Читать онлайн
"«Мое первое дело» (1863)"

My Maiden Brief by W. S. Gilbert (1863)

Перевод с английского Михаила Вострикова

Как-то на исходе одного майского утра, когда я, Гораций Пендиттон, барристер Иннер-Темпла*, наслаждался скромным завтраком в апартаментах своей адвокатской конторы, которую снимаю с коллегой Феликсом Портером в Памп-корт, Темпл, в дверь нашей общей приемной единожды стукнули.

Общей у нас была не только приемная. На двоих мы делили «бутафорского» клерка (этим эпитетом его любезно снабдил Полтер, любитель сочинять фарсы), который не делал ничего, и «удобную» прачку, которая делала все. В сферу общих интересов также попадали чашки, бритвы, рашперы, подсвечники и другие предметы быта, которыми были не богаты, зато недостающее всегда отыскивалось у соседа. Словом, мы уживались преотлично и считали друг друга неотъемлемым продолжением себя. Избрав по жизни «высшую стезю» юриспруденции, мы терпеливо ждали, пока юриспруденция отплатит нам ответной любезностью.

Впрочем, сегодняшний стук отозвался в нас тревогой — и неспроста.

— Уокер! — окликнул я бутафорского клерка.

— Сэр!

— Если это ко мне, я вышел!

— Разумеется, сэр!

— Уокер! — позвал Полтер.

— Сэр!

— А если ко мне, меня нет!

Полтер всегда был счастлив разыграть диалог в духе Мэддисона Мортона*.

Мистер Уокер открыл дверь.

— Если вы к мистеру Пендиттону, он завтракает с председателем аппеляционного суда. А если нет, мистер Полтер завтракает с главным прокурором.

— Что вы говорите! — воскликнул гость. — Тогда передайте вот это мистеру Пендиттону, как только его соизволят отпустить.

Он вручил Уокеру пачку бумаг по делу, аккуратно перевязанную красной тесьмой, и удалился.

«Центральный уголовный суд, майская сессия, 1860. Королева и Энн Блэк против Элизабет Бриггс. Документы для защиты. Мистеру Пендиттону. Вознаграждение: одна гинея. Подготовлено Поддлом и Шэддери, Бромптон-сквер».

Наконец-то, первое дело! Да, в Олд-Бейли, но дело-то настоящее! Как же, спрашивается, с ним быть? Полтер посмотрел на меня, я посмотрел на него, мы оба посмотрели на документы.

Из них следовало, что судить собирались некую вдовую Элизабет Бриггс за мелкие кражи в омнибусе — набожную пожилую даму, как мне показалось из поручения. Второго апреля сего года она села в ислингтонский омнибус, чтобы добраться на молитвенное собрание и чаепитие в Белл-Корт. Пассажирка слева, не обнаружив кошелька, обозвала миссис Бриггс воровкой. Бедную, потерявшую дар речи старушку вытолкали вон и обыскали, а следом передали полисмену, ведь в левом кармане у нее и вправду сыскался кошелек. Полиции она уже «была знакома», и магистрат, который ей занимался, в праведном гневе отдал ее под суд.

— Дружище, тебе крупно повезло, — радовался Полтер.

— К чему мне браться за это дело? — ответил я. — Оно безнадежно.

— Безнадежно? Вот еще. Нет-нет, непременно берись и выиграешь! Почтенная старая леди, на добром счету в известной религиозной общине. Преподобный за нее наверно поручится. Да какая из нее воровка!

— Но как быть с кошельком?

— А что с кошельком? Старушка — левша, и карман слева. Пострадавшая — правша, карман справа. Первая села справа от второй, и вторая засунула кошелек в карман соседки. Юбки в складку, кринолины примялись — что объяснять, сам знаешь. Вот и защита готова!

— Да ведь за ней не одна кража, раз она знакома полиции.

— А кто полиции не знаком? «Знай все про всех» — вот их кредо. Полиция что угодно заявит.

Невозмутимость Полтера вселяла надежду, что дело и вправду мне по силам. Он не просто убедил меня, что защитных доводов предостаточно, — я искренне стал считать миссис Бриггс невинной жертвой случая, которую без труда смогу вызволить из позорного и незаслуженного заключения, разбив в пух и прах косвенные доказательства.

