Читать онлайн
"Новые задания и бытовые проблемы..."

Видно всё, что вокруг, неплохо.

Почти оголившиеся «горно-холмовые» хребты тянутся, насколько могу видеть, во все четыре стороны, и много их, этих хребтов и их отрогов. С тайгой тут, конечно, пожиже. Что плохо. Поскольку мне так и так нужно или найти себе убежище, где меня — Ну, вернее, моё здешнее тело! — не достал бы кто плотоядный во время сна. Или уж, оставшись, как говорится, в дебрях, набрать дров побольше, чтоб поддерживать всю ночь нехилый такой костерок: чтоб враги из диких сунуться боялись!

Однако, когда подул ветерок, и кое-какие ветви чуть раздвинулись, замечаю я, на самом высоком месте того хребта, по гребню которого движусь, нечто, очень меня заинтересовавшее.

Развалины замка.

Впрочем, никакие они не развалины. Стены, из каменных блоков, отвесные, с башнями, прямыми ровными участками, и даже кое-где зубцы на кромках сохранились неплохо. А вот крыши, что башен, что строений, явно имеющихся там, во внутреннем дворе, похоже, сгнили и провалились куда-то вниз. Это может означать две вещи. Первое — что погибли люди, обитавшие тут когда-то. Ну а второе — что все они до сих пор скрываются где-то в подвалах или подземельях, и восстанавливать крыши поэтому не стремятся.

Интересно. Мне так и так придётся двигаться туда. Потому что с местными людьми я уж как-нибудь надеюсь договориться. (Вы же знаете: я умею убеждать!) Ну а если людей не осталось — мне, как уже говорил, так и так нужно убежище. Поскольку солнце сейчас висит достаточно низко над кронами тощеньких деревцев, что чудом выросли тут, на почти сплошных камнях и их обломках.

Быстро спускаюсь с дерева, и поспешно иду, почти бегу, в направлении замка. Попутно как всегда оглядываясь по сторонам. О! Здесь есть и ящерки. Если этих полутораметровых серых тварюг с огромными зубастыми пастями можно так назвать. Когда приблизился к сборищу из пяти-шести таких монстров, греющихся на ещё тёплых валунах, расползлись они в стороны, сердито шипя, и, как ни странно, не намереваясь вступить в схватку.

Да и …ер с вами — мне вы без надобности, поскольку у меня ещё добрых полноги.

Но вот я и у стен. Высокие: в добрых пять-шесть моих ростов. Кажутся вполне себе неприступными. И встаёт та ещё проблемка: ворота из отличной нержавейки закрыты и заперты, (Проверил!) а на мой торопливый громкий стук и крики никто не откликается. Если за таковое не считать вылет откуда-то из-за стены огромной стаи ворон — это уже когда закинул туда, во двор, приличный булыжник, чтоб привлечь внимание хоть так. Кстати, вот вороны почему-то оказались вполне «традиционных» размеров…

Обойти эту крепость с боков, чтоб поискать пролом какой, или «чёрный» ход, мне вряд ли удастся: она специально построена так, чтоб со всех сторон её окружали весьма отвесные, похоже, специально доработанные именно так, каменные обрывы и кручи. С другой стороны, ночевать тут, под стенами, всё-таки не хочется. Да и то, что там базировались вороны, говорит о том, что некому уже открыть мне. А ещё о том, что нет там никого, кого эти хитрущие птицы считали бы опасным для себя, любимых.

Значит, остаётся одно.

Увязываю я в этакую скатку всё нехитрое барахлишко: в снова снятую с себя любимую шкуру. Перебрасываю (Со второй попытки!) через стену, там, где она кажется пониже. Слышу звук удара: приземлился, стало быть, мой тюк там, во дворе, вполне нормально. Вылетело ещё с десяток ворон — упорные самые, стало быть. Отлично.

Теперь возвращаюсь к опушке, если её так назвать, леса. Набираю с десяток сухих стволов и веток. Иду к стене, и тоже, того — закидываю. Теперь бы мне воды какой.

За ней пришлось вернуться почти на полкилометра вниз по склону: отлично запомнил я, где там выходит на поверхность из-под скалы маленький ключ. Напиваюсь, так сказать, впрок — даже в животе стало булькать. Ну вот. А теперь, пока сумрак после заката ещё не сгустился, нужно бы прошустрить, и залезть прямо по стене — пальцы у меня, тьфу-тьфу, крепкие. А щелей в каменной кладке я заметил много: сразу понял, что трудностей быть не должно.

Собственно, их и не было.

На гребень стены забрался минуты за три. Правда, не благодаря тому, что я такой вот ловкий малый, или крутой альпинист, а просто потому, что выщербилась от времени и всяких погодных явлений эта самая стена — тут и неуклюжий лох влез бы. Единственное, что напрягает — мысль о том, что раз удалось мне, никто не мешал сделать это и каким-нибудь другим обитателям. Местной «экосистемы». Тем, кто не вымер от остаточной, и разных там бацилл…

Двор осмотреть почти не удалось: вокруг уже сгустилась ночь, а внутренний двор ещё и в густой тени от самих стен. Однако парапет в примерно метр толщиной, имевшийся за гребнем, и позволявший, если что, защитникам весьма удобно располагаться тут, под прикрытием зубцов, вывел меня прямо к двери в башню. А там нашлись вполне каменные, и поэтому сохранившиеся целыми, ступени. Которые очень удобно привели меня в этот самый двор. Ну а найти своё нехитрое барахлишко, сухие дрюковины, и развести в очередной раз маленький костерок — уже дело техники.

Когда подбросил в пламя и самое толстое полено, и оно занялось, беру в левую руку подходящую головню, а в правую — любимые грабли. И — вперёд, на подвиги. То бишь — в глядящий на меня пустой чернотой злобного глаза проём от двери, имеющийся в центре самого большого здания во дворе. Парадный вход, стало быть.

Пока я не нашёл себе подходящего места для безопасной ночёвки, нужно бы сходить вот именно — на разведку. А то, может, тут хоть и тихо с виду, но в тихом омуте, как это говорится… Вот именно.

Войдя в прихожую, покивал я головой: всё верно: прихожая. Без комментариев. Поскольку комментировать нечего: сгнило вообще всё. А дальше — двери в главный зал: вон он, тянется на добрых сорок шагов. Вхожу свободно: никого тут нет, и толстый слой пыли и сухих скрючившихся листьев на полу говорит о том, что не посещал это место уже давно ни один из представителей что двуногих, что четвероногих. А птичек я не боюсь.

Зал меня порадовал. Привёл в восторг, если говорить честно. Потому что обе его боковых стены оказались буквально увешаны разным колюще-режущим оружием! Не иначе, как хозяин собирал коллекцию. Ну, или осталось от каких благородных предков. Мне по барабану — главное, сохранилось оно неплохо! Правда, от алебард пришлось отказаться, хоть и не сразу: сняв со стен, прикинул я их под себя, но уж больно они оказались тяжёлыми. Зато пару метательных кинжалов, с немного грязными от ржавчины лезвиями, (Плевать! Мне не любоваться на них, а — метать!) подобрал себе без проблем. Не мучился и с выбором сабли: выбрал ту, что казалась изогнута не столь сильно, и с рукоятью под двойной хват. Плевать мне и на то, что она снабжена узорчатой гардой — всё равно чертовски напоминает нашу старую добрую катану.

Ну вот я и экипирован. Почти. Потому что всё равно пришлось снять со стены и пояс, но не кожаный, (Те, как понял, давно сгнили.) а сделанный из отдельных стальных ажурно-кованных звеньев — немного напоминал он мне карикатурно уменьшенную копию самой обычной гусеницы от танка: со звеньями-траками и штырями-осями. Легко разместил своё оружие за этим предметом экипировки.

Ну вот. Теперь я готов обследовать и верхние этажи, и подвалы!

Верхние этажи ничего мне не дали. Правда, нашёл одну кровать — из железа. Похоже, какого-нибудь лакея. Или камердинера. Которая ещё не сгнила, в отличии от шикарно-помпезных гигантских деревянных сексодромов господ.

А так — ничего интересного. Останки шкафов, комодов, трюмо там всяких с потускневшими зеркалами, и вывалившимися ящичками. Наполненными трухой. Разруха!

В подвале оказалось поинтересней. Потому что имелся тут нехилый винный погреб — не иначе, как коллекционировал мой хозяин и редкие вина. Да, я слышал, конечно, что многие нувориши и так называемые дворяне вкладывают деньги в предметы роскоши, искусства, типа картин и статуй, ну, и вот в эти самые вина. Поскольку со временем их ценность только растёт. Сам-собой напрашивается тут же и вопрос о тщете всего сущего: кому они теперь нужны, ваши картины, (Видел их здесь. Но в отличии от оружия всё потемнело, потускнело, или вообще висит в рамах неаккуратными ошмётками, порвавшись, сгнив и окислившись на воздухе…) и статуи — вот эти, надо признать, лишь слегка пожелтели. И вот теперь — и вина. Бутылки с которыми сейчас безобразными грудами с тёмными потёками пролившейся жидкости лежат на каменных плитах пола: рассыпались в труху козлы и этажерки, на которых они хранились.

И неутешительный вывод: никому. Разве что каким извращённым инопланетянам, прилетевшим бы сюда в поисках артефактов местной цивилизации. Ну, или мне.

Потому что если никакой воды здесь не найду, в каком-нибудь секретном колодце на случай осады, придётся волей-неволей попробовать чего из оставшихся целыми бутылок. Но это — только в крайнем случае.

Кроме винных погребов обнаружил и обширные подвалы с топками-печами, котельную, угольные запасы в трёх гигантских хранилищах (Офигеть! Уголь!!!), и огромный дизель-генератор. Понятное дело, сгнивший и проржавевший. Нашёл к своей радости (Преждевременной, как оказалось!) и огромную цистерну с простой водой. Вот только пить её, когда попробовал, оказалось невозможно: затхлая потому что. И даже какие-то ошмётки тины в ней нашёл: лягушки, что ли, какие, «освоили» просторы ёмкости?!

