Читать онлайн
"Молчание Марии"

Молчание Марии.

Руки справляются сами по себе, словно никогда и не принадлежали их владельцу. Мария стоит на кухне и смотрит в окно, лишь изредка поглядывая на свои ладони. Она мнет самое дешевое тесто, которое когда-либо делала в своей жизни. Два стакана кукурузной муки она заливает водой и добавляет щепотку соли (сейчас она очень дорогая). Красные испещренные морщинами руки Марии под слоем муки теряют свой ядовитый оттенок, полученный от долгой ежедневной работы в прачечной горячего цеха. От этого Марии становится не так больно на них смотреть. Для сорокалетней женщины с руками восьмидесятилетней старухи вид стареющих женских ладоней всегда приводит к горестным мыслям. И это еще хорошо, что месяц назад по ее же просьбе она была переведена в цех глажки фабричного белья. Работа еще более утомительная, тоже связана с ожогами и постоянной усталостью в суставах, но зато руки не находятся в агрессивной влажной среде.

Из оформленного круглого куска теста Мария отделяет столовым ножом четыре равных куска. Затем, каждый по очереди, она начинает катать по обсыпанной все той же кукурузной мукой поверхности кухонного стола. В какой-то момент каждый из кусочков теста приобретает почти идеальную шарообразную форму. С неподдельной радостью Мария раскатывает шары из теста деревянной скалкой. С годами деревянный цвет скалки потемнел от влаги, но свою работу она выполняет превосходно.

За окном Мария видит проходящих мимо людей. Многих она знает, а другие просто всегда проходят в одно и то же время. Сегодня воскресенье и она встала пораньше, до пробуждения Ивана. Пока сын будет спать, еще как минимум час, она успеет напечь его любимые воскресные кукурузные лепешки, которые они с сыном потом будут вместе есть, перебирая пальцами и обжигая их еще горячим хлебным мякишем. При мыслях о сыне в сердце Марии всегда что-то сдавливалось, но затем разливалось по всему телу теплотой, наполняя ее мысли радостью. Иван был для Марии тем, что еще заставляло как-то держать себя в руках и продолжать поступательное движение по жизни. Вот и сейчас. Она бы никогда не стала заниматься кулинарией в семь утра, если бы не ее Ванечка.

Кухонные полки, висевшие на стенах, были очень старыми и потрескавшимися от перенесенных когда-то морозов. Но Мария довела их чистоту до совершенства, вымывая их каждую неделю. Вообще порядок на кухне женщины был идеальным. Из той немногой кухонной утвари, что здесь находилось, все было разложено хозяйкой по своим специально отведенным местам. Купленное с рук на рынке зеленое бра украшало центр кухни, освещенной изнутри единственной лампочкой. На окне висела металлическая гардина с шитыми Марией цветными шторами из ее старых платьев. Все было достаточно простенько, бедненько (собственно, как и у всех людей сейчас), но очень аккуратно и чисто.

В конце концов из-под рук Марии выходят четыре идеально раскатанные лепешки из теста. Она подходит к кухонной закрытой полке, висевшей прямо над мойкой. Открыв ее, достает оттуда массивную черную сковородку с деревянной ручкой. На какое-то мгновение она застывает, разглядывая ее черную внутреннюю поверхность.

После пяти лет голода, охватившего всю страну, пришедшего сразу за окончанием десятилетней войны, наконец, люди стали поднимать головы, улыбаться и жить. Во время голода эти же люди возмущались, но со временем силы оставляли и все занимались только одним единственным делом – выживанием. Мария никогда не возмущалась. Даже, когда была на четвертом месяце беременности. Тогда, найдя в чулане банку с испорченным вареньем, она пыталась два часа переваривать её содержимое, чтобы потом за несколько минут съесть получившуюся сладкую кашу неопределенного цвета. Мария не возмущалась. Она просто молчала.

«В сердцах» Мария называла эту сковородку Кормилицей. У нее было не так много кухонных принадлежностей. Особенно, если они были сделаны из металла. Металл теперь стал очень дорогим. Но Кормилице было отведено на кухне особое – почетное место. Что в свое время Мария на ней только не готовила… И голубцы, и блины, и жаренную репу с картошкой. Кормилица знавала приготовление жаренного риса и простую зажарку сухарей. В принципе, все, что было необходимо готовить на открытом огне, все готовилось Марией на этой сковороде. Занимаясь готовкой, она нередко разговаривала с ней, придавая неодушевленному предмету признаки одного из членов семьи. Ваня, который нередко играл на полу с игрушками слушал как его мать говорит с не живым предметом. В эти моменты он замолкал, ища на кухне кого-то третьего кроме их с мамой. Затем он подозрительно смотрел на мать и продолжал заниматься своими играми.

