Читать онлайн
"КССВ (кинетическая схема системы впрыска)"

Свидерский Сергей Владиславович

КССВ

(кинетическая схема системы впрыска)

1

Совокупление, так можно назвать то, чем мы занимались. Слово «любовь» - чужеродное. Затрудняюсь привести какое-либо другое для примера. Спаривание? Кх-м… Антагонизм! Красиво звучит. Но совокупление более полно передаёт идею наших занятий.

Совокупление – купание в водах. Я в её водах тела; она – в моих.

На самом деле, обычный секс без йоты симпатии. Чистая механика движения тел. Использование друг друга для удовлетворения собственных желаний.

Похотливость. Обоюдосторонняя. Как меч. В одно и то же время находимся с обеих сторон: держишь за рукоять, и острием портишь целостную красоту изящества тела.

Без оглядки по сторонам мы, находясь под защитой внутренних механизмов обороны, проводим к общему знаменателю свои желания: я – эгоистические; она – неприличные. И нам кажется, мы взаимно удовлетворены.

Но вся изюминка в том, что мною она манипулирует более, чем я ею. В этом виде я конструктивно прост – у меня всего один рычаг управления. У неё две сложных полусферических системы с маленькими кнопками «Пуск» и «Стоп». Если, думаю, в них разобраться, но что времени совсем нет, она будет мне более послушна и проста в управлении. Это, конечно же, в идеале.

Мы два механизма. Два обездушенных аппарата из плоти и крови с уставшими биться в унисон нашим жизням сердцами.

Ввиду различия внутреннего и внешнего устройства, она быстрее нашла метод управления мной, заветные скрытые линии перемещения рычага лево-право; пуск и стоп.

Это меня тревожит. Потрясённый открытием, возненавидел себя! Как мерзко, отвратительно и низко быть манипулируемым!

В наивысший момент накала, когда готов разорваться внутри её на сотни тысяч атомов, она одним нажатием пальца с рисунком саламандры на ногте, останавливает процесс. К которому готовился длинными студёными зимними вечерами; а также душными жаркими летними ночами, истекая маслом желания от накатившей волны воодушевлённого воображения.

Процесс внедрения заканчивается. Начинается следующий – извлечение.

Если первому присущи характеристики «стремление и азарт», то второму – «рассудительность и полное отсутствие суеты».

Полная обездвиженность. Чувствуешь всеми нервными окончаниями не раздавшийся звон фанфар, возвещающих победу. Триумфатор на деле тот, кто снизу.

Не тороплюсь. Стихает шум трущихся деталей. Слышен еле заметно скрип, нужно, ой, как нужно провести полную диагностику механизма! Зазеваешься, и сгоришь на работе. Кому ты потом будешь нужен, куча дряхлого и старого материала?

Да. Я не тороплюсь. Стихли внутренние звуки. Тишина. И покой. Куда спешить? Зачем? Время не только терпит и ждёт, в отличие от излюбленной фразы «время бежит» моей визави. Время меня тянет назад.

Если помедлить, можно успеть к вчерашнему пирогу с вишнями и липовым чаем. На веранде. Под механический стрёкот кузнечиков, под стальной звон ударов мотыльков об электрическую лампочку, под неестественно громкую тишину наступившего вечера с тусклыми красками туманно-багряного заката.

Итак – внимание!..

Начинаю извлечение. Медленно. Очень медленно. Наиоченнейше медленно. Миллиметр за миллиметром.

Иногда провоцирую соспариваемую. Совершаю обманный маневр «вперёд». Не поддаюсь, как она, стремительно налетающим, как мухи на мёд или опилки на магнит, слепым чувствам. Не иду у них на поводу. Пусть она реагирует на провокацию. Пусть она верит в мифическую идею продолжения механического рода.

Мне же сказано «извлечь!» И – извлекаю!

Медленно. Очень медленно. Наиоченнейше медленно. С рычага управления стекает загадочно блестящая смазка несбыточных надежд. «Извлечь – и никаких гвоздей!» Вот лозунг мой. И я извлекаю! Не определены рамки «быстро-медленно». Всё на моё усмотрение. Но это если как на это посмотреть.

Когда ты сверху, всё кажется иным. И ты себя мнишь царём окружающего мира. Когда кто-то на тебе, то ты просто ломовая лошадь, которую впрягли в сильно перегруженную повозку. Рвёшь жилы. Тянешь. Тебя хлещут кнутом – а ну давай, гладь костлявая! Двигай костылями! И уходят из мира краски. Погружается он во мрак.

«Сволочь! Дрянь! Как ты мог?!»

Мелочи! Слышать приходилось и не такое. Выворачивали, скручивали, грызли рычаг управления. Мне то что? выполняю всегда задание на «пять с плюсом». И пусть накричится вволю: - Сволочь, с тобой бы вытворили такое! Дрянь расплавленная! Сучок ржавый!»

Отлично выполненная работа, залог продвижения вперёд. К станции дальнейшего перевоплощения и развития. Для начала, числюсь в передовиках. Хотя стенд «Передовики довоспроизводства» давно пылится в кладовой, нас, старожилов-передовиков осталось столько, что пальцев на одной руке будет много.

Зачем стараюсь? Иначе не могу. Излишки профессионального воспитания. Сгореть без дыма на работе – почётно! Да так вспыхнуть, чтобы все ослепли, и не осталось от тебя следа.

«Не спеши! Остановись! На минуточку!» Голосок нежненький, слезливый, просящий. Знаем мы эти рты-ловушки! Дай слабину, поведись на уговоры и потеряешь квалификацию.

А без квалификации ты никому не нужен! Забудут о тебе. Ноги вытереть как о половичок сочтешь за милость. Вот и приходится терпеть разные обидные слова. Глотать горькие пилюли унижения ради сохранения собственного лица в первую очередь перед самим собой.

Случается, дело доходит до рукоприкладства. Но это, в отличие от старых добрых времён, в последнее время происходит настолько часто, а действия сотрудников Службы Внутреннего Контроля настолько до безобразия апатичны и вялы, что приходится самому озабочиваться средствами самозащиты.

«Да прекратится это когда-нибудь? О-о-о! сколько это может повторяться? Ты меня слышишь, сколько можно терпеть! Поддонок! Сифилитик! Говномес!»

Скули, скули! Нас ли этим проймёшь, вскормленных отработанным машинным маслом! Слова что, сотрясли воздух и растворились в пространстве. А вот дойдёт до дела, тогда и посмотрим, чьё перо чернила дольше держит!

Ненавязчиво в голове крутится мотивчик пошленькой песенки:

Тык, встык – гаечка-болтик.

Тык, встык – крестик и нолик.

Таким образом в ней поётся о безответной любви. Без взаимности. Без ласк и упрёков. Просто, как сверло бормашины.

Тык, встык – сердце без боли.

Тык, встык – куда укололи?