Ведущий в самый нижний уровень подвала коридор, окончившийся массивной и на удивление несгнившей дубовой дверью, окованной толстыми медными полосами, даже открывать не стал: заперта потому что оказалась дверь на амбарных размеров замочище. Стало быть — никто. Ни туда, ни — оттуда.

Возвращаюсь во двор. Прикинул я, ещё не начав обход замка, что если перетащу свой костерок вон туда, в простенок между каким-то сарайчиком, и основным зданием, будет мне вполне удобно. И тылы защищены массивной стеной, и фланги. А ещё сохранился там какой-то навес, из древней черепицы. Натуральной. Вот! Учитесь, балбесы «техногенно-продвинутые», каким должен быть материал кровли, стен, и вообще — всего, что подвергается воздействию всяких там дождей-ветров-снегов-солнца!..

Перетащил с трудом, и не весь костерок, а только те части, которые смог забрать, не обжигаясь. Ну, ничего. Дров-то у меня много. До утра должно хватить. Сутки здесь, как прикидываю, такие же, или даже чуть меньше, чем наши.

Подумав, отрезал я и поджарил ещё пару палочек шашлыка: нет у меня соли, и кажется мне, что завтра моё непровяленное мясо начнёт портиться. Поэтому режу и его остатки на длинные узкие полосы, и вешаю на палку несколько в стороне от костерка: чтоб на них тянул дымок, и мясо таким образом провялилось бы. Ну, или типа того. Тренер уже объяснял нам принципы и способы консервации с применением подручных средств.

Стелю свою пованивающую шкурку, вздыхаю. Уж больно много на моём «ложе» всё равно осталось чёртовых блох. И ведь не дохнут, гады такие, от моих разных там микробов и вирусов! Вот и верь после этого всяким там ксенобиологам, которые нагло заявляют, что человек и его кровь — яд для чужеродных хищников. И паразитов.

Не яд. Убедился на собственной шкуре. И опыте.

Заснуть удалось легко.

Но вот и родимый до боли тренировочный зал.

И сняв визиоочки, вижу я, что и остальные ребята закончили работу, неторопливо направляясь к душевой. Иду и сам. И кажется мне наш подвал словно бы ещё тусклей и невыразительней, чем раньше. Словно бы у меня два уровня зрения: один — здесь, а второй — там, в Мирах. И сравнение отнюдь не в пользу нашей привычной реальности…

После обжигающих упругих струй невольно приходишь в себя: бодрят они здорово! Когда растирались полотенцами, постанывая и покряхтывая, Санёк спрашивает:

— Слышь, Волк.

— Да?

— Что там у тебя нового? На четвёртом?

Думаю, прежде чем ответить. А что у меня, и правда, нового? А ничего такого. Особенного. Или интересного. Но поделиться, и правда, надо. Опыт!

— Да ничего особенного. Просто продолжение вчерашнего. Правда, проснулся от чёртова медведя… — рассказываю кратко и чётко. И про то, как «разобрался» с гигантом, и про то, как меня от его упорного преследования избавил очередной крокодило-бегемот. И про крыс. И пиявок-угрей. И про двухголового дракончика с его сердитым родителем. И даже про ежа размером с дикобраза, и обиженного мной филина. Кузьмич говорит:

— И это ты называешь — «ничего особенного»?! Да тут хватило бы на три Мира!

— Ну, не знаю… — чешу как обычно затылок, но думать это помогает тоже — как обычно. То есть — ни …рена. — Мне показалось скучновато. Если сравнивать с тем, через что уже прошёл. Тогда было — оригинально, свежо. А сейчас… Средневековье какое-то. Единственно, удивил чёртов ангар. Там явно сидело несколько сотен человек. Операторов. И, думаю, такой ангар был не один. Причём — только в одной этой стране. А сколько их было всего? У всех остальных стран?

Получается, в моём новом Мире военные отказались от ядерного в пользу мелкомасштабного вредительства. С помощью этих самых дронов. И как мне кажется, тот, у кого дронов оказалось поменьше, ну, или они про…рали войну чисто в количественном плане, решили, пока не сдохли, ударить-таки по всем своим врагам именно этим самым. Последним козырем. То есть — ядерным и водородным. Наплевав на сохранение в целости инфраструктуры и всяких там материальных ценностей.

— Да, очень похоже на правду. — это резюмирует нашу дискуссию Владимир, — А сейчас давайте-ка по домам. А то мы что-то сегодня переработали целых пятнадцать минут. А завтра — снова в школу.

Расходимся, прощаясь тоже фирменными жестами.

В метро действительно почти пусто: все уже по домам. Думаю, думаю, уставясь как всегда ничего не видящим взором в тихо бубнящий ящик с рекламой. Ничего путного в голову не приходит. Устал, наверно, потому что. Оно и верно: получил я сегодня и в нос от чёртова мажора, и на татами меня прилично погоняли, и на четвёртом сегодня пропутешествовал: от моря до гор… Ладно, попробую побыстрее поесть, да на боковую.

Ни фига на боковую побыстрей не удаётся.

Дома застаю я настоящий кавардак: по всему коридору и залу разбросаны и развешены на вешалках-стульях-диване-креслах — шмотки, шмотки…

Мать сидит среди всего этого бедлама, и вижу — плакала. И — самый тревожный признак! — ящик даже не включен.

Молча отодвигаю какое-то платье, сажусь на наш многострадальный диван рядом с моей родительницей. Молчу. Знаю — сама скажет. И точно.

Кидается она вдруг мне на шею, и начинает в голос рыдать:

— Ривкат! Да что же это такое! Какая я дура! На старости лет собралась гулять! Куда мне — пансионат! Мне уже надо успокоиться, выйти на пенсию, да осесть дома! Вышла я в тираж! Как посмотрю на себя в зеркало — жуть!!! Старуха!!! Только плакать!

И продолжает, вот именно, плакать.

Тяжко вздыхаю. Затем беру её голову, которую она спрятала у меня на «широкой» груди в обе ладони и поднимаю на уровень своих глаз. Говорю:

— Ма! Кончай. Ты, когда так говоришь, и сама начинаешь постепенно в эту чушь верить, и мне — как ножом по сердцу от таких слов! Никакая ты у меня не старая. А вот как раз — в самом соку! «Ягодка опять!» Посмотри ты хоть в тот же ящик: как ни включишь какую-нибудь передачу, там все зрительницы — толстые старые коровы. Или завзятые суки! Или — и то и другое!

А ты — и не толстая, и не сука. (Извини!) В-смысле — характер у тебя…

Ещё от тех, старых, времён. Социалистических. Когда человек человеку — друг, товарищ и брат. Ну вот не вписываешься ты в сегодняшний менталитет! Когда все хотят только о себе думать, а остальным — подна…рать! Не воспитывает тебя «окружающая среда», делая тварью расчётливой и мразью вонючей. И слава Богу. Я так рад, что ты у меня той закалки! И моральных устоев. Может, поэтому мне так и обидно было за тебя, когда ты этих тупых дешёвок сюда, к нам, водила! Ты у меня достойна чего получше.

— Это — Сергея Николаевича, что ли? — ощущаю я, что она рыдать-то — перестала, и сейчас смотрит мне в мои ясные и правдивые (Когда хочу — умею!) глаза уже не с тоскою смертной, а с иронией. Ну, хоть что-то!

— А хотя бы и его. Понимаешь, все люди, которые примерно одного мировоззрения, ну, те, что попорядочней, они как-то, чисто инстинктивно, наверное, тянутся друг к другу! Ну так не сыпь бедному завскладу соль на рану! Если ты откажешься с ним ехать, он подумает, что это — он тебе неинтересен. Или несимпатичен. Типа: старый, противный, занудный… Мужик расстроится.

Довольно продолжительное время она молчит. Вижу — думает. Похоже, как это обычно у женщин бывает, начинает ситуацию оценивать не только с точки зрения «Я не хочу делать то-то, и плевать мне на всех остальных!», или «Ах, я такая старая и страшная — мне будет стыдно!», а с позиции: «А ведь и правда — несчастный Сергей Николаевич ничего плохого мне не сделал. И подумает, что он мне не нравится. (А что ещё он, как мужик, может подумать?!..) А он мне!..»

И вот вижу я, как у матери в глазах просыпается хитринка:

— Ривкат! Скажи мне правду! Ты как-то подозрительно поумнел в последнее время. И просекаешь, как это сейчас говорится, любую жизненную ситуацию… Гораздо даже глубже, чем я! Ты… У тебя появилась девушка?

Я не придумал ничего лучше, чем рассмеяться. Просто и весело:

— Ма! Ты юмористка. Если б у меня появилась девушка, чёрта с два бы я стал задумываться о ком-нибудь, и чужих проблемах, кроме наших с ней! Потому что при влюблённости мозгов не прибавляется, а как раз наоборот — они все словно отправляются — в …опу! Ну, это у женщин. А у мужчин — в другое место!

— Хам малолетний! Но… В-принципе, сказано довольно верно. У всех нынешних девок старше десяти лет, оно и верно, весь мозг направлен только на это — как бы придать себе «товарный вид», поудачней выйти замуж, осесть дома, сев на шею мужу, и ни …рена не делать! А у вас, кобелей — как бы «погулять», а потом не отвечать за последствия!

— Смотрю, ты и сама очень чётко просекла сегодняшние «приоритеты». Молодёжи. Ну а теперь соберись с духом, и выкладывай. Начистоту. Почему хочешь обидеть ни в чём не повинного симпатичного старичка?

— Никакой он не старичок! — ну вот!!! Я своего, похоже, добился! Она его уже и защищает!!! — Он очень… Галантный. И, оказывается, стеснительный. Старых правил и устоев. Мне, если честно, даже стыдно его… Охмурять!

