Читать онлайн
"Конец властелинов тайги"

********

Глава 1 Стр. 1

Глава 2 Стр. 14

Глава 3 Стр. 25

Эпилог Стр. 36

Развернутый (по главам) синопсис Стр. 37

Объем книги:

Страниц — 36

Слов — 12 612

Знаков (без пробелов) — 71 358

Знаков (с пробелами) — 84 446

Авторских листов — 1,8 / 2,1

********

Глава 1

1969 год.

Западно - Сибирская равнина ниже шестидесятой параллели.

В одном из таежных селений близ притока реки Иртыш.

16 часов 38 минут по местному часовому поясу.

— Когда, говорите, пропал сынишка?

— Три дня тому, товарищ инспектор! Как ушел в те чащобы, больше не видали. Ох, горе-то мне какое! Кровиночка моя ненаглядная!

Пожилая, сморщенная от трагедии женщина, заливаясь слезами, не отрывала платок от воспаленных глаз. Рядом, примостившийся на стул инспектор Громыко, понимающе хмурил брови, стараясь, как можно деликатнее задавать вопросы. В его обширном егерском уголке тайги подобный случай был уже третьим за нынешний год. Вначале бесследно исчез один из охотников за пушниной. Следом, спустя два месяца — заблудившийся, очевидно, грибник, так и не вернувшийся назад. Теперь пятнадцатилетний парнишка, ушедший позапрошлым утром, да так и пропавший, казалось теперь, навсегда.

— Н-даа… — протянул Громов, скорбно оглядывая внутреннее убранство избы. Аккуратно сколоченный стол со скатертью, иконки в углах стен, фотографии в рамочках, сервант, печь в кухне. В спальне проглядывалась массивная кровать. Все как везде. Настроение было ни к черту. Из областного УВД утром звонили как раз насчет исчезнувшего грибника, интересовались, нашлись хоть какие улики, следы, остатки одежды? Что он мог ответить? Розыски велись почти месяц, были привлечены даже части военного гарнизона, расположенного неподалеку, однако все напрасно. Как в воду канули, что охотник, что грибник. А мужики-то были взрослые, не раз ходившие в тайгу.

— Так ничего и нет? — спросили из области.

— Мы обшарили несколько десятков квадратных километров, — доложил Громыко утром по телефону. — Делали непрерывные облеты на вертолетах, задействовали даже кинологов с собаками. Но сами понимаете, товарищ полковник, тайга в этой местности слишком густая и непроходимая. Тропинки и знакомые места знают разве что старожилы да рыбаки, промышляющие уловом. Кругом сплошные массивы непролазных чащоб, заросшие овраги, болота, холмы с впадинами и ручьями. Собаки даже не всегда могли ориентироваться. Грибник исчез бесследно, как и тот охотник, двумя месяцами ранее. — Громыко поморщился. — К тому же, начальник гарнизона дольше не мог отвлекать от учений своих солдат. К ним как раз нагрянула инспекция с проверкой, так что поиски пришлось свернуть. Дело закрыли.

Полковник дал указания ставить его в известность, затем отключился.

И вот теперь новая беда. В этих же массивах тайги исчез пятнадцатилетний мальчишка, хотя, по разговорам с матерью, майор Громыко сделал вывод: парень часто уходил в тайгу, знал близлежащие районы местности как свои пять пальцев, брал с собой бутерброды, армейский нож и термос с чаем. Ходил недалеко, всегда возвращаясь к вечеру, чтобы одинокая матушка не имела причин волноваться. Отец давно покинул семью, и в этой избе они проживали вдвоем. Парня звали Михаилом. В селении его дожидалась милая девчушка Соня, но теперь, как выяснил Громыко, этой очаровательной парочке не суждено больше встретиться.

— И вы, Марья Ильинична, говорите, что Михаил зачастую уходил, не предупредив вас?

— А почто ему было предупреждать, ежели он почти ежедневно пропадал в тех лесах?

— Но всегда возвращался к ужину, хоть и поздно. Верно?

— Да. Так у нас завелось. Я же одна тут остаюсь, а наша изба самая крайняя в селении, как вы могли заметить. Сразу за порогом и забором начинается сплошной лес. Мы на окраине. Вот он и не задерживался никогда, чтобы я не оставалась одна. Наш свет из окошка — последний в селении. Дальше — тайга.

Женщина всхлипнула, утирая слезы. Сморщенные натруженные руки говорили о непосильном труде, когда ведешь хозяйство в одиночку, без мужского участия. Майор заметил во дворе нескольких кур, собаку на цепи, в сарае клетки с кролями. Одним словом, вдвоем бы с супругом как раз и вести такое хозяйство пока подрастает наследник. Но муж оставил семью, когда Михаил был еще подростком.

— В этот раз он брал бутерброды на один день? Не заметили?

— Нет. Взял с печки пироги, сунул в рюкзак вместе с термосом, вышел, кликнул собаку, и…

— И пропал, — кивнул сострадательно майор. — Ушел с собакой?

— Да. С Лёшкой.

— Простите?

— Лёшка. Так он зовет нашего второго пса. Тот, что в будке, всегда на привязи. А с Лёшкой они постоянно уходят вдвоем. Без пса он не решился бы бродить по тайге.

— Ясно. Коля, пометь в блокноте: ушел с собакой.

— Ох, горе мне-е! — заголосила бедная женщина, бросая взгляд на настенные фотографии. — Он же у меня единственный. Подрастал, кормильцем, думала, будет!

— Вы позволите? — решительно встал инспектор, указав глазами на снимок в рамке. — Это Михаил?

— Он, родименький! Вместе с Сонечкой, невестушкой своей. Все о свадьбе мечтали, когда вырастут.

Громыко подошел к бревенчатой стене, кивком подозвав помощника Казанского. Старший лейтенант прекратил записывать беседу, сложил блокнот.

— Глянь, Коля, на эти влюбленные лица, — сочувственно вздохнул Громыко. — Им бы свадебку через пару лет играть, а парень пропал. Девчушка знает? — обернулся к матери, пока помощник внимательно разглядывал снимок.

— А как не знать-то, голубчик? Все три дня не отходит от меня, только недавно пошла подремать. Измаялась ожиданием, бедняжечка. Выходили в лес, кричали, искали следы. Мы и плакали-то вместе, и к сельскому голове ходили, Прохору Сергеевичу.

— Да-да, — сострадательно поспешил прервать ее инспектор. — Знаю. Он нас как раз и вызвал сюда. Те двое пропавших, охотник и грибник, были не из вашего села, но территория поисков одна. С точки зрения географии — один и тот же квадрат.

— Сонечка показывала мне овраг с ручьем, где они с Мишей часто гуляли, — всхлипнула, горем убитая женщина. — Раков ловили, костер жгли. Может, и обнимались. Молодость ведь, чего уж там…

— Вы о том овраге, что уходит к притоку реки? Весь поросший ельником?

— Да. Их любимое местечко было. От дома полчаса ходьбы, рыбаки туда не заглядывают — глухое болото вокруг. О, господи! — всплеснула она вдруг руками. — А может его, бедненького, в трясину засосало? Захлебнулся в жиже?

— Не похоже, — отрезал Казанский. — Паренек знал болото, и овраг как свои пять пальцев: он же вырос в этих местах. Все детство провел, считай, в тайге.

— Вот что… — направляясь к двери, молвил Громыко. — Тот овраг в прошлое исчезновение грибника вдоль и поперек обнюхали собаки. Но мы снова поднимем на ноги военный гарнизон, вернемся в тот участок, обыщем каждую кочку, деревце, яму, холмик, ручей. А вы, Марья Ильинична, поспите хоть пару часов — на вас лица нет. Как вернется Соня, попросите ее к завтрашнему утру собрать во дворе всех соседей, кто мог знать, куда ежедневно уходи Миша. Друзья у него, я полагаю, имеются?

— Костя с Валериком. Одного возраста. Но Миша последние дни был какой-то скрытный. Возвращался под вечер хмурый, озабоченный чем-то. Даже с Сонечкой не делился.

— Вот и опросим утром всех соседей. Пусть Соня позовет друзей. Дело предстоит нешуточное — искать парнишку в таком обширном районе тайги! Мы пока свяжемся с гарнизоном, вызовем для поисков вертолеты, поднимем мое учреждение.

— Вы ведь из ведомства егерей? — слабо поинтересовалась женщина.

— Да. Если угодно, я числюсь старшим егерем вашего района. А Казанский, мой помощник, он прибыл из областного центра. К завтрашнему утру соберется порядочная команда, присоединятся кинологи с собаками, местные старожилы, знающие эти места. А вам необходимо поспать. Причем, немедленно!

Они попрощались до утра, но женщина так и не сомкнула глаз. Вскоре вернулась Соня. Предстояла длинная ночь ожидания. Четвертая ночь слез, тревог и скорби.

Утром во дворе собрались все участники спасательной группы. В небе над тайгой закружили два вертолета.

Поиски начались.

А начиналось все, собственно, вот так…

********

Мишка спешно пробирался сквозь заросли ельника уже третий час, боясь сбиться с ритма, чтобы успеть к вечеру домой. Пять дней назад, забредя в этот угол тайги впервые так далеко от дома, он с удивлением обнаружил под ногами заросшую тропу, которой тут, в общем-то, и не должно существовать. Промысел охотников за пушниной был в стороне, и люди сюда не забредали, сколько Мишка помнил себя. Не тот участок, не та местность. Некогда промышлявшие старатели золотых приисков тоже находились далеко, у реки, да и старательское дело было давно прикрыто: все, что можно раскопать или намыть у берегов, давно раскопали и намыли. Прииски закрыли. Рыбаки вообще здесь не появлялись. Не их промысел. Они большей частью на притоках и самом Иртыше: там артели, там Рыбхозы, там их вотчина.

— А здесь только мы с тобой… — делился с умной собакой Мишка. Пес был старый, видавший тайгу с самого рождения. Лёшку подарил отец прежде, чем покинуть семью навсегда. Хоть какая, но память.

— Так откуда здесь тропа, друг мой? — обращался он к собаке. Та виляла хвостом, принюхивалась, но первые два дня была спокойной, тревоги не проявляла. Гоняла мелких грызунов, задирала голову к мохнатым еловым веткам, огрызалась на снующих белок. Тайга была для разумного пса вторым домом. Впрочем, как и для Мишки.

На третий день они пробрались по тропе вглубь, но вернулись к ужину домой. На четвертый продвинулись еще дальше, а на пятый, захватив больше еды, углубились почти до самых скал, поросших лишайником, где тропа внезапно обрывалась. Нужно было немедленно возвращаться, иначе пришлось бы ночевать в лесу, чего оба никогда не делали. Быть застигнутыми ночевкой в тайге — не лучший выход даже для опытных охотников. Извилистую, теряющуюся в кустах тропу, они пометили условными знаками, чтобы на следующий день вернуться, испросив у матушки разрешения задержаться. Все эти дни Мишка никому не рассказывал о своей находке, даже не делился с Соней, своей лучшей подругой. Ему не давала покоя мысль: откуда в этих богом забытых местах могла появиться относительно свежая, протоптанная кем-то извилистая дорожка, и самое главное, куда она вела?

Потому и был Мишка озабочен, потому и казался скрытным. Уходя сегодня утром, на шестой день своей находки, он так и не предупредил мать, что может задержаться. Набил рюкзак, сунул нож и компас, кликнул Лёшку. Пройдя несколько часов по уже знакомой таежной местности, миновав овраг, болото, ручьи и привычные холмы, они, наконец, вышли к подножию скал. Вчера тропинка здесь обрывалась. Сегодня они спешили, и прибыли на место раньше намеченного срока. Часы показывали только двенадцать полудня. До возвращения назад, чтобы не застигла темнота, еще можно пару часов оглядеться.

— Похоже, здесь недавно кто-то был, — вслух раздумывал Мишка, как следопыт, вглядываясь в относительно свежие следы. — Сорок пятый размер, ничего себе дяденька тут прошел! — делился он с псом, который начинал нервничать. Лёшка припал брюхом к земле, вытянулся, прижал уши, втягивая ноздрями неприветливый запах.

