Читать онлайн
"Древности под чёрной дырой"

Древности под чёрной дырой

Нужны ли мы нам?

Братья Стругацкие

Вместо предисловия

Тяжёлый поезд промелькнул, как тень у древних врат.

Встающий зной у старых стен кружит листвы опад,

Где звери на изгибах крыш стоят веками в ряд.

И изваянья, ввысь стремясь, на них, в тиши зари глядят –

Застыв в порыве молодом. Скрывая каменный узор,

Там ивы, над водой склонясь, пытаются внушить

Весёлым лотосам в пруду, как долго можно жить.

I. В начале пути

Нет ничего более простого, чем звезда

Артур Стэнли Эддингтон

Всё шло хорошо – настолько, насколько бывает со звёздами в двое и более тяжелее нашей – светить им всем предстояло ярко, не очень долго, но зато постоянно, без всяких выходок вроде вспышек, на какие богата тусклая мелочёвка мира звёзд, но наши участницы, общим числом четыре изначально не таковы и одна из них, тяжелее, чем все три прочие соседки вместе взятые, уже, казалось, завершила свой путь и стала белым карликом: плотной, горячей, но остывающей звездой, уже переварившей все её лёгкие атомные ядра в такие тяжёлые, какие позволяла её масса… правда, большая часть того, что осталось за пределами этого огарка в основном из чего легче неона – его сброшенной оболочки на стадии красного гиганта, не разлетелось в дали Вселенной, как обычно бывает, а зыбко зацепилось за три другие звезды – одна поближе, стянувшая на себя большую часть, и две – подальше. В туманности последние стали терять скорость и приближаться к первым двум… и вот тут произошло немыслимое – откуда ни возьмись летящий на огромной, почти невероятной скорости даже для звезды – белый карлик, и летел он прямо на этих сближающихся четырёх, погружённых в саван от первой из них отжившей своё, пустив в нём ударные волны – так велика его скорость – видимо постарались внушительные чёрные дыры, в окрестностях каких он имел неосторожность пребывать ранее, но уже не понять, что именно задало ему такой толчок, какой он благополучно передал в столкновении с той звездой, что стянула оболочку первой, теперь снова сорванную в столкновении с тем незваным пришельцем, ставшим бы оглушительным, если бы туманность имела бы достаточную плотность для звуков, но плотна она лишь по межзвёздным или даже межпланетным меркам – ведь пробив оболочку, гость сорвал её во вспышке и дал целый веер осколков в основном из своих верхних слоёв, пронзивших более лёгкие хлопья летучих веществ, ещё не претерпевших слияния в горячем ядре звезды. Но ни обломки – пока раскалённые, ни более тяжёлые хлопья смеси всякой мелочи главным образом не улетели далеко – виной тому мощный вращательный момент, заданный в касательном столкновении – ведь чтобы оно вышло б вовсе уж лобовым направления движений должны совсем уж совпасть, вероятность чего совершенно ничтожна при и без того исключительных событиях, повлёкших за собой образование поначалу беспорядочного клубка обломков, быстро обретающих во взаимных столкновениях более круговые обриты ближе к одной плоскости, заданной направлением столкновения, и совсем плотного образования – нейтронной звезды в итоге столкновения и слияния в самом ядре, и диска из остатков звёзд, включая и две сближающиеся, теперь ставшие совсем близкими. Та же звезда, что когда-то светила в середине голубым и ярко – потому что самая тяжёлая, стала теперь белым карликом, оказалась в диске, и вскоре – для звезды, конечно, рухнула на новую нейтронную звезду, превратив её в чёрную дыру, и слегка возмутив диск, раскрутив в итоге его ещё сильнее… но главное – обломки, разлетевшиеся до расстояний в полторы тысячи раз больше, чем от Земли до Солнца, основой их стал углерод, и, что удивляло, кремний: возможно его избыток породило столкновение, вызвав слияние ядер кислорода и углерода, поменьше кислород, азот, далее чего потяжелее вроде серы и кальция, магния, наконец железа – стать чем стремится любое атомное ядро если достаточно жарко, иные металлы, конечно, тоже имелись, пусть и не образуя ядер планет, а полностью окисленные, но куда меньше: ведь они, попав в исходные звёзды системы до её образования, почти нацело успели осесть в ядра звёзд, теперь изъятые из нашего мира чёрной дырой, ускользнув лишь редкими брызгами когда та схлопнулась, нашлось даже, хотя и совсем чуть, лития, следы бериллия – видимо они осели из космической пыли на того карлика-возмутителя, пока тот летел на место событий, но пролетев сорванную оболочку они набрали слегка водорода с гелием, последней, конечно, лишь наполнитель – в основном атмосфер, хотя порой заполнял ячейки глубин наряду с неоном, и как раз тех тел, что широкой полосой легли вокруг диска, что чёрная дыра стала медленно засасывать, и так уж вышло – может постаралась магнитное поле, может что ещё, что давая свет из стоячего кольца вокруг оси, почему распространялся он больше в плоскости вращения, чем по сторонам – и тем не преминуло воспользоваться на быстро остывающих поверхностях тел, а порой, там, где поближе, пожарче и поплотнее – и между ними, разносимое потом частиц от диска: чего-то вроде нашего солнечного ветра, на самые дальние просторы – то, или что породившее некое брожение: надо сказать, не совсем тоже самое, что мы называем жизнью: обильно вовлекая сложные соединения на основе углерода, создавая молекулярные нити и кольца, вместе с прочими, их укрепляющими, так сказать, атомами, множа себя в сложные ветвистые строения из растущих пузырей, столбов, чаш и плит – образуясь повыше, где свет ярче, но токи воздуха ещё поднимают пыль, что слипаясь давала тонкие, ажурные сооружения, опускаясь ниже тяжелея, они достигали, тесня и поглощая друг друга, подчас огромных размеров и толщины. Из всего протяжённого, замусоренного огромным числом обломков-планет – от раскалённых чёрных вблизи диска чёрной дыры, до скалистых или даже полностью «проросших» кристаллами до ледяных подальше и с отрывом по массе от прочих многих миллионов шарообразных или хотя бы тел вращения, среди хоть и прореженной, но всё равно бесчисленной корявой «пыли» более крупных пяти «ложных звёзд» в основном из неона и гелия, пространства, особенно выделялось обращающаяся за примерно наш год вокруг одного из тяжёлых тел сразу у внутренней кромки плотного кольца мелких обломков и облаков на расстоянии от чёрной дыры примерно в тридцать пять раз больше чем от Земли до Солнца, имеющие три спутника: двойной и потемнее, получившиеся из соединения двух крупных, слившихся в их отчаянном обращении друг вокруг друга, тело: одно из крупнейших с малой долей лёгких веществ, и скорее всего два первичных не рассыпались в кольцо, а настолько бурно громоздя пузыри и столбы, включая ближайшую точку планет, что в итоге нарушило их общую целостность, как бы размазав в кольцо: создав открытый очень яркому свету более плотный обод, и заполнив середину, образовав более рыхлые, а порой слоистые прогибы, куда свет попадает постоянно сменяясь лишь в два времени года примерно каждые наши десять часов – около десятой части оборота лун друг вокруг друга, с прямого яркого: жёлтого на преломлённый в воздухе – белый, несменяемость первого определяет тёплое, а второго холодное время года под пологом того, где на самых старых плитах и чашах прогибов влезут наши большие страны, поменьше – города, на перемычках ячеек влезет несколько наших домов, и тело – в совсем мелкие сплошные ячейки, что ведут в мрак глубин, обычно сырой – вода пропитывает почти всё, сплетения удерживают её в виде рек, озёр, и даже морей, и задерживая отложения, среди чего и землю, в целом сходную с нашей – ведь жизнь в нашем понимании, возникнув из смеси соединений в трещинах медлительной тверди, и разносимая тем же ветром из кольца, развивалась повсеместно, где не слишком жарко или холодно: начиная примерно от этой «ложной звезды», и заканчивая примерно в десять раз большими далями, воды в этом мире везде хватает, а растущая твердь давала основу как нужных соединений, так и питания их роста. И кто-то из самой ранней живности двинулся из плёнки воды на тонких разрастаниях, в их щелях, и впитанной в них, в более открытые просторы, а кто-то – туда, где посуше. Поначалу они не отрывались от тверди, меняя её, и меняясь самим, пока не стали способны образовывать без её вовлечения нечто сходное с ней же, смятой в ячейки на плотных уровнях – только куда меньше, мягче и водянистее, а также использовать свет для своего роста без молекул из неё, а позже и соединять полученные уже клетки в нечто цельное – так выходило более полно отхватывать у растущей тверди вещество и перерабатывать его на самих себя. Но, конечно, полного разрыва двух миров способных к росту не произошло, даже когда живность, бросая вызов столбам тверди, создавала травы с сетью корней и деревья или их очень деятельных поедателей, взявших на вооружение более ранних нитевидных создателей почвы в качестве мышечных волокон – чего не сделали обитатели открытых вод, но также как и на суше отличались хваткостью – как к растительным представителям, так и друг другу, играя на перепадах давления. Так что во всех средах – а на воздух, пересечённый до его разрозненных для жизни слоёв высоко почти как могли бы находится небесные тела над океаном у полюсов прогибов, разрастаниями тверди существа наступали как с воды, так и суши, чаще, конечно, с первой, жизнь катилась от привычных установок: кто мог создавал еду, кто не мог – её ел. Естественно, находились и те, кто половчее вырывал её у растущей тверди или даже немного брал её себе в услужение, но то уж пережитки истока. Главное, что те, кого мы назовём животные – для удобства, двустороннюю симметрию обретали много раз, отталкиваясь от пятилучевой – вышло ли то из-за малой подвижности предков, почему к такому же строению перешли наши Иглокожие, то ли ради ползанья во все стороны, но ископаемые в этом мире, где растут камни, поглощая друг друга, крайне редки, и выяснить это можно только сравнивая ветви, далеко разошедшийся во внешнем облике, но сохраняя немало единства внутри – как и любые подразделения живности, впрочем – не все, и иные, кого подчас называют «живые ископаемые» остаётся неизменным, даже когда от времён их появления уже никого не осталось, а кто-то хоть и меняется, но в меру, и даёт крайне мало боковых ветвей. Пусть даже подчас забираясь и в почти невероятные для жизни условия. Таковой, примерно ко времени существования чёрной дыры в треть минувшей жизни Солнца у нас, оказалась небогато, то ли к тем временам, то ли вообще, представленная группа из трёх небольших подразделений: видимо самых древних, похожих то ли на бокал, то ли на звезду, ползающих по поверхности разрастаний; летающих – использующих два луча как крылья, а три как ноги и хвост; и наконец – ходящих, проживающая в основном на берегах океана особенно явного, сплошного, на одной из сторон в середине прогиба, условно северной, вбирающего почти всю воды планеты, и, местами пронзая толщу диска меж кольца насквозь водой со льдом как в глубине от огромного давления, так и на поверхности: от холода из-за очень длинного пути света сквозь воздушную толщу, заполняющую вогнутость прогибов, к его полюсу, на Ольводе, как свою планету назовут позже те из упомянутых, кто ходит, хотя и не вполне понимая про небесные тела, и вообще что это такое – никто не видел на своём небе, какое может быть и твёрдым, хотя бы местами, ничего кроме трёх спутников в виде бледных обводов. Лучше они видны к краям прогиба: ближе к ободу, потому что там слой воздуха тоньше, и он быстрее редеет с высотой, но там жарче, и больше ветра, кто-то из предков ходящих и летающих где-то там пробовал черпать силы в токе тех ветров, заодно и охлаждаясь, однако их потомки по большей части вернулись, видимо процеживая воздух, к более удобным способам получения сил – поедая другие существа, а также не смогли удалится на жаркий, яркий и чуждый обод, хотя броски в воздушную среду предпринимали не раз – унаследовав от тех попыток развитые конечности наверху тела вокруг рта и зоркие глаза, хотя воздух в более жарких, потому, можно назвать южных частях прогибов, и очень заполнен разрастанием тверди, и окутывающей её жизнью. Однако ходящие на двух ногах и использующие две руки, хотя все там знали, что и того и другого – по пять, связанных со ртами сверху и половыми протоками внизу, просто три упрощены и слиты со спиной, плечами и бёдрами, часто смотрели вокруг и вверх, ведь глаза, хотя и тоже осталось только два, зато они увлажнялись производными ртов и сместились выше основного рта, находящегося как у всех на конце тела, но впереди сложившегося вперёд и вниз, дав сверху покатый свод, вмещающий мозг из пяти долей, у них, чьи предки давно отошли от бокаловидного строения из верхней части, несущей шесть ртов: основной в середине и пять вокруг с дыхательными отверстиями рядом, ставших носом, ушами, усиленные за ними производными ртов, и одно – внутренними губами внутри у низа основного рта для сложных звуков, и нижней с одним выводящим из полости на кишечнике, куда открывались пять выделительных протоков, в окружении пяти половых протоков. Две верхние доли мозга наиболее развились, вовлечённые в создание орудий из тверди и дерева, даже вырезать, украшая их, что способствовало удлинению рук с удвоенными плечами, включая пять четырёхчленных пальцев, обретавших всё заострявшиеся по мере роста ловкости для мелких поделок концы, ног, усиления плеч и бёдер слиянием с ними остатков прочих, потери твёрдых производных гладкой коже, во многом и на голове, будто наливавшийся, как и грудь из-за наложения образующих плечи рёбер в два слоя из-за слияния лёгких в них, а в щели слоёв у рук находились у женщин органы кормления детей, и, что удивительнее – бёдра, хотя рожали они за раз всё меньше детёнышей, пока не пришли почти всегда к одному, в усложнённых полостях и протоках, через растяжимую трубу, включавшую остатки ноги меж двух, укрепив сходные с рёбрами кости ниже спины, выведя выше них сзади два половых протока, оплодотворяясь через сложный под трубой, зарастив передний, всем тем способствуя извитым мужским половым придаткам в щели спереди, пока череп – продолжение спинного цилиндра, рос, оттесняя пятистворчатые челюсти ниже, срастив верхние две, и скрыв ещё две у щёк со складками, идущие от шеи дугой через уши без раковин, мимо глаз, образуя всё более заметный подбородок, над выемкой, ниже какой, на шею, сместился передний из вторичных ртов. Все перемены из редких пугливых скальных существ создали сеть бегунов на ровных просторах, усложнявших сообщества: в основном расширяя круг, тех, кого каждый близко знал, с кем могли оставаться ради опыта растущие подростки и дети, сохранявшие короткие конечности, менее сложенную голову, вытянутый рот, кормясь несколько лет бурного роста до оцепенения, проводя его в таких местах, где чаще и на дольше собиралось много сородичей, особенно редких, кто доживал до древних лет, разрастаясь, прежде всего женщины, в подобие бокаловидных предков, чтобы укрыть обретавших, оцепенев, взрослый облик. Потому таких «глыб» оберегали, вокруг них ходили, даже все вместе, приносили еду в обрядах, как для величайшей и со временем всё большей редкости, обычно скитаясь все меж всех, двуногие странники хотя и могли пробегать за раз большие расстояния, не уходили обычно туда, откуда не могли бы сразу прийти в любое место из тех, где жили, как они уверены, всегда: их слегка наклонную, хоть и суховатую, зато почти ровную плиту ближе к рыхлому окончанию двух сцепленных океанов с отмелями и изменчивыми островами чаще из обломков, чем отдельных столбов или пузырей, тянущиеся вдоль берегов вокруг вод в середине, где холодно, что вызвано не одним относительно тусклым светом, но и открытостью, что исключительно в мире растущей тверди, неба над ним. Но жители плиты, манящей их стручками пусть и среди колючек, корнями, и реже сочными плодами и листьями, не знали холодов, смотрели за её пределы: на большую воду, гряды и заросли, со страхом, ведь тут, если изловчится, можно даже носить с собой летунов на двух крыльях, с двумя ногами и с третьей вроде хвоста: иногда с лопастями, хотя у многих летунов придатков больше, но они не так ласковы и кожа их не так бархатиста, ни у кого больше нет милого венчика вокруг головы, похожий чем-то на плечи, или те уж слишком малы или даже, куда реже, велики: чаще в вышине. Смотря ж на воды с явно неприветливыми скалами долго не догадывались к чему они, когда и тут всего вдоволь, а кое-какие существа из пяти лучей сойдут за диковинку. Кто-то уверял, что того давно водилось гораздо больше, но за пределами их плиты и островов вокруг таких вовсе нет. А что там вообще есть? Воды таят явную жуть, особенно менее открытые: за теми местами, где их плита, уходя вверх неровным краем обрывается в них почти отвесно. Но и там она также устойчива как и в прочих её частях, а это же главное чтобы жить – вон, все уже давно устали смеяться над скитающимися довольно далеко по побережью, кто доплыл до некого острова где-то к северу, а потом вернулся, ярко заверяя, что он так богат, что он отвезёт сородичей и они начнут новую жизнь, только когда они вышли на кривоватых плотах в те же места, вместо острова там оказались едва торчащие из воды камушки… а сверху колыхалось что-то – так бывает, когда твердь в высоте теряет часть опор ниже. Но кто-то в незапамятные времена превратил руки – может даже все пять, в крылья, и улетел. А кто-то ныне уверяет, что кого-то видел в вышине из таких вот сородичей. Только зачем тому верить, как и в то, что крылья могут соединять и руки и ноги. Нет, конечно – бывают и такие, но совсем не похожи, у них чаще два хвоста, голова широкая или вообще они парящие пятиугольники – о таких рассказывают те, кто бывает у гряды. Но только не на плите – такой стойкой, что её удалось даже прокопать довольно глубоко и ничего не стало, хотя то не у берега, а у малой воды: дальше туда, откуда приходит жёлтый свет, неся тепло, цветение деревьев, а подчас и редкую живность. Наиболее яркие и тонкокрылые существа вернулись, ведь череда холодных лет минула, и кто-то уверяет, что происходит такое потому, что в мире стало меньше всего света, это в самом деле так, но о непостоянстве засасывания вещества чёрной дырой в этих местах мира под её лучами знать не будут ещё очень долго… да и поля всё равно цветут, а твердь или даже воды дают, что им надо для любых орудий или даже связи. Хотя обычно можно пробежать, пусть ноги слабо заострены, пальцев они не несли никогда, и мягкие, не то, что у иных существ, у кого их больше и чем две, и даже чем пять. А те, кто ковыряется в сырой глубине уверяют, что ищут что-то другое! Кто-то лазающий – ну понятно, а вот то, что даже ниже вод озера в его чаше можно пробить путь свету!.. Все же знают, что твердь взбунтуется если её задеть… слишком! Ведь уже случалось – среди тех хребтов, в какие переходит плита дальше на юг… но кто-то когда-то заглянул за них, переломав много сцепленных обломков, а в итоге другие его поглотили – нет никаких надежд искать что-то или кого-то, что ушло под сияющую твердь плиты или, как там среди гряд, её разрастаний. Может и та редкая живность, почти точно пятиугольная, ушла под неё же? Куда уходят предки, как повелось с начала времён?.. Обращаясь в то, что растёт вновь… ведь даже воды вокруг могут зарасти, а малая вода вообще недавно образовалась: о том тоже все знают, значит оно так и исчезнет с его чащами – ковырять там или нет, а уж вести воду из него – нелепость, может даже обвалится гряда на юге, но останется плита! И свет, конечно. Крики, встречая рост его жёлтых лучей передавались от общины к общине, охватывая, как все уверяли, всю плиту, даже чащи малых вод! К ним и подходить страшно. А вода оттуда принесёт всем гибель. Они же даже что-то строят, чтобы жить! Хотя, конечно, ужасам чащи так больше, где прятаться. Лучше с криками ходить среди суховатых кустов, и ставить ловушки на подвижную живность, но, конечно, не на двукрылых летунов, а на ту, что в основном более червеобразная и ног у неё больше. Высокие всходы с раскидистыми ветвями дают едкий сок, живность в нём можно сохранить некоторое время. А вода только помешает, особенно когда она заполняет замкнутые полости в столбах, чаще встречающиеся среди гряд. Малая вода, конечно, лучше, и под крики радости кто-то может с него и прибежал, уверяя, что во имя потомков начнут копать ради воды, уверяя, что на их плите найдётся место для новых потоков, кроме тех тощих, что текут с гряды юга. И охота кому-то бегать в такие дали? Оно понятно, если успеть на какое цветение, созревание, выход какой живности на спаривание или откладку яиц, а тут – к чему рассекать весь их мир? Ну да – что-то занятное принесли из чащи… Собрались все, кто с округи, с шумом перебирая и вещи, и известия. И хотя всё шло увлекательно, понемногу зрело возмущение, будто колышась как волны, вовлекая и прибегавших новых. Те, кто с малой воды, что приходят с тем, чтоб пустить её всюду, а сверху накрыть крышей – окунув всех в темноту?! Да не пускать их на простор! Дары их кое-как в итоге обменяли – на те же плоды и корешки, живность из ловушек оказалась пришлым – как решили к ним относится, не нужна, как и летуны, даже самые яркие. Вот ведь как! И свои гладко обточенные ножи они на них ни за что не желали менять, зато заглядываясь рассматривали отражающие слои – такие получаются, если расколоть особым образом включения, встречающиеся где-то в середине простора плиты. Немного повздорив, договорились и на что их обменять. Однако чувствовалось, что связь угасала, и те, кто расходились – с обретениями или без, не важно, несли в первую очередь вести не о товаре, а о странностях жителей у малой воды. А ещё и чаща! Уж не она ли в итоге изменила, подмяв под себя, виденье мира тамошних обитателей?! Они ещё притащили какое-то странное, блестящее волокно: ни завязать его, ни сплести, только если особо стукнуть, оно меняет цвет! Похоже немного на то, что порой врастает в деревья на плите, делая их ровнее, только куда тоньше, и гибкое. В общем жуть что такое – а если оно врастёт, опутав внутри, в деревья, и так до плодов, сока, а потом через них – и в людей?.. Какие-то такие воспоминания бродили тут, но обычно – то о чём-то с неба, порой перекликаясь с теми, кто превратил руки в крылья и улетел – даже за воды, или их острова, какие в такой дали, что и вообразить страшно, сбиваются в кучу, а за ней… опять вода! Да как же в такое поверить?! И кто такое смог придумать, да с чего?! Где-то, вроде что-то изображено такое… а это как? Сил волокно не придаёт – с малой воды никто о том не упоминает, а ведь как вышло б здорово, и обмен бы пошёл лучше… если б… не их крыши! Быть может – это волокно с неба, куда с его помощью те и улетели, а эти хотят накрыть всё от света чтобы… кто не надо – им конечно! Не улетел бы?.. О чём-то таком старалась догадаться сидя в глубокой луже – скорее небольшой трещине, в жёлтой, липкой от корней кустов по краям, грязи, несколько чаще собирающих твердь поблизости от места торга, шумно хлюпая жижей и с опаской порой глядя повыше. Да нет там ничего – как всегда, что за волокна: думали те, кто помоложе. Небо опутает землю и заберёт себе?! Ещё б и такое кто припомнил! Или что вниз можно уйти в новый мир, пронзив самую плотную и тёмную твердь – из какой плита, только куда толще, и то не плита, а вроде их истока. Как на такой вызов отзовётся всё, что есть под небом? Если даже поковырять немного – чтобы вырвать из неё такую вот яму в какой они теперь, например, может ей не понравится, и она зарастит вокруг даже ходы для корней деревьев? Будет же голод! Вот с малой воды что-то такое и придумали! Лучше уж, если им мало плодов – не даром они так охотно менялись, пусть плывут в воды! Там расти твердь может, и есть чему, но точно меньше! Такая мысль будто бы овладела умами. Лишь тут, в этой луже из грязи, но они же пойдут, передавая её другим, да и место притягательное, а ещё и – если укрепится в уверенности, то оно само сохранит её, и подтолкнёт к ней всякого, кто сюда придёт, а их всегда много! Когда они вылезли, обсохнув и растерев грязь, взялись за руки и стали вместе раскачиваться, а затем изображать бегущую среди них волну, после чего воздавали руки к небу, наконец, быстро приседая – касались земли. Стало весело, и с криками они разбежались. Кто-то что-то едкое нашёл в колючках кустах, и, собрав с округи ещё нескольких, поймавших живность неподалёку, вместе стали вычищать кисловатую мякоть: разделать, переложить, что-то можно съесть сразу, а что-то в листьях, может и полежать среди корней – не всегда же найдётся вовремя. Запомнив место, они, довольные, разошлись, подыскивая теперь какие обломки покрасивее, и передавая про обряд, совершенный вокруг грязи. И всем ясно, а та щель, конечно, пустовала недолго: пришли новые и по следам тех первых, и как всегда – «вкусить земли». Но все они передавали так или иначе друг другу выводы: про воду и твердь, и когда опять пришли с малой воды, далеко в сушь плиты их уже не пустили, указывая в сторону большой. Так катились рост и убыль яркого света, сменяя постоянный жёлтый и белый. Малые воды порой перемывались на плиту, обитатели какой всякий раз приписывали это обосновавшимся у его берегов, где те строили сначала кровли, а затем и стены – уберегаться от опасных жителей чащи, в ход шло и волокно: они тянули его между укрытий, сначала показывая принадлежность общине, но когда, возводя всё больше строений, они стали углубляться в хлипкие берега на склонах чаши с малой водой, они стали и передавать что-то, меняя цвет. Нравилось то и обителям более открытых мест, презиравших копошащихся в жиже под их крышами, то есть без света, но вместо того, чтобы обменивать волокно, они предпочитали наскоками его забирать, чтоб потом бессмысленно пялится на его изменения цветов, умиляясь почему у малой воды готовы с таким трудом его искать и добывать из осыпей в слоях стен их чаши. Ведь ничего оно не меняет! Пока кто-то на плите не достиг одного острова дважды, а в самой чаше кто-то спустился – идя за волокном глубоко настолько, что туда не проникал свет! И кое-кого, как ни странно, это привлекло, и они пошли за ним дальше, найдя ручей, а в нём – кого похожего на обитателей вод! Значит – можно идти ещё глубже! Подальше от тех упёртых с открытых мест, кто и не заметил, что склоны чаши стали пустеть – они наверняка считали даже если и кто-то отваживался туда заходить – то из-за чащи! А на деле с них уходили в глубь, покидая заросли как более опасные и менее удобные. Правда, пустели они не настолько, как казалось всё более терявшим с ними связь даже с волокном, какое всё реже меняло цвет, идя из глубин наверх, чаще – меж слоёв чаши, уже под водой, как оказалось, кстати, не сплошной. Но на островах его не применяли редко, не слишком стремясь туда вообще. Сначала – потому, что с ними терялась связь: ведь случалось, что те, кто приплывал обратно, что-то обменять на берегу, не могли вернутся, потом – потому что искать устойчивые трудно, их мало. Кто-то измыслил, что по некоему изображению всё это можно понять – потому что составлено в единении неба и глубин! Да, о таком давно уже думают, и что? Сколько не ходили, даже смотрели за гряды и ради того тоже – никто ничего не нашёл! Если уж хочется плавать, то искать надо самим… так они и ходили, учась отличать более устойчивые от уходящих сразу в воду острова с переменным успехом, пока в водах, на стороне малой, не стало появляться что-то крупное. Нет – даже огромное, чуть не больше плиты! И явно очень стойкое, вот же упустили то те, кто ушёл из чаши: о том ещё что-то помнили, хотя бы по всё стирающимся землёй следам тех потоков, что они устраивали. И если прежде на них ходили смотреть как на нечто несущие страх, то по мере того, как новая твердь становилась заметнее – чаще радовались: ведь они точно не придут на то новое, хотя к ним оно ближе, с берегов там нередко видно. Туда и плавать в обе стороны совсем не затруднительно.