Отпускаю наконец руки, и начинаю ржать, как придурок. Мать обижается:

— А что такого сказала? Ты — идиот?!

— Да, да, точно! Я — полный идиот! И как это я раньше не догадался, что ты испытываешь к «милому старичку» что-то посильней просто симпатии!.. — чуть продышавшись, спрашиваю, уже серьёзней, — Давно? — смотрю ей снова в глаза.

— Ну… — вижу, мнётся и мило так краснеет, — Да. С самого момента моего прихода туда, в гипермаркет. Но он тогда был и помоложе, и не такой лысый. Симпатичный.

— Ерунда. Раз он тебе нравится — он и всегда останется для тебя и милым, и симпатичным, и самым волосатым в мире! Ну так не обижай же бедолагу наивного «охмуряемого»! Не лишай последней надежды! Дай ему возможность быть охмурённым! Или…

Ты уже позвонила ему? Сказать, что не поедешь?

— Ну… Нет. Ещё не успела. Подумала, что уже время позднее. Хотела завтра сказать. Там, на работе. В глаза. Извиниться. Лично. Чтоб не обиделся.

— Ну ты даёшь, ма! Как раз в таких обстоятельствах он бы точно — обиделся! И самооценка у него упала бы. И тоска заела. Не стыдно так с нами, пожилыми мужиками?

— Ну… Стыдно. Получается, хорошо, что передумала. Звонить. Надеялась, что утро вечера мудренее, и тогда уж точно — решу. Ехать, или не ехать.

— А чего тут думать. Сделай добросовестного работника ещё добросовестней — чтоб понимал. Что ему теперь Семью кормить! А одновременно и сделай закомплексованного мужика второй молодости — счастливым! Покажи, что он тебе симпатичен! И ты готова и на что-то большее, чем дружба! Только…

Пожалуйста, без пошлых выкрутас и рисовки, как это делают все: что семидесятилетние старушки, что девочки — даже пятилетние. (Это у вас — инстинктивное, как понял! И сидит на уровне рефлексов.)

— Ладно. Уговорил, считай. Понятливый ты мой. Постигший все тонкости нашей, женской, натуры.

— Я против женской натуры ничего не имею. Но я — категорически против того, чтоб из-за банальных капризов, комплексов, и заниженной самооценки некоей симпатичной дамы бальзаковского возраста страдали ни в чём неповинные симпатичные старички!

— Ах ты хамло моё родное… — притягивает теперь она меня к своей «широкой» груди, и чую, что опять плачет — но на этот раз уже совсем по-другому, скорее, умиротворённо, если это можно так назвать, — Хватит прикалывать. Вставил ты мне на место мозги…

И всё остальное.

Усмехаюсь:

— Слава Богу, у тебя хоть есть, чего вставлять. А у большинства этих, современных, заточенных только на то, чтоб накачать губы, …опу, и рёбра удалить для стройности талии, и получше устроиться в жизни, продавшись подороже, мозгов ещё меньше, по-моему, чем у кур!

— Ну вот ещё! Не оскорбляй кур!

Ржём оба, как два балбеса — вернее, как балбес, и его мать. Потом она говорит:

— Завтра уже всё уберу. Устала. Изнервничалась вся. Сил нет. Но тебя ужином накормлю. Идём-ка на кухню…

8. Проходное задание

Переночевал сносно.

Почти ничего из снившегося снова не помню, не потел, кошмаров не видел.

Дала мне, стало быть, Машина отдохнуть.

Мать, не знаю, в пять, что ли, встала — в коридоре и зале полный порядок, все шмотки убраны, и даже, вроде, пыль протёрта. Усмехаюсь себе в ещё мягкие и блёклые, «татарские», как мать их называет, усы: неужели и правда: удалось мозги на место вставить моей ягодке? А то…

Закомплексованная она у меня какая-то. Хоть в Братство приводи. (Вот! Кстати! Нужно подать тренеру мысль сделать «Сестринство»! Для тех, кому, как говорится, за. Думаю, из сотен тысяч чувствующих себя одинокими и ущемлёнными дам запросто удастся отобрать пару дюжин физически крепких и сильно обозлённых. Задания ведь наверняка имеются у нашего Руководства и не только непосредственно — боевые. Где надо стрелять и махать кулаками. А и, так сказать, бытовые. Такие, для которых лучше подойдут те, кто — языком балаболят, и про кого ну никак не подумаешь…)

Впрочем, кому я голову морочу.

Не получится из женщин — хороших тайных агентов и идейных борцов… Не те у них в жизни приоритеты. Да и мозги — не приспособлены.

А если есть дети — так и вообще дрова. «Дети — наше всё!»

После завтрака снова решаю не бегать трусцой, а просто быстро идти. Сегодня для разнообразия погодконтроль оставил тучки на небе с утречка — вокруг прохладно и очень даже приятно. Народу только много, и все спешат, спешат. Ну, это как раз нормально. Многие сейчас предпочитают и до работы пешком добираться: тут тебе и физзарядка, и сбережение нервов независимостью от транспорта, и здоровая экономия для бюджета семьи. Да и работу с заветной пропиской москвича нетрудно подобрать такую, чтоб поближе к дому. Или вообще — на дому. На удалёнке, так сказать.

Вот! До сих пор сказываются последствия самого первого коронавируса.

До школы дотопал вовремя. Даже успел сесть за рабочий стол в своей кабинке, ничем «индивидуальным» не выделяющейся среди кабинок остальных уже сидящих девятнадцати моих «одноклассников». Многие любят пришпандорить себе на стены какие-нибудь красочные стикеры для «создания уюта», или, там, календари — для удобства. Я предпочитаю спартанскую простоту. Кабинку свою уж ни с чьей не перепутаю.

Те, кто уже сидят, кивают мне. Отвечаю тем же.

Некоторых знаю только по фамилиям-именам, но почти никогда не общался. Тут как раз звенит звонок. Всё! Перекрыты входы в среднее учебное заведение под номером десять двадцать девять. Платите штрафную денежку, родители опоздавших лохов!..

Окидываю взором наш огромный светлый класс. Все камеры в углах и по центру уже светятся красными огоньками. Впрочем, я и без этого напоминания прекрасно знаю, что мы — под наблюдением. Недрёманного, так сказать, наставнического ока.

Уроки прошли штатно. Повеселила немного Ита Львовна, рассказами о Французских революциях. И грызне между собой тех завзятых радикалов, что приходили там к власти, сменяя и казня что предшественников, что соратников. А заодно полностью разорив страну, и развалив её хозяйство — так, что люди голодали.

И такая хрень продолжалась, пока туда, во власть, не впёрся Наполеон Бонапарт. Наведя наконец тиранско-диктаторской рукой замечательный порядок, завоевав пол Европы, и сделав Францию величайшей державой современности. Правда, обжегшись на России. Ну и так ему, козлу, и надо. Ибо нефиг лезть к нам с мечом!..

Зато вот на втором уроке Анна Семёновна напрягла — то ли случайно, то ли намеренно, она сегодня буквально сиськами в огромном вырезе так и лезла в камеру: уж так их выставляла, так выставляла… Не думаю, что хоть кто-то из мужской половины класса понимал то, о чём она там вещала — все только пялились. Да и голос наша преподша сделала такой… Чарующе-воркующий. Медовый. Отрабатывает она на нас, малолетних, приёмы воздействия на более возрастных кандидатов, что ли?! Тогда это вообще нечестно.

Ну а я поступил просто: помня, что нельзя закрывать глаза, чтоб не запикали сигналами гудками следящие индивидуальные камеры над нашими мониторами, смотрел только в тетрадь, слушая, и записывая. Заодно думая, что, может, это просто такой новый хитрый финт со стороны нашей дамы на выданье: чтоб потом валить всех нас скопом на квартальных экзаменах! Может, она доляну от штрафов получает от школьной Администрации? Хотя вряд ли. На такой риск сейчас никто не идёт: пожизненная деклассация, лишение диплома, штрафы… И работа — только разнорабочим. Ну, или посудомойкой.

Порадовал предсказуемостью и стабильностью только Вадим Петрович: он сегодня очень интересно рассказывал про эндемичные виды животных и растений Австралии.

Не думал я, что они настолько странные. (Особенно — коалы, и, словно сделанные под их специфично-бедный рацион, эвкалипты.) Но для меня эта информация действительно полезна — в свете тех фактов, что с эксклюзивными видами животных и растений я сейчас сталкиваюсь почти каждый день. Там, на Четвёртом…

А вот на работе — никаких проблем и неожиданностей. Париловка, шум, звон, посуда, посуда — словно даже больше, чем обычно. Напрягло, правда, то, что своим обострённым чутьём почуял, а затем — и увидел. Походная жена нашего Рафика Сурэновича, чёртова «мисс Набережные Челны», сегодня соизволила припереться в нашу кухню, и вволю попялиться на меня с тыла. Думая, что я её не вижу.

Ага, два раза не вижу! Но как раз вида, что заметил — не подал. Мою себе любимую посуду. Думаю. Если эту сексапильную паршивку послал босс — проверить, на месте ли я — это одно. А вот если она пришла по собственной инициативе — совершенно другое. Может обернуться для меня проблемами. Рафик Сурэнович — большой собственник. И не любит, когда кто-то, даже крутой и молодой, кладёт глаз на его вещь. А она — его вещь.

У входа в клуб встречаю Рыжего — хоть мы и учимся в одной школе, я с ним практически там и не вижусь. «Квартируем» на разных этажах. Редко-редко — с учащимся через два помещения от меня Цезарем. И то — только тогда, когда у нас совпадают перерывы, и он тоже вытаскивает свою задницу в коридор, размяться.

Жест, рукопожатие. Входим. Рыжий сразу кричит:

— Тётя Люба! Мы ноги не вытерли!