При всей испещрённой рабочей поверхности сковороды, она еще отдает скрытым мутным блеском. Следы от деревянных лопаток, ложек, подгораний и прочих катастроф видны невооруженным взглядом. Мария внимательно разглядывает деревянную ручку и невысокие бортики Кормилицы. В двух сантиметрах от ручки она замечает небольшую вмятину, размером с ноготь мизинца Марии. В памяти всплывает падении сковороды о бетонный пол восемь лет назад в тот момент, когда у Марии начались первые предродовые схватки. Она стояла на стремянке, доставая Кормилицу с верхней кухонной полки и в этот момент просто не смогла удержать в руках чугунную массу сковороды. И чтобы не свалиться с лестницы она отпустила сковородку, уцепившись обеими руками за стремянку.

Мария зажигает газ, открыв ближайшую к себе конфорку. Поставив на нее сковороду, он быстрым движением отделяет от массивного куска маргарина несколько белых кусочков и распределяет их на широкой поверхности Кормилицы. Толстая чугунная поверхность разогревается долго и Мария знает об этом. Кусочки маргарина, словно айсберги в теплом море тают прямо на ее глазах. Когда проходит несколько минут, Мария начинает выкладывать на поверхности сковороды первую лепешку из теста. Слышен приятный скворчащий звук. Лучи весеннего солнца проникают сквозь кухонные шторы внутрь помещения.

- Ну что, моя хорошая, накормишь нас сегодня, – тихо произносит Мария в пустом пространстве кухни.

Кто-то по телевизору (ведущий или какой-то политолог) назвал этот период «трудным десятилетием». Возможно, он даже не подозревал, что в этот период в стране разразится еще более страшное и непредвиденное. На второй год голода народ ощутил на себе в полной мере последствия болезни МР-слз-10. Болезнь уносила жизни одну за другой и в течении полугода в городе практически опустели улицы. В стране и мире в целом, было объявлено чрезвычайное положение. Болезнь поражала нервную систему и умственные способности людей. Буквально за несколько дней болезненного состояния человек, подхвативший МР-слз-10 начинал терять память, способность говорить, а затем и навык потреблять еду и дышать легкими. В народе по несложной аббревиатуре медицинского термина болезнь называли «Мрак и слезы». Что обозначает цифра «десять» в названии вируса, кажется, никто так и не придумал. Это знали лишь те человеческие умы, которые и открыли эту болезнь.

Цифра «десять» конечно же не подтвердила, как говорили многие народные конспирологи, десятилетие пандемии. И болезнь начала затухать к январю следующего года после того, как людей начали прививать вакциной, открытой на тот момент индийскими учеными. Поползли слухи, что в состав ее суспензии вошли компоненты определенного вещества, выделяемого при разложении человеческого тела. Вот так - смерть человечества породила лекарство для спасения этого же человечества.

В стране в считанные недели была проведена повсеместная вакцинация. Вакцину получили все – от мала до велика, и женщины, и мужчины, и беременные женщины, и грудные дети. Практически ни перед кем не стоял вопрос о погрешностях и возможных ее противопоказаниях. Находились и те люди, которые пытались этому сопротивляться. Каждый день можно было слышать и видеть возмущения таких людей, их споры с другими. Но Мария никогда не влезала в эти споры и уж тем более никогда их не начинала. Она просто помалкивала и пыталась полностью погрузиться в отведенную ей работу. Голод делал свое дело.

В какой-то момент кухня наполнилась запахом душистой воскресной выпечки. Переворачивая на сковороде первую лепешку, Мария отметила, что в этот раз они у нее получаются еще лучше, чем в последний. Идеальный цвет горячей корочки, отсутствие подгоревших мест (при том, что у маргарина давно истек срок хранения), идеальная круглая форма – точно по размеру сковороды. «Как же обрадуется Ванька, когда, проснувшись, выйдет утром на кухню». – Подумала Мария, и стала поддевать лопаткой первую приготовленную лепешку. – «В холодильнике есть остатки сгущенного молока, как раз будет куда макать теплый кукурузный хлеб».

Солнце уже почти полностью проникло сквозь окно кухни. Живя на первом этаже двухэтажного дома, не всегда видишь проникающий солнечный свет в темный колодец двора. Но сегодня в воскресенье словно сама природа радовалась началу нового дня. За окном уже был слышен птичий гул от скворцовой стаи. Город начинал дышать полной грудью и на сковороде Марии появилась вторая белая раскатанная заготовка из теста.

Мария слышит два коротких стука по входной деревянной двери. Сперва она резко одергивается, но потом осознает, что звук действительно исходит от входной двери. Напоследок она слегка придавливает деревянной лопаткой лепешку к сковороде, от чего издается дополнительный скворчащий звук. Затем откладывает лопатку на стол и идет по коридору к выходу. Пока она идет слышен еще двойной стук о входную дверь.

- Господи, да кто может в такую рань приходить домой к порядочным людям? – Отворяя дверь произносит Мария.

