Читать онлайн
"До Рождества"
Она не дошла совсем немного до дома, прижалась к забору и заревела. Ей не было никакого дела до прохожих и их недоумённых взглядов на горько рыдающую молодую женщину, на то, что краска размазывалась дрожащими руками по её лицу и щипала глаза, что солнце начинало садиться, что в тёплом зимнем пальто было жарко, так как весна сменяла зиму оттепелью, что она не купила хлеба, что муж сегодня задержится на работе, что...
Ей было уже всё всё-равно в этом мире и короткий путь из поликлиники до дома охватил всю её прожитую жизнь, от начала до конца, поставив страшную и жирную, как паук, точку в кабинете врача. Ещё в начале зимы она в это не верила, не хотела верить, да и врачи её обнадёживали, говоря об опухоли, как о незлокачественной. Потом её вырезали, а сегодня, после всех послеоперационных обследованиях и анализов, ей обыденно сообщили, что опухоль несла в себе зло и её корни, после удаления, бросились агрессивно пожирать все жизненно-важные органы. Она уже на днях чувствовала свирепую боль, но не хотела верить, что всё конченно...
Дети, ещё не насмотревшиеся на мать за эту неделю, как она была выписана из больницы, подбежали к ней и радостно наперебой заговорили. Больница им в их возрасте казалась чем-то страшным и отталкивающим, и они были рады видеть свою маму дома снова здоровой и весёлой, а не в больничной койке с перебинтованной грудью.
-Мам, ты домашнее задание сейчас будешь проверять, или потом? – Первокласница Маша обхватила её в талии и пыталась кружить. Печальная всё время мама её сильно волновала, и она каждое время придумывала всё новые штучки, чтобы её развеселить.
Девятилетлий Вадим тут же объяснил сестрёнке, что девчёнки учатся в школе хуже пацанов и, разглядев мамино лицо, спросил:
-Мам, ты плакала?
Она, не выдержав двух детских искренних и напуганных теперь её видом взглядов, села на корточки и, обняв их обоих, горько заплакала. Ей не хотелось, очень не хотелось - было страшно и ужасно открываться в чувствах детям - но она не смогла сдержать себя, чувствуя в себе то, от чего уже не спасёшься – смерть...
Дети, наплакавшись вместе с нею, не зная о чём, уже шумно играли в детской, когда домой, задержавшись на работе, пришёл муж. Заявив о себе громким, а сегодня у него это был паравоз: «Ту-ту-ту-у-у.…», он сразу, как всегда, пошёл умываться в ванную. Войдя на кухню, он подошёл к стоящей у плиты жены и, потрепав её с грубой нежностью сзади за плечи, сел за стол.
-Чем ты сегодня накормишь своего мужа? – Врачам он верил даже больше, чем себе самому, и если они сказали, что у его жены после операции всё идёт замечательно, то это было для него истиной, неподдающейся никаким сомнениям. Да и сама послеоперационная рана уже затянулась и всё выглядело здоровым и прочным.
Выздоровление жены внесло в их жизнь новых сил и счастья быть вместе, которые до этого затирались повседневностью, теряясь на крутых поворотах и острых углах житейской суеты. Кода она легла в больницу на операцию и дом опустел без хозяйки, дети остались без матери, а ему стало недоставать чуть ли не половины самого себя, то он понял, как она ему дорога и мила и сколько у него ещё любви к ней есть, которую только надо уметь брать у сердца, помнить о ней и ею дорожить.
Она, не говоря ни слова, застыв в оцепинении у плиты, с опущенной в руках поварёшкой в кастрюле, но которой забыла мешать, молчала, боясь повернуться к нему.
-Надюшь, ты что там застыла? Накладывай, давай. – Он потёр руки и потянулся за остатками вчерашнего хлеба. – М-м-м, - его нос потянул запах дымящейся кастрюли, - у нас сегодня твой любимый борщенский. Не тяни – умру с голода.
Надя вздрогнула и машинально закрутила поварёшку в кастрюле. Дрожь от терзаемого сознанием смерти сердца разнеслась в мгновение по всему телу. Она со стоном выпустила скапливаемый в себе страданиями воздух. Обжигающие не только лицо, но и всю внутренность слёзы катились из глаз и капали, попадая в кипящую с борщём кастрюлю.
Он выскочил из-за стола, прикрыл за собой дверь от детей и развернув её к себе лицом, стал успокаивающе говорить:
-Надь, всё ж прошло, всё позади. Посмотри на меня – я здесь, рядом с тобой. Перестань, успокойся. – Он ничего не знал о её послеоперационном обследовании – она ему об этом не говорила, чтобы не тревожить напрасно.