Извлечение ещё не дошло до середины, как вдруг раздаётся сирена, поступает новая вводная: «Отмена извлечения!»

В чём дело, не пойму. Интуитивно чувствую, всё делаю по инструкции, не отходя ни на шаг. Её пункты проверены кровью смельчаков, решившихся на необдуманный шаг «а что, если?»

Пункт за пунктом следую чётким указаниям. Благо, грамоте обучен. Исключительно каждый момент расписан пошагово. Куда уж проще!

Раздаётся протяжный гудок, три коротких. Ясно. На языке «механ» значит, одна сторона показывает признаки полной и безоговорочной капитуляции.

Такой поворот событий не входит ни в чьи планы. Действую по инструкции, там значится – начать заново процесс вторжения.

Ох, как не люблю переделывать незавершённое! Но кто спрашивает моё мнение?

И вторгаюсь… Методично, медленно и плавно, не отходя ни на запятую с пробелом от пунктов…

Раз – быстро и глубоко! Задержка дыхания. На счёте «семь», медленно, качко-образно, извлечение. Два – с опозданием на доли секунды с задержкой, быстро два раза глубоко не проникая, а потому, кажется, что всё ещё вторгаешься. Три! С визгом, с скрежетом, с взаимной болью во всём теле, расползающейся мгновенно по всем далёким отмершим рецепторам. Вспышка! Вторая! Третья! Сознание меркнет, ловлю себя на том…

Напряжение проходит. Появляются первые признаки одушевления и воодушевления: легкий румянец и скупые слёзы благодарной радости из уголков глаз.

Это, конечно, не по инструкции – ловлю слёзы губами и чувствую их солоноватый вкус. Он напоминает мне давнюю, из далёкого прошлого, приятного до чувственных скрипов шестерёнок души, поездку к южному морю.

Стоп! Что это? А, снова прилипчивый мотивчик.

Тык, встык, - гаечка-болтик;

Тык, встык – крестик и нолик.

Всё, как любишь, как привык:

Тык, встык… тык, встык…

В детстве был впечатлительным и доверчивым. Много чего не знал, не понимал. Преподносимое в шутку принимал за чистую монету, так молодые воробышки становятся жертвой кошки, поддавшись соблазну дармового обилия хлебных крошек, щедро разбрасываемых рукой её хозяина.

Море было изумительно нежным. Вода тёплой и солёной на вкус.

Я бегал по краю воды, резвился со вновь приобретёнными друзьями и, естественно, захотел пить. Солнце – источник жажды. Это уяснил быстро. Как утолить, знал: выпить воды. До киоска со сладкой шипучкой бежать через весь пляж не хотелось. Друзья, серьёзно глядя на меня, предложили хлебнуть морской водички. Дескать, ничего не случится, один даже сымитировал питьё с ладони.

Стакан осушил залпом. Под коварные смешки и блеск жемчужных зубов на загорелых лицах «друзей». Что было потом, помню плохо; из рассказов папы и мамы отложилось, что меня долго тошнило и рвало. Соседи по пляжу неудачно сыронизировали: - Ваш мальчик выблюет даже то, что ему придётся съесть утром следующего дня.

Папа стоически промолчал, не обратил даже на мамино «что ты молчишь?» внимания, но по происходящему внутри его судил по лицу: желваки так и ходили туда-сюда, отчётливо скрипели зубы, не добрым огнём вспыхивали глаза и нервно сжимались кулаки.

Мама, наоборот, плюя на приличия и дипломатичность, охарактеризовала ситуацию на свой лад и в категоричной, ультимативной форме с незначительным употреблением слов с ярко выраженной негативной окраской. Высказала всё, что думает «о долбанных соседях и их рахитичных детишках, с зачатками олигофрении», так же о том верблюде и ослице, которые явились родоначальниками их семейного ростка вплоть до какого-то незначительного сучка на огромном генеалогическом древе человечества; не забыла упомянуть о каких-то обширных и вместительных дуплах.

Так вот, ловлю губами слёзы моей напарницы и, не подозревая о подвохе, чувствую, растворяюсь в ней, как в «царской водке» благородное золото. Но этого допустить никак нельзя. Невидимый тумблер в голове переводится в положение «стоп» и начинается снова, доставляющий мало приятного изнурительный процесс извлечения со всеми вытекающими последствиями.

Пока что я на две трети внутри. Могу контролировать ситуацию. Это не может длиться бесконечно. Чтобы полностью взять без боя стратегические высоты, начинаю исследовать её снаружи. Как она очаровательна, эта моя…

Лёгкий завиток рыжих волос выбился из сохранившейся укладки. Мокрый от пота, прилип к виску, где отчаянно под тонкой прозрачно-белой кожей бьётся тёмно-синяя венка. Чудо, а не портрет!

Лоб, щёки, плечи покрыты мелкими капельками влаги, пахнет она приятно и возбуждает мои рецепторы. А они, бешено работая, с огромной скоростью переключаются, и я слышу их мелодичное щёлкающее потрескивание.

Склоняю к плечу голову, внимательно рассматриваю кожу. Выступивший на теле пот переливается всеми цветами радуги в неярком свете ночника.

Прелесть, а не картина!

А в голове щёлк да щёлк. Щёлк да щёлк. Ломота в затылке переваливает узкий рубеж шеи, и лёгкая тяжесть опускается на плечи.

Веки её закрыты. Ресницы слегка вздрагивают, заметно движение белков. Учащённое. Прерывистое дыхание с отчётливым ароматом мяты сбивает с ритма моё. Я в замешательстве. В неподвижном стеснении духа и тела. Задерживаю дыхание, чтобы его успокоить, прислушиваюсь к ударам сердца, начинаю считать: раз, два, три… На «семь» дышу ровно. Стараюсь с подругой в унисон. Стараюсь. Пытаюсь начать движение. И всё время думаю, нужно исключительно всё делать с ней в унисон: в унисон с её дыханием, в унисон с её движениями, в унисон с её постанываниями. В унисон…

- Чёрт возьми, прекратится когда-нибудь это издевательство?! – она извивается подо мной, крутится ужом. Вертится кусом мяса, нанизанного на шампур. – Или вперёд, или назад! – глаза всё также закрыты. Зато обостряются черты лица. Казавшееся круглым, оно почему-то заострилось в подбородке и стало похожим на лезвие клинка. Резкие контуры щёк и носа, как его украшение. – Ну, миленький мой, не стой на месте, не топчись! – вдруг она раскрывает коралловые уста, в голосе столько унизительной просьбы, что во мне что-то зацикливается, но она внезапно взрывается. – Гондон драный, ты слышишь, что тебе говорят?!

«Гондон! – радостно про себя ухмыляюсь. – Деточка, не гондон и не драный. Презерватив – предохраняющий – так будет точнее, вернее и симпатичнее».

Раздаётся противный скрежет, режущий слух внутри меня и раздражающее визжание.

