Читать онлайн
"Любовь в мегабайтах"
Глава первая
«Переливающийся каскад длинных волос, сверкающие бриллианты глаз, кораллы сияющих губ» — это не про меня.
В мои двадцать пять я выгляжу на тридцать с хвостиком. Даже в шестнадцать лет у меня не было непосредственного очарования юности, присущего особам женского пола в столь нежном возрасте. Я родилась серой мышкой: неопределенный овал лица, размытые черты… трогательные у любой другой девушки веснушки, у меня казались засиженные мухами. Ни один художник не смог бы определить какого природного цвета волос на моей голове.
О своем отличии от других я узнала в первых классах начальной школы. Мальчики неохотно соседствовали с девчонками, и когда двоечника Сашку Селиверстова посадили ко мне и посоветовали брать пример, он, показав язык в спину Кларе Михайловне, презрительно процедил в мою сторону:
— Уродина.
С самого детства я понимала, что моя внешность и определение красоты две вещи несовместные. Мне хотелось быть красивой, но я представляла это по-своему: белоснежные воротнички на идеально выглаженном школьном платье. И сегодня я выгляжу идеально, …почти. Я с удовольствием ухаживаю за кожей лица и волосами, считаю должным покупать дорогие кремы и эффективные шампуни, но благодарности пока не дождалась. По советам моих подруг я старалась приучить себя пользоваться декоративной косметикой. Результат убивал меня своей ужасающей реальностью — я становилась похожей на уродливую куклу, разрисованную злой детской рукой. Решив, что лучше иметь неприметную внешность, чем привлекать внимание яркой раскраской, я оставила эксперименты с макияжем.
Тотальное отсутствие личной жизни и развившиеся от этого комплексы привели к тому, что в свои двадцать пять лет я все еще девственница. Шутки своих подруг я сношу с мученическим терпением, но не собираюсь лишиться этой преграды с первым встречным, так как отличаюсь здравомыслием и порядочностью.
Я осталась без родителей в раннем возрасте и воспитывалась теткой Анастасией, сбывшей меня со своих натруженных рук по достижении совершеннолетия, и продолжавшей воспитывать и поднимать на ноги своих четырех детей.
От отца и матери мне досталась однокомнатная квартира. До моего шестнадцатилетия её сдавали, и деньги, получаемые с аренды, шли на мое содержание. Теперь там проживаю я и единственное близкое мне существо мужского пола — сиамский кот Базиль. Любит он меня беззаветно, не за щедрость и ласку, а за то, что спасла его от голода и холода в подмосковном городе Красногорске. В сравнении со мной, Базиль, по-кошачьи красив — бесконечная грация, голубые глаза, мягкая палевая шерстка с темными островками на мордочке, хвосте, и лапах. От сиамской братии его отличает миролюбивый характер, и боязнь чужих людей, как остаток воспоминаний о своем нелегком отрочестве.
Когда мои подружки напропалую устраивали свою личную жизнь, крутя романы и разбивая сердца, я без устали училась. В итоге, у них за плечами разводы, шаткие браки, подрастающие эгоистами дети, у меня — высшее образование, два иностранных языка, большое, как целина, сердце и одиночество.
У меня хорошо оплачиваемая работа — секретарь-референт. Мой босс имеет молодую жену, совершенно не возражающую против моего нахождения около ее, слишком привлекательного для охотниц, мужа. Клиенты, коллеги и просто мужчины, заглядывающие в наш офис, в первое время удивленно разглядывали меня, угадывая, какого дьявола Владимир Станисласович держит при себе такое пугало? Это совершенно не мешало мне работать, я привыкла не реагировать на мужское «внимание» и следующее за ним безразличие.
Владимир Станисласович считал меня толковым и в некоторых случаях незаменимым работником. В нашей совместной деятельности бывали случаи, когда моя смекалка и развитая интуиция спасали, казалось, гибнущую сделку. Тогда я получала щедрое вознаграждение, хотя делала это не ради денег, а из профессиональной гордости и чувства товарищества. Получив премиальные, я устраивала праздник и угощала Базиля горячо любимыми им креветками.
