Читать онлайн
"Рыжик"

Кто-то меня дёргал, звучали глухие, гулкие, как в бочке, голоса, кто-то что-то от меня хотел. Что-то спрашивал. Мелькали какие-то серые расплывчатые тени. А моя огромная голова всё раздувалась и раздувалась. И лопнула с ослепительной вспышкой...

Жутко хотелось пить. Во рту у меня была натуральная пустыня Сахара. А может ещё и с Каракумами впридачу. Язык от жажды распух и лишь обдирал мои сухие губы.

Но тут, то ли ангел какой, а может и сам господь бог, сжалился наконец надо мной, и мне в рот полилась тонкая, но такая вкусная и живительная струйка воды. Но вот кто-то опять начал меня крутить и ворочать и я снова уплыл в темноту...

Очередное явление света было уже не таким экстремальным. Моя голова теперь уже не стремилась развалиться на мелкие кусочки, а просто сильно болела, ну и тошнило меня ещё. Пить, конечно же, опять хотелось, но уже терпимо.

Прямо надо мной находился самый обыкновенный потолок. Обычный, побеленный извёсткой, потолок. Скосив глаза, я заметил ещё так же побеленные извёсткой и окрашенные снизу до середины светло-зелёной краской стены.

"Где это я?" - ворохнулась в голове ленивая мысль. Но вот додумать её у меня не получилось. Навалилась усталость и я опять уплыл в темноту.

Снова очнулся я от того, что кто-то опять пытался меня напоить, стараясь сунуть мне в рот какой-то маленький чайник. Не сам чайник конечно, а носик его.

Всё это я понял, открыв наконец свои глаза. Рядом с моей кроватью сидела женщина, лет так сорока примерно на вид, и пыталась меня напоить.

Но вот её реакция на мои открытые глаза удивила меня безмерно. Прекратив меня поить, женщина вскочила, и так, вместе с чайником в руках, выскочила из помещения.

То, что на ней был белый халат с завязками на спине, меня совсем не удивило. Я уже понял, что нахожусь в какой-то деревенской больнице. Вот только как я в неё попал? Это вопрос конечно...

Последнее, что я помнил, это как поехала нога на льду, припорошенным снежком, моя неуклюжая попытка удержаться на своих больных ногах при помощи палки и падение на спину на заснеженный асфальт...

Поэтому-то голова у меня и болит наверное. Всё-таки башкой об асфальт... Больно это...

Вот только где ж в нашем городе нашли такую больницу? Обыкновенная лампочка под потолком, даже без плафона, да ещё и с идущим на неё витым проводом на маленьких изоляторах. Я такие провода только в детстве видел. Окно с частым переплётом и маленькими стёклами, правда само окно нормальных размеров, окрашенное голубой краской.

Напротив моей стоит ещё одна кровать. Железная. Тоже чёрт знает каких лохматых годов. На ней свёрнутый полосатый матрас. Странно всё это выглядит.

Прям как в книгах про попаданцев у меня сейчас ситуация. Осталось только самому попасть. Да ещё куда-нибудь прямо в 41-й год. Придумать командирскую башенку на автомат Калашникова и дело в шляпе. Можно ещё, конечно, надавать умных советов товарищу Сталину или песни петь...

Только вот память у меня не ахти... Дырявая память, если честно... Так что не пустят меня к Сталину... Да и не надо...

Интересно, а я сильно голову-то себе разбил? Нащупал рукой бинты и волосы, торчащие из под них. Это ж сколько я здесь лежу без памяти, что они такие длинные успели отрасти?

Наверно поэтому-то санитарка и убежала от неожиданности. Не думала поди, что я очнусь. Я зацепил рукой прядь волос и, скосив глаза, посмотрел на них. Волосы как волосы. Рыжие. Только вот выглядят они более ярче, что-ли. У меня раньше-то они были малость потусклее. Всё-таки почти шестьдесят...

