Читать онлайн
"Семья"

Глава 1

Кристиан, Хенриикка и Минтту остановились перед дверью в квартиру Оскара, где их ждало одно из важнейших событий, какие только могут быть в жизни – знакомство с внуком и племянником. Оили, сославших на занятость, к ним не присоединилась, но пообещала, что вскоре приедет одна и познакомится с племянником. Своим же родителям Кристиан пока ничего не сказал о Терри, рассудив, что они точно не захотят ждать, а лучше дозировать знакомство с семьёй, если они соберутся все вместе, это может быть слишком много для маленького ребёнка, слишком громко, и он сам не сможет нормально провести время с внуком, поскольку мама заполнит собой всё пространство и закружит в урагане своего внимания, как это было с Томом.

Вдох-выдох. Внутри пузырилось волнение. Подумать только – там, за этой дверью, их внук, внук, которому уже шесть лет, а они о нём не знали! Сын Тома. Как бы там ни было, к Тому Кристиан имел особенное отношение, и это относилось и к мальчику от него, которого ещё не видел, но уже любил. Уже хотел быть рядом. Хенриикка стояла рядом, заломив руки, она переживала не меньше, но по другим причинам.

Кристиан нажал на кнопку дверного звонка. Открыл им Том, расплылся в улыбке:

- Привет, папа. Мама… - обнял отца и затем мать – с некоторой неловкостью. – Минтту, привет, - и сестру обнял. – Проходите.

Пропустив родных в квартиру, Том коротко прикусил губу, перехватил руку рукой, выдавая, что и он переживает. И указал рукой:

- Идите туда.

Туда – в одну из гостиных. Сопроводив семью, Том сказал, что сейчас позовёт Терри, и вышел из комнаты. Они прилетели раньше – так вышло – и приехали на два часа раньше, не позвонив, потому Терри не ждал готовым к знакомству, он сидел в своей комнате и рисовал.

- Оскар, мои родители и Минтту приехали, - Том встретил его по пути к детской. – Позовёшь Терри?

- Окей. Ты со мной?

Том отрицательно покачал головой. Он не хотел идти за Терри и лично приводить его к семье, если есть другой вариант. Пусть у него будет ещё эта пара минут, чтобы настроиться, примириться.

- Терри, приехали твои бабушка, дедушка и тётя, - зайдя в детскую, Шулейман присел на корточки перед сыном. – Ты готов?

Терри поднял глаза от альбома:

- Да, - он закрыл альбом, положил на него фломастеры и маркеры и убрал всё на стол. – Можно я возьму с собой маму? – Терри взял с полки куклу и пригладил её вьющиеся волосы, посмотрел на Оскара внимательно. – Только не говори, что это мама.

Мама – это для избранных, для своих, а те незнакомые люди, которых ещё не видел, пусть родные, но пока чужие. Если кто-то волновался больше всех – это Терри, и переживания его и позитивные, и сложные, и тяжёлые, очень разные.

- Конечно бери, - сказал Оскар и поднял правую ладонь. – Обещаю, что ничего не скажу.

Терри улыбнулся ему, но слабо и недолго. Шулейман взял его за руку:

- Пойдём. Тебе они понравятся. Кристиан, твой дедушка – классный. Но это моё мнение, ты можешь посчитать иначе и не обязан ни его, ни кого-либо любить лишь по той причине, что они твои родственники.

К ним присоединился Том, и втроём они вошли в гостиную. Кристиана так перекрыло эмоциями, что дыхание перехватило. Терри – копия Тома, только белокурый. Стоит тихий подле Оскара, куклу в руке сжимает, глядит любопытно большими глазами. Сердце переполнилось, разрослось до космических размеров и расползлось розовой сахарной ватой, рождая на лице душевную улыбку.

- Привет, Терри, - Кристиан первым подошёл к нему и опустился на корточки. – Меня зовут Кристиан, я твой дедушка, я очень рад с тобой познакомиться.

- Здравствуйте, - проговорил Терри, во все глаза глядя на родного незнакомца.

- Обращайся ко мне на «ты», - Кристиан подарил ему новую, ещё более широкую улыбку.

- Но мы же только что познакомились, - правила приличий Терри знал хорошо и соблюдал, а по ним к старшим, тем более малознакомым, престало обращаться на «Вы».

- Это неважно. На юге Испании, откуда я родом, все ко всем обращаются на «ты».

- Все-все? – Терри любознательно выгнул брови.

Сначала он стеснялся, держался Оскара и жался поближе к нему, неосознанно прячась за большим взрослым, своим взрослым, но уже увлёкся и отступил от папы, полностью заинтересовавшись Кристианом.

- Все-все, - подтвердил Кристиан.

- Даже к старшим?

- Даже к старшим. Для выражения уважения, обозначения превосходящего статуса того, к кому обращаются, или в деловом общении используют обращения дон – к мужчине, донья – к женщине. А во всех остальных случаях к мужчине обращаются – сеньор, а к женщине – сеньора или сеньорита, если речь идёт о молоденькой, очевидно незамужней девушке, - объяснил Кристиан, с удовольствием делясь с внуком частью своей культуры. – Например, если к полицейскому обратиться на «Вы», он может разозлиться и даже выписать штраф.

- Вау, - под впечатлением сказал Терри. – Надо запомнить, чтобы случайно не нарушить чужие порядки, если поеду в Испанию.

- Какие же они чужие? Они тебе свои. Я тебя всему научу.

Терри улыбнулся новообретённому дедушке. Шулейман наблюдал за ними – и должен бы радоваться, и радовался, но в груди закручивалась завистливая ревность. Уже во второй раз. Поскольку ему потребовались несколько месяцев, чтобы добиться расположения и доверия Терри, а Джерри того же добился за минуты. Теперь и Кристиан тоже, Терри сразу подпустил его к себе. Почему так? Чем он хуже? Тем, что не родной? Терри чувствует родного по крови человека и сразу тянется? Нет, бред же – и объективно, и в частности, поскольку с Томом у него никакой особой связи нет. Так почему? Очень неприятное чувство – ревновать своего ребёнка, особенно когда знаешь, что он не твой, тебе надо заслужить то, что «родному папочке» будет даровано по факту того, что это он.

Терри познакомился и с остальными, к Хенриикке, воспользовавшись новыми знаниями, полученными от дедушки, обратился «сеньора», заменив им привычное «мадам», а перед Минтту замялся, размышляя, как к ней уместнее обратиться: она ведь старше, но не совсем взрослая. Минтту пришла ему на выручку и перебила паузу, протянув ему руку: «Меня зовут Минтту, получается, я твоя тётя. Приятно познакомиться». Терри улыбнулся и ответил, перед ней он тоже не испытывал неловкости. Она интересная – прикольно иметь тётю подростка. Но ведущую роль в общении с Терри продолжал играть Кристиан. Кристиан больше не повторял ошибку, которую много лет назад допустил с Томом, когда сдерживал себя, входя в его сложную ситуацию, и отдал ведущую позицию в сближении с Томом и его обживании в семье супруге, что вышло в том числе вынужденно, поскольку не говорил ни на одном общем с Томом языке. Терри его внук – и этим всё сказано. Для Кристиана семья – это нерушимые связи, пусть вы не видели друг друга много лет или только что познакомились.

Том стоял в стороне и ни словом не участвовал. Это не его момент. Том его вовсе и не хотел, но не хотел и лишать Терри родных, а папу лишать внука, он ведь обрадовался, он счастлив. Не имел права и не хотел отказывать обеим сторонам друг в друге. Потому что знал, каково лишь во взрослости познакомиться с семьёй. Каково жить перекати полем – без корней. Каково грустить, что ты один, у тебя есть только папа – и у Терри тоже есть только папа. Это сильнее чувств Тома и его нежелания делиться. Пусть у Терри будет то, чего у него не было.

Поприсутствовав достаточно, Том ушёл из гостиной и, когда завидел Оскара, решил с ним поделиться. То, что разделено на двоих, легче переживается, и это честно, им нужна честность. Может быть, Оскар ему поможет.

- Оскар, я переживаю, - признался Том.

- В чём дело? – Шулейман пытливо и участливо заглянул ему в лицо.

Том вздохнул, прикрыв глаза, и сказал:

- Я переживаю. Вернее, не совсем так… Я боюсь, что моё время ушло. Что Терри займёт моё место. Я ведь взрослый, а Терри ребёнок, я боюсь, что папа перестанет относиться ко мне как к ребёнку, а будет к нему относиться так, будет делать с ним то, чего у нас не было, а я останусь в стороне. Я понимаю, что взрослый, но мне очень нужно оставаться для него ребёнком, он мне нужен. Но и слово «боюсь» не совсем верное – мне неспокойно и нехорошо. Я не хочу отнимать у Терри родных и не хочу отнимать его у своей семьи, ты видишь, я не препятствовал и не препятствую их знакомству, но я не могу не чувствовать то, что чувствую. Я переживаю, что это может зайти дальше, я не хочу завидовать Терри, не хочу смотреть на него как на того, кто отнял у меня моё, то, чего у меня никогда не было.

- Молодец, что рассказал. Но тебе не о чем переживать, дети навсегда остаются детьми для своих родителей, твоё место в жизни Кристиана никто не займёт, у Терри оно другое: он внук, а не сын. Поверь мне как детному человеку – конечно, Терри ребёнок, но я ни на секунду не сомневаюсь, что когда он вырастет во взрослого мужчину, то для меня он будет оставаться моим мальчиком, которого я буду любить так, как и в детстве, о котором буду переживать, заботиться. Но если тебя не отпустит, обсуди это с папой.

Шулейман собирался уйти, но, подумав о том, что и у него есть переживания, касающиеся этой ситуации, развернулся обратно к Тому:

- Я тоже переживаю. Терри сходу пошёл на контакт с Джерри, с Кристианом, а мне на то понадобились месяцы. Это не особо приятно, - тоже признался он в своих чувствах.

Первой эмоцией Том удивлённо вздёрнул брови, затем улыбнулся – не насмехался над чувствами Оскара, а благодарил за то, что доверил их, показал, что тоже не идеальный. И обнял, поддерживая и впитывая поддержку. Шулейман также заключил его в объятия, сказал:

- Мы справимся. У нас общий враг – наши детские раны, - усмехнулся и, отстранившись щёлкнул Тома по носу.

Том тоже улыбнулся, поймал его руку и, поцеловав основание ладони, прижал её к щеке.

- Если же невмоготу станет, у меня есть номер мадам Фрей, - добавил Оскар, - мы всегда можем снова к ней обратиться.

- Представляю себе, - Том усмехнулся и смешливо улыбнулся, хотя ситуация отнюдь не смешная. – «Доктор Фрей, да, ещё месяца не прошло с того дня, когда мы закончили терапию, но у меня опять проблемы».

Проведя с Терри и родителям полтора часа, Минтту вызвала Тома на личный разговор, при котором и Оскар присутствовал, что ей не мешало.

- Том, тебе и Оили стоит научиться предохраняться. Мне всего пятнадцать, а у меня уже два племянника, которые не вчера родились, - Минтту упёрла руки в бока. - Вы не настолько меня старше, чтобы это было нормально.

Том изумлённо округлил глаза на сестру.

- Минтту… - его этот разговор и обескураживал, и смущал.

- Я понимаю, что не мне тебя учить, я ваша «маленькая сестра», это вы мне должны такие вещи объяснять, но что поделать. Том, презервативы – очень полезная вещь, их не зря изобрели и внедрили в повсеместную продажу.

- Я знаю… - проговорил Том, совершенно растерянный от такой претензии. – Я вообще-то не планировал заводить ребёнка.

- О чём я и говорю. Не хочешь стать родителем – предохраняйся, это очень просто.

- Джерри предохранялся… Терри его сын. Но получилось, что он родился.

- Джерри? – переспросила Минтту. – Терри сын твоей альтер-личности, ты так говоришь?

- Так и есть. Я никогда ничего не имел с Кристиной, мамой Терри.

Минтту помолчала несколько секунд, обдумывая эту странную, сложную информацию, и подняла ладони:

- Ладно, у тебя есть свои особенности, и это одна из них. Неважно, чей Терри, суть в том, что ни ты, ни твоя альтер-личность, ни Оили не старались достаточно, чтобы избежать незапланированной беременности.

- Но Джерри старался, - возразил Том. – И Оили тоже, она не планировала ребёнка и предохранялась. Просто у нас по роду высокая, не знаю, как это правильно назвать, плодовитость, мы втроём у наших родителей тоже получились вопреки контрацепции.

- Кстати, это тебе наука, прими опыт старших на вооружение, - встрял Шулейман, обращаясь к девочке, - решая заняться сексом, будь готова к беременности.

Минтту вздохнула и покачала головой:

- Я никогда не буду заниматься сексом. Польза от него сомнительная, а рисков выше головы. Мастурбация со всех сторон лучше: и удовольствие гарантировано, и безопасно.

У Тома вытянулось лицо, и он ещё шире раскрыл глаза. Его младшая сестрёнка что…? Нет, он не мог об этом думать.

- Том, почему ты на меня так смотришь? – спросила Минтту. – Я что-то не то сказала?

- Ты произнесла страшное слово «мастурбация», - подсказал Оскар.

- Страшное слово? – Минтту посмотрела на него и перевела взгляд обратно к Тому. – Да, я мастурбирую, что в этом страшного? Все мастурбируют, особенно подростки, и это хорошо, поскольку подростковый секс – сомнительное дело.

Она не стеснялась ничего, что искусственным путём перевели в постыдные вещи, и спокойно и открыто об этом говорила, если заходила речь. Том же бледнел, впадая в оторопь, мысленно простонал и едва удержался, чтобы не заткнуть уши, чтобы не слышать, что говорит сестра. Она же маленькая! Наверное, Том бы проще перенёс известие о том, что Минтту уже занимается сексом, чем то, что она делает то, чем сам не мог заниматься и о чём с большим трудом мог говорить.

- Ты здраво рассуждаешь, - сказал Шулейман, - но Том думает иначе, он стесняется не то что самой мастурбации, но и этого слова, а тебе не стоит демонизировать секс, с правильным человеком он приносит куда больше удовольствия, чем самоудовлетворение.

- Мужчине, - заметила Минтту.

- Оскар! – возмутился Том, выразительно округлил глаза, мол, что ты такое говоришь, зачем ты обсуждаешь это с моей сестрой.

- Том, у тебя какие-то проблемы? – обратилась к нему Минтту. – Ты же прошёл лечение, или я что-то неправильно поняла и ошибаюсь?

- Ты не ошибаешься, но не существует такого лечения, которое исправило бы все проблемы Тома, - Оскар с усмешкой ответил за Тома.

- Оскар, ты мне не помогаешь, - высказал Том.

- Я тебе и не помогаю, - отозвался Шулейман. – Я справедливая нейтральная сторона. И справедливо скажу, что ты, Минтту, зря наезжаешь на Тома, контрацепция может подвести любого человека. Хотя Том, а не Джерри, действительно не умеет предохраняться, но я его уже проучил и, надеюсь, вразумил.

Том открыл рот, закрыл и безмолвно всплеснул кистями рук в непередаваемом смешении эмоций.

- Том, подумай о вазектомии, - сказала Минтту. – Это отличный выход для мужчины, который не хочет случайно стать отцом.

- Минтту, я с Оскаром, у нас не может получиться ребёнок, - поостыв, напомнил сестре Том.

- Насколько мне известно, ты уже изменял Оскару, если это повторится снова, ты будешь хотя бы в чём-то уверен.

- Тебе правильно известно, - снова вставил реплику Шулейман.

Том же вновь открыл и закрыл рот, мотнул головой:

- Я не собираюсь изменять Оскару!

- Тот, кто изменил однажды, легко может это повторить. Том, я тебя не осуждаю, есть свободные отношения, и это нормально, если партнёры подходят к ним с умом.

- У нас не свободные отношения! – Том не только защищал свою собственноручно запятнанную честь, но и негодовал от одной мысли, что к Оскару может прикоснуться кто-то другой. – И я никогда не спал с женщиной, я не знаю, что с женщинами делать, поэтому даже если я сойду с ума и изменю, у меня не появится ребёнок.

- Минтту, мне очень доставляет данный разговор, - Шулейман приобнял девочку за плечи, привычно нарушая границы, - но завязывай, такими темпами ты доведёшь Тома до дёргающегося глаза и нового нервного срыва, - усмехнулся, бросил взгляд на Тома.

- Хорошо, - согласилась Минтту и, прежде чем уйти, обратилась к брату: - Том, будь осторожен. С Оили бесполезно разговаривать, она не признаёт ничью правоту, кроме своей, но ты больше похож на разумного человека. Остановитесь, в ближайшие лет пять я больше не хочу племянников, и дети должны быть желанными, а не случайными.

Оскар проводил её взглядом и, усмехнувшись, повернулся к Тому:

- Она не промах, отнюдь не промах. Даже твоя сестра-подросток понимает, что ты в плане верности человек ненадёжный.

Том резко выдохнул и быстрым шагом покинул комнату, хлопнув дверью. Довела его эта тема. Больная тема. Оскар нашёл его в спальне, Том сидел на краю кровати, облокотившись на колени и повесив между ними кисти. Шулейман сел рядом.

- Оскар, мне очень неприятно, когда мне припоминают мои измены, тыкают в них и тыкают, - Том посмотрел на него. – Я не считаю себя невиновным, я поступал очень плохо, но не надо мне так напоминать. Я и сам помню, я не забуду. Если бы у меня была возможность исправить те ошибки, я бы незамедлительно это сделал и никогда так не поступал, но я не могу. Оскар, мы же обсуждали это на психотерапии, я говорил, что мне неприятно, я просил тебя не напоминать. Почему мы не можем просто не вспоминать об этом и жить дальше?

- Я помню, что мы обсуждали. Но я не могу молчать и делать вид, что ничего не было, поскольку мне тоже было неприятно, когда ты от меня гулял, - Шулейман не шёл на конфронтацию, а объяснял, повернувшись к Тому вполоборота. – Молчанием я себя задавлю.

- Если ты не можешь и не сможешь меня простить, брось меня, - Том отвернулся и потёр плечо. – Логичнее расстаться, если так. Но не ковыряй меня, не выставляй, что я такой плохой, если ты не можешь с этим жить.

- Опять бежишь? – поинтересовался Оскар.

- Нет, хочу понять, что ты чувствуешь. Я не хочу быть в грязи. Оскар, я относительно нормально выношу, когда ты один мне припоминаешь измены, если ты не делаешь это постоянно и слишком много за раз, - Том вновь повернулся к нему, серьёзным, пронзительно-мученическим взглядом смотрел в лицо. – Но, когда вы с Минтту вместе об этом говорили, говорили, что я неверный и по-другому уже не будет… - закрыл на две секунды глаза, покачал головой. – Мне неприятно. Мне плохо, горько, больно. Я не хочу чувствовать себя какой-то блудной дрянью. Я не такой, а меня как будто преследует это клеймо. Мне не отмыться от этой грязи, я сам знаю, на мне вообще много грязи. Не надо мне напоминать, не надо окунать меня глубже, эта грязь тянет за собой другую.

«Другая грязь» - пережитое сексуальное насилие. Добровольные измены и изнасилования никак не связаны, это совершенно разные вещи, но если ты плохой и грязный от того, что изменял, то почему не вспомнить о другой, более давней грязи. Как не вспомнить. Не почувствовать на себе эту липкую плёнку бракованности. Грязный – это приговор. С детства. Ты позволял другим трогать себя, марая свою кожу и совесть, а до того другие люди трогали тебя не спрашивая, использовали, ломали и пачкали твоё тело.

Том не манипулировал своим тяжёлым прошлым, он чувствовал и хотел это донести, пока не стало поздно. Вернее – ещё не чувствовал. Но понимал, что к тому может прийти – бесконтрольно, незаметно, внезапно, и все старания насмарку. Психотерапия научила лучше осознавать процессы в своей голове и их отслеживать, чтобы они больше им не управляли. Том не хотел обратно во мрак.

- Давай так, - сказал Шулейман. – Если с кем-то зайдёт речь о твоих изменах, я встану на твою сторону, а наедине буду тебя периодически колоть, если почувствуешь, что перебор, скажи «стоп», и я замолчу.

- Просто «стоп» или стоп-слово? – Том улыбнулся, ещё слабо, но не вымученно.

- Начнём со «стоп», я в себя верю, - усмехнулся Оскар. – Если же войду в раж и не заткнусь ни после стопа, ни после стоп-слова, разрешаю тебе мне врезать. Думаю, с первого раза до меня дойдёт, а дальше пойдём по убывающей – стоп-слово, просто «стоп» или любой его аналог.

Тем временем Кристиан, Хенриикка и Терри переместились в детскую. Кристиан сидел с Терри на полу, и они развлекались всем подряд. Хенриикка же стояла в стороне и выдавливала неловкие улыбки. Она не могла так, как Кристиан – сходу, с разбега, всей собою в нового человека. Кристиан в любой компании с первой минуты становился своим, а ей нужно время, после чего она всё равно так – именно так, открыто, фонтанируя – не сможет. И с внуком Кристиан тоже быстро нашёл общий язык, Терри через сорок минут знакомства рассказал о любимой, особенной кукле-маме и дал её новому дедушке в руки, что показатель.

За рассматриванием рисунков Терри, книг, которые он прочёл и читает, и играми Кристиан травил истории из жизни, в частности из счастливой, но непростой жизни в холодной и хмурой Финляндии.

- Я готовил орчату – это валенсийский напиток на основе земляного миндаля, похожий на молоко с ореховым вкусом, не всегда получалось найти в Хельсинки земляной миндаль, поэтому иногда я его заменял орехами, и я его грел и пил горячим, чтобы согреваться, только не рассказывай моей маме, она от меня за это отречётся, - со смехом рассказывал Кристиан и приложил палец к губам, подчёркивая важность сохранения тайны. – Греть орчату – страшное преступление.

Терри тоже рассмеялся – и заражался эмоциями, и потому что дедушка же большой-большой, а боится свою маму.

- Я тоже хочу попробовать этот напиток. А мы можем его приготовить? – загорелся Терри.

- Можем, - кивнул Кристиан и поднялся на ноги, чтобы пойти на кухню, но передумал. – Терри, давай ты попробуешь орчату, когда поедешь знакомиться с прабабушкой и прадедушкой. Никто не готовит её лучше доньи Сариты, отвечаю, - он широко махнул рукой и собрал пальцы щепотью у губ.

Терри заулыбался перспективе нового знакомства с родными, но обеспокоенно спросил:

- А я им понравлюсь?

- Конечно, - без тени сомнений заверил его Кристиан. – Разве ты можешь кому-то не нравиться?

Хенриикка чувствовала себе лишней – из-за себя, из-за того, что не находила, как присоединиться к их взаимодействию – и думала, может быть, ей уйти. Но это было бы некрасиво. Оскар и Том вернулись в гостиную, прежде чем пойти в детскую, но «детская» сама пришла к ним. Мимо открытой двери пронёсся, радостно восклицая, Терри, а за ним пробежал Кристиан, они играли в импровизированную смесь догонялок с прятками. Том и Оскар обменялись взглядами, кажется, им можно не торопиться, Терри и Кристиану весело и без них. Шулейман, конечно, играл с Терри, в том числе в активные игры, но не любил их, а Терри никогда не требовал того, чего ему не давали, не предлагали. Пальтиэль был счастлив беситься с любимым внуком, но в силу возраста и состояния здоровья не мог с детской энергичностью долго нарезать круги, да и не приучен он к такому, его самого воспитывали сдержанным и спокойным, что исключало «звериные игрища», и Оскара он так же воспитывал, высокопоставленные дети не бесятся, потом вырастают и не знают, как это делается. Кристиан же в свои шестьдесят был здоров, энергичен и лишён вбитых с детства оков, в его детстве все бегали по дому, по саду, по округе, валялись в грязи и делали прочие весёлые вещи. Для Терри он находка, Терри же на самом деле весьма активный ребёнок, если создать условия, в которых он может раскрыть свою энергию, никому не мешая.

Том улыбнулся, проводив их взглядом. Сердце тронуло светлым теплом, потому что он тоже мог бы так играть. А следом пришла грусть, потому что у него этого не было. У него было «не прыгай, не бегай, не лазь никуда, вдруг ты упадёшь и поранишься», что проявление заботы и любви, даже без учёта того, что Феликс любил его патологически. Но Тому так этого не хватало. Не хватило. Он ведь был обычным мальчиком, который хотел бегать, беситься, кататься на качелях и иметь друзей. Том потупил взгляд, уходя в печальные воды того, что его детство прошло, а его не случившееся детство - мелькает перед его глазами.

До кухни Кристиан и Терри всё-таки добрались, надо же подкрепиться. Посмотрев, что есть в холодильнике, Терри предложил дедушке свою любимую закуску-десерт.

- Что это? – спросил Кристиан, рассматривая непонятное ему что-то, нанизанное на палочку.

- Это чеснок в карамели, моя любимая десертная закуска. Грегори однажды приготовил мне яблоки в карамели, но мне не очень понравилось, и он предложил мне сделать в карамели любой продукт, который я выберу, я выбрал чеснок, потому что я его очень люблю. Всякое другое в карамели я тоже попробовал, но больше ничего мне не понравилось настолько.

- Интересно. Никогда не пробовал, даже не слышал о таком сочетании, - Кристиан снял со шпажки карамельный чесночный зубчик и отправил в рот. – Любопытный вкус.

- Это моё авторское блюдо, - с широкой гордой улыбкой сказал Терри.

- Что ты ещё любишь?

- Я люблю сельдерей, брокколи… Морковка! – Терри достал из ящика внизу холодильника мытую морковку и радостный повернулся к дедушке. – Я люблю морковку, это мой любимый перекус.

- Повезло твоим родителям, редко когда дети добровольно едят овощи.

- Я их всегда любил. По-моему, овощи вкусные.

- А сладости любишь?

Терри задумчиво наклонил голову набок. К ним пришла Хенриикка, стояла в дверях бледной тенью.

- Люблю мороженое, но редко, - ответил Терри, - ещё мармелад, Оскар один раз привёз мне такой вкусный мармелад – овощной.

- Почему только один раз?

- Не знаю, - Терри пожал плечами. – Папа больше не привозил, а я не просил.

- Обязательно попроси, - по-доброму наставил его Кристиан. – Надо заявлять о своих желаниях, иначе как люди узнают, чего ты хочешь?

- Может быть, прямо сейчас попросить? – Терри вздёрнул брови. – Ты меня подождёшь?

- Конечно. Я пока посмотрю, какие есть продукты, и придумаю нам перекус.

Оставшись наедине с супругой, Кристиан обнял её за талию и прислонился лбом к её лбу:

- Кикки, расслабься, всё хорошо, это наш внук.

- Я знаю, - Хенриикка тихо вздохнула. – Всё хорошо, не переживай. Но я не душа любой компании, ты же знаешь, мне нужно время. Это всё так неожиданно: у нас ещё один внук, не младенец, мне нужно время привыкнуть и найти с Терри свой контакт.

Кристиан поцеловал жену и обнял крепче. Она непростая, всегда была, она непохожая на него, но Кристиан всегда будет рядом и будет её поддерживать.

Терри пришёл в гостиную, забрался на диван, где сидели Оскар и Том, обнял папу за шею и, немного отстранившись, спросил, можно ли снова купить тот вкусный овощной мармелад, который он никогда не видел в магазинах. Шулейман мысленно хлопнул себя по лбу: как сам не догадался покупать то, что Терри понравилось, а не ограничиваться одним разом. Как бы ты ни старался, всё равно случаются промахи, но данный хотя бы безобидный.

Оскар тут же, при Терри, отыскал номер того производства и позвонил, чтобы договориться о доставке. Маленькая местечковая фабрика, не поставляющая свою продукцию в другие города, доставкой не располагала. Но любой вопрос решаем при наличии желания и материальных возможностей. Шулейман послал за мармеладом человека из своего подчинения. Потом можно будет наладить службу доставки, если Терри захочет есть их мармелад на регулярной основе.

В начале десятого Кристиан, Хенриикка и Минтту собрались уходить – они собирались задержаться в Ницце на несколько дней и сняли номер в отеле. Но Терри предложил им остаться, он не хотел, чтобы они уходили, потом опомнился и поспешил к папе спросить разрешения.

- Оставайтесь, места всем хватит, - обратился Шулейман к гостям.

Кристиану и Хенриикке он выделил гостевую спальню подальше от их с Томом спальни, а Минтту предоставил возможность самой выбрать комнату. К половине одиннадцатого атмосфера в квартире начала склоняться ко сну. Уложив Терри и разобравшись с гостями, Оскар пришёл в спальню и сел на кровать, где уже сидел Том.

- Ты отлично справляешься, - сказал он, приобняв Тома за плечи.

Том повернулся к Оскару, дался в объятия, прикрыв глаза, и потёрся об его плечо.

- Мне сложно, - делился Том, уставший за этот день. – Но да, я справляюсь, если почувствую, что я не в порядке, я скажу, обещаю.

Помолчал долгие минуты, лёжа щекой на плече Оскара, и произнёс:

- То, что я хочу сказать, плохо. Но… Я не хочу, чтобы мои родители ночевали здесь. Это заставляет меня чувствовать, что моя жизнь ушла к Терри, а я за бортом, но я не могу прогнать своих родных. Со временем я привыкну, думаю, что привыкну, но сейчас я чувствую так. Оскар, - Том поднял голову, посмотрел в глаза. – Можешь ты попросить моих родителей переночевать в другой квартире? Можно в той, которая как бы моя.

- Поразительная бесхитростность, - фыркнул Шулейман, - которая не мешает тебе хитростью вершить плохие дела чужими руками. Ладно, это замечание для проформы. Окей, скажу.

Постучав, Оскар зашёл в комнату, где готовились ко сну Кристиан и Хенриикка, и сказал:

- Расположитесь в соседней квартире, займите ту, что на девятнадцатом этаже, она тоже моя. Меня напрягает большое количество людей в моём доме, - и, в принципе, не лгал, Шулейман всегда предпочитал уединение и минимум людей на одной с собой территории. – А утром как проснётесь, приходите.

У родителей Тома возник закономерный вопрос, почему Оскар не сказал об этом сразу, но они не стали спрашивать и согласились уйти в другую квартиру.

- Нужно позвать Минтту, - произнесла Хенриикка.

- Пусть остаётся, - махнул рукой Оскар. – Может быть, она уже легла. Если хотите позавтракать с Терри, приходите пораньше, он встаёт рано, а к нам с Томом не заходите, пока мы сами не выйдем из спальни. Встретит вас Грегори.

Самому к ночи уже лень совершать лишние телодвижения, потому Шулейман, пожелав Кристиану и Хенриикке спокойной ночи, кликнул Грегори, выдал ключи, велел их проводить и сообщил охране, что они займут закреплённую за Томом квартиру. И вернулся к Тому:

- Сделано.

Том улыбнулся, обнял его благодарно и опустил голову на плечо:

- Спасибо.

- Пожалуйста, - отозвался Шулейман, поглаживая его по позвоночнику, усмехнулся приглушённо. – С тебя причитается.

Том поднял голову и брови, посмотрел вопросительно.

- Удиви меня утром, - добавил ясности Оскар. – Шучу, это не повинность, а исключительно добровольное дело. Но если что – я не откажусь от разнузданного секса, прежде чем мы выйдем ко всем твоим родственникам и будем вести себя как благопристойная семья.

Глава 2

Четыре дня Кристиан, Хенриикка и Минтту гостили у Оскара и Тома, на ночь уходя, а день проводя с ними и, главное, с Терри, а на пятый день собрались и все вместе отправились в Испанию, чтобы познакомить нового маленького члена семьи с прабабушкой и прадедушкой. Кристиан и Хенриикка предлагали – и предполагали, что полетят обычным самолётом, привычным для них образом, но Шулейман, конечно, не согласился, и все загрузились в его самолёт, тот, который больше, хотя наличие обустроенной ванной и прочих комнат и не требовалось для короткого перелёта.

Оглядевшись по сторонам с мыслью, кажется ли ему или нет, что раньше салон выглядел иначе, Том наклонился к Оскару и шёпотом спросил:

- Разве здесь были не светлые кресла?

И весь салон отличался оформлением, но не настолько контрастно, как разница между кремовым цветом кресел, которые помнил, и нынешними чёрными и цвета горького шоколада. На удивление, эти два тёмных цвета сочетались стильно и приятно для глаза.

- Были, но не здесь, - ответил Шулейман. – Я купил новый самолёт, а тот продал. В старом мне не нравилось стилистическое и цветовое оформление, - он придирчиво помахал рукой. – Здесь же и салон мне по нраву, и потрясающие ванная и туалетная комнаты, про спальню не могу сказать, что я в восторге, но она в минималистичном стиле, что я люблю.

Том покачал головой:

- Я никогда не привыкну к тому, что ты можешь просто взять и купить самолёт.

- Я могу просто взять и купить остров, - усмехнулся Оскар. – Хотя это зачастую дешевле, чем купить самолёт.

- Пойду, пожалуй, посмотрю, что тут за ванная, - сказал Том, вставая из кресла.

Первое впечатление от ванной комнаты – мощнейшая ассоциация с апартаментами в самолётах шейхов, чей образ в фотографий многим знаком. Это дорогая роскошь, которая на десять уровней выше обыкновенного богатства. Оскар удивительным образом предпочитал функциональную классику вне времени, минимализм и подобные броские решения, перед которыми у простых людей подгибаются колени. Том провёл пальцем по мраморной стойке, в которую вмонтирована стеклянная раковина, и вернулся к Оскару.

Минтту смотрела по сторонам и, сделав для себя выводы, сказала брату:

- Ты хорошо устроился. Я бы тоже хотела летать на таком самолёте.

- Я не из-за этого с Оскаром, - Том убрал волосы за ухо, почувствовав налёт дискомфорта от слов сестры. – Много лет я вообще не думал о том, что Оскар богат, для меня всё это не имело значения.

- Я и не намекаю на твою меркантильность, - улыбнулась Минтту. – Я лишь констатирую факт и делюсь своими соображениями, что тоже не отказалась бы от подобных благ. Но не от мужчины.

- Возможно, у тебя всё это будет, - Том тоже улыбнулся ей, слегка и только губами, искренне желая, чтобы у младшей всё сложилось.

- Я на то надеюсь, - кивнула Минтту. – Я планирую делать карьеру и себя.

Кристиан и Хенриикка, тоже оказавшиеся в непривычных для себя условиях, не чувствовали себя в своей тарелке, но, в отличие от дочери, не крутили головами по сторонам и держались спокойно. К ним подсел Терри, завёл разговор о самолётах: его удивляло количество приборов на панели пилотов и озадачивало их назначение. Как пилоты в них всех разбираются?

- Пилоты знают назначение каждого прибора, - Кристиан улыбнулся и усадил внука себе на колени. – Давай я тебе расскажу, - он достал телефон, нагуглил изображение приборной панели самолёта подходящей панели и увеличил картинку. – Это авиационный дисплей, на нём отображается маршрут полёта, аэропорты, трассы, схемы выхода, полёта и захода на посадку. Это ручка управления самолётом, она же руль, он нужен для изменения крена и тангажа самолёта. Это дисплей работы двигателей. Блок управления полётом. Дисплей работы систем самолёта. Ручка уборки и выпуска шасси. Рычаги управления двигателями. Панель управления радиосвязью. Воздушные тормоза. Стояночный тормоз…

- Откуда ты всё это знаешь? – изумился Терри.

- Я был пилотом, - Кристиан снова улыбнулся внуку.

- Правда? Ты пилотировал такие самолёты?

- Да, я был пилотом гражданской авиации, это было дело моей мечты. Но я ушёл оттуда и занялся другой работой в авиации, чтобы постоянно не оставлять твою бабушку одну, - послал нежную, полную любви улыбку супруге.

Том любил своих родных, очень любил, особенно папу, но в этом самолёте, в этом полёте, в этом дне чувствовал себя некомфортно. Слишком много родных разом. Продолжение тяжёлого, неприятного для него – делись, делись, делись. Делись родителями, делись бабушкой и дедушкой. Том не умел делиться, не приучен с рождения. Потому и настроение соответствующее: не совсем плохое, но точно не радостное, напряжённо-задумчивое. Шулейман положил ладонь ему на бедро, погладил – неприлично высоко и интимно. Том скосил к нему глаза и быстро положил ногу на ногу, закрываясь.

- Пойдём, - Оскар поднялся из кресла.

Том пошёл за ним в спальню – поговорить наедине, наверное. Шулейман подпихнул его в плечо, тем самым усадив на кровать:

- Тебе нужно расслабиться.

- О чём ты?

- Хочешь сказать, что мне кажется?

- Оскар, это плохая идея, - сказал Том, глядя, как он расстёгивает ремень.

- Отличная идея, - отбил Шулейман. – Человечество ещё не придумало лучшего способа сбросить напряжение.

- Оскар, за дверью полный салон моих родственников, - Том отсел немножко в сторону от стоящего перед ним Оскара.

- Буду зажимать тебе рот, чтобы не кричал, - ухмыльнулся тот.

Том сглотнул, приоткрыл рот, бросил взгляд на дверь. Его оборона сыпалась. По сути, он не имел весомых аргументов для отказа, включая отсутствие чёткого нежелания.

- Оскар, я не знаю… Там моя семья, и у меня не совсем то настроение…

- Вот его мы тебе сейчас и будем поднимать, - убеждённо кивнул Оскар. – Знаешь почему? Потому что, если ты не успокоишься, то к ночи у тебя будут слёзы, завтра истерика, а послезавтра, вероятно, Джерри.

- Благотворительный секс в качестве лекарства… - тихо хмыкнул Том и потупил взгляд.

- Кто говорит о благотворительности? Я тебя хочу, а то, что секс вдобавок поможет тебе успокоиться – это бонус. Так что заканчивай болтать и ложись.

Том улыбнулся, когда оказался на спине, а Оскар навис над ним, опираясь на руки. Метнул взгляд в сторону двери:

- Оскар, хотя бы запри дверь, - понимание, что кто-то в любой момент может войти и увидеть их, тревожило.

- Нет, - Шулейман взял его за подбородок и коснулся губами щеки. – Тебя ведёт от условной публичности.

- Оскар, я против… - Том беспокойно заелозил под ним, уворачиваясь. – Там мои родные… Акула!

Оскар выдохнул и отстранился, сел:

- Ты слишком часто используешь стоп-слово. Я ж могу привыкнуть и перестать реагировать.

Том приподнялся на локтях:

- Я могу использовать его только раз в год? Есть какие-то ограничения?

- Нет, я чисто напоминаю тебе, что использовать стоп-слово престало не когда в голову стукнет, а когда реально надо.

- Я и использую. Акула – не на секс, от него я не отказываюсь, а только на незапертую дверь. Для меня это слишком, сейчас я не смогу расслабиться, я не хочу, чтобы кто-то из моих родителей или сестра зашли и увидели нас, - объяснил Том. – Запри, пожалуйста.

- Ладно.

Демонстрируя, что делает это без желания, Шулейман запер дверь и, вернувшись к Тому, снова опрокинул его на спину, играя ухмылкой на губах и заводным, страстным блеском в чуть прищуренных зелёных глазах. Том вновь заулыбался ему, коснулся ладонью щеки и рефлекторно закрыл глаза, едва Оскар приблизился к его губам, чтобы увлечь в глубокий поцелуй. Тесно губами, зубами, взасос. Щетина на подбородке и щеках Оскара колола и царапала, причиняла дискомфорт, добавляя остроты. Шулейман спустился поцелуями к его шее, вылизывал тонкую кожу и задрал на Томе футболку, поцеловал в центр груди и заласкал соски, жаркими ладонями обводя бока, хрупкую череду рёбер. Том выгнулся и прикусил губу, чувствуя всё сильнее распаляющееся возбуждение, не безумно-лихорадочное, но насыщенное и горячее, что уже начинало тянуть внизу. Оскар прижался губами к его животу ниже пупка, а рукой поглаживал по внутренней стороне бедра, побуждая невольно развести ноги. И так вовремя его пальцы ловко расправились с пуговицей и молнией ширинки Тома. Шулейман снял с него майку, а после вытряхнул из джинсов, свою рубашку сбросил на край кровати и тоже избавился от штанов. Подцепил резинку трусов и медленно спустил их с Тома, неотрывно глядя в глаза потемневшим, смолянисто-тягучим взглядом. Том свёл ноги, помогая, сжал колени, неосознанным задним планом смущаясь своей наготы, которую Оскар так откровенно разглядывал. Но через считанные мгновения расслабился, перестал нервозно жать друг к другу ноги, позволив им свободно разойтись.

В голове мелькнула первая за последние минуты мысль:

«Нужно было надеть брифы, Оскару они нравятся».

А он сегодня в обычных непримечательных тёмных боксерах. Оскар бы с бо́льшим удовольствием обнаружил у него под одеждой и снял маленькие и задорные яркие или же белые трусы. В следующий раз нужно будет их надеть. Шулейман провёл по его ногам вверх и вжался в губы поцелуем, а после спустился и взял в рот до половины. Том схватил ртом воздух, задохнувшись, упёрся рукой в плечо Оскара, пытаясь его отстранить.

- Оскар, я не смогу ответить тебе тем же… - сбито прошептал Том. – Мне будет слишком неловко выходить к родителям, разговаривать с ними, зная, что делал это…

- Разве я прошу? – Шулейман поднял голову, посмотрел на него пристально. – Расслабься и получай удовольствие.

Не найдя более аргументов, Том сдался и откинул голову, упёрся затылком в постель, жмуря глаза. Упёрся в матрас пятками напрягшихся от переживаемой ласки ног. Оскар ласкал его неспешно, со вкусом, как бы пошло это ни звучало в контексте данного действия, втягивал щёки, умопомрачительно зажимая, языком обводил вздутые венки, рукой стягивал кожу и кончиком языка очерчивал обнажённую, лоснящуюся головку по нижнему контуру, а когда он играл с уздечкой, у Тома ягодицы поджимались и под закрытыми веками вспыхивало белой взвесью.

Смазка лежала в чемодане, но Шулейман, научившись на опыте, положил в карман одноразовый пакетик. Надорвав упаковку, он выдавил гель на пальцы, для начала лишь поглаживал сжатый сфинктер, целуя бёдра Тома, тазовые косточки, оставил поцелуй на влажной головке, заставив Тома едва слышно ахнуть. И ввёл в него средний палец. Том потянул Оскара на себя, целовал в губы, обнимая за шею, царапал короткими ногтями загривок, не оставляя следов, пока Оскар растягивал его уже двумя пальцами возвратно-поступательными движениями.

- Оскар, я не уверен, что смогу тихо, - у Тома взгляд бегал от взбудораженности желанием и не прошедшего беспокойства. – Я не хочу, чтобы кто-то услышал.

- Я тебе помогу.

Шулейман поцеловал Тома в щёку, поднял и согнул его ногу в колене, напоминая, какую позу ему престало принять, и направил в него член. Том стиснул зубы на первом проникновении. Это всегда – глубокий и многогранный спектр ощущений. Спазм внутри. Сладостное наслаждение от заполненности и одновременно предвкушение большего. До того состояния, когда сам себя забываешь, превращаясь в сплошной оголённый нерв, жаждущий одного и бьющийся в агонии удовольствия.

Том сжимал немеющие пальцы в кулаки, скользил ладонями по спине Оскара. Его задранные к подмышкам ноги раскачивались в такт быстрым толчкам. Шулейман вжимался в него, врезался с каждым движением, покрыл собой, прижимая, всем телом передавая импульсы фрикций. Целовал Тома в раскрытые губы, собирая сорванное, хрипящее дыхание, помогая сдерживаться.

- Оскар, боже…

Том зажмурил глаза и выгнул шею. Он не умел сдерживаться, не умел. Сердце своей вибрацией заполнило всю грудную клетку, разливалось по рукам, раскаляя реки артерий. В голове тоже колотился пульс. Том схватился за ягодицы Оскара, вжимая в себя, когда пошла животная потребность не останавливаться, дойти до конца и взорваться. Сильнее, глубже. Том проскулил не в силах не издавать ни звука.

Шулейман зажал ему рот ладонью, ускорился до сокрушительно мощного, рваного ритма. Том распахнул глаза, чувствуя, как стремительно выгорает воздух в лёгких. Как закручивается и сыпется внутри. Без возможности утолить возросшую в разы потребность в кислороде, без возможности выпустить распирающий грудь и горло крик ощущения обострились, став почти болезненными на уровне перенапряжённых нейронов. Оргазм накатывал с неумолимой силой – и Том сумел остаться тихим, сжал коленями бёдра Оскара, остро проживая пиковое блаженство, выстрелившее на живот и грудь. Шулейман не убрал руку с его губ, пока не догнал, перевёл немного дыхание и подал Тому влажные салфетки. А вытер его торс от спермы сам, пока Том восстанавливал способность говорить. Через двадцать минут самолёт зайдёт на посадку.

- Тебе нужно в душ? – поинтересовался Оскар, когда они уже оделись.

Том смутился и покачал головой:

- Нет, не надо.

Для верности поёрзал, прислушиваясь к себе. Мокрого дискомфорта он не испытывал. Похоже, не должно потечь. Это может быть очень неприятно и неловко, особенно если ты не наедине с Оскаром. Вернувшись с Оскаром в салон, Том старался выглядеть, как будто ничего не произошло, но больше старался не смотреть на родных, не бросать взгляды. Казалось, что все понимают, чем они занимались, и это смущало до оторопи. Показалось (ли?), что папа взглянул в их сторону с понимающей полуулыбкой. Том почесал висок, прячась за рукой, и отвернулся к иллюминатору.

К ним пришёл Терри, сел к Оскару, что позволяли широкие кресла, прислонился виском и щекой к его плечу, обвив ручками за руку. День ещё в разгаре, но он такой насыщенный, как и предыдущие дни, поэтому Терри подустал, ему требовалось немного отдыха, чтобы восстановиться. До городка, где проживали родители Кристиана, добирались двумя машинами, и по дороге Терри подремал. Проснулся за десять минут до прибытия и был снова готов к новым знакомствам и событиям. Только по-прежнему переживал – понравится ли он прадедушке и прабабушке? Это ведь такие старшие-старшие особенные родственники, которые далеко не у всех есть.

Кристиан предупредил родителей, какое потрясающее знакомство их ждёт и когда они приедут, и сеньора Сарита и сеньор Пио уже ждали во дворе, когда машины подъехали к их дому. Сеньора Сарита шагнула вперёд и раскрыла руки, едва они вошли в калитку:

- Терри, мальчик наш! Какой ты уже большой, какой ты красивый! Я очень рада с тобой познакомиться!

- Мы рады, - поправил её супруг, тоже улыбаясь правнуку.

Терри также искренне, но растерянно улыбался, он хотел учить испанский язык, но пока посвятил себя изучению русского, потому не понимал ни слова. Сарита же и Пио не говорили ни на каком языке, кроме родного. Поняв эту неловкую нестыковку, Кристиан выступил в качестве переводчика и перевёл Терри, что ему сказали.

- Я тоже очень рад познакомиться, бабушка, дедушка… - Терри нахмурился и мотнул головой, потому что ошибся. – Прабабушка и прадедушка. Для меня очень волнительно, что у меня есть прадедушка и прабабушка.

Кристиан перевёл и его ответ. Казалось, сеньору Сариту и сеньора Пио вовсе не смущало, что правнук не говорит с ними на одном языке, его заобнимали, зацеловали, бегло говоря о радости от встречи. Том стоял за плечом Оскара и чувствовал себя невидимкой, уже ненужным элементом. Но сеньора Сарита не была бы собой, если бы её энтузиазма и любви хватило лишь на одного, она и Тома радостно поприветствовала, расцеловала в обе щеки, наклонив к себе. И Том оттаял, начал улыбаться – он не забыт, он по-прежнему ребёнок для своей семьи.

- Пойдёмте в дом, - говорила сеньора Сарита, активно жестикулируя. – Где же вас всех разместить? Ничего, устроим вас, - махнула она рукой.

Она не рассматривала вариант, что гости не останутся на ночь – не на одну ночь. Шулейман подумал о том, чтобы поселиться с Томом отдельно, что было бы куда комфортнее, чем тесниться всем в небольшом, не рассчитанным на стольких людей доме, но, памятуя, как сеньора Сарита относится к тому, что гости живут не у них, и что в тот раз, когда сделал так, всё равно сюда перебрался, решил не выпендриваться и посмотреть, что будет.

- У меня обед почти готов, - сеньора Сарита сдёрнула с плеча кухонное полотенце, разводя бурную деятельность. – Сейчас пообедаем, заодно всё расскажете. Мойте руки и садитесь.

Терри тихо обратился к дедушке:

- Можно мне попросить прабабушку приготовить орчату?

- Конечно, - Кристиан улыбнулся и погладил его по волосам. – Лучше попроси её сам, обращайся к ней напрямую, а я буду переводить, твоей прабабушке будет приятно, что ты с ней разговариваешь.

Кивнув, Терри подошёл к прабабушке, что колдовала над пышущей жаром широкой и глубокой сковородой на плите, и обратился с просьбой. Кристиан оперативно перевёл.

- Конечно, родной мой. Я собираюсь всем подать орчату, обед нужно немного подождать, но нельзя же голодать в его ожидании?

Наполнив высокий стакан свежеприготовленным напитком кремового цвета, сеньора Сарита передала его правнуку, и улыбалась в ожидании его реакции. Терри сделал маленький глоток – этот вкус одновременно рождал много ассоциаций и сам по себе не был похож ни на что. Вкусно. А польза какая – в орчате в изобилии содержатся магний, железо и кальций, она тонизирует и снижает уровень вредного холестерина, о чём никто в семье не говорил, поскольку все испанские её представители и так знали это по умолчанию.

- Это вкусно, спасибо бабушка, - поблагодарил Терри и обернулся к Кристиану. – Дедушка, ты был прав, орчата вкусная.

- Том, тоже выпей, - сеньора Сарита налила второй стакан. – Чего ты скромничаешь и не подходишь?

- Спасибо, - легко перестроившись на испанский, Том расплылся в улыбке и обеими руками взял стакан.

Налив остальные порции и проверив основное блюдо, сеньора Сарита снова развернулась к внуку, упёрла руки в бока:

- Том, где твой… как это у вас говорят? Партнёр. Зови его.

Шулейман застрял в ванной, сражался с краном, пытаясь понять, почему нет горячей воды. Сарита и Пио установили водонагреватель на минимальную мощность, потому что на улице жаркое лето, плюс тридцать пять градусов, хотелось освежаться, а не вариться в кипятке. Потому вода из крана текла чуть тёплая, а Оскар привык мыть руки нормальной тёплой. Но пришлось довольствоваться тем, что есть. К нему пришёл Том, поставил стакан с недопитым напитком на полку и, тоже вымыв руки, позвал к столу.

На обед сегодня паэлья – блюдо, которое вопреки своей известности на весь мир отнюдь не обыденное, а праздничное, для особых случаев вроде воссоединения семьи за одним столом. От более известной каталонской родственницы, которую и представляют люди, услышав название «паэлья», валенсийская версия готовится не с морепродуктами, а с добавлением мяса курицы, кролика. Самый традиционный рецепт – рис, курица, кролик, улитки, конечно же, овощи и бобовые, представленные зелёной фасолью, особым видом белой фасоли, именующейся гарофон, что и подала на стол сеньора Сарита.

Терри принюхался к своей порции, присмотрелся, он же ест мясо с боем, а тут оно, похоже есть – видно кроличьи ножки, а второй вид мяса в тарелке, кажется, курятина. Куриное мясо Терри не ел, ему куриц особенно жалко, но не хотел обижать прабабушку и попробовать любопытно, что рождало сложную внутреннюю дилемму. Терри растерянно посмотрел на Оскара.

- Что такое? – спросил Шулейман, уже опробовавший и оценивший угощение.

Терри выглядел расстроенным и потерянным, опустил взгляд к тарелке, что подсказывало, что дело именно в ней.

- Терри, ничего плохого не случится от того, что ты съешь мясо, - Оскар, что сидел слева от него, наклонился к мальчику. – Это вкусно. Попробуй, тебе понравится.

- В чём дело? – вопросила сеньора Сарита, обеспокоилась. – У Терри аллергия на какой-то ингредиент?

Кристиан перевёл, и Шулейман ответил:

- У Терри нет аллергии, но он почти не ест мясо, не любит.

- Как же так не есть мясо? – всплеснула руками сеньора Сарита.

В этом Оскар как убеждённый мясоед был с ней солидарен.

- Прости, прабабушка… - проговорил Терри. – Но я попробую, обещаю.

Взяв вилку, попробовал блюдо. Действительно – это очень вкусно, никакого отвращения оно не вызывало и радовало гастрономическим удовольствием. Если не думать о том, что для него отдала жизнь бедная курочка.

Озадачившись вопросом размещения многочисленных гостей, после обеда, растянувшегося без малого на два часа – у них не принято торопиться, сеньора Сарита оббежала дом, прикидывая, кого и где устроить. И повела всех по дому, предлагая варианты и раздавая указания.

- Кристиан, Хенриикка, займёте эту комнату, - говорила хозяйка дома на пороге комнаты, где раньше ночевали Том и Оскар, когда гостевали здесь. – Том, вы с Оскаром уже ломали здесь кровать, она здесь слабая, а мы не заменили.

- Бабушка… - Том густо смутился и посмотрел на бабушку в непонимании, почему она при родителях это говорит.

- Да мы ж всё понимаем, вы молодые, вам ночами не спать хочется, а кровать старая и хлипкая. Мы вас в более подходящей комнате устроим.

Кристиан и Хенриикка обменялись взглядами. Их уже списали со счетов активной сексуальной жизни? Хотя здесь придаваться физической любви они, конечно, не собирались. Шулейман стоял со скрещенными на груди руками и не вмешивался в разговор, ему было интересно, куда же их определят. Минтту выделили диван в гостиной – или видавшую виды, но комфортабельную тахту в комнате отдыха на первом этаже. Она выбрала второй вариант. Терри предложили выбрать – спать одному на диване в кабинете на втором этаже или с кем захочет из взрослых. Сложнее всего пришлось с Томом и Оскаром, их вместе надо устроить, с комфортом, но больших кроватей в доме больше нет.

Тому в голову пришла идея, овеянная приключенческим и романтическим флёром.

- Мы можем ночевать на улице, - негромко произнёс он для Оскара и обратился к бабушке: - У вас есть палатка?

- Где-то должна быть, она ещё твоего отца.

- Я не буду спать в палатке, - категорически отказался Шулейман.

- А спальный мешок есть? – спросил Том у бабушки.

- Я не буду спать на улице, - сказал Оскар, отметая все варианты ночёвки под открытым небом.

- Почему? Ты никогда не спал на улице? По-моему, ночевать под звёздами необычно и романтично, - Том мечтательно улыбнулся.

- Я не для того тот, кто я есть, чтобы ночевать на улице, - покачав головой, усмехнулся Шулейман.

Выслушав от сына перевод их разговора, сеньора Сарита сказала:

- Том, Оскар, займите нашу с Пио спальню, а мы поспим на чердаке, нам там будет комфортнее, чем вам.

Радоваться надо и благодарным быть, что им достанется хорошая спальня, но это предложение вогнало Тома в смущённое смятение. Потому что… Едва ли они с Оскаром смогут не касаться друг друга, а делать это в постели бабушки и дедушки супернеловко.

- Давайте лучше мы с Хенрииккой займём вашу спальню, - вмешался Кристиан, - а Том и Оскар мою бывшую комнату, они в ней уже жили, там им будет удобней.

На том и договорились, все остались удовлетворены своими спальными местами. Том положил на пол сумку с немногочисленными вещами для этой поездки и сел на кровать. Шулейман сел на стул около письменного стола:

- Ты как?

Том пожал плечами:

- Могло быть хуже. Нормально. Кажется, нормально. Меня расстраивает, что больше внимания достаётся Терри. Но если бы тогда, когда я познакомился с бабушкой и дедушкой, с нами были Оили, Минтту и Кими, они бы тоже могли почувствовать себя задвинутыми на второй план просто потому, что я был новым членом семьи. А сейчас новый Терри.

- Молодец, - Оскар пересел к нему, обнял за плечи и поцеловал в лоб. – Продолжай в том же духе.

