялся и вышагнул из петель. – Ты хоть пописай, раз вышли.

Он подвёл щенка к ближайшему деревцу, но тот сел на асфальт и грустно обернулся к Тому, упорно не понимая, чего от него хотят.

- Я не могу тебе показать, как это делается, - сказал Том. – Хватит мне одного вызова полиции за непристойное поведение в общественном месте. Хватит…

Отступившие ненадолго мысли и воспоминания ударили в затылок, на секунды выбивая из текущего момента. Сегодня… Они с Оскаром встретятся?

- Пошли домой.

Том поднял на руки щенка, который рос и уверенно тяжелел, и понёс обратно. В квартире отпустил его на пол и повёл в ванную, чтобы сполоснуть после катания по асфальту, но в итоге сам тоже оказался мокрый. Малыш привык к тому, что лапы и всё, что вымазал, моют после улицы и больше не плакал от воды, но и спокойно не сидел и раз от раза отряхивался, окатывая Тома брызгами.

Перекрыв воду, Том сел на пол около душевой кабины:

- Теперь я буду пахнуть псиной. Здорово.

Щенок издал звук, отдалённо похожий на тявканье, и упал спиной на дно кабинки, подставляя живот и высунув язык набок. Том чуть улыбнулся и почесал ему пузико. Когда он перестал, малыш перевернулся и снова отряхнулся, мотая ушами, обдав новой порцией пропитанных собачьим духом капель. Мокрая собака пахнет весьма так себе и этот запах стойкий. Встречаться с Оскаром, благоухая мокрой собакой, совсем не хотелось, достаточно того, сколько раз сам не очень хорошо пах. Прийти к нему с таким амбре – это уже слишком, стыдно. А… будет ли встреча?

На всякий случай Том принял душ и голову вымыл. Высушил волосы феном, что делал крайне редко, и наказал малышу больше не пачкаться, чтобы не пришлось снова мыться. Обычное утро вроде бы – душ, завтрак, возня со щенком. Только совсем не обычное. Периодически нервно чесались ладони. Тому хотелось позвонить Эллис, обсудить безумный вчерашний вечер и то, что он насулил. То, что они с Оскаром теперь, кажется, встречаются. Что это значит? Но решил, что лучше сначала встретится с Оскаром и поговорит с ним. Всё-таки это их отношения, Оскар правильно сказал, что их надо обсуждать друг с другом, а не со сторонним человеком. А потом, если останется желание поговорить, наберёт подруге.

Может быть, Оскар пошутил, разыграл? Никакой встречи сегодня не будет? Зачем Оскару встречаться с таким, как он? Ему вообще не нужны отношения, чтобы что-то получить. Том ни в чём не был уверен, но всё-таки оделся к назначенному часу. В ожидании и смятении поглядывал на входную дверь, когда дел уже не осталось. Ровно в семь Оскар позвонил, сообщил, что приехал, и сказал выходить.

- Ты готов? – добавил он.

- Да, готов, - негромко ответил Том, теряясь в смеси чувств.

Нажав «отбой», он опустил руку с телефоном. Погладил малыша по голове, положил в карман ключи и переступил порог квартиры, защёлкнув за собой дверь, проверив замки. Том пешком спустился по лестнице, чувствуя, как стучит в голове пульс. Вышел на улицу, останавливаясь в пяти метрах от яркого пятна машины Оскара. Не обманул он, приехал. Том застыл на месте, не решаясь сходу подойти ближе, не уверенный, что должен подойти.

Завидев его, Шулейман вышел из автомобиля, окинул Тома оценивающим взглядом с головы до ног.

- Я плохо выгляжу? – спросил Том, по-своему истолковав его изучающее внимание, в котором не увидел одобрения.

Они едва встретились, а Том уже почувствовал себя глупо, не из-за своих слов, а из-за того, как выглядит.

- Нормально, - ответил Оскар, подняв взгляд к его лицу. – Я ожидал, что ты можешь принарядиться, но это вовсе не обязательно.

Нормально, без изысков. Том надел тёмные джинсы и чёрную водолазку без горла, с аккуратным вырезом-лодочкой, рукава которой сейчас нервно теребил и натягивал на ладони.

- Похоже, стоило подарить тебе цветы, чтобы ты занял руки и не чувствовал себя неловко, - усмехнулся Шулейман, чем отвлёк и тем самым сбил градус напряжения. – Но я счёл, что они неуместны, ты же тоже мужчина.

- Что?

- С которой частью моего высказывания ты хочешь поспорить? – с готовностью осведомился Оскар.

- Ни с какой, - Том качнул головой и мимолётно свёл брови. – Я не понял. Причём здесь цветы?

- У нас с тобой первое свидание. На свидание принято дарить цветы. Женщинам. Улавливаешь связь? – произнёс Шулейман с лукавой ухмылкой, подсвечивающей искорками глаза, пристально глядящие на Тома. Выдержал паузу, прежде чем добавить: - На первом свидании нормально нервничать, но ты перебарщиваешь. Расслабься, - он легко усмехнулся. – Может, уже ближе подойдёшь?

Том подошёл. Это совсем не страшно. Посмотрел на Оскара серьёзно, растерянно, ожидающе. Задал вопрос:

- Оскар, ты серьёзно пригласил меня на свидание?

- Да, - ответил тот. – Не жди подвоха, его не будет. Всё так, как я вчера сказал – мы начали встречаться, а это предполагает свидания. Садись, - Оскар открыл пассажирскую дверцу.

- Ты открыл мне дверь? – Том в недоумении посмотрел на него широко раскрытыми глазами.

- Что тебя так удивляет? – Шулейман также на него взглянул. – Я могу за тобой поухаживать. Но не жди, что я буду исключительно мил и обходителен вне зависимости от обстоятельств, - уточнил он во избежание заблуждений со стороны Тома. – Притворяться не собой я не буду.

Том кивнул, сел в салон, пристегнулся. Обойдя автомобиль, Оскар занял водительское кресло и тоже защёлкнул ремень безопасности.

- Куда мы поедем? – спросил Том, когда Оскар завёл двигатель и положил руку на руль.

- В ресторан.

Тома волновало множество вопросов, толком не сформулированные, но неизменно сводящиеся к одному – к Оскару, который уверенно вёл машину и смотрел на дорогу, к тому, что они сейчас делают. Один вопрос он решился задать, потому что молчание губительно, в нём ничего не поймёшь, зато уйму чего надумаешь.

- Зачем нам встречаться? – произнёс Том, повернув к Оскару голову и корпус вполоборота. – Мы уже жили вместе, были в браке. Какой смысл? Мы можем просто снова начать жить вместе. Если ты этого хочешь, - добавил в конце, после коротенькой паузы.

Поскольку интуитивно показалось важным уточнить, что не настаивает, не считает самоуверенно, что ничего не изменилось, и он на прежнем счету, и что Оскару решать, какой формат будут иметь их отношения. Том неосознанно признался между строк, что хочет вернуться. Он уже вчера готов был остаться, если бы Оскар сказал или если бы не сказал ничего, не проводил до двери. Просто остался бы в его квартире, которая давно по умолчанию не чужая, и жизнь влилась бы в привычную колею с новым витком их отношений. Как будто и не расставались.

Шулейман оценил и мысленно отметил то, чего сам Том не заметил в своих словах, и ответил:

- Именно поэтому нам надо встречаться, - кивнул он. - Мы жили вместе, имели секс без отношений, состояли в отношениях, которые ничем не отличались от совместного проживания с сексом, были женаты, и все эти этапы в хаотичном порядке. У нас было всё, кроме нормального развития отношений. Стоит попробовать по-другому. Начнём с чистого листа и будем действовать по правилам, а не как у нас с тобой получилось.

- Как будто мы незнакомы? – Том его немного не понял.

- Кто ты и что делаешь в моей машине?! – Оскар подыграл его вопросу, посмеялся, отвернулся обратно к лобовому стеклу. – Нет. Глупо притворяться, что мы незнакомы. Просто не думай о том, что между нами было, мы пробуем заново, в новом формате. Абстрагируйся от прошлого и посмотри на меня свежим взглядом, я буду делать то же самое. Посмотрим, что из этого выйдет. Заодно приобретёшь опыт свиданий. Ты ведь в первый раз? – он взглянул на Тома.

Как по Тому, глупый вопрос. Оскару ли не знать, что ни одного свидания в его жизни не было – если Том не ходил с ним, то не ходил вообще. И грустно немного от понимания, что это ещё одно, что есть у всех, а у него никогда не было. Он просто великовозрастный юноша, который понятия не имеет, что такое свидания, и не видит в них смысла. Какой смысл ходить на свидания с тем, с кем был в браке, который лишь верхушка айсберга вашей долгой и насыщенной истории? А вообще какой смысл ходить? Соответствующий опыт прошёл мимо него, потому Том не понимал. В его голове существовала следующая цепочка развития отношений: познакомились-переспали-вместе, безо всяких ритуалов. Только она.

- Да, раньше я никогда не был, - подтвердил Том, отрицательно качая головой.

- Поздравляю. Кстати, для меня это тоже первый раз, - поделился Оскар.

Том удивлённо посмотрел на него:

- Ты серьёзно?

- Мне никогда не приходилось следовать принятым ритуалам, чтобы получить секс, - Шулейман просто пожал плечами. – Так что я слабо представляю, как надо себя вести, не обессудь, если что, - усмехнулся, коротко посмеялся. В отличие от Тома, он был расслаблен и в приподнятом настроении. – Ещё одно, в чём ты у меня первый. Будем вместе учиться.

- У тебя неплохо получается, - Том чуть улыбнулся. – Ты даже меня отвлекаешь от мыслей и неловкости. Или ты от волнения болтаешь? – позволил себе пошутить, о чём сразу пожалел, опустил взгляд.

- От волнения. Я жуть как волнуюсь. Что ты обо мне подумаешь, вдруг не понравлюсь?

Том поднял лицо, улыбнулся широко, благодарно его поддерживающей шутке, которая позволила расслабиться. Хотел бы он уметь так – чтобы не стыдно говорить и быть. Никогда.

Доехали быстро, иначе с манерой Оскара водить быть не могло. Ресторан встречал невычурной вывеской, чёрным вьющимся названием на молочном фоне, за которыми скрывалось отнюдь не простое содержание. Если присмотреться, можно было увидеть, что стёкла в сверкающих окнах затемнены, отливают бронзой. Том обвёл здание недолгим взглядом и вместе с Оскаром прошёл в двойную дверь, которую перед ними открыл чинный швейцар.

Не спросив фамилию, их провела к столику хостес, одетая в узкую юбку-карандаш с разрезом сзади, подчёркивающую изгибы идеальной фигуры. Том украдкой взглянул на Оскара, проверяя, смотрит ли он на девушку. Не приревновал, просто интересно стало, поскольку сложно не посмотреть, сам тоже обратил внимание на центр тяжести её походки и именно оттуда перевёл взгляд. Но Шулейман не удостоил интересом её гипнотизирующие покачиваниями бёдра, его взгляд был направлен вовсе мимо хостес, будто она пустое место. Том это отметил, как и то, что Оскара заподозрил, но только сам посмотрел. Стыдно.

- Оскар, я всё-таки не понимаю, - сказал Том, когда они сделали заказ. – Ладно встречаться. Люди встречаются, когда состоят в отношениях и не живут вместе, и даже когда живут, всё равно говорят «мы встречаемся». Но зачем нам ходить на свидания? Зачем этот фарс?

Фарс – довольно грубое слово. Но Том не мог воспринимать происходящее никак иначе, чем игрой. Считал, что им бесконечно поздно ходить на свидания.

- А зачем люди ходят на свидания? – произнёс в ответ Шулейман. – Чтобы узнать друг друга.

- Мы и так всё друг о друге знаем, - возразил Том. – Это глупо.

Оскар с ним не согласился и объяснил:

- Мы знаем друг о друге всё самое главное, в том числе то, чего не знает никто больше. Но мы не знаем всяких мелочей. Сейчас у нас есть возможность это исправить. Например, я понятия не имею, какой у тебя любимый цвет, и таких незначительных на первый взгляд деталей куча, поскольку мы никогда не интересовались друг о друге тем, что не имело большого значения. Мы слишком долго жили вместе до отношений, чтобы делать это.

Том утратил возражения, потому что Оскар прав. Так и есть – они знают друг о друге всё, кроме мелочей, с которых и начинаются отношения. Том сам думал об этом ещё прошедшей весной и раньше, когда просил Оскара рассказать что-нибудь о себе, понимая, что не знает о нём ничего, кроме того, что происходило при нём.

- Какой цвет у тебя любимый? – Шулейман пытливо взглянул на Тома.

Том задумался. Простейший вопрос, на который может ответить любой ребёнок, но он затруднялся с ответом. Какой цвет вызывает у него симпатию? Чёрный? Нет, чёрный цвет трагичен, на душе должен быть тёмный непорядок, чтобы любить его. Красный? Точно нет. Розовый? Нормальный цвет, но не более…

- Я не люблю белый цвет, - ответил Том, в задумчивости глядя в сервировочную тарелку, которую ещё не заменили выбранным ужином. – То есть я хорошо к нему отношусь, это красивый цвет, но я его не ношу, не могу носить. Потому что он очень… - нахмурился, формулируя, что же его останавливает, - яркий.

Помолчав немного, он признался в том, на что наталкивала невозможность дать конкретный ответ и туманность собственных мыслей:

- У меня нет любимого цвета. Есть только предпочтения в цвете одежды. Чаще всего я ношу одежду тёмных тонов.

- Да, я заметил, - сказал Шулейман, отпивая из бокала с водой.

Том последовал его примеру, разом осушив бокал наполовину, и взглянул на Оскара:

- А какой у тебя любимый цвет?

В свою очередь Шулейман тоже задумался, постукивая пальцами по скатерти.

- Неожиданно сложный вопрос, не так ли? – он усмехнулся, провёл зубами по нижней губе. – Пожалуй, сейчас мне больше всего нравится зелёный цвет, привлекает чем-то. Я даже купил себе рубашку цвета свежей молодой травы, но ни разу её не надевал.

Том удивлённо выгнул брови и затем сказал:

- Никогда не видел тебя в ярких рубашках.

Правда. Оскар носил исключительно светлые рубашки, и когда они не были белыми, то отличались от белого цвета лишь лёгким-лёгким оттенком. Но чаще он надевал именно белые рубашки – чисто белые или те, на которых из цвета только тонкие приглушённые полоски – синие, красные, бордовые, если память Тома не подводила. Из зелёного у него всегда были только глаза, и те с желтизной и золотом.

- И вряд ли увидишь, оно и к лучшему, - ответил Шулейман. – Тот же зелёный цвет мне не к лицу.

- Не думаю, что какая-то одежда может тебя испортить, - Том улыбнулся.

Он искренне так считал. С такими данными можно вообще без одежды ходить.

- Шерстяные галифе? – предложил Оскар, вздёрнув брови.

Том обвёл его взглядом, представляя себе озвученную картину, и прыснул смехом.

- Шерстяные галифе нужно носить мне, - сказал он, всё ещё улыбаясь, - они объёма добавят. Хотя, с другой стороны, в них у меня ещё и ноги будут казаться кривыми.

Принесли заказ. Расставив блюда и вежливо уточнив, не желают ли они ещё чего-нибудь, официант испарился.

- Какой у тебя любимый жанр музыки? – спросил Шулейман, подняв взгляд от тарелки, и отправил в рот кусок бифштекса.

Том подумал, ища в себе предпочтения, но ничего не нашёл. Ответил:

- Не знаю… Я не слушаю музыку специально, только когда она где-то играет и тогда мне без разницы. Наверное, никакой. А у тебя? – спросил он через недолгую паузу.

- На протяжении всей осознанной жизни я люблю клубную музыку. Но только не ремиксы, а те композиции, которые изначально записывались в клубном жанре, - уточнил Оскар, излагая свой вкус. – Могу слушать рок, но только не тяжёлый. Тяжёлый рок с его нестройными ревущими гитарными рифами и рычанием вместо вокала я не считаю за музыку. Со временем, где-то после двадцати пяти, я оценил старый рок, в первую очередь Rolling Stones, у них немало достойных песен.

Прожевав отрезанное мясо, он добавил:

- Также я пытался приучить себя к опере – ведь все высокоразвитые люди должны если не любить её, то понимать и уважать. Но не получилось. Два раза пробовал и оба раза не выдержал досидеть до конца. Звучание, постановка, всё на высшем уровне, да, но не моё абсолютно. Мне жаль тратить на это несколько часов жизни.

- Мне даже пробовать бесполезно, - в свою очередь рассудил Том об опере. – Я наверняка усну от скуки и непонимания того, что происходит на сцене.

- Кажется, я знаю, куда мы отправимся на одном из последующих свиданий, - хитро произнёс Шулейман. - Бросим вызов твоей уверенности, что ты и опера – из разных опер.

- Ты же сказал, что не хочешь тратить на неё время?

- Так цель-то другая – не послушать оперу, а сводить на неё тебя, - без заминки ответил Оскар, подняв вилку. – Это время не будет потрачено зря.

- Плохая идея, - сказал Том.

И улыбнулся, опустил глаза. Он чувствовал себя комфортно, расслабленно, тепло – лёгкая, где-то там на дне лежащая нервозность не в счёт, она же лёгкая, и у них же свидание, нечто принципиально новое для обоих. Как-то постепенно начинало вериться, что это именно оно, вливался в вечер и забывал, что у них с Оскаром было как угодно, но только не так, что между людьми, которые вместе прошли столь многое, свидания неуместны. Том был благодарен Оскару за то, что он тянет разговор, задаёт вопросы и непринуждённостью и включениями юмора убивает неловкость.

- Какой у тебя любимый фильм?

Том с ужасом понял, что ему снова нечего ответить. Человек-неопределённость он. На любой вопрос в голове – знак вопрос. А что мне нравится? А что я люблю? Как можно требовать к себе уважения, будучи заготовкой человека, у которой ни на что нет конкретного ответа? Стыдно за себя, человека-я-не-знаю. «Шикарный», конечно, из него собеседник.

- Тоже нет любимого? – поинтересовался Шулейман, поскольку Том в лицо не смотрел и молчал, занятый мыслями о том, что с ним не так, и нежеланием в третий раз отвечать, что не знает. – Ладно, упростим задачу. Какой жанр?

Том закрыл ладонями глаза, уподобившись одной из трёх вариаций обезьянки-эмодзи.

- Не заставляй меня чувствовать себя ещё более глупо и больше стыдиться, - сказал из своего «укрытия». – Сделай вид, что не спрашивал.

Шулейман предпочёл сделать вид, что не слышал этого. Откинувшись на спинку стула, он сказал за себя:

- У меня тоже нет любимого фильма. Любимый жанр был когда-то – боевик, фантастика тоже заходила, но далеко не вся. Но это было давно. На данный момент я никакому жанру не отдаю предпочтение, если кино стоящее, цепляет, я его смотрю, соответственно, если дерьмо, прохожу мимо, будь фильм хоть как многообещающе заявлен. Для меня решает только моё впечатление.

- Ужасы, - Том вдруг нашёлся, перестав прятаться за руками. – В детстве я хотел смотреть фильмы ужасов. Наверное, можно сказать, что это мой любимый жанр, раз я могу его выделить.

- Не люблю ужасы, - высказался Оскар. – Они в большинстве своём банальны. Другое дело триллеры – психологические, мистические тоже, но не всегда.

- Разве ужасы и триллеры не одно и то же? И те, и другие призваны пугать.

- Они достигают эффекта страха разными приёмами, - пояснил Шулейман. – И триллеры далеко не всегда нацелены на испуг, зачастую главное, что они должны вызывать – напряжение.

- Помню, году в две тысячи восьмом я увидел рекламу нового фильма «Зеркала», - поделился Том после некоторого молчания. – Я очень хотел его посмотреть, не знаю, чем так зацепил, там была сцена, где девушка-блондинка смотрит в зеркало в ванной и прям чувство, что дальше будет что-то плохое. Но мне было десять, Феликс не разрешал мне смотреть такие фильмы.

Вот это вспомнил! Вспомнил что-то из далёкой другой жизни.

- И как, ты его посмотрел?

Том отрицательно покачал головой, не без сожаления на лице. Во взрослом возрасте, когда уже мог смотреть всё, что вздумается, забыл об этом фильме.

- Смотрел «Звонок»? – поинтересовался Шулейман.

- Я же сказал, что не смотрел ужасы в детстве, а потом как-то забыл. Но я слышал об этом фильме.

- Новая классика ужасов. Японский лучший.

Том кивнул:

- Посмотрю.

- Лучше не надо, - порекомендовал Оскар. – Потом будет страшно одному дома.

- Тебя он напугал?

- Нет, только впечатление произвёл. Но ты более впечатлительный.

- Там мистика, да? – уточнил Том и получил в ответ кивок. – Я мистики не боюсь.

Отыскав в памяти ещё один момент, он сказал:

- Я всё-таки смотрел в детстве один фильм ужасов. «Пункт назначения». Около получаса посмотрел, до сцены с учительницей на кухне. Был осенний вечер, я сидел в гостиной с выключенным светом и как завороженный смотрел в телевизор, мне так понравилось это кино, потому что ничего подобного я прежде не видел, - Том улыбнулся воспоминаниям, своему детскому восторгу от такой простой вещи. И улыбка растаяла на губах. – Потом пришёл Феликс, выключил и поругал меня. Но я всё равно был счастлив, неделю, наверное, вспоминал кадры.

Когда обсуждение кино – неожиданно затянувшееся и познавательное – закончилось, Том покосился вправо раз, второй и не выдержал смолчать. Наклонился к Оскару, облокотившись на стол, и тихо сказал:

- Та девушка на тебя смотрит.

«Та девушка» – администратор зала, высокая русоволосая молодая мадам с убранными в высокий хвост волосами, перекинутыми через плечо на грудь. Шулейман бросил в её сторону быстрый безразличный взгляд и ответил:

- На меня здесь вся женская часть персонала смотрит и мужская частично тоже. Бедные, да? – он усмехнулся. – Я развёлся, снова свободен и вроде бы можно помечтать. Но снова рядом со мной – ты.

- Можно подумать, им что-то светило бы, будь ты один, - хмыкнул Том.

- Ты ревнуешь? – Оскар довольно и немного удивлённо ухмыльнулся.

- Вовсе нет.

Том действительно сейчас не ревновал. Но повышенный интерес к Оскару посторонних привлекательных людей заставлял переживать, не мог он не обращать внимания. Надо усвоить и смириться, что с Оскаром всегда нужно быть начеку, чтобы всякие там глаз на него не клали и руки не тянули.

- Не ревнуй, - Шулейман улыбнулся. – Я приехал с тобой и уеду тоже с тобой.

- Я не ревную, - повторил Том. – Просто мне это не нравится, - глазами указал на администратора, которая оглядывала весь зал, как положено по должности, но и сюда по-прежнему не стеснялась смотреть, дольше, чем требовалось. – И эта, - проводил взглядом симпатичную официантку.

Шулейман перевёл тему с текущей изъезженной и не ведущей к новой информации – Том продолжит дёргаться и ревновать, едва ли он изменится, а на него, Оскара, продолжат с интересом заглядываться.

- Расскажи о себе, - попросил Оскар, словно они на самом деле на первом свидании, до которого ничего не было.

- Что? – Том посмотрел на него в недоумении. – Ты обо мне всё знаешь, а если тебя интересует что-то конкретное, задай вопрос, я так не смогу рассказать.

- Что хочешь, то и расскажи. Я знаю тебя, ты прав, но людям свойственно держать в голове образ человека, каким его узнали, а не какой он есть сейчас. Мне интересно послушать твою самопрезентацию, - искренне. – Может быть, я заблуждаюсь на твой счёт и подчеркну что-то новое. Можешь начать словами «Я Том Каулиц…», дальше говори всё, что сочтёшь нужным, то, что, по твоему мнению, характеризует тебя. Как ты рассказывал бы о себе тому, кто тебя не знает.

Помешкав совсем немного, Том заговорил:

- Я Том Каулиц. Мне двадцать восемь лет, и я не ходил в школу, потому из учебной программы знаю только то, чему мой первый папа счёл нужным меня научить. Я… болею, - опустил глаза, прочувствовал то, что обнажает свою суть, - с четырнадцати лет и до сих пор. У меня диссоциативное расстройство идентичности. По роду деятельности я фотограф, мне кажется, это моё призвание, потому что я всем сердцем люблю фотографировать, работать с изображениями, доводя их до совершенства. Я умею работать «с движением», то есть снимать движение, в том числе очень быстрое. Звучит несложно, но не каждый фотограф умеет и берётся работать в таком формате. Я люблю собак. Мне нравится заботиться, у меня есть потребность в этом, но только с животными, с людьми я сам нуждаюсь в заботе. Даже моя тринадцатилетняя сестра позаботилась обо мне, а я сидел и ничего не мог. Я постоянно совершаю необдуманные поступки, хорошие тоже, но плохих больше. Я очень совестливый, мне всегда стыдно, когда я сделаю что-то не так, но это качество не помогает мне не творить херню. Я… мало о себе знаю, куда меньше, чем думал до сегодняшнего дня. У меня нет особых предпочтений. Я не знаю, чего хочу, - он скатился в откровения, в том числе перед собой. – Я могу быть независимым, сильным и успешно справляться со своей жизнью, но лишь в качестве способа достижения цели, временно, а потом обратно. Я трус и не умею принимать серьёзные решения, боюсь ответственности. Говорят: «Я не знаю, кем хочу быть, когда вырасту», а я знаю, какая работа моя, но не знаю, кем я вырос. До сих пор. И я уже не уверен, что когда-нибудь разберусь и перестану метаться. У меня всюду сложности, где надо выбрать что-то одно, дать однозначный ответ.

Отличный вышел рассказ о себе, без прикрас. В какой-то момент начал говорить о своей неприглядной, неразумной сущности и не захотел останавливаться. Сказать всё это тому, кто его не знает, было бы очень честно, пускай тот человек, скорее всего, и не пришёл бы на новую встречу (жаль, что смелости не хватило бы на такую откровенность). Сказать Оскару – ещё честнее. Откровения принесли чувство опустошения. Чувство обнуления – будто на самом деле сказал то, чего Оскар не знал, показал себя «голым» и теперь Оскар может не захотеть продолжать знакомство, и Том готов был принять его право отказаться от недоразумения, с которым будет ещё немало проблем.

Шулейман выслушал его от начала и до конца и, пускай Том не спрашивал, тоже презентовал себя:

- Я Оскар Шулейман. У меня никогда не возникало вопросов, кем быть, когда вырасту, поскольку я всегда знал, что продолжу дело отца и займу его место. Я принял это как данность ещё лет в пять, если не раньше. Меня и не спрашивали, чего я хочу, и изначально растили как наследника, преемника, но я никогда не испытывал обиды или протеста. А пока у меня было время до момента, когда займу место главы империи, я решил отрываться по полной программе, что и делал. Заработанная разбитным поведением репутация до сих пор играет мне на руку и позволяет свободно делать то, за что других осудят, потому что все знали, что я такой, ещё до того, как начали иметь со мной дело. Но, несмотря на то, что я всегда знал, кем буду, меня занесло в далёкую от бизнеса и управления область, а именно – на факультет психиатрии, который я успешно окончил, что впоследствии изменило мою жизнь. Лечить людей я не хотел, но мне показалось забавным получить психиатрическое образование.

Том всё это знал, но слушал с интересом. Иначе воспринималось, когда не по кусочкам информация, а разом, не в качестве ответа на вопрос или к слову, а Оскар сам рассказывает, так, как это было, как он чувствует, показывает себя.

- Мне повезло родиться в очень обеспеченной семье, - продолжал Шулейман, - потому с малых лет я жил с убеждением, что мне можно всё и всё в этом мире можно купить, что недалеко от правды, но всё-таки не является абсолютной истиной.

Том ожидал, что Оскар скажет о нём, что его нельзя купить, как говорил не единожды. И заранее почувствовал себя тронутым и смутился. Потому что не надо, ну, не надо в самом начале их новых отношений смущать его тем, что он особенный и так далее.

- Кое-что купить нельзя, прежде всего – это мои собственные чувства, - сказал Оскар. – Я могу купить разнообразные наркотические препараты, которые сделают жизнь ярче, чем обычно, но не что-то настоящее, что будет во мне без допинга, само по себе и даже против моего желания. У меня всегда есть домашнее животное. Не знаю зачем, я не провожу с питомцем время, не играю и не испытываю радости от того, что он есть. Наверное, они мне нужны, чтобы знать, что я не один.

Как и у Тома, у Шулеймана в конце самое честное признание. Признание в слабости, в том, что он не идеален, каким всегда выглядел, не позволяя себе показывать грусть, боль, тоску и прочие подобные эмоции. Не позволяя себе даже признавать, что они в нём есть. Он ведь монолитный, монолит не пробить.

- Я боюсь одиночества, - Том поддержал его своей правдой, не пряча взгляда, положив руку на скатерть рядом с ладонью Оскара. – Я могу жить один, но мне тоскливо. Я не хочу быть один.

- Я боюсь одиночества, - вторил ему Шулейман.

Внутри протест против однозначного признания. Но он не зря всю жизнь подчёркивал свою прямоту и честность. Пора быть честным перед самим собой. Всю самостоятельную жизнь Оскар не стремился окружить себя людьми, ценил своё одиночество, но вместе с тем избегал полного одиночества.

