Читать онлайн
"Грешный маг"

Семь раз ответь,

И сделай выбор

Костяной дуб тяжело гнулся к выжженной земле, которая его окружала неровным кругом. Дерево мертвых перестукивало на ветру скелетами, оставшимися от глупых птиц, что заплутали в его тонких ветвях. Так музыкант в заезжем доме палочками выбивает для гостей мелодию «народившегося утра» в честь годовщины императора, что правит вечно.

Человек в одеждах, когда-то достойных дворцовых приемов, уверенно шел к молчаливому хищнику. Он держался гордо, с расправленными плечами, словно умелый актер постановки, и представление его не нарушала даже скрытая сюртуком рана, которую оставили на прощание стражи-гвардейцы.

Он не дошел шага до смертоносной территории, но вот тень его, отделившись, продолжила идти прямо. Если присмотреться, можно было заметить, что это была не совсем тень. Не совсем обычная так уж точно. От нее исходило едва уловимое серебристое свечение, которое выдавало в ней связь с арбором – высшей силой, что давала власть, но в неумелых руках поглощала души. Этой силе запрещено было оставаться без контроля Капитолия, и сунувшийся к дереву мертвых мужчина это знал, но не придавал значения - он был грешным магом, чье волшебство слушалось только его, оставаясь глухим к заповедям вечного бога. Он был беглецом, и путь его шел прочь от центра, в забытые Огненные Земли.

Черный силуэт было едва видно в свете магического фиолетового купола над головой, что диктовал миру смену дня и ночи. Тень скользила по серой земле, переползая куски израненного временем железа. Где-то под ними покоился мертвец, из сердца которого выросло вечно голодное дерево.

Добравшись до ствола, тень вцепилась в мягкие черные корни, которые легко отломились. Эта древесина была чрезвычайно полезна, и его продажа здорово бы пополнила оскудевшие ресурсы.

— Благодарствие ветру судеб, — раздался позади беглеца холодный голос.

— Благодарствие ветру судеб за то, что вы здесь, — не дрогнувшим голосом откликнулся на церемониальное приветствие путник и широко взмахнул руками.

Столь яркий жест ненадолго отвлек внимание

новоприбывшего как от шепота на грани слышимости, приказавшего тени «место», так и от ряби среди тьмы дерева. Это было важно, ведь хуже того, что ее увидели, могло быть только если бы беглеца узнали. Но хорошую мину нужно сохранять и при плохой игре, и маг выпрямил спину, расправил плечи, сцепил руки за спиной и обернулся, пока на лице его вытянулась маска законопослушного поданного.

Окликнул его алькальд — один из тех, кто отвечал за порядки, соблюдаемые в мире вечной ночи. Он был высок и словно сошел со святых скрижалей: весь правильный, в идеально белых одеждах, с воспетыми канонами широкими скулами и серыми глазами — столь же острыми, что висящий на его бедре клинок. На груди стража покачивался алый кулон, от вида которого ладонь беглеца сама потянулась к горлу. Там, под воротником, еще не зажили шрамы. Он успел себя одернуть и вместо шеи коснулся каждой из мочек, выказывая уважение Богу-Ревнителю.

— Вы выбрали необычное место для прогулки, — слишком спокойно сказал алькальд.

Беглец знал, что его вид был подозрителен. Он выглядел будто бы представительно, и жесты его выдавали опытного ритора, не раз выступавшего перед важной публикой, но добротная ткань костюма и холеные руки были испорчены порезами и вязкой грязью, а немытое лицо говорило о том, сколько дней он провел под ночным небом. Вид его выдавал в нем скитальца, но скитальца не по собственной воле.

— Отнюдь не для прогулки — для поиска, — ответил беглец.

— И поиска чего же?

— Ах, незадача, — путник нагнулся и поднял корень, который притащила ему покорно молчавшая тень. Движения мужчины были покатыми, плавными, как у скользящей по песку гадюки.

Материал в его руке заинтересовал алькальда.

— Каково ваше имя? — спросил белый страж.

Сердце беглеца зашлось в немом крике, а в голове зазвенели слова настоятельницы: «грязь всегда возвращается в грязь». Он изобразил почтительность на лице, но его тень на земле знала истину — маг был в гневе.

— Салкард из фело́ксени, — представился беглец, решивший утаить свое родовое имя и представиться лишь народом, к которому частично принадлежал.

Внешность его сыграла на руку — смуглая кожа и зеленые глаза, из-за которых его чурались в центре, сейчас могли отвести собеседника от мысли, что оборванец перед ним был родом из Капитолия, первого города мира.

— Мое имя Бедивер Ферзь. Салкард, предлагаю тебе оказать неоценимую помощь Вечным Скалам.

— Какого рода?

— Пройдемте со мной.

Сопротивление пока привело бы к худшим результатам, чем послушание, и беглец подчинился. Пока.

***

Салкард перебил первые две погони и оторвался от третьей не для того, чтобы случайно попасться в руки алькальду, какого-то беса забывшему в двух днях езды от капитольских дворцов и их неукоснительных законов.

Беглец сжал в кармане добытый корень. Он подумал, что стоило вместо этой авантюры с костяным деревом воспользоваться арбором, или даже продать последнее золотое украшение, связывавшее его с прошлым — кольцо-печатку. Оба варианта были опасны, а последний приносил еще и личное горе, ведь маг мог сколько угодно ненавидеть Капитолий, но это не отменяло, что тот был его домом.

Салкарда привели в заезжий дом, что стоял у центрального тракта. В заведении было шумно и горели свечи, несмотря на разгоряченный за день воздух. Внутри толпился народ, отмечавший окончание недели годовщины императора, на сцене даже выступала певица — тёмные кудри, такие же, как у беглеца, спускались на тяжёлую талию. Она пела об истории первого Круга Семи и о казненном Безумце, что предал Бога-Ревнителя.

На месте почетного гостя в центре зала сидел юноша с маленькими круглыми коричневыми очками на длинных дужках. Он пил горячий отвар из большой плоской чаши, обхватив ее по бокам большим и указательным пальцами. О жаре он не переживал, ведь его спасала выведенная на одежде изморозь — такие волшебные узоры, которые не каждый мог себе позволить. О его месте в мире говорили и камни из оникса на одежде — они говорили, что этот человек был не просто богачом и не просто церковником, а вхожим в палаты самого Бога-Императора. Ему подобные могли свободно бывать в зале с проклятыми тронами, с которых так высокомерно смотрели блюстители закона, решавшие судьбы мира, но забывшие о том, ради чего их туда поставили. Ни слушая ни бога, ни людей, пока им могло это сойти с рук, они здравствовали и процветали. Ими был дан приказ о казни многих, включая Салкарда.