Тётя Люба у нас девушка ушлая. Нагло делает вид, что не слышит. Все наши финты и подколки она выучила наизусть. Зато когда подходим к её стойке, сердито ворчит:

— Опять ноги не вытерли! А ну-ка!..

Идём к тряпке на входе, и долго и тщательно делаем вид, что шаркаем по ней ногами. Смысла, правда, особого в этом нет — тряпка с утра опять успела высохнуть, словно лежала не в тёмном прохладном холле, а в песках Сахары.

В классе нас ждёт сюрприз. В виде сидящего в углу на стуле неприметного по внешности мужичка неопределённого возраста и среднего роста в невзрачном сером костюмчике. Всё правильно: сразу понимаю я, что столь неприметным и незапоминающимся может быть только работник спецслужб, и — явно не кабинетный. А оперативник. Готов поспорить на свою кепку против поломанной зубочистки, что мышцы там, под костюмом — у него ничуть не хуже наших! Или — тренерских.

Тренер говорит:

— Сегодня у нас изменения в распорядке работы. Сейчас мой друг, Александр Иванович, даст вам вводную, и разъяснит сегодняшнее задание. И распределит обязанности. Затем — инструктаж по конкретным действиям. После чего вы пообедаете. Затем — погрузитесь на спецтранспорт, и вылетите к месту… работы. Миссия сегодня выездная.

Однако, согласно нашим планам и расчету времени, она должна закончиться к двадцати двум часам. Именно к этому времени вы прибудете сюда. Вопросы?

Ага — нашёл дураков. До того, как в дело вступит с конкретными раскладками и инструкциями так называемый «Александр Иванович», смысла задавать любые вопросы — нет. Да и, готов поспорить теперь уже на свои штаны (запасные), что после чётких и конкретных инструкций этого сорокалетнего на вид профи, их тоже не возникнет.

Разве что о времени и меню ужина.

Естественно, всё именно так и произошло.

Серый костюм говорит негромко, но очень чётко. Дикция отличная, фразы построены грамотно и логично. Всё последовательно. Доходчиво. Ничего сложного в наших действиях я не обнаружил. Да и все остальные, похоже, тоже — вопросов потому что после часа инструктажа никто так и не задал. Всё верно. Задание понятно. Задницы наши прикрыты. Никаких проблем не предвидится. Оно и правильно.

«Грамотное планирование»!

После того, как нас «подгребли» под крылышко, пожинаем мы плоды малины под названием «оптимизация действий и чёткое планирование боевой операции». Профессиональными и матёрыми аналитиками и руководством. Всё, как говорится, расчитано, расписано и разжёвано. Разведка проведена до нас. «Ложный след» создаст группа прикрытия. Работающая там, на месте. Всё, что касается соответствующей подачи акции в прессе, и т.п. — сделает, если понадобится, наша пресс- и информационная служба. Ну а на нас — непосредственно проведение боевой миссии. Работа.

Вот только не ждите, что буду раскрывать секретную информацию.

На обед сегодня — кавардак. Вкусно — пальчики оближешь!

Раиса Халиловна реально насладилась адекватной оценкой её кулинарных талантов: подходил, улыбался и благодарил — каждый! Григорий даже позволил себе похлопать ладошкой по своему чуть выпершему животу, и прокомментировать: «Век бы такую еду кушал!»

Хозяйка наша буквально млела: видела, что нам и правда, очень понравилось.

А я подумал, что, похоже, знает она про предстоящую нам операцию — первую по-настоящему боевую. Вот и расстаралась. Сытно, вкусно, но — в сон не клонит!

Ну, спасибо ей!

А вот за чуть увеличенную дозу нашего «третьего» — киселя! — спасибо явно тренеру. И вкусный он оказался тоже — все с удовольствием… А мы с Владом и Цезарем — с пониманием. И переглядыванием. Но тоже — до дна. Потому что явно — нужно!

Но вот после еды — не как обычно. А поднимаемся мы на второй этаж.

Я-то всегда думал, что его помещения пустуют. Заброшенные, или даже аварийные. Ни разу потому что не видел, чтоб хоть кто-нибудь туда хоть когда-нибудь поднимался. Ага — два раза пустуют! Во-всяком случае, то огромное, в котором происходила наша экипировка, и этой самой экипировкой, и оружием, и оснащением, чуть не под завязку оказалось набито. Реально — всем необходимым. Только с той разницей, что на нашем симуляторе снаряжение и оружие — символическое, а тут — настоящее.

Экипировались за каких-то десять минут. Свои шмотки, понятное дело, пришлось скинуть, включая и трусы и майки. Всё надеваемое теперь, даже те же трусы и майки, не говоря уж о боекомплекте Ратник-5 — армейское. Ну, вернее — спецслужб. Нижнее — отличное хэбэ. То, что сверху — сплошь кевлар и карбоновые бронепластины.

Всем прочим, входящим уже в боекомплект, обвешались — как новогодние ёлочки. С непривычки, конечно, не слишком удобно. Я, да и, готов поспорить, и все остальные, привыкли работать на наших виртуальных Миссиях и Уровнях, голышом. Ну, или в нашем тренировочном. Хотя иногда, конечно, «работаем» и в камуфляже и в униформе, и в латах. Напоминает, конечно, то, что имеем сейчас. И я даже понимаю, почему. Ха-ха.

Ладно, пока немного непривычно, но пообвыкнуть и приспособиться можно. Да и особо много нам во всём этом ходить не придётся: не более пяти-шести часов. И не шуметь и не скрипеть при движениях мы научились почти сразу: всё оно так и сделано, чтоб не шуметь. А поскольку наше обмундирование и оружие покрыто спецнапылением и спецпокрытием — мы чертовски малозаметны. Даже друг для друга: так называемый адаптивный камуфляж. Почти как у Хищника из одноимённого фильма.

— Лидер группы. Доложить о готовности подразделения Братства.

Владимир строит нас в шеренгу, проходит вдоль неё, глядя в сосредоточенные лица и окидывая быстрым оценивающим всю фигуру каждого бойца. Возвращается к началу шеренги. Кивает нам с довольным видом. Поворачивается, пара шагов к тренеру, щелчок каблуками армейских десантных полусапог:

— Тренер! Подразделение Братства к выполнению боевого задания готово!

— Включить индивидуальные передатчики. Сохранять радиомолчание. На крышу!

На крыше глаза у меня буквально вылезают из орбит, и челюсть сама-собой отваливается чуть не до пупа! Да и у остальных тоже: от удивления (Непроизвольная, но простительная реакция!) Только затылки, на которые надеты каски, не больно-то почешешь! Но и говорить уже нельзя — режим «радиомолчания!» Теперь — только шифром.

А ждёт нас на крыше, еле слышно работая движком на холостом ходу, а вернее — двумя, могучая и чудовищно огромная вблизи, вертушка «Чёрный ястреб». Только — модифицированный. То есть — тоже с адаптивным камуфляжем. И его контуры не столько видно, сколько — угадываются по дрожанию воздуха. Готов поспорить уже на что угодно: когда он в полёте — его вообще не видать и не слыхать!!! Да, мощно… Моё уважение к «работодателям» сразу подскакивает чуть не до небес!

Грузимся через задний люк-пандус. Быстро рассаживаемся на длинных скамьях, идущих вдоль обеих бортов. Если честно — там запросто поместилось бы и ещё такое же подразделение, как наше. Владимир говорит в микрофончик, который у него, как и у всех нас, пришпандорен к шлему, и маячит чуть пониже подбородка:

— Овощи согласно накладной погружены. Включайте холодильник.

В наушниках, передающих звук почти так же хорошо, как динамики в визиошлеме, слышу голос тренера:

— Вас понял, старший кладовщик. Дальнейшее руководство — на вас. Желаю удачи. И… Будьте внимательны и осторожны. Отбой связи. — Пандус закрывается.

В ту же минуту ощущаю я, как сильней завибрировал корпус вертушки, и сиденье под моей задницей (Довольно жёсткое, кстати!) сильней давит на мою пятую точку.

Полетели.

Через крошечные отверстия иллюминаторов видно немного. Только то, что летим на предельно низких — не выше тридцати, или даже двадцати метров. Судя по теням, движемся на запад и юго-запад. И очень быстро: километров триста, не меньше, в час.

Во время полёта, занимающего чуть больше двух часов, никто из наших ни о чём не говорит. Да и не слишком-то располагает к разговорам осознание того, что всё, что скажешь — наверняка будет записано, и прослушивается. И нашими и врагами. А выглядеть что мандражирующим салагой, что нарочитым пофигистом не хочется никому. Как и рассекречивать нашу первую действительно боевую.

Прилетели, сели. Люк открывается, мы выбегаем. Всё, что видим вокруг, полностью соответствует картине, которую нам продемонстрировал на фотках «Александр Иванович». Картина мирной послеполуденной природы наверняка успокаивает и завораживает. Но только взгляд стороннего наблюдателя, то есть — бездельника, предающегося блаженству послеобеденной умиротворяющей полудрёмы. А не наш. Нам впитывать «очарование» сельских пейзажей нельзя: нам нужно рассматривать их только как место проведения боевой миссии. Со всеми соответствующими раскладками.

Что делать, усвоили отлично: серый костюм, следуя рекомендациям тренера и Влада, каждому бойцу поставил чёткую и конкретную задачу. Соответствующую его склонностям и способностям. Простую и легко выполнимую.

Лично я, когда перебежками, укрываясь то за деревьями, то за заборами окружающих нашу цель дач, добрался до положенного места, никаких сложностей не встретил.

Двигаюсь я бесшумно, в камуфляже я могу и не прячась идти — хоть по центральной улице: что дачного посёлка, что — Москвы, никто меня и не обнаружит, пока носом, как говорится, не треснется. Но всё равно действую с гарантией: прячусь за укрытия, и жду моментов, когда на меня или в мою сторону не смотрит тот, к кому приближаюсь.

