Читать онлайн
"Три по цене одной. Город Святой Анны"

Город Святой Анны. Слой Полдень. Поместье Волковых. Восьмое октября 2347 года от заселений планеты. 10:13 по местному времени.

Ось тяжело дышит, уперевшись ладонями в колени. Не очень изящная поза, да, но до изящества ли сейчас? Она исподлобья окидывает взглядом безжалостно уничтоженный сад, стараясь не задерживаться на телах их величеств и… остальных. Выпрямляется, сдувая постоянно лезущую в глаза чёрную прядь из безнадёжно испорченной причёски, и тут же одёргивает себя, напоминая, что уж о чём совершенно точно не время думать, так это о внешнем виде.

Она смотрит, как четверо уцелевших телохранителей переговариваются о чём-то в стороне, то и дело бросая тоскливые взгляды на тела тех, кого они должны были защищать ценой своих жизней.

Впрочем, хоть кого-то им уберечь удалось… Ось бросает короткий взгляд на перепуганную и заплаканную княжну Ладу, пытающуюся привести в чувство полумёртвую княжну Мару. Та дышит с такими хрипами, что впору пугаться. Хотя, конечно, бояться уже нечего — её высочество вряд ли доживёт до вечера. Ось отбрасывает изящный нож для фруктов с узорной рукояткой из чернёного серебра. И изо всех сил сдерживается, чтобы не сорваться в безобразнейшую истерику.

Почти вся королевская семья мертва, жизнь одной из княжон висит на волоске, а младший из мальчиков — Веслав — куда-то пропал — Ось сама видела, как он провалился сквозь слои города. И совершенно непонятно — где же теперь его искать… «И стоит ли?», некстати мелькает мысль, которую Ось выбрасывает из головы усилием воли. Несколько убийц ухитрились скрыться, и что-то с этим надо делать, но для неё самой важно только то, что она провалила своё задание.

Не справилась.

И теперь только чудо спасёт её от расстрела.

Чудо или…

Ось замирает на мгновение, а потом кивает сама себе и решительно направляется к уцелевшим напарникам, переступая через валяющиеся кругом трупы. Надо предпринять несколько действий, и, быть может, это отодвинет от всех них смерть. Если, конечно, получится то, что она…

— Что думаете делать? — Ось старается выглядеть как можно более беспечной, за что получает четыре презрительных взгляда, в которых можно прочитать, что её коллеги сейчас думают об её умственных способностях… Пф! Да, на здоровье! Тем более, что… — Уже придумали, как избежать смерти?

— Ты считаешь, что это вообще возможно? — кривится один из телохранителей… Вадим, кажется. — Мы провалили задание.

— Но от нас могут отвести смерть…

— Ты всерьёз думаешь, что кто-то из этих двух перепуганных девчонок сможет..? Ты, кажется, свихнулась… Тем более, что одна вот-вот умрёт.

Да и второй не позволят жить. Сейчас, когда княжеская семья… Ось давит желание презрительно хмыкнуть на этом титуле — княжеская семья, все владения которой ограничены одним-единственным городом, за пределы которого никому из тех, кто тут живёт, не дозволено выходить… Хотя какая разница? Тем более — в данной ситуации. Сейчас, когда княжеская семья практически мертва, ни один из великих герцогских родов не упустит шанс занять трон… устранив жалкое препятствие в виде двух, как правильно сказал Вадим, перепуганных девчонок. И мальчика, если тот, конечно, жив. И это… Ось проклинает себя за то, что когда-то была слишком любопытна, чтобы шариться по различным архивам. Не знай она, что без княжеской крови город попросту умрёт, сейчас было бы гораздо проще принимать решение…

— Я знаю, как не дать ей умереть, — заявляет Ось, воскрешая в памяти нужные знания. — И гарантирую, что сумею убедить княжну в том, что нам пятерым нужно сохранить жизнь. Ведь мы сделали всё, чтобы спасти их, не так ли?

— Что нужно делать? — Вадим взглядом пресекает попытки других телохранителей что-то сказать. Ось пытается вспомнить, является ли Вадим их командиром, или те попросту всё ещё оглушены перспективой распрощаться с жизнью.

— Один из вас поможет мне донести её высочество Мару туда, куда я скажу. Второй позаботится о том, чтобы её высочество Лада получила успокоительное и, хотя бы до завтра, не покидала своих комнат. И что-то надо сделать с телами…

Спустя несколько минут все они расходятся. Ось провожает взглядом того, кто сейчас несёт Ладу, и концентрируется на рисунке. Рисовать на ходу — то ещё удовольствие, но останавливаться сейчас явно не то, что стоит делать — у Мары слишком мало времени. А ведь надо ещё попасть в нужное место и уговорить… Ось отгоняет от себя мысль, что Нир вполне себе может и не поддаться.

Ох, не стоит ожидать худшего раньше срока.

Она легонько ударяет по листу с рисунком снизу, следя за тем, как тот вырывается за пределы листа, ширясь и обретая объём. В тот момент, когда тот плотным коконом окутывает их троих, она облегчённо выдыхает. Вероятность того, что после случившегося в саду и своего далёкого от безмятежности состояния ничего не получится, была более, чем высока.

До самой старой башни дворцового комплекса они добираются достаточно быстро — и пяти минут не прошло — но Ось считает, что этого времени слишком много, чтобы можно было… Она, оглянувшись по сторонам и убедившись, что никто не ошивается поблизости, быстро рисует знак на стене, после чего приоткрывает появившуюся в каменной кладке чуть перекошенную дверь и жестом предлагает Гансу заходить. Тот повинуется молча, но Ось по его глазам читает всё, что тот хотел бы сейчас сказать.