— Благодарствие ветру судеб, — обратился к магу молодой господин.

— Благодарствие ветру судеб за то, что вы здесь, — ответил Салкард и склонил голову. — Чем вам может помочь сей никчемный слуга?

— О, — юноша снял очки, за которыми нашлись удивительно ясные глаза. Для церковника. — Как я вижу, мой спутник, в своей манере, немногословен.

Салкард чувствовал, как трепетала его тень — она беззвучно кричала, что это допрос, их поймали, раскусили и скоро поведут на смерть, но беглец надеялся наболтать себе билет на свободу. Верить в это ему помогало то, что эти двое еще не предъявили ему никаких обвинений: ни в грешной магии, ни в организации неудавшегося восстания

— Я встретил господина Салкарда из фело́ксени у костяного дерева с собранной корой, — кратко обозначил ситуацию Бедивер.

Видимо, церковник был главным, а алькальд находился в подчинении у рода и, вероятно, был личным стражем — у юноши из оружия имелся лишь легкий кинжал больше пригодный для нарезания фруктов.

— О, славно, — сказал молодой церковник. — А у вас необычное имя для фело́ксени.

— Я много странствую, как и мои родители, — кивнул Салкард. — Имя мне дали лхасское, потому как с ним удобнее путешествовать.

— Ваши родители также были путниками?

— Да.

Юноша серьезно кивнул и потер то место на подбородке, где у него когда-то должна была бы образоваться принятая в высшем обществе борода, но где пока были лишь редкие пеньки усов. Несмотря на возраст, держался он хорошо. Он принимал как должное, что его должны уважать, и что не всегда для этого будет хватать одного лишь его статуса.

Салкард начал подозревать, что имело место какое-то недоразумение. Будь это и вправду допрос, с ним бы не стали возиться. Пока лишь подозревали в нем плута, это так, но подозревай они о реальном положении дел — сожгли бы на месте. Особенно алькальд. Но для чего тогда он им был нужен?

— Я вижу, что вы в замешательстве, потому поясню. Бедивер искал замену нашему приболевшему путнику и удачно наткнулся на вас, — решил объяснить юноша. — А, и позвольте представиться подобающе — Лихтэрд Охрид. Я готовлюсь стать мирозором.

Мальчишка протянул выуженную из кармана печать, а затем снял перчатки и поднял руки, в которых Салкард узнал вырезанные в плоти гнезда для камней-проводников.

— Спину показывать не буду, поймите меня, здесь слишком людное для этого место.

Он говорил это так, будто, имея эти выбоины и алый кристалл на цепочке, оставалось еще хоть что-то, что нужно было подтверждать. А выбоины были истинными, если судить по искусной технике выполнения.

Мирозоры были проводниками воли Бога-Ревнителя. То, что Круг Семи решал, они исполняли. Вступить в их ряды было нелегко, а также требовало времени и сил пройти через три церемонии. По каждой на вбитый в тело страждущего волшебный камень, что вместе даровало «правильную» магию. Такова была роль волшебства в Капитолии. Или тебе ее выдают, или ты с ней рождаешься и становишься изгоем-грешным магом, если хочешь жить. Если не умеешь хорошо врать.

У беглеца зачастили маятники в голове, и он привычно завертел на пальце кольцо. То, что его новый знакомый стремился примкнуть к мирозорам, для него было даже не плохо, а погано, еще и вкупе с такой фамилией — Охриды принадлежали к знати, ревностным почитателям канонов. Но Салкард знал человека с этой фамилией, что был исключением из этих правил, пускай и единственным.

— Моя церемония будет на следующей неделе, — продолжил Лихтэрд. — Для этого мне нужно завершить мое паломничество. Я поклонился шести из семи чудес. Осталось последнее — храм в этом городе. Как и во всех остальных, в нем царствует дикий арбор, что небезопасно. Ранее с ним нам помогал мой друг, но сейчас его призвали семейные дела, и потому нам нужна помощь — если я не успею, то мою первую церемонию придется перенести на семь лет, а это непозволительно поздний срок для начала карьеры. Вам всего лишь нужно сопроводить нас до Святого Сада.

До Салкарда дошло.

В этом мире, помимо магов и мирозоров, были проклятые — те, кого отринул мир, от кого отказалась сама суть мироздания. Их преследовали неудачи, им было не суждено когда-либо воспользоваться магией, своей или взятой взаймы. Были и те, кого обрекли на муки маги. Охрид принял его за первого. Но Салкард был вторым, и никогда не бывал пострадавшей стороной.

Проклятые принадлежали черной смерти, как и костяное дерево, которое росло на могилах мертвых. Они противостояли вечно бурлящей белой энергии арбора, чьи песни сводили с ума неискушенных, ну а алая кровь вечного императора, живущая в хрустальных кулонах, должна была соблюдать баланс между этими двумя силами. Три материи, три камня в чужом теле.

Там, у дерева, алькальд не видел его тени, но видел, как он добыл материал с места, куда безболезненно могли зайти только проклятые, и сделал самый логичный вывод. Но ошибся. И это означало, что в описанной мальчишкой ситуации он, Салкард, был не просто бесполезен, а вреден, но скажи он это, его руки с ногами бы прибили к железному кольцу, а самого бы скинули за облака. Потому стоило помолчать и понаблюдать за тем, как будет развиваться ситуация.

Охрид заметил его промелькнувшее сомнение, но неверно истолковал.

— Беспокоится не о чем, — заверил церковник, — несмотря на недавний мятеж в столице, мы на своем пути не встречали ничего опасного. Святилища хорошо защищены, а если вы беспокоитесь о грешных магах, у нашего друга Бедивера на них отличный нюх.

Беглец вежливо улыбнулся, хотя хотелось грубо расхохотаться. Хорош был их ищейка, если не смог разглядеть мага перед собственным носом.