- Вдруг мы совершаем ошибку? – произнёс Том, всё так же глядя в глаза, но взгляд его сделался беспокойным, отражая то, что он не просто говорит, он – чувствует. Впервые он ощутил в себе потребность и решимость не промолчать, а заговорить о том, что важно, что многое может изменить. – Спасаемся друг с другом от одиночества, держимся друг за друга только потому, что так получилось? Окажись на моём месте кто-то другой, ты бы не хотел отпускать его.

- Мы никогда не узнаем, что бы было, если бы на твоём месте или на моём месте для тебя был кто-то другой, - серьёзно и спокойно ответил Шулейман, не убирая руку со стола. Им не хватало двух миллиметров, чтобы соприкоснуться кончиками пальцев. – Мы можем только работать с тем и над тем, что есть. Я хочу этого. А ты?

- Я… - Том замялся не от сомнений, просто сложно и страшно давать однозначный ответ, брать на себя взрослое ответственное решение бороться за отношения. – Я тоже хочу.

Смог и даже глаза не спрятал. Надо себя похвалить и наградить. Может быть, положительное подкрепление поможет закрепиться правильному поведению?

Словно прочитав мысли Тома, Шулейман предложил:

- Не хочешь заказать десерт?

- Да, хочу, - без промедлений согласился Том.

Взял меню из рук официанта, которого Оскар подозвал жестом, и приступил к изучению раздела «Десерты». Так сразу и не выбрать, чего хочется – проверенного, небанального, освежающе-фруктового, сладкого? Том провёл указательным пальцем по списку и остановился у строчки персикового десерта. Его и заказал, вспоминая испробованный в отеле Парижа восхитительный вкус схожего десерта – и не только вкус. В свою очередь Шулейман заказал любимый чёрный кофе.

Оскар проследил взглядом путь ложки с десертом от вазочки до Томиного рта, в его глазах явно читалось узнавание и верная догадка касательно выбора сладкого, что заставило Тома смутиться, опустить глаза, улыбаясь уголками губ. Вопрос заставил смутиться ещё больше:

- Ты на что-то намекаешь, или тебе так понравился вкус?

Вспыхнув эмоциями, Том немного поперхнулся, но прочистил горло и дал ответ:

- Понравился вкус. Но особенно запомнился он мне из-за ассоциации, - признался, снова смущаясь.

Как не смущаться, когда от вкуса на языке в голове пикантные картинки, но рука снова и снова тянется к вазочке, потому что вкус прекрасный – и воспоминания приятные. И Оскар знает, о чём он думает. Том облизнул ложку, медленно пропустив её между губ.

Отпив кофе, Шулейман задал вопрос:

- Куда ты ездил в детстве?

- Ты же знаешь, что никуда.

- Я не знаю подробностей, - справедливо возразил Шулейман. – Может, вы путешествовали внутри страны.

- Нет, не путешествовали, - ответил Том.

Хотел бы он сказать что-то другое, но увы. Его жизнь ужасно скучная.

- А ты? – спросил Том.

- Когда я был маленьким, у папы не было времени на совместные поездки, потому я в качестве балласта отдыхал с мамой на островах и прочих курортах. Это случалось не реже трёх раз в год, если меня не подводит память. У папы вообще был бзик на то, чтобы мама проводила со мной время, потому она меня даже в СПА брала, не всегда, но всё же. И пока она там очищалась, питалась масками и так далее, я скучал и ждал, поскольку персонал мне, конечно, предлагал тоже провести какую-нибудь процедуру, но на тот момент мне это не казалось хорошей идеей. Я могу припомнить только один раз, когда мы куда-то ездили втроём, мне тогда было пять. От отдыха с мамой это отличалось только тем, что на меня не обращали внимания уже двое, и я тусовался сам по себе или с охранниками, потом ещё и с Эдвином, когда он прилетел. В тот же раз мы отправились в небольшое путешествие по Европе, и мама оставила меня в торговом центре. Уж не знаю, случайно или специально. Я и подумал, что какого чёрта, вышел на улицу и пошёл наслаждаться свободой. Но далеко не ушёл, обратно к родителям меня привела охрана. Это был очередной раз, когда Эдвин очень недобро смотрел на маму.

- Это так грустно, - произнёс Том, сочувственно изломив брови.

- Было бы грустно, если бы меня не привели. Уверен, мне бы не понравилась жизнь на улице, - посмеялся Оскар, как всегда легко относясь к тому, что должно вызывать боль и обиду. Взглянул на Тома с новым вопросом. – Вы с Феликсом ходили на пикники?

Интересно, хоть на что-нибудь сможет ответить утвердительно? Грустно становилось от понимания, что, скорее всего, нет. Тому нечего рассказать о своём детстве, кроме того, что он часами смотрел в окно, наблюдая, как сменяются поры года и года. И о взрослой жизни тоже нечего рассказать, чего бы Оскар не знал.

- Нет, не ходили, - ответил Том.

- Я тоже с родителями не ходил, - сказал Шулейман. – Только с друзьями в школе мы устраивали вылазки в парк. Наши пикники отличались от семейных тем, что у нас была выпивка, травка и ещё что-то курительное, что это было, я до сих пор не знаю. Собирались я, Эванес, Изабелла, остальных ты не знаешь, потом я вернулся жить во Францию, и начали постепенно присоединяться те, кого я сейчас называю друзьями, и на смену траве пришли таблетки.

- Я думал, что ты говоришь о старшей школе. Но ты ведь вернулся во Францию в двенадцать лет, верно?

- Верно.

- Ты что, пил и курил травку в десять? – спросил Том с тихим шоком, не имеющим ничего общего с осуждением.

Скорее, его пугало и вызывало жалость всё перечисленное. Шулейман ответил:

- Нерегулярно. И траву я курил раза три, по мне, от неё эффект никакой.

Так грустно и страшно – картина того, что десятилетние дети пили и курили наркотики. Потерянные дети, у которых есть всё, но никому они не нужны. Были бы нужны, они бы, может, и пробовали всё, что нельзя, но не сбились в стайку, где это норма. Было бы кому поругать и объяснить, занять детское время чем-то хорошим. Неудивительно, что Оскар звезда дружеской компании. Он был самым свободным и потому самым отвязным. Самым брошенным…

- Не грусти, - сказал Оскар. – У меня было счастливое детство. Плохо, когда всё то, что мы делали, делают где-нибудь в грязной подворотне, где потом и блюют, и спят. Мы же употребляли исключительно качественные продукты, возвращались в чистые благополучные дома, и никто из нас не закончил плачевно. Хотя нет, вру, одна закончила. Её уже в живых нет. Но у неё изначально с головой была беда, а алкоголь и наркотики это лишь усугубили. Ты удивишься, но далеко не все дети не знают, что такое секс, и не курят и не пьют до восемнадцати.

- Я знаю, - яро возразил Том. – Джерри тоже в школе и курил, и пил на скамейке в парке, и сексом занимался. Но не в десять же лет. Для меня это ненормально.

- Интересно, Кристиан тоже так думает? – Шулейман задумчиво сощурился. – Просто любопытно: у вас это по наследству передаётся или как?

Тома такой вопрос удивил и ввёл в растерянность, и он немного неуверенно ответил:

- Могу спросить, если ты хочешь. Только помоги мне сформулировать. Как я спрошу: «Папа, ты в школе курил, пил, занимался сексом?», так? – в его голосе звучала не претензия, а недоумение.

- Моя ставка, что секс точно был, - Оскар щёлкнул пальцами и добавил, прежде чем Том успел испытать смущение и возмущение от его слов. – Не спрашивай. Я сам спрошу, если представится возможность.

Том кивнул и затем спросил, поскольку честно не понял:

- Почему тебя это заинтересовало?

- Любопытно, - повторился Шулейман, пожав плечами. – Вдруг ты больше подходишь для продолжения рода, с твоим ребёнком не возникнет проблем в подростковом возрасте?

- Эм… - Том в смятении прикусил губу, чуть мотнул головой. – Разве такое обсуждают на первом свидании?

- На свиданиях люди узнают друг друга, выясняют, смогут ли они быть вместе, по пути ли им, а репродуктивный вопрос важная часть взгляда на жизнь, который должен совпасть у двоих. Всё больше людей перестают стесняться спрашивать об этом на первом свидании, что в определённой степени правильно, помогает избежать размолвок и разочарования в будущем, когда люди уже привяжутся друг к другу.

Оскар изложил всё так, что у Тома не осталось сомнений, что это вариант нормы – правильной нормы. И он может не отвечать, не поддерживать тему, поскольку конкретного вопроса: «Как ты относишься к детям?» Оскар не задал, но решил ответить, поскольку тут мог хотя бы что-то сказать.

- Хорошо, - Том согласился несколько комкано. – В целом я не против детей. Думаю, когда-нибудь в будущем я бы даже хотел иметь ребёнка. Но только не своего, а… - запнулся между буквой «ч» и «т».

Между словами «чужого» и «твоего». С одной стороны, правильнее сказать «чужого», это нейтральный вариант. С другой стороны, он с Оскаром и по логике должен иметь в виду его потенциального ребёнка, о нём и думал.

- Почему так? – спросил тот, не заставляя продолжать забуксовавшее высказывание.

- Ты сказал, что, может, у меня генетика лучше, но она у меня плохая. У меня психическое расстройство и слабое здоровье, я от переохлаждения сразу заболеваю, - рассудил Том о том, что действительно есть и может быть поводом не размножаться.

- Личные причины у тебя есть? – поинтересовался Шулейман. – Почему ты не хочешь?

Том честно задумался, но ничего не надумал. Пожал плечами:

- Я не знаю… Просто я не представляю себя отцом, я никогда не созрею достаточно, чтобы обратиться в клинику, найти суррогатную маму, что там ещё надо. А если представить, что я в отношениях с девушкой, у меня вызывает отторжение мысль спать с ней для того, чтобы родился ребёнок, - прочувствовал это отторжение на грани отвращения, до мурашек по рукам и холода там, внизу. – Но я бы воспитывал твоего ребёнка, даже будь он у тебя уже сейчас, - всё-таки решился сказать.

- А если бы ты узнал, что у тебя уже есть ребёнок, как бы ты к этому отнёсся?

- Это невозможно, - без сомнений ответил Том. – Я был с женщиной всего раз в жизни. Тогда с тобой. То есть я был с ней, а ты со мной, - пояснил смущённо.

- Представь, что так случилось, - подтолкнул его Оскар. – Мы же тут всякое обсуждаем, можно и пофантазировать. Если бы у меня появился незапланированный ребёнок, моя жизнь не изменилась бы вне зависимости от того, жил бы он с мамой или со мной. Это всего лишь новый человек, он или она не меняет жизнь кардинально и не делит её на до и после.

То, что Оскар высказался о себе, помогло. Раз он ответил, нужно тоже ответить. Том склонил голову набок и отвёл взгляд, представляя себе, что ему вручили живой свёрток и сказали – это твоё. Думая, что он будет не один с этим свалившемся с неба маленьким человеком, что рядом будет Оскар, Том не ощущал такого ужаса от факта внезапного отцовства и не был настроен столь категорично, как в похожем разговоре с Эллис. Да, это будет непросто, сложно будет примириться с новой ролью, но Оскар будет поддерживать, он будет этому ребёнку главным родителем.

- Мне понадобилось бы время, чтобы принять то, что у меня есть ребёнок, привыкнуть к нему в моей жизни, - серьёзно сказал Том и задал обоснованный вопрос. – Почему ты так много говоришь о детях? Не в первый раз уже.

- Потому что, во-первых, в прошлом ты отреагировал без энтузиазма на мои планы завести ребёнка, тогда мы это не обсудили, и теперь мне интересно – почему ты не хотел? Во-вторых, мне интересно, что изменилось за прошедшие годы и изменилось ли. Это к тому, почему я говорю о детях сегодня. А раньше я говорил о них, когда было к слову – сравнивал тебя с ребёнком, сказал, что ты будешь хорошим отцом, поскольку ты проявляешь большую заботу о своих питомцах и держал щенка как младенца.

Том кивнул, принимая его объяснение, ответившее на все вопросы. И чего он напрягся? Решил, что у Оскара есть ребёнок, и он разговорами о детях постепенно готовит его к этому? Да нет вроде. Точно нет.

- А ты что думаешь о детях? – спросил Том. – Перед свадьбой ты говорил, что собираешься завести ребёнка в течение трёх лет. То есть в этом году? – в глазах его читалась доля растерянности.

- Нет, это больше не актуально. Теперь я не планирую заводить детей.

- Почему? – Том удивился.

Шулейман пожал плечами:

- Обстоятельства изменились.

Том несколько секунд думал над его словами и неуверенно и недоверчиво спросил:

- У тебя уже есть ребёнок?

Это самое простое объяснение того, что Оскар больше не планирует детей – у него уже есть наследник.

- У меня? – Оскар поднял брови. – Нет. Ныне я младший из Шулейманов. Что у тебя по детям? Есть?

- Ха-ха, - произнёс Том.

- Я должен был спросить, - Шулейман развёл руками.

- Да, я прячу ребёнка в шкафу. Правда, не определился, от кого он, у меня огромный выбор – все женщины мира, с которыми я не имел никаких отношений.

Оскар усмехнулся, оценил его иронию, которая, если без перегибов, Тому очень к лицу. Взгляд Шулеймана опустился ниже и остановился у основания шеи, на красном пятне на ключице, пока не превратившемся в настоящий синяк – отметине вчерашнего вечера. Том заметил его внимание и оттянул вырез выше, прикрывая отметину от чужих зубов тканью и кулаком, опустив голову. Надо же быть таким дебилом – надо было надеть водолазку с высоким горлом! Но нет, он догадался надеть вещь в вырезом, выставив напоказ напоминание о том, как вчера страстно совокуплялся с другим. Том закусил губы, думая, что этому его идиотскому поступку нет оправдания – тому, что не подумал головой, выбирая наряд для свидания. Вопрос на засыпку к себе – каким местом он смотрел в зеркало? О том, что сделал на пляже, Том не думал. Всё уже сказал – он хотел этого, но не хотел, чтобы вышло так.

- Если тебя гложет, скажи, - спокойно произнёс Шулейман, верно считав перемену его настроения и причину. – Обсудим всё сейчас и закроем тему раз и навсегда, - он сложил руки на столе.

Несколько секунд Том молчал и осторожно поднял напряжённый, дрожащий взгляд:

- Ты вправду не злишься на меня?

- Злился, - ответил Оскар. – Но я выплеснул злость посредством порки и больше она меня не мучит.

- Почему ты меня простил? – спросил Том, не чувствуя, что глаза у него большие-большие.

В его понимании Оскар не должен был прощать, и Том боялся, что на самом деле он не простил, задавил обиду, и она будет точить его изнутри, отчего фундамент нового этапа их отношений будет гнилым и однажды обвалится.

Шулейман ответил честно и без обесценивающих насмешек:

- Когда я увидел тебя на том парне, я испытал сильное и болезненное разочарование. Твой поступок стал бы для меня точкой, и я бы уехал и больше не приходил к тебе, если бы ты был спокоен и ни о чём не жалел. Я бы понял, что ловить мне окончательно нечего. Но потом я увидел твоё лицо. Ты очень испугался, это показало, что, во-первых, ты точно не остыл ко мне, во-вторых, ты не хотел сделать мне больно, в-третьих, для нас ещё не всё потеряно.

- Правда? – Том изломил брови домиком. Пояснил: - Я не хочу, чтобы ты давил в себе обиду и другие негативные чувства. Наори на меня, избей, если хочешь, только не прощай лишь потому, что хочешь для нас будущего.

- Если тебе реально близок мазохизм, и ты хочешь боли, просто попроси меня, - чётко сказал Шулейман. – Я – не хочу ни орать на тебя, ни бить. Во мне нет обиды, и я ничего не давлю.

Том отложил в голове, что напрашиваться на психологическое и физическое насилие больше не надо, нет повода, но серьёзно сказал то, что думал:

- Я бы себя не простил.

- А меня? – Оскар пытливо взглянул на него.

Том подумал всего ничего и ответил без тени сомнений:

- Тебя бы простил.

Да, у него была бы истерика, если бы застал Оскара в постели с женщиной или с другим мужчиной, но это не стало бы концом. Остыл бы и не захотел из-за одного неприятного эпизода перечёркивать всё то, что так дорого и нужно.

- Вот и я тебя простил, - сказал Шулейман. – Иногда другого человека можно простить за то, за что себя бы не простил.

Он взял паузу, чтобы сделать глоток кофе, и продолжил:

- Я сейчас кое-что скажу, может, это поможет тебе понять. Знаешь, я не люблю признавать свои ошибки, никто не любит, я предпочитаю относиться к ошибкам как к пустякам, которые ничего не значат, поскольку прошлого не изменить. – Оскар задумчиво опустил взгляд – и снова поднял к Тому. - Но по факту то, что я испытал разочарование, мои чувства – только моя проблема. Мы не были в отношениях, и я не имел на тебя никаких прав, чтобы обижаться и что-то тебе предъявлять. Не твоя вина, что я надумал себе, что у нас всё хорошо, вот-вот уже мы будем вместе, из-за чего мне и было неприятно, когда я увидел тебя с тем парнем. Это – мои мысли, моё видение ситуации, я же не знал, что у тебя в голове. Твой косяк лишь в том, что ты дал мне надежду, ты должен был сначала сказать «Нет», а потом уже заниматься сексом с кем-то другим. Так что мы оба виноваты.

Том слушал его с широко раскрытыми глазами. Что, так можно было? Это стало для него открытием – то, что ему не обязательно заслуживать прощения, он может быть не виноват.

- Не смотри на меня так, - Оскар приглушённо усмехнулся, - глаза выпадут. Всё, вопрос закрыт? – поинтересовался чуть погодя. – Или тебя ещё что-то волнует?

- Всё, - ответил Том.

И действительно – всё. Том почувствовал, что эта страница перевернута. Оскар снял с него вину, которая могла бы залечь на дно и возвращаться снова и снова. Он сделал лучшее, что мог – не простил великодушно, от чего иногда только хуже, поскольку рождает чувство, что сам плохой, а он, Оскар, хороший, а объяснил, что Том не виноват. Том совсем не был уверен, что сможет в будущем пользоваться новым знанием – что может быть не виноват, но на данный момент оно просветливо и стало новым уровнем очищения и обнуления. Всё больше верилось, что они смогут.

Только Том кое-что вспомнил. Свёл брови, опустил глаза, постукивая ложкой по дну опустевшей вазочки из-под десерта.

- Оскар… - произнёс Том и посмотрел на него. – Вчера ты сказал, что Терри нет, но Эдвин тоже говорил о нём, когда приходил ко мне, я точно помню.

Нестыковка. Нет, неужели очередная ложь? Том испытал предчувствие жёсткого, выламывающего внутренности разочарования от того, что его вновь загоревшийся внутри свет и вера зря, не смогут они построить новые чистые отношения. И ещё до того, как Оскар дал ответ, подумал, что такая правда не заставит его встать и уйти. Они всё равно будут вместе, любовниками, Том сможет жить в таком формате, сможет быть вторым – всё равно ведь будет номером один для Оскара. Потому что хотел быть с ним и уже начинал скучать по его рукам.

Шулейман усмехнулся под нос и сказал:

- Эдвин в деле. Он всегда на моей стороне, так что подыграл.

- Так это был спектакль? – Том расширил глаза.

- Нет, я не просил его приходить к тебе, и не знаю, зачем он это сделал. Полагаю, он хотел проверить тебя, поскольку предполагал, что мы можем сойтись снова. Но это мои догадки, Эдвин кремень, когда не хочет чего-то говорить.

Ещё один вопрос закрыт. Три с половиной часа пролетели незаметно. Оказалось, они могут разговаривать как нормальные люди – как Том вообще мало с кем разговаривал, откреститься от прошлого и своих ролей и с искренним интересом узнавать друг друга, по кирпичику делая что-то новое. Том получил удовольствие от вечера и к концу его был расслаблен, свободен от обычных мыслей, вытягивающих из тела и психики энергию. Одного лишь не хватало – тактильного контакта, за весь вечер Оскар к нему ни разу не прикоснулся. А Том хотел его поцеловать – перегнуться через стол и поцеловать или встать и подойти, неважно, три раза минимум испытал такое желание. Но не стал претворять его в жизнь, следуя заданной ситуации – они на свидании, общаются. Всё остальное будет потом, когда они покинут ресторан. Понимание, что всё будет, не давало зародиться грусти от нехватки тактильного контакта. Можно подождать.

За окнами давно стемнело. Шулейман расплатился по счёту и к одиннадцати часам честно отвёл Тома домой. Но Том ожидал другого развития вечера.

- Я думал, мы поедем к тебе, - произнёс Том, повернувшись к Оскару, когда они остановились около его дома.

- Зачем?

Том удивился, растерялся, хлопнул ресницами. Попытался объяснить:

- Мы же сходили на свидание, логично, что между нами… - С опозданием он понял, что Оскар издевается, и не зло повысил голос: - Не делай вид, что не понимаешь!

Но Шулейман не издевался. Сказал:

- Я не делаю вид, а хотел послушать, почему ты решил, что мы поедем ко мне.

- Потому что это логично, - ответил Том как нечто само собой разумеющееся.

Для него так и было – это самый логичный и единственно ожидаемый итог вечера – они переспят.

- Мы пойдём ко мне? – добавил Том и отстегнул ремень безопасности. – Хорошо, я не возражаю. Но я думал, что у тебя нам будет более комфортно…

- Нет, к тебе мы тоже не пойдём, - ответил Шулейман, чем ещё больше сбил Тома с толку. – Сегодня мы нигде не займёмся сексом.

Том в недоумении свёл брови:

- Почему?

- Потому что мы сходили на одно свидание, нам пока рано переходить к сексу. В сексе на первом свидании нет ничего плохого, но до сих пор живо старое, непопулярное мнение, что нормальные отношения с секса не начинаются, возможно, в этом что-то есть. У нас уже были начавшиеся с секса отношения, теперь попробуем по-другому – сначала встречи, общение, потом всё остальное как кульминация сближения.

- Ты не хочешь? – спросил Том, растерянно бегая глазами.

- Хочу, - без лукавства сказал Оскар. – Но я готов подождать, если ожидание того стоит. Я ждал три месяца – подожду ещё. Мы оба взрослые люди и можем себя контролировать. И потом – я окончательно убедился, что ты сводишь отношения к сексу. Я тебя от этого отучу, - громкое, даже угрожающее, но посильное ему заявление, глядя в глаза. - Покажу, что отношения – это много чего ещё, а секс – лишь одна их часть. Заодно научишься себя ценить не только как симпатичное тело, которое может дать, если увидишь в себе человека, с которым интересно общаться, проводить время. Не факт, что научишься, но надежда есть.

- Оскар, ты… отказываешься от секса, чтобы научить меня? – неуверенно произнёс Том, он недоумевал.

- Да, - кивнул тот. – И не только. Правильнее начинать отношения не с секса, а твоё обучение идёт бонусом.

- А когда?..

- Когда мы будем готовы перейти на следующий уровень, - спокойно и легко ответил Шулейман.

Как будто он готовился к этому разговору. Но несложно объяснять и не сомневаться, когда это твой план. Из них двоих только Том оказался не готов к такому повороту и снова столкнулся с шоком и растерянностью.

- Сразу скажу, – продолжил Оскар, - мой отказ с тобой спать никак не связан с тем, что вчера у тебя был секс не со мной. Ты изначально достался мне не очень чистенький, и меня это не заботило и не заботит. Хотя справедливости ради отмечу, что я предпочёл бы, чтобы ты этого не делал. Чего ты на меня так смотришь? Я предупреждал, что не буду всё время милым. Выходи.

Том вышел из машины, прошёл половину пути до двери и обернулся, удивился, что Оскар остался в автомобиле.

- Ты меня даже не поцелуешь? – спросил растерянно.

- Поцелуй на первом свидании? – произнёс Шулейман в открытое окно и усмехнулся. – Это излишне поспешно. До завтра, встретимся в шесть, тебе же в понедельник на работу. Или не будем встречаться в воскресенье? – взглянул на Тома внимательно, пытливо. – Говорят, это день для семьи, а не для свиданий.

- Будем, - ответил Том без заминки, даже немного поспешно, с налётом упрямства и обиды ребёнка, у которого попытались забрать игрушку.

- Договорились, - Оскар показал зубы в беззвучной усмешке-улыбке. Помолчал немного, не отводя от Тома взгляда. – Пока, до завтра.

- Пока…

Оскар уехал, а Том стоял посреди тротуара и обескуражено смотрел ему вслед. Потом в этом же состоянии поднялся в квартиру. Что это было? К концу дня Том вернулся к вопросу, с которого день начался: что происходит? У них действительно настоящие отношения? Отношения-отношения, по всем правилам? Тому оказалось неожиданно сложно осознать, что это правда, без оговорок. Но он старался. Вернее, решил стараться завтра, поскольку, если будет думать сегодня, то взбудоражится, разволнуется и не заснёт.

Глава 18

Как и договорился с собой, с утра Том постарался осознать и принять то, что у них с Оскаром настоящие отношения, такие, о которых раньше только слышал и слабо представлял, что они есть на деле. И пришёл к одному выводу – вопросов много, ответов мало. Все ответы у Оскара. Остановившись на этом, Том отпустил ситуацию и решил меньше думать и больше разговаривать с Оскаром, спрашивать, что непонятно. Кажется, это его самое верное решение за последние три года. Подумав так, Том улыбнулся и приступил к обыденным занятиям. В том числе вывел малыша погулять, оставшись в домашней одежде (понравилось выходить именно в таком виде). После того, как малыш сам дважды попросился на улицу, в Томе вновь загорелась надежда, что из нестандартного щенка всё-таки получится нормальная собака, которая гуляет и справляет нужды на улице. Но на улице, почти у порога двери в подъезд, щенок сел на землю, и весь его интерес к воле сводился к оглядыванию по сторонам и к хозяину. Через семь минут статичной прогулки они вернулись домой.

- Давай в следующий раз на пляж сходим? – Том посмотрел на малыша, ведя его вверх по лестнице. – Может, тебе понравится. Там песок и много воды.

Пока он готовил завтрак, малыш успел тайком нашкодить и попался Тому на глаза мокрый и пахучий – вывалялся в сделанной на полу луже. Мочился по квартире он уже редко, привык к лотку, но казусы случались. Благо, что по большой нужде он ходил в положенное место. Оставив заготовку завтрака на кухонной тумбочке, Том подхватил щенка на руки и понёс в ванную, журя по дороге – и говоря, что всё равно его любит. Вымыв малыша, Том оставил его в душевой кабине и, скинув одежду на крючок, тоже встал под душ, за мытьём разговаривая с малышом и стараясь не капать на него пеной. Совместное принятие водных процедур щенку понравилось.

Затем Том почистил зубы, вытерся, оделся в свежее, надев мягкие и приятные к коже спортивные домашние штаны на голое тело, поскольку новые трусы не взял из шкафа. Чуть позже наденет. Подсушил полотенцем малыша и посадил его на колени, сев на бортик ванны, что также располагалась в ванной комнате, у другой стены.

- Малыш, мы с Оскаром встречаемся, представляешь? – с улыбкой говорил Том, аккуратно промокая полотенцем щенячьи уши. – Не могу поверить. После всего – вжик – и вот так. У меня в голове хаос и растерянность, но я решил, что буду не накручивать себя, а разговаривать с Оскаром, он мне всё объяснит, он хороший ведущий, идеальный для меня. Я наконец-то принял правильное решение, да? – погладил малыша по голове, по влажной шерсти на широком лбу. – Мне хорошо с Оскаром, что бы я ни говорил, как бы ни храбрился, что без него мне может быть не хуже, с ним… Не знаю даже, как объяснить, описать. Когда я с ним, я чувствую, будто я с собой. Нет, не очень подходящее сравнение. Оскар – не я, совсем не я. Мы совершенно разные, но он мне настолько близкий, что границы стираются. Границ давно уже нет. И у него тоже нет. Наверное. Я не могу знать, что он думает, как чувствует, но для меня Оскар особенный человек, был, есть и останется таковым. Дело в нашей истории, пропустившей нас друг в друга корнями, но разве важно, почему так получилось? На радость нам или на беду, но этого не изменить. Это связь, которая не снилась даже моим родителям, которые пример того, как можно пронести любовь через всю жизнь и не сломаться, не бросить своего человека ни перед какими испытаниями. Но у них по-другому, они два человека, которые встретились и полюбили друг друга, потому они вместе. А мы с Оскаром не любили друг друга, мы даже друг другу не нравились. И тем не менее Оскар заботился обо мне больном задолго до чувств, и я готов был за него умереть, когда вообще считал его сволочью. Он брал меня с собой на отдых, а я бежал к нему, когда мне некуда было идти, и даже когда было. Просто так, это и удивительно: нас ничего не связывало, но наша связь уже тогда была крепче многих. Я смог с ним целоваться, когда ни от кого другого не мог стерпеть прикосновения, и ложился с ним спать в одних трусах, потому что доверял ему, а Оскар не тронул меня, даже когда очень хотел, потому что я боялся. Я до сих пор вспоминаю наш первый раз как эталон терпеливости и мастерства. Со стороны Оскара, разумеется. Мою сторону в то время можно описать как – испуганная деревяшка.

Том посмеялся, снова погладил малыша, развернул кулёк впитавшего воду полотенца. Так смешно, каким испуганным и не знающим ничего был, не понимающим собственное тело и реакции. Смешно и немного грустно, поскольку уже никогда не будет таким, не вернёт себе ту неискушённую невинность.

