Читать онлайн
"И быть им детьми"

1

Женя смотрел в окно. Жёлтые листья пестрели на фоне серого неба, которое было затянуто сердитыми, черными, тяжёлыми на вид, тучами — скоро пойдет дождь. Духота отступит, забирая с собой нагретый воздух и принося с заснеженных вершин приятную прохладу. Хотелось снега. Упасть на белое, пусть холодное, одеяло и, закрыв глаза, возвращаться в детство. А пока у них есть октябрьский дождь. Из-за которого люди будут жаться друг к другу, ища тепло.

Гром. По коже пробежали мурашки. Женя поежился. Ещё раз проверил прогноз погоды.

Солнечно. Правильно, солнечно, только там, за облаками. Там, где не нужно никаких учебников, тетрадей, учителей и школ. Там, где покой.

Ударила молния. Женя прикрыл глаза. Как же не хотелось оказаться на улице в такую погоду. Если можно было бы остаться в школе на ночь, или до того времени, пока непогода утихнет, он бы так и сделал. Ещё молния. Женя закрыл уши, чтобы не слышать грома, который следует за ней.

— Извините, — он на секунду убрал руку от уха и гром, словно издеваясь над ним, ударил с такой силой, что затряслись стекла.

Женя вскочил с места, уронил стул и сдвинул парту, отошёл подальше. Взглянув на класс, сделал виноватый вид. Женя глубоко дышал, будто пробежал марафон. Чувствовал, как рубашка стала прилипать к спине, не мог это контролировать.

— Синявский, тебя что, кипятком ошпарили? — учитель алгебры опёрся на указку, словно на трость. — Чего вскочил? Сядь на место.

"Глупый старик. Если бы что-то понимал в страхах, черствый и напыщенный болван, я бы посмотрел прямо в глаза; заглянул в душу, чтобы насладиться тем, как ты боишься."

— Он молнии боится, как и его глупая мамаша, — глумливо проговорил мальчик с третьего ряда.

Конечно. Он не сидел у самого окна и не был открыт для стихии.; был в безопасности, в отличии от Жени.

— Язык прикуси, — стиснув зубы проговорила девочка. Медленно повернула голову, и мальчик напрягся.

"Моя милая. Ты всегда защищаешь меня. Такая хорошая. Почему я думаю, что недостоин такой девочки?"

— Не устраивайте балаган, — постучал учитель указкой о пол. — Синявский, садись на второй ряд.

Женя быстро, пока снова не ударила молния, собрал вещи и пересел за последнюю парту второго ряда. Теперь он чувствовал себя лучше. Дыхание восстановилось, а потоотделение все не приходило в норму.

На стекла попали первые капли. И еще, еще. Их становилось больше. Вскоре, превратились в небольшие вертикальные лужицы. В последний день перед каникулами Жене суждено было промокнуть, как и Аське.

Аська — одноклассница и, по совместительству, подруга. Они дружили класса так с шестого. Всегда, в какую бы потасовку не ввязался Женька, Аська пойдет за ним. Везде, в каких бы мероприятиях не участвовала Аська, Женька будет участвовать тоже. Их считали то братом и сестрой, то парой. Сами же считали себя друзьями.

Сегодня Ася не хотела брать зонт и надеялась на грибной дождь, а Женя понадеялся на то, что прогноз погоды ошибся и на небе будет солнце. Теперь, оба смотрели в окно и корили себя. Она представила, как будет прыгать через огромные, похожие на море, лужи в балетках. А он представил, как будет держать над Аськой пальто, чтобы та, хотя бы сверху, не намокла и пытаться справиться со страхом грозы.

— Синявский, понимаю, дождь — красивое явление природы и, в отличии от грома, не страшное. Но может, обратишь внимание на доску, я для кого тут распинаюсь? — голос учителя отразился эхом от полупустых стен кабинета.

Жене не нравился учитель по алгебре, как и сама алгебра. Что понятного в этих синусах, косинусах? Кто вообще посчитал, что это будет интересно людям, поступающим в театр?

"Приду и буду по теоремам доказывать точно ли у меня двадцать пять шаров. Не двадцать четыре и не двадцать шесть, а именно двадцать пять." — думал Женя.

— Вы чего, он же у гуманитарий, — указал пальцем в потолок Сережа, тот самый мальчик с третьего ряда. Класс засмеялся, а Женя закатил глаза. — На самую нужную профессию поступает.

***

Женя для Серёжи был другом до того момента, пока не сказал, что не пойдет в летную академию. Как и никто из класса. Тогда Серёжин мир рухнул. И все эти ребята уже не были особенными. Нет, были хороши, но не могли быть героями. Вот так Сережа остался один на всем белом свете.

Никто не поддерживал его поступление.

"Это слишком дорого" — как выразился отец.

"Пустая трата времени, ведь летчиком не стать"— как говорила мать.

А Сережа мечтал, верил, что это дело всей его жизни.

— Я поступлю!

Хлопнув входной дверью; слышал брань отца, пока поднимался; чувствовал несправедливость этого мира. Почему в него никто не верит? Что не так? Сережа не хотел стать волшебником или отыскать Атлантиду. Он просто хотел стать летчиком.

Наверху, на крыше, Сережа расправлял руки и ловил ветер. Представлял, как тот подхватывает и уносит высоко в небо. Как кончиками пальцев, пусть и через стекло, дотронется до вековых елей, стоящих на склоне гор. Как увидит сказочные или киношные пейзажи не только с одного, а с множества разных, не похожих друг на друга, углов. Как смотрит на поля, луга, маленькие деревеньки в самых отдаленных уголках страны, а может и мира.

Ветер заканчивался и внутри у Серёжи что-то обрывалось. Жаль, что так вышло, что нельзя изменить ход истории. Он чувствовал себя беспомощным, раздавленным. Сережа посмотрел вниз.

"А может так удастся?" — пронеслось в голове.

В глазах стояли слезы. Сережа не мог их больше сдерживать. И вот, потекли. Он плакал без всхлипов, как и отец, как и все мужчины в роду.

"Всхлипывать и вытирать сопли — удел женщин. А мужчинам так нельзя. Мы не показываем мягкость, ибо им не на кого будет опереться." — твердил сначала прадед, потом дед и отец.

Слезы текли. С неба на Сережу смотрели миллион разноцветных фонариков, пущенных, только что посвященными, студентами.

— Даже чертовы фонарики летают, а я нет.

Снова подумал шагнуть вперед. Да,не увидит сосен, полей и лугов; не станет летчиком, зато полетит. Пусть вниз, на холодный асфальт, который недавно покрылся тонкой коркой льда.

"Или... пойти к мосту?"

Броситься в холодные воды Енисея. Чтобы унесли Серёжу далеко отсюда. Рука, легла на плечо. Сережа вздрогнул. Женя... Кого бы еще позвала мать?

— Да отстань, — отмахнулся Сережа и еле удержал равновесие. — Вы, все вы, притворщики!

Женя отшатнулся. Хотел спросить, но Сережа и без этого ответил:

— Живете с навязанными профессиями. Думаете, что это правда то, чего так желали. Но нет. На самом деле, ты, Женя, хотел бы быть машинистом. А отец мой хотел пойти в цирк. Что в итоге? Ты стал клоуном, а отец машинистом.

— Жизнь не всегда дает то, чего хотим.Иногда приходится отказаться от того, к чему лежит душа. Понимаешь, Сережа? — Женя осторожно протянул руку, чтобы в момент схватить его и спасти.

