Выберите полку

Читать онлайн
"Перекрестки"

Автор: Каил Винтер
Глава 1

— Блять! Ну триебучий пиздец! Чё за хуйня?! — Приложившись головой к рулю, отчаянно вслушивался в лениво скулящий стартер.

Потирая онемевшие пальцы, прилипшие к до упора повёрнутому ключу зажигания, взорвался:

— Да какого ты хуя творишь?! Ебала ржавая! — Срывая голос, в порыве отчаяния огрел испуганно огрызнувшийся гудок и бессильно откинулся на спинку сиденья.

Выдыхая клокочущую злобу, забивающая паморки, от чего дышать становилось сложнее.

Безвольно кинул пальцы к дверной ручке, потянув её. «Щёлк» — и вот уже бездушный кусок пластика дрожит в моих руках, как поверженный враг, виновный во всех моих проблемах.

Чиркнули зубы и костяшка вцепилась в огрызок двери, выворачивая его на изнанку. Щёлкнул замок и жалобно скрипучая дверь, уступила моему натиску, впуская поток свежего осеннего воздуха.

Ничего не видя, с маху утопил демисезонные сапоги в приставучей жиже и прочавкал так до переднего колеса, напрыгнув на капот.

Машинальным движением, расстегнул кожаную куртку, скользнув во внутренний карман за спасительной пачкой яда – для дыхательных упражнений по контролю гнева, практикуемых мною на протяжении пяти лет по двадцать раз на дню.

Искра, пламя — и вот на папироске ярко-алое клеймо её неминуемой гибели, распаляемое моим вдохом, наполняющим лёгкие вожделенным спокойствием. А вместе с выдохом с глаз опустилась тонировка гнева, осевшая где-то там, глубоко, вместе с никотиновой смолой и пеплом.

На ясную голову и события смотрится проще. Что имеем в сухом остатке? Ситуация: «жопа — писюн».

— Машина сломана, я в ебенях, и на день рождения к маме хуй успею, — перебирая мыслями, безмятежно пускал сизую дымку к небу. Словно это уже не я минуту назад метался по машине, как бешеная шавка.

Камыши, ветер и дорога. О! Знакомый перекрёсток — цитадель грязи и говна имени Зеленского. — Подводя итоги, уставился на табличку с одноимённым названием хутора.

«А что это значит? А это значит, что можно выцепить местного Петровича за фунфырик и организовать себе эвакуацию личного транспорта прям до автосервиса имени Иваныча, попутно обеспечив вторым фунфириком первоклассный ремонт рабочей лошадки».

— Прости, сорвался, — хлопнул по капоту старого друга, доставшегося мне в наследство от без вести пропавшего отца.

«И правда рабочая лошадка, чё я в самом деле... Полгода без выходных — не всякий человек выдержит, а она молодец. По уму, конечно, надо было сразу перед отпуском на автосервис её, но нет, я ж умный, сразу домой попёрся. Хотел маме под утро подарок сделать, а теперь вот, кукую в плавнях».

«Ладно, чё жопу греть, путь-дорога — все дела», — тяжело выдыхая, принимаю свою нелёгкую участь грязевого фигуриста.

И вот опять, без лишних колебаний, топлю свои говнодавы в осенней слякоти. Выйдя победителем из соревнования в номинации «ёбля с греблей», получаю в награду твёрдую обочину, поросшую травой.

Зато, нащупав под ногами спасительную твердь, как заправский победитель, мог позволить себе неслыханную наглость в таком окружении: засунуть руки в карманы, не опасаясь принять грязевые процедуры.

Пальцы пробарабанили по холодному стеклу, и тут уже, в обход всех рефлексий, машинально вытыкаю в яркий экран смартфона.

Пусть искусственный свет и режет глаза, но в расплывшемся прищуре различаю заветные четыре цифры.

«00:37», — а ниже приписка еле различимыми буквами: «1 ноября».

«Надо же, а ведь только октябрь был. Время ведёт у Серёженьки со счётом 1:0. Ну что ж теперь».

Опустив руки в карманы на дальнейший прогрев, прошкандыбал до перекрёстка.

И вот стою я на краю, у изрезанной глубокой колеёй дороги, смотрю на эту покосившуюся, ржавую табличку и ловлю себя на мысли, что, будто ничего не изменилось за эти десять лет. Прям капсула времени, в рот её.

Вон там, вдалеке, по прямой, в свете луны, притаилась остановка. По правой стороне в небо упирается труба ликёроводочного завода, а влево указывает потёртый знак «ЗАГС №7, 2 км».

Тут же в памяти зароились воспоминания о былом, и прошлое будто ожило: вот я, вываливаюсь из автобуса с сумарём на перевес, навстречу бабушке с дедушкой, предвкушая три беззаботных месяца. В окружении бабушкиной заботы, дедушкиных историй и совместных поделок.

А вот он, я, на великах с Ванькой и Колькой, финиширую на этом перекрёстке в пацанских гонках, нарочно уходя в занос. А вот мы уже мчимся к каналу, с удочками на плечо. Бывало даже так, что удочки мы и не разматывали — просто купались и дурачились днями напролёт.

А вот уже поздним вечером, на этом же самом перекрёстке, меня встречает угрюмый дедушка, а я, словно не замечая его недовольства, хвастаюсь самым большим уловом, сменяя его гнев на милость.