II. Охота на постоянство

Так и надо идти, не страшась пути,

Хоть на край земли, хоть за край!

Редьярд Киплинг

Вода – какая-то будто слизистая, но какой ей ещё положено быть? Что-то где-то южнее есть и потекучее, но тут, среди бесчисленных, и в основном нестойких островов, такое – в самый раз. В такой увязнуть можно гораздо проще, чем оказаться выброшенным на берег или разбиться об него. Такие ветра крайне редки и те должны дуть в том же направлении, что и течения. Правда, увязшие средства находят часто, и порой уже и не зная в какую пору они потерялись. И в неожиданных местах, также как и новые острова, но как бы быстро ни появлялись иные из них – из обломков сверху или всплывая, и также, а порой и быстрее того пропадая, в округе всегда их много, а на них всегда успевает что-то, но вырасти: надо только знать в какой воде и в каких обликах тверди что искать. Согласно тому и надо перемещаться, что приходится, за редкими исключениями, много. И сколько сородичей сгинуло в таких поисках, теряющихся в глубинах тверди, воды и времён – уже и не упомнить, кто-то так и вернулся на юг, на плиту или в её окрестности – за прозрачные воды, как то чаще называли, проще тем путём, где как будто когда-то встал из вод, а затем явно частично обрушился, частично загнулся вверх у края огромный пузырь, но о чём не слишком часто вспоминали среди островов холоднее, а кто-то даже – о тех самых, кто обратил руки в крылья: может их тут среди всех этих бесчисленных закоулков вод, переходящих в твердь, и можно встретить или хотя бы увидеть? Но если кто-то в вышине мелькал или даже спускался к сплошной воде – а есть же ещё и та, что течёт сверху: тут, не то, что за прозрачной тёплой водой, а с переменным постоянством, то ни на какую крылатую родню они точно не похожи. Хотя… кто-то же придумывает постоянно, что видел нечто! Слетевших с неба огромных хмурых чудовищ, раскрывающих паруса между огромных рук! Или ещё рассказывают о тех, кто врос в твердь, что само по себе не так уж и необычно, но при том остался прежним, даже способным оставить потомство – и сразу взрослое. Такое даёт разгуляться воображению куда больше, чем рукокрылые чудовища ростом с остров! И за тем, где и как такое может быть даже отправлялись в плаванья в неведомое – чаще оттуда не возвращаясь, чем наоборот. А тем, кому всё же повезло вернуться не очень верили, считая их после воздействия иных земель помутившимися. Но всё же, не часто, но случалось привозили они невероятные не только слухи, но и предметы, какие, если взломать их толстую, прочную кожуру, оказывались очень вкусны и маслянисты, хотя и внушали опасения, но то – очень давно, когда освоились в плаваньях, боялись только того насколько сложно окажется взломать кожуру, какую, кстати, уже значительно позже приспособили для изготовления лодок на одного, а затем уже даже плотов: из нескольких под настилом – обычно из пучков трав, растущих у среза воды… однако откуда бралось нечто настолько крупное, а сходно оно с плодами деревьев, никто не мог понять. То ли они падают с неба – как порой обломки или мелкие пузыри, но такого никто не видел в отличие от составляющих тверди, то ли – всплывают из глубин, но и того никто не видел тоже, а если кто-то уверял, что такие плоды носят те самые чудища с крыльями из рук, так кто ж такому верит?! Всякий раз плоды находились прибитые к берегу – с зарослями или голыми, иногда, и куда реже, их засекали даже в открытом пространстве, почти полностью погружённые в воду. Задумывались, что могут быть за разрастания, дающие такое, и где то, по-разному. При том в прозрачных водах они не попадались никогда, и то стало одной из причин привлекательности островов в сравнении с теми водами, со всякими там полосами суши, что шли и за остатками чаши в водах и за чащами, какие никуда не делись, хотя берега там и менялись, а чаша с её слоистыми стенами, вмещавшая их, и вовсе стёрлась среди плит. Кто там куда вдоль них уходил, никто уж давно не помнил, только, конечно, не забывали о волокне, порой находившимся на падающих обломках. Но применяли его чаще как украшение – острова уж слишком изменчивы чтобы тянуть между ними, да ещё и в нестойкой воде, хотя на крупных, постоянных островах – сойдёт. Кто-то вроде видел длинную плетённую нить из него за плитами, но то чем-то похоже на рассказы о крылатых чудовищах – та же воздушность, а потому такое не бывает – в том мире, где есть плоды из вод, за ними можно плавать и есть, как и собирать разрастания, а особенно их мясистые шарики у берегов. Понемногу утвердилось считать эти плоды чем-то того же рода, хотя они на них и не похожи: они с тверди, но ведь не всё же на ней и в водах резко различно: вон есть длинный многоногий пловец в водах похолоднее, что подчас вылезает на сушу, где можно откопать его яйца, правда вот на тверди кого-то также похожего на скользких и нередко вздутых существ из вод и без волокон под кожей, как и у самих двуногих, не водится. Но это здесь, а рыхлые липкие острова тянутся… лучше думать, что в бесконечность! В три стороны кроме тёплой. И если то не дар снисхождения чудовищ, летающих в выси над всем, под самыми бледными тенями неразлучных лун: обломки оттуда может и не откалываются от других, а кто-то их оттуда бросает, то где-то такие плоды должны прорастать – там находятся самые благодатные места. Но тщета всех попыток такое отыскать в бесчисленных поколениях скитаний среди островов уверяла в том, что скрыли то те, кто сильнее всех и всего вокруг, и может даже лучше не трогать семена-плоды, а только совершать обряды вокруг них – может то место и покажется тут… другие вскрывали, но с особым таинством, наконец третьи похищали их у тех, кто не вскрывал, а оставляли на видных местах, полагая, что с ними и острова не исчезнут, раз то дар тех, кто создаёт и сбрасывает обломки сюда, на самое дно мира – ведь ниже сплошных вод – такие же воды… Тех, конечно, старались ловить и уничтожать, и порой это даже получалось, но очень уж редко, и не только потому, что островов много, а ещё и потому, что плоды ценились при обмене, а вылавливать их тяжело, когда же они выкачены на твердь – уже гораздо легче! И можно не просто взломать, а совершить обряд и вскрыть! Всё так и шло пока волокно не стало мелькать чаще прежнего, и ещё и уводя в тепло, там, где протяжённая и почти неизменная твердь. Похитители плодов уходят туда, извещая друг друга, разматывая волокно?! Но это явно нелепость! Как это они так все слушаются?! Конечно, уже есть знаки, какие можно связать мыслью в сколь угодно длинное, не то, что, когда не умели толком держаться в водах – не одну тьму поколений назад, ну и что? Даже если среди них и находятся такие, кто разрастается в преклонных годах – о каждом из таких редчайших случаев передают на встрече, по многу поколений на все обозримые острова, чаще, чем у прочих, и они объединяются вокруг них, то втянуть в кощунство и тёплые земли?! Да чем кого увлечь? Все давно знают, что там нет плодов! Впрочем – туда даже при таких, и не утихающих очень долго слухах, не решались ходить: что там добывать, чем можно жить? Суша не та – заросли гуще, а в водах живёт что-то совсем иное. И к чему волокна только домысливали, хотя, не гнушаясь если что примыкать к похитителям, некоторые – чтоб высмотреть, где они прячут своих разрастающихся людей, но никто ничего такого не видел, их молодь бороздила просторы вод наряду с прошедшими оцепенение. Что ж выходит – ничего особенного и нет, так к чему тогда им волокно, какое видели не раз в лодках, воровавших плоды? И какое-то особо переливистое! И меняют его очень неохотно, да и если используют его чтобы оплести плоды, поднятые повыше на острова, всё равно же, и чем больше блестят эти нити, тем вернее, они же унесут всё вместе с плодами. Хотя – порой отмечали, что не всегда, но разматывают его, уводя в воду, то есть, выходит: на соседние острова? И так они общаются? Пробовали, оно меняло цвет, как все и знали, но дальше что? Уверяли, что лишь в определённых местах оно будет менять цвет что-то обозначая тем, может и от плодов, а потому уносить его нельзя – пусть даже его и разматывают похитители, они же подчас и убирают: то есть воруют! А сами не сообщают зачем. И сколько уж поколений так, и сколько мнений, и даже обрядов сменили друг друга, а всё равно связь плодов и волокна не ясна. Вот только плавать стали куда-то совсем далеко – где попадаются острова посуше, и даже – отвердевшая вода! Ну… находились и такие, кто уверял, что на вершинах гряд на юге: перед тем, как они обрываются в бездну такое тоже есть, ну и падающие сверху обломки порой включают глыбы того же: оно быстро таит, зато сохраняет добытую живность. Однажды всех всколыхнула весть, переданное, как будто до самых дальних достижимых островов и даже полос земли юга, о том, что нашли закопанный тот самый плод, но вместо мякоти набитый «твёрдой водой»! Такое кощунство – явно создание похитителей! Однако то стали понемногу делать, более того – искать обломки именно с глыбами твёрдой воды, а набитые ей вперемешку с припасами плоды прятать. Такие запасы помогали растить детей, а поиск глыб заводил смельчаков, порой гибнущих в ожидании падений, дальше в холода, куда прежде и заглядывать боялись. И расхитителей плодов ловили упорнее: особенно когда вокруг запасов на основе такой воды укрупнялись сообщества, они же более рьяно уходили, забираясь дальше, не боясь обвалов и даже холодов. И отмечая, что места, где плодов больше, вовсе не случайны, как виделось в бесчисленные прежние поколения, а держаться стылых течений, с чьих краёв обломки падают явно чаще других мест. И даже в таких местах кто-то и отважился плыть в неведомое, убедив соплеменников, а скорее просто беглецов, сбившихся вместе – как же иначе, что этот путь и приведёт к самым благодатным местам, какие знает мир. Отдавая почести движущимся водам, они двигались в путь. Конечно, не сразу, не быстро, многие возвращались, разуверяясь, но продвижение шло, особенно с плодами и глыбами, пока как-то, пройдя извилистыми течениями, не наткнулись на обширный остров с извилистыми берегами, и явно постоянный, на что указывали наносы, где лежали такие плоды! Неужели?! Те, кто нашли не желали ни покидать тех мест, ни о них рассказывать, даже если кто попадётся неподалёку! Земли тут хотя и не так холодны, как те, что им пришлось пройти – завихрения течений увлекли их на юг, но засушливы, и искать даже на наносах еду трудно, плоды, конечно, помогали, но одних их мало, да и обилие, какое увидели прибывшие первыми, быстро иссякло, когда и стали уверять, что это – не та искомая земля. Но понемногу всё-таки осваивались, не забывая искать – как в воде, так и на суше, где на самом деле накапливаются плоды. При этом отдельные смельчаки стали даже лезть вверх по разрастаниям тверди, куда плоды точно не могли попасть, но где-то же они скапливались! Конечно, даже задерживаясь на верхах, чего никогда не совершали прежде, никто ничего подходящего не нашёл, но зато выяснили, что можно перемещаться между островов и без вод, полагаясь только на свои силы без зависящих от качества добытых средств, лодок – а потому так можно внезапно появляться, и даже сбрасывать самим обломки – если внизу не желают отдавать плоды или что-то ещё вроде порослей на наносах! Однако, в выси занимались не только наскоками, как бы ни пугающе для одних и действенны для других ни оказывались бы такие явления из пугающих просторов чуждого верха, с чем продолжали связывать лишь те хвостатые летуны, хотя тут они приживались хуже, но не забывались, меньшее значение, но большие последствия имело то, что из её переплетений удавалось разглядеть больше, чем с поверхности. И особо тут привлекло внимание нагромождение столбов будто бы с выемкой среди них. Довольно скоро то место и стали считать средоточием плывущих плодов, хотя путь туда оказался не простым, как и простое его зрительное наблюдение среди сплетений изменчивой и обрушающиеся тверди, и облаков, разумеется, хотя будь места вокруг менее засушливы, разглядеть бы его первоначально не удалось бы вовсе. Однако, хотя и порой сведенья о том, как туда пройти и терялись, сумели пробиться туда и с воды, и с верха. И что самое главное – в обоих случаях сразу заметили, что не ошиблись про плоды, их тут, застрявших меж столбов не так много, и идут они не сплошным потоком, как хотелось бы, но всё равно хватает. Стычки меж пришлых с разных сторон не замедлили начаться – никогда ещё движимые из разных мест не сходились на столь тесном участке. Но как бы ни поворачивалось всё, покидать его не спешили многие поколения, помня чьи предки с какой стороны прибыли, хотя подчас и перемешивались, особенно когда удавалось договорится. Однако надолго такое не получалось, людей медленно, но становилось больше, и им требовалось место. Да и как принудить следовать чему-либо тех, кто бесконечно скитается в растущих и переплетающихся столбах, нередко вовсе одиночками? Разрастающихся на склоне лет, вокруг кого когда-то собиралось окружение, уже давно не попадалось, а в этих местах их никто и не встречал. Вместо них задерживались, успевая вырастить детей там, где находили много плодов. Туда, конечно, любили наведываться сверху, но именно потому около таких мест чаще всего о чём-то и удавалось хоть как-то договорится. Что удивляло, плоды находились и где повыше: ведь твердь подчас не только опускалась, но и поднималась в росте – обычно, когда рядом оседало что-то особо крупное. Подчас, чаще в местах более плотных разрастаний, даже уверяли, что твердь растёт из тьмы глубин! И это, конечно, против тех, кто предпочитает отбивать плоды сверху, хотя на протяжённых просторах обломанных и наклонных столбов те, кто приплыл и пошёл вверх, и те, кто изловчился забраться повыше не всегда сразу отличались, как прежде, но кто чьи потомки хорошо помнили, подчас определяя это по тому, кто куда забрался, используя какие разрастания неумолимо меняющийся тверди, а наблюдения о том как оно происходит передавали поколениями, тщательно оберегая, и потому, когда на очередном витке стычек как условие соглашения назвали раскрытие таких сведений, присутствующие потомки пришлых с верха едва не остолбенели. Однако переговоры не прервались, хотя и затянулись. Образовалось даже особое место для них, чего вроде бы не случалось прежде, где как-то всё-таки удалось решить, вовлекая в то больше прежнего участников, а всё потому, что многие, в основном ходящие опасными хрупкими переходами выси, согласились раскрыть часть тайн роста тверди в обмен на свободный спуск с одного из участков туда, куда плоды приносит чаще всего – с тем, что их думы всё чаще будоражила мысль, что где-то же должно быть то самое «хранилище» плодов – на то чем-то неуловимо указывали растущие и наклоняющиеся в росте столбы. Главенствовали, правда, ходящие водами: во-первых, их больше, во-вторых, им проще находить другу друга, хотя и разногласий у них точно не меньше, чем наверху, но отношения стали сближаться, а выделятся стали те, кто как плавал, так и ходил долгими походами по сплетениям, устраивая и сохраняя места сбора плодов, где стали – едва ли не впервые, строить заборы и даже крыши! И под их сенью, попутно сохранению запасов и их обмена, обсуждались как течения, так и рост вверху, и где проще искать плоды, на поиск чего от точек сбора отправлялось уже больше, чем несколько, как раньше, и зайти они могли дальше, и принести, конечно. И, несмотря на меняющиеся очертания всего вокруг, образовывались привычные пути, где возникали новые точки сбора, и несмотря на возникающие разногласия, всем им удавалось договариваться, а ведь пребывало не только число найденных плодов, но и добычи вокруг таких точек, как-то само собой выяснилось и то, что заборы дают защиту всякой, в том числе и съедобной живности. Плоды – конечно, лучше всех, но их не так уж и много, пока… не нашёлся, скорее вскрылся некий разлом, где нашлось их невиданное никогда число! Неужели это то самое, что искали так давно, что никто и не мог вспомнить?! С проторенных путей кинулись туда многие. Конечно, стычки участились, став яростнее и многочисленнее, орудия для рассечения тверди, совершенствовавшиеся в движении вверх, и для обработки ростков, и их бросание, улучшая устройства для того, используемое в основном в добыче живности, начали употреблять друг ко другу шире, а не только в засадах как прежде, обрушение кусков стало обычным приёмом. Конечно, такие действия велись не только в самом относительно небольшом разломе среди крупных наклонных столбов, но и на подходах, затрагивая не все «плодоносные» земли, но значительную их часть, когда и оказалось, что волокно незаменимо и тот, кто может перехватить его нити или сообщить по ним в нужный миг может победить даже если и не может обрушить что побольше сверху, или у него мало умелых метателей, или даже их ножи тупее. С переменной силой так продолжалось пока доступ до самых глубин разлома не захватило, расставив укреплённые точки: умение создавать такое из камней и прочных ростков появилось и развилось в течении лишь нескольких поколений во времена самой чёткой и с выраженными сторонами борьбы за разлом, наиболее крупное из создававшихся для вражды и трудного тут из-за осыпающийся тверди поиска плодов объединение. Они не имели б успеха, не связав все, укреплённые или нет, узлы волокном, развив их знаки, заодно договорившись с теми, кто лучше всех мог карабкаться по верху. И в расстановке укреплений помогли, чем особо отличился один – снизу, и чтимый знатоком их порядка и подхода к плодам. Позже именно ему приписывали пробитие колодца к полости в столбе с ними. И около того места, даже когда уже плоды там иссякли, решили возвести сооружение – чтобы пока твердь не скрыла бы и полости, а может и сам разлом, о нём бы помнили – лучше, чтобы по всем водам с островами, вверху и внизу, зная где он объединил воспринявших его, так открыв пути благодати, каких впоследствии оказалось немало. И не только как плоды: области тут даром, что засушливы, но когда находились места, вроде заводей под тенью столбов, в них хорошо прирастала поросль, вначале на срезе вод, особенно там, где уровень её изменчив, и вроде связан с лунами, а позже дальше и выше, где уже давно предпринимались попытки управления стоком сверху, но только теперь, когда заниматься стали тем достаточно постоянные поселения, заполняя времена засухи или слабого приплода плодами: хранились они вроде неограниченно долго, что-то получалось, и сначала ряды, а затем и поля возделываемых трав и кустов потянулись вдоль сплетений тверди, хотя и недалеко отходя от очага возникновения – на ближайших к нему островах ещё попадались, но дальше уже терялись, хотя переселенцы туда, обычно не отходящие от течений, что когда-то привели их к той благодатной земле, и пытались переносить в числе прочих обретённых там навыков и возделывание, закрепить его не могли – то ли дело в мелкой живности над водами, то ли ползучих стеблях местами, то ли ином составе самой тверди, а может и «липкости» воды, но давая урожай несколько раз – и то ещё в лучшем случае, наступала череда вырождения, а подчас и гниения, плодов же даже и вдоль течений далеко не столько как на тех берегах, так что покидавшие их или возвращались – что сложно, ведь их место быстро занимали множащиеся сородичи, или переходили к жизни прежним ловом, быстро теряясь среди редких скитальцах тех мест. Где теплее, и плодов нет, они не ходили, не представляя уже, как без них можно жить, но надо ж – там тоже кто-то живёт! Может даже летающий… ведь хорошо бы вот так взмахнуть руками-крыльями и взмывать на твердь, как это делает другая живность, но они – не научились. Впрочем, на этот счёт нет ничего свежее, кроме каких-то совсем давних почти безумных преданий… И приходилась жить теми силами, что есть, впрочем – вокруг того самого разлома, уже скорее бывшего, поскольку пузыри медленно заполняли его, оставив лишь слабые напоминания о безднах среди столбов, сооружали или делали вид нечто невиданное, нацеленное вверх, используя даже не силу могучей живности, а заключённую в самой тверди – то ли в виде пузырей, то ли утрамбованной в неё самой – надо только отыскать и высвободить или замысловато перекачивая, растворяя частицы из тверди, как в воде, что внизу, или – предать играющему и нестерпимо горячему свету, какой порой возникает от разрядов из неба, где в нём собираются облака, и если собрать жар… только это какое-то безумие: вырвавшись, оно уничтожит всё, что создавалось с таким трудом! Но кто-то, обычно забравшись повыше, таким вроде занимается, о чём сообщают даже по волокну – потому как намерены пробить твердь: там, где когда-то нашлось плодов больше всего, потому что ниже их больше. И кто-то с тем и стремится туда попасть – даже не обязательно с самой земли, но и островов, и даже выси, ведь все помнят о давнишних мечтах, а оказывается все такие вдохновлённые на тяжёлых и опасных работах по заглублению в твердь и возведению непонятных сооружений из выработанных обломков. Рядом работают там, как называют по «расширению сил» – загоняя части тверди в свои пугающие устройства, всё растущие в размерах. И все дружно, уповая на свои и умения, и задачи, и цели, славят тех, кто почитает себя потомками открывшего полости с плодами, а заодно и то, как выращивать съедобные ростки даже на суховатом верхе. И конечно, те, кто славит лучше, получают больше плодов, а подчас даже особо редкой живности: снизу или даже летучей, скармливая её всё тем же летунам с двумя ногами и хвостом: на том они чувствуют себя лучше в этих местах – им вроде непривычен мир вообще, если за ними не ухаживать… тем они и притягательны! В отличие от более крупных, кого здесь стали пытаться приручить… хотя некоторые, пытающиеся овладеть силами тверди, уверяют даже, что живность, когда высвобождаемые силы будут покорены, не понадобится. Что и в полётах?! Хотя с летунами толком ничего не выходит… Впрочем, всё то – пока одни лишь мечты, а тяжёлых работ всё равно много, и при недостижимости тех залежей, на какие они нацелены вызывает подчас бунты. Обычно, заканчиваются они быстро, но как-то даже едва не свергли правящую верхушку. Другой раз призвали – даже не ясно как, ведь всё волокно в руках той же верхушки, хотя отправлять летунов с вестью пробовали уже, сверху тех, кто отказывался признавать единственность пути по поиску залежей, а с тем уже и единство верха и низа, тесно с ним связанного, и считающих верх высшим, а не надстройкой, и наделали много бед почти добравшись до самого памятного сооружения, что уж так старо, что и не вспомнить. Однако больше всего всполошились тогда, когда часть самой тверди занялась играющим жарким светом! И то – безо всяких разрядов с неба! Это испугало даже больше бунтующих работников! Что-то такое в глубине пузырей уже творили, о чём ходили слухи, но чтобы вот вырвалось на поверхность?! И почему во время бунта? Кто-то из работавших с силами тверди вступил в сговор с работниками! Никак иначе! Как ни пыталась скрыть такой вывод, распространился он мгновенно, даже и без волокон, неслыханно всколыхнув всех и с самыми разными посылами – от решительных действий верхушки до упорной борьбы: раз есть такие возможности! Бурление продолжалось довольно долго, вызвав после значительных опустошений, значимые перемены как казалось во всём. Во-первых – не просто возникло, а утвердилось несколько точек притяжения вместо одной, во-вторых – кто-то решил не рассеяться наверху, или уйти куда подальше от этих скоплений плодов, как не раз случалось уже, а удалится поглубже, и наконец… когда унялась твердь в своём жаре из её отвердевших потоков достали нечто новое – звенящие и блестящие: что можно расплавить и изменить вместо скалывания. Даже то, что от жара появились какие-то новые свойства у волокон, не так впечатляло! Кто-то упоминал про поиск тех самых залежей плодов – уж с новыми-то возможностями! Но то сколь тяжёлое, сколь и бесплодное действо давно уже надоело, а у многих вызвало содрогание, и влекло далеко не так, как и сами возможности, и, конечно, их совершенствование, чем быстро занялись вынырнувшие из неведенья «расплавившие твердь», и не желавшие ни с кем делится наработками, даже с прежней верхушкой, кому только и осталось, что пойти на их условия ради доступа к включениям в твердь разных цветов, на что прежде обращали внимания лишь ради украшений, а в вихре перемен то стало резко очень высоко ценится, подразумевавших своё управление тех, кто решил зарыться поглубже от ужасов сверху, доступ к ним и распоряжение порядком обмена даров тверди. Поставку плодов частично уступили. Владыки садов тем очень гордились, постоянно уповая на своё более надёжное обеспечение питанием, чем отколовшиеся окраины, с их вынужденно-древним хозяйством. Хотя, конечно, и они приобщались, находя новые разломы и разрезы с заветными дарами, порой вросшими в них, общаясь с глубинными, как бы те ни пытались замкнуться, но скудность света всё же гнала их наружу, и всё в целом, конечно, добавляло многообразия в и так расширившиеся управление, но главное – позволило искать заветные залежи не под одним руководством с единой целью, а сразу из многих мест, при том о них непричастным не рассказывать, а ведь глубины точно что-то таят – и из того, что многие давно ищут, и новое: вроде того, что они выплавили, и, не менее важно – чем. Ведь бывают и чёрные пузыри со зловонной смолой внутри: находили и раньше: сведенья о таких теряются во тьме времён – когда только начала карабкаться по сплетениям тверди, используя и растительность, конечно, но на наверху такое будто лишь случайно, позже, когда стали уже на этой земле вгрызаться в толщу, хотя ещё до Основателя, такое где пониже стали находить чаще, но всё равно мало, да и что делать с теми уродами, чем-то напоминающими испорченные плоды: как бы те ни крепки и постоянны, так тоже случается! А пузыри ущербны тем более – ведь твердь нередко куда твёрже любой кожуры. Но теперь, когда такое высушили и разогрели, отделили их тяжёлые от лёгких частей, пустили создавать движение что полегче – вплоть до летучего, на уплотнение и создание непроницаемости и прочности что потяжелее, такие уроды стали настоящей кладезю! И пусть они редки, каждый, ещё и блестя, даёт сразу много, не то, что грязное вымывание и зловонная просушка отложений на берегах или вообще в заводях затхлых хуже любых закоулков глубин, и где больше обвалов, до какой бы темени ни доходила глубь, там даже уютнее. Только, даже если подобное и будет в цене хотя бы близко к той, какую обрели выплавки, их всё равно никто из ведающих подобными «жаровыми делами» не намерен кому-то отдавать! Ведь с ними, может статься, уйдут и тайны выплавки, полученные сколькими поколениями опасных потаённых дел! Да и мало их, а нужно всё больше… помогают, конечно, и проростки, и отложения у берегов – сбор чего после бури в итоге наладили – даже и из-за пределов земли с плодами, как бы кто ни удивлялся, но чтоб въедаться в глубины тоже они нужны, что даёт какие-то достижения – кое-какие скопления плодов, обычно в полостях столбов, или даже вросших в них находили постоянно, но то явно не то, о каком говорят так давно, а будто некие осколки, брызги от чего-то единого, во что не верят уже очень многие, включая и старую верхушку, но уйдя поглубже в пузыри между столбов, конечно, как и всё растущих, обрушаясь, но первое преобладает, «переработчики тверди» – так их тоже называют, всё сильнее уверялись в том, что скопления плодов – то не красивые россказни с целью привлечь работников во славу руководства – видимо им же и придуманные, а должны существовать. Но они никого не старались в том убедить, даже вхожие в самые верха управления, и берегли свои наработки настолько, что, когда, проломив старый столб увидели в самом деле море плодов меж внутренних разрастаний старых пузырей и даже пены из перемычек между ними, едва поверили сами.