— Что-то учуял? — встревожено наблюдал за ним хозяин. — Кого?

Собака глухо заурчала, пятясь лапами к сзади стоящему дереву. Впереди были скалы, тайга здесь на время отступала, обнажая обширные нагромождения каменных монолитов. Мишка мельком вспомнил, что где-то в этих скалистых породах издревле располагались каменные бабы неведомых истуканов, а сама долина представлялась в древних шаманских поверьях неким Царством усопших предков. Потому и не забредал сюда никто, а если какому энтузиасту - путнику доводилось проходить этими местами, о нем больше никто никогда не слышал. Одним словом, гиблое и жуткое место, погубившее многих одиночек – первопроходцев.

Тем временем Лёшка всё больше начинал волноваться. Урчание переросло в утробный рык, шерсть встала дыбом. За скалами кто-то был. Кто-то неизвестный, невидимый, тихий, и оттого жуткий по своей сути.

— Назад не пойдем, пока не выясним, кто там укрывается от людей, — решил Мишка, шепотом ставя собаку в известность, словно Лёшка являлся настоящим полноценным компаньоном. Впрочем, если посудить, так оно и было. — Там, за скалами, начинаются пороги реки с бурным течением — туда и двинем! — осторожно пошел он вперед, кивнув собаке. Пес неохотно, едва семеня лапами, последовал за хозяином.

…Тут-то все и произошло.

— Ты ч-чего? — запнулся Мишка, бросив взгляд на собаку. Та внезапно метнулась к расщелине скалы, завыла, захлебываясь в истошном лае. Парень не успел еще сообразить, как вдруг из-за каменного, нависшего над головой монолита, вывалилась огромная тень. У Мишки все замельтешило перед глазами, бешено сменяя картины одна другую. Только что Лёшка был на месте, утробно урча, как вдруг оказался впереди, в десятке шагов, исступленно рыча на вырастающий из скал громадный силуэт. Дикий рев раздался в ушах, перемешанный с жалобным скулением и визгом его четвероного друга. Все смешалось в один миг: и рык и рев и визг, и его дикий истошный крик.

— А-аа! — заорал Мишка, выкатив от ужаса глаза.

То, что на них надвигалось, невозможно было представить в те первые секунды, когда их застали врасплох. Что-то гигантское, мохнатое, вздыбившееся на задние лапы, с разинутой пастью окровавленного зева, навалилось на них. Неимоверно мощные клыки и когти уже дробили шейные позвонки собаки: Лёшка скулил, бился в конвульсиях, но громадный зверь, это исполинское чудище из Преисподней, кромсал и раздирал Лёшку на части. Вывалив язык с кровавой пеной, пес издавала протяжный хрип, а хруст перегрызаемых позвонков смешался с последним предсмертным бульканьем, словно в растерзанном горле кипел прощальный угасающий звук собачьего стона.

Так мог стонать только человек.

…Невероятных размеров медведь, настоящий колосс в мире зверей, присев на задние лапы, раздирал кровавой пастью то, что еще секунду назад было Лёшкой.

— А-аа… — продолжал дико орать Мишка, остолбенев на месте, в оторопи наблюдая, как от его верного друга отдирают целые куски мяса. Под мощными челюстями захрустел позвоночник, минута — и все было кончено. От Лёшки остались ошметки растерзанной плоти, да вмиг обглоданный со всех сторон череп. Всё! Больше ничего от его друга не существовало в этом мире.

— Как же… это, — пятился Мишка, чувствуя, как его выворачивает наружу. Перед выпученными от страха глазами расползалось красное бесформенное пятно какого-то кровавого сгустка, похожего на комок дрожащего пудинга. — Как же так… как же… о, господи! Лё-ёёшка-аа!

Предательски отнявшиеся ноги не позволяли бежать, повернувшись спиной к рычащему исполину. Тело парня колотила крупная дрожь, руки ходили ходуном. Еще миг, и огромный монстр нависнет над ним всей своей чудовищной массой.

— Не на-адо-оо! — заорал пятнадцатилетний парень, падая навзничь с прикрывающими лицо руками. Рев раздался уже над самой головой. Дохнуло смрадом и тяжелым свинцовым запахом свежей крови. Той крови, что минуту назад текла внутри его четвероногого друга. От этой стремительной мысли Мишке окончательно стало плохо. Заваливаясь набок и теряя сознание, последнее что услышал, был грозный окрик откуда-то сзади:

— Назад!

Мишке этот возглас, казалось, почудился. Сознание уже покидало его. Окрик куда-то отдалялся все дальше и дальше.

— Нельзя! Назад!

Гигантская туша медведя, нависавшая на жертвой, тотчас замерла, издав недовольное урчание. Помедлила, опустила мохнатые лапы с когтями, закрыла пасть и смирно отступила. Мишка этого уже не видел. Где-то на задворках его воспаленного разума мелькали обрывки незнакомой речи, произносившей команды:

— Нельзя! Назад! Сидеть!

Потом вроде бы:

— Вот так! Умница, малыш. Молодец. Этот мальчишка мне еще пригодится.

Потом…

А потом наступила темнота. Сознание Мишки провалилось в небытие.

********

…Прошло какое-то время.

Когда начал приходить в себя, сразу в нос ударил запах сырости с примесью тошнотворных разложений. Плесень была повсюду. Мишка повернул голову, незрячим от слез взглядом уставился внутрь чего-то темного, бесформенного. Где-то сочилась вода, каплями стекая ему под воротник куртки.

— Лё… Лёшка! — слабо позвал он, но тут же был пронзит всплеском нахлынувшего ужаса. Сознание только восстанавливалось, послав в мозг страшную картину растерзанной плоти. Его Лёшки больше не существовало. Сквозь помутившийся рассудок, парень на секунду удивился, каким образом он сам-то остался жив? Громадный медведь мог растерзать его одним махом своих когтей, полоснув ими по горлу. Мишка перевел затуманенный взгляд на светлый проем среди камней, сквозь который в лицо бил дневной свет. Все ясно:

…Он в пещере!

И этот жуткий запах трупных испарений! От них выворачивало желудок.

— Где я? — почти беззвучно издал он шепотом. — Кто… кто здесь?

В темном углу послышалось шевеление. Исполинская тень отделилась от скальной стены, закрывая часть светлого прохода, донеслось утробное рычание, отразившееся эхом от каменных монолитов. Пещера была огромной: Мишка уже приметил ее колоссальные размеры. Здесь запросто мог разместиться целый ангар для вертолетов. Противоположную стену он не видел. Она терялась где-то во мраке, недоступном его взору.

— Назад! — услышал он команду. Мощная туша медведя нехотя повиновалась, оседая всей чудовищной массой в угол. Мишка повернул голову на источник звука. Только теперь он смог, наконец, различить неясный силуэт, похожий на человека.

— К-кто вы? — слабо запнулся он. — Как… как я сюда попал? Я в пе-пещере?

— Да. Ты в пещере. В нашей! — подчеркнул он, — пещере.

Голос был хриплым, с каким-то неясным акцентом, никогда прежде Мишке не попадавшимся.

— И принес тебя я.

— А… а кто вы?

Сил хватило лишь, чтобы подняться на локте и слеповато уставиться в темноту. Организм постепенно приходил в себя, но понадобится еще некоторое время, чтобы из памяти исчезли бешено плясавшие картины раздираемой плоти Лёшки.

— Кто я, дело десятое, — поднялся с камня в сумраке незнакомец. Блеснуло солнечным зайчиком по стене, видимо, отражаясь от циферблата наручных часов. — Лучше скажи, малец, кто ТЫ?

Слово «ты» было произнесено с ударением.

—Я? Я Миша. То есть… Ми-Михаил.

— Вот как? Даже Михаил?

Теперь незнакомый, едва уловимый силуэт приблизился почти вплотную. В углу донесся звук возни. Громадный зверь поднял голову, оскалив пасть.

— Лежать! — приказал хриплый голос. — Лежать, малыш. Успокойся.

Мишка попытался сесть, но тут же отпрянул от страха. Ноги его зацепились за…

— О, господи! — вырвался из груди истошный крик. — Эт… это что?

— Остатки завтрака, — с издевкой хохотнул незнакомец. — Моему другу тоже надо чем-то питаться, как и твоей собаке. Лёшкой, говоришь, звали?

У Мишки едва не выкатились глаза. Бешено громыхавшее сердце готово было вырваться наружу. То, что он поначалу принял в темноте за какую-то кучу мусора, на самом деле были…

— Мамочки! — взвизгнул он детским фальцетом.

…Это были кости.

ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ кости!

Ногой Мишка зацепил фрагмент обглоданного до блеска… человеческого черепа. Рядом вперемежку валялись кости позвонков, тазобедренных суставов, кисти рук. Мишка как раз проходил в заключительных классах анатомию, поэтому смог безошибочно различить ключицу, исторгая из себя позывы рвоты. Обильная пена желудочного сока вырвалась наружу, забрызгав куртку. Незнакомец поспешно отступил.

— Ничего. Еще привыкнешь. Времени у нас теперь хоть отбавляй. Давно я не слышал живой человеческой речи. Разве что издалека.

— К-кто… они?

— Скелеты? А бес их знает. В этом году попались. Один был с винтовкой, наверное, охотник, другой с грибным коробом. Мой малыш наткнулся на них здесь, у пещеры, как с тобой и твоим псом.

— Так это… это медведь их сожрал?

— Ну, почему же «сожрал». Просто позавтракал. Как твоим псом. Хорошо я вовремя подоспел, а то бы он полакомился и тобой.

В углу засопело что-то громадное как локомотив. Мишка сразу вспомнил о пропавшем в начале года охотнике, и следом через два месяца — грибнике, о которых трубили все местные радиоточки. Были организованы поиски с привлечением воинских подразделений. Он, разумеется, сейчас не догадывался, что спустя два дня его самого будут искать и гарнизон и собаки и вертолеты.

— Что вы… собираетесь делать? — спросил он дрожащим голосом. И вдруг, осознав свое жуткое положение, с ужасом запричитал:

— Отпустите меня, дяденька! Я никому не скажу, что видел вас. Никому! И что медведь рас… растерзал Лёшку, тоже не скажу. И что кости человеческие видел…

— Молчать! — перебил бородатый мужик. Только теперь Мишка смог краем глаза увидеть незнакомца. Тот возвышался над ним в потертом брезентовом плаще, закрывавшем ноги до самых ступней, обутых в меховые унты. Заросшее лицо было почти не различимо из-за густой всклоченной бороды, по которой — о, ужас! — Мишка едва не завопил от страха, — стекала тонкая нить вязкой слюны!

— Я… Я у вас в плену? — по-детски всхлипнул паренёк, любивший читать детективы.

— Молчать! — повторил бородач, из-за чего в углу зашевелилась туша громадного зверя. — Мы еще подумаем о твоей участи. Пока ты мне не мешаешь. Можно даже пообщаться, я давно ни с кем не разговаривал.

— А… с этими? — дрожащей рукой указал Мишка на перемешанные кости скелетов.

— Не успел. Мой малыш избавился от них быстрее, чем я подоспел.

— Так он… — Мишка едва не лишился чувств, — он что… он ЛЮДОЕД?

— Мой медвежонок? — с издевкой переспросил незнакомец. — Ну, раз ты так хочешь, то пусть будет людоедом! — и хохотнул раскатистым мерзким смешком. — Ты же своего Лёшку, небось, отборным мясом кормил, так?

— Отходами… — промямлил парень с навернувшимися слезами. — Он… он косточки любил.

— Вот и мой малыш тоже! Правда, косточки как раз и оставлял, все больше по части внутренностей. Он бы и тебя слопал за секунду вместе с твоим псом, да я вовремя подоспел.

Мишка всхлипнул вторично:

— И вы… вы хотите отдать меня… ему?

— Не сейчас. Еще подумаю. Как наговорюсь с тобой, потом посмотрим. А то я уже стал забывать нормальную человеческую речь. Надо бы поупражняться. Скоро в люди выходить, а я за пятнадцать лет разучился говорить.

— Пятнадцать лет… — как эхо зачарованно повторил Мишка. — Вы не… небыли на людях целых пятнадцать лет?

