Читать онлайн
"Развернутый вывод"

Уже неделю Язон ходил задумчивый и угрюмый, корпел над конспектами и учебниками, кое-как питался и даже, стыдно сказать, забывал принять душ. Интересов у Язона было немного. Он не принадлежал к числу ярых «тусовщиков», как принято их называть, хотя частенько задерживался с друзьями после занятий, чтобы отметить успешное завершение очередного пережитого дня, помянуть отчисленных товарищей или поучаствовать в каком-либо еще безобидном мероприятии. Он любил также поиграть в игры и какое-то время в детстве занимался скрипкой, к которой, впрочем, уже много лет не притрагивался и потому прилично подзабыл. То же, к слову, в отношении девушек. Зато в учебе по его физмат направлению он был довольно прилежным студентом и, в целом, пребывал на хорошем счету у преподавателей, которые находили его «многообещающим молодым человеком», пускай из-за своей скромности он и отказывался от участия в конференциях и универсиадах при любом удобном случае. Словом, тихий умник или умный тихоня.

Вернувшись после очередного семинара в общежитие при институте, Язон скинул сапоги, куртку, и, схватив первый попавшийся йогурт с полки холодильника, заперся у себя в комнате. Подобное затворничество, продолжавшееся не первый день, слегка насторожило соседа по блоку. Он совершенно не успевал поздороваться с приятелем. Поэтому, заслышав шум в общей части, Хвича выскочил из ванной и постучался к Язону. Ответа не последовало. Тогда Хвича отворил дверь и безо всяких церемоний вошел, укутанный в одно полотенце.

– Гамарджоба ар ици¹? – Он описал головой окружность, осматривая комнату. – Фу, ну у тебя тут и бардак. К сессии готовишься? А я в своей программе шрединбаги разбираю. Зря вообще это затеял, ведь работало же раньше.

Сосед Язона был аспирантом смежного факультета и периодически консультировал тихого умника по различным вопросам, так или иначе связанным с учебой, давая ему подсказки с высоты своего студенческого опыта. Хвича уже миновал стадию глубокого погружения в науку, на которой юным неокрепшим умам, еще не вкусившим удобства безразличного отношения ко всему необычному, так сдавливает голову, что нечем дышать. У студента-Кихота два пути: стать Санчо Пансой или окончательно свихнуться. Хвича избрал первый. Теперь он бороздил океан естествознания с песнями и плясками на прогулочном теплоходе, спускаясь при случае в пучины познания на комфортабельном батискафе с трубочкой от коктейля в зубах. Все, кто прошел пять или шесть кругов академического ада, обычно получают счастливый билет на такие суда.

Язон продолжал что-то увлеченно записывать в помятую от частого перелистывания тетрадь, будто не желая прерываться даже на секунду, чтобы идеи не улетучились, как вдруг захлопнул ее и устало вздохнул. Умственное напряжение достигло апогея, и продолжать не представлялось возможным. Он повернулся к соседу и вяло улыбнулся, оглядывая помещение словно впервые:

– Привет-привет. Верно, порядочно я затянул с уборкой. Комендантша по голове не погладит. – Он подумал и указал на тетрадь. – Впрочем, бог с ней, давай лучше я тебе кое-что покажу.

Откинув обложку, Язон вынул листы, выбрал из них один и протянул Хвиче.

– Посмотри, угадываешь, что это?

– Хмм, – Хвича посмотрел внимательно на уравнения, узнавая отдельные члены, но не улавливая общей картины. – Тут эволюция волновой функции описана? Хотя погоди, а здесь как будто ОТО².

Язон засиял от радости. Он протянул аспиранту еще пару листков.

– Вижу лапласиан, тут не понимаю, что написано, а внизу тензор какой-то знакомый, что ли, и приведенная постоянная Планка.

– Это не лапласиан, – усмехнулся Язон, – это я так космологическую постоянную записываю.

Просмотрев все листки, что подал ему четверокурсник, и немного поболтав о вещах менее возвышенных, Хвича направился в свою комнату. Напоследок он спросил, к чему были эти уравнения. Но Язон отмахнулся, сказав, что тот может зайти попозже, когда «вывод будет доведен до конца».

