Читать онлайн
"Рукопись, найденная в бутырке"

Я появился на свет в славном городе Бандунг, на репродукционном заводе беспорочного зачатия ЗБЗ-03, из пробирки под номером 1026-пм-у. За мной, как и за другими детьми, ухаживали медработники клинического узла новорожденных младенцев.

Этот цикл моего существования длился недолго, однако вкус молочных смесей и лица озабоченного персонала, готового обеспечить свежеиспеченному поколению репродуцированных малышей должные навыки и умения, навсегда закрепились в моей памяти.

Затем родители неожиданно появились. Её звали Камилла Мозис из Мадрида, а его – Федор Воркер из ПР-Дятлово (Пограничного Района между старым и новым миром). Она являлась рядовым ботаником со звезды КЭЦ, а он был старшим дояром на китовой ферме возле мегаполиса Цветущий рай. Она страдала от одиночества и меланхолии, а он нашел смысл жизни на бескрайних полях мирового океана и мечтал о том, чтобы кто-то разделил с ним его простую био-крестьянскую судьбу.

Прочность их союза определялась ЦКСИБом (Центральным Компьютером Счастья и Благоденствия), бронированный офис которого вращался на стационарной орбите вокруг раскаленного Меркурия.

– Вы идеальная пара! – громогласно сообщил им ЦКСИБ после двух часов томительного ожидания. – Сто пять процентов супружеской верности и гармонические отношения без скандалов, взаимных упреков, пьянки и рукоприкладства на протяжении сорока земных лет – вот итог моего скрупулёзного анализа!

Подобная информация заставила парочку буквально броситься в жаркие объятия друг друга.

Однако, вскоре выяснилось, что Камилла Мозис, будучи отменной красавицей, абсолютно стерильна, а ее широкоплечий статный супруг не имеет право на потомство, поскольку израсходовал брачный лимит на контрольное размножение более чем в три раза.

Казалось бы, такие новости выглядят как полное фиаско, но молодожены решили не расторгать свой союз ни при каких обстоятельствах.

Разумеется, ЦКСИБ вновь напрягся, а затем, пораскинул виртуальными костями, разложил длинный математический пасьянс, после чего порекомендовал супругам не падать духом. "Возьмите на попечение репродуцированного малыша, – коротко изложил он свое сугубо научное мнение. – Если это не устранит вашу проблему, то, по крайне мере, избавит вас от избытка свободного времени на ближайшие двадцать лет".

Влюбленные не стали выспрашивать умную машину об иных формах идеального семейного быта (хотя прилагаемая инструкция позволяла им осуществить еще пять запросов), и в теплый Бандунг молодая чета явилась тотчас же, как только получила вердикт электронного мозгоправа на руки.

Именно там, на ЗБЗ-03, их встретила веселая полненькая заведующая Лола Ли. Она долго водила их по цехам и палатам, где содержались малолетние воспитанники репродукционного завода и безостановочно вещала о том, каких выдающихся успехов добились работники здешнего производства.

– Тут у нас воспитываются будущие светила медицины! – восторженным тоном чирикала она над ухом Федора, указывая гостям на большой застекленный павильон, где более полусотни мальчиков и девочек озабоченно занимались какими-то сложными акушерскими играми.

– Нам бы чего попроще, – утомленно отвечал Федор Воркер, подавленный увиденной картиной.

– Нам бы чего поталантливее, – тихо добавляла Камилла Мозис, с явной опаской взирая на скопище будущих медицинских светил.

– Тогда нам в шестой корпус! – радостно заявляла аппетитная заведующая. – Там у нас находится цвет будущего искусства: поэты, художники, музыканты, литераторы и карикатуристы!

– О нет, нам бы хотелось нормального ребенка... – устало отвечал китобойный фермер, потрясенный невероятным масштабом репродукционного производства.

– Такого, чтобы мы его сами воспитали, – тихо вторила Камилла Мозис, стискивая ладони. – Без этой вашей целенаправленной программы по выведению породистых гениев.

Тогда молодоженам показали отстойник малолетних посредственностей. Там находились детишки без отчетливых интересов и крайне нестабильных привязанностей (с приписками об отсутствии выдающихся способностей и гениальных задатков). Здесь парочке приглянулся упитанный ребенок под номером 1026-пм-у, увлеченно строившим какую-то внушительную башню из деревянных кубиков.

– Какая прелесть... – упоительно воскликнула Камилла Мозис, трогательно прикрывая выразительные губы изящной бархатной ладошкой.

– Чудный мальчуган, – подхватил Федор Воркер, обнимая любимую женщину за оголенные плечи.

Таким образом, на оформление необходимых документов ушло немногим более получаса, после чего посредственному ребенку под номером 1026-пм-у было присвоено имя Один и дана полноценная справка о том, что он является естественным сыном Камиллы Мозис и Федора Воркера из пограничного района ПМ-Дятлово.

– Это на тот случай... – заговорщицким тоном сообщила им заведующая, – если у вас, вдруг, возникнут некоторые проблемы с репутацией. Знаете ли, коллективная мораль не всегда приветствует столь смелые шаги как усыновление беспорочно зачатого ребенка. Более того, публика тяготеет к распятию подобных детей, если они вдруг начинают проповедовать всеобщую любовь к ближнему своему, а также призывают к игнорированию материальной роскоши и следованию десяти божественных заповедей.

– Это возмутительно, – решительно заявил Федор Воркер. – Всякий ребенок невинен, пока из него не воспитали жулика или дармоеда. Он скорее жертва, когда появляется на свет среди жлобов, технократов, религиозных фанатиков или снобов.

Камилла Мозис трогательно поддержала мужа томным поцелуем в горячие уста.

