Читать онлайн
"Конан и потомок Пха."

Конан и потомок Пха

Сразу Конану не понравилась эта морская черепаха.

Словно кто-то внутри него, тот тихий и мягкий голос, что всегда предупреждал его о подвохе, или грозящей опасности, шепнул: «Сейчас начнутся проблемы!»

Пришлось, прикрывая глаза ладонью от слепящего света заходящего солнца, бившего прямо в лицо, повнимательней смотреть на черепаху, и местность вокруг неё, на всякий случай проверив, легко ли вынимается верный меч из ножен. И на месте ли оба метательных кинжала. И поосновательней принюхаться к запаху соли, и отвратительно вонявшим полусгнившим водорослям, выброшенным прибоем. Но ничего опасного или необычного на пляже, по песку которого Конан шёл, чтоб дать ветру и прибою занести и смыть свои следы, не имелось. Лишь шумели мерно набегавшие на берег волны, да свистел в ушах порывистый тёплый ветер.

Собственно, и сама черепаха явно ничем ему не угрожала, и пока кроме огромного размера ничем другим не поражала. Да и ползла вовсе не в сторону варвара, а явно просто подальше от океана, к зарослям прибрежного леса, пересекая под прямым углом путь киммерийца. И даже невнимательному наблюдателю было бы заметно, что она припадает на правую переднюю лапу, что делало движения животного по пологому пляжу какими-то судорожными, и беспомощно-торопливыми. А массивная голова размером с лошадиную не держалась над землёй, и, словно свешиваясь туда же – направо, иногда даже скребла нижней челюстью по песку пологого пляжа.

Однако Конан к ненаблюдательным не относился никоим образом, поэтому сразу заметил: и то, что черепаха движется из последних сил, и узкую тёмную полоску, тянувшуюся за еле волочившимся по песку за семифутовым, и похожим, скорее, на две гигантские соединённые сковородки, тёмно-зелёным туловищем. Нетрудно было догадаться, что эта тёмная полоса, выделявшаяся на чуть более светлом мокром, а затем и сухом песке – кровь.

Вода на том месте, откуда шли следы метровых ласт-конечностей и тянулась канавка от хвоста, забурлила, и Конан понял, что неприятности начались.

Мерзкая рожа, возникшая из волн прибоя, киммерийцу понравилась, если честно, ещё меньше, чем похожая на обличье гигантского попугая морда черепахи. Но у этого «гостя» не было массивного рогового клюва, и огромных, застланных пеленой из жёлто-серой не то – слизи, не то – гноя, перепуганных часто моргающих глаз. А имелись у него выпученные бусинки очень даже злобных и сосредоточенных сейчас на тыльной части несчастной рептилии, глазёнок. Убедившись, что не успел далеко отползти предмет его преследования, чудище словно осклабилось с облегчением, и стало двигаться нарочито неторопливо, явно осознавая, что деваться его жертве теперь всё равно некуда.

Конан, прибавив шагу, направился прямо к месту предстоящей расправы – уж что-что, а сложить два и два он умел. И понимал, что раз уж у преследователя имеется и змееподобное способное извиваться длиннющее – в воде даже не видно было конца-края этому телу! – туловище и даже лапки, преодолеть двадцать шагов песка, на которые успела отдалиться от кромки прибоя обессилевшая черепаха, не будет для монстра проблемой.

Собственно, до появления второго морского чудища киммериец планировал просто пройти мимо странной обитательницы глубин, предполагая, что та просто выбралась на пляж для обычной жизненной необходимости: отложить в ямку пару десятков яиц. И то, что черепаха ранена, и находится если не совсем при смерти, то очень близко к этому, его не особенно взволновало: подошёл, как говорится, срок и возраст – будь любезен: оставь потомство, да и освободи место другим, более молодым и здоровым!

Но вот то, что и без того раненную или больную бедолагу кто-то весьма мерзкий и злокозненный хочет прикончить прямо у него на глазах, не могло оставить его равнодушным. Неправильно, нечестно это!

Если уж ты, вот именно – молодой и здоровый, будь любезен: найди себе достойного противника! Ну, или хотя бы равного.

Пройдя поэтому прямо за спину, похоже, инстинктивно почуявшей, или услышавшей преследователя, и поэтому начавшую двигать ластами ещё быстрее, черепахи, он недвусмысленно дал понять странному монстру, что намерен пресечь преследование беззащитной жертвы, встав в боевую стойку, и обнажив свой любимый хайбарский меч.

Чудище, похожее, если честно, на огромную змею, но с тремя парами крохотных, и смотревшихся карикатурно непропорционально, лапок по бокам туловища у передней части тела, которые, правда, не столько помогали, сколько, по мнению варвара, мешали передвигаться по рыхлой песчаной поверхности пляжа, остановилось. Очевидно, монстра поразило не столько то, что кто-то решился противостоять его намерению прикончить уползающий обед, сколько то, что это оказался именно – человек. Метровая пасть морского змея открылась, продемонстрировав длинный раздвоенный язык в добрую руку толщиной, глубокую, словно пещера, глотку, и отличный набор белейших и острейших треугольных зубов, украшавших как верхнюю, так и нижнюю челюсть.

Конана демонстрация не впечатлила – видали и поглубже, и побольше, и поострее! Поэтому в ответ на неприкрытую угрозу он просто нахмурил густые смоляные брови, чуть нагнув голову, и блеснул и своими пусть не столь большими, но вполне крепкими зубами сквозь чуть приоткрывшийся рот. Тварь, похоже, угрозу адекватной не посчитала, как и самого киммерийца явно не приняла за серьёзного противника, потому что спустя секунду снова двинулась вперёд, так, словно человека и не стояло на пути её двухфутового в диаметре тела.

Чтоб убедить наглого монстра в серьёзности своих намерений защитить несчастное создание, Конан ударил тварь мечом. Ударил не так, чтоб сильно, но вполне по боевому: лезвие меча очень даже легко разрубило кожу и мышцы на верхней челюсти, мгновенно дойдя до кости, служащей той основанием. Конан подивился: то, что там, под мышцами и кожей, кость – он понял сразу, по характерной отдаче. А ведь по-идее у крупных, или, как вот этот, червеобразных морских обитателей, вроде угрей или акул, вместо костей обычно всякие там хрящи да полугибкие пластины…

Однако ещё больше варвар удивился, когда тварь, поморгав на него бусинками сразу налившихся ещё большей злобой и кровью, глазёнок, вдруг снова остановилась, и подалась чуть назад. Из глубины пасти донёсся рокочущий и свистящий, но вполне разборчивый голос:

– Отойди, человек. Ты не должен встревать в наше противостояние.

Конан не растерялся ни на краткий миг:

– Какое ещё противостояние? Противостояние – это когда противники равны. По весу, силе, и вооружению. А ты нападаешь на заведомо более слабое, больное, и невооружённое существо! Какое же это противостояние? Это просто – убийство!

– Это не убийство. Это – наказание. За нарушение наших Законов и обычаев.

– И что же это за законы, которые заставляют убивать беременную самку?

– Всё верно. Именно за то, что забеременела, мы и должны её убить. Чтоб другим Жрицам было неповадно. Да и в назидание остальным нашим подданным!

– Не вижу особого смысла в таких жестоких законах.

– И тем не менее они – наши. Мы ведь не обсуждаем, не осмеиваем, и не отрицаем те законы, что есть у вас, сухопутных. У каждого существа свои представления о том, что хорошо, а что – плохо. Что правильно, а что – нет. Но довольно пустой болтовни. Просто отойди, и дай мне свершить правосудие.

– Какое, Бэл его раздери, правосудие! Убийство!

– Поскольку мы вернулись к тому, с чего начинали, не вижу смысла в дальнейшей дискуссии. Ты отойдёшь по-хорошему?

– Нет!

– Ну так пеняй на себя, смертный!

Существо вдруг очень быстро приподняло примерно двадцать передних футов своего тела над пляжем, встав почти вертикально на оставшиеся сорок, и стремительно бросило это туловище на Конана, с явным намерением прихлопнуть того, словно какого-нибудь комара!

Однако не для того киммериец прошёл сотни битв и тысячи кровавых приключений, чтоб позволить убить себя столь примитивным и бесхитростным манёвром!

Отскочив в последний момент в сторону, Конан рубанул со всего размаху по тому месту туловища, что, взметая фонтаны песка, грохнулось с шумом о землю, и оказалось в непосредственной близости к нему.

Сегмент футов в десять оказался практически до половины перерублен, крошечные лапки замельтешили, давая понять, что их обладатель поражён невыносимой болью! Однако сдаваться странное существо и не подумало: теперь в дело вступил его хвост – поднимая тучи брызг, покрытый на конце огромными иглами с полупрозрачной перепонкой между ними отросток метнулся к Конану, с явным намерением сбить с ног, пронзить, опутать…

Киммериец не стал ждать этого, просто перепрыгнув на другую сторону тела монстра, и бросившись плашмя на песок! Массивная «дубина» просвистела над ним, осыпая песком и обдавая брызгами солёной воды, по инерции улетев практически туда же, откуда и начала движение – к кромке прибоя. Конан не придумал ничего лучше, как докончить начатое: раз уж оказался по другую сторону от длинного туловища, вскочил и доперерубил его ещё одним могучим ударом!

Некоторое время у твари происходила агония: передний обрубок разевал пасть, но сдвинуться с места не мог, а задняя часть тела буквально выписывала кренделя по пляжу, свиваясь и извиваясь, но до варвара добраться не могла. Ещё бы: у неё же не было глаз…

Конан подошёл к отрубленной передней части. Сердито буркнул:

– Н-ну? Как насчёт – исполнить приговор? Сможешь теперь?

Шипящий голос стал в сотню раз слабее, но различить слова можно было всё равно:

– Н…не радуй… ся раньше времени, че… ловек. Не я один – служитель Ффаскара. На моё место придут другие. Приговор так или иначе будет… приведён в исполнение. Потому что рано… или поздно… Грешница всё равно должна будет вернуться в океан!

– Мардук тебя задери, возможно. – Конан осознавал серьёзность угрозы. Ведь там, в воде, он не сможет защитить несчастную, – Но пока она здесь, на суше, вряд ли я позволю расправиться с вашей согрешившей нарушительницей и им. Однако тебя этот вопрос уже волновать не будет. Потому что скоро душа твоя отправится к праотцам, на небо, или в огненные подземелья Мардука! Ну, или куда ей там положено отправится!

На это замечание чудовище уже ничего не ответило: глаза словно подёрнулись матовой пеленой – почти совсем такой, как у черепахи! – и пасть закрылась. Тварь будто бы растеклась по песку пляжа, словно из неё вышел не только Дух, но и воздух. Ну, или что там имелось внутри полостей её тела. Конан сплюнул.

Затем наконец оглянулся на ту, которую защищал.

Словно затылком чуявшая, что битва выиграна, и ей больше ничто не угрожает, она задними ластами выгребала песок из-под своего хвоста, медленно, но упорно роя ямку. А вернее – ямищу: метровые ласты выгребали буквально горы песка.

Конан отер и спрятал верный меч. Подошёл и встал напротив птицеобразной морды. Он не ждал благодарностей, просто хотел убедиться, что с рептилией всё в порядке.

Однако это оказалось не так.

Теперь он понял, почему черепаха истекала кровью, и не могла двигаться быстро. Между передней правой лапой и шеей торчал наружу примерно трёхдюймовый толстый обрубок не то копья, не то – обломок кости. Поскольку он был весь измазан почти чёрной густой кровью, точно определить, что это, было пока невозможно. Конан подошёл вплотную, и попытался ухватиться как следует рукой за торчащий обломок.

Черепаха порывисто подняла к нему голову, хотя и вряд ли видела что-то бельмами почти заплывших гноем глаз:

– Нет! Пожалуйста, не делай этого! Не вынимай! – голос был куда выше, и приятней, чем у змееобразного. Да и тон… Совсем как у до смерти напуганной женщины! Ну правильно: даже если б Конан не видел, что она роет яму для откладывания яиц, сейчас бы точно понял, что это самка! – Он сидит слишком близко к сердцу, и если его извлечь, я тут же истеку кровью и умру! А я не закончила то, что должна сделать. Не исполнила своего главного Предназначения!

– Хорошо, не буду. Но… Скажи – что я могу для тебя сделать? Как помочь?

– Ну… Я была бы очень благодарна, если бы ты промыл мне глаза. Чтоб я могла хотя бы увидеть моего спасителя.

– Ладно. – Конан не видел смысла отказывать в просьбе, поэтому вынул из сброшенной на песок сумы свой походный котелок, и оторвал от объёмного пакета с тряпками для перевязки ран приличный кусок полотна. Сходил к океану, набрал чистой воды. Приблизившись снова к черепахе спереди, опустился перед ней на корточки, и полил ей на оба глаза. После чего принялся поливать понемногу, осторожно удаляя тряпицей загустевшую и засохшую слизь с налипшим песком. Воды вполне хватило. Тряпицу Конан отбросил, котелок отставил, и снова поднялся во весь рост – так поражён оказался осмысленным выражением и ярким блеском выразительных и непривычно больших глаз. Да их обладательница – просто красавица! Уж сколько он, побывавший в десятках стран и сотнях городов, и достаточно часто встречавшийся с тамошними женщинами, повидал этих самых глаз! Но таких… Не-ет, таких выразительных – точно ни у кого не было!

– Спасибо. Спасибо за то, что не позволил Стражу прикончить меня. Это было очень… Храбро и благородно. Благодарю и за то, что промыл глаза! Это было заботливо.

– Да пожалуйста. – Конан мрачно усмехнулся, думая, что вряд ли его новая подопечная протянет даже до заката – уж больно много крови она всё равно потеряла, и рана действительно выглядела смертельной.

– Я даже не спросила, как тебя зовут, отважный воин. Потому что не каждый отважится вступить в битву с морским демоном. Пусть и младшим.

– Зовут меня Конан. Конан-киммериец. Ну а что до отваги… Младший демон не показался мне слишком уж опасным и хитрым противником. А кроме того, я не люблю, когда обижают раненных и слабых. Ну, и женщин. Но как зовут тебя, несчастная Жрица?

– Я – Нэйла. Младшая Жрица в храме Ффаскара. То есть, прости… – в уголке одного из глаз снова появился натёк из гноя, и Конан поспешил снова взять котелок, и смыть его, Жрица чуть кивнула, – Спасибо. Бывшая Жрица, я хотела сказать. Ведь я согрешила.

– То есть, ты с кем-то… Занялась любовью? – Конан, не видевший смысла говорить намёками, не столько спрашивал, сколько утверждал.

– Да. – в уголке глаза теперь сверкнула слеза – непривычно огромная и тягучая.

– Вот уж не вижу в том, что естественно для каждой нормальной жен… Э-э… Прости – самки – греха!

– Но ведь я – Жрица. И была обязана хранить… Верность Обетам. И служить нашему верховному Божеству… Но – не получилось. Хотя в этом вина – не только моя. Мы с… Эртексом полюбили друг друга. И… Ну, ты уже всё понял!

– Да и на здоровье. Я же сказал: я не вижу в стремлении создать Семью и нарожать детей никакого греха!

– Да, всё это не считается столь уж тяжким грехом и у нас. Даже Жриц.

Но дело – в Эртексе.

– А что с ним такое? – Конан насторожился, снова внимательно осматриваясь, и подозревая, что ему, возможно, придётся спасать и этого любвеобильного балбеса.

– Эртекс – сын Верховного Правителя. То есть – Наместника нашего сектора Океана. И сейчас он мёртв. Из-за меня. Его отец приказал казнить его. Опять – в назидание! Статус! Правитель не хотел, чтоб дети от неравного брака, неблагородные полукровки, могли претендовать, или взойти на трон Ксулибии. Нет, Эртексу предназначали в жёны Сютуру – дочь Верховного Жреца нашего Храма. А он, мой наивный любимый…

Конан видел, что воспоминания явно бередят душу несчастной Нэйлы, и слёзы опять полились ручьём из её огромных глаз. Конан снова отметил, что они и правда – очень красивы, и чувственны: неудивительно, что сын даже Верховного Правителя не устоял перед их чарами! Но что же было дальше?

– Так что там с твоим возлюбленным? Он… точно мёртв?

– Да. Да. – черепаха судорожно вздохнула, но продолжала упорно копать песок, в чём Конан особого смысла уже не видел – наверняка после смерти младшего Стража сюда явятся и другие подданные Наместника. След от раны и тела Нэйла оставила такой, что не найдёт только совсем уж слепой преследователь. Ну, или – лишённый нюха. И уж обнаружить яйцо, да ещё столь неглубоко зарытое, для врагов вряд ли будет такой уж серьёзной проблемой… – Мне показали… Казнь. Чтоб сильней было моё горе!..

– Послушай, уважаемая Нэйла… – Конан решил, что от трагической части нужно переходить к практической, – Я от души сочувствую твоему горю. Но… Ты ведь, наверное, хотела бы спасти своих детей от гнева их высокопоставленного деда?

– Разумеется! Разумеется, Конан. И именно поэтому я и сбежала из темницы, куда он приказал заточить меня, и пытаюсь отложить яйца с ними здесь, во владениях суши!

– А ты не подумала, что этому самому деду не составит труда узнать, куда ты уплыла, и найти твою кладку, раз уж тебя так легко нашёл этот Страж? Младший демон?

– Подумала. Но… Мне некуда деваться, Конан. Это – всё, что я могу сделать для своих детей! Потому что я чую – час мой близок. И пусть готово всего одно яйцо, а остальные ещё не созрели… Отложить хотя бы его – надо! Потому что если я умру, не успев отложить и его – у моего сына не будет даже шанса!

– Не знаю, не знаю… – Конан пошкрёб подбородок, – Но разве для его деда и его прихвостней станет проблемой найти место, куда ты это яйцо отложишь?

– Нет. Но я надеюсь всё же…

– А если они найдут яйцо – что они с ним… Или вылупившимся черепашонком – сделают?

– Убьют, конечно! Ведь Наместнику бастарды или незаконные наследники не нужны. Он женит на дочери Верховного Жреца своего второго сына – уж чем-чем, а обеспечением престолонаследия он обеспокоился! – и трон передаст ему. Ну, когда подойдёт положенный срок…

– Так что же ты собираешься делать, Нэйла? Прямо сейчас?

– Я хочу выкопать ямку поглубже. Может, всё же ищейки Наместника не найдут яйца.

– А вот скажи мне, уважаемая Жрица… Твой сын, твой будущий сын – может жить в пресной воде?

– Да, Конан, конечно, может.

– А если выпустить его в какое-нибудь… Озеро – он найдёт там для себя прокорм?

– Да, наверняка.

– Тогда как тебе, уважаемая, такой план. Я забираю твоё отложенное яйцо. И отношу его подальше от океана – в озеро Баскунчук. Оно здесь неподалёку: всего три дня пути. Озеро большое и глубокое. Правда, расположено в горах, а к океану из него течёт только маленькая речка – Ворхул.

– А там… найдётся солнце и песок на пляже?

– Найдётся.

– Конан. Ах, Конан-киммериец… Если б ты сделал это, я благословляла и благодарила бы тебя до конца моей несчастной и короткой жизни!

– В таком случае прекрати копать – ведь ты тратишь свои и без того крохотные, последние силы на бессмысленную работу. Просто: расслабься, немного отдохни, собери свои, вот именно – силы, и снеси яйцо!

– Хорошо. Хорошо… Я… Попробую. Только… Пожалуйста, отвернись!

Конан, если честно, не видевший в таком действии особого смысла – а то он женских «яйцекладовых» органов не видел! – тем не менее отвернулся к кромке прибоя, и занялся рассматриванием волн. Неторопливо и мерно они набегали на плоский и обширный пляж, наверное, успокаивая и навевая лёгкую печаль на более чувствительные натуры. К которым варвар ну никак не принадлежал. Тем более, что вместо любования мирным пейзажем он внимательно следил: не появятся ли где новые Стражи. Или ещё какие враги. И напряжённо думал: сможет ли он действительно выполнить обещание, данное, скорее, под давлением, вот именно, сентиментальных порывов своей очерствевшей души, или…

Однако сдерживаемые стоны и тяжкое дыхание, что послышались за его спиной, всё равно разбередили какие-то скрытые струны в его зачерствевшей душе – он даже закусил губу, почти силой заставив себя не оглядываться – Нэйла же просила!..

Но вот раздался последний отчаянный вскрик-всхлип, и его подопечная словно выдохнула с явным облегчением. Сильно ослабевший и тихий голос позвал:

– Ко…нан!

– Да, Нэйла? – он поспешил обернуться, и снова встать перед ней. Голова рептилии бессильно лежала на песке, и глаза уже были закрыты.

– Яйцо… Должно быть всегда в… Сырости. И до вылупления моего сына оно должно полежать в тёплом и влажном песке пять дней. И…

Ты был прав. Зря я потратила столько сил впустую – не помогло бы это спасти Улюкена от…

Голос вдруг прервался. Но больше ничего не произошло – голова не опустилась ещё ниже, поскольку и так уже лежала ниже некуда, и единственное, что выдавало, что жизни больше нет в огромном плоском теле, так это то, что крошечная жилка на кожистой складчатой непривычно длинной шее больше не билась…

Конан вздохнул.

Ну вот он и нашёл себе проблему. Сам.

Никто ведь не просил его вмешиваться в «разборки» жителей морских пучин, и кого-то спасать, кого-то убивать… Да и Жрица собиралась просто отложить яйцо. Туда, куда смогла бы. Предоставив Року и его Величеству Случаю оберегать или прикончить её первенца…

Ну почему, почему он не может равнодушно смотреть на неправедные дела и циничные убийства?!

Вот и сейчас: мешкать некогда, нужно скорее поместить яйцо во влагу. А как это сделать? Да очень просто.

Конан прошёл снова к океану. Вошёл по щиколотку, выбрал место, где вода казалась почище, и не имелось следов мути, поднятой хвостом Стража. Бросил в это место остатки пука из тряпок, которые всегда таскал с собой для перевязок разных ран и наложения шин при переломах. Пропитал водой, чуть отжал.

Вернулся к яйцу. Завернуть в тряпки круглую жёлто-белую штуковину размером с небольшой арбуз было нетрудно. Как и упрятать его в суму – так, чтоб не повредить об имеющиеся там столь необходимые железки и причиндалы: пояс с набором метательных кинжалов, запасные наконечники для стрел, футляр с картой, запас пищи, бурдюк с водой, одеяло, и прочее столь нужное походное оборудование. Подумав, Конан переложил яйцо во вновь оказавшийся сверху пятилитровый котелок: оно очень даже удобно вместилось туда. Порядок! Теперь он чуть более уверен, что нежная непривычно гибкая скорлупа, кожистая, и так не похожая на скорлупу яиц птиц, не повредится при ходьбе.

Закончив укладывать и устраивать яйцо, он в последний раз встал перед мордой несчастной Жрицы. Он отлично понимал, что нужно бы предать её тело, как положено, земле. Но ведь тогда те, кто непременно приплывёт сюда в поисках Нейлы, и Стража, посланного в погоню, и отложенного и спрятанного нарушительницей Законов, будущего потомства, сразу догадаются – что яйцо похищено!

Впрочем, если уж быть честным хоть с самим собой, то они об этом всё равно догадаются: по убитому явно мечом младшему демону. Значит, решающим аргументом должна являться как раз безопасность этого самого яйца! Поэтому Конану противопоказано долго торчать здесь, пытаясь отдать последний долг несчастной рептилии, а нужно бежать как можно быстрее вглубь суши, по дороге старательно заметая и запутывая следы. И как можно быстрее поместить яйцо, вот именно – в тёплый песок озера Баскунчук! Прости, следовательно, и прощай, Нэйла!

Конан однако не ринулся бегом в гущу джунглей, что окружали широкую полосу пляжа, а снова прошёл к передней части черепахи. Вздохнул. Но понимал, что сделать это нужно – он должен знать, с какими монстрами и тварями из глубин может теперь встретиться и сам… И может столкнуться черепашонок, когда вылупится, и, возможно, попытается выбраться домой – в океан.

Пробормотав: «Прости ещё раз, уважаемая Нэйла!», Конан упёрся левой рукой в кромку панциря у шеи, а правой выдернул то, что казалось обломком копья.

Обломок вышел с трудом: ещё бы! Киммериец покивал головой: как раз чего-то именно такого он и ждал! В руке у него оказался кусок явно конечности какой-то немаленькой твари: более чем полуметровый не то – шип, не то – кусок клешни. Двухдюймовый в толщину у основания, очень острый на конце, чуть изогнутый равномерно по всей длине и похожий на саблю, только суживающийся к концу. Трёхгранный. И снабжённый обратными зазубринами по всей длине – словно у природного гарпуна!

Конан, внимательно рассмотрев обломок, покачал головой: не хотелось бы встретиться с обладателем такого оружия на суше! Не говоря уж – о море! Бедная Нэйла. Нетрудно представить, какие страшные мучения ей доставлял этот шип. И сколько мужества  и сил ей понадобилось – чтоб обломить его!..

Вода в полумиле от кромки прибоя вдруг забурлила – словно тот, кто собирается выбраться на поверхность, гораздо, гораздо крупнее даже Стража.

Конан понял, что правильно поступил, не став пытаться похоронить несчастную Жрицу: нельзя, чтоб тот, кто сейчас выберется на поверхность, заметил его. Благо, наступающие сумерки позволяли быстро скрыться среди кустов и деревьев, окружавших пляж, растворившись во мраке, уже царившем под сводами тесно стоявших стволов, переплетённых лианами, и густо поросшей ягодными кустами и папоротником, почвы подлеска зарослей.

Так Конан и поспешил сделать.

Однако уйти в чащу глубже киммериец не торопился, хорошенько спрятавшись за очень даже удобный поваленный ствол, лежащий у самой кромки песка. Он хотел посмотреть, что за создание способно вызвать столь большой водоворот.

За этим дело не стало: к берегу, бурля и отбрасывая бурунчики, как от форштевня корабля, уже приближалось нечто, издали похожее на лодку. Только перевёрнутую кверху днищем. Но вот начался отлогий повышающийся берег, и твари пришлось приподнять туловище над волнами. Вернее – ей помогли это сделать тварюшки поменьше, что несли её на своих могучих хитиновых панцирях!

Больше всего, если честно, эти тварюшки напоминали крабов с плоскими огромными панцирями, и положенными слугам-носильщикам мощными и бугристо-пупырчатыми клешнями и ножками. А маленькими они казались лишь в сравнении с восседавшей на их спинах монстрой: тоже странным созданием, больше похожим на самую обычную двустворчатую раковину. В диаметре обе её закрытых сейчас створки достигали не менее пяти шагов! Конан подивился: внутри такой запросто могло бы поместиться человек двадцать! Причём – даже не нагибаясь. Теперь, когда странная процессия достигла берега, и начала выползать на песок, стало возможным оценить и подлинные размеры крабов-носителей, и восседающей на них сиренево-зелёной штуковины.

Ростом крабы не уступали Конану, и в диаметре панцири их достигали трёх метров. А ещё варвар понял, кто нанёс бедной Нэйле страшную рану в основание шеи: конечные сегменты пары передних щупалец как раз и напоминали сабли: не менее чем метровой длины, с теми самыми зазубринами, и толщиной у основания сустава дюйма в три! Тела всех монстров-носителей казались блёкло-зелёными, хотя сказать точнее из-за наступившей темноты было невозможно. Но основные контуры и размеры Конан различал в свете половинки взошедшей луны неплохо – недаром же зрение его могло дать сто очков вперёд кошачьему!

По глубоким бороздам в песке, оставляемым ножками крабов-носителей, Конан легко догадался бы, если б и так не понял, что весит переносимое ими круглое чудище не меньше, чем добрый слон. Но доставили рабы-слуги его к трупу разрубленного не то угря, не то – червяка, а затем и Нэйлы, очень проворно и без особых проблем. Когда они остановились, раковина начала открываться.

Создание, обитавшее в ней, кому-то другому могло бы показаться воплощением мерзости и ужаса: просто кусок не то слизи, не то – мяса, без определённых очертаний и конечностей, но с двумя горящими карбункулами огромных глаз! Конан заставил себя отпустить инстинктивно схваченную рукоять меча, и осторожно выдохнуть: было непохоже, что странные твари смогут преследовать его по джунглям, проламываясь сквозь мешанину сросшихся лиан, цеплявшихся друг за друга стволов, и зарослей папоротников и колючих кустов, создающих почти непроходимую преграду в темноте.

Глаза чудовища из раковины между тем переместились из центра мешкообразного аморфно-бесформенного туловища на его передний конец, и опустились вниз. Они не мигали, что делало этот взгляд непривычно странным и неприятным. Некоторое время обитатель раковины рассматривал труп Стража. А затем и несчастной Жрицы. Вдруг раздался странный звук, явно шедший из этой самой раковины.