Не понял... Как это ярче? А рука? Рука не моя! Нет ни изуродованного ногтя на среднем пальце, ни следов от ожога на большом. Да и сама рука... Небольшая, с нежной молодой кожей. И вторая рука точно такая же. Коротко стриженные ногти на тонких пальцах, аккуратные небольшие кисти...

Лихорадочно ощупал себе лицо. Бля-я-а! И лицо тоже не моё! Ладно, усы мне могли сбрить. Ну а сломанный ещё в детстве нос?! Из-за чего я не смог реализовать свою мечту, - стать лётчиком? Нос был целый. И насколько я могу судить, зубы тоже все у меня на месте. И вообще... Срочно нужно зеркало!

Я повернулся на бок, чтобы нормально осмотреть палату, где лежу. На груди колыхнулась небольшая тяжесть, до этого мною не замечаемая, и съехала вбок слегка. А это ещё что за херня? Уже почти в панике я схватил ЭТО руками.

Бля-а! Это что? Сиськи?! А-а-а!!! У меня сиськи! Настоящие! Женские сиськи!

И повернувшись опять на спину, и уже всего боясь, я откинул одеяло. На мне была надета какая-то хрень в голубой цветочек. Балахон какой-то с завязкой на груди. Сунул руку между ног. Трусов на мне нет и я сразу же нащупал волосы. А вот ЕГО НЕТ! Испуганно поискал, уже всё понимая в душе, но нашёл лишь щель между ног...

Этого-то моё сознание уже не выдержало и я вновь отрубился...

Солнечный луч щекотал мои ресницы и я, просыпаясь, отвернул голову.

"Надо же, какая ерунда мне приснилась..." — мелькнула расслабленная мысль, — "Меньше про попаданцев читать надо было! А то снится потом всякая хренотень..." Я потянулся и открыл глаза.

"Не приснилось однако..."

Надо мной по прежнему был белёный извёсткой потолок с одинокой лампочкой и скрученым проводом...

После, кое-как с трудом задавленного дикого приступа паники, из-за чего хотелось орать и куда-нибудь бежать или вообще биться головой об стену, я провёл ревизию своего нового тела. Ну да, теперь уже своего. И нового. Ну а как ещё всё это можно назвать?..

Был-то я мужиком уже под шестьдесят и с целой кучей заработанных болячек, а вот теперь стал молодой девкой неизвестно какого возраста и непонятно где.

Одно только хоть немного радовало. И если не считать забинтованной головы, то все у неё, то есть у меня уже, со здоровьем было в порядке. Даже девочка ещё. Конечно, проверил я и это тоже. Девственница я, однако. Аж самому смешно стало... И зрение теперь у меня прекрасное. Без очков всё вижу...

Да и тело вроде нормальное. Сиськи не полностью закрываются моими ладошками. Примерно второй номер. Соски небольшие, розовые. Лишь бы рожа не страшная была. Но на ощупь вроде как нормальная. Зеркало надо бы...

"Какое ещё на хрен зеркало! Кто я такой, то есть такая, и где нахожусь? И когда?"

Опять навалилась паника. Попал, так попал! Мало того, что девкой я сейчас стал, так ещё и ничего не знаю. От слова совсем. Что делать-то? За какие грехи мне всё это? За что я девкой стал-то?

Я ведь нормальный мужик и ориентация у меня нормальная! Как мне теперь быть то? Что делать? На амнезию косить, как в книгах про попаданцев пишут?.. А ведь по ходу так и придётся...

Даже какая страна и то я не знаю. Лишь бы в дурку меня не упрятали. А ведь вполне могут...

На миры меча и магии вокруг абсолютно не похоже. Взять хоть ту же обыкновенную лампочку под потолком. Какие уж тут нахрен маги и рыцари?

А может это кошмары мне снятся? Мало ли что бывает?

Ну да, сны во сне... Точно, в дурку меня спрячут...

А между тем вокруг постепенно нарастали различные шумы. За стенкой кто-то закашлялся. Кто-то прошлёпал за дверью. Что-то звякало. Обычные больничные звуки.

Хотелось пить. И обратное действие мне тоже хотелось. Но пить всё же хотелось сильнее.

