Читать онлайн
"Тридцать три минуты"

- Дядь, а дядь!

Кто-то дёргал Ала за полу пиджака. Мужчина оглянулся. Рядом стоял мальчик, лет пяти-шести, с чёрным бархатным мешочком в руках.

- Дядь, папа сказал, чтобы я отдал жёлудь вам, - произнёс мальчик и протянул Алу этот самый мешочек, утянутый тесёмкой.

- А как зовут твоего папу? – спросил Ал.

- Женя, - ответил мальчик.

- И где же он сам? – спросил Ал, оглядевшись по сторонам и не найдя в пределах видимости никого, кто мог бы соответствовать этому званию.

- Там, - неопределённо махнул рукой мальчишка.

- А ты не ошибся, пацан? – спросил Ал.

Мальчик достал из кармана весьма приличные мужские наручные часы, вероятно папины, посмотрел на стрелки.

- Папа сказал, чтобы я отдал жёлудь дяде, который подойдёт к столу с книжками сегодня в десять часов, - старательно выговаривая каждое слово, будто декламируя со сцены заученный текст, ответил он. – Десять часов пять минут. Других дядей здесь не было.

- А папа не сказал, зачем дяде жёлудь? – не скрывая удивления, спросил Ал.

- Неа, - мотнув головой, ответил мальчишка. – На. – Он вложил Алу в руку бархатный мешочек, развернулся и побежал к входу в супермаркет, скрылся в людской гуще.

- И что это было?! – спросил Ал у наблюдавшего за сценой паренька, торговца с книжного развала.

Тот пожал плечами.

- Надеюсь, это безвредно, - сказал он.

Ал влез пальцами в мешочек, вынул из него самый обыкновенный жёлудь. Посмотрел на него, пожал плечами и засунул обратно.

Продавец хмыкнул, без нужды поправил стопку книг и, видимо, вспомнив, зачем он тут стоит, спросил:

- Книгу брать будете?

- Нет, - ответил Ал, всё ещё находясь под впечатлением.

- Почему? Вы же хотели её купить, - спросил продавец.

- Потому что жёлудь, - разведя руками, ответил Ал.

Продавец скривился, открыл тетрадку и принялся что-то записывать.

- А что это вы пишите? – поинтересовался Ал.

- Фиксирую озвученную вами причину отказа, - сказал продавец. – Для статистики и истории.

- Ну, денёк! – обречённо вздохнув, проговорил Ал. – Можете вписать мне в оправдание, что моё полное имя означает – дуб. Думаю, кто-то из моих друзей решил сделать маленький сюрприз, прислал талисман или оберег, зная, что он мне не помешает сегодня.

Продавец не отреагировал. Он лишь почесал тыльной стороной карандаша затылок и страдальчески прошептал:

- Далматинцы!..

- Что вы говорите? – переспросил Ал.

- Вы – сто первый отказавшийся покупать мою книгу, - уныло пояснил продавец.

- Я говорю, жёлудь и дуб – не находите родственных связей? Нет? – отмахнувшись, Ал продолжил о своём. – Похоже, наш милый шарик медленно, но уверенно сходит с ума.

Пробегавший мимо белый шпиц на поводке, остановился и с любопытством уставился на Ала.

- Тебя что, Шариком зовут? – усмехнувшись, спросил он собачонку.

- Жориком, - ответила толстая тётка, хозяйка шпица. – Пойдём, Жорик, поищем другое дерево, - сказала она, подёргивая поводок.

- Скажете, череда совпадений? – спросил Ал у книготорговца, имея в виду новую сцену.

Тот устало вздохнул.

- Не думаю, - сам ответил Ал.

Поблизости никого не было, но продавец принялся громко зазывать покупателей, давая понять, что Ал ему изрядно надоел. Тот махнул рукой, положил мешочек с жёлудем в карман и направился к зданию мирового суда.

На стене у входа мирно уживались три таблички: две исторические, с номерами и датами, и одна современная актуальная: «Затерянская средняя школа», «Учебно-производственный комбинат», и «Мировой суд».

- Фёдоров, Алон Маркович. – Дежурный пристав перевёл взгляд на владельца паспорта. – Колющие, режущие предметы имеются? – заученно спросил он.

- Нет, что вы. Я же в курсе. Я в парикмахерской реже бываю, чем здесь у вас, - ответил Ал и, не дожидаясь особого приглашения, предварительно сняв часы с руки и выложив из карманов связку ключей и смартфон, прошёл сквозь рамку-детектор.