Эх, было время, и стоило оно того — взрослеть. Стоила ли эта двенадцатичасовая работа, детской радости и сказок, что читали мне по вечерам бабушка с дедом? Ох, и сказки-то были! То кот у покойника сапоги стырит и подастся в разгул, то про дурака, уткнувшегося в камень и прущего на пролом, игнорируя предупреждения, что по этой дороге его ждёт неминуемая смерть.

И вот я, как этот дурак, должен переться прямо, к хутору, на пролом, сквозь грязь и слякоть.

Интересно, а брешет ли этот проржавевший указатель налево с его четырьмя заветными буквами, для каждой молодой девушки, готовой пожертвовать своим будущим ради высокой цели?

Сколько шуму было, обещание постелить до туда заасфальтированную дорогу, а по факту — всё как всегда: через жопу. Будь добр, трястись двадцать минут по кочкам, чтобы узаконить свои отношения. Хах, что вспомнил, один раз дорогу настолько размыло, что молодожёны туда на тракторе добирались, на ряжённом таком, чисто комедийный сельский пафос.

А ликёроводочный, по правую сторону, функционирует ли ещё? Трубу-то я вижу, неплохо так на фоне выделяется, но когда она последний раз коптила?

Помнится мне из рассказов деда, в лучшие свои деньки он производил элитные вина на экспорт. Даже соревнования на элитных европейских выставках выигрывали.

Но и вместе с тем барыжили лютейшей бодягой для местных, из которой даже самогон варить было страшно. А ещё в эту цитадель рабочих мест хотела устроиться вся мужская половина хутора. Но везло не всем и не надолго, зато под конец лета и до зимы завод испытывал жесточайший дефицит рабочей силы, от чего мы, будучи детьми, могли заработать на виноградниках. В то время мороженое и конфеты лились рекой — на кровно заработанные, конечно.

Ладно, успеется разузнать обо всём, а то, пока я тут врастаю в слякоть, где-то там потенциальный Иваныч теряет всякую надежду на встречу с горячо любимой чекушкой.

Вот так, погружённый в свои мысли, я продолжил месить грязь, пока меня не вернула в реальность эта обманчивая дорога. Немного проскользив и чуть не потеряв равновесие, обронил все обрывки своих думок.

Корча недовольную гримасу, подался влево, в сторону остановки, юркнув за сигаретами в карман, но уткнулся в пустырь. Что странно, ведь моё внутреннее времяощущение говорило о том, что как раз таки с остановкой я должен был поравняться.

Пустырь, дорога — всё как всегда, но такое чувство, что что-то неуловимое изменилось. Озадаченно потянулся к телефону вместо сигарет.

Щемящееся сердце уже начинало рихтовать грудину. Впившись пальцами в экран, неприятно удивился увиденному: на телефоне было «1 ноября, 00:36».

Отжмурившись, прикусил подожжённую сигарету, продолжая прожигать телефон глазами, но ничего не менялось. Даже вверху, там, где антенны показывают, красовалась надпись: «только экстренные вызовы».

«Ну хрен его знает, — подумал, затягиваясь. — Может, отсутствие интернета влияет так на современные технологии».

Кинув телефон в карман, сладко затянулся и, выпуская дым, беззаботно окинул местность. От ставшей поперёк горла едкой шмали я и сигарету выронил, и глаза разодрал.

«Ну… Туман в ноябре, ладно. Глобальные потепления, все дела. Но какого хера в плавнях начали расти ёлки? И главное, не просто три хвоины в лесополосе, а натуральная такая опушка».

Машинально отшагнув назад, уже задней мыслёй понял, какую глупость совершил. И, будучи готовым навернуться на грязи, зажмурился, но нога вдруг упёрлась в твёрдую землю.

«Ага, ну тут либо грязь высохла, что нереально — дождяра был будь здоров. Вариант второй: меня засосало хрен пойми куда, и я теперь хрен пойми где. Возможно, но маловероятно. Как и то, что я теперь, аки Флэш, пронёсся с околосветовой скоростью и оказался на опушке тайги, попутно обратя время вспять. А что? Хорошая теория. Проверю-ка я её обратным ходом и с такой же околосветовой скоростью пойду обратно к машинке. Подожду до утра, чтоб дорогу лучше видеть. Хороший план, вот его я придерживаться и буду».

Придерживаясь своей задумки, развернулся и уже был готов сделать шаг, как вдруг заметил силуэт вдалеке.

«Опа, а вот и местный», — промелькнула мысль. — «Вот у него и поинтересуемся, что тут и почём».

— Эй! Мужик! — окликнул незнакомца, ускоряя шаг. — А ты… ёб твою… — почувствовал, как мышцы деревенеют от такого поворота.

Человеческим силуэтом в тумане оказалась зверюга метра на два, с недобро горящими красными глазами и косыми лапами.

Как обычно говорят в таких случаях? «У меня душа в пятки ушла» или «дыхание спёрло». Ну, может, у кого-то и так, а что касается меня — моё очко сжалось до игольчатого ушка, а ноги будто бетоном залило.

Я бы, конечно, облизательно убежал, лишив хищника трогательной встречи с жертвой, но с двумя бетонными сваями вместо ног это стало для меня непосильной задачей.