Его тень на земле слабо затряслась. Хорошо зная повадки своего компаньона, Салкард знал, что это означало смех. Он на нее наступил, напоминая, что расслабляться было рано.

— Ваша помощь будет щедро вознаграждена, — добавил церковник, начавший нервничать после долгого молчания мага.

Алькальд рядом прищурился и нехорошо смерил беглеца взглядом — он начал сомневаться в своем решении взять на помощь первого попавшегося «проклятого». Почувствовав это, маг приветливо улыбнулся, пытаясь исправить ситуацию.

— Простите, просто это все так неожиданно. Конечно. Как могу я отказать члену великого рода? — поклонился Салкард.

На лице Охрида заискрилась улыбка, больше умных речей свойственная его возрасту. Если Лихтэрд шел на паломничество впервые, ему должно было быть не больше шестнадцати.

— О, замечательно! — сказал юноша. — Батюшка и Корделия могут мною гордиться.

Услышав знакомое имя, Салкард решил осторожно проверить.

— Корделия? Не могли Вы быть родственником знаменитой Корделии Охрид?

— О, да, она моя сестра.

— У нее потрясающие стихи.

— О, конечно. Сестра хорошо озаботилась тем, чтобы оставить после себя долгое наследие.

При напоминании о Корделии в голову постучались мысли о тех, кто облаву двух дней назад не пережил. Она ранее говорила, что у нее был запасной план, вероятно, им воспользовалась. Брат мог и не знать о роли своей сестры в тех беспорядках, потому просвещать его не стоило, однако эта родственная связь была хорошей причиной постараться от чистого сердца помочь амбициозному юноше. Как минимум, если он им поможет, то сможет встретиться с Корделией и, возможно, как-то поправить свое положение. Да, рискованно, но никто не станет проверять его, если он будет под защитой алькальда с церковником. Только маг-самоубийца решиться на путешествие в такой компании.

— Поторопимся, — сказал Лихтэрд. — Это в центре города.

Тень ощутила, что затевалось что-то нехорошее, но она не имела право голоса. Она была всего лишь тень.

***

Городом это место можно было назвать лишь с большой натяжкой — так, захирелая деревня, хоть каменные дома и шептали о пропитавшей их кирпичи древней истории.

Скромная делегация из трех человек стояла перед святилищем, почти полностью погруженным в землю — снаружи был виден лишь поеденный временем и невзгодами вход, который чуть рябил от магии, защищавшей его от посторонних. Храм был окружен пустырем, словно больной проказой — другие дома чурались приближаться к нему, в страхе прижимаясь друг к другу. С этого места, как и почти с любой земли, было видно ведущую в небеса гору, чью вершину украшал сияющий во тьме Капитолий — место, где обитал бог.

Если верить старцам, когда-то небо было не фиолетовым, но ярко-голубым, как алмаз, и на нем днем светил белый шар, который звали «солнце». Ребенком, Салкард втайне мечтал его увидеть. Говорили, что оно, это «солнце», было жарким, но свет его был ласков.

Беглец опустил взгляд обратно на святилище. Юный Охрид достал из кармана печать и поднес ее к порогу — барьер спал. Ржавая пасть вела вниз. И зубы ее норовили сомкнуться.

— Все хорошо? — позвал Лихтэрд.

Тень заволновалась. Она чувствовала желание мага послать все возможные выгоды к бесам, запихнуть церковника с алькальдом в глотку железного монстра, завалить за ними вход и вернуться к первоначальной затее отсидеться в Огненных Землях, пока суматоха в Капитолии не стихнет. На плечо Салкарда опустилась тяжелая рука Бедивера. Тот появился так внезапно, будто услышал чужие мысли.

— Вы не говорили, что нужно будет спускаться в подземелье, — сказал Салкард.

— Это ненадолго, — спокойно заверил алькальд, сжав чужое плечо и мотнув светильником в другой руке в сторону храма. — Вы не любите подземелья?

— Немного.

— Поте́рпите.

Ладонь алькальда надавила, заставляя мага первым спуститься на лестницу под давящие низкие своды храма. Проход был настолько узким, что приходилось одновременно нагибаться и идти боком, чтобы протиснуться вперед. Пламя светильника плясало на грубых стенах, красивших одежду мелом. Спустя вечность выйдя из каменной кишки, Салкард зашипел.

— Что случилось? — спросил Охрид, когда Бедивер затормозил и перегородил ему путь.

— Всего лишь трава, ваша Светлость, — ответил алькальд.

Салкард удержался, не став возражать, что «всего лишь трава» оставила дырки в его добротных сапогах. Облюбовавшие святилище железные цветы скалились острыми лепестками. Они перестукивались тяжелыми листьями, рождая перезвоном тихую песню. Ветра в святилище не было.

— Там должна быть тропа, — сказал Лихтэрд. — Мы пользовались ими в каждом из святилищ.

— Плохо видно, — сказал маг. — Не могу ее разглядеть.

— Подожди. Бедивер, отойдите.

Потомок Охридов выступил вперед провожатого и высоко поднял взятый у алькальда круглый светильник, внутри которого стрекотало контролируемое вырезанными на подложке знаками пламя. Под его светом выяснилось, что дорожка была и в самом деле недалеко — она была кропотливо вытоптана возжелавшими урвать себе силу и славу, будущими мирозорами. Железные цветы окружали ее с обеих сторон, но не только они.

По обе стороны тропинки застыли в танце сотни, если не тысячи механизмов. Медные куклы стояли в парах друг напротив друга, их искусственные руки лежали крест на крест на стылых грудях. Они были простыми, лишь схематичными изображениями людей. Наиболее человечным у них были одежда и белые маски, изображавшие счастливые лица парой штрихов туши, как это часто делали у покойников.

Лихтэрд уверенно направился вперед, ничуть не обращая внимания на безмолвных жителей святилища. Салкард скосил взгляд на все еще перекрывавшего лестницу наверх Бедивера, и последовал за церковником. Стены давили на мага, но лицо его ничего не выражало — он привычно играл роль, и все истинные чувства были одним движением заперты в крохотную, но очень тесную шкатулку на дне сознания.

Пространство храма было настолько огромным, что вполне могло охватывать не только весь город, но и его окрестности. На всем пути им встречались куклы, каждая из которых была уникальной, в особой маске и одежде, которые были выполнены с тошнотворной дотошностью. Среди них можно было заметить некоторых лишившихся пары, хотя таковых и было немного.

