Читать онлайн
"Алопеция"

Заполняя анкету, он оставил графу «Хобби» пустой вовсе не потому, что у него не было никаких увлечений, а по той причине, что его увлечения абсолютно точно не вписывались в общественно приемлемые рамки. Альбер был замкнутым в себе, молчаливым, всегда стоящим в стороне человеком, он не испытывал потребности хоть с кем-то делиться своими переживаниями, его жизнь принадлежала исключительно ему и проводил он её только в своё удовольствие. Укажи он хоть какое-нибудь хобби, обязательно сыскался бы коллега, готовый с ним это обсудить: рыбалка, спорт, гонки на машинах, вышивание крестиком… всё это могло стать причиной натянутого разговора, в котором не было никакого смысла. Поэтому он оставил графу незаполненной. Вряд ли кто-то этому удивился, к тому времени Альбер уже успел заработать репутацию нелюдимого человека, не стремящегося к налаживанию контактов.

К своей работе он относился чрезвычайно ответственно, во всём том, что касалось нарезания резьбы и сварки металлов, он походил на ходящий справочник. Его жизненный путь пролегал через множество заводов, где грубые мастера и требовательные начальники буквально вбивали в его голову знания. В своей области он был непризнанным экспертом — другим просто не хватало знаний, чтобы оценить тот объём информации, которым Альбер распоряжался совершенно спокойно. Его трудовая жизнь протекала за чтением стандартов, унылыми расчётами и однообразными вопросами, которыми его донимали коллеги, ленящиеся читать технические справочники.

Он знал, что за его спиной люди часто высмеивают его. Их смешила его скрупулёзность, его размеренный, вдумчивый подход даже к самым мелким и незаметным задачам. Он не делил их на важные и неважные, если какая-то проблема требовала его участия, он уделял ей внимание вне зависимости от её масштаба. Альбер был из тех, кто не протестовал против задержек на рабочем месте, ему не составляло труда прийти за час до начала смены и взяться за особо нудный этап проектирования. По всем параметрам он являлся идеальным сотрудником и действительно ценным кадром, пусть даже его оклад оказывался в разы меньше тех, что получали бездельники в особо дорогих костюмах, просиживающие свои рабочие часы в кабинетах за просмотрами новостных лент и сериалов.

Альбер никогда не стремился к похвале, ему не нужны были награды и признание, он с детства научил себя относиться к жизни серьёзно, ответственно подходить к исполнению своих обязанностей, так стоило ли в таком случае удивляться его эрудиции и стажу? Он стремился проникнуть в суть вещей, с которыми ему приходилось взаимодействовать, его поражало, насколько поверхностно прочие люди относятся к выполнению своих трудовых задач. Однако прочие люди его не интересовали, как в принципе и он их. В этом вопросе Альберу удалось достичь взаимности с целым миром.

Альбер Шольц редко приходил на праздничные мероприятия, а если и появлялся на них, то практически никто и не замечал его присутствия. Он всегда сторонился толпы, скромно пристраивался на удалении от всех компаний, слушал бравурную речь директора или начальника, или владельца компании, позволял себе бокал вина (если то соответствовало качеству), а после этого удалялся, избавляя коллег от своего общества. К нему всегда было удобно обратиться в случае возникновения сложного вопроса — люди часто прибегали к такому способу, желая сбросить с себя ответственность за принятие решения, но никто из них не стремился наладить с ним дружеские взаимоотношения. Они предпочитали пользоваться Альбером и не обращать на него внимания во всех других ситуациях. Что ж, его вполне устраивало такое положение дел, и он не собирался в нём абсолютно ничего менять.

Не могло быть сомнений в том, что его случай заинтересовал бы видных психиатров. Любители покопаться в чужих грязных душах могли бы найти много интересных мест в биографии Альбера, но он не сводил знакомств с заботливыми врачами с почасовой оплатой услуг, а те даже не подозревали, какое сокровище скрывается под невзрачной оболочкой инженера с фамилией Шольц. Альбер являлся чемоданом с двойным дном, но известно об этом было только ему. К секретам он относился так же ответственно, как и к своей работе.