Ничего нового.

Они поднимаются по ветхой, грозящей в любой момент рассыпаться прямо под ними лестнице, и Ось невольно думает, что уж в Полуденном слое города наличие настолько старых лестниц просто нелепость… Мара на руках Ганса начинает задыхаться. Ось видит посиневшие губы и, не стесняясь выдаёт фразу, состоящую из самых грязных ругательств Ночи. Такую, что Ганс уважительно присвистывает. Ось срывает с шеи медальон и торопливо оборачивает его вокруг шеи Мары, с облегчением отмечая, что ту отпускает. Ещё поживёт. И Ось сделает всё, чтобы эта жизнь продлилась хотя бы до того момента, пока её высочество не подпишет приказ о сохранении им четверым жизней… можно — с денежной премией и… Ось распахивает дверь в комнату на самом верху и втискивается в тесное, заставленное шкафами пространство, между которыми приходится долго петлять, сдерживая желание разнести тут всё одним знаком — Ось как раз знает подходящий. Она клятвенно обещает содрать с Нира кожу живьём под ошалевшим взглядом Ганса, который кое-как протискивается за ней следом, ухитряясь при этом нести княжну.

— И чего ты опять не в духе, Муха? — доносится невнятный голос хозяина комнаты. — Как будто бы ты видишь это всё в первый раз в жизни!

— Не в первый, но, надеюсь, в последний, Нир, — отвечает Ось, кивком головы указав Гансу на стол. Мужчина осторожно укладывает на него княжну, смахнув на пол пару кружек и тарелку с засохшими остатками еды. — Я говорила тебе, что свинарник не потерплю? Говорила. И ты знаешь, что тебя ждёт. Тащи свой зад сюда и побыстрее.

— Что у тебя случилось, птичка моя? — лениво интересуется Нир, судя по звукам, запнувшийся за что-то и грохнувшийся на пол. Ось краснеет под ошалелым взглядом Ганса, который, вероятно, не понимает, как это всё им пятерым поможет, и с трудом сдерживает себя от того, чтобы пожелать Ниру убиться там. Не хватало, чтобы их свары слушал посторонний. — Я всегда спешу к тебе, пусть даже ты и слишком сурово обходишься с моей любовью к тебе… — Нир осекается.

Ось поднимает глаза от Мары, над которой склонилась, чтобы ослабить корсаж, и окидывает появившегося из-за шкафа Нира суровым взглядом. На который тому, как и всегда, плевать. Покрасневшее лицо в обрамлении спутанных отчаянно рыжих волос, растерянная улыбка и сползающая с одного плеча растянутая футболка с дырой на животе… Ладно хоть в штанах, а то можно было ожидать и… Более откровенного вида. Нир часто моргает такими же рыжими ресницами, явно пытаясь поверить в то, что видит. Ось позволяет себе злорадно улыбнуться.

— Что случилось? — серьёзно и мрачно спрашивает Нир совершенно трезвым голосом, ставя на первую попавшуюся полку початую бутылку пива.

— Покушение. — Ось даёт знак Гансу молчать. Впрочем, тот и сам явно не стремится вступать в разговор. — Из всей семьи в живых эта девочка, её младшая сестра и пропавший где-то в слоях самый младший брат. И, если не считать мальчика, которого может и не оказаться в живых, только княжна Мара…

— Ясно, — кивает Нир, подходя ближе и всматриваясь в мертвенно-бледное лицо Мары. — Она, как я понимаю, с минуты на минуту умрёт? К целителям обращаться бесполезно?

— Абсолютно, — кивает Ось. — Я даже близко не представляю, что именно с ней сейчас. Магия, с которой мне не приходилось ещё сталкиваться, и… яд? Я просто не знаю, как нам обойтись без тебя…

— С ума сошла, Муха? — Нир резко разворачивается к ней, от чего один из шкафов опасно качается. Сверху падают свёрнутые в кривую трубочку бумаги, ударив Ганса по макушке и осыпав его крупной пылью. — Ты хочешь, чтобы я…

— Да, Нир. Хочу, — кивает Ось, на ощупь вытаскивая из шкафа справа плошки, свечи, ароматические масла и набор для начертания. — Даже если отдать её сейчас в руки целителей… при условии, что те не получают деньги от одного из герцогских родов… это не даст ровным счётом ничего. Она уже фактически мертва. Лишь мой медальон не даёт её уйти. И кому, как не тебе знать, что будет, если в городе не будет князя… я уже молчу, что ни меня, ни моих коллег не оставят в живых после того, как мы… Так что всё в твоих руках, Нир.

— Это прям-таки вселяет в меня уверенность, — бормочет Нир, принимая из рук Ось свечи и расставляя их в положенных местах, жестом попросив Ганса отойти в сторонку и не мешать. Тот подчиняется, едва ли не вжимаясь в один из шкафов. Ось наливает в плошки воду, мельком удивившись, откуда у этого алкоголика вообще вода? Дистиллированная… — Ты хоть представляешь себе, что будет, если я ошибусь?!

— Так не ошибайся! — Ось вливает в воду масло и устанавливает плошки по обе стороны от головы принцессы. Затем отрезает рукава платья и, откопав в другом шкафу густую красную жидкость, название которой она даже в годы обучения не запомнила, аккуратно наносит кисточкой символы на предплечья Мары. Княжна хрипло вздыхает и дёргается, от чего Ось шипит ругательства. – Пошевеливайся, Нир, чтоб тебя всю твою оставшуюся жизнь мерцающие драли!