- По логике после всего, что было, я не должен верить Оскару, должен быть настороже. А я верю ему, глупый я, да? – Том нежно улыбнулся своему безмолвному хвостатому слушателю. - Глупый. Но я ничего не могу с собой поделать, я доверяю Оскару, я знаю, что он меня не обманет, он не станет пользоваться моим доверием, может быть, даже наивностью, потому что у Оскара есть минусы, его не назвать хорошим человеком в общепринятом понимании, но он благородный. Я не могу заставить себя думать и чувствовать иначе и сомневаться в искренности каждого его слова и действия. Должен, наверное, но не могу. Даже если Оскар меня снова обманет, я буду ему верить.

Где-то там за незапертой дверью в распахнутое окно дышало море. В выходные по утрам Том открывал все окна, чтобы наполнить квартиру бризом, свежим духом нового дня.

- Как ты считаешь, я должен сказать Оскару всё это? Что я верю ему и доверяю? Должен сказать, что люблю его? Я давно не говорил ему этих слов и сделал достаточно много, чтобы он мог подумать, что чувств у меня нет.

Том выдержал паузу, будто щенок мог ответить.

- Думаешь, я не понимаю, что мне повезло? – он снова улыбнулся. - Дело не только в том, что Оскар занимает почётную строчку в списке самых богатых и влиятельных и какое место он занимает в мире. Но и в этом, конечно, тоже, ведь каковы шансы, что яркий представитель элиты, у ног которого все возможности, обратит внимание на простого человека и захочет связать с ним жизнь? Так только в сказках бывает. В сказках и в моей жизни. Оскар и сам по себе выдающийся человек, у него внешность, характер, эрудиция, чувство юмора, всё как на подбор. Такие как он привлекают всех. А такие как я на любителя. Я тоже красивый, по-другому красивый. Но… Я адекватно себя оцениваю, за внешностью у меня есть не так уж много того, чем можно привлечь и тем более удержать. Я сложный, в плохом смысле сложный, и у меня до сих пор не очень хорошо с социальным взаимодействием. Так себе вариант для жизни, не завидный.

Том помолчал, обдумывая собственные слова, и посмеялся над собой:

- Получается, что Оскар как раз любитель. Он же выбрал меня и почему-то продолжает выбирать. Я благодарен ему за это, - Том опустил глаза, говоря о благодарности, о которой лучше было бы сказать не собаке. – Благодарен за то, что он не ушёл после того, что я сделал. Я не виню себя за того парня с пляжа, Оскар помог мне не винить. Но если бы он тогда развернулся и ушёл, я бы никогда не забыл и не простил себе разочарование в его глазах. Я хочу быть для Оскара лучше, - улыбнулся, перескакивая на другую тему. – Ты не знаешь, наверное, тогда ты ещё и не родился, но в Париже, до встречи с Оскаром, я спокойно мог помыться с вечера и не принимать душ утром, чтобы сэкономить время. С Оскаром я и помыслить о таком не могу! Ты что? Перед Оскаром я хочу быть красивее, я подбираю одежду, ты же видел, как я вчера сомневался у шкафа, а обычно мне плевать, что надевать, главное, чтобы удобно было. Поэтому я и игры все эти сексуальные с переодеваниями затевал, редко, всего пару, но всё же. Я хочу быть для него привлекательным и интересным, в основном неосознанно я что-то для этого делаю, но сейчас я могу сказать, что те игры были не только потому, что у меня опыта мало и хотелось попробовать всякое. Это единственный способ, который я понимаю. Ты не знаешь, что такое сексуальные игры, да?..

Щенок слушал его с грустью в глазах, не понимая ни слова. Всем известно, что собаки, как и другие животные, понимают интонацию, но не смысл. Он думал о своём – опасался, что его дурное поведение надоест хозяину, и он его вышвырнет, или хозяин будет счастлив с тем, другим человеком, переедет, а его оставят, вернут на улицу. На улице плохо, грустно, ездят большие громкие штуки. Малыш мало что помнил из уличной жизни, не успел хлебнуть её сполна, поскольку рядом всегда была мама, она кормила его, брата и двух сестёр. А потом она исчезла, а он остался один. Почему он был один, куда делись брат и сёстры? Малыш не знал. На самом деле, он выбрался на разведку и ушёл довольно далеко, а дорогу обратно не нашёл, там, в их семейном логове, уже и не было никого. Потому он не рвался на улицу, зачем, если всё там уже видел? Дома лучше, дома любят. Малыш не хотел обратно, не хотел снова остаться один.

- Ты знаешь, как сильно я тебя люблю? – Том обхватил щенка за щёки и коснулся лбом его лба. Потом отстранился, обнял его, прижимая к груди, посмурнев. – Мне так грустно от того, что ты тоже не всегда будешь со мной, однажды тебя не станет, и у меня будет новый питомец. Жаль, что животные живут намного меньше людей, почему такая несправедливость? Разве собака или кошка не заслуживают прожить девяносто лет с человеком, который их любит?

Аж слёзы на глаза навернулись – сначала от сердечной, затапливающей искренности, затем от того, что не в силах изменить, никто не в силах. Том утёр кулаком уголок правого глаза, улыбнулся щенку:

- Не думай об этом, хорошо? Я сделаю всё, чтобы твоя жизнь была счастливой и насыщенной. Но для этого ты должен научиться гулять, - он потрепал щенка по голове, выходя из минутной душевной смуты. – Мы могли бы по утрам бегать на пляже, гулять в парке, путешествовать…

В конце концов они вернулись на кухню, Том приготовил завтрак и позволил щенку занять место на стуле напротив. Тот живо заинтересовался молоком, которым Том разбавил утренний кофе едва не наполовину, и таки выпросил. Том налил молока в миску и поставил её на стол перед малышом. Некоторое время щенок принюхивался к новому продукту и, опёршись передними лапами на стол, принялся с аппетитом лакать молоко. Немного не допив, он снова сел и облизывался так широко, насколько хватало длины языка.

Душевное утро, светлое, морской бриз и солнечный свет в открытые окна. Чёрта с два Оскар позволил бы щенку сидеть с ними за столом. Потому Том отрывался, пока он не видит.

- Интересно, человек может лакать? – спросил Том у малыша.

Тот полез на стол, зацепил миску и случайно неграциозно вывернул остатки молока на себя и стул, полу тоже досталось несколько капель. Второй раз мыть малыша Том не стал, только протёр мокрой рукой, понадеявшись, что остальное он сам вылижет и не будет пахнуть скисшим. После чего отправил щенка из комнаты и вооружился тряпкой для устранения следов неприятности. Заодно решил везде полы протереть, лёгкая влажная уборка принесёт ещё больше свежести. Времени-то свободного полно, сейчас нет и полудня.

- Оскар, поднимись, пожалуйста, я ещё не собрался, - сказал Том в трубку, когда Шулейман его набрал.

Вроде ничего толкового не делал сегодня, но времени до выхода оставалось много, потому не торопился, а потом, как это обычно бывает, времени не осталось. Показалось более правильным попросить Оскара зайти, а не подождать на улице. Обратная мысль и не появилась.

Одетый в синие джинсы и с голым торсом Том открыл дверь и отступил от неё, пропуская Оскара в квартиру. Джинсы сидели низко, из-под них виднелась резинка тоже невысоких трусов, а они в свою очередь приоткрывали выпирающие бедренные косточки. Сложно не обратить внимания на заманчивое сочетание белизны гладкой кожи и всех этих острых черт, хрупких из-за тонкости.

- Привет. Проходи.

Том не смущался наготы, пошёл обратно в спальню, где стоял шкаф. Шулейман прошёл за ним, встал недалеко от порога, наблюдая за тем, как Том копается в шкафу. Верх к джинсам никак не подбирался. Закусив губы, Том двигал вешалки, изучая висящую на них одежду, которой будто бы стало больше, слишком много, чтобы выбрать.

- Может быть, мы никуда не пойдём? – спросил Том с затаённой надеждой, отвернувшись от шкафа. – Здесь проведём время?

- Пойдём, - односложно и безапелляционно ответил Шулейман.

Том вернулся к выбору кофты и после всех мытарств всё-таки достал из шкафа вешалку, снял с неё белый объёмный свитшот с горизонтальной синей полосой, одной линией проходящей через грудь и рукава. Он достался от Джерри и был одной из немногих вещей, которые Том оставил в гардеробе, потому что свитер, даже если он не свитер, всегда пригодится. Близкий к спортивному свитшот совсем не в стиле Джерри, но с картой Шулеймана он покупал далеко не только то, что ему необходимо, а ещё кучу всего, в число чего попала данная вещь. Думал, может, дома будет носить прохладными осенними или зимними вечерами.

Одевшись, Том повернулся к Оскару:

- Нормально?

Выпрашивал одобрения, а если не одобрения, то совета – как лучше. Это то самое, о чём Том утром рассказывал щенку – желание быть привлекательным. Оскар не в восторге от его манеры одеваться в тёмных тонах, и Том решил надеть что-то светлое, яркое и теперь сомневался, что не выглядит простецки или вообще убого. Том развернулся, показывая себя сзади, прогнув поясницу и глядя на Оскара через плечо. Узкие синие джинсы, которые купил прошлой осенью и до сегодняшнего дня надевал всего раз, обтягивали ровные стройные ноги и аккуратную попу. Вызывающая вещь, на взгляд Тома. Но, может, ему идёт?.. Том надеялся на это и ждал, выглядывал оценку в глазах Оскара.

Узкие джинсы были Тому очень к лицу, вернее – не к лицу, подчёркивали то, что Оскара и без того интересовало. Снять бы их, эта мысль ожидаемо посетила, но Шулейман воздержался от исполнения сиюминутного желания, поскольку подозревал, что Том осознанно или нет (скорее, нет) пытается повернуть их отношения в прошлый, понятный ему формат. Отчасти так и было, потому Том и предложил остаться дома – зачем идти куда-то, если можно пообщаться дома, как они всегда делали?

Шулейман подошёл ближе и доходчиво объяснил:

- Если человеку нравится, как другой человек выглядит без всего, то не имеет значения, какая на нём одежда.

Том смутился, улыбнулся. Но тревожность быстро вернулась и кольнула в мозг, толкнув нахмуриться и сказать:

- Но ты часто говорил, что я плохо одеваюсь, плохо выгляжу.

- И это никогда не мешало мне тебя хотеть, - справедливо заметил в ответ Оскар.

- То есть плохо? Этот наряд? – Том несильно оттянул свиштот ниже горловины.

Шулейман проявил терпение к его некстати разыгравшимся сомнениям (как будто они хоть раз бывали кстати), ответил:

- Я бы предпочёл, чтобы ты надел что-нибудь менее объёмное, - он двумя пальцами потянул за боковой шов свитшота. – Не люблю балахонистые шмотки. А лучше всего вообще без одежды. Но голым идти нельзя, на тебя найдётся слишком много нехороших желающих, я не хочу провести вечер, отбиваясь от конкурентов.

Комплимент, нет? В любом случае Том его не оценил, зацепился за первую часть высказывания – что Оскару не нравится

- У меня два варианта объяснения происходящего, - сказал Оскар, скрестив руки на груди. – Либо ты меня провоцируешь, чтобы я действиями доказал, что нахожу тебя привлекательным. Либо твоя самооценка по-прежнему ползает на одном уровне с тараканами.

Том обиделся и на то, и на другое. На предположение, что это коварный план, чтобы добиться секса, типа он такой примитивный, что ни о чём другом думать не может. И на несправедливое предположение, что у него большие проблемы с самооценкой. Нормальная у него самооценка, даже хорошая – он знает все свои плюсы и не думает, что в нём вообще ничего нет, но и минусы сознаёт. Но с Оскаром нужно обладать непрошибаемой шикарной самооценкой Джерри, чтобы никогда не сомневаться в себе, а у Тома самооценка куда более скромная, хрупкая.

- Какой вариант верный? – поинтересовался Шулейман погодя.

- Никакой, - Том посмотрел ему в лицо. – Я хотел от тебя одобрения, подтверждения того, что не ошибся.

- Так лучше? – с ухмылкой Оскар обнял его одной рукой за талию, привлёк к своему боку.

Да, так определённо лучше. Одного прикосновения Тому хватило, чтобы оттаять, потеплеть и расслабиться. Только закончилось оно быстро, быстрее, чем хотелось бы.

- Подумай на досуге о том, что для тебя важнее, - сказал Шулейман, отпуская его, - соответствовать моим вкусам касательно твоей одежды или одеваться так, как нравится тебе.

- И то, и другое, - не задумываясь ответил Том.

- Так не бывает.

- Бывает, - возразил Том, уверенный, что прав. – Я могу большую часть времени носить то, что удобно мне, и иногда одеваться для тебя.

В результате разговоров вышли из квартиры они к семи. Шулейман поймал за локоть направившегося к лестнице Тома и подтолкнул в подъехавший лифт. Прижавшись спиной к стенке кабины, Том с ощутимой пульсацией в груди широко раскрытыми глазами смотрел на Оскара, вставшего напротив, и боковым зрением видел, как закрываются двери лифта.

- Ты вроде давно уже должен был понять, что я не маньяк, - произнёс Шулейман. – Чего у тебя выражения лица такое, будто думаешь, что тебя сейчас изнасилуют и расчленят одновременно?

- Я… - начал Том, но передумал говорить. Мотнул головой. – Неважно.

- Нет уж, говори, раз начал, - Оскар сложил руки на груди и выжидающе смотрел на него.

- Я думал, что ты сделаешь что-то, - признался Том. – Ты толкнул меня в лифт и… Я подумал, что ты можешь прижать меня к стенке, поцеловать, может быть, что-то большее.

В голове ожили вспыхнувшие за секунду минуту назад картинки того, как Оскар безжалостно целует его, держа лицо в ладонях, чтобы не мог дёрнуться; как жадно, жёстко сжимает бёдра; возможно, потом разворачивает лицом к стенке, дёргает штаны вниз и… На этом моменте Том предпочёл оборвать фантазию, прикусил губу. Этого ведь сейчас уже не будет, да?

- Напоминает сцену из «50 оттенков Грея», Мэрилин уговорила нас посмотреть это так называемое произведение киноискусства, когда фильм только вышел. Только твоих прижатых над головой рук не хватает.

- «50 оттенков»? – Том с живым любопытством посмотрел на Оскара. – Это фильм о моде? О художнике?

- Если бы, - хмыкнул Шулейман. – Если в общих чертах, то он о чуваке, у которого психологических проблем больше, чем денег, а он, к слову, миллиардер по сюжету, и свои проблемы он реализует через садизм, который маскирует под БДСМ. Также там есть его пассия – посредственной внешности студентка, девственница, с которой главный герой случайно знакомится и находит в ней то самое, чего ему надо. В итоге дом и саб меняются местами, и тихая серая мышка руководит типа крутым бизнесменом, это я не по своей воле от Бесс знаю, дальше первой части меня не хватило. Та же история Золушки, только с плётками и контрактом.

Том немного подумал над его рассказом и улыбнулся:

- Похоже на нас: миллиардер и Золушка.

И потупился, как чаще всего бывало, когда высказывал что-то смелое и пытался шутить.

- Мне на следующее свидание прийти с составленным контрактом и юристами? – Шулейман поддержал его улыбкой.

- Зачем с юристами? – Том поднял голову и снова улыбался.

Той открытой светлой улыбкой, глядя на которую Оскар когда-то впервые почувствовал влюблённость, ещё не осознавая зародившегося внутри, распускающегося чувства. В его мире люди рано разучиваются улыбаться как дети. Современный мир в принципе прогнивший, в нём почти не осталось места для светлого, доброго, настоящего. А Том взрослеет, меняется, закаляется опытом, но всё равно сохраняет способность улыбаться так. От красивого вида, приятных слов, какого-то жеста. Ему так мало надо, и ему хочется много дать. Видимо, плохой из Оскара бизнесмен, ему за бесплатно досталось сокровище, должен бы пользоваться и радоваться такому выгодному раскладу, а тянет платить и платить, до конца, материальным и собой.

- Чтобы всё официально и как в кино, - ответил Шулейман.

- Посмотрим этот фильм вместе? – предложил Том вскоре.

- У меня нет никакого желания смотреть это ещё раз.

Том заметно сник, опустил голову. Посмотрев на него несколько секунд, Оскар сжалился:

- Ладно. Посмотрим, когда дойдём до стадии «свидания на дому».

Том быстро переключился с грусти и вскинул голову, любопытствуя:

- А когда дойдём?

- Время покажет. Может, через месяц, может, через год.

- Ты ведь пошутил про год? – недоверчиво спросил Том.

- Как знать… - загадочно ответил Оскар.

Том убрал руки в карманы и, не глядя на Оскара, сказал по пути к выходу из здания:

- Нечестно, что у меня уже был секс, а у тебя нет.

- Предлагаешь мне переспать с кем-нибудь, чтобы сравнять счёт? – Шулейман взглянул на него.

По справедливости нужно сказать «Да», но это слово застряло в горле непроталкиваемым комом ещё до того, как Том успел осознать мысль. Нет, он этого ни в коем разе не хочет. Своеобразное у него понимание справедливости, однобокое – она может быть только в тех случаях, когда не застрагивает его интересы. Том не заметил, что остановился в двух шагах от двери, задумчиво смотрел в пол. Ушедший вперёд Оскар тоже остановился и обернулся к нему. Подождав достаточно, Шулейман подошёл и, воздержавшись от слов, резко выбросил руку в сторону, толкая Тома на стену, в которую он больно врезался плечом.

- За что? – Том округлил глаза.

- Я тебе максимально доходчиво объяснил, что у тебя нет причин себя винить, но ты не понял. Возвращаемся к проверенному топорному методу вталдычивания нужной информации в твою голову посредством грубого воздействия.

- Мне так не нравится, - пробормотал Том, потирая плечо.

- Зато действенно, - заметил Шулейман.

Том с ним не согласился:

- Что действенного в том, что я буду бояться показывать свои сомнения, потому что получаю за них боль?

Его задело, что Оскар не сомневается в своей правоте, не допускает вероятности, что может ошибаться, а ему, Тому, снова отводит роль примитивного подопытного существа, живущего на рефлексах, которого можно и нужно учить по типу собаки Павлова, потому что это уровень его развития.

- Я не собираюсь всякий раз применять физическое воздействие, - Шулейман начал разъяснять свою позицию. – Буду пытаться говорить с тобой, но если ты будешь замолкать, мяться и не давать никаких внятных ответов, я буду переходить к другим мерам. Как сейчас – ты замолчал, и хрен бы я чего-то от тебя добился, но через толчок я тебя встряхнул, и ты заговорил. Всё просто – физическое воздействие шокирует тебя, переключает и возмущает, и после этого с тобой можно вести диалог, потому что ты начинаешь отстаивать себя, заодно рассказывая, что ты думаешь и чувствуешь.

Том запутался. Он всё-таки собачка или нет? Вроде разумный человек, а с другой стороны – всё, что сказал Оскар, имеет место быть, он это буквально только что доказал на практике. Оскар с профессиональной лёгкостью разложил по полочкам его управляемую простоту.

- Лучше говори со мной, хорошо? – через паузу попросил Том. – Если я буду тормозить или мяться, не отставай, не оставляй мне выбора, ты это умеешь. А если совсем никак, тогда бери за горло.

- Договорились, - кивнул Шулейман.

- И, Оскар, между прочим, то, что я сказал вначале, не из-за чувства вины. Ты мне всё объяснил, и я не испытываю угрызений совести. Просто это действительно нечестно – мне будет проще ждать, чем тебе.

Первое предложение Том говорил не без греющего душу осуждения. Потому что приятно же, что Оскар всё-таки ошибся, неверно истолковал причину.

Пару секунд поразмыслив над его словами, Шулейман сказал в ответ:

- Раз я ошибся, и ты получил без повода – извини. Как я уже говорил, я тоже не идеальный. Нам нужно больше разговаривать, чтобы понимать друг друга. Я привык к тому, что ты постоянно сомневаешься и грузишься, и, как показал данный эпизод, могу ошибочно счесть, что тебя что-то мучит, когда в действительности в другом дело. Привычки очень сильны. Мне нужно понять, что ты вырос, что ты намного разумнее и сильнее, чем был, когда мы познакомились. Умом я это понимаю, но в моей голове есть сложившийся образ, который непросто изменить. А ты, что тебе нужно понять обо мне? – Оскар пытливо взглянул на Тома, замолчал, давая ему возможность дать полностью самостоятельный ответ.

Вместо ответа Том повернулся к нему, тронуто улыбаясь, и коснулся ладонью плеча:

- Спасибо.

- Благодарность принята. Но я не услышал ответа на вопрос.

Том потупил взгляд:

- Не знаю. Не могу ничего придумать. Я думаю, что ты совершенство, - признался смущённо и исподволь взглянул на Оскара.

- Что ж, не буду с тобой спорить. Меня устраивают твоё видение, - Шулейман усмехнулся и затем важно поднял палец. – Но помни, я – неидеальное совершенство.

Второе свидание, второй раунд игры-не-игры в вопрос-ответ.

- Куда ты мечтал поехать в детстве? – поинтересовался Шулейман за ужином.

Том отложил вилку на край тарелки, где главное место занимал тунец.

- Для меня Морестель был пределом мечтаний, большего я не желал. Та же Германия, о которой Феликс много рассказывал, была для меня другим миром, не говоря уже о более далёкой стране. У меня же с географией не очень хорошо, а в детстве было намного хуже, мне было сложно куда-то хотеть, не зная, как выглядит мир. Я до двадцати двух лет путал Норвегию и Данию. Или Данию и Финляндию, не помню, возможно, я всё со всем путал. Смешно, что этот момент всплыл, когда я познакомился с родителями и должен был ехать с ними в Скандинавию, а я не знал, где это, что за страна такая – Финляндия.

- В Скандинавию ещё входит Швеция, - подсказал Оскар.

Том удивился:

- Я думал, она рядом со Швейцарией.

Шулейман отрицательно покачал головой. Приняв свою ошибку, Том многозначительно цокнул языком:

- Да…

То ли смешно, то ли стыдно и пахнет слабоумием. Бывал в Швеции, но не знает, где она. Шулейман отправил в рот кусочек ужина и затем кивнул Тому:

- Продолжай о мечтах.

Том неровно пожал плечом:

- Да вроде нечего больше рассказывать. Что ещё… - задумался и посмотрел на Оскара. – Потом, в тринадцать-четырнадцать лет, я загорелся мечтой о Париже. Я не мечтал, что когда-нибудь в нём побываю, но фантазировал, как гуляю по городу, в основном около Эйфелевой башни, потому что она самое часто показываемое место Парижа. Я знал какие-то места городов и стран только по кино.

- Знакомство с Парижем у тебя вышло так себе, - заметил Шулейман.

- Да, - Том со вздохом согласился с ним, но ненадолго. – Хотя нет, не могу сказать, что мне было исключительно плохо. Я смотрел в окно и выглядывал Эйфелеву башню, и я чувствовал себя хорошо и волнительно, я думал, что вот-вот увижу эту легендарную постройку, поскольку я уже там, в Париже. Потом я вспомнил и всё изменилось.

- Ты действительно совсем не пользовался компьютером в детстве? – спросил Оскар чуть позже.

Том покачал головой:

- Совсем. Феликс вроде бы не запрещал мне, но он за компьютером работал, и ноутбук у меня ассоциировался исключительно с работой, зачем он мне? Я и во взрослом возрасте не пользовался компьютером для развлечений, выходил в интернет только для того, чтобы найти какую-то информацию и сразу закрывал браузер. Только после объединения, тогда, когда я сбежал и отправился в путешествие, я понял, что в интернете можно найти ответ на любой вопрос, можно почитать, посмотреть кино, через него можно поговорить и многое другое. Тогда же я понял, что телефон в кармане это не необходимость, которая непонятно зачем мне нужна, потому что мне никто не звонит, а окно в мир и палочка-выручалочка.

- Я снова и снова удивляюсь тому, насколько ты чудной. Это мило. Да, помню, как я дал тебе планшет, чтобы ты посмотрел карту, а ты не знал, как им пользоваться.

- Тогда ты посмотрел на меня как на идиота, - тоже вспомнил Том. – А я очень боялся его сломать.

- Иногда ты казался свалившимся с Луны. Я не понимал, как кто-то может не знать того, что для всех давно уже неотъемлемая часть повседневности, и это, то, что ты такой неприспособленный к жизни, часто раздражало.

- Да, я помню, как это было. Если в двух фразах описать наши взаимоотношения в то время, то получится: «Оскар, я умру, если сделаю это» - «Умри, но сделай».

Шулейман приглушённо посмеялся, потому что Том очень точно охарактеризовал их общение. Том улыбнулся. Приятно вспоминать что-то общее вместе. Расслабленно за вкусным ужином, без претензий и сопливых ностальгических вздохов.

- Наверное, бессмысленно спрашивать, куда ты мечтал съездить в детстве? – спросил Том, возвращаясь к ужину.

- Да, - ответил Оскар, также орудуя вилкой и ножом. – Я всегда знал, что смогу поехать в любую страну, потому не мечтал о каком-то месте. Но могу сказать, куда я – не хотел. Как ни парадоксально, но в детстве мне не нравился отдых на островах, копаться в песке и барахтаться у берега я никогда не любил, а других развлечений там не бывало, поскольку курорты рассчитаны на взрослых, мама выбирала такие. Мне там жёстко не хватало движа, я всегда любил его. Конечно, дома жизнь не была намного более насыщенной, из-за папиной паранойи в сад я не ходил и других детей видел только на приёмах. Но дома была прислуга, которую можно доставать, можно побеситься по особняку, поиграть в саду или сбежать к пруду и довести няньку до сердечного приступа и нервного тика, - в конце он усмехнулся, вспоминая своих многочисленных нянек, которые не задерживались надолго, несмотря на высокий оклад.

- У вас есть пруд? – Том удивлённо поднял брови. – Я не видел, когда мы ездили к твоему папе.

- Был.

- Его тоже засыпали из-за того, что ты там играл? – спросил Том с затаённым сочувствием.

Потому что это очень грустно – что ребёнку запрещали играть, убивали его маленькие желания, отбирая свободу и радость. Даже когда видишь, каким гордым, сильным, шикарным человеком вырос тот мальчик.

- Нет, - сказал Шулейман. – Папа исключил его из ландшафта, когда я был подростком. Не знаю, почему пруд вдруг угодил в его немилость, я не спрашивал, мне тогда уже было побоку.

Подцепив вилкой кусочек с тарелки, он взглянул на Тома с новым вопросом:

- Какое у тебя любимое блюдо?

- Уф… - Том выдохнул, улыбнулся сложности плёвого вопроса, закусил губы. – Даже не знаю. Я всё ем, всю еду люблю, что-то меньше, что-то больше, но что-то одно выделить не могу. Но в последнее время я полюбил морепродукты, я открыл их для себя, поскольку раньше толком и не ел.

Упоминание морепродуктов породило желание съесть что-нибудь из данной категории. Рыба не самый сытный ужин, особенно если на гарнир немного спаржи с ароматным соусом.

- Я закажу что-нибудь к рыбе, если ты не против? – спросил Том.

- Разумеется.

Том изучил предлагаемый ассортимент морских гадов в снова поданном ему меню и после недолгих размышлений остановил выбор на устрицах – память подсказала, какими вкусными они были в отеле. Но, когда перед ним поставили блюдо с дюжиной моллюсков и всем полагающимся к их употреблению, Том застыл в смятении, не притрагиваясь ни к столовым приборам, ни к устрицам. И наклонился к Оскару, говоря полушёпотом:

- Я понятия не имею, как их правильно есть.

В отеле с Эллис он не заморачивался, брал устриц голыми руками и выпивал съедобную часть, ещё и громко сёрбал. Но здесь так делать явно нельзя, а как делать – вопрос из обширного списка: «Я не знаю, как надо».

- Поскольку они уже вскрытые, остаётся только сбрызнуть лимонным соком или другим соусом, взять вилку или ложечку, - Шулейман не только объяснял, но и показывал, взяв одну раковину, по очереди капнул из жёлтой дольки на нежное мясо, оставив без внимания прочие поданные заправки, и указал на специальные столовые приборы, - чтобы отправить содержимое раковины в рот, или можно просто заглотнуть моллюска. Кому как больше нравится. Я предпочитаю последний вариант, - с этими словами Оскар опрокинул устрицу в рот и сразу проглотил.

Самооценку поддержало то, что не ударил бы в грязь лицом, даже если бы не попросил совета. Том последовал примеру Оскара и, отложив первую опустевшую раковину, спросил:

- А у тебя какое блюдо любимое?

- Стейк из говядины, - ответил Шулейман почти без раздумий. – Телятина тоже сойдёт, но она значительно нежнее, мне по вкусу более выраженный вкус и текстура.

- Не лучший выбор для человека с плохой сердечной наследственностью, - Том сомневался, что стоит умничать, но всё-таки высказался.

- Пусть лучше меня убьёт то, что я люблю, не так обидно будет, - спокойно и легко ответил Оскар и потянулся к бокалу с водой. – Похоже, этим продиктован и мой выбор второй половинки. С тобой о покое можно только мечтать, но зато и скучно никогда не будет, - добавил он с усмешкой.

- Я скучный человек, если не считать моего расстройства, - мягко возразил ему Том. – Со мной особо не развлечёшься.

- Ошибаешься. Да, с тобой не развлечёшься как-то так, как я привык, но мне это уже и неинтересно, а если вдруг я захочу вспомнить юность, для того у меня есть друзья. Но с тобой никогда нельзя расслабляться, однажды я сделал это и пожалел.

- Зачем тебе это? – спросил Том серьёзно, без укора и обиды. – Зачем быть с тем, кто держит тебя в напряжении?