На моё счастье минут через десять в палату заглянула санитарка, другая уже, правда. А не та, что поила меня из чайника.

— Проснулась уже? Ну и умница! Хочешь чего? Может по нужде? Ты не стесняйся-то, говори.

— Пить хочу... И пи́сать тоже. — я чувствую, что краснею. А голос-то у меня очень молодой, хоть и хриплый немного.

Санитарка тут же засуетилась, забегала. Приволокла мне эмалированную кружку холодного подслащёного чая, одновременно подсовывая железное судно мне под задницу.

— Ты пи́сай, девонька, не стесняйся, я вынесу опосля-то. Доктор-то как разрешит тебе вставать, то тогда уже сама по нужде-то. А пока ты зови, ежели чего надо-то.

— Спасибо!

Дико краснея и мучаясь с непривычки, кое-как смог пописать. Смогла... Дождавшись, когда я облегчусь, санитарка выдернула из под меня судно, одновременно ловко подтирая мне между ног тряпкой, показывая большой опыт и сноровку. А потом, когда я допил чай, забрала кружку и судно и вышла.

А я опять остался один. Точнее, осталась. Надо привыкать думать о себе в женском роде.

Твою ж мать! Ещё же и месячные у меня будут теперь! Бля-а... Ну почему я не мог попасть просто в парня, раз уж попал куда-то. Ещё и спросить забыл, точнее забыла, где это я. Ладно, потом спрошу...

А вообще, как так вышло, что я тут оказался? В обоих смыслах. И как она в больнице, и как я в её теле.

По ходу, я убился тогда, грохнувшись с размаха затылком об замёрзший асфальт...

Уже почти привычно задавил снова накативший приступ паники.

... Так, я там, скорее всего, умер. И моё сознание, или может душа, как-то вселилось в это тело. А она, хозяйка этого тела, как-то тоже, получается, погибла. Не просто же так голова вся в бинтах.

Но в памяти лишь какие-то отрывки бессвязные. И больше ничего. Ни кто она такая, ничего вообще. Одни ощущения.

Задумавшись, я и не заметил, как слегка приоткрылась дверь. В себя пришёл от крика в коридоре и каких-то шлепков.

— Ах ты ж негодник! За девкой он подглядывает!

Твою же мать! Дверь в палату приоткрыта, там санитарка хлещет тряпкой какого-то парня в больничном халате, а я, как последний дурак, ну то есть дура, дура конечно же, лежу на кровати в одной, задранной почти до самой жопы, ночнушке.

Инстинкт сработал раньше, чем голова успела сообразить.

Завизжав, сам такого не ожидал от себя, я натянул рубашку чуть не до пяток и нырнул под одеяло. Нырнула...

Ох... Моя бедная голова!... Нахрена ж так визжать-то было?

— Вот тебе комиссар-то поподглядывает!

— А комиссар-то тут причём? Ну подумаешь, заглянул случайно.

— А вот он тебе глазаньки-то и прикроет. Дочка это евоная. Которую бандиты чуть не убили.

— Нашего комиссара? Штирлица?

— Его, его... Иди отсель быстро.

Парень исчез из поля моего зрения, а санитарка зашла в палату и прикрыла за собою дверь.

— Ты б, дочка, не говорила про это отцу-то, а доктор наш паскудника этого и так накажет. Не расскажешь?

— Хорошо.— оторопело пробормотал я,— Не скажу.

— Вот и славно! А я сейчас завтракать принесу тебе.

Она ушла, а я лежал и думал. Голова успокаивалась потихоньку. Бля-а! ЛЕЖАЛА и ДУМАЛА!

Короче, у нас есть папа. И папа у нас, получается, крутой начальник. И парня этого сильно наказать может. Комиссар какой-то . И зовут его... Барабанная дробь и фанфары! ШТИРЛИЦ! Интересно, не Макс ли Отто? Вроде по-русски все вокруг говорят...

Запутался... ЗАПУТАЛАСЬ! Запуталась я совсем. А мама тогда у нас кто? Радистка Кэт, что-ли?.. Глупости всякие лезут в голову...