- Сейчас вас проводят, - безучастно глядя на Ала, сказал пристав.

- Спасибо, я знаю, где кабинет Евгения Карловича, - сказал Ал.

- Вас проводят, - с нажимом повторил пристав, передавая паспорт Ала напарнику. Тот поднялся со стула, подошёл к рамке.

- Следуйте за мной, гражданин Фёдоров, - сказал он.

- А-а, видимо, дисциплинарная кампания, месячник бескомпромиссной борьбы, - высказал догадку Ал, возвращая в карманы выложенные предметы. – Понимаю. Сочувствую, - добавил он.

Они прошли по сумрачному коридору к месту, в былые времена именуемому рекреацией, остановились у кабинета судьи Грибса.

- Ожидайте здесь, - сказал пристав.

Сам он вошёл в кабинет и прикрыл за собой дверь.

Ал, несколько озадаченный непривычным развитием событий, минут пять топтался по рекреации, пытаясь понять, что тут происходит. Обычно, а случалось это достаточно часто, он заходил в кабинет судьи, присаживался на стул, делал виноватое лицо и смиренно ждал наложения взыскания. Он был готов к неизбежному потому, что, в отличие от других наук, считал арифметику достаточно точной, как минимум, предсказуемой. Он знал наверняка, что штраф обойдётся ему на порядок дешевле, нежели заведомо провальная попытка приблизиться к исполнению того, что неосуществимо априори. Отсюда и вытекал давно устоявшийся стиль поведения на заседании суда: пробудить в «мировом» понимание на уровне элементарной человечности, дабы он не использовал всю строгость закона и, как следствие, Ал немного сэкономил бы на сумме штрафа. Всё просто и понятно. Каждый делает то, что ему полагается, и все, если не счастливы, то хотя бы страдают умеренно.

Дверь кабинета распахнулась, в коридор вышли трое, – двое приставов и интеллигентного вида гражданин лет сорока пяти, похожий на известного актёра: невысокий, полный, лысеющий брюнет, нос картошкой.

- Фёдоров, входите, - сказал пристав.

Ал вошёл в кабинет. Один из приставов проследовал за ним, прикрыл за собой дверь и встал около неё. Мировой судья Евгений Карлович Грибс оказался на месте, но в мантию облачён не был, что сразу бросалось в глаза.

- Проходите, присаживайтесь, - сказал Грибс, указывая на место, которое обычно занимала его помощница. Самой девушки в кабинете не оказалось.

Ал недоверчиво взглянул сначала на Грибса, а после на ряд выстроенных у стены, специально для участников процесса, стульев.

- Сейчас вы ознакомьтесь с постановлением, - сказал Грибс, когда Ал уселся, привычно сложив руки на коленях, и попытался изобразить виноватый вид.

- Как? Уже?! – Ал удивлённо встрепенулся.

- Информационное сообщение о выдаче на руки копии постановления. Уточняю время: заседание суда по делу об административном правонарушении… - громко говорил судья Грибс, из чего Ал заключил, что в кабинете, как и следовало, ведётся аудиозапись, - …было назначено ровно на десять часов. Текущее время – десять часов, тридцать три минуты. Фиксирую явку на заседание с опозданием без уважительных причин на тридцать три минуты. Загружаю данные. Процедура выполнена, ответ получен. Постановление государственного электронного судьи города Затерянска Тукрайской республики распечатано и вручено лично гражданину Фёдорову Алону Марковичу.

Некоторое время Ал, раскрывши рот, смотрел на Грибса, явно не понимая, как ему реагировать на всё, что происходит в этой комнате; на то, что его «административку» рассматривает какая-то непонятная компьютерная программа. Он краем уха слышал, что в некоторых городах проводятся натурные испытания машинного правосудия, но никак не ожидал, что сам станет свидетелем и жертвой внезапной атаки прогресса. Приняв ещё хранящий тепло принтера документ, Ал сразу пролистнул его к месту, где прописными буквами написано: «ПОСТАНОВЛЯЮ».

- Чего?! – непроизвольно вырвалось у Ала, когда он прочёл, какое именно взыскание назначил ему электронный судья.

