Читать онлайн
"Морок"
Свидерский Сергей Владиславович
МОРОК
Посвящается М.М.
ГЛАВА 1. ВСТРЕЧА
Виктор её не увидел. Почувствовал. Её присутствие. Эманации. Восторг аффектации и радость экспрессии.
Это можно сравнить со взрывом.
Всплеск эмоций. Его он ощутил позади себя. Почувствовал затылком. Сознанием. Подкоркой. Всем тем, что трудно назвать, одним словом. Ощутил каким-то шестым, седьмым, восьмым, неопределённым …надцатым чувством.
А затем он увидел её. И узнал. Её было трудно не узнать. Таких женщин, как она, стоит один раз увидеть, встретиться с ней взглядом, как уже не в состоянии отвести его и заболеть ею на всю оставшуюся жизнь. И потом, чтобы ни ты ни делал, с кем бы ты ни общался, чем бы ни занимался, куда бы ни шёл, все мысли будут устремлены к ней, только к ней, и исключительно к ней одной…
ГЛАВА 2. ВЫ ЛЮБИТЕ ОСЕНЬ?
Их разделяла группа покупателей, собравшаяся возле стеллажа с акционной продукцией.
Она поймала его взгляд, широко улыбнулась и помахала рукой; из глаз цвета летнего безоблачного неба брызнули радостные яркие искры.
Виктор, на всякий случай, обернулся, мало ли кому она могла адресовать свой посыл, но позади него азартно чесали языки две дамы, перешагнувшие так называемый бальзаковский возраст. Он снова посмотрел на неё и она, с удивлением в глазах, снова помахала рукой и решительно двинулась напролом через людской затор любителей просрочки первой степени, активно работая локтями, чем заслужила в свой адрес гневные оклики и равнодушно пропуская мимо ушей колкие словечки.
- Ну, наконец-то! – произнесла она и добавила: - Здравствуйте! – прозвучало приветствие так, будто она слово произносила по слогам. Как оказалось, она не собиралась дать ему время на ответ. – Машу вам рукой, машу, - голос у неё приятный, бархатный с далёким лирическим меццо, с лёгкими вибрациями, от него он почувствовал приятное тепло, волной, внезапно ударившей в голову, и расплескавшейся по телу негой. – Думала, вы меня не узнали. – Она хотела казаться наигранно строгой и от этого только хорошела на глазах.
- Вас трудно не узнать.
- Да? –девушка с Виктором откровенно кокетничала; он это отметил, следя за движением её бровей и глаз и изумился удивительным ямочкам на её щеках; в них он с грохотом обрушился вместе со своею кажущейся неприступностью и напускным хладнокровием. – Я сменила имидж, - свободной рукой она взбила волосы. – Покрасилась. Как вы находите мой смелый поступок? – она выгодно повернулась к нему полу-боком и искоса, заигрывая, прищурила глаза.
- Замечательно.
Она не выходит из амплуа кокетки.
- Теперь я наполовину жгучая брюнетка, - леди-вамп, - она накручивает на палец длинную прядь белого цвета: - И наполовину нежная, и трогательная, немного наивная блондинка. - Она как бы невзначай прикусила нижнюю губу. – Скажите честно: я – нежная и трогательная? – следом язычком по-блядски облизывает губки. – Или расчётливая леди-вамп?
- Вам так важно моё мнение?
- А как же!
- Вы и в прежнем образе – милой шатенки – не оставляли меня равнодушным.
- Да?! – вырвалось у неё так, что она сама испугалась своего крика. – А… а почему… Почему молчали? Ни разу не… не сказали?
- Не придавал значения своим минутным порывам. Чтобы не окончилось всё трагически.
- Ах, вот как! – вспыхнула девушка. – Поэтому сейчас тоже не реагировали на мои сигналы, чтобы избежать трагедии?
- Думал, они предназначены не мне. Другим…
Её едва не разорвало от нахлынувшего возмущения.
- Считали… другим… - фыркнула и рассмеялась нервно, прикрыв ладошкой рот, в глазах заплясали весёлые чёртики. – Уж не тем ли старушкам за вашей спиной мило моющим языками чьи-то косточки?
- Хотя бы.
- Вы – хам! – безукоризненно произнесла она и прикоснулась рукой к пальцам его руки и тут же, будто ожегшись, отдёрнула. – А чем вы тут занимались? – как ни в чём ни бывало, интересуется она, - только не говорите, что пришли за покупками! Ой, нет, точно что-то покупали. В сумке вижу. Взвешивали овощи? Честно? Сами? Вы умеете пользоваться этим хитрым аппаратом? – она завалила Виктора вопросами, как снегом заносит вьюга заблудившегося путника в степи. – Какая удача! Вас послала мне Судьба! Вы верите в Судьбу? Да? Нет? А я верю! Взвесьте что-нибудь… Яблоко, хотя бы… Надо же, как у вас ловко получается! Знаете, мне нужно накупить кучу фруктов и овощей, - и резко, неожиданно для него, с вызовом и надежой: - Вы же поможете одинокой женщине донести сумки домой? – и новый поворот: - Научите меня, - она указывает пальчиком на аппарат, - научите меня немедленно обращаться с этим механическим зверем. Согласитесь, в следующий раз вас может не быть в магазине, и кто придёт мне на помощь? – и впивается взглядом своих безумно красивых глаз в глаза Виктору.
Он стоял и млел от её голоса: она им управляла, и он был на вершине счастья.
- Научите? – голос её дрогнул; ему показалось, что она ещё чуть-чуть и расплачется. – Чтобы ни к кому больше не обращаться… Кроме вас, конечно…
Виктор чувствовал, она лжёт и ложь была её мила.
- Это жутко неудобно ощущать свою беспомощность, - глаза её увлажнились и стали ещё прекрасней. – Я постоянно конфужусь.
- Не отталкивайте меня, - после короткой паузы проговорил он и его голос показался ему чужим. – Не отталкивайте меня.
Девушка провела по его лицу ладонью. Медленно, аккуратно надавливая подушечками пальцев, будто массируя кожу лёгкими прикосновениями. Она молчала. Слова, услышанные ею, его слова разрушили выстроенную линию её поведения. Необыкновенное тепло, повеявшее от этих простых слов, затуманило рассудок. Почувствовав лёгкое головокружение, она закрыла глаза. Виктор положил ладонь на её руку. Она её не убрала от его лица. Его рука мелко подрагивала. И в этот миг он почувствовал, в его сердце, в самую середину впилось нечто острое и оно закровоточило. Шквал мыслей пронёсся в голове. Он не сводил взгляда с её лица, с подрагивающих век и с удивлением заметил маленькую слезинку, она выступила из уголка левого глаза и потекла по щеке. Свободной рукой он снял прозрачную капельку, - она так и не открыла глаз при этом его действии, - и вобрал губами.
- Солёная? – с закрытыми глазами спросила она.
- Да.
- Зачем вы это сделали?
- Не спрашивайте.
- Почему?
- У меня нет ответа.
Вокруг них суетились покупатели, сновали туда-сюда суматошные старушки и молоденькие мамаши с детьми на руках, галдёж висел под потолком магазина чистым светлым облаком.
Они происходящего не замечали, будто находились в соседнем измерении и никого кроме них там не было. Впрочем, на них тоже никто не обращал внимания – подумаешь, встретились, голубки!
- Вы научите?
- Да. Это несложно.
- Точно?
- Увидите.
- Правда-правда? – она вернулась в своё прежнее состояние, этакое инженю, и не сводила с него своих прекрасных повлажневших глаз; подчёркнутые слезой, они смотрелись выразительнее. Она поправила очки, имитируя смущение. – Если вам не трудно…
- Рад помочь. Смотрите…
Невозможно передать словами эмоции, отразившиеся на её симпатичном лице.
- Вы – волшебник! – горячо прошептала она.
- Что вы, я просто учусь.
Девушка поджала губки и покачала головой, как бы осуждая его скромность.
- Вы не ответили: поможете донести покупки.
- Вы всё ещё сомневаетесь?
Она кашлянула больше для приличия и румянец покрыл щёки.
- Вы настоящий джентльмен, - она легко жонглировала словами и так же легко играла с ним.
- Оставим джентльменов англичанкам. Они обеднеют без их забот.
- Тогда, кто же вы?
- Одним словом и не сказать.
- Придумайте.
Виктор помолчал меньше минуты.
- Не могу пройти мимо симпатичной девушки, нуждающейся в помощи.
После некоторого размышления над его словами, она спросила:
- А если бы я была невзрачна и неказиста…
***
Осеннее солнце дарило последнее летнее тепло, щедро разбрасывая его из своих летних кладовых.
- Вы любите осень?
Они задержались на крыльце: невозможно не залюбоваться картинами осени, особенно таинственной в северном краю.
- Как все.
Солнечный зайчик, - в доме напротив кто-то открыл форточку, - ослепил мужчину и женщину и поскакал дальше.
- Можно и как все, - задумчиво произнесла она. – Но каждого она волнует и трогает по-своему…
ГЛАВА 3. МИССИЯ ВЫПОЛНИМА
- Считаете, донесли сумки до квартиры и на этом ваша миссия закончилась?
- Что же ещё?
- Не понимаете?
Виктор отрицательно помахал головой.
- Вы забыли сказать.
Он в недоумении пожал плечами.
- Вы такой несообразительный, - улыбнулась она. – Скажу сама себе от вашего имени… Вы точно ничего не хотите сказать? – повторно уточнила она.
- Да что вы хотите услышать!
- Вот так всегда, всё приходится делать за мужчин.
- Прямо всё-всё-всё?
- Не расширяйте «всё» сверх разумного, - улыбнулась она и произнесла приглушённо, да так, что у него мурашки заскребли меж лопаток от далёкого лирического меццо: - Вы забыли сказать: разрешите пригласить вас на чашечку кофе. Я согласна. Отказываться от такого заманчивого предложения – моветон. Идите к себе. Я управлюсь быстро. – И добавила: - Идите же, не стойте!
***
Звук гулко бьющегося сердца заглушал остальные – тук-тук-тук – так и раздавалось в ушах, отдавалось эхом, но он расслышал и узнал её шаги среди постороннего шума, по лестнице поднимались соседи и довольно тявкали выгулянные собаки.
Как и в случае с магазином, он не услышал, почувствовал сбившееся с ритма дыхание: она спешила, она волновалась.
Волновался и он: машинально вытер увлажнившиеся ладони о брюки и сделал из кухни пару шагов в прихожую. Входную дверь Виктор оставил приоткрытой и через щель сочились звуки, не сумевшие затмить её шаги.
Сразу с порога, еле притворив дверь, задыхаясь и светясь, она экспрессивно заговорила:
- Загадала: будет дверь открыта – желанна. Нет – разворачиваюсь и ухожу. Сразу не поверила, думала показалось, бывает же, когда очень чего-то ждёшь, дверь открыта…
Они встретились взглядами, глаза говорили красноречивее слов, она продолжила:
- Увидела – и сомнения рассеялись.
Она привстала на носочки и медленно вздохнула, втянула носом воздух, восстанавливая дыхание. Переживание всё ещё жило в её глазах и движения были скомканы и неловки.
Не будучи прозорливцами, он и она знали будущее наперёд: воздух в прихожей просто кипел от нарастающей страсти; и он и она слышали: каждая молекула сладостно рычит диким зверем, жаждущим удовлетворения желания.
- Я закрою дверь, - Виктор обошёл гостью. Хлопнула деревом дверь. Сухо выстрелил металлом замок. Он постоял у неё за спиной, изучая плавные линии шеи и плеч.
- Вы чувствуете то же самое, что и я? – девушка слегка повернула голову вправо и он рассмотрел её профиль. – Не отвечайте, я это ощущаю.
- У меня ноги свинцом налиты, не могу пошевелиться. Забыл, когда подобное было со мной в последний раз.
Она склонила голову, но ничего не произнесла. Он следил за движением плеч, они приподнялись и опустились.
- Вспоминаю, как ведут себя в подобной ситуации, - признался Виктор. – И подсказать некому.
Она повернулась к нему лицом. Их уста почти соприкасались и взволнованное, горячее дыхание мужчины и женщины смешивалось в пьянящий любовный коктейль.
- Я подскажу.
- Жду.
- Мы так и будем здесь стоять? На виду друг у друга?
Если бы представился шанс проанализировать своё поведение или заранее спрогнозировать его, Виктор был уверен, что поступил бы именно так, как сделал: схватил гостью на руки. Она, - вскрикнув тихо и закрыв глаза, - обвила его шею руками, от неожиданности непринуждённо и эротично охнула, вздох слетел с алых уст вспугнутой пташкой, уткнулась лицом ему в шею. Далёкий нежно-сладкий яблочный аромат от её волос обволок его, и он задохнулся от очередной волны волнения. Воздуху мгновенно стало мало.
- Я сейчас скажу, - спазма сковала ему горло, - хоть это и прозвучит кощунственно.
Она прикоснулась горячими губами к его шее, затем к мочке уха и прошептала:
- Говорите…
Он направился из прихожей в зал:
- На руках понесут тебя да не преткнёшься о камень ногою твоею…
ГЛАВА 4. К ПРОШЛОМУ РЕВНОВАТЬ ГЛУПО
Она закрыла глаза – это было трудно-передаваемое ощущение: она словно плыла по волнам. Своим обонянием она улавливала его запах, странный мужской запах, совершенно не похожий на те, к которым привыкла – не было агрессивной химически-искусственной удушающей свежести. Ей понравилась сила его рук и она же её напугала. Не открывая глаз, она нашла его губы. Он остановился – шагал он медленно, почти на деревянных ногах.
На короткое мгновение, длившееся нескончаемо долго, их губы соприкоснулись. Напряжённо-сухие. Расслабленно-горячие. Нервно подрагивающие. Истерично-возбуждённые.
Рокот дальнего прибоя проник в его слух, соединившийся гармонично с громким страстным шёпотом гостьи:
- Забыла, когда носили меня на руках…
Виктор не нашёлся что ответить, но гостья с пронзительной тоской в голосе попросила:
- Подержи меня на руках ещё немного, пожалуйста…
Он ответил:
- Хорошо. Я не устал.
Она прошептала, не отнимая лица от его шеи:
- Ваши руки подрагивают.
- От непривычки. Не каждый день ношу на руках симпатичных девушек.
Она его снова сразила недвусмысленным вопросом:
- А если бы я была невзрачна и неказиста…
Он промолчал. Не нашёлся с ответом. Хотя готов был признаться, что рад выслушивать её разные каверзные вопросы по сто раз на дню – но промолчал. Она сочла за желание слушать – слушать её и попала в цель. Ещё сильнее сомкнув кольцо рук вокруг его шеи, она заговорила, обдавая его кожу горячим дыханием и давно забытое возбуждение в теле, его он испытывал в последний раз, наверно в бурное время молодости, крашеных гидроперитом чёлок и повальной модой на «Модерн токинг», снова вернулось…
***
В комнате стремительно темнело. Серебристо-таинственный полумрак постепенно наполнял пространство.
Осень за окном, будто капризная девчонка, сменила настроение. На небо быстро набежали мрачные тучки, полностью скрыв солнце. По всем признакам приближалась гроза. Сквозь прозрачную преграду окна в комнату вливались волны осеннего настроения – меланхолии и печали.
Издалека долетел глухой рокот. Следом яркая кисть молнии ярко-синим слепящим сиянием осветила брюшки туч, детали интерьера в комнате, корявые тени испуганно разбежались по стенам, укрылись в сглаженных углах и спрятались в расщелинах штукатурки.
Минуту спустя, следом за ураганным порывом ветра, взметнувшим вверх тайные рукописи опавших листьев и кляксы мелкого сора, по карнизу и стёклам бойко застучала картечь дождя.
«Это произошло впервые… забыла точно, когда, столько лет прошло… Он – первый красавец в школе среди старшеклассниц. Мечта всех девчонок. Называть его имени не буду, сейчас это не актуально и смысла нет. Он учился двумя классами старше и, по сути, встретиться никак не могли, даже учась в одной школе. Наша встреча состоялась – наши семьи жили в одном дворе в разных домах. Позже он признался, что попросту не обращал на меня внимание: и во дворе, и в школе были девочки эффектнее и симпатичнее меня, не то что я – малолетка. Два года в школе, существенная разница в возрасте. Потом что-то с ним внутри произошло, что-то во мне вызвало у него интерес. Первое сентября – памятный день. После праздничной линейки и занятий он подошёл и предложил поехать в городской парк. Там в тот день организовали массовое народное гулянье, выступали самодеятельные коллективы, проводилась викторина и прочие мероприятия. Покрутившись среди людей, мы углубились подальше в парк от сторонних глаз. Здесь, в старой части, заросшей густым кустарником и в заброшенных беседках находили уединение влюблённые парочки. Мы шли по засыпанной жёлтыми листьями аллее. Говорили редко и самую чушь, отчего смеялись часто и смотрели друг на друга странным взглядом. Сойдя с основной аллеи на заросшую тропинку, вышли по ней на полянку, солнечную, окружённую молоденькими берёзками, взволнованно шумящих кронами. Вдруг он останавливает меня, я ушла немного вперёд. Притягивает к себе. Берёт на руки и выходит на середину поляны и тут с неба полил золотой солнечный свет, обливающий нас каким-то неестественным волшебством. Я ничего не понимаю, смотрю растерянно то по сторонам, то на него. Его поведение точно такое же. Между нами установилась нам одним понятная таинственная связь. Можете не верить, но ни в сентябрьском парке, ни позже между нами ничего не было. Даже поцелуев. Вы мне верите?»
Виктор пожал плечами, что можно ответить.
- И совсем не ревнуете к прошлому?
Тут-то он знал, что ответить:
- К прошлому ревновать глупо. Оно осталось в прошлом. Ни в настоящем, ни в будущем не повторится.
- Правильно… - девушка наклонила голову к плечу. – К прошлому ревновать глупо…
ГЛАВА 5. КОФЕ ВСУХУЮ
Ах, это непостижимое мужчинам женское непостоянство!
Флегматичность во взоре гостьи испарилась. В глазах снова заплясали весёлые и разбитные чертенята.
- Садите меня на диван! – категорично приказала она, не ослабляя кольцо рук вокруг его шеи. – Вы совершенно невнимательны!
- В чём же!
- Конечно, я не царица Савская, платья менять каждый час не могу, мой гардероб скромен, но могли бы высказать своё мнение о моём наряде!
Только сейчас Виктор, - слепая башка, - понял, что его всё время отвлекало: в магазине на ней красовался шикарный джинсовый комбинезон в обтяжку, выставляя напоказ все женские прелести, и приятно пахнущая кожей новая куртка. А ко мне она заявилась в нежно-сиреневой просторной блузе и трикотажной плиссированной юбке почти такого же тона, в рамках приличия, подол ниже колен на два пальца и без очков.
- Очки! – вскрикнул он.
- Надела линзы.
- Вы обаятельны и сильно женственны в юбке-плиссе и очень идёт к лицу цвет блузы.
- А вы – безупречный лжец! – выпалила гостья и быстро поцеловала в висок. – Но вы, безукоризненный подхалим, кое-что забыли.
- Что именно? – его увлекла эта игра, обычный адюльтер переходил в новую фазу развития.
- Какой же вы забывчивый! – гостья нежно прикоснулась к его макушке и легко погладила подушечками пальцев. – Сами пригласили…
- Сам?! Пригласил?!
- Сами, сами! У меня память отличная. Это, во-первых. А во-вторых – я девушка приличная, на чашечку кофе не имею привычки напрашиваться.
Он закрыл глаза – его просто-таки вибрировало от её прикосновений так, что хотелось полностью раствориться в растущем желании исчезнуть в блаженстве.
- Припоминаю…
- А теперь демонстрируете рассеянность! – она снова горячо поцеловала его в висок. – Садите меня на диван и идите готовьте… Кофе, что ли… Что у вас есть.
***
На кухне он вовсю гремел кофейником. Стучал чашками-блюдцами, звенел ложками. Из крана с шумом-бульканьем и пением лилась вода.
В комнате наоборот – висела тишина и он уже начал подозревать, не задремала ли его внезапная гостья, но скрип дивана разубедил в предположении.
«Что будете пить?» - «Не расслышала!» - «Что будете пить», - по слогам громко повторяет он. – «Кофе или снова забыли?» - как же чертовски обворожительно её меццо. – «Как хозяин должен предложить напитки на выбор. Чай или кофе?» - играл он и игра шла по его правилам на его поле. – «Какао с молоком», - после непродолжительной ферматы произносит она, связав слова невидимой лигатурой. – «А именно?» - «Кофе!» - отчеканила она по буквам с той же мелодичностью. – «Отличный выбор!» - похвалил он гостью. – «Полагаете?» - чувствуется, она чем-то отвлечена. – «Безусловно, - снова рассыпается в похвалах и чувствует, ему это приятно, будто наряжает её в прекрасные новые одежды. – С чем предпочитаете?» - «У вас обширный ассортимент бара?» - «Господь с вами, сударыня! Какой бар! Так, скромный…» - «Джентльменский… ах, простите – джентльменов оставим англичанкам», - она дразнила хозяина квартиры, а он получал от этого необъяснимое удовольствие, как мазохист. – «У меня скромный ассортимент, дорогая моя гостья!» - «Гостья?!» - без тени притворства вскрикивает она. Виктор не слушает её, продолжает свою игру: «Я перечисляю. Слушаете?» - «Без спешки», - звучит после паузы. – «Есть отличное красное сухое вино». – «Это с кофе-то!» - смеётся она. – «Миль пардон, мадам, сглупил ненароком». – «Пардоню». – «Я нервничаю». – «Серьёзно? - в голосе отсутствует ирония. – Вас смущает моё присутствие?» - «Немного, - признаётся он и на душе тотчас легчает. – Вернёмся к напиткам: водка». – «Нет», - категорично обрезает она. – «У меня тоже». – «Зачем предлагаете?» - «Повторюсь, нервничаю. Бальзам. Рижский. Крепостью сорок пять оборотов. Куча трав в рецептуре и прочих добавок». – «Отпадает». – «Отлично сказано. Виски», - список исчерпан. Гостья молчит, он в кухне ощущает звучание тишины. – «Уж с чем-нибудь давайте кофе, - произносит она нараспев. – Чтобы не пить всухую». (Вот уж не знал, что кофе пьют ещё, оказывается, и всухую!) Что значит в её понимании пить всухую он уточнять не стал и всыпал кофе в чашку кофеварки, закрыл приёмник напитка и поставил на огонь.
ГЛАВА 6. НЕ ОТТАЛКИВАЙТЕ МЕНЯ
«Умная женщина создана для того, чтобы находиться в вечном антагонизме к мужчине». – «К конкретному лицу или ко всем сразу?» - «Не утрируйте. Вы к ним не относитесь». – «За что такая немилость… Простите – милость». – «Вы…» - «Только не утверждайте, из симпатии ко мне». – «Не утверждаю». – «Хочу верить, но не получается». – «В вопросах веры каждый решает, во что верить, в чём – усомниться».
***
Пока Виктор колдовал с кофейником, не заметил, как установившаяся в квартире тишина начала стекать со стен и потолка звонкими ручьями и течь в кухню.
Затем он услышал писк ноутбука. А там и кофеварка свистом сообщила о готовности напитка.
Напряжение – искрившее атмосферу в кухне – секундное – мгновенное – длившееся целую вечность, оборвал её слегка напряжённый голос, милый меццо обрывающийся в низкие тона: «Мне никогда не высказать, как я тебя люблю: мне не хватит слов, мне не хватит времени, мне не хватит решимости и жизни. Моей жизни».
Снова фермата. Снова свист кофейника. Снова атмосферное напряжение. Снова вибрирует пол под ногами. Снова кажется вилки пляшут по столешнице, ложки чайные плавятся в пальцах. Снова путаются нити-мысли на узоре, запутавшись в пяльцах.
«Письма твои выучила наизусть. Те самые письма, которые ты мне не успел написать. Я их бережно храню: листок к листку, конверт к конверту; собрала их стопками и перевязала каждую тонкой белой атласной лентой. Храню их в особом месте – в шкатулке. Её мне подарили на день рождения, следующий за совершеннолетием. Забавный такой ларец из карельской берёзы с мудрёным узором, углублённым в стенки. Она ещё источала тонкий дурманящий аромат, от которого часто болела голова, если его глубоко и долго вдыхать. Медна ажурная ручка, потемневшая от времени, на крышке замок с ключиком; впрочем, шкатулку никогда не замыкала; ключик – он был в единственном экземпляре – был мной благополучно утерян.
Поначалу шкатулка долго пустовала. Не могла придумать, под что приспособить. В ней пылились разные безделицы, пока не пришло твоё первое письмо. С той минуты она стала хранителем нашей общей тайны, тайны не сложившихся отношений. Как верная и преданная подруга, шкатулка бережно хранила письма, которые ты мне никогда не писал. Но я их регулярно получала. Читала и перечитывала. И трепетно хранила. Что продолжаю делать и сейчас. И помню наизусть каждое слово, так никогда тобой мне и не написанное».
«Это о ком?» - «Это рассказ. Фрагмент». – «Я поняла. О ком?» - «О нас». – «Я не ослышалась?» - «Нет. Вы наверняка помните тот зимний вечер…» - «Когда я…» - «Ну, конечно. Тем вечером в моей душе произошёл переворот. Думал – убеждал себя – что это уже не для меня. Очерствело сердце. Стала глухой душа. Но вот встреча… Сразила наповал… Теперь только и делаю, что ловлю себя на мысли, а что, если…» – «Никогда бы не подумала». – «Представьте, это так». – «Как-то неожиданно». – «Вы, того не подозревая, разбудили в сердце давно уснувшие чувства и стали моей Музой».