Тотчас из воды у берега повыскочили на песок пляжа куда более проворные, но мелкие крабики – Конан узнал и так называемого пальмового вора, и других, вполне съедобных, если их правильно готовить, крабов, без проблем передвигающихся по суше, и целую ораву омаров и креветок. Существо в раковине издало ещё звук. Крабики огромной и широко разлившейся волной ринулись к кромке джунглей.

Конан не стал дожидаться, пока его обнаружат – лёгкой тенью вскочил на ноги, и бесшумно двигаясь, и аккуратно лавируя, припустил со всех ног прочь – подальше от берега, в гущу зарослей! Он отлично понимал, что двигаться по суше столь же быстро крабики и креветки не смогут, и определённое преимущество благодаря длинным и сильным ногам и навыкам, да и фора у него есть. Однако он не был уверен, насколько терпеливы и упрямы его преследователи. И насколько чувствительно их обоняние.

Поэтому прибег на всякий случай к привычной тактике запутывания следов.

Найдя какой-нибудь ручеёк, или болотце, долго шёл по дну, или берегу. Увидев подходящую лиану, перелетал с её помощью как можно дальше – в стороны или вперёд, а иногда и назад, словом, делал всё, что делал в таких случаях обычно. И хотя пробивающиеся сквозь плотный покров джунглей лучики луны не рассеивали полностью мрак, царивший под кронами деревьев, лиственных и хвойных, киммериец не испытывал трудностей: ему этого незначительного освещения вполне хватало. Некоторое время он слышал за спиной странное, непривычное побрякивание – словно бились друг о друга хитиновые тела – и идущее с трёх сторон шуршание, понимая, что его преследователи движутся за ним, взяв след, или прочёсывая джунгли в поисках его, и наверняка переговариваясь.

Однако спустя менее чем полчаса шуршание и побрякивание прекратились – он или оторвался, или смог-таки запутать наверняка уже уставших крошечных преследователей-ищеек. Но варвар не обольщался: понимал, что Наместник в числе слуг не ограничен, и запросто может послать и более масштабную (В плане размеров преследователей!) погоню. Просто этот правитель наверняка не предполагал, что на его слугу-Стража кто-то нападёт, ещё и убив. Поэтому вероятней всего прибыл просто убедиться, что наказание согрешившей Жрицы свершилось. И не предполагал, что не всё с этим гнусным делом пройдёт гладко. Вот и не озаботился взять с собой соответствующую гвардию, и более подходящих агентов для розыска нежданного сухопутного врага. Человека.

А в то, что Наместник быстро вычислит, что нанести такие раны мог только сильный и опытный воин-человек, вооружённый большим и тяжёлым мечом, варвар не сомневался. Как и в том, что это же подтвердят по запаху слуги-шпионы!

Значит, он должен не терять бдительности, двигаться как можно быстрее, и запутать следы как можно тщательней. Чтоб не дать врагам выследить или вычислить его маршрут. И обнаружить место, где должен будет вылупиться отпрыск бедной Нэйлы.

Задача, в-принципе, несложная. Но потребует много сил. И времени.

К рассвету Конан, так и не сомкнувший глаз, оказался на берегу неширокой реки.

Он знал, что река Ворхул, берущая начало в озере Баскунчук, должна проходить куда восточней, но направление в целом подходило ему: река текла с северо-востока. Поэтому Конан выбрал и подкатил к руслу пару подходящих поваленных стволов. Спустил их на воду. Связал между собой нарубленными лианами. Срубил и подходящий тонкий ствол для шеста.

И отправился в путь вверх по реке, отталкиваясь от глинистого дна, и стараясь не удаляться от берега – чтоб течение не слишком мешало. Он благодарил Крома, что дно не илистое – в таком шест неизбежно завязал бы, превратив путешествие в муку. Но пока его маленький корабль двигался вперёд против течения вполне уверенно, хоть и не столь быстро, как хотелось бы. К моменту, который Конан посчитал подходящим для завтрака, он успел удалиться от места, где вышел к этой реке, лишь миль на пять.

Первое, что сделал киммериец, высадившийся на противоположный берег, это – вынул из сумы котелок с яйцом, и выложил яйцо на песок небольшой излучины. Проверил тряпки. Всё верно: они почти подсохли! Варвар снова намочил их в реке, и опять завернул драгоценное яйцо: пусть малыш сразу привыкает к тому, что вокруг будет пресная вода! Кожистый шар киммериец заворачивал с чувством сожаления: бедолага Нэйла. И малыша тоже жаль: будет расти и «воспитываться» вдали от родных и близких! Сам.

Но тут уж варвар никак помочь не мог: люди в воде не живут!

Шар в котелке Конан оставил прямо на отмели: чтоб лучи раннего солнца попадали, и нагревали. Сам он быстро достал из сумы немудрёный завтрак: как всегда – сухари, ломтики вяленного мяса, и сухофрукты. На приём пищи и запивание её отличной, хоть и прохладной водой из речки много времени не ушло: минут десять. Конан загрузил обратно в суму котелок с его драгоценным содержимым, и тщательно уничтожил следы своего пребывания с пляжа с помощью веника из вырванного куста папоротника. Куст выбросил в реку, свой примитивный плот снова спустил на фарватер. И двинулся дальше.

К обеду солнце припекало вовсю: пришлось снова намочить высохшие тряпки, даже не причаливая к берегу, для чего воспользоваться кружкой: варвар просто полил на тряпки, после чего слил из котелка лишнюю воду. Заметив очень подходящую лиану, свешивавшуюся с кроны дерева, наклонившегося над руслом, он схватился за неё, позволил течению чуть унести плотик из-под себя, и разбежался – пары шагов хватило.

Перелететь на берег удалось без особых проблем.

Теперь Конан пробирался снова прямо на восток, продолжая применять приёмы следопыта, и тщательно запутывая следы. К ужину он вышел к реке, которая по описаниям старого Крамера напоминала требуемый Ворхул.

Снова пришлось лазать по джунглям в поисках подходящих брёвен, и рубить лианы. Когда два очередных ствола были уже связаны, варвар поужинал, в очередной раз позаботившись и о яйце. Он понимал, конечно, что в качестве няньки не слишком преуспевает, да и в песок будущего черепашонка нужно бы закопать побыстрее. Но небольшой отдых был нужен и его могучим рукам, и натруженным ногам. Поэтому киммериец позволил себе посидеть на брёвнах с полчаса. После чего вновь оттолкнулся от берега, забрался на хлипкую конструкцию, и взялся за новый шест.

Темнота застала варвара на одном из крохотных песчаных островков посреди неширокого русла, густо заросшего камышом и какой-то чертовски колючей травой, достигавшей ему до колена. Поскольку вырубить её даже мечом не удалось, пришлось просто вырвать несколько десятков кустиков, чтоб расчистить себе место для ночевки. Из вырванных кустов, да и из окружавших стоянку Конана зарослей, вылетела многомиллионная армия зудючих и чертовски агрессивно настроенных комаров.

Варвар совсем не рад был их появлению. Поэтому наспех поужинал тем же, чем завтракал, вынимая продукты из своей объёмистой сумы на ощупь, и поухаживал за яйцом – ему укусы кровососов явно не угрожали! После чего киммериец постелил на расчищенную песчаную площадку острова своё одеяло, лёг, и с головой накрылся плащом.

Ничего страшного, если он немного попарится: куда хуже, если ему искусают торс и конечности. Потому что тогда он не сможет двигаться, а будет только чесаться…

Под сердито-возмущённый гул чующих добычу, но не могущих до неё добраться, насекомых, он и уснул.

С рассветом Конан уже был на ногах.

Быстрый завтрак, забота о яйце, и сборы много времени не заняли. К обеду он проделал не менее десяти миль вверх по течению. Горное озеро явно приближалось: он это понял по убыстрившемуся течению, и изумительной прозрачности воды, сквозь которую теперь отлично было видно дно, покрытое уже не глиной, а галечником. Сновавшие тут и там шустрые рыбки сказали варвару о том, что прокормиться даже в этом голом с виду русле очень даже найдётся чем – значит, о пище в самом озере волноваться не нужно.

Когда течение стало совсем уж быстрым, Конан завёл свой импровизированный плот в какую-то заводь, и привязал лианой к склонившемуся над водой полусгнившему стволу: пусть-ка никуда вниз по течению не плавает! А ждёт здесь: мало ли…

Дальше он шёл по отмели у правого берега, стараясь держаться так, чтоб вода не достигала голенищ сапог. Его расчёты и инстинкты не подвели: всего через пару миль он вышел к истоку речки: перед ним простиралось огромное озеро, со всех сторон окружённое самыми настоящими горами. Которых он до сих пор не видел из-за покрывавшей берега реки густой растительности.

Конан поправил на плече суму, и прошёл к кромке водоёма.

Озеро впечатляло.

Суровая красота дикой местности, куда явно никогда не ступала нога человека, очаровала даже очерствевшее в битвах и кровавых приключениях сердце киммерийца. Сероватые, коричневые, и густо-синие тона обрывистых скал, обрамлённая тонкой полосой зелени ярко-голубая поверхность с лёгкими бурунчиками волн, возникшими от лёгкого ветерка, и отражающаяся в ней глубокая синева неба словно предлагали забыть о бренности земного существования, и постараться приобщиться к Вечности…

Конан, не вылезая из воды, двинулся направо: туда, где в пяти сотнях шагов виднелся очень даже подходящий по его мнению пляж с песочком. Однако дойдя туда, он изменил решение. Уж слишком это примитивно: спрятать бедолагу черепашонка на первом попавшемся месте! Именно там и будут искать в первую очередь ищейки, случись им вынюхать вопреки всем его стараниям, человеческий след. Варвар двинулся дальше.

Ещё через милю ему попалось другое вполне подходящее место: пляж, конечно, был не столь отлогим, как у кромки океана, но вполне тёплый и приветливый. Да и песок, хоть и казался куда крупней, чем морской, для его целей вполне должен был подойти.

Выбравшись наконец на сушу, Конан первым делом скинул сапоги. Вылил из них воду. Покачал головой, трогая пальцем наметившиеся сверху дыры и выкрошившиеся части подмёток. Бэл его задери: что-то как-то быстро они износились… А ведь им всего полтора… Нет – два года! Хм-м… Тогда – всё нормально. Особенно, если учесть, что он никогда не сидит на месте, и по каким только поверхностям не пришлось этим стоптанным подошвам двигаться… Ясно одно: сапоги по возвращении к цивилизации придётся поменять! Но сейчас… Не ходить же ему босиком!

Однако снова надев обувь, Конан сразу занялся своим подопечным: вынул яйцо из котелка, и котелком же вырыл подходящую по глубине – такую же, как вырыла мать! – яму в песке. Бережно опустил туда освобождённое от тряпок яйцо. Снова осторожно закопал. И ещё и обрисовал трёхфутовым кругом насыпь – чтоб издали её возможно было различить. Разровнял песок в полосе вокруг насыпи шириной с пару футов: так он всегда сможет понять – всё ли в порядке у его подопечного, и не приходил ли кто плотоядный или просто – любопытный к тому в «гости». Буркнул: «Ну вот. Теперь можешь расти и развиваться сколько душе угодно!»

Однако радоваться рано: раз уж обещал несчастной матери, что присмотрит – вот и надо присмотреть за малышом вплоть до вылупления.

Да и проследить, чтоб до воды отпрыск Нэйлы добрался без приключений!

Лагерь Конан разбил в кустах у кромки пляжа: там, где кончался песочек, и начиналась трава и кусты. Растущие уже на вполне привычной глинистой почве. Деревьев здесь было мало, да и те какие-то корявенькие и низкорослые – видать, слишком тонок был слой почвы, наверняка только недавно наросшей на голых скалах.

Правда, капитальный навес варвар сооружать не стал, логично рассудив, что стоит позднее лето, и ничего с ним не сделается, если он немного побудет под открытым небом. Дождей не шло уже недели две, и солнце, неизменно встававшее без единого признака того, что собирается нырнуть в гущу облаков, давало надежду на хорошую и ясную погоду. Тем лучше: неизвестно ведь, как на яйцо повлияет избыточная влага!

Пару раз до наступления сумерек Конан раскапывал яйцо, чтоб убедиться, что не разместил его слишком глубоко, и от жары, как и от излишней влажности то не страдает.

Но всё оказалось в порядке: уровень грунтовых вод проходил явно гораздо ниже, и окружающий яйцо песок оставался сырым только из-за того, что влага поднималась по капиллярам между песчинок. А сами песчинки даже в глубине ямы были вполне тёплыми: похоже, тёмно-коричневый песок кромки озера солнце нагревало очень даже прилично. А странный тёмный цвет они имели из-за того, что явно образовались из окружавших озеро скал.

В первый день, остаток которого Конан провёл на одеяле, расстеленном в кустах, он просто отсыпался. Когда лучи заходящего солнца стали бить ему в глаза, он повесил на ближайший куст свой плащ: заворачиваться в шерстяное огромное полотнище необходимости не было, поскольку в лощине с озером оказалось вполне тепло: словно в некоем природном парнике. К счастью, здесь почти не водились и комары: очевидно, им нечем было тут поживиться. Здесь даже ветер не свирепствовал, как обычно бывало в продуваемых насквозь горных теснинах. Да и правильно: горы закрывали Баскунчук с трёх сторон.

Проснулся киммериец уже в сумерках. Подумал, стоит ли в третий раз раскапывать яйцо. Но решил этого не делать: Нэйла в любом случае не стала бы так поступать, поскольку, как и все другие, пусть и не столь крупные, самки морских черепах, никогда бы больше к малышу не вернулась, даже если б осталась жива. И единственное, за чем должен теперь последить Конан – так это за тем, чтоб никто из мелких хищников или обитателей побережья не откопал его подопечного.

Чтоб съесть.

Эта мысль навела Конана на ощущение пустоты в желудке.

Вот ужином варвар и занялся, даже не разводя костра – не хотел создавать во тьме ориентиров кому бы то ни было. Так что порция сухарей, ломтиков вяленного мяса и сухофруктов, снова запитая водой прямо из озера, вскоре навевала на его желудок и прочие части тела умиротворяющее тепло и сонливость. А что: можно смело спать дальше!

Спал Конан прекрасно и ночью.

Никто и ничто его сон не тревожило: похоже, кто бы тут ни обитал, поохотиться на крупного и вооружённого стальными зубьями зверя желающих не нашлось. Собственно, варвар удивился бы, если б как раз нашлось: он, пока шёл по кромке берега, внимательно изучал следы, имевшиеся как на песке, так и на участках глинистого побережья. И никого крупнее и опасней лис и кроликов не обнаружил. Разве что змей и мышей. Ну, эти, как известно, живут буквально везде…

Утром Конан первым делом осмотрел полосу песка вокруг своего природного инкубатора. Всё в порядке – ни единого следа кого-нибудь любопытного. Вот и хорошо.

Позавтракав, варвар отправился в гущу кустов. Выбрав подходящий сук на карликовой берёзе, срубил его в три удара меча. Принёс в свой «лагерь». И принялся обстругивать сук до нужной формы и размера. Через час импровизированный каркас был готов. Варвар достал тетиву, бережно хранимую в самом потаённом и глубоком кармашке сумы, и приладил её. Так, теперь – стрелы.

На обстругивание тонких веток уже ивы ушло тоже около часа. После этого оставалось лишь приладить к ним хранящиеся в другом кармашке необъятной сумы наконечники. Без оперенья стрелы вполне могли обойтись – варвар привык стрелять и такими.

Опробовал точность боя и силу нового оружия Конан на трухлявом пне, имевшемся в пяти шагах в чаще кустарника. Нормально.

Однако чтоб добыть себе на обед кролика, пришлось как следует полазать по чаще, окружавшей кромку озера. Не то, чтоб она была широкой или непроходимой – как раз наоборот! – а просто потому, что кролики не очень спешили подставляться под его оружие. Но любое терпение рано или поздно бывает вознаграждено: через два часа Конан уже свежевал пятифунтовую тушку, одновременно подкладывая дров из сушняка в небольшой костерок…

Кролик на вкус оказался вполне себе ничего – особенно после того, как Конан посолил шашлык, поджариваемый на тонких прутиках, солью из имевшегося у него как раз для таких случаев, мешочка. К сожалению, на ужин пришлось снова есть свои запасы – потратить ещё два часа на нового кролика варвар посчитал бессмысленным. Да и от яйца отходить уж слишком надолго Конан не хотел: мало ли!..

На вторую ночь Конан обнаружил, что его вторжение на чужую территорию хоть и вызвало определённое беспокойство у местного «населения», однако особенно сильно волноваться по этому поводу эти обитатели побережья не собираются: к остаткам закопанных потрохов кролика ночью пытался подобраться какой-то лис. Но непрошенный гость мгновенно сбежал, когда варвар зло шикнул на него. Такое поведение сказало варвару о двух вещах: человека эти обитатели не видели никогда, а традиций раскапывать пляж в поисках чьих-либо яиц у местных хищников нет. Вероятно, с яйцами черепах они не сталкивались. Чего не скажешь о кроликах, и остатках их тушек.

Утром солнышко светило ничуть не слабее, чем в предыдущие дни, и киммериец решил обойти расставленные накануне вечером силки, пока кто-нибудь более шустрый не сделал этого за него. В двух из семи расставленных ловушек попались кролики, ещё в одну – весьма крупная мышь, напоминавшая размером, скорее, крысу.

Крысу Конан отпустил, кроликов забрал в лагерь, снова насторожив силки.

Этот день тоже прошёл спокойно. Правда, за дровами Конану пришлось уже сходить подальше – поскольку растительность вокруг озера не отличалась густотой и солидностью, толстых сучьев и веток почти не было, а всё больше высохшие стебли колючей ежевики, да разных других кустов.

На третий день Конан начал сильно скучать. Правда, его утешала мысль о том, что Нэйла обещала, что Улюкен вылупится всего за пять дней…

К полудню шестого дня знаменательное событие наконец произошло.

Конан, сидевший на песочке пляжа в трёх шагах от своего инкубатора, ковыряя палочкой в зубах, заметил, как шевелятся песчинки. Затем кто-то начал тоненько пищать – из-под песка! Конан не придумал ничего лучше, как мягким голосом предложить:

– Давай-давай, Улюкен! Ты должен сам откопаться!

Песчинки стали шевелиться сильнее. И вот уже через каких-то пять минут маленькая, трогательно похожая на материнскую, мордочка, появилась наконец над поверхностью! Малыш некоторое время как бы отдыхал, моргая, чтоб стряхнуть налипший песок с глазниц, и осмотреться. Конан помахал ему рукой:

– Привет, Улюкен! Как дела?

Черепашонок ничего не ответил. Да Конан, если честно, и очень удивился бы, если б тот ответил!

Конан подошёл к кромке воды, слегка похлопал ладонью по её поверхности:

– Давай сюда! Вот она – вода!

Когда малыш выбрался из норы, и смешно перебирая ластами, направился к кромке озера, варвар хитро ухмыльнулся в отросшие усики: а шустрый малец оказался! Когда черепашонок проползал мимо огромных сапог Конана, ему показалось, что тот весьма хитро посмотрел на человека. Однако варвар заставил себя иронично усмехнуться: мало ли чего не привидится после двух недель одиночества! Из которых пять дней к тому же вообще ничего не делал!

Через минуту лишь след от крохотных конечностей да успокаивающиеся круги на воде говорили о том, что только что сюда нырнуло тельце размером с небольшую утку-мандаринку. Только не столь красочно-яркое, а зеленовато-серое.

Ну вот он и свободен от данных обязательств! Можно смело двигаться дальше – а то ему пришлось довольно сильно отклониться от маршрута.

Конан порылся в суме, и в который раз достал оттуда футляр с картой местности, приобретённой, за немалые, кстати, деньги, у знаменитого коллекционера всяких раритетов и экзотических сувениров, почётного архивариуса короля Вездигдета, удалившегося на покой, и живущего сейчас отшельником в своём загородном имении, мудреца Макрона. Сама история заполучения этого манускрипта могла бы запросто стать темой для приключенческого рассказа, но Конан никогда свои похождения записать, или хотя бы – пересказать кому бы то ни было не стремился – разве что прекрасным женщинам и девушкам, скрашивавшим его досуг в моменты отдыха… Ведь он ещё – не древний и дряхлый старик! Он и сам в состоянии вершить историю!

А не описывать её, чем балуется на старости лет тот же Макрон.

Затем Конан достал куда хуже сохранившийся, потёртый и прорвавшийся кое-где на сгибах пергамент – самодельную и явно неточную карту, которую дал ему Крамер. Теперь нужно снова сравнить их. И прикинуть, где это он сейчас, и куда нужно идти, поскольку с тщательно намеченного маршрута он однозначно сбился.

Так. Вот этот отрог – несомненно тот, что сейчас окаймляет Баскунчук с запада. А ему нужно вон туда – гораздо западней. Именно там, как указано в полувыгоревших линиях обветшалого старого пергамента, находится заброшенный Храм Червебога – Аттаху.

Почему народы урочища Карадаг, расположенного на плато Юрсак, поклонялись не змеям, и не даже ящерицам, как многие их соседи, а червякам, Конан, если честно, не знал. Да и не особо стремился. Он знал главное: не помог сей странный Бог своим подопечным ни в битве с последователями чёрного Сэта, ни в последующем бегстве со своих исконных земель, ни на новом месте жительства…

Всех почитателей червя-Аттаху истребили ещё триста лет назад.

Конан прищурился, внимательней вглядываясь в пожелтевший ветхий пергамент Крамера: ну а это, если только абстрагироваться от дыры в манускрипте – озеро Бирсакельмес. Всё верно: на манускрипте Макрона оно видно куда лучше, и место расположения почти совпадает. Само озеро не сильно отличается от Баскунчука, но! Не имеет стока в океан. И расположено всего в четырёх днях пути от последнего. Однако оно вполне ему по пути – если больше негде будет запастись пресной водой, можно пополнить её запасы и там. Правда, варвар был уверен: уж чего-чего, а ключей и ручейков с отличной чистой водой, в гористой местности всегда предостаточно.

Так что можно паковать вещички – и в путь!

Но что-то всё равно не давало ему двинуться прочь. Какое-то смутное чувство. Подозрение. Предчувствие.

Он вздохнул.

Ну вот никогда его не подводят его обострённые варварские инстинкты!

Чует его задница, что не все ходы в игре с врагами Нэйлы сделаны! И те что-то готовят. Подвох.

Ладно. Он останется здесь, на берегу, ещё на пару дней.

Вот только есть придётся всё больше ягоды и коренья – а то пресная, и словно безволоконная крольчатина уже стоит ему поперёк горла!..

Опасения самого чувствительного в плане предсказания неприятностей органа тела Конана подтвердились к вечеру второго дня.

И не зря он отслеживал особенно внимательно вытекающее из озера русло реки, даже перенеся туда свой импровизированный лагерь. Впрочем, выход из долины озера ему нужен был так и так именно этот – через реку Ворхул.

Собственно, отследить проблему, возникшую незадолго до ужина, было нетрудно: по руслу реки против течения медленно, но упорно двигались как бы остовы перевёрнутых лодок. Или блестящие в свете предзакатного солнца обтекаемые полусферы. Или серо-зелёные гигантские бочки, возвышающиеся над поверхностью на полфута. Что не помешало Конану легко опознать их: крабы!

Пусть не столь матёрые и «породистые», совсем уж гигантские, что тащили на своих спинах Наместника в его раковине, но и отнюдь не лилипуты: в диаметре хитинистые круглые тела достигали футов пяти! Конан подошёл поближе к руслу: теперь ему скрываться в близлежащих кустах смысла не было: охотились-то явно – не за ним!

Однако вполне слаженно двигавшийся коллектив, словно отряд дисциплинированных профессионалов, упорно стремился вперёд по руслу, попросту игнорируя присутствие человека. Стало понятно, что, во-первых, крабы планируют обыскать озеро, а во-вторых – вряд ли этот отряд – единственный!

Допустить, чтоб твари проследовали, как ни в чём ни бывало, мимо него, и занялись черепашонком, варвар никак не мог. Поэтому в туловище передового монстра полетел очень даже приличных размеров булыжник.

Краба огорошило весьма ощутимо: он даже нырнул полностью в воду, появившись снова из мелкого потока в трёх шагах вниз по течению от места получения удара.

После этого проблем у Конана не было: внимание он привлёк к себе однозначно. Но на всякий случай он поспешил ещё ближе подойти к берегу, словно предлагаясь: вот он – я! Подходите, сволочи!

Весь отряд, явно подчиняясь каким-то неслышимым приказам своего «ушибленного» вожака, и насчитывавший не менее пятнадцати серьёзно настроенных и явно полных сил тварей, изменил направление движения, и двинулся на берег – к его ногам. Конан, убедившись, что дальше по руслу к озеру не пробирается никто, и издалека, на подмогу, никто больше пока не спешит, чуть отступил – туда, где грунт казался потвёрже.

Оказавшийся впереди отряда краб с блёклой отметиной на панцире от попадания камня, долго буравил киммерийца злобным взором своих не то четырёх, не то – восьми бусинок на ножках: органы зрения членистоногого казались Конану гротескно нелепыми. Наконец, вероятно, устав от игры в гляделки, передние клешни твари пришли в движение, как и ротовое отверстие:

– Че…ло…век. Отдай… нам… сына отступницы. И останешься… жив.

Было заметно, что слова зингарского языка даются членистоногому с трудом, но тот явно старался выговаривать их чётко, и громко – чтоб не возникало двусмысленностей. Конан постарался ответить так же чётко и разборчиво:

– Не отдам!

– На… прасно. Потому что тогда… мы убьем тебя.

– Попробуйте! – Конан поспешил принять боевую стойку, и даже поёрзал истёртыми подошвами в слежавшемся песке берега, чтоб стоять уверенней.

Первого краба, подобравшегося достаточно близко, варвар, увернувшись от острого лезвия-стилета, просто разрубил пополам могучим ударом сверху, неуловимым движением подавшись чуть вперёд, и сразу отскочив. Отвратительная слизь и петли сизых кишок вывалились на песок, тварь развалилась на две половинки. Грохнувшиеся на землю, но не прекратившие бестолково сучить всеми полутораметровыми члениками-ножками тело не впечатлило остальных. А поскольку ножки и передние конечности поверженного были покрыты весьма омерзительно выглядевшими шипами и зазубринами, Конан поспешил отпрянуть подальше – ещё не хватало, чтоб агонизирующая мразь зацепила его! Подумав, он отступил ещё подальше – пусть-ка повылезут на сушу!

Второго краба с первого удара он разрубил не до конца, но тоже вывел из строя: без отрубленных вторым ударом ножек левой половины туловища тот двигаться вперёд, или угрожать серьёзными проблемами киммерийцу уже не мог.

Остальные противники повели себя умнее – отступили, и, собравшись в кучу, очевидно, стали обсуждать план более эффективного нападения, хотя звуков или жестов Конан опять не заметил.

Однако в его планы не входило дать врагам себя убить, или, просто проигнорировав его присутствие, двинуться дальше на выполнение своей основной задачи. Поэтому киммериец сам перешёл в наступление. Противник сгрудился в кучу, сам лишив себя возможности манёвра? Ну так и тем хуже для противника!..

Не прошло и двух минут, как разрубленные и растерзанные хитиновые туши устилали берег мирного до этого Баскунчука, а самая последняя оставшаяся в живых тварь тщетно пыталась спастись, отползая от киммерийца на немногих оставшихся целыми конечностях. Ещё и злобно ворча что-то: ни дать ни взять – раненная рысь!

Варвар двинулся следом: в его планы не входило дать врагу отступить, и поведать своим, как прошла операция по поиску, захвату, или уничтожению сына отступницы.

Тварь, очевидно заметив упавшую на неё тень киммерийца, замерла. Слабый, но разборчивый голос сказал:

– Не… Радуй… ся. Придут… другие.

Конан ответил:

– Не сомневаюсь. Поскольку вы-то – домой не вернётесь. – могучий удар меча рассёк и без того повреждённое туловище надвое, после чего оно наконец застыло, дёрнув пару раз в конвульсиях остававшимися лапками-члениками, и опустив к земле стебельки с многочисленными глазами.

Конан и сам понимал, что радоваться победе рано.

Ведь оно и верно: поскольку черепашонок теперь плавает в озере, и наверняка пахнет, нет сомнения, что ищейки Наместника с особо острым нюхом запросто вычислили его присутствие здесь, в этом озере – ведь река впадает в море… Варвар похвалил себя за предусмотрительность: правильно, выходит, он никуда не ушёл. Но отругал за излишнюю совестливость: хлопоты не кончились. Проблема не решена. Малыш в опасности.

