Читать онлайн
"Перекресток душ"
Наверное, как Богу Смерти, мне должно быть все равно, но буду честен: души детей самые хрупкие, что касались моих крыльев. Не смотря на изгнание и позор на моем имени, работу я выполняю часто. Смертные часто нуждаются в своем паромщике на тот свет, а мне только в радость доставить их на это место. Люблю я их истории, как жизнь свою прожили. Кто-то изобрел лекарство и спас множество жизней, кто-то был солдатом, что воевал за банальное существование — и были они. Дети. Мои глаза не показывают скорби и сожаления, вы вряд ли увидите это у ворона, но по стуку сердца поймете мои чувства.
Я не призираю свою работу, но души маленьких человечков предпочитаю отдавать младшим богам и моим верным слугам... Это прозвучит странно, но у такой птицы, как я, весьма мягкое сердце. В моей памяти до сих пор висят образы тех детей, и порой я не понимаю: может смерть и правда выход для них? А может, они бы вытерпели этот кошмар и стали величайшими людьми.
Это был ноябрь, холодный как сталь меча, что ковали кузнецы в чертогах моих шахт. Деревья сбросили свои листья на землю, а тем и оставалось либо хрустеть под тяжестью моих ног, либо гнить от сырости. Боги Смерти, жнецы и проводники часто чувствуют запах покойника, а запах в первую очередь показывает, каким человек был при жизни: бабушки и дедушки всегда пахли теплой выпечкой с легкой ноткой корицы, молодые девушки веяли цветами, пока юноши были букетом ароматов хвойного леса или степи. Если в ноздри бьет запах гноя, разложения и яда, то человек был скверный: лгал, воровал... Грехов можно перечислить множество. В этот день аромат был другой. Запах шоколада с молоком и сладкими конфетами. Это были совсем глупые и наивные ребятишки.
Я сделал шаг в сторону старого дома, где стояла разбитая машина, а мусорка забита бутылками из-под дешёвого вина. Смертные всё своё время топили печаль в хмельных напитках, и не важно, какой год на дворе. Верные мне птицы, служащие моими глазами, как черные плоды, сидели на дереве сухого дума и чистили свои перья. Мне же, тенью, нужно пробираться на запах, да так, чтобы не увидели. Проникая в комнатку, где был источник запаха, я встаю в свой полный рост и складываю руки в замок; вторая пара рук исчезает в моих черных крыльях. Приковываю взгляд к мальчику, ему от роду лет пять. В глазах его спокойное голубое море, которое могло бы согреть даже такое создание, как я, волосы словно огромные поля пшеницы — золотистые и мягкие. Мне казалось, что это создание прекрасно видело меня и стало протягивать свою черную руку, как замечаю, что по его розовым щечкам стекают слезы. От мальчика пахнет страхом, что заставило беспокоиться меня. Улыбнуться я не мог из-за наличия клюва, но глазами пытался передать, что не обижу его. Можно было смотреть молча, взять его за руку и повести за собой, но так я не мог. Просто невыносимо так работать. Наверное, мне стоило принять свой человеческий облик, но тогда меня сразу заметят взрослые, а это принесет много проблем. Убирая руку в сторону, я опускаю голову ниже, чтобы юное дитя увидело мои глаза, и спрашиваю почти шепотом, словно боясь спугнуть его:
— Не бойся, я не хочу обидеть тебя. Скорее наоборот, хочу составить компанию. Как зовут тебя?
— Иисак... — сказал мальчик, вытирая слезы.
— Какое прекрасное имя. Я напугал тебя? Покажешь мне, чем ты занимаешься?
— А вы дьявол?
На мгновение, от вопроса меня передернуло. Столь юное создание и уже знает о зле? Тут я приподнимаю свои очи на стены его скромной комнаты: такая пустая и тусклая, и только крест на стене служит хоть каким-то источником интерьера. Нагнув голову вперед, я нахожу и крохотную книжную полку с книгами, протянув свою когтистую руку, я беру первую книгу. Библия. Видимо, мальчик с детства идёт рука об руку с религией, что изобрели смертные, когда мои родные покинули их. Открывая книгу, я глазами ловлю главу из Ветхого Завета и вижу уже знакомое моим ушам имя. Интересно, выходит, когда родители называют своих детей по библейским писаниям.