Пришла санитарка и принесла мне тарелку манной каши, хлеб с маслом и кружку горячего чая. Всё было очень вкусно. И даже чай имел вкус и аромат чая. Я наел..ась и глаза от обилия впечатлений стали закрываться. Не заметил..а как уснул..а.

Проснулся я от того, что меня кто-то будил. Рядом с моей кроватью стоял очень занимательный тип в белом халате. Ну просто вылитый Чехов, но только в очках, а не в пенсне. Рядом с ним давешняя санитарка стоит и ещё какая-то женщина, тоже в халате.

Я сел на кровати, спустив ноги на пол. Санитарка подсунула мне под ноги кожаные коричневые тапочки без задников, что я и надел.

— Ну-с, голубушка, как мы себя чувствуем? Как голова?

Доктор спрашивает, а сам споро снимает бинт с моей головы. Чем-то намочил присохший участок и резко оторвал от раны на затылке. Я аж зашипел от боли. Слезы сами выступили на глазах.

— Ну что ты, голубушка, разве так сильно больно? Ты же взрослая девица уже! Комсомолка! Спортсменка!

— И наконец, просто красавица, — шипя добавил..а я. Боль и правда уже уходила.

— Конечно красавица! — с энтузиазмом согласился "Чехов".

— А зеркало мне можно?— спросила я.

— И зеркало можно!— согласился доктор, что-то делая у меня на затылке. Он откинул мои волосы вперёд, и рыжие густые пряди закрыли мне всё лицо.

Вторая женщина потом вновь начала бинтовать мою голову. Закончив с перевязкой, бинтов, кстати, намотали намного меньше, чем было до этого, доктор с удовлетворением констатировал, что заживает всё хорошо и через недельку уже можно швы будет снимать.

Откинув с лица волосы, я выдохнула, и глядя ему в глаза, спросила:

— Доктор, а я где? Как я здесь оказалась? — хрипота из моего голоса уже почти прошла. Ещё бы и голова бы не болела так если...

"Чехов" как-то смутился и начал объяснять, что меня, всю такую раскрасавицу, два дня назад чуть было не убили какие-то бандиты, напавшие на машину, в которой я ехала. Но, на счастье, стрельбу услышали бойцы нашей непобедимой Красной Армии и поспешили на помощь. Но меня, к несчастью, уже успели ранить. Но, опять уже к счастью, ранили достаточно легко . Так что я сейчас нахожусь в госпитале...

Так... Ясно... Рана и бинты прояснились.

— А где папа? —вопрос вылетел раньше, чем я успел его понять и обдумать.

— Товарищ батальонный комиссар обещал сегодня опять приехать. С ним всё в порядке. Ну Вы отдыхайте, голубушка. Сон - лучшее лекарство! — и напоив меня какими-то порошками, вся эта компания удалилась.

Я же опять завалился на кровать и задумался.

Итак... Я стопудово в СССР. И скорее всего, ещё до войны. Так как о немцах не было сказано ни слова. Да и не чувствовалось войны. И кровать вон пустая стоит в палате. И кормят хорошо.

Папа у меня батальонный комиссар. А это, на наши деньги, что-то типа полковника по политчасти. Это если я не ошибаюсь, конечно. И он или еврей, или немец. Судя по фамилии. То есть, и я тоже... Или немка, или еврейка. Минимум наполовину. Это если мама у меня другой национальности.

Мои рыжие волосы тут вообще никакой роли не играют. Я вон даже одного грузина рыжего знал раньше...

Это хреново конечно... Лучше б я русской был...

Интересно, а где находится этот госпиталь и какой сейчас год?

В дверь кто-то постучал, и она приоткрылась.

— Маша, Вы не спите? — поинтересовался мужской голос.

Так... Вот и имя я своё узнал. Узнала...

— Войдите! — отвечаю я, накидывая на себя одеяло.