Чем дальше они шли, тем ярче наливались алые кулоны церковника и алькальда — им приходилось справляться с тлетворным влиянием арбора. Салкард был лишен этой защиты, хотя он бы и так ни за что не позволил надеть на себя кровь Бога-Ревнителя. Он справлялся тем, что сжимал в кармане корень костяного дерева — это отгоняло жар от тела и унимало мятущиеся мысли, но не могло унять распоясавшуюся тень, которая все чаще не совпадала с его движениями. Пока их спасала полутьма, рассеиваемая лишь светильником Лихтэрда, но подобные проказы были рискованными.

— Эти фрески считаются одними из самых древних, — дружелюбно поведал церковник, махнув рукой на стены. Их украшали едва различимые изображения деяний Первых Семи — богов, что собрали самый первый Круг Судеб, что и поныне диктовал волю Бога-Ревнителя народу.

— Хотя уже здесь не видно предателя-Безумца, — спокойно заметил Салкард. Его не очень волновали местные красоты — он старался не смотреть по сторонам, чтобы не вспоминать лишний раз, что они были под землей.

— О, а, это так. А вы весьма начитаны.

— Немногие о нем знают, — с подозрением добавил Бедивер. — Имя безумного бога запрещено вспоминать, как и говорить о нем самом — он предатель, и платой за его поступок вовек будет не только его казнь, но и забытье для потомков. Знания о нем есть только у алькальдов. И грешников.

Последнее слово алькальд особенно выделил. И без того волновавшаяся тень занервничала. Она заскользила к стражу, намереваясь причинить боль. Маг на нее наступил, остановив.

— Я люблю читать, — ответил Салкард с улыбкой. Это была чистая правда. — Я полагаю, мы пришли?

Тропа упиралась в украшенный бархатистыми драпировками сад серебряных виноградных лоз, купающихся в пробивающемся с потолка свете. Там, наверху, был выходивший наружу рваный круг, изукрашенный переплетающимися узорами, которые спускались до самой земли.

Лихтэрд провел пальцами по знакам светильника, убирая пламя. Затем, как послушный церковник, склонился перед чудом в поклоне и благородно протянул руку, чтобы сорвать лишь одну гроздь — как того и требовали каноны о нестяжательстве. Дело и вправду могло оказаться таким коротким и нехлопотным, как его рисовали.

Эту мысль Салкарду не позволил довести до конца скрип шестеренок. Все, абсолютно все куклы обернули свои маски к гостям святилища. На считанные мгновенья тишину нарушал лишь перезвон железных цветов, но вскоре стали двигаться и тела механизмов — они продолжили свой танец, в котором когда-то застыли, более никак не реагируя на посетителей. Шаг, шаг, па, шаг.

То, как алькальд встал перед Лихтэрдом и обнажил меч, говорило о том, что эта часть представления не была включена в проведение обычного поклонения святыням. По клинку Бедивера вились черные нити — от них шел холод камня мертвых. Салкард одними губами позвал тень — она, опьяненная арбором, не слушалась, с любопытством потягиваясь к танцующим.

Но куклы не нападали, они даже отвернули лица, продолжая выводить свой танец, и алькальд осторожно опустил меч. Лихтэрд с довольным видом сорвал с лозы улов и спрятал в дорожную суму.

Мага же одолевала тревога. Тень всегда слушалась его, но сейчас она не повиновалась. Он чувствовал, как под натиском шепотков арбора выскальзывал контроль над ней. Черные ладони тени медленно тянулись к ногам алькальда. Салкард знал, что ее целью было чужое сердце, а это не входило в его планы, не сейчас. Спрятанный в кармане корень костяного дерева мог помочь, и он сделал шаг, чтобы незаметно подловить тень, но страж наставил на него меч. Алые кулоны на груди стража и молодого Охрида ярко сверкали. Цветы под ногами звонко пели, все громче и громче. Лихтэрд хотел что-то сказать, но Бедивер не дал ему.

— Ты не проклятый, не так ведь? — сказал алькальд. — Кровь ревнителя не должна так кипеть в присутствии проклятого. Куклы святилищ не должны танцевать при совершении таинства поклонения.

— А у тебя богатый на это опыт, а, страж, не достигший даже первого посвящения? — улыбнулся на это Салкард.

У Бедивера от злости свело скулы, он крепче сжал меч и приставил его конец к шее беглеца. То, что кулон болтался на груди, а не был впаян в спину, считалось позором для его возраста, и маг удачно попал в больное место.

— Достаточно, — сказал алькальд, — чтобы понимать, кто ты такой, грешный маг.

— О, неужто? — ответил Салкард, осознавая, что нарывается. Вся ситуация и скалящаяся тень выпускали на волю диковатого уличного мальчишку, которого не смогли полностью изгнать ни белокаменные дворцы, ни ученые писания. Маг с силой сжимал в кармане корень, который был так холоден, что от мороза немели пальцы.

Бедивер повел рукой, и клинок высек первую кровь. Шум цветов стал громче, а куклы из медленного танца перешли на дикие пляски. Ладони тени обвивали уже чужие колени. Маг мог попытаться позвать ее громче, но тогда подозрения алькальда бы подтвердились, и к нему бы присоединился еще и церковник, а поддержка Охрида была беглецу нужна, если он хотел вернуться в Капитолий и встретиться с Корделией. Потому он решил еще немного поиграть свою роль.

— Брось это, твои подозрения беспочвенны. Уверен, всему найдется прекрасное объяснение, — преувеличенно спокойно сказал Салкард и широко раскрыл руки, дав мечу углубить порез, тем самым продемонстрировав свою беззащитность. — В любом случае, с нашей ситуацией разобраться можно будет позже. Предлагаю сперва выбраться, чтобы не беспокоить покой святилища.

С каждым его словом кулоны вспыхивали, чувствуя чужую магию. Доносившийся сверху свет померк, оставив их в темноте, нарушаемой слабым сиянием цветов и одиноким огоньком светильника Лихтэрда. Перезвон травы смолк.

Бедивер атаковал, но Салкард отклонился назад. Шаг за шагом они уходили от тропинки, маневрируя среди танцующих фигур, начавших тихо петь. Трава хрустела под ногами, но стала терять свой яркий цвет, будто выцветая от жара.