— Не хочу отказываться, — Сережа сел на корточки и опустил голову.

Слезы капали на черепицу, оставляя пятна. Женя провел рукой по Серёжиным волосам, пытаясь его успокоить. Не знал, что ещё сделать для Серёжи; не знал, как исполнить мечту.

Сережа утер слезы рукавом куртки и смотрел перед собой. Жене приходилось утешать Серёжу постоянно. Он не мог оставить в беде;не мог позволить барахтаться в собственной темноте.

"Сережа, золотце (смешно звучит, ведь волосы, и правда, золотые), если бы ты знал, чем пожертвовал я. Если бы хоть на миг представил, Сережа, уже бы лежал на холодном асфальте..."

***

Сейчас Сережа включил защитную реакцию и подшучивал над Женей. Колол, как казалось, в самые больные места. Выворачивал наружу душу и показывал, насколько та у Жени больна.

Казалось...

— А ты технарь дофига, да? — оскалилась Ася.

Она встала и хотела подойти к Серёже, но остановлена руками: крепкой преподавателя и менее крепкой Жениной. Ася попыталась вырваться, чего, тоже, не получилось. Учитель встряхнул ее и громко заявил:

— Катина, сейчас выйдешь и подумаешь над своим поведением.

Он посмотрел Асе в глаза. Отчего та только больше разозлилась.

— Я вам не маленький ребенок. А этот говнюк слишком много себе позволяет, — кивнула в сторону Серёжи и вырвалась из хватки учителя. Серёжа дернулся, закрывая лицо руками. — А ты, я вижу, после нашей последней встречи, пуганый.

— Катина, марш из класса!

Ася фыркнула и вышла. Стоя в коридоре, рассматривала портрет Маяковского. Хотелось быть, как он. Дерзкой, наглой и.... любимой? При этом любимой не просто так, а за дело. За то, что писала рассказы. Да, до рифмы, как до Марса пешком, но преуспевала в другом. Не сдалась ей эта алгебра и формулы. Ася любила литературу. Каждая биография, каждое произведение будоражило до глубины души. Она плакала, когда рубили вишневый сад; презирала и одновременно сочувствовала Карениной; следовала за детьми капитана Гранта и вместе с ними радовалась, когда нашла их отца.

Но Асю нельзя было назвать милой и легкой тургеневской девушкой. Она была сурова, как к себе, так и к другим. Больше не прощала и не давала шансы тем, кто имел совесть поступить с ней плохо. Как Сережа

***

Все было в тихую зимнюю ночь. Сережа отмечал шестнадцатый день рождения. Будь он проклят... Отмечали не дома, а в снятой на сутки студии. Громкая музыка, диско-шар, пестрые костюмы гостей — в один момент все смешалось в непонятную кашу и Асю стало мутить. Ком подкатил к горлу и она, быстро поставив бокал на стол, расталкивала гостей в поисках двери в уборную.

Смыв за собой, Ася принялась умываться, чтобы освежить и прояснить мысли. Вдруг по ногам пробежал легкий холодок, схватил за лодыжку и поднялся выше, а потом исчез. По телу пробежали неприятные мурашки. Стало зябко. К спине прижались, Ася дернулась.

— А я-то думал, когда же ты останешься одна, — Серёжа вдохнул запах ее волос, а руки сжал на талии.

— К черту пошел, — Ася оттолкнула его и тот врезался в стену.

Серёжа засмеялся. В глазах заплясали черти, разжигая костер, в котором Ася сейчас будет гореть, если не уйдет. Дернув ручку, поняла, что дверь закрыта на замок. Сережины руки схватили застежку Джинс, пытаясь расстегнуть. Не выходило. Тогда он развернул Асю к себе лицом и поставил на колени. Она закрыла лицо руками, когда нить в Сережиных спортивных штанах развязалась.

— Ну, журавчик, хочешь попробовать?

Впервые Асе стало мерзко от этого прозвища. Серёжа дал его, потому что она была похожа на маленькую фарфоровую куколку. Такая же статная, холодная, неприкосновенная с виду и хрупкая на деле.

— Да давай, Женьке же сосешь, значит и мне можно, — положив руку ей на голову, пытался пододвинуть к себе.

Ася отворачивала голову. В одну сторону, в другую. Сережа зарычал и схватил за подбородок, посмотрел в глаза, усмехнулся. Фарфоровая кукла — вот кого он видел перед собой. Ее. Ни Асю.

Зажмурившись, ждала, что произойдет дальше. Тело оцепенело. Ася не могла даже вздохнуть. Сколько там люди могут прожить без воздуха? Пять минут? Девять? Асе хотела, чтобы поскорее это время прошло, и она отключилась. Навсегда, желательно.

— Журавчик, не стоит задерживать дыхание, я помыл его. Так что, все в порядке.

Серёжа с силой надавил на Асины щеки и ей пришлось открыть рот. Она почувствовала палец во рту, который доставал почти до самого маленького язычка (небного, если правильнее), вызывая новый приступ тошноты. Ася начала кашлять. Серёжа подождал, снова опустил руку на Асину голову и заставил вжаться лицом в пах. Точнее, хотел, чтобы Ася заглотила его член. Но что-то пошло не так.

Через секунду, Серёжа понял, что она, все же тарабанит в дверь. С той стороны начали стучать, дергать ручку.

— Открой по-хорошему или придется платить за новую дверь, — угрожал Женя.

— А мне нравятся непослушные, — Серёжа ехидно улыбнулся.

Дал Асе пощечину, отчего у той выступили слезы. Она почувствовала, что сейчас точка невозврата будет пройдена. Что вся детская наивность улетучится, словно никогда не было. Словно это была не Ася, а другая, похожая на нее, девочка.

Она навсегда останется грязной и не сможет отмыть этот позор. Черти в Серёжиных глазах уже разожгли костер и готовы сжечь на нем Асю. За то, что сглупила и не осталась дома. За то, что не позвала с собой кого-то. За то, что не видела, как Сережа все время пялится на нее.

Так и случилось. Ася почувствовала, как во рту стало горчить. Сначала на кончике языка, а затем у самого корня. Серёжа шумно вдохнул, сжимая Асины кучерявые волосы. Она заплакала, пыталась его оттолкнуть, била кулаками по ногам. Тщетно. Сил у нее было вдвое, а то и втрое меньше, чем у него. К тому же, алкоголь дал в голову, что ещё сильнее ослабило Асю. Сережа одергивал ее руки, бил по щекам, спрашивал: «Почему ты сопротивляешься?»

Нечто горькое стало стекать ей в глотку, и Ася тут же почувствовала, как подкрадывается тошнота. Медленно, как время, которое она провела здесь. Асю стошнило. Она снова закашляла, только теперь ее каждый раз выворачивало.

Дверь распахнулась. Женя увидел полуобнаженного Серёжу и Асю, которую рвало. Он нахмурился, руки сжались в кулаки. Женя налетел на Серёжу, взял за грудки и прижал к стене. Смотрел на него так, как бык на красную тряпку. В глазах читалась одна фраза: «Убью»

— Что ты с ней сделал?

— То же, что и ты.

— Повтори, щенок!

Серёжа молчал. Несколько секунд они смотрели друг на друга. Женя принял это за вызов и ударил кулаком по лицу. Было плевать полуголый Серёжа или нет. Будь он трижды голым, Женя все-равно бы бил.