Она молчала. Он молчал. Свистел кофейник как разбойник. Из кухни в прихожую, в зал лились ароматно-специфические запахи востока: кофейные эманации дразнили рецепторы и расширяли сознание.
Она не спешила прийти к нему на кухню.
Он не торопился снять кофейник, и они вдвоём – почему-то ему казалось, что они вместе – слушают его волшебные серенады.
Всё-таки Виктору пришлось прервать молчание. Он говорил повышенным, напряжённым голосом, чтобы гостья услышала каждое слово:
- Мне так легче признаться, излить накопившееся вам вас же не видя. Мне ни разу не встретилась женщина, которой мог сказать: у меня не было никого дороже и ближе тебя…
Последние слова утонули в спазме, схватившем горло.
Гостья молчала.
Её напряжение – внутреннее, душевное – передавалось по воздуху через кричащую на все лады мембрану бетонной стены, разделяющую кухню и комнату, через резонатор пространства, и вливалось – ощущал он себя неким загадочным сосудом – в него через поры и мелкие вибрации сотрясали тело.
Он продолжал монолог. Просто не мог остановиться, хотя ощущал за спиной чьё-то присутствие; оно своими эманациями нехотя – с барской ленцой – пыталось снизить его вербальную активность.
- Не могу просить о большем и так требую невыполнимого, но прошу: не отталкивайте меня, - мне жизненно необходимо общение с вами…
ГЛАВА 7. БЕССТЫДСТВО РАЗВРАТА
«В моём мире вам не удастся обвести меня вокруг пальца. Это здесь я застенчивая глупенькая простушка. В моих владениях – мне равных нет в коварстве».
***
Аритмично она вздрагивала каждый раз при поцелуе, едва он касался губами её кожи, покрытой бисером пота. С воспалённых нервных губ слетал короткий – бесцеремонный и стеснительный – выдох: «Ах!» Прикрытые веками глаза быстро двигались, стараясь прорваться через ограду ресниц. Вздрагивали, взлетая брови. Из уголков глаз, - дрожа и переливаясь в свете коптящей свечи – пульсируя, - текли редкие слезинки.
При каждом поцелуе она крепко – мёртвой хваткой – сжимала изумительно-красивыми пальчиками с заботливо ухоженными ноготками – до острой, как закат тонущего в дыме пожарищ дня – его плечо и медленно разжимала – было в этом порыве что-то инфернально-постороннее, не её, устремлённое к нему обратной стороной интуитивного восприятия – пальцы и с кончиков красивых пальцев, из глубины перламутрово-малиновых ногтей, в пространство – раня безболезненно, травмируя без увечья, калеча не умышленно – летели синие, яркие, слепящие глаза маленькие ветвистые молнии…
Бесстыдство разврата тел и душ завладевало ими…
ГЛАВА 8. ПРИЗНАНИЕ
Они пили взахлёб, теряя сознание и рассудок, вино бесстыдства и искупления, орошая дивной волшебной влагой иссушенные долгой разлукой долины душ и, впервые за много лет одиночества через кракелюры застывшего грунта пробились ростки надежды на что-то новое и стыдливо заалели, робко колышась на ветру чувств нежно-белые лепестки…
***
Кофейник протестовал – не хотел закипать.
Он стоял на газе, сильное пламя жадно лижет закопчённое дно, но кажется, что стоит на льду. Какая-то физика противоположных законов пространства и времени в маленькой кухне хозяина квартиры – магия обратного действия. Думал Виктор не о кофейнике, упорно застывшем в пикете непокорности на огне, не об этом замечательном приспособлении для приготовления тонизирующего напитка для выведения организма из медитирующего состояния разнеженного отдыха и ночного сна, - думал о чём-то совершенно ином, о том, что беспокоило и возбуждало острыми взрывами ярких картинок – карнавального конфетти – периферию сознания. На деле же он, закусив нижнюю губу, сосредоточился на гостье. Он не мог определить – разочарован ли таким быстрым развитием сюжета или доволен. «Как же всё удачно сложилось!» Целый год – ерунда какая-то – год, почти, как Вечность при нынешнем темпе жизни – при встрече с нею, или глядя ей вслед, или смотря на её приближающуюся фигурку, думал-думал-думал, даже вечером при горящей свече, - бзик, конечно, но без этого никак, - фантазировал под бокал красного сухого вина, - красное вино — это кровь Земли, как говорил один знакомый винодел с Кавказа, - смакуя апельсиновую дольку, - вот, они встречаются… Полёт фантазии уносил на Эверест и Джомолунгму, на пики сих невероятных гор, что самому становилось дурно, поднималось давление, били с оттяжкой палочки в барабан сердца, учащался пульс и испарина высыпала по телу неким неизвестным дерматитом. Да-да-да! Где-то они случайно – это происходит не обязательно в кино и в книгах – встречаются. Она смущена. Он – робеет. Движения обоих скованы. Речи скомканы. И всё же они пересиливают себя… На этом нервнопаралитическом эпизоде прерывалась нить Андромеды, ведущая из лабиринта фантазий, кончалось вино, апельсиновые корки разбросаны по столу. И крепкий, здоровый сон уводил его за руку в измерения соседние яви, не так убийственно действовавшие своим семантическим существованием на психику и либидо. В тех умопомрачительно-неожиданных на сюжеты реалиях снилась бывшая жена. Как всегда, - всегда – это привычка, впитавшаяся в кровь и въевшаяся в плоть, - в своём ярком искромётном амплуа обличительницы его похоти и пороков. Машет, - привычный жест манипулирования, - рукой с малиновыми ногтями и режет воздух, точащийся его беспутной кровью. Как всегда, что-то бестолково долдонит. Этим она занималась и в супружеской жизни, повод метнуть в беспутного муженька стрелы негодования отыскивать не нужно, выручали домашние заготовки, приходила на помощь импровизация или что попадало под руку, точнее, под её острый, не ведающий усталости и пощады язычок. Он её не слушает. Во сне можно игнорировать многое. Мели Емеля – твоя неделя. Как впоследствии не слушал в браке, когда докопался через энный промежуток времени до сути её недовольства, воспринимая всё звуковым фоном скучной семейной жизни. Хотелось разнообразия, даже во снах, но это не было кем-то запрограммировано. Бессмысленный сон, ему не стоит придавать значение. Он гнал его взашей и – просыпался.
Сейчас Виктор не спит. Соседка – во всей своей уничтожающей мужское самолюбие женской привлекательности – сидит в зале, рядом. Мечта, конечно, по сути непристойная, - почти неисполнимая, если бы не воля слепого случая – воплощена в реальность, - пусть и с небольшими издержками. Но почему-то они не набрасываются друг на дружку (пошлые кинокадры мусорят сознание). Не срывают жадно одежду. Не кусают исступлённо в кровь губы. Не гладят истово тела, жаждущие ласки. Какое пошлое киношное клише! Она – там – в зале. Сидит на диване одна. Он – здесь – на кухне. Варит кофе, - кому оно нужно под песий хвост? – который никак не хочет закипать. Что дальше? Например, выпьют кофе, мило поболтают, разлетятся по своим гнёздышкам? Растворится в воздухе непонятными ароматами эмоциональный синтез сексуального вдохновения?
Он протянул руку над кофейником. Жар пылающей горелки обжёг кожу. «Это такой ритуал? – он вздрогнул от внезапно прозвучавшего женского голоса с серебряными нитями сарказма. – Обольщения скромной, наивной простушки? Всыпать в напиток порошок дурманящий и укрепить действие волшебными пасами? И делай с ней, что хочешь», - проговорила негромка гостья. Он оцепенел. Скосил взгляд – в дверном проёме её не было. Она – всё также сидит, как и сидела, в зале. Её слова сгенерировал его мозг. Произнёс её голосом. «Разве такое возможно?» - лихорадочно подумал он. – «Возможно и не такое, - снова послышался голос гостьи, её тембр, интонации. – Возможно и наоборот, - голос женщины как судья, зачитывающий строгий приговор, безжалостен. – Смотря, что хочешь получить в конце. Для этого нужно правильно поступать в начале». – «Как же?» - «Решительно». – «Не могу». – «В алкогольных грёзах ты был храбрее», - вбила она кол в могильный холм его неуверенности.
Мозг ведёт свою игру. Её – рядом – нет. Она в зале. Сидит, думает всякую ерунду. «Ну-ну, стой и жди, пока закипит кофе. она, тем временем…»
Душа опустилась в пятки – она неслышно подошла сзади и обняла его за плечи. Дрожь от её присутствия встряла тело – она рядом, близко, он ощущает её, чувствует аромат её пота, щекочущий обоняние. «Вот, - просипел он, - не кипит, гадюка». Она рассмеялась. «Здорово замечено – не кипит, гадюка!» Горячее дыхание женщины увлажнило ткань между лопаток. «Да бог с ним, с кофе…» В голосе женщины он рассмотрел, - не расслышал, ему это не привиделось, - некое отчаяние, исполненный драматизма жест, что ли, нотки грусти стаккато больно ранили сердце и слух.
«Мне давно хочется исповедаться, - начала она, уткнувшись лбов ему меж лопаток. – Не непосредственно тебе. Вообще, излить душу. В церковь, по понятным причинам, пойти не могу. Не нравится восторженно-покаянное обличение страстей и пороков. Что человек без них – молекула! Не хочу быть молекулой. Хочу быть и остаться собой. Какая есть. Это же не грех? – спросила она и не продолжила, не дожидаясь ответа: - Молчи! Я выскажусь. Долго ждала этого момента. Не то чтобы раньше некому было поплакаться в рукав жилетки, подруг навалом, а для этой цели ни одна не подходит. И вот сейчас стою и думаю, кто же я сейчас – кто на самом деле? Без прикрас и преувеличений? Кто? Развратная женщина или вставшая на путь разврата и порока? Не поверишь, говорю сейчас и вспоминаю, как раньше часто смеялась, когда подруги делились впечатлениями от адюльтеров, случайных мимолетных связей, от всех их подробностей, вплоть до того, как голышом вдвоём со случайным напарником гонялись друг за дружкой по комнате, и говорила им, дескать, уж со мной-то этого не случится. А они, вот же курвы, говорили, не говори гоп. А я стояла на своём. Осуждала ли подруг? Зачем? Не путала личное своё и личное подруг. Нравится им такой образ жизни, пусть так и живут. Со своими проблемами суметь бы вовремя разобраться. И как на перебой, твердили мне подруженьки, вот, погоди, ещё не встретился тот мужчина, за которым будешь готова тащить матрас, чтобы на нём покувыркаться вволю. Отмахивалась от них, говоря, мол, чур на вас, не городите глупости! А сейчас как назвать происходящее – глупость? Или нет? Не говори! – она больно ударила ладошками по плечам. – Молчи! Не всё сказала! Были… Были предложения. Интересные, как и сами предлагавшие. Да вот беда – матрас за ними тащить на край света, чтобы потрахаться не хотелось. Как представишь, - понимаешь о чём я, - глядя такого сверхспособного, сразу будто рукой отрезает. Ну, вот, до блевотины противно, хоть в окно шагнуть навстречу небу. А ведь было, не вру, стойкое желание выпрыгнуть – и будь, что будет. Пересилила себя. Поборола страх. Научилась управлять эмоциями. Как-то сгруппировалась. Какое-то время спустя познакомилась с одним очень интересным субъектом. Вернее, подруги постарались, попробуй, дескать, один раз не в счёт; да только погляди сколько у него достоинств: разведён, квартира двухуровневая, две модные тачки, дача за городом – просто дворец и всякие прочие прелести одинокого самца. Пересилила себя – разрешила себе встретиться, сделать потом вывод из одного раза не в счёт. Неделю, не поверишь, на блуд настраивалась. И вот он наступил момент начала моего морального и физического падения! Чем окончилось хочешь знать? Нет, я серьёзно, хочешь? – гостья фыркнула, будто и самой смешно происходящее. – Смех, да и только. Встреча с кандидатом на падение просто высший пилотаж. Цветы, комплименты. Резко оборвала любителя цветистых фраз – если женщине делают комплименты, она безвозвратно стареет. Он осёкся и начал говорить, не столь насыщенно пересыпая спич умными словечками. Приехали к нему домой. О, какое это непередаваемое ощущение бегать по лестнице в собственной квартире с этажа на этаж! В квартире всего в избытке. Даже слишком. Мебель. Бытовая техника. Камин с пылающими поленьями. На полу шкура медведя. Разместились посреди огромнейшей залы на низком диванчике. Столик такой же кургузый, ножки похожи на беременных поросят. Разливает мой совратитель по фужерам вино. Вид торжественный, будто заграничную делегацию встречает. Думала тост скажет. Оригинальный. Дрожу осенним листом, виду не подаю, хоть какую-нибудь поддержку от хозяина услышать, шутку там, или остроту, а он возьми и ляпни, ну, конкретный дебил, сухо так, губки сжал в тонкие серые ниточки, жёстко, почти с презрением: «Я не подарок!» Тут я дала себе свободу, ах, не подарок, так получи триппер на счастье в будущей жизни: «Я тоже». Хотела съязвить, да все слова сразу из головы вылетели. А мужчинка как-то сразу обмяк, в голосе твёрдость железобетонная пропала, расклеился картонный солдатик: «Я не в смысле презента… То есть… Собственно, чего зря объясняться, тратить время. Начнём без прелюдий». – «Игра на противоположностях характеров? - погасила желание зарядить в его наглую рожу фужером. – С чего начнём?» Герой, штаны с дырой, любовник сраный, снова выходит на пафосную высоту: «Искать золотую середину. Совершенство враг красоты. Человек уродлив без изъяна». Что делать, выплеснула ему в наглую харю вино, фужер о голову разбила. Шепнула на ухо, мол, импотенцию можно вылечить и по-другому, например, работать очком, привилегий у любителей мужских жоп выше крыши. На этом ушла. Неудача постигла на первой же попытке измены Гименею. – Гостья немного помолчала. – Кажется, кофейник всхлипывает, - и тут же затараторила, боясь, что хозяин сойдёт с места, прервётся тонкая нить доверительности. – Пусть кипит… Нет, снимите… Не оборачивайтесь, вдруг нарушится гармония откровенности? Вы мне верите? Моему рассказу? Не подумайте, ради бога, что я вся такая правильная, просто во мне установлена кем-то эта аттитюда – оставаться собой в любой ситуации. – гостья резко меняет курс разговора. – Вы всю жизнь одиноки? Простите, что лезу в чужое бельё, но как в нём не покопаться, когда предоставлена прекрасная возможность. Заодно проверить себя, почему бы и нет. Впрочем, несу чушь, как можно быть всю жизнь одиноким! Не на необитаемом же острове вы жили все годы! Вот сморозила глупость! Иногда у меня это происходит произвольно. Не хочу, но сморожу. Так как, когда наступил ваш переломный момент?» - «Был женат». – «Слава богу, - выдохнула она облегчённо, - дальше-дальше!» - «Как казалось, брак был счастливым». – «Даже так! – воскликнула она. – Простите за бесцеремонность. Прощаете? Кивните, я пойму». – «Счастье длилось недолго». – «Оно понятно», - сочувственно произнесла гостья. – «Вышло всё как в песне, только наоборот: перешёл мою дорогу красивый и смелый. Бывшая школьная любовь вновь из искры переросла в пламя. Жена ушла и с тех пор один». – «Да ну?» - «Не монашествовал». – «Понятно. Счастье не пытали второй раз туда-сюда». Виктор усмехнулся. «Я из тех, кому счастливый билет выпадает один раз. Друг на примере Библии объяснил, что пока не пришло моё время собирать камни». – «Да вы что! Что с вашими камнями не так?» - «Оказался не в тренде коллекционерш-геммологов». – «Одиночество не тяготит?» - «Отчего же! Привычки не меняются, - сказал он и добавил: - Слышу, слышу: грядёт беда, только чувствую – не успею. Льёт за шиворот ледяная вода мне на шею…»
ГЛАВА 9. НЕСОВПАДЕНИЕ
«Предлагаю задувать свечи и загадывать желания». – «Их три». – «Как три орешка для Золушки. С первой и второй всё ясно. Третью задуем вместе». – «А если желание не совпадёт?» - «Зажжём свечи заново».
***
«Я так понимаю, - гостья лукаво сощурила свои глаза цвета летнего неба, - как шатенка имела больше шансов на…» - «Может хватит «выкать» и обменяемся…» - гостья не дала Виктору договорить. – «Верительными грамотами?» - рассыпался ярчайший бисер её смеха. – «Именами. Я…» Она быстро прикладывает указательный пальчик к его губам. – «Ich name… - она не прекращает смеяться. – Предлагаю на этот раз обойтись без имён». – «Почему?» - пришла очередь удивляться ему. – «Посмотрите, как прекрасно у нас получается общаться без имён. Согласитесь, это так». Виктор кивнул. Гостья встряхнула головой и крашеные в разные цвета волосы в полёте перемешались и ему на миг почудилось, что в комнате что-то необыкновенно волшебное произошло и ему пришлось зажмуриться. Прикосновение ладони заставило открыть глаза. «А теперь представьте хоть на минуту, мы обменялись верительными грамотами имён, как сразу же исчезнет весь этот флёр энигматичности (ему и так без каких-либо умственных напряжений всё происходящее напоминало загадку без правильного ответа), соединяющий нас тонкой невидимой, но непременно крепкой нитью. Растает утренним туманом эта нить. Оборвётся с острой болью в сердце, - гостья артистично закатила глаза и приложила левую ладошку к правой груди, - и…» - «И что за тем?»
Гостья опустила веки и немного посидела с закрытыми глазами и затем едва слышно прошептала: «Пустота и отчуждение».
ГЛАВА 10. ЖЕЛАНИЕ
Со стороны он и она выглядели романтиками-влюблёнными, судя по тому, как они сидели на диване рядышком, только не взявшись за руки и жадно не смотрели друг на друга.
Тихо работающий телевизор с постоянной сменой рекламы подгузников, пива, женских гигиенических прокладок и прочей новостной чепухи, которой заполняют эфирные паузы межу показов фильма – всё это создаёт неповторимый момент для адюльтера. Так заявляет гостья, смеясь и трясясь от смеха.
После всех перипетий прокладок и подгузников начинается очередное телевизионное мелодраматическое мыло, в нём Золушка выходит замуж за принца и во время брачной ночи их альков навещает фея и открывает счастливице тайну, объявляя гробовым голосом в тишине комнаты, что Золушка и принц родные брат и сестра.
Разговор можно сказать не клеится. Так, идёт и идёт, вернее течёт ленивым летним высыхающим ручьём. Мелкими глотками хозяин и гостья пьют кофе, из бутылки отхлёбывают виски, рюмки, как необходимый предмет для употребления напитка, благополучно скучают на краю стола, играя гранями а-ля хрусталь. Он не сводит с гостьи глаз. «Кажется, знаю, чего хочу, - прерывает гостья молчание и садится к нему на колени. Свободной рукой обвивает шею. Дыхание девушки учащается, подрагивающая грудь под тканью сорочки выдаёт усилившееся сердцебиение. – Могу угадать ваше желание, если хотите», - она берёт бутылку виски, делает маленький глоток, но не глотает напиток и прижимается к его губам. Он выпил из уст гостьи напиток и прижал к себе приятное податливое женское тело. Когда уже не осталось воздуха дышать, они остановились, и она спросила, хитро щурясь: «Угадала? Но уж моё-то желание невозможно…» - он не дал ей высказаться.
Не сводя с её разрумянившегося лица взгляда, не глядя нашёл рукой бутылку, приложился к горлышку…
ГЛАВА 11. ТЫ ХОДИЛ ПО РАСКАЛЁННЫМ УГЛЯМ?
«Твои поцелуи…» - затаив дыхание прошептала она, еле шевеля чуть распухшими губами. – «Что с ними не так?» Она помедлила. – «Они похожи…» - «На что?» - быстро спросил он, поневоле подстраиваясь под тихий тон гостьи. – «Не перебивай, - попросила с ноткой жалости в голосе. – Теряю мысль… Нить теряю… Такого прежде не было со мной… Много чего прежде не было…» Минуту оба побыли в тишине, нарушаемой электрическим шепотком телевизора. – «Они похожи на бабочек, танцующих на раскалённом льду. Крылья их обуглены. Взлететь не могут. Поэтому быстро перебирают тонкими лапками. Движенья напоминают танец, резкие потому, что лапки обжигает раскалённый лёд. – Гостья замолчала, устремив задумчивый взгляд в окно. – Ты когда-нибудь ходил по раскалённым углям?»
***
Когда опустела наполовину бутылка виски, когда был допит остывший кофе, когда от поцелуев горели губы, она, восстанавливая дыхание, произнесла: «Я задам вопрос… Как бы правильнее… точнее выразиться… Начну с того, что срывается с языка: разрешаю солгать, если во имя правды, то можно, всё равно никто никогда не говорит всей правды. Верно?» Она погладила его макушку едва касаясь волос подушечками пальцев. – «Верно», - он не знал куда клонит гостья, у него, как и у неё, хмель путал порядок букв в словах. – «Я вам нравлюсь?» На вопрос с подковыркой в зависимости от ответа, можно получить совершенно неоднозначную реакцию, и он ответил уклончиво: «Более чем». – «Стоп, - прекратила она, как ей казалось, излияние признаний одним касанием ладошки его губ. – Помните о не всей правде. Лучше солгите». Виктор подумал, пошевелив бровями: «Нравитесь». Она втянула носом, с шумом, воздух. – «Так лучше, - произнесла и рассмеялась гостья. – Я, когда выпью, даже совсем чуть-чуть, такая дура становлюсь, что самой страшно. А вы?» - «Что я?» - «Что происходит с вами». – «Не замечал за собой каких-то отклонений. Посторонние тоже». – «Итак, - тоном лектора, освещающего влияние солнечного света на сон, продолжила она, - влюблённым свойственно идеализировать объект обожания. Приписывать несвойственные им качества и способности, делать их восприимчивее, чем они есть на самом деле. Возвеличивать их отвагу и абсолютно игнорировать отрицательные качества. – Она выдохлась, так как говорила на одном дыхании и немного помолчала, наморщив лоб и почесав носик. – Вот и вы… Да-да-да!.. Пытаетесь меня идеализировать. А надо просто без… фу ты, забыла это слово… Да как же его!.. Гипо… гипе… Без гипербол. Без перегибов. Примите, какова есть. Нет, конечно, могу быть и томной, и загадочной… Мы – женщины – те ещё артистки. Но! К чему, если вам всё равно нравлюсь? К чему разыгрывать спектакль? Правда, ведь?»
И его прорвало. Он удивился, откуда только взялись в голове подходящие слова. Он говорил стремительно, будто боялся потерять нить, смысл, говорил с нарастающей экспрессией.
«Я готов идеализировать вас бесконечно! Приписывать любые качества и способности. Закрывать глаза на недостатки. Лишь бы быть рядом с вами. Дышать одним воздухом. Смотреть на всё вокруг вашими глазами. Совершать глупости…» Она непроизвольно крикнула: «Вот этого не надо!» - «… и всякие безрассудства, - он не мог остановиться. – И всё это только ради одного вашего взгляда, брошенного на меня невзначай, из-за улыбки, посланной мне…»
ГЛАВА 12. НЕОБЫЧНОЕ ОБЪЯСНЕНИЕ
«Что с вашим сердцем?» - «Рана глубока. Со временем заживёт». – «Всё ещё кровоточит? Воспоминаньями?» - «Слезами не взаимности не помочь. Обычный трёп». – «Вы впечатлительны? Любите людей?» - «Скорее – я замшелый мизантроп». – «До какого предела?» - «Мировая скорбь – не повод для обнажения души».
***
- Вы боитесь смерти?
- Не страшусь. Мне будет горько сознавать – взирая со звёзд или ещё с каких-нибудь неведомых вселенско-эзотерических вершин – если я не признаюсь вам в своих чувствах.
- Тс-с! Прекратите!
- Что?
- Молчите. Прошу, умоляю – молчите! Мне будет вдвое горше… (Взмах её рук, с ресниц срывается слезинка, искривлен рот в усмешке – и это всё с горечью.) За много веков так безжалостно много сказано, что хочется зашить себе и всем остальным рты и никогда больше не произносить ни звука.
- Странное желание.
- Жить в тишине? Странно? Когда всё вокруг так и пестрит шумами, криками, воплями, стонами, скрежетом и скрипом, визгами – эти звуки издают исключительно все предметы, даже не предусмотренные для этих целей.
- По-моему, уйти в тишину, это безосновательная причина спрятаться подобно страусу в песок с головой от самого себя и всех подстерегающих мнимых и явных опасностей.
Шумный тяжёлый выдох, - она не сломлена, она стремится вперёд, - судорога теребит спазмой щеку.
- Опасностей? Да?
- Повторюсь: по-моему…
- Да-да-да, расслышала прекрасно. Мне рано идти к сурдологу.
ГЛАВА 13. ИНТИМНЫЙ ВОПРОС
Гостья взъерошила Виктору волосы и, рассмеявшись, спросила: «Можно задать интимный вопрос?»