Захотел узнать, вдруг столкнувшись с тем, что Оскар говорит о нём так – как об интересе, о том, с кем не будет покоя. Может быть, лучше остановиться сейчас? Отпустить его, раз Оскар не может сам уйти? Том не хотел расставаться, особенно сейчас, когда всем сердцем и естеством поверил в их новое, светлое. Но если для Оскара их отношения изощрённая зависимость, странная игра с собственной выдержкой, то Том готов был выбрать его, а не себя, сказать: «Не надо». Не надо мучить себя, даже если кажется, что получаешь от этого удовольствие. Отношения должны давать силы, а не вытягивать все соки.

Шулейман пожал плечами:

- Это отлично тонизирует.

Поставив бокал, он добавил без шуток:

- Не думай, что я отношусь к тебе как к диковинной зверушке, которая вносит разнообразие в мою жизнь. Это тоже есть, но, если быть откровенным, если меня спросят: «Почему именно ты?», я не смогу ответить. У меня нет ответа, кроме – вопреки всему. У меня была сотня причин не выбирать тебя, но я ни о чём не жалею. И насчёт того, что тебя смутило – что ты держишь меня в постоянном напряжении – это не совсем так. Не в плохом смысле. В плохом тоже было, но я сам виноват, что так получилось. Я сам себя загнал в клетку и подменил причину следствием, переложив на тебя вину за своё поведение и вытекающее из него внутреннее состояние.

Том так и не знал, какой путь внутренней борьбы прошёл Оскар, от неосознанности через «Это ничего не значит и пройдёт» к принятию, что влип и ничего не в силах с этим сделать. Снова и снова проходил: отрицание, торг, принятие, отрицание, торг, принятие…

Страшно спрашивать, это предельная откровенность с переменой ролей, с их полным размытием, но Том решился:

- Тебе тоже было плохо в браке?

- Теперь я понимаю, что да. Я всё сделал неправильно.

- Не вини себя, - Том накрыл ладонью руку Оскара.

Шулейман усмехнулся, поведя подбородком:

- Вчера я тебе рассказал, что ты можешь не быть виноват всегда и во всём, а сегодня ты используешь урок на практике в обратную сторону. Быстро учишься.

Он повернул руку, коснувшись кончиками пальцев ладони Тома, и убрал её. Сказал:

- Я не виню себя. Но я признаю, что наш брак был ошибкой. Я хотел этого, но не спросил тебя. Желание перейти на следующий уровень и быть семьёй должно исходить от обоих, хотя тебе лучше и не давать права выбирать, данный случай исключение.

Без его руки стало одиноко. Не до осознанной грусти, но фоном присутствовало сожаление, что контакт так быстро закончился. Том на секунду закусил губы, облизнул и решил тоже признаться:

- Теперь я понимаю, год уже как, что мне было хорошо в браке. Плохо мне было с собой. – Том усмехнулся, опустил взгляд. – Да, я не был готов к браку даже чисто в силу возраста, но ты всегда был старше, это вовсе не новость, и ты всегда тащил меня за собой. За руку, за шкирку, пинками. Проблема была во мне, а не в тебе, в моей голове, если быть точнее. Если бы ты продолжал тащить меня и пинать, со временем я бы дорос и наш брак стал естественным для меня уровнем, моей средой.

- То есть ты согласен, что тебя надо толкать в правильном направлении и не спрашивать? – пытливо уточнил Шулейман, не показывая удивления, что Том сам

- Да, - ответил Том, и это не было необдуманным решением. – Но с возможностью обсуждения в каждом конкретном случае, хорошо? – он изломил брови, взглянул из-под них на Оскара. – Есть вопросы, в которых я точно знаю, что – пока нет или вообще нет.

Шулейман кивнул, принимая его высказанное предложением условие, и затем усмехнулся:

- С тобой можно вести переговоры. Неожиданно.

- Я и успешные рабочие контракты сам заключал, - высоко подняв голову, похвалился Том и рассмеялся с себя.

Шулейман тоже посмеялся – с ним, а не с него. Так они перешли от серьёзного обсуждения обратно к непринуждённой, но не менее ценной беседе. Шулейман планировал отвезти Тома домой к десяти, но из-за часовой задержки они были на месте в то же время, что и вчера. В этот раз Оскар тоже вышел из машины и теперь стоял напротив Тома на расстоянии полутора метров. Отчего-то Том ощущал себя несколько неловко. Не хотелось прощаться, но, кажется, необходимо. Он не привык прощаться с Оскаром, они ведь почти всё время жили вместе, в паре или каждый сам по себе, и им не приходилось говорить все эти слова и расходиться по разным домам. Перемявшись с ноги на ногу, Том убрал ладони в карманы джинсов и произнёс:

- До завтра?

- Нет. Завтра мы не будем встречаться.

Том хлопнул ресницами, удивлённо и непонимающе выгнул брови:

- Почему?

- На свидания каждый день не ходят, - объяснил Шулейман с усмешкой. – Не будем друг другу надоедать.

- Я тебе надоедаю?

- По правилам, помнишь? – Оскар внимательно взглянул Тому в глаза. – Каждый день на свидания не ходят.

Том с ним не согласился, довольно рьяно:

- По-моему, можно ходить, если люди этого хотят. Уверен, нигде не написано, что этого нельзя делать, а если и написано, то это не то правило, которое ни в коем случае нельзя нарушать, все люди разные, кому-то раз в неделю нормально, кому-то хочется видеться каждый день, - рассудил он с активной жестикуляцией.

- А мы будем не каждый, - сказал Шулейман не повышая голоса, но так чётко, что со второй попытки Том понял и принял, что будет, как он говорит. – Постоянно рядом мы уже были, попробуем делать перерывы.

Том остыл от внезапной уверенности и упрямства, скомкано кивнул и спросил:

- До послезавтра?

- Встретимся в среду, - ответил Оскар, не оставляя места для обсуждений.

Том не спорил, согласился на свидание в середине рабочей недели. На прощание Оскар его снова не поцеловал, не обнял. Не восполнил прерванное в ресторане прикосновение, оставив с прохладой ночного воздуха на коже.

Глава 19

С пятницы произошло столь много, будто прошли не выходные, а несколько месяцев. Без преувеличения, у Тома изменилась жизнь, повернув лихо туда, куда он думал она уже никогда не пойдёт. Но утро понедельника пришло по расписанию и неумолимо. Ранний подъём по будильнику, душ, заготовленный с вечера завтрак, прибытие на рабочее место к девяти. Том посмотрел на часы в телефоне, показывающие одну минуту десятого, надел перчатки и взял метлу. Надо работать. Хотя и не хотелось. Сегодня Том предпочёл бы остаться дома, подольше понежиться в кровати… Но срок исправительных работ ещё не истёк и Оскар его от отработки ещё не освободил.

Оскар не приехал к началу смены. Том и не ждал, не барское дело подрываться в рань. Но он не приехал и к десяти, как бывало, и к полудню, и к обеду… С началом обеденного перерыва Том сбегал до ближайшего кафе, взял обед на вынос и устроился на скамейке, откуда просматривался участок, где остановился, и его было видно с того места на случай, если Оскар подъедет. Вкус пищи постоянно ускользал из фокуса внимания, жуя свой обед, Том смотрел и смотрел в сторону дороги, выглядывая красно-оранжевую машину, что вот-вот должна подъехать. По времени – должна. Но без одной минуты два часа дня, два ровно – нет никого, никого конкретного.

Вторую половину перерыва Том без толку просидел с пустой одноразовой тарой в руках, глядя туда же, на дорогу, где она примыкает к тротуару и где у спящего фонарного столба оставил рабочее снаряжение. Пора возвращаться. Выбросив упаковку из-под обеда, Том пошёл обратно. И раньше бывало, что Оскар приезжал после обеда, потому Том не волновался.

Но три часа, четыре… Шесть часов вечера. Оскара нет. Смена закончилась, более нет повода задерживаться здесь, и Том остался стоять в смятении. Проверил телефон – вдруг каким-то образом не услышал звонок или сообщение? Ни одного пропущенного или непрочитанного. Прождав десять минут сверх рабочего времени, ничего не дождавшись, он собрался домой. Наверное, Оскар у дома встретит или уже в квартире. Том ставил на первый вариант.

Около дома яркого автомобиля и её водителя тоже не оказалось, ни спереди дома, где выход к морю и парадный вход, которым предпочитал пользоваться Том, ни со двора, который назывался таковым лишь условно и где тоже имелся выход на улицу. Это неприятно удивило, поскольку Том был уверен, что увидит Оскара здесь. Обойдя здание кругом, он задрал голову, проверяя, есть ли в окнах его квартиры свет, и заодно просчитывая в уме, которые окна – его, никогда прежде не приходилось над этим задумываться. Свет не горел. Но с чего бы ему быть, если солнце ещё не зашло.

Убедившись, что около дома ни намёка на Оскара нет, Том зашёл в подъезд. Что квартира пуста, он понял на этапе отпирания двери – верхний замок закрывался на все обороты только ключом, а автоматически защёлкивался на один, Оскар не запирался, когда заходил вперёд его. Как и предположил, квартира встретила тишиной, и никто не встретил. Но наивная надежда толкнула всё-таки проверить:

- Оскар? – крикнул Том в пустоту и внимательно прислушался.

Ответа не последовало, лишь густая, глухая тишина, нарушаемая лишь звуками улицы, практически раздавленными расстоянием и преградами. Том прошёлся по квартире, убедился, что один в ней, и отправился в душ смывать пыль и пот трудового дня. Дверь ванной оставил незапертой. Пока он мылся, Оскар тоже не пришёл.

Начало восьмого. Пришлось признать, что, похоже, сегодня Оскар уже не приедет. Том приготовил ужин без энтузиазма, не ощущая большого аппетита, просто потому, что надо, лучше поесть сейчас, чем потом перебиваться всякой сухомяткой или близ ночи размышлять, на приготовление чего хватит времени, а на что нет. Сел за стол в одиночестве и тишине. Неожиданно Том понял, как сильно отвык от одиночества, невыносимо, почти до ломки и безнадёжно портящегося настроения. Он привык к тому, что Оскар рядом, хочет сам того или нет. Его присутствия не хватало, не хватало возможности поговорить и тепла другого человека, которое есть вне зависимости от того, контактируете ли вы или не говорите друг другу ни слова.

Держа вилку в правой руке, указательным пальцем левой Том ковырял стол. Нетронутая тишина ощущалась неприятно громкой, давила, собственное молчание длиною в день гнело. Том не мог назвать себя общительным человеком, его общительность имеет множество оговорок, но он не любил молчать из-за того, что поговорить не с кем. Это очень грустно, когда не – ты не хочешь, а тебе не с кем.

Том выдворял из головы тоскливые мысли, но от тишины никуда не сбежать. Не разбавлял её суррогатами вроде телевизора, музыки, полезного или развлекательного ролика с телефона. Смысл? Одиночество не исчезнет от того, что забьёшь фон шумом, пытаясь обмануть себя иллюзией чьего-то присутствия. Ел Том медленно.

Кто бы знал, что против воли можно столь сильно привыкнуть, что не один. Отчего-то для Тома это стало шоком, хотя вроде бы должен был быть готов. Он бежал в противоположную от Оскара сторону, рвал все связи, отвыкал – и отвык! – но его наглыми усилиями бесповоротно привык снова и по щелчку пальцев отказался от всех усилий, принял, что – его, ему принадлежит и хочет принадлежать. И всё равно шок, шок у той мягкой и уязвимой части личности, которая нуждается в ком-то рядом, она уже готова начать хныкать и просится на ручки. Его нельзя баловать вниманием и бросать. Нельзя! Он же как бездомный котёнок, которого приласкал случайный прохожий, будет бежать следом до тех пор, пока не иссякнут силы. Вырос уже, окреп, избавился от этого жалкого «хотя бы кто-то, пригрейте меня, пожалейте». Но не с Оскаром. С Оскаром вообще всё по-другому.

Том пытался занять себя делом, но какие дела после работы? На что-то серьёзное сил нет, а лёгкие занятия не увлекали от слова совсем. Том бесцельно ходил по квартире, увязая в тишине. Подходил к окнам в разных комнатах, за которыми уже стемнело. С одной стороны плескалось море, но к нему совсем тянуло. Том закрыл оба окна на кухне. Всё-таки осень, не нужно оставлять на ночь полный сквозняк.

Том вышел на открытый балкон, откуда вид как раз на пляж, сел в кресло. Подумал, может, этот медитативный вид умиротворит. Море низко шумело, с пляжа доносились голоса весёлых компаний, пользующихся уходящим теплом. Но это всё где-то там, у других, а он один. Том вернулся в комнату, упал на кровать и лёг на бок, поставил на расстоянии перед лицом телефон. Нажал на кнопку разблокировки – резкий свет яркого экрана ударил по глазам. Ни одного пропущенного вызова, ни одного сообщения. Том на всякий случай проверил мессенджер, в котором общался с Эллис, но не испытывал никакого желания позвонить подруге. Не сегодня. Сейчас у него не общий социальный голод, а по одному конкретному человеку.

Через полчаса бессмысленного валяния на кровати и гипнотизирования взглядом то гаснущего, то вновь зажигающегося с его подачи экрана, Том взял себя в руки. Рассудил, что впадать в панику, уныние и иже с ними не нужно, поскольку хоть Оскар не приехал сегодня, завтра всё вернётся в норму (один день вовсе не показатель, бывало, что Оскар делал перерыв), и начал собираться ко сну. Раз делать нечего, хоть выспится.

Во вторник ситуация повторилась. Утром, днём, к концу смены Оскар не приехал, не встретил у дома и в квартире. Ни звонка, ни весточки, ничего. Как будто и нет ничего и они абсолютно чужие друг другу люди. Успокаивать себя больше не получалось.

Оскар бросил его? Оскар с кем-то? Он, Том, что-то неправильно понял? Том грыз пальцы и путался в мыслях и догадках. Вконец изведшись вечером, он набрал Оскара.

- Оскар, мы ещё встречаемся? – без приветствия спросил Том робко, разбитый растерянностью и непониманием.

- Ты уже передумал? – Шулейман ответил вопросом.

- Нет. Но… мы же не встречаемся, - тупо повторил Том и опустил взгляд, коснулся пальцами лба, окончательно теряясь. Как объяснить? Он же сказал по факту. – Ты не приехал вчера и сегодня тоже.

Поняв, о чём он, Шулейман усмехнулся, сказал:

- У нас завтра свидание, завтра и встретимся.

- Я помню. Но почему ты не приезжаешь?

Том сам понимал, как глупо говорит, как тупо выглядит, но что ещё мог сказать, кроме того, что его волнует? Что мог сказать, кроме того, что может сказать? Сейчас молчать не получалось, не хотелось. Том услышал, как Оскар вновь усмехнулся в трубке.

- Встречи – это и есть свидания. Между ними не видятся.

- Почему ты не приезжаешь?

Глупость достигла сотни процентов и прибавила пару пунктов сверх шкалы. Но в голове Тома не укладывалось, что Оскар долго и упорно добивался его, буквально осаждал, оккупировал и вдруг оставил, довольствуясь запланированными встречами.

- Какой же ты замороченный… - ещё одна усмешка, Шулейман покачал головой. – Я уже объяснил, почему. Мне тебе письменное заверение предоставить, что мы вместе, ничего не изменилось и на текущем этапе отношений нормально встречаться не каждый день, это не значит, что я тебя бросил?

- Нет, не надо, - ответил Том, снова опустив взгляд, успокаиваясь.

- Ты всё понял? – уточнил Оскар.

- Понял.

- Точно?

- Да, точно.

В другой ситуации Том бы раздражился, что с ним говорят как с маленьким и неразумным, но сейчас был благодарен Оскару за то, как он всё разъяснил и методично удостоверяется, что до него дошло. Иногда именно такой подход бывает ему нужен – чтобы не осталось вопросов и почвы для сомнений.

- Что ты понял? – Шулейман продолжил допрос.

Том вздохнул и ответил:

- Что я не должен тревожиться из-за того, что мы не видимся между свиданиями. Ты не должен постоянно приезжать ко мне, как делал раньше.

Последнее добавил от себя. Как от себя – это логически следовало из слов Оскара, но Тому стоило усилий озвучить умозаключение в качестве утверждения, а не вопроса, просящего подтверждения.

- Молодец, - сказал Оскар.

- Я правильно понял? Что ты не должен поступать так, как раньше, потому что обстоятельства изменились? – Том всё-таки не удержался от вопроса.

Позорно, но сейчас он нуждался в разъяснении каждого слова Оскара, в подтверждении каждого своего слова и заблаговременном уничтожении всех возможных сомнений, которые могут возникнуть, если потом, снова оставшись наедине с собой, сообразит, что нечто не уточнил и потому может неправильно думать.

- Верно, - ответил Шулейман, ничуть не раздражаясь от того, что Том так себя ведёт, сыплет объективно глупыми вопросами и мусолит одно и то же. – Формат наших отношений изменился.

Том кивнул, хотя Оскар и не мог этого видеть. Молчал, но Оскар слышал, что он ещё на связи, слышал тихое дыхание в трубке. Том не мог попрощаться и нажать «отбой», поскольку его очень и очень беспокоил один вопрос.

- Показать тебе, что я один? – спросил Шулейман через три минуты молчания, в точности угадав, что заботило Тома, крутясь на языке, но о чём он не решался спросить.

Том залился жаром стыда, опустил голову так сильно, что упёрся подбородком в грудь, но тихо ответил:

- Да.

Шулейман отклонил обычный звонок, и через несколько секунд от него поступил запрос на видео-звонок. Том смахнул по экрану в сторону «принять», и на нём появилось лицо Оскара. Стыдясь смотреть на него, Том закрыл ладонью глаза, закрываясь по-детски. Но по истечении пары секунд раздвинул пальцы и через образовавшуюся щёлку осторожно и любопытно взглянул на Оскара.

- Итак, начинаем экскурсию, - бодро сказал тот и перевёл камеру с фронтальной на обычную, поворачивал телефон по кругу, показывая комнату, гостиную, в которой сидел.

Стыдно, беспросветно, жгуче стыдно за то, что не доверяет, что настолько двинутый ревнивец, что Оскар угадал, о чём он думает. Но тем не менее Том перестал прятаться за рукой и внимательно разглядывал обстановку на экране. Завершив показ, Шулейман переключил камеру обратно на себя.

- Вниз, - тихо и глухо попросил Том.

Стыд за себя накатил с новой, утроенной силой, но его сожрут подозрения, если не убедится, что там никого нет. Шулейман усмехнулся, но никак не прокомментировал его наглую, кричащую о паранойи просьбу и направил камеру на свои бёдра.

- Видишь, на моём члене никого нет, он спокойно лежит в штанах.

- Прости… - выдохнул Том и вновь закрыл рукой глаза. – Как ты меня такого ненормального терпишь?

- Я знал, что ты ненормальный, ещё до того, как познакомился с тобой лично, - справедливо и просто заметил Оскар.

Том опустил руку и посмотрел в экран, возразил:

- Ты знал, что у меня проблемы с психикой, а не на всю голову.

- После этого разговора я ещё больше жду нашей встречи, - вместо ответа сказал Шулейман с лёгкой улыбкой, глядя на Тома.

Том невольно улыбнулся в ответ, так приятно, неожиданно искренне это было.

- Я тоже, - также честно произнёс он.

Хотя куда больше, сильнее, если за два дня разлуки он практически сошёл с ума? Том коснулся кончиками пальцев экрана, будто мог почувствовать не стеклянную поверхность, а тепло и твёрдость тела, ощущения разных по фактуре тканей джинсов и рубашки, волоски на коже между ремешком часов и закатанным рукавом. Остро, каждой клеточкой ощутил близость, иллюзию близости, которую даруют людям современные технологии. Но он здесь, а Оскар там, между ними стекло экрана и километры, пускай они в одном городе. Так близко и так далеко.

Том захотел оказаться там, по ту сторону экрана, рядом с Оскаром, чтобы между ними не было средства связи, ворующего самое главное – возможность прикоснуться, чувство, что вы рядом, а не его суррогат. Впервые столь сильно, столь остро, столь необходимо. В видео-разговорах с папой или Эллис, которые, в отличие от Оскара, действительно далеко, в других странах, Том не испытывал неосознанного, забирающего себе всё естество желания быть там, с ними. Посещали мысли, что было бы хорошо оказаться рядом, но мысли – это совершенно другое. Никогда прежде Том не общался с Оскаром по видео и никогда прежде не ощущал ниже сердца, в солнечном сплетении, сжимающегося, тянущего, сосущего комка тоски. Тоски, которая не грусть, а – желание быть рядом. Той тоски, комок которой можно расплести, это в его силах, если реальность позволит.

- Можно я приеду? – спросил Том.

Приедет, посидит рядом и честно уедет на ночь. Это не будет считаться.

- Нет, - ответил Оскар.

Том удивлённо, с разочарованием на дне зрачков изломил брови:

- Почему?

- До нашего свидания меньше суток, давай проявим терпение. Ожидание усиливает удовольствие, - ответил Шулейман с блуждающей ухмылкой на губах.

Сложно смотреть в глаза при общении по видео, но ему это неведомым образом удавалось. По крайней мере, у Тома было ощущение, что он смотрит именно в глаза и тем самым держит, не позволяя возразить.

- До завтра, - добавил Шулейман через паузу с той же бархатной ухмылкой.

Он хотел завершить звонок, но Том ухватился за возможность продолжить разговор – хоть на минуту! – тем более что вспыхнувший в голове вопрос действительно важный и нуждающийся в ответе.

- Подожди! – выпалил Том. – Во сколько завтра? Ты в воскресенье не сказал.

- Давай в семь. Думаю, сразу после смены ты будешь не в форме.

- Да, я даже тебя опозорю униформой уборщика и запахом пота, - Том сам удивился, что съязвил.

- Вызов принят, - отозвался Оскар. – В шесть.

- Не надо, - Том стушевался, поумерил внезапный пыл. – Мне вправду нужно хотя бы помыться.

- Ладно. Значит, до семи. – Шулейман чуть помолчал и добавил: - Пока.

- Оскар? – позвал Том до того, как тот успел отключиться, и, поймав внимательный, вопросительный взгляд, спросил: - Я могу тебе звонить?

- Можешь. Но если ты будешь звонить мне среду ночи и молча сопеть в трубку, я приеду и дам тебе по заднице.

- Значит, я точно буду так делать, - Том улыбнулся.

- Значит, не приеду.

Несмотря на ответ Оскара, Том улыбался. Между ними сейчас происходит заигрывание? По ощущениям – именно оно. Это приятно будоражило и поднимало настроение до щекотно-сиятельной вершины.

- Пока, - повторно попрощался Шулейман и всё-таки отключился.

Приложение предложило оценить качество звонка, что Том проигнорировал, нажал на возвращающий в главное меню кружок и отложил телефон. Теперь можно готовиться ко сну. Главное – суметь заснуть с этой щекоткой внутри, от которой сердце прыгает как на батуте и толкается под горло.

В среду утром Том проработал час и, артистично сославшись на стремительно ухудшающееся самочувствие, отпросился на день. Потом отработает – или не отработает, скоро они с Оскаром перейдут к более серьёзным отношениям, к уже знакомому формату, и Оскар всенепременно освободит его от трудовой повинности. В любом случае переход к совместной жизни случится раньше, чем придёт апрель, когда должен истечь срок исправительных работ. А пока у него было дело куда более важное, чем работа – по магазинам. Том хотел прикупить новой одежды, чтобы выглядеть отлично на сегодняшнем свидании. Хотелось предстать перед Оскаром свежим, отдохнувшим и в привлекательной одежде, а не замученным неблагодарным физическим трудом.

Впервые Том с таким энтузиазмом бежал заниматься шопингом – и до того заехал домой переодеться из униформы уборщика улиц в нормальную одежду, чтобы его с порога не попросили уйти. Давненько он ничего не покупал, с того момента, когда покупка новой одежды являлась необходимостью, чтобы не запариваться и не мерзнуть.

В итоге Том купил всего пару вещей, но ведь важно не количество, а качество? Пару вещей из одежды и обувь, поскольку лофферы пора уже снять, а старые кроссовки и тем более кеды никуда не годились, если говорить не о повседневной жизни, а о выходах в свет. А новенькие дерби норвиджэн тоу, сочетающие в себя два цвета – глянцевый чёрный и такой же глянцевый тёмно-синий, с уклоном в бирюзу цвет, прям сверкали. Стильно. Красиво. Выйдя из последнего бутика с двумя шуршащими пакетами в одной руке, поддерживаемый гребнем волны не стихающего воодушевления, Том набрал Оскара.

- Привет. Я могу в шесть, отпросился с работы.

- Отлично.

Забежав домой во второй раз, Том переоделся в домашнее, разложил покупки и вывел щенка на прогулку надежды – так про себя прозвал попытки приучить его гулять, или подышать воздухом, если быть реалистом. Потом покормил его, обновил воду в миске, чего не сделал утром, и долго-долго гладил. Побесился с малышом по квартире, поиграл. В фонтанировании неуёмной энергией он заметно уступал покойному Лису, но какая собака откажется от подвижных игр, особенно щенок? Вот и малыш не отказывался, только заваливался периодически на пухлый бок передохнуть и вновь подскакивал, готовый продолжать. С шопингом Том управился к полудню, потому получилось, что у него выдалась свободная половина дня. Можно было сделать то, на что обычно не хватало времени (сил, желания). Но Том себе обозначил, что к пяти должен закончить все занятия, а в половине шестого начать сосредоточенно собираться, чтобы снова не опоздать. Да и как опоздать, когда за спиной в воздухе трепещут и хлопают счастливые крылья, толкая вперёд? Если бы не понимал, что есть определённое оговоренное время встречи, крылья внесли бы в стену. Том перманентно улыбался, не замечая того, и скулы не сводило.

К шести Том оделся в обновки и едва не подпрыгивал в нетерпении. Получив звонок от Оскара, уведомивший, что он подъехал, Том сунул ноги в туфли, захлопнул входную дверь и сбежал по лестнице, лишь чудом не запутавшись в собственных ногах от скорости и не переломав их. Выскочил на улицу, толкнув всем телом тяжёлую дверь, и затормозил на полпути к Оскару, чтобы не выглядеть совсем уж обезумевшей от счастья собачкой, преданно несущейся к хозяину. А глаза блестели, лучились.

Выглядел Том непривычно. В ансамбле из светло-голубых узких джинсов с чуть заниженным креслом, жизнерадостного оранжевого тонкого джемпера, глянцевых, отражающих первые закатные оттенки солнца туфлей, и кожаной куртки с закатанными рукавами. Завершал образ присмирённый расчёской перед выходом, умеренно небрежный хаос отросших каштановых кудрей и улыбка – на губах едва заметная, уголками, которую не сумел задавить полностью, в глазах – настоящая лампочка. Том насмотрел в магазине шикарную бежевую куртку и хотел купить, думал, с ней будет наиболее эффектно. Но беж – почти белый, для него излишне много ярких цветов за раз, нуждался в чём-то привычно тёмном, чтобы чувствовать себя комфортно, потому остановил выбор на классическом чёрном цвете.

- О, оранжевый – цвет безумия, - с усмешкой высказал Шулейман.

Улыбка в глазах Тома погасла, сменилась выражением непонимания на лице, подчёркнутым нахмуренными бровями.

- Плохо? – спросил он, стремительно теряя уверенность в том, что выглядит отлично.

- Нет. Хорошо выглядишь. Но неожиданно увидеть тебя в столь ярком цвете. Если ты в следующий раз наденешь что-то красное, я вообще упаду, - Оскар вновь усмехнулся.

- Красный мне не идёт, чересчур яркий, - сказал Том, чувствуя огромное облегчение от того, что Оскар всё-таки положительно оценивает его вид.

- Не соглашусь с тобой. Ты бледный кареглазый брюнет, такой типаж отлично сочетается с красным цветом, - авторитетно заметил тот. – И красная помада тебе к лицу. Но лучше не красься, я предпочитаю мужчин без макияжа.

- Я бы с тобой поспорил, - Том снова улыбнулся, намекая на одну конкретную личность – свою вторую.

- Но не будешь, - Шулейман внимательно, выразительно взглянул на него, тоном короткой фразы и одним взглядом разубедив Тома развивать тему.

Том и не хотел сейчас говорить о Джерри и сложностях и тонкостях взаимоотношений внутри их треугольника, просто к слову пришлось. Тем временем Оскар запустил руку в карман:

- У меня кое-что есть, - сообщил весёлым заговорщическим тоном и тряхнул в воздухе двумя билетами, демонстрируя их Тому. – Я обещал сводить тебя в оперу. Сейчас мы едем туда.

- Может быть, не надо? – предложил Том, робко улыбнувшись и перехватив руку рукой.

- Надо.

- Я неподобающе одет, - Том предпринял новую попытку отвертеться от окультуривания, внезапно устрашившего, назвав совершенно реальную причину. – И ничего подходящего у меня нет.

- Как видишь, я тоже не во фраке, - Шулейман обвёл себя рукой. – Забей. Ныне в Опере Ниццы дресс-код – смарт кэжуал, ты в него вполне вписываешься, а если бы и нет, с тобой я.

- Может, вместо оперы погуляем? – третья попытка с той же робкой улыбкой.

