Читать онлайн
"Жулик Алёшка"

Детство

Я рос весёлым и послушным ребёнком. Родители воспитывали меня в любви и приключениях! Мы часто играли в весёлые игры, а лучше всего у меня получалось в любимую игру папы. Он показывал мне на улице или на шумном рынке прохожего, и я должен был с разбегу с радостным лицом его обнимать, крича при этом: «Ой, папка, привет!», будто это и вправду он. Настоящий же папка мой всегда был поблизости и проверял, как я играю. Поначалу мне было трудно не смотреть на него при этом, но правила запрещали это делать, так что со временем я научился не обращать на него внимания. Согласно сценарию, через пару минут подходила мама и говорила что-то вроде: «Алёшенька, не папа это, наш папа на работе». И мы поспешно извинялись и быстро уходили. Тогда я не понимал, что отец в это время очищал карманы у ротозея «папы».

С каждым разом у меня получалось все лучше и лучше. Папа с мамой очень хвалили меня, вечером подсчитывая деньги, примеряя обновки и украшения. Мама всегда называла меня «мой золотой»! После таких игр родители покупали мне игрушку или мороженое.

Иногда мы играли в другую игру, в которой нужно было очень быстро одеться и добежать до машины, чтобы найти новое жильё. Но я не любил эту игру, потому что мама тогда всегда плакала, а папа всегда кричал и подгонял нас.

Когда я немного подрос, папа научил меня быстро бегать, проворно петляя по маленьким улочкам и дворам. Бегать с ним наперегонки было весело. А еще он научил меня своей фирменной улыбке, которую так любила мама. Мы тренировались несколько месяцев, пока ему не понравился результат.

— Сынок, эти ямочки на щечках и открытая улыбка – ключ к сердцам людей, — говорил он. – А умение быстро бегать и маскироваться спасут тебя не единожды. Понимаешь, улыбка открывает любые карманы, а скорость и ловкость их опустошает.

Тут папа подмигнул и потрепал меня по волосам:

- Но не доверяй никому, помни: человек человеку волк!

А потом он исчез. И мама тоже. И я остался с бабушкой, которая всё время плакала и молилась, глядя на их фотографию, перевязанную чёрной ленточкой.

Это было начало девяностых. Я рос и оттачивал свои навыки на случайных прохожих: будто куда-то торопясь, толкал их плечом, незаметно опустошая их карманы, и у меня получалось. Всё чаще вспоминались слова отца: «Смотри на раззяву открыто и немного смущённо, извинись и улыбнись. А дальше быстро делай ноги!» После удачных прогулок в моей комнате стали появляться хорошие вещи: новенький магнитофон, плейер и игровая приставка. Ба с тревогой расспрашивала, откуда у меня деньги, и я в красках описывал, как мы с одноклассниками разносили листовки и газеты, чтобы подработать после школы. После моей тёплой и доброй улыбки она успокаивалась и прекращала свой допрос.

У моей Ба были золотые руки, она шила мне тёплую школьную форму и, примеряя, любила говорить, какой я статный, хоть пока и маленький.

— Жалко, Сонечка моя не видит, как быстро ты взрослеешь! – имея в виду мою маму, восклицала Ба.

Она не теряла надежды вырастить из меня хорошего человека, заменив мне отца и мать. Её любви хватало за всех.

С годами образы родителей стёрлись из моей памяти, и однажды дед Степан, наш сосед, рассказал мне правду. В тот день я возвращался из школы, а он, смоля трубкой с едким и крепким табаком, окликнул меня:

— Лексей! Иди сюда, присядь. Посиди с безногим дедом.

Одной ноги у него действительно не было, рассказывали, что он вернулся с войны без неё. Но два костыля вполне неплохо заменяли ему вторую ногу, так что мой старый сосед калекой себя не чувствовал. Да и привык за столько лет с одной ногой.

— Здрасьте. Говорят, от дыма кашлять хочется, когда куришь.

— А ты не куришь? – дед усмехнулся и лукаво посмотрел на меня.

— Нет, не курю. И отец мой не курил, – не без гордости ответил я.