На пороге стоит невысокий мужчина преклонного возраста, одетый в старую фуфайку неопределенного цвета. Его седая лохматая борода, кажется, заполняет ширину всего дверного проема. На его лице сияет глуповатая и добрая улыбка гостя. По всему видно, что он хорошо знает хозяйку квартиры.

- Черт тебя задери, Игнат, ты что в такую рань людей пугаешь? – Почти вскрикивает Мария. – Ты че, опять со смены ко мне в гости приперся?

- Маша, ну прости старика, не мог удержаться. На весь подъезд такой запах разносится из твоей квартиры. Ну прям как моя старуха, царство ей небесное, так же вкусно готовила. Пустишь на чай? – Игнат продолжает улыбаться во все свои тридцать два зуба.

- Ну заходи, не выгонять же соседа из дома, - Мария отходит вглубь квартиры, и открывает пошире входную дверь, - Только сапоги грязные вот тут снимай. У меня чисто в доме, не то что у тебя в холостяцкой. И давай по- тише. Ванька еще спит.

Старик проходит в глубину квартиры и закрывает за собой дверь. В этот момент Мария резко выбегает из коридора в кухню.

- Блин, Игнат! Если из-за тебя у меня там лепешка подгорит… - В глубине квартиры слышен нервный шепот хозяйки.

Никто не помнит, когда это началось, но в стране стали рождаться дети внешне физически полноценные, но с одним весомым изъяном. Все они были умственно отсталыми, причем в самом крайнем своем проявлении, неспособные к дальнейшему самостоятельному существованию. На государственном уровне им присвоили название, ни больше ни меньше – Новые люди. Находились те, кто отказывался от них, но осознавая всемирный масштаб бедствия, в конце концов рожденных Новых людей становилось все больше. И с этим надо было что-то делать.

Выход из создавшейся трагедии нашли не медики и не ученые, а никто иной как корпорация, занимающаяся разработками и внедрением цифровых технологий. Введение в подростковом возрасте в височной части головы специального бото-чипа позволяло Новому человеку учиться определенным не сложным навыкам и выполнять определенные физические действия. Новые люди становились нужным обществу слоем населения, готовым работать и выполнять не умственную, но такую же нужную работу. Это был колоссальный прорыв и возможность Новым людям существовать в обществе. Особенно была фантастически необычна настройка встраиваемого бото-чипа после тестирования Новых людей с целью определения предначертанных навыков Нового человека. Это давало короткие сроки на их обучение и быстрое закрепление за ними простейших навыков ручного труда. Наступил момент, когда Новые люди стали рождаться у всего населения планеты.

Порой кажется, что для глобальных изменений, а в особенности в мировоззрении людей должно пройти много времени и сменится ни одно поколение. Но шутка заключается именно в том, что людям меньше всего времени нужно чтобы привыкнуть к ложному идиотизму. Человечество стало нуждаться в Новых людях, а чипирование несчастных стало обязательной процедурой…

Старик сидит за кухонным столом. На нем фланелевая нестиранная рубаха. Он практически обнимает обеими огромными ладонями глиняную кружку, от которой исходит ароматный чайный дымок. Руки гостя настолько огрубели от тяжелой работы, что он почти не ощущают горячего кипятка, от чего его пальцы еще сильнее обнимают грубую поверхность кружки. Мария стоит спиной к Игнату и продолжает следить за скворчащим тестом на раскаленной сковородке. Она разворачивается к гостю и подает ему на стол тарелку с горячей румяной кукурузной лепешкой.

- Ой, боженьки мои, - восклицает Игнат, - обожаю я, Машенька, твою стряпню. Ты поди на двоих готовишь, а я тут объедаю вас с Ванькой?

- Не начинай Игнат…ты и так для нас много чего делаешь. Уж не умрем с голоду от одной лепешки. Мы вон еще мешок с твоей картошкой все доесть не можем.

- Это ладно. – Игнат аккуратно берется толстыми пальцами за край еще горячего хлеба. – Вот летом съезжу от фабрики на колхозные сборы. Таких вам яблочек привезу. Сыпью от сахара пойдете, – и он начинает смеяться в полный голос, забыв о предостережениях хозяйки квартиры. – Кстати, а Ваня, смотрю у тебя, соня еще тот. Вообще-то они спят мало. Я слышал им часов пять на сон то и нужно, не больше. Или…

Мария разворачивается в пол оборота к Игнату, давая возможность самой себе разговаривать с гостем и продолжать возиться у кухонной газовой печи.

- Вчера со смены поздно пришла. Пока туда-сюда, легли спать с Ванькой часа в два ночи. А эти лепешки, сам знаешь, наш с ним воскресный ритуал. – Мария тяжело вздыхает и еще раз прижимает деревянной лопаткой лепешку к горячему днищу сковороды.

Сидящий за столом гость делает несколько коротких глотков чая и ставит на стол кружку. Затем он немного отламывает от края лепешки зажаренную корочку и моментально проглатывает ее. Взгляд его становится задумчивым и направлен на противоположную от стола стену. Он не отрывает от нее глаза, словно стены не существует вообще, и на ее месте он наблюдает что-то интересное. Мария продолжает заниматься своим делом, не обращая внимания на внезапное меланхоличное состояние Игната.

