Читать онлайн
"Мухоморы"
Пока вы радостно прыгали через костры, поливали друг друга водой, набранной в самой близлежащей реке, давно ставшей болотом и потому самой теплой в округе, и просто хорошо проводили время, я умер на 192 километре трассы Уруйск—Мирск.
Стоял солнечный летний день, один из тех, которые абсолютно выпадают из памяти по его окончанию, но навеки селятся в душе, одаривая ее приятным летним теплом во времена крепчающих сибирских морозов в январе месяце. Приятное тепло отдавало воспоминаниями о детских временах и шалостях, проводимых под покровом поздних, не по-летнему темных вечеров и под звучными рассказами страшилок в компании ребят постарше. Чувство тревоги, бывшее со мной почти беспрерывно уже на протяжении бесконечно долгих двух лет, в тот день по-странному заглохло, давая мне в полной мере насладится погожим днем. С утра я имел необходимость встать несколько раньше привычного. Попутка, на которой я собирался вернуться в родной город, выезжала около полудня, о чем меня заранее уведомили, но стоила дешевле вечерних, поездка на который гарантировала мне здоровый девяти часовой сон. В Уруйск меня привело желание немного изменить обстановку, сменить фокус внимания, просто расслабиться после тяжелых двух лет напряженной работы. В итоге с заслуженного отдыха меня выдернул тревожный звонок, одной вибрацией снова окунувший меня в состояние постоянного ужаса прошедших лет.
Было необходимо срочно вернутся домой. Умом я осознавал это, но сердце требовало остаться на месте и не предпринимать никаких действий. К сожалению, разум оказался сильнее и уже тем же вечером я искал подходящую попутку, стараясь уравновесить цену и время моего прибытия туда.
Город, в котором я родился и вырос, небольшой. Маленькое пристанище на краю мира, после которого нет ничего, кроме бескрайних просторов тайги, идущих вплоть до границы нашей необъятной. А ближайший город к нему — Уруйск, находится на расстоянии почти 350 километров. Дорога между ними — просто бесконечная асфальтовая полоса, огороженная высокими рядами деревьев с двух сторон и время от времени прерываемая заправками и маленькими поселениями в десять-пятнадцать домов. Край мира, забор цивилизации. Жизнь тут была весела и скучна одновременно, беззаботна и покрывающая обязанностями с головой. Местное общество было строгим, закрытым, иерархическим, проще говоря, лютой моделью древнего общества, лишь немного переделанной на новый лад.
Воздух ближе к городу всегда приобретал свойственный едва заметный привкус дыма, не выхлопного и других едких дымов как в больших городах, а того, который взметает в воздух во время пожара и долго кружит на оставшемся пепелище. Стоит признать, что пожары здесь и правда явление частое, намного чаще, чем в других городах. Но это я узнал уже будучи взрослым, посещая другие города, а в юном возрасте был свято уверен, что здесь все как у всех, и каждый человек на планете ежедневно задыхается от этого лёгкого запаха гари. Все как у всех.
Так почему же я вернулся с отпуска раньше? Я пил утренний кофе и просто смотрел в окно. Тишину пустой комнаты прорезала вибрация телефона. Номер был неизвестен, я поставил на громкую.
— Алло, — чужой голос тяжестью осел на ковер, удивительно удачно вписываясь в общую картину пасмурного утра. — Это Исаков Александр Викторович?
— Да, — хриплым ото сна голосом отозвался я. — С кем имею честь?
— Не имеет значения. Помнишь, десять лет назад? Они идут.
Разговор резко оборвался, оставляя только эхо телефонных гудков.
Настроение весь оставшийся день было откровенно паршивым. Кто же вспомнит, что там было десять лет назад? Кто идет? Зачем?... Попытка перезвонить на тот же номер за деталями окончилась неудачей — телефонная книга упорно показывала, что последние пару дней меня никто не беспокоил и этого по-осеннему странного звонка не было. Тревожное предчувствие, вызванное дождём, многократно усилилось. Я стал рыскать в поисках таблеток. Думаю, в ближайшее время стоит посетить врача.