Он сначала опешил – интимный; это как – интересует длина члена в эректильном состоянии (в сантиметрах или дюймах, что предпочтительнее?) или продолжительность (в часах или в минутах) рефракционной паузы. Интимный – куда уж более интимнее того, что произошло, чего не воротишь – красивая молодая женщина (опустим факт банального закабаления узами Гименея) сидит у него на коленях, её нежно-сиреневая сорочка на две пуговицы расстёгнута на груди, он просто пожирает глазами её аппетитные сферы с вершинами острых сосков, так и рвущих ткань, стремясь вырваться наружу. И всё же он, опасно и рассудительно помедлив, ответил расплывчато: «Если только интимный». Она состроила смешную рожицу: «А если он будет, скажем так, немного провокационный?» Он сдерживаться не стал. Язвительность и ирония так пёрли наружу, так и кололи глаза своей беспринципной составляющей, они обязаны были растоптать и уничтожить её, нахальную гостью, но к тому же немного красивую или, будем откровенны, более симпатичную, чем некоторые особы противоположного пола: «Принимал ли я участие в гей-парадах и не состою ли в членах ЛБГТ-сообщества?»
Смех сотрясал комнату – женский, открытый, звонкий, чистый, пронзительный, - и мужской – громкий, с хрипотцой.
За окном сумерки сгустились настолько, что по грифельному слою облаков можно было писать пером или кистью, обмакнутыми в белую тушь.
«Предлагаю выпить, - немного успокоившись произнесла гостья и посмотрела на бутылку. – Визуально, остался глоток. Не больше. Как поступим? Что будем делать?» Хозяин пожал плечами и развёл руки: «В чём момент истины заключён: этот вечный вопрос мучает не одну интеллигенцию, а даже весьма и весьма интересных и симпатичных женщин!» Гостья капризно надула губки, свела к переносице бровки, но весёлое настроение не скрыть за маской притворности: «Какая грубость – симпатичная женщина. Исправьтесь немедленно, нахал!» Девушка хлопнула ладошкой его по плечу, зажала нос пальцами, и он прогундосил: «Интересная, симпатичная женщина!» Гостья щедро рассыпала воздушные поцелуи по комнате: «Извинение принято, но вы всё равно остаётесь нахалом. Даже больше…» - «Куда уж больше?» - удивился мужчина. – «А вот и не скажу! – девушка кокетничала. – Догадайтесь сами. Но… - она взяла бутылку и повертела перед лицом и сквозь зелёное стекло заплескалось содержимое, его в самом деле осталось на небольшой глоток. – Как разделим? По-братски?» - «Мы не брат и сестра». – «Резонно, - заметила девушка и тотчас фыркнула: - То же мне неразрешимая дилемма! – закатила глаза цвета летнего солнечного неба. – Поделим его… - она легко перешла в начальную стадию медитации, приложив указательный пальчик к нахмуренному лбу, смешно вытянув губки трубочкой, что невольно у мужчины от её сосредоточенного вида что-то шевельнулось внутри и не прошло мимо её взгляда, обращённого в размышлении на него и он на короткий увидел преобразившееся, ставшее ещё более привлекательным женское лицо. – Поделим так…» Гостья опрокинула содержимое бутылки в раскрытый рот, зажмурилась, и быстро прижалась к его губам. Насколько можно долго он и она переливали напиток из уст в уста; виски обжигал слизистую рта, дёсны, язык, нёбо. Они не обращали на эти мелочи внимания, увлечённые поцелуем и процессом переливания жидкости. Как ни старались он и она не глотать виски, в итоге напиток благополучно проник внутрь каждого, оставив приятное послевкусие спирта и поцелуя – специфический флёр действия прекратил на некоторое время магическое действие. Сквозь прищур Виктор рассматривал лицо девушки, немного расслабленное, гладкое, с нежной бархатной кожей. Её закрытые глаза подрагивали под веками. Она не спешила их открывать. Надеясь ещё на что-то то ли от себя, то ли от него. Точно так же, как и он, - слыша усиленное сердцебиение, - не мог ничего сказать о себе. Он и о ней, чьё присутствие ощущал коленями, руками, эмоциями и разрывающей ткань брюк эрекцией, думал в этот момент как-то отстранённо. Он ощущал полёт, свободный и летел он долго и безмолвно, широко раскинув руки-ноги, раскрыв глаза куда-то вниз или вверх, - точно определить трудно, - был факт, отмеченный в мозгу – факт парения между чем-то эфемерным, космическим и невероятно необъяснимым.
«У вас на сердце много шрамов?» - услышал он в голове её голос, это случилось за время их встречи не впервые, и удивился, неужели в пик обострения сексуальной активности, не получившей выхода, он стал телепатом и мысленно ответил: «Это и есть тот самый интимный вопрос?» Его проигнорировали: «У вас на сердце много шрамов?» Что-то защёлкало у него в голове, такие звуки издают рубильники во время их переключения, затем послышался характерный визг циркулярной пилы, вгрызающейся в твёрдую плоть дерева. – «Много?» - голос её звучал, и он ответил, мол, так ли это важно; однако, она отличалась настойчивостью: «Много?» - «Достаточно для медитативно-нервических воспоминаний». Эхом её смех отражался внутри его головы и звучал голос бьющейся птицей в костяной узнице: «Теперь будет ещё одним… приятно-неисполненным больше… Хи-хи-хи… Стимул для воспоминаний…»
И звуки пропали. Установилась тишина до свиста в ушах и пульсирующей боли под левой лопаткой. Девушка смотрела прямо ему в глаза: они так и не разъединили уст. «Ты всё слышал?» - прозвучало тающим пением утренних цикад в его голове. С неохотой выпустив её губы из своих, выдохнул: «Да…»
Периодически за окном что-то взблескивало. Свет от автомобильных фар хирургически точно кромсал мрачнеющие сумерки. Вспыхнувший над крыльцом заброшенного дома престарелых с пробитым пластиковым плафоном дореволюционный фонарь морзянкой отрапортовал о том, что заступил на боевую вахту, быстрой невнятной речью спившегося боцмана расплескались кляксами точки и расплылись до амёб тире.
Незаметно, воздух не тревожа, гостья встала с его колен, точно проплыла до окна и остановилась; он даже поморгал, так как показалось, что ступни девушки не касаются пола и подол юбки слегка колышется, потревоженный заоконным ветерком.
Она смотрела в окно и молчала. Он приготовился к очередному излиянию чувств и когда она прервала молчание, вздрогнул, наблюдение за нею захватило все его думы:
- Удивительно устроена жизнь. Ходишь рядом с кем-то. Встречаешься. Расстаёшься. Кто-то остаётся в памяти. Кое-кто так и проскальзывает мимо, расшаркиваясь приторной улыбкой, сияя искусственной белизной зубов вставной челюсти и обжигая хитрым взглядом холодных глаз. Я не говорю о нашей встрече. Она выпадает из разряда обычности. То, что я сейчас стою в чужой квартире возле вечернего окна и говорю эти слова, точь-в-точь, когда-то было. Стоял такой же пронзительно-холодный осенний вечер, ветер рвал в низком мрачном небе низко плывущие тучи. Так это было или с незначительными изменениями. Важно ли сейчас? Вот стою и вспоминаю, что произошло после моего монолога. Пытаюсь вспомнить, как явление называется. Ложная память? Дежа вю? Встречалось слово – конфабуляция. Впрочем, название не имеет к сегодняшнему никакого отношения. Факт свершившегося налицо. А когда, сейчас, в прошлой жизни, в приснившихся мечтаниях, в скором будущем ли состоится. Как быть? Или всё не укладывающееся в привычные рамки реальности имеет логическое окончание в параллельном мире?
Девушка замолчала. Обняла себя за плечи.
Он видел её напряжённую спину. Рассмотрел в свете свечей пальцы, - до белизны сжавшие ткань сорочки, шею – ощущение просмотра фильма снова отозвалось пароксизмом боли в сердце, его стиснула холодная рука и спазма сковала горло и рот. И уже ему показалась знакомой эта сцена – стоящая возле тёмного провала окна девушка, силуэт неясно обрисован рыхлым светом – и что-то далёкое, забытое, казалось бы, навсегда вычеркнутое из памяти проявилось неумелым корявым почерком написанное на школьном тетрадном листке и слова, показавшиеся тогда наивными и детскими. И уже не к той, далёкой и растаявшей в тумане забвения девочке, а к этой, стоящей одинокой фигурой, пронзительное чувство вины чего-то недосказанного, недоговорённого, скрытого из-за обычной пошлой трусости или банальной боязни о раскрытии тайны всколыхнуло сознание, и кровавая пелена затмила глаза. Плыть, плыть как можно дальше от берегов собственного страха, плыть как можно быстрее и оставить за спиной пылающие острова ненависти. От накатившего воспоминания собственная квартира показалась неуютной. Он вздрогнул, сильно встряхнув плечами.
Плечи девушки встряхнулись нервным движением, и она расцепила пальцы. Руки повисли вдоль тела, пальцы продолжали наигрывать какую-то мелодию на клавишах несуществующего инструмента. Она продолжала смотреть в окно, - он видел её зеркальное отражение в стекле, видел блеск глаз, движение ресниц, губ, видел и слышал отрывистое дыхание, которое таяло в воздухе, не долетев до стекла и не оставив на нём туманного следа, - она же являлась обычным свидетелем протекающей на улице жизни, непроизвольно фиксировала моменты, на которые в обычное время вряд ли обратила внимание, - осень больше и больше, гуще и насыщеннее наполняла атмосферу города холодом близящейся зимы.
Усталым голосом, - таким он его услышал, - девушка заговорила:
- Мой милый, незнакомый сосед! В нашем мире – бесконечно маленьком и невозможно большом – всё расставлено по своим местам, как книги по пронумерованным полкам. (Она открыла окно и впустила в комнату свежий влажный воздух.) Кто куда идёт. Где остановится. С кем встретится. Когда расстанется. И – всё. Был некто и нет его. Прошло его время. И ничего-ничегошеньки от него не осталось. Поневоле позавидуешь прозорливости древних: Sic transit gloria mundi. Так и мы в своей земной славе пройдём и хоть что-нибудь останется после нас? После нашей встречи, наверняка запланированной кем-то всемогущим задолго до нашего появления на этот свет.
Ярчайшая вспышка осветила небо. Вычертила абрис фигуры девушки. Раздался оглушающий треск, с таким шумом через сушняк в лесу пробирается грузный медведь. Громко, - многократно отдаваясь эхом, - что-то кем-то оброненное прокатилось по небу.
Он ослеп…
Нежные поцелуи горячих женских губ вернули ему зрение и тихий ласковый шепот в очередной раз сорвал на бешенную скачку размеренный бег сердца; оно не без поражений перенесло не одну любовную баталию; она шептала, покрывая мелкими прикосновениями горячих губ его закрытые глаза:
- Что, что тебя так испугало, мой хороший? Непогода? Молния? Гром? Как приятно утешить тебя не героя моих девчоночьих детских снов, не отважного храбреца из девичьих грёз, тебя, так и не встретившегося на моём пути… (В ней произошла очередная метаморфоза, что случалось за этот вечер не раз: голос изменился, пропала нежность, появилась решительность.) Несите, скорее несите не мой герой, что там у вас есть ещё выпить… Сама себе не верю – я произношу эти слова: несите выпить!
Гостья азартно потёрла ладошками, так истосковавшийся по опохмелу выпивоха выражает скорое желание унять сердечную тоску:
- На брудершафт пили, изо рта в рот, - какое антисанитарное безумие, - тоже, из стаканов-рюмок… Будем по-простецки отхлёбывать и с напитком во рту говорить всякие умности. Вот! Чур, я первая! (Она по-детски с радостью захлопала в ладоши.) И вернёмся к интимным вопросам и ответам…
Девушка сделала небольшой глоток вина и пробулькала горлом: «Какие у вас предпочтения в сексе?» Проглотила вино и взглядом – быстрым движением ресниц – указала ему – не спать, ваша очередь. С вином во рту пробулькать не получилось, вышло смешно – вино потекло из углов рта; он было поднял правую руку утереться – она движением бровей делать ему это запретила: «Широкий спектр». С деликатнейшей аккуратностью гостья вытерла ему подбородок и языком слизала остатки жидкости с ладони. Снова отхлебнула: «Как любопытно! Перечислите!» Вино потекло у неё с подбородка по горлу красной узкой струйкой и потекло ложбинкой между грудей. Надо быть полным идиотом – он таковым не являлся – она его провоцировала; её вызывающий, дерзкий взгляд обливал расплавленным пламенем – давай, действуй, дерзай! – и хлестал наотмашь по щекам и глазам.
С жадностью, в сумасшедшем порыве – оставайся в такой ситуации холодным и расчётливым – он притянул к себе непокорное, - она отчаянно сопротивлялась не на шутку – неподатливое женское тело. Она крутила головой, уклонялась от поцелуев. Она отталкивалась сильными руками. С наслаждением садиста, он скрутил её руки, - не забывая об игре, - и начал грубо лапать, ощущая руками напряжённые мышцы её спины, и поначалу не поверил своим тактильным ощущениям – на ней не было бюстгальтера и снова в голове зазвучал её голос, несколько его ошеломивший: «Что удивляетесь? Да, сняла его и нижнее бельё. Чтобы и самой не мучиться, когда…»
От её слов его просто взорвало изнутри; он схватил её красивую головку с выкрашенными в два противоположных цвета волосами и впился, - лязгнули их соприкоснувшиеся зубы, - ей в рот.
Она невольно вскрикнула, но головы не отстранила; продолжала сопротивляться – но поддаваясь напору мужчины; он неистово гладил ей спину, вдавливая кончики пальцев в кожу, мял упругие сферы грудей, - в голове вспыхивали разноцветные фонтанчики, - сжимал пальцами напрягшиеся соски.
Сидя у него на коленях, она вращала тазом; сжала ноги, когда он всунул под юбку руку; преодолевая сопротивление ног напористо давя пальцами на внутреннюю сторону бёдер, почти разрывая ногтями кожу, он всё же добрался до заветного места и ввёл кисть руки во влажную пещерку. Гостья вздрогнула, расслабила мышцы таза, он глубже проник в её пещерку; тело гостьи напряглось и кожу его руки обожгло…
Целовались они бешено, до онемения губ.
Он плавно шевелил пальцами внутри её влагалища. Она исхитрилась расстегнуть ширинку, через ткань трусов нащупала его отвердевшую плоть и принялась ритмично сжимать и разжимать руку.
«Вы так и не перечислили», - задыхалась она, посасывая его нижнюю губу. Говорить неудобно, он справился: «Все?» - «Все-все-все!» - «Вам нравится куннилинг?» Ритмично дыша носом, она проговорила, не выпуская губу мужчины: «Не думала, что вы такой шалунишка». Левой рукой он с силой сжал её в талии, - она пискнула, но губу не отпустила, - пальцы правой в кулак и покрутил: «Фелляция?» Сопя шумно, - грудь вздымалась штормовой волной, - она подалась бёдрами вперёд, навстречу движению его руки, насаживаясь на неё, она почти просвистела: «Да вы отменный… (Она закрыла глаза и начала активно двигать тазом вперёд и назад.) …выдумщик… с фантазией…»
Решив, что достаточно, он разжал кулак и, покручивая кистью, вывел руку из влагалища. Девушка вскрикнула, выпустила его губу; она вскрикнула повторно, когда он сжал пальцами руки волоски на лобке и вдавил в тело: «Вы трахались… (Он понизил голос до низкого тембра.) … в афедрон?» Икнув, она спросила, откинув голову назад: «Куда?» Конечно, он расслышал непритворное удивление в каждой букве произнесённого ею слова, изобразил забавно-похотливую улыбку, и продолжил массировать лобок, пропуская между пальцев тонкие вьющиеся волоски: «Это…»
Разъяснил без затей, говоря громко, - в своей квартире глупо кого-нибудь бояться, - потенциальную разницу между параллелями женского и меридианами мужского тел, несмотря на изумительную схожесть физического строения.
Объяснение было принято с юмором – расхохоталась.
Она уловила его мысль – ну, кто, кто может следить, подслушивать, подсматривать – окно комнаты находится высоко над землёй и если даже шибко постараться, - не каждый житель страны прыгун в высоту, - выше окон первого этажа не прыгнешь: «Шутите!» Довольный, он хмыкнул: «Зачем же?» Серебряные колокольчики её смеха звенели на все лады в его голове: «О, вы горазды на выдумку, товарищ сосед!» Похвалой прозвучавшие слова ему понравились: «Не я выдумщик, моя прекрасная гостья». С непревзойдённым удивлением обманутого ребёнка она посмотрела в его глаза: «Кто же, если не вы?» - «Древние римляне и греки». – «Не может быть!» - «О, ещё как может! Непревзойдённые выдумщики и неутомимые затейники». – «Можно в подробностях», - попросила она, хлопая ресницами и он слышал рукоплескания многотысячной толпы. – «Это их любимое развлечение между боевыми походами и симпозиумами, после зоофилии». – «Какие были времена, - посетовала она, белая и чёрная половинки волос на голове смешались, - какие ужасные нравы! Вы служили в армии?» - «Годен к строевой, как все мужчины моего поколения». – «Значит, вы тоже, между боевыми походами, устав от зоофилии, практиковали это?» Умела соседка выбить опору из-под ног. Он вовремя нашёлся: «Нет, конечно. А вот вам стоит попробовать». – «С животными?» - лукаво поинтересовалась она, глядя сквозь прищур за его реакцией. – «В афедрон, - поправил он, - уверен, вам понравится. Думаю, найдёте в этом некую прелесть и, возможно, войдёте во вкус…»
Сжав губки трубочкой, сдвинув бровки, изображая мимику Роденовского мыслителя, она помолчала.
«И это все предпочтения?» - проговорила с неким наивным разочарованием. – «Анилингус, - предложил он. – Как вариант». Девушка поперхнулась вдохом, прикрыв рот ладошкой. – «А это с чем едят?» Как всё-таки хорошо плыть вдвоём в одной лодке без собаки: «Это, мадам, не едят». – «Что с ним делают?» - «Ласкают языком партнёру…» - пауза показалась уместной, и он прошептал на ухо так, чтобы она едва расслышала.
ГЛАВА 14. НА ЧЁРНЫЙ ДЕНЬ
Воспоминания о нашей встрече останутся на чёрный день. Когда будет совсем невмоготу, когда белый свет начнёт лить тёмные лучи сияния. Когда дыхание вдруг станет прерывистым и воздуху, так необходимого катастрофически станет мало. Когда силы, всё ещё копящиеся где-то в глубине, начнут иссякать.
Вот тогда извлеку воспоминания об этой случайной, смешной встрече, глупом адюльтере и улыбка странным светом украсит лицо. Хотя, о чём я? Какой чёрный день? Зачем думать, ждать, - когда придёт. Будет ли вообще в тот горький, безрадостный час до каких-либо воспоминаний? Когда он придёт, - будет не до них или чего-нибудь другого, будет до чего-то остро необходимого дело?
Чёрный день потому и чёрный, что в чёрное окрашено всё. И чёрная беспросветная мгла впереди вдруг настойчиво позовёт к себе…
***
Неожиданно случилось следующее: гостья пересела на стул, оставив Виктора без объяснений. Ссутулилась, свела плечи, сжала колени и вложенные меж них руки и опустила голову; волосы, выкрашенные в разные цвета, покачивались будто опущенные флаги. Левая грудь выглядывала через расстёгнутую сорочку.
Виктор признался себе – он почувствовал некоторое облегчение. Отчасти потому, что не мог понять истинной цели визита гостьи, определённо, секс входил в её планы, как и в его, но возникала очередная трудность, он, порядочно поживший на белом свете, уложил в постель – бывало, заволакивали и его, чему он был рад, - столько женщин без всяких рефлексий, сейчас испытывал сомнение в правильности поступка, ещё не совершившегося. Уверенность поубавилась. Он пытался выстроить чёткую систему дальнейших действий, а ощущение танцующего пола под ногами всего лишь усиливалось. Он уже думал отказаться, - под любым предлогом, - от затеи или расстаться, не переступать точку невозврата, проявить безжалостность к себе в первую очередь. Он бы долго линчевал себя мыслями, но мысли вернулись к гостье, она сидела неподвижно, ему внезапно стало жаль эту девушку, ветром каких надежд и перемен занесло её, птицу нежную, в его покои? Да, она тоже была препятствием – покорить оказывается его трудно. То она идёт вперёд, легко и радостно, чуть ли распевая весёленькие песенки, ломая стереотипы и разрушая шаблоны в поведении, то резко ретируется. Она боится? Чего? Вернее, - кого? Его? Пустяки, - может хоть сейчас идти домой, он удерживать не станет. Сидит на стуле. Притихшая. Такая милая. И – загадочная. Поди пойми, что у неё в голове. Или это затишье – перед бурей?..
Висела тишина. Почти гнетущая. Ворчал тихонько телевизор. И кому-то пришла в голову идея решить простенькое уравненьице: x плюс y.
Яркий свет свечей, колеблющееся пламя отбрасывало на стены размытые плавающие тени. Жизнь вокруг квартиры Виктора вертелась полным ходом: соседи сверху мучили гитару и насиловали пианино грубой игрой да нестройно мычали песни; снизу доносились сухие выстрелы перфоратора, кто-то расстреливал бетонные стены, украшая их дырами; слева надрывался магнитофон – популярный певец из девяностых годов прошлого столетия пел о том, как ему больно.
Возникшую непонятность развеяла сильная электрическая вспышка за окном: ослепительные зарницы раскрывали пламенные бутоны огненных цветов, украшая помрачневший горизонт; по нему невидимый художник огромной кистью широкими мазками наносил мрачные краски, характерные для предстоящей бури и ветер, слышно отчётливо через окна, отчаянно свистел в прозрачных снастях летучего голландца…
Взгляд Виктора метнулся в окно и сразу вернулся к гостье: она изменила осанку – сидела прямо, лицо обострилось и направлено в направлении окна, - в зрачках – по утверждению одного классика, что они зеркала души – отражаются далёкие зарницы.
- Тебе не кажется, - голос девушки звучал помертвело, вместо «вы» она обратилась «ты», - наша спонтанная встреча развивается неправильно. – снова вспышка отражается в неподвижных зрачках девушки. – Мы зашли в тупик, - зрачки медленно наливаются расплавленным свинцом, расплесканным по осеннему вечернему небу. – Несмотря на общие усилия, - она шумно втянула воздух носом, - мы, как бы стоим по разные стороны разбитого корыта страсти. Стоим в замешательстве – что делать дальше, не знаем. – Очередная зарница полыхнула расплавленным добела небесным золотом, зрачки гостьи наполнились ею и глаза приобрели неземной, пугающий вид, тело напряглось. – Не уверена, что и вы, - лёгкий скачок с одного обращения на другое, - что вот это, - пугала несвойственная для живого человека неподвижность, - должно идти полным ходом… Разврат, блуд, измена, - как угодно называй… Опыта у меня мало, но представляла всё иначе. Видела в видения своё тело, тающее в мужских горячих объятиях. Не обольщайтесь, сосед, этим мужчиной была не вы. Вообще, в моих фантазиях присутствует всегда абстрактный мужчина. Он полон всех достоинств, какие можно представить. Помню, говорила о ненужности увлечения гиперболами, что поделать, - грешна. Вычитала где-то очень красивое выражение: дух немощен, плоть слаба. Это обо мне. Мечтала и грёзы сбылись – я здесь с вами. Что делать? Между нами не вижу пропасти. Мы рядом. Протяни руки друг другу – коснёмся кончиками пальцев. А меж тем – пустота. Единства нет. Что же делать, сосед? Встать? Уйти? Забыть? Забить на всё – не было ничего, чёрт побери! – ничего! Или – вычеркнуть. Растоптать. Отряхнуть прах с ног и идти дальше, не отягощая ум посторонним?
Она говорила. Виктор не верил ни глазам, ни ушам, очень уж всё было противоестественным, её поза, фигура, лицо, глаза, губы – всё неподвижно. Она ли произносит слова или…
- Стоит ли продолжать, не смотря на затянувшуюся паузу ожидания?
Новую вспышку зарницы можно сравнить со светом десятка солнц. Комнату Виктор увидел залитой расплавленным воздухом из металла. Он проник в лёгкие. Виктор и гостья вместе зашлись металлическим ослепляющим кашлем. И опустилась непроглядная мгла. Не хватало пения Иерихонских труб, разрушающих любые стены, в том числе и воздушные. Свечи, - от них остались почти небольшие огарки, - погасли. Обоим показалось, по комнате следом за вспышкой пролетел шквальный ветер, прорвавший преграду стекла, погасивший пламенные языки света.
Тихий шорох. Темнота светлеет. Горизонт окрашивается в багряные краски. Девушка подошла к Виктору неслышно, будто паря над полом, провела рукой по волосам. Наружной стороной ладони прикоснулась к виску, - тихо вздохнула, - и опустила руку по щеке к подбородку. Затем кожей лица ощутил прикосновение её волос. Напрягши зрение, он рассмотрел белую часть – белый флаг – покачивалась перед глазами, говоря, мол, принимай капитуляцию, бери, владей, терзай, насилуй, режь, топчи, рви в клочья! – чёрная приказывала сохранять спокойствие и руководствоваться трезвым расчётом. Едва коснувшись сухими губами макушки Виктора, девушка прошептала: «Что с того, что представляла себе это всё не так? Пусть будет так, как будет. Мы зашли далеко. Поворачивать назад глупо и бессмысленно».
Метаморфоза, приключившаяся с ней, оказалась не последней.
- Где выключатель? – заявила она громко и требовательно, вроде бы как не минуту назад от раздиравших рефлексий согласна была выпить настой цикуты во оправдание себя. – Вижу! – она крутанулась на месте. – Алый огонёк на корпусе.
Абажур плетением бежевых пластиковых нитей смягчил слепящий импульс электрического света.
- Хочу заниматься сексом при свете! – безапелляционно выдвинула она условие. – Хочу, чтобы ты видел моё тело. Любовался им. Восхищался каждой морщинкой, каждой складочкой, каждым волоском на голове и лоне. Хочу быть покорённой тобой при свете! Хочу быть – покорной и послушной тебе – при свете!
