Читать онлайн
"Обратная тяга. Выгорание."
Чистота через ярость, гордость через ненависть, и пусть огонь внутри тебя зажжет всё вокруг!
Воин-философ Дениятос, орден Испивающих душу «Боевые катехизисы»
Задавать вопросы, на которые нет ответов — это как пытаться познать душу, стоящую на перекрестке нерешительности: вы думаете, что это мудрость, а получается лишь цикличность мысли и бытия…
(Автор неизвестен)
«По заслугам проклятых приближай их конец»
Шлюзовая дверь распахнулась, и взору Хильдегад открылся узел управления, к которому губернатор так стремилась. Множество сложных когитаторов занимали почти все помещение, оставляя место разве что для одного-двух человек. Хильдегад вошла внутрь, окруженная призрачными существами, давно ставшими ее надежными спутниками. Закрывая за собой дверь, Хильдегад уже не думала о том, что ей сейчас предстоит сделать. Ее мысли были выше этого. Выше всего, что заботило ее раньше, что казалось для нее значимым и важным. Она готовилась к чему-то намного большему, сопоставимому с полным перерождением, когда, покидая один мир, ты вступаешь в другой, новый, чистый и совершенный. Божество, глас которого теперь неотступно следовал за ней, сказало Хильдегад об этом. И она поверила этому гласу. Закрыв за собой шлюзовую дверь, губернатор коснулась пальцами одной из рун на панели центрального когитатора. С чувственной нежностью ее пальцы прошли по гладкому металлу взад и вперед, прежде чем с силой надавить на него. А потом…
Все и всегда начинается с боли. Рождение и то, что ему предшествует. Все это оттенки боли, которая постепенно переходит в жизнь, заканчиваясь все той же болью. Так было всегда. Так всегда будет. И это случилось с ней. Когда с глухим хлопком мир, что до этого окружал губернатора, навсегда изменился. Она ощутила себя в колыбели, которую начало трясти из стороны в сторону. Тусклый до этого свет полностью потух, оставив Хильдегад в душной содрогающейся пустоте, жар внутри которой нарастал с каждой минутой. В какой-то момент она испытала отчаяние и почти животный страх перед неизбежным. Однако, совершенно внезапно для нее самой, страх этот перерос в экстаз. Ей предстояло «родиться», выбравшись из своей колыбели в огромный мир, чьей погибелью и одновременно создателем она сейчас становилась. От осознания собственной силы из глаз потекли слезы. Они оставляли прохладу и умиротворение на горящих щеках Хильдегад, омывая их и саму ее душу. Губернатор потянулась вперед, чтобы открыть массивную дверь, закрывающую вход. Ее пальцы на память начали выстукивать код снятия блокировки на панели, которую Хильдегад не видела, но осязала.
Наконец, издав скрип, полный ненависти к принудившему ее, дверь медленно поползла в сторону. И Хильдегад, по-прежнему не видя ничего перед собой, сделала несколько неровных шагов вперед. За дверью ее встретил убийственный жар, от которого почти мгновенно выгорели легкие, и такой гул, будто все доменные печи вселенной хором затянули свою надрывную песнь. Хильдегад сделала еще несколько неуверенных шагов, чувствуя, как из-под ног уходит твердь, а потом вдруг поняла, что летит куда-то в пропасть, где леденящий душу озноб сливался огненным вихрем, обуявшем все ее тело. Сознание Хильдегад сжалось до крохотной пульсирующей точки. И лишь спустя вечность оно вновь начало расширяться, постепенно воспринимая то, что происходило вокруг. И, в конце концов, Хильдегад осознала себя распростертой на дне какого-то тоннеля. Превозмогая охватившее ее бессилие, Хильдегад попыталась подтянуться на дрожащих руках в надежде понять, что мешает ей двигаться дальше. А поскольку пот застилал глаза, мешая сосредоточится, Хильдегад больше ориентировалась на слух, чем на расплывающееся зрение. Но, что важно, кроме этого еще на какое-то странное внутреннее ощущение, как будто некое пробудившееся чутье подсказывало ей, куда необходимо перемещаться. Хильдегад почти выбралась из обвалившегося тоннеля, когда поняла, что удушающий жар сменился прохладным бризом. С жадностью втянув носом прохладный воздух, она широко распахнула глаза, наконец-то получив возможность охватить взглядом себя и все вокруг. Сначала она не поняла того, что предстало ее взору. Потому что первым, что Хильдегад увидела, были чуждые восприятию отростки, которыми она цеплялась за бугристую поверхность, подтягиваясь и продвигаясь по тоннелю. Неестественно длинные, почерневшие от огня, они заканчивались несколькими костяными крючьями, каждый из которых состоял из нескольких сегментов, позволяющих менять угол изгиба и захватывать небольшие предметы, смыкаясь на них цепкой хваткой. Затем Хильдегад посмотрела вниз и наконец смогла разглядеть собственное тело. Туловище ее было обтянуто цельнолитым подобием тугого корсета, в который сплавилась кожа и покрывавшие ее ранее ткани. В самом низу его, из-под обуглившихся кружев некогда модного широкого кринолина, торчала неправильно изогнутая, спаянная из двух половинок кость. Более всего напоминающая изуродованный наконечник копья, покрытый подобием тончайшим ворсом нервных окончаний.