Лицо побагровело, какое-то время Ал с изумлением попеременно смотрел на постановление и на мирового судью Грибса. Желание сказать что-то резкое распирало: Ал набирал воздуха в лёгкие, невнятные звуки вырывались из гортани, но он сдержался. В конце концов, с трудом отдышавшись, будто только что финишировал стометровку, он, нервно смеясь, произнёс:

- Это шутка, да? Я понимаю – штраф на всю катушку, тут даже вопросов нет. Но, ваша честь, Евгений Карлович, это же икебана какая-то, простите за метафору. Вот же, чёрным по белому: за неуважение к суду, трали-вали, административный арест на срок в тридцать три минуты в текущем хронометраже. Ладно, согласен, опоздал. Но лишь потому, что ещё ни разу на моей памяти заседание не начиналось вовремя. Я привык! Меня долго дрессировали и приучили к этому! А арест на тридцать три минуты – это как понимать? На сколько минут опоздал, столько и впаяли? Механическим переносом, да? Я вас умоляю, Евгений Карлович, это же беспредел какой-то!

Ал натужно хохотнул, осознавая, что делает это под аудиозапись по отношению, хоть и электронного, но судьи.

Ни «мировой», ни пристав веселья Ала не поддержали.

- Скоро узнаете, - сказал Грибс и передал приставу бумагу с печатью.

- Пройдёмте, гражданин Фёдоров, - тут же потребовал пристав.

- Куда? – спросил Ал.

- Под арест.

- Вы это серьёзно? – не поверил Ал.

- По исполнительному листу, - сухо ответил пристав.

Они вышли из здания суда, пересекли роскошный, огороженный кованым забором, усеянный раскидистыми липами, тенистый двор. Всю дорогу Ал себе под нос костерил на чём свет стоит всех, кто когда-либо имел отношение к выдумыванию нелепых законов, кто следил за их исполнением. Досталось и безумным айтишникам, посадившим виртуального болвана-буквоеда, не имеющего ни малейшего представления о том, как на самом деле устроен человеческий мир, судить людей. Перепало и всему судейскому корпусу и иже с ними за то, что спровоцировали своими конвейерными технологиями то, что Ал, сдерживаясь от чрезмерно резких выражений, назвал «икебаной».

На пороге двухэтажного здания, сплошь обставленного строительными лесами так, что его не узнал бы и сам архитектор, пристав передал арестанта сотруднику этой, то ли тюрьмы, то ли стройплощадки. На прораба новый сопровождающий похож не был абсолютно. А вот охранники супермаркета вполне могли принять этого парня за «своего»: такая же чёрная спецовка, такое же безразличное выражение лица и отсутствующий взгляд.

Внутри, как и снаружи, тоже бушевал, кричал, ругался, стучал молотком, сверлил и хрустел под ногами битой штукатуркой ремонт. Гневные тирады в голове Ала уступили место размышлениям о том, что, вероятно, его, как зека, привлекут подавать кирпичи или замешивать раствор. Ровно на тридцать три минуты. Ни одной минутой больше он в этом хаосе оставаться не намерен.

Узкая тропинка условно чистого линолеума привела их к кабинету с надписью чем-то чёрным, вроде куска графита, прямо двери – «доктор».

За дверью оказался бывший разделочный цех УПК. Но везде, где обосновывается доктор, там пахнет фенолом, становится светлее, белее, чище, у стены обязательно возникает кушетка, к столу прислоняется металлический стул в дерматине, на столешнице появляется компьютер, канцелярский клей и с десяток простецких авторучек.

- Присаживайтесь, - сказал доктор, указывая на металлический стул.

- Скажите, доктор, я уже зек или всё ещё нет? – поинтересовался Ал. – Мне начинает казаться, что меня водят по каким-то катакомбам дольше, чем мне назначено отсидеть за свои злодеяния.

- Формально вы только задержаны, - усмехнувшись, ответил доктор. – Арест не начнётся, пока я не дам своего заключения. Давайте-ка, я вам давление измерю.

- Какое счастье, - кладя руку на стол, философски изрёк Ал, - что вы, доктор, не на другом конце земного шара. Что вы максимально приближены к месту событий. Иначе это могло бы длиться вечно.

- Вижу, - глядя на экран монитора своего компьютера, сказал доктор, - вы просрочили обследование в нашем центре медицинского контроля и анализа. С чем это связано?

- Как на духу – просто забыл. Из головы вылетело, - сказал Ал. – Когда наше КБ закрыли и всех попросили на свежий воздух, подписался я на эту программу: кушать же хочется, сами понимаете. А после замотался… Надеюсь, это не усугубит моего и без того печального положения?

Доктор хмыкнул, но промолчал. Он споро стучал пальцами по клавиатуре, заполняя электронные формы. Ал сидел рядом и смиренно ждал медицинского заключения, за которым ожидалось другое заключение: под стражу.

