Читать онлайн
"Другое солнце."

Кнут Хольгерсон сдержался – лицо осталось бесстрастным.

Он и вообще-то не слишком любил инопланетян, а уж любить эту Расу… Смог бы, наверное, только какой-нибудь извращённый эстет. Или ярый ксенофил.

А больше всего, как ни странно, напрягал лёгкий запах мускуса – сам по себе приятный, но в сочетании с тем, что представало взгляду… Всё же, скорее, что-то чисто на уровне инстинктов было в его собеседнике отталкивающее, негуманоидное. Чужое.

Он повторил вопрос, немного изменив порядок слов, полагая, что его всё же поняли неправильно:

– Так эта вспышка… Эта пульсация – она не убьёт нас, если мы всё же останемся на корабле?

Существо, которое они называли для простоты так, как звучало хотя бы отдалённо похоже на то бульканье, что оно издало при знакомстве – Моисей – переступило с ноги на ногу. Порывисто сцепило лапки перед собой, словно в мольбе: тщетной мольбе достучаться до тупоумных самовлюблённых кретинов-космонавтов. Пасть открылась, закрылась, и снова открылась – тонкий хлыстообразный язык с раздвоенным концом облизал четыре ряда мелких белых зубов, и послышался сип и присвист с хрипами, которые преобразовал наушник транслятора:

– Я же сказал. Не убьёт. Но то, что она может с вами сделать – гораздо хуже смерти! Превращение. Преобразование. Изменение сути… Не знаю, как это называется в вашем языке, но смысл попробую объяснить получше. В вашем мире ведь есть пчёлы?

– Да, есть. – Кнут кивнул. Он отлично понял, что Моисей имеет в виду. Очевидно, преобразование из личинки в имаго… Аналогия уместна – нечто вроде пчёл на Тристане водилось. И биолог экспедиции, Марек Новотны, успел (с помощью дроида, конечно!) неплохо изучить весь цикл жизни и метаморфоз насекомых, похожих, впрочем, скорее на здоровущих шмелей.

– Хорошо. Тогда ты… или пусть Марек объяснит тебе – имеешь образец. Но тут есть большое отличие. Пчела, вылупившись после Превращения, отлично знает свои обязанности, и предназначение. Работает только так, как говорит ей… инстинкт. – транслятор выдал после некоторой заминки понятие, вероятно всё же сильно отличавшееся от аборигенного, – А вот если Превращению подвергнется разум и тело взрослого человека… – Моисей, совсем как человек, подкатил к небу жёлто-зелёные глаза, – Здесь никто не может предсказать заранее, во что он превратится. И как будет себя вести. Мыслить. Относиться к другим людям. Понимаешь?

– Честно говоря, не очень, – Кнут слушал, как транслятор булькает и свистит, переводя, и старался говорить почетче и помедленней, – У нас на Корабле отличная защита. От любых излучений. Мы пересекли половину Космоса, – Кнут обвёл рукой горизонт, – и ничего с нами не случилось… На нас светили сотни других Солнц. И – всё в порядке.

– Нет. Ты опять не понял. – существо, размером с кенгуру, и сильно смахивающее на самую обычную земную саламандру, только сильно увеличенную, и вставшую на задние лапы, снова развело лапки в стороны. Цепкий взгляд умных глаз снова поразил осмысленностью и глубиной, голова чуть опустилась, и невысокий Кнут теперь видел гребень на макушке, переходящий на спину, – Излучение – нет! Это будет… не излучение.

Ну, вернее, не то, что мы видим… или не видим. Идущее прямо оттуда, – кивок, – и согревающее наш мир. – Моисей потёр пальцами с огромными когтями-ногтями, как бы пробуя на ощупь лучи только что вышедшего из-за невысоких холмов голубого Карлика.

В зеленовато-голубом освещении гладкая шкура инопланетянина переливалась, и цвета заставляли думать, что перед взором какая-то странная, раскрашенная нетрезвым художником-абстракционистом, картина: по общему ярко-жёлтому фону вроде бы хаотично разбросаны фиолетовые, тёмно-синие и лиловые пятна, ещё и оконтуренные, словно для того, чтобы подчеркнуть дикий цветовой контраст, чёрной каймой.

– Не излучение? А что же тогда?

– Я могу сказать, – из горла полился новый поток гортанно-писклявых звуков, но транслятор выхватывал и воспроизводил лишь отдельные слова – «лёд… размазать поверхность… черви… мысли…» –  очевидно, не будучи в состоянии соотнести их со знакомыми понятиями.

Кнут невольно нахмурился.

Моисей резюмировал:

– Твоя маленькая машинка, я думаю, не понимает этого. Такие… Слова и понятия есть только здесь, в нашем мире.

Потому что такое Солнце – только у нас! Я уже сказал суть: когда наступит Полдень, будет поздно! Ты и все люди с корабля должны до этого уйти с нами в пещеры, и …э-э… Запечататься на целый день! Тогда вы все останетесь живы. И здоровы. Надеюсь.

Кнут снова почесал многострадальный затылок.

Нельзя, конечно, назвать его отношение к инопланетянам ксенофобией… Он долго лечился. Прошёл полный курс гипнопедии. Но протез левой руки и два искусственных лёгких всё равно постоянно напоминали ему о не слишком удачно прошедших «торговых переговорах» и достижении «договорённостей» с расой инсектоидов-кархаков.

С другой стороны он, как главный специалист по переговорам в сфере взаимовыгодных торговых сделок с чужими расами, понимал, что в данном случае аборигенам очень нужны люди и их стальные орудия: кирки, мотыги, лопаты, ножи и всё остальное. И регулярный подвоз их возможен только при доверительно-спокойных отношениях… Но.

Но согласиться вот так – почти без подготовки, почти безоружными без боевой мощи челнока – практически отдать себя в руки чуждого, непонятного народа, да ещё в недрах их многокилометровых запутанных лабиринтов-ходов и низких пещер…

Страшновато. Даже ему. А уж остальные…

Ладно, всё что мог, он выяснил.

– Сколько у нас времени на обдумывание и сборы?

– Не больше двух часов.

Ну, местные два часа – это земных четыре… Впрочем, это мало что меняет!

– Хорошо. Я благодарю тебя за любезное приглашение провести «Цикл Бешеного Солнца» с вашим народом, в ваших Убежищах… – Кнут чуть склонил голову, – Через… м-м… Час, или чуть позже, я сообщу наш ответ. Или – приведу тех, кто решит воспользоваться вашим гостеприимством.

– Хорошо, – Моисей снова помахал в воздухе лапками, – И не забудьте! Внизу нет воды и пищи, пригодной для вас – вы должны всё принести с собой. На весь день.

День Моисея – пять для землян. Кнут, хмурясь, покивал, поблагодарив ещё раз.

Они разошлись – Торговый Агент  двинулся к челноку, возвышавшемуся безобразной чёрной громадой в километре от Площадки Сделок и Переговоров. Моисей, опустившись на брюхо, и извиваясь, словно варан, или крокодил, скрылся в одном из чёрных ходов-лазов ближайшего холма.

Кнут, обходя большие валуны, ругался про себя на всех известных ему языках галактики. Высохшая фиолетовая травка противно похрустывала под подошвами. Но он смотрел не на неё, а вперёд – на корабль, и вбок – на Солнце.

Ему было о чём побеспокоиться и подумать.

Голубой Карлик, конечно, не сахар!

Но ведь док Престон сделал им все необходимые прививки, и теперь члены экипажа свободно могли работать под обжигающими лучами хоть весь день! Что же до вспышек… Ну бывают, наверное, здесь и вспышки, и протуберанцы, и активная фаза, и… Всё остальное, что вычислили капитан Майерс и бортовой компьютер. Да, что-то такое им как раз и предстояло в ближайшие часы. Аномалия в короне уже была отлично различима. Похоже, серия мощных протуберанцев вытянет щупальца на миллионы миль в космос.

Но чтобы вот так, без подготовки, и словно покорные кролики, сунуть голову в…

Пасть льва? Вряд ли. В-смысле, вряд ли экипаж решится.

Хотя аборигены, «дети Маа», как они себя называли, вовсе не производили впечатления коварных лицемеров, что вначале улыбаются, а когда отвернёшься – вонзают нож в спину…

Но в том-то и дело, что дистанционное снятие и запись сканнерами энцефало- , тэта- и всех прочих «грамм» не выявило склонности к обману. То есть, если абориген говорил «Да» – он и думал «да», если  «Нет» – то – «нет». Никаких посторонних возмущений, что говорили бы о расхождении слов с делом, с мыслями.

Похоже, им попалась на редкость порядочная раса. Вот только внешний вид…

Особенно когти и зубы. Н-да.

За неделю общения, когда выясняли, что именно, и в каком объёме желательно привезти в качестве товара сюда, и что из ископаемых может предложить взамен племя Моисея, Кнут, по роду работы чаще других общавшийся с Вождями и Помощниками, изучил манеры и поведение «сынов Маа» неплохо.

Ну вот не производят они впечатления расчётливых жуликов, готовых заманить под надуманным предлогом экипаж в Лабиринты подземелий, убить, а затем расхитить и присвоить то, что им остро необходимо!

Они ведь вовсе не дураки. Понимают, что тогда не будет действительно больших и регулярных поставок…

– Ну, как там переговоры? – Бастер, стоявший сегодня «в карауле», если можно так назвать вольготное полулежание на шезлонге под брюхом челнока, и ковыряние травиной в зубах, традиционно разыгрывал вялый интерес к происходящему. Однако Кнут знал как никто: на самом деле интересуется Бастер только выпивкой и девицами. Которых наймёт не меньше трёх, на неделю, сразу после рейса, в первом же притоне у космодрома…

– Плохо. Моисей говорит, чтобы мы переселялись на четыре дня к ним в пещеры. Иначе нам – крышка! – Кнут провёл себе по горлу большим пальцем, и высунул язык.