По итогу я мог только смотреть, попутно издавая ртом невнятные звуки на манер блеяния, потому что напрочь забыл, как орать от такого ахуя.

Одно хорошо: штаны оставались сухими. Так что если оклемаюсь, шансов убежать будет больше, нежели с обосранными.

Огромная морда зверя потянулась в мою сторону, брезгливо морща нос. «Значит, душку я всё-таки поддал», — мелькнуло в голове.

Когда же махина встала на задние лапы, мои и без того окаменевшие ноги подкосились перед его величием. Громадина, казалось, упёрлась головой в звёздное небо, заслоняя высокую луну. И только тогда моё тело наконец откликнулось: я, на сколько хватало сил, отползал назад, не отрывая взгляда от нарастающей угрозы.

Не переставая двигаться, пристально наблюдал за медведем, чей силуэт укутало туманом, и только тень от луны давала общее представление.

Всё происходящее неуклонно теряло призрачную связь с реальностью. В тени, отбрасываемой медведем, прекращали угадываться звериные черты, зато проступали человеческие. Словно хренов фильм про оборотней, поставили на обратную перемотку.

Из растворяющихся клубов тумана предстал долговязый старик, крепко вцепившийся в длинную палку, напоминающую куриную лапу, протягивая ко мне могучую, костлявую руку. - Чьих будешь? – Раздался старческий бас, продолжая протягивать раскрытую ладонь.

Аааа, ыыы, аы... — тянул, не сводя глаз с ладони.

— Юродивый что ли, или немым уродился? — бормоча, прочесывая затылок, и выпрямился во все свои два метра.

— Скорее охуевшим переродился! Ты, бля, чо, за Коперфильд? — выдал, так выдал, сам от себя такого не ожидал. — Ох, то как на язык востёр скоморох! — В его интонации не было и намёка на обиду. — И всё же… — Обхватив палку двумя руками, заглянул будто в душу своими голубыми глазами. — Словеса твои-то резкие, как топор без обуха, но ни тебе, ни другим — ни на пользу.

Пришёл я в себя после таких слов, уже с открытым ртом, кажется, хотел что-то ответить, но, к счастью, забыл, что именно. Старик же просто стоял рядом и, спустя недолгую паузу, похоже, полностью утратил ко мне всякий интерес — и это хорошо. В любом случае, пока я не представляю для него гастрономической привлекательности, может, всё и не так уж плохо.

И тут же моё нутро съёжилось от его еле слышимого смеха.

Чего смешного? — Но за напускной дерзостью дрожащего голоса не спрячешь, и меня наградили чисто старческой, снисходительной ухмылкой.

Не же, человек ты весёлый, — продолжал отвечать, с трудом сдерживая смех. — Отчего мне тебя есть, аки бы ты дичь лесная была. Не потупил бы к тебе рук своих, яду в тебе, якоже в поганке.

— Чё, бля! Я такого точно вслух не говорил.

— Чур с тобой будет. В ответ мне кивали и призывали жестом к спокойствию, показывая всем своим видом, что всё моё мельтешение более чем бессмысленно. Зато следующий вопрос озвучивать не пришлось: экстрасенс сразу соизволил ответить. — Велес я. Нежели имя тебе такое не ведомо? — добавил он озадаченно, не наблюдая моего озарения.

— Тю, ети твою через коромысло! Вси як един, хоть я им встричусь, хоть Марена, да пусть сам Род, всяко по одному, лик бестолковый ничто не высказывает. Не добро вам, внуцы, пращуров забывати!

— Так, дед, по-русски давай, а то я твоего, старческого, не понимаю. — Несмотря на такие слова, смысл я уловил, но к чему мне эти ребусы?

— По-русски, глаголить велиши?! — Ох, как неподобру блеснули его глазки, а палка в его руках словно захрустела под тяжестью почти осязаемого гнева. Врастая в землю, корил себя за неспособность вовремя засунуть язык в причинное место.

— Воу, дед, не кипятись! — выставил перед собой руки, судорожно пытаясь подобрать слова. А то мало ли чего, хрен его знает, кто такой этот Велес... — Ну, ебанул горячку, с кем не бывает. Ты тоже меня пойми: я-то по плавням шёл, а тут херак — и лес кругом! А потом ты из тумана то медведем выплыл, то человеком стал. И давай на своём непонятном чесать! Меня же тоже понять можно, согласись?

— Э, кой, невежда невеждой, но коли надо, корешки вон как шаволятся, — продолжал Велес, наклонив голову на бок и прищурив глаза в той самой, знакомой каждому ухмылке стариков, когда шаловливое чадо натворило делов, но в своей вине не сознаётся. — Пожурить бы тебя, от души пожурить, — подкрепил слова грозно трясущимся кулаком. — Но не стану, не злой ты, но урок преподам, — и занеся посох над головой, с силой ударил его об землю.

Глухой удар рассеялся эхом в пустоте, и меня обволокло густым туманом. И тишина — всё поглощаюшая, мрачная, тяжёлая, сводящая с ума моё естество — становилась до одури невыносимой. Не чувствовалось ни холода, ни жары, даже рук перед лицом не было видно. Лишь пустота и только гулкое, напуганное дыхание, соревнующееся в громкости с тревожным ритмом сердца.