III. Прах зыбкой стойкости

云龙井蛙 Дракон в облаках, лягушка в колодце

Китайская пословица

Места смотрелись совершенно необычайно – после холодных вод, или поселений в ложбинах – не важно. Тут, ниже, в неярком свете: хотя бы он естественный, всё иначе, настолько, что казалось – так быть не может. Ведь должно же что-то расти, тянутся к свету, вода струится – как в садах самого ядра – всего мира, выше и светлее, чьи строения, явно подражая тверди мелкими пузырями и перемычками пронзают и высь, и столбы, а тут всё словно наоборот! Как бы приземисто, с резкими углами, вгрызаясь в самое чрево мира тяжёлыми коробками и переходами, будто боясь коснуться сводов пузырей, через что и пробивается отражённый свет, становящийся слегка синим. А ведь не так далеко от этих земель ещё живут те, кто любые постройки считает кощунством! Только тут о таком вообще не стоит упоминать, прибыв с побережья, где, по мнению местных, уже живут «не те». Тем более именно тут жители считают себя лучше всех! Не уверяя прямо, но думая так – точно. А ведь могли бы остаться грязными, жалкими добытчиками – и всё, о чём, видимо, ещё мечтают в тех сооружениях выше. Но – обитатели тех мест и уровней не ведали, где что добывать и как обрабатывать, хотя и их чаяньями и вгрызались в твердь сколько поколений – и безуспешно! Так окружающие и принесли тот самый успех, сумев огородить его от тщеславия верхних, вкушая самим его плоды – вот именно их, чем очень гордились, к тому времени успев уверится, что призывавшие со всех краёв к работе ради него – лишь напыщенные бездельники с их бессмысленным изяществом. И кстати – изыском садов, но то же уже вовсе нелепость! Кое-что есть и вокруг, показывая, что мысль полностью завязанного на глубины мира разделяют даже тут не все. Хоть какое разнообразие и жизнь, а то подчас кажется, даже глядя на обитателей, что её тут нет – ведь никто не видел, что плоды могут прорастать, хотя зародыши в них имеются, что, вообще узнали не отрыв залежи в глубине, как уверяют здесь, а гораздо раньше, и среди островов о том известно, хотя и не помнят когда, но гораздо раньше даже и объединения низа и верха, когда воздвигли нечто памяти основателя, вокруг чего теперь и те самые сооружения, и их сады… то место не посмели предать забвению даже смотря на него свысока – насколько такое уместно здесь, в низинах, но ведь именно они и в правду дают почти всё, обеспечивающие благополучие даже тех, кто собирает какую-то гниль в окружающих водах – не имейся тех, а они все вокруг, кто знает, как переплавлять твердь, используя те дары, их сборщики не имели бы для того орудий. От глубинного понимания того, что во всей круговерти высокомерия правы именно обитающие в мрачных глубинах, и именно всё выше – со всем его изяществом – лишь надстройка, делалось как-то грустно. И у верхних такая тоска тоже имеется, затушёванная их давним, уже почти природным высокомерием с их изяществом в нынешние обильные времена. Тут высокомерие явно проще и слабее прикрыто. А что делать? Ведь сверху всегда удобнее что-то бросать! Взгляд туда вызвал слегка неуместный смех. Тут он звучит как-то по-другому, что заметно, наблюдая за жителями. Внимание привлекли несколько оживлённо общавшихся, у ограды над переплетениями странных, полностью закрытых будто б переходов, но слишком уж узких. Да и от них явно идёт жар! А и так не прохладно, ведь жёлтый свет не прерывается, жителей, правда, нисколько то не смущает, показывающих благополучие и в напяленной внешности, ей скрипя, звеня и стуча. А ведь на островах едва, и явно под влиянием этих земель, что-то придумали цеплять на себя кроме украшений, ну и добыча осаждений подчас очень портит облик. Видевшего всё это недавно, и теперь пытавшегося сложить всё вместе, окрикнул один, пройдя мимо привлёкших его внимание. Приезжий оглянулся, понимая, что это пригласивший его. Сам он, вроде, и на побережье бывал совсем немного, хотя там, как можно понять, хотят устроить что-то новое – против веяний сверху, конечно. Может, он прибыл сюда и за тем тоже. А может речь о каких-то угрозах, но не с воды, конечно, а сверху… да мало ли… столкновений крупных ядер давно нет, а стычки происходят, начинаются обычно на окраинах – в конечном счёте за раздел участков сбора отложений. А начал он рассказывать, что это перед ними – он не просто так ожидал его тут, а чтобы наглядно показать, как и в каком количестве тут перерабатывают отдельные включения: перемещая различные её составляющие. Нагревая, разумеется. А есть – вот, чуть поодаль, и устройства для переработки плодов. И всё тут связано в целостную сеть, опутывающую так или иначе то, где добывают плоды, хотя, конечно, часть составляющих тверди с ними смешивать нельзя. У тверди много неожиданностей, и главное знать, где чего от неё ожидать. Его немного удивил такой подход: ожидать можно от чего живого, а твердь? Пусть она и растёт, всё равно – она совсем иное, и знают это с незапамятных пор, до вообще всего, что можно только вообразить. Он кивнул: конечно: другое, но и она способна отвечать на раздражения, как это стало ясно, когда распалась всеобщая власть. Потому что научились управляться с жаром. Он добавил с гордостью. Гость чуть понуро кинул: кто бы сомневался! Хотя он и не знал происхождение приглашающего. Предков много, а смешение происходит даже с обитателями самой выси, кстати, неужели правда, что они придумали нечто, чтобы летать? На берегу о том много толков, кто-то что-то видел, но как всегда – не ясно что. Слегка погодя он спросил, и собеседник подтвердил, при этом, что удивляло, утратив прежнюю напыщенность: вроде намекая, что за тем что-то есть. Ну да – про угрозу сверху гость тоже подумал, но не сказал: это как-то… грустно. Потому они о том беседу и не продолжили, перейдя на различия в устройстве здесь и выше, и идя дальше вдоль ограды, выйдя к чему-то заключённому в высеченных отвесных стенах вроде пруда, правда такого, что гость поначалу отпрянул, видя, как пузырится его липкая коричневатая с переливами вода. Оказалось, это отстойник остатков тверди после глубокой переработки. Между прочим, есть живность, какая любит и такое. Гостя чуть не передёрнуло, хотя что-то удерживало не отводить взгляд при всматривании в лопающиеся пузыри. Вспомнилось то, что доводилось слушать об обитателях глубин под липкими водами меж островов – тут как бы их уменьшенное воплощение? Да что они все тут изыскивают, включая приглашающего?! Он про себя встряхнулся: он здесь не за прояснением древнейших слухов, а скорее совсем за противоположным! Наверное… Те обитатели не идут в пищу – донеслись до него объяснение, разводят их тут ради особых оболочек. Но это – по ходу дела, они пошли дальше, уходя сначала по склону, а затем ступеням вниз. Темнее, правда, не делалось, но куда ж ещё-то?! Гостю вспомнились светлые, высокие помещения, уставленные изваяниями с расписными стенами наверху – как они, неуловимо перекликаясь с тем, что вырезают на островах, разительно противоположны обстановке тут, где вместо росписи – клёпанные швы. Ну разве что глаз цепляет нарочито-изящные изгибы на углах сооружений – и только: сделать путь их менее томительным они не могли, пока они не оказались в узком помещении, нависавшим над некой, казавшийся совсем тёмной, бездной. Она молчала, а вот из узкого прохода, куда привела их лестница, доносились звуки или шипения или далёких голосов, впрочем, звук тут всегда загадочен – не то, что столь частое чарующие журчание сверху, и гость уже ничего не спросил, даже когда приглашающий положил перед ним что-то утрамбовано-плетённое и явно из волокон связи. Объяснял он сам, впрочем, поначалу ничего особо нового, тем более прибывшему с берега: когда, как, зачем и откуда: последнее наименее ясно, на эту землю в основном из сросшихся столбов прибыли нынешние жители. До них наверняка никто не жил тут из их предков или ответвлений. Да и самой земли может и не имелось. Вот – раскопали всё это – тьма поколений, и ещё в несколько раз меньше, пока на этой земле шли ко всё более богатым плодами местам, враждуя всякий раз сильнее, разумеется, с этим волокном, что в ходу всё это время, а растущая твердь, создавая их поглощает очень неохотно – он выразился именно так. А всё потому, что они проводят свет, доставляя его в глубины. Гость, уже более увлечённо, ответил: да, слышать такое приходилось, но уж очень невнятно. Но как бы ни занимало то, для его приезда такого слишком мало! И что делать с тем? Уходить, вгрызаясь, всё глубже, как учат почитающие Основателя уже сотни поколений, и – под самые воды? Он кивнул чуть с усмешкой: так они и так уже немного ниже их уровня: а как же, раз плоды плавают, то они и скопятся ниже его уровня! Гость сам удивился тому, как спокойно воспринял новость: конечно, на берегу нырять поглубже стремились многие, и даже для такого приспосабливали то кожуру плодов, то что-то более заковыристое, стараясь даже выпуклые пустотелые куски тверди поставить на то нужным образом, только всё то ни к чему особо не приводило, и так сколько уж времён… А тут – вот так просто – взяли и спустились! Потому здесь, наверное, и душно – подумалось. А пригласивший лишь вновь усмехнулся: дело не в этом, то лишь указало что-то за пределами их явно небольшого мира, гость кивнул, хорошо представляя, но вопросов много, и так жаль, что ответы если и есть, то не с помощью волокон, указывающих на верх, отыщутся, ниже вод всё равно ничего не прослеживается, даже с живностью плохо, и никаких смоляных пузырей там нет, а единственный источник плодов – течения вод, кто бы что ни придумал про их выход из глубин! Откуда они плывут – видимо так и останется загадкой. Он развёл руками. Гость хотел уже вставить про летунов, думая, что тот продолжит о ещё более богатых залежах плодов, чем известны, готовясь разделить его былой, теперь поутихший жар, но тот, наоборот, вроде сник. И то, что неизвестно – гораздо хуже, чем кажется: продолжил он, будто выжидая. Ведь иначе могли бы найтись и новые залежи таких или сходных плодов. А так – вон, то внизу – есть всё, чем жив их мир. Гость встряхнулся уже не мысленно, и долго не знал, что ответить. Ведь… так оно и есть: если хорошо посмотреть, даже если сверху! Не с самого, конечно: с садов, и не с берега. Где, скорее уже на островах, кто и чем там живут, а главное, как – ныне во многом доставляя наверх тут всяческие отложения, а когда здесь внизу… так что же может произойти тут?! Он не решался спросить, да и – как такое выразить? Сразу представилось как, куда, каким образом доходят производные плодов. И иное питание – то, что растят в упоении верха, или ловят в дремучести вод! Но он хорошо понимает сколько живёт там и тут. Но разве… пригласивший качал головой, будто читая его незаданные вопросы: приток плодов ничтожно мал в сравнении с тем, что потребляет весь мир: отсюда и выше – он повёл рукой снизу вверх. Конечно – такое не может продолжаться не только беспредельно, но и даже столько, сколько минуло с появления Основателя. И даже про тот же срок, что минул со свержения единой власти, что на порядок меньше – он не уверен. Но ведь с открытия залежей прошло около половины времени их поиска. Чуть больше: поправил пригласивший, поначалу пользовались плодами только тут, внизу. Пока не оценили общий объём запасов. Ну да – о чём-то таком догадываются многие. Да – и это значит, что плодов осталось меньше, и восполнить нечем. Хотя ведь жили же одними мелкими скопищами плодов, ещё что-то выращивая. Конечно, только меньшим числом, и совсем не так, как ныне, потому теперь никто не согласится с тем, чтобы извлекать плодов меньше, а взамен расчищать земли под посевы – ведь есть еда, а с иной трудов больше, и они подзабыты. Вон, в садах наверху растят нечто… хм, особенное! А что, они же будут что-то растить, чем можно жить? Изображать и сочинять нечто о высоких, только не в смысле воздуха, мирах – это да. Он печально усмехнулся. Гость кивнул. Главное – там ведь не поймут, решат, что внизу взбунтовались вновь! И придут даже когда поставки лишь сократятся, и ответить им отсюда нечем. Он покачал головой. Можно готовится, ведь всё это, конечно, не сейчас, запасов много пока, просто закоулки, где приходится отыскивать плоды будут становится глубже, дальше, наконец уже чаще попадаются мёртвые, порченные плоды. Ну и да – тут, многие только и живут тем, чтоб отправлять наверх больше, получая взамен всё изобилие – он обвёл рукой вокруг, хотя ничего ж не видно, так что призыв снизить это не поймут ни тут, ни там. Потому он и пригласил его – с окраин. И ещё – тут даже предпочитают питаться тем, что наверху б сочли то ли странным, то ли просто ужасом. А всё с тем, чтобы побольше сбыть. Гость пока не заметил? Ничего, увидит. Он усмехнулся. Нет, не из таких прудов – он не добавил «но близко», но гость догадался, про себя вздохнув, хотя уже скорее условно: после всего слышанного такое – ничтожно, а думать следует о том, что можно сделать, но сначала – отдохнуть, вот и пригласивший зовёт, заверяя, что познакомит и с другими разделяющими его взгляды. Главное даже не то, что они смелы и решительны, а что осознают: основная угроза если не от окружающих, выгодно сбывающих плоды, то – от изящных верхних. Хотя, после отдыха в скорее ёмкости, чем хижине, из плотно сплетённых, как и на берегу, но других, стеблей, включая и сон, и чистку: он оказывается успел замараться тут в темноватом краю, от долгого, утомительного пути и впечатлений, окружение не показалось ему таким уж мрачным, особенно когда они принялись за еду: в самом деле особенную, но поданную явно с изыском. Что касается, конечно, и новых знакомых – вроде и родня приглашающего, и его единомышленники, правда, подойдя, когда уже в основном гость их насытился, они вели речи не про пугающие грядущие трудности, а про то, что даёт верх, и каковы возможности и его, и их. Да, в обработке тверди – там их явно больше, как и умов, занятых чем-то высоким – как их походы в воды и их глубины – гость слышал о том, и изучение сплетений наверху, как там перемещаться: даже летать, и какая живность есть в обоих этих сторонах мира, ведь окружение ими бедно: в целом, если не считать ту живность, что так и не смогла жить самостоятельно от тверди: находится она, как выяснилось не так давно, на всех уровнях, но где нет яркого света ощущает себя явно лучше. Упомянули их в связи с тем, что заметную долю еды тут дают и они тоже – разрастаясь, например в слои на внутренних стыках и спайках тверди. Гость даже не удивился тому, заканчивая есть, а вспомнил, что и на берегах что-то соскабливают с омытых глыб. Он сам таким, правда, никогда не занимался. А тут это изначально побочная добыча от разлома тверди ради переработки. Он уже подумал о замене плодов, но осёкся, не выразив того – слишком мало, а добыча имеет преимущества перед разведением живности только если есть чем перерабатывать твердь, а для того нужны сборы осаждений, а тем кто-то будет заниматься, получая плоды отсюда, так что даже население только тут не сможет этим кормится. Он слегка приуныл, затихнув, подумав о всей этой цепочке, ясной далеко не всем даже на побережье, окружающие его заметили, но не спросили, указывая, наперебой, чего достигли они тут, внизу, несмотря ни на довольно малую численность и скудность света, и в чём превосходят верх, а главное – как всё скоро! Даже на протяжении одной жизни, не их, правда: они мало ещё прожили, можно различить перемены, не то, что в прежние времена! Да – когда поиск продовольствия не связан с вечными скитаниями – есть больше сил для достижений, вставил гость, показывая согласие с ними, и стремясь понять, в чём же они единомышленники пригласившего, и готовясь к их возражениям, однако в ответ один из них, с прежним восторгом, поведал о полётах: ведь не будь такого бурного развития их бы тоже не получилось! Они откроют неведомые части мира, хотя таких залежей, как тут, возможно, нигде больше нет. Потому никто никуда и не перемещается – все же знают про бесчисленные нестойкие острова в липких водах, где и жить толком нельзя. А ведь нужно как раз наоборот! Вторили ему прочие. Гость явно не ожидал, хотя… пригласивший, упомянув о рыхлой выси как-то странно переменился! Но не сейчас же они задумали вот так взять и вылететь невесть куда! Но, признаться, он ничего не может сообщить ни о полётах, ни о том, чего с ними можно достигнуть: собравшиеся тут знают наверняка больше него, раз в самой гуще развития, как они уверяют. И кроме самих устройств нужно ещё придумать на чём их гонять, наладить связь с теми, что на самом верху, только с ними трудно: тут в глубине это, видимо, не заметно, а вот на берегах – о таких отщепенцах упоминают постоянно. Гость так и выразил, пригласивший согласился: именно с тем его сюда и звали. Он согласен, но понуро, не разделяя порыва местных: как, о чём, на каком основании договариваться с теми, кого выше считают в самом лучшем случае не от мира сего – и это так и есть! А чаще – угрозой всему миру, даже самому его развитию, устремлённому… правда, как нередко воспевают – в ту же самую высь! Но те – всё извратили, думают они лишь о наживе за счёт тружеников, знающих толк в прекрасном! И на то есть все основания: наскоки сверху, потому на побережье, более открытом, чем основные места проживания, о них хорошо знают, но всё же не так отрицательно настроены, как в садах ядра и их округи, и тут, под ними, отдают отчёт в таких различиях. Он понял из разговора, когда ему пообещали показать, как делают устройства, позволяющие летать. Вообще, о том, что надо плыть, говорят тоже: дальше, смелее и, главное – против течения, гостю ли не знать: откуда-то же плоды плывут, но ходит там много кого, и с самых незапамятных пор, а находили одну хлябь с гнилью, и падающие глыбы, хотя, употребив смелую мысль, размах и мощь верха – того у них не отнять, находились те, кто забирался так далеко, что редеют острова, или даже заменяются плоскими срастаниями, и попадается такое без всякого порядка, и в какую сторону ни плыть, только взять с того нечего: живности особой там нет, и даже чёрных пузырей и отложений не больше, чем в округе, может только там, куда уходит свет, хотя и по течению, отложения удобнее для сбора и мощнее, но пусть там и почти не отмечали падающих обломков, но воды там вовсе мутные, и из них всплывает нечто, что даже считали за немыслимых чудишь, но на деле то пузыри, и сколько потеряли на том отменных плавсредств! А летать выучились вот только что! Хотя – не совсем: он поправил своих воодушевлённых собеседников – слетать с высоких сплетений умели уже давно. Но они правы – именно то показало, что трудностей непроницаемости среды в выси, как бы её ни пронзали б разрастания – нет, главное – наверху тоже есть течения, и, хотя среда там редка, сила их велика. И покажут всё прямо сейчас – они и пошли вдоль всё той же бездны, взирая снизу, а иногда и пролезая под загадочными установками, источавших странные звуки и даже облачка: наверное, это всё и испускает чёрную пыль, какая оседает тут всюду, усиливая ощущения отстранённости, и внутренний скрытости этой части мира, вот они и затеяли что-то в своей тени, скрытой пылью, но созданной ими же – забраться из тёмной обильной бездны, прорывая оболочки и препоны, на неведомые выси, в их ослепляющей яркости незримые! А без их оболочек и напылений? Они хотят соединится с самым верхом, всё-таки способным жить самим? Выучится у них как, или опять – о чём только и говорят, кривясь, выше: стяжать, скрывать и не пускать? Довелось даже слышать, что и их плоды, над чем они так трясутся, не очень-то и нужны и уже на подходе замена им! Есть, конечно, там те, кто питается только выращенным и разведённым в их прекрасных садах, правда забывая, что, те, кто для них это производит едят всё равно во многом «презренно-простецкие» плоды из глубин, или даже кормят ими живность для еды, а ведь на островах дальше от берега они до сих пор, как и во все времена признаются чем-то возвышенным. И на верху, и на водах так и ходят рассказы о некоем «острове гнёзд», куда слетаются крылатые чудища, в своих логовах накапливая запасы подобные тем, что здесь. Порой роняя плоды в воду, неся их с плит в вышине, где те, невзирая на холод, под ярким светом растут, покрывая поля целиком. Только наверху добавляют к тому, что плоды там не те, что внизу, а изящнее, кожура у них не почти чёрная, а яркая, даже блестящая, и те, конечно, куда вкуснее! Хотя, уже многие здесь пришли к выводу, что смолистая мякоть «непрорастающих» плодов, даже если подпорчена, но то приходится использовать всё чаще, даже открывая старые склады подобного, куда лучше многих более живых даров садов по своему составу. Но как утончённо их получение! То ли дело еда не из плодов здешних, о чьих пищевых пристрастиях наверху говорят, что они обглодают всё, что чуть мягче волокна! И, признаться, гость уже увидел, что это не лишено оснований! Если б оно б ещё помогло! А вот наверху… где свет ярче, растёт – если есть вода и за что зацепится, многое лучше, правда, полей даже из более тощих плодов, чем несут воды тут, всё равно не возникнет. Надо же понимать, что плоды в конечном счёте вызревают чтобы прорастать, а где им расти, если они покроют всё?! Наверху, да и тут, возможно, такое простое рассуждение уже не очевидно, а вот на открытой воде всем хорошо ясно, и объяснять никому не нужно, тут он всё же намекнул собеседникам: не стоит наверху искать особое обилие. Света там много, но и вниз много чего падает – тут-то хорошо то известно! Он опять засмеялся. Они вторили ему: у них и