Читать онлайн
"Восьмой лесничий"

(Из цикла «Необъяснимые аномалии»)

***

Глава 1 Стр. 1

Глава 2 Стр. 18

Эпилог Стр. 34

Объем:

Страниц – 34

Слов – 12 495

Знаков (без пробелов) – 72 698

Знаков (с пробелами) – 85 515

Авторских листов – 1,8 / 2,1

********

Пролог

В Советском Союзе работа лесного пожарного наблюдателя существовала в различных регионах, особенно в тех, где лесные массивы занимали значительную часть территории и где существовал высокий риск возникновения лесных пожаров. Лесничество играло важную роль в управлении и охране лесов, включая мониторинг и предотвращение пожаров.

Лесничество — это государственное учреждение или организация, занимающаяся управлением, охраной и использованием лесных ресурсов. Лесничие работали и работают в тесном сотрудничестве с другими государственными и региональными структурами для обеспечения сохранности лесов.

Работа может требовать длительного пребывания в удалённых и труднодоступных местах вахтовым методом, часто в одиночестве.

О таких, богом забытых местах, и пойдет речь в данной книге.

********

Глава 1

1979 год.

Таежные массивы Байкала.

В одном из селений районного центра.

Время установлено: 8 часов 08 минут по местному часовому поясу.

— Восьмым будешь.

— Простите?

— Восьмым лесничим у нас будешь, говорю. До тебя уже семь лесников побывало. А ты еще вообще пацан, самый молодой.

Хмурый тип, сидящий на скамейке перед кабинетом председателя райкома, оценивающе оглядел вновь прибывшего с ног до головы. На морщинистом неприветливом лице появилась скорбная усмешка.

— И куда вас гонят в нашу глушь, ума не приложу. Тебе еще за партой сидеть, сопляк, а все туда же.

— Куда, туда же? — выпрямился Алексей, задетый нахальным тоном незнакомого типа. Вроде немолодой уже, а приветливость в голосе даже не проскальзывала.

— Жаль мне тебя, мальца. Сгинешь, как и те семеро перед тобой, — уже не так грубо добавил незнакомец. Потертый полушубок висел на плечах расстегнутым, обнажая тельняшку, из-под которой выбивались черные волосы, хотя голова была покрыта сединой. — Места у нас тут гиблые, парень. Наверное, недавно из армии?

— Так точно.

— Другое дело. Коротко и ясно. Сколько лет-то тебе?

— Двадцать четыре.

— Небось, уже ребеночек есть, да жена-красавица дожидается в городе?

Алексей сразу поник, глаза стеклянным блеском уставились в пустоту. Мимо по коридору прошла уборщица с ведром в руках. За дверью с вывеской «Председатель райкома» слышались голоса совещания. Кто-то отчитывал неведомого бригадира в трубку телефона.

— Нет у меня жены. Не успели завести ребенка, — глухо выдавил из себя Алексей. Задохнулся. К горлу подступил предательский комок. — Умерла от рака. Потому и подался в ваши края, чтобы не сойти с ума от горя. — И осекся. Не хотелось говорить незнакомому человеку, что его Катя, цветочек его жизни, угасла и зачахла прямо на глазах в течении пары месяцев.

«Обострившийся рак…» — был вердикт беспомощных врачей. Сколько дней и ночей он дежурил и спал у палаты, теперь уже не сосчитать.

— Один я.

Пожилой незнакомец впервые посмотрел на молодого парня с чувством печали. Изменившись в лице, откашлялся:

— Прости старого дурня. Нельзя по первым впечатлениям судить о новых людях. Увидел, что ты такой молодой, дай думаю, постращаю, авось уберешься подальше от наших мест. О жене не спрашиваю. Вижу — больно тебе.

— Больно. От рака умерла. Врачи не помогли. Остался бобылем, да верный пес в придачу. Служил с ним на границе.

— Так ты погранец? С собакой? — уважительно крякнул собеседник. — И где же твой питомец?

— Не питомец он. Друг навеки. Жизнь мне на заставе спас. Сидит во дворе, дожидается.

Немного помолчали. За дверью трезвонил телефон. На соседней лавке приема дожидались несколько человек из местных жителей поселка. Одна девушка украдкой бросала взгляд на нового в их местах посетителя.

— Жаль мне тебя, парень. Загремишь у нас тут, как говорят, под фанфары.

— Да что здесь не так с вашими местами? Отчего пугаете?

Тот немного подумал.

— Хочешь узнать?

— Хочу. Напрасно, что ли добирался в эту глухомань?

— У председателя оформляешься?

— Да. А откуда вы узнали, что лесничим?

— Ждали тебя. Разговоры были. Но не знали, что такого молодого пришлют. Вот я и догадался. Новые лица у нас тут редкость, к тому же ты с чемоданом. Твой? — указал он на багаж в углу.

— Мой.

— И нигде не нашел ночлег, поди?

— Не нашел, — повесил голову Алексей. — С автобуса сразу сюда. Еле доехали по тропкам сквозь тайгу.

— Еще познакомишься с ней.

— С кем, с ней?

— Не с кем, а с чем. С тайгой. Она, брат, если примет в себя, назад не отпустит. Помяни мое слово. Уже семерых не отпустила. Ты восьмым будешь.

В проеме дверей возникла физиономия секретаря, изнутри послышался оклик:

— Семен, заходи! Парень пусть подождет. Следом за тобой.

— Вот что, — решительно поднялся собеседник. Поправил одежду, подмигнул. — Остановишься на ночь у меня, я сам живу. Вечером за ужином подумаем, где тебя поселить. Я к председателю на минуту, потом буду ждать во дворе.

— Погодите! — встрепенулся Алексей, пожимая протянутую руку. — А вы сами-то кто?

— Вот и познакомимся за ужином. Зови меня Семеном. Фамилия Нечаев. Заодно расскажу, куда тебя, бедолагу, занесло. В какие гиблые места и урочища.

— А меня Алексеем зовут.

— Стало быть, Леша, — хитро прищурился Семен. — Знаю. Слышал от председателя. Имя знал, но возраста не уяснил. Теперь увидел.

Последние слова он произнес со вздохом. Открыл дверь и скрылся внутри. Девушка спрятала глаза, когда Алексей обвел всех непонимающим взглядом.

Семь лесников до меня. И где они все? Я восьмой? Да что ж здесь за места- то такие гиблые, как сказал этот Семен?

Мысли накатились волной.

Что может происходить в богом забытой дыре, в глухом углу тайги, куда и автобус-то приезжает раз в месяц? Куда меня занесло, к чертям собачьим? И почему у этого, почти уже старика, был такой печальный взгляд, обращаясь ко мне? Будто знал нечто такое, с чем мне суждено будет столкнуться. С чем-то неведомым, тревожным, а может… а может, и страшным?

Предчувствия чего-то нехорошего лихорадочно пронеслись в голове. Додумать он не успел. Семен вышел, указав на дверь:

— Теперь ты. Оформляйся. Я сказал председателю, что поживешь у меня, пока не отправимся в твое лесничество.

— Отпра… — запнулся Алексей, поднимаясь. — Отправимся?

— Да. Вместе. Нам с тобой предстоит жить и работать в тайге. Ты же для этого приехал?

— Да. Но… но вместе?

— А ты как думал? Я твой помощник.

И ушел во двор.

Алексей, окончательно растерявшись, оторвав взгляд от девушки, поспешил к начальнику в кабинет.

Если бы он сумел краем глаза заметить выражение лица незнакомки, украдкой следившей за ним, то задался бы вполне риторическим вопросом: отчего такая тревога сквозила в ее взгляде? И отчего у других посетителей были столь печальные лица, когда провожали его, глядя в спину?

Всего этого Алексей не заметил.

Он прибыл. Он стал восьмым по счету лесничим, совершенно не подозревая, что ждет его впереди.

Четыре тысячи квадратных километров непроходимой тайги с ее глухими углами, болотами, без людей, с редкими охотниками за пушниной, браконьерами и старателями золотых приисков, громадными массивами лесов, приняли его в себя, поглотили, всосали без остатка, как и говорил странный незнакомец по имени Семен.

…Его служба только начиналась.

********

Из записей дневника Алексея:

16 октября. Первый день на новом месте.

Буду записывать различные события, которые могут произойти с нами в тайге.

Оформился в райкоме. Сразу познакомился с хмурым пожилым мужчиной лет шестидесяти, назвавшимся Семеном. Судя по первым впечатлениям, человек нелюдимый, себе на уме, но, когда он пригласил к себе на ужин и ночевку, мне показалась печаль в его глазах. Постепенно начинаю привыкать к новой обстановке. Поселок небольшой, автобус добирается в эту глушь раз в месяц, плюс два раза в месяц приезжают продуктовые машины с пополнением запасов для населения. Около двух сотен семей, крохотный магазинчик, склады, стойла для лошадей. Продуктовая база, гаражи для вездеходов, радиостанция: ни библиотеки, ни клуба, даже школы и яслей нет, поскольку детей совсем мало. В основном это рыбаки, охотники, егеря, остатки некогда бывших артелей старателей. Семен предложил переночевать, завтра двинемся на лошадях к месту новой работы. По словам Семена, мы будем контролировать от пожаров самый удаленный квадрат, где до меня уже побывали семь лесников. Что стало с ними дальше, Семен пока не рассказывает, предпочитая загадочно отмалчиваться. Но по его намекам я понял, что здесь что-то не так. Уволились ли они по собственному желанию, или с ними что-то произошло, Семен пока молчит. Полагаю, что эта тайна вскоре будет мною раскрыта. Когда он смотрит на меня, в его глазах появляется грусть и даже, в какой-то степени, жалость. За ужином проговорился, что у него был сын моего возраста, и, глядя на меня, он его часто вспоминает. Какая трагедия произошла с его сыном, мне пока неизвестно, как и неизвестно о судьбе его супруги. Но, когда я упомянул о Кате, в его глазах блеснули слезы. По всем признакам, которые мне постепенно открываются, он не такой уж и неприятный тип: просто одинокий, давно не имевший возможность вылить кому-то свою душу, оставшись без жены и сына.

С утра будем готовиться к выходу в тайгу. На двух лошадях нам предстоит пройти полусотню километров по тропам, болотам, оврагам, непроходимым ельникам и обрывам. Еще через десять километров от последнего рыбацкого поселения нас должен встретить местный проводник-бурят из числа рыбаков. Лошадей он передаст поселенцам в тайге. Дальше — втроем еще полсотни километров к месту моей новой службы. По словам Нечаева, там расположен небольшой лагерь прежних лесников: вышка, сарай, водокачка, сруб избы. И на расстоянии сотни километров вокруг ни намека на цивилизацию. Можно было бы и вертолетом, но в тех непроходимых лесах и трясинах, куда мне следует прибыть, вертолету попросту бы негде было приземлиться. По карте там огромное белое неизученное пятно радиусом в триста квадратных километров, но по рассказам бурятов, там сплошные леса, болота, мелкие озера и скалы. В общем, впереди нас с Семеном ждет бескрайняя тайга. А еще дальше — его Величество Байкал!

С собой берем провизию на четыре – пять дней. Остальные запасы доставит из рыбацкого поселка наш проводник. В лагере будем питаться подножным кормом и различной дичью, ставя на нее силки с капканами — благо вокруг в тайге еды навалом: бери – не хочу. Кофе, соль, сахар, галеты. Плюс рации, бинокли, портативный складной телескоп. Медикаменты, махорка, объемная фляга спирта, ракетницы, спальные мешки, средства от гнуса и прочая амуниция. Две винтовки с запасом патронов. Кое-что из оснащения осталось в лагере от прежнего, последнего лесника. Корм лошадям засыплем в большой мешок, уместив его сзади на крупе. Верный Фарад (мой пес) будет сопровождать меня рядом, никуда без команды не отлучаясь.

Сегодня писать заканчиваю, пойду спать. Завтра с утра — в дорогу. Что ждет нас впереди — одному Проведению известно. Семен молчит и с тоской смотрит на меня.

Этот дневник буду вести для тебя, Катечка, ангел мой милый. Буду разговаривать с тобой, делиться впечатлениями, хоть ты уже не здесь, не на Земле, а в небесах.

На этом первая запись дневника была закончена.

Предстоял первый день похода. Алексей надеялся, что в этот новый наступивший день ничего непредвиденного не случится.

********

Но он ошибался. Случилось.

Начало этим событиям было положено сразу, как они покинули районный центр. Поселок остался позади. Груженые провизией и всем необходимым лошади, не могли принять на себя седоков, поэтому, углубляясь в тайгу, оба путника вели их под уздцы, пробираясь хожеными тропами, пока они не закончились. К вечеру подошли к первым высоким скалам, внизу которых бурлил один из притоков Ангары. Собеседник Алексея большую часть пути молчал, будто собираясь с мыслями, а новый лесник закидывал его вопросами, на которые получал скудные ответы.

— Нам же вместе жить и работать, — пытался разговорить его Алексей, ведя вторую лошадь следом за ним. Чистокровный пес породы восточноевропейская овчарка трусил рядом, совершенно не обращая внимания на шмыгающих под ногами мелких грызунов. Команды охотиться не было, поэтому Фарад оставался безразличным, иногда втягивая запахи тайги расширенными от возбуждения ноздрями.

— Хорошо. Что ты хочешь узнать? — спросил Нечаев, отвлекшись от печальных мыслей.

— Вы за ужином едва обмолвились парой фраз. Так и будем все время жить в лесу втихомолку?

— Я не любитель лясы точить, понимаешь ли. Спрашивай.

— Ну, например, главный вопрос. Почему я восьмой? По вашим словам, передо мной было семеро лесничих?

— Да. За последние четыре года, ты восьмой.

— А где те, семеро?

Нечаев пожал плечами.

— Кто где. Но в основном в тайге. Загубила их матушка-таежница.

— Как это? — поперхнулся Алексей. Фарад отрывисто гавкнул на надоедливую белку, бросавшую на них сверху кедровые шишки.

— Сгорели. Погибли от браконьеров. Леса часто горят, незаконный промысел пушниной. Четверо сгорели в пожарах, троих убили браконьеры. Плюс их помощники буряты.

— И все… все это за неполных четыре года? — ахнул молодой новоприбывший лесник?

— За четыре… — машинально повторил Нечаев. А сам в это время предался воспоминаниям:

«Витя, — подумал он. — Мой сын…».

В последнее время все молодые лица, которые случайно встречались Семену, вызывали у него приступы болезненного одиночества, своей неизъяснимой отцовской вины, и чем чаще он думал о нем, тем больше казалось, что вся жизнь сына чудовищно незаметно прошла, скользнула мимо него. Оборвалась внезапно и нелепо.

Дело в том, что одним из семи лесников был как раз его Виктор. Предпоследним, шестым.

Особенно ясно помнился последний день, прежде чем Виктор в качестве нового лесничего отправился в тот район тайги, куда сейчас шли они с Алексеем. Его прощальный лукавый взгляд с радостным обещанием, что непременно вернется, добыв отцу несколько шкур соболей, горностаев. Витя пропал бесследно, не вернувшись назад, как и те шестеро лесничих, что отправлялись перед ним в тот глухой, гибельный для всех квадрат леса. Тайга горела постоянно. Местами локально, местами целыми массивами. Для лесников, в одиночку или по парам, были изготовлены своеобразные площадки осмотра того или иного квадрата, где они и жили вахтовым образом: в избах, срубах, землянках, бараках — как позволяла местность. Каждый день они забирались на высокую вышку, наблюдая в бинокль прилегающую территорию, и если обнаруживали очаги пожара, тотчас оповещали об этом спасательные команды лесных пожарников. Для этого у лесника с его помощников всегда находились рации.

Находились…

А вот у Вити рация как раз вышла из строя. Сломалась во время бушевавшего пожара. Только спустя пару дней стало известно, что там, где находился его сын, бушующий пожар охватил три десятка квадратных километров, пока его не остановил один из притоков Ангары. Виктору попросту негде было скрыться, некуда бежать. Там же, очевидно, сгинул и его помощник из числа охотников-бурятов.

Рассказывая это с горечью, Нечаев изредка прерывал объяснения коротким вопросом:

— Вот ты. Вас учили тушить лесные пожары? Повторюсь: лесные, таежные, когда горят целые массивы Прибайкалья, а не одиночный дом где-то в городе?

— И учили, и практику проходил, — с чувством печали отвечал молодой парень. Его привела в ужас история с Виктором. По словам Семена, Виктор был старше него на пару лет, но еще не успел жениться. И погиб при повальном возгорании тайги, так и не успев увидеть спасательный вертолет.

— У нас были своеобразные курсы выживания в тайге. Но вы не забывайте, что я и на границе служил.

— На какой?

— С Монголией.

— Уважаю! — только и ответил Семен, машинально погружаясь в воспоминания.

Но ярче помнилось другое, то, что особенно казнило потом: жена с испуганным лицом и отрешенной болью в глазах опускалась на пол, узнав от бурятов бесследное исчезновение сына. В течение двух долгих месяцев его искали по всем закоулкам выгоревшей тайги, подняв на ноги местных рыбаков, поселенцев и даже вызвав гарнизон солдат из районного центра. Супруга иссыхала прямо на глазах. Вскоре она уехала на Большую землю в Саратов, перестала писать, а потом и вовсе вышла замуж. Прежнюю жизнь она перечеркнула напрочь: Семен остался один. Спустя несколько месяцев в их районе появился последний, седьмой лесничий. Этот могучий сибиряк продержался в тайге дольше других, почти полтора года. За это время у Семена стихла душевная боль потери семьи, он привык к одиночеству, пока однажды, сибиряк не исчез в том же районе, что и его сын. Все повторялось заново. Никто не знал причин исчезновения ни одного из лесничих. Всегда жили по двое с помощником, в основном из бурятов, и пропадали бесследно тоже вместе. Два первых, два вторых, третьих, четвертых, пятых: всегда по парам. Пока, наконец, не пропал Виктор. С тех пор тот участок тайги с белым пятном на карте в радиусе трехсот километров называли не иначе, как «гиблым местом». Теперь в качестве помощника в этот жуткий район вызвался и Семен, чтобы заново своими глазами увидеть место трагедии сына. Вот только беда, что лесничим направили молодого, почти еще мальчишку, хоть и отслужившего уже на границе. Такой же одинокий, потерявший жену, имеющий только верную овчарку в качестве друга.

— Все время виню себя, что не отправился с сыном. Мог бы приглядеть, подсказать, уберечь от гибели. Вместо этого туда с ним последовал вроде бы опытный рыбак. Вот оба и сгорели, видимо.

— Четыре года… семеро, — зачарованно, с выдохом выдавил из себя Алексей. — И ваш сын был… шестым?

— Шестым, — как эхо повторил Семен. — Седьмой, по слухам, погиб от браконьеров. Там же, в том лагере, где нам предстоит и нам с тобой обитать.

— Вы там бывали?

— Когда Витю искали, облазил все вдоль и поперек, — невесело усмехнулся он. — Но после Вити там же был последний, седьмой, тоже с помощником. Вот и сгинули вместе. Спасатели нашли кучу расстрелянных гильз от патронов, будто оба отстреливались от невидимых врагов. Если это были браконьеры, то их должно было быть не меньше взвода — столько пустых отстрелянных патронов обнаружили. Человека четыре, как минимум. Да они в одиночку и не охотятся в дремучей тайге, зная, что лесничих всегда пара. Четверо на двух — вот и погубили. Ни тел, ни следов — все убрано, заметено, скрыто в лишайнике, будто поработали профессионалы. От медведей и волков таким частым огнем лесники бы не отстреливались. На каждого медведя хватает пары выстрелов. А здесь целая бойня…

Он умолк, к чему-то прислушиваясь. Фарад прижал нос к лишайнику, втягивая запах. Вдалеке слышался рокот перекатывающихся порогов бурной речушки — одной из сотен притоков Ангары.

— Теперь вот, на место сына и седьмого последнего лесничего направляемся и мы. Не ушел я тогда с сыном — теперь иду с тобой.

********

Они уже переночевали один раз, накормили лошадей, поужинали. К исходу второго дня разожгли костер, остановившись на вторую ночевку. Подстрелили речную выдру, освежевали, поджарили на огне. Млечный Путь в черном небе раскинул свои дивные рукава, мерцая мириадами звезд. Хищники пока не попадались.

— И знаешь что? — закуривая трубку, загадочно молвил Семен. — В тех местах, когда я после трагедии полтора года назад облазил едва ли не каждый метр тайги, в далеких от стоянки зарослях ельника, я обнаружил…

Он сделал эффектную паузу, подняв палец.

— Каменных баб.

Наступила пауза. Гавкнул Фарад. Фыркнули привязанные лошади.

— Н-не понял… — осекся Алексей.

— Каменных баб. Высеченные в скалах образования ритуальных поклонений у древних кострищ. Понимаешь меня?

— Какие еще каменные бабы?

— Истуканы, Леша. Древние тотемы жертвенных приношений.

Парень поперхнулся.

— Да-да. Старожилы рыбаки поговаривали, что в тех местах, куда мы с тобой направляемся, в том белом пятне на карте, в незапамятные времена обитали их далекие предки. Нечто вроде могущественной на то время цивилизации, раскинутой вдоль всего Байкала. С точки зрения ученых мужей, это могли быть и отголоски Гипербореи. Слыхал о такой?

— Цивилизация, опередившая технологией свое время, — кивнул зачарованно Алексей. — По телевизору в программе «Очевидное - невероятное» смотрел. В журналах «Техника молодежи» и «Вокруг света» читал.

— Вот-вот… Пять каменных монолитов причудливой формы, повторяющие женские скульптурные формы. Я их видел. Настоящие глыбы камня с вытесанными грудями, надписями на непонятном языке. Полукругом, как вокруг давно рассыпанного в прах очага. У таких ритуальных алтарей приносили жертвоприношения, Леша. — Он вздохнул. — Пять сейдов, пять каменных баб.

— Сей… — запнулся собеседник. — Как вы сказали? Сейдов?

— Да. Это идеально круглые каменные образования в форме шаров, различных форм и размеров. В науке их называют сферолитами. Такие каменные шары встречаются на Мангышлаке, Таймыре, Ямале.

— И здесь, на Байкале! — выдохнул Алексей. — Идеально круглые?

— С поразительной математической точностью, друг мой. Современным оборудованием такие монолиты невозможно вырезать.

Алексей посмотрел на огонь, на Фарада, на притихших лошадей, вскинул взгляд к звездам, нерешительно спросив:

— Инопланетяне?

Нечаев усмехнулся печально, вспомнив, как его сын Витя любил заглядывать в телескоп.

— Может и они, кто его знает, — пожал он плечами. — Я университетов не кончал, в этих делах дремучий человек. Вот когда сам увидишь, там и примем решение.

— Но… — у Алексея засвербело в горле. — Но… это же сенсация! Мирового уровня! Следы неизвестной цивилизации! Тут Нобелевской премией попахивает!

— Погоди, — осадил его пыл старший товарищ. — Я самого главного еще не сказал.

Алексей, округлив глаза, уставился на него.

— У тех монолитов и истуканов были какие-то непонятные сияния… — он прищелкнул пальцами, подыскивая подходящие слова. — Что-то вроде атмосферного явления. Не то сияние, не то свечение, синим оттенком расползающееся в воздухе.

— Огни Святого Эльма, хотите сказать? Как на мачтах кораблей? Древние поверья старых мореходов?

— Я знаю, что такое огни Святого Эльма, Леша. Нет, не они. И не шаровые молнии, и не северное сияние. Это излучение… м-мм… как бы тебе сказать? Оно было синим, заполняя воздух, будто… будто ЖИВОЕ, что ли.

Он упер взгляд в глаза собеседнику.

— И знаешь что? Меня при этом явлении обуял такой страх, что я, спотыкаясь и едва глядя под ноги, бросился оттуда что есть мочи. Я не из пугливых. Но волна ужаса — холодного, панического, пробирающего до костей — была настолько пугающей, что меня едва не скосило на месте. Мне показалось, что внутрь организма пробралось что-то вязкое, потустороннее, обволакивая изнутри все органы. Как паразит всосался в душу. Неведомое, чужеродное. Тело, казалось, отталкивает прочь какая-то неумолимая сила, словно предупреждая: не подходи, чужестранец! Не твоя это земля. Ты тут непрошенный гость! Это потом я уже понял, когда пришел в себя, сидя в салоне вертолета, что меня будто не пускали ближе. Каменные изваяния были стражами в какой-то неизвестный мир: мир теней, подземелий, пещер и расщелин. Этот свет был… ЖИВЫМ, — повторил он.

И умолк.

Алексей непонимающими глазами уставился в огонь. Костер потрескивал, где-то ухнул филин, над головами бесшумно прочертила стрелой летучая мышь. Фарад чутко задрал голову.

— Вот туда, в те гиблые места нам и предстоит с тобой. Там, где выжгло целый район тайги и погиб мой сын с проводником. Там, где неведомо кем был убит твой предшественник, седьмой за четыре года. Там, где нам суждено увидеть этих истуканов и синее свечение.

Отгоняя тревожащие душу мысли, с которыми еще предстоит разбираться на месте, Алексей протянул мечтательно:

— В следующем году Олимпиада – 80… Эх, вот бы побывать на ней.

Ему хотелось отвлечь и себя и Семена. От этого зависело многое, если не все. Их отношения постепенно начинали складываться. Он уже начинал привыкать к этому одинокому печальному человеку.

И когда напарник завернулся в спальный мешок под чутким охранением Фарада, Алексей записал в дневник:

19 октября. Вторая ночевка в лесу.

Погода ясная, ночь звездная. Чувствуются первые дыхания осени. Гнуса навалом, но спасают специальные мази с репеллентами. Лошади продвигаются медленно, постоянно приходится пересекать овраги, болота, родники, натыкаться на торчащие скалы. Звериные тропы ведут к водопоям. Слышны речные перекаты порогов. Где-то в этих местах, по словам Нечаева, должны находиться брошенные прииски старателей. У костра он рассказывал невероятные вещи о древних ритуалах бурятских шаманов с каменными истуканами, еще никем не обнаруженными. Только он один видел их. Он и, возможно, его сын. Какая трагедия случилась с Виктором, он до сих пор не знает, постоянно виня себя, что не ушел вместе с ним в качестве помощника. Он рассказывал о погибших лесниках, о сыне, а я вспомнил тебя, Катюша.

Как же мы с тобой прекрасно жили, Катенька моя! Ангел, посланный мне с небес, ты зачахла вскоре после свадьбы, усыхая прямо на глазах, так и не успев завести ребенка. У нас был бы чудный человечек, а может и девочки-близняшки, которых бы я любил до беспамятства! Почему так несправедлива судьба? Отчего КТО-ТО там, на небесах, в своей небесной канцелярии, отнял у меня самое дорогое? Я потерял ощущение времени, утратил вкус к жизни. Вот разговариваю сейчас с тобой, и на душе становится светлее. Теперь я здесь один, в лесах, болотах, если не считать нашего верного Фарада и нового помощника, мужчину почтенного возраста, так же потерявшего семью. Мы будем жить с ним в оставленном прежними лесниками лагере, наблюдать за тайгой и предотвращать пожары, насколько это в наших силах. На прощание сегодня скажу тебе, что я отправляюсь в малоизученные места, где, кроме браконьеров и лесников не ступала нога человека. А уж что нам принесут те каменные изваяния и пугающие лучи неведомого разума, о которых рассказывал Семен — одному Провидению известно. Эти лучи и синее свечение вокруг истуканов тревожат меня все больше.

Люблю тебя! Как мне тебя не хватает, если б ты знала…

Страница дневника внизу оросилась упавшей слезой.

Алексей глянул на чуткого пса. Завернулся в спальный мешок, затих.

Наконец тихий ангел пролетел и они уснули.

А наутро, когда позавтракали и двинулись дальше вглубь тайги, это случилось…

********

Вдруг первая лошадь соскользнула, спотыкаясь и подгибая ноги. Обрыв возник буквально ниоткуда среди густого ельника и, шедший впереди Нечаев от неожиданности бросился к ней, потом отскочил в сторону и опять кинулся с попыткой схватить повод.

— Стой! — осадил он. И, ощутив невесомую легкость в руках, не сразу понял, что весь багаж, сорвавшись вниз, затормозил на дне балки. Лошадь всхрапнула, подломила ноги и, как-то странно вывернув голову, завалилась набок. Алексей, бледный, с испуганным лицом, беспомощно уставился, как у животного выступает наружу красная пена. Семен схватился за повод, а лошадь, будто поняв, что он хотел сделать, замотала головой, вырываясь, умоляюще кося влажными зеркальными глазами. Семен отдернул руку и, оглянувшись на обрыв, в молчаливом отчаянии, присел перед животным на корточки.

— О-ох! — выдохнул он.

Поводя мокрыми потными боками, над которыми кружился рой таежного гнуса, лошадь заскребла по камням задними копытами, в горячке стараясь подняться, и потому, как были неестественно подогнуты ее передние ноги, Алексей понял, что она не подымится. Она уже не билась, не пыталась встать, а, раздувая живот, лежала тихо, понимающе, по-собачьи вытянув шею. Вывернув голову, со свистом дыша Семену в пальцы, она с преданностью смотрела на человека. Что-то невероятно тоскливое, предсмертное было в ее влажных глазах. Вздрагивая пенящимися ноздрями, она прерывисто заржала, и этот жалобный звук прорезал воздух на многие десятки метров вокруг. Как крик о боли, о защите, этот вибрирующий звук вонзился в уши Алексея, с трясущимися от последнего умоляющего ржания губами.

Фарад метался рядом, припадал брюхом на мох, пытался зубами схватить повод, но Алексей отстранил собаку, сам не зная, что предпринять.

— Дьявол! — выругался Семен. Такая жалость сквозила в ее глазах, что самому хотелось расплакаться. — Переломила ноги, — с горечью выдавил он из себя. — Дальше идти не сможет. Оставлять на съедение медведю или волкам тоже не гуманно.

— Тогда что? — дрожащим голосом спросил Алексей.

— Тогда придется ее… — кх-ры! — он закашлялся и высморкался, пряча влажные глаза, — ее придется умертвить.

Алексей охнул, опускаясь беспомощно перед покалеченным животным. Глаза преданно смотрели на человека, ожидая помощи.

— Уйди! — глухим голосом приказал Нечаев. — Мне однажды приходилось иметь с таким дело.

— Вы ее… застрелите?

— Не медведям же оставлять на растерзание. Отойди к дереву. Отвернись.

Алексей послушно отступил, понуро уткнувшись пылающим лбом в кору. Дерево завибрировало от прокатившегося грохота, осыпались ветки. Вторая лошадь испугано шарахнулась, заржав. Эхо жалобного выдоха пристреленного животного пронзило сердце молодого лесничего. Семен выругался надрывным голосом. Алексей украдкой бросил взгляд назад и в отчаянии увидел, как из мертвых глаз незаменимой помощницы скатилась последняя слеза.

Все было кончено.

В этот вечер и последнюю ночь перед встречей с проводником-бурятом, он сделал запись в дневнике:

20 октября.

Первая утеря. Лошадь сломала обе ноги, переправляясь к перекату реки под обрывом. Семену ничего не оставалось, как пристрелить божью тварь, чтобы ее не растерзали живьем хищники. Мучения ее были невыносимы. Тушу столкнули в обрыв к бурным порогам: возможно, подхватит течением. Едва смогли собрать упавшие в обрыв вещи, разбросанные по берегу. В три захода кое-как подняли, и в изнеможении остановились на ночлег. Семен расстроен, не подавая голоса. Пишу при свете костра, звезды по-прежнему усеяли небо. Ощущаются первые заморозки. Нечаев говорит, что бурят доставит с собой теплые вещи, и кое-какая амуниция должна сохраниться в брошенном лагере. Послезавтра к вечеру мы должны быть на месте. Бурят приведет с собой напарника, который заберет оставшуюся лошадь, а сам проводит нас до лагеря, чтобы затем вернуться к своему поселению. Там мы и останемся вдвоем, на два долгих месяца, следить за пожарами и отпугивать браконьеров. Ружья, патроны, бинокль, рации и телескоп лежали на крупе второй лошади, так что вся амуниция уцелела. Потеряли мешок овса, консервы, галеты, но остались медикаменты и спирт. Будем охотиться, ловить рыбу, ставить капканы — с голоду не умрем.

Все время думаю о тех браконьерах, которые, по предположениям Семена, убили нескольких лесников — а вот кого именно, понятия не имеем. Еще не выходят из головы каменные изваяния с загадочным синим сиянием вокруг них. Увижу ли я этот таинственный феномен природы? Обнаружу ли следы неведомой древней цивилизации?

А еще эти глобальные пожары, полыхающие как раз осенью в тайге. Как они возгораются? По словам старожилов, огонь посылает на матушку-тайгу некий злой Дух, обитающий в подземных недрах Байкала. Владыка лесов. Хозяин тайги. Но Семен более скептически настроен. Он склонен думать, что леса поджигают браконьеры, чтобы таким образом выкуривать оттуда егерей и лесничих, которые обитают в похожих лагерях-стоянках по всем квадратам Прибайкальской тайги. Браконьеры в сговоре с одиночками-старателями, незаконно намывающими золото на бесчисленных притоках Ангары. По Семена подсчетам, только в одних наших краях промышляют более полусотни групп браконьеров и сотни одиночек старателей. Лесничих с помощниками на все поделенные квадраты не хватает, если учесть, что их периодически отстреливают те же браконьеры. Патронов у нас достаточно, мы учли трагическую судьбу прежних лесничих, павших от рук убийц, но нас всего лишь двое на триста квадратных километров вокруг. К тому же это самое неизученное и белое пятно на карте — вот куда меня, Катюша, занесло. Буду делиться с тобой всем, что с нами произойдет. А пока, любимая, спокойной ночи. Она, эта ночь, теперь бесконечная для тебя. Спи спокойно, мой цветочек, я всегда с тобой.

Алексей оторвал взгляд от блокнота, уставился на огонь, попутно прислушиваясь к беспокойному дыханию Семена. Даже во сне этот одинокий человек переживал гибель незаменимой помощницы, которую вынужден был пристрелить из гуманных соображений. Не он, так медведи. Не медведи, так волки, а это во сто крат хуже.

…Однако, худшее только начиналось.

********

Атака была внезапной.

Едва светало, когда Фарад залился неистовым лаем, разбудив хозяина. Алексей вскочил спросонья, выдернутый из своих ночных воспоминаний о Катюше. Нечаев был уже на ногах.

— Чует хищника? — быстро сориентировался Семен, наводя ружье на заросли.

— Нет. На зверя он бы просто рычал. Фарад приучен подавать сигнал, когда близко находятся люди.

Фарад припал брюхом к земле. Внезапно Алексей затылком почувствовал пронзительный свист, сверлящий воздух.

БА-АМ! — грохнуло выстрелом. В уши ударило оглушительным треском, в лицо брызнули щепки. Дробь пробила тонкий ствол молодой сосны.

— Ложись! — крикнул он. Вспомнились все навыки пограничника, тут же рухнув навзничь на землю. Перекатился. Преодолевая гнущую к земле тяжесть, поднял голову, определив по звуку: — Дробовик! Стреляют из дробовика. Фарад, назад!

Пес замер, затем скатился в овраг, укрытый ветками. Хозяина он понимал с первой команды.

Семен лежал рядом, удивленно наблюдая, насколько переменился его младший напарник. Буквально в секунды он превратился в настоящего воина, привыкшего держать автомат в руках. Не отрывая взгляда от зарослей, тихо прошептал:

— Если это браконьеры, здесь они не нападут. Для них это еще опасные места, два дня пути до райцентра. Видимо, решили попугать.

Грохнул второй выстрел, уже вдалеке, скорее, в воздух для острастки, нежели в цель.

— Уходят. Может, один был, а может, и все четверо. И если нас засекли, жди нападения уже в лагере. Эти мерзавцы не шутят. Теперь они будут сопровождать нас на расстоянии, пока мы не удалимся в полную глушь, в самый глухой угол тайги. Там нас и сцапают, — невесело заключил он.

Фарад успокоился, вопросительно взглянул на хозяина.

— Ищи! — приказал тот.

Пес бросился в заросли, молча, настырно, целенаправленно. Следом кинулись и Алексей с Нечаевым. Спустя несколько минут обнаружили примятые следы двух пар ботинок. Подошвы были «тракторными».

— Либо пара старателей с приисков, укрывающих намытое золото, либо бродячие охотники, незаконно промышляющие пушниной, — отметил Семен. — Судя по подошвам. Буряты такую обувь не носят.

— И из дробовиков по людям не стреляют, — оценил Алексей. Поразмыслил, поднялся, расправляя сапогом лишайник. — А не могут это быть те старые знакомые? Те, что недавно убили моего предшественника, седьмого за четыре года, как вы говорили?

— Могут и они, чем черт не шутит. Меня сбивает с толку, отчего они так поспешно скрылись? Если бы один, сразу бы ясно. А тут двое. Два на два, тем более степень внезапности могла сработать.

Лошадь, всхрапывая, жалась к дереву. Наскоро собрав пожитки и затушив костер, оба напарника направились к порогам реки. Утреннее происшествие они причислили к браконьерам, которые не желали пускать их дальше в тайгу. Это было своеобразным предупреждением.

Шли весь день, устроив привал на обед. Быстро доели закопченную на дыму выдру. Солнце клонилось к горизонту.

А когда вышли к бурлящему перекату, Семен указал в сторону нависших скал:

— Дальше, за ущельем, поселение рыбаков-бурятов. Здесь обождем нашего проводника.

И как в воду глядел. Спустя какое-то время из-за каменных валунов раздался приветливый свист. Фарад тут же вскочил, перед этим забавляясь тем, что бросался в брызги реки, хватая зубами рыбешек.

Минуя стремительное течение, к берегу вышли два охотника в причудливой национальной одежде. Малица, мягкие унты, карабины за плечами, два внушительных рюкзака. Издали махнули руками.

— Встречай! — разрешил Алексей. Пес рванулся, подбежал, на расстоянии стал принюхиваться.

— Не тронет! — успокаивающе крикнул он. Двое с опаской обошли собаку, широко улыбаясь, подошли, пожали руки.

— Мой принести одежда, продукт, — намеренно искажая слова, выдал первый, обнажая прокуренные зубы.

— Специально иронизирует перед незнакомцем, — пояснил Семен, толкая проводника дружески в бок. — Знакомься, Федор, это наш новый лесничий! Прошу любить и жаловать. — А напарнику шепнул: — Если будет коверкать язык, притворись, что понимаешь. Он любит, когда незнакомцы думают, что буряты как чукчи, ни бельмеса по-русски. А ведь оканчивал техникум в областном центре, шельмец. По-нашему шпарит не хуже нас самих. Удовольствие ему это доставляет, что ли?

И, повернувшись к вновь прибывшим, представил:

— Алексей! Молодой, но опытный.

— Ай-яй, какой прислали нам юный, — зацокал языком Федор. Второй бурят скидывал с плеч рюкзаки, помогая напарнику. — Шибко мал рост, — улыбаясь во все зубы, поддакнул тот. — Как твой Витя, жаль…

— Не будем о Вите, — сокрушенно поник головой Семен. Потом встряхнулся, впервые улыбнувшись за все время. — Вот, теперь я у него помощником. Не уберег сына: может, уберегу Лешу. Запал он мне в душу, Федор, понимаешь? Парень бравый, молодцом! Служил на границе.

— Граница есть хорошо. А это Тамир. Охота, рыба, всегда помочь русскому.

Второй бурят поклонился, подходя к лошади. Фарад принялся за прежнюю забаву.

— На самом деле Федора зовут Ардан, — шепнул Нечаев. — Но любит, чтобы его называли по-русски.

— Будем знакомы. Я ваш новый лесничий. В этом квадрате.

Когда познакомились и обменялись приветствиями, разожгли костер. Тамир ушел ловить рыбу. С разрешения хозяина Фарад последовал за ним. На вопрос, почему только одна лошадь, Семену пришлось рассказать все их приключения, пока они добирались сюда. Начал с обрыва, закончил браконьерами.

Ардан, он же Федор — слушал, причмокивая языком, набивая трубку махоркой и потягивая из кружки разбавленный спирт, пошедший по кругу.

— Мой знать этих бродяг. Шибко хитрый, осторожный. Прятаться от нас, стрелять в воздух. Рыбу не давать ловить, прогонять с реки.

Забавно коверкая слова, Федор поведал Алексею, что в этом участке перекатов еще попадаются золотоносные жилы, вот несколько пар старателей, обитая диким образом, прячась от всех, в том числе от госнадзора за добычей золота, могут иногда и врезать из двустволок.

— Эти с дробовиков стреляли, — напомнил Алексей. — Дробь разметала половину дерева: представляю, что было бы с моими мозгами — разбрызгало бы по веткам, только собирай в баночку.

— Дробовик? — поднял вверх брови бурят. — Тогда мой не знать. У старатель нет дробовик, только двустволка.

— Все-таки браконьеры, хочешь сказать? — невесело уточнил Семен.

— И браконьер те четыре, что убили лесник. Последний лесник, после твой Витя.

— Но там же были только две пары следов, а не четыре.

— Они ходить по парам, загонять друг на друга соболь и горностай, потом встречаться делить добыча. Шибко не любить лесник с помощник. Витя их тоже видеть, рассказывать мне, когда я быть в лагерь. Потом гореть в пожар…

— Хватит! — пресек Нечаев, — Леша уже знает причину гибели Виктора. Лучше скажи нам, мудрый бурят рода шаманов, что нам следует ожидать от этих четверых, когда обоснуемся в лагере? Тоже нападут?

— Они пять лет в тайга. Одичал, нелюдим, прятаться. Стрелять наш охотник, когда тот идти в их река. Шаман говорить, злой дух в них. Они с той мест, где стоять каменный тотем наш древний предки. И… — он прищурил и без того узкие щелочки глаз. — И… светиться в темноте.

— Как? — недоуменно всколыхнулся всем телом Семен. — Прямо так и светиться?

— Шибко сияние мерцает вокруг них. Синее. Злое.

Нечаев молча подался вперед к Алексею, будто спрашивая: «А? Говорил тебе! Есть там свечение у тех каменных баб. Они пропитались им, приняли злой дух, возможно, и поклонялись ритуальным обрядам».

— Да, — задумчиво продолжил бурят. — Мы их видеть далеко в деревьях, и они светиться в темноте. Расплываться синим свет, мерцать в ночи.

— Ясно, — спустя минуту размышлений, нахмурился Нечаев. — Теперь эти одичавшие убийцы не слезут с нас, сопровождая на расстоянии до лагеря. А там… — он печально улыбнулся, — а там нам, Леша, придется удерживать оборону. Два твоих долгих месяца вахты, пока не подберут сменщика.

— Так у нас же рации есть! Вызовем подкрепление на вертолете.

— Чертовски умная мысль, спасибо! Пока ты вызовешь, они нас перестреляют к чертям собачьим. Да и не будет вертолет туда-сюда летать, как только они мельком появятся. Они же могут разделиться попарно, прячась. Тайга огромна: попробуй, заметь с высоты…

— Мой идти с вами, — подал голос Федор. — Двустволка есть. Тамира отправить с лошадь назад, а сам с вами.

— И все два месяца будешь нас охранять? — невесело пошутил Семен. — Нет уж братец. У тебя семья, трое девчушек, их кормить надо, рыбу ловить, да и старик у тебя при смерти. Уход нужен.

— Да… — задумался бурят. — Мой старый отец-шаман скоро уйти в долина Духов. В той долина, где есть каменный идол. Тотем.

Вернулся Тамир, кинул к костру связку наловленных тайменей. Фарад в восторге носился вокруг костра, встряхиваясь брызгами, и с разрешения хозяина получил свою часть отрезанных голов. Умная собака не брезговала столь великолепной рыбой, которую могла подарить только Ангара и его Величество Байкал.

А когда солнце село и все отошли ко сну, дежуря с винтовками по очереди, Алексей записал в дневнике:

22 октября.

Вчера на нас напали те самые (как мы думаем) браконьеры, что убили прежнего лесничего. Стреляли из дробовика, а это уже само по себе чудовищно. Если бы не Фарад, нас бы попросту перестреляли во сне. Следы были двоих, но где-то их поджидали еще двое. По словам проводника, нам пришлось столкнуться не со старателями, у которых нет дробовиков. Эти убийцы где-то рядом, они нас будут преследовать до самого лагеря. Хорошо, бурят принес еще запас патронов. Но что мы сможем сделать вдвоем против четверых одичалых убийц? Кругом беспросветная тайга, и они могут прятаться за любыми зарослями ельника. Вся надежда на Фарада, на его нюх и уши.

Разговариваю, Катечка, с тобой, с моей всегда живой, любимой. Помнишь, как мы прыгали под дождем босиком, и ты испачкала свое любимое платье? Помнишь, как после свадьбы мы поехали в Крым на море, купались, загорали: ты еще обгорела тогда с непривычки, и я мазал тебя сметаной? А как мы стреляли в тире на аттракционах, и я поддался тебе, чтобы ты выиграла плюшевого мишку? Как мы мечтали, что вместе поедем на Олимпиаду-80, увидим столицу…

Живу без тебя, и вроде не живу. Потому и отправился в эти глухие края, где бродят медведи, стреляют браконьеры. Если бы у нас осталась дочка, я бы никуда не уехал: воспитывал бы ее, любил, лелеял…

Плохо мне без тебя, цветочек мой. Мы так и не успели познать любви до конца. Но ты всегда для меня живая. Люблю тебя, моя… жена.

Запись оборвалась. На слове «жена» появилась маленькая слезинка. Алексей стряхнул ее, закрыл блокнот, взглянул в черное звездное небо. От луны по бурлящей воде пролегла серебряная дорожка. И было в этой темноте сначала что-то чарующее, затем тревожное, обволакивающее злобой душу. Костер потрескивал, квакали лягушки, рокотали пороги. Фарад навострил уши. Алексею мерещились синие сполохи свечения, блуждающие в кустах. Призрачные силуэты сияния, отбрасывающие причудливые тени каменных истуканов.

Ночь прошла спокойно. Никто не тревожил, лишь вдалеке под утро где-то рыкнул медведь. Это было к лучшему: если бродил медведь, браконьеров рядом не должно быть.

А они были. Незримо. Пугающе.

Выжидали по пути маршрута.

Настырно. Упрямо.

***

Утром Тамир увел лошадь, и трое путников, груженые рюкзаками, с ружьями наперевес, направились к расположению лагеря. Верный пес нюхал воздух.

Им предстояли два месяца обитания в тайге.

Вдвоем, если не считать собаки. Интересно, думал Алексей: обречены они с Семеном?

Федор уйдет, а их ждала… НЕИЗВЕСТНОСТЬ.

********

Глава 2

Когда до лагеря оставалось полдня перехода, Фарад внезапно занервничал.

До обеда они втроем шли гуськом следом за проводником — тот указывал дорогу. Непроходимые заросли ельника чередовались с болотами, переходящими в бурные ручьи, за которыми сразу простирались глубокие овраги. Среди мха и лишайника вдруг вырастали холмы, тут же низвергаясь в бездонные пропасти. Скалы торчали повсюду: уже чувствовалось могучие дыхание его Величества Байкала. Извилистые рукава Ангары остались в стороне. Над головами проносились стремительные скопы, появились змеи, жабы, цапли, шмыгали выдры. Один раз заметили красного волка-одиночку, скользнувшего в кустах.

— Здесь есть много соболь и горностай, — пояснял Федор. — Настоящий заповедник, если б не браконьер. Отстреливать сезонно, ставить капкан. Не те, так другой. Один уходить, другой меняться.

— А как же те четверо, что уже пять лет здесь? — спрашивал Алексей.

— Те шибко долго тут жить. Чувствовать себя хозяин тайга. Убивать других.

— Что, и своих подельников стреляют?

— А кто хочет конкурентов? — усмехнулся Нечаев, отдуваясь под тяжестью рюкзака.

Именно в этот момент и навострил уши Фарад, глухо зарычав на кого-то в зарослях.

— Не люди, — сразу поставил в известность Алексей. — При незнакомцах он бы громко залаял. Здесь кто-то крупный.

— Внимание! — подал команду Семен, вскидывая ружье.

И только успел предостеречь бурята, как тот бросился в сторону, заорав во всю глотку:

— Медведь! Дух тайги вышел к нам!

Разгребая лапами ветви и ломая кустарник, с глухим рыком из зарослей показалась исполинская туша, нависая над поляной своим колоссальным ростом. Байкальский властелин тайги был настолько огромным, что заслонил своей тенью ближайшие деревья, поднявшись на задние лапы. Рев, вырвавшийся из оскалившейся пасти, был предназначен псу, который с рычанием метнулся под лапы. Секунда, и мощная махина загребла воздух когтями, промахнувшись от пса буквально на сантиметр. Разинутая пасть с остроконечными клыками, с которых стекала пузырящаяся пена, издала рев, от которого заложило уши. Налитые кровью глаза искали жертву, ощерившаяся морда дергалась, следя за стремительными бросками собаки.

— Назад! — закричал Алексей. Проводник уже наводил винтовку на тушу исполина, когда медведь всей своей чудовищной массой навалился на Семена. Еще секунда, и от помощника Алексея остались бы вывороченные растерзанные кишки, но вовремя грянул выстрел.

БА-АМ!

Туша медведя дернулась. Это всадил пулю бурят.

Грохнуло вторым выстрелом, на этот раз бурую шерсть разворотил карабином Алексей.

Семен отпрыгнул, и с колена всадил третий выстрел. Колоссальная машина убийств дернулась второй раз и, заваливаясь набок, стала загребать когтями лишайник. Фарад был уже у туши. Хватая воздух окровавленной пастью, владыка тайги заревел протяжным диким стенанием, испуская последний дух. Он еще пытался дотянуться когтями до мечущегося вокруг пса, но могучие силы быстро покидали его громадное тело. Глаза закатились, вывалился язык, туша вытянулась во весь чудовищный рост, последний раз дернулась в агонии и, пройдя конвульсиями, замерла на земле.

Все было кончено.

Все трое, обступив громадную махину, ошарашено смотрели на развороченные выстрелами раны.

— Три раза саданули, — опустил карабин Нечаев. — Только с третьего повалили. Это ж какие могучие силы готовы были вырваться из этого организма!

— Людоед, — определил проводник.

— Простите? — у Алексея поползли брови. — Как это, людоед?

— Шибко выбраться из куста, хотеть напасть, да пес помешать.

— Так он… — проглотил комок лесничий, — он что… на нас охотился?

— Такой владыка тайга нападать хоть на кого. Есть люди — нападать на них.

— И что… бывали случаи?

— Бывать. Наш рыбак задрать медведем.

Алексей ошалело опустился на землю. Семен извлек из рюкзака фотоаппарат, сделал пару снимков с различных ракурсов.

— Шкуру снимем, мяса закоптим впрок, как раз нам в лагерь в качестве припасов, — предложил он. — Шкуру заберет Федор. Первый выстрел был его — ему и трофеи. Согласен, командир? — с долей шутки подмигнул он, когда уже все постепенно пришли в себя. Алексей лишь озадаченно кивнул.

Спустя пару часов они расположились у костра на весь оставшийся день коптить мясо. Фараду, как верному сторожу, достались лакомые куски. Оторопь и испуг от внезапной атаки со временем улеглись, перестали дрожать руки, помогла кружка разбавленного спирта, пошедшая по кругу.

— Могло быть и хуже… — размышлял Семен у дымившегося костра, на дыму которого коптилась медвежья лапа. Тушу освежевали, шкуру сняли сообща, повесив высыхать на ветви. Под костром вырыли яму, засыпав ее углями, в которой томились наиболее крупные ломти.

— Жалко будет оставлять, — резюмировал Алексей, глядя на неиспользованную гору мяса. — Мы даже половины не сумеем распихать в рюкзаки.

— Мой разжигать второй костер и коптить мясо впрок, — отозвался бурят. — Довести вас к лагерь, потом вернуться и коптить еще.

— Он хочет сказать, — подмигнул Алексею Семен, — что пока мы будем там обустраиваться первые день-два, он вернется сюда и докоптит все, что успеет. Завтра к обеду, если выйдем спозаранку, будем уже в лагере, и он сразу воротится сюда, а мы будем пока там обустраиваться: запускать водокачку, генератор, настраивать рации, распаковывать амуницию.

— Кстати, все забываю спросить о генераторе. А если его умыкнули те, кто убил прежнего лесничего? Я имею в виду, когда после спасательной команды вернулись, и разграбили там все, что можно?

— Мы с председателем думали над этим. За месяц до твоего прибытия он направлял туда вертолет, и они высадили двух парней. Те осмотрели все, вплоть до цистерны с соляркой для генератора. Все на месте: никто больше в лагерь не наведывался. Да и зачем браконьерам делать такие гигантские крюки в стороне от своего промысла? Они будут ждать новых обитателей, то есть нас с тобой. А когда дождутся, тогда уже и заявятся. — Он поспешил сменить тему. — Перед отлетом парни оставили кое-что из амуниции и припасов для будущих лесников — председатель позаботился. Не пропадем, Леша! — хлопнул он по плечу. — Главное бы выжить и не допустить глобальных пожаров. Потом подберут тебе смену, и будете сменять друг друга: два месяца он с напарником, два месяца мы с тобой. Вахта! Ты же этого хотел, направляясь сюда?

— Мой будет навестить вас через месяц, — подал голос Федор.

На том и решили.

Алексей вечером записал в дневник:

23 октября.

Сегодня, при подходе к лагерю, до которого оставалось полдня пути, на нас обрушился громадный медведь. И опять спас Фарад своим предостерегающим рычанием. Схватка была жуткой. Если бы Федор-бурят не выстрелил первым, это чудище успело бы разорвать Семена на куски. Вторым выстрелом попал я, третьим прикончил уже сам Нечаев. Тушу разделали, шкуру проводник заберет в селение, мясо будем коптить до утра. Федор говорит, что если один медведь бродил тут в окрестностях, то второй появится нескоро. Но нам-то вдвоем жить два месяца — вполне возможно заявятся в гости не браконьеры, так новый медведь. Но ничего: с нами Фарад и куча патронов. Да и бурят навестит через месяц. Главное, наблюдать с вышки за возникновением пожара, чтобы успеть передать по рации. На этот случай в ангарах воинского гарнизона стоят три вертолета, оснащенные емкостями тушения с воздуха.

Что еще написать, Катенька?

Постепенно привыкаю к новому напарнику, к тайге: уже есть первое «крещение» с браконьерами и медведем. Здесь, конечно, не граница, на которой я служил: мне предстоит все новое и неизученное.

Прошлой ночью мерещилось синее свечение в кустах. Когда прибудем на место, сразу упрошу Семена отвести меня к тем загадочным каменным сейдам и ритуальным тотемам, как говорил Федор. Если и там увижу это синее свечение, тогда уж точно поверю в мистическую потустороннюю силу.

А пока — спокойной ночи и вечных тебе снов, любимая моя.

Когда Алексей закончил писать, его дежурство сменил проводник.

Засыпая, молодой лесник обвел взглядом кусты.

И снова, как и в прошлый раз, ему показались блуждающие тени синеватого свечения, расплывающиеся по воздуху. Снова эта необъяснимая тревога, режущая душу. Снова этот крадущийся непонятный страх, готовый охватить его своими скользкими щупальцами. Ему показалось…

Нет, не так. Он почувствовал затылком сверлящий взгляд, пронизывающий из кустов, словно кто-то незримый и недоступный его разуму наблюдает за ним, проникает внутрь, растворяется в нем без остатка. Бросил взгляд на Фарада, но тот молчал, положив голову на лапы.

Странное что-то творилось вокруг.

…С тем и уснул.

********

А наутро, закидав запасы прокоптившегося мяса в яму под костром, все четверо вместе с собакой покинули стоянку, держа курс на когда-то оставленный лагерь.

Шли до обеда, уже издали заметив в бинокль возвышавшуюся над лесным массивом вышку.

— Твой место работа, — пояснил бурят, мельком взглянув на красный диск солнца. — Гроза шибкий будет.

— Здесь? В октябре? — удивился Алексей. — Грозы весной бывают.

— На Байкал может и осень быть. Шторм, вихрь, злой дух ветер, прогневивший мой предков.

— Тебя послушать, Федор, так тут вся тайга проникнута какими-то мистическими заклятиями, — пошутил Нечаев, вынимая сапог из чавкающей лужи. — Куда ни плюнь, везде духи злые, пращуры, призраки…

— Мой ночью видеть синий сияние, — невозмутимо пожал тот плечами. — Духи бродить в заросли возле костер. Твой начальник тоже смотреть туда.

— Да? — обернулся Семен к Алексею. — Ты что-то видел?

— Мне… наверное, показалось, — запнулся напарник. Алексей постеснялся передать свои опасения старшему другу, поскольку и сам не совсем ясно понимал, что именно ему мерещилось: тени живых людей, или зыбкий силуэт синего свечения?

Их беседу прервал лай Фарада, выскочившего на просторную поляну, специально расчищенную среди могучей тайги. Посреди, в самом центре, к небу вздымалась металлическая башня, собранная из блоков. Высота ее была не меньше тридцати метров, что равносильно девятиэтажному дому.

— Вот и прибыли, — облегченно выдавил новый лесник, задрав голову к вышке. — Добро пожаловать домой. — И умолк с подступившим к горлу комком. Что ждет их впереди? Какие события могут произойти в тайге за эти два месяца?

Семен уже настраивал рацию, передавая в микрофон:

— На месте. Все в порядке. Принимаемся за осмотр территории. Федор пока распакует вещи. Кругом тихо. До связи.

Разумеется, Нечаев передавал председателю райкома более обстоятельно, но Алексей уловил только ключевые фразы, скинув рюкзак у входа в сторожку. Добротно срубленная изба размещалась в углу своеобразного двора, огороженного колючей проволокой.

— От медведь и волк, — пояснил Федор, занося внутрь вещи. — И браконьер…

Дверь оказалась на удивление не запертой. Точнее, она запиралась хитрым засовом, который снял проводник, но самого замка — навесного — Алексей не заметил. Он продолжал осматривать двор. Сбоку от грандиозной вышки с двумя промежуточными площадками между блоками, притулилась обветшалая водокачка с гидравлическим насосом. Тут же стояла, укрытая под навесом, цистерна: очевидно, та самая, в которой хранилась солярка.

— А вот и наш свет, — закончив связь, указал Семен на будку с генератором. — Сейчас запущу. Иди пока осматривайся внутри, выбирай лежанку. Я проверю насос водокачки и все остальное.

Краем глаза Алексей приметил два небольших сарая, но, заходя внутрь избы, решил их осмотреть на досуге.

— Вытирать ноги, начальник! — весело крикнул изнутри Федор. — Мой щас делать уборка, топить печь. Потом ужин, и мой сразу утром идти назад к костер. Там мясо. В яме под костер не пропадать.

Алексей бегло пробежался взглядом по комнатам. Столовая, она же и кухня, вмещающая чугунную печь: лавки, стол на четверых, лампа под потолком, стены бревенчатые, пол деревянный, струганный. Скромно, по-спартански. В проходе виднелась спальня с двумя лежаками, устланными стегаными одеялами. Два окна в столовой, одно в спальне, прямо к стене деревьев. Сразу за окнами колючая проволока, два шага — и вот она, могучая, ее Величество тайга!

— А это, видимо, то, что оставили нам вертолетчики? — указал он рукой на сложенные в углу ящики.

— Мой разобрать. Иди смотреть двор и вышка. Знакомиться.

Алексею и самому не терпелось как можно быстрее забраться на верхнюю смотровую площадку, обозрев своим глазом округу. Свистнув Фараду, который успел обежать и обнюхать весь двор по периметру, крикнул Семену:

— Я наверх! Возьму бинокль и установлю телескоп. Осмотрю местность.

Семен махнул утвердительно, продолжая возиться с водокачкой. Генератор уже был запущен, о чем свидетельствовал радостный возглас бурята внутри избы:

— Горит лампа, шайтан возьми! Ух, как горит, едрит его в пень!

— Леша, проверь сразу прожектор наверху! — крикнул в свою очередь Семен. — Включи, направь луч на водокачку: ни черта не вижу, что с насосом!

Подъем не показался трудным. Блоки секций были пригнаны между собой заклепками с перемычками. Две площадки и верхняя смотровая по окружности. Как светоч маяка в бескрайнем море, возвышался мощный военный прожектор. В углублениях под нишами стояли два шахтерских фонаря, канистра с протухшей водой, лежали отсыревшие спички.

—О-ох! — вырвалось у него вожделенно, когда он окинул могучую тайгу от горизонта до горизонта. Такой грандиозной и величественной картины он даже не смел предположить, когда направлялся сюда. И было от чего…

Весь лесной массив предстал перед его глазами. Еще разительнее под лучами заходящего солнца выделялись мелкие речушки, зигзаги оврагов, выступающие островки скал, но все это буквально тонуло в бескрайнем океане зеленых деревьев. И где-то там, почти уже за горизонтом, ощущалась близость Великого Байкала. Птицы парили в небе, слышались крики уток и гусей, чувствовался запах громадных водных просторов. Установив телескоп и настроив его на выбранный квадрат, он в качестве нового лесничего обвел территорию. Очагов возгораний не было. Первый осмотр можно было считать удачным. Включив прожектор и направив на водокачку, прокричал в рупор, нашедшийся под рукой:

— Видно, Семен?

Тот распрямился, весь измазанный маслом, яростно махнул рукой — спускаться.

Вдвоем они с горем пополам запустили насос, проверили сараи, в которых была сложена амуниция, капканы, прочая техническая мелочь. Фараду отвели угол у крыльца под навесом. Может, здесь и была раньше будка, но Алексей ее сейчас не заметил, решив соорудить завтра новую.

А когда, умывшись под насосом, вернулись в избу, ужин был готов.

— Ноги вытирать, садиться жрать, пожалуйста! — перефразировал из кинофильма проводник Федор. — Мой убраться, мести, вытирать пыль, готовить на печка. Там в углу погреб, в нем консерва с вертолет. Шибко много консерва.

— Завтра глянем, — кивнул Семен.

Запах горячей медвежатины сразу напомнил Алексею о нападении, чудом оставшись в живых.

Фарад дежурил у входа. Всю ночь горел прожектор, давая знать, что в лагере появились новые хозяева. Бурят улегся на лавке, Семен на одной из лежанок. Алексей записал в дневник:

24 октября.

Прибыли. Видел и осмотрел вышку — место дежурства. Все нетронуто, никто не посещал лагерь в течение нескольких недель. Под крыльцом Фарад нюхом обнаружил стреляную гильзу: Семен сказал, что это из числа патронов прежних лесников. Странно, но никаких следов бойни больше не видно. Будто тут прибрались после убийства. Помню, Нечаев говорил, что тел так и не обнаружили. Выходит, напавшие браконьеры просто унесли их с собой? Но зачем? Для каких целей? Может, для каких-нибудь ритуальных обрядов у тех каменных баб, о которых упоминал Семен? В качестве жертвоприношений? Недаром же Федор все время талдычит о каких-то злых духах, о призраках и зловещих синих свечениях.

Ладно, загадывать наперед не буду. Как только обоснуемся на месте, сразу упрошу Семена отвести к тем загадочным каменным образованиям. И напишу тебе, Катенька, сюда в дневник, с чем мне придется столкнуться. Хорошо, любимая? Спи вечным сном, я всегда с тобой.

…Ночь прошла спокойно. Наступил первый день их дежурства.

********

Как только Федор ушел к оставленному в тайге костру, оба приятеля — старший и младший — принялись за работу.

Прежде всего, Алексей определил места для винтовок: одна у крыльца в специальной выемке, вторая на вышке, третья (запасная) — у входа в сторожку. Ввел график осмотра территории. Каждый день — утро, обед и вечер — подниматься на смотровую площадку, оглядывая горизонт в телескоп, на случай возникновения очагов пожара. Это была их основная работа. Обязанности разделили следующим образом:

— Вышка и наблюдения на мне, — объявил Алексей, занося в журнал первую запись. — Кроме того, я буду вести пробы воздуха, наблюдать за перемещениями птиц, температурой, влажностью, состоянием леса и прочими показателями. Ежедневный сеанс связи с райцентром тоже на мне. И предлагаю перейти на «ты», если не против: так легче и уютнее общаться. Согласны?

— Давно бы так, — отмахнулся Семен. — А на мне все остальное хозяйство. Капканы, охота, сбор ягод, готовка…

— Стоп-стоп! — запротестовал Алексей. — Готовить будем по очереди. Я на границе, знаешь как заставу свою кормил? Пальчики оближешь!

Так прошли первые несколько дней. Федор вернулся с мясом, оставил запасы, переночевал и отправился назад, в селение, нагруженный под завязку.

Вспоминая потом первые дни дежурства, Алексей записывал в дневнике:

2-е ноября.

Заморозки по утрам. Влажный ветер с Байкала приносит с собой колючие иголки льдинок. Эту неделю обустраивались, проводили Федора, налаживали насос, прожектор, водокачку, смастерили будку, перебрали консервы с продуктами. Копченой медвежатины хватит еще на пару недель. Шкуру бурят забрал в подарок селению. Каждый день забираюсь на башню по три раза, осматриваю территорию, выхожу на сеансы связи с председателем райкома. Завтра отправимся с Семеном к каменным истуканам, о которых слагают легенды в местном бурятском фольклоре. Писать эти дни буду кратко, поскольку дни проходят однотонно, без каких-либо значительных событий. Но посещение ритуальных кострищ с древними шаманскими поверьями, уже само по себе великое для меня событие. Что я там увижу? С чем столкнусь? Надо будет прихватить фотоаппарат, чтобы сфотографировать все, что удастся разглядеть.

Следующая запись датировалась тремя днями позже. Строчки на этот раз были неровными, уходили в сторону, дрожали и скатывались вниз.

6-е ноября.

Никак не мог приступить к записям в дневник — настолько все произошло непредвиденно и странно… Впрочем, попытаюсь написать по порядку.

Итак. Семен вел нас с Фарадом какими-то зарослями и чащобами, едва продираясь сквозь поваленный выгоревший валежник глобального пожара, промчавшегося здесь в день смерти его сына Виктора. А когда, спустя несколько часов мы вышли к огромной поляне, располагавшейся посреди целого лесного массива, нашему взору предстало грандиозное и восхитительное зрелище. Представь себе, Катя (я продолжаю разговаривать с тобой, занося эти строки дрожащей рукой, поскольку только для тебя и веду дневник), представь себе громадный внушительный вырубленный кем-то участок леса. На этом участке, где ничего не растет уже несколько столетий, в самом центре возвышаются пять каменных изваяний, размерами выше человеческого роста. Если быть точным — около четырех метров, имеющих каменные опоры в виде круглых шаров, которые не охватишь руками. Каждый шар вытесан (или вырезан) настолько математически точно, что сразу навевают на мысли о неведомых лазерных лучах каких-нибудь пришельцев из космоса. При виде этих могучих истуканов, похожих на древних каменных баб, я испытал такой священный трепет, что помутился рассудком. Мои ноги подломились, и если бы не Семен, поддержавший меня, я потерял бы сознание, рухнув на землю. Как описать тебе все, что я увидел?

Каменные изваяния обнаженных женщин совсем не походили на известную мне анатомию строения человека. Это были скульптуры, напоминающие каких-то неведомых созданий, но явно женского пола. Лица их были обращены к небу, и, когда мы в сумраке теней подошли ближе, Семен предостерегающе не пустил меня приблизиться вплотную.

— Смотри! — выдавил он из себя зачарованно, — сейчас увидишь то, что не видел ни один человек на Земле. Ни один из цивилизованных людей.

И действительно…

По контурам изваяний шли электрические разряды, каменные сейды светились синеватым сиянием, окутываясь пучками молний. Фантасмагория разноцветных плясок обволокла нас со всех сторон, блеснули зигзагами лучи, впиваясь в землю. Семен засветился, обволакиваясь синим свечением и мне стало по-настоящему СТРАШНО! Словно щупальца, исследующие твою кожу, внутрь проникло что-то постороннее, и только когда Фарад испуганно гавкнул, я невольно скосил взгляд на свои руки. Они… они тоже светились синим сиянием, будто меня с ног до головы облили краской — светящейся синей краской! Кроваво-красным цветом выплыл огромный шар, а в небе над головой пульсировало гигантское сердце. Это было человеческое пульсирующее сердце! Видение было настолько реалистичным, что мне захотелось бежать во всю прыть от этого проклятого места, бежать во весь опор, в панике, в смятении. Внутри меня расползалось что-то инородное, чужое, не принадлежащее моему телу!

Как я очнулся, уже не помню. Пустой вакуум заполнил мозг, и провалы памяти преследуют меня до сих пор. По словам Нечаева, он вынес мое безвольное тело на плечах, прошел несколько километров на негнущихся ногах, и только когда мы оба перестали светиться — только тогда рухнули без сил на землю. Все эти три дня я едва смог восстановить силы. Фарад выглядел не лучше, будто побывал в настоящей Преисподней. Что было со мной, и какое влияние имеют эти каменные истуканы на организм человека, я и поныне не знаю. Но желания снова посетить тот ритуальный постамент с пятью высеченными из камня изваяниями, у меня больше нет. Сфотографировать я не успел, провалившись в обморок, так что донести до человечества ничего не сумею.

Это кроваво пульсирующее сердце во все небо! Это жуткое видение, оно преследует теперь меня все оставшиеся дни. Свечение исчезло, перестал светиться и Семен, но ощущение, что во мне продолжает шевелиться и ворочаться что-то чужеродное, не покидает эти дни. Во мне, будто поселился неведомый паразит, похожий на извивающийся червь, глодающий изнутри все органы чувств.

Не знаю, что будет дальше. Заканчиваю писать, Катенька. Руки дрожат, внутри копошится что-то постороннее…

Запись обрывалась. Это была предпоследняя запись. Следующее обращение датировалось двумя неделями позже, и было совсем коротким:

14 ноября.

Уже почти месяц здесь. Слежу с вышки за лесом, миграциями птиц. Два раза к ограждению подходил медведь. Семен ставит капканы, дичи у нас хватает. Скоро должен навестить Федор. Сеансы связи с председателем райкома провожу регулярно. Состояние после посещения каменных ритуальных изваяний постепенно нормализовалось. Первые две ночи наши с Нечаевым тела светились в темноте. Сейчас свечение исчезло, растворилось. Но внутри организма по-прежнему шевелится что-то инородное. Мы так и не смогли объяснить себе, свидетелями чего мы стали. Фарад успокоился, поначалу принимая наши светящиеся силуэты за зловещих призраков, едва не бросаясь с яростным лаем.

Что покажут следующие дни, одному Проведению известно. Будем дожидаться Федора.

…Вот тут-то это и произошло.

********

Они уже полностью освоились на новом месте, продолжая делать ежедневные осмотры территории, и в этот вечер готовились к ужину, как вдруг…

Фарад, бегавший до этого по двору и гонявший белок, внезапно принял угрожающую позу, залившись неистовым лаем.

Тотчас грянул выстрел: БА-АМ!

Верхушка ветки над головой Семена разлетелась в щепки. Воздух просверлил мерзкий звук просвистевшей пули.

— Ложись! — тут же сориентировался Алексей, будучи отлично натренированным на заставе.

БА-АМ! — Грохнуло вторым выстрелом, теперь уже рядом с ним. Семен перекатился в кусты, Алексей, пригнувшись, чувствуя затылком свист смерти, бросился к крыльцу. Там, за поручнями, была наготове винтовка с полным боезапасом. На башню, где был второй карабин, теперь не забраться, а уже вечерело, он как раз собирался включить прожектор. Семен оставался безоружным: третье ружье находилось в прихожей избы.

— Из кустов стреляют, сволочи! — выругался он, вжимаясь во влажный лишайник. Фарад, метнувшись к хозяину, припав брюхом к земле под укрытием навеса, ждал команды. Алексей высунулся с винтовкой в руках, показывая Семену, что возьмет другую, а он пусть ползет к этой. Нечаев так и сделал. По-пластунски миновав метров десять, скатился в ложбинку у крыльца, схватил оружие, и в долю секунды грянул выстрелом, хмыкнув:

— Видать, не терпится им перестрелять нас, чтобы потом уйти спокойно по своим делам. Мы им как кость в горле.

Выстрелы доносились из-за колючей проволоки, где сплошной стеной стоял глухой лес. Распознать, откуда именно вели огонь, было невозможно.

— Четверо, не меньше! — всаживая выстрел наугад в кусты, обозлился Алексей, удерживая Фарада. — Перебегают, атакуют, то из-за одного дерева, то из-за другого. Как же наш Федор там? Слышит канонаду? Спешит к нам?

— Спятил, нет? Ты сейчас о Федоре думаешь? Тут бы самим не схлопотать пулю в лоб.

В этот миг грянуло совсем рядом: кто-то из браконьеров вплотную подобрался к ограждению. Послышался искаженный выстрелами голос, противный, вкрадчивый:

— Не уберетесь отсюда, перелопатим все ваши кишки, гниды! Прежних лесников отправили к праотцам, перестреляем и вас! Даем сутки, чтобы пятки ваши засверкали. Потом мозги вышибем!

— Кто это там тявкает? — откликнулся Семен. — Покажись, сморчок, видал я тебя в гробу, собака!

Качнулась ветка. Алексей тут же всадил заряд, услышав душераздирающий стон.

— Первый готов, — выдохнул Нечаев, разряжая в гущу ветвей свой карабин.

— А-аа… — донеслось из кустов, куда тут же кинулся Фарад. С яростным утробным рычанием, он вонзился клыками в ногу раненого. Тот уже хрипел, не имея сил отбиваться. Будучи натренированным псом, Фарад в один миг перегрыз шейные позвонки жертвы, и когда конвульсивно дергающееся тело застыло, смирно сел рядом, ожидая хозяина.

Напоследок грохнуло еще раз, разлетелись брызги стекол, осыпав осколками Алексея. Тот выстрелил в ответ, навел на ограду, и… все стихло.

Минуты две они пролежали, прислушиваясь, водя дулами винтовок по зарослям. Последним звуком были шорохи отступающих, утихая в глубине леса.

— Ушли. Оставили двоих подыхать, — переводя дух, вытер вспотевший лоб Семен. — Дали сутки, чтобы убрались. Ты как?

— Куда убрались? Мы только прибыли! Чихать я хотел на их угрозы! Мне с вышки за лесом наблюдать надо, а я буду пятками сверкать, как тот мерзавец угрожал?

— Вернутся, как пить дать, — констатировал Нечаев. — Патронов у нас с лихвой, но ведь, сволочи, могут исподтишка в спину всадить. Бурят, даже если и наведается, долго тут не задержится. Ему семью кормить, за умирающим отцом присматривать.

— По рации вызовем подкрепление. С двоими мы уже справились.

— И что? Ну, прибудет взвод солдат. Ну, прочешут лес. А те в это время сгинут куда-нибудь: тайга-то огромная. Солдаты посидят, белок погоняют, да и отправятся назад на вертолетах. Только улетят, а эти — тут как тут: вот вам здрасьте! Не захотели убраться — получайте пулю в башку!

— Лихо ты заломил! — согласился Алексей. — Неужели, так во всех квадратах? Со всеми лесниками?

— Не со всеми. Только в этом квадрате. Белое пятно на карте. Гиблое место. Самый глухой угол Байкала.

Спустя несколько минут, удостоверившись, что напавшие оставили их в покое, Алексей пошел на голос собаки, которой свистнул издалека. Фарад гавкнул, подзывая хозяина.

— Итого четверо, как мы и предполагали, но двоих уже можно не считать, — заключил Семен, водя винтовкой по окружности.

— Те самые?

— Других тут не будет. Они ревностно охраняют свою территорию от чужих залетных пришельцев. Если это те, кто напал на нас раньше, то они же и шли по пятам. Дождались, когда уйдет проводник, напали, предупредили.

— Странно, что не убили. Фарада-то не испугались, судя по атаке.

Алексей вызвал по рации председателя райкома. Передал о случившемся, не забыв поделиться своими сомнениями насчет высылки подкрепления.

— Думаете, ушли назад к своим приискам? — донеслось из рации.

— Это не старатели. Федор-проводник говорил, что у старателей нет дробовиков. Это те четверо, что убили прежнюю вахту. И высылать солдат не имеет смысла. Двое оставшихся укроются, переждут, пока солдаты прочешут лес, затем нападут снова, но только тогда, когда помощь улетит на вертолетах.

— И что думаете делать?

— Посмотрим завтра. Будем готовы дать отпор. Может, действительно ушли на свою базу.

— Хм-м… Не хотелось бы нам терять еще одну смену. Вы меня понимаете, о чем я?

— Но и не бросать же этот квадрат без присмотра! Семь вахт уже пропало в этих местах. Завтра они не застанут нас врасплох. Либо отобьем у них охоту нападать, подстрелив последних, либо… — замолчал, пожав плечами.

Заканчивая сеанс связи, договорились так:

— Если действительно будет жарко или нас кого-то ранят, уцелевший сразу вызовет помощь, а спасательная команда пусть будет наготове вместе с заправленными под завязку вертолетами. Лететь часов пять, авось успеете.

На том и решили.

Двух браконьеров, бородатых, одичавших в тайге за несколько лет блужданий, закопали в лесу, не поставив даже крестов. Их никто не знал, о них никто не вспомнит. Обыкновенные убийцы.

А потом наступило утро.

Страшное. Последнее. Безысходное.

********

Уже в пятом часу, когда едва светало и серые тени еще скользили по углам избы, стало ясно, что начало происходить что-то необычное. Тревога, не покидавшая напарников всю ночь, переросла в настоящий набат, бьющий колокольным звоном внутри сознания. Первым запахи дыма почувствовал Фарад. Ни Алексей, ни Семен не смыкали глаз, просидев у разбитых вдребезги окон с ружьями наизготовку. А когда забрезжил рассвет, стало понятно, что что-то происходит.

— Улавливаешь? — втягивая носом неприветливый воздух, насторожился Семен.

— Я смотрю на собаку во дворе, — наблюдая сквозь разбитое окно, нахмурился в ответ Алексей. — Мечется, нюхает, не находит места. Что-то чует неладное. Погоди… — вдруг воскликнул он.

Фарад, казавшийся растерянным, внезапно радостно гавкнул, бросившись к ограждению.

— Не стрелять! — раздался знакомый возглас. — Мой идти к вам!

— Федор! — заорали оба, кидаясь наружу.

— Мой спешить! — отдуваясь и скидывая мешок, обнажил тот улыбку, которая тотчас погасла. — Лес гореть. Шибко гореть! Мой бежать предупредить. Очень много огонь. Большой пожар, тайга пылать!

— Подожгли все-таки, собаки! — в отчаянии выругался Семен. — Подпалили тайгу, чтобы нас выкурить отсюда. Я предполагал, что эти сволочи могут пойти на такое. Не дробовиков нам, Леша, надо было бояться. Не пуль и дроби, а — огня!

Алексей не слышал последних слов. Опрометью бросившись к башне, он одним духом взлетел на смотровую площадку вышки. Схватил бинокль, тут же отбросил, прильнув к окуляру телескопа. То, что он предчувствовал, и что увидел, лихорадочно обводя панораму горизонта, заставило похолодеть на месте. Сердце бешено колотилось, сразу навалилась тошнота, обмякли ноги.

…Прямо под ним, раскрывая всю свою грандиозную махину, методично и целенаправленно, расползаясь по сторонам, пожирая целые участки, надвигалась сплошная масса клокотавшего пламени. Огненными шарами, словно расплавленная, растекающаяся плазма, огненная стихия катилась волной прямо на лагерь лесников. Дым — черный и стелющийся над бескрайним морем зелени — уже подбирался первыми клубами к основанию вышки. До сплошной стены огня было еще около пяти-шести километров, но скорость поглощения целых участков зелени была настолько велика, что на ум приходил межконтинентальный экспресс, мчащийся во весь опор без промежуточных станций. Огненный вал накатывался, расползаясь по всему океану зелени, огибая лагерь со всех сторон. Клокотавшая магнием огненная заря, расплывалась, заполоняя небо сполохами бушующей стихии. Все покрылось сплошным ковром дыма, выплевывая сгустки огненных протуберанцев.

И гул…

Этот страшный, постепенно нарастающий гул, постепенно заполонявший все пространство, словно небо и земля наполнились тем самым колокольным набатом, что бил внутри сознания. Сначала это был далекий гул, будто волны океана бьются о прибрежную косу. Постепенно, нарастая и расползаясь по громадному лесному массиву, гул начинал превращаться в катящийся лавиной рев, сметающий все на своем пути.

Алексей бросился вниз, на ходу скатываясь по ярусным балкам. Семен все понял, лихорадочно настраивая рацию.

— Вот холера! Эти два ублюдка, уцелевшие в перестрелке, подожгли тайгу! Теперь у нас будет настоящее пекло!

— Лавина огня окружает лагерь со всех сторон. Больше пяти часов не продержимся, а вертолетам спасателей как раз и лететь сюда пять часов.

Семен уже кричал в рацию:

— На нас идет вал таежного пожара! Браконьеры подожгли. Да-да… те, что уцелели, успев скрыться. Срочно высылайте команду. Через пять часов от нас одни головешки останутся! Федор, плюс нас двое, плюс собака. Что? Нет! Бежать куда-либо бессмысленно! Огонь прет огненным валом, окружая лагерь. До Байкала или притока Ангары нам не добраться. Будем отбиваться от огня на месте, всеми способами… — он осекся, бросив взгляд на коллег, — пока не обгорим к чертовой матери! Слышите меня? Нам полная жопа! Срочно помощь!

И бросив микрофон, тут же помчался в сторожку. Федор уже открывал краны насоса, запускал гидроузел водокачки. Убегать было действительно некуда. Катящийся гул, сметал огненным шаром все на своем пути.

В течение трех часов они устраивали хоть какие-то металлические заграждения, рыли канавы по кругу, заполняя их водой, в надежде, что огненный вал не переметнется через столь хрупкое заграждение. В ход шли стальные полосы нижних ярусов смотровой башни. Одежду пропитали насквозь водой, изготовили самодельные маски, в том числе и для собаки. Фарад все больше чихал, прикрывая лапами горячий нос. Температура повышалась с каждой минутой. Клубы дыма уже застилали всю территорию лагеря, выедали глаза, забивали легкие.

Потом…

Потом Алексей помнил лишь отрывками. Все перемешалось, заплясало бешеными плясками, закрутилось в круговороте огненных вихрей.

— Сколько до подлета? — орал в микрофон Семен. — Сколько? Мать вашу, бестолочи! Мы не выдержим еще полчаса! Понимаете? Нас уже испепеляет жаром. Вода начинает закипать в цистерне! — Из гортани вырывался хрипящий кашель.

Бурят постоянно окатывал водой одежду.

Алексей поднял с земли кирку, но тут же выпустил из рук, поднявшись на земляной вал, глядя на свет зарева левее простиравшегося лесного массива. Зарево начиналось у горизонта. Волна красного отсвета охватывала, заполняла линию бескрайнего леса, ползла от зарева и постепенно заполоняла собой все пространство от горизонта до горизонта у него за спиной, окружая со всех сторон. Оборвался гомон птиц: тишина стала угнетающей.

Затем сразу последовали несколько громыхающих раскатов. Этот новый гул прочно врастал в пространство между небом и землей. Он уже напоминал раскатившийся пылающий шар, несущийся и пожирающий все со скоростью локомотива; гремел издали, то слитными обвалами грома, то распадался мощнейшими отзвуками в глубоком русле далекой Ангары, все надвигаясь и надвигаясь спереди неминуемо и страшно.

Казалось, стала подрагивать живым телом Земля. И, точно подавая знаки этому гулу, без конца сполахивались полукругом серии зигзагообразных молний.

Круговороты опаляющего дыма неслись смертельными спиралями, выстраивались в круг, вырастали в непрерывную небесную карусель, заходя сбоку и сзади трех мечущихся напарников. Все смешалось в грохоте накатившей огненной лавины: сталкивались деревья, ломались с треском стволы, вспыхивали факелами целые участки, обрушивались раскаленные тучи пепла, искр, головешек. Лопались, выстреливали стекла избы, в мгновение ока занялась пламенем дверь сарая. У водокачки пылало несколько исковерканных канистр с керосином. Небо покрылось стеной тяжелого черного дыма, повсюду валялись комья подпаленного грунта, вырванных с корнями сосен и елей.

Нечаев с откинутым капюшоном, без шапки, хватал ртом воздух вперемешку с землей: в округленных глазах — боль, узкие скулы стянуты желваками. Левый, набухший кровью рукав телогрейки, был располосован воткнутой в землю веткой. Перекосив рот, мертвенно-черными в ожогах пальцами он неловко пытался закрыть тлеющими лоскутами рану: одежда дымилась и рвалась прямо на глазах, превращаясь в пепел. Скрипел зубами, но все тонуло в нескончаемом грохоте, словно на стоянку обрушился сам кромешный АД!

Со страшной силой Алексея ударило в грудь, и с замутненным сознанием, со звоном в голове он почему-то увидел себя под светлыми ветвями липы, по которой шумел дождь, и хотел понять, отчего так больно в груди, а рядом босиком по лужам прыгала звонко смеющаяся Катя. Его тянуло на тошноту, но не рвало, он смеялся вместе с ней, и от этих ощущений мутным отблеском промчалась в сознании мысль, что Катя жива, и тогда он почувствовал, как рот наполняется ее поцелуем — теплым и сладким. И увидел с высоты самого себя, как в пелене дождь превращается в красные пятна, расползаясь по лицу.

«Это кровь? — мелькнуло в воспаленном мозгу. — Моя? Я ранен?»

— Катя! — прокричал он в бреду, захлебываясь дымом. — Катенька-а!!!

В уши жаркой болью рванула обжигающая волна; пред глазами одновременно и неистово замерцало, засветилось, спутано замельтешило искрами деревьев, и с охватившим его сумасшествием Алексей заорал, обжигая гортань:

— Катечка-аа!...

Огненный вал накатывался, обтекая лагерь с вышкой. Уже покосилась пылающая водокачка. Фарад метался вокруг хозяина, стискивал зубами штанину, пытался куда-то волочь, куда-то тащить, его опаленная шерсть дымилась боками, а хвост превратился в обуглившийся обрубок. Пес не скулил, не визжал, не стонал: главной заботой был его хозяин — отволочь, укрыть, защитить… но как? Собачьему уму это было неведомо. Верный пес был бессилен перед столь могучим огненным шквалом природы.

Выплевывая кровь, Нечаев поднял оглушенную голову, стараясь понять, что с ним. Правый бок был начисто свезен обрушившейся веткой. Коряво обуглило кожу: полыхавший дым длинными, извивающимися спиралями вытекал из его бока в густой воздух. Снопы бушующих искр сверлили горло, впивались в лицо, раздирали диафрагму, вырывали куски разъедающей пламенем кожи. Плазменные сгустки молний выбивали из деревьев россыпи факелов; едкий жар раскаленного воздуха рвал легкие, выжигал внутренности, разъедал глаза, слезил, заставляя непрерывно хрипеть, заходясь в неимоверном кашле. Тяжелый огненный вал чудовищно раскаленного шара распластал на земле обоих напарников. Бурят кое-как тянул к ним свои обожженные руки, крича надрывным кашлем:

— Мой спасать! Мой видеть вертолет в небе. Мой махать им!

Мелькнули и исчезли с грохотом ударившие молнии, и невозможно было различить, куда они впивались своими электрическими разрядами. Буйство тайги гудело тысячами труб библейского Иерихона. Опаленный взгляд Нечаева блуждающе перебегал с сотрясаемого кашлем затылка Алексея на громивший все вокруг огненный смерч. Справа, слева, спереди, сзади — вся, казалось, тайга встала на дыбы. Во всем этом бушевавшем АДЕ была и жалкая незащищенность от природы, и вместе сжатая до предела готовность помочь Алексею, и к судьбе, которая одинаково и равно обрушилась на них вместе с катящимся по лесу огненным вихрем.

С хрипом, с выдохами дыма, Нечаев проорал в обожженное ухо напарника:

— Федор видит вертолет! Крепись, Леша! Ты не погибнешь, как мой сын!

Магнием разбрызгало слепящее свечение, закрутились потоки турбулентности, ударили сверху стремительные напоры воды, расчищая место для спуска веревочной корзины. Бешено вращающиеся лопасти разогнали на миг дымовую стену. Трое спасателей спрыгнули на полыхающую землю, схватили Алексей, натянули противогаз. Тут же в корзину перекинули Нечаева. Затем Федора с обгоревшим псом.

…Больше Алексей ничего не помнил.

********

Гул винтов.

Запах аптеки.

Кислородная маска на лице. Вибрация. Тупая боль ожогов по всему телу. Алексей открыл глаза, и какое-то время пытался сообразить, где он находится.

Голоса, мужской и женский. Склонившееся лицо той самой девушки, что встретилась ему в коридоре райкома — он отчего-то хорошо ее запомнил, хотя видел мельком какие-то секунды. Девушка поправляет капельницу, заботливо накладывает повязки на вздувшиеся волдыри ожогов. Алексей еще не видит своего лица: оно обожжено до неузнаваемости. Обгорели уши, нос, опалились волосы, на руках повязки от волдырей. Первым хрипом были слова:

— Семен…

кхры-ы… — кашель душил горло. — Что… — кхры-ы… — с Нечаевым? Фарад… где мой пес?

— Тише! — склонилось милое лицо. — Тише-тише, мальчик мой! Не вставай. Тебе нельзя. Ты спасен!

— Семен… Фарад… Бурят?

— Живы, миленький, все живы. Лежат рядом под капельницами. Собаке сделан укол, спит, перевязанная. Вы спасены, мальчик мой! — из глаз катились слезы счастья, слезы радости, слезы… любви.

Все четверо были спасены. Вертолет летел над пылающей тайгой, возвращая их к дому.

— Как… как вас зовут, ангел с небес? — прохрипел Алексей, вглядываясь ослепшими выжженными глазами в кроткое милое лицо незнакомки в белом халате. — Вы… врач?

— Тише! — гладила она его по облысевшей обожженной голове. — Лидой меня зовут. Лида. Я буду за вами ухаживать до конца дней. Теперь мы не расстанемся. Вы герои! Вы выстояли в ужасной стихии! Вы были обречены, но мы вовремя подоспели.

— Лида… — повторил Алексей выгоревшими потрескавшимися губами. — Лидочка…

И снова провалился в темноту.

…Теперь уже с улыбкой.

********

Эпилог

Как показали дальнейшие расследования, двое уцелевших в перестрелке браконьеров были погребены под пылающими деревьями огненной стихии. Два убийцы сами сгорели, сгинули, растворились в огненном аде той матушки-тайги, что сами и подпалили. Месяц спустя, когда глобальный пожар был частично потушен с вертолетов, а частично угас сам собой — их обгоревшие скелеты обнаружили бурятские охотники, промышлявшие пушниной в этих местах на законных основаниях. Позднее к их артели примкнул и Федор, сразу внося в качестве лепты шкуру убитого медведя.

Семен Нечаев, обгоревший, но «заново родившийся» — как он любил повторять позднее — обрел в Алексее нового друга, а, возможно, и сына.

Верный пес Фарад отделался обожженными боками и куцым, обгоревшим хвостом, который, по всем анатомическим признакам, должен был скоро отрасти заново.

Что касается Алексея, то отныне его по праву величали, не иначе, как «Восьмым лесничим». Хирургическая операция затянула его шрамы на лице, благодаря заботливым рукам Лидочки.

Что ждет их впереди?

Об этом надо спросить тех каменных истуканов в образе неведомых созданий, посетивших планету Земля, вероятно, еще на заре человечества. Они по-прежнему находятся где-то в недоступных таежных массивах Байкала.

Иногда они озаряются синеватым загадочным свечением, а на поверхности идеально круглых сферолитов вспыхивает таинственная надпись: «Zortzi», что с древнего этрусского означает «Восемь».

…Но ее никто не видит.

******** КОНЕЦ КНИГИ ********

Краматорск (август 2024 г.)

Александр Зубенко