Нир тяжело вздыхает и встаёт в изголовье, обхватывая ладонями лицо княжны, и речитативом начинает зачитывать слова. Ось отходит на пару шагов, останавливаясь рядом с Гансом, который смотрит на это всё с нескрываемым ужасом. И Ось его понимает. Все словесные конструкции в магии давно под запретом и… Но успокаивать его сейчас нет ни желания, ни возможности — не стоит отвлекать Нира. Ось вслушивается в слова на давно забытом языке, мимолётно думая, что во всём городе не найдётся и десяти человек, знающих его теперь. А уж тех, кому известен (и кто сможет его провести!) ритуал, что сейчас проводит Нир, и вовсе… двое. Трое, если считать Нира. Только вот никому, кроме, наверное, Оси, это неизвестно. Как и то… впрочем — неважно.

Ось косится на Ганса и думает, как убедить того молчать. Хотя, кажется, тот не дурак… Ладно. Об этом можно и потом подумать.

Голос Нира звучит чётко, без единого даже дрожания, не говоря уже о неточности интонации — даром, что вот только что не мог два слова связать из-за выпитого! От мерно произносит катрены, погружая пальцы в чаши и смачивая водой лицо Мары. Не сбивается и тогда, когда княжна начинает биться в судорогах. Ось изо всех сил сдерживает себя, чтобы не броситься к её высочеству — магия, которой опутаны все телохранители, что обязует её защищать княжеский род, конфликтует сейчас со знанием. Ось впивается ногтями в ладони, болью прогоняя магический морок. Нельзя вмешиваться — никому не известно, чем может обернуться прерывание такого ритуала. Голос Нира взлетает под потолок. Его глаза закрыты. Ладонями он удерживает голову Мары в то время, как судороги едва не сбрасывают её со стола. Резко гаснут все свечи, вскипает и выливается на стол вода из обеих чаш. Княжна вскрикивает и обмякает.

Нир оседает на пол, тяжело дыша.

Ось осторожно отлепляется от шкафа.

— Ты как там? Живой?

— Бутылку принеси.

Ось ныряет в проход между шкафами, бросает короткий взгляд на разворошенную кровать и проходит к сундуку, что заменяет прикроватный столик. Безошибочно находит в ряду одинаковых бутылок нужную — Нир предпочитает в таких случаях приводить себя в порядок исключительно вином, которое импортируют из одной из приморских стран на юге — и идёт назад. Затормаживает и стаскивает со спинки кровати шёлковый чулок. А она-то думала, что это служанка их у неё утащила! Хорошо, что нашлись.

Надо потом поискать второй… если Нир не отвлечёт, конечно. Ось прикусывает губу, вспомнив, как именно Нир обычно её отвлекает, и заталкивает чулок в карман джинс.

— Держи, — Льосса наблюдает, как Нир жадно глотает дорогущее вино. Как простую воду! Ну, вот кто так обращается с такими-то напитками?! — Получилось?

— Да. — Нир кое-как поднимается на ноги. — Я вернул её душу. Поторопись вернуть её высочество в её покои до того, как она очнётся — ей не следует знать о… обо всём этом.

Ось кивает Гансу, который — что не может не внушать уважения — молча поднимает Мару на руки и направляется к выходу, петляя между шкафами. Сама Ось прощается с Ниром, стойко игнорируя взгляд того, направленный на торчащий из кармана кончик чулка… И думает, что после того, как Мара окажется в своих покоях, а коллеги — в безопасном месте до тех пор, пока княжна не обезопасит их жизни — а она теперь попросту обязана это сделать, если у неё есть совесть — стоит прийти к Ниру в гости, чтобы успокоиться…

Да. Именно так она и сделает.

Но пока что надо незаметно переправить княжну и не попасться в процессе.

***

Земля. Россия. Урал. Город N. Четвёртое августа 20** года. 05:10 по местному времени.

Маша окидывает тоскливым взглядом погружённый в сумерки перрон, собираясь с духом. Она покидает поезд последней и может не беспокоиться о том, что доставит кому-то неудобство… не считая проводницу, но… Маша пожимает плечами. Та потерпит. В конце концов — это её работа! Она за это деньги получает. Впрочем, долго так стоять всё равно нельзя. Смысла оттягивать неизбежное попросту нет. Маша шумно выдыхает и спускается, придерживая сумку, чтобы та не била по ногам. На перроне она запрокидывает голову и смотрит на большое табло с часами, температурой и прочее важной информацией.

Пять утра…

Она проходит через почти пустой в такой ранний час вокзал и выходит на такую же пустую площадь перед вокзалом. Первый автобус будет только через час, а вызывать такси, чтобы быстрее добраться домой… Маша готова сделать всё, чтобы наоборот оттянуть момент встречи с родителями. В смысле — с отцом и мачехой. Страшно даже представить, что будет, когда они узнают, что она провалилась на прослушивании! Особенно мачеха, которая её терпеть не может. Не, можно бы, конечно, к матери заехать, но далеко не факт, что она сейчас в городе. Наверняка где-нибудь в Турции или Египте (на большее у неё фантазии не хватает) с последним бойфрендом… как там его? Маша кривится, отказываясь вспоминать такую бесполезную информацию. Всё равно любовники у матери меняются с невообразимой скоростью — смысл их запоминать?

Так что ехать можно только к отцу. И морально готовиться выслушивать ехидные замечания мачехи по поводу того, какая Маша бездарность, если её не приняли. Как будто это от таланта зависит!

Ну, разумеется, взяли тех, кто может заплатить или готов по первому требованию раздвинуть ноги — это и понятно. По-другому в актрисы не пробиться… И не надо говорить про талант и прочее!

Маша злобно шмыгает носом, и плетётся к остановке. В голове странное ощущение будто бы земля покачивается под ногами — последствие нескольких дней в поезде.