Как у любого обстоятельного человека, привыкшего к выделению причинно следственных связей, у него не раз возникало желание разобраться в логике своих действий, отмотать клубок событий в обратную сторону и найти ту точку, с которой всё и началось. Альбер со свойственной ему дотошностью уже несколько раз обращался к своему прошлому, пытаясь дойти до первичных причин, повлиявших на его несколько извращённое мировоззрение. Он практически не сомневался в том, что толчок к этому дала тётя Эсси.

Тётя Эсси, которую про себя Альбер всегда называл «тётка», была дальней родственницей по отцовской линии. Прямая, как палка со скверным характером и гнусным языком она была чрезвычайно богата, а потому многим приходилось отплясывать под её дудку, рассчитывая на кусок наследства. Родители Альбера оказались в их числе, и это значило, что маленькому Альберу довольно часто приходилось видеться с тёткой, а по достижению четырнадцати лет он был обязан навещать её не менее трёх раз в неделю, выполняя все поручения.

В тётке не было ничего, что можно было полюбить. Она всегда ходила в строгих костюмах, он неё пахло ликёрами, а при ходьбе она опиралась на сучковатую трость, которую не стеснялась пускать в ход за любую провинность со стороны маленького Альбера. Он мог получить тростью по ногам за то, что расплескал на пол несколько капель воды, когда наполнял миску отвратительно жирной кошки — единственного создания на планете, к которому тётка испытывала хоть что-то, отдалённо напоминающее чувства. Стоило ему неправильно поставить кружку изысканно-дорогого сервиза, как он сразу получал тростью по рукам. Плакать в её доме тоже было нельзя — за слезами сразу следовал удар сучковатой палкой.

Но худшее в её образе представлял собой парик, от вида которого по телу Альбера всегда пробегала дрожь отвращения. Неестественный и слишком броский, он имел треугольную форму, отчего голова тётки напоминала верхушку вулкана. Её силуэт невозможно было спутать с чем-то ещё. Казалось, весь мир за исключением тётки замечает убогость и дурновкусие волосяной конструкции на голове Эсси, но она была совершенно безразлична к мнению каких бы то ни было людей. И уж тем более никто из родственников не рискнул бы сказать ей об этом в лицо. Парик пугал Альбера, он видел щель, образованную между высушенной кожей головы и нижней линией парика, в неё можно было просунуть палец. Всякий раз получая палкой, Альбер наблюдал за тем, как парик колышется на голове его тётки.

Его родители не могли не знать о варварских повадках дальней родственницы, не могли они и не замечать синяков и ссадин, которые их сын приносил с собой после визитов к тётке, однако к этому они оставались совершенно безучастны. Они всего лишь хотели обеспечить своё будущее. Его отец — сварливый и скрипучий, как старое колесо, всю жизнь работал от звонка и до звонка на самых тяжёлых предприятиях, от него нельзя было дождаться одобрения, вряд ли он вообще имел о нём хотя бы самое отдалённое понятие. Альбер уже тогда догадывался, что ему не удастся произвести на отца впечатление, тот видел жизнь исключительно в тёмном свете, был глух к просьбам и жалобам, и его бочка всегда была полна отборного дёгтя. Мать Альбера была слишком запуганной и придушенной женщиной, чтобы хоть на что-то влиять в этой жизни. Она приучила себя неслышно ходить по квартире, когда отец возвращался с работы и сразу ложился спать, она говорила шёпотом и превратилась в самое смирное создание на свете после нескольких месяцев, проведённых с отцом. Выученная беспомощность стала её натурой.

Медицинские светила с почасовой оплатой, в отглаженных костюмах и изысканных кабинетах сразу бы связали жестокость по отношению к ребёнку с невротическими расстройствами взрослого и деформацией созревающей личности, однако Шольц ни с кем не собирался делиться этими подробностями своей биографии.