Лола Ли оценила возмущение Федора как признак высокого гуманизма, после чего, ускорила выдачу документов, а затем, от имени администрации репродукционного завода ЗБЗ-03, выразила искреннюю надежду, что вновь образованная семья никогда не пожалеет об усыновлении младенца без гарантии на его гениальные возможности.

– Поверьте мне, господа! – торжественным тоном сказала она напоследок, воодушевлено оглядывая бесконечные цеха по производству новых людей. – Порочное зачатие скоро раз и навсегда канет в лету. Грядущие будет принадлежать абсолютно безгрешному населению, столь же стерильному, как будет стерильно и светло их место рождения.

Разумеется, эти и другие подробности своей биографии, "посредственный" Один узнал много позже, из рассказов родни и друзей, а на тот момент его интересовали только лишь детские игры и живое познание окружающего мира.

На этом первая часть его истории была закончена, ибо мальчик стал частью прекрасной семьи. Его буквально боготворили приемные родители, а чуть позже местная гимназия, где он учился. Благодаря покладистому характеру и невероятной склонности к шуткам и розыгрышам, он довольно быстро снискал любовь и уважение сверстников.

Да, именно в школьные годы особенно ярко проявился характер и способности юного Одина. Однако главной чертой его поведения являлось ужасающее правдолюбие. Его критика и нестандартный взгляд на человеческое устройство мира, поражали окружающих меткими замечаниями, иронией и остроумными высказываниями. Словом, как показала практика, даже в отстойниках для посредственностей, получались в дальнейшем весьма неординарные личности, получившим в наследство больную цивилизацию и все ее дурные наклонности.

Мегаполис, в котором проживала его семья, и в самом деле назывался Цветущий рай. Говорят, что это название появилось случайно. Его произнес некий путешествующий монах из дряхлого Ватикана, когда бросил в основание города первый камень. Мегаполис этот и по сей день знаменит своими туристическими достопримечательностями, приятными рослыми бабами, а также гуманитарной школой боевых искусств имени Трехсот спартанцев.

В городе находилось множество увеселительных заведений, включая циклопический купол Колизея на пятьсот тысяч посадочных мест, театр комиков с Япета и сотни борделей на самые разноречивые вкусы.

Разумеется, подобные заведения нуждались в постоянном потоке клиентов. И клиентов хватало. Это была огромная толпа местных работяг, инженеров и клерков. Одни обслуживали производство военно-космических аппаратов "Фобос и Деймос", а другие вкалывала на вервях Индастриз Компани (местной корпорации по производству пластика и химических удобрений) и планктонных фермах, расположенных на побережье океана, в сорока пяти милях от города.

Увы, народу было столько, что муниципальные службы и демографическая полиция, едва справлялись с порядком в городе.

В такой сложной антисоциальной обстановке особое беспокойство доставляли такие организации как ОДП (Общество дезорганизованной преступности) и ЧПИ (Частные постельные извозчики).

Ребята из ОДП практиковали теорию ЖП (Животного Прагматизма). Они курировали рынок наркоты и пропагандировали культ ОЕПСИМа (отправление естественных потребностей самыми изощренными методами). Их лозунгом являлись слова известного анархического мыслителя современности Тумы Окоем-Сысоева, который как-то сказал: "Наш удел – это животная сущность. Если мы не сумеем постичь её до самого дна, то на это дно нас обязательно отправит наша гнилая интеллигенция, наши вездесущие "слуги народа", кухонные сплетни и бесконечные разговоры о культуре".

Увы, ни культура, ни животный прагматизм не интересовали ЧПИ. Это были простые парни с рабочих окраин – таксисты, бульдозеристы, моторикши, купипродайтеры, вольные киллеры и крановщики. Они обладали таксамоторным мировоззрением, мечтали о национальном единстве и возрождении белой расы.

Обе скандальные группировки яростно боролись друг с другом, претендуя на главенствующую роль в нашем сложном и прихотливом обществе…

Стоит ли говорить, что жизнь в нашем индустриальном "раю" кипела как проклятая.

В городе всего было вдоволь: и коррупции в органах власти, и проблем с бандитскими группировками и тупиковых социальных проблем, где лидировали темы национального вопроса, засилье гастарбайтеров с Луны и Венеры, а также жесткие требования сексуальных меньшинств на суррогатное размножение.

В подобной обстановке патриотические настроения прогрессивной молодежи, желающей смены всех правительств на Земле единым разом, никого не интересовали. Посему юные годы Одина пролетели как один день. Он участвовал в уличных драках "стенка на стенку", посещал увеселительные дома, музеи, театры, митинги и лектории. Он являлся стопроцентным адептом тайных революционных кружков и бесчисленных кофейных заведений, где гремела рок-музыка, высокая поэзия прошлых веков и жаркие призывы к люстрации нефтедолларовых магнатов.

– Мы жили безбедно, – сказал в этом месте Один. – Я учился, мужал, а мои "предки", тем временем, занимались профессиональным ростом, пытаясь приучить меня к труду и творческим ремеслам. Однако, какие могут быть ремесла, когда вы познаете мир? Увы, я тщательно исследовал самые злачные закоулки Цветущего рая. Ни полиция нравов, ни гражданский кодекс, ничто не могло остановить меня на этой погибельной дороге. Я примкнул к поэтам-эгоцентрикам, отвергнутым "полноценным" обществом за ненадобностью. Именно там мне удалось проникнуть в самую суть плотского греха. Я испробовал на себе не только все возможные женские чары, но и мужское прелюбодеяние. Меня по десять раз на дню лишали не только девственности, но и всего самого целомудренного, что было во мне на тот период времени. Однако, я как легендарная птица феникс, вновь и вновь возрождался из пепла, растления и похоти.