Она присаживается на сомнительной чистоты лавочку и ставит сумку себе на колени, позволяя провалиться в полудрёму. Из которой её вырывает раскатистый смех и звук шагов. Она распахивает глаза и видит приближающуюся компанию из пяти парней и двух девушек. Все пьяные, на что указывают зажатые в руках бутылки с… чем-то. Маша не имеет ни малейшего желания знать — с чем именно. Она борется с приступом острой зависти к этой компании, у которой явно нет никаких проблем. И которым уровень интеллекта попросту не позволит понять того, что сейчас терзает Машу.

Из-за поворота появляется обклеенный рекламой троллейбус, и Маша, подхватив сумку, торопится к нему. Всё равно нельзя бесконечно откладывать встречу с семьёй. Она занимает место поближе к выходу, прислоняется к окну и безучастно смотрит, как мимо проплывает с детства знакомый пейзаж. Убогий, если сравнивать с тем, что она увидела в Москве. Она провожает взглядом цветущий кустарник, высаженный вдоль дороги. И даже подстриженный! Надо же… а ведь уезжая в столицу, она и не подумала обращать на такое внимание. Хотя тогда, кажется, ещё не отцвела сирень, если Маша ничего не путает. Или не сирень? Дима, помнится, притащил на прощание целую охапку каких-то цветов, которые он нарвал в ближайшем саду… мама, в кои-то веки оторвавшаяся от любовных переживаний, помнится, ворчала, что из-за романтических порывов некоторых людей страдают растения. В общем, какие-то цветы там были. Но какая теперь-то разница, что это были за цветы?

Маша ведь сказала ему тогда, что между ними всё кончено — она не планировала возвращаться в этот провинциальный городок, видя своё будущее исключительно в Москве…

Маша вытаскивает мобильник и несколько минут рассматривает его. Потом вздыхает и убирает обратно в карман. Она совершенно точно не хочет сейчас слушать музыку. Пусть даже это бы и скрасило дорогу, но… нет. Да и наушники барахлят. Пора уже выкидывать и покупать новые. Хотя эти протянули аж четыре месяца! Рекорд. Можно, конечно, было бы купить и нормальные беспроводные, но, вспомнив, как часто наушники ломались или просто терялись в самых неожиданных ситуациях, лучше уж обходиться этой дешёвкой, которую, если что, совсем не жалко… другие, в принципе, тоже не жалко, но папа, видимо, накрученный своей новой женой, пригрозил в случае, если Маша провалится при прослушивании, урезать содержание… Маша плотно сжимает губы, представляя, что бы сделала с этой куклой белобрысой, если бы папа не защищал её от… Автобус время от времени останавливается, подбирая пассажиров. Так что к моменту въезда в «Ёлочки» в салоне полно народа. Настолько, что приходится протискиваться между ними по пути к выходу.

Обтеревшись об спины неведомого ей количества человек, Маша с трудом выбралась наружу. С удовольствием вдохнула полной грудью: смешение «ароматов» внутри салона — от перегара до каких-то особенно противных духов едва не заставило её попрощаться с тем небольшим количеством еды, что Маша сумела в себя впихнуть с утра. Она подхватывает сумку и медленным шагом плетётся в сторону выкрашенного в весёлый зелёный цвет забора, отделяющего жилой комплекс от остального города. От того, насколько быстро или медленно она идёт — ничего не изменится, но Маша просто не может заставить себя идти быстрее.

— Машка?! — возглас справа заставляет вздрогнуть. Маша поворачивается и видит, как к ней торопливо приближается невысокая полненькая девушка с невзрачными русыми волосами. В топе и джинсах с дырами, что ей совсем не идёт. Никогда не шло. И в сланцах. И с чем-то, от чего она периодически откусывает. Как всегда. Она широко зевает. — Ты когда приехала?

— Привет, Глаша, — выдавливает из себя улыбку Маша. Впрочем, та моментально становится искренней, когда Глаша корчит злобную гримасу.

— За те десять лет, что мы знакомы, Семёнова, могла бы уже и запомнить, что меня зовут Глория! Гло-ри-я! Понятно тебе это?

— Я помню, Глаша, — фыркает Маша. Глаша рычит. Потом подхватывает сумку, которую Маша поставила на асфальт, и решительно направляется к подъезду.

— Не знаю — обрадуешься ты этому или нет, но твоих нет дома. Твои родители взяли младших и улетели в Турцию… сказали, что дней на десять…

Маша кивает, ощущая облегчение — казнь откладывается на несколько дней. И ярость от того, что всем им, оказывается, попросту плевать на то, что Маша должна была со дня на день приехать.

Маша выуживает из кармана ключи. Отпирает дверь, жестом приглашая подругу проходить первой. Глаша затаскивает чемодан, разувается и тут же проходит в сторону дальней комнаты. Маша следует за ней, отмечая, насколько дома очень тихо. Она тут же запускает комп и находит музыку, чтобы заглушить тишину. Маша падает в кресло-мешок и искоса смотрит на подругу, которая забралась с ногами на кровать и уже успела залипнуть в новеньком смартфоне.

— Рассказывай. Поступила? — не отрываясь от экрана интересуется Глаша. — Видимо, нет.

— И как ты только догадалась? — тянет Маша, прикрывая глаза. — Не представляю, как скажу это папе…

— Ну, не убьёт же он тебя за это, в самом-то деле!

— Нет, конечно. — Но мачеха изведёт подколками и разговорами о том, какая Маша бездарность. — Но как я об этом скажу?!

— Словами, — пожимает плечами Глаша, что-то одновременно печатая. — Что сложного? Ну, провалилась — с кем не бывает? Ещё раз попробуешь… Меня вот из института отчислили. И я совершенно не переживаю по этому поводу.

