Читать онлайн
"Послесловие"

СНЫ О ЧЕМ-ТО БОЛЬШЕМ [1]

Г л а в а 1

Прости за то, что я тебе наскучил,

И до сих пор не научился развлекать.

Я в каждом сне карабкаюсь на кручу,

И Ангелов молю, чтоб не упасть.

Прости за то, что я тебе не пара,

Не накопил добро, а только – сны.

Я каждой осенью спасаюсь из пожара,

И алый отблеск красит мои дни.

Прости, что не беру с собою в дали.

Там свечка прогорела, оплыла.

В тех далях – страх и круговерть печалей,

И Дух Тоски простёр свои крыла.

Прости – за то, что я тебе наскучил,

Прости, что не умею угодить.

Что до сих пор я некрутой и невезучий,

И петь хочу – сильнее, чем любить.[2]

Евгений очнулся в ледяном поту, который быстро превратился в горячий, с дрожащими конечностями и «плывущей» головой. Он помнил оголтелую компанию, чудовищную пьянку с оргией после концерта. «Трубку Мира» с инками по кругу. Безумный смех временных подружек и вакхические пляски, и полунагую Сару в круге…

Но где он сейчас, и что предшествовало перенесению, Женя не представлял. Ясно было одно – его бросили. Быстро же Сара наигралась им! Но этого следовало ожидать. Всё шло к тому. Плохо было то, что он не успел наиграться ею.

На кого она его променяла, с кем сбежала – со смуглым португальцем или с борионским альбиносом?

Впрочем, они ничем не были обязаны друг другу, ничем не скрепляли свой сумасшедший союз, лишь обещаниями не сковывать друг друга ревностью и непомерными требованиями. Единственным законом для Сары оставалось его величество Сиюминутное Желание. Да, в их отношениях были и головокружительные полёты, и экстремальный секс, но стал ли Башмачников от этого богаче?

Она страдает открыто,

и слёзы виснут у глаз.

Ну, а то, что сокрыто –

то, старик, не про нас.

Наверное, Женя мог бы считать себя везунчиком. Из скольких переделок вывернулся! Попрыгунчик, блин! Похоже, на этот раз он допрыгался. Влип. «О-о-о, это жёсткое стебалово!»[3] Куда ни брось взгляд – всюду пустая каменистая равнина с лощинами и мелкими курганами, напоминающими прыщи на заднице. Даже на первый взгляд понятно, что сушь неимоверная, безводная. Что за Мир? Да какая разница, что за Мир. Мало ли их, безымянных, пустынных и никчемушных. И начинать жизнь заново в этой пустоши? Удовольствие даже для мегамизантропа сомнительное. А Женя не был мизантропом, он любил жизнь во всех её проявлениях.

А как романтично всё начиналось…

Женя посвящал ей стихи. Вернее, пытался посвящать – Сара была настолько разной, что ускользала даже из строчек.

Она страдает, не стыдясь, и без смущенья.

Над ней – магическая вязь и звёзд круженье…

Она хохочет, ненавязчиво-мила,

Она безгрешные роняет слёзы…

Любви картонные крыла.[4]

Счастье, похожее на дозу[5]…

- У нашей любви – картонные крылья? – смеялась Сара. – Хорошего же ты о ней мнения!

- Не о ней, Сара. О нас с тобой. Тебе постоянно необходимо захлебываться бытиём.

- Разве это вредно?

Правду сказать, их счастье действительно было похоже на дозу, а не на глоток чистой, родниковой воды. Сара оказалась несколько безумна, и настолько же избалована покорными поклонниками. Экстремальные развлечения были тем жизненным источником, из которого она черпала и вдохновение, и свою неуёмную энергию. При этом Сара думала только о себе. Что за дело ей было до его потаённых болей, его посвящений и его желания творить, которое сама же пробудила?

Порой ему казалось, что Сара просто срывает на нём свою досаду и злость по причине несостоявшихся отношений с Константином Башмачниковым, замкнувшимся в себе после распада семьи, и которым она не могла руководить, потому что тот не поддавался укрощению.