Озадачив таким образом горе-охранника правдивой, в-принципе, информацией, Кнут полез по крутому трапу внутрь, даже не давая себе труда отвечать на недоумённые переспрашивания и ругань.

Он был уверен – Бастер сейчас притащится в рубку.

И остальных тоже придётся туда позвать: как полноправные пайщики, они имеют право знать всё об угрожающей опасности.

– …это же бред собачий! Ты, Кнут, понавыдумал чего-то там про «солнце, бешенство, стирание мозга», и прочую х…ню – и хочешь и нас сделать идиотами! Да мы повидали столько солнц, сколько у этого твоего уродца прыщей на морде! А в логово этих вонючих лягушек я ни за что не полезу! – Билли, второй навигатор, уже не сдерживался, сжимая кулаки, и только что не матерился в отличии от многих уже высказавшихся.

– Не-е-ет! Солнце тут ни при чём. Он у нас хи-итрый, Кнут-то… Он просто хочет, чтобы мы все, словно покорные бараны на бойне, сами припёрлись, и подставили свои шеи под кремниевые ножи чёртовых ящериц! А его-то ящерицы оставят в живых. И наши паи достанутся ему…  – трюмный Лёсс Хокинг во всём видел подвох, отродясь с инопланетянами не «якшался», и не собирался покидать уютный кубрик. Не говоря уже о том, что при дележе не было более дотошного, а во время любых работ – более ленивого и безалаберного ворчуна.

Кнут чувствовал, что по лицу идут красные пятна, но возразить ничего не успел.

Капитан Майерс встал. Все заткнулись.

– Довольно бессмысленной болтовни. Так мы ни к чему не придём. Все мы тут равноправные пайщики, и каждый имеет право высказаться… И побеспокоиться о своей жизни так, как считает нужным и правильным! И мозг есть у каждого. Кнута мы выслушали. Никто никого ни к чему принуждать не собирается.

Поэтому сейчас поступим просто: проголосуем. Кто… Считает, что предупреждению аборигенов можно верить, и нашим жизням угрожает опасность, которую не сможет предотвратить бортовая защита?

Кнут, поколебавшись несколько секунд, поднял руку. Не без удивления он обнаружил, что к нему присоединился механик Москалёв, и биолог-чех.

Остальные двенадцать пайщиков с ехидными усмешками, и покачиваниями головами, рук не подняли. Капитан кивнул, словно успокоившись:

– Отлично. Вы, трое. Забирайте всё, что считаете необходимым, и – вперёд! Время у вас ещё есть. Мы же… Обещаем, что если через неделю вы не вернётесь, жестоко отомстим за вашу безвременную… И так далее.

Кнут, всегда не без оснований полагавший, что капитан его недолюбливает, почувствовал некий зуд внизу живота. А что, если высадив их, экипаж «передумает», и просто… улетит без них?

Для Трибунала при «Комиссии по делам…» и так далее, запись вот этого общего собрания пайщиков вполне сгодится в качестве доказательства. Доказательства того, что они добровольно, и «с песнями…» ушли с челнока сами. Чёрный ящик Отца ведёт все записи автоматически. И уничтожению они не подлежат. Разве что вместе с кораблём – в горниле какого-нибудь, вот именно – солнца.

Однако отступаться от решения поздно – сам ратовал за…

– Ламми, – капитан повернулся к коку, – Упакуй им пайков на троих на… Десять дней. Воду налейте в канистры сами. Всё. Вопросы, пожелания?

– Капитан, сэр… Просьба: не надо «мстить за наши загубленные жизни», даже если мы не вернёмся… И ждите нас не семь, а хотя бы – десять дней! Наших, стандартных.

Мало ли: вдруг вспышка затянется…

Кнут говорил спокойно, но губы пересохли. Остальные его «напарники» не сказали ничего. Похоже, после бурно проведённой «дискуссии» – если так называть простую склоку – уже не видели смысла.

– Хорошо. Обещаю подождать десять дней. У нас пока не горит. – все задвигались, заскрипели стульями, заулыбались и захихикали.

Провожаемые недобрыми смешками, и ироническими пожеланиями «не слишком там перебарщивать с туземочками», «а то как бы чего не подцепить», и «вдруг придётся через суд присылать сюда алименты!», паникёры, как назвал их боцман Фридрих Даам, ушли на камбуз.

Пошарив в недрах холодильника, похожего, скорее, на ангар, кок вывалил на огромный общий стол кучу всяких полуфабрикатов: тут оказались и мясные, и зерновые, и даже фруктово-ягодные концентраты. Одноразовые пайки.

– Вот сорокалитровые канистры. Если прикинуть по три литра в день на рыло… Хватит с запасом. Вот – тара. – кок вывалил из ящика шкафа пластиковые кружки и миски с антиадгезионным покрытием, – По возможности постарайтесь хоть их… вернуть! Или вычтем из вашей доли. Кхе-кхе. – но лицо Ламми вовсе не походило на весёлое.

Ложки, ножи и вилки троица отщепенцев взяла прямо со стенда. Кок хмыкнул.

– Ламми… – Кнут чувствовал, что надо хоть что-то сказать, – Может, передумаешь, и пойдёшь с нами?

– Да ладно тебе, Кнут. Идите уж, мы тут как-нибудь сами. Переживём твоё дурацкое «стирание личностей». Хо-хо!.. – истерично прозвучавший смешок сказал Кнуту, что кок на самом деле вовсе не против бы последовать совету, поскольку сильно напуган. И если не идёт в пещеры, то лишь из боязни тоже прослыть паникёром и болваном.

Да и чует неприязнь капитана к Кнуту…

Как, вероятно, и весь экипаж.

– Как знаешь. Счастливо оставаться. – они повернулись, и вышли в коридор. Москалёв и Марек так ничего и не сказали, хмурый кок остался теребить свой и без того измятый, когда-то белый, фартук-передник.

Вахту под брюхом челнока нёс уже Леголас, как в шутку называли за форму «эльфийских» ушей химика-геолога Пьера Леггорна все, кроме капитана. Его, судя по бледной даже в голубом освещении физиономии, и перекатывающимся на щеках желвакам, тоже мучили сомнения. Однако он просто кивнул им, буркнув:

– Поосторожней там, в пещерах. Слишком глубоко не лезьте – внизу может попадаться и метан.

– Спасибо, Пьер. – Кнут, чувствуя себя как бы вожаком маленькой группки, благодарно кивнул, и попрощался, – А вы – поосторожней тут. Самое защищённое место челнока, как я понимаю, холодильник Ламми – если что, воспользуйтесь.

– Да уж, облицовочка из старого доброго свинца сохранит и продукты и нас… если не замёрзнем!

– А вы попробуйте ещё и в скафандрах. – подал наконец голос Марек, – Всё же там тоже… слои всякие.

Пьер только хмыкнул. Подал руку:

– Ну, удачи. Надеюсь увидеть вас живыми. И – без подруг!..

До торговой Площадки дошли за десять минут.

По дороге разговаривали мало – перетаскивание сорока килограмм на спине, и сумок с вещами не слишком располагало к общению. Вот когда Кнут порадовался, что решили не брать оружия – и нести тяжело, и толку мало. Если уж туземцы чего удумали, легко подловят их во время сна.

Обсуждали только трудности с дыханием и… совершением туалета. Зубной щётки и туалетной бумаги никто, конечно, взять не догадался.

Воздух на Тристане по составу мало отличался от земного – разве что содержание кислорода казалось непривычно большим: более двадцати пяти процентов. Хотя за счёт того, что атмосферное давление составляло лишь восемьдесят процентов стандартного, дышалось вовсе не так легко, как хотелось бы. Но все сошлись на том, что в подземельях-то давление должно быть повыше.

Кнут ударил в кусок рельса, подвешенный возле самой большой норы, как именовали тоннель все люди. Москалёв всё время оглядывался. Затем буркнул:

– За каким чёртом я с вами попёрся… Знаете что, я возвращаюсь.

Кнут, в силу специфики работы ловивший цепким взглядом элементы поведения что людей, что инопланетян, легко, чего-то такого и ждал: третий его спутник явно передумал лезть в пещеры ещё при дележе продуктов.

– Удерживать не буду. – Кнут сильно запыхался от тяжести канистры, – Раз передумал – возвращайся. Ребята обрадуются. Как бы. А то они, небось, уже и твой пай мысленно между собой разделили…

– Так вот … им! – мстительно хохотнул механик, снимая со спины канистру и рюкзак с продуктами, – Барахлишко-то вам… Оставить?

– Оставь, конечно. Как-нибудь затащим, внутрь-то.

– Ладно тогда. Счастливо, Кнут. Счастливо, Марек. – Москалёв крепко пожал им руки. Похоже, он был рад, что они спокойно относятся к его «дезертирству», – Извините. Я… вначале и правда, поверил. Во что-то такое. Испугался. А потом… Подумал, что оно и верно: залезем-ка мы все в скафандры! А можно – и в холодильник… Всё-таки челнок у нас отличный. Жаль только, что горючее жрёт, как свинья – а то бы взлетели, да спрятались за планетой, от вспышек-то…

Эта версия преодоления опасности высказывалась, собственно, первой. На что капитан Майерс резонно возразил, что тогда не хватит горючего на посадку там, дома: они потратили почти всё за долгий рейс. Что же до холодильника… Его на собрании в расчёт не брали. Да и старина Ламми вряд ли пустил бы посторонних в «святая-святых».