- Так вот оно что, Михалыч! – внезапно воскликнул Ал, хлопнув себя ладошкой по лбу: поняв, наконец, с подачи доктора – как и почему он оказался в столь странной ситуации. – Контракт же, ёшкин дрын!

- Я не Михалыч, - сказал доктор, несколько обиженно и удивлённо.

- Я не вам, простите ради бога, - сказал Ал. – Вспомнил, что тогда же и на социальные эксперименты подписывался. Как время-то летит, господи! Ни слуху от них, ни духу, и вот вам, здрасьте. Выходит, это социологи меня в расход пустили. То есть, в оборот. А я всё голову ломал – что за цирк с конями вокруг?.. Осенило, знаете ли, внезапно.

Скоро доктор управился со своими формами, распечатал и передал бумажное заключение парню, похожему на охранника супермаркета, и тот повёл Ала к местам лишения свободы – в соседний, уже капитально отремонтированный корпус. В дежурке их встретил другой «охранник супермаркета», разительно отличающийся от предыдущего возрастом, ростом и массой тела: маленький, толстенький, лысый, как коленка. Он принял у коллеги документы, старательно, тщательно выводя каждую буковку, заполнил в журнале регистрации все полагающиеся строки, шлёпнул пухленькой короткопалой ручонкой по кнопке электромагнитного замка. Дверь отворилась и Ала снова передали из рук в руки: на этот раз на поясе у «охранника» висели наручники и т-образная резиновая дубинка. Выглядел он нарочито сердито, видом и манерами здорово напоминал голливудского копа. Разве что вместо гранёной фуражки носил кепку с длинным козырьком. Пошарив металодетектором, он осмотрел каждый фонящий предмет на одежде и в карманах Ала. Ненадолго призадумался, глядя на связку ключей, будто припоминая, что по этому поводу сказано в инструкции.

- Это что? – спросил он, указывая на брелок. – Если пульт, снимите, или всю связку оставьте. Средство мобильной связи кладите в шкафчик. Сами кладёте, сами после заберёте, я не прикасаюсь к вашим вещам.

- Брелок-фонарик, - пояснил Ал. – В подъезде часто лампочки того… перегорают.

- Можете оставить.

На протяжении всей этой эстафеты с короткими переходами из здания к зданию, Ал задавался вопросом – ради чего все эти флегматики совершают телодвижения, надувают щёки и что-то пишут в своих журналах? Чтобы проводить осуждённого на тридцать три минуты в арестантскую, где ему и хорошенько осмотреться времени не хватит? Икебана, как метафора, уже явно не подходила для выражения отношения к происходящему. На уста просилось другое, более ёмкое слово – бред.

Покончив с осмотром, «коп в кепке» проводил Ала до лифта, нажал кнопку вызова. Дверцы тут же разъехались по сторонам. «Коп в кепке» предложил Алу войти в кабинку, а сам остался снаружи.

- Держись за поручни, - услышал Ал перед тем, как дверцы закрылись.

Кабинка вздрогнула и поехала не вниз или вверх, что было бы ожидаемо, а вбок, как ездят вагонетки по рельсам. Ал схватился за поручни и, пользуясь одиночеством, смачно выругался. Лифт ненадолго замер и снова стартовал, но уже другим боком. Так повторялось несколько раз, после чего сумасшедшая кабинка таки отработала привычным образом – спустилась вниз, по ощущениям Ала, этажа на три или четыре. Дверь распахнулась, и взгляду открылся всё тот же двор бывшего УПК, а ныне мирового суда.

- И что бы это значило? – риторически произнёс Ал, выходя из лифта. – Время ареста истекло? Прокатился на безумном лифте и свободен? Какая прелесть!

- Размечтался, - долетел откуда-то сзади незнакомый мужской голос.

Ал оглянулся. Кабинка лифта в прозрачной пластиковой шахте уплывала куда-то ввысь. Неподалёку на парковой скамье сидел тот самый интеллигентного вида гражданин, похожий на известного актёра, которого в присутствии Ала вывели из кабинета судьи Грибса.

- Я тоже примерно с теми же мыслями из лифта выходил. Дня три назад, - сказал гражданин.

- Не понял, - сказал Ал и направился к скамье.

- Вам какой срок впаяли? – вместо объяснения спросил гражданин.

- Тридцать три минуты, - с усмешкой ответил Ал.

- Да вы счастливчик! - с явной иронией произнёс гражданин. – Мне – аж два часа двадцать семь минут влепили. По местному исчислению – это чуть ли не пожизненно. Шучу, конечно. На самом деле я понятия не имею, сколько мне тут торчать.