Наркотики, алкоголь, нюхательные смеси и чревоугодие были следующий стадией моего постижения мира. К счастью, я выстоял и тут. Правда, начисто лишившись некоторой доли романтических иллюзий и скептицизма. Потом меня всерьез и надолго привлек честный труд, после чего, я несколько долгих лет находился между молотом и наковальней, работая почетным молотобойцем на первом металлургическом комбинате города Анусинска, построенном на дне Марианской впадины, а затем был главным сучкорубом на сверхсекретной китайской пилораме, затерянной где-то в Сибири, в таежных лесах провинции "Новый Магадан".

Увы, я застрял там надолго, пока не понял одну простую истину, что тупое трудолюбие еще никого не сделало счастливым.

Родители переживали за меня. Они не знали, как вырвать меня из тенет моего нелегкого становления. Отец предложил заняться китовым фермерством, посулив яркие впечатления и соленый запах морского ветра. Мать мечтала видеть меня успешным ботаником. Я же выбрал путь буддистского отрешения от мира.

С грехом пополам, удалившись в храм имени великого Бодхитхармы, я часами медитировал, стремясь сосредоточенными усилиями воли загнать свою жалкую плоть то на небо, то к черту на рога. Когда же, наконец, мне удалось проникнуть за порог земных страданий и почувствовать ясное состояние истинного просветления, я решительно плюнул на собственное самопознание, и отправился на поиски ближайшей женщины.

Она нашлась довольно быстро, в деревне странствующих лилипутов, поселившихся возле Цветущего рая сразу же, как только пошла обратная волна переселенцев на Луну, Марс и Венеру. Её звали Чика Сегментай. Признаться, это была неописуемой красоты девушка, принявшая меня в свои объятия так же легко, как, вероятно, принимала до меня другого. Я провел в её уютной постели не менее двух сезонов любви и неги, твердо осознав, что нирвана - это миф, ибо жизнь требует активного движения, а в покое и отрешенности нуждаются лишь покойники, которыми мы все, так или иначе, неизбежно станем.

Это было самое счастливое время в моём легкомысленном существовании, наполненное эротическими играми и упоительным созерцанием обнаженной лилипутки.

Чика Сегментай обращалась со мной как с ребенком, хотя я был выше ее на полметра. На ложе любви она выглядела сущим дьяволом. Она вытворяла такие кренделя, что в домах терпимости многие дамы сгорели бы со стыда, увидев некоторые подробности из нашего великолепного соития.

Однако ничто не вечно в нашем мире, где дни, недели и месяцы сменяют друг друга с немилосердной скоростью. Пришло время и странствующие карлики собрались пуститься в новое странствие. Теперь их дорога лежала куда-то за пределы Солнечной системы. Они дождались постройки своего космического корабля и намеривались покинуть Землю к чертовой матери. Их убеленный сединами предводитель, некто Абба Приммаверин, всерьез полагал, что здесь им делать больше нечего.

– Хе-хе-хе, Один, – любил поговаривать он, сидя у ночного костра. – Наша Земля переполнена срамом. Очиститься от него, тем более такому карлику как я, облепленному земным дерьмом по самую макушку, нелегко...

– Полагаете, там срама меньше? – осторожно заметил я, деликатно указывая пальцем в бесконечное крошево звезд, вращающихся над нашими головами.

– Полагаю, дело не в сраме, ядовитый Один, – мягко ответил мне мудрый Абба Приммаверин. – А в том, кто его носит.

Я хотел уйти от земного срама вместе с ними, однако моя маленькая любовь, моя несравненная Чика Сегментай, глядя на меня снизу-вверх, спокойно сказала:

– Тебе нужно искать свой путь, праздный Один.

– А где он, этот мой путь? – тихо спросил я её.

– Я не знаю своего пути, – печально ответила мне Чика Сегментай. – А ты хочешь, чтобы я указала тебе твою дорогу...

Её высокий смех еще долго звучал в моей башке, прежде чем я очнулся черт знает где, а точнее - на борту гигантского рыбоконсервного траулера под названием Рассекатель морей.

Оказалось, что меня подобрали в открытом океане. Утлый плот, сколоченный мною в безумном угаре, был вовремя замечен вахтенным офицером Дюбси Хромвелем, который заступил на вахту в 7 часов вечера первого вторника священного месяца Рамадан. Он же приказал спустить на воду спасательную шлюпку и поднять мое безгрешное тело на борт Рассекателя морей. Много позже Дюбси Хромвель поведал мне, что я выглядел как сумасшедший, пытаясь достать океанское дно длинным ржавым багром.

После таковых событий дружный коллектив рыболовного корабля, экипаж которого насчитывал чуть более трех тысяч квалифицированных чистильщиков рыбы и пятьдесят работников комсостава, принял меня как родного. Уже на следующее утро я держал в руках острый нож для разделки сайры и был счастлив тем, что адский запах рыбной требухи напрочь заглушает все мои невыразимые душевные муки.

А вот когда я, наконец, покинул борт проклятого Рассекателя морей, то мне стукнуло тридцать лет и три года. Я был насквозь пропитан солеными ветрами всех океанов мира и чувствовал себя как морской дьявол. Даже стойкий запах рыболовецкого траулера, долгое время преследующий меня по пятам, не смог заглушить моего победного ликования: я был свободен, я был ничей, я как будто заново родился.

Плевать на возраст, с чувством невыразимого облегчения сказал я самому себе. Главное, чтобы в твоем крепком организме сохранился дух напористого борца, а также щепотка здорового оптимизма и желание пожрать.

Слава всевышнему, с душком у меня все было в полном порядке, а избыток жизненного оптимизма с лихвой окупался неприятностями, которые сыпались на мою бедовую голову, словно чудотворные дары природы из рога изобилия. Мои глаза с вызовом смотрели на окружающий мир, помогая неверным ногам находить правильный путь в сумраке антисоциального пространства. Я двигался вперед не хуже самого Рассекателя морей, позволяя коварным духам Судьбы тащить меня туда, куда им вздумается. Воля к жизни переполняли меня по самую макушку. Я, как дикарь, тянулся к свежим кускам жаренного мяса, огненной воде и женской ласке. Я нуждался в настоящей мужской драке.