Вошёл парень лет 25-30. Среднего роста, в довоенной ещё форме, с наброшенным на плечи белым халатом. На отложном воротнике его гимнастёрки пришиты петлицы голубого цвета с одной рубиновой шпалой и эмблемой ВВС и со звёздами на рукавах. В руках у него коричневый портфель.

— Доброе утро! Я старший политрук Петров, начальник особого отдела полка. Могу я задать Вам пару вопросов относительно нападения на Вас и Вашего отца, батальонного комиссара Штирлица Иосифа Генриховича?

"Так, минуточку, мне показалось или этот политрук назвал моего отца не Штирлицем, а Стирлицем? Или даже скорее СтирлЕцем? И почему он политрук? Разве не лейтенант ГБ должно быть звание?"

— Я не помню, что случилось.— отвечаю, — очнулась здесь, в больнице, голова болит. А что было и как, ничего абсолютно не помню.

— Это госпиталь, а не больница, — поправляет меня особист.

— В госпитале, — соглашаюсь с ним,— я даже не помню, куда я с папой ехала.

— Но то, что ехали, помните?

— Нет, не помню... Мне уже здесь рассказали, что на нас напали бандиты и меня ранили... А с папой все нормально? Его не ранили?

— Товарищ батальонный комиссар в полном порядке. Скоро приедет Вас навестить. Неужели вообще ничего не помните?

Я отрицательно помотала головой. Ох!.. Вот зря я это сделала. Опять резко заболела голова. Замутило.

Это как-то, наверное, отразилось на моем лице, так как политрук заспешил, быстро что-то написал и подсунул мне под роспись.

Так... Протокол допроса потерпевшей СТИРЛЕЦ М.И. 1925 года рождения... Бла-бла-бла... Со слов потерпевшей, момента нападения она не помнит и что произошло, знает лишь со слов медицинского персонала госпиталя. Бла-бла-бла... 12.06.1941 года.

ЧТО?!.

Я почувствовал, как меня куда-то повело в сторону, в глазах потемнело... ДВЕНАДЦАТОГО! НОЛЬ ШЕСТОГО! СОРОК ПЕРВОГО ГОДА! Это полный и окончательный ПЕСЕЦ!!!

Кто-то звал доктора, кто-то куда-то бегал. Что-то укололо в задницу и ещё в руку. Меня что-то спрашивали... Напоили чем-то горьким и уложили в постель. А у меня в голове крутилась только одна мысль...

Двенадцатое, ноль шестого, сорок первого. Сорок первого, мать его, года! 10 дней до войны... Доп..зделся старый хрен. Дошутился... Вот тебе и сорок первый. Прям как и хотел...

Даже и не заметил потом, как уснул...

Проснулась я уже после обеда, так как на табурете рядом с кроватью стоял поднос с обедом. Голова почти не болела. И чувствовала я себя намного лучше. И очень сильно хотелось ЖРАТЬ!

Я быстро проглотила уже остывший обед, с удовольствием запила всё это компотом.

Так... Это конечно очень хреново, что до войны только десять дней осталось. Но мне сейчас получается или пятнадцать, или же шестнадцать лет всего. К тому же я теперь баба. И в армию меня не заберут.

Нужно только уехать мне подальше на восток и всё. Войну там переживу. Уговорю на это отца. Он же начальник как-никак. Батальонный комиссар - это перед войной очень круто!

Помочь стране? А чем? Придумать командирскую башенку? Так на тридцатьчетвёрке надо и башню саму увеличивать, и движок до ума доводить, и коробку скоростей другую ставить. И фильтр воздушный...

И вообще, сейчас это всё больше похоже на набор "Сделай сам", а не на танк. Очень сырая машина ещё.

Хорошая машина, с большим потенциалом... Но очень ещё сырая...

Или придумать автомат Калашникова? Типа будет автомат Маши Стирлец? Ну да, ну да... А патроны для него где мне брать прикажете? Даже если подобие калаша я смогу сотворить?