Что ж, Евгений выбрал сам, жаловаться не на кого, да и не особо хочется.

Сара сполна сдержала обещание. Они, сцепившись в любовных объятиях, кувыркались на планериках, летя в пропасть; они сражались друг с другом на мечах на ринге Гуринторна, чтобы потом любить друг друга не менее яростно и неистово; они устраивали совместный концерт на Гаулле, собрав поклонников со всех смежных миров. Сара исполняла старые песни Башмчникова своим летящим бархатным голосом, легко переходящим от мощного контральто к трепетной колоратуре, и Евгений словно слышал их впервые. Сара была из тех, кто умел меняться и представать каждый раз в новом обличье, неожиданном, словно удар под дых. И лишь в одном она не желала меняться – в страсти к щекочущей нервы опасности и желанию вовлечь в неё своих любовников…

Женя вспомнил, как всё начиналось. В ту самую первую ночь, после последнего в гастрольной череде концерта с Константином Ковалёвым, они отправились на Ла-Ваэлу, где её ждало начало очередного гастрольного тура – программа, составленная из народных песен «Космополитен-опера». Сара должна была петь вместе с лучшими фольклорными исполнителями Союзных Миров, в том числе – перерожденцами, а перед тем желала передохнуть. И эта передышка оказалась своеобразной.

В эту же первую ночь наедине она не позволила ему к себе прикоснуться. Они наслаждались в номере лёгким ужином и шампанским, а когда Евгений хотел прикоснуться к её губам, благоухающим фруктами и корицей, она отстранилась.

- Заработай меня, Башмачник! – сказала Сара и ускользнула. Евгений вышел за нею в ночь. Яростную фиалковую ночь Ла-Ваэлы…

… Они остановились в одном из череды маленьких отелей для избранных, тянущихся сплошной «стеной» и выходящих одним фасадом в богатые, фешенебельные районы, другим фасадом – в районы трущобные. Окна номеров также имели два выхода. Так что постоялец имел возможность варьировать или сочетать увеселения изысканные - с сомнительными. Женя, отлучившийся в душ, не видел, через какой выход ускользнула Сара. Однако – незапертой оказалась дверь в лифт, который спускал в аристократический рай.

Женя не боялся трущоб. Аристократы же Ла-Ваэлы были ему в новинку. Он вошёл в лифт и спустился на первый этаж. Аллея прекрасного сада, окружающего отели, выходила на дорогу, ведущую на пляж. Женя постоял, подумал и направился к морю...

...

…Море, блин! Женя готов был пить даже его горько-солёное естество, но горячий ветер врывался в лёгкие, иссушая их. Женя закашлялся. Всё тело ломило – переход не был особо комфортным, а посадка – мягкой. По всему, его просто швырнуло на камни…

Я больше не командую парадом.

Бытье и фарт я бросил на весы.

И Луна повиливает задом,

Натягивая драные трусы.

…На белом пуховом пляже, ярко освещенном и усеянном солнцезащитными зонтами, одноместными амфибиями и питьевыми кабинками, Женя заметил группу загорающих вокруг небольшого кафе. Все они были в мягких, модных в этом сезоне тёмно-фиолетовых очках-хамелеонах, напрочь закрывающих верхнюю половину лица, почти все – безволосые, с усиками антенн персональных компов за ушами. Они медленно двигались в кругу, закинув лица к небу. Тела там и сям покрыты татуировками из флуоресцирующих красок, ногти загнуты, губы обведены фиолетовым, пирсинговые бусины на черепе светятся фонариками.