- Да… - Игнат глубоко и протяжно вздыхает. – Время, время, времечко. Сначала эта война почти десять лет, потом бесконечные голодные годы. А когда стали Новые люди рождаться, так я вообще решил, что наступил настоящий Армагеддон и уже страшнее ничего для нас грешных не будет. Оно ж ведь, как получается. Если мы, простые люди, перестанем друг другу помогать и будем друг к другу терпимее, то он, этот Армагеддон, и не начнется. А пока в нас осталось хоть что-то человеческое, то и жизнь будет продолжаться. Вот ты же, Машенька, не бросила своего Ваньку. Как бы тебе плохо не было…

- Да Бог с тобой, Игнат. – Мария от возмущения хлопает себя по бедру правой рукой, от чего рядом с ней в воздух поднимается белое облачко муки. – Иван – это все что у меня есть в этой жизни. Да я лучше жизни то никогда и не видела без него.

Мария закидывает на сковороду последний блин из теста. Кормилица издает привычный скрипучий вой и над плитой поднимаются клубы пара. Игнат продолжает пить налитый хозяйкой чай и доедать половину кукурузной лепешки. Он продолжает причитать о прошедших когда-то светлых годах и потерянных людских отношениях в постоянной борьбе за человеческое существование, о временах, когда у каждого человека на земле было устройство с помощью которого люди могли связываться друг с другом, где бы они не находились, о цифровом куполе (будь он проклят) который накрывает каждый населенный пункт для контроля и наблюдения за всеми жителями, и предназначенного со слов официальных властей только для безопасности самих граждан, о временах, когда в специальных магазинах продавали такое количество и видов еды, что она пропадала на полках и приходилось ее выбрасывать. Все это время Мария молчит, стараясь завершить стряпню, почти не слушая, болтовню гостя. Скоро уже должен проснуться сын.

На какое-то время Игнат замолкает и в тишину кухни врывается звук шаркающих тапок.

Оба поворачиваются в сторону постороннего звука. Игнат отставляет в сторону почти допитую кружку чая и на его лице снова озаряется неподдельная улыбка. Кажется, что густая седая борода становится еще больше от улыбающегося рта.

К столу приближается мальчик восьми лет. Он хромает и идет очень медленно. В его стеклянных черных глазах абсолютно не наблюдается никаких эмоций. Складывается ощущение, что ребенок слепой и продвигается к газовой плите у которой стоит его мать практически на запах испеченного душистого хлеба. Ребенок только встал с кровати. Поэтому он одет в мальчишеские трусы и майку почти на размер больше его худощавого тела. На босых ногах надеты мамины тапки, с которыми он еле справляется при ходьбе. С уголков рта ребенка стекает слюна, о которой он даже не подозревает.

В какой-то момент мальчик видит сидящего за столом огромного бородатого мужчину и на его лице появляется искривленная улыбка. Изо рта вырывается глухой звук похожий на мычание коровы. Глаза расширяются до безумных размеров. Слюна изо рта стекает на майку ребенка. Он, почти не отрывая ног от пола в исполинских тапочках продвигается к кухонному столу.

- А! Узнал, Ванюшка! – Восклицает на всю кухню Игнат. – Смотри, Машенька, он узнал меня. Это ж, блин, вообще редкость, когда он меня узнает, да и вообще кого-то. – Игнат протягивает к ребенку свои огромные руки. – Ну…Вань иди ко мне.

Ребенок застывает в немой позе. Его лицо меняется на такое же как раньше безразличное выражение.

- Ты, что, Вань, опять меня забыл? Ну, иди ко мне, - опять Игнат обращается к мальчику, - Маш, ну ты же видела, он меня почти вспомнил!

- Игнат, да успокойся уже, не пугай Ивана. Ничего он не вспомнил. Для него каждый день, как новый. Ты что не понимаешь?

Мария разворачивается к сыну и ладонями очерчивая в воздухе квадратную конфигурацию, обращается к нему немного громче тоном, чем обычно. Иван слушает мать и следит за движениями ее рук.

- Ваня, солнышко, принеси кубики! Кубики принеси! Помнишь, кубики? – Она продолжает показывать руками сыну квадратные очертания в воздухе.

Мальчик разворачивается и без эмоций удаляется из кухни, продолжая шаркать по полу тапками. Игнат, несколько смущенно обращается к хозяйке.

- Вот те раз… меня не помнит, а кубики, которые я ему два года назад подарил он помнит.