Патрончики-то эти, знаменитые 7.62 на 39, раньше-то назывались, ВНИМАНИЕ, промежуточными патронами образца 1943 года! СОРОК ТРЕТЬЕГО! То есть сейчас даже и в проекте их нет! Да и кто во время войны перевооружать армию будет? Так что калаш тоже отпадает.

Что я ещё помню? Брестская крепость, битва под Москвой, Сталинград, Курск... Я не стратег и даже не генерал. Я сейчас молодая девчонка! Школьница!

Кстати о школе. А я сколько классов сейчас закончила? Восемь? Девять? В той то жизни у меня техникум был. Как бы не спалиться... Надо будет девочке учиться, однако. Институт там или ещё что...

Воевать меня вот ни разу не тянет! Нет, Родину свою я люблю, только вот толку с меня сейчас никакого нет. Мы и так немцев победим. Без всякой моей помощи...

Успокоившись, я встала с кровати, обула шлёпки и направилась к двери, у которой на вешалке появился коричневый больничный халат.

Халат оказался мне почти до пяток. Хм-м. Ростик-то у нас теперь примерно метр шестьдесят-метр шестьдесят пять. Не больше. Непривычно даже как-то... И нога довольно маленькая. Тридцать пятый, тридцать шестой размер, максимум. Тапки мне большие, однако. Так и норовят с ноги слететь. Ладно, сойдёт и так...

Подпоясав халат, я выползла из палаты в коридор. Почти напротив моей палаты стоял стол, за которым сидела утрешняя медсестра, что заходила ко мне в палату вместе с "Чеховым".

— Ты куда это?— увидев меня, удивилась она.

— Попи́сать хочу, — объяснила я ей.

Показав мне, куда идти, медсестра снова принялась что-то записывать.

Служебный туалет для медперсонала был почти современным. То есть имелся унитаз типа очко, или как там он называется, в общественных туалетах такие ещё стоят, сливной бачок с цепочкой на уровне моей головы и раковина с висящим рядом полотенцем. А главное! Там было ЗЕРКАЛО! Первым делом куда я и направилась. К зеркалу.

Ну что я могу сказать? Ярко-рыжие, цвета меди, густые волосы, немного повыше плеч. Ну это я уже и так знал. И зелёные глазищи! Реально зелёные! И реально глазищи! Всё остальное уже казалось обыденным.

Аккуратный небольшой носик. Почти детские губы. Небольшой подбородок. Тёмно-рыжие густые брови. Густые, но именно в самый раз! Наверное, именно такие раньше называли соболиными. И густые длинные ресницы. Больше сантиметра длиной. Как и брови, тоже тёмно-рыжие. Намного темнее волос на голове. И полное отсутствие конопушек на лице.

И всё это создавало просто убийственный коктейль. Называется "Смерть всем мужикам".

На мою беду, очень красивая девочка. И фигурка у неё, то есть у меня уже, хорошая! Ну а повязка на голове, да замазанные зелёнкой царапины на правой щеке, это уже так. Мелочи...

Не повезло мне, однако. Не мог вселиться в обычную девчонку, что-ли? А лучше бы в парня... Бля-а!... Хреново быть красивой бабой!

С таким похоронным настроением я взгромоздилась на унитаз и, задрав подол, сделала свои дела. Благо, газет нарваных хватало. Которыми я задницу и подтёрла. Помыла под краном руки, сама умылась. Кое-как поправила волосы...

Вышла и отпросилась у медсестры на улицу. Подышать.

Заверив её, что чувствую я себя хорошо и никуда далеко уходить не буду, спустилась по лестнице и вышла на крыльцо госпиталя.

По ходу, до революции здесь был чей-то дворец. Колонны на входе, дорожка, обсаженная деревьями. Клумба перед входом. Кое-где виднелись прогуливающиеся или сидящие на скамейках больные в халатах.

Я спустилась с крыльца и протопала до первой свободной скамейки. Примостила на неё свою задницу и с наслаждением стала дышать свежим воздухом без въевшегося больничного запаха.