«Да, - думаю, - просто необходимо пройти внеплановое углублённое сканирование узлов, трущихся деталей, места критических соединений. Так недалеко до полного износа. За которым следует полная утилизация вплоть до молекулярного разложения. После этой кропотливой процедуры не останется даже памяти на любых носителях информации. Поэтому, срочно провести тщательный осмотр! На скрипе и визге доедешь до утилизационного блока. Только!»

Раздаётся тихий свист. Откуда-то издалека. С каждым мгновением он становится всё слышнее. Откуда он – сверху, снизу? Точно не определить. Уверен, не из меня. Твёрдо. Да и не из неё тоже. По спине мурашки приближающейся паники. Что-то чересчур мнительным становлюсь. Старею что ли? А мурашки-то большие – величиной со слона. Нервный озноб с нарастанием от макушки до пят, цунами недалёкого психоза. Нарастание, убывание. И снова будоражащее сознание нервно-психическое движение молекул страха вверх-вниз, вверх-вниз. Туда и обратно!

Концентрируюсь. Не отвлекаюсь. Извлечение, в отличие от вторжения, ответственный момент. Чуть что не так, не сносить буйной головушки, потеряю да во широком полюшке. Чёрт, снова отвлекаюсь! Заодно надо прочистить и память. Все эти ненужности, как временной пробой в работе. Застыл снова всем телом, как скорпион перед атакой. Команда извне может помочь. При условии… каком? Чёрт, опять что-то с памятью! С механической? Ерунда! Недавно проверялся. С мышечной? Чушь! Здесь на генетическом уровне самосохранения.

Извлечение (дальше по инструкции) – метод прерывания или завершения производственного цикла. Далее «И» происходит в несколько этапов. Каждый этап разбит на несколько стадий. В этапе может быть от трёх до семи стадий. Максимум, десять. Зависит всё от сложности выполняемой работы, выбраковки изделия и непосредственно от этого самого «И».

Этапы и стадии прописаны в основной инструкции № 0179-7В30/94-4АЮ7675937, и являются сведениями, имеющими гриф «совершенно секретно» и не подлежат разглашению лица, нарушившие данную инструкцию, и их деяния, повлекшие за собой нанесение ущерба, подвергаются упорядоченной системе наказаний, предусмотренными в «Общих правилах внутреннего распорядка». От увольнения с обязательной очисткой памяти, до молекулярного расщепления.

Меня же, однако, вся эта муть нисколько не волнует. Ну, дал десятка полтора два подписок. Вживили в энные места микросхемы и микрочипы слежения и контроля, сказали напутственное слово: - Вот тебе, сынок, ружьё и свиной хрящик в руки! Это такой прикол у начальника кадрами. Бывший военный, перекроенный и перешитый сотни раз под любыми углами и плоскостями, перенёс суровую любовь к оригинальному казарменному юмору в строгую секретную жизнь предприятия. «Скрипы, визги, - летают в голове мысли, - это всё ерунда. Здесь что-то не то… Другое!..» Работаю не первый десяток годов, вот и подмастерье из новеньких юнцов дали. Проколов до этого дня не было, и быть не может. «Здесь, всё-таки, что-то не то».

- Тля! – бесится она, кусая в кровь, густую как смазка, мои плечи и царапая остро-отточенными ногтями на ровные красные линии откровений спину. – Засунь свой шланг, знаешь куда? – и сразу же взвывает, дико вращая белками глаз, вереща на сто ладов. – Кхны-а-ха-ха-ха!

2

Коммивояжер Он любил свою профессию. Как точно выразилась его последняя пассия, которых Он менял чаще, чем нижнее бельё, «лучшего впаривальщика необходимых по ненужности вещей, поди, сыщи во всём округе Ищ».

На эти слова Он только хитро улыбался, пряча улыбку в медно-рыжих дебрях пышных усов и застенчиво, знай себе, сверкали сквозь щель между крупных полных губ жемчуга здоровых зубов.

Он продавал товары Их. Их – это не определённая семья. Это мир, в котором Он трудолюбиво ткал из золотых нитей ткань своего благополучия. Их окружали Он со всех сторон. И по этой простой причине Он очень любил Их. Даже этих, к дому которых подъехал на малиновом авто.

Он любил Их безответно, безумно и беззастенчиво. Их встречались ему самые разные: и молодые, и среднего возраста, и пожилые. Встречали Он по-разному; была у некоторых необъяснимая агрессия и злость в словах; другие же. Наоборот, милы, скромны и застенчивы.

Любя всех Их, Он отдавал предпочтение пожилым семейным четам. Они отличались исключительным гостеприимством, отсутствием которого грешили дома молодых Их; большее, на что Он мог у них рассчитывать, это стакан воды. Но пожилые пары всегда встречали Он неподдельной радостью, лучились искренностью и добротой глаза в густой сетке морщин и давно позабытые слова «не откажите в любезности выпить чашечку чаю с превосходным домашним бисквитом» первое, что слышал Он на пороге жилища Их.

Он немного посидел за рулём в лёгкой светлой задумчивости. Глядясь в зеркало заднего вида, Он пожестикулировал губами, напрягая мышцы лица, заставляя их работать. Затем поправил костяным черепаховым гребнем, подарком одной семейной пары Он перед Рождеством пару лет тому, заметно редеющую, не тронутую сединой рыжую шевелюру. Пошевелил густыми, сросшимися на переносице бровями, то складывая их домиком, то сводя в прямую линию на лбу.

Последний штрих – надул гладко выбритые щёки и, выпуская медленно воздух через сложенные трубочкой губы. Побарабанил по ним подушечками пальцев. «Всё! – мысленно заключил Он. – Теперь можно в бой». Вышел из машины. Водрузил на голову мягкую, видавшую виды фетровую шляпу, оправил отточенными жестами твидовый костюм-тройку цвета шамуа, проверил, на месте ли цепочка часов. Неторопливо взял с заднего сиденья огромный оранжевый кожаный саквояж. Незаметным движением руки захлопнул дверцу и, торжественно ступая по посыпанной речной галькой дорожке, медленно направился к дому.

- Ева! – просипел простужено мужчина, валяясь на диване. – Мне отсюда плохо видно, кого там хер принёс?

- Адам, - поправила мужчину Ева голосом, каким дают наставления ученикам учителя, - выражайся, пожалуйста, прилично. К нам гость. Коммивояжёр. Вчера он был в доме, напротив. Ух приобрели у него много интересных безделушек.

- Симпатичный?

- Кто, Адам?

- Коммивояжёр! – раздражённо прокашлял Адам.

- С каких это пор ты начал видеть в мужчинах что-либо симпатичное? – поинтересовалась безразлично Ева. – Меня это тревожит.

Адам кряхтя сел на диване. Огорчённо заскрипели старые пружины. Адам твёрдо поставил крупные ступни в домашних цветных носках на пол.