Прием у врача назначили на вторник.
До Ивана Купала, праздника, почитаемого всеми язычниками и вошедшего в обиход всех людей в городе, оставалась неделя. Желание вернутся именно в этот день было обусловлено какой-то неясной надеждой, причину которой я сам не понимал, и моим личным решением, что это довольно символично. Мне нравится символизм. Нравятся двойные смыслы в кино, музыке, литературе. Пару лет назад, растянувшиеся на несколько вечностей и отзывающиеся где-то в груди металическим звоном, я окончил филологический факультет государственного педагогичского университета города Мирска. Сейчас мне уже совсем не ясно, какой черт дернул меня стать педагогом. Возможно, все из той же любви к символизму, возможно, не было другого выхода. Не вспомню уже. Школу я окончил не шатко не валко — в те года проблемы со здоровьем окончательно догнали меня, я часто пропускал занятия, проводя тоскливо-счастливые часы в пустынной полутьме больничных коридоров, ожидая очередного приема и очередного обследования у какого-нибудь еще бесполезного старого уродца, уверяющего, что с возрастом все боли пройдут и нужно просто меньше сидеть и больше ходить. Будь я в состоянии проводить в стоячем положении больше получаса кряду я бы может и воспользовался столь настойчиво предлагаемым решением, однако, по прошествии 20-25 минут, проводимых на ногах, боль усиливалась почти до невозможного уровня и стоять в таком состоянии было выше моих сил, намного выше моих сил. После я подсел на таблетки, название которых не буду озвучивать, посадил ими печень и желудок, но почти чувствовал себя человеком.
Так вот. Желание вернуться в город в день Ивана Купала сподвигло меня позвонить дорогой работодательнице и договорится о продлении отпуска. Стоило лишь упомянуть об обострении некоего заболевания, и отпуск оказался продлён без каких-либо проблем со стороны начальства. В такие моменты я даже немного благодарен своему организму.
Я сидел ранним утром на кухне арендованной однокомнатной квартирки с окнами, выходящими на аллею, пролегающую по берегу Ажура. Ажур — могучая, полноводная река, протекающая через весь континент, берущая начало где-то в горах, рядом с самой южной точной материка, и впадающая в омывающий все земли океан. Ажур тот еще тяжеловес, один его вид на свободе давит на мозги, пробуждает древнейший инстинкт «бей или беги», заставляющий вжимать педаль газа в пол, чтобы как можно скорее скрыться из-под его взора под блаженной наготой девственных елей. Им можно ничего не боятся, Ажур никогда не тронет их, он не обижает слабых и свободных. Но человек, пусть он и слаб, он не свободен и Ажур ненавидит всех людей за это, за их несвободу, за их зависимость и подчиняемость. Он уверен, что однажды тоже подчинит их, и боится, что люди подчинят его.
Сам я боюсь его до дрожи. Но когда он свободен. Здесь, в тесках могучего города, где человек — полноправный хозяин, Ажур зажат, запуган и тих. Здесь спокойно, но я все равно стараюсь лишний раз не смотреть на черные воды. К счастью, из моего окна из почти не видно. Высокие березы, отливающие приторной зеленью, блестят в лучах дневного солнца не хуже пресловутых голубых вод и явно затмевают собой Ажур, стесненный городскими рамками. На воле такое, разумеется, не прокатит, но меня радует и такой исход.
Пока же, солнце медленно выползало из-за городской застенки, окрашивая все в теплые тона, но даже его лучи терялись в черноте бездонных вод. Словно нефть течет. Сколько бы не старался увести мысль, в такой близости она все равно возвращается к нему, ничего не могу поделать.
Остывший кофе подернулся противной пленкой. Меня затошнило.
.
ЛитСовет
Только что
