Читать онлайн
"О волшебниках, дипломатах и поросячьих хвостиках."
Впервые погостить у прадеда в Феодосии меня привезли родители. Мне только исполнилось шесть, но я хорошо запомнил то лето. Нас встретил высокий старик в широкополой соломенной шляпе и ярком узорчатом пончо. Его седые волосы были собраны в хвост. Из-под кустистых бровей, по-доброму лукаво, смотрели карие глаза. Он протянул мне руку, и поздоровался.
— Приветствую Вас, молодой человек. Надеюсь, мы подружимся. Этим летом я запланировал множество приключений, в которых мне просто необходима помощь т акого замечательный мальчика.
Ласковый голос дедушки окружил меня, и пощекотал где-то в груди, отчего захотелось улыбаться. И тогда я понял — это не просто смешной старик. Передо мной самый настоящий волшебник, прилетевший к нам из далекой страны. Наверно, здесь он отдыхает от борьбы со злодеями. Ведь любого утомит слишком часто спасать мир.
— Здравствуйте. У Вас смешная борода, — сказал я, все ещё рассматривая его худощавое лицо.
— Ооо. Приятно, что Вы оценили, молодой человек — это эспаньолка, — он огладил бороду, выпятил грудь, и улыбнулся залихватской зубастой улыбкой.
— Эс-пань-елка, — протянул я, пробуя новое слово на вкус.
Оно мне понравилось. И слово, и борода, и подкрученные усы. И зубастая улыбка, как у лихого пирата. Собственно, почему бы волшебнику не плавать на пиратском корабле. Он там очень даже пригодится. Например, чтобы надувать ветром паруса. Или сражаться с гигантским осьминогом. Нет — с тысячаногом! Ведь там, на его родине, не простое Черное море, а совсем иное, неизведанное и полное опасностей.
До этого дня я видел прадеда только на фото. Он стоял у старинных деревянных часов и напоминал чопорного дворецкого в черном фраке. Мама говорила, что дед работает дипломатом в Аргентине. Я не очень хорошо понимал, что это за работа, но не сомневался, что она важная и секретная. И вот, уйдя на пенсию, дед превратился из дипломата во фриковатого хиппи в цветастой одежде. Близкие усмехались, закатывая глаза, но любя принимали все странности пожилого человека.
Посвятив большую часть своей жизни служению родине в Южной Америке, прадед скучал по теплому климату. Наверно именно это, а ещё пылкое восхищение Айвазовским и побудило его купить дом на Черноморском побережье и заняться живописью.
Заходя в мастерскую прадеда, я с блаженством вдыхал запах льняного масла, терпкой сигары и чего-то ещё — неведомого и чудесного. В просоленном морем воздухе витало вдохновение. Оно наполняло пространство запахами далеких стран, грело босые ступни теплом раскаленной на солнце пиратской палубы, манило сокровищами из потаенных уголков мастерской. Поначалу, я видел источником чуда само это место. Но потом понял — оно исходило от человека.
Смешило меня, что взрослые не понимают, какая сила заложена в дедовых руках. Я был уверен, что стоит подрисовать поросячий хвостик к портрету противного соседа Славки: — «вообще непонятно, зачем дед нарисовал этого задиру», — и смешной хвост-спиралька непременно у Славки вырастет.
Собственно за этим занятием меня и застали. Мама, конечно, очень рассердилась и даже пригрозила ремнем, за порчу картины с хулиганскими намерениями. Но дед её усмирил. Сказал, что семейные конфликты надо решать дипломатией, не доводя до применения хлестательного оружия. Поговорив с дедом по душам, мы пришли к выводу в справедливости поросячьего хвоста! Ведь я был ещё маленьким, чтобы достойно дать сдачи десятилетнему Славке. А дедушка уже старый, и ему совсем-совсем нельзя драться с хулиганами. Поэтому, Славку решено было дискредитировать, используя его давнюю конфронтацию с гусями бабы Нюры.