- Простите, я снова ничего не понял, - подсаживаясь рядом, честно признался Ал. – Вы что-то говорили о трёх днях. А после о двух часах… Я запутался. Тем более что мы, кажется, встречались совсем недавно у кабинета мирового судьи: вы выходи, а я входил.

- Не припоминаю нашей встречи, простите. Не до того мне было в тот момент. А запутаться мудрено, - вздохнув, сказал гражданин. – Они тут что-то со временем навинтили. Читал я об этих экспериментах в научном журнале. Техническую сторону понял слабо, но общий смысл уловил. Время здесь на порядки быстрее течёт, чем там, - гражданин указал пальцем вверх так, как частенько люди тычут в небеса, намекая на некие высшие силы. – А самое глупое тут, что никак невозможно это к производственному процессу приладить. Вибрации какие-то у них там не резонируют. Я, простите, не представился – директор мебельной фабрики. Иваном Тельмановичем меня зовут. А фамилия – Тремпель. Мне бы такие фигли-мигли со временем очень бы на производстве пригодились. Наверняка не я один такой мечтательный. Если бы могли, уже давно бы приладили. А эти ребята ничего другого, кроме лишения человека свободы, чтобы это не сильно сказывалось на экономике, не придумали. Ну, хоть так. Не пропадать же открытию? Сами посудите, два с половиной часа реального времени – не слишком великий отрыв от производства. Оно и правильно, и десять суток, или сколько там кому пропишут, время отсидеть нашлось, и на работу буквально завтра иди. Всё гениальное – просто!

- Фантастику какую-то мне рассказываете, - отмахнулся Ал и тоже представился: - Фёдоров, Алон Маркович. Бывший инженер, а ныне завсклад и уже пару минут – зек.

- Очень приятно, - сказал Тремпель. – А вас тоже за неуважение сюда препроводили? – спросил он.

- Да, - ответил Ал. – Электронный мозг счёл моё опоздание оскорбительным для себя. Эдак настанут времена, строевым, чеканя шаг, к компьютеру подходить будем.

- Вот даже как… И на сколько ж опоздали?

- А вот, сколько он мне припаял, ровно на столько и опоздал, - ответил Ал. – А вы, я так понял, за слова пострадали?

- Язык мой – враг мой, - вздохнув, сказал Тремпель. – Не сдержался. Уж больно шустрый он, с-суслик.

- А что, кроме нас, тут никого и нету? – осмотревшись по сторонам, спросил Ал.

- Вы четвёртый. Вон там, за кустами, Лотос сидит, а Сизиф с ведром к умывальнику пошёл, воды набрать.

- Имена какие говорящие, - отметил Ал.

- Это я их так называю. Лотос сидит все эти три дня, что я здесь, в очевидной позе. То ли медитирует, то ли шут его знает. Может, тоскует по штурвалу. С речного пароходства он. Капитан какого-то сухогруза. Что нарушил, не спрашивайте. От него и полслова не добьёшься. Сизиф тут грядку организовал, выращивать что-то пытается, а оно всё никак не прорастает. Потому и Сизиф, что напрасный труд. Дачник он. Можно сказать, профессиональный. Пчеловод. Привлечён к суду за, простите, клозет, который на полметра ближе положенного к собственному дому выстроил. Оба здесь, похоже, за тяжкие оскорбления чалятся – от трёх до пяти. Часов, разумеется. Ну, уж я не знаю, чего они там наговорили на такой ужасающий срок.

- Какая славная компания собралась! – отметил Ал. – Я, если вы не возражаете, пройдусь тут, осмотрюсь. А то, не ровён час, вдруг на выход попросят, а я так ничего и не увижу. Обидно будет.

- Не верите, значит, - сказал Тремпель. – Всё правильно. Я и сам через это прошёл. Сходите, прогуляйтесь. Времени у нас много. Вы в шахматы играете? Здесь имеется коробочка: в комнате отдыха. От чего здесь отдыхать, я вам не скажу, не спрашивайте. Полагаю, перспективное название.

- Приятный вы собеседник, Иван Тельманович, - сказал Ал и пошёл по мощёной дорожке в сторону здания суда.