— Постойте! — кричал им вслед церковник, но алькальд его не слушал.

Арбор звал стража, распаляя обычно подавляемые чувства. Ладони тени лежали уже на груди Бедивера, и оставалось стражу недолго, а после него настала бы очередь и мальчишки, который нужен был магу живым.

— Стоять!

— Он прав, это святое место! Бросьте!

— Ваше...

— Бедивер, я Вам приказываю, как Охрид и старший адепт.

Алькальд замер и внимательно вгляделся в лицо церковника. Найдя там для себя какой-то ответ, он опустил оружие, и сразу же произошло несколько событий. Маг склонился и вонзил корень костяного дерева в собственную тень, пригвоздив ее к земле, но рухнул на колени от разорвавшей грудь боли, а Бедивер закричал — в его плечо и шею вцепилась исполненная тьмы фигура. Но это была не тень Салкарда.

Над головой Салкарда просвистело пламя, опалив волосы и задев правое плечо и бедро.

— Прочь! — Лихтэрд держал перед собой светильник, в котором погас только что выстреливший жар. Его усилие никак не обеспокоило напавшую на Бедивера тварь, и теперь церковник целился на мага. Спокойные и благородные черты исказила яростная решимость.

Тяжело дыша, Салкард глядел на свое неожиданно несвоевременное решение. Тень извивалась под его руками в беззвучном крике — дерево мертвых глушило голос арбора, но разрушало и его создания, к котором относилась тень мага. Она больше не могла помочь хозяину, но и причинить вреда стражу тоже не могла.

— Это не я! — крикнул Салкард Лихтэрду.

Маг бешено оглядывался, пытаясь понять, откуда взялась тварь.

— Лжец! Отзови свою магию!

Левая сторона Бедивера почернела и покрылась нарывами, словно надкушенное яблоко. Его повело в сторону, но он смог удержать равновесие и замахнуться на тварь мечом, но клинок, вместо уничижения, будто вскормил ее.

— Бесы вас побери, я не лгу! — выплюнул Салкард, пытаясь подняться на дрожащих от боли руках. — Я редко говорю правду, но сегодня ваш счастливый день!

Сгусток тьмы вытянулся, коснулся земли и стал обретать человеческие очертания, которые инфернально подсвечивались от загоревшихся тряпок, покрывавших виноградник. Пламя осветило и спускавшиеся с потолка узоры, и Салкарда посетило неприятное озарение. Он запрокинул голову — влажно поблескивая в пламени разгорающегося костра, темные пруты шли до самого верха, ведущего наружу. Это были не просто узоры, а корни того костяного дерева, у которого он был не так давно.

Голова Салкарда дернулась к темной фигуре. Его вмешательство в святилище привело к тому, что арбор разбудил дух закопанного под деревом неупокоенного мертвеца.

— Уберите меч! — закричал маг. — Это неупокоенный, магия мертвых его лишь подкормит!

Его не послушали. Воинствующий Охрид снова нацелился на Салкарда. Было видно, что он не хотел причинять большего ущерба храму, но принципы велели ему защищать друга. На беглеца понеслась новая волна пламени.

Салкард выдернул из тени костяной корень и выставил его перед собой — магия светильника разбилась от столкновения, оставив после себя лишь остывающие искорки. Маг встал, и ожоги отозвались болью. Он мог держаться на ногах, но не серьезно отбиваться или бежать. Освобожденная тень на земле вяло шевельнулась. Бедивер снова замахнулся на вцепившегося в него злого духа.

— Чтоб вас! — выругался маг.

Фигура положила ладони на бледное лицо алькальда, из глотки которого раздался стон — тело стража распадалось под чужими касаниями. Алый кулон Бедивера сгинул внутри тьмы, а оружие выскользнуло из ослабевших пальцев. Мертвец выпустил из объятия алькальда и неуверенно, будто слепец, побрел к Салкарду, но его тень слабо поднялась и преградила дорогу.

— □□□? — шипяще позвал кого-то дух. Его тело обретало более четкие контуры, и вот уже можно было различить босую мужскую фигуру в рваной одежде.

Салкард глушил страх злостью и пытался что-то придумать, но все его планы ломались с каждой новой подробностью о духе. Какого беса тот заговорил? Мертвец и без того должен быть безумно сильным, если одолел алькальда, несмотря на защиту Бога-Ревнителя, но, если он еще и говорил, это означало, что при жизни дух владел магией.

— Все святилища строят на останках грешных магов? — желчно спросил у мальчишки Салкард.

Но церковник его не слушал — он подобрался к тому, что осталось от его спутника и неловко поднял свободной рукой отяжелевший клинок.

— Не трогай бесов меч!

— □□□? — повторил мертвец.

— Откуда ты знаешь истинное имя Бога-Ревнителя? — спросил Охрид. Оружие в его руках тряслось.

— Сейчас не время для философских дискуссий! Брось меч!

— □□□! — снова позвал мертвец, теперь прорисовалось уже и его лицо, на котором отразился гнев. — Сдохни!

— Не смей нести ересь! — крикнул Охрид. Щеки покраснели от переполнившего церковника негодования.

— Помолчи, начитанный дворянский щенок, — не выдержал Салкард.

Мертвец заторможено, на слух, пошел на мальчишку. Алый кулон на груди Лихтэрда разбух и дрожал, и набожный церковник обмотал его вокруг клинка и выставил перед собой, как защиту. Глупец.

Нужно было ни дать благородному идиоту умереть, ни умереть самому. И, кажется, пришло идеальное решение. Салкард не хотел раскрываться, но сейчас, пожалуй, смысла больше не было прятать свой дар, да и сам Охрид подал такую хорошую возможность.

Церковник замахнулся на духа мечом, когда его руку перехватили. На юношеский кулак легла ладонь Салкарда.

— Отпусти, — сказал маг.

И церковник выпустил из руки меч. На лице беглеца растянулась улыбка.

— Здесь опасно, Ваше благородие. Вам лучше переждать наверху. Я грешный маг, и в этом есть свои светлые стороны — я могу подчинять тьму, но вам необязательно при этом присутствовать, и лучше пока оказаться в безопасности.