Уже развернувшийся к челноку механик вдруг приостановился и оглянулся:

– Александр.

– Что – Александр? – не понял Кнут.

– Меня так зовут. Александр. С такими делами… Мало ли… А так – хоть познакомились наконец.

А ведь верно, снова пожав руку, подумал Кнут – за все три года совместной работы он ни разу не слышал, чтобы дотошного работягу механика кто-нибудь называл по имени.

Пока они глядели в спину удалявшегося Александра, из норы донеслось вежливое покашливание: Моисей ждал, пока они попрощаются, не мешая.

– Приветствую, Моисей. Как видишь, твоему предупреждению вняли только мы.

– Вижу. Не могу не удивиться людской… Беспечности. – транслятор снова долго думал, потом всё же подобрал. Эквивалент слову «глупость».

– Идёмте. Времени мало.

Проход, даже центральный, оказался слишком низок для людей. Им приходилось идти согнувшись почти до пояса. А поскольку нужно было ещё и тащить за лямки канистру Москалёва в рюкзаке, продвигались медленно.

Моисей оглядывался, и Кнут чуял, что только такт сдерживает туземца от того, чтоб поторопить их. Но пока всё же молчал. Поэтому Кнут сам поторапливал Марека:

– Терпи, напарник! Мы должны выжить! Иначе кто расскажет нашим детям о подвиге мудрых отцов?..

Марек, отдуваясь, и перехватывая лямки потеющей ладонью, даже не давал себе труда отвечать на такие плоские шуточки. Только поглядывал вперёд – на темнеющий зев тоннеля, и назад – на отдаляющееся пятно выхода. Туда же невольно поглядывал и Кнут…

Наконец, минут через десять, они вышли во что-то, похожее на большую пещеру.

– Нам – сюда. – Моисей повёл их к лазу чуть шире и выше того, по которому они прибыли.

А лаз-то… Невольно Кнут присвистнул.

Никакой это оказался не лаз. А огромный люк с квадратной массивной дверью – почти как в настоящем подземном банке. Кнут видал много раз документальные фильмы о том, насколько надёжно хранятся все «Национальные Резервы» и прочая валюта.

В толщину дверь превышала добрый шкаф, а уж весила, наверное… пару-тройку тонн. А что больше всего поразило Кнута, так это то, что как только они прошли внутрь, охрана при люке – шесть самцов куда пошире Моисея в плечах, если так можно сказать про ящеров – тоже вошла за ними, и с трудом закрыла люк. После чего защёлкали могучие запоры.

– Ч-чёрт… А Моисей-то наш… похоже, не шутил. – Марек еле говорил, от непривычной нагрузки в шестьдесят с лишним кило он дышал с большим трудом, – Может, передохнём?

Моисей невозмутимо обернулся к спутнику Кнута:

– Простите. Времени на ваше ожидание и так ушло слишком много. У нас впереди ещё две Двери.

– Тогда пошли скорей. – Марек снова перехватил лямки.

Они преодолели пологий спуск, шедший спирально, углубившись на добрый километр. Кнут не мог не заметить, что после люка весь тоннель шёл уже в монолитной скале, похожей на базальт. Впрочем, он не геолог. Их геолог… Предпочёл не заморачиваться.

Почти через каждые тридцать-сорок шагов в недра скалы уводили боковые узкие низкие лазы – только-только пролезть аборигену.

Прошли и второй люк. Ничем он не отличался от первого. Кроме того, что теперь к его тоже шести охранникам, прибавились усилия первых шести.

– Моисей… – Кнут, несмотря на то, что дышалось теперь и вправду полегче, запыхался и пропотел насквозь, – А там, снаружи… Никого из ваших не останется?

– Нет. У нас даже умирающие старики предпочитают Смерть тому, что происходит с остающимися.

Кнут подумал, что для более подробных расспросов лучше бы ему выбрать время поудобней. Они как могли быстро двинулись дальше.

После успешного преодоления и запечатывания третьей двери Моисей вроде бы расслабился, и заявил:

– Всё в порядке. Мы успели. Теперь идёмте. Я провожу вас в… – снова бульканье и «раздумья» транслятора, – комнату, которую Вожди выделили вам.

Комната оказалась поистине гигантской – с добрый теннисный корт. Кнут подумал, что Моисеевские «Вожди» явно не поскупились. Наверное, не предполагали, что люди окажутся настолько идиотами, что не захотят спастись…

– Вот. Располагайтесь здесь, как вам будет удобно. Если я понадоблюсь, это – коммуникационный колодец. Или позовите, или просто киньте камень. А вот это – санитарное отверстие. – действительно, народ Моисея подумал обо всём.

– Моисей. Я хочу выразить… Тебе и твоему народу, и Вождям… Наше глубочайшее уважение и благодарность. И ещё я хочу, чтобы вы знали: остальные не пришли не потому, что боятся, не верят, или… не уважают вас и вашего предложения. – Кнут чувствовал необходимость как-то сгладить возможное плохое впечатление от отсутствия остальных членов экипажа.

– Просто… В обществе людей так принято – каждый решает сам за себя. Это называется «свобода личного выбора». Они, например, посчитали, что наш проверенный корабль выдержит ваш… э-э… «Цикл бешеного солнца». Я приношу за них извинения, если этот выбор как-то оскорбляет ваши традиции… Или верования.

– Извинения приняты. Свобода выбора, конечно, есть и у нас. Просто… Вожди не понимают причин, побуждающих разумные, как нам кажется, существа, добровольно решиться на то, что хуже смерти.

– Извини ещё раз, Моисей. Возможно – виноват я. Не смог объяснить всё достаточно убедительно. Аргументировано.

– За это не извиняйся. Твоей вины нет никакой. А насчёт аргументов… Невозможно привести те аргументы, которых сам не понимаешь. Как невозможно понять и то, с чем лично не сталкивался. – Моисей поперебирал лапками. Затем всё же добавил:

– Ну, теперь у всех вас появится такой опыт. У них – свой, у вас двоих – свой. А я покину вас – вам нужно отдохнуть и пополнить нехватку жидкости в организме.

Моисей сделал приветственный жест, и удалился. Кнут подумал, что над процессором транслятора надо бы поработать. Глупо он обозвал термин «попить воды».

Одежда, конечно, пропотела насквозь, но… Одно дело – когда вода снаружи организма, и совсем другое – когда внутри.

Они с Мареком, тщательно сдерживаясь, маленькими глотками выпили по кружке.

После чего выбрали угол «поуютней» и подальше от «санитарного отверстия», и разложили спальники. Надувные матрацы должны неплохо предохранять их зады от холодного камня. Синтипоновые одеяла – от прохладного воздуха пещеры… Но они не мёрзли даже в пропотевших комбинезонах.

Ни влажность, ни непривычные запахи, ни сгустившийся воздух не мешали чувствовать себя… хорошо.

Но вот предохранить их психику от давящих сводов мрачной громады, пусть даже над довольно большой пещерой, не могло ничто.

– Как думаешь, этот чёртов «Цикл»… Закончится за три-четыре дня? – Марек снял шлем с прожектором, и пристроил его на камне так, чтобы луч светил в свод, рассеиваясь тусклым ореолом над ними.

– Думаю, да. Раз их цивилизация как-то выжила до сих пор… Да что – выжила: довольно прилично продвинулась! Здесь явно что-то повыше земного «каменного века».

Думаю, они могут весьма точно определять этот самый Цикл.

– А что там за… червей упоминал этот Моисей?

– Не знаю, Марек. Я просто воспроизвёл на собрании запись с транслятора. Черви, Поток сознания, Преобразование… С такими делами я никогда прежде не сталкивался. Может, эти черви – обычные мифические объекты религиозного поклонения? Ну, скажем, как наши ангелы. Или демоны…

– Да уж. – Марек сплюнул в сторону «санитарного отверстия», – все прочие аборигены просто хотели нас пристукнуть, а товары отобрать. Выдумкой настолько сложной легенды никто не озаботился… – они вяло похмыкали над бородатой прибауткой.

До сих пор Кнуту встретилось не более трёх более-менее мирных рас туземцев. И это – из доброй сотни населённых, и почти тысячи ненаселенных, посещённых лично им, планет.

С экипажем Майерса он летал всего четыре года. А общий стаж Кнута как космопроходчика составлял почти тридцать стандартных земных лет.

Подумать только: ему – пятьдесят лет, а он…

Фактически там же, где и начал: ни дома, ни семьи, ни денег. И пенсии не будет. Социальные службы не засчитывают в стаж работу на частных звездолётах. Невольно Кнут тоже сплюнул.

Лёжа на спинах, оба теперь задумчиво пялились в потолок пещеры, освещаемый тусклым светом лампочки, выставленной на минимальную яркость – только-только видать стены и… всё то же отверстие. Словно и говорить больше не о чем.

– Кнут. Ты… это ощущаешь? – голос Марека вернул Кнута из сонного полузабытья, куда тот было начал проваливаться. Невольно он подобрался.

Точно! Что-то в окружающих скалах… Воздухе… Да везде – не так!!!

Словно начал набирать обороты гигантский электромотор, и могучая вибрация на сверхнизких частотах пронзает всё тело… И мотор-то… Идёт в разнос!

– Да, чёрт возьми, чувствую! Чувствую. Будто что-то… вибрирует!

