Читать онлайн
"Неслучайная встреча"

Лето Господне 1878 года от Рождества Христова. Город Затонск. Имение Мироновых.

Вчера, после ужина, случилось нечто неприятное. Сосед, Александр Владимирович Веснин, сильно поссорился со своей женой, Верой Палной. Вечер оказался испорчен. Гости разъехались раньше обычного. Прислуга злорадно шепталась по углам.

Для своих шести лет, Аннушка была очень сообразительным и любознательным ребёнком. Она сердцем чувствовала, что атмосфера в усадьбе изменилась. Ненароком, она подкралась к двери в столовую и прильнула ухом к щёлочке. Взрослые обсуждали гадкий скандал, но прежде, чем девочка ухватила суть, горничная отворила двери и вынесла поднос с грязной посудой. Аннушку заметили и разговор смолк на середине слова.

Так ничего и не выяснив, малышка отправилась в гостиную. К её величайшей радости, кто-то небрежно забыл открытой крышку рояля, что было строжайше запрещено заботливой маменькой ради безопасности непоседливой единственной дочери. Клавиши манили и обещали райское наслаждение.

Аннушка забралась на пуф и приготовилась музицировать. Ля-ля-фа. Любимая тряпичная кукла Луша, последний подарок бабушки, составила ей партию в четыре руки. Ля-ля-фа. Что же здесь вчера произошло? Ля-ля-фа.

Всё та же комната, что и раньше. Модные обои, тяжёлые портьеры, диван и два кресла возле голландской изразцовой печи, полированный ореховый секретер с позолоченными каминными часами на верхней полке. Что же случилось? Ля-ля-фа.

Сквозняк колыхнул шторы и до костей пробрал Аннушку, напугав ребёнка до мурашек. Леденящий холод остановил биение сердца. С трудом сглотнув ком в горле, девочка робко обернулась. Никого. Бежать! Но ужас сковал ноги. Позвать на помощь! Но язык онемел. Каждый вдох давался с трудом, а выдох – царапал горло натужным хрипом. Нечто страшное и невообразимое заполнило собой комнату, не оставляя места для света и радости.

«Бабушка! Бабушка! Мне страшно!» -- заметались и спутались мысли в детской головке.

Аннушка зажмурила глазки, из которых брызнули предательские слёзки, и прижала Лушу к груди.

Скрипнула дверь, кто-то пришёл что бы её спасти. Собрав всю свою смелость в один кулак, девочка посмотрела прямо перед собой.

-- Бабушка? – прошептала она, узнавая в бледной измождённой пожилой женщине в старомодном чепце и домашнем халате своего доброго друга.

Старуха приложила указательный палец к губам, не говоря ни слова, приблизилась к секретеру, наклонилась к стене и просунула правую руку в зазор. Строго взглянула на внучку, кивнула головой и ободряюще улыбнулась. Бабушка пришла поиграть с Аннушкой? Там что-то спрятано? Это подсказка?

Девочка легко соскочила с пуфа, лишь на секунду отведя глаза. Когда же она вновь посмотрела на бабушку, то никого не увидела. Видение бесследно исчезло. В комнате стало теплее. Ощущение чужого гнетущего присутствия растаяло в воздухе.

Вдвоём с Лушой, они бесстрашно подошли к секретеру. Аннушка присела на корточки и осторожно коснулась стены. Ничего не случилось. Подождав немного, она просунула руку между стеной и задней стенкой мебели и, возле самого пола, нащупала какой-то предмет. Ухватила его двумя пальцами и вытянула на свет божий бриллиантовое ожерелье с крупным сапфиром.

«Красивое. Маме понравится», -- решила Аннушка и выбежала из гостиной.

В столовой было светло. Сквозь кисею на окнах струился волшебный свет. На столе, застеленном белой крахмальной скатертью, после завтрака, ещё стояли, фарфоровые чашки, самовар и вазочка с малиновым вареньем. Мама, Мария Тимофеевна, в нарядном домашнем платье, пила чай. Папа, Виктор Иванович, в служебном кителе, по случаю утреннего судебного заседания, с дядей, Петром Ивановичем, как обычно, в модном костюме, над чем-то весело смеялись.

Малышка ворвалась в их беседу, как тайфун, и бросилась в объятья маменьки.

-- Что случилось, ангел мой? – улыбнулся папа.
-- Мама, мама, смотри, что я нашла, -- Аннушка протянула матери свою находку.
-- Ожерелье Весниной? – удивилась добрая родительница.

Папа и дядя оставили свои дела и придвинулись ближе.

-- И где же оно было?
-- В гостиной. Мне его бабушка показала.
-- Какая бабушка?
-- Ангелина.
-- Анечка, твоя бабушка умерла, -- осторожно заметил папа.
-- Нет, я её видела.

Родители встревоженно переглянулись.