Босс любил начинать работу рано. Частенько, предугадывая безмолвные жалобы своих подчиненных, говаривал, наставительно покачивая указательным пальцем: «Кто рано встает...», «тому Бог дает!» — блестели сонными глазами в порыве верноподданнических чувств бедные канцелярские души.
В то раннее и ничего не предвещающее утро Владимир Станисласович был доставлен своим водителем к подъезду современного здания нашей фирмы. Кофейный аппарат уже выплевывал последние ароматные капли. Я расставила на подносе любимую чашку босса, сахарницу, блюдце с крекерами и положила свежую почту. Любил он утреннюю чашку кофе зачитывать новостями и, если не было почты, я всегда заменяла ее газетой.
Оставив поднос в кабинете, я устроилась за компьютером и начала набирать первые строки письма. Звонок телефона разорвал тишину офиса.
— «Хадраш текнолоджи», — представилась я раннему просителю.
Для женского пола, по старому поверью, если первый клиент мужчина, то день сложится удачно и прибыльно. Но в трубке зазвучал встревоженный женский голос.
— Володеньку, — и тут же оговорилась, — Владимира Станисласовича, пожалуйста...
— Простите, как мне доложить о вас?
— Я его сестра… Варвара.
— Соединяю, — привычно проговорила я.
За следующую минуту я успела напечатать лишь «Уважаемый Альберт Вениаминович», как в кабинете босса раздался звериный рык, распахнулась дверь, и он предстал на пороге с багровым лицом, разрывая классический виндзорский узел своего галстука. Я рванулась с места. Зная, что босс страдает ишемической болезнью сердца, у меня всегда под рукой имелись капли и пилюли.
Владимир Станисласович рухнул в кресло для посетителей, в то время как я дрожащей рукой наполняла бокал с водой. В офисе кроме нас никого не было. Телохранитель Казбек за неимением в столь ранний час дел, отлучился на первый этаж «выпить кофею с народом».
Оказав боссу первую помощь, я спросила, чем еще могу быть полезной. И тогда он доверительно поведал мне, что его единственный сын от первого брака попал в ужасную автокатастрофу и сейчас в реанимации со множественными переломами и сотрясением мозга.
— Руки, ноги, ребра, понимаешь Александра! Весь переломан! Бедный мальчик!
Босс крупным телом раскачивался в кресле, по-бабьи обхватив руками голову. Всегдашний лоск слетел с него, как сухая шелуха с созревшей луковицы. Сейчас он был только отцом, страдающим от горя. Я попыталась остановить затянувшийся плач.
— Владимир Станисласович, но он ведь жив! И в доброй памяти, как я поняла, несмотря на сотрясение мозга!
— Но он совершенно беспомощен… Прикован к больничной койке! — вскричал он, и схватив меня за руку просительно, но, не принимая возражений, приказал: — Поезжай к нему. Он работает на «Хадраш», но в другой сфере, до сих пор наши производственные и финансовые интересы не пересекались. Стас вполне самостоятелен и независим. Но сейчас ему нужна помощь специалиста, что-то продиктовать, написать, что-то посоветовать, в конце концов!
Я хотела было возразить боссу, что сейчас ему нужна помощь других специалистов, но он опередил меня.
— По медицинской части ему обеспечен лучший уход и наблюдение, ему нужна ты!
Босс снова стал хвататься за сердце, и я поспешила успокоить его.
— Когда приступить? — по-деловому спросила я.
— Немедленно.
— Есть, — я подхватила свой ноутбук и обернулась к нему около двери, едва не прищелкнув по-гусарски каблуками. Он с уважением посмотрел на меня, оценив мое рвение. Устало взмахнул рукой, словно благословив, и попросил:
— Послужи ему Александра, а я уж тебя не забуду, ни в молитвах, ни в ... — при этом он многозначительно потер пальцами.