Весь день Терри кружили вниманием сеньора Сарита, сеньор Пио и Кристиан. Хенриикка довольно быстро отстранилась от общего шумного и радостного взаимодействия, позволив себе не притворяться той, кем она не являлась, и не изображать то, чего не чувствовала, всё равно разница от её отсутствия или присутствия была минимальной, она не общалась с внуком и лишь создавала массовость. Минтту то присоединялась к ним – с разумным не по годам племянником ей было интересно разговаривать, у них нашлась не одна общая тема, а также темы, которыми они могли друг друга просветить, то уходила в свою комнату, чтобы позаниматься перед началом нового учебного года, послушать музыку и просто побыть в одиночестве, в чём нуждаются все подростки.

Сарита и Пио, в основном Сарита, её инициатива, провели Терри по всей улице, познакомили со всеми соседями. Надо же похвастаться друзьям-знакомым и поделиться радостью. Здесь все жили на земле и некоторые помимо сада имели небольшое животное хозяйство. В доме в конце улицы семейство Прада держало кур. Терри впервые увидел их в естественной среде обитания, встал подле сетчатой ограды, за которой свободно гуляли пухлые, чистенькие, гордые курицы. Половину поголовья составляли чёрные куры испанской породы, остальные сборные, разные – белые, рыжие, даже две рябых породы Примутрок. Они такие красивые, а главное – расслабленные, свободные. А каков петух – произведение искусства, написанное изысканными красками природы! Петух остановился, вытянулся в полный рост и смотрел на чужака, готовый охранять свою территорию и свой гарем.

А вечером пришла беда. К Шулейману подошёл обеспокоенный Кристиан, сказал, что Терри ушёл в свою комнату и не выходит, а перед тем выглядел так, будто его чем-то обидели. Кристиану так показалось, хотя он мог поклясться, что ни он, ни остальные члены семьи ничего плохого Терри не сделали и не сказали. Причём ушёл Терри незаметно, когда от него на пару минут отвлеклись.

- Я схожу и узнаю, в чём дело, - ответил Оскар.

Поднявшись на второй этаж, он постучал и заглянул в комнату. Ещё сумерки, Терри не включил свет, сидел в полумраке на диване, который будет его кроватью, опёршись руками на сиденье по бокам от бёдер. Шулейман сел рядом, сохраняя небольшое расстояние между ними, поинтересовался:

- Терри, у тебя всё нормально? Чего ты тут один сидишь?

Терри дрогнул губами. Через паузу сказал негромко, не поворачивая головы:

- Папа, я устал… Мне нравятся дедушка, бабушка, прадедушка, прабабушка и моя тётя Минтту, они хорошие и весёлые, но я устал быть с ними. Мне больно, - посмотрел на Оскара, а в больших глазах растерянность и тонкой, переливающейся на угасающем свету плёнкой слёзы.

- Где болит? – спросил Шулейман, не выдав, какой эмоциональный кульбит сделало сердце от его слов.

Терри, надув в тихом, скрытом переживании губы, коснулся виска.

- У тебя болит голова?

Терри отрицательно покачал головой:

- Нет, голова не болит. Болит в ней. Я не знаю, как описать… Мне тяжело и неприятно, - Терри сцепил и стиснул ручки. – Я больше не могу быть с дедушкой и остальными, я хочу побыть без них, но я не хочу их обижать.

С каждым словом Терри ближе к плачу, к слезам невольным, от перенапряжения. Шулейман столь редко видел его слёзы – считанные разы, что его страдающий вид разрывал сердце. И рождало в голове крик: «Нет, нет, нет!» понимание, что по всем признакам у его мальчика сенсорная перегрузка, что гармонично ложилось на особенности его личности. И что звоночек, намекающий, что Терри всё же не нейротипичен. Сенсорная перегрузка может случиться у любого человека, не только психически больного, но не для того требуется куда более серьёзный избыток стимулов. И обычные здоровые люди от перегрузок не испытывают боль.

- Терри, ты никого не обидишь. Ты имеешь право не хотеть проводить время с кем угодно, будь он тебе хоть другом, хоть родным человеком. Даже со мной, - сказал Оскар, подсев чуть ближе и борясь с желанием обнять, утешить, укачать. – Терри, я могу посидеть с тобой или ты хочешь побыть один? – он говорил спокойно, приглушённо, чтобы дополнительно не раздражать.

- Ты можешь, - папа Терри не мешал.

- Терри, можно я до тебя дотронусь?

Правильнее спросить, поскольку прикосновения без выраженного согласия человека в сенсорной перегрузке могут усугубить его состояние. Терри кивнул, и Оскар погладил его по плечу, бережно обнял за плечи. Терри привалился к его боку.

- Я побуду с тобой и помолчу, - Шулейман пальцами поглаживал его по руке, готовый сидеть так, сколько потребуется, чтобы Терри почувствовал себя лучше.

Спустя минут пять Терри поднял ноги на диван, подогнув их, и лёг папе на колени. Ещё пару минут спустя тихо попросил:

- Папа, можешь погладить меня по спине?

- Конечно, - Оскар ласково провёл по ткани на его спине, ладонью чувствуя маленькие позвонки.

- Мама так делала, я засыпал на боку, а она гладила меня по спине, а когда живот болел, то по животу, - поделился Терри.

- Только скажи – я буду делать это каждый вечер.

Более получаса Шулейман просидел с сыном, мерно заглаживая и тишиной убаюкивая его тревоги. Потом, убедившись, что Терри полегчало, он успокоился и расслабился, спустился к Кристиану и объяснил ему ситуацию. Кристиан удивился и хотел пойти к Терри, поучаствовать, тоже помочь, но Оскар его остановил, придержав за локоть:

- Кристиан, не надо. Терри почувствует себя виноватым, что не хочет сейчас твоего общества, а если промолчит и стерпит, может почувствовать себя плохо. Пусть он отдохнёт. Без обид, ты ему нравишься, но сейчас ему надо побыть одному.

Кристиан согласился, он не хотел того, но Оскар лучше знает их внука, и к нему стоит прислушиваться.

- Так, а где Том? – Шулейман огляделся по сторонам.

Том, который пропал из виду, не предупредив, что будет заниматься каким-нибудь интересным ему делом – плохая примета.

- Том на кухне с моей мамой, ужинает, - ответил Кристиан, рукой указав в направлении кухни.

Какая удача, что сеньора Сарита всегда готова стряпать что-нибудь вкусное и угощать родных и их гостей. То, что надо Тому, чтобы не загрустить – вкусная сытная пища и внимание от активной бабушки.

- Оскар, иди к Терри, - сказал Кристиан, - а я проведу время с Томом, не беспокойся о нём.

- Спасибо.

Шулейман проводил взглядом Кристиана и пошёл обратно на второй этаж. Иногда с двумя детьми бывает сложно, сложно найти баланс, чтобы никого не обделить собой, особенно если один из них вовсе не твой ребёнок.

В десять Оскар уложил Терри спать, а к одиннадцати и они с Томом собрались ко сну, поскольку в переполненном людьми доме едва ли получится долго поспать утром. Но раздался осторожный стук в дверь. Оставив рубашку, которую не успел полностью расстегнуть, Шулейман открыл – за порогом стоял Терри, перемялся с ноги на ногу босыми ступнями.

- Папа, я не могу заснуть. Можешь рассказать мне историю?

Оскар обернулся к Тому, который сидел на кровати и тоже ждал его, и ответил:

- Конечно. Подожди чуть-чуть.

Прикрыв дверь, он быстро подошёл к Тому, поцеловал и сказал:

- Не засыпай без меня.

Забрав Терри, Шулейман отвёл его в комнату и сел около дивана:

- Какую историю рассказать?

Разумеется, Терри выбрал свою любимую про принца и мальчика-холопа. Почти до полуночи Оскар вёл повествование и, убедившись, что Терри уже мирно спит, выключил лампу на столике за его головой и тихо ушёл.

- А мне расскажешь историю на ночь? – Том улыбнулся не очень весело, но показывая желание не ссориться и восполнить, восстановить близость между ними.

- Ту же? – Шулейман хитро ухмыльнулся. – Без проблем. Раздевайся, ложись и слушай, - сам он тоже раздевался. – В одной европейской стране не очень давно жил-был принц…

***

К утру Терри восстановился и снова был бодр и рад родным. После водных процедур и завтрака он подошёл к Оскару и попросил:

- Папа, можешь отвести меня к сеньоре и сеньору Прада? Можно мне посмотреть куриц?

- Ладно, пошли.

Прихватив с собой Кристиана в качестве переводчика и Тома, чтобы один без дела не сидел и не грустил, выдвинулись в гости. Тома тоже заинтриговала перспектива посмотреть на куриц, он их тоже вживую никогда прежде не видел. Терри поздоровался с хозяевами дома, постоял около ограждения, посмотрел и при помощи дедушки спросил, можно ли ему зайти в вольер.

- Конечно можно, - посмеялась хозяйка дома и, первой зайдя в вольер, прогнала подальше петуха, чтобы ненароком не напугал ребёнка и не напал. – Проходи, малыш.

Прежде чем отпустить Терри познакомиться поближе с обитателями курятника, Шулейман уточнил у их хозяйки: здоровые ли они, привитые ли? Только какой-нибудь птичьей заразы ему не хватало.

Терри осторожно прошёл на огороженную территорию, любопытно глазел на гуляющих и клюющих с земли то отдельные зёрнышки, то червячков-насекомых, куриц, разбегался глазами между разными птицами. Курицы его не боялись, ходили себе спокойно, занятые своим обыденным времяпрепровождением. Одна подошла близко, и Терри присел на корточки и аккуратно, готовый в любой момент убрать руку, если птице это не понравится, погладил рыжую курицу. Она такая мягкая. Мягче, чем его попугай Жерль. Терри счастливо улыбался сам себе, деликатно поглаживая курицу, которая ему это позволяла.

Сеньора Хосефина Прада вышла куда-то и, вернувшись, подошла к Терри:

- Угости их, им понравится, - она ссыпала в ладонь мальчика лакомые зёрна.

Терри протянул собранную лодочкой ладонь курице, и та, присмотревшись и, видимо, решив, что от чужого человека можно принять еду, с удовольствием начала клевать зёрна, заквохтала, подзывая других, и на угощение налетели ещё четыре курицы. Терри коротко и не очень громко взвизгнул от восторга.

Том тоже зашёл в вольер, держась близ ограды, разглядывал простых, но диковинных для него куриц, и, смелея, осторожно прошёл вперёд. А потом и вовсе решился не только потрогать курицу, но и поднять её на руки. Курица забила куцыми крыльями, ненамеренно исполосовала поверхностными белыми царапинами ему руку.

- Отстань от куриц, - сказал оставшийся за оградой Оскар, когда Том, разгулявшись, взялся за третью птицу.

- Оскар, они такие прикольные! – Том, счастливый и улыбающийся как ребёнок, повернулся к нему с курицей в руках. – Попробуй!

Шулейман покачал головой:

- Ни за что?

- Почему?

- Курица – это не домашнее животное, они нужны для того, чтобы получать от них яйца и мясо.

Том погладил курицу и отпустил. Перепачкал штаны, поскольку опускался на колени, ещё и ползал, а одна курица на него нагадила. Нагулявшись, переполненный эмоциями Том покинул вольер и кинулся к Оскару с объятиями.

- Нет, нет, нет, - Шулейман не подпустил его к себе, выставив вперёд руки. – Не трогай меня, пока весь не вымоешься.

- Что? – Том остановился и развёл руками. – Оскар, это всего лишь курицы.

- У тебя на левой штанине куриный помёт. И на руке, - Шулейман указал взглядом. – Я не хочу с этим контактировать.

Том сник, послушно опустил руки, но на губах мелькнула хитрая улыбка, и он мазнул испачканной рукой по спине Оскара.

- Ах ты зараза!

- Что? – Том состроил невинное лицо и вновь сделал шаг ближе, игрался.

- Не смей.

Том предпринял новую попытку задеть, не вышло, Оскар увернулся, но он не остановился:

- Ты же сам хотел, чтобы у нас всё было общее. Я и делюсь, - посмеялся Том, шутливо задираясь грязными руками.

- Не смей, повторяю! Ты ж у меня за это получишь.

Том начал отходить спиной вперёд, продолжая выпады в сторону Оскара, и в итоге побежал, одновременно движимый разыгравшимся задором, и чтобы не схлопотать за своё поведение на месте, а Шулейман за ним погнался, крикнув Кристиану, чтобы присмотрел за Терри. Они пробежали по всей улице, Том заскочил в калитку, запрыгнул на крыльцо и дёрнул на себя незапертую дверь.

- Догоню же! – Оскар за ним.

Шулейман догнал Тома на втором этаже, зажал, притиснув к стене около двери в ванную. У обоих дыхание сбилось, они сплетались частыми выдохами. Возбуждающе, поскольку в крови адреналин, а тела в тесной близости. Неожиданно возбуждающе с учётом куриного помёта.

- Иди скорее мойся, - Оскар отступил и подтолкнул Тома в ванную.

Как бы он ни хотел, заниматься сексом с Томом в таком виде Шулейман не собирался. Это не обсуждается.

- Мне из-за тебя тоже надо, - добавил Шулейман.

Взяв чистую рубашку и джинсы для себя и сменную одежду для Тома, Оскар вошёл в ванную, где Том не заперся. Быстро ополоснувшись, Том вытерся и, намотав полотенце на бёдра, вышагнул из душевой кабины, уступив место Оскару, который тоже не задержался под освежающем душем. Том ждал его на том же месте, но уже одетый. Столкнулись взглядами, сцепились взглядами, встав рядом. Хотелось. Обоим хотелось. Но в этом доме никакого уединения, особенно в разгар дня.

- Погуляем? – предложил Том с тонкой улыбкой, не отводя от глаз Оскара искрящего взгляда. – Здесь есть очень красивые места.

- Давай. Только зайдём, скажем Терри, что пойдём гулять.

Шулейман не приглашал Терри пойти с ними, сказал: «Мы с Томом пойдём погуляем», но уточнил, не против ли он. Терри не возражал, он всегда относился с пониманием к тому, что родителю нужно заняться каким-то делом без него.

- Пешком? – поинтересовался Оскар у Тома.

- Да, давай пешком. Тут не очень далеко.

Шулейман закурил на ходу, они неторопливо шли в неизвестном ему направлении.

- Почему ты молчишь? – спросил Том, украдкой кося к Оскару глаза.

- Не из-за тебя, не беспокойся, - усмехнулся тот и обнял его за плечи, чмокнул в лоб. – Хорошо: тихо, мы вдвоём. В последнее время у нас было очень мало моментов наедине, кроме ночи. В такие моменты я понимаю, что ребёнок – это сложно, - он уже отпустил Тома и, продолжая путь, философски смотрел вперёд. - Но оно того стоит. Я уже не тот беззаботный парень, каким был когда-то, но это нормально, что жизнь меняется, ты меняешься, взрослеешь и обретаешь другие интересы.

- Но этот парень ещё существует? – Том едва заметно улыбнулся уголками губ.

- А ты сомневаешься? – Шулейман снова усмехнулся и ущипнул его за задницу. – Этот парень повзрослел, но остаётся собой. А мне повезло: ты стал для меня особенным в исходном варианте, и после всех метаморфоз ты ко мне вернулся.

- Я тоже изменился.

- Знаю, и это отлично, но при всём росте ты остаёшься собой, как и я.

Место, куда привёл Том, не было каким-то особенным, прекрасным в выдающемся смысле – просто красивый и уединённый уголок природы. И Том несколько переживал, что Оскар едко выскажется, обесценит, что иногда неприятно, даже если полюбил человека в том числе за эту бескомпромиссную прямоту и остроту в характере. Шулейман ничего колкого не сказал, он ничего сногсшибательного и не ожидал.

Они не договаривались, но оба понимали зачем сюда, подальше от людей, пришли. Почти понимали. Том не был уверен, что Оскар его понял, потому что не умел делать намёки, ровно как и понимать. Шулейман тоже сомневался, что Том предложил не просто погулять, поскольку обычно Том не прибегал к подобного рода тонким иносказательным намёкам, у него и с прямыми-то предложениями беды бывают, а тут столь тонкие смыслы. Но Оскар положил ладони Тому на плечи, и Том опустился на колени. Они друг друга поняли.

Том расстегнул его ширинку, оттянул трусы и вобрал в рот наполовину возбуждённый член. Обсосал, окружая влагой рта, выпустил и поцеловал головку, медленно лизнул и вновь втянул в себя. Плоть твердела и увеличивалась, Том начал качать головой вперёд-назад, втянул щёки, плотно обхватив губами, и поднял глаза, остановившись. Шулейман по взгляду прочёл желание передать власть над собой и, положив руку Тому на затылок, двинул бёдрами. Сначала в треть силы, не торопясь, но поступательно наращивал темп, прокатываясь по языку глубже и глубже в горло. Том не давился, дышал носом и смотрел, смотрел снизу преданными глазами.

- Вставай, пойдём, - Оскар вытащил член изо рта Тома, хлопнул его по плечу и увлёк под ближайшее толстое дерево, где снова поставил на колени. – Сядь на пятки, чтобы я мог согнуть ноги.

Том опустился, как он сказал. Шулейман положил ладони на его виски, массировал, продвигаясь к затылку, и надёжно зафиксировал его голову, и Том без команды широко открыл рот. Позади ствол дерева, с двух сторон рук Оскара держат. Не сдвинуться, не увернуться. Том и не собирался, руки на колени положил, полностью отдав над собой власть. Оскар погрузился в его рот, немного согнул расставленные ноги, что давало бо́льшую силу движений. Толкался в горячую глотку. Влажно, скользко, легко проталкиваясь до упора, умопомрачительно, порнографично глубоко. И это будоражило хлеще физических ощущений. Что это Том – стеснительный, неискушённый, которого когда-то нельзя было трогать. Который сейчас стоит на коленях и принимает в себя член на зависть профессионалкам, и это и его желание тоже. Который только с ним, Оскаром, такой чувствительный-развязный-жаждущий, что с ним можно воплощать любые фантазии. Даже немного страшно становилось от того, насколько без малейшего естественного физического сопротивления и как глубоко он брал в горло мощные, резкие толчки. По краю сознания скользила мысль: «Как бы не навредить». Это же Том. А всё остальное – разум и естество – полыхало от возбуждения и удовольствия.

Шулейман зашипел сквозь зубы, сжал в кулаке волосы Тома, рефлекторно резче толкаясь в него. Крыло от ощущений, всего комплекса ощущений. Но так кончать он не хотел. Вышел изо рта Тома, наклонился к нему и поцеловал в мокрые от слюны губы. Том стёр слюну с подбородка, тяжело дышал, глядя снизу. Он тоже хотел полноценного секса.

- Я хочу тебя лицом к лицу, - говорил Шулейман, частично нетерпеливо раздевая Тома; речь срывалась от накала возбуждения. – Но на голой траве это плохая идея, покусает ещё что-нибудь тебя за самые нежные места.

- Я тоже хочу лицом к лицу, - пожаловался Том, сейчас ему совсем не хотелось вставать раком.

Оскар вздёрнул его на ноги:

- Вернёмся домой, буду брать тебя на спине, а пока как есть.

Задрав на Томе футболку, Шулейман припал губами к его подрагивающему животу, а после поднялся выше и втянул в рот правый сосок, повторил со вторым, играя кончиком языка. Том издал то ли всхлип, то ли хрип, сжимая и разжимая пальцы. Оскар развернул его к себе спиной:

- Ты же хотел попробовать в парке, тут даже круче, - с усмешкой сказал и приспустил уже расстёгнутую штаны Тома.

Запустил ладонь ему в трусы, оглаживая ягодицы, и сдёрнул вниз бельё тоже. Том опёрся руками о ствол дерева, немного наклонившись вперёд. Выдавив в руку одноразовую порцию смазки, Шулейман размазал гель между ягодиц Тома, пару раз провёл скользкой ладонью по своему члену, и вставил в Тома два пальца, в направлении снизу вверх, что особенно чувствительно.

- Не надо, не надо… - прошептал Том. – Я не смогу сдержаться, если ты будешь меня растягивать.

- Как удачно, - бархатно усмехнулся Оскар. – У меня тоже нет сил нормально разрабатывать тебя.

Совершив несколько поступательных движений кистью, он ещё раз размазал смазку снаружи и сказал над ухом Тома:

- Постарайся не кричать слишком громко. Если ты не хочешь собрать всю округу на шоу.

Похабно, хлёстко и совпало с тем, как головка упёрлась сзади, продавливая мышцы и проникая за границы тела. Том заскулил сквозь сжатые губы, жмуря глаза. В таких условиях медленным и нежным сексом не занимаются. Нет времени. От желания нервы замыкает, а пульсация в члене ощущается сильнее биения сердца в груди.

Шулейман перехватил Тома поперёк живота, врезаясь в него сзади. Целовал и кусал в загривок. Дёрнул на себя, выгнув, прижав спиной к своей груди, прижимался щекой к щеке и влажно целовал в шею. Том вцепился в его руку, зажимающую сильно, почти больно. Это уже почти оргазм? Нет?.. Не понимал. Том второй рукой схватился за дерево, царапая неровную, шершавую кору, трухой забивающуюся под ногти. Беспощадные движения внутри переворачивали нутро, взламывали, неумолимо сталкивали к краю. Том выгнулся, откинув голову Оскару на плечо:

- Оскар!..

Оргазм промелькнул быстро и полностью опустошил. Том захныкал, прося не успевшего за ним Оскара:

- Не надо… Я сейчас больше не могу…

Шулейман отпустил, и Том, развернувшись к нему лицом, упал на колени, больше не намекая на альтернативный способ окончания, а от отсутствия сил в общем и в ногах. Но и о первом подумал.

- Давай так, - сказал Том и открыл рот.

Шулейман погладил его по затылку и, приблизив бёдра к его лицу, уточнил:

- Я сейчас хочу жёстко.

Том моргнул, разрешая воспользоваться собой так, как ему надо. Оскар потребовалось немного времени, сильных, резких и быстрых фрикций, чтобы слить. Вытащил раньше, чем Том успел проглотить, отчего сперма вперемешку со слюной осталась на губах и протекла на подбородок, и снова погрузился в его рот, совершил несколько движений вдогонку, уже медленных, ленивых, сладких. Встав перед Томом на одно колено, Шулейман большим пальцем стёр потёки с его лица, облизнул и поцеловал в губы:

- Ты великолепен.

Застегнув штаны, Оскар присел рядом с Томом и вытянул из кармана миниатюрную упаковку сухих, а затем и влажных салфеток.

- У тебя бездонные карманы? – спросил Том, вытирая лицо. – Сколько всего ты носишь с собой?

Шулейман усмехнулся:

- Во-первых, я большую часть жизни ношу с собой салфетки, они могут пригодиться в любой момент. Во-вторых, у меня ребёнок, родителю необходимо иметь при себе салфетки.

- В-третьих, у тебя есть я, - шутливо улыбнулся Том.

- И это тоже, - Оскар ответил ему улыбкой с лукавинкой.

Скомкав салфетку, Том положил её рядом с собой на траву, тронул зелень ладонью – прохладная и в жаркий день, сочная.

- Оскар, сфотографируй меня, - попросил Том, почувствовав вдохновение для создания изображения.

- Ладно.

Том разулся, полностью скинул штаны с трусами, несколько удивив Шулеймана, нечасто он не смущался сниматься обнажённым, а тут ещё и тот фактор, что они на улице, ничем не закрытые. А Том смущался. Но захотел так сфотографироваться, и это желание перевешивало. Сложив ноги так, чтобы прикрывали интимную зону, он положил руки на колени и немного растерянно улыбнулся в камеру, что придало лицу открытости и детской невинности. Задержав на несколько секунд взгляд на том, что видел на экране телефона, Оскар щёлкнул Тома. Взъерошил, больше растрепав, волосы Тома и сделал второй снимок.

- Как-нибудь ещё?

Том прикусил губу, раздумывая – и хотел, и не знал как, и по-прежнему стеснялся своей открытости, что волновало, подстёгивая желание сделать это. Повернувшись боком, он согнул ноги, подняв колени, опёрся правой, ближней к камере, рукой о землю, повернул голову вполоборота к Оскару, улыбнулся тоньше. Шулейман сфотографировал его и сказал:

- Ляг на спину.

Том вопросительно выгнул брови: это будет слишком откровенное фото, разве нет? Но наперекор сомнениям опустился на траву, замялся, подыскивая способ прикрыться, чтобы это на фотографии выглядело красиво, а что важнее – эстетично, гармонично.

- Положи руку на живот, вытяни, чтобы она прикрывала пах, - подсказал Оскар, также поймав энтузиазм на проведение данной пикантной фотосессии.

Том сделал, как он сказал, и Шулейман посмотрел в экран:

- Нет, у тебя слишком тонкое запястье, я всё вижу.

Том перевёл взгляд вверх, где зеленела крона дерева, и придумал:

- Оскар, сорви для меня веточку, где побольше листьев.

Оскар отнёсся скептически к его идее прикрывать гениталии таким способом, но сорвал ветку и, осмотрев её на предмет грязи и признаков насекомых, отдал Тому. Том положил её на пах, положил руки вдоль тела. Шулейман сфотографировал его – красиво вышло, но можно лучше.

- Теперь согни ноги и разведи, - скомандовал он.

Слабо возразив, что будет же видно, Том последовал указанию. Шулейман перешёл ему в ноги, выбросил веточку и, присев, положил руку Тому на живот так, что его предплечье оказалось у Тома между ног, прикрывая, а второй рукой поймал кадр. Отличная фотография – эротичная, чувственная, контрастная бледной чистой кожей Тома, его тонким телом и загорелой, крепкой, плотно расписанной цветными татуировками рукой Оскара. Том тонко улыбался его увлечённости. А когда они закончили спонтанную съёмку, и Том поднялся на ноги, надев обратно бельё и штаны, то оказался близко к Оскару, угодил в его объятия, вовсе тому не противясь. Эта фотосессия настроила на определённый лад, распалила снова едва успокоившийся огонь, наполнив глаза голодным, маслянистым блеском.

- Я хочу тебя второй раз, - низким голосом произнёс Шулейман, сильно, страстно наминая ладонями ягодицы Тома и глядя ему в лицо. – Но нам надо идти назад.

- Мы можем вернуться сюда вечером, - предложил Том, испытывая такое же нетерпеливое желание и наслаждаясь жёсткими прикосновениями Оскара.

- А может, - Шулейман приблизился к его уху, мазнув губами и жарким дыханием по виску и верхнему контуру ушной раковины, - постараемся очень быстро?

Как же удержаться от искушения, когда в трусах немеет от желания. Том крутанул головой:

- Не хочу быстро. Хочу как следует.

Оскар, играя обаятельной, искушающей ухмылкой на губах, спросил на ухо Тома:

- Хочешь долго, сильно? Чтобы взмокнуть в истоме, потеряться во времени… - и руками по пояснице, по чувствительной линии хребта, пальцами считая хрупкие выступы.

И губами по шее снизу вверх, поцелуем в бьющуюся артерию. Том откинул голову, невольно закатив глаза. Отдавался искусным манипуляциям Оскара, от которых плавился, забывая всё, кроме своего желания быть с ним во всех смыслах. Но выкрутился и оттолкнул Оскара, смахнул волосы с глаз:

- Не дразни меня.

- Я тебя не дразню, а соблазняю, чтобы трахнуть прямо сейчас, - оскалился широкой ухмылкой Шулейман, приобняв Тома за плечи, и взглянул на часы. – Но у нас уже действительно нет времени, пойдём, - и напоследок не отказал себе в шлепке по самой любимой и самой желанной заднице.

Что поделать – ребёнок, куча родных, которые их потеряли, с мечтами о том, когда снова смогут остаться наедине и подольше, они выдвинулись в обратный путь.

- У меня опять… - Том смущённо закусил губы и взглядом указал вниз.

- У меня тоже.

Тут Том сделал то, чего сам от себя не ожидал, не смог бы объяснить зачем, просто стукнуло в голову импульсом – встал перед Оскаром, перегородив дорогу. И, в обоюдной паузе посмотрев на несколько секунд, протянул руку и положил ладонь на его ширинку. Потому что захотел. И… Просто захотел это сделать, без логичного продолжения любого побуждения: что дальше? Том любопытно держал ладонь на вздыбленной ширинке Оскара, что неуместно, потому что знал эту часть его тела давным-давно и очень тесно, ощупал без ощутимого нажима. Шулейман ответил ему тем же, но серьёзнее смял, сжал не до боли. Немая, странная, несуразная, должно быть, со стороны сцена. Но здесь больше никого нет, чтобы наблюдать и оценивать.

Взгляд в глаза, спазм внизу, будто раскалённый кулак стиснул самое нежное, обдав тело жарко душным паром. Шулейман, схватив за локоть, сдёрнул Тома с места и толкнул спиной к дереву, наклонился к его лицу, обдавая губы дыханием.

- Давай… - Оскар коснулся живота Тома над поясом штанов.

- Да, - не дослушав согласился Том.

Ни Оскар, ни Том не заметили, в какой момент начали понимать друг друга с полуслова, а то и вовсе без слов, но уже сегодня не в первый раз, и это прекрасно. Шулейман рваными движениями расстегнул штаны Тома, подталкивая его руку к тому же, и впился в рот поцелуем, захватив его член в кольцо пальцев. Том, добравшись до его плоти, тоже сомкнул ладонь и начал двигать кулаком, отвечая на яростный поцелуй.

Лубриканта не осталось, чтобы смягчить трение, но помогала слюна, а Тому и естественная смазка, которой он всегда обильно истекал, её хватило на двоих, что, когда Оскар собрал с его головки и размазал по себе его выделения, вызвало у Тома полумучительный стон. Частые движения, глубокие, кусающие поцелуи, зашкаливающий пульс в ушах. Том захныкал и упёрся затылком в ствол дерева, кончая, на пике, забыв себя, начал рвано двигать бёдрами, толкаясь в кулак Оскара.

Тем временем Терри наигрался с курицами, даже петуха смог погладить, тот не проявил к нему агрессии, и оттуда же, со двора семьи Прада, позвонил по видео дедушке Пальтиэлю поделиться переполняющими впечатлениями.

- Мы можем сделать курятник дома, чтобы ты в любой момент мог поиграть с курицами, - предложил Пальтиэль.

- А можно?

- Конечно, - Пальтиэль расплывался в тёплой улыбке на том конце связи. – Хочешь?

- Да-да.

Шулейман узнал об этом разговоре от Терри и возмущённо позвонил папе:

- Папа, какой к чёрту курятник?!

- Оскар, не ругайся.

- Как того требует ситуация, я не выражаюсь, - отбил Оскар. – Ответь на вопрос. Ты чем думаешь?

- Терри нравятся курицы.

- Терри вообще всех птиц любит, это не повод устраивать дома птичник, - Оскар в яром недовольстве размахивал свободной от телефона рукой.

- Как я мог ему отказать? Детям нельзя отказывать.

- Обыкновенно – сказать: «Нет, мы не будем заводить курятник». Не всё, чего дети хотят, им нужно позволять. Воспитание – это не разрешение всего на свете. И потом, Терри тебе ни слова не сказал о том, что он хочет свой курятник, это ты предложил, конечно он согласился, он же ребёнок, который любит птиц! Это ты как взрослый должен был подумать.

- Я не могу расстраивать Терри, ты и так с ним излишне строг, а я буду его радовать.

- Я не строг с Терри, а правильно его воспитываю, - возразил Оскар. – А ты мне активно мешаешь, балуя его.

- Воспитывают родители, а бабушки и дедушки нужны, чтобы баловать, - непробиваемо парировал Пальтиэль.

Казалось, когда дело касалось Терри, у него отключался мозг. Если бы Оскар не знал отца, он бы счёл этого человека слабоумным и совершенно безвольным. Оскар тихо прорычал, выражая всю глубину своего негодования и беспомощности достучаться до папы, исправить его поведение.

- Папа, скажи Терри, что не получится сделать курятник, придумай что-нибудь типа: мне очень жаль, но специалисты сказали, что в моём дворе нельзя держать птиц, это будет для них вредно.

- Оскар, как ты можешь такое говорить? - осуждающе произнёс Пальтиэль. – Тебе не стыдно? Я не буду лгать Терри, как можно лишать ребёнка мечты? Он же вырастет и поймёт, что мы его обманули, как мы будем смотреть ему в глаза, как он будет нам верить?

- Папа, не драматизируй, это всего лишь курицы, Терри и о голубой сойке мечтал, но я сказал ему нет, и он понял.

- Вот именно, это всего лишь курицы. Мне они не будут мешать, я буду рад завести их для Терри.

- Это всё здорово, мне тоже в удовольствие радовать Терри, я хочу, чтобы он был счастлив, но надо же знать меру. Ты собираешься каждое его желание исполнять? А если Терри захочет себе Годзиллу, ты наберёшь по всему миру команду безумных учёных и запрёшь в секретном подвале, пока они не выведут рептилию-переростка?

- Если Терри будет об этом мечтать, да.

- Ага, понятно, апокалипсис начнётся с нашего дома, - фыркнул Оскар, постепенно принимая, что бой против курятника он проиграл.

К концу сиесты, во время которой сегодня никто не дремал, просто проводили время в доме за прохладительными напитками, сеньора Сарита презентовала Терри подарок, который тщательно и сердечно выбирала с того дня, когда узнала о правнуке. Нательный католический крестик: сам золотой, а распятый Иисус выполнен из серебра. Шулейман данный подарок не слишком оценил и высказал:

- Терри не посвящён ни в одну религию.

Выслушав перевод от сына, сеньора Сарита в недоумении посмотрела на Оскара:

- Разве это важно? Не только крещённые могут носить крестик, как и молиться.

- Если не брать в расчёт, что я агностик, я иудей, - заметил Шулейман.

- Оскар, это проблема? Ты хочешь, чтобы Терри тоже был иудеем, и тебе не нравится, что он будет носить символ другой веры?

- Нет, я хочу, чтобы Терри сам выбрал, к какой религии себя относить и относить ли, когда станет старше.

- Это всего лишь крестик, он ни к чему не призывает, - сеньора Сарита развела руками. – Это напоминание для Терри о его корнях, мы – католики и гордимся этим.

Терри удивлённо улыбался, когда увидел подарок, и снова заулыбался, когда прабабушка надела крестик на его шею. Оскар не препятствовал, но закатил глаза, когда сеньора Сарита перекрестила Терри и поцеловала в лоб. Том тоже присутствовал при этой сцене и почувствовал себя грустно, забыто, потому что ему бабушка и дедушка ничего не подарили, когда он появился в их доме. И он удивился, когда бабушка отвела его в сторону, с заговорщической улыбкой сказала, что у неё и для него есть особенный подарок, и увела с собой наверх. В их спальне их ждал дедушка, который тоже загадочно улыбался.

Сеньора Сарита выдвинула верхний ящик комода и извлекла из-под аккуратных стопок белья некогда карминовую, обтянутую тканью потёртую коробочку.

- Том, когда вы с Оскаром снова решите узаконить ваши отношения, сделай это с этим кольцом, и вы больше никогда не расстанетесь. Все в нашей семье, кто женились с ним, прожили в браке долгую и счастливую жизнь до самой смерти.

Том удивлённо вздёрнул брови, приняв в руки раскрытую коробочку. Кольцо в ней золотое, широкое, плетёное, украшенное по центру овальным рубином в окружении «случайным образом разбросанных» мелких камушков зелёного и глубокого синего цвета. Оно выглядело аляповатым, но не после того, что сказала бабушка.

- Бабушка, дедушка, спасибо, - Том растроганно улыбался, вынул кольцо, разглядывая ближе. – Оно большое, как его носили женщины?

Сеньора Сарита посмеялась, махнув рукой:

- Его заказала у ювелира прабабушка Пио, чтобы сделать предложение своему возлюбленному, поэтому оно мужского размера. Потом уже мужчины делали с ним предложение своим будущим жёнам, некоторым оно подходило по размеру, у Пио в роду были крупные женщины, остальные носили его на цепочке на шее или держали при себе.

- А почему оно не у папы?

- Том, для тебя не секрет, что мы с Пио не одобряли выбор Кристиана и отговаривали его от женитьбы на Хенриикке, поэтому не успели передать кольцо, а когда приняли этот брак, они уже были женаты. Я хранила его шестьдесят три года, теперь оно по праву твоё. Но пообещай, - сеньора Сарита назидательно подняла палец, - что когда-нибудь, когда придёт время, ты передашь его Терри.

- Хорошо, я обещаю, - условие даже не подпортило Тому настроение, когда это будет и будет ли. – Спасибо, - вновь улыбнувшись, он благодарно обнял бабушку, затем дедушку.

Том убрал кольцо в карман, пригладил ладонью, а в их с Оскаром комнате положил в коробочку и сунул поглубже в свои вещи. Когда придёт время, и мы снова официально станем семьёй. Придёт ли оно?.. Придёт.

А перед ужином Том просмотрел сегодняшние фотографии, которые Оскар ему переслал, и, выбрав лучшие, опубликовал двумя подборками, давно он ничего не выкладывал, с весны.

Перед сном к Оскару пришёл Терри, забрался на кровать, обнял, прижался.

- Папа, ты меня не оставишь?

- Что? – удивился Шулейман. – Конечно нет, с чего ты взял, что я могу?

Терри сел на пятки:

- Я же познакомился со своими родными, они здесь, и вдруг ты оставишь меня здесь, чтобы я с ними жил, потому что они родные, и уедешь без меня.

И смотрел так пронзительно, одновременно с такой глубочайшей печалью, затаённым, трепещущим страхом и смирением, что у Оскара сжалось сердце. Может быть, жить с прабабушкой и прадедушкой было бы неплохо, они приятные и жизнерадостные, природа тут красивая и свобода пойти к соседям без предупреждения, но в маленькой голове Терри зависла картина, как он стоит на улице и смотрит, как папа уезжает, и папа больше за ним не возвращается. Как мама ушла, а он и не знал, что тот раз, когда видел её январским вечером, был последним. На дне сердца травмой застыл страх потери. Страх снова потерять любимого, самого важного взрослого.

Терри вновь обнял Оскара за шею:

- Не отдавай меня, - в его голосе ни нотки истерики или требовательности. – Мне нравится дедушка, прадедушка и прабабушка, все они нравятся, я их люблю, но тебя я люблю сильнее. Ты мой папа, - отстранился, не отпуская, в глаза заглянул с той всепоглощающей любовью, которая «ты для меня весь мир», на которую способны лишь дети.

Дети к своим родителям.

- Я ни за что, никому, никогда тебя не отдам, - сказал Шулейман, глотая ком в горле. – Даже если весь мир объединится, чтобы тебя у меня отнять, я против всего мира пойду войной и выиграю.

- Обещаешь?

Оскар серьёзно поднял правую ладонь:

- Клянусь.

Вернувшийся из ванной Том встал на пороге, потому что его место рядом с Оскаром занято. Столкнувшись с ним взглядом, Шулейман поднял Терри на руки:

- Пойдём, я тебя уложу.

Придя обратно в комнату, в которую Том прошёл, но так и стоял посреди, Оскар закрыл дверь и, пару секунд посмотрев на Тома, который не торопился заговорить, развёл руками:

- Я не знаю, как найти между вами баланс. Ты говори, если что не так, я буду выкручиваться.

Том также несколько секунд молча смотрел на него, что наталкивало Шулеймана на нерадостные выводы, и попросил:

- Обними меня.

Оскар подошёл и обнял его, Том обнял в ответ и опустил голову на его плечо.

- Теперь нормально, - сказал Том через короткую паузу, и в голосе его слышалась лёгкая улыбка. – Баланс восстановлен.

Глава 3

Шулейман не забыл об эпизоде сенсорной перегрузки у Терри, и его это заботило, поскольку данное состояние – тревожный признак. Пусть все специалисты, которым он Терри показывал, заключали, что он здоров, пусть он сам это утверждал, когда кто-то пытался говорить обратное, его не покидали некоторые сомнения и желания докопаться до истины. Это здоровый подход – верить, что твой ребёнок здоров, но на всякий случай допускать вероятность противоположного и бдительно контролировать его состояние. Как бы Оскар ни относился с Терри, его не покидало подозрение – страх? – что с Терри что-то не так, он объективно отличается от средних обычных детей. В лучшую сторону отличается, но всё же.

Не дожидаясь возвращения из Испании, Оскар решил действовать и позвонил специалистке, чьему профессионализму доверял, поскольку она на практике доказала свои незаурядные способности. Сейчас у психотерапевтки был обеденный перерыв, потому она ответила сразу.

- Здравствуйте, мадам Фрей, это Оскар Шулейман, мне нужна ваша помощь. Я хочу, чтобы вы поработали с Терри.

- Здравствуйте, Оскар. В этом вопросе я не могу вам помочь, я не работаю с детьми.

- Я помню, но сделайте исключение. Все психиатры, неврологи и прочие, кому я Терри показывал, говорили, что он здоров, но я подозреваю и опасаюсь, что с ним нечто не так, поэтому я хочу, чтобы вы с ним поработали, вероятно, вы увидите что-то, чего другие не замечали. Тому же вы помогли, а никто ранее не мог, и со мной вы показали высокий уровень и повлияли на меня, хотя я и раньше пробовал ходить к психотерапевтам, но после одной-двух сессий убеждался, что это ерунда.

- Оскар, мы с вами уже это обсуждали. Я не работаю с детьми, так как мои методы для того не подходят, я скорее травмирую ребёнка, чем ему помогу.

- Но у вас же есть дети, - заметил Шулейман, не воспринимая отказ.

- Оскар, вы полагаете, что дома я остаюсь доктором? Нет, психотерапия – это моя работа, а дома я жена, мать и обычная женщина со своей жизнью.

- Мадам Фрей, прошу, я не очень-то верю, что кто-то другой сможет помочь.

- Нет, Оскар, - Лиза говорила достаточно мягко, но оставалась непреклонна. – Я не возьмусь за работу с Терри, это исключено. Но, если вы хотите, чтобы он поработал именно с психотерапевтом, могу вам порекомендовать своего коллегу – он специализируется на проблемах детского, подросткового и юношеского возраста и ведёт частную практику. Полагаю, он сможет вам помочь. Но он гей.

- Зачем вы выделили его ориентацию? Я сам с мужчиной живу и, соответственно, нормально отношусь к гомосексуализму, мне без разницы, с кем человек спит, если он делает это со взрослыми людьми по их доброй воле.

- Оскар, вы собираетесь отвести к нему своего сына, потому я сочла нужным предупредить. Некоторых родителей смущает, когда сексуальная ориентация доктора совпадает с половой принадлежностью их ребёнка.

- У него в анамнезе были случаи педофилии?

- Ни одного.

- Тогда мне всё равно. Ладно, говорите имя, номер и где найти этого психотерапевта.

Включив громкую связь, Шулейман вбил в заметки необходимые сведения и, поблагодарив, отключился. О своих намерениях он рассказал Тому.

- Думаю, Терри это может быть полезно, - сказал Том. – Специалист поможет ему проработать потерю матери.

- И это тоже.

По приезде домой Оскар на следующий же день отвёз Терри в центр, где находился врачебный кабинет доктора. Тома он оставил дома. Доктор Цезарь Омаров – казах по крови, сын эмигрантов, сбежавших из Союза на исходе его существования и ассимилировавшихся во Франции, оказался чернявым, невысоким молодым мужчиной тридцати четырёх лет, одет он был во всё чёрное и довольно обтягивающее, а халат его висел на стуле у окна. Поздоровавшись, Шулейман оставил Терри наедине с психотерапевтом и сел под кабинетом ждать, коротая время за проверкой электронной почты, соцсетей и просто сёрфил в интернете, что не очень-то занимало и не отвлекало. Какое погружение в какое-нибудь дело, когда за стенкой твой ребёнок с доктором, от которого ты ждёшь ответов?

Терри вышел на полчаса раньше запланированного времени окончания сессии, выглядел он как-то слишком бледно, поджимал губы, и они подрагивали.

- Терри, что-то случилось? – Оскар участливо, обеспокоенно наклонился к своему мальчику, положил ладонь на его плечо.

Терри молчал, только губы дрожали, а в больших пронзительных глазах плескалось что-то, чего Шулейман не мог понять.

- Терри, доктор тебя чем-то расстроил? Расскажи мне, пожалуйста.

Нет ответа.

- Терри? Ответь мне, расскажи мне, что случилось, чтобы я мог тебе помочь.

Терри лишь посмотрел на дверь в кабинет доктора, что укрепило ужасное подозрение, что там произошло что-то нехорошее. Иначе почему его мальчик едва не плачет и не говорит? Он лишь от сильного стресса замолкает. Ещё и подсветилось в памяти предупреждение мадам Фрей об ориентации этого доктора. Мало ли, каков он извращенец – и безумец-самоубийца, что посмел.

- Терри, подожди меня здесь, ладно? – Оскар поднял Терри и поставил на стул, всеми силами скрывая чёрное, кипящее клокотание внутри. – Мне нужно поговорить с доктором.

Шулейман зашёл в кабинет и закрыл дверь – это последнее, что он сделал спокойно.

- Ты что сделал с моим ребёнком? – произнёс, наступая на доктора и прожигая убийственным взглядом.

- Месье Шулейман…

Объясниться доктор не смог, Шулейман легко выдернул его из-за стола и притиснул к стене, оторвав от пола:

- Я тебя спрашиваю – что ты сделал, что Терри едва не плачет и разговаривать перестал?! Я ж тебя сам убью, если узнаю, что ты хоть пальцем тронул моего сына…

Доктор Омаров немало опешил, но быстро сообразил и даже вернул себе спокойный вид:

- Оскар, поставьте меня на пол и отпустите, и я вам всё объясню, я тоже хотел с вами поговорить по поводу Терри.

Шулейман, поразмыслив, разжал кулаки, но далеко не отошёл.

- Оскар, то, как вы защищаете Терри, вызывает у меня уважение, все бы родители вели себя так, но также меня оскорбляют ваши подозрения, - доктор Омаров потёр грудь, помятую кулаками Шулеймана. Указал ладонью на синий диван у стены. – Присядьте.

- Я постою, и я жду ответа.

Доктор Омаров слегка кивнул и произнёс:

- Оскар, прежде чем мы начнём разговор, скажите, где сейчас Терри?

- Ждёт за дверью.

- Возможно, лучше отвести его в детскую комнату, она здесь на этаже, сегодня там работает милейшая мадам Паради. Думаю, там Терри будет лучше, чем в одиночестве ждать под дверью.

Действительно. Озверев и яростно требуя ответов, Шулейман как-то не подумал о том, что Терри нужно создать более комфортную обстановку для ожидания его, тем более он сейчас в стрессе, бросать его одного не слишком разумный выбор. Оскар отвёл Терри в детскую комнату и присел перед ним на корточки:

- Терри, мне нужно больше времени на разговор с доктором, подождёшь меня здесь?

Терри согласно кивнул, и Шулейман, скрепя сердце, оглянувшись на пороге – «больно, больно оставлять его в таком состоянии» - вернулся в кабинет психотерапевта, требовательно кивнул:

- Я слушаю.

Доктор Омаров сел обратно за свой стол:

- Оскар, я толком не поговорил с Терри, если вы знакомы с психотерапевтическим процессом, то, полагаю, знаете, что это нормально, далеко не каждый, а скорее редкий пациент сразу идёт на контакт, дети же зачастую идут на контакт с чужим взрослым ещё тяжелее. Похоже, что Терри не из тех детей, которые легко бегут ко всем, и это неплохо. Но я вас заверяю, что и пальцем не прикоснулся к Терри и не сказал ему ничего, что могло бы его расстроить или напугать.

- Отчего же он вышел в таком состоянии? – резонно вопросил Шулейман, не сводя с психотерапевта твёрдого, пытливого взгляда.

- Для меня это тоже пока что отчасти загадка. Терри совсем перестал отвечать и по прошествии примерно двадцати минут встал и вышел из кабинета. Если вы мне не верите, я могу запросить запись с камеры.

- Камера в психотерапевтическом кабинете? По-моему, это противоречит некоторым принципам психотерапии.

- Камера пишет без звука и расположена так, чтобы ничего нельзя было прочесть по губам пациента. Когда работаешь с детьми, наличие камеры помогает себя обезопасить. К сожалению, вы не первый, кто подозревает меня в преступных действиях, - доктор улыбнулся, смеясь над собой. – Возможно, я произвожу какое-то не то впечатление.

- Может быть, вы выбрали не ту профессию? – Шулейман смотрел прямо, но не смог смутить своеобразного доктора.

Психотерапевт пожал плечами:

- Я люблю свою работу и умею её делать.

- Ладно, - Шулейман тоже сел и откинулся на спинку стула, - я вам верю. Думаю, Терри бы был в куда худшем состоянии, если бы произошло что-то ужасное. Перегнул, простите.

- Ничего страшного, ваша реакция естественна.

- Итак, доктор, что вы можете сказать по поводу моего запроса? – Шулейман прищурил глаза.

- Оскар, что вы хотите, чтобы я вам сказал после одной сессии?

- Экспертное заключение.

Доктор покачал головой:

- Психотерапия так не работает. Если вам нужен относительно быстрый диагноз, вам стоит отвести Терри к психиатру. Я психотерапевт, а не диагност.

- Я водил Терри не к одному психиатру, я об этом говорил.

- Знаю, я напоминаю, что вам не стоит ждать быстрого результата, дайте мне время, хотя бы семь сессий – это средний срок установления доверительного контакта.

Шулейман недовольно поджал губы, отвернул голову в сторону и постучал пальцами по колену. Необходимость ждать его не удовлетворяла. Пусть опыт Тома и собственный опыт психотерапии показал, что, чтобы быть эффективной, ей нужно время, он всё равно хотел немедленного результата. Рассчитывал, что этот доктор поговорит Терри – и скажет, в чём проблема.

- Совсем ничего не можете сказать? – Оскар перевёл взгляд обратно к психотерапевту.

- Всё, что я могу сказать сейчас, является поверхностными домыслами, я предпочту их не озвучивать, чтобы не ввести в заблуждение.

- Я на вас не разозлюсь за то, что ошиблись, если так получится, говорите. Я хочу знать.

- Оскар, не торопитесь, медицина не терпит спешки. Лучше расскажите мне о Терри. Мне необходима некоторая информация о нём.

- Я так понимаю, мне придётся вас пытать, чтобы вы рассказали?

- Придётся, - подтвердил доктор Омаров.

- Ладно, - согласился Шулейман, усиленно напоминая себе, что действительно нельзя спешить, когда дело касается психотерапии. – Что рассказать?

- Как проходили ранние годы Терри? – психотерапевт придвинул к себе раскрытый блокнот.

Оскар выдохнул, собирая в памяти сведения.

- Терри начал жить со мной за два с половиной месяца до его четырёхлетия, потому о ранних его годах я знаю лишь от него и от его бабушки и дедушки по материнской линии. Терри мне не родной по крови, если что.

- Что вам известно?

- Терри жил с мамой в съёмной квартире, она работала удалённо, так что в основном находилась с ним. Терри с самого раннего возраста проявлял спокойный характер, послушность и самостоятельность, ему можно было дать баночку детского питания, и он сам ел, посильно пытался помогать маме с уборкой и не мешал, когда она работала или занималась какими-то другими обязательными делами. До трёх лет Терри не разговаривал по неорганическим причинам, у него поныне есть психогенный мутизм, хотя он редко проявляется и эпизоды немоты быстро проходят, что вам уже известно.

- Ранние годы Терри проходили в благополучном психологическом климате?

- Думаю, да, точно я знать, увы, не могу. Его мама попала в психиатрическую клинику после тяжёлого нервного срыва и попытки суицида и уже два с половиной года находится в состоянии, в котором ничего не может рассказать. Терри не похож на ребёнка, который подвергался какому-либо насилию, он спокойный, послушный, но не забитый.

Доктор Омаров сделал пометку и задал вопрос:

- Терри посещал детский сад.

- Нет.

- И, я так понимаю, не посещает?

- Нет, у меня нет нужды оставлять его где-то на день, и не любит находиться в компании сверстников, у него есть одна подруга, с которой он с удовольствием проводит дни напролёт, а с компаниями других детей он не хочет общаться, играть.

- Что предшествовало нервному срыву и попытке суицида матери Терри? Это не происходит без повода.

- Повод был, но он не касается Терри, - Шулейман покачал головой. – Кристиана его любила, она была отличной матерью, и родить Терри было её выбором.

- Терри видел проявления нервного срыва, суицидальную попытку?

- Как я понял, нервный срыв у Кристины проходил скрыто, она закончила все дела, а потом вышла в окно. Нет, Терри не видел, но это случилось вечером, ночь он провёл в одиночестве, пока утром не пришла бабушка с дедушкой и не забрали его к себе. Ему не говорили, что Кристина пыталась убить себя. Мы говорим, что она серьёзно заболела и сейчас проходит лечение, которое, к сожалению, пока не помогает, в принципе, как и есть.

- Оскар, вы уверены?

- В чём именно?

- В том, что вы мне рассказали, в том, свидетелем чего вы не были.

- Что у психотерапевтов за манера искать корень всех проблем в детстве?

- В первую очередь психотерапевты закрывают главный вопрос: «Что произошло с человеком в детстве, что он стал таким?», - доктор Омаров улыбнулся набок. – Чаще всего исток проблем человека обнаруживается именно там. Если нет, ищем дальше.

- Меня подбешивает ваша неуместная позитивность, - в лоб высказал Оскар.

- Хмурые люди не срабатываются с детьми. Оскар, - доктор Омаров взглянул на часы, - время сессии подходит к концу, скажите, вы приведёте ко мне Терри снова или предпочтёте найти специалиста, который будет работать так быстро, как вам хочется?

В его словах завуалированная насмешка, или показалось? Ладно, пусть живёт.

- Приведу, - если бы не рекомендация мадам Фрей, это была бы первая и последняя встреча. – Семь сессий вы сказали? Ладно, даю вам семь встреч. Надеюсь, на восьмую я получу ответы на свои вопросы.

- Возможно, вы получите их раньше, но я не обещаю.

Шулейман уже собрался выйти из кабинета, но доктор его окликнул:

- Оскар, постойте, - месье Омаров вышел из-за стола, поискал на полках. – Какой цвет у Терри любимый?

- В одежде белый, а в целом он все цвета любит, кроме чёрного и коричневого.

- Передайте Терри этот блокнот и попросите записать в нём впечатления от сессии, можно нарисовать, если захочет, - доктор Омаров протянул Шулейману маленький блокнотик в красной обложке без надписей и рисунков. – Всего доброго, Оскар.

Шулейман направился в детскую комнату, и увиденное его удивило сразу в двух планах: Терри находился на руках у воспитательницы, висел на ней, обвив за шею и обхватив коленями бока, как детёныш обезьянки, опустив голову ей на грудь. Во-первых, сам Оскар легко таскал Терри на руках, но он уже не младенец, в нём двадцать кило, и то, что женщина среднего телосложения взяла его на руки и при этом улыбалась, удивляло. Во-вторых, Терри был не в порядке, когда Оскар его сюда привёл, как он пошёл на столь тесный контакт с чужим человеком и выглядел счастливым и умиротворённым. Терри дестабилизировало общение с доктором, от родной семьи с ним случилась сенсорная перегрузка, а с ним, Оскаром, он долго шёл к доверительным отношениям. Может быть, Терри просто не любит людей, конкретно мужчин? Нет же, Кристиан мужчина, Джерри с натяжкой, но тоже мужчина, и Том мужчина. В чём же дело? Каким образом выбираются люди, которых Терри сразу подпускает к себе, с которыми он общается с удовольствием, которые выводят его из равновесия? Тема для размышления. Но не сейчас, сейчас надо провести время с Терри.

Увидев Шулеймана, воспитательница улыбнулась ему, сказала Терри, что его папа пришёл, и подошла с ним к Оскару. Шулейман забрал Терри себе на руки и поинтересовался:

- Терри, ты уже готов уйти отсюда?

- Да.

Оскар опустил его на пол, и Терри обернулся к воспитательнице, помахал с улыбкой:

- До свидания, мадам Парадиз.

- До свидания, Терри, - воспитательница ответила тем же, - буду рада видеть тебя снова.

Шулейман взял Терри за руку, спросил за порогом:

- Тебе понравилась воспитательница?

- Да, она добрая и очень приятная.

- Мне тоже сказали, что она мила. – Шулейман вызвал лифт и снова посмотрел на сына. – Терри, расскажешь мне, что на психотерапии испортило тебе настроение?

Терри опустил глаза:

- Я не знаю. Мне не понравился этот доктор, не знаю почему, мне было некомфортно. Он разговаривал со мной, обращался ко мне, и я почувствовал себя неприятно, как тогда в Испании, но слабее, - он поднял взгляд обратно к папе. - А когда мне стало совсем неприятно, я ушёл. Я плохо поступил?