— Если не считать некоторых мимолетных встреч, как вот с этими бедолагами, — кивнул он на скелеты в углу, — то да. Может и дольше. Какой сейчас год?

— Тысяча девятьсот шестьдесят де… девятый, — пролепетал Мишка.

— Ого! — на миг задумался незнакомец. — Ты слыхал, малыш? — обернулся он к лежащей, сопящей туше. — Шестьдесят девятый! Это ж сколько мы с тобой уже одни – одинёшеньки в тайге? Точно, что лет семнадцать. Сколько ж мы с тобой пропустили! Цивилизация живет себе, развивается, идет семимильными шагами вперед, а мы с тобой застряли в тайге с пятьдесят третьего года.

Зверь в углу, казалось, внимательно слушал, словно доверчивая домашняя собака. Совсем как Лёшка, мелькнуло у Мишки.

— С пятьдесят третьего? — ужаснулся он.

— Да. Как Отец всех народов умер, как реабилитировали мой лагерь, так я и сбежал сюда по пути этапа. И было это в сентябре пятьдесят третьего.

— Отец народов, это… это Сталин?

— Он, родимый! Изувер, гнида грузинская! Всю жизнь мне сломал. Вот кого моему малышу надо было на растерзание, а не каких-то вшивых людишек, забредающих в тайгу.

— А… а малыш? Эт-то… ваш медведь?

— Да. Я его так называю. Приручил еще детенышем, когда убил мамашу. С тех пор у меня в качестве и охранника и охотника и сторожа в одном лице. Пять лет дрессировал. Всякое бывало, но привыкли друг к другу.

Казалось, бородачу доставляло удовольствие беседовать впервые за столько лет, смакуя каждое отдельно произнесенное слово. Потому и акцент, показавшийся Мишке незнакомым. Это не акцент, понял он. Просто дефект речи, когда люди давно не разговаривают. Ему сразу вспомнился герой Робинзона Крузо на необитаемом острове. Тот тоже годами не разговаривал ни с кем, пока не появился Пятница.

Мишка содрогнулся. Теперь, выходит и он сам в таком же качестве Пятницы. Только тот стал другом одинокому Робинзону, а он, Мишка, станет обедом этой ненасытной машине убийств, что ворочается сейчас в углу пещеры.

— Темнеет уже, — прервал его мысли бородач, очевидно, тоже погрузившись в размышления.

— Мне… — у Мишки навернулись слезы, бешено заколотилось сердце. — Мне домой надо! Дяденька, отпустите! Там мама у меня старенькая. Одна. Я без отца рос. Она сляжет и не встанет, если я к ночи не вернусь. — Мишка глотал слова, скороговоркой, в спазмах паники и смятения выдавливая из себя. Рыдания душили горло. Не останавливаясь, боясь, что незнакомец снова его перебьет, он выпалил одним махом:

— Там и девочка меня ждет. Соня. Мы пожениться хотели, как я приду с армии. Матушка ждет нас… — он осекся, вспомнив растерзанного Лёшку, но тут же затараторил еще чаще, — ждет меня к ужину, самое позже — к полуночи. Я никогда не оставался в лесу с ночевкой. Она сразу поймет, что что-то случилось. Поднимет на ноги все селение, нас… меня будут искать.

— Тех двоих тоже искали, — перебил хозяин мохнатого чудовища, чесавшего сейчас у себя за ухом. — И что? Нашли?

— Н-нет.

— Вот то-то! В эту часть тайги не ступала нога человека уже несколько лет. Эти двое не в счет, — кивнул он на скелеты. — Их мой малыш приволок сюда, в свою пещеру, с другой стороны скал. Я даже не знал о них, пока не увидел изорванную одежду. Потом сходили с ним на то место, где он разорвал на куски первого охотника: там я подобрал ружье и патроны. Через два месяца мой малыш наткнулся на заблудившегося грибника. Тоже притащил сюда останки. Как видишь, косточки он любит обгладывать у себя дома, а не на воздухе! — хохотнул бородач.

Решительно поднялся, очевидно, наговорившись вдоволь при первом знакомстве. — Пойдешь с нами. Эта пещера — всего лишь берлога моего медвежонка, — любовно назвал он своего монстра. — Сам я живу ниже в скалах. Там у меня сторожка или сруб или избенка вроде землянки, как хочешь, называй. Отпустить тебя, я, конечно, не отпущу, но пожрать дам, заодно и побеседуем на досуге.

— Моя мама… — попробовал всхлипнуть Мишка. — Мне домой…

— Перебьешься! — грозно навис над ним незнакомец. — Вставай!

Едва держась на ватных непослушных ногах, бедный парень, отныне считавшийся пленником, побрел за своим мучителем. Зверская туша поднялась с сопением и, переваливаясь, храпя, фыркая, поплелась следом в качестве сопровождающего. Хозяин даже не обернулся, твердо уверенный в своем жутком питомце.

Еще некоторое время назад Мишка пробирался тайком по едва заметной поросшей тропинке со своим Лёшкой, а сейчас ему было суждено остаться с двумя непонятными и страшными для него существами, возможно, и навсегда.

Такие дела…

********

Первым вопросом, возникшим у парня в голове, было недоумение, когда они спустились средь камней к деревянному срубу, точно что напоминающему обычную избу, как говорил хозяин, только в миниатюре. Кругом нависали пышные поросли ельника и кедра. Сновали белки. В небе, уже сумрачном после захода солнца, стремительно носились скопы. Слышался отдаленный рокот порогов реки. Воздух был насыщен свежими испарениями, которые Мишка вдыхал полной грудью. Вонь и затхлость медвежьей берлоги постепенно улетучилась, чего не скажешь о воспоминаниях чудовищной трагедии. Лёшку уже не вернуть. Мишка брел наугад, ничего не видя вокруг себя: мешали обильные слезы.

— Будешь называть меня Степаном, — поучал его бородатый незнакомец, подходя к избе. — Пока находишься у меня, так и обращайся ко мне. Усек?

— Я у вас теперь в качестве игрушки? — впервые обреченно усмехнулся Мишка. — Позабавитесь, а когда надоест, отдадите на корм медведю?

— Еще не решил. Много будешь умничать и раздражать, отдам раньше.

Туша медведя с сопением улеглась на небольшой поляне перед срубом. Справа муравейник, слева крохотный колодец, вокруг камни, поросшие мхом. Большая сосна укрывала ветхое строение от любопытных глаз, но, судя по словам хозяина, сюда никто не забредал уже несколько лет. Сплошной дремучий ареал непроходимой тайги. Сразу за скалами текла бурная река с обрывистыми берегами, по бокам раскинулись жидкие топи болот, над которыми кружили цапли. Доносилось кваканье лягушек. За избой виднелся небольшой сарай. Настоящий жилой угол для сбежавших от правосудия беглецов.

Войдя в сторожку, юный пленник удивился второй раз.

— Откуда у вас… все эт-то?

— Ноги отряхивай, лишенец! — злобно оборвал хозяин. — Это?

— Да.

Мишка, сняв ботинки, неловко приблизился к стене в коридоре, на которой были прибиты всевозможные охотничьи трофеи: головы диких кабанов, рысей, оленей, глухарей и громадный муляж лосиных рогов. Сама голова лося отсутствовала, не поместившись в коридоре, зато исполинские рога заполняли стену едва ли не наполовину.

— Голову съел мой питомец, — довольно, словно хвастаясь, ответил хозяин. — Все равно бы не влезла.

— Это… это вы всех убили?

— И я, и Малыш. Можно сказать, мы как два неразлучных охотника. Я берегу патроны, а он нападает. Мясо делим: ему внутренности, мне остальное, что съедобно. А головы сохраняю в качестве трофеев. Как в воду глядел, что настанет день и мою коллекцию кто-то увидит. Жаль только, что пацан несмышленый. Сколько тебе?

— Пят… пятнадцать будет.

— Во-от! А хотелось бы, чтобы баба какая-нибудь забрела сюда вместо тебя сопляка. Давно женского духа не чуял.

— Я не сопляк. Школу в следующем году оканчиваю. Потом в училище поступать собирался…

Мишка осекся, вспомнив их радужные планы с Соней. Тем временем хозяин избы растапливал чугунную печь-буржуйку. Сразу за коридором виднелись две комнаты: основная и, видимо, спальня.

— Сте… Степан, а вы… как это сказать… это вы сами все построили?

— Нет. Изба мне досталась, вроде как по наследству. Мы ее обнаружили на третий год нашего бродяжничества по тайге. С тех пор я обустроил внутри, придал ей жилой вид. До нас тут, наверное, жили такие же беглецы, скрывавшиеся в тайге от лагерей.

— До вас? С медведем?

— Нет. Поначалу нас было двое. Я и мой напарник. Вместе бежали в сентябре пятьдесят третьего, когда наш лагерь расформировали. На волю к людям нам не хотелось: мы решили вначале намыть здесь в реке побольше золота, а уж потом богатыми вернуться к людям.

— И где он… этот ваш напарник?

— Хочешь узнать мою историю?

— А есть выбор? Домой вы все равно меня не отпустите.

— Верно. И бежать ты не сможешь, я даже дверь на ночь закрывать не буду. Догадываешься, почему?

— Там за порогом ваш медведь. Охрана.

— А ты не такой уж сопляк, как погляжу! — захохотал довольно бородач. — Размышлять умеешь. Ладно, осмотрись пока, потом за ужином расскажу тебе свою историю – сужбинушку.

И принялся готовить что-то в буржуйке. Мишка не испытывал голода, его еще воротило от миазмов пещерных испарений, а мысли о растерзанном Лёшке постоянно приводили парня в тихое рыдание. Но запах жареного мяса сразу ударил в нос, отчего у Мишки заурчало в желудке. Снаружи послышалось громкое сопение чудовища, очевидно, привлеченное этим ароматом. Раздалось ворчание, затем перекатывающийся рык.

— Сейчас, Малыш! Слышу! Тебе тоже дам.

Сопение прекратилось, сменившись довольным вздохом, словно из топки паровоза выпустили пар. Пока названный Степаном хозяин хлопотал у печки, Мишка нерешительно прошел в комнаты.

Первая представляла собой жилой угол, если учесть, что здесь никогда прежде не касалась рука женщины. Глубокая тайга, непроходимые леса и болота, а внутри довольно уютно. Керосиновые лампы, четыре слюдяных окошка, сколоченный стол, самодельные шкафы, полки и приземистый сундук. Пол и стены из обтесанных бревен. Несколько грубых табуреток. Запах жилья, а не тухлой плесени медвежьей берлоги. Было видно, что хозяин поселился здесь давно, а вечера коротал за вырезанием деревянных статуэток. Их были десятки. В форме различных зверей и обнаженных женщин, они представляли собой настоящую коллекцию, которой позавидовал бы любой ценитель антиквариата. Мишке на миг показалось, что перед ним не хозяин монстра-людоеда, не сбежавший семнадцать лет назад беглый заключенный, а вполне себе такой таежный охотник – одиночка, решивший намыть в реке золото.

— А керосин? Где вы берете?

— От старых жильцов оставались две канистры, — откликнулся Степан. — Мы их с напарником берегли, потом он пару раз наведывался в селение, менял у какого-то мужика на самородки.

— В наше селение? — встрепенулся Мишка.

— Не знаю. Напарника давно нет в живых.

— А… а что с ним?

— Садись жрать. За ужином расскажу. Как же по живому звучит твой голос! Будем беседовать до утра. Я человеческую речь не слыхал несколько лет!

Мишка бросил взгляд в соседнюю утлую комнату, увидел деревянную кровать, укрытую шкурами и, обведя взглядом деревянные фигурки, поспешил на голос хозяина.

Молодому пленнику предстояла долгая и печальная ночь.

Степан говорил и говорил без остановки, не умолкая, наслаждаясь давно забытой человеческой речью.

Вот что рассказал бородатый мужик, сидя за ужином...

********

Глава 2

1953 год.

Таежные массивы близ пятьдесят пятого градуса Северной широты у порогов реки Иртыш.

За шестнадцать лет до описываемых событий.