Здание оказалось фальшивым: фото на пластиковой плёнке, наклеенное на высокую стену. Кованый забор неподалёку – такая же фикция. Даже деревья тут были поддельными. Эдакие липовые липы: пластмассовые брёвна, проволочные ветки с тканевыми листочками. Лишь дёрн под ногами оказался натуральным. Выглядела травка вроде бы нормальной, здоровой, зелёной, местами даже пушистой, но бодрости, живости, сочности ей явно не хватало. Искусственность липового парка и осознание того, что он застрял тут надолго, наполнили душу Ала тоской, похожей на ту, что всякий раз проявляла себе при посещении кладбища.

Лотос сидел неподвижно, положив руки на колени, ладонями вверх. Спина прямая, глаза закрыты.

- Добрый день, - усаживаясь рядом на траву, сказал Ал.

- Миг, - уточнил Лотос, не отрывая глаз.

- Я – Алон, а вас как зовут?

- Это не имеет значения. Зовите меня Лотосом, как Тремпель.

- Вы давно здесь? – поинтересовался Алон.

- Третий час, - коротко ответил Лотос.

- Тремпель сказал, что вы уже три дня тут сидите.

- И день до его пришествия. Сизиф тому свидетель. Он тут первопроходец. Время относительно, Алон. Разве вы не слышите, как тонко и слабо оно здесь звенит?

- К сожалению, не слышу, - сказал Ал, осознав правоту Тремпеля: разговаривать с Лотосом без специальной подготовки – задача не из лёгких.

- Ну, я пойду ещё прогуляюсь, - сказал Ал.

Лотос не ответил.

- Ну что, Алон Маркович, осмотрели достопримечательности? – улыбнувшись, спросил Тремпель, когда Ал вернулся к скамье. – Ваши тридцать три минуты, кажется, уже истекли. И никто вас не позвал, как видите. Удостоверились, что я вам не врал?

Ал взглянул на часы.

- Да, уж полдень близится, а Германа всё нет. Простите, навеяло. Скажите, Иван Тельманович, а вы тоже контракт на социальные эксперименты подписывали? А то как-то странно выходит, что людей без их согласия помещают в иное измерение…

- Подписывал, - сказал Тремпель. – И эти двое тоже подписывали. Потому я и спокоен. Ибо знаю, что это всего-навсего эксперимент. Они, конечно, завуалировали всё это дело под суд, под арест. Но я разоблачил. Не сразу, честно признаюсь. Но времени подумать имелось в избытке. Смотрю, вы тоже не лыком шиты.

- Да, - согласился Ал. – Разыграли, как по нотам, дьяволы.

- Так что, в шахматишки сразимся? Я принёс коробку. Расставляем?

- Расставляем, - ответил Ал. – Только учтите, я помню только, как ходят конём, а про остальные фигуры вы мне подсказывайте, если что. А то ведь я последний раз в шахматы играл, кажется, ещё в школе, классе в седьмом или восьмом.

- Тогда ваши белые, - сказал Тремпель, раскрывая коробку. – Фора вам будет: за белыми первый ход правилами закреплён.

Начали играть, сделали по несколько ходов. Ал довольно быстро вспомнил как и для чего передвигают фигуры, чем заставил Тремпеля пожалеть об отдаче первого хода.

- У вас там сквозь ткань что-то светится, - сказал Тремпель, указывая на карман пиджака Ала.

Ал вынул связку ключей с брелоком-фонариком. За связкой потянулся и чёрный бархатный мешочек с жёлудем внутри. Светодиод в фонарике брелока горел в полнакала.

- А вот это уже интересно, - задумчиво сказал Ал, нажимая на кнопку включения, заставляя фонарик ярко вспыхивать и снова притухать.

- Сломался, - махнув рукой, сказал Тремпель. – Эти побрякушки то и дело ломаются.

Ал поднялся со скамьи, походил взад-вперёд, глядя на реакцию светодиода.

- Нет, Иван Тельманович, не сломался, - объявил Ал. – Фон здесь высокочастотный, потому он и горит. Это я вам как бывший инженер говорю. Там, - Ал ткнул пальцем вверх, - естественная частота относительно низкая. Диод на низкую частоту не отзывается. А здесь, смотри-ка!..

Ал подошёл к ближайшему дереву, диод вспыхнул ярче.

- Между прочим, в стволе спрятана катушка, - сказал Ал. – Я отойду ненадолго, Иван Тельманович, очень любопытно мне стало.

Тремпель не ответил, лишь обиженно махнул рукой. Партия в шахматы складывалась не лучшим образом, и он, похоже только о том и думал, как бы поправить ситуацию на доске.

