Читать онлайн
"Проклятие Синь-камня"

Уйду, как и все… Но прежде, чем это случится
Я вернусь, как весной возвращаются птицы.
В страну моих предков, где май будет плыть величаво,
На холмах и в лесах, воскрешая своё ремесло.
Где давно позабыло меня Пичаево, в чашку рубленное село.

Александр Рогачёв, поэт

Марта 2 дня 1728 года, село Преображенское Тонбовского уезда Воронежской губернии

Это с самого начала была грязная работа.

Драгунский капитан Путилов вздохнул, и зло уставился на другой берег реки. Там скакала, гикала и свистела тысячная толпа местных крестьян – мужики, бабы, дети. Наверное, припёрлось всё проклятущее село до последнего засранца. Орали служивым непристойности, потрясали охотничьими ружьями и сайдаками. А некоторые для пущей убедительности – оголяли свои грязные зады.

Вместо отдыха на зимних квартирах, водки и дешёвых девок Иван Васильевич торчал здесь больше месяца. И только несколько дней назад его отряд, наконец, укрепили двумя ротами. С ними капитан собирался взять Преображенское <1> стремительной атакой – важно было успеть до весенней распутицы. Но накатанная санями дорога оказалась перегорожена деревянными надолбами, а быстро обойти их по лесу не получилось. Снега было ещё столько, что лошади утопали в нём по самые уши. Пришлось спешиваться и расшвыривать эту баррикаду.

А потом выяснилось, что супостатами разобраны оба моста, за которыми начиналось село. Посылать разведку вперёд Путилов не захотел – много чести крестьянским олухам. И отсутствие нормальной переправы стало для отряда неприятным сюрпризом. Начиналась весна. Пичаевка уже вскрылась, и течение скребло о тонкий лёд по границам русла. Река была не слишком широка и, видимо, - не глубока. Лезть в холодную воду не хотелось. Но - надо.

- Чего уставились, черти, - заорал капитан на обер-офицеров, растерянно рассматривавших голые заречные задницы. – Слушать приказ!

На другом берегу толпа тоже затихла. Заткнулись даже несколько ворон, круживших над помойными ямами. В этом гробовом молчании Путилов оказался единственным источником звука до самой Морши. А быть может, и до Москвы.

- Именем Государя нашего Петра Алексеевича <2> приказываю, - капитан выждал паузу и послушал скрежет реки. – Выступить в бой против изменников яко против неприятеля. Первая рота – в две шеренги, изготовиться к стрельбе. Вторая рота – форсировать реку верхом. После переправы - рубить воров палашами. Никого не щадить! Да поможет нам Бог!

Путилов посмотрел на вытянувшиеся лица подчинённых и сплюнул красным на снег. После стояния у Ярвикоски <3> капитанский рот постоянно был заполнен кровью. Ужасная болотная вода буквально разворотила десны. Зубы выпадали из них гроздьями, и офицер уже совсем настроился писать рапорт об отставке ввиду возраста и расстройства здоровья. И даже занес перо над бумагой, но в этот момент ему доставили приказ об усмирении этих (мать их) крепостных генерал-майора Сенявина <4>. Проиграть свою последнюю баталию Путилов не мог. Пусть это и битва против мужичья.

- Господа, вы не поняли приказа? – осведомился капитан у замешкавшихся офицеров.

- Никак нет, ваш благород… - оберы умчались к своим командам, и порыв ветра унёс остатки их ответа на другой берег.

Толпа по ту сторону водного потока безмолвствовала. И только какая-то валькирия истерично хохотала. Или молилась. А может – и то, и другое сразу.

* * *

- Бабы в Преображенском что надо, хоть и всё до одной - гадюки подколодные, - докладывал Путилову знаток этих мест поручик Романовский в последний вечер перед выходом с зимних квартир.

- Уверены, Андрей Иванович? - уточнил капитан. - А то у вас после Чухони все русские бабы - что надо.

- Согласен, после чухонских хуторов любая гадюка – принцесса, - парировал поручик. – Но, честное благородное, здесь не тот случай. Поверьте, Иван Васильевич, стороннику настоящей и чистой любви без сословных предрассудков.

- Отлично. Будет ребятам хоть какая-то радость в этом Богом забытом месте, - резюмировал Путилов, и опрокинул в рот полную чарку. – Сословные предрассудки – долой!

