Читать онлайн
"Сны"

Надежда сидела в большом удобном кресле и подслеповато смотрела в окно. Её руки покоились на мягких подлокотниках. Крючковатые пальцы ныли, предвещая дождь. Но глаза говорили о том, что на небе ни облачка. Это Надежда видела и без очков, которые сняла для того, чтобы дать уставшим глазам немного отдыха. У неё было ещё минут пятнадцать, прежде чем придёт она.

Надежда жмурилась от солнечного света, и от этого лучики-морщинки вокруг её глаз становились глубже, но лицо делалось ещё более добрым, участливым, счастливым, безмятежным. Женщине казалось, будто сейчас она олицетворяет покой. Ей необходимо было зарядиться теплом и светом перед встречей. Она впитывала его в себя из настоящего и прошлого, когда была ещё совсем юной Наденькой. «Солнце тёплое… Такое же, как тем летом, пятьдесят лет назад…» – подумала она, вспоминая, как лучи переливались в тогда ещё каштановых волосах её, когда она сняла с головы резинку и они рассыпались по плечам, как озорной ветер с запахом скошенной травы и мёда запутался в этом шёлке и заполнил её лёгкие до отказа, как тёплая вода в пруду струилась между пальцев, которые ещё долго не тронет артрит, когда она опускала в неё ладони, как трещали цикады вечером под окном её комнаты и где-то в лесу пел соловей…

Со стороны лестницы послышались уверенные быстрые шаги. Она пришла вовремя. Минута в минуту. Надежда выдохнула, настраиваясь на сеанс. Она была готова. Она достаточно зарядилась, чтобы теперь отдавать тепло. Чтобы слушать и вселять в клиента уверенность и гармонию. Зачастую именно этого не хватало тем, кто к ней приходил. Той, кто сейчас стояла на пороге кабинета, недоставало, пожалуй, спокойствия.

София быстро поздоровалась и стремительно влетела в светлое пространство, приземляясь на диван напротив Надежды. Её фигура собранная и напряжённая, будто в любой момент, если потребуется, девушка сорвётся с места и убежит туда, где она необходима. София сжимала в руках старую джинсовую сумку. «Там, видимо, книги…» – решила Надежда и жестом предложила поставить сумку на низенький журнальный столик, расположенный между промятым диваном и креслом. Пока София с особой скрупулёзностью размещала свои вещи, Надежда нажала кнопку диктофона – подарок внука Павлушки, ведь из-за артрита женщине было так тяжело держать ручку в руках, делать записи и пометки в блокноте. Все её клиенты знали об этом. Надежда ждала. Она терпеливо ждала знак. Сигнал о том, что София готова.

Эта девушка посещала сеансы уже много лет. София страдала от синдрома Белого кролика, который серьёзно отравлял ей жизнь. Девушке постоянно казалось, что она ничего не успевает, что просрочивает все дедлайны. Это навязчивое ощущение в купе со стремлением к новым знаниям в своё время сделали Софию лучшей ученицей в школе, а позже – гордостью университета. Теперь девушка была сотрудником НИИ и писала кандидатскую. Но постоянная тревога не давала ей жить полной жизнью, заставляя постоянно переживать, перебирая в голове то, что она не успела, не завершила, не доделала... Пару лет назад состояние клиентки ухудшилось из-за появившихся голосов, которые она периодически слышала в голове. София жаловалась на то, что голоса спорят, отвлекая от занятий.

Наконец девушка подняла глаза, скрестив свой изучающий взгляд зелёно-ореховых глаз с участливым взглядом Надежды. Сигнал. Она готова.

– Здравствуйте, София. Как у нас дела?

– Следуя курсу лечения, я стараюсь уделять больше времени релаксации... Мне немного лучше, спасибо... – она задумчиво улыбнулась, словно пытаясь вспомнить что-то ещё, но воспоминание ускользало от неё, как вода утекает сквозь пальцы.

– А голоса?

– Пока стихли.

– И так, вы назначили нам встречу...

София молчала. Молчала и Надежда. От её проницательного взгляда не укрылось то, что клиентка кусает губы, словно собираясь с силами, чтобы заговорить о чём-то важном для неё. Надежда не торопила. В отличие от Софии, ей было незачем торопиться. Её задача – помочь девушке обрести покой, дать ей отдых. Солнце за окном скрылось за облаком, но Надежда продолжала ощущать его тепло на лице. Это хорошо.

– Мне приснился необычный сон... – наконец ответила клиентка.

– Сон?

Вместо ответа она кивнула.

– Видимо, он взволновал вас?

– Да...

Снова тишина. Надежда знала, что на Софию не стоит давить. Она расскажет. Расскажет сама.

– Мне снилась девочка. Её имя – Вика. Она любит рвать паутинки, те, что вьют садовые пауки. Потому что это единственное, над чем она… Что она может контролировать… Вика напугана и очень несчастна... Она виновата...

– В чём?

– Не знаю. Наверное, во всём. Вика всё делает не так, и за это её наказывают. Очень жестоко наказывают. Я будто смотрю на Вику со стороны, но чувствую всё то, что чувствует она. Раздаются шаги... – по щеке Софии быстро скатывается слеза, но она не замечает её. – Вика в панике. Она хочет спрятаться, но знает, что это бессмысленно. Она найдет её. Найдёт и накажет. Она боится и ненавидит её. Ненавидит кислый запах её тела, который окружает и душит, когда её наказывают. А ещё ненавидит себя за... За всё...

София замолчала, закрыв глаза и глубоко дыша, пытаясь успокоить поднявшиеся эмоции.

– А что чувствуете вы? – тихо спросила Надежда.

– Мне жаль её... До слёз... А ещё мне страшно...

– Я знаю... – тихо сказала Надежда после короткой паузы. – Знаю... Давайте выполним задание. Нужно нарисовать этот страх, а потом сжечь, хорошо? Это не ваш страх, София. Это страх Вики. Сожгите его. Вам нужно жить. Жить дальше. Справитесь?

София кивнула, вставая с дивана. Надежда протянула ей свою маленькую сухую руку, и девушка сжала её. Вскоре черты лица клиентки разгладились. Дыхание стало ровным и безмятежным. Её глаза были закрыты, а на дрожащих губах появилась слабая улыбка. Она не видела, но чувствовала свет солнца на коже и запах скошенной травы.