Вскоре на кухне появляется Иван. Все в тех же детских трусах и майке он высыпает из целлофанового пакета два с лишним десятка деревянных кубиков и садится рядом с горкой лежащих на полу игрушек. Игнат берет в руки кружку и продолжает допивать чай, заедая остатками теплой лепешки. Он внимательно смотрит на играющего на полу ребенка. Мария, выложив со сковородки последнюю кукурузную лепешку, начинает прибираться на разделочном столе. Она берет кухонную тряпку и собирает остатки просыпанной муки. Мальчик несколько минут перебирает в руках небольшие, чуть больше его детской ладошки, деревянные кубики. Края и углы разноцветных кубиков сбиты и кое-где совсем стерлось красочное покрытие. Почти на всех кубиках со всех их сторон напечатаны буквы алфавита. Но Ваню не интересуют буквы. Не имея понятия, как в них играть, он беспорядочно подкидывает их вверх, разбрасывает и затем опять собирает в одну кучу.

- Маша, - Игнат почти шепотом обращается к Марии, продолжая смотреть на играющего на полу ее сына, - а что вообще обещают? Когда планируют ему бото-чип внедрять? Ты сама что по этому поводу думаешь?

Мария не отвечает на вопрос Игната и продолжает протирать тряпкой газовую плиту.

- Маша, ты меня слышишь? – Уже немного громче повторяет свой вопрос Игнат.

- Не глухая, слышу. – Раздраженно Мария разворачивается к своему собеседнику. – Что ты хочешь от меня услышать? Рада я буду или нет, когда моему сыну просверлят череп и он до конца жизни будет носить на виске металлическую отметину? – Она глубоко и нервно набирает в легкие воздух. – Я тебе так скажу. Если это улучшит его восприятие окружающего мира, если это облегчит мне жизнь, и я не буду, работая на смене бояться за то, что происходит дома без меня, если я ночью буду спать немного дольше, чем мне приходится просыпаться вместе с ним… - Мария сглатывает непроизвольно образовавшуюся в гортани слюну. – Тогда - да, я буду не против бото-чипа. Если меня вообще собираются об этом спрашивать.

- Маша, солнце мое, ну ты уж так не серчай на меня, старика. Я ничего дурного не имел ввиду. Просто я тебе этот вопрос задаю как матери. Столько споров на эту тему… а ты как обычно молчишь. Ты же понимаешь, что все эти Новые люди - это ничто иное как рабочая сила, которая когда-нибудь превысит общую массу остальных людей. И тогда встанет другой вопрос. Что с ними со всеми делать? Я конечно понимаю, что дай Бог нас уже в это время не будет, меня то уж точно. Но сейчас так все, как-то, быстро развивается и происходит, что …. – Игнат замирает с открытым ртом, словно не может подобрать подходящие слова. – … вот смотри. Ведь еще несколько лет назад никто бы и подумать не смел, что явление Новых людей войдет в норму, а чипизация этих блаженных - обычным принудительным явлением.

Игнат окончательно отставляет пустую кружку на стол, а затем просит еще долить ему чаю. Мария молча подливает гостю из керамического заварника коричневой жидкости. Тот продолжает разговаривать с хозяйкой изредка поглядывая на играющего на полу ребенка. Понимая, что затронул для Марии больную тему, Игнат начинает вести беседу о другом. Ваня бросает несколько раз взгляд на сидящего за столом большого бородатого мужчину. Помимо постоянно стекающих слюней из вечно открытого рта ребенка, видна другая физическая патология мальчика. Несколько раз в минуту он механически дергает своей головой влево, словно отгоняя подбородком насекомых. При каждом таком подбрасывании головы, глаза его на мгновение закатываются, а затем опять занимают свое прежнее положение. Однако этот врожденный тик не мешает ему продолжать раскидывать по всей кухне кубики.

- Сегодня в автобусе, ну, когда с работы возвращался, люди шептались, что на следующей неделе будут запускать второй пояс. Вот эти все последние вышки, которые по городу настроили. Все они и войдут во второй пояс. Нам то ладно с тобой, а вот у кого имплантаты или органы там не родные, да и вообще болезни головы, вот тем не сладко придется. На себе испытают всю прелесть магнитного излучения.

- Да прекрати, Игнат. Много тут в этом городе тех людей со вставными органами? А? Люди кое-как концы с концами сводят. Лишь бы на еду хватало. А ты – имлататы.

- Ну все равно. Вон, рассказывают даже старые зубные пломбы болеть будут.

- Ты сам то в это веришь, Игнат? – Впервые на лице Марии промелькнула легкая улыбка. – Люди говорят. Ты всему веришь, что люди в автобусах болтают?

- А что? Ну болтают, и что? Народ просто так говорить не будет. Черт с ними с пломбами. Но вред здоровью, все равно ,это какой-то наносить будет. Это ж ясно как божий день. Вот ты, Мария, закрылась в своей раковине. Дом, работа, дом… И отстранилась от всего. А мы что, зря кровь проливали? А затем столько времени от голода в городах мёрли? Чтобы что? Всем нам под кожу онкологию запустить ихним правительственным вторым поясом?