Со временем рука начала болеть и уставать. Но не Женина ярость. Она с каждым ударом разрасталась сильнее. Как Серёжа мог обидеть Асю, их подругу? Фарфоровую куклу, которую нужно оберегать. Как посмел замарать ее?

— Я в порошок тебя сотру, понял? — Женя сильнее схватил за грудки. — Что ты сделал, отвечай?!

Из-за резкого движения Серёжа ударился головой о плитку. Женя не понимал, что Серёжино лицо уже напоминало одну большую гематому. Он не отвечал; даже не сопротивлялся. Дал себя побить. Дал свершиться правосудию. Теперь в этом «инопланетянине» трудно узнать жизнерадостного «друга».

Ася тихо застонала то ли от ужаса, то ли от мерзости к самой себе. Пыталась стереть, содрать с себя этот позор. Ногтями царапала нежную кожу на щеках, пыталась ещё раз вызвать рвоту. Женя отпустил Серёжу и присел рядом с Асей.

— Не надо ближе! Пожалуйста, — Ася вытянула руку, не подпуская Женю к себе.

— Хорошо, — он отодвинулся. — Принесите воды. А я пока разберусь с ним.

Девочки, которые наблюдали из-за двери и фотографировали место Серёжиного преступления. Только в тот момент, когда Ася не позволила к себе прикоснуться, попытались подойти к ним. Мальчики же, вместе с Женей, вывели Серёжу на улицу. Только они знают, что было дальше.

— Что случилось? — расспрашивала одноклассница. — Он заставил тебя сос..

— Закрой рот, — Ася приставила палец к ее губам. — Не.единого.слова. Поняла меня?

— Да брось ты. Серёжа и меня заставлял. Как видишь, ничего, жива. Только вот меня не тошнило, в отличии... от тебя. Мне... даже понравилось.

Ася встала и залепила оплеуху своей однокласснице. Та взглянула на нее, но делать ничего не стала. Посчитав, что Ася не в себе.

А она, действительно, была не в себе. Как можно быть в себе, после того, что случилось за закрытой дверью уборной?

Дальше Ася помнила стук в дверь. Людей в погонах. Допрос. Фотографии. Похороны матери. И мизерный штраф, который заплатил Сережа.

«Пять тысяч» — прокручивала в голове Ася и долго плакала.

***

Теперь Ася не позволяла Сереже приближаться к себе ближе, чем расстояние вытянутой руки.

Оставаться с ним дежурными по коридору или следить за цветами — она не могла. Когда Сережа смотрел точно в ее глаза, вспоминала все, будто это было вчера. Горечь во рту, тошнота — постоянные спутники в подобных ситуациях.

Не сказать, чтобы Сережа продолжал к лезть. Скорей, после того раза, остерегался людных мест. Зная, сколько можно заплатить, может повторить те события.А пока рядом с Асей есть Женя — преграда между ней и Серёжей. Каменная стена, через которую трудно пробиться. Жене бы чуть возмужать и будет копия Маяковского. Тогда Ася будет чувствовать себя в полной безопасности.

Прозвенел звонок. Учитель подошел к Асе. Она мысленно закатила глаза.Только не сейчас. Когда угодно, хоть завтра, но не сейчас. Ася не в духе, чтобы выслушивать нотации.

Пифагор, как ученики его назвали между собой, не любил таких, как Ася. Они вставали ему поперек горла и постоянно оказывались за дверью в середине урока.

— Катина, еще одна такая выходка и...

— Отправите к маме? Сюрприз, она умерла.

— Отправлю тебя к завучу по воспитательной работе — проговорил он твердо и ушел в следующий кабинет.

«Да пошел ты... К черту»

Угрожать вздумал. Пугает каким-то там завучем, которого Ася ни раз, за ее годы учебы, не видела. А может, его и вовсе не существовало. Впрочем, какая разница? Будь настоящим или плодом воображения учителя — Ася не боится.

Выслушивать, какая она плохая и что барышне ее лет не предстало себя так вести — можно целую вечность. Главное в конце сделать мордочку провинившегося котенка и сказать, что больше такого не повториться.

Ася собрала вещи и быстро спустилась вниз. Выйдя из школы, глубоко вздохнула. Капли дождя смывали негатив, мысли. Лучше бы смыли ее. Чтобы никто не видел, не знал кто она такая, не здоровался.

Отойдя подальше, под дерево, Ася достала пачку дешевых сигарет. Затянулась. Прикрыла глаза, представив, как бы было хорошо, отмотать назад. Изменить ход событий, стоять сейчас на огромной сцене и читать свои рассказы. Но нет, теперь так не будет. Никогда.

— Спасибо, — произнес знакомый голос.

— Ага, — проговорила Ася, выдыхая дым. — Лучше бы тебе снова врезать ему.

— Думаешь, что это поможет? Он же идиот, — Женя чуть взглянул на небо, хотел побыстрее проводить Асю и пойти домой.

— Это я знаю. Но дать по шее не помешало бы, чтобы жизнь малиной не казалась.Женя смотрел на огонек сигареты и думал о том, что Ася права. Сережу нужно поставить на законное место. Делал то, что не подобает. Считал, что все дозволено, что его должны опекать и жалеть. А сам Женя рад плясать под его дудку.

«Сукин сын» — выругался он про себя.

— Будешь? — предложила Ася сигарету.

Женя взял ее, дрожащими от страха, руками, прикурил. Снял пальто и одной рукой держал его над Асей, чтобы та не промокла, а другой сигарету, чтобы не обжигала.

2

Женя поднял голову вверх, закрывая лицо рукой. Большая туча плыла по небу, а они с Асей шли к ней навстречу. Дождь лил все сильнее. Стеной. Вода хлюпала в балетках, периодически Ася останавливалась, чтобы ее вылить. А вот Женя промок полностью. Его только на батарее расстели да суши несколько дней. Он не удивится, если завтра будет шмыгать носом и жаловаться на озноб. А так не хотелось болеть на каникулах. Последних (!) школьных каникулах.

Вдали, на фоне хмурого неба, белела обшарпанная хрущевка. Пахло гарью и опавшими листьями. За домами, на самом краю маленького Жениного мира, поднимались клубы дыма. Женя насчитал десять. Ася не считала вовсе, она смотрела себе под ноги, как и, вероятно, всегда. Дым этот был от частных домов.

Женя представлял одноэтажные покосившиеся домики со штанкетным забором, с маленькими окошечками и теплым светом из них. А внутри дома семья. Полная, дети и родители за одним столом. Смех, веселье. Мама напекла кучу пирожков, а папа смастерил качели. Теперь они обсуждали, как прошел их день и угощались горячим чаем.

Такого у Жени никогда больше не будет. Он растерял всю свою семью еще в детстве. Отец и сестра сгорели в пожаре. А все из-за непотушенной спички.

***

В то утро у них выключили свет. Собираться было тяжело. Но Женя смог. Дрожащий лунный свет на столе, помог найти нужные учебники и пенал. На полу лежала спортивка, Женя помнил об этом, потому что ночью споткнулся об нее. Не завтракая, он ушел в школу. По дороге увидел мать, которая быстро шла на своих высоких каблуках к остановке. Она иногда смотрела на часы и начинала идти быстрее.

Вся эта суетность придавала ей возраста. Она была гораздо моложе, чем выглядела. А все из-за детей. Они отнимали много времени и сил, много возможностей, личную жизнь. Но мама не жаловалась. Она смиренно делала все, чтобы ее дети были довольны.