Ему показалось, что мелькнул силуэт Сары – и он бросился туда и хотел тронуть её за руку. Но «Сара» оказалась не Сарой, а просто очень похожей девушкой. Пока Женя размышлял, извиниться и уйти, или расспросить о городе его старожилов, девушка благожелательно улыбнулась Евгению. У неё были симпатичные пухлые губы, которые не портила обводка, с родинкой в ложбинке, выбритая голова, выбритый лобок и идеальный загар, которые Женя мог оценить по достоинству благодаря отсутствию купальника. Она жестом указала на пустой шезлонг рядом со столиком, на котором горкой лежали подобия шампуров с наколотыми леденцами и конфетами, имеющими весьма натуралистичный вид миниатюрных черепов, разлагающихся и расчлененных трупов – ещё одна модная деталь Ла-Ваэлы. Время от времени к столику подходили, чтобы похрустеть «раздавленной ногой», «вспоротым животом» или «освежёванным трупом». У некоторых на цепочках свисали с браслетов изящные ножички и совсем узкие стилеты.

Сидеть в одежде рядом с загорающей нудисткой в обществе с садо-мазохистскими наклонностями?

Женя даже не успел принять решение, как девушка уже склонилась к нему и принялась колдовать с молнией шорт, не переставая молча улыбаться. Затем настала очередь майки. Женя позволил нежным ручкам стянуть её с себя. И Женя остался в плавках – как и положено на пляже.

- Вы одна? У вас нет кавалера? – игриво осведомился он, устраиваясь поудобнее, но девушка приложила палец к губам: - Тихо. Моё имя Люка. Не надо лишних слов. – Шепнула она и прильнула к его губам, очки тихо пискнули, мягко сминаясь, чтобы не мешать мимике. Женя ощутил острый горьковатый вкус на кончике её языка – очень знакомый вкус. Инка?

- Идём со мной, - проговорила Люка ему в лицо и потянула за руку в круг. И Женя, помешкав, пошёл. Звучала негромкая ритмичная музыка с завораживающим, медитативым рисунком. Две пары находились внутри сложных, округлых многогранных конструкций, распятые на центральных крестовинах, и телодвижениями заставляли сферы вращаться и двигаться относительно друг друга – словно . Это было очень красиво. Багровый шар солнца тихонько клонился к горизонту, вокруг кафе полыхали голографические узоры, бросая разноцветные пятна на белый песок и соревнуясь с вечерней зарёй. Мини-прожектора рисовали на поверхности воды пляшущие картинки.

По кругу пошли банки со спиртовым коктейлем и сигареты с T-IN, и плавные, томные танцы начали перетекать в оргию – первые пары упали на песок в центре круга, сплетясь бёдрами и не выпуская изо рта сигареты…

Башмачников знал, что T-IN чрезвычайно дорогое удовольствие даже на богатой Ла-Ваэле. Знал, что это удовольствие может стать весьма опасным аттракционом. Но в избранном обществе любого Мира, как уже понял Башмачников, любили рисковать.

«Что же, покурить можно, а вот прочие удовольствия оставьте себе любимым». Женя был уверен, что сумеет отмести предложения об истязании и вовремя среагировать на неожиданную опасность. Впрочем, в таких компаниях не проявляли агрессию, а вежливо испрашивали разрешения. Но когда инки брали верх над разумом, наступало время, когда никто никого ни о чём не спрашивает, подпадая под влияние единого, самого мощного импульса.

И Женя, чтобы не уронить себя в глазах нынешнего общества, почти бестрепетной рукой взял сигарету.

«А как же наш договор с Сарой?» - мелькнуло в голове у Жени, когда он почувствовал, что T-IN начинает уволакивать его сознание в не опознаваемую область, одинаково далёкую и от реала, и от астрала, где сглаживались понятия о возможном и невозможном. «Почему бы и нет?» - успел подумать он, и вокруг заплясали свой магический танец, похожий на танец синхронных пловчих, серебристые трайфеды…

- Евгений? – вдруг услышал он поблизости знакомый голос, и медленно обернулся, щурясь и моргая, тщетно пытаясь стряхнуть с глаз пелену видения. Насмешливое лицо, едва отросшие волосы колечками, белая метка от постоянного ношения шлема с пропиткой антидотом, сильные плечи, расставленные ноги… Трайфеды водили вокруг её лица хороводы, и Женя цикнул на них. Трайфеды моргнули и прыснули врассыпную, но ненадолго.