в самом деле нет страха, или они просто веселы? Или… ни во что ни ставят верхних? Как и он – только не выражая того? Кстати, за столь живой беседой они уже пришли, свернув в какие-то закутки, куда если б не окружение, никто б из живущих выше или на берегу и не сунулся бы – такая плотная твердь вокруг! Зато вот оно – крылья, и особые составляющие – собирают всё тут, испытывают на одном утёсе, там главная угроза – не попасть в нисходящий поток воздуха, какие гуляют по полостям столбов, порой изгибаясь как живые стебли. Но есть же и восходящие, пусть в целом меньше. Их и следует захватить крыльями, как ветер, и… лететь! Но не одними ими – так не удержаться, тут есть и самое главное для отхода вверх – оттуда они добыли, не без усилий, конечно, светособирающие напыление: такое использует твердь в самой вышине для роста – это выяснили наверху, не так давно, а соединённая с волокном она будет передавать накопленное – к примеру на разогрев воздуха под тонким, но плотным слоем, чтобы тот его поднимал – наряду с крыльями. Конечно, что-то получится, если свет окажется достаточно ярок. Пока никто такое не использовал, но ведь каково! Гость смотрел и слушал с недоверием, где-то терзала мысль, что это снова очередная игра верхних: и размах, и смелость, и порыв – ещё какой! Всё имеется. И, разумеется, всё тонко, изысканно, особенно если постараться. А нужна решимость – на готовность порвать связи с прежним, с достатком, постоянством еды. Про него известно на островах, может – и в самой выси, он не знает, но тут-то всё выросло почти в прямой видимости источника обилия! Они заметили, что гость ходил между установок и сложенных составляющих без того воодушевления, какое могли бы вызвать изложенные ему возможности расширения мира, тем более – исходят они из самых его глубин, откуда весь он должен казаться клубком пыльных закоулков даже может без света вообще, и в этой духоте – такой свежий, широкий взгляд! А он… не верит?! Или изображает, ради подъёма своего значения? Так пусть, даже без просмотра испытаний, как они намеревались, ведя его сюда, и полетает сам, прочувствовав как это оторваться, и управляемо, от тверди! Двое решили показать, не говоря, что ведут именно на полёт, отделившись как бы невзначай, ведя в дальний конец путанного помещения, где стояло такое устройство на малозаметных полозьях, дав ему потрогать его гремящие при смещениях крылья, они стали показывать ему управление, и пригласили гостя попробовать изменить положение частей крыльев самому, а когда тот взялся, и, двигая их, нагнулся, те просто толкнули на лежанку, захлопнув сверху крышку, убрав крепление, и устройство, со скрежетом, но всё быстрее понеслось вниз, по дуге, под его вопль. Чуть выше, куда пошёл пригласивший, воодушевлённые готовили и другое – меньшее, но сложнее в управлении. Там быстро поймали нужный поток, зависнув в нём, следя как трепыхается другое, ниже, и сбросив крючки – чтобы поймать его если что, хотя это точно крайняя мера. Однако устройство хотя и снижалось, но делало это плавно, следуя к небольшому, поблёскивавшему пруду с неровными берегами, в итоге в него свалилось, весьма неуклюже, завалившись, явно повредив крыло, хотя не существенно. Измазавшись в липких брызгах – прозрачная крышка в приземлении раскрылась, гость, ещё чуть дрожа, спрыгнул в жижу, опираясь руками о какие-то скользкие валуны, выбираясь на берег из них же, куда уже спешили из другого устройства, плавно севшего чуть выше, на рыхлом скате, и спустившиеся посуху. Он лишь качал головой, борясь между обидой и восторгом – под ней. Как же они его провели – он их явно недооценил. Подошёл пригласивший: твёрдо, уверенно, однако на деле он, увидев полёт, пришёл в ярость, но подавил её, не дав выразится, и скрипя велел побыстрее спускаться с ним. Ему гость, собравшись, и выдавил из себя, что увидел их решимость, чего так не достаёт вообще всем, может кроме самых верхних, с кем такими вот… упражнениями здешние же и ищут сотрудничества? Собравшиеся радостно закивали. Надо собраться с впечатлениями, и всё обсудить, только начнут то они не с таких полётов, заметил он, когда они возвращались по какой-то скользкой выемке в грязи: почему её тут столько? Выговорил он явно с неприязнью. Пригласивший, обернувшись, усмехаясь отметил, что так и выглядят умершие плоды и их осколки: сюда их давно сваливали, и тут лежало много порченных: меж двух небольших пузырей: возможно, сюда они попадали раньше других мест, а даже такие твёрдые как плоды портятся, зато на них хорошо растёт другая живность. Неплохая. Гость, хотя ещё не отошёл от полёта, вздрогнул, догадываясь, не спросив, что и её едят. Хотя, когда они наконец, после томительного подъёма в снопах света и полутьмы пришли, уже на новое место, захотелось даже попробовать – в конце концов, в том, к чему он готовит окружение, а придётся иметь дело и с верхними, выбирать источник питания не придётся! Но усталость и впечатления сморили его, и он уснул прямо в том чане, где счищали пыль, куда на подставке подали еду, вкусив, но не распробовав. Пока он спал, напротив него «отправившие в полёт» тихо беседовали о том, что даст им верх, чтобы построить невиданное на крыльях, движимых струями, нагнетаемые особыми устройствами, поддерживаемое струями в такой вышине, какая никому ещё не открывалась, а главное, чем их сверху увлечь. Они-то знают, что идут за новым миром, а там – сочтут ли, что раз ищут его в ярких лучах, то он окажется ярче окружающего? Это с их-то взглядом на самых верхних? Поначалу гостю казалось, что это сон, но открыв глаза, он увидел тоже самое. Пока он ел – подумалось: а ведь редко, но попадаются, если поискать чёрные пузыри где повыше, обычно застряв в переплетениях, а из их стенок, если очень осторожно резать, можно отделить слои с особо причудливым тончайшим строением. Наверху ценят слои сами по себе с их рисунком, а если подтолкнуть их на то, что это – послание других миров: надо только прочесть? А для того – набрать побольше? Значит – надо лететь… Тут можно придумать чего с находками, благо отсюда едва ли что-либо просочится. Он обсудил это лишь вскользь, заканчивая есть, задумавшись что греет воду чана. Должно быть без волокна не обошлось, но сейчас важнее, что его измазанную одежду забрали, а перед ним двое разных полов, и те не измазались они вовсе. Какие ловкачи! Ответила тонкая особа, он вообще опасался, что она не повзрослела, пока та не участвовала в его заталкивании в устройство, когда он понял, что под её заострёнными плечами их настоящая ширь, как и под вздутой ребристостью на руках и ногах до их кончиков – жилистость и хваткость. Тут же с ухмылкой подумалось – они тут явно в целом тоньше подчас обрюзгших наверху, крепких в самом верху, и даже более сходных с ними жилистых береговых, что странно, учитывая тяжесть работ добычи, хотя все их устройства… могут позволить себе тонкость чтоб поменьше есть, получая за плоды побольше сложных и изящных творений с верха, они же тут куда менее него, и самого верха и даже сплошных вод склонны к внешним связям, повелось такое давно, незадолго до свержения общей власти, и могли и накопить отличий, какие пока не удаётся толком оценить из-за их скрытности: от навыков добычи, обработки, доступа, общности, до своих обликов. Он сдержал полёт воображения. Причудливые слои – то хорошо, тем более их особенность не только в рисунке, а ещё и в зависимости узора от опасностей из тверди вокруг – тут это не одна лишь пыль, нередко и сырость, дающая липкость – но покровы тех, кого он видел в первом пруду, защищают жителей, создавая им мрачноватый для изящества верха облик глубин, и от того, и от включений, будто б спящих в стыках тверди, потому трудноуловимых, но при её расщеплении и обработке подчас губящих, калеча старателей, и вообще всех рядом, передаваясь от одного другому при неосторожных соприкосновениях – о том коварстве нередко ценной тверди знали давно, ещё до свержения единой власти, но не распространяя, и приписывая, как объяснения тому, всякое, но поняли, и то примерно, суть уже после открытия залежей. А главное – что исток такого не в глубине, как у всей тверди вообще, а наверху, и притом, видимо, самом: где твердь почти не связана одна с другой, а свет просто обжигает. Однако такой жизни, а то она – точно, а не нечто среднее меж ней и растущей твердью: она в ней лишь скрывается, обволакивая, как и иные разрастания, просто плотнее, растёт же, поражая другую жизнь, на своей основе, в небе или за ним, не за что задержаться, и она опускается, накапливаясь, в плотных слоях – таких, как под уровнем сплошных вод или вообще их земли, какая крупнее более плоских островов. Откуда оно появляется наверху – остаётся лишь гадать, яснее – как налипает, встраиваясь в твердь, и чем выше, тем его хоть и меньше, зато оно злее, на глубине, даже попадая на добытчиков, не всегда проявляется, но случается всякое, может он слышал, на всех уровнях. Он чуть нахмурился, но не припомнил. Ничего – ещё услышит, она слегка скривилась глазами, слухи ходят о том, что, вгрызаясь всё глубже, они разбередят, сами того не зная, другие залежи – и тогда все умрут. То есть врастут в твердь. Как ему такая угроза? Он лишь улыбнулся, сдерживая смех. Пожалуй – она, да и прочие, поняли его отношение, но может быть и другая беда – объединятся идущие снизу и сверху. Да – вот опять, он уже почти засмеялся, вспоминая про Основателя, но прочие не разделили такой подход. Что таят оба простора – никто не знает, и знать о том неоткуда, про какие бы тайны нижних не болтали б верхние! А соединения разных включений случаются, то отмечено. Вот – заговорил уже другой – это и стоит донести до верха, хотя тут внизу будут недовольны, потому что станут тщательнее проверять то, что они поставляют им, а от кого-то может откажутся брать вовсе – кто знает! Потому о случаях заболеваний и мало кто слышал. Не исключено, что принесли такое изначально те, кто впервые стал забираться повыше, а может и наоборот, но знают, что всякие отвердения мышц, а от них кожи, случаются – он знал то. И все те, кто может, скрывают такое, потому, исподволь напирая на неуловимость угрозы, и неотвратимость использования тверди снизу: вот и те узоры о том, может в мечтателях верха и можно продавить стремление найти что-то иное – не такую землю, как эта?! Он задумался, украдкой глядя на остатки еды: она ведь тоже, как он понял, из растущего на тверди, а вообще вместе два таких посыла может и раскрутят столь крупное и необычное дело! Правда, тут так хорошо, и духоты не заметно, а они думают о том, где не то холод, не то наоборот, пронизывающий ветер и вообще, потому и мысли складываются тяжело. А надо придумать с чего начать! Прилететь наверх? Везя пачку самых изящных слоёв, совмещаемых по описаниям с другими: намекая на послание, и одновременно с узором, указывающим на опасные включения?.. удастся ли так подобрать? А ещё надо успеть вникнуть в их устройства, с какими его так резко познакомили. Он вылез из чана, осознавая сложность и громоздкость затеи, ему дали завернуться, он сел, чуть сбивчиво излагая. Слои: покопаться в хранилищах, те найдутся – заверили его. А на кого надо наверху уже должен указать он сам. Ну конечно: за тем он и здесь. Они обсудят ещё с пригласившим, и можно браться за дело, то есть вылетать. Они ведь согласны так добраться до верха, хотя то и явно затратно. Они кивнули, но не с тем порывом, каким хотелось гостю: вдумчиво искать, хорошо освоить полёты, наконец вникнуть в их жизнь, какую он знает хуже других частей мира – это же не сразу. А полететь можно, они покажут, как ловить нужные потоки и уходить от столкновений с перемычками – ведь без того никуда отсюда не улететь. Вообще-то – и не уплыть тоже – добавил он, подумав, намекая: а можно ли соединить устройства для движения по воде и воздуху? Ведь подвижность роднит эти среды! Кто-то сразу ответил, что плыть можно только на том из того, что летает, что можно поплотнее сложить: ведь всё дело в различиях плотности. Но верхним такую мысль бросать ни к чему – усмехнулся другой: воды у них связаны с грязной добычей, а из выси, хоть и приходят угрозы, но и свет же – совсем иное! Беседуя так, они решили всё же направится сначала к хранилищам, а затем к устройствам: к чему отправляться в такой показательный путь наверх, с пустыми руками? Однако разбор занял не так много времени, в сравнении c общим, пока все вокруг пялились на ценности, и весело обсуждали всё подряд. Наверху такое бы проводили как-то более с возвышенным видом что ли… подумал гость, начиная скучать, стараясь сосредоточится, вспоминая кого он знает наверху, где иногда украшают жильё подобными узорами, что тут сложены, порой как попало, в сыром и душном помещении. Однако, провели они тут довольно много времени весьма неплохо, выходя полетать скорее чтобы передохнуть от стоячего воздуха, особенно для гостя, местные явно привычны, пока, наконец, не собрались, и, погрузив не так уж много всего, не полетели, скорее воспарив, наверх, под возгласы радости. И хотя скорость в целом выходила явно больше, чем при спуске сюда кольцевыми желобами, путь оказался дольше из-за большей его замысловатости и тряски, когда казалось, что лучше б воспользовались обычным подъёмником! Но это точно вопреки их замыслу. А тут – их появление из одного из провалов, вокруг каких, взбираясь на уступы столбов куда чаще, чем уходя вниз, и вились постройки верхних, вызвало просто бурю, так что под гром восторгов попасть в те дома, какие наметили пришлые, пусть даже они снизу, не составило труда, где встречали их со всем восхищением – конечно поверхностным, впрочем разве на тонком слое над основной мощью тверди есть какое-то иное, но вроде искренним. Особенно отличился один, принимавший гостей подчёркнуто-просто, в кругу семьи, но со вкусом изящно подобранных узоров, изваяний и звучащих устройств, и всё будто сплеталось в единое целое, в отличие от многих других, налеплявших одно на другое. Но гостей к нему привело не это, а занятия его рода – сбор и переработка отложений и, если повезёт, чёрных пузырей, в каких он знал толк – прежде всего с точки зрения изящества, в чём он быстро нашёл общий язык с прибывшими. Тем более – возможностей у него много, и он пригласил их остаться у него, охотно показывая, что таит его роскошная обитель, где проводят и обработку тоже – как, например, трухи отложений, давая её переварить мелким ползающим существам вида пятичленных щитков, редких, встречающихся среди корней, оплетающих чёрные пузыри, находимых в выси даже при взгляде отсюда. И эти щитки порой несут на себе их части. Зачем то им – не ясно, тут они размножаются и на сырой трухе, делая её же из корней. Рассказывал он это с упоением, конечно, с рисовкой, но явно увлечённо. Даже согласился показать эти блестящие крошки, хотя то огромная ценность, как и то липкое розоватое вещество в какое они превращают труху. Разглядывая действительно удивительно переливающиеся будто чешуйки, беседа и перешла на полёты, и кто-то заметил, что приносимое частицы, какие существа приклеивают на свои панцири, не случайны, надо только собрать и понять в чём, что может говорить о распространении чёрных пузырей, и даже о том, что за слои скрывают они. Ведь есть же что-то наверху! Величайшее, непостижимое. Принимавший полностью соглашался, лишь не совсем понимая к чему они, и только когда они заговорили о том, что можно подняться не только сюда, понял, что им нужны устройства лучше, больше, надёжнее. Ну что ж, это не плохо, раз они так настроены. Правда, они не знают, куда лететь, ну так никто не знает! Знали б – наверное отыскали б тайну верха: откуда идёт свет, например, почему с ним связана сторона, куда чаще дует ветер и текут воды, подмывая землю, а с ней и самую твердь! Может они, если не решат, то хотя бы приблизятся к этим вопросам, а там и раскроют самые сокровенные тайны о том откуда твердь и как она растёт?.. Думал он о том полу мечтательно, когда гости удалились, куда он их определил, думая собрать близких, разделяющих его взгляды, и не менее него обеспеченных, и решить что можно создать, чтобы лучше лететь, руководствуясь – он едва не подумал «теми чешуйками», нет, разумеется корнями, оплетающими пузыри поменьше! Он уснул, грузно умиротворённо дыша, а гости, слегка отдохнув, решили осмотреться – как и кто обрабатывает ту труху, какая ни есть, а там подвижная живность, а разведение такой идёт явно не важно, хотя все её любят, гость с побережья хорошо знает – как хорошо идёт выловленное там сюда наверх. Походив, они наткнулись на куда более грязные, чем показанные им помещения, где стоял вроде хруст, вроде докучливый звон над сырыми кучами, а между всем их ворочали… видимо местные, кого трудно отличить от другой живности. Напомнило это живые в памяти рассказы о тех, кто прежде долбил твердь, отыскивая залежи плодов… Но этих будто б особо и не охраняют, гостям никто не препятствовал, даже когда они подходили к кучам, стараясь понять, что искать, без особого успеха пока к ним кто-то не вышел: уже не оттуда, где труха, а из чего-то поближе к ценному веществу. Она представилась дочерью главного, заметив, со смешком, что он будет опять недоволен ей тут, среди тех, кто подрядился в грязь тут, чтоб попасть в самые сады и вкусить там изумительные дары деревьев, а ей нравится это липкое творение, и она привлекает к нему других её круга, жаль его, идущего на дополнение волокна в приборах связи, мало вообще, а уж на изящество, что они видят, и подавно, потому она и очень довольна их прибытием, и теми новыми мирами, что они с собой несут – так говорят вокруг. Они и не знали, но уверять, что это, мягко говоря, преувеличение, не стали: ведь по воздуху снизу могли доставить какой чёрный пузырь, разогрев его внутри, но такое случалось считанное число раз, а тут – сразу новые миры! Точно тому должно получится продолжение того же рода, только лучше! И в округе кому-то такой полёт уже успел не прийтись по нраву – мало того, что с самого верха вот-вот могут явится, так ещё и снизу?! И в самое ядро, пусть пока не добрались до садов, посвящённых Основателю, но вокруг них что-то задумали вроде возврата единства власти его последователей! Но они же точно не за тем? Гости подтвердили, нижние подумали о розни разных добытчиков, связанных с отдельными частями менее спокойного чем низины, но уже давно не клокочущим верхом, как случалось несколько раз с особым размахом до открытия основных залежей, и один раз – после. С тех пор и не заходит дальше стычек. И тут – они! Гости в глубине даже возгордились таким отношением слушая эту довольно странно и выглядящую: блестя, и вещавшую особу, и они сообщили ей определённее, что им надо, чем её отцу, та внимательно выслушала, заверив, что передаст и ему и своим близким знакомым: они все встретятся как раз по случаю прибытия по воздуху! Они ещё немного обменялись впечатлениями о своих частях мира, и разошлись, с тем чтобы на следующей встрече – уже без первичного восторга, обсудить, что именно сооружать и ради чего – как оказалось, многого: и поиск новых пузырей, составляющих, наконец изящества, и сведений о нём и о мире, упомянули и про угрозы трещин тверди, с чем и приступили к делу, обставив всё пышно, на большом собрании, с взываниями к высокому, не упоминая лишь одно – исчерпание плодов, и даже прибывшим снизу то показалось очень далеко внизу в сравнении со всем, что они услышали. Но на создании небывало внушительного устройства это никак не отразилось: какая разница, что искать им? Но и создать сразу то, что нужно, на что рассчитывал гость с берега, не получилось, летали они долго, и всё дальше, находя и исправляя недостатки предшествующих устройств в последующих. Вниз они опускаться на них не стремились, но всё же бывали там порой, и хотя казалось, что всё по-прежнему, а рябь отношений наверху, вызвана неслыханными полётами, а значит и угрозой, тем более жители самого верха участвуют, и такое объяснение всем казалось совершенно очевидном, но работающие над устройством, заверяя частых гостей строительства и испытаний, даже полётов, что никаких мыслей о возвращении единого правления у них нет ни в коей мере – совершенно искренни, чему не верят, множа слухи о кознях из садов, а множащиеся сложности – в снижающимся качестве плодов, о чём они никак не упоминают, как повелось с самого начала. Однако, всё: и находки слоёв, и события вокруг, и годы работников, указывает на то, что пора отправляться. За минувшую половину, или две трети, жизни – смотря как считать, перемены заметны уж очень много где. Конечно, они не собираются рвать связь вовсе, хотя уже достигали таких далей, что могли бы тут рассказать, что туда не проникает свет, и им даже бы поверили, они не оставляют волокна, ни передатчиков. Но между собой решили: летят они в один конец, зачинатели стары, пригласивший вовсе не дожил, но вокруг себя они смогли собрать доверенный круг: их дети разделили их порыв, к ним примкнули другие, посвящали они не сразу в подлинный замысел, многие из примкнувших к ним на первой волне отсеялись, но те, кто теперь с ними представляют все части их мира: верха, низа, берега, и самого верха, даже с островов есть двое, и не повернут назад, понимая, что разлад ядра и прочих частей верха не окончится новым витком развития, что вниз могут полететь глыбы, чего давно не случалось, опустошения могут даже превысить те, что случились при свержении единой власти, кто бы что ни говорил об огромном развитии с тех пор – если выбить основу, теперь есть больше, чему падать, тем