А отец Жени был недоволен всем, чем можно. Начиная от недосоленной еды, заканчивая шумными играми своих детей.

— Сукины дети, вы можете заткнуться, закупорить свое отверстие изнутри и не орать? — врывался он в комнату и громко кричал.

"А ты можешь заткнуться и хоть день посидеть в своей комнате?"

Приходила мама, уставшая, с печальным взглядом, она отводила отца в другую комнату. Там что-то падало, мама громко кричала. Много раз она оставляла кольцо на столе, брала детей и уезжала в деревню. А отец находил, привозил обратно и наказывал. Как? Женя не знал. И даже не думал об этом. Он боялся. Боялся, что любовь к матери приведет его к страшным поступкам. К поступкам, за которые его могут закрыть в темной комнате, без окон и оставить там гнить. Поэтому брал сестру и уводил на площадку.

Долго смотрел, как она играет. Сколько в ней неподдельной детской радости, какой искренний ее смех и обида за отказ быть водой в салках. Женя улыбался. Он тоже был таким. Был ребенком. А теперь что? Он вынужден оттаскивать отца от матери на кухне, не имея права ее защитить. Вынужден все скрывать. Ведь если узнают — засмеют.

Перед остановкой Женя сворачивал и не видел, что было дальше. Он шел по тихим освещенным улочкам. Небо тронул алый цвет. Скоро взойдет солнце. Но пока ночь еще властвует над городом. Пробираясь сквозь толпу зевак, он приблизился к дому с колоннами. На фасаде было изображено много роз. Женя остановился. Школа.

Он провел тут шесть лет своей жизни. Потратил бесценные минуты не на дальние плавания за океан, где земли настолько зеленые, что в глазах рябит или настолько желтые, что тебя будет воротить от этого цвета ближайший год; еще Женя мог построить космический корабль, огромный такой, и полететь далеко, дальше, чем Гагарин, а он сидел тут, запертый в четырех стенах.

Позвонила мама. У Жени больно кольнуло внутри. Что-то вокруг, да и внутри, изменилось. Как-будто стало пусто. Он прикрыл глаза, глубоко вдохнул и выдохнул. Раз она звонит, значит важно. Мама никогда не звонит просто так.

— Алло.

— Женечка, сегодня ты пойдешь к бабушке и завтра тоже.

— А почему? Что-то случилось?

— Нет-нет, сынок, просто она просила, чтобы ты зашел.

Звонок оборвался. Голос мамы был не таким, как всегда. Он был... Взволнованным? Неужели она снова плачет?

Женя не помнил, как оказался в родном дворе, не помнил был ли он на занятиях или нет. Рядом с подъездом стояла пожарная машина, а из их квартиры шел дым. Женя не слышал, как кто-то кричал ему: «Подожди!» Он не слышал. Он вообще ничего не слышал. Ничего, кроме стука собственного сердца. Оно стучало громко, сильно и быстро, с какой-то непонятной для него самого истеричной яростью, с каким-то необъяснимым страхом.

"Спасти. Нужно их спасти." — единственное, о чем он думал.

Подбежала соседка. Она спросила, как он себя чувствует. Потом она сказала, что папа умер сегодня.

— Как умер? — еле слышно переспросил он.

У Жени подкосились ноги. Он не понимал, что делать и куда бежать, кого звать на помощь. Он не мог поверить, что это все происходит на самом деле. Хотя, наверное, так и должно было случиться. Наверное, Женин отец получил по заслугам. За то, что бил жену, не любил детей, как и работу.

Все было как-то слишком буднично. Не так, как бывает. Все спокойно выполняли свою работу: пожарные спасали людей, бабушки и хаяли, и оплакивали своего соседа, медики, которых Женя почему-то не заметил, закрывали черные мешки.

Мешки. Два.

Не один.

Это была неправда. Женя не хотел верить в это, но это было так. В голове крутилась какая-то мыслишка, которая никак не могла уйти. Ее Женя тоже видел. И тут же выбросил из головы. Ведь ее не существовало. Он уже ничего не хотел. Ни видеть, ни слышать. Женя тяжело дышал.

Где-то рядом закричала мама. Хваталась за один из пакетов.

— Мама, — сказал Женя, стараясь держать себя в руках, — пожалуйста, успокойся.

"Ты снова кричишь. Как это печально видеть. Только вот лицо у тебя другое, мама. Ты кричишь от ужаса, я прав? Последний раз ты так кричала, когда он, тот, что в большом мешке, пытался лишить тебя жизни..."

"Лучше бы, он лишил жизни себя. Урод — недостоин ни любви, ни ласки, ни, тем более, власти. Почему ты тогда, мама, вылила отраву в раковину? Ты же тоже хотела, чтобы его не стало. Наша мечта сбылась — урода нет. А ты горько плачешь. Это из-за маленького пакетика? Мам, нужно платить за спокойствие. Она — наша цена."

"...Все будет хорошо. Теперь мы вдвоем"

Она обернулась, схватила его за руку и притянула к себе. Он прижался к ее груди, обнял. Слезы сами собой покатились из его глаз. Женя вытирал их не в силах произнести ни слова, лишь иногда всхлипывая и судорожно вздыхая. Что это с ним? Ведь он уже давно не мальчик. Он должен быть сильным и хладнокровным. Но сейчас он чувствовал себя совершенно беспомощным и слабым.

— Обещай мне, что не возьмешь спички в руки.

— Мам...

— Пообещай.

— Обещаю.

На следующий день, в морге, Женя смотрел на обугленные тела отца и сестры. Слышал полицейского он через слово.

— Гражданин Синявский сделал это умышленно. Судя, по тому, что вы нам сказали и анализируя его состояние и поступки за последние несколько лет, я могу прийти к выводу, что г-н Синявский давно думал о самоубийстве.

"Как же ты неправ. Он давно думал, как бы избавить дом от трех, ненужных, людей. Думал о том, как совратить соседку. Думал, как глубже ей засадить. Но не о самоубийстве. Ты — ошибся."

— А как же моя дочь? — мама попыталась дотронуться до тела, нет до того, что от него осталось, ее остановили. — Она тоже планировала?

— Мам, успокойся, — вмешался Женя. Он даже думать об этом не хотел.

— Гражданка, ваш сын прав, спокойно. Вероятно, ваш муж думал, что вы все ушли. Ваша дочь — жертва, а не самоубийца.

"Хорошо, что ты умер. Маме будет легче жить. Правда, мама?"

"А вот тебя, маленький обугленный трупик, жалко. Ты была славной девочкой. Пусть кроме меня этого никто не замечал. Тебе надо было бежать, глупая, а ты забилась в углу, как лисичка в норке. Надо было бежать."

Надо было бежать.

Надо бежать.

Бежать.

Женя помнил, что хоронили их в закрытых гробах. Помнил, что матери не было. Помнил, что она отказалась от спичек и перешла на зажигалки, что стала внимательно следить за настроением Жени. Помогла выбрать профессию. От летчика, каким мечтал видеть Женю Серёжа, именно мама отговорила.

— Я потеряла твоего отца. Хочешь, чтобы и тебя потеряла? Чтобы и тебя в ящик деревянный запихали и оплакивали?

"Лгунья. Ты же не станешь этого делать. Ни запихивать, ни оплакивать."

Конечно, он не хотел. Мама не должна была пережить еще одно горе. А что может быть опасного в театре? Вывих ноги? Перелом? Все это пустой звук, по сравнению с пожаром.