А сам Конан в тупике. И деваться ему сейчас некуда.

Поскольку нужно так и так спасать бедолагу беззащитного малыша от явно приближающегося войска профессиональных убийц. Вот только…

Конан подошёл к кромке воды. Похлопал по ней ладонью. Заорал (Поскольку скрываться смысла уже не видел!):

– Улюкен! Улюкен! Хочешь жить – быстро плыви сюда!

Голова черепашонка возникла над поверхностью воды минут через пять, когда Конан уже начал опасаться, что его старания напрасны. Однако ближе, чем на десять шагов к берегу черепашонок не подплыл – остановился, словно вопросительно глядя на варвара. Конан, вздохнув, и чувствуя себя идиотом, обвёл рукой пляж:

– Смотри, малыш! Твой главный враг, Наместник, послал сюда тех, кто убил и твою мать! Стражей-воинов! И если ты не хочешь встретиться с ещё одним отрядом убийц, предлагаю тебе вылезти из воды, забраться снова в мою суму, да и попрощаться с Баскунчуком. Не смогло это озеро укрыть тебя! И мы двинемся дальше!

Теперь малыш подплыл ближе. Он немного подрос с того момента, как киммериец видел его в последний раз: туловище уже напоминало приличных размеров блюдо. Вот только глаза… Глаза показались Конану печальными. Но слова, что произносил малыш тонким и звонким голоском, различить удалось легко:

– Спасибо, храбрый воин, что убил моих врагов. Но странствовать снова в суме, в котелке, я не смогу. Не помещусь.

Конан, невольно улыбаясь, почесал заросший густыми и давно не стриженными волосами, затылок: надо же! Кроха помнит и то, что происходило, пока он был яйцом! Обалдеть! Но…

– Тебе не придётся ехать в котелке. Я положу тебя просто поверх своего одеяла. А одеяло – намочу. Если что – и тебя прикрою его мокрым концом. Вот только…

Что ты ешь?

– Ем я водоросли, личинок, и мелкую рыбёшку, которую могу поймать. Но если ты не сможешь найти их – ничего страшного. Я могу голодать около недели!

– Ну, так много, наверное, не понадобится. До следующего озера пути… Дня четыре. И оно – не проточное. В-смысле, никаких следов оттуда в океан уж точно не попадёт!

– Спасибо. Что пытаешься спасти меня. Несмотря на огромный риск и хлопоты.

– Благодарить будешь – когда окажешься в безопасности. А сейчас давай-ка сюда: я пока намочу одеяло.

– Позволишь один вопрос?

– Да?

– Как тебя зовут?

Конан снова почесал многострадальный затылок. Потом понял: всё верно! Он «представился» Нэйле, когда Улюкен был ещё… Внутри матери!

– Зовут меня Конан. Конан-киммериец.

– Спасибо, Конан. Надеюсь, смогу когда-нибудь достойно отблагодарить тебя!

Конан невесело ухмыльнулся:

– Самой лучшей благодарностью для меня будет, если ты будешь расти в безопасности. И вырастешь большим и сильным!

Одеяло Конан действительно намочил. Но ему всё равно пришлось вынуть из сумы все продукты и бурдюк с водой, чтоб разместить там только своего питомца. Так что в одной руке он теперь нёс свою ёмкость с запасами питьевой воды, а в другой – завёрнутые в его плащ карту, запасное оружие, и продукты, а на спине – суму. К счастью – а вернее, к сожалению! – таких запасов у него осталось немного, не больше, чем на неделю.

Ничего страшного: на берегу озера Бирсакельмес наверняка водятся и кролики, и, возможно, кто-нибудь и посолиднее!

Двигаться в сгущавшихся сумерках, а затем – и в почти полной тьме сквозь густые заросли кустов и стволов было не трудно. Но дело осложнялось тем, что нужно было стараться найти такие места, чтоб не оставлять запаха – то есть, по воде. Его подопечный, сразу сам накрывшийся мокрым концом одеяла, беспокойства Конану не доставлял, и помалкивал, пока варвар снова петлял и финтил, пытаясь запутать новую погоню.

Но так было только до того момента, пока Конану вновь не встретился очередной ручеёк, ведущий примерно в нужном ему направлении. А потом – ещё один. И небольшое болотце. Варвар своим обострённым нутром чуял, какие ландшафтные особенности могут помочь ему, и легко находил места, где растительность была погуще и позеленей: зелень любит сырость и воду! Вот по воде он и старался двигаться. Черепашонок, как ощущал спиной варвар, ёрзал и покряхтывал – похоже, тоже чуял открытую воду, и инстинктивно хотел нырнуть в неё… Рано ещё – все эти ручьи впадают в тот же Ворхул!

Единственное, что несколько напрягало киммерийца – сапоги нагло хлюпали. Поэтому сохранять бесшумность движения оказалось сложнее, чем обычно.

На первую ночевку Конан расположился, отойдя от истока Ворхула не менее чем на три мили. Он посчитал, что этого вполне хватит: идти в неверном свете убывающего месяца по незнакомому лесу, вернее – скорей, уже тайге, даже ему было сложно.

Черепашонка он вынул из сумы бережно, и положил на островок из мха. Достал из своего свёртка кусок сухаря:

– Улюкен. Не сочти за оскорбление. Ты, конечно, потомок царственных кровей, и благородная  особа… Но, может, если я намочу сухарь, ты попробуешь его… Съесть?

– Ха-ха-ха! Конан! – черепашонок, как варвару показалось, улыбался, – Я смогу съесть… всё! Мы, как вы нас называете, черепахи – всеядны! Почти как вы.

– Отлично. – Конан поспешил намочить из бурдюка корку весьма приличных размеров, после чего протянул её черепашонку, – Ну-ка, попробуй!

Тот аккуратно взял кусок птицеподобным клювом пока нежно-салатного цвета, а не густо-зелёного, как у матери, и, поперебирав, засунул в пасть целиком. Некоторое время Улюкен пытался жевать, помогая себе языком. Конан в это время аккуратно полил малышу на спину из того же бурдюка с пресной водой. Затем намочил ещё раз и вынутое из сумы одеяло. Пристроил его на спину малыша. Улюкен между тем проглотил сухарь. Моргнул. Сказал:

– Спасибо, Конан. Очень питательная штука. Можно ещё кусочек?

– Да конечно! – варвар, если честно, оказался слегка удивлён тем, что малышу вполне по вкусу людская, непривычная, пища. Но пока это помогает поддерживать его рост и заглушать чувство голода – он готов пожертвовать для такой цели хоть все свои сухари! Но… Не в первый же вечер!

Поэтому киммериец ограничился ещё двумя кусками сухаря, прокомментировав это так:

– Улюкен. Боюсь давать тебе сразу много. Как бы у тебя от непривычной пищи не… э-э…

– Ты хочешь сказать – что у меня могут быть проблемы с кишечником и пищеварением?

– Ну… Да. – Конан, если честно, действительно опасался, как бы на малыша не напал – тьфу-тьфу! – прострел. Потому что совершенно незачем им оставлять после себя и такие следы! И ещё он снова подивился, откуда столь маленький черепашонок может знать про такие тонкости работы организма. Да и вообще: Конана жутко интересовало, почему малыш разговаривает, словно…

Словно нормальный взрослый мужчина! Опытный, и самостоятельный!

– Не бойся. У меня, как у младенца, крепкие желудок и кишечник.

– Вот кстати, Улюкен: всё хочу спросить. Откуда ты знаешь наш, ну, людской, язык? И вообще – ты словно уже вообще: знаешь всё на свете! И ничему не удивляешься! Как такое вообще возможно?!

– Ну, это просто, Конан. У нас это называется – Память Предков.

– В смысле – предков?

– В прямом! В меня… Как бы это сказать… При зачатии попадает уже готовая память! Причём – память всех тех, кто родил меня! Моих родителей, моих дедушек и бабушек, прадедушек, прабабушек – с обеих сторон! Ну, и так далее – до где-то десятого колена. Но память настолько далёких предков видна и ощущается уже смутно. Как в тумане. А память моей матери и отца – она вот здесь! – черепашонок похлопал себя ластом по голове, – И она свежа и разборчива! Я не могу только вспомнить, что говорила тебе моя мать, и что говорил ей ты – эта часть её воспоминаний видна совсем плохо.

– Ещё бы! Твоя мать – да охранит Митра Пресветлый её Душу! – когда говорила со мной, уже была смертельно ранена! И очень ослабела от раны, и потери крови.

– Да, наверное, всё дело в этом.

Конану пришла в голову новая мысль:

– Так вот почему твой дед так хочет тебя убить! Чтоб ты не мог рассказывать о том, чего никому постороннему знать не положено! Наверное, твои предки… Не отличались высокой нравственностью, рассудительностью, и спокойствием духа?

– Вот уж точно. Я вижу, как мой дед в восьмом колене  (По отцовской линии!) устроил дворцовый переворот, чтоб на трон Ксулибии сесть самому. И как из-за интриг моего прапрапрадеда, наш род сослали сюда, в глухую провинцию! Но прадеду удалось выслужиться, и он смог получить привилегии, сан, должность, и передать трон деду.

– Погоди-ка, Улюкен. Я ничего не понял. Ведь я сам, своими глазами, видел: Наместник – это огромный моллюск, живущий в гигантской раковине! Такая скользкая и бесформенная устрица просто не может быть твоим дедом!

– А вот и нет, Конан. Никакая это не устрица. Дело в том, что раковина – это древний символ царской… Ну, или – наместнической, власти. И когда умирает её предыдущий обитатель, тот наследник, что официально назначен, вылезает из собственного панциря, и забирается в освободившуюся раковину! Отказываясь тем самым от своего бренного тела, и удовольствий и хлопот, связанных с ублажением его потребностей, и всецело отдаваясь в заботливые руки служек, прислужниц, и Стражей!

Конан поморгал. Думать это не помогло. Он спросил:

– Извини, Улюкен. Так, получается – это твой дед и живёт сейчас в этой огромной раковине? Но почему тогда… Его глаза… Они так странно выглядели – словно сидят в мешке аморфной слизи!

– Всё верно. Из-за того, что тело Наместника, ну, или Царя, не сковано больше жёстким панцирем, – Улюкен кивнул головой себе за спину, – оно становится как бы… Да: ты верно сказал: аморфным! Бесформенным. Напоминающим, вот именно – мешок со слизью! И проблем у этого тела – море. Для этого и нужны буквально десятки слуг, и тех, без кого сама жизнь царя стала бы попросту невозможной: переносчики, подавальщики, разжёвыватели пищи, убиратели отходов жизнедеятельности… Ну и так далее!

– Так, получается, что даже детей сделать своей жене такой бедолага-Наместник не может?!

– Да, Конан. Сделать детей он уже не может. Поэтому он должен позаботиться об этом, пока ещё находится в статусе наследного Принца. И в панцире. И силён и молод!

– Как… Твой отец? Прости! – Конан подумал, что это был бестактный вопрос.

– Ничего, Конан, я не обижен. Да, как мой отец. И ты опять прав: именно из-за моих наследственных Знаний, перешедших от него, дед так сильно стремится разделаться со мной. Тут, – черепашонок снова постучал ластом по своей маленькой голове, – как ни странно это звучит, достаточно дерьма, чтоб деда сняли с его «почётной» должности, ещё и предав суду и смерти. Особенно если б мне и правда удалось добраться и рассказать обо всём самому Императору.

– Вот как! – Конан невольно хмыкнул. – Ну и дела. Наверное – интриги, шантаж, взяточничество, подсиживание, заговоры и коварные убийства исподтишка?

– Именно так, Конан-киммериец. Прапрапрадед обладал в этом смысле очень изощрённым умом. А вернее – хитростью. В этом с ним мог бы поспорить, наверное, только сам тогдашний Император.

– И ты… Хочешь отомстить деду, рассказав обо всём его Величеству?

– Вот уж нет, Конан! Меня, не понаслышке знающего все эти интриги, кипящие страсти, и проблемы, больше всего волнует не вопрос мести. Странно, да? Ты, как сухопутный человек, наверное, не можешь этого понять – как так: моего отца и мать подло убили, а я даже не хочу расквитаться за их смерть?

– Ну… – Конан поймал себя на том, что снова чешет многострадальный затылок, – Да! Я в этом смысле – реалист. И как-то привык к мысли о том, что за плохие поступки преступникам обязательно должно воздасться! А зачастую и сам служил орудием такого… Возмездия!

– Нет, Конан, не нужно тут никому мстить. Или кого-то убивать. Или даже – рассказывать о чьих-то преступлениях императорскому Суду. Все эти дела, вся эта грязь – неотъемлемая часть нашей жизни! Жизни тех, кто властвует, или близок к Власти…

Впрочем, можно не объяснять – так обстоит дело, наверное, и у вас?

– Ну… – киммериец вздохнул. Вспомнил невольно десятки случаев из своей обширной практики, – Согласен. Примерно так и обстоит. Но… Как же ты собираешься жить дальше? Ведь получается, что над твоей головой всегда будет нависать угроза убийства!

– Нет, Конан, не будет. Если ты действительно отнесёшь меня в непроточное озеро, там я буду в безопасности – ищейки деда не смогут меня обнаружить. А мне ничего другого и не надо: только вот именно – спокойно жить, расти, плавать. И никем не править! И думать всегда только о себе, ни под кого не копая, и никого не предавая! Ну, и, естественно, не ожидая поминутно острой клешни в спину!

– То есть, ты не хочешь «предавать» деда – только потому, что он – твой дед?

– Ну да! В том числе – и поэтому. И рассказав о тех гадостях и подлостях, которые творили он, и его отец и дед, я как бы бросаю тень и на своего отца. И на мать. Да и на себя! Что ни говори – а колоссальный опыт закулисных действий имеется теперь и у меня! И мне не хотелось бы…

– Применять его на практике?

– Точно!

– Так… – Конан побарабанил пальцами по рукоятке меча, – В таком случае понятно, почему ты говоришь, что жизнь одинокого отшельника тебя устроила бы. Но непонятно другое. Как ты можешь гарантировать, что дед оставит свои попытки найти тебя?

– Никак. Но я знаю, что он очень рационально мыслящий, и практичный правитель. Он не захочет больше терять преданных и могучих слуг, посылая их на верную гибель. Потому что сделать их верными и преданными достаточно… э-э… Затруднительно! А в том, что ты без проблем убьёшь и других, если он пошлёт их, он уже наверняка не сомневается. Поскольку найти следы твоей «работы» будет нетрудно.

– Да уж… На том, как говорится, стоим. У нас, наёмников, жизнь обычно… сложная. И отнюдь не мирная. И за мной шлейф из трупов и покалеченных воинов тянется в прошлое, как ни за кем другим… Единственное, что может меня хоть как-то оправдать – так это то, что все они были плохими! И нападали обычно первыми!

– Конан. Я ни в коем случае не хочу тебя ни в чём обвинять. Да и вообще: хоть мы, живущие в Океане, и следим за тем, что происходит у вас, на суше, но никогда ни во что не вмешиваемся! То, что меня преследовали и пытались убить достаточно далеко в глубине континента – скорее, исключение! А так…

У нас, жителей пучин, и своих проблем хватает!

– Ну, это-то я понял… – Конан подбросил валежника в начавший прогорать костерок, – Думаю, так обстоит дело и везде. И если и правда – есть подземелья Мардука, так и там наверняка то же самое: интриги, зависть, подсиживания и убийства из-за угла… Чтоб сесть на трон, и получить «почётное» звание самого крутого и злобного в мироздании какашки!.. На то и верховная Власть – чтоб каждый хоть чуточку амбициозный и мнящий себя хитро…опым умник стремился опустить в заветное кресло – трон! – свою задницу!..

– Вот уж точно. – черепашонок не по-детски задумчиво смотрел в огонь, и никакой детскости или наивности в его огромных глазах Конан не видел, – Власть, она… Влечёт!

– Это ты от деда знаешь?

– Да. И от всех остальных. Но именно поэтому она меня самого и страшит. Отсюда, с большого расстояния, и из наивности моей юности, я могу точно сказать: я не желаю её! Уж слишком много хлопот и проблем от всех этих закулисных интриг! Наверное, со временем я бы и смог находить удовольствие от всего этого… Остроту, так сказать, ощущений… Но покамест всё это меня лишь пугает. И угнетает. Эта игра – ещё не по нраву мне!

– Что ж. В трезвости подхода тебе не откажешь. – Конан подумал, что даже если малец говорит то, что думает, это не гарантирует, что на тех же позициях он останется, когда подрастёт. И заскучает там, в Бирсакельмесе, – Но сейчас… Как ты смотришь на то, чтоб просто поспать – чтоб отдохнуть?

– Отлично смотрю. Правда, я в отдыхе нуждаюсь не столь сильно как ты. Мы, юные черепашата, спим куда меньше, чем взрослые. Или люди. Потому что всё свободное время проводим в поисках еды. Чтоб побыстрей вырасти!

Так что спи, Конан-киммериец. А я посторожу. Если что – я разбужу тебя!

Спал Конан, если честно, отлично. Как бревно – без сновидений или беспокойства. Юный Улюкен и правда: сторожил. Это варвар видел, когда пару раз просыпался, чтоб подбросить дров в костерок: внимательные чёрные глаза иногда моргали, но охватывали, казалось, всё, что окружало походный лагерь. На вопрос киммерийца малыш ответил:

– Ничего страшного! Отосплюсь, когда буду ехать в суме на твоей спине.

Конан посчитал, что это вполне логично. И справедливо.

В путь они отправились, подкрепившись, как на ужин: Улюкен прожевал пару мочёных сухарей, Конан доел вяленное мясо. Вот теперь варвар имел новую заботу: где взять добычу на прокорм?

Впрочем, за этим дело не стало: на одной из прогалин, куда он вскоре вышел, паслось небольшое стадо не то оленей, не то – газелей. Конан похвалил себя за то, что не стал выбрасывать свой плохонький, но вполне рабочий лук. Первая же стрела уложила одно из небольших животных на густую мягкую траву. Грохнувшееся наземь травоядное стало биться, но ранение явно оказалось смертельным: стрела прошила шею насквозь! Стадо, высоко подпрыгивая, и косясь на человека, ринулось в чащу. Конан поспешил облегчить мучения жертвы, подойдя, и перерезав ей горло. Огляделся. Нет, никого и ничего подозрительного… Ярко светило, пробиваясь сквозь листву и лианы, утреннее солнце, и приветливо чирикали какие-то птички, нисколько не встревоженные коварным убийством одного из обитателей леса. Варвар криво усмехнулся: стало быть – не пуганные они тут все.

Иначе и газель не подпустила бы его столь близко.

Собственно, он так и думал, что не найдёт в этих местах особо много охотников, землепашцев, торговцев, или вообще – хоть кого-то из людей. Никто не хочет селиться, или даже просто проходить по проклятым землям!

Суму с черепашонком Конан аккуратно поставил под толстую сосну. Осторожное приоткрывание клапана выявило, что малыш мирно спит: его даже не побеспокоил выстрел. Ещё бы: бесшумное же оружие!.. Конан принялся за разделку туши.

К обеду они добрались до очередной реки. Киммериец разбудил Улюкена:

– Давай-ка, полежи пока на травке. А я намочу одеяло, да пообедаем! Ты, кстати, как относишься к жаренному мясу?

– Думаю, что плохо отношусь. Поэтому если пробовать – так только сырое.

– Ага. – Конан кивнул, – Тогда подожди. Сейчас нарежу.

Варвар действительно очень быстро нарезал тонких полос с одного из уже лишённых шкуры окороков, и покрошил их на мелкие кубики:

– Ну-ка, попробуй.

Улюкен попробовал. Пожевал на одной стороне рта, склонив голову туда, попробовал пожевать и на другой стороне. Задумчиво, как бы оценивая вкус, проглотил. Сказал:

– Нет, Конан. Кушать мясо не смогу. Это же – не рыба, к которой привыкли десятки поколений моих предков!

– Ну и ничего страшного. Значит, тогда поделим припасы просто: тебе – все оставшиеся сухари и сухофрукты. Мне, – Конан кивнул лохматой головой, – весь шашлык!

– Спасибо! – Улюкен действительно принялся за выложенные перед ним варваром намоченные сухари, Конан же занялся разведением костерка, и нанизыванием на прутики кубиков мяса. Через полчаса с трапезой было покончено.

– Ну что? Попробуем и дальше передвигаться по воде? – Конан уже перетаскивал к берегу приглянувшееся ему полусгнившее бревно.

– Да, наверное. Ведь плыть всё-таки – намного легче, чем пробираться через такую чащу! – черепашонок обвёл глазами гущу зарослей, которую они покинули.

– Ну… – Конан подумал, что для кого – как, но малышу об этом не сказал, – Определённые трудности есть, конечно, у каждого способа передвижения. Ладно, залезай обратно – одеяло готово!

Действительно, черепашонок уже легко и привычно забрался в суму, и расположился там быстро. Конан подумал, что донести его нужно бы поскорей – а то малыш и правда – растёт! Буквально на глазах. И занимает уже почти всю длину сумы! Если так пойдёт дальше, задние ласты и хвост просто будут свешиваться оттуда!

Но пока что варвар взвалил суму снова на плечо, да оттолкнулся от берега очередной вырубленной в лесу палкой-шестом. Путешествие вверх по течению началось…

Через трое суток они наконец прибыли на побережье Бирсакельмеса.

Для этого пришлось проплыть по двум рекам, уже вброд пройти по трём горным ручьям, с весьма бурным и непредсказуемым течением, и перебраться через три горных хребта – каждый следующий выше и круче предыдущего! К концу путешествия задние ласты Улюкена действительно свешивались из сумы. А сам «малыш» весил никак не меньше половины барана. Очевидно, роль сыграло и то, что Конан смог выловить на походную рыболовную снасть пару здоровенных форелей, прямо-таки кинувшихся на немудрёную наживку из того же сухаря.

Поэтому к вечеру очередного нелёгкого дня Конан, спустив суму с подопечным наземь у ног, и осматривая действительно дикую местность глубокой горной лощины, где и находилось трёхмильное в длину и полумильное в ширину озеро, испытывал определённое облегчение. Правда, кое-что ещё предстояло выяснить:

– Улюкен! Просыпайся. Ты должен выяснить, достаточно ли для тебя здесь прокорма. Потому что если нет – пойдём искать следующее озеро. Правда, я не знаю, как оно называется – оно не подписано! – но на карте оно есть. И – недалеко.

Малыш весьма шустро работая подросшими и окрепшими ластами, легко преодолел пять шагов до воды. Поводил головой по сторонам, нюхая – Конан отлично слышал, как в окружавшей их умиротворяющей предзакатной тишине работают маленькие лёгкие, гоня воздух через ноздри! – попробовал воду. Обернулся:

– Ты подождёшь минут пять? Всё, что мне нужно, я выясню быстро!

– Да я подожду тебя всю ночь. Потому что ночевать так и так буду здесь, на берегу.

– Ну, тогда я поплыл!

– Давай-давай.

Глядя, как расходятся круги на месте, где из глаз скрылся уже не столь маленький, как вначале, хвост, Конан испытывал определённую грусть.

Задача, вроде, выполнена: черепашонок доставлен. Однако… Определённое сомнение всё же имелось у варвара глубоко в душе. А ну как упрямый дед всё же захочет разделаться с малышом?! Кое-какие мысли и задумки в этом плане у киммерийца уже имелись, но делиться ими с малышом он не хотел. Незачем внушать тому, возможно, несбыточные надежды.

Киммериец занялся разбиванием лагеря и сбором валежника – благо, в густых зарослях уже настоящей северной тайги, обрамлявшей водоём, опавших сучьев и поваленных стволов имелось вполне достаточно. Улюкен вынырнул, когда он как раз закончил.

– Всё в порядке, Конан-киммериец! Прокорма и мне, и даже, если честно, моим детям, появись они у меня, вполне достаточно! Так что – благодарю тебя ещё раз! За терпение, и сохранение моей жизни! Моя мать… наверное, радуется там, в пучинах Лирваны!

– Вот и хорошо. – Конан буквально ощутил, как с души свалился увесистый булыжник, – Я рад, что ты устроишься. Но… Как ты будешь зимой? Вода, наверное, будет холодной? А то и вовсе – замёрзнет?

– Нет-нет, не замёрзнет! Я нашёл ближе к центру водоёма бьющие со дна тёплые ключи! Похоже, здесь мне будет даже теплее, чем было бы в Баскунчуке!

– Ага. Понятно. Ну что ж. Рад за тебя. Теперь остаётся лишь уповать на милость Богов, и природную лень и реализм твоего деда.

– Да, остаётся только это. Да и никогда я не поверю, что хоть кто-то из его чёртовых крабов-стражей способен преодолеть те препятствия, что преодолел ты. Ну вот не ходят крабы по джунглям, тайге, и горам! Да ещё сутками напролёт!

– Пожалуй. Думаю, если б не Ворхул, они и в Баскунчуке тебя не достали бы.

– Точно. Ну, располагайся на ночлег, ужинай, а я пока… Поем и сам, да и осмотрюсь получше.

– К ночи-то – приплывёшь?

– Конечно! До неё примерно час. Думаю, управлюсь.

На этот раз они разговаривали несколько в необычных позициях. Конан, уже наевшийся шашлыка, привычно ковыряя щепочкой в зубах, лежал на расстеленном плаще у небольшого костерка, грея об него спину. Улюкен же полёживал в воде, так, что его панцирь почти полностью был погружён в воду, а наружу торчала только голова, опиравшаяся на покоящиеся на берегу передние ласты.

– …нет, Конан. Никого опасней щук и карасей тут нет. Да и те весьма небольшие. Похоже, я тут самый крупный хищный водоплавающий!

– Это хорошо. Значит, никто не помешает тебе дорасти до нормальных размеров. Ну а что с водорослями?

– Вот чего-чего, а их вполне хватает. Лет так на пятьсот, надеюсь, едой я обеспечен. Да и охотиться в местных реках никто мне не мешает. А тут есть и рыба, и раки.

– Ну что ж. Рад за тебя. Значит, ты тут благоустраивайся, а я двинусь потихоньку по своим делам.

– Да, конечно. – показалось ли киммерийцу, или в тоне малыша действительно послышались грустные нотки, – Извини, кстати, за то, что пришлось столько сил и времени потратить на меня!

– Э-э, Бэл его задери, о чём ты говоришь?! Никаких извинений не нужно! Я и сам хотел – и помочь тебе, и выполнить последнюю волю твоей Матери – да упокоит Митра Пресветлый её Душу! Но если честно, ещё больше я хотел бы и отомстить за её смерть.

Жаль, что я не умею жить под водой – а то твоему деду – ты уж извини! – не поздоровилось бы!

– Ну, это-то я понял… – Конана уже не удивляла здравость суждений и трезвый взгляд на жизнь у столь юного существа. За время путешествия он привык к этому, и сейчас свободно разговаривал с Улюкеном как с равным, – Но не думай, что я питаю к нему тёплые или родственные чувства. Всё-таки, это именно он сделал меня сиротой! Изгоем. Изгнанником. И я никогда не смогу ни вернуться в океан, ни оставить после себя потомство!

– Да, это, конечно, жаль… – Конан пошкрёб подбородок, – Но если на трон Наместника сядет кто-то другой – сможешь ли ты вернуться? Ведь тогда этот кто-то, севший туда, почти наверняка истребит под корень весь род предыдущего Правителя?

– Всё верно. Нет, Конан, вернуться не смогу. Ведь я, так или иначе, всё равно принадлежу к роду моего деда! Следовательно – тоже подлежу уничтожению! Как носитель крови нашего Рода, и, соответственно, как – вот именно! – возможный претендент!

– Кром! Верно. Значит – получается, никак ты не сможешь вернуться. Жаль.

– Не нужно жалеть, Конан-киммериец. Ведь именно здесь, вдали от этих интриг и дрязг – единственное место, где такой, как я, действительно может прожить полную, и спокойную, и не прерванную «внезапной» кончиной, или «трагической случайностью», жизнь.

– А вот, кстати. Всё хотел спросить – сколько же лет вы живёте?

– Минутку, Конан… – черепашонок задумался, – Дело в том, что нам непривычны ваши способы исчисления времени. Мы там, у себя, ведём счёт годам по фазам луны – один полный Цикл – один год. Но если принять, что в вашем годе примерно тринадцать наших Циклов… Мы можем прожить до трёхсот ваших лет. Или даже больше.

– Ого! – Конан, собственно, чего-то такого и ждал. Уж больно крупна ему показалась Нэйла. Вероятно, черепахи растут до самой смерти. Об этом он и спросил.

– Точно. – черепашонок кивнул, – И чем полноценней питание, и спокойней жизнь, тем крупнее становятся представители моего племени! Именно поэтому дед и еле помещается даже в той, гигантской, раковине! Он уже достаточно стар – ему не меньше двухсот тридцати ваших лет! То есть – две с половиной тысячи наших Циклов.