Такое трудно понять и, тем более, пропустить через себя. Казалось, ещё чуть-чуть — и я проснусь, и этот кошмар неопределённости наконец-то закончится, как дурной сон.

И он закончился. Чья-то рука мягко опустилась на плечо. Вздрогнув, я медленно повернулся, подавив крик. Из стены тумана выступала старческая, иссохшая ладонь. В этот момент всё словно померкло, и только знакомый голос из прошлого привёл меня в чувства, отсчитав: – Шо разорался, як припадошний?

Значит, это ещё не конец. Сложно было сказать, что беспокоило сильнее: разыгравшаяся фантазия, затянувшийся кошмар или химический состав сигарет из подвального магазинчика. Просто, как ещё объяснить этот чересчур яркий бэд-трип?

Во все позолоченные коронки мне улыбалась покойная бабка. Прямо один в один, как на похоронах, в том же платке, с накрашенными губами и в нарядном платье, но с одним отличием. Живой румянец очень нелепо смотрелся на впалых щеках, в сочетании с горящим взглядом, полным внутренней силы, словно и не было тех нескольких лет ада, сжираемых раком.

— Привет. — Каким же колючим было это слово. Прикусив губу, пришлось зажмуриться, чтобы окончательно не разреветься. И тут как на зло я ощутил это объятие, живое, тёплое и доброе. Как в детстве — это переполненное заботой чувство родного человека. — Злоебучая отрава! — Прошипел от боли, что пронзила, как ножом по сердцу. Окончательно уверившись в том, что в сигареты что-то подмешали.

— Будет тебе. — Ударил по ушам сладкий, скрипучий голос. — Чё ревёшь, как девка? — И голову на отсечение дам, как тогда, в глубоко забытом прошлом, когда по глазам прошлась шершавая ткань платья.

— Бабка! — Взревев, обнял дорогого себе человека, больше всего на свете боясь, что она растворится, как тот туман.

"Бабка на базаре семками торгует, а я бабушка!" – И снова, как тогда, все эти недовольные нотки, а перед глазами стоит картина хмурой старухи, упершей руки в боки.

"Ага." – Всё так же надрывно отвечал я, раскрывая пекущие глаза, наблюдая за недовольным, расплывчатым силуэтом.

"В гузне нога." – Ответили мне, улыбаясь. – "А не рановато ли тебя к нам?"

"Куда это к вам?" – Тут же отрезвил меня этот вопрос. Но вместо ответа я получил несколько растерянный отклик. Было видно, что для нас обоих вопросы прозвучали неуместно. Пусть в сознании зашевелилась эта колкая догадка, где – это куда. Но я тут же ее отогнал. – "Да брось, не смог бы я так быстро скуриться, это всё слишком реалистичный сон."

"Ото мало я тебя в детстве гоняла, то как увидела, надо было сразу уши повыдергивать, чтоб неповадно было." – Это её непринуждённое поведение даже развеселило. В памяти всплыли картины того случая, когда бабка спалила меня с пацанами за курево. Как она меня чихвостила, о, весь хутор слышал. А как уши-то горели, даже сейчас, когда я притронулся к ушам, будто меня за них только что оттаскали.

"Тьфу ты, непутёвый!" – Притопнув с этими словами. – "Ну что теперь, не попишешь ничего. Добро пожаловать домой, внучик." – Я лишь отмахнулся от этих слов, не переставая воспринимать случившееся как дурной сон. – "Ну и чего стоишь, как сирота Казанская?" – повернулась ко мне бабка, немного пройдя вперёд. – "Пойдём, с батькой своим поздороваешься, оболтусом этим, да и деда своего, хрысча старого.".

Ох, как же натурально передаёт этот сон характер бабушки Люси. Жаль, он скоро кончится, но будем наслаждаться и этим.

Просёлочная тропа вела из леса, прямо к небольшой, можно сказать, «казачьей деревеньке». Хатки-мазанки с толстыми камышовыми крышами сияли неестественной белизной под ярким солнцем. Но несмотря на летнюю картину — буйную зелёную траву, ясное небо и солнце в зените — духоты не было. Напротив, было по-своему свежо. Ну, конечно, я скорее всего валяюсь в грязи на ноябрьском морозце, пока мой мозг шутит надо мной.

— Ну ничего, хоть встретим тебя по-человечьи, раз тебя по-божески не проводили, — начала причитать бабка, снимая с плетёного забора глиняный кувшин. Мне эти заборчики показались забавными, хоть каждая хатка была огорожена. Носили они явно декоративный характер: низкие, без калиток, да и вся утварь лежала чуть ли не на улице, а в некоторых хатках даже двери были открыты, без всякого намёка на хозяина внутри. Не деревня, а прям Эдем, ёб его.

— Куда твоя мать вообще смотрела? Вот придёт она сюда — вот я ей задам! Как вообще можно так, сына в последний путь как оборванца отправить? – Не унималась бабушка.

— Ба, да о чём ты вообще? Какой, в жопу, последний путь? – Машинально потянулся во внутренний карман за сигаретами.

«А ну! Не выражаться при старших!» – от лёгкого шлепка по губам я аж забыл, как ногами перебирать, а бабушка, словно ничего не произошло, продолжала свой монолог. – «Ну как так можно? Родная мать и дитя своё проводила абы как! Тьфу ты!»