более замены никакой нет. А они упорным трудом и смелой мыслью создали то, что позволит им смотреть на всё то со стороны. Они так и тронулись под громкие проводы, куда хоть и собрались со всех обозримых мест, но многие из них смотрели на окружающих уже косо, высчитывая кто насколько лучшие плоды получает – в конечном счёте. Нет, эти внизу – а ведь они стоят у истоков всех этих полётов, какие пытались повторить, и не раз, но натыкались явно на больше трудностей, чем первые, явно что-то задумали – видимо – забрать себе всю власть, о чём давно ходят слухи. А ещё и явно участились болезни – тоже не без них! На время «большого вылета» как назвали это событие с глубинами явно ещё не ссорились, но подготовка точно шла, как и в мире низа, замыкавшимся всё более, кроме того, волновало там и другое: ведь света у них мало, даже если и иметь связь с самым верхом, то как вырастить то, что можно от него завести?.. Итогом таких настроений на волне выявления уж слишком поднаторевших на отправку всего наверх, стал крупный выход туда, что и явилось щелчком для столкновений. Улетевшие к тому времени ещё не забрались слишком далеко, и порой отправляли с занятными слоями кого-то к самым верхним, чтобы те донесли то до верха, и именно они принесли вести о начале крупных волнений. Ядро не поддержала большая часть окраин, и этим надо воспользоваться! Получать необходимое для своего могучего устройства на совете «общины воздуха», как они себя нарекли, решили именно оттуда, как и поддерживать связь с глубинными, кто отправил наверх именно лётные устройства самого разного толка. Но обсуждали и то, как можно самим делать возможно большее, хотя сколько бы их ни собрались, и как бы нёс их вверх горячий воздух под сводом, преобразующим свет, их слишком мало, хотя сырьё они добудут, но с пищей хуже, и без самых верхних, кто вслед за ними расселяется – ведь они производят нужные им вещи, идущие ранее только с верха, не обойтись, а попытки лететь против течений сплошных вод ничего не дали: во-первых, столь громоздкое «чудище» не может пролететь во всех проёмах, даже поднявшись, во-вторых, хотя обратные токи воздуха и нашлись, они чаще мешали, создавая губительные для столь крупного сооружения завихрения, и главное, бесчисленные острова показывали склонность к укрупнению, но сбивались они в непроходимые плиты, нависавшие над водами, заслоняя свет своей мощью, почему и забраться под них не представлялось возможным, да и ветер. Но даже на борту в выси, под ослепительным светом, и под свист потоков, не утихали слухи о том, что исток плодов можно найти, и что всё-таки тончайшие слои из стенок чёрных пузырей что-то в себе несут, весть в них неведомо кого – не просто вымысел, как следует, в итоге, из уверений самых старых, и разгадав её может удастся найти то, откуда идут плоды и как их прорастить… Но после броска в сторону, откуда уходит свет, это становилось всё чаще лишь красивым сказанием, а заверения уже покинувших их стариков – наверное правдой, тем более чаще приходилось думать о том, как чинить всё устройство, связываться с живущими на тверди – они, не часто спускаясь, стали называть всех там именно так, не делая различий, как их предки. Да и, по правде, те всё более стирались в отчаянных попытках того, что ещё являлось ядром сохранить всё то, чем они так гордились столь долго, а как раз за едой им приходится побираться или забираясь повыше, или идя на берег, а гоняют их и там, и там… Глубинные, отбив наскоки и броски, ещё что-то выковыривают у себя, но чаще сливаются с береговыми, а также строят средства для плаванья, что уже обсуждалось тут: как сделать их устройство способным плыть, а то ведь… страшно, конечно, представить, но дыр станет слишком много, чтобы летать. Или… надо попробовать подняться как можно выше, на те коварные плиты. Ведь кто-то же пытается… однако безуспешно – насколько есть сведенья, и уверяя, что там точно нечего есть, не то, что у вод, в каких сгинули уже многие. Или достигли неких вовсе неведомых краёв? Ходят слухи, что на юге с кем-то столкнулись, и даже куда-то двинулись: туда, где земли сливаются в гряды, куда более рыхлые, чем плиты, но намного постоянны, чем острова, правда, что там даст земля, задерживающаяся там, не понятно. Впрочем, лучше ли так, чем не уходить далеко от давно известных мест, и оказаться под гнётом самого верха, ради рабочих рук, вроде того, как происходило до появления самого Основателя, в чьём существовании ныне перестали сомневаться, как случалось на волне изобилия в позднее время после открытия залежей, яростно делящего в своих склоках куски тех обществ, какие считались средоточием изыска и величия мысли ещё не так давно – в сравнении даже с открытием залежей?.. Кожура того, кстати, до сих пор верно служит в полётах и спусках к воде, хотя вкус её наполнения давно забыт, и считается чуждым в верхнем маленьком, болтаемом ветром мире… про какой даже не все внизу верят. Им всё равно, главное иметь сведенья от странствующих в высоких переплетениях, и направлять их на нечто новое. Как-то они, зацепившись за сплетение перемычек предстали перед их обитателями посланниками неба, но такое почитание полёта не особо распространилось и быстро иссякло, хотя обитатели устройства старались поддержать то, являясь словно из ниоткуда указывая на чёрные пузыри, и толкуя узоры их стенок, будто бы указывающих на другие, или даже их залежи, какие кто-то собрал и оставил знаки на то и многое другое. Разногласия на тот счёт, есть ли что-то за этим или нет, углублялись, что осложняло составление пути полёта, а их дом и мир: могучие устройство, несмотря ни на какие ухищрения, починку и доработку, ветшало, но создать новое – нечего и думать. От их отлёта прошло уже больше времени, чем до него – от открытия залежей, и, хотя там ещё копаются, всё, что на той земле – жалкое и жуткое подобие того, что расцветало там во время создания этого летучего чуда. Хотя, сады вокруг изваяния Основателя ещё существуют, и даже плодоносят! И подчас, даже из далей, туда прибывают, изгоняя пытающихся уничтожить сады, самые разные почитатели. Правда, не с устройства, чем отделяются от всех прочих, может только кого-то на юге, кто ничего не ведает, и не знает зачем нужны не только чёрные пузыри, но и как употребить твердь, если не вырезать из неё что-то! То ли дело Великое Устройство: только куда они на нём продвинулись за все их воздушные поколения? В основном поняв, что, где холоднее, воды становятся совсем открытыми, потому, хотя, подниматься там можно едва не сколько угодно, смысла в том нет, как и цепляться за плиты относительно недалеко здесь. Никаких «полей плодов» не существует и быть не может, находят их небольшие скопления, несопоставимые с былым, что с горечью будто над той порой насмехается. Хотя уже минуло время, когда в самых неожиданных местах показывались сборища выходцев с того самого верха, бежав куда глаза глядят – то есть чаще на долгую и мучительную гибель, от жестокости самого верха, натыкаясь вместо них на островитян – куда менее искушённых, но подчас не менее жестоких, хотя, конечно, немало верхних: тех, кто настраивался менее мечтательно и возвышенно, рассеялось среди островов, а кто-то… говорят нашёл что-то там, куда уходит свет, но не плоды, а вроде мелководий, где даже обосновались. Но туда никто не решался направить устройство: уж очень переменчив там ветер, как только они доплыли, если всё это не пустые разговоры, как и про послания в слоях?! Вот кто-то забрался на юг, хотя жили там и раньше, просто сведенья о них терялись в пору добычи плодов – там ведь чужды любому развитию! Но вот если идти с островов туда напрямик, а не через более открытые воды, что к югу от рыхлых и липких? Тому мешают плиты, но всё же и в них есть разломы, пусть и изменчивые, и даже подвижные – и явно в связи со сменами света. Явно меняют они не только течения между островов, но в и совсем открытых водах севера, а также и воздушные потоки. Улетев повыше и там зависнув, поймав нужные потоки, на устройстве любили разбирать такие вещи, что стало чем-то вроде игры, где использовали отрезки слоёв из пузырей: так можно решать частые споры о том в каком направлении двигаться, когда все прочие рассеиваются куда попало, но никто не достиг никаких пределов, если не считать вод севера, хотя с удалённых островов даже той стороны пытаются плыть в ничто – то есть туда, где всё холоднее, и говорят даже, что и на поверхности появляется твёрдая вода, что вообще-то вполне возможно, учитывая изменения света там, хотя небо и открыто. Пустые воды, правда, страшнее, а твёрдая вода есть и тут, и тоже не даёт проход… да, похоже пределы есть, только они не те, какими казались из окрестностей садов, где обычно предполагалось, что столбы становятся всё выше, и, плотнее срастаясь, замыкают мир, во всяком случае доступный обычной жизни. А тут… вот что за водами холодов? Куда ведут плиты между островами и, надо понимать, грядами? И есть ли их край – может оттуда и идёт свет?! Довольно домыслов – его исток в непостижимой выси, и хватит уже каждое поколение подрастающим думать куда бы ещё выбраться! Пусть лучше вникают в то, что делать со всем устройством! Уже ведь случались не только поломки, угрожавшие его целостности, но и вынужденные посадки, а взлететь оно может не со всякой точки, и потом, такие снижения нарушают его образ высшего творения у населения внизу – если они увидят даже издали, а значит сложнее станет от них получать как еду, так и заготовки для составляющих: раз даже такое творение должно касаться само растущей независимо от всего тверди, то тем кто на нём меньше доверия – в их пояснениях о слоях, о ветрах, о росте тверди в выси, и её «смерти»: она – то чёрные пузыри: уже многие знают, что их тягучие, с резким запахом нутро – от того, что пузырь не может увеличиваться, разрушая других и просто впитывая растворённое из воды или даже простую пыль, и, как и другая живность, хотя он и куда твёрже, и никакой жар их не берёт до конца, хотя пытались чем угодно, но и он разрушается из самой своей тонкой сути, обращаясь прахом. А вот когда, и в силу чего так происходит… твердь ведь только перерождается одна в другую, и те её части, что мощны и обычно огромны вообще могут стоять сколько угодно. Есть, правда, такие вьющиеся существа, что крошат не поверхность, а внедряются в толщу тверди: перемычки, порой даже обваливая их, а бывает и чаши и даже в плиты, но и то лишь царапины – если брать образования целиком, мелкие перемычки это так, а чёрные пузыри хоть и мелки – размером с не самый большую, о каких ещё помнят наверху, постройку, и уж точно меньше летучего мира, то есть того устройства, что бросает вызов небу, и водителям чего не нужен даже и Основатель, но они, как все пузыри, четко отделяются один от другого, даже когда слипаются: чаще пониже, а значит каждый из них растёт сам, не то что перемычки, образуя даже пену или столбы, что могут ломаться и срастаться по-новому, пузыри так не умеют, и, будто б, не хотят, потому что они целостны, или даже каждый самодостаточен, может потому их и настигает порой, когда они малы, такая участь, поглощая каждого целиком? Или есть какие-то существа, уничтожающие их так, а то, что можно найти – уже их отходы? Или… наоборот – то дающее другую жизнь, и они тоже могут невиданно прорасти, как и те плоды, плывущие в водах, только того никак не получается?!.. Впрочем, слои из стенок, как бы тонко не срезать, ответ на то не дают, и ничего похожего на зародыши ни из каких пузырей, в отличие от плодов найти никогда не удавалось, хотя складки внутренних стенок бывают и сложные, какое в очередной раз и разбирала молодёжь, оставленная наедине с кусками старшими, наконец, решавшими куда им лететь, но пока они висят почти под плитами, откуда течёт вода вперемешку с маревом, поднимающимся с воды струями, и летящим сверху хлопьями, что надо лишь переждать, чем они и заняты не без веселья, пока кто поопытнее удерживает громыхавшее устройство меж противодействующих потоков, рассматривая ползающие щитки, и что за блеск они тащат между кусков корней и пузырей. В отличие от их липких выделений, так любимые ими чешуйки, хотя и происходили из пузырей, как окончательно проверили уже здесь, не нашли какого-то применения, кроме украшений, и многие считали их баловством: изящество, конечно – одна из черт создателей этого невиданного летального средства, но оно для того и построено, чтоб найти некие иные опорные точки жизни и её устремлений – во всех смыслах. Но хотя бы ради впечатлений нижних, рассказывая про особенности чешуек и редкость иных из них, можно разбирать их замысловатость, тем более отношение к пузырям у неё всё же есть, и молодым нравится, вот сейчас они раскладывают их на складки нутра пузырей, смотря что тут совпадает, и как смотрится. И вдруг одна из них оглянулась как бы в нежданном недоумении, после чего указала на выложенный узор и один из вырезанных слоёв, лежащий рядом. На первый взгляд их ничего не связывало, но окружающие, поднаторевшие в разборе, всполошились: совпадения в том, как ложатся чешуйки, и узора – явно не случайны. Так что ж выходит… ползающие щитки перетаскивают ключ к узору? Они с жаром принялись обсуждать, поглядывая порой на вход – старшие, чтоб не смеялись, не должны видеть, что они тут нашли, прежде времени! Бурно и долго сличая замеченное, они все так и уснули вповалку, и снились им всякие черты, точки и изгибы. Старшие, пока они спали, сдвинув с прежней точки устройство, ставя его на ставший более плавным ветер, удивились, застав их так, сочтя, что те уж очень повесились, когда надо – как всегда в их мире, что и делает его выше всех прочих, не забывать, как постигать управление полётом, познание ветров и осадков, угроз тверди, и многого другого – ведь их тут, как бы множились они с самого создания, мало и много не будет, каждому надо стать знатоком во многом, чтобы покрыть все нужды, но будить не стали, а лишь взглянули на узоры, блеск, наконец, щитки, пищавших будто убаюкивающе: возможно и потому тоже к ним не ослабевает тяга, как и к занятным хвостатым летунам, какие это устройство не покидают с самых первых попыток его создания. Спящие, правда, произносили что-то во сне, как будто об узорах слоёв – ну не просто ж так они среди них всюду! Проснувшись, они вернулись к прерванному делу, понимая, что к ним заходили, но явно не поняли, что они накопали – раз не беспокоят с требованиями прекратить их забавы. А вырисовывается нечто поразительное: узоры образуются не в силу только распада строения, и щитки, заползая в гибнущие пузыри, предпочитая определённые их части другим, раскрывают, что в тоще пузырей направляет черты и изгибы узоров! А может щитки и свою слизь выделяют разную в связи с тем, что собирают в толще слабеющих стенок?! Затем им и нужны изящные чешуйки? На это многие посмотрели с недоверием, а кто-то заметил – первой, кто обратила внимание на закономерности, что, если украшения внешнего облика из чешуек с блеском упругости покрова из той слизи, сглаживающего её, например, вместе произведут особое впечатление – может что и удастся выявить. Остальные рассмеялись, но та не смутилась, заявив, выгибаясь, вздёргивая тонкую голову, что ради ключа надо и такое попробовать! Бесспорно – подхватили вокруг, и это тоже, пока надо свести в нечто целостное то, что у них есть. Оказалось – немногое, но всё же достаточно, чтобы сделать какие-то начальные выводы. Вставал всё отчетливее вопрос: кто или что могло такое оставить? Ведь оно ж не мерещится! Так поначалу показалось старшим, но вникая, не без уговоров, включая и изяществом блеска переливающихся очертаний молодости, они, под влиянием одного из уважаемых в управлении, скорее согласились, хотя всё равно не верили, что по пузырям рассеяно послание кого-то подобных им, или… каких летучих! Но это ж и вовсе безумное предположение! Однако, как бы то ни оказалось, как-то удалось что-то будто бы прочесть, сопоставляя много чего – из самых давних времён – какими знаками пользовались для изменения цвета волокна – оно хоть и не выделялось из чёрных пузырей, оставившие на них сведенья им явно пользовались, но точно совсем другой основой знаков чем та, что утвердилась такой задолго даже Основателя, какой никто и не знал: то казалась даже более незыблемым, чем основы языка, а тут… вместо всем ясных изменений цветов даны явно их переходы, вроде постукивания, но всё равно разобрали то через выявленные повторы, закономерности, и отсылки к основам строения мира, как виды тверди и луны, указавшее на основные обозначения, и прочее. Вниз, все конечно, сообщали то же, что и прежде – слои что-то несут, для чего они, видимо, ещё не доросли, чтобы то воспринять. А сами, среди в самом деле странных, видимо обрывистых сведений, вроде о каких-то немыслимых глубинах тверди, где она вроде как… загнута, создавая проходимые в некий противоположный мир разрывы?! Что это вообще?! И их отражений в более привычных местах, и будто чертежей – как неведомых и непонятных устройств, так и местности, учитывая смещения её частей, смогли отыскать то, как можно обойти плиты, и про воздушные течения над сплошной водой! И поспешили сообщить о таких путях вниз – такое всегда занимает их, потому и получить можно за то больше обычного, починить получше устройство, и… следовать на нём за плиты не получится – там самое главное найти узкий поток, окружённый твердью, что-то такое имеется и на самых крупных и постоянных островах, есть, побольше, и на юге, но упомянутый явно больше, а идти воздушными потоками – очень неплохо. Но – так манит тот поток, он вроде отражает такой вот немыслимый загиб, как и плиты, и он берёт начало почти на них, что стали образовываться сторонники пустится в плаванье по нему: ведь мысль преобразить устройство и для плаванья тоже витала с самого его создания. Но прочие возражали: как можно его опускать так низко – при том, возможность взлететь уже будет сомнительна: срывы вод могут найтись, конечно, а если нет? Но потише обсуждали то, что полёты, даже учитывая зависания, делаются всё короче, а главное – опаснее, внизу уже явно заметили то, потому и так настаивали на помощи про тот поток. Кстати, в указанном направлении явно больше плодов. Само по себе это мало, что значит – давно уже знают, что под плитами так, потому так и кто-то обосновался, невзирая даже на тусклый свет и сырость, но новые сведенья указали на хорошо скрытые, но явно давние трещины, что влекут обилием плодов! Таким, что даёт надежду на возврат былой благодати! Известия о том на устройстве вызвали скорее страх. Какие б заверения о сохранении ростков, какие уже в ходу на огромных пространствах, о бережном использовании залежей не делались бы, они всё равно войдут в прежний оборот! Тогда тоже поначалу уверяли, что останется всё, чем жили прежде, только теперь будет лучше, а что в итоге?! Выращивание не могло сравнится по трудоёмкости с добычей и отпало, оставшись только в виде не годных ни для какого поддержания жизни нежных ростков! Нет – никаких задержек, пусть идут к той самой реке! Хотя на устройстве не собирались следовать за ними: в основном, они ощущали за них ответственность, как за воспитуемых. Правда, такую цель заявили их же прямые предки, и даже могли бы воплотить сразу: кто-то раскопал, что на те щели, богатые плодами выводят сведенья, отражённые в слоях, собранных в глубине задолго до создания устройства. Но кто то уже помнит… точнее – принимает в расчёт: мир островов раскрылся так широко, что та цель уже где-то позади и побоку. Так они говорили на встречах, хотя без единства внутри – кто-то из них хотел то ли остаться здесь, что лишь имели в виду, то ли – идти искать тот поток в пугающий почти заполненный твердью верх. Но многие всё же отказывались покидать свой подвижный мир, выражая готовность следовать ему до конца, пусть даже он уже и близок. То, что, используя возможные залежи плодов, ещё и с обильным поступлением из глуши щелей, можно будет, не сразу конечно, но создать новое устройство, как соорудили это, их не убеждало: можно ли подобное вообще соорудить ещё раз? Да и найдётся ли в этих, более тёмных закутках необходимое для того – неизвестно, слишком мало тут понятно. Потому надо лететь дальше, по тем потокам – ведь в этом их смысл. Хм – лететь – чтобы что-то найти, а оно – здесь. Или чуть дальше, куда не долететь точно. Во всяком случае на таком устройстве. Они спорили так часто, и долго, как приземляясь, так и в воздухе, где надо решать куда направится. В сплошной воде могут найтись острова, и много, а могут и нет – даже в чёрных пузырях ничего о таком нет. В итоге все решили глубже вникнуть в то, в чём основы подъёма в воздух, как их воспроизвести, и… расстаться. Да – никогда прежде не случалось, внутри все в итоге находили общий язык, но теперь есть новшества. Ведь они и тогда разделяли. А выходит, что всё их единство, навыки, развитие, бесценный опыт, мощь мысли – чему доказательство понимание по крупицам такой сложной вещи как те послания, не могут предотвратить разлад? Из тех, кто обнаружил послания кто-то ещё оставался жив, и они горевали больше других, но иного выхода нет, выбрав место поукромнее, чтобы никто не видел разлада высших странников, они простились, поделив припасы, и те, кто спустился на твердь долго смотрели вслед пропадающей точки, менявшей очертания. Последние признаки былой мощи и благодати растаяли. Будто б – опять всё как даже до Основателя – они тут же воздали ему почести, и более рьяно, чем прежде. А те долетят куда и заселят то?