Степан молча кивнул. Я чувствовал, что он хочет мне что-то сказать, но не спешит. Я украдкой разглядывал его лицо, изрытое глубокими морщинами. Он был всегда аккуратно подстрижен и выбрит, и тем страннее выглядели кустистые брови, из которых торчали прямые седые волосы, похожие на леску. И зимой, и летом он сидел на скамейке в брюках, одна брючина которых была заправлена за пояс, и неизменно в расстёгнутой рубашке. Дед Степан не боялся холода или жары, словно подобные мелочи его и вовсе не интересовали. Все знали, что характер он имеет твёрдый.

Он лишь глянул на меня и, усмехнувшись, сказал:

— Отец твой не курил, молодец. И ты молодец, не нужно это! Но послушай меня, старого деда, сынок. Не в том правда, курит человек или нет, а в том, как он живет. Можно смолить трубку, но жить по совести, а можно наоборот, не иметь вредных привычек, улыбаться широкой улыбкой, а душу иметь чёрную. Ты, Лексей, не серчай, нет мне выгоды обижать тебя или твоего отца.

Он вытряхнул в стоящую рядом с лавочкой урну оставшийся табак вперемешку с пеплом и вздохнул:

— Мариша за тебя переживает, – имея в виду мою бабушку, покачивая головой, объяснил он. – Тяжело ей, вижу. Переживает за тебя, как бы по стопам отца не пошёл. Понимает она, откуда в твоей комнате цацки разные появляются. Вот ведь какое дело, Алёша: папка твой добрым был, да азарт его сгубил. Жажда быстрой наживы победила благородный труд, и стал он воровать. И ведь так хорошо это у него получалось, что никто и не догадывался, чем он на жизнь зарабатывает. А потом пошло-поехало, когда мать твоя поняла, что к чему, тебе уже четыре года было. Семью не хотела разрушать, все надеялась, что он исправится и станет честно жить. Но, сам видишь, ничего не вышло, ещё и её привлек к своим делишкам… Он в своем промысле одиночкой был, и как-то раз одна крупная банда воров решила, что он должен с ними делиться. А когда он отказался, убили твоих родителей. Ты ведь сам жив остался только по счастливой случайности, сынок.

Я потрясенно молчал, не в силах осознать его слова. Дед Степан закурил снова.

— А почему он должен был с ними делиться? – мой юношеский ум не понимал, в чём подвох. Видно было, что его удивил мой вопрос, но старый сосед с готовностью ответил:

— Так он же якобы промышлял на их территории. Уголовники всегда стремятся к власти и деньгам, но и жизнь имеют короткую. Такова уж плата за красивую жизнь.

В тот день у нас с ним вышел непростой разговор, на протяжении которого я пару раз вскакивал со скамейки и собирался уйти, чтобы не слышать ужасающей правды. Но спокойный голос деда и моё любопытство тогда пересилило, и я узнал, как было на самом деле. В тот момент я ненавидел деда Степана за то, что он разрушил мой мир, в котором смерть родителей была случайной, ведь Ба мне рассказывала, что они попали в аварию.

Потом я очень долго игнорировал соседа, не желая с ним здороваться. Он лишь качал головой, хмуря брови и молча смоля свою дурацкую трубку.

После того разговора я ещё более дерзко, будто всем назло, стал подчищать карманы зевак. Вспоминая слова соседа: «Такова плата за красивую жизнь», стучавшие набатом в моей голове, я научился просчитывать каждый свой шаг наперед. И не только свой. Смотрел фильмы про преступников и читал детективы, в которых правосудие всегда торжествовало. Моя старая Ба видела в этом хороший знак и частенько смотрела эти картины со мной. Она поверила, что гены моего отца проиграли в этой битве.

Но мой интерес к детективам имел другую причину: истории в фильмах и книгах помогали мне не наделать ошибок и не попасться в руки закона. Анализируя, где уголовники допускали промашки, я мысленно взывал к отцу, спрашивая у него, согласен он с моими выводами, или нет. Мне отчаянно была нужна его поддержка. Но ответом всегда была тишина. Злясь на его молчание, я не мог понять, зачем папа обучал меня своему ремеслу, если в итоге бросил меня?!

А дальше был выпускной и армия, которая заставила меня пересмотреть свои взгляды на жизнь.