Голос беглеца стал тягучим и обволакивающим, как сладкая патока, и сознание Лихтэрда затерялось в нем, как пойманное насекомое. Юноша, неожиданно и с ужасом для себя, послушался каждого слова мага. Он метнулся взглядом к чужой руке, что не так давно его сжимала, но неведомая сила уже вела его прочь, на свободу, проталкивая сквозь танцующих кукол.

— Ну, вот мы и в приватной атмосфере! — торжественно объявил Салкард, небрежно скидывая с позаимствованного оружия алый кулон и пряча в карман корень.

Долговязый мертвец проводил божественный символ голодным взглядом. У него теперь ясно было видно лицо: будто взрезанная ножом линия рта, крючковатый нос, по-звериному прижатые к голове уши и острый взгляд, в которых пылали багряные отсветы.

— К чему торопиться? — спросил маг. — К чему драться, если можно договориться? Всегда можно договориться.

Салкард в это искренне верил. Пока человек находился непосредственно перед ним, он мог убедить кого угодно. Его тень вытекла перед мертвецом, образовав вокруг него круг.

— Мне сдается, у нас есть общие цели, — продолжал маг.

Салкард провел лезвием себе по запястью, и от разреза потянулись воспаленные рубцы. Меч был пропитан магией мертвых, но сделан из доброй стали, и его можно было использовать против духа. Салкард был грешным магом, и магия его была истинной, принадлежащей арбору, и магия пела в его крови, и черные линии клинка наливались алым. От них пошел пар, оставлявший за собой новые ожоги. Клинок под ладонью беглеца стал раскаляться, сияя в темноте почти так же, как глаза грешника.

Мертвец не отвечал. Он подобрал отброшенное украшение, внимательно рассмотрел, а затем одним движением растер в пыль. Тень мага отступила.

— Мое имя — Салкард, — сказал маг и положил руку на сердце. Голос его с каждым словом звучал все громче, пока не дошел до грохота, сотрясавшего своды святилища и отдающегося в искрах нарастающего пожара. — Я — человек, который бросил вызов богу. Я — человек, который сокрушит бога-императора и сбросит его с трона облаков. Меня не тревожат ни мертвецы, ни небеса, ибо цель моя горит во мне. Услышь меня! Отзовись и дай свою опору!

Но мертвец молчал.

— Ответь мне! — выкрикнул маг.

— □□□?

Мертвец его будто слышал, начав водить вокруг рассеянным взглядом. Если дух его не слышал, его нельзя было заставить подчиниться.

Останки алькальда затрещали под чужими ступнями — мертвец шагнул вперед. Салкард сделал шаг назад. Уверенность стремительно покидала его.

— Слушай меня! — уже отчаянно крикнул беглец.

Дух посмотрел на него, будто осознанно, но почти сразу закрыл уши руками и завыл.

— Сдохни! — крикнул мертвец и заскрежетал зубами. — Сдохни!

Дело было плохо. Кем бы ни был когда-то дух, ушел он из жизни тяжело — он был древним, но смог сохранить ненависть, которая держала его по эту сторону порога. Нужно было срочно найти и уничтожить его тело, чтобы мертвец упокоился. Или убираться прочь.

— Тень! Ищи труп мертвеца!

— Сдохни!

Железные цветы перестали петь, хотя куклы продолжали свой танец, вернувшись к медленному, бальному. От криков духа закладывало уши, и маг дважды едва не уронил меч. Тень ринулась к Салкарду и отшвырнула так, что беглец с силой ударился спиной о стену. Прежде чем он понял, что случилось, она ухватила его руку и вскинула вверх. В паре метров над ним, опутанный корнями, висел засохший труп. Мечом до него было не дотянуться. Светильник унес с собой церковник.

Мертвец заткнулся — к нему кинулась тень.

Не теряя времени даром, Салкард постарался нащупать опору, чтобы забраться наверх. С одной рукой это было нелегко, но он не мог позволить себе выпустить оружие. Корни дерева жглись, даже сквозь перчатки. Тени надолго не хватило, и боль от ее поражения рикошетом отдала по магу. Беглец со стоном сполз с того небольшого расстояния, на которое сумел забраться. Клинок со звоном упал, и дух обернулся. Тень лежала у его ног.

Корни дерева ожили и гигантскими червями заскользили по одежде и коже мага, норовя добраться до мяса. Салкард подтянул к себе клинок, но он было слишком большим и недостаточно вертким для того, чтобы отбиваться от таких маленьких целей, которых было так много. С него стянули кольцо. Маг попытался встать и снова отдать приказ, но корни на нем конвульсивно дернулись, и дыхание замерло в его груди, не дав сорваться словам.

Мертвец подошел к нему. Теперь тьма почти отпустила духа, оставшись лишь слабым вьющимся дымом рядом. Стало видно одежды мертвеца, и символ на них. Знакомый символ, который каждый раз упускали, рисуя герб Круга Семи. Вот и объяснение, что мертвец забыл в одном из святилищ семи. Вот и объяснение, почему он настолько силен! Если святилище построили прямо под трупом, над которым насадили ритуальное деревце, то дух был ровесником первого Круга, ровесником Бога-Ревнителя. Он был Предателем-Безумцем, бросившим вызов Богу-Императору, за что был убит и отдан в забвение. И, словно в издевку, похоронен в месте поклонения, куда ежегодно прибывали превозносившие его убийцу.

— Сдохни, — снова повторил мертвец. — Сдохни.

Безумец опустился на колени рядом с магом. Губы Предателя кривились, пока с них снова не сорвалось:

— Сдохни.

Безумец ничего из настоящего перед собой не видел, его взор затмевала вуаль прошлого. Дух коснулся ледяными руками лица мага, и тот почувствовал, как от этого касания из тела ушло все тепло, несмотря на буйствующее пламя, безуспешно пытавшееся перейти с виноградника на железную траву и корни дерева.

— Сдохни-сдохни-сдохни.

В глазах темнело. Безумец продолжал стрекотать, как неисправный механизм. Салкард раз за разом шевелил губами, но с них не доносилось ни звука.

— Сдохни! Сдохни!

В мире под фиолетовым куполом были настоящие маги. Те, кто своим пением перевирали нити мироздания.
Были настоящие ораторы. Те, кого люди слушали без всякой магии, а просто потому, что они умели зажигать сердца.
Салкард не был ни тем, ни другим. Он был слаб. Но мятежный маг отказывался сдаваться. Даже если его противником был Безумный Мертвый Бог, он отказывался сдаваться.