О конторе Поддла и Шэддери я слышал впервые и не предполагал, почему они решили обратиться ко мне. Мы с Полтером (злосчастье миссис Бриггс, казалось, глубоко его тронуло — до такой степени он озаботился этим делом) обстоятельно принялись за работу и для начала решили отыскать Поддла и Шэддери в юридическом справочнике. Увы, в издании того года не нашлось ни слова о Поддле, равно как не отметился на его страницах и Шэддери. Это настораживало; вдобавок ко всему Полтер припомнил слова одного старого Королевского адвоката, якобы чем западнее от ворот Темпл-бар, тем сомнительнее юристы, и, будь он прав в суждениях, фирма с Бромптон-сквер, не указанная в справочнике мистера Дальбьяка, вызывала опасения не напрасно. Однако же Полтер, всегда чуявший плодотворную почву для сцен фарса — а мой судебный дебют, явно посчитал он, будет ими богат — предположил, что контора открыта уже после выхода свежего справочника, а что же до суждения о Темпл-бар и качестве юристов, вдруг Поддл и Шэддери окажутся исключением, подтверждающим правило? Словом, стоит отнестись к ним беспристрастно и взяться за это дело.

Майские слушания по уголовным делам начинались восьмого числа; у меня было еще четыре дня, чтобы изучить материалы и продумать защиту. К тому же суд, верно, разобрал бы прежде убийство и два дерзких грабежа, посему защищать доброе имя бедной женщины мне предстояло не раньше двенадцатого мая. Словом, уйма времени подготовиться к делу — тут мы с Полтером сошлись — с самыми трагичными косвенными доказательствами в истории британского суда присяжных. Ручаюсь: к началу майских слушаний в «Уголовных делах Кокса» и «Стенограммах Баклера» не осталось ни одного разбирательства о карманных кражах, которое я бы не проштудировал.

Вечером одиннадцатого я пригласил к себе на Памп-корт Боджера из Брасенос-колледжа, Нортона из Грейс-Инн, Кэдбери из уланского полка и еще троих-четверых приятелей, в основном, университетских, послушать мою речь для cause célèbre* Королевы и Энн Блэк против Элизабет Бриггс. Собираться стали с девяти и в десять уже все расселись. Гости раскурили трубки, откупорили крепкие напитки, Нортон из Грейс-Инн тотчас был гордо оделен титулом «Его честь, сэр Джозеф Нортон, судья Казначейского суда Ее Величества», Кэдбери, Боджер и другие изображали присяжных, Уилкинсон из Линкольнс-Инн — обвинителя, Полтер стал секретарем, а Уокер, мой клерк, играл пострадавшую.

Репетиция удалась. Уилкинсон сбился посреди обличительной речи, его свидетель юлил и абсурдным образом завирался, а мое выступление отнесли к образчикам самого искусного красноречия, когда-либо предложенным вниманию суда. В конце миссис Бриггс, не лучшим образом представленная статуэткой греческого раба, была полностью оправдана и, как заключил Нортон — а тот и вправду сошел бы за судью, не напоминай он так церковного старосту под мухой, — покинула зал, ангельски чиста.

Суд объявил перерыв на напитки, и заседание перетекло в беседу. Справившись о том, как подобает начать: «дозвольте доложить Вашей чести» или «дозвольте доложить, Ваша честь» (предпочли второе, как чуть более независимое), я, помнится, призвал выпить до дна в благоговейном молчании за здоровье Элизабет Бриггс и под конец вечера не на шутку взъярился на Кэдбери, посмевшего вынести на всеобщее осмеяние воображаемую (и крайне непристойную) фотографию моей несчастной доверительницы.

Утро двенадцатого мая, судьбоносного для Пендиттона и Бриггс дня, началось обыкновенно. В десять мы с Полтером отбыли на заседание — сразу в париках и мантиях, коль скоро хранили эти респектабельные наряды в конторах (их надевают лишь в суд) и хотели пустить пыль в глаза прохожим и бездельникам возле Олд-Бейли: пускай нас считают Вестминстерскими юристами, которые просто-напросто снизошли до заурядного уголовного дела. Памятуя о том, как располагает опрятный профессиональный вид, я оделся со всем тщанием. Накануне утром я распрощался с пышными усами и послал Уокера за полдюжиной стоячих воротничков на замену моим несолидным отложным. Облачившись в пристойное вечернее платье и водрузив на нос очки в тонкой золотой оправе, я, по словам Полтера, стал «вылитым будущим бенчером*!» Он чуть ли не с отеческой заботой радел о моем лоске, а вот собою решительно пренебрег: косматейшая борода и усы под париком, дешевый и драный неряшливый сюртук под мантией — таким он отправился в суд.

В зале я скромно сел в последнем ряду адвокатских мест, а Полтер — в первом, чтобы во время прений под конец шепнуть главному адвокату по делу Бриггс имя и адрес юного дарования, произведшего фурор в зале. Здесь и там в здании суда мне попались Кэдбери, Уилкинсон и остальные в— черашние мои судья, присяжные, обвинитель. Это Полтер велел им разбрестись (ему уже случалось набивать зал «подмогой»), чтобы после выступления защитника разразиться рукоплесканиями, которые приставы всегда тотчас пресекают. Так нельзя, досадовал я, это неправильно, — а масла в огонь подлили три мои старые незамужние тетушки в ряду для друзей суда и адвокатов, которым я имел глупость рассказать о процессе двенадцатого мая, и теперь они вполголоса горячо хвалились всем вокруг, что у меня дебют, защищаю Элизабет Бриггс. Впрочем, нашлась и отдушина: судья, присяжные и обвинитель комментировали подробности дел, предшествующих моему, в столь беспардонной манере, что старушки хватались за сердце и раз-другой вовсе были вынуждены бежать из зала.