— Бабуль, да что ты как неприкаянная? Никакого последнего пути и не было, так о покойниках говорят, а я-то ещё не представился, — улыбаясь изумлённой бабке, подкурил сигарету, вдыхая едкий дым, отмечая про себя, насколько же реалистично здесь всё. Даже горло дерёт, будто я настоящую поджог.

— Ай-ай-ай, этож как так? Голубчик, тогда на кой ты тут? Как же тебя угораздило попасть сюда? — запричитала бабка.

— Да ладно тебе, ба. Пойдём, ты вроде хотела, чтобы я с дедом и отцом повидался, — засунув руки в штаны, потопал в глубь деревушки.

— А колы не случайно ты тут? А колы завправду умэр? — Сжала она кувшин покрепче.

— Да пусть и так. Если я и здох, то перед смертью я вижу хороший сон, бабуль, потому что если тут, — указывая на голову пальцем, — остановятся все процессы, то всё вокруг исчезнет вместе со мной.

— Хиба можно так?

— Бабуль, вот не нагнетай, я хочу с отцом и дедом повидаться, пока всё это не кончилось.

— Сереженька...

— Бабулечка, красатулечка, не нагнетай, дай моментом насладиться. — Приобняв бабушку, подался вперёд. Я уверенно, она же робко и с неохотой.

Неспешно шагая по нескончаемым рядам хаток, заметил ещё одну интересную особенность — её неестественную пустоту. А может, не такую уж и неестественную, учитывая то, что со мной произошло. Как там говорилось? А, точно! Это похоже на люминальные пространства. А то, что предметы сами собой двигаются — ну что с того? Я тут несколько минут назад с оборотнем встретился. Может, и пересмотрел всяких фильмов, вот теперь мозг и выдаёт.

Подумаешь, коромысло по воздуху летает, ведра носит. А тут что? Хех, одежда сама себя стирает, но вот коса меня удивила: словно сама по себе траву косит. Но все её движения, будто, выдавали незримого косоря. А хотя, хер с ним, это ж всё равно бред моего воспалённого мозга.

А вот и первые люди. Боже, какое облегчение. Двое мужчин — старого и зрелого возраста, в которых я не сразу признал отца с дедом.

По пояс голые, с закатанными штанами, они были полностью вовлечены в процесс. Отец, судя по тому, как активно перебирал ногами, что-то месил, дед, в свою очередь, точно и равномерно подкидывал золотистое сено. Не обошлось и без парящего ведра, которое услужливо подливало воду, и, конечно же, лопаты, подкидывающую под ноги отца новую порцию песка.

И когда мы приблизились достаточно близко, я сразу понял, для чего все эти телодвижения. Так, как мне когда-то рассказывали в детстве, готовилась заготовка для самана. А вот и блоки, аккуратно выложенные на соломе, сохнут под солнцем. Судя по всему, к работе они приступили недавно.

Наблюдая за такой-то отдачей, пропадало всякое желание им мешать, но бабушка решила иначе. — Гринька! Колька! Да отвлекитесь вы, ваш саман никуда не сбигне!

— А ты шо, старая, горланишь? Не выработалась, иди-ка Людку подмени, девчина уже уморилась ведра таскать, — промычал он в ответ, разгибая затекшую спину.

— А ты, старый, зенки-то подними, ж! Хиба не добачаешь? — ехидно щерясь, дразнила его бабушка.

Увязая ногами в глине, рвано чавкающей от резких шагов, отец вырвался из вязкой топи и, не скрывая эмоций, заключил меня в тесные объятия.

Дедушка же был более сдержан, только выдавил недоверчиво: — Серёжка, ты что ли? — Поправляя дрожащими руками очки на верёвочке, пряча за линзами жалость, настоянную на скорби, и добродушно расплываясь в лукавой улыбке.

— Сыночка, но как? — Начал было отец, но бабушка вставила своё веское слово.

— Потом спытаешь, пацан, мабуть, устав с дороги. Пойдём-ка лучше чаю попьём, там всё и выпытаем.

***

Пересекая порог хаты, я подловил себя на мысли, что этот затянувшийся сон начал напрягать. Но сон ли это вообще? Как-то всё уж слишком натурально и детально в этой игре воображения, и так много деталей.

Вот тебе и занавеска на входе, пылинки на полках, запах свежей выпечки — даже голод засвербел в желудке. А ещё эти советские стулья с потёртыми ножками и заплатками на сиденьях, и даже любимая бабушкина скатерть, под которой скрывался сервированный стол.

И пусть начало этого пути походило на забавную игру разума, то сейчас весь этот флёр улетучился, оставив неприглядную действительность и кучу вопросов.

— Ну чо встал, сядай, — пригласив меня к столу дедушка, развернув стул носком и извлекая из деревянных ножек скрипучий визг. Следом в кухню вошел отец, а бабулька уже разливала по тарелкам борщ. И опять это яркое ощущение, не просто детского воспоминания, но ожившего прошлого.

— Ты мне к столу не даёшь пройти, может, пропустишь? — Голос отца вырвал меня из раздумий. Поспешно разбувшись, я прошёл к столу.

— Ну, — придвинув к себе тарелку, — кажи, як ти сюди добрався? — спросил дедушка.