Словом, я хотел быть полноценной частью этого мира, с железными яйцами между ног, а не фиговым экспонатом в музее восковых фигур. И первый же представитель из ОДП (Общества дезорганизованной преступности), встреченный мною в ближайшей таверне, смог легко в этом убедиться. Я разделал его под орех, после чего принял твердое решение: свершить в этой жизни хоть что-нибудь полезное, дабы меня помнили добрым словом, а не матюгами.

Таким образом, переполненный светлыми идеями о социальных преобразованиях, я прибыл в родной город в самый разгар демографического взрыва. И "взрыв" этот выглядел омерзительно, словно разлив клоаки в самом Аду. Народу было столько, что всякое движение казалось попросту немыслимым. Увы, разнополые массы обитателей Цветущего рая начисто запрудили его площади, улицы, скверы и дворы.

Более того, нехватка свободы ощущалась даже в частных домах, кафе, офисах и небоскребах. Однако предприимчивое население – и тут не растерялось. Оно нашло выход из положения. Граждане буквально повылезали наружу, облепив подоконники, карнизы и водосточные трубы, чтобы не быть раздавленными в комнатной давке. На моих глазах одна из таких труб, обвешанная тяжелой гирляндой человеческих тел, с ужасающим треском отделилась от фасада и, как в замедленном кино, рухнула в обводной канал имени Петрарки. Мутный поток воды тут же подхватил безымянных личностей и понес их куда-то за пределы городской черты.

Повсюду, куда ни посмотри, виднелось море тыквенных голов и жадно распахнутые рты. Над ними хлопотливо кружилась масса аптекарских авиеток и сотни ВТК (Воздухоплавательных торговых точек). Они непрерывно сбрасывали вниз тонны хлеба, медикаментов, подгузников и воды.

Столпотворение выглядело настолько чудовищным, что ни о каком нормальном распределении пищи не могло быть и речи. Люди попросту стояли плечом к плечу, не в силах тронуться с места. Громкое чавканье, звериные оскалы, голодные проклятия, угрозы и площадная брань раздавались отовсюду. Над озверевшей толпой витал стойкий дух кала, пота и мочи. Всякое слово или прогрессивная мысль сразу же тонули в этом ужасающем месиве напряженных физиономий и скрюченных конечностей. Только на самых отдаленных окраинах еще теплилось какое-то слабое подобие движения, но и оно медленно затихало, словно ленивая рябь на взбаламученной поверхности человеческого болота.

В общем, картина мира выглядела драматично, навевая печальные мысли о человеческой глупости. Она говорила о том, что люди – это сборище кретинов. Они привыкли к тому, чтобы о них заботились сверху. Причем заботился кто угодно, включая мелких чиновников, ворье в законе, политических проституток и аферистов, лишь бы самим не принимать никаких важных решений.

Да, мысли казались беспросветными, как гулкое эхо в темном тоннеле метро. Однако же, невзирая на гнилой пессимизм и массовое скопление идиотов в округе, мне удалось-таки добраться до ближайшего полицейского участка…

– Хочу служить в полиции и сохранять мировой порядок в общественных местах! – с ходу выпалил я, как только переполз через порог муниципального учреждения.

– Давно хочешь? – сурово спросили меня на входе, и в голосе этом слышались нотки откровенного полицейского пренебрежения.

– С детства! – без запинки отрапортовал я, пытаясь привести в порядок изодранный в клочья костюм.

– Отлично, – донеслось в ответ.

Таким образом, уже буквально через час, я был зачислен в лучший демографический отряд полиции по борьбе с мировым перенаселением. Я остро чувствовал, что неласковая планида наконец-то улыбается мне до ушей, а её шаловливые пальчики осторожно толкают меня к самому краю житейской пропасти.

Круговорот обязанностей сразу же окунул меня в гущу событий. Отряд, в который я попал, назывался СИЗАМ. Здесь следовало "СЛУЖИТЬ И ЗАЩИЩАТЬ МИР". Заведовал этим элитным подразделением Папаша Штофклофт. Это был не человек, а глыба. Он весил не менее двух центнеров и, казалось, рухнул из прошлого века в самую сердцевину будущего уголовного произвола. Сослуживцы и стукачи называли его попросту – Штофом, ибо русские меры водки являлись единственным утешением в его жизни.

Разумеется, папаша Штофклофт принял меня как родного и провел со мною небольшую показательную беседу.

– Будь я проклят, сынок, если не скажу, что ты мне нравишься... – с подкупающей простотой сказал он мне, затягиваясь дорогой вонючей сигарой. – И, хотя я вижу тебя насквозь, меня не покидает ощущение, что ты не разочаруешь меня. В твоей улыбчивой морде есть нечто такое, что позволяет мне надеяться на лучшие времена, чем эти... Он ткнул обрубком толстой сигары куда-то в пыльное окно, где толпились тысячи потенциальных преступников.

– Рад стараться! – я вытянулся по струнке и щелкнул каблуками, чтобы этот старый начальственный пердун сумел убедиться в своей утонченной прозорливости на все сто процентов.

Тогда Папаша Штофклофт, этот жирный обаятельный Шерлок Холмс, взглянул на меня, как на пустую бутылку из-под пива, а затем рассмеялся на весь свой загаженный окурками кабинет.

– Я полагаю... – произнёс он, пыхтя как паровоз, – что что с таким превосходным рвением тебе удастся разглядеть начало этих времен практически в упор.

– С таким выдающимся начальством... – любезно ответил я, снова щелкнув каблуками, – мне по силам выдержать всё, что угодно.

