Читать онлайн
"Три строки нонпарелью"
Зачем казённая шинель
Иначе пахнет, чем "Шанель"?
Зачем полжизни набекрень?
Чтоб не замучила мигрень
Леонид Семаков
В редакции разрывался телефон. Стояла гнетущая осень, и все звонившие без исключения были психами с сезонным обострением. Но босс запрещал посылать их в даль и насмехаться, полагая, что на газете лежит великая миссия по снижению уровня агрессии во Вселенной. Звонки в еженедельник в его представлении походили на секс по телефону, только без секса. Ну и почти бесплатно. Почти – потому что психи так или иначе покупали газету, обеспечивая ей рекордные в регионе тиражи.
Многочасовые беседы с обострёнными гражданами вёл, разумеется, не сам главред. И даже не его секретарша. Эту неблагодарную работу возложили на журналистов. Словно у них отсутствовали другие дела. Сексом без секса несчастные занимались по очереди – иначе после третьего-четвёртого акта проявлялась опасность самому съехать с катушек. Пару человек уже ушли таким способом в депрессивный запой. И сейчас проходили оплаченное работодателем лечение в загородном наркодиспансере.
Отвечать на ближайший звонок предстояло Митяю – шефу отдела новостей и главному редакционному балагуру, иногда умевшему извлекать из трёпа безумцев какую-то практическую пользу. Митяй торопливо поправил хвостик волос на затылке, перекрестился и сорвал трубку: «Алё? Вас слушают… Ну вы, наверное, меня разыгрываете… И правда светится?.. Ну ладно, мы приедем… Записываю адрес… Только берегите себя и ничего не трогайте… И в милицию звонить не нужно… Мы скоро будем».
После завершения этого странного и удивительно короткого диалога Митяй продолжал дергать хвостик и выглядел скорее озадаченно, чем измученно. Едва он опустил трубку, телефон заверещал вновь. Но ублажать следующего пациента предстояло уже Свете из отдела культуры. И, судя по отчаянию, которое наполнило её глаза, она нарвалась на исповедь ипохондрика часа на полтора. Митяй показал коллеге сочувственный жест, и оторвал от написания заметки Глеба – самого молодого и лёгкого на подъём из корров.
- Айда со мной. Тут один читатель, - новостник скорчил ироническую гримасу, – наблюдает в углу своей комнаты святящуюся паутину. Говорит – она обеспечивает контакт с инопланетным миром. Представляешь какая грянет сенсация, когда мы про это напишем?
- Блин, Митяй, - возмутился Глеб. – Зачем ты меня дергаешь из-за фигни? Ясно же, что у читателя «белочка». И хорошо, если он не буйный, и контачит с инопланетянами исключительно через свой стакан. Но всё одно - потратим кучу времени. А мне к вечеру серьёзный текст сдавать.
- Потому и зову человека с военным опытом, - серьёзно объяснил Митяй. - Знаешь ведь, чем закончилась история Валентина Яковлевича с наркоманом с проспекта Кирова…
* * *
Глеб не просто знал, а сам участвовал в том кошмаре. Он демобилизовался год назад, а во время службы побывал в горячей точке. Правда недолго, и в качестве связиста. Но факт боевого ранения в его биографии присутствовал, и за это его очень уважали нынешние коллеги. Особенно, когда он, ссылаясь на указания врачей, отказывался от выпивки. Когда главный редактор решил лично отреагировать на слёзное письмо бывшего зэка Алика, то взял на опасный разговор именно рядового запаса. В качестве охранника и журналиста-стажёра - чтобы набирался опыта общения с трудными клиентами.
Беседовали, прислонясь к хлипкому заборчику во дворе «сталинки» на Кирова, – все лавочки в округе оказались сломаны какими-то уродами. Алик выглядел обаятельным парнем, но он честно признался, что сидит на игле, и даже примерно не представляет, как обрести себя в новой жизни. Осуждён он был ещё при Брежневе, а вышел - при Ельцине. И чем теперь заниматься – идей не возникало даже в сладостных снах. Этим он мало отличался от миллионов сограждан, встретивших тектонические общественные сдвиги не в колонии, а на свободе. И не успевших стать ни рэкетирами, ни депутатами.