Время: 19 часов 14 минут по местному часовому поясу.

…Именно в эту минуту Степана толкнул в бок его напарник, с которым они работали на рудниках, обитая в лагере для заключенных. Шел сентябрь пятьдесят третьего. Тайга шумела и вздыхала в преддверие осенних дождей.

— Сейчас в самый раз, — тихо буркнул Макар, с опаской следя за конвоирами. — Собак привязали, можно дать дёру. Пока в суматохе разберутся, пока отвяжут, пока начнут преследование, нас уже и след простынет. Ты как? Не передумал?

Несколько охранников скучно оглядывали толпу оборванных узников, предназначенных для этапирования в пересылочный лагерь. После «бериевской амнистии» многие лагеря таежных массивов Западно - Сибирской равнины между Тюменью и Новосибирском были подвергнуты расформированию, и неисчислимые потоки заключенных заполонили своими этапами все пространство вплоть до Казахстана, где вместо тайги простирались уже засушливые пустыни и степи. Данный этап состоял из четырех сотен узников, работавших в каменоломнях, отбывающих десяти и пятнадцатилетние сроки, а теперь освобожденных досрочно. Четыре сотни заключенных, имея только номера, нашитые на арестантскую робу, без имен и адресов, без вещей и средств существования, без куска хлеба и горсти махорки, оборванные и истощенные, стояли кривой шеренгой перед начальником лагеря.

— Номер девяносто четыре! — выкрикивал по очереди охранник.

— Здесь!

— Имя? Фамилия?

— Прохор. Дроздов.

— Всем отзываться на номер и добавлять имя с фамилией! — повторил охранник. — Иначе вас не внесут в списки освобожденных. Таковы новые правила.

— Куда нас, начальник? — раздался из толпы кашляющий голос.

Майор в погонах комитета госбезопасности, отделившись от группы офицеров, ответил вместо начальника лагеря, капитана Позднышева:

— Пешим ходом еще часок потерпите. Выйдем на равнину, погрузитесь в машины. Крытые тентом грузовики будут ждать вас вместе с полевой кухней. Там вас распределят по пересылочным пунктам, где внесут в списки вольноотпускных. Еще вопросы?

— Покурить дай, начальник! Шестой час по тайге без еды и курева.

— И напиться! — добавили из толпы.

Майор отдал команду, несколько охранников выкатили три жестяных бочки с застоялой протухшей водой. Кружки пошли по рукам. Двое вохровцев раздали несколько горстей самосада, над толпой оборванных узников взвились струйки дыма. Привязанные собаки лениво лежали на влажном лишайнике. Кругом простирались бескрайние массивы величественной тайги. Где-то далеко, там, куда еще предстояло дойти, над равниной кружила одинокая точка вертолета.

— Номер триста семнадцать! — продолжал выкрикивать по списку надзиратель.

— Матвей Прокопенко! Тут я.

— Номер триста шестьдесят восемь!

— Нету его. Помер.

— Имя, фамилия?

— А бес его знал. Просто номер и все.

— Вы, что же? Не знали, как звали вашего товарища?

— Тамбовский волк нам товарищ, — сплюнул кто-то махорку. — Начальник, смилуйся! Дай передышку, ноги не ходят!

— Можно присесть. Привал пять минут! — распорядился капитан Позднышев.

Вся усталая измученная толпа зеков одним махом повалилась в мох. Некоторые едва стояли на ногах. Десять лет лагерей, изнурительных и безостановочных работ в рудниках давали о себе знать. Три дня назад их было гораздо больше. Из ворот лагеря выходила толпа в пятьсот человек. За три дня пути по болотам, оврагам, лесам и долинам выбыли из строя более сотни узников. Одни умирали от истощения на ночных привалах, другие замертво валились прямо во время этапа, оставаясь лежать не закопанными, представляя собой отличную приманку волкам, лисицам, рысям и прочим хищникам. Трупами не брезговали ни птицы, ни мелкие грызуны. Полчища с тучами таежного гнуса добивали окончательно исхудавших измученных узников. Два раза в хвосте колонны было нападение медведей. Кто отстал или присел на минуту передохнуть, так и не поднимался. Охранники, бредущие в конце колонны, не обращали на них внимания: стрелять не имело смысла. Во-первых, уже вольные как бы граждане. Во-вторых, все равно растерзают хищники: тайга огромная, беги себе, куда глаза глядят, непременно попадешь в пасти медведей или волков.

— Номер четыреста. Есть живой?

— Игнат Малютин. Есть.

— Все? Никого не забыли?

Степан с Макаром тоже выкрикивали свои фамилии, ловя взглядами каждое движение, каждый звук, окрик и шорох в лесу за их спинами.

— Привал окончен! Всем встать.

— Шагом марш, гниды дохлые! Шевели лаптями, мать вашу!

— Вот! — дернул за руку Макар. — Сейчас!

Две шеренги нехотя выстроились в кривую, шатающуюся линию. Колонна потопала, извиваясь ломаной линией, просачиваясь сквозь сосны. Тут-то оба беглеца и метнулись в чащобу леса, прикрытые спинами товарищей. Там стоял одинокий надзиратель с винтовкой через плечо. Охранники расположились во время привала по периметру поляну, а этот, к тому же, еще умудрился отойти в кусты по нужде. Позывы организма его и сгубили. В одну секунду Макар подскочил, пока еще никем не замеченный, перехватил горло и крепко сдавил. Подоспевший Степан ударом кулака перебил дыхание солнечного сплетения, зажал рот, повалил на землю. За три секунды обыскал карманы, прихватил нож, махорку, часы, еще какую-то мелочь, вскинул ружье за плечо и помчался в гущу тайги. Кто знал о побеге, тот молчал, а кто не знал, поначалу не увидел.

Но вслед раздался выстрел. Толпа недоуменно колыхнулась, замерла.

— Стой!

Кричал кто-то из охраны, заметивший неясные движения в лесу.

— Пригожин! Ты где?

Звали, очевидно, уже мертвого надзирателя.

— Назад! — палил кто-то из ружья. — Товарищ майор, двое пустились в побег!

— Колонна, сто-ой! Охране в ружье! Собак спустить с привязи!

Началась неразбериха. Лай собак смешался с выкриками, командами, руганью и приказами не открывать огонь.

— Отставить! — скомандовал Позднышев. — Поберегите собак и людей, товарищ майор. В лесу полно медведей, рысей, волков и прочих хищников. Если отпустить собак, их непременно разорвут на части.

— Эти двое убили охранника и завладели ружьем! — не унимался яростью майор госбезопасности. — По-вашему, так и другим узникам можно бежать куда захотят?

— Тут тайга, товарищ майор. Патроны кончатся быстрее, чем беглецы смогут продержаться. До ближайшего селения километров сто с лишним. Сплошные дебри могучих непроходимых чащоб. Медведи расчленят тела еще до исхода суток.

Что происходило дальше в колонне узников, Степан с Макаром уже не знали.

Они бежали. Стали свободными. Их поглотила тайга.

********

…Прошло два года.

Всякое бывало в их, теперь уже обоюдной, судьбе. Искать их не стали, были дела поважнее. Этап заключенных благополучно добрался до пересылочных пунктов и растворился в гуще нагрянувших событий «оттепели Хрущева». Двух беглецов просто списали, как умерших во время этапирования.

Два года…

Довольно долгий срок для выживания в бескрайней тайге.

Несколько раз были стычки с волками и медведями. Дюжина патронов закончилась быстро, но оставался еще нож. Питались подножным кормом, приноровились ставить силки и самодельные капканы — даром лагерная жизнь научила обоих выживанию в крайне экстремальных условиях. Дичи, кореньев и ягод было хоть отбавляй: тайга щедро дарила им свои неисчерпаемые богатства. Спали в устроенных по ночам еловых гнездах, строили временные шалаши, от нестерпимого гнуса намазывали тела соком каких-то растений. Во время сна дежурили по очереди. Винтовка была пустой, но Степан не выпускал ее из рук, в надежде, что встретят какого-нибудь охотника-одиночку, поживившись его запасами. Проходили болотами, ручьями, оврагами, скалами и холмами. Из шкур изготовили самодельные унты и некое подобие теплой одежды на зиму.

На исходе второго года, однажды под утро, Степан проснулся от внезапного крика. Дежурил Макар, он-то и издавал дикий вопль.

— Медведь! — орал он, в то время как на него из чащи вывалилась громадная туша, вставшая на дыбы задними лапами. Степан не успел сообразить, что к чему, когда зверь своей чудовищной массой навис над Макаром. Тот съежился, прикрываясь дрожащими руками, дико вопя:

— О, господи-и! Убей его! Он… он сейчас разорвет меня…

Грохнул выстрел. Медвежья туша, нависшая над человеком, дернулась, поворачиваясь к источнику звука. Грозный рев перерос в прерывистый хрип. Грянул второй выстрел. Исполин, разинув в предсмертном реве пасть, стал загребать пустой воздух лапами, заваливаясь набок. Макар ошеломленно смотрел, как из дула ружья вьется дымок выстрела. Когда медведь дернулся последний раз и вытянулся замертво во всю длину своего чудовищного тела, Степан, переводя дух, пояснил:

— Оставил два патрона на такой случай.

— И ты… ты таскал их с собой все это время? — опешил Макар. — Не поставив меня в известность? Сколько ж их тогда было в кармане того охранника?

Степан не ответил.

— Так может, у тебя и еще припрятана парочка? — подозрительно покосился напарник на карманы той хламиды, которую они соорудили себе вручную из шкур мелких хищников. — Припрятана на тот случай, если будет нужда избавиться от меня?

Разведя огонь древним дедовским способом, они разделали тушу, накоптили мяса впрок, два дня не отходили от костра, ночуя подле него, пока не накопили достаточно припасов. Ужинали теперь молча, отстраненно. Отношения испортились. Макар перестал доверять своему напарнику.

На третий год их блужданий по тайге, они, наконец, вышли к скальным образованиям береговой линии могучей реки Иртыш. Точнее, не к самому Иртышу, а к одному из его притоков. Здесь-то они и наткнулись на тот деревянный сруб, что впоследствии станет пленной клеткой для пятнадцатилетнего паренька Мишки.

— Гляди-ка, и канистры с керосином уцелели от прежних хозяев, — удивился с радостью Макар. Разговаривали редко, при необходимости, все дальше отдаляясь друг от друга. Ружье по-прежнему оставалось у Степана.

Обнаружив у порогов реки золотые крупицы самородков, они принялись за дело. Прежде всего, приспособили для намыва самодельные лотки, потом отвели часть ручья в сторону, создав некую плотину с затокой. Кругом сновали белки, мелкие грызуны, плескалась в воде рыба. Вручную сделанными сетями Макар мог ловить обильное количество рыбы, тогда как Степан полностью отдался старательскому искусству добывания золота. Самородков больших и малых, крупных и мелких, хватало с лихвой: спустя три месяца у них уже был порядочный запас, разделив который, они могли безбедно существовать до конца своих дней. Вот тут-то и начались самые настоящие разногласия. Макар большей частью отвечал за ведение хозяйства, съестные припасы, запас керосина, для чего уже дважды отправлялся в трехдневный маршрут сквозь всю тайгу до ближайшего поселения рыбаков. Три дня туда, по болотам, оврагам, чащобам — три дня назад. Золото менял на керосин, спички, медикаменты, соль, сахар и самогон. Приходил всегда с двумя тугими рюкзаками, да еще с канистрой керосина.

— Мужика одного приметил на окраине села, — пояснял он. — Тихий, хитроватый тип, одиноко живущий на отшибе. Кроме него меня никто не видел и о нас не знает.

— Как воспринял золото? — хмуро спросил Степан после первой вылазки Макара на люди.

— Да никак. Я ему сказал, что промышляю в одиночку далеко в тайге у реки. Старик инвалид, так что следить за мной не будет. Сговорились: я ему пару самородков, он мне все необходимое. Позднее будет заказывать еще шкуры лисиц, соболя, куницы, рыси…

— Рысь без ружья не убьешь: в капканы она не попадает.

— Патронов не осталось? — с ехидцей поддел Макар.