Возвращая книгу на место, я поворачиваю голову к малышу и вижу, как мальчик касается своей холодной рукой перьев. Словно завороженный, маленький Иисак рассматривал мои крылья, что более не взлетят.
— Нет, я не дьявол. Скорее, просто ворон-переросток, — ответил я наконец-то ребенку. — Живёшь с мамой и папой?
— Только с мамой... — тут Иисак убирает ручки с перьев и виновато смотрит в мои глаза, заставляя умилиться. — Папа ушел, когда поругался с мамой. Это...
И по его щекам снова хлынул водопад, заставляя чувствовать себя неловко. Тут я взъерошил свои перья и полностью повернулся к невинной душе, сел на одно колено и положил свои ладони на хрупкие плечи. Могло произойти что угодно: он мог испугаться, закричать и биться в истерике, но оказалось, всё куда прозаичнее. Неожиданно для меня дитя обняло моё пернатое тело и тихо плача стало рассказывать, что во всех бедах своих родных виноват он. Что он — воплощение зла, сам дьявол. Только вот я всё прекрасно видел.
Порой из-за поступков взрослых дети страдают. Я видел семью, полную любви. Есть папа и мама, что любят своё дитятко. Отец Иисака — интересный человек: любопытно видеть, как он рассказывает сказки перед сном, и если все родители читают истории, то отец Иисака сам придумывает. Он как чудотворец: словами создавал мир и наполнял его жизнью, вдыхал любовь и надежду, а после передавал в хрупкие ладошки молодой души. Но в жизни бывает так, что любовь проходит, и из дна озера лезут самые безобразные черти, которые не в силах удержать человек. Лютоман. Я не мог иначе описать человека, что подарил своему ребенку магию воображения. Каждое заработанное его матерью пенни уходило на ставки, и мужчина верил. Верил, что сейчас фортуна подарит свой благословенный поцелуй, и он разбогатеет, но, как всем известно, чем выше ставка, тем сильнее риск. Неоправданный риск. Шаг в пустоту с потерей себя.
А после — ссоры с супругой и уход из семьи. Я ощущал, как кусок души мальчика откололся в тот момент, и мне казалось, что мои руки держат этот осколок. Он создан слезами и болью, и если уронить его, то уже ничего не будет, ведь и так всё побито, как зеркала в лабиринте, что дети так любят.
Пока ребенок крепко обнимал меня, сжимая в ладошках перья, я всё сильнее изучал его жизнь, проникая в сознание без малейшего вреда. Вроде моему открылось, как матушка рыдала, рвала ночь напролёт, пока не упала на колени перед лжебогом, что смертные выдумали себе. Нашла в нём утешение и своё учение, что медленно, но верно сводило её с ума. Религия разделила их, Иисак ничего не слышал, кроме молитв и упрёков о грехах. И что в итоге: ребенок не знал, что делать, считал, что сам виноват в их ссоре и сам желал умереть. Когда ребенок мечтает о таком исходе, разве это не пугает? Мне ничего не оставалось, как подарить призрачную надежду. Всё же, я не просто так здесь.
Аккуратно взяв дитя за плечи, я немного отстранил Иисака от себя и прислонил клюв к его лбу. Теперь я видел, что в его жизни был друг — верный, и что всегда был лучиком света в этой ужасной мгле. Кот, наверное, ему от роду месяца три. Но Смерть забрала его пушистика, и я сильнее стал чувствовать себя подонком, как-никак я управляю смертью. Погладил его волосы и произнёс:
— Мальчик мой, ты не дьявол... К сожалению, жизнь часто несправедлива. Но это не повод себя ненавидеть. В жизни бывают белые и чёрные полосы, они проходят. Станешь чуть старше, и ты сам её построишь.
— Правда?
— Да.