- Мне мужики по хрену! – выкрикнул, не скрывая раздражения Адам. – Это ты, старая пердунья, начала заглядываться на молоденьких кобельков.

- Не преувеличивай, Адам, - нараспев ответила Ева. – Лёгкий флирт только на благо женщинам в нашем возрасте.

- Да мне по хрену! – вдруг закашлялся Адам и сплюнул густую слюну в кадку с фикусом.

- Господи, как можно так выражаться! – притворно ужаснулась Ева, наводя лоск перед огромным, в полный рост зеркалом справа от двери, не отрывая глаз от происходящего на улице. – Адам! Лучше быстрее переоденься. Белая рубашка в шкафу, яркий алый галстук будет отлично контрастировать с чёрно-серым костюмом. Да, и не забудь освежиться одеколоном!

Адам встал, натужась, выпустил серию газов, произнеся при этом, что, вот где я видел всех этих гостей, но шаркая и припадая на левую ногу, пошёл в гардеробную. Через несколько минут Адам вышел и стал перед женой. «Ну?!» - казалось, говорил весь его вид. Ева мельком скользнула по мужу и проговорила: - Просто блеск! «Ага! – не удержался Адам и кольнул в ответ. – Как пидорас на выданье».

- Что-то наш гость медленно поднимается по крыльцу, - озабоченно произнесла Ева и поднесла руку к дверной цепочке.

«Никакой спешки, - думал Он, впечатывая платформу ботинок в противно кричащую гальку. – Пусть они увидят, как я хорош и умею себя преподнести». Перед дверью переложил саквояж в левую руку, указательным пальцем правой вдавил кнопку звонка.

- Всё зависит от того, - безупречным голосом говорит Он. – Что вы от него ожидаете. Повторения чудес библейских казней египетских. Вавилонского столпотворения – то спешу вас разочаровать. Ничего этого не будет. Аппарат не Господь бог и, уж тем более не Дэвид Копперфильд. Предлагаемое устройство – это усовершенствованный робот модели UR-81M. Где «М» - значит модернизированный.

- Извините, - хриплый голос Евы, страдающей хроническим ларингитом, прервал коммивояжёра Он. – Восемьдесят один. Их столько выпущено?

- Нет, - услужливо ответил Он, незаметно для хозяев поправил заученным жестом узел галстука и пригладил волосы. – Восемьдесят один – номер серии. Самые первые экземпляры, что греха таить, были весьма далеки от совершенства. Часто поступали жалобы от потребителей. Наши инженеры и разработчики проявили верх достижения конструкторской мысли, внесли в модель требуемые временем и рынком дизайнерские изменения и усовершенствовали последующие модели. – Он остановился, посмотрел на Адама и Еву, желая увидеть, произвёл ли на них эффект его короткий обзор. – Процесс производства – безостановочный. Ежедневно лучшие умы работают над вопросами внесения рационализаторских предложений.

- Очень интересно! – Ева прикурила тонкую длинную сигарету от зажигалки, по комнате разлился специфический аромат восточных специй. Обратила взор к мужу. – Правда, Адам? – и переключилась к Он. – Продолжайте, пожалуйста! Мы полное внимание!

- Так вот, не буду оригинальным, перед использованием наша фирма настоятельно рекомендует ознакомиться с инструкцией по применению и просмотреть прилагаемый видеофильм.

Он, словно совершая таинственный ритуал, вынул из объёмного саквояжа книжку с яркой обложкой и надписью «Manual», следом извлёк пластиковую коробочку с DVD-диском. Положил на журнальный столик и заключил, обольститель, Он пускает в ход проверенное оружие бархатный тембр голоса. Им Он обволакивает слух семейной пары, словно птица крыльями гнездо.

- Данная модель изготовлена исключительно для использования женщиной.

Он поймал недоверчивый взгляд Адама и торжествующий Евы.

- Да-да, мэм, разработчики учли при проектировании особенности женского организма. Его исключительную чувственность и способность самоорганизации независимо от критических ситуаций внешней, зачастую весьма агрессивной среды.

Он ликовал. Он видел растерянность Адама и Еву, распираемую гипертрофированным чувством исключительности. И решил добить хозяина дома, игнорируя его, смотря только на хозяйку:

- Любая попытка, мэм, со стороны вашего мужа перепрограммировать UR-81M под свои параметры, приведёт к поломке механизма.

Адам решил не сдаваться без боя и заявил о себе несколько нервным голосом:

- Как насчёт гарантийного срока?

Наконец Он решил удостоить хозяина дома вниманием, всем видом показывая хозяйке, что делает это исключительно ради неё.

- Гарантийный срок один год с момента продажи, указанной на чеке. Фирма предлагает сертификат аутентичности товара. Гарантийный ремонт по любому указанному в талоне адресам. Гарантия не распространяется, если аппарату будет нанесён механический ущерб, не предусмотрено также самостоятельная попытка покупателем вскрыть аппарат. Повторюсь, - Он галантно поклонился в сторону Евы и едва кивнул Адаму, - любая поломка устраняется в специализированной мастерской. Надеюсь, удовлетворил ваше любопытство!

Выходя за порог, Он водрузил на голову шляпу, прокашлялся деликатно.

- Спешу повторно поздравить вас с покупкой. Всего хорошего!

Сухо стукнула дверь, пропели смазанные петли. До Он донеслось или ему показалось из-за двери: - И вам спасибо! Сам же подумал, мол, вот ещё одним осчастливленным бедолагам всучил совершенно ненужную вещь. А за закрытыми дверями ширился и рос праздник, так как Ева и Адам считали приобретение очень выгодным, что удалось выжать скидку и купить, считай, даром, удивительно полезную вещь.

- Ева, - начал игриво Адам, - что откладывать в долгий ящик то, что можно… - и продолжил неторопливо, - давай посмотрим на наше приобретение. Буклет буклетом, умеючи нарисовать можно всё, что угодно. А каково оно на деле?

И сделал шаг в направлении угла, где на стуле покоился небольшой картонный ящик.

- Погоди, Адам, - мягко возразила жена, придержав его за руку. – Отложим это на вечер. После ужина при свечах.

- Ужина?! – не поверил Адам и повторил. – При свечах?!

Ева надела на лицо маску гордости.

- Да! – качнула заманчиво полными бёдрами и проворковала нараспев. – Я составила праздничное меню. Прямо сейчас принимаюсь за стряпню!

Адам резко воскликнул, отчего голос срезался на писк.

- Невероятно! Ева! Последнее время мы довольствовались примитивными сублиматами, редко дешёвой пищей из кафе. Словно увидев жену впервые, Адам обошёл вокруг неё, пританцовывая, глядя вожделенно и внимательно изучая.

- Ну, если уж гулять, может, купим бутылочку шампанского?

Ева вышла из зала. Вернулась назад несколько минут спустя, сияя как солнце весенним днём с двумя бутылками брюта в руках. Мягко поведя головой в сторону кухни, горячо прошептала, выделяя отчётливо каждое слово, что для него приготовлен сюрприз на кухне в третьем шкафчике справа.