Ладно, переживу как нибудь. То, что я красивая, это, конечно, очень хреново. А то, что война будет скоро, это вааще жопа. А вот в сумме, это жопа с двумя П ! ЖОППА! Беречься придётся Машеньке ой как сильно! Но ничего... Как-нибудь переживу.

Прикрыв глаза, я просто сидела и старалась отрешиться от свалившихся на мою голову неприятностей. Солнышко грело лицо, ласковый ветерок его обдувал. Пока что жить можно...

Заскрипели камешки под чьими-то ногами и этот "кто-то" заслонил мне солнце. Надеясь, что этот наглец свалит куда подальше, я продолжала сидеть с закрытыми глазами.

— Девушка, а что вы тут одна скучаете? — раздался мужской голос с интонациями записного Казановы. Я промолчала, надеясь, что он свалит в туман. Но тот всё не унимался.

— А как вас зовут, такую красивую и грустную? Меня вот Алексей зовут. Я лётчик-истребитель наших героических Военно-Воздушных сил!

Пришлось открывать глаза, чтобы взглянуть на этого хама-лётчика. Напротив моей скамейки стоял среднего роста парень в больничном халате. Темноволосый, с небольшими франтоватыми усиками.

Увидев, что я открыла глаза, тот заметно обрадовался. Зря, конечно...

— И на чём же летает этот храбрый лётчик-истребитель наших героических Военно-Воздушных сил? — со скрытым сарказмом спросила я.

Но тот моего сарказма не понял. Или же просто не обратил внимания.

— Я летаю на лучших советских новейших самолётах! На Яках! — с апломбом заявил мне он.

— А я то, глупая, думала, что Вы в госпитале лежите.— усмехнулась уже открыто я.

Мой оппонент заметно покраснел.

— Ну да, сейчас в госпитале. Но вообще-то я лётчик-истребитель!

— И как же такой героический лётчик, летающий на ЛУЧШИХ СОВЕТСКИХ НОВЕЙШИХ САМОЛЁТАХ, НА ЯКАХ, попал в госпиталь? Неужели его враги сбили? Это что ж получается ? У нас лучший самолёт, а лётчик попал в госпиталь. Значит плохой он лётчик, если его сбили враги на худших самолётах!

И где, интересно, они его сумели сбить в мирное пока время? А во время войны, наверное, сразу убьют? Но он, вместо того, чтобы учиться, как лучше летать, стоит тут и мешает мне отдыхать!

Раздался натуральный ржач! Оказывается, вокруг собралась довольно большая толпа народу. Человек десять, наверное, не меньше. А я и не заметила.

— Иди Лёха, матчасть учи! Не будешь в другой раз биться при посадке! — раздались крики.

Тот покраснел, как рак, хотел что-то возразить, но махнул рукой и прихрамывая ушёл. Остальные зрители тоже стали расходиться. А я опять осталась одна. Но совсем ненадолго...

Кто-то выдернул меня со скамейки и сжал так, что я только пискнуть успела.

— Маша! Ну наконец-то! А то я приезжал, а ты спишь, да спишь!

Меня сжимал и расцеловывал всё лицо какой-то военный лет так сорока, примерно, и с двумя шпалами на голубых петлицах. Незнакомый и, в то же время, почему-то знакомый. От него повеяло чем-то таким знакомым, родным. Слёзы сами побежали из глаз.

— Папа?— полувопросительно сказала я .

— Ну конечно же я!.. Или ты кого другого ждала? — улыбаясь, ответил военный.

Но тут он заметил мои слёзы и заметно испугался.

— Машенька, я тебе сделал больно? Ты прости меня! Просто, когда тебя ранило, и ты упала, как мёртвая, и вся в крови, я сильно за тебя испугался! И Василия ещё убило, а у меня пистолет только, а эти всё стреляют и стреляют...

Он что-то ещё говорил, оправдывался, за то, что это меня ранило, а не его, а я просто таяла от счастья! У меня есть ПАПА!

В той своей жизни я вырос безотцовщиной и часто завидовал тем, у кого отец есть.

Я погладила его по коротким светлым волосам. Приятно-то как, просто погладить папу по голове! Тот от неожиданности аж замолчал.