– Надо же… – протянул Конан, – Значит, к концу жизни ты будешь помещаться здесь… С трудом! Боюсь, как бы кто из моих братьев – Ну, людей! – не надумал поохотиться на тебя!

– Вот уж нет! Озеро и большое и глубокое. До дна – не меньше трёхсот футов. А если учесть, что мы можем всплывать для дыхания не чаще, чем пару раз за ночь, то я надеюсь, никто не то, что не увидит, а даже и не догадается, что здесь живу я. Ну, разве что только тот, кто сможет меня почуять. По запаху.

– Ну, настолько чувствительных носов у нас, людей, нет. Разве что только у собак.

– А ничего. Если кто-то придёт сюда поохотиться, и с ним будет собака, я просто не буду попадаться ни на глаза, ни на нюх.

– Вообще-то, я не думаю, что сюда действительно кто-нибудь придёт. По-крайней мере, в ближайшие годы. Ещё слишком свежа память о том, что здесь, на этих землях, случилось. И земли эти до сих пор считаются проклятыми. Гиблыми. Вот и боятся люди сюда соваться!

– А что здесь произошло, Конан?

Конан подумал, что и правда – откуда черепашонку, или его предкам, знать, что случилось на этих заброшенных землях, где сейчас не осталось даже следов от поселений, настолько хорошо время поработало над всеми этими посёлками и городками. И кто, а вернее – что! – мешает любопытствующим и желающим снова заселить их. Рассказать?

А почему бы и нет? Тем более, что людские проклятья, болезни, и даже легендарная гигантская Ехидна вряд ли угрожают жизни и здоровью черепахи.

– Хорошо. – он улёгся поудобней, заодно подкинув дров в костерок, – Слушай. Правда, не поручусь, что всё это – правда, и действительно случилось. Потому что прошло уже триста с чем-то-там лет. (Как раз, кстати, почти возраст твоего деда!) А людскому воображению, как известно, нет предела. Многое искажается, преувеличивается, приукрашивается при пересказах. Но легенды гласят следующее…

Когда луна ещё была замужем за светлооким Фэбом, а Солнце было супругом волоокой Пулибии, правил на этих землях старый мудрый король – Ортур, так и прозываемый: мудрым. Однако дети у него пошли явно не в отца. А в мать. Прекрасную, но уж очень порывистую и непосредственную Жерсинию.

Так что за судьбу королевства Ортур испытывал, и, как мы увидим в дальнейшем – весьма обосновано! – определённые опасения. Поэтому в своём завещании он назначил своим преемником не старшего сына Лома, а среднего – Володимира.

Об этом объявили всенародно, поскольку старший сын вроде, добровольно – не будем пытаться угадать, чего именно ему стоила эта «добровольность»! – отрёкся в пользу среднего. А в толках о праве престолонаследия о младшем, слывшим весьма взбалмошным и любвеобильным, речи вообще не шло. Не будет её и дальше. Поскольку когда началась война, этот самый младший сын не долго думая собрал вещички, и кое-какие ценности из казны, сделал ноги куда-то в неизвестном направлении. И дальнейшая его судьба покрыта мраком неизвестности…

Ну так вот, возвращаясь к королю Ортуру: не успело ещё остыть его тело на почётных погребальных носилках, как старший сын объявил себя законным наследником! Заявив, что подписать отречение его заставили силой. Но и средний сын не сидел сложа руки: к счастью, все войска подчинялись генералам, бывшим всецело на стороне утверждённого королём кандидата. Впрочем, старший сын тоже нашёл – и союзников, среди придворных, посулив тем земли да привилегии, и воинов: навербовал в Стигии и Шеме наёмников – чтоб, значит, уже силой прибрать к рукам ускользающий трон.

Ну, рассказывать о всех перипетиях многочисленных сражений и обманных манёвров я смысла не вижу. Тем более, что не прошло и месяца, как прекрасная Жерсиния, не спешившая, впрочем, высказать открыто, чьи притязания она поддерживает, умерла в страшных муках. Подозревали, и, надо признать, не без оснований, отравление. Тут же оба брата поспешили объявить, что это – дело рук соперника, и поклясться не успокаиваться, пока справедливая месть не свершится. Ну вот и стали. Воевать. Рассказы о военных действиях интересны только профессиональным военным: кто куда двинулся, да какой городишко захватил, да какой обходной манёвр совершил. Не буду тебя утомлять.

Скажу только, что к концу, лет этак через десять, в живых из мужского населения страны, простиравшейся как раз от побережья океана, где сейчас царствует твой дед, и до земель за озером Бирсакельмес, остался только каждый десятый. Да и тот – или старик, или юный отрок.

Женщины королевства, поняв, что добровольно царственные отпрыски не уймутся, призвали для разрешения конфликта сильнейшего мага Стигии – некоего Ксулитта.

Ну, он конфликт разрешил просто: сторговался со старшим братом, и наслал на войско Володимира страшную штуку – чёрное моровое облако! От этого облака, говорят, не было спасенья: оно словно само охотилось за людьми, и спускаясь в лощины, и поднимаясь на вершины гор и хребтов! И нигде не было от него спасенья, а убивало оно поистине чудовищно: все вдохнувшие смертельного тумана начинали кашлять, да так, что скоро их лёгкие буквально выворачивало наружу! А что самое страшное и странное – поражены оказались только те, кто был заодно с Володимиром…

Ну, после того, как последние соратники законного наследника, среднего сына, оказались уничтожены, он сам, в отчаянии, прибег тоже к помощи чёрной магии – сбежал в Кош, и там где-то откопал совсем уж древнего чёрного мага. Тоже, кстати, почитателя Сэта: некоего Нарбосса.

Тот даже не двигаясь с места смог наложить такие заклинания, и наслать такие беды и напасти на армию Лома, что полегли они все там же, где и расквартировались – в столице страны. Умерли, правда, без мучений – во сне! А, вернее, не смогли проснуться!

Но когда пришла пора расплачиваться, оказалось, что бриллианты, рубины, и изумруды у Володимира – фальшивые! Возможно, конечно, что он и сам об этом не знал, или (Что более вероятно!) их подменил ещё младший, бежавший, наследник, но маг был в страшном гневе! И проклял и нанимателя, и всю его родню, и всех, кто оставался ещё жить на тех несчастных землях! И умерли в страшных муках, проклиная своих правителей и свою несчастную долю, или бежали, кто успел, последние женщины, старики, и дети! А для тех, кто попытался бы всё-таки вернуться, сотворил маг страшного монстра-людоеда – Ехидину. Говорят, что людей она чует за пять миль. Поедает, даже кто закован в латы или кольчугу. И размером превосходит вендийского слона.

Так что никто не может не то что – поселиться, но и пройти по землям этой страны – даже название её запрещено теперь упоминать! – чтоб не подхватить какую-нибудь жуткую, неизлечимую и непонятную, болезнь, от которой не помогают ни лекарства, ни наговоры, ни магия. И не умереть в диких мучениях через каких-нибудь пару недель!.. Ну, или не быть сожранным Ехидиной.

Ну вот так и повелось с той поры: земли эти считаются испорченными. Чёрным колдовством. И проклятыми. Навсегда.

Некоторое время после того, как киммериец замолчал, Улюкен хранил молчание. Потом тяжко вздохнул. Покачал светло-зелёной головой:

– Страшно! Подумать только – сколько людей погибло только из-за одного мерзавца! Подло отказавшегося исполнить волю отца. Вернее – из-за одного мерзавца и двух магов. Но… Почему никто не остановил его? В-смысле, почему никто не отговорил Володимира обратиться к магу? И никто не убил этого самого, Кошского, мага? До того, как он наложил проклятье?

– Понимаешь, Улюкен, не так-то легко остановить, или убить служителя чёрного Сэта! Против злобного чёрного колдовства мы, простые смертные, мало что можем сделать! Разве что, вот именно, убить негодяя-человека, который продал подлую душу гнусному и злобному божеству. Но и это – очень сложно, поскольку Хозяин такого адепта видит всё, что делают против его раба, и предупреждает! Да и защищает!

– И для вас, наземных, этот самый Сет – вполне реален?

– Конечно! – Конан невольно дёрнул плечом, недоумевая, как умный, вроде, малец, не может понять такую простую вещь, – Он – более чем реален! Я сам сколько раз сталкивался с его слугами-магами, да и с их злодейским колдовством, вызванным к жизни обращением к его имени, или его тайным чёрным знаниям! И многие мои друзья… Да и просто – хорошие и мирные люди, из-за этого колдовства умерли! Или пострадали.

– Надо же… Не знал. Не слышал. Да и из моих предков – похоже, никто не слышал, и не встречался. Правда, мы не часто, вот именно, пересекаемся с людьми. Только непосредственно с теми, кто связан с работой в море. Рыбаками, купцами… Поэтому и языки знаем. Но чтобы вот так – сразу всю страну… И – до сих пор…

Сильное, похоже, проклятие!

– Да уж. – Конан криво усмехнулся. – Настолько сильное, что никто и не пробует снова. Научены, как говорится, горьким опытом!

– Но почему же тогда ты – ты сам! – идёшь туда, прямо в сердце проклятых территорий, и, вроде… не боишься? Ни Ехидины, ни болезней?

– Очень просто. Потому что я – Конан-киммериец. А мы поклоняемся только своему суровому Божеству – Крому! И надеемся на его покровительство в битвах с адептами других, недобрых, божеств! И я сам сколько раз убеждался – наш Кром защищает своих верных почитателей! Вот же, видишь – я сижу перед тобой, хотя и сталкивался, говорю же, с почитателями и Сэта, и Бэла, и Мардука – десятки раз! Ну а кроме того… – Конан ехидно усмехнулся, – Сам я не слишком-то верю в древние легенды. Поскольку нет такого проклятия, которое не исчезло бы с течением времени… Ну, и, разумеется, со смертью колдуна, наложившего его! Что же до Ехидины… – он похлопал по широкой рукояти, – У меня есть мой верный меч!

Впрочем, вряд ли какое наземное страшилище, да ещё размером со слона, сможет прожить больше полувека! Раз все люди разбежались, ему просто есть станет нечего!

– Хм-м… Возможно, конечно, ты прав. И что проклятье и исчезает со временим… Так же как  возможно, что то, что ты жив – результат помощи со стороны Крома… Но лично мне кажется куда более вероятной версия, что это – ты сам. Наплевав на проклятья и чары, с помощью своей силы и опыта, всегда выходишь победителем!

– Спасибо, конечно, на добром слове, Улюкен… Однако в том, что Кром существует, я, повторяю, тоже убеждался! Правда, как гласит наша старая пословица, он любит только тех, кто помогает себе сам!

– Ну, видишь?! – малыш рассмеялся, – Главное – позитивный настрой! И вера в свои силы!

– Уж не без этого. – киммериец тоже усмехнулся, – Но довольно праздных разговоров. Ты должен отдохнуть. Да и я – выспаться на дорожку. Поэтому давай-ка, ложись!

– Нет, Конан. Лучше ты ложись. А я как обычно посторожу. Я же выспался.

– Ну… Возражать не буду. – Конан и правда откинулся на спину, устремив взгляд в глубокое летнее небо, – А красивые они.

– Кто, Конан?

– Да звёзды. Только когда вот так, никуда не торопясь, и ни за что особенно не беспокоясь, смотришь на них, осознаёшь. Что нечасто удаётся – вот именно, спокойно взглянуть на них. Всё-то мне некогда… То то надо сделать, то это. А они – красивые. И каждая, наверняка, хранит какие-то свои секреты. И истории.

– О, да. Некоторые звёзды – действительно связаны… С историями.

– Расскажешь?

– Возможно, когда-нибудь. Если и правда – доведётся снова свидеться. И ты не будешь так занят. Ну а сейчас и правда – давай, спи, а я покараулю…

– Ну спасибо, Улюкен. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Конан-киммериец.

Утром, ещё до рассвета, Конан проснулся. Улюкен, судя по-всему так и не сомкнувший глаз, и даже не изменивший положения тела, приветствовал его:

– Доброе утро, Конан!

– Доброе утро, Улюкен! Ну что, поможешь мне прикончить последние сухари?

– С удовольствием!

Завтрак прошёл в молчании. Конан, если честно, не знал даже, о чём ещё говорить, и испытывал определённую неловкость – вот сейчас он уйдёт, предоставив фактически малыша его Судьбе. А та может оказаться очень даже короткой! И немилостивой.

Нет, так дело не пойдёт. Он для себя решил.

Пока варвар собирал и перекладывал вещи из плаща обратно в суму, малыш молчал. Однако когда дело дошло до одеяла, сказал:

– Думаю, оно ещё не высохло. Нужно было развесить его возле костра, а не на кусте шиповника.

– Вот уж нет. – Конан покачал головой, – Одно одеяло я так уже спалил. Никаких искр и открытого огня возле шерсти!

– А-а, понятно. Но всё равно – чтоб не испортить всё остальное, придётся нести отдельно, в руке.

– Да ничего страшного. Думаю, к вечеру так и так высохнет. – Конан осознавал, что они с малышом говорят о незначительной и неважной ерунде. Похоже, черепашонок тоже испытывает неловкость и неудобство от предстоящего расставания, и не хочет этого проявлять. Поэтому Конан сам подошёл к воде.

Встал на колени, взялся за передние ласты. Глянул в глаза. Сказал:

– Ты уж прости, что не могу предоставить тебе более надёжного укрытия. Сам понимаешь: даже если бы я тебя отнёс к какому-нибудь местному эмиру или падишаху, это не гарантирует того, что когда ему надоест говорящая игрушка в его садовом бассейне, или фонтане, он тебя просто не выгонит, или не выпустит в какую-нибудь реку.

– Ну что ты, Конан! Ты и так сделал больше, чем когда-нибудь делал любой другой человек для представителя нашего племени! Так что не печалься, и не волнуйся: я здесь прекрасно обоснуюсь. Лет этак на пятьсот!

– Ну, храни тебя Митра Пресветлый!

– Спасибо, Конан! И тебя пусть он хранит! – черепашонок кивнул. Добавил, – Хотя я больше надеюсь на твои могучие мускулы и трезвую голову!

– Спасибо! – Конан покачал этой самой лохматой головой, – Я буду держать глаза открытыми, а мускулы – наготове. Для себя же, любимого, буду стараться! Ну, прощай!

– Прощай, Конан-киммериец! Удачи тебе в том, что задумал!

– Спасибо и за это пожелание. И тебе – долгих и спокойных лет!

К берегу океана Конан выбрался к исходу третьего дня.

Мясо газели к этому времени закончилось, и он на ходу умудрялся дополнять оставшиеся ломтики вяленного мяса свежими ягодами, которые рвал прямо с кустов на ходу. Хоть не слишком питательно, зато – какая-никакая, а свежая пища!

Недолго думая, он бросил в прибрежные волны одеяло, которое как раз подсохло к этому дню, да и сам с удовольствием там вымылся.

Мысль оказалась правильной: не прошло и часа, как на поверхности забурлили струи воды, и пятнадцать отвратительно выглядевших крабов-стражей выплыло к тому месту, где киммериец стоял. Конан громко и разборчиво сказал:

– Кто у вас главный? Кто может вести переговоры?

Как ни странно, вперёд действительно выдвинулся явно старый и матёрый крабище – его панцирь в диаметре чуть не на фут превосходил размером панцири остальных воинов. Голос членистоногого мало чем отличался от голоса его предыдущих собратьев:

– Какие переговоры, человек? Где сын отступницы? Зачем ты пришёл?

– Пришёл я потому, что хочу выторговать жизнь этого самого сына у вашего Наместника. Правителя Ксулибии. Но для этого он нужен мне сам. Лично.

– А если б мы, скажем, отказались позвать его?

– Тем хуже для вас. И для него. Потому что тогда он не получит того, что я мог бы ему дать. Ну, и ещё на пятнадцать слуг-Стражей у него станет меньше! – Конан для придания солидности своим словам погладил рукоять меча.

Краб некоторое время молчал, словно обдумывая посул. И угрозу. Или он её действительно обдумывал – потому что сказал:

– Я оценил твоё предложение, и твою угрозу, человек. Я… Пошлю воинов, передать твою просьбу Наместнику.

– Хорошо. Я подожду. – Конан, показывая, что его не пугает всё выстроившееся перед ним в десятке шагов воинство, спокойно сел на песок пляжа, даже скрестив ноги. Краб, очевидно, дал приказ своим подчинённым, поскольку пятеро самых небольших, очевидно, молодых, и поэтому шустрых, крабов резво исчезли в пучинах.

Главарь, впрочем, ни о чём Конана расспрашивать не стал, вместо этого тоже плюхнувшись на брюхо возле того места, откуда вылез, и явно приказал сделать то же самое оставшимся подчинённым – они все, как один, опустились вниз, так, чтоб набегающие волны омывали панцири и опущенные клешни. Конан, впрочем, не обольщался, и внимательно слушал, и смотрел по сторонам. Но никто его коварно обойти с тыла не пробовал – возможно, приказ и об этом краб отдать не забыл!

Ещё через час, когда уже заходящее солнце снова било почти Конану в глаза, вода забурлила снова – совсем как в прошлый раз. Торжественная церемония «выноса» повторилась. Раковина Наместника вблизи производила куда более солидное впечатление: прямо – настоящая королевская карета!

Наместник выглядел, впрочем, ничуть не лучше, чем показалось Конану в прошлый раз: ну ни дать – ни взять, мешок со слизью! Правда, глаза, устремлённые на варвара, буквально лучились умом и неподдельным интересом. Варвар поднялся на ноги. Учтиво поклонился:

– Приветствую тебя, уважаемый Наместник!

– Привет и тебе, Конан из Киммерии.

– Ты знаешь меня? – Конан и правда удивился.

– Нет, лично мы не встречались. Но мне не нужно видеть человека, чтоб просто по его делам догадаться, кто он. Не говоря уж о том, что мои нюхачи тебя легко опознали!

– Понятно. – Конан кивнул, – Я очень этому рад. Тому, что мне не нужно представляться. И рассказывать, что я своё слово обычно держу. Так вот. Дело у меня к тебе такое. Скажи, на каких условиях ты согласился бы навсегда оставить в покое твоего незаконнорожденного внука?

– Надо же. Слухи не лгут. Ты и правда – очень храбрый… И… э-э… – Конан понял, что профессиональный интриган и политик удержал на языке слово «наглый», – прямой человек. Воин, боец. Сразу ставишь вопрос ребром. В таком случае и я не вижу причин ходить вокруг да около. Мы и правда – можем совершить сделку. Я дам слово, что ни я, ни мои слуги-телохранители, ни прочие мои подданные больше не будут делать попыток найти и расправиться с черепашонком – сыном отступницы Нэйлы… А ты дашь слово, что добудешь для меня из храма Червебога древко копья Лорденна, и передашь мне.

– Откуда ты знаешь, что я держу путь в храм Червебога?

– Конан. Я ни о чём тебя не расспрашиваю. Имей и ты такт. Не нужно пытаться отследить мои источники информации. Она ведь – достоверна?

– Да.

– Следовательно, для тебя вряд ли будет особой проблемой помимо искомых тобой сокровищ в виде золота и драгоценных камней, забрать из-под алтаря храма и символ нашей древней власти – древко копья великого Лорденна.

Конан удержал руку от того, чтоб она полезла чесать затылок – это выглядело бы несолидно. Ну а насчёт источников информации Наместника… Всё верно: они не солгали. Именно за затерянными сокровищами проклятых земель он и шёл! Хотя…

Вроде, никого в свои планы не посвящал!

А только расспрашивал. Некоторых нужных людей. Притом – осторожно. Вроде.

Может, кто-то их этих седобородых стариков, и ушлых торговцев – предатель?!

Но как, как он поддерживает связь – с морским обитателем?! Впрочем, это не его проблема. Его проблема – добиться безопасности Улюкена.

– Большое оно, это древко?

– Нет. Фута три в длину.

– А почему только – древко?

– Я бы мог придумать тысячу отговорок, или нелепостей. Но скажу снова честно: потому, что наконечник копья – уже у меня!

– То есть – если ты будешь обладать обеими этими… Реликвиями – у тебя появится возможность претендовать на титул Царя? Императора?

– Да, Конан. Но тебя наши внутренние… э-э… разборки интересовать не должны. Ты ведь на самом деле хочешь просто… Получить моё слово! А в каком статусе я буду – Наместника, или Императора – на суть этого слова этот статус влияния не окажет!

Конан подумал, что и правда – после того, что ему описал Улюкен, он, собственно, отнюдь не удивлён ценой, назначенной Наместником. Да оно и верно – не касаются его интриги, разборки, и подлости морских обитателей! Хочется им разнообразить свою Царственную жизнь – пускай их! Сам-то он уж точно никогда морскими пучинами править не собирался. А дед этот вполне деловой. Действительно – реалист до мозга костей (Или что там у него осталось!). Так что, вероятно, ничем не хуже сидящего сейчас на троне всея Пучин Императора! И если сможет действительно – сесть, Конана это ни с какой стороны не затрагивает!

– Договорились. Если только это древко всё ещё там – я принесу его тебе!

– Оно – там, Конан. Это я могу тебе гарантировать.

– Хорошо. Я даю тебе слово Конана-киммерийца, что на упомянутых выше условиях я принесу тебе это… Древко!

– А я даю тебе слово Дорвонна, Наместника Ксулибии, что сделаю всё, чтоб никто из моих подданных, и воинов, и вообще – обитателей Пучин Океана, не пытался больше найти и убить сына Жрицы-отступницы Нэйлы и моего сына Эртекса. И не мешал бы тебе дойти до Храма Червебога и добыть древко копья.

– Договорились. – Конан кивнул, – Но скажи, Наместник Дорвонн…

– Да, Конан?

– Почему ты раньше не попытался заполучить это древко, если даже знаешь, где оно хранится?

– Знать и получить, Конан – это разные вещи, как ты, несомненно, понимаешь. А причин много. Главная же – то, что расположен этот храм в очень сухой и отдалённой от Океана местности. Сквозь такую сушь ни один, даже самый выносливый, мой раб или воин, пройти не может. Живым. Так что я надеюсь, – Наместник позволил себе короткий смешок, – что на самом деле ты в некотором смысле послан мне самой Судьбой.

Ну как же – мне предлагает услуги – причём – сам! – самый знаменитый и могучий наёмник всей Ойкумены!

Конан рассмеялся – просто и открыто. С такой стороны он на проблему ещё не глядел… А деду Дорвонну – и правда: не откажешь в прагматичности мышления и циничности подхода! Да и в юморе. Что куда опасней: следовательно, он и хитёр, и коварен, и если и будет соблюдать Договор, то наверняка только в тех пунктах, что они обговорили. Не гнушаясь поиском лазеек или недосказанности… Да и в том, что крабы прекрасно могут путешествовать по лесам, Конан имел возможность убедиться.

– Должен тебе сказать, уважаемый Дорвонн… Что твой внук – во всех отношениях похож на тебя. И умом, и практичностью. Жаль, что ты не можешь…

– Признать его своим законным внуком? Да, мне, если честно, тоже жаль. Но! Конан – ты же сам понимаешь! Условности этикета, и правила придворной жизни составляем не мы! И обычаи и традиции Предков нужно свято соблюдать. А то грош цена будет всем нашим устоям Общества, и Законам! Сын отступницы никогда не смог бы претендовать на официальный титул.

– Понимаю. – Конан и правда – понимал, что в чужой монастырь, да со своим уставом… Но пока что он своего добился: договор достигнут. И слово получено. – В таком случае, не смею больше отнимать твоё драгоценное время, уважаемый Наместник, и спешу распрощаться, и приступить. К моей миссии.

– Прощай и ты, Конан. Должен предупредить: в храме до сих пор могут сохраниться ловушки. Действующие. Будь осторожен.

– Спасибо. – Конан подумал, что уж про что-что, а про ловушки он не сомневался, – До встречи!

– До встречи, Конан-киммериец.

Посчитав, что поворачиваться спиной к особе царственных кровей не вполне вежливо, Конан некоторое время отступал спиной вперёд. Наместник решил проблему «вежливости» за него: раздался очередной странный звук-команда, створки раковины быстро захлопнулись, и могучие носильщики-рабы ринулись назад, в пучину Океана. Конан со вздохом невольного облегчения развернулся снова лицом к джунглям, и двинулся вперёд.

К очередному опасному приключению.

Через два часа ему всё равно пришлось остановиться на очередную ночёвку.

Глядя в пламя очередного маленького костерка, он не мог внутренне не посмеяться над ситуацией.

Ну как же!

Он, гордый и независимый наёмник, суровый воин и мужественный боец, вдруг превратился в сентиментального слюнтяя. И влез в дело, которое его, собственно, ни с какого бока не касалось! Зачем бы ему понадобилось заступаться за эту несчастную черепаху?! Ведь если б не её рана, он и сам подумал бы как раз об этом: убить гигантскую рептилию, и прокоптить на костре, тут же, на пляже, её мясо. Для того, чтоб пополнить свои запасы.

Ан – нет! Судьбе было угодно, чтоб раненной бедняжке угрожала смертельная опасность, а его зачерствевшая, но всё-таки – совесть, заставила его защищать беременную отступницу!

Но если по поводу того, что заставило-таки его вступиться за Нэйлу Конан сомнений не испытывал, то по поводу заключённой сделки определённые раздумья у него имелись. А ну – как дед малыша надумает всё-таки послать кого-нибудь за внуком?! Пусть и не убьёт, а только захватит в плен: вот и отличный аргумент, чтоб заручиться поддержкой Конана в будущих тёмных делишках! Потому что для спасения жизни маленького Улюкена привыкший и привязавшийся к нему варвар готов будет на всё…

Ну, или на очень многое!

Однако кое-какие аргументы в опровержение таких вариантов у киммерийца всё же имелись. В частности – главным был тот, что Правитель такого ранга и статуса обязан держать данное слово. Иначе у собственных подданных могут возникнуть сомнения в его чести и порядочности. Впрочем, насчёт порядочности – лучше не будем. Другое дело, что если Наместник нарушит раз данное обещание, никто даже из родных и близких не захочет поддержать его в более важных делах.

Доверие – вот залог стабильности власти конкретного правителя! Особенно – тирана. Да и не тирана.

А, кроме того, Конан не сомневался и в том, что четыре дня пути по суше может, и не убьют любого, даже самого стойкого и упрямого, краба, но сильно измотают. А вот ловушки!.. Ловушки сможет обойти или преодолеть только он. Человек.

Не опасался Конан и нападения на себя, любимого, со стороны этих самых слуг-подчинённых деда Дорвонна. Смысла в нём нет – ну, во-всяком случае, до тех пор, пока Конан работает на него! И для него. А древко копья ещё не добыто.

Так что на расстеленный на мху и опавших листьях плащ варвар откинулся если не полностью удовлетворённый ситуацией, то хотя бы более-менее умиротворённый. Всё идёт так, как он и планировал: он движется к храму Червебога, конкурентов-людей, из числа других авантюристов, у него нет. Ну а если какие-нибудь шпионы Наместника, например, в виде чаек, ну, или, там, улиток, и будут следить за ним – ничего страшного. По-крайней мере до тех пор, пока он действительно не заполучит в руки это самое древко…

Ну а там – видно будет!

Поднявшееся солнце застало Конана за работой: он наконец решил сделать нормальный лук, а не довольствоваться тощеньким древком карликовой берёзы. На обрубание и выстругивание ветви довольно долго искомого тиса у Конана ушло непозволительно много времени – целых два часа! Зато бил его новый лук не в пример сильнее и вернее, чем предыдущий. Так что найти себе пропитание в виде очередной косули, для варвара проблемы не составило. А после поглощения очередной – изрядной! – порции шашлыка, Конан оставшееся мясо и просолил, и провялил.

Несколько удивил его только размер убитого животного: размером оно не превышало обычной собаки, хотя выглядело вполне взрослым. Обмельчали, что ли, тут, на проклятых землях, все зверюшки? Да и ладно: главное – на вкус они очень даже ничего!

После ужина киммериец снова достал карты.

Вот оно, озеро, где он оставил Улюкена. Вот хребет Южное Олотоо. Вот нагорье Пиллипа. Плато Юрсак является его самым защищённым и возвышенным районом. Может, не стоит рисковать и выделываться своими навыками способного пройти по любым скалам горца, а просто обойти вот этот и этот скалистые и обрывистые отроги? Судя по описаниям, там полно каменных осыпей, ненароком и обвал можно вызвать. А меньше всего Конан сейчас хотел бы шуметь, и нарушать девственность здешней природы – мало ли!.. А вдруг всё же здесь обитает кто-то поумней косуль, баранов, и лис?