- Как ты думаешь, что это? – заинтриговала она мужа.

Адам шумно сглотнул слюну, резко дёрнулся кадык.

- Даже боюсь предположить, дорогуша!..

Утверждают, два раза снаряд не попадает в одно и то же место. Сегодня был не тот случай. Словно метким ударом кия загоняя шар в лузу, Ева произнесла:

- Бурбон десятилетней выдержки!

Адам довольно закряхтел. Сюрпризец оказался-таки на славу. Бурбон! Десятилетней выдержки! Это не суррогатная моча в баре братца лучшего друга.

- Всё мной предусмотрено. Устроим маленький праздник, как бывало прежде. Помнишь, как тогда нам было хорошо!

Адам шумно вдохнул носом воздух, успокаивая волнение.

- Как не помнить, Ева! – обнял нежно жену за плечи и поцеловал.

Свечи неярко освещали комнату. Пламя потрескивало, текли прозрачные восковые слёзы. По оклеенным выцветшими обоями степам плясали призрачные тени, как кадры чёрно-белого немого кино, вызывая в памяти приятные воспоминания. В полумраке тонет скромная обстановка: цветы в кашпо, старенький книжный шкаф, пожелтевшие репродукции картин, люстра с подвесками из искусственного хрусталя.

Ужин прошёл на славу. Приятная романтическая атмосфера царила за столом; лёгкая беседа непринуждённо текла под приятную инструментальную музыку, льющуюся из динамиков ретро проигрывателя.

- Адам, - загадочно произнесла Ева. – Думаю, наступил час ознакомиться с нашей покупкой. – И указала рукой на коробку. – Неси её сейчас же сюда, на стол. И вскрывай!

- Как же видео и инструкция, Ева? – спросил муж.

- Инструкция, видео – глупость! – хохотнула игриво Ева и взлохматила изрядно поредевшие. Но всё такие же чёрные смоляные кудри. – Неужели забыл наше изучение компьютера методом тыка, милый!

Адам погладил жену по спине, рука произвольно соскользнула ниже:

- Такое позабудешь!..

- Посмотри-ка, Ева, здесь написано, не вскрывать заднюю панель при включенном в сеть приборе. Слушай, что пишут дальше: не оголять контакты, категорически не рекомендуется прикасаться к контактам под напряжением мокрым языком (подумать только, это когда язык бывает сухим!) и обнажёнными гениталиями.

- Чудно, Адам, как ты думаешь, придёт ли мне в голову в процессе эксплуатации поднести к твоим… кх-м… оголённые контакты под напряжением? – Ева пронзительно посмотрела на Адама, ожидая ответной реакции. – Полагаешь, это произведёт на меня эффект?

- Думаю, да, - подумав, ответил Адам. – Несомненно, произведёт.

- Я такого же мнения, милый, - Ева сноровисто руками расстегнула пояс брюк мужа. – Оголяй контакты. Я позабочусь о твоих…

В комнате воцарилась тишина, сотканная из нитей волнения и любопытства, вперемешку со сдержанностью и неистребимым интересом.

Хозяева аккуратно, в абсолютном безмолвии водрузили на стол небольших размеров коробку, упакованную заботливо в красочную праздничную бумагу и перевязанную ленточкой цветов государственного флага.

В молчаливом согласии развязали ленту. С хрустом развернули упаковку. Адам открыл коробку и, незаметно для себя, шёпотом спросил супругу:

- Ева, дорогая, мне кажется или в комнате действительно душно?

Ева поддержала игру мужа и шёпотом ответила:

- Если так, открой дверь в сад. Пусть вечерняя свежесть вольётся в дом. Да и мы выйдем подышать летней прохладой.

Бело-сизый, невесомый туман, точно вуалетка окутывал, смазывал растворяющиеся в сумраке предметы: декоративные скамейки, дорожки, кусты и деревья, привнося в обычную обстановку атмосфер сказочности и волшебную иллюзию неестественности…

«Собственно, кинетическая схема подробностей стёрта с пергамента памяти ластиком времени. Единственно, сохранились отдельные фрагменты и эпизоды.

Вспышка – и ярко зажглась спичка; плотные шторы темноты раздвинул свет – заалел фитиль свечи, радостно потрескивая и пуская из синего кончика пламени маленькие искорки. Невесть откуда взявшийся сквозняк оживил внутреннее пространство, привёл в движение воздух, невидимые свежие, острые языки струй разрисовали стены загадочными картинками, живые персонажи двигались ломанными резкими движениями в полном молчании – как затишье перед бурей. Слух режет тишина отточенным клинком беззвучия.

«Вот и я, моя сладкая! Неужто, не рада?!» «Пшёл вон, пёс смердящий!» «Не понял!» «Что тут понимать, помёт песий!» «Не ломай комедию, здесь не театр. Публики нет. Мы одни». «Убери прочь свои мерзкие, всегда потные холодные грабли!» «Ах, так!» «Да, так!» «Ух, ты, сука, ты мне, лярва, всю жизнь превратила в посмешище!» «Воды». «Какой, ключевой? Или из-под крана?» «Вода – туды, воды – сюды!» «Ну, ты и дрянь! Малолетняя развратная, похотливая сучка!» «Вся в тебя, папочка!» «Начинай считать…» «Что?» «Мгновенья! Жизни твоей». «Лей!» Раздался негромкий вскрик, и она узнала его по запаху. От него всегда пахло жасмином. «Лей, милый…»

3

Не мёдом там было намазано. Нет! Там было что-то таинственное и интригующее. Что трудно различимо взглядом днём, но бросается в глаза ночью. Там было то, что делает дыхание учащённым и прерывистым. И отчего сердце бешено колотится в груди и рвётся наружу. От чего бросает в пот и земля, внезапно сделавшись зыбкой, уходит из-под ног. И ты летишь…

Посещение Квартала не поощрялось. На открытые визиты было наложено негласное табу. Не прячась посетить Квартал, означало бросить обществу вызов. Смотрите, мол, какой я дерзкий, какой решительный. Плевать, мол, хотел на ваши запреты. Но Квартал, это как болото. Стоит сделать шаг на его территорию и обратного пути нет.

Он заманит сладкозвучными голосами, дивными видениями и сказочными посулами. Он повяжет по рукам и ногам невидимыми крепкими путами, обездвижит тяжёлыми веригами и обезволит чарами; невинно улыбаясь, съест твоё сердце и выпьет твой разум. Он – ослепит.

Территория Квартала не обозначена запрещающими знаками; нет чётко очерченного контура границ колючей проволокой. На вышках не стоят охранники, не загораживают проход.

Напротив! Квартал от остального Города ничего не отличает.

Те же в старой части добротные постройки из красного кирпича, стрельчатые окна с маленькими квадратами стёкол, гранитные ступени крылец и художественно, со вкусом из чугуна вылитым навесом над входом; и крыша, добротная, крытая черепицей.