Оказавшись в его объятиях, она расслабилась окончательно и все её давимые страхом чувства выплеснулись в бессознательную истерику. Уткнувшись лицом в грудь, её плач стал переходить в крики и какие-то ужасные стоны, которые глушились в одежде на его груди, в его сердце. Нет, она не смогла себя сдержать, вынести достойно приговор, сделанный врачами, хотя всегда думала, что она сильная и мужественная женщина, никак те, которые ноются по всяким пустякам! Но она не смогла, не нашла в себе сил устоять на ногах перед финалом жизни! Безапелляционно вторгшаяся в её жизнь смерть, разметавшая все её чувства и надежды, напугала её так, что она потеряла разумный контроль над самой собой. Мысль, что она скоро, совсем скоро навечно расстанется с детьми, с мужем, ещё живыми родителями, с жизнью, и что уже ничего нельзя сделать и изменить, эта мысль, эта страшная, ужасная мысль вызывала в ней безумие, безумие страха страшной действительности.
-Почему я? Почему я-а-а? – Эти слова взрывались в их обоих внутренностях, терзая души обоих, но она знала ответ на них, а он ещё нет, но чувство чего-то страшного стремительно наполняло и его.
-Надя, Наденька, что с тобой? – не переставал он спрашивать, гладя её по спине. – Ты устала, тебе не здоровиться? Плохо, да?
Не в силах больше это слушать, он крепко, насколько мог, прижал её к себе. Она затрепетала и через некоторое время обессиленная немного усполкоилась. Он усадил её на стул и, набрав полный стакан воды, дал ей напиться.
-Серёженька, милый, я скоро умру, совсем скоро! - просто, но с дрожью в голосе сообщила она ему, когда почувствовала, что стала успокаиваться. Сказать это ему было для неё самым страшным, так как это откровение было для неё началом его страданий.
За минуту, которую он простоял посреди кухни без движения, но с бурей внутри себя, он понял, что было в её словах.
-Нет! – выдавил он из себя, но потом набрался сил и спросил: – Ты была у врача?.. Он тебе что-то сказал?
-Да - что если всё будет хорошо, то я ещё проживу до Рождества.
-До какого Рождества, Надя? Я не понимаю!
-До следующего, Серёжа, до следующего, но это только если всё будет хорошо.
Он смотрел на неё опустошаемыми затаившемся с ещё самого первого диагноза в нём страха глазами и не понимал, не хотел понимать, что она говорит.
-Что хорошо? Что хорошо?
-То, что, если рак не сожрёт меня раньше времени.
Глубокий вздох – и ей стало легче, несравненно легче, потому что она открылась любимому человеку, который сможет ей теперь помочь в её беде.
Для Сергея это был самый тяжёлый удар в его жизни, даже похороны матери не смогли сравниться с этим. За этот вечер в нём произошёл надлом и больше уже никто не узнавал в нём весёлого и озорного парня, которым он был. Теперь это был замкнутый и ссутулившийся, словно под тяжёлым грузом, мужчина, смотрящий на окружающий мир через пелену душевной скорби.
Надя не согласилась на вторую и безполезную операцию, которая бы только сократила и так оконченную жизнь - она чувствовала свою болезнь, ощущала в себе её рост и ей уже не надо было говорить, что всё уже безполезно, она сама это знала и чувствовала. Каждый раз, когда лучи солнца зажигали новый день, у неё этот день отнимался, он был не её, он был во власти приближающейся смерти. С каждым днём она всё чаще и чаще ласкала детей, не в силах отказать себе в этом. Это было тяжёлое и мучительное расставание с ними, но такое короткое, словно все дни останавливались в одно мгновение. Сознание обречённости росло в ней и крепло с каждым днём, поэтому ей была очень и очень важна близость со своими самыми близкими ей людьми – с детьми и мужем. Они были её жизнью, её существованием и опекой, её будущей без неё жизнью. Со своей красотой и миловидностью она уже распрощалась, видя в зеркале ни тридцатилетнюю и полную сил и возможностей женщину, а высохшую и съеденую болью и страданиями старуху. Может, про старуху было слишком сказано, но с израненным болезнью телом и душой она казалась себе именно такой – старухой. Но внешность ей перестала быть важной, важна была – жизнь, ещё теплющаяся в ней. Ей хотелось просто – жить. Ведь живут же другие с этой болезнью и годы, почему она должна умереть, так быстро, так страшно? Каждый день для неё был и радостью и тягостью – это всё же была жизнь, но почему потом - смерть?
Дети ушли в школу, а муж ещё не вернулся с работы, теперь он работал только по ночам, сменив работу, чтобы днём быть всегда с нею, но работа была далеко и занимала на дорогу много времени. Она стояла у окна и смотрела туда, где ещё недавно были дети, но скрылись за поворотом. На улице стоял сентябрь. Уже сентябрь.