И пусть такой крюк удлинит его путь на пару десятков миль, зато – он сохранит силы, и избегнет царящих на вершинах голых хребтов лютых ветров. Ветра, они ведь – не люди и не звери! С ними бороться на равных нет никакой возможности! И пусть он не боится холода и ветра, зато их всегда боится всё живое. И мыслящее. Старик Крамер говорил, что отроги эти настолько дики и пустынны, что там не то что олени или бараны – а и мыши не селятся! Потому что всё буквально сдувает в глубокие пропасти!..

А пища сейчас для Конана имеет решающее значение. Поскольку он потратил на непредвиденные цели свой немаленький запас сухарей и вяленного мяса, ему надо держаться там, где он наверняка сможет хоть кого-нибудь подстрелить себе на обед. Ну а если попадаться будут только вот такие карликовые особи, это значит, что охотиться придётся чуть не каждый день! А это нежелательно: он прибыл сюда не охотиться, а обогатиться!

Да, конечно, древние легенды повествуют о том, что любой, сунувшийся сюда, автоматически подпадает под действие Проклятия… Но когда это Конана останавливали слухи о Демонах, если он привык сам сворачивать этим демонам шеи?! Ну, или пронзать их подлые душонки и сердца доброй сталью!

Косулю Конан действительно доел к концу следующего дня. Но к счастью, утром ему удалось почти не отвлекаясь от основного маршрута, убить небольшого поросёнка. Явно молодого: с него ещё не сошла детская полосатая раскраска.

Поросёнка еле-еле хватило на обед и ужин.

Конан укладывался на очередную ночёвку недовольный: и вновь намоченное в океане одеяло ещё как следует не просохло, и кушать на завтра почти нечего… Свинство.

Однако утром ему снова повезло. Прямо по пути ему попался горный баран изрядных размеров. И пусть за ним пришлось карабкаться на каменистый утёс, варвар не был в претензии: только наивный балбес мог бы рассчитывать на то, что смертельно раненное животное вот прямо само спрыгнет к его ногам!

Свежевание и разделка заняли половину утра. Зато теперь у Конана имелся и изрядный запас мяса, и жир, и свежевыделанная шкура: не придётся больше ждать, когда толстое одеяло наконец просохнет. Да и не может оно, если честно, «быстро» просохнуть: тут, на плато, гораздо холодней, чем было на уровне океана. И если в низинах ещё стояло лето, то тут уже вовсю царствовала осень: краски на лиственных деревьях преобладали жёлтые и багряные. Ну, зато ёлки и сосны как стояли себе зелёными, так и стояли…

К обеду за киммерийцем увязалась стая волков: похоже, разделка барана не прошла незамеченной. Варвар мысленно усмехался: стая казалась небольшой: всего с десяток серых хищников. К тому же вряд ли они сталкивались с человеком, поэтому по наивности, вероятно, посчитали его лёгкой добычей. Так что Конан двигался куда ему было надо, только иногда оглядываясь через плечо: его, конечно, преследовали, но нападать на непонятное двуногое существо до ночи никто не осмелился.

Костру Конан дал потухнуть ближе к полуночи.

Сам он лежал на новой шкуре, накрывшись плащом до подбородка, верный меч и кинжал держал под руками. Издали, да и вблизи, мощный храп и неподвижная расслабленность позы не позволили бы усомниться в том, что наивный странник мирно спит, даже наблюдательному человеку. Впрочем, волки – они не люди. Для них нужно быть куда более убедительным!

Напали на него одновременно со всех сторон.

Однако видевший в тусклом багровом полумраке угасающих углей ничуть не хуже пумы, киммериец различал происходящее вокруг него даже получше, чем сами волки!

Рычали звери, и рычал, уже не сдерживаясь, сам Конан. Его рука с мечом, казавшимся сверкающей молнией, разила с непривычно большого для нападавших расстояния, а кинжал не отставал, доказывая, что его обладатель отлично владеет и приёмами ближнего боя!

Но мешанина из мельтешащих волосатых тел, диких воплей, визга, рычания, и мускулистого натёртого салом красноватого в отблесках костра торса распалась на составляющие части очень быстро. У ног киммерийца остались лежать, жалобно подвывая, или уже замолкнув навсегда, шесть серых окровавленных туш. Остальные поспешили унести ноги, и пораненные, но ещё живые, тела прочь – скалясь в бессильной злобе на перехитрившего их коварного врага.

Конан утёр пот со лба: лежать под плащом оказалось жарковато. Особенно после того, как натёрся, для пущей сохранности кожи, бараньим жиром. Зато такая тактика принесла свои плоды: ни один из хищников так и не смог вцепиться ни в одну часть его тела, лишив ту подвижности! Ладно, нужно не предаваться радости по поводу победы над глупым зверьём, а заняться делом: стереть вонючий жир, да оттащить подальше от костра трупы.

При отличном освещении, которое давали подброшенные на угли приготовленные сухие ветви, Конан этим и занялся. Ну а о том, что оставшиеся до утра несколько часов он мирно прохрапел в полной уверенности, что больше его сон никто не побеспокоит, можно и не упоминать – вот чего-чего, а крепости нервов киммерийцу было не занимать!

Но перед тем, как окончательно расслабиться и заснуть, он, невольно сердито сопя, подумал, что в отличии от людей серые хищники вели себя по-крайней мере честно. И хоть и напали тоже во время сна, по-крайней мере не стреляли в него коварно, с большого расстояния, чтоб оглушить.

Неприятные воспоминания, но именно так всё и произошло тогда, на третью ночь после его прощания с ветераном сухопутных и морских похождений, теперь купившего за вырученные и скопленные деньги дом, и всегда бывшем себе на уме, хитрецом Крамером.

Можно сердиться, можно недоумевать, можно ругаться, но уж больно похоже всё случившееся!

Тут и там – стая. Тут и там – хотели его убить. Но если волки – чтоб честно съесть, то бандиты…

Конан не почуял той ночью подвоха, потому что как раз допил бурдюк вина, который старый ветеран дал ему, прощаясь:

– Отметишь, когда добудешь! Это – из виноградников Каппадокии! Выдержанное!

Конан однако вовсе не собирался таскать на себе лишнюю тяжесть до Святилища Червебога, поэтому часть благородного выдержанного напитка выпил в первый же вечер. Оставив отличного вина и на второй.

Поэтому то, что во время какого-то приятного сна с участием танцовщиц из Замбулы, вдруг, словно от удара, жутко загудела голова, и он провалился в чёрный колодец, он вначале приписал действию вина. Или похмелья. И только когда стиснув зубы заставил себя очнуться, понял, что проблема не в этом. А в толстенных верёвках, которыми он, словно каплун, предназначенный для копчения на вертеле, спеленут с ног до головы. А вокруг его костра, в который кто-то озаботился подбросить сушняка, сидят, скалясь, и громко ржа, пять мордоворотов, с рожами и руками, лоснящимися от жира и вина.

Откуда взялся жир, понять было нетрудно – обладатели противных физиономий и крепких тел поджаривали тут же, на вертеле над его костром, остатки его очередной косули, и свиной туши – уже лишившейся доброй половины своих съедобных частей. Вино же они попивали из своего бурдюка. И пахло оно куда кислее и противней, чем Конановское. Крепкий запах пота и подгоревшего мяса как раз наносило ветерком в сторону киммерийца.

Выглядели бандиты… Как самые обычные бандиты: крепкие походные сапоги, штаны из грубо выделанной оленьей кожи – Конан и сам таскал такие. Обнажённые до пояса по причине тёплого лета, торсы – на груди сидящего лицом к нему мерзавца с огромной бородой  как раз поблёскивало ожерелье из зубов – не нужно было особенно приглядываться, чтоб понять, что они – человеческие. Бандит справа от мужика с ожерельем был крив на один глаз, и его закрывала простая чёрная повязка. Тот, что слева, ничем особым не отличался, разве что весьма неприятным смехом, да тем, что всё время искоса посматривал на лежащего Конана. Остальные двое сидели спиной, и против света их оказалось трудно рассмотреть как следует.  Но и с пяти шагов эти спины казались весьма широкими и мускулистыми. Помыться всем пятерым явно не мешало бы – подтёки грязи, смытой потом раскрасневшихся мордоворотов оставляли тонкие дорожки на их лоснящихся телах.

Но варвар не стал делиться с мерзавцами своими мыслями по этому поводу. Вместо этого он, стараясь не шуметь, и не делать резких движений, попробовал достать кинжал из сапога.

Ага – два раза он там остался!

Во втором сапоге тоже оружия не оказалось, и Конан понял, что кем бы не были сволочи, что оглушили и связали его, они – профессионалы. И потрудились – и узлы завязать на совесть, и обыскать его. Тщательно. Значит, надежда только на пилку в поясе.

Мордовороты между тем весело и беззаботно переговаривались, и из их разговоров, ведшихся на шемитском, киммериец понял, что, оказывается, за домом старого Крамера следили. Правда, не сами бандиты, а какой-то осведомитель – кажется, один из якобы нищих. И то, что Конан, заявившийся туда как снег на голову, спутал все планы бандитов напасть ночью на дом, и завладеть картой, пусть даже ценой жизни всех, кто там обитал, сомнения не вызывало. Один из сидящих спиной скотов вдруг кивнул лохматой головой с повязкой, удерживавшей буйную шевелюру от совсем уж страшного и неряшливого вида, в сторону одного из напарников, выглядевшим позачуханней и пожиже остальных, и явно бывшему на побегушках:

– Вардо! Посмотри, не очухалась там эта скотина! А то клещи и штыри как раз раскалились!

Конан, наблюдавший за происходящим у костра через прикрытые ресницами глаза, порадовался, что ещё ничего не сделал. Закрыл глаза плотно. Услышал, как к нему приближаются шаги, и постарался как можно больше расслабиться: даже рот приоткрыл, не упустив и такую деталь, как струйка слюны из его уголка. Перед его лицом кто-то опустился на колени, и довольно грубо оттянул ему веко, освещая факелом, прихваченным из костра. Конан не забыл зрачок подкатить под верхнее веко.

– Нет, Хутчар, куда там – очухаться. Чурлен отрубил его, как лесоруб – ёлку! Да и чего мы с ним возимся?! На кой ляд этот мамонт нам теперь, когда карта у нас?!

– Он нам нужен. – в голосе, который отвечал Вардо, Конан сразу уловил начальственные ноты человека, чувствовавшего своё превосходство над остальным отребьем, – Мало ли какие там, в Храме, ловушки! А поскольку карту старый дурак отдал этому, – небрежный кивок в сторону киммерийца, – качку, пытать теперь чёртова Крамера смысла нет. Поэтому мы и допросим сразу – его друга. Жаль только, сделать это удастся, похоже, только к утру. Скажите спасибо Чурлену: это он выстрелил так сильно.

Раздался голос, тонкий и противный, человек явно пытался оправдаться:

– А если б я натянул тетиву послабее, запросто мог бы и промазать! Или удар оказался бы слишком слабым! А эта волосатая и здоровенная скотина – всё-таки лучший боец Ойкумены! Мог бы очухаться, и навалять нам!

– Ладно, Чурлен, что сделано, то сделано. Главное – ты его вырубил. Просто придётся немного дольше подождать… Эй, Вардо!  – последняя фраза относилась к гаду, присевшему перед Конаном, и сейчас пытающемуся снять с того ожерелье из зубов медведя, – Иди уж сюда, а то допьём без тебя!

Угроза явно возымела действие, потому что ожерелье просто сдёрнули через голову, вырвав Конану клок волос, и сразу послышались отходящие шаги. Сдержавший крик боли Конан вновь остался наедине с самим собой, в пяти шагах за спиной того самого типа, голос которого принял за главаря.

Выждав, пока гад, что содрал с него ожерелье, усядется, и бандиты снова примутся за мясо и беседу, киммериец, не открывая глаз, напряг мышцы затекших рук, связанных за спиной. Пошевелил кистями и пальцами. Когда чувствительность немного вернулась, запустил один из пальцев правой руки в потайной кармашек – вернее, даже не кармашек, а хитро сделанную складку на поясе штанов из оленьей шкуры – там, где проходил шов, и утолщение не могло вызвать подозрений даже у того, кто прощупывал бы его самым дотошным образом. Есть!

Пилку длиной с его палец, и толщиной с десятую долю дюйма он вытаскивал ещё чуть занемевшими пальцами аккуратно: не уронить бы! Лёгкая, неудобная, но чертовски шершавая, она была сделана из кусочка необработанной кожи акулы катрана – легендарного во всех отношениях чудища морских глубин, которое жители далёкого чёрного континента и сейчас используют, поймав, до последнего кусочка хряща! Поскольку костей у монстра нет.

На перепиливание каната, стягивавшего руки за спиной, неторопливое и методичное, ушло десять минут. С ногами оказалось посложней: пришлось и подогнуть их, и всё равно тянуться к ним, стараясь, чтоб это осталось незамеченным мерзавцами у костра. Однако Конан справился.

Теперь нужно полежать немного, чтоб затекшие конечности вновь обрели полную подвижность, а суставы – гибкость. Ну вот и порядок. А, главное – вовремя!

– Эй, Чурлен! Пойди теперь ты – посмотри. А то вдруг он так и откинет копыта, не придя в сознание! Да и шишку его осмотри. – Конан чуть было не скривился: шишка на затылке действительно побаливала, и явно имела внушительный размер, – Твоя же работа! Мало ли: вдруг придётся мокрую тряпочку положить, или ещё чего! Нам про ловушки знать надо!

Чурлен отозвался весьма ворчливым тоном:

– Может, прикажешь ещё дать ему понюхать каких благовоний, или лечебных солей?

– Ну-ка, не остри мне тут! Он – не баба, а самый прожжённый наёмник Ойкумены! Так что делай, что приказано! – металл в голосе Хутчара показывал, что он начинает терять терпение, и явно зол – от того, что раскалённые орудия пыток простаивают без дела.

Конан не нашёл нужным открывать глаза, пока к нему не подошли, и не опустились снова на колени. Очередной грязный палец полез в его веко, но на этот раз бандита встретил не тусклый подкаченный кверху зрачок, а хитрый и хищный прищур! Однако хотя воздух для крика в глотку удивлённо выпучившегося Чурлена и вошёл, выйти оттуда криком Конан ему не дал: две огромные руки вдруг сомкнулись на горле писклявого гада, и шея того в миг оказалась свёрнута!

Не прошло и доли секунды, как Конан завладел мечом и кинжалом свалившегося мешком наземь негодяя, а сам варвар уже оказался у костра, среди даже не успевших вскочить на ноги скотов. Двоих он зарубил прямо сидящих, с оставшимися двумя пришлось разбираться. Впрочем, брошенный уверенной рукой хоть и чужой кинжал быстро нашёл горло так и не вставившего ни единого слова в разговор молчаливого бандита, тоже присоединившегося к уже мёртвым товарищам, и Конан остался лицом к лицу с главарём Хутчаром.

Тот, прищурившись и оскалив рот в волчьей ухмылке, прошипел:

– А я даже рад, что ты очухался! И развязался. Потому что мало чести прирезать тебя как курёнка – связанного!

Конан не стал ничего комментировать, а просто сделал несколько взмахов непривычно лёгким мечом, примериваясь. После чего взял оружие обеими руками.

Они двинулись по кругу, выжидая. И готовясь.

Впрочем, к чему там готовился, и что пытался придумать бандит, Конан так и не выяснил: тот вдруг ринулся на варвара, но его боевые навыки оказались весьма посредственными, и через пару секунд кишки Хутчара вывалились на траву у костра. Уже лёжа на опавших листьях и хвое, и зажимая обеими руками огромную рану, бандит прохрипел:

– Сволочь проклятая! Надо было тебя не связывать, а сразу перерезать тебе глотку!

– Это был бы глупый ход. – Конан не издевался, и не злился, а просто констатировал, – Потому что ловушки и правда – есть. И вряд ли вы смогли бы их пройти, даже зная о них. Не та квалификация.

– Ой, смотрите-ка!.. Квалификация, понимаешь, у нас не та!.. – лежащий на боку бандит дышал всё тяжелее, красная только недавно рожа покрылась потом и побледнела, словно брюхо дохлой рыбы, и видно было, что только огромное напряжение сил не даёт ему морщиться от боли и стонать, – Однако это мы захватили тебя в плен, хвастливая обезьяна!

– Да, согласен. Недосмотр с моей стороны. С другой стороны, если б не оглушили, выстрелив, как последние подлецы, в спящего, полегли бы мёртвыми ещё час назад.

– А это ещё бабушка надвое сказала! Мы бы тебя!..

– Это ты себя пытаешься убедить, или меня? Меня не надо, потому как я видел цену вашей команде. Жалкие дилетанты!

– А вот и… – Хутчар явно оскорбился такой оценкой работы его команды, – Мы…

Впрочем, что там именно «они» Конан не узнал – глаза бандита выпучились, остекленели, горлом пошла кровь, и он с хрипом рухнул ничком в хвою у ног киммерийца.

Конан вздохнул. Бэл его раздери! Как он мог, и правда – настолько расслабиться! Впрочем, если б не вино, и большое расстояние, он тварей, оглушивших его, вот именно, не приближаясь больше чем на пятьдесят шагов, наверняка учуял бы. Или услышал.

Посмотрев вокруг, он увидел и барахлишко бандитов: тюки и узлы. Сумы – почти такие же, как у него. Чёрные, вместительные. В одном из узлов нашлась – её черенок торчал наружу! – и лопата. Похоже, главарь имел право выделываться: вряд ли Конан был первым, кого обобрали и убили негодяи. Скрыв в земле плоды своей чёрной работы.

Зато он уж точно будет последним!

Вздохнув, и высвободив орудие для земляных работ, Конан приступил к рытью общей могилы.

И хотя он, уходя, лопату, да и всё остальное на месте лагеря грабителей оставил, своё любимое ожерелье забрать не забыл. И маленькую свинцовую штучку – наконечник-глушилку! – он в напоясный кошелёк уложил.

Мало ли!..

Утром Конан убедился в том, что за трупами серых хищников никто не приходил.

Однако не то, чтоб совсем никто: какие-то барсуки пытались сделать подкоп под туши, явно с намерением тут же, на месте, столь ценный запас мяса и спрятать от возможных конкурентов. Да и мухи нагло зудели, деловито ползая по ранам и засохшей крови, никем не отгоняемые. Но вот никого реально опасного или крупного вокруг трупов не было – даже и следов. Странно. Неужели тут нет никаких других, столь многочисленных в других местах, хищников и падальщиков?

Однако Конан не стал ждать, когда хоть кто-то из шакалов-койотов-гиен-грифов-воронов, или ещё кого появится. А быстро свернул лагерь, да и двинулся своей дорогой.

Идти теперь приходилось всё больше по настоящей северной тайге, с её непролазными буреломами, и поваленными полусгнившими стволами в два-три обхвата. Папоротники и колючие кусты тоже особо лёгким поход не делали. Но варвар упрямо держался намеченного маршрута, надеясь, что поступил правильно, выбрав именно заросшие долины, а не голые и лысые каменистые хребты: там он был бы столь же заметен, сколь и носорог на базарной площади Замбулы. Правда, настоящих каменистых уступов и скал пока не попадалось, но он и не удивлялся: сам же выбрал путь по зарослям. В надежде на хорошую охоту. И скрытность продвижения.

Со скрытностью, правда, возникла небольшая проблема: ближе к обеду к нему привязалась какая-то горласто-наглая птица, похоже, сойка. Конан не придумал ничего лучше, как просто застрелить ту из лука: благо, глупая птица не встречалась явно раньше с таким оружием. Поэтому держалась на расстоянии броска камня – попасть было нетрудно. Сплюнув, и вытащив стрелу из небольшого тельца, Конан нахмурился: нет, это – не сойка! Те и выглядят ярче, и мельче. И когтей на концах крыльев у них нет!

Птица-шпион? Дрессированный?

Возможно.

Но раз уж он достаточно легко и просто разобрался с наивным пернатым соглядатаем, это не значит, что не нужно опасаться более умных – таких, которые столь глупо и открыто своё присутствие в дебрях тайги не обозначат!

И действительно: не прошёл он и сотни шагов, как чутьё прирождённого охотника заставило его вдруг броситься ничком на мох и опавшую хвою!

Вовремя: над головой просвистели три немаленьких булыжника, и один даже ударился о ствол стоявшей рядом сосны, вызвав настоящий взрыв из щепок и коры!

Конан не стал ничего думать, а поступил так, как велел ему внутренний голос: ломанулся со всех возможной скоростью в ту сторону, откуда прилетели камни! Да и хорошо, что он так поступил: три покрытых буквально с ног до головы густой шерстью непонятных существа не успели ещё заложить в пращи новых снарядов для метания, и сейчас поспешили отбросить их за ненадобностью, а достать кривые сабли! И кинжалы.

На Конана они набросились, вереща, как давешняя сойка, из чего варвар заключил, что или они работали с ней в паре, или просто пришли на её характерные крики. Однако много рассуждать на эту тему киммерийцу не пришлось, а пришлось отбиваться что было сил от проворных и отчаянно храбрых дикарей! Рубили и кололи они вполне профессионально: если б киммериец был обычным воином, давно бы шлёпнулся в мягкую таёжную подстилку его изрубленный труп!

Но для варвара ничего особо необычного в том, что его остервенело атакуют одновременно с трёх сторон, не было. Поэтому не прошло и минуты, как поверженные нападающие судорожно вздрагивали, бились, или хрипели в агонии у его ног, а Конан быстро осматривался в поисках дальнейших подвохов.

Странно, но больше никто в дебрях не обозначил своё присутствие или желание прикончить незваного гостя. Варвар перевёл взор на троицу, затихавшую у его ног: а молодцы, ничего не скажешь! Прятались в зарослях профессионально – почти как он сам! То есть – реально их не было ни видно, ни слышно! И если б не его отменные инстинкты и обострённое боковое зрение, уловившее в последний момент стремительно несущиеся к нему метательные снаряды – лежал бы он сейчас во мху с разбитым виском, и попрощавшись с белым светом, а ему перепиливали бы горло одним из кривых кинжалов, что оказался зажат в левой руке у каждого мерзавца…

Конан наконец успокоился – похоже, его тылам и правда, ничего не угрожало. Значит, можно принять как достоверный факт, что нападавших было всего трое. И спокойно осмотреть их уже замершие тела.

Осмотр первых двух трупов, правда, ничего интересного не дал. Кроме выявления того факта, который киммериец и так подозревал с самого начала: нападавшие оказались людьми, желтокожими, низкорослыми и кривоногими, а одеты они оказались в штаны и куртки, действительно сшитые из шкур бурых медведей, и весьма сильно потрёпанными и с повылезавшей местами шерстью. Странно. А ведь он здесь таких медведей пока не встречал. Привозные, что ли, куртки и штаны?..

С третьим человеком оказалось посложней. Когда Конан опустился перед ним на колени, тот попытался ткнуть его в глаз коротеньким ножичком, которым, на взгляд варвара, можно было только в зубах ковырять. Конан руку с оружием перехватил легко, поскольку ещё при осмотре двух других нападавших заметил, что этот тип ещё дышит, хотя и пытается это скрыть.

Вырвав кинжальчик из ослабевших пальцев, Конан глянул в фанатично выпученные на него глаза.

Ого! Так на него не смотрели даже бангальские тигры! А уж они-то славятся на всю Ойкумену отменными боевыми кондициями и лютым характером. Если звериный нрав можно так назвать. Однако Конан не принадлежал к особо пугливым. Или чувствительным. Так что зрелище кишок, вывалившихся из живота третьего негодяя при попытке ударить его варвара не впечатлило. Грубо схватив умирающего за горло, он и сам сделал страшное лицо, оскалился, сузил глаза в щёлочки. После чего приблизил небольшое тело к себе, без видимых усилий оторвав верхнюю часть торса того от земли:

– Сколько вас всего?! Сколько ещё вас тут, в лесу?

В глазах, утративших свой «злобно-храбрый» взор, и сейчас похожих, скорее, на глаза испуганного до смерти зайца, не отразилось, впрочем, понимания. Конан повторил вопрос по зингарски, по стигийски. По бритунийски. Когда перешёл на язык пиктов, глаза моргнули. Но отвечать их обладатель явно не собирался. Конан пожал плечами, изо всех сил демонстрируя презрение и равнодушие к чужой судьбе: мол, этот глупец всё равно скоро умрёт. Так какая разница: чуть раньше, или чуть позже?!

Он сжал свои могучие пальцы, собираясь и правда просто прекратить мучения раненного: ему вредный или принципиальный противник ни к чему! Не захотел ответить – так умри!

Обе окровавленных руки раненного схватили его за запястье, начали скользить по пальцам, пытаясь разжать стальную хватку… Ага – как же!

Но очень быстро бедолага понял бессмысленность этой затеи, и перешёл к другой тактике: глаза умоляюще уставились на варвара, одна из рук постучала по предплечью, другая – указательным пальцем показала на рот, откуда уже и хрипов слышно не было!

Конан кивнул, и разжал захват. Положил хватавшего воздух ртом, словно рыба, балбеса обратно на моховую подстилку. Буркнул:

– Ну, говори!

– Ни… кого! Никого больше… в этом лесу… нет! Мы – последние лютопсы!

– Кто-кто? – Конан снова сощурился.

– Э-э… – заметно было, что раненный растерялся. Похоже, не мог поверить, что странный воин про них, великих воинов и героев «люто-псов», не слышал! – ну… Лютопсы! Слуги его Величества Цеймата! Охранители Священного места!

– И где этот ваш Цеймат? Здесь? Он жив?

Глаза вытаращились ещё сильней. Но ответил раненный быстро:

– Цеймат – наш царь. Легендарный. Самый великий и мудрый. Ему наш народ обязан буквально всем! Но я не… не знаю, жив ли он ещё. Это он увёл наш народ отсюда – вниз, в долины. И он-то и велел нам остаться здесь и охранять Священное место. Пока нам на смену не явятся другие. Назначенные и посланные великим Цейматом.

– И как давно вы ждёте этой… Смены? – Конан уже и так всё понял. Последние Стражи. Оставленные последним живым Царём почитателей Червебога. Непонятно было только одно: как им удалось прожить столь долго без, вот именно – смены?!

– Точно не знаем. Мы сбились со счёта. Но не меньше двухсот девяноста лет!

– И как же вам удалось прожить так долго?

– Мы… Нас всех провели через обряд Посвящения. И дали отведать эликсир Бессмертия! Мы должны были жить… Вечно!

– Бэл вас раздери! Вы бы и пожили… Ещё какое-то время! Если б, как последние идиоты, первыми на меня не напали! Кто вам мешал оставить мирного путника в покое?!

– Вот уж нет! «Мирных» путников тут не бывает! А ходят тут только те, кто норовит проникнуть в храм нашего Великого Аттаху, и похитить сделанные ему подношения! А мы как раз и не должны этого допустить! Иначе все беды Предначертания обрушатся на голову нашего народа!

– Я смотрю, ты не в курсе. – Конан пожал плечами, – Похоже, эти самые беды ещё триста лет назад, буквально после этого самого переселения, обрушились. И не только на  головы. Но и на всё остальное, что там у вас было. Не буду тебя обманывать: вашего народа давно нет. Всех перебили стигийцы. До последнего человека!

– Что?! Ты!.. Это… правда? – по вдруг потухшим глазам Конан понял, что раненный ему поверил. И спрашивает скорее автоматически.

– Да.

– Проклятье! Ишаззах его раздери! Ещё триста лет назад?

– Да. – Конан не видел смысла врать, а тем более – клясться, или что-то доказывать. Смысл? Этот бедолага так и так через десяток минут умрёт от потери крови.

– Но… Как же так?! Мы же… До сих пор иногда ловим и убиваем пришедших оттуда! – умирающий из последних сил кивнул в ту сторону, откуда Конан пришёл.

– А вы их пробовали перед тем, как убить – хотя бы допросить?

– Ну… Нет.

– А вот и зря. Узнали бы, что последний царь вашего народа, кажется, Згорра, сын, если не ошибаюсь, этого самого… Цеймата… Или Цуймана, поскольку я знаю его под этим именем, убит в последнем бою. А ваш народ вырезан под корень – стигийцы не пощадили даже стариков, женщин и детей. Справедливо, в-общем-то, посчитав, что нечего чужакам делать на исконных землях Стигии. Однако вот на ваши земли эти проклятые твари заселиться всё равно не смогли. Потому что всех, кто пытался вступить на вашу территорию оттуда, – Конан кивнул головой в другую сторону, – из лощин и долин, поражала страшная болезнь. Вероятно, так действует Проклятье.

Не знаю, как ваши жрецы это сделали, но после того, как погибло в диких мучениях, покрывшись язвами и почернев, или задохнувшись, более тысячи человек, попытки прекратились. И оттуда, – он снова кивнул, – больше никто не пытается. Проникнуть. На проклятые земли вашей страны.