- Далия? Чтоб тебя розарвало!

- Узнал, паршивец! Чтоб тебя розарвало вдвойне!

Женя хмыкнул: старинная присказка его тёти «Чтоб тебя разорвало!», произнёсённая окающим говорком и с ударением на «ро», оказывается, прижилась в артели трайфеловов!

Далия была всё такая же – крепкая, коренастая, загорелая и смешливая, только короткий ёжик жёстких волос подрос и сменился торчащими в разные стороны вихрами и кудряшками. Даже здесь, на аристократическом пляже, она не изменяла себе, носила устойчивую, удобную обувь с гравитопами – старая охотничья привычка: быть всегда готовой к прыжку на макушку пестика ведущего в стае, единственное безопасное место трайфедов, хищных бродячих цветов. Женя не удивился бы, если бы узнал, что она и здесь не рассталась с именным лазерным ножом. Вероятно, она тоже прибыла сюда прожигать деньги, полученные за последнюю партию трайфедов.

- Ты дошёл до ручки, паршивец, если связался с этой компанией. Не мог найти получше?

- Представь себе, нашёл!

- Я слышала, ты сдружился с Беркут?

- Сплетни уже дошли до границ Союза?

- Слухами полнится Иномирье…

Девушка с глазами лани толкнула его в бок и приложилась к его губам, снова игриво выдыхая в него пряный дымок Т-Инки. Женя сомкнул губы и повернул голову вбок: - Мне нужно поговорить с подружкой, девочка. И не дуй обиженно губки, я сейчас вернусь…

Женя с трудом поднялся и отошёл с Далией в сторонку.

- Ты уже готов, – констатировала она, когда Евгений споткнулся о несуществующего трайфеда-младенца. – Это Сара довела тебя?

- Скорее, Амарант.

- А, прожигатель жизни! Знаешь, наши собираются в Южном округе, в Охотничьем клубе, ты можешь присоединиться…

- Я давно не платил взносы…

- Я посодействую. Идём вместе?

- Пожалуй, я останусь на Ла-Ваэле.

- Как желаешь, трайфелов. Прими хотя бы добрый совет: если пьёшь – не кури. Если куришь – не пей. Сохранишь голову. Иначе будешь валяться здесь, пока эвакуатор не отвезёт в морг.

- Спасибо за заботу.

- Без проблем.

- Хочешь присоединиться?

- Ммм… может, попробую косячок на дурняка – дефицит же…

…Однако проблемы у него возникли – гораздо позже.

Женя очухался нагой на скомканном пляжном коврике. Поднялся на локтях, начал осматриваться. Его недавние приятели спали сладким сном вокруг, погружённые в галлюциногенное забытьё, в неведомые видения, слившись попарно. В одном из многогранников, зависших на границе воды и суши, бились в истерике, во втором, покачивающемся на волнах, кажется, были без сознания. Что ж, нормальное явление. Если их унесёт в море, и они очнутся там – это будет, наверное, писком экстрима! Им придётся изрядно потрудиться, вихляясь, подгоняя свои плавучие гробы к берегу. Возможно, они даже займутся любовью там – Саре бы это, наверное, понравилось!

Его спутница уткнулась лицом в его грудь, её соски щекотали его рёбра, обнявшие бёдра мерно вздрагивали, словно она продолжала во сне фрикции. На левой груди Женя с ужасом и отвращением углядел безобразный и неумелый кровавый рисунок – неужто это он постарался? Нет, на фиг прочь!

Женя высвободился и, извиваясь ужом, вылез из-под неё, не унося никаких приятных воспоминаний. Люка, не открывая глаз, тонко вскрикнула и принялась шарить вокруг в поисках случайного спутника. Женя обошёл обдолбанное общество в поисках Далии, но Далии простыл и след. Если, конечно, она тут вообще была.