— То есть — как это? За что отчислили? — Маша привстаёт в кресле, не удерживает равновесие и заваливается набок. Глаша откладывает телефон на секунду. Потом хватает и наводит его на Машу. — Эй! Не вздумай меня фоткать!

— Поздно, — довольно сообщает Глаша. — Сейчас перешлю Димке… ага, готово.

Маша, злобно ругаясь, выбирается наконец из кресла и надвигается на Глашу с намерением придушить эту заразу. Та заслоняется подушкой и ржёт. В конце концов, обе они падают на кровать, задыхаясь от смеха.

— Я не явилась на экзамены, — сообщает Глаша, отдышавшись. Так сообщает, словно это всё — мелочь, не стоящая внимания. Маша качает головой. Подруга тем временем продолжает, усевшись по-турецки и положив на колени подушку. — Да и не отчислили меня. Велели осенью прийти на пересдачу. Папа договорился, — она корчит рожу, показывая, насколько довольна действиями отца. — Ну, вот какой из меня врач? Не моё это. Я ещё в том году это говорила. Но… а, не важно. Что теперь делать собираешься?

— Не знаю… папа наверняка потребует, чтобы я «выбросила дурь из головы» и вернулась в институт… А мама опять начнёт меня сводить с сыном их партнёров… — Маша передёргивает плечами, вспомнив этого типа. — Про мачеху и вовсе не хочу думать. Не знаю я, что теперь делать! Если бы мне позволили попробовать в следующем году…

— Это который? Сергей? — уточняет Глаша, игнорируя слова про мачеху. И про следующий год тоже. Маша кивает, стараясь не морщиться от подобного пренебрежения. Всё Глаша всегда такой была. Не имеет смысла обижаться. — Ну… ничего такой… а тебе не нравится, что ли?

Маша пожимает плечами. Да, не нравится. Тем более, что его не интересует ничего, кроме его скучных цифр… Но это-то бы и ничего, получай он от своего занятия прибыль. А так… никаких перспектив. Да, конечно, он рано или поздно унаследует дело отца, но когда это ещё будет?! Глаша внимательно рассматривает её, потом хмыкает и возвращается к телефону, сообщая, что Дима оценил фотку и приглашает их сегодня к нему на дачу. Маша кривит нос и отнекивается. Ну его, в самом деле. Ну и что, что их считали парой? Тащиться куда-то на другой конец города в день приезда? Нет уж, увольте. Глаша понимающе кивает и что-то набирает в ответ.

— Ну, в таком случае, я поеду одна. Зря отказываешься, кстати. Там весело будет.

На следующее утро Маша недовольно морщится от солнца, буквально прожаривающего её сквозь неплотно задёрнутые шторы. Основная беда, когда окна выходят на восток. Но это всё равно намного лучше пекла, что творится по вечерам в комнате западной. Так что грех жаловаться. Маша спускает ноги на пол, медленно бредёт к окну. Щурится от яркого солнца, но рассматривает торопящихся куда-то по делам. Куда, интересно? Суббота же! Куда можно торопиться в… Маша кидает взгляд на часы… в семь утра в субботу? Загадка.

Маша зевает, отворачивается от окна. Потом задумывается и, после некоторого колебания, всё-таки раздёргивает шторы. Вздыхает и решительно покидает комнату.

Нога за ногу добирается до кухни, щёлкает зажигалкой, ставя чайник — мачеха категорически не признаёт электрических — и ныряет в холодильник в поисках чего-то, что можно съесть. Находит половину батона и плавленый сыр, который обожает мачеха. Что ж… мачеха переживёт то, что Маша его съела. Тем более, что сейчас она наслаждается морем и прочими прелестями отдыха. Маша делает кривые огромные бутерброды, на которые смотреть страшно, наливает кофе и, забравшись с ногами на стул, просматривает соцсети, выискивая что-то интересное.

Из интересного — только расставание Авдеевой и Маркова, которое обсуждает, кажется, весь город… Пятое за год. И грызня фанатов очередного модного певца с его же хейтерами… скука… Ну, а чего, собственно, ожидать от такого болота, как их городок?!

Маша вздыхает… Может, стоило вчера согласиться и поехать вместе с Глашей на дачу? Телефон жужжит, извещая о том, что кто-то жаждет пообщаться.

«Чем занимаешься?»

Глаша?! Неужели вечеринка не удалась, если она пишет в такую рань?

«Ты же, вроде бы, у нас сова? Или что-то поменялось?»

«Я ещё не ложилась)) Хочешь поехать в центр? Маман решила вытащить папу на примирительное свидание, а нас с сестрой закинуть в кино — мелкая ныла всю неделю, что хочет на этот фильм про феечек((»

Маша пожимает плечами. Ну, а почему бы, собственно говоря, и нет? Киснуть дома, в сотый раз прокручивая в голове свой провал, совершенно не хочется.

«Хочу. Куплю себе то платье, если оно до сих пор там.»

И плевать на то, сколько оно стоит. У Маши — горе.

Спустя пару часов Маша забирается в машину Красовских, оказываясь между Глашей и Риткой, которая тут же начинает взахлёб рассказывать подробности фильма. Маша кивает в такт её словам, вспоминая навыки общения с младшими сёстрами. Глашка шёпотом сообщает, что с ними собирался отправиться и Димка, у которого накрылась машина, но в последний момент он передумал и уехал вместе с друзьями… Маша пожимает плечами. Ну, уехал и уехал… Почему ей это вообще должно быть интересно?