На несколько часов Хвича, занимаясь другими вещами, забыл о тетрадке с диковинными записями. Переодевшись, он свернул неработающую программу и принялся просматривать англоязычные статьи по своей тематике, перевод которых нельзя было более откладывать. Состряпав кое-как выжимку основных идей из прочитанного материала, половина которых не имела ничего общего с работами авторов и представляла собой смесь неправильно понятых горе-полиглотом абзацев с его собственными домыслами, аспирант позволил себе передохнуть и заварил чаю. Пара смешных видео, переписка с друзьями, пролистывание новостей – вот все развлечения на перерыв. И, как обычно, именно в такие минуты, когда менее всего стоило бы ожидать, случаются удивительные вещи. Интересно устроен мозг: он обрабатывает информацию сам по себе, даже если сознание напрямую к ней не обращается и вообще погружено в иные заботы. Порой бывает страшно: не придумывает ли он прямо сейчас себе что-то такое, чего потом тому же разуму, к примеру, придется стыдиться? Поистине, глубины подсознания – неизведанные миры.

Так, занимаясь отвлеченными делами, Хвича внезапно усмехнулся, встревожился, снова усмехнулся, помрачнел и решил для себя, что стоит повторно заглянуть к Язону, чтобы посмотреть на уравнения внимательнее. За окном смеркалось. Здание факультета, видневшееся из окон общежития, тонуло во мраке опустевшей улицы. Ворвавшись в комнату к соседу, Хвича нашел его лежащим на кровати в полудреме.

– Чего тебе? – пробормотал сквозь сон уставший умник.

– Да я так, дай еще раз посмотреть на твои записи, пожалуйста. Ты не доделал?

Язон покачал головой. Он зевнул, сел на кровати, протер глаза засаленным рукавом толстовки и уставился в пол. Было видно, что он о чем-то задумался. Не каждый день Хвича так интересовался его учебой, будь то домашние задания или научная деятельность. Интересовался ли он ею когда-нибудь вообще? А тут такое рвение. Он с хитрым любопытством поглядел на аспиранта:

– Ты понял, да?

Собеседник ответил не сразу. Впервые за время их знакомства он был таким задумчивым. Язону даже показалось, что перед ним не тот ленивый простак, имеющий, впрочем, кое-какую голову на плечах, а юный академик, твердо знающий, как ему следует развить некую теорию, и что и зачем он делает.

– Я не уверен, – ответил Хвича, – сперва нужно разобраться.

– Хочешь сам доделать? Это пожалуйста! Я уже так устал, осталось всего-ничего, но совершенно нет сил. – Язон снова лег и накрылся пледом. – Не все выведено строго, конечно, что-то я просто по форме угадал, хех. Надо немного упростить, сократить все, что можно, кое-что выбросить при предельном переходе… – Он зевнул и поправил подушку. – Вот так всегда: знаешь же, что если сейчас бросишь, потом уже не доделаешь, а продолжить не можешь.

Невнятно пробормотав что-то то ли в ответ, то ли себе под нос, Хвича принялся активно разбирать записи на столе, листая тетрадь и сопутствующие заметки. Сначала он обращался с ними аккуратно, как археолог касается свеженайденных древностей, но постепенно его движения становились более решительными. Чем дольше он просматривал исписанные страницы, тем тверже убеждался в своей догадке. Этот затворник, которому на роду написано просидеть всю жизнь в НИИ заурядным сотрудником, не хватающим звезд с неба, неужели он сумел провернуть нечто значительное? Необходимо убедиться, что все это не вздор. А если не вздор, тогда… Тогда все эти годы страданий были не напрасны! В таком случае и ему, средненькому, однако довольно амбициозному аспиранту, выпадет шанс вписать себя в историю. Но только если все это не вздор…

Хотя Язон уснул быстро, его сон был беспокойным. Так бывает, если долго думать над задачей. Мысли, в конце концов, теряют почву, воспаряя в диком урагане терзающих голову осколков некогда целостного представления о предмете размышлений, и никакими средствами их уже не усмирить. Криволинейные интегралы, квантовые операторы, функционалы и прочие аналитические чудища со скрежетом сталкивались между собой, формируя пугающие, однотипные и вместе с тем завораживающие конструкции. Неожиданно хаотично мерцавшие скопления формул рассеялись, и сквозь тьму проступили едва различимые полосы, расплывавшиеся в мутные облачка. «Она! Итоговая система уравнений!» – бредил студент, жмурясь во сне, и внезапно проснулся. Резким движением он повернулся к застывшему над пыльным столом Хвиче и, сам себе удивляясь, погрозил тому пальцем:

– Это мое открытие! – выпалил он и сразу же умолк.

Хвича перестал ворошить бумаги. Он уставился на Язона и с небывалой серьезностью спросил:

– Думаешь, нобелевка?

В наступившей тишине было слышно, как тикает стрелка часов. Молодые люди обменялись взглядами. Чувствовалось, что им хочется выразить куда больше, чем они могли бы сказать.