Утром вся округа увидела приколоченный к дереву холст с комиксом про поросенка в зеленом свитере, подозрительно похожем на Славкин. На первой картинке щекастый свин обижал маленьких цыплят. На второй, поросенок был карикатурно напуган видом злой птицы: выпученные глаза, и раскрытый в ужасе рот, делали его удивительно жарким. На третьей картинке нарисовали кусты, из которых торчал круглый зад с трусливо дрожащим хвостиком. А на последней поросенок позорно убегал от гуся, растирая пострадавшую ягодицу.
Вот так в моей жизни появился поросячий хвост.
С того дня я часто проводил время в мастерской. Придя, я с ногами забираясь на кресло качалку в гнездо из перьевых подушек. Дед рассказывал мне о далеких странах, рисуя голосом столь же искусно, как и кистью: житейские истории переплетались с мудрыми притчами и детскими сказками. Я впитывал новое подобно ростку, попавшему в плодородную почву.
Но более всего я любил наблюдать, как дед творит. Он надевал длинный холщовый фартук: промасленный и измазанный краской, и оттого сам напоминающий холст. В его многочисленных кармашках лежали кисти и мастихины. В мастерской вообще было много кистей. От самых широких для грунтовки, до тоненьких как травинка. Стоило набрать на кисть-травинку желтой краски, пару раз мазнуть по зеленому пятну, и оно оживало, превращалось в трепещущий на ветру лист пронзенный солнцем.
Порой я неотрывно смотрел за дедовыми руками. Водил головой вслед его движениям, словно котенок следящий за игрушкой. Мне было одинаково интересно и то, как он разводит, растирает и смешивает краски. И над работа над картиной, когда мазок за мазком пустота наполняется цветом, светом, деталями, открывая окно в иной мир. По утрам мы ходили к морю на этюды. Дед всегда обращал мое внимание на то, как падает свет, как преломляется он в предметах, меняя их цвет и глубину.
Но за что я окончательно отдал сердце деду: он разрешал мне быть неудобным ребенком: пачкать одежду, говорить глупости, есть немытую черешню прямо с куста. Он не отругал даже за нарисованный на его законченной картине пиратский корабль. Мама жутко бранилась, говоря, что это вовсе и не корабль, а очередной поросячий хвост. Тогда дед накричал на нее. Первый раз на моей памяти. Я проплакал всю ночь, жалея маму, деда, себя и так незаслуженно обиженный парусник.
Но случилось чудо, мне не запретили приближаться к дедовой мастерской. Напротив, дед сказал, что теперь у нас коалиция начинающих художников. Обычно, дед поручал мне рисовать определенный предмет: резной лист платана или камень на берегу. Мы даже придумали особую, только нашу с ним шутку: я прятал свою “поросячью” метку в изгибе волны, переплетение веток или солнечном зайчике на камне. А дед потом искал, где притаился хвост. Показывая картины своим друзьям, он с гордостью говорил — этот фрагмент нарисовал Павлушенька.
***
Я рассматривал улицу через окно галереи, пока личная помощница руководила рабочими развешивающими картины.
— Нет, не так, эту чуть выше и правее. Изображение должно меняться в зависимости от ракурса, — девушка пристально вгляделась в триптих, — да, теперь хорошо, — она оглянулась на меня, — ты читал статью о твоей выставке на портале Art-forum.
— Нет.
— Послушай, ты оценишь. Несомненно, скрытая спираль в работах Павла Коврижных не случайный выбор. Этим он подчеркивает многогранность своих гениальных творений. Спираль — это один из глубочайших символов Вселенной. Её алгоритм есть единый код мира, код человека. Символ заложенный творцом в основу всего живого. Павел Коврижный, приоткрывает при помощи своего искусства завесу непознанного. Ты когда нибудь скажешь им правду… Про хвост.
— Нет, это наша с дедом тайна. А если ты её раскроешь, у тебя вырастет поросячий хвост!
.
ЛитСовет
Только что