Тесьма бархатного мешочка каким-то образом оказалась продета сквозь колечко с ключами. Ал всегда удивлялся шнурам, умевшим так быстро и замысловато запутываться. Этот раз не стал исключением. Какое-то время Ал провозился с тесьмой, думая лишь о том, как отделить один предмет от другого. Но когда он это сделал, обратил внимание на то, что первой ассоциацией, при виде чёрного мешочка, неожиданно вынутого из кармана, стала судейская мантия. И не просто какого-то абстрактного судьи, а именно «мирового» Грибса. Вероятно, повлияло то, что мальчишка, который вручил этот самый мешочек Алу, сказал, что папу его зовут Женей, то есть Евгением. Часики, опять-таки, у пацана в кармане. Тремпель – директор фабрики, а поскромнее часики носит. И кто мог знать, что Ал должен явиться на заседание в этот час? Кто знал, что Ал обязательно на это самое заседание опоздает? Кто мог знать, что всякий раз, идя в суд, Ал просматривает, что новенького появилось у книготорговцев? Как не крути, а всё сходится на мировом судье Грибсе! Последнее, он вполне мог наблюдать в окно своего кабинета.

Так размышлял Ал, усевшись на другую скамью, чуть поодаль от той, где теперь Тремпель строил планы шахматной партии.

- И для чего же вы, ваша честь, Евгений Карлович, такую загадку мне загадали? – проговорил себе под нос Ал. – Жёлудь. Что бы это значило? Дуб?

Дубов Ал здесь не видел. Он, конечно, не весь двор обошёл, но дуб пока ему на глаза не попадался. Двор был наполнен липами, клёнами и каштанами.

- Надо бы найти, - сказал себе Ал.

Он осмотрелся по сторонам в поисках дуба. Поблизости ничего похожего не обнаружил. Оставалась часть двора, где в реальном времени шёл ремонт бывшего производственного корпуса. Здесь фальшивое здание выглядело буднично и прозаично: тяжеловесная монументальная столетнего возраста постройка, давно утратившая прямоту линий, остроту углов и насыщенность цвета. Где-то в той стороне разбил свои грядки Сизиф, с которым Алу хотя бы ради приличия следовало бы познакомиться. И он решил не откладывать, поднялся со скамьи и неторопливо направился к фальшивой постройке. Пройдя немного по мощёной дорожке, заметил Сизифа. Кажется, тот занимался лозоискательством: прохаживался с двумя ветками в руках около небольшого холмика. Что он там искал – непонятно. Ал замедлил шаг, а после и вовсе остановился, решив понаблюдать за Сизифом. Лозоискатель, тем временем, принялся ковырять куском пластика дёрн, явно пытаясь вырыть яму. Когда же он покончил с земляными работами, то вылил в углубление полное ведро воды. На огородничество подобный «полив» совсем не походил. Да и грядок в том месте не наблюдалось. Зато неподалёку «рос» искомый дуб: довольно мощное дерево со стволом в обхват или около того.

- Сизиф, он и есть Сизиф, - услышал Ал за спиной.

Он оглянулся. Позади, с улыбкой до ушей, за стараниями Сизифа наблюдал Тремпель. Ал настолько увлёкся подглядыванием, что не заметил, как тот подошёл.

- Что он делает? – спросил Тремпеля Ал.

- А вы как думаете?

- Теряюсь в догадках, - честно признался Ал.

- Странно, - задумчиво произнёс Тремпель. – Я думал, вы сразу догадаетесь.

- Почему я должен догадаться? – спросил Ал с недоумением.

- Пойдёмте, доиграем нашу партию и поговорим, - ответил Тремпель. – Нам есть, о чём поговорить.

Они вернулись к скамье, продолжили игру. Какое-то время Тремпель молчал, будто забыв о предложенном им же разговоре. Но скоро он сделал победный ход, растянул губы в улыбке, после, шумно выдохнув, объявил:

- Вам мат, Алон Маркович!

- Это было предсказуемо, - ответил Ал.

- Как и ваше появление здесь, - сказал Тремпель.

- Не понял, - сказал Ал. – С чего вы это взяли? Условно говоря, два часа назад я и представления не имел, что нечто подобное вообще существует на белом свете. И внезапно слышу такое заявление с вашей стороны! Поясните, что вы имели в виду, Иван Тельманович. А то, знаете ли, начинает казаться, что меня окружает не только самый бредовый, из возможных, мир, но и очень странные люди.

- Простите, - сказал Тремпель, - я не имел в виду вас лично. Знаете, там, - он ткнул пальцем в небеса, - вокруг всего этого идут нешуточные баталии. Было бы странным, если бы стороны, а их несколько, желающие похоронить проект, не воспользовались бы случаем устроить провокацию.