Глаша тем временем что-то читает с экрана, периодически улыбаясь. Маша заглядывает на секунду, перегнувшись через возмущённо зашипевшую, что Маша портит её «фейскую» причёску, Ритку, и отворачивается, признав строки из книги, что сама уже успела дочитать… Сказать ей, кто стоит за всеми злоключениями главной героини, или не надо? Маша жмурится, представляя, как Глаша «обрадуется» спойлеру. Открывает глаза и натыкается на предупреждающий взгляд подруги. Старается улыбнуться настолько невинно, насколько способна. Глаша хмыкает и возвращается к чтению. Потом отвлекается и задумчиво смотрит в окно.

— Маш, а ты когда-нибудь хотела попасть в другой мир?

— С чего такой вопрос? — удивляется Маша. Как-то раньше за подружкой таких мыслей не водилось при том, что она поглощает фэнтези в невероятных количествах. — Ну… это могло бы быть интересным. Новый мир. Разные люди… Возможность, например, стать кем-то влиятельным… А ты?

— Да мне тут на днях в паблике одном задали вопрос, в какой бы мир я хотела попасть. Причем варианта, что ни в какой, нет.

— Не хочешь? Почему? — Это Глашка-то?! С её любовью к всяческим волшебным сказкам?

— Вариант, что мне нравится наш, не принимается? — уточняет Глаша. Маша качает головой. Так просто подруга покоя не дождётся. — Представь себе стандартный фэнтези-мир с этими снобами эльфами и прочими орками…

— Зачем обязательно представлять себе орков? Полно миров, где…

— Да, конечно. Но… антисанитария! Отсутствие душа и отопления. И инета! Да я там от скуки свихнусь. — Глаша отвлекается на Риту, отвечая на вопрос, кто из персонажей мульта, на который они и едут, ей больше нравится. Маша даже представлять не хочет, о ком идёт речь. — Далее. Классовое неравенство. Хорошо, если тебе повезёт попасть в аристократку, а ещё лучше — в принцессу… хотя интриги никто не отменял… а если это будет простолюдинка? И как выживать? Плюс не стоит забывать про магию, которая может значительно усложнить тебе жизнь.

— А если это будет высокотехнологичный мир? — вступает в разговор Александр Николаевич, ожидая, когда зажжётся зелёный. — Космос, там, полёты к дальним мирам…

— Так это же не фэнтези, папа! — восклицает Глаша, укоризненно смотря на него. — Ну… в такой, быть может, и согласилась бы…

После этого Глаша вновь утыкается в экран, отдавая Машу на растерзание своей сестре. Маша вздыхает и погружается в мир фей, их врагов и таинственного Зла, с которым надо будет сразиться главным героиням. Краем глаза она отмечает, как машина выезжает на мост. Зажмуривается, когда солнце отбрасывает блики от воды…

В следующее мгновение она слышит возглас Марины Сергеевны, грохот. Машина вздрагивает, Машу швыряет на дверь. Она успевает заметить что-то большое, что врезается в них. А спустя несколько мгновений она ощущает удар и плеск — вода? Маша дёргает дверь, которая открывается, и ей на ноги хлещет поток воды.

Что происходит дальше, она помнит ещё хуже. Вода, борьба за глоток воздуха. Она почти выбирается на берег, когда нога запутывается в чём-то и… Последнее, что Маша помнит — небо над головой и бешенное желание жить.

***

Земля. Россия. Урал. Город N. Пятое августа 20** года. 11:23 по местному времени.

Юлия недовольно морщится и отворачивается от окна — солнце слишком сильно бьёт в глаза. Она облизывает губы, жалея, что не взяла с собой воды. Теперь придётся мучиться ещё минут сорок. Её ощутимо толкают в бок, а когда Юлия оборачивается, чтобы возмутиться, то видит необъятную тётку раза, этак, в два крупнее её, стоящую спиной. Тётка громко, чего Юлия, погружённая в мысли, до этого момента вообще не слышала, говорит по телефону, игнорируя попытки стоящих рядом людей хотя бы попросить говорить потише. Ну, разумеется! У тётки в ушах золотые серьги с крупными камнями, а на плече — сумка явно недешёвая… с логотипом каким-то… Юлия не вспомнит точно, но, вроде бы, пару дней тому назад одна из подружек Красовской — Юлия не помнит, которая именно, но это и не важно, ведь эти безголовые дурочки на содержании у родителей или престарелых любовников все на одно лицо — хвасталась такой же. Юлия не совсем уверена, но, вроде бы, логотип был похожим. Хотя это по сути не так уж и важно. Та дурочка, помнится, говорила, что выложила за сумочку какие-то совершенно бешеные деньги, на которые сама Юлия могла бы жить месяца три… Кукла безмозглая, только и способная тратить деньги родителей и мужиков, с которыми спит, не представляя при этом из себя ровным счётом ничего! Вот и эта тётка такая же… Не видит вокруг себя никого и ничего. Да уж. Такие, как она, всегда себя ведут по-хамски… Юлия презрительно кривится и отворачивается к окну, предпочитая терпеть боль от слишком яркого солнечного света, чем смотреть на эту жирную тётку, которая думает, что, если у неё есть деньги, то ей всё можно... Странно вообще, что она оказалась в рейсовом автобусе, но кто этих богатых разберёт?

Взять вот, хотя бы, Красовскую и Семёнову, с которыми она училась когда-то в одном классе — воображалы, ничего из себя не представляющие. И вся цена им — деньги родителей. Из-за которых с ними и дружат…

Мысли идут по кругу, роняя и без того неважное настроение. Юлия щурится и с тоской думает, что никто в автобусе так и не догадается открыть люк, чтобы впустит в салон хоть немного свежего воздуха. Остаётся только считать минуты, которые отделяют её от остановки.