Альбер слишком рано осознал, что наследство тётки в глазах отца представляет собой более весомый аргумент, чем страдания его сына. Альбер ничего не рассказывал родителям, ведь он понимал, что вынужден заботиться о тётке, каких бы усилий ему это не стоило.

А потом в один прекрасный день злая тётка умерла. Её обнаружил Альбер, пришедший в ненавистный дом. Распростёртое на кухне тело не вызвало в нём ни капли сожаления. Застывшие глаза, в которых навечно отпечаталось пренебрежение ко всем прочим; старческие пальцы, сжимающие рукоять сучковатой трости; задравшаяся юбка, из-под которой выглядывали ноги-палки… Это произвело на Альбера не такое сильное впечатление, как вид лежащего чуть в стороне парика. Он напоминал свалявшийся кокон какого-то экзотического паука. Альбер впервые увидел сморщенную и такую беззащитную голову своей мёртвой тётки, в отсутствие парика она казалась меньше, Альбер подумал о лысых женских манекенах, стоящих в магазинах одежды. Это был первый раз, когда он не плакал в её доме.

На похороны собрались множественные родственники, и все из них были недовольны, когда выяснилось, что большая часть несметного наследства досталась кошачьему приюту. Семье Альбера полагались сущие крохи, отчего отец впал в негодование и принялся избивать мать. На тот момент Альбер мало что понимал в деньгах, зато приобрёл ночной кошмар. На протяжении долгих месяцев ему снилась лысая голова тётки и отброшенный в сторону треугольный парик.

Несомненно, удары сучковатой палкой, давление отца и вид мёртвого тела заложили в душу Альбера фундамент его будущего отклонения. Возможно, определённые подвижки в его сознании начали происходить именно в тот момент, а спустя всего два года произошло ещё одно событие, усугубившее его дальнейшее безумие.

На этот раз всё происходило на заднем дворе школы, где обкурившиеся старшеклассники поймали хлипкого Альбера и принялись над ним издеваться. Эти ублюдки сумели где-то раздобыть девчачьи волосы, скорее всего, срезали у какой-нибудь ученицы, доведя её до истерики. Шестеро парней сначала избили Альбера, а потом под всеобщее улюлюканье один из них раздвинул челюсти Альбера и засунул ему в рот волосы. Второй к этому моменту успел достать липкую ленту, и они заклеили ему губы, обмотав ленту вокруг головы в несколько слоёв. Его бросили там же…

Альбер всю жизнь помнил, как стоял в мужском туалете своей школы, отдирал от лица липкую ленту и выплёвывал изо рта мокрые, чужие волосы. Они забились между зубами, щекотали небо, раздражали язык, Альбер боролся с приступами тошноты, а потом долгое время полоскал рот, надеясь избавиться от малейших следов чужого присутствия в своём рту.

Определённо, подобные откровения, произнесённые в кабинете психиатра, дали бы обильную пищу для размышлений, возможно, они захотели бы задать ему ещё какие-нибудь вопросы, возможно, попросили бы пройти дополнительные тесты или сдать определённые анализы, но Альбер никому не рассказывал о некоторых аспектах своей жизни. Были вещи, которые принадлежали исключительно ему, и он не собирался ими делиться особенно с такими любителями сплетен, как практикующие психиатры.

Для схода лавины достаточно одного камушка, в случае Альбера таких толчков было целых два, а после свою роль сыграло и его тело, ещё сильнее приблизив своего хозяина к запрещённой черте. Алопеция внесла свои коррективы во внешний вид Альбера, лишив его всех волосяных покровов на теле, он стал гол, как только что родившийся птенец, и, разглядывая своё лысое тело в зеркало, Альбер невольно вспоминал голову мёртвой тётки, такую же неприкрытую и жалкую в отсутствие парика.