- Ну не митингуй, Игнат. Не на фабрике своей, а у меня дома. Я в отличие от тебя помалкиваю и во все это дерьмо не лезу. У меня сын растет. Сам видишь.

Гость не спеша допивает вторую порцию чая, недовольно поглядывая то на Марию, то на ее сына, сидящего на полу кухни. Мария закончив отмывать газовую плиту, достает из шкафчика две тарелки для себя и Ивана. Из холодильника вытаскивает металлическую открытую банку сгущенного молока. Края которой, вскрытые консервным ножом, потемнели от времени и на них видны окаменевшие капли засохшей молочной смеси. Она уже мечтает как-то более-менее деликатно избавиться от присутствия незваного гостя, чтобы спокойно позавтракать с сыном.

Мария на несколько секунд разворачивается спиной к газовой плите, чтобы напомнить гостю о лимите времени дружелюбия, когда перед ней предстает картина, которая вводит ее в онемевшее состояние.

Ванечка все также сидит на полу в неестественной позе с постоянно дергающейся детской головкой и искривленным взглядом. Руки его застывают над сложенными на полу вместе четырьмя детскими кубиками. Мария сначала ничего не может понять. Ведь кубики Иваном всегда были разбросаны и собраны в хаотическом беспорядке. Здесь она отчетливо видит собранные в одну линию, плоскость к плоскости четыре кубика. На верхних поверхностях каждого детского кубика нарисована буква, отличающаяся по цвету от соседней. Зрачки Марии расширяются, и она ощущает, как адреналин заполняет ее кровяные сосуды, делая ноги ватными и неподвижными. Совмещенные вместе кубики объединены в одно слово. И это слово – Иван.

Она переводит взгляд на сидящего за столом гостя, который наблюдает такую же картину. В комнате повисает минута молчания. Мария видит, как ее маленький сын наблюдает за тем, что непроизвольно собрал на полу из детских кубиков. Затем он, словно проснувшись, в одно мгновение разбивает кулачком собранные змейкой четыре кубика. Голова у него немного дергается, и он продолжает что-то несвязно мычать себе под нос, разбрасывая по сторонам кубики. Взгляд Игната все также прикован к действиям Вани. Мария, понимая, что ее сосед в данный момент времени не должен ничего подозревать, резко разворачивается к кухонной мойке и упирается ладонями в края раковины. В ее голове появляется посторонний шум, а биение сердца становится все отчетливее. Время замедляется, и она понимает, что призыв к действию от непредвиденной ситуации не укладывается в ее размеренное воскресное утро. Страх медленно и настойчиво заполняет все сознание Марии.

Она слышит за спиной шевеление Игната, движение табуретки у стола, шуршание сына на полу кухни. Руки продолжают с силой сжимать края металлической мойки.

- Так… ну мне кажется уже пора, - в тишине кухне раздается голос Игната. - Засиделся я у тебя, Маша, – он медленно встает из-за стола.

- Может задержишься еще. А? Ты же со смены, куда торопиться? – Вырывается из груди Марии ее искаженный голос.

- Да нет, соседушка. Правда, пора мне уже. Не могу больше использовать твое гостеприимство. - Игнат уже более быстрыми движениями, задвигает под стол табуретку и начинает идет к выходу.

За долю секунды в голове Марии проносится поток мыслей, связанный с самым ужасным, что могло случится в ее жизни. Она осознает, что у нее остается очень, очень, Очень мало времени. Она должна принять решение немедленно и у нее нет ни секунды на промедление. Правой рукой она ощущает боль и ломоту, понимая, что эта боль связана с тем, что она сжимает (непонятно как оказавшаяся) деревянную ручку чугунной сковороды. Кормилица еще горячая, она будет остывать в естественных условиях еще минут пятнадцать, не меньше. Думать о том, что делает сковорода в ее правой руке у Марии тоже нет времени. Слишком мало. Катастрофически мало времени. Она слышит шаги, уходящего от стола Игната. Проходит одна секунда.

Мария резко разворачивается к центру кухни. Делает несколько шагов в сторону удаляющейся от кухонного стола спины гостя. Затем, придерживая левой рукой правую руку, обхватывает рукоятку Кормилицы и заносит ее, как можно выше над своей головой. Все происходит в одно мгновение. Вся тяжесть чугунной сковороды обрушивается на затылок Игната. Слышится глухой стук, словно где-то за окном, в соседнем дворе что-то упало и раскололось. Игнат подгибает ноги в коленях, и вся масса тела падает на бетонный кухонный пол. Мария видит бордовую отметину на лысом затылке своего гостя.

На некоторое время в квартире воцаряется смертельная тишина. Звук от проезжающих машин и людей перестают поступать в помещение. Мария стоит посередине кухонного помещения. В руке она продолжает сжимать еще теплую сковороду. Руки ее трясутся, но она просто не может выпустить из рук Кормилицу. Перед ней лежит тело Игната. Она видит, как из бордового пятна на его затылке начинает сочиться кровь.