Беда зэка-наркомана состояла в том, что после освобождения он оказался без семьи, без профессии и без малейших жизненных перспектив. И Валентин Яковлевич подталкивал Глеба к написанию проблемной статьи на данную тему, на основе судьбы экс-сидельца. Но как раз во время обсуждения этой гениальной идеи Митяй притащил милицейскую сводку, из которой следовало: у той самой «сталинки» на Кирова кто-то зарезал случайного прохожего. Главред побледнел, и бросился звонить начальнику уголовного розыска, своему давнему приятелю. И тот не для печати признался, что главный подозреваемый – потерянный интеллектуал Алик.
- Всё-таки парень из всех вариантов дальнейшей жизни выбрал возвращение на зону, - с сожалением отметил Глеб. – Мог бы не с помощью случайного прохожего, а через наши трупы. Считай, повезло. Хоть и прохожего – тоже жаль. Говорят, хороший был человек.
У корра похожим образом недавно убили друга на улице – ни за что. «Из хулиганских побуждений» - как было написано в милицейском протоколе. Поэтому Глеб как никто понимал, что поездка в одиночку домой к психу на «инопланетную паутину» - верх беспечности. Здесь Митяй прав. Но зачем вообще дергаться из-за сообщения, которое с самого начала выглядит как клиника?
* * *
- Не могу объяснить рационально, но у меня чуйка, что за этим звонком что-то стоит, - объяснил новостник, когда они в Глебом прыгнули в митяевскую «копейку».
Редакционная машина вечно занималась развозкой газет по киоскам, а такси было журналистам не по карману. Так что они передвигались по большей части на городском транспорте, а летом – на великах. Митяй являлся единственным обладателем личного авто среди коллег. То был подарок его отца-пенсионера, который приобрёл «Жигули» на кровные лет десять назад, но так и не собрался научиться ими управлять. Сын пошёл дальше родителя, но и у него «копейка» всё время капризничала, и больше времени проводила в ремонте, чем на ходу.
В основе нынешней «чуйки» новостника лежал повальный интерес народа к аномальной ерунде, обозначившийся в смутные времена. Статьи про М-ский треугольник, йети в северной тайге и зелёных человечках на летающих тарелках шли на ура. Но Глеб справедливо полагал, что всему есть предел. Читатель – не идиот, и способен отличить игру в качественную мистику от пьяного бреда.
Но они всё равно неслись по улицам, сотрясая окрестности грохотом агрегатов.
- Куда хоть едем? В какой район? – поинтересовался юноша у старшего товарища, перекрикивая скрежет и тарахтение.
- Недалеко, в Заречье, - Митяй сверился с бумажкой и прочитал адрес.
- Да это ж дом моей матери, - обрадовался молодой корр. – Останемся у неё пообедать, хоть какая-то польза от поездки. Интересно, кто это в нашем дворе сдвинулся?
Все районы в Залесске почему-то назывались с приставкой «за» - Заречье, Заозерье, Задолье, Задорожье. Было даже Забугорье, хотя во избежание опасных ассоциаций в советские годы его официально переименовали во Фрунзенское. Правда, в народе новое имя не прижилось вообще.
Заречье имело репутацию хулиганского портового квартала, хотя, конечно, ему было далеко до классических бандитских трущоб. Место как место – бараки вперемешку с «хрущёвками», алкашей и наркоманов – в меру, гопников - тоже. Глеб чувствовал себя в родном районе спокойно, хоть после дембеля и съехал от матери. Но не ради безопасности, а чисто во имя свободы и самостоятельности, благо имелась такая возможность.
* * *
Дом, в котором Глеб прожил школьные годы, был длинной многоквартирной пятиэтажкой, выстроенной в начале 1970-х вдоль забора мебельной фабрики. Контактёр с инопланетянами обитал в соседнем с матерью подъезде. На крыльце журналисты столкнулись с девушкой неописуемой красоты.
- Привет, - кивнула Глебу красотка, улыбнулась и упорхнула.
- Привет, - озадаченно отреагировал юноша и вдруг понял, что это Лера, повзрослевшая и сказочно похорошевшая.
Даже Митяй - дважды разведённый и планировавший третий брак - восторженно присвистнул… Она была младше корра примерно на четыре года. Во времена глебова детства мелькала перед глазами почти каждый день. Но старшие ребята не обращали внимания на мелких девчонок, выпекавших куличи в песочнице и скакавших на резинках по горбатому асфальту двора.
- Хорошо, что вообще вспомнил, кто она такая, столько времени не видел, - удивлялся Глеб. – Но как же она изменилась, и какой стала!