– Вы справитесь, София? – голос Надежды слабый и усталый.

Так всегда бывает после встречи с клиентом. После прощального рукопожатия. После того, как на губах гостя возникает улыбка, а лицо женщины перекашивает боль, и она словно немного стареет.

Девушка кивнула и, схватив сумку, вышла из кабинета. Её шаги стихли, и пространство вокруг вновь наполнилось тишиной. Выглянувшее из-за туч солнце залило светом небольшой кабинет. По стенам затанцевали солнечные зайчики, отражаясь от стеклянной поверхности стола. Надежда расслабленно выдохнула, согреваясь, чувствуя, как свет прогоняет чувства, которые неизменно вызывали клиенты, которые они оставляли взамен спокойствию и свету, которым женщина наполняла их. Она выключила диктофон и откинулась на спинку кресла, прикрыв глаза. Мысли становились тяжелее, запутаннее, обрастая формами и телами.

Ей снилась школа. Запах тел потных, после физкультуры и взрыва меняющих их гормонов. Запах опасности. Запах страха. Запах насилия. Девушка за передней партой точно знает это. Она напряжённо вцепилась в свою сумку обеими руками. «Только бы побыстрее прозвенел звонок! Только бы побыстрее!..» – в отличие от большинства детей, она всё отдала бы за то, чтобы уроки длились вечно. За то, чтобы учитель всегда находился в классе. За то, чтобы не нужно было идти домой, потому что дома её ждёт ад… Стрелки часов ползут медленно. Ужасно медленно. Она напряжённо смотрит на треснутый циферблат, будто от её мольбы они ускорятся, приближая долгожданный звонок.

Большие ладони с короткими пальцами громко хлопают по дереву её парты. Девушка вздрагивает. Ей страшно поднять глаза, а когда со всех сторон раздаётся мерзкое гоготание, она понимает, что Антон со своей сворой просто так не отстанут. Они только начали.

– Донец, чего трясёшься? Не бойся. Не съедим. Так, покусаем немного!

Последнюю фразу он говорит своим товарищам, и те снова разражаются смехом. Она молчит, лишь сильнее сжимает лямку сумки и смотрит исподлобья, затравленно. Ей страшно. Ей чертовски страшно. В голове лишь одна мысль: «Пожалуйста… Скорее… Светлана Сергеевна… Где вы?!»

– Что ты в эту сумку вцепилась? Что у тебя там?

– Её тухлые пожитки!

– Те, что она нашла на помойке?

Голоса раздаются повсюду. К ним добавляются всё новые подхрюкивания подтягивающихся на голос Антона одноклассников. Глаза девушки уже ничего не видят. Ей кажется, что она сейчас просто упадёт. Ей хочется этого – развалиться на атомы, чтобы никто не увидел.

– Дай-ка сюда! – кто-то дёргает с силой, и лямка выскальзывает из мокрых пальцев.

– Отдайте… – она не слышит свой голос, а они тем более.

Лишь дрожащие руки пытаются выхватить сумку обратно. А через несколько долгих секунд на пол сыпятся потрёпанные учебники, тетрадь, ручка с обкусанным колпачком и обрубок карандаша. Она падает на пол, подбирая старые книги. «Книги с помойки», – так кричат задорные страшные голоса со всех сторон. И лишь один голос тихо скулит – её собственный. Звонок раздаётся где-то слишком далеко и доносится до воспалённого сознания, как через толщу воды.

– Что здесь происходит?! Орлов! – от властного громкого голоса гогот стихает, а скулёж, наоборот, становится словно громче. Будто девушка на коленях с прижатыми к груди книгами может рассчитывать на тепло, на участие. – Донец… – Светлана Сергеевна обращается к ней твёрдо, но и этого хватает, чтобы девушка сжала губы. Она умеет переживать обиду тихо. – Собери свои вещи.

Дрожащие руки складывают книги и тетрадь в сумку. Лишь тихие всхлипывания нарушают тишину. Но скоро стихают и они. После урока учительница жестом подзывает её к себе, и девушка неуверенно подходит. Когда последний одноклассник скрывается за дверью, Светлана Сергеевна устало вздыхает и тихо произносит:

– Вика, я знаю, что тебе непросто, – она замолчала, глядя на сгорбленную съежившуюся фигуру. – Но тебе стоит уже научиться защищать себя! Не давай себя в обиду! Не позволяй им топтать себя! Если ты не научишься этому, ты… – она замолчала, подбирая слова, стараясь смягчить то, что хотело вырваться наружу. – Дальше будет только сложнее, понимаешь? Жизнь вообще не сахар. Рано или поздно мы все об этом узнаём. Если ты не научишься отстаивать себя – тебя просто сожрут. Никто не посмотрит, как много ты знаешь и какая ты на самом деле прилежная. Иди.

Она устало качнула головой в сторону двери. И Вика, пошатываясь, уходит, прижимая к груди порванную сумку. Она не сможет за себя постоять. Светлана это знает. А Вика знает, что учительница снова скажет ей о том, что нужно уметь защищать себя. Она не умеет и не научится. Поэтому, когда в её жизни появится он, Вика сможет с облегчением вздохнуть. Она не узнает имени своего защитника. Просто однажды одноклассники станут перешёптываться за спиной. Это не станет неожиданностью. Они и раньше шептались, смеялись и задевали её. Неожиданностью станет то, что издевательства прекратятся. Её перестанут трогать, а потом и замечать. Что ж, Вику это устроит. Она так и не узнает, кому сказать «спасибо» и будет благодарить небо…

Громкая трель телефонного звонка вывела Надежду из забытья. Она открыла глаза, не сразу сообразив, где находится. "Надо же... Кажется, история Софии слишком сильно впечатлила меня..." – решила она, со вздохом потянувшись к телефонной трубке.

– Я слушаю... Да, – её тонкие, окружённые морщинками губы, тронула улыбка. – Да, конечно. Я могу...

Она положила трубку и снова повернулась к окну. Клиент, которого она ждала, был особенным, хотя так, наверное, можно было сказать обо всех клиентах Надежды. Но этот был таковым, потому что стал первым.

Александр обратился к ней с проблемой неконтролируемого чувства ярости, сразу как только она приехала в этот город и дала объявление о предоставлении квалифицированной помощи. Мужчина не мог сказать точно, когда приступы появились впервые, заставляя его выплёскивать переполняющее острое чувство на тех и на то, что ему дорого. Во время первых сеансов он несколько раз порывался вскакивать и ломать то, что подворачивалось под руку.