Гулять Том всегда рад, если не валится от усталости или не утоп в хандре, а прогулки с Оскаром – особенное удовольствие, праздник, который случается куда реже, чем Новый год, поскольку он предпочитает передвигаться на машине и не видит прелести в пеших прогулках. Шулейман сощурился, скользнув по нему взглядом, и сказал:

- Давай компромисс. Мы идём на постановку, и если нам обоим не понравится и не захочется остаться, уходим после первого акта…

- И идём гулять, - с готовностью закончил за него Том, просияв куда более уверенной улыбкой

- Посмотрим. Садись, - Оскар открыл водительскую дверцу и выжидающе обернулся к Тому.

Тому обошёл машину и занял своё место в салоне. Опера Ниццы, конечно, проигрывала парижской сестре, но по праву считалась одним из лучших нестоличных театров Франции, множество достоинств позволяли поставить её в один ряд с ведущими мировыми сценами. Внутреннее убранство театра, величественное благородное роскошество поразили Тома до глубины души и расширенных глаз. Он же никогда не бывал даже в каком-нибудь самом обычном театре, а если бы и бывал, всё равно бы остался под впечатлением.

Представление показывали на языке оригинала – на итальянском языке, с французскими субтитрами, что вначале озадачило Тома, не сразу смог понять, как одновременно воспринимать происходящее на сцене и вспомогательный текст, куда смотреть важнее, и чуть позже понял, что важнее всего – звук. С этого момента он смог расслабиться и наслаждаться спектаклем.

В целом, оперу Том оценил, даже очень. Но лучше бы она шла час, а не три, такая продолжительная атака высококлассной драматургией была чрезмерной для его простой, не избалованной культурными изысками натуры. Переговорив в антракте, обменявшись мнениями, они с Оскаром без сожалений покинули здание оперы после первого акта, выйдя в негустые пока сумерки улицы Сен-Франсуа-де-Поль.

- Тебе для счастья не хватило попкорна?

- Да, с попкорном было бы лучше, - ответил Том полностью серьёзно, не заметив в вопросе Оскара поддёвки.

И завертел головой в поисках торгового лотка с указанным снеком. Раз упомянули вкусненькое, надо перекусить, он же не ел перед выходом из дома. Не найдя интересующее место взглядом, Том прогуглил ближайшие точки продажи попкорна и, зацепив Оскара за руку, потащил в нужную сторону, воодушевлённый внезапной идеей.

- Пойдём, тут недалеко!

- У меня машина… - Оскар оглянулся в сторону парковки.

Том не слушал, слышать не хотел о машине и упорно вёл его вперёд.

- Ты серьёзно? – усмехнулся Шулейман, когда они вскоре вышли к палатке, из которой разносился узнаваемый аромат жареной воздушной кукурузы, и Том отпустил его руку.

- Почему нет? Я очень давно не ел попкорн, - непринуждённо ответил Том и подошёл к лотку, спрашивая продавца о вкусах лакомства.

Получив в руки большое ведёрко сырного попкорна, сбрызнутого карамелью, Том вернулся к Оскару:

- Всё, можем вернуться и досмотреть постановку, - сказал улыбчиво и отправил в рот четыре застывших кукурузных облачка.

- Ты вправду хочешь вернуться? – спросил Шулейман, внимательно заглядывая в глаза.

Том улыбнулся шире, покачал головой:

- Нет. Мне понравилась опера, наверное, каждый должен хоть раз в жизни посмотреть её вживую, но сейчас я не хочу туда возвращаться и я не стану тебя этим позорить, - он приподнял ведёрко и затем протянул его Оскару. – Попробуй. Сыр с карамелью. Вкусно.

Том смотрел так открыто, так искренне, что язык не поворачивался отказаться, несмотря на сомнительность предложение. В этом, в таких простых мелочах, весь он, и эти жесты очень трогают избалованное высшим классом и преклонением сердце, именно потому, что оно избалованное – ресторанами, поварами мишленовского уровня на его домашней кухне, безропотной прислугой и пониманием, что он всегда выше человека напротив, что ясно читается в глазах заискивающих, нередко расшаркивающихся собеседников. А Том не думал, что это не его, Оскара, уровень, не думал, какое поощрение или наказание может получить, он просто предлагал то, что мог предложить.

Зачерпнув жменю попкорна, Шулейман попробовал и, прожевав, высказался:

- Мне больше нравится классический сладкий – слегка сладкий. Или солёный.

- Там такой есть, - Том кивнул в сторону палатки.

- Пожалуй, я обойдусь, - Оскар усмехнулся.

Том отправил в рот ещё одну порцию попкорна и затем поднял брови с вопросом:

- Идём гулять? Мы договаривались! – добавил с ребяческой требовательностью и тронул Оскара за запястье, увлекая за собой.

- Куда я денусь… - проворчал тот. – Ладно, пойдём. Потом ужин.

С таким планом Том согласился, он его полностью устраивал. Они находились в прекрасном для прогулок месте. Налево пойдёшь – на набережную Эта-Уни попадёшь, направо пойдёшь – на Английскую набережную попадёшь. Том выбрал Английскую, на которой, самой длиной и известной набережной Ниццы, по стечению обстоятельств прежде не доводилось бывать. Её продолжительность составляет шесть километров – впечатляет, можно идти, идти и не думать, куда пойти дальше.

Болтали ни о чём, весело и легко, Тома не покидала, расправлялась в нём игривость. Том то и дело забегал вперёд и шёл задом, чтобы лицом к Оскару, поедая кажущийся бесконечным попкорн, в который и Шулейман периодически запускал руку, ведь поедание кем-то рядом какой-нибудь вкусной гадости очень заразительно.

- Бухта Ангелов, - сказал Оскар, когда они дошли до залива.

Он щурился на лёгком морском ветру и держал руки в задних карманах джинсов, вглядываясь в темноту, разбавленную тысячами источников искусственного света, оттого она не чёрная, а серовато синяя.

- Никогда здесь не был, - ответил Том.

Ответил немного с опозданием, так как залюбовался Оскаром, его профилем на фоне темнеющей бухты, завораживающем больше прекрасного пейзажа на заднем плане. Шулейман вопросительно взглянул на него:

- Нет?

Том отрицательно покачал головой и добавил словами:

- На Английской набережной я тоже впервые.

Они незаметно остановились, ещё до этого, когда Оскар озвучил, где они. По примеру Оскара Том убрал одну ладонь в задний карман – вторая рука была занята ведёрком с остатками попкорна. Подумав, он взял ведёрко зубами, чтобы освободить руку, потом поставил его на землю и убрал в карманы обе ладони. Постоял так немного и нахмурился, задумчиво глядя вперёд:

- Странные ощущения самого себя трогать за попу.

От его высказывания Шулейман издал смешок, затем произнёс с усмешкой:

- Можно подумать, ты никогда этого не делал?

- Нет, - без ложного кокетства ответил Том. – Большую часть жизни я этого боялся, потом ты делал это со мной. Смысл мне себя трогать?

Оскар смерил его заинтересованным взглядом, но ничего не сказал. Набережная огибала залив. По одну сторону – множество заведений, рестораны, кафе, большинство которых имели столики на улице, чтобы люди могли продолжать променад за неторопливой трапезой. По другую сторону – пляж, не освещённый, в отличие от застроенной части. В одно из кафе Том завернул, купил напиток на вынос – коктейль, по названию которого сложно судить об ингредиентах, но в нём точно была несладкая газированная вода и ароматные травы, солировал оттененный мятой эстрагон.

С набережной они всё-таки свернули, продолжая бесцельный путь в сторону центра города. Добрели до другой набережной, непродолжительной и огороженной по краю каменным заграждением, берегущим прохожих от падения в глубокую воду, где курсируют небольшие суда, лодки и малогабаритные яхты. В Томе всё ярче проникало ощущение, что он знает это место. И он вспомнил – здесь они с Оскаром однажды гуляли, когда между ними ещё ничего не было. То был последний декабрь перед тем, как они стали друг для друга кем-то большим, чем люди, которых непонятно что связывает. Последний декабрь перед сексом, о котором на тот момент Том и не думал, и отношениями. Перед чувствами.

Том остановился у перил, положив ладони на холодный камень, вглядываясь в темноту воды, на глади которой островками колыхался отражённый свет фонарей. И, как и в прошлый, далёкий-далёкий раз пятилетней давности, полез на перила. Наклонил голову, с этого ракурса вглядываясь в море. Здесь дна не разглядеть.

- Как думаешь, здесь можно прыгнуть в море?

- Можно. Но лучше не надо, - ответил Шулейман и подошёл ближе, чтобы схватить и удержать, если вдруг Том всё же решит необдуманно искупаться.

Том повернулся к нему лицом, с кошачьей, лишённой опаски лёгкостью переступая по перилам. Прошёлся по ним, говоря:

- Помнишь это место?

- Помню.

Странно снова быть здесь. Тогда, пять лет назад, Оскар его уже любил, а Том наслаждался свободой от оков собственных страхов и был занят познанием открывшегося ему дивного огромного мира. Интересно оглянуться назад, зная то, чего в то время не знал. Зная, что за тем вечером, в котором внутри у них были такие разные чувства, последовала история отношений, не менее продолжительная, чем история знакомства до них. История любви, закончившаяся и получившая новое начало ныне.

Придержавшись за плечи Оскара, Том сел на перила. Разглядывал его лицо и спросил:

- В тот раз ты хотел меня поцеловать?

- Да, - ответил Шулейман, не скрывая, что постоянно думал об этом.

- Поцелуешь сейчас? – Том смотрел в глаза и чуть понизил голос, не томно соблазнительно, а потому что момент такой, у самого внутри дрожь.

Оскар провёл пальцами по его скуле, отчего Том перестал дышать в ожидании. На долгую секунду соскользнул взглядом к его губам. И сказал:

- В конце вечера.

Том улыбнулся, обещание того, чего он очень желал, удовлетворило. Шулейман бодро добавил:

- А теперь пошли ужинать. Я уже есть хочу.

Том спрыгнул с перил, пристроился рядом с ним в движении к улице. Спросил:

- Пешком пойдём?

И снова улыбался, потому что и если они отправятся в ресторан пешим ходом, и если пойдут в обратную сторону, чтобы забрать машину с парковки у здания оперы, он получит ещё одну прогулку. В любом случае в выигрыше будет. В любом, кроме того, который предусмотреть не мог.

- Нет, - ответил Оскар, что-то быстро набирая в телефоне. – Сейчас подадут машину.

Посчитав, что они поедут на такси, Том не стал ничего больше спрашивать. Но вопросы под руку с удивлением у него возникли, когда через десять минут перед ними остановилась - машина Оскара, из неё вышел парень и, поздоровавшись, передал Шулейману ключи, после чего пошёл восвояси. За этой сценой Том наблюдал безмолвно, с ярким недоумением на лице и отмер только тогда, когда Оскар напомнил ему сесть в автомобиль.

- Кто это был? – спросил Том, пристёгиваясь.

- Марк.

- Мне это ни о чём не говорит.

- Он работает у меня доставщиком машины.

- Есть такая работа?

- У меня есть. Я придумал её в восемнадцать лет. Конечно, в большинстве случаев я в любом состоянии сам садился за руль, но изредка оставлял машину там, где провёл вечер или ночь, и мне нужен был человек, который её мне доставит к дому, не самому же мне за ней ехать, - рассказывал Шулейман, не отвлекаясь от дороги. – Можно было посылать охрану, но она была папина, я хотел себе своего отдельного человека для этой цели. Лет семь, если не больше, я к его услугам не прибегал, но должность сохранил, пусть будет. Как показал сегодняшний вечер, доставщик может пригодиться.

- То есть… ты платишь человеку просто за то, что он есть? – уточнил Том. – Это очень непрактично.

- Я могу себе это позволить, - Оскар посмеялся. – И потом, оклад у должности небольшой, шесть тысяч. Восемь, если с премией.

- С премией?! – изумлённо, с возмущением воскликнул Том. Всплеснул руками: – Какая может быть премия при такой работе? За что?

- За подачу машины в течение десяти минут, если она мне нужна, чтобы куда-то ехать. Как сегодня.

- Стабильно шесть тысяч в месяц за то, что ты числишься в должности… С тобой выгодно иметь дело, - заметил Том, - если у человека ума больше, чем у меня было когда-то.

Шулейман бросил на него взгляд:

- Ты мне никогда не забудешь, что я тебе не платил?

- Этот факт никак не вяжется с твоим лёгким отношением к деньгам, так что нет.

В ресторане Том долго изучал меню и оставил его у себя после того, как сделал заказ, продолжая с интересом листать страницы в ожидании ужина.

- Что это? – он ткнул в строчку меню, спрашивая не у официанта, а у Оскара.

- Тропезьен? – Шулейман взглянул на указанную позицию меню и затем на Тома. – Ты что, никогда не пробовал? Это же одно из местных лакомств, которые считается необходимо попробовать в Ницце.

- Я не пробовал.

Оскар усмехнулся, поведя головой:

- Какой кошмар. Ты столько времени прожил в Ницце, но дары моря не ел, местные блюда не пробовал, достопримечательности не видел. Конкретный такой косяк с моей стороны. – Он откинулся на спинку стула и продолжил: - Ладно, будем решать проблемы постепенно. Тропезьен – это мягкая булочка, пропитанная сиропом, со сливочным кремом. Бесс когда-то сказала, что тропезьен главная причина, по которой она не хочет приезжать в Ниццу часто – она не может удержаться. А достопримечательности я тебе покажу.

- Её больше нигде не производят? – удивлённо спросил Том и, осознав другую часть высказывания Оскара, мотнул головой. – Подожди, что? Ты поводишь меня по достопримечательностям?

Будто это нечто само собой разумеющееся, обычное, Шулейман кивнул:

- Да. Ницца – мой город, нехорошо, что ты здесь ничего не видел. А ответ на твой вопрос – производят, но настоящие и самые вкусные здесь. Не моё мнение, я к сладкой выпечке вообще равнодушен.

- В Ницце есть достопримечательности? – Том не знал ни одной и продолжал недоумевать. – Какие, например?

Шулейман скрестил руки на груди и чуть наклонил голову набок:

- Не хочешь прогуглить?

Том полез в карман за телефоном, но Оскар его остановил:

- Шучу. Пусть будут сюрпризы.

Чуть поколебавшись, Том послушно отпустил мобильник, оставив его в кармане.

- Конечно в Ницце есть достопримечательности, - говорил Шулейман, - не уровня Нотр-Дам-де-Пари, но тоже известные за пределами города и страны. Собственно, главную достопримечательность города ты видел сегодня – это Английская набережная. С остальными познакомишься позже.

Любопытство распирало Тома, но он пообещал себе не смотреть в интернете достопримечательности города, когда останется один, чтобы получились те самые сюрпризы, как сказал Оскар. Поскольку перебил голод внушительным ведёрком попкорна и коктейлем, ужин Том ограничил булочкой тропезьен и салатом – тоже знаменитым местным, Нисуаз, приготовленным по оригинальной рецептуре с анчоусами, а не с тунцом, которым часто заменяют менее популярную мелкую рыбёшку. Булочка оказалась действительно очень и очень вкусной, мягчайшей. Съев одну, Том вскоре заказал вторую и к ней двойной моккачино, в котором попросил заменить молоко сливками и налить больше их и меньше кофе – спать же скоро. И без шоколада, чтобы не перебивать вкус тропезьен, но с сахаром. От моккачино вышло одно название.

С лёгким изгибом усмешки Шулейман наблюдал за тем, как Том запивает одну калорийную бомбу другой – и ведь не поправится ни на грамм. Его подруги, в особенности обожающая сладкое, но вынужденная любить его редко, а в остальное время издалека, Бесс, убили бы за такой метаболизм. И ведь нельзя запивать еду кофе, во Франции это считается страшным бескультурьем, если речь не идёт об отдельном, специальном хитром виде кофе «кофе-лакомке», но Том об этом не знал и потому не переживал о приличиях. Сам Оскар кофе всегда пил после приёма пищи или отдельно от него, с детства привилась правильная привычка, но Том на это никогда не обращал внимания и потому не взял пример.

В конце вечера, когда они остановились напротив его дома и вышли из машины, Том ждал обещанного поцелуя. Если можно что-то прочесть по глазам, то в его глазах горела неоновая растяжка: «Я хочу этого, поцелуй меня, поцелуй же», но никакой инициативы Том не проявлял, оставляя её Оскару, потому что так правильно, так самому хотелось – быть второй ролью, принимающим, поддающимся. Инициатива должна исходить от Оскара, и только от него. Сейчас Том нуждался в этом и неосознанно и осознанно отдал ему все поводья управления ими обоими.

И он дождался – Шулейман приблизился, и Том закрыл глаза и для удобства выгнул шею ещё до того, как ощутил на губах прикосновение, приоткрыл рот, приглашая углубить поцелуй, ожидая этого и вожделея. Руки по швам, он послушная кукла, добровольно отданная на милость Оскара, если он захочет – прикоснётся, и тогда Том получит разрешение прикоснуться в ответ.

Но поцелуй не переходил во взрослую форму и быстро вовсе закончился, оставшись целомудренным касанием. Том ждал продолжения и во время невинного поцелуя, и после, с закрытыми веками и призывно подставленными губами, и, ничего не дождавшись, через десять секунд в недоумении открыл глаза. Оскар стоял на расстоянии шага, там же, где и до движения ближе.

- Это всё? – Том всплеснул руками. – Я читал правила свиданий, на третьем можно целоваться! По-настоящему!..

Действительно, читал. На двух свиданиях столкнувшись с тем, что ничего не знает о них, не понимает, перед третьим он решил подготовиться и прочесть информацию по теме, чтобы знать, что можно, а что нет, чего и когда ждать. Это позабавило Шулеймана – то, что Том додумался спросить у глобальной сети о правилах свиданий и теперь обоснованно, по его мнению, требовал того, чего ему недодали. То, как он страстно возмущается, эмоционально размахивая руками. И всё почему? Потому что он хочет поцелуй.

Выслушав часть его тирады, на которую оборачивались немногочисленные прохожие, Оскар не смог отказать – шагнул вплотную и поцеловал, затыкая самым надёжным способом. Директивно обхватив лицо Тома ладонями, врезавшись телом в его тело. Мокро, страстно, напористо, показывая свои истинные чувства, а не картинку выдержки и приличий. Том заткнулся по щелчку, после мига ступора [от скорости и счастья] включился в поцелуй, обхватил Оскара руками за шею, водил ладонями по плечам и лопаткам, впивался пальцами. Жаль, что на нём рубашка, хотелось вжиматься в голое тело, оставить следы, запустить пальцы под кожу, в мясо. Он скучал, очень скучал.

Несмотря на то, что ел и пил после выпитого на ходу коктейля, губы Тома хранили вкус пахучей травы-эстрагона и свежую сладость мяты, укутанные в вуаль сливочной сладости десерта и кофе. Сладко. Том в принципе сладкий. Его хочется кусать и облизывать.

Никто не целуется так, как Оскар. Том давно это знал, но переставал удивляться, снова и снова убеждаясь в том, что никто не умеет, как он. Как можно целовать кого-то другого, когда вкусил искусство, когда знаешь, с кем так хорошо, так сладко? Том задевал губы Оскара зубами, и Оскар тоже, едва не насилуя его рот языком, отчего у Тома под ногами почва становилась мягче и мягче, грозясь обратиться облаком, которое не сможет держать.

Но, когда поцелуй закончился, Том не предложил подняться к нему или поехать к Оскару, интуитивно угадал, что рано – потому что Оскар взял бы его за руку и потащил в квартиру, он никогда не спрашивает, в чём чертовски хорош. О следующей встрече договорились на пятницу.

Глава 20

Мой безумный высоко,

Он смелый как герой кино

И знает абсолютно все.

А я всегда всего боюсь,

Я не похожа на него,

Мы разные, но мы одно.

Лера Массква, Разные©

Том ожидал стандартной формы свидания и удивился, когда Оскар привёз его к причалу, где пришвартована белоснежная яхта.

- Многие места свиданий не по мне, так что с разнообразием сложности, - сказал Шулейман и усмехнулся, - но я понял, что тебе нравятся морские прогулки. Поплаваем.

- Я думал, ты будешь показывать мне достопримечательности, -Том мягко улыбнулся, вспоминая разговор во время прошлой встречи.

В ответ Шулейман широко развёл рукой:

- Знакомься – порт Ниццы, одна из главных достопримечательностей. При свете дня он выглядит более впечатляюще, но днём ты был на работе.

Том подошёл ближе, с подспудным любопытным интересом рассматривая роскошное судно.

- Это твоя? – спросил он, переведя взгляд к Оскару.

- Да, - Шулейман прислонился к столбику заграждения. – После развода я вспомнил, что когда-то любил ходить по морю, и прикупил себе две яхты. Эта меньшая, вторая менее удобна в эксплуатации. Пойдём.

Поднимаясь на борт, Том остановился, опустился на корточки и потянулся к плещущейся внизу воде, но, естественно, не достал даже кончиками пальцев.

- Кстати, ты в курсе, что на судне капитан – безоговорочно главный и правый, «второй после Бога», как говорят, и его должны слушаться все, кто находится на корабле? – Шулейман обернулся к Тому. – На этом судне – я капитан.

- Можно подумать, я тебя не слушаюсь, - Том улыбнулся.

- Можно подумать, ты меня слушаешься всегда, - вторил ему Оскар, ухмыльнулся. – Для разнообразия приятно иметь над тобой полную власть, для того я тебя и просветил.

- Ты и так имеешь надо мной власть.

- Не пререкайся, - негрубо одёрнул его Шулейман.

- Есть, капитан! – лучезарно улыбнувшись, Том шутливо вскинул руку к виску и шагнул на палубу. – Но знай, ты и на суше можешь делать со мной всё, что захочешь.

Оскар снова обернулся, смерил его взглядом:

- Очень заманчивое предложение.

Такое заманчивое, что Том погодя смутился от собственных слов, которыми фактически предложил себя в однозначном, по его мнению, смысле. Хотя чего смущаться, если так и есть? Том был готов прямо сейчас, если Оскар скажет. С Оскаром он то самое слово, которым оскорбляют свободных в сексуальном плане женщин. Хотелось думать, что только с ним, и не вспоминать, что дважды переспал с едва знакомыми людьми. Сейчас Том и не вспоминал.

Пока отплывали, Том ходил от борта к борту, любопытно заглядывая вниз, перегибаясь через бортик. Морские прогулки вызывали в нём большой интерес, но в последний раз Том был разбит и закостенел и рядом находился подбешивающий человек, потому вёл себя отстранённо, ярких впечатлений не осталось. Но сейчас рядом Оскар, и можно не стесняться. Шулейману нравилось, что он такой – подобный ребёнку, которому всё вокруг интересно, он наблюдал за Томом с полуулыбкой, пока тот не утолил первое любопытство и не остановился перед ним с чуть растерянным вопрошающим взглядом. Что дальше? – читалось в карих глазах.

Дальше, когда они достаточно отошли от берега, ужин – полностью морской и весьма разнообразный. Половины наименований морепродуктов Том не знал, некоторые – видел впервые в жизни, но это не помешало ему по достоинству оценить вкус. Особенно понравились нежнейшие, тающие во рту морские гребешки в аккомпанементе дивного лёгкого соуса. Только один гад вызывал сомнения. Том один раз, второй, третий взглянул на внушительного омара, но не решился попробовать, поскольку элементарно не знал, как подступиться к одетому в панцирь монстру.

Шулейман заметил его внимание и нерешительность и сказал:

- Разделывать его совсем не сложно, нужна только верная тактика.

Он подтянул к себе блюдо с лобстером и взял щипцы, рассказывая и показывая, как добраться до мяса. То, с какой лёгкостью он разделывал деликатесное чудовище, вселяло в Тома надежду, что это действительно несложно, и он тоже справится. Наколов на вилку кусочек мяса, Оскар протянул её Тому, но не в руку, а ко рту, предлагая взять угощение с его руки. Том принял немое предложение и наклонился вперёд, снял зубами мясо с вилки. Вкусно, но крабы вкуснее, если говорить о ракообразных. Но что-то же люди в омарах находят, причём не абы какие люди, потому Том решил не ограничиваться одним укусом и распробовать.

- Теперь давай сам, - Шулейман подвинул к нему блюдо и положил рядом вторые щипцы.

Преисполненный уверенности, что эта задача под силу каждому, Том смело взял щипцы, насколько возможно быть смелым, когда делаешь что-то в первый раз. Со вторым щелчком кусок панциря отлетел в сторону.

- Ой, - произнёс Том и обернулся по траектории полёта упавшей на палубу детали.

Его ошибка в том, что давил слишком резко. Но Том её не понял. Второй осколок, мелкий, ударил ему в глаз. Айкнув, Том рефлекторно зажмурил пострадавший глаз, закрыл ладонью.

- Только ты можешь покалечиться едой.

Скрипнув ножками кресла по полу, Шулейман встал и подошёл к Тому, повернул его к свету и взял лицо в ладони, внимательно, сосредоточенно ища повреждения. Том замер в его руках, быстро забыв о причине прикосновения и близости, тоже смотрел в глаза. С серьёзным лицом, от которого у Тома мурашки бежали по коже и в коленях, во всём теле возникала мягкая слабость, Оскар провёл большим пальцем под его правым глазом.

- Вроде бы всё нормально. Поворачиваем к берегу и в клинику, чтобы проверить? – спросил Оскар.

- Глаз у меня на месте, кровь из него не течёт, не вижу причин для обращения в больницу.

- Если бы у тебя из глаза текла кровь, я бы не спрашивал. - Шулейман отпустил Тома и отступил. – Но мы на судне, повязка на глазу была бы к месту.

В ответ Том шутливо, озорно высказался:

- Требую Джокера, если обзаведусь повязкой на глазу!

- Кого? – переспросил Оскар.

- Джокера. Пиратский флаг, - Том развёл руками в воздухе, крайне условно обрисовывая флаг.

- Весёлый Роджер?

- Да. Я перепутал, слова похожие.

То, что Том не впал в ужас и самобичевание от своей ошибки – хорошо. То, что он до сих пор допускает подобные ошибки – презабавно. Шулейман усмехнулся, приобнял Тома за плечи и подтолкнул обратно за стол. Дальнейшее разделывание омара он взял на себя – и кормил Тома с вилки. Том не возражал, хотя и чувствовал себя немного странно от того, что его, взрослого и дееспособного, кормят, что это делает Оскар. Пускай и не в первый раз, но с его образом такие действия настолько не вязались, что каждый раз, как впервые.

Город превратился в полоску света на горизонте. После ужина и беседы за ним Том снова прогулялся по палубе, остановился на носу яхты и смотрел в тёмную воду. Ничего не видно; свет горел только на палубе и то приглушённый, создающий интимный, успокаивающий полумрак. Шулейман щёлкнул выключателем. Свет мощного нижнего прожектора пронзил толщу воды, обратившейся чем-то космическим, светящимся изнутри. Том в изумлённом восторге расширил глаза, неосознанно затаил дыхание. Оказалось, там внизу полно жизни, достаточно всего лишь включить свет.

- Вот это да… - зачарованно проговорил Том, бегая зрачками, взглядом по воде.

Оскар подошёл к нему, встав сбоку на расстоянии метра, наблюдал за тем, как Том наблюдает за водным миром. Но вдруг что-то крупное плеснуло у поверхности чёрной спиной, шуганув его. Испуганно вскрикнув от неожиданности, Том отпрянул от бортика. Воды он не боялся, как и глубины, но его жутко пугало то, что в ней водится, таится от глаз и подбирается незаметно. Неосознанно пугало, Том ни за что не смог бы назвать этот страх, не испытывая его в моменте.

- Оскар, что там?!

Том сам не заметил, как прыгнул к Оскару и что вцепился пальцами в его рубашку, испуганно бегая глазами. Шулейман свободно обнял его за талию и, бегло глянув за борт, приглушённо посмеялся:

- Это тюлень. Тюлень-монах, или Средиземноморский, если быть точнее. Кстати, редкое зрелище, вымирающий вид, один из редчайших в мире ластоногих. Я его впервые встречаю в море.

Не отстраняясь от Оскара, Том оглянулся к воде. Действительно, тюлень, милое потешное животное с глазами грустного щенка – плещется у поверхности, ныряет в глубину и обратно. Но всё равно жутко, жутко видеть совсем близко крупного – под два метра – зверя в темноте открытого моря, пускай вода и пробита светом. Бррр. В тон своим мыслям Том передёрнул плечами, мимолётно поморщился. Интересная реакция на тюленя, обычно они всех умиляют.

- Чего ты боишься? – спросил Оскар, вопрос напрашивался.

- Я не знаю, - честно ответил Том, обнял себя, погладил ладонью плечо. – Я не боюсь ни воды, ни глубины, ни… Не знаю, - повторился, глядя в воду; испугавшее его крупное ластоногое уже уплыло, и теперь внизу плавали лишь значительно более мелкие морские обитатели, которых оказалось куда меньше, чем показалось на первый взгляд после мысли, что там вообще ничего нет. – Я не боюсь, например, акул. Не боюсь, что на меня что-то нападёт. Меня пугает, что оно там, внизу, есть, и я его не вижу, пока оно не подберётся близко и неожиданно.

Как-то так. Смог более-менее внятно сформулировать, что же его страшит – страшило, когда в первый в объединении выезд на отдых не был уверен, умеет ли плавать; испугало в медовом месяце, когда опустил взгляд и увидел под водой что-то живое, оказавшееся безобидной черепахой; и пугало сейчас. Беспомощность, невозможность подготовиться, сидящее на подкорке понимание, что заведомо проигрывает, поскольку для тех живых существ вода – среда обитания, а он в море, океане лишь гость. Осмысление своего странного, ускользающего от ока разума страха заставляло Тома заламывать руки, сжимая сцепленные в замок пальцы. От бессилия перед своими объективно глупыми чувствами, с которыми не мог ничего поделать, и перед тем, что в воде, что будет вне зависимости от его мыслей по этому поводу.