Чтобы полностью соответствовать выбранному стилю я по-лошадиному тряхнула гривой, в моем случае это была стильная стрижка, и все-таки прищелкнула каблучками пятисот долларовых туфелек.
Припарковав свою бирюзовую малолитражку у здания больничного комплекса, я надела заранее припасенный белый медицинский халат. Пропуск на мое имя уже дожидался в регистратуре.
— Его перевели из реанимации… в палату-люкс, — сказала молоденькая сестричка. — Травматология, второй этаж, лифт налево.
— Спасибо.
Подхватив поданную карточку пропуска, я пошла по блестящей от новизны и хорошего ухода плитке пола. Отметив справа лестничный пролет, я вошла в слабо гудящую кабину лифта. В отличие от многолюдного первого, на втором этаже было тихо и уединенно. Лифт находился в отдалении сестринского поста, ординаторской и других служебных помещений. Палаты, наоборот, соседствовали с лестничной клеткой, лифт отделяли от них лишь несколько метров. «Все сделано для того, чтобы не мешать докторам отдыхать!» — с усмешкой подумала я.
За полукруглой стойкой сестринского поста виднелась округлая шапочка медсестры. Женщина увлеченно листала интернетовские странички. Никем незамеченная я прошла по коридору. Шаги заглушал ворс ковролина.
— Восемь утра, вот-вот заступит новая смена, а эти попросту устали за ночь и мысленно уже дома, — шепотом успокаивала себя я, неприятно удивленная равнодушием персонала.
Я остановилась около светлого дерева двери и резонно подумала войти без стука. «Он прикован к больничной койке!» — вспомнила я истеричные всхлипы Владимира Станисласовича.
Дверь бесшумно открылась, и моему взору предстал скорее гостиничный номер, чем больничная палата. Белизну стен, жалюзи и мебели оттеняли цветы, стоящие в вазах и мелькание ярких цветных кадров на жидкокристаллическом экране телевизора.
— Наконец-то! — воскликнул сердитый голос из белоснежной горы белья, бинтов и гипса. — Скорее дайте мне судно! Это преступление оставлять надолго человека, нуждающегося в помощи! Что вы стоите как вкопанная? Судно!
Оглохшая от такого яростного нападения, я бросила ноутбук, схватила требуемый эмалированный предмет и сунула его вглубь бинтово-гипсовой кучи.
— Идиотка! А дальше что? Я сам не могу! — взвыл голос.
Просунув руки под крахмальные простыни, я пыталась на ощупь найти то, о чем старалась не думать. Я только выполняла приказ.
— Вы абсолютно профнепригодны, — был вердикт, уже с интересом наблюдавшего за мной больного.
Этого я вынести не могла. Чтобы доказать свою полезность в любом деле, я смело приподняла шуршащую простынь. Заставляя себя не зажмуриться, взяла рукою напрягшуюся мужскую плоть, и сунула ее в носик судна. Теперь, сделав то, что в других обстоятельствах я ни за что бы не сделала, я выпрямилась и застыла, глядя в лукавые зеленые глаза, смотрящие на меня из-под бинтов, окружающих голову.
— Теперь выйдите, я позову вас, когда закончу, — сказал он, и глаза его смеялись над моей неловкостью и смущением.
Я выскочила в коридор и, дрожа, прислонилась к стене. Прохлада пластиковой поверхности принесла облегчение.
«Боже мой! — думала я. — Как я смогу общаться с ним, смотреть ему в глаза после того, что между нами было!».
Это был мой первый сексуальный опыт, хоть и вызванный чужой физиологической потребностью. Руки мои словно ощущали тепло его органа. Я с ожесточением принялась тереть их о полы своего халата, лихорадочно соображая, где можно найти дамскую комнату.
— Входите! — раздался призыв, слегка заглушаемый звукоизоляционной обивкой двери.
Я вздрогнула и попятилась, бросив измятые полы халата. Двери лифта открылись, и в мою сторону заторопилась молодая женщина, на ходу натягивая белую медицинскую шапочку. Она посмотрела на меня, я посторонилась, и женщина стремительно открыла дверь в палату.