Во время их первого неудачного налёта на Преображенское пичаевские валькирии показали себя во всей красе, чуть заживо не поджарив капитана с поручиком в запертой избе.

- Большая и чистая любовь, - капитан снова сплюнул и махнул в направлении реки бойцам, готовым к наступлению.

* * *

Отряд занимал высокий правый берег. Здесь находилась прекрасная позиция для обстрела низины, но спускаться на лошадях к воде было не совсем сподручно. Пока драгуны соображали, как лучше… Пока принуждали своих коней, которые били копытами ледяную корку и никак не верили, что их тащат в эту стылую муть… В общем, с началом атаки и с погружением в реку вышла заминка. И когда она, как казалось, уже разрешилась, из прибрежных кустов полыхнуло. Били метко и наверняка – опытные и хладнокровные сволочи. Несколько бойцов рухнули в воду, по течению заструилась кровь.

Капитан развернулся к шеренгам прикрытия и недоуменно развёл руками. Шеренги ещё немного посомневались, и выдавили из себя два залпа по толпе. Веселье закончилось, началась бойня. Люди в панике ринулись вглубь села – прямо по окровавленным телам убитых и умирающих.

Хотя бежали не все. Несколько десятков самых отчаянных мужиков – видимо, заранее выбранных для битвы, - не дрогнули, и принялись охаживать вылезающих из воды и продрогших военных цепами и дубинами. К ним присоединись даже несколько особенно злобных баб с вилами. Бойцы, не ожидавшие такого отпора, придержали коней, и в некоторых животных тут же вонзились стрелы.

- Бей иродов, - визжали разгорячённые крестьянки, размахивая своими самодельными орудиями.

- Сами вы ироды. Супротив самово емператора <5> прёте, - возмущались служивые, падая в реку.

Казалось, кавалерийская атака захлебнулась. Но в этот момент другой эскадрон, который до этого вёл стрельбу с высокого берега, переправился выше по течению и с обнажёнными палашами врубился во фланг группе сопротивления. Ну как во фланг… Никакого построения у мужиков на берегу на самом деле не было. Ведь путиловскому отряду противостояли простолюдины – без воинской выучки и нормального командования. Конечно, многие были профессиональными ворами, которые умели и любили убивать. Но силы оказались неравны, и местные в страхе рассеялись. А вошедшие в боевой раж кавалеристы продолжали рубить противника, и палить в удаляющиеся крестьянские задницы.

Доскакавшие до первых домов драгуны получили в свои головы град камней, и в ответ принялись метать через изгороди гранаты. Вся округа наполнилась грохотом, над избами взвились тучи пыли – сначала серой, а потом – чёрной, когда загорелся всякий крестьянский хлам. Вороны в безысходном отчаянии метались по небу, на колокольне ударили в набат. Этот звон, как оказалось, стал последней каплей в чаше безумия, обуявшей людей Путилова. Именно тогда военные переступили грань, отделявшую рейд по наведению порядка от мародёрского набега.

Капитан никогда не видел своих бойцов в таком состоянии. Они и раньше брали неприятельские города и деревни, жгли и насиловали, но нигде не действовали с таким остервенением как в Преображенском. Драгуны, словно всадники Апокалипсиса, вламывались в крестьянские дворы, а потом стреляли и били штыками всё, что двигалось – от беременных женщин до молочных телят. Такую бессмысленную жестокость нельзя было объяснить только лишь хилым сопротивлением, которое обыватели оказали в начале штурма. Это была первобытная ярость, прорвавшая наружу под воздействием неких потусторонних сил. Однозначно – бесовских.

* * *

Путилов думал, что его бойцы лишились разума исключительно под влиянием этого треклятого места. В селе стоял храм, народ вроде как считался православным – не сектанты какие-нибудь, и не язычники. И вотчина раньше управлялась монастырской братией <6> – святыми (во всяком случае формально) людьми. Но подьячие, приказчики и воеводы все годы существования Преображенского были завалены жалобами соседей на пичаевцев. Агрессия местных била через край, а село буквально притягивало воров и лихих людей со всей округи.

- Говорят, Преображенское – пристань всех банд Ценского леса <7>. – рассказывал капитану подполковник Реткин, снаряжавший военную экспедицию в дурное село. – Тамошние крестьяне воров укрывают, и сами – воры. Это место совершения всех непотребств, какие только можно вообразить.

- Прямо всех? – не поверил Путилов.

