Читать онлайн
"01. Вопрос Жизни и Смерти!"

Отчёт к А.М. номер 01.

Кодовое название: «Вопрос Жизни и Смерти!»

Информация составлена из допросов

объектов с первого по двадцатый.

Попав в квартиру, где начнётся сей рассказ, Вы едва ли поймёте, какой век за окном. Малооживлённая улица Лондона, куда открывался вид из этого окна, тоже была скупа́ на временны́е подробности. Пасмурное небо угрожающе клубилось над Туманным Альбионом, не предвещая погодных изменений. Архитектура зданий напоминала XVIII–XX столетие, объявления за стеклянными дверями кафе и магазинов путали календарь — везде было написано «Мы закрыты». Сверху силуэты одиночных прохожих скрывали купола монохромных зонтов; людей стало ещё меньше, когда на перекрёстке показалась патрульная машина.

Пойдём, наверное, и мы, пока нас не оштрафовали, тем более дождь опять зарябил по лужам. Дорогой читатель, предлагаю вернуться в квартиру на втором этаже, где входная дверь была подобна порталу в потусторонний мир — стоило лишь переступить порог, как Вы оказывались в мрачном, лишённом тепла и красок готическом особняке. Однако музыка, громко расходящаяся по тёмному коридору даже к самым дальним комнатам, принадлежала отнюдь не средним векам, а последним десятилетиям, что восславили стиль готики в новом свете.

Играла классика. Классика Heavy-Metal. Мелодия конца второго тысячелетия добавляла этому сумрачному месту пугающую привлекательность, чёрными рваными мазками окрашивая квартиру в цвет тоски и скорби, добавляя на холст глубокие раны, калеча и без того содрогающуюся душу.

Темнота, что поселилась в доме более полувека назад, грустно танцевала под эти ноты в каждом тенистом углу, возле каждого окна, завешенного плотными шторами, в каждой закрытой комнате. По ночам темнота плакала у пустого камина. В доме были канделябры, серебряные бра на стенах, прочие подсвечники и даже электрические лампы, но хозяин квартиры давно перестал видеть смысл в их использовании.

От входной двери начинался длинный узкий коридор. Лишь редкие полосочки холодного света просачивались под дверьми, блекло исчезая в ворсе ковровой дорожки — пол покрывало искусное тёмно-зелёное полотно из самой Византии. Пускай моль и время не тронули его старинный узор, будто с ними был заключён пожизненный контракт ещё со времён Римской империи, цвет дорожки был едва ли различим, как и очертания сюжетов на картинах. В рамах эпоха возрождения чередовалась с современным абстракционизмом. На заполненных в два ряда книжных полках неясно виднелись названия на двух корешках: рядом с эпосом Гомера стоял роман Р. Брэдбери. Остальные шедевры, украшавшие сей коридор, а также галерею и библиотеку, да и вовсе всю квартиру, было дано разглядеть лишь темноте, что следила за порядком в доме, не давая пыли и паутине занять её место [Не придавайте деталям интерьера оценочного значения. Знающие люди, только зайдя на порог дома, назвали бы стартовую аукционную цену для каждой вещи в коридоре, а опытные коллекционеры антиквариата и эксперты в истории подняли бы ставку, подтвердив подлинность всех предметов. Не делайте так — это, как минимум, не понравилось бы хозяину квартиры, что не терпел подобного отношения к своим вещам. Для него они были бесценны.

Будет проще, если Вы сравните это место с любой другой квартирой. Возьмём для примера ту, чьи окна были через дорогу: на стенах висели семейные фотографии, обрамлённые картины старшего ребёнка украшали гостиную, младший же оставил фломастерами радужные пятна на обоях детской, на тумбочках стояли сувениры из путешествий, подоконники были уставлены растениями из разных стран — каждая деталь хранила в себе тепло воспоминаний, с каждой была связана чудесная история, центром которой была семья, живущая в доме напротив.

Хозяин нашей квартиры также не был лишён человеческой сентиментальности — даже порой страдал от этого чувства — просто на свете он жил немного дольше остальных людей.].

Чуть позже мы устроим занимательную экскурсию по этому таинственному дому, а пока что дойдём до первой открытой двери, аккурат напротив знаменитой Моны Лизы, и повернём направо, входя в гостиную.

Композиция рок-группы подходила к завершающим аккордам, рёв солиста был искреннее предсмертной мольбы. Как только от этого бешеного ритма, тяжёлых басов и громкости не дрожали стены (не то, что картины), остаётся загадкой. Обычно под такую музыку отчаявшиеся взводят курок, а хозяин квартиры заменял этой мелодией утренние новости на радиостанциях. За чашечкой свежего чёрного чая, сидя в любимом мягком кресле возле открытого окна своего старинного дома, аристократ в чёрном деловом костюме получал эстетическое удовольствие от чтения свеженапечатанной газеты и прослушивания душераздирающей музыки.

«Наконец-то чья-то боль может заглушить мою», — иногда говорил он, находя новые композиции, сотканные из горя. В них было гораздо больше силы, чем в любовных сонетах и романтических балладах. Это вполне объяснимо. Сама любовь — часть процесса создания, а любой синтез требует затрат энергии.

Предательство, разочарование, раскаяние, депрессия — части процесса разрушения, что сопровождается хаотичным выбросом тепла и света. Живя с ножом в сердце, каждый находит своё обезболивающее. Для хозяина квартиры им стала музыка и доза морфия.

Черноволосый англичанин тяжело вздохнул, перевернув страницу. Сегодня его и без того бледная кожа приобрела болезненный, даже немного мёртвый оттенок. Исключением были лишь тёмные круги под уставшими глазами. Он выглядел весьма подавлено, но мысль о том, что сейчас он сливается с интерьером из-за тусклого пасмурного света, как в старом монохромном кино, заставила его коротко ухмыльнуться.

Он не любил новости. Наш герой знал, что, если в мире что-то случится — он узнает об этом первым. Утренний номер «Times» в его руках был лишь средством от смыкания глаз. Он читал невнимательно, изредка останавливая взгляд на словах «митинг», «число заболевших», «число умерших». Сегодня утром глаза так и намеревались закрыться.

Когда же это «сегодня»? Мы, наконец, решим эту загадку, взглянув в правый нижний угол той серой газеты. «20-е августа 2020 года» — гласили печатные символы. Механические часы на камине показывали восемь утра, и лишь сверившись по архивным календарям, мы сможем вспомнить, что это был четверг — один из тысячи таких же неспокойных дней в период пандемии.

На подоконнике стоял ноутбук, подключённый к акустическим колонкам. Это из них вырывалась адская музыка. Рок-композиция сменилась, и хозяин квартиры обессиленно расслабил руки. Газета упала на пол, где скоро бы волшебным образом исчезла.

Почему-то к газетам наш герой относился с презрением.

Единственная уцелевшая лежала на журнальном столике рядом с пустым стаканом, чашкой чая и чёрными солнцезащитными очками. Её напечатала какая-то уже забытая и закрытая американская типография третьего августа 1936-го года. Нерасклеенные листы пожелтели от времени, но мужчина даже не собирался её открывать. Всё, что ему было необходимо знать, было на первой странице, а именно колонка поэзии. Тогда ещё было модно печатать стихи. Но это стихотворение было очень странным: во-первых, оно было не на английском, а на латыни, во-вторых, оно было предназначено именно хозяину этого дома:

«Да, я хочу тебя убить:

Вонзить кинжал в твоё пустое сердце,

И кровь твою отравленную пить,

И твоей болью, как свечою, греться…

Да, я хочу тебя убить:

Ворваться страхом ночи в твои мысли,

Свести с ума, твоим кошмаром быть

И подарить один короткий выстрел…

Я так хочу тебя убить».

[ В нашем же мире это стихотворение написано в сентябре 2012-го автором под псевдонимом Елена Ведьма.]

Автор указан не был, но в голове мужчины эти строки отчётливо произносились с знакомой дьявольской жестокостью. Эта газета была напоминанием о сравнительно недавнем прошлом. Очень неприятное, но важное воспоминание.

Мужчина глубоко вздохнул, когда его белые глаза вновь пробежали по тягостным строкам. Радужка глаз была выцветшей и почти неразличимой, у неё не было даже тёмного ободка, едва ли был виден зрачок. Похожие глаза можно увидеть у азиатской девочки на старой фотографии 1945 года из города Нагасаки с подписью: «Эти глаза видели взрыв ядерной бомбы».

Поверьте, любой человек, который бы посмотрел в Его глаза, в мгновение понял, что Он видел не только ядерный взрыв, но и все войны, парады, чудеса и тайны мира, всю правдивую историю. К сожалению, это было лишь мгновение, затем у человека остановилось бы сердце, и он бездыханно бы упал на землю. Любой, кто смотрел в глаза Смерти, умирал.

Опять взглянув на послание из прошлого, Смерть потёр виски, проклиная свою совершенную память. Эта способность нередко спасала в трудных ситуациях, но чаще тёмный маг просто тонул в печали давно минувших дней.

«Напряжение на Земле мог почувствовать каждый. Оно было везде. Им был пропитан воздух. Большинство людей пребывало в состоянии необъяснимого страха и боязни будущего, что может не наступить. Близилась война. Шёл 1936-й год.

Смерть только что оказался в Нью-Йорке на оживлённой пятой авеню. Правда, вид у Смерти был не слишком живым, скорее немного убитым. Он был зол, растерян, брошен и поражён в бою. Его душу словно порвали на клочки, сердце вырвали и изничтожили, но он сам был виноват, что попал под нож. Только что он потерял всё…

Люди бездумной толпой продолжали идти по тротуару, задевая и толкая остановившегося прохожего. Это понемногу возвращало Смерть в себя. Его душа ощутила пустоту и холод, будто в заброшенном старом замке зимний ветер задул последнюю свечу. Это тягостное одиночество окрасило пешеходов в серый цвет, нарисовав вместо них призраков простым карандашом. Вслед за людьми поблёк и волшебный город, а за городом окрас потерял и весь мир.

Смерть огляделся, поправив чёрные очки. Только уходить ещё не спешил. Его внимание привлёк небольшой киоск. В таких местах при необходимости можно было купить всё: ручки, цветы, сувенир, чашку, душу продавца (всё зависит от покупателя). Но Смерть сейчас интересовала лишь газета… Он не мог по простой случайности прочесть рифмованные латинские слова, что завершали недосказанную ссору минутной давности, как контрольный выстрел.

Пусть строки и были напечатаны, он узнал Её почерк. О, Она часто оставляла послания, что можно было объяснить, как Знак судьбы: например, фраза случайного прохожего, слова в песне, надпись… Всё, что угодно, откровенно говоря, но простой человек принял бы этот Знак за обыденное совпадение.

Смерть слишком хорошо Её знал и точно понимал, что этот «Знак судьбы» предназначен ему.

«Я так хочу тебя убить» … Ему было больно читать эти строки. Он предал Её. И Она его никогда не простит».

Из-за Неё он мучился все эти годы. Её он ненавидел и проклинал, любил и прощал, пытался забыть — последнее для него было главной пыткой. Из-за Неё он заключил контракт с Морфеем, чтобы навек лишиться снов. Это настоящая мука: быть с кем-то рядом в мире грёз и открывать глаза в сером мире полном одиночества.

Эту мстительную стерву невозможно забыть.

Быть может, здесь была замешана Её магия, Её всевидящий взгляд, быть может, этому виной морфий, но иногда, когда Смерть закрывал глаза, он ощущал Её присутствие. Как сейчас.

Да, вот стук Её каблуков смешался с тишиной в коридоре. Она повернула направо возле Моны Лизы, гордой поступью войдя в гостиную. Смерти представился Её образ из двадцатых годов прошлого века: белое шёлковое платье, чьи откровенные детали скрывало светлое меховое манто, длинные белые перчатки и аккуратный клатч в цвет наряда. Казалось, он даже почувствовал аромат Её духов: это был запах горящего зимнего леса. Букет из земного страха, адского пекла, с лёгкими еловыми нотками.

Образ подошёл к подоконнику. В плеере сменилась композиция. Смерть тут же раздражённо выдохнул сквозь зубы, ибо явившийся образ был рад вскрыть старую рану. Заиграла песня Металлики «The Unforgiven II», напоминая Смерти обо всех его непрощённых грехах.

Но тут случилось нечто неожиданное, непривычное. Образ решил прервать методичную пытку, колонки зашлись помехами прямо перед ожидаемым барабанным ударом. Прибор самовольно поймал слабую волну, запустив эфир с безымянной радиостанции:

«… Смерть… Я обниму рукой…

И только с ней одно-ой

Я поделюсь своей мечто-ой…

На моей Лун…»

[Песня группы Мёртвые Дельфины — На моей Луне.]

В этот момент Смерть понял, что морфий здесь ни при чём. Тёмный маг открыл глаза, но в комнате по-прежнему не было никого живого, кроме нашего героя. Он усмехнулся:

— Я уже стал забывать о твоих способах передавать сообщения.

Он говорил так, словно Она действительно стоит за его спиной возле подоконника и играется с радиотехникой. Он знал, что Она его услышит.

— Восемьдесят четыре года… — Смерть коснулся пальцами лба, медленно говоря. — Восемьдесят четыре года назад ты заявила, что не желаешь меня видеть до Судного дня, иначе он наступит раньше. Зачем же…?

Перебивать тоже было в Её стиле. Радио зашумело, переходя на другую волну, чтобы ответить на ещё не озвученный вопрос Смерти: «Зачем же ты ищешь со мной встречи?» Играла песня Скорпионс. Клаус Майне пел, словно под раскаты грома:

«Run and hide there's fire in the sky

(Бегите и прячьтесь, ведь небо пылает)

Stay inside

(Одумайтесь),

The water's gonna rise and pull you under

(Вода поднимается, вас накрывает),

In your eyes I'm staring at the end of time

(В глазах ваших вижу конец света).

Humanity (Человечество),

Goodbye (Прощай)…»

[Scorpions — Humanity песня вышла в 2007.]

Смерть задумчиво слушал до последних нот, затем устало протёр глаза. Он ожидал Армагеддон только через несколько тысячелетий и никак не планировал встречать его на этих выходных. Хотя… Пандемия, войны, кризисы… Всё явно вело к Концу.

— Действительно, вопрос Жизни и Смерти… — в тишине признал он и добавил. — Хорошо, я загляну на чашку кофе.

Динамики зарябили, подготавливаясь к следующей реплике. Электронные помехи и шум начинали раздражать, но Смерть терпеливо ждал её слов, Начавшаяся же музыка их не имела:

— Лакримоза?[ Lacrimosa — это часть «Dies Irae» (Страшного суда), секвенции в реквиеме, над которым Моцарт работал вплоть до самой кончины — с 22 ноября до роковой ночи с 4 на 5 декабря 1791 года — траурная заупокойная месса, написанная на канонический латинский текст.]— с интонацией «что, серьёзно?» спросил Смерть. — Это в смысле «миру неизбежно конец, пора начинать траурную мессу»? Или… — Настоящая любовь — это когда понимаешь вторую половинку без слов, знаешь все её тайные шифры и неочевидные намёки. Например, эту мелодию написал их близкий друг. В его исполнении, правда, звук был объёмнее, а ритм отдалённо напоминал вальс три четверти.

Музыка вызвала у Смерти смешанные эмоции. Он вспомнил дождливый вечер в Австрии, их танец в доме композитора. Их танец… Это заставило Смерть улыбнуться. Неужели она тоже его помнит. Через несколько месяцев Смерть забрал душу Моцарта, а Лакримоза навек стала частью его Реквиема.

— Хорошо, я позову Амадея.

Радио смолкло, оставляя Смерть в, казалось бы, привычной тишине. Но беспокойство уходить не собиралось, более того, Смерть забыл о своей усталости, осознав, что не столько его страшит грядущий Апокалипсис, нежели встреча с бывшей. Смерть нагнулся вперёд, потянувшись к самому дальнему предмету на журнальном столе. Со вчерашнего вечера там стояла открытая бутылка виски. Он настолько был погружён в собственные мысли, что не заметил, как налил виски в утренний чай вместо пустого стакана.

— Бог знает, что… — прошипел Смерть с интонацией простого разозлённого человека. Хотя смертные в такой ситуации чаще вспоминают Дьявола, нежели Бога.

В тот же миг снова раздались радиопомехи, на экране ноутбука снова открылась программа плейлиста. Из динамиков послышались оптимистичные ноты песни группы Queen «I want to break free». Прежде чем Смерть успел задуматься об их значении, на клавиатуре щёлкнула кнопка со стрелкой вправо, отчего аудиозапись стала быстро перематываться вперёд, остановившись ровно перед припевом.

Фредди Меркьюри успел пропеть «God» (Бог), после чего магнитофон дал короткий сбой, словно заело CD-диск. Концовку фразы «зажевало», воспроизведя начало с надоедливым повтором. И получилось не «know», а «d-don't know» (не знает). «Бог не знает», — многозначно прозвучала фраза из акустических колонок.

— Дверь ты не запираешь? — выходя на улицу, спросил уже известный нам герой у Смерти. Пропустим историю о том, как он так быстро оказался в Лондоне, подчеркнув слово «быстро». Он появился у порога квартиры на втором этаже почти сразу после срочного телефонного звонка.

Амадей не был великим композитором, как Вы могли ошибочно подумать, хотя с тёзкой был лично знаком и более четверти века таил на него обиду за посмертную кражу прославившейся музыки. Но сейчас не об этом.

Длинные чёрные волосы, татуировки и пирсинг на брови не могли испортить привлекательную внешность Амадея, напротив, они добавляли к его образу опасности, которая так нравилась девушкам. Даже тяжёлая кожаная куртка, настолько старая и потёртая, будто пули от неё отскакивали ещё во времена Наполеона, на нём становилась достоинством, а не недостатком.

Смерть оставил его вопрос без ответа.

— Как тебе мой подарок? — пока что голос парня был жизнерадостным, он ещё не знал, куда его ведут.

— Фарфор звонко бьётся, — коротко ответил Смерть.

— Что? Ты разбил весь французский сервиз? — Амадей, один из немногих приближенных Смерти, ещё не забывал о таких праздниках, как день рождения. И очень разочаровывался, когда его внимание не ценили. В позапрошлом месяце Смерть получил от него набор чашек. Да, из одной из них он пил чай сегодня утром. — Надеюсь, не об рояль?

— Ну… — протянул Смерть, вспоминая, как зло запустил чашку в стену напротив, когда радио, наконец, выключилось. — Рояль определённо задело.

После этих слов Амадей оценивающе посмотрел на друга. Они шли вдоль улицы, небо понемногу светлело, прохожие начали складывать зонты. Друг Амадея был определённо чем-то взволнован, он то и дело поправлял съезжающие чёрные очки и ворот рубашки. Смерть старался идти уверенно, но в то же время не замечал луж под ногами, а это было весьма опрометчиво для его кожаных туфель.

Следующее его действие вовсе поразило Амадея. Смерть на мгновение приподнял руку над очередной лужей, будто проверяя, как ладонь отражается в зазеркальном небе.

— Давно тебя таким не видел, друг мой, — с улыбкой сообщил Амадей. — Одновременно уставшим и переполненным сил. Нервным и мечтательным.

— О чём ты?

— Ты влюблён, друг мой! Ты же знаешь, я этих дел мастер, от меня любви не скроешь. Поздравляю! Кто новая избранница? Или мы как раз к ней идём?

Навстречу им шла группа шло трое прохожих, болтавших каждый о своём. Кто-то говорил по телефону на громкой связи, кто-то общался с другом. Главное, что определённые слова прозвучали громче, стоило им пройти мимо наших героев.

— Да не волнуйся, всё «… уже прошло…»

— Ещё «… пятнадцать минут…» и буду на месте.

— Он «… мог бы…» купить цветы, это же их первое свидание.

— Нужно «… поторопиться…» с отъездом, иначе мы не успеем до закрытия границы.

— Я не помню, сколько у меня «… на счету…» Последние наличные потратила на маску.

— Да, мам, «… каждая…» аптека мне отказывала. У них нет антибиотиков.

— Жизнь скоротечна, «… секунда…» — и тебя нет.

«Уже прошло пятнадцать минут, мог бы поторопиться, на счету каждая секунда», — отчётливо было сказано разными голосами.

— Что-то эта новая избранница слишком похожа на старую… — боязливо заметил Амадей.

— Она пригласила на встречу, обсудить грядущий Апокалипсис, и попросила позвать тебя, — Смерть ввёл Амадея в курс дела, теперь была его очередь подмечать у друга признаки волнения.

— Позволь уточнить, Судный день наступит из-за вашей встречи или после?

— Так или иначе.

— Почему Она вспомнила обо мне? — в голосе Амадея появился страх. Приземлим это ощущение, сравнив его с внезапным вызовом студента в ректорат или рабочего к директору, особенно, когда каждый из них знает, за что его могут отчислить и уволить.

Продолжая идти, Смерть ответил:

— Не знаю, — а сам заметил, что очень давно не говорил таких слов. Обычно он знал всё.

— Ты думаешь, Она тебя простила? — Амадей прибавил шаг, потому что стал отставать от Смерти.

Почти с комом в горле тот снова ответил:

— Не знаю.

— Из моего опыта общения с женщинами, могу уверенно сказать, что не простила. Был у меня роман с одной француженкой, эта ведьма до сих пор встречает меня пистолетным выстрелом… А ведь я всего лишь невзлюбил её кота и мужа.

— Что стало с котом?

— Муж съел его и отравился. Не в этом суть. Все женщины мстительны и злопамятны. А ведь это всего-навсего чокнутая француженка. Напомни, откуда Она родом?

— Она родилась на корабле в Средиземном море, а воспитание получила в горах Скандинавии.

— Думаю, от неё прощения ждать не стоит, да и твой список грехов поувесистее будет.

Смерть бросил на него вопросительный взгляд, Амадей даже мельком увидел его бесцветные глаза. Юноше повезло, что вот уже более шестисот лет он был «не совсем жив».

— Ты бросил Её, — стал пояснять Амадей, потеряв страх, — в самый решающий и нужный момент ты к Ней не пришёл. Из-за тебя погиб третий Хранитель. Да Она с Небес прыгнула! Будь Она ангелом — прямиком бы пала. Из-за тебя Она двадцать пять лет пробыла в Тёмном мире под стражей Люцифера.

— О, конечно, для Неё это «страшное» наказание, — с издёвкой заметил Смерть и повернул за угол в безлюдный переулок.

— Её отстранили от должности. Беллиар конфисковал Её бизнес, — продолжал Амадей. — И всё из-за тебя. — Он сделал небольшую паузу, — зачем Ей звать нас? Она же... — Амадей не успел сказать её должность, титул и статус.

— В канун Судного дня собираются все Хранители, — Смерть устал перебивать друга.

— А я здесь причём? — откашлявшись, спросил Амадей, будучи обычным колдуном.

— Тебе просто не повезло быть моим братом. Откровенно говоря, я, — Смерть закатил глаза, прежде чем вновь сказать это, — я не знаю, зачем ты Ей. Знаю только то, что Она ждёт нас в ресторане.

— Она в Лондоне?

— Конечно, нет, — на лице Смерти засверкал оскал. — Сама Она не подойдёт ко мне ближе, чем на два государства.

Представьте себе звук мгновенно распространяющегося пламени, когда огонь за секунду охватывает головку спички; представьте, что этот огонь так же быстро переносится по всем лесам нашего мира. Именно такой звук раздался в переулке. Он был мгновенным, как и пламя, что разгорелось под ногами наших героев, окутывая их, словно костёр инквизиции. Лепестки костра исчезли так же внезапно, как и появились.

В опустевшем переулке мяукнула чёрная кошка.

В тот же миг они оказались на площади, вымощенной бордовым камнем.

— Где мы? — спросил Амадей, поправляя воротник куртки.

— Главная улица Сиены[Сиена – город в регионе Тоскана в центре Италии, который славится своими средневековыми кирпичными зданиями, в честь которых был официально назван цвет «жженая Сиена»].

— Это где?

— Это Италия. Амадей, ты жил в этой стране тридцать лет и ни разу не взглянул на карту? — вздохнув, сказал Смерть и неспешно пошёл к домам напротив, тихо удивляясь тому, что он снова видит цвета. У города был свой неповторимый тёплый оттенок, который Смерть так давно не замечал…

Амадею надоело спрашивать всё подряд, поэтому он просто в недоумении развёл руками. Смерть начал медленно рассказывать:

— После Испанки недалеко от этой площади открылся ресторан. В нём с самого начала была своя особая атмосфера, за что он Ей и полюбился. В двадцатые, пока вся Европа плясала под джаз, в этом ресторане мы танцевали танго. Было ощущение, что только за этим мы туда и ходили — ради неповторимых танцев и музыки. Но оказалось, было кое-что ещё. Теперь в будние дни с семи пятидесяти пяти до восьми тридцати пяти Она приходит туда выпить свой любимый кофе от лучшего, по её мнению, бариста. — Смерть взглянул на карманные часы, — по графику, Она должна быть ещё там.

— Откуда ты это знаешь, если в последний раз вы ходили в этот ресторан именно в двадцатых? Ты не видел Её восемьдесят пять лет!

— Восемьдесят четыре, — исправил Смерть. — Ты забываешь, брат мой, что мне не нужно быть в том ресторане, чтобы видеть, что там происходит. Я вижу всё, что видят Ангелы Смерти, а Ангелы Смерти повсюду. О Её способностях я вовсе умолчу.

— М-да, как это Апокалипсис не начался раньше?.. — тихо заметил Амадей. — А что Она будет делать, если бариста скончается?

— Он вампир с кофейной зависимостью, работает там со дня основания вместе со своим братом, что до сих пор радует посетителей живой музыкой.

— Что хоть за кофе? — Амадей редко нервничал, но, когда это случалось, он так и сыпался словами.

— Слишком долго объяснять.

— А я смотрю, мы никуда не спешим. Мы спокойно гуляем то по лондонской улочке, то по итальянской площади, хотя ты мог сразу переместить нас в тот ресторан, — Амадей намекал, что нервничает не только он.

Смерть на это промолчал.

— Может быть, купим цветы?

— Если ты не замолкнешь, цветы купят тебе. На могилу, — касаясь пальцами лба, пригрозил Смерть. Голова болела то ли от усталости, то ли от лишнего волнения в лице Амадея.

Тот же учтиво кивнул, но всё-таки спросил:

— Я всего лишь забочусь о своей целостности и сохранности. Давай купим цветы?

— Это деловая встреча.

— Это деловая встреча, — Амадей сделал ударение на последних словах, — с твоей девушкой. Каждая девушка требует к себе постоянного внимания, и им не важно, сколько бутонов ты вложил в свой разовый букет, — Амадей без подсказок зала вспомнил, что однажды Смерть подарил Ей поле тюльпанов. — С букетом я бы чувствовал себя увереннее.

К ресторану они подходили уже с цветами. Опуская десять минут препирательств, злости и раздумий, можем обратить внимание, что они выбрали аккуратный букет из веточки фиолетовой гортензии. Несмотря на название цвета, нежные лепестки были ближе к красному, нежели синему, как непостоянные размывы вечернего неба.

У порога ресторана Смерть, закатив глаза, не выдержал и передал букет брату. Они зашли внутрь.

Вампир за роялем известил об их приходе лучше, чем любые звонки и сигнализации. Бессмертный, завидев старых знакомых, просто перестал играть на кульминации безымянной симфонии. Посетителей сегодня утром было немного, пять-семь человек сидели в разных уголках заведения, соблюдая социальную дистанцию, но все люди в зале тут же посмотрели на входную дверь с мыслью: «Что же там увидел музыкант?» Спокойным остался лишь один силуэт у барной стойки. Она всё так же сидела спиной ко входу, мирно беседуя с бариста.

Амадей подтолкнул брата вперёд, сам же шёл за его спиной.

Прошло восемьдесят четыре года, а Она оставалась прежним белым силуэтом. Смерть верно говорил, что в их возрасте трудно изменять привычкам и принципам. Что бы Она не пыталась изменить, всё возвращалось к исходному. Белое платье, что больше напоминало рубашку, переходящую в юбку прямого фасона, расстёгнутый воротник и верхние пуговицы, тёмно-сиреневый кожаный пояс, как и прежде, придавали Её образу холодной строгости. На плечах лежали распущенные пепельные волосы.

Они уже слышали Её милый разговор с итальянцем, слышали Её бархатный чарующий голос с насмешливыми и властными нотками.

Но стоило им подойти ближе, как диалог прекратился, словно у другого края стола появилась немая гостья — тишина делала свой заказ. Кстати об этом, бармен улыбнулся Смерти, как старому знакомому, и со словами «Как обычно?» принялся варить ему кофе.

Она же не удостоила гостей вниманием. Смерть не отважился сесть рядом с Ней, поэтому место посередине занял Амадей, хотя колдуну самому было некомфортно оказаться так близко к коварной женщине. В последний раз он так себя ощущал, будучи наедине с бешеным волком — сестра однажды решила их познакомить.

— Кажется, мы почти угадали с цветом, — Амадей вспомнил о букете.

— Благодарю, Амадей, что не забываешь о манерах, — не поведя глазом, сообщила Она. От этой фразы Смерти стало неловко. — Как там Элен?[ Элен Этерни - одна из членов Семьи Смерти (самоубийство).] — Речь шла о той «любящей» сестре.

Ответил Амадей:

— Чудесно, почти перестала убивать меня по воскресеньям.

Тишина терпеливо ждала свой горький и холодный кофе, следя, как чёрная ледяная жидкость беззвучно просачивается сквозь молотые зёрна и фильтр. Методики приготовления колд-брю всецело принадлежали ей.

Смерть знал, что ему нужно что-то сказать. За восемьдесят четыре года у него накопилось так много слов, но сейчас они куда-то рассеялись. Он ненавидел это. При виде Неё он терял многовековой ораторский опыт.

Восемьдесят четыре года. Для кого-то это мог быть пожизненный срок, но для них… Для них это была лишь незаметная песчинка времени. Будто только вчера они стояли на девятом небе Рая, окружённые ангелами Марса.

Девушка поправила прядь серебристых волос, улыбнувшись уголком губы. Украдкой посмотрев в сторону Смерти, Она тихо промолвила:

— Здравствуй…

Не услышав в этом слове ни призрения, ни даже обиды, а найдя лишь тепло долгожданной встречи, Смерть как-то недоверчиво повернул голову в Её сторону. Его безжизненные белые глаза встретились с Её бушующим штормом.

Её портрет можно было назвать «Ангел на Земле», «Богиня красоты» — само совершенство. Но глаза сложно давались каждому художнику. Глаза — зеркало души. А в Её глазах тонули корабли, как посреди Тихого океана в самую грозовую ночь.

Ироничен исторический факт, что самый опасный океан назвали тихим, ведь для одного мореплавателя стихия успокоила свои воды. Так и Её глаза становились лазурной гаванью при виде одного единственного человека. Смерть увидел этот блеск даже через чёрное стекло очков. И ответил так же таинственно и тихо:

— Давно не виделись…

Между двумя бессмертными возникла безмолвная связь. Понимание, которого они оба ждали больше полувека. Как бы они не проклинали друг друга, у них в шкафу был на двоих один скелет.

— Ну, ладно, давайте: «Простили, забыли». Ура, счастливое воссоединение, перемирие! Возводим сожжённые мосты, — наигранно порадовался Амадей. — Ближе к делу, что там с Апокалипсисом?

Колдун пожалел о своих словах, почувствовав себя лишним между двумя Хранителями. Особенно, когда стал целью двух убийственных взглядов. Амадей вспомнил, что статус «Бессмертный» не такой уж и надёжный, и что все без исключения смертны. Он сложил руки на коленях и решил просто помолчать.

Ей тяжело дались следующие слова:

— Наша миссия восемьдесят четыре года назад была провалена не только из-за ошибки Смерти, — девушка больше не смотрела ему в глаза, посчитав, что букет цветов больше требует её внимания. — Все эти годы в смерти третьего Хранителя в первую очередь я винила себя. Я никогда не смогу забыть и простить тот день, тем более последствия дают о себе знать. Восемьдесят четыре года назад своим провалом мы собственными руками перечеркнули всё возможное будущее. Армагеддон только на нашей совести, и... — Она совсем опустила глаза, забыв о цветах. — И мне не остановить его в одиночку.

У Амадея были странные взаимоотношения со страхом. То страх не покидал его, обняв за шею, как паникующий утопающий, то терялся или намеренно бросал, оставляя Амадея на произвол судьбы. Маг нагнулся вперёд, чтобы одним только взглядом попросить повторить последнюю фразу.

Девушка подняла на него свои синие глаза. Впервые за всё время существования этого мира, пересилив себя, гордая Хранительница, госпожа Жизнь произнесла:

— Мне нужна ваша помощь.