Дембель

С тихим гулом троллейбус вез рослого парня в парадной форме, то есть меня, домой. Я не видел свою Ба вот уже два года. Те редкие письма, которыми мы обменивались, грели душу, но чем ближе я подъезжал к родному дому, тем сильнее мне хотелось увидеть её. В армии я часто вспоминал и нашего соседа, деда Степана, его внимательный взгляд и спокойный голос. И только сейчас я понял, что хочу перед ним извиниться.

Контролер, полноватая женщина средних лет, неспешно проверяла билеты пассажиров. В утренние часы в троллейбусе было людно, но без толкучки. Народ спешил по своим делам. До моего слуха донесся грозный голос контролерши:

— Как нет билета? Тогда немедленно выходите на следующей остановке.

Молодая девушка что-то спешно искала в сумке, восклицая:

— Ой, и кошелька нет! Что же мне делать?..

Её бездонные глаза растерянно смотрели по сторонам. На вид девушке было лет семнадцать, не больше. Русые волосы длиной до плеч по бокам прихватывали заколки. Поверх василькового платья – белая кофточка. Такого же цвета небольшая сумочка и поясок платья.

Все это я рассмотрел быстрым, цепким взглядом, сконцентрировавшись и машинально отодвигая на второй план радостные мысли о доме. Я уже понял, что девушка стала жертвой карманника.

Кто-то запричитал, что нужно вызвать милицию. Протиснувшись к девушке поближе, я вручил ей свой билет и развернулся к контролеру:

— Теперь она с билетом, выгоняй меня, мать, на следующей остановке выйду.

Женщина внимательно посмотрела на меня, но согласилась.

«А пока едем, я найду тебя, щипач!» — решил я.

Преступный мир был мне когда-то родным по умолчанию, и я никогда и никого не сдавал. Но когда я увидел обворованную девушку, что-то во мне перевернулось…

Подхватив дорожную сумку, я направился к дверям троллейбуса, по пути осматриваясь обманчиво-рассеянно, но на самом деле глаз был у меня наметан. Обычно щипачи работают в паре, так легче. Среди стоящих неподалеку я быстро высмотрел некоего по виду интеллигента, слишком близко прислонившегося к мужчине, который что-то увлеченно объяснял худому парню, похожему на студента, указывая рукой на пробегающую за окном людную улицу. Надо же, отчаянные «коллеги», работают даже после обнаружения одной из пропаж.

Поняв, что мирно вернуть украденное не получится, я с нетерпением стал ждать. И вот уже рука щипача вынимает аккуратно бумажник из кармана раззявы, а я, чуть не сбив стоящих рядом пассажиров, хватаю его за руку, поднимая её повыше. Кошелек жертвы упал на пол, а «студент» — явно напарник «интеллигента» — поспешил скрыться. Впрочем, ему это не удалось: схватив его за шиворот куртки, я мертвой хваткой вцепился в обоих карманников, ожидая от них удара, и тут же и правда схлопотал под дых. Перекрикивая всеобщий визг и гам, я попросил пассажиров помочь подержать «студента», а сам заговорил с его старшим «коллегой»:

— Ты зачем девушку обидел? Деньги взял не свои. Вернуть бы надо, и отпущу.

На меня с презрением смотрел вор лет сорока-пятидесяти. Его начищенные ботинки, отглаженный костюм-тройка и светло-серый плащ намекали, что этот человек, как минимум, профессор или доцент. Очки в костяной оправе и газета в руках довершали образ добропорядочного гражданина. «Не хватает только шляпы с тростью», — пришла в голову невеселая мысль. Но внешность обманчива, и «доцент» тихо проговорил сиплым голосом:

— Водила уже по рации вызвал наряд, ты что, гнида, беспредел творишь? Пусти!

«Студент» во все горло вопил, что он тут ни при чем, а растерянные граждане перешептывались и вытягивали шеи, чтобы получше рассмотреть происходящее. Отдернув полу плаща, так не по погоде надетого щипачом, я увидел три кошелька в пришитом потайном кармане.

***

Спустя двадцать минут в троллейбусе осталась пара понятых, «доцент» со «студентом» и их жертвы, включая Сашу. Так звали девушку, которой я отдал свой билет. Протоколы составляли прямо на месте, в троллейбусе, заехавшем в депо. Из показаний потерпевших я узнал, что Саша ехала подавать документы в вуз после окончания школы.