Напутствуя нового сотрудника в долгий путь по карьерной лестнице и служебным коридорам, Папаша Штофклофт похлопал меня по плечу и, тоном простодушного отца, прозрачно намекнул, что служебный рост в его участке зависит от того, насколько сотрудник прислушиваться к словам начальства, а не к зову своего трижды гребанного сердца.

– Парень! – внушительным тоном обронил он. – Малодушие в нашем нелегком деле непростительно! Если намереваешься взглянуть на мир с высоты персонального кабинета, то постарайся не тратить свой пыл понапрасну и будь настоящим пронырой!

Подбодренный столь практичными советами я вышел из полицейского участка как бог. Тем более, что черная униформа копа и резиновая дубинка предавали мне необычайную силу и прекрасное настроение.

Не прошло и месяца, как я отрастил приличный зад, в точности копирующий объемистое седалище моего проницательного начальника, и принялся слонялся по кабинетам, как опившаяся пивом матрешка. На моём лице повисло выражение неподкупного представителя власти, а поступь морского бродяги приобрела печатающий шаг судебного исполнителя. Я ощущал за спиной могучие крылья слепой богини правосудия и летел над жизнью не хуже самого строгого ангела возмездия, способного перемолоть в пух и перья любые подлости и безобразия.

В газетах писали, что с появлением нового сотрудника в полицейских кругах, ситуация в городе резко изменилась. Заголовки пестрели сообщениями о том, каких высот может достигнуть непорочное дитя из пробирки, если начнет вычищать "Цветущий рай" от его естественно рожденного, но глубоко порочного населения.

"Смерть частных постельных извозчиков!"

"Финальный выброс похотливых страстей на Сахара Стрит"!

"Иуда под номером 1026 в китайском квартале желтых девственников"!

"Беспорочный убийца на крыше Солнечного небоскреба"!

Вот далеко неполный список статей, где упоминаются мои подвиги.

Даже такой популярный журнал как "OF COURSE", не преминул описать несколько эпизодов из моей полицейской практики. В частности, один из репортеров, работающий в этом издании под псевдонимом Н.Е. Мантана, состряпал статью под громким названием "Рассекатель морей в центральных доках". Там говорилось о том, как я вытащил дочь короля кукурузных хлопьев из подвалов свекольных вымогателей, а затем нанес сокрушительный удар по логову черных риелторов и конторе Лимонадного Бро. При очной встрече главный редактор "OF COURSE" пожал мне руку. После чего, выразил светлую надежду, что я проживу достаточно долго, чтобы интерес ко мне со стороны читающей публики продержался хотя бы в течение всего последующего года.

Время летело быстро и практически в тартарары. Шумиха, устроенная бульварной прессой вокруг моей скромной персоны, постепенно разрослась до невероятных масштабов. С легкой руки еще одного ловкого хроникера, любимой темой которого являлся жанр криминального репортажа, меня наградили звонким именем "Забойщик № 1026", и бросили на произвол литературных борзописцев. Вскоре на свет появилось множество ярких комиксов о похождениях вашего покорного слуги в темных провалах Вселенной. На страницах подобных изданий мне доводилось выступать едва ли не единственным борцом за правое дело. Более того, я был причислен к лику святых Marvelовских апостолов – к Человеку Пауку, бомжеватому Росомахе и товарищу Бэтману.

Да, именно в такой вот тесной компании литературных героев я умудрялся спасать другие галактики от мировой преступности и сумасшедших злодеев.

Однако жизнь моя в качестве супермена закончилась так же быстро, как и началась. В один из летних дней я был найден в канализационном стоке на краю города. Я лежал голым, с проломленным черепом и обчищенными карманами.

Меня спасли ДРП (Дети рисовых полей) – таинственной организации СБЗН (скрытых благожелателей здорового начала). Они практиковали народную медицину и шаманизм, ибо не верили в современные технологии и тех, кто ими распоряжался. ДРП нашли меня в шестом кабельном коллекторе, до отказа забитом голодными крысами.

– Твоя сильно болеть, – радостно сообщил мне лидер СБЗН, как только я очнулся от беспамятства. Он закатил глаза к небу и, разомкнув беззубую пасть, живо продолжил. – Мы тебя случайно обнаруживать, полицейская сволочь... Потом три дня залечивать твои ужасные раны... Кхе-кхе... Каша из придорожной травы, умытая семи дождями ночных небес, оказалась тут посильнее антибиотиков и касторки... Кхе-кхе... И, хотя ты получил сотрясение мозга (он похлопал меня ладонью по кумполу), это, твою мать, никак тебе не повредило...

– Такой башкой можно проламывать стены… – добавил кто-то.

– Ага… – подтвердили остальные ДРП. – Теперь ты можешь шагать на все четыре стороны, коп… Мы тебя больше не держим...

– Понятно, – просипел я одними губами.

– Кхе-кхе, человек… – сказали СБЗН. – Что тебе понятно, если твое понимание варится в котле порока и отчаяния?..

– Увы, все мы варимся в своих котлах, рисовые мудрецы, только вскипаем и булькаем по-разному, –просипел я в ответ, после чего, как мог, расправил плечи и, покачивающейся походкой стопроцентного стоика, направился туда, куда глядели мои очумелые глаза.

Не знаю, кхе-кхе, сколько и как долго я шел, но мои предательские гляделки вывели меня прямиком в штурмовой лагерь научно-исследовательской группы десантников полковника Хуго Шипитовского.

Легендарный ветеран войны с марсианскими червями и НЛО, Хуго Шипитовский прибыл на Землю с гуманитарной миссией. В обязанности его отряда, вооруженного по последнему слову техники, входило изучение семи аномальных областей, которые находились в районе плоской земли лейтенанта Занзибара Хлюдвика. Более того, официальная пресса утверждала, что эти земли были давно оккупированы. Причем враждебно настроенным разумом из созвездия Стрельца и Туманности Андромеды, протянувшим свои грязные щупальца в наш богобоязненный и мирный континуум в конце мезозоя.