Евгений заплетающимся шагом побрёл к морю, яростно давя трайфедов или пиная их ногой. Искупался, подняв брызги – сфера тут же рванулась прочь от берега. Вернулся, нашёл свою одежду, облачился и поплёлся назад, к парку. И тут перед ним явилось новое видение – Сара в светящемся белом платье с летящими, словно крылья, рукавами. Однако она была далека от ангела, ибо явилась разъярённой фурией.

- Ты посмел мне изменить? – прошипела она, сверкая тёмными глазами, в которых плясали разноцветные отблески. – Я накажу тебя! Пляши! Нет, пляши голым, голым, голым!

И она взмахнула короткой рукояткой, выбросившей внезапно тонкий хлыст. Женя не успел среагировать вовремя – не потому, что не имел сноровки: жизнь на Амаранте требовала быстрой реакции, зоркого глаза и скорости. А потому, что не ожидал от будущей любовницы и подруги ярости и напора. И за что? За то, что она намеревалась позволять и прощать самой себе. Хлыст ожёг Башмачникову икру, он запрыгал на одной ноге, с трудом пытаясь спрятать гримасу боли и выдавить радостную улыбку.

- Значит, ты не рада меня видеть? А как же…

- Пляши! Иначе получишь сполна. Одежду не забудь!

Женя, расставив руки, прыгнул на неё, чтобы сбить с ног и придавить руку с хлыстом – но получил снова – на этот раз по спине, и от боли упал, скорчившись, на песок. Сара встала над ним, ослепительно улыбаясь и поигрывая хлыстом: - Ну?

Женя подумал – и решил подчиниться. Он не мазохист. Так что ж? Быть избитым прекрасной женщиной – возможно, в этом есть утончённый, извращённый шик. Своя прелесть. Возможно, это модно. И отступать в самом начале – не по-мужски. Он упустит нечто исключительное. Потом она позволит ему много больше… Ага!

И Женя начал с остервенением стягивать летний пуловер…

В дальнейшем, в каких только глупых играх они с Сарой не участвовали! Например, дегустировали фруктовые десерты! Такое милое, безобидное действо. Но в некоторых из них пряталось рвотное, и лощёные аристократы прилюдно, к радости общества, блевали на паркетную мозаику. В других таились сюрпризы опаснее – малые дозы быстропроходящих ядов. И красавчики слепли на время, позволяя хохочущим девочкам в неглиже себя ощупывать, лапать и насиловать. Либо у них возникала бешеная эрекция, и они доходили до экстаза у специальных колонн, или бегали за отбивающейся прислугой, или заламывали руки чопорным дамам, которые не прочь были повеселиться подобным образом. Но самыми невезучими оказывались те, кому попадались кожные аллергены локального действия, и они начинали чесаться, умоляя дам с длинными ноготками чесать им ягодицы или внутреннюю поверхность бёдер.

Женщинам доставались иные «увеселения», не менее солёные.

Но однажды при них один из респектабельных господ внезапно посинел, упал, забившись в судорогах, и умер. И это тоже было в порядке вещей. Исполнив ритуальный гимн, распорядители торжественно унесли любителя-экстремала, а общество продолжило развлекаться…

Но вот чудеса – Сара оказывалась постоянно заговорённой от досадных случайностей и пребывала зачастую лишь любопытным зрителем.

В других мирах они принимали участие в экстремальном сплаве или в соревновании по скалолазанию без страховки, в гонках на выживание в самых экзотических средствах передвижения, например – на гигантских ядовитых жуках, весьма агрессивных и драчливых.

Они опускались на дно залива собирать жемчужницы. Посещали самые блестящие балы во дворцах самых влиятельных людей крупных миров, а также - Игорные Дома в трущобах, где проводились бои без правил. И сами участвовали во всевозможных боях – Сара имела великолепную подготовку и била метко и жёстко. Посещали клубы любителей-шрамистов, трэшевые представления общества Чёрных Шаманов - и ещё многое другое…

Сара отовсюду выходила без единой царапинки и ущерба для самолюбия – Фортуна в ней просто души не чаяла. А может, берегла для чего-то феноменального?