IV. Зыбкое устойчивое равновесие

门泊东吴万里船Из тысяч вёрст восточных грёз корабль у дверей

杜甫Ду Фу

Там, куда занесло, небывало холодно, ну ничего – главное, что уже далеко, и чтобы никто не замёрз. Ведь так мало всех и всего! Хотя собравшиеся на полу-искусственном пузырьке с калёной выглаженной твердью снаружи и чуть мягкой обшивкой во внутренних закоулках столь различны, что чего угодно ожидать можно. И все они строжайше чтут установленное при их отплытии положение. Часть заняты управлением поездки – они назвали это так, и общем поддержанием жизни, а часть – находятся на «вечном заседании», обсуждая ошибки прошлого: о каких предупреждали, но очень многие считали страшилками угрозы использования «водных нитей» для добычи из подводных разрастаний тверди необходимых в хозяйстве тяжёлых веществ, на какие бедны открытые воды, среди чего широкой дугой раскинулся на редко возвышающихся обломками и мелких – почти не превышая одного пешего перехода, зато многочисленных, и до поры стойких площадках из столбов, сводов подводных пузырей и даже выступающих из бездны вод краёв небольших плит, их мир, и возможности будущего. И кто-то – из тех, кого они оставили, ответил бы – без настоящего, то есть чего-то вразумительно, некой опоры, нет будущего: откуда, если всё разъедается, оплетённое зеленоватыми нитями без всякой меры опутывающих всё, а как все радовались, когда научились их разводить, доставив с холодных скал, возлагая на простую добычу из них нужного в сплавах для орудий, всё будущие! Теперь же его твёрдая основа, так долго дававшая почву, а затем став и сырьём ещё хорошо, если уходит под воду, где достижима: едва, а то ведь и просто пропадает тоже, даже постройка опор, а на них уже сооружений, не спасает, а на то так полагались! Конечно, рассчитывали – ведь больше не на что. Только не учли – что опоры никакую твердь не задержат, а во-вторых: что делать, когда иссякнет и та твердь, из какой получают составляющие для таких опор? И в итоге всё растворяется в бездонных, бескрайних водах – порой даже едких, или липких. Последнее внушает некоторые чаянья: ведь это значит, что из такой воды, какую приносят определённые течения, что-то можно извлечь, только всё это всё равно ненадёжно, а скорее просто глупо – чтобы соорудить дом, пусть даже плавучий, надо столько перелить такой воды!.. Уж проще что-то получать из живности, о чём все знают: вся она содержит необходимые в постройках, устройствах, средствах связи и перемещения вещества, самые лучшие тут те «нити», оплетающие приближающуюся к поверхности твердь, буквально высасывая из неё много чего полезного, обращая в крошево или даже жижу, и разрастаясь подчас стремительно, но даже то, что порой обильно несут течения содержит те же составляющие, только куда меньше, и растёт не так плотно. Попытки отыскать или даже вывести что-то промежуточное не привели к желанному: полученное или мало давало необходимого, или разрушало твердь быстрее, чем она могла бы расти, так что рассеянными дарами вод поддерживать всю громаду шумного, устремлённого в открытое небо миру не получится: уж слишком оказалась тонка её подложка! Потому из того, что от неё осталось стараются извлечь всё, что ещё можно, а затем… уверяют, конечно, что появится что-то новое – как с теми нитями, что есть берега – и кто-то до них уже доходил, правда в лучшем случае возвращался ни с чем, но – если попробовать лучше!.. Надоело. Там живёт кто-то другой, и наверняка прочно. А там, где никого нет, слишком холодно – что тоже давно известно. Все те, кто уверяют, что вкушают жизнь, в глубине прекрасно осознают, что после них уже никто не придёт, значит и отвечать им не за кого и уж точно не за скудеющие выступы над срезом вод и уж тем более то, что в её доступной глубине. Тех, кто пробовал обосноваться там, обычно заливало. Всё то они не обсуждают, их мысль в том, что раз твердь изменчива, то не всю её могли занять их сородичи, а даже если и занята, то как это – не пускать? Уже понятно, что мир очень велик – во все стороны, даже вверх, где вроде как ничего нет, но есть же места, где твердь уходит так высоко, что ни на чём туда не долететь. Такое, кстати, тоже пытались достичь, но… растёт там что-то не то, что можно есть, свет же просто сжигает – видимо потому и растёт то, что тоже жжёт. И даже… пропадает воздух! В это не всё верят. Но есть же и подходы к таким местам, там кто-то живёт. И даже летают, помня о некоем воздушном чуде, улетевшим куда-то с ветром, и где-то далеко среди гряд, уходящих за небо, как говорят, и нашедшем пристанище с его обитателями. Но то не крылатые, а такие же, как и все. А значит с их потомками можно договорится, но сначала надо себя проявить. В смысле и подхода к жизни и навыков в ней. Вот они и стараются. А вообще, пузырёк, что они задумали и воплотили, набит всем, что только могли достать выходцы из высоких кругов нескольких сообществ, и всё тут во многом поддерживается приборами, в каких расписан распорядок уклада всего, кроме пути, конечно, иначе бы затея оторваться от стремительно теряющего смысл мира потеряла бы остатки смысла, так что, все они тут только боятся, а избегая подобных раздумий, что-то изображают: то ли некое действие, то ли бездействие. Или и то и другое одновременно. Лишь бы ничего в итоге не менять, а то некоторые уже стали заявлять, что можно и освободить заседающих от их обсуждений! Ничего с ним и ни с кем не случится! Да куда они денутся? Но более верные установленному порядку, замыслу, и его основополагающей нити: не предаваться вкушению жизни, растрачивая всё подряд в самовыражении внутреннего мира, как любят уверять всё чаще: случается всё из-за внутренних убеждений и поползновений, а не внешних угроз или благ: они лишь поле воплощения настроений, резко возражают, грозя отправить самих сторонников того на то же заседание. Пусть среди тех, кто осознал неверность своих прошлых целей, обсудят не только возможности наличия пустых пространств, но и даже древнейшие времена, когда такие точно имелись, раз задумались о том, кто куда денется! Пузырёк очень хорош, крепок и самодостаточен, чтоб мысли внутри него занимало б ещё что-то за его бортом! И вся собравшаяся молодёжь, скорее юнцы, кто не родня друг другу ближе шестого колена и не несут выраженных наследственных отклонений, внутри них, и нигде больше. Даже если кому-то, в глубине мыслей, конечно, и в тайне, вся затея видится сомнительной с самого начала, но ничего иного ж не предложить, как бегство на стойкие берега, что представлялось просто безумием: там же дикость, грязь, голод, наконец гибель – их мир, конечно тоже идёт туда же, и весь, но не сейчас же, и блага в достатке, а они собрали ядро его достижений, удобств, благ, каких хватит надолго, как они всё посчитали: кто знает, сколько придётся скитаться, обсуждая. Вокруг лишь вода, и больше ничего: ведь пришлось уничтожить связь – сразу, отойдя, юные умельцы нашли, что там запрятали – видимо их родичи, и при всех удалили: засекли бы их, и никуда бы они не убежали – по существу. Только изображая, а таких игр уже довольно – это часть, при том нередко затратная, того вкушения жизни, от бессмысленности чего они нашли волю бежать. Правда, некоторые ещё долго надеялись, что без связи вовсе не бывает вообще ничего, и то действо, как бы они ни верили в него – лишь показательно, а так-то, где они и как, всё равно знают кто надо. И если что… как бы ни так! Никому до того «если что» дела нет – ушли и ушли, рыскай в водах потом, с бесконечными угрозами волн, ветров, «островов липкой воды»: их гоняют течения как попало, и наткнуться на них в дали очень легко, потому что в тихую погоду заметить не просто, а вот выбраться – когда как… порой находили истощённых погибших, прибитых другими течениями. Или – уверяют, что с таких островов может прийти какая зараза, какой немало, насколько можно понять на берегах – потому что там живут среди старой тверди на наносах из её кусков и пыли, а те «острова» из неё. Так что – вот если б они бы выплыли бы просто между старых, источенных оснований, например, ну тогда да – кто-то бы ринулся их спасать будь на то малейший повод – ведь как показательно б вышло, а тут, когда воды полностью открыты – то нет, ничего показывать никому никто не станет, даже их родня, каким б весом она бы не обладала – вес тот теперь так же зыбок, как и растворяющийся их мир. Владел кто-то промыслом по сырью для сплавов, допустим, а его ни стало: одна труха, разносимая под водой, и всё… Тут есть из таких родов. И полгаться остаётся на собранное, а лучше – на то, что сумеют добыть из вод. Поначалу многие не могли принять сразу узость нового мира, и, глядя в проёмы, будто бы следили за тем, не пытается ли кто их нагнать, то за тем, куда их несёт, то просто перебирали свои припасы, пока не убедились, что расчёты верны, и хватит их надолго – на них они истратили все доступные средства, впрочем больше тратить их оказалось не на что – если следовать верности отказа от бессмысленного самовыражения. Со временем стало ясно, что никто их не преследует, и понять куда их несёт они едва ли в состоянии: воды слишком велики, а сведенья о них, как быстро стало ясно, не полны, во что верилось с трудом, но простор убеждал, и стало появляться всё больше тех, кто понемногу погружался в общую лень однообразной среды везде, кроме самого пузырька, где понемногу образовывалась среда не из лоскутов прежней, на их переживаниях, а своя, вроде как: прощай старый мир, да здравствует новый. Пусть маленький, кто-то, но не из призывавших к переменам заседания, упомянул, что не хотел бы находить иные, благодатные берега. Негостеприимные – то да, увлекает, а вот те, где всё указывает на то, что можно всё-таки обосноваться – хлопотно. Мысль вызвала рябь: разве не что-то того же толка не привело мир, откуда они бежали, к его неспособности перебраться в новые места: покинуть уют своих сооружений, пусть недолговечный, но чётко ощущаемый здесь и сейчас, ради будущих поколений? Какие им не на чем растить? И здесь тоже – это же одно из условий: появятся они только когда будут найдены подходящие места! Иначе – они просто просадят остатки своего мира, ещё и так вдохновенно собранные в обитель! А это что? Так же проживать старые запасы только малым числом?! А какая разница? Чтоб увидеть что-то новое, корявое, холодное, скалистое или студенистое? Так что с того? Под водой у самых оснований, где живут, тоже можно найти много чего увлекательного! И ведь ищут! Имелось в виду – вскоре поправили мысль – хлопотно определять, что благоприятно, а что нет. Где кого ждать, на заседании обсуждают какой может быть твердь, какую они ищут, а как оценить увиденное – о том вроде глухо. А это ж даже важнее, чем просто куда-то доплыть, и на обсуждение надо вынести, обязательно. А то – они ищут что в открытой воде! В то уже не все и тут верят, подолгу сидя где попало не во сне не наяву. Вот где сейчас те, кто не на заседании и не ведут их обитель? Наверняка ж пролезли наверх и в самом деле что-то выискивают на глади волн, там, где прозрачные окна для опреснения воды лучами света. Тут есть и запасные – ведь от этой воды зависит их жизнь. Как и другие раскладные лопасти, для прочих нужд. А кто-то смотреть на волны и что там мелькнёт или даже прыгнет не желает – хватит, надоело. И ловить не понятно кого тоже не хочется! Какая разница – пузырёк набит надёжно закупоренными припасами – как ни недавно они повзрослели, столько не проживут. Тем более тратят всего как можно меньше – ведь в этом их основной бунт против прежнего мира, тратящего всё и сразу! А чтобы договорится с иным населением надо это изменить прежде всего. Так-то всё понятно, но поиск – на какой они так уповали перед отбытием, уж очень выходит скучным: в том смысле, что ничего нет. Они запаслись оборудованьем для спуска под воду, и уже использовали, но там тоже пусто: конечно, раз они намеренно уходили подальше – насколько хватало сведений, а затем следует куда придётся, или – куда проще, ловя течения и ветры, разумеется – и признаки выступающей тверди, но таких давно не попадалось. И кто-то, и опять вне заседания, бросил мысль, что стенки пузырька дадут течь – раз ничего вокруг нет это ж конец. И приборы приборами, но даже они не всевидящи, и тоже могут выйти из строя. В итоге часть смен занималась поиском изъянов, а не направлением движения. Ну да – данные по ветрам, течениям, переменам в цвете воды, неба, света, всё надо обработать и сделать выводы: куда плыть, а какая разница? Ведь в конце концов – просто же скучно! Кстати – пути назад, хотя то никто даже не подразумевал, но имел в виду каждый, они тоже уже не найдут. Простор неумолим: это, донесённое до заседания, невзирая на его пустоту, затмило то, как опознать подходящую землю. И такое подтолкнуло умы, сохранивших большую подвижность к чему-то не бунту, конечно, но вспышке. Собравшись, на открытой площадке, под плеск волн они согласились, что надо направление движения не всякий раз брать заново, как сменяется или пропадает ветер, или признаётся, что течение слишком однообразно, а выделить его общее, охватывая предпочтения при смене улавливаемого ветра или течения. Проверить основные направления – такие как холодное: пока они следуют течениям, но не пересекают их. Да, здесь что-то ловится лучше, чем прежде, и проще предсказать ветер, но и воде проще размывать твердь – наверняка, потому нечего тут искать, а слишком холодные земли находили и прежде, или подводные своды: те, кто долетел до каких-то отдалённых частей открытых вод, видели там сквозь них нечто такое. Говорят даже, иногда они выступают из вод. А потом уходят вновь. Не все верят, что нечто такое вовсе возможно, да и толку с подобной «мнимой земли», но она может быть, из-за тех же течений и ячеек ветров, разной даже в том однообразии, куда их занесло. Вот такое, раз они в таких местах и надо искать. Даже если пузырёк и может зацепится о нечто всплывающие, что может указать на близость чего-то более постоянного. Да, и почему, вечно заседающие обсуждают, высказывают мнения, дают указания – как о движении, так и о том, как жить, исходя из прошлого, а сами ни разу не выходят в смены, тем самым не показывая единство с водами, как представлялось ярче всего, опускаясь в них, порой без всякой страховки, скользя в безмолвной толще, а как раз наоборот – именно бросать вызов: эта ширь, если хорошо посмотреть – их главный враг, а вовсе не наоборот, как это почитается теми, кого тот же простор и загубил. Последнее, они выразили громко, чтобы слышали сменные ведущие. А это уже точно возмущение, ведь такое разделение – часть сокращения общих трат, помимо личных причин каждого, но ведущие только кивнули: в самом деле пора, надо зайти, а не обойтись передачей сообщений как обычно, и поставить вопросы именно так. А то… можно же просто следовать течению и всё – раз течей никаких никто не обнаружил, хотя как старались, правда, играя, конечно. Но так поток, и совсем не играя, принесёт их вообще не ведомо куда. Пусть в холодных водах ловится порой и лучше, однако, во-первых, больше попадается совсем несъедобного: даже решили переработать такие как бы студенистые колокола – они даже чуть звенят, и использовать для укрепления внутренней обшивки если что, конечно, а во-вторых, сила течений нарастает, и уже есть подсчёты, что их усреднённая кривизна тоже, то есть они в итоге сойдутся в воронку, откуда точно нет выхода… Хотя – может это те самые «загибы вниз», и в самом деле так можно проникнуть туда, что не связано никакой – ни текущей, ни сплошной водой, может и воздухом, с известными частями мира, о чём есть стародавние сведенья с особенных пузырей, какие в их мире стараются избегать: они все с берегов, наверняка старые, а значит несут в себе угрозы здоровью, какие, вроде бы, хотя то стараются не распространять, успели и без того проникнуть в их тонкий, рвущийся мир, какой они оставили, и никому не хочется думать, что оно есть и тут, в этих бортах. Да и борьбе с болезнями они в силу своих лет не думали, н мир зыбкой тверди среди вод как бы чист, а холодные воды такое едва ли принесут. Они стояли, не обсуждая, но все думая об том, пока не подошла смена, когда они вновь высказали воззрения. Остаются ещё несколько, пузырёк весьма запутан, хоть не более тридцати шагов в длину, почти в полтора раза меньше в ширину и глубину, и во всех сечениях являет собой сильно сглаженный треугольник, выпуклый наверху и сзади, большую часть его внутреннего пространства разделённого почти без прямых углов покатыми переборками на округлые помещения с переходами, отгороженными тех же обводов тугими дверьми не всегда отличимыми от окон, наружу к прозрачным крышкам, выходящими сквозь толстые борта только наверх, занимали припасы пищи, приборы, орудия для покорения новых просторов, включая ручные, запчасти, защитное снаряжение, и наконец семена и сухие яйца давно известных разводимых существ, как водных и полуводных, так и редких сугубо наземных – это шло как часть запасов еды, но неприкосновенные. Полость, где заседание, внизу носовой части, ведёт туда скат из хранилища прозрачных крышек, какие пока не трогали, с боков, сзади, чуть заходя под него помещения разбора и обработки улова, чем не все довольны, уверяя, что лучше разместить их выше поверхности, где лучше продув, но так запахи б точно не оседали бы внизу, где заседающим они будто не мешают, хотя кто ж их знает, скрытных даже в таком осколке, ещё и в полутьме, а гуляли бы всюду. Через это помещение, а не склад, договорившиеся и полезли, отметив у кормы, где можно прыгать в воду, что всё снаряжение для плаванья на месте, а искомые, наверное, на разборе. Где все и встретились, тут более рьяно обсуждая в целом простую мысль, вовлекая в обоснования перемен пути и холода, и улов, с чем и полезли на заседание, осторожно раскрыв тусклое окно сверху, видя сквозь него на круглом выступе посередине стола, заполнявшего почти всё прочее пространство, некие изображения явно давно минувших пор, когда их островного мира видимо не существовало – а то б его отразили, как же иначе? Смотрели они, мало что понимая, толкая друг друга, довольно долго, пока кто-то не упал в чан с вьющийся живностью, хлипко скользнув. А со стороны заседавших ничего не последовало, да их и не видно – полутьма в белый свет тут становится почти тьмой в узкой щели у стола. Пришедшие всполошились, но потише, хотя прошёл смех, пока помогали выбраться и отряхнутся. Они не собрались тут, чтобы бросать послание, в окно, так что угодно можно отправить, надо залезть для придания значения! Они набрались смелости, однако даже никто не встал, пока они лезли один за другим, ища места, где встать: не на стол же, и на нём что-то есть. В итоге, теснясь у стен, они не очень складно, даже перебивая, но изложили свои возражения. На возвышении что-то появилось, вертясь разными сторонами, и залезшие поняли, что это изображение вод вообще со всеми их возможными течениями – что-то такое им показывали, обучая, но представляя то несколько иначе. А тут ещё и отмечены окрестности – возможные, конечно. А разве они у вод вообще есть? Подумалось некоторым. Острова могут лежать плотнее, а тут им показывают, что те и вовсе сливаются. Это что – из каких-то древних сведений – раздался в недоумённой тишине вопрос, и появилось подтверждение. Да что ж происходит: разве за вторжение они тут обиделись и пропали, давая только знаки и что-то невнятное? Но никто не выразил то, а лишь переглянулись, глядя на нечто новое: о том, кто как попал в те окрестности что ли? Как им показали где-то совсем на краю, некто, уже не очень похожие на них самих: глаза какие-то не те, головы будто уголком над шеями, плечи корявые, но всё тонкокостное, кроме, возможно, рук, и кожа блестит как будто чешуйками, развлекается с почти обычным волокном. Далее – кто-то уже более похожие сверлят нечто мощное, почти с их рост в длину, продолговатое, тёмное, бугристое, а затем едят оттуда. Затем что-то летит – неслыханное! Явно очень большое, и хлипкое… И наконец – кто-то перебирается по невероятному, бурному потоку, через столь же неслыханную дугу невиданно разросшийся тверди над проломом вроде среди сросшихся островов. А далее – показ чего-то мутного, и известие – течения ведут не туда, есть и иная сторона берегов. И ничего. Они поняли, что что-то они донесли, но не ясно что, а главное – им надо возвращаться. Посмотрев и покивав, они решили – тем же путём, что и пришли, расположившись среди чанов, чтобы чем-то заняться в ожидании. Скорое смена и до неё решения должны быть, иначе… что?.. Но даже на заседании, когда «гости» закрыли окно этого не могли решить, всё шло вяло, они потому и показывали те изображения, над какими так долго корпели, собирая и обсуждая, споря, самое разное, и всё – из давних пор. До древнейших. «Колпаки отдыха», что каждый их заседавших мог опустить вокруг своего места, когда хотел подняли с окончанием вторжения не все. Кто-то пожелал даже подняться наверх, и не ради опускания в воды, а осмотреться. В чём? Про воды и так понятно, сети туда скидывают постоянно, даже с приманками. И что-то же находят! Вроде и в воздухе кто-то иногда появляется, только почти то же, что встречаются и над открытыми водами, на что-то иное они не указывают. То, чем они так гордились, восторгались, отправляясь: первичность настроя над средой, когда её нет – смешно! Только тоска тянет за собой ужас. А прошло-то всего ничего времени. Скитаться им ещё слишком долго. Подняться наверх и бросится в воду, подальше от сетей, чтоб скитаться меньше, пусть даже и в снаряжении, хотя порой тянет, но это ни что иное, как измена делу, потому и страшнее всего. Но раз, как они решили, в действиях нет смысла, то и в бездействии – тоже. Если в прошлом мире – конец виден, то тут – не видно ничего. Может это и есть конец, и воды никогда не кончатся, а всё, что они тут создавали, спорили – суета и бред? Ничего не происходило и не произойдёт, постоянные куски тверди – вымыслы?! Раз в воздухе – самой выси, о чём они много успели накопать, пока не порвали связь, и то никто на то не указывает! Таким мыслям нельзя предаваться – то самая пучина ужаса, но именно на них наводит окружение. Лучше – уходить в глубь: есть же их пузырёк, в нём есть полость, в ней – их колпаки, наконец… тело?! Вложенность оболочек не вызывают сомнений в их надёжности, можно даже отвлечься от того, что за пузырьком, кажущимся таким далёким, особенно если можно уйти в воссоздание изображений из прошлых времён. Они укутывают лучше всех, хотя, вроде кого как – заседать собрались решившие в наибольшей мере оторваться от прежней жизни, успев слишком много, как они сочли, потому верность новым установкам у них наивысшая – так они подают себя остальным, потому и постарались устроить свою защищённость как можно тщательнее, и их полость имеет возможность отгородится от прочих и сохраняет плавучесть, представленная отдельно, как и прочие, но только у них имеются свои не пищевые запасы: для устройств вычислений, чтобы ловить ветер, как над, а порой по сторонам пузырька, получения воды из воздуха: то основное в верхней, кроме её середины, части, где под их прозрачными сводами даже чуть растёт что-то вроде на отходах жизнедеятельности, а тут каждый колпак способен продержаться довольно долго, и даже их обитатели сами, имея на месте полное снаряжение из водных растяжимых ростков, чтоб им легко держалось на воде, защищённым толстыми слоями, ныряют в более тонких и гибких, а лишь взгляд на эти, чрезвычайные, убеждает, что даже если все стенки пропустят внешнюю среду, то запас прочности ещё останется, правда, на сколько его хватит, и такие осколки мира уже совсем мелки, но наглядное ощущение этой защиты помогает уходить глубже – в самую точку, вбирающую всё, чему залог их познания, и благодаря тому, тех, кто боится даже только выглянуть за пределы пузырька несколько: те, у кого стремление уйти от губительного внешнего мира зашло в углублении в мир внутренний дальше всех: нет, конечно, не слишком далеко – как они уверяют сами себя, не делясь тем с другими прямо, но то и так ясно по тем предложениям, что именно они вносят, хотя со всей их тут внутренней связью – к её созданию подошли особо, хотя по существу оно вовсе и не нужно в таком-то узком пространстве, не всегда ясно, кто что вносит в сети объединённых устройств, а она ведь существенная часть создания особого мирка пузырька: недавние гости, видимо, имеют о том представление, затем и вломились. А по их предложениям всё никак не решаться – дать знак уходить с течения. Ведь пока их несёт – это тоже заглубление своего рода. Но пришёл вопрос, и открылись все колпаки, а те, кто пошёл прогуляться, вернулись, ничего, правда, нового не принеся. Но все теперь вместе, будто бы устало вздохнув, утвердили одно и то же – сворачивать. Кто-то испытал облегчение, а кому-то – наоборот это далось тяжело. Но после вопроса они даже не обсуждали, то есть – они подтвердили то, что решили за них! Такого ещё не случалось. Хотя, может так оно лучше: можно будет обсуждать творения минувших времён, не отвлекаясь на мелочь нынешних! Вот, например: недавно, им подбросили, точнее принесли с прогулки у лопастей, вопрос – если известны земли, то пусть там гуляет что угодно, но жить, и добывать необходимое там можно, а значит – почему все оставшиеся на уходящей в пучину тверди не переселятся сразу туда, на что и направить все остающиеся и таящие, буквально, силы?! Новое не придёт – оно и так есть. Покопавшись – и в настоящем и будущем, они пришли тогда к выводу, что на такой рывок просто нет сил для всех, кто будет руководить, да и оттуда, где не везде вода, что-то добывать, тоже никто не знает как, растить, кстати тоже получается хило: ведь есть же на то немало примеров. Беглецы сами же их всех, что несколько поколений назад вызвало заметный отток населения, впервые надломившего его не только прирост, но и поддержание, разбирали перед отплытием, когда отбирали орудия, семена и яйца: как они могли забыть про такое – тем более в окружающей пустоте, неизменной даже при смене направления на более сложное, и приходится тщательнее ловить ветер. Увидели даже и куски твёрдой воды! Скоро все уж точно стали уверены, что течение не принесло бы ни к чему хорошему! Потому с заседания стали уходить чаще, даже забирая смены, что другие сочли нарушением устоев, только ничего предложить не могли, лишь глубже пытаясь понять по имеющимся сведеньям, что таят протяжённые земли. На них точно нигде ничего близкого по уровню устройства жизни как их мир ныне нет, а вот прежде – как знать. Кто-то даже что-то о том сочинил – прямо на заседании, конечно, и все долго обсуждали то, как с тверди в некой общности когда-то поднялись