— Ты что, взял спички?

"Я хотел попробовать избавиться от навязанного тобой страха."

— Я думал, ты будешь ругать меня за то, что я курю, — Женя усмехнулся и тут же одернул себя.

— Ты.взял.спички? — мама выделяла каждое слово. — Я просила тебя не использовать эту гадость в нашем доме. Выкинь сейчас же. Лучше возьми мою зажигалку.

"Моя мама. Моя милая, бедная, мама. Не стоит бояться огня, он сам по себе не появляется. Для него нужна искра. Огонь можно контролировать, когда у тебя для этого достаточно энергии. Мама. Не бойся огня — бойся людей. Их контролировать невозможно. Они поддаются своему животному началу, которое эволюция, почему-то, забыла отключить. Тебе нужно было сильнее бояться папу. Тогда бы маленький трупик, не ютился в маленьком гробике."

— А ты?

— Куплю новую.

Отношений у нее не было больше. Она ушла с головой в работу. Женя ее понимал. Чтобы забыть о своем горе — нужно заниматься делами. Так он ушел в театр. Так отказался от летной академии. Так полюбил литературу.

***

Дым исчез. Женя вернулся в реальность. Перед ним с Асей выросла хрущевка. Обшарпанная, старая, с общей кухней. Все по советским стандартам. Ася посмотрела на окна своей квартиры, а потом на Женю.
— Зайдешь? — она кивнула в сторону подъезда.

— Откажусь.

— Да ты же до нитки промок, — Ася потрогала его рубашку.

— Ничего страшного.

Она пожала плечами, набрала код на домофоне и зашла внутрь. Ася прошла через грязный коридор, где были следы недавней драки. В подъезде пахло мочой и старыми тряпками. Ася закрыла нос рукой. Неприятно. Хотелось выйти обратно и вдохнуть свежий воздух. Но дождь этому мешал. Мокнуть не хотелось. Хотелось скорей выпить чашку чая и надеть теплые носки.

В квартире пахло кошками и какими-то лекарствами. Было тихо. На кухне никого не было, и Ася даже улыбнулась, представив, как Женя стоит у двери в мокрых ботинках и рассматривает потолок. Он не привык к таким условиям. Да и к такой жизни явно тоже. Она подошла к окну. Дождь был не прекращался. В небе блестели вспышки. Там что-то взрывалось. Ася встала у окна и стала ждать, когда стихнут раскаты. Она знала, что сейчас они будут снова. Вдалеке что-то горело. Огонь был неярким и дымным, напоминая пожар в далекой деревне.

Она поставила чайник и села под тусклым светом кухонной лампы. Потом решила проверить дома ли отец. Заглянув в кладовку, которою он переделал под мастерскую, Ася увидела только пустой стул. Печально вздохнув, вошла внутрь.

— Снова ничего не убрал, — Ася провела пальцами по инструментам и пыльному столу, по ткани, которая небрежно накинута на мольберт.

Чайник свистнул, Ася подошла к столу и заварила свежего чая. Потом села на табуретку возле окна.

В домофон позвонили. Ася театрально закатила глаза. Неужели нельзя было на минуту раньше позвонить? Нет? Не услышав ответа, Ася вернулась обратно. Очередная алкашня домой ломится. Буянить будут. Ну уж нет. Пусть лучше посидят на холодке и подумают над образом жизни.

Успокоив себя, Ася пошла в комнату. Деньги лежали на столе, как и последние три дня. Мокрые вещи оказались на батарее. Она переоделась, села за стол и открыла блокнот. Когда-то это все были зарисовки, теперь же стали чем-то большим. Отдельными историями и самостоятельно живущими людьми. У каждого свои страхи и проблемы.

У Аси тоже были страхи. Она не может оставаться в темноте или в тускло освещенном помещении. Больше не может. Темнота липнет к телу, забирает в свои склизкие объятия. Темнота — это Сережа.

Он все еще оттягивает ее волосы, в кошмарах заглядывает ей прямо в глаза. Его, две льдинки, больно отзываются где-то в сердце. Ася замирает, как тогда, смотрит на Сережу и умоляет ничего не делать. Тот не слушает. И все повторяется. Круг за кругом. Ася не может выйти из него, не может отпустить, не может простить.

— Правда думаешь, что теперь достойна хоть чего-нибудь? — шептала Темнота.

— Хватит! Прекрати! — Ася отмахивалась.

— Бедная, маленькая, Ася. Запуганный олененок с черными глазами бусинками. Ты грязная. Изнутри грязная. Все это из-за тебя.

— Заткнись!

Она знает, что виновата. Что мать повесилась из-за нее. Из-за того, что сделал Сережа. Сев на пол, Ася почувствовала, какой он холодный, такой же, как и стены. Все это больше ее не грело. Ни детские рисунки, ни игрушки, ни мамина фотография. Ни-че-го не гре-ло. Ася была закопана в земле, а черви заползли, кажется, в мозг. По крайней мере, ей хотелось так думать. Хотелось, чтобы они сожрали все ее мысли, сожрали черную душу и оставили пустоту.

Ася понимала, что всем плевать на то, что было где-то там на студии. Но каждый раз опускала взгляд в пол, чтобы не видеть глаза людей. Она дико боялась увидеть осуждение или понять, что люди вполне довольны ситуацией, которая сложилась из новостей: девочка переборщила с алкоголем и захотела отдаться мальчику. Потом, что-то пошло не так. Она стала строить из себя недотрогу. А мальчик? А он не виноват.

"Пять тысяч"

Мальчик согласился помочь девочке.

"Пять тысяч"

Мальчик сделал все так, как считал нужным.

"ПЯТЬ ТЫСЯЧ"

Мальчик любил ее.

ПЯТЬТЫСЯЧПЯТЬТЫСЯЧПЯТЬТЫСЯЧПЯТЬТЫСЯЧПЯТЬТЫСЯЧПЯТЬТЫСЯЧПЯТЬТЫСЯЧПЯТЬТЫСЯЧПЯТЬТЫСЯЧПЯТЬТЫСЯЧПЯТЬТЫСЯЧПЯТЬТЫСЯЧПЯТЬТЫСЯЧПЯТЬТЫСЯЧПЯТЬТЫСЯЧПЯТЬТЫСЯЧПЯТЬТЫСЯЧПЯТЬТЫСЯЧПЯТЬТЫСЯЧПЯТЬТЫСЯЧПЯТЬТЫСЯЧПЯТЬТЫСЯЧПЯТЬТЫСЯЧПЯТЬТЫСЯЧПЯТЬТЫСЯЧПЯТЬТЫСЯЧПЯТЬТЫСЯЧПЯТЬТЫСЯЧ

Мысли стали путаться. Ася чувствовала, как кожа на лбу начинала гореть. Больно. Пять тысяч стали клеймом именно на том месте. Пять тысяч стали свидетельством ее позора.

"Можешь удавиться"

Хорошая записка, для той, кого сломали и для той, кого сломает она.

— Ты больше мне не дочь и бог свидетель.

Последние слова матери. Они отпечатались у Аси на подкорке мозга. Не дочь. Не. Дочь. Это была реальность? Ася так мерзка матери, что она от нее откажется? Наверное, так правильно. Если бы с Асиной дочерью сделали что-то такое, то она бы то... Нет, не стала так делать. Ася бы, как орлица, защищала своего маленького орленка.

Ее мама сама, видимо, орленок. Не биться за справедливость, за честь... Как? Ты женщина. Почему тебя не трогает история другой женщины?