Ближе к обеду один из лейтенантов, который вел это дело, обратился ко мне:

— Алексей, а ты чем планируешь заняться? Дембельский отпуск месяц, отдыхай. А после приходи к нам на службу, здесь нужны такие ребята! Фамилия моя Воронцов, зовут Игорь Петрович, лейтенант следственного отдела, найдёшь меня. Спасибо за помощь.

Ничего внятного не ответив ему, я ушел, вызвавшись проводить доверчиво поглядывавшую на меня Сашу. Но вместо этого я позвал её с собой – удивить бабушку своим возвращением. Настолько сильно мне понравилась девушка, что расставаться с ней никак не хотелось.

Дверной звонок заливистой трелью наполнил квартиру, и дверь открыла моя полностью поседевшая Ба. Всплеснув руками, она подалась вперёд, босиком выходя в подъезд и обнимая меня за шею, отчего мне пришлось сильно наклониться. Она стала совсем маленькой:

— Алешенька, вернулся! Вырос-то как!

— Ба, задушишь! – рассмеялся я глухо.

От бабушкиного любопытного взора не укрылась и гостья, которая, смеясь, глядела на эту картину. Ба протянула девушке руку, приглашая в дом, и вопросительно посмотрела на меня. Пройдя за ней в кухню, я сказал:

— Познакомься, бабушка, это Саша.

***

Накормив нас с дороги, моя постаревшая Ба, причитая и охая, оповещала соседей нашего двухэтажного дома о моем возвращении. Она спешно собирала нехитрые блюда на стол, а мы с Сашей ей помогали.

Праздник отгремел на славу, и я, как обещал, ещё засветло проводил девушку домой. На транспорте добираться не стали, решили пойти пешком, неспешно прогуливаясь. Она не отдернула ладони, когда я взял ее за руку, лишь смущенно посмотрела на меня.

Вечером я терпеливо отвечал на вопросы бабушки, рассказав ей и об обстоятельствах знакомства с Сашей. Ба смотрела на меня долгим взглядом, а после расплакалась. То были слёзы радости, я чувствовал это. Успокаивая её, вдруг вспомнил о нашем соседе:

— Ба, а где дед Степан? Что-то я не видел его сегодня.

— Так умер он, еще прошлой зимой…

Она ушла спать, а я все сидел, растерянно глядя непонятно куда. Мне хотелось извиниться перед дедом Степаном, поговорить, рассказать, как я служил, как попал в Чечню и чудом остался жив. Точнее нет, не чудом. Тот день я запомнил навсегда.

Чечня

Командир отделения, старший сержант, спас мне жизнь. Наш отряд был разбит на группы со своими боевыми задачами. Наше отделение состояло из снайперов, радистов, пулеметчиков и гранатомётчиков. Мы заняли позиции на высоте. Колонны «духов» могли пробиться вглубь только по перевалу, расположенному в квадрате нашей высоты, это был самый короткий и легкий путь. Удержать перевал мы должны были даже ценой своих жизней – такова была наша задача.

В Чечню нас доставили уже к вечеру, вертолётами Ми-8. Не успели мы высадиться, как командир, матерый вояка-контрактник, быстро собрал нас, делая перекличку громовым голосом. Он был старше нас всего на двенадцать лет, но на висках даже в вечерних сумерках виднелась пегая седина. В ту ночь мы с ребятами не сомкнули глаз, тихо перешептываясь и представляя, как будем отбиваться от полутора тысяч «духов». То ли мы не до конца понимали всей серьезности, то ли надеялись на удачу, но умирать из нас никто не собирался.

Командира звали Николай Кузнецов, по прозвищу Кузнец. Взглядами на жизнь и непоколебимой уверенностью в завтрашнем дне он сразу же вызвал доверие и быстро заработал авторитет:

— Ребятня, вы еще желторотые стрижи, и моя задача вас всех сберечь. Но это возможно лишь в том случае, если будете беспрекословно и быстро выполнять приказы, – он хмуро оглядел всех, прямо заглядывая в глаза каждому из десятерых, и продолжил уже тише:

— Иначе домой вернутся не все. А вам еще детей делать!

Дружный хохот прокатился по строю, но Кузнец поднял руку вверх, заставляя нас умолкнуть:

— Командование дало три дня на подготовку, через столько времени «духи» и дойдут до перевала. Итого, на одного бойца сто пятьдесят голов, а значит, сдержать их вполне реально, если не дать им подняться по склону. К тому же у нас большой запас времени и боеприпасов. Подъём в пять утра! Дежурство распределит ефрейтор Савельев. Вопросы есть?