Тётка позади что-то говорит в телефон вдвое громче, чем до сих пор, и кто-то из передней части автобуса орёт, чтобы та заткнулась, наконец. Тётка не остаётся в долгу и начинает переругиваться через весь автобус. Юлия тоскливо вздыхает, понимая, что теперь придётся терпеть ещё и ругань. А наушники сломались несколько дней тому назад, и купить новые она сможет только через недели три, не раньше. Денег и так впритык — путёвка для младших и их сборы съели всё, что Юлия откладывала последние полгода, да ещё и бабушкину пенсию. И жить им с ней теперь на хлебе и воде… Ой, ладно!.. На кашах — запас круп в доме такой, что хватит на несколько лет… Так что на кашах. Сваренных на воде. Но это не так уж и важно. Можно и перетерпеть — зато не надо ломать голову, как похудеть — та же Красовская, вот, постоянно жалуется на лишний вес… прекратила бы жрать свои пирожные днём и ночью, и не было бы никаких проблем! Так что — да. Всё к лучшему. И Лиза с Ромкой смогут в кои-то веки провести лето в хорошем лагере, а не носясь по двору в сомнительной компании.

Она пытается встать поудобнее, но тётка, даже не думающая перестать ругаться уже, кажется, с половиной автобуса, шагает немного назад и едва ли не вдавливает Юлию в стекло. Юлия упирается в него руками, стараясь отвоевать хоть немного места. Получается не очень. Тогда она кое-как разворачивается, игнорируя то, как впивается в позвоночник какая-то мелочёвка в сдавленном телом и стеклом рюкзаке, и возмущённо смотрит на тётку, кривясь от отвращения. Не хватало ещё касаться этой жирной туши, вылившей на себя, наверное, весь запас парфюма, который у неё был! Убожество…

— Эй! Может, хватит?! — резким тоном интересуется Юлия, всё же не выдержав — обычно она предпочитает отмалчиваться, надеясь, что кто-нибудь подставится вместо неё.

— Заткнись! Неруси слова не давали! — отшивает её тётка, резво развернувшись и окинув Юлию брезгливым взглядом. — Чё вылупилась на меня, дура узкоглазая?

Юлия открывает рот, не зная, что сказать. Она крутит головой, пытаясь найти поддержку среди остальных пассажиров автобуса, но те либо предпочитают делать вид, будто бы их здесь нет, либо смотрят на неё с нескрываемой брезгливостью. Да, Юлия прекрасно понимает, что на ней заношенное платье с растянутыми на локтях рукавами и просящие каши… той самой, на воде… туфли, из-за которых она уже несколько раз спотыкалась, лишь чудом не сломав себе ничего, но это же не повод вот так на неё сейчас смотреть! Да и русская она… мама и бабушка почти чистокровные немки — из сосланных в годы войны в их городок немцев — от которых Юлие и досталась фамилия, а папа — выходец то ли из Казахстана, то ли… что там рядом с этой страной находится?.. Юлия не помнит. Да и не желает помнить — к чему ей знания по географии, которые никогда в жизни не пригодятся? В общем, кто-то из этих. Точнее сказать не выйдет, потому что Юлия его и не видела никогда в жизни. Она и маму видела раз пять за все свои двадцать с небольшим лет…

Юлия поджимает губы и отворачивается к окну, пытаясь сделать вид, что её волнует проплывающий за ним пейзаж. Тётка, по-видимому, удовлетворившись победой хотя бы над одной противницей, довольно хмыкает и принимается копаться в своей дорогой сумочке, ежесекундно толкая Юлию под бок.

Юлия прикрывает глаза, заставляя себя вспомнить, как были счастливы младшие, когда узнали, что проведут целый месяц за городом в одном из лучших санаториев в области. И как сегодня Лиза разревелась, не желая с ней расставаться, а Ромка, пусть и делал вид, что выше этого, но явно тоже был готов расплакаться следом за сестрой. Пришлось клятвенно пообещать, что она приедет к ним в следующие выходные с подарками. И теперь надо придумать, где раздобыть на это денег. Может, объявления поклеить?.. Нет, это несерьёзно. Или взяться за мытьё подъездов? Анька из третьей говорила, что там как раз люди требуются…

Как же это унизительно!

Отмывать лестницы от плевков и чего похуже за свиньями, неспособными содержать то, что их окружает, в чистоте… И при этом ловить брезгливые взгляды жильцов. И молиться, чтобы никто из соседей не узнал, чем она занимается! И не только жильцов — Юлия с содроганием представила, как слухи о том, что она моет подъезды, доходит до бывших одноклассников, и прикусывает губу. И едва ли не ойкает, когда прикусывает её едва ли не до крови, когда автобус подпрыгивает на какой-то неровности дороги.

Да. Унизительно. Но это даст возможность исполнить обещание, не так ли? Значит, надо затолкать собственную гордость куда подальше и…

И почему одним — всё, а другие вынуждены выгрызать каждую копейку?!