– Вибрирует? М-м-м… Да нет. Я бы сказал, скорее, давит. На затылок и… Ну, на всю голову – словно меня к полу припечатывает такая… Как бы подушка. Надутая воздухом. Только без твёрдой оболочки. – Марек сглотнул, – Ого! Как сейчас толкнуло…

Кнут понял, что началось. И что на каждого действует по-своему.

У него мотор уже набрал такие обороты, что отдавалось в протезах зубов, и закладывало уши… А ещё он явственно слышал удары своего сердца. Вот оно старается прогнать кровь по всему его, такому, оказывается, гигантскому телу! Со всеми тысячами и мириадами капилляров, и клеток…

Бедный насос! Как же ему тяжко приходится! Ведь качать густую и капризную кровь, оказывается, так трудно! А делать это надо всегда: никто не спрашивает у сердца, нравится ли ему его работа, или – не устало ли оно так, словно годы ворочает камни, подобно Сизифу, герою из древнегреческой мифологии, и нет ни минуты для отдыха, для себя!..

Кнут понял, что каким-то образом он и смотрит на мир как-то изнутри, глазами своего сердца! Правда, у того, вроде, нет глаз.

Но это ему не мешает! Не мешает испытывать все те муки, то колоссальное напряжение, которое вынуждено сердце преодолевать все эти семьдесят с лишним лет, пока он… Пока он… Что – он?

Закричав (крик так и не вырвался наружу!), Кнут попробовал открыть свои глаза – настоящие глаза! Это удалось только со второй попытки. Или… С третьей?..

Чёрт возьми! А он уверен, что удалось-таки?! В-смысле, открыть… Или он ещё внутри… себя?

Ведь это – вовсе не пещера, где они с… С… А, да – с Мареком только что лежали на матрацах! Это, это…

Это колоссальный завод. Ох, и огромное же помещение!.. Но какой, к чертям, завод может быть внутри его же тела?!

Однако вон (он их отлично видит!) – прокатные станы! И из конца в конец могучих махин бегут, грохоча и рассыпая снопы оранжевых искр, пруты раскалённого железа! А вот и молоты – они не переставая бьют по этим прутьям, превращая их в извивающихся красных змей, которые почему-то…

Медленно, но неумолимо движутся к нему. А он – словно прирос к месту! Не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой!.. Да что же это такое!

Вот уже одна такая безглазая круглая змея начала обвиваться вокруг его ноги… Другая – заползла под рубашку.

А-а-а!!! О-о-о!!! Больно-то как!!! Жжёт!!! Это что – техногенный…

АД?!!!

Словно огненными тисками сжимает ногу… Грудь. Голову!

Сил нет даже вырываться! Они все ушли в истошный крик, что фиолетовой спиралью вылетает почему-то не только изо рта, а вообще – из всех отверстий тела: ушей, глаз, пупка, ноздрей!..

И Кнут видит, как этот крик оседает на станках, и прессах-молотах, словно какой-то паутиной, сковывая их движение, останавливая раскалённые прутья, и, наконец, укутывая весь чёртов мартеновски-прокатный цех густой и вязкой словно бы лапшой, которая к тому же ещё и покрывается затем чем-то красным – словно кетчупом…

Боль в теле немного отпускает… Он… ещё в цеху?.. Нет! Он – на берегу океана! Вот теперь его зрение словно висит прямо перед телом! А где одежда?..

Он видит, и чувствует себя так, словно дробится на куски! И каждый кусок – живой, ощущает, мыслит, хочет жить!..

А-а, вот в чём дело: это его раздирают на части два гигантских краба – как на планете Махаон-2: волосатые и постукивающие члениками твари!

Вот отделили руки. Ноги. Перекусили тело пополам. Но больно вовсе не так, как когда его одолевали огненные змеи… А когда это было? Кажется, годы назад…

Что – ЭТО?! Его… желудок? Да – и ещё со всем содержимым, и складками и волосками… Кишки.

Почему-то снова тело видно изнутри. Странно. Его же, вроде, только что разъяли на составляющие… А ему вроде бы и наплевать, потому что уже…

Не больно. Он… Что это – равнодушие? Покой?..

Но вот его странно смещённый взор снова обращён не внутрь себя, а на окружающие места.

Где это он теперь?..

Пустыня. Он стоит на гребне огромного бархана.

Впрочем… Почему – стоит? У него нет тела. Из всех чувств осталось только зрение. Как здесь красиво, Боже… Сколько воздуха, света… Простора. А… Внизу – что?

Он смотрит под себя: надо же – точно, тела нет. Нет, соответственно, и тени.

Эта мысль почему-то успокаивает его: ну правильно, раз нет тела – нечему отбрасывать и тень… А что его зрение тогда здесь делает – отдельно от тела? И почему… Всё плывёт: словно перепил огненного пайми, что готовят на Хотире-пересылочной, из чёртова местного камыша. Или… Из шелухи Муиса?… А-а, х… с ним – неважно из чего!

Но как же ему… Жить дальше? Без тела – это как-то… Инстинктивно он понимает, что это – неправильно. Тело… Оно должно быть! И всё прочее, что при нём!

Может, пора ему вернуться обратно – в смысле, телу? Или, как говорят – если гора не идёт к… этому, как его… То – он должен сам пойти… Куда?

Куда это он собрался идти – если нет ног?.. Ах да – он же пытается вернуться. Вернуться в своё… Тело. Да. Поищет-ка он дорогу…

Только это, оказывается, не легко. Забыл он дорогу к своему телу. Да и как оно выглядит? И… где может находиться? Погодите, погодите…

Вот: он вспомнил. Он, вроде, должен лежать на полу, на надувном матраце, в глубокой и тёмной пещере, куда его… Нет, он пришёл туда сам. Значит, сам и должен вернуться в своё тело. Вроде бы. Но – зачем?

Разве плохо ему, его новому сознанию, видящему весь горизонт вокруг вплоть до самых его дальних оконечностей, парить бесплотно… И… Не больно – здесь, в этой весёлой и милой местности?! Зачем ему эта дурацкая бренная плоть, отягощающая его своими материальными и животными потребностями: то еду ей понимаешь, подай, то воду, то – самку…

А что – вспомнилось вдруг некстати, разрушая броню его нового самолюбования, самодостаточности, беззаботности – человеческие самки бывают очень даже… Ничего!

И плоть его тогда, в эти встречи, очень даже пригождалась.

Может, хотя бы в память об этих приятно-ностальгических мгновениях, и стоит поискать… где-то там, внизу… Это… чёртово… тело.

Ощущая слабое сопротивление, и чувствуя, как что-то… или – кто-то пытается его отговорить, образумить, он, вначале вяло, а затем всё сильней рванулся в поисках подземелий! Вниз – сквозь то, над чем он парил!

Только где найдёшь подземелья под этим… как его… Песком! Здесь – не подземелья, а подпесочники… Подпесковцы… Под. Проклятье! Как их назвать?!

Он чувствовал, знал какими-то фибрами души – что назвать надо! От слова, определяющего Понятие, быть может, зависит его Судьба! Зависит, вернётся ли он в своё бренное и старое тело, или останется навсегда Изменённым, носящимся над поверхностью бесплотным Духом. Призраком. Бестелесной Сущностью… Любоваться простором…

Уж не то ли это Преобразование, о котором ему… А кто – ему? Ему… рассказывали? Или – он это придумал сам? Или… Знал всегда. Внутри собственного мозга.

Какого мозга? У него есть мозг? Хм-м…

Наверное, есть – он же мыслит. А мыслят всегда – мозгом. Хотя… Чёрт – до сих пор никто не знает, мыслят ли компьютеры своим процессором. Но он – точно не компьютер! Он же отлично помнит… Он – человек.

Он – человек!!!

Вот! Вот ключевое, исходное! ЧЕ-ЛО-ВЕК!

И он, отталкиваясь от этого, должен вернуться.

Вернуться к себе, старому. К телу с Сознанием, а не к свободно-беспечному прихотливому – только Сознанию…

Вернуться-то вернуться… А как? Может, что-нибудь вспомнить из… Старой жизни?

Он начал инстинктивно с детства. Вот мать. Она зовёт его, целует. Шутливо-укоризненно говорит что-то… А-а, это из-за того, что он подрался с Фритьофом. И порвал рубаху. Господи, ему же не больше шести…

А вот сестра. Беатрисс. О, это тот момент, когда они с Гуннаром объявили, что поженились. Собственно, как раз этот-то момент не слишком приятен: отец сказал Гуннару, что он алкаш и сопливый бездельник, совсем как его папаша, и Гуннар врезал отцу…

Вернее, попытался врезать. Врезал-то как раз Отец…

Слёзы Бетти. Скорчившаяся от боли фигура горе-жениха на полу кухни… Слёзы матери. Крики и рыдания. Уход униженного парня, рыдающая Бетти бежит за ним…

Почему вспомнилось именно это? Как боль в душе поможет ему снова обрести оставленное где-то на произвол судьбы тело?.. Может, пронзительно-тоскливым чувством сострадания старшей сестре?! Что-то, чтобы зацепиться за ту, прошлую, закончившуюся, кажется, сотни лет назад, жизнь?..

Ах, вот в чём дело. Подсознание сработало: как всегда раньше и лучше ума.

Он снова в пещере. На матраце. А болит вовсе не душа – это болит переполненный мочевой пузырь!

Ур-р-аа!!!

Ну, с этим-то он разберётся… Когда встанет.

Встав с третьей попытки – ноги всё дрожали, и не желали шевелиться – Кнут проковылял к отверстию. Справил нужду. Расслабленно покряхтел.