Больше они в тот вечер не разговаривали. Окончательный разрыв отношений произошел после третьего посещения неведомого Степану старика. В этот раз Макар вернулся от него с таким же ружьем, какое берег Степан. Только в отличие от него, у Макара были теперь и патроны.

— Восстановим равновесие в нашем партнерстве, — серьезно, не без издевки молвил он, ставя винтовку у изголовья своей лежанки. — Было одно оружие, стало два. Патронов не дам, как не давал мне ты. Хочешь — иди сам меняй на золото. Но тогда старик узнает, что нас на прииске уже двое.

Степан молча снес издевку своего напарника, но с этого момента стал пристально следить за малейшим его шагом. Весы качнулись в сторону второго. Теперь именно он, Макар, мог диктовать свои условия. Сидя у костра, каждый в стороне друг от друга, поглощал пищу. Степан перестал нормально спать. Ему чудилось, что вот сейчас, здесь, в глухом безлюдном углу тайги, Макар всадит пулю в спину, разворотив все внутренности, а кишки отдаст на растерзание хищникам. Дошло до того, что Степан украдкой спал днем на прииске, а по ночам чутко прислушивался в темноте сторожки.

И вот однажды, в один из вечеров, когда терпение обоих напарников дошло до предела, произошло непоправимое, изменившее жизнь Степана на все последующие годы. Началось как всегда с мелочей.

— Много у нас золота, чтобы разделить поровну? — как бы невзначай поинтересовался Макар, осматривая затвор винтовки. Степан сразу навострил уши: ему показалось подозрительным, что бывший подельник завел такой разговор.

— Зачем тебе?

— Хочу взять свою долю. Надоело скрываться от людей. Старик обещал мне помочь первое время. Переночую пару-тройку дней у него и двину на запад.

— Куда? — опешил Степан. Мысли о возвращении в цивилизацию его еще не посещали. У реки в избушке прежних охотников за пушниной было все необходимое, чтобы просуществовать здесь еще как минимум пару лет. Накопить золото, набить пушнины, и только потом выходить к людям.

— Пойду лесами болотами к Тобольску, потом Тюмень, Свердловск. Там и до столицы доберусь.

— А я? Один тут останусь?

— Как хочешь. Дружбы между нами никогда не было, а в последнее время вообще перестали доверять друг другу. Я — после того, как узнал, что ты прятал от меня патроны, ты — после того, как я восстановил равновесие, выменяв ружье у старика. Того и гляди, всадим друг другу пулю меж лопаток. Поэтому, давай я уйду по добру по здорову, от беды подальше. Утром разделим намытое золото, шкуры можешь оставить, мне хватит моей части самородков.

Тут-то Степана и пронзила та дьявольская мысль, которая обернется потом для него полной переменой в его грешной жизни.

Делить золото? Сейчас?

Недолго думая, он метнулся к склонившемуся над ружьем Макару, выбил его из рук, схватил заранее припасенный камень, словно чувствовал, что этот момент произойдет именно сейчас, с размаху впечатал в черепную коробку и навалился сверху. Послышался омерзительный звук чавканья, будто камень вошел в какой-то упругий кисель, брызнули мозги и Макар захрипел, дергаясь в конвульсиях. Внезапность прыжка была настолько стремительной, что он не успел что-либо осмыслить. Раз! И острый камень проломил затылок.

— За… за что? — булькая горлом, из которого хлынула кровь, просипел бывший напарник. — Мы же были… были товарищами. Хры-ыы!

— Надумал скрыться от меня? — всаживая камень раз за разом с размаху, яростно цедил сквозь зубы Степан. — Золото хотел прихватить? Затвор проверял, чтобы всадить в спину? Какой ты мне товарищ, паскуда! Сам говорил, что доверия теперь нет. Пристрелил бы меня утром и забрал бы самородки. ВСЕ! ВСЕ самородки! Думаешь, не раскусил тебя?

— Я… Хры-ыы… я не собирался уби… убивать. — Тело уже обмякло, последние судороги спазмами прошлись по конечностям, голова превратилась в кисель. Спустя секунду Макар издал последний стон: — А-аа… ты… т-ты убийца…

И затих, дернувшись конвульсиями. Все было кончено.

Дальше дело техники.

Расчленив тело на несколько кусков, Степан не побрезговал закоптить его на костре, а выскобленный от нечего делать череп, водрузил на сосновую ветку в качестве такого себе охотничьего трофея. Утром место трагедии представляло собой жуткую сюрреалистическую картину Сальвадора Дали. Кости скелета с внутренностями он отнес подальше от скал, где и закопал в полном одиночестве.

Вот, собственно, и вся история, как он оказался в этом богом забытом углу бескрайней тайги. Золота навалом, но теперь делиться было не с кем.

Предстояли годы полного одиночества, раздумий, отшельничества и помутнения рассудка.

Если бы не однажды…

— Если бы однажды мне не повстречалась мамаша-медведица с крохотным детенышем.

Степан прервал рассказ, набивая трубку махоркой.

— Осталась от запасов Макара, — пояснил он Мишке, который просидел всю ночь за столом с открытым ртом, совершенно не имея желания спать — настолько рассказ Степана поразил его своей жуткостью.

— Да. — Выдул тот дым. — Берегу махорку как зеницу ока. К старику тому я так и не ходил, да он и помер уже, наверное. Но керосин кончается, да и курево последнее — а ну-ка, поди уж лет двенадцать мы без Макара. Кому идти? Вот ты, судя по всему, и пойдешь.

— Куда? — опешил парень.

— К себе в село. За керосином, табаком и самогоном.

— Правда? — от радости Мишка едва не свалился с табуретки. — Я… смогу пойти домой?

— Рано радуешься, сопляк. Я еще поразмыслю, как так сделать, чтобы ты не сбежал и не рассказал обо мне людям, когда отправлю тебя в село.

— Я… я и не подумаю бежать, дяденька! — на радостях всхлипнул Мишка, забыв и имя хозяина, и опасность, и самого медведя. — Сделаю все, как скажете!

— Не сомневаюсь, — усмехнулся тот. — Мы пойдем вместе. Ты, да мы с моим другом. Твоя хата, как ты говорил, находится с самого края. Вот мы твою мамашу и посторожим, пока ты будешь добывать керосин и все остальное. Вернешься пустой или с охраной, мой дружочек займется твоей мамашей. А вернешься с добычей, оставлю тебя дома. Сами уйдем — так нас и видали.

Во дворе засопела туша, скребя когтями крыльцо. Занималось утро. За разговором Степана они просидели всю ночь, не сомкнув глаз. Мишка понял, что выхода у него нет, но хотелось услышать окончание рассказа.

— И что было потом?

— Что было? — задумался Степан. — А что было? Было то, что я ту медведицу пристрелил, взяв малыша к себе.

— Как, пристрелили?

— Обыкновенно. Из ружья Макара. Патроны-то я сберег. Тушу разделал на части, закоптил, из шкуры соорудил покрывало на лежанку. Из шкур лисиц и прочей пушнины сшил себе одеяло, меховые накидки, унты для зимы. Несколько зимовок я пережил, не особо замерзая. Буржуйка от прежних охотников отлично согревала, а шкуры спасали по ночам от замерзания. Еды вдоволь, рядом река с рыбой, золота навалом, казалось бы, что еще надо? И только позже я понял, чего мне не хватало.

— Человеческой речи? — смекнул Мишка.

— Да. Одиночество, братец мой, эта такая скверная штука, что глядишь и тронуться умом можно.

— И вы… вы начали дрессировать медведя?

— Тогда еще медвежонка. Медведем и Властелином тайги он стал уже потом.

— Выходит… — принялся подсчитывать Мишка, — ему сейчас лет пятнадцать? Как и мне?

— Точно! — хохотнул хозяин того, кого он называл Властелином тайги. — А ведь и правда! Вы, поди, одногодки, черт возьми! Только сейчас уразумел.

Он повернулся к двери:

— Слыхал, Малыш? Вы с этим сопляком почти ровесники!

Услышав обращение к себе, громадный исполин издал рык, похожий на гудок локомотива.

— Сначала приучал его к простейшим командам. Затем в течение трех зим он вымахал размером с бульдозер. Охотился сам, я только иногда подкармливал. Мамашу свою забыл, я для него стал и отцом и другом и компаньоном в играх. На мне царапин больше чем у тебя пальцев на руках и ногах. Всякое бывало. Доставалось мне поначалу, но все же приручил его. Вот и существуем теперь нераздельно друг от друга. Куда я, туда и он.

— А… а золото, простите? Уже не намываете?

— У меня этого добра — на пять жизней хватит! — безразлично отмахнулся Степан. — Последний раз был на прииске лет пять назад. Кому оно здесь надо? В люди я выходить пока не собирался. Во всяком случае, не встреть я тебя, таких мыслей не было. Даже после тех двоих, скелеты которых лежат в берлоге, не испытал желания вернуться в цивилизацию. Да, человеческая речь, конечно, для меня как приманка. Иногда хотелось слышать ее, чтобы не умолкала. И без бабы привык. Поначалу, когда был помоложе, все тянуло кого-нибудь похитить, затащить, связать, потом приручить так же, как своего питомца. Но со временем улеглось. А сейчас вот подумываю, встретив тебя: не слишком ли я отстал от вашей, той, жизни? Времени у нас хоть отбавляй. Тут тебя никто не найдет, так что давай, рассказывай, малец, что у вас произошло в вашей жизни за все эти годы.

— Погодите… — осекся Мишка. — Я расскажу, даже все расскажу. Но вы… вы того своего друга…

— Макара?

— Да. Вы его… закоптили, а потом… потом что?

— А что потом… съел я его. Сожрал! Вот что!

— Сожра… — поперхнулся парень, чувствуя, как выворачивает желудок. Спазмы тошноты готовы были вырваться наружу. Выступили слезы. Мишка вдруг отчетливо осознал, какая уготована ему участь, если у хозяина может испортиться настроение. О, господи! — Мишку прошиб холодный пот. — Он, этот Степан, он же тоже… пожиратель этих самых людей!

— Так вы… вы тоже людоед?

И повалился без сознания на пол.

…Так закончилось первое знакомство с двумя странными и страшными созданиями, которых впоследствии кто-то из репортеров областных газет назовут «Властелинами тайги».

Но это будет позднее. А пока…

********

…Прошло два дня, в течение которых Мишка поведал все достижения наук, все новости и события, произошедшие за последние десять лет, о которых знал сам. Степан ни на минуту не отпускал от себя собеседника, наслаждаясь звуками его речи, забыв обо всем, даже о своем питомце. Медведь, предоставленный самому себе, отправился бродить по тайге, как это нередко бывало прежде. Мишка чувствовал себя в качестве учителя истории — настолько этот хмурый и бездушный убийца был наивен в простых вопросах. Он, к примеру, не знал, кто такой Гагарин, и что человек покорил космос. В течение двух дней, а особенно вечеров, пятнадцатилетний подросток делился своими знаниями, полученными в школе, словно перед ним был ученик младших классов.

— И кто? — ошалело спрашивал Степан, коптя в буржуйке пойманного в капкан зайца. — Те, из Америки? Высадились на Луне? В этом году?

— Считайте, вчера! — воодушевлялся Мишка. — У нас все газеты и радио трубят об этом событии. Но Гагарин был еще знаменитее. Салюты, фейерверки, празднества. Советский Союз обогнал Америку в космосе!

Потом были разговоры о Хрущеве, которого Мишка слегка упрекал, а Степан не имел о нем никакого представления. Парню было больше по душе рассказывать о всяких достижениях, книгах, писателях.

— Мы с Соней любили читать в овраге у ручья. Брали с собой Джека Лондона или Жюля Верна, лежали в траве и читали запоем.

— Кто такие?

Мишка сообразил, что Степану были невдомек имена мировых писателей, да и вряд ли он за свою жизнь прочел хоть одну книгу. Война, концлагерь, тайга — вот и весь набор в одном флаконе, как сказала бы Соня. При её имени у Мишки наворачивались слезы.

Наутро третьего дня, когда в селении майор Громыко собирал во дворе всех участников поисковых групп, когда Соня и мать Мишки исчерпали все мучительные ожидания, Степан, наконец, принял решение.