В новой части – безвкусные, прямоугольные коробки из стекла и бетона, с плоскими крышами, как дикобраз, утыканные острыми иглами ТВ антенн, на которые нередко по утрам нанизываются клочья тумана, как куски мяса на шампур.

Но Квартал магнитом манил к себе. Тянул, притягивал к себе тонко-организованные человеческие души, оголодавшие по вниманию, жаждущие понимания в жестоком мире, царящем во всём Городе.

Город часто мстил Кварталу. Летом его заваливал снег, падающий крупными хлопьями с тревожно-лилового неба; зимой – проливались обильные дожди, и невозможно было ни проехать по его улицам, ни пробраться от дома к дому; в те грозовые моменты Квартал напоминал Ценевию, прекрасный южный город-государство, построенный на воде.

Месть, не любовь, не бывает долгой. И тогда между Кварталом и Городом наступает перемирие. Тонкое, как паутина, хрупкое, как стекло.

О том, что Квартал табуированное место знали все без исключения жители Города. И все до одного, от мужчин до женщин, от вдов до вдовцов, от юных скромных дев до робких юношей, мечтали, посетить сей злачный угол, так много обещающий.

Они видели Квартал во сне; путешествовали по его узким улочкам и широким проспектам среди ясного погожего дня открыто, не прячась в тени домов и не скрываясь под зонтами деревьев, беззаботно смеясь, не озабочиваясь оставшимися за спиной карами смертными и страшными проклятьями.

Чтобы попасть в Квартал, нужно было всего-то опустить монетку в один из кассовых аппаратов, расположенных перед Кварталом, взять квиток и ступить на его улицы, объятые ярким пламенем света огромных неоновых вывесок.

В его груди что-то тонко звенело и предательски дрожало. Учащённый ритм сердца заглушал все внешние звуки. Дыхание его было настолько прерывисто, что обильный пот крупными каплями выступил на разгорячённом, покрасневшем лице; взмокли волосы на голове, и обильно промокла под мышками рубашка.

Игнаций Тарб давно собирался, как он неоднократно говорил сокомпаньонам по попойкам, посетить запретную зону – Квартал. Вкусить сладких забав и ощутить щекотливых приключений.

Никто из его товарищей так и не решился на этот шаг, но Игнацию поддакивали, поддерживали дружескими советами, подначивали, чтобы распалить его воображение, но они также были уверены, что все его безудержные фантазии останутся на словах. Ведь они прекрасно знали, чем может обернуться на деле посещение Квартала, в случае поимки Комиссарами Аморальной Инспекции. Этими строгими Державными блюстителями нравственности населения.

Наказание последует не обязательно в первый раз, после поимки. Пожурят на месте, погладят по загривку, погрозят строго государственной палицей. И – отпустят.

Однако, достаточно того, что никто из жителей Города достоверно не знал, что собой представляет это наказание и, покрытая слизким туманом неизвестность охлаждала буйные головы. Огонь куража заливался холодной водой предусмотрительности.

Не пустозвоном оказался Игнаций Тарб. Задуманное решил исполнить, никого, не ставя в известность. И не потому, чтобы что-то доказать друзьям, а чтобы самому в себе укрепиться.

«Что откладывать дело в долгий ящик? – размышлял он на досуге. – Взял, да пошёл!» Вскакивал на постели и горящим взором буравил лунный пейзаж за окном мансарды, прошитый тонкими серебряными нитями ночного тумана. На третий день решение окончательно созрело. Чтобы не дать ему упасть, подточенному червем сомнения, Игнаций, не обронив слова, взяв с собой изрядный запас монет, отправился к Кварталу. «Взял, да пошёл!»

Как человек разумный, Игнаций не попёр нахрапом. Он пошёл в обход, ведомый едва ощутимым запахом удовольствия, слыша в голове загадочную поэзию запретного греха.

Он шёл окольными путями. Не зря же кто-то сказал: - Чем длиннее дорога к цели, тем короче путь.

Погода выступила в сообщниках Игнация. Безоблачное небо к вечеру затянуло дождевыми угрюмыми облаками, подул настойчивый упрямый северный ветер, он будто ударами кнута разогнал любопытных по тёплым домам, где тотчас зажёгся свет за закрытыми портьерами и шторами.

Когда Игнаций пересёк, в лёгком возбуждении половину Города и приблизился к Кварталу, начал накрапывать мелкий нудный дождь. Игнаций снова добрым словом помянул погоду. Однако молиться не решился. Чтобы не выглядело это богохульством.

Подняв воротник плаща и, упрятав голову глубоко в зябкие плечи, осмотревшись по сторонам, не заметив ни одной лишней фигуры, не услышав ни одного подозрительного шороха, пересёк улицу. Он шёл, осторожно ступая по булыжной мостовой, тёмным оловом блестевшей от начинающего лить сильнее дождя.

В густых серых сумерках, почти растворившись в них, Игнаций ступил на территорию Квартала.

Переведя дух, успокоив учащённое дыхание, дождался, пока оно станет ровным и спокойным, он вынул из кармана пару монет. Ещё раз огляделся по сторонам, но уже просто для успокоения совести. Затем опустил монетки одну за другой в щель кассового аппарата и нажал крупную чёрную кнопку. Внутри аппарата что-то недолго щёлкало и стучало и, наконец, выполз чек. Игнаций взял в руки маленький белый квадратик и внимательно рассмотрел. После недолгого изучения с двух сторон листка, он уяснил, дальше следует двигаться по стрелкам навигации. Они расположены на видном месте на фонарях и указывают направление.

Так как Игнатий определённо не знал, что ему нужно, решил для начала заглянуть в кабачок, красные неоновые огни вывески гласили: «Поцелуй ласточки» открыт круглосуточно. Что ж, решил он, «Поцелуй ласточки» то же неплохо и решительно взялся за дверную ручку.

Густая плотная смесь из множества ароматов ударила ему в нос; он поначалу чуть не задохнулся от этой сладковато-приторной ароматной агрессии. Голова слегка закружилась, из глаз потекли слёзы; в помещении царил полумрак.

Стоя у двери, Игнаций почувствовал мягкое прикосновение к руке и услышал приятный женский голос с волнующим тембром:

- Молодой человек желает выпить или ему что-то требуется ещё?

Протерев глаза, Игнаций рассмотрел владелицу дивного голоса. Перед ним стояла совершенно нагая девушка в фиолетовом коротком парике, узкие очки кокетливо сдвинуты на краешек остренького носика, тёмно-карие глаза пытливо смотрят поверх стёкол. Игнаций не знал, что ответить, и только продолжал осматривать девушку, которую нисколько не смущало его внимание, ровно как её нагота её саму. Ожерелье из дорогой бижутерии покоилось между двух аккуратных грудей с тёмными кружками сосков. Росту ей добавляли туфли из прозрачного материала на высоких шпильках.