Гос-с-споди! Какое счастье! Вернее, конечно, было больно и страшно, но как же он рад вернуться в бренное, больное и старое – но – своё – тело!!! Ф-ф-у-у…

Застегнув клапан, он повернулся к напарнику.

Нет, тот ещё в «мире грёз».

Наверное, это и имел в виду Моисей, когда сказал, что это будут «не излучения»?

Вот уж точно. «Излучением» это не назовёшь!

Кнут решил Марека не тревожить – похоже, каждый должен сам нащупать выход из чёртовых бредней, провоцируемых «бешеным солнцем»!

Похоже, все остальные существа, кроме племени Моисея, что когда-либо зарождались на этой планете, не могли найти способа бороться с этим… И – не выжили! А толща скал хоть как-то… Но ведь сознание всё же… Отделялось?.. И… вернулось…

Тут главное, похоже – не навредить себе самому! Ну, и напарнику.

И раз аборигены считают, что километровых толщ базальта хватает, чтобы оградить мозг от этого, вероятно, они проверили всё это. Неоднократно. На своей шкуре.

Ну, шкура-то шкура… А что, если у туземцев за годы и поколения выработался как бы… иммунитет? У Кнута-то с биологом такого – точно нет! К такому не привыкнешь. Возможно, им с напарником стоило бы опуститься в глубину горы пониже…

А-а, ерунда! Он же жив! И в себе. Вроде бы.

Он невольно снова сплюнул. И общупал себя руками.

Нет, рогов или хвоста не выросло. Ха-ха.

Но вот когда глянул на часы, желание веселиться прошло.

Спал он трое земных суток. Да ещё с половиной! Конечно, тут самый железный организм начнёт… Протестовать. Вот за что ему спасибо.

Выручил. Можно сказать, вырвал из лап… Если не самого Преобразования, то по-крайней мере, наваждения, с ним связанного.

А интересно, во что же он мог преобразиться, если бы не?..

Удушливая волна паники, оставляя во рту вкус ржавого железа, вдруг пронзила сознание вспышкой молнии предчувствия: ОН ВСЁ УВИДИТ!

Их с Мареком чёртов экипаж! Вот уж кому даже стены холодильника наверняка не смогли бы помочь! Господи!

По позвоночнику пробежал холодок…

Но пока не очнётся биолог, они наверх не полезут. Это уж точно. Лучше выждать ещё пару часов… А лучше – дней. Вдруг Преобразование там, наверху, ещё не закончилось?!

Может, стоит позвать тогда Моисея? Побеседовать?

Нет, никого он до пробуждения Марека звать не будет. Пусть всё идёт как идёт. А он пока… Поест.

Опустошив тубу с надписью «куриное филе» и закусив «овощным рагу», Кнут почувствовал, что начал приходить в норму. Ну, то есть, в голове не шумело, и свод пещеры не расплывался в неопределённую массу…

Ладно. Он может пока… ещё поспать.

Кто-то нежно водил чем-то мягким ему по лицу.

Мама?!

Открыв глаза, он уставился в оранжево-зелёный огромный круг с чёрной вертикальной щелью. А-а, это зрачок. Как у Моисея. Но глаз – точно не Моисея…

С любопытством ему по лицу водил ещё прозрачным коготком маленький ящер, сразу отдёрнувший лапку. Наверное, детёныш! Кнут со второй попытки смог улыбнуться.

Как ни странно, его желание подружиться имело весьма печальные последствия!

Маленькое – ему по колено! – создание с коротким писком скрылось в отверстии дальнего коридора… Может, испугалось? А, правильно – не нужно было, улыбаясь, показывать зубы. Это ведь можно расценить как агрессию. И уж он-то, Торговый Агент, должен это знать – работал с сотней рас… Ладно. А что там – напарник?!

Марек как раз заворочался, замычал, и… проснулся!

Глаза… Ну, если у него самого оказались такие же при первом пробуждении – испугается не только детёныш!

– Марек! Да Марек же, чёрт тебя возьми!.. Успокойся – всё уже позади.

– А-а!.. Э-э… Ф-ф-у-у… Мы – выжили? И – не… Изменились?! – биолог всё ещё задыхался. Видать, кошмары-то у него были пострашнее Кнутовских…

– Да. Похоже, глубины пещеры хватило. Нас не достало. Сходи-ка… – в немногих словах Кнут объяснил Мареку, что ему лучше сделать прямо сейчас, чтоб не испачкать…

– О-ох… – Марек, вернувшись, добавил непечатных слов космослэнга, – вот уж повезло… Бедные ребята. Представляю, чего им пришлось… Чёрт! Да живы ли они?!

– Если живы – найдём… Если нет – то… Разделим их паи! – у Кнута была возможность спокойно обдумать ситуацию. Хотя, конечно, он предпочёл бы увидеть всех этих придурков такими как всегда. Пусть они вредные, злобные, непорядочные… Но – люди!

– Кнут!.. Ты думаешь?..

– Ничего я не думаю. Это я пытаюсь шутить. Ну, поднять нам настроение. А то я… Жутко испугался. Мог ведь и не… – он воздел зрачки к потолку пещеры, – А что там с нашими – просто реально: не знаю! Так что посидим тут ещё… – Кнут взглянул на часы, – Сутки, и полезем. Наверх!

– Может… Посидим – двое?

– Нет уж. Я-то проснулся пораньше некоторых лежебок… На целых полсуток. Вроде, закончилось. Можно попробовать позвать Моисея, и спросить.

На зов, правда, явился не Моисей.

Ящер, приковылявший на их крики в «коммуникационное отверстие», даже не давал себе труда встать на задние лапы – так и разговаривал от пола:

– Приветствую, чужестранцы. Я – Ипполит. Я заменяю Моисея, пока он спит. – чуть склонив голову, словно странная зубатая птица, пытающаяся получше разглядеть волосатого червяка, которого она хочет, но опасается съесть, он добавил:

– Наш народ очень рад, что вы благополучно пережили «Цикл бешеного солнца».

Правду сказать, вы первые инопланетники, кто послушался нашего совета. И остался жив. И сохранил рассудок и тело. Поздравляю.

Кнут приоткрыл было рот, но его опередил Марек:

– Так до нас здесь уже бывали… Другие расы?!

– Бывали. Первая, если я ничего не путаю, посетила Тристан пятьдесят восемь веков назад. Следующая – на пять веков позже. Ну а потом… Инопланетянам, наверное, нравится превращаться в то, во что они превращаются – у нас однажды было настоящее паломничество: восемьдесят тысяч особей Расы Кууль прилетели специально. Переродиться.

– И… что?

– Переродились. – ящер не счёл нужным пояснить.

– Во… что? – по шее Кнута ползали не то, что мурашики – жучищи!

– Большинство – в Духов воздуха. До сих пор летают по нашему небу, наслаждаются новой Свободой… Другие – в духов песка. Эти смирно сидят под дюнами. Мы их и не видим.   Есть ещё… Камневики. – транслятор, похрипев от напряжения, выдавил новое слово.

– А в Духов… Воды? – Марек как-то весь подобрался, задав вопрос.

– Нет. У нас же на планете нет открытых водоёмов, таких, о которых рассказывал Кнут… – Ипполит покосился на того почти так же, как детёныш, одним глазом, – Так что Духов воды у нас нет.

Марек чертыхнулся. Кнут прищурился – похоже, напарник-то поплавал в своё удовольствие, порезвился в… Где? Ладно – позже. А сейчас:

– Скажи, Ипполит, нам уже можно… Подниматься и выходить на поверхность?

– К сожалению, ещё нет. Солнце зайдёт за горизонт лишь через три часа. Тогда мы и откупорим… Шлюзы. Как раз проснётся Моисей, и, если захотите, отведёт вас наверх. Только наверху будет ночь.

Кнут кивнул. Он помнил, что сутки на планете длятся девять дней, соответственно день – почти пять. Ладно, три часа (шесть земных) они выдержат. Тем более – почти ничего не отпили и не отъели…

– Спасибо, Ипполит. – Кнут знал, что лучше поблагодарить лишний раз, чем показаться невежей, – И ещё раз спасибо всему вашему народу. За наше… оставление в своём теле и… мозге.

Ящер вежливо кивнул, так, что почерневшая от времени голова почти коснулась пола. Глаза…

Смотрели с хитрецой.

Когда Ипполит, убедившись, что им ничего не надо, удалился, они поспешили хоть как-то исправить вопиющую невостребованность запасов. Зря, что ли, горбатились, перетаскивая всё вниз? Да и не тащить же обратно…

Моисей явно постарел. Глазные яблоки как-то ввалились. И складки кожи вокруг лап стали словно глубже и грубей. Неужели… Чёрт. Как же тогда выглядят они сами?..

– Здравствуй, Моисей. Как дела у твоего народа? Как ты сам?

– Спасибо, Кнут, хорошо. Хотя, конечно, устаёшь от каждого Преображения хуже, чем от дня Посвящения… – Кнут не стал уточнять, что это ещё за бедствие.

– Скажи, Моисей… Мы уже можем выйти? Наверх.

– Да, можете. Ипполит же вам уже сказал.

– Сказал. Но… Ты проводишь нас?

– Разумеется.

Если тащить вниз канистры и рюкзаки с вещами оказалось возможно, будучи подстёгиваемыми страхом и адреналином, то вытаскивание двух (третью всё же решили пока оставить внизу) на три четверти полных канистр к выходу отняло последние силы.