— Ты мне, малец, столько всего интересного поведал, что захотелось тебя отпустить.

У Мишки замерло сердце.

— Дяденька! — запричитал он, из глаз брызнули слезы. — Я все… я все для вас сделаю, все-все, что скажете. Отпустите! Там Соня… там моя мама…

— Заткнись! — оборвал Степан. — Я еще толком не решил. Если и отпущу, то с одним условием.

— Любое! — всхлипнул Мишка, давясь слезами радости. — Любую просьбу исполню…

— Уговор наш помнишь? Прежде чем мне показаться на людях, я еще перезимую эту зиму. Приведу себя в порядок, рассортирую золото, разберу к чертям собачьим избу, чтобы уже не возвращаться сюда, не дай господь. Но для зимовки мне понадобится керосин, махорка, спирт…

Он задумался.

— Пожалуй, ножницы, зеркало, расческа, мыло с мочалкой, кое-какая одежда для выхода в люди. Все это ты достанешь мне у себя в селении, но так, чтобы ни одна собака не знала о нашем существовании. Нашем с ним существовании, — кивнул он на дверь, за которой послышалась возня и довольное сопение. Огромная туша со вздохом удовлетворения улеглась у порога, положив громадную пасть на лапы, как это делают домашние псы.

— Мёда нажрался у диких пчел, теперь будет спать целый день, — пояснил хозяин. — Итак, усек?

— Да-да… все сделаю. Ножницы, расческу и мыло стащу потихоньку из дому. Керосин с ребятами своруем из тракторных гаражей, я там видел бочку. Махорку и спирт…

— Можно самогон.

— Даже лучше! Соня раздобудет, у нее дед в сарае аппарат самогонный имеет. Милиционер сельский знает, но глаза закрывает — сам иногда потягивает с дедом.

— Вот и хорошо. А одежда?

— Одежду втихомолку из шкафа стяну. Мама не выбрасывала отцовы вещи, да и забыла уже о них. Давно нас покинул.

— Обувь не забудь. Отец моего роста был?

— Даже немного, того…

— Чего?

— Побольше вас.

— Ты когда его видел последний раз, малец?

— Лет девять назад.

— Вот он тебе и казался большим. Ладно. Обувь и вещи раздобудешь, а я уж сам как-нибудь. И самое главное! — грозно предупредил обладатель густой бороды.

— Что? Все сделаю, дяденька, только отпустите!

— Ты забудешь и нас с Малышом, и тропинку сюда, и саму избушку. Навсегда забудешь!

— Да-да, конечно! Ой! А… а как же Лёшка? Что я скажу Соне с мамой?

— Что-нибудь соврешь. Сорвался со скалы, утонул в болоте, просто убежал…

Мишка на миг задумался, потом спохватился, боясь, как бы хозяин исполина не передумал:

— Да им и не до Лёшки будет, если я вернусь. Пока радость уляжется, пока снова вспомнят, что-то придумаю. — Вспомнив, как мохнатое чудовище растерзало на клочки его верного пса, парень горестно вздохнул со спазмами в груди.

— Но! — поднял палец Степан. — Как я уже говорил, мы наведаемся к тебе в гости всей, так сказать, компанией.

Он хохотнул, отчего у Мишки засосало под ложечкой. Бежать он и не думал, но мысль, что рядом с его домом затаится медведь, приводила в ужас.

— Нет, — будто читая его мысли, пояснил Степан. — Малыша я оставлю в паре километрах от селения. В том овраге, о котором ты говорил, где вы с девкой читали книги. Чтобы медвежий дух не учуяли собаки, или не заметил кто-либо из охотников – грибников, я отправлюсь к твоей избе сам. Мой друг будет поджидать моего возвращения, я приучил его к этому. Не раз он ждал меня в засаде, так что план вполне выполнимый. Я укроюсь за забором, ружье будет при мне.

Он показал четыре патрона, вынув из кармана.

— Последние. Как раз на этот случай сгодятся. Если все пройдет гладко, без сучка и задоринки, они мне больше не пригодятся. А если…

— Если что?

— А если ты надумаешь поднять все село на ноги, или хоть кому-то, любому, даже собаке с коровами обмолвишься хоть словом, я вышибу мозги твоей мамаше, вернусь к медведю и натравлю его на твое хозяйство. Усек, малец?

Мишка от нахлынувшей паники проглотил комок величиной с воздушный шар.

— Уяснил? — повторил Степан, катая патроны по столу. — Мне терять нечего. Если на меня навалятся всем селом, я разнесу выстрелами троих, а четвертым убью твою мамашу.

— Н-не… не надо. Я и не подумаю никому говорить.

— Вот и отлично. Просто заруби себе на своем сопливом носу, что твоя мамаша с девкой будут у меня в качестве заложников. Сам я показываться им не намерен, но буду держать их под прицелом, скрываясь за оградой. Не девку, так маму, не мамашу, так девку все равно прихлопну. Это на крайний случай.

— Не будет никакого случая! — завопил Мишка.

— Ну, тогда и не ори. Не будет, значит останешься дома лобызать своих баб. А я тихо - мирно отчалю, уведя медведя. Больше меня не увидите.

На том и решили.

Мишке даже на миг взгрустнулось, что он больше никогда не встретит этого страшного незнакомца с бородой. По сути, он ничего плохого ему, Мишке, не сделал, просто подержал в плену, обещая отпустить, если парень сделает все как надо. А о том, что лохматое чудище растерзало его собаку, и то, что мужик - одиночка был каннибалом, сожрав своего напарника, Мишка старался не думать.

Настало утро четвертого дня. Утро раннее, тревожное и… последнее.

Впрочем, все по порядку…

********

Глава 3.

1969 год.

Западно – Сибирская равнина ниже шестидесятого градуса Северной широты.

В одном из таежных селений близ реки Иртыш.

Время установлено: 07 часов 11 минут по местному часовому поясу.

Рокот вертолета раздавался в небе задолго, как винтокрылая машина стала видна среди верхушек ельника. Ветер донес рокот до слуха громадного зверя, отчего медведь недовольно присел на лапы, утробно зарычав в утренние сумерки. Был таежный рассвет. Степан вел Мишку только одному ему знакомой тропой, о которой пленник не подозревал.

— Разлетались, черти, мать их! — гневно выругался хозяин медведя. — Тебя ищут. Вчера тоже вечером слыхал вдалеке шум винтов. Я уже пару раз видел в небе эти чудные летающие механизмы. В мои времена таких не было.

— Вертолеты, — пояснил Мишка, идя сзади. Следом, сопя и хрипя, переваливалась исполинская туша, совершенно не интересуясь потенциальной жертвой. Была команда идти сзади, охраняя объект — послушный зверь ее исполнял.

— Сколько уже понастроили всего, к чему мне привыкать и привыкать, — продолжал ругаться обитатель тайги. — И машин и тракторов и самолетов… и, как их там?

— Ракет?

— Вот-вот… ракет.

— Вертолетами можно облетать только узкие участки тайги, — пояснял Мишка, у которого сердце колотилось от радости. Еще пара часов, и он увидит маму, Соню, родной дом. — На дальние расстояния они не годятся. Для этого сконструировали пассажирские самолеты.

— Гляди-ка ты! Самолеты я видал после войны. Но не пассажирские.

Все трое продвигались сквозь заросли непроходимого лесного массива, тянущегося от горизонта до горизонта. Овраги, спуски, болота, ручьи, скальные образования, мох, лишайник, ели, сосны… Все это в куче представляло собой бесконечную могучую тайгу с волками, рысями, лисицами и медведями, один из которых сейчас перебирал мощными лапами сзади.

— Подходим, — спустя два часа, молвил Степан. — Тоже чуешь запах дыма, Малыш? — бросил он взгляд на зверя, раздутыми ноздрями нюхавшего воздух. Туша медведя подобралась, шерсть встала дыбом, из пасти вырвался настороженный рык.

— Людей чует, — поднял винтовку Степан. — Где твой овраг?

Мишка пытался сквозь заросли разглядеть знакомые ориентиры, но тропа давно закончилась, и он не узнавал местности.

— Где-то там, — неуверенно указал рукой в заросли ельника. — Там ручей должен быть.

— И туда никто никогда не забредал? Я имею в виду, кроме вас с девкой?

— Нет. Только мы одни. Лет десять знаю этот овраг, но никогда никого не видал.

— Значит, там Малыша и оставим.

Степан миновал несколько кочек болота, пока Мишка не вскрикнул от радости:

— Вот он! А вон и ручей!

Среди непролазного кустарника и величественных сосен журчал ручей с плескавшейся рыбой. Гомон жаб и лягушек оповестил о незнакомцах. Медведь фыркнул и загреб лапой одну рыбинку.

— Не шуметь! — скомандовал хозяин. — Лежать. Дожидаться меня.

Медведь засопел, уселся, затем всей тушей завалился на бок, прищурив глаза с разинутой пастью.

— Будет ждать, — удовлетворился Степан.

— Неужели понимает?

— Не первый раз. Я его выдрессировал до основания. Пять лет возился с еще несмышленым мальцом. Таким вот макаром иногда поджидали лося. Пошли, нечего рассусоливать сопли. Сам хотел с мамашей встретиться. Смотри, я укроюсь за изгородью. Время тебе — до вечера. Сопли не распускай. С бабами своими повидаешься, разъяснишь — заблудился, ночевал в лесу. Полобызаетесь, порыдаете, и сразу двигай к гаражу за керосином. Деда с самогоном навести. Но, повторяю, чтобы никто ничего не заподозрил. Ты живой, вернулся, все в порядке.

Гул вертолетов и далекие выстрелы где-то в стороне леса были теперь отчетливее. Степан нервничал.

— Неужто все селение вышло на поиски?

— Я быстро! — спохватился Мишка, не чувствуя под собой ног. — Мигом, туда и обратно. Околицами, дворами, огородами, канистру вынесу, и к деду. Потом домой за вещами. К обеду управлюсь.

— Вон та ограда? Твоя?

— Да.

— Смотри, я буду держать под прицелом. Найду тень, спрячусь.

— Я побежал!

И Мишка, пятнадцатилетний, влюбленный в Соню парень, помчался что есть духу в свои родные пенаты.

Казалось бы, все…

…Однако действие только начиналось.

********

Соня не находила себе места, бродя по близлежащим зарослям, отделившись от группы спасателей. Несколько десятков военных из гарнизона разделили район поисков на три квадрата, но никто из них не знал о том овраге, где Соня с Мишкой проводили вечера. Четыре месяца назад овраг обыскали собаки, но грибника так и не обнаружили, как, впрочем, и следов охотника за пушниной. Сейчас, рано утром, когда вертолеты пошли на облет территории, а группы разделились между собой, возглавляемые майором Громыко и председателем Прохором Сергеевичем, Соня, оставив мать в избе, ушла к оврагу. Мало ли? Вдруг что-то попадется на глаза, прежде пропущенное и незамеченное?

— Иди, дочка, — сухими выплаканными глазами проводила ее безутешная женщина, состарившаяся сразу на десяток лет. — Иди. Ты знаешь те места как свои пять пальцев. Пускай люди ищут по квадратам, а ты может что-то найдешь от… — всхлипнула, — от Мишеньки.

— Не плачьте, Марья Ильинична! Товарищ Громыко сказал, что людей недостаточно, вот я и схожу к тому овражку, — со слезами утешила Соня. — Не бойтесь за меня. Мы с Мишей не раз там лежали у костра, читая книжки.

Теперь Соня шла к оврагу, никем не замеченная: все рассыпались на многие десятки километров, по разные стороны могучей тайги. Подходя к знакомым соснам, оставив позади жидкую топь болот, она вдруг прислушалась. Гул вертолетов был далеко. Пара выстрелов звучала еще дальше, почти у скал побережья реки. Но здесь, рядом, кроме кваканья лягушек, щебета птиц и писка мелких грызунов, было еще что-то. Звук, показавшийся ей каким-то вздохом топки паровоза, был незнакомым, тяжелым, отчего и жутким.