в высь. Целым роем больших и малых средств. Часть, конечно, разбилась об уходящие за небо скалы, какие будто бы стоят у краёв сплошных вод, часть – влетела, преодолевая трудности, в щель в другой мир, а часть… пролетела сквозь дугу тверди и нашла сплошные воды! Над ними неплохо летается, если есть на чём! Пока есть, но всё меньше и меньше, и мало надёжное, а вообще откуда пришли в глубины сплошных вод рассказывали всякое – включая и некую «колышущуюся твердь» в высотах – не связанную ни с чем, но не падающую, как бывает у краёв, а качающуюся в поле вокруг середины мира, ветра с течениями вторят тому же, вроде кто-то такое видел, отметив на ней яркий свет, нарушения связи, и прочее. Только кто туда мог попасть? Или крылья у предков в самом деле имели место, только так высоко на них не подняться, даже если такая твердь и существует. Больше всё же тех, кто настаивает, что пришли они в воды с их краёв, живя то ли на крупных участках тверди, выступающих далеко в них, после погрузившихся, то ли пришли потоком над дугой на обрывистые берега, слетев с них на острова. Такие ратовали за возвращение к дуге, даже искали то место, а нашли вроде бы лишь глухие сырые заросли. Конечно – пробовали что-то добыть, но не слишком успешно в сравнении с известными нитями, что там не растут, зато высоко среди ветвей они увидели, и даже сбили – с самой воды, где разглядели проёмы, тяжёлые плоды. Ещё и съедобные. Только искать их в зарослях, уходящих ступенями на малодоступный вверх из топких берегов, испещрённых падающими обломками, уж очень трудоёмко, пусть немногие добытые сильными средствами удалось вскрыть, они помогли с питанием в тех диких нездоровых местах, и оттуда вернулось больше, чем из прочих удалённых мест. Правда, ходили упорные слухи: как раз те области, откуда не вернулись вовсе, или почти никого – самые лучшие, население там сильно и многочисленно, а не то, что отдельные жители, о каких вроде сообщали среди тех зарослей, и те из первопроходцев кто успешно с ними соприкоснулся, там и осели, вот и не хотят делится ни с кем новым, поддерживать же связь ради благ, как сложные устройства – очень затратно. И местные против. Но – чтобы кто-то попал бы в такие места ещё раз, вернулся бы и рассказал – так не случалось. Какие-то как бы обрывки волокон – без начала и конца, искатели новых мест ни находили, но приемо-передатчики молчат. А значит – кто-то может когда-то кроме как разводить и умел летать, добывать, строить, может много чего ещё – но они все где-то рассеялись, а то и вовсе сгинули. Вскоре растает и их мир, и только они тут на их пузырьке стойкие и остались! Благодаря чему могут даже сменять несущие их течения, пусть и изменчивые, но в стойких как сами воды пределах, в чём как-то и заметили перемены: поначалу попалась какая-то мелкая, неясная летучая живность. О какой-то похожей сообщали достигшие зарослей берегов. Затем – завихрение течения, что они едва обошли на их неповоротливом из-за необходимой ему стойкости средстве: подобные в их мире служат многие поколения, хотя и не используются для длинных перемещений, а скорее как склады. И наконец – из вод что-то показалось: низкое и длинное. Кто-то даже высказался, что это, может, существо. Но, конечно, не подходить такое никого не могло убедить. В полости заседания осталось небывало мало кого. Все скопились ближе к носу, страстно ожидая долгожданного мига. Вот он настал: с пугающим хрустом по срезу воды. Тут слишком холодно?! Вроде бы, но высадится всё равно можно – вокруг голо, полого, в вышине вроде пусто, как они всегда и видели, а ведь на хорошей тверди небо должно быть покрыто – так уверяли все, кто оттуда возвращался. И добавляя порой, что все неудачи попыток найти другие места оттого, что небо не заполнено достаточно правильным образом, создавая нужный и свет, и скопления нужных составляющих. Ну да, когда надежды не сбываются – в дело идут отговорки. А тут, если даже преодолеть холод, получится также как и с их миром… не сразу, но скорее, чем вышло с ним – явно. Такая мысль овладела всеми весьма быстро, пока они бродили по опять плоской земле, у её кромки удалось что-то собрать и хотя бы это радовало. Но тратить семена в попытках всходов – безумие. Но всё же, как бы ни сильно оказалось разочарование, пока они стояли у берега, зорко блюдя за креплением своего мира к тверди, округа вселяла долгожданную надежду на то, что раз есть такая земля, найдётся и другая, они нашли верный путь. Вновь встал вопрос, как её опознать, когда они отчалили, хотя некоторые желали задержаться подольше: всё-таки позабытая твердь под ногами. Толку с неё, только время тратить! С тем и отошли, стремясь найти проход за неё, даже с угрозой попасть на мель, но берег всюду уходит в глубину довольно быстро, но несмотря на это, и на течение вдоль него, такой путь, в борьбе с соблазном пристать снова растянулся, как-то даже стал уводить в прежнюю, холодную сторону, а где-то далеко за ним показались какие-то очертания в небе, но дуга рыхлой или скользкой тверди надёжно отгораживала их. Как бы твердь ни звала, после долгих обсуждений туда решили путь не искать – там тоже явно слишком холодно, а воды местами липкие, только отметить: на всякий случай, а какой – никто не хотел думать. Перед ними воды вскоре снова стали полностью пустыми. Однако – то ненадолго, что подтверждало предположения! Но воды потянулись и вовсе неприятные – липкие куски попадались чаще, чем где угодно, то и дело приходилось применять сложные развороты, в каких стало казаться, что они приближаются к их миру! Насколько удавалось оценить путь. И именно такая весть оказалась воспринята как худшая, даже чем скудность оставленной земли или липкие воды вокруг. А значит – поворачивать надо туда, где их – бывший, конечно, мир точно уж внезапно не попадётся, пусть даже так не уйти от липких вод, чему виной соединения из того, что сходно с основной жизни, но тяжелее. Вскоре удалось найти более-менее свободные от них воды, сохраняя выбранное направление, невзирая на бурю, отгонявшую их с него. Как будто показались признаки новой выступающей тверди, но они сочли, что воды ещё слишком холодны, да и они могут оказаться близко от бывших своих, чтобы направленно искать её, и они шли сворачивая туда, откуда приходит свет, где вновь легли на течение среди пустых вод, хотя оно и уводило в холодные места, порой ветры сбивали и на липкие куски, но в целом всё шло тихо и размеренно, как-то, когда они пытались избежать сноса в холода – тут явно лучше, чем ранее, вновь стали попадаться летуны, похожие на прежних, и решили на этот раз поискать то, откуда они. И тут вдруг твердь появилось будто бы без их целенаправленности – из тумана, и она стремилась вверх, а ведь это – то, что они ищут! Однако на этот раз все смотрели на неё с меньшим возбуждением: ведь могут найтись и прочие трудности, хотя тут падать ничему вроде неоткуда, и пузырёк ни обо что не хрустнул, завели его, отыскав, вроде надёжный закуток, и высадились. Скалы, невиданные таких размеров, тем более в их поколения, в их мире, оказались сложнее для перемещения, чем рыхлый берег, тут и кое-какая живность сразу заметна. А может попробовать?.. На этот счёт возникли разногласия. Семян хоть и много, но уж очень они ими дорожили, понимая невосполнимость, и мало ли что тут… решили в итоге задержаться, чтобы всё осмотреть. Но не все, даже не с заседания, это восприняли, предпочитая нести вахту, не сходя с пузырька на твёрдую, но чужую, совсем не похожую на их родную, землю: уж очень пугает! Но тех, кто лазил даже порой подолгу, беря с собой еду, хватает и без них, кто-то падал, но остальных это не останавливает в их поисках, как и порой сонмы докучливых летунов, а вот странные звуки в дали и выше… грохот! Страшно… в первый такой раз прибежали все, сколько-нибудь отдалившиеся, сгрудившись вокруг пузырька. И долго ждали, уже после того, как звуки прекратились, чтобы идти вновь. Довольно быстро выяснили, что остров не велик, и очень пересечён, и ни с чем, вроде бы, не связан, кто-то уже собирался полезть повыше – проверить так ли то на самом деле, но тут раздался сначала прежний грохот, а затем – многие увидели рухнувший кусок столба, пробивший тонкую землю, обнажив корни, откуда катились камни. Так эта земля разрушается?.. Или растёт быстрее? Промеры глубин при подходе показывали, что там тоже есть выступы. Решили подождать на берегу, стараясь понять, откуда рухнул кусок, но их пуганные взгляды неопытно блуждали по срезам и перемычкам, ни за что не цепляясь, хотя нашлось бы за что, сталкиваясь со сталь высокой твердью они прежде. Всё тихо. Они стали несмело расходится, как раздался хруст почти над нами, и даже вроде дуновение, они опрометью рассыпались, прячась где попало, пока вокруг творилось нечто невообразимое – будто разверзлись земля и небо. Но хуже – вода вокруг пузырька, куда сыпались обломки, и даже катились с обрывистых стен закутка! Где кто, мало кто понимал, и кто поближе полез вовнутрь, создав давку, голося о немедленном отчаливании. Но всё же их остановили – есть и те, кто в глубине проклятого острова, покусившегося на их мир! Они даже не согласились отвести его немного от берега – это только в крайнем случае, ведь как-то надо попасть в него. Все со страхом ждали прочих, связь тут не пронзала местность из-за её пересечённости. Все дрожали, даже не зная куда смотреть – на появление своих или вверх. По первые опередили второе и сразу поняли – ждут именно их! Залезли внутрь спешно как могли и отчалили, сначала лишь стремясь уйти подальше, а потом… наверху тут что-то есть! Только высоко, и прежде они как-то не отмечали! Да и потом – они же того как раз и искали. Конечно, подняли сообщения прошлых первопроходцев об обвалах, вспомнили, что о таком учили среди многого другого: как управление, починка, выращивание, готовясь к своему походу, но всё колыхалось в них – как попало, вроде волн бури, и чтобы выбрать куда идти, они не могли сосредоточится. А ведь тут и под водой есть угрозы! Они прошли довольно много, пока не увидели нечто колышущиеся на волнах. Воды тут явно очень коварны! И как ни страшно, многие боролись с искушением подойти, а может даже высадится. Решили приблизится, хотя даже заседание не пришло к единой установке. Как и виделось издали оказалось то куском столба, чьи полости ещё не заполнились водой, на нём имелась живность – и явно ещё не смытая с тех мест, откуда он упал, и приземлившаяся с воздуха. Оно будто робко вилось и копошилось. Посмотрев, никому уже не захотелось сближаться больше с этим, таким же, как и их оторванным мирком, только крупнее, и они шли мимо… Вскоре попался ещё один остров, похожий на предыдущий, только в вышине отчётливо вырисовывались сплетения тверди, нет – подобного тому, что едва не погубило их мир, точно не надо. Глядя на удалявшиеся очертания все надеялись, что больше такого не увидят, и в самом деле – не попадалось, хотя в небе виднелись какие-то очертания, но даже в глубине ничего, как прежде, не обнаруживалось. Пока… не показался то ли остров, то ли всё та же липкость. Они, конечно, выросли на очень тонкой тверди, но никогда не слышали о чём-то таком, промежуточном. А тут – волны словно уходили в него. Сначала решили обойти, но по мере обхода увидели ещё одно, поодаль. И они вроде прицеплены к чему-то в глубине. Надо осмотреть, хотя держать пузырёк в одной точке без привязи очень сложно, но подплыть решили из-под воды. Оказалось: в самом деле, вниз от «полей» уходят столбы, мерно колышась на стихающих в глубине волнах. Промер не дал ответа как глубоко они идут, волны звука всех частот терялись в чём-то рыхлом на глубине, что не ново. Столб тоже терялся там. Занимало то, куда ведут его продольные полости у поверхности, где те обращались «лужами», до каких очень хотелось добраться, но пустить в дело воздушные устройства что-то не решались, как и прежде: уж очень их, тонких, сложных, берегли. Под водой как-то увереннее, невзирая на её липкость. Спускались много раз, пока не удалось пробраться, и гордо вылезти из одной из луж на виду пузырька. Тут же выяснилось и наличие обычной для вод жизни: пузырчатых разрастаний вдоль проёма столба и нитчатых в кромки лужи. Кто-то и шнырял среди них. Весьма похоже на оставленный мир! У них и для разведения в такой среде что есть. Надо только глубже в неё вникнуть, но угроз неведомого, как прежде, тут вроде нет, и других подобных им обитателей тоже – видимо они не смогли добраться сюда из-за липких вод, может бурь, какая уже случилась, пока они плавали вокруг столба. Тут, конечно, сыро, но они выросли тоже почти в воде. Но главное – столб, точнее их пачка, в целом куда мощнее тех подводных сплетений, что поддерживают те ошмётки, откуда они бежали, а значит эти места не исчерпать, как их родные! Это воодушевляло более, чем даже возможность что-то вырастить в лужах, или даже то, что по полостям столбов свет проникает в самую их толщу – то есть там растут и незаменимые в деле связи волокна, проводящие свет, тоже, потому-то столбы и заросшие зеленоватыми покровами в самой толще, что если и наблюдалось в бывшем их мире, то крайне редко, и добытые с трудом глубин волокна очень берегли, и привозили из путешествий как особо ценное а тут – целая пачка! Перемещаться из-за поглощающей всё липкости вот не очень удобно, но столбы наверняка несут составляющие, какие можно выделить и сплавить, возводя переходы и строения, или даже выращивая такие пузырьки как их: растёт же на них что-то! Порыв как-то обрабатывать найденное поскорее разделяли, правда, не все, даже когда в окрестностях обнаружили подобные же островки: их на этой стороне явно очень много! Но что-то коварное в окружающей пустоте… однако это считали опасениями слишком углубившихся с заседания, прячущих это за заверениями о действительно новом мире – вот как предыдущий остров, только крепче и больше. Так такие земли находили – и не могли задержатся, и притом куда более опытные, чем они. Тут же – кто знает, может дальше в глубь этих островков найдётся земля, похожая на первую, а здесь теплее. Надо закрепится тут, чтобы двигаться на такие поиски. Так говорят и в глуши вод, где всё ими и поглощается, уповая на то же, а где подобные земли?.. А воды тут те же. Впрочем, спор ни к чему не привёл, и через какое-то время, за какое хотелось только искать что-то подобное вокруг, используя малые плавсредства, а не плыть в неизвестность снова, решили прорастить семена, пока не яйца. Как ни странно, посевы принялись, и даже нити пошли, совсем же без них нельзя. Правда, в лужах вода стала пузырится, и что-то вроде от того погибло, но в целом они получили неплохой и вполне съедобный урожай, и решили попробовать поглубже, куда свет доходит через подобие волокна, что, конечно, сложнее, но, видимо, там оно защищённее. И на это пошли, в общем воодушевлении, разогнавшем на первом сборе всходов, даже самых заседающих – как называли тех, кто не показывался из чрева пузырька на первых двух землях. Вообще, они решили принять участие в этих делах с тем, что выбранное место им представлялось подобием того самого чрева, где так всё сохранено, но они, конечно, даже себе в таком не признавались: ведь этот настрой идёт вразрез с их замыслом расширить мир. Сходили они вне пугающую их, в отличие от большинства других, глушь, весьма неуклюже, но в общем восторге всё прошло гладко, и трое заявили, что останутся в найденном колоколе, а то подъём труден, они и волокно провели, и взяли с собой необходимое. Что ж – раз такова их решимость на новшества, так и совсем хорошо! Знали бы те, что двигало ими тут как раз обратное – очутится в чём похожем на свои колпаки! Хотя, наверное, знали, только делали вид, что это не страх, а общий порыв, новый, спасительный, мир, и прочее… что показало рост очень быстро, после того как они, выбрав места, расчистили полки на стенках, добавили нитей и тщательно за всем смотрели – под колоколом воздух оставался приемлемым из-за растений, да и давно уже известны способы его получения из воды, а она тоже тут свежая из-за токов вверх и вниз, только вот пустоватая для таких хороших условий. Но отсутствие подвижной живности не отвлекает, так что можно предаваться прежнему, забравшись в колокол, или даже в воде, под струящимися лучами. В них вот, как раз и показалось как-то нечто подозрительное: на первый взгляд одно из тех существ, что с тверди вернулось в воду, пусть и незнакомое им, но всё равно как-то странно движущиеся. Изловив его и вскрыв, они отметили изменённые волокна. Весьма причудливо – как казалось, пока они не сопоставили, как могли, то с данными из тех же земель, где нашли непроходимые заросли: это… зараза из тверди! Да… как же так?! Тут всё совсем иное, чем там!.. Они не стали сразу сообщать наверх о страшной вести, не веря ей, и сведенья те обрывисты, а тут ещё пришла пора сбора – в воде оно растёт быстро. И новых таких поражённых нет, хотя бдительность они усилили – немыслимо чтобы из их общности, да ещё и тех, кто несёт её на новые места, кто-то подхватил что-то вредоносное! И наверх не спешили, только отправив собранное, и решая сеять новое или нет, но уже никак не рассматривая яйца. Но наверху странное затишье! Тогда затихли и эти трое, решив, уже привычно, ничего не делать. Сколько так прошло они даже не знали – тут не заметны смены света, но вдруг протянутые волокна прямо озарились, отражая весть – немедленно подниматься. Трое, не обмениваясь мыслями, поняли, что там тоже видимо, увидели страшные знаки, только гораздо яснее, чем они тут. Да – так всё и есть, у них и разложены вскрытые, с теми же поражениями, существа. И их много! Из разных луж, видимо, они живут в глубине, на стенках. Нити там и использовали – после первых опытов стало ясно, что с ними растёт лучше – оно и понятно. Так что… оно и высвободило из тверди мельчайшие вредоносные «частицы», врастающие в клетки разветвлённой сетью?.. Но это слишком наобум, а пока надо уходить как можно быстрее и дальше. Кто-то едва не бился, сокрушаясь, а кто-то – наоборот. Погрузились все быстрее и отплыли, следуя всё тому же течению, и уже даже не пытаясь избегать холодных вод – простор с подобными островками уходил в них и без того, и конца им, а кое-где и разрастаний тверди над ними, не показывалось ещё долго, томительно от осознания угрозы, и связанного с ней ужаса – не то, что от падающей тверди, от чего можно и увернуться, а от того… вспомнили в долгом пути всё то, что сообщали посетившие иную твердь, при том не упоминалось нигде, что кто-то из путешественников подхватил такое, но сведенья от местных передавали, хотя кто знает насколько те искажены столь неуловимыми, простыми обитателями: да-да, участки зарослей, где окаменели все подвижные жители! И как такое воспринимать?! На заседании всё сопоставляли долго и упорно, следили и за собой, и долго не покидали полости, хотя они могла бы стать для них ловушкой, постепенно понимая, что дело, видимо, в нитях, внедрившихся в твердь, хотя бы её поверхность, и вместе с нужными веществами высвободилась оттуда и спящая зараза, в своём строении полностью не расставшаяся с растущей твердью… хотя кто ж её знает – помимо другой, из более привычных существ, как те, что разрушают отмершее, именно зараза из тверди видимо тоже очень разная бывает, раз описания так расходятся, хотя почти все из примерно одних и тех же мест. И без неё с этой липкой даже не тверди первопроходцы будто размякли, да и внешний облик будто бы одряблел… они слишком там задержались, хотя иные уверяли – это не то, что надо, а время их ведь небезгранично. Вот куда теперь они плывут?.. У всех на уме: что там с заразной землёй, а управление? И словно ответом на это вскоре показались столбы – прямо из вод, и высокие настолько, что терялись в небе. И как к ним подойти, а ещё и воды бурные. Так шли снова вдоль, пока не наткнулись на останец, но уж очень всё смотрится ненадёжно, особенно в волнах и брызгах, и они, ощущая себя опытными, пошли дальше. Уже никто не предложил подойти, и, по правде, многие вспомнили настроения до всех земель – может лучше их и не находить, а так и скитаться, пока хватит припасов? Теперь лишь упомянули, что надо отличать хорошие земли от плохих – ведь только последние попались, даже выглядя и отменно! Обида брала своё, размазывая по всем, а не только заседавшим, безнадёжность. И вообще, раз так, и земли дают лишь разочарование, пора вспомнить, что они не вечны тоже, хотя пока молоды, но надо продлить род даже в таком узком мире, какой им остался. Такое, конечно, витало постоянно, но теперь… при веде неумолимой стены столбов!.. обретало особый жар. Теперь-то что прежние запреты – тут стена! На её виду, в обычную уже бурю, собрались сверху, решая, как лучше то воплотить, но, по привычке от таких мыслей, испуганно озираясь, и что-то заметили не то: конечно, мёртвые существа попадались по пути, но ныне не оно: когда разглядели, успев испугаться. Их несёт на остатки лётного устройства оставленного ими мира! Неужели они опять сбились с пути, и он рядом? Но такого быть не может! Пузырёк подводить так близко к отрогам могучих столбов слишком опасно, чтобы достать броском крюка обломки, и двое отважились пуститься в заплыв и зацепить его, что им удалось, хоть и со второй попытки, и они, вернувшись, с остальными вытянули обломки наверх. Осторожно разбирая их, они и не нашли тела – что и понятно: его явно разорвали обитатели если не вод, то уступов и щелей столбов: они постоянно виднеются над пузырьком, кстати, все обитатели вод: предки тех, кто летает, в воздух пришли из вод, увеличив лопасти, двигаясь раздувая полости, а не волокнами. Неужели нет обитателей тверди из-за всё той же заразы?! О том не хочется думать: видимо твердь тут просто слишком узка и неудобна для каких угодно обителей тверди, чтобы на ней закрепится, а ещё выходить в воздух, и не хочется о том думать, когда такая находка! Они распознали даже кто делал такие устройства, используемые часто в поиске новых земель, нашли, и сумели прочесть записи, и не только пути, о чем быстро стало понятно: подняться вверх как можно выше, и следовать ветрам вдоль течений, если что и ими – с давнейших пор те, какие умеют летать, плавают тоже. Куда увлекательнее, и, конечно, пугающе то, что оставил ведущий лично. Он вернулся из путешествия с грузом волокна связи, и кое-чего выделенного из тверди, но те богатства не смогли поделить в общей розни, ничего и даже никого в ней не жалея, стремясь урвать последние клочки. И, каждый, как он указывает: теряя явно больше обретаемого, что иссякает необычайно быстро: да, огромное население уже давно сокращается, но потребление каждого растёт, во всяком случае, на их памяти. Ему едва удалось уйти из того вихря безумия с самыми нелепыми доводами о верности долгу, в какой он вернулся, и он улетел, как он узнал и про других, всё равно куда, лишь бы подальше… да – вот так бывает, когда впопыхах – тут подумал каждый. Как же им повезло несмотря на неудачи: они и не думали, что возможно описанное им, когда у всех в их среде на уме одни игры – чтоб покрасивее, и буйств побольше! Конечно, не без… причудливых устремлений, подаваемых как высокие, но ведь всё – вроде в шутку. Наверное, именно, что вроде… за горечью таких раздумий, они не сразу обратили внимание на увезённое им с собой, добытое не из сколов тверди, что и прочее, а выменянное у местных – как он вроде бы указывает, упоминая, что он рассчитывал на особое на то внимание, а оказалось, что никому уже не надо, когда главное урвать у соседа последнее у него, сделав предпоследним для себя. То странные, не совсем ясно откуда берущиеся, тонкие, красивые, порой почти прозрачные слои. На них записи с причудливыми знаками. Иные уверяли, что они до крайности древние, другие – не настолько, зато списаны с самых древних, какие только могут быть, потому что до них предки обитателей каких угодно мест не умели что-либо отображать знаками – как бы ни невероятно такое выглядит. Ну и есть уже творения более поздние – подделывающиеся под старые, только в любом случае то всё равно уходит в глубь времён, может в ту, чему поколений больше, чем уходящих в воду их островов, когда где-то летало то огромное – чудо: ведь не ясно кто и как мог его соорудить, если все так разрозненны… или они собрались для того? Но всё равно не ясно… есть ли что-то о том на захваченных им слоях, они не знают, читать их не просто, а он очень уповал, что они не сгинут, и спрятал их лучше прочего, потому они и не пострадали, и не прогадал, хотя, всё и случайность… или их просто несут одни и те же ветры? То есть – путь верен? Раз его выбирают? Или ошибочно всё? С тем они и поспешили оповестить, даже забыв ради чего собрались, а ведь сообщают тем же, кто – цель их сбора изначально! На заседании, да и прочие, слонявшиеся или спавшие по полостям, сделали вид, что о той цели не догадывались, и всё бурно погрузились в обсуждение столь небывалой находки! Решили отойти подальше от столбов, хотя и без такой находки ясны из угрозы под ветром, а их надо, наконец, обогнуть, но главное – не забывая про управление, понять сведенья на слоях, как бы те запутанны ни оказались бы: даже не ясно, где слои изготавливали, много кто куда отплывал в последнее время. Во всяком случае, проём между столбов показался прежде какого-то понимания, да и нелепо рассчитывать, что там найдётся нечто, что использовал тот несчастный беглец, стремясь к некой благодатной земле. Хотя такая мысль овладела многими, но в проём направили пузырёк, несмотря на волны, незамедлительно. При проходе пришлось остановится, укрывшись за небольшим отрогом среди идущих вверх будто бы сооружений, но – лишь слоёв столбов, с опаской следя за возможными падениями сверху, но там лишь гудел, крутясь, ветер. Дальше путь вышел проще, и – снова долгожданный простор! Теперь – только в него, собраться с мыслями, пусть даже течение уводит опять туда, где холода. Стала попадаться вновь уже твёрдая вода пока пузырёк болтался, кое-как направляемый, а ответа, что там таят слои – всё нет. Даже закрадывались сомнения, что на них и нет ничего – такое тоже случалось, но уже давно известно, как опознать такое достаточно просто, и тут явно не тот случай. Думали и другое – там о том самом загибе в другие миры, куда несчастный и следовал, но заседавших такие мнения раздражают: что указывает, что шёл он по записанными древним сведеньям?! Довольно уже этой нелепости! Так всё же может оказаться на этих слоях – разве нет? словно насмехались другие, повторяя расхожее мнение. Конечно, но он б тогда не врезался бы в бурю в те столбы! А слои важны и сами по себе, начав раскрывать свои записи, когда мелькнули где-то в далеке скалы среди холодных ветров, не связанные ни с