Интересно, думал Оскар. Описанный Томом страх истолковывается как – страх потери контроля, типичная картина для тех, у кого невротическое желание всё контролировать и соответствующее поведение. Вот только это не про Тома, абсолютно нет. Очень интересно… Что лежит в основе страха в его случае? Ведь страх, в котором человек забывается и теряет контроль, никогда не бывает беспричинным. Но достаточно материала для анализа Шулейман на данный момент не имел, потому отложил мысль в фигуральную шкатулку «подумать потом».

Огни Ниццы потерялись на горизонте, вокруг лишь бескрайняя темнота спокойного моря. Том отвернулся обратно к воде и после нескольких минут тишины спросил:

- Оскар, что будет, если яхта заглохнет? Нас найдут?

В его натянутом голосе звучал затаённый страх, разросшийся от размеров тюленя до моря. Тихий страх застрять в чужой, враждебной среде, на неустойчивом островке суши.

- На яхте я, так что точно найдут, - усмехнулся Шулейман. – Другой вопрос, кто доберётся сюда первым – спасатели или враги.

Он выдержал паузу, поймал частично вопросительный, частично испуганный взгляд Тома и сказал:

- Шучу. Интриги нет, прибудут спасатели.

- Быстро?

- После подачи сигнала бедствия время спасения будет зависеть от двух факторов – нашей удалённости от берега и транспорта, которым спасательная группа будет до нас добираться, - разъяснил Оскар.

- Но яхта может уйти под воду за это время? – у Тома не заканчивались настороженные вопросы. – Мы можем утонуть?

- Здесь есть две спасательные лодки и спасательные жилеты, так что не утонем и скорее всего даже не намочимся. И это судно непросто потопить.

Том посмотрел на воду, пару раз провёл ладонями по перилам бортика.

- Она может перевернуться? – он посмотрел на Оскара.

- У неё высший, океанический класс безопасности, выдерживает силу ветра в восемь балов по шкале Бофорта и волны высотой более четырёх метров, - ответил тот не без довольства, что во время покупки яхты озаботился безопасностью больше, чем того требовало место плавания. – Перевернуть её может разве что цунами или внезапно всплывший под нами кит, но в случае с китом есть немалая вероятность соскользнуть со спины и остаться на плаву не вверх дном.

- И ни того, ни другого в море не бывает, - умозаключил Том, выдыхая.

Правильнее было бы промолчать, согласиться с ним. Но Шулейман выбрал правду:

- Бывает.

- Что? – Том повернул к нему лицо с округлившимися глазами.

- Средиземное море, конечно, не океан, но в его истории есть случаи возникновения гигантских волн, и киты здесь водятся, Финские, вторые по размеру после Голубых.

Том сглотнул, бледнея. Обвёл напряжённым взглядом водное пространство, со всех сторон тянущееся до горизонта. Тихо. Перед бурей ведь затишье, верно? Кит… Как понять, что приближается кит? Том метнулся взором по окружающему простору, пытаясь зацепиться за что-нибудь подозрительное.

- Если я посмотрю вниз и увижу что-то размером с кита, меня хватит удар, - Том улыбнулся, взглянув на Оскара, но улыбка вышла натянутой из-за страха, не покинувшего глаза.

- Я тебя откачаю, здесь и аптечка есть, - успокоил его Шулейман.

Том в его заверении усомнился:

- Не думаю, что одной аптечки для этого хватит.

- Ты недооцениваешь прогресс современной медицины и мои способности.

Том вновь, вполсилы, улыбнулся непробиваемой уверенности Оскара в своих силах. Но улыбка вновь вышла неуверенной, дрожащей. Стыдно, что такой нервнобольной, за полчаса успел испугаться тюленя, кита и в целом кораблекрушения, но не мог заставить себя перестать испытывать разъедающий мозг тревожный ужас и думать. Фантазия разыгралась не на шутку – в его голове яхта уже перевернулась, бросив в чёрной воде на большой глубине в неизвестно скольких километрах от берега, и он захлёбывается в сковывающем ужасе и панике, мешающих держаться на плаву.

Том отвернулся к воде, закусил губу, провёл зубами по нижней. Старался выкинуть лишние мысли из головы, но они побеждали; необоснованный, необъяснимый страх червём шевелился в глубине полушарий и задевал нервы. Он снова крутил и заламывал пальцы.

- Иди сюда, - Шулейман взял Тома за локоть и подвёл к бортику. – Страху надо посмотреть в лицо.

Том нервно дёрнулся, запоздало упёрся:

- Ты ведь не сбросишь меня за борт?

Вроде в шутку сказал, но испугался всерьёз. Потому что знал – Оскар может. Как взял его за шкирку и сдёрнул с больничной койки, когда Том отказывался вставать и идти на контакт; как столкнул в бассейн, когда Том не умел плавать; как многое другое делал. Если Оскар вознамерился лечить – впору бояться за себя.

- Я не склонен создавать себе проблемы, - Шулейман усмехнулся в ответ, - мне же тебя потом вылавливать. Смотри, - он взял Тома за затылок и повернул его голову лицом к воде. – Там нет ничего страшного.

Том смотрел во всё ещё подсвеченную воду. Действительно, ничего страшного. Но…

- Наклонись. Ниже.

Шулейман отдал указания и надавил ладонью Тому между лопаток, перегибая его через бортик. По мере того как прикосновение продолжалось, страх отступал, Том отвлекался на мысли и ощущения совсем иного толка. Нагнувший, удерживающий жест, собственная двусмысленная поза и тепло руки, жаром проникающее через одежду, масляным пятном расплывающееся под кожей, вызывали желание, будоражили дерзким предположением, что, может быть, Оскар тоже думает не только об исцелении от страха. Замерев под его ладонью, Том скосил глаза вбок, к Оскару, забыв думать, что внизу, прямо под ним, перевесившимся через край, глубина и её обитатели. Бездна перестала страшить.

Сердце билось лишь чуть ускоренно, но это только иллюзия спокойствия, ширма, за которой готовность сорваться в галоп. Оскар чувствовал, что Том под его рукой напрягся струной в ожидании. Наклонился к его уху:

- Страшно?

- Нет.

Какой страх? Том смотрел в море и не видел его.

- О чём ты думаешь?

Приглушённый голос, бархатная усмешка, касание воздуха с губ к чувствительной коже, в которой обострились все нервы. Уничтожая сомнения, что Оскар прекрасно понимает, о чём он думает, и намеренно подстёгивает, распаляет. О том, что не дал ответа, Том позабыл, теряясь в частящем сердцебиении, ставшем очень ощутимым. Шулейман не ждал ответных слов, сразу за вопросом свободной рукой провёл по боку Тома верх, по прощупывающимся рёбрам. Между его ладонью и кожей слой ткани, но касание всё равно получилось очень чувствительным, родившим в глубине тела дрожь. Том глубоко вдохнул, что прозвучало громко в окутывающей их тишине. Дыхание сбилось и стремилось перейти на рот. Пока Том держался и держал губы сомкнутыми. Но ещё одна касание и… Или поцелуй под ухо, там, где горит и алчет ещё после его выдоха по коже…

Том ждал, вибрируя от пульса. В голове возникла шальная, мгновенно принятая мысль проявить инициативу, расстегнуть и приспустить штаны – безмолвно пригласить продолжить, делать с ним всё. Пускай прямо здесь, с холодом морского воздуха на коже, пускай окажется загнутым за борт, головой вниз. Но Оскар опередил его желание.

- Выпьем?

Шулейман отступил от Тома и предложил таким тоном, будто они не были окутаны одним желанием. Том не поспевал за резкой сменой, повернулся за Оскаром, издал растерянный звук:

- А?

- Давай выпьем, - повторил Шулейман как ни в чём не бывало и отошёл к столу, выжидающе взглянул на Тома.

Том совершенно не понял, что происходит, что за поворот, но подошёл к Оскару и, пока шёл, нашёл объяснение. В кино постоянно показывается, как люди на свидании пьют алкоголь, потом прикосновения, поцелуи и плавный переход к самому интересному. Можно сказать, что это часть ритуала. Что ж, пусть так. Том занял кресло напротив Оскара, взял бутылку, разглядывая этикетку.

- Вино? – он удивлённо улыбнулся, поднял взгляд к Оскару. – Ты же не любишь его. Да и я не очень.

- На свиданиях традиционно пьют вино, - ответил Шулейман. – Но коньяк и шампанское тоже есть, так что можем отойти от шаблона и выпить любимых напитков.

- Не надо, - Том снова улыбнулся, качнув головой. – Пусть будет вино.

Оскар откупорил бутылку. Том взял за ножку наполненный для него бокал, но не попробовал, споткнувшись об одну мысль, здесь и сейчас кажущуюся очень важной, и спросил:

- Оскар, можно я сначала кое-что сделаю?

Шулейман ожидал продолжения высказывания, пояснения, чего же Том хочет, и, не получив больше информации, явно заинтриговался. Во взгляде его читалась заинтересованность. Том встал из-за стола, подошёл к Оскару и замялся – он сидит, неудобно. Сидит и смотрит внимательно, с выжидающим интересом к тому неизвестному, что произойдёт. Подумав так и этак, как исполнить задуманное, желаемое комфортно и красиво, Том попросил:

- Оскар, встань, пожалуйста.

Оскар встал. Том думал, что может засомневаться, если замешкается, испугаться и ничего не сделать. Но он не сомневался в том, чего хочет, потому не имел повода для промедлений. Том сократил расстояние между ними и поцеловал, нежно взяв Оскара за щёки. Целовал без спешки, чувственно; все ощущения сконцентрировались в губах и ладонях, которыми касался его. Хотел сделать это трезвым, чтобы Оскар знал, что он отдаёт себе отчёт в своих действиях и желаниях, что алкоголь здесь ни при чём.

- Я хотел поцеловать тебя до того, как выпью, - произнёс Том, дыша в губы Оскара.

Так близко, что больно от того, что недостаточно, контакт прервался; что дыхание перехватывает сухим слёзным спазмом от того, насколько рядом.

- Почему? – с лёгкой усмешкой спросил Шулейман, коснувшись скулы Тома согнутыми пальцами, убирая от левого глаза завиток волос, грозящий зацепиться за ресницы.

- Чтобы ты знал, что моё желание, моя инициатива продиктована не алкоголем в крови, - выдохнул Том, обращаясь сгустком частого пульса в поле его притяжения, тёплого, нужного, выдавливающего из лёгких кислород.

- Правильное решение, - ответил Оскар с приглушённой ухмылкой.

Том зацепился за её изгиб, как рыба за крючок. Снова потянулся и припал к его губам поцелуем. Таким же неторопливым, неглубоким, почти одними губами, а языком лишь проводил по губам Оскара и мельком касался кончика его языка. Внешне поцелуи спокойные, почти невинные, но внутри от них ширится комок сгущающегося тепла. Через несколько минут Том остановился, оставаясь очень близко, на расстоянии щекочущего дыхания, двух дыханий, сливающихся в одно. Шулейман взял его за затылок, запутался пальцами в волосах, вовлекая в продолжение по своей инициативе. Потом, после третьей остановки, взгляда в глаза, снова Том начал. Он не мог оторваться от Оскара, подсел давно на его поцелуи, и сейчас зависимость усугублялась с каждой минутой.

Они не прижимались друг к другу, лишь губами и руками касались, что позволяло возбуждению держаться в узде, не распаляться до той стадии, когда неконтролируемо кроет в желании избавиться от раздражающей разгорячённую кожу одежды, получить удовольствие и разрядку. Оскар не прикасался к Тому ниже ребёр, и Том тоже не переходил черту. Всё указывало на то, что большего между ними не будет, но Том готов был бесконечно целоваться. Ему не мало. Это не просто страсть, меньше, чем она, и одновременно больше, что-то не из плоскости плотского. Мало, конечно, ему всегда всего с Оскаром мало, но достаточно.

Просто поцелуи длиной в полчаса? Сделано. Том не заметил, как прошло время, не заметил бы, если бы прошла целая ночь и начало светать. Шулейман закончил затянувшийся момент, упёршись в грудь Тома ладонью. Том не противился, не задавал вопросов. Губы горели. Том взял свой бокал и залпом осушил, утоляя внезапную жажду. Вкуса вина, его изысканных нот он не почувствовал. Оскар тоже взял бокал и сделал глоток, в отличие от Тома, смакуя вкус, облизнул губы. Далее о вине забыли, нормально за столом они так и не выпили, что никого не расстроило.

Том не расстроился и не встревожился из-за того, что их долгие, прекрасно долгие поцелуи не перешли в большее, что Оскар не возжелал его настолько, чтобы забыть обо всём. У них четвёртое свидание, а по правилам секс уместен на пятом. Всё будет, придёт время.

Холодало, в открытом море всегда холоднее, и ночь вступала в свои права. Шулейман накинул Тому на плечи плед и встал рядом у бортика, на который Том опирался предплечьями. Том стянул края пледа на груди.

- Почему ты хотел переехать в Испанию? – спросил Оскар и посмотрел на Тома. – Не считая того, что оттуда родом Кристиан.

Вопрос задан в прошедшем времени, показывая, что он уверен, что Том никуда не уедет, или, что он никуда его не отпустит.

Том пожал плечами:

- Я не знаю, - в голосе не было никакой определённости. – У меня никогда не было своего места. Феликс говорил, что наша родина Германия, я считал себя немцем, французским немцем, но не был в стране, где якобы мои корни, до двадцати трёх лет, когда уже знал, что это не так. Я рос во Франции, причислял себя к ней, но у нас не было никаких социальных связей, не говоря уже о кровных узах. Были только я и Феликс. Потом я остался совсем один, - Том говорил и смотрел в море, чёрное и скрывающее всё живое, поскольку Оскар отключил прожектор. – Потом был ты… Я считал Францию домом только из-за тебя, потому что она единственное место на земле, где у меня есть настоящий дом. И когда этого не стало, мне понадобился новый дом, место, где я смогу его создать. Мне не хочется уезжать в очередную новую, чужую страну, где я буду пытаться найти себя и стать её частью. Испания подходит идеально, мне хорошо там. Меня там очень тепло приняли, как родного, несмотря на то, что видели меня впервые в жизни и что обо мне знали. Там я почувствовал пресловутую причастность к большой семье, корни которой не перерубить. Я же всю жизнь как перекати-поле. Нет, не так. Перекати-поле изначально без корней, а мои корни отрезали, не спросив меня. Только в Испании они у меня есть, я чувствую, что есть. Там моя кровь, память о поколениях, что были до меня, о прадедушке, в честь которого папа хотел меня назвать, и получилось, что я ношу это имя. Мне очень важно ощущать причастность к чему-то большему. Поэтому Испания.

Том помолчал, раздумывая над собственными словами, над чувствами, которые они вызвали, и примерно через полминуты добавил, потому что это честно и потому справедливо не замалчивать всплывший кусочек правды.

- И, наверное, отчасти я хотел переехать из-за того, что оставаться там, где тебя для меня больше нет, тяжело. Я не мог остаться в Ницце, нет смысла. Жить в Париже я не хочу. А любой другой город Франции… - Том неопределённо провёл кистью в воздухе. – Любой другой город для меня такой же чужой, как все остальные страны мира. Мне некуда ехать, кроме Испании. И я не вижу большого смысла искать, поскольку в Испании мне всё нравится: море, климат, количество солнца, люди…

Снова выдержав недолгую паузу, Том взглянул на Оскара:

- А ты? Почему ты выбрал Ниццу?

Так же, как Том вначале своего рассказа, Шулейман пожал плечами:

- Не знаю. Я уехал из дома в семнадцать и ехал через страну без конкретного пункта назначения, взяв курс на юг, на Лазурное побережье. С той же вероятностью я мог оказаться в Каннах, Антибе, Сан-Тропе или даже Монте-Карло, но приехал в Ниццу и тут и остался и потом обосновался с концами, потому что меня здесь всё устраивает, несмотря даже на то, что Ницца курортный город, а это обычно минус.

- Ты никогда не хотел переехать?

Тому стало интересно, Оскар же мог и может выбрать для проживания любую точку земного шара, может менять место жительства с любой угодной ему частотой, но по неким своим причинам остаётся в стране, где родился, в городе, который выбрал подростком, по стечению обстоятельств, как оказалось.

- Нет, - ответил Шулейман. – Как я уже сказал, Ницца меня полностью устраивает. Это мало сочетается с моей открытостью всему новому, но я весьма консервативный человек, если мне что-то нравится, я не стану ничего менять в угоду чему угодно. По этой причине в моей квартире много лет не было ремонта, - он усмехнулся, - лишь лёгкие косметические преобразования.

Ого. Вот это новость – Оскар консерватор. Но, если вспомнить многие детали, сопоставить их в один ряд, они укажут именно на это. Взять жильё – люди его уровня и статуса имеют много недвижимости, а у него одна квартира, которую любит и не меняет на что-то другое (то, чем владеет семья, не в счёт). Та же машина – она у него тоже одна, любимая, вместо автопарка, который с лёгкостью может себе позволить, но ему не нужно. Оскар привыкает к чему-то одному, к тому, что выбрал по своему вкусу, и не распаляется на глупое бегство за разнообразием ради… Ради чего? Это тоже достойный восхищения признак зрелой, цельной, уверенной в себе личности, которой не нужно никому ничего доказывать и в первую очередь себе.

- Хотел бы я знать тебя в семнадцать лет, - сказал Том с улыбкой, совершенно искренне.

- Тебе было одиннадцать, - выразительно напомнил Шулейман.

- Я же не говорю об отношениях, я сказал – хотел бы знать тебя, общаться. Хотя… - Том наклонил голову к плечу, задумчиво сощурился, разглядывая Оскара, и хитро улыбнулся. – Думаю, если бы мы познакомились в мои одиннадцать, первые и единственные в моей жизни отношения случились бы гораздо раньше двадцати трёх лет.

- О да, мне девятнадцать, тебе тринадцать – шикарно. Ты тогда даже о сексе не знал.

Том оскорблённо возразил:

- Знал!

- На уровне пестиков и тычинок.

Том открыл рот, закрыл, передумывая огрызаться, потому что губы тянуло улыбкой до ушей. Ему безумно нравилось, когда они так препирались, как Оскар не боялся его обидеть и поддевал правдой. Вместо стояния на своём, Том в отместку пихнул Оскара локтем в бок:

- Ты бы и научил.

Шулейман посмеялся:

- От малолетки в моей постели папу бы точно хватил удар. Я видел твои фото в четырнадцать лет, в тринадцать ты должен был быть ещё мельче – это бы реально смотрелось как извращение. Спать с тринадцатилетними и есть извращение.

Да, в тринадцать лет Том был метр шестьдесят три ростом и весил тридцать девять килограмм. А Шулейман всегда был рослым и благополучно перескочил этап, когда юноши резко вытягиваются, не успевая обрастать мышечной массой, и превращаются в угловатое нечто с длинными тонкими конечностями. Та ещё картинка рисуется, если представить их вместе. Тем не менее Том самоуверенно ответил:

- Ты бы не удержался.

- Как хорошо, что мы не были знакомы, - Оскар взглянул на него с ухмылкой. – Я бы не хотел жить с тем, что совратил тебя.

Звучит довольно трагично – совратил. Но Том справедливо заметил:

- Лучше ты, чем они.

- Да, лучше бы ты меня ненавидел за то, что я сломал тебе психику и жизнь, - фыркнул Шулейман.

- Я бы не ненавидел, - ответил Том уже без игривости и уклона в шутливость.

Он действительно так думал – не возненавидел бы, не обвинил в том, что это неправильно. Даже если бы ему было тринадцать. Даже если бы меньше.

- Тогда, в семнадцать, ко мне в Ниццу приехал Эванес, - сказал Шулейман через пару минут тишины. – Мы жили вместе – не в моей квартире, её я купил и начал обустраивать позже. Пили, рубились в видеоигры, заправлялись коксом. Три дня на улицу не выходили, - он усмехнулся. – Настоящую помойку на той квартире устроили, потому что не вызывали обслугу.

Они были настоящими лучшими друзьями на протяжении полутора десятков лет, многое вместе прошли, и, несмотря на гнилую натуру, Эванес на самом деле любил и ценил Оскара, всегда приезжал к нему, если был нужен – а когда нужен, он определял сам. Была компания, и были они, закадычные друзья, особенно близкие, так их и воспринимали, отдельной частью группы. Но что-то пошло не так, рухнуло в один миг, когда Эванес обманул, а Оскар не простил. Между ними пробежал кот, такой хиленький котёнок, не сознающий своей силы. Это уже неважно.

Том заметил, что Оскар нередко упоминает Эванеса, чего избегал раньше после того, что Эванес с Томом сделал. И это натолкнуло его на определённые размышления, результат которых Том озвучил:

- Ты правильно делаешь, что не молчишь о нём, - Том не смотрел на Оскара, но говорил уверенно и спокойно. – Правильно делал, что не обходил стороной тему подвала и называл вещи своими именами, не считая, что после этого я заслуживаю жалости и особого отношения на всю оставшуюся жизнь. Правильно не замалчивать травму, не давать ей засесть внутри в неизменном виде и не делать из неё культа. Ты прав. Не жалей меня, хорошо? – он взглянул на Оскара. – Что бы ни было, не жалей. Ты лучше меня знаешь, что для меня лучше.

- То есть за борт тебя всё-таки бросить? – усмехнулся Шулейман, также посмотрев на него.

Том тоже посмеялся. Но он знал, что Оскар его понял и взял слова на заметку, просто у него манера отшучиваться, реагировать несерьёзно. Это вовсе не значит, что Оскар не слышит.

Вскоре они замолчали, но молчание не гнело, бывает такое спокойное, родное, в котором не хуже, чем в разговорах. Просто хорошо. Шулейман закурил, щёлкнув в тишине зажигалкой; о борта яхты слабо билось море в штиле, убаюкивая мерным звуком. Где-то вдалеке, слева, прокричала припозднившаяся чайка. Том взглянул на Оскара, взирающего вперёд. В расслабленной позе и со спокойным, серьёзным выражением лица. Он такой… взрослый, сильный, шикарный мужчина. С ним рядом всегда как в надёжных объятиях. В его поле всё по-другому, просто по-другому, нравится это или нет.

Том украдкой смотрел на Оскара и не мог оторваться. Считывал черты, что заново отпечатывались в мозгу и уже навсегда. Обводил взглядом линии бровей, прямого носа, скул, щёк и подбородка с пробившейся свежей щетиной, губ, разгоряченных жаром никотинового дыма, который он вдыхал. Шеи, в которую можно уткнуться носом и одуреть от неповторимого, ни с чем несравнимого запаха; широких плеч, на которые можно опустить голову, положиться во всех смыслах и быть слабым и мягким, не боясь, что это аукнется. Руки, которые никогда не устанет разглядывать, правой Оскар неритмично подносил ко рту сигарету. Пальцы, на которые, как и на многое другое в нём, обратил опасливое внимание ещё десять лет назад, в палате-камере Парижского центра, длинные узловатые пальцы, которые за прошедшие годы стали заметно крепче и сильнее. Ноги… Том помнил дырявые джинсы на Оскаре тогда же, когда он был его врачом, как дошёл взглядом до дырки на колене и не смог продолжить его разглядывать, смутившись голого тела. Он восхитительный, уникальный, всегда был таким. Но с некоторых пор Том начал смотреть на Оскара другими глазами – не только как на особенного для него человека, а как на мужчину, который ему безумно нравится.

Смотрел сейчас и понимал, что влюбляется с неотвратимостью вошедшего в атмосферу метеорита. Уже влюбился, в животе знакомые бабочки, за спиной трепет крыльев и сияние радуги в венах. Второй раз за последние полгода, но в прошлый раз трепетное светлое чувство испепелила реальность, срубила голову, не дав последнего слова. Оно вернулось, воскресло из праха, став сильнее, надёжнее, увереннее. Ещё светлее, здоровее, глубже корнями в химию мозга. Том не хотел бороться, сдался безоговорочно, с первой секунды подняв белый флаг, приняв то, что есть внутри. Не держался за разум, который должен бы сказать – думай головой, не отрывай сердце нараспашку раньше времени, сколько всего было. Но разум молчал, согласившись с сердцем, которое счастливо, они наконец-то пришли к согласию. Том не боялся упасть в то, что может его переломать и выплюнуть иным. Омут утянет на дно, но там небеса.

Отказываясь от Оскара, Том думал, что с ним не может быть свободы, не будет крыльев, лучше врозь. Но теперь, прямо сейчас, смотрел на него и остро понимал, что ошибался. Никогда он не ощущал себя таким свободным, таким крылатым, как рядом с Оскаром. Какая разница, как со стороны выглядит твоё счастье, если ты выдыхаешь с благодарностью? Не нужно путать свободу с отсутствием привязанности к кому-либо и чему-либо. Разве счастье, когда тебе не нужно никому ничего объяснять, но и возвращаться не к кому? Не свобода это, а грустная ерунда, в которой модно искать плюсы. Том не хотел такой свободы. Никакой свободы не хотел без Оскара. Его затапливала прекрасная нежность и благодарность. За то, что Оскар есть, что он рядом – стоит на расстоянии вытянутой руки невероятно охуенный и борется за них.

Том не думал, он ощущал, что это серьёзно, отныне и до конца, и «до конца» его не пугало. Он хотел этого и принимал как то единственное, что для него правильно. Эта трепетная химия внутри выродится в нечто большее, надёжное, прочное и уверенное, в чём не будет впредь сомневаться и метаться. Наверное, не будет. Он же припадочно тревожная непостоянная натура. Но если вопреки светлым ожиданиям, что сможет быть лучше, чем был, внутри назреет очередной кризис, можно и нужно подойти к Оскару и сказать: «У меня в голове пиздец», и Оскар всё решит. Оскар сильный, умный, и он никогда не сдаётся. Том смотрел на него и испытывал настолько сильную признательность за то, что Оскар такой, что он остаётся рядом вопреки всему. Что почти до слёз, которые отнюдь не горе, а кристаллы души, которой в преисполненности чувствами стало слишком много, тесно внутри; что сравнимо с оргазмом, последними секундами перед взрывом, когда в венах, во всех нервах ощутимо быстро текут потоки тепла. Том чувствовал, что внутри что-то меняется. Опять. Постоянно рядом с Оскаром и когда остаётся в одиночестве после встречи, привязываясь ещё больше через прекрасное сложное чувство «скучаю», желая быть рядом столь сильно, как ничего в жизни не желал. О многом Том мечтал, ко многому стремился, но никогда раньше не желал чего-то настолько остро, чтобы помнить каждую секунду, чтобы кололо в кожу.

И всё это есть только благодаря Оскару, благодаря тому, что он не отступил и дал им новый шанс. Благодаря тому, что он изначально поступил не так, как должен поступать доктор и просто разумный человек. Том пытался понять, почему сам сдался. Он же ревнивый до безумия и готов убить, и это не фигура речи. Но, когда Оскар сказал, что есть другой, кто занял его место, Том отказался от своего счастья и вместо борьбы побежал в противоположную сторону, пытаясь всем подряд заткнуть дыру в стремительно черствеющем, отмирающем сердце. Это и есть слабость. Проигрывают не обязательно слабые, но только слабые не пытаются.

А Оскар не отказался от борьбы, в этом их ещё одна принципиальная разница. Не просто услышав, что есть кто-то другой, а увидев своими глазами, он не отступил, не поехал домой взращивать горе. Увидев, что у Тома не новые отношения, а случайный пьяный секс, что хуже, грязно и отвратительно и обезображивает и обесценивает светлые чувства. Оскар не сдался, чем подарил им настоящее и будущее. Если бы не он… Была бы Испания через полгода и попытки уверить себя, что разными людьми можно заменить одного.

- Спасибо тебе, - признательно сказал Том, не отводя взгляда от Оскара.

Шулейман тоже повернул к нему лицо, удивлённо и вопросительно приподнял брови:

- За что?

- За всё.

- Надеюсь, ты меня не собираешься бросить? – Оскар усмехнулся; он тоже облокотился на бортик, сложив на нём руки.

- Весьма неосмотрительно затевать расставание посреди моря, где нет никакой возможности уйти, - ответил Том с улыбкой, повернувшись к Оскару и корпусом, вполоборота.

Шулейман вновь усмехнулся:

- Поэтому и спрашиваю – не собираешься ли?

- Нет, - Том мотнул головой и снова направил взор на Оскара. – Я просто хочу сказать спасибо. Спасибо за то, что ты такой, какой есть. За то спасибо, что ты не отвернулся от меня. Я бы никогда не забыл и не простил себе твоего разочарования, того, что упал в твоих глазах до уровня грязи. Я и упал, но ты в очередной раз меня вытянул. За всё спасибо, за то, что ты всегда делал это – делал меня лучше. Спасибо, что ты, в отличие от меня, никогда не сдаёшься, не признаёшь поражений и слова «нет».

Том уже отвернулся, не смотрел на Оскара. Самые честные речи не говорят со зрительным контактом, так проще, поскольку, глядя в глаза, начинаешь волноваться, подбирать формулировки, что способно испортить момент, сбить искренность, зажимая её в рамки того, как и что якобы правильно и уместно говорить. Том не волновался, голос не скакал, слова ровным потоком лились с губ.