Усмехаюсь в усы: чётко выбрано время операции: тут сейчас как раз послеобеденная жара, «сиеста», и обитатели домиков-коттеджей наружу носа не высовывают. Или сделали всё, что полагалось делать на приусадебных участках ещё до обеда, или уж ждут вечерней прохлады. А пока — отдыхают в кондиционированном воздухе своих привилегированных дач. Правильная информация, следовательно, попала в распоряжение наших разведслужб, и аналитиков.

Подобравшись к своему объекту на пять шагов, стреляю из своей фирменной духовой «трубочки» прямо в шею раззявы-часового, если за такового может прохилевать обычный чуть подвыпивший сторож элитного дачного товарищества, мирно раскачивающийся в кресле-качалке на открытой веранде перед своей сторожкой, пялясь то в телевизор, то в небо. (Не знаю уж, чего он там нашёл — может, тут дождь обещали синоптики. Но вдоль улицы, которую, по-идее, должен охранять от прохода посторонних, не глядит вообще. Видать, надеется на свой слух — ну правильно, никто же не пойдёт пять кэмэ пешком. Следовательно — на автомобиле…)

Бедолага обмякает, даже не успев пикнуть. Быстро перезаряжаю трубочку новой стрелкой-иглой, медленно и бесшумно открываю дверь в помещение сторожки. Сменщик-напарник моего раззявы мирно дрыхнет на кровати, даже нагло подхрапывая. Спокойно подхожу на два шага: для гарантии. Попасть стараюсь тоже в шею. Порядок.

Подхожу, извлекаю из шеи исчезающее тонкую иглу, обёрнутую в ватный тампончик: методика, которую мы применяем, практически не отличается от таковой у туземцев Южной Америки. Только у них — кураре, а у нас — кое-что получше… Иглу аккуратно прячу в коробочку, где они у меня хранились. Только в отделение «использованные». Возвращаюсь к первой жертве, извлекаю, и прячу и его иглу. Киваю Стасу. Затем, вспомнив, что он меня вряд ли видит, похлопываю его по предплечью. Он кивает, чего не вижу, а, скорее, ощущаю, и пробирается мимо меня внутрь помещения.

Отлично. Осталось самое простое, но трудоёмкое.

Роняю «своего» подопечного на расстеленный кусок спецткани. Заворачиваю.

Сторож, сволочь он такая, мог бы, если честно, жрать поменьше. А «бдить» и заниматься спортом — побольше. Потому что весит он ничуть не меньше, чем давешний заложник, которого «спасал» в Афгане, только, кажется, вчера. Но всё равно: до вертушки дотащил его на закорках без проблем. Ну а затащить внутрь, вытряхнуть из маскткани, и тщательно «упаковать», связав нашими нейлоновыми, неперетираемыми ни обо что, шнурами — пара минут.

Гружу сторожа — в ящик. У торцевой, то есть, той, за которой кабина пилотов, стены. Не нужно про нас плохо думать: большое количество вентиляционных дырок (Пардон: отверстий!) в дне и крышке ящика имеется. Через минуту притаскивает «своего» и Стас. Помогаю развернуть, а затем — и упаковать, так, чтоб руки тоже — за спиной, и притянуты к ногам, и расположить в ящике. Стас жестом показывает, что мужик ему попался ещё потяжелей, чем мне. Беззвучно ржём: нервная разрядка.

Снимаем адаптивные маски-невидимки. Садимся на скамью, и спокойно ждём.

Не проходит и пары минут, как возвращаются и ещё шестеро наших. Им сегодня задания достались, конечно, потрудней. Но вижу, что справились.

У двоих на спинах — дети. Тоже, понятное дело, спящие. И в маскткани. Девочка лет пяти, и мальчик, примерно восьми. А ещё двое наших волокут бессознательное тело пожилого и весьма благообразного на вид старца: по вводной знаю, что он приходится деткам — дедушкой. Остальные двое «прикрывают», хотя отстреливаться, к счастью, явно не пришлось.

Аккуратно связывают, (Не бойцы же, а очень ценные заложники!) и грузят ребята принесённые тела в тот же ящик, куда мы уже упаковали и беззаботных сторожей. Для чего приходится им тела этих немаленьких мужиков лет сорока сдвинуть к одному из боков ёмкости. После чего разместились и остальные трое похищенных в своём «помещении» вполне комфортно. Хоть и лёжа. Хоть и «аккуратно» связанными.

Не проходит и пяти минут, как появляются и остальные наши. Влад пробегает сразу к стене кабины пилотов, и стучит в неё: три раза, а после паузы — четыре раза.

Люк закрывается, вертушка снова натужно и мощно сотрясается, и ускорение набирает такое, что меня буквально вжимает в сиденье. Наши переглядываются, тоже сняв адаптивные маски-невидимки, и вижу я на лицах довольные улыбки и чистую радость: всё сделали, значит, чётко. И прошло без осложнений.

Оно и верно: не успела наша шустро удаляющаяся от объекта птичка отлететь на пять-шесть километров, как раздаётся позади приглушённый взрыв. И готов я поспорить уже на своё драгоценное ухо, что сгорит от «неаккуратного обращения с бытовым газом», пару баллонов с которым мы на всякий случай привезли и занесли в дом-объект, в дополнение к трём, которые там имелись, в подполе под домом, этот самый дом. А поскольку до ближайшей пожарной части восемнадцать километров, и всё — по узкой сельской дороге, к моменту приезда пожарных всё сгорит капитально.

Потому что три канистры с бензином, тоже задействованные, и сейчас погромыхивающие у дальней стены пустыми брюхами, этому в немалой степени поспособствуют.

Вот и выполнено, считай, наше задание. А уж о том, что ни один — что радар, что наблюдатель, нашу вертушку не заметит, можно не говорить: маршрут проложен специалистами! В облёт городов и сёл, по низинам. А звука форсированных движков с глушилками всё равно не слышно на расстоянии больше двадцати-тридцати шагов. Да и кто будет прислушиваться к нам, к небу, когда там, на земле, сейчас такое началось!..

На крыше оказываемся в двадцать один двадцать семь. Опередили, стало быть, график. Выгружаемся. Тренер встречает. Говорит:

— Проверить, отключены ли индивидуальные средства связи. Построиться. Слушаю отчёт.

Собственно, он мог и не напоминать: едва вылезли из вертушки, сами всё в соответствии с инструктажем, отключили. И проверили.

Влад строит нас, снова проверяет. Всё отлично — мы только что не светимся от гордости. Наш лидер подходит к тренеру, каблуками снова щёлкает, отдаёт честь:

— Товарищ завсклада! Продукты на базу благополучно доставлены! Усушки и утруски нет. Непредвиденных задержек по дороге не произошло.

Тренер кивает, но честь не отдаёт: он, в отличии от Влада, без каски:

— Отлично. Всем грузчикам и шоферам моя благодарность. А сейчас — проследуйте в помещение для санитарной обработки. Но вначале сдайте пустые ящики.

Идём в огромный склад, где экипировались. Обалдеть! Или Раиса Халиловна, или сам тренер позаботились наши майки и трусы постирать, высушить, и даже прогладить!

Но восторгаться некогда: расстёгиваем и разлепляем липучки на всём оборудовании, снимаем, аккуратно раскладываем назад — по полкам. В таком же порядке, в каком и лежало. Сдаём и оружие — расставляем в его пирамиды и горки. Запасные обоймы. Пистолеты. Коробочки со стрелками и трубки. Аптечки. Бельё. Ну, и всё остальное.

После чего переодеваемся. В своё. И идём в «помещение для санитарной».

Это наш класс. Там уже ждёт тренер. И серый костюм. Тренер говорит:

— Поскольку мы следили в режиме онлайн по закрытому каналу за ходом операции, — а ещё бы им не следить, когда каждый шлем оснащён по центру отличной камерой с широкоугольником! — могу сказать уверенно: операция прошла чётко, в строгом соответствии с планом. Никаких нареканий. Выражаю вам всем, и лидеру Владимиру, благодарность от лица командования, и от себя лично. Александр Иванович, хотите что-нибудь добавить?

Серый костюм встаёт, и говорит:

— Добавить нечего. Операция и правда — проведена образцово. Ни за что бы не поверил, что боевая у вашей команды — первая. Благодарю и от себя лично, и от лица моего начальства. В целях поощрения предложил бы вашему непосредственному начальству премировать вас. Деньгами. У меня всё.

Тренер резюмирует:

— Отлично. Занятий сегодня не будет. Можете быть свободны. Материальное поощрение в виде двух минимальных окладов получите завтра. После занятий. Отбой.

До завтра, братья.

У пожарного выхода, а вернее — запасного входа в клуб, того, что с задней его стороны, обнаруживаю я — специально, собственно, сунулся за угол! — три спецджипа. С тонированными стёклами и спецпропусками на лобовом. Чёрные, массивные, наверняка со всех сторон бронированные. Цезарь, который и без моего кивка и подмигивания и сам сунулся бы туда, смотрит мне в глаза, чуть заметно кивает, поджав губы: тоже легко догадался, что это — за доставленными нами бедолагами. И ждут сейчас хорошие люди, явно сидящие в спецмашинах, только одного: когда мы наконец разойдёмся по домам, и окончательно стемнеет. Чтоб спокойно перенести тела в транспортные средства.

Мешать не собираемся, и мирно «растворяемся во мгле преданий».

Увидели, чего хотели.

В метро сегодня людно. Ещё бы: еду на добрых полчаса раньше, чем всегда. Так что даже сесть не получилось. Да и ладно: я сегодня достаточно насиделся. Хотя…

Нервничал, конечно. Потому что одно дело — когда ты, как на нашем тренажёре-симуляторе отрабатываешь, вот именно — индивидуально, а другое — когда вживую, да ещё всем Братством. Ответственность уже совсем другая! Да и чувство «локтя»…

С другой стороны, когда лупили желтомазых в переулке за заведением Сурэновича, да и когда сжигали и взрывали подземелья Чайнатауна — здорово сплотились. Думаю, уж не обошлось тут без чёртовых препаратов из киселя: способствуют они тому, что понимать друг друга стали буквально с полуслова. А иногда — и вовсе без слов!