чем вообще, но уж очень вокруг холодно, чтобы там искать что-то подходящие, и явно слишком далеко от чего-то ещё – надолго ли того хватит потомкам?.. Так что шли они мимо, но стали стараться всё же уйти во что-то потеплее, на слоях, правда не о том, а о полётах, и, как можно понять – о другой стороне вод, где твердь подходит к самому их ядру. Это, что ли, тот самый загиб? Но в целом там что-то не очень внятное вроде бы – то про самые тёплые места, куда ведут разломы берегов, и куда кто-то пришёл – через всё ту же дугу с потоком, на плиты наверху, за какими уже ничего подходящего нет: только жар и обжигающий свет, то – наоборот – глушь холодов, где можно добыть полезные вещества для сплавов на бесконечных просторах, испещрённых островками – вроде промелькнувшего мимо, но сцепленные с холодными берегами, будто отражённых один в другом по разные стороны вод, а значит, если следовать за уходящим светом, то можно отыскать нечто вроде тех же разломов, что ведут к плитам в самом жаре… Значит всё-таки беглец следовал записям, зная о чём они? Или то – лишь совпадение: ведь проще всего идти лишь поймав поток – хоть в воде, хоть в воздухе. Но они точно должны отыскать подобие упомянутых, хотя и никому не известных, разломов! И наконец перестать уходить в холод! Однако там, куда их занесло, это не так просто, и одного воодушевления явно мало, на волне чего прошли даже поползновения о продолжении рода здесь и сейчас, уступив вниканием в свойства окружающих вод, а их точно надо покидать – как-то впереди показалось нечто вроде той липкой земли, откуда они сбежали, но прежде, чем они подошли, исчезло: то, видимо те самые всплывающие пузыри, о каких рассказывали иные путешественники, и липкие участки тут словно струятся, а ещё – иссякнет жёлтый свет, так вода тут точно отвердеет, и они встанут. И они словно бежали от того, что не случалось во всю череду перемен в их пути. Однако – предательский хруст вод их остановил: впервые! И прогревать получается плохо – белый свет не так ярок, особенно тут, пока их мир ещё и заносит хлопьями. Ветер, правда, тоже можно обращать в тепло, вода из глубин помогает мало: она всегда холодная, все держались поглубже, где сохранялось тепло, выявляя тревожащие признаки перемен в них самих: конечно, оставленный ими мир тоже не жаркий, и уж точно не сухой, но тут всё как-то совсем продрогло, вредя дыханию и суставам, особенно… у тех, кто опускался тогда на глубину: так считали и они сами поначалу, но немного погодя, изменения всё более напоминали ту заразу из тверди! У двоих, о чём они не сообщали: ведь это страшно, а полости они и без того почти с тех пор почти не покидали – не придя в себя от удара той неудачи. А тут ещё и такой ужас!.. В сообщении одного из тех, кто в прошлом мире пробился к неким тёплым островам за какой-то грядой, подробно описывалось, что за жуткие изменения тел участников похода заставили их оставить те места вместе с ужасавшими соратниками! Изображения он показал, правда порой сомневались в их подлинности. Но производили впечатление, как и то, на что бывало похожи те, кого встречали на новых землях – и косые, и в каких-то струпьях, не то, что на благодатных водах все гладкие и с обводами без всяких: ну почти, шишек или ещё чего. Вообще – у берегов, по общему мнению близких всё к той же дуге опасение занести нечто ломающие стремление к совершенству облика на острова среди вод, где то уж очень ценили, нередко заставляло отчаливать. А они… на земле ранее, выходит, собирают идущие вразрез с частью образа, что делает их самими собой, хотя… мира, ради чего он, видимо, если тот беглец не очень заострил, больше нет. Так что – ничего, вот найдут земли – тогда и видно будет что чего стоит из того, что они почерпнули из своих первых жизней. Правда – даже наличие разломов похожих на другие, при том, что никто ни видел ни первое, ни второе, ещё ничего не обещает, но если и там окажется что-то из того, с чем они уже столкнулись, то – с них довольно, мир слишком жесток! Хотя у него нет оснований является каким-то иным: их сородичи решили взять из его части слишком много, и расплата оказалась слишком велика – так и иначе никак. Они ничего не берут, а только используют взятое их предками, а значит ли это, что они будут удачливее? Никакие слои – из самой древности, и ничего иное на такой вопрос ответа не даёт, и надо пережить холода и снова искать: тем, а не раздумьями, и дав ответ, правда, кроме них ничего и не оставалось, пока появившийся спасительный жёлтый свет не дал возможности тронуться, и тут довольно скоро удалось найти обратное течение, что восприняли едва ли не как дар из тусклого неба. Даже пустота уже не пугала, только усиление течения и учащающиеся завихрения в нём. Их удавалось избегать, но покинуть течение вовсе, тем более вода темнеет, хотя его глубины всё равно неизмеримы, как с тех мест, где они застряли, и то пугает неизвестностью, не удавалось. В итоге решили поймать наиболее его гладкую струю, и, дождавшись подходящего ветра, резко сойти с неё в сторону. Не сразу, и заплыв куда-то к тёмным волнам, это получилось. Вроде бы тут уже близки искомые места, а вокруг всё та же пустота! И даже течений маловато. Но они знают, что надо идти к теплу, где после блужданий что-то такое долгожданное показалось всё-таки, и опять утёсы! При том, они словно нависают над водной гладью, уходя даже выше, чем столбы в открытых водах. Но тут не видно никаких присущих им слоёв и срастаний – перед ними стена, неумолимая кроме клочков разрастаний кое-где настолько, что кажется немыслимым, что с неё что-то рухнет, и решили под неё заплыть – а вдруг там есть проход. В окруживший их внезапной полутьме они шли, пока позволяло снижение сверху: с таким они ещё не сталкивалось, сверху вновь собирались многие, желая коснуться свода: ведь в этом есть что-то от неродного мира! Однако идти тут крайне тяжело из-за общего спокойствия, а свет слаб и почти не даёт сил. Зато тут что-то ловится и явно хорошее, это ещё более замедлило путь, а проходов нет, но и признаков обвалов, чего всё же опасались вначале – тоже. Так зачем идти на свет, там они пропустят проход, если он есть, а может за ним – и хорошие земли, раз уж даже на стенах над ними что-то растёт! Но когда после нескольких в целом небольших изгибов показался край, решили не сворачивать, да и стена тоже будто там более рыхлая, менее надёжная, как кажется, и ушли, дождавшись ветра, в открытые воды, течение, слабое, правда сбивало их куда-то в сторону, но они упорно шли поперёк ему – показывая упрямство скорее самим себе, чем ради цели поиска. И довольно скоро они увидели нечто странное: да, подъём, но среди вод! Неужели опять та самая заразная липкость?! Однако – не поворачивать же: куда? Не видя никаких проёмов, они вели пузырёк прямо, пока вода в самом деле не стала густеть, но главное – появилось странное течение, словно падающие со ската, образуя буруны. Остановив пузырёк в них, решили, после обсуждения, хотя уже куда сдержаннее, чем прежнее: идти, конечно, остаётся много куда – хоть вдоль всех этих странностей, хоть от них, вновь в открытые воды… толку с того, а здесь – хоть не стена, а нечто, куда можно хотя б попробовать влезть, что и решили, спрыгнув в полосу бурунов. При том – что удивило более всего, вызвались те, кто не покидал полости заседания с самого бегства с липкой земли! И хотя и неуклюже, но поплыли они с другими в непростой путь, и потребовалась не одна смета света, чтоб после передышек сцепленными вместе, они б выбрались на нечто вроде изрядно размоченных сводов подводных пузырей. Почти любая твердь способна впитывать воду, включая её в свои соединения или в их ячейки, тут же, явно, твердь уже не сохраняла своей твёрдости, уступая воде: может так, когда она уступит окончательно и рассеется, и образуются липкие воды? Или наоборот – тут они собираются, образуя подводные разрастания? И стоит их поискать? Тем более, сеть поймала кое-что, пополнившее запасы первопроходцев. Они решили продвигаться дальше, отыскивая среди этих гладких, белесых, блестящих перекатов хоть какие зацепки, вроде луж прежде, но чтобы гостеприимнее. После трудного продвижения нашлась длинная продольная щель, куда уходила вода, и вот неясно: это угроза или наоборот, и она выведет за пределы этой покатой липкости, а в её расширение можно будет завести даже их пузырёк? Они шли, увязая, вдоль неё, за ней – новые выпуклости, и те же течения, порой они скрывали проём полностью, и смельчаки в итоге решились преодолеть его в таком месте: а то всем придётся свернуть опять в океан. Нет, лучше движение пусть даже с угрозами, чем бездействие! Переплыв вдоль наката течения, что оказалось даже проще, чем преодолеть буруны, они заметили, как будто впадины перед выпуклостями, видимо складывающиеся в цепи, и туман, в какой упирались и их взгляды с пузырька, но теперь сквозь него виднелись столбы или их пучки: похоже на ту стену, но будто бы прерывиста. Того надо обязательно достичь, и впадины – явно ключ к преодолению этой преграды. И они даже решились туда нырять. На те лужи совсем не похоже, стенки гладкие, будто б стыки пузырей, может и заразы нет, хотя уже замеченную живность они ещё не успели оценить, но наземной тут вроде нет. Светопроводящих волокон тоже не заметно, зато слизь всюду вьётся прозрачными, уловимыми лишь в преломлении, когда они пускают лучи в глубь, даже в жёлтом, как теперь, свете, хлопьями. Понемногу спускаясь, они смогли засечь проход в сторону открытой воды! Это то, что надо, но недостаточно – нужно понять куда и к чему идут эти липкие цепи. И когда они поднимались они заметили движение воды вверх. Это общие колебания всех открытых вод, а тут они заметны более всего! То есть – как они учили о том прежде, за цепями должно находится новое водное пространство и с немного другим уровнем, чем их родное: такое наблюдалось и на оставленных островах, когда там ещё сохранялись водоёмы, связанные с общей водой лишь в глубине… и чем они уже, тем ярче то проявлялось: отмечали, но не так чётко, и путешественники. Но так можно вести и пузырёк – лишь выяснить насколько что обнажается, ради чего они сообщили остальным, что задерживаются, и идут исследовать дальше, где виднеются столбы с проёмами. И не важно – будет ли падать оттуда что-то или нет, а выяснение затягивалось, обвалы отметили, но мелкие и далеко, правда – не именно над столбами, но тут заглянуть вверх затруднительно из-за тумана или даже словно звенящей пыли со стороны выпуклых вод. Стало выяснятся, перемещая пузырёк в поисках проходов, а зацепить его тут не за что: тут дуга, через неё переливаются воды, размывая обломки, наносимые и, частично, падающие, образуют непостоянные острова, наносов из земли тут нет, и что-то разводить из-за течений явно не на чем, можно довольствоваться уловом. Выпуклости не сплошные, но пройти между ними против течений с их толстым пузырьком не получится, а можно лишь поймать засасывание воды, что связано с впадинами, и от одной к другой, уходя от смещений искажённых пузырьков, как бы смазанных хлопьями слизи в глубине, так пройти всю повышающуюся полосу. Пребывающие на ней сменялись, обсуждения шли постоянно: всё так сложно, столько угроз: как бы ни прочен их пузырёк, и ни мелки пузыри в глубинах, они его сомнут если он встрянет между ними, продолжая смещаться, а можно идти вдоль дуги – она превратится в берег… наверное! Или рассыпется, обратясь вновь пустыми водами! И уже точно очень холодными. Опять хочется застрять в них?! Скоро ж белый свет не будет прерываться вновь… Так что – утвердили пробиваться и только, тем более улов позволяет мало расходовать запасы, каких ещё много, и набирать как можно больше данных для поиска подходящих мест и течений. Переход за первую цепь под вой засоса, пронзившего даже непробиваемые, как хотелось верить, борта пузырька, смешал ужас и восторг в вихрь, подобный тому, что перенёс их обитель в немыслимо тесные воды. И пусть вокруг нет внятных берегов, но они покинули ширь, довлеющую над всеми их мирами: сгубившей прошлый и покушавшуюся на нынешний. Конечно, пока они не победители: ведь вокруг всё равно ничего, но первый шаг к тому, ради чего они оставили прошлую жизнь, сделан. После, уже с меньшей подготовкой и проверкой среды, последовали прочие, и хотя случалось, что приходилось возвращаться на прежнюю цепь, перегон, уходя в пугающую глубину продвигался, выяснили, что цепи редеют недалеко, пройти такое расстояние по твёрдой суше вышло б всего за считанные переходы, но когда так липко, на столбы точно не влезть, без обители это – чистое безумие, да и в ней их мир. Зародыш нового. Где есть не только плёнка на поверхности, и чуть глубин, но и заполненная высь, какая им показала то явно, упавшим неподалёку обломком, когда наконец, не без повреждений: отметили трещины на бортах, но сугубо поверхностные, хотя скрежет добавлял ужаса, ещё и почти во тьме, сплошные для них цепи после не одного несменяемого белого света – поиск подходящих проходов всегда долог и труден, но все кто нырял для того, а это вся горстка беглецов, тут, оказались преодолены, и последние их отроги обошли, дождавшись подходящего ветра, хотя они тут и редки. Но главное – никаких признаков заразы не отмечено. Впереди воды явно совсем другие, тут явно куда больше надёжной тверди, и нет холодов, в чём они быстро убедились, идя тем же направлением, каким наткнулись на дугу. И это будто останцы огромного пузыря, уходящие из вод за небо. Оно тут иное – в нём в вышине в основном что-то есть. Но многие ж такое и искали. Воодушевлению не стало предела, когда они подходили к первой тверди за дугой. И кстати, тут никого не заметно, хотя разве так можно понять всех разрозненных обитателей – как молчаливо полагалось в уже может утонувшем мире, что сплочённые сообщества есть только у них, и более негде. Кроме… областей на противоположной от них стороне, где кто-то нашёл какой-то невероятный поток, прорезающий почти плоский берег, с наносами столь же немыслимыми: там – возможно, хотя описания и выводы о тех местах, куда и попасть как-то не ясно как, также неимоверны, как и они сами, что хорошим подходом считалось не признавать их. Однако, решили не останавливаться на первой же тверди, а осмотреться, пусть даже тут и почти нет течений, но это указывает на то, что простор тут уже, и даже небо здесь заросло. Для начала – пройти мимо останцев, и оценить размер исходного пузыря. Никого уже ничто не пугает – они ведь такое преодолели, и без потерь! Они оплыли вдоль всех останцев, образующих почти окружность, огромную для одного, пусть и очень древнего пузыря, в неё вместилось бы значительная часть такого далёкого оставленного ими раскиданного по водной глади, мира, а его размером, обилием населения с целостным устройством так гордились! А теперь лишь они… возможно, конечно кто-то оказался более удачливым, чем тот беглец, или отплыли ещё пузырьки подобные им, но тут о таком не думалось и не хотелось, конечно, горечь утрат, при виде земель, какие явно дадут начать заново, тут обострилась, но в тайне почти каждый считал, что они – единственные: лучше всех, вообще любых, кого угодно, куда только достигает свет! Хотелось видеть себя полноправными и непререкаемыми обладателями всего и вся тут, на этих водах! А у них ещё и удивительный берег, а не новые обрушенные пузыри или чаши, и состоящий из нависающих одна над другой плит, на какие и опираются останцы с одной стороны. Пройдя немного вдоль, под них решили зайти. Хотя уверяли, что можно уже остановится – проверить земли, что на них растёт, и прочее. Но большинство с тем не соглашалось: а если тут кто-то есть? Осмотрев, они поймут, где лучше, и выберут. Решили пока не заходить, а идти дальше вдоль кромки плит, но никаких жителей явно нет. Шли они так не очень долго, минув останцы и наткнувшись на некие рыхлые острова. Так вот же оно! И всё пусто. Даже нет признаков заразы. И есть течения, и что наиболее странно – с тверди. Такое отмечали, ну вот, как и на противоположной стороне. Но что-то уж очень сильное, известно же, что вода просачивается и так почти везде, а тут что?.. Может – там дальше снова такие же липкие цепи, какие они преодолевали так долго и тяжело? Лучше осмотреть, что тут под плитами, там и решить, тут же всё близко, и проёмы, дающие свет они там видели, идя мимо. Они повернули и зашли без хлопот и страхов, хотя сплошная водная гладь скоро кончилась, теряясь среди подпорок и островков. Заходили они всё глубже, поражаясь всё больше тому, как уходили ввысь полые столбы вокруг проёмов, сквозь какие виднелись своды пузырей, порой блестящих, а нередко с землёй и растительностью, в её буйстве покрывавшей всё вокруг. Правда, что-то вокруг шныряло, отметили также будто что-то скребёт борта. Они решили зайти в полость одного из столбов и всё осмотреть. Когда они вошли уровень стал прибывать, что происходит колебательно, что понятно, но в выбранной заводи он поднялся выше потолка вокруг! Вскоре они поняли, что вода пребывает сверху, явно не успевая уйти из полости! Хорошо, что все успели спустится, и плотно всё убрать и закрыть. Противостоять такому течению они всё равно не могут, вот уровень начнёт снижаться, тогда они вернутся… пока же их несёт неведомо куда. Впрочем недолго, и они остались посреди извивающегося среди умеренно-крупных пузырей водного потока, и очень узкого среди наносов! Глубины его, однако хватало, чтобы их несло, но какой бы умиротворяющий вокруг не открывался б ублаженный обильной растительностью вид, всё это пугало! Но и тормозить они не решались: уж очень всё вокруг… нелепо, и поток расширяется. В страхе никто не решался подняться наверх, пока не показался проломленный пузырь, несколько меньше других, и они направили свой туда. Воде уже пора менять направление, так они вернутся в неё обычную из этого буйства. Они встали и ждали. Но уровень стал расти! Что же тут за странная сеть?! Кое-кто, очень редкие путешественники отмечали что-то такое, ну или взять тот поток поверх дуги, какой так никто и не видел, судя по всему, но, чтобы тут, чуть выше общего уровня вод всё шло бы настолько наперекосяк?! Да что же это за воды, в какие они пробились?! Кто-то успел заявить, что, возможно, зря: да, открывать новое, но не настолько ж, но прочие, засев поглубже в полости их мира, не согласились: как бы что куда ни текло, оно существует, а они затем и тут, чтобы поставить себе на службу, познав его. И пусть несёт: это часть познания. Это разделили не все, но оставалось лишь согласится, когда их снова увлекло течением, на этот раз более быстрым, окунув, перекатив, что все испытали впервые, побившись о стенки, кроме заседавших под их колпаками, через перемычку в обширную заводь меж сводов пузырей, выше нависали просто огромные столбы. Тут уж самые упорные сторонники углубления в новизну сдались. Вверх такими переливами может идти можно сколько угодно, но прочность борта не беспредельна. Правда почти все берега тут топкие, и, поставив пузырёк, обойдя одну из отмелей, вышли они не без опаски, и стали отмечать особенности округи. Уже ни у кого не возникало сомнений, что тут можно что-то или кого-то разводить, хотя вода вокруг, что сразу заметили, больше похожа на ту, что падает сверху, чем на сплошную, но и для такой у них есть семена. И ещё надо разобраться как получаются такие вот «лестницы» – ведь так можно достичь самых разных мест даже без сплошных вод! И некоторые, когда осмотр пузырька указал на повреждения кем-то грызущим бортов, наблюдения поднакопились, а разведение шло не важно, и, что самое главное, постановили о конце Вечного Заседания, ознаменовав тем нахождение подходящего места, решили на то отправится, отыскав на берегах косой столб с такими вот переменами уровня. И это снова побывавшие в глубинах, точнее двое из них, хотя отметили, что они двигались хуже прежнего, и примкнувшие к ним! Но отговорить их не получилось, и они направились к столбу, захватив всё нужное снаряжение, уверяя, что они доставят вести о не менее замечательном, чем то, что им тут открылось. Провожали их, правда, без прежнего рвения: страх непредсказуемых потоков не отходил, хотя что-то тут даже стало получатся, и пора думать о потомстве, тем более нет Заседания. Но уходящих то не волнует, и они лихо оседлали изменчивый уровень, именно, что летя на нём вверх, в итоге оказавшись в булькающей жиже, какую они видели на стенках столба. Выбирались они долго, почти вслепую, уповая, что ничего не потеряли, но без страха, и, передохнув, пошли дальше вверх по перемычке меж, видимо, пузырей почти прямо перед ними, отметив, что растительность словно жмётся сильнее к более запутанной тверди, местами цепляясь к ней вздутиями. После утомительного пути вверх впереди виднелась как бы гроздь небольших пузырей среди столбов, а за ними, может неровный край плит. Шли они, петляя между провалов, решительно, почти весело, по крайней мере пока не увидели… ограду! Хлипкую, вдоль пропасти, как и все тут с пышной зеленью, но явно создана им подобными. Они же полагали, что в округе всех огороженных вод никого нет! Оставшиеся внизу воспримут то, как оглушающий удар, но назад пути всё равно нет. Есть жители – значит они договорятся. Они всё же пошли вдоль неё, успев передохнуть чуть в стороне, пока не увидели под той самой гроздью словно вскрытые странные пузыри, а в прибор – копошащихся вокруг них жителей и словно… их изваяния?! Хотя подробностей не разглядеть в покатых вытянутых внизу головах: резкие плечи, выраженная грудь, членистые руки и ноги чем-то похожие на их снаряжение, упругое зеленовато-коричневое, в разводах. Оглянувшись вверх, лишь теперь они поняли: наросты на витых стеблях, чему они не придали значения – окаменелая живность! А кто ж тогда перед ними?! Хотелось бежать, известить прочих, чтоб уходили, отплывали… но – усталость, теперь, и вообще их долгим бегством, придала уверенности. То, что любой более «толстый», чем плёнка далеко на сплошных водах, мир, таит в себе всякие немыслимые угрозы, путешественники отмечали. И на слоях есть какие-то упоминания, хорошо, что они захватили часть, переписав с других добытые сведенья. С тем они и решили подойти после долгих раздумий. Заметив, местные испугались, видимо не слабее них, и гости показали слои – вдруг такое и в такой дали известно. Как будто да. Они обернулись и кого-то позвали. Вскоре гости и несколько местных сели поодаль от разделывающих пузыри, выделяя из них что-то густое и тёмное, и обменивались сведеньями, понимая друг друга используя знаки со слоёв, хотя что-то в их языках общее оставалось: всё-таки волокно, как бы ни разорвалась его давнишняя сеть – на чьё существование напирали встреченные, несло нечто общее всем – тем, кто расселился сначала по рыхлой кромке сплошных вод – гости вспомнили те липкие острова, а затем и оттуда – через скалы там, куда уходит свет: как далёкие предки встреченных, живущих и летающих в основном среди тёплых, высоких гряд, и поток в вышине, откуда свет приходит: про этих мало ясного, они уж очень далеко, но как будто переселились даже сюда поближе – кто-то кого-то встречал, и гораздо больше, чем нынешних гостей. В то, что пришлые с не очень тёплых глубин вод местные поверили немного с трудом, но что-то похожее, от тех, кто встречался на плитах – как раз за ними, где, несмотря на высоту много тёплых выемок с водой, они тоже слышали. И про очень холодные рассеянные скалы где-то далеко за совсем пустой водой, что за разломами, какие за плитами… но никто из местных там не бывал – они смогли тут сохранить то, что дают пузыри: они указывали на добытчиков. Там много ценного. На том можно даже летать, разогрев. Главное уметь всё разделить и правильно добыть: потому они обитают чаще среди высот гряд с некоторыми деревьями, порой уходя к сплошным водам тут дальше, что куда выше тех, что здесь, берега их или топкие, а чаще – корявые, и вот там, куда в особые места выносит пузыри какие тут, и заключено коварство. Обломки, конечно, падают, но такое, или просто разломы, случающиеся и в плитах, нередко несут самые глубинные и нежданные ужасы, изжить какие нельзя, можно только приспособится. Они чуть оглянулись на изваяния. И местным стало страшно. Похоже, встреча заходит слишком далеко, но… вдруг они о том же, что и среди тех липких островов?! Пронеслось в мыслях двоих, соприкоснувшихся глубже прочих. Появляющиеся на плите, особенно, выходя в те, верхние воды, крайне боятся всего и всех, что связаны с частицами, дремлющими в решётках тверди. Потому и сюда не приходят, но уже случалось искали тут помощи – издали, столкнувшись. Обмен знаками, изображениями, затянулся и утомлял, а тут как-то запнулся. Все пятеро гостей поняли: эти весьма странные местные слишком проницательны, и они намекают… на перипетии и угрозы от пришлых?! То, как наладилось общение, как они понимают слои, с их обликом, недалёким от пугающих изваяний вокруг, заставляет считать, что ничего неизвестного для них нет! Чуть посовещавшись, не отходя, гости решили им сообщить про пугающие особенности липких островов, и вообще, как они прибыли. И вопреки ожиданиям на местных сложное изложение с рисунками не произвело впечатления: они, глядя друг на друга, указали на ошмётки, налипшие на снаряжении гостей: они знали, из какого это столба, и несёт он ту заразу, какую они имели в виду, и туда они не ходили, даже не пытаясь спустится. Но известить их спутников есть возможность. Гости подумали о лётных устройствах: ниже их обязательно наконец-то применят, тогда им и подадут знаки. Идти к ним не надо – им указали на изваяния: это то, во что в итоге превращаются существа с запущенным развитием заразы. А вообще тут, на скате свода под гроздью столба, пробивающиеся сквозь её щели деревья, «убивающие» пузыри, почему они и не иссякнут, если правильно выбирать какие брать, и разбередили очаг – они называют то палочек: они ведь не вполне живые, но уже и не твердь, из смытых обломков края плиты. Гости, чему те сами удивились, даже не испугались, кое-кто, испытывавшие затруднение в движениях, даже обрадовались: раз эти, не взирая ни на что, не уходят, то обвалы, видимо не редкие тут, не так страшны как видятся, главное: предсказуемы, даже против непобедимой заразы из пугающих пучин есть средство, о чём стали договариваться они, разделённые средой, и уже образовали два новых очага! Да, пузырёк не следовало уводить в поток, тогда открылись бы ещё места, но едва ли его уже увести обратно. Но… жижа из пузырей обещает так много, а земли вокруг тучны, так что их станет больше, это только пока всех их мало, особенно здесь, но с местными они до поры не станут роднится: те и сами не намекают, и потомство оставят из своих.

Рио Кларо 24.2.2024 – 24.3.2024