Читать онлайн
"Княгиня, которая умела летать"
Пытки, будут широко использоваться в подвалах ЧК. Тут они проявятся поистине дьявольскую изобретательность
По воспоминаниям бывших узников следственной тюрьмы, известной как «Сухановка» или Спецобъект №110, там практиковались пытки 52 видов. В 1938 году тюрьму оборудовали в помещении монастыря Святой Екатерины в Подмосковье. Подробный список методов, которые использовались для получения нужных властям показаний, составила и опубликовала в книге «Сухановская тюрьма. Спецобьект 110» историк, исследователь ГУЛАГа Лидия Головкова.
Самой простой пыткой было избиение, пишет исследователь. Избивать людей могли сутками без перерыва, посменно — следователи меняли друг друга, работали не покладая рук. Еще один довольно распространенный в то время способ получения показаний — испытание бессонницей: заключенного могли в течение 10-20 дней на долгое время лишать сна.
Были в арсенале палачей и более изощренные средства. Жертву во время допроса сажали на ножку табуретки таким образом, что при любом движении подследственного она входила в прямую кишку. Другим истязанием была «ласточка» — заключенным за спиной связывали длинным полотенцем голову и ноги. Вытерпеть такое невозможно, но людей в подобном положении держали часами.
Изобретательность следователей-садистов можно сравнить с изощренной фантазией киношных маньяков.
Людям под ногти загоняли булавки, отбивали дверьми пальцы, сажали в так называемые «салотопки» — карцеры, где поддерживали высокую температуру. Пытали заключенных и в бочках с холодной водой. Следователь мог заставлять жертву пить чужую мочу.
Свидетельств о том, что кто-либо выдерживал нечеловеческие мучения, практически нет. В тюрьмах ломали бывалых военных. Генерал Сидякин после истязаний сошел с ума: Головкова пишет, что он начал выть и лаять по-собачьи. Многих после допросов отправляли на принудительное лечение в психиатрические больницы. Из документов известен один случай, когда заключенный уцелел в спецучреждении и выдержал пытки.
Михаил Кедров, бывший чекист, который пожаловался на злоупотребления в органах, прошел через пыточную тюрьму, не сознавшись в обвинениях. Это помогло ему на суде — его оправдали. Правда, уйти от сталинских палачей ему не удалось: после начала Великой Отечественной войны его расстреляли без возобновления следствия по приказу Лаврентия Берии.
Машины-убийцы
Комиссар госбезопасности часто лично издевался над жертвами. Перед расстрелами заключенных он приказывал своим подручным избивать их. Видимо, это доставляло главному сталинскому палачу какое-то особое удовольствие.
На спецобъекте у Лаврентия Берии имелся личный кабинет, из которого на персональном лифте можно было спуститься в помещения для пыток.
Известны и примеры когда нацистские палачи перенимали опыт советских «коллег». В НКВД придумали специальные автозаки, которые были самыми настоящими машинами для убийства. Выхлопная труба у них выводилась внутрь кузова, и заключенные умирали при перевозке - их тела сразу везли в крематорий. Данный метод гитлеровцы применяли в концентрационных лагерях.
Так что Евгения Михайловна Шаховская стояла у истоков будущей пыточной машины.
3
Она увидела свою петроградскую квартиру. Она стоит у окна. Серое небо, серые здания, серый бульвар. И люди должно быть такие серые, как весь этот мир под серым петроградским небом.
Она так не может. Для нее жить значит рисковать, чувствовать, как учащенно бьется сердце и от опасности мурашки бегут по всему телу, и немеют пятки, и кружится голова.
Всё поменялось. И только это небо и эти здания остались прежними, и она впервые не знает, как ей быть, как ей найти место в этом бурлящем водовороте, чью сторону принять. Ее родственники, друзья, знакомые бежали из Совдепии на юг к армии белых или в Европу. Ее тоже уговаривали бежать. Ведь с ее титулом она никак не вписывалась в новую жизнь. Но она не может бежать на юг, потому что там не только ее друзья, но и ее враги, которые настаивают на смертном приговоре, считая ее предательницей. Они никогда не простят ее, как и она не простит их.
Большевиков считали сиволапыми варварами, которые уничтожат всё, что создавалось веками. Ведь они пели «Отречемся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног». Но всё-таки они ей были больше по душе, чем те, кто объявлял их исчадием ада. Они до банального просто объясняли мироустройство: вся человеческая история – это борьба угнетаемых против угнетателей. И вот угнетаемые одержали победу. Теперь они уничтожат угнетателей и наступит царство братства, равенства и свободы. Они снесут дворцы, выбросят на свалку старую культуру, вместо которой создадут новую. И теперь угнетаемые будут вершить историю и делать ее по своему разумению. Смешная сказка! Но народ поверил в эту сказку и пошел за большевиками.