И тут они оба рассмеялись. Накал как рукой сняло. О чем здесь говорить? Очевидно, что все это глупости, и ни о каких открытиях речи идти не может. Ведь правда?

Язон лег на другой бок и быстро задремал вновь, отгоняя прочь дурные мысли, выкорчевывающие его из размеренного уютного мирка, в котором он привык жить, в то время как Хвича, забрав все нужные бумаги, уселся за стол в своей комнате. Там он принялся проверять каждое из уравнений, прослеживая их вывод до исходных выражений, насколько это было возможно. Подчас было легче проверять выкладки, записывая их в другой форме прямо поверх прежних. Местами ему приходилось переписывать что-то в других обозначениях, так как разобраться в имеющихся не получалось. Иногда ему казалось, что он нашел ошибку, и он добавлял и отбрасывал слагаемые, сокращая одно с другим, упрощал выражения, как мог, но лишь для того, чтобы обнаружить, что их первоначальный вид был верным. Сперва сосед тихони, неряшливый, как и он сам, использовал гелевые ручки, по привычке, не давая подсохнуть написанному, но когда они обе закончились, перешел на перьевую, чернила которой не высыхали совсем. Если что-то было записано грязно или неверно, тогда Хвича зачеркивал это место частым штрихом, как зачеркивают свои ошибки двоечники, боясь, что учитель и другие ученики увидят их глупость и будут долго над ними смеяться. Впрочем, вряд ли он комплексовал по этому поводу. Потерявший сон аспирант переписывал одно и то же по сто раз в опасении, что мог случайно сделать что-то не так, но все получалось на удивление складно. У всех людей, будь они сколь угодно не уверены в себе, бывают минуты гениального взлета, когда под незримым покровительством фортуны им все дается легко и все получается. Так Хвича разбирал написанное Язоном до самого утра. Он даже позвонил одному знакомому преподавателю для уточнения некоторых вопросов, связанных с электрослабым взаимодействием и фейнмановскими функциями.

Никаких ошибок он не нашел.

***

Скрипящая дверь широко распахнулась, и только что вставший с кровати Язон от испуга плюхнулся обратно, сжимая в руках сплющенную подушку и пододеяльник, содержимое которого частично сползло на пол. Перед ним стоял Хвича, с красными от бессонной ночи глазами. В них пылал азарт. Волосы его были взъерошены, руки слабо дрожали. Он держал измятую тетрадку, из которой один за другим выпадали листки. С благоговейным отупением он протянул кипу записей товарищу и прошептал:

– Всё правильно…

Язон с недоверием покосился на взбудораженного аспиранта и, отстранив от себя бумаги, повернулся к шторам, чтобы их раздвинуть. Хвича не унимался:

– Здесь всё верно! Ты понимаешь? Ты объединил теории! – Пританцовывая, Хвича пропел кусочек какой-то песни, и продолжил. – Я уже написал нашему завкафу, сказал ему и о струнах, и о Вайнберге³, и что все выводилось из базовых уравнений, то есть все верно! Он поднял меня на смех, но обещал посмотреть, если как следует оформим. Его, однако, придется включить в соавторы, ну и что с того? Будет новая теория Альфа-Бета-Гамма⁴, а-ха-ха.

И Хвича опять принялся напевать тот же мотив, перепрыгивая с ноги на ногу.

– Ну-ну, хватит, а то выгоню тебя и обратно лягу, – сонно выговорил тихий умник, сильно сомневаясь в услышанном. Его пугала возможность того, что это окажется правдой.

Он раздвинул шторы, и дневной свет залил комнату. Пылинки парили в воздухе, подчеркивая яркость солнечных лучей, и нежно падали на предметы. Наивно полагать, что у простого студента могло найтись решение центральной проблемы фундаментальной науки. Впрочем, таких примеров, когда студенты и аспиранты совершали значимые открытия, тоже немало.

– Язон! Ты понимаешь, да? Квантовая гравитация! – Хвича продолжал скакать вокруг соседа и, чтобы его приободрить, громко выкрикнул, – Ну-ка проснись! Уже полдень!

Странным образом именно эти слова сумели подействовать на собеседника. Было в них что-то, взывавшее к величию. Что те бледные строчки, объединенные в систему, приснившиеся ему вчера? Они стоят того, чтобы к ним стремиться, и кто сказал, что не в его силах их получить! Как ему могло казаться иначе? Он что, из тех, кто боится славы? Язон и сам поверил, что все это реально. Чувство, что и он мог совершить столь радикальное преобразование в науке, в мгновение овладело им, перевесив прежние тревоги. Он принялся судорожно перебирать записи, не в силах сдержать волнение.