- Нет, Терри. Ты имеешь право уйти из любого места, если тебе не неприятно там быть.

- Папа, не ругай доктора, пожалуйста, - Терри несильно потянул Оскара за руку, искренне и просительно заглянул в глаза. – Он не виноват, это я.

- Не волнуйся, - Шулейман мягко улыбнулся ему, - я обсудил всё с доктором Омаровым, у меня нет к нему претензий. Терри, скажи, ты не возражаешь сходить к нему ещё раз? Ты можешь отказаться, если хочешь.

Терри подумал пару секунд и ответил:

- Я пойду. Папа, ты можешь в следующий раз побыть там со мной?

- Конечно. Я и сам хотел составить тебе компанию. Мы договорились?

- Договорились, - улыбнулся мальчик.

- Отлично. Терри, как насчёт того, что прогуляться и перекусить чем-нибудь вкусным? – предложил Оскар задорно.

- Давай. Я бы хотел съесть мороженого.

- Значит, будет мороженое.

Шулейман вытянул из кармана телефон и на ходу быстро набил сообщение Тому: «Я задержусь, сейчас погуляю с Терри, потом пообедаем». Телефон зазвонил.

- Оскар, где вы? Я к вам подъеду, пообедаем вместе, - сказал Том, ему не хотелось сидеть в одиночестве в четырёх стенах.

- Попроси кого-нибудь из охраны тебя отвезти.

Шулейман шёл неспешно, он с первого раза, когда во время прогулки взял Терри за руку, подстроился ходить так, чтобы малышу, чью ладошку держал в руке, было комфортно, и вовсе не раздражало, что медленно, и гулять пешком не лень, не бессмысленно и далее по списку. С Терри нет.

Том подъехал к ресторану, когда Оскар с Терри только заняли стол, сел к ним.

- Мне нравится этот салат, в нём есть грейпфрут, я люблю грейпфруты, - Терри поднял глаза от меню, которое изучал, к папе. – Но в нём утка. Я хочу попробовать утку, но мне её жалко, она же живая была, я не должен её есть?

- Вовсе нет, ты спокойно можешь поесть салат с уткой, - заверил его Шулейман. - Она уже в виде мяса, не имеет значения, кто её съест.

Терри подумал и настороженно спросил:

- А она страдала, когда её убивали?

- Нет. Животных на мясо убивают мгновенно, это обязательное условие, и перед тем она прожила сытую, вольную, счастливую жизнь, за животными, мясо которых поставляют в престижные рестораны, очень хорошо ухаживают и создают им лучшие условия жизни. Ей повезло больше, чем её диким сёстрам, которые голодают, болеют, на которых нападают хищники.

Убедительно. Терри кивнул:

- Я буду этот салат, - и мороженое потом.

- Я тоже хочу салат с уткой, - Том зачем-то влез в меню Терри, хотя в руках держал собственное. Нахмурился. – Но я не люблю грейпфруты, они кислые и горькие. Можно же попросить, чтобы его в салат не клали?

- Ты можешь запросить салат из любых желаемых тобой ингредиентов, - усмехнулся Шулейман и закрыл меню. – Для нашего столика что угодно приготовят.

Определившись с основным блюдом – соте из морепродуктов, Том объяснил официанту, какой салат хочет – только салатные листья, полоски нежного и сочного утиного мяса и ягодный соус, а в качестве напитка и десерта выбрал сливочный латте с карамельным топпингом. Потом, когда все сделали заказ, Том повертел головой по сторонам в поисках указателя туалетов и поднялся из-за стола:

- Мне нужно в туалет. Оскар, сходи со мной, - попросил, посмотрев прямо на Оскара, чтобы он понял, что у этой просьбы есть смысл.

- Терри, посидишь немного один? – спросил Шулейман, тоже вставая из-за стола.

- А мне надо руки помыть. Я быстро помою и уйду, чтобы не мешать вам разговаривать.

- Почему ты решил, что мы идём секретничать? – произнёс Оскар.

- Зачем ещё идти в туалет вдвоём, если не для того, чтобы поговорить наедине, - в лице, глазах Терри слились наивность и незаурядная смекалка.

Шулейман и Том переглянулись. То ли все дети прозорливы, то ли только Терри такой.

- Ты нас раскусил, - улыбнулся Оскар.

Терри, как и обещал, быстро вымыл руки и покинул уборную. Шулейман отвернулся от закрывшейся за ним двери к Тому, и Том шагнул к нему:

- Оскар, как всё прошло?

- Хуже, чем мне хотелось. Но это моя вина, я имел нереалистичные завышенные ожидания, что результат будет с первой же сессии. Никак не могу смириться с тем, что психотерапия – это долго, - Шулейман усмехнулся. – Но я держу в голове наш с тобой позитивный опыт, стараюсь работать над собой, призываю себя к терпению и дал доктору время.

Том кивнул, подошёл совсем близко и обнял Оскара:

- Всё будет хорошо.

- Знаю, - Шулейман тоже обнял его, наслаждаясь моментом спокойной близости. – Кстати, тебе тоже надо вымыть руки, - добавил, когда отпустил.

- А ты?

- Молодец, обратил внимание. И мне надо.

После обеда пошли пешком до машины, Шулейман обнимал Тома за талию, Терри шёл впереди, то оглядывался к счастливым взрослым, то спиной вперёд шёл, чтобы их видеть, разговаривать. Остановился, улыбаясь, и спросил:

- А вы можете поцеловаться?

Оскар удивлённо дёрнул бровями от такой просьбы, но ответил согласием, повернул к себе лицо Тома и поцеловал, красиво, нежно и не по-детски, придерживая ладонью за щёку.

- Когда двое целуются, они счастливы вместе, да? – произнёс Терри с той же радостной улыбкой, выдавая замысел своей просьбы.

- В нашем случае точно, - ответил ему Шулейман и, притянув Тома к себе, поцеловал в висок.

Том от всего этого взаимодействия не смущался, а смеялся. Ему тоже хорошо. На удивление легко, несмотря на Терри рядом.

Вечером Терри, следуя словам папы, открыл блокнот в красной обложке и, чуть погрызя колпачок ручки, написал:

«Мне не понравился этот визит к доктору, мне не понравился доктор, но сейчас я не знаю почему. Мне жаль, что я мог обидеть доктора Цезаря, наверное, он хороший. Я постараюсь лучше разговаривать с ним. Если папа меня к нему отвёл, так надо».

***

На следующей сессии Оскар сопровождал Терри. После приветствий и стандартной вводной части доктор Омаров предложил поиграть, игры выступают методом диагностики и терапии в работе с детьми и особенно полезны с теми, кто не идёт на обычный контакт. Игровая зона находилась в кабинете, можно было устроиться на маленьких разноцветных стульчиках или прямо на полу на толстом и мягком круглом ковре. Терри, как и дома поступал, сел на пол, подогнув под себя ноги. Теперь всем предстояло выбрать себе персонажа.

- Терри, возьми игрушку, которая тебе больше нравится, – дружелюбно предложил доктор Омаров.

Терри потянулся к жёлтому цыплёнку мультяшной формы, но ладонь зависла в воздухе, подумав, передумав, он взял салатного цвета динозавра хищного типа и добродушного вида, у него открытая, как в улыбке, пасть и треугольные зубы.

- Терри, как зовут твоего динозавра? – обратился к мальчику психотерапевт.

Терри посмотрел на игрушку, повертел в руке:

- Можно я потом придумаю?

- Конечно.

- Моего героя зовут Боб, - высказался Шулейман, выбрав первое пришедшее в голову имя.

- А это Цезарь, - доктор с улыбкой поднял своего коричневого медведя.

- Надо было своим именем назвать? – спросил Терри.

- Нет, можно выбрать любое. Я люблю своё имя, поэтому я так назвал мишку.

- Я тоже люблю своё имя, но я не хочу, чтобы им звали динозаврика, - Терри нахмурился и качнул головой.

Игра клеилась плохо. Даже рядом с папой Терри не хотел играть с доктором, не втягивался в старания играющих взрослых, смотрел вниз. Но придумал имя динозавру, оно пришло и ощутилось правильным.

- Его зовут Динни, - сказал Терри. – Это женское имя, но он мальчик.

- Терри, почему ты считаешь, что Динни – это имя для девочек?

- Потому что оно созвучно с Джинни, а это женское имя, - Терри посмотрел на доктора и обратно опустил глаза.

- Есть имена, которые подходят для людей обоих полов, - психотерапевт развивал заданную маленьким пациентом тему, которая к тому же могла дать некоторую информацию.

- Я знаю, - Терри чуть кивнул. – К примеру, Джерри могут звать и мальчика, и девочку. Меня раньше звали Джерри. А Терри может быть только мальчик.

«Да?» - в моменте он понял, что не уверен на сто процентов, но от этих мыслей отвлёк следующий вопрос доктора.

- Терри, тебя раньше звали Джерри? Я не знал. Какое имя тебе нравится больше?

- Мне больше нравится имя Терри, особенно полное имя – Терриал, оно очень красивое.

- Согласен с тобой, Терри, звучит очень красиво.

Терри постукивал игрушкой по полу, как изображают ходьбу, но не с тем умыслом, а в задумчивом уходе в себя. Сначала он корил себя, что не исполняет данное себе слово, подводит папу, но сейчас, по прошествии сорока минут сеанса, перестал об этом думать. Он просто не может – не хочет играть, слова для беседы не идут.

- Терри, ты не хочешь играть? – спросил доктор Омаров.

Терри молчал – и сказал:

- Я бы хотел послушать о маме, как она была подростком, и поиграть в это.

- Терри, к сожалению, я не был знаком с твоей мамой в этом возрасте, - Шулейман коснулся его плеча.

- Терри, почему именно подростковый возраст?

Терри пожал плечами:

- Мне кажется, что это самый интересный возраст, в нём столько всего происходит: моя мама сама была ребёнком – официально это ведь ещё не взрослый возраст? – ходила в школу, гуляла и тогда она познакомилась с моим родным папой. Мне очень нравится слушать, как они проводили время. Я бы хотел в это поиграть.

- Терри, кто твой родной папа? Ты можешь сказать?

- Биологически – правильно? – Терри взглянул на Оскара. – Биологически мой папа Том, папин любимый человек, но на самом деле он как мой дядя, а мой родной папа Джерри, альтер-личность Тома, Джерри и мама любили друг друга, поэтому родился я.

- У Тома диссоциативное расстройство идентичности, - подсказал Шулейман. – Долгая история.

Доктор Омаров про себя удивился. Было бы странно, если бы при таких условиях Терри рос обычным и нормальным. Хотя он понимал, что особенности Терри едва ли от того. Скорее столь нестандартная семейная ситуация может сказаться на Терри в будущем.

- Терри, ты понимаешь, что такое альтер-личность? – решил уточнить психотерапевт.

- Да, это альтернативная личность человека, Том и Джерри живут в одном теле, но они разные люди. Это болезнь, когда личностей больше, чем одна.

- Терри, ты считаешь Тома своим папой?

- Нет. Том и моя мама не общались, Том не любил маму и не знал обо мне, как он может быть моим папой? Так получилось, что генетика у нас одна, но мой папа другой, как если бы Том и Джерри были братьями-близнецами – кровь одна, полностью одинаковая, но они оба не были бы моими папами, только один.

- Терри, как ты относишься к тому, что твой родной папа такой необычный?

Терри пожал плечиками:

- Для меня это неважно. Джерри хороший, он мне понравился, но мой главный папа – Оскар, я его люблю и ни на какого другого папу не променяю.

Шулейман сделал над собой усилие, чтобы не расплыться в предовольной услаждённой улыбке. Доктор Омаров предложил Терри порисовать, воспользовавшись знанием, что он это любит. Терри согласился, взял из рук доктор альбом и карандаши, замялся.

- Терри, ты можешь сесть в любом месте в кабинете, какое тебе нравится, - сказал психотерапевт, подталкивая Терри к заниманию комфортной позиции, в которой больше шансов, что он сможет раскрыться.

Терри отошёл и сел на пол спиной к взрослым, лицом к стене. Шулейман тонким искусством психотерапии не владел, но и он понимал, что это ненормально и о чём-то да говорит. Рисовал Терри не с тем приятным, захваченным настроем, как обычно, но и не через силу. Движения руки, выводящей цветными карандашами линии, успокаивали и отвлекали от неприятных факторов, уводили в красивый яркий мир.

Закончив рисовать, Терри сам пришёл обратно к папе и доктору.

- Терри, я могу посмотреть, что ты нарисовал?

Терри кивнул и отдал альбом. На первом был изображён гибрид бабочки и птицы, выполненный в синих тонах, нарисовал его, пока перестраивался с напряжения, которое испытывал в этом кабинете. Были рисунки, которые Терри любил, с радостью показывал и хранил, но эта картинка – просто рисунок без ценности. Так и ответил доктору, что нарисовал его, чтобы что-то нарисовать. На втором зелёный динозаврик, копия выбранной им игрушки.

- Это Динни? – спросил доктор Омаров.

- Да.

- А это, - психотерапевт открыл следующий рисунок, - дом Динни?

На то указывала голова динозавра, виднеющаяся в окне.

- Да, - ответил Терри. – Вообще, динозавры не сооружали и не искали убежищ, маленькие могли прятаться в пещерах, но мне не захотелось рисовать пещеру.

- Согласен с тобой, Терри, этот дом намного красивее и приятнее, чем пещера.

Детский рисунок дома несёт важную зашифрованную информацию для анализа. Внимание стоит обращать на всё – расположение дома на листе, наличие лестниц, дверей, окон, людей и прочих их замещающих фигур, а также размеры всего перечисленного и цвета рисунка. Дом Терри – квадратный, красного цвета, а крыша треугольная со скруглёнными углами, жёлтая. Два больших окна, порубленных на секции раскладкой. Двери нет.

- Терри, в доме Динни нет двери?

- Есть, - сказал Терри, взяв в руки свой рисунок. – Она сзади дома.

Двери на рисунке дома – это отражение общительности ребёнка, следовательно, «скрытая» дверь – одиночество, замкнутость, отгороженность от окружающих. Окна тоже показывают общительность, но со сверстниками, поделённые на секции окна можно считать за зарешёченные, символически это одно и то же, что является признаком внутреннего конфликта и комплексов. Но вместе с тем дом, занимающий центральную, большую часть листа, означает общительность, уверенность в себе и в жизни, которая в этом возрасте зависит от родителей, отсутствие выраженных тревог и страхов. Это дом психологически здорового, счастливого ребёнка, но с интересными оговорками, требующими более глубокого анализа. Обычно все эти детали не встречаются в одном рисунке.

Цветовой выбор Терри более однозначен. Красный цвет отражает силу воли, активность, возбудимость, агрессию. Вероятно, это отражение того, что Терри не хочет быть здесь. Агрессия – подавляемый дискомфорт. Жёлтый цвет – положительные эмоции, оптимизм, любознательность – чистый детский цвет. Немножко лёгкого серого, обозначающего раскладку на окнах – отстранённость, безразличие, желания уйти.

- Терри, Динни живёт один? – спросил доктор Омаров.

- Да.

- А у него есть семья?

- Да, у Динни большая семья, но они живут отдельно.

- Почему? Динни уже взрослый, поэтому он переехал?

- Нет, Динни ещё молодой динозавр, но он живёт один, потому что так надо. Так получилось. Когда-нибудь они снова будут вместе, но пока не могут.

Терри отвечал, не глядя на доктора, не поднимая глаз. Очевидно, что означает загадочная семья динозаврика Динни. Доктор Омаров мягко спросил:

- Терри, ты скучаешь по маме?

- Конечно. Я люблю маму и очень хочу её снова увидеть.

Терри говорил спокойно, он уже выплакал потерю, оставшаяся боль – рана, дыра в маленьком сердце – не пульсирующая и ядерная, а смиренная. Просто так получилось, что мама заболела. Шулейману очень хотелось обнять Терри, укрыть от вопросов, которые бередили его рану, утешить теплом, забрать его переживания, сделать так, чтобы он ни за что никогда не страдал. После сессии он так и поступил – обнял, поцеловал в висок, обсудил, что было на сеансе, чтобы Терри мог поделиться и не проживать это в себе, и повёл его отдыхать и развлекаться, вызвав к ним Тома, чтобы составил компанию и тоже развеялся.

- Предлагаю сегодня поужинать в ресторане, потом… - сказал Оскар Тому, пока Терри игрался на детской площадке. – Пока не знаю куда потом, но культурно провести время, а завершим вечер в постели.

Том улыбнулся, кивнул:

- Я согласен. Могу я выбрать место, куда мы поедем после ужина?

Шулейман развёл рукой:

- У меня идей нет, так что вперёд.

Том выбрал выставку работ одной всемирно известной женщины-фотографа, открывшуюся в Ницце три дня назад. У неё узнаваемый стиль, и пусть все работы объединены одной идейной линией, ни одна не повторяет другую и каждая интересна. Лично Тома уже на выставке заинтересовало, какой фильтр она использует для всех своих работ, не получалось подобрать в уме. Верно, это смесь мягкого чёрно-белого и сепии. Надо завтра попробовать, проверить, будет ли результат таким.

Доктор Омаров был готов огласить свои выводы о Терри на пятой встрече, но предпочёл не торопиться, понаблюдать ещё и дождаться окончания седьмой сессии, как и договаривались. Шулейман о договоре тоже помнил и, отвезя Терри домой после седьмой сессии, вернулся к доктору Омарову на приватную беседу. Как раз к нему папа в гости опять пожаловал – обещал, что к ночи уедет, что радовало, и в принципе хорошо, что он заехал, развлечёт Терри, пока Оскар будет отсутствовать, Терри любит дедушку Пальтиэля и всегда рад провести с ним время, главное, чтобы в доме его стараниями не появилась новая пернатая тварь. О запрете на устраивание в квартире птичника Оскар отцу напомнил, оставляя его за главного.

- Оскар, я тебя тоже о многом просил, напоминал, умолял, это карма, - подшутил Пальтиэль, у которого настроение выше крыш и ярче солнца, как всегда, когда ему удавалось побыть с любимым внуком.

- Карма – это не из твоей веры, папа.

Доктор Омаров ждал Шулеймана, поправил разложенные перед собой касающиеся Терри записи.

- Оскар, прежде чем мы перейдём к основной теме, хочу сказать, что Терри очень привязан к вам, очевидно, Терри видит в вас отца, а не замещающую родителя взрослую фигуру. Терри постоянно оглядывается на вас за поддержкой, одобрением, рядом с вами он расслабляется, чувствует себя защищённым, что характерно для детей с родными родителями при здоровых, доверительных отношениях. Вам удалось таковые выстроить. Ваша роль в жизнь Терри особенно ярко подчёркивается тем, что Терри знает своего родного отца, он регулярно видит своего биологического отца, но отец для него - вы.

- Приятно слышать.

Психотерапевт кивнул и произнёс:

- Но будьте готовы к тому, что с возрастом ситуация может измениться. Как правило, дети, которые знают, что воспитываются неродными родителями, спокойно воспринимают это в детстве, а хотят найти «свои корни» в подростковом и более позднем возрасте.

- Ладно, я постараюсь быть готовым.

До слов доктора Оскар о таком варианте развития событий и не думал, он считал, что если Терри примет его как отца, то так останется навсегда.

- Это не обязательно произойдёт, - сказал доктор Омаров. – Я оговорил данный вариант на всякий случай.

- Что-нибудь ещё по поводу наших с Терри детско-родительских отношений? – поинтересовался Шулейман.

- Честно говоря, меня несколько беспокоит ситуация с отцами Терри. Он проявляет удивительное рассудительное понимание по поводу данной темы, не каждый взрослый смог бы так. На первый взгляд его отношение очень радует, но есть вероятность, что Терри всё же не всё понимает в силу возраста, и в последующем его взгляды изменятся, эта нестандартная ситуация может негативно на него повлиять.

- Могу ли я как-то на это повлиять? – Оскар выгнул бровь и покачал головой. – Нет. Терри уже знает правду, я не стану ему лгать и рассказывать что-то другое, более стандартное про его отца. Я могу лишь быть рядом и помочь ему пережить этот кризис, если он случится.

Доктор Омаров снова кивнул:

- Я и не предлагаю вам лгать, это было бы неправильно, я лишь освещаю всё, что вам нужно знать, чтобы оно не застало вас врасплох.

- Отлично. Может, перейдём уже к моему запросу?

- Да, по поводу прочего я уже сказал всё, что хотел. Итак, Оскар, напомню, что, хоть я и обладаю психиатрической квалификацией, я не диагност, я не ставлю диагнозы, а лишь предполагаю их и перенаправляю своих пациентов дальше или же работаю с теми, у кого уже есть установленный диагноз, оказывая им помощь по своему профилю.

- Я понимаю, к кому пришёл, и имею на то свои причины. Говорите, доктор, я слушаю.

- Я предполагаю у Терри высокофункциональный аутизм, - озвучил доктор Омаров.

- Но у Терри нет ведущих диагностически важных признаков, - возразил Шулейман, начиная сомневаться в профессионализме психотерапевта.

- У Терри есть все признаки женского аутизма.

- Терри мальчик. Какой женский аутизм?

- Оскар, вы знакомы с понятием женского аутизма? – в свою очередь спросил доктор.

- Поверхностно, - не стал лукавить Оскар.

- На протяжении долгого времени за «идеальную» картину высокофункционального аутизма был взят аутизм в том виде, в каком он проявляется у мужчин, что привело к укоренившемуся заблуждению, что мужчины болеют в разы чаще, и не постановке диагноза и отсутствии лечения девочек и женщин, поскольку у них нет тех ярких признаков, которые характерны для мужского пола. Лишь в последние годы активно заговорили о так называемом женском аутизме и начали проводить соответствующие исследования, которые показали, что девочки тоже болеют аутизмом примерно с той же частотой, что и мальчики, но у них аутизм проявляется иными признаками, что связано не с особенностями строения психики, а с разницей в воспитании девочек и мальчиков. Увы, даже в наш прогрессивный век специфическая гендерная социализация не искоренена полностью, и сменится ещё не одно поколение, прежде чем она уйдёт в прошлое, если это вообще возможно. В семье мальчика или девочку могут воспитывать совершенно нейтрально, как человека, личность, а не представителя своего пола, но жизнь ребёнка не ограничивается общением с семьёй, общество через людей, СМИ, искусство всё равно наложит на подрастающего человека отпечаток гендерных стереотипов. Думаю, вам они известны, не будем на этом останавливаться.

- Ага, мужчины сильные, рациональные и не плачут, а женщины эмоциональные, хотят замуж и новую сумочку, - отозвался Шулейман. – Знаю. Я всё ещё не понимаю, как это относится к Терри.

- Позвольте, я продолжу, чтобы ответить на ваш вопрос. В отличие от мальчиков, девочки с высокофункциональным аутизмом поддерживают зрительный контакт, зачастую не имеют столь видимых проблем в социальном взаимодействии, их специальные интересы вписываются в гендерный образ, что не привлекает внимания, как и склонность к «своему» порядку и упорядочиванию. От мальчика ожидается, что он будет громким, будет участвовать в активных групповых играх, потому мальчик, который предпочитает всегда сидеть в стороне и играть в одиночестве привлекает внимание, но то же самое от девочки воспринимается как норма. Девочек воспитывают более гибкими в социальном плане, что позволяет им скрывать свои коммуникационные проблемы посредством копирования поведения других людей, подстраивания и так далее. Если у девочки все флакончики духов расставлены по размеру, цвету или любому признаку, никто не посчитает, что это не нормально и является тревожным признаком, но это аутистичное упорядочивание, обращённое в социально приемлемую форму. Никто не подумает, что с девочкой что-то не в порядке, если она постоянно говорит о пони – о своём специальном интересе – поскольку считается, что все девочки любят пони. Также девочки склонны скрывать свои мелтдауны – если мальчик взорвётся там, где стоял, то девочка с большой долей вероятности уйдёт в дальнюю комнату и там тихо переживёт срыв, что дополнительно осложняет постановку диагноза и чему причина тоже гендерная социализация. Как это относится к Терри, вас интересует? Прямо. Как я уже сказал, разница в проявлениях заболевания у мальчиков и девочек обусловлена не половыми особенностями психики, нет между мужчинами и женщинами столь весомых различий, потому уместнее употреблять термин не «женский аутизм», а «аутизм по женскому типу». Поскольку, если причина не в психике, если аутистичного мальчика воспитывать согласно парадигме женской гендерной социализации – тихим, послушным, поддерживающим порядок, то и аутизм его будет иметь «женскую» картину. Специальный интерес у Терри есть…

- Да, птицы, - подтвердил Оскар.

- Насколько мне известно, Терри очень аккуратный ребёнок – его вещи лежат на своих местах, его одежда всегда чистая, у него есть своя система, согласно которой предметы разложены в его комнате.

Шулейман отвёл взгляд в сторону, вспоминая, что видел за два года и три месяца жизни с Терри. Если подумать, они ни разу не видел, чтобы Терри не то что развёл бардак, но и просто бросил вещь и оставил её лежать не на своём месте. Терри мог оставить игрушки на полу, где с ними играл, но лишь в том случае, если вскоре собирался продолжить игру, в любом другом случае он всё убирал, прежде чем выйти из комнаты или в ней заняться другим делом; он всегда в обязательном порядке убирал на место альбом и прочие принадлежности для рисования, клал альбом на стол, но не прямо, а под углом, чтобы верхний левый угол альбома был выше, сверху клал фломастеры, ручки и карандаши не из набора в коробке клал справа от альбома. Терри переодевался, даже если проливал на себя немного воды, что не могла оставить следа, любое пятнышко – в стирку; он всегда, хотя в его, Оскара, доме его этому никто не учил, перед выходом на улицу менял то, в чём ходил в квартире, на другую одежду, хотя его домашняя одежда всегда чистая, приличная и подходящая для выхода из дома. А эта обособленность Терри, склонность много времени проводить в одиночестве в своей комнате за закрытой дверью? Знает ли Оскар, что Терри делает каждую минуту времени наедине с собой, может ли утверждать, что Терри за закрытой дверью не занимается самоуспокаивающим поведением, не переживает тайком маленькие срывы? Нет, не может. Если бы не стечение обстоятельств, он бы и в тот вечер в доме дедушки и бабушки Тома не узнал, что Терри не в порядке. Шулейман пришёл к мысли, что дурак, поскольку, конечно, обращал внимание на все эти детали, считал их необычными для ребёнка и даже странными, но всё же воспринимал как должное, как личностные особенности Терри.

- Да, доктор, вы правы, Терри проявляет незаурядную для своего возраста аккуратность, у него во всём порядок, - сказал Оскар. – Терри начал жить со мной в три года и десять месяцев, но он уже тогда был таким, мне не пришлось ничему его учить и помогать ему в плане личной гигиены, опрятности. Уборкой занимается прислуга, но в комнате Терри домработник лишь пылесосит, протирает пыль, моет пол, наверное, Терри бы и сам это делал по мере возможностей, если бы я сразу ему не объяснил, что это дело прислуги.

- Оскар, я спрашивал о раннем детстве Терри в том числе для того, чтобы понять, как его воспитывала мать. Исходя из ваших слов я сделал вывод, что Терри воспитывали послушным, способным себя занять на то время, когда мама занята, помощником по хозяйству. Что мы и наблюдаем сейчас: его особенности «спрятаны» в приемлемые формы проявления. Терри подстраивается под обстоятельства, но он всё же маленький ребёнок, потому у него можно увидеть некоторые проблемы социального взаимодействия: крайне низкую потребность в общении со сверстниками, резкую избирательность в том, с кем Терри идёт на контакт, а с кем нет, а также резкое деление на своих и чужих.

- Что с этим можно сделать?

- Ничего, - доктор Омаров покачал головой. – Аутизм не лечится. У Терри нет поведенческих отклонений, которые можно корректировать медикаментозной терапией и психотерапией. Я не думаю, что он нуждается в лечении, но впереди у Терри переход к важному этапу – начало обучения в школе, с чем могут возникнуть проблемы в силу его потребности в уединении и неприязни к долгому нахождению среди большой группы лиц. Оскар, будьте внимательны, разговаривайте с Терри и на всякий случай будьте готовы к тому, что ему потребуется индивидуальное обучение или же любой другой вид школьного образования, не предполагающий каждодневное многочасовое нахождение в школе. При необходимости, освоиться в школе можно будет помочь медикаментозно, этот выбор остаётся на ваше усмотрение. Также должен отметить, что бывает, что дети перерастают аутизм, он не обязательно на всю жизнь. Чаще других высокофункциональный аутизм встречается у недоношенных детей по причине недостаточной развитости нервной системы и психики на момент рождения, но психика может дозревать прижизненно, что к определённому возрасту нивелирует аутистичные особенности и выводит ребёнка в норму, но слишком сильно на то не надейтесь.

- Разве это происходит не к школьному возрасту?

Шулейман предпочитал не утверждать, поскольку во время учёбы и в последующем, когда интереса ради добирал знаний, его совсем не интересовали дети, а когда обзавёлся ребёнком, то он изучал психологию и педагогику, а не детскую психиатрию. Доктор Омаров улыбнулся набок, не обнажая зубов:

- Возраст вероятного выхода в норму – растяжимое понятие. Кто-то перерастает аутизм к началу обучения в школе, другие в первый год обучения, третьи к концу начальной школы. Но, как показывает практика, если ребёнок не вышел в норму к среднему подростковому возрасту, этого уже не произойдёт.

- Понятно, - кивнул Оскар. – У меня есть примерно семь лет, чтобы надеяться. – Я могу как-нибудь ещё помочь Терри?

- Похоже, что пока вы всё делаете правильно, продолжайте в том же духе. И держите в голове, что аутистичные дети требуют бо́льшего внимания, более тонкого подхода, они очень чувствительны, то, что здоровый ребёнок забудет через час, нейроотличного ребёнка может выбить из колеи на долгое время и обострить его состояние.

- У меня есть вопрос, - Шулейман откинулся на спинку стула. – Аутистичные дети необщительны и замкнуты, выбирают одиночные игры, а Терри по собственному непонятному мне желанию занимается хоккеем – командным видом спорта. Что можете об этом сказать? Как-то не сходится.

- Оскар, Терри уже тренируется в команде или пока только учится стоять и передвигаться на льду?

- Второй вариант.

- Возможно, Терри не понимает, что представляет собой выбранный им вид спорта, что ему предстоит в дальнейшем, и когда начнутся командные тренировки, он почувствует себя в этом плохо и бросит. Но может быть и по-другому. Вопреки производимому впечатлению аутистичные дети обладают большой энергией, часть таких детей реализуют её в беспокойном, громком, ненамеренно шкодливом поведении, а другие направляют себя в какой-либо вид деятельности, в частности в спорт. Аутистичные дети имеют сложности с переключением между разными видами деятельности, их интересы строго ограничены, но тому, что им интересно, они посвящают себя целиком и зачастую добиваются значительных успехов. Хоккей не тот вид спорта, которому присуще прямое вербальное коммуницирование во время игр, потому я не вижу противоречия между всем, что сказал о Терри, и его выбором спорта.

После слов доктора о значительных успехах Шулейман на секунду представил себе уже повзрослевшего радостного Терри на льду во всей хоккейной амуниции и с кубком чемпиона – или что там выдают победителям, Оскар за жизнь ни одного хоккейного матча не смотрел. Главное, чтобы зубы не повыбивали. Вроде в хоккее это случается.

- Оскар, вам до того ещё далеко, но нейроотличность в рамках высокофункционального аутизма, если её не перерастают, делает такого взрослого человека чутким, очень тактичным, поскольку все судят по себе, и собственные особенности побуждают их взаимодействовать с другими так, чтобы не допускать того, что их самих бы ранило.

Терри уже такой. Вероятно, вот и ответ почему – его идеальность обусловлена его особенностями.

- Когда начнётся школа, я бы вам посоветовал возобновить посещение Терри психотерапии, она поможет ему проще пережить период адаптации, - сказал доктор Омаров. - Но, Оскар, я рекомендую вам сменить специалиста, я не нравлюсь Терри, у нас не получается должного контакта и едва ли получится. Возможно, вам стоит обратиться к женщине. Я могу ошибаться, но у меня сложилось впечатление, что Терри быстрее и охотнее идёт на контакт с женщинами.

- Вы правы, - кивнул Оскар. – Если к мужчинам Терри в основном сначала присматривается, то с женщинами чаще открывается сразу. И лучшая подруга у Терри девочка, с мальчиками он никогда и не пытался дружить, не проявлял желания.

«Такой маленький, а уже выбирает женщин, - подумал он. – В меня, что ли?».

Стало ли Шулейману легче от того, что узнал? Информация нерадостная, но по крайней мере его вопросы по поводу Терри закрыты, что позитивный результат. Тем временем Пальтиэль собрался с Терри на прогулку, с ними, спросив, можно ли, увязался Том. Не от скуки и одиночества, а он желания. И камеру с собой прихватил. В последнее время Тома часто посещал творческий настрой, желание создавать что-то красивое, но пока не пришла идея конкретной съёмки, потому можно приучить руки заново к камере, пофотографировать спонтанно, питая вдохновение.

Пальтиэль ребячился с Терри, а Том ходил по траве вдоль периметра детской площадки, щурился на солнце и искал кадры. Поднял камеру и заснял зелёные, вздёрнутые к небу листья – блик красиво протянулся золотой стрелой. Сфотографировал облако в форме чашки. Аттракционы яркие, привлекательные, но там дети, а чужих детей, наверное, нельзя фотографировать – точно нельзя, об этом сказал Оскар, когда они вдвоём гуляли, Том вдохновился притопавшей к ним девочкой трёх лет и схватился за камеру, не спросив разрешения у родителей нечаянной модели.

Том остановился и огляделся по сторонам, на протяжении пары минут присмотрелся к радостному, увлечённому играми с любимым внуком отцу Оскара, и поймал то самое.

- Пальтиэль, можно мне вас сфотографировать? – спросил Том, подойдя ближе.

- Да, я не возражаю. Ты фотограф, если я не ошибаюсь?

- Да. Я уточнил, потому что вы же… непростой человек.

- Я давно уже не у дел, - махнул рукой старший Шулейман.

Подняв камеру, Том отснял пять кадров с разных ракурсов – сегодня прекрасный естественный свет, изображения получаются глубокие и яркие.

- Том, сними меня с Терри, - Пальтиэль широко улыбнулся и взял любимого мальчика на руки.

Том опустил камеру:

- Я могу сфотографировать, но я чем-нибудь перекрою Терри. Оскар не говорил, можно ли мне публиковать фотографии с ним, и я не хочу, чтобы раскрытие лица Терри исходило от меня.

- Сфотографируй и пришли мне, пожалуйста, публиковать не нужно, если ты не хочешь.

Том отснял несколько фотографий, показал Пальтиэлю – тот остался доволен. В таком виде – Тома за любимым делом, папу позирующим ему, крутящегося рядом Терри – их и застал Оскар, что его удивило. Увидев Оскара, Том переключился на него, загорелся, схватил за руку:

- Оскар, дай я тебя сфотографирую! Ты не против?

- Валяй, - усмехнулся Шулейман. – Мне как-то встать?

Том окинул его задумчивым взглядом и ответил:

- Давай начнём с естественности, - и припал к глазку видеоискателя.

Отщёлкав десятка полтора кадров без какой-либо постановки, Том начал отдавать команды:

- Посмотри на Терри, - сам переместился так, чтобы Оскар по отношению к нему стоял вполоборота. – Посмотри вдаль. Прищурь глаза. Убери руки в карманы. Прекрасно!

Руки в карманах, прищур зелёных глаз, расслабленная поза – этот образ Оскара обыденный, но такой мощный. Тому очень нравилось, как это выглядит в кадре – и в жизни, разумеется.

- Сядь на лавку, - Том вновь взял Оскара за руку, усадил. – Положи ступню на колено, откинься назад и руки закинь на спинку скамейки.

Том встал перед Оскаром, посмотрел в визир и сделал маленький шаг в сторону, чтобы фотография вышла центрально-ориентированной, но со смещённым под углом центром. Два кадра с высоты своего роста, сверху, потом немного присел, чтобы оказаться на одном уровне с Оскаром – не то. Том опустился на корточки, левым коленом почти касаясь асфальта, поймал блик в направленных на него глазах и мимолётное движение ухмылки на губах, приподнявшее уголок рта.

Том перебрался по правую сторону от Оскара, нащёлкал серию снимков с этого положения – в профиль, в анфас, вполоборота. Какой Оскар красивый. Шикарный. Даже в самом расслабленном состоянии его харизма бьёт фонтаном в небо и сшибает. Черты и выражение лица, взгляд, положение тела, язык тела и отдельно положение рук – крупных, мускулистых, загорелых, татуированных рук с умеренно выдающимися венами, с длинными и сильными пальцами с выраженными суставами. А как умелы и искусны эти руки…

Том куснул губу и сел на край скамейки, направил камеру в лицо Оскара, ища нужный кадр. Опустил камеру, ничего не сняв, чтобы посмотреть вживую. Любуясь с душевной нежностью. Тянуло на что-то… особенное. И идея пришла после первого близкого кадра, Том протянул руку, коснулся щеки Оскара и сфотографировал с двух ракурсов. Передвигался вокруг него, вокруг своего любимого объекта искусства, а потом и вовсе оседлал.

- Ты моя любимая модель, - улыбнулся Том, почти касаясь кончиком носа его носа.

Попытался сфотографировать их двоих так, лицом к лицу, держа камеру в вытянутой в сторону руке, но камера тяжёлая, сил не хватало, рука дрожала от напряжения, что приговор для удачной фотографии, и стремилась опуститься. Шулейман взял у него камеру и отвёл вбок на вытянутой руке, у него-то сил хватало. Том благодарно улыбнулся уголками губ и наклонился к его лицу. Никакого эротизма, только нежность и единение, глаза в глаза, отвлечённые от всего вокруг на друг друга.

Утолив жажду творчества, Том положил камеру, оставшись в той же позе на Оскаре, и спросил:

- Как дела? Что сказал доктор?

- У Терри высокофункциональный аутизм по женскому типу.

- По женскому? – нахмурившись, переспросил Том. – Терри же мальчик?

- У меня была такая же реакция, но доктор Омаров объяснил, что «женский аутизм» - это скорее условность, им могут болеть мальчики, как и девочки болеют классическим «мужским аутизмом», но реже.

Том озадаченно почесал затылок:

- Я не знал, что аутизм бывает двух типов и зависит от пола.

- Правильнее сказать, что он зависит от гендера, поскольку биологический пол на тип проявления расстройства не влияет, влияют прижизненные факторы социокультурного воздействия, - объяснил Шулейман.

Том какое-то время помолчал – и спросил:

- Что ты будешь с этим делать? Ты будешь подтверждать диагноз, опровергать, Терри нужно лечение?

Оскар пожал плечами и вытянул из пачки в кармане сигарету:

- Ничего не буду делать. Я хотел узнать, что с Терри – я получил ответ, дальше я не буду таскать Терри по врачам за подтверждением или опровержением данного диагноза, мне наконец-то дали хоть какой-то ответ. Пусть так, буду жить с этой мыслью. Никакое лечение Терри не требуется, по крайней мере пока. И кстати, я оценил, что ты не первый раз интересуешься, как идут дела на данном фронте.

- Я искренне, - Том легко погладил ладонью плечо Оскара.

- Серьёзно? – тот ухмыльнулся и прищурил глаза.

- Да. Я же говорил, что не брошу тебя и буду рядом, если Терри будет не в порядке. Я не питаю к нему никаких нежных чувств, но я люблю тебя, ты для меня очень важен, а это касается тебя, поэтому я рядом, и мне не всё равно.

Терри, с улыбкой наблюдавший за их нежностью – он обожал эти моменты милования между ними – задрал голову к дедушке:

- Дедушка, а как между папой и Томом началась любовь?

Терри так любил подобные жизненные истории про любовь навсегда. Про маму и Джерри. Про папу и Тома.

***

- Оскар, - Том сел рядом с ним, - я хочу сделать фотосессию, но у меня сложности с моделью. Я не хочу, чтобы это была твоя подруга или кто-то по твоему знакомству, не хочу, чтобы ты мне покупал модель, но меня, наверное, уже забыли и не будут откликаться. Тем более что это будет достаточно провокационная фотосессия – я хочу снять полностью голую женщину на улице или на фоне заброшенного сооружения, с антуражем я пока не определился, и ещё мне обязательно надо, чтобы у модели были тёмные волосы на лобке.

- Обычно в мире моды волосы с тела убирают, - прокомментировал Шулейман. – Тебе-то зачем они на лобке?

Том полностью повернулся к нему:

- Потому что я хочу сделать фотосессию в цветокоррекции, близкой к работам той женщины-фотографа, на чью выставку мы недавно ходили, помнишь? Такой цветокор смазывает всё, что не имеет яркого контраста, а в этой фотосессии акцент будет на полную наготу как противовес закрытости каменных построек. Максимальное обнажение – это неприкрытые гениталии, поэтому нужно, чтобы у модели там были волосы, чтобы подчеркнуть её наготу.

Оскар закатил глаза и усмехнулся:

- Сложно. Но интересно. Что, собственно, требуется от меня?

Том подумал, почесал нос:

- Возможно ли на время перекрыть участок города для съёмки?

- При желании да, - кивнул Шулейман. – Скажи, какой участок тебе нужен, я устрою.

- Я пока не уверен, что это будет в городе, но я тебя заранее предупрежу.

- Окей. А крест на себе ты не ставь, опубликуй объявление о поиске модели, если не знаешь, кто именно тебе нужен для данной съёмки, не думаю, что о тебе все забыли, ты достаточно известен.

Прислушавшись к наставлению Оскара, Том пошёл к ноутбуку и опубликовал в своём аккаунте пост с объявлением о поиске модели для фотосессии в стиле ню и просьбой писать в директ. Его действительно не забыли, зря думал, что может никто не откликнуться. Том выбрал модель из первых же пяти девушек. Гречанка по происхождению, покоряющая мир моды во Франции – она идеально подходила для задуманной съёмки, Том уже видел в голове, как фотографии будут выглядеть именно с ней. Брюнетка с рваной причёской длиной ниже плеч, довольно светлой кожей и тёмными, густыми, фактурно неухоженными бровями – это шикарно. Эти брови будут прекрасно выглядеть на фото со смазанным цветокором. Приглянулась Тому и одна блондинка миловидного типажа, даже жалко ей было отказывать, но та брюнетка – лучшая. Лучше не подобрать модели для этой сессии.

Том всё-таки отказался от идеи устроить провокационную съёмку на улице города в пользу более спокойной и уединённой съёмки на фоне сооружения. И его выбрал, проведя перед экраном ноутбука немало времени в поисках того самого, что призрачно маячило в голове, завлекая. Развалины небольшой крепости на западе от Ниццы, в регионе Юг-Пиренеи. Крупные камни старого сооружения, поросшие мхом стены – атмосферное и не избитое место, Том раньше о нём и не знал, то, что надо.

- Мне поехать с тобой? – поинтересовался Шулейман.

- Лучше не надо, - Том повернулся к нему и положил ладони на колени. – При тебе я буду отвлекаться, стесняться, ты ведь не можешь удержаться от едких комментариев. А ещё там будет голая женщина, модель, и я буду дёргаться, что ты на неё смотришь, и никакой нормальной работы у меня не получится. Поэтому не надо, пожалуйста, не порть мне съёмку.

- Ты будешь дёргаться, а я должен спокойно отпустить тебя снимать голую женщину?

- Она же женщина, - Том всплеснул руками. – Я не знаю, что с женщинами делать, и точно ни о чём таком не подумаю. Если бы там был парень, твои подозрения… - осёкся, поняв, что говорит что-то не то. – Если бы был парень, тебе бы тоже было не о чем переживать. Я больше не оступлюсь, потому что мне это не надо, и модель во время съёмки для меня рабочий объект, какой бы сногсшибательной она ни была, я смотрю на неё только как фотограф.

- Сомнительно, - заметил Оскар и прищурил глаза. – Что-то меня тянет перестраховаться. Я ещё не перегибаю с тыканьем в твою ветреность?

- Нет. Но я прошу тебя остаться дома, чтобы я смог спокойно отработать этот проект. У меня наконец-то пошло вдохновение, желание творить, пожалуйста, не сбивай меня.

Шулейман несколько секунд пытливо посмотрел на Тома через прищур и сказал:

- Ладно. Но если я об этом пожалею…

- Не пожалеешь, - Том, не дав ему продолжить, улыбнулся, обнял.

- Покажешь потом результат.

- Нет, - Том отстранился, оставив ладони на плечах Оскара. – Такие фотографии я тебе не покажу.

- Думаешь, я никогда эротических изображений не видел и не найду их при желании? – усмехнулся тот.

Том шлёпнул его по губам, взвизгнул, когда Оскар схватил его за рёбра.

Далее Том проверил наличие у себя и исправность всей необходимой аппаратуры и отправился по магазинам за аксессуарами. Пока не знал, что ищет, но в процессе поймёт, в работе у него во всём так. Обнажённая натура на фоне развалин – этого мало, нужно дополнить её чем-то, нужны акценты. Из бутиков Том вышел с несколькими парами женской обуви и тремя сумочками, ещё набор косметики купил на всякий случай, вдруг захочется добавить модели яркости.

С моделью по имени Мегэра Том встретился в оговоренный день на месте, познакомился.

- Мегэра, разденься, посмотри, не холодно ли тебе, - сказал Том. – С погодой мы ничего не сможем сделать, но лучше знать заранее. В холоде люди зажимаются, а мне нужно, чтобы ты чувствовала себя свободно.

- Впервые встречаю фотографа, который заботится о таких вещах, - улыбнулась девушка и сняла лёгкий кардиган.

- Я сам мерзляк, поэтому для меня это имеет значение, - Том тоже улыбнулся, широко и смешливо. – Да, фотографы часто снимают моделей в ужасных условиях, а надо не показывать вида и выглядеть красиво.

- Я это умею, есть опыт, - сказала Мегэра, продолжая разоблачаться.

- Хорошо. Но я не хочу над тобой издеваться. Если тебе будет холодно, будем делать перерывы и как-то тебя отогревать.

Сняв всю одежду, модель повела плечами, прислушиваясь к ощущению температуры воздуха – она вполне комфортная. Получив ответ, что Мегэре не холодно без одежды, Том сказал:

- Пока можешь одеться, мы ещё не начинаем.

Обычно на съёмочной площадке задействована целая команда персонала, но Том всегда работал в одиночку, кроме тех случаев, когда работал над особо крупными заказными проектами. Том сам носил, собирал, расставлял и настраивал аппаратуру, сам исполнял роль стилиста, сам управлял съёмочным процессом и, конечно, непосредственно снимал. Главное, чтобы хватило заряда осветительных приборов, обычно подключённых к сети, но имеющих и батарею на случай выездных съёмок вдали от источников электричества. Конечно, лучше естественного освещения нет, но без дополнительного, грамотно расставленного света фотография будет не профессиональной, а просто красивой. Том проверил лампы, которые могли растерять часть заряда за время транспортировки – заряд почти полный, должны продержаться. Переставил отражатель левее, нахмурился, уперев руки в бока, и перенёс его ещё немного дальше.

Окинув импровизированную съёмочную площадку придирчивым взглядом, Том заключил, что всё готово, и скомандовал модели, что они начинают. Снова раздевшись догола, Мегэра вышла к развалинам, возвышающимся за её спиной монументальным символом течения времени, овеянным флёром мёртвой вечности. Те люди, что жили здесь когда-то, давным-давно мертвы. Это сооружение – давно уже груда камней, красивая по-своему, как и все подобные места, но безжизненная.

Том установил штатив, но не пользовался им, он предпочитал чувствовать камеру в руках и иметь полную свободу передвижений. Для начала Том снимал модель без дополнений, потом, спустя серию кадров, дал ей первый аксессуар – жёсткую маленькую сумочку от Armani на длинной, цвета старой меди нерегулируемой цепочке. Голая кожа, полностью обнажённое тело – идеальный холст для подобной вещи – или она прекрасное дополнение к красоте обнажённого тела, как посмотреть. Том опустил камеру и подошёл к модели:

- Не надо, не прогибайся, мне не нужна твоя сексуальность. И не разворачивай так ногу: когда камера чего-то не видит, на фотографии получается, что этой части тела нет. Нам же не нужна на фото твоя «обрубленная» ступня?

- Прости, у меня привычка с танцевальных времён, - Мегэра переставила ноги. – Так лучше?

- Намного, - Том поощрительно улыбнулся ей, протянул руки, но, прежде чем прикоснуться, уточнил: - Можно я до тебя дотронусь?

- Конечно.

- Встань вот так, - положив ладонь на спину модели выше поясницы, а вторую на бедро, Том поставил её в нужную позу. – Сможешь так изогнуться, чтобы живот был боком к камере, а бёдра и грудь чуть больше к ней повёрнуты?

Мегэра попробовала – получилось.

- Ещё чуть больше ко мне, чтобы были видны обе груди, - сказал Том, вновь заглядывая в глазок камеры. – Прекрасно. Смотри в объектив…

После сета кадров с сумочкой Armani Том выдал модели следующую, чёрную, на которой и все детали чёрного цвета, что создавало видимость полного монохрома, несмотря на разницу фактур.

- Передвинь сумочку вперёд, чтобы она прилегала к твоему животу над лобком.

Немного сомнительный кадр из-за слияния чёрного цвета сумочки и тёмного цвета волос на лобке.

- Чуть выше сумочку подними, - указал Том, чтобы между лобком модели и сумочкой образовалась полоска кожи.

Хороший кадр. Но первый всё-таки лучше именно из-за его сомнительности, рассудил Том и сказал Мегэре опустить сумочку обратно.

- Мегэра, ты показываешь не совсем тот настрой. Ты не должна быть подчёркнуто сексуальной, но и растерянной, невинной тоже.

- Прости, я не совсем понимаю задумку. Какова моя роль?

Сложно понять, когда это не обсуждалось заранее. А как обсуждать, если Том дополнял изначальную задумку в процессе, а нередко и полностью уходил от неё в совершенно другую сторону? Но сейчас уже Том точно знал, что хочет видеть.

- Мегэра, сейчас ты не женщина, не человек. Ты древний дух… - как сказать это в женском роде? Неважно. – Ты сверхъестественное существо. Ты была здесь задолго до того, как построили эту крепость, ты видела, как её воздвигали и как она пала. Перед твоими глазами текли века, ты вне времени, вне всего мирского. Ты смотришь на этот мир со спокойным превосходством, как богиня!

Вдохновляющая речь. Мегэра прониклась, улыбнувшись уголками губ, и постаралась показать то, о чём говорил Том.

- Прекрасно! – Том быстро щёлкал, очень довольный тем, что видит, это именно то, чего он хотел. – Меняй позу, давай попробуем со спины.

Отсняв Мегэру со всеми сумочками, Том перешёл к обуви и дал ей обуть чёрные туфли на высоком и толстом расширяющимся книзу каблуке, украшенные символическим бантом в узнаваемых цветах Gucci и выпуклой золотой металлической звёздочкой под косточкой на щиколотке. Кадры с этими туфлями понравились Тому больше всего. А лодочки на супертонкой шпильке отложил и не стал их пробовать в кадре, на таких на неровной земле модели будет неудобно, и бессмертному древнему духу не подходят такие туфли, он должен быть устойчив, а не балансировать на тоненьких шпильках.

Том подошёл к модели, опустился на одно колено:

- Протяну руку к объективу, как будто хочешь дотронуться, но не касайся. Хочу попробовать создать эффект присутствия для тех, кто будет смотреть эти снимки. Нет, слишком высоко, твои ноги остаются за кадром, - заключил Том после пробного кадра.

Сел на попу, чтобы быть ниже, потом вовсе лёг на живот, но так слишком близко, Мегэре приходится нагибаться к камере, а этого быть не должно. Методом проб Том нашёл правильное расстояние: вернулся в сидячее положение и сильно отклонился назад, а модель встала между его ног и тянула руку к объективу камеры. Едва мышцы спины не свело от перенапряжения, пока ловил кадры, но Том ни о чём не жалел и толком и не чувствовал физического дискомфорта, он где-то там вне фокуса, периферический и не имеющий значения.

- Мегэра, я знаю, что мы не договаривались, но ты не возражаешь, если мы задержимся до заката и дождёмся темноты? – спросил Том. - У меня есть одна идея.

Модель согласилась, и серия ночных кадров получалась мощной, источающей инфернальную энергию. Мегэра отлично смотрелась выхваченная осветительными приборами на фоне накрытых темнотой развалин. Воистину – древний дух в модной интерпретации. Они договорились, что Том после обработки отправит фотографии Мегэре для её портфолио, и Том проводил её до вокзала. Приятно уставший от этого продуктивного дня. Его в свою очередь встретил и отвёз домой Оскар, что в итоге едва не закончилось сексом в машине, но решили всё-таки дойти до квартиры и кровати, а пришлось подождать и делать вид, что ни на что такое не настроились, поскольку у дверей их встретил одетый в пижаму Терри. Секс отложили до завтра, потому что, пока Оскар укладывал Терри, Том совсем задремал, а утром Том очень приятно проснулся – обласканный, зацелованный, и секс с утра – лучшая зарядка и допинг для счастья.

Том подумал и всё же показал Оскару отснятые фотографии – потому что ему приятно показывать и обсуждать свои творения; потому что им полезно делиться своими интересами, пересекаться не только в том, что у них общее. Но Том поглядывал на Оскара, перещёлкивающего снимки на ноутбуке, потому что всё-таки опасался, что он испытает естественный интерес к красивой молодой женщине, и его колкостей.

- Модель страшненькая, а фотографии эффектные, - высказал своё мнение Шулейман.

- Ты специально назвал её некрасивой, чтобы я не загонялся? – Том слегка улыбнулся.

- Нет, она действительно страшненькая: лицо кривое, брови как у йети, фигура не ахти, - убедительно возразил Оскар.

- А я чучело, - Том улыбнулся шире, припомнив ему своё раннее прозвище.

- Моё любимое чучело, - Шулейман также оскалился широкой ухмылкой, завалил Тома себе на колени и поцеловал в переносицу. – Не знаю, что я в тебе нашёл, но этот ящик с сюрпризами продолжает меня занимать, и, судя по его наполнению, не отпустит до конца жизни.

- А если ты потеряешь ко мне интерес, всегда есть план Б. Вернее, план Д.

После Том занялся «невидимой» частью работы фотографа: просмотрел все кадры и отбраковал наименее удачные, из оставшихся восьмидесяти выбрал лучшие двадцать, рассортировал по категориям и приступил к редактуре. Но, уже имея готовые к публикации фотографии, он столкнулся с тем, что не может их выложить, узнал об этом от Оскара. Том не читал правила площадки и не подозревал, что что подобный контент запрещён к публикации в инстаграме, его удаляют. Что очень расстроило. Том уже настроился, вложил себя в эту работу и теперь чувствовал себя подорванным.

- Ты можешь опубликовать фотографии на каком-нибудь специальном сайте для фотографов, где разрешена обнажёнка, а эти выложить в инсте в заблюренном варианте.

- Но я снимал их для инстаграма… - Том совсем сник и ощущал себя ужасно. – Я всё выкладываю туда, там моя творческая страница.

- Можешь, конечно, наплевать на правила, контент удаляют, только если на него кто-то пожалуется, но будь к этому готов.

Том качнул головой:

- Я так и поступлю, опубликую, а если удалят, то буду искать другое место. А меня не забанят за запрещённый контент? Оскар, ты можешь договориться с владельцем инстаграма, чтобы меня не трогали?

Шулейман усмехнулся, поведя подбородком:

- Могу попробовать.

Вскоре после публикации снимков с Томом связался представитель Armani, они хотели выкупить одну из фотографий с предметом своего бренда. Это, конечно, не подходит для коммерческой рекламы, но не ею одной продвигаются гиганты мира моды. Взяв время на обдумывание и уточнив, что не потеряет авторские права на фотографию и право на публикацию, только должен будет удалить её и опубликовать заново с подписью бренда и наименования продукции, Том согласился и заключил эту сделку.

Глава 4

Читаешь между строк ты мой штрих-код на коже.

Не жалей огня, накажи меня так нежно.

В бокале тает лёд, и я, конечно, тоже!

А теперь опять роли поменять... Иначе...

Винтаж, Когда рядом ты©

- Мадам, вы ошиблись квартирой, но я отнюдь не возражаю.

Том, облачённый в кружевное чёрное бельё с чёрными же чулками на подвязках и с тёмным прямым париком на голове, что и послужило причиной удивления и комментария Шулеймана, обернулся к нему, улыбнулся неловко.