- Конечно. И заметьте, что даже попы там с ворами в сговоре, - вздыхал Кирила Максимович. – Кого только туда не назначали – все сами ворами становятся. Закона не чтят, податей не платят, и все как один - упыри.

- Так чего ж вы раньше не послали туда воинскую команду?

- Раньше монастырь их покрывал. Но теперь это вотчина генерал-майора Сенявина. Он им спуску не даст. И вам в том приказ – бейте их, пока не выбьете всю дурь.

И капитан бил. Взрывы, крики и ужас, накрывшие село, были ярким тому подтверждением. Набат уже ничего не сообщал и никуда не звал – он рыдал от бессильного бешенства. Какая-то валькирия снова то ли молилась, то ли хохотала на всю улицу. И Путилов подумал, что эту резню пора прекращать. Иначе бойцы перебьют всю собственность генерала, и Сенявин его не похвалит. А пенсион при выходе в отставку капитану был очень нужен, ведь после разорения отца в Новгородском уезде он стал беднее этих (мать их) крестьян. Иван Васильевич досчитал до двенадцати, выбил сапогом ближайшую калитку, и с криком «Отставить!» влетел за ограду.

В дальнем конце двора драгун боролся со щуплой девчонкой – из-под перекошенного платка выбивались тёмные кудри. Фузея стояла у поленницы, но нижегородцу – крепкому парню из пополнения - сейчас было не до неё. Капитан не помнил, как зовут бойца, но всё же решил двинуть ему в морду – за то, что не отреагировал на приказ командира. Путилов начал пересекать двор, но тут к драгуну подобрался хромой юнец и ловко оттёр нападавшего от девчонки. Обиженный нижегородец выхватил из-за пояса плеть, широко размахнулся… И дальше случилась какая-то чертовщина.

Девчушка, и не думавшая бежать, слегка загораживала Путилову обзор, но он чётко видел, как парень зло зыркнул на своего противника, вокруг заколыхалось марево, и драгун рухнул на снег, словно подкошенный, скрючившись в неестественной позе. Не было никаких сомнений, что боец мёртв, причем парень к нему даже не прикасался. Капитан бросил быстрый взгляд на крыши. Но там не было лучников или метателей дротиков, а в теле убитого не торчали никакие посторонние предметы. Выстрелов же во дворе точно не звучало. Офицер похолодел и перекрестился: «Не хватало ещё разбираться здесь с нечистью и чернокнижниками».

Вся история с гибелью нижегородца заняла один миг. На следующем вдохе Путилов долетел до поленницы, схватил бесхозную фузею и засадил колдуну прикладом меж лопаток. Парень, уже развернувшийся было уйти, неуклюже плюхнулся у крыльца, а девка истошно завопила. Капитан развернулся к размазанному телу драгуна, и тут к его горлу подкатил рвотный спазм.

За 28 лет службы ветеран Северной кампании видел горы трупов, сотни оторванных конечностей и кишки, намотанные на копья (ну и всякие другие страсти). Отчего же сейчас его потянуло на сантименты? Ответа этот вопрос Путилов не знал, знал только, что по неизвестным причинам его вывернуло просто до печёнок. Может кровавой слюной поперхнулся? Обессиленный собственными внутренними процессами, Иван Васильевич завалился на колени. В этот момент паренёк громко застонал.

- Ах ты, сука, - подумал капитан, и залил двор новой порцией блевотины.

Это с самого начала была грязная работа.

Авторская сотня примечаний (0)

<1> Село Преображенское или Большое Пичаево – ныне районный центр на севере Тамбовщины у границы с Пензенской областью. Основано в 1701 году на реке Пичаевке за Ценским лесом монахами Солотчинского монастыря. В XVIII веке было известно как Преображенское по имени своего храма. Я стараюсь называть его именно так, чтобы избежать путаницы. Ведь было ещё одно Пичаево – Малое, расположенное в 50 верстах от Большого на другой реке точно с таким же названием. А в 1795 году переселенцы из Преображенского заложили третье Пичаево – на юге губернии в Борисоглебском уезде (сейчас этот населённый пункт причислен к Жердевскому району).

В общем, у меня речь исключительно о том селе, что ныне является столицей Пичаевского района. Деревянный Преображенский храм со временем сгнил, и вместо него с 1871 по 1889 годы по проекту архитектора Константина Андреевича Тона отстроен каменный пятиглавый храм Живоначальной Троицы. Он способен вместить четыре тысячи прихожан одновременно и является одной из самых впечатляющих сельских церквей в Европейской части России. Стоит до сих пор, хоть и послужил в советские времена амбаром.