В дверь раздался сильный стук. Она вздрогнула. Кто это мог быть? Ничего хорошего от нежданного визита она не ожидала. Так могут стучать только те, кто чувствует себя хозяевами этой жизни. Она открыла. Делала она это спокойно. Даже руки не тряслись. В коридор вошли трое красногвардейцев, оттеснив ее к стене. Следом появился плотный мужчина в кожанке и сверкающих сапогах. Сапоги визгливо скрипели.
- Гражданка Шаховская?
- Да.
- В квартире есть кто посторонний?
Красногвардейцы заглянули в залу, спальную комнату, на кухню. Приклады винтовок стучали по полу.
- Я одна.
- Следуйте за нами!
Она даже не испугалась. Такое ощущение, что это происходит не с ней.
- Могу я собрать вещи?
- Ничего не надо.
Значит, расстреляют. Даже не довезут. Заведут куда-нибудь в боковой тупик и изрешетят пулями. Одно плохо. Если будут стрелять в голову, то изобразят лицо. Она даже после смерти хотела оставаться красивой. Когда она закрыла дверь, ключ у нее не забрали. Странно!
Никакой вины перед новой властью у нет нет. Но это не имело значения. Уничтожали за то, что ты офицер, за то, что ты принадлежал к эксплуататорским классам. Могли расстрелять и за то, что занимаешь просторную квартиру, за то, что имеешь прислугу.
В кабинете она увидела на задней стене два больших цветных портрета, двух бородатых немцев Маркса и Энгельса, которые стали большевистскими апостолами. А когда-то на этом месте висел портрет царя. Комиссар вскинул голову.
- Гражданка Шаховская! Прошу присаживаться!
Она спросила:
- Я арестована?
- Напротив.
Комиссар был явно из марийцев или мордвы. Этот типаж не нравился ей.
- Напротив – это как?
- А напротив это так, Евгения Михайловна. О вашем существовании знает товарищ Луначарский. Он позвонил и поинтересовался о вашем существовании, чем вы заняты.
- Что с того?
- Что я мог сказать? Что вы живете тихой обывательской жизни. Редко покидаете свою квартиру. Нигде не бываете, не работаете.
- Я бы рада. Но вы же знаете, что сейчас крайне затруднительно найти работу. Разве только разгружать баржи.
- Знаю. Вот Анатолий Васильевич предложил вас трудоустроить. И мы предлагаем вам работу. Нет! Нет! Баржи вам не придется разгружать. Не та у вас конституция.
- Кем?
- У нас.
- У вас? Довольно неожиданно.
- Вы будете нашим внештатным сотрудником.
- Осведомительницей? Так это следует понимать?
- Можно так сказать. Женщина вы видная, известная. В Петрограде осталось немало ваших знакомых. Вы будете посещать рестораны, театры, дома своих знакомых и сообщать нам, о чем там говорят, какие там строят планы. Работа, как видите, не пыльная. Ну, вы сами всё прекрасно понимаете. О деньгах не беспокойтесь. Так что вы скажите, Евгения Михайловна? Согласен, предложение несколько неожиданное для дамы вашего ранга.
Как будто груз с души свалился. Вот она определенность.
- Я согласна.
Она увидела удивление на лице комиссара. Он никак не ожидал, что она так быстро примет подобное предложение.
- У меня одно условие. Могу я посмотреть свое личное дело. Только не говорите, что у вас нет такого.
- Почему бы нет? Я распоряжусь.
Дело ее нашли. Но взять с собой не разрешили. Можно было читать и копировать. Она пристроилась в пустующем кабинете, листала дело, выписывая имена тех, кто решал ее судьбу, и их адреса. Теперь они были в ее руках. Вот как повернулась жизнь! Пришел ее час! То, о чем она мечтала в тюрьме, то, что казалось ей несбыточным, воплотилось в явь. Какая же это будет неожиданность для ее врагов, которые жаждали стереть ее в порошок.
Она выслеживала этих людей, узнавала, где они живут. А найти вину на них не составляло никакого труда. Тем более, что в ЧК не требовали доказательств вины, а тем паче какого-то расследования. Одного их происхождения было вполне достаточно для применения к ним меры высшей социальной справедливости. Но некоторые из них успели убежать. Это было досадно. Но кое у кого остались родственники. Что же? Пусть они ответят. А как-то она обратилась к начальнику ЧК, чтобы он разрешил ей привести собственноручно смертный приговор. Тот удивленно посмотрел на нее, почмокал губами.
- Вы когда-нибудь убивали людей?
- Нет.
- Для многих это мучительная процедура. Им трудно перешагнуть через остатки человечности. Хотя это буржуазный предрассудок.
- Я лишена предрассудков.
Когда она расстреливала в первый раз, то испытала неведомое ранее ей ощущение. Она демиург, вершитель судеб человечества. А это не такое уж и сложное дело.