— Пап, ты у меня самый лучший! Я тебя очень-очень люблю! — и разревевшись, уткнулась ему в гимнастёрку!

И пусть он не полковник, как я думала, а всего-навсего майор, пусть у него всего один-единственный орден Красной звезды, пусть ... Зато это мой папа! И пусть я его и не помню совсем. Зато где-то глубоко внутри я знала! ЭТО МОЙ ПАПА!

Мы сидели с ним на скамейке. Я ревела, уткнувшись ему в грудь, а он гладил меня по спине и что-то говорил ласковое. А мне было так хорошо!

Всё накопившееся напряжение куда-то уходило. Стало легко-легко... Не помню по прошлой жизни я такого. Наверное, только ради одного этого уже стоило попасть в это время...

Выплакалась я от всей души! Расслабилась. Чуть было не уснула, обнимая отца.

Но к сожалению, всё хорошее когда-нибудь, но заканчивается. Вот и отец мой, глянул на часы, и извиняясь, и смущаясь от этого, стал собираться. Служба!

Отдал мне бумажный кулёк с гостинцами для меня, поправил свою, всю мокрую от моих слёз, гимнастёрку, поцеловал меня в лоб, и ушел. А я осталась.

Сидела ещё долго потом. Обитатели госпиталя меня не тревожили. Так, иногда лишь мелькали вдалеке.

Вернувшись в свою палату, я развернула бумагу. Там были конфеты-подушечки, несколько шоколадных конфет, большая шоколадка и яблоко! Где он смог найти яблоко в начале июня, я не знаю.

Аккуратно всё сложив на прикроватную тумбочку, я улеглась на кровать и стала думать.

Это конечно просто прекрасно, что у меня есть такой героический отец. Комиссар истребительного полка.

Насколько я помню из книг, хотя и читал не так часто, как хотелось бы, комиссары обычно не участвовали в боевых вылетах. Их задача - поддерживать боевой дух лётчиков и тому подобное.

Есть большая вероятность, что он доживёт до конца войны. При мыслях о гипотетической гибели отца, где-то глубоко внутри всё сжималось и сами по себе начинали течь слёзы.

Что-то осталось ещё во мне от той, старой, Маши. Её эмоции, реакции те же... Как я завизжала и укрылась одеялом, когда сообразила, что тот парень из коридора видит меня почти голую. Её это реакция, её точно!

А как я зеркало искала? Тоже типично женское желание.

А как я почувствовала отца? Ведь в первый раз же его видел! Чисто на чувствах понял! Так что есть во мне что-то от Маши, точно есть...

Опять стук в дверь. Ещё один товарищ из ГБ ко мне пришёл. Но уже городской на этот раз. Тоже записал, что я помню, пожелал скорейшего выздоровления и ушёл.

А потом пришла санитарка и принесла мне ужин. Я спросила её, можно ли мне ходить в столовую вместе со всеми? Та пообещала спросить у доктора. Ещё я спросила у неё, где моя одежда?

Оказывается, всё моё сейчас находится у кастелянши. Отстираное и даже отглаженное. И чемоданчик мой тоже там. Даже печать сургучную на него поставили.

Я удивилась.

— Какой чемоданчик?

— Ну так твой же! С которым ты к отцу приехала! — теперь уже удивилась санитарка.— Ить ты на поезде как приехала, так потом на вас бандиты-то и напали за городом! Так что и вещички все, и докУменты все в сохранности лежат. Не беспокойся.

После ужина я опять лежала и думала о будущем. Получается, я, как последняя дура, перед самой войной припёрлась к отцу. Наверное, на каникулы приехала.

А где, интересно, до этого жила? С мамой? А кто у нас мама? И где живёт? И почему не с папой вместе? Одни только вопросы без ответов...

Ну то, что я приехала, то понятно. Каникулы. Войны-то в этом году не ожидалось. Вот и приехала девчонка к отцу. А куда кстати? Я так до сих пор и не знаю, что это за город и где он находится. С этими мыслями я и уснула.