<2> Пётр II Алексеевич (1715-1730) – внук Петра I, сын убитого цесаревича Алексея Петровича и немецкой принцессы. Вступил на престол в возрасте 11 лет, хотя фактически страной от его имени управлял Верховный тайный совет. Умер в возрасте 14 лет (согласно официальной версии – от оспы).

Попутно хочу заметить, что, несмотря на присутствие в книжке некоторых исторических лиц, настоящей географии и прочих реальностей, сочинение не является в классическом понимании историческим (хотя это и не альтернативная история). Надеюсь, никому не придёт в голову принимать за таковое рассказ о странном чудотворце. Логика некоторых событий в отдельных случаях принесена мной в жертву художественному вымыслу.

<3> Ярвикоски – река на Карельском перешейке, которую обороняли шведские войска генерала Георга Любеккера в 1712 году во время Северной войны. У шведов была удобная позиция, а русская армия под командованием Фёдора Матвеевича Апраксина, не имея продовольственных запасов для наступления на Гельсингфорс (Хельсинки), не решилась форсировать реку, и вернулась в Выборг.

<4> Ульян Акимович Сенявин (1679—1740) – генерал-майор, один из сподвижников Петра I. Известен как строитель русского флота и глава Канцелярии городовых дел Санкт-Петербурга. Фактически руководил возведением новой столицы и Кронштадта. В 1714 году арестован за махинации с провиантом, но избежал наказания. В 1729 году, уже после смерти первого русского императора, снова обвинён в воровстве, и снова вышел сухим из воды. Правда, вскоре Ульяну Акимовичу пришлось отойти от дел, поскольку его разбил паралич. Последние годы жизни генерал-майор провёл больным, и вне сферы внимания государыни Анны Иоанновны.

<5> Здесь и далее некоторые слова и географические названия атмосферности ради написаны в орфографии первой половины XVIII века. Если, конечно, вообще можно говорить об орфографии в отношении языка, в котором отсутствовал литературный стандарт. На самом деле в те времена писали, как бог на душу положит. Да и в целом язык - и разговорный, и канцелярский - с тех пор изменился столь радикально, что сколько старинных слов в современную книжку ни вставляй, всё равно диалоги в ней будут иметь ничего общего с теми разговорами, которые вели наши предки в 1700-е годы.

<6> Со дня своего основания и до уничтожения монастырских вотчин в 1764 году село Преображенское, Пичаево тож принадлежало Солотчинской мужской обители. Сам монастырь основан в 1390 году набожным князем Олегом Ивановичем, сватом Дмитрия Донского в 20 верстах севернее Переславля-Рязанского. К концу XVII века братия владела землями в Окологороднем, Пониском и Старорязанском станах Переславль-Рязанского уезда, а также в Перевицком стане Зарайского уезда. На них жили более пяти тысяч крепостных (748 дворов).

Поскольку пашен и угодий для прокорма такого количества людей не хватало, в 1700 году монастырь получил от Петра I земли в Тамбовском уезде в дикой степи с липовыми зарослями и сенные покосы в пойменных урочищах за Ценским лесом. На них солотчинскими крестьянами были построены село Преображенское Пичаево тож с деревнями Тюнино, Заречное, Солчино, Егорьевка и посёлком Григорьевский. А также село Архангельское Липовка тож, деревни Питим и Кутли. Они и составили тамбовскую вотчину монастыря. Чуть позже в ней также появились село Красивка и деревня Бадин Угол.

В 1728-1729 годах вотчину пытались передать помещику Ульяну Акимовичу Сенявину, имевшему большие заслуги перед Петром I. Чем это закончилось – читайте в этой книжке. Солотчинский монастырь в 1917 году был закрыт, а в 1994 году – возрождён как Рождества Богородицы женский монастырь.

<7> Ценский лес – крупный природный массив по обоим берегам реки Цны (правобережная часть более обширна) - в XVIII веке располагался в Тамбовском и Шацком уездах. Начинался южнее Тамбова и тянулся на север почти до Шацка, где переходил в не менее грозный и дремучий Кадомский лес. Со времён царя Михаила Фёдоровича Большой Ценский лес считался заповедным – поскольку через него проходила Белгородская засечная чета, и хозяйственная деятельность в её окрестностях была ограничена. В наше время данный лес как единое целое практические прекратил своё существование.