- По какому поводу маскарад? – добавил Оскар.

- Помнишь, я в конце лечения говорил, что хочу сфотографировать доктора Фрей, но она отказалась, как я ни уговаривал? Идея осталась, я её не забыл, и я решил, что, раз не могу воплотить задумку, как хотел, то реализую её сам. Джерри умел изогнуться так, чтобы сымитировать форму женской фигуры, и я тоже смогу. Не буду поворачиваться лицом к камере, шрамов у меня давно уже нет, нет родинок и других примет, по которым меня можно узнать. Будет «неизвестная модель», - Том вновь улыбнулся.

- Одна есть, - Шулейман указал на татуировку.

- Точно, - Том тоже посмотрел на буквы на своей руке. – Нужно будет выбирать такие позы, чтобы не показывать правое запястье.

Оскар обвёл его, неожиданно, непривычно, пикантно выглядящего, взглядом с головы до ног и сказал:

- При этой фотосессии я буду присутствовать.

- Хорошо, только молчи.

- Ничего не могу обещать, - ухмыльнулся Шулейман и протянул руку, чтобы сдёрнуть с Тома парик.

Том увернулся:

- Оскар, нет.

- Без него лучше, не люблю на тебе парики, - Оскар снова сделал шаг к Тому.

- Сейчас я не для тебя, а для съёмки, - Том отступил. – В парике я больше похож на красивую девушку. Не мешай мне, пожалуйста.

- Ладно, твори, - согласился Шулейман с оттенком одолжения.

Развернулся за прошедшим мимо него Томом, взглядом провожая движение длинных и стройных, обтянутых чулками ног и то, что выше. Камеру на штатив Том уже установил, проверил настройки, выбрал необходимое количество автоматических кадров, частоту и установил таймер, после чего подошёл к белому роялю, избранному локацией съёмки.

- Оскар, пожалуйста, не мешай мне и не смейся, - попросил Том и занял первую позу.

Чувствовал себя немного скованно из-за присутствия Оскара, его пристального взгляда, который ощущал всей кожей, но недолго. Только перед собственной камерой Том забывал лишние мысли, сомнения, стеснение и раскрывался свободно и креативно. Снимался он босиком, но ставил ноги на носочки и тянул ступню, когда отрывал ногу от пола, что создавало тот же эффект, который достигался туфлями на шпильке, которые, по его видению, в этом образе лишние. Туфли на каблуке замыкали женский образ, делая его слишком женским, эротичным, пошлым. Том же в своей задумке балансировал на грани, на которой удерживала домашняя беззащитность босых ног.

Не показывать камере лицо легко, как и прятать от объектива татуировку на запястье. Том садился и вставал в разные позы, присаживался на край рояля, взаимодействовал с ним, стоя на ногах. Опёрся на глянцевую крышку, держась на одной руке, изогнувшись так, чтобы бёдра обрели обманчиво округлые очертания. Незапланированно забрался на рояль, лёг на спину, согнув ноги, растрепав волосы по гладкой поверхности и заведя руки за голову, чем прикрыл лицо. Такой кадр имеет немного шансов выйти удачным, надо смотреть на результат.

Спрыгнув на пол, Том открыл клавиатурный клап и сел на банкетку, поставил пальцы на клавиши. Вспомнил, что в таком положении он полностью спиной к камере, в чём мало красоты, побежал к камере, переставил и вернулся за рояль. Не играл, а лишь имитировал движения пальцев по клавишам, но фотографии не передают звук, а ему не нужна музыка. Так увлёкся, что не заметил, что Оскар подошёл ближе, ещё ближе, вторгаясь в кадр. Том менял позы, махал ногами в воздухе. Остановился, столкнувшись взглядом с Оскаром, удивился, увидев его перед собой почти вплотную. Полтора шага не хватало.

- Оскар, ты в кадре, - Том тряхнул головой.

- Ничего не могу с собой поделать, - ухмыльнулся тот. – К этой модели я хочу быть поближе. Хочу поучаствовать.

Конечно, мог себя контролировать и оставаться в стороне, но к чему себя сдерживать и отказывать себе в удовольствии полапать любимую модель? Что Шулейман и сделал, проведя ладонями по бёдрам, по бокам Тома.

- Оскар, у меня съёмка, - Том дёрнулся, пытаясь увернуться от его рук. – У меня другая задумка, я должен быть один и не показывать лицо.

- Будем считать, что твоя съёмка прогрессирует и вышла на новый уровень, - Оскар и не думал отступать.

Том посмотрел ему в глаза:

- Ты настолько не можешь выносить, когда я уделяю внимание не тебе?

- Могу. Но не хочу, - Шулейман на его довольно провокационный выпад, которым Том и не планировал задеть, отреагировал совершенно спокойно, пропустил через пальцы искусственные волосы и убрал на спину длинные пряди. – Зачем? Со мной многие фотографы и деятели моды хотели работать, но я всем отказывал, а ты можешь со мной сниматься совершенно бесплатно, ты можешь снимать меня в любое время и в любом виде. Не обижайся, что я тебе мешаю, а гордись, - на губах ухмылка победителя, которому чужды сомнения в себе. – Ты не заказ выполняешь, а снимаешь для себя, мы можем делать, что захотим. Добавим в твою фотосессию перца.

Шулейман взял Тома за подбородок, говорил, наклонившись к его лицу, скользя по чертам лица цепким, обласкивающим взглядом. И Том незаметно для себя поддавался, не отрывался от гипнотизирующего зелёного омута его глаз, губы податливо разомкнулись. Оскар медленно мазнул раскрытыми губами по щеке Тома, притёршись носом, отчего Том прикрыл глаза, подставил под поцелуй против воли алчущие губы, но Оскар его не дал. Широкими, жаркими ладонями водил по телу, утягивая в омут. Сгущающееся, утекающее сознание озарила идея:

- Оскар, у тебя есть галстук? – Том мимолётно коснулся руками его груди, обращая на свои слова его внимание и держа хрупкую дистанцию.

- Есть, и не один.

- Принеси, пожалуйста, - Том соскочил с рояля, отошёл на пару шагов. – Я не хочу в таком виде идти через полквартиры. Принеси чёрный.

Шулейман сходил за галстуком и вернулся к Тому, поинтересовался с ухмылкой:

- Связать тебя им?

- Нет, - Том крутанул головой. – Он для тебя.

Забрав галстук, Том накинул его Оскару на шею и завязал не туго и как умел, после чего задал камере новую серию кадров и попросил:

- Оскар, не трогай меня ты знаешь с каким подтекстом. В этих трусах мне нельзя возбуждаться.

В самом деле, тонкие кружевные трусики, рассчитанные вовсе не на мужскую анатомию, ничего не смогут скрыть.

- Если у тебя встанет, я разберусь с этой проблемой.

Том покачал головой, осуждая очевидную пошлость со стороны Оскара. Прошёлся пальцами по его груди, раздумывая над постановкой кадра, и, запрыгнув обратно на рояль, за галстук потянул Оскара к себе.

- На шалости потянуло? – оценил Шулейман.

- Мне кажется, это может выглядеть интересно, - Том мельком улыбнулся.

Оскар не возражал против временной доминанты Тома и исполнял роль его эффектного аксессуара. В большинстве поз Том держал ноги в воздухе в различных положениях, что напрягало мышцы, теперь он понял, что Джерри не только для своих целей занимался спортом, но и для работы, модели требуется хорошая физическая форма, иначе она не выдержит нагрузки многих поз, да и условий, в которых подчас приходится сниматься.

Недолго Шулейман играл вторую роль, он провёл ладонями по бёдрам Тома, покрытым тонким материалом чулок, и по полоске голой кожи над резинкой.

- Ты такой сексуальный в этом виде.

- Оскар, - шикнул Том и не удержался от вопроса. – Только в этом?

- Нетипичная обёртка подчёркивает то, что я всегда обожаю, и обостряет восприятие, - ответил Шулейман, играя ухмылкой на губах и раздражая Тома продолжающимися прикосновениями. – Но парики на тебе мне не по нраву, - и сдёрнул парик.

Камера запечатлела действие в самом начале, что выглядело так, будто Оскар дёргает Тома за волосы, с чем согласовывалась гримаса на лице Тома с открытым в удивлении и несогласии ртом. А будто от боли. Немного смазанный, но сильный кадр. В том числе смазанностью сильный, есть фотографии, которым неидеальность придаёт неповторимое очарование.

- Оскар, у меня же образ!.. – Том потянулся забрать парик.

- К чёрту, - Шулейман отвёл руку, чтобы Том не достал, и вообще забросил парик на пол прочь из кадра.

- Оскар, мы пришли к тому, что ты не должен меня постоянно не слушать и подавлять.

- Также мы выяснили, что тебе это нравится.

Том сузил глаза, потому что Оскар поддел в точку. Что на фотографии выглядело мощно: прищур Тома, такой же прищур Шулеймана, но совершенно с другими эмоциями, борьба взглядами, протянутая между ними незримая искрящая нить напряжения, которое не к беде. Больше никаких постановочных кадров, только живое взаимодействие, обнажённые чувства.

Ладонями, пальцами по коже. Завлекающее обещание поцелуя. И глаза в глаза, глаза в глаза. Шулейман сжал волосы на затылке Тома и оттянул его голову назад, припал поцелуем над кадыком, царапнул влажным краем зубов по острому изгибу горла. Том не играл, словно бы и забыв о камере, на его лице искреннее гамма эмоций. Оскар тоже, он делал то, что хотел.

- Оскар, я ведь тебе говорил… - тихо напомнил Том, что им не надо распаляться.

Шулейман провёл ладонью по его плечу, сбросив лямку бюстгальтера, прижал к себе, стоя между широко разведённых бёдер Тома, обвив его рукой за поясницу, но выше позволил сохранить расстояние. Камера не любит слишком тесный контакт, не позволяющий увидеть подробности обоих тел. То, как они друг на друга смотрели, не изобразить. Это только чувствовать.

Поцелуй – взрослый, крепкий, очень фотогеничный. И ещё раз, с открытыми глазами. Поцелуй в висок, в шею. Пальцами по черте ключицы. Том всё-таки помнил, что это съёмка, и, когда что-то говорил, старался минимально шевелить губами, потому что перекошенный рот любую фотографию испортит. А не говорить не получалось, Оскар во всём провокатор.

Шулейман снова запустил пальцы Тому в волосы, а пальцы второй руки просунул под его трусы. Том округлил рот в беззвучном охе от удивления и ощущений, вспышкой тока распространившейся по нервам, хотя Оскар даже не прикасался к самым чувствительным частям его тела, лишь скользнул пальцами по лобку. Оскар взял его за подбородок и поцеловал в открытый рот, прикусил нижнюю губу.

- Оскар, я не хочу снимать порно, - прошептал Том.

- Мы и не будем, - Шулейман с лукавой ухмылкой смотрел ему в глаза и кончиками пальцев провёл по лобку от левой тазовой кости до правой. – Но у меня есть идея, сними-ка трусы, моя рука тебя прикроет.

Том помешкал в сомнениях, но всё же снял нижнюю часть комплекта и вновь сел на крышку рояля перед Оскаром.

- Сядь подальше и не напрягай ноги, пусть расслабленно свисают.

- Расслаблять полностью нельзя, - покачал головой Том, - они расплющиваются.

- Чему там у тебя расплющиваться? – усмехнулся Шулейман, но этим комментарием и ограничился.

Опёрся руками на рояль по бокам от бёдер Тома – его правая, ближняя к камере рука, как и сказал, прикрывала, позволяя видеть, что на Томе снизу ничего нет, но не больше, что пикантнее, чем полное обнажение в анатомических подробностях. Наклонился к его лицу. Есть кадр – как завершающий аккорд запечатлённой на камеру прелюдии.

Удовлетворившись количеством отснятого материала, Том надел обратно трусы и улизнул от Оскара, рассчитывающего на закономерно продолжение.

- Эй, ты куда?

- Мне надо посмотреть, что получилось, обработать, - ответил Том.

- Успеешь, иди сюда, - Шулейман потянул его к себе.

- Нет, - Том вывернулся из его рук. – Мне надо сейчас.

- Сейчас тебе надо было снять. У тебя сроки не горят, ты эту фотоссесию никому, кроме себя, не должен, - Оскар не отступал в своём желании вернуть Тома в свои объятия.

- И что? Я себе должен, я хочу сделать это сейчас.

- Я тоже хочу, - Шулейман соблазнительно ухмыльнулся, ведя ладонью вниз по спине Тома.

- Оскар, нет, - Том вновь вырвался, отошёл на пару шагов. – Я не хочу сейчас говорить стоп-слово, потому что ты прав, не нужно использовать его слишком часто. Но моё «нет» сейчас не означает, что я не против, если ты надавишь, это нет. Оскар, пожалуйста, дай мне закончить эту работу.

Удалось уговорить, хотя Оскар и не скрывал, что не рад. Какие бы правильные слова он ни говорил и ни думал, но, когда доходило до реальности, ему не нравилось, когда Том не был в его распоряжении здесь, сейчас и всегда. Но Шулейман старался вырабатывать в себе терпимость и понимание, поскольку это ещё один замкнутый круг – он переломит Тома, Том растеряет все интересы, замкнётся на нём и неизбежно начнёт тосковать, Оскар будет пытаться его расшевелить, говорить заниматься той же фотографией… Оно им надо? Нет. Их отношения отлично работают в том виде, в котором они были изначально, но всё-таки, чтобы наконец-то вырваться из цикла и смочь пойти дальше, им нужно некоторые моменты изменить.

- Спасибо, - Том коснулся плеча Оскара и благодарно ткнулся лбом в скулу, заглянул в глаза. – Я побуду с тобой, но сейчас мне надо реализовать свои задумки. Мне ведь полезно быть не только твоим партнёром и жить не только тобой, - улыбнулся отчасти несмело.

- Мне очень хочется помянуть мадам Фрей недобрым словом за этот облом, но не буду. Ладно, запасусь терпением, но – не обессудь, если оно лопнет.

Том забрал парик – и, уйдя совсем недалеко по коридору, столкнулся с Терри. Дико неловко, Терри же ребёнок. Да и перед любым человеком, кто не Оскар и не относится к съёмочному процессу, Тому было бы неудобно предстать в таком виде. Его догнал Оскар.

- Том, это женское бельё, да? – произнёс Терри.

- Да…

- При желании мужчины тоже могут надевать такое бельё, но только взрослые мужчины, дети не могут, - более развёрнуто ответил на вопрос Шулейман.

- Я оделся так для фотосессии, я фотограф, это моё дело, - тоже сказал Том.

- А это что, парик? – Терри указал на предмет в руке Тома.

- Да, он был нужен мне для образа.

- А можно мне примерить?

- Он будет тебе велик, - ответил Том.

- Но я всё равно увижу, как буду выглядеть с тёмными волосами.

Том посмотрел на Оскара, и тот сказал:

- Да, ты можешь примерить.

Взяв парик, Терри быстро сходил к ближайшему зеркалу, чтобы посмотреть на себя. Свой вид в образе брюнета не впечатлил. Терри вернул парик Тому:

- Мне больше идёт свой цвет волос.

- Родной цвет волос всем идёт больше, - улыбнулся Шулейман. – Но у тебя с Томом идентичный тип внешности, так что тебе и тёмные волосы подойдут.

Подумал, что не нужно было этого говорить, не нужно подчёркивать для Терри наличие связей с Томом, который не готов быть для него кем-то большим, чем «мужчина, которого любит папа». Терри как-то очень серьёзно посмотрел на Тома, перевёл взгляд к папе и сказал:

- Мне больше нравится быть блондином.

Как Джерри.

?

Отснятые фотографии Том смотрел вместе с Оскаром. Большинство снимков, на которых они вдвоём, вгоняли Тома в смущении. О той фотографии, где рука Оскара в его трусах, да и о той, где он без трусов с раздвинутыми ногами и Оскаром между ними, даже сомневался, стоит ли их публиковать или это слишком. Хоть Том в каком только виде не представал на снимках, особенно в инстаграме Оскара, но эти фотографии… чистый, концентрированный секс. На это и смотреть-то неловко, будто подглядываешь, пусть ты сам на фотографии.

Как и обычно, совместные фотографии произвели в сети фурор и сыскали океан отклика. Народ любит наблюдать за жизнью красивых и значительных людей, а когда они в паре, наблюдать за ними становится втройне интереснее.

***

Через два дня Том встретил Оскара в спальне тоже в необычном образе. В комплекте белья нежно-розового цвета, состоящего из лифа из двух треугольников без намёка на чашечки, низко сидящих полупрозрачных трусов и чулок в тон, сегодня без подвязок, они держались на резинках.

- Мне показалось, тебе понравилось, как я выгляжу в том белье. Я не дал тебе… поиграть со мной в том образе. И вот, - Том улыбнулся несмело, раскрыл ладони опущенных вдоль тела рук, как бы показывая «я для тебя».

Решил сделать подарок за два дня ожидания, в которые между ними ничего не было, потому что плотно занимался работой над отснятыми фотографиями. На самом деле, уже вчера Том был свободен, но протянул ещё один день для более мощного эффекта. Ожидание ведь усиливает ощущения лучше любых стимуляторов.

У Шулеймана глаза вспыхнули восторгом, удивлённым и жадным, он прокатился взглядом по Тому с головы до ног и с ног до головы – это всё моё. Никогда Оскар не имел никакого фетиша на женское нижнее бельё, напротив, его совершенно не волновало, какие на любовнице трусы и бюстгальтер, его интересовало тело под ними. Но с Томом всё иначе, абсолютно всё. На нём милые и забавные белые или с рисунком трусы превращаются в то, что очень заводит; и в эротическом нижнем белье он автоматически превращался в сиюминутную сексуальную фантазию, живую, осязаемую и оттого ещё более желанную.

- Надеть пояс с подвязками? – спросил Том, он оделся так для Оскара и хотел угодить во всех деталях. – Я не надел, потому что с меня и без него чулки не скатываются, но он есть в комплекте.

- Не надо, - ответил Шулейман низким, с хрипотцой голосом, выдающим возбуждение.

Лишь с Томом у него так, тридцать пять лет, а как подросток – одного его вида достаточно, чтобы кровь сгустилась, а взгляд прикипел, стал голодным и ненасытным. Оскар медленно обошёл Тома по кругу, оглядывая со всех сторон. Том покусывал нижнюю губу, ощущал в себе отголоски того, что испытывал Оскар. Это энергетическое поле на двоих.

- Может быть, я рано, лучше перед сном, чтобы Терри спал?

- Всё шикарно, - убеждённо покачал головой Оскар. – Я уже увидел свой подарок и не намерен ждать. Я не только родитель, но и по-прежнему мужчина в первую очередь, когда-нибудь Терри меня поймёт.

Вытянув из кармана телефон, он набил Грегори сообщение: «Займи Терри на час, чтобы он меня не хватился» и бросил айфон в кресло. Протянул руку и провёл по торсу Тома вниз, снова обвёл его жадным, обожающим взглядом. Не мог определиться, чего хочет больше: немедленно наброситься, сорвать красивую обёртку и сполна утолить жажду тела или потянуть время, ждать, изводя себя, пока от зашкаливающего давления не начнёт плавиться и капать крыша. Шулейман подвёл Тома ближе к кровати, кончиками пальцев по рукам Тома от ладоней до тонких плеч – щекотное, чувствительное прикосновение. От одного того, как Оскар на него смотрел, Том чувствовал зреющее желание. Не брать, получить удовольствие. А отдать. Себя. Всего. Ему. Это – топкое восхищённое обожание в глазах Оскара – смущало, и оно дороже всего золота. Так не смотрят на самых красивых, самых сексуальных. Так смотрят на любимых. Том в кои-то веки не чувствовал, что недостоин, а смущение и капелька неловкости – куда от них деваться? Они часть его личности.

- Какой ты… - Шулейман положил ладони на бёдра Тома, с нажимом протянул вверх по коже, наблюдая горящим, совершенно влюблённым взглядом.

Переместил руку на грудь Тома, кончиками пальцев провёл по тонкой, тоже проглядываемой ткани лифчика, подцепил бретельку и раскрытой ладонью потёр левый сосок. Том шумно вдохнул и закусил губы. Его соски мгновенно затвердели, что не укрылось от Оскара, он согнутым пальцем зацепил чувствительную верхушку и, взяв за талию, притянул Тома к себе, плотно, крепко, столкнув со своим телом. Отчего его отогнутая бугром ширинка твёрдостью упёрлась Тому в самый низ живота. Том непроизвольно приоткрыл рот, дыша чаще. Словно в самый первый раз познавая, как сильно можно хотеть, как сильно может будоражить присутствие любимого человека, его прикосновения, контакт с его телом, даже через одежду.

Шулейман согнул ногу, просунув колено Тому между ног, и слегка потёрся бедром о его промежность. Том едва слышно всхлипнул, не удержав этот звук, зажмурил глаза. Оскар зарылся пальцами в волосы Тома, провёл разомкнутыми губами по щеке и уткнулся носом в шею под ухом, вдыхая полной грудью, до пьяного чувства в лёгких. Его тащило от запаха Тома – чистого, непарфюмерного, максимум со следом отдушки шампуня или геля для душа. Взаимно, у них обоих этот пунктик на запах друг друга. Шулейману не умом, но всем остальным нравится естественная простота Тома, то, что от него пахнет – только им. А у Тома без малого кинк на запах – узнаваемую смесь ароматов – Оскара, вдыхаемый с его кожи. Загорелой, горячей… И сейчас тоже Том, прикрыв глаза, по-кошачьи тёрся об него щекой и челюстью, вдыхая запах, от которого всегда вело. Который больше, чем запах родного дома для любого человека.

Оскар хищно провёл носом по выгнувшейся шее Тома, прикусил тонкую кожу на ключице. Спустил ладони на его ягодицы – основательно, ухватисто, сминал половинки, запустив руки под тончайшую ткань трусиков. Скользнул пальцами в ложбинку, но не коснулся сфинктера затаившего дыхание Тома. Ни к чему торопиться, слаще ещё потомить – себя и его.

Шулейман опрокинул Тома на кровать и, скинув очевидно лишнюю рубашку, присоединился к нему. Провёл ладонью по его ноге от голени до бедра, остановив руку вплотную к линии трусов большим пальцем слишком близко к паху. И запустил большой палец ему между ног, потёр по самому-самому верху внутренней стороны бедра, почти по промежности. Том вздохнул, заёрзал в томлении, рефлекторно чуть шире разведя ноги. Оскар опустился над ним, целуя живот, и Том с улыбкой смотрел на него между рваными выдохами и волнами накатывающим непреодолимым желанием откинуть голову и закрыть глаза. Шулейман широко провёл языком по его груди между треугольниками лифа и резко впился поцелуем в губы, крепко и почти больно, глубоко вылизывая его рот. Вжался в пах Тома жёсткими бёдрами, сильно и однозначно. Том смазано ахнул и сжал его плечи, вновь улыбнулся, поймав взгляд Оскара. Шулейман улыбнулся ему залихватски и припал к шее пылкими мокрыми поцелуями, присосался под ухом, вырвав стон и всхлип. Том водил ладонями по спине Оскара, плавясь от умелости и силы его тела, от желания, которое он вызывал, и той гаммы чувств, что не выразить. Просунул руки между их телами и расстегнул ремень Оскара, пуговицу и молнию ширинки, подцепил пальцами резинку трусов, но на том и остановился, не решившись действовать дальше.

- Смелее, - подтолкнул его Шулейман и немного отстранился, давая Тому нужное пространство. – В моих трусах всё тебе радо.

Вновь взявшись за резинку его трусов, Том оттянул их вниз, сомкнул ладонь на толстом стволе и провёл от корня к головке, и раздвинул ноги в предельно понятном призыве. Ухмыльнувшись набок, Оскар просунул большой палец под кресло его трусиков, погладил промежность, потёр в проекции простаты, выслушав короткий несдержанный стон. И нырнул ему между ног всей пятернёй, уже по ткани массировал, тёр раскрытую, горячую промежность, основанием ладони задевая мошонку. Том, раскинувшись перед ним, постанывал от мучительного наслаждения, такого сильного, что оно захватывало каждую клеточку тела, но его слишком мало, чтобы наступил конец.

Шулейман перевернул Тома, поставил на четвереньки, огладил ягодицы и спину, тут же прогнувшуюся под его ладонью. Смотрел так, что Тому, не видя того, становилось горячо. Снова запустив руку Тому между ног, он с нажимом гладил вперёд-назад; просунул руку ему в трусы и сжал член, удостоверившись в том, что он влажный, скользкий. Тома перетряхнуло, он качнулся назад, зайдясь просящим стоном.

Отведя трусики в сторону, Оскар, разведя ягодицы Тома, провёл между ними, запечатлел поцелуй выше сфинктера – и на нём, отчего Тома тряхнуло. Ласкал его языком и губами сначала неспешно, доводя, постепенно наращивая темп и силу. Лизал мокро, больше и больше концентрируясь на сжатом анусе, пока не начал упираться, настойчиво ввинчиваться в него напряжённом кончиком языка. Пока не проник языком внутрь. Оскар редко так делал – потому что у самого не всякий раз на то был настрой; потому что Том не давался, он научился принимать римминг, но эта его часть – это слишком.

Из горла Тома вырвался восходящий стон. Хотелось немедленно отстраниться, потому что это неправильно, слишком пошло, просто слишком. Нельзя так. А телом – и чем-то тёмным внутри, отделённым от запретов разума – хотелось насадиться глубже. Ещё, ещё. Том заливался вскриками вперемешку с гулкими стонами, прогибался максимально, подавался назад в неосознанном желании насадиться. Глубже, глубже. Ещё и ещё. Как же хорошо… но мало. Хотелось большего внутри, чтобы до упора заполнило.

Уловив полную готовность Тома, чего и добивался, Шулейман, решив пока не раздевать, разорвал кресло его трусов и перевернул обратно на спину. Избавившись от остатков одежды, он выдавил на пальцы смазку, запустил сразу два в горячее, сокращающееся нутро, выслушав ещё один потрясающе сексуальный стон. В долгой растяжке Том не нуждался совершенно, он хотел так сильно, что тело стало мягким и податливо раскрывалось в лихорадочном желании. Вынув из него пальцы, Оскар заменил их членом: упёрся головкой, надавил, качнул бёдрами, плавно, не встречая сопротивления погружаясь в глубину. Подразнил напоследок – с первого движения вошёл не до конца, только со второго, удовлетворив желание Тома ощутить заполненность. Том сжимал бока Оскара коленями, шипел сквозь зубы и стонал, а тот помимо катастрофически приятных толчков успел ласкать его то здесь, то там, особенно ярко по груди - тонкая, чуть шершавая из-за кружева ткань лифа усиливала ощущения от стимуляции сосков.

- Оскар, как хорошо… Как ты это… - слова срывались, мир в глаза закручивался.

Шулейман остановился, снял с Тома порванные трусики и поставил на четвереньки, поцеловал между лопаток, поддерживая под животом и поглаживая, и второй рукой ловко расстегнул лиф, снял и отбросил на пол. Снова вошёл, взяв прежний чёткий, сильный и быстрый ритм.

- Оскар, как же меня… - «накрывает» - это слово, не встречающееся в постельном лексиконе Тома, выпало, вытесненное сорванным дыханием и стонами.

Опять Оскар притормозил, прокатился ладонью по спине Тома и, взяв за плечо, дёрнул на себя. Подавал его на себя, направляя руками бёдра, отчего каждое движение усиливало мощь двухкратно. Раздвигая, сминая, невозможно, остро приятно. Небольшая смена угла дала максимальную стимуляцию. С каждым ударом взрыв в теле, нагнетание до шума в голове… Тому показалось, будто все его внутренности подобрались, сжались – и сорвало, вырвало из тела. Сперма не выстрелила, а вытекала обильными струйками, ноги дрожали. Анальный оргазм. Том словно издали и со стороны слышал свои захлёбывающиеся крики.

Руки подогнулись, не держа, ноги тоже. Шулейман налёг на его спину, обхватил руками, беспощадно врываясь в сокращающееся в отходе экстаза тело. Вторая разрядка, уже обычная, не заставила себя долго ждать, Том взвыл на высоких нотах, левую руку, вцепившуюся в угол подушки, свело так, что не чувствовал её и не смог бы разжать кулак. Оскар успел вместе с ним, насладился долгим, потрясающе кайфовым оргазмом, ощущения которого усиливал трепет внутренних мышц Тома, спазматически сжимающихся, массирующих его член. Шулейман полностью лёг на растянувшегося на животе Тома, оставаясь в нём.

- Оскар, нет, не выходи, не двигайся! – взмолился Том в ответ на его мимолётное движение.

Сейчас любая, даже самая лёгкая стимуляция там, внутри, вспарывала наживую и вырывала нервы. Слишком чувствительно всё там, надо подождать, пока отпустит.

- На седьмое небо ты уже улетел, а давай попробуем отправить тебя в космос? – лукаво произнёс Шулейман, поцеловав Тома в висок.

- Оскар, нет! – закричал Том, почувствовав первое движение ещё твёрдого члена внутри.

Но стоп-слово он не сказал.

Третий, вывернувший наизнанку и выпотрошивший оргазм, запомнился смазано, как и предшествующие ему моменты остались в памяти отдельными кадрами. Психика перегрузилась – и Том после расслабленно заснул. Давно с ним этого не случилось. Но Шулейман тоже два раза кончил, потому был не против такой «наглости» со стороны Том, покурил, потом лёг рядом и, подперев голову рукой, смотрел на него, ожидая, когда проснётся.

Восстановительная отключка Тома продлилась около получаса, он сладко потянулся, перекатился на спину и обратно. Расслабленно перекатывался по кровати и блаженно улыбался.

- Это было… Это на самом деле был космос, - сказал Том.

- То ли ещё будет, - ухмыльнулся Шулейман.

- Ты меня пугаешь.

- Вовсе нет. Тебе понравится. Тебе нравится всё, что я с тобой делаю.

- Это такой хитрый план: избаловать меня до предела, чтобы я точно не изменял, потому что все другие фу и ничто в сравнении с тобой?

- Что за разговоры? – Оскар звучно и ощутимо хлопнул Тома по заднице.

- Эй? – Том оглянулся к нему.

- Прошло то время, когда я терпел измены, - со значением ответил Шулейман. – Теперь буду бить.

- Бей, - Том опустил голову на вытянутые руки, вновь улыбаясь, как под транквилизаторами. – И просто так можешь бить.

***

После обеда, подождав, пока Оскар проведёт время с Терри, Том подошёл к нему:

- Оскар, я хочу выпустить Джерри.

- Когда?

Том пожал плечами:

- Может, сегодня. Я ведь хотел давать ему пожить, мне кажется, сейчас подходящее время: до моего дня рождения больше месяца, до начала учебного года тоже есть время, чтобы ты не был в этом один. Ты не возражаешь?

- Моя позиция не изменилась: я не в восторге, но и не в ужасе и яром протесте. Я категорически против, чтобы Джерри был на какие-то важные даты и близко к ним, но ты верно заметил, сейчас до всех событий есть время. Конечно, я хотел успеть слетать на отдых до того, как Терри пойдёт в школу… - Шулейман запустил пальцы в волосы, зачесав их назад. – Но ладно, потом слетаем, сейчас Терри не очень-то хочет уезжать из Ниццы, поскольку потерял две недели, пока Мирослава с родителями была вынуждена вернуться в Россию, плюс время у твоих бабушки и дедушки, а к первому сентября Мирослава улетит домой, ей же тоже в школу, Терри хочет побыть с ней, а брать двух детей на отдых я не желаю, не в этот раз.

- Ты точно не против? – уточнил Том, ему важно мнение Оскара.

- Точно, - кивнул тот. – На неделю, ты говорил, будешь выпускать?

- Да, я планировал дать ему неделю.

- Окей, переживу семь дней без тебя.

Том помолчал, не отводя от Оскара взгляда, и произнёс:

- Ты как-то очень легко соглашаешься.

- Что, расстраиваешься, что я не заламываю руки и не сокрушаюсь, что без тебя останусь? – усмехнулся Шулейман и корпусом повернулся к сидящему рядом Тому. – Определись, чего ты хочешь.

- Я не хочу, чтобы тебе было плохо, - Том покачал головой. – Но мне неприятно от мысли, что ты легко меня отпускаешь и не будешь скучать.

- Буду скучать, очень буду. Но ты хотел этого, и я не буду препятствовать. Как я уже говорил, перерывы могут пойти нам на пользу.

- Ты хочешь от меня отдохнуть? – Том изломил брови.

Оскар бархатно и коротко посмеялся под нос, притянул его к себе и поцеловал в висок:

- Дурак, каков ты дурак. Я поддерживаю тебя в твоём решении, а ты ищешь повод загнаться, - в глаза заглянул неравнодушным блестящим взглядом.

- Я знаю, чего хочу, - Том, беззвучно вздохнув, прикрыл глаза и уткнулся носом ему под челюсть. – Просто я переживаю, что для тебя это ерунда. Для меня нет. Я переживаю, как всё устроить, чтобы никого не обидеть.

- Меньше мыслей, - Оскар улыбнулся и встряхнул его за плечи. – Хочешь – делай, нет – круто.

- Я сделаю, - Том покивал. – Я хочу хотя бы попробовать. Оскар, - посмотрел в глаза серьёзно и с просьбой, - я хочу не просто дать Джерри место, а дать ему пожить своей жизнью. Пожалуйста, не удерживай его дома, не следи. Пусть уходит, а когда придёт время, он вернётся, и вернусь я. Ты сможешь это сделать?

- Запросто, - фыркнул Шулейман.

Ему-то какое дело до Джерри? Пусть идёт, куда хочет. С другой стороны, это тело Тома, это Том с другой личностью во главе… Эта мысль пришла секундой позже.

- Спасибо, - искренне сказал Том. – Мне тоже так будет проще, если Джерри уйдёт, я не хочу, чтобы вы тут… - поводил кистью в воздухе, не обозначая ничего конкретного и одновременно всё сразу. – Чтобы вы занимались Терри, как семья, а я третий лишний, который этого не может.

- Я тоже не хочу, чтобы Джерри крутился рядом Терри, - высказал солидарность с ним Оскар.

- Хорошо, - Том кивнул и вновь поднял глаза. – Ты сможешь его отпустить?

- Отпущу, не беспокойся. Главное, чтобы он вернулся, а не выкинул чего-нибудь. Если не вернётся в срок, объявлю розыск по миру, - Шулейман усмехнулся. – А если Джерри не захочет уходить?

Том потупил взгляд, пожал плечами:

- Если не захочет, пусть остаётся, если ты не возражаешь. Это его время, его жизнь. И, Оскар, я договорюсь с Джерри, чтобы он не передавал мне память о том, что будет делать. Это его жизнь, меня она не касается. Ты не против?

- Зная натуру Джерри, идея дать ему полную волю весьма сомнительна, - заметил в ответ Оскар. – Но и в этом тоже препятствовать я тебе не буду. Дерзай.

- Оскар… - Том куснул губу, непростой момент разговора – и плана. – Возможно, у Джерри будет с кем-то секс. Это буду не я, а он. Но если тебе это категорически неприятно, я могу ему запретить…

- Давай сделаем вид, что ты этого не говорил.

Том не прислушался, продолжил:

- Мне тоже не очень приятна мысль, что Джерри будет моим телом с кем-то там… Я твой, я с тобой и я не хочу, чтобы меня касался кто-либо другой. Но если это его жизнь, то он имеет право…

- Закрыли тему, - перебив, Шулейман поднял ладонь. – Не усугубляй, не всё надо дотошно обсуждать. Или ты хочешь, чтобы я тебе запретил?

Том качнул головой:

- Нет. Но я не хочу, чтобы для тебя это стало неприятным сюрпризом.

- Окей, ты меня предупредил.

- Оскар, я понимаю, что достал тебя, ты дал это понять, - Том взял его за руку, - но скажи ещё раз, ты точно не возражаешь?

- Точно, - Шулейман сжал его ладонь, передавая уверенность. – Посмотрим, что выйдет из данной затеи. Если опыт будет для меня негативным, я тебе скажу.

Вроде бы договорились, все вопросы учтены, но всё равно так волнительно. Это первый, прорывной опыт – добровольно дать Джерри жизнь. Не выпустить его тогда, когда всё плохо, чтобы сбежать, а он решил проблемы, а когда всё хорошо, отношения с Оскаром, почти семья. Но Том хотел попробовать. Джерри не просто альтер-личность, а полноценная личность, он заслуживает немного собственной жизни.

Том ушёл в спальню, притворил дверь, сел на край кровати и тихо обратился к не-себе:

- Джерри, я готов тебя выпустить. Но у меня есть к тебе ряд условий…

Нестройно излагал, что Джерри не должен лезть к Оскару – особенно в том самом смысле, от которого у Тома приступ обжигающей и удушающей ревности и отчаяния; что не должен оставаться здесь – может, если хочет, но очень желательно, чтобы он ушёл, потому что это его, Тома, жизнь, а жизнь Джерри где-то там в другом месте; что не нужно делиться памятью; что он имеет право полностью свободно, без оглядки на него, делать в свои семь дней всё, чего хочет.

- Наверное, надо было попросить тебя появиться передо мной, - Том нахмурился, немного опустив голову, - а то у меня чувство, будто я сам с собой разговариваю, и я не понимаю, слышишь ты меня или нет.

«Слышу», - негромкий, наложенный на голос мыслей ответ, не принадлежащий Тому.

Том прикусил губу.

- Джерри, я переживаю, я не хочу уходить от Оскара, выпадать из его жизни на целую неделю, но я хочу попробовать, хочу довести этот замысел до конца хотя бы раз. Надеюсь, ты меня не подведёшь.

Том посидел в задумчивости без конкретных мыслей – в настройке на то, что собирался сделать. Будто плеча кто-то тепло коснулся. Всё будет хорошо. Том повернул голову вправо и никого не увидел – и хорошо, не хотелось бы увидеть Джерри, который сам появился, это подорвало бы чувство обладания контролем, которое лишь недавно обрёл и очень им дорожил. Пока не до конца понимал, как им пользоваться, но очень хотел научиться и выстроить свою жизнь по-другому, быть не мальчиком в ужасе, который в любой момент может не справиться и выпасть в небытие, а человеком с особенностями, который умеет с ними успешно жить.

На всякий случай Том записал всё, что наговорил, все свои ожидания от этого эксперимента, и оставил для Джерри на прикроватной тумбочке. И пошёл за Оскаром, взял его за руку:

- Оскар, мне нужна твоя помощь.

- В чём?

- Я не хочу, чтобы Джерри включился бесконтрольно, побудь со мной во время этого.

- Ладно, пошли, поприсутствую при сеансе обратного экзорцизма.

Том взглянул на Оскара, вопросительно выгнул бровь, тот пояснил:

- Предполагается, что при экзорцизме тёмные силы изгоняют из человека, но ты будешь их призывать.

Том улыбнулся его остроте, но улыбка довольно быстро растаяла, он остановился перед дверью в спальню и посмотрел на Оскара:

- Оскар, есть ещё одно, что я хочу сказать. Не спи с Джерри. Ты можешь это сделать, я не могу тебе запретить, это вроде как я, а значит, не измена, я приму, если между вами что-то будет, мне ничего другого не останется, но я этого ужасно не хочу.

- Не собираюсь я с ним спать, - Шулейман развёл руками, словно удивлённый, что Том вообще об этом заговорил. – У меня и Джерри типичные отношения разведённой пары, которые не остались друзьями: мы ненавидим друг друга, но вынуждены иногда взаимодействовать из-за общего ребёнка.

- В меня не очень вселяет уверенность твоё напоминание, что у вас общий ребёнок.

- Я имел в виду тебя, - не лукавя ухмыльнулся Оскар, держа зрительный контакт.

Том вновь улыбнулся, подался ближе, в объятия. Поднял голову:

- Мы справимся?

- Всенепременно.

Том расцепил объятия, вздохнул беззвучно и сказал:

- Если Джерри захочет остаться, ты можешь его выгнать. Он не я, ты имеешь право не терпеть его в своей квартире.

- Буду иметь в виду. Но не думаю, что до того дойдёт. Джерри меня непереносимо раздражает лишь в эмоциональной привязке к тебе, а сейчас он придёт не из-за проблемы между мной и тобой, так что мы сможем сосуществовать в относительном мире.

- Оскар, ты позаботишься о Малыше, пока меня не будет? – взволнованно вспомнил Том, переступив порог спальни.

- Нет, выгоню его вместе с Джерри, - саркастично ответил тот. – Конечно позабочусь, куда я денусь. Пусть мне не очень нравится эта невоспитанная туша, но я к нему привязался.

- Да? У меня сложилось впечатление, что ты не привязываешься к домашним животным.

- Привязываюсь, но не так, чтобы считать животное членом семьи и рыдать, когда его не станет. Для меня домашнее животное – приятное дополнение к жизни, которое не останется со мной навсегда, в принципе, как оно и есть.

Том сел на край кровати, погладил себя по бёдрам. Лёг на спину, прикрыв глаза. Потом вновь сел:

- Наверное, нет смысла лежать с закрытыми глазами, если я не сплю.

Как вызвать переключение? Однажды у него получилось, но тогда им руководила доктор Фрей, а сейчас ему предстоит сделать это самому, полностью своими силами. Если получится.

Том закусил губы, задумчиво, готовясь помолчал, взглянул на Оскара, шепнул:

- Я люблю тебя.

И мысленно обратился в глубины себя:

«Джерри. Джерри, ты меня слышишь?».

Ответа Том не слышал, но чувствовал контакт. Это не описаться, не объяснить, ты просто чувствуешь, как и в тот момент, когда ощутил прикосновение к плечу.

- Джерри? – негромко вслух произнёс Том, глядя невидящим взглядом, потому что смотрел вглубь себя.

Шулейман взял его за руку, сжал. Том мимолётно благодарно улыбнулся ему уголками губ и продолжил:

- Джерри, отзовись…

- Выглядит крипово, - прокомментировал Оскар.

Том бросил на него неодобрительный, но не злой взгляд.

- Предупреждаю, если ты попробуешь прикинуться Джерри и меня таким образом разыграть, я обижусь и не буду с тобой разговаривать. Одного такого «прикола» мне более чем хватило.

- Я не буду, - Том покачал головой и повернулся к нему. – Я хочу дать Джерри пожить, а не пошутить над тобой.

- Дай я тебя поцелую напоследок, - Шулейман взял его за плечо и привлёк к себе.

Том отнюдь не протестовал и с удовольствием принял поцелуй.

«Я подожду, не хочу приходить в поцелуй с Шулейманом».

Том прыснул смехом Оскару в рот от этих слов в своей голове, поймал его вопросительный взгляд.

- Джерри на связи, - Том покрутил пальцем у виска. – Мне нужно продолжать.

Обнял Оскара, прижавшись, и, отстранившись, закрыл глаза:

- Джерри, я хочу, чтобы ты вышел на первый план и жил вместо меня неделю…

Это почти страшно… Нет, это и есть страшно, даже с учётом того, что сам вёл переключение и был готов. Ощущение, будто все молекулы тела движутся и перестраиваются, а голова в темноте, в углубляющейся, уходящей в бесконечную бездну темноте. Ещё есть возможность передумать, в последний момент соскочить… Но не нужно идти на поводу страха.

- Джерри…

Рука выскользнула из руки Оскара.

Джерри открыл глаза, моргнул, настраиваясь на внешний мир. Изогнул брови и губы в заносчивом недовольстве тем, что вокруг него. И посмотрел на Шулеймана. Взгляд, будто изменившиеся черты лица из-за совершенно другой мимики – бесспорно, это Джерри. Когда он не притворяется, отличить их можно с полувзгляда.

- Я не очень-то рад тебя видеть, так что приветствовать не буду, - сказал Оскар.

- Мы и не прощались, - ухмыльнулся Джерри.

Встал, отходя от кровати, и ярко, не наигранно поморщился.

- Что с лицом? – поинтересовался Шулейман.

- Переключение слабое, - Джерри продолжал кривиться, как от неприятных ощущений, - может сорваться.

Он вернулся на кровать, поправил подушку:

- Мы всегда переключались во сне или вследствие обморока, не будем ломать традицию.

- Могу помочь с обмороком.

Джерри бросил на Шулеймана взгляд из-под чуть приподнятых бровей:

- Стоит Тому уйти, и ты сразу даёшь волю своей натуре домашнего тирана? Нехорошо так.

- Ты мне никто, так что это не домашнее насилие, - спокойно отбил Оскар.

- Предпочту воспользоваться способом, который не чреват черепно-мозговой травмой.

Джерри огляделся, подумал, перебрав пальцами по колену, и протянул руку:

- Дай свой телефон.

- Зачем?

- Не беспокойся, я не собираюсь опустошать твои счета переводом всех средств на своё имя, - Джерри очаровательно, елейно улыбнулся, но в этой улыбке лукавства было больше, чем в самой неприкрытой ухмылке.

- Не дам, если не скажешь зачем.

- И ладно, - Джерри убрал протянутую руку и взял телефон Тома.

Нагуглил нужный сайт, изучил вопрос, успеют ли привезти заказ так быстро, как ему нужно, и оформил заказ с развёрнутым чётким описанием того, что ему требуется. Шулейман не рассчитывал, что Джерри так быстро сдастся и своими силами займётся чем-то не пойми чем. Брало любопытство, он подошёл ближе, попытался заглянуть в экран. Но Джерри, прекрасно владеющий периферическим зрением, отвёл телефон в сторону экраном вниз, подняв к Шулейману глаза:

- Меньше любопытства, Шулейман. Мы с тобой друг другу никто, так что держи социальную дистанцию. Отойди от меня.

- Что ты там делаешь?

- Тебе какое дело?

Джерри встал, с телефоном отошёл к двери и быстро завершил оформление заказа на адрес Шулеймана. Посмотрел на него, оскалившись улыбкой:

- Шулейман, будь лапочкой, скажи Грегори, чтобы завтра утром принял заказ для меня. Только пусть не вскрывает, не то накажу. Хотя я сам скажу, мне всё равно нужно послать его за сигаретами.

- Сам сходишь.

- Не могу, - Джерри театрально приложил руку к сердцу. – Я слаб, могу упасть на улице, включится Том без памяти, уйдёт куда-нибудь, в беду попадёт… Оно тебе надо?

- Неубедительный спектакль.

Выйдя из короткой роли, Джерри скрестил руки на груди:

- Пошли своего мальчика на побегушках за сигаретами. Нам обоим будет лучше, если я получу своё путём наименьшего сопротивления. Или ты соскучился и хочешь со мной поцапаться? Я сейчас не настроен.

Снова он мимолётно поморщился от тянущего ощущения, что не пустил «корни», что делало слабым и неустойчивым. Джерри забрал блокнот с правилами, который оставил для него Том, и сказал:

- Пойду в другую спальню, у меня нет никакого желания спать с тобой.

- Ты собрался спать? Сейчас шести нет.

- И то верно, - посмотрев время, согласился Джерри. – Но если я лягу сейчас, то проснусь часа в два ночи, и мой первый день начнётся ещё до рассвета. Или могу до конца дня вернуть Тома, мне без разницы, - он пожал плечами, - я всё равно не могу уйти раньше, чем привезут мой заказ.

Шулейман окинул его взглядом и сказал:

- Возвращай.

Временное обратное переключение прошло без пререканий и уловок со стороны Джерри. А ночью ложился спать Том с мыслью, что проснётся через неделю. Если всё пройдёт, как надо. Лёг с Оскаром, потому что засыпать без него слишком грустно.

Ночью Джерри ушёл в другую спальню, ту, которая с прилегающей ванной комнатой, чтобы утром лишний раз не ходить по квартире.

Глава 5

Хочешь любить - окей, люби, люби меня как маму,

Хочешь потрогать - трогай, ай, увы я голограмма.

Давай, иди, ищи в душе моей сокровища,

Но все, кто был там, гибли от зубов чудовища.

Аигел, Чудовище©

Джерри проснулся довольно рано, принял душ, привёл себя в порядок и дождался своей посылки.

- Что там? – осведомился Шулейман. – Оружие, яд?

- Всего лишь мой образ, - Джерри сладко ему улыбнулся и понёс посылку в спальню.

Оскар пошёл за ним, зашёл в комнату, где Джерри, сидя на кровати, разворачивал тщательно запакованную коробку. Джерри поднял к нему взгляд и красиво выгнул бровь:

- Ты не планируешь от меня отставать?

- Не планирую.

На удивление Джерри ничего не ответил, продолжил своё занятие и открыл коробку.

- Парик? – удивился Шулейман. – На кой чёрт тебе парик?

- Том не обрадуется, если ему, когда вернётся, придётся возвращать себе первоначальный облик, но и я хочу быть в своём, а не его образе. Поэтому парик.

Джерри вынул из коробки и аккуратно встряхнул белокурую вещицу. Очень достойно выглядит, не обманул производитель: натуральные волосы, имитация кожных покровов в месте пробора, невидимые швы. Именно с такой причёской Джерри себя сейчас и видел, и ему повезло, что нашёлся уже готовый парик подходящего цвета и длины, так как изготовление подобных индивидуальных моделей дело небыстрое, исполнителю оставалось лишь придать ему заказанную форму. Джерри оставался верен платиновому блонду, но ныне видел себя с длинными, до груди, локонами, которые отрасли бы за прошедшие годы и какие носил бы сейчас, если бы всегда жил он. В комплекте к парику шла шапочка под него, чтобы надёжно спрятать безобразие, которое Том носил на голове.

Аккуратно сложив парик в мешочек, в котором он лежал в коробке, Джерри убрал его в рюкзак. Он уже был одет не в домашнее, в чёрные джинсы и также чёрную однотонную футболку – самое приличное, что нашлось в гардеробе Тома, не считая большой белой рубашки, но она сейчас не по погоде, и можно одеться намного лучше, что Джерри и планировал сделать.

Джерри встал и, застегнув небольшой рюкзак, спросил:

- Где сейчас Терри?

- С какой целью интересуешься?

- Тебе обязательно отвечать вопросом на каждый мой вопрос? – съязвил Джерри.

- Тебе обязательно быть такой ядовитой сучкой? – в том же тоне вопросил Шулейман.

- И всё-таки тебе доставляет удовольствие со мной цапаться, - заметил Джерри. – Но у меня другие планы, так что я отвечу на твой вопрос. Я не хочу пересечься с Терри, потому мне нужно знать, где он находится, чтобы уйти из квартиры незамеченным.

Оскар вопросительно приподнял брови, а Джерри расщедрился на объяснения:

- Конечно, он мой сын, но неделю своей жизни я предпочту потратить не на него, - без угрызений совести излагал Джерри. – Лгать и притворяться Томом я не хочу, встретиться с Терри под своим именем и уйти тоже не лучший вариант, поэтому я хочу избежать встречи с ним, а ты потом ему скажешь, что Том куда-нибудь уехал на недельку. Про меня не говори.

- Так, значит, ты уже не хочешь проводить с Терри время? – Шулейман пока не осуждал, но в его голосе и взгляде присутствовал большой пытливый интерес.

- Не то чтобы не хочу, но в этот раз у меня есть выбор, и я выбираю не его. Моё нахождение с Терри не имеет особого смысла, - Джерри скрестил руки на груди и пожал плечами. – Я всё равно не могу быть с ним постоянно и исполнять свою родительскую роль, и лучше ему ко мне не привыкать.

- Зачем тогда ты рассказал Терри правду?

Хладнокровная, циничная позиция Джерри, разительно отличающаяся от того, какое отношение к Терри он демонстрировал в прошлый раз, и удивляла, и влекла интересом в ней разобраться, и начинала злить на глубоком уровне не разума, а чувств.

Джерри снова пожал плечами:

- Так получилось, я не солгал, сказав, что Терри сам догадался. И я не мог отказать себе в удовольствии воспользоваться таким козырем против тебя и поиграть на твоих нервах, - он чуть наклонил голову набок и широко ухмыльнулся, не отводя от Шулеймана взгляда.

- Какой ты мерзкий… - Оскар, презрительно поморщившись, окинул Джерри взглядом. – Ребёнка готов использовать в своих целях, а теперь всё, не нужен уже. Даже для тебя это верх цинизма.

- Это не цинизм, а холодный расчёт и здравый смысл, - спокойно парировал Джерри. – Что Терри даст привязанность ко мне? Горечь ожидания, грусть одиночества и мысли, что он не такой, как все. Кукушка не плохая мать, в её видовой программе не заложен уход за птенцами, и она иным путём обеспечивает их выживание. Я поступаю так же. Будь Терри несчастным сиротой без светлых перспектив, я бы, вероятно, его не бросил, но у него есть ты, который обеспечивает ему платиновый билет в жизнь, так что я свою отцовскую миссию выполнил: пристроил его в лучшие условия и не мешаю. Твоими руками я воспитываю Терри. Кстати, спасибо, что взял на себя эту нагрузку, - улыбнулся елейно. – Этим ты избавил меня и Тома от многих потенциальных проблем. Или ты изменил мнение и хочешь, чтобы я был отцом Терри? – ухмыльнулся, прищурив глаза. – Не в этот раз, дорогой мой Шулейман. У меня планы, в которые ты и Терри не вписываетесь.

Джерри забросил рюкзак на плечо, поправил. Оскар сказал в ответ:

- Чтобы ты был отцом Терри – последнее, чего я хочу. Но мне обидно за него. Зачем ты говорил Терри, что будешь приходить и проводить с ним время?

- Я думал, что буду, но обстоятельства и моё мнение изменились. Конечно, я люблю Терри, мне небезразлична его судьба, но лишь к одному человеку моё отношение всегда неизменно, и то однажды я Тома ненавидел, все остальные в той или иной мере разменный материал в моей жизни. Иди, Шулейман, накапай себе успокоительного, чтобы сердце не прихватило от горечи, какой я плохой, и радуйся, что по крайней мере в этот раз я не отбираю у тебя твою роль.

Джерри открыл дверь и хотел выйти, но Шулейман упёрся рукой в дверной косяк, перегородив проход:

- Куда ты собрался?

Джерри остановился, не пытаясь прорваться, прямо посмотрел на Шулеймана:

- Том тебя предупреждал, что я уйду. Сможешь исполнить данное ему слово и отпустить меня, не следить? И ты не ответил на мой вопрос. Но если тебе упрямство всего важнее, я могу пойти к Терри, сказать, что это я и что я ухожу, мне приятнее быть в другом месте. Мне-то что, тебе жить с ним израненным.

- За такие слова можно и нарваться.

Джерри лишь равнодушно пожал плечами, что раздражало хлеще, чем острые и ядовитые словечки с красивых, но опасных губ.

- Терри был на кухне, но уже мог уйти, - сказал Шулейман. – Я посмотрю и скажу, где он.

Не в его интересах сейчас упираться и провоцировать Джерри на взаимодействие с Терри. Терри по-прежнему был на кухне, увлечённый Грегори, который показывал ему приготовление по какому-то новому рецепту. Оскар вернулся в гостевую спальню, сообщил, что путь чист. Джерри кивнул и сказал:

- До встречи через неделю.

И пошёл в направлении входной двери, на всякий случай прислушиваясь, чтобы нежелательная встреча не произошла. Шулейман проводил его взглядом и пошёл следом, остановился в паре шагов от обувающегося Джерри.

- Если ты не вернёшься через неделю, я тебя найду и хрен разрешу Тому выпустить тебя ещё раз.

Джерри выпрямился, откинул волосы с лица:

- Я вернусь и Тома верну.

- Так и не скажешь, куда собрался? – Шулейман изучал его пытливым взглядом.

- Нет. Тебя это не касается, как ты верно вчера заметил – мы с тобой чужие друг другу люди, у нас всего лишь общий ребёнок. Не скучай, моя бывшая жёнушка, - шагнул к Шулейману и похлопал по щеке, светясь лукавой улыбкой-оскалом.

Оскар хлопнул его по руке, отбив её от себя. Джерри состроил огорчённое лицо:

- Ты обещал мне мирные отношения.

- Относительно мирные, - поправил его Шулейман.

Джерри открыл входную дверь и, обернувшись на пороге, послал нелюбимому доку воздушный поцелуй:

- Пока.

Шулейман никак не ответил, Джерри и не ждал, чтобы он мог это сделать, защёлкнул за собой дверь и пошёл к лифту, вдыхая первую свободу.

«Я совершаю ошибку? – подумал Оскар, глядя на закрытую дверь. – Узнаю это через неделю».