– А-а, ты про каррасту… – умирающий чуть кивнул, словно сообщение Конана его не удивило, – Всё верно. Там, на тех рубежах, эта болезнь свирепствует до сих пор. Но вина в этом не только наших жрецов. Она, эта болезнь, скорее, природная. И убивает только в определённой местности… А переносят её комары, живущие в тамошних болотах. Но они, к счастью, не могут жить ни в каких других местах. А наш народ за тысячи лет жизни на этих землях не боится – тьфу ты! – не боялся заразиться: у нас есть как бы… Внутреннее противоядие!

– Понятно. – Конан мысленно содрогнулся. И подумал, что уход с «проклятых» земель «лёгким», как он считал, путём – отпадает. У него-то «противоядия» точно нет! – Но теперь ваша миссия здесь, думаю, завершена. Раз нет народа, и того, кто вас сюда, на эту должность Хранителей, назначил. Так что я заберу все сокровища, что хранятся в Храме.

– Если найдёшь их! – глаза дикаря снова яростно блеснули, словно он знал что-то такое, чего не знал больше никто! Не иначе – как храбрые и коварные лютопсы перепрятали искомое Конаном! Варвар снова сощурил глаза:

– Говори! Куда вы перенесли сокровища!

Но в ответ умирающий только нагло ухмыльнулся ему в лицо, и выдохнул в последний раз:

– Никог!.. – с последним вздохом словно вышла и вся энергия из сухопарого тела. И оно бессильно откинулось на мох, и как бы растеклось по прелой листве и пожухлой коричневой хвое.

Остекленевшие глаза Конан прикрыл ладонью.

И было в них столько фанатизма и радости от осознания исполненного с честью долга, что киммериец невольно проникся уважением к последнему лютопсу. Ничего не скажешь: верный и преданный служитель! И отважный воин!

И пусть несчастная троица и не знала, что давно мертвы те, кто давали ей приказы, поручения и наказы – мертвы вернее, чем грешные души в чертогах Мардука, но вряд ли эти фанатики бросили бы свою миссию, даже если б узнали!

Так что он в какой-то степени позволил несчастным рабам завершить их работу. Снял их с их тяжёлой бессрочной вахты. Пусть и фатальным способом. Жаль.

Но договориться с ними мирным путём явно было бы невозможно!

С другой стороны, хорошо, что они тут бдили и охраняли. Значит, шансы на то, что всё охраняемое всё ещё на месте – очень велики!

Вздохнув, Конан принялся мечом рыть могилу в мягком чернозёме.

Негоже оставлять людей, с честью несших своё гордое звание, и свято соблюдавших свои обязанности, свой Долг, на расправу диким зверям…

Лес оборвался внезапно – словно кто-то провёл невидимую черту: здесь могут расти деревья, а здесь – уже нет!

Присмотревшись повнимательней, Конан понял, в чём дело: дальше шла не обычная лесная почва, чёрная и жирная под слоем опавших листьев и хвои, а каменистое плато, очевидно, как раз – Юрсак, лишь сверху чуть прикрытое тощеньким слоем песка и перегноя, не больше чем в два пальца. Расти на котором удавалось только колючим тощеньким кустикам, и чахлой травке. Перед тем, как выбраться на оперативный простор довольно обширной каменистой равнины, Конан долго и тщательно осматривался. Однако, как ни странно, ничего подозрительного и никого живого не обнаружил. Вот, значит, как выглядит легендарное урочище Карадаг…

Он направился к небольшой как бы хижине, стоявшей на опушке не более чем в трехстах шагах от кромки тайги.

Всё верно: это оказалась землянка, занимавшая естественную яму в скале, и прикрытая сверху надёжным перекрытием из толстых стволов, ветвей, и лапами хвойных деревьев – сосны и ели. Конан не стал входить внутрь: он и так понял, что это жилище последних лютопсов. Однако судя по десяти деревянным каркасам-рамам, накрытым сверху настилом из досок и шкурами, раньше стражей Святилища было куда больше…

Никого живого в похожей, скорее, на казарму, чем на жильё, конуре, разумеется, не было. Как не имелось в ней и места, где можно было бы спрятаться.

Варвар двинулся дальше – туда, где у подножия отвесного серо-чёрного утёса, стоял Храм Червебога – или Великого Аттаху, как уже три сотни лет никто его не именовал.

Но Храм оказался куда крупнее, чем показалось Конану вначале – путь до него занял почти час. И только подойдя вплотную, киммериец смог по достоинству оценить масштабы монументального сооружения из аккуратно обработанных, и до сих пор блестящих полированными боками, немаленьких каменных блоков. Часть их уже вывалилась наружу из кладки, показывая, что таких слоёв из блоков внутри не меньше трёх. И пусть они уложены без раствора, и держатся только своим собственным весом, прочности конструкции это не снижает.

В высоту здание имело не менее шестидесяти футов, столько же в ширину, и не менее двухсот – в длину. Единственное, что несколько портило вид величественного в прошлом сооружения – отсутствие крыши. Конан заглянул внутрь через уже лишившийся превратившихся в труху дверей, парадный портал, возносивший своё верхнюю перекладину на добрых три его роста. Само перекрытие над перекладиной рамы вызывало у него сильнейшие опасения: просевшие кирпичи держались, похоже, лишь на относительно тонкой деревянной поперечине рамы. Сделанной, впрочем, явно из ливанского кедра – следы гниения ещё не смогли испортить этот благородный материал.

Однако внутри самого Храма царило жуткое запустение.

Всё верно: хоть там и имелись не менее пяти рядов близко стоявших, и высоченных, квадратных в сечении колонн, когда-то очевидно, поддерживавших брёвна стропил и досок перекрытия, ничего они уже не поддерживали. И сейчас вся эта мешанина из полусгнившей трухи, почерневших досок и стволов, покоилась на каменном же полу, навевая тоску и символизируя тщету всего мирского. Дух заброшенности и разрухи царил тут без малейших признаков того, чтоб хоть кто-то пытался с ним бороться: на совсем уж трухлявых обломках даже кое-где пробивались кусты ежевики, папоротник, и другие растения.

Странно. Почему же последние стражи не следили за сохранностью Здания?! Или…

Или это не входило в их служебные обязанности? Или в этом уже не было смысла, потому что…

Похоже, именно поэтому последний страж-пёс так храбро и сказал, что шиш он чего найдёт, и намекнул, что сокровища отсюда давно перенесли.

В более безопасное и укромное место!

И Конану теперь, когда опасаться, вроде, уже некого, осталась ерунда. Найти это место, да и добыть оттуда эти самые сокровища! Всего-то и делов!..

Но… Как же тогда быть с древком чёртового копья для деда Дорвонна? Или…

Или оно, как не представляющее реальной ценности, так и осталось лежать где-то под алтарём?! Ведь как раз об этом, вроде, и доносили Наместнику его таинственные шпионы и агенты. Хм-м…

Конан долго стоял перед входом в портал, освещённый заходившим солнцем. Его тень, словно заменяя его личное присутствие там, внутри, продвигалась всё дальше и дальше внутрь – и вот уже гигантский силуэт киммерийца обозначился на противоположной, дальней, стене святилища.

Конан не спешил, впрочем, входить сам. Он думал. Стоит ли соваться сюда вот так, нагло и напролом, или…

Или вначале попробовать всё же отдохнуть, выспаться, и подумать ещё раз над всеми этими вопросами на свежую голову! И – главное! – проводить разведку при нормальном освещении!

В землянке у лютопсов оказалось вовсе не так плохо, как Конану показалось после первого осмотра. Во-первых, тут не задувал холодный осенний ветер. Вовсю разгулявшийся по плоской равнине плато, когда зашло солнце, да так, что, казалось, сейчас окажутся вырванными с корнем тощенькие кустики растительности. Во-вторых, запас дров позволил снова разжечь костёр в очаге посередине помещения, просто раздув имевшиеся под золой и пеплом угли. Порадовала и огромная прокопченная задняя нога оленя, обнаружившаяся в деревянном ящике с солью на дне. Похоже, помимо основных обязанностей по охране, сбором валежника и добыванием пропитания псы отнюдь не пренебрегали.

Конан отрезал приличный ломоть, понюхал, попробовал. Отлично! Мясо было выдержано в дымке костра именно столько, сколько нужно: оно оставалось вполне нежным, и в то же время не должно было испортиться ни от времени, ни от паразитов.

Сидя на подобии табурета – а проще говоря – на обрубке ствола! – перед очагом, киммериец поглощал аппетитное и питательное блюдо, и спокойно размышлял.

Ну хорошо. Предположим, вот он – поставлен что-то ценное охранять вон в том,  заброшенном сейчас, Храме. И поползновения имеются. Так как сделать так, чтоб можно было легко контролировать проникновение в Храм хитро…опых воришек-расхитителей, и одновременно гарантировать, что сокровища не пострадают? Логичный ответ: перепрятав в такое место, где никто не будет их искать! При этом хорошо бы – ещё и поближе к своей казарме-конуре: чтоб были под боком!

Да, этот вариант кажется вполне естественным. И напрашивается сам собой. Может, именно поэтому он пришёл в головы и псам: что их-то землянку и будут обыскивать в первую очередь! Правда, для этого их всех пришлось бы вначале убить… Но они не могли не принимать во внимание и такой вариант! Что рано или поздно найдётся кто-нибудь. Пусть не такой опытный и могучий, как Конан, а просто – пришедший с большим и хорошо вооружённым отрядом.

Ладно. Утро вечера мудренее. Поэтому обыскать землянку он, само-собой, попробует. Но – только с утра. Дождавшись восхода солнца, и позавтракав. Спасибо лютопсам: провизией он теперь обеспечен по-крайней мере на неделю. Даже если поиски затянутся, охотиться, или собирать ягоды-грибы не придётся.

Выспался киммериец отлично.

Он просто набросал побольше более-менее хорошо сохранившихся шкур на самый длинный лежак, накрылся ими же, да и прохрапел до рассвета, иногда только вставая, чтоб подбросить дров в догорающее пламя очага. Тепло от окружавших его камней в зимние ночи вряд ли согревало достаточно хорошо – уж слишком большая площадь была у землянки. Но для условий осенней ночи этого тепла вполне хватило бы и более чувствительной натуре, а не только могучему сыну северного народа, привыкшему в походах спать и просто на голых камнях, завернувшись в один только плащ…

Позавтракал Конан с аппетитом. И мясом, и теми сухофруктами, остатки которых ещё сохранились каким-то чудом на дне его обширной сумы. Подбросил ещё дров в очаг.

Ну вот: можно бы и приступать… Но что ему мешает?

Что за странное чувство преследовало его с утра, смущая его инстинкты и заставляя сжиматься кулаки, и широко раздуваться ноздри?! Чует ли он какой-то… Запах?

Стараясь не делать лишних или резких движений Конан повернулся спиной ко входному отверстию. Не торопясь достал из колчана одну из стрел. Снял наконечник. Вынул из мешочка на поясе давешний трофей: глушилку. Пристроил на древке вместо боевого наконечника: благо, отверстие и для таких целей в том имелось. Порядок.

Чутьё подсказало, что его враг перешёл от наблюдения к решительным действиям! Резко оттолкнувшись от одной из рам кроватей, варвар отпрыгнул в сторону: стрела его невидимого противника ударилась в каменный пол на том месте, где он только что стоял!

Тут уж Конан развернулся, и ринулся на выход, подхватив лук с ближней к выходу рамы постели!

Однако он правильно всё почуял: враг был только один, и он явно считал себя заведомо слабее киммерийца. Поэтому улепётывал сейчас, даже не оглядываясь, в сторону тайги со всех ног! Маленькая и гротескно волосатая фигурка удалялась стремительно.

Однако напрасно убегавший не делал попыток метаться в стороны, как обычно поступал сам варвар. Поэтому стрела со свинцовым грузом на конце попала точно в центр спины и бросила лёгенькое тело на мох и траву, вызвав вопль боли, и заставив преследуемого пропахать на выпавшей за ночь на почве росе приличную борозду.

Конан двинулся вперёд не торопясь. Заметив, что лежащее ничком тело начало подавать признаки жизни, и его обладатель явно собирается встать, и попытаться снова пуститься бежать, крикнул по шемитски:

– Следующая – с боевым наконечником! Пронзит насквозь!

Похоже, его коварный противник не сразу осознал угрозу, потому что ещё несколько секунд прилагал усилия: собрать волю в кулак, а тело – заставить слушаться. Но могло быть и по-другому. Поэтому Конан выкрикнул те же слова по зингарски. И на языке пиктов. Вот теперь его враг успокоился. И лёг снова наземь. Лицом вниз. Руки поднял кверху – очевидно, пытаясь показать, что в них ничего нет, и Конану он не угрожает.

Поздновато надумал!

Дойдя до поверженного, варвар первым делом подобрал лежащий рядом с тем отличный составной лук. Придирчиво осмотрел, прикинул на руке. А неплохой бой, хоть оружию наверняка не первый десяток лет. Из казарм короля Вездигдета. Только там профессиональные мастера-оружейники не скупятся и на костяные накладки, и на кожаные и стальные стяжки. Плюс, конечно, фирменное клеймо. С этого лука тщательно срезанное.

Рядом же валялась и небольшая сума – точная копия той, что пользовался и сам киммериец, но гораздо меньших размеров.

Значит, скорее всего – тоже вольный охотник. Авантюрист. Наёмник.

Как и сам Конан.

Коллега, то есть.

Конан сердито буркнул, поглядывая на спину одетого в невыделанные шкуры тщедушного вблизи тела:

– Хватит прикидываться. Я отлично понял, что ты и по зингарски, и по стигийски, и на языке пиктов, как наверняка ещё на пяти-шести основных языках, говоришь. Перейдём, значит, на шемитский. Зачем хотел убить меня?

Голос, зазвучавший из всё ещё отвернувшегося от варвара рта, казался нарочито басовитым:

– Хотел бы убить – убил бы. Ещё пока ты спал.

– А вот это – чушь. Зайти в землянку, чтоб перерезать мне горло, так, чтоб не разбудить меня, было невозможно. А в спящего стрелять – бессмысленно. Стрела просто застряла бы в шкурах, которыми я накрылся. И ты можешь не бояться показать лицо. Я женщин стараюсь не убивать. И не насилую их. Разве что сами попросят!

– Ой-ой-ой, скажите пожалуйста – какие мы порядочные! И какого высокого мнения о своей неотразимой особе! Ну-ка, посмотрим при свете… – к нему повернулось замазанное грязью и скрытое под налобной повязкой узенькое личико. Не лишённое, надо признать, определённой привлекательности. На вид его обладательнице было не больше восемнадцати лет. Конан, гордо подбоченившийся на довольно долгое время придирчивого, надо признать, оглядывания его с ног до головы, хмыкнул:

– Ну – как? Довольна результатами осмотра вблизи?

Ещё некоторое время царило молчание. То ли его противница думала, что ответить, то ли пыталась осмыслить ситуацию. Но рот после вздоха всё же разлепила:

– Конечно… Кто же ещё это мог быть. Такой самоуверенный и наглый.

Конан-варвар.

– О! Приятно, что меня узнают в самых экзотических и пустынных уголках Ойкумены. Только вот удивления в голос нужно было подпустить побольше – а то я не поверил, что ты меня не знаешь. А вот тебя я не знаю.

– Я – Лидия. Лидия из Ванахейма. Не скажу, что приятно познакомиться. – Лидия, скривившись, и демонстративно кряхтя и шипя, повернулась на бок, и помассировала явно огромный синяк на спине чуть повыше почек.

– Если вспомнишь, ты выстрелила первой. – Конан, не испытавший от этой демонстрации того, как «бедняжке» больно, никакого смущения или стыда, пожал плечами. В «разборках» за сокровища, раз уж они начались, он не видел смысла кому бы то ни было делать скидки. И уж тем более – извиняться. Лидия, со свойственной женщинам непоследовательностью, отрезала:

– А ты первым начал заменять боевой наконечник – на глушилку!

– А почему, если заметила, сразу не убежала?

– Ну… Смысла не видела. Понимала, что кто бы не уложил несчастных охранников-стражников, в тайге он ориентируется прекрасно. И ноги у тебя длинней. Ты и выносливей. Догнал бы без особых хлопот. Вот и хотела попасть тебе в ногу – чтоб не гонялся!

– Хм-м… Логично. А чего ж – не попала?

– Промазала. Да и ты отпрыгнул.

– Всё верно. Я чую вот здесь, – Конан показал на лоб, – когда в меня чем-нибудь стреляют или бросают. А двигаюсь я быстрее любой стрелы.

– Хвастун.

– Точно. С другой стороны – раз я жив до сих пор, ты не можешь не признать, что имею определённое право. Хвастаться. И гордиться собой, таким умным и сильным.

– Самовлюблённый хвастун. – она наконец села с наигранно жалобным стоном и  вздохом. Узкие бёдра и полное отсутствие того, чему полагалось украшать торс спереди, сказало Конану, что она ещё моложе, чем кажется.

Он усмехнулся:

– Хватит ругаться и ворчать, словно ты – моя жена. Или – тьфу-тьфу! – тёща. Давай руку! – он протянул свою. Девчушка – назвать её женщиной и язык-то не поворачивался! – некоторое время смотрела на его широкую ладонь. Потом всё же руку протянула с поистине царственной грацией:

– А ты не лишён определённых достоинств. Вежлив с дамой. Вот только такого мужа я могла бы вообразить разве что в страшном сне!

– Я от тебя тоже не в восторге. – Конан пожал плечами, – На мой взгляд ты слишком жилистая. И язвительная. Да и грудь… – не без хитринки посмотрев в указанное место, он заметил, что её лицо вспыхнуло: больной, стало быть, вопрос! – Могла бы быть не столь… Безмышцевой! (А ты что подумала?!) Вот и не смогла как следует натянуть тетиву. Но поскольку убивать тебя я не собираюсь – пока, во-всяком случае! – могу предложить тебе завтрак. Правда, состоящий только из копчёного окорока.

Некоторое время его «дама» молчала. Только сердито сопела. Ростом она едва достигала Конану до подмышки, да и весила, как успел оценить киммериец, отрывая крошечное тело от травы, не более сорока пяти килограмм. Но девушка соблаговолила-таки смилостивиться:

– Ладно уж, пусть будет окорок. А то у меня, если честно, за последние пять дней кроме чёртовой земляники и малины, маковой росинки во рту не было!

Глядя, как крепкие белые, хоть и мелковатые, зубы расправляются с добрым куском копчённого окорока, Конан подумал, что хотя бы в этой части его странная противница не соврала – проголодалась она явно капитально. Следовательно, его мысль о том, что в её крохотную суму просто не поместилось достаточно много продуктов, правильна. Значит, вероятней всего, она прибыла сюда не следуя за ним, а вполне самостоятельно. И ждала. Может, когда он «разберётся» с псами-стражами, да расчистит путь к Храму? Но… Откуда тогда знала про его прибытие?.. Вопросов к даме у него накопилось много.

Но он благочинно помалкивал, давая ей насытиться, и даже не глядя на неё, оттачивая на маленьком брусочке лезвие одного из своих кинжалов.

Но вот с завтраком и покончено. Девушка облизнулась:

– Отлично, чтоб мне лопнуть! Небось, досталось от стражей в наследство?

– Угадала. Ну а теперь, раз уж мы решили заключить временное перемирие, – он не мог не заметить, как при этих словах чуть дрогнуло худенькое плечико, и уголок рта девушки дёрнулся. Следовательно, она всё ещё считает его врагом. Ну, или конкурентом, – почему бы тебе не рассказать правду? Я ведь всё давно понял. Ты очень похожа на своего… Кто он тебе – дед?

Девица впервые взглянула на варвара с уважением и явным интересом:

– Бэл тебя раздери! А ты умней, чем кажешься с первого взгляда! Да и наблюдательный… Твоя правда: конечно, ни из какого я не из Ванахейма. И старый Крамер – мой дед. И он часто рассказывал мне разные… легенды. И случаи. Из его бурной молодости. Но про карту от храма Аттаху он никогда не говорил. И узнала я про неё совершенно случайно.

– Ага. Так это ты подслушивала из подвала, когда мы беседовали. И на моё предложение Крамер запретил мне убивать крыс, которые водятся у него в подполе? Я ещё тогда понял, что он догадывается, что это за крысы. И они ему – не чужие.

– Ну… Всё верно. Это была я.

– А кроме тебя там больше никого не было? В подвале?

– Нет. Да я бы и сама не полезла – я ненавижу чёртовых крыс. Просто кушать очень захотелось. А у нас бочка с солониной хранится там, в подполе. Вот я и… Благо, вход в подпол имелся и с улицы.

– А лук где раздобыла?

– Там же, дома. У деда позаимствовала. А что? Ему он больше не нужен, а мне очень даже пригодится. Стрелять я умею неплохо – тренировалась с семи лет!

– Хм. – но Конан решил не комментировать способности своей гостьи к стрельбе, а уж про то, что сам стреляет с четырёх, вообще не упоминать, – А что сказал дед, когда узнал, что ты собираешься двинуть за мной?

– Не знаю. Я же не говорила ему, что последую за тобой!

Конан фыркнул:

– Ну вот. Задала задачку. Теперь я должен думать ещё и о том, чтоб вернуть тебя домой в целости!

Девушка вспылила:

– Ах-ах, скажите пожалуйста, какие мы совестливые! И добропорядочные! Не много ли ты на себя берёшь, наглый варвар?! Я и сама прекрасно о себе позабочусь!

– Не возражаю. – Конан пожал плечами, – Только имей в виду: сокровища – всё равно мои!

– А вот и нет! Уж я-то законы пиратов, наёмников, и кладоискателей знаю! Кто первым нашёл – получает всё!

– Ладно. Меня устраивает и если ты найдёшь их, а я… Просто отберу их у тебя!

– Размечтался! Фу-ты, ну-ты, отбиральщик!

– А как ты сможешь мне воспрепятствовать?

– Ну… Я… – было видно, как она прикусила губу в сомнении, но нашлась быстро, – Я, конечно, слабее! Но я подожду, пока ты уснёшь, и перережу тебе горло! Ночью!

– Интересный вариант. Сейчас посмотрим. – Конан не торопясь лёг перед девушкой на каменный пол, и протянул ей свой остро отточенный кинжал рукоятью вперёд, – Прошу!

Схватила кинжал Лидия весьма порывисто. И замахнулась тоже сердито. Но Конан глядел ей прямо в глаза, и взгляд отводить не собирался. Лидия, поглядывавшая то ему в глаза, то на его могучую шею, всё же довела лезвие до его горла, и даже начала делать такие движения, словно примеривается, как будет пилить… Однако через полминуты упорной игры в кто кого переглядит, кинжал убрала, и чёлку, лезшую всё время ей в глаза, откинула сердитым движением:

– Отвернись!

– С чего бы вдруг?

– Мне… Неудобно. Ты так смотришь…

– Как живой человек?

– Ну… Да!

– В этом-то и проблема с вами, женщинами. Если с детства не приучены к ратному делу и убийству – не можете вот так, лицом к лицу, убить человека. Решимости идти до конца не хватает. И совесть не позволяет.

А убивать нужно – вот именно – живых! Потому что трупы обычно проблем не создают.

– Да знаю я, знаю… – она подбрасывала кинжал на ладони, сердито хмуря брови, – У деда не было сыновей, а его зятя – ну, моего отца! – убили, когда я была ещё грудным младенцем… Так что стрелять и владеть мечом Крамер меня научил, конечно… Но практики на, вот именно – живых врагах, у меня не было!

– Да и хорошо. Потому что не женское это всё-таки дело. Да и грех это – отбирать чужие жизни. Разве что ты при этом защищаешь свою. Или жизни близких.

– Ну вот ещё, поучать он меня будет! Ты мне ещё морали тут почитай: что хорошо, а что – плохо! Сам-то, небось, поубивал сотни людей – слыхала, в том числе и от деда! За тобой недаром держится слава дикаря и варвара, и тянется длиннющий шлейф из трупов, наёмник чёртов! Моралист лицемерный! – а вот в таком состоянии, в гневе и экзальтации, она очень даже запросто могла ткнуть его кинжалом, поэтому киммериец отодвинулся в сторону, и поднялся на ноги, решив, что проверка закончена. Сказал:

– Всё верно. Я – наёмник. И для меня жизнь врага ничего не стоит. Но!

На поле боя!

Что не мешает мне уважать его, и даже выпивать с ним, и сражаться плечом к плечу, если он в данную минуту на моей стороне. Это не цинизм, как ты могла бы подумать, а банальный реализм. Никогда не знаешь, кто может сегодня или завтра оказаться за тебя, а кто – против. Но морали я тебе читать не собираюсь. Хоть ты и стреляла мне в спину.

Лучше ответь, как ты здесь оказалась.

– Выследила тебя! По твоим следам!

– Смотрю, дед тебя и искусству следопыта научил.

– Да. Что есть, то есть. Тут я даже переплюнула его. Глаз – острей!

– Всё верно. Острей. Потому что молодая. Я и сам в детстве видел куда острей. А сейчас перестань считать меня совсем уж идиотом, – Конан отлично понимал, что после его финтов по запутыванию следов с черепашонком за спиной выследить его было абсолютно невозможно, – И нагло врать. Просто ответь: у деда была копия карты?

– Ну… – по закушенной губе и нахмуренным бровям варвар догадался, что в искусстве врать и притворяться его юная конкурентка пока не сильна. Похоже, не имела достаточно практики, – Да, была.

– И ты её…

– Ага. Стыдно сказать. Но я её у деда выкрала. Ну… Я подумала, что немного денег ему, да и моей матери, на старости лет не помешает.

– А сюда, стало быть, добралась пешком.

– Да. Потом ещё неделю пряталась от этих… Которые тут охраняли. И всё гадала: какого же Мардука ты всё не появляешься! Думала уж было, что ты заблудился!

Конан усмехнулся:

– Точно! Я же – глупый варвар. И где уж мне освоить все эти языки, письмена, карты! Да и чутью моему и зрению – куда там до такой ушлой и пронырливой особы!

– Да! – девица вскинулась, – твоему чутью и инстинктам – далеко до моих!

– Ладно. – Конан старался говорить спокойно, хотя смех так и распирал его. – Есть возможность проверить и твой глаз, и твоё чутьё на клады. Сейчас пойдём осматривать руины, – он кивнул головой, – Храма Аттаху. От меня – ни на шаг!

– Чего это ты раскомандовался, обезьяна перекачанная? Думаешь, раз ты старше, и мужчина – значит, можешь распоряжаться?! Тут тебе – не кухня! А я – не твоя жена! Я буду делать, что захочу!

Конан широко ухмыльнулся, сделав приглашающий  жест в сторону выхода из землянки:

– Прошу! Делай. Кинжал только отдай.

На него взглянули. Вначале с недоверием, а затем – и с вызовом. Но комментариев не последовало. Девица фыркнула, словно рассерженная лошадка с норовом, и дёрнула плечиком. После чего порывисто вскочила на ноги, вонзив со всего маху кинжал в раму постели, на которой до этого сидела. Нарочито широким и упругим шагом двинулась на выход. Суму-котомку с барахлишком, как отметил себе Конан, подхватить не забыла.

Сам варвар выйти за Лидией не спешил. Благо, теперь вся землянка, как он и планировал, оказалась в его распоряжении. Однако девушка может оказаться хитрее, чем он думал – и может просто не пойти к руинам. А остаться поблизости, да подглядывать за ним! Конан выждал с десяток минут, после чего вытащив кинжал из доски, и сунув на его законное место в сапоге, выбрался наружу.

Нет, девица действительно решила не мешкать, и осмотреть вначале Храм: её фигурка удалилась настолько, что казалась крошечной точкой уже почти на полпути к Святилищу. Конан подумал, что открытая равнина даёт как преимущества, так имеет и недостатки. Если девушку видно ему, значит, точно так же будет видно и ей его огромную – это нужно признать! – фигуру на фоне почти голого пространства. Где нет ни одного приличного куста или дерева, или хотя бы камня – наверняка не обошлось без стараний тех же псов.

Ладно, пусть себе малышка потешится: поищет в своё удовольствие, поиграется в следопытку. Беспокоило Конана только одно: нужно было предупредить её о возможных ловушках. Но потом он подумал, что маленькой и наглой врунье и гордячке его предупреждения были бы скорее – как красная тряпка для быка. Тем более – раз уж подслушивала, должна знать ровно столько же, сколько знает он.

Ладно, пусть себе идёт. А он тем временем…

Обыск Конан начал методично: с ближайшего ко входу лежака.

Он придирчиво осматривал каждую дощатую раму, переворачивая лежаки, и простукивая каждую доску. Уж слишком необычно толстыми они ему показались!