Собаки были только у кинологов, и Соня уже пожалела, что не отцепила пса во дворе, чтобы взять его с собой, как вдруг впереди раздался невероятный треск.

СКХРЫ-ЫЫ!

— Кто здесь? — мгновенно вскрикнула она, споткнувшись от неожиданности. Нависшие ветки ельника, кедров и сосен не давали возможности проникнуть взглядом вглубь зарослей. Там, среди кустов и непролазных деревьев, что-то шевелилось. Что-то ворочалось и сопело, вздыхая мощными ноздрями. Послышался звук втягиваемого воздуха. Так могла сопеть какая-нибудь труба заводского предприятия, мелькнуло от страха у Сони. Девушка попятилась, уже готовая закричать, как вдруг, ломая кустарник и вырастая прямо на глазах, над ней нависла чудовищная масса чего-то живого, гигантского, колоссального по своей сути. Туша медведя, переваливаясь, издавая треск, возникла над ней, словно гора изрыгающего вулкана с разинутой пастью. Зверь поднялся на задние лапы, издавая грозный рык.

— А-аа… — завопила жертва, попавшая в лапы монстру. — Мамочки-и! — взвизгнула Соня.

Взвизгнула и… удивленно смолкла.

Медведь по какой-то причине не напал. Не только не напал, но равнодушно посмотрел на потенциальную жертву, прохрипел, выпустил из пасти пену и уставился на нее равнодушными глазами.

Анализируя потом этот миг, Мишка вспомнит, что Степан не давал никакой команды на атаку, стало быть, его питомцу просто было не интересно нападать. Но это будет позднее, когда со всем этим ужасом будет покончено.

А сейчас девушка едва не лишилась чувств от страха перед столь исполинским чудищем.

Мохнатый монстр навис над ней, потом внезапно обмяк, отступил и присел на землю, с хрустом ломая под собой валежник. Издал недовольное урчание, будто говоря с сожалением:

«Чего уставилась? Команды не было, вот и не трогаю. Вали отсюда, пока не передумал»

Соня уже сделала шаг, чтобы рвануть что есть мочи сквозь кусты, как вдруг услышала тихий шепот за спиной:

— Стой, девочка! Стой, маленькая. Не двигайся.

Едва уловимый шорох лишайника под ботинками, дал ей знать, что за ней притаился кто-то из группы спасателей.

— Не поворачивайся, Христом богом прошу. Та-ак… умничка. Молодец. Стой, где стоишь, мы сейчас…

Пытаясь различить голос, Соня замерла на месте с открытым в крике ртом. Голос был знаком.

— Мы тут впятером, — едва донеслось за спиной. — Я майор Громыко. Узнала? Теперь медленно делай шаг, отступая назад. Та-ак… отлично. Не оборачивайся!

Медведь, потерявший интерес к жертве, сопел в овраге, устраиваясь назад в своей лежанке. Ветер дул от него, поэтому запаха новых гостей он не чуял. На ветках верещали белки, тревожно ухала сова, но это были привычные звуки тайги. Собак Громыко не взял, лаять было некому.

— Назад. Потихонечку назад, так… девочка моя…

В вышине за облаками гудел вертолет. Медведь поднял голову и тут…

БА-ААХ!

БА-ААХ!

Одновременно грянули четыре выстрела. Оглушительное эхо разнесло грохот среди сосен, заложило уши, раздался звериный неистовый рев:

ХРЫ-ЫЫ!

Ревел медведь. Раненый сразу в четырех местах, он вздыбился на задние лапы, загребая пустой воздух, взревел, захрипел, удивленно уставившись на мелкое создание, причинившее ему боль. В руках Сони ничего не было. Девочка съежилась, глотая всхлипы, давясь рыданием.

— Не надо! — поздно выкрикнула она. — Не надо! Не стреляйте! Он не нападал на меня.

Грохнуло еще два выстрела. Мохнатая туша, издав удивленный стон, начала заваливаться набок.

— Не стреляйте! Что же вы? Он не нападал! Он отпустил меня.

— Назад, девочка, назад! — приговаривал Громыко, целясь в голову уже обездвиженного монстра.

— Он не сделал мне ничего плохого! — залилась рыданиями Соня. — Он был смирным, я уже не боялась его…

— Сейчас посмотрим, какой он смирный.

Из зарослей выступили четыре помощника с ружьями наперевес. Каждый из спасателей смотрел в овраг, где издавал последние хрипы могучий исполин таежных массивов. Умирая без хозяина, в этом грозном Властелине тайги было что-то жалостливое, скорбное и… печальное.

Дернувшись последний раз в агонии, его массивное тело вытянулось во весь рост. Глаза — о, эти мудрые глаза! — наполнились слезами, будто отдавали последний привет Степану, говоря:

«Как же так… я ждал… где ты, хозяин»?

Соня бросилась к замершему зверю. Последняя слеза скатилась из его потускневших глаз. Мольба читалась в них:

«Я был Властелином тайги. Я был владыкой лесов…»

Дальше Соня уже не видела. Великий колосс - исполин отдал свой дух природе. Девочка, рыдая, лишилась чувств.

— Ничего - ничего, — доносилось откуда-то в бреду сознания. — Сейчас вернем тебя домой, девочка моя. Там доктор, там Марья Ильинична.

Потом еще дальше в закоулках разума:

— Товарищ майор, а с этим что прикажете?

— Тушу разделать, шкуру снять! Голову оставить в качестве трофея!

Это были последние команды Громыко, что она услышала. Дальше темнота и полная потеря памяти.

Властелин тайги перестал существовать.

Земля ему пухом.

А между тем далеко в селении грохнули едва слышимые выстрелы…

********

Председатель Прохор Сергеевич следил за пареньком второй час, с того момента, как он выскользнул из калитки своего двора. Парень был без собаки, оттого и странным показалось возвращение «блудного сына». Почему, вместо того, чтобы остаться дома, утешая счастливую мать, парень сразу помчался в гараж, где стояли разобранные тракторы? Вышел оттуда с канистрой, оглядывая пустынную улицу. Все были заняты в тайге поисками, а парень — вот он: жив, здоров, но какой-то нервный.

— Эй! — крикнул председатель, когда Мишка околицами да заборами пытался укрыться в тени. Парень явно двигался сейчас к избе старика-самогонщика, у которого зачастую пировали мужики, получив зарплату.

— Эй! Мишка, стой, паршивец! Ты знаешь, что тебя все село ищет? Не заметил как пустынно на улице?

Мишка на миг замер, но вспомнив уговор со Степаном, припустил во весь дух прямо через ограду, оборвав клочок штанины.

— Стой, мать твою! — заорал председатель. Вот чуяло его сердце, что надо вернуться в поселок. Оставив вместо себя в качестве начальника спасателей своего помощника, он с зыбким проблеском надежды вернулся назад, где и увидел издалека крадущегося заборами пропавшего беглеца.

— Куда! А ну стоять, пацан! Не хватало, чтобы из-за тебя все село разбрелось по тайге. Тебя ищут три дня! Гарнизон поднят в ружье, вертолеты в небе! Стой!

Мишка и не думал останавливаться. В канистре булькал керосин. Соня куда-то ушла на его поиски. Мать едва не лишилась чувств, увидев его на пороге. Наскоро придумав, что заблудился и спал в лесу, Мишка запихал в карманы обещанные Степану расческу, ножницы и прочее необходимое, выдав маме:

— Скоро вернусь. Не волнуйся, со мной все в порядке. Во двор не выходи и не подходи к окнам.

— Мишенька… — запричитала вконец сбитая с толку женщина, постаревшая на несколько лет в отсутствии сына. — Как же так… где ты… где пропадал? Чем питался? О, господи! Сыночек мой ненаглядный! Тебя же ищут по всей тайге. Вертолеты подняли в воздух, войска прочесывают лес, даже собак взяли.

— Знаю, мамочка. Все расскажу потом. Мне очень надо сейчас…

— А куда ты отцовы вещи берешь? Зеркальце зачем? Божечки, да на тебе лица нет, миленький мой!

— Все потом, мамуля! Потом расскажу. Главное, не выходи во двор и не стой у окна.

— Почему?

— Так надо. Поверь, мамочка, так надо. Я скоро!

Мишка бросился к двери.

— А Соня… — всхлипнула женщина. — Она же пошла к оврагу, где вы любили книжки читать.

Мишка на миг остолбенел, вспомнив, что как раз в том овраге Степан оставил своего громадного питомца. Но выхода уже не было. Чем скорее он принесет керосин с самогоном, тем быстрее Степан вернется к медведю. Мишка бросится туда вместе с ним, авось зверь и не тронет его любимую. Команды-то Степан не давал, а страшный исполин в этом плане послушен своему хозяину. Да и не пойдет Соня туда одна, зная, что Мишки все равно там не будет. С какой стати он будет прохлаждаться в овраге, когда его три дня ищет все население округи? Просто сказала, чтобы утешить горем убитую мать.

С этими мыслями Мишка метнулся сначала в гараж, набрал керосина, удивляясь, что улицы совершенно пусты. И вот на тебе! Председатель! Каким паровозом его сюда занесло? Степан сказал, что будет ждать до вечера, но Мишка мог справиться и до обеда. Главное теперь дед-самогонщик. И тут…

— Стой, тебе говорят! Куда!

— Мне надо! — выкрикнул беглец, огибая забор. Гавкнула собака. Вспорхнули с проводов птицы.

— Я тебе покажу сейчас, надо, паршивец!

Председатель семенил следом, отдуваясь астматической одышкой.

— Мы тебя всей округой ищем! Да остановись ты, наконец!

— Не могу, дядя Прохор! Если не вернусь назад, будет еще хуже.

— Кому хуже?

Но Мишка уже исчез в гуще зарослей. К деду-самогонщику он так и не попал. Зато дома хранился бутыль спирта для медицинских целей. Придется снова заскочить в сарай. Но так даже лучше. Там же за оградой прячется Степан. Оттуда они и двинут к оврагу!

Отделавшись от председателя, беглец юркнул в пустынный поворот улицы. С другой стороны показался въезжающий на булыжник грузовик с крытым верхом. Остановился. Под тентом высыпали наружу солдаты.

— О, господи! — вырвалось у Мишки. — А эти-то что тут делают? — И помчался что есть мочи к своему двору. Перелетев одним махом через забор, ворвался в прихожую. Неистово залаял пес на цепи. Тот самый пес, которого не взяла с собой Соня.

— Мама! Что здесь делают солдаты? Они же в тайге должны быть!

Дом откликнулся полнейшей тишиной. У Мишки заколотилось сердце.

— Мама! Ты где?

Тишина. Зловещая. Звонкая. Тягучая.

— О, боже! — предчувствуя беду, выдохнул парень. Бросил канистру, выскочил во двор. Пес залился еще неистовее. Где-то там, за забором, Степан. Возможно, уже с мамой в качестве заложницы. Послышались голоса. Председатель отдавал какие-то команды выгрузившимся из машины военным.

— Оставьте маму, дяденька! — завопил Мишка в кусты. — Оставьте и бегите! Сейчас здесь будут солдаты!

— Поздно! — шипящим в ярости голосом донеслось из кустов. — Предал меня! Что ж ты так?

В этот миг очень далеко, за непроходимой стеной леса, где-то у оврага, грянули подряд четыре выстрела. За ними неразборчивый рев, потом все стихло. Эхо растворило в лесу все звуки случившейся трагедии.

— А-аа… — заорал Степан, очевидно, поняв, что произошло с его любимцем. — Вот теперь точно поздно! Мы попали в засаду!

Щелкнул затвор винтовки.

— Сыночек! — голос женщины был глухим, словно прикрытый тряпкой. — Кто… кто этот человек?

— Отпустите её! — взмолился Мишка. — Я их… я остановлю солдат. А вы бегите! Там же ваш… ваш медведь!

— Медведь? — охнула женщина.

— Нет уже моего Малыша! — скорбно донеслось из кустов. — И ты предал меня.

Сквозь заросли послышалась возня, кусты закачались.

— Иди, ты мне больше не нужна. Встречай своего сына.