У него все еще шевелились руки. Он выпустил рукоять меча, чтобы ухватится голой ладонью за лезвие. От боли на глаза навернулись слезы, но магия стали и его собственной крови пробила оцепенение костяного дерева, и Салкард смог судорожно вдохнуть.

— Очнись! — прокаркал маг.

Его магии не хватало, чтобы контролировать мертвеца, но, возможно, если тот сам хотел проснуться, новый приказ мог пройти.

— Очнись! — набрав воздуха, вскрикнул маг. — Очнись! Очнись! Очнись!

Он повторял одно и то же слово, как заклинание, стараясь перебить чужое заевшее «сдохни». Он не чувствовал от холода лица, и лишь годы практики позволяли выговаривать слова правильно.

Голос Безумца постепенно смолк. Постепенно холод мертвечины от чужого прикосновения сменился жаром арбора, а затем его и вовсе отпустили. Тяжелые линии на лбу Предателя расслабились, а во взгляде появилась осмысленность. Он убрал пряди с лица и встал. Куклы замерли в своем танце.

Салкард остался дрожать на земле. Его трясло в эйфории от осознания того, что его магия смогла достучаться до, ни много ни мало, бога. Пускай и мертвого. В его душе снова всколыхнулась надежда заполучить могущественную помощь в борьбе с Богом-Ревнителем.

— □□□? — слабо спросил Безумец, оглядываясь. Он не совсем понимал, где находился и выглядел потерянным. Но затем он впервые сказал что-то новое. — Где я?

Новости его ждали неутешительные, но Безумец и сам стремительно собирал информацию. Воздух зарябил. Лицо мертвеца помрачнело, он подошел мимо Салкарда к своему распятому на корнях телу, с болью и нежностью дотронувшись до костяных корней.

Салкард подцепил и надел обратно свое кольцо. Он хотел убраться, пока Безумец был занят, но понимал, что Предатель сейчас был слаб, и только что поддался его магии. Это был шанс, который больше в жизни никогда не представиться, и это стоило того, чтобы рискнуть. Маг встал, вцепился в край чужого одеяния и попробовал снова, вложив в слова все свои силы.

— Послушай меня. Будь моей силой в победе над Богом-Ревнителем.

Безумец обернулся на него. На лице его отразилась ярость, и Салкард понял, что просчитался.

Кости завибрировали. В ушах зазвенело до глухоты, зрение покинуло его. Он был словно маленький зверек, запертый в клетке своего тела, стенки которой неумолимо сжимались. Он почувствовал будто горит. Такова была сила Первых Семи, но он все еще отказывался сдаваться.

Салкард сложил руки и наугад стал звать арбор, умоляя все громче, пока среди всего жара тела не стала различима точка на пальце. Маг напрягся в последний раз, и его кольцо взорвалось, опалив Безумца.

Раздался вопль, и Салкард ощутил, как ударились о железный пол колени. Хромая, маг бросился прочь сквозь ревущее пламя нарастающего пожара.

— Думаешь, тебе все на свете сойдет с рук? — неслось ему вслед. — Думаешь, мы похожи, просто ты лучше — лишь потому, что, в отличии от меня, до сих пор не мертв?

Вновь зашумели железные цветы.

— Думаешь чего-то стоишь? Пустышка. Притворщик, ложью и фокусами скрывающий собственную ничтожность!

Механизмы снова закружились в танце.

— Ты! Ни на что сам не способный! Надеющийся на чужие подачки!

Куклы распались из пар и стали тянуться к бегущему магу.

— Ничтожество!

Одна из них вцепилась в сюртук мага.

— Как! Ты! Смеешь! Приказывать! Мне!

Ноги как по щелчку перестали слушаться, и Салкард рухнул на пол, пока в него продолжали цепляться медные ладони.

— Тень! Помоги мне! — воззвал он.

Но та не откликнулась. Его повалили лицом в землю, но почти сразу отпустили, подчиняясь воле непредсказуемого Безумца, который, вероятно, хотел с ним разделаться лично за нанесенное оскорбление. Салкард ждал смерти, но она так и не пришла. Он заставил себя перевернуться на спину и хотя бы приподняться. Он отказывался умирать спиной к врагу, как трус.

Предатель стоял перед ним с застывшей брезгливостью на лице. Его нога опустилась на впалую грудь мага.

— Ты мне противен, — сказал Безумец, голос его звенел. — Ты ничего не знаешь. Ничего не можешь. Ты никто, стремящийся стать всем. Жалок.

Салкарда трясло. Предатель пнул его в ребра.

— Пошел вон, — почти прошипел Безумец. — Я не хочу делить с твоим трупом место своего последнего пристанища.

Салкард не сразу понял, правильно ли расслышал.

— П о ш е л в о н!

Гроздья винограда посыпались на землю, разрываясь от жара огня.

Загребая руками по полу, Салкард пополз назад, стремясь оказаться от Безумца как можно скорее как можно дальше. От торопи он упал, едва встав, но боялся останавливаться, пока не скрылся от яркого пламени в темноте узкой лестницы.

***

Фиолетовый купол все так же светил, разве что чуть ярче — начинался новый день. Жители города еще спали, отдыхая после праздника, и клочок перед храмом был безлюден, не считая мага, что тяжело вывалился из входа, и церковника, который его поджидал.

Салкарда трясло: от усталости, от стыда и горечи поражения. Он не находил силы подняться, и Лихтэрд молчаливо возвышался над ним, словно судья. На лице церковника застыло противоречивое выражение.

— Мое паломничество не удалось, — наконец спросил он, — но смерть Бедивера, мертвец и пожар в святилище важнее. Мне нужно будет доложить об этом в Капитолий.

При упоминании стража черты юноши исказило горе.

— Ты спас мне жизнь, и я тебя сейчас не трону, — продолжил он. — Но тебе лучше уйти.

Салкард не отвечал и не двигался, раздавалось лишь его загнанное и прерывистое дыхание. Уставшие мышцы отказывались шевелиться. Мысли рассыпались, и он никак не мог собраться и придумать, что сказать. Тишина растягивалась между почти сблизившимися людьми, словно сахарная патока.