-- Анечка, лгать не хорошо. Лгать это стыдно, -- мама обняла и поцеловала малышку.
-- Я говорю правду! Я видела! – от обиды и пережитого испуга голос девочки задрожал.
-- Анюта, ты в самом деле видела бабушку? – теперь и дядя не на шутку обеспокоился.
-- Почему вы мне не верите?!

Мир покачнулся и закружился. Аннушка зарыдала и упала без сил на руки Марии Тимофеевны.

С того дня прошло десять лет…

***

Всю ночь шёл дождь. Стук капель по оконному стеклу складывался в тихий вкрадчивый шёпот: «Лети за ветром». Он переплетался с путаными сновидениями, навеянными непогодой.

Некто спешил сквозь лес. Меж ветвей проглядывало солнце, играло бликами на листьях, ласкало лицо, слепило глаза.

Некто, невидимый и потому неузнанный, катился на велосипеде по засыпанной осенними опавшими листьями дороге.

Колёса крутятся. Дорога ложится извилистой колеёй и убегает за дальние деревья. Воздух прозрачен и свеж. Неясная тревога легко касается крылом и намекает на приближающуюся беду.

Высокие стебли цветущих лесных колокольчиков заслоняют обзор. Медвяный парной дух летнего луга дразнит и манит цветущим папоротником. И снова некто в голубой юбке и бежевых женских ботиночках задорно крутит педали новенького велосипеда. А от предчувствия беды не осталось и следа.

Вот Аннушка в бальном платье вальсирует с незнакомым мужчиной, чьё лицо скрыто во мраке. Колёса крутятся.

Хозяйка голубой юбки, в шляпке скрывающей лицо, проносится на чёрном велосипеде по липовой аллее. Старые мудрые деревья тянут к ней свои ветви, но тщетно, девушку уже не спасти. Её преследует злой рок.

В сгустившихся сумерках неведомый убийца толкает свою жертву, даму в белом, с крутого берега в омут. Туман плывёт над водой и укрывает преступника от людского правосудия. Страшно.

Прямая спина, чёрный «котелок», трость и саквояж. Кто этот незнакомец, бесстрашно идущий вперёд? Можно ли ему верить?

Рассвет над рекой. По течению плывёт ворох тряпья. Мостки пусты. Прачки придут позже. От чего так тревожно? Душа ноет, как больной зуб, протяжно и безнадёжно.

Остановись, Аннушка! Не подходи! Не смотри! Спрячься! Он уже здесь! Его трость и саквояж лежат прямо перед тобой. Двери открыты настежь. Он уже рядом. Не спастись.

Что тебе нужно? Кто ты?

Белая женская шляпка плывёт по течению. Голубая юбка зацепилась за старую корягу. Нет! Этого не может быть! Это какая-то ошибка.

Вереница воздушных пузырьков на поверхности воды. Нет, не смотри! Уйди! Не надо! Что-то медленно поднимается из глубины вод. Это лицо утопленницы. Твоё лицо, Аннушка! Мёртвые глаза открываются и мёртвые губы шепчут: «Смерть неизбежна».

***

Пробуждение было резким и болезненным. Сердце колотилось и почти выпрыгивало из груди. Дыхание перехватило. Аннушка подскочила, слава богу, в своей собственной постели и с изрядным трудом узнала свою собственную комнату. Сон, просто сон.

Солнце уже встало, но дождь за окном оставался себе верен.

Девушка упала на подушку, её чудесные каштановые, густые, волнистые волосы живописно разметались по вышитой наволочке. Просто сон. Какое счастье.

Во дворе остановился конный экипаж. Кучер что-то крикнул, дворник отозвался. Началась суета.

«Боже мой! Как я могла забыть?» -- всполошилась Аннушка, выбралась из-под одеяла и распахнула окно.

Во дворе кучер, дворник и истопник выгружали багаж. Дядя, Пётр Иванович, постанывая и прихрамывая, спускался из экипажа по ступенькам на травку. Услышав скрип окна, он поднял голову, широко улыбнулся племяннице и замахал тростью:

-- Я спешил, ехал всю ночь без остановки. Звезда моя, с добрым утром!

Девушка тихонько взвизгнула от радости и закусила рукав ночной сорочки.

Пётр Иванович распахнул объятия и потряс по-цыгански плечами с воображаемыми мониста на груди. Аннушка рассмеялась.

-- Барин, а это куда? – спросил дворник и подкатил к дяде нечто волшебное и невозможное – новенький блестящий женский велосипед.
-- А это, друг мой, подарок для барышни. Куда пожелает, туда и поставь.

Аннушка подпрыгнула на месте и завизжала в полный голос. Кучер вздрогнул от неожиданности. Дворник перекрестился.

-- Аня, что случилось? – маменька отворила окно своей спальни.
-- Дорогая сестрица, Мария Тимофеевна, позвольте доложить, я дома! – дядя отвесил глубокий шутливый поклон и подмигнул племяннице.
-- Боже мой, Пётр, мы ждали тебя только завтра! Добро пожаловать!