Она задохнулась от распиравшего её чувства азарта. Отдышавшись, закончила менее экспрессивно:
- Если чувства и эмоции долго драпировать темнотой, - они атрофируются…
Маленькая глупость, - Виктор не закрыл глаза и резкий свет, прорезавший мглу ненадолго его ослепил. Он сидел, моргая, наблюдая через расплывающуюся радугу за расхаживающей и жестикулирующей вслед каждому слову гостьей и думал, радоваться этой трансформации или отнестись с опаской.
Угомонившись, девушка остановилась перед Виктором. Опустилась на колени. Нашла ременную пряжку. Расстегнула ремень.
- Аут Цезарь, аут нихиль, - сказала, стянула резинку трусов, посмотрела на набухающую плоть Виктора, сжала кистью руки, ощутила пульсирующие толчки и, довольная собой, спросила:
- Вы только лекции с красивыми словами читаете простушкам и лохушкам или вместе с ними применяете их на деле?
Глаза гостьи лихорадочно блестели, щёки пылали, губы дрожали, дыхание прерывалось и высоко поднималась грудь, мелкий бисер пота блестел над губой:
- Или ты бережёшь их на чёрный день…
ГЛАВА 15. ЗАГАДКА ЛЕНТ ДЛЯ ЛИЦА
Встав со стула, гостья решительным жестом раскрытой ладони, - выставив её вперёд, - заставила Виктора не вставать, - девушка опустилась на стул, - Хочу кое-что обрисовать, чтобы избежать лишних объяснений. Итак, жутко ненавижу пошлых кино-клише: разорванных вещей, разбросанных по полу. Никаких презервативов. Договоримся сразу: я условно здорова, вы – тоже. За здоровьем следим, следовательно, сюрпризы исключены. Так что, наше поведение будет экспрессивно-контролируемым, сдержанным и рассудительным. Ты принимаешь условия? Хватит нам «выкать» - согласен? – мы уже настолько близки, что стоим в полушаге от интимной близости. И стесняться хватит, не школьники на первом свидании. Недостатки и достоинства вкупе делают человека гармоничной личностью.
- Широкий спектр вопросов…
- Довольно ответа на одно предложение. Можешь подумать.
Виктор в эти минуты, данные на размышление, - и смех, и грех, состояние, будто сейчас поведут на казнь, - выглядел комично: собранный в морщины лоб, левая бровь выгнута дугой, большой палец упирается в нос. Это насмешило девушку, и она прыснула в ладошку.
- Даже боги завидуют тому, чьи обузданы страсти, как кони, укрощённые возницей.
Виктор вспомнил давно прочитанное выражение и произнёс его на автомате.
- Из рукописей древних римлян? – спросила девушка.
- Из манускриптов мудрецов древней Индии.
- Ох уж эта загадочная Индия: то йоги с их внезапными нечеловеческими возможностями, то полёты на виманах в седой колоритной древности, то «Кама-Сутра» и Рабиндранат Тагор со всеми прелестями вкупе. Теперь вот страсти, как кони, укрощённые возницей. Скажи, сосед, откуда у них столько времени, чтобы извлекать на гора тоннами рукописей и свитков крылатые выражения? Если сутки напролёт мудрствовать неприхотливо на солнцепёке, то когда работают?
Виктор с шумом втянул воздух носом.
- Как говорят галантные галлы: се ля ви.
Гостья щёлкнула языком. Нагнула к плечу голову, немного её вставив вперёд.
- Не будем и мы торопиться и спешить, раз уж кони наших страстей обуздал неведомый возница…
***
Растерянность – первая реакция на слова гостьи, есть ли у него плотная ткань, которую не жаль нарезать на ленты шириной с ладонь. Естественно, Виктор уточнил, не бинты ли понадобились. Гостья тут же рассмеялась: какие же вы мужчины глупые создания, - и тут же, сдерживая смех, что-то её развеселило, что именно, Виктор понял из дальнейшего повествования из прошлой жизни его гостьи.
- Прошу отнестись к моему откровению с долей юмора, - попросила гостья, - чистая правда горька на вкус, чтобы она была привлекательней, люди научились добавлять в это суровое питьё несколько крупиц специй лжи для придания приятного аромата.
Вот это у неё получилось замечательно, Виктор немного позавидовал экспромту, красочно изложенному в духе Шопенгауэра или Фрейда.
Молодость человека – это вулкан, кипящий страстями к любознательности и необдуманному риску. Это время, когда о путах Гименея не думаешь, нет семьи и детей, поэтому, без ущерба для родных и близких, молодому созданию свойственно бросаться с головой в омут исследования всех сторон жизни.
Мы с подругой Иркой с первого класса до выпускного бала сидели за одной партой, списывали друг у друга, помогали в силу способностей и дружили. Чистые девичьи взаимоотношения, без тонкого намёка на лесбиянство. Было лето. Экзамены сдавали успешно. В один из дней приходит Ирка и говорит, мол, прочитала одно объявление и протягивает мне сорванный листок с набранным машинописным текстом, читай, дескать. «Сорвала со столба листок, - объясняет, - их по пять штук на каждом налеплено». Вчитываюсь в текст, никакого криминала, какой-то заезжий гусь-психолог набирает молодёжную группу и далее всякое бла-бла-бла, беседы о психологии и прочих прелестях разума. «Запишемся?» - заинтригованно спрашивает Ирка. – «Зачем?» - отвечаю ей. – «Для расширения кругозора, - отвечает подруга. – Занятия днём, в зависимости от дня недели или в 12 или в 15. Всего десять дней. Рискнём, а? не понравится – уйдём». – «Деньги не вернут, если по нашей причине прекратим посещать семинары», - аргументирую я. – «Да семинар сущие копейки стоит», - не унимается Ирка. – «Копейки, - соглашаюсь с ней. – Но кроме как у родителей эти копейки взять негде». На удивление, родители не стали уточнять, что за семинар, даже не затруднились прочитать листок. Папа говорит, если надо, значит вот тебе деньги. На следующий день пошли с Иркой и записались.
- Сразу? Без размышлений? Сомнения не закрались? – уточнил Виктор.
- Какие в молодости сомнения! Ведущий семинара оказался приятный тип, лет за пятьдесят, очки-пенсне. Честно скажу, меня оно и покорило. Чисто Чеховский типаж, только без бородки. Голос приятный, бархатный. Он нам объяснил, первое посещение бесплатно. Понравится – останетесь.
- И вам понравилось?
- Конечно, первое занятие на халяву. Мы и думать не думали, это типа заманухи. Всё-равно, денежки заплатили.
- О чём же был семинар? – поинтересовался Виктор. – В общих чертах.
- В том то и дело, - вздохнула гостья, а в глазах весёлые чертенята так и пляшут. – В общих чертах.
- Воды лилось в наши уши, не привычные к размытым и расплывчатым формулировкам и пояснениям из кувшина уст нашего ведущего много и делился ею щедро. Вроде бы, всё ясно и просто, как грабли. Попроси повторить, ни одной фразы не вспомнишь. Понравились перерывы – чай, кофе, вода, бутерброды. А вот то, что запечатлелось навсегда вот тут, - гостья постучала пальчиком по лбу, - произошло на последнем занятии. Попросил наш ведущий принести с собой длинные ленты из плотного материала. Не объяснил, просто принесите, потом расскажу. И сразу – вот она! – интрига! Зачем? Ясно дело, не галстуки будет учить вязать. Руки-ноги? Тоже одной лентой не свяжешь одновременно. Весь вечер с Иркой голову ломали. Версии строили и так, и сяк.
- К чему пришли?
- Подумали-подумали и решили, на занятии всё выяснится. Из одной ленты как предмета исследования много предположений не построить.
Настал этот таинственный день. Приходим – аудитория пуста, посередине кругом стоят стулья вдвое меньше, чем нас. Стали возле стенки. Стоим, шепчемся. Стулья взгляды притягивают. Ленты разноцветные у каждого в руках. Из-за акустики, тихий гул самолётным рёвом кажется. Ждём. И вот он входит наш ведущий. Вместо костюма джинсы, поло, кеды. Улыбается. Здоровается. Потирает руки. Останавливается перед нами. Одеколоном дорогущим благоухает. На прежних занятиях на эту деталь внимания не обращала, а тут – вона как.
- Очень приятно видеть вас. Сейчас объясню назначение лент, почему стульев в два раза меньше и суть нашего заключительного занятия.
Он говорит, а я внутренне воспаряю, чувствую себя как на последней линейке, где прощаемся со школой, горло перехватило, почти слёзы на глаза навернулись. Ведущий просит нас разбиться на пары – мальчик-девочка, каждая пара станет возле стула. Как просто решалась загадка со стульями. Продолжает дальше, мол, занятие простое, но необычное, если кто-то решит после моих слов уйти, задерживать не стану, мои занятия построены на принципе полной индивидуальной свободы. До его объяснений, четыре человека сразу ушли, но эти типы и так не отличались пунктуальностью, несколько раз прогуляли. И вот разгадка, для чего нужны ленты: завязать себе глаза. Мы становимся ложно-слепыми, наша ложная слепота поможет понять, что чувствуют люди, потерявшие зрение, позволит зазвучать новыми звуками привычному старому, окунуться в мир, в котором нет изображения, его заменяют звуки. В этом мире обостряются эмоции и прочие чувства. Мальчики усаживаются на стулья, девушки им на колени. И не забываем завязать глаза, хорошо, чтобы не проникал свет. Запомните, вы погружаетесь в мир без света полный звуков. Мне достался очень милый мальчик, мой одногодок, стеснительный и застенчивый, как и я. Говорю ему давай завязывать глаза, что ли, беру его за руку, он дрожит, лицо горит, поднеси спичку – вспыхнет. Мне тоже страшно, шепчу ему на ухо, но страшного ничего нет. Он меня спрашивает, была прежде на этом семинаре. Я удивляюсь, когда, оно проходит единственный раз и этот психолог впервые в нашем городе и завтра улетает. Успокаиваю моего мальчика, но кто бы меня успокоил. Вот мой герой садится на стул, я ему на коленки. Повязываю ему глаза, затем себе. Держи себя в руках, говорю ему, и меня тоже. Он шепотом, как держать, а я отвечаю, за талию, а дальше видно будет. И тихонько с ним смеёмся. Тишина в аудитории. Один скрип стульев слышен.
- Ваша задача научиться воспринимать окружающий мир посредством тактильных ощущений. Касайтесь друг друга. Поглаживайте. Можете целоваться.
По моим ощущениям ушли ещё несколько человек, оно понятно, не каждый решится так экспериментировать над собой. После звонкого удара двери за ушедшими, послышался озорной юношеский возглас:
- А если дальше поцелуев дело продвинется?
В тишине долго ждали ответа ведущего. Не спешил и он. Видимо, дал время каждому из нас подумать, на какую степень свободы можем рассчитывать. Ответ получился замечательный.
- В другом месте, дома или где-то ещё, если достигнете полного взаимного согласия – пожалуйста. Я провожу психологический семинар и здесь у нас не публичный дом. Если ошиблись адресом, уйдите и исполните свои потребности в предназначенном для этого заведении.
Гостья закатила глаза и прошептала с огоньком, запальчиво, облизывая губы:
- Как же мы целовались!.. Нет, поначалу робели, трусиха я была та ещё, всего боялась, как пуганая ворона тёмного куста. И мальчик мой, и я … Впрочем, поборов нерешительность, я первой поцеловала мальчика в губы. Он их так крепко сжал, словно боялся, я ему их откушу. Потом расслабился, когда узнал вкус моих и даже попробовал, негодяй, запустить свой язык в мой рот. О-о-о, что это было… Нечто невероятное, правду сказал ведущий, такой прорыв эмоций и впечатлений подобен прорыву напором воды дамбы или сравнимо с полётом в космос…
- Ой, где был я вчера, не найду днём с огнём… - пропел Виктор, он до конца объяснения гостьи понял идею с завязыванием глаз, практика необычная, довольно интересная с практической стороны. Ждал, чем закончился для его гостьи этот завершающий психологический тренинг.
- Я вся дрожу, выплёскиваюсь наружу, - взволнованно продолжает гостья. – Витя тоже… (При упоминании своего имени Виктор вздрогнул.) Между поцелуями обменялись с мальчиком моим именами…
Ещё одну особенность заметил Виктор, гостья старательно обходит скользкие моменты, когда по смыслу нужно назвать своё имя, она ловко уходит в сторону. По внутреннему ощущению, он предположил, это для неё не впервые.
- … в общем, тремор в каждой клеточке тела. Зудит внутри так, что готова была Вите отдаться прямо там. И смогла бы, глаза ведь у всех завязаны, да существовал ступор-предупреждение ведущего семинара. А по аудитории так и летают птицы-эхо поцелуев и стоны тихие раздадутся тут и там, чмоканье сладкое… Вспоминаю, дрожь по телу… Ещё кажется, что именно тогда, когда целовалась с незнакомым мальчиком и позволяла ему ограниченные вольности, я преодолела собственную скромность и застенчивость. Было ли это истинным результатом, не уверена. И распрощалась со своей скромностью навсегда. Не подумай, я не опустилась до распущенности, не пустилась во все тяжкие… Уходили с занятия по-английски. Не скопом. Каждый сам по себе. Вечер, духота, валяюсь на диване с веером. Прокручиваю в голове случившееся. Витя попросил разрешения встречаться. Сбивчиво объяснил, понравилась ему. Ответила, что подумаю и взяла его телефон, пообещав позвонить в любом случае – да или нет. Валяюсь, распаляю себя картинками, где мы с Витей любовью занимаемся также с завязанными глазами, всю трясёт от накатившего желания. Тело ноет, жуть просто. Ушат водицы на ключицу – звонок в дверь. Иду открывать и думаю, неужто выследил и теперь припёрся. За дверью стоит Ирка. Распаренная, разгорячённая, волосы растрёпаны, дышит рывками, будто от волчьей стаи убегала. Глазами меня сверлит.
Если есть Судьба или Рок, то в тот злополучный день или счастливый наши звёзды с Иркой сошлись и в небе появилось одним загадочным знаком больше.
- Я тут подумала… Если нам… - хрипло говорит Ирка.
И я с нею в унисон:
- Давай попробуем!
Ирка:
- Мои на даче до понедельника. Давай ко мне. Мешать некому. Разве что соседка придёт за куревом.
Гостья остановилась. Нахлынувшие воспоминания отразились на её лице, она улыбнулась, встряхнула головой, отчего её выкрашенные в разные цвета волосы мелькнули бело-чёрной спиралью:
- Ух! За столько лет впервые говорю об этом. Думала, забылось. Нет, всё помню. Разбередила старые раны.
Девушка сложила руки под грудью, приподняв эффективно свои прекрасные сферы, вставив их в более привлекательном виде, Виктор без сомнения подумал о преднамеренном её поступке. Затем она начала качаться на стуле, то поднимаясь на мыски, опрокидываясь назад, то опускаясь на стопы под ревматичный скрип задних ножек.
- Всю дорогу фантазировали, дрожали от возбуждения. Ирка пару раз поинтересовалась, как нахожу в сексуальном плане Витю. (Виктор опять-таки внутренне дёрнулся, гадая, могла ли гостья каким-нибудь образом узнать его имя, хотя бы из паспорта или это совпадение, в него верилось с трудом.) Отвечаю, как было дело и тут же к ней с вопросом, как же ты можешь думать о чём-то постороннем. Ирка согласилась. Если бы кто-то со стороны видел нас, наверняка бы догадался о завладевшей нами страсти. Мы с ней уподобились двум мухам, бесхитростно принявшим приглашение паука на ужин, не подозревая, что ужин – они сами.
На пятый этаж взлетели. Стоим перед дверью. Руки Иркины дрожат. Не попадает в замочную щель. Наконец, замок щёлкает.
Вбегаем в квартиру. Стоим в прихожей. Молча показываем ленты и вместе начинаем смеяться. Затем также быстро повязываем ленты себе на глаза. И тут, не поверишь, что-то произошло. Сдвиг не подсознательном состоянии. Этого не ощущала на последнем занятии, когда экспериментально целовались с Витей. Где-то в глубине себя почувствовала – эта повязка отменила все границы дозволенного и запреты. Ощущение размаха действий, воли, свободы как будто сняло не только с рук, с души невидимые цепи. Это и сейчас затрудняюсь передать, много чего повидавшей интересного и отведавшей не один запретный сладкий плод. А уж тогда, когда мужской член видела только на фотке или при просмотре эротических фильмов.
Долго друг друга не искали. Протянули руки. Соприкоснулись пальцами. Сплели их. Сблизились. Я лицом уткнулась в Иркину шею и вдохнула аромат кожи. Ирка возмутилась: чего меня обнюхиваешь. Тут-то наши рты соединились. Ещё одно падение в пропасть новых ощущений, захватило круговоротом. Ирка постанывает, сосёт мои губы, я повизгиваю от удовольствия целуя её. Потом она проводит языком по моему уху, заводит его внутрь. Сама стою и вибрирую! Продолжи она чуть-чуть дольше работать языком, грохнусь об пол, коленки до того ослабли. Но Ирка меняет тактику: трётся щекой о мои губы и уже я ласкаю её ушко. А она дышит тяжело, шепчет с хрипотцой: ещё, ещё, ещё! Касаюсь губами Иркиной шеи, кожа у неё влажная, аромат обалденный. Рукой оголяю плечо – и это всё с завязанными глазами! – от петельки сарафана и целую плечико. Ирка, гадина, мне пальцами причёску портит, но до неё ли, причёски, было дело?! Жарким летом старались лифчики не носить, чего стесняться собственного тела? Ирка предлагает опуститься ниже и прижимается грудью. Стягиваю вторую бретельку, помогаю сарафану упасть к ногам. Кладу руку Ирке на грудь, а она твёрдая, сосок просто каменный. Ирка сопит, горлом, через сжатые зубы. Беру сосок губами и начинаю сосать, работаю языком. Откуда всё это знала, кто научил и когда, кто вложил знания? Очнулись у неё в спальне на полу на ковре. Она лежит расслабленно на спине. Кончиком языка исследую тело подруги, от шеи вниз, едва касаюсь губами сосков, грудей, смачиваю язык слюной и опускаюсь к пупку. Ирка елозит бёдрами. Гладит меня по волосам. Подбородком нащупываю резинку трусиков, попробовала подцепить подбородком и стянуть вниз и не поверишь, Витя, получилось! (Гостья ойкнула, мол, извини, назвала тебя чужим именем, того паренька, ты же не обижаешься?) Ирка помогает, вертит тазом. Хватаю резинку зубами и стаскиваю вниз, насколько получилось и утыкаюсь лицом в её нежную шелковистую растительность, пахнущую ароматным мылом. Это нынче все бреют лобок. В наше тёмное время это было не принято и не распространено. Трусь лицом в волосах, Ирка всякую ерунду шепчет. Изворачиваюсь и проникаю в её щёлочку и снова чувствую, что-то во мне меняется, что-то щёлкает в голове, заливает ослепительно светом. Видимо, и Ирка испытывала те же чувства. Сжимает вдруг мои волосы на затылке и вдавливает в вульву моё лицо, дышит затруднённо, отрывисто: так, так, не останавливайся…
Рассказ гостьи Виктора заинтересовал. Она заметно изменилась, переменила позу, нечто неуловимое произошло в лице – оживилась мимика, глаза блестят, нижняя губа подрагивает. Правой рукой она обняла себя под грудью, пальцами левой прикрыла рот. Дыхание прерывалось. Виктор мог бы поклясться, что слышит частые удары её сердца.
- Подруга опускается на колени, - тем временем гостья продолжила рассказ, - и мы начинаем целоваться. Страстно, будто ждали этот день в огромном нетерпении, за которым последуют некие события, которые перевернут наши жизни. Мы обнажены. Я становлюсь на четвереньки, Ирка поглаживает мне бёдра, заводит пальцы в вагину, шевелит ими, затем раздвигает ягодицы, массирует пальцами сфинктер. Наши развлечения происходили на полу, оно понятно, места больше, чем на диване – простор просто необходим. То целуемся, то смеёмся по всяким мелочам, то ласкаем друг друга. Внезапно Ирка срывается, громко шепчет, погоди, убегает и возвращается с газетой «Спид-инфо». Помнишь, выходила когда-то? (Виктор кивнул, разные придуманные байки и пикантные анекдоты о сексе черпались всем населением огромной страны, по утверждению некоторых особ, в которой секса не было, и пересказывались многократно.) Смотри, говорит, и показывает газетный снимок, там всё в полумраке-полу-тумане, два тела в позе «валет», контуры размыты, очертания смазаны. Давай? Вопрос провокационный. И исполнимый. Вот это был взрыв эмоций!.. Я, да, наверное, и Ирка, испытывали одинаковые ощущения. Полёт, лёгкий и свободный, не пойми куда, то ли вверх, к небу, то ли вниз, в пропасть…
- Погоди, а повязки…
- Пока не улеглись «валетом», сняли. Затем снова повязали. Но это было!.. – глаза девушки увлажнились.
- Повторение было? – спросил Виктор.
- Не-а… - гостья задумалась и задумчиво продолжила: - Ирка уехала поступать в Новосиб, там у неё родня. Закончила универ. Сейчас замужем. Своё предприятие, занимается каким-то производством. Первое время, на клятвенных заверениях о дружбе, переписывались. Переписка незаметно сошла на нет. А сейчас… Даже представить не могу, насколько мы с ней разные…
- С другими девушками.
Гостья отрицательно помотала головой.
- Желания не было. Для развлечения если, то опасалась огласки. Языки у нас у баб, они, знаешь, длинные и злые… У тебя такое было?
- С девушками? – спросил Виктор.
- Да нет же, с мужчинами?
Виктор рассмеялся и защёлкал пальцами.
- Правильно, - поддержала его гостья, - с нами женщинами куда приятнее. Согласись, я права.
Виктор улыбнулся в ответ на её слова.
- Вот! – радостно вскрикнула девушка, - именно поэтому мы сейчас не где-то с кем-то там, - она неопределённо махнула рукой в сторону осеннего потемневшего окна с унылыми грустными стёклами. – Если нет плотной материи, - она таки умела с необыкновенной для женщин лёгкостью менять вектор направления беседы, - сгодятся, так и быть, бинты. Сложим в несколько слоёв.
ГЛАВА 16. КЛЯНУСЬ ЛАТЕКСОМ
Виктор лишь усмехнулся словам, которые и сам говорил и сказал, что есть альтернатива бинтам и вынул из верхнего ящика комода сложенную джинсовую рубашку.
- Не жалко? – спросила девушка.
- Нет. Давно не ношенные вещи нужно утилизировать. Просто выбросить – пошло. А так у неё немного романтичный конец – использовали для эротических игр.
Девушка прижалась лицом к рубашке.
- Приятно пахнет. Кондиционером, ускользающий запах одеколона. Напоминает «Фаренгейт».
Виктор махнул рукой:
- «Фаренгейт»! когда это было и было ли вообще!
- Чем пользуешься?
- «Нувель этуаль».
Гостья подняла брови.
- Мама одно время пользовалась духами «Красная Москва». А что, очень похоже. Не может быть, ты пользуешься «Красной Москвой»? – уронив рубашку, девушка оплела руками мужчину за шею и прижалась головой к груди. – Я дура. Я это понимаю. Ничего не могу с собой поделать. Да – дура! Неисправимая!
Виктор хотел вставить слово, но гостью не остановить:
- Рубашку жалко. Могла бы ещё послужить. Может, бинты?
Она откинула голову.
- Аптечка есть?
- Уже настроился изрезать рубашку. Бинтов, как и аптечки, нет.
- Дура! – ещё раз заклеймила себя гостья. – Конченая. Могла бы догадаться: если мужик хранит в холодильнике полный ассортимент алкоголя, то до аптечки ли ему вообще! Хозяин, - вдруг она позвала его.
- Я перед тобой.
- Тебя вижу. Их – нет.
- Их – кого?
- Ножницы! Не буду же я своими ухоженными пальчиками рвать хоть и старую, но крепкую джинсовую ткань. Вот, посмотри! – она раскрыла перед ним правую ладонь, ногтями к его лицу. – Посмотри, какой маникюр!
- Перманентный.
- Первоклассный!
- Ошибся, - произнёс Виктор. – Перепутал слова.
- Мужчине простительно. Вам женщин никогда не понять.
- Да где уж!..
- А рисунок на каждом ногте индивидуальный, - похвасталась гостья. – Сама придумала. Я большая выдумщица и фантазёрка.
В глазах у Виктора вдруг зарябило от калейдоскопа красок на ноготках девушки.
- Куда ты летишь, крыша моя, в какие дебри, в какие края?
- О крыше разговора не было.
- Вспомнилась строка из песни.
- Напоёшь?
- Из меня Карузо, как из электродрели молоток. Ножницы в средней шуфлядке.
Глаза девушки округлились, и Виктор пояснил:
- В среднем ящике.
- Можно не умничать. Комод – комод. Ящик – ящик. Без шуфлядок, - она открыла ящик и заглянула. – Женской руки не видно. Чёрт ногу тут у вас сломит. – Она пощёлкала ножницами, хищно лязгнули лезвия. – Надеюсь, они острые?
- При покупке.
- Как давно? – спросила девушка.
- Забыл.
- Чек? – не успокаивалась гостья, примериваясь к рубашке, думая, с чего начать разрушение Карфагена.
- Выбросил. А ты хранишь?
- К чему лишний хлам дома!
Виктор проследил за движениями глаз девушки.
- Ленты лучше нарезать из спинки.