Надежда вспомнила чувство страха, такое несвойственное ей, но при взгляде на искажённые злобой черты лица мужчины, слыша скрип его зубов, она чувствовала, что ещё немного, и контроль над ситуацией будет утерян. Александр возьмёт верх, и всё рухнет. Главное – не показывать страх! Она справилась. Мужчина научился управлять одолевающими его эмоциями, выплёскивая их на ринге. А позже, в ходе сеансов, выяснился факт частичной амнезии. После вспышек гнева Александр ничего не помнил. Он не помнил, кто пострадал в результате его неконтролируемых приступов. Правда, некоторое время назад его состояние заметно улучшилось. Приступов потери памяти не наблюдалось, и встречи с Надеждой прервались.

Его звонок и такой непривычно-взволнованный голос удивили женщину. «У него что-то случилось… Что-то произошло…» – тревожная мысль прочно засела в голове, не давая сосредоточиться на подготовке к встрече. Почему-то так некстати вспомнился странный сон. Надежде было всё труднее переключаться и разграничивать свои ощущения с чувствами и болью тех, кто к ней приходил. Всё труднее возвращаться в состояние собранности и уверенного спокойствия, которое было необходимо, скорее, даже больше клиентам, которым было нужно видеть перед собой человека, способного помочь, а не того, кому нужна была сторонняя помощь.

– Здравствуйте, – несмотря на взрывной характер, Александр всегда двигался тихо. Но Надежда не удивилась, услышав в дверях его низкий бархатистый голос. Иногда, слушая Александра, женщина ловила себя на мысли, что тот мог бы сделать успешную карьеру музыканта. Такие голоса нравятся женщинам. Глубокие, чистые и чувственные.

– Проходите, Александр, – она в последнее мгновение успела поймать нужную для сеанса волну, настроиться, прийти в себя. Но руки продолжали подрагивать. – Вас не затруднит включить диктофон?

Он молча кивнул и нажал на кнопку небольшого чёрного аппарата на журнальном столике. Глядя на его расслабленные движения, Надежда с удовлетворением отметила про себя, что главную проблему удалось если не полностью решить, то хотя бы взять под контроль.

– И так... – она участливо улыбнулась.

Александр никогда не любил долгих предисловий и разговоров о самочувствии, предпочитая сразу приступать к делу. Сейчас, глядя на его расслабленно развалившуюся на диване фигуру и раскинувшиеся на спинке руки, она поняла по ритмично сжимающимся кулакам, что он остался прежним. Мужчина ухмыльнулся. Она прочла его верно.

– В последнее время меня беспокоят странные сны... – выжидающий взгляд его болотных глаз пробежал по лицу Надежды.

– Как давно они вас беспокоят?

– Не знаю... – он задумался, припоминая что-то. – Не могу точно сказать. Это не важно.

– Хорошо. А какие чувства вызывают у вас эти сны?

– Ярость.

– Вы расскажите мне?

Он немного помолчал, как будто решал: стоит ли? А потом кивнул.

– Мне снится дом. Всегда один и тот же. Он небольшой. Кирпичный. Многоквартирный такой, знаете, на два этажа... Красный. В этом доме есть квартира. В ней живут девушка и её бабушка. Она – её единственный родственник. Родители… Погибли, наверное… Короче, не видел их ни разу. Мне запомнился последний сон:

Девушка пытается починить свою порванную сумку. Она торопится. Ей нужно успеть, пока женщина не увидела. Она знает, что если старуха увидит – будет плохо. Очень плохо. Но из комнаты раздаётся голос. Скрипучий, шершавый, как наждака. Она кричит:

– Иди сюда, девчонка! Что ты там сидишь, как мышь?! Ты что-то задумала, я знаю!

А потом на пороге появляется эта… женщина. Она большая. Сильная. А девушка, очень тонкая на её фоне, прижимает сумку к груди. Она уже знает, что старуха увидела дырку, и знает, что будет дальше. Глаза старухи, красные, налитые кровью, сужаются и она шипит:

– Ты… Неблагодарная, неаккуратная свинья! Ты думаешь, у меня деньги печатаются?!

– Я… я не… я всё исправлю…

– Молчать! Я не давала тебе слово! – старуха сдёргивает толстый ремень с гвоздя на стене. И глаза её внучки расширяются от ужаса. Она пятится к стене, к своей железной скрипучий кровати, накрытой старым шерстяным покрывалом.

– Не надо… Пожалуйста… Я… С этой буду ходить…

Но старуха злится ещё больше, хотя, кажется, сильнее уже невозможно.

– Ты собираешься ходить с рваной?! Позорить меня хочешь, мерзавка?! Вся в своего отца! Неряха! Я выбью из тебя эту дурь!

Она замахивается и бьёт. Бьёт куда придётся. По рукам, по рёбрам, по ногам… Бедняжка лишь может защитить лицо.

Александр замолкает. Челюсти его сжимаются, и на щеках ходят желваки.

– Что бы вы сделали, Александр?

– Убил бы! Задушил бы! Без зазрений совести!

– А дальше?

– Дальше? – лицо его становится растерянным. Он не ожидал этого вопроса.

– Ну, убили бы вы старуху, дальше что?

– Девушка была бы свободна.

– Вы так думаете? Что бы вы сказали, если после своего действа услышали бы проклятья?

– За что?

– Как минимум за то, что лишили жизни единственного близкого девушке человека. Да, эта женщина причиняет ей боль, но она единственный оставшийся в живых родственник…

Мужчина задумчиво смотрел на пожилую женщину в кресле с такими живыми молодыми глазами. Он не знал, что ответить, и не знал, нужно ли это делать вообще. «Как неестественно смотрятся эти глаза на её морщинистом лице…» – подумал он. Надежда усмехнулась задорно и как будто с вызовом, и мужчина почувствовал, как щёки заливает краска, а в груди сердце пропускает удар от глупого страха, что Надежда читает его мысли, и поспешил перевести тему.

– Провалов в памяти больше не было. Ваша техника оказалась действенной…

Они ещё некоторое время разговаривали, не разрывая зрительного контакта. Линия плеч мужчины становилась всё более расслабленной. Чувство, охватившее его в результате воспоминания о бедной девушке, отступало. Когда время сеанса подошло к концу, мужчина сдержано поблагодарил Надежду.