Аннушка бросилась одеваться и причёсываться. А во двор уже спустился папенька в ночном халате и тапочках. В открытое окно девушка слышала приличествующие случаю приветствия с объятиями и поцелуями.

Голубая юбка путалась и перекручивалась на талии, пуговиц на кофточке оказалось больше, чем петель, а шнурки из ботинок куда-то подевались.

Велосипед! Ей подарили велосипед! Кто когда-нибудь безнадёжно мечтал о нём, а потом неожиданно получил, тот поймёт всю гамму ликования и восторга, заполнившего без остатка сердце юной девушки! У неё есть велосипед!

Если я скажу сейчас, что воспоминание о ночном кошмаре породило в душе Аннушки смутное предчувствие приближающейся беды, то это будет неправда.

***

А тем временем, с другой стороны, из Петербурга, в Затонск въехал ещё один экипаж. Городок встретил его пассажира дождём, символично смывавшим следы прошлой жизни, будущее же его было скрыто опустившимся на улицы туманом.

-- Приехали, барин! Полицейское управление, -- доложил кучер, останавливаясь возле неприметного здания.
-- Выгружай багаж, -- распорядился худощавый, подтянутый мужчина, тридцати с небольшим лет, в модном дорожном костюме и дорогой шляпе-«котелке». Трость и саквояж дополняли образ делового человека.

Он выбрался из повозки и направился к дверям лёгкой пружинистой походкой, выдававшей тренированного спортсмена. Резкие, правильные черты лица, высокие скулы, прямой нос с лёгкой горбинкой, холодные глубокие глаза и тёмные волосы привлекали внимание неславянской красотой.

Каким ветром вас занесло в провинциальный Затонск, ваше благородие?

А полицейское управление жило своей скучной жизнью. В «обезьяннике», за надёжной толстой решёткой, отдыхал вчерашний почти протрезвевший дебошир. Вытирающая слёзы мещанка, жаловалась полицейскому уряднику на карманника, укравшего кошелёк с последними деньгами.

В соседнем помещении, за деревянной стойкой, возле шкафа с ящичками картотеки, в чистом белом кителе, восседал за столом околоточный надзиратель Ульяшин и попивал чай из стакана с металлическим подстаканником.

Приезжий вошёл и огляделся. Поняв, что никому нет до него дела и ждать можно до морковного заговенья, он приблизился к стойке и внимательно посмотрел на Ульяшина.

Ах, боже мой, как страшно! Околоточный и глазом не повёл. Мало ли кто тут ходит?

Посетитель выдержал паузу и постучал пальцем по дереву. Ульяшин медленно поднял глаза и почти вежливо спросил:
-- Чем могу служить?
-- Доложите полицмейстеру, что прибыл Штольман.
-- Сейчас доложу, -- укоризненно вздохнув, околоточный отставил в сторону стакан с чаем и, не торопясь, отбыл в неизвестном направлении.

Присесть Штольману, разумеется, никто не предложил, и чтобы не стоять соляным столбом посреди комнаты, он подошёл к окну. Ничего интересного на улице не наблюдалось.

-- Диву даюсь. Откуда в людях эта непреодолимая жажда взять то, что плохо лежит, и ведь не ими положено? – дознаватель был молод, кудряв, курнос и болтлив: -- Ладно, что же получается? Он выбежал из дверей и наутёк?
-- Ага, побежал, а я смотрю, дверь-то взломана, а тут люди понабежали, городовой, -- простоватый парень из посыльных честно смотрел в глаза дознавателю.
-- А приметы никакие не запомнил?
-- Неа.
-- Ты, стало быть, мимо шёл?

«Да, усы тебе, брат дознаватель, совсем не идут», -- усмехнулся про себя Штольман.

-- Мимо, -- покладисто согласился свидетель.
-- Живёшь неподалёку?
-- Нет, в слободке живу.
-- В дом заходил?
-- Нет. Зачем же мне? Тот, как выскочит и побежал, а тут тётка какая-то как завопит, мол, держи вора… Ну, я там, значит, и стоял.
-- Эта барышня крикливая. Я её только-что опрашивал, -- дознаватель улыбнулся и стало понятно, что барышня была симпатичная.

Допрос явно подходил к концу. Свидетель, почувствовав это, расслабился.

-- А что же это вор на улицу-то выбежал, когда мог через окно да огородами, -- не выдержав, вмешался Штольман.
-- Какие ещё там огороды? Окна в стену выходят. Там тупик, -- охотно пояснил бестолковому господину свидетель.
-- Тупик? Ты же только-что говорил, что в дом не заходил. Откуда знаешь, что там тупик? – на лету ухватил мысль дознаватель.
-- Так… Известно… Тупик там, -- поняв, что где-то прокололся, начал оправдываться уже бывший свидетель.
-- Я бы советовал вам осмотреть ближайшие кусты, где сей господин, -- Штольман указал на уже подозреваемого тростью: -- Наверняка и сбросил краденное.
-- А ты там был, господин хороший? – пошёл в атаку воришка: -- Это кто? Чё в чужой разговор мешается? – обратился он за поддержкой к дознавателю.