Юноша прикрикнул, что она сейчас должна учиться в старших классах – в десятом или одиннадцатом. Ещё несовершеннолетняя. Но, с другой стороны, это и хорошо. Как успел убедиться Глеб, к двадцати за любой девушкой тянется такой шлейф «бывших», что выглядеть конкурентоспособно на их фоне просто невозможно. Во всяком случае, его такие сравнения напрягали.
Парень быстро перетасовал в уме список знакомых женщин, с которыми он был не прочь… Выкинул из него пару одноклассниц, успевших выскочить замуж, понизил рейтинг достачливой студентки консерватории, вспомнил кассиршу из подмага и младшую сестру одного своего приятеля. И с удивлением обнаружил, что бывшая соседка по двору в её нынешнем образе прекрасной школьницы – на уверенном первом месте.
- А ведь с этим придётся что-то делать, - констатировал Глеб. – Ведь я не мальчик, чтобы вечно жить платоническими чувствами…
В этом месте поток мыслей пришлось прервать, поскольку они с Митяем решительно поднимались вверх по лестнице.
- А номер-то квартиры какой? – наконец поинтересовался юноша у своего напарника.
- Я же говорю – 77-й, это пятый этаж без лифта, - недовольно побурчал Митяй, который любил поболтать, и не одобрял, когда его собеседники уходили в себя.
- Ой, да я ведь знаю её почти как свою, - встрепенулся Глеб. – Там жил мой приятель Ромка. А может и до сих пор живёт. Мы с ним во дворе были товарищами по несчастью. Я – самый младший в компании, а он – вроде как блаженный.
- Блаженный? Сумасшедший что ли? Он в принципе адекватный? – в голосе новостника прорезались тревожные нотки.
- Не совсем, - замялся юноша. – Я сам давно его не видел, но моя мать рассказывала, что у Ромки некоторое время назад окончательно съехала крыша, и его сдали в дурдом. Потом подлечили и отпустили обратно. Он устроился звонарём в наш храм. У него не «белочка», а диагноз пожёстче. Инопланетяне там точно не при чём. Хотя давай зайдём, раз пришли – не поворачивать же обратно. Может узнает меня, и скажет что-нибудь забавное. Хотя грех смеяться над убогими.
* * *
Лера, Ромка, двор у мебельной фабрики – ностальгия захлестнула Глеба. И он без колебаний отодвинул ногой вредного и сильно одряхлевшего пса Бобика, как обычно сидевшего на коврике перед дверью, и втопил такой знакомый тугой звонок квартиры 77. И без запинки обратился к женщине в толстых очках, открывшей дверь:
- Здрасьте, Нина Ильинишна, это вы звонили в редакцию?
Глаза за выпуклыми линзами сначала испуганно сузились, а затем засияли от узнавания.
- А, Глебушка. Как хорошо, что ты пришёл, - запричитала ромкина мать, словно они в последний раз виделись вчера, а не много лет назад, в прошлой жизни. – Моему-то опять худо. Намедни напали на него прямо у дома, по голове дали, и мозги, похоже, снова отбили. К врачу идти не хочет, глаза стеклянные - заперся у себя в комнате. Проходите, ребята, - может хоть вы его образумите.
Из ромкиной комнаты доносились невнятные звуки, но на стук никто не откликался.
- Открой, это я, Глеба, - увещевал юноша бывшего приятеля.
- Да тут не журналисты нужны, а психическая неотложка, - констатировал расстроенный Митяй. – Давай ломать дверь что ли. Может за ней уже бездыханное тело.
И тут Глеб вспомнил секрет этого замка, известный ему с детства. Если на него немного надавить и толкнуть в сторону, внутренний запор отщёлкивается сам собой…
Ромка лежал в кресле в обнимку с телефонной трубкой – видимо, не менял позы с того момента, когда завершил разговор с Митяем. Лежал, потеряно уставившись в угол. Блаженный оставался жив, но пребывал в несознанке. На губах пузырилась пена. Проигрыватель пластинок «Радиотехника» заел на одном обороте винила с колокольными звонами, бесконечно повторяя удары.
Митяй, имевший отличный музыкальный слух, первым делом подскочил к «Радиотехнике» и вырубил безобразную какофонию. А молодой корр проследил за направлением взгляда блаженного, и обалдел. В углу над выключенным телевизором действительно сияла всеми цветами неземного вида паутина. Повинуясь зову, Глеб подошёл к ней и протянул руку. В ответ голове полыхнула вспышка, и пришла абсолютная тьма.
.
ЛитСовет
Только что