У него больше не было волос на голове, брови и ресницы пропали, под мышками не росли пучки волос, паховая область, ноги, даже завитки на больших пальцах ног перестали существовать. Словно какой-то парикмахер-садист прошёлся по его коже, не щадя ни единого волоска. Внешний облик интересовал его не так сильно, но всё чаще Альбер стал замечать на себе взгляды чужих людей, их внимание раздражало, их глаза заставляли чесаться его безволосую кожу. Он терпеть не мог подглядываний, но ничего не мог с этим поделать. Время шло, постепенно люди вокруг него начинали привыкать к нему, но в глубине души он ещё хранил их насмешливые взгляды и тихие шёпотки за спиной.

Вовсе неудивительно, что после всего пережитого Альбер испытывал к мужчинам отвращение, пусть и принадлежал к их племени, но не испытывал к нему доверия: отец не считал его за живого человека и использовал для добычи ничтожного наследства; те старшеклассники обошлись с ним крайне жестоко и после разболтали подробности кое-кому из своих знакомых. Альбер всегда был слабее их, его никогда не отличала храбрость или сила, поэтому с течением времени он стал сторониться парней, избегать их компаний и вообще в принципе не оказываться на виду. В Университете он так и не завёл друзей и продолжил придерживаться этого правила и после его завершения на всех рабочих местах, где проходили его трудовые будни.

С женской частью человечества его взаимодействие строилось по тем же самым принципам. Он не был интересен женщинам, да и они стали предметами его интереса лишь спустя достаточное количество времени, ему потребовалось несколько лет, чтобы осознать степень своего безумия и изыскать способы его удовлетворения. Да, он много знал, но девушкам были безразличны его разговоры, для них он никогда не являлся выдающимся собеседником. Альбер был не из тех, около кого формируется круг общения. Он всегда предпочитал стоять в стороне от этого круга, сначала с завистью за ним наблюдая, затем зависть сменилась заинтересованностью, а из неё получился неплохой план.

У него было безупречно развито аналитическое мышление, а потому он принялся размышлять, выстраивать цепочку, ведущую к удовлетворению. Он был во всём приверженцем системы и не успокаивался до той поры, пока между всеми его шагами не прослеживалась чёткая логика, отсекающая двоякое толкование. Только когда факты и доводы образовывали неопровержимый ряд, он приступал к реализации своей идеи.

Своё первое нападение он совершил в двадцать пять лет. Он даже не знал имени той девушки, поначалу он был на удивление неразборчивым в этом отношении, но с годами это прошло, и его метод обрёл железную, сформировавшуюся систему, которой он неукоснительно следовал. У полиции не возникло никаких серьёзных подвижек в том деле, у них на руках был гладко выбритый женский труп. Но кроме этого они не имели никаких зацепок. Последовали невнятные допросы и несколько арестов, но эти попытки нисколько не продвинули расследование в верном направлении.

Раз уж мир делился на мужчин и женщин, на хищников и их жертв, то Альбер решил впервые примерить на себя личину хищника, потому что ему надоела овечья шкура, в которой он проводил свою жизнь, потому что он имел обиды к этому миру и мечтал отомстить, выместить свою накопленную горечь на других людях, пусть они её и не заслуживали. Он тоже не заслуживал скотского отношения отца и избиения сучковатой тростью.

После первого нападения он стал куда более разборчивым в выборе женщин. Он даже корил себя в том, что первый раз действовал столь спонтанно и не сумел как следует изучить свою жертву. Врождённая брезгливость заставила его в будущем выбирать только самых чистоплотных представительниц женского пола. Уже в следующий раз уровень его подготовки существенно возрос.

Ему не требовалось делать это постоянно, идеально выбритых женщин, без малейшего признака присутствия волос находили в разных частях города, но всякий раз следствие заходило в тупик. Эти случаи были слишком мелкими происшествиями, поэтому на протяжении долгого времени их не рассматривали, как связанные между собой события. Во всём мире творились куда более жестокие дела, на фоне которых несколько лысых трупов просто терялись.