***

За эти два дня мы научились большему, чем за четыре месяца в учебке. Было видно, что нашему командиру пришлось немало повоевать. К вечеру второго дня доложили, что враги уже на подходе к перевалу и расположились на ночлег в густых зарослях горной местности. Командир, не удивившись недостоверным сведениям от разведгруппы, объявил боевую готовность. Приказ Кузнецова во что бы то ни стало удержать высоту прогремел как гром среди ясного неба.

Мы заняли позиции, и когда я увидел врага, понял : они не считают нашу высоту преградой. Лёгкая дрожь прошла по всему телу, сердце застучало где-то в горле, и я дал первую очередь огня.

…Бой шёл весь день, «духи» лезли к нам напролом, заходя с обоих флангов, умело карабкаясь по трупам своих соратников и не останавливаясь, словно зомби. Наши снаряды косили их сотнями, но их было намного больше, чем полторы тысячи. Мы поняли, что это уже вторая подстава от разведчиков. Боеприпасы таяли на глазах, я не мог даже оглядеться по сторонам и посмотреть на своих. Мне казалось, что только я отвернусь, как враг тут же окажется рядом. Командир Кузнецов вызвал подкрепление, но авиация не могла помочь нам из-за сильной облачности. Я услышал, как рядом со мной вскрикнул напарник, и его пулемет замолчал. Звенящая тишина вместе с ужасающей догадкой оглушила меня: «Нас почти не осталось!» Надежда на то, чтобы выжить, разбилась вдребезги. Я закричал что было мочи, но от гула в голове еле расслышал сам себя:

— Ребят! Есть кто живой? Мужики, отзовитесь!

— Нет никого, мы одни остались, – я услышал голос Кузнеца, который доносился словно издалека. Обернувшись, я все понял: шансов выжить нет. Краем глаза увидел мелькнувшую тень, еще одну, и «духи» повалили к нам со всех сторон, выкрикивая что-то на своем языке. Раненый командир подполз ко мне:

— Уходи, стриж, сзади подмога на БТРах, они подберут тебя, а я прикрою.

— Но…

— Пошел вон, я сказал! – рявкнул он, и от натуги из его пробитого пулей плеча хлынула фонтаном кровь.

В тот миг я был словно на распутье, кровь стучала в ушах, а я не мог двинуться с места. Отец! Ты был не прав, не всегда человек человеку волк, просто тебе не повезло.

Кузнец не жалел своей жизни ради обычного солдата, которого он знал всего ничего. Заняв пулемет раненого напарника, я без разбору стал палить по врагам, улыбаясь словам воспрянувшего духом командира:

— Под трибунал пойдёшь, стрижок!

— Пойду!

Он хохотнул и приказал:

— Гаси их слева, а я справа!

— Так точно, товарищ командир!

До знакомства с ним я ничего не знал о взаимовыручке, поддержке и сплочённости. Мелькнула непрошеная мысль, что я жил неправильно, и вот сейчас всё закончится. Но спустя несколько долгих минут, подоспели спецназ и медбригада. Последнее, что я запомнил, звук вертушек, уносящих нас в госпиталь.

Командир почти исполнил своё обещание, мы потеряли только троих солдат. Остальные с разными ранениями остались живы, как и наш командир. Там, на носилках, он прохрипел:

— Мы удержали высоту, стрижок.

***

На следующий день мы с Сашей вместе поехали подавать документы в вуз, а после этой важной миссии долго гуляли по скверу, ели мороженое и болтали обо всём на свете. Точнее, щебетала девушка, то и дело убирая непослушную прядь волос за ушко, а я слушал её и не понимал, куда делся весь мой словарный запас.

Ещё тогда, глядя в доверчивые глаза Саши, я понял, что всегда буду защищать её и никогда не научу своих детей тем играм, в которые я играл в детстве.

Спустя два года младший следователь Алексей Громов, то есть я, забрал из роддома жену Сашу и маленького крепыша-сынишку Коленьку. Моя старая Ба гордо огласила свой новый статус – прабабушка - и украдкой утёрла слезу радости, бережно взяв конверт с маленьким Колей.