Мать Мишки выбежала навстречу, вся помятая, с округлившимися от ужаса глазами. Бросилась обнимать, причитая:

— Вошел в избу, поздоровался, сказал, что от тебя, от Миши. Повел к забору. Там связал, но больно не делал.

— Ничего плохого?

— Ничего. Кто он, Мишенька?

— Теперь уже не важно, — вздохнул обреченно парень, улавливая движение на улице. Отчаяние рвалось наружу.

— Здесь! — командовал солдатам председатель. — Чует мое сердце, неспроста пацан носился туда-сюда.

— Вот и все… — донеслось из кустов. — Вышел, называется, в люди. После стольких-то лет…

— Кто там с вами? — ворвался во двор председатель. Следом с винтовками наперевес ввалился целый взвод солдат. Собака забилась внутрь будки. Мать охнула, обмякнув в руках сына.

— Кто за оградой? — рявкнул Прохор Сергеевич, наводя винтовку.

Степан видел сквозь заросли кустов, как солдаты сразу рассредоточились по двору, взяв на прицелы подозрительные закутки. Лицо Властелина тайги окаменело. Друга он уже потерял, по сути, такого же второго Властелина тайги. В отчаянии, грозно крикнул:

— Живым в руки не дамся! Парню и матери ничего плохого не сделал, пусть подтвердят. Уйду с миром, не преследуйте. Стрелять ни в кого не хочу, но если сунетесь, разнесу мозги!

— Черта с два! — выкрикнул злобно председатель. — Хватит нам жертв. Ты кто? Тех двоих пропавших, охотника и грибника… твоих рук дело?

— Нет.

— Выходи, покажись. Двор оцеплен.

— Перебьешься, начальник!

— Начальник? Так ты сидел?

— Было дело.

— Скрываешься в тайге? Пацана у себя держал?

— Он мне ничего плохого не сделал! — поспешно запричитал Мишка, вырываясь из материнских объятий. — Не трогайте его, пускай уходит. Он меня кормил, не трогал, мы о жизни беседовали.

— Мне тоже ничего плохого не сделал, — подтвердила женщина. — Просто ждали, когда сын воротится с канистрой.

— Зачем тебе канистра? — председатель медленно, шаг за шагом, приближался к кустам, взглядом показывая военным окружать заросли.

— Не подходи, начальник. Я вижу и держу тебя на прицеле! Еще шаг — разнесу мозги к едрёной фене! Усек? И людей своих отзови. Первая пуля — тебе в башку!

Председатель замер.

— Отпустите его! — взмолился Мишка. — Он уйдет, и вы его никогда не увидите!

— Молчи! — прошипел тот. Взглядом показал, чтоб все остановились. Солдаты настороженно наблюдали за кустами. Незнакомец не показывался. Вместо этого донесся глухой страдальческий голос со спазмами:

— Что вы сделали с моим медведем?

— С медве… с медведем? — опешил, запнувшись, кто-то. — С каким медведем?

— С тем, что я оставил в овраге. Я слышал оттуда четыре выстрела.

Только тут Мишка вдруг вспомнил о Соне.

— Господи! — заорал он истошно. — Там же моя… там же Соня!

— Где? — не понял председатель.

— Да там же! В овраге. Где медведь! Это питомец Степана. Ручной, дрессированный, но… — Мишка осекся, вспомнив людоедство.

— Что, но?

— Нет. Ничего…

Мишке вдруг стало до боли жалко и самого медведя и его хозяина, ведь, по сути, Степан действительно ничего не сделал плохого ни ему, ни его матери. Что касается Лёшки, верного пса, то это разговор особый. У исполинского зверя сработал природный инстинкт, своеобразное чувство охраны собственной территории. НО…

Соня!

— Я к оврагу! — не слушая окриков председателя, метнулся через забор Мишка. Произошло это настолько внезапно, что один из солдат непроизвольно дернулся, машинально нажав на курок. Грохнул выстрел:

БА-ААХ!

Мишка в оторопи обернулся, но было поздно. Из кустов грянуло ответным грохотом. Солдат удивленно уставился на расползающееся красное пятно, тотчас пропитавшее гимнастерку.

— Ох! — выдохнул он, заваливаясь набок.

И тут началось невообразимое. В хронологическом порядке это выглядело так:

— Ах ты, гадина! — взревел председатель. — Огонь!

Гул одновременных выстрелов слился в одну сплошную канонаду. Стреляли все. Стреляли из винтовок и автоматов, разнося кусты и сосны в сотни тысяч щепок. Полоса смертоносного огня изрешетила кусты вдоль и поперек. Женщина зажала уши, в конуре завыл пес. Громовое эхо выстрелов прокатилось по всему селению, уйдя акустической волной куда-то в глубину тайги.

— Получай, паскуда! — орал председатель.

Из зарослей в ответ раздалось три выстрела. Два одновременно, отчего еще один военный с подкошенными ногами рухнул на землю, и один немного позднее, через паузу. Последний патрон Степан приберег для себя.

В промежутке между чередой выстрелов, перед последним громовым раскатом, из кустов донесся голос, произнесший с отчаянием:

— Живым не дамся. Назад в лагеря не пойду!

Последний выстрел грохнул, время, казалось, замерло на месте.

— Стойте! — не менее дико завопил Мишка, бросаясь к кустам. — Он же… он же один.

— Прекратить! — скомандовал начальник. — Оружие опустить!

Перекрестный огонь изрешетил кусты, забор и стену сарая, словно здесь только что побывал дивизион мотопехоты. Запах выхлопов с пеленой дыма окутал все участки двора, просачиваясь сквозь деревья. Солдаты опустили оружие, но продолжали настороженно следить за кустами.

— Что же вы… — захлебывался слезами Мишка. — Как же так? Он ведь первым не стрелял!

— Этот изверг убил двух солдат! — выругался председатель, наблюдая, как товарищи оттаскивают тела в сторону сарая.

— Он защищался! — взвыл парень, раздирая в кровь руки, пробираясь сквозь изрешеченные кусты. — Вы первые выстрелили!

Мишка, изодрав одежду колючками, вывалился из зарослей, едва не упав к ногам Степана. Тот лежал, вытянувшись в предсмертной судороге, хватая ртом воздух. Из пробитого легкого вырывался хрип.

— Прощай, малец. Ты… ты рассказал мне много инте… интересного. Но, видать, судьба моя такая.

Хрип из грудной клетки перерастал в бульканье. Горлом хлынула кровь. Потухающие глаза нашли склонившегося Мишку.

— Не видать мне… кхры-ыы… всего того, что ты мне рассказал. Помнишь… тогда вечерами у пе… у печки? А теперь предал… кхры-ыы…

— Я не предавал, дядя Степан! — давился слезами Мишка, подсунув руку под голову. Глаза последнего Властелина тайги на миг потеплели:

— Правда? Не предавал?

— Нет! Конечно, нет! Меня выследили. Я не знал, что они придут сразу за мной. Я никому не говорил…

— Хорошо, — выдохнул с кровавыми пузырями Степан. Заросли уже раздвигались, кто-то пытался добраться до убийцы прежде, чем он испустит дух.

— Это хорошо, — выдавил последние слова Степан. — Малыша жалко. Если убили — сдерут шкуру, а голову… голову повесят где-нибудь в кабинете…

Потом, закашлявшись, испуская последний вздох, внезапно прошептал:

— Золото… оно теперь ваше с девкой. Как ее зовут, забыл…

— Соня, — рыдая, выдавил Мишка. — Не умирай, дядя Степан. Тебя вылечат. Отпустят. Мы с мамой подтвердим, что первым стреляли не вы. Только не умирайте!

Степан уже не слышал.

— Золото… — шептал он, дергаясь в конвульсиях. — Найдите его. Оно под лежанкой. Там, где ты спал… Много золота. Вам на… на свадьбу и всю жизнь хватит.

Дернувшись последний раз, выдавил с пеной у рта:

— Прощай парень. Прощай, Малыш…

И затих. Скупая слеза скатилась на воротник, рука бессильно упала, тело выгнулось дугой и обмякло.

Степан, бывший узник лагеря смерти, бывший старатель золотого прииска и хозяин исполинского зверя, испустил дух, отдавая грешную душу небесному зениту.

Там его уже ждали.

…Так окончилась жизнь двух последних Властелинов могучей тайги.

Мир их праху и земля им пухом.

Аминь.

********

Эпилог

Прошли годы…

Долго еще ходили легенды о двух последних Властелинах тайги. Старожилы тех мест и поныне помнят ужасные события прежних времен. Мишка благополучно встретился с Соней и, поженившись, они обзавелись кучей милых ребятишек. Ставший впоследствии инспектором природного заповедника, Михаил нет-нет, да и вспомнит, бывало, свои посиделки у печурки Степана. Золота им с Соней хватило на всю оставшуюся жизнь. Не вверите?

Тогда побывайте в тех местах и, проходя болотами сквозь тайгу, остановитесь у поросшего ельником оврага. Взгляните на бронзовый памятник. Ничего не напомнит он Вам?

Волнующими линиями изгибов, эта композиция неизвестного скульптора олицетворяет собой двух героев нашей книги. Двух последних Властелинов тайги: прирученного исполинского медведя, и его Хозяина, некогда бежавшего заключенного. Два бронзовых изваяния стоят в полный рост, прижавшись друг к другу, как два неразлучных существа: человека и всемогущего зверя.

А скульптор? Впрочем, почему же он неизвестен?

Спросите об этом Михаила.

Он Вам непременно расскажет.

******** КОНЕЦ КНИГИ ********

Развернутый (по главам) синопсис

Глава 1

1969 год. В одном из селений, расположенном среди могучей тайги, внезапно начинают пропадать люди. Вначале исчезает охотник за пушниной. Следом за ним, спустя два месяца, бесследно пропадает грибник, углубившийся в тайгу, да так и не вернувшийся назад. Поиски не дают никаких результатов. Таким же образом в тайгу уходит пятнадцатилетний подросток, прихватив с собой собаку. Дома его ждут мать и подруга-девушка, но он уже третий день как в воду канул. А все потому, что в непроходимых зарослях тайги он натыкается на неведомую тропу, ведущую к скалам. Тут-то на них с собакой и нападает огромных размеров исполинский медведь, разрывая пса на куски. Отныне мальчишка становится пленником хозяина громадного зверя, прирученного им еще в младенческом возрасте. Сбежавший из сталинских лагерей узник, шестнадцать лет не встречавший людей, ведет паренька в свою избушку.

Рассказ незнакомца о побеге из лагеря.

Глава 2

За шестнадцать лет до описываемых событий.

1953 год, сентябрь месяц. Двое узников сталинский лагерей, при этапе в пересылочный пункт, совершают побег, скрывшись в тайге от надзирателей. Им предстоят годы одинокой жизни, блуждая по бескрайним массивам лесов, болот, рек и оврагов. У скал береговой линии Иртыша они обнаруживают заброшенный золотой прииск с ветхой покинутой избушкой прежних золотодобытчиков. Расчленив напарника и закоптив мясо, один из сбежавших становится полноправным обладателем всего намытого золота. Спустя некоторое время он приручает медвежонка, убив его мать. Отныне они становятся Властелинами тайги, к которым и попадает в плен пятнадцатилетний герой произведения.

Глава 3

Снова 1969 год. Хозяин медведя внезапно решает отпустить пленника, но с тем условием, чтобы тот достал ему канистру керосина и другие вещи. В качестве заложника он ведет пленника через тайгу в его селение, пообещав отпустить паренька, как только тот принесет все необходимое. Исполинский питомец следует за ними. Но тут происходит непредвиденное. Поднятое на ноги селение уже третий день прочесывает тайгу вместе с воинским гарнизоном и собаками. В небе кружат вертолеты. Сам того не подозревая, хозяин с медведем оказываются в плотном кольце спасательных поисков. Тут-то и происходит их встреча, заканчиваясь печальным концом для двух последних Властелинов тайги. Оба погибают изрешеченные пулями перекрестного огня.

Эпилог

Но и поныне среди старожилов ходят легенды о двух неразлучных существах, о чем свидетельствует в тайге бронзовый памятник на месте их гибели.

********

Александр Зубенко

Краматорск (июнь 2024 г.)