Ничего не скажешь: очень грамотно всё это дело устроено.

И вот теперь пожинаем, так сказать, плоды. Ну и радость и гордость за сделанное сегодня — реально обалденная. Но всё же…

Циничный наблюдатель, что с некоторых пор сидит у меня в голове, вполне мирно уживаясь со звероподобным сволочем-берсерком, отмечает этак равнодушненько: по большей части — напускное всё моё волнение. И переживания.

Потому что вполне штатно и как-то даже походя, всё прошло.

И пусть теперь беспокоятся те, кто добивался доставки сюда этих ценных заложников. А уж тут много чего может пойти не так.

А ну, как не поведётся на шантаж объект, чьих детей мы спёрли вместе с его отцом, и их дедом?!.. И просто заведёт себе других детей? Жена-то у него… Очень молода. Ещё бы: когда наш деятель брал её в супруги, в звании «Мисс Незалежна — 20…», ей ещё не было и двадцати. А ему — сорок.

Да и к деду, то есть — упёртому бандеровцу, своему отцу, он может вовсе и не питать тёплых чувств. Хотя, если честно, сам дед — тоже не подарок. Это именно этот сволочь благообразный с виду, написал тот, прошлый, учебник истории, в котором доказывалось, что это русские — виновники всех проблем несчастной Незалежной. И с самого начала «оккупации», которую москали называли «воссоединением», гнобили, унижали и эксплуатировали они несчастных хохлов — что твоих рабов! И приводились и «факты» — абсолютно вымышленные, конечно, и легко доказуемые. Вернее — это они в России — доказуемые. А простые хохлы уж точно сейчас к гос.архивам доступа не имеют. И доказывать своим детям, что их учат неправильно — ни за что не будут. Чтоб те случайно где-нибудь, а особенно, в той же школе, не брякнули чего «антигосударственного». И чтоб такой «несознательный» родитель не отправился в те заведения, где труд — как в концлагерях у Гитлера. Или Сталина. Рабский. То есть — неоплачиваемый. По двенадцать часов в сутки, под бичами и электрошлокерами надсмотрщиков-бугаёв. И всё это удовольствие ещё и с конфискацией всего имущества, и репрессированием всей семьи.

Кстати, это именно от Большого Брата, ещё со времён недоброй памяти Трампа, пошла в Украине такая методика: сажать в тюрьмы побольше людей: чтоб не платить, а только кормить. Потому что только в этом случае Государство имеет право принуждать заключённых работать! И получается — хорошо. Расходы минимальны, эффективность — максимальна. В той же Америке сейчас сидят по реальным и надуманным поводам почти семь миллионов из трёхсот восьмидесяти. А вот в Незалежной — три из оставшихся тридцати.

Дома застаю полный порядок — в смысле, мать смотрит сериал.

Но на звук открывшейся двери ко мне весьма шустро выходит. Лицо сияет.

Спрашиваю, ехидно ухмыляясь:

— Ты — что? Конфет с коньяком наелась?

— Нет, лучше! Гораздо лучше. Представляешь, Ривкат? Сегодня уже я уговаривала Сергея Николаевича ехать со мной! Этот паршивец с утра завёл меня в нашу подсобку, и начал разводить бодягу. Типа: он уже старенький, и ворчливый, и брюзгливый. И занудный. И что он не хотел бы своим непритязательным видом, отвратительным характером, и вредными привычками портить мне удовольствие от отдыха… Вот баран, а?

— Точно. Баран. Свинья. И как он только посмел вытворить то, что, собственно, ещё вчера собиралась проделать одна милая девушка преклонных лет!

— Ты сам свинья! — вижу, как мать опять мило краснеет, явно конфузясь, — Вот хотела тебе сказать спасибо за то, что вставил мне мозг, а теперь не буду. Пока не извинишься перед Сергеем…

— Ладно-ладно! Извиняюсь, конечно! А что? Он уже здесь, у нас дома?

— Нет, конечно! — мать делает большие глаза, и притворно сердито выпячивает губы, — Он, может, и после санатория будет жить у себя. Ну, он так сказал сегодня, что, вроде, не хочет пока обременять меня. И менять свои привычки. И что консерватор. И любит опрятность и чистоту. И всё такое прочее. Чего я и сама отлично знала.

Словом — ещё посмотрим. Может, ещё и я к нему перееду.

— И оставишь нашу многострадальную квартиру на моё пофигистское попечение?! Чтоб всё запылилось, покрылось паутиной, и заполнилось и завоняло нестиранными носками? Ну уж нет. В квартире должна чувствоваться заботливая женская рука! Так что никуда я тебя не отпущу. Приводи, так уж и быть, своего завсклада в наши хоромы. Кстати. Ты, надеюсь, ему мозг тоже — того? В-смысле — вправила?

Мать смеётся. Потом говорит, дёрнув худеньким плечиком, и приподняв бровь:

— Уж не сомневайся! Получил он у меня по-полной. Даром, что ли, только вчера у меня был неплохой урок по поднятию самооценки, и вправления этих самых. Мозгов.

Киваю. Вздыхаю. Спрашиваю, искоса глядя на неё, улыбаясь одними глазами:

— Ну и как этот старый соблазнитель целуется?

— Ривкат!!! — тут она вообще заливается краской, что твой маков цвет, — Как ты можешь!.. — и, спустя паузу, довольно большую, выдавливает-таки, — Как догадался?

— Тоже мне — проблема. У тебя губы припухли. И помада — видно, что свеженаложенная.

— Чёрт! Правда, что ли, так заметно?! Вот же блинн… А я-то, дура старая, все недоумеваю: чего это Надька с упаковочного так на меня сегодня пялилась в обед!.. А что? Действительно — сильно заметно?

— Нет. И вообще — это заметно только мне. Поскольку часто вижу тебя вблизи. И при хорошем освещении. Так ты не ответила. Он целуется-то — нормально?

— Свинья! Как ты можешь такое спрашивать у своей матери?!

Не выдерживаю, и убираю с физиономии задумчиво-серьёзный вид. Ржу снова, как конь, прислонившись, чтоб не грохнуться, задницей к стене у вешалки. Мать даёт мне шутливого тумака, сердито выговаривая и фыркая. Потом тоже похихикивает пару раз. Говорит:

— Никогда не думала, что придётся второй раз в жизни брать на себя обязанности матери и покровительницы. Но, похоже, Сергею Николаевичу такая девушка в хозяйстве не повредит. Уж больно он… Наивный и необученный. Такой прямо весь… Беззащитный. И вообще он — душка!

— Ага. Точно. Тот ещё душка, пристёбывавшийся к тебе, доводя до слёз, в самом начале твоей карьеры.

— Так это, оказывается, было от того, что я ему понравилась. Тоже — сразу. Ну, и для общего повышения трудовой дисциплины у остальных работников.

Руку от затылка убрал волевым усилием — иначе точно себе плешь прочешу. А ведь верно: пока не вступил в Братство, и сам инстинктивно так поступал: гнобил, дразнил, и пристёбывался к тем девочкам, которые нравились особенно сильно.

Ну что сказать: и правда — баран!

Правда, сейчас-то мне не до девочек. Спасибо химикатам.

Говорю:

— Похоже, твой завсклад и правда — тот ещё закомплексованный бедолага. Прикрывающий свою ранимую и чуткую душу маской вредного и придирчивого козла.

— Ривкат. Прекрати. Он — начальник. И не должен допускать никакого панибратства. Или делать поблажки кому бы то ни было! Иначе потеряет авторитет.

— Ну… Согласен. Ладно. Я, если честно, рад, что у вас всё, вроде, налаживается. (Тьфу-тьфу на вас!) Со своей стороны обещаю его не бить. И не третировать. И вообще — буду молчать. Вот и сейчас: за квартирой присмотрю, питаться буду полноценно. Баб водить не буду. Так что спокойно езжай себе, и ни о чём не беспокойся.

Мать констатирует:

— Нет, ты всё-таки у меня, хоть и свинтус порядочный, а понимающий сынуля. Предотвратил, можно сказать, наметившийся в наших с Сергеем отношениях кризис. За что тебе — без дураков! — спасибо. А теперь пошли-ка. Сегодня я сама всё тебе разогрею.

Нервно вздыхаю, но на этот раз обхожусь без комментариев. Нельзя подкалывать. Молчу. Раз он уже — «Сергей», значит, точно — всё у них в порядке.

После ужина и мытья захожу в Сеть — благо, освободился от трудов праведных на полчаса раньше обычного.

По нашим новостным каналам, понятное дело — ничего. Тишь да гладь.

Зато уж по Евроньюс!..

И так и так, буквально с пеной у рта завзятые бабы и мужики — корреспонденты расписывают, как радикально настроенные террористы подло, напав многократно превосходящими силами, уничтожили целый взвод (Брехня. Охраняло наш объект всего-то семь бойцов печально известного «Азова»!) патриотически-преданной национальной Гвардии. И взорвали и сожгли дачу сенатора и известного правозащитника Семёна Грицацуйло. (Вот только не надейтесь, что я его настоящую фамилию назову!)

Нападение было произведено в дневное время, нагло, открыто, и демонстративно. И уже нашлись свидетели, которые, якобы, видели отряды нападавших повстанцев, в их «фирменной» военно-камуфляжной форме. Напавшие, вероятно, надеялись застать там в это время и самого правозащитника. Однако он в этот момент представлял интересы своей партии и избирателей в Раде. И что хотя тела отца Грицацуйла, и его детей до сих пор не найдены, никакого сомнения в том, что варварски были убиты и сожжены и они, нет.