- Думаешь? – спросила и развила активную деятельность. Разложила рубашку на столе и запели металлическую оду похвале разрушения блестящие лезвия ножниц. Минуту спустя показала две полосы шириной с ладонь и вполне приемлемой длины, чтобы обвязать вокруг головы. – Готово! Нравится?
Виктор пожал плечами, он мог и сам не хуже справиться с этим делом.
- Нет, говорите, - настояла девушка. – Мне ужасно нравится.
- Мне ужасно нравится, - повторил он с паузами между словами и растянув первый слог последнего слова.
- Уже лучше. Похвала всегда приятна. – Девушка повесила одну полосу себе на шею, вторую Виктору. – Я повяжу тебе ленту. Ты – мне. Хорошо?
- Да.
- Давай поклянёмся перед тем, как повяжем глаза, что не будем подсматривать или не предпринимать попыток. Начнём с тебя.
- Клянусь.
- Не убедительно, - сказала девушка. – Плоско.
- Как нужно, объёмно?
- Нужно убедительно, - с нажимом произносит гостья. – Придумайте! Вы мужчина. Нельзя же всегда всё сбрасывать на хрупкие женские плечи!
- Не буду подсматривать, - говорит Виктор.
- Плоско!
- Будет вам объёмно, - улыбается Виктор.
- Жду!
Он положил руку на сердце и пафосно – немного в нос, как бывает, когда он заложен – произнёс:
- Клянусь латексом!
ГЛАВА 17. УЧАТ В ШКОЛЕ
- Убедительно? – поинтересовался Виктор, его подмывало кое-что спросить приправленное остротой, благоразумие взяло верх, воздержался – вспомнил об обузданных конях и страстях.
- Если латексом – то вполне.
Затем девушка подождала реакции мужчины, покачивая почти перед его носом полосами джинсовой ткани.
- Хватит мешкать. Tempur fugit. Садитесь на стул.
- Зачем?
- Сказано: садитесь, значит – садитесь. Иначе мне придётся завязывать тебе глаза прыгая в высоту, я росточком немного ниже тебя, - и девушка приподнялась на носочки. – Видишь?
- Лучше опущусь на колени.
- Люблю коленопреклонённое почитание женской красоты, - глаза гостьи вспыхнули необыкновенной радостью. – Не ждите! Опускайтесь же или мне придётся прыгать.
Стоя на коленях с закрытыми глазами, Виктор в очередной раз поймал себя на том, что думает об этой встрече в комическом ключе. Как же всё просто в молодости: пришли с подругой, выпили, разделись, для приличия она немного поломалась, мол, как же так с первым встречным, затем бухались в кровать и начиналось священнодействие под названием секс, изображали и страстную любовь, и пылкие чувства выпирали наружу со скоростью извержения эротического вулкана, а после завершения запланированных дел, усталый, с чувством чего-то незавершённого, нет-нет, бывало, да спросишь, что, на ночь-то останешься, надеясь на отрицательный ответ и услышав оный – успокаивался. Много позднее появилась мода, - знать бы ещё откуда пошла, - на предварительное свидание, да не одно, парочка, минимум, трата денег на ненужную атрибутику – цветы, вино и прочее – для пускания пыли в глаза, смотри, как я в тебе заинтересован, встреча – обязательно! – с друзьями-подругами. Всё это представлялось показом очередного племенного жеребца перед закланием: пред те же жадные очи завистниц, вот, твари ненасытные, поглядите, каков мой жеребец, полюбуйтесь статью, тем, что в брюках – любоваться буду сама. После всех этих смотрин-показов-дефиле-представлений и вовсе уж необязательного, но непременно нужного променада под звёздным небом, дело сводилось к тому же, что было и раньше без затей: пришли, выпили, разделись, побарахтались в постели, показали умение куннилинга и фелляции. Вот чего прежде не требовалось, вся эта сексуально-адаптированная возня проходила под тихое звучание оркестра Поля Мориа или других заграничных исполнителей схожего по направлению музыки.
Вся пикантность нынешней ситуации – если пикантность была – заключалась в очень сильно затянувшейся прелюдии. Обе стороны знали, что от каждой из них ждут, но не были уверены, что именно это надо!
Тепло её рук его возбудило. Брюки в нужном месте заметно выпятились, и Виктор больше ни о чём не мог думать. Руки её скользили по голове, пальцы зарывались в подёрнутые сединой волосы (О! ты уже седеешь!), опускались на лицо, она стояла позади, слегка прижимаясь к нему телом, затем тёплые ладони, приятные женские ладони легли Виктору на глаза, и он едва не испытал оргазм, настолько были манипуляции девушки необычны.
- Сейчас повяжу глаза, - прошептала гостья, - приготовься к новым ощущениям.
Чувство, будто он сиганул с каменистого края пропасти на дно провала, где пробегает неглубокий ручей, накрыло Виктора. Полёт, стремительный, захватывающий дух, выворачивающий желудок наизнанку… По бокам мелькали неясные размытые серо-чёрные прозрачно-матовые тени то ли людей, то ли мифических животных, то ли ещё какой-то нечисти, которая едва ли пригрезится в жутком ночном сне.
- Не спеши, - тихо попросила она, держа его голову в ладонях, - не спеши. Целуй мои плечи, ласкай груди, гладь мои волосы… Так… Так, вот так… Когда ещё будет такой праздник в моей жизни… Ты дрожишь… Нервничаешь?.. Зря… - она приблизила его лицо к своему, нашла губы, перед этим неуклюже коснулась лба и носа, повязки на глазах всё же немного сбивали ориентацию и, прежде, чем поцеловать, произнесла, обдавая лицо Виктора горячим влажным ароматным дыханием, в нём сохранились не выветрившиеся нотки выпитого совместно спиртного. – Не нервничай… Я поделюсь своим спокойствием…
Легко сказать – не нервничай – думал Виктор, вбирая губами бисер женского пота с тела, пахнущего ароматным мылом. Руководимый ею, он то целовал её плечи, то вбирал в рот напряжённые соски, приятные на вкус, в эти мгновения тело девушки вздрагивало, она слегка выгибалась спиной и нежно постанывала.
Он поймал момент, когда она – так ему захотелось думать, видеть-то не мог – завела свои прекрасные гибкие руки за голову, и поцеловал левую подмышку. Девушка вскрикнула: «Ой, щекотно же! Прекрати, баловник, шалить!» Сама же рук из-за головы не вернула, и он продолжал смаковать мелкими поцелуями кожу, колкие волоски приятно массировали губы.
Затем Виктор медленно провёл смоченным слюной языком сбоку, от сердца, слегка подрагивала грудь в такт его ритму, и закончил на внутренней стороне предплечья. И тогда она почти истерично прошептала, растягивая гласные, делая невозможно глубокие вдохи: «Ну-у же-е хва-а-ати-ит… сейчас кончу…» Виктор и сам едва не пролился ей на живот, но силой воли сдержался, подавив сильное желание, отчего головка возбужденного члена, как показалось Виктору, увеличилась в размере от прилива крови и приятно заныло внизу живота и волна неугасающего возбуждения поднялась выше…
Повинуясь её рукам, мягко обхватившим его голову, пальцы девушки ерошили волосы, он медленно спускался по её телу к лону, агрессивно атаковавшим обильно выделяемым знакомым ароматом. Нащупав губами пупок, Виктор решил немного им поиграть. Кончиком языка он тревожил его мелкими вибрирующими движениями. Почти мостиком выгибалось тело гостьи, она впечатывала свой живот Виктору в лицо и протяжно стонала, вибрациями голоса трогая тонкие струны пространства, и оно отвечало едва различимой мелодией далёкого горизонта, погружённого в закатный прозрачно-золотистый мрак: «Как же, чёрт возьми, сладок этот… Продолжай… Почему раньше…» Переместив ладони на плечи мужчины, направила его голову между разведённых ног, судорожно мелко подрагивающих.
Виктор не стал морочить себе голову методом ублажения, приобретённый продолжительной жизнью опыт общения с прекрасной половиной человечества позволяли к каждой соблазнительнице подходить по-своему со своим лекалом. От робко-стеснительного до азартно-агрессивного действия, когда осторожные прикосновения сменяются стремительным сдавливанием разгорячённого тела, не обращая внимания на силу пальцев партнёрши, вцепившихся в волосы, почти выдирая их из головы.
Он знал, куда направить губы и что делать языком. Бёдра девушки взлетали вверх и вниз, она что-то цедила сквозь плотно сжатые челюсти, не размыкая губ, со свистом вылетающие звуки только подстёгивали мужчину, как хлещущая плеть по спине. Напор… Ещё напор… Через сильное сопротивление женского тела, тренированного и упругого…
Она хотела избавиться от его настойчивых губ, от лезущего глубже в вагину языка, мужчина властно хозяйничал между её ног. Девушка пыталась сводить бёдра, но этим лишь усиливала его давление, он крепко удерживал женские бёдра и останавливаться на полпути не собирался. Когда же он напился её нектаром, то нежно потёрся лицом по губам, напряжённым и заметно подрагивающим.
Повязка, лишившая зрения, только расширила его внутренние горизонты и отправила в волшебный полёт фантазию.
Хрипло, будто в горло попали сухие хлебные крошки, гостья поинтересовалась, не управляя расслабленным телом, ка собственно, и мыслями, последние старалась соединять осмысленно:
- Где ты, милый мой сосед, научился этим хитрым штучкам, кто твой учитель, негодник? А-а-ах…
Этот тихий вскрик вызвало прикосновение напряжённого ствола Виктора к стенкам заветной пещерки; телом девушка подалась вперёд, насадилась на ствол и начала медленно двигаться.
- В школе, - ответил Виктор. Он решил поиграть в игру «вошёл-вышел». Суть её в следующем: взявшись за основание члена мужчина водит им вокруг вагины, гладит головкой губы, едва войдя внутрь, резко вынимает член и осторожно постукивает им по лобку, по губам, по внутренней части бёдер и так далее.
Коротко выдохнув, все эти манипуляции мужчины распаляли желание, девушка поинтересовалась:
- Какая дисциплина?
- Ты тоже её изучала.
- Не припомню… о-ох… Чтобы нам на занятиях алгебры или физики… а-ах… объясняли тонкости куннилинга, а-ах… - этот звук сорвался с губ девушки в момент нового вторжения в её пещерку, внутри которой Виктор хозяйничал по-хозяйски – ввёл член наполовину и вертел им, как пропеллером. Виктору жадно хотелось видеть извивающееся тело девушки, но даденное слово нарушать не хотел, приходилось напрягать фантазию.
- Подсматрива-а-аешь?.. – тонким голоском пропела гостья.
- Я же поклялся!..
- Д-да-да… помню… латексом, оче-ень ор-риг-гинальн-но… Ты мне так и не… да не прекращай… Не-ет… Как же это прекра-асно…
Виктор немного поигрался и свернул деятельность.
- Куннилинг, - напомнила гостья.
- Не поверишь, - забыл, - оправдался Виктор.
- Вот и не поверю! – рассмеялась девушка. – Мучаешь, насильник, беспомощное…
- Небесное… - подсказал Виктор.
- … хрупкое создание и не хочешь… о-ох… поделиться знаниями.
- Почему не хочу?! – удивился Виктор, постукивая своей волшебной палочкой по её животу; почти оседлав тело девушки, полностью не садясь на неё, боясь раздавить своей массой, он продолжил беседу, не отрываясь от игры; оголённой головкой остро воспринимались быстрые сокращения мышц живота. – Подробностей никто не оглашал, но иносказательно…
- Иносказательно?!
- Да. Прямым текстом попробуй тогда скажи, пулей вылетишь. Но на картинках в учебниках, на плакатах, развешанных по стенам… - Виктор нащупал пальцем пупок, положил в его ямку головку и принялся медленно то надавливать на неё, погружая в ямку, то ослабляя нажим, ямку освобождая. – Изучали строение цветов…
- Они каким боком?
- Тем самым, - сказал мужчина, - не перебивай.
- Собьёшься?
- Нет.
- Молчу. Но и ты не останавливайся, насильник с выдумкой!
- Так вот, цветы, - свободной рукой, положенной на живот, Виктор отслеживал реакцию девушки на его пассаж с членом и видно было по ощущениям, ей нравилось, девушка то слегка выпячивала живот, то втягивала. – В мире цветом всё происходит почти как у нас, в мире животных.
- Оригинально! Молчу-молчу…
- Есть пестик и тычинка…
- Гениальное всё просто: пестик и тычинка… И ты получается сосал мой клитор как труженица-пчёлка…
- Майя.
- В смысле?
- Был такой мультик.
- Сосал, получал удовольствие и собирал нектар с моего цветка. Два удовольствия в одном.
- Не хочу кривить душой…
- Никто не заставляет…
- То, что случится между нами дальше…
- А оно уже не случилось?
Виктор продолжал:
- Будет наглядной демонстрацией тех картинок, когда мой пестик войдёт в твою тычинку.
Девушка нашла рукой член Виктора, убрала его руку, и начала массировать:
- Твой пестик… так, чтоб стал твёрже… В мою же… Моя тычинка… Почти готовка к… Звучит вполне прилично… Всё же как много скрытого смысла в простых словах – пестик и тычинка…
По лицу Виктора прошла судорога – заныла поясница и он вздрогнул.
- Устал? Ложись рядом и смотри, не снимай повязку.
- Я поклялся…
- Помню это романтическое заверение – клянусь латексом! Прежде слышать подобное не приходилось.
Виктор лёг рядом с девушкой. Тела соприкоснулись. Её кожа показалась Виктору небесно-бархатной нежности, и он прикоснулся губами к плечу. В ответ девушка потёрлась лицом о его грудь, он почувствовал материю на её лице.
- Убедился?
- Угу, - он постарался ответить, как можно мягче.
Несколько минут они помолчали, слушая дыхание друг друга и ловя внутренним чувством биение сердец. Затем гостья произнесла тихим шёпотом:
- Вот они какие были у нас школьные годы чудесные…
ГЛАВА 18. ЛУКАВСТВО НЕ ОБМАН
- … а мы об этом узнаём, как всегда, с опозданием, - вздохнула девушка, - когда ничего не изменить и ничего не вернуть.
- А хотелось?
После паузы девушка призналась с горечью:
- Иногда.
- Почему так горько?
Потёршись об его лицо, она еле слышно прошептала:
- Отчего-то взгрустнулось…
Немного погодя, она спросила так тихо, что Виктору пришлось напрячь слух:
- Жизнь планируешь или всё идёт своим чередом, как складывается?
- Смотря, что собираюсь делать.
- Например.
Виктор помолчал.
- Допустим, собираюсь сделать крупную покупку…
Гостья неделикатно перебила и произнесла извиняющимся тоном:
- Я не о покупке.
- О чём же?
Девушка помолчала.
- Например о встрече.
- Чьей?
Девушка рассмеялась и не больно хлопнула ладошкой по груди.
- Какой ты непонятливый! Всё нужно разжевать…
Виктор вставил:
- … и обязательно проглотить.
- Нет уж извольте, - говорит девушка, - глотайте сами. Иначе какой смысл в разжёвывании?
Виктору не очень понравились слова не в смысле грубости, он заподозрил её в неискренности, но высказать вслух не решился, ведь нужно было как-то слова обосновать. Аргументами. Они отсутствовали.
Гостья лукаво и исподтишка следила за реакцией мужчины, посматривая на него отогнув край повязки пальчиком. В своём лукавстве не видела ничего криминального. Считала, что женщина должна следовать установившимся правилам, но не обязана их выполнять. Вот и сейчас, она взяла с мужчины клятву, что он не будет подсматривать, сама поклялась в том же. Однако, как же велик соблазн узкой извилистой тропинкой по краю пропасти, когда свирепо дующий ветер так и норовит сбросить тебя в пропасть. Она женским чутьём поняла, что мужчина догадывается об её коварстве и улыбнулась. Ей в этот вечер было хорошо, как никогда. Было ли это обманчивым чувством, или однажды ею испытывалось подобное, она не сознавалась или не признавалась себе, ведь никто не сознается в совершенном когда-то давно проступке, за который стыдно бывает до последних дней.
- Меня посетило внезапное ощущение, что ты подсматриваешь, - сказал Виктор полушутливо-полусерьёзно.
- Глаз зачесался.
Виктор присвистнул:
- У меня тоже чешется.
Девушка тотчас предложила:
- Давай почешу.
- Через повязку?
- Мы тоже кое-чем не в трусах занимались. Так я чешу? Левый? Правый?
Виктор рассмеялся:
- Оба сразу.
- Это уже аномалия какая-то, - возразила гостья. – Сразу два чесаться не могут.
Аккуратно прикасаясь пальчиками к повязке, она почесала в области правого глаза мужчины.
- Прошло?
- Полегчало, - признался Виктор.
Девушка похвасталась:
- Я много чего могу.
- Убедился.
- Что там у нас происходит внизу? – девушка скользнула рукой по его груди вниз, пощекотала пупок пальчиками, зарылась пальчиками в заросли волос на лобке и каким-то непостижимым образом умудрилась взять мошонку и член в привычном расслабленном состоянии в ладошку и слегка сжать. – Я его побаюкаю. Ты не возражаешь?
- Чего спрашивать, если уже делаешь.
Она погладила мошонку, слегка сдавливая ладонь.
- Для приличия, - объяснила девушка. – Твои яички в надёжном мешочке.
- Тестикулы, - произнёс мужчина.
- Что? – переспросила девушка, оглаживая нежно мошонку.
- Тестикулы, если говорить научным языком.
- Тестикулы, - передразнила мужчину девушка. - Мы не на анатомическом занятии, - обойдёмся без латыни.
- Ты работаешь медиком?
Девушка рассмеялась, уткнувшись ему в грудь.
- Это ты сделал вывод из моих тех слов? Да? Нет, я не медик. Даже близко моя профессия… Я сейчас заострила внимание на твоих яичках, - она с каким-то сладострастием произнесла последнее слово, будто смаковала его на вкус, каково оно, затем взяла член пальчиками и поигралась им. – Знаешь, он красивый в любом виде. И такой вот, - естественный, - и такой же естественный, - когда гордо стоит, выставляя напоказ своё гендерное величие.
- Ты подсматриваешь.
- Хвалю тебя, дурачок. Чтобы хвалить, необязательно подсматривать. Всю прелесть твоих гениталий осязаю тактильно. Вот. Вместо того, чтобы подозревать, сказал бы лучше спасибо.
Виктор поблагодарил:
- Спасибо.
Девушка притворно вздохнула:
- Всё из вас нужно тянуть клещами! Эх вы, мужчины… чтобы вы без нас делали…
- Пропали, наверное, наконец.
Гостья по примеру Виктора фальшиво свистнула:
- Не обольщайся, я этого не допущу. Наконец или без конца. И ты очень упрям и очень скрытен. Так и не ответил, помимо покупок планируешь ли встречи…
ГЛАВА 19. НОВАЯ ВСТРЕЧА
- С кем?
- Не с мужчинами же! Нет, - тут же объяснила она, - если иногда развлекаешься по-тихому, чтобы соседям не докучать…
- Не развлекаюсь… точнее, бывает, не в том смысле, в каком ты поставила…
- … как раз я пока ничего никому не поставила. С девушками планируешь встречи? Без договорённости? Определился с днём и… - гостья многозначительно помолчала, - … выдаёшь кучу сюрпризов.
- Не доводилось как-то.
- А мне вот довелось проделать вместо тебя эту трудную работу.
- Какую?
- Запланировать нашу третью встречу.
Виктор едва не выпал в осадок, как иногда говорят о чём-то неожиданном.
- У нас даже второй ещё не было.
- В том-то и заключается стратегия планирования, что смотришь на несколько шагов вперёд, а не топчешься на месте.
- Кхм.
- Не хмыкай! – воскликнула девушка. – Этим меня не остановить!
- Я просто…
- И не оправдывайся, мужчину это не красит, даже в случае его искреннего вранья.
- Да не думал… Хорошо… - согласился Виктор. – И какою же будет наша третья встреча?
Девушка ответила без раздумий:
- Как в кино!
Виктору сразу вспомнились яркие эпизоды из кинофильмов, которые сразу отверг, повторить их в реальной жизни невозможно. Это не съёмочная площадка. Где можно остановить игру и повторить заново. Как бы далеко не распространялись его сомнения, мысль девушки шокировала, преподнесённая ею на блюдечке.
- Мы якобы случайно встречаемся где-то в центре города, вдалеке от любопытных глаз.
- Это центр города – вдалеке от любопытных глаз?! – не поверил он.
- Да, - односложно ответила девушка. – Если что-то надёжно хочешь спрятать, положи на видное место. Вот и нас никто не заподозрит. Даже если соглядатаев соберётся целая толпа.
- Стоп-стоп-стоп, - запротестовал Виктор.
- Любые «стопы» отметаются, - заявила безапелляционно девушка. – Всё продумано и придумано. Продолжать?
- Продолжайте! – устало ответил Виктор.
- Твой ответ прозвучал почти оскорблением, мол, продолжай, только отвяжись.
- Не я это сказал.
- Но подумал.
Виктор не диспутировал.
- Подумал.
- Правда, я прозорлива? То-то же! От меня просто так не отвязаться. Итак… И хватит меня перебивать!
Виктор промолчал.
- Почему не возразил?
- Ты просила не перебивать.
- Перебивать нельзя – ответить-то можно. Ладно. Мы якобы случайно встречаемся в центре города возле кофейни «Шоко-мокко».
- Знаю.
- Делаем вид, что не знакомы. Для посторонних.
- Ты только что говорила, что…
Девушка пальчиком щёлкнула Виктору по носу.
- Говорила, да. Встречаемся.
- Этого недостаточно?
- Конечно, нет. Нужно что-то добавить. Для конспирации.
Виктор едва не зашёлся смехом.
- Фильмов про Джеймса Бонда насмотрелась?!
- Это надо, - упорствует гостья.
- Что надо?
- Произнести кодовое слово или фразу.
- Зачем? – признался Виктор.
- Как это зачем?! Как в кино!
-Да не знаю я, как бывает в кино! И фильмы есть разные.
Девушка недовольно засопела, и Виктор через повязку на глазах почувствовал справедливо закипающий гнев и ретировался:
- Хорошо. Произносим кодовое слово. Какое?
Свет от улыбки девушки пронзил ткань повязки от старой джинсовой рубашки, и Виктор увидел довольное лицо гостьи.
- Ну, какое… - она задумалась. – Чтобы удостовериться, что я это я и так далее… - она не решалась говорить или придумывала и импровизировала по ходу пьесы. – У тебя совсем не работает воображение? – поставила Виктора перед фактом собственного бессилья.
- Работает.
- Ну!
- Привет, скажу, это я.
- Слабовато, - расстроенно произносит гостья. – Условная фраза должна быть… должна быть…
- Должна быть, - наставляет Виктор гостью на продолжение мысли.
Она реагирует стандартно:
- Всё, исключительно всё приходится делать опять-таки бедной, слабой и беспомощной женщине. Так и быть, раскрою секрет.
- Весь во внимании.
- Вы говорите: вы продаёте молдавский комод и немецкий табурет. Я отвечаю: молдавского нет, есть румынский.
ГЛАВА 20. РЕФЛЕКСИИ
- Молдавский, румынский… почти одно и тоже, - сказал Виктор.
- Нам-то какая разни…
Телефонный звонок, резкий, режущий слух прервал гостью.
Она вскочила с дивана. Виктор услышал её быстрые шаги.
- Да где же этот чёртов телефон! – голос девушки, приятный и бархатный, зазвучал с новыми металлическими интонациями. – Чёрт возьми, куда его засунула!
- Посмотри на тумбе.
- Нашла.
Звонок прекратился, и она произнесла тем же металлическим голосом:
- Да, мама, слушаю…
Виктор уловил голос из трубки:
- Что ты там затеяла?
- Генеральную уборку.
Снова вопрос:
- Почему отправила детей понимаю. Зачем своего прислала?
- Помню твою нестерпимую любовь к моему мужу.
- Отвечай!
Девушка вспыхнула:
- Не говори со мной таким тоном! Я не маленькая соплюшка, прошло время доминирования надо мной!
- Прости, сорвалось с языка. И всё же…
После паузы язвительный вопрос:
- Ты что, снова принялась за старое?
- Старое, новое – тебе какой прок?
- Забыла или напомнить? Я немедленно …
Девушка вспылила:
- Это ты мне хочешь напомнить… А не напомнить ли тебе, моя дорогая мамочка, как ты нас с сестрой и папой оставила, когда ушла в поисках новой любви?
Из трубки зазвучало оправдание:
- Я осознала свою ошибку. Вернулась. Папа твой простил меня. Даже не брал с меня слово…
- А оно бы помешало ещё пару раз уходить из семьи в поисках приключений на свою сморщенную жопу?!
- Это ошибки… Всего лишь ошибки молодости…
Виктор почувствовал по вибрациям в воздухе гневное состояние гостьи.
- Ошибки молодости… Только благодаря твоим ошибкам папа ушёл из жизни так рано. Он очень…
- Никто не мешал ему тоже устраивать свою личную жизнь.
- В отличие от тебя, он нёс бремя ответственности за воспитание двух дочерей. В отличие от тебя, он вложил в нас всю свою любовь. Без остатка. Благодаря ему мы с сестрой…
- Да вы были обычными блядями со своей сестрой!
Уже тише гостья почти прошептала в трубку:
- Чьим блядским генам сказать спасибо? Уж не твоим ли?
- Ты меня не остановишь…
Спокойно, будто и не волновалась, гостья произнесла:
- Поверишь, нет ли, но попробую.
- Я сейчас приеду и проверю, какую ты затеяла генеральную уборку.