Она терпеливо дождалась, пока Игнаций закончит изучать прелести ландшафта её тела, и повторила вопрос.

С трудом проглотив ком волнения в сухом горле, Игнаций издал нечленораздельный звук. Рука рефлекторно поднялась, и он кончиками пальцев коснулся груди девушки. Она подалась вперёд и её маленькая, тёплая, упругая грудь утонула в руке Игнация. Обжигающая, приятная волна от тела девушки передалась Игнацию. Огненный змей взлетел, махая раскалёнными крыльями от копчика до макушки по позвоночнику; приятная истома разлилась в паху. Игнаций явственно почувствовал, как уменьшились в размере брюки. Нисколько не смущаясь, девушка продолжила:

- Меня зовут Агнесса.

Игнаций кивнул головой, не сводя голодного взора с её тела.

- Для новичков, - не отстраняясь от Игнация, спокойно и чётко говорит она, грудь остаётся в его руке, - визуальный и мануальный осмотр бесплатно.

Едва заметно Агнесса улыбнулась, острые стрелы симпатии к юноше не смогли бы ускользнуть от постороннего взгляда.

Наконец Агнесса прервала молчаливое стояние. Взяла за руку Игнация, повернулась. Его рука соскользнула с груди, еле касаясь тела, прошлась по талии и остановилась на округлом бедре, матово сияющем в сумрачном освещении.

Агнесса подвела Игнация к бару, усадила на высокий стул, сама расположилась у него на коленях, обняла за шею правой рукой и сказала в сторону стойки:

- Два «Робких» коктейля!

Из-за колонны вышла девушка, мало отличающаяся от Агнессы внешностью и экипировкой. Быстро соединила в металлическом стакане несколько разных по цвету жидкостей, закрыла крышкой, ловко подбрасывая стакан в воздух, перемешала коктейли и разлила по широким плоским бокалам.

- Познакомься, моя подруга Адели, - склонив голову на плечо Игнацию, сказала Агнесса. – А как тебя зовут?

- Игнаций, - представился он и залпом осушил бокал.

Лёгкий дурман ударил в голову, вскружил мысли. Исчезло куда-то оцепенение и сжатость. Ослабла напряжённая струна внутри.

Сладкая, таинственная поэзия греха начала своё разрушительное созидание.

Огромная, массивная дверь беззвучно отворилась, открыв утопающий в мягком розовом свете холл; мелодично пропел колокольчик.

Переборов робость, снова вернувшуюся перед дверью старинного особняка, Игнаций вошёл в дом. Толстые однотонные ковры скрадывали шаги.

Зв спиной также бесшумно затворилась дверь. Не зная, куда следовать дальше, Игнаций потоптался на месте, мысленно настраивая себя на мажорный лад. Коктейли в баре сделали своё дело – добавили позитива.

Осматриваясь по сторонам, Игнаций заметил в бронзовых настенных канделябрах электрические свечи, когда глаза привыкли к освещению, рассмотрел цвет ковра – густо-коричневый и невероятно огромные, натуралистические картины, украшавшие стены. Они висели в небольших нишах, подсвеченные скрытыми светильниками либо снизу, либо сверху, по бокам, редкая из них освещалась мягким светом полностью – для концентрации взгляда на определённой сцене.

На картинах изображена одна и та же женщина. Выше среднего роста, с развитыми бёдрами, узкой талией, высокой грудью, с пронзительным взглядом тёмных фиалковых глаз и каштановыми волосами. Они на всех картинах шелковисто струились по плечам, стекая густыми прядями на мраморную белизну кожи.

На всех полотнах женщина изображена в окружении нескольких обнажённых мужчин. В самых фривольных позах, вплоть до группового совокупления. Взгляды мужчин, наполненные страстью и похотью, устремлены в одну точку – лицо женщины. Она же. Наоборот, снисходительно и благосклонно взирает на них. Некоторых гладит по голове, или прикасается красивой дланью с тонкими пальцами, украшенными кольцами к возбуждённым гениталиям.

Игнаций не мог избавиться от ощущения, что эта, изображённая на полотнах женщина. В какой бы позе не находилась, своим магнетическим взором смотрит из любой точки на него, вызывая внутри Игнация сильное эротическое возбуждение.

Что и говорить, сексуальная энергия изображённых откровенных сцен группового соития, в конце концов, предалась и Игнацию. «Кто же ты, загадочная незнакомка?» - задавался он вопросом, переходя от картины к картине. Тщательно рассматривая её тело, он находил его более чем совершенным. «Божественная! – пронеслось в его голове. – Кто же ты?» незаметно из холла он перешёл в огромную залу, стены которой тоже были увешаны картинами с самыми затейливыми эротическими сценами с участием таинственной женщины, сценами, о которых Игнаций не знал даже понаслышке.

Иногда картины отражались в зеркалах. Они начинались от пола и уходили в высокий потолок, терялись в изумительные красоты лепнине. И тогда у Игнация возникало ощущение бесконечности созерцания картины, тонущей в своём зеркальном многократном отражении.

«Волшебная! – подбирал Игнаций эпитеты для этой женщины. – Кто мне подскажет, как тебя зовут?» И вдруг услышал тихий голос у себя в голове, от неожиданности Игнаций чуть не упал на пол: - Госпожа Кларисса!

В удивлении Игнаций завертел головой, думая. Что голос внутри него ему послышался и произнёсший «Госпожа Кларисса!» находится рядом. Но зала была пуста. Тогда он ускоренным шагом пролетел анфиладу комнат, где картины чередовались с зеркалами; где картины терялись в зеркалах, а зеркала растворялись в картинах. И повсюду, в каждой новой зале в воздухе устойчиво витал аромат мягкой эротической агрессии и сексуального магнетизма.

В следующей зале, которые, казалось, бесконечно тянутся одна за другой, меняется только цвет стен, интенсивность освещения и появляется временами мебель: диванчики, покрытые золотистыми покрывалами с маленькими подушечками, столики с высокими вазами с живыми цветами, стулья, с наброшенными на них женскими вещами, Игнаций в усталости присел на диванчик. Облокотился о спинку, закрыл глаза. Нервное потрясение и эротическое возбуждение не покидали его. Секс, растворённый в воздухе вместе с ароматом цветов и яркостью освещения, держал Игнация в напряжении. От напирающего желания, ему казалось, он, вот-вот, расстанется с жизнью, остановится и перестанет биться его молодое неискушённое соблазнами сердце.

Растерев энергично лицо руками, он заметил маленький столик у противоположной стены, на нём рассмотрел высокий хрустальный кувшин с розоватой жидкостью. На дрожащих ногах медленно пересёк залу, схватил обеими руками сосуд и, не обращая внимания на стоящие на разносе рядом фужеры на тонких ножках, жадно, большими глотками начал утолять жажду. Своим вкусом она напоминала аромат розы и жасмина, свежестью – воду горного родника.