А посмешило меня интервью этих так называемых свидетелей, глазки у которых затравлено бегали, и руки, которыми показывали туда и сюда, стоя возле дымящихся руин, тряслись. Придурки, которые их инструктировали, позаботились общую информацию вдолбить, конечно, такую, чтоб они не противоречили друг другу. Единственное, что немного напрягало — так это то, что оба барана, выступавшие в роли свидетелей, буквально слово в слово повторяли то, что им вдолбили. Словно зазубренный наизусть текст.

А что самое смешное — ни одна зараза и не заикнулась, что ничегошеньки не зафиксировала ни одна из многочисленных камер наблюдения, которыми оснащён чёртов элитный дачный посёлок… (А ещё бы: проверить, не попало ли чего на эти самые плёнки, наши «прикрывающие» не забыли!)

Ничего: эти факты всплывут, когда Комиссия «по правам человека», или ещё какая, из ООН, будет допрашивать этих лже-свидетелей.

Ну, понятное дело, не обошлось без пресс-конференции, срочно созванной Правительством, и на которой босс этого самого Грицацуйло с пеной у рта призывал всех сограждан теснее сплотить ряды, и ответить повышенной дисциплиной и бдительностью на угрозы как со стороны внутреннего, так и внешнего врага. Особенно смешно было слушать комментарии про всё это от Сиэнэн, и Энбиси. Прямо — мировая трагедия! И сейчас всё мировое сообщество, все прогрессивные демократические страны, сплотятся, и прям единым фронтом выступят в поддержку… Ага — два раза.

Всем странам Европы и их правительствам на самом деле плевать. А особенно — плевать на побирушку-Незалежну. Поскольку своих внутренних проблем хватает.

Не без удовольствия отметил, что на этот раз инсинуаций про то, что это всё — тщательно спланированная провокация, спец-акция, проведённая спецслужбами России, почему-то не озвучивалось. Видать, никаких зацепочек или даже малейших следов не нашли. (Ещё бы!) А нагнетать лишний раз и без того напряжённую атмосферу на границах, в экономике, и в дипломатических отношениях — Правительство Незалежной всё же поопасалось.

Не хотят, видать, чтоб получилось как в прошлый раз: когда они обвинили, не предъявив реальных доказательств, а наши отключили им трубу. А дело как раз было зимой. И в самом Киеве, даже в доме этого самого Правительства, и в Раде, у всех буквально сосульки из носу торчали! И заседали в шубах и дублёнках.

И пока наше Правительство не получило от их Правительства официальных извинений, газ не включали.

А ещё бы их не получить: даже при всей ловкости подразделения США, фабрикующего эти самые «доказательства», реально неопровержимых не нашлось ни одного!..

Я же, пока смотрел и слушал все эти репортажи с места событий, и из Столицы Незалежной, со стандартно-симпатичными (Для вызывания вящего доверия к словам!) комментаторами и коментаторшами, буквально выпучивающих красивые глазаи брызжущих слюной из перекошенных справедливым негодованием ртов, думал только о том, не пострадало ли и правда — подразделение, осуществлявшее прикрытие нашей операции. И не поймали ли кого из них.

Потому что разоблачить проинструктированных «пойманных» «якобы исполнителей» прошлой акции не составило ни малейшего труда: подставу и фальшивых свидетелей выявили даже эксперты так называемого ООН. Хотя сейчас эту организацию никто и в грош не ставит. Но формально она — всё ещё в теме! Способствует. Разрешению конфликтов и предотвращению «недопонимания» между странами.

И установлению мира во всём мире.

Вот именно — три «ха-ха!»

Выключаю комп. Вздыхаю. Всё верно: развиваются события именно в том ключе, в каком наметили наши спецслужбы. Ещё какое-то время, для отвода глаз, и для предотвращения сплетен о том, что с какого бы переляку наш сенатор и правозащитник так круто сменил позицию, он попузырится. И пообвиняет. В частных интервью.

А потом заткнётся в тряпочку, и будет, как говорится, плясать под нашу дудку.

Ну а бедолагам-охранникам садово-дачного кооператива уж наши какую-нибудь работёнку подберут. Хотя бы лес валить где-нибудь под Нижневартовском.

Заснуть долго не удавалось: перед глазами почему-то всё время встают обмякшие от снотворного, беззащитно-расслабленные тела и лица детишек. Они-то, крохи такие, не виноваты, что их дед — бандеровский козёл, а отец так вообще — гнусная националистическая сволочь.

С другой стороны, содержать-то их точно будут вполне комфортно…

Может, даже учить будут по школьной программе.

Нормальной.

Просыпаюсь, как от толчка.

Хотя когда автоматически вскочил на ноги, выставив остриё сабли в открытый участок с фронта, ничего опасного, да и вообще — необычного, не заметил. Странно, да.

Подбрасываю дровишек в угасающий костерок, в котором светятся только угли, да редкие язычки выбираются из торцов брёвнышек потолще. Вдвигаю и дрюковину посолидней: …опой чую, что понадобится. Через минуту становится посветлей. Но я саблю откладывать и ложиться снова на свою шкуру не тороплюсь: чую подвох. Кто-то там, в темноте, притаился, внимательно изучая меня, и сейчас то ли соображает, как получше напасть… То ли ждёт подхода подкреплений.

Подкладываю и вторую дрюковину в разгоревшийся огонь, и на всякий случай одеваю давешний железный пояс, заткнув туда оба кинжала. А то, что я без трусов — меня не коробит. Не впервой. Главное — с оружием!

Но вот и началось.

9. Чёртова гидра

С трёх сторон ко мне из колодца двора начинают приближаться странные чёрные тела. И сразу понимаю я, что это — змеи. И, что стало здесь уже традицией — не маленькие!

Выхожу вперёд, становлюсь перед костром: знаю, что у змей и зрение, и теплочувствительные рецепторы, и слух. А если я буду маячить перед огромным источником теплового излучения — видно меня будет хуже. Равно как и сложнее «теплоулавливать».

Первой твари, с тихим шелестом приблизившейся на пару шагов, и уже поднявшей голову с приоткрытым зубастым ротиком на полметра от земли, перерубаю шею, сделав быстрый шаг вперёд. Может, конечно, учёные и вычислили, что бросок кобры происходит быстрее, чем удар профессионального боксёра, но я-то — не кобра. И даже не боксёр. Я куда быстрее. И это — не хвастовство, а банальная констатация фактов.

Не успела тварь среагировать. Перерубилось туловище, толщиной в мою икру, отлично. Что говорит о двух вещах: прекрасно сохранилась сталь моего оружия, наточено оно отлично, (Уж проверил!) и слабенький позвоночник, да и шкура, у змеюки. Чешуйки не бронированные, как можно было бы подумать по звуку: словно волокли по брусчатке двора связку ржавых цепей.

Туловище начинает извиваться, брызжа чёрной кровью из обрубка, голова с куском шеи отлетает далеко: теперь не страшны мне её клыки!

Тут же прыгаю в сторону, и отрубаю метнувшуюся ко мне голову второй змеи: знатно и она покатилась! Но торжествовать и хвастаться пока рано: как по команде все десять оставшихся ползучих гадин кидаются ко мне, и только невероятная реакция и скорость движения помогает мне уворачиваться, изгибаясь, и извиваясь, почти как и сами гадины, и прыгая, отмахиваться саблей и выхваченным кинжалом!

Стараюсь держаться на открытом пространстве, не давая загнать себя в угол. Ругаюсь, про себя и вслух. Но пока удаётся избежать контакта с клыками длиной в мой указательный палец, загнутыми и острыми. Впрочем, особым разнообразием тактики нападающие не порадовали: садятся на туловище, а ко мне головы типа — выбрасывают. Рублю! Вскоре приноровился: отсечённые головы летят только так! Да и туловища, разрубленные пополам, добивать куда сподручней: нет у них ни былой прыти, ни точности.

Но вот вокруг только бьющиеся или уже затихающие тела, а брусчатка двора и моё тело всё в потёках и брызгах вражеской крови. Придётся так и так перебазироваться со своей шкурой и костром: сейчас здесь будет и скользко, и вонять начнёт… Готов спорить на свою лысину, которую скоро прочешу до плеши, что на всю схватку ушло не более полуминуты.

А чесать приходится. Потому, что пока тела некоторых настырных тварюг ещё слабо подрагивают и извиваются, сворачиваясь то в кольца, то — в спирали, то снова распрямляясь, в зловещей тишине медленно поднимается в воздух в дальнем конце двора что-то уж совсем чудовищно-большое.

И это — не червяк, и не прозрачный угорь. И даже не змея.

Вернее — не совсем змея. Потому что туловище ниже пояса у этой монстры — точно змеиное. Длинное, метров двадцать, и толстое — как раз как торс у лошади. И не просто лошади, а тяжеловоза. И сейчас свёрнуто это туловище в широкое кольцо — чтоб обеспечить устойчивость всему тому, что увенчивает верхний конец странной уродины.

Ну а то, что это «навершие» мутантоподобной змеюки не имеет отношения к людям и змеям — сомнений не вызывает. Потому что уж слишком похоже на тело спрута. Осьминога. Кальмара. Только с отрезанным брюшным мешком. Словом, называйте эту дрянь как хотите, но именно сгусток чудовищно омерзительных и извивающихся щупалец «украшает» верхушку странной химеры. А между этими пятиметровыми хлыстами-конечностями, в центре, вижу я сжатое пока до небольших размеров, отверстие. Явно — ротовое. И уж что-что, а проверять, особенно на своей драгоценной шкуре, до каких пределов оно может раскрываться, пропуская вовнутрь добычу, мне почему-то не хочется. Как в сказке про колобка: «я от медведя ушёл, я от крыс сбежал, я от дракона спрятался…». А быть сожранным отвратительным непонятным существом - и подавно не охота! Б-р-р-р!