Ложь. Иисак никогда не вырастет, останется тем самым вечным ребенком. Видимо, моя воронья физиономия не лучше дьявола, обманывая ребенка. Запах забил мои ноздри, и я посмотрел на гигантский сундук в углу комнаты. Наверное, там можно было спрятать младенцев десять, если сильно захотеть. Взмах моей руки, и дитя впадает в транс, а я подхожу к сундуку. Несмотря на то что эта махина закрыта, я тенями вскрываю простой замок и открываю крышку сундука.
Дыхание стало тяжелым, глаза сами закрылись, а запах заполонил комнату. На дне сундука лежало разложившееся тело мальчика, что обнимало тельце мёртвого кота. Наверное, он лежит тут неделю, как мать ещё не обнаружила такой пропажи? Часть плоти словно срослась с деревянным основанием сундука, всё же внутри влажно, тело потеряло цвет, но глаза были открыты. В них погасла жизнь и, казалось, они в слезах, задыхаясь от собственной беспомощности. Не понимаю, зачем он туда вообще залез и точно ли неделю лежит, может, я неверно предположил? Когтем касаюсь трупика и вижу, как тело стало похоже на мумию: ни жидкости, ни крови. Возможно, древесина всё впитала в себя. Кот в его ручках умер намного раньше, наверное, месяц этому телу есть: у кота давно не было лапки, да и само кошачье тельце было в земле, словно малыш выкопал его от сильной тоски.
— Когда мама ругает меня, то я всегда прячусь туда с моим котиком... — слышу я за своей спиной.
Не понимая, как Иисак вышел из транса, повернув голову, я тут прищуриваю свои глаза-бусинки и отвечаю:
— Тебе не нужно прятаться. Я отведу тебя к маме и папе. Они ждут тебя.
У души загорелись глаза, он хотел что-то сказать, но так и не проронил ни слова. Мой смех был тихим, и я отошёл от сундука с телом маленького мальчика, взял его за руку и вывел из комнаты. Мальчик не сопротивлялся, скорее смотрел на меня как на что-то великое. Крылом мне оставалось сбросить вазу в коридоре, чтобы хоть как-то привлечь внимание его заплаканной матери к трупу. Может, хоть похоронит его с котом.
Когда я вывел мальчика на улицу, то прикрыл своим крылом, пытаясь хоть немного согреть. Путь недолгий, но такие души всегда хотят крупицу любви, а у меня её много, несмотря на статус. Мы шли медленно, чтобы хоть немного развлечь ребенка, я протянул руку к небу и на глазах Иисака сорвал кусок облака, что превратил в плод яблока. Наверное, с ним стоило и поговорить, просто развеять обстановку, и, не понимая, о чём говорю, я неуверенно спросил:
— Что же ты любишь, Иисак?
— Сказки. — Тут он тихо пробубнил, сжимая плод в руке. — Я их придумываю. Как папа. Мама против моих игр, но разве это плохо? Играть и воображать, что ты бесстрашный воин?
— Что ты, дитя. Воображение может стать для других спасением.
— Это как, дядя Ворон?
— Ты бы хотел рассказать свою историю другим детям? Ты можешь записывать в тетрадочку, я подарю тебе её. Ты запишешь в неё свою историю, и я помогу рассказать её другим детям.
— Я бы рассказал историю про моего котёнка всем-всем?
— Да, дитя моё.
Это был глупый диалог, но голос мальчика в нём стал проще и чуть свободнее. Голубоглазый мальчик не боялся меня, только сильнее сжимал перья на моем крыле. Но вдруг он остановился и посмотрел вниз, а после устремил свой взгляд в небо. В глазах читалась потерянность, но и такое тёплое спокойствие. Я только хотел позвать малыша, как он спросил:
— Дядя Ворон, я умер?
— Да. — Врать смысла не было. — Ты очень умен для пятилетнего мальчика.
И Иисак снова заплакал. Заплакал бы и я, но мне этого не положено.
.Книга находится в процессе написания. Продолжение следует…
ЛитСовет
Только что