Инстинкты и чутьё не подвели киммерийца: в шестой раме обнаружился тайник. Расколов мечом одну из досок, чтоб не возиться с расковыриванием хитро сделанной дощатой пробки, Конан обнаружил небольшую полость внутри трёхдюймовой доски. Там очень даже мирно, посверкивая, и маняще переливаясь, лежало с дюжину алмазов и рубинов. Размер, правда, не поражал: Конан видел и владел драгоценностями и покрупнее! Но, как говорится, дарёному коню в зубы не смотрят. Нужно брать и то, что есть.

Однако на всякий случай он простучал и осмотрел и остальные лежаки.

Ну и ничего.

Он спрятал найденные камни в кошелёк на поясе. Осмотрел ещё раз внимательно пол землянки, пробуя мечом. Нет: камень, камень везде. Монолитный и твёрдый.

Конан вышел снова на равнину. Никого!

Странно. По его прикидкам девушка уже давно должна бы наиграться в поиски сокровищ в дыре, где и крысе-то найти нечего, да и вернуться. К обеду.

Вдруг острое чувство опасности кольнуло киммерийца прямо в сердце! Бэл его раздери! Похоже, самоуверенная малышка нашла-таки приключений на …!

Со всей возможной скоростью Конан ломанул к святилищу. Он так торопился, что даже не захватил свой любимый меч! Впрочем, чуяла уже его …адница, что тут делу мечом не поможешь…

До руин Конан домчался за десяток минут – всё верно: ноги – длиннее!

Но забежав внутрь, он понял, что и домчись он за минуту – ничего бы это не исправило, и никому бы он уже не помог…

Вдоль одной из стен виднелась явно расчищенная недавно дорожка: надо же. Его конкурентке не откажешь в находчивости и предусмотрительности: ловушки предвидела. Наверняка и камни пола проверяла, чтоб не нарваться ненароком… Но – плохо проверяла!

Потому что примерно в пяти шагах от дальней торцевой стены, возле того самого алтаря,  который варвар так пристально рассматривал издали, примериваясь, в полу чернело квадратное отверстие – семь на семь футов. Предчувствуя самое плохое, Конан подошёл, следуя по расчищенной тропке.

На дне ямы, насаженное на отточенные медные штыри, полувисело тело девушки. Похоже, смерть наступила мгновенно – один из кольев пронзил затылок, и сейчас в центре лба бедняжки, застывшим взором вперившейся в равнодушное небо, торчал нелепый окровавленный третий глаз…

Сердито выругавшись, киммериец начал спуск вниз, держась за щели и впадины между камнями – для него эти сорок футов глубины не представляли проблемы даже без верёвки… Себя он корил лишь за то, что отпустил наивную гордячку, не напомнив всё-таки о возможных подвохах и ловушках.

Но он напомнил себе: она подслушивала их беседу с Крамером. О ловушках наверняка слышала. И знала – недаром же шла вдоль стены, проверяя и расчищая…

И, вероятней всего, просто утратила бдительность, оказавшись так близко к вожделённой цели, и не встретив серьёзных препятствий. Убаюкало, стало быть, её внимание отсутствие ловушек на окольном пути.

Всё верно. Кто бы ни строил этот Храм, и не сооружал такие ловушки, имел опыт, и хорошо знал натуру и привычки охотников за сокровищами…

Девица явно расслабилась. И посчитала себя – умней киммерийца. Да и деда.

Как выяснилось – зря.

Только уже ничего не исправишь!

Тело несчастной Лидии Конан предал земле возле могилы лютопсов. Могилу выкопал поглубже – чтоб уж точно никакие волки-шакалы не добрались.

В душе он ощущал пустоту и грусть.

Вот она – наивность и отчаянная дерзость молодых! Нет в них терпения и предусмотрительности. Всё бы им ломиться напролом там, где теперь сам Конан, наученный опытом сотен битв и приключений, предпочитает действовать не торопясь. С оглядкой. Десять раз отмерив. А иногда и просто обходя с тыла объект исследований. Или врага.

С другой стороны – значит, недостаточно острым было чутьё у девушки. Или…

Или она просто очень хотела доказать Конану, что тоже – может!..

А оказалось, что – не может. Но удовлетворения от того, что оказался в очередной раз прав, Конан не испытывал. Девушку жаль.

Да и её деда Крамера тоже. Зря, получается, воспитывал. Обучал. Рассказывал…

С другой стороны – если б не рассказывал, вселяя в романтически настроенную юную душу несбыточные мечты и надежды, а ориентировал сразу – на создание семейного, уютного и спокойного, гнёздышка, может, и не возникло у малышки столь дикого для девушки желания – стать кладоискательницей!..

Нет, Конан предпочитал, чтоб женщины были… Женщинами!

Или дарили любовь, без вывертов и недомолвок – так, как положено профессионалкам, занимающимся этим за деньги, или…

Или уж готовили еду, вот именно – на кухне, воспитывали детей, а ночью…

Ну, всё то, что положено делать ночью!

С другой стороны, получается, деду о гибели внучки лучше всё же не говорить. Пусть надеется. Что когда-нибудь его Лидия вернётся домой с огромным богатством, и красивым женихом… Конан разбивать горькой правдой сердце старика не будет.

Если честно, во время обеда кусок в горло Конана не лез.

Но он знал, что должен быть в полной форме и готовности – потому что, похоже, Храм, хоть и покинутый и заброшенный три века назад, ещё не открыл всех своих сюрпризов. И не показал зубов.

Ну, зубами и сюрпризами – смертельными сюрпризами! – Конана не удивить. Да и не мог попросту знать обо всех старый Крамер.

Другое дело, что они редко повторялись – …рен привыкнешь! И приспособишься.

В Храм Конан вошёл с мечом в руке.

Он двинулся от входа напрямик. Путь Лидии он повторять не хотел – пусть это и в какой-то мере суеверие, но уж больно нехорошим оказался конец этого пути.

Киммериец терпеливо простукивал каждую плиту, на которую собирался наступить. Не прошёл он и десяти шагов, как одна из таких каменных плит размером полтора на полтора шага отозвалась звонкой пустотой. Конан мысленно ухмыльнулся: началось!

Отступив по уже проверенным плитам назад, к выходу, он подхватил один из принесённых с собой обрубков бревен, служивших псам табуретками. Вернулся к подозрительной плите. Примерился. И с двух шагов бросил кусок дерева в полцентнера весом на центр плиты.

В ту же секунду та откинулась вниз на искусно замаскированных петлях, и если б кто-то находился на ней, никаких шансов на то, чтоб не ждущему такой подлости наивному лоху, двигавшемуся прямо к алтарю, не грохнуться в гигантскую дыру, не осталось бы. Конан, с теми же предосторожностями подобравшись ближе, заглянул.

Всё верно: вон оно, дно: тоже на глубине сорока футов, и тоже – с острозаточенными медными остриями. С таких даже если бы удалось стащить пострадавшего, тот всё равно через пару дней погиб бы от заражения крови. В загустевшем чёрном смолообразном веществе, которым были смазаны острия кольев этой, второй ямы, варвар без труда узнал зелье Троттира, знаменитого чёрного мага: самый страшный из известных Конану отравляющих и вызывающих воспаление, нагноение, и смерть, составов…

Сплюнув через левое плечо, киммериец двинулся дальше. Нужно удвоить бдительность: вряд ли коварные жрецы, или строители Храма будут столь любезны, чтоб подбросить ему и в следующий раз уже привычную ловушку. И точно.

Не прошёл он и пяти шагов, как что-то заскрежетало за ближайшей боковой колонной, и Конану пришлось броситься со всего маху лицом вниз, чтоб избежать вылетевших из крошечных дырочек в двух противолежащих колоннах отравленных духовых стрелок. Подобрав ближайшую, вонзившуюся в одну из провалившихся на пол балок перекрытия, Конан хмыкнул: всё верно. Кончики вот этих смазаны уж точно ядом: янтарная жидкость тоже загустела и потемнела от времени. Но проверять, сохранились ли её свойства, он ни в коем случае не собирается!

Дальше Конану попалась ещё одна яма, но не со штырями, а с тонкими нитями – наверное, проволока, рассекшая бы упавшее на неё тело на десятки окровавленных кусков… А ещё имелась плита с выскакивающими снизу остриями – на неё варвар просто не стал наступать, и стучать мечом, поняв по десяткам крошечных дырочек, что может ждать его, да и любого невнимательного.

Острой секиры, выскочившей из другой боковой колонны, тоже удалось избежать легко: её механизм предательски заскрипел! Похоже, никто не чистил и не смазывал его.

Но вот варвар и подобрался вплотную к алтарю.

Перед ним Конан даже на какое-то время остановился. Присел на кусок ещё одной упавшей поблизости балки. Вон она: яма, оборвавшая жизнь несчастной малышки Лидии. Если рассудить логично, с другой стороны алтаря тоже должна иметься какая-нибудь ловушка. Нужно бы проверить, чтоб убедиться. Он встал, и прямо откуда стоял, швырнул на намеченное место кусок полусгнившей балки.

Сработало. Плита откинулась на петлях вниз, и из-под неё вырвалось облако какого-то жёлтого тумана.

Киммериец зажал нос и рот обеими руками, и стремглав кинулся по своим следам назад! Он отлично понимал, что так просто не отделается, если вдохнёт, или допустит, чтоб на его тело попала хоть крошечная капля этого тумана!

Стоя на пороге Храма, и наблюдая, как оседают на пол, и рассеиваются в воздухе обрывки желтоватой мглы, Конан думал, какой он умный, что не стал спешить, а пошёл сюда днём. Солнечным и ясным. Отлично освещавшим все закоулки через верхнюю часть Святилища, сейчас лишённого крыши. Конечно, в темноте сумерек, или  при наличии крыши, пробирайся он по Храму с чадящим факелом, да ещё уставший, никаких шансов на то, что заметил бы предательски тонкий туман, не было. Так что погиб бы он, как говорится, не за грош.

Так что спасибо инстинктам. И – огромному опыту. И неумолимой равнодушной природе, разрушившей крышу…

Через полчаса, когда малейшие следы дымки рассеялись, киммериец вернулся к алтарю, остановившись на том же месте – в пяти шагах от широкой ступени, ведущей к нему. Туман своё дело сделал: в камнях пола и валявшихся на полу и без того полусгнивших балках и досках имелись огромные изъязвления, дыры и потёки: словно кто-то полил поверхности жгучей кислотой!

Варвар почесал затылок: Бэл их раздери! Прекратилось ли уже действие страшной субстанции?! Потому что не хотелось бы лишиться подмёток последних сапог! Они у него и так… Достаточно… э-э… изношены! Может ведь разъесть и подошвы! Впрочем, почесав в голове как следует, и простимулировав таким образом свои способности к мышлению, Конан нашёл выход. Вернулся снова к выходному порталу, вышел наружу, и набил свою суму до верху песком и глиной, что намёл упрямый ветер возле передней стены Святилища.

Рассыпать тонким слоем всю эту землю на повреждённых камнях пола удалось легко. Но пришлось принести ещё две сумы – чтоб и слой был потолще, и тропинка получилась пошире. Конан сердился: получается, чёртов кусок дерева для деда Улюкена обходится ему куда дороже, и хлопот доставляет больше, чем собственно сами сокровища!

Но вот дорожка и проложена.

Сам алтарь ни богатством убранства, ни оригинальностью конструкции не поражал: просто толстая каменная (Похоже, всё же – мраморная!) плита пять на пять футов, возвышающаяся над невысоким помостом на три фута благодаря четырём каменным же ножкам с фут толщиной, торчащим по четырём углам. Можно, вроде, подходить, и забирать: вон, под алтарём видно что-то вроде полусгнившего дощатого ящика, и там лежат позеленевшие медные старые лампы, ритуальные кинжалы с проржавевшими до рукояти волнистыми лезвиями, какие-то кубки, лампадки, огрызки свечей… И круглый кусок дерева – как раз длиной фута в три, и диаметром с древко копья. Почерневший от времени.

То ли это, что нужно Конану?

Выругавшись на всякий случай про себя для облегчения души, и помолившись Крому, Конан подошёл-таки к алтарю. Осмотрелся. Нет, всё тихо и спокойно. Он присел. Правда, в руки брать искомое не торопился.

Да, похоже на описанное древко. И никаких вариантов: деревянный кусок круглой палки тут такой – один. И, вроде, ни к каким тонким нитям он не прикреплён.

Но что же тогда мешает Конану просто взять его, и уйти?!..

Инстинкты? Чутьё?..

Покачав лохматой головой, и сжав челюсти, Конан огляделся. Выбрал подходящее орудие. Сунул в ящик длинный кусок полусгнившей доски от крыши, попытавшись поддеть им древко копья, и вытолкнуть то из ящика. В первую секунду ему показалось, что это удастся.

Однако почти мгновенно его старания прервал огромный острый плоский нож, выскочивший откуда-то снизу, из-под алтаря, ударившийся в верхнюю плиту, и перерубивший чёртову палку так легко и чисто, словно это был тоненький стебелёк одуванчика! Нож мгновенно спрятался обратно, в тонкую щель, проходившую по периметру под всем алтарём, но Конан к своему удивлению обнаружил, что сделан тот не из меди, или доброй стали, а… Словно из стекла! Поскольку через него было отлично видно и содержимое ящика, и торцевую стену Храма!

С таким подвохом варвару ещё не приходилось иметь дела. Поэтому некоторое время он просто думал. Молча. Не призывая, как обычно, многочисленные и разнообразные проклятья на хитро…опые головы тех, кто придумал эту коварную ловушку. Однако надумал киммериец быстро. И сунул в щель уже толстенную балку.

Которая однако оказалась рассечена столь же легко, как и полусгнившая палочка.

Варвар сплюнул. Но вернулся снова ко входу, и притащил оттуда большой камень, вывалившийся из передней стенки здания. Он злорадно пыхтел, подкатывая его к щели: попробуй-ка перерубить это, чёртова …реновина!

…реновина с камнем не справилась.

Рассыпавшись с печальным звоном на тысячи крохотных осколочков, она упала на пол искристым дождём! Однако насладиться удовлетворением Конану не удалось.

Позади алтаря, как он видел сквозь дыру под ним, в полу открылась ещё одна каменная плита-крышка. Размером она, пожалуй, вдвое превосходила все те, которые встречались ему до этого. Уродливая клыкастая и шипастая морда с длинными усами, показавшаяся оттуда, приветливостью выражения отнюдь не блистала.

Впрочем, Конан и сам радостью и почтением не проникся:

– Мардук тебя раздери! Уж не ты ли – Аттаху собственной персоной?

Тварь, походившая, правда, не на червя, как тому было бы положено, а на змею, просто гигантскую, ответила, хотя он этого и не ждал. Причём – тоже по зингарски:

– Нет. Я его слуга, змей Шшуфинэс.

– Э-э… Послушай, Шшуфинэс. – Конан подумал, что раз уж чёртова тварь понимает, и даже разговаривает с ним, может, удастся разойтись миром, – Не знаю, что ты собираешься делать со мной, но я на твои владения, Святилище Аттаху, и всё такое прочее, не посягаю. Мне всего лишь нужен вон тот старый кусок дерева, что хранится под алтарём!

– А мне неважно, смертный, для чего ты здесь. Но раз уж ты, непосвящённый, и не имеющий на это права – внутри охраняемого мной Святилища, и разбил Священную бритву Расхаса, разбудив меня, то будешь убит!

– Уж не тобой ли? – Конан не скрывал презрения в голосе. Метровое в диаметре длинное тело, всё ещё неторопливо поднимавшееся вертикально кверху из казавшегося бездонным колодца за алтарём его не испугало. Убивали и потолще! И подлиннее. Так что эффектное нарочито неторопливое появление, рассчитанное, вероятно, на трусов и слабаков, пропало даром.

– Мной. – чудище в комментарии вдаваться не стало, но кивнуло, моргнув.

– А это мы ещё посмотрим! – в соответствии с традициями, раз уж ему высказали конкретную угрозу, Конан не стал ничего больше ждать. Одним огромным прыжком он вскочил на столешницу-алтарь, и следующим прыжком взвился в воздух, рубанув что было сил с налету по шее, уже поднявшейся на добрых двенадцать футов над полом.

Толку от этого, к сожалению, не оказалось.

Меч, жалобно звенькнув, попросту отскочил от ромбовидных чешуек, которыми была покрыта с головы до хвоста мерзкая змеюка, и Конан только огромным напряжением сил удержал рукоятку в ладони. Приземлившись по другую сторону колодца, откуда, как ни в чём не бывало, продолжала струиться тварь, он мгновенно отскочил подальше. И вовремя! Поскольку Шшуфинэс тоже не ждал особого приглашения, и тут же метнул сверху свою мерзкую пасть на то место, куда только что приземлялся киммериец. Треск от удара челюстей по каменным плитам буквально ударил по ушам, но Конан опять не стал ничего больше ждать, а рубанул ещё раз – уже по опустившейся к земле голове, метясь в глазницы.

К сожалению, с тем же результатом.

Змей, снова вскинув голову повыше, хитро прищурился:

– А ты шустрый. И коварный. Тебя приятно будет прикончить.

– Полегче на поворотах, скотина бронированная! Ещё неизвестно, кто кого прикончит! – Конан боковым зрением проверил, где находится ближайшая яма-ловушка, и вдруг… Со всех ног кинулся прочь от монстра – по тропинке, проложенной ещё несчастной Лидией!

Тварь, такой подлости явно не ожидавшая, на доли секунды словно растерялась. Но затем, громыхая по камням пола бронированными чешуйками, и сметая остатки брёвен и досок на пути, ринулась за ним, уже не пытаясь нарочито замедлять свои движения.

Чешуйки скребли о пол с таким металлическим звуком, словно и правда состояли из броневой стали, и по полу кто-то огромный и свирепый протаскивает гигантскую кольчугу, или связку цепей! Конан на бегу похвалил себя: а хорошо, что он выманил монстра из его подземного укрытия. На ярком солнце тому наверняка не столь хорошо будет видно противника, как в привычном полумраке!

Добежав до портала, варвар оглянулся.

Змей никуда, вроде, не торопился, но его движения были обманчиво неторопливы: на самом деле он отстал от человека, бежавшего во всю силу своих могучих длинных ног, всего на десяток шагов! Зато Конан смог по достоинству оценить реальные размеры чудища: туловище тянулось и тянулось, извиваясь, и повторяя его маршрут, на добрых двести футов! Или даже больше – часть длины скрадывали изгибы, с помощью которых монстр придавал своему телу движение.

Плохо дело. Туловище Шшуфинэса действительно оказалось всё покрыто мощной чешуёй. Следовательно, попытки перерубить его окажутся обречены на провал – это вам не морской Страж, который должен плавать в воде. А тут, на земле, можно позволить себе и такие бронебойные наросты на коже – тяжёлые, зато чертовски прочные! Впрочем, вряд ли служитель Ффаскара делился опытом со служителем Аттаху, или наоборот… Но в Конановском случае толку от этой мысли – ноль!

Киммериец дождался, пока страшная рожа появится из портала двери, выбравшись наружу, и снова приподнявшись над землёй. Мерзкая ухмылка исказила пасть змея:

– Ну что, человечишка? Понял, что попа…

Именно на этом слове Конан рубанул что было сил по остаткам косяка. Балки рамы из ливанского кедра вывалились из проёма.

С грохотом сотни лавин верхняя часть портала обрушила свои камни на туловище змея. Однако никакого видимого эффекта это не дало: лёгким напряжением мышц тот чуть приподнял обрушившийся на него камнепад, и продолжил, хоть и не столь быстро, выползание.

Бэл его раздери! Если эта тварь выберется на оперативный простор, от неё будет не сбежать! Не говоря уж о том, что не перерубить!

Конан подскочил снова почти вплотную к уродливой морде, заорав:

– Я сожгу тебя!

В глазах твари промелькнуло вроде как удивление. Огромная пасть раскрылась:

– Откуда ты тут возьмёшь…

Договорить монстру Конан снова не дал – рубанул что было силы, и оба огромных клыка-зуба отлетели на десятки футов прочь, срубленные, словно деревца, острой сталью, почти под корень! Оказалась правильной, значит, мысль Конана о том, что изнутри чудище не может тоже быть столь же бронированным и неприступным! Значит…

С оглушительным киммерийским кличем он ринулся ко вновь открывшейся невольно в диком рёве пасти, и влетел туда головой вперёд!

Ядовитых клыков он теперь не опасался, и ринулся прямо дальше – в почти метровую, как он уже пару раз увидел, глотку чудища!

Голова монстра вдруг вскинулась к небесам, сделав задачу Конана гораздо легче: теперь, даже не помогая себе кинжалом, зажатым в левой руке, он словно по скользкому ледяному катку летел прямо в недра мерзкого нутра змея! Однако внезапно глотка сузилась, и Конан понял, что началось главное место чудовища: его поганые внутренности, положенные любому живому, а не магическому, существу: сердце, лёгкие, печень… И всё остальное!

С новым кличем, перешедшим в рёв, и остервенением отчаяния киммериец принялся в полной темноте прорубаться сквозь какие-то отвратительно скользкие и податливые внутренности, уже не ощущая, как монстр мечется и лупит телом по земле: похоже, завал из камней смог хоть как-то ограничить свободу движений твари, и облегчил задачу варвара! Мгновенно омерзительно вонючие и скользкие потоки, вылетавшие фонтанами из разрубленных Конаном петлей то ли кишок, то ли – лёгких, и других частей мерзкой утробы, мгновенно покрыли киммерийца с ног до головы! Но опасался он только одного: не выпустить бы ставшую скользкой рукоять меча из пальцев!

Туловище под ним и вокруг него внезапно заходило ходуном: настоящее землетрясение! Похоже, до монстра наконец дошла опасность нахождения человека с мечом – внутри его тела! (Собственно, такое до любого дошло бы!) Особенно, если такой противник вот-вот доберётся до сердца!..

Толчки и рывки становились всё сильней. Варвар подумал, что если б не эти самые, мягкие и податливые, внутренности змея, расплющило бы его о твёрдую кожу со стальной чешуёй… Или размазало по ней. Но продолжал отталкиваться кинжалом и мечом от утробы, упорно продвигаясь вперёд.

Но вот наконец он и пробрался к главной цели своей атаки: где-то там, впереди, мерно бухало и отдавалось могучими ударами во всей окружавшей его плоти, чудовищное сердце монстра! Конан не стал ждать, пока воочию увидит его: это всё равно было невозможно в душной кромешной тьме, царившей вокруг! Доверяя своему чутью и слуху, он направил могучий удар туда – прямо перед собой!

Словно на него низвергнулся могучий водопад: поток густой и липкой горячей крови  захлестнул его с ног до головы!

Оглушительный предсмертный рёв агонизирующего Шшуфинэса больно ударил по ушам даже здесь – в утробе монстра. Варвар понимал, что если б стоял сейчас снаружи твари – точно бы лишился слуха!.. Его бросало и кидало – так не болтало даже «Вестрел» в штормовом море… Наконец рывки и толчки стали слабее.

Стих и рёв, и прекратились окончательно судороги могучих конвульсий. Верхняя часть туловища монстра стала проседать, грозя прижать Конана к дну, если можно его так назвать, утробы Шшуфинэса. Варвар, отплёвываясь, и протирая залитые густой и липкой кровью глаза, понял, что если не хочет остаться навсегда погребённым в теле своего грозного врага, самое время выбираться. Пока трупное окоченение не превратило бронированную утробу, и челюсти монстра в смертельный капкан, разрубить или разжать который окажутся не в силах даже его могучие мускулы…

Разворот в теле поверженного змея, и упорное продвижение к его пасти приятным воспоминанием назвать было ну никак нельзя. Ноги скользили в потоках крови и петлях кишок, жарко и душно было, как в печи, тьма стояла кромешная. Да и передвижение на четвереньках, а затем и ползком, к любимым занятиям киммерийца не относились. Выбравшись наружу через с трудом приподнятую спиной верхнюю челюсть, киммериец не мог не выругаться всласть. Осмотр собственного тела, впрочем, порадовал: кровь на нём имелась только – противника. Определить это было нетрудно, поскольку она оказалась тёмно-бардового цвета.

Но Конан всё равно долго отряхивал и оглаживал себя: отвратительная жёлтая слизь и кровь чудища действительно покрывали его с ног до головы, вызывая даже у него, закалённого омерзительнейшими зрелищами выпущенных кишок, и расколотых черепов самых разнообразных монстров, тошноту и брезгливость. Да уж, в таком виде к его Величеству Наместнику Ксулибии, деду Дорвонну, не пойдёшь. Нужно помыться.

Однако где помыться здесь, в голой степи, и даже вон там – в дремучей тайге?

А впрочем – верно, есть тут, в чаще, примерно в миле от опушки, небольшой ручеёк. По нему он и подходил сюда, пытаясь, как обычно, запутать следы.

Мылся Конан долго и тщательно. В ручей пришлось сесть, а затем и лечь. Ощущать, как восхитительно свежие прохладные струи смывают остатки мерзкой слизи и сгустки уже запекшейся крови змея, было восхитительно приятно – Конан подумал, что с этим, таким новым, ощущением, не сравнится даже удовольствие от выдержанного вина!

Голову Конан мыл особенно тщательно, понимая, что именно ей досталось больше всех, когда он ломился внутрь монстра. Его густые волосы упорно не желали отмываться, и пришлось использовать песок, выстилавший дно ручейка. Штаны пришлось тоже постирать. Что же до сапог… Они текли и раньше. Но теперь внутри хотя бы хлюпала не кровь и мерзкая жёлтая слизь. А только вода.

Сидя обнажённым на крыше землянки псов, приглядывая за Храмом, и ожидая, когда вечернее солнышко хоть чуть-чуть просушит развешенную по веткам крыши одежду, Конан вздыхал.

Не получится про свой самый «крутой» подвиг никому рассказать. Чем тут хвастаться? Тем, что пришлось, словно золотарю, или мяснику, возиться в нечистотах и потрохах мерзкой твари?!

С другой стороны, если б не его инстинкты, заставившие пойти на этот, казавшийся смертельно рискованным, омерзительным и ужасным, шаг – чёрта с два бы он сейчас сидел здесь! Не-ет, он мирно переваривался бы в этой самой утробе, оказавшейся вполне обычной. Как у всех прочих существ из плоти и крови…

А принял он это решение, вот именно – инстинктивно, не думая. Потому что в таких моментах лучше всего доверять не мозгу и рассудку, а – вот именно – инстинкту и чутью! Это именно подсознание сказало ему, что снаружи бронированную тварь никак не проймёшь. А никаких других ловушек и подготовленных «сюрпризов» для чудища таких размеров Конан, конечно, не приготовил. Да и как бы он их приготовил – кто же мог знать, какой монстр ожидает в Храме, триста лет как заброшенном?!.. Казалось, что никто так долго прожить не может… Разве что – проспать?

А, ну да. Змей так и сказал, что он его разбудил. Чёртов Шшуфинэс, чего ему не спалось и дальше?! Вот ведь настырная и добросовестная скотина попалась! Неграл ему в печень!..

Впрочем, нет: меч ему в печень! И в сердце. Так надёжней.

Конан покачал лохматой и почти уже высохшей головой. Надеялся он только на то, что этот сюрприз оказался последним!

К Храму он подходил в очередной раз уже в сумерках. С собой, правда, нёс факел. Перед обрушившимся порталом, из которого так и торчала наружу передняя треть сплющившегося сейчас туловища Шшуфинэса, Конан факел зажёг. Он не хотел оставлять завоёванный с таким трудом и риском обломок древка на ночь – в ящике под алтарём. Мало ли! А вдруг теперь, когда у алтаря нет защиты, какой-нибудь шустрый пройдоха захочет прибрать древко к рукам, пока киммериец будет почивать на заслуженном отдыхе?!

Через завал обломков камней Конан перелез легко – прямо поверху. До алтаря добрался тоже без проблем – теперь каждый шаг в Святилище был ему отлично знаком.

Но обрубок древка варвар всё равно вытаскивал из ящика с помощью ещё одного куска полусгнившей доски: мало ли!..

Однако всё прошло спокойно, и вот вожделённый кусок палки наконец в его руке!

Ну и ничего особенного: он уже давно рассмотрел его, и примерно представлял, чего ожидать. Длина – как раз с его ногу. Действительно, чуть больше трёх футов. Толщина… Как у самого обычного древка копья. Довольно тяжёлое – не иначе, как из какого-нибудь благородного и долговечного дерева. Например, Священной Заморианской акации. Которая, как известно, живёт две тысячи лет, а не гниёт – вообще никогда. А пыль и грязь, осевшие на древке за три столетия, можно и смыть. Тёплой водичкой.

Но это – уже проблема старого Дорвонна!

Ночевал Конан в землянке псов.