Видные армейские мужи из МАПСО (Марсианской академии потусторонних слоев общества), издревле работающие над этой проблемой, искренне полагали, что именно из этих темных земель, где некогда погиб лейтенант Занзибар Хлюдвик, шло просачивание агрессивных представителей зла в наш неповторимый универсум: "Если есть на свете такое место, где притаились враги Солнечной системы, то оно находится именно здесь, в самом центре загадочной зоны семи аномальных областей, – твердо заявляли ученые мужи из "МАПСО". – Все наши исторические беды, дрязги и поражения проистекают именно отсюда. Если мы хотим выжить, то нам придется заткнуть эту черную дыру чем угодно, любым подходящим материалом, иначе хана.

Разумеется, я не верил подобной ахинее ни на грош, но никогда не предполагал, что подлая фортуна забросит меня в столь очевидное дерьмо, как передовой край с враждебно настроенным разумом.

– Тем не менее, это подлинный факт, – торжественно сообщили мне бравые ребята полковника Хуго Шипитовского, как только я ввалился на территорию их штурмового лагеря. – Тебя ждет почетная служба во славу родины! Отныне ты станешь прорубать широкие окна в новые уголки Вселенной, после чего на собственной шкуре почувствуешь, насколько они безопасны! А затем уже в эти проемы полезут мирные граждане с чемоданами, чтобы сделать на местах твоих гребанных открытий площадки для супермаркетов и спальных районов!

Я хотел сказать, что быть одним из таких граждан, моя самая сокровенная мечта. Но оказалось, что все наши мечты – это миф. Есть только планы мирового правительства, согласно которым каждый человек на Земле не более чем строительный материал, кирпич в стене, опора великого здания, где будут процветать грядущие поколения счастливого человечества.

– А наш удел! – пролаял мне прямо в морду полковник Хуго Шипитовский, – это окопные вши и грязь! Мы безымянные герои, месиво, арматура и цемент современной действительности! Мы кладем дорогу к футуристическому счастью наших дорогих потомков и не ждем от них благодарностей! Наша судьба – это братская могила и памятник "Хвала победителю"!

– "Хвала идиотам", звучит правдоподобнее... – буркнул я.

– Какая разница! – выругался в ответ полковник. – Главное, что этот памятник обязательно установят! Его установят на главной площади будущего Города Счастья! Поминальные венки от имени тамошней администрации и, разумеется, братвы лягут у его подножья! Твоя корявая рука, поднятая продажными скульпторами в нужном направлении, будет указывать путь в Священную Валгаллу, где всех нас ждет долгожданный мир, море выпивки и растленные бабы!

Я пытался возразить: дескать, идите вы на хер, с вашими победителями, вашими бесконечными войнами и вашей Валгаллой, это не мой выбор. Но мне живо заткнули пасть вонючей тряпкой и дали ясно понять, что в нашем мире выбора нет ни у кого, а то, что есть – это судьба солдата, воюющего там, где проходит граница между темной силой энтропии и пучками света.

– Теперь ты солдат, парень! – оглушительно заявил мне прямо в морду полковник Хуго Шипитовский. – Твой священный долг быть кляпом в глотке врага! Если ты не с нами, то тебя расстреляют как последнего дезертира и предателя!

Не скажу, что такое патриотическое выступление было встречено мною с особой радостью, но я принял его как истинный приверженец великого Бодхитхармы. Это был перст самой судьбы. Он настойчиво давил мне на темечко, заставляя всерьез задуматься о том, как бы половчее выбраться из этой поганой истории. Увы, моя фортуна снова нашептывала мне ласковые слова о мужестве и терпении. Она уверяла меня в том, что вся жизнь еще впереди. Надо только научиться воспринимать очередной облом не как трагедию, а как испытание в цирке уродов, где все ликуют и радостно улыбаются представлению. И только потом, когда цирк отгремел, мы тихо ржём друг над другом, ибо каждый из нас прекрасно понимает, как бесполезна всякая надежда, радость и любое саморазвитие в этом сумасшедшем мироздании.

Таким образом я стал строительным материалом, я стал кирпичом, затычкой и солдатом, способным на любые подвиги, кроме долгого полового воздержания. Сердобольные тетки из полевой санчасти смотрели на меня как на свежий кусок пушечного мяса, ибо всякие отношения со мной были заведомо безнадежны.

Увы, мое безнадежное положение усиливалась тремя месяцами "великолепной" казарменной службы. Я провел их в обществе трех сотен бритоголовых "баранов" и сумел узнать о себе много дополнительной информации.

– Новобранцы! – зычно говорили нам наши подтянутые армейские учителя. – В этой гребанной жизни всегда прав только тот, кто сумел занять верную позицию по нужную сторону прицела! Вам понятно?!

– Так точно, сэр! Понятно, сэр! – громогласно отвечали мы единым духом.

– Сыны ослов и баранов! Ваша единственная задача заключается в том, чтобы грамотно сыграть в ящик на глазах неприятеля! Вам ясно, муравьеды?!

– Так точно, сэр! Ясно, сэр!

– Но прежде, чем совершить этот геройский поступок, вы должны вставить в задницу проклятого врага хороший заряд тротила! Уяснили, дерьмо, дармоеды?!

– Так точно, сэр! Уяснили дерьмо! – дружно орали мы в ответ.

Мною лично занимался бравый сотник по кличке Боров и несколько его громилоподобных ассистентов. Любимыми словами Борова были лозунги во имя почивших отцов народа и целый ряд выдающихся изречений из армейского учебника Камасутры под номерами 02, 05, 07, 10, 011 и 024.