-- Сударь, я вас попрошу не вмешиваться!
-- Вы продолжайте, продолжайте, -- Штольман испытал раздражение от недалёкости полицейского чина.

Дознаватель просто вскипел и взорвался от негодования:
-- Я разберусь без ваших указаний! – он стукнул ладонью по столу, чем сильно удивил Штольмана: -- Не нарушайте порядок!

На этом его запал кончился, он сдулся, поджал губы и отвернулся к стене.

Ставший невольным свидетелем этой сцены Ульяшин вернулся на свой пост, озадаченно переводя взгляд с одного на другого:
-- Господин полицмейстер просят вас.

Дознаватель сурово посмотрел на воришку:
-- А с тобой, голубчик, разговор теперь будет особый.

Кабинет отличался каким-то домашним уютом. Круглая деревянная вешалка в углу, старый камин, большое зеркало на стене в тяжёлой раме.

Полицмейстер стоял возле окна, спиной к визитёру, впрочем, мы уже знаем, на улице, ровным счётом ничего не происходило, а значит, начальство изволило о чём-то размышлять.

Выждав положенное приличиями время, приезжий кашлянул, привлекая внимание, и представился:
-- Штольман Яков Платонович, надворный советник. Имею честь представиться по случаю прибытия на новое место службы.
-- Добро пожаловать, Яков Платонович, -- глава Затонской полиции оставил свое созерцание и обернулся к новому подчинённому: -- С каких таких радостей столичного сыщика перевели в наше захолустье?
-- Знаете, всегда мечтал служить в провинции, -- искренняя улыбка осветила лицо гостя.
-- А у меня вот иные сведения, -- возразил полицмейстер.
-- Ну что ж, никакой тайны в этом нет. Если вам всё известно, то отрицать не буду.
-- Да уж известно, у меня, знаете ли, тоже есть свои источники, -- хозяин кабинета поправил бакенбарды и, слегка прихрамывая по причине старой раны и солидного возраста, прошёл к столу и занял кресло: -- Но ведь не убили же никого, и то хорошо? Мне главное, чтобы не по политическим мотивам вы у нас оказались.
-- Не по политическим, -- подтвердил Яков Платонович: -- Это точно.
-- Присаживайтесь, -- вспомнил о гостеприимстве полицмейстер.

С видимым облегчением Штольман присел в предложенное кресло.

-- Я, разумеется, знаком с вашим послужным списком. Впечатляет. Тесно вам будет у нас после столицы. Чиновник по особым поручениям сыскного отделения департамента полиции и, вдруг, провинциальный сыщик. Хотя, у нас тоже бывают случаи заковыристые. Без дела не останетесь.
-- Надеюсь оправдать ожидания, -- сыщик вежливо поклонился.
-- И давайте без чинов. Просто Иван Кузьмич, -- представился полицмейстер, встал и протянул руку.

Яков Платонович тоже поднялся и ответил крепким рукопожатием. Иван Кузьмич вышел из-за стола и направился к двери:
-- А это, кстати, не мой кабинет, а ваш. Занимайте своё место.
-- Благодарю.
-- И подберите себе помощника. У нас есть несколько опытных сыскарей.
-- А я могу поговорить с молодым человеком, который сейчас есть в приёмной?
-- С Коробейниковым? Так он простой дознаватель. Без году неделя у нас.
-- Но всё же, если вы не против?
-- Как вам будет угодно.

Полицмейстер вышел и оставил Штольмана обустраиваться на новом месте, прошёл через общую комнату, внимательно приглядевшись к Коробейникову, чем поверг дознавателя в неописуемое волнение.

Когда дверь за начальством закрылась, он соскочил с места и нервно забегал из угла в угол. Ульяшин оторвался от бумаг:
-- Что ты мечешься? Сядь!
-- Почему он так на меня посмотрел? Что ему напел тот господин? Нажаловался? Меня теперь уволят?
-- Успокойся!
-- Кто он вообще такой? Что за птица?
-- Какой-то чин из Петербурга.
-- А! – запоздалое понимание огорчило дознавателя.
-- Инкогнито прибыл.
-- Инспектор? – в расстройстве чувств Коробейников побарабанил пальцами по столу, заложил руки в карманы, выглянул в окно.
-- Похоже, -- согласился околоточный.
-- Я пропал.

Из коридора в комнату заглянул Штольман:
-- Коробейников, зайдите ко мне!

Ульяшин обречённо вздохнул:
-- Храни тебя господь!
-- Не поминайте лихом, если что, -- высоким ломким голосом ответил дознаватель и вышел вслед за Штольманом.

С видом гордым, но удручённым Коробейников вошёл в кабинет и остановился у двери. Штольман, о ужас, расположился за рабочим столом и читал какие-то документы. Всё понятно. Извиняться слишком поздно. Удары судьбы нужно принимать смиренно и достойно.