«А вот и сестра, — подумала я. — Надо вернуться и исправить возникшее недоразумение... Профнепригодна! Посмотрим, что ты скажешь, когда я буду заниматься своими прямыми обязанностями!».
Постояв еще три минуты в коридоре, я решила, что вопрос с судном уже урегулирован, но все-таки постучала в закрытую дверь.
Сестра открыла и удивленно подняла брови. Я вошла в палату. Под направленным на меня взглядом я подняла с пола свой ноутбук, и подошла к больному, гордо подняв голову.
— Как я теперь понимаю, вы не моя медсестра? — последовал вопрос.
— Я ваша помощница, если угодно, — строго сказала я.
— Интересно началось наше знакомство, — усмехнулся он, — его можно смело охарактеризовать как близкое.
Я была готова провалиться сквозь землю. Он приподнял голову от подушки и представился:
— Станислас Хадраш. Извините, не могу подать вам руки.
— Александра, — ответила на любезность я, и добавила: — Исаева.
— О, знаменитая Александра! Отец расщедрился, остался без правой руки. Хотя, как видите, он прав, мне ваша помощь нужнее, у меня нет обоих! — пошутил он.
Больной оглядел меня с ног до головы. По выражению его глаз я не поняла, остался ли он доволен увиденным? Вряд ли.
— У меня к вам первая просьба, — улыбаясь, сказал он, — не надевайте больше белого халата.
Я почувствовала, как краснею. Положив ноутбук на стул, и отвернувшись от моего нового шефа, я начала расстегивать пуговицы злосчастного халата. Справившись с задачей, повернулась к Станисласу. Он снова оглядел меня и сказал:
— Милый костюмчик.
«Что бы ты понимал – «Шанель», — подумала я.
Может, он ничего не понимал в брэндах, но в цене ориентировался отлично.
— Неприлично дорогой, — добавил он, и прямо спросил о происхождении моего достатка. — Получили наследство?
— Э… Нет… — я была ошарашена вопросом, и промямлила: — Владимир Станисласович...
— Вот как, — сказал он.
— Ничего личного! — поторопилась оправдаться я, хотя заподозрить его отца в интимной связи со мной может лишь человек, потерявший здравый смысл. — Владимир Станисласович доволен моей работой.
— Надеюсь, я тоже останусь вами доволен, — и, перейдя к делу, сказал: — Прошу вас в личной беседе называть меня Станисласом, в иных случаях господином Хадраш. Никакого отчества.
«Отцы и дети. Не знала, что у босса проблемы с сыном», — подумала я.
— Как предпочитаете называться? — обратился он ко мне.
Я, оставив свои мысли о причинах разлада в семействе Хадраш, ответила:
— Просто Александра. Так меня называет ваш отец.
Он еле заметно поморщился и сказал:
— О’кей. Итак, приступим. Для начала нужно оборудовать ваше рабочее место. Я продиктую список необходимых, на мой взгляд, вещей, вы имеете возможность добавить то, что посчитаете нужным. Но... обойдемся без «Шанель», — добавил он.
«Очевидно, он думает, что я слишком дорого обхожусь компании. Да он скряга! — про себя чертыхалась я. — Владимир Станисласович никогда не скупился и оценивал мои услуги и знания весьма достойно. Видно зря говорят, что яблоко от яблони...».
Работой я была загружена на целый день. Внушительный список того, что было нужно приобрести, ложился на мои плечи, плюс несколько писем, и планирование по материалам, которые предстояло забрать из квартиры Станисласа.
— Я приветствую, если сотрудник часть работы делает дома, в свое личное время, — на прощанье сказал он, и приветливо мне улыбнулся.
В этой шапочке из бинтов, сходящихся под подбородком, он походил на ребенка. Я была обижена на его беспричинную критику в мой адрес, на желание посягнуть на мое личное время, пусть оно и было свободным, и про себя зло окрестила его «пупсом».