– Лечь, паразиты!.. Встать, ублюдки!.. Отжаться, дятлы!.. Бежать, козлы!.. Ползти в столовую, уроды!.. Присесть двести два раза и снова бегом, марш!.. – бывало, орал Боров на плацу, когда у него возникало скверное настроение. В зной, мороз и слякоть, поганые голоса бравого сотника и его угрюмых ассистентов были всегда рядом с нами.

Даже в сортире, в душевой кабинке, в столовой или в своей железной койке, я не чувствовал себя в безопасности. Вездесущая компания Борова контролировала моё армейское существование круглые сутки, выбивая из меня остатки гражданского свободомыслия точно также, как из залежалого матраса выбивают вчерашнюю пыль.

К концу столь компетентного обучения, мне, наконец, было торжественно присвоено звание "Степного волка" с серебряным ошейником № 2 и даден зеленый свет на цепную работу в качестве прирожденного убийцы.

Тогда я попытался дезертировать, но мне с большой помпой вручили чудесную винтовку с оптическим прицелом, и я не устоял.

– Сынок, – с отеческой теплотой сказал мне полковник Хуго Шипитовский. – Каждому из нас надоела эта бесконечная война с ребятами из параллельного мира, так пойди же и закончи её с победой.

– Так точно, сэр!.. Приказ ясен, сэр!.. – воодушевленно проорал я в небритую морду полковника Хуго Шипитовского, испещренную множеством узловатых шрамов. – Я сделаю все возможное, чтобы вы спали спокойно!

После такого ответа всему нашему трижды озверевшему легиону выдали по двести грамм чистейшего спирта и бросили на штурм крепости "Святых изгоев". В штабных документах это зловещее сооружение именовалась не иначе как "Узловой пятачок мира" или "Седьмой точкой ада". Командование постановило заткнуть эту точку исключительно силами "Степных волков", пока остальные части нашей победоносной армии будут заходить врагам с тыла.

Именно здесь, на территории инфернального противника, наш авангард попал в сущее пекло. "Святые изгои" дрались как черти, не давая нам никакой передышки. И хотя мы буквально сходу пробили ворота их непреступной крепости, на которых висели колоссальные часы с кукушкой и взвод наших доблестных парней, они не растерялись. Напротив, противник атаковал нас с левого фланга, выпустив на волю четыре сотни бронированных собак.

Мы действовали споро, однако не успел я сделать свой первый выстрел, как целенаправленной волной времени весь наш передовой научно-исследовательский отряд грамотно отбросили на пять минут назад – в самое начало атаки, после чего, каждый из нас застрял в этом кошмарном портале на целую вечность.

Это был страшный момент в моей жизни. Мы без конца штурмовали эти гнусные врата, а нас снова и снова возвращали на исходную точку, к самому началу нашей бессмертной героической атаки.

– Сынок, солнце мое! Пойми же ты, наконец!.. – в тысячный раз твердил полковник Хуго Шипитовский, с остервенением тряся меня за грудки. – Нам действительно надоела эта бесконечная война! Весь мир сыт ею по горло! Так пойди же и закончи её, наконец, с победой!

– Так точно, сэр!.. Сделаю что могу, сэр! – бешено орал я в ненавистную морду полковника, и вновь шел на битву, словно заведенный оловянный солдатик.

– Степной волк! Сука!.. – опять и опять надрывался полковник Хуго Шипитовский. – Я больше не могу видеть твою поганую морду в своем блиндаже! Сынок, я тебя умоляю, пойди и выверни эту седьмую точку наизнанку, вмести с теми подонками, кто там находится!

– Да, сэр! Яволь, сэр! – снова орал я, и бежал навстречу святым изгоям так, как будто в мои мозолистые пятки вставили раскаленное шило.

Именно тогда я получил свое первое боевое ранение. Меня огрело огромной сваей, вырванной адской силой из глубин самого мироздания. Потом огрело вновь и вновь, пока я не сбился со счета. Таким образом, я получал этот подарок небес каждый раз, как только моя чумовая рожа появлялась в проеме крепостных ворот. Когда же, наконец, я потерял всякое чувство реальности, вбегая под гулкие своды враждебного портала, неожиданно подоспел полковой корпус наших мобильных хроносов. Эти неторопливые тыловые крысы, кое-как перевели стрелки часов обратно взад, после чего наш отряд снова перешел в свое обычное состояние, где минуты текли не вспять, а куда-то прямо на хер.

Однако, было уже поздно. Увы, враг успел перестроиться, и теперь вместо высоченных стен проклятой крепости "Святых изгоев" перед нами предстала выжженная солнцем равнина, щедро покрытая паутиной вражеских окопов.

– Итак, парни! – звучно проорал нам командир взвода, силясь перекрыть грохот канонады, звучавший в нашу честь со стороны неприятеля. – Ваша задача заключается в следующем: занять окопы противника и сделать все возможное, чтобы ни одна сволочь не смогла вас оттуда выкурить! Вам понятно?!

– Да, сэр! Ясно, сэр! – единым хором отчеканили мы, вылезая из наших траншей, словно ошпаренные тараканы.

Как долго длился тот героический бой – я не помню, поскольку гравитационной волной Арчибальда Адэра меня подбросило высоко вверх, а затем с невероятной силой швырнуло перекошенной мордой в разорвавшуюся полевую кухню.

Из кислого борща, разбросанного в радиусе не менее пяти миль, меня вытащили за ноги как дохлую собаку и бросили к стенке какого-то разрушенного свинарника.

Я лежал на земле в точности так, как учил меня незабвенный Боров, и с большим напряжением ожидал получить повестку с того света. И пока я так лежал, мое бренное тело казалось живописной частью борща, аппетитный запах которого витал повсюду, превращая мир в невыносимые декорации.