– Александр! – она окликнула его, когда тот уже направился к выходу. – Как звали ту девушку из сна?

Надежда замерла, целиком обратившись в слух, но уже знала ответ. Мужчина нахмурился, задумавшись, вспоминая:

– Вероника, кажется… Нет… Нет. Виктория… Её звали Вика. А это имеет значение?

– Нет, – Надежда через силу улыбнулась, стараясь выглядеть как можно спокойнее, прощаясь с клиентом. – Это не имеет значения. Всего вам доброго, Александр.

Мужчина кивнул и вышел из комнаты.

Женщина вновь откинулась на спинку кресла, прикрывая глаза. В этот раз её сознание осталось ясным. «Виктория. Виктория… Что же всё это значит?.. И, пожалуй, главный вопрос: что теперь со всем этим делать?»

С ощущением беспомощности и растерянности Надежда сталкивалась часто. Клиенты делились своими страхами и переживаниями, и она против воли впитывала их в себя, пропускала их через себя, а потом отстранялась, разделяя свою жизнь и жизнь тех, кто к ней приходил. Но сегодня женщина, как ни старалась, не могла отпустить эти переживания. Не могла отделаться от чувства, что эти сны касаются и её тоже. «Массовый психоз… – решила она. – Но разве это возможно? Все они… Одно и то же…»

Солнце скрылось за тучами, и в стекло стали стучать мелкие капли дождя. Надежда тяжело поднялась и посмотрела на залитое дождевой водой окно. Капли собирались в маленькие ручейки и быстро стекали, впитываясь в оконную раму. А маленький клочок тяжёлого тёмно-серого неба предвещал грозу. Задёрнув цветной тюль, женщина отошла от окна. Сверху раздался тихий скрип. Она задрала голову и внимательно посмотрела на потолок, а потом, осторожно ступая, дошла до лестницы на второй этаж и поднялась, цепляясь за скрипучие перила. Она не заметила раздавшийся с улицы раскат грома, погружённая в свои мысли. Мысли о девушке по имени Виктория.

На втором этаже было темно и тихо. Здесь никогда не раздавались смех, топот быстрых ног или тиканья часов. Надежда наощупь нашарила справа ручку двери и, повернув по часовой стрелке, чуть толкнула вперёд. Скрип не смазанных петель и приглушённый тёплый свет ночника рассёк темноту и мёртвую тишину этого места. Женщина вошла внутрь единственной освящённой комнаты.

Мальчик сидел на полу, монотонно катая пред собой железный грузовик из стороны в сторону. Он не повернулся на скрип двери, продолжая свою странную игру.

Сократив расстояние между ними, женщина положила руку на плечо внука, зная, что это не привлечёт его внимания. Но ей это было нужно сейчас, а почему, она не могла объяснить даже себе.

– Павлуша… – она тихо позвала, чуть встряхнув мальчика за тоненькое плечо.

Он обернулся на её голос, глядя ничего не выражающим взглядом своих тёплых глаз с вкраплением зелёного, и тихим бесцветным шепотом, больше похожим на шелест листьев в ветреную погоду, произнёс:

– Я починил грузовик.

– Хорошо, – она потрепала его по макушке. А потом, сообразив, что это бесполезно, добавила: – Ты умница! Я тобой горжусь!

Она замолчала, наблюдая за игрой внука, а потом задала этот вопрос:

– Как она?

Казалось, прежде чем сухие губы мальчика разлепились и прозвучал тихий ответ, прошла целая вечность. Надежда почувствовала, как сердце гулко забилось в груди, как было тогда, когда Александр терял контроль. Но Павлуша тихо прошептал:

– Она спит.

– Крепко?

Вместо ответа он кивнул. Надежда тихо выдохнула и направилась к двери. Она знала, что ласка не трогает её внука. Эти прикосновения нужны были больше ей. Павлуша не чувствовал радости, тоски, боли. Он не чувствовал совершенно ничего.

Надежда повернула металлическую ручку и чуть потянула дверь на себя, готовясь шагнуть в темноту второго этажа, когда:

– Надь, – тихий шёпот мальчика заставил её вздрогнуть. Она поймала себя на мысли, что не испугалась раскатов грома и бушующей за стенами стихии, а тут тихий шёпот заставил её подобраться. – Мне сегодня приснился очень странный сон…

***

– Итак… Золотарёва Ирина Михайловна, – Иван Сергеевич – полный мужчина с залысинами на круглой голове, устало глядел на меня поверх квадратных очков в толстой оправе. – Последний вопрос: почему вы решили работать именно здесь?

– Потому что хочу реализоваться в этой специальности, оказывать помощь и, самое главное, знаю, как это делать, – мои губы двигались естественно и расслабленно, произнося заготовленную фразу.

Враки. Я пришла сюда из-за бабок. Пришла, потому что тут предлагают в два раза больше, чем я получала на прошлой работе. Здесь я буду получать чистыми ту сумму, в которую действительно оцениваю труд, совершаемый такими, как я, ежедневно. Потому что ни один человек в здравом уме не пойдёт работать в такое место за меньшие деньги. Если честно, я бы и за деньги не пошла, если бы не нужно было поднимать Ангелину. Пока Руслан помогал, я не думала о переводе. Но теперь этот урод исчез и денежный вопрос встал очень остро.

Иван Сергеевич задержал на мне задумчивый взгляд, а потом, кивнув своим мыслям, сказал:

– У вас положительные рекомендации с прошлого места работы. Но здесь вам не будет так легко. Здесь нужно чётко следовать установленным правилам, иначе никто не поручится за ваше благополучие, как физическое, так и душевное! – он посмотрел, строго вглядываясь в мои глаза, словно желая увидеть в них испуг, увидеть, что его слова задели меня, что я могу схватить со стола документы и убежать, сверкая пятками.

Я мысленно показала ему кукиш: «Не дождёшься! Раз уж такой лакомый кусочек, как ты, удержался в этом адовом месте, то я уж точно справлюсь!» Но вслух сказала:

– Я всё понимаю. Я знаю, куда шла. И как важны правила, установленные в подобных местах.

Он широко улыбнулся, услышав мои заверения, словно я только что собственноручно столкнула с его души камень в несколько пудов.