Через несколько секунд тишина кухни разряжается протяжным человеческим стоном. Тело пожилого мужчины на полу извивается в неестественной позе, а затем приобретает форму сидящего на полу человека. Стон прекращается и Мария слышит неестественный хриплый голос соседа. Он смотрит на пол где видит наполняющуюся небольшую лужу крови. Взгляд его стеклянный и не осознающий происходящую ситуацию. Игнат пытается дотянуться рукой до своего затылка, но у него это не получается.

- Господи, что ж так голова кружится…Маша…это ты сделала? Ничего не понимаю, зачем… это ты так?

Мария стоит перед сидящим на полу гостем. Теперь уже все ее тело пробивает легкая дрожь. В руках она сжимает сковороду.

- Ты же должна понимать, девочка моя, что я… мне придется все рассказать комитетчикам, – тихо хрипит Игнат. – Я не могу поступить иначе…я должен на тебя заявить. Ты что не понимаешь, что ты нарушаешь? – хрип Игната перерастает в непродолжительный кашель.

Хозяйка квартиры молчит и только смотрит на истекающего кровью Игната. Руки онемели, а все тело уже не на шутку трясет. Еще немного и Мария вполне способна потерять сознание.

- И как ты… - Он перестает кашлять и хрипло говорит. – Столько лет… столько лет ты скрывала от всех, что твой сын не из Новых людей. Я слышал… я где-то уже слышал, что продолжают рождаться недоразумения вроде твоего Ваньки. И ты ничего не сможешь сделать. Либо я об этом доложу, либо ты сама сдашь его комитету.

- Никогда этого не будет! – Громко, сама себе удивляясь, произносит Мария. – Ты же знаешь, что они делают с такими, кто не подходит под определение Новых людей. А они сделают все, чтобы мой сын стал таким, как все эти несчастные дети. Они вколят ему эту проклятую прививку и лишат его права думать, делать, самостоятельно принимать решения. Они сделают его овощем! – Мария переходит на крик.

Игнат прикладывает ладони к своему лицу, не понимая временного онемения тканей кожи. Он покачивается из стороны в сторону. Потом поднимает голову наверх, чтобы взглянуть на Марию.

- Ты и в правду решила, что тебе это сойдет с рук? Ты не понимаешь главного… я, как гражданин своего государства обязан…

На некоторое мгновение тело Марии перестает трясти, и она использует этот момент. Она еще раз возносит к потолку руки, сжимающие деревянную ручку Кормилицы и, развернув в самой верхней точке сковороду, боком к направлению предполагаемого удара, опускает ее на голову Игната. Удар получается уже не такой глухой и приходится между глаз старика. Кровь мгновенно окрашивает белую бороду. С открытыми глазами он падает на правый бок и замирает.

Руки Марии разжимают рукоять Кормилицы, и сковорода падает на пол кухни, ознаменовав грохотом свое последнее предназначение. Мария видит глаза своего сына, все это время наблюдающего за происходящим. Это взгляд нормального здорового ребенка, который понимает, что сейчас ему не перед кем показывать себя кем-то другим. В его взгляде Мария видит неподдельный детский страх. От этого взгляда в её груди, что-то начинает сжиматься.

«Надо взять себя в руки… успокойся… включай голову…», - повторяет словно мантру Мария, обращаясь к себе. В какой-то момент Мария понимает, что она хоть и выиграла какое-то время, но у нее с Иваном остается его не так много. Она подходит к Ване, садится на пол и обнимает ладонями маленькую голову сына. Их взгляды прикованы друг к другу. Все тот же страх в глазах Ивана. Мария осознает, что сейчас она должна дать сыну четкие указания и постараться внушить ему все его дальнейшие действия на ближайшие сорок восемь часов. А потом… Потом - только уповать на Бога.

- Смотри на меня, Ванечка, сынок мой, – тихо, но уверенно начинает говорить Мария. – То, что сейчас произошло… то, что ты сейчас увидел… оно должно было когда-нибудь произойти. И ты, когда-нибудь, это поймешь. Поверь мне. Сейчас я соберу тебе все необходимое, а ты в это время должен пойти в комнату и постараться надеть на себя все твои самые теплые вещи. Затем мы простимся, и ты покинешь этот двор, улицу и этот проклятый город. Я понимаю, что ты еще ребенок и тебе сейчас страшно. Ты сейчас находишься в полной панике. Сынок, я все это вижу и понимаю. Но сейчас… в эту минуту ты должен повзрослеть и понять, что тебе надо уйти из города. Двигайся в сторону реки, за двумя мостами уходи в лес, но продолжай двигаться вдоль дороги. Пока ты будешь идти по городу, делай вид как будто ты больной, как будто ты Новый человек, в общем веди себя так, как мы с тобой всегда и договаривались. У тебя это хорошо получается. Именно поэтому нас никто до сих пор не раскрыл. Здесь в городе тебя легко отследить под цифровым куполом. Но как только выйдешь за реку, они уже не смогут тебя так легко найти. Там, за городом поле слабое и чем дальше – тем слабее. Старайся передвигаться ночью. Так дронам тебя будет тяжелее определить. Ночью мажь лицо специальной мазью, которую я тебе дам. Эти воздушные дроны работают на тепло человеческих тел, а мазь будет тебя оберегать, она немного щиплет лицо и холодит кожу.