За этими печальными размышлениями, юный полицейский не заметил, как сыщик, с лёгкой улыбкой, наблюдает за ним и читает, как открытую книгу.

-- Ну-с, давайте знакомиться. Штольман Яков Платонович. Ваш непосредственный начальник. Мне понравилось, как вы ведёте дела, и я готов предложить вам место моего помощника.

У бедного Коробейникова от таких крутых горок голова пошла кругом. Одно он уяснил точно – увольнять его сегодня не будут, а значит, всё не так уж и плохо.

-- А можно мне подумать? – ляпнул он и тут же прикусил язык.
-- Можно, только не долго, -- разрешил Яков Платонович: -- Ну что? Уже подумали?
-- Я согласен, -- выпалил бывший дознаватель и тут же широко улыбнулся.
-- Тогда давайте знакомиться.
-- Коробейников Антон Андреевич.

В дверь постучали:
-- Ваше благородие, разрешите?
-- Да, заходите.

Два полицейских занесли багаж Штольмана, оставили возле стены и вышли.

-- Не отвлекайтесь. Продолжайте, -- Штольман достал из внутреннего кармана колоду игральных карт и убрал её в открытый саквояж на столе.
-- После гимназии служил на почте письмоводителем месяцев пять. Потом билетным кассиром на пристани, но совсем не долго.

Яков Платонович достал из саквояжа связку отмычек и, к вящему ужасу Коробейникова, убрал в ящик стола.

-- Затем, у купца Хомутова работал пять месяцев в конторе.

Разумеется, у Штольмана был пистолет. Вернее, револьвер. Который он не преминул Антону Андреевичу и показать.

-- И в управлении хозяйственной частью пожарной охраны, -- помощник с опаской проследил за перемещением оружия во внутренний карман пиджака сыщика.
-- Что ж, у вас богатый жизненный опыт. Стало быть, город знаете? – уточнил Штольман.
-- Как свои пять пальцев.
-- Вижу, в полицию вы пришли по зову сердца?
-- Так точно! Чувствую призвание служить закону и общему благоденствию.

Яков Платонович довольно рассмеялся:
-- Похвально. Послужим вместе. Что ж, Антон Андреич, помогите мне с багажом разобраться.
-- С удовольствием, Яков Платонович.

Штольман отомкнул замок на дорожном сундуке, откинул крышку, достал потрёпанный ящик на длинном ремне и бережно передал из рук в руки Коробейникову:
-- Держите аккуратнее. Это фотографический аппарат. Пластины, химикаты для проявки фотографий.

Мужчины переместились к столу.

-- Но ведь фотографии это очень дорогое занятие? – ужаснулся Антон Андреевич.
-- Я упростил процесс по методу Левицкого. Теперь это занятие стало гораздо дешевле. Вы открывайте, открывайте!

Коробейников вытер вспотевшие ладони о брюки и взялся за крышку. Штольман наблюдал за этим с отеческой улыбкой, как добрый родитель, вручивший рождественский подарок любимому сыну.

Громкий стук в дверь прервал начавшееся было священнодействие. Ульяшин без разрешения вломился в кабинет:
-- Прошу прощения, ваше благородие! Осмелюсь доложить, убийство!

***

После обеда дождь прекратился. Подул свежий ветерок. Гаревые дорожки в парке имения Мироновых подсохли.

Аннушка, в возбуждении и нетерпении, ходила кругами, часто выбегала в прихожую полюбоваться велосипедом, касалась рукой рамы, нажимала на кнопку звонка. Там её и застал посыльный с письмом.

Дядя уединился в беседке, пил коньяк из хрустальной рюмки, закусывал долькой лимона и читал книгу в коричневом переплёте, привезённую из Парижа.

-- Тебе принесли записку, -- племянница подала свёрнутый вчетверо листок бумаги и заискивающе, с затаённой надеждой, посмотрела Петру Ивановичу в глаза.
-- Ммм, благодарю тебя, ангел мой! – дядя улыбнулся, поцеловал руку Аннушке, отложил книгу и развернул письмо.

Знакомый аромат лаванды и мирта подсказал адресата.

«Мой оракул!
Ты много говорил о нашем будущем. Пусть теперь о нём скажут духи. Жду тебя вечером. Твоя Татьяна».

Краешком глаза наблюдая за дядей, Аннушка тихонько взяла со стола книгу и прочла название «Аллан Кардель. Книга медиумов».

Что-то в письме обеспокоило и огорчило Петра Ивановича.

-- Плохие новости?
-- Нет, глупости и пустяки.
-- Можно, я потом возьму у тебя почитать?
-- Что? – Пётр Иванович был странно рассеян.
-- Можно, я возьму почитать книгу?
-- Конечно, тебе интересно? – в его голосе прорезалась скрытая тревога.
-- Надо бы кое-что прояснить.
-- Ты что, опять что-то видишь?
-- Да.
-- Как тогда, в детстве, когда бабушка умерла?
-- Почти, только тогда казалось, что это живые люди, а теперь они мне снятся. Сегодня привиделось, что я – утопленница. И ещё я сказала: «Смерть неизбежна!».