– Хорошо. Тогда завтра в восемь часов утра вас у поста охраны встретит Анастасия Петровна. Она вам всё покажет, – он уткнулся в бумаги, давая понять, что разговор окончен.

Я встала, убрав в сумку документы и вешая её через плечо.

– Всего доброго.

– До свидания, – он расплылся в дружелюбной улыбке, с которой встретил меня. – Был очень рад знакомству.

Я кивнула, закрывая за собой дверь кабинета.

Получив пластиковый пропуск в техническом кабинете, я почти выбежала на улицу мимо поста охраны. Двухэтажное серое здание с высокими узкими окнами осталось за спиной. Крупные капли дождя мгновенно начали хлестать по лицу. Я шла прямо посередине дороги, не опасаясь возможных автомобилей. Я знала, что дорога до остановки будет пустой. Впереди раздавался гул шоссе. «У меня просто нет другого выхода, – говорила я себе. – Мне нужно растить дочь. Я справлюсь. Ради Ангелины я смогу. Они же могут…»

Дождь отчаянно барабанил по крыше автобусной остановки. Я закурила, разглядывая размытые дождём очертания серого строения. «Я смогу!..»

***

– Мне снилась девушка, она танцевала так красиво. На неё все смотрели. Ей восхищались…

– Что же тебе показалось странным? – Надежда не заметила, как сделала несколько шагов в сторону внука и присела на его скрипучую кровать, накрытую шерстяным одеялом.

– Там была ещё одна девушка. Она смотрела на ту, что танцует, и плакала… – он медленно поднял голову, глядя на женщину в упор и на мгновение ей показалось, что на дне его ничего не выражающих глаз что-то промелькнуло. – Почему она плакала, Надь?

Женщина молчала. Она всё смотрела в глаза внука, пытаясь вновь разглядеть то, что отразилось в них мгновение назад. «Он чувствует! Он может чувствовать!» – отчаянная мысль, острая и болезненная, как надежда, заняла её сознание настолько, что она пропустила вопрос и так и сидела, глядя в устремлённые ей навстречу пустые глаза. Осознание неумолимо обрушилось на неё: «Показалось… Он не может чувствовать…» Женщина сжала одну из железных трубок, из которых состояло изголовье кровати. «Она плакала… Почему она плакала?»

– Я… – она не узнала свой голос, который, словно скребок, прошёлся по пересохшему горлу. – Я не знаю, Павлуш… Не знаю… Но я попробую это узнать, хорошо?

Мальчик кивнул и вновь опустил голову. Его рука принялась возить машинку из стороны в сторону. Надежда тихо встала и медленно вышла из комнаты.

***

Я вбежала в ворота детского сада ровно без пяти минут семь. Воспитательница с уставшим выражением лица и плохо скрываемой досадой вышла мне навстречу из беседки, в которой укрывалась от дождя. Ангелина семенила следом, придерживая спадающие с плеч лямки рюкзака.

– Мы последние? – я знаю, что этот вопрос прозвучал глупо, особенно с той завидной регулярностью, с которой я его произношу.

– Не переживайте, работа… – в её голосе чувствовалось желание поддержать, но она была слишком уставшей, и её слова звучали больше обречённо.

– Я поменяла работу. Гелю теперь иногда будет забирать соседка.

Судя по недовольному пыхтению сбоку, Ангелина была не рада.

Воспитательница кивнула, а потом, будто спохватившись, уточнила:

– Напишите на соседку доверенность.

Мы с дочкой сели в маршрутку. Она молчала, глядя в забрызганное дождём и грязью окно. Я смотрела на её чёрные пряди, выбившиеся из косичек, и не решалась завести разговор. Она ведёт себя очень по-взрослому, часто удивляя меня своей самостоятельностью настолько, что я стала воспринимать это как данность. Совсем забыв, что ей всего седьмой год.

До самого дома дочь молчала. И лишь когда в нашей тесной прихожей зажегся свет, а Геля стащила с плеч рюкзак, она перевела на меня обиженный взгляд.

– Теперь я буду ещё меньше времени проводить с тобой?

Я вздрогнула. Мне стало больно от её слов. Больно от того, что это правда. Больно от того, что я всё бы отдала, чтобы изменить это, но не могу. Всё, что я могу – сесть с ней рядом и положить руку на маленькое плечико.

– Кусик, я делаю всё, что могу, чтобы у тебя всё было. Отчасти, теперь я буду проводить с тобой больше времени. Это посуточная работа…

Она молчала, вздыхая, а я продолжала оправдываться:

– Пойми, ты скоро пойдёшь в школу и… Чёрт, Гель, мне нужна сейчас твоя поддержка. Я хочу обеспечить мою дочь всем, что ей нужно.

– Я знаю, ма… – она примирительно прижалась к моей груди и задрала голову так, чтобы зрительный контакт не разрывался. – Но на самом деле мне хочется, чтобы мы всегда были вместе. И всё.

Я смотрела в её тёмные глаза цвета переспевшей вишни, на её смуглое нежное личико и понимала, что у меня есть «здесь и сейчас». Моя милая девочка. Ещё такая маленькая и уже такая большая…

– Так ты хочешь, чтобы мы сидели здесь вместе вечно? – я старалась сохранить серьёзное выражение лица, но видела, что Геля меня раскусила и её губы готовы вот-вот растянуться в улыбке. Она кивнула, принимая правила игры. – Значит, ты не хочешь заказать пиццу, а потом съесть ведро мороженого?

– Хочу! Конечно, хочу! Давай закажем! Я обожаю пиццу, мамочка!

Она вскочила и начала в нетерпении прыгать вокруг меня, а я смеялась, совершенно счастливая. Ведь у нас с Гелей есть «здесь и сейчас». А завтра будет ради неё. Я справлюсь!

***

Хлипкая дверь дёргается от любого сквозняка, каждый раз с грохотом возвращаясь на место. Если бы в неё был врезан замок или хотя бы щеколда... Но старуха, которую Вика по-нелепому стечению обстоятельств должна называть ласковым словом "бабушка", никогда не позволит девушке ощутить себя хоть ненадолго в безопасности. Пребывание Вики в закрытом помещении строго регламентировано. Сейчас дверь прикрыта, потому что в четверг девушка моется. Ей отведено для этого пятнадцать минут, но Вика справилась за десять, и теперь под звуки плещущий воды и дверного скрипа она пытается повторить движения, как у той девушки в клубе. Плавные, красивые, приковывающие взгляды мужчин... На Вику никогда так не смотрели. Взгляды, направленные на неё, в лучшем случае ничего не выражали. Её просто не видели. Проходили мимо, не замечая, иногда задевая плечом в сильной спешке.