- Ты называешь меня неблагодарным, но это не так. Я не умею говорить слова благодарности, всё время забываю, что это нужно, наверное, не умею показывать благодарность, но это не значит, что я не помню, что не чувствую. Я всё помню. Помню всё, что ты для меня сделал, и благодарен тебе за каждый отдельный эпизод и всё вместе, но по-своему, наверное, не так, как нормальный человек. Но больше всего я благодарен тебе за то, что ты есть в моей жизни, несмотря ни на что.

Шулейман полностью повернулся к нему и, облокотившись одной рукой на бортик, внимательно, не перебивая слушал.

- Я сдался, Оскар, и в этом весь я, - Том вздохнул. – Я расшибся в лепёшку ради достижения цели и сдался у финишной ленты. Я не попытался бороться, когда ты сказал, что у тебя серьёзные отношения, и я не могу найти ответ на вопрос: почему? Я же с ума схожу, когда ты просто смотришь на кого-то, а тут сложил лапки и всё. Сбежал. Только благодаря тебе у нас есть, за что бороться. Ты не отпустил меня, несмотря ни на что, несмотря на все мои слова и показательные поступки. Честно, я бы на твоём месте отпустил. Себя. Вниз с моста. А ты взял меня за шкирку и заставил принять то, чего я сам хотел, но не осмеливался. В этом моя проблема – я могу быть сколь угодно сильным, находчивым, не сдающимся, но когда ситуация действительно серьёзная, у меня включается единственная старая тактика – бегство. Я ухожу, неважно, в дверь, в окно или от ответа или решения.

Том также полностью повернулся к Оскару, держа ладонь на перилах, и тон его голоса изменился, с определённого момента ближе к концу стал сильным, уверенным, почти злым. Он смотрел в глаза, не прося, а требуя:

- Не отпускай меня, слышишь? Не позволяй мне уйти. Я никогда не хочу бежать на самом деле, это дурацкая стратегия, с которой иногда я не могу совладать. Я бы хотел сказать, что изменился с концами, что дальше будет только хорошее, но я не уверен, что меня по какому-нибудь поводу снова не перемкнёт. Поэтому – держи. Бери меня за горло и заставляй, тычь лицом в правильный путь. Ты всё правильно делаешь. Со мной жалость и уважительное равноправие далеко не всегда уместны. Если бы когда-то мне попалось мягкое и понимающее, жалеющее меня окружение, я бы никуда не продвинулся, со временем привык, что мне все должны, и опустился на ещё более глубокое дно неприспособленности к жизни, а с тобой я сделал несколько шагов в сторону нормального человека, что огромный прогресс. Это отличный пример того, что хорошее далеко не всегда лучше. Не будь хорошим, будь собой. Ты со своим неповторимой манерой поведения и общения – лучшее, что могло случиться со мной, и самое правильное. Быть с тобой – самое правильное для меня, не потому, что ты можешь мной управлять, а потому, что я хочу этого. Хочу, но не всегда могу, потому что всегда буду слабее тебя.

Выговорившись, Том тяжело дышал, столько эмоций вложил в слова. Сказал больше, чем планировал, но не жалел ни об одном слове, потому что это чистая, осознанная правда. Шулейман несколько секунд задумчиво молчал, разглядывая его, и протянул к Тому руки с привычной командой: «Иди сюда», захватывая в объятия. Том уткнулся в его грудь, почувствовал себя невероятно счастливым от поглаживающего движения по волосам.

- Передай Джерри спасибо, - произнёс Оскар с тихой усмешкой, перебирая пряди его волос. – Мне гордость не позволит признать его правоту и поблагодарить, но благодаря его действиям у нас получается лучше, чем когда-либо.

Том поднял лицо, чтобы ответить:

- Обещаю изображать клинический дебилизм и делать вид, что ты ничего подобного не говорил, если Джерри придёт и будет злорадствовать, - он улыбался и сиял глазами. – А он будет.

- В этом я не сомневаюсь, - Шулейман приглушённо посмеялся, и Том снова прильнул к нему.

Минуту они молчали в тёпле объятий, и Оскар нарушил тишину:

- Ты кое в чём ошибся. – По шевелению Тома можно было понять, что он удивился, не понял и хочет знать. – Не только благодаря мне у нас есть новый шанс. Благодаря тебе тоже. Благодаря тому, что ты умеешь прощать, что ты в принципе не умеешь таить обиду. Я не очень-то красиво вёл себя в Париже, причинял тебе боль, обманывал, - Шулейман говорил спокойно, просто констатируя факт, который, может, и хотелось бы замолчать, чтобы выглядеть супергероем, но предпочёл справедливую правду. – С тобой так нельзя. Если бы ты не простил, мои усилия были бы бессмысленны, но ты даже не вспомнил об этом.

Том отстранился, даже выпутался из объятий и серьёзно посмотрел в лицо Оскара:

- В этом нет моей заслуги. Я не прощал тебя, потому что мне не нужно было прощать. И со мной так можно, - заявил он с особой серьёзностью. – Если выбирать между равнодушным презрением и болью, я выберу второе.

И снова потянулся к сильному телу, в объятия. Позволил себе уткнуться носом Оскару в шею, где знакомый, захватывающий в плен, самый любимый запах пьяного парфюма, дорогого табака и кожи. Закрыл глаза, вдыхая сложный аромат. Он дома, он наконец-то дома, неважно, что в открытом море. Дом в человеке, в руках, которым можно довериться и ничего не бояться.

- Ты вернулся к прежнему аромату, - произнёс Том, блаженно улыбаясь, и добавил серьёзно: - Не пользуйся свежим. Мне не нравится.

- Мне тоже. Не моё.

Время за полночь. Том ощущал сонливость, он же рано проснулся сегодня и четыре дня до этого. Но сонливость не та, в которой глаза слипаются и хочется лишь лечь, а приятная, умиротворённая, в какой можно всю ночь провести за душевными беседами или таким же молчанием. Тому хотелось, чтобы этот вечер не кончался, но в конце концов повернули к берегу.

- Оскар, - Том подошёл к нему. – На прошлых выходных мы встречались два дня подряд, давай на этих тоже?

- Уверен? – Шулейман взглянул на него, отвлёкшись от штурвала. Он перевёл яхту с автоматического управления на ручное, пока разворачиваются и встают на маршрут. – Раньше трёх до порта не доберёмся.

- Уверен, - без сомнений ответил Том. Улыбнулся. – Я бы и переночевал здесь. С ним я же провёл выходные на яхте.

- Может, ты хотя бы его имя скажешь? – Оскар вновь, пытливо, глянул на него.

Том едва слышно вздохнул и ответил:

- Жиль. Из Монако. Ему двадцать четыре года.

- Двадцатичетырёхлетний Жиль из Монако, у которого есть яхта и которых неравнодушен к гонкам… - задумчиво повторил за ним Шулейман, добавив от себя. И усмехнулся: – Ты случайно не с принцем монакским затусил?

Том нахмурился:

- У него прозвище такое? Он называл себя принцем, но я не понимаю этого прикола.

- Потому что никакого прикола нет. Он реально принц. Ты же в курсе, что Монако – княжество?

Том не очень уверенно кивнул. Шулейман продолжил:

- У князя три сына, младший из них Жиль.

В подтверждение своих слов он вытянул из кармана телефон, нагуглил информацию о ныне правящем княжеском семействе и младшем её сыне в частности и повернул к Тому экраном.

- Жесть, - сказал Том, удостоверившись, что это никакой не прикол, и перевёл взгляд к Оскару. – То есть я послал настоящего принца?

- Ты его послал? – Шулейман усмехнулся не без удивления.

- Ну да. Он мне написал, а я в ответ матом, а до этого, в день знакомства, угрожал ударить, если он не отвалит. Потом отшил его, когда он ко мне приставал, и бросил в чёрный список после выходных на яхте.

- Удивительный ты человек, - Оскар снова, от души усмехнулся, сунул телефон обратно в карман и вернул на штурвал обе руки. – Ты, если тебе неймётся, мог переспать с принцем, мог со мной, я всегда был готов, но ты переспал с незнакомцем на пляже. Чем же ты руководствуешься в своих выборах?

Не обвинял, не сокрушался. Он – веселился.

- Определённо не расчётом, - ответил Том. – Больше подходит слово «идиотизм».

- Мне нравится, когда ты подходишь к самокритике с иронией, - Шулейман обнял его одной рукой за плечи, подтянув к себе. – Но, скажи, как ты это делаешь? Как минимум три весьма влиятельных человека, один из которых уже не с нами, я об Эванесе, захотели тебя. А, нет, четыре, забыл того мужчину из Брунея, Хай, кажется.

- Я ничего не делаю.

Том искренне не понимал, чем привлекает таких людей. Чтобы понять, что делает, нужно сначала ответить на старый вопрос: что же в нём нашёл Оскар? Шулейман отпустил его, сосредотачиваясь на взятии курса. Том помолчал, топчась около Оскара, который чертовски хорошо выглядел в уверенных движениях за штурвалом, и тронул его за локоть:

- Оскар?

Шулейман издал вопросительный звук и повернул к нему голову.

- Спасибо за этот вечер, - искренне сказал Том. – Теперь я убедился, что мне нравятся морские прогулки.

Добравшись до берега, они доехали до Томиного дома, вышли из машины и по новой традиции встали друг напротив друга.

- Знаешь, что может сделать этот вечер ещё лучше? – произнёс Том чуть несмело, с улыбкой на губах. – Поцелуй меня.

Оскар поцеловал, коротко, нежно, взяв его лицо в ладони. И сказал:

- До встречи сегодня.

Счастливо улыбаясь в его всё ещё близкие губы, Том ответил:

- Мне так больше нравится, чем «до завтра».

Глава 21

Вдоль по коже тянется его рука,

Незаметно, тихо и едва дыша.

Открываешь тяжелые веки.

Оставляя свой взгляд.

Макс Барских, Глаза-убийцы©

В субботу встретились раньше обычного, в пять, и отправились на обещанную экскурсию по достопримечательностям города, о чём Том узнал только в пути. Том бы отказался, не хотел обременять Оскара, и казалось странным, что такой человек, как Оскар, выступает в роли экскурсовода, но похоже, что его мнения не спрашивали. Потому Том выдохнул и согласился на то, что было ему интересно, хотя и волнительно по указанным причинам.

Первая остановка – Нотр-дам-де-Нис, что в центре города, на улице Жана Медсана. И как Том умудрился ни разу не пройти мимо неё во время многочисленных прогулок, или проходил мимо и не замечал? Данный вопросом Том задавался и не находил ответа, через окно машины глядя на базилику, которую весьма сложно спутать с каким-нибудь обычным зданием. Сочетание белого и золота в экстерьере церкви выглядело… как и всё в Ницце – с налётом роскоши, которой в городе пропитано почти всё.

Характерный фасад в традициях неоготики производил впечатление. Но куда больше впечатляли внутренности церкви, куда они с Оскаром зашли. И снаружи базилика не выглядела маленькой, но внутри… Внутри она казалась в три раза больше. Приглушённый свет, оттенки карамели, натуральное дерево и камень, камень, камень величественных стен, колон и сводов над головой. Они попали как раз на службу, что ничуть не смущало Шулеймана, в отличие от Тома. Потому что они совсем не одни, что вокруг действие, производящее впечатление таинства, давящего на него, неподготовленного, Том вертел головой украдкой, зажато и затаивал дыхание.

- Мы не вовремя, - шёпотом произнёс Том, планируя пойти на выход, на свет.

- Ерунда, - ответил Оскар. – Пойдём.

Он взял Тома за запястье, увлекая за собой вдоль левой стены, и отпустил, убедившись, что Том следует за ним. Том пошёл, косился на людей на скамьях, ожидая, когда же все взгляды обратятся к ним с порицанием в глазах и немым или не немым вопросом – какого чёрта они здесь шастают? Ему казалось не очень-то правильным гулять по церкви, когда народ, которому это важно, слушает службу. Оттого чувствовал себя неуютно, что не укрылось от внимания Оскара. Шулейман повернулся к нему и развернул Тома в направлении главной двери:

- Смотри, - он указал рукой на компанию из трёх человек, топчущихся у выхода и любопытно разглядывающих убранство помещения. – Мы не одни пришли посмотреть. Видишь? Нотр-дам-де-Нис – достопримечательность, что равно – популярное у туристов место, сюда много кто заходит из интереса. Да и в любую церковь можно зайти просто так, и никто не осудит, на то она и церковь. Есть только одно правило, так, правило приличий – не мешать.

Том его услышал, понял, избавляясь от засевшего в теле напряжения от переживаний. Но повернул к Оскару голову и шёпотом спросил:

- Почему ты решил, что я из-за этого переживаю?

- Потому что ты сказал, что мы не вовремя, и хотел сбежать.

- Да, логично, - сказал Том и потупил взгляд.

Теперь почувствовал себя глупо от того, что забыл о собственных словах и из беззлобной вредности пытался предъявить Оскару, что он на него лишнюю тревогу навешивает, в чём потерпел стремительное закономерное поражение. Они двинулись дальше. Шулейман поднял руку в приветственном жесте в сторону ведущего службу священнослужителя. Мужчина в рясе не ответил ему тем же, но остановил на них взгляд, показывая уважительное узнавание.

- Ты его знаешь? – удивлённо прошептал Том, догнав Оскара.

- Я знаю всех более или менее значимых людей. И все знают меня.

В который раз Том подумал, какой удивительный билет вытянул – быть с человеком, который с ноги может открыть любую дверь. Оскар та самая пресловутая каменная стена, за которой даже такой тревожный человек как Том может быть спокоен. Наглая, самоуверенная и чертовски обаятельная в своих манерах стена.

Отдельного слова заслуживали витражи, в которых, если не обманывает игра света, преобладал лазурно-голубой цвет. Очень символично – Лазурный берег, лазурный цвет в витражах самой большой и знаменитой церкви Ниццы. Тому нравилось – витражи, но не атмосфера, которая по-прежнему давила, несмотря на то, что успокоился в своих волнениях о том, что о них подумают. Давящего ощущения добавляла органная музыка, вибрацией проходящая через тело. Тому и раньше доводилось бывать в базиликах и соборах, во время медового месяца они посмотрели немало достопримечательностей в разных странах, в том числе религиозных мест. Но тогда он заранее знал, куда они отправятся, и прибывал в восторженно-воодушевлённом состоянии туриста, а сейчас… Сейчас по-другому.

Репродукцию «Святого семейства» Бартоломе Мурильо, которой также знаменита базилика Нотр-дам-де-Нис, Том не оценил. Но с интересом слушал, что Оскар о ней рассказывал. По окончанию службы, завершившейся через сорок минут после их прихода, к ним подошёл тот самый священнослужитель, которого Оскар приветствовал, и Шулейман попросил его открыть несколько дверей, не предназначенных для посторонних. Им открыли, ненавязчиво сопровождая до порога. И Том затаил дыхание, но уже от восхищения, с высоты одной из башен взирая на город через мозаичное стекло, в котором играл закат.

- Можно я сфотографирую? – Том обернулся к Оскару, спрашивая с восторженным придыханием.

Получив разрешение, он схватился за камеру, которой не было на шее, расстроился, но не уныл. Вытащив из кармана телефон, Том направил камеру на витражное окно, щёлкнул пару кадров. И, будто почувствовав внутренний зов, обернулся к Оскару. Он стоял позади, ближе к открытой двери, скрестив на груди руки, и до его ног почти доходил стелящийся по полу закат, в цветном свете которого медленно танцевали пылинки. Давно Том не видел ничего настолько красивого.

- Можно? – Том робко, с затаённым упоением, какого не испытывал перед Богом, находясь в святых стенах, приподнял телефон, спрашивая разрешения на фотографию.

Шулейман усмехнулся и дал согласие. В кадр попадал священнослужитель, тихой чёрной тенью ожидающий их за порогом.

- Извините, вас, наверное, нельзя фотографировать? – Том обратился к мужчине. – Вы не могли бы немного отойти?

Том сделал одну фотографию, вторую, третью, командуя, подойти ли Оскару ближе, остановиться, повернуться. Сам начал подходить, глядя на Оскара через экран, забыв снимать, пока не оказался вплотную. Медленно опустил телефон, убирая единственную преграду между ними. Губы шевельнулись, но с них не слетело ни звука. Том больше всего на свете хотел поцеловать и не видел ничего за пределами очертаний Оскара. Сейчас это единственное желание, единственная мысль в голове, где слышно эхо глухо ухающего сердца. Но целоваться в этих стенах, наверное, нельзя. Точно не следует.

- Пойдём на выход? – спросил Шулейман, с лёгким изгибом ухмылки вглядываясь в глаза Тома, видимо, верно прочтя в них всё.

Том кивнул, одновременно сглатывая. Руки задрожали от предвкушения, закололо волнением, потому что они давно не были близки; потому что так сильно хотелось хоть чего-то, хоть как-то. Они вышли на улицу и сели в машину. Закрыв за собой дверцу, Том потянулся к Оскару за отсроченным поцелуем.

- Едем дальше, - Шулейман положил ладонь на рычаг коробки передач, прежде чем Том успел через неё перегнуться, и надавил на газ.

Том непонимающе нахмурился. В смысле едем? Он едва не спросил: «К тебе?», но затолкал вопрос обратно в горло. Не надо спрашивать. В ожидании действительно что-то есть, очень-очень есть. Но если томящее, разогревающее ожидание продлится долго, Том сгорит раньше, чем Оскар к нему прикоснётся.

Том облизнул пылающие негодованием от нехватки ласки губы, и взгляд зацепился за руку Оскара, снова держащую рычаг. Это весьма кое на что похоже, у него впервые возникла такая ассоциация. На этой мысли и картине Том и залип. Потом встрепенулся, напомнил себе, что не озабоченный, хотя бы не надо это показывать. Закинул ногу на ногу и отвернулся к окну, пытаясь переключиться на созерцание красот знакомого города, который открывался ему с новых сторон.

Восемь дней. Восемь дней у него не было секса, а по ощущениям – вечность. Сложно не думать об этом, когда всё тело настроено на Оскара, как магнитная стрелка на север, и некоторые его части реагируют с особенным интересом. Невозможно не хотеть. В штанах неудобно, но идея поправить себя никогда не приходила Тому в голову. Остаётся ждать и надеяться, что тело успокоится раньше, чем они прибудут к месту назначения, если им не будет дом одного из них. Пропуская через призму своего нынешнего состояния воспоминания, что год и четыре месяца прожил без секса и без разрядки, поскольку сам к себе не прикасался, Том не понимал и ужасался, как он так смог, как выдержал и даже не вспоминал, что чего-то в жизни не хватает. С Оскаром рядом его выдержка плавилась и переплавлялась в захватывающее контроль вожделение.

Шулейман всё видел, но вида не подавал. Такие страдания Тома доставляли ему колоссальное удовольствие. Вторая остановка – Нотр-Дам-дю-Порт.

-…Она же церковь Непорочного зачатия, - сказал Оскар в справочном сообщении о месте, напротив которого они остановились.

Том повернул голову к окну, окинул взглядом строение, разительно отличающееся от предыдущего, оно напоминало храмы Древней Греции. Том видел такие на картинках в книге, оставшейся от хозяйки дома, в котором они с Феликсом жили. Потом она куда-то исчезла, или он потерял интерес, точно не помнил.

- Зайдём? – Оскар вопросительно посмотрел на Тома.

Том хотел отказаться, но Шулейман, не дожидаясь его ответа, сам принял решение:

- Зайдём, - сказал и вышел из автомобиля, захлопнув дверцу.

Тому ничего не оставалось, кроме как последовать его примеру и пойти с ним к дверям собора. Внутри, в отличие от Нотр-дам-де-Нис, не наблюдалось толпы, на первый взгляд собор был пуст, на второй взгляд – здесь находились немногочисленные люди, работники церкви.

- Однажды, когда ещё жил в Париже, я ночью залез в церковь, - поделился Шулейман. – Перелез через забор, а дверь, как оказалось, не запирали на ночь – начали после того случая, - он посмеялся, глянул на Тома. – На момент прибытия полиции я сидел, закинув ноги на спинку впереди стоящей скамьи, и курил сигару.

- Какой ужас, - выговорил Том с шокированной улыбкой.

Он был бесконечно далёк от любой религии, но даже ему поступок Оскара казался богохульством, конкретно концовка – с ногами и сигарой.

- Зачем ты это сделал? – спросил Том, но не осуждал ни тоном, ни взглядом, он просто в очередной раз поразился деяниям Оскара.

Шулейман пожал плечами:

- Захотелось.

Том прошёлся по небольшому участку помещения, любопытно разглядывая обстановку, и перевёл взгляд к Оскару с вопросом:

- Почему «Непорочного зачатия»? Это в смысле в браке?

Логика Тома проста. Несмотря на отдалённость от религий, он знал, что церковь вроде как осуждает сексуальные отношения до брака, зовёт их грехом, пороком. Стало быть, непорочное – это в браке. Шулейман тоже посмотрел на Тома:

- Ты шутишь? – Оскар всерьёз не мог поверить, что Том настолько несведущ.

- Нет, - ответил Том, не видя в его вопросе подвоха, намекающего, что где-то в его, Тома, суждениях ошибка. – Секс до брака – грех, значит, деторождение тоже. Значит, непорочное зачатие – это в браке. Верно?

Логика умозаключения определённо присутствует. Но, как это часто бывало, завела она Тома не туда. Оценив уровень его познаний и нестандартную логику, Шулейман решил провести Тому опрос себе на потеху.

- Кто такой Иисус?

- Бог, - Том ответил без сомнений.

- А Сын Божий кто?

- Сын? – Том удивился. – У него был сын?

- Согласно христианству, да.

Том задумался, отведя взгляд, и пришёл к ещё одному умозаключению, которое озвучил:

- Это тот, кто родился в результате непорочного зачатия, в честь которого назван собор? Я не знаю его имени, - он покачал головой.

Гениально, просто гениально. Опять – логика присутствует, причём верная и чёткая, но – всё мимо. Наблюдать за логикой Тома большое удовольствие, он как ребёнок, дети тоже могут объяснить всё на свете, но неправильно. Но дети заблуждаются, потому что в большинстве своём глупые, что нормально в силу возраста, а Том – это Том.

Шулейман подвёл Тома к статуе Богородицы и указал на неё ладонью:

- Кто это?

- Женщина. – Том помолчал, припоминая женщин из религии, и вспомнил только одну, о которой что-то слышал. – Дева Мария.

- Чем она известна?

- Она? – Том обвёл статую взглядом и повернулся к Оскару. – Она богиня.

Вот так внезапно в христианстве появилась богиня, и это в стенах собора. Шулейман прислонился спиной к стене и скрестил руки на груди, задал новый вопрос:

- Кто такой Будда?

- Это я знаю! – Том обрадовался, что тут ему даже думать не надо. – Это индийский бог. Ещё есть Кр… Кришна, Вишну и какая-то злая женщина.

«Какая-то злая женщина» Оскара убила, хотя он и понял, что Том явно имеет в виду Кали, богиню в индуизме. Ему стоило большого труда сдерживать смех.

- Кто такой Мухаммед? – спросил Шулейман.

- Кто? – переспросил Том.

- Мухаммед. Кто он в исламе?

Том вновь задумался, начал рассуждать вслух:

- Он точно не бог, бога у них зовут Аллахом. Кажется, так. Понятия не имею, кто такой Мухаммед, это арабское имя.

- Мухаммед пророк, его почитают как создателя ислама. Ему бог надиктовал текст, из которого впоследствии был составлен Коран, Священная книга мусульман, - Оскар дал пояснение, чтобы посмотреть, что Том на это скажет.

И Том сказал, не обманул ожидания и переплюнул их:

- То есть если сейчас кто-то скажет, что с ним бог говорит, его назовут сумасшедшим и закроют в клинике, а он пророк? – возмутился Том. – Странно как-то и нечестно. Кто сказал, что он говорил правду? Я тоже могу написать какие-то предписания, которым якобы надо следовать, например, что по четвергам престало ходить только по правой стороне улицы.

Сдерживать смех становилось всё сложнее, мышцы вокруг рта дёргало. Надо заканчивать, поскольку самообладания надолго не хватит. Но прежде Оскар подкинул Тому ещё один вопрос:

- Как зовут бога в иудаизме? К слову, его имя нельзя называть, но ты не иудей и не верующий, так что можно.

- Нельзя называть? Как Волан-де-Морта?

Шулейман перестал давить улыбку, ответил:

- Если ты так скажешь верующему или, что хуже, ортодоксальному иудею, получишь Торой по лбу.

- Ты же сказал, что имя нельзя называть. Я других таких не знаю, - Том упорно не замечал в своих словах ничего из ряда вон.

- Дважды получишь, - заключил Шулейман и вернулся к вопросу. – Ладно. Так что с именем?

- Откуда мне знать, как его зовут? – Том в недоумении всплеснул руками. – Он разве не тот же, что в христианстве? Я думал, иудейство – часть христианства.

- Нет, оно не часть.

- Тогда могу предположить, что бога зовут Иуда.

На этом Шулейман не выдержал, закрыл ладонью лицо, потёр, глухо посмеиваясь в основание пятерни, и затем согнулся в приступе полноценного, отпущенного на волю смеха, рикошетом отлетающего от стен собора. Том молча наблюдал за ним, не понимая причины хохота.

- Итак, правильные ответы, - отсмеявшись, Шулейман посмотрел на Том. – Абсолютный Бог в христианстве – не Иисус, а Бог Отец. Иисус – его сын, Сын Божий. Дева Мария, она же Богородица – его мать. Есть два понятия непорочного зачатия – зачатие Девы Марии и, собственно, Иисуса Христа, никакого отношения к браку оба они не имеют. В первом случае Мария была зачата от обычных родителей, но не унаследовала первородный грех, а во втором, согласно преданию, имело место бессеменное зачатие, то есть без полового акта. Об индийских божествах говорить не буду, о них ты на удивление знаешь больше других. Мухаммед – пророк, как я и сказал, возможно, сумасшедший, возможно, его и не было, сейчас уже никто не скажет. Аллах – Аллах. И, наконец, иудаизм. Бог в нём – Яхве, и иудаизм древнее христианства. Никогда не поверю, что Джерри всего этого не знает, хотя бы без подробностей, - он всё ещё говорил весело, усмехнулся в конце.

Утрамбовав в голове полученную информацию, которая много нового открыла, Том ответил:

- Думаю, Джерри знает. Но я не всегда пользуюсь его знаниями. Когда только случилось, шло объединение, его знания прикрепились к моим и автоматически всплывали, когда было нужно. Но теперь, давно уже, я могу пользоваться ими, а могу нет. Странно звучит, да? – Том неуверенно поскрёб пальцем висок, взглянул на Оскара.

- Скорее, интересно, - сказал тот. – Типа у тебя в голове дополнительный блок памяти в виде архива.

- Да, именно так! – воскликнул Том, воодушевившись на продолжение темы выраженным в заинтересованности одобрением. – Я вижу это так, - он размашисто жестикулировал, обрисовывая своё видение, - как будто у меня в голове тонкая проницаемая стенка, через которую я и Джерри можем что-то брать друг у друга, а при желании можем чётко разграничивать «моё» и «его». Раньше так было только у Джерри, он имел свой опыт и мой опыт и мог применять моё к себе или рассматривать отдельно. С некоторых пор я предпочитаю не пользоваться его опытом. Я же получил знания, навыки, умения как по щелчку пальцев, это круто, конечно, как будто открытие доступа к информационному полю в фантастических историях. Но я получил их в готовом виде, результат, а не процесс, - Том перешёл на спокойный тон, окрашенный серьёзностью с едва различимой толикой непонятной грусти. – Лучше получать свой опыт, самому открывать новое, учиться.

- Согласен с тобой, - Шулейман приобнял Тома за талию. – Мне нравится возможность учить тебя чему-то новому, чего ты не знаешь. Ты мило тупишь.

Глядя ему в лицо, Том вздёрнул бровь:

- Нравится чувствовать себя ещё более умным на моём глупом фоне? – обвинял без обиды, с налётом лукавства.

- Нравится, - ответил Оскар с ухмылкой, наклонившись ближе к его лицу. – Даже моей самооценке приятны такие вещи.

Том открыл рот, намереваясь по-доброму назвать его сволочью, но руки Оскара оплели за поясницу, притягивая, прижимая к телу нижней частью, что сбило с мысли. И одна его ладонь опустилась ниже, на попу, несильно, словно вальяжно прихватывая всей пятернёй через джинсовую ткань.

- Оскар, не в церкви же, - зашипел Том, напряжённо озираясь в поисках порицания.

Вместо того чтобы проникнуться мыслью, что нельзя распускать руки в святых стенах, и послушаться, Шулейман обеими руками ухватил Тома за ягодицы, приподнимая над полом. Ох, как ощутимо ухватил. Том взвизгнул, упёрся ладонями в плечи Оскара - и замолчал под напором впечатанного в губы поцелуя. Перестал сопротивляться, оставив руки безвольно лежать на плечах Оскара. Шулейман поставил его на пол, целуя, вызывающе наминая ягодицы, чем вжимал Тома бёдрами в свои бёдра, сталкивал их на малой амплитуде.

По окончанию непродолжительного поцелуя Том мог только улыбаться. Этот яркий, дразнящий эпизод убедил, что правило пяти свиданий работает, сегодня они останутся вдвоём за закрытой дверью квартиры к своему общему удовольствию. Потому за ужином в ресторане он предвкушал и мечтательно кусал губы. Да, Оскар прав – ожидание усиливает удовольствие. Они сидят на расстоянии стола, никакого физического контакта, а Том уже готов.