Пётр Иванович поморщился, как если бы испытал внезапное страдание:
-- А что ещё ты сказала? – сбился и уточнил: -- Что сказала утопленница?
-- Больше ничего, -- Аннушка задумалась, стараясь как можно точнее припомнить сон.
-- Ты не спросила?
-- Но как? Это же сон!
-- Ну, дитя моё, такое бывает. Случается. Не волнуйся.

Тон дяди и выражение его лица напрочь отвергали смысл его слов.

-- Анюта, а у меня есть для тебя ещё один подарок, -- нарочито весело произнёс он: -- Никуда не уходи, я сейчас его принесу, -- он легко поднялся со стула и вышел.

Аннушка тут же воспользовалась случаем и открыла книгу:
«Покидая тело, душа возвращается в мир духов, из которого она и вышла, чтобы возобновить некое новое, материальное, существование, после некоторого отрезка времени более или менее долгого. После чего или коего, она пребывает в состоянии скитающегося духа. Поскольку дух должен пройти через многие воплощения, из этого следует, что мы имеем многие существования, и у нас будут ещё и другие воплощения на этой земле либо в других мирах».

Об этом нужно было серьёзно подумать.

-- Скучаешь? А вот и твой подарок, -- в руках дядя держал небольшую коробку: -- Последний писк парижской моды – женские велосипедные бриджи!

Аннушка потеряла дар речи. Всё, что она сейчас могла, это безмолвно открывать рот и закатывать от восторга глаза. Пётр Иванович остался доволен произведённым впечатлением.

-- Предлагаю их примерить прямо сейчас и отправиться на велосипедную прогулку!

Девушка выхватила у него из рук подарок и побежала к дому, спохватилась, вернулась, крепко обняла дядю, поцеловала в щёку, снова сорвалась, посреди пути остановилась, оглянулась, раздумывая, не вернуться ли ещё раз и не обнять, но нетерпение подстегнуло, и она поспешила в гардеробную.

Спустя пятнадцать минут Пётр Иванович уже ожидал её в парке, придерживая велосипед.

Аннушка чувствовала себя немного неловко. Прилично ли девушке её сословия не носить юбки? Немного посомневавшись, она всё-таки надела бриджи.

-- Как же она выросла, похорошела, -- Ульяна Тихоновна Громова налила себе чаю и отпила глоток из чудесной чашки мейсенского фарфора.

На террасе, за накрытым столом, компанию старой подруге составляла Мария Тимофеевна. Дамы с удовольствием и некоторой тревогой наблюдали за весёлой игрой племянницы и дяди. Да, кататься на велосипеде оказалось не так-то просто.

-- И Пётр Иваныч изменился, -- Ульяна Тихоновна, как бы сожалея о несбывшемся, не отрывала глаз от чужого счастья.

-- Ура! У меня получается! – радостно визжала Аннушка, энергично вращая педали и подпрыгивая в седле на крупных камушках: -- Дядя, какая удача, что ты вернулся! Ты всегда придумываешь что-то необыкновенное!
-- Я счастлив! Ты даже не представляешь! – он одобрительно окинул племянницу взглядом: --Ты уже такая взрослая. Ну-ка признавайся, сколько разбитых сердец у тебя на счету?

Девушка смутилась, похвастаться было нечем. Репутация странной чудачки популярности в обществе сверстников не добавляла.

-- Поверишь? Ни одного.
-- Нет, не верю.

В благодарность за эту святую ложь любви Аннушка порывисто обняла своего дорогого друга.

-- Как же давно тебя не было.
-- А в Затонске ничего не изменилось. Здесь по-прежнему всё по-старому.
-- Ну, может быть, это и к лучшему.
-- Может быть.

Мария Тимофеевна с лёгким раздражением наблюдала за дочерью и зятем:
-- Да, соскучилась она по нему.
-- Давненько он у вас не был, -- отозвалась Ульяна Тихоновна: -- Лет пять?
-- Кажется. Даже и не вспомню сразу.
-- И что же, так и не нашёл себе спутницу в Париже?
-- Ну, думаю, в спутницах у него недостатка не было, а вот жены нет, не нашлось. И между нами говоря, -- дамы понимающе переглянулись: -- Он приехал сюда совершенно без средств. Так что теперь моему Витеньке придётся ещё и брата содержать.

Дамы помолчали. Каждая размышляла о своём.

-- А возраст, надо признаться, его только красит, -- с сожалением заметила гостья.
-- Баламут! Объявил себя каким-то спиритом.
-- Это который с духами разговаривает? -- заинтересовалась Ульяна Тихоновна.
-- Представь себе!
-- Похоже, они нашли друг друга.