От охватившего душу страха, Хильдегад сдавленно вскрикнула тем, что осталось от ее рта. Увидеть собственное лицо она не могла, однако теперь это больше обрадовало ее, чем встревожило. Каким образом она лишилась задних конечностей, а с ними и возможности нормально передвигаться, Хильдегад затруднялась ответить. Впрочем, сейчас это было совершенно несущественно. Важно было другое. Найти способ, как передвигаться дальше. В поисках чего-то подходящего, упорно поползла дальше, с каждым рывком все увереннее выкидывая вперед свои черные отростки-манипуляторы, впиваясь костяными крючьями в плоть тоннеля и подтягивая свою изувеченную плоть, а когда то, что заменяло ей пальцы, коснулось чего-то упругого и скользкого, сконцентрировала свой взгляд на находке, стараясь получше ее рассмотреть.
Два тела, принадлежавшие ранее зеленокожим существам, лежали друг на друге, не подавая ни малейших признаков жизни. Но с помощью какого-то нового, пробудившегося в ней чутья, Хильдегад точно знала, что жизненный послед еще не оставил их мертвые туши. Еще внимание Хильдегад привлекли накаченные крутые бедра этих существ. Их гипертрофированные икры и широкие устойчивые стопы, обутые в грубые прочные башмаки. Они были именно тем, что она искала, и теперь оставалось лишь понять, как заставить эти прекрасные сильные ноги служить ей, чтобы они несли Хильдегад туда, куда она прикажет. Решение пришло внезапно. Так рождается мысль, продиктованная самими инстинктами, убийственная в своей истинности и неотвратимая в исполнении. С хриплым рыком глубочайшей искренней ненависти Хильдегад в рывке развернула свое тело так, чтобы острое лезвие костного копья оказалось у нее спереди. После чего одним мощным, точным движением вонзила его в поясницу мертвого оркоида. Боль, в тот миг пронзившая ее естество, была такой, словно это саму Хильдегад пробили чем-то насквозь. Корчась в агонии, она ощущала, как, вялые до этого, нервные отростки наливаются силой, вытягиваются и растут, впиваясь в безжизненную плоть, подчиняя ее, делая частью ее самой. И когда боль, наконец, утихла, Хильдегад, пошатываясь, поднялась на свои новые ноги. Чтобы, озрив окрест взглядом, полным презрения всему сущему, издать победный вопль существа, только что обретшего бесконечную власть и силу. Даже не оправившись полностью от недавней боли, все еще чувствуя неустойчивость в обретенных ногах, Хильдегад напряглась, позволяя костяному острию вырасти внутри себя. Тужась, она вытолкнула его конец наружу, и пока кровь капала с его острой клиновидной лопасти, нервные отростки уже хищно шевелились, предвкушая новый сегмент тела, которые им предстояло обуздать и с которым они должны были слиться в экстазе бесконечного страдания. Начинаясь с боли, все ею всегда и заканчивается. Начатый цикл повторяется заново, замыкаясь на самом себе. Хильдегад осознала это, обретая новую себя. И, приняв за нерушимую основу, стала безграничной властительницей царства, которое сама же создала. Она стала Хелью.
Пришедшие на смену нестерпимому жару и духоте муки жажды и голода были ужасны. Они изматывали настолько, что Хель готова была начать поедать самое себя. Исходя слюной, она жадно вбирала в себя запахи подземных тоннелей, силясь уловить в них нечто, что смогло бы указать путь к пище. Она хотела есть. И от этого наполовину ослепшие глаза Хель наполнялись влагой, заменившей ей слезы. Когда это происходило, Хель с жадностью слизывала горько-соленые капли, медленно ползущие по щекам. И тогда ее охватывали внутренние спазмы, как будто в слезах ее таился смертельный яд. Дрожь охватывала все ее тело. Такая, что Хель порой с превеликим трудом удавалось удержаться на ногах, которые она теперь воспринимала, как свои собственные. В такие минуты Хель начинала с ненавистью, надеждой и отвращением смотреть на двух существ, которые срослись с ней и теперь источали мерзкий запах прогорклости с легкими нотками испражнений, гниения и плесени. Ах, как Хель мечтала избавиться от них, оставив себе лишь бедра и мускулистые икры. Но время шло. Смрад разложения становился все насыщеннее. И, наконец, так и не найдя себе пропитания, Хель, полностью обессилев, рухнула, распластавшись на дне одной из заброшенных штолен. Но вопреки ожиданиям, она не умерла. Наоборот. В этот момент что-то изменилось у нее внутри, и Хель ощутила, как тело ее начинает питать самое себя. А когда, пролежав в пыли едва ли не целую вечность, она обрела силы вновь подняться, увидела, что ее формы, до этого уродливые, приобрели настоящую красоту. Два оркоида, подарившие ей свои ноги, намертво срослись между собой, пронзенные единым хребтом. От верхних частей их тел, до этого упиравшихся Хель в грудь, осталась только кожа, безвольно свисающая вдоль налившихся невиданной силой бедер. И тогда, насытившаяся до предела, Хель по-настоящему ощутила всю свою неодолимую мощь. Она осознавала, что отныне любая найденная ею жизнь будет питать ее, делая лишь сильнее. От пронзившего все ее естество чувства сатори, Хель раззявила бывший некогда ртом зев и залила все вокруг оглушающим воплем. Неслышимый для обычного слуха, он растекся, проникнув в каждую складку Ферро Сильва, и застыл, увековечивая ее господство. Отныне весь этот мир принадлежал лишь ей, Хель. И никому более.
.
ЛитСовет
Только что