«До Рождества, до Рождества» – напоминала ей пульсирующая по всему телу, но всё-таки кольющаяся в самое сердце болью болезнь, но она знала, что болезнь её обманывает и до Рождества она не доживёт, и не будет её при таких любимых в их семье свечах, при радующихся и хлопающих в ладоши детишках, когда раскрываются подарки, ни при суетящимся в этот день на кухне муже - её уже больше не будет, она исчезнет, умрёт, уйдёт, но куда?!
Она зажала ладонями стучащие кровью виски и отвернулась от окна – куда она уйдёт? «В землю, в землю...» – это снова боль запела в её теле свою нудную, но дерзкую песню.
«В землю?» - переспросила она себя и потянулась за шприцом с морфием, который научилась колоть сама, так как плоть требовала помощи в борьбе с оглушительной болью. Но решила повременить с лекарством, так как непременно захотела узнать ответ на свой вопрос о смерти. Ей стало это важно, этого требовала проснувшаяся душа. На какую-то минуту ею завладела мысль, что она сошла с ума от бесконечных невыносимых болей, что задумалась о вечности, но это опять была обманщица – сводящая с ума болезнь.
«У меня есть душа, Господи, вечная душа», - обращалась она куда-то далеко, далеко, что вдруг оказалось в её сознании выше всего – и болезни, и жизни, и смерти. Ей внезапно стало легче, и она подумала, что только бы не упустить это прекрасное и возвышенное чувство. «Боже, спасибо тебе, что Ты напонил мне о Себе», - прошептала она и полная счастья, которого уже так давно не испытывала, пошла встречать входящего в квартиру мужа.
-Серёжа, Бог – есть! - сказала она ему по-детски и её неестественные, отражающие боль и болезнь морщины, расправила такая милая улыбка.
-Ты, что Надя – видела Его? – Сергей измученный и всё время с красными глазами от недосыпания, осторожно улыбнулся и обнял её, когда она к нему прижалась.
-А ты не веришь? - прошептала она, гладя его по спине.
-Да, нет, верю, но только Он – очень далеко, наверное, дальше звёзд. – Этот вопрос его, никогда не задумавшегося о вере, ставил в неловкое положение и ему было бы приятнее, если бы тема разговора переменилась.
-Серёж, а ведь Он может быть везде, ты не думал об этом? – Их взгляды встретились, и он увидел в её глазах живые искорки.
-Нет, не думал. – Этот разговор стеснял его всё больше, и он быстро заморгал глазами, отводя от неё свой взгляд.
-Я хотела бы так больше узнать о Боге, Серёжа, я чувствую, что мне чего-то не хватает, чтобы умереть, я боюсь смерти, но уже не телом, а душой. – Она печально вздохнула и пустила его на кухню.
Сергей сел за стол и стал нервно жевать то ли завтрак, то ли обед, то ли ужин – ночная работа его совсем разбила, так как и дома у него не было покоя. Работал он теперь рабочим на огромном чугунолетейном заводе, работа была на износ, он хотел заработать так нужные им сейчас деньги. Эта злая болезнь требует всего – время, смирения, денег, жизни. Сегодня кто-то по некоторым личным шкафчикам раскидал религиозные брошюрки и Сергею попалось евангелие от какого-то Иоанна. Кто-то эту литературу отбросил от себя, кто-то сказал, что сгодится для туалета, а Сергей, повертев в руках книжечку, как-то безсознательно сунул её в карман. Сейчас уголок книжечки торчал из куртки, брошенной на соседний стул.
Жена напугала его своим заявлением о Боге — это слово никогда не произносилось у них в собственном лице, оно было тяжёлым и неудобным. Он посмотрел на жену, облокотившуюся на стол и наблюдавшую за тем, как он ест. Она радовалась ему, радовалась каждой минуте, которую могла с ним быть.
Сергей не выдержал, наклонился к куртке и дал ей Евангелие:
-Это, наверное, для тебя.
Она прижала книжечку к груди и долго улыбалась ему:
-Спасибо, Серёжка, спасибо...
У неё не было времени пробиваться через многие догматы к вере, она даже не знала о таковых, но у неё хватило времени познать живого Бога и ощутить в себе веру ко спасению души. Это было просто, очень просто – когда помнишь о смерти и о её правах на тебя...
Она так и не дождалась Рождества, но поняла всею душой своей, что принесло людям рождение Христа – рождение душ грешников к жизни вечной. Умирая, она говорила Сергею, что она дожила до Рождества – рождества своей души. Он верил ей, не мог не верить, потому что любил, а любовь не лжёт.
Сердобольные женщины ласкали детишек и причитали об умершей и о том - как она оставила бедных детишек? Но дети, жавшиеся друг к другу и к отцу, отвечали, держа и показывая, как сокровище, подаренную им перед смерью матерью Библию: «Она не умерла, она сказала, что она – здесь и всегда будет с нами».
Уйдём ли мы все так – завещая свои души Богу?..
.
ЛитСовет
Только что
