Читать онлайн
"Секретные миссии КГБ: Плот "Медуза-2""

2 июля 1816 года.

Западное побережье Африки.

День катастрофы.

Время по бортовому журналу: 11 часов 18 минут.

***

Невероятной мощности удар потряс фрегат, прокатившись дрожью от кормы до носа. Раздался противный скрип, словно оборвались все снасти такелажа. Вахтенный матрос на смотровой мачте сорвался вниз, увлекая за собой кусок парусины, за который цеплялся ободранными в кровь руками. Удар о палубу размозжил ему череп, но никто из пассажиров не взглянул под ноги: назревала паника.

— Нас несет на скалы! — доносились безумные вопли. Судно швыряло из стороны в сторону, шквальные порывы ветра раскалывали мачты надвое, рвали паруса, волнами смывая за борт несчастных. Это была катастрофа! Побережье Мавритании, у которого курсировал корабль, было все испещрено рифами, острыми зубьями скал, вокруг которых бурлили мощные водовороты.

— Где капитан?

— Мы тонем!

— Шхуна разваливается!

— Господи! Пресвятая дева Мария! Моя семья! Где дочь с женой?

Крики раздираемого ужаса неслись отовсюду. Губернатор и его семья вместе с офицерами фрегата успели спастись в шлюпках. Туда же спрыгнул и капитан фрегата, оттолкнувшись веслами от борта, тем самым, бросив на произвол судьбы почти сто пятьдесят человек экипажа с пассажирами. Вокруг бушевало, свистело, громыхало раскатами. Разъяренный шторм швырял корабль как скорлупку ореха. За борт падали самые слабые, другие захлебывались прямо на палубе, не в силах спастись. Несколько матросов под руководством уцелевшего офицера успели наскоро сколотить плот, спустив его в бушующее море. Взбухающая пучина раскрывала ненасытный зев, принимая все новые и новые жертвы. Молнии били в корабль, не переставая оглушать раскатами грома. Предсмертные стоны тонули в пучине, порывы шквала рвали фрегат на части. Сколоченный наскоро плот смог вместить лишь половину уцелевших, среди которых были и женщины. Всего на плот, сбившись грудами искалеченных тел, сумело спуститься сто сорок сем человек. Им предстояли долгие недели голода, болезней, гибели, людоедства и одиночества среди бушующих штормов Атлантического океана.

…И это было только началом чудовищной трагедии.

***

Июль 1985 года.

Кольский полуостров . Баренцево море.

Мыс Святой нос. Сороковой градус Восточной долготы.

Время подлета: 19 часов 03 минуты.

Борт грузового вертолета.

Капитан Белов перевернул несколько страниц красной папки, продолжая читать вслух, перекрикивая гул винтов, грохотавших снаружи. Машина приближалась к точке посадки.

— Вот те вводные данные, что мне передал полковник Лебедев! — прокричал он в ухо Головкину, своему помощнику «летучего отряда». — Придвинься ближе, чтобы я не орал во всю глотку.

Кирилл Борисович заметил через плечо командира выделенные жирным шрифтом первые строки:

Из воспоминаний очевидца катастрофы, врача фрегата «Медуза», Анри Савиньи, сохраненных в архивах британского Адмиралтейства:

«Предполагалось построить плот, чтобы перенести на него груз с корабля и тем самым способствовать снятию судна с мели. Плот длиной 20 и шириной 7 метров был построен под наблюдением географа Александра Корреара. Тем временем начал усиливаться ветер, а в корпусе корабля образовалась трещина. Считая, что судно может разломиться, пассажиры и экипаж запаниковали, и капитан принял решение немедленно покинуть его. Семнадцать человек остались на фрегате, 147 человек перешло на плот. На перегруженном плоту было мало провианта и никаких средств управления и навигации.

В условиях штормовой погоды команда на лодках скоро осознала, что буксировать тяжёлый плот практически невозможно; опасаясь, что пассажиры на плоту начнут в панике перебираться на лодки, офицеры обрезали буксировочные канаты и направились к берегу. Все спасшиеся на лодках, включая капитана и губернатора, добрались до берега по отдельности.

Положение на плоту, оставленном на произвол судьбы, обернулось катастрофой. Выжившие разделились на противоборствующие группы — офицеры и пассажиры с одной стороны, и моряки и солдаты — с другой. В первую же ночь дрейфа 20 человек были убиты или покончили жизнь самоубийством. Во время шторма десятки людей погибли в борьбе за наиболее безопасное место в центре у мачты, где хранились скудные запасы провизии и воды, либо были смыты волной за борт. На четвёртый день в живых остались только 67 человек, многие из них, мучимые голодом, стали поедать трупы умерших. На восьмой день 15 наиболее сильных выживших выбросили за борт слабых и раненых, а потом — и всё оружие, чтобы не перебить друг друга»

Белов взглянул на собеседника. Головкин кивнул, очевидно, припоминая кое-что. Командир продолжил, перевернув лист:

— А это уже из более поздних источников. Цитирую:

«Привилегированные пассажиры, в том числе губернатор Жюльен Шмальц и его семья, спасаются на шлюпах, 147 человек погружаются на плот, который отбуксируют спасательные шлюпки. Когда Чаумарис попросил через короткое время перерезать веревки, и Ришефор выполнил эту просьбу с топором, плот с людьми на нем ушел в море. Следуют голод и жажда. Мужчины сначала убивают одну из женщин и утверждают, что женщина на борту приносит несчастье. Другая слепая женщина падает в воду и тонет. Далее следует каннибализм. Мастер команды Корреар также дает врачу Савиньи, более позднему летописцу этих событий, человеческую плоть. Он принимает это, хотя и нерешительно.

Только через двенадцать дней выжившие обнаружены кораблем «Парнаджон» и спасены. Из 15 спасенных только пять человек пережили это испытание, в том числе офицер Куден, руководитель команды Корреар и доктор Савиньи».

Белов захлопнул папку. В хвосте вертолетной балки зевнул пес Буян, уткнувшись носом в наваленные мешки, совершенно не интересуясь их содержимым.

— И для чего ты мне все эти вводные прочел? — спросил Головкин.

— А бес его знает, нашего полковника. Сунул папку, сказал: «Совершенно секретно. Ознакомьтесь на подлете к полуострову». Вот я и знакомлю тебя. Не буряту же с Витей показывать? Глянь на них — опять затеяли спор, кто умнее.

Рядом с Буяном, который и в ус не дул об их разногласиях, продолжали издеваться друг над другом два закадычных приятеля, друзей не разлей вода.

Головкин отмахнулся:

— Надоели. Как сцепятся, не растащишь. Один другого стоят.

Потом, уже серьезно, спустя минуту размышлений:

— Слушай, Андрей. А не о том ли плоте «Медуза» идет речь, что выставлен в галерее Лувра? Помнится мне, французский художник Теодор ЖерикО изобразил в свое время трагическую картину гибели фрегата «Медуза», которую считали предвестником беды. Что-то там вроде наложенного проклятия в духе бабушкиных сказок и прочего бреда. Видел ту картину?

— Нет.

— Там изображены стенания потерпевших кораблекрушение, каннибализм и полная гибель всех спасшихся на нем. Как и описано в папке.

— И что? Я сам только что тебе это прочел.

— А то, командир, что фрегат-то затонул в 1816 году близ берегов Африки, где-то у Сенегала.

— Это я тоже только что прочел. К чему ты клонишь?

— Так какого чёрта нас посылают на Кольский полуостров, суют под нос папку какой-то катастрофы, если дело происходило у черного континента? Где мы, а где Африка? На кой бес нам лететь в Арктику, если дело было у экватора? — Головкин откинулся спиной к иллюминатору. — Тем более, в каком-то девятнадцатом веке?

— А ты не забыл о всех этих чёртовых аномалиях природы, куда наш «летучий отряд» постоянно бросают? На то мы и «группа Белова». Полковник Лебедев без нас шагу ступить не может. Забыл последние операции? — стал загибать пальцы капитан. — Байкал, Таймыр, Тунгуска, Охотское море, Мангышлак, Чукотка… Перечислять дальше?

— Сам умею считать, — буркнул недовольно Головкин. Он всегда был недовольным, когда дело касалось новой операции по обнаружению необъяснимых аномалий планеты. — На Кольском полуострове нас еще не хватало! Скоро и до Австралии с Антарктидой доберемся…

— Не горячись. Прикажут, доберемся. А сейчас не брызгай слюной. Лучше растолкуй своим младшим приятелям, с чем нам предстоит столкнуться, — кивнул в сторону бурята Белов. Витя Савушкин уже заходился в хохоте от покрасневшей в ярости рожи своего друга. Они выясняли, кто из них дольше продержится на лютом морском ветре.

— Ну, и с чем нам предстоит столкнуться? — повернулся Головкин, перекрикивая гул винтов, отмахнувшись от помощников.

— Об этом и толкую тебе. Все дело в словах Лебедева. По его данным, где-то у мыса Святой Нос, куда мы сейчас летим, обнаружены трое изможденных людей, погибающих от голода. Кто обнаружил, где именно обнаружил, пока не знаю, но полковник дал указания на вылет. Координаты приложил. Там, якобы, когда истощенных людей увидели, их прибило ледяными волнами к берегу мыса. Причем, прибило на плоту…

— Полярники, что ли?

— В том-то и дело, что нет. Во-первых, изодранная одежда…

— Я бы удивился, если бы на плоту она у них была отглажена утюгом…

— Погоди. Не перебивай как Витя с Павлом. Одежда была на них… — Белов сделал паузу, эффектно разводя руками. — Одежда была… девятнадцатого века. Лепетали они по-французски, причем на старинном диалекте тех времен. Этот факт удивил полковника не столько временем и одеждой, сколько знанием французского языка. Оказывается, среди обнаруживших был какой-то учитель французского средней школы, он и перевел остальным спасателям, что жертвы кораблекрушения бессвязно лопочут о каком-то фрегате «Медуза». Их накормили. Укутали. Дали отоспаться. Наутро они рассказали учителю, что три недели назад в числе других ста пятидесяти жертв они построили плот, но постепенно люди деградировали, убивая и расчленяя друг друга, в качестве каннибализма. Сожрали женщин, стариков. Осталось их трое. И всё это, заметь, они датируют 1816 годом.

Тут уже Головкин, округлив глаза, уставился на командира:

— Это учитель французского языка так перевел?

— Больше было некому. Слушай дальше, а то уже подлетаем, — Белов бросил взгляд в иллюминатор. Как бы в подтверждение его слов из динамиков донесся голос пилота:

— Группе приготовиться к высадке. Подлетаем. Готовность десять минут.

В хвост салона прошел второй пилот, подготавливая спускаемые тросы. Корзина для собаки уже висела на лебедке. Витя Савушкин стремглав вскочил, поправляя амуницию, забыв о словесных перепалках с другом. Тот проверил Витино снаряжение, повернувшись спиной к приятелю. Витя осмотрел бурята. Оба остались довольны, полностью готовые к спуску.

— Так что там еще? — проверяя себя и Белова, напомнил Головкин.

— А то, великий ты наш академик, что эти спасшиеся жертвы назвались теми самыми именами, что фигурируют в папке, которую я тебе сейчас прочел.

— Не понял… — озадаченно уставился Головкин округлившимися глазами. — Как это, теми самыми именами?

— А вот так! — Белов ткнул пальцем в текст секретного документа. — Видишь имена? Офицер Куден, руководитель команды Корреар и доктор Савиньи? Вот каждый из спасшихся на плоту назвал себя. Все трое. Имена совпадают.

— Ну, положим, какая-нибудь очередная «петля во времени». А причем тут Кольский полуостров и Африка? Два совершенно разных полушария?

— Вот это и предстоит нам узнать. Теперь ломай голову. Только не споткнись при высадке.

Головкин оторопело шагнул к раскрывшемуся люку.

— Всего хорошего! — прокричал в динамик командир экипажа. — Подберем вас в этой же точке посадки через два дня. Дальше нам не приземлиться, кругом скалы с рифами и ледниками. Заберете пассажиров, приведете сюда. Тут мы вас и подхватим.

— Знаю! — откликнулся Белов, перекрикивая вихревые потоки турбулентности. — Полковник ввел в курс дела. Подлетайте через двое суток ровно в это же время! Мы пешком до селения рыбаков, захватим спасшихся, и назад.

Павел-бурят уже спустил в корзине невозмутимого пса, которому высадки на тросе были не первыми в его операциях. Следом спустился сам, потом Витя, за ним Головкин, и в конце, замыкающим — командир.

Сделав вираж, подняв тучи пыли, мха и лишайника, винтокрылая машина отвалила в сторону.

Белов, проводив взглядом вертолет, вышел на сеанс связи:

— Вызывает «Лиса восемь-три»! Группа Белова на месте!

— Слышу тебя, Андрей! — донеслось из трансивера. Голос полковника Лебедева искажали помехи, но говорить было можно. — Сколько до селения?

— Часа три ходу. Сейчас 19:48. Ночь проведем здесь, в скалах. Утром двинемся, и к обеду будем в поселке.

— Принял, лиса восемь-три. Как прибудете, жду связь. Сразу к рации того учителя французского, а сами подготовьте спасшихся к отправке на материк. Вводные данные прочли?

— Так точно. Товарищ полковник, тут Кирилл Борисович никак не может взять в толк, откуда могли свалиться на голову те самые спасшиеся, что фигурируют в архивах британского Адмиралтейства? Они же давно умерли, судя по датам.

— А на кой чёрт я тогда послал, «летучую команду Белова»? — обозлилась рация голосом полковника. — Я и так уже замучился выпрашивать ваш отряд у Географического Общества Академии наук. Вы хоть косвенно и подчиняетесь четвертому научно-разведывательному отделу КГБ, но постоянно приходится сталкиваться с бюрократической волокитой! А Головкину скажи, что не первый раз ваша группа обнаруживает аномалии скачков во времени. Или забыли, как вас закидывало на Таймыр и Байкал?

— Не забыли.

— Вот и хорошо! Кирилл Борисович, у тебя сегодня день рождения, насколько знаю? Мои поздравления. Как на месте разберетесь и доставите ко мне троих спасшихся на плоту, с меня подарок и угощение. Сколько стукнуло?

— Сорок один, товарищ полковник, — подключился к связи именинник.

— Точно! А я и забыл, что в прошлом году юбилей был. Ты старше командира на пять лет?

— Да. Андрею тридцать шесть.

— А тем двоим вашим оболтусам друзьям-приятелям?

— Вите Савушкину двадцать шесть, Паше-буряту тридцать.

— Опять юбилей, — вздохнул через рацию начальник отдела. — Всё так же подтрунивают друг над другом?

— А ну их к черту! — в сердцах бросил Головкин. — Достали по самое горло. Но в работе оба проверенные, надежные, самые лучшие на всем протяжении от Алтая до Ямала.

— Знаю. Потому вас и называют «летучий отряд Белова». Подвижная команда, посылаемая в разные уголки необъяснимых аномалий. — Потом, спустя секунду, — Андрей?

— Здесь, товарищ полковник!

— Утром жду связь и учителя языка.

— Будет сделано! Переночуем, и сразу к селению рыбаков.

— До связи!

Через полчаса, в скалах на побережье мыса Святой Нос запылал костер, распакованы спальные мешки и запахло разогретым ужином.

…Они прибыли.

***

Жизнь иной раз преподносит удивительные сюрпризы.

Витя Савушкин совершенно не знал, в какой день и месяц у его старшего коллеги День рождения. Казалось бы, в «летучем отряде» вместе уже четвертый год, а вот надо же, не знал, да еще забыл.

— Так у тебя сегодня днюха: «дзынь-поехали», академик? — как всегда исподтишка спросил он, называя Кирилла Борисовичем академиком, на что тот уже давно перестал обращать внимания. — Это просто свинство, отправлять тебя на задание в такой день. Выпить дашь?

— Я те выпью! — погрозил кулаком Белов.

— Не оскорблять свиней, неуч поганый! — добавил бурят, по-прежнему коверкая русское произношение на манер своих шаманских предков, отчего приводил Витю в настоящую ярость. Павел, занимающий должность проводника в их команде, постоянно подтрунивал над приятелем, искажая наречие, хотя русский язык был его вторым родным: как-никак оканчивал строительный техникум в Норильске. Но издеваться над Витей любил. Вот и сейчас, у костра, под скрытые улыбки Головкина с Беловым, подцепил неугомонного Витю, рубаху-парня, душевного товарища всей команды:

— Свинья на свадьбе кушать? Люда сам готовить? Потому свинья любить надо.

Дело в том, что в прошлом месяце, Витя, наконец, сыграл свадьбу со своей ненаглядной, давно ухаживая за ней. Но все время мешали постоянные отлучки разведывательных миссий: то на Байкал, то на Таймыр, то вообще под землю Мангышлака. Мечта сбылась лишь в июне, после операции под кодовым названием «Эмбрион». Лаборантка-Люда четвертого научно-разведывательного отдела все же уступила мольбам влюбленного ухажёра. Присутствовали все, кто был причастен к секретным проектам во главе с полковником Лебедевым. В качестве свадебного подарка начальник отвалил от барского плеча двухкомнатный домик на берегу Черного моря, отчего у Паши-бурята отвисла его бурятская челюсть. Не сказать, чтобы он завидовал другу, но свой собственный уголок в Крыму тоже хотел иметь. Потому и поддевал Витю при каждом удобном случае.

— Надо сдать в ремонт твои мозги, тундра ходячая! — откликнулся Савушкин, покрутив пальцем у виска. — Причем тут свинья и моя свадьба?

— Ты уехать на новый операций, а Люда закоптить свинья с другим ухажёр.

— Ща как врежу в зубы!

— Стоп! — оборвал командир, подманивая тушёнкой пса Буяна. Тот невозмутимо лежал у костра, изредка нюхая непривычный морской воздух. Был июль месяц, и Кольский полуостров цвел всеми цветами радуги, хоть и был преимущественно скалистым с лишайником и мхом.

— Слушайте, и не перебивайте. Нам предстоит в этот раз столкнуться с неизвестным науке явлением. Каким? Сам не знаю. Но, судя по вводным данным полковника, в наше реальное измерение, то есть, в 1985-й год, из прошлых веков каким-то необъяснимым образом попали три матроса, потерпевших крушение на фрегате в 1816-м году. Пока всё ясно?

— Мой понимать, а этот глупый дятел нет.

— Не трожь птицу, олень тундровый!

— Я сказал, стоп! — повысил голос Белов. — Потом будете пререкаться, когда доставим их полковнику. Наша задача, добраться до рыбацкого селения, вступить в контакт с пришельцами из прошлого, вернуться к месту высадки и отдать бедолаг в руки полковника. Они истощены до предела, по-русски не понимают, зато есть учитель французского языка в качестве переводчика. Каким образом остатки их плота прибило к берегу Кольского полуострова, и как они вообще оказались в двадцатом веке — вот это и предстоит нам узнать, осмотрев территорию в поисках других улик. Может, что-то прибило от разрушенного фрегата, может, найдем останки других трупов — для этого нас и послали сюда. Свое свадебное путешествие отгуляете с Людой после операции, — уточнил он Вите. Тот, выругавшись, излил свою душу противогазу, висевшему в подсумке.

Каждый был оснащён винтовкой специального образца, разработанного в технических отделах КГБ. Плюс датчики слежения, счетчики Гейгера, индивидуальные аптечки, приборы ночного видения, трансиверы, ракетницы и прочая амуниция. Это была их постоянная экипировка на случай обнаружения необъяснимых аномалий в различных регионах страны.

— Фрегат имел название «Медуза», — продолжил вводить в курс дела командир. — Вот папка, прочитайте вдвоем, прежде чем дежурить ночью по очереди. Трое прибитых к берегу едва живых бедняг как раз с этого фрегата. Назвались именами, фигурирующими в этой папке, — он протянул документ. — Учитель перевел, что они назвали дату: июнь 1816-го года. Вот с этой бредовой историей нам и предстоит столкнуться. Кирилл сейчас расскажет вам о картине, висящей в Лувре. Ему слово.

Головкин, вспоминая что-то мысленно, сразу изложил факты. Недаром его в группе называли «ходячей энциклопедией». В его памяти были заложены программы не хуже компьютерных сайтов.

— Прежде всего, название: «Плот «Медузы», — начал он. — Французский художник Теодор ЖерикО ( с ударением на О), писал картину по горячим следам, когда жертвы катастрофы еще были живы, находясь в больницах. Несколько эскизов он делал с натуры. Как нам известно, фрегат потерпел крушение у берегов Мавритании, разбившись о скалы. Всё это вы прочтете в документах архивов Адмиралтейства, — указал он на папку. — Картина до сих пор висит в Лувре, и мне, признаюсь, совершенно непонятно, каким образом эти трое могли оказаться у Кольского полуострова вместо берегов Африки. Плюс разница в более чем полтора века, а точнее в сто шестьдесят девять лет. Этих троих давно не должно быть в живых! А они оказываются прибитыми к мысу Святой Нос на том самом плоту, что изображен на картине. — Головкин кинул ветку в костер. — У меня всё.

Наступила пауза. Витя ошалелыми глазами пялился в свой противогаз, ища ответа у маски со шлангом. Паша-бурят огорчался, что ему не подарили домик в Крыму. Буян нюхал пустую банку тушёнки.

— Подводим итог, — завершая инструктаж, глянул в небо Белов. Наступала ночь. — Даже, если окажется, что порталы временных петель существуют, наше дело не копаться в причинах, а просто доставить жертв кораблекрушения к вертолёту. В остальных этих чёртовых «спиралях времени» пусть разбираются физики. Всё ясно? Прибыли, переночевали, забрали, доставили, взлетели! Наше дело — сторона, товарищи бойцы. Мы хоть и числимся в Географическом обществе Академии наук, но косвенно подчиняемся и четвертому отделу КГБ, не забывайте об этом.

— Как раз с этим всё ясно, — подал голос Витя, немного остывший после шутки Паши-проводника. — Переселенцы прошлого, шторм, каннибалы, плот, французы из Африки на Кольском полуострове — с этим можно смириться. Мне неясно другое! — он обвел взглядом именинника с командиром, выпучив глаза в диком хохоте, растягивая по буквам. — Почему еще ни один оленевод бурятский не вы-са-дил-ся на Луне?

И заржал, что сивый мерин.

— А твой русский высадиться? — Павел-проводник вспыхнул от ярости, сорвавшись с кулаками на коллегу. Назревала очередная перепалка в духе инквизиторов.

Не удержавшись, смехом подавились Андрей с Кириллом Борисовичем. Ночь предстояла хлопотная.

Вскоре тихий ангел пролетел, все уснули. Верный Буян чутко сторожил первый сон хозяев на мысе Святой Нос.

…А наутро всё и произошло.

***

Наскоро перекусив и выпив по кружке крепкого кофе, затушив костер, группа разведчиков, как их именовали в четвертом отделе, двинулась к поселку рыбаков. Шли оврагами, прогалинами, переходили ручьи и болота. Издали видели пасущихся оленей, шмыгающих песцов и лисиц. Медведи пока не попадались. Береговая линия Баренцева моря шла под уклон, и в просветах между скалами можно было различить лежбища тюленей. Над головами проносились орланы, на камнях гнездились чайки, с веток порхали полярные совы: идиллия природы была налицо. Об этом можно было спросить Головкина — тот поучал Витю своими начитанными знаниями. Повсюду торчали зубья скал, жижа трясин засасывала обувь: о приземлении вертолета в этих местах не могло быть и речи.

— Мой видеть село! — на второй час похода доложил Павел, идущий как всегда впереди в качестве проводника. Белов с Головкиным ступали след в след, а замыкал процессию Савушкин. Буян трусил следом, обнюхивая следы хищников. Один раз вдалеке мелькнула росомаха.

Спустя время их встретили в сторожке рыбаков. Селение было небольшим, на тридцать семей, оканчиваясь последними избами у самой кромки воды. Берег Баренцева моря круто обрывался вниз, в бушующие волны прибоя. Сам мыс уходил в сторону, с таким же унылым зубчатым пейзажем. Солнце только начинало ласково баюкать утренними лучами.

— Мы из Географического общества, — отрекомендовался Белов. — Прибыли по вашему звонку в Академию наук. Кто звонил?

— Я, — выступил вперед учитель в очках. Остальные собравшиеся рыбаки с настороженностью оглядывали военную амуницию прибывших. Витя, как и следовало ожидать в таких случаях, сразу подобрался, выпятив грудь, заслонив собой бурята. А тот и не стремился.

— Мы их подобрали позавчера утром, — разъяснил учитель, наливая крепкий чай. Путники с дороги устали, можно в чай добавить и спирта.

— Валяй, — разрешил Витя, показывая, что он не самый младший в группе. — Тем более у нас именинник.

— Я тебе наваляю! — сунул кулак Головкин. — Именины вчера были.

— А сегодня день второй.

— Никаких вторых. После операции хоть удавись своим спиртом, а сейчас — дело.

Учитель передал группе Белова, собственно, то же самое, что они уже знали. Сведения вкратце сводились так: прибило плот, на нём трое тощих, измождённых француза. Ни бельмеса по-русски. Их напоили, накормили, укутали, уложив спать. Третьи сутки в забытье с редкими перерывами на подкрепление и оправку нужды. Сейчас бредят, за ними присматривает врач. Вот, собственно, и все. Лежат в дальней избе, там и сиделка с ними.

— Хорошо. Пусть еще спят до вечера. Мы к ним наведаемся позже, — кивнул Белов. — А вы пройдитесь, пожалуйста, с нами, укажите место, где обнаружили бедолаг.

— Один я?

— А зачем нам другие? Пусть занимаются повседневной работой. Мы пришли и ушли, они о нас забыли. Переночуем, заберем утром французов, и живите себе дальше. Вы нас не видели. Так устраивает? — обвел он взглядом бородатых рыбаков, и словно невзначай поправил винтовку на плече. Такого оружия, изготовленного по спецзаказу в отделах КГБ, рыбакам видеть не приходилось. На крайний случай у Белова всегда находилась при себе корочка красного цвета с гербовой печатью, но доставать ее сейчас не было необходимости. Рыбаки сразу уяснили, с кем их столкнула судьба. Четверо спецназовцев в полной боевой экипировке плюс собака-овчарка: тут любой призадумается, стоит ли задавать лишние вопросы.

— Итак, вы не видели ни нас, ни тех матросов, что спасли. Работайте, живите, ловите рыбу и дальше, будто нас не было.

Рыбаки разошлись, оставив учителя в качестве ориентира места, где прибило волнами плот. Туда они все вместе и направились. А когда, спустя полчаса подошли к скалам, тут-то всё и случилось.

…Первым беспокойство выказал Буян. Учитель привел их к скальным порогам береговой линии, куда обрушивались волны бурлящей пены.

— Вот, — указал он рукой в небольшую затоку, — здесь их плот и прибило. Скорее, уже не плот, а пять-шесть связанных обломков мачт, готовых вот-вот развалиться. На одном фрагменте были выведены буквы «Медуза», по-французски, разумеется.

— А где остатки самого плота? — обводил взглядом Белов. — Где обломки, куски парусины, щепки, в конце концов?

— Н-не знаю… — беспомощно развел руками учитель. — Мы ничего не трогали. Сразу унесли тела, поскольку они едва дышали. А за обломками думали вернуться позже.

— И не вернулись?

— Когда я добрался по телефону до вашего начальника, он приказал начисто забыть об остатках плота. Сказал, что немедленно высылает спецгруппу… вот вы и прибыли.

«Лебедев в своем репертуаре, — смекнул капитан Белов. — Как всегда, ничего не объяснил, напугав рыбаков до смерти».

Головкин усердно копался в камнях, Павел послал встревоженного Буяна по следу, в то время как Витя пристально всматривался в горизонт. Бинокль приблизил далекую точку, которая, по мере увеличения масштаба превратилась в…

— Мам-ма… — выдохнул он, не веря глазам. Расширившиеся от изумления зрачки приняли форму чайных блюдец. — Это чё еще за «Летучий голландец»?

— Что? — не поняв, обернулся командир.

— Там, на горизонте… парусник.

— Чего-о? — протянул за биноклем руку Головкин.

Взял. Навел. Открыл рот и остолбенел:

— Командир, глянь сам.

Белов провел биноклем по горизонту, остановив на точке, которая превратилась в трехмачтовый корабль. Головкин тотчас выдал справку, узнав по оснастке:

— Сорокапушечный французский фрегат типа «Паллант», образца девятнадцатого века.

— Какой, нахрен, фрегат? — у Вити поползли на лоб глаза. — Откуда? Он же… мачтовый, с па-ру-са-ми! — последнее слово он выдавил из себя по буквам. — Какой, к чёрту, девятнадцатый век? Ты в своем уме, академик хренов?

Однако уже и без бинокля стало ясно, что к береговой линии мыса приближается изящный военный корабль с тремя парусными мачтами на палубах.

Бинокль Вити заходил ходуном. Выдыхая основательно из груди, он заворожено прочел на борту:

— «МЕДУЗА».

И, заваливаясь набок, успел схватиться за выступ скалы.

Воцарилась звенящая тишина. Рокот прибоя нарушал полное безмолвие, окутавшее команду разведчиков. Все четверо, а вместе с ними и учитель, не считая Буяна, ошарашено смотрели в ту часть моря, откуда приближался грациозный парусник. Было ощущение какой-то пустоты вокруг. Окружающий воздух, казалось, сгустился, приняв консистенцию упругой киселеобразной массы. Пространство стало вязким, ощутимым и осязаемым: протяни руку, и коснешься чего-то мягкого, рябившего в глазах, словно тебя обволокло со всех сторон силовое поле, проникшее в двадцатый век из века девятнадцатого. Так бы, во всяком случае, объяснил Головкин, если бы мог в данную минуту разговаривать. Но вязкая плотность воздуха парализовала рот, конечности, не давая возможности шевельнуться. Все пятеро застыли на месте, даже верный пес Буян раскрыл в лае пасть, но не смог вымолвить ни звука. Она так и осталась открытой, а поднятые в прыжке лапы, замерли на месте.

Время остановилось.

Громада корабля приближалась. Воздух превратился в цемент. Сквозь него нельзя было пройти, протянуть руку, сделать движение. Бурят обездвижился, так и не сделав шаг, подняв ногу навесу. Витя все еще сидел как вкопанный, опустившись на камни. Белов с Головкиным застыли, держа бинокли. Только глаза у всех следили за судном. Развеваясь парусами, оно делало вираж, виляя между пенистыми бурлящими рифами. На палубе метались матросы.

Небывалой мощности грохот потряс небо:

БА-АМ!!!

В долю секунды разразилась буря, полыхнуло молниями, раскаты грома следовали друг за другом.

БА-АМ! БА-АМ!

В один миг небо покрылось тучами, хлынули потоки ливня. Внезапный ураган снёс две мачты, переламывая корпус пополам. Грохнул взрывом трюм. Рвануло шквальным ветром. Громадные волны вздыбились вокруг фрегата, швыряя его на скалы как скорлупку.

— А-а-а… — доносились вопли утопающих. За несколько секунд в бурлящих водоворотах Баренцева моря оказались десятки пассажиров. Неимоверный треск, перебивая раскаты грома, разнесся по воздуху, заложил уши, оборвал барабанные перепонки. Кричали по-английски, по-французски, молили бога и взывали о помощи. От борта, переваливаясь на бушующих волнах, оттолкнулись две лодки.

За ними еще одна.

Еще.

Витя насчитал пять отчаливших скорлупок. Зрелище походило на чудовищную катастрофу «Титаника», если бы кто-то из команды разведки мог видеть эту трагедию наяву.

Раскаты, грохот, свист урагана, взрывы и сполохи молний чередовались, погребая под собой обреченное на гибель судно. Оно уже раскололось надвое, когда от борта отчалила последняя лодка, затерявшись где-то в бушующих цунами.

Наскоро сорванные с палуб доски, части такелажа, и развороченные останки мачт, сколачивались вручную прямо в воде.

Первым подал голос учитель. Оцепенение прошло внезапно, как и настало. Пелена вязкости схлынула, плотность воздуха отступила, дав возможность двигаться.

— Они кричат о помощи! — переводя вопли, сам закричал учитель. — Молят бога и святую деву Марию. Их бросили. Капитан с губернатором отплыл на шлюпках, кинув экипаж с пассажирами на произвол судьбы.

— А корабль несет на рифы! — обретя подвижность, заорал Головкин.

Вокруг по-прежнему бушевало, грохотало, гудело ураганом. На судне рвало паруса, ломало мачты. Носовая часть постепенно уходила под воду. На корме матросы, обдирая руки, лихорадочно сколачивали плот.

Сквозь отступивший вязкий кисель воздуха к скалам бросился Буян. Капитан Белов отчаянно кричал, палил из ружья, махал людям, но те, казалось, не видели берега. Половину судна кружило в громадной клокотавшей воронке, вторую половину, швыряя в волнах, несло на рифы. Это был конец.

Неотвратимый.

Немыслимый.

Чудовищный по своей сути.

Обезумев от паники, люди кидались с палуб прямо в ревущие волны бездонной пучины. Разбивались о скалы, раскалывали черепа о зубья рифов. Кругом неслись стоны, страдания, плачь. Раскрытые рты захлебывались, тела погружались, чтобы больше не показаться на поверхности.

— Так вот, ты какая катастрофа с фрегатом «Медуза»… — ошарашено протянул Головкин. — Как ты на самом деле выглядела…

— Ты о чем, академик? — вскинулся Витя, не имея возможности помочь. Фрегат был за бушующей полосой прибоя, а полыхающие молнии вонзались в камни, как бы ограждая границей катастрофу.

Кирилл Борисович уже все понял. Их было не спасти. Мало того, к ним невозможно было попасть. Они недосягаемы. Граница налетевшего шторма разделила пространство на два противоположных измерения. Выстрелы из ружей, пущенные в небо ракеты ничего не давали. С корабля берег был невиден.

— Паша-а! — закричал он, уже зная ответ на вопросы. — Не беги! Ты им ничем не поможешь.

Бурят остановился, все еще махая руками, пуская ракетницы. Командир тоже с недоумением обернулся, выстрелив в воздух последний раз.

— Успокойтесь, друзья! — поднял руку Головкин. — Они нас не видят. Они не здесь. Они сейчас в водах Атлантики, у западного побережья Африки.

Все уставились на него непонимающим взглядом. Гавкнул Буян. Витя вытаращил глаза:

— Не понял. А ну, объясни, справочник ходячий!

— Не махайте, не кричите. Не стреляйте и опустите ракетницы. Все очень просто. Они не видят ни берега, ни нашего мыса Святой Нос, ни нас, ни собаку, ни скалы. Они вообще не у Кольского полуострова. Мы сейчас увидели как бы заснятый фильм, как на самом деле произошла катастрофа, и как фрегат «Медуза» пошёл ко дну. Глядите! — указал он рукой на то, что погружалось в волны океана.

Обе половинки, нос и корма, ушли под воду так же быстро, как растворился вокруг них воздух невидимой границы. Молнии полыхнули последний раз, рвануло напоследок шквалом, волны улеглись, поверхность океана успокоилась. Буруны и прибой лениво откатились назад, в волны. Стало тихо. Тучи за секунду рассеялись, закружили в небе чайки. Будто и не было шторма. Сам плот унесло к горизонту, в открытый океан, где он и исчез из виду.

Ошалелыми лицами все оглядывались вокруг, ни черта не понимая. Даже учитель был растерянным, хотя и смог напоследок перевести пару криков с мольбой.

— Сейчас объясню, — устало присел на край скалы Головкин. — Командир, собери всех рядом, чтобы я не драл глотку, — обратился он к Белову. Тот подозвал остальных, в ожидании глядя на помощника.

— Говори, Кирилл Борисович. Мы знаем, ты уже разрешил загадку.

Бурят недоверчиво бросал взгляд на утихшее море, на пустой горизонт, на ясное небо. Витя Савушкин провел внутреннюю инвентаризацию организма: руки-ноги целы? Вроде целы. Учитель беспомощно протирал очки.

— Можете присесть, — начал Головкин. — Напрасно терять время в поисках утопших мы не будем. Их здесь нет. Мы не найдём ни обломков, ни останков, ни даже щепок развороченных мачт. Не найдём обрывков парусины, обрубков вёсел или предметов с корабля. Его здесь попросту не было.

Воцарилась пауза.

— Да объясни ты, наконец, справочник хреновый! — не выдержал Витя, стряхивая от ливня винтовку.

— Не трогать академик! — защитился бурят.

— Тихо! — оборвал обоих капитан.

— Начнем с того, — последовал ответ старшего коллеги, — что фрегат «Медуза» перед нами вообще не существовал. Разумеется, мы его только что видели, слышали крики, на наших глазах он ушел под воду. Но все это происходило полтора века назад, и не здесь, в Баренцевом море, а, как и положено по истории, у берегов Африки. Иными словами, не у Кольского полуострова, а в Атлантическом океане. И этот мыс Святой Нос оказался просто точкой пересечения двух временных тоннелей, двух червоточин, двух параллельных измерений. Своеобразный мираж, фата-моргана.

— А в зубы?

— Тише, Витя! — осадил капитан.

— Какой, нахрен, тише, товарищ командир! Эта ходячая энциклопедия думает, что мы все университеты кончали. Можно по-русски, Ломоносов?

Старший коллега ничуть не обиделся. На юного друга грех обижаться, он не раз выполнял с блеском операции, но поддеть сарказмом любил. За что и получал от бурята подзатыльники.

— Хорошо. Учитель меня поймет. — Тот кивнул, начиная входить в курс дела. — Нас не видели, Витя, потому что сам фрегат был в это время в 1816 году. То есть, он как бы уже не существует в нашем с тобой мире, но там — в другом измерении — он продолжал погружаться в воду. Все произошло так, как описали позднее те трое спасшихся, за которыми мы сюда прибыли: врач, матрос и кто-то из старших офицеров. Вы читали папку полковника, там их имена, так что должны помнить.

— А сами они сейчас где?

— Где и положено по течению истории. На плоту. На тех обрубках мачт, на которых их будет три недели носить по волнам и бескрайнему океану. На плоту «Медуза», где будут убивать слабых, поедая человечину от голода, пока их не останется трое. Те трое, за которыми мы прибыли. Но в селении рыбаков мы их уже не застанем.

— Не понял! А кто тогда сейчас в селении? Кто изможденными спят без задних ног, и кого мы должны доставить к вертолету?

Головкин хитро усмехнулся, довольный, что может отплатить младшему другу за все колкости, хоть и непреднамеренные.

— Их там нет, Витя.

Савушкин поддержал рукой отвисшую челюсть.

— К-как… как эт-то нет? А где они?

— Я не физик, и доступно объяснить не смогу. Считай, что их перенесло иным измерением назад на фрегат. По каким-то неизвестным нам причинам, их «выдернуло» из девятнадцатого века, переместив к нам, в век двадцатый. Оба параллельных измерения, очевидно, перемешались между собой, и точка эта оказалась здесь у нас, на мысе Святой Нос Кольского полуострова.

— А Африка где?

— Где ей и положено быть.

— А трое на плоту?

— Где-то в Атлантике, в 1816 году терпят бедствие.

Витя подозрительно скосился на маску противогаза, висевшую сбоку на ремне. Уж очень ему хотелось высказать ей все, что он думает о Головкине. Но встрял учитель:

— Я понял вас! Точно! Нас не видели с тонущего корабля, потому что были отделены от нас невидимой границей своего измерения! Помните, как мы все внезапно обездвижились? Как не смогли ни крикнуть, ни сделать шаг? Эта вязкость воздуха как раз и была причиной смешения двух пространств. Вы когда-нибудь доливали в молоко сметану? — обратился он ко всем сразу. — Или смешивали два разных напитка в стеклянном стакане?

— Ну, я смешивал, — подал голос Витя. — Пиво с водкой. Ёршик называется.

— Во-от! — торжественно протянул учитель французского. — Две консистенции совершенно инородных пространств смешались в этой точке Кольского полуострова таким же образом, как две жидкости. Произошла реакция. Воздух загустел. Разделился на два, уникальных по своей структуре сегмента: на девятнадцатый век у берегов Африки, и на наш двадцатый век…

— У берегов Баренцева моря, — закончил за него Головкин.

— Так точно! У Кольского полуострова. Как вы уже сказали, мы увидели своеобразный фильм-хронику катастрофы, но не записанный на пленку, а происходящий в реальности, только полтора столетия назад.

— Еще один академик! — сплюнул досадливо Савушкин. — Одно и тоже мелят, словно на симпозиуме.

— Не трогать академик! — не забыл встрять бурят. Он всегда встревал. От него было не спрятаться.

— Вы можете толком объяснить: нам идти в селение за теми тремя бедолагами? Или их там нет?

— Можешь сходить, в качестве подтверждения моей теории, — устал объяснять Головкин, доставая блокнот. — А я пока в дневник запишу все события. Ты их не найдешь там. Они исчезли вместе с фрегатом. Измерение забрало их с собой. Иди, сходи, а мы у костра подождём.

— Вместе сходим, — решительно встал Белов, поправляя рацию с ружьём. — Сейчас выйду на связь с Лебедевым, потом переночуем в поселке, а утром двинемся пустыми к точке высадки. Вертолет подберет — и назад, домой, в родные пенаты.

Паша-бурят хитро подмигнул другу:

— Твой как раз застать новый ухажёр у Люда постель.

Витя полез с кулаками, но капитан разогнал обоих пинками под зад.

— Вызывает «Лиса восемь-три»! — вышел он на связь.

— Слышу вас! — отозвалась рация голосом Лебедева.

— Товарищ полковник, докладываю! — и принялся подробно описывать положение дел.

Головкин с учителем пришли к обоюдному мнению по поводу посещения их реальности иным измерением девятнадцатого века, поэтому просто закурили, ожидая команды командира двинуться к селению. Буян прыгал меж двумя приятелями, готовыми врезать друг другу в зубы. Но, поскольку такие эксцессы происходили у них регулярно, оба уже через пару минут сидели, обнявшись, забыв про обиды и колкости в свой адрес. Одним словом, идиллия на все времена.

Спустя час, «летучий отряд Белова» был на месте.

Уже входя в одну из сторожек рыбацкого поселка, все были уверены, что никого здесь не обнаружат. Один Витя хранил остатки недоверия, поэтому, как только распахнули дверь, он сразу бросился в комнату.

Изба была пуста.

Три койки, смятые постели, на стульях сменная одежда, под кроватью тапки. Солнце пробивалось сквозь стекла, играя бликами зайчиков по бревенчатым стенам. На столе остатки ужина, в углу большая плита. Умывальник. Кресло-качалка, очевидно, для сиделки. Радиоточка отключена. Тишина и спокойствие.

— Пусто, как в желудке у негра, — разочарованно признал правоту Головкина Витя. — Если и были, то сплыли.

— Обратите внимание на одежду и тапки, — заметил учитель. — Ими не пользовались.

— Одеяла покрывают постели, словно очерчивая силуэты спящих, — добавил Головкин, приподнимая дулом ружья край покрывала. — Их не откидывали. С постелей не вставали и не обували тапки. Как эти трое бедолаг спали, так их и забрала с собой червоточина, прямо во сне. Они просто растворились. Разложились на нейтроны и протоны. Распались. Унеслись в иное пространство.

— И никто ничего не видел? — скептически вставил Савушкин. — А доктор где? А сиделка?

— Книжку видеть в кресле? Читать, дремать, приглядывать, потом отлучаться в туалет, — разъяснил по-своему бурят.

И как бы в подтверждении, в избу вбежала запыхавшаяся сиделка, лет сорока, вся красная от стыда при виде стольких мужчин.

— Я здесь! Умываться выходила. Они спят, бредят, метаются во сне, но к утру притихли.

— Кто притих? — намеренно выступил вперед Витя, оттесняя спиной бурята. — Вы о ком, уважаемая?

— Как о ком? О тех троих, кого подобрали рыбаки. По-французски бредят, в чудной одежде, все как скелеты худые…

Она протолкалась вперед, зашла в комнату и… замерла.

— А… где?

— В Караганде! — церемонно перебил Витя. — Как же вы так, гражданочка, не углядели, оставили врученный вам пост…

— Тише, умник! — осек капитан.

— Не пугать даму! — вставил бурят.

— Присядьте, пожалуйста, — усадил изумленную женщину Головкин. Та раскрывала рот, округлившимися глазами переводя взгляд с тапок на покрывала и обратно:

— Я же… я только на пять минут в уборную и назад. Скоро врач должен осмотр проводить. Они… они к утру утихли, перестали бредить. Всё кричали, плакали, молили, метались, а потом вдруг затихли. Ну, я и вышла…

— Здесь никого не было, — поразмыслив, решил открыться Белов. — Слушайте меня внимательно. Мы потом предупредим всех рыбаков, врача, всех, кто видел этих бедолаг.

Он извлек красную книжку с гербовой печатью КГБ. Женщина выкатила глаза.

— Но… постели. Они же с них не вставали. И тапочки… Они их не обували. Как они вышли?

— Ветром унесло. Растворились в другом измерении, — встрял Витя. Увидев кулак командира, предпочел заткнуться в тряпочку.

— Забудьте о них, — пристально взглянул в глаза сиделке Белов. — Вы их никогда не видели. Нет необходимости раскрывать вам всю подноготную. Ваш учитель потом все растолкует.

Он бросил на того взгляд:

— Под вашу ответственность.

— Т-так точно… — запнулся школьный сотрудник, косясь на гербовую печать.

— Вот и отлично. Сразу после нас сюда прибудут люди других групп. В комбинезонах, с датчиками, зондами, с чемоданчиками и радарами. Ваш регион с побережьем и скалами будет оцеплен. Здесь проведут ряд тестирований, анализов и прочих проб воздуха. Договорились? Они вам все растолкуют.

И, откланявшись, все четверо вышли. Савушкин на прощанье подмигнул остолбеневшей женщине:

— По воздуху не только пингвины летают. Люди тоже.

И, хохотнув, догнал остальных.

— Пингвин не летать. Пингвин косолапо ходить, — тут же отреагировал Паша-бурят. — А твой надо срочно ехать в Крым. Там новый ухажёр у Люда-лаборант.

И заржал, что сивый конь.

…Им предстояла очередная стычка.

***

Переночевав, наутро команда Белова вышла на связь:

— Вызывает «Лиса восемь-три»!

— Слышу тебя, Андрей! — голос полковника искажали помехи.

— Вероятно, еще не всё пространство ушло назад к себе в девятнадцатый век, — предположил Головкин. — Какая-то часть осталась смешанной с нашим. Вот и помехи в эфире. Два измерения, как два вируса. Кто сильнее: борются за свое выживание.

— Что там у вас, Андрей?

— Разведывательную миссию под кодовым названием «Плот «Медуза-2» считаем завершенной, товарищ полковник!

— Докладывай. Вертолет высылать? К какому времени доставите спасшихся?

— А доставлять некого. Их не существует в нашем мире.

— Не понял…

И Белов принялся за обстоятельный доклад.

Уже сидя в салоне винтокрылой машины, Кирилл Борисович записал в дневнике:

«Июль 1985 года.

Очередная операция по выявлению необъяснимых аномалий «Плот «Медуза-2» закончена. Трёх, прибитых к берегу участников катастрофы, червоточина времени забрала с собой назад. Каким образом эта бесова кухня работает, я не знаю. Но с прибывшим вертолетом на мыс Святой Нос высадилась целая команда ученых. Наша разведка показала, что в воздухе присутствуют неизвестные науке примеси какой-то неведомой органики. Полагаю, частицы иного измерения еще не убрались в свой девятнадцатый век, и какая-то их часть продолжает контактировать с нашей реальностью. Теперь это головная боль IV-го научного отдела КГБ, а мы возвращаемся в свое Географическое общество Академии наук СССР. Аномальную зону оцепят, проведут анализы, возьмут пробы воздуха, запустят стратосферные зонды. От себя добавлю полную готовность нашей «летучей команды»: Витя Савушкин и Павел-проводник показали себя настоящими специалистами своего дела. И, хоть надоели уже своими перепалками по горло, но с такими бойцами — наша группа лучшая на всей протяженности от Алтая до Амура.

Теперь домой. Конец записи»

Винты гудели. Буян мирно спал в наваленных мешках хвостовой балки салона. Головкин откинулся на спинку и бросил взгляд в иллюминатор. Под днищем вертолета распласталось Баренцево море.

— А где-то в Атлантике, у берегов Африки, сейчас в ином измерении терпит крушение фрегат «Медуза», — задумчиво произнес Андрей Белов.

— Терпит, — кивнул помощник. — Но полтора столетия назад. Парадокс времени, черт бы побрал этих эйнштейнов! — и взглянул на двух друзей.

Паша-бурят подсел к дремавшему приятелю и, толкнув в бок, хитро констатировал:

— Люда-лаборант твой не дождаться. Ушла гулять с новым ухажёр.

— Ща как врежу в зубы! — заорал спросонья Витя.

…Буян зевнул. Перепалка только начиналась.

********