И вот, наконец-то объявили мое дело. Я в полузабытьи от волнения попытался припомнить вступительные слова, но затея эта была безнадежна, к тому же появилась моя подзащитная.

Элизабет Бриггс оказалась бледной и полноватой вдовой в слегка полинялом трауре. Волосы ниспадали с висков двумя тугими локонами-валиками. Бедняжка наверно сознавала свое положение и, хотя слез не лила, покрасневшие глаза явно указывали, что она совсем недавно плакала. Вцепившись в скамью, она качалась взад-вперед, стеная под нос. Душераздирающее зрелище! Полтер тогда устремил на меня взгляд, в котором четко читалось: «Если и сидели на скамье подсудимых безвинные, это Элизабет Бриггс!»

Секретарь изложил присяжным суть обвинения:

— Господа присяжные заседатели, подсудимая Элизабет Бриггс обвиняется в том, что второго апреля сего года украла у потерпевшей Энн Блэк кошелек с десятью шиллингами, четырьмя пенсами, принадлежащими вышеупомянутой Энн Блэк. Также она обвиняется в сознательном укрывательстве краденого. Все обвинения подсудимая отвергает. Виновна ли она, судить вам. — Он повернулся в нашу сторону. — Кто выступит по этому делу?

Сторона короны молчала. Со стороны защиты встал и назвался я.

Тут один адвокат из зала сообщил, что обвинение доверено мистеру Портеру, но тот сейчас выступает на слушании в Мидлсексе и освободится явно не скоро. Он, мистер Портер, не ожидал, что дело Бриггс разбирают сегодня.

Судья пошептался с секретарем, и последний громко спросил:

— Есть здесь младший юрисконсульт?

К моему ужасу, с места вскочил Полтер.

— Пожалуй, я вправе назвать себя младшим юрисконсультом. Моя фамилия Полтер, и я в профессии лишь с прошлого семестра!

По залу пробежал смешок. В ответ Полтер (чем-чем, а робостью он не страдал) лишь добродушно улыбнулся.

Судья и секретарь опять пошептались. Последний протянул Полтеру бумаги.

— Мистер Полтер, Его честь просит вас выступить обвинителем.

— Разумеется.

Полтер бегло просмотрел бумаги и обратился лицом к присяжным.

Прежде всего, начал он, не стоит забывать: дело досталось ему минуту назад — однако с первого же взгляда на материалы очевидно, что подсудимая Бриггс запятнала себя одной из самых циничных краж в истории рода человеческого. Полтер готов исполнить свой долг, хотя едва ли заставит ответить ее по справедливости, ведь получил это дело так внезапно. Дальше он виртуозно изложил суть, как бы вычитывая все факты, о которых вообще-то был прекрасно осведомлен, на ходу из бумаг в руке. Отметив, что в омнибусах воруют все чаще, он продолжал так:

— Господа, мне не составит труда догадаться, чем мой ученый коллега надеется оправдать эту гнусную преступницу. Если вам прежде выпадало несчастье судить уголовные дела, то и вы знаете это не хуже. Краденый кошелек, наверно скажет он, найден у несчастной в левом кармане, стало быть, она левша, и потому свой кладет тоже в левый. Дальше, если я не ошибаюсь, он спросит у потерпевшей «вы правша?» и заверит вас, что та просто перепутала карманы, поскольку сидела слева от подсудимой. Каждый раз одно и то же, господа! Что ни кража в омнибусе, то подсудимая-левша, потерпевшая-правша, перепутанные карманы. Пусть Его честь подтвердит мои слова, и вы узнаете, стоит ли верить такой защите, если мой коллега ее изберет.

Напоследок Полтер призвал присяжных тщательно все взвесить и заявил, что рассчитывает услышать незамедлительное «виновна!»

— Пригласите Энн Блэк, — шепнул он приставу, садясь на место.

Ждавшая за дверью Энн Блэк прошаркала к свидетельской трибуне и, как положено, была приведена к присяге. Дальше Полтер стал вытягивать из нее показания, без малейших угрызений совести подсовывая ей наводящие вопросы. Нужно заявить протест, думал я, но события приняли такой оборот, что меня сковало от ужаса.

Кончив допрос, Полтер предоставил слово мне и торжествующе сел.

— Миссис Блэк, вы правша? (Смех).

— Правша, сэр!

— Ясно. Вопросов больше нет.

