Читать онлайн "Дневник историка. Как фальсифицируют нашу историю"

2015

3 февраля 2015 г.

Наука ненависти

Когда я учился в школе, основной причиной поражения наших войск в первые месяцы войны называли вероломное нападение немецких войск. Нам не говорили, что на СССР напала вся Европа, скрывали то, что воевали против нас Румыния, Венгрия, Чехословакия, Болгария, ведь это были страны социалистического лагеря. Неудобно было обижать друзей.

Не говорили нам и о благодушном отношении к немцам местного населения Белоруссии и Украины в первые дни войны. Ведь они уже были под немецкой оккупацией всего двадцать три года назад — в 1918 году. Хорошо помнили добродушных немцев и считали, что и теперь они такие же. Ничего, мол, переживем.

А вот эту причину, может быть, основную, из-за которой в первый же месяц войны в плену оказался почти миллион советских солдат, я узнал совсем недавно из воспоминаний Ильи Эренбурга, процитированных в статье Татьяны Жариковой «Наука ненависти». Вот что он вспоминал: «В начале войны у наших бойцов не только не было ненависти к врагу, в них жило некоторое уважение к немцам, связанное с воспитанием и преклонением перед немецкой культурой.

Помню тяжелый разговор на переднем крае с артиллеристами. Командир батареи получил приказ открыть огонь по шоссе. Бойцы не двинулись с места. Я вышел из себя, назвал их трусами. Один мне ответил: «Нельзя только и делать, что палить по дороге, а потом отходить, нужно подпустить немцев поближе, попытаться объяснить им, что пора образумиться, восстать против Гитлера, и мы им в этом поможем». Другие сочувственно поддакивали. Молодой и на вид смышленый паренек говорил: «А в кого мы стреляем? В рабочих и крестьян. Они считают, что мы против них, мы им не даем выхода…».

Меня страшили благодушие, наивность, растерянность. Я помнил «странную войну» — торжественные похороны немецкого летчика… Война — страшное, ненавистное дело, но не мы ее начали, а враг был силен и жесток. Я знал, что мой долг показать подлинное лицо фашистского солдата».

Потом Илья Эренбург напишет свою знаменитую во время войны статью «Убей!», слова из которой «Убей немца!» станут лозунгом для советских солдат.

Европа и США давно уже готовят против нас новый поход. Мы стоим на пороге войны. Но у большинства из нас такое же благодушное и наивное отношение к просвещенным европейцам и американцам, как и у тех парней, о которых рассказал Эренбург. Представляю, что они пережили в фашистском плену, когда менять свое мировоззрение было уже поздно.

На это мое вступление к 97-му номеру журнала «Наша молодежь» откликнулся летчик-истребитель Боровиков Николай Иванович:

Дорогой Петр!

К Вам обращается Боровиков Николай Иванович, 1931 г. рождения, в молодости летчик-истребитель. Хочу поделиться с Вами своими мыслями и воспоминаниями.

Вы очень правильно оцениваете морально-психологическую обстановку в начале войны. Население СССР и Красная Армия не были готовы психологически к схватке с жестоким врагом. К тем причинам этого благодушного состояния, которые упомянули Вы, необходимо добавить существовавший лозунг классовой солидарности. История показала, что это был ошибочный лозунг. Он порождал иллюзии взаимопонимания.

Мне запомнилось с тех времен стихотворение на плакате (к сожалению, не знаю автора):

В бою схватились двое — чужой солдат и наш.

Чужой схватил винтовку, сразиться он готов.

Постой, постой, товарищ, винтовку опусти!

Ты не врага встречаешь, а друга встретил ты!

Я тож такой рабочий, как твой отец и брат,

кто нас поссорить хочет, для тех оставь заряд.

На тех направь оружие, кто сам затеял бой.

И твой сынишка будет свободен, как и мой!

В этом стихотворении хорошо отразилась иллюзия классовой солидарности. Фактически это был обман. Нельзя сказать, что повально все население не понимало, что предстоит жестокая война. Это было бы неправдой. Страна готовилась к отпору, и многое делалось и в воспитании людей в духе любви к Родине и самоотверженности в ее защите. Поэтому и проявился массовый героизм и стойкость русских солдат с первых дней войны. Не забываем мужественный пример защиты Брестской крепости.

Необходимо также помнить и понимать, что пятую колонну внутри страны к началу войны ликвидировать до конца не удалось. Она продолжала пакостить, и многие наши неудачи в 1941 г. обеспечены предательством. Поделюсь с Вами своими воспоминаниями о том, что довелось мне увидеть и пережить в том грозном 41-м году.

Мне было десять лет, когда началась война. Она застала нас в поселке Оленино Калининской области. Оленино расположено в 50 км западнее древнего русского города Воинской Славы — Ржева. В начале июля 1941 г. мой отец, Иван Иванович Боровиков 1899 г.р., и старший брат Сергей 1922 г.р., ушли в Красную Армию. Мать с троими детьми осталась одна.

Октябрь 1941 г. Фашисты рвутся к Москве. 3 октября они разбросали листовки, что на следующий день будут бомбить наше Оленино. Мы вечером ушли в соседнюю деревню. Ждали целый день, но налета не было. К вечеру вернулись домой. Канонада гремела рядом. И решено было уходить.

В райкоме комсомола нам дали лошадь с повозкой, чтобы мы могли уехать. Поезда на Москву уже не ходили. К нам присоединилась еще одна семья, соседка с двумя детьми. Быстро погрузили кое-какие домашние вещи и двинулись на Ржев. Через день мы подошли ко Ржеву. Кругом гремели бои. В городе были видны следы жестоких бомбежек, сгоревшие и разрушенные дома.