Из глаз Ивана текут слезы. При виде их Мария готова тоже разрыдаться, но она не может себе это позволить. Иначе паника может передаться ей и это заметит ее сын. Она должна держать себя в руках.

- Слушай дальше, Ванечка, - она вытирает рукой мокрое от слез лицо сына, - Там, где нет городов – нет купола, там живут другие люди. Они тебе помогут. Они там совершенно другие. Главное ничего не бойся. Представь, что я с тобой и всегда внутренне спрашивай моего совета. Ничего, слышишь Ваня, ничего не бойся. Сейчас для тебя самое главное выбраться из города.

- Мамочка, - из глаз Вани еще сильнее текут слезы, - а как же ты? Мама, а что с тобой, я не хочу никуда от тебя уходить. Что будет с тобой?

Мария чувствует дрожь во всем теле сына. Она прижимает его к себе и в этот момент пока он не видит ее лица, она тоже тихо плачет, но при этом не переставая произносить короткие инструкции сыну.

- Прости меня, мама, я не знаю, как это получилось… я не хотел складывать свое имя из кубиков… прости, я так тебя подвел…

- Ты ни в чем не виноват. Ты – ребенок. И это должно было когда-нибудь произойти. Сынок, я тоже очень хочу быть с тобой, и мы обязательно когда-нибудь соединимся с тобой. Но сейчас ты не должен об этом думать. Сейчас думай только о себе и своей безопасности. Ты ни при каких обстоятельствах не должен попасть в руки патруля комитета. Обманывай, притворяйся, но не попадайся им на глаза. Помни все, чему я тебя учила. – Мария перестает плакать и опять смотрит на своего сына. – За меня не бойся. Мне ничего за то, что я сделала плохого не будет. Здесь, в этой стране за убийство человека меня максимум отправят на принудительные работы, месяцев на десять. Но если они узнают настоящую причину этого и проведут проверку, мне грозит страшное наказание. Надеюсь этого не случится, и ты уже будешь совсем далеко от города. И опять же… я сама сдамся комитету.

- Мамочка, но что же ты им скажешь?

- Ну что, что? Скажу, что мы с дедом Игнатом поругались, а ты, когда это увидел – убежал из дома. Или… или что-то в этом роде.

- Но ты же говорила мне, что Новые люди ничего не боятся и ничего не чувствуют? Они тебе не поверят. – Ваня опять начинает тихо плакать.

- Сынок, иди в комнату - одевайся. Надо поторопиться, – совершенно спокойно отчеканивает Мария.

Когда Иван уходит в комнату, Мария очень быстро, но четко собирает все то, что когда-то было уже наполовину собрано. Все ее действия были уже не раз прокручены в голове. И она каждый раз ждала этот день, но всегда думала, что он еще не должен наступить и у нее еще будет целый вечер и ночь чтобы провести их со своим сыном, а может и целый выходной.

Она идет в коридор, достает из недр потолочной ниши детский рюкзак темно-зеленого цвета, в котором уже лежит сумочка с подписанными лекарствами на всякий случай, двумя парами сменных носков (каждый год их приходилось менять, ведь Иван рос), электрическим фонариком, спичками, маленькой железной кружкой, двумя белыми полотенцами, перочинным ножом. В рюкзак Мария, обернув серой хозяйственной бумагой, кладет еще теплые три кукурузные лепешки и не меньше пяти нечищеных картофелин. Ваня выходит в коридор и мать надевает на него рюкзачок, в последний раз крепко обнимает его, прижав к груди. Она бесконечно целует его в лицо в надежде, что эти поцелуи останутся с ее сыном навсегда, и чтобы ни случилось они будут не только на его лице, но и в его сердце. Затем она открывает входную дверь, и Иван уходит со двора не оглядываясь назад. Он слегка прихрамывает, нервно дергает головой и из его рта постоянно стекает струйка слюны. Его мать уже не может это видеть, но она точно знает, что он будет все делать именно так как она его научила. Она закрывает за ним дверь садится на кровать и остается одна в квартире вместе с лежащим на полу мертвым телом старого мужчины.

Через два часа Мария встанет с кровати, оденется, возьмет с собой необходимые вещи первой необходимости, завяжет их в узел из старого махрового полотенца и закрыв на ключ входную дверь выйдет из дома. Проходя по городской аллее с громким названием улицы Непобежденных героев, она выйдет на площадь к большому административному серому зданию с массивными колоннами, именуемого Комитетом по надзору за гражданами. На улице будет стоять теплый весенний день.