Чем Красовская с Семёновой лучше неё? Тем, что родились в богатых семьях? Почему им достаточно пальцами щёлкнуть, чтобы любая их прихоть была исполнена? Вот Семёнова вообще в Москву укатила — вбила себе в тупую голову, что станет известной на весь мир актрисой, видите ли… Пф! Какая из неё актриса?! Бездарность жалкая…

Автобус чуть поворачивает, от чего солнце перестаёт выжигать глаза. Юлия улыбается и действительно начинает рассматривать пейзаж за окном. Поля, с мелкими рощицами. Достаточно однообразно, конечно. Но от этого не менее красиво… Спустя ещё немного времени автобус въезжает в город. Дома, магазины, парк… старый центр, в котором расположен кинотеатр, несколько исторических мест и прочая чушь, что, по идее, должна привлекать туристов, быстро остаётся позади. Теперь осталось миновать мост — и Юлия уже практически дома. Она ловит блики на воде, жмурясь. Всё же стоило взять очки, пусть у них дужка перемотана скотчем, а левое стекло поцарапано. Но хотя бы не было так больно смотреть на свет… Юлия не знает — никогда не знала — почему свет причиняет боль её глазам. Скорее всего, это из-за альбинизма. Пусть глаза и не так уж сильно тронуты им, но яркий свет… Хотя бабушка считала, что это чушь, и проблемы у Юлии из-за проклятия. Бабушка всегда была явной противницей врачей, предпочитая таскать всех своих внуков, до которых могла дотянуться — дядя, например, раз и навсегда запретил ей это делать… Юлия никогда не узнавала, почему — по знахаркам, которые способны были только вытягивать деньги из доверчивой старушки… до тех пор, пока повзрослевшая Юлия не пресекла это раз и навсегда… или просто лечить дома народными средствами. А поскольку на обычной жизни странность Юлии почти не сказывалась — за исключением того, что она старалась прятаться от солнца — то бабушкой было принято решение не тратить время, нервы и деньги, которых всегда было в обрез, на ерунду.

На мосту тётка вроде бы успокаивается. Правда, ненадолго, поскольку почти сразу же начинает разрываться её телефон… Юлия тихо стонет, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. Всё равно не поможет, а слушать оскорбления в свой адрес нет никакого желания. Так что Юлия просто тихо бормочет себе под нос проклятия в адрес тётки. Она уже успела пожелать той сдохнуть, заболеть неизлечимой болезнью, переломать себе все кости, разориться и пойти просить милостыню и почти решилась начать проклинать неизвестных родственников тётки — всё равно всё это никогда не исполнится — когда автобус встряхивает так, что Юлию бы бросило через весь салон, не будь она придавлена тёткой в окну.

Скрежет, крики, удар.

Последнее, что Юлия помнит — боль. Чудовищная боль, разрывающая её правый бок от плеча до бедра.

Впрочем, она приходит в себя спустя несколько мгновений и видит темноту. Только темноту и ничего больше. Юлия пробует пошевелиться и тут же натыкается на стенки… чего-то. Она принимается ощупывать пальцами, понимая, что это что-то вроде дерева. Кажется. Во всяком случае звук — она чуть постукивает по преграде — глухой. Совсем не похожий на металлический. Точно дерево. Юлия пытается повернуться и понимает что подобный же материал окружает её со всех сторон. В голову закрадывается мысль о гробе.

И тут же накатывает паника. Рассказы о похороненных заживо всегда пугали её едва ли не до истерики. И если… Нет. Нет, нет, нет, нет! Она вскрикивает и едва ли не задыхается от хлынувшего на место исчезнувшей с грохотом преграды над собой холодного воздуха. На лицо падают колодные комья… земли? Это и правда могила?! Она подскакивает и вертит головой, пытаясь рассмотреть хоть что-то в непроглядной темноте. Наконец, она видит ослепительный свет вверху над собой и слышит чьи-то возгласы.

Она кое-как поднимается на ноги и смотрит на чьи-то перепачканные грязью ботинки на уровне своих глаз. Обладатель ботинок с едва ли не девчачьим визгом отскакивает от могилы — теперь Юлия ни капли не сомневается, что её только что пытались похоронить. Что… Что произошло?! Последнее, что она помнит, это залитый солнцем переполненный автобус и удар о стекло, которое… лопнуло от… соприкосновения с асфальтом?.. Автобус перевернулся?

Авария…

Юлия прикусывает губу, представляя, что должна была пережить бабушка, когда ей сообщили об этом. Надо срочно отправляться домой!

Она упирается в край могилы, который тут же начинает осыпаться мокрыми из-за дождя со снегом комьями, и подтягивается на руках, выбираясь наружу. С трудом заставляет себя выпрямиться на дрожащих то ли из-за напряжения, то ли из-за накатывающей истерики, которую Юлия пытается сдержать изо всех сил, ногах и оглядывается.

Темно. Очень темно. Даже фонари и... факелы?.. не спасают ситуацию. Темнота вокруг как будто бы попросту игнорирует те жалкие островки света, что принесли с собой люди. Но все же их хватает, чтобы осмотреться.

Кресты и холмики… Кладбище.

Ну, да. А где ещё может быть могила?.. Воображение тут же подкидывает картинки тайных захоронений везде, где только можно… Юлия передёргивает плечами и только теперь соображает. Дождь со снегом. Откуда, если она ехала в автобусе летом?! Её — что? — полгода держали… хотя, быть может, она была в коме? Ладно, допустим. Но почему похороны проходят в ночи? И где… хоть кто-то из родных? Юлия изо всех сил вертит головой, стараясь увидеть Ромку, Лизу… хотя, конечно, их могли и не пустить на похороны из-за возраста… чушь! Пустили бы. И… бабушка. Уж она-то…

Только вот нет тут никого. Ни одного знакомого лица.

В темноте, слабо разгоняемой фонарями и факелами, Юлия видит толпу совершенно незнакомых ей людей. И — она бросает взгляд вверх — беззвёздное чёрное небо над головой.

Что?!

— Алиса! — молодая, но замученная жизнью женщина срывается с места и стискивает Юлию в своих объятиях. Юлия только и может, что удивлённо моргать, дыша этой даме куда-то в район ключиц. Проклятый рост! — Доченька, ты жива!

До… доченька?! Алиса? Какая ещё Алиса? Юля пытается выбраться из едва ли не железной хватки явно неадекватной рыдающей женщины, но ожидаемо ничего не получается.

Что происходит?