Я устало села на твидовое сиденье моего «Дэу», сунула ключи в замок зажигания, сняла туфли и пошевелила пальцами ног. Но усталость моя была не физической, меня измотало противоборство. Он хотел установить отношения «раба — хозяин», я же привыкла к «работник — работодатель», включая уважение и чувство локтя. Моя роль в его сценарии сводилась к слепому повиновению, я же привыкла быть членом команды, и даже в некоторых случаях ее мозгом.
— Спасибо, Владимир Станисласович, подсунули работенку, — мысленно поблагодарила я босса, поворачивая ключ и прислушиваясь к ласковому гудению мотора. «Надо поинтересоваться семейной историей господ Хадраш, может многое мне станет ясным. Сынок явно не любит папочку. Я, в его мыслях, связана с Владимиром Станисласовичем прочной нитью, отсюда и негатив. Я буду умницей, и не буду поминать имя моего босса даже в контексте».
Пришлось помотаться по городу скупая указанные в списке принадлежности, в издевку, от себя добавила лишь освежитель воздуха. Пусть примет на свой счет.
Подъезжая к дому, где проживал Станислас, я обнаружила скопление разномастных джипов на проезжей части и в подворотне.
— Черт, машину припарковать негде, — помянула я лукавого и вспомнила зеленые глаза Станисласа. — Знать бы местность, а то придется бросить малышку, где попало, и идти пешком...
Я попыталась влезть между двумя джипами, в образовавшуюся, и как мне показалось подходящую для моей малолитражки щель, но наглый окрик заставил меня передумать.
— Эй ты, смотри, куда ставишь свое ведро!
Назвать мою ласточку ведром! Какое кощунство! Я подняла глаза вверх и в окне джипа увидела ухмыляющуюся рожу. Она была необъятна, глаза наполовину прикрывали поднявшиеся в улыбке щеки. «Вот это экземпляр!» — внутренне ахнула я и поспешно дала задний ход.
— Гы, гы, гы! — раздалось мне вслед.
Наконец я нашла место в тихом дворике, но до дома Станисласа пришлось пройтись пешком.
«Даже хорошо, — подумала я, пытаясь по привычке во всем найти хорошее. — Ноги разомну!».
Размахивая, как девчонка, плоской сумкой, в которой находился мой ноутбук, я шла по оживленной улице. Прошла мимо джипа, в котором курила «рожа», выпрямила спину и показала язык, прекрасно зная, что «рожа» не видит. Свернула в темную подворотню и вышла во двор.
Двор Станисласа был мал, тих и немноголюден. Газоны и клумбы обнесены коваными оградами. Маленькая детская площадка, на скрипучих качелях которой старушка качала круглощекого бутуза. Старушка устала и пыталась отцепить его толстенькие пальцы от металлических прутьев, но ей это было не под силу. Бутуз заверещал, как павлин в брачный период, старушка оставила свои попытки и смиренно раскачивала качели вновь. Мне стало жалко бедняжку, и я подошла к ним.
— Малыш, — ласково сказала я, хотя мои глаза сверлили эгоистическое создание, — хочу узнать, какое занятие отвлекло тебя от встречи с Хрюшей и Степашкой? Ты не любишь передачу «Спокойной ночи малыши»?
Бутуз вздрогнул, перевел глаза на старушку, вскочил с качелей и, переваливаясь на крепких ножках, припустил к парадному. Старушка, крикнув мне на ходу «спасибо», метнулась за ним.
— Скажет ли он тебе «спасибо», когда обнаружит, что еще целых сорок минут мог бы мучить скрипом соседей, — сказала себе я.
Дом стоял буквой П, трехэтажное здание, постройки начала прошлого века. Фасад был отремонтирован и покрашен, лепнина украшала оконные проемы, крышу центрального парадного поддерживали атланты, боковые парадные удостоились кариатид. Я развернула записку с адресом и взглянула на нумерацию подъездов. Центральный. И я направилась к тому, где недавно хлопнула дверь, пропуская старушку-няню и ее мучителя.