— Да как, как. Ехал на день рождения к маме, заглохла машина прямо перед хутором Зеленским. Ну думаю, чо сидеть, пошёл искать в хуторе помощи, потому что ни связи, ни хера, а ещё так забавно получилось, что из-за этого даже время на телефоне застыло. А потом наткнулся на медведя, дал бы дёру, да ноги онемели. Так этот медведь потом в старика превратился, говорил ещё так странно. Что-то типа «аже да коли», про корни что-то зачихлял, а потом стукнет палкой, тунам сгустится, и вот я уже бабушку из тумана встретил.

Увлечённо рассказывая, я не сразу обратил внимание на то, как округлились глаза деда. Он словно застыл, уставившись на меня, так и не донеся ложку до рта. А тут и отец возьми да брякни, что он точь-в-точь в такую же ситуацию попал.

— Возле Зеленского? — Тут же выдал отцу.

- Возле него самого. Да и медведь, здоровущий такой. Оно, конечно, хорошо рассуждать, что на Кубани медведей нет. Но когда такое видишь, рассуждаешь в последнюю очередь.

И тут мой смех над всем случившимся обрывается резкой догадкой. Так вот что случилось! Отец пропал с октября на ноябрь, я оказался здесь ровно в то же время. Бляяя, так получается, это не сон!? И отец не пропал, и это получается...

Увидев мою панику, отец тут же примолк. А дед, словно во всём уже разобрался, понимающе качал головой.

- То вы, голубчики, живи, виходить?

- Как живые? – Вскочил папка. – Так вы ж сами мне казали, что я помер, так получается, не помер.

- Так видки ж нам было знати, что вы до нас забрели в Велесову ночку? – Отмахнулся дедушка, отставляя тарелку.

- Какую ночь? – В один голос выдали мы с отцом.

- Велесову. – Ответил дедушка, потирая лоб.

- Так, погоди, дед. Получается, ты в курсе, что вообще происходит?

– От моего напора дедушка потупил голову.

– Да як знаю ж, – вздыхая, отвечал он. – От прабабки чув, як пид стил пишки ходив. Казала: «Слухай, Гуня, поки бабка жива. Колись я пийду – та не на нибо, а у туда где-сь татака, мамка, до прабабки, до пращурив. Життя таке ж буде, а по смерти нас не Бог встрите, а Волос, здоровенний такий ведмидь. Встрите вин нас буде, бо ми онуки його. Так ще тато казав, щоб кровинка ридна не заблукала, вин дорогу покаже». А вже потим вона вмерла за недилю, а потим и мий черед, писля рокив, прийшов. Ото й пригодилася мени ця байка: вин и привив мэнэ сюди.

– Ну и для чего нам эта история? Как она может помочь? – Утопая в стуле, я пристально следил за ним, словно надеясь услышать что-то действительно ценное.

– А шо я тоби скажу? – Опёршись локтями на стол, тот подпер голову кулаком. – Такого буть не должно.

– А может, и должно? – Мой голос звучал спокойно, как у человека, уже принявшего возможную смерть и переход в иную плоскость существования. – Вы же дом строите. Может, как раз-таки для нас, отцом.

– Да це ми для Катьки, мамки твоей, – вмешалась в разговор бабушка.

– Для мамы? А почему не для нас? Да и как вы вообще выбираете, кому строить дом, а кому нет? – Пусть мои мысли были отягощены возможной смертью мамы, но где-то в глубине вдруг затеплилась надежда.

– Ну як, приходэ до нас дид та й каже: «Стройте тут хатку, нову душу пригостыти», – спокойно ответила она.

Мой неозвученный вопрос деду был перебит неожиданным стуком в дверь.

– Входьте! – прогорланил дедушка, и на пороге показалась знакомая фигура. – О! А во й цей дид, про якого я казав.

Опираясь на свою «куриную» палку, в кухню вошёл тот самый, колдун недоделанный.

– Ну? Ты собираешься меня отсюда вытаскивать? – Сжимая кулаки, спросил я у этого Копперфильда, славянского.

– Як же вин тоби поможе? – Удивлённый моей реакцией, дедушка поспешил положить руку мне на плечо, чтобы успокоить.

– Поможет, – не убавляя злобы, кивнул я в сторону гостя. – Он же меня сюда и засунул. Это ж Велес, о котором ты мне, дедушка, рассказывал.

– Та хиба це Велес? Велес – це мидвидь, а це чоловик! – Дедушка посмотрел на гостя, явно сомневаясь, и обратился ко мне.

– Что тако злишешися, аль ученение не разумил? – Его слова вызвали во мне очередную волну злости. Я уже был готов выпалить всё, что думаю, но, если я тут и застрял, то не хотелось, чтобы бабушка потом клевала меня за то, что я гостя обматерил. Набрав побольше воздуха, я прошипел:

– Уроки у тебя не очень. Если отправляешь куда-то, будь добр внятно выражаться.

Несмотря на мою враждебную подачу, Велес искренне улыбнулся, словно уловил, каких усилий мне стоило сдержаться. Он украдкой взглянул на бабушку, словно понимая, кто здесь главный сдерживающий фактор.

- Собирайтесь, внучата, в дорогу пора, – кивая в сторону выхода, старик неспешно перековыльнул порог.

Никогда бы не представил себе, что в прощании может быть столько радости и тоски одновременно. В глазах почившей родни горел огонь надежды, ведь мы вернёмся оттуда, откуда, может, возвращался только дурак из русских сказок.