Погрелся, и просушил у костра очага всё ещё влажноватую одежду. Поужинал очередным куском оленьей ноги. Повертел в руках древко. Поперебирал в свете костерка добытые рубины и алмазы. Со вздохом вернул драгоценности в напоясной мешочек-кошелёк – к глушилке, огниву, запасной тетиве, и прочим чрезвычайно необходимым мелочам. Но вот кусок палки туда не спрячешь. А в суму он не лезет – слишком длинён. Как же его нести, чтоб не мешал, и оставлял руки свободными?

Выход Конан нашёл простой: упаковал древко в одеяло Лидии, и перевязал верёвками из её же сумы: теперь эту штуку можно нести за спиной, как когда-то он носил меч.

Доставшуюся ему в «наследство» суму девушки, со всем его немудреным содержимым, он изучал тщательно и методично.

Вот запасные тетивы – целых три! Пригодятся. Вот бронзовые и стальные наконечники стрел. Десять штук. Тоже пригодятся. А вот запасные штаны и мягкие сапоги придётся просто оставить в суме: размер не тот… Кремень и кресало у Конана были свои, но остатки трута он тоже забрал. Как и пару ножей и свиток пергамента.

Свиток, разумеется, оказался картой. Конан внимательно сравнил со своей – той, что продал ему Крамер. Надо же: кто-то заморочился, и копия карты явно была сделана куда тщательней оригинала, и нарисована не больше трёх лет назад: чернила казались совсем свежими… Не иначе, Лидия  давно планировала поход. Ждала только, пока подрастёт. Ну, и удобного случая.

Получается, когда Конан пришёл к старому Крамеру, сам и спровоцировал побег девушки от матери и деда… Ну как же! Конкурент! На то, что она уже явно считала своим… Глупая наивная малышка. Жаль её.

Впрочем, с таким характером и складом ума вряд ли из неё получилась бы порядочная домохозяйка. А с таким хлипким телосложением и совестливостью – циничная и беспринципная искательница приключений и авантюристка. Кинув карту Лидии в огонь, Конан без сожаления следил, как съёживается и горит свежий пергамент. Он предпочитал не копии, а оригиналы. Может, поэтому и оставался живым до сих пор.

Пододвинув к угасающему огню один из топчанов-кроватей, Конан вновь завернулся в остатки одеял и шкур. Засыпая, он смотрел на крохотные оранжевые и голубые язычки, думая о том, как там поживает Улюкен…

Проснулся Конан от ощущения опасности.

Снаружи землянки явно что-то происходило! Хотя там, на равнине и слышны были не звуки, а, скорее, намёки на звуки, Конан не стал ждать. Не мешкая, он в полной темноте, поскольку даже угли прогорели до золы, сгрёб на ощупь в одну руку поставленную под лежаком суму, в другую руку – одеяло с древком, и метнулся в дальний угол жилища. Там он закинул древко и суму за спину, а в руки схватил меч и кинжал.

Вовремя!

Потому что через вход полезли нескончаемой шуршащей, постукивающей, и побрякивающей, лавиной, старые знакомцы: крабы! Зрение киммерийца позволяло легко узнать их, поскольку на мокрых панцирях и клешнях отблескивали лучики луны, прекрасно обрисовывая его старых врагов, даже если б он ещё до этого не догадался кто это, по характерным производимым ими звукам!

Особого смысла прорубаться сквозь чёрную массу тел Конан не видел: запасной выход он, как обычно, подготовил! Поэтому вернул меч и кинжал на место, ухватился за свисавшую с одной из балок потолка верёвку, да и подтянулся кверху. Там быстро откинул одну из досок перекрытия, ветки, и выбрался наружу через образовавшееся в кровле отверстие.

Ого!

Похоже, дед Улюкена сильно его уважает! В ярком свете полной луны со всех сторон к землянке подступали буквально полчища крабов! К счастью, пока двигались они не сплошной массой, а разрозненно – поодиночке.

Поэтому варвар, даже не вступая в схватку, стремительной молнией просто пробежал сквозь не успевшие сомкнуться ряды, и ринулся в гущу леса, про себя посмеиваясь: попробуйте догоните, ублюдки заторможенные! На суше вы не больно-то побегаете!..

До рассвета, судя по-всему, оставалось не больше двух часов, поэтому Конан решил, что выспался он вполне нормально, и может целый день двигаться. Разумеется, с остановками на завтрак, обед и ужин. Остатки мяса оленьей ноги, предусмотрительно заранее срезанные с кости, и уложенные в суму, позволяли не терять время на добывание пропитания. Костра Конан, чтоб тоже не терять времени, и не выдавать своего местоположения, не разводил. И к вечеру выбрался к одному из небольших отрогов западного Алотоо.

Здесь его, разумеется, могут найти. Если догадаются, что он не стал возвращаться по той дороге, которой пришёл к Святилищу Аттаху, а сделал большой крюк, – то есть, если враг сможет снова воспользуются сведениями от своих шпионов.

Да, Конан теперь отлично знал, кто это: видел в небе над степью неуместных в глубинах континентов буревестников-альбатросов. Хоть те и парили на невероятной высоте, определить по характерным силуэтам, что это именно они, для варвара с его великолепным зрением проблемы не представляло. Как и для них – увидеть, что он проник в Храм, и убил самое страшное чудище, о котором старый пройдоха Дорвонн наверняка знал, но предупредить не позаботился, и быстро донести эту весть до нужных ушей… С другой стороны то, что они парят так высоко, позволяет легко прятаться от них, просто оставаясь под сенью деревьев.

Костёр Конан развёл под вывороченным бурей корневищем могучего лесного исполина – кедра. Он со всех сторон обложил яму в земле ветвями лиственных и лапами хвойных деревьев, для сохранения и тепла, и скрытности. Это делало ночёвку там же, в яме, на подстилке из листьев и мха, вполне комфортной. А главное – он был уверен, что так ни с воздуха, ни с земли никто огня его костра не заметит.

Как ни странно, именно так и произошло. И ночь варвар провёл спокойно.

Утром он двинулся уже куда положено – к океану. И добрался до побережья на пятый день пути.

На деда Улюкена, хитро…опого и коварного Дорвонна, он не сердился.

А что: очень даже логичное решение: Наместник клялся только не мешать Конану добыть древко копья. Про то, что он обязуется не пытаться затем отобрать уже добытое, речи не шло! И если удалось бы отобрать древко у варвара, и не позволить таким образом тому выполнить условия Договора, то не надо будет и самому соблюдать эти самые условия! И можно будет, возникни такое желание, или потребность – и разыскать, и прикончить незаконнорожденного внука…

Конан не обижался и не удивлялся – нормальное положение дел для…

Политика и правителя.

Соблюдать букву Договора. Но делать вид, что не замечаешь его смысла.

Да и ладно. Главное, что он что-то в этом роде и предвидел. И соответствующим образом подготовился. Интересно только, видели ли шпионы Наместника, каким именно образом он разделался с несчастным Шшуфинэсом.

Конану было немного стыдно за способ…

Древко копья Конан отмывал прямо в набегающих волнах прибоя.

Не забыл и сам зайти в волны по колено, а затем – и полностью. Заодно помывшись и сам: уж его-то запах всем обитателям океана наверняка знаком! Яркое полуденное солнышко позволяло легко осматривать окружавшую его пустынную местность с традиционным пологим пляжем: тот тянулся и тянулся, насколько хватало глаз, хотя от места упокоения несчастной Нэйлы Конан отдалился миль на пять.

Процессия с огромной раковиной заявилась к нему через два часа, когда и тело и одежда просохли – похоже, Наместник ждал выхода варвара к его владениям в другом месте. Том самом.

– Приветствую тебя, Конан-киммериец.

– Привет и тебе, Наместник Дорвонн.

– Я так понимаю, ты пришёл выполнить свою часть Договора?

– Да. – Конан не стал распространяться насчёт того, что надеется, что и Наместник теперь обязан соблюдать свою. Знал, что в этом нет смысла. Дед Улюкена и сам всё прекрасно понимает.

– Хорошо. Прошу тебя: передай моему слуге древко.

Конан вложил в клешню подбежавшего крабика освобождённое от одеяла и верёвок и отмытое древко. Тот поспешил усеменить к раковине и с поклоном передать то наверх. Клешня самого Наместника ни силой, ни размером не поражала. И казалась какой-то блёклой. Тем не менее, передвинуть переданное поближе к глазам она смогла.

Старый Дорвонн долго рассматривал древко, поворачивая то так, то сяк. Наконец, аморфная субстанция в раковине подытожила результаты рассматривания:

– Всё верно. Это оно. Благодарю тебя, Конан. Ты честно исполнил свою часть Договора. И я приношу извинения за мои попытки уклониться от исполнения своих обязательств. Как и благодарю тебя за то, что никого из моих слуг ты на этот раз не убил.

А мог бы.

– Конечно, мог бы. Потому как сильно рассердился!

– Да, ты имел на это право. Но… Ты ведь сразу, ещё тут, на берегу, догадался, что я постараюсь…

– Да. Если в Договоре не оговорено конкретно то, или иное, трудно ждать его пунктуального и точного выполнения.

– Вижу, профессиональный политик… Или правитель – из тебя выйдет отличный! И готов даже помочь тебе в этом. Если…

– Если я откажу в моей защите твоему внуку?

– Да.

– Нет, уважаемый Дорвонн. Я не откажу. Внук твой мне понравился. И с получением собственного престола я как-нибудь и сам справлюсь. Да и слово Конана – это слово Конана!

– Я должен в очередной раз высказать своё уважение тебе, Конан-киммериец. Собственно, это была лишь небольшая проверка. Поскольку я тоже никогда не отступаю от раз данного слова!

Так вот: подтверждаю, что ни я, ни кто-либо из моих слуг или приближённых никогда не будет пытаться нанести вред, или убить моего… незаконнорожденного внука Улюкена!

Показалось ли Конану, или при упоминании имени внука в голосе Наместника всё-таки прорезалась некая гордость и теплота?! Если так, то Улюкен – в полном порядке!

Расставались высокие договорившиеся стороны в полном взаимопонимании, и с уверениями в почтении и уважении. И с пожеланиями всяческих благ.

До озера Бирсакельмес Конан добрался за пять дней. Поскольку слово – словом, а и кое-какие меры предосторожности не помешают. Ему совсем не нужно было, чтоб его выследили по следам, или увидали сверху.

По поверхности воды, крошечными барашками набегавшей на пологий берег под ветвями могучей плакучей ивы Конан хлопал не без волнения.

Жив ли ещё его «питомец»? Помнит ли его?

Но Улюкен появился буквально через пять минут, подняв спиной здоровенный бурунище, и в том, что он киммерийца узнал, сомнения не было:

– Конан! Здравствуй! До чего же я рад тебя видеть!

– И я рад, Улюкен! Ну-ка, выберись на берег! Хочу посмотреть, как ты тут вырос.

И точно. Сын Нэйлы действительно и подрос – теперь в нём было не меньше трёх футов в длину! – и окреп: панцирь потемнел до густо-зелёного цвета, и вероятно отлично маскировал черепашонка в водах горного озера. Конан не удержался: погладил и похлопал по гладкой мокрой поверхности:

– Молодец! Отлично выглядишь!

– Спасибо! Ты тоже!

– Ещё бы! Хоть мне пришлось и солоно, фактически, как ни странно, за время всего этого приключения я не получил ни царапины!

– Какого такого приключения?! – по тону Конан догадался, что малыш уже про это самое приключение многое понял. Но разочаровывать не стал.

– Располагайся поудобней. Расскажу, конечно! Ну, о том, что я попытаюсь обезопасить твоё нахождение здесь, в отдалённом и уединённом месте, ты наверняка и сам догадался – умён же не по годам благодаря этой… Наследственной памяти!

– Ну… Была у меня такая мысль – что ты попытаешься с дедом… Договориться. И что он потребовал взамен?

– Хм-м… В-принципе, ничего такого, что сильно помешало бы моим планам…

Рассказ занял не меньше часа, поскольку Конан не видел смысла врать, или что-то скрывать, или пропускать – ведь от деталей что Договора, что самого процесса «добычи» древка зависела и жизнь, и Судьба малыша. Хотя, конечно, назвать почти стакилограммовое тело так уже и язык-то не поворачивался…

– Значит, дед подтвердил?

– Да.

– И все его носильщики, посыльные, Стражи и другие подчинённые, слышали?

– Да. Так что можешь быть спокоен – ты говорил, что дед слово обычно держит.

– Держит, всё верно. То есть – с этой стороны никаких проблем или неясностей нет. Но Конан… Скажи, что печалит тебя так сильно? Я же не слепой – вижу!

– Ну… – Конан замялся. Не думал он, что его подавленное состояние так легко сможет вычислить даже малец. Пусть и «подкованный» знаниями предков, – Жаль мне эту маленькую наивную дурочку. Лидию. Не должен я был позволять ей… Проявлять самостоятельность!

– Не кори себя. Твоей вины в её смерти нет. Да и она повела себя сама – вот именно, как дурочка. Да ещё и стреляла тебе в спину.

– Верно, стреляла. Но моей ответственности за её смерть это не снимает.

– Понятно. Скажи, Конан. Ты хотел бы, если б мог, вернуть её к жизни?

– Что за вопрос! Конечно хотел бы!

– Тогда я должен сказать тебе кое-что. – черепашонок вздохнул, и Конан понял, что неспроста он обо всём этом расспрашивал! – Я – отпрыск с королевской кровью. А предки мои ведут свой род от великого Пха! Это та самая черепаха, на которой изначально стояли три слона, когда ещё земля была молода, и имела форму не диска, а, скорее, блина. Пха и слоны и сейчас на месте, только скрыты от ваших глаз. И всё так же держат этот Мир.

Так что моя кровь, хочу я или нет – кровь Божества. Доставай-ка из сумы пузырёк с противоядием – я его там ощущал. Ехать на нём очень неудобно и жёстко.

– Хм. Извини. – Конан не подумал, что маленькая круглая стеклянная скляночка, которую он, действительно, внутри сумы оставил, логично рассудив, что её-то влажное одеяло и вода не испортят, может так сильно мешать черепашонку в суме. – Вот она. И что дальше?

– Дальше вылей это самое противоядие, и как следует прополощи посудинку. И крышку.

Конан, промолчав, однако поспешил так и сделать. Прополоскал от души и склянку, и пробку, вытряхнул все капельки до последней.

– А теперь дай мне один из твоих кинжалов. Тьфу ты – я хотел сказать – помоги мне. – черепашонок подставил передний ласт Конану, и ткнулся мордой в участок поближе к своему клюву, – Слегка надрежь мне кожу вот здесь.

Конан вздохнул. Он, кажется, понял, что хочет предложить ему малыш:

– Зачем, Улюкен?

– Не надо спрашивать об этом вслух, Конан. Ты и сам всё понял. Нужно сцедить мою кровь в твою бутылочку. Закрыть снова крышкой. Дойти. Откопать. И влить в рот этой твоей… Лидии.

– Понял. А почему разрезать – именно здесь?

– Чтоб я мог зализать. Моя слюна – тоже… Волшебная.

– Ну… Возражать не буду. Спасибо, Улюкен!

– Пожалуйста, Конан. По сравнению с тем, что ты сделал для меня – это самое малое, чем я могу тебя отблагодарить!

Конан не нашёлся, что ответить, но чувствовал, как горят уши. Поэтому чтоб порезать кожу на маленьком ласте собрал в кулак все свои душевные силы:

– Всё равно: прости, Улюкен, что будет больно.

– А ничего. Только режь сразу – как надо!

– Хорошо. – Конан волновался, но заставил руки сделать всё – именно как надо.

Когда в пузырьке набралось почти до горлышка, Улюкен, внимательно следивший за тем, как текла его алая кровь, кивнул:

– Этого должно хватить!

Конан поспешил склянку убрать, и закрыть пробочкой. Улюкен лизнул ранку.

Конан вытаращил глаза: не прошло и минуты, как не то, что ранка закрылась, но от неё на нежной коже не осталось и следа! Конан не смог удержаться:

– Но как же… твоя мать?!

– Она – не божественной крови, Конан. Поэтому не могла залечить свои… Или чьи-то раны. Так что это у меня – только от отца. Да и то, я думаю, что действие моей крови не будет столь же хорошим, как было бы, скажем, действие крови деда – разбавлена же напополам материнской! Так что поспеши: у тебя не больше недели, чтоб добраться до места упокоения твоей Лидии, и влить.

– Постараюсь, Улюкен! – Конан действительно, не мешкая, принялся снова собирать в суму то, что повынимал из неё, пока доставал склянку, – но я… Спасибо тебе!

– Пожалуйста, Конан! Я уверен, что могу на тебя положиться – ты не расскажешь никому о том, что я могу дать. И делать…

– Точно! Никогда! Ты… Умён не по годам – ну, это я уже говорил!

– А сейчас поспеши, время не ждёт!

– Ты прав. Даже мне, и даже без остановок на ночёвку, понадобится ещё дней пять, чтоб дойти. – Конан тряхнул головой, и прикусил губу. Но заставил голос не дрожать:

– Прощай, Улюкен! Будь счастлив!

– Прощай, Конан-киммериец! Береги себя!

– Ха-ха! Уж за это можешь быть спокоен! Собственная шкура – предмет моих первоочередных забот!

– Удачи тебе, северный воин!

– И тебе! Ну, прощай, малыш! И…

Спасибо ещё раз!

До места последнего упокоения малышки Лидии Конан добрался не за пять дней, а всё-таки за четыре. Глаза, красные от напряжения и бессонных ночей, слезились и чесались, тело молило об отдыхе, а в голове шумело, словно штормовое море. Но он заставлял себя двигаться со всей возможной скоростью, и если не бежал, то только чтоб не шуметь.

Однако никто и ничто не пытался остановить его. Так что вскоре он прибыл туда, где ещё не успела зарасти проплешина в лесной подстилке, и не слежалась свежая рыхлая земля. Не забыв оглядеться, и сбросив суму, Конан сразу принялся за раскопки.

Когда вырыл примерно метр, отбросил меч, чтоб случайно не повредить тело, и принялся  рыхлую и отвратительно вонявшую сыростью, пропитанную торфом землю, рыть и выбрасывать наружу прямо руками. Ага, есть!

Тело он быстро вытащил из могилы, с удовлетворением отметив, что то ли сырость, то ли – отсутствие в почве тайги червей позволили этому телу сохраниться, в принципе, неплохо. Ну, за дело!

В первую очередь Конан отряхнул как следует всю миниатюрную фигурку от комочков земли и вытер своей многострадальной «перевязочной» тряпкой лицо Лидии. Теперь его черты не искажала гримаса дикой боли и отчаяния – скорее, было похоже, что девушка просто уснула…

Опустившись наземь, помолившись Крому, и пристроив тело на коленях, Конан аккуратно разжал сведённые челюсти, и осторожно влил столь же алую, как в самый первый день, кровь Улюкена в рот Лидии. После чего закрыл этот рот, и продолжал держать тело так же: на своих коленях, чуть приподнимая верхнюю его половину над землёй.

Некоторое время ничегошеньки не происходило… И он даже подумал, что всё равно опоздал! В сердцах он закинул опустевшую склянку в огромный куст папоротника. Варвар чуял, как свинцовый кулак отчаяния снова сжимает его сердце, как вдруг…

Тело на его коленях начало меняться!

Отверстия от штырей на груди, бёдрах и лбу – стали прямо на глазах затягиваться! И вот уже от них остались лишь крошечные шрамы! А затем и сама кожа стала менять цвет – из мертвенно-сизой, словно мороженной, дряблой, превратилась снова в белую, розовую, а затем – светло-коричневую, словно загоревшую, и упругую…

Но вот и торс малышки на его руках словно содрогнулся, по нему прошла дрожь – какая бывает у замёрзшего человека! Конан молчал, боясь поверить в чудо, и только продолжал молиться про себя: хоть бы Улюкен оказался прав! В который раз к нему в голову пришла жуткая мысль: не дай Митра, кто-нибудь случайно узнает, какими свойствами обладает кровь этого малыша – на него объявят охоту правители десятков стран! Чтоб заполучить вожделённое Бессмертие, неуязвимость, и вечную молодость!

Ну, нет – он никому и никогда, ни при каких обстоятельствах!..

Раньше он не думал над этим вопросом, боялся до конца поверить, хоть и надеялся всей душой! Но теперь, теперь…

Теперь в первую очередь нужно придумать что-то для возвращающейся к жизни молоденькой, и, следовательно, жутко любопытной девушки! Уж она-то не забудет спросить, как именно он умудрился её – !..

Тело на его коленях вдруг выгнулось дугой, с уст малышки слетел чуть слышный стон, перешедший затем в дикий крик и хрип! Но точно так же внезапно она и расслабилась, и откинулась снова на его руки и колени. Но теперь щёки порозовели, и грудь задышала: Конан видел частые и чуть судорожные  подъёмы-спуски двух крохотных холмиков, над которыми он две недели назад так по-хамски подшутил, и теперь радовался, что они – такие маленькие, и не мешают этому самому дыханию, и с довольной улыбкой на лице слышал, как воздух вырывается из открытого рта.

Но вот открылись и её огромные глазищи!

Первым делом они уставились на него:

– Где я?! Ты… Кто?! – но вдруг пришло узнавание, и Конан даже не успел всерьёз забеспокоиться о потере памяти, – А, это ты… А с какой это стати ты держишь меня на руках?! Отпусти немедленно, похотливая волосатая обезьяна!

Конан не мог не улыбнуться:

– Ну, с возвращением! И ты мне нравишься! – но поднять на ноги, и отпустить Лидию не торопился, – Ходить-то сможешь?

– А почему бы это я не смогла ходить?! Я же… – тут она нахмурилась, и прикусила губку, – Постой-ка… Я же… Я!.. – глаза удивлённо раскрылись до опасных пределов.

– Ну да. Ты – это ты. В этом сомнений нет никаких.

– Отпусти меня. – похоже, она вспомнила, и голос сразу стал серьёзным и требовательным. Конан так и сделал, не без удовольствия отметив, что держится на ногах его бывшая конкурентка вполне себе уверенно. Встал и сам.

Лидия между тем ощупала свой лоб, и взялась руками за грудь. Потом, очевидно, сообразив что-то, приказала тоном, не терпящим возражений:

– Отвернись!

Конан, не скрывая ухмылки до ушей, отвернулся, продолжая, тем не менее, внимательно вслушиваться. Он безошибочно улавливал, что происходит там, за его спиной.

Вот его малышка снимает волосатую накидку. (Слышно, как та падает наземь.) Вот – распахивает курточку, вот – спускает штаны…

Зрелище, очевидно, впечатлило Лидию. За тяжким вздохом последовал сердитый вопрос:

– Это ты мне расстегнул куртку? И штаны?

Конан, во избежание недомолвок и придирок, поспешил уверить:

– Куртку расстегнул я. Когда пытался услышать твоё сердце. А вот бляха со штанов оторвалась сама. При твоём падении.

Лидия какое-то время молчала. Конан неторопливо повернулся снова лицом к ней, обнаружив, что девушка стоит со спущенными до колен штанами – всё верно. Самая большая рваная рана была на левом бедре! Вот именно – была.

Ну а теперь варвар увидел с огромным удовольствием только гладкую нежную поверхность. Вовсе не такую загорелую, как на руках, а, скорее, розовато-перламутровую. Шелковистая и упругая кожа. И красивая стройная нога. Пожалуй, её обладательнице всё же есть восемнадцать…

Лидия под его вожделённым взором словно очнулась: перестала застывшим взором пялиться в ближайшее дерево, и принялась, повернувшись спиной, сердито натягивать штаны, снова пофыркивая, словно норовистая лошадка. Конан протянул руку:

– Вот, кстати, твоя бляха. Можешь пришить.

– Ты подобрал её…

Лидия закусила губу снова, на лоб набежали морщинки. Конан не стал вилять:

– Да. На дне ловушки.

– Ну я и дура! Идиотка. Самоуверенная балда! И как это я…

– Да ладно, не стоит вспоминать. – Конан видел, что ей этот момент неприятен, и постарался отвлечь внимание девушки от позорного провала. На теме её чудесного воскрешения он старался внимания вообще не заострять, – Не только тебе досталось приключений от чёртова Храма Червебога.

– Как?! Ты тоже – ?!..

– Нет, не совсем. Впрочем, если ты в состоянии – можем сходить. Я расскажу. И покажу. Если, конечно, осталось чего показывать.

Осталось.

Ни грифы, ни волки, ни вообще кто-либо с бронированной чешуёй явно не справились. И тело злосчастного Шшуфинэса так и лежало на пороге, придавленное камнями перекрытия портала, и только немного сплюснулось по сравнению с тем, как Конан видел его в последний раз. Лидия, по пути к Храму, когда стало видно, чья уродливая морда торчит из разрушенных дверей, инстинктивно схватившая его за руку, дрожи в голосе не скрывала:

– К-кто… это?

Конан, спокойно, и не вырывая руки, сказал:

– Это змей Шшуфинэс, слуга Аттаху. Он прятался в яме позади алтаря. Проснулся, когда я сломал священную бритву Расхаса.

– А что это ещё за бритва Расхаса?!

Конан подкатил глаза к бегущим по небу облачкам. Вздохнул:

– Если не побрезгуешь перелезть через завал, покажу.

– Показывай! И рассказывай! И, кстати! Забыла спросить о главном: как ты меня оживил?!

– Ну, это было проще простого. Влил тебе в рот крови этого поверженного Змея. Она, по легенде, волшебная.

– Ага. – по тону он понял, что ему не поверили. Но Конан собирался и дальше упорно придерживаться этой версии, поскольку крови в теле Шшуфинэса уж точно не осталось. Не проверишь! Девушка же продолжила расспросы:

– А где сокровища?!

– Сокровищ тут, в Храме, никаких и не нашлось! – Конан нисколько не кривил душой, и знал, что его спутница отлично это почует, – Зато вот ловушек – сколько угодно!

Демонстрация ловушек Храма, и главное – огромной, и с терявшимся в мрачной темноте ямы Шшуфинэса дном, произвели на Лидию впечатление:

– Митра! Вот уж нора так нора! Как раз для такого чудища! В нём же – не меньше трёхсот футов!

– Двухсот.

– Да какая разница! Я бы с таким и правда – ни за что бы… А как ты-то справился?!

– Ну… – Конан заставил себя убрать руку от затылка, – Давай я тебе потом как-нибудь расскажу. Главное – тварь мертва! А чего она тут охраняла – ума не приложу! Сокровищ-то – никаких не было! Правда, змей сказал, что охраняет сам Храм от святотатцев, не имеющих права ходить по нему. Так что так и так пришлось бы иметь с ним дело!

– Нет, погоди. – на него взглянули пронзительным взором прожжённого судьи, – Если сокровищ не было, за каким тогда Негралом тут понатыкали всех этих ловушек?! И огромную змею в придачу?!

– Не змею, а змея. Он был – самец.

– Да какая разница?!

– Огромная. Видишь? Ты ещё настолько неопытна, что не понимаешь. К самцам и самкам – нужен совершенно разный подход! С самкой можно иногда… договориться. Ну, там, надавить на такие моменты, как их дети, родители, и прочее такое… С самцом – почти никогда. Он раз поставлен – будет до конца исполнять свой Долг.

– Ты мне зубы не заговаривай. – Лидия встряхнула огромной гривой нечесаных волос. Ощущением очевидно, осталась недовольна, потому что высказала, – Мог бы, кстати, мои волосы перед оживлением и помыть!

Конан почувствовал, как нижняя челюсть отваливается. На место вернул её рукой:

– Ну вот: началось! Может, ещё и завтрак тебе в постель?!

– Нет, завтрака в постель мне не надо. – она подходила к нему, изящно двигая маленьким телом. Шерстистая накидка снова слетела к её ногам, но теперь Конану предстала совсем другая картина: куртка уже расстёгнута, обнажая маленькую упругую грудь, а штаны словно сами съехали к крохотным ступням, оказавшись вдруг вместе с сапогами отброшенными прочь.

– И если я чего и потребую от тебя сейчас, так это – возвращения меня к жизни!

Конан, почувствовавший, как язык прилип к гортани, всё же выдавил:

– Но ведь с этим я уже, вроде…

– Нет! Это ты оживил моё тело! А теперь изволь доделать начатое! И оживить мою душу! – на него вдруг запрыгнули, оплетя чресла ногами, и мягкие тёплые губы запечатлели на устах застывшего, словно в трансе, киммерийца, страстный поцелуй!

Конан слегка растерялся от такого напора, но Лидия оторвалась от его губ, правда, лишь затем, чтоб прошептать, нежно покусывая его за ухо:

– Надеюсь, мне не придётся тебя умолять?!

Умолять Конана не пришлось.