Получив около своего дома томящий, многообещающий поцелуй, от которого внизу живота приятно теплело, Том проявил инициативу:

- Может быть, зайдёшь? На кофе? – предложил с дрожащей полуулыбкой на губах, глядя Оскару в глаза.

Раз у них всё по правилам, решил предложить приемлемый, банальнейший повод для приглашения в дом. Но в сердце, подгоняя пульс, трепетали крупицы страха, что говорит что-то неправильное, нелепое, что может всё испортить.

- Кофе? - Шулейман приглушённо усмехнулся, продолжая обнимать Тома за поясницу. - От кофе я никогда не откажусь.

И отпустил, позволяя Тому пойти к двери, развеивая последние сомнения. Пока поднимались, Том судорожно соображал, осталась ли у него смазка, не надо ли ему в ванную. Хотя был готов без смазки, и без подготовки, и без кровати. Ключ повернулся в замке, щёлкнул механизм, отпирая дверь. Том разулся, на секунды упустив Оскара из виду, и удивился, увидев, что он ушёл на кухню. Проследовал за ним в комнату, где Шулейман сидел за столом, вальяжно откинувшись на спинку стула. Недоумение в Томе крепло и ширилось.

- Оскар, почему ты на кухне?

- Пить кофе можно везде, но вряд ли ты сможешь сварить его где-то кроме кухни, - отозвался Шулейман.

- Кофе? – глупо переспросил Том, окончательно запутываясь в ситуации.

Оскар же не мог не понять, что кофе лишь предлог? Конечно не мог, если даже Том знает, что этими словами вуалируют предложение заняться сексом. Тем временем Шулейман не подавал никаких признаков, что согласился вовсе не на распитие бодрящего напитка, и спокойно и выжидающе смотрел на Тома.

- Да. Ты обещал мне кофе, - ответил Оскар. - Приступишь к приготовлению?

Том дважды хлопнул ресницами, нахмурился, мотнул головой. Что происходит?

- Ты же понимаешь, что кофе – это не кофе? – спросил он прямо.

- А что? – Шулейман приподнял брови, не сводя с Тома внимательного взгляда.

- Ты знаешь. Даже я знаю.

- Поясни. Наши понятия могут не совпадать.

Том набрал в лёгкие воздуха и ответил:

- Секс. Я пригласил тебя, чтобы заняться сексом. У нас пятое свидание, уже можно, ты хочешь этого и намекал, и я тоже хочу. А кофе – предлог, у нас же сейчас всё по правилам.

- Ах, вот оно что, - Оскар коротко посмеялся под нос, скрестил руки на груди. – Такие приёмы неожиданны от тебя. Но я соглашался только на кофе. Спать с тобой сегодня я не буду.

Он лукавил, прекрасно понял с самого начала, что имел в виду Том, зазывая его «на кофе», но решил поиграть. Лицо Тома вытянулось, помрачнело.

- Почему ты не хочешь? Это из-за того, что у меня секс был неделю назад, типа мне не надо и чтобы наказать меня? – из томного состояния и последовавшей за ним растерянности Том резко перекинулся в злость, сверлящую из черноты зрачков, резкими движениями размахивал руками. – Что я снова достался тебе «нечистым»?!

К злости примешалась горечь, от которой обиженно раздувались ноздри; Том сверлил Оскара взглядом, на его лице отражалось напряжение, прочертившее излом между бровей. Вместо ответа на его эмоциональный выпад, Шулейман, обдавая непробиваемой невозмутимостью, как холодным ветром, поднял указательный палец, говоря:

- Раз.

- Что «раз»? – не понял Том, хмурясь сильнее.

- Два, - Оскар отогнул второй палец.

- О чём ты?! – Том начинал беситься от непонимания, от его спокойствия.

- Три, - через паузу сказал Шулейман и поманил Тома к себе: - Подойди.

С хмурым, мрачным лицом, но Том послушался, подошёл. И не успел сориентироваться в следующих мгновениях, в которых всё разворачивалось стремительно. Шулейман схватил его, одновременно вставая со стула, и нагнул на стол. И сильно шлёпнул по заднице. Том вскрикнул от неожиданности. Боль тоже пришла, но она тонула в превалирующем изумлении от того, что Оскар снова делает это, снова его шлёпает.

- Что я тебе говорил? – произнёс Оскар и, не дожидаясь ответа, обрушил на Тома второй удар ладонью.

Третий, четвёртый… Ткань не скрадывала полностью характерные звуки шлепков. Том вырывался, силился выпрямиться, но его попытки были настолько бестолковыми, что просто сучил ногами по полу. Ладонь больно врезалась в металлические клёпки на задних карманах его джинсов. После полутора десятков шлепков Шулейман сдёрнул с Тома джинсы, узкие штаны вместе с бельём легко съехали с худых бедёр, и он ударил по голому телу, оставив на белой кожей наливающийся цветом отпечаток ладони. Шлепок вышел звучным, звук резким.

Том закусывал губы, против воли вслушиваясь в разносящиеся по комнате хлёсткие звуки его наказания. Это нормально, что его это возбуждает? Ни черта это не нормально. Собственная слабость, унижение, боль, должно быть плохо, а его плохо с противоестественным знаком «+», оно стремительно вытесняет первый негатив. У него кислород в лёгких выгорает, катясь жаром по телу, и внизу живота тяжелее и тяжелее. Горячо, очень горячо, и становится всё более душно.

Прерывистые вздохи сходили за проявление страдания от ударов, но не для самого Тома. Ненормальный, извращенец, думал он о себе, кусая губы. Как можно возбудиться от унизительных, болезненных шлепков по попе? И дело не в том, что он был взведён ещё до того, как они зашли в квартиру; дело в том, что его особенно заводило то, что с ним сейчас делает Оскар. Очередной шлепок – и новая волна жара, заставляющая жмурить глаза от сладости и боли.

Шулейман опустил взгляд к его промежности, покрасневшей от притока крови. Заглянул дальше и…

- Да тебя это реально заводит, - произнёс со смесью хлёсткой насмешки и восторженного удивления.

Том уткнулся лицом в столешницу, полыхая от стыда, потеряв дыхание. Прохлада лакированного дерева не могла остудить оплавляющуюся изнутри кожу. Оскар провёл ладонью по его ягодицам, горячим от побоев. Зад у Тома всё такой же заманчивый – маленький, идеально гладкий, выпуклый в той совершенной для его тела мере, которую не назвать ни плоскостью, ни выдающейся задницей. Золотая середина. В одежде можно и не сказать, что под ней не одни только углы да кости, но если снять тряпки, то весьма сложно удержаться от похотливых мыслей при взгляде на его тыл. У Тома вообще идеальное тело, несмотря на отдалённость от стандартов мужской красоты. Совершенное в своём роде.

Прикосновения к воспалённой коже разгорячили боль, она кольнула через спинной в головной мозг таким же неправильным разрядом. От действий Оскара Том замер, сжался в палящем ощущении стыда и позора, беспомощно и бессмысленно сжал ладони в кулаки. Не дышал, только сердцебиение вибрировало в дерево стола. Огладив, Шулейман шлёпнул Тома по правой ягодице, отчего тот вздрогнул – больно и… Оскар запустил руку Тому под живот, обхватил его горячий, болезненно твёрдый член, собрал пальцами тянущуюся с конца вязкую каплю. И провёл кулаком по длине.

Том не сдержал стона. Закинул голову, прогнул спину, самым честным образом заявляя о своём наслаждении. Шулейман не останавливался, набирал скорость и давление, и Тома оглушил собственный пульс.

- Оскар… Оскар… - выдыхал Том, забыв все иные слова, кроме его имени, даже имя собственное.

Шулейман стоял ближе, чем вплотную. Жёсткий бугор члена, прижатого ширинкой, упирался Тому между ягодиц, натирал грубой джинсовой тканью, раздражал пучки нервов по чувствительной коже, по сфинктеру, сокращающемуся от каждого движения. До искр из глаз. До исступления. Пряжка ремня периодически царапала по копчику. В лихорадочном забытьи Том крутил бёдрами в попытках усилить трение там, где оно необходимо, где оно вышибает мозги навылет. На примитивном, всем понятном языке тела показывал, что и чего ему очень, очень, очень сильно хочется. Жарко, так жарко. Так хорошо, что страшно.

- Оскар…

Том пытался попросить остановиться, пытался сказать, что в противном случае вот-вот взорвётся. Но выходило лишь одно имя на повторе хриплым, задыхающимся голосом. Он может кончить в любой момент, не почувствовать переход от «я сейчас» к «я уже всё», Том сознавал это, насколько ещё мог хоть что-то сознавать, на уровне замыкающихся нервов ощущал и боялся, что всё закончится вдруг, что они не успеют соединиться.

- Оскар, я… Не надо…

Всё-таки смог что-то выговорить, но сам не понимал, что говорит, слова салютом разлетались на буквы по пути от речевого центра ко рту. Том завёл руку назад, непослушными пальцами судорожно начал расстегивать ремень Оскара, без слов говоря – возьми меня, войди в меня. Шулейман перехватил его запястье и заломил руку за спину, надавил. Боль от этого плеснула в нервы, подстёгивая ощущения. Обостряя. Том выгнул шею до предела натяжения жил, зажмурив глаза, стиснув зубы. Почти, уже почти… Нет, надо не так… Сознание закручивалось водоворотом.

Шулейман выпрямил его и развернул к себе лицом, усадил на край стола. Том беспорядочно хватался пальцами за его рубашку:

- Оскар, давай…

Предлагал себя, предлагал продолжить по-настоящему, сверкая больным от возбуждения взглядом, в котором чернь зрачков поглотила весь шоколад.

- Нет, - отрывисто и твёрдо отказал Оскар.

Провёл ладонью по бедру Тома к паху, медленно поднимая взгляд от слежения за своей рукой к его глазам. И вновь обхватил влажный, переполненный кровью член. Подался вперёд и поцеловал в губы властно, жёстко, почти больно. Том интуитивно угадал, что может сделать то же самое и, одной рукой обнимая Оскара за шею, опустил вторую к его ширинке. Расстегнул пуговицу и молнию, запустил ладонь в трусы и, не встретив отпора, взял в кулак толстый ствол, глотая стон. В голове мутилось от нехватки кислорода, но Том физически не мог заставить себя оторваться от губ Оскара. Закидывал голову, когда Оскар целовал его в шею, по-животному смыкал зубы на коже. Синхронно, подстраиваясь под его действия, когда те ещё только зарождались импульсом в голове, словно они слились в единое, слитое паутиной нервных волокон существо, рвущееся к цели.

Финишируя, Том лишь чудом не впился ногтями, и затем, когда захватившее все мышцы тела спазматическое напряжение схлынуло, руки безвольно разжались. Оскар ждал, пока он придёт в себя, пока откроет затуманенные глаза.

- Пойдём в спальню? – Том потянул Оскара за руки, не вставая со стола. – Давай теперь по-настоящему?

Шулейман снова отказал, одним словом, так, что было понятно, что это не обсуждается. И указал взглядом себе вниз:

- Продолжай.

Том тоже опустил взгляд к его торчащему, багровому от степени возбуждения члену с лоснящейся от предэякулята головкой. Облизнув губы, он наклонился с очевидным намерением. Но Шулейман не позволил, сжал пальцы на плечах Тома, останавливая, и разогнул его.

- Нет. В рот ты не возьмёшь.

Оставалось продолжать прежним способом. Как только Том снова, немного неуверенно, сомкнул на нём пальцы в кольцо, Оскар снова впился в его рот поцелуем. От этого момента ему не понадобилось много времени. Чувствуя пульсацию обжигающей плоти в ладони, Том застонал в его рот, сжимая пальцы сильнее.

Губы болели после ожесточённых поцелуев, но то приятная боль. Удивительно, что они не разодрали друг друга до крови. Том сбито дышал, сидя на краю стола, спущенные джинсы с трусами болтались ниже колен. Одежда забрызгана спермой – его, своей, общей?

- Давай теперь…?

Том предлагал одно и то же, забывая об отказах, будто не понимая их смысла. Мозг расплавился, растёкся тёплым киселём и не собирался обратно в способную мыслить субстанцию.

- Мы не будем заниматься сексом, - сказал Оскар.

- Почему? – в глазах Тома, всё таких же бездумных, непонимание и растерянность. – Разве то, что было сейчас, более правильно?

- В нашем случае да, - ответил Шулейман, заправляя себя обратно в трусы и застёгивая джинсы, ремень. – Секс больше обязывает.

Он выдержал паузу, посмотрел на Тома и сказал:

- Я пойду, - Оскар сделал шаг назад. – Кофе перенесём на другой раз.

Оскар ушёл, защёлкнув за собой дверь, а Том остался сидеть голым задом на краю стола, растерянный, лишённый способности складно думать, тщетно пытающийся собрать себя из разлетевшихся лоскутов. Но мысль пришла, одна серьёзная, выведшая из комы. Том спрыгнул со стола, разом, на ходу натягивая штаны с трусами, и побежал к двери.

- Оскар! Подожди, - Том догнал его на первом этаже, у выхода из здания, запыхавшись от резкого рывка в бег. – Мы увидимся завтра? – спросил с трогательной надеждой.

Шулейман остановился, обернулся к нему:

- Увидимся.

Глава 22

Но я играю эту роль,

Как две сестры - любовь и боль -

Живут во мне необъяснимо.

Тебе и небо по плечу,

А я свободы не хочу,

Не оставляй меня, любимый!

Nansi, Sidorov, Numb/Не оставляй меня любимый (Кавер Linkin Park, Виа Гра)©

В воскресенье Том увидел пятую достопримечательность Ниццы – Русское кладбище Кокад, расположенное на западной окраине города. Заодно узнал, почему оно так называется и откуда здесь столько русских, что для них отдельное кладбище отвели, и что много их не только в Ницце, первое по величине русское кладбище находится в Париже, кладбище Ниццы второе после него.

- Они до сих любят Францию, в частности Ниццу, - Шулейман продолжал заданную тему русских в и на французской земле, - перебираются сюда на ПМЖ и портят вид своими кичливыми домами.

- Немцев ты не любишь, русских тоже, - Том с улыбкой поделился наблюдением.

- Это далеко не полный список тех, кого я не люблю, - Оскар усмехнулся, провёл ладонью по рулю. – Вообще, к тем же русским я отношусь нормально, но только не тогда, когда они лезут на мою территорию, это всех касается. Как я когда-то тебе говорил, мне не нравятся современные тенденции глобального переселения и смешения народов, когда выходишь на улицу где-нибудь в Париже, а вокруг арабов больше, чем европейцев.

- То есть арабов ты тоже не любишь?

Шулейман всплеснул руками:

- Чего ты от меня хочешь? Я еврей, мы никого не любим.

Том рассмеялся с его восклицания, склонившись лбом к приборной панели. Для того оно и было.

На территории кладбища, в паре шагов от входа, Том остановился и обхватил себя рукой, обвёл взглядом разнообразные надгробия, часовню с терракотовой черепицей на крыше.

- Странно ходить на кладбище как в музей или какое-то подобное место, - он поделился размышлениями. – Это не то место. Меня не пугают кладбища, даже ночью. Я знаю, что есть и другие кладбища, которые расценивают как достопримечательности. Например, гамбургское кладбище-парк. Ohlsdorfer Friedhof, - глядя перед собой, Том на секунду перешёл на немецкий язык, в его устах звучащий безукоризненно, несмотря на отсутствие практики. – И всё равно… Кладбище – это место вечного покоя и скорби, сюда престало приходить к родным, близким, а не поглазеть.

- Хочешь уйти? – спросил Оскар, внимательно выслушавший его неожиданную речь.

Том затруднялся с ответом. С одной стороны, странно гулять по кладбищу как по парку, ему было интересно на тех двух кладбищах, где бывал, но туда он приходил с конкретной целью. С другой стороны, как-то глупо уходить, раз пришли.

- Нет, давай останемся, - в итоге сказал Том.

Проходя между рядами могил, Том заглядывал в надгробия, читал непривычные сочетания имён, фамилий и того, что, Оскар напомнил, называется отчеством, где оно было указано. Пытался читать данные на языке оригинала, но кириллица ему виделась таким же нечитаемым сочетанием совершенно чуждых символов, как иероглифы. Оскар рассказывал об известных постояльцах кладбища, в том числе о княжне Марине Романовой, провёл небольшой экскурс в печальную историю её менее удачливых родственников из царствовавшего семейства.

Том хмурился, подушечками пальцев водил по выбитым на камне непонятным буквам, словно тактильно мог считать заложенную в них информацию. На этом надгробии не было латинской транскрипции. Шулейман с минуту смотрел на надпись и назвал имя покоящегося под плитой человека:

- Трухачёв Сергей Михайлович, - отдельные слоги, те, что со сложной буквой «ч», он исковеркал, но смысл от этого не пострадал.

- Ты умеешь читать по-русски? – Том изумлённо посмотрел на него.

Если и этого не знал об Оскаре, то вообще кошмар. И много, много, много вопросов к себе – как можно жить рядом с человеком, состоять в отношениях, в браке и не интересоваться им?

- Если напрягусь и далеко не всё могу прочесть, - ответил Шулейман. – Я знаю их алфавит, но складывать буквы в слова – очень сложно.

- Ты знаешь этот сложный алфавит, ты без подсказок, спокойно рассказываешь мне всё, что мог бы рассказать гид, и по жизни ты постоянно говоришь какие-то факты, самые разные. Ты вообще всё на свете знаешь? – Том улыбнулся.

- Определённо не всё, - Шулейман усмехнулся.

- Сложно поверить. Я никогда не встречал настолько эрудированного человека, как ты.

- Рос бы ты в моей среде, тоже блистал эрудицией, - Оскар вновь усмехнулся. – И потом, у меня отличная память, если я что-то слышу, вижу, читаю, то запоминаю это с первого раза, и информация в голове не путается. Мне просто повезло.

- Я бы не назвал это везением. Я могу расширять кругозор, читать, учиться чему-то, меня ничего не сдерживает. Но я этого не делаю. Чтобы быть умным, надо прилагать усилия, помимо того, что нужна мозговая база, которую развивать. Не знаю, мне кажется, что не каждый может быть умным во многих сферах, в принципе умным, это либо дано, либо нет.

Можно было подумать, что Том занимается самоунижением, но он просто рассуждал и признавал факт, что вот он может, но не делает. Возможно, в будущем будет развиваться, были ведь моменты, когда в нём просыпалась охота до нового, когда занимался самосовершенствованием, но сейчас его не назвать человеком, который к чему-то стремится.

- Получается, тебя можно назвать гением? – Том закончил этим вопросом, посмотрев на Оскара. – С такой-то памятью и эрудицией.

- Я не гений, - возразил тот, - и рад этому. Быть гением обременительно, и они всегда какие-то чудики.

- Не могу вспомнить, чтобы ты хоть чего-то не знал, - Том никак не мог успокоиться и говорил без намёка на зависть или недовольство, что по части ума тоже второй и последний в их паре.

- Такое есть.

- Чего ты не знаешь? – Том любопытно взглянул на Оскара.

- Я не могу сказать, чего не знаю, - Шулейман усмехнулся. – Я же этого не знаю.

Том наклонил голову набок, всё так же заинтересованно глядя на Оскара, раздумывая, и задал вопрос:

- Что такое визир?

- Понятия не имею, - честно ответил Шулейман.

- Это видеоискатель.

- А видеоискатель – это…?

- Окошко, через которое фотограф смотрит на фотографируемый объект, - объяснил Том – и не остановился на одном проверочном вопросе. – Что такое диафрагма?

- Я так понимаю, ты имеешь в виду не ту, которая в человеческом теле? – уточнил Оскар.

- Да. Я спрашиваю о части камеры.

- По аналогии с человеческим телом могу предположить, что диафрагма – загородка внутри камеры, разделяющая части механизма.

Том улыбнулся, покачал головой. Приятно, очень приятно, что может сказать Оскару то, чего он не знает, пускай даже это знания из одной узкой области.

- Диафрагмой называется механизм изменения диаметра отверстия объектива. В объективе есть дырка, которую диафрагма сжимает и разжимает в зависимости от команды, - Том сложил указательный и большой палец в кольцо, сузил просвет до двух миллиметров и расширил, иллюстрируя свои слова. – Диафрагма может быть подвижной или нет, в приличных аппаратах диаметр отверстия регулируется, от него зависит резкость изображения.

- Больше подошло бы слово «сфинктер» в качестве названия, принцип действия тот же, - высказался Шулейман.

- Да, действительно, - согласился Том и вскинул к нему взгляд. – Что на языке фотографов означает «кит»?

- Даже предположить не могу, - Оскар коротко посмеялся. – Это крупный объект съёмки?

Том тоже посмеялся, назвал ответ:

- Кит – это камера с возможностью смены объективов. На мой взгляд, такие модели лучше, чем те, в которых объектив только один, родной. Что ты можешь сказать о многослойном ретушировании?

- Многослойное ретуширование? – переспросил Шулейман. – Логично, что многослойное – это с многими слоями. Дальше объясняй.

Том улыбнулся, прежде чем начать:

- Верно, многослойное ретуширование – это послойная ретушь…

- А одним слоем всё сделать нельзя? – перебив его, спросил Оскар.

Он не очень хорошо себе представлял, что за такие слои изображения, поскольку даже к самой простенькой редакторе фотографий никогда не прибегал, не нуждался в этом, максимум изредка использовал фильтры инсты для придания определённой атмосферы, а там принцип работы бесконечно далёк от профессиональных программ-редакторов.

- Можно, конечно, - ответил Том, убрав ладони в задние карманы джинсов, неглубоко, только пальцами. – Но не нужно. При редактуре на одном слое изображение теряет объём и вместе с тем реалистичность. Выглядит так, будто улучшения нарисовали поверх фото. По сути, ретушь и есть – «нарисованные поверх улучшения», но они не должны быть заметны. Я как-нибудь покажу тебе.

Шулейман кивнул, соглашаясь на урок. Том задавал ещё вопросы, много вопросов и давал разной степени развёрнутости правильные ответы, которых Оскар не знал. Шулейман позволял ему это, даже втянулся в проигрышную для себя игру и узнавание нового, что ему не нужно, никому не нужно, кто не профессиональный фотограф, но почему бы нет. Том всегда преображался, сиял, когда говорил о фотографии, а сейчас, когда имел не выпадавшую прежде возможность быть умным в чём-то, научить, это было особенно заметно. Ему нужно это самоутверждение, к которому подходил без какого-либо злорадства; нужно почувствовать, что в чём-то может быть первым в их паре. Ведь всегда Оскар умный, он учит, а тут Том может блеснуть познаниями, собственными познаниями, что важно, Джерри к ним отношения не имеет, его фотография не интересует, а Том прилагал большие усилия, чтобы стать профессионалом в том, что ему близко, и продолжал учиться и повышать мастерство.

- Да ты реально профессионал своего дела, - Шулейман удивлённо усмехнулся.

Что Том хорош в фотографии, Оскар знал, но не ожидал, что он настолько подкован в теории. Том даже не задумывался над объяснениями, разве что там, где, видимо, подбирал слова, которые будут понятны далёкому от данной сферы деятельности человеку.

- Хоть в чём-то, - Том опустил голову и ковырял мыском туфли мелкий гравий насыпки могилы, выходящий за оградку. – Но если ты завалишь меня терминами из своей области, я снова почувствую себя ограниченным и глупым.

- Думаю, в психиатрии ты тоже разбираешься, - Оскар улыбнулся и обнял его одной рукой за талию, притянув боком к своему боку.

- Я не о ней, а о бизнесе. Или как правильно назвать то, чем ты занимаешься, - отвечал Том, всё так же глядя вниз. – И в психиатрии ты тоже разбираешься явно лучше меня. Ты учился, а я болею, у нас, так сказать, разная база, - он усмехнулся, мельком подняв взгляд к Оскару, провёл зубами по нижней губе.

Шулейман взял его пальцами за подбородок, заставляя поднять лицо, и произнёс приглушённым голосом:

- Шизотипическое расстройство личности – это…?

Томный бархатный тон в связке с таким вопросом смотрелся смешно. Том улыбнулся, качнул головой:

- Не могу дать определение. Вот видишь.

Оскар продолжал его обнимать. Том чувствовал его тепло, в котором хотелось оставаться всегда, вновь куснул губу и, свергая светлой игривостью в глазах, сказал:

- Как думаешь, будет очень неуважительно по отношению к покойникам, если я тебя поцелую?

Захотел этого очень-очень, оказавшись близко, в поле его притяжения. Шулейман усмехнулся, ответил:

- Думаю, нет. Они тоже были не без греха.

И Том поцеловал, потянулся и коснулся его губ. Принял ответ, ощущая, как руки Оскара обнимают за поясницу. Французские поцелуи в исполнении Оскара – лучшее, что с ним случалось. Том никогда не устанет думать эту мысль.

- Достаточно, - Оскар отстранил его куда скорее, чем хотелось бы Тому. – Иначе нам обоим будет неудобно в штанах.

- Я готов их снять прямо сейчас, - с готовностью сообщил Том.

Шулейман оставил без комментариев его плохо завуалированный намёк, лишь усмехнулся уголком губ, не сводя с Тома взгляда, и взял за руку, уводя дальше. Том не то чтобы рассчитывал, что Оскар заведёт его в дальнюю часть кладбища и уложит на какое-нибудь подходящее надгробие, но мыслишка такая в голове болталась. Очень, очень сомнительная мыслишка, если подумать. Но Том не думал, фильтры совести и стыда в голове временно отказали.

Кладбище они не досмотрели, не заинтересовало оно настолько, чтобы обходить всю территорию. Поскольку оставалось свободное время, посетили ещё одну достопримечательность – Николаевский собор, самый большой в Западной Европе православный храм по оценкам СМИ, что близ бульвара Царевича, на улице Николая II. Оскар разделил достопримечательности по категориям, как он объяснил Тому, вчера соборы, сегодня – связанные с русскими места. На его взгляд, православный храм больше относился ко второй категории.

- Царевич, Николай II… - проговорил Том, когда Оскар обозначил их местоположение. Повернулся к нему с улыбкой. – Я точно все эти годы в Ницце жил? Почему я ничего этого не знал?

- Полагаю, дело в том, что ты не очень-то внимательный. И ты не гулял далеко от центра.

- Да, - Том согласно вздохнул. – Помимо центра я был только в районе, где живёт Марсель, но там нет никаких достопримечательностей, хотя, может, я их просто не видел, и там, где сейчас живу, гулял, но недалеко. Я же ни разу не видел раньше тот собор, куда мы ездили вчера, Нотр-дам-де-Нис, а он в центре! Как? – он всплеснул руками, поражаясь тому, как можно жить в городе и ничего о нём не знать.

На улице Том сфотографировал храм, потом упёр руки в бока, разглядывая сооружение. Обернулся к Оскару:

- Он точь-в-точь как те, которые мы видели в России. Только у тех купола золотые, а у этого цветные, только один золотой.

- Необъяснимая тяга русских к золоту больше, чем у мусульманских женщин, - сказал Шулейман, также взирая на многоцветный храм с внушительным крестом на каждом куполе.

- Есть хоть одна нация, которую ты можешь не оскорбить? – Том вскользь улыбнулся, взглянув на него.

- Я не оскорбляю, а говорю правду. У них реально тяга.

- Наверное, приятно, что эта твоя черта касается не только меня. Забавно слушать, как ты проезжаешься по другим.

- Я не проезжаюсь, - важно повторил Шулейман, не намеренный соглашаться с несправедливым, по его мнению, упрёком. – А то, что я не пылаю любовью ко всему миру – мир этого не достоин.

Том ещё раз оглядел диковинный храм и снова повернулся к Оскару:

- Давай не пойдём внутрь?

- Почему?

- Потому что он православный, а мы относимся к католичеству. То есть ты не относишься, а я да, - Том отвечал не очень уверенно. – Хотя я тоже не отношусь… - опустил глаза, нахмурился, запутываясь в мысли, которую пытался объяснить. - Но к католичеству я явно имею отношение большее, чем к православию, оно же у нас основная религия.

- Боишься, что злые православные люди осудят тебя за вторжение в их храм? – утрировано подытожил Шулейман.

- Вроде того. Мне не кажется правильным сунуться в чужие места, религия же важна для тех, кто верит. Мы же не ходим в мечети, потому что не имеем к той религии никакого отношения.

- Мы не ходим в мечети не поэтому, - поправил Оскар, сощурился. – Ты вообще в курсе, что и католичество, и православие – это христианство?

- В курсе. Но они разные.

- Не очень. Православный человек спокойно может зайти в католический собор, и никто ему слова не скажет. В обратную сторону это тоже должно работать. Либо же ты прав и они злые, - Шулейман усмехнулся.

- Я не говорил, что они злые, я считаю, что с нашей стороны некрасиво заходить туда поглазеть.

Всё-таки зашли. В храме были и другие посетители, в том числе туристы. Том услышал, что компания из пяти человек, четырёх девушек и одного парня, говорит на русском языке, который в своё время вызывал у него интерес, несмотря на грубость, как и носящий его загадочный русский народ, несмотря на то, что счёл его мрачным.

- Смотри, русские! – сказал он громче, чем следовало.

Русские владели французским языком в достаточной степени, чтобы понять обращённое в их адрес восклицание. Обернулись, недовольные тем, что в них тычут пальцем.

- Извините, - Том поднял ладони, испуганно, примирительно улыбаясь. – Вы мне нравитесь.

И поспешил отойти за Оскара. Шулейман закрыл лицо ладонью, посмеиваясь в себя. Потом завёл руку за спину, зацепил Тома, вытащил обратно вперёд.