Движения Вики совершенно не похожи на движения той девушки. Они скованные и дёрганные. В них нет ни пластичной уверенности, ни грациозной привлекательности. Но она так просто не сдастся.

– Вика! – властный скрипучий голос заставляет вздрогнуть и спешно закрутить кран. – Почему так долго? Чем ты там занята, дрянная девчонка?!

– Я подстригла ногти, бабушка. Ведь они должны быть коротки, а не как у распутных девиц.

Она выходит из ванной и протягивает руки караулящей у двери старухе, коротко обстриженными ногтями вверх. Та удовлетворенно кивает и треплет девушку по мокрым волосам.

– Бабуль, я сегодня задержусь в библиотеке. Нужно получше подготовиться к экзаменам.

Старуха недовольно кривится. Если бы не поступление в университет, она бы не позволила девчонке таких фривольностей.

– Чтобы дотемна была дома!

Вика кивает, а спустя пару часов проезжает остановку, где в двухэтажном старом здании среди сотен книг должна готовиться к экзаменам. Девушка едет дальше. Проехав ещё три остановки, она выходит возле строения, призывно мигающего неоновыми огнями. Там она подрабатывает. Помогает мыть посуду по вечерам. Вика копит деньги, чтобы уехать из их городка. А ещё здесь она смотрит, как Стелла танцует для посетителей. И для неё тоже. Вика всё отдала бы за то, чтобы уметь двигаться, как Стелла. За то, чтобы ловить на себе восхищённые взгляды. За то, чтобы избавиться от этой жгучей зависти. Ведь Стелла не боится, не стесняется. Ей можно, она может, а Вика – нет.

Надежда проснулась с тяжёлой головой и никак не могла понять, какое сейчас время суток, как долго она была в забытье. Женщина медленно поднялась, накинула на плечи шаль и спустилась вниз, придерживаясь за перила, стараясь ступать как можно осторожнее. Но скрип старых ступеней всё равно нарушал предрассветную тишину.

Её большое удобное кресло ещё не появилось в поле зрения, так же как и маленькое окошко на первом этаже, но женщина уже отчётливо знала две вещи: во-первых, дождь на улице ещё не прекратился, продолжая уверенно барабанить по стеклу, и, во-вторых, её кабинет не был пустым. Там кто-то сидел. Кто-то уже ждал её.

Она сидела в кресле Надежды, расслабленно положив ноги на журнальный столик. Её руки грациозно покоились на мягких подлокотниках. Откинутая на спинку голова была чуть склонена к плечику, с которого была чуть приспущена тонкая бретелька топика. Губы застыли в игривой улыбке, а тёплые ореховые глаза с зеленцой наблюдали за спускающейся Надеждой.

– Кэрри, рада вас видеть! – Надежда спокойно подошла к девушке, не отрывая изучающего взгляда от её лица.

– Здравствуйте, Надежда, – промурлыкала клиентка, поднимаясь с кресла, уступая его женщине. – Признайтесь честно, вы ведь чертовски устали от меня, правда? В последнее время я бываю в этом доме так же часто, как и вы, наверное.

– Вы ведь жили здесь когда-то. Это был ваш дом… – женщина тепло улыбнулась, занимая привычное положение. – Сегодня вы пришли по делу, Кэрри, или вновь «просто соскучились»?

– Да так, зашла поболтать… – она оглядывалась, проводя пальцами по спинке дивана. – Я ведь танцовщица. Танцы – моя страсть. Моя жизнь. Я умею двигаться так, как некоторым девочкам и не снится. Когда-то я была известна и любима. Мной восхищались. Я видела восторг и иногда зависть в их глазах… Я и сейчас живу танцами. Часто мне говорят, что у меня пластика кошки. «Кошечка Кэрри», так меня называют…

Надежда не знала, как на самом деле зовут эту девушку. Она всегда представлялась этим именем. Поначалу женщина думала, что это сценический псевдоним, что так танцовщица бережёт свою частную жизнь. Но потом выяснилось, что Кэрри не брезгует делать свою частную жизнь достоянием общественности. У них с Надеждой были странные отношения. Часто выходящие за рамки «клиент-психолог», но и дружбой или хотя бы добрым товариществом то, что между ними происходило, женщина не могла назвать.

Надежда вспомнила, как однажды между ними всё же состоялся этот странный разговор:

Был, кажется, вечер. Кэрри сидела на диване напротив, сложив ногу на ногу.

– Кэрри — это настоящее имя? – женщина понимала, что переходит все нормы этики, но разве они уже не наплевали на них?

Девушка хихикнула и посмотрела на Надежду так, словно та сидит у неё на приёме, а не наоборот.

– Нет.

Она продолжала смотреть с игривой улыбкой, будто провоцируя Надежду спрашивать дальше, но та молчала, не поддаваясь. Захочет – сама расскажет. И она рассказала:

– Кэрри – это псевдоним, но считайте имя. То название, что мне дали при рождении, я не помню. Это имя я сама дала себе. Так честнее и правильнее. Наверное, так всем стоит жить. Люди должны не только иметь право на имя, но и иметь право самостоятельно себе его избирать!

– Почему именно Кэрри?

– Вы имеете ввиду, почему не, скажем, Даша или Настя? Кэрри – имя необычное, такое же, как я. Оно мне подходит. Оно звучит как девиз. Кэрри – значит свобода! И я готова кричать это всему миру. Кричать о том, что я свободна!

– От чего?

– От всего! От всего, чем люди стремятся сами себя ограничить! От всех рамок, в которые нас с детства пытаются впихнуть! Я свободна от долгов и обязательств! Я свободна!

Надежда очень хотела спросить: «А что же будет дальше? Как дальше сложится жизнь? Не боится ли Кэрри оказаться на месте попрыгуньи-стрекозы?» Но потом поняла: не боится. От страха она тоже свободна. И поэтому задала единственный, как ей казалось, разумный вопрос:

– Вы счастливы, Кэрри?

Девушка рассмеялась в ответ совершенно беззаботным, счастливым смехом.