Почему ты так эгоистична, мама? ПОЧЕМУ ТЫ ОТКАЗЫВАЕШЬСЯ ОТ МЕНЯ? ПОЧЕМУ БОГ НЕ ЗАСТУПИТСЯ ЗА МЕНЯ? Я слишком грязная, да? Наверное.

— Вот видишь, Асенька, даже мама отказалась от тебя. Потому что ты глупая. Ты, Ася, идиотка. Надо было слушать ее.

"Надо слушать."

Ася просто хотела развлечься. Просто расслабиться.

"Надо слушать."

Надела закрытую одежду.

"Надо слушать."

Выпила два стакана за весь вечер.

"НАДО СЛУШАТЬ."

Пошла одна в уборную.

"НАДО..."

...Пойти к ней. Туда. Взглянуть на ее черно-белую фотографию, харкнуть на нее. Разворотить все к чертям, чтобы она поняла, как сейчас живет Ася. Чтобы она в гробу перевернулась.

Вдруг, Ася посмотрела на фото матери. На нем она улыбалась. Нет, насмехалась над дочерью. Ася помнила, как в последние месяцы мать часто грустила, пила таблетки и плакала. Никто не знал, что происходит до определенного момента.

***

— Они, все, смотрят на меня! Идут за мной!

— Успокойся, никто за тобой не идет, — соседка взяла мать Аси за руку и попыталась увести от двери.

— Ты что, не понимаешь? Они следят за мной, потому что прадеды мои, были из рода знатного. Теперь будут выслеживать меня, чтобы узнать куда мы спрятали наши украшения.

— Ну-ка перестань ерунду собирать. Ишь, возомнила себя пупом земли. Все за ней следят, все ее преследуют. Единственный, кто преследует тебя — уборка в комнате. Иди давай, барыня.

— Ах вот так? Не веришь мне, да? — она накинулась на соседку с кулаками. — Скотина! Благодаря мне ты живешь в этом доме, поняла? Если бы не моя милость, вас бы давно выкинули.

Подбежали другие соседки, растащили женщин по разными комнатам. Одна вызвала скорую помощь. После долгой беседы и постоянных выкриков Асиной матери, что ее трогать нельзя, ибо происхождение у нее не простое, врач принудительно направил ее на обследование.

Бред величия — с этим она вернулась и еще больше обозлилась на соседок. Общение с ними прекратилось и Ася, оставшаяся с матерью, старалась быть подальше от дома и почаще задерживаться после уроков.

***

Возле подъезда никого не было, что Асю удивило. Обычно алкаши попрошайничали. Но стихия оказалась сильнее, и они залезли в свои норы. По дороге, как на зло, попадались цветочные магазины. Неужели она должна купить ей цветы? Зачем? Эта женщина заслуживает грязи.

Только Асин отец мог ее оправдывать.

— У нее просто не хватило сил, Асенька.

Просто не хватило сил... А как у Аси хватило сил? Она пыталась заставить себя верить в ее слабость, начать сочувствовать матери. Но нет. Записка и прощальная фраза, произнесенная за семнадцать часов до смерти — перечеркивали все старания отца. Впрочем, Ася даже не знала где он сейчас, в какой командировке. Она спокойно существовала в окружении соседок и их кошек.

Сев на маршрутку, она облокотилась лбом о грязное стекло. За ним мелькали люди, вывески, дома. И чего все такие радостные, чего смеются? Видели вообще погоду? Как можно тут улыбаться? Только когда пейзаж сменился на поля и лесополосы, Ася стала внимательно вглядываться в местность.

Вот оно!

Выйдя, Ася долго смотрела на ворота. Думала, что рассказать матери. Как оправдать то, что нет цветов.

"Стоп, Ася, цветов? Ты забыла: она не заслужила этого"

Да, точно.

Идя по грязи и увязая в ней, Ася думала, что это аллегория на ее жизнь. Жизнь все равно утянет в трясину. Ася может бултыхаться хоть тысячу лет. Однажды она сдастся и пойдет ко дну. Опустится, иронично звучит, до того, что наложит на себя руки. Как она...

Найдя взглядом нужную могилу, Ася открыла калитку.

— Здравствуй, ма, не виделись с твоих похорон.

Протерев портрет рукой, она взглянула прямо в глаза матери. Достав из кармана сигарету, не смотря на дождь, прикурила.

— Вижу, ты хорошо тут устроилась и соседи тихие. А я вот пришла рассказать, сколько говна ты мне подкинула. Мало ли. Может тебе в аду об этом не говорят. Ну, ничего. Мне не сложно — ребятам весело. Есть повод потыкать тебя палками в котле.

Ася горько усмехнулась.

— Знаешь, после твоих ошеломительных трюков по нашему залу, многие соседи отвернулись от меня. Шептались, что я такая же. Шептались, что я от Сережи залетела и выбрала его и ребенка, а ты, вся такая несчастная, полезла в петлю. Глупые люди, что сказать.

Дождь начал идти сильней, и Ася чаще вытирала портрет матери.

— Знаешь, как после твоих выкрутасов на люстре, на меня смотрели в школе? А, не знаешь. Слушай: меня обходили стороной, когда узнали, что ты не во сне умерла. Подумали, что теперь можно делать со мной все, что захочется. Помню, закрывали в туалете с мальчиками, да и с девочками, и били. Долго так. Только синяков у меня не было. Потому что полотенцем мокрым били. Лапали грудь. Хорошая жизнь, да? А все потому, что ты оказалась слабой. Не смогла меня защитить. А когда тебе засунули в руки пять тысяч, будь они неладны, то ты быстро отдала их мне. Скажешь, что папа меня защитил. Как же. Укатил в свою командировку.

Ася посмотрела куда-то вдаль. Но тут же вернулась к глазам матери.

— Знаешь, кто правда меня защищал? Женя. Да, тот самый, которого ты не любила из-за сгоревшего отца. Сама-то далеко ушла? Потолок, конечно, не пережил твоих профессиональных навыков акробата, но фаер-шоу не пережила бы вся хата. Не суть. Женя не отворачивается от меня. Это единственный человек в мире, на которого мне не плевать. Единственный, кого я люблю всем сердцем. Зачем я говорю это тебе? Хочу, чтобы стало больно. Чтобы ты захлебнулась в желчи, даже будучи мертвой. Женя меня вытащил из мерзких Сережиных рук. Женя старался не навредить мне. Женя меня обнимал, когда становилось страшно. Чего не делала ты, не делал папа.

Пауза. Ася будто надеялась, что мать ответит.

— И, знаешь, ма, мне пришлось стать другой. Чтобы никто не позволил себе хотя бы подумать о том, что со мной можно сделать. Мне пришлось придумать себе идеальный мир. Закрыться в нем, как в коконе. Придумать себе папу и ма... му. Придумать дом, в котором она себя не убьет. Пришлось придумать отношения. Да, с Женей. Ты бы спросила, знаю. Мне страшно вылезать обратно. В то же время страшно потерять связь с реальностью. Каждое утро я проверяю лежат ли деньги на столе. Если нет, то все хорошо. Если лежат, то все плохо.

Ася потупила взгляд.

— Сегодня, кстати, деньги были на столе.

***

Женя стоял у подъезда. Накинув на себя намокшее пальто, смотрел, как на Асиной кухне зажегся свет.

Дома.