3
Видела она, как идет по длинным залам Гатчинского дворца, который стал при большевиках музеем, что спасло его от разгрома и расхищения. Теперь он был под охраной властей.
Музей находился в управлении комиссии, которая назначила его сотрудников. Сама же комиссия подчинялась наркому Луначарскому. Княгиня никогда не интересовалась музеями и удивилась, когда ей предложили там работать. Но нарком был убедителен. Авиации, если не считать нескольких аэропланов, в советской республике не существовало, а вот дворцов, которые остались от прежней власти, было в преизбытке. И нужно было всё это богатство поставить под контроль и не допустить его расхищения. Новую власть Гатчинский дворец интересовал никак памятник культуры, а как хранилище ценностей, в которых нуждались большевики. Ценности можно было обменять на оружие, продовольствие, медикаменты у той же мировой буржуазии. Нужна была инвентаризация этого богатства, его оценка, чтобы не отдать это задарма. Шаховская не была специалистом в этом деле, но наркому нужен был человек, который бы наблюдал и контролировал специалистов, о те, разумеется, были из буржуазной среды.
Вот она идет по длинным пустым залам музея. Впереди и сзади ее чекистов, на боку у которых внушительных размеров наганы. Их кожаные ремни и сапоги скрипят. И этот скрип раздражает ее. Редкие сотрудники, которые попадались на их пути, превращались в статуи и желали только одного, чтобы их не заметили и вздыхали с облегчением, когда троица удалялась от них.
Ничего так не боялись, как ЧК. Председатель Петроградского ЧК Глеб Иванович Бокий стал мифической личностью, выходцем из ада, ибо обычный человек не может быть таким. Чекисты были полноценными хозяева бывшей столицы империи. Они могли расправиться с любым без суда и следствия. Никто им не был указ и некому было на них жаловаться. Обывателя даже здание ЧК обходили стороной и при одном упоминании ее крестились «Чур меня!» Слухи о зверствах в ЧК леденили мозг, заставляли сжиматься в комок.
Она ожидала чего угодно: что ее будут пытать, истязать, насиловать. Но следователь оказался интеллигентным человеком, обращался к ней на вы, называл ее по имени и отчеству и ни раз не позволил себе повысить голос. Она решили, что он из семьи интеллигентов.
- В чем меня обвиняют?
- В причастности к крупным хищениям, совершенным из музея, в сговоре с…
Он назвал несколько фамилий. Все они были знакомы ей, так как тоже служили в музее.
- Смешно, - сказала она. – Конечно, я всех их знаю, поскольку они сотрудники музея. Естественно, мне приходилось общаться с ними. Но если бы вы лучше были осведомлены, то вам было бы ясно, что я никоим образом не могу быть причастна к хищениям, если они имели место быть. Я вообще не имела дела ни с какими драгоценностями.
- Чем же вы тогда занимались, гражданка Шаховская? Будьте так любезны, обрисуйте мне круг ваших занятий.
- А я ничем не занималась. Я должна была только наблюдать и докладывать.
- Кому?
- А вот позвоните по этому номеру!
Она попросила бумагу и ручку и записала номер телефона.
Почему-то следователя это разозлило.
- Почему я должен отрывать наркома от его дел? И откуда у вас его номер телефона? По факту хищения уже расстреляно несколько сотрудников музея. И теперь вы на очереди. Хотя, может быть, чистосердечное признание и спасет вам жизнь. Так что советую вам быть искренней со мной.
Шаховская вздохнула.
- Видно это у меня написано на роду. Царская власть приговаривала меня к расстрелу, обвинив в шпионаже в пользу Германии. И только революция спасла мне жизнь. Новая власть снова собирается меня расстреливать. И тоже по ложному обвинению. Гражданин следователь, я официально заявляю, что ни на какие ваши вопросы я отвечать не буду. И буду говорить только с товарищем Бокия. Или расстреляйте меня!
- Товарищу Бокия больше делать нечего.
Она повернула голову к зарешеченному окну. За окном был небольшой дворик с кирпичной стеной.
- У нас все говорят. Но я вам не советую доводить дело до этого. Вот вам ручка, бумага, пишите признательное показание. Постарайтесь не упустить никаких подробностей.
Она взяла ручку и написала крупными буквами через весь лист «Бокия! Бокия! Бокия!» Следователь хотел вырвать у нее лист, но передумал. Пусть пишет что угодно, а все равно напишет, что надо.
- Видит Бог, хотя и не хотел этого.
Он поднялся. И тут же зазвонил телефон. Он поспешно схватил трубку и вытянулся в струнку.
- Глеб Иванович! Всё, конечно, исполню.
Он вызвал красноармейца.
- Отведи гражданку к товарищу Бокия!
Она медленно поднялась, поглядела на следователя и улыбнулась. Он отвел взгляд.
.
ЛитСовет
Только что