Аннушка, поддерживаемая дядей сзади, быстро училась держать равновесие. Велосипед шёл всё ровнее, скорость нарастала.

-- Да, и ещё механизм этот! Ну, сколько можно? – в светском тоне Марии Тимофеевны проскочила нотка осуждения.
-- Бонжур! – Аннушка, уже самостоятельно, проехала на велосипеде мимо террасы и направилась к распахнутым воротам именья.

Дамы вскочили со своих мест и поспешили её остановить, однако прогресс остановить невозможно, и всё, что Марии Тимофеевне оставалось, это кричать вослед:
-- Нет! Аня, немедленно остановись! Я тебе запрещаю! Не собирается же она на улицу выехать? – но, юная велосипедистка уже вырвалась на свободу: -- Возмутительно! Это не мыслимо!
-- Что на ней надето? Боже! Ну, всё! Теперь случится землетрясение в умах обывателей и разговоров в Затонске на неделю, -- Ульяна Тихоновна притворно прикрыла глаза рукой в перчатке.
-- Это невозможный ребёнок! – у маменьки наконец сдали нервы.

***

В старенькую служебную повозку Щтольман заскочил первым. Коробейников забрался следом. Его глаза горели восторгом и тревогой, вдруг, кто-то раскроет это дело до их приезда. Антон Андреевич ёрзал на месте и поторапливал урядника на козлах, пока повозка разворачивалась и выезжала со двора управы на улицу.

Штольман, напротив, был сдержан и собран. Он пристроил саквояж на коленях и задумчиво придерживал трость свободной рукой. Это дело не казалось стоящим внимания. Он надеялся раскрыть его по горячим следам и отправиться на служебную квартиру отдыхать после долгой дороги.

Путь пролегал через весь Затонск по живописным улочкам среди цветущих палисадников и резных наличников, но наслаждаться видами было некогда.

Слободка гудела и волновалась. Возле распахнутых ворот переминались с ноги на ногу соседи, толкаясь и перешёптываясь.

Не имея больше терпения, Коробейников выскочил из экипажа прежде, чем лошади остановились, и поспешил во двор. В руках он сжимал и тискал толстенький томик записной книжки с защёлкой, на длинном ремешке. Однако у ворот опомнился и пропустил Штольмана вперёд.

-- Сюда, ваше благородие! Сюда, -- незнакомый околоточный надзиратель растолкал зевак во дворе: -- Расступись! Расступись, я сказал!

Народ послушно расступился. Заплаканная конопатая баба в грязном платке мелко крестилась и шёпотом читала молитву.

Возле убитого уже стоял Ульяшин:
-- Он здесь, ваше благородие!

На крыльце, головой вперёд лицом вверх лежал труп крупного мужчины в шёлковой рубашке и чёрной жилетке, приличной купцу средней руки. Лужа крови вытекала из глубокой раны на груди и пачкала рукав рубахи.

Штольман подошёл ближе, присел на корточки и внимательно осмотрел труп, огляделся по сторонам и нашёл маленький топорик, выпавший из рук убитого. Особо заметил, что крови на лезвии нет, значит, это не орудие убийства. Поднялся на ноги. Осмотрелся.

Крыльцо огорожено перилами с двух сторон и стеной дома с третьей и выходило на два двора – свой и соседский. Покойник либо только поднялся по лестнице, либо собирался спускаться.

На всякий случай, Штольман заглянул в дом. Ни в сенях, ни на кухне крови не было, однозначно, убийство совершено снаружи. Он вернулся на крыльцо и осмотрел ограждение и прилегающую стену. Со стороны соседского двора алели несколько крупных капель.

-- Он убийца, -- указал Ульяшин на бородатого мужика в заношенном картузе и домотканой рубахе.
-- Он это, -- охотно подтвердили бабы из тех, кому всегда есть что сказать.
-- Не я это! Вот те крест, барин! – мужик затравленно оглянулся и перекрестился.
-- Это он, паразит, Митька! – не унимались бабы: -- Приревновал жену свою, чёрт скаженный!
-- А вы что видите, Антон Андреич? – спросил Штольман.
-- Вижу, -- Коробейников резво поднялся по ступеням: -- Тело лежит навзничь, головой ко входу. Топором его ударили. Топор здесь же и бросили, что, на мой взгляд, странно.
-- Следов борьбы не видно, следовательно, удар был неожиданным. Между тем, убитый стоял на крыльце, лицом ко входу.
-- Так, он и стоял, когда я пришёл, и топор в руках держал, -- подтвердил паразит Митька: -- Но не убивал я его. Обругал и ушёл. Бог мне свидетель!
-- Это твой двор? – Штольман указал тростью в сторону окровавленных перил и отлично видимую за ними поленницу возле соседнего дома.
-- Нет, мой там, -- Митька кивнул в противоположную сторону.

Штольман задумался на минуту, внимательно наблюдая за подозреваемым.