Возникла пауза и Виктор мог отследить по внутренним часам, что прошло минуты полторы, прежде чем гостья чётко отчеканила в трубку, будто плохо смазанный маслом механизм:
- Приедешь?
- Да.
- Тогда выбирай, на сколько лет пропадёшь из моей жизни: год, пять, десять или пожизненно.
Гудок отбоя зазвучал непривычно, так отбивает метроном ритм музыкального произведения.
- Вот и поговорили, - устало произнесла гостья. – Прости, что стал случайным свидетелем разговора.
Девушка остановилась, Виктор определил, где-то около окна, во время беседы с матерью она постоянно измеряла комнату шагами.
- Можно попросить?
- Да, - откликнулся Виктор.
- Можешь не снимать повязку, - я свою сняла, - ещё немного, хочу остыть и привести себя в прежнее спокойное состояние?
- Сколько угодно? Только не считай покладистость за угождение.
Послышался короткий вдох.
- Знаешь, чего больше чего сейчас хочется? Вот, не поверишь! Правду говорю.
- Скажи, узнаю, - сказал Виктор заинтересованно, стало интересно, что же придумала неутомимая на выдумки гостья на этот раз.
- Выразиться! – не то с торжественностью, не то с выпущенной на свободу болью высказалась девушка.
- Валяй.
- Говорить пошлости. В обычном состоянии я примерная семьянинка, мать двух детей, как многие считают из окружения и на работе моей и мужа, верная жена. Так что поводов высказаться пошло и грубо хватает, не всегда эту роскошь могу позволить. А иногда так и тянет кому-нибудь нахамить так, чтобы три дня ходил и икал.
Виктор не ответил. Это действительно было не ожидаемо.
- Нельзя, да?
- Нет, почему же…
- Пошлости в пределах вежливости.
Виктор пожал плечами, он-то так и лежал на диване, на спине и не менял позы.
- И без пределов тоже.
Девушка, ступая по ковру почти неслышно, приблизилась к дивану.
- Сядь, - попросила она.
Виктор сел. Страшно до жути хотелось сорвать эту надоевшую повязку, в ней он чувствовал себя не комильфо. По запаху её тела, он осторожно втянул носом воздух, она стояла рядом. Не более в полуметре от него.
- Сейчас на тебя обрушится вал пошлостей, обещаю тебе.
Девушка опустилась перед ним на колени. Правой ладонью легко толкнула в грудь, предлагая лечь. Он опустился на спину. Естество тотчас начло расти в объёме, едва его сжала девичья кисть.
- А сейчас, дорогие слушатели, - начала она серьёзно, - я, гастро-секс-блогер Икса, проведу дегустацию… Как бы точнее выразиться… Дегустацию охотничьей колбаски моего друга, вы можете видеть её в полном объёме на открывшейся картинке. Прошу ставить лайки и писать комменты. А я тем делом, начинаю дегустацию.
Уже не впервой Виктор ловил себя на мысли, что от почти клятвенных заверений девушки в полной её сексуальной неопытности не остаётся и камня на камне; взять для примера лесбийские игры со школьной подругой… Мысли его прервались: девушка мягко влажными горячими губами обволокла головку члена и немного поработала языком.
- Что сказать, первые впечатления таковы, - продолжила она игру, видимо, без игр она не представляла себе иначе жизнь, - вкус – близок к оригинальному, упругость – выше стандартной, длина не превышает природных норм, - она снова взяла в рот головку и посмаковала. – Верхушка похожа на шляпку грибка, - очередное проглатывание члена до самой глотки, Виктору почудилось, головкой он вошёл в её горло. – Сейчас… м-м-м… дайте подумать, на какой гриб похоже, надо снова её поласкать губами, - Виктор ошалел от нахлынувшего ощущения восторга, последовавшего за словами и практикой гостьи. – Мухомор? Категорически, - нет! Груздь? Даже близко не попадание. Дорогие зрители, - Виктора удивляла способность девушки переключать с одного на другое, успевая обрабатывать его достоинство с азартом горячим ртом, - не забываем ставить лайки и писать комменты!
Наивысшее состояние блаженство накатило на Виктора, мошонка подобралась, приятно-жгучее чувство наслаждения от освобождения семени пронзило всё тело. Он приподнял таз, стараясь нанизать на член рот девушки для полного излияния в него. Но она быстро отреагировала – средним пальцем надавила под мошонкой, член обмяк, чувство блаженства пропало.
- Попрошу самое вкусное оставить на десерт, - произнесла гостья. – Мы полностью пока не насладились взаимным поглощением тел.
Девушка, Виктор видел внутренним зрением, рассматривала что-то глядя на его член, но была мысленно далеко.
- Отдохнём?
Виктор как смог, кивнул.
Девушка уселась на диване, спиной упёрлась в стену, потёрлась о ковёр.
- Ляг ко мне сюда, - она взяла его руку и положила себе на лоно. – Головой. И не снимай повязку. Ладно? Я её повязала. И сниму сама.
Виктор лёг затылком ей во впадину между бёдрами. Руки девушки начали скользить по его лицу.
- Что за день сегодня такой?
- Суббота, - сказал Виктор полу-слышно.
Гостья тяжело вздохнула. Виктор представлял её лицо: глаза полуприкрыты, - так ему хотелось, - плечи опущены, голова откинуты назад и окрашенные в два противоположные цвета волосы покорно свисают с головы. Лёжа головой на её бёдрах, он слышал ритм её сердца, оно распространялось по телу мелкими отчётливыми толчками, как вслед дыханию слегка выпирал и вбирался живот, как приятно смотрятся полусферы груди, также слегка подрагивающие вслед за ритмом сердца; аромат женского тела, естественный запах пота, смешанный с далёкими нотками душистого мыла разных сортов, сейчас не возбуждал, умиротворял; Виктору хотелось так лежать долго-долго и одновременно понимал, насколько невыполнимо желание старого бедного больного еврея, так он иногда в шутку говорил о себе.
- Я совсем не о том. День этот какой-то особенный что ли… Утром и думать не могла, что после обеда случится вот это… Я не сожалею ни капельки, ты не думай, - оправдалась она снова приятным, бархатным голосом, в котором прекрасно совмещались бархатные нотки с лирическим меццо. – Но… согласись, как-то всё неожиданно… - И неожиданно она начала рассказ, Виктор перестал удивляться происходящим метаморфозам, он закрыл глаза, хоть они были под повязкой, и приготовился слушать. – Мать… не зря упомянула за старое… Хотя, какое оно старое, по человеческим меркам, произошло вчера, тем не менее, прошло время и должно бы было всё поистереться из памяти и забыться прочно. Да не стирается и не забывается. Помнится, чёрт его возьми, как ни старайся!.. – девушка умолкла и время спустя продолжила: - Было это на второй год моего обучения в институте. Устроилась на практику… Не важно куда, устроили по большому блату. Так вот, вместе со мной практику проходил один миленький мальчик, звали его Витя (Виктор снова вздрогнул, таких совпадений попросту быть не может!), везёт же мне с Витями! Да ладно… Первое время он не обращал на меня внимание, хотя некоторые мужчины в транспорте и в городе провожали меня многозначительными взглядами, что льстило женскому самолюбию. Мне тоже было на него наплевать, занималась нагруженной как на телегу работой. Казалось, только и ждали моего появления, чтобы скинуть текучку и мелочёвку на мои хрупкие девичьи плечи. Первые несколько недель голова кругом шла, так всё было запущенно! Пасовать перед трудностями не в моих правилах. Разгребла потихоньку эти Авгиевы конюшни и появилась масса свободного времени. Как-то раз заглядывает в мою каморку Витя, сияет весь и интересуется, чем собираюсь заняться в обед. Обедать, чем же ещё, отвечаю! И он, харя прыщавая, мину строит хитрую, мол, не хочу ли внести разнообразие в рутину дел. Без задней мысли – как именно. Он в лоб - давай перепихнёмся. Прямо здесь, удивляюсь, а он, мол, почему бы и нет, давай ложись на стол спинкой вверх, задери юбку, спусти трусики, дальше сам справлюсь. Что нашло, чёрт знает, ложусь на стол, юбку на пояс, трусики спустила. Он поначалу язычком поласкал, затем вдул, через пару пихов кончает, говорит, у меня особенность такая, зато могу часто и через несколько минут повторяется наша коротко-стремительная ебля. За перерыв, никогда раньше не подумала бы, что так можно, Витя пять раз, как высказался сам, штурмовал неприступную крепость. И с того дня началось, чуть выдастся минута, он ко мне, я на стол, он берёт штурмом мою крепость. Забавляла его особенность быстро кончать и быстро восстанавливаться. Затем я проделала в трусиках прорезь, чтобы не тратить время снимать их, надевать. Вите эта идея понравилась. И он уже как к себе домой заходил в мою внутреннюю жизнь, оставляя после себя своё присутствие в виде огромного потока спермы. Предлагал даже отсосать, - прости, говорила, хочется пошлости, - сосала, но подавилась спермой, отказалась, лучше, как задумано природой – пестик в тычинку. (Тут она рассмеялась.) И так проходили дни за днями. Рутина скрашивалась быстротечным сексом, пробовала считать, сколько раз за день Витя имеет меня, честно сказать, сбилась со счёту. Мне нравилось. Витя был в восторге. Мать как-то в общем белье во время стирки заметила прорезь в трусиках. (Трусики с прорезью — это не ново, подумал Виктор, где-то он уже сталкивался с этим, вспомнить не мог.) Устроила разбор, мол, веду беспорядочную половую жизнь, не стеснялась на выражениях, говорила, дескать, ебусь со всеми подряд, добром это не кончится и кончу плохо. Я рассмеялась ей в лицо: кончаю я, мамочка, как раз хорошо. И тогда в первый раз высказала ей, что думаю про её уходы и что у неё также есть шанс кончить плохо. Чем закончился сладкий ежечасный трах с Витей? Не поверишь, банально. Однажды утром обнаружила на нижнем белье непонятные серо-жёлтые выделения. Понюхала, неприятный слегка резковатый запах. Поделилась с подругой, та схватилась за голову, мол, трипак подцепила, нужно срочно лечиться. Сказала, к кому обратиться. В кожвендиспансере после всех анализов выдали результат: гонорея, хламидиоз и прорва всяческих болячек. Опытная старшая медсестра сказала, что бабушкин букет болезней нужно умудриться насобирать, посоветовала вспомнить, с кем была последняя связь. А связь была что первая, что последняя с Витей. Высказала ему. Он в позу, мол, я чист, это мне нужно вспомнить с кем, когда, где. В лоб ему сказала: в больнице сообщила о наших отношениях. Двумя короткими фразами закончу: не одной мне нравились быстрые контакты с Витей, раз-два и готово. Только мне то что, я не замужем, а в нашей конторе обнаружились замужние поклонницы быстрого секса с Витей. Вот им-то было интереснее объяснять… Впрочем, столько времени минуло, что вспоминать сейчас грешно и смешно. Тебе, мой хозяин, приютивший на вечер одинокую скиталицу, не надоели мои высказывания?
- Рефлексии, - отозвался Виктор.
- Обойдёмся без умных слов. Хорошо?
ГЛАВА 21. ОДИНОЧЕСТВО СРОДНИ СВОБОДЕ
Виктор не слушал гостью. Её слова облекали его в своеобразный вербальный кокон, укутывали, скрывали и укрывали от постороннего воздействия. Он ощущал себя неким невесомым призрачным челном, плывущим по великой реке Бытия. Поэтому независимо от собственного желания, он погрузился в абсолютный транс; выход из него располагался прямо перед, но он никуда не стремился. Он даже не думал, хотя мысли его оккупировали постоянно; подобного кощунства, свойственного мудрецам, познавшим суть всего, как отрешение от мира и сидеть в полном вакууме мыслей, позволить не мог. Он слышал её ворчание, воркование, говорливое переливание – именно так воспринимался голос гостьи. Ему было хорошо. Об остальном, - постороннем и неприятном, - думать не хотелось. Думы бывают разные; он помнил тяжёлый липкий бред, посещавший его во время экстренной госпитализации с подозрением на воспаление лёгких; две недели он ходил, временами покашливая деликатно в кулак, иногда кашель был остервенело сух и резал горлом, казалось, он выворачивал лёгкие наизнанку, боль сравнима была с желанием выплюнуть, изрыгнуть из себя то, чему благодаря дышим. Лечил как это было всегда в каждой семье, не только в их семействе, домашним способом: пил горячее молоко с мёдом и сливочным маслом или находил успокоение в сладком малиновом чае, банки с вареньем стояли в кладовой и некоторым насчитывалось почти до десятка лет. Всегда всё обходилось. Хворь уходила. Симптомы как рукой снимало. Пара дней кризиса – и снова как огурчик: румян лицом, чист и звонок голосом, глаза горят. На этот раз вышло иначе. Состояние незаметно ухудшалось. Ни мёд с маслом не помогали, не врачевало любимое малиновое варенье. Кашель душил, пришлось даже расстаться с любимой привычкой – курением. Курить он бросил давно, - лет двадцать назад, - но внезапно ночью проснулся оттого, что сладкий приятный сигаретный дым проник носом внутрь него; глаза открылись сами и рука по старой памяти, - привычка-то никуда не делась и не позабылась никакая деталь, - начала нашаривать на приставном столике пачку сигарет. Ночью уже не мог спокойно уснуть: лежать на спине невозможно, такое ощущение, что-то тяжелое невидимое сдавливает сверху грудь и перекрывает доступ воздуха, найти удобное положение на боку тоже практически нельзя, душит кашель, противный, мелкий, прошибает мелкий холодный пот. Утром в зеркале себя не узнал – на него смотрел совершенно посторонний человек с запавшими потускневшими глазами; утренние процедуры, умывание холодной водой вернули румянец, был же он в противоположность естественному несколько болезненным. Несвойственное Виктору состояние заметила одна сотрудница, чья дочь успешно работала в центральной городской больнице после аспирантуры и посоветовала срочно обратиться к врачу. Виктор как-то вымученно улыбнулся в ответ, сказал что-то несуразное, мол, было не раз и проходило и сейчас пройдёт и зашёлся сухим рвущим лёгкие на клочья кашлем. Ужасное случилось в туалете во время перерыва – он почувствовал сильную слабость в ногах, тошнота подобралась к горлу, в глазах померкло, звуки стали расплывчатыми и экранирующими, Виктор облокотился спиной на кафель, его прохлада принесла кратковременное облегчение и всё. Очнулся он в отделении пульмонологии. На больничной койке. Облепленный прозрачными трубочками капельных систем, прозрачная жидкость размеренными дозами поступала в его вены. Кричать сил не было. Он нажал кнопку вызова персонала. Пришёл заведующий отделением и подробно справился о здоровье Виктора. Виктор откровенничал охотно, ему понравилась молодая симпатичная женщина с серыми глазами, фигуры он не рассмотрел, просторный халат скрывал очертания и низко надвинутая шапочка мешала разобрать цвет волос женщины. Выслушав, врач искренне удивилась, что после первых симптомов он не обратился в больницу или не позвонил в скорую помощь, а продолжал настойчиво лечиться дедовским способом. Перед уходом заметила, мёд и малиновое варенье хорошо в правилах профилактики и просто из-за приятного сладкого вкуса. Полегчало ему после первой инъекции очень сильного антибиотика, который соединили с новокаином и всадили в ягодицу полный шприц! Медсестра попросила при появлении неприятных ощущений не скромничать, обращаться к ней. Виктор поинтересовался, мол, какие неприятные ощущения могут возникнуть; но медсестра загадочно улыбнулась и ответила: у каждого человека свои предпочтения. Ничего его не беспокоило. Утром он проснулся свежий как малосольный огурец, глаза также горели внеземным пламенем жизнелюбия, речь также звучала легко и непринуждённо срывались с порозовевших уст незнакомые для большинства его соратников по палате слова. Та же заведующая отделением не поверила быстрому исцелению; повторно просмотрела внимательно рентгеновский снимок лёгких Виктора. Через десять дней он вышел из больничного заточения на свободу и сильно напился в компании самого себя и своего отражения в зеркале трюмо; рюмочки опрокидывались часто, Виктор чокался со своим отображением, произносил тосты; в итоге в глубоком ауте он потерялся среди живых и до позднего утра следующего дня блуждал в поисках дороги к свету в царстве Аида, крича и бия во все стены, что попадались ему по пути.
- Ты меня не слушаешь?
- А? что? – встрепенулся Виктор, приподняв голову, но мягкие ладони девушки вернули её назад.
- Где путешествуешь? О чём думаешь? Не смей говорить, что…
- В мыслях не было, - отреагировал Виктор, смеясь, - а думал вот о чём…
Микросекундная пауза и он продекламировал:
О доблестях, о почестях, о славе
Я забывал на горестной земле…
Его покоробили та фамильярность и панибратство, с каким она отозвалась о поэте:
- Шурочку Блока мы тоже изучали и учили наизусть…
Она помолчала, как и он, строго выдерживала паузу.
И вязнут спицы расписные
В расхлябанные колеи…
- Давно было. Даже сном перестало казаться. А вот теперь серьёзно, о чём ты думал?
Виктор глубоко вздохнул.
- О многом. Как-то сразу не приведёшь пример.
- Припомни.
- Не скажу, просишь невозможного, но… неужели это так важно сейчас, в эту минуту?
Девушка погладила его горячими нежными пальчиками по лицу.
- Важно. Очень. Расскажи о себе. Видно, ты не из здешних…
Виктору сразу окунулся в прошлое, когда ему не раз намекали на его происхождение. Указывали на некоторые несоответствия, хоть они и не бросались злыми псами в глаза и не выгрызали признаний, но всё же.
- Здешний. Как и все – славянин. А ты?
- Коренная аборигенка! – отрубила коротко гостья.
- Хорош прикалываться, какая ты аборигенка, кожа белая, глаза голубые, волосы крашеные, но светлые…
- Ты думаешь, раз живу в Якутии сразу якуткой стала? – расхохоталась девушка. – Не смеши. Ты ведь тоже из русского не стал якутом.
Виктор в очередной раз почувствовал, прилив краски на лице.
- Да здешняя я на все сто процентов. Мать и отец городские. Родители приехали по комсомольской путёвке когда-то давно. Бабушка и дедушка по матери откуда-то из Воронежа или из Волгограда…
- Ты карту хоть раз в жизни видела? Воронеж – Волгоград – это какой разброс расстояния!
- Не приставай, противный! – произнесла дурашливо девушка, дёрнув его за нос. – Мы там ни разу не были, какие-то тёрки матери с родителями. А вот у папкиных родителей были пару раз, когда нам с сестрой было пяти и семи лет, они жили на Кубани, потом перестали ездить из-за материных заскоков (Виктор заметил, как негативно отзывается гостья о своей матери.). Все отпуска проводили здесь, в пионерлагерях летом с сестрой. Зимой в трескучие морозы шли в школу в полной темноте, назад возвращались также.
- Сейчас тоже ничего не изменилось, - произнёс Виктор.
- Чему тут меняться? Снегу? Морозу? Ветрам? Но ты снова ушёл от вопроса. Это у тебя парадигма такая, да?
- Да, - согласился Виктор.
- Бросай практиковать с парадигмами, - посоветовала гостья. – Хорошо не кончится. Так ответь мне, ты думал о Родине?
- О Родине?
- Хватит переспрашивать! – рассердилась девушка, - я говорю по-русски отчётливо!
- Это способ выкроить пару минут для поиска нужного ответа. Не сердись.
- Не сержусь, - ответила гостья; Виктор через повязку увидел, как она улыбнулась, и снова ощутил на лице прикосновения её пальцев. – Родина – что она для тебя. Несколькими словами: облачко на летнем синем небе, ночной осенний звездопад, тихие зимние вечера, когда за окном кружится снег или весеннее половодье не самой природы и в твоей душе.
- Странно, - только и произнёс Виктор. – Ранее эти слова уже слышал. При другой обстановке.
- Сама их произнесла. Ни у кого не украла.
- Да понимаю. Не верю в совпадения. Слишком часто они происходят со мной в последние пару лет. Будто жизнь намекает, что что-то делать нельзя. Что именно – понять бы!
- Родина, - напомнила девушка и щёлкнула ему по носу в знак напоминания.
- Родина… Пожалуй, не буду оригинальничать…
- Постарайся, - попросила гостья.
- Родина для меня… это песня соловья в майской ночи, запах полыни росным утром, вкус свежего хлеба с парным молоком… Да, чуть не забыл, стук костяшек домино!
- Домино! – мечтательно произнесла гостья, - у наших мужчин здесь другой менталитет. Другие забавы. Рыбалка, охота, водка. Ты когда-нибудь нырял на глубину с задержкой дыхания? Вот так, набрал воздуха в грудь побольше и с головой на глубину!
Виктор отрицательно помотал головой; не то чтобы он никогда не нырял, летом на купалке на берегу реки придумывали разные состязания: прыгали с тарзанки в воду, ныряли с невысокого бережка, метра в полтора высотой, под обрывчиком было вымыто рекой глубокое место, куда взрослый погружался с вытянутой рукой, и рука скрывалась водой на добрых двадцать-тридцать сантиметров; также недалеко от берега устраивали и такие споры, с задержкой дыхания. Не в его присутствии погиб мальчик, не хватило воздуху вынырнуть, сор был на слабо; ремня дома получил и он, и младший брат с двоюродным, приехавшим погостить. Поэтому ответил сейчас на вопрос гостьи отрицательно. Спорить на слабо – спорить с дураком, кто скажет, что у него на уме?
- Хочешь попробовать?
- Нырнуть? С четвёртого этажа? Вниз головой? Тут никакая задержка дыхания не потребуется. Летальный исход обеспечен.
Девушка слегка сжала ему нос.
- Зачем же с таким экстримом? Ты наберёшь воздух. Я зажму тебе нос.
Виктор набрал в грудь воздуху; девушка сильно сжала пальчики. Прошло время и Виктору хотелось вдохнуть свежего воздуха, он ждал, когда гостья первой разожмёт пальцы; девушка ждала, когда он первым разожмёт крепко стиснутый рот.
Жадно дыша, Виктор произнёс:
- Это по-твоему не экстрим?
Гостья не ответила; перевела в другое русло разговор.
- Тебе не страшно?
- Что именно?
- Тебе не страшно жить одному? Каждый день приходить в пустую квартиру. Согласись, детский смех лечит лучше лекарства.
- Не страшно. Привык.
Девушка вздрогнула плечами; движение передалось Виктору.
- Бр-р!.. Неужели так можно?
- Можно.
Она снова передёрнула плечами, будто сбросила с них тяжёлую ношу.
- Привык.
- К этому нельзя привыкнуть.
Виктор усмехнулся.
- Одиночество – это так ужасно. Оно противоречит природе человека.
Виктор покрутил головой; девушка фыркнула, мол, крутись, мне так хорошо.
- Кто не ценит одиночество, тот не обладает чувством собственной свободы. Дословно не помню. Если коротко: одиночество сродни свободе.
ГЛАВА 22. ПОПУЛЛЯРИЗАТОР ФИЛОСОФИИ СЕКСА
- Оч-чень интересная философия, - после минутного раздумья ответила девушка, Виктор даже ощутил маленькую гордость собой, как ловко ввернул ещё мудрое изречение. – Кто автор? По стилю не индуистские брахманы и всякие там мудрецы.
- Один немецкий психиатр.
- Какое совпадение! Я как раз, так и подумала: ну не могут быть такими плодовитыми одни индусы вместе с древними греками и римлянами. Обязательно должны быть и наши, пусть и немного далеко по времени, современники. Как ты его назвал…
- Ловить меня не надо. Фамилию не называл.
- Так назови, - настойчиво потребовала девушка.
- Шопенгауэр.
- Как же, как же… Припоминаю, что-то читала из его сочинений… что-то такое, связанное с сексом… «Астрофизика половой любви». Но то был, вроде, как Шнитке, что ли… Альфред Шнитке…
Виктор рассмеялся детской непосредственности своей гостьи.
- Не Шнитке, - а Шопенгауэр. Артур Шопенгауэр, немецкий философ. А Альфред Шнитке – советский композитор, немецкого происхождения.
- Видишь, - немец и тот, и другой. Разницы совершенно нет, что Шнитке, что… Важно, читала книгу.
- Книга называется «Метафизика половой любви».
Виктор почувствовал шквал раздражения, сдерживаемый девушкой, не понимал он, чем она так раздражена; она же проговорила спокойно, нелегко же ей эта спокойность далась:
- Милый мой, ну, что ты заладил, метафизика или астрофизика, главное – книга о любви. О любви! Да, сосед! Раз уж ты такой придирчивый, то и я стану придираться. Начну с этого: ты смог бы написать подобную книгу?
Виктор попробовал привстать; девушка прижала его голову двумя ладошками:
- Устал?
- Нет.
- Вот и лежи, отдыхай. Когда надоест, скажу.
- С чего ты вдруг взяла… откуда появилась идея написать книгу по мотивам чьей-то книги?
Девушка намотала на палец прядь его волос и несильно потянула.
- Понимаешь… я тут, пока ты колдовал над кофе… да, рыться в чужих вещах без спроса некрасиво… Но есть оправдание, ты был занят… Что оставалось делать, я и сделала нужное… Порылась в твоих записях, не рычи, мой лев, документы мне не интересны, дневники или как там они ещё называются… Рассказ твой читала, да… Понравилось, есть свой стиль. Даже удивительно, как раньше не подозревала, что живу с одним живым литератором в одном доме.
- До этого жила с мёртвыми?
- Очень остроумно! – она показала язык, но Виктор увидел её смешную рожицу внутренним зрением и рассмеялся. – Прочитала и забыла. Сейчас говорили про философов и прозвенел в голове колокольчик. Итак, напишешь? Подобную?