Отчего то у Жени появилось чувство, будто он что-то не сделал, что-то не сказал. Он было подошёл к домофону, пальцы сами набрали номер квартиры. Раздалось громкое «Да?» И Женя стрелой помчался прочь. Он шел быстро. Куда? Сам не знал. Дождь уже не так сильно его волновал. Волновал только он сам. Только Женя.

Что с ним? Почему он убежал словно маленький мальчик? Не нашел нужных слов? Струсил?

Мысли накладывались одна на другую, как слои торта. Женя запутался. В мыслях, в чувствах, в мире. Он думал, о том, как пытался коснуться Асиной руки. Помнил, как она вздрагивала и убирала ее. Женя боялся, что больше не услышит ее смеха.

***

Он ненавидел Серёжу. Хотел убить его. Ещё тогда, на улице. Женя сел на него сверху и бил, бил, бил. Он очнулся, дрожащий от злобы, на скамейке. Руки болели. Завтра опухнут. Костяшки сбиты.

Наверное, так правильно, да, Женя?

Наверное.

Он почувствовал объятия.

— Женя, Женечка, все хорошо. Хорошо, — Ася едва дышала. Она опустила голову Жене на плечо.

Ася дрожала.

Боится или это от слез?

Женя взял ее лицо в руки и посмотрел в глаза. При свете фонаря они были тёмными. Как небо. Слезы — были звёздами. Срывались с небосвода и падали на землю.

Женя чуть подался вперёд. Губы едва коснулись лба, и он вернулся в исходное положение. Ася прищурилась. Милая. Женя улыбнулся. Легко. Он на секунду забыл о боли. Прижал Асю к себе и не хотел отпускать. Хотел защитить.

Она, словно каменная, только и положила ладонь на Женину грудь. Ничего не говоря и иногда шмыгая носом, она слышала, как бьётся его сердце. Билось оно сильно. Асе было неприятно это слушать. Она не любила повторяющиеся звуки. Ася хотела отпрянуть. Женя не дал. Постепенно, пульс пришел в норму. Женя задышал глубже и спокойней, Ася отпрянула. Он смотрел на нее, испуганного оленёнка, и подумать не мог, что будет дальше.

А что дальше? Женя лез на потолок. Он не мог и не может быть вдали от Аси. Не может не видеть ее глаз, улыбки. Не мо-жет.

Женя хотел ее увидеть. Хотел, чтобы они вместе пошли смотреть на новогоднюю ёлку, гори она огнем. А Серёжа, пропади он пропадом, все испортил.

— Юлий Анатольевич, пожалуйста, позвольте войти.

Женя стоял на коленях. Он громко кричал. Из глаз текли слезы.

Он хочет увидеть Асю.

— Евгений, я тебе ещё раз говорю: Айседора не хочет никого видеть.

Дверь закрылась.

Женя стоял на коленях, на холодном кафеле. Он, сгорбившись громко закричал.

— Я не могу без нее!

Не могу...

***

Женя резко остановился. Обернулся. Нет. Он не вернётся туда.

Прочь. Подальше отсюда.

Подави чувства, Женя.

Он не помнил, как оказался в театре. А театр ли это? Впрочем, неважно. Женя всегда сюда приходит, когда ему хочется забыться. Так было после смерти отца и сестры, после того, что случилось с Асей.

Зал. Богато украшенный. Дорожки, люстры.

Только... Он был пуст. Как и всегда. Ни единой души. Даже персонала. Женя этому рад. Никто не будет доставать и спрашивать куда он, кто разрешил. Быстро преодолев лестницы, Женя оказался в большом зале.

Спустившись к сцене, он спросил: «Есть здесь кто-нибудь, э-эй?» Получив в ответ тишину, Женя спокойно поднялся на сцену. Снял пальто, рубашку, обувь и рюкзак. Поежился. Холодно.

В голове заиграла мелодия. Женины руки сделались параллельно полу. Ноги встали в стойку. Он прикрыл глаза. Музыка вот-вот доиграет до нужной ноты. Вот! Женя закружился по сцене, как юла.

С каждым поворотом, музыка становилась громче. Ещё! Ещё! Жене хотелось закрыть уши. Но она, музыка, избавляла его от мыслей... или то был Женин танец?

Женя представил, что в его руках сабля. Он размахивает ею. Он должен одолеть врага. Должен уничтожить Тьму, которая пожирает Асю и его вместе с ним.

И вот Сережа, словно живой, появился на сцене. В его руках был пистолет. Женя усмехнулся. Он продолжал крутиться. Раз. Два. И Сережа пронзительно закричал. Упал на холодный дощатый пол, схватился на сердце.
«За меня и мои мечты. За Асю. За твою жизнь.»

Жизнь? Женя, ты же не веришь, что чудовище живёт. Оно существует. Поддается своим первородным инстинктам.

Женя, ты не должен его жалеть. Не должен бороться за ту каплю человеческого, что осталось. Это не твоя борьба. Его. Которую он уже проиграл.

Снова поворот. Руки снова параллельно полу. Из темноты вышел ещё кто-то. В маске. Женя остановился, повернул голову, тихо подошел к незнакомцу. Маска с громким звуком упала на пол.

Женя.

Это он, стоит и смотрит на себя. Ехидно так. Глаза, привычно, карие загорелись огнем. Рука потянулась в карман. Револьвер. Из кармана Лже-Женя достает пулю. Одну.

У настоящего Жени вновь сабля.

Ты, правда, думаешь, что она тебе поможет, а, Жень?

Он мотнул головой.

Поможет.

Женя выставил саблю, на него направили револьвер.

— Ну, что Женя, последний раунд? От всех избавился. Отец, Сережа. Теперь твоя очередь.

— О чем ты говоришь?

— Разве ты не замечешь? Ты так стремишься к свету, что обрекаешь всех блуждать во тьме. Отец твой, он виноват? Нет, Женя, это ты. Ты тогда оставил зажжённую спичку. Свечу-то потушил, а спичку нет. Торопился. Или же хотел?

— Не хотел!

— Женя, не обманывай себя. Ты же видел все, что он делал и тебя это бесило. Поэтому ты спалил квартиру. Не учел, правда, что твоя маленькая сестра тоже дома.

Стоило Жене сделать один шаг, как он почувствовал боль. Где-то под ребрами. Внутри. Она прожигала. Насквозь.

— А Сережа?

— Хочешь сказать, что это я за него сделал? — Женя держался за рану и сплевывал кровь.

— Что ты сделал, когда он начал ухаживать за Асей? Увел ее.

— Я ничего не делал, — он вытянул саблю, грозясь нанести удар.

— Правда?

Женя сел на колени. Посмотрел перед собой, а в зрительный зал. Лже-Женя стоял и довольно наблюдал. Зал, до этого богато украшенный, в миг стал облезлой заброшкой. Женя смотрел и не верил в это.

Как? Он все это время ходил сюда?

Что же ты сделаешь теперь, Женя?

Он хотел встать, но боль мешала. Женя, вновь, просмотрел на пол перед собой. Красный. Он же не всегда был таким? Он был другого цвета.

Кап-кап-кап.

Что это? Откуда этот звук? Неужели крыша протекает?

Кап-кап-кап.

Он бил по ушам. Женя снова зажмурился.
Уши не получилось прижать руками.

Больно.

Кап-кап-кап.

— Хватит! — заорал Женя. — Перестань мучить меня.

Голова опустилась на пол. Мокро. Женя распахнул глаза.

— Нет, — прошептал он. — Нет. Нет! Не со мной.