– Настолько, насколько может быть счастлив свободный человек.

Кэрри была не только свободной и необычной. Кэрри всегда была разной. Неизменной оставалась только её игривость. И если в тот странный вечер перед Надеждой сидела открытая Кэрри, то сегодняшнюю Кэрри женщина классифицировала бы как задумчивую.

– И так... – начала Надежда, усевшись в своё привычное кресло. Она хотела расспросить, что тревожит гостью, но, спохватившись, попросила. – Вас не затруднит включить диктофон?

– Ах, это… – девушка будто вышла из охватившего её мгновение назад оцепенения. – Да, конечно.

Ноготь громко клацнул по красной кнопке. Замигал зелёный огонёк.

– Вы сегодня такая задумчивая, Кэрри…

– Да, самое удивительное, что я не знаю причину этому… – она опустилась на диван, глядя в залитое дождём окошко. – У меня такое странное чувство, будто я запуталась. Потерялась…

– Может быть, вы знаете причину этому? Или же скажите мне, как давно это началось? Что перед этим произошло?

– Я не знаю… Просто такое странное чувство… Всё валится из рук… – она замолчала, желая перевести дыхание и остановить подступившие к глазам слёзы.

Надежда замерла, чуть сжав ноющими пальцами подлокотники. Она почувствовала это: напряжение. То чувство, которое приносит с собой взволнованный клиент. А ещё волнение. Она впервые видела Кэрри такой и никак не могла понять, почему именно слабость этой девушки так трогает её. Усилием воли она взяла контроль над чувствами, продолжая участливо улыбаться и ждать, когда девушка будет готова распутывать вместе с ней этот клубок.

– Наверное, всё началось, когда я подвернула ногу и не смогла из-за травмы выложиться на полную в танце!

Надежда видела, что она лукавит, что клиентка лишь подходит к основной причине её беспокойств. Умышленно или нет, но Кэрри уводила разговор в сторону.

– Танец – это жизнь! Это смысл! Это энергия! Чистая энергия тела! Вы понимаете меня?!

– Конечно, – кивнула Надежда. – Танец – это ваша стихия…

– Да ни черта вы не понимаете! – крикнула девушка, вскочив с дивана. – И никто не понимает! Никто не понимает, что я схожу с ума!

Она закрыла ладонями лицо и тихо заплакала.

– Кэрри, Кэрри, дорогая, – Надежда поднялась, протягивая к девушке руки. Она коснулась её дрожащих плеч. – Прошу вас, расскажите мне всё. Я попытаюсь вам помочь.

Танцовщица отняла руки от лица, испуганно глядя на женщину, но Надежда увидела в её взгляде доверие. Кивнув, Кэрри снова села на диван и сосредоточилась.

– Всё дело в том, что я стала чувствовать… Наверное, страх. И это чувство не даёт мне жить полноценной жизнью. Оно преследует меня в последнее время повсюду. Мне даже стало казаться, что кто-то везде за мной таскается… Иногда мне кажется, что кто-то смотрит мне в спину. Я почти физически ощущаю чьё-то присутствие. Назойливое. Невыносимое… – она замолчала, глядя Надежде в глаза. Прикидывая, насколько та считает её сумасшедшей.

– Вы кого-то видели? – осторожно поинтересовалась женщина.

Клиентка отрицательно покачала головой, а потом прошептала:

– Я одна. Всегда одна, когда оно врывается в мой мир. Мне не с кем разделить этот кошмар, понимаете?

– Вы обратились по адресу, моя дорогая, – голос Надежды был спокоен, но она чувствовала, знала, что это не всё. Главный козырь у Кэрри в рукаве. Она оставила его «на сладкое».

– Вы думаете, я сумасшедшая?

– Нет, нисколько. Но уверена, что смогу вам помочь.

– Это хорошо… Отлично… И, надеюсь, вы решите вопрос с моими снами.

Вот оно. Неужели и Кэрри тоже?!

– Сны?

– Да, – она задумчиво склонила голову, словно припоминая. – Наверное, с них и началась эта чёрная полоса… Дело в том, что мне приснилась девушка… Она танцевала в точности как я.

– Танцевала ваш танец?

– Да! Она двигалась так же прекрасно! Так же чувственно! Она была воплощением страсти!

– И что же было потом?

– Она шла по коридору. Кремовые стены, увешанные грамотами и фотографиями выпускников. Яркие стенды пожарной безопасности, безопасности в сети, посвящённые великим поэтам… Она постучала в лакированную большую дверь с табличкой.

– Войдите! – властный приглушённый деревом голос заставил вздрогнуть.

Она несмело вошла в освящённый солнечным светом кабинет. Здесь пахло бумагой и цветочным шлейфом духов. Книги аккуратно стояли на полках рядом с кубками и медалями. За тёмным деревянным столом сидела женщина, которая подняла на неё глаза и отложила в сторону перьевую ручку, которой подписывала документы.

– Виктория Васильевна, проходите, пожалуйста, – она указала на стул напротив стола. – Присаживайтесь.

На дрожащих ногах девушка прошла к стулу и села, поправив длинную юбку-карандаш. Она шла сюда, не зная, для чего её вызвали в выходной. По дороге Вика думала, к чему такая спешка? Она ставила на то, что всё дело в проекте, который её класс отправил на конкурс, посвящённый правовому воспитанию молодёжи. Но сейчас, глядя в серьёзные и как будто постаревшие глаза директора, Вика почувствовала, что что-то случилось. Что-то не так.

– Надеюсь, вопроса «почему» у вас не возникнет? – она протянула Вике лист бумаги.

– Прошу прощения, я не понимаю, что это?

– Не понимаете? Это «по собственному желанию». Я хочу расстаться мирно, Виктория.

– Я не понимаю…

– Что вы не понимаете?! – в голосе директора послышались напряжённые нотки, она теряла терпение. – Вы не понимаете, что после того, что попало в сеть, вас просят уйти?

– Что попало в сеть?

– Вы надо мной издеваетесь, Вика?! – она вскочила с кресла, тяжело дыша и вцепившись пальцами в край стола. – Видео с вашим приватным танцем в клубе! Кто-то догадался снять эту мерзость и выложить в сеть с подписью «Училка жжёт»! Вы хоть понимаете, какой удар нанесли по репутации лицея?! – она выгнула брови, нависая над вжавшейся в стул девушкой. – Что вы там бормочите?