- Повторить чьи-то идеи – мысль не нова. Плагиатом занимается большая часть тех, кто гордо именует себя писателем. Нужно обладать даром, чтобы имеющееся, - при отсутствии таланта мыслителя и философа, - популяризировать. Нести в массы. Это будет более привлекательней обычного копирования. Объяснять философию секса.
Девушка в возбуждении стукнула ладошкой Виктора по груди и сразу же извинилась:
- Катастрофа просто, но звучит красиво: философия секса. (Закрыв глаза, девушка несколько раз повторила вслух эту фразу.) Прошу тебя, произнеси, произнеси эти слова! Ну же! Пожалуйста!
- Философия секса, - произнёс Виктор без интонаций.
- Что же ты … - гостья старалась подобрать культурные слова, с языка просились другие, - что ты как баран тупой, сказал так, чтобы от тебя отвязались.
Виктор было возразить намерился, сказал, как получилось; нечего свои фантазии искать у других, заранее зная результат.
- Вложи капельку чувства в эти прекрасные слова, - попросила она.
И Виктор постарался; точнее, расстарался и поставленным голосом диктора, извлекая звуки из глубины гортани, сказал:
- Философия секса…
Он специально растягивал некоторые гласные и получилось так, что даже ему понравилось.
Гостья поёрзала задом по дивану, устраиваясь ещё удобнее.
- Чувствуешь? – озорно, с ажитацией проговорила она, - чувствуешь эти маленькие вибрации на кончике языка? Слышишь звучание, - мелодичное, - этих двух слов? Нет? (Виктор отрицательно покрутил головой, в придачу поцокал языком.) Неужели ты настолько глух и невосприимчив к тонким звучаниям? Невероятно!
Виктор поспешил, - и так понял, не зря, - реабилитироваться:
- Слышу, прекрасно слышу! И оттенки, и тональное звучание, и едва заметное тремоло… Эмоционально выразить не могу. Думаю, наш язык, - и не он один среди существующих, - беден на такие слова. Поэтому, - моё решение, - появилось музыкальное сопровождение жизни, песни и танцы, возникла живопись, желание запечатлеть словами красок увиденное вокруг. Композиторы при помощи базовых семи нот могут создавать поистине восхитительные произведения, одни заставляют человека плакать, другие радоваться, переживать массу чувство и гамму ощущений. Также и художник, основываясь на семи цветах создаёт полотна, передаёт красками, полутонами, полу-цветами, тенями тревогу и боль, счастье и радость, горе и печаль, глубокое уныние и скуку, и безграничную эйфорию.
Гостья захлопала в ладоши.
- Вот и ты приблизился к рубежу, возле которого эмоции берут верх над прочими чувствами. Думаю, тебе очень будет к лицу звание – популяризатор философии секса. Не противоречь мне! Мне лучше знать, знаешь, какая у женщин интуиция? Нет? То-то же, так что лежи и слушай. Повязка мешает?
Виктор покрутил головой; что можно было понять, как и да, и нет. Девушка поняла всё по-своему.
- Потерпи. Немного осталось.
- Скоро антракт или конец представления?
- Ещё чего! – возмутилась гостья. – До антракта как до луны, - и снова тихо и спокойно продолжила, будто и не было вспышки: - Не обязательно сейчас, когда-нибудь позже ты напишешь книгу «Популярная философия секса». В ней простыми словами затронешь и изложишь трудные… сложные темы. Без каверзных словесных конструкций. Где белое будет белым. А чёрное останется чёрным. Знаешь, - она загорелась своей идеей, совещённой чистым внутренним светом, - ты книгу обязательно напишешь. Без торопливости. Зачем спешить тому, перед кем Вечность открыла просторы! Заглавие уже подсказала. Что молчишь, язык проглотил?
ГЛАВА 23. КОЛЛЕКТИВНЫЙ ПОРТРЕТ ДВУМЯ БУКВАМИ
Громко получилось, Виктор не ожидал эффекта эхо, но хлопок ладонями разлетелся испуганными птицами по углам:
- Охренополюс!
Гостья оказалась поражена не менее.
- Ты меня удивляешь.
- Я потрясён не менее. Скажу больше – более.
Девушка фыркнула норовистой лошадкой.
- Чем?
- Твоими импровизациями.
Подобно рыбе, беззвучно разевающей рот на берегу реки, жадно хватая растопыренными жабрами бесполезный воздух земли, гостья яростно хватала раскрытым ртом, волосы смешивались, появлялась новая смесь – белёсо-чёрная – она успокоилась, - всё было игрой, всё, чего она лишена в рутинной жизни, когда бег дней, как бег часов неумолим.
- Мои икебаны завяли без ежедневной поливки.
- Могу на них помочиться. Урина – лучшее из лекарств продления жизни гномов.
- Пошляк! – произнесла по слогам гостья и повторила с невообразимым удовольствием: - Пошляк!
Виктор не поленился отрепетовать:
- Недавно тоже кто-то искрился от неконтролируемой пошлости и просил разрешения …
Виктор снова внутренним зрением увидел колыхание грудей гостьи, соски очертили в воздухе заострённо-округлые руны старинных заговоров, они тотчас вспыхнули в воздухе ярким пламенем и разлетелись по комнате маленькими морскими огненными чайками, крича и махая крыльями.
- Сдаюсь! – подняла руки гостья; она смотрела на мужчину и улыбалась странной загадочной женской улыбкой.
- Без белого флага капитуляция карикатурна.
- Если не гротескна, - произнесла гостья на выдохе и со свистом втянула в лёгкие воздух. – Половина моих волос белая, - капитуляция принимается? Или её аннулирует чёрная часть – жгучая ревность и месть?
Виктор поёрзал телом; мышцы затекли; требовалась минимальна физическая активность.
- Говоришь, как скальды, втянувшиеся в пение старинных саг.
- Готика и мистика: скальды, саги, руны-муны и рогатые шлемы.
- Наверняка, Вальгалла заждалась нас и освободила свинцовые тропы меж штормовых волн. Добро пожаловать, герои!
Гостья хихикнула в ладошку; она послужила резонатором и смех разлетелся по сторонам, крича на все лады: смотрите, слушайте, запоминайте:
- Уверена, скажешь – пошло, - но ты – красавчик! Повязку не трогай! Похвала не повод к активности движений. Сниму сама. Ответа дождусь – что скажешь по поводу книги? Название, - так и быть, помни мою доброту, - дарю!
Виктор закашлялся от женской доброты.
- Короче, что должен сказать?
- Не под давлением? – поинтересовалась гостья, дунув струйку воздуха из сложенных трубочкой губ.
- Совершенно.
- Для приличия – спасибо.
- Спасибо!
- Какие вы мужики всё-таки сволочи и скупердяи, жадные, как пьяные черти! Всё из вас нужно клещами тянуть.
Виктор усмехнулся сравнению мужчин с нечистой силой.
- Почему – пьяные черти?
- Почему, почему! Вот, ей богу, сейчас взорвусь…
- Как триста тонн тротила, - закончил Виктор строчку из песни любимого барда.
Гостья шумно, - чересчур шумно, играла на публику из одного зрителя с повязкой на глазах, - набрала воздуху в грудь и таким же усердием выдохнула.
- Сказала и сказала, - спокойно произнесла она. – Без задней мысли. А что смущает тебя?
- Ничто. Просто отличное сравнение: скупой как пьяный чёрт. Сам бы никогда не додумался.
- Не подлизывайся! Продолжим. Написал ты книгу. Что необходимо?
- Издать? – предположил Виктор.
Гостья цыкнула зубом.
- Как раз наоборот, - посвятить.
- Идея отличная. Думаю, - необязательно.
Гостья настаивала на своём:
- Но лучше – посвятить.
Виктор спросил:
- Кому? Тебе? Как автору названия опуса?
Гостья снова поцокала, Виктору почудилось, что на уровне его четвёртого этажа давно проложили дорогу и по ней, разъезжая туда-сюда от скуки и безделья, на скакунах фланируют наездницы, заставляя выделывать бедных лошадок разные па копытами.
- Написать две латинских литеры M.M.
- Что это за инкогнито объекто – «M.M.»?
Гостья начала сердиться.
- Никто. Пишут же некоторые писатели в начале произведений – посвящается N.N. без каких-то объяснений.
- Думаю, нужно обязательно расширить посвящение.
- Что за упрямец! – крикнула гостья, взлохматив волосы на его голове руками. – Напишешь M.M. – и точка!
- Но кто-то же скрывается за этими инициалами?
- Ты нарочно меня злишь или как? – девушка ущипнула мужчину за мочку. – Пойми меня правильно и услышь: автор создал книгу, никому её конкретно не посвящая, указывает какие-то, - от винта, - литеры. Пусть для биографов впоследствии будет большущая загадка кто же скрывается за этими малюсенькими буковками со словами – посвящается M.M. А по сути за этими буквами никто принципиально не стоит. Или стоит – женщина. А ещё лучше – группа друзей-гомосексуалистов писателя.
Виктор заспорил:
- У меня нет друзей гомо…
Гостья его перебила и закончила свою мысль:
- Коллективный портрет двумя буквами.
Немного помолчала, ожидая реакции и закончила:
- По-моему, совсем неплохо.
ГЛАВА 24. КРОТКАЯ, БЕЗРОПОТНАЯ, БЕЗЗАЩИТНАЯ
Надоело притворяться матроной, казаться наивной, восхищаться чужим глупостям и рассыпаться пошлостями. Хочется выйти за рамки всех мыслимых ограничений, сказать: Пшли нахрен! – всем запретам. Плевать на косые и осуждающие взгляды с высокой колокольни. Поэт хотел того же, только с Эйфелевой башни на головы бездушных парижан. И мне хочется игнорировать бездушье и бессердечие окружающих. Хочется расслабиться, раскрепоститься, хочется беситься. Просто быть обезбашенной и неукротимой, неуёмной в желании отрицать. Плевать на то, что тебе ничего не проститься. Зачем прощение? Какой в нём прок? Ещё бы был совершен проступок, - понятно. А – заранее? Вот возьму и закричу во всё простуженное горло полным хриплым голосом. Параллельно, что спят соседи или имитируют сон, возня мышиная под одеялом слыша через прослойки стен.
Слышно всё: шорох простыней, жалобный стон кроватей, сошедший с ума пульс людей, чувствую острый запах пота, смешанный с вязким ароматом пролитой мимо цели спермы. Неужели не чувствуешь быстрый ток крови в жилах и как она яростным шумом толчётся в твоих ушах? Приятно ощущать себя необыкновенной, бестолковой, беспутной, развязной и в то же время знать, что ты кроткая, безропотная и беззащитная… Также хочется поиграть в любую игру, - знаю вышли давно из возраста глупых занятий, - потерять чувство реальности. Поиграть в игру с изысканным тонким сексуальным подтекстом. Представь, ты мой господин, жестокий, беспощадный, злой, ты обуреваем жаждой мести. Я – твоя верная служанка. Ты меня наказываешь за мелкую провинность или оплошность. Строгий к себе до фанатичного аскетизма, ты не прощаешь другим мелочей. Сегодня ты решил изуверским способом меня наказать, - усадил на свой посох варварских наслаждений и заявил мне, - что я наездница. Подчиняюсь и соглашаюсь, делаю всё, что ты приказываешь, ведь я послушная, кроткая, безропотная и беззащитная рабыня. Разве может рабыня ослушаться своего господина? И вот я послушная исполнительница твоих ужасных сексуальных прихотей и извращений жертвую собой, своим богатым внутренним миром, своим юным прекрасным телом, созданным для любви, трачу невинную юность на тебя. А ты не перестаёшь меня удивлять своими жуткими придумками. Твои безудержные воображение, бешеная фантазия, твои буйные капризы, исступлённые причуды становятся всё разнообразнее и не знают границ. Ты игнорируешь мои духовные мучения, мои сердечные страдания, мои переживания – ты сконцентрирован на получении удовольствия от моего страдания. Но тебе коварному невдомёк, я полностью отдаюсь охватившей меня страсти. Попытки расслабиться имеют успех, против воли нахожу прекрасное в своём сексуальном унижении. Тебе безразлично всё это. Ты бездушен. Ты не понимаешь – таким образом я мщу тебе за все мои страдания. Или…
ГЛАВА 25. ПОСЛЕДНИЙ ШАНС
Или… Ил-ли… Или же ещё трагичнее всё обстоит, если можно только представить нечто более трагичное, чем то, что сейчас расскажу! Повествование с налётом мрачной готичности… Сумрачной обречённости средневековья, - ты чувствуешь его тлеющий на угольях разврата смрад? Он расползается…
Всё завязывается в другой повествовательной плоскости пространства человеческого бытия… Эйфория, экзальтация, экзистенц… Нет-нет-нет, никакой эксгумации, - и не думай об этом! Похабник, надо же до такого додуматься! Шалунишка, твои шутки бальзам на моё сердце… Слушай далее… Фабула такова: представь меня в образе безутешной почти вдовы. Ты – мой любимый муж лежишь при смерти вот уже… Та-ак, дай подумать… Месяц? – нет? – два? Тоже мало?! – Три! – уже перебор! – ах, ты так не думаешь, в самый раз… Ну ты и фантазёр, мучить любимую женщину три месяца бесплодными ожиданиями о выздоровлении, сам же предпочитаешь валяться на больничной койке в бессознательном состоянии, нимало в своём варварском желании, не думая о дальнейшей судьбе любимой женщины, которая разрывается от всплеска эмоций каждый раз, когда заслышит шаги, которые могут принести печальную весть. А эмоции вырываются из груди не спящие в ожидании чуда – вернётся ль муж или его призовёт Господь в свой небесный храм.
Я прихожу к тебе каждый день. Провожу у твоей постели, возле почти уже неживого тебя много времени, орошаю своё прекрасное лицо, обезображенное мукой, горькими слезами, а ведь им ещё могут восхищаться мужчины, любить его, бредить им, но я, верная супружескому долгу, отметаю прочь предложения ухаживания, и никому, - слышишь, - никому не даю повода для любых случайных инсинуаций. Сидя возле почти бездыханного тебя и не зная, как долго предстоит мучиться тебе на медицинском одре и сколько томительных дней и бессонных ночей предстоит пережить мне, иссушая себя потоками бесконечных слёз.
В одно из посещений со мной что-то необычное происходит: приходит дикая мысль – с твоим уходом у меня ничего не остаётся. Никакой памяти! Мы жили вдоволь в своё удовольствие и не задумывались о потомстве, было и так хорошо, никто не предполагал трагического исхода кого-либо из нас. Дети – эти прекрасные существа, без них невозможна жизнь, - мы не думали о них! О, как горестно осознавать на краю трагичности бесповоротность ситуации. Я обращаюсь за советом с мольбой к тебе. В ответ молчание. Дыхание твоё резко и часто. Что можешь ответить ты, почти стоящий перед божьим престолом, пред ликом Всевышнего… И вдруг ты подаёшь знак: десница поднимается и указательный перст указывает на… Смущением потревожена, смотрю на место и немею от охватившего чувства неопределённости. Там, где последнее время были трубки и катетеры, стоит вертикально, разрывая головкой больничную белоснежную простыню твой член. Член, так часто и подолгу приносивший мне неземные впечатления и удовольствия! Член, который любила лобзать и не выпускать часами из своих горячих уст! Член стоял и призывал меня… Но я в то же время вижу твоё безразличное лицо… В моей голове вспыхивает экстраординарная идея. Это последний шанс восстановить справедливость! Стаскиваю с себя всю одежду, скидываю с тебя простыню, пронзённую насквозь членом, усаживаюсь на тебя и как в старые добрые времена, начинаю гарцевать на нём… Вхожу во вкус, как в прежние времена нашей шаловливой молодости!.. Вся в кураже, не слышу собственных стонов… Сосредоточена на нём, твоём малыше, так привычно дарящем мне радость и любовь… Стон жалобный пружинных матрасов соединяется со скрипом сочленений деревянной кровати… Я скачу на тебе, как в первый раз, во время нашего свидания на заброшенном погосте, где свидетелями нашего буйства были почерневшие от старости покрытые мхами и лишайником каменные кресты и надгробия со стёртыми надписями на неизвестном языке… В палату влетают медсёстры, врачи, санитарки… Они в ужасе наблюдают вакханалию наших тел… Ты изливаешься в моё тело раз, другой, третий… Во мне растёт и ширится новая жизнь, ещё в очень маленьком зачаточном состоянии… В очередное твоё излияние в меня я теряю сознание и с победным криком валюсь с тебя на прохлорированный пол под ноги застывшего медперсонала…
ГЛАВА 26. КРАСНОРЕЧИВАЯ ЗАСТЕНЧИВОСТЬ
Сидя верхом на мужчине, она чувствовала себя прекрасно.
Ей нравилась его часть, - безошибочно которую некоторые называют источником наслаждения, - вошедшая в неё.
Нравилось упругое, почти стальное состояние.
Ей нравилось вертеться, - не юлой, не позволяет строение тела, - вращать тазом по часовой и против стрелки.
Она находила удовольствие елозить на мужчине, чувствуя его присутствие, вжимаясь, вдавливаясь в его тело, растирая губы до восхитительного нервного озноба. Того, от которого всё тело содрогается мелких конвульсиях на пике наслаждения обмена секретами.
Особенное удовольствие она находила в наблюдении за мужчиной: она просто съедала глазами выражение его глаз, мимику, движение губ.
Особым шиком она считала своё умение, - особое, как сама себе говорила, - сидеть на члене мужчины неподвижно и внутренними губами сжимать напряжённый ствол, ощущая его яростную пульсацию, распространяющуюся сладкой истомой от низа живота до макушки, когда кажется, что волосы встают дыбом на выбритых подмышках.
Она чувствовала движение крови в его членен, наполнявшую его и делавшую своим давлением твёрже стали; она чувствовала вагиной кипение крови, бушевавшей в фаллосе и рвавшееся на свободу семя.
Нельзя сказать, что мужчина оставался живой неподвижной куклой. Он действовал руками – гладил бёдра оседлавшей его женщины, поглаживал живот, ему нравились спазмы мышц прикасании подушечек пальцев рук, он поглаживал нежные завитки волос на лобке и слегка вводил пальцы во влагалище, поглаживая ими внутреннюю поверхность влажной горячей плоти, он касался ладонями налившихся и напряжённых грудей, сжимал их то нежно, одними прикосновениями, то охватывал кистями рук уже грубо, - девушка не противилась его манипуляциям и лишь потихоньку постанывала, извлекая звуки через сжатые губы, - и тёр между пальцев затвердевшие соски, тогда стоны становились громче и она вдавливала своё в мужское, стараясь раствориться в нём.
Его проникновение во влагалище не оставались без ответа. Она негромко вскрикивала:
- Но-но-но, мой хороший! Смотри, потеряю голову, сорвусь и взорвусь раньше срока и потом, - не обессудь, - уйду домой.
Виктор интересовался:
- А тебе не хочется?
Был в вопросе и тайный и лежащий на поверхности подвох.
- Не-а, - качала телом девушка, гибким, - такое получилось сравнение у Виктора, - как берёзка. – Совсем… И это… А знаешь, что…
Эта её привычка нагнетать таинственность на ровном месте немного злила и одновременно импонировала ему: девушка могла на пустом месте соорудить замок с башней, где в единственном окне на самом верху, где, как по другому поводу написал русский классик, ночевала тучка золотая, видна во всей неприкрытой иррациональной красоте Рапунцель, смотрит жадным взором, мокрыми глазами опухшая от мастурбации, в пустом ожидании возлюбленного Ганса, уж он-то придёт! Взберётся к ней по её толстой косе и разделает её, - нежную и желанную Рапунцель, - своим невероятной величины членом под самый орех.
Поигрывая шейкой матки, - сжимая и разжимая их, то полоня, то освобождая член, - гостья спросила, улыбаясь:
- Такая вот, как сейчас, со всем грузом моих явных и скрытых сюрпризов и проблем, я нравлюсь тебе?
Это была игра и они тщательно выполняли правила; иначе зачем всё затевалось, не для того, чтобы просто…
Виктор ответил уклончиво:
- Встречались и лучше.
Девушка приподняла бёдра, высвободила его член из своего плена и легонько щёлкнула по головке. Виктор громко охнул: по нервным окончаниям всего тела проскочил целый ураган электрического тока, пронеслась огненная лавина боли из импульсов; на короткое мгновение перед глазами заплясали румбу неутомимые солнечные зайчики.
- Не думай, если мужчина, то обладаешь правом обижать женщину, - лицо девушки вмиг стало хищным, плотно сжатые губы и стальные неподвижные глаза просто устрашили Виктора.
- В мыслях не было, - извинился он, за весь вечер ему вдруг неодолимо стало не по себе, до противного холодка под ложечкой.
- Объяснение принимается, - разгладилось лицо девушки, уголки губ поднялись в подобии улыбки, и следом быстро, словно тень в солнечный день, она уткнулась лицом ему в пах; взяла за основание ствол, подула на головку, затем обволокла губами и несколько минут активно ласкала языком.
Складывая в уме одно с другим, - ему это как-то удавалось нечеловеческим усилием и отдаваться наслаждению прекрасным и контролировать эмоции, - Виктор задавался совсем уж непростым вопросом: откровенна ли до конца случайная гостья, что она абсолютный неумеха в любовных играх и не разбирается в оральном сексе. Как бы ни было это цинично, Виктор кое-что себе нафантазировал, представил с гостьей, полноту и реальность его выдумки почувствовала губами и девушка, вскрикнув от неожиданности и её головка, выкрашенная в два противоположных колера, ещё быстрее задвигалась вверх-вниз; она не сопротивлялась, когда он положил ей на затылок сначала одну руку, а уж тем более быстрее начала работу ртом, когда он скрестил на её затылке пальцы.
Она сумела остановиться:
- Что бы это значило?
Пунцовые пятна плавали по её похорошевшему лицу, слегка порозовела кожа шеи, заалела кожа вокруг сосков.
- Что бы это значило? – повторила она уже спокойнее и добавила: - От ответа не уйти ни с закрытыми, ни с открытыми глазами.
Виктор признался, - не полностью, не настолько был глуп и доверчив, - что несколько раскрепостил фантазию, дав волю воображению, где героиней была она, что естественным образом отразилось на реакции его тела.
- Мне нравится, - усмехнулась девушка, она игралась с его слегка ослабшим членом, катая его ладонью по животу мужчины. – вдвоём, думаю, интереснее фантазировать разные пошлости, чем одному; этим займёмся позже. Сейчас продолжим прерванное. Что-то ваш друг совсем потерял интерес к моей персоне. Нужно дать ему…
Она не договорила. Начала то, что заставило мысли Виктора свернуть с благонамеренного пути на наезженную колею: с трудом верится – неопытная; как бы не так.
Кто-то посторонний шептал в его голове разные непотребности, от них его желание разгоралось всё больше, горячая волна наслаждения прошла по телу и сконцентрировалась на вершине головки.
Ещё немного, - чуть-чуть, - и он выстрелит гостье в рот. Оказалось, не он один считал патроны в револьвере. Гостья повторила предыдущую манипуляцию красивыми пальчиками с ухоженными ногтями, выкрашенными лаком сексуально-малинового цвета: указательным пальчиком левой руки, слегка надавила под мошонкой, - эрекция ослабла, пропало, улетучилось пьянящее ощущение нереально-фантастического полёта, семя осталось внутри. С жалостью снова посмотрев на обмякший безвольный член, девушка обильно смоченным слюной языком провела, захватив мошонку, подняв носом ятра в кожаном мешочке ещё и носом, затем перешла на ствол, облизала головку и произнесла с важностью:
- Ещё не время десерта, не так ли? Мы ведь не все блюда основного меню испробовали и никуда не торопимся, правда?
Сдержав истому в мышцах бёдер и ухватив дикую птицу стона зубами за хвост, он едва ли не хвастливо сказал:
- Так точно, мэм, вся ночь впереди.
Выразив согласие улыбкой, гостья погладила абсолютно ко всему нечувствительный член подушечками пальцев руки, легонько его потеребив после:
- Вот с тобой, дружок, нужно срочно что-то делать. Предпримем-ка следующий метод эротической реанимации.
Снова мысль нагнала Виктору из облака слов: «Притворщица! Актриса! Надо же догадаться: эротическая реанимация!»
Между тем, гостья грудью на лобок мужчине, поместив член между горячих сфер, - жар так и полыхал, передавался от упругой кожи персей члену – чувствительно обострившемуся, - охватила свои прелести пальчиками и принялась за массаж.
Возвращая к жизни мужское сокровище, она одновременно возбуждалась сама, груди твердели под пальцами, а член мужчины, баюканый ею, уже совсем скоро упруго налился силой, и оголённая головка радостно выскакивала из пламенных объятий женских сфер, то в них с наслаждением исчезала. Покачивая головой, девушка пару раз прошептала горячо и громко: «Ничего, ничего, ещё не таких на ноги ставила!»
«Она медик!» - озарило Виктора, и он успокоился почему-то.
Блаженно удовлетворясь своими трудами, девушка улеглась на живот мужчины, сладко потягиваясь и улыбаясь; она откровенно любовалась напряжённо вознёсшим голову членом, который слегка подрагивал от нетерпения и возбуждения. «Кто скажет: разве он не прекрасен! – промурчала гостья, почмокивая губами. – Не могу сдержаться, чтобы его не поцеловать!»