Хотелось ему послать за Джерри охрану, чтобы остановили и вернули, или вовсе самому догнать, затащить обратно в квартиру и никуда не отпустить? Немного. Самую незначительную малость, которая не влияла на настроение. Это требовательное желание вожака стаи контролировать всё и всех на своей территории и не отпускать из зоны своего влияния. Но ладно, посмотрит, что из этого выйдет. Если что под домашний арест Тома посадит – и никакого больше Джерри.

Выбрав не думать-переживать почём зря, Шулейман обратился к бесценной философии дзен-пофигизма и пошёл на кухню к Терри.

Лукавил ли Джерри, говоря всё то, что сказал? Нет. Сожалел ли он, что уходит от сына, по факту бросает, даже не увидев и не собираясь это исправить? Самую малость, которая не имела веса. Он сказал правду – ему бессмысленно проводить время с Терри, это ничего не даст. Особенно если Том сам сказал: «Иди», отпуская на волю, которой Джерри очень давно не видел. Последний раз был где-то в прошлой жизни, где его лицо украшало модные обложки.

Выйдя на улицу, Джерри вдохнул полной грудью, подставил лицо яркому солнцу. Как хорошо жить. Как хорошо жить свободным. Пусть всего лишь на семь дней. Это маленькая жизнь, полноценная жизнь, спрессованная в ограниченный короткий промежуток времени. Нельзя терять время, нужно насладиться этой жизнью сполна. Джерри улыбнулся уголком рта своим мыслям и солнечному миру.

Ещё вчера, находясь в скрытой, но активной фазе, Джерри продумал план на неделю и сегодня утром довёл его до совершенства. Его время слишком ограничено, чтобы тратить его необдуманно. Шулейман так и не послал Грегори за сигаретами, потому первым делом Джерри зашёл в магазин и купил любимые тонкие ментоловые, соблазнился и на вишнёвые – не ароматизированные, а с вишнёвым листом в составе, ему всегда нравился вкус вишни в сигаретах.

Пункт второй – завтрак. Хотелось бы позавтракать уже в образе, но все задуманные изменения внешности займут не полчаса, разумнее не голодать столь долго, откладывание завтрака вредно. Потому Джерри, спрятав глаза за чёрными очками, которые планировал сегодня же и выбросить, поскольку купил первые попавшиеся, даже не брендовые, заглянул в симпатичное кафе и за столиком у окна позавтракал омлетом на сливках с двумя хрустящими снаружи и нежными внутри тостами. После завтрака выкурил первую сигарету, не торопясь, наслаждаясь этими сладкими мгновениями.

Пункт третий – желаемая внешность. Джерри отправился в салон красоты, где прошёл процедуру наращивания ногтей гелем, который потом будет легко спилить. Тянуло сделать длинные острые стилеты, что очень подходили его характеру, но Джерри, подумав, отдал предпочтение классической квадратной форме, а в следующий раз, если сложится, поэкспериментирует. А с цветом поэкспериментировал уже сейчас – вместо любимого френча выбрал классический красный.

Какой же его образ без пышных угольных ресниц? Сделал не наращенные, которые однажды Том отодрал вместе с родными, а профессиональные накладные, которые как раз держались от недели до десяти дней. Также с удовольствием высидел коррекцию и укладку бровей. И помыл голову, не отказав себе в удовольствии расслабиться в руках профессионалки. Ещё бы в СПА, на массаж… Но не сейчас.

После всех процедур, оставшись очень довольным результатом, Джерри там же в салоне надел шапочку, тщательно спрятав под неё свои волосы, и надел парик. Поправил локоны, повертелся перед огромным ростовым зеркалом. Работницы салона молча наблюдали за не совсем обычными действиями клиента, что они подумают, Джерри не волновало ничуть.

Дальше – одежда. У Тома Джерри ничего не взял, кроме того, во что был одет сейчас. Не по его вкусу у Тома гардероб. Джерри отправился в приятный трип по бутикам, перебирал, купался в привычной ему атмосфере изысканной моды. Жаль, что сейчас лето, подумал Джерри, красуясь перед зеркалом в золотистой шубе. Сейчас ему приходились по духе меха – и они ему очень шли. Роскошное к роскошному.

Разумеется, продолжил путь Джерри в полностью новой одежде: воздушной, отчасти прозрачной белой блузе, алых брюках-палаццо, высоких кожаных сандалиях на небольшой платформе и массивных солнцезащитных очках от Chanel. Заглянул и в магазин косметики, где приобрёл красную помаду и на месте накрасился перед сверкающим зеркальцем. Цвет его настроения ныне, безусловно, красный – яркость, страсть, буйство жизни.

Когда он шёл по улице, прохожие останавливались и оборачивались вслед, что неудивительно. Джерри наслаждался вниманием, которого будто бы не замечал, и продолжал свой путь со статью звезды высшего ранга, которой всегда был внутри.

Следующий пункт плана – приобрести собственный телефон, который в современном мире необходимость, проверить наличие авиабилетов на необходимое ему направление на сегодня и поехать в аэропорт. Через два с половиной часа Джерри улетел в Париж.

В Париже Джерри сразу отправился в банк, чтобы забрать из ячейки кое-что, что оставил на хранение. Пройдя с работником банка, он забрал паспорт на своё имя и прилагающийся пакет документов. Джерри раскрыл паспорт на странице с фотографией, где ему едва за двадцать, он в образе, который знали миллионы и который легко узнаваем в нём нынешнем. Годы назад Джерри сделал второй комплект всех важных личных документов и оставил его на хранение в банке. На всякий случай. Вдруг он придёт, и ему понадобится быть собой, а не Томом? Случай произошёл.

Так получилось, что в базах данных остались два человека: Том Каулиц и Джерри Каулиц, и все документы Джерри, срок которых не истёк, были действительны. Что очень удобно. Джерри не собирался скрываться и исчезать, но он не хотел, чтобы Шулейман мог отследить его передвижения. Это его жизнь, которая не касается никого, кого он сам не решит в неё посвятить. В свете этого желания исчезнуть с радаров второй комплект документов очень на руку. Ведь Шулейман о нём не знает, даже Том не знает, поскольку Джерри не скрывал от него данную информацию, но это то, о чём надо подумать, чтобы вспомнить, а как думать о том, о чём не подозреваешь? Идеальное маленькое преступление. И какова вероятность, что Шулейман будет искать Джерри под настоящим именем? Она стремится к нулю, так как это и слишком сложно, и слишком просто одновременно, никто не идёт простым путём, потому спрятанное на поверхности остаётся не найденным. Оскар, если будет, будет искать Тома, а не Джерри.

А документы Тома, которые взял с собой, чтобы приобрести билет на самолёт, Джерри оставил в той же банковской ячейке. Поменяет на обратном пути.

В Париже его след потеряется, потому что Том Каулиц доехал ровно до него и растворится в столице. Джерри снял наличными сумму, которой должно хватить на неделю красивой жизни, чтобы не оставлять за собой след использованием банковской карточки. В голове крутились мысли, какое бы гениальное преступление он мог провернуть благодаря тому, что в базах один физический человек проходит как двое людей, не состоящих в родстве. Но это всего лишь мысли.

Джерри Каулиц. Как радовала эта надпись в документах. Как приятно снова быть собой после стольких лет. Особенно с привкусом превосходства, что ты умнее и хитрее. Ожившая тень, имеющая официальное подтверждение своей реальности.

Покинув банк, Джерри неспешным шагом прогулялся до ресторана, который привлёк кухней. Пообедал и перешёл к следующему, самому сложному пункту. Джерри напряг память, вспоминая номер, который давно канул в прошлое вместе с телефоном, в котором был сохранён. Память не подвела, хоть и присутствовала вероятность, что какая-то цифра смазалась и всплыла неверно. Если повезёт, Гарри не сменил номер. Если нет… то нет.

Джерри набрал номер и приложил телефон к уху. Едва не на последнем гудке ему ответили:

- Алло?

Такой знакомый голос и такая пропасть лет между ними.

- Привет, Гарри, - поздоровался Джерри.

Удивлённая, вспоминающая, осмысляющая пауза, и Гарри произнёс:

- Джерри?

- Да, это я. Гарри, скажи, ты сейчас в Европе или в Штатах?

- В Штатах.

- Майями, верно?

- Нет, я сейчас в Нью-Йорке.

Гарри Симон в США предпочитал жить в солнечной Флориде, но основная его рабочая деятельность протекала в Нью-Йорке, потому он жил на два города, не считая частых вылетов за океан, и имел жилую недвижимость и в Майями, и в Нью-Йорке.

- На неделе вернусь в Майями, - добавил Гарри.

- Гарри, я собираюсь в США, ты не откажешься от встречи?

- Нет, давай встретимся. Когда ты прилетаешь?

- Сегодня. Напиши адрес, куда мне подъехать. Не нужно встречать меня в аэропорту.

Тратить восемь часов, целую треть дня на трансатлантический перелёт сомнительная идея, но Джерри хотел встретиться с бывшим любовником, чтобы завершить то, что осталось незавершённым по вине Шулеймана, который явился, оккупировал территорию и выдавил Гарри из его, Джерри, жизни. Те крупицы взаимодействия, что потом были у Гарри и Тома, не в счёт, они ничего не решали. Нужно поставить красивую точку – или не точку. Помимо закрытия прошлых отношений Джерри хотел приятно провести время. То, что Гарри сейчас не в Европе, только на руку, Джерри хотел уехать далеко и свободно прожить свои дни.

Джерри купил билет в первый класс и, устроившись в кресле, ждал взлёта. Хотел бы выпить бокал шампанского или мохито, но также хотелось прилететь трезвым, а даже продукты распада алкоголя в крови – это уже не полная трезвость. Лучше повременить до более подходящего момента. Джерри надел наушники и, подперев кулаком челюсть, отвернулся к иллюминатору. Впереди восемь часов в небе, надо постараться хотя бы два часа вздремнуть, чтобы не клонило ко сну по прилету – и когда он сойдёт на землю на другом континенте, будет не вечер, а по-прежнему день, поскольку Нью-Йорк на шесть часовых поясов позади Парижа.

Международный аэропорт имени Джона Кеннеди встретил нервозной оживлённостью, гвалтом голосов, мельтешением людей, как и сам город, проплывающий за окнами такси, которое Джерри взял у аэропорта. Нью-Йорк – это серая махина, расцвеченная вспышками нескончаемых вывесок, реклам, витрин; это ни минуты тишины, толпы спешащих людей, мусор, который ветер гоняет по улицам, воплощение ослепительной американской мечты и упадка в одном флаконе; это последняя мировая модная столица – и единственная, которую Джерри не успел покорить полностью. Примерно полугода не хватило, чтобы вписать своё имя в незабвенный список «топ».

Заканчивался дождь, рыхлые небеса дожимали остатки. Джерри испачкал в грязи низ штанин своих шикарных брюк, едва вышел на улицу. И прохладно, табло показывает семнадцать градусов, ветер влажный, забирается под воздушную блузу, будто её и нет. Стоило посмотреть прогноз погоды. Джерри зябко повёл плечами, в остальном сохраняя невозмутимый вид, и, встав под навес, закурил. Поднял взгляд к небу, слегка прищурив глаза и размышляя о своём. И, выбросив окурок, потянул на себя дверь ресторана, в котором договорились встретиться.

Гарри уже был внутри, поднял руку, привлекая к себе внимание. Джерри подсел к нему за столик, обменились приветствиями. Прошедшие годы не прошли для Гарри бесследно: виски захватила седина, на лице прочертились морщины, которых почти не было заметно в прошлом. Но он не утратил хорошую физическую форму, ненавязчивую ухоженность и статную привлекательность. Таких мужчин – уверенных не напоказ, интеллектуальных, свободных – не портит возраст.

- Джерри, я не ожидал, что мы снова встретимся, - сказал Гарри, беззвучно помешивая чёрный кофе.

- Сюрприз приятный? – Джерри чуть, не напрашиваясь на льстивые слова, а исключительно с вопросом улыбнулся.

- Приятный. Я рад тебя видеть, как бы неожиданно это ни было для меня. Джерри, я бы солгал, сказав, что ты ничуть не изменился за прошедшие годы, но твоё развитие тебе к лицу. Из трепетного юноши ты превратился в прекрасного молодого мужчину.

- Моя юность закончилась задолго до встречи с тобой, Гарри. Но я могу сказать то же о тебе, возраст тебе к лицу.

- Ты боялся увидеть перед собой старика? – Гарри улыбнулся губами.

- Возможно, - Джерри вернул ему улыбку с лукавинкой и слегка наклонил голову набок. – Но я знал, что этого не произойдёт.

Подошёл официант, Джерри сделал заказ, и, когда тот отошёл, Гарри произнёс:

- Джерри, я давно не слежу за твоей жизнью, я не знаю, чем ты живёшь, но я слышал, что ты вступил в брак с Оскаром Шулейманом.

- И развёлся, - кивнул Джерри и прямо посмотрел на собеседника, ожидая реакции.

- Я сожалею.

- Ни к чему. Этот брак был обречён.

- Джерри, чем ты сейчас занимаешься?

Джерри пожал плечами:

- Живу.

- Не планируешь вернуться в модную индустрию? Конечно, все говорят, что в ней никого не ждут, поскольку за каждой моделью стоит сотня более молодых и не менее амбициозных претенденток на её место, но мне жаль, что ты ушёл – и не только мне, насколько мне неизвестно, в тебе действительно было всё, чтобы стать суперзвездой.

- У меня не было выбора, - немногословно ответил Джерри.

- Он тебя заставил?

- Я бы не хотел отвечать на этот вопрос.

Гарри понимающе покивал и перевёл тему. Принесли заказ, Гарри тоже, он попросил подать его заказ вместе с заказом Джерри.

- Джерри, ты промок, - Гарри задержал взгляд на его мокрой и оттого более просвечивающей блузке. – Я попрошу для тебя плед?

- Буду благодарен.

Приняв от официанта мягкий, приятно тяжёлый плед, Джерри накинул его на плечи и запахнул на груди. Наверное, он сейчас выглядел отнюдь не так сногсшибательно, как рассчитывал: влажные волосы, липнущая к телу блуза, непривлекательно забрызганные грязью штаны, но всё это перекрывало достоинство осанки, выражения лица и взгляд. В любом виде, хоть в грязных лохмотьях, он может быть жалостным бедняжкой лишь в том случае, если ему это выгодно.

- Джерри, где ты остановился?

Джерри положил вилку, не планируя возвращаться к недоеденному обеду, и ответил:

- Пока нигде. Пригласишь меня в гости? Ресторан – это, конечно, хорошо, но мне бы хотелось пообщаться в другой обстановке.

Гарри с согласием принял его прямолинейное предложение уехать отсюда, расплатился по счёту, и они покинули заведение. Поехали на его машине.

Джерри огляделся в чужой квартире, которая прямо-таки сквозила заявлением, что в ней живёт один мужчина. Не в плохом смысле.

- Джерри, прими горячий душ, я сейчас занесу в ванную чистые полотенца, - сказал Гарри.

- Спасибо. Мне бы ещё надеть что-нибудь сухое.

У Джерри был с собой небольшой чемодан с обновками, но разбирать его сейчас он не хотел.

- Моя одежда тебе не подойдёт, но у меня есть новый халат.

Джерри кивнул, соглашаясь на халат. Прошёл в ванную, когда там ещё находился Гарри, раскладывая полотенца.

- У тебя не найдётся резинки или заколки для волос? – спросил Джерри.

- Есть только резинка моей дочери, она забыла её, когда гостила у меня в последний раз.

- Мне подойдёт.

Оставшись в одиночестве, Джерри тщательно вымыл с мылом прозрачную силиконовую резинку. Не думал, что дочь Гарри чем-то болеет, но соблюдение гигиены не бывает лишним, даже при том, что собирать резинкой он собирался не свои волосы. Сняв через голову блузку, Джерри собрал в пучок волосы, оглядел себя в зеркале над раковиной. Как Том может сомневаться в том, что красив? Они совершенны. Джерри, не отрывая взгляда от своего отражения, кончиками пальцев провёл по ключице, любование собой приносило ему удовольствие сродни сексуальному – особенно, если смотреть на себя и думать о своём Котёнке.

Прогревшись в душе, Джерри вытерся, надел халат и нашёл Гарри в гостиной, он серьёзно и сосредоточено смотрел в экран телефона и что-то набирал. Гарри поднял взгляд к севшему в кресло напротив Джерри, ответил на не заданный вопрос:

- Проблемы с новым номером. Фотография, которую утвердили на обложку, грозит скандалом.

- Можно я посмотрю? – Джерри встал и подошёл к нему.

Гарри показал ему рабочий вариант обложки.

- Я её помню, - сказал Джерри. – Непростая девушка.

- Очень, - согласился Гарри. – Замена обложки за неделю до выпуска не трагедия, варианты есть, но ситуация неприятная и нервная.

- Я бы предложил тебе снять меня, - Джерри улыбнулся половиной рта, опёршись рукой на спинку дивана, - но не хочу нагружать тебя лишней работой.

Гарри посмотрел на него снизу-вверх и прямо спросил:

- Джерри, тебе нужна помощь?

- Нет, мне не нужна помощь. Но я скучаю по работе и с удовольствием бы пришёл на выручку, если бы у вас не было замены лица на обложку.

Джерри вернулся в кресло, положил руки на широкие подлокотники и закинул ногу на ногу, отчего полы халата разъехались, обнажив до середины бедра. Гарри провёл взглядом по его длинной, стройной, гладкой ноге от тонкой, изящной щиколотки до последнего сантиметра голой кожи. Этот парень привлёк его внимание с первого взгляда, когда они ещё не были знакомы, и по-прежнему рождал внутри определённый интерес, не только и, возможно, не столько физический. Всё в нём – какое-то неправильное, лишённое характерного для такого типажа жеманства, честное и одновременно загадочное. Мягкость и острота стали, израненная душа – Гарри помнил, какой ужасающий опыт Джерри пережил – и восхищающая сила характера, незаурядный ум. Такие люди увлекают легко, незаметно и намертво. Гарри не любил его и не был влюблён, но признавал перед собой, что ничего не забыл.

Джерри заметил его внимание и, когда Гарри поднял взгляд, посмотрел ему в глаза. Долго смотрел, ничего не говоря. Гарри понимал, что они здесь едва ли просто так, как старые знакомые, но он выступал за активное согласие и оговаривание всего, что можно истолковать многозначно.

- Джерри, ты хочешь заняться со мной сексом?

Джерри выдержал паузу, так же прямо глядя на Гарри, прежде чем ответить:

- Хочу.

Гарри встал, подошёл к Джерри и подал ему ладонь. Джерри вложил в неё руку, и они вместе прошли в спальню. В этот раз Джерри не играл в недотрогу и был снизу, но только после того, как Гарри дважды доставил ему удовольствие орально. Джерри хватал воздух широко раскрытым ртом, выгибался и держался за голову Гарри между своих бёдер, вжимая его в себя. Оргазмы прошли столь ослепительно, что, казалось, вместе со спермой выплеснулся спинной мозг, оставив совершенно расслабленным и довольным. Потому Джерри не возражал, когда Гарри, поцеловав его в лопатку, спросил, согласен ли он отдаться. Но оглянулся к любовнику и с хитрой улыбкой уточнил:

- Только если ты будешь со мной нежен, и мне будет приятно.

- Буду.

Секс с Гарри – это никогда не сокрушительная страсть, но всегда умело, искусно, долго, тактично в нужных моментах. С ним Джерри никогда не оставался неудовлетворённым. Такой вариант во многом предпочтительнее безумия, когда гормоны за считанные секунды отравляют мозг. Как у Джерри было всего один раз в жизни, один растянутый на десять дней раз.

Потом они разговаривали, Джерри лежал на животе, положив подбородок на сложенные руки.

- Гарри, ты сейчас с кем-то встречаешься? – спросил Джерри, повернув голову к вернувшемуся после душа в полотенце на бёдрах любовнику, который вторым, меньшим полотенцем вытирал короткие волосы.

Гарри покачал головой:

- Я бы не стал спать с тобой, если бы был связан отношениями.

- Ты перешёл от свободных отношений к моногамным взглядам? – Джерри вопросительно, чуть иронично выгнул бровь.

- Нет, но я сторонник честных отношений, что подразумевает информированность второго человека о том, что я делаю, - Гарри сел, опёршись правой рукой на постель у бедра Джерри. – Я давно не имел ни с кем серьёзных отношений, поскольку в моём возрасте сложно найти человека, который бы разделял мою позицию, а бегать по молоденьким не по мне.

- Только я исключение, да? – Джерри перекатился на спину, потянулся, не разрывая зрительного контакта. – Я помню.

- Да, - подтвердил Гарри. – Джерри, ты исключение, секрет которого я до сих пор не могу разгадать.

- Это просто, - Джерри сел, придвинулся к нему, заглянул в глаза с лукавыми чертенятами во взгляде. – Умножь мой возраст на два.

- Тебе двадцать восемь… - Гарри не был до конца уверен, что не ошибся.

- Через месяц двадцать девять, верно, - кивнул Джерри. – Сколько будет, если умножить на два?

- Пятьдесят восемь.

- А тебе пятьдесят девять.

Гарри нахмурился, качнул головой:

- Джерри, я тебя не понимаю.

- Неважно, - Джерри также покачал головой, играя бархатными переливами пониженного голоса, поцеловал любовника в висок и отстранился. – Это мой прикол.

Джерри всегда ценил в Гарри то, что он не задавал лишних вопросов, не выпытывал ответы, когда собеседник не хотел продолжать разговор на определённую тему. Так и сейчас он не спросил, о каком приколе говорит Джерри и что он означает. Джерри снова лёг на живот. Гарри плавно прокатился взглядом по его обнажённой спине, по началу ложбинки меж ягодиц, остальное скрывало одеяло.

- Джерри, я уже дважды дедушка.

Им нечего делать вместе.

- А я отец, - ровно сказал в ответ Джерри.

- У тебя есть ребёнок? – удивился Гарри.

- Да, сын, ему шесть. Очаровательный мальчик.

- Мне сложно представить тебя в роли отца, я никогда не видел тебя во взаимодействии с детьми, но я думаю, что ты отличный отец.

- Да, отличный, - Джерри говорил и смотрел не на Гарри, а в угол комнаты. – Но я его не воспитываю.

- Он живёт с мамой?

- Можно сказать и так. – Джерри наконец-то посмотрел на любовника, приподнявшись на локтях. – Я просто хотел показать тебе, что уже не мальчик, у меня самого уже есть мальчик, который вот-вот пойдёт в школу. Мне показалось, что тебя начал немного заботить вопрос разницы в возрасте. Гарри, не нужно омрачать наше общение лишними размышлениями.

- Я тоже хотел показать тебе, что слишком давно не мальчик, потому заговорил о возрасте.

- Я знаю, Гарри, меня это устраивало семь лет назад и устраивает сейчас, - чуть кивнул Джерри. – Хорошо, что мы друг друга поняли.

- Джерри, ты хочешь возобновить наши отношения? – спросил Гарри погодя.

Джерри повернул голову вбок, глядя на него из-под ресниц:

- Нет. Сейчас я ничего не планирую наперёд. Давай просто приятно проведём это время вместе. Я буду рад.

- Я согласен.

Джерри так и смотрел на Гарри, задумчиво разглядывал из-под полуопущенных век. Возможно, Том прав. Возможно, он не смог бы долго жить с Кристиной, заскучал, что угодно ещё, и их красивая история любви осталась бы просто конечной красивой историей любви. Но Джерри был уверен, что смог бы быть в продолжительных отношениях с Гарри. С ним хорошо, спокойно, комфортно, между ними есть взаимопонимание, взаимоуважение и соблюдение границ, что важно для Джерри ввиду его непростой сущности. Кристину он бы был обязан оберегать, она могла бы начать задавать вопросы, на которые он не хочет, не может отвечать, с ней обрастал бы новыми витками хомут обязательств. А с Гарри он не обязан ничего. С такими людьми, как Гарри – и как Себастьян, которого Джерри не знал лично, но знал Том, схожий типаж – можно прожить жизнь без неприятных моментов человеческих отношений.

Джерри отвернулся и уткнулся лицом в сложенные руки. Пустые эти мысли. У него есть только неделя. И неизвестно, будет ли что-то ещё. Таким, как он не положена любовь, привязанность, долгосрочные жизненные планы. Но у него есть сейчас. Жаль, что Гарри не в том возрасте, чтобы быть способным на второй заход так быстро. Но никто не отменял оральный секс и прочие альтернативные пути получения удовольствия. Джерри хотел, хотел всего, хотел урвать максимум у этих дней. Гарри не отказал, он всегда был чутким и отзывчивым любовником.

Из спальни они выбрались лишь к темноте и отправились на кухню ужинать. После всех утех проснулся неслабый голод, организм требовал восполнить энергию. Джерри курил за кухонным столом, громко смеялся и забирался с ногами босыми на стул. Позволял себе расслабиться и не быть дивой. Но это тоже образ. Наверное. Джерри порой и сам не понимал, каков же он настоящий. Есть ли он настоящий? Или он – сотни слоёв личин всех мастей? Неважно. Сейчас ему хорошо.

***

Джерри курил и смотрел в окно, одетый в одну лишь большую рубашку Гарри, которую утащил из шкафа, подоконник холодил голое тело. Но выглядело очень пикантно, что оценил Гарри и со стороны, и подойдя ближе. Выдохнув последний дым, Джерри, повернув к любовнику голову, раздавил окурок в пепельнице. Повернулся к любовнику полностью, свесив ноги с подоконника. Полы рубашки прикрывали выше разведённых бёдер, но частично прикрытая нагота острее полной. Джерри это знал и пользовался. Протянул руки, положил ладони Гарри на плечи, огладил, цепляя ноготками кожу шеи сбоку и сзади, и несильно, но доходчиво надавил.

Гарри опустился перед ним на одно колено, губами коснулся острой коленки, кончиками пальцев провёл по тонкой щиколотке, по стопе от пятки до пальцев, взял её в ладони. Массаж ног в качестве части прелюдии как-то всегда обходил Джерри стороной, он и не задумывался, какое удовольствие эти действия могут доставить, а зря. Это очень приятно и возбуждает, сильные, но тактичные пальцы надавливали, проминали, скользили по коже, разогревая. Прекрасная альтернатива более привычным ласкам.

Джерри принимал то, как Гарри его нежит. Как продвигается выше пальцами и поцелуями. Как его губы накрыли головку возбуждённого члена, чего и хотел. Джерри закрыл глаза и откинулся назад, упёрся затылком в стекло, и ощущение его, холодного, спиной пряно констатировало с поднимающимся жаром в теле.

Закурив оргазм любимой тонкой, Джерри спросил:

- Гарри, ты ещё устраиваешь Вечера?

- Они проходят и без моего участия, я уже довольно редко там бываю.

- Когда следующий?

- Завтра.

- Сходишь туда со мной? – Джерри обнял любовника за шею и улыбнулся ему. – Я хочу снова это почувствовать.

Гарри немного подумал и ответил:

- Я не возражаю сходить с тобой, но участвовать в общем действии не буду. Надо будет предупредить остальных участников о тебе, но не думаю, что кто-то будет против.

- Надеюсь. И не говори, кто я, если это возможно, хорошо?

- Конечно. Но знай, что в этот раз будет тематический Вечер, маскарад.

- Это очень хорошо, - Джерри широко улыбнулся. – Я как раз хотел быть в маске и инкогнито.

Для Вечера Джерри выбрал образ, неуловимо отсылающий к великолепной императрице. Красное в пол платье со струящейся юбкой и жёстким атласным ассиметричным открытым верхом без рукавов и бретелей, украшенный камнями в тон, сливающимися с тканью в кровавую восхитительную феерию. Подол полностью закрывал ступни и небольшим шлейфом струился по полу. А на лице чёрная матовая маска, закрывающая пол-лица и витиеватыми крыльями выходящая за пределы головы. Открытую часть лица Джерри подправил скульптурингом, чтобы его точно не узнали. Сегодня он без имени и без репутации. Человек-видение.

В пентхаусе, где проходил Вечер, взгляды всех присутствующих обратились к Джерри, смолкли разговоры. Они с Гарри пришли последними, но основное действо ещё никто не начал. Было видно, что, несмотря на весь выверенный образ, в платье парень. Или нет. Человек-загадка, который привлёк внимание и интерес. Особенно женский. Одну из дам Джерри помнил по первому своему Вечеру.

Джерри не произносил ни слово, доводя до абсолюта свой таинственный образ, лихорадочно будоражащий чужие умы, но иначе давал понять, что принимает поступающие предложения. Чужие руки прекрасно смотрелись на его теле, Джерри ловил мгновения в зеркалах. Расстёгнутое платье соскользнуло к ногам, он остался полностью обнажённым среди комнаты пред незнакомцами, но это ничуть не смущало. Как смущаться, когда тобой любуются? Это, напротив, возбуждало.

Джерри позволил увести себя на широкую готическую софу. Четыре пары рук его ласкали, губы обжигали, оставляя на коже следы помады. Когда присоединилась пятая, Джерри закрыл глаза, полностью отдаваясь блаженству искушённого сексуального действа, в котором он – главный десерт. Но полноценного секса Джерри избегал, у него уже есть ребёнок, родившийся вопреки контрацепции. Только оральный секс – для себя. За исключением редких случаев, когда самому выгодно, Джерри принципиально не делал минет; куннилингус – только для одной, сейчас не хотелось отвечать взаимностью. Сейчас он недоступное-доступное божество, которому угождают. Никто не разочаровывался от его красиво подаваемого эгоизма, им хватало того, что сами делали новым лакомым кусочком, молодым, свежим, притягательным. Большинство людей здесь так или иначе связаны с миром моды, с искусством, они ценят красоту и страстно влюблены в эстетику, а он очень похож на произведение искусства, воплощенное физически, из крови и плоти.

К ним подошёл обнажённый по пояс мужчина, забрался на софу со стороны ног Джерри, выражая желание присоединиться и взять его. Джерри был не прочь получить это удовольствие, но взыграли принципы, он и так отдавался Гарри и кому-то ещё подставляться не хотел. Джерри красноречиво свёл ноги и после упёрся ступнёй в грудь мужчины, обозначая, что не подпустит ближе к себе. Мужчина опечалено вздохнул и, приняв поражение, опустил голову.

Джерри приметил другого мужчину, черноволосого, молодого, верно, старше его на лет пять-шесть. Он пока был один, сидел в стороне во всей одежде. Джерри, ничем не прикрывшись, подошёл к нему и протянул руку, приглашая. Видно, что он едва ли гей, максимум би, ему непривычна пассивная роль, в ней он чувствовал себя неуверенно и нервно, но позволил раздеть себя и уложить на спину. Позволил всё. Тугой, горячий внутри, тем приятнее брать его, понимая, что он подставляется не всем. Джерри получал не только физическое, но и мощное моральное удовольствие, медленно двигаясь внутри чужого мужского тела, тела, которое больше его, мускулистее, сильнее, а он лежит под ним с задранными и разведёнными коленями и кусает губы.

Безымянный любовник случайно сбил с него маску, и Джерри внутри хлестануло злостью, он замер. Он же хотел остаться неузнанным! Мужчина под ним тоже замер, расширил глаза.

- Том? – произнёс в шоке. – Том Каулиц?

Этот мужчина был не другом Шулеймана, но товарищем, изредка пересекался с ним, очень хорошо к нему относился и буквально вчера смотрел инстаграм Оскара, в котором предостаточно фотографий Тома. Узнал по глазам, верхнюю часть лица Джерри не правил.

Вопреки огненному раздражению внутри Джерри и бровью не повёл и, улыбнувшись слегка, сказал:

- Меня зовут Джерри, Джерри Муссон.

Мужчина смотрел на него недоверчиво, разглядывал изучающе лицо.

- Кто такой этот Том? – добавил Джерри.

- Он… партнёр моего хорошего знакомого.

- Было бы очень неловко, если бы здесь оказался он, но здесь только я, и я никаких Томов Каулицев не знаю.

Мужчина скользнул взглядом к правому запястью Джерри, где должна быть узнаваемая татуировка. Но Джерри, понимая, что тату относится к опознавательным признакам, предусмотрел и это и скрыл татуировку под гримом. Ничего не увидев, мужчина расслабился, подумал, что показалось. Джерри повернул его лицо к себе, переключая с тех неудобных ему мыслей:

- Мы продолжим?

Джерри подтолкнул своего любовника, чтобы перевернулся, нагнул раком, надел обратно маску и, снова войдя в него, начал трахать по-настоящему, быстро и бескомпромиссно.

В среду Гарри должен был вернуться в Майями, Джерри поехал с ним. Но Джерри ждал не очень приятный сюрприз в доме на побережье – когда Гарри открыл дверь, не успел Джерри оценить видимую от порога часть дома, как к ним с лаем и визгами бросились две собаки: серая французская бульдожка и крупный беспородный пёс чёрного окраса с белыми пятнами. Плохо, очень плохо. Очень агрессивно на него реагировали лишь животные Шулеймана, что не поддавалось логическому объяснению, но и уже почивший пудель Тома, и его нынешний Малыш его не жаловали, потому Джерри напрягся. Собаки, отвлёкшись от приветствия хозяина, переключились на него, не кидались, не рычали пока, но также напряжённо смотрели на чужака.

- Гарри, ты никогда не говорил, что у тебя есть собаки, - сказал Джерри, не отводя от четвероногих взгляда.

- Молли всего три года, - Гарри наклонился и почесал за ухом бульдожку. – А Вога я взял четыре года назад уже взрослым.

Показалось, что большой пёс тихо рычит? Не показалось, и поза его выражала переход в готовность гнать чужака.

- Вог, что с тобой? – окликнул Гарри пса. – Это Джерри, он друг. Джерри, прости, иногда он ведёт себя невоспитанно, он не любит новых людей. Сейчас я дам тебе лакомство, угостишь его, и Вог больше не будет на тебя рычать.

- Лучше не надо, - перспектива быть укушенным за руку, которой протянет угощение, Джерри не улыбалась от слова совсем. – Гарри, я понимаю, что они твои питомцы, твои друзья, но ты не мог бы их убрать? – он посмотрел на любовника. – У меня произошёл один неприятный эпизод с собаками, после которого я начал их побаиваться. В обморок от ужаса я не упаду, но мне очень некомфортно.

- Прости, Джерри, я не знал, - Гарри взял Вога за ошейник и оттянул в сторону. – Я сейчас уведу их в другую комнату и постараюсь держать подальше от тебя. пойдём, Молли, за мной.

- Спасибо.

Джерри выдохнул, когда собаки скрылись из виду, прикрыл глаза. Всё не могло быть идеально. Но собаки – меньшее неудобство.

- Спасибо, - повторил Джерри, когда любовник вернулся к нему. Покачал головой, убедительно изображая сожаление. – Мне очень неудобно вмешиваться в твой уклад жизни…

- Джерри, всё в порядке, не благодари, - Гарри заглянул ему в глаза и взял за руки. – У многих есть страхи.

- Я собираюсь проработать этот страх с психотерапевтом, но пока этого не сделал.

Вопрос с собаками Гарри решил, Джерри видел лишь их издали. Время здесь походило на отдых: прекрасная жаркая погода, ласковое солнце, океанический бриз, обустроенный двор, где Джерри ленно блаженствовал на шезлонге, потягивая прохладительные напитки. А в доме – ласки, секс во всевозможных местах, максимум удовольствия и удовлетворения.

Но Джерри ещё не закрыл свой план «взять от жизни максимум» и для выполнения следующего клуба уговорил Гарри поехать в ночной клуб. Так сложилось, что он никогда в жизни не напивался, в подростковые годы, пока жил с Паскалем, Джерри, конечно, выпивал, но он играл роль примерного мальчика, подарочного ребёнка и не мог прийти домой в состоянии глубокого опьянения, чтобы язык и ноги заплетались, потом он стал взрослее, умнее и понял, что психоактивные вещества могут спровоцировать переключение, чего допустить было нельзя, и не позволял себе больше накала. Теперь Джерри хотел напиться. В первый раз. Хотя бы раз отпустить себя полностью и дать себе волю употреблять всё то, на что когда-то падал глаз, но держали границы миссии. Некоторый риск присутствовал, что алкоголь спровоцирует переключение, но Джерри того не боялся, сейчас Том уже не тот беспомощный испуганный мальчик, он не впадёт в истерику от присутствия Гарри и сможет добраться до дома.

Цель – напиться. Именно так – в хлам. Напиться и повеселиться, отбросив все оковы. Начал Джерри с яркого «Секса на пляже» и «Космополитена», которые пил вместе поочерёдно; второй по канону следовало пить на Манхэттене, который они покинули день назад, но как есть. Затем перешёл на абсент, который запрещён в США, но нет ничего невозможного при наличии большого желания. Дальше – текила, которую сначала пил по правилам, над которыми смеются люди с её родины, потом просто стопками. Не стоит мешать в себе столь ядрёный коктейль, но не если твоя цель познать непознанное. Отделившись от Гарри, Джерри веселился и танцевал. Разогретое спиртным и энергичными движениями тело так приятно горело. Вот она – бьющая ключом жизнь, в которой себе отказывал в более юные годы и жил осторожным затворником. Отрыв.

Краски, обострённые градусом, смешивались. Смешивались, смазывались картинки в глазах и памяти. Подводила координация и сознание, минуты выпадали бесследно. Последнее, что Джерри запомнил – как взбудораженный Гарри за плечи прижимает его к стене, удерживая в вертикальном положении, а ноги его слабеют, как ватные, воля отключилась, глаза закрываются. Что было после и перед тем… Темнота…

Утро пришло под руку со звенящей головной болью. Джерри приоткрыл глаза, которые нещадно резал яркий солнечный свет из не зашторенного открытого окна. Огляделся. Он в спальне Гарри, что радовало. Не радовало своё физическое состояние и неспособность собрать из битой мозаики конец вчерашнего вечера. Такого с ним ещё не было. Верно, потому, что не напивался до потери сознания.

А вот и Гарри, поставил на прикроватную тумбочку высокий стакан воды, сел на край кровати. Лицо у него серьёзное, невесёлое и помятое. Конечно, они же оба не спали до… до скольки-то часов утра.

- Джерри, как ты себя чувствуешь? – спросил Гарри.

- Я жив, но не могу сказать, что не завидую мёртвым.

Собственный голос показался слишком громким и усилил головную боль. Джерри поморщился и опустил голову обратно на подушку и скосил к любовнику наполовину прикрытые глаза.

- Джерри, ты вчера в клубе подрался.

Это заявление отрезвило и придало сил, особенно тем, что ничего подобного не помнил. Джерри полностью раскрыл глаза, расширил удивлённо и вопросительно выгнул бровь.

- Ты сломал руку какому-то парню, - рассказал Гарри.

Пиздец. Джерри сел, закрыл рукой воспалённые глаза, приложил холодную ладонь к больному лбу. И посмотрел на любовника:

- Он ко мне приставал?

- Как я понял, да, и ты жёстко отреагировал на его желание познакомиться поближе.

- Я отреагировал справедливо.

Гарри кивнул, соглашаясь с тем, что никто не имеет права трогать другого человека без его разрешения, но не с тем, каким способом Джерри поставил наглеца на место, наказание не соответствовало преступлению.

- Джерри, тебя едва не забрали в полицию, но я смог убедить того парня не заявлять на тебя и не обращаться в суд. – Гарри выдержал паузу и добавил: - Ты не помнишь?

Джерри отрицательно покачал головой:

- Нет, - голос с похмелья страшно хрипел.

Джерри снова прикрыл глаза. Хорошо, что всё хорошо закончилось. Но это всё равно пиздец. Надо же было в первый же раз напиться до членовредительства, частичной алкогольной амнезии и отключки. Он же не так много и выпил… Не настолько много, чтобы упасть без чувств. Скорее всего это такая реакция психики. Тома от избытка алкоголя рвёт, а он, Джерри, отключился без возможности как-то на это повлиять. Защитник не должен травить организм.

И драка, которая сначала повергла в шок, как он мог это сделать, при дальнейшем обдумывании выглядела логичной и закономерной в тех обстоятельствах, в которых она произошла. Джерри защитник, выросший из травмы сексуального насилия, он должен защищать их тело и всегда защищал от нежеланных посягательств, всегда карал тех, кто смел их обидеть. У людей нет инстинктов, но у альтер-личностей специального назначения есть, они и сработали, не смягчённые посыпавшимся контролем разума.

- Джерри, у тебя всё в порядке? – спросил Гарри через достаточно продолжительную паузу между ними. – Со стороны складывается такое ощущение, что ты отрываешься, используя все возможные способы. Бежишь от чего-то.

Джерри сел и прямо взглянул на него:

- Да, я отрываюсь. С четырнадцати лет я не имел возможности жить свободно, ни на что не оглядываясь, не играя по определённым сковывающим меня правилам, и мне хочется в ускоренном варианте прожить ту жизнь, которой я был лишён.

Честность, которой очень хотелось. Джерри тоже человек, и ему хотелось рассказать свои чувства, хотелось быть услышанным и понятым. Честность наполовину, поскольку она не раскрывала всего, не раскрывала самое важное.

- Джерри, не мне учить тебя жизни, но будь осторожен. Не всё в жизни нужно попробовать.

- Наркотики я уже пробовал, в том числе не по своей воле, и играть с ними не собираюсь, если ты об этом, - сказал Джерри. – Опасным сексом я не занимаюсь и в рискованные авантюры не ввязываюсь.

Гарри кивнул, выражая доверие к тому, что Джерри достаточно взрослый, умный и знает, что делает.

- Выпей лекарство, оно поможет, - Гарри указал взглядом на большую таблетку около стакана воды.

Джерри взял стакан воды, оставив таблетку лежать на тумбочке, выпил и ответил на вопрос, который ему не задавали:

- Не хочу впустую переводить лекарство.

Поставив пустой стакан, он встал с кровати, покачнулся и раскинул руки в стороны для восстановления пошатнувшегося равновесия, поморщился. Уйдя в ванную, он встал на колени перед унитазом и сунул два пальца в рот, прежде чем лечиться, нужно промыть мутный желудок. После Джерри выпил воды уже с лекарством и вернулся в ванную, посмотрел в зеркало. Красота… Отёкший, макияж размазан – вчера перед выходом сделал лёгкий, парик слегка перекосился. Джерри поправил парик и расчесал, почистил зубы и воспользовался ополаскивателем, избавляясь от помойки во рту. Потом долго отмокал в ванне с гелевой маской на глазах, обещающей подарить отдохнувший вид и вернуть красоту даже в самых запущенных случаях.

К двум часам дня он воскрес и избавился от большей части неприятных последствий ночного кутежа. Спустившись на кухню, Джерри долго, размеренно обедал, обдуваемый свежим летним воздухом из открытого настежь окна. Пьянки до беспамятства и клубные и иже с ними отрывы не для него, это не его путь. Но он попробовал, как и хотел, закрыл данный пункт своего плана и может продолжать жить по-другому.

Но от удовольствия, когда мелькнула перспектива его получить, Джерри не отказался. К нему за стол подсел Гарри, спросил участливо:

- Джерри, тебе лучше?

- Да. Хочу оргазм, но я сейчас не способен ни на какую активность, - Джерри со стулом повернулся к любовнику и с изгибом улыбки на губах красноречиво раздвинул ноги.

Глава 6

Время всё осознать, кто теперь мы?

Я хочу понять, прежде чем уйти.

На моих устах сладкая нега сна,

Ты расставишь всё на свои места.

Ai Mori, After dark (Mr.Kitty cover)©

Не одним лишь Гарри, алкоголем и праздным получением всех возможных удовольствий исчерпывался намеченный план. На шестой день Джерри попрощался с Гарри, ничего ему не пообещав, и отправился обратно во Францию, в Париж.

Поужинав в ресторане при отеле, в котором остановился, Джерри пошёл гулять по вечернему городу, зажигающему огни. Неспешно бродил по знакомым улицам города любви, города-мечты. Свернул к Эйфелевой башне, проведать её обязательный пункт. Эйфелева башня красива, она всемирно известный объект архитектурного искусства, к которому тянутся неиссякаемые толпы туристов, Джерри любил видеть её из окна своей квартиры. Годы назад случилась негаданная встреча с прошлым, изменившая жизни стольких людей. Если бы они не встретились, разминулись, не знал бы, что умеет любить, что сердце у него живое, что душа у него есть полноценная. Если бы не та встреча, Кристина сейчас жила бы своей жизнью. Не было бы Терри. Шулейман не стал бы ему отцом и не обрёл в этом счастье. Не было бы внука у всех бабушек и дедушек… Если бы в тот день он пошёл другой дорогой в какое-нибудь другое место.

Джерри сел на скамейку, откинулся на спинку, перекрестив вытянутые ноги. Задрал голову, безошибочно находя окна квартиры, в которой когда-то жил, квартиры с большой верандой, в которую влюбился с первого дня. Его квартира мечты. Теперь там жили какие-то другие люди, о чём свидетельствовал свет в окнах, и имели свои мечты.

Долго Джерри смотрел на окна, за которыми годы назад проходила его жизнь, его выверенный, настроенный на равновесие быт, страсть, любовь, планы, мечты. Смотрел и думал о своём, пока не почувствовал, что ему холодно, к ночи температура опускается. Обняв себя и потерев ладонями зябнущие плечи под тонкой тканью, Джерри встал и пошёл обратно. Душ перед сном, немного времени на балконе номера в компании горячего травяного чая, чтобы не бодрить на ночь глядя нервную систему. В тишине и молчании, и будто бы город тоже притих. На самом деле это удачное расположение отеля, который предлагал своим постояльцам возможность с порога выйти в кипящий центр города и спокойно отдыхать. Джерри это знал и не думал, что мир драматично подстраивается под него. Сидел бы так и сидел, но завтра последний день, в котором нельзя проспать до полудня, это слишком расточительно. Оставив пустую чашку на столике на балконе, к половине двенадцатого Джерри лёг спать.

Утром Джерри выбрал образ на день – белые, летящие брюки-палаццо, полюбился ему данный фасон, белую майку на бретельках, которую приобрёл в женском отделе, и лёгкий чёрный кардиган с трёхчетвертными рукавами. На ноги массивные, но невесомые в носке бело-серые кроссовки, на глаза квадратные чёрные очки. И на завтрак пешком пошёл в то кафе, где любил бывать, наслаждаясь неспешным «art de vivre», когда жил здесь. Кафе не изменилось: та же плетёная оградка вокруг уличной зоны с очаровательными круглыми столиками и удобными стульями, то же оформление меню, даже два официанта, парень и девушка, остались в штате с тех времён.

В меню появились несколько новых позиций. Джерри выбрал блюдо на завтрак из них, также заказал латте и, подперев кулаком челюсть, разглядывал улицу и идущих мимо прохожих. Как и много раз в прошлом. В этом кафе на углу оживлённой улицы чувствовалось упоительное уединение с собой, словно оградка отсекала посетителей от суеты, позволяя погрузиться в момент и качаться на волнах тихого удовольствия здесь и сейчас: несложной вкусной пищи, ароматного горячего кофе, спокойного созерцания.

После завтрака Джерри погулял по центру, заглянул в другое кафе, где взял навынос большой стаканчик кофе без кофеина, и направился к Эйфелевой башне. Как и вчера, сел на лавку, попивал кофе и смотрел на дом напротив, где когда-то жил. Точно, сейчас в его квартире кто-то живёт – на его любимой веранде сидит девушка и пьёт свой утренний кофе или чай. Джерри тоже любил так делать. Часами мог сидеть и созерцать красоту города.

Это его город – старый, немного заносчивый, вечный, несовершенный; город любви и разочарований; город, где в одном квартале уживаются бок о бок сиятельный Лувр и спящие на улице бездомные; город – модная столица и мекка для мигрантов всех мастей. Город, который примет любого, но не каждого полюбит. Тому по сердцу жарко-солнечная Ницца с её пальмами и праздно-броским стилем, а Джерри – Париж. Здесь он чувствовал себя дома, в отличие от интернационального, с трудом находящего своё место, Джерри француз до мозга костей. Странно, но, прожив большую часть тех трёх лет в Бельгии, именно в Париже Джерри ощущал себя дома, с ним связаны основные воспоминания.

Отправив пустой стаканчик в урну, Джерри встал и подошёл к башне. Остановился у одной из её ног. Как в тот день. Джерри обернулся, пойдя на поводу у призрака времени, который нёс лёгкий ветер, и никого не увидел. Он и не рассчитывал увидеть. Никто никогда не вернётся в прошлое. Просто захотелось проверить. На секунду позволить себе быть верящим глупцом? Джерри не верил в сказки и чудеса, он точно знал, где та, которую встретил здесь.

Снова Джерри немного погулял, и чем дольше он ходил по знакомым местам, тем более осязаемым становилось ощущение собственной отчуждённости от всего, чем когда-то жил. Те же улицы, те же заведения, та же квартира, которую хотел выкупить, но не успел, город продолжает жить, а его здесь больше нет, пусть он здесь. Ему здесь больше нет места. В своё время Том пришёл в его жизнь и вынужден был подстраиваться, а теперь есть лишь жизнь Тома, устроенная, полная, а Джерри, если не хочет ею жить, тень из прошлого, скитающаяся по миру. Не то чтобы это критически удручало, подкашивая до основания, что смысла быть нет, его время прошло, но неприятно. Ему нужен новый смысл, нужно построить новую систему координат. Одна большая цель у Джерри уже была, но это в другой раз.

Джерри вернулся в отель, переоделся в более удобный кэжуал со светлыми узкими драными джинсами в центре стилевого ансамбля и поехал в клинику к Кристине. Его не пустили в здание, ведь он не пациент, не родственник, никто, его здесь никто не знал, а клиника непростая, как и пациентка, которую он желал навестить, особенная, находящаяся под личным контролем Оскара Шулеймана. Недовольно скривив уголки губ, Джерри смирился, что самому ему в этой ситуации не разобраться, и, воспользовавшись памятью Тома, набрал номер Шулеймана. Если бы Том был дома, Оскар бы не ответил, но опыт подсказывал, что, если его нет, лучше не игнорировать звонки с незнакомых номеров, поскольку это может быть его бедовое счастье.

- Я приехал к Кристине, но меня не пускают, - без приветствий перешёл к делу Джерри. – Скажи, чтобы меня пропустили.

- Зачем мне тебе помогать? – резонно и праздно вопросил в ответ Шулейман.

- Шулейман, не козли. Если я не смогу сделать то, чего хочу, я вернусь пораньше, выклюю тебе мозг, отобью Терри и не верну Тома.

- Будешь угрожать, точно от меня ничего не добьёшься.

Джерри рванул на себя дверь, прошёл в холл клиники, не обращая внимания на взгляды тех, кто его один раз уже выдворил отсюда, и директивно обратился к женщине за стойкой:

- Позовите доктора, который ведёт пациентку Кристину Вилларе Ле-Бретон.

Женщина попыталась возразить, но Джерри хлопнул ладонью по стойке:

- Позовите.

Охрана не сводила с него глаз, готовые исполнять свои прямые обязанности, но пока не вмешивались. Шулейман оставался на связи и всё слышал. Доктора всё-таки позвали, он спустился к требующему его посетителю.

- Скажи, чтобы меня пропустили, - повторил Джерри и, включив громкую связь, повернул телефон к эскулапу.

Шулейман на том конце связи вздохнул и сказал:

- Это Оскар Шулейман, пропустите этого парня, я его знаю. С тебя причитается хотя бы час милого поведения в качестве благодарности, - обратился он к Джерри, когда тот выключил громкую связь.

- Обязательно.

Сбросив звонок, Джерри вслед за доктором прошёл на нужный этаж. Спросил:

- Как состояние Кристины?

- Стабильное.

- Стабильно плохое?

- К моему сожалению, - иносказательно подтвердил доктор.

- Не ходите со мной в палату. Надеюсь, это разрешено? – в паре метров от палаты Джерри остановился и посмотрел на доктора, чуть приподняв брови.

- Да, вы можете посетить Кристину без присутствия медицинского персонала, она ни разу не проявляла буйное поведение. Но, пожалуйста, выложите и снимите все потенциально опасные предметы.

Джерри кивнул, сложил в сумку телефон, ремень, зажигалку, сигареты.

- Лучше соберите волосы, - порекомендовал доктор. – У вас есть заколка?

Достав из сумки резинку, Джерри собрал волосы в пучок на затылке и отдал сумку медику.

- Ваши вещи будут в комнате хранения, она дальше по коридору по левую сторону, - сказал доктор. – Если что-то пойдёт не так, в палате есть кнопка экстренного вызова.

- Да, спасибо, я всё понял.

Эскулап удалился, и Джерри остался один в коридоре, где некому сновать, пациенты здесь исключительно тяжёлые, а рабочее время персонала проходит по строжайшему расписанию, не считая внеплановых моментов. Сделал несколько шагов к двери, за которой его любовь, его десятидневное настоящее счастье, его издёвка судьбы, сделавшей его «слишком человеком» для того, кто человеком не является и лишён высших человеческий прав. Такой сложный момент… Казалось бы, знал, куда едет и зачем, готовился, а по факту невозможно быть готовым к встрече с прошлым, со своим сердцем. Как тогда в последний раз, когда увидел её за порогом квартиры домашнюю, в тех смешных и милых пижамных штанах, и обомлел от переизбытка чувств и желания, которых от себя не ожидал. И на разрыв хотел хотя бы тот день и ночь быть счастливым, целовать, держать в руках, снять с неё эти штаны, и от этих представлений всё внутри закручивалось, теплело и плавилось. Потом ледяной водой и обухом – их сын. И никакого счастья, никакого вечера вместе и ночи.

Невозможно быть готовым к любви.

К любви прошедшей?

Живущей поныне?

Джерри никогда не знал, каковы его чувства и насколько они сильны, пока не видел Кристину. Девочку, которая сидела с ним за одной партой, девушку, ради которой готов был предать Тома и своё устройство, молодую женщину, с которой сделал что-то самое настоящее в этом мире – целого нового человека. Это единственное, что Джерри не мог контролировать. Мог лишь отказать себе в этой любви.

Джерри заглянул в окошке в двери. Кристина сидела на кровати. Волосы отросли – светлые, вьющиеся, как в юности. Она заметно исхудала, лицо осунулось, потеряло цвет, будто постарела на пятнадцать лет. Голубые глаза безжизненные, взгляд в одну точку, в никуда. Школьная подруга… Девушка, с которой был как никогда живым… Сейчас – ни жива ни мертва. Застывшая тень самой себя.

- Прости меня… - прошептал Джерри.

За всё. За то, что стал её погибелью.

Перед глазами так много всего восстаёт из памяти. Знакомство. Джерри, садись ко мне. Я Кристина. Первый поцелуй с привкусом собственной крови и водопроводной воды в школьном туалете. Перекуры за школой, прогулки после уроков обычные и пьяные, когда ничем не отличался от обычного подростка, немного протестующего, ищущего свой отдельный от взрослых путь. Первый секс, которого до того и не хотел, но Джерри привык брать то, что ему предлагают. Это было немного неуклюже и приятно, а за окном шёл дождь. Летние «свидания» за закрытой дверью её спальни, из которой пару раз сбегал через окно, чтобы не столкнуться с родителями Кристины, которые очень любили и берегли свою единственную дочь. У него было всё то, из-за отсутствия чего в своей жизни грустил Том: первый поцелуй в сладкие и наивные юные годы, первый неумелый секс, совершённый добровольно, с такой же несовершеннолетней, как ты. Джерри не знал, встречалась ли Кристина до него с кем-то, целовалась ли, но она стала его первым поцелуем. Они стали первыми друг для друга в том более взрослом, что разделили на двоих.

Как уже молодыми взрослыми бегали по лужам. Срывали друг с друга одежду в том первом неуёмном порыве. Пьяные шатались по ночному Парижу, громкие, счастливые и безбашенные. Даже он, в те минуты и дни он не думал о рисках. Как устраивал шоу для неё одной в платьях от кутюр, изысканном белье и прочем. Как они завтракали на Эйфелевой башне и любили до изнеможения. Это было – до остановки сердца. Вспышка сверхновой в теле. Больше никогда подобного не чувствовал и, наверное, хорошо, такие зашкаливающие чувства могут убить и вызывают непреодолимое привыкание. Джерри понимал Тома, который накрепко подсел на Оскара. Ему знакомы такие чувства. Только итог другой.

Как прощался с ней, впервые переживая ту настоящую человеческую боль в груди. Как самонадеянно мечтал вернуться к ней победителем, а подарил лишь статус матери-одиночки и ничто, в которое она вышла из окна.