Он дополз на четвереньках до вещей, попытался взять их. Упал по сцены. Слезы потекли из глаз. От боли сводит челюсть. Женя проревел что-то непонятное. Лже-Женя подбирал гильзу. Он выполнил свое задание. Уничтожил гнев внутри Жени. Выжег его до основания.

Сквозь разрушенную крышу пробился луч, осветил Женино лицо. Закрыв глаза, Женя увидел, как снова стоял на сцене. Рядом с ним танцуют девушки, их поддерживают за талию парни. Женя стоит и смотрит на них, не понимая, что происходит. Потом смотрит в зрительный зал и снова боль, невыносимая, он опускается на колени, продолжая смотреть на зрителей. Свет погас, музыка стихла, а Женя все смотрел.

***

Сережа наблюдал, как Ася и Женя уходят из школы. Цокнув, он пошел в противоположном направлении. Перепрыгивая лужи, Сережа выходил из городка, к заброшенным шахтерским домам.

Пока Сережа поднимался, дождь закончился и небо прояснилось. Поднявшись, он встал на край окна, вдохнул свежий воздух, из-за чего немного закружилась голова. Лучи солнца выглядывали из-за туч и грели Сережины щеки. Он открыл галаз, посмотрел вдаль.

Вон там — птица. Каравайка. Летит далеко, на другой край света, чтобы обрести покой. Подальше от людей и суеты. И сейчас, когда небо тронул алый цвет заката, Каравайка была особенно красива. Ее оперенье отливало разными необыкновенными и неописуемыми цветами, Сережа уж точно никогда таких цветов не видел.

Раздался резкий громкий звук, отчего Сережа вздрогнул и чуть не потерял равновесие. Он понял, что произошло. Каравайка стремительно шла к земле, вскоре исчезла в высокой зелени. Через секунду над ней возвысился ствол ружья, точнее его кончик, а потом рука поднялась вверх, держа мертвую птицу.

Сережа присел на холодный, теперь, бетонный подоконник. Задумался. Как все-таки мимолетна жизнь. Раз — и нет тебя. А все из-за чего? Из-за каких-то людей, что захотели наживы; из-за опороченной чести дочери; из-за урода отца; из-за того, что ты стал чудовищем.

Буквально.

Сережа не мог больше себя видеть, как обычного человека. Он стал тем, кого ненавидел и презирал. Сережа всего лишь хотел, чтобы Ася была с ним, а не с Женей, и плевать на то, что они не встречаются. Хотел, чтобы она смотрела на него таким же взглядом.

А в тот вечер, когда она отвергла его предложение, решил взять силой. Заставить быть с собой. За что расплатился дружбой и репутацией.

***

Входная дверь скрипнула — вернулся отец. Мать, что до этого сидела с Сережей, вскочила и, словно ураган, помчалась в прихожую. Расспрашивала отца о том, что теперь будет.

— Ты им заплатил?! — вскрикнула она. — А этот, ну как его, Синицын...

— Синявский, — исправил отец.

— Да хоть Синьковский. Он не хочет заплатить за то, что избил Сереженьку?

— Это уже отдельное дело. Я тебе, как юрист, говорю.

— Так попроси завести, как юрист.

— Лида, давай не будем, хорошо? Где Сергей?

Сережа напрягся. Когда отец произносил полное имя — быть беде. Услышав шаги, он начал глубоко дышать, чтобы скрыть страх. Не помогало. Тогда Сережа взял конфету и начал крутить ее в руках, рассматривая этикетку.

— Я знаю, что ты все слышал.

На кухне появился отец, он держал в руке папку с делом. Следом вошла мать. Она посмотрела на Сережу так, будто его ведут на эшафот.

— Смотри, — отец кинул папку на стол. — Здесь все, чтобы тебя выгнали из школы, а еще чтобы ты не смог пойти в свою академию. Девочка подробно описала, что ты с ней делал. А теперь, будь добр, объясни мне, зачем? Мотив и цель.

Он оперся о стол обеими и руками и заглянул Сереже прямо в глаза. Оторвавшись от конфеты, он посмотрел в ответ. Пытался выдавить из себя хоть что-то, а не получалось. Сережа не знал с чего начать и, казалось, перестал дышать.

— Чего ты на меня так смотришь, гаденыш? — отец схватил его за кофту. — Ты решил пойти в академию. Так мы нашли вторую работу, чтобы осуществить твою идиотскую мечту. А ты, идиот, решил все заруинить? Вот это твоя благодарность?

— Костя, не надо! — мать вцепилась ему в руку.

— Уйди, Лида. Даже не думай защищать его.

— Он же наш сын, — на ее глаза навернулись слезы.

Мать хотела верить, убеждала себя, что Сережа это не со зла. Что он просто ребенок, который запутался. Отец же видео в нем только преступника. Идиота, который просто так опорочил девушку.

— Я просто хотел, чтобы она была с мной, — тихо произнес Сережа.

Отец его отпустил, отошел назад, взялся за голову и закрыл глаза. Ноздри его расшились, дыханье стало тяжелым. Весь Сережин мир сошелся на фигуре отца. Остальное кануло во тьму. Сережа смотрел и ждал, что произойдет.

— Единственное, чего ты будешь хотеть теперь — прощения. Этой девочки, своего друга, моего. Чего вряд ли добьешься. И да, никакой тебе академии.

— Костя...

— Я все сказал, Лида. Вместо того, чтобы защищать, посмотрела во что превратился наш с тобой сын.

На следующий день с ним никто не сел за парту, никто не одолжил учебник по географии, и все постоянно шушукались. В Какой-то момент Сережа не выдержал.

— Да, я так поступил. Я — дрянь. И что, вы меня разорвете на клочки? Будь вы на моем месте поступили бы иначе, знаю, святые мои. Но я вот такой. Убейте меня прямо здесь, — он встал со стула и расправил руки, мол, стреляйте прямо в сердце.

— Успокойся, истеричка, — выкрикнул мальчик с первого ряда. — У Аськи вообще-то мать умерла. Так что, ты тут никому не нужен со своей трагедией.

— Ну, как, — подхватил второй. — Разве что, мы с этим ублюдком общаться не будем.

— Согласен, — кивнул первый.

***

С тех пор Сережа не раз оказывался на заднем дворе школы возле баков. Валяясь в куче мусора, он проклинал тот день, когда вообще подумал об Асе. Когда увидел ее глаза-бусинки, вдохнул аромат парфюма.

Теперь он сидел здесь. Смотрел на свои руки. Сережа видел, как они покрываются черными пятнами — скверна. Если он ее не уничтожит — она уничтожит всех вокруг. Тьма заразна. Перекидывается от одного к другому, пожирает и оставляет лишь косточки. Сережа решил, что на нем все закончится. Он выйдет из круга.

Поднявшись, он посмотрел на солнце, что почти закатилось за горизонт. Час настал. Прикрыв глаза, Сережа представил, как садится в кабину пилота, поворачивает ключ и, после разгона, набирает скорость. Сделав шаг, Сережа ожидал, что воздух его подхватит и унесет туда, куда не смогла долететь каравайка. Где его никто не будет знать. Он сможет начать новую жизнь. Но так не случилось. Сережа оказался на мокрой, от дождя, земле. Боль — все, что он ощущал.

Через несколько мгновений боль начала отступать, звуки пропадать, а глаза закрываться. Сережа взглянул на руку — ничего не было. Значит он убил Тьму.