-- Смотрите, Коробейников, -- он подошёл к ограждению и поманил помощника: -- Перила и стена забрызганы кровью, то есть, убитый стоял лицом к соседскому двору и спиной ко входу. Удар был нанесён снаружи, когда он вплотную подошёл сюда. Изнутри такой удар не произведёшь.

Яков Платонович отошёл, оставив Коробейникова делать заметки в записной книжке.

-- Ульяшин, чей это двор за сараем?
-- Так! Чей это двор за сараем? – рявкнул околоточный и грозно оглядел толпу.

Народ, на всякий случай, попятился.
-- Этот же, как его? Василия-приказчика двор, -- тут же донесла заплаканная конопатая баба.

Высокий мужчина с тонкими усиками и бегающими глазками сделал два шага назад, выбираясь из толпы. Люди дружно расступились, освобождая вокруг него пространство. Рядом с убийцей никому не хотелось стоять. Мало ли, ещё в чём заподозрят?

Василий попятился, развернулся и дал дёру. Ульяшин бросился первым, урядник из толпы вторым, а уж Коробейников последним. С ироничной улыбкой Штольман подобрал брошенную им в спешке и азарте погони записную книжку.

Обыск приказчикова двора шёл своим чередом. Искали орудие убийства. Зеваки со всем усердием комментировали происходящее, временами, сильно, но законопослушно напирая на забор из штакетника.

-- Да должен он был Фёдору кругом, -- громогласно вещала баба из всезнающих, о своём предыдущем обвинении она уже и не вспоминала: -- Васька в долгах, как в шелках. А Фёдору задолжал столько, что хоть избу продавай.

Коробейников принёс лестницу и, уже намеревался проверить крышу сарая, когда один из урядников достал из куста смородины окровавленный топор:
-- Нашёл, ваше высокоблагородие.

Народ облегчённо выдохнул и перекрестился. Коробейников положил лестницу на землю.

-- Топор. Ну, вот и всё. Дело раскрыто, -- Штольман довольно улыбнулся и махнул в сторону задержанного тростью: -- В управление его.

Ульяшин подтолкнул связанного душегуба к повозке. Через безмолвствующую толпу Василий шёл с опущенной головой.

-- Как так? Свойский же мужик был? – со слезами на глазах спросил Митька.
-- Идём домой, -- одёрнула его жена.

Штольман забрал свой саквояж и вышел со двора. Возле пролётки его догнал Коробейников:
-- Яков Платоныч, позвольте выразить вам своё восхищение.
-- Оставьте, пустяки.
-- Но скажите, как вам удалось так быстро понять, вникнуть, так сказать, в самую суть преступления?
-- Я просто внимательно смотрю, чего буду требовать и от вас, -- сыщик достал из внутреннего кармана забытую записную книжку и вернул хозяину.

Коробейников смутился своей оплошности:
-- Учиться всегда и везде! Яков Платонович, я буду счастлив учиться у вас!
-- Безоблачного счастья я вам не обещаю, -- усмехнулся Штольман: -- А вот обучению поспособствую.

***

Велосипед Аннушки звенел и подпрыгивал на неровной мостовой. Горожане останавливались, оглядывались, показывали пальцем и крутили у виска. Сегодня барышня Миронова перещеголяла сама себя.

-- Бесстыдница! Где твоя юбка? – плюнула девушке вслед старуха во вдовьем одеянии.

Аннушка втянула голову в плечи и постаралась затеряться в толпе. Как она могла забыть, что в Затонске никогда ничего не меняется?

-- Хо, смотри, какая велосипеда? – закричал припорошенный мукой приказчик из лабаза.

Аннушка изо всех сил поднажала на педали, но уличные мальчишки тоже прибавили ходу. Под свист и улюлюканье она проехала два квартала.

На боковой улице девушка чуть не врезалась в толпу зевак, чудом вырулила и едва не столкнулась с солидным господином в «котелке» и с саквояжем в руках, собирающимся сесть в повозку.

Мужчина от неожиданности отшатнулся и взмахнул тростью. Аннушка отвернуть не успела, нажала на тормоза и упала с велосипеда на землю.

Из пролётки, кудрявый курносый молодой человек с любопытством наблюдал за её конфузом. Какой ужас!

Господин с саквояжем, с явным неудовольствием и осуждением, наблюдал за Аннушкой, судя по всему, решая, не нужна ли ей его помощь.

Разумеется, нет! Девушка решительно поднялась на ноги и отряхнула проклятые бриджи от пыли. Она в полном порядке!

Господин, наконец-то, забрался в экипаж и приказал полицейскому, сидящему на козлах, трогать.

Вреде бы ничего особенного, Аннушке и раньше случалось оказаться в неловком положении, но сегодня всё было по-другому. Она вспомнила свой сон, в котором присутствовал велосипед, господин с саквояжем и утопленница.

Все перемешалось в её голове, взорвалось мелкими осколками и сложилось в новую картину, где Аннушка, в бальном платье, вальсирует с незнакомцем.

И если это не судьба, то что это?