Читать онлайн
"Секретные миссии КГБ: Летучий отряд Белова"

1950 год. Август-месяц.

Комплекс исправительно-трудовых лагерей близ Воркуты.

Время побега установлено: 5 часов 14 минут.

***

Ранним утром одного из последних дней уходящего лета над воротами лагеря завыла сирена. Полторы тысячи заключенных были подняты за полчаса до подъема, что, собственно, происходило нередко. Надзиратели бараков, ради забавы, имели привычку будить истощенных узников ранее установленного режима, но на этот раз причина была весомой:

Из колонии совершен побег.

Дерзкий.

Небывалый.

Спланированный с точностью до минуты, побег.

Спустя несколько минут, когда из бараков хлынули волны заспанных каторжников, плац перед главной конторой был забит до отказа. Изможденные, бессильные, поддерживаемые друг другом калеки, потерявшие остатки здоровья на рудниках, заключенные едва стояли на ногах от постоянного недосыпа.

— Старшим бараков провести перекличку! — гремел в репродукторах голос.

Сирена продолжала выть. Часовые вышки ощетинились пулеметами. По периметру лагеря рыскали группы вохровцев с овчарками. С плаца неслись команды:

— Первый барак, на вытяжку!

— Шестой барак, доложить о наличии выбывших и больных!

— Барак восемь — все налицо. Выбывших трое. Больных шесть!

— Барак десять — в наряде!

Заминка случилась у барака № 12. Проверяющий надзиратель подбежал к группе офицеров, докладывая о четырех сбежавших узниках. Команда кинологов с собаками на поводках доложила о вырезанной дыре в ограждении колючей проволоки. Все поисковые группы пришли в движение. Смотровые вышки резали утренний туман ослепительными лучами прожекторов.

Уходило короткое лето, неумолимо приближалась осень.

А из ворот исправительной колонии, минуя прорезанную накануне дыру, в сумрак холодного утра, в бескрайние просторы вечной мерзлоты, навстречу неизвестности, за час до подъема, устремились четверо заключенных.

По их следам были пущены группы поиска, однако, они ничего не дали. Трое суток искали изможденных беглецов. Территория колонии и прилегающего ландшафта была разделена на секторы. Овчарки оказались бессильны: они теряли нюх, когда беглецы должны были переходить вброд бесчисленные ручьи и болота.

Так и закончилась бы очередная история побегов из сталинских лагерей, если бы не одно, крайне любопытное обстоятельство.

А именно…

Четверо беглецов никуда не сбегали.

Прорезав самоточками дыру в ограждении, они уже оказались по ту сторону лагеря, когда вдруг стена прозрачного материала, несуществующего в природе, прочертила перед ними идеально ровную линию, будто чьи-то невидимые ножницы разрезали пространство на две противоположные полярности. Один отрезок пространства остался по эту сторону реальности, второй, отрезанный будто лазером, свернулся в точку сингулярности, бликнул в пустоте, и пропал. Четырех каторжников швырнуло на тридцать шесть лет вперед, разложив их тела на нейтроны. Вспышка плазменного шара выжгла участок земли, на котором, спустя часы поисков, потеряли нюх поисковые собаки.

Вектор временного портала в долю секунды переместил атомарную субстанцию четверых узников, заменив их тела четырьмя пришельцами из будущего.

Квантовый эффект замены двух противоположных организмов из 1950 и 1986 года произошёл по вине очередной необъяснимой аномалии.

Таким образом, и оказались четверо шахтеров штольни №1 в телах узников, а те, в свою очередь, переместились в их собственные оболочки, поменявшись друг с другом местами. Квантовая физика и все постулаты всевозможных научных законов оказались здесь бессильны. Четыре пары организмов просто заменились между собой.

А как это произошло, теперь и предстояло разобраться летучей команде Белова.

Итак…

***

1986 год. Август-месяц.

Коми АССР.

Печорский угольный бассейн.

Территория вечной мерзлоты близ Воркуты.

Время: 19 часов 09 минут по местному часовому поясу.

Спустя 1 час 12 минут после высадки.

Самолетом группу Белова переправили в Сыктывкар, откуда вертолет доставил их к месту назначения, к штольне №1 рудниковой шахты «Капитальная».

Здесь, по сведениям, уже в новом звании генерал-майора Лебедева, с начала прошлой недели начали происходить непонятные события. Вначале пропали двое шахтеров, следом за ними еще двое. Точнее, если говорить физическими формулами, не пропали, а заменились. Как заменились? Вот тут-то и понадобились разъяснения начальника четвертого отдела, когда он провожал летучий отряд Белова с позывным: «Лиса восемь-три» на новую операцию.

— Единственное, что известно, Андрей, — напутствовал он командира группы перед вылетом, — это, как каким-то непонятным образом, четверо сотрудников шахты «Капитальная» под Воркутой — где когда-то располагались сталинские лагеря — заговорили чужими голосами.

— Не понял? — поднял брови майор Белов. — Чужими?

— Не своим тембром, не своей постановкой речи, если быть более точным. Все четверо внезапно перестали узнавать друг друга, впали в амнезию, не помнили в лицо ни коллег, ни начальства. Еще большей трагедией стала их полная отрешенность от семей. Трое были женаты, но не признавали ни жен, ни детей. Четвертый вообще впал в депрессию, отгородившись от всего насущного, твердя, что его зовут Гриша, и жена с детьми живет в Тобольске.

— А на самом деле?

— А на самом деле его имя Станислав и он не женат. Судя по всему, память потеряли все.

— Сразу все четверо? Групповая терапия не помогла?

— Те врачи, кто их наблюдал после инцидента, лишь разводят руками: такой случай общей амнезии встретился им впервые. Мало того, что пациенты не узнавали близких и коллег по работе, они совершенно не владели местным наречием, излагаясь какими-то вычурными фразами, давно вышедшими из обихода. Не ориентировались в местности, шарахались от оборудования и современных машин. В панике метались, оказавшись на улице. Твердили про себя о каких-то колониях, исправительных лагерях, надзирателях и — внимание! — Лебедев поднял палец, — все даты склонялись у них в разговорах к 1950 году.

— Тридцать шесть лет назад?

— Выходит, так.

— Переселение душ? Телепортация? — улыбнулся Белов. — Не признают никого, путаются в датах…

— Да-да. И это не все признаки. Их изолировали по разным палатам. Когда приходили навещать близкие, то те шахтеры не узнавали даже детей. При этом каждый, независимо друг от друга, постоянно во сне бредил сталинскими репрессиями, этапом заключенных и каким-то побегом из трудового лагеря.

— А после чего произошла такая внезапная метаморфоза?

— После обвала в штольне. Их засыпало обломками руды, пришлось откапывать едва ли не экскаваторами. Разгребая завал, спасатели извлекли их тела: они были живыми, но уже… хм… не теми, кем были. Будто их организмы заменились чужими начинками — так бы я это сформулировал.

— Ну а мы-то тут причем? Каким боком летучий отряд причастен к инциденту? Пусть этим занимаются психологи, экстрасенсы или кто другой. Явление-то явно не по нашей части. Тут психушкой попахивает.

— Групповой психушкой, хочешь сказать? Когда не одни, а сразу четверо твердят в унисон, что сбежали из сталинского ГУЛАГа тридцать шесть лет назад?

— Так не нам же, товарищ генерал, исследовать закоулки их памяти. Моя команда еще не отдохнула после операции с «Виртуальным санаторием».

— Ничего не поделаешь, Андрей. Служба! Тем более, на месте тех штолен и шахты «Капитальная» в пятидесятых годах действительно располагался исправительно-трудовой лагерь ВОРКУТЛАГа. А это означает как минимум перемещение временных эпох — что, собственно, и входит в компетенцию наших необъяснимых аномалий. Все ясно? Вылетаете самолетом до Сыктывкара, оттуда на вертолете к расположению шахты «Капитальная», а там, на месте и осмотритесь, выйдя со мной на связь. Посещать пациентов в больнице Воркуты не имеет смысла, но обнаружить эту чертову дыру между порталами вам необходимо. Датчик чужеродного присутствия будут у вас в наличии. Вопросы?

— Никак нет!

— Вот и в порядке. А бойцам передай — отдохнут в заслуженном отпуске.

Майор Белов уточнил некоторые детали, после чего отбыл со своей группой к месту инцидента.

Таким образом, они оказались в районах вечной мерзлоты, пусть и в августе уходящего лета. …Операция под кодовым названием «Сталинский ГУЛАГ» начала свое осуществление.

***

Где-то на горизонте светилась тусклыми огнями Воркута — четвёртый по населению город за Северным полярным кругом и самый восточный город Европы.

В папке вводных данных Кирилл Борисович Головкин зачитал информацию, собранную аналитиками штаба генерала Лебедева:

«В 1937 году на левом берегу реки Воркута началось строительство шахты № 1 «Капитальная». Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 9 января 1940 года посёлок шахты «Капитальная» был преобразован в посёлок Воркута Большеземельского района Ненецкого национального округа Архангельской области. В октябре 1940 года Воркута была передана в состав Кожвинского района Коми АССР.

28 декабря 1941 года из Воркуты был отправлен первый поезд по Северо-Печорской железной дороге. В середине лета 1942 года магистраль была введена в постоянную эксплуатацию на участке «Воркута—Котлас—Коноша».

26 ноября 1943 года Указом Президиума Верховного Совета РСФСР посёлку Воркута был присвоен статус города, после чего он стал быстро расти, по численности населения в конце 1970-х годов достигнув 100-тысячной отметки. На пике экономического развития в городе работали молочный завод, хладокомбинат, крупная птицефабрика, пивзавод, завод крупнопанельного домостроения, 2 деревообрабатывающих комбината, цементный завод, завод железобетонных изделий, были совхозы с коровами и свиньями, своя теплица, где выращивали свежие овощи, функционировало 13 шахт, строились новые жилые дома.

В конце 1930-х — начале 1950-х годов в Воркуте был расположен один из крупнейших лагерей ГУЛАГа. На пике его численности, в начале 1951 года, его узниками были 73 тыс. человек. 22 июля — 1 августа 1953 года произошло Воркутинское восстание заключённых в Особом лагере № 6 «Речлаг» — одного из крупнейших в СССР.

После реорганизации ГУЛАГа в Воркуте продолжали работать учреждения МВД. Кроме того, город оставался местом ссылки до 1980-х годов.

На территории Воркутинского района были произведены два ядерных подземных взрыва. Первый взрыв был произведён 2 июля 1971 года на глубине 542 метра в 20 км от Воркуты, недалеко от железнодорожной станции Хановей. Второй — 29 августа 1974 года на глубине 583 метра недалеко от станции Сейда близ Воркуты. Взрывы имели не военное, а хозяйственное значение: с их помощью зондировали в научных целях глубинные слои Земли»

Головкин закрыл папку, оставив сверху план размещения штолен и забоев в шахте «Капитальная». Тут же была прикреплена сноска на схему того обвала, что засыпал четверых шахтеров, потерявших память.

— А это нахрен нам нужно? — как всегда встрял Витя, озлобленный тем, что так мало отдохнул после операции на Урале.

— Нам нужно все, что касается Воркутинских лагерей, самого города и, если понадобиться, каждой собаки и кошки на его улицах, — назидательно ответил Белов. — А информация об истории сталинских лагерей никогда не помешает.

— Мой и то уже понять, — не забыл подсластить пилюлю Паша-бурят.

— Чего понять, олень сибирский?

— Что шахтер потерять память, когда в них вселиться шайтан.

— У тебя шайтаны уже в штанах сидят, куда ты их только не всовываешь!

— Стоп! — прервал командир. — А ведь наш доблестный проводник прав. Да, Кирилл Борисович? Полагаю, нам еще только предстоит ознакомиться с последствиями подземных испытаний. Может, они-то как раз и причастны к данному инциденту.

— Так ядерные взрывы были произведены пятнадцать лет назад! — выхватив папку у старшего коллеги, пробежался взглядом Витя. — Вот. Последний в 1974 году. Двенадцать лет прошло.

— Ты забыл, какие последствия ядерных испытаний мы наблюдали под Семипалатинском?

— Но там же подземный солитер был в образе гусеницы. А здесь какие-то шахтеры, потерявшие память! Мы что, скоро будем беременных мамочек исследовать? Или за детскими яслями наблюдать, чтоб кто-то из младенцев не обмочился?

— Прекрати! Тут не мамочки и не младенцы. Сознания сразу четверых сотрудников шахты каким-то образом заменились совершенно незнакомым внутренним мышлением. Правильно Паша сказал — здесь возможен феномен, именуемый… — он повернулся к помощнику, ища подсказки. — Как, Кирилл Борисович, называют этот феномен?

— Реинкарнация. Переселение душ.

— Поясни нашему балбесу.

— Павел подразумевал под шайтаном некую сущность, воплотившуюся в сознания этих бедолаг-шахтеров. Думаю, после обвала, когда тех задавило обломками, и их извлекли наружу, в штольне произошла какая-то химическая реакция, катализатором которой стали те ядерные испытания…

— Короче, Склифосовский! — взвыл Витя.

— Он тебе объясняет, бестолочь, — поддержал командир, — что в сознания шахтеров вселился чей-то неведомый разум. Чужое присутствие. Память тех людей, что обитали в сталинских лагерях, здесь, под Воркутой, тридцать шесть лет назад. Усёк, боец? Память тех узников, что совершили побег из колонии трудового режима. А сам лагерь располагался на территории штольни №1 шахты «Капитальной».

Витя озадаченно почесал дулом ружья за ухом. Он всегда чесал за ухом, когда ни черта не понимал. Гавкнул Буян, подтверждая этот факт.

Спустя несколько минут их подобрал армейский грузовик, доставив к забоям штольни №1. Здесь их ожидал ужин, ночлег в бараке, а наутро они наметили план осмотра территории.

Операция разведки необъяснимых аномалий вступила во вторую фазу своего существования.

***

Территория обвала временно была огорожена от основной шахты. Разгребавшие мусор бульдозеры убрались восвояси, и разведчикам был разрешен доступ к святая святых — подземным забоям некогда проведенных ядерных испытаний. Тут-то группа Белова и почувствовала необычное изменение в составе воздуха.

— Чувствуете, какой тяжелый? — заметил Головкин, когда спускались в первый завал.

Сопровождающий их бригадир, приставленный в качестве своеобразного гида по подземельям, натужно вдохнул легкими непривычно плотный воздух.

— Когда разбирали обвал, такого не было, — поднял он брови. — Три дня прошло после спасательных работ, никто не жаловался. Сами пациенты сейчас в больнице, но после них тут побывали бригады спасателей, ничего подобного не ощущая. Иначе бы доложили.

— Следовательно, изменения в составе воздуха произошли вчера?

— В-выходит, что так, — запнулся бригадир.

Штольня косым спуском уходила глубоко в недра планеты — настолько, насколько позволяли дробить вечную мерзлоту бурильные агрегаты. Было чертовски холодно, хотя летучий отряд Белова облачился заранее в утепленные комбинезоны. Где-то со стен сочилась вода, тут же замерзая в ледяные струйки. Буян выдыхал мерзлые облачка пара. Группа надела защитные химические маски. Непонятная вибрация ощущалась в едва дрожащих стенах.

— Как под полигоном того чертова Семипалатинска, — сквозь маску выругался Витя.

Светили головными фонарями. Плотность воздуха чувствовалась даже через фильтры. Она была похожа на густой кисель, сквозь который двигались разведчики Географического общества. С потолка свисали едва тускневшие лампочки. Коридор прорубленной в мерзлоте штольни разветвлялся на несколько извилистых лабиринтов. Запах плесени и унылый вид округлых стен приводили Савушкина в нездоровый трепет.

— Ща как вылезет гусеница размером с локомотив, что тогда?

— Не трогать поезд… — хотел тут же съязвить Паша-бурят, когда бригадир внезапно остановил группу.

— Дальше мне приказано вас не сопровождать. Видите этот тоннель справа? Вам туда. Там и проводились подземные испытания. А мне нужно возвращаться назад, к своим обязанностям.

— Спасибо, — поблагодарил Белов. — Оставьте нам схему штольни: дальше мы сами.

Махнув рукой, бригадир бочком вдоль стен, поспешил наружу. Где-то там, вверху, просачивался дневной свет, а впереди маячила сплошная темнота.

— Жрать охота, — зевнул в маске Витя. — Ну, так мы идем, командир? Или будем в шахматы играть?

— Погоди! — Они с Головкиным, светя фонариками, сверялись со схемой.

— Можно, я гранатой зафигачу?

— Я те зафигачу! — ослепил лучом фонаря помощник командира. — Ты опять за свое?

— Скучно, — поводил по сторонам дулом ружья Витя. — Я уж думал, с каким-нибудь слизнем сражаться будем. Типа нашего оленя, — кивнул он на Пашу. И заржал, что сивый мерин.

..Вот в этот-то момент все и произошло.

Резкий звук — будто кто-то вспарывал гигантским ножом ткань черного провала — оборвал Витин смех, прокатившись эхом к дальним стенам лабиринта. Звук был мерзким, сразу оглушив разведчиков. Прижавшись к ногам, тревожно гавкнул Буян. Вспышка невероятно мощного света ослепила всех четверых. Грунт под ногами задрожал, по стенам пошли разряды электрических возмущений.

— Это не есть хорошо, шайтан возьми, — протирал ослепленные вспышкой глаза Паша-проводник. — Мой не видеть…

— Твой щас сознаний терять, — передразнил приятель, не опуская ружья. Сам Витя чувствовал какую-то внезапную перемену, поэтому водил дулом винтовки в разные стороны.

И тут закрутилось, понеслось!

Перед глазами четверых разведчиков время стремительно рвануло назад, на тридцать шесть лет — в тот самый 1950 год, когда из лагеря пытались бежать узники. В один миг обвал штольни заменился смазанной картиной чего-то непонятного, мельтешившего, скачущего кадрами отрезка времени, проникнувшего в их пространство. Картинки перед глазами Вити замелькали с такой стремительностью, откатываясь назад во времени, что очумевший в первую секунду боец, не смог сразу совладать собой. Казалось, кто-то неведомый и недоступный человеческому разуму, затеял с разведчиками забавную игру. Картинки проносящейся жизни мелькали в обратном направлении. Их прокручивали назад таким образом, что перед Витей проносились года, начиная от нынешнего, минуя семидесятые, шестидесятые, пока не замедлились на пятидесятых. Вначале промелькнули картинки освоения космоса — причем, в обратном направлении, закончившись первым полетом Гагарина. Следом был первый спутник Земли, за ним пронеслись правление Хрущева, смерть Сталина и, наконец, вихрь картинок замедлился на изображении шахты «Капитальной».

— Ох, мам-ма… — едва выдавил из себя Савушкин.

Белов с Головкиным в это время на глазах Паши-бурята расплывались в бесформенную массу — капля за каплей, стекая в одну общую лужу. Туда же устремились и очертания силуэтов Вити с другом-проводником. Качающаяся рябью субстанция четырех тел, превратившихся в один общий сгусток, похожий на ртуть, распалась на контуры четырех тел. Теперь они заменили собой силуэты четырех разведчиков: вместо облачения комбинезонов армейского покроя, вместо датчиков и винтовок, вместо масок и ботинок, все четверо оказались в тюремной хламиде. Последнее, что увидел Витя, прежде чем потерять счет времени, оказались его руки, поднесенные к глазам.

— Эт-то чё за выцветший скелет? — успел изумиться он. Проваливаясь в небытие, Савушкин напоследок разглядел слеповатыми глазами свои руки, пальцы и особенно — о, ужас! — ноги! То, что он успел осознать перед провалом в черноту, это то, как жутко сморщенными выглядят суставы. Полный и безоговорочный скелет обтянутый кожей — вот что представляли собой его руки, пальцы, ноги. Сморщенный стручок иссохшей мумии. Изможденный силуэт, едва державшегося на исхудавших ногах пустого сосуда в облике скелета, да еще и непонятная арестантская форма, обвисающая лохмотьями на тощих ключицах.

Потом чернота, провал в небытие, полное отключение от реальности.

Следом за молодым бойцом, превратившимся в ходячий иссохший манекен, такая же метаморфоза в один миг посетила и остальных разведчиков. Исхудавший до выступающих ребер Паша-бурят испустил дух рядом с другом, перемещаясь сознанием в изможденное тело узника концлагеря. За ним, пронзая петлю времени, в тела заключенных переместились Головкин и командир. Обвал штольни №1 шахты «Капитальной» спровоцировал реакцию и заменился в пространстве воркутинской исправительно-трудовой колонией. Если быть более точным, минуя три десятилетия, разумы четырех разведчиков перенеслись в тела четырех узников ГУЛАГа Воркуты.

Но Витя об этом не знал. Он потерял сознание первым.

А когда пришел в себя…

Впрочем, все по порядку.

***

Психоделическая картина мелькавших кадров сменилась серыми лицами, склонившихся над Витей. Разлепив вспухшие веки, молодой разведчик Географического общества Академии наук СССР едва смог разглядеть во мраке образы странных контуров.

— Где я? — слабый голос исходил, казалось, откуда-то со стороны. — И какого хрена я тут делаю?

— Твой в бараке. В заключенный барак попасть, — донеслось до Вити. Склонившийся над ним скелет, обтянутый кожей с впалыми и опухшими глазами говорил голосом Паши-бурята, да-да — того самого Паши, который любил поддевать своего друга. Остальные два лица, не менее сухие и изможденные, склонились над младшим товарищем, выступая из мрака, словно черепа на могилах.

— Приходи в себя, друг мой, — произнес первый силуэт. — Не узнаешь нас, боец?

— Ко… к-командир? — едва не взвыл Савушкин, подскакивая на деревянном настиле.

— Тише! — скомандовал второй иссохший скелет в арестантской форме. — Не буди остальных узников!

— К-кого? Ка… каких узников?

— Тех, что рядом спят на нарах. Узнаешь меня? Я — Головкин, твой старший товарищ.

Вид говорящего был до неузнаваемости страшен! Серое землистое лицо. Выступающие скулы, обтянутые бледной кожей. Черный зев рта с гнилыми зубами — несомненным следствием цинги. Опухшие глаза и полное исхудание всего организма.

Витя Савушкин, лучший друг оленеводов, примерный муж, любящий Люду, и просто отличный боец спецназа, никак не мог взять в толк, кто эти изможденные скелеты? И какой барак, к чертям собачьим? Кстати, а где сам верный пес? Они только что стояли с винтовками наперевес у разрушенной обвалом штольни №1, из развалин которой отправили в больницу четверых шахтеров, потерявших память. Потом…

Потом… вот едрит, а что ж потом?

Витя бессмысленным взглядом пытался различить во мраке склонившиеся над ним тощие силуэты. Потом была черная дыра, поглотившая его вместе с мелькавшими кадрами проносившихся картин. Пустота. Легкость парения. Падение в невесомость. Мрак. И вот он здесь, непонятно где. Тупая боль в висках. Почти не имеющий вес затылок. Нестерпимый голод в желудке и отчаянные позывы съесть хоть что-нибудь. Сухость во рту и невероятное ощущения слабости — просто-таки смертельной слабости — когда каждое движение отдается невыносимым желанием опрокинуться в обморок.

— Моя голова… — простонал он, проводя тощей рукой по макушке.

Провел и, с изумлением отдернул руку:

— Что з-за хрень?

— Твой затылок обрит наголо, Витя, — печально констатировал тот, что назвался Головкиным. — Как и наши макушки.

— Расскажи ему, что случилось, Кирилл Борисович, — посоветовал тощий манекен, которого Витя принял за майора Белова.

— Прежде всего, тебя, друг мой, шандарахнуло по голове балкой, — принялся тихо разъяснять помощник командира в образе узника ГУЛАГа. — Вспышка, грохот, обвал. Кусок балки врезал тебе по маске, ты опрокинулся. Оттого и не помнишь, как здесь очутился. Прошло несколько часов, прежде чем мы сами осознали, каким образом здесь оказались.

— Где, здесь? — слабо откашлялся Витя. Желудок крутило от нестерпимого голода. Голос, безусловно, принадлежал «ходячей энциклопедии», как Витя в шутку называл своего старшего коллегу. Но зубы! Голый череп! Выступающие скулы и голодное лицо постоянно недоедавшего скелета — все это Витю сбивало с толку.

— Здесь, значит — в бараке. Нас, брат, перекинуло в тела четырех узников, а их разум — мы так подозреваем — вселился в тела тех четверых шахтеров, о которых нам говорил генерал Лебедев. Из-за которых мы, собственно, и прибыли на задание к воркутинской шахте, где произошел обвал. Помнишь, я говорил об этом? Реинкарнация. Переселение душ.

— Так мы сейчас… — Витя осмотрел свои костлявые руки и ноги, — мы в телах узников барака?

— Наши разумы в их телах. А их разум каким-то образом вселился в тела тех четверых шахтеров, что находятся сейчас в нашем времени, а мы в их реальности пятидесятого года.

— Но... но какого банана здесь делаем мы? Как такое возможно?

— Квантовая физика, — пожал костлявыми плечами Головкин. — Перемещения в чужие тела. Своего рода телепортация, описанная фантастами наших времен.

— Тише! — оборвал командир.

Рядом на нарах зашевелился сосед, оглашая барак нестерпимым кашлем. Только сейчас Витя смог, наконец, прислушаться к звукам, окидывая взглядом сумрак помещения.

И вот, что он увидел:

Их нары располагались двухъярусными рядами, примыкавшими к общему столу с длинными скамьями. Стол был усеян кружками, мисками, обрывками бумаг и прочим мусором. Воздух пропитан затхлым смрадом испарений, мочой и гнилым разложением плоти. Повсюду висели натяжные веревки с висящими лохмотьями. Центральная печь в образе чугунной бочки с выводящей кверху трубой коптила черной сажей, просушивая белье. А, в общем, какое к черту белье? — мелькнуло у Вити, когда он бросил взгляд на себя и арестантскую робу товарищей. Несуразное сочетание рваной хламиды с истоптанными башмаками, плюс наголо обритые черепа — вот что сразу бросалось в глаза. Тусклый свет лампочки едва рассеивал сумрак барака. Куда ни глянь — сплошные ряды настилов, на которых ворочались, кашляли, хрипели, стонали в бреду полторы сотни заключенных.

— Сколько я был в отключке? — слабо вырвалось у младшего коллеги. Проводив взглядом прошедшего мимо дневального, Витя почувствовал невыносимый приступ голода. Где-то шлепали босые ноги, устремляясь к параше. Кто-то втихомолку курил самокрутку. Дневальный подкинул дров в буржуйку. Запахло испражнениями.

— Сейчас будет светлеть, скоро подъем, — разъяснил Головкин. Они вчетвером сгрудились на Витиных нарах, осторожно потеснив спящих соседей. Разговаривали шепотом, то и дело бросая взгляды в сумрак барака. Ни часов, ни ружей, ни прочей амуниции у них теперь не было. Рвань одежды, башмаки, тощие тела и бритые затылки — вот и все, чем они располагали в данный момент.

— Твой без сознаний пять часов, — участливо добавил бурят. Сейчас было не до шуток, так что Паша-проводник ограничился тоскливой улыбкой. — Мой тебя найти здесь, когда твой бредить Люда.

— Я кричал в беспамятстве?

— Этим и помог нам различить тебя в темноте, — вставил Белов. — После обвала, придя в себя, я обнаружил, что превратился в иссохший скелет, и тут же услышал, как рядом кто-то метается во сне, зовет Люду, пса Буяна.

— А где он, кстати?

— Очевидно, не переместился сюда, оставшись в нашей реальности, — заключил Головкин, прислушиваясь к звукам снаружи барака. — Видимо, способностью реинкарнации и перевоплощения в чужие души владеют только человеческие особи.

— А как вы узнали друг друга?

— Если учесть, что нас зашвырнуло сюда всех вместе, одним скопом, то нам повезло. На твои стоны в бреду кинулся Паша, за ним командир, а тут и я подоспел. Ты лежал среди спящих соседей, а когда мы собрались вместе… — Головкин прервался, выдавив вздох. За него закончил командир:

— Я осмотрел свои тощие конечности, глянул на двух скелетов у твоего изголовья, и сразу все понял: «Головкин? — перестраховался я. Так точно, — ответил он. Павел? Так есть!». Вот таким образом мы и уяснили, что попали в тела узников. Обменялись впечатлениями, кто как выглядит, сопоставили с фактами, ощутили зверский голод недоедания, осмотрели барак, придя к выводам, что мы в сталинском ГУЛАГе Воркуты пятидесятого года.

— А нахрена нас вообще заменили узниками?

— Вот это теперь и предстоит узнать. Сбежавшие заключенные, очевидно, переместились в тела шахтеров. А наш разум телепортировался в тела четырех узников. Теперь ты пришел в себя: Буян и вся наша жизнь осталась за гранью нынешней реальности, и нам срочно необходимо выстроить схему побега.

Уже светало, когда четыре изможденных каторжника намечали план дальнейших действий. Им не впервой приходилось сталкиваться с перемещениями во времени, но чтобы попадать в тела чужих организмов — для них это было в новинку.

— Будет о чем рассказать генералу, — пошутил бывший майор Белов, а ныне узник №3317, судя по номеру на его робе.

— А мне жрать охота! — проскулил Витя, вспоминая славного Буяна.

— Твой Люда не забыть, — напомнил бывший друг оленеводов, а ныне заключенный №3208, судя по такому же номеру на спине арестантской полосатой куртки.

А ведь день только начинался.

То, что сейчас произойдет, будет потом известно генералу Лебедеву, как «феномен телепортации».

Итак…

***

Послышалась возня. Дневальный у буржуйки вытянулся в струнку, насколько позволял его чахлый сгорбленный силуэт. В барак вошли три надзирателя.

— По-одъём!

— Строиться на плацу!

— Живее, свиньи!

— На работу, на перекличку!

— Получить кипят-оок!

Крики следовали один за другим. Помахивая палками, надзиратели подгоняли калек, толкая ударами в спины. Создавалась та суматоха, что предшествует построению на плацу.

— Списки больных и выбывших из строя мне на стол! — стучал внушительной дубинкой старший надзиратель.

— Выбывшие из строя, значит — умершие за ночь, — тихо шепнул Головкин.

Подчиняясь общему течению, хлынувшему из барака на воздух, четверо разведчиков, а теперь полуходячих трупов, старались держаться вместе. Кто-то из соседей на ходу толкнул Витю в бок, прохрипев:

— Гриша, черт ты окаянный, всю ночь спать не давал, бредя какой-то Людой.

— Я не Гриша… — хотел было послать к чертям собачьим Витя, как за него вдруг ответил командир:

— Да он вчера затылком впечатался, оттого и бредил.

А Савушкину процедил сквозь гнилые зубы:

— Сейчас ты — Гриша! Понял, боец? Не хватало, чтобы нас начали таскать в отдел особистов.

— Кого?

— Особистов. Энкэвэдешников. Слыхал о таких?

Сосед по нарам одарил их недоуменным взглядом, но вскоре толпа заспанных узников отделила его от группы Белова. Хватая кружки, ругаясь, постанывая и кашляя на все лады, полторы сотни заключенных выбегали на холодный воздух, где уже гремели репродукторы.

— Барак номер девять, доложить о наличии больных и выбывших из строя!

— Барак восемь — на вытяжку!

— Десятый барак — в наряде!

В ноздри ударила свежесть. Ощущение промозглого утреннего холода сразу пробрало до костей. До тех костей, что торчали выступающими ребрами и ключицами истощенных организмов.

— Получить кипяток! — гремели репродукторы.

— Старшие бараков, к бачкам раздачи!

Рвались с цепей овчарки. Караульные вышки водили сверху пулеметами. Крик и гвалт тысяч голодных глоток сотрясал плац утреннего построения.

— Первый барак: больных шесть, выбывших из строя двое.

— Значит, за ночь умерло пару человек, — комментировал Головкин.

Они топтались, переминаясь с ноги на ногу вместе с соседями по нарам. Тот, что обращался к Савушкину, снова оказался рядом. Поддерживая равновесие кривой клюкой, едва держась на ногах, переспросил подозрительно:

— Гриша? Что-то я тебя не узнаю. Какая Люда? У тебя же в Тобольске жена Мария с детьми осталась.

Младший боец спецназа тайком бросил взгляд на командира. Тот едва заметно кивнул. Тогда Витя, подбирая тщательно слова, пожал тощими плечами:

— Приснилась, понимаешь, сестра двоюродная.

— Ты мне никогда не рассказывал о сестре. Говорил, что сирота.

— Так двоюродная же, чё не понять, братела? Могу и гранатой в зубы въехать…

И замер, сообразив, что ляпнул что-то невпопад. Откуда граната, едрит ее в колено?

Сосед еще больше прищурился, отчего его скулы с гнилыми зубами выступили вперед до неприличия.

— Говоришь ты как-то чудно, раньше не замечал за тобой. Поди, башкой вчера удачно приложился?

Опасаясь, что Витя брякнет очередную глупость, вступился бывший майор Белов:

— Много спрашиваешь. Гляди, кипяток прозеваешь, уже остатки дают.

Сосед спохватился, бочком, опираясь на клюку, поспешил к раздаче. Пропустив еще троих, разведчики примкнули к очереди. Между тем с плаца неслось:

— Получить кипяток!

— Строиться по четверо в колонны!

— Торопитесь, свиньи!

— Ворота открыть!

— Первый барак — на работы!

— Восьмой, девятый — на работы!

— Десятый барак — в наряды!

Отовсюду раздавался лай собак. Гудели сирены выхода на рабочие объекты.

Кашляли, хрипели, стонали. Падали под градами палок. Ползли на четвереньках. Валились от слабости. Задыхались, раздирали на ребрах полосатые куртки. Хлебали кипяток, кидая в рот крошки сухарей. Толкались, спешили к выходу. Сзади подгоняли дубинками и выстрелами из ружей.

— Давай, сволочи, дармоеды!

— На работы!

— Встать! Строится в колонны по четыре!

— Вот и на каторгу попали, — подталкиваемый сзади, теряясь в толчее, комментировал Головкин. Выпавший зуб оказался у него в иссохшей ладони.

— Наверное, завязываю я с операциями! — жалобно брякнул Витя. — Куда нас теперь, командир?

— Полагаю, в карьеры или каменоломни, — невесело откликнулся Белов, подгоняемый сзади палками. Один, особенно настырный вохровец, приложился дубинкой между лопаток, отчего у Белова заныла спина.

— Шевелись, ублюдки!

— Доктора-а! — вопил кто-то. — Умирает!

Павел-бурят бросил взгляд назад. Затаптываемый толпой, под ногами соседей по нарам, в пыли корчился узник, отдавая душу небесам. Безумный взгляд его был налит последними проблесками гнева. Протягивая искалеченные руки в сторону надзирателей, пуская кровавую пену, хрипел:

— Изверги! Палачи! Нелюди!

Вскоре сотни тощих ног прошлись по нему, оставляя в грязи кучу бесформенной раздавленной массы. Сзади стреляли очереди автоматов. Колонна узников спешила просочиться сквозь ворота. По обеим сторонам колючей проволоки шли сплошные ряды транспарантов. Под портретами Сталина — вождя всех народов — крупными буквами просматривались лозунги:

«Только праведным трудом ты искупишь вину перед Родиной!»

«Помни! Страна нуждается в тебе!»

«Своим искуплением ты приближаешь себе свободу!»

Витя Савушкин, протолкнувшись к Паше-буряту, поднимая настроение, рявкнул в ухо:

— Если тебя закопают в вечной мерзлоте, не приходи жаловаться!

И захихикал, выставляя гнилые зубы. Даже здесь, в почти безысходной ситуации, он не терял присутствия духа — за что его, собственно, и любили в команде. Настроение было паршивым, терзал голод, Белов с Головкиным лихорадочно искали выход в создавшейся ситуации, а Витя продолжал шутить:

— Я тебя из вечной мерзлоты откапывать не буду, Паша. Эх… гранату бы мне, взорвать здесь все к чертям собачьим!

На этот раз колкости от друга-оленевода не последовало. Проводник едва плелся, спотыкаясь от слабости.

Не успев выпить кипяток на плацу, многие допивали его на ходу, расплескивая из кружек. Колонна двигалась извилистой лентой колыхающейся массой голов. Кругом хрипели, кашляли, ругались, падали, поднимались, шли дальше. По бокам людского потока сопровождали автоматчики с овчарками.

— Подтянись!

— Правый край, не заходить в сторону!

— Шевелись, ублюдки!

Майор Белов с помощником, толкаемые в спины, спешно разрабатывали план побега, бросая друг другу короткие фразы. Протиснувшись к ним, Паша с Витей примкнули рядом. Голод сбивал силы, отчаянно хотелось пить. Дорога, хоженая к карьерам сотни раз, сворачивала влево, оставляя по бокам заброшенные терриконы, вышки, покинутые избы.

Вот и первые ограждения карьера.

— Колонна, сто-о-ой!!!

Неистово залаяли собаки.

— Прибыли, — отдуваясь от слабости, заключил Головкин. Голод косил узников: многие остались валяться по обочинам дороги. Сами разведчики едва держались на ногах.

— Такого мне испытывать еще не приходилось, — печально заметил Кирилл Борисович, выглядевший сейчас как мумия. — Попадал в разные переплеты, но чтобы в тела заключенных ВОРКУТЛАГа — такого еще не было.

Паша-бурят тоскливо обвел взглядом терриконы. Повсюду вздымались караульные вышки. Громадные холмы переработанной мерзлоты высились друг за другом. По бокам раскинулись сторожевые срубы зля охраны. Карьер уходил гигантским серпантином вниз, где сплошными рядами пестрели плакаты.

— Сталин, Сталин… всюду Сталин! — плюнул от злости младший друг. — Кругом одни усатые рожи.

Из репродукторов непрерывно доносился гимн Советского Союза, принятый еще в 1943 году вместо Интернационала. Другой музыки никто не слышал. Узники привыкли слышать раз за разом одну и ту же мелодию. Гимн заканчивался, следовала пауза, и начинался заново. Это было своеобразным психологическим давлением на заключенных.

— Получить инструменты! — неслось от надзирателей. — Старшим бригад, расставить рабочих по местам!

Колонна разделилась на несколько отдельных групп. В свою очередь группы начали распадаться на бригады, рассеиваясь по карьеру. Каменные глыбы нависали над узниками своей давящей массой. Витя получил тележку, остальные трое разведчиков — по кирке с лопатой.

Сосед по нарам оказался двумя уступами ниже, так что Вите не пришлось скрываться от него в лабиринтах узких дорожек.

Весь день каторжники махали кирками, таскали тележки, вкапываясь лопатами в грунт вечной мерзлоты. Пять минут на перекур — два часа изнурительной работы. Двадцать минут на обед — раздавали пустую баланду с кусками неочищенного картофеля — и снова кирка с лопатой. Савушкин в числе прочих возил тележки, скидывая грунт в обрыв карьера.

— Ладно бы золото искали, — ругался он, подвозя очередную тележку к рудокопам, — но ведь просто копаем из пустого в порожнее, мать их в жопу!

Вечером, уставшие, без сил, снова брели в испытательный лагерь. Многие остались лежать вповалку, не сумев подняться. Таких спихивали в котлован, не тратя патронов.

Добравшись к бараку, половина узников валилась на нары, не в силах получить пайку ужина.

Отходя ко сну, боец Савушкин пожаловался командиру:

— И долго мы будем в телах этих калек? Еще пара дней, и мой организм отдаст душу небесам.

— Терпи, брат, — за майора ответил Кирилл Борисович. — Считай, нам еще повезло. Мы перевоплотились в тощие манекены только недавно, а все эти бедолаги выживают тут годами. У нас еще сохранились силы от прежних своих организмов, а представь, каково им?

— Да я-то терплю. Но долго ли? Как вспомню свою Люду там, в нашем времени…

Вздох Вити красноречиво говорил, о чем и о ком он думает ночами.

Так прошло несколько суток.

Пока однажды…

***

Их, как всегда, колонной погнали на работы. Уже привычный карьер успел намозолить глаза. Все чаще попадались окоченевшие трупы, которых не успевали сбрасывать в котлован вместе с вечной мерзлотой.

— Почему не на своем месте? — внезапно вырос над бурятом здоровенный вохровец. На фоне его могучей фигуры Паша выглядел мелким грызуном под тушей слона.

— Мой, это… — поперхнулся он.

— Молчи! — прошипел командир, отстраняя в сторону бойца.

— А ты кто? — взревел надзиратель, замахиваясь дубинкой. — Номер!

Только тут Белов сообразил, что не успел запомнить свой номер на полосатой форме. А ведь иначе чем по номерам здесь никто не обращался. Номер должен был знать назубок каждый заключенный.

Вместо ответа Белов бросился в ноги охраннику, хватаясь за обувь. Головкин среагировал мгновенно. Тут же подоспел и Павел. Вдвоем, они оглушили надзирателя лопатами по затылку, в то время как Белов, дернув старшину барака за ноги, уже следил за остальной охраной. Трое караульных курили в стороне, наблюдая за порядком очереди, где раздавали инструмент. Вышки с пулеметами были далеко, а надзиратели занимались распределением рабочих. Никто из охраны не заметил возникшей заминки у обрыва карьера.

— Давай его вниз! — прошептал Белов, сталкивая тело с обрыва. В один миг появился Витя с тележкой, тотчас присыпав сверху кучами мерзлого грунта. На все про все ушло не более пяти секунд. Тело охранника только коснулось земли, а сверху уже летели куски породы, скинутые с Витиной тачки. РАЗ! — и тишина. Только гимн из репродукторов. Никто ничего не заметил. Сказались годы долгих тренировок. Недаром летучий отряд Белова считался лучшей командой Географического общества Академии наук СССР на протяжении от Байкала до Амура, от Таймыра до Сахалина, от Алтая до Чукотки.

— И что теперь, мать его? — резко вскипел Витя. — На перекличке вечером же обнаружат, что нет старшего по бараку.

— А вот теперь, бойцы, нам до вечера непременно нужно бежать! — в голосе Белова чувствовалась прежняя решительность, привыкшая отдавать команды.

— Мы уже проработали план побега, — озираясь на охрану, уточнил Головкин. — Как только колонна войдет в ворота лагеря, не дожидаясь вечерней поверки и ужина, встречаемся за отхожим местом у второго барака. Оттуда повернем к заброшенной штольне.

— Той самой, где меня садануло балкой по кумполу? Где нас поменяли местами с узниками?

— Да, Витя. Сейчас хватай тележку, а то охранники уже поглядывают, отчего мы тут вчетвером столпились.

Савушкин поспешил с тачкой прочь от обрыва, остальные рассредоточились по своим местам.

До лагеря все прошло спокойно. Пока никто не кинулся на розыски надзирателя. Колонна успешно влилась в ворота, оставив на дороге десятки изможденных тел.

Не дожидаясь ужина с вечерней поверкой, пока узники сушили обмотки и кое-как двигались по бараку, все четверо собрались за отхожим местом, куда непрерывным потоком устремлялись «поносники». Испражняясь кровью, многие болели цингой. Отвратительный запах стоял столбом, но разведчикам ничего другого не оставалось, как на миг задержаться, обсудив план дальнейшего побега.

Вот тут-то для них и возникла та самая неприятность, какая бывает по закону Мерфи, гласящий: «Что должно произойти, непременно случится». Этот пресловутый закон Мерфи сравнивают еще с бутербродом, падающим всегда маслом вниз.

Так и произошло. Не успели друзья обсудить дальнейший шаг, как за вторым бараком показалась фигура Витиного соседа по нарам.

— Опять это тепличное растение преследует меня! — тихо выругался Витя.

Сосед, видимо, не ожидал увидеть сразу четверых, непонятных ему узников, за которыми он наблюдал последние дни. Но, преодолев смятение, подошел впритык к Савушкину.

— Ты… ты не Гриша! — ткнул он пальцем в тощую грудь соседа. — Не знаю, кто ты на самом деле, но я доложу старшине барака, что вы затеваете что-то неугодное советской власти.

— Ка… какой власти? — запнулся новоявленный «Гриша» в образе бывшего бойца спецназа.

— Советской власти! Той власти, что дала нам шанс на искупление! — зрачки его бешено вращались. Стало ясно, что друзья имеют дело с мысленно отсталым или тихо помешанным в стенах ВОРКУТЛАГа.

Вперед выступил Паша-бурят. Недолго думая, с размаху впечатал тощим кулаком в кадык узника — отработанный годами прием обезвреживания противника — затем так же молча отошел в сторону, предоставив возможность младшему другу вознести хвальбу себе любимому.

— Во даёт, тундра! — восхитился восторгом лучший друг всех оленеводов. — А я уж хотел гранату искать.

— Твой гранат остаться с Буян.

Все произошло настолько молниеносно, что Белов с Головкиным только развели руками.

— Второй грех взяли на себя. Первым был надзиратель в карьере, — покачал головой Кирилл Борисович.

Узник и сосед по нарам медленно оседал на землю, издавая горлом предсмертный хрип. Бурят не имел желания убивать, но не учел истощенного состояния, отчего заключенный просто прекратил свой растительный образ жизни. Ничего не оставалось, как скинуть его в поносную яму, куда он с противным бульканьем и погрузился.

— Не слишком достойная смерть, — перекрестил яму Головкин, тем самым хоть как-то отдавая дань бывшему узнику.

— Он бы нас сдал начальнику лагеря, — пояснил майор. — А нам необходимо как можно скорее попасть в свои тела, вернуться обратно в наш реальный мир.

— Я знаю что делать.

— Говори, энциклопедия ходячая! — у Вити чесались тощие руки.

— Нам нужно пройти мимо двух охранников у входа в штольню. Она временно закрыта, а ведь именно из ее подземелья, при обвале, нас швырнуло в иные тела. Значит, что? Правильно! Значит, нам нужно вернуться к тому обвалу, где в нашем реальном времени осталась вся амуниция, Буян и…

— И моя граната! — подхватил Савушкин. — Ух и засандалю я ей, когда вернусь в себя любимого! Всю штольню разворочу к едреной фене!

— Прежде необходимо вернуться в свои тела, — махнул рукой командир, увлекая бойцов за собой. — По одному. Цепочкой. Паша прикрывающим — марш!

Все четверо, как на тренировках, тут же бросились вперед. Голод и слабость кидали тела в стороны, валили с ног, но, преодолев сумрачные лабиринты дорожек между сараями, они выбрались к входу шахты, которую впоследствии, в их реальном времени, назовут «Капитальной». Именно в штольне №1 их тела подверглись метаморфозе, переместившись в узников. Каким образом? Тут бы не смог объяснить и сам Головкин. Что-то связанное с квантовой физикой, инородными пространствами и прочим, а Паша-бурят настаивал на переселении душ.

Но сейчас не об этом.

— Вижу двух конвоиров, — тихо передал по цепочке Витя. Теперь он превратился в настоящего бойца спецназа, нутром чувствуя грядущие перемены. Секунда — и он уже был за спиной одного из них. БАЦ! — взмах рукой, короткий удар между лопаток. Охранник осел на землю, не издав ни звука. Он еще только заваливался набок, когда бурят таким же отработанным ударом уложил второго. Оба сложились пополам как книжки, покрыв один другого, словно сложенные штабеля.

— Жить будут! — отрапортовались бойцы, как только командир пересек вход в штольню.

— За мной! — коротко бросил он.

Разведчики с позывным: «Лиса восемь-три», пригнувшись, никем не замеченные, проскользнули в штольню.

С этого момента их можно было считать спасенными. Как только миновали первые забои, время для них понеслось вскачь.

— Я же говорил! — восторженно вскричал Головкин. — Нас будет засасывать магнитом та петля времени, что швырнула сюда. Приготовьтесь, друзья!

— К чему приготовиться, справочник ходячий?

— К тому, что тебя сейчас засосет внутрь воронки. Глядите! — не успел закончить он, как вокруг стремительно закрутилось, понеслось. В обратном порядке начали мелькать кадры их проникновения в лагерь. Их собственные тела вначале расплывались в жидкий каучук, пузырились, затем собирались в атомарную оболочку четверых узников. Вот промчались мимо изображения букв: «ВОРКУТЛАГ», следом портреты Сталина, лозунги, бараки, карьер. Тут же пронеслась мимо тележка, опрокинутая Витей, когда они скидывали в карьер тело охранника. За ней промелькнули изображения лиц, тощие скелеты, обрывки построений на плацу. Вся мелькавшая череда кадров проносилась мимо них в полном безмолвии. Последними промелькнули сосед по нарам и двое вохровцев. Наступила очередь входа в штольню.

— Глядите в оба! — предостерег Головкин. — Сейчас начнется!

— Всем собраться! — приказал Белов.

Витя не сводил глаз с изумительно мелькавшей голограммы. Паша-бурят, тот вообще зачарованно открыл рот, не в силах подавить жуткое состояние, когда вокруг тебя стремительной каруселью проносятся события минувших дней.

В долю секунды раскрылись лепестки временного тоннеля, явив нынешнему миру свое нутро мира будущих десятилетий. Штольня шахты поплыла в сторону, превращаясь на глазах в каплю расплавленной плазмы. Похожая на гигантскую лужу ртути, покрывшись рябью, штольня провала расползалась в стороны, перевоплощаясь в катакомбы шахты «Капитальной» — той шахты, что существовала в 1986 году, откуда их швырнуло на 36 лет назад.

— А-аа… — орал дико Савушкин, крутясь в бесформенных спиральных образованиях. Раскинув рукава, спираль заглатывала в себя куски пространства, кадр за кадром, фрагмент за фрагментом.

— Меня засасывает пылесосо-ом! — истошно вопил Витя в восторге. — Дайте, бляха, гранату, щас засандалю!

Вместе с ним крутило остальных троих. Сквозь вихри магнитной аномалии, откуда-то из другого измерения донесся радостный крик Головкина:

— Мы… ДОМА!

Эта последняя фраза и решила исход всей операции. Невероятных размеров пузырь вспучился у основания балки, блеснуло ослепительной вспышкой, раздался чудовищный хлопок, потрясший стены:

БЖУ-УУХ!!!

Запахло озоном. Зигзаг молнии прочертил уродливую тень: пространство раскололось надвое.

Первым из бешено вращающегося калейдоскопа вывалился Головкин. Следом за ним, хватая пустой воздух руками, неловко выкатился бурят. Командира швырнуло вперед, закрутив на месте, пока он не рухнул в сырой грунт. Последним миру явился лучший друг всех народностей, по совместительству муж прелестной Люды-лаборантки. Как ни в чем ни бывало, чихнул, поднялся, проводил взглядом исчезающий тоннель и заорал во все горло:

— Бляха-муха, мы дома-а! Клянусь буфетом моей бабушки, едрит вас в колоду — мы ДОМА!

Что последовало дальше, лучше всего спросить бы верного пса, который с лаем кинулся им навстречу. Буян от радости прыгал вокруг, не забыв облобызать лицо младшего хозяина.

— Мой тут быть когда-то… — ошеломленно тряс головой Паша-проводник. — Отсюда мой попасть в барак.

Радости не было предела. Все бросились осматривать себя: руки, ноги, лица, облачение.

— А вот и ты, моя любимая! — в восторге погладил Витя гранату. — Ща как шандарахну!

— Отставить! — опустил его руку Белов. — К нам кто-то спешит в гости.

Спиральные рукава ушли в стены, растворились в пустоте. Мигал свет, танцевал у ног Буян. У всех было впечатление вернувшихся из АДА туристов. Удивительно, но все осталось на своих местах, даже одежда не изменилась. Они снова были в своих телах, в привычных друг другу ипостасях бойцов спецназа. Стены, балка и сама штольня тоже не пострадали от обвала. Да и был ли обвал на самом деле? Все четверо стояли на том самом месте, откуда их тела перенеслись в образы узников концлагеря. В том векторе времени они провели несколько дней, здесь же, очевидно, не прошло и суток. Но отчего же так радостен Буян?

Ответов летучий отряд Белова не находил.

К ним спешил бригадир. Тот самый, что провожал их сюда в подземелье в качестве гида.

— Мы слышали наверху какой-то гул под ногами, — еще издали крикнул он, осматривая на ходу стены. Буян посторонился, пропуская вперед гостя. — С вами все в порядке?

— Порядочнее не бывает! — залихватски хохотнул Витя, с сожалением пряча гранату в карман. Так и не дали ему засандалить в утробу обвала, черт возьми!

— Вас долго не было, меня послали узнать, все ли здесь благополучно.

— Сколько мы отсутствовали? — наводящим вопросом прервал Белов.

— Отсутствовали? — не понял тот, бросая взгляд на покореженную балку.

— Это меня по башке впечатало, — пояснил Витя, для видимости потирая затылок дулом винтовки, изготовленной по специальным образцам в лабораториях КГБ.

— Долго объяснять, — счел разумным унять любопытство Головкин. — Можете возвращать своих шахтеров из больницы.

— Только, прежде мы должны с ними спуститься сюда, — вставил командир. — Передайте своим людям: моя группа встретит четверых пострадавших у входа в обвал. Сколько вам понадобится времени привезти их сюда?

— Без врачебного осмотра? — недоуменно уставился бригадир. — Без выписки? Просто взять и привезти к вам?

— Так точно. Если главврач будет против их выписки, соедините его с генералом Лебедевым. Он уже в курсе дела.

— Кто?

— Ваш главврач больницы. Прежде чем моя группа направлялась сюда, генерал связывался с вашим врачом. Так сколько?

— Времени?

— Да. Чтобы доставить их сюда, к подвалу шахты «Капитальной».

— Так… — принялся озадаченно размышлять бригадир, бросая взгляды на столь решительных бойцов. — Если до Воркуты, там час на сборы, назад… — он загибал пальцы, потом выдал: — часа четыре, не меньше.

— Даю три! — приказным тоном отчеканил Белов. — Через три часа мы их встретим у входа в штольню. По пути вопросов не задавать, с ними не беседовать. Мои люди перехватят их, как только они сойдут на землю. По всем вопросам — к генералу КГБ Лебедеву. Все ясно?

— А… это… как его…

— Выполнять!

Озадаченный и потрясенный бригадир, как ужаленный повернулся кругом и, не оглядываясь, бросился прочь. Магические буквы аббревиатуры Комитета Госбезопасности сделали свое дело, едва не лишив сил доблестного работяги.

— Ну, ты его напугал, командир! — сдерживая хохот, проводил взглядом убегавшего Витя.

— Мой сам чуть в штаны не наложить, — признался проводник. — Шайтан возьми, как побежать!

— Они ничего не должны знать, — усмехнулся Белов, — ни бригадир, ни рабочие, ни их начальство. Об этой точке портала времени не должны просачиваться никакие слухи, иначе сюда нагрянет пресса и прочая братия. Я правильно понимаю, Кирилл Борисович, что если мы спустим их в эту точку обвала, они заново смогут попасть в свои тела?

— Полагаю что так, — задумчиво потряс датчик чужеродного присутствия Головкин. — Шкала по-прежнему показывает запредельную амплитуду иного измерения, а вот сколько будет открыт этот портал — одному богу известно.

— Или тому, кто эти порталы создает, — кивнул майор. — Потому я и дал бригадиру три часа, чтобы спешил.

— А когда они сюда спустятся, эти шахтеры, что произойдет, мать их в пень? Клянусь оленем, — кивнул он на друга, — жуть, как хочется посмотреть.

— Посмотришь, — убедил Головкин. — Если нас швыряло туда и обратно в организмы узников, то и шахтеры вернут разум заключенным, а сами обретут свою память. Лишь бы портал был открыт, когда мы их сюда приведем.

— Поднимаемся наверх! — скомандовал майор. — Перекусим, и встретим бедолаг. Я свяжусь с генералом. Буян — вперед!

Когда поднялись из штольни, направляясь в общую столовую, Витя озадаченно спросил:

— Кстати, а никто не чувствует голода?

— Мой нет.

— Я тоже, — пожал плечами Головкин.

— Странно… — Витя казался удивленным до предела. — Там, в концлагере я бы нашего бурята сожрал целиком, а здесь как-то не тянет на человечину… — и заржал что сивый мерин.

Ответов на вопросы по-прежнему не было.

А еще спустя три часа они уже спускались с шахтерами в подземелье.

Вот как это произошло…

***

Подкрепившись в столовой, где кроме них ужинали несколько бригад воркутинских шахтеров, отряд Белова вышел встречать пациентов больницы. Во время еды командир вышел на связь с генералом, обрисовав ситуацию, поведав ему эпопею своих приключений в трудовом концлагере. При этом Белов упомянул, что в чужих телах они находились несколько дней, а здесь, в их реальном мире, не прошло и суток. Получив дальнейшие указания и приказ не допустить распространения инцидента за пределы шахты «Капитальной», четверо разведчиков встретили бывших шахтеров.

— Привезли раздельно, как я просил?

— Так точно! — по-военному отчитался бригадир, уже зная, с какими гостями ему приходится иметь дело. Три буквы «КГБ» не давали покоя. Стараясь угодить всемогущей структуре, бригадир поднял на ноги едва ли не всю автобазу, добившись от начальства четырех военных грузовиков. Главврач был предупрежден генералом, оставалось только рассадить их по разным машинам, привезя на территорию шахты едва ли не со скоростью межконтинентального экспресса.

— Спасибо. Дальше мы сами. Никого не пускайте в провал штольни! — приказал Белов.

Пациенты выглядели вялыми, их явно кололи транквилизаторами. По-прежнему ничего не помня, и никого не узнавая, они бормотали о побеге из концлагеря, о надзирателях, и прочих событиях своего 1950 года.

— Интересно, кто из них тот самый Гриша, из-за которого нас чуть не сдали начальнику колонии? — интересовался Витя, поочередно подходя то к одному, то к другому. Те безразлично окидывали взглядом своих спутников, нисколько не удивляясь их винтовкам с противогазами.

— Эй, дядя! — хлопал Савушкин по плечу ближайшего шахтера. — У тебя в Тобольске жена с детьми есть? А то мне твой сосед по нарам все уши прожужжал, пока мы его в сортире не утопили.

— Перестань! — оборвал Головкин, ведя под руку другого рабочего. Спускаясь вниз, каждый вел за собой одного из шахтеров, никак не реагирующих на смену обстановки. — Не видишь, они в трансе?

— Обколоты что ли?

— Под наркозом, — уточнил командир, ведя под руку своего шахтера. — Очевидно, кто-то кроме нас еще хотел выведать у них тайну… м-мм… реинкарнации. Кто-то заинтересован помимо нас, узнать — каким образом они все вместе потеряли память после обвала, бормоча одни и те же даты, события, места своего пребывания.

— Кто? Какая еще структура кроме Комитета Госбезопасности может интересоваться подобными аномалиями?

— А черт их знает! — отмахнулся Головкин. — С этим пусть разбирается Лебедев. Наша задача теперь — доставить бедолаг к порталу времени, чтобы их тела вернулись в привычное состояние: обрели память, поменялись разумом с узниками. Датчики чужого присутствия зашкаливают: значит, портал еще открыт.

Буян бежал впереди. У обвала резко остановился, припал брюхом к земле, о чем говорило, что воздух насыщен посторонним химическим составом.

— Внимание! — приказал Белов. — Надеть респираторы! Усаживаем их под балкой, сами удаляемся на безопасное расстояние. Посмотрим, что произойдет.

— Можно я гранатой засажу к едреной фене?

— Я те засажу! — ткнул кулаком Головкин.

— Не сейчас. Когда все закончится.

— Тогда и посмотрим.

Усадив безвольных, апатичных ко всему шахтеров, разведчики поспешили укрыться за поворотом штольни, где сигнал датчиков чужого присутствия был почти на нуле. Сквозь маски высматривали силуэты.

Прошла минута. Витя на всякий случай водил дулом ружья по стенам штольни. Черт его знает, что могло произойти.

Еще минута.

Буян навострил уши.

Полминуты.

Десять секунд.

Пять секунд.

Одна…

ГРР-АААХХ!!!

Стены сотряслись от невероятно мощного хлопка. Не взрыва — это хлопнул вспучившийся пузырь, расплескивая капли, похожие на ртуть.

ВЖЖ-АААХХ!!! — просвистело напором ветра. Четыре силуэта безвольно качнулись, заваливаясь набок. Пространство понеслось вскачь вместе со временем. Бешеной пляской замелькали картины, закрутились в спиральных рукавах кадры сменяющейся друг с другом голограммы. Завертелась воронка портала, сменяя панораму: появились очертания бараков, фрагменты карьеров с каменными обрывами. Мимо по кругу пронеслось изображение тележки, за ней лица надзирателей и узников. Все устремлялось куда-то в темноту провала, и тут разведчики увидели…

— О, шайтан возьми… — донеслось с угла бурята.

— Мам-ма… — как всегда выпалил Витя, оседая в потрясении на землю. — А это чё за бля такое?

Мимо них, роняя капли и разбрызгивая плазменные потоки, в сферу крутящейся спирали пронесся сгусток ядерного шара, величиной с бульдозер. Оставляя за собой сполохи молний как те самые лучи Теслы, шар на миг застыл под сводом штольни, мигнул ослепительной вспышкой и пропал, превратившись в точку сингулярности. БА-ААММ! — его не стало. Растворился. Ноль в квадрате.

Навстречу плазменным потокам из тел четверых шахтеров потянулись дымчатые полосы, словно таявшие в воздухе контуры. Устремляясь в раскрывшийся колодец туннеля, все четыре силуэта, расплываясь на глазах, превратились в одну громадную каплю ртути.

— А мы так тоже плавились как пластилин? — сквозь маску промычал Витя.

— Мой уже видеть тебя таким, дятел, — не забыл съязвить лучший друг оленеводов.

— Аплодисменты! — заорал в ларингофон Савушкин. — Чукотка заговорила! — и заржал как тот мерин на лугу.

— Мой бурят, не Чукотка…

— Тише вы, балбесы! — оборвал Головкин. — Глядите, что будет дальше!

Высовываясь из-за угла, оба приятеля через маски наблюдали грандиозный карнавал плясок теней. По стенам прыгали отблески плазменных образований. Одна за другой, сменяя форму, начали собираться по атомам четыре фигуры. Вначале из капли, похожей на ртуть, в точку образования стекали расплавленные потоки, превращаясь в конкретные очертания человеческих тел. Следом за каплями, из бесформенной массы возникали ботинки, комбинезоны, каски шахтеров, а позднее и сами тела. Метаморфоза перевоплощения была настолько реалистичной, что Витя протер очки респиратора вместо глаз. При этом датчики присутствия чужеродного пространства плясали бешеной амплитудой.

Пелена сполохов прошла над головами разведчиков, собралась в подобие узла и, вспыхнув, ушла в иное измерение. Четыре фигуры шахтеров в полном облачении, живые невредимые, с потрясением оглядывали друг друга.

— С возвращением, амиго! — первым заорал Савушкин, выскакивая из укрытия. — Добро пожаловать на Землю. Я прилетел с Альдебаран-шесть!

Следом поспешил бурят:

— Не трогать галактика…

Четверо изумленных работяг, увидев незнакомцев в военном облачении с ружьями наперевес, да еще в химических масках защиты, пришли в настоящую оторопь. На выручку поспешил Головкин. Сбившись в кучу, шахтеры очумело вращали глазами, а довершил их панику выскочивший Буян. Радостно гавкнув, он привел бедолаг в полное смятение.

— Будем знакомы, дядя! — схватил руку Савушкин. Ближайший к нему шахтер отпрянул от испуга:

— К-кто… вы?

— Я же говорю, дядя, мы с Альдебарана-шесть. Планета такая.

— Прекрати! — оборвал веселье командир. Приблизившись, отрекомендовался:

— Летучий отряд Белова. Но вам это ни о чем не говорит. Как чувствуете себя?

— Руки-ноги целы? Хозяйство в штанах не повредили? — вставил неугомонный Витя. А сам, повернувшись к Головкину, радостно заявил: — Клянусь своей гранатой, если и меня так колбасило при возвращении, то я завязываю с этими операциями.

— Вам все расскажут наверху, — пояснил Белов, поднимая за руки четверых обалдевших работяг. — Вы были без памяти, попав под обвал. Сейчас память возвратилась. Пройдёте медицинский осмотр, побудете в карантине.

Головкин уже по рации вызывал бригадира:

— Спускайтесь, забирайте своих людей. Они пришли в норму.

Спустя время, в провал штольни спустилась команда спасателей во главе с бригадиром. Белов отдал кое-какие указания, связываясь с генералом. Когда шатающихся сотрудников штольни повели наверх, Витя крикнул напоследок:

— А кто из вас Гриша, все-таки? У кого жена в Тобольске?

— Гриша в лагерь остаться, дятел! Там — в Воркута.

— А жаль. Мужика из-за него в поносе утопили.

И полез в карман за гранатой:

— Можно я все-таки засандалю, командир?

Но Белов уже докладывал Лебедеву:

— На связи «Лиса восемь-три»! Задание выполнено, товарищ генерал. Шахтеры пришли в себя, их везут на врачебный осмотр.

— Слышу тебя, Андрей! Высылаю вертолет. Весь доклад в письменном виде мне на стол. Пошвыряло вас в измерениях?

— Так точно!

— По возвращении предоставлю вам внеочередной отпуск.

***

…Вот так, собственно, и закончилась очередная необъяснимая аномалия с участием летучего отряда Белова.

Покидая штольню воркутинской шахты «Капитальной», четверо разведчиков последний раз бросили взгляд на терриконы. Они напомнили им караульные вышки с пулеметами, когда их швырнуло на тридцать шесть лет назад.

Уже расположившись в салоне вертолета, Паша-бурят хитро спросил неутомимого друга:

— Куда твой в отпуск лететь с Люда? В Антарктида?

— В чехо-сука-словакию! Отстань, тундра!

А Кирилл Борисович Головкин записал в дневнике:

«Август 1986 года.

Очередная миссия Географического общества Академии наук СССР завершена. Посетили Печорский угольный бассейн близ Воркуты. В ходе операции наши тела переместились на тридцать шесть лет назад, заменив собой узников сталинского ВОРКУТЛАГа. Всем четверым довелось побывать на рудниках и каменоломнях, жить в бараках, испытывая голод с чудовищной слабостью истощенных организмов. Бойцы Савушкин с проводником-бурятом как всегда показали себя полностью подготовленными к подобного рода операциям. Указом генерала Лебедева, штольня №1 угольной шахты «Капитальная» будет законсервирована для дальнейшего изучения портала времени, расположенного в ней. Намечаются изыскательные работы по выяснению причин образования данных порталов в различных точках страны. Операцию «Сталинский ГУЛАГ» считаю полностью завершенной.Теперь дело за учеными, аналитиками и прочими научными структурами.

Закончу словами Вити Савушкина: «Вот такое вам шерше ля фам».

Помощник командира отложил блокнот, бросил взгляд в иллюминатор. Под днищем винтокрылой машины простирались бескрайние унылые поля вечной мерзлоты. Где-то там, внизу, в неведомых пересечениях инородных измерений, витали души умерших узников воркутинских лагерей.

Кирилл Борисович вздохнув, перевел взгляд внутрь салона. В хвостовой балке вертолета как всегда сцепились два неразлучных друга, выясняя степень своего IQ.

— Чума на оба твои дома! — кипел яростью Витя Савушкин, доказывая что-то предводителю оленеводов всей страны. — Последний раз предупреждаю, иначе засажу гранатой в зубы!

Головкин улыбнулся, отворачиваясь к иллюминатору. Рядом спал командир. В ногах примостился Буян.

…Летучий отряд Белова с позывным: «Лиса восемь-три» летел домой.

Летел навстречу новым аномалиям.

********