Напиток стекал по подбородку Игнация, лился по одежде. Голова его закружилась, завертелись находящиеся в комнате предметы. В ней вдруг появились танцующие пары. Мужчины, и танцующие и стоящие возле стен, абсолютно наги; женщин украшали высокие прически с заколками с камнями, украшения на груди из драгоценных камней, браслеты из золота с подвесками на запястьях и лодыжках, и богато украшенные кольца на пальцах рук.

Одни танцевали, другие стояли вокруг у стен и весело болтали. Вместе с музыкой в атмосфере висел устойчивый гул голосов. Игнаций старался что-либо разобрать. Да безуспешно! Он пристально разглядывал присутствующих, но до него им не было дела. Мужчины, двигаясь грациозно, обходили его стороной, скользя по нему безразличным и отстранённым взглядом. Женщины старались задеть локтём, незаметным прикосновением бедра или открыто – грудью. Широко улыбаясь, притесняли к стене и, буравя заигрывающим взглядом, гладили под одеждой и, не говоря ни слова, отбегали. На мужчин Игнацию было наплевать, а вот поведение женщин удивляло.

Внезапно в зале смолкла музыка, и погас свет. В полной тишине и молчащей темноте раздался твёрдый, характерный мужской голос: - Дамы и господа, хозяйка дома, Госпожа Кларисса!

По зале пробежал возбуждённый и встревоженный ветерок, поднятый движениями многих уст: - Госпожа Кларисса! Госпожа Кларисса! Хрустальными волнами он плескался и разбивался о стены на мелкие жемчужные брызги.

Где-то вверху, в невероятной высоте потолка, пробираясь через лепнину, появился тонкий луч света. Двигаясь кругами по стенам, он начал медленно опускаться, пока не застыл на одном предмете – лестнице, которую раньше Игнаций почему-то не заметил. В круг света вошла женщина, изображённая на полотнах. Она мгновение постояла на месте и медленно пошла по лестнице вниз. Воздух наполнился мелодическим звоном. Это пели крупные яркие драгоценные камни, ими был расшит её тёмно-бордовый халат, полы скользили за нею по ступеням, с длинными широкими рукавами и высоким стоячим воротником. Каждый шаг, каждое движение сопровождалось мелодией.

Она остановилась на третьей ступеньке снизу. Луч света скользнул по присутствующим. Они разошлись в обе стороны. Освещённый светом, посреди залы стоял Игнаций.

Не отрываясь, он смотрел жадным взором на женщину. Та не сводила с него своего гипнотического взгляда. Затем она подняла правую руку и движением ладони позвала его к себе.

Снимая с себя одежду, рывками разрывая её, к хозяйке дома он подошёл совершенно нагим. «Госпожа Кларисса!» - еле слышно шептали его губы.

Властным взором она заставила его подойти ещё ближе. Гася в себе робость и неуверенность, он сделал ещё пару шагов и остановился.

Лёгкая улыбка отразилась на её лице; в глазах вспыхнули искорки зарождающегося интереса и страсти; она медленно повела головой и волосы, собранные на макушке в «хвост», рассыпались по плечам.

Невероятность увиденного посадила Игнация на прочную привязь; ноги его словно приросли к полу и безвольно повисли руки. Только губы продолжали шептать «Госпожа Кларисса!»

Неожиданно для Игнация, с плеч хозяйки дома плавно соскользнул халат и опустился веером у ног.

Мелкая конвульсия прошла по телу Игнация. На теле Госпожи Клариссы осталась короткая, вязанная крупной клеткой туника с вплетёнными в нити мелкими кораллами и жемчужинами, едва прикрывающая низ живота. Игнаций не мог оторвать взгляда от её тела, которое он успел изучить, рассматривая картины с её изображением. Взгляд скакал с круглых коленей на соблазнительную грудь, то с матовых плеч на плавные линии бёдер, то задерживался на маленьком животике, то не мог отвести глаз от красивого лица. Наконец он остановился на тёмном маленьком треугольнике внизу живота. С трудом глотая обильно собирающуюся во рту слюну, Игнаций опустился на колени, чем унял в них дрожь и пополз по холодному мрамору пола к Госпоже Клариссе, не отводя от неё глаз.

Когда до хозяйки дома остались считанные метры, на ней, введя в ещё большее изумление Игнация, рассыпалась на тончайшие нити туника, мелко звеня, по полу и ступеням покатились, подскакивая, кораллы и жемчуг; взору остолбеневшего Игнация вживую предстало тело, которым он любовался на картинах.

Осыпая благодарными поцелуями её ступни, он поднимался выше, изредка прекращая целовать нежный бархат кожи и устремляя на предмет страсти полный вожделения и неумело скрываемой похоти горячий взор.

Икры… Колени… Бёдра… Игнаций покрывал их сотнями, тысячами поцелуев. Разум его отказывался верить происходящему и тогда, на мгновение, ему казалось, он спит у себя в натопленной комнатке на узенькой кровати и ему снится дивный и прекрасный сон.

Морок наваждения прервала Госпожа Кларисса, когда он уткнулся носом в пахнущий лавандой волосяной треугольник. Она взяла его голову своими руками и вдавила несильно себе в живот и сразу почувствовала влагу на коже и поняла, что юноша плачет. Игнаций плакал от радости, от охватившего его счастья и возбуждения и от того, что происходящее далеко не сон. Он чувствовал руки, которые держали нежно его голову, но вырваться не пытался, так сладок был этот плен, и продолжал целовать мягкий живот, кожа которого напоминала нежный персик.

Отстранив голову Игнация, Госпожа Кларисса пристально посмотрела ему в глаза, затем опустилась на колени.

Их уста соединились в поцелуе наисладчайшей поэзии греха.

4

- Ну, что ж, сынок, - сказал мастер одобрительно, изучая в руках вынутую из станка деталь, выточенную мной. – Теперь тебе можно смело доверить работу любой сложности.

Румянец скромности разлился по лицу, я стыдливо уставился в промасленный пол и суетливо начал мять старую синюю матерчатую беретку.

- Начинай работать самостоятельно! – так напутствовал старый мастер новичка.

Он пошёл в бытовку. Я смотрел ему в удаляющуюся спину, жадно вдыхая носом запах масла, горячей металлической стружки и азарта будущей работы. Ещё старался не думать о том, что меня не скоро, как мастера, поведут на процедуру очистки памяти и стирания рефлексов профессионализма. Думал о том, что моя мышечная память цепкая, что она помнит всё.

Вот я беру болванку. Зажимаю в тиски станка. Большим пальцем уверенно нажимаю кнопку «Пуск».

Сверло начинает вращаться с огромной скоростью. Исчезают бороздки на нём, оно превратилось в грозный блестящий стержень.

Итак. Что дальше…

Инструкция…

Пункт первый…

«Вторжение – это процесс…»

11 ноября 2013г.