Миссис Блэк сменил на свидетельской трибуне омнибусный кондуктор. Ничего существенного он не сообщил, и его я не допрашивал. Следующим шел полисмен, который вел дело; он показал, при каких обстоятельствах у Бриггс нашли кошелек.

Его я тоже не допросил, хотя стоило — но вопросов наготове у меня не оказалось. Позже, на свое горе, я додумался до одного и просил судью вернуть последнего свидетеля.

— Любезный, вы утверждаете, что нашли у нее в кармане кошелек?

— Да, сэр.

— А еще что-нибудь нашли?

— Да, сэр.

— Что же?

— Еще два кошелька, часы со сломанным кольцом, три носовых платка, два серебряных пенала и псалтырь. (Взрыв хохота).

— Можете быть свободны.

— Что и требовалось доказать, Ваша честь, — вставил Полтер.

Настал мой черед выступать — но что говорить? Помню, я отметил, что нисколько не задет вступительной речью ученого коллеги и защиту избрал ровно такую, как он и предсказал. Толку от меня, пожалуй, оказалось мало. Присяжные знали, что Полтер выступает впервые, а вот меня явно сочли бывалым адвокатом — и на редкость неумелым. Ему прощали все, хотя он не нуждался, а мне — ничего, хотя я жаждал любого снисхождения. Изначальную тактику я вскоре отверг в надежде склонить присяжных пылкими заверениями, что убежден лично: подсудимая — жертва обстоятельств. Полтер этого не предвидел, посему я распалился и обнаружил изрядное красноречие. Напоследок я вроде бы даже ручался за нее деловой репутацией и выражал уверенность, что присяжные очистят облик несчастой старушки в глазах добрых приятелей, ждущих за дверью, чтобы свидетельствовать о ее высоких душевных качествах.

— Позовите свидетелей, которые замолвят за нее слово, — попросил я.

Чиновник крикнул:

— Свидетели со стороны Бриггс!

Клич раза три-четыре повторили за дверями. Безрезультатно.

— Поручиться за Бриггс некому, Ваша честь!

Будто я не знал! Однако для солидности стоило выразить надежду.

— Что ты будешь делать, — посетовал я. — Как не везет! По-видимому, они перепутали день.

— Я бы не удивился, — холодно съязвил Полтер.

Вообще, даже хорошо, что у меня не нашлось свидетелей: боюсь, едва ли они выдержали бы допрос Полтера. Вдобавок тогда и ему бы дозволили представить своих — а уж этим правом он не преминул бы воспользоваться.

Далее судья Баундерби подвел итоги разбирательства — в унизительной для Бриггс манере, как показалось тогда, но в сущности беспристрастно, как я уяснил себе позднее. Он тщательно перечислил доказательства и потребовал от присяжных решения: если обвинитель их убедил, пусть признают Бриггс виновной, а нет — что ж, тогда оправдают. Им отвели время на раздумья, что оказалось совершенно напрасным, поскольку они тотчас грянули «виновна!» Ничего, что отсрочило бы удар молотка, подсудимая сообщить не имела, и досточтимый судья перешел к вынесению приговора — но прежде справился, что еще о ней стоит знать.

Выступивший вперед полисмен сообщил, что она дважды была осуждена за тяжкие преступления здесь, в Олд-Бейли, и один раз — в Мидлсексе.

Тогда судья Баундерби объявил подсудимой, что суд над ней свершен должным образом, что факт ее вины налицо, что она отъявленная воровка и крайне опасна для общества, а затем постановил приговорить ее к тюремному заключению и каторжным работам на срок восемнадцати календарных месяцев.

И едва досточтимый судья кончил, незадачливая вдова стянула с ноги тяжелый башмак и в награду за мое красноречие запустила им мне в голову, сдобрив выходку залпом крепкой брани в адрес моих профессиональных навыков и линии защиты. Каких выражений я ни наслушался! Башмак миновал меня и угодил в лоб хроникеру — и что уж удивляться нелестной критике, которой наутро подвергли мою речь в паре-тройке главных ежедневных вестников. Я тотчас бросился вон и домчался в кэбе до своей конторы, где, нахлобучив парик на бюст лорда Брума и сбив мантией олицетворение миссис Бриггс, собрал вещи и тем же вечером отбыл к западным берегам Корнуолла. Полтер же остался в городе и за эту и последующие сессии изрядно прославился. Отныне он преуспевает в Олд-Бейли, а вот я все так же не у дел.

* Иннер-Темпл, Миддл-Темпл, Грейс-Инн, Линкольнс-Инн - адвокатские коллегии. К любой из них положено принадлежать барристеру. (Здесь и далее – прим. перев.)

* Джон Мэддисон Мортон (1811-1891) - английский драматург, сочинявший фарсы.

* Громкое дело (фр.)

* Бенчер - председатель адвокатской коллегии.