Существует ли настоящий Джерри под всеми ролями и масками? Да. С Кристиной он был настоящим – немного ребёнком в позволении себе дурачиться, но взрослым в прекрасных проявлениях своего возраста, живым, счастливым без лукавства для себя и для неё, а не для чего-то, не для того, кому всегда по умолчанию должен. Джерри переосмыслял это сейчас и понимал, что лишь с ней был настоящим.

Джерри через стекло смотрел на женщину, которую любил. По-прежнему. В прошлом и будущем. В настоящем… сложно любить столь же сильно и ярко пропавшего человека. Это не эгоизм, а тоска по тому, кого любил. Если бы она очнулась, если бы у них могло быть будущее, оно было бы красивым.

Вспомнился свой короткий ночной загул и переправился в сознании в образы того, чего не было и чему, верно, не быть. С Кристиной должен был ходить по ночным заведениям и напиваться до неспособности ходить. Нет, с ней было бы не так. Её довёл бы до дома, потому что должен позаботиться. Потому что это естественной желание – позаботиться о своей женщине. С ней бы на двоих делил большую и светлую квартиру своей мечты и позволял ей вносить в свою идеальную стилевую композицию кусочки своего мира, пусть даже это выглядело бы некрасиво. Ему было бы красиво и, главное, хорошо, уютно. Работал бы, чтобы содержать их обоих, а она бы пусть работала исключительно по желанию, а не по нужде. Брал бы её с собой на съёмки, быть может, Кристина бы ревновала, но она умная и гордая, лишённая всякой склочности, не показывала бы того; она бы сравнивала себя с девушками-моделями не в свою пользу, стеснялась себя на их фоне – она говорила о себе, что совсем не модель, а обычная, а Джерри бы обнимал её и целовал в перерывах между сессиями, доказывая честное, что ему лишь она одна интересна, она в его глазах всех красивее и желаннее. Только Терри не вписывался в его картину мира. Так рано становиться отцом Джерри не хотел, не хотел бы делить Кристину и их мир на двоих с ребёнком. Это нормальное желание – наслаждаться вами двумя, без потрясений, которые навсегда изменят вашу жизнь. Джерри полагал, что Кристина согласилась бы не рожать при наступлении беременности, смог бы убедить её, что сейчас не время заводить ребёнка. А когда-нибудь у них, возможно, был бы другой.

Возможно… Вся эта жизнь – всего лишь возможно. Невозможное… Слишком много сослагательного наклонения.

Что будет, если он войдёт в палату? Кристиана сломалась, увидев его, может ли она благодаря ему вернуться? Подобное лечится подобным, издревле говорят. И в этом есть определённый смысл. Джерри не мог на это пойти. Потому что, как бы там ни было, Терри будет лучше с Шулейманом, с ним рядом он получит максимум жизненных возможностей, и не факт, что Кристина, заболев однажды, не выпадет из жизни вновь, что точно не скажется благоприятно на ребёнке. И, главное, потому что Том, связанные с возвращением Кристины волнения неопределённой продолжительности непременно затронут Шулеймана и пошатнут едва установившееся благополучие Тома. Джерри не мог так с ним поступить. Прежде всего он Защитник и останется им до конца. Поэтому он не пойдёт внутрь. Он останется здесь, за закрытой дверью, и никогда не узнает, что могло бы быть, прими он другое решение.

Такие, как он не выбирают в общечеловеческом понимании этого слова. У него есть сверхцель, а средства… все хороши.

- Мне жаль, - Джерри приложил ладонь к двери, шепча на грани слышимости. – Мне очень жаль, Кристина… Но истории некоторых людей требуют жертв. В истории Тома жертвой стала ты. Прости.

Цинично? Более чем. Он всегда умел приносить людей в жертву, начиная с себя.

Джерри опустил голову и упёрся лбом в прохладное полотно двери.

- Прости меня…

Прости до бесконечности.

За всё, что сделал и чего не сделал. За то, что было, и за то, что не сбудется для них обоих. За то, что сейчас ставил точку, по ощущениям вытягивающую всю кровь, а на ней – крест. Пусть она не очнётся. Так будет проще всем, кроме него. А его чувства никого не волнуют. У него не должно быть чувств.

- Прости за то, что в школе я тебя не оттолкнул, за то, что позволил меня полюбить… Кристина, я никогда не смогу стать тем человеком, которым хотел бы быть с тобой, поскольку я не человек…

Такие, как он не имеют права на боль. Его чувства ничего не значат. Он переживёт всё, пожертвует всем, чтобы Том был в порядке. Его чувства - аномалия, сбой в отлаженной системе функционирования альтер-личности специального назначения.

Джерри закрыл глаза, зажмурил. Умирал внутри, агонизировал под кожей, которую обязан сегодня вернуть главному владельцу. Никто не узнает. Никто не увидит.

- Кристина, с нашим сыном всё хорошо и иначе не будет, Шулейман о том позаботится. Шулейман сволочь, отвратительный человек, но он отличный отец для Терри, даже я это признаю, о Терри можно не беспокоиться…

Шулейман отнял у него всё, отнял возможность жить, но в конечном итоге вовсе не тем злополучным ударом. Шулейман отнял у него всё тем, что в принципе существует. Без него Том бы пропал, растворился, и Джерри бы остался единственной главенствующей личностью, история психиатрической практики знает такие прецеденты. Но Шулейман появлялся снова и снова и становился ориентиром Тома и опорой. Если бы не он, сейчас бы у Джерри, а не у Тома была своя жизнь, дом, любимый человек, любимое дело, планы, мечты и благодарное счастье каждый день. Но ничего этого нет, поскольку Шулейман живёт на земле.

- Прости.

Джерри поднял голову, заглянул в окошко, прежде чем уйти. По законам кино Кристина должна была отмереть, почувствовать, посмотреть в его сторону, и он бы не смог уйти. Но здесь не кино, жизнь прозаична и безжалостна. Кристина как сидела, так и продолжала сидеть. Джерри сделал пару шагов назад, отвернулся и, оглянувшись один раз, твёрдым шагом пошёл вперёд по коридору, забрал свои вещи из комнаты хранения и сказал доктору, что закончил и уходит.

На улице Джерри сел на скамейку и около получаса курил, глядя на здание клиники. Прощался с мечтами и с Кристиной. Такие, как он – функция, а не полноценная единица. Удивительно, что он способен испытывать настоящее, никак не связанное с Томом счастье. Баг. Сбой в системе, от которого никому не лучше. Бесчувственным жить проще. Он как та мёртвая невеста из известного мрачного мультфильма, чьё мёртвое, не бьющееся сердце оказалось способным чувствовать, но она отказалась от того, кого любила, отдала его той, которую он любил, чтобы они были счастливы в мире живых, а её место в загробье.

Джерри вернулся в город и в туалете своего номера опёрся руками на края раковины, прямо глядя в глаза отражению. Он всего лишь отражение. Полная противоположность из зазеркалья, которая всегда должна уходить. Джерри исступлённо смотрел в их глаза, одни на двоих, из глубин которых на него смотрел Том.

- Что же нам с тобой делать, мой дорогой близнец…

Если бы он мог… Если бы наука могла подарить ему собственную жизнь… Он бы поступил иначе. Разве что Тома бы не хватало, Джерри бы хотел видеть его часто. Это тоже пустые мысли. Ему никогда не жить так, как живут настоящие люди.

Джерри выпрямился и снял парик. К чему эта маскировка, мишура? Волосы, ресницы, наращённые ногти, которые сегодня спилит. Под ними Том, а его образ – фальшивка на неделю. Подделка самого себя. Упадок, раздрай. Конечно, это пройдёт, он справится и будет жить дальше сильным и звёздным. Просто сейчас сложно и паршиво после визита в клинику, где отказался от того, что его самое настоящее.

Но он никогда не сдавался, ни подростком, вынужденным выкручиваться, чтобы получить свободу от приюта с его ограничениями, ни тогда, когда скитался по социальным приютам, ни в подвале у маньяка-психопата, где казалось бы, что без шансов. Не дрогнет и сейчас и выйдет в мир с гордо поднятой головой. Джерри надел на голову парик, расчесал и заколол, принял освежающих душ, после чего уложил волосы и выбрал другую одежду для выхода из отеля.

Выселился, поехал в банк, где поменял обратно паспорта, оставив своё я за толстыми банковскими стенами, купил авиабилет на документы Тома. До вечера Джерри провёл время в Париже и в 20:40 улетел в Ниццу. Том Каулиц возвращается. Проезжая по улицам Ниццы на такси, он не смотрел в окно, его не привлекал и не волновал этот город. Такси остановилось у здания, в котором он сегодня надолго уснёт.

Шулейман ждал его возвращения, периодически поглядывал на часы, чтобы не пропустит то время, когда уже впору решить, что Джерри сбежал, и начинать принимать меры. Но прозвучал звонок в дверь, которого он, находясь в глубине квартиры, не слышал. Джерри прошёл мимо Грегори, который старался не показывать своего напряжения перед ним, не удостоив того взглядом. Оскар перевёл взгляд от экрана ноутбука, когда Джерри вошёл в гостиную. Если бы не Шулейман, он бы сейчас был в другом месте… Вид Шулеймана вызывал внутреннее раздражения, задевал попранные чувства, на которые он не имеет права, а эта сволочь и Том имеют. Злая, беспомощная несправедливость шевелилась в груди чёрными ядовитыми змеями.

- Даже не попытался сбежать? – отпустил комментарий Шулейман, оглядывая Джерри.

- Как-нибудь в следующий раз, если тебе так хочется за мной побегать.

Обычно Джерри контролировал себя и огрызался от скуки, но сейчас хотелось, почти непреодолимо хотелось плеваться ядом и впиться в него ногтями. Просто за то, что он существует и он победил.

- Я бы лично за тобой не бегал – послал бы охрану, они бы тебя нашли и привели, - вальяжно отбил Оскар.

- Потом что? – Джерри скрестил руки на груди. – Побои, изнасилование, всё в твоём стиле, да?

Шулейман вопросительно приподнял бровь:

- За что ты меня считаешь монстром?

- За опыт, Шулейман, за опыт.

- У тебя перед глазами весь опыт Тома, который доказывает…

- Ничего он не доказывает, - перебив, ровно и безапелляционно отмахнулся Джерри. – Тома ты тоже и насиловал, и бил, и просто морально угнетал. Но если ему нравится, а ему, увы, нравится, то это не моё дело, флаг вам в руки.

- Какой-то ты нервный, - Оскар пытливо прищурился.

- Тебя увидел.

- А серьёзно?

- Тебя увидел и продолжаю видеть.

- Что, свидание плохо прошло? – Шулейман повернулся корпусом к Джерри и, облокотившись на спинку дивана, подпёр кулаком щёку. – Кстати, как, Кристина на тебя отреагировала?

- Не твоё дело.

- В принципе, мне бы непременно сообщили о любых изменениях в её состоянии, значит, не отреагировала, - заключил Оскар. – Что, настолько её любишь, что настроение ни к чёрту из-за того, что она не ожила рядом с тобой?

- Что, настолько любишь Тома, что выбрал путь саморазрушения, когда я его у тебя отнял? – вернул Джерри вопрос, выгнув бровь.

Шулейман промедлил всего две секунды и ответил:

- Да, люблю – и да, выбрал, но я справился и вернулся к нормальной жизни, даже её улучшил.

Встав с дивана, он убрал руки в карманы и неспешно подошёл к Джерри, поинтересовался:

- Чего ты со мной огрызаешься, а? Я ж к тебе по-хорошему.

- Тебе сейчас хорошо живётся? – непонятно к чему спросил в ответ Джерри.

- Да.

- Представь, что кто-то отнял у тебя любимого человека, ребёнка, построил свою жизнь на руинах твоей, и ты смотришь со стороны, как другой человек живёт на твоём месте. Теперь ответь на вопрос: смог бы ты хорошо относиться к тому, кто это с тобой сделал?

- Не обвиняй меня в том, что у тебя не хватило духу бороться, - спокойно сказал Шулейман.

- Что? – Джерри очень неприятно удивили, задели его слова.

- Не расслышал? Говорю – не надо меня обвинять в своих драмах. Когда ты Тома оставил в чужой стране без денег и со знанием, что я его теперь ненавижу и не прощу, он не опустил руки и добился возвращения ко мне, а ты, когда Том тебя на словах похоронил, решил, что всё пропало и сдался. Конечно, ты не и не мог бороться в полную силу в той ситуации, поскольку ты альтер и должен налаживать жизнь Тома, а не свою, но всё же. Так что вини во всех проблемах не меня, а кого-нибудь другого, себя, например, поскольку кое-что ты всё-таки мог. Мог не сбегать в тот день, когда к Кристине в гости приехал, а остаться до утра, как и планировал, и тогда ты мог бы заметить, что она не в порядке, не дать прыгнуть из окна и вызвать ей помощь, что с долей вероятности пятьдесят процентов предупредило бы её уход в столь тяжёлое и затяжное состояние.

У Джерри на челюстях двинулись желваки, но он сделал шаг вперёд, вплотную и, вздёрнув подбородок, холодно посмотрел в глаза:

- Ранил, молодец. Но не советую тебе меня задевать. Хоть я и не могу причинить вред Тому и избавиться от тебя, у меня в рукаве ещё есть козырь, на который защита Тома не распространяется.

- Не могу понять, - Шулейман снова прищурил глаза, - ты на самом деле любишь Терри или нет?

- Люблю. Но я легко им пожертвую, если придётся.

- И после таких слов я плохой…

- Не я начал эту войну. Когда-то я хотел от тебя избавиться, я просил тебя уйти, но ты намертво пристал ко мне, потом к Тому.

- Ладно, сменим тему, - довольно легко согласился Оскар. – Рассказывай, где был. К Кристине ты поехал лишь сегодня, соответственно, остальное время провёл где-то в другом месте.

- Не твоё дело, - повторил Джерри ранее уже сказанное.

- Спал с кем-то? – проигнорировав его слова, вопросил Шулейман.

- Не твоё дело.

Джерри взял чемодан за ручку и хотел пойти дальше, но Шулейман преградил дорогу:

- Моё дело, меня это касается. Откуда мне знать, может, ты неделю блядовал?

Он говорил несерьёзно, насмешливо, но Джерри это не обмануло. Джерри снова шагнул к нему и, понизив голос, по-змеиному прошелестел на ухо:

- Да. Я трахался со всеми подряд, меня драли во все дырки, и я тоже. Твоего дорогого Тома накачивали и заливали спермой, размазывали её по губам, а ты его будешь завтра целовать. Или ничего этого не было. Ты этого никогда не узнаешь.

Джерри отстранился с ухмылкой на губах, взглянув на помрачневшего против воли Шулеймана с острым, опасным, победным блеском в глазах. Хотел причинить хоть толику той боли, которую испытывал сам. И в эту минуту похуй, как это отразится на личной жизни Тома. Том, прости. Джерри тоже не идеален.

- Лжёшь, - сказал Оскар.

- Лгу, - слегка кивнул Джерри. – Я бы предохранялся, так что в меня бы не кончали, но на меня – без проблем, - намеренно употреблял предполагающую форму оборотов, тонко играя на нервах.

- Я серьёзно спрашиваю – было? – Шулейман не отставал.

- Ты этого никогда не узнаешь, - повторил Джерри, скалясь ему. – Том сказал, что не хочет знать, что я делал, тебя это и подавно не касается. Или ты хочешь наплевать на выбор Тома, надавишь на него, чтобы он заставил меня открыть ему память и рассказал всё тебе? – состроил преувеличено жалостное лицо. – Не доверяешь ему?

- Доверяю, - ответил Оскар через короткую паузу.

- Вот и славно. Теперь отстань от меня, я пойду готовиться ко сну, а ты жди Тома.

В этот раз Шулейман его отпустил. Джерри закрыл дверь спальни, которую выбрал своей, принял на ночь душ, минуту продержал на глазах пропитанные в специальном растворе ватные диски, что позволило легко снять искусственные ресницы. Умыл лицо, спилил гелевые ногти, снял парик, расчесал и бережно сложил в мешочек для хранения, положил в свой небольшой чемодан и поставил его в шкаф. Втёр в ногтевые пластины восстанавливающее масло, разделся и надел на голову маску для сна, к которой привык в годы модельной карьеры, когда во время рабочих марафонов порой спать приходилось в любое время и в любом месте.

Джерри уже был в постели, когда в спальню вторгся Шулейман:

- Ты чего тут? Иди в мою спальню, Том спит со мной.

- Поздравляю, но Тома здесь пока нет, а я с тобой спать не желаю.

- Я не хочу, чтобы Том проснулся один в другой спальне.

- Я проснулся с тобой и ушёл в другую спальню, Том справится с задачей сделать то же самое наоборот.

Шулейман намеревался продолжать упёртый спор и добиваться своего, но Джерри его одёрнул:

- Шулейман, отвали от меня, дай спокойно лечь спать. Не вынуждай меня идти на кухню за ножом и объяснять по-другому. Я не уверен, что могу тебя убить, но отправить в больницу – могу. Не провоцируй.

Засыпал Джерри с мыслями, что всего одна пуля или один точный удар ножом навсегда изменил бы перевес силы в его сторону. Смерть Шулеймана – насильственная, от его, Джерри, руки смерть Шулеймана – обрушила бы Тома. Возможно, когда-нибудь он воспользуется этим шансом… Никогда.

***

Том проснулся среди ночи, побрёл к Оскару, плохо ориентируясь в темноте. Как оказалось, наизусть помнил старую планировку, а в новой, в которой прожил значительно меньше времени, спросонья во тьме даже врезался в стену, которой здесь раньше не было. Шулейман в эти минуты тоже не спал. Они встретились в коридоре. Несколько секунд Том смотрел на него с расстояния и бросился к нему, обнял, прижался.

- Оскар, это я… Я вернулся.

- Знаю, - ответил Шулейман в его висок, обнимая за худые лопатки. – Пойдём спать, - он одной рукой обнял Тома за плечи и повёл в спальню.

Утром Оскар проснулся первым, подпёр кулаком висок, наблюдая за спящим Томом. Тот в ближайшие минуты тоже завозился.

- Доброе утро.

Сонно щурясь, Том посмотрел на Оскара, потянулся через него к телефону на тумбочке и, только сверившись с датой на экране, произнёс в ответ:

- Двадцать пятое число… Меня не было неделю, - боялся, что больше, сразу после пробуждения ведь не понять, сколько отсутствовал, этот страх навсегда. – Да, доброе утро.

- Как ощущения? – поинтересовался Шулейман.

- Странные. Я давно не… - Том развёл рукой в воздухе. - На самом деле, не так уж давно, всего два с половиной года, а ещё те дни в начале этого лета… - запутался немного, качнул головой. – К этому невозможно привыкнуть. Но я пошёл на это добровольно, был готов, и я не в ужасе. А ты, как ты провёл эту неделю?

- Нормально. На удивление я толком и не заметил разницы.

По вытянувшемуся лицу и растерянному взгляду больших глаз Оскар понял, что проявил опасную неосторожность в формулировании ответа, которым вовсе не хотел сказать, что ему без разницы, есть Том или нет.

- Ты по мне не скучал? – спросил Том, и утро в его глазах блекло, теряя добрые и солнечные краски.

- Я знал, сколько тебя не будет, подождать легко, когда знаешь, сколько продлится разлука, тем более семь дней небольшой срок, - сказал Шлуейман, не став скатываться в несвойственные ему романтические увещевания, что он есть не мог, спать не мог и считал минуты до возвращения любимого. – Конечно мне куда больше нравится, когда ты рядом, но и в твоё отсутствие мне надо было жить полной жизнью. Я больше времени проводил с Терри, Мирослава три дня от нас не вылазила, два из них и ночевала здесь, потом на три дня к папе моему съездили, он действительно завёл курятник, Терри был в восторге.

Том кивнул и произнёс:

- Не могу сказать, что я скучал, потому что меня не было, я не мог скучать. Но я очень рад, что эта неделя закончилась.

- Отлично, - Оскар ухмыльнулся, сверкнув краем зубов, и подгрёб Тома к себе. – Так ты не помнишь, что Джерри делал? – поинтересовался в его лохматую макушку.

- Нет, я ничего не хочу об этом знать, - с беззвучным вздохом ответил Том, пригреваясь под горячим боком Оскара. Поднял лицо. – Я выпустил Джерри, чтобы он пожил, а не чтобы я переживал о том, что он делал. Меня это не касается.

- Так-то оно так, но мне интересно, шлялся ли Джерри по чужим постелям. Ты вроде как ему разрешил.

- Это имеет значение, что Джерри делал? Я предпочитаю об этом не думать.

- Имеет. Мало ли где и с кем он гулял, вдруг мне тебя к венерологу отвести надо, чтобы не заиметь подарочек от Джерри, - усмехнулся Шулейман.

Том отстранился, приподнялся на локте и, сведя брови, посмотрел на него:

- Оскар, Джерри всегда осторожен. Но если тебя это заботит, я могу сходить к венерологу.

- Да ладно, это я так, к слову, я не думаю, что ты заразный.

- Тогда в чём дело? – Том нахмурился сильнее.

- Любопытно мне, где побывало твоё тело в твоё отсутствие.

Том открыл рот, закрыл, покачал головой и спросил:

- Тебя это волнует?

- Интересует, - поправил его Оскар.

- Я… могу посмотреть, если ты настаиваешь.

- Не надо, не хочу быть крайним. Ты ж решил, что не хочешь помнить похождения Джерри.

- Оскар, мне кажется, что тебя это волнует. Это правда?

- Мне бы хотелось знать, но не настолько критически, чтобы без этого никак. Для себя я уже решил – было.

Шулейман обратно сгрёб Тома в охапку, спиной к себе. Том его согнутую руку накинул себе на шею, как хомут.

- Вот ещё что интересно в данной ситуации, - проговорил Оскар. – Джерри же часть тебя и делает то, что ты хотел бы сделать, но не можешь. Так? Так. Получается, что ты в глубине души хотел бы изменить, и, разрешив Джерри заниматься с кем-то сексом, воплотил своё желание без ущерба для наших с тобой отношений.

Том развернулся к нему лицом, сказал неподдельно:

- Оскар, я не хочу тебя изменять. Связи Джерри меня не касаются.

- Всё касается, а это нет? Что-то не сходится. Я не предъявляю тебе, чисто задумался, что это что-то значит, и хотел бы, чтобы ты не лгал себе.

Том выпутался из его рук, сел:

- Оскар, я не хочу тебе изменять ни осознанно, ни подсознательно, я не давлю в себе это желание. Его у меня нет! Если бы я хотел с кем-то, я бы сейчас признался, но у меня и мысли такой не возникает. Да, Джерри делает то, чего я не могу, но не всё его – моё, - говорил эмоционально, жестикулировал, но не срывался в надрыв криков. – Я не знаю, как это работает, но это так. Джерри и с Кристиной спал, Джерри любил её, по-настоящему любил, а для меня она ничего не значит, я бы не стал с ней спать.

- Если бы Кристина тебе в пятнадцать лет предложила секс, ты бы согласился, как и любой подросток, - усмехнулся Шулейман.

- Нет, - Том серьёзно насупился. – Я бы не согласился, она не в моём вкусе. И какая разница, что было бы в пятнадцать? Джерри и взрослым дурел от желания рядом с ней, но это точно не моё и никак меня не касается. А Гарри? У меня ступор, и меня мутит от мысли о связи с человеком на тридцать лет старше, а Джерри имел с ним отношения! Это тоже я, по-твоему?

- Не совсем. Это реализация твоей потребности в папе: ты нашёл папочку во мне, я не по возрасту, но по характеру подхожу под данную роль, а Джерри нашёл дедулю.

Том покривился. Папочка – это, наверное, ещё может быть пикантно, если не проводить параллель между этим словом и настоящим родителем. Но дедуля… фу. Оскар говорил достаточно легко, но Тому уже не казалось, что так и есть, что он не скрывает свои чувства.

- Это естественно – смотреть на других людей, какая бы любовь в паре ни была, - продолжил Шулейман. – Это не измена и ни о чём не говорит. Я тоже могу отметить чью-то привлекательность, но никакие бо́льшие желания меня не посещают, поскольку я вдоволь нагулялся, и я законченный однолюб.

- Оскар, я не нахожу привлекательными никаких других мужчин, - категорично сказал в ответ Том. – Я вообще не понимаю, почему спал с мужчинами, потому что они мне никогда не нравились, у меня для того были другие причины, а не ориентация. Да, я могу заглядеться на какую-нибудь красивую женщину с…

- Большой грудью, - Оскар показал на себе. – Помню.

- Да, - Том чуть кивнул. – И то это уже прошло, не помню с какого момента, но я перестал и на женщин красивых смотреть. Меня никто не интересует, кроме тебя. Почему ты думаешь, что я хочу побыть с другими, поэтому Джерри это разрешил?

В последнем его предложении скрытый крик. Желание пробить стену. Потому что Том в себе уверен – было или не было у Джерри с кем-то, это не его тайное желание.

- Успокойся, - Шулейман усмехнулся и за локоть потянул Тома обратно к себе.

- Не могу успокоиться. Ты обвиняешь меня в том, в чём я не виноват.

- Не обвиняю, а хочу прояснить данный момент. Ладно, забей, остановимся на том, что Джерри блядь, а ты тут не при чём.

- Не надо Джерри так называть, у него партнёров было меньше, чем у меня.

О том, что Джерри участвовал в Вечерах и имел там успех, Том запамятовал. Никогда не задумывался, не рассматривал достаточно близко этот опыт, чтобы ужаснуться, что его тело участвовало в оргиях. Не единожды. А за пределами данных мероприятий для искушённой публики, да, Джерри жил весьма скромно в плане сексуальных связей.

- Ты сейчас не в свою пользу говоришь, ты в курсе? – Оскар усмехнулся в затылок Тома, носом касаясь волос.

И поцеловал в шею, затем в ключицу, поглаживая по животу. Том едва заметно повёл плечами:

- Оскар, давай сначала поговорим.

- Поговорили уже. И потом ещё поговорим.

Шулейман запустил руку Тому в трусы и, целуя в плечо, потянул с него лишнюю тряпку. Том не дал себя раздеть, придержал трусы, оглянулся через плечо:

- Оскар, не надо.

- Что-то ты не особо разжился сексуальным напряжением, - заметил Оскар. – Но я неделю честно ждал тебя и даже не дрочил, так что у меня есть потребность и жажда удовлетворения, - он не оставлял попыток добраться до тела.

- Оскар, я не хочу затыкать разногласия между нами сексом. После секса я не смогу продолжать диалог так, как до него.

Том высвободился из объятий, сел, сложив ноги по-турецки.

- Надо было сразу тебя в оборот брать, а потом уже разговоры заводить, - Шулейман приподнялся на локте. – Чего ты такой несговорчивый? Я, между прочим, скучал.

- Оскар, я хочу сразу разобраться с проблемой, если она есть. Я не хочу, чтобы между нами осталось что-то, что может всё испортить. Мне кажется, мы неодинаково смотрим на то, что Джерри пожил вместо меня. Скажи, это правда? Ты ревнуешь? Или… Оскар, скажи, в чём дело? Почему ты такой акцент делаешь на том, был ли у Джерри секс? Ты и его об этом спрашивал… Я помню то, что происходило здесь, когда Джерри вернулся.

- Скажем так, мне не по нраву, что я не знаю, где твоё тело шлялось, было или не было что-то.

Том опустил руки на одеяло, натянутое между колен, спросил растерянно:

- И что нам делать? Мне отказаться от идеи выпускать Джерри? А что делать с тем, что уже есть?

Шулейман пожал плечами:

- Предлагаю не пытаться своими силами, а сразу обратиться к специалисту. Мадам Фрей и разберётся в причинах, и отлично выступает в роли медиатора, что, похоже, нам надо.

- Да? – удивился Том и смущённо улыбнулся. – Я тоже об этом подумал. А мы сможем к ней попасть? Доктор Фрей же не принимает в индивидуальном порядке.

- Попадём, ты же знаешь, мне невозможно отказать, - Шулейман обворожительно широко ухмыльнулся. – Так что и ты не отказывай, иди сюда, - он зацепил Тома за руку и уронил рядом с собой.

- Оскар, нет, - Том отодвинулся и вновь сел. – Сначала разберёмся с этим, потом секс.

- Мне имеет смысл продолжать тебя уламывать или я в любом случае нарвусь на стоп-слово и обломаюсь? – осведомился Оскар.

Том с сожалением кивнул, сказал:

- Прости. Я хочу заниматься сексом, когда всё хорошо, а не… так, когда немного непонятно. Физически я не против, но я буду думать во время и потом, поэтому я бы хотел подождать.

- Ладно, чёрт с тобой, но знай, что я не одобряю твой выбор, - высказал Оскар.

Том улыбнулся:

- Спасибо, что его поддерживаешь.

- Я с тебя с процентами взыщу, когда разберёмся.

Не успел Шулейман далеко отойти от спальни, к нему подбежал Терри:

- Папа, можно к нам сегодня Мира придёт?

- Конечно. И на ночь может остаться, я заранее разрешаю.

- А можно мы вместе пойдём гулять? – Терри вздёрнул брови домиком.

- Если возьмёте меня с собой, то можно, - усмехнулся Оскар.

Терри благодарно обнял его и поспешил на кухню, чтобы сказать Грегори, что надо начинать готовить. Он обещал любимой подружке домашние капкейки, в которых та обожала крем, а ей дома не давали всласть наслаждаться десертами. Поменьше основы, побольше крема – ей понравится.

Доктор Фрей изменила своим принципам лишь однажды, когда взялась вести психотерапию Оскара и потом, после выписки Тома, продолжала работать с ними обоими. В этот раз она отказалась их брать, напомнив, что работает исключительно с пациентами клиники. Но эту проблему Шулейман решил легко – оплатил место в клинике и положил на стол психотерапевтки подтверждающий документ, что они с Томом являются пациентами, закреплены за такой-то палатой:

- Мы пациенты, нуждаемся в терапии, так что вы обязаны предоставить нам помощь, - бесстыдно заявил Шулейман.

- Но вы ведь не будете проходить лечение в стационаре? – резонно заметила доктор Фрей.

- Мы пациенты, а где и как мы проводим свободное время между сессиями, наше личное дело.

Том стоял за спиной Оскара, переводил взгляд с него на психотерапевтку и молчал. Мадам Фрей вздохнула и произнесла:

- Оскар, с вами бывает сложно. Вы не думали, что у меня может не быть свободных мест в графике?

- Я договорюсь с кем-нибудь из ваших пациентов, чтобы нас пропустили. У Тома самый сложный случай в этой клинике, - Шулейман указал на него рукой, - ему надо уступать.

Том хотел возмутиться, но подумал и пришёл к выводу, что сейчас надо не обижаться, а подыгрывать.

- Да, я тяжёлый пациент, мне надо уступать, - поддакнул он.

- Нам для начала нужна одна сессия, нам нужно решить ситуативную проблему, может, продолжение и не понадобится.

Доктор Фрей посмотрела своё расписание и сказала:

- Если вам так требуется помощь, я могу принять вас сегодня. Приходите через три с половиной часа.

- Отлично, - удовлетворённо заключил Оскар и обратился к Тому: - Поехали, пока пообедаем неспеша и вернёмся.

- Может, ещё погуляем? – предложил Том, когда они вышли в коридор, искоса поглядывая на Оскара.

- У нас же проблемы, какие прогулки? – усмехнулся тот.

Том грустно потупился, и Шулейман сказал:

- Ладно, погуляем немножко. Возможно.

И привлёк Тома к себе, втянул в крепкий поцелуй, прижимая к себе за талию.

Совместные обеды-ужины в ресторане всегда проходили хорошо. А после во время прогулки было так солнечно, приятно, живое весёлое общение, что казалось, будто и нет никаких проблем между ними, нет нужды ни в чём разбираться. Но Том понимал, что то, что остриём встало между ними и укололо обоих, не растворилось, а залегло на дно, и лучше не закрывать на то глаза, веря, что само сладится. Слишком много раз, слишком долго они так обманывались, теряя драгоценное время на счастье.

На психотерапии обсуждались вопросы жизни Джерри по желанию Тома, отношение к этому Оскара, реакция Оскара на вероятные сексуальные похождения Джерри и их связь с Томом. Шулейман признал, что ему не всё равно, он хочет знать, был ли Джерри с кем-то – и чтобы не был.

- Я его, именно его не ревную, но меня напрягает эта ситуация, - сказал Оскар.

- Оскар, вы бы хотели, чтобы Джерри не уходил из вашего дома?

- Нет, не надо мне, чтобы он ошивался рядом с Терри и мне на нервы действовал, - фыркнул Шулейман.

- Но вам не понравилось, что он ушёл и вы не знаете, чем он занимался на протяжении недели?

- Да, - подтвердил Оскар.

Доктор Фрей положила ладони на стол:

- Оскар, так как я не первый день вас знаю, я могу сделать вывод, что эта ситуация задевает ваше желание всё контролировать. Пусть вы говорите о Джерри как о отдельном человеке, вы не можете воспринимать его полностью независимо от Тома. В силу склада вашей личности вам важно держать Тома при себе, а Джерри попирает эту вашу потребность.

Также поведение Джерри задевает нарциссическую травму Оскара, требующую всеобщего внимания, преклонения, обожания, требующую быть центром для любого. Поэтому он обратил особое внимание на Тома, когда вместо него был Джерри – Оскар воспринимал Тома как должное, того, кто от него никуда не денется, а Джерри продемонстрировал ему кардинально другое поведение – дерзкое, пренебрежительное, Джерри показал, что не принадлежит ему. И сейчас – Оскару важно обладать Томом в полной мере, но Джерри – это та часть Тома, которая Оскару не принадлежит, не покоряется и вовсе ни во что его не ставит. Оттого нервы, зацикленность на желании знать, как он жил, что есть восстановление контроля. Оскар любит Тома, как отдельная личность Джерри ему не нужен, его выбор – Том, и никаких сомнений он не испытывает, их не увидела и доктор Фрей, но Джерри его цепляет как та часть Тома, которой он не может завладеть. Нехотя Шулейман согласился, что это так, ему не нужен Джерри как человек рядом, но его задевает, когда Джерри уходит к кому-то другому.

- Что с этим делать? – серьёзно поинтересовался Шулейман.

- Можете попробовать восстановить контроль через секс, - сказала мадам Фрей. – Если хотя бы физически вы будете в контакте, в некотором смысле будете обладать Джерри, вам будет проще воспринимать всё остальное в нём. Насколько я поняла, ваши отношения были значительно лучше, и вы, Оскар, чувствовали себя значительно спокойнее, когда не разделяли столь сильно Тома и Джерри.

- Я против! – встрял Том.

- Том, но Джерри – это ты.

- Не настолько, - Том непримиримо крутанул головой. – В этом плане Джерри не я, он другой. Если Оскар переспит с Джерри, для меня это то же самое, как если бы он изменил с кем-то чужим. Даже хуже в некотором плане. Потому что к Джерри я не могу ревновать, не должен, это моё тело и не измена, но я ревную и не принимаю, что секс с Джерри – это секс со мной, у меня возникает диссонанс.

Доктор Фрей внимательно выслушала его и обратилась к Шулейману:

- Оскар, скажите откровенно, это вы воспринимаете Джерри отдельным человеком, на которого не распространяются ваши отношения с Томом и связь с которым недопустима, или вы так считаете, потому что так говорит Том?

- Откровенно… - произнёс Шулейман, посмотрел на Тома, выдержал паузу и перевёл взгляд к психотерапевтке. – Я начал воспринимать Джерри как отдельную личность в браке, когда помешался на Томе и видел в Джерри того, кто Тома у меня отнимает. Сейчас я воспринимаю его так скорее по привычке.

Том посмотрел на него выразительно округлёнными глазами:

- То есть это я неправ? Я плохой и должен поменять своё мнение, потому что принуждаю тебя?

- Интересно, да? – Оскар взглянул на него шутливо через прищур, с ухмылкой. – Не один я в наших отношениях манипулятор и абьюзер.

- Не смешно.

- Разве? По-моему, очень. Это значит, что мы стоим друг друга, что так-то и не секрет. Или ты придерживаешься иного мнения? – Шулейман вопросительно поднял бровь.

- Не знаю, - Том скрестил руки на груди и дёрнул плечом. Подумал две секунды и скосил глаза к Оскару. – Но, наверное, это лучше, что мы друг друга стоим, так мне не придётся мучиться мыслями, что я тебя не заслуживаю, недотягиваю до тебя и вообще ты весь такой совершенный, а я не очень.

- Ты опять начал загоняться?

- Нет. Давно не было, - Том качнул головой под пытливым взглядом Оскара. - Но я не могу быть уверен, что и не будет, я ведь не очень устойчивый человек.

Данный вопрос не закрыли полностью, но хотя бы нашли причину реакции Оскара, и в дальнейшем они смогут разобраться сами – или вновь обратиться за помощью. Самый сложный вопрос сегодняшней сессии – вопрос подавленного желания Тома узнать больше сексуальных партнёров.

- Нет, нет! – Том категорически не соглашался, что это относится к нему. – Я в своём уме, что, я не понимаю, чего хочу? Я понимаю, знаю – я не хочу никого другого, я даже не смотрю ни на кого другого.

- Том, но Джерри – часть тебя, он не может иметь ничего полностью независимого от тебя, - возразила доктор Фрей, ненавязчиво подталкивая его к пониманию и принятию.

- Я помню, мы с вами это уже обсуждали, я согласен, я согласен даже с тем, что Джерри убивал, потому что этого хотел я. Но я не согласен и не соглашусь с тем, что Джерри с кем-то спит, потому что этого я хочу, - Том покачал головой. – Джерри спал с теми, с кем бы я никогда в жизни не стал. Это не моё. Говорите что хотите, но это – ко мне отношения не имеет. Джерри – это Джерри, я не знаю, как это работает, я понимаю, что вы со мной не согласитесь, но он не исчерпывается мной, в его жизни есть то, что никак меня не касается, оно мне чуждо. Терри тоже пример – Джерри его любит, а я нет. Что, скажете, что через Джерри выражаются мои подавляемые чувства? – он вздёрнул брови, прямо глядя на психотерапевтку. – Я бы рад полюбить Терри, считать его частью моей семьи, но не могу, для меня он чужой. Для меня он тот, с кем я мирюсь, а не мой сын, пусть я больше не желаю, чтобы Терри исчез, но у меня по-прежнему оторопь, когда произношу слово «сын», - всплеснул руками. – Он не мой ребёнок, я не воспринимаю его так ни на крупицу.

Интересный вопрос о Терри поднял Том.

- Том, вероятно, у тебя есть глубинные причины, препятствующие твоему принятию Терри как своего ребёнка, потому…

Том поднял ладонь, останавливая психотерапевтку. Та понятливо сказала:

- Хорошо, мы не будем это обсуждать.

- А мне интересно, - Шулейман взглянул на Тома и перевёл взгляд к мадам Фрей. – Может, можно докопаться до причин и их исправить, да и сами они любопытны, раз пошёл такой разговор.

Том повернул к нему голову:

- Оскар, оставь меня таким, какой я есть. Я не хочу лезть никуда за пределы того, что нас сюда привело. Я не люблю Терри, но я принимаю его как твоего ребёнка, пусть так и остаётся.

- Ладно, будь по-твоему. Может, оно и к лучшему, поскольку кто знает, как ты себя поведёшь, если раскроешь в себе отеческую любовь к Терри, вдруг решишь повторить путь Феликса, забрать Терри и жить отшельниками на отшибе цивилизации?

- Да, лучше этого не знать, - кивнул Том.

Обсуждение темы вероятного желания изменять стопорилось, ходило по кругу, поскольку Том упрямо шёл в отказ. Отрицанием он это не считал, потому что он говорит правду. В этом плане даже доктор Фрей оказалась для него недостаточным авторитетом, чтобы переубедить. Потому сессия клонилась к завершению, а к соглашению они так и не пришли.

- Оскар, пожалуйста, выйди, мне нужно поговорить с доктором Фрей наедине, - попросил Том, кое-что придумав. – Я всё расскажу тебе, но сейчас мне надо поговорить с ней, - добавил, поймав вопросительный взгляд Оскара.

Без особого желания, но Шулейман согласился покинуть кабинет. Том на носочках подкрался к двери, прислушался, чтобы убедиться, что Оскар не подслушивает – будто через дверь мог это увидеть. И кинулся обратно к столу психотерапевтки:

- Доктор Фрей, пожалуйста, скажите, что вы провели сеанс гипноза, и подтвердите, что я не хочу ни с кем кроме Оскара спать, - Том на колени перед столом упал, захватил руку доктора в ладони, говоря громким шёпотом. – Прошу вас, помогите. Я на тысячу процентов уверен, что ничего такого не хочу, похождения Джерри, если они были, ко мне не относятся, но Оскар мне не верит. Это будет для него доказательством, вы ведь для него тоже авторитетная специалистка. Помогите нам не испортить отношения этой мелочью. Пожалуйста, доктор Фрей.

- Том, если ты настаиваешь, если ты в себе уверен, я могу провести сеанс гипнотерапии, - сказала мадам Фрей. – Но лгать я не буду.

- Доктор Фрей, прошу…

- Я не буду лгать, - повторила психотерапевтка. – Решать тебе.

- Хорошо, - почти не раздумывая, согласился Том. – Проведите со мной сеанс гипноза, я в себе не сомневаюсь.

Настолько не сомневался, что не побоялся в состоянии, в котором не сможет себя контролировать, говорить при Оскаре, которого позвали обратно. Доктор Фрей закрыла жалюзи, отрезав кабинет от яркого дневного света, сказала Тому лечь на кушетку и провела вводную часть гипнотерапии, погрузив его в трансовое состояние.

- Том, ответь, ты доволен тем, что у тебя с Оскаром серьёзные, моногамные отношения? – задала мадам Фрей первый вопрос, покачивая зажатой между пальцами ручкой.

Шулейман внимательно слушал и смотрел на Тома.

- Да, - ответил Том, дыша тихо и мерно, как во сне.

- Том, ответь, ты хотел бы изменить Оскару?

- Нет.

Измена – слово-триггер для многих, для Тома в том числе. Для чистоты эксперимента необходимо переформулировать вопрос.

- Том, ответь, есть человек, который вызывает у тебя сексуальное желание?

- Есть, это Оскар.

- Том, ответь, ты хотел бы вступить с кем-то помимо Оскара в сексуальную связь, если бы имел возможность сделать это без урона вашим с Оскаром отношениям?

Момент истины…

- Нет, - сказал Том. – Я не хочу.

Странно. Джерри не может иметь полностью независимых от Тома желаний. Такое возможно для альтернативной личности в рамках диссоциативной фуги, но по ряду причин Том не может ею страдать, не сходится ни время, ни характер протекания расстройства. Вероятно, его случай действительно индивидуален, отличен от всех прочих примеров проявления ДРИ, чем объясняется независимость Джерри. Но доктор Фрей уяснила, что Том не хочет копать глубже уже известного, не хочет погружаться в изучение себя, в процессе чего может узнать то, что перевернёт его жизнь и образ себя. Потому она не собиралась развивать данную тему и обрекать Тома на повторное погружение в продолжительную терапию.

Либо же ответ Тома объясняется тем, что проведённый гипноз не преодолел механизмы защиты. Требуется более глубокая и продолжительная работа с подсознательным, чтобы вытянуть из него в сознание то, что отщеплено в альтер-личность. Том сейчас говорил как Том. Джерри – спит. Но по той же причине, что Том не хочет углубляться в себя больше, чем это необходимо, мадам Фрей промолчала и остановилась на том, что позволила себе схалтурить. Они хотели получить ответ – они его получили. Если в будущем им потребуется более глубокий разбор данного вопроса, они снова обратятся за помощью – или разберутся сами.

В отличие от доктора Фрей, Шулейман не поставил под сомнение честность Тома под гипнозом и наконец-то закрыл для себя вопрос его потенциальной неверности. Какой красивый день, как солнце светит. Настроение после сеанса было отличное.

- Теперь ты убедился? – спросил Том на выходе из клиники.

- Честно говоря, я удивлён результатом, но да, теперь я убедился. Больше не буду в тебе сомневаться, - Оскар усмехнулся и обнял Тома за талию, спускаясь с крыльца. – Впредь не буду тыкать в твою ветреность – но не в прошлую, а разбираться со своими претензиями к Джерри буду с ним.

- Наверное, мне больше не надо его выпускать? Чтобы он тебя не задевал.

- Выпускай. Мне и самому интересно пообщаться с ним с новыми знаниями о себе.

Глава 7

Какая разница, какой мне нравится цвет глаз,

Куда важнее то, что всё закончится на нас.

Я зашифрую только главное в наших куплетах,

Потом расскажем детям, что случилось этим летом.

Nansi, Sidorov, На следующей странице©

Едва закрылась дверь спальни, Шулейман прижал к себе Тома в страстном поцелуе, подтолкнул его к кровати, уронил на неё.

- Оскар… - попытался сказать Том, приподнявшись на локтях.

- Молчи. Проблему решили, ты мне должен, и я не собираюсь снова откладывать.

Не то чтобы Том хотел отказаться. Совсем нет. Улыбнувшись, он опустился на лопатки. Оскар скинул рубашку и, стянув с Тома майку, навис сверху. Целовал, хищно прикусывая пухлые губы, целовал лицо, линию челюсти. Том запрокидывал голову, подставляясь под его губы. Шулейман провёл кончиком языка по тонкой, натянутой коже шеи и припал губами, всосал, чуть куснул. Том елозил пятками по покрывалу, прижатый бёдрами Оскара между своих ног. Оскар спустился ниже и покрывал влажными голодными поцелуями его подрагивающий живот, лизнул пупок и положил руку на пах Тома, сжал, массируя основанием ладони. Том издал всхлипывающий звук и уронил голову, жмуря глаза. Хотел свести ноги, защититься, но против воли развёл их шире, потому что это не только опасно, но и до чёртиков приятно, простреливает искрами от мошонки в виски. Том поднял голову, посмотрел на Оскара с некоторым осуждением за то, что он опять это делает, очень конкретно лапает его между ног.

- Проверяю готовность, - широко ухмыльнулся тот чеширским котором. – Чтобы ты точно не соскочил, что не хочешь.

Том слабо отмахнулся от него ногой, не пытаясь попасть. Оскар отвёл его ногу в сторону, основательно проведя ладонью от лодыжки до верхней границы бедра. Расстегнул пуговицу и молнию на его джинсах и сдёрнул их прочь, отшвырнув за спину. Том в предвкушении плавился, сильнее горячась от прохлады воздуха на распалённой коже. Уже совсем не хотелось сдвинуть ноги. Наоборот. И этот горячий, горячий момент, когда трусы ещё не сняты, оставляя выворачивающие суставы томление.

Шулейман расстегнулся, приспустил трусы, высвободив член, и поднял Тома в сидячее положение, за затылок приблизив к своему паху, провёл набухшей, глянцевой головкой по его губам. Том взглянул на него снизу и, спрятав глаза за ресницами, вобрал головку в рот, облизал, обсосал, втягивая щёки, и взял глубже. В неспешном темпе прокатывался губами по стволу, сглатывая набегающую слюну, водил языком по бокам, по венам. Сжав пальцы в его волосах, Оскар несколько раз толкнулся бёдрами, добивая до задней стенки горла. Том не протестовал, расслабил рот, позволяя Оскару делать так, как ему хочется.

Останавливаться на оральном сексе Шулейман не собирался и, вынув член изо рта Тома, наклонился и поцеловал его в мокрые от протекшей слюны губы. И снова толкнул его на спину, вытряхнув из трусов, сбросил с себя всю оставшуюся одежду. Рывком перевернув Тома, Оскар поставил его на четвереньки и, прижавшись животом к его спине, поцеловал между острых лопаток. Выдавил гель и, немного отстранившись, размазал его Тому между ягодиц, промял сфинктер и ввёл указательный палец. Прижал к указательному средний, совершая кистью возвратно-поступательные движения и прокручивая. Том шумно дышал, прогибался в нетерпении, смешанном со страданием от того, что Оскар его только растягивал, забыв целовать и ласкать.

Оскар вошёл в Тома до упора и, повернув его голову к себе, завладел губами в развязном поцелуе. И нетерпеливо двинул бёдрами, проталкиваясь ещё глубже, и ещё раз.

- А… Ау… - Том коротко стонал не от наслаждения.

За более чем недельный перерыв мышцы стянулись и не справлялись с пылом оголодавшего Оскара. Телу во главе с Томом невдомёк, что перерыв был в разы меньше – у Тома ничего не было.

- Потерпи, - Шулейман, обхватив его руками поперёк живота, целовал в щёку и сзади в шею. – Ты сейчас привыкнешь. Ты же давно ко мне привыкший.

- Я знаю. Не останавливайся.

- Я и не собирался. Я бы и не смог. Не сейчас, - Оскар усмехнулся Тому в загривок. – Я так по тебе соскучился.

- Ты хотел сказать, по моей заднице? – Том оглянулся к нему, выгнув бровь.

- Тебе не к лицу быть язвой, - беззлобно отбил Шулейман.

В следующую секунду он выбил из Тома вполне состоятельный ох, и следом стон, и прожигающее внутренности желание продолжать, продолжать, до исступления. Дискомфорт, то отходящий, то переливающийся в боль, не ушёл, но нарастающее удовольствие его перекрывало, делало ничтожным и незаметным, пока он вовсе не растворился. Том подавался Оскару навстречу, но совсем недолго, не справлялся с соперничеством с его мощью, сейчас он всецело руководил, несдержанно вбиваясь в любимое тонкое тело. Тому едва удавалось устоять под его сминающим, сносящим напором. Но как это восхитительно – сильно, глубоко до пугающего – но не Тома – и завораживающего чувства, что ощущаешь, будто член внутри бьёт куда-то в середину живота значительно выше пупка.

Шулейман перевернул Тома и, вздёрнув его ноги вверх, снова ворвался в него. Склонился над ним, беспощадно часто вбиваясь в жаркое нутро. Какой он восхитительный. Самый желанный. Всегда. Незаменимый. Особенный. Если со всеми прочими были искры, то с ним – столп огня до небес. Оскар маниакально не мог им насытиться с первого раза, и поныне, и навсегда. Любил его намертво во всех проявлениях этого чувства.

Бешеный секс – как объединённая схватка, в которой победят оба. Бешеный пульс. Шлепки кожи об кожу, стоны, крики. Иногда Том пытался сдерживаться из-за зажимающей мысли, что они дома не одни. Но не сегодня. Том упал на измятую подушку, переживая лёгкое головокружение после острого наслаждения, перемкнувшего нервы.

- Сейчас перекурю, и второй раз, - усмехнулся над ним Оскар, откатился в сторону и потянулся за сигаретами.

Со стороны шкафа раздался глухой стук. Оба обратили взгляды в его сторону. Не показалось? Нет, звук был весьма отчётливым. Шулейман не имел идей о природе происхождения звука, никого не заподозрил, даже и не подумал о том, но проверить, в чём дело, должен. Отложив сигарету, он подошёл к шкафу, распахнул приоткрытую дверцу – и столкнулся взглядом с округлёнными глазами Терри, который там сидел на коленях. Минуту назад он случайно ударился об заднюю стенку шкафа, оттого и звук был.

Немая сцена. Но Оскар сумел быстро сориентироваться, ретировался к кровати, надел трусы и, сохраняя спокойствие, по крайней мере внешнее, вернулся к шкафу, присел на корточки:

- Терри, что ты здесь делаешь? – спросил строго, но без намёка на агрессию.

Терри только опустил глаза.

- Терри, выйди из шкафа, пожалуйста, и мы поговорим, - Оскар говорил чётко, в среднем темпе, ища зрительного контакта. – Не волнуйся так сильно, выходи, - он протянул мальчику раскрытую ладонь.

Терри, коснувшись пальчиками его ладони, выбрался из шкафа, переступил с ноги на ногу.

- Хорошо, Терри, - сказал Шулейман. - Не нужно прятаться. Теперь скажи, что ты делал в шкафу?

Терри молчал. Стандартная для него реакция на стрессовую ситуацию. Не добившись ничего и третьим повторением вопроса, Оскар произнёс:

- Терри, обещаю, что я не разозлюсь на тебя и не буду ругать. Но если ты ничего не скажешь, я сам сделаю выводы, почему ты здесь оказался, они мне не понравятся, и я тебя накажу.

Терри поднял взгляд, изломив брови, мялся, страдал, губы подрагивали. Он же не виноват, что его нервная система работает таким образом, что парализует речь. Ему нужно помочь, ради чего – для стимулирования – и была предшествующая реплика Оскара, он достаточно давно понял, что должными стараниями Терри можно вывести из приступа мутизма.

- Терри, расскажи мне, - значительно мягче сказал Шулейман. – Давай ещё раз – почему ты здесь?

- Я… Я играл с Грегори… Мы играли в прятки… - Терри запинался не только из-за неврологической особенности, но и из-за сильных переживаний. – В твою спальню нельзя заходить без разрешения, а тебя не было, ты не мог разрешить, и я решил схитрить один раз и спрятаться здесь, - он заламывал пальцы, то поднимал, то опускал взгляд, выглядел очень-очень виноватым, взволнованным, растерянным. – А вы зашли и начали целоваться, я не захотел вам мешать, я подумал, что не должен. А потом вы…

Для продолжения высказывания слов у него не нашлось. Всё понятно и без них. Терри разбит убеждением, что поступил плохо, шокирован тем, что не предназначено для детских глаз и способно перевернуть мир невинного до основания ребёнка, и, похоже, напуган.

Оскар погладил его по опущенному плечу:

- Видишь, я не ругаюсь и не злюсь на тебя. Это случайность. Да?

Терри кивнул. Шулейман выдержал паузу и задал важный вопрос:

- Терри, ты знаешь, что ты видел?

Терри машинально посмотрел в сторону развороченной кровати и отрицательно покачал головой.

Наконец-то настал момент сексуального ликбеза. Пусть Терри не спрашивал, но сейчас самое время его просветить, поскольку без знания, без объяснения, что, как и почему, вид секса может травмировать ребёнка. Ни в коем случае нельзя отмахиваться, делать вид, что ничего не произошло. Очень важно подойти к сексуальному образованию с умом, чтобы потом твой ребёнок не ломал свой ум в поисках истоков своих интимных проблем.

- Терри, то, что ты видел, называется сексом, - сказал Оскар. – Это такая физическая активность, которой занимаются взрослые люди, когда нравятся друг другу.

Терри поднял к нему несмело-заинтересованный взгляд, вопросительно приподнял брови.

- Могут заниматься сексом и подростки лет с четырнадцати, но только с такими же подростками, как они сами. Со взрослыми нельзя.

- Почему нельзя?

- Потому что по закону подросток считается ребёнком, а с детьми по тому же закону заниматься сексом нельзя. Если, к примеру, двадцатилетний парень захочет заняться сексом с тринадцатилетней девочкой или тринадцатилетним мальчиком – он плохой человек.

- Почему? – Терри изломил брови.

Для шестилетнего ребёнка что тринадцатилетний, что двадцатилетний – это взрослые. И образ физической сексуальной близости в нём ещё очень слаб. И непонятно, почему что-то можно, а что-то нельзя.

- Потому что подросток более слабый, более глупый не из-за того, что не умный, а из-за меньшего жизненного опыта и бушующих гормонов, взрослому легче обмануть подростка и причинить ему психологический и даже физический вред, - объяснял Оскар. – Тело подростка ещё не до конца сформировано, поэтому контакт со взрослым может нанести ему травмы.

Терри наклонил голову набок. Так любопытно это всё, но так непонятно, это огромный новый мир, который вдруг ему открылся, запутанный, ставящий в тупик, оставляющий много вопросов и немного пугающий.

- Терри, у тебя есть ещё какие-нибудь вопросы? – спросил Шулейман. – Спрашивай, не стесняйся.

- Почему в попу? – негромко, растерянно и немного смущённо выговорил Терри. – Это обязательно?

Оскар мысленно посмеялся – конечно, Терри видел не самый традиционный секс. Здесь и сейчас перспектива того, что ему тоже обязательно нужно будет так делать, для того использовать свою попу, вводила в смятение. Он так не хотел. Наверное. Шулейман улыбнулся и ответил:

- Вовсе нет. Когда двое мужчин любят друг друга, они занимаются анальным сексом, так называется секс, когда мужской половой орган вводится в задний проход партнёра. Но если мужчина любит женщину, то они занимаются сексом по-другому, у женщин для того есть специальная часть тела. Терри, помнишь, мы обсуждали, чем девочки отличаются от мальчиков?

Терри кивнул, Оскар продолжил:

- Член – так называется мужской половой орган – вводится в вагину. Если мужчина и женщина не предохраняются, не используют специальные средства против наступления беременности, то у них может получиться ребёнок.