Но – тащили. Марек всерьёз опасался, что какой-нибудь перетрусивший идиот из экипажа мог-таки в панике попытаться взлететь, наплевав на них.

– Моисей… – Кнут уже привык к слабому свету трёх тристановских лун, – Как думаешь, хоть кто-то из наших… мог спастись?

– Нет. – абориген ответил весьма категорично, – Черви-обманщики (это новое сочетание вновь придумал транслятор!) никогда не позволяют кому-либо остаться прежним. Но – и стать такими, как они, никому ещё не удалось.

– Подожди-ка… Черви… Они прилетают с выбросом вспышек на вашем солнце?! – догадка пронзила мозг Кнута раньше, чем в ситуации разобрался даже биолог.

– Да. Они… Не знаю, поймёте вы, или нет – как бы катаются на гребне волны излучения. Они словно… спортсмены. Экстремалы. Любят развлекаться и изменять всё. И всех. Но немного отстают от света. Поэтому мы и можем спастись – мерцание солнца начинается раньше их прилёта, иначе многие наши тоже… Могли бы попасться в ловушку.

Это-то Кнут мог понять. Но спросил другое:

– Ты поэтому и не сказал, что они – живые? Боялся, что мы не поверим?

– Вовсе нет. Вы же космонавты – видали сотни рас… Я не сказал потому, что вы бы  посчитали это – предрассудками нашей Религии. Веры. То есть – выдумкой. Но мы не… поклоняемся Червям. Мы их боимся. С ними невозможно договориться.

Вот в то, что на нашем солнце живёт злобная, и попросту стремящаяся всех остальных мыслящих, кто не с ними, ну, то есть – не червь! – убрать с дороги, уничтожить, при этом унизив, и поиздевавшись вволю, ты бы точно не поверил!

Кнут почесал болевший от долгого лежания затылок. Действительно, концепция такого социального поведения оказалась непривычна… Ведь даже с мерзавцами-инсектоидами всё равно удалось договориться о торговле! Правда, уже – не ему…

– Спасибо ещё раз, Моисей. За то, что гуманное решение вашей расы дать нам… Убежище, позволило спасти хотя бы нас двоих.

Позже мне хотелось бы ещё вернуться к этому разговору. Уточнить кое-что. А сейчас… Мы пойдём посмотрим – что случилось.

– К вашим услугам. Пожалуйста. – Моисей, справедливо посчитав миссию оконченной, опустился на лапы, и уполз в лаз.

А может, просто не хотел мешать.

Корабль чуждой ландшафту громадой возвышался среди дюн. На опоры уже намело приличные горки песка.

Однако кое-что сразу говорило о том, что внутри нет людей – под брюхом не горел ни один прожектор, или хотя бы габаритный огонь.

Марек плюхнул канистру на песок перед трапом:

– Кнут. Мне ещё страшней, чем когда мы лезли в… Пещеры.

– Я тебя удивлю. Мне тоже. – Кнут сгрузил своё барахлишко туда же, – Но проверить придётся. Вдруг кто-нибудь выжил… И нуждается в помощи.

– Но мы же… Не полезем туда вот так – сразу?

– А почему – нет? Всё, что могло случиться – уже случилось. Прибавлю-ка я яркости.

Аккумулятор шлема Марека совсем подсел от долгого горения в пещере. Кнут подкрутил регулятор своего прожектора. Сразу стало лучше видно открытый настежь грузовой люк. Из брюха трюма выглядывала носовая часть вездехода – быть может, в последний момент кто-то пытался домчаться до пещер?..

Но в вездеходе никого не оказалось. Впрочем, как и на всём челноке. Кнут с Мареком облазали все закоулки, убив на это не менее часа, но не нашли никого из экипажа.

Попытки отыскать следы на всё время перемещаемом потоками ветра по поверхности планеты, песка, провалились. Впрочем… Кнут невольно чертыхнулся.

От входного люка тянулось нечто вроде борозды – словно протащили что-то тяжёлое, как трактор, но размещённое в объёме обычного мешка. Они не придумали ничего лучше, как пойти по следу. В ста шагах от трапа след обрывался. У его окончания глубоко в песок врос… Камень. Белый. Размером как… Как обычный мешок с картошкой.

Марек, плюхнувшийся вдруг на пятую точку, и зажавший уши ладонями, заорал, застонал. Кнут схватился за кобуру с пистолетом. Атака?!

Но вокруг никого не было! И за камнем – не спрятаться!

– Проклятье! – сквозь слёзы в голосе напарника прорвалась боль, – Это – Ламми!

– Что?! – Кнут оторопел, – Ламми?!.. Он… передал тебе что-то мысленно? Он стал телепатом?

– Да нет же! Впрочем… Чёрт его знает – может, и стал. Но… Этот камень и есть Ламми!

Теперь в песок сел и Кнут. Потому что ноги подогнулись сами.

С полминуты они молчали: Марек ещё держась за уши, Кнут – тупо пялясь на камень. Затем Марек счёл нужным пояснить:

– Знаешь, я такого никогда не испытывал. Словно через мой мозг проехал танк. Причём – не мысленный, а – настоящий! Этот чёртов камень… Он мыслит. Он живой. Но в то же время – уже мёртвый. Неподвижный. Он… Застыл, что ли – не могу сформулировать. Суть такая, что Ламми теперь не вырваться. Впрочем…

Насколько я могу судить, он и не хочет! Он… Сам выбрал такую форму.

– Подожди-ка, Марек. Что значит – уже не может двигаться? Он что же – дошёл досюда… сам?!

– Ну да. Ты же не думаешь, что его доволокли остальные. Вряд ли им было до его проблем – у них хватало и своих!

– Могу себе представить. – буркнул Кнут. Он действительно мог. Спросил:

– Ты… Как с ним общаешься? И где остальные?

– Никак я с ним не общаюсь. Просто… У меня в мозгу словно что-то взорвалось. Расширилось. Возникло. Чёрт, не знаю как сказать. Просто так получилось, что я уже знал, что это – Ламми. И – всё. Про остальных… Нет, про них ничего не знаю.

Кнут не спешил подниматься. Вместо этого он опёрся на «Ламми» спиной, и погрузился вновь в невесёлые думы.

Экипаж погиб. В этом-то у него сомнений не было. Пусть они здесь, на планете, и, например, носятся в воздухе, ползают под дюнами, и всё прочее в том же духе.

Как люди они погибли. Нет даже следа от тел… Хотя, вроде, какие-нибудь кости должны… Не могли же все составляющие скелетов вот так разом – и?.. Или – могли?..

Ну и Черви! Гады.

Но что же делать теперь им с Мареком? Как доказать разным Комиссиям и Трибуналам, что они вовсе не поубивали коллег с целью захватить в свои руки Корабль и Прибыль…

Возле камня что-то как бы зажужжало. Он перевёл взгляд – Боже, что за дикость!

Ну и зрелище!

Перед ними парило словно бы тело человека. Невидимое, прозрачное. Видимым же его делали струйки… Да – это были струйки крови, или другой жидкости ярко-вишнёвого цвета, с чёрными и зелёными точечками, переливающиеся в свете фонарей текущими словно по трубочкам с невидимыми стенками, бойкими потоками.

Эти нитевидные потоки пересекались, сходились, раздваивались и растраивались, создавая по невидимому контуру тела, совсем как у обнажённого человека, как бы сеть из фигур: трёх-, четырёх-, пяти, – и многоугольников, странно изменяющихся, и всё время перемещающихся по этому самому невидимому человекообразному каркасу-основе, не углубляясь, впрочем, в само бывшее туловище… И ещё они жужжали при этом.

О, дьявол! Это – капитан Майерс! Теперь Кнут видел это так ясно, что забыл сразу сказать об этом удивлённому Мареку. После прояснения ситуации тот не придумал ничего лучше, как брякнуть:

– Здравствуйте, капитан!

Как ни странно, фигура отреагировала. Жидкость-кровь побежала вроде бы быстрее, и контур головы словно наклонился в кивке…

– Капитан! Где все ваши люди? – тон Кнут выбрал нарочито строгий. Капитан должен отвечать за жизни доверившихся ему подчинённых! Он несёт за них ответственность!

Однако никаких мысленных «посланий» про судьбу остальных ни Кнут, ни Марек не получили. Вместо этого контуры фигуры прошли как бы вокруг камня-Ламми, и неторопливо удалились в пустыню. Воспрепятствовать оказалось невозможно – ни на окрики, ни на размахивания руками и фонарями новый облик Майерса не отреагировал.

Когда же рассердившийся Кнут попробовал просто встать на пути фигуры, она просто «протекла» сквозь него. Кнут… ничего не почувствовал.

Смотревший на это всё ещё сидя Марек, истово перекрестился. Округлившиеся глаза моргали.

Затянувшееся молчание нарушил Кнут:

– Вряд ли нам удастся вернуть их… В-смысле, в человеческий облик. Моисей сказал, что это необратимо.

– Кнут! Но мы должны как-то… Хотя бы попытаться!

– Ничего мы не должны – Кнут чувствовал себя так, словно протащил чёртову канистру миль сто, – Никому. Лучше скажи, твой регистратор ещё работает?

Марек снял с головы шлем, и потыкал в кнопочки.

– Да. Во всяком случае, видеокамера записала эту… Этого монстра с трубочками… Вот: я включил повтор. Отлично видно и камень. Правда, не думаю, что теперешний вид Ламми нам поможет. Оправдаться. – похоже, Марек тоже думал о будущих обвинениях.

– Пошли внутрь. Хотя бы поедим, как люди.

Привычная обстановка и горячая пища хоть как-то вернули ощущения нормы.