Диктуя свой адрес, Станислас сообщил мне, что в парадном демократично установлен домофон, вместо цепкой, как бульдожка консьержки. Я поднялась на третий этаж, с любопытством разглядывая огромные пролеты и гладя рукой отреставрированные и блестящие лаком перила. Я жила в обыкновенной девятиэтажке хрущевских времен, и не знала какие чудесные ощущения может вызвать гладкая лаковая горка старого парадного. Немного позавидовала Станисласу. Только немного.
На этаже располагались две квартиры. Двери, оборудованные видеосистемами, казались неприступными. Следуя инструкции Станисласа, я поочередно открыла три замка и, войдя в холл, набрала номер охранного бюро. Мне ответили, что предупреждены о моем посещении. «Слава богу, что Станислас не прикусил язык!» — про себя посмеялась я, некстати вспомнив шутку об импотентах, но тут же устыдилась, вспомнив наше утреннее знакомство.
Пройдя в гостиную, я окинула взглядом комнату. Минимализм. Много свободного пространства, минимум мебели. На стене картина с сюрреалистическим сюжетом. Обнаженная женщина с выбеленными волосами и перекошенным красным ртом, своим розовым телом напоминала надувную куклу из сексшопа. Рядом с женщиной, все еще обвивая ее своими щупальцами, распластался раздавленный паук. Красно-черные внутренности наружу. Брр, каким надо обладать воображением, чтобы нарисовать эту картину, и каким художественным вкусом, чтобы повесить ее у себя дома?
— Извращенец, — пробормотала я.
Я прошла в кабинет, включила настольную лампу и порадовалась, что хоть здесь обстановка соответствовала стилю здания. Старинный красного дерева стол, тяжелые портьеры, многочисленные книжные шкафы поблескивали истертыми золотыми корешками книг.
Открыв запертый на ключ верхний ящик, вытащила нужную папку и пролистнула страницы.
— Catch! — воскликнула, словно героиня шпионского фильма, обстановка располагала, напоминая кадр из голливудского кино.
Исполнив порученное дело, я засобиралась в обратный путь. О чем я думала, когда решилась заглянуть к нему в спальню? Не знаю, любопытство подняло свою маленькую голову, которой я неустанно и щедро раздаю затрещины за непомерность.
На цыпочках, хоть и находилась в квартире Станисласа на законных основаниях, я направилась в комнату, которую я сразу определила спальней.
Ну и ну! Гарем турецкого султана! Окна задрапированы так, что дневному свету мудрено проникнуть в царство любви и порока. Мысли о моногамии, не могли посетить здесь человеческое существо, независимо от пола. Духи одалисок и страстных восточных князей прятались в рисунках гобеленов, украшающих стены. Чувствовалась рука умелого дизайнера. Шелковые полосатые подушки были разбросаны на пушистых коврах и в изобилии на низком топчане, укрытом тонким шелковистым покрывалом. И конечно я не устояла против желания прилечь на это чудо, заменяющее Станисласу кровать. Подушки пахли пряными духами и благовониями, некогда курящимися на подставках. Запах одурманивал, я закрыла глаза и представила зеленые, но не лукавые, а подернутые страстью глаза моего нового босса.
В голове застучали тревожные молоточки: «Опомнись!». Я вскочила с развратного ложа, и, наскоро вдев ступни в туфельки, поспешила убраться восвояси. Не помня себя, я сообщила в охранное бюро, что покидаю квартиру, заперла замки и припустилась к своей «ласточке».
Дома меня встречал Базиль, с укором глядя своими голубыми глазами, будто журя за долгое отсутствие. Я погладила любимца по шерстке, он замурлыкал, и все мелкие неприятности сегодняшнего дня стали бледнеть и размываться, словно рисунок акварелью случайно залитый водой.
Всю ночь мне снились страстные зеленые глаза князя Станисласа и белая марлевая шапочка «пупса».
.