Мы узнали, что дорога на Москву перерезана вражескими частями, и повернули на Калинин. По проселочной дороге сплошным потоком шли беженцы. Внезапно из-за леса на бреющем полете стремительно появилась пара мессершмиттов с черными крестами на крыльях и фюзеляже. По дороге полоснули пулеметные очереди. Казалось, со всех сторон раздались крики: «Ложись!». Все бросились с дороги в канавы, в поле. Но не все успели убежать, некоторые больше не поднялись. Плач, крики, суета, окровавленные раненые...

Спустя некоторое время колонна беженцев двинулась дальше. Еще не раз налетали мессершмитты, расстреливая безоружных женщин и детей. Несколько дней пути, и мы были уже недалеко от Калинина. Вдруг стало известно, что мы вместе с нашими войсками попали в окружение. Немцы впереди высадили десант и перерезали пути отступления. Две подводы, наша и еще одна, на которой были две семьи из наших мест, свернули с «большака» на узкую проселочную дорогу, чтобы на время спрятаться в какой-нибудь маленькой деревушке.

Вскоре мы пришли в такую деревню, называлась она Саполовский бережок. Деревенька стояла на высоком берегу речки Саполовка. В этой деревне мы неожиданно столкнулись, мягко выражаясь, с недоброжелательным отношением к беженцам, т.е. к нам. Нас никто не пустил на ночь. Выход предложила моя сестра, ей было пятнадцать лет тогда: «Занимаем правление колхоза, это советская территория». Так и сделали.

Четыре семьи расположились в обыкновенном деревянном доме. Сосед — старик вдруг пригрозил нам: «А, большевики, от спасителей убегаете! Я подожгу вас!».

Два дня стояла тишина, только вдалеке была слышна канонада. Наши войска отошли за реку. В один из дней тишины перед боем к нам зашел раненый красноармеец. Он был очень ослаблен, тихий, исхудавший. Но винтовку он не бросал. Сказал, что он сибиряк, пытается выйти к нашим. Мама покормила его, сестра перевязала раненую руку, и он ушел. Но добраться до своих ему не удалось. К деревне подошли немцы. Говорили, что на этом участке действуют финны, что они зверствуют больше, чем немцы.

Деревенька оцепенела от страха. Началась стрельба. Немцы били с одной стороны, наши отвечали огнем с другой. Деревня попала под перекрестный огонь. Три дня шел бой. К вечеру все стихло, и в деревню ворвались немцы.

Это было 24 октября 1941 г. Солдаты обыскивали каждый дом, растрепали наши узлы, забрали понравившиеся вещи. Очевидно, были голодные, только и слышалось: «Матка, млеко, яйка!». Лошадей наших сразу забрали. Навсегда осталась в памяти картина непонятной тупой жестокости: по деревне идет солдат с закатанными рукавами, в руках у него курица, которую он только что поймал (они бросались за курами сразу, как только замечали их где-либо), курица рвется и кричит от боли, а он идет и рвет из нее, живой, перья.

Когда стих бой, мы увидели на улице тело того красноармейца, который заходил перед боем к нам. Он был весь истерзан, окровавлен. Видно, немцы его долго пытали, а затем убили. Три дня его не разрешали хоронить. Это была первая встреча с безымянным героем, не предавшим Родину.

Немцы быстро «перевоспитали» соседа — старика. Автоматчик вломился к нему в дом, увидел во дворе двух коров и стадо овец и положил всех из автомата, да вдобавок наделал в капусту. После боя старик ходил по деревне с солдатским котелком и ложкой, собирал патроны, рассыпанные по земле. Мы, мальчишки, бегали за ним и подсмеивались над ним. А он отвечал: «Я им еще покажу!». Через несколько дней нам приказали вернуться домой, в Оленино.

Жители деревни так и не разрешили нам остаться. Враждебное отношение со стороны жителей деревни, которая была зажиточной, к беженцам, женщинам с маленькими детьми, говорит о том, что здесь поработал враг, пятая колонна. Они ждали немцев, как освободителей, которые быстро их перевоспитали.

В настоящее время Россия находится в более сложной обстановке, чем СССР перед войной в 1941 г. Запад уже развязал против нас войну, пока информационную и экономическую. «Пятая колонна» фактически во многом правит страной. Только в последние годы наметилась линия отстоять независимость России. Настоятельная задача встала перед каждым честным журналистом и писателем — раскрыть историческую правду о Великой Отечественной войне, о тех предателях, которые привели к крушению Советский Союз. В первую очередь эта правда нужна молодежи.

От души желаем Вам, Петр, успехов в этой многотрудной работе. Да поможет Вам Бог!

Николай Иванович и Елена Николаевна

Нина Волченкова

Замечательное письмо Николая Ивановича и Елены Николаевны. Не только в богатых деревнях было больше предателей. Моего деда, Ивана Михайловича Волченкова, и еще двух работников сельсовета выдала злобная женщина. Тех расстреляли, а деда забрали в комендатуру. Но... вернулся домой ночью с портретом Гитлера. В Первую мировую дед пробыл в плену пять лет, работал садовником и водил по этому саду мальчишку-коменданта, который в этом русском души не чаял. Защитил портретом. А дед порезал его на квадратики и отдал Петру, моему отцу (одиннадцатилетнему мальчику), и сказал: «Рисуй, сынок! Этим картам сносу не будет!». Я написала рассказ «Карты». Ищу место публикации.