Кнут, поев, пошёл мыться. Стоя под упругими струями горячей воды, он тщательно оттирал с тела запах пота, пыль, вездесущий песок… А вот мозг-то не отмоешь.

Марек сказал, что тоже помоется, и ляжет спать. Подумав, что ночные поиски «того, не знаю чего» вряд ли действительно помогут хоть кого-нибудь найти, Кнут решил присоединиться.

Разбудило их странное ощущение: словно сквозь их тела и борта корабля пролетала стая диких обезьян! Нет, ничто не раскачивалось, не скрипело, видно никого не было, но ощущение пронзаемости всего привычного, материального, некими бестелесными духовными субстанциями оказалось одинаково реальным для обоих космонавтов.

– Ты слышишь что-нибудь?

– Нет. Но уж ощущаю – не сомневайся!..

– Небось, наши веселятся. «Духи воздуха», мать их… – чертыхнулся Марек. Кнут согласился. Однако ни масс-спектрометр, ни гамма-сканнер, ни регистраторы, изучающие и записывающие всё окружение челнока во всех видимых и невидимых диапазонах, ничего не засекли.

– Теперь нам остаётся только попробовать приманить их чем-нибудь… привлекательным для Духов. И – поймать!..

– Ну ты даёшь, Кнут. И что же у нас послужит «сыром»? А ещё интересней, как, и в чём мы их удержим, даже если приманим и «поймаем»?! Они же пролетают насквозь через титанобор корпуса!

– А если… Ну, поле какое-нибудь создать? Типа магнитного?

– Ты – вот ты – сумеешь? Лично я – нет. Может, Гроверс смог бы…

Кнут вспомнил бородатого физика-технолога, отвечавшего за поимку перспективных животных для Марека – изучать, и для бизнеса – продавать. И сплюнул с досады. Нет, они с Мареком точно никого не поймают.

Поневоле вспомнишь всяких медиумов, спиритов, и вертящиеся столы…

Много ли «Духов» вся эта полушарлатанская братия выловила, и показала миру?!

Н-да, перспективка…

Однако и бросить своих просто так, ничего даже не попытавшись сделать – подло!

Под брюхом челнока они соорудили что-то вроде клетки из мейларовых панелей. Одну – переднюю – сделали захлопывающейся. Внутрь натаскали всего, что по их мнению могло бы привлечь, напомнить, заинтересовать новых обитателей Тристана, если бы в них осталось хоть крупица от старого, людского, сознания: фотографий родных, близких, «отчих домов», автомобилей, сувениры с чужих планет и Земли. Разложили по песку даже все фото татуировано-изогнутых голозадых девок Бастера в количестве ста сорока семи, каждую из которых он снимал в пикантных позах…

Но, как коротко, но точно обрисовал ситуацию Марек, ни одна сволочь не прилетела.

Прождав посменно всю ночь, двое выживших решили, что тактика использования ностальгических образов не даёт плодов. Встал вопрос: как и чем ещё можно приманить тех, кто явно получил всё, о чём мечтал долгие годы. Сознательно, или… Подсознательно.

Кнут решил, что переговорить с Моисеем так и так придётся.

– …нет, конечно, все черви давно вернулись обратно. На солнце.

– И когда они снова… появятся?

– Этого предсказать точно не могут даже старожилы. Но в среднем одно такое посещение случается раз в два-три года. Я же говорил – когда на солнце вот такие, гигантские, вспышки.

– А здесь они никогда не остаются? Ну, потом, когда вспышка иссякает?

– А здесь, на планете, они не живут. Для них слишком холодно. И скучно. После Преобразования им здесь делать нечего.

– А вот не бывало так, что во время следующего прилёта, они вновь меняли кого-нибудь из прежних… жертв – обратно. Ну, в тот вид, в котором те были до Преобразования?

– Нет. За всё время существования нашей цивилизации такого не случалось. Они не повторяют «обработки» тех, кого… Уже однажды преобразили.

– А почему? Не хотят? Ленятся? Не могут?

– Вот уж не знаю. Спросить… Никто не удосужился. Мы же с ними не общаемся. Просто – прячемся. Но таких случаев – обратного превращения – точно не бывало. Так что могу сказать лишь то, что уже говорил: ваши коллеги остались здесь навсегда. Остались добровольно. И получили то, чем, собственно, могут распоряжаться бесконечно: временем. Они бессмертны.

– В каком смысле – бессмертны? – Марек не мог не переспросить.

– В нормальном. Жизнь их не ограничена ничем, вплоть до смерти нашего солнца.

Кнут скривился: управлять работой голубых карликов земные учёные ещё не научились. Да и вряд ли когда научатся… Так что излучения, поддерживающие существование Преображённых явно вне их сил и средств.

Нужно подходить к проблеме с другой стороны.

– Скажи, Моисей… Как ты считаешь, мы сможем уговорить… или переубедить наших друзей… Вернуться в прежний облик?

– Нет. – инопланетянин выглядел категорично, – Такого не удавалось даже нашим предкам. А уж они-то живут с Червями сотни тысяч лет. Наша раса всегда обитала в подземных полостях и лабиринтах. Только необходимость в соли, земле, и всем остальном, что есть на поверхности, вынудила нас сравнительно недавно начать подниматься наверх.

– Сравнительно недавно… Примерно когда?

– Не больше тысячи семиста поколений. Около семидесяти сотен веков.

– А черви… Как они относятся к вам? И что… делают?

– Ну, относятся так же, как ко всем остальным. А что делают…

Уничтожают, если дотягиваются своим полем, телесную оболочку. Вернее – не уничтожают, а как бы вынуждают человека скинуть её самому. Дают возможность жить так, как человек мечтал. Если любил самок – у него будет миллион их. Правда, воображаемых им самим. Но они от этого для него хуже не станут.

Если любил духовное просветление, как те же Кууль – просветления получит – полные закрома…

Кто любил простор, полёты, или стремился к свободе – получает в распоряжение всю планету. Летай, наслаждайся этой самой свободой и вечной жизнью.

Кто любит созерцать, думать, философствовать – те идут в камни…

Долгую паузу прервал Кнут:

– Значит, «выманить» наших друзей из нового облика, новой формы, мы не сможем ничем?

– Конечно, нет. А ты сам разве согласился бы променять вседозволенность и вечную жизнь на то, чем являешься до Преобразования – куском белковой протоплазмы со всеми болезнями, старением, и потребностью в сне, пище, убежище, самках?

Кнут слышал этот аргумент в пятый, если не в десятый раз. Беседа зашла в тупик, и он повторял и повторял вопросы в тщетной попытке пробить, найти крошечную брешь в «работе» проклятых Червей. Не находилось этих брешей.

– Ладно. Спасибо, Моисей, что так терпеливо всё объяснил. До свиданья.

– До встречи. – Моисей, ковыляя с большим трудом, чем до вспышки, уполз к себе, Кнут и Марек медленно потащились к пустому и непривычно молчаливому челноку.

– Ты управлять-то кораблём сможешь? – спросил сильно приунывший Марек.

– Да. Да. – в голосе Кнута уже не звучало напора и энтузиазма. Похоже, общение с туземцами не дало ни-че-го. Если они хотят вернуть товарищей, нужно изворачиваться самим. Нужны идеи. Свежие. А не такие, как применяли ящеры…

Однако свежих идей в потайных закромах мозга обнаружить не удалось.

Они с Мареком ещё пять дней (земных) честно пытались подобрать средство, чтобы приманить, а затем и изловить «Духов». Ничем после первого, вероятнее всего, случайного, пролёта, те себя не обозначили.

Разбирая очередную громоздкую и опутанную проводами конструкцию, Марек ругался вслух, Кнут – про себя. На крайний случай у Кнута нашлась лишь одна идея:

– Придётся загрузить в трюм чёртова Ламми, и отвезти в качестве доказательства!

– Мысль, конечно, здравая… Меня она тоже всё время преследует. Камней тут, конечно, полно и кроме Ламми… Но за него мы хоть можем быть спокойны – что он, если (вдруг!) надумает преобразоваться обратно, не съест нас, как могли бы другие, инопланетные, твари…

– Почему – твари? Все разумные расы считают себя – людьми. А остальных – верно, конечно – тупоголовыми уродливыми тварями. Но раз они все попались в одну глупую ловушку, думаю… У них должно быть какое-то общение. Ну, то есть, они могут переговариваться, делиться опытом, предаваться воспоминаниям…

– Кнут, куда это тебя повело? О чём ты говоришь? Какое на … общение! Моисей же ясно сказал: каждый превращается в то, о чём мечтал! То есть здесь – не коллектив «единомышленников», а скопище индивидуалистов. Эгоистов. Эгоцентристов. Да назови их как хочешь: тут каждый – сам за себя! И остальные «преобразованные» ему – до лампочки!

Пошкребя отросшую бороду (чёрт! Пора мазаться снова останавливающим кремом!), Кнут оказался вынужден признать: Марек прав.

Но погрузить на борт Ламми, пусть и с помощью лебёдки, им ничто не помешало.

Пристегнувшись, они вяло переругивались весь полёт до Корабля. Кнут считал, что Ламми неплохо будет и в трюме, на «холодке», Марек боялся, что от холода камень может испортиться. Наконец Отец, бортовой компьютер «Золотой лани» завёл челнок в грузовой ангар, и объявил, что давление воздуха восстановлено.