Башмачников помотал головой, отгоняя позорное видение. Да, он ходил под её пятой. И за это его выбросили из круга избранных. Его, Охотника с Амаранта! Тьфу!

Поначалу Сара казалась ему совершенством и верхом того бесстыдства, которое присуще только неискушённым и непосредственным детям. Он посвящал ей восторженные стихи. Раз от разу стихи становились всё горше и темнее.

Она резвится бесстыдно,

Она невинно мила.

И всем вокруг очевидно,

Что в ней ни капельки зла.

Она страдает открыто,

И слёзы виснут у глаз.

Ну, а то, что забыто –

Стало быть, не про нас.

Но зачем-то к рассвету,

Устав от чистой воды,

Жадно ловишь приметы

Неотвратимой беды.

И вдруг поймёшь, изумлённый,

Очнувшись в тёмной дыре,

Что ты – наивный куклёныш,

Забытый в детской игре…

Пожалуй, место, где он оказался, куда хуже тёмной дыры. В тёмной дыре можно спрятаться. Там есть влага. Здесь – нет…

… Нет ли? А тебе ещё не надоело созерцать серые камни, дружок?

Женя заставил себя встать. Пошатался, привыкая к вертикальному положению. Вздохнул и пошёл. Буквально куда глаза глядят. А глядели они на север, где в знойном мареве колыхались три неопределённых возвышения – не то холмы, не то сопки, не то строения. Возможно, там он найдёт воду. Возможно. Её не может здесь не быть! Наверное, он отлежал здесь изрядно – жажда мучила всё сильнее и сильнее. И плюс к тому – неизбывный запашок летучих газов, то там, то сям сочащихся из трещин.

Он шёл, а сопки всё никак не желали приближаться. Женя обливался потом. Никогда в жизни он так не обливался потом. Ему даже в голову не приходило, что в нём скопилось столько влаги. Ну, ещё бы – сколько вина они выпили! Лучше бы он пил воду…

Он шёл, струйки пота текли не переставая. Воспоминание о вине вызвало судорожное сокращение глотательных мышц и, совершенно неожиданно, желание помочиться. Женя сдвинул брови, чтобы оставить свою жидкость при себе. Но вынужден был остановиться и освободить мочевой пузырь. Он стонал, теряя драгоценную влагу, а потом подумал обречённо: «Ну вот, теперь я абсолютно пуст».

Крохотные переливчатые миражи, подобные рисунку на крыльях экзотических бабочек, трепетали в воздухе, вспыхивали и опадали. Временами он улавливал какие-то туманные пейзажи и фигуры, которые, как казалось Жене сквозь резкие солнечные блики, трепетали вверх ногами – этакие перевёртыши.

…Перевёртыши?

Женя наконец-то всё вспомнил. Это случилось не в ту достопамятную ночь с оргией в Новой Португалии. Это случилось в снобистском замкнутом обществе Лайтблю. Они играли в модный Перевёртыш в узком кругу элитарной компании музыкантов Мира с претенциозным названием «Империя». Перевёртыш представлял собою очередную инкарнацию изуверской рулетки.

Они по очереди, становясь на круг переброски, вращали ручку настройки частного терминала. Такая игрушка стоила баснословных денег, а результат игры можно было назвать так: «Кто-то здесь лишний! Не ты ли?»

Стало быть, в тот раз не повезло ему, Башмачникову: терминал отбросил его в тартарары, и Женя чудом остался жив…

«Жив, чтоб меня рОзарвало! А на фига?»

[1] Аквариум, «Сны о чём-то большем»
[2] Ноябрь 2004 г.
[3] Башаков
[4] Машина времени, «Картонные крылья любви»
[5] Сахара, «Счастье»