— Ты такой же, какой была Корделия, да? — рискнул нарушить ее Лихтэрд. — Грешный маг? Отступник? Вы идете против Бога. Эта дорога имеет только один конец.

Эти слова маг слышал уже сотни раз. Новым было лишь то, что о тайной деятельности сестры церковник, оказывается, все же знал. И тут мысли Салкарда встали.

— Была?..

— Была, — подтвердил Охрид. — Она погибла на следующий день после мятежа.

Запиравшая все эмоции шкатулка разбилась. Салкард выглядел потрясенным, выбитым из себя. Его взгляд бродил по лицу Лихтэрда, надеясь отыскать какое-то опровержение. Быть может, что после криков мертвеца его слух повредился и он ослышался, или, быть может, речь шла о ком-то другом.

— Отец сообщил Капитолии о ее отсутствии в день празднования, и на проверку в усадьбу пришла стража императора, — без особых переживаний сообщил церковник. — Вы, наверное, знаете о запертой комнате в нашем доме, куда она никому не разрешала ходить. Оказалось, что то помещение было забито лилиями. Едва завидев дознавателей, Корделия заперлась там, и, к сожалению, задохнулась. Вы знали, что запах лилии опасен, если его долго вдыхать?

Перед глазами мага слишком ярко нарисовалась эта картина. Сердце стиснуло сожаление. Так вот какой у неё был запасной план.

Салкард в непонимании поднял глаза на спокойное лицо человека, у которого его дорогой бог отобрал сестру, но для которого гибель неверного была не большей трагедией, чем смерть назойливой мухи. Он оперся на арку входа и попытался подняться, но Лихтэрд неожиданно закричал:

— Не подходи ко мне!

Светильник в его руке трепетал, юноша был напуган. Он боялся снова оказаться под чужим контролем.

Плакали надежды вернуться в Капитолий. Маг прикрыл глаза и поднял вверх руки.

— Ты сам велел мне уходить, — устало сказал он. — Позволь мне хотя бы для начала встать.

Не сразу, Охрид кивнул, но настороженно следил за каждым неуверенным движением мага.

— Мне нечего больше вам сказать. Уходите, — сказал церковник. Подумав, решил добавить церемониальное прощание. — Да прибудете Вы в здравии.

Вот и всё. Выхода больше не было. Только назад, в грязь. Салкард прикрыл глаза.

Если вышли на Корделию, то вышли и на ставню в Огненных Землях. После этого оставалось только скитаться, доживая свой век с оглядкой за плечо.

Маг бросил взгляд на сияющий на вершине горы Капитолий и положил ладонь на свою шею, на которой бугрились уродливые шрамы. Его уже пытались заставить замолчать — не вышло. Не выйдет и сейчас. Выход ещё был. Алого кулона более не было на шее мальчишки.

— Ваше Сиятельство? — позвал Салкард.

— Да, грешный маг?

— Отрежь себе палец. По фаланге за раз. Раз.

Юноша непонимающе смотрел на то, как поднялась его левая рука, а правая отцепила с пояса дорожный кинжал.

Ужас отразился на лице Лихтэрда, когда нож опустился на первую фалангу. Юнец заорал и рухнул в траву.

— Но ты же меня не касаешься! — в отчаянии закричал Охрид.

— А кто сказал тебе, что для моей магии мне нужно кого-то касаться? Только сорвать назойливый кулон. Стой ровно, не стоит преклоняться перед такими, как я, не правда ли? Я не достоин такой чести.

Салкард размеренно направился к благородному отпрыску, который выпрямился и остался стоять на трясущихся ногах, пытаясь докончить начатое. Лицо юноши было бледным, а глаза широко распахнутыми, когда он поднял взгляд на мага.

— Я знаю тебя! — воскликнул Лихтэрд, вспомнив ходившие по Капитолию легенды. — Ты тот самый мятежник, услышав чей голос лишь раз, человек теряет свою волю! Но тебя казнили!

— Достаточно поздняя догадка, хоть и верная. Насчет казни — глазам бывает сложно верить. Не суетись. И не шевелись лишний раз, — сказал Салкард, которому надоело притворяться. — И, умоляю, не говори, пока не просят. Два.

Ножик опустился, но церковник не проронил ни слова.

Салкард подошел вплотную запустил руку в украшенный изморозью камзол Охрида и достал с таким трудом добытую гроздь винограда, а также печатку, дававшую хозяину возможность без допросов проходить за любые стены.

— Кто здесь? — раздался женский голос.

Из-за домов вышла ранняя пташка — певица-фело́ксени, которая не так давно играла в заезжем доме. Она не сразу увидела всю картину, но, когда увидела, застыла на месте.

— Ваше Сиятельство! — в ужасе воскликнула она.

— Как кстати, не нужно будет тратить время, чтобы кого-то специально отлавливать, — спокойно сказал маг и обернулся к певице, взглянув ей в глаза. — Послушай меня, и сделай и запомни в точности, как я скажу. Благородные Охрид и алькальд оступились на тропе истины, и их действия повлекли ужасные изменения в святилище. Тебе нужно убедить старосту города привести сюда как можно больше белых стражей. Понимаешь?

Она деревянно кивнула. Она не могла отвести взгляда от сотрясаемого судорогами юноши, по лицу которого катились беззвучные слезы.

— Славно, — сказал Салкард. — Кроме благородного Охрида и алькальда, вниз никто не спускался. Ты никого не встречала. Все хорошо. Иди. Сейчас.

Лицо певицы содрогнулось и приняло сперва пустое, а затем слегка обеспокоенное выражение. Будто во сне, она медленно удалилась — искать старосту, согласно приказу.

Маг зашагал в противоположную от нее сторону, чтобы не искушать судьбу. Он делал ставки на то, что если проблема с Безумцем внизу поднимает достаточно шума, то оборона Капитолия ослабнет и он сможет вернуться в город, и, может, проникнет и куда подальше теперь, когда у него была с собой охридовская печатка, а в городе — знакомая, что меняла лица.

Лихтэрд попытался пойти за ним, но понял, что не может — его все еще сковывали слова «стой» и «не говори без спроса». Он замычал.

— А чего ты замер? — спросил его Салкард, оглянувшись. — Работу всегда нужно заканчивать. Нам же нужно показать, какой ужасный дух поселился в святилище. Попробуй начать с глаз, а там, так и быть, дотянись и до горла. Три.