– А результат? Что за формула получилась? – Язон бегал глазами по роящимся строкам, грубо переворачивая страницы в поисках ответа. – У меня все из головы повылетало! Где, черт возьми, начало, где конец? Почему так грязно? Ты опять писал чернильной ручкой и не давал ей высохнуть? Здесь точно есть то, что я писал? Тут каждый символ друг на друга залезает, как тут что-либо найти?!

Им овладела паника человека, тщетно пытающегося вспомнить то, что уже стерто из памяти. Собеседник, так задорно танцевавший буквально минуту назад, теперь замер на месте с глупой улыбкой и растерянным видом. Его кудрявые черные волосы, стоявшие дыбом от отсутствия сна и чрезмерного чесания в затылке, вызванного приступом научного запала, разом упали и как будто распрямились. Он смущенно проговорил:

– Вот как, значит, хех. Понимаешь, я не довел до итоговой формулы, я не считал нужным это делать. Если полученные тобой уравнения оказались бы неверны, в чем был бы тогда смысл доводить их до ума… – Он рассмеялся и схватился за голову. – Да уж, как по-дурацки вышло. Я восстановил весь вывод целиком, идя назад к первичным уравнениям, но я совершенно ничего не помню, что там было. Нет-нет, как же так, сейчас…

Он сгреб к себе часть листов и принялся бестолково их перебирать, глядя сквозь них и сознавая, что натворил:

– Сейчас-сейчас, так, что это здесь…

Язон сел за стол и закрыл лицо руками. Все было утеряно. В этой каше чернил, что осталась после детального разбора Хвичей и без того сумбурно записанных выражений, невозможно было разобраться. Убористо исписанная тетрадь содержала все и вместе с тем не содержала ничего. Кое-где прослеживались определенные скопления математических символов, но нельзя было установить, к чему они относятся и что из них следует. Хвича продолжал ворошить листки, допытывался до Язона, с чего хоть примерно начинался вывод, какие были промежуточные шаги, неужели и он не помнит, ведь это он писал, и т.д. Однако тщетно. Формулы, кляксы, исправления, рисунки – на каждом из листов все они накладывались друг на друга, смешиваясь в единую черно-синюю массу, так, что ничего нельзя было разобрать.

– Знаешь, – виновато начал Хвича, – я попробую восстановить!

Некоторое время Язон сидел молча. Он обдумывал случившееся. Премии, награды, известность, научный прорыв, триумф человечества, далекие миры… Бессвязные мысли на подобные темы наполняли его думы. Наконец, он с облегчением выдохнул:

– Вот и славно.

– Тогда я…

– Нет-нет, оставь здесь, – прервал он Хвичу. – Я хотел сказать, хорошо, что так вышло.

Это все, что он произнес. Ошеломленный Хвича положил записи на стол и тихо удалился. Язон собрал сумку, оделся и, прихватив с собой злополучную тетрадь с нечитаемыми записями, пошел на вечерние пары. Проходя мимо помойки, он без сожалений забросил тетрадь в контейнер. Позже на лекции он с удовольствием слушал доцента, перешучивался с друзьями и строил планы на следующую неделю, совсем позабыв о случившемся. Только изредка, задумываясь на миг о чем-то своем, он поглядывал в окно, за которым крупными хлопьями падал снег, мягко застилая вечернюю улицу хрустальной скатертью. Близилась сессия.

<КОНЕЦ>

Посвящается Киракозовой Л.А. – прекрасному человеку и замечательному учителю физики.

________

1 - Здороваться не умеешь? (груз.)

2 - Общая теория относительности (ОТО). Предложена А. Эйнштейном в 1915 г. и активно используется сегодня.

3 - Стивен Вайнберг (Steven Weinberg, 1933 - 2021) - американский ученый-физик, один из авторов теории электрослабого взаимодействия и Стандартной модели в физике элементарных частиц, лауреат нобелевской премии по физике 1979 г. Одна из книг С. Вайнберга посвящена рассуждениям о возможности построения единой теории фундаментальной физики - "Мечты об окончательной теории", 1992 г.

4 - Речь о космологической теории Альфера-Бете-Гамова, описывающей первичный синтез элементов во Вселенной. Иногда именуется по первым буквам фамилий авторов теорией-αβγ. Предложена Ральфом Альфером, который на момент создания теории был аспирантом, его руководителем Георгием Гамовым и Гансом Бете.