Как мне удалось выжить – не знает никто, поскольку очнулся я уже в воздухе. Одноместная санитарная стрекоза с номером 13 на брюхе, ловко подцепив мою бренную тушку за шиворот, стремительно неслась в неизвестном направлении. Ее милый крохотный локатор был настроен на ближайшую санитарную часть. Судя по четко выраженному курсу, без поискового рысканья из стороны в сторону, она давно уже выбрала кротчайший путь между подраненным грузом и автоматикой полкового хирурга.

Я был оглушен, но все же едва различимый треск полупрозрачных крыльев над головой мне удалось расслышать. Он звучал как легкая музыка посреди всеобщего мрака, придавая полету нереальное чувство вознесения и покоя. Справа и слева от меня, подвешенные за такие же спасательные крючья, неслись мои бравые сослуживцы. Их, так же, как и меня, тащили автоматические полевые стрекозы: кого за шиворот, кого за ноги, кого за поясной ремень, а кого попросту за волосы. Они казались окровавленными духами войны, заполнившими небеса своими изувеченными телами.

"Спасибо человечеству за гениальную изобретательность и долбанный гуманизм", – подумал я тогда, практически теряя сознание.

А тем временем под нами медленно проплывали холмы и проселки родного отечества, часть из которых была захвачена ненавистными чужаками.

С высоты двух километров, сквозь разрывы в облаках, были хорошо видны позиции врага, обведенные широким мазками омерзительного гуталина. Их безостановочно поливали все новыми и новыми порциями смертельных помоев, из-под которых упорно проглядывали мрачные черты неприступной вражеской обороны.

Я перевел взгляд в нашу сторону и глаза мои буквально полезли на лоб: сплошная черная туча дыма, пыли и какого-то ядовитого газа, расцвеченная вспышками пламени, стояла над нашими передовыми окопами. Она заполняла всю видимую часть западного горизонта и лезла все выше и выше, стремясь дотянуться до самых звезд. Из этого адского пекла изредка выбегали цепочки "Степных волков". Их тотчас окучивали разрывами снарядов, после чего они падали на землю и весьма шустро расползались в разные стороны. Навстречу им выскакивали такие же отчаянные психи из параллельного пространства, после чего на нейтральной полосе происходило сущее побоище.

А затем рядом что-то громыхало, сотрясая солнце в небесах и облака. Мимо нас пронеслась эскадрилья вражеских дирижаблей, идущих на боевой разворот, и наши санитарные стрекозы сходу обстреляли их длинными очередями из микроскопических пулеметов. Потом внизу бухнула какая-то смертельная зараза, будто вскрыли огромную консервную банку с тухлой килькой, после чего земля слегка вспучилась, и волна удушающего смрада окатила весь мир.

Что и говорить, лицо войны выглядело кошмарно. Я смотрел на него с высоты птичьего полета и видел, как оно неизбежно превращается в ужасающую кашу. Затем наш подраненный отряд "Степных волков" накрыли вибрационной волной Ягель-Шумана и последнее что мне запомнилось, был пикирующий полет в ближайшее болото.

Меня нашли и выходили арт-мехи. Они вытащили мое бренное тело из черной жижи, перебинтовали разбитую голову и доставили в этот подвал. Когда я, наконец, поправился, и смог самостоятельно ходить в сортир, бригада здоровенных роботов, занимающаяся изучением человеческой культуры, предложила мне остаться с ними навсегда.

– Один, Забойщик под номером 1026, ты герой комиксов и жертва своего деградирующего общества, – сказали мне механические чурбаны на одном из своих производственных совещаний. – Оглянись вокруг: разве ты не видишь, что вся твоя жизнь ничего не стоит... Ты честно пытался найти смысл своему убогому существованию, но пришел к тому, к чему приходят все люди на Земле, а именно: ты сидишь у разбитого корыта и пытаешься мудро признать свое поражение.

– Или мы не правы?! – гаркнул какой-то маленький робокоп.

– Правы… – нехотя буркнул я.

– Тогда, в обмен на твои бессмысленные размышления о бесцельно прожитых годах, мы предлагаем тебе расслабиться и стать моделью в нашем славном скульптурном цехе.

– Я буду стоять с протянутой рукой в качестве памятника "Хвала победителю"? – с мрачной ухмылкой уточнил я. – Дабы указывать забывчивому человечеству, куда ему нужно двигаться дальше?

– Откуда ты это знаешь?! – удивлено спросили меня арт-мехи.

– Да уж знаю, – с грустью ответил я.

– Поясни...

И я пояснил, что отныне и вовек, мне точно ведомо, что куда бы не двигались люди – они всегда придут к сортиру.

– Ну что ж... – заявили разумные механические создания. – Раз ты все уже знаешь, тогда тебе будет легче подчеркнуть авторскую мысль нашего создателя. И поверь нам на слово, быть памятником не самое плохое занятие на сем белом свете. Некоторые памятники умудряются простоять не одну сотню столетий, прежде чем плесень и голубиный помет сделают из них кучу декоративных развалин, напоминающую нам о том, откуда мы родом, из какого материала сделаны и куда идем.

Поразмыслив, я решил, что с судьбой и впрямь не поспоришь. Лучше быть моделью у арт-мехов, чем выглядеть жертвенным материалом там, где доминирует хитрожопые особи с криминальными замашками и гнилым нутром.

В этом месте Один-Апулей жахнул стакан самогона и несколько театрально возвысил голос:

– Итак! – рявкнул он на всю округу. – Я теперь памятник! Я тупик человечества!.. Я его указующий перст между могилами предков и туалетной бумагой!.. Мысленно я всегда шагаю вперед, чтобы на деле, вновь и вновь, неизбежно оказаться на том самом месте, где находился вчера и позавчера, среди напрасных надежд, бесполезной веры и никчемной любви! Аминь!..