Переступив порог вслед за Велесом, мы шли за ним шаг в шаг – молча, но тягостное молчание споткнулось об жалобный вой ведущего.

- Как громки твои вопрошания, аки звери алчущие! – Протянул старик сгорбленно, жмурясь, словно пытался расслышать свои мысли за моими.

А ты всё равно по-людски не ответишь, смысл? – Не вынимая рук из карманов, продолжал чиркать зажигалкой, сжигая не только новую порцию газа, но и накопившееся раздражение.

Как вопрошаешь, так и ответ получишь. – Недвусмысленный намёк я то понял, но с чего это вдруг! Ну, бог и что с того? А может, и правда по почтительней бы с ним, вот только чем он себе такое уважение заслужил, тем, что богом родился, а как же тогда взаимное уважение?

Не с богом лишь гороиши, но и с пращуром своим! – Выпрямившись в весь рост, подчеркивая своё могущество, он на мгновение сбавил шаг и, непрекращая идти, приобнял меня за плечо. Несмотря на лёгкость этого жеста, я костями ощутил его невообразимую силу.

Ха! Как же можно было забыть! Экстрасенс, блин. Тебя не забодало мои мысли читать?

- Ну что поделать, коли мыслишь ты громко? — ответили мне усмешливо.

- Ну раз так, может, и ответишь на вопросы, или тебе их обязательно озвучивать? — скидывая с себя его руку, пристально следил за его реакцией, но этот старец излучал завидное умиротворение.

- А откуда мне ведать, что из твоего хаоса мысль вопрошаемая? — по глазам у засранца вижу: всё он понимает, только отвечать не торопится. И отпинав свою гордость, я огласил первый вопрос.

- Почему тут вещи сами по себе двигаются? — Как же засветились его глаза от счастья.

- Насколько я понял, тут тоже люди есть, но не всех мы можем видеть, что-то сродством связано, так батька рассказывал, — вмешался в вопрос отец.

- Ну, допустим, понятно. Так почему мы их не видим? — обратился я к Велесу.

- Так при жизни пращуров знать надобно, дабы после их узреть, — интонация Велеса изменилась: от недосягаемой отстранённости до живой нетерпеливости. В руке он сжимал посох, а в глазках то и дело проскакивал прищур с хитрицей.

- Ну! А ты их видишь? — хлопнув старика по плечу, с трудом удержал равновесие.

«Вижу, внучек, всех своих внуков, что миры переходят — вижу, и тебе могу показать», — затем он коснулся моего плеча посохом. Чувство тяжести в буре вдохновения невольно замедлило мой шаг. Но увиденное стоило того. Некогда пустая деревня наполнилась людьми. Вот топор, что сам по себе дрова колол, теперь лишь орудие в руках крепкого мужичка. А вот и коромысло, парящее по воздуху, потеряло свою бесполезность, ведь теперь, согнувшись в три погибели, пожилая женщина несла на себе драгоценную воду. А за углом, где сам по себе кружился столб пыли, открылась за собой детская радость и звонкий смех. И да, звуки — гробовая тишина сменилась на неумолкаемый гомон: кто-то смеялся, кто-то кому-то что-то жарко доказывал, а откуда-то раздавалась разливная песня, такая яркая, что не перекликалась с этим всем. Мягко, но крепко вплелась в эту картину звуков.

– Узрел? – Не скрывая удовлетворения, интересовался Велес.

— Кто все эти люди? — через силу выдавил я этот вопрос, так и не оторвавшись от увиденного.

— Твои предки — мои внуки. — И тут меня словно прошило какое-то странное чувство, осознание того, что все эти люди — не просто абы кто, а те, кому я обязан своим существованием.

— Хорошо, и если ты их видишь, почему не вывел отца сразу? Зачем ему было мариноваться здесь несколько лет?! — смиряя моё недовольство улыбкой, Велес продолжал добродушно и вкратчиво отвечать.

— Абы всё так просто. Мёртвых хорошо вижу, ибо их последнее пристанище тут. А вот живые сему миру не принадлежат, и мне их не видится и не слышится. Только через тебя смог вывести твоего отца. Ибо и ныне он для меня не зрим, ни слышим. А вот ты... Ты иной. Ты в прошлом в реке тонул, тебя достали как утопленника, да откачали, и с того времени ты принадлежишь двум мирам.

— Раз такая песня, то зачем его встречал? — скрестив руки на груди, я уставился на старца.

— Всяк, кто грани пересекает, со мной встречается. Таков порядок, — ответил Велес, качая головой, и в каждом его слове чувствовалось нечто большее, без этого его мудрёного пафоса, какая-то неуловимая тяжесть бытия.

— Странно, а я его слышу и вижу, — добавил отец.

— Да, странно. А почему отец тебя слышит? — раздался мой вопрос вдогонку удаляющемуся старцу.

— Поскольку я — пращур ваш, а вы — внуки, по крови он видит моё присутствие. Но из-за того, что он отрешён от мира мёртвых, я не могу сделать обратное, — он сжал кулак в моём направлении, и я тут же оказался перед Велесом, призывающим меня продолжать путь.

И тут же небо затянуло мглой, а туман въелся в воздух, заглушая лунные лучи, но не в силах затмить саму луну.