Как ни странно, не видно ни глаз, ни рта, ни вообще каких бы то ни было органов чувств, которые я привычно намылился было вышибить или распороть. Как же эта штука ориентируется в пространстве? И видит?

Прикидываю. Толщина каждого щупальца у основания — с мою ногу. То есть — с бедро. А вот сосчитать их никак не удаётся: во-всяком случае не меньше десяти. И длина — да, не меньше пяти-шести метров. Мне как вспышкой озаряет: да это же поганый ок-друк-джахар, из старинного комикса «Хеллбой»! Только мой — какой-то… Маленький. Не вырос ещё, что ли? И туловище у него… Не совсем, конечно, такое, как там.

Но как бы там ни было, а кормить его собой, чтоб подрос, мне почему-то совсем не хочется. Как и вступать в схватку с омерзительно присосчатыми щупальцами. Поэтому хватаю свою самую хорошо горящую дрыну, и бегу к монстре.

Если разобраться, мне — грех жаловаться. Не настолько же он всё-таки большой, как тот, что нападал на Фродо из заколдованного озера у ворот в Морию.

Драпать через стену? Или, может, справлюсь?

Справиться-то я, может, и справлюсь. Только не этой зубочисткой, что сейчас у меня в левой руке, и не палочкой с огнём. Нужно было-таки взять с собой одну алебарду! Ну и полежала бы она себе рядом со мной, ничего ей не сделалось бы…

Однако пока суть да дело, пытаюсь следовать поговорке «Используй то, что под рукой, и не ищи себе другое!». Вот и метаю, как копьё, свою горящую с одной стороны дрюковину прямо в центр ротика, надеясь, что тварюга хоть на пару секунд отвлечётся! И я смогу прорваться к центральному входу в замок, и вооружиться, вот именно, алебардой. Или хотя бы парой пик или копий.

Тварюга отвлеклась, конечно, но не так, как я рассчитывал. Несколько щупалец невероятно быстро взметнулись вверх и вперёд, легко перехватив в полёте мой огненный таран, и отшвырнув в сторону. Не мешкая, ныряю вниз, уклонившись от тех отростков, что устремились ко мне, и… Мне удаётся прорваться! Путь свободен!

Бегу что есть мочи ко входу в прихожую, и сразу — в зал. За спиной слышу шум и скрежет: чешуйки пустившегося в погоню змеюшного тела скребут о камни двора!

Жиденькие отсветы от моего разгоревшегося костерка проникают и внутрь зала, стены с замечательными железяками видно неплохо, и хватаю я сразу самую большую и ближе всего висящую алебарду. Едва успеваю обернуться, а монстра уже тут как тут!

Очень быстро эта штука движется с помощью своего «змеедвижителя»!

Размахиваюсь, заревев так, словно я — Илья Муромец, и наношу удар режущей кромкой сверху — вниз!

А неплохо получилось, чтоб мне провалиться! (Хотя лучше не надо!)

Два щупальца, которыми эта штука, похожая на самом-то деле, как прикидываю сейчас, на самую банальную пресноводную гидру, только чудовищно увеличенную, попыталась прикрыться, перерубились практически у основания! И из ран брызнуло что-то голубое! Да ещё и фосфоресцирующее в темноте! И вонючее — сразу вокруг завоняло тиной, и каким-то медным купоросом. Чёрт! Голубая кровь!!! Инопланетянин?!

Нет: тут же вспоминаю уроки Вадима Петровича: у некоторых головоногих и правда — не гемоглобин, который окрашивает в красный, а гемоциан! Этот кислородоноситель и правда — голубой. Но особенно много задумываться о тонкостях кровообращения местного животного сообщества, равно как и о извращённой фантазии того, кто эту чудовищную тварь генно намодифицировал, не приходится. Потому что выдёргивают мою алебарду у меня из рук, да так, что едва устоял на ногах, а замершая было на секунду монстра вновь кидается ко мне, а я не успеваю добраться до очередной секиры-алебарды. Потому что ноги мне словно каким кнутом спеленуло, охватив в три оборота!

Однако я тоже не лыком шит, и успеваю отрубить конец щупальца, опутавшего мои нижние конечности, саблей — её-то, родную, ни за что из руки не выпущу!

Ко мне мечется сразу два новых щупальца, но я уже далеко: отпрыгнул, даже не распутав ноги, в сторону! Там, в стороне, и скинул чёртову петлю: такая, сволочь, прочная и цеплючая оказалась!.. Мечусь к следующей алебарде-секире. Сдёргиваю с держаков. Едва успеваю обернуться, как приходится рубить. И снова — рубить!

Тварь стала опытней, и щупальца успевают отдёрнуться! И пока в очередной раз замахивался, получил в лицо заряд какой-то клейкой фигни — брызнувшей прямо из «ротового» отверстия! И такая толстая и мощная оказалась струя: чуть не захлебнулся с переляку! О-о-о…

Вот теперь я понимаю, что чувствовали те, кто попал под действие наших стрелок с парализующим нейротоксином…

Потому что подгибаются вдруг как-то сами-собой ноги, сознание плывёт, в голове словно граната взорвалась! А глаза этак нагло - берут и закрываются!..

И я проваливаюсь в ревущую на тысячу глоток темноту. Даже не ощущая боли, когда падаю на каменный пол…

Очнулся уже в сидячем положении. На кровати.

В дверях — мать: кутается в тощенький застиранный халатик, смотрит на меня выпученными со страху глазами, тяжело дышит.

Спрашиваю, криво усмехаясь:

— Кричал, что ли?

Мать наконец входит, садится ко мне, на краешек постели. Кивает:

— Ещё как! Я думала, ты сам проснёшься, ещё после первого раза. А ты… Как завыл, как завыл!.. И ещё такие выкрики… Как будто дерёшься с кем! А что там было на самом деле? Ну, в твоём кошмаре?

Чешу, традиционно, в мокром от пота затылке. Затем пытаюсь пригладить упругий и неподатливый ёжик. Вздыхаю, киваю:

— Всё правильно. Дрался я. С… э-э… чудовищем. Ох и противная штуковина попалась. Злая. Хитрая. Сильная. Уж я её, зар-разу такую!..

— Не может быть. Тогда бы ты радовался. А так, похоже — всё-таки она — тебя!

— Твоя правда, — снова усмехаюсь, дёргая плечами. Говорю же: чуем мы с ней друг друга. Телепатия? А …рен её знает! — Уделала она меня. Ну и ладно. То, что бывает во сне, обычно получается наоборот — в жизни!

— Ну, дай-то Бог… А вообще-то кошмары — это к здоровью. Ну, это по соннику мисс Хассэ. А по Миллеровскому — к неприятностям.

— Ну, я тогда за мисс Хассэ. Даёшь крепкое здоровье и хорошее настроение!

Мать тоже усмехается:

— Даёшь. Может, переоденешься — а то майка буквально насквозь?

— Ну понятно, переоденусь. Вот. Кстати: надо бы снова зайти в военторг, да маек защитного цвета прикупить. А то я из этих… Уже вырос. Да и поизносились они.

— Пожалуй. Ладно, как-нибудь на днях зайду. Ну, или сам зайди — деньги я дам.

— Да не надо. Деньги уж на майки как-нибудь найду. — сам во время разговора скидываю майку, действительно всю тёмную от пота, и одеваю приготовленную на спинке стула сухую, — Может, и носки какие прикуплю. И трусы.

— Ага. Заодно уж и сапоги, и гимнастёрку. А то на днях ты ночью орал: «За родину!» И ещё «Ура!». Воевал, что ли?

— Точно. Воевал. — не помню, чтоб что-то такое мне снилось здесь, дома! Ведь я «воевал» — там, на Базе!!! На четвёртом. Но вон оно как получается. Если уже не помню, что снилось, и как кричал — нужно бы насторожиться. А то крышняк только так съедет…

— А с кем?

— Да с фашистами проклятыми. Ну, их-то — точно уделал!

— Молодец ты мой. Патриот! Защитник Отечества. — она хлопает меня по спине в сухой майке, и говорит, — Спи уже, беспокойное хозяйство! Прадедушка наш уже отвоевался за нас с фашистами…

— Ага. Ну, спокойной ночи. — киваю, ложусь. Мать вздыхает, но тоже кивает, вставая. Уходя, оборачивается через плечо: взгляд чертовски озабоченный, но она старается держаться. Ничего не говорит. Лишь кивает ещё раз, вымучивая улыбку.

Глядя в тусклом свете ночника в потолок, лежу и думаю.

Оно и верно: прадедушка наш успел повоевать. Правда, недолго: с сорок четвёртого по сорок пятый. Зато после Потсдама, куда дошёл с частью, перебросили его в Манчжурию. Уже в июле сорок пятого. И выбивал он оттуда чёртовых япошек весь август. А те — настырные были и упорные. Злые. Себя вообще не жалели… Ну, это так про них уже дед рассказывал, Пулат-ака. Рассказывал, конечно, моей матери.

А мне уже — ничего не рассказывал про прадеда. Похоже, считал, что мне или рано… Или, как почти всем современным молодым — до лампочки. Стриг, короче, всё подрастающее поколение под одну гребёнку…

А мне вот не до лампочки. Горжусь я прадедом.

Может, ещё и поэтому пошёл в Братство. Поддержать честь фамилии. Семьи. И показать распоясавшимся и зарвавшимся, что честь и долг всё-таки превыше стяжательства и пофигизма…

Ладно. Что-то меня от чёртовой гидры на философию потянуло. И социологию. Рановато. Она — только в выпускном. А пока лучше поспать. Завтра снова — в школу.

Утром всё как обычно.

Мать уже ушла. Встаю, умываюсь. Заправляю постель, завтракаю.

До школы приходится бежать: завозился, пока менял бельишко, запасные штаны, и прочие тетрадки — в своём ранце. Но успеваю вовремя: дошёл до класса, когда зазвенело.

Уроки проходят штатно.