То, что помимо названных им видов секса есть не одна альтернатива как с мужчиной, так и с женщиной, Шулейман решил пока опустить. Маловат Терри для таких подробностей, пока что знания о куннилингусе, межбедренном сексе и прочем ему ни к чему.

- Терри, тебе всё понятно? – уточнил Оскар, поскольку закрадывалось подозрение, что не до конца.

Два года он готовился к началу сексуального просвещения Терри, но сейчас, на деле, оказалось, что это сложнее, чем ожидал. Сложно подбирать слова, понятные ребёнку – Оскар старался максимально упрощать, но не был уверен, что того достаточно. Всё-таки он привык общаться исключительно со взрослыми, и это накладывало отпечаток. Собственного опыта секс-просвета он не имел, его в семье никто не учил, сам как-то всё узнал, разобрался и в последующем достиг успехов в практике, потому опирался исключительно на свои знания, представления о правильности и научный язык. А Терри смотрел большими глазами и хлопал ресницами, и непонятно, понимает ли он.

- А… зачем это делают? – спросил Терри.

И как ответить на данный вопрос, избегая неуместной пошлости? Люди занимаются сексом, потому что хочется трахаться. Не ответишь же так.

- Когда люди друг другу нравятся, им хочется физической близости, - сказал Шулейман.

- Это обязательно?

- Нет. Человек может не хотеть заниматься сексом вообще, это личный выбор каждого. Или может хотеть, заниматься, а в другой день с тем же человеком не захотеть, и никто не имеет права его принудить или упрекнуть. Секс – это исключительно добровольное занятие.

- Это больно? – Терри взглянул на замотанного в одеяло Тома. – Том кричал…

Том не сдержался и закрыл ладонью глаза. Какой стыд, какая кошмарная ситуация. Ребёнок сидел в шкафу и видел, как они… слышал, как он заливается стонами и кричит. Том сам пребывал в неменьшем шоке, что так получилось, и ему всё больше хотелось набросить на голову одеяло и в виде палатки тихо уйти из комнаты, чтобы не поджариваться на медленном огне неловкости и напряжения. Пусть Оскар сам разбирается, это его ребёнок, а для Тома это слишком.

- Нет, заниматься сексом не больно, - сказал Шулейман. – Это очень приятно. Люди кричат и вообще издают всяческие возгласы не только от боли. Смотри, Терри, помнишь, как ты восклицал от радости, когда дедушка подарил тебя Жерля? У взрослых так же. Поэтому Том кричал – ему было очень хорошо.

О том, что секс, даже очень желанный, вполне может быть болезненным, Шулейман умышленно умолчал. Такую информацию маленький ребёнок едва ли воспримет правильно, она может породить ненужные страхи и вытекающие из них зажимы. Об этом он поговорит с Терри, когда тот станет старше, поближе к его практике.

Кажется, более неловкой ситуации в его жизни ещё не случалось. Том буквально чувствовал, как ему становится горячее от стыда. Как можно с ребёнком обсуждать то, как он от удовольствия кричит? Меганеловко, максимально.

- Приятно? – удивлённо и любопытно произнёс Терри. – А как это чувствуется?

- Эм… - Шулейман задумчиво отвёл взгляд и снова посмотрел на сына. - Терри, если честно, я не знаю, с чем корректно сравнить ощущения во время секса, чтобы правильно тебе их описать. Возможно, можно сравнить с удовольствием от очень вкусной еды, когда вдобавок ты был очень голоден перед трапезой.

Хотел сказать, что Терри пока не должен пробовать познать это удовольствие, рано ещё, но вовремя вспомнил, что мастурбация в детском возрасте совершенно нормальна, она часть познания себя, и её запрет чреват сексуальными проблемами в будущем. Но нормальна, как бы каламбурно это ни звучало, лишь нормальная мастурбация как часть изучения своего тела, изначально не нацеленная на достижение удовольствия, а он так расписал секс, что Терри может захотеть узнать, что же это за такое чудо-расчудесное, и далеко зайти в своих экспериментах, что может перерасти в маниакальную зацикленность на сексуальных переживаниях и действиях и ведёт к патологии. И в детском возрасте нормальна лишь наружная генитальная мастурбация, если Терри захочет самостоятельно повторить то, что увидел, он может себя травмировать. Сказать, что он может трогать себя, но не должен ничего в себя вставлять? Да Терри не придёт в голову ничего засовывать себе в зад. Черт, как сложно. Продумать надо было намного больше, чем предполагал, думая, как будет просвещать Терри.

- А девочкам тоже приятно, когда они это делают? – полюбопытствовал Терри.

- Секс, - мягко поправил его Оскар. – У всего есть название, у интимных дел и частей тела тоже, важно называть их своими именами, не нужно стесняться.

- Секс, - кивнув, повторил за ним Терри. – Когда девочки занимаются сексом, им приятно?

Том вновь закрыл ладонью глаза. Оскар учит шестилетнего ребёнка говорить слово «секс» и называть вещи своими именами. А он сам во сколько научился произносить слово «секс» и говорить о нём, не впадая в предобморочное состояние? Подвижки пошли в двадцать три.

- Да, - также кивнув, ответил Шулейман. – Секс приятен всем, когда его хотят. Женщинам сложнее, чем мужчинам, достичь максимального удовольствия, но этому я научу тебя позже, когда ты станешь старше.

Едва Том успел опустить руку, как снова хлопнул её на глаза. Оскар уже обещает обучить Терри тонкостям сексуальной науки. Это выше разумения Тома.

- Максимальное удовольствие? – переспросил Терри. – Это как?

- Это оргазм. Оргазм – это разрядка…

Чёрт, а как дальше объяснять доступным языком? Шулейман озадаченно почесал затылок.

- Это как утоление голода? – предположил Терри по аналогии с приведённым ранее примером.

- Да, именно, - подхватил Оскар. – Только еда – это жизненная потребность, без неё человек погибнет, а без секса может жить. Если человек хочет секса, но не займётся им, ничего страшного не случится. Желание секса называется возбуждением, оно приносит специфическое напряжение, а оргазм – разряжает его, дарит удовлетворение и расслабление.

Терри, опустив взгляд, подумал некоторое время и спросил:

- А почему это… почему секс только для взрослых? – поправил он сам себя.

- Потому что способность заниматься сексом приходит только с половым созреванием, которое происходит в подростковом возрасте. Пока что твоё тело неспособно испытать полный спектр сексуальных ощущений.

«Но ты можешь осторожно изучать себя».

Говорить, нет? В другой раз поговорит с Терри об этом. Для одного раза достаточно с него взрывающей детское сознание информации.

- А как понять, когда это произойдёт?

- Ты обязательно поймёшь, почувствуешь, - ответил Оскар.

- А как пойму? – Терри изламывал брови домиком. – Я ведь не знаю, как это должно чувствоваться.

Шулейман улыбнулся ему, снова погладил по плечику:

- Терри, ты поймёшь, поверь мне. Мы с тобой ещё не раз на эту тему поговорим, я тебе всё объясню.

- Хорошо, - кивнул Терри.

- У тебя остались вопросы?

Терри подумал и отрицательно покачал головой:

- Нет.

- Терри, если у тебя будут возникать вопросы по поводу секса, по поводу твоего тела, - а они непременно будут возникать, - обращайся ко мне, я отвечу. Договорились?

- Да, - Терри улыбнулся не в полную силу, очень уж его растревожило всё это, случайно подсмотренные взрослые дела и разговор с папой, открывший так много нового.

Оскар отвёл Терри на кухню, передал Грегори и заодно выпил воды. Удостоверившись, что душевное равновесие Терри выровнялось, он вернулся в спальню. Защёлкнув замок, Шулейман сел на кровать к Тому, который так и сидел поближе к изголовью в коконе одеяла:

- У тебя отлично получилось мимикрировать под предмет интерьера, - заметил с усмешкой, поглядывая на Тома через прищур. – Мне теперь предстоит тебя выводить из шокового состояния?

- Нет, я почти справился с шоком, - Том поправил съезжающее с плеча одеяло. – Но эта ситуация, этот ваш разговор… У меня нет цензурных слов, чтобы выразить, что это было.

- Выразись нецензурно.

Том негромко и достаточно витиевато выругался, чтобы Оскар оценил свой вклад в развитие его (не)культуры.

- Оскар, тебе не кажется, что твой разговор с Терри не подходит для шестилетнего возраста? – спросил Том.

- Сексуальное образование – обязательная часть воспитания. Я хотел раньше просветить Терри, но он не интересовался данной темой. Конечно, я бы предоставил ему меньше знаний за раз, меньше подробностей бы осветил, если бы его просвещение прошло по моему плану, но он всё сам видел, и мне нужно было ответить на его вопросы, - отвечал Шулейман. – В подобных ситуациях ничего замалчивать нельзя, иначе у ребёнка сложатся неверные представления о сексуальной близости, а я не хочу, чтобы путь сексуального становления Терри проходил через комплексы и психотерапевтический кабинет.

Том поморщился:

- Ты уже об этом думаешь? Он же маленький.

- Но он вырастет и однажды начнёт сексуальную жизнь, если не думать на перспективу, она будет плачевной, - со значением отметил Оскар.

- Всё равно я не могу тебя понять в этом вопросе и не могу с тобой согласиться, - Том покачал головой.

- Считаешь, что с детьми вообще не нужно разговаривать о сексе?

- Нужно, но не так рано и не так подробно, - Том передёрнул плечами.

Пусть и не участвовал в том разговоре, но он оставил огромный груз неловкости, особенно с учётом того, с чего он начался.

Шулейман приглушённо посмеялся и сказал:

- Половое воспитание престало начинать примерно с возраста трёх с половиной лет, именно тогда дети начинают понимать половые различия и интересоваться ими.

- С трёх лет?! – Том уставился на него в неверующем изумлении. – Я в этом возрасте не то что не интересовался, я и не задумывался о том, что у меня в трусах.

- Не все такие, как ты, - Оскар очень по-отечески погладил его по волосам.

Том скосил к нему глаза:

- Намекаешь, что я отсталый?

- Немножко. Но важнее то, что половое воспитание обязательно, и если бы оно у тебя было в нормальном, полноценном виде, то, вероятно, ты бы не дожил до четырнадцати лет нетронутым самим собой и не вляпался в то, во что вляпался.

Том сбросил руку Оскара, вновь передёрнул плечами и скрестил руки на груди. Тут ему нечего возразить. Возможно, если бы не рос таким незамутнённым, его жизнь складывалась бы понятнее и приятнее. Шулейман добавил:

- Только дебилы не проводят со своими детьми половое и сексуальное воспитание, поскольку этим они вредят своим детям. Ребёнок должен узнавать о сексе не откуда-то там, не от кого-то там, а от значимого взрослого, который сможет ему всё достоверно объяснить и уберечь от веры в мифы, заблуждений, сопутствующих ошибок и проблем. Я так считаю, и так правильно. Пусть нехорошо, что Терри видел наш секс, но отчасти я рад, что так получилось, поскольку я уже беспокоился, что Терри пойдёт в школу непросвещённым и там ему более продвинутые дети наговорят всякого, что он возьмёт на веру. А что могут рассказать дети, часть которых точно просвещалась посредством порно? Ничего хорошего. Поэтому тоже сексуальное воспитание очень важно – чтобы ребёнок знал, что правильно, и мог противостоять искажённым установкам, которые ему будет внушать общество.

- Я не дебил, - сказал Том в ответ на то, что Оскар сказал, что считает дебилами тех, кто опускает секс-просвет.

- Даже Феликс не был дебилом, - Оскар убрал завиток волос от его шеи, - он больной человек, который преследовал свою цель и всеми средствами лепил из тебя вечного ребёнка, который никогда не повзрослеет и не покинет его.

Грустно это… Но не настолько, чтобы полностью захватить, есть просвет. Том опустил голову:

- Думаю, Феликс просчитался, даже без достаточных знаний о сексе я бы однажды им заинтересовался.

- Ага, и однажды Феликс бы обнаружил своего «маленького мальчика» трахающимся на его кровати, - усмехнулся Шулейман.

- Фу, Оскар! – Том отмахнулся от него.

- Что? – Оскар, сев на пятки меж его колен, прижал его к себе. – Ты с большой охотой трахаешься.

Том как завороженный смотрел в его глаза, но после последней фразы попытался выкрутиться из рук, отползти и ноги перекинуть на одну сторону, теряя соскальзывающее одеяло.

- Кстати, я не забыл, что мы планировали второй раз, - сказал Оскар, легко удерживая его на месте.

- Оскар, после этой ситуации я меньше всего хочу секса.

Том, отклоняясь от напирающего Оскара, упал на спину, хотел откатиться в сторону и подняться, но тот сгрёб с него одеяло и навис сверху. Прижал собой, более чем кристально обозначая свои намерения не только действиями, но и стремительно восстающей эрекцией, упирающейся в Тома.

Том забился, пытаясь спихнуть с себя Оскара, но недостаточно сильно и безуспешно.

- Оскар, нет! Оскар… Чёрт, забыл! Стоп! – забыл стоп-слово, бывает же, вылетело из головы.

- И не вспоминай, - ухмыльнувшись, Шулейман зажал ему рот ладонью.

Том впился в него крайне выразительным взглядом округлённых глаз, подкрепляя это красноречивым возмущённо-несогласным мычанием. Но стоп-слово не прозвучало. Шулейман перевернул Тома, уткнув его лицом в подушку, вжался в него. На грани насилия. За гранью.

От пережитой запредельно смущающей ситуации, эмоции от которой сталкивались и перемешивались с неправильной по отношению к ней короткой и быстрой, жадной прелюдией и явным принуждением, ломало – внутри ломало, моральные устои ломало – и коротило. Том распалялся против воли и бился между «да» и «нет», а его ответ не имел значения. Но принуждение не пугало, не остужало и не ввергало в оцепенение, а наоборот жгло желанием испытывать его на себе и подчиняться ему – против воли подчиняться. Том не мог бояться сексуального насилия от Оскара, потому что с ним всегда по-другому. С ним это отчасти игра. Это и есть игра, потому что если бы Оскар уловил, что отказ Тома серьёзен и бескомпромиссен, то он бы не стал продолжать. Очень часто он лучше самого Тома понимал, когда его можно продавить и показать ему ещё один новый уровень ощущений.

Весь этот восторженно-стыдный коктейль чувств, всё это вместе взвело до такого безумного возбуждения, настолько обнажило ощущения, что меньше, чем через минуту грубого, не спрашивающего разрешения секса Том пронзительно заорал, словив анальный оргазм, разлившийся невыносимым, ломающим удовольствием по всему телу. Том молил о пощаде, пытался оттолкнуть Оскара плохо слушающимися руками, но тот не остановился. Второй оргазм подряд принёс судорожные вздрагивания, всхлипы и слёзы на щеках, так бывает от переизбытка ощущений.

- Твоя чувствительность – лучшее, что могло случиться в моей сексуальной жизни, - Шулейман смотрел на Тома удовлетворённым, обожающим взглядом, подтянул его к себе и поцеловал в висок.

- Оскар, не трогай меня сейчас, пожалуйста… - слабым голосом попросил Том, зажимаясь от любого прикосновения и неконтролируемо вздрагивая, как после неслабого удара током.

Такие просьбы Оскар всегда воспринимал как вызов – и скользнул пальцами Тому между ягодиц, обвёл по кругу ставший невероятно чувствительным сфинктер. Том вскрикнул как от боли или испуга, отпрянул и свернулся в клубок, закрываясь.

- Ладно, отдыхай, - приглушённо усмехнулся Шулейман.

Уложил Тома обратно рядом с собой, накрыл одеялом и опустился на соседнюю подушку. Надо немного передохнуть, а потом – выходить из спальни и продолжать день.

Терри сомневался, можно ли ему рассказывать Мире то, что узнал, но во время следующей встречи поделился с подружкой новыми знаниями. Не мог от неё ничего таить. И книжку ей показал, которую после того разговора ему подсунул Оскар, чтобы мог и самостоятельно продолжать изучать тему; в ней на красочных страницах в тексте и рисунках доступным детям языком изложено всё, что необходимо знать в возрасте пяти-восьми лет. Мира с открытым ртом слушала о дивном, закрытом от неё прежде, запретном мире взрослых дел. Потом они устроились на полу и вместе читали большую книжку, рассматривали иллюстрации.

Мира наклонила голову набок, разглядывая подробно изображённую женскую репродуктивную систему. Особенно её заинтриговала – и ввела в смятение – иллюстрация женской промежности со всеми обозначенными подробностями: клитор, вульва, большие и малые половые губы, вагина.

- У меня тоже так? – Мира взглянула на Терри, машинально посмотрела себе вниз и снова с растерянным вопросом в глазах повернула голову к другу.

- Думаю, да, ты же девочка.

Мира стащила с себя трусики, задрала подол платьица и, сидя на полу с согнутыми коленями, попыталась рассмотреть себя между ног в поисках деталей, увиденных на странице книги, что у неё не очень получилось. Терри поглядывал на неё, но только сверху, ожидая, когда подружка закончит своё дело. Не удовлетворив своё любопытство, Мира надела обратно бельё, отошла к зеркалу, покрутилась перед ним, оправив платье, и вернулась к другу.

- А как это? – Мира ткнула пальцем в иллюстрацию полового акта, где в разрезе изображён введённый в вагину член. – Он же маленький и мягкий, - судила по тому, что видела своими глазами и потрогала у Терри.

- Давай почитаем, здесь должно быть написано, - Терри подсел ближе, плечом к плечу к подружке, и они оба склонили головы над книжкой.

Книга объяснила в достаточных для младшего школьного возраста понятиях механизм эрекции, и Мира задалась новым любопытным вопросом:

- А мы тоже будем это делать?

- Заниматься сексом, - поправил её Терри. – Надо говорить – заниматься сексом.

- Мы будем заниматься сексом? – повторила за ним Мира.

- Не знаю, - Терри пожал плечами. – Наверное.

Мира снова посмотрела себе вниз и сказала:

- Я не хочу. В меня будут вставлять эту штуку, мне кажется, это больно, - она хмурилась и дула губки.

- Папа сказал, что это приятно, - успокоил её Терри. – Но, если ты не захочешь, ты можешь не заниматься сексом, так тоже папа сказал.

Мира кивнула и переключилась на дальнейшее изучение книжки. Это так интересно и волнующе!

- То есть у меня тоже точно вырастут эти штуки?

Мира вновь расстроилась, досадно опустив уголки рта над картинкой с минимальными объяснениями изменений, что произойдут в теле каждой девочки по мере взросления; до того же самого о мальчиках на соседней странице она пока не дошла.

- Грудь? – Терри заглянул в книжку и, удивлённо выгнув брови, участливо посмотрел на подружку. – Почему ты не хочешь, чтобы она росла? Она есть у всех взрослых девочек, и у тебя будет.

- Потому что когда она вырастет, мне надо будет носить лифчик, нельзя будет гулять, когда темно, и нужно будет сидеть на диете, как мама, а я сладости люблю, - Мира скрестила руки на груди, обиженная на то, какая несправедливость её ждёт.

Терри улыбнулся и положил подбородок ей на плечо:

- Я буду кормить тебя сладостями и любить.

- Даже толстой? – Мира скосила к нему глаза.

- Да.

- Повезло тебе, мальчикам не нужно сидеть на диете.

Терри пожал плечами:

- Может быть, я потолстею. – И снова заулыбался солнышком. – А ты вырастешь и будешь такая же красивая, как принцесса.

- А ты будешь принцем, - Мира тоже улыбнулась.

Терри задумчиво наклонил голову:

- А какие приметы у принцев? Их ничего не отличает от других мужчин.

- У принцев всегда есть замок.

- У меня нет замка, - сказал в ответ Терри. Подумал, отведя взгляд. – У моего дедушки есть дворец.

- Дворец даже лучше.

Теперь уже Мира заулыбалась во все неполные зубы, они у неё этим летом начали выпадать, освобождая место коренным, из-за чего девочка сначала комплексовала благодаря маме, не знающей ценности, кроме внешней красоты и соответствия определённым стандартам, но любимый друг и общая атмосфера в его доме помогли ей расслабиться и свободно улыбаться хотя бы здесь. Обняла Терри:

- Мы будем там жить вместе. Мы ведь поженимся?

Терри пару раз хлопнул ресницами, переспросил:

- Мы?

- Да. Когда вырастем.

- Я не знаю…

- Как это? Ты меня любишь?

- Люблю, - в своём отношении к Мире Терри был уверен, она его единственная и самая дорогая подружка, и других ему не надо.

- Значит, поженимся, - радостно утвердила Мира.

И это она говорила не по наводке папы. Пока что господин Шепень ещё не начал манипулятивное промывание мозгов дочки тем, что она любит только Терри и никого другого не должна рассматривать, в шестнадцать, а лучше в четырнадцать должна отдаться ему, а предохраняться не нужно. На данном этапе Егор только всячески поощрял дочкину дружбу с младшим из Шулейманов, пока что не носящим его фамилию, и «великодушно» позволял проводить ей с Терри столько времени, сколько они пожелают. И ночевать, конечно же ночевать вместе, пусть с малых лет привыкают проводить вместе ночи, чтобы однажды природа взяла своё.

Жениться Терри не хотел, он о таких далёких взрослых вещах вообще не думал. Но если Мира будет настаивать, то, наверное, поженятся. Чего Терри хотел уже сейчас – и был уверен, что оно у него непременно будет – так это любви. Такой, как у Джерри с мамой. Как у папы с Томом. А жениться не хотел. Не имел он никогда перед глазами примера, который бы научил, что любовные отношения непременно приводят к браку. Сначала одинокая мама. Потом Оскар и Том, которые любят друг друга, но в браке не состоят.

***

Шулейман, секунду назад трахавший разложенного на кухонном столе Тома, замер, случайно обратив внимание на дверь. Приоткрытую. С порога на них смотрел Терри, и его лицо выражало не испуг, не растерянность, а заинтересованность. По всему похоже, что он не случайно заглянул на кухню и остолбенел на пороге от того, что вновь нечаянно увидел, а целенаправленно подглядывал и даже не прятался.

Машинально выругавшись, Оскар отпрянул от Тома, быстро заправился, застегнул ширинку. Сыграло на руку, что они не раздевались полностью, поддавшись требовательной страсти.

- Терри, - твёрдо произнёс Шулейман.

Даже злость немного брала. Поскольку – это ненормально. Теперь на лице Терри отразилась и растерянность, и испуг, он сделал шаг назад от шагнувшего к нему папе.

- Терри.

Терри ещё попятился – и побежал. И что делать? Оскар побежал за ним, оставив опешившего Тома сидеть на столе. И рефлекс взыграл, требующий догнать убегающего, и необходимо разобраться с этой возмутительной ситуацией, пресечь на корню подобное поведение.

- Терри, стой!

Конечно Терри не остановился. Впервые припустил от папы, пытаясь скрыться.

- Терри!

Догнать ребёнка не составило труда, Шулейман остановил его, присел перед ним на корточки, придерживая за плечи, чтобы снова не сорвался с места. Терри зажался весь, даже глаза зажмурил и кулачки сжал. Это немного остудило. Но не сняло желание здесь и сейчас чётко поговорить о случившемся.

- Терри, посмотри на меня.

Терри не посмотрел, стоял невозможно напряжённым столбиком. На секунду промелькнула идея встряхнуть его, как поступал с Томом, но с Терри бы Оскар никогда так не поступил. С ребёнком так нельзя, тем более с таким чувствительным, уже звенящим от напряжения и испуга, потому блёклое желание применить силу как проскользнуло, так и улетучилось.

- Терри, посмотри на меня, - смягчив голос, повторил Шулейман.

Терри приоткрыл один глаз, затем второй. Осторожно посмотрел на папу исподлобья.

- Хорошо, Терри, - похвалил его Оскар. – Теперь объясни, пожалуйста, что ты делал на кухне?

Терри опустил взгляд, не отвечал. Опять.

- Терри, ты меня слышишь?

Терри даже не кивнул.

- Терри, ты понимаешь, о чём я спрашиваю?

Та же реакция, вернее, её отсутствие. Но по лицу видно – понимает, не настолько речь отбило, чтобы и смысл слов не доходил.

- Терри, мы не уйдём отсюда, пока не поговорим, - продолжал добиваться контакта Шулейман. – Зачем ты поглядывал, как я и Том занимаемся сексом?

Терри, едва поднявший глаза, вновь их опустил.

- Терри, давай понемногу. Ты специально смотрел?

Терри слабо кивнул.

Оскар также кивнул и задал следующий вопрос:

- Это да?

Снова кивок от Терри.

- Терри, скажи вслух.

- Д-а…

- Молодец. Теперь скажи: зачем ты смотрел?

Опять молчание, взгляд в пол. Шулейман пошёл другим путём, решил предполагать, а Терри пусть подтверждает или опровергают, так они эффективнее будут продвигаться.

- Терри, тебе было интересно, поэтому ты подглядывал?

Терри, не поднимая взгляда, кивнул. Бинго.

- Терри, тебе было любопытно посмотреть? – иными словами повторил Оскар.

Снова кивок.

- Терри, расскажи мне.

Терри как-то рвано, звучно вдохнул, почти как всхлипнул. Сложно, очень сложно проталкивать слова через горло, когда твоя нервная система парализовала речевой аппарат.

- Терри, не волнуйся и не торопись, - сказал Шулейман. – Давай по порядку, понемногу. Тебе было любопытно?

- Д-а…

- Да?

- Да.

Отлично, Терри смог собрать все звуки одного слова и слитно его выговорить.

- Терри, почему тебе было любопытно?

Терри оглянулся назад, в направлении кухни, и, наконец, неровно заговорил:

- Я уже видел, как вы занимаетесь сексом…

- Да, ты видел позавчера.

- Я и раньше видел, зимой…

Оскар не скрыл неподдельного удивления от детского откровения. Терри продолжал:

- Вы были в кабинете, я заглянул в приоткрытую дверь, посмотрел немного и ушёл… Тогда я не знал, что это, что вы делаете… А сейчас знаю… И мне стало интересно посмотреть, потому что я раньше не знал, а теперь знаю…

Замолчав, Терри смотрел растерянным, виноватым взглядом из-под изломленных бровей. Значит, всё-таки понимает, что поступил неправильно – или понял это в ходе их разговора. Неважно, Оскара устраивал любой вариант. Теперь надо что-то делать, чтобы данная ситуация не повторилась.

Вешать всю вину на одного лишь Терри несправедливо и неправильно, попросту ошибочно. Оскар сам дурак, что просветить-то его просветил на взрослую тему, а что Терри должен держаться подальше от их с Томом сексуальной близости, не сказал. Не прояснил важнейший момент, не расставил границы.

Но пока даже важнее другое. Шулейман спросил:

- Терри, ты удовлетворил своё любопытство?

Терри подумал пару секунд и смущённо отрицательно покачал головой. Можно, конечно, сейчас запретить ему впредь повторять подобное, ограничить его рассказами и книжками по возрасту. Но – если в ребёнке взыграло любопытство, он будет продолжать искать пути его удовлетворения, и нужно будет долго-долго рубить его порывы, чтобы их перебить. Что не к добру, нельзя запрещать ребёнку быть любопытным и познавать мир, иначе чем через личные пробы он и не может его познать – и, прежде чем остановится, Терри слишком многого насмотрится и достанет их с Томом, как ни прячься, дети всегда находят лазейку и появляются в неподходящий момент. Ни давить в Терри живой интерес, ни скрываться и жить в напряге Оскар не хотел.

То, что пришло в голову, более чем сомнительно с точки зрения педагогики и морали, но это выход из ситуации без потерь.

- Терри, тебе нельзя смотреть, как я и Том занимаемся сексом, но если тебе так хочется посмотреть, то я могу тебе показать, как занимаются сексом другие люди.

Терри вскинул взгляд и брови в несмелом, но явном любопытстве.

- Хочешь посмотреть? – добавил Шулейман.

Терри кивнул. Оскар выпрямился и взял его за руку:

- Пойдём.

Шулейман принёс в гостиную ноутбук и устроился с Терри на диване, спросил:

- На кого ты хочешь посмотреть? На женщину и мужчину? Двух мужчин? Двух женщин?

- Двух мужчин, - подумав, ответил Терри.

Оскар копался в архивах памяти в поисках порноролика «без изысков», максимально мягких и классических, но гей-порно он никогда особо не смотрел, потому не мог припомнить ничего, что можно показать ребёнку. Быстро и скрупулёзно пробегался глазами по описаниям роликов, ища подходящий, чтобы в нём только двое, никаких игрушек и тем более посторонних предметов, без фистинга, насилия и прочего.

Сомнительная идея показывать ребёнку порно. Но лучше так, чем прибить Терри категоричным запретом или чем он будет за ними подглядывать. Шулейман поставил ноутбук на столик, включил фильм и откинулся на спинку дивана. Классическое начало – разговор, сближение, начало прелюдии. Терри неслышно дышал и внимательно-внимательно смотрел на происходящее на экране. Внутренне Оскар был собран и готов в любой момент оперативно отреагировать и остановить кино, если в нём начнёт происходить что-то за гранью условной нормальности.

- Ой, зачем они это! – изумлённо воскликнул Терри и растерянно посмотрел на папу большими-большими глазами. – Зачем его берут в рот? Им же писают.

Тем временем на экране один герой видео самозабвенно сосал, облизывая и заглатывая до корня, а второй столь же самозабвенно кайфовал, сопровождая своё удовольствие стонами.

- Терри, ты уже знаешь, что половые органы используются не только для мочеиспускания, но и для секса, - отвечал Шулейман, повернув к нему голову. Указал на экран. – Это называется оральный секс – когда половые органы партнёра стимулируются губами, языком. Им занимаются, чтобы доставить удовольствие партнёру. В оральном сексе нет ничего плохого при условии соблюдения правил гигиены обоими партнёрами.

- А кто его придумал?

- Оральный секс известен со времён Древнего Египта, а кто именно его изобрёл, я не знаю, но я не думаю, что был какой-то один человек, который придумал таким способом доставлять-получать удовольствие и научил остальных. Оральные ласки есть и среди животных, так что, полагаю, люди сами как-то к этому пришли.

- А вы с Томом тоже это делаете? – Терри смотрел внимательно, пытливо и незамутнённо.

«Ты не видел?» - чуть было не спросил в ответ Оскар, но придержал язык. Ответил:

- Да. Том тоже доставляет мне удовольствие таким способом, а я ему.

Следующее, что повергло Терри в шок – это римминг, без которого обходится всё меньше порнороликов в категории «геи».

- Это тоже относится к оральным ласкам. Перед тем как заниматься риммингом, принимающему партнёру обязательно нужно подготовиться, как минимум хорошо вымыться снаружи, и тогда данная практика доставит только удовольствие.

- А зачем она нужна? Это странно…

В голове Терри не укладывалось, зачем нужно лизать попу. Она же для вообще другого. Шулейман объяснил:

- Римминг помогает пассивному – тому, который принимает – партнёру расслабиться, и он очень приятен, поскольку зона ануса богата на нервные окончания.

Терри помолчал, крутя пальцы, и спросил:

- Это вы тоже делаете?

- Да.

Подробностей Терри не попросил. Больше у него не возникло вопросов до окончания фильма – после тоже, о чём Оскар его спросил.

- Папа, а можно мужчину с женщиной тоже посмотреть? – попросил мальчик.

- Да.

Пусть за раз любопытство удовлетворит. Традиционных роликов в категории м+ж Шулейман знал великое множество, в своё время у него и любимые актрисы были, с некоторыми из которых он и вживую познакомился и не только, но все те фильмы мало подходили для показа ребёнку. Оскар снова искал что-то максимально среднее. Включил.

Вошедший в гостиную со стороны спинки дивана Том остолбенел, в шоке вперившись взглядом в экран ноутбука. Оскар смотрит порно? Оскар с Терри смотрит порно?!

- Оскар, - позвал он.

- Что? – Шулейман не оглянулся.

- Выйди, пожалуйста, со мной, мне нужно с тобой поговорить.

- Подожди, я занят.

- Оскар, это срочно, - Том говорил напряжённо, добавляя нажима в голос.

- Если это не вопрос жизни и смерти, то подождёт.

- Оскар.

Шулейман поставил видео на паузу и обернулся к Тому:

- Что случилось?

- Выйди со мной, - Том кивнул на дверь и вышел за порог.

Можно было проигнорировать, но Оскар решил откликнуться. Обратился к Терри:

- Терри, подожди немного, ладно? Не смотри без меня.

- Хорошо.

Шулейман вышел к Тому, прикрыв за собой дверь, вопросительно кивнул ему.

- Ты ненормальный? – громким шёпотом да с шокированным, возмущённым взглядом вывалил Том. – Зачем ты ребёнку порно показываешь?

- Мог бы и сам догадаться о причине твоей внезапной потребности неотложно со мной поговорить, - усмехнулся Оскар. – Ты видел Терри на кухне?

- Видел.

- Ему стало любопытно посмотреть на секс теперь, когда он знает, что это такое. Кстати, оказалось, он уже трижды нас видел, первый раз зимой.

- Что?.. – Том скривил открытый рот в эмоции крайнего неприятного изумления.

- Видел он нас, говорю, трижды уже. И ещё бы пытался подсмотреть, поскольку детское любопытство так просто не искоренить. Потому я решил показать ему порно, пусть лучше его посмотрит и удовлетворит свой интерес.

- Но ему шесть! – Том всплеснул руками. – Оскар, это ненормально. Это слишком рано. Тем более с тобой, дети не должны смотреть порно со своими родителями.

- А что делать? – резонно вопросил Шулейман. – Я не одобряю ранний просмотр порно, но, к твоему сведению, согласно статистике, знакомство с ним примерно в таком возрасте и происходит. Лучше со мной, чтобы я подобрал нормальный фильм и при необходимости всё объяснил, чем с каким-нибудь ушлым одноклассником.

- В шесть? Нет, не может быть, - Том мотнул головой, отказываясь верить, что дети в таком возрасте сами находят и смотрят порно. – Это же маленький ребёнок.

- Да-да, знаю, ты в этом возрасте и помыслить о том не мог. Но, напоминаю, ты – не все, а дети с каждым годом всё более продвинутые.

- Всё равно это ненормально, - Том покачал головой. – У Терри какой-то нездоровый интерес к сексу.

- Здоровый интерес к новой для него теме, - не согласился с ним Оскар. – У тебя всё?

- Нет, у меня не всё, - Том скрестил руки на груди. – Я возмущён этой сценой – и тем, что Терри за нами подглядывал, тоже.

- Мне любопытно: тебя возмущает то, что я ребёнка «развращаю», или сам факт порнографии? – Шулейман ухмыльнулся, прищурив глаза.

- К порнографии я нормально отношусь, я её просто не смотрю.

- Значит, за психическое благополучие Терри беспокоишься? Приятно.

- Я не беспокоюсь. Но это ненормально. И хоть ты объяснил, почему так делаешь, ты меня не переубедил.

- Пойдём, - Оскар зацепил Тома за локоть и повёл к двери.

- Куда?

- С нами посидишь, нечего от семьи отбиваться, - легко и даже весело сообщил Шулейман. – Посмотришь, что ничего плохого не происходит.

- Оскар, я…!

Том заткнулся, потому что они уже вошли в гостиную.

- Терри, Том присоединится к нам, ты не возражаешь?

- Нет. Том тоже будет смотреть? – Терри вздёрнул брови домиком.

- Том будет смотреть? – Оскар повернулся к нему.

Том отрицательно помотал головой.

- Том не будет смотреть, он не любит такие фильмы, - перевёл Шулейман.

Том с удовольствием бы смотался, но Оскар не оставлял такой возможности, и он сел в кресло, чтобы хотя бы не перед ноутбуком сидеть. Заняв своё прежнее место, Шулейман снял видео с паузы. То ли описание обмануло, то ли тот, кто его писал, имеет нестандартное понимание секса, но, пусть на экране и далеко не жесть творилась, но и на ванильный секс это не было похоже. Обычная классическая порнуха, где актрису жёстко дерут, как это называлось бы в жизни, а она якобы кайфует.

Том не видел, что происходит на экране, но и яркого звукового сопровождения хватало, чтобы вогнать в страшное, нарастающее смущение. Это настолько неловко, что сложно дышать. А Оскару, похоже, хоть бы хны, сидит, тоже смотрит. Через стену жара смущения пробилась другая мысль: Оскару нравится, что он видит? Он смотрит на актрису, находит её привлекательной? Том посмотрел ему пониже пояса, пытаясь определить реакцию.

Нет, он же так взведётся до нехорошего. Надо посмотреть, что там за дама так громко стонет.

- Можно я сяду к вам? – попросил Том.

- Присоединяйся.

Том подошёл к дивану, со стороны Терри оставалось много свободного места, но Том втиснулся к Оскару. Сидеть рядом с ребёнком за просмотром такого кино слишком неловко, от такой неловкости и задохнуться можно, и не к нему Том пришёл. Положил руки на колени и посмотрел в экран. Ужас. Актриса обладала всеми признаками прекрасной фигуры, но складывались они в непривлекательный, отталкивающий образ, особенно кричаще ненатуральная, торчащая шариками грудь. Такая Оскару точно не приглянется. Или приглянется? Том вновь покосился Оскару вниз. Шулейман его интерес заметил, скосил к нему глаза, приподняв бровь. И, наклонившись к Тому, шепнул на ухо:

- Сейчас не время.

- Для чего? – также тихим-тихим шёпотом спросил в ответ Том.

- Для того, куда ты смотришь.

- Я не для того смотрю.

- Ладно, потом поговорим, - сказал Оскар и сел прямо.

Активность на экране набирала обороты. Терри съёжился, мимолётно морщил нос и сказал:

- Мне это не нравится. Выглядит так, как будто этой женщине делают больно…

Какой проницательный мальчик. Ведь так зачастую и есть – во время съёмок порнографии актрисы испытывают отнюдь не удовольствие. Оскар выключил ролик и спросил:

- Хочешь посмотреть что-то другое про мужчину и женщину?

Терри неуверенно кивнул, уже не был уверен, что ему это надо. Пораскинув мозгами, Шулейман пришёл к самой правильной идее – показать Терри не порно, а эротику. Покликал и запустил ролик. Эротическое видео было значительно более нежное, почти романтичное, без анатомических подробностей крупным планом. В нём Терри ничего не отталкивало, но и вопросов не вызывало, он молча наблюдал за постельными действиями. Том же то в экран смотрел – в этом ролике актриса значительно приятнее, то на Оскара косился.

Видео подошло к концу, Шулейман выключил его и обратился к ребёнку:

- Терри, ты хочешь о чём-нибудь спросить?

Терри покачал головой:

- Нет. – И через две секунды спохватился. – А, хочу. Когда эта женщина громко себя вела, это и был оргазм?

- Да.

Получив ответ, Терри кивнул. Больше вопросов он не имел.

- Терри, хочешь посмотреть на двух женщин?

Терри подумал и ответил отрицательно. Сейчас любовь двух женщин не вызывала в нём интереса посмотреть. Оскар закрыл вкладку с видео и корпусом повернулся к мальчику:

- Терри, твоё любопытство удовлетворено?

- Да.

- Ты хочешь ещё что-нибудь посмотреть?

Терри вновь задумался – и попросил:

- Можно ещё раз двух мужчин?

Шулейман нашёл и включил подходящий ролик. На нём и закончили просмотр, теперь Терри сполна удовлетворил свой любопытствующий интерес.

- Терри, - обратился к нему Оскар, - ты чувствуешь что-нибудь необычное?

Вопреки старому, доселе живущему мифу дети не лишены сексуальности, пусть она у них совсем не в том объёме и не том виде, что у взрослых. И если Терри испытал некоторое возбуждение от просмотра порнографии, лучше сразу поговорить об этом, объяснить, что это нормально, чтобы избавить его от непонимания того, что происходит с его телом, и возможных вытекающих из того страхов.

- Папа, о чём ты? – Терри его не понял. – Что я должен почувствовать?

Значит, пока ничего.

- Ничего, - сказал Оскар. – Я просто спрашиваю о твоём состоянии, вдруг тебя что-то беспокоит.

- Нет, ничего, я в порядке.

Учить ребёнка мастурбации точно не стоит. Если Терри проявит такую активность и попадётся, нужно будет объяснить, что мастурбировать необходимо наедине с собой, это интимный процесс. Если нет, то данный разговор можно опустить, так как к подростковому возрасту, когда Терри, как и все, совершенно точно будет активно придаваться самоудовлетворению, он уже сам будет понимать, что заниматься этим нужно без посторонних глаз.

- Терри, давай обсудим то, что мы посмотрели, ладно? – произнёс Шулейман.

- Давай, - согласно кивнул Терри.

- Терри, я должен тебе сказать, что секс в этих видео ненастоящий.

- Ненастоящий? – удивлённо и разочарованно переспросил Терри.

- Не совсем. Актёры на самом деле занимаются сексом, но всё-таки – это фильм. А в фильмах что происходит? Они искажают реальность, приукрашивают её, показывают лишь то, что требуется для сюжета.

Терри внимательно и заинтересованно слушал папу. Том разрывался между любопытством послушать и желанием отключить слух, чтобы даже пассивно не участвовать в этом неловком разговоре.

- В реальности секс так не выглядит, - сказал Оскар.

- У тебя с Томом было похоже.

Том густо-густо смутился и втянул голову в плечи, хоть на него никто и не смотрел.

- Да, похоже, - вынужденно согласился Шулейман, поскольку тут не поспоришь, их близость весьма порнографична. – Но секс не обязательно выглядит так, он может быть разным: быстрым, медленным, нежным, страстным, даже грубым. Он может быть некрасивым, поскольку красивым он и не должен быть. Совершенно точно то, что показывают в таких фильмах, не является единственной нормой, зачастую оно вовсе далеко от того, как происходит на самом деле.

- Я не понимаю… - растерянно проговорил Терри. – Что, например, не норма?

- Например, в таких фильмах часто показывают, что женщинам нравится грубость, боль. Да, есть определённый процент тех, кому это нравится, но с любым человеком нельзя так поступать, это должно оговариваться в паре, и только если оба этого хотят, тогда можно. В таких фильмах женщины начинают хотеть секса от одного вида голого мужчины, на самом деле это не так. И самая важная разница между такими фильмами и реальной жизнью – в том, что в кино не все хотят секса, когда им занимаются, что совершенно неправильно. Добровольность и обоюдное желание – обязательное условие сексуальной близости, которым пренебрегают те, кто эти фильмы снимают.

Терри любопытно наклонил голову набок. Судя по осмысленному взгляду, он, кажется, понимал, о чём Оскар говорит.

- А как это понять? – спросил Терри.

Быстро подумав, как объяснить Терри, Шулейман выбрал привести наглядный пример. Отмотал последнее видео назад и поставил на паузу на кадре секса.

- Смотри, - он указал на экран и на актива. – Видишь, у этого мужчины эрекция, он хочет того, чем занимается, или как минимум ему приятно. А этот, видишь, чем отличается?

Терри внимательно посмотрел и ответил:

- У него там по-другому.

- Правильно. Он не возбуждён, хотя до начала секса был. Вероятно, ему неприятно происходящее. В реальной жизни партнёры должны были бы остановиться и постараться сделать так, чтобы приятно было обоим, но такие фильмы об этом не заботятся. С женщиной тоже можно понять, хочет ли она секса: при возбуждении она будет мокрой, у женщин в вагине есть железы, которые вырабатывают специальную смазку, это такая вязкая прозрачная жидкость. Но прежде всего надо слушать партнёршу – если возбуждена, но говорит «нет», то нет, поскольку телесное желание ещё не всё, что необходимо для секса. Это справедливо для партнёров обоих полов.

Том выгнул бровь и посмотрел на Оскара. Серьёзно? Он учит Терри, что нет – значит нет? А чего сам не соблюдает это правило?

- И, наконец, в реальной жизни люди не выглядят так, - сказал Шулейман. – В таких фильмах все красивые, у мужчин, как правило, большие члены, а у женщин большая грудь, нигде нет волос и их гениталии выглядят определённым образом. Но в реальной жизни все разные: очень красивые, обычные, с изъянами, с разными телами. Во время секса люди потеют, у них растрёпываются волосы.

А это – что Оскар рассказывает Терри, что есть не только идеальные тела, а все прочие не заслуживают внимания – приятно удивило.

- Кажется, я понимаю… - произнёс Терри. - Это кино, не нужно всё в нём считать правдой.

- Верно, - кивнул Оскар. – Мы же не верим, что где-то на земле есть остров, где выжили динозавры.

- А жаль, - Терри наклонил голову к плечу и улыбнулся. – Это было бы прикольно.

- Да, возможно. Терри, я хочу обсудить с тобой ещё одну тему, - Шулейман облокотился на бёдра. – К сожалению, секс не всегда бывает добровольным.

- Как это? – удивился Терри.

- Когда человек не хочет, а с ним занимаются сексом или совершают другие сексуальные действия против его воли. Это называется изнасилованием, это страшное преступление. Человека могут силой принудить, могут запугать, манипулировать, то есть с виду тот, кого насилуют, может не оказывать сопротивления или даже якобы добровольно участвовать, но, если он согласился не от своего желания, это всё равно будет изнасилованием. Оральный секс, поцелуи, прикосновения, любой физический контакт против твоей воли тоже считается насилием, сексуализированным насилием. Терри, ты должен знать, что никто не имеет права трогать тебя против твоей воли, даже твои близкие люди, ты всегда имеешь право сказать «нет» и не чувствовать себя за это виноватым. Терри, есть очень плохие люди, которых сексуально привлекают дети, поэтому запомни, что просить тебя раздеться, смотреть на тебя и прикасаться к тебе может лишь доктор в моём присутствии…

Пусть Терри всегда под его или под Пальтиэля присмотром и пусть всегда рядом охрана, ему всё равно стоит это знать. Неведение ведёт к катастрофе. Знания и предосторожность лишними не бывают.

- А, «правило трусиков», я это знаю, - не дослушав до конца, кивнул Терри. – Меня мама учила.

Оскар снова мысленно поблагодарил Кристину за то, какой она была мамой. И сказал:

- Отлично. У тебя нет вопросов по этой теме?

- Нет. Я знаю, что с незнакомцами ходить нельзя, и что если меня кто-то хочет потрогать, а я этого не хочу, то я не должен терпеть.

- Молодец, Терри, ты очень умный.

Если бы все дети были такими осознанными… Если бы Том был таким, его бы это спасло. Об этом же думал и Том: как жаль, как горько, что его никто не учил, что он неприкосновенен, потому он до сих пор этому учится.

- Терри, давай договоримся, - сказал Оскар. – Теперь ты знаешь, что такое секс и что я и Том им занимаемся. Ты не должен смотреть, как мы это делаем. Подглядывать в принципе плохо, а подглядывать за сексом твоих родственников неправильно втройне. Так нельзя делать. Терри, ты меня понимаешь?

- Да.

- Отлично. Мы договорились?

- Да, - кивнул Терри. – Я больше не буду так делать.

- Терри, если однажды ты снова окажешься в комнате, куда мы с Томом придём и, не заметив тебя, будем целоваться, обозначь себя и покажись. Не бойся нам помешать. Наоборот – ты нам поможешь, поскольку нам очень неудобно, когда ты видишь нас за взрослыми делами.

- Вам неприятно из-за того, что я смотрел? – Терри изломил брови.

- Мне нет, - честно ответил Шулейман. – Но Том очень стесняется, и я бы не хотел, чтобы он чувствовал себя некомфортно. И я тоже не хочу, чтобы ты нас видел, поскольку это неправильно. Ты сможешь это сделать, договорились?

- Хорошо, я буду громко говорить, что я здесь, - понятливо отозвался Терри.

- Молодец, ты мне очень поможешь, если будешь так поступать. Терри, теперь я могу объяснить, в чём причина правила, что в мою спальню без разрешения нельзя входить. Я и Том можем быть в постели. Поэтому, пожалуйста, соблюдай данное правило и больше не входи в мою спальню без моего разрешения.

- Я помню, - Терри вновь кивнул, - стучать, а ночью звонить.

- Молодец. Я могу на тебя рассчитывать, чтобы мне и Тому больше не пришлось отпрыгивать друг от друга и чувствовать себя неловко?

- Да, я больше не буду вас смущать. Теперь я всё понимаю.

- Умница, - Оскар улыбнулся и поцеловал его в лоб.

- Простите за то, что как я сегодня поступил. Том, прости меня, - добавил Терри, он запомнил, что папа говорил о Томе, потому извинился перед ним лично.

Том покачал головой, поднял ладонь, мол, ничего страшного, я тебя прощаю. На слова его сейчас не хватало. Но Терри не понял, почему Том с ним не разговаривает, растерянно посмотрел на папу. Шулейман усадил его себе на колени и пояснил:

- Тому неловко из-за нашего с тобой разговора. С ним папа не говорил о сексе, поэтому ему тяжело даются такие разговоры. Дело не в тебе, Терри.

- А, хорошо, - Терри рвано кивнул, быстро уловив суть.

Разговор подошёл к логическому завершению. Убедившись, что все вопросы закрыты и сам ничего не забыл сказать, Шулейман опустил Терри в его комнату. Том так и сидел рядом, положив ладони на колени.

- Спасибо, что побыл с нами, - сказал Оскар.

- У меня не было выбора, - Том кривовато улыбнулся.

Хотел подколоть, но вышло довольно неубедительно и жалко. Шулейман не поддержал его неудачную остроту и продолжил свою мысль:

- Ты мог уйти, но ты остался.

Том опустил взгляд, раз погладил себя по коленям.

- Мне было чертовски неловко быть здесь, - Том посмотрел на Оскара. – Но я рад, что был. Потому что, когда ты убежал за Терри, я опять почувствовал себя отделённым от вас, покинутым, это очень неприятно. А так получилось, что я не был в стороне.

- Понимаю. Мне сложно разрываться между вами, каждый раз получается, что я кого-то из вас бросаю. Поэтому я рад, что ты поприсутствовал.

Шулейман поднял руку, намереваясь обнять Тома за плечи и привлечь к себе, и Том подсел к нему под бок, опустил голову на плечо. Как бы ни было сложно, они справляются. Том улыбнулся своей лёгкой детской улыбкой, снизу блеснул светлым взглядом. Это совсем не то, о чём мечтал. Но они вместе строят что-то новое. Ничуть не менее важное сердцу, чем то, что планировал.

Разумеется, Терри рассказал подружке и о кино, которое посмотрел. И они вместе подошли к Оскару.

- Папа, можешь включить нам тот фильм, который мы смотрели?

Шулейман поставил чашку кофе, который едва не встал поперёк горла от такой невинно озвученной просьбы, и повернулся к детям:

- Нет, я не включу.

- Почему? – Терри изломил удивлённо вздёрнутые брови.

- Почему, Оскар? – вторила ему Мира; она обращалась к Оскару по имени, поскольку тот сам сказал ей так его называть.

- Потому что это кино для взрослых, дети его смотреть не должны. Терри, за тебя отвечаю я, поэтому я могу брать на себя ответственность касательно того, что тебе можно, а что нельзя, - серьёзно отвечал Оскар. – Но за Мирославу отвечают её родители, я не могу брать на себя ответственность показывать ей то, что ей по возрасту не подходит.

Мира в замешательстве взглянула на Терри и шагнула вперёд:

- А если мой папа разрешит? Можно?

Шулейман мысленно усмехнулся, представив себе эту картину. «Папа, Оскар хочет показать нам фильмы для взрослых. Ты разрешаешь? Разреши, пожалуйста». После такого разговора Егор имел бы полное право врезать ему не разбираясь. Но что-то подсказывало, что даже после такого Шепень не пошёл бы на конфронтацию, уж очень он скользкий тип.

Дети вернулись в комнату ни с чем. Терри обнял расстроенную подружку:

- Мира, не грусти. Хочешь, я нарисую, что в этих фильмах? Я же видел.

- Да, нарисуй, - Мира едва не шмыгала носом от расстройства, она-то настроилась; от досады, что Терри можно, а ей нельзя.

Терри очень-очень хотел ободрить подружку, поднять ей настроение. Изобразил на альбомных листах десяток цветных сцен из просмотренных порнофильмов, Мира изумлялась, тыкала пальцем в рисунки, задавая вопросы, смеялась, а Терри с чувством старшего – хотя на самом деле Мира старше на несколько месяцев – и просвещённого объяснял, что да как. Стоя показал те самые взрослые движения.

- А мы можем попробовать? – предложила увлёкшаяся Мира.

Терри нахмурился:

- Папа сказал, что дети не могут заниматься сексом.

- Почему?

- Мы маленькие, мы не можем этого делать, - Терри покачал головой.

- А мы понарошку, в одежде. Терри, давай попробуем! – Мира нетерпеливо потянула Терри за руку, упрашивая поучаствовать в шалости.

Они попробовали. Об этом никто не узнал.

Но взрослые узнали о рисунках, первым их обнаружил Том. Том зашёл в комнату Терри в его отсутствие, нарушив существующее в квартире правило уважения к личному пространству, и увидел рисунки, которые Терри не спрятал, а оставил на столе. Глаза полезли на лоб от такой шок-находки. Оставить это так он не мог.

- Оскар! – Том подбежал к нему, тыча стопкой рисунков. – Посмотри, что я нашёл у Терри!

Шулейман посмотрел, тоже впечатлился, но без экспрессии.

- Это уже точно ненормально. У него нездоровый интерес к сексу, - Том твёрдо крутанул головой. – Он извращенец!

- Так, во-первых, выдохни и замедлись, - Оскар забрал у него рисунки. – Во-вторых, не спеши ставить диагнозы. С чего такие выводы?

- С чего?! – Том восклицал, таращил глаза, кипя эмоциями. – По-твоему, это ни о чём не говорит? – ткнул пальцем в верхний рисунок. – Он буквально нарисовал порнографию. С ним что-то не так!

- Это обычный интерес к новой для него теме, - парировал Шулейман, который проблемы не видел. – Для детей всё новое, захватывающее, потому они очень живо погружаются в тему. На месте секса могло быть что-угодно другое, с чем Терри прежде не был знаком, и он бы точно так же ушёл в тему с головой. Сейчас у него пройдёт первый восторг, и интерес упадёт.

- Давно ты стал специалистом по детям? – Том упёр руки в бока.

- Не очень, я ещё учусь.

- Оскар, да, дети увлекаются, но не сексом же! Не в шесть же лет! Сначала он подглядывает, теперь эти рисунки. Что ещё? Что дальше? Такими темпами он маньяком вырастет. Будет очень иронично: я жертва, а ребёнок от меня насильник, - Том скрестил руки на груди, всем видом выражая, что не согласен со спокойствием Оскар.

- Или, если взять за основу, что Терри сын Джерри, то получается, что маньяк от маньяка, - ухмыльнулся Шулейман. – Действительно, очень иронично.

- Не смешно. Я как жертва возмущён этой ситуацией и требую твоего к ней внимания. Такие вещи нельзя оставлять без внимания, чтобы потом не пришлось плакать и сожалеть о том, кого вырастил.

- Даже если Терри вырастет маньяком, тебя он вряд ли выберет своей жертвой, не беспокойся.

- Оскар, это не смешно, - повторился Том. – Тебе всё равно, что у тебя ребёнок ненормальный?

- Повторяю – Терри нормальный, в его интересе нет ничего патологического. А ты чего так взвёлся? Слушай, ты о Терри беспокоишься или жаждешь найти в нём отклонение?

- Беспокоюсь! Беспокоюсь! – Том повысил голос до откровенного крика. – Оскар, как ты не понимаешь...?

Окончание фразы смазалось. Шулейман привлёк его к себе, обнял, успокаивающе шикал.

- Тшш… Не кричи, не нервничай так.

- Я не могу успокоиться. Я…!

- Тшш… Чего ты так переживаешь? – Оскар погладил Тома между лопаток и коснулся губами виска. – Расскажи мне.

- Я переживаю, потому что это ненормально, - Том быстро, немного сбивчиво говорил в его объятиях. – С Терри что-то не так. А если с ним что-то не так, то я в этом виноват. Потому что я больной, у меня куча больных родственников…

Из воинственности он съехал едва не во всхлипы, прижимался к Оскару уже сам. Шулейман поднял его лицо, взяв в ладони, заглянул в глаза:

- Терри в порядке, он здоровый, умный, любознательный мальчик. Даже если у него проявится какое-то отклонение, ты не будешь в этом виноват. Я понял, почему ты так реагируешь. У тебя самого с сексом сложные отношения, поэтому тебя триггерит, что им интересуется ребёнок, тебе это не кажется нормальным. Но ты ошибаешься, поведение Терри не выходит за рамки нормы. А если он начнёт проявлять действительно патологический интерес, я приму меры. Договорились?