– Я не умею…

– Что?!

– Я не умею танцевать…

– Да что вы говорите? – её тон сменился на приторный. – А это тогда что такое, не подскажите? Хотя, я бы тоже не назвала это танцем! Это секс! Призыв! Движения распутной женщины, а не педагога! – она набирала текст дрожащими от возмущения пальцами, а потом протянула телефон Вике.

Девушка с трудом приняла протянутый смартфон, на экране которого была она в блестящем коротком платье и кожаных сапогах. Вика медленно крутилась вокруг шеста в мигающем свете под свисты одобрения. Перед глазами у девушки всё поплыло. На секунду ей показалось, что сейчас она умрёт. Именно этого ей бы хотелось. Но она всего лишь дрожала, не успевая вытирать бегущие по щекам горячие дорожки. Если бы слезами можно было смыть отчаянье! Если бы ими смывался позор!

– Вы плачете? Сожалеете? Жаль, что вы не думали об этом тогда! Не скрою, мне не просто расставаться с вами! С вашим послужным списком, с вашим потенциалом… Но вы в одночасье перечеркнули всё! Этим безрассудством! Зачем вы пошли в педагогику? Впрочем, уже не важно…

– Прошу вас…

– О чём? Сказать, что я разочарована – ничего не сказать! Вы подавали большие надежды! И вы же запятнали честь нашего лицея! Нам ещё долго отмываться от этой грязи!..

Она кричала, потеряв контроль над своими эмоциями, вспоминая звонок и этот тяжёлый разговор с начальником управления образованием сегодня утром. А Вика видела лишь покрасневшие от ярости глаза. Дрожащая рука коснулась чего-то холодного. «Это бюст Пушкина», – пронеслось в голове девушки, прежде чем стало темно.

***

Вот уже час Анастасия Петровна, крепкая большая женщина с сильными руками и громким бочковитым голосом, водила меня по зданию лечебницы, показывая и рассказывая об укладе их жизни.

– … Здесь всё строго регламентировано: подъём в семь, приём лекарств, утренние процедуры, гимнастика, завтрак в половине девятого. С половины десятого и до двенадцати терапия. В это время проводим уборку комнат… – она рассказывала, не переставая жестикулировать. – Запомни самое главное: Никогда не ходить здесь в одиночестве! Даже до туалета в компании! Ясно?

– А что, нападают? – я не успела прикусить язык и встретила недоумённый взгляд моей спутницы.

– Шутишь? Эти ребята не простые! Они голову тебе отрежут, не заметишь. Поймёшь, когда познакомишься с ними поближе. Была у нас одна…

– Что значит была?

Петровна хохотнула.

– Уволилась после того, как один из наших мальчиков ей по голове двинул. Три шва пришлось наложить…

Я едва поспевала за удивительно шустрой женщиной. Со стен на меня смотрели пучеглазые лысые русалки с синими губами, красные рептилии и мальчик с лицом старика, догоняющий двухголового дракона.

– Впечатляет? – Анастасия Петровна чуть замедляется, заметив, как я на ходу разглядываю странные рисунки. – Наши подопечные рисуют. Поработаешь здесь и перестанешь удивляться. Так, сейчас отводим их на групповую и индивидуальную терапию…

Петровну, так она велела себя называть, прикрепили ко мне. Мы должны были везде сопровождать друг друга и не терять бдительности, особенно когда подопечных выводили гулять. Пока пациенты топтались в небольшом дворике, сбившись в кучки и порознь, напарница коротко рассказывала мне о них.

– Вон та, – она указала на громко смеющуюся женщину в компании двух мужчин. – Счастливая жена и мать. Любимый муж, в котором она души не чаяла. Переехали в деревню, завели хозяйство. Он оказался на выпивку слаб. И когда в очередной раз проснулся с больной головой, смотрит, а она ему супчик варит. «Садись, дорогой, – говорит, – поешь». Он поел. Вкусно. А она сидит на него смотрит. Он её спрашивает: «А что так тихо?» Кур не услышал. А она на него с топором бросилась. А до этого, пока он спал, всех кур перерубила, – Петровна помолчала, а потом заметила: – А вообще, женщина тихая, особо не буянит.

– А тот, – она указала на мужчину, что-то быстро пишущего восковым мелком на листке бумаги, – напал и прокусил щёку собственному брату, посчитав его иностранным агентом. Вообще, сейчас Наполеонов стало меньше, а шпионов больше…

– А она? – я кивнула в сторону одинокой девушки в инвалидном кресле. Что-то в её позе и выражении лица показалось мне странным.

– А это наша звезда. Донец Вика. Выколола перьевой ручкой глаза начальнице, а потом проломила ей статуэткой голову. Когда охранник прибежал и попытался её остановить, она, по его словам, оттолкнула здорового мужика с такой силой, что тот влетел в стену.

– Она? – образ хлипкой девушки никак не вязался с рассказом.

– Она, – подтвердила Петровна.

– А почему звезда?

– Диссоциативное расстройство идентичности – заболевание очень редкое. Помимо Вики в этом теле проживают ещё пять личностей: отличница София, боец Александр, мальчик для битья Павлуша, танцовщица Кэрри. Сейчас Вика идентифицирует себя как Ласскую Надежду, психотерапевта с мировым именем. Её врачам удалось пообщаться с пятью её личностями. Со всеми, кроме самой Виктории…

Девушка подняла голову и посмотрела на меня. И тут я поняла, что меня так удивило: на меня смотрела старушка. Старушка с молодым лицом. В её глазах были усталость и смирение. Я отвернулась.

Моросящий дождь начал усиливаться. Санитары заводили пациентов в здание.

– Завези Вику! – крикнула мне Петровна. – Ты замыкаешь строй!

Схватив влажные ручки коляски, я тихо выругалась, вставая в конец кучки, которая потихоньку протискивалась в здание под присмотром санитаров.

– Это не лето! Это сраная осень! Или какие-то тропические дожди… – я старалась сетовать на погоду как можно тише, чтобы не потревожить покой необычной пациентки.

Но она услышала и обернулась ко мне. Её губы тронула задумчивая улыбка, а в затуманенных лекарствами ореховых с зелёными вкраплениями глазах промелькнула осмысленность.

– Дождь скоро закончится, дорогая… Впереди нас ждёт чудесная погода, я в этом уверена.