Кнут только ухмылялся, пока Марек с автотележкой и её погрузчиком, завозил камень-Ламми в помещение трюма, а затем и машинное отделение. На камбуз, где Ламми «было бы привычней» въехать на автокаре не удалось: оказался узким люк. Тем не менее Марек серьёзно переживал, что «Ламми» оббили все «бока» о косяки.

– Ты не забыл? У нас есть обязательства перед всеми чёртовыми аборигенами, с которыми мы поназаключали договоров…

– Я не забыл главного, – Кнут, сидя в кресле первого пилота кинул короткий взгляд на Марека, ещё не привыкшего к креслу штурмана, – Если мы сразу по прилёте не обратимся в Комиссию по Контролю за Персоналом, и Профсоюз космонавтов, нас точно посадят. За замалчивание обстоятельств гибели тринадцати идиотов. И пусть они – идиоты, мы должны хотя бы попытаться отправить к ним «научную экспедицию»: вдруг всё же наш друг Моисей ошибся, и что-то удастся сделать.

– Всё верно, – Марек кивнул, – но… А-а, ладно – вначале надо долететь.

– Твоя правда. Придётся наматывать круги вокруг чёртова Ламми по трюму месяца два. И жратву готовить себе самим.

– Чур, готовишь ты. Я к кухонному процессору не подойду – ещё упорю чего…

– Не волнуйся. Отец всё нам приготовит. – это было правдой. Компьютер корабля умел всё. Даже готовить. Причём – лучше самого Ламми.

Проблема появилась, когда они не без удовольствия, причмокивая, поглощали второй «нормально приготовленный обед», как обрисовал ситуацию Марек.

Звуки донеслись из трюма, где лежал камень-кок.

Кнут продолжал есть, Марек встал, и спустился вниз. Вскоре послышалась его ругань.

После этого от тарелки оторвался и Кнут.

Срань Господня!

Камень-Ламми, потрескивая и похрустывая, медленно как бы таял: густая коричнево-жёлтая жижа растеклась по полу трюма вширь уже на добрых два фута. И камень продолжал оседать, словно тонуть в ней.

– Проклятье! Не довезём! В-смысле, не довезём живым! – Марек развернулся к рубке, – Бежим, повернём на обратный курс!

– Ерунда. Если прикажем, Отец повернёт и без нашего участия: у него микрофоны везде. Но вот не знаю пока – приказывать ли развернуться… Или ещё подождать.

– Кнут, ты – что?! Мы же убьём его!

– Он и так мёртв. В людской формулировке камень и не может быть жив.

– И… что? Так и будем стоять?

– Ну… Да. Подождём – может то, что ты предположил – верно, и как только мы покинем гравитационное, магнитное и ещё там какое-то поле чёртова Тристановского солнца, Ламми вернётся к нормальному облику… Или уж умрёт!

– Кнут! Как ты можешь?..

– Очень даже спокойно. – Кнут и правда, чувствовал себя спокойно, – Он сам… Выбрал!

Поэтому когда ставшая горкой покрытая разноцветными разводами масса стала постепенно изменяться, вытягиваясь, и восстанавливая из тошнотворного желе кости, мышцы и кожные покровы, его не замутило, как биолога, и он не побежал в туалет.

На то, чтобы сформироваться в грузного голого кока, и начать шевелиться, у фигуры ушло не больше пяти минут. К этому моменту вернулся и Марек.

Глаза Ламми открылись.

Некоторое время он просто молча смотрел на них, ни слова не говоря.

Ох и не понравилось Кнуту выражение, которое он увидал в этих глазах…

Ламми сделал слабую попытку встать. Тут уж они с Мареком кинулись к нему. И помогли, шутливо похлопывая по плечам, животику и спине! Кнут спросил:

– Ламми! Ты – как? Хоть что-нибудь помнишь? Из того, что с тобой было?

– Да. Всё я помню. Разворачивайте чёртову «Лань». Я должен вернуться.

– Ты что, сдурел?! Хочешь опять париться на песке? – Марека передёрнуло.

– Бараны. Ничего вы не понимаете. Я… Обрёл свою форму. Свою настоящую форму. Жизнь. Свободу. Э-э, что я вам рассказываю – поворачивайте быстрей!

– Никуда я нас не поверну! – Кнут был сосредоточен и уже не улыбался от радости за кока, – Мы долетим до Главной Сортировочной, и выступим на Комиссии. Пусть те отправят экспедицию за нашими – может, удастся что-то придумать! Спасти…

– А, понял. Ладно. – Ламми, вроде, успокоился, – помогите встать…

Когда они попробовали поднять его грузное тело, выяснилось, что кок владеет подлыми приёмами бокса и боёв без правил. Во всяком случае от криков Марека, отлетевшего к переборке от удара в пах, заложило уши.

Кнуту досталось в челюсть.

Он к чему-то такому и готовился, поэтому её в первую очередь и подставлял.

Пока Ламми шипел над отбитым кулаком, Кнут почти нежно дотронулся до его шеи пальцем с парализатором. Ламми грохнулся обратно на пол.

Кнут повернулся:

– Ты – как? Сам до рубки дойдёшь?

Кряхтевший, ругавшийся, и держащий обе руки в самом ценном месте организма биолог только покивал.

– Шнур – в верстаке, в верхнем ящике. Свяжи этого идиота, когда встанешь. И ноги тоже. – Кнут двинулся в рубку. Правда, приказ Отцу развернуться, вернуться и зависнуть на той же орбите, он отдал ещё на ходу.

Звёзды на экране обзора описали красивый полукруг. Ускорение чуть ощущалось – компенсаторы отлично справлялись. Они у них отличные. А ещё бы: в их практике случалось и такое, что «Золотая лань» улепётывала на пятнадцати «Ж». И если б не эти самые компенсаторы…

Вскоре Марек тяжело плюхнулся в кресло штурмана, чертыхнувшись, и снова схватившись за своё драгоценное хозяйство. Он всё ещё морщился.

– Упаковал?

– Уж не сомневайся! Скрутил гада, как фаршированного гуся.

А Ламми-то у нас, оказывается, тот ещё коварный, злобный и подлый антисоциальный тип…

– Да и … с ним. На подлёте, думаю, он снова окаменеет.

– Надеюсь. Но смотреть точно не пойду.

– Я тоже. Трюм запер?

Марек так на него посмотрел, что Кнут сразу всё понял. Некоторое время в рубке царило молчание. Затем всё же Марек высказался:

– Спасибо. А… как ты его вычислил?

– Моисей надоумил. Собственно, мы же оба чего-то такого и ожидали. Ламми, как и всем, вплоть до чёртовых ксеноморфов, слишком понравилось там. А как человек он слишком глуп, чтобы дожидаться, пока мы уснём, и разделаться уж наверняка…

– Хм… Н-да. Кстати, хотел спросить… Почему он отбил руку о твоё лицо?

– Это просто. Псевдокожа. А челюсть, да и весь череп у меня из такого же титанобора, что и корпус челнока. Подстраховочка, знаешь. А то я стал какой-то слишком… Параноидально настроенный Торговый Агент. Особенно после встречи с инсектоидами. Мне же тогда снесло фактически полчерепа.

Вот когда меня «чинили», сразу всё и сделали понадёжней… И потерянный глаз заменили на видеокамеру. – Кнут постучал пальцем по виску, – И флэшка у меня хранится в самом защищённом месте.

Так что я у нас теперь работаю как запасной «чёрный ящик» – особенно удобно, когда ведёшь переговоры. Всегда можно вернуться, и пересмотреть, что пошло не так…

Марек только хмыкнул.

Челнок Отец посадил точнёхонько в старые следы – опоры мягко спружинили, погружаясь в песок.

Ламми отряхнули от остатков «упаковочного» шнура. И снова перевезли в конец его борозды – она, хоть и сильно выположилась ветром и песчаными наносами, ещё оказалась вполне различима. Ламми… Молчал.

Даже мысленной благодарности не выразил.

Марек, буркнув что-то вроде «скотина жирная», пнул кока на прощание, и с довольной улыбкой погладил полеченный Отцом пах.

– Ну что, будем снова говорить с Моисеем?

У Кнута дёрнулся уголок рта:

– Нет! Никакого желания делиться опытом «ре-перевоплощения» у меня нет! Пусть с Моисеем разбираются наши умные яйцеголовые, а у меня, простого торгового агента, есть заботы поважней!

– Это какие же такие «важные» заботы теперь у тебя есть? И когда они появились?

– А появились они у нас, напарник, с тех пор, как мы вернули сюда последнего «равноправного» пайщика. И первая – передать записи всего, что произошло, – Кнут снова постучал по виску, и потыкал пальцем в небо, где по орбите мирно плыла «Золотая лань» – в Комиссию по Персоналу. Вторая же – набрать новый экипаж. Мы теперь – если вспомнишь! – за главных в нашей лавочке. Должны выполнять обязательства по заключённым торговым Договорам!

И уж я позабочусь, чтобы наша доля в акциях нового кооператива превышала пятьдесят один процент!

Чтобы можно было смело вертеть, как нам угодно, остальными… Пайщиками!

– Так ты, значит, не веришь, что наших вернут в человеческий…

– Нет! Зато опасаюсь другого: как бы кто из чёртовых учёных не захотел… Присоединиться – в целях научного эксперимента, конечно! – к нашим… Да и не нашим – «преображённым» придуркам!

Ничего. Даже если это и произойдёт, «закрыть» планету Правительство может в любой удобный ему момент. Главное – чтобы мы успели завершить наши сделки до этого! Если верить тому же Моисею, до следующего периода «бешеного солнца» – два года.

И помни: теперь все обязанности – на нас.

Правда, и счета в банках – тоже!