Оскар кончиками пальцев погладил скулы Тома, большим пальцем провёл под левым глазом. Том прикрыл глаза, чувствуя себя измотанным после этого эмоционального выплеска, и опустил голову Оскару на плечо.

- Ты во всём прав, - вздохнул Том, поднял усталый взгляд. – Но… обещай, что будешь следить за Терри и, если у него появятся какие-то опасные странности, ты не оставишь это без внимания.

- Обещаю. Конфликт исчерпан?

Том кивнул.

- Отлично. Теперь отнеси рисунки на место, - Шулейман протянул Тому альбомные листы. – Доверию Терри к нам не пойдёт на пользу, что кто-то без его ведома копался в его вещах.

У себя дома Мирослава с детской непосредственностью заговорила с мамой обо всём, что узнала, и нарвалась совсем не на ту реакцию, которую ожидала. Мама сказала, что это не для детей, запретила об этом говорить и даже бросила фразу, что Терри плохо на неё влияет. Обычно отстранённую, забитую Алину настолько возмутило дочкино сексуальное просвещение в гостях, что она выложила мужу всё, чтоб об этом думает. Это был первый раз, когда Егор поднял на неё руку, «потому что дура и лезет не в своё дело».

Потом Егор пошёл к дочке, объяснил, что мама не права, что Терри хороший и правильно её учит. Мира папу услышала, но желание говорить «об этом» со взрослыми у неё отпало. И её мучило несоответствие того, как свободно «об этом» говорил Терри, и того, как говорила мама.

Глава 8

Настал первый учебный день. Никакого праздника, дети всех возрастов просто возвращались в свои классы после каникул, а первогодки прибывали к зданию школы, чтобы пойти на свой первый в жизни урок. Терри ни на шаг не отходил от папы, пока приветливая учительница общалась в основном с родителями, приведшими своих чад. Жался к Оскару, стараясь держаться смелым, но не выходило; вовсе уткнулся лицом папе в бедро, прячась, он так делал совсем малышом два года назад – и до сих пор, когда совсем терялся от происходящего вокруг, когда его окружало слишком много прежде незнакомых людей. Ничего не изменилось, когда все выдвинулись в сторону класса, Терри отлип от папы, но не отпускал его руку, за которую тот его взял, храбрился, шёл вперёд, но бросал на папу растерянно-взволнованные взгляды широко раскрытых глаз, будто боялся, что папа сейчас уйдёт, как он и должен был поступить, и оставит его одного в этом непонятном новом месте. Оскар это видел – и не мог уйти. Терри нужна опора хотя бы сегодня, чтобы он обрёл равновесие и влился в новый для него жизненный этап.

Доведя Терри до класса, Шулейман подошёл к преподавательнице:

- Мадам, я поприсутствую на уроке?

- Да, конечно, - с чуть растерянной улыбкой – из-за того, кто перед ней – ответила учительница.

Сопровождение детей родителями или иными представителями здесь не практиковалось, но и запрет на то нигде не был прописан. Забрав учительский стул, чтобы сидеть с комфортом, а не крючиться на маленьком стульчике за маленькой партой, Оскар устроился в конце класса, чтобы поддерживать Терри своим присутствием, но не висеть над душой. Но прежде подошёл, наклонился к сыну:

- Терри, я сегодня побуду с тобой.

Терри заулыбался, радуясь тому, что не останется один среди всего-всего нового и всех-всех новых. Начался урок, прежде всего – знакомство, дети называли свои имена и фамилии. Когда очередь дошла до сидящего на последней парте в ряду у окна Терри, он ничего не сказал. Повисла глухая пауза, ставшая неожиданностью для преподавательницы.

- У меня записано, что тебя зовут Терри. Это правильно? – подтолкнула его учительница, не утверждая, а уточняя, вдруг мальчик хочет, чтобы его называли как-то иначе, это его право.

- Да… - немного растянуто ответил Терри. – Я Терриал Шулейман. Здравствуйте, - добавил через короткую паузу, посмотрев на одноклассников.

Шулейман изумлённо посмотрел на мальчика. Терри назвал себя его фамилией? Лапочка, мальчик мой… Словами не передать эмоции. Преподавательница тоже удивилась, заглянула в журнал.

- Терри, у меня записано, что твоя фамилия Вилларе Ле-Бретон.

- Это по маме. По папе – Шулейман, - объяснил Терри.

- Терри, какую фамилию ты предпочитаешь своей основной? – спросила учительница.

- А какая написана?

- Вилларе Ле-Бретон.

- Значит, Вилларе Ле-Бретон.

Всё-таки мамину фамилию выбрал, что поубавило эмоции Оскара. Ничего, для Шулеймана вовсе не являлось решающим, чтобы Терри носил его фамилию, наоборот – не хотел, чтобы Терри стал Шулейманом, если сам того не захочет. Но когда Терри так себя назвал, было очень, очень приятно.

С началом перемены Терри не сдвинулся с места, сидел за партой в той же позе, в которой провёл урок. К нему подошёл одноклассник, Терри не отверг его, но и желания общаться не проявил, не был готов здесь дружить, и мальчик, не расстроившись, ушёл ни с чем. Прогулке по классу или коридору, общению с новыми одноклассниками Терри предпочёл рисование в тетради, только короткого перерыва не хватило, чтобы закончить рисунок.

К середине второго урока Оскар приметил, что Терри двигается. Раз посмотрел, два, три – сидит, сгорбившись над партой, хотя проблем с осанкой у него нет никаких, и не шелохнётся. По прошествии семи минут он сгорбился сильнее, и с расстояния Шулейман видел, что Терри весь напряжён, зажат, что беспокоило. Оскар подошёл к нему, присел на корточки и коснулся плеча:

- Терри?

И увидел, что Терри плачет – без единого звука, незаметно, сидит, наклонившись к парте, и прячет затопившие глаза, подтекающие слёзки. Перегруз от слишком многого нового, от слишком большого количества других детей в одном с ним помещении.

Плюнув на все правила, Шулейман поднял Терри на руки и, прижав к себе, вышел с ним из класса. Терри вжался лицом в его грудь и тихонько всхлипывал, он ведь страдал от этих своих состояний. Хотел перестать хныкать, хотел отмахнуться от надвигающейся на него тяжёлой тучи, но не мог. Оскар сел в коридоре подальше от класса, усадив Терри на колени, ничего не говорил, давая ему успокоиться, по спине гладил и качал. Плакать Терри перестал быстро, поднял понурое лицо с большими растерянными, печальными глазами.

- Терри, тебе там не понравилось? – спросил Оскар.

Терри отрицательно покачал головой.

- Терри, давай уйдём отсюда? В первый день всегда учатся мало, - приврал Шулейман. – Пойдём погуляем, подкрепимся.

К ним вышла участливая учительница, спросила обеспокоенно:

- Почему вы ушли? Что-то случилось?

- На сегодня с Терри достаточно образования, - ответил Оскар.

- Вы не вернётесь в класс?

Терри открыл и закрыл рот, не сумев выдавить слова так сразу, посмотрел на папу в поисках помощи и ответа. По глазам Шулейман понял, что он может, может себя превозмогать и возвратиться на парту. Но не надо.

- Нет. Увидимся завтра.

Пожелав всего хорошего, выказав надежду увидеть Терри завтра и попрощавшись, преподавательница удалилась.

- Идём? – осведомился Шулейман.

Терри кивнул. Игнорируя то, что Терри может идти сам, Оскар на руках понёс его к выходу. Терри не просился отпустить его, опустил голову папе на плечо и молчал, через полуприкрытые веки наблюдая обратную дорогу до парадной двери.

За обедом Терри оставался молчалив и понур. Когда-то он мечтал, как пойдёт в школу, как заведёт там друзей. Уже нет, поскольку у него есть Мира и жизнь полна и без школы, но Терри рассматривал школу как неизбежный этап в жизни каждого человека. Ждал её, потому что в школе дают знания, а учиться Терри любил, и это интересно и обязательно. Но он не справился и поэтому страдал. Страдал от разочарования, чувства вины, растерянности.

- Терри, в школе далеко не всегда сразу бывает хорошо, нередко для того нужно время, нужно время привыкнуть, - сказал Оскар.

Терри, изломив брови, вопросительно взглянул на него, выговорил:

- Я думал, что всё будет хорошо… - и снова потупил печальный взгляд. – Я старался, но не получилось… Я виноват, что не смог?

- Терри, ты не виноват, так просто сложилось, - не кривя душой заверил его Шулейман. – То, что ты не сумел сразу влиться в школьную жизнь, не показатель и не повод опускать руки. Даже у меня, а я…

- Крутой? – предположил Терри, уверенный, что так и есть.

- Да, - кивнул Оскар. – Я крутой, но даже у меня не сразу сложилось в школе, ситуация наладилась лишь в третьей школе.

- Ты учился в разных школах? – удивился Терри.

- В разных школах в разных странах, - усмехнулся Шулейман. – Да, я сменил немало школ. В школах в Швейцарии, где я учился в младших классах, меня не любили, что осложняло мне жизнь. Потом я переехал в Англию и в лондонской школе познакомился с большинством своих друзей. Я не говорю, что тебя не полюбят одноклассники и что тебе придётся поменять школу, но я хочу, чтобы ты не расстраивался и знал, что никакой трагедии не произошло. Не расстраивайся, завтра будет новый день, и ты со всем справишься, а если нет – впереди ещё много дней, - ободряюще, задорно улыбнулся.

Терри слабо, но улыбнулся в ответ. Подпёр голову руками и наклонил набок:

- Папа, а почему у тебя не было друзей в первых двух школах?

- Там все были чванливые дураки, - пожав плечами, бесстыдно ответил Оскар.

Терри улыбнулся шире, наклонил голову на другой бок. Груз сегодняшней неудачи отпускал.

- Терри, ты готов завтра снова пойти в школу? – серьёзно спросил Шулейман.

Терри задумался.

- Я хочу завтра вернуться в школу, я хочу учиться, - также серьёзно ответил он. – Я смогу.

Оскар отпил кофе и задал другой важный вопрос:

- Терри, мне пойти с тобой завтра?

- Если можно… Можно? Ты можешь?

- Конечно. Я с радостью тебя сопровожу, и никто мне это не запретит.

Дома их встретил Том, подошёл к Оскару с участливым вопросом:

- Как всё прошло? Уроки в начальной школе так мало длятся? – удивился тому, что они вернулись рано.

- Всё прошло хуже, чем хотелось бы, Терри выдержал полтора урока и перегрузился, собственно, поэтому мы и вернулись рано.

Том понимающе склонил голову, не совсем понимая, какими словами ему реагировать.

- Завтра я снова буду с Терри на уроках, - сказал Шулейман. – Думаю, на всякий случай буду сопровождать его всю неделю, чтобы он легче адаптировался.

- Ты будешь рано вставать и уходить?

- Придётся. Я не рад столь ранним подъёмам, но что поделать. В жизни каждого взрослого, который решает обзавестись ребёнком, однажды наступает момент, когда приходит время ему вернуться в школу, - Оскар усмехнулся.

Том шагнул ближе, обнял нежно и прикрыл глаза, пользуясь тем, что сейчас Оскар рядом и никуда не убегает. Его не радовало, что Оскар будет рано уходить, оставляя его одного в постели, и много часов отсутствовать, но Том крепился и не показывал того. Понимал, что сейчас так надо. Шулейман тоже обнял его, провёл носом по волосам на виске и сказал:

- Я постараюсь тебя не будить.

- Буди, - Том едва слышно вздохнул, не открывая глаз. – Тебе же… надо утром.

- Мне придётся просыпаться на час раньше, чтобы оставить время на утренний секс, - посмеялся Оскар над его ухом. – Перенесём его на послеобеденное время.

Том вновь тихо вздохнул, немного отстранился:

- Я скучаю, когда тебя нет дома. Взрослая жизнь с ребёнком – это так сложно…

- Это временно, - Шулейман привлёк его обратно, ведя ладонью по пояснице. – Скоро Терри привыкнет, и я буду только отвозить его в школу и забирать. А пока предлагаю компенсацию твоего утреннего одиночества – вечером я твой. Устроим свидание, - предложил задорно, с обаятельной лукавой ухмылкой.

- Без Терри? – чуть улыбнулся Том.

- Детям на свиданиях на место, - без сомнений ответил Шулейман. – Неделю будем выбираться куда-нибудь вечерами и проводить время вдвоём. Согласен? – и, отпустив Тома, протянул ему раскрытую ладонь.

Том улыбнулся и пожал его руку:

- Договорились.

Через годы этот жест. Через годы «договорились» с самого первого скреплённого рукопожатием договора, изменившего жизни их обоих.

***

Оскар прижал Тома к стене в коридоре и впился в губы пылким поцелуем. Том, среагировав вмиг, ответил, не мог не ответить, всё естество тянулось и поддавалось его губам, но через считанные секунды чуть отвернул лицо, ускользая от волнующей ласки, заставшей невовремя.

- Оскар, я иду в ванную. Мне надо…

- Я знаю. У меня есть идея, - выдохнул Шулейман на ухо Тому, не убирая от стены рук, держащих его в заложниках, и прикусил мочку уха, послав по телу вниз мурашки и слабость к сопротивлению.

Том непроизвольно немного выгнулся, на мгновение зажмурив глаза. Слишком приятно, слишком хочется после отсутствия близости сразу после сна… Но сначала надо кое-что сделать.

- Я пойду с тобой.

Окончание фразы Оскара заставило Тома открыть глаза и вопросительно на него посмотреть:

- Зачем?

- Помогу тебе, - Шулейман смотрел в глаза и гладил бока Тома, не давая полностью переключиться и остыть.

- В каком смысле? Зачем? – Том непонимающе нахмурился. – Мне сейчас нужно не только помыться.

- Я и без твоих уточнений понимал, что тебе надо сделать в ванной. О том я и говорю. Приму участие в подготовке.

У Тома полезли на лоб неестественно расширившиеся глаза.

- Что?! Нет!

- Почему нет? Это обычная практика, - Шулейман снова попытался приблизиться, прижаться.

- Нет, - Том шарахнулся от него, вжавшись в стену. – Даже не думай об этом. Я же там… Это же…

У Тома от возмущения и стыда от одной мысли о том закончились слова.

- Я знаю, что ты там, - невозмутимо ответил Оскар. – Я хочу посмотреть и помочь.

- Оскар, что за извращение?! Я никогда на это не соглашусь.

Том уворачивался от настойчивых приставаний, пытался отодвинуть Оскара от себя, чтобы сбежать, улизнуть в ванную, что в паре метров от них, и закрыться там. Оскар ни на сантиметр не сдвигался с места, сдвинуть его без его на то желания примерно то же самое, что подвинуть стену – невыполнимая задача, пустая трата сил.

- Вовсе не извращение, - сказал Шулейман. – Тебе будет полезно расслабиться и довериться мне, и я этого хочу, по-моему, это весьма пикантно.

- Нет!

- Да. Ты согласишься, я всегда добиваюсь своего.

Если Оскар задался целью – для него не существует препятствий, он идёт напролом и подминает под себя. Том всхлипнул под его поцелуями и вероломной лаской ухватистых рук, мешающими быть собранным и решительным, убежать.

- Оскар, не надо… - выдохнул беспомощную мольбу Том.

- Расслабься, это всего лишь чистка, которую ты регулярно проводишь.

- Оскар, нет.

Горячая даже через футболку рука уверенно соскользнула вниз по торсу и ощупала между ног. Том зажмурился.

- Оскар, нет, - повторял Том, теряя твёрдость в голосе.

- Пойдём, - Шулейман взял его за руку и отлепил от стены.

- Оскар, нет. Я против. Я не пойду с тобой!

Шулейман сумел сломить сопротивление Тома так, что тот сам не заметил, как это произошло. Подтолкнул Тома в ванную комнату и закрыл за ними дверь, защёлкнув замок. Том отошёл на середину просторной комнаты и обнял себя за плечи.

- Раздевайся, - сказал Оскар, подойдя к Тому. – Ты только снизу раздеваешься или всё снимаешь? – поинтересовался, будто это обычное дело.

- Оскар, я не буду, - совсем слабо уже выразил протест Том. – Пожалуйста, выйди.

- Мы всё равно это сделаем. Раздевайся.

- Оскар, ты меня принуждаешь, - Том посмотрел прямо и с обидой, стиснул челюсти, двинув желваками.

- Не слышу стоп-слова, - резонно заметил Шулейман.

И Тома словно холодной водой окатило, сверху звонко стукнув ведром. Мог сказать стоп-слово. Но не мог. Потому что не хотел. Потому что сейчас его ярое нежелание не то, попрание которого причинит вред. Это смущение, стыд, то, что для него невозможно, немыслимо. Может сказать кодовое слово «акула», которое остановит Оскара, но солжёт и злоупотребит данной ему властью, если его использует. В глазах Тома отразилось беспомощное осознание своего положения. Или ложь, или… Солгать Том не мог, просто не мог сейчас, потому что их уговор основан на честности и доверии, что Оскар не трогает его, прекращает любые свои действия, когда звучит стоп-слово, а Том в свою очередь не должен злоупотреблять его применением и говорить без подлинной необходимости.

Хотелось заплакать от этой беспомощности, в которой поднималась паника. От того, что чёртова совесть взыграла невовремя, перекрыв возможность схитрить и избежать прохождения через этот ад. Может быть, ещё получится уговорить, может быть, Оскар его пощадит?.. Том истово верил, не зная, на что надеется, потому что уже сломался, дал слабину, загнавшую его в тупик.

Шулейман дал Тому достаточно времени, чтобы он мог воспользоваться своей форой, чего он не сделал. Что и следовало доказать. Зачем это Оскару? Пришла такая идея и виделась интересным опытом.

- Раздевайся, - повторил Оскар. – Так и быть, я выйду, когда тебе понадобится на унитаз, не буду тебя в край смущать, но остальное я разделю с тобой.

Это немного успокоило, хотя бы предобморочное состояние немного ослабило хватку на горле. Но Том всё равно оставался нечеловечески напряжён. Отвернулся, отошёл от Оскара. Пробормотал:

- Я полностью раздеваюсь…

- Вперёд.

Том начал раздеваться, но только приподнял майку и завис. Руки немели, он весь цепенел от непреодолимого внутреннего сопротивления, смотрел в пол, прижимая подбородок к груди. В конце концов Оскар сам стянул с него футболку. Том тряхнул растрепавшимися волосами, прикрылся руками, обняв себя. Но сам снял штаны. И казалось, что ещё чуть-чуть, и не сможет дышать от морального паралича, держащего на грани фонтана слёз.

Том снял последнюю деталь одежды, положил трусы в корзину с грязным бельём. Шулейман направлял, что жгло прикосновениями ладоней к голой коже, поставил Тома в поддон душевой кабины.

- Ты в какой позе чистишься? – поинтересовался Оскар.

Неужели это случится? Нет, нет, нет, не может быть…

- Стоя…

Том не мог себя заставить говорить внятно и с нормальной громкостью. Как и не мог заставить себя смотреть на Оскара.

- Повернись спиной, - сказал Шулейман. – Давай, ты же прекрасно знаешь, как это делается.

Сволочь. Садист. Том вздрогнул от его слов, предпринял последнюю бестолковую попытку сбежать, но куда там. Желание разреветься жгло всё ближе, когда словно деревянный развернулся лицом к стене. Оскар провёл ладонями по бокам не поднимающего головы, напряжённого точно струна Тома и, закатав выше рукава и штанины джинсов, тоже переступил бортик душевой кабины. Коснулся поцелуем плеча Тома, провёл губами вверх по шее.

- Оскар, пожалуйста, не надо…

- Расслабься.

Отступив, Шулейман снял с держателя анальный душ, спросил:

- Где смазка?

- Я без неё.

- В тебя, конечно, и побольше предметы входят, но всё же не пренебрегай правилами безопасности, - наставил его Оскар.

Том хотел бы двинуть его за эти стыдные слова, но не позволило зажавшее тело оцепенение. Оскар мучил его поцелуями и прикосновениями, отчего возбуждение частично сохранялось. Том видел свою слабую, бесполезную, неуместную эрекцию, стоял, опираясь руками об стенку, и каждую секунду желал провалиться куда-нибудь, хоть куда-то, чтобы не переживать этот концентрированный кошмар, невозможный ад.

- Не напрягайся так, - Шулейман погладил его по пояснице. – Больно же будет.

- Оскар, пожалуйста, давай на этом остановимся… - попросил Том.

- Мы ещё не начинали, - легко отбил Оскар. – Расслабься.

Когда сильная рука легла на ягодицу и оттянула её в сторону, Том перестал дышать. Сгорал изнутри в пламени собственных комплексов – нормальных суждений нормального человека, что это ненормально! Не нужно. Извращённо.

Шулейман оценил поле работы и цокнул языком:

- Нагнись или хотя бы прогнись вперёд.

Том ударил его по руке, реализуя своё агонизирующее бессилие. Но после наклонился к стене. Слёзы всё-таки прорвались, потекли по опущенному носу каплями отрицания, непримиримости, унижения.

- Я тебя ненавижу… - выцедил Том, терпя сначала массирующие движения пальцев на сфинктере, а после введение наконечника.

- Я тебя тоже люблю, - сказал над его ухом Шулейман.

Погладил по спине и, придерживая шланг, включил тёплую воду. Том больно прикусил нижнюю губу, впился зубами, чтобы и это перетерпеть. Это невозможное, взрывающее его разум. То, как слабым напором вода неумолимо течёт внутрь. Оскар поцеловал его в изгиб шеи, в уме просчитывая, сколько воды вытекает за определённый отрезок времени и когда остановиться. Том всхлипнул, дёрнулся.

- Я тебя ненавижу, - повторил сдавленно, роняя капли слёз с кончика носа.

- Ты меня любишь, - нисколько не беря его слова на веру, ответил Шулейман и погладил Тома между лопаток.

Слишком ласково. Слишком лишнее.

- Сейчас – ненавижу, - процедил Том.

Не мог не думать о том, через что проходит. Не мог не чувствовать, как вода наполняет. Много, обычно он ограничивался меньшим количеством за раз. А сейчас усиливалось чувство переполненности, давило изнутри на стенки. Том стиснул зубы и зажмурил глаза, не имея сил абстрагироваться, пальцы судорожно поджались, соскальзывали с гладкой стенки, не находя, за что зацепиться.

- Всё, - Оскар перекрыл воду и вынул наконечник.

Том изо всех сил сжал мышцы и ягодицы, дышал часто – и через раз, упёршись лбом в стенку. Шулейман обнял его со спины, провёл руками вверх по животу и груди, положил ладонь на вздувшийся низ живота. Не из-за критического количества воды внутри, а из-за худобы, на нём всё видно. У Тома мышцы лица дёргались от его прикосновений, вступающих в невыносимое противоречие с остальными деталями ситуации. Оскар выпрямил его, потянув за плечо, и развернул лицом к себе. И, взяв за подбородок, запечатлел на губах поцелуй, не получив никакого ответа, что его не расстроило.

Вслед за Оскаром, опираясь на его руку, Том осторожно, замедленно, неуклюже переступил через бортик. Если поскользнётся, не сможет удержать воду внутри, и от этого навязчивого страха казалось, что непременно поскользнётся, запнётся, оттого и движения скованные, деревянные. Не поскользнулся, не оступился, встал напряжённый, несчастный, голый. А Шулейман не сводил с него пытливого взгляда.

- Оскар, выйди… - севшим голосом попросил Том, вновь чувствуя слёзы на глазах от своего беспомощного, ужасного положения. – Мне надо…

Понятно, что ему надо, нет нужды объяснять. Изнутри ощутимо давило.

- А может, мне остаться? – произнёс Шулейман. – Не стесняйся, получится отличная терапия твоей больной темы. Я отвернусь.

- Оскар, выйди! – Том сорвался на отчаянный крик.

Согнулся, держась за живот, перестав дышать. Казалось, что не сумеет сдержаться. Секунды промедления и… Он не сделает этого при Оскаре, но если не сделает, то… невозможно долго удерживать естественные позывы исторгнуть воду, уже становилось больно от натуги. И слёзы снова брызнули, не от физических ощущений, от моральных страданий.

- Ладно, ухожу, - согласился Шулейман. – Позовёшь меня, когда закончишь.

Том швырнул бы что-то в закрывшуюся за ним дверь, если бы что-нибудь было под рукой. Доковылял до унитаза и, сидя на нём, закрывал лицо руками. Какое унижение, какое издевательство… Его личный кошмар. Странно, что Оскар не подумал, что от такого стресса его может переключить. Том, может быть, и рад бы был, чтобы вместо него Джерри выбросило в этот момент. Но он может сам это пережить, как бы ни казалось из-за морального ужаса, что нет.

Оскара Том, конечно же, не позвал обратно. Тот заглянул в ванную через пять минут:

- Долго ещё? Ты закончил?

Самую грязную часть закончил, иначе бы упал без чувств от его вторжения. Том ничего не сказал, только зло сверкал глазами исподлобья. После всей процедуры Том помылся тоже под присмотром, почистил зубы и, одевшись в свежее, вышел из ванной как контуженный, оглушённый, чувствуя себя изнасилованным инвалидом, у которого не гнутся ноги.

- В другой раз используем насадку из секс-шопа, чтобы процесс был не только необходимым, но и приятным тебе, - с усмешкой сказал Шулейман.

Том посмотрел на него изумлённо и отрезал:

- Никакого другого раза не будет. Я вытерпел сейчас, но больше ты ко мне с этим не подойдёшь.

- Сейчас ты в шоке, но ты остынешь и согласишься, - утвердил Оскар, ни капли не сомневаясь в своей правоте и своём праве на расширяющие границы эксперименты. – Тебе понравится.

- Оскар, нет. Этого не будет. Не смей.

- Ладно, не будем об этом сейчас.

Шулейман привлёк Тома к себе, поцеловал под ухом. Том дёрнулся:

- Что ты делаешь?

- Собираюсь вернуть тебя в спальню и к обоюдному удовольствию использовать, - Оскар попытался поцеловать в губы.

Том увернулся, вывернулся из его рук, оттолкнул:

- Ты думаешь, после этого я буду с тобой спать?!

Отмер, вспыхнул, брызжа негодованием.

- Именно так я и думаю, - сказал Оскар.

- Иди к чёрту! После того, что ты со мной сделал, я месяц о сексе думать не смогу. Да я видеть тебя не могу!

Том и сам понимал, что его ярость ядерная и пустая. Просто сейчас он слишком возмущен и смущен, чтобы реагировать иначе.

- Ладно, будешь ко мне спиной, чтоб не видеть, - ухмыльнулся Шулейман, ему с реакции Тома смешно.

Снова предпринял попытку притянуть Тома к себе, но тот не дался, вновь оттолкнул, несколько раз ударил кулаками по рукам и груди:

- Не трогай меня!

- Не задирайся.

Том шумно выдохнул, отступил на шаг и заявил:

- Я бы сейчас ушёл от тебя, если бы мне было куда идти.

- У тебя есть квартира, - напомнил Оскар, пусть это и не в его интересах.

- Я не хочу туда уходить, - Том скрестил руки на груди и чуть нахмурился.

- Есть квартира на девятнадцатом этаже.

- Она не моя.

- Перевести её в твою собственность?

- Нет, - Том дёрнул плечом. – Мне не нужна другая квартира. Я бы ушёл от тебя, чтобы не видеть, но я не хочу уходить.

Понял, что сказал что-то не то, нахмурился, приоткрыв в замешательстве рот. Шулейман посмеялся с него. Том тряхнул головой:

- Неважно. Я никуда с тобой не пойду, и, если не хочешь снова получить разбитый нос, не трогай меня, - заявил, прямо глядя в лицо.

Шулейман тоже понимал, что Тому просто надо перебеситься, потому ничуть не обижался и не воспринимал его поведение и слова сейчас всерьёз. Он такой – вспыльчивый, но отходчивый.

- Но за один стол со мной ты сядешь? – поинтересовался Оскар, хотя по сути это был не вопрос, поскольку он знал ответ.

- Сяду, потому что я голодный.

Том вновь дёрнул плечом, развернулся и пошёл в сторону кухни. За завтраком Шулейман осведомился:

- План на вечер тот же? Ужин вне дома, посещение какого-нибудь интересного места, потом…

- Никакого потом. Я не буду с тобой спать, - отрезал Том и, вздёрнув нос, отвернулся.

- Спорим, вечером я смогу тебя переубедить? – Оскар с ухмылкой прищурился и протянул ему руку.

Том покосился на него:

- Спорить с тобой я тоже не буду.

Том не сдался, в этот день между ними не было ничего. Но назавтра он уже остыл, и их интимная жизнь с утра вошла в привычное русло. Оскар усадил его себе на лицо, немного издеваясь, проверяя на прочность такими ласками после вчерашнего и одновременно доказывая, что в нём нет ничего неприятного, грязного, неприличного. Том изгибался, хватал ртом воздух, горел и сходил с ума от ощущений и их разрывающего противоречия с накатывающими, ударяющими в голову воспоминаниями. Что не помешало получить колоссальное удовольствие и впоследствии ярко кончить под Оскаром. И больше не вспоминать и не злиться.

***

Неделей дело не ограничилось. Терри больше не плакал, не приходилось его забирать раньше, но за пять учебных дней кардинальных изменений не случилось: Терри по-прежнему не взаимодействовал с одноклассниками и даже не смотрел на них, будто их для него не существовало, по-прежнему никуда не уходил из-за парты, кроме редких моментов, когда ему требовалось в туалет, куда Оскар его провожал, общался Терри только с учительницей и с места, и подходил к ней. Одна неделя сопровождения плавно перетекла во вторую, что не радовало Шулеймана. То ли он плохо разобрался в процессах адаптации детей к школе и ожидал от Терри невозможного, то ли дело в индивидуальном случае Терри. Радовало лишь то, что со стороны Тома проблем не поступало: он относился к ситуации с пониманием, не тосковал слишком сильно, не обижался, не проявлял никаких признаков медленно зреющей истерики. А Оскар в свою очередь исправно делил своё время между ними, по утрам посвящая себя Терри, а вечерами отдавал себя Тому и вместе с ним уезжал из дома до времени отхода Терри ко сну, поскольку не побыть с ним перед сном, не почитать, рассказать историю на ночь – это нонсенс, если находится в городе. Терри тоже устраивало, что вечерами папа с Томом в среднем четыре часа отсутствуют, повезло, что он не тот ребёнок, от которого не отойти. Эти вечерние часы Терри посвящал учению, или пропадал с Грегори на кухне, увлечённо постигая очередные нюансы кулинарного искусства, или Мире звонил по видео. Ещё с дедушками общался, но те звонили в разное время.

Конечно, Терри и сам бы справился и не жаловался, Оскар это знал, он сильный и ныть не склонен, даже когда совсем невмоготу. Но дети должны развиваться в здоровых условиях, совершать победы по возрасту и по силам, а не превозмогать себя, рискуя себя и сломать. Потому Шулейман терпел ранние подъёмы и часы в школе, которые мог провести куда интереснее и приятнее. Ради Терри – это не подвиг. Ради Терри – это даже не обсуждается. Это его сын, мысли не возникало отказаться быть его поддержкой.

Глава 9

Величайшая ошибка — думать, что страсть и чистая любовь несовместимы. Единение влюбленных не является грехом, а без любви грехом становится всё.

Брайанна Рид©

Приближался день рождения Тома. Шулейман хотел уехать с ним на неделю, что не совсем ко времени, но вопрос с Терри можно решить, папа подхватит и подежурит в школе. С Терри он поговорил, Терри не был против его отлучки – кто бы сомневался, он никогда не скажет, но Оскар его выспросил и пришёл к выводу, что Терри действительно не возражает, наоборот – он был рад за них с Томом. В этом весь Терри – он умеет искренне радоваться за других, даже тогда, когда, казалось бы, ситуация должна ущемлять его интересы, даже четырёхлетним малышом, когда Оскар завис с Томом в Париже, а потом пропадал с ним в Ницце, Терри относился к его отсутствию с пониманием, ждал и ни слова капризного не сказал.

Шулейман подошёл к Тому и прямо, заглядывая в глаза, спросил:

- Чего бы ты хотел?

Мало ли у него совершенно иное видение своего дня рождения. Это ему, Оскару, хотелось устроить что-то особенное, как минимум – провести время только вдвоём.

Том, недолго думая, пожал плечами:

- Я бы хотел куда-нибудь поехать… - отвёл потупленный взгляд. – Но я понимаю, что сейчас не время.

- Сюрприз – я уже договорился, у нас есть неделя, захватывающая твой день рождения, в любой точке мира, - с довольной улыбкой сообщил Шулейман.

Том, вздёрнув брови, вскинул к нему изумлённый взгляд:

- Правда? А Терри?

- Терри остаётся дома, если, конечно, ты не хочешь взять его с собой. Хочешь?

Том смущённо отрицательно покачал головой. Добавил словами:

- Нет, я не против, если его нужно взять с собой…

- Я так и думал, так что, как я уже сказал, Терри остаётся дома, я не единственный его родственник, его есть на кого оставить, - утвердительно сказал Оскар и взял Тома за руки, снова перехватывая взгляд. – Это время для нас двоих. Нам нужно быть не только родителями, вернее – мне нужно быть не только родителем, но и о другой стороне своей личной жизни не забывать.

Том совершенно тронуто, радостно заулыбался.

- Куда ты хочешь? – поинтересовался Шулейман.

Том задумчиво прикусил губу, произнёс:

- Может быть, на Гавайи?

- Окей, давай на Гавайи.

- Это там занимаются сёрфингом? – полюбопытствовал Том.

- Там тоже, - кивнул Оскар. – Но я на доску не полезу и тебя не пущу, ты мне нужен живой, целый и здоровый, а не поломанный волнами и погрызенный акулами.

- Со здоровым и целым ты опоздал, я перестал быть таким много лет назад, - улыбнулся Том.

Шулейман тоже улыбнулся, провёл рукой по его плечу:

- Как мне нравится, когда ты над собой шутишь. Но я предпочту, чтобы к твоим травмам не прибавился укус акулы за задницу, за неё кусать тебя могу только я.

- Ты не отпустишь меня плавать в океане? Или там море? – Том нахмурился. – Океан же, да?

- Океан. Отпущу, но недалеко и не на доске.

Том состроил обиженное лицо, но именно что состроил, ничуть не обижаясь на самом деле.

- Чего ещё ты хочешь? – спросил Оскар. – Я хочу тебе что-нибудь подарить, но, когда я импровизирую, получаются всякие побрякушки.

- На твои «побрякушки» можно безбедно жить до конца жизни, - улыбнулся Том. – Оскар, честно, я не знаю.

- Подумай.

Том подумал, но ответ был тот же:

- Я не знаю, - Том пожал плечами. – Мне ничего не надо. Мне нет нужды мечтать ни о чём материальном, потому что ты гарант исполнения любого моего желания.

- Ладно, значит, сам придумаю. Или ты надумай и скажи мне.

Оставалось переговорить с папой и договориться о подмене, что задача для галочки, папа не откажется побыть с Терри. Если же вдруг у него найдутся некие несовместимые с внуком дела, тоже не беда – у Терри и второй дедушка есть, который не терял с ним связь после знакомства, или можно подключить кого-нибудь из своих подруг.

Запасные планы не пригодились. Разумеется, Пальтиэль с радостью откликнулся на просьбу приехать и присмотреть за Терри, хотя и немного поворчал на тему того, что Оскар срывается и уезжает с Томом без Терри на целую неделю.

Рассчитав, что лучшим вариантом будет, чтобы отдых вдвоём захватил дни и до дня рождения Тома, и после, Шулейман выбрал остров из Гавайского архипелага – как обычно максимально элитный и закрытый, исключающий контакты с другими отдыхающими, и двадцать пятого сентября они выдвинулись в путь. В начале пятнадцатичасового перелёта, во время взлёта, Том смотрел в иллюминатор и кусал губы в предвкушении и восторге от красоты за толстым стеклом. Потом сидел верхом на Оскаре в его кресле, обнимая его за шею. Они долго целовались, ласкались, но больше целомудренно, не перейдя к более серьёзным действиям. Потом отправились в спальню и легли спать, поскольку вылетели вечером, по привычному часовому поясу уже наступила ночь. А самолёт продолжал свой путь по небу на другую сторону планеты.

Проснулся Том незадолго до завершения длинного маршрута, а пока полностью раскачался со сна, зубы почистил да умыл лицо, самолёт уже приближался к посадочной полосе. Гавайи встретили ослепительным солнцем, океаническими просторами и захватывающими видами даже на земле, а уж каких красот с воздуха насмотрелся, восторженно восклицая и дёргая Оскара.

Земля здесь прогретая, а в воздухе витает какая-то иная, незнакомая воля, наверное, потому, что жизнь на острове отлична от любой другой жизни. Оставалось добраться непосредственно до места отдыха, куда самолётом не долететь, ему там негде приземлиться. В этот раз Шулейман изменил привычке пользоваться водным транспортом в подобных случаях и выбрал вертолёт.

- Настоящий вертолёт? – удивился Том.

- Думаешь, надо было заказывать игрушечный? – иронично выгнул бровь Оскар.

Не успел Том ничего сообразить в ответ, как он добавил:

- Настоящий, - и указал рукой в сторону ожидающей на взлётной площадке машины.

- Можно я его сфотографирую?

- Валяй.

Том расчехлил свою камеру, которую в этот раз не забыл прихватить с собой в потенциально – и гарантированно – полную впечатлений поездку. Окинул тёмный вертолёт профессиональным взглядом – чего-то не хватало.

- Оскар, можешь встать рядом с ним? – попросил Том.

Шулейман пожал плечами, мол, без проблем, и отошёл к вертолёту, встав лицом к Тому.

- С тобой любая фотография становится лучше, - улыбнувшись, прокомментировал Том.

Заглянув в визир, он поймал идею, как сделать фотографию ещё лучше, близкой к идеалу, и поспешил подойти к Оскару, вытянул полы его рубашки из-под ремня, расстегнул и продуманно-небрежно распахнул, после чего отошёл на прежнее место. Шулейман без просьб со стороны Тома скрестил руки на груди и ухмыльнулся набок, что дало шикарную картинку. В это время пилот терпеливо ожидал в стороне.

- Класс, - Том вернулся к Оскару, поднял взгляд от сделанной фотографии на маленьком экране. – Я её опубликую?

- Публикуй.

Пришло время взойти на борт вертолёта, что волнительно. Во время перелёта у Тома сложилось мнение, что летать на вертолёте страшновато, он маленький, менее устойчивый, нежели самолёт, и обзор из него такой, словно ты без защиты в небе смотришь на землю с высоты птичьего полёта. В отличие от него Оскар никаких эмоций от полёта не испытывал, он ещё в детстве налетался, собственный вертолёт в его семье, конечно же, был, и собственный он с некоторых пор имел, который простаивал без дела, поскольку везде доезжал на любимой машине, а куда ехать слишком долго или невозможно по земле, туда летал на самолёте. Шулейман посмеивался над впечатлительностью притихшего во время перелёта Тома и успокаивал его, что напрягаться и бояться нет причин.

- Я не боюсь, - сказал Том в наушники со связью, которые выдали им обоим. – Но в сравнении с самолётом такой полёт меня немного напрягает. Может быть, я просто не привык.

- Если что, обратно поплывём.

Наконец они увидели подготовленную для них виллу, игриво подмигивающую бликующей на солнце кристальной водой большого бассейна. Том обошёл все комнаты, все открытые балконы и веранды, восторгаясь красотой. То ли это самое красивое место, куда Оскар его привозил, то ли просто отвык, потому незамыленный глаз всё выхватывал в ярком, восхитительном свете.

Том принял душ, не закрываясь от Оскара, и переоделся в летний-летний наряд, главная деталь которого – шлёпанцы, которые не носил в городе, но на пляжном отдыхе они обязательный и любимый предмет. Даже новую одежду купил для этого путешествия, в том числе шлёпанцы, а старых уже и не имел. В тонко-хлопчатой одежде и открытой обуви, кричащих о том, что они в отпуске в прекрасном южном месте, дышать стало втройне свободнее.

После завтрака, овеянного бризом океана, перешли к бассейну, Оскар предпочёл поваляться там, а не идти на пляж. Том его желание не разделял, он хотел к океану и совершенно не понимал прелести бассейна, когда есть большая живая вода, но не хотел идти купаться без Оскара, потому занял второй шезлонг и не давал ему лениво подремать своей взбудораженной активностью.

- С ребёнком отдыхать куда спокойнее, чем с тобой, - Шулейман вальяжно взглянул на Тома поверх солнцезащитных очков.

- Я тебя достал? – Том сел и положил ладони на колени.

- Нет, мне нравится, продолжай, я чисто поделился наблюдениями.

Том забрал бокал, когда Оскар хотел выпить коньяка.

- Эй, - возмутился Шулейман. – Я на отдыхе, имею право.

- Не надо, - Том крутанул головой.

И сам выпил, но проглотил всего один маленький глоток, а остальное выплюнул обратно в бокал, скривился:

- Нет, всё-таки я не могу пить коньяк, он мне не подходит.

Оскар дёрнул бровью и отставил в сторону бокал с испорченным напитком, который Том ему вернул.

- Давай лучше шампанского выпьем? – предложил Том. – Вечером.

- Если хочешь, пей шампанское, но я предпочту коньяк.

Ближе к вечеру пошли на пляж. Том вдоволь наплескался, волной с головой окатило и сбило с ног, что ничуть не напугало, а насмешило. Потом на пляже лежали до заката, разлившего розовый цвет на всё видимое. В итоге вечером никто ничего спиртного не выпил, после позднего расслабленного ужина они предались более интересному и приятному делу, очень желаемому после долгого томления в пути и целого дня. Неспешно – а поначалу с неутолимой жадностью – наслаждались друг другом в спальне.

На следующий день Шулейман увидел Тома в одной из этих нелепых пёстрых гавайских рубашек, большой, прикрывающей бёдра на одну треть, ещё и сверху цветочная гирлянда на шее. И без штанов.

- Так вот, что ты покупал вчера, - произнёс Оскар, выдав своё присутствие.

Том, что рассматривал себя в зеркале, обернулся к нему, улыбнулся неловко и очаровательно.

- Да, а гирлянду мне сегодня местные дали.

Оскар подошёл ближе; после первой оценки вида Тома более всего внимание привлекала не цветастая гирлянда, не такая же рубашка, а голые ноги. Увидеть Тома, добровольно снявшего низ вне сексуального контекста и ванной комнаты, огромная, исключительная редкость, обычно его ноги всегда спрятаны за штанами разных фасонов, чаще всего за свободными спортивными, поскольку большую часть времени он проводит дома. А Оскар любил видеть его без одежды полностью – и особенно любил его ноги. Длинные, стройные, идеально гладкие, обычно спрятанные от глаз. Взгляд зацепился, за грудиной разливался жаркий интерес.

Шулейман кончиками пальцев провёл по бедру Тома, фоном гадая, есть ли на нём под прикрытием полов нелепой рубашки бельё. Ух, как пленял и зажигал это вид белой кожи. Оскар опустился на одно колено, пальцами повёл вверх от щиколотки Тома, повторяя лёгкие изгибы икры, подколенной впадинки, бедра. Из-за худобы у него всегда заметны и ощутимы тактильно жилы в подколенных впадинах. Такая маленькая трепетная деталь, как и хрупкость ключиц, тонкость кистей. Том перестал улыбаться и смотрел на Оскара, не совсем понимая, что он делает.

- У тебя потрясающие ноги, - сказал Шулейман и поднял взгляд.

- Правда? – неловко усмехнулся Том.

- Да, - Оскар смотрел прямо, навылет и поглаживал Тома по самому низу задней части бедра. – Я уже не пытаюсь отрицать, что у меня, похоже, кинк на твои ноги.

Сам не знал, когда это произошло. На первых порах вмиг взводился до пресловутого пара из ушей, и замыкало на одном желании от Тома в целом, хоть одетого, хоть раздетого, потом как-то незаметно – по-прежнему от Тома в целом, но в отдельную категорию под названием «тащусь» выделились его голые ноги. Вероятно, по той причине, с голыми ногами вне постели не увидеть. Хотя он ничего не оголяет вне сексуальных утех, кроме рук, которые не прикрывают любимые им футболки.

- Я не могу оставаться равнодушным, когда ты с голыми ногами, - добавил Шулейман, смущая откровенностью. – Меня без преувеличения тащит.

И коснулся бедра Тома губами, легко потёрся щекой, царапнув щетиной, отчего у Тома на миг пошатнулось равновесие и запнулось дыхание. Но эта дрожь под кожей отступила, вытесненная чувством странности, неловкости от того, в каком они положении. Странно, неловко, неправильно смотреть на Оскара сверху. Видеть его стоящим перед тобой на колене и ничуть не борющимся с тем, что смотрит на тебя снизу. Смотрит прямо, признаваясь словами и действиями в любви и обожании. Странно видеть такого человека, как Оскар, на коленях. Том не думал, что не достоин, не думал, что Оскар любит его больше – это уже не так, Том больше не сомневался и не боялся, но сам факт… Когда такие люди, как Оскар, добровольно и не теряя достоинство встают на колени… это больше, чем можно объяснить, описать. Это смущает, удивляет противоречием тем, что ты о себе думаешь – ты обычный, и поражает на глубинном уровне чувств, обволакивая и заполняя теплом ценности. Странно и мурашит до основания, когда на тебя снизу с честным обожанием смотрит такой человек; когда на тебя так смотрит тот, кого ты сам обожаешь, кем восхищаешься, от кого сквозь годы перехватывает годы.

- Сфотографируешь?

- Тебя? – удивился Том.

- Нас.

Том смущённо закусил губы. Принёс штатив и установил на него камеру. Вернулся к Оскару и, пока камера ещё не начала снимать, в смятении кусал губы, словно впервые оказался перед объективом, в который даже не смотрел.

- Не кусай губы, - чуть приглушённым голосом сказал Шулейман и большим пальцем вытянул нижнюю губы Тома из-под зубов, обвёл контур рта.

Камера так и засняла их: Оскара, опустившегося на пол уже двумя коленями, со взглядом снизу, с прикосновением сильной, загорелой, расписанной руки к обнажённой белой ноге. Шулейман взял правую ногу Тома, оторвал от пола и закинул себе на плечо. Том пошатнулся, схватился за плечо Оскара, пахом ему едва в лицо не уткнулся. Слишком близко. Слишком провокационно.

- Оскар, не надо, - смущённо прошипел Том.

- Расслабься, я от тебя в восторге, а остальные пусть нам завидуют, - ухмыльнувшись, сверкнул глазами Шулейман, не отпуская его от себя.

Позже первую фотографию, ту, где он коленопреклонённый перед Томом, Оскар опубликует с подписью: «В моей жизни есть два человека, перед кем мне не зазорно встать на колени. Мне повезло», что деморализует Тома в прекрасном смысле, потому что он один из, и Оскар не стыдится показать это всему миру. А пока Шулейман забрался рукой Тому под рубашку и обнаружил лишь голую кожу:

- Да ладно, ты без белья. Что на тебя нашло, что ты не только без штанов, но и без трусов перед зеркалом вертишься? Я одобряю.

- Они там, - Том указал на кровать, где лежали его трусы, которые снял, когда примерял рубашку.

Хотел отойти и надеть трусы, смутил Оскар вниманием к тому, что он без них.

- Тшшш, не надо, - шикнул на него Шулейман и снова запустил руку под полы рубашки, по-хозяйски огладил ягодицы, мазнул касанием по краю лобка и даже в промежность забрался.

Том стоял оцепеневший, смущённый донельзя, потому что до сих пор не привык к настолько откровенным прикосновениям не в пылу страсти, когда уже ничего не смыслишь, особенно вкупе с обожанием в глазах. Оскар поднялся, за руку подвёл Тома к зеркалу и, встав позади него, расстегнул пуговицы на его рубашке, помог ей упасть на пол. Том неосознанно попытался прикрыть неловкую наготу, но Оскар снова шикнул на него, разведя его руки, провёл по запястьям и ладоням, расслабляя сжатые кисти.

Шулейман убрал волосы Тома на одну сторону:

- Посмотри, какой ты красивый, - сказал, глядя на него в отражении.

- Правда? – выдохнул Том.

- Да. Я не отказываюсь от своих слов: я не вижу в тебе особенной красоты, - глубоким голосом говорил Оскар, кончиками пальцев выводя линии на его плече. - Но вместе с тем я вижу, что никого красивее нет. Для меня. Иной раз у меня дыхание перехватывает, когда я на тебя смотрю, особенно без одежды.

- На фоне тебя мне сложно думать, что я красивый, - Том улыбнулся, оглянулся к нему. – Нет, - вздохнул, - у меня уже нет с этим проблем, я красивый, но по-другому. Совсем по-другому.

- И здорово. Таких, как я, много, а у тебя уникальная внешность.

- Я бы так не сказал, - Том вновь улыбнулся. – Ты точно выиграл лотерею в плане внешности. Во всём остальном тоже.

- Спорить не буду, я по жизни везучий, - широко ухмыльнулся Шулейман и поцеловал Тома в изгиб шеи.

Том вздрогнул, передёрнул плечами от слишком сильной приязни и не совсем осмысленно повернул лицо, подставил губы под поцелуй.

- Оскар, нет! – воспротестовал Том, когда Оскар намерился взять его у того же зеркала, поставив руками в упор по бокам от него.

- Мы уже занимались сексом у зеркала.

- Не так.

- Теперь попробуем так.

Глуша возмущения, Шулейман вовлёк Тома в глубокий поцелуй, перехватив рукой поперёк живота, и вошёл в него. Том вынужденно опёрся руками о стену по бокам от зеркала, как хотел Оскар, чтобы устоять под его толчками, добивающими слишком глубоко и слишком приятно, чтобы сохранить рассудок.

***

- Я придумал, что хочу на день рождения! – воодушевлённо сообщил Том накануне своего праздника. – Хочу нырнуть с акулами.

Шулейман вопросительно посмотрел на него, Том пояснил:

- В клетке. Я узнал, что здесь есть такое.

- Ладно, сам же спрашивал, чего ты хочешь, устрою, - сказал Оскар, не скрывая того, что не рад его выбору.

- Почему в клетке можно, а просто плавать с акулами ты не разрешаешь? – Том нахмурился, зажав ладони между бёдрами.

- Потому что так между тобой и акулами будет хотя бы клетка.

Для исполнения желания Тома отправились далеко от берега на яхте с инструктором и его командой. Том переоделся для погружения, надел маску, в которую поступал кислород, что позволяло дышать как обычно.

- Может быть, ты со мной? – спросил Том, сдвинув на лоб маску.

- Нет, крайне неосмотрительно подвергать риску нас обоих одновременно.

Шулейман облокотился на бортик, наблюдая за погружающейся в воду клеткой, и ровным голосом обратился к инструктору:

- Если с ним что-то случится, тебя пустят на корм акулам.

- Мистер Шулейман, я занимаюсь этим уже пятнадцать лет, и в моей практике не было ни одного несчастного случая, - торопливо оправдался инструктор. – Акулы здесь спокойные, ласковые.

- Ага, прям лапочки.

На разных поверхностях яхты восседали охранники Шулеймана и расслабленно – лишь на вид – курили, на деле готовые в любой момент броситься на защиту и спасение; один из них имел победный опыт сражения с акулой, что делало его особенно ценным в данной ситуации. Меньше нервничать Оскару помогала связь в прямом эфире: на небольшом экране он видел то же, что и Том, и слышал его смазанный голос. Том, притихший сначала, затем начал тыкать пальцем в проплывающих мимо акул и восторженно тараторил.

- Дебил, руки не высовывай, - заботливо ругнулся Шулейман.

Инструктор сказал то же самое, и осаждённый Том опустил руку, хотя он её и не высовывал далеко, лишь чуть-чуть между прутьями.

- Твою мать, - высказал Оскар, когда практически в прутья клетки ткнулась морда зубастой махины.

Том тоже смолк, всё-таки страшновато, пусть и интересно до жути. Ненадолго он затих, любопытный, бьющий ключом интерес перевешивал всё прочее. Погружение длилось сорок минут, и к концу Том жалел лишь об одном – о том, что не взял с собой камеру, она бы не пережила продолжительное нахождение на глубине. Ему, как и всем ныряльщикам, оплачивающим соответствующую услугу, выдали специальный одноразовый фотоаппарат, но качество съёмки у него совсем не то.

Непосредственно в день рождения Шулейман преподнёс Тому ещё один подарок, который приготовил до отъезда.

- Это же она? – вынув из красивой коробки свой подарок, удивлённо произнёс Том. – Та камера? – переводил взгляд с предмета на Оскара и обратно. – Phase ONE XF IQ4?

- Она самая.

Самая дорогая в мире камера. Первая в мире 151-мегапиксельная камера – для сравнения в прошлой камере, тоже подаренной Оскаром и профессиональной высокого уровня, всего 60 мегапикселей, а камера последнего айфона, которая «ничем не уступает в качестве съёмки полноценной профессиональной камере», располагает 49 мегапикселями. Phase данной модели благодаря внедрённым в неё инновационным разработкам – это новое слово в мире профессиональной фотографии, подобного которому нет. Максимальная детализация, в два раза больше объёма в каждой фотографии в сравнении с любым конкурентом. А как она выглядит – объектив огромный, стильный корпус чёрный, матовый, идеально гладкий. Держать такую в руках одно наслаждение. Обладание такой техникой – маленький оргазм. Том в тихом, восторженном изумлении вертел в руках камеру и гладил её бока.

- Она делает «тяжёлые» фотографии, мне сказали, я прикупил флешек, переходников, всё в коробке, - сказал Шулейман. – Тебе нравится? – добавил через паузу.

- Да! – воскликнул Том и бросился ему на шею обнимать. – Спасибо.

Том включил камеру и нацелил на Оскара, чтобы сделать пробный снимок. Качество фотографии превосходило все возможные ожидания, это круче, чем самое лучшее качество.

- Она снимает лучше, чем я вижу, - широко улыбнулся Том. – Я не хотел менять камеру, я всегда привыкаю к той, которой пользуюсь, и мне грустно с ней прощаться. Но после такого качества… я не смогу это забыть и отложить её в сторону. Спасибо, - и вновь благодарно обнял Оскара.

- Я рад, что тебе понравилось. Благо, всегда есть беспроигрышный вариант подарка тебе – какая-нибудь техника для фотографирования.

- Да, я сам себе ничего такого вычурного не куплю, только необходимое.

Том принялся ревизировать коробку, перебирая сопутствующие камере предметы:

- Флешка, вторая флешка. Куда её вставлять? Сюда…

Что-то блеснуло с краю коробки, пальцы коснулись металла. Том вынул из коробки кольцо. В этот раз ничего вычурного. Классическое кольцо с тонким, минималистичным ободком и нескромным 14-каратным бриллиантом.

- Это...? – положив камеру, негромко произнёс Том, подняв к Оскару шокированный, серьёзный, растерянный взгляд.

Забыл все восторги от подарка. Не мог поверить, что да. Неужели снова наступил этот момент? Может быть, это просто кольцо, просто ювелирное украшение в подарок, и сердце зря пропускает удар за ударом. Внимательно пронаблюдав его реакцию, Шулейман ответил:

- Да.

И у Тома сердце сорвалось в ритмы тарантеллы, и нервы туда же – завязывались в бантики, взрывались фейерверками.

- Есть для тебя кольцо? – Том забывал дышать.

- Нет. Это кольцо - не предложение пожениться, а символ того, что рано или поздно свадьба произойдёт, и моего желания прожить с тобой всю жизнь, - сказал Оскар. – Помолвочное кольцо, типа того.

Даже в ушах зашумело от переизбытка эмоций. Том зажал рот рукой не в силах справиться с чувствами, не мог ничего сказать, не мог думать, в голове лишь одно стучало в биении пульса: «Это произошло, это произошло…». Оскар сделал ему предложение, которого Том так долго ждал – уже смирился, привык, не надеялся, не горевал от того, что Оскар больше не хочет быть с ним официальной семьёй, нормально можно прожить всю жизнь вместе и без колец и штампа. Но в этот момент сложный опыт прошедших двух с половиной лет выгорел ослепительной вспышкой достигнутой цели.

Том с визгом бросился Оскару на шею, да с такой прытью, что повалил его на диван. Обнимал – и поцеловал крепко, пылко, со всеми бьющими через край чувствами.

- Я согