Читать онлайн
"Гремит недальний бой"
Примечание к части
Попробуем начать так...
Лера хорошо помнила этот день, он врезался в память навсегда. Прошел месяц с тех пор, как их с Машкой отцы ушли на фронт, а город жил так, как будто и не было войны. Пятнадцатилетние девчонки пытались чего-то добиться в военкомате, но их с улыбкой отправляли домой: «вам в куклы играть, а не сражаться». А потом пришел этот день. Сначала тяжело, яростно и как-то очень тоскливо завыла сирена, привлекая внимание буквально всех. Забухали и застрекотали зенитки. Все бежали в убежище, а они с Машкой были в магазине, поэтому… Сверху падали бомбы, сотрясая убежище, устроенное очень давно, когда все готовились к газовым атакам империалистов. Бомбоубежище было крепким, спасая тех, кто сидел в его чреве.
После бомбежки девушки бежали домой, со всех ног бежали, задыхаясь и страшась чего-то. Жившие в соседних квартирах, учившиеся в одном классе подруги детства пораженно замерли у того, что совсем недавно было домом. Тем домом, что дарил тепло и уют. «Вставай, доченька, в школу пора»… почему-то именно эта картина встала перед глазами Леры. В надежде на то, что мама успела, девушка подбежала ко входу в бомбоубежище, но… даже не плач, а какой-то отчаянный рев Машки, все сообразившей первой, вывел Леру из состояния шока. На месте убежища курилась дымом огромная воронка. Они, конечно, помогали, растаскивали, надеясь найти хоть кого-то, но от маленькой сестрички Машки остался только обрывок платья, а от мамы — брошка, подаренная папой. Лере от мамы не осталось ничего… Две в одночасье осиротевшие девчонки рыдали, сидя на обломках того, что когда-то звалось «дом». Они сидели обнявшись, выглядя потерянными, но только услышав «детский дом», Машка сказала:
— Берем метрику и исправляем год. Будем семнадцатилетними, — девушка хотела теперь отомстить.
— И что тогда? — не поняла Лера, все ещё не в силах прийти в себя. Безумно любившая маму, она пыталась привыкнуть к мысли, что той больше нет.
— И тогда — на фронт! Мстить этим гадам! За маму, за Леночку! Мстить! — сорвалась Машка Осташова, ставшая будто намного старше сейчас, и ее подруга… доверилась мнению девушки.
— Семнадцать… — комиссар понимал, что это может быть и неправдой, но, взглянув на лежащий перед ним приказ,[1] решился. — Будете летчицами!
Вот так и пригодились девушкам курсы Осоавиахима. Потом, конечно, были еще курсы, где Машка стала штурманом, а Лерка — пилотом. Они были очень молоды, что замечали инструктора, кроме того, имели малый вес, а значит, дорога им была в ночную авиацию: меньше вес летчика — больше бомб взять можно. Девушки учились, твердо зная, что скоро, совсем скоро…
— Заход на бомбометание выполняется… — бойко отвечала Валерия. Теория была непростой, а вот экзамены им скоро сдавать гитлеровцам и, глядя на других девчонок, девушки надеялись прожить достаточно долго, чтобы побольше немецкой нечисти легло в землю.
— Удержание курса есть необходимая составляющая успешной атаки, — а вот Маша отвечала размерено и спокойно, она твердо знала и штурманское дело, и свое будущее. «Где-то там воюет папка, скоро и мы будем бить гадов!» — думала девушка, готовясь. Ложились треугольники в петлицы, подгонялась форма, сапоги, и вскоре они стояли в одном строю с другими девушками и женщинами, внимательно слушая командира. Куда-то отошли все проблемы, хотя Мария Викторовна, командир, под страхом расстрела приказала сообщать о… об этих днях… потому что… Понятно, почему, в общем. И они летали… Разведка, почта, боеприпасы…
Маша хорошо помнила первый боевой вылет. Была глубокая ночь, и Лерка немного дрожала от волнения. Они взлетали при свете прожекторов в безлунную ночь. Построившись за машиной комэска, маленькие Поликарповы летели в ночь, чтобы принести подарки зверям в человечьем обличье. Дороги даже не угадывались — ориентировались по компасу да по звездам, но к станции вышли точно, а вот дальнейшее запомнилось отдельными картинками: оскалившаяся Лерка, горящие цистерны, разбегающиеся, как тараканы, черные фигурки… «Вас сюда никто не звал», — думала Машка, сбрасывая очередную бомбу.
Потери, потери… Сгоравшие на глазах в фанерных самолетах девчонки. Горькие дни отступлений… А потом вдруг все изменилось — и они пошли вперед. Пошла вперед пехота, танки и они, едва поспевая на своих «У-2»[2]… Летели вниз бомбы, разбегались фрицы, зовущие девчонок «Ночными ведьмами». Лерка и Машка гордились этим, гордились тем, что, испуганные их стрекотом, гитлеровцы разбегаются во все стороны.
— Мессер! Лерка! — Машкин выкрик стал неприятным сюрпризом, а потом самолет как-то враз загорелся, падая.
— Машка! Прыгай! Прыгай, я за тобой! — закричала Валерия, стараясь увести самолет из-под огня. В решающий миг девушка покинула объятую пламенем машину.
— Живая! Осташова! Машка! Живая! — обнимала подвернувшую ногу при посадке Машу летчица.
— Живые… — радостно улыбалась Иванова. — Живые…
Потом были долгие версты пути к «нашим». Совершенно неприспособленные к жизни в лесу, девчонки, к своему счастью, набрели на партизан, готовившихся к соединению с Красной Армией. В санитарной палатке Маша увидела эту совсем юную медсестру со спокойным, стальным взглядом. Совсем маленькая еще девчонка находила для каждого доброе слово, не по уставу называя их тетеньками и дяденьками.
— Аленка потеряла семью, — рассказал девушке седой доктор. — Ее маму, бабушку и младших сожгли в амбаре, как выжила — неизвестно. С тех пор тут, только почти не улыбается. Все война проклятая…
— Аленушка, — улыбнулась девочке Маша. Они с Леркой принялись заботиться об этой сестричке, называя ее так… — Вот закончится война, будем жить вместе, — мечтала Валерия, и девочка верила им обоим. Как-то так получилось, что совсем юная медсестричка поверила двум летчицам, доверившись им. Обожженные войной совсем еще детские души просто притянулись.
— Мы будем жить… — соглашалась Аленка, неожиданно для партизан начав чаще улыбаться. А взрослые женщины, бывшие в партизанском лагере, видели перед собой не медсестру и летчиц, а детей, даря им свое тепло.
— Завтра, — сказал командир отряда. Все, разумеется, поняли — наутро отряд пошел на прорыв. Видимо, Господь уберег, хоть и не пристало комсомолкам ссылаться на Бога — все три девчонки остались живы. И вот, стоя на пересечении дорог, они прощались до конца войны, обещая найти друг друга… Аленку взяли во фронтовой госпиталь, а Лерку с Машкой ждал родной полк.
Встретили их визгом, а Маша и Лера, доложившись комполка, огляделись вокруг — половины девочек… не было. Всего за два месяца, которые они провели в партизанском отряде, война слизнула десяток хороших девчат. Они могли бы жить, растить детей, но война распорядилась по-другому, и юные девочки стали пеплом. Помянув погибших, проплакавшись, Лера утерла слезы, и…
Снова бомбы под крыльями, раненые на крыльях, снова ночи, расцвеченные светом зенитных прожекторов. Взрывы, горящие вагоны, блиндажи, зенитки, тщетно пытавшиеся попасть в маленькие самолеты. Как заговоренные, они делали и по восемь вылетов за ночь, чтобы помочь солдатам сделать еще шаг.
— Как там наша Аленка… — улыбнулась Лерка, глядя на несущуюся к ней Машку, в руках которой был зажат треугольник письма. Аленушка писала о своем житье-бытье, о том, как они идут вперед, и как она ищет иногда на небе своих сестренок.
— Маленькая наша, — улыбнулась Машенька, погладив письмо. — Ничего, скоро кончится война и вот тогда…
— Надо ей гостинцев послать, — озабоченно ответила подруга, материнский инстинкт которой развернулся на всю мощь. — Сахара и шоколада, дети любят сладкое…
— Вот не будет войны, вернутся наши папы… — с затаенной надеждой произнесла лейтенант Осташова. — Но мы все равно будем сестрами.
— Будем, — кивнула Валерия.
Они встретились в польском городе у самой границы Германии, Машка уже не помнила его названия. Лерку ранили в вылете, и сорвавшись к ней почти в самоволку, девушка увидела Аленушку, сидевшую с подругой. Это встреча была последней в жизни трех опаленных войной девчонок. Они этого не знали, конечно, поэтому закармливали младшую свою сладким, а Аленушка рассказывала об увиденном недавно. Плакала и рассказывала, и с ней плакали и девушки.
Прошло всего лишь две недели, полк перебазировали на запад. Вокруг простиралась уже и Германия. Войска рвались к Берлину, а «ночные ведьмы» обрабатывали переправы, эшелоны, станции, не давая фрицам собрать подкрепления.
— Задача сложная, — тяжело вздохнула комполка, понимая, что вернутся не все. — Переезд усыпан зенитками, вот тут и тут прожектора, наша цель… Вот. Командование поставило задачу — «любой ценой».
Любой ценой… как в сорок первом. Это означало, что цель важна настолько, что и подумать даже страшно, поэтому девушки и женщины полка принялись готовиться к полету, для многих последнему. Маша перешучивалась с Леркой, почему-то сегодня им обеим снились родители и Аленка — все вместе в довоенном городе. Они гуляли, катались на каруселях, кушали очень вкусное мороженое. Лерка почти ощутила его вкус — на вафельный кружок выдавливается порция и накрывается бумажкой. Сон был таким волшебным, просто необыкновенным, оставив после себя ощущение сказки.
Самолеты взлетали поэскадрильно, на работу шел весь полк, потому что командир не могла оставить своих «девочек» одних. Оказавшись почти над «точкой», девочки заходили на цель, как на полигоне, когда Машка вдруг спросила:
— Почему не стреляют зенитки? — она огляделась, и вдруг ее глаза расширились. — Лерка! Лерка! Мессеры! Много! — а потом все закрутилось в горячке боя. Горели резервуары и вагоны, заживо горели в деревянных бипланах молодые девчонки.
— Маша! Нет! Машенька! — закричала Валерия, увидев, как поникла штурман, а в следующее мгновение что-то сильно ударило ее по ногам — до обморока. Понимая, что это — все, девушка довернула объятый пламенем самолет, и все исчезло…
***
Когда пришли немцы и кто-то еще, Аленка была в лесу — собирала ягоды. Десятилетняя девочка была вполне самостоятельной, поэтому помогала, чем могла. Когда ветер донес дым, Аленка удивилась — было что-то зловещее в этом сладковато-терпком дыму. Сердце захолодело, и девочка решила, что лучше хворостина, поэтому, бросив лукошко, побежала домой. Ощущение чего-то непоправимого заставляло бежать все быстрее, но она все равно опоздала. Деревня дымилась — сгоревшие деревянные дома и ощущение страшной беды… Аленка побежала к дому, но там никого не оказалось. Была надежда на то, что мамка с сестричками и бабушкой успели уйти в лес, но тут вдруг рухнул прогоревший амбар, и девочка внезапно поняла…
Что было дальше, Аленушка, как ни силилась, вспомнить не могла. Она пришла в себя, когда вокруг были какие-то дяденьки и тетеньки — партизаны. Оказалось, что девочка вышла прямо на их посты в лесу, только чудом оставшись в живых за прошедшие две недели. Женщины отряда пытались отогреть Аленку, но это никому не удавалось, поэтому ее пристроили к делу — подавать бинты, перевязывать, иногда и в разведку ходить, зарисовывать вражьи объекты. На память девочка никогда не жаловалась и стремилась отомстить хотя бы так.
Однажды ее поймали полицаи, но выглядела Аленка очень маленькой, её почему-то насиловать не стали, зато очень сильно избили плетками, отчего девочка потеряла сознание, а пьяные звери решили, что Аленка умерла, и просто выкинули в канаву. Там окровавленное тело нашли шедшие искать ее партизаны. Спустя несколько месяцев девочка снова ходила, но в разведку ее больше не посылали, потому что командир запретил. Она прижилась в санитарной палатке.
Две летчицы, совсем молодые еще, оказались именно теми, кто сумел расшевелить Аленку. Они стали действительно сестренками, и девочка пустила их в свое сердце, доверившись.
— Вот закончится война, и мы будем жить все вместе, — говорила сестренка Маша. Аленке представлялось это большим домом, в котором они все вместе будут жить, кушать хлеб, собирать ягоды и не бояться бомб.
— А ты меня не бросишь? — спрашивала девочка и верила ответу. Она теперь знала, что не одна на всем белом свете, начав улыбаться.
Потом был прорыв, и сестренки ушли летать, но перед этим уговорили какого-то большого командира не выкидывать Аленушку в детский дом. Так как девочка свою фамилию не помнила, то стала Осташовой, потому что Маша сказала: «мы же сестрички»… Поэтому Аленка Осташова стала медсестрой во фронтовом госпитале, где ее все любили, потому что… так получилось. Она выхаживала раненых, только таскать их не могла, а судно иногда приходилось нести двумя руками. Но Аленка не жаловалась и бережно хранила письма от своих сестер. Сама писала каждый день, даже после… после того, как в госпиталь привезли детей из того лагеря. Один мальчишка поразил девочку — худой, но не сломленный, он все порывался помочь с младшими, а две совсем малышки, чудом вырванные из лап смерти, называли этого мальчика «папой». Это поразило Аленку в самое сердце.
Когда сестренка попала в госпиталь, девочка думала, что у нее остановится сердце, а другие медсестры, расспросив Алёнку, успокоили ее: «все в порядке будет с твоей сестренкой». Они были такими теплыми, просто волшебными людьми. А еще сестренки иногда, возвращаясь с задания, старались пролететь над госпиталем и покачать ей, Аленке, крыльями. Она крестила их самолеты, когда никто ее не видел, умоляя Боженьку спасти и сохранить сестреночек.
Той ночью девочке не спалось. Что-то совсем не давало спать Аленушке, поэтому она решила пойти в туалет, который был во дворе. Госпиталь перебазировался, поэтому раненые были в шатрах, готовясь к отправке. Возвращаясь из отхожего места, девочка заметила этого странного человека, шмыгнувшего к клумбе. Точно зная, что никаких посторонних здесь быть не должно, девочка достала подаренный каким-то матросом нож и, тихо подойдя сзади, громко крикнула: «Хальт! Хэнде хох!». Неизвестный резко повернулся, поднимая пистолет, и тогда девочка постаралась воткнуть в него нож. Выстрелов она уже не услышала, зато услышали часовые, захватив диверсанта, убившего самую маленькую медсестру госпиталя. Мир погас, но перед глазами Аленушки вдруг появились Машенька и Лерочка. Девочка побежала к сестричкам что есть мочи…
.
ЛитСовет
Только что