— Вот мы и у выхода, внучки. Есть что ещё спросить? — раздался его бас, словно издалека. И тут можно было удивиться тому, как быстро он отдалился — меньше чем за мгновение. Но такова его реальность.

— Да, ты вроде как в наказание меня отправил, а получается, мало того что не наказал, так ещё и с отцом из этого мира выводишь? — крикнул я, разводя руками.

— Чем слушала головушка твоя пустозвонная! Урок я тебе приподать хотел, и я его тебе приподал. А коль порку захотел — так слушай, знание — лучшая порка для невежды, и ты эту порку получил и от деда, и от меня. Будет с тебя. — С этими словами его палка стукнулась об что-то железное. — А вот и ваш железный конь. Будьте здравы, внучата.

И тут до меня допёрло, что он всё это время шёл рядом с нами, но видел я его далеко, потому что приближался к миру живых. Когда он стукнул палкой о машину, я и вовсе его не видел, но он был рядом.

— Ты ещё тут? — крикнул я в пустоту, осматриваясь по сторонам. — Ответь ещё на кое-что.

— Последний вопрос — последний ответ, — раздалось далёкое эхо.

— Мама… что с ней? Умрёт ли она? Или есть шанс всё исправить? Можно ли оттянуть неизбежное? Или уже всё… судьбу не поменять? — продолжал кричать в пустоту, слова становились всё тяжелее с каждым вопросом, давя на грудь, и последнее прозвучало почти шёпотом.

— Пусть Мокошь с Долей и Недолей плетут нити судьбы вашей. Пряжей же их служат ваши дела и помыслы, так что вам виднее, куда ваше житие вас заведёт. — С каждым словом тающее эхо вселяло надежду на лучший исход.

И вот, с отступившим туманом, по коже прошёлся леденящий холодок первых заморозков. Тонкая корка льда уже успела прихватить грязь, превращая распутицу в нечто твёрдое, на чём не страшно сделать первый шаг. Хотелось бы верить, что и внутри меня запущен такой же сложно обратимый процесс.

А ещё больший холод я испытал внутри. Вспомнил про отца, оборачиваясь, чувствовал, как от страха леденеет сердце, как прерывается дыхание, как на глазах наворачиваются слёзы. От того, чего я боюсь пережить ещё раз, — потерю близкого человека. А что если я развернусь, а его там нет, и это просто сон больной фантазии?

Но нет, выдыхая с облегчением, наблюдал знакомое лицо. Вот он — из плоти и крови, пропавший несколько лет назад, смотрит на меня живыми глазами. Как же я рад, что это не сон.

Поддавшись внутреннему импульсу, я обнял его, да так крепко, боясь вновь его потерять. Всё ещё казалось, что вот-вот пройдет мгновение, и всё закончится. Он растворится, а карета превратится в тыкву.

Сладкая радость взаимной встречи, его ответное объятие, пребывание в реальном мире — всё это переполнило панцирь из «я мужик». Так что не сразу осознал, когда успел умыться первой порцией слёз счастья.

— Я тоже по тебе скучал, — похлопывая меня по спине, укачивая, — и я тоже боялся, что больше не увижу тебя. — Отлипнув от меня, добавил: — Но мороз диктует свои правила. Давай сядем в машину, погреемся

— Ага, щаз, — вскинул голову в приступе сарказма. — Сломалась она, кому же говорил? Что если бы не эта поломка, то, может, и не увиделись бы. Так что будем греться по дороге на хутор, на ножном прогреве. Стартер в поле не починишь.

— Стартер, говоришь? Знакомо, — спросил он, пританцовывая на морозе. — А его чинил после моей пропажи?

— Да вроде нет, она тупо в поле стояла, — отвечал я, шевеля пальцами, ощущая, как мороз просачивается сквозь сапоги. — Сюда с ментами доехал, а обратно на ней — да и завелась она спокойно. В целом, из-за чего я и на ментов гнал: у них тут человек пропал, а они болт ложили на это.

— Может, и сейчас попробуешь её завести, может, проканает. Знаешь, как говорят, аномалии на приборы влияют, — потянул он за скрипучую дверь.

— Ага, аномалии, — сказал я, но тут же проглотил свою колкость, смотря на человека, который, улыбаясь, кивнул мне, предлагая пошутить, что их нет.

— Давай садись, попробуем, — сказал отец, открывая пассажирскую дверь и приглашая меня.

Сидя рядом, я не спускал скептического взгляда со стартера, его ленивое скуление всё ещё стояло в ушах. И вот, как только ключ зажигания был повернут, тот самый ленивый скулёж снова раздался по салону — и о чудо, она завелась.

— Ну, поехали, мать твою радовать, — усмехаясь, он поддал газу, дёргая старушку с места.

.
Информация и главы
Обложка книги Перекрестки

Перекрестки

Каил Винтер
Глав: 1 - Статус: закончена
Оглавление
Настройки читалки
Размер шрифта
Боковой отступ
Межстрочный отступ
Межбуквенный отступ
Межабзацевый отступ
Положение текста
Лево
По ширине
Право
Красная строка
Нет
Да
Цветовая схема
Выбор шрифта
Times New Roman
Arial
Calibri
Courier
Georgia
Roboto
Tahoma
Verdana
Lora
PT Sans
PT Serif
Open Sans
Montserrat
Выберите полку