Поцелуй вышел долгий, почти в засос. Виктору было приятно и всё же он испугался не на шутку за своё достоинство; как бы она долгим поцелуем чего лишнего не натворила; он прекрасно знал, от минета никто пока не умер; но в голове внезапно зароились рассказы из подросткового периода, когда наружу выползала сексуальность в виде утренней эрекции и повышенного интереса к девочкам постарше годами. Пацаны, у кого братья прошли эту интересную школу познавания интимных тайн, наперебой делились впечатлениями, - не своими конечно, - почерпнутыми из других достоверных источников, мол, те мужики, у которых бабы часто сосут член, он быстренько становятся импотентами. Дескать, бабы умело создают во рту определённое давление, пагубно сказывающееся на эрекцию – это всё физика и её учить надо – и член после этого не сосуд для развлечений, а просто краник для слива мочи. Таким-де изощрённым способом – это надо же додуматься! – бабы мстят мужикам.
В противовес его мрачным и гнетущим воспоминаниям, его собственный член, пребывая в плену алых губ гостьи, только креп и наливался мощью, как яблоко соком.
- Посмотри на красавца! – гостья явно гордилась собой. – Красив?
Кивнув, Виктор ответил кратко, мол, ещё тот молодец-красавец. А девушка продолжала заливаться соловьём, больше поя дифирамбы себе, своему умению и виртуозному искусству владеть каждой частью своего тела, каждым мускулом, обладая прочими ментально-физическими способностями, недоступными другим женщинам.
Лестные слова гостьи он категорически отметал, зная, на что способна женская хитрость, а уж ежели сии слова сочатся сладким ядом из алых уст симпатичной кокетки, решившей выкрасить волосы на голове в два контрастных цвета, - то это была мина, длинный фитиль которой уже тлел и, как внутренний голос подсказывал, развязка близится.
Девичий щебет, - что греха таить, - ласкал слух, но как бы она ни старалась его нахваливать, он помнил о себе прямую, как заржавелый гнутый гвоздь со сбитой набок шляпкой истину: в молодости не был писаным красавцем, не прослыл сердцеедом, не бросал вслед каждой юбке и торчавшим из-под неё стройным ножкам сальный блеск возбуждённых глаз; ему, почему-то запомнились слова, сказанные одной из случайных постельных забавниц, мол, ты парень, в общем-то, ничего, но есть в твоём облике что-то такое, что заставляет держаться от тебя не то что вдалеке, а уж совсем за горизонтом. А уж когда полтинник прожитых лет просыпался на виски серебристым инеем, то он отнюдь не стал краше и привлекательней, даже шлюхи, редко нырявшие норовисто щучкой в постель, наутро говорили те же слова, что слышал в молодости.
Конечно, седина прибавила инфернальности и импозантности. Морщины у глаз свидетельствовали о нешуточном жизненном опыте. Но увы, и сто тысяч раз увы подряд, у него не проявились способности племенного жеребца с феноменальными репродуктивными способностями.
Поэтому он опускал и пропускал дифирамбы симпатичной гостьи, волею случая вдруг нечаянно залетевшей в его дом и оказавшейся на его холостяцком ложе и наслаждался в полную меру тем, что ему досталось.
- Негодный мальчишка, ты меня не слушаешь! – в девичьих ламентациях не прослушивалась упрёка, гнева, чего-то более трудно-представимого, отягощавшего вину его невнимательности. – Я тут перед ним…
- Прости задумался.
- И всё: прости, задумался?!
- Что жаждешь услышать ещё?
Девушка хмыкнула, насупилась, набрала воздуху в рот, щёки смешно надулись, и выпустила его через сложенные трубочкой губы.
- Вот тебе, чтобы ты знал!
Она не уточнила, чтобы что он знал, но лицо внезапно засияло, глаза радостно заблестели.
- Лежи, валяйся, как бревно… Вот! – она поднялась, упёрлась на вытянутые руки. – Фантазируй, что угодно. Я вернусь на прежнее место!
Уж не домой ли она засобиралась, хотел спросить Виктор, но не удивился, когда она направила себе в вагину его окрепший член, медленно села; заложила руки за голову, запрокинула её и застыла.
- Я похожа на амазонку? – с вопросом она резко упала на вытянутые руки и уставилась в лицо Виктору.
Он не сумел вовремя сориентироваться и только часто-часто заморгал.
- Что с тобой происходит? Эти подозрительные движения век…
Виктор ответил:
- Мысленно краснею от оказанной чести ответить на вопрос. Признаюсь, охвачен азартом.
- Не похоже что-то, - с сомнением произнесла девушка. – Меня так давно испепелило пламя стыда. Даже волосы служат тому подтверждением.
Она наклонила голову и две половинки разного окраса волос закрыли лицо театральным занавесом.
- Ничего не кончилось, - внезапно глухим, далёким, отчуждённым голосом проговорила она и Виктор увидел её со стороны, увидел в неярком размытом освещении, идущем со всех сторон, увидел согнутую спину с выступающими бугорками позвонков, остро выпирающими лопатками, поникшие плечи мелко тряслись, пара капель из глаз девушки упали ему на грудь. – Это скоро пройдёт, - также глухо говорила она. – Нашло… Нахлынуло что-то… Нет, не чую вину ни перед кем, тем более… перед собой, но… Трудно подобрать слова… Не обращай внимания… - Девушка всхлипнула и подняла лицо, Виктору бросились в глаза влажные дорожки на щеках; он протянул руки и провёл по ним пальцами.
Девушка шмыгнула, вымученно, - так показалось ему, попыталась улыбнуться.
- Всё… - она снова шмыгнула, смешно сжавши личико. – Прошло… На чём я остановилась? А! похожа лия на амазонку? Отвечай немедленно!
Она выбросила над головой руки и закричала диким голосом:
- Ай-яй-яй! У-лю-лю! Я скачу по диким пустыням, лежащим вокруг Амазонки на необъезженном мустанге! У-лю-лю!
- Слово амазонка произошло не от названия реки и вокруг неё не простираются выжженные солнцем пустыми, расположены дикие джунгли. И скакать, - кататься, - можно на одних огромных удавах.
- Ну и что, - изогнула гостья левую бровь, нисколько не смущаясь, повела плечиком. – Нет и – нет. Но я-то – есть! Я – вот она! Молодая! Красивая! Живая! Как можно отрицать…
Азартный спич резко оборвался.
Виктор промолчал; привык за короткое время общения к её манере поведения.
- Спасибо, что не перебил.
Виктор приложил два пальца руки к виску.
- Я вот что думаю, - напустила туману загадочности в речь гостья. – Я одна такая восприимчивая ко всему или все женщины такие? Темпераментные, эмоциональные, импульсивные? Как бы так изловчиться и узнать.
- Ты у кого спрашиваешь?
- У тебя, конечно.
- Нашла специалиста по женским типам темперамента.
- Но у тебя, ведь были, не отрицай, до меня женщины. Чему-то научился… Надеюсь.
- Были-то были, но повода не вижу для излияния души. С этим, - вон, - к Творцу всего сущего или к психиатру. Они, хлопцы умелые, мигом…
- Поставят диагноз и упекут в психушку.
- Постой, твои подруги, вот уж не поверю, никогда не делились деликатными впечатлениями.
- Ещё скажи: душевными признаниями и терзаниями.
Виктор аккуратно перебил:
- Признайся, делились…
Гостья тяжело вздохнула:
- Делились.
Виктору не почудилось: лицо гостьи окаменело, черты резко обострились, выперли острыми гранями скулы, нос, подбородок, глаза сузились. Она упёрлась руками в бока и пару раз повертела тазом. Для ускорения мыслительного процесса, про себя усмехнулся Виктор.
- Делились… - девушка закрыла ладонями лицо; мгновение посидела неподвижно; затем резко растёрла ладонями щёки, взъерошила волосы и отняла руки от покрасневшего лица. - … не припомню. Если говорили, то обрывочно… Больше хвастались крутостью снятого человечка. А вот чтобы… - она цыкнула ртом и покрутила отрицательно головой. – Нет… Да они и не способны на это, фокусы с телом не их вершина сексуального мастерства. Ленка – чистое бревно. Сама признаётся: мне бы пару-тройку быстро перепихнуться и свалить домой. Не до нежностей телячьих. Иринка – вообще, чудо. Любительница минета, строчит что швейная машинка. Признаётся, кончает вместе с мужиком, только он в рот, а она… Короче, кайфует. А доходит дело, понимаешь, о чём, ошарашивает партнёра, что у неё сегодня менс вот-вот начнётся и никак нельзя. И – быстренько домой. – Гостья помолчала. – Я-то, душа наивная, полагала, что среди них одна такая вот подружка-лохушка. А на проверку – девушка ничем не лучше. Правда, сосед? Что молчишь?
- Правда.
- Правда, что я лохушка?
- Правда, что девушка… Короче, ты и с плеером, и без него…
- С каким плеером?
- Второсортная безголосая певичка давным-давно пела: а я девушка с плеером…
- Ого! – не удержалась гостья, - я и рядом со второсортными певичками не сидела.
Девушка сузила глазки, и Виктор снова ощутил сжигающее его пламя от макушки до пят, даже почувствовал запах тлеющих волос. В его образе произошли изменения, потому что гостья округлила глаза.
- Что с тобой? Да, я дура набитая, несу чушь всякую. Поговори со мной, не замыкайся в себе!
- Я не замкнулся.
Гостья облегчённо вздохнула.
- Хорошо, - прежним, игриво-кокетливым, слегка заигрывающим голоском произнесла она. – Думаю, это послужит стимулом для поднятия настроения.
Отсвет далёкой улыбки озарил девичье лицо. Она начала медленно двигать телом вперёд-назад, закусила нижнюю губу. Колыхались красивые груди, гипнотизируя Виктора своими магически-сексуальными пасами, по неведомым геометрически-бесконечным замкнутым прямым крутились соски. Внезапно она резко остановилась. Встряхнула головой, высекла из атмосферы искры страсти, инертно повис театральный занавес крашеной в два цвета чёлки.
- Понравилось или изменить тактику?
- Сядь иначе. Такое ощущение, головка во что-то упирается. Немного неприятно.
- Шутить изволите, барин? Во что она может упираться? Ерунда…
Гостья замолчала на полуслове, закатила глаза, изобразила мыслительный процесс и немного переместилась назад.
- Стыдно признаться, член будто тисками сдавливало.
- Сейчас лучше?
- Да.
Гостья снова повертелась на нём; то ли исполняла неведомый никому, кроме неё восточный танец, то ли ещё что-то экстраординарное, но уже из другой, скажем так, инфернальной оперы. При этом взгляд её упирался прямо в переносицу мужчине.
Виктор произнёс:
- Движения…
- Движения… - эхом откликнулась гостья.
- Бёдрами, животом… напомнили танец живота. Смотрел видео. Друзья отдыхали в Турции и …
- И… продолжай… - не переставая двигаться приказала гостья.
- Очень похоже. Движения бёдер, грудей…
- Ты серьёзно или импровизируешь на ходу?!
- На ходу, - признался Виктор. – Есть такой пунктик. Но если серьёзно – танец живота.
Девушка расхохоталась. Смех серебристыми колокольчиками рассыпался по комнате.
- Танец живота!.. Верхом на тебе – исполняю танец живота! Верчусь на твоём острие и танцую…
Внезапно Виктор понял, его слова вызвали у девушки приступ истерики и пожалел о внезапном порыве откровения. Но и гостья взяла себя в руки.
- Знаешь, что – мне нравится! Танец живота, - успокоившись, произнесла она. Завела руки за голову, запутала пальцы в волосах и снова начала танец, сидя верхом на мужчине, чувствуя в себе приятное его присутствие.
Сначала она молча двигала телом; затем начала напевать аравийскую мелодию из репертуара Далиды…
Неразборчивое соло закончилось словами, дескать, давно пора что-то менять, девушка улеглась на мужчину, горячо дыша ему в грудь.
- Спасибо, - после минутного молчания произнесла она.
- За что?
Она была лаконична.
- За всё.
В возникшей тишине громко тикали часы; быстро летела по циферблату секундная стрелка пожирая время жизни всего сущего. За окном бесновалась осень; ветер бился в стекло лбом, и оно мучительно ныло. Звучали инфернально автомобильные клаксоны, застывая и рассыпаясь в прах где-то на полпути между Вечностью и молчанием.
- За вечер. За напитки. За встречу, что… Не буду углубляться… Нет, всё же скажу: за танец живота. Расшаркиваться и спасибковать алаверды не стоит.
- Если женщина просит.
- Вот и ладненько-ладно.
Ещё некоторое время тишина в комнате ловила чутким слухом спокойное дыхание мужчины и женщины.
- Признайся, скольким красавицам откупорил этот сосуд? – сказала и звонко хлопнула себя по попке гостья.
Виктор неопределённо хмыкнул, пожал плечами и мысленно даже не попытался сконструировать хоть какое-то подобие ответа.
- Тяжело вспомнить?
- Не сбивай – считаю.
- Да ладно! – удивилась девушка.
- Точно.
- И сколько же насчитал? Нет, ну, интересно всё-таки.
Виктор ответил:
- Не люблю откровенничать…
- Не повторяйся.
- Как скажешь.
Девушка приподняла голову и посмотрела поверх его головы странным взглядом.
- Без исключений?
- О некоторых вещах, - прямолинейно, с металлом присутствия в голосе начал Виктор, - по-джентельменски принято умалчивать.
- Да вы скромник, месье сосед! – рассмеялась девушка. – Скромность, - продолжила она, - это очень хорошо. А быть скромным насильником ещё лучше.
- Не принуждал и не насиловал.
- Ох, ох, ох! – гостья потёрлась щекой об его грудь. – Сама напросилась, предложила и согласилась. Только мне кажется, что в самом начале наших развратных поступков кто-то очень перспективно обещал показать и продемонстрировать пикантные вещи, клялся и на ушко горячо шептал всякие интересные пошлости, бравурно хвастался…
ГЛАВА 27. ОНИ ПРИХОДЯТ В НЕНАСТЬЕ НОЧЬЮ
- … не хвастался!
- Сейчас умилюсь до безобразия!
И – тишина на много вёрст вокруг – хотел сказать Виктор на внезапное изменение в гостье. Она выдержала классическую театральную паузу, - чисто по Станиславскому, аж захотелось крикнуть «во всё воронье горло», мол, не верю, не верю и всё, - скатилась с него, улеглась на спину, вытянулась стрункой, и с неприкрытым романтизмом, с капризными нотками в голосе произнесла:
- Хочу, хочу, хочу! Немедленного исполнения всех тех пошлостей, что ты нашептывал мне на ушко.
- Каприз?
- Именно! Давай!
- Прямо сейчас?
- Можно и криво потом, - капризничала гостья. – Чего лежишь, начинай!
Он приподнялся на локте, однако его что-то заинтересовало мимолетно, что-то уловил слухом или увидел и почему-то посмотрел в сторону окна.
- Ты ничего не слышишь?
- Абсолютно.
- Я серьёзно.
- И я не шучу – не слышу ничего. А – должна?
Виктор уселся на диване, держа окно в поле зрения.
- Померещилось?
Виктор пожал плечами.
- Иди ко мне, - настойчиво пригласила девушка Виктора и похлопала ладошкой рядом с собой по простыне. – Времени осталось не так уж и много. Иди!
Неестественность в поведении Виктора её не смутила.
- Слышишь? – глаза его тревожно загорелись; он указал на стену. – Звуки оттуда слышишь?
- Это шум за стеной.
- За чьей стеной?
- За твоей. Хорош прикалываться, только страшилок в стиле детского чёрного юмора не хватало. За стенами идёт жизнь, вот и шум.
Объяснением Виктор не удовлетворился. Он прошёл к окну и стал к нему спиной, слушая девушку. И снова нечто противоестественное привлекло его внимание.
- Повтори.
- Что именно?
- Стоп! – резко оборвал он. – Признайся, как у тебя это получается в тёплой комнате пускать пар изо рта. В чём фокус?
- Погоди, - девушка села, упёрлась спиной на ковёр. – У тебя тоже идёт пар изо рта. – Тут она задрожала, испуганно обняв себя за плечи. – Откуда сквозняк? Открыто окно?
- Окна закрыты, - поспешил успокоить девушку Виктор. Но самому не показалось – по комнате вихрем промчался едва заметный ледяной ветер и взглянув на стены ужаснулся – на них поверх обоев красовался, переливаясь всем спектром колера в свете люстры самый настоящий иней.
Виктор заботливо укутал девушку в плед.
- Ты что-нибудь понимаешь? – вторым пледом укутался сам.
- Дети… - жалобно протянула девушка.
- Дети?!
- Там, за стеной или внутри неё плачут дети. Стоит дикий шум, - она зажала уши ладошками. – Мне страшно! Там происходит что-то дикое! Обними меня!
Поспешно усевшись на диван, Виктор накрыл своим пледом себя и девушку, притянул к себе, сильно обнял. От его взора не ускользнуло – хищно скалясь остриями ледяных игл иней тонким слоем лежал на ворсинках ткани.
- Что это?
- Сон, - попытался успокоить разговором девушку Виктор, гладя её по голове. – Мы просто спим. Нам снится одинаковый сон.
- Правда?
Ему не хотелось нарушать упрочняющуюся идиллию и разрушать надежду.
- Конечно. Я сплю мертвецким сном в своей квартире. Ты у себя дома, разнежившись на мягкой перине, сладко сопишь носом. Но по какой-то непостижимой причине нам снится одинаковый сон, будто мы сейчас сидим у …
Глядя на округлившиеся глаза девушки, Виктор осёкся на полуслове.
Она выпростала руку из пледа и пальцев указала на стену.
- Это что, галлюцинация? Ты это видишь тоже?
Виктор поспешил успокоить девушку.
- Иней? Да, вижу. Это не галлюцинация. Два посторонних человека не могут…
Девушка перебила дрожащим голосом:
- А кто тогда эти… они…
Сердце от увиденного ушло в пятки, Виктор никогда не испытывал такого страха. Даже когда во время срочной службы в армии перепутал указатели и проехал на полигон в зону испытания новой артиллерийской техники и угодил в адский мир, вокруг рвались снаряды, в небо взлетали красивые букеты разрывов, свистели с диким визгом раскалённые осколки, он владел собой. И впоследствии, когда стал случайным свидетелем разборки двух противоборствующих ОПГ, только не снаряды, пули из автоматов и пистолетов летели с такой плотностью, что невозможно было представить места, где можно укрыться от смертельного свинца, он также быстро прикинул тюльпан к затылку и спрятался между двух мусорных баков.
Но то, что происходило сейчас, выходило из рамок обычного, новое ощущение сковало мышцы тела, свело члены, лицо онемело до боли. Он понимал, не хочет этого видеть, а спрятаться не мог. Не нарушая растущую шубу инея, из стен молчаливыми рядами выходили призраки людей. Дети, подростки, женщины, мужчины, старицы и старики. Их объединяла страшная худоба, кости выпирали через прозрачную полуистлевшую кожу, костлявые руки, осунувшиеся серые лица со сквозными прорехами. Бесцветные лохмотья болтались на измождённых фигурах. Они пёрли и пёрли, напирали друг на друга; одни выплывали из тесного плена бетона легко, другие вырывали с треском свои немощные останки. С потолка свешивались неразличимые тени и осыпалась белой пылью покраска вперемешку с инеем.
«Грех! – звучали глухо чужие голоса ирреальными тонами, в них прорывался кошачий визг и скрежет ржавых петель, вой вьюги и стон ветра в проводах. – Смертный грех!»
От неожиданности, если можно так назвать внезапное появление призраков из параллельного мира, Виктора и девушку пронзила сильная дрожь и они почувствовали на своих лицах неприятное ледяное прикосновение чего-то мерзкого и липкого.
«Грех! Блудница! Развратник! Смерть…»
Глаза у призраков постепенно зажигались внутренним холодным огнём, в глазницах то появлялись, то исчезали расплывчатые видения, в некоторых глазницах отражались они сами и по рекурсии терялись в бездне туманного сизого мрака.
«Греховодники! – летало эхо по комнате, выплюнутое из каждой раскрытой пасти. – Грешники! Распутники! Смерть!»
Это бывало и раньше, только в других ситуациях и всегда под воздействием алкоголя, он служил отправной точкой видоизменения пространства и его неизученных свойств. Сейчас же это происходило по другим меркам, комната его раздалась вширь и в длину, призраки не напирали друг на друга, они лезли по черепам, стараясь вырваться вперёд и бросить в мужчину и женщину очередное обвинение.
Между костлявых ног призраков мельтешили серо-прозрачные сине-зыбкие тени, похожие отдалённо расплывчатыми фигурами на псов или волков. Они рыскали всюду, - но остерегались переступать невидимую линию, отделявшую их от людей, - тыкали заострёнными носами в пол, принюхивались. Когда они зевали или пытались выть, из разинутых пастей свешивались длинные чёрно-багровые языки, с которых стекала ядовито-густая, мерзко пахнущая слизь.
«Кары на головы блудников! – не прекращались сыпаться грязные камни слов из ртов призраков. – Кары небесные на их головы!»
И Виктор, и девушка разом почувствовали невероятную тяжесть, навалившуюся на них и пригнувшую к полу. Сумев перебороть давящую силу, Виктор поднял лицо и ахнул – потолок вместе с люстрой, кружась и распадаясь на фрагменты таял в аспидно-грозовом осеннем грозовом небе, плотно укрытом чёрными тучами. Свирепо завывая, - до остановки сердца, - внутрь залетал уличный ветер и ледяные воздушные полотнища плескались над головами людей и призраков.
«Смерть развратникам!» – из беззубых провалов ртов вылетели слова и на короткое время черепа призраков приобрели человеческий вид, ожившие, выражающие спектр отрицательных эмоций глаза, пылали яростным огнём ненависти.
«Прелюбодеи! – грязной пеной слетал с сизых губ крик и чёрные птицы улетали в мрачное небо. – Мерзкие прелюбодеи!»
Именно они, тени некогда живших людей, те, кто сейчас обвинял в грехе любви души и тела мужчину и женщину, всю свою земную жизнь издевались над своими желаниями, топили в море боли, усмиряли плоть, ущемляли, уродовали, жгли калёным железом, заковывали в путы, истязали плетьми, отказывались от пищи и питья, изнуряли себя долгими, бессмысленными постами и ненужными воздержаниями. Теряли драгоценное здоровье, находили наслаждение в болезненных незаживающих ранах, покрытых гноем и коростами, теряли разум, теряли связь с окружающим миром, но неуклонно шли путём уничтожения своего я, ликвидации себя, отказывая в маленьких и больших человеческих радостях; подверженные неведомым страстям, они и на остальных людей проецировали свои тлетворные убеждения. Они уходили в глухие лесные дебри, прятались высоко в горах, замуровывались в маленьких пещерах и всё лишь ради одной цели – умерщвления плоти.
И сейчас, явившись из своих сырых гнилых клетей, из серого мира, отрицающего земную радость и счастье, они обвиняли мужчину и женщину в грехе любви и светлого счастья, исполненные ненависти и распираемые злом.
Они никогда никого не любили. Они отрицали саму любовь. Они не шли из-за неё на смерть и подвиги.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
«Не обвинённый прямо во невнимательности, решил её проявить.
Это первое, написанное мной письмо, из предыдущих, мною не написанных. Я пишу. Как-то странно мне это состояние пишущего человека, обращающегося к тому, с кем был знаком накоротке. Впрочем, могу ошибаться. Итак, пишу письмо. Мысли не путаются. Они стройные и чёткие. Содержание обдумал давно и отшлифовал каждое слово, каждую букву, запятую и точку. Положить конец неопределённости можно одним известным проверенным способом – поговорить и расставить точки над «i». Гордиев узел нечётких контуров наших отношений необходимо разрубить мечом решительности. Сколько же было перед этим вполне обоснованных внутренних рефлексий! Но теперь – всё! Только твёрдость в решении идти до конца.
Сказано – сделано. Я – уезжаю. Надолго ли? Допускаю, навсегда. И не будет перед разлукой прощальных речей, и прочих скомканных спичей. Это очень хорошо, при расставании не будем смотреть с необъяснимой тоской друг другу в глаза. Смотреть с надеждой. С неугасаемым огоньком чаянья – а вдруг?! Вдруг – не будет. Не будет долгого расставания и, как следствие, не будет слёз. Не будет трепетного и томительного ощущения разлуки на устах, когда готовы – вот-вот, в эту самую острую минуту – сорваться правильные и нужные слова. Их – правильных – тоже не бывает. Есть просто слова, а уже произнесённые при определённых ситуациях, они приобретают тот или иной эмоциональный окрас. Уезжая не прощаясь, я снимаю с себя и с тебя ответственность за поступки, которые будут совершены нами в будущем. В тоже время я ограждаю себя, как и тебя, от лишних пронзительных мучительных минут, когда может ошибочно показаться, что всё можно исправить и изменить. Чтобы что-то изменить, нужно испить сладкий яд разлуки. Со всеми вытекающими последствиями
Прости за слова, которые не сказал, но мог сказать и за дела, которые не сделал, но мог сделать».
P.S.
(Написано быстрым, размашистым почерком, второпях.)
Никогда не мог понять истинного смысла и глубины следующих слов, время ещё будет основательно поразмыслить над ними, о ком сказано это: «Да будут во всякое время одежды твои светлы…»
P.S.S.
Месяц спустя после описанных событий, Виктор принял приглашение друзей, перебравшихся в Крым, погостить у них пару недель.
На следующий день по приезде, его госпитализировали в беспамятстве и в горячечном бреду в местную инфекционную больницу. После проведения анализов, диагностировали двустороннее воспаление лёгких.
Следующей ночью во время внезапно разразившейся сильной грозы, Виктор скончался в реанимации, не приходя в сознание.
Якутск 20.11.2020 – 5.10.2022 гг.
.
ЛитСовет
Только что