- То есть, я, по-вашему, провокатор?! – вскинув в крайнем удивлении брови, спросил Ал. – Хорошо, хоть не террорист, - добавил он с иронией.

- По большому счёту – да, террорист, - ошарашил Ала Тремпель. – Вы просто пока сами не знаете этого. Но уже вышли на прямую дорогу подготовки террористического акта. Не удивляйтесь. Вы пришли бы к этому через час – полтора, потому я решил сыграть на упреждение. Ведь вы же не Сизиф, которому просто не дано совершить ничего подобного, как бы он не старался. Вы инженер-энергетик, потому прекрасно знаете, каким образом вывести из строя любую энергетическую установку. Полагаю, у вас даже наводка на слабые места системы имеется.

- Вы меня разыгрываете, да? – не преставая удивляться происходящему, сказал Ал. – Господи, как же я устал от этих дурацких розыгрышей! Ну, и денёк!..

- Ответьте, только честно, будь у вас возможность быстро и надёжно испортить систему питания этого измерения, в котором вас незаслуженно удерживают, вы бы сделали это?

- Честно, говорите? – сказал Ал. – Я бы взорвал к чёртовой матери и эту вашу систему, и того, кто её придумал, и того, кто меня сюда засунул! Но нету у меня бомбы, чтобы это сделать. А жаль, что нету. Вот вам честно!

- Ну вот. А вы говорите, что не понимаете, о чём речь, - хмыкнув, сказал Тремпель. – На то и расчёт, что вы готовы всё и всех уничтожить за вполне понятную обиду. Вами играют, как пешкой, Алон Маркович. Настолько тонко играют, что, боюсь, вы даже не представляете, кто именно вами управляет.

Ал подумал о «мировом» Грибсе, о чёрном мешочке, о жёлуде, о всём том «цирке с конями», что преследовал его с того самого момента, как незнакомый мальчишка дёрнул его за полу пиджака.

- Так не бывает, - сказал Ал. – Это слишком сложно для людей, о которых я в принципе мог бы подумать. Они на подобное не способны.

- Что вы о них знаете, если они сами о себе многого не знают? За этим стоят целые аналитические отделы с огромными бюджетами. Вы, Алон Маркович, просчитаны до резинки ваших трусов! В противном случае, вас бы сюда не направили. Вы, собравшийся, пусть даже исключительно риторически, взорвать этот маленький жалкий, убогий мир, разве задумывались о том, что он взлетит на воздух вместе с вами? И взлетит настолько шумно, что этого нельзя будет не заметить. Ведь именно в привлечении повышенного внимания весь смысл провокации, не так ли? Уверяю вас, вы не просто потенциальный террорист, вы террорист-смертник! Надеюсь, вы не станете подсказывать Сизифу, куда именно нужно лить воду, чтобы наверняка рвануло?

- А не объясняете ли вы, Иван Тельманович, тайной ложей явную лажу? – задумавшись, спросил Ал. – Ведь очевидно, что этот ваш проект – дерьмо собачье! Если уж я, скромный инженер, способен, по вашему мнению, пустить здесь всё на воздух, то уж, поверьте мне, те, кому выпишут сюда путёвку на десятки лет, сделают это гораздо изящнее.

Тремпель не ответил. Разинув в изумлении рот, он смотрел куда-то в сторону. Ал невольно оглянулся. Над кустами парил Лотос.

- Мы тут о бренном, а человек в нирвану ушёл, - проговорил Ал, не отводя взгляда от вознесшегося Лотоса.

- Вот, хотя бы ради этого проект нельзя убивать, - высказался Тремпель.

Отсидев свои тридцать три минуты ареста, так ни разу и не приблизившись к дубу, чтобы случайно не спровоцировать Сизифа, Ал вышел на свободу. Он больше ни разу в жизни не встречал ни Тремпеля, ни Лотоса, ни Сизифа. Никогда больше не слышал он ни об электронном правосудии, ни об ином временном измерении. Никому он не рассказывал и этой истории, потому что давал подписку о неразглашении. Спустя годы Алу даже стало казаться, что ничего подобного не происходило на самом деле. Что ему всё это просто приснилось. Но всякий раз, когда его посещали подобные мысли, он смотрел на дуб, выросший на его участке из того самого жёлудя. Смотрел и понимал, что на этом свете всё же живёт безмолвный свидетель тех удивительных событий.