Цвет волос был не так важен для Альбера, его интересовала только его натуральность. Крашеные женщины не представляли для его взглядов абсолютно никакого интереса, он смотрел мимо них, неосознанно ассоциируя неестественность цвета волос с париком его старой тётки. Фигура и размер груди так же не играли роли, но при этом важным параметром оставался возраст, которому Альбер придавал большое значение.

Вполне естественно, что женщины в возрасте напоминали ему о мёртвой тётке, поэтому не вызывали у него никакого желания проследить за ними и сделать своими жертвами, совсем молодые девушки напоминали ему тот клок волос, что запихали ему в рот укуренные старшеклассники. Со временем он понял, что идеальной кандидаткой для изысканий является жертва его возраста. Он приловчился определять их возраст по лицу, улыбкам и другим незаметным и труднообъяснимым признакам, которые с каждым новым разом распознавал всё лучше.

У него было три автомобиля, несколько поддельных номерных знаков и удостоверения на имена несуществующих людей. Ещё в его распоряжении имелся целый набор грима, позволяющий создавать образы, отличные от его фотографии в паспорте. Чуть позже ему потребовалось специальное место, где бы он мог проводить процедуру стрижки, и Альбер очень умело переоборудовал для этих целей свой подвал. Он был неплохим инженером, умел обращаться с инструментами и знал толк в систематизированной, хорошо выстроенной работе.

За годы практики он в совершенстве овладел ножницами и бритвой, его навыкам вполне мог бы позавидовать любой парикмахер. Он оттачивал мастерство постепенно, на первых жертвах в некоторых местах можно было заметить небольшие порезы и царапины, но чем больше женщин попадало в его руки, тем меньше ошибок он совершал. Опасная бритва скользила по женским головам, удаляя последние островки волос, ножницами он работал не менее аккуратно, всё-таки он весьма нежно обращался со своими жертвами, пусть к тому моменту они и были уже мертвы и не могли оценить его заботы.

Алопеция в какой-то степени сделала его неуязвимым, отсутствие волос позволяло не беспокоиться на счёт того, что он мог случайно оставить их на месте преступления, а всё остальное его тело было покрыто специальным костюмом, доведённым до ума его собственными руками. К тому же он всегда старался избегать грязи в работе — это было важным условием, подтолкнувшим его к единственно возможному способу умерщвления.

Альбер боялся вида крови, с детских лет его мутило от малейшего пореза, поэтому и речи не могло быть о пистолете или же ноже. Все эти орудия уродовали тело, убивая всякое желание работать с ним после смерти. Удушение оставляло следы на шее и так же портило впечатление, как если бы на холсте великого мастера вдруг появились неаккуратные мазки. Оставался только яд, после которого женщины выглядели уснувшими. Альбер пользовался шприцом, поэтому на выбритых телах оставалась лишь едва заметная дырочка — единственный отпечаток насилия, который он себе позволял.

Когда его безумие просыпалось, когда Альбер понимал, что в скором времени ему потребуется новая жертва, он посвящал себя поискам, садился в один из своих автомобилей и совершал несколько поездок. По природе своей он был чистоплотным существом и того же требовал от женщин: он выяснял, сколько раз в неделю они принимают душ; каким шампунем пользуются; какому парикмахеру отдают предпочтение… Он представлял, чем пахнет их кожа, знал, на что у них бывает аллергия… На работе он читал одни справочники, относящиеся металлам и резьбам, на досуге он составлял другие. Как лучшие поэты прошедших эпох посвящали красивым девушкам поэмы, Альбер посвящал им многоуровневые таблицы и строго упорядоченные выкладки.

Ему нравилось чувствовать предвкушение, потому что он знал, что рано или поздно оно окончится, и его выбор окажется правильным. Ведь у него была система, и он следовал ей, не позволяя побочным колебаниям отклоняться от им же придуманного порядка.

А когда выбор был сделан, когда цель была намечена, ему оставалось только подстроить нечаянное свидание, случайную встречу, короткий разговор, в результате которого он пользовался шприцом и заносил в автомобиль уже мёртвое тело.

Наибольшее значение во всём этом процессе отводилось, конечно, операции стрижки. Он располагал женщину на специальном столе, и первым делом избавлял её от длинных волос, пользуясь для этой цели остро наточенными ножницами из инструментальной стали. После этого в дело вступала бритва, а область его деятельности распространялась на всё тело. Он бережно водил бритвой по мёртвой коже, уделяя внимание всем местам, где человек был склонен к росту волос.

В качестве примера он использовал свое собственное туловище — вот уж что точно было лишено всякой растительности! Стрижка и бритьё занимали долгое время, но Альбер никуда не торопился, в такой момент его не интересовали часы и минуты, существовал только процесс. Он уставал под конец, но не прерывал рабочего процесса, пока тот не обретал законченных форм, после этого оставалось избавиться от тела, и это было самой неприятной частью его безумия.

Ещё в начале недели Альбер знал, чего ему захочется в пятницу. Пять рабочих дней он жил предвкушением, однако это нисколько не влияло на его производительность. Пусть даже пятничным вечером ему пришлось задержаться — он привык доводить работу до логической точки и не мог позволить себе оставить её в подвешенном состоянии. Прочие могли махнуть на это рукой и пообещать себе разобраться с возникшей проблемой в понедельник, но Альбер не принадлежал к их числу. Он был дотошным до мозга костей и фанатично педантичным. Возможно, именно поэтому ему на протяжении нескольких лет удавалось уходить от полиции.

Придя домой, Альбер не стал снимать рубашку и галстук, они вполне соответствовали его настроению. Он лишь поставил потёртый кожаный портфель в угол, а сам занялся необходимыми приготовлениями.

Первым делом он зашёл ванну и распахнул висящий ящик. В ноздри сразу ударил аромат множества свечей, выстроившихся рядами в томительном ожидании момента, когда ими воспользуются. Глаза Альбера некоторое время бегали между ними, выбирая, оценивая, прикидывая, пока, наконец, не остановились на фиолетовой свечке с лёгким лавандовым запахом. Кивнув своему лысому отражению в зеркале, Альбер подхватил свечку и отнёс её на кухню.

Затем он зашёл в свою комнату и проследовал прямо до большого платяного шкафа, открыв дверцу, ему в глаза бросились все прочие рубашки, имевшиеся в его распоряжении и висящие на отдельных вешалках. Они располагались в соответствии с цветами спектра, красные с одного конца и тёмно-синие с другого. Даже тут прослеживалась определённая система. Альбер сдвинул их в сторону, шагнул в шкаф и одной рукой упёрся в его заднюю стенку. Следовало надавить чуть сильнее, как хитро закреплённая панель отходила в сторону, освобождая узкий лаз, ведущий в ещё одну комнату.

Здесь тоже приятно пахло, но на этот раз шампунями. Некоторое время Альбер постоял в темноте, наслаждаясь пронизывающими воздух ароматами. Комната в шкафу была его тайным склепом изысканных наслаждений. Здесь он по-настоящему мог расслабиться. Тут он отдыхал и отбрасывал в сторону ту часть жизни, где он был всего лишь исполнительным инженером.

Пальцами руки он нашарил кнопку и включил свет. Под низким потолком загорелась пара ламп, осветивших стены его сокровищницы. По трём сторонам комнаты шли деревянные перекладины, выходящие из стены на уровне глаз, из них торчали крюки, а чуть ниже параллельно этим перекладинам тянулись узкие полки. На крюках недвижными волнами висели длинные волосы, некогда принадлежавшие живым девушкам, на полке стояли небольшие стеклянные баночки.

Идею с крюками Альбер позаимствовал из старой сказки про Синюю Бороду. Удивительно, какие вещи иногда задерживаются в нашем сознании и не забываются. Совершенно точно, что эту сказку он читал ещё ребёнком, но воспоминания о судьбе жён Синей Бороды по-прежнему жили в его голове. Многие дети слушали эту сказку, но только он один сумел почерпнуть из неё рациональное зерно и воспользоваться идеей сказочного злодея.

Он сделал несколько шагов по своему импровизированному музею, наслаждаясь воспоминаниями о женщинах, которых он когда-то отравил. Его пальцы гладили висящие волосы, нос вбирал манящие ароматы, перед глазами проходили образы. Вот у этой девушки были очаровательные веснушки, она показалась ему на удивление наивной и совершенно ни о чём не подозревала до самого последнего момента. Обладательница этих кудрявых волос была воспитательницей в детском саду и преподавала уроки игры на пианино, несколько раз Альбер становился невольным слушателем её музицирований. Блондинка слегка картавила и регулярно тренировалась в бассейне, поначалу он переживал, что её волосы окажутся повреждёнными вследствие длительного воздействия хлорки, но эти опасения оказались напрасными. А эта девушка как раз размышляла над тем, чтобы перекраситься в более тёмный оттенок, она собиралась убить естественный цвет, но Альбер не позволил случиться такому нелепому недоразумению, у девушки были на удивление красивые волосы, и после смерти их хозяйки он тщательно о них заботился.

Собранные волосы можно было назвать заслуженными трофеями, но такое дикое понятие смущало Альбера. Трофеи подразумевали под собой жестокость. Он же был очень ласков и обходителен с телами тех женщин, что становились его жертвами, ещё большую заботу он проявлял к их волосам.

Несмотря на отсутствие растительности на своём теле, Альбер очень многое знал о волосах, эту науку он постигал постепенно, он был сильно заинтересован в том, чтобы сохранить срезанные волосы в порядке и не дать им испортиться. Он вычитал несколько полезных правил и следовал им на протяжении многих лет.

Во-первых, здоровье волос в первую очередь зависело от регулярности их мытья. В зависимости от типа волос их нужно было мыть с различными интервалами, но при этом частота должна была оставаться постоянной. Например, нормальные волосы необходимо было промывать раз в два-три дня, жирные требовали более частого ухода, ими он занимался через день. Сухие волосы не рекомендовалось мыть чаще двух раз в неделю, а кудрявые представляли собой отдельный сорт, требующий дополнительного ухода.

Альбер имел составленный график, в соответствии с которым он занимался мытьём чужих волос. Обычные люди, оказываясь в стенах своего дома, посвящали себя чтению или смотрению телевизора, или играм с детьми, Альбер имел другое хобби, но никогда не указывал его в опросных анкетах.

Он пользовался ровно теми же самыми шампунями, какие использовали живые женщины, ровно поэтому он так тщательно за ними следил. За последние года он стал неплохо разбираться в средствах для мытья волос, хотя многие восприняли бы это как шутку, это полностью соответствовало истине — за его внешней оболочкой скрывались таланты, о которых не догадывалось всё человечество.

Во-вторых, он обязательно расчёсывал волосы перед мытьём, а вот после — никогда. Казалось так легко следовать этим простым правилам, но при этом регулярно на улицах ему попадались люди, чьи волосы находились в удручающем состоянии. Имевшие волосы совершенно о них не заботились, отчасти это касалось и некоторых женщин, чья небрежность, возможно, единственно спасала их жизни.

В-третьих, Альбер установил на кран специальный датчик, показывающий температуру текущей воды. Оптимально подходящей для мытья волос считалась температура порядка 36-37 градусов, не горячая, просто тёплая вода.

В-четвёртых, он никогда не использовал полотенце. Куда полезнее была естественная сушка без использования фена. Он просто вывешивал волосы на крюк и давал им самим высохнуть. Помимо перечисленного в его арсенале имелось ещё несколько средств, к которым он прибегал в случае крайней необходимости: всякие масла, маски, укрепляющие кондиционеры…

Если девушка при жизни носила косички Альбер иногда заплетал её волосы, но никогда не оставлял их в таком состоянии на протяжении долгого времени.

Ему доставляло удовольствие лицезреть свою коллекцию, по дороге домой он мысленно перебирал имевшиеся в его распоряжении волосы, как заядлый читатель подготавливает себя к новой книге, так и он пытался определить свои предпочтения на этот вечер.

Он остановился на волнистых тёмно-каштановых волосах, ему подумалось, что лавандовая свечка особо подчеркнёт их аромат, а припасённое вино добавит необходимую долю пикантности. Альбер бережно снял с крюка несколько прядей намеченных волос и поднял небольшую стеклянную баночку. После этого щёлкнул выключатель, свет в тайной комнате погас, сокровищница погрузилась во мрак.

На кухне он первым делом закатал рукава и прямо поверх рубашки надел поварской фартук. Альбер позволил себе расстегнуть верхнюю пуговицу, но галстук снимать не стал. Из ящика он достал кастрюлю и немного запылившуюся бутылку вина. Штопор ввинтился в пробку, послышался хлопок, и вино получило долгожданную свободу.

Пока оно разогревалось в кастрюле на небольшом огне, Альбер решил заняться завариванием чая. У него имелся керамический чайник, идеально подходящий для этой цели. В его распоряжении находилось большое количество специй и приправ в том числе и для приготовления напитков: бадьян и чабрец, мята и сушёный лимон, гвоздика и корица, но главный ингредиент сегодняшнего чая лежал внутри стеклянной баночки. Прежде необходимо было вскипятить воду.

Чайник встал по соседству с кастрюлей, в которой вино прогрелось настолько, что стало лопаться пузырями, Альбер подцепил прядь волос и бережно опустил их в кастрюлю. Одной рукой он помешивал её содержимое, другой — открывал бутылочку с соевым соусом. Долив немного соуса и тщательно перемешав его с вином, он сбавил огонь и опустил на кастрюлю крышку — блюду необходимо было немного потомиться.

Тем временем он занялся свечкой. На подоконнике стоял витой канделябр, напоминающий о средних веках. Альбер вкрутил в него свечку и поджёг её спичкой, кухня сразу наполнилась уютным, тёплым светом, наверное, примерно такая обстановка царит внутри французских ресторанов, куда пылкие юноши приводят своих лучезарных подруг. Он никогда не бывал во французских ресторанах, собственная кухня вполне устраивала его.

Свист чайника возвестил о рождении кипятка. Альбер закинул внутрь керамического сосуда щепотку обыкновенной чёрной заварки, купленной в магазине, а затем откинул крышку со стеклянной баночки и запустил внутрь пальцы. Лобковые волосы, измельчённые и приправленные базиликом, предвосхищали целую гамму вкусовых ощущений. Поверх этой утончённой и неприемлемой приправы он налил кипяток и поставил чайник под свечкой.

Подходило время главного блюда, в ожидании которого его губы покрывались слюной. С того самого первого раза, как чужие волосы оказались у него во рту, он не мог избавиться от их послевкусия. Он думал, что его рот никогда не очистится полностью, но жизнь показала, что есть только один способ вытравить из памяти неприятное воспоминание, требовалось усилие воли, чтобы научиться извлекать из него наслаждение. Как одно понятие часто подменяется другим, так и в дурном вкусе можно было отыскать необычные нотки, нужно лишь немного раздвинуть границы своего восприятия.

Разве удивительно было то, что его тянуло к тому, чего он был лишён?

Горячее и испускающее пар содержимое кастрюли он выложил на большую круглую тарелку. Так как волосы были всего лишь волнистыми, а не кудрявыми, он предпочёл вилку с большим количеством зубьев. В свете лавандовой свечи он наполнил фарфоровую кружку заварившимся напитком, втянул ноздрями его будоражащий аромат, базилик угадывался легко, вторую составляющую запаха определить было не так просто. Он придвинул к себе тарелку, несколько капель вина и соуса упали на столешницу. В правой руке обосновалась вилка.

Пусть на всё его теле не осталось ни единого волоска, зато он приучил себя ценить те, которые он снимал заимствовал с тел жертв.

Альбер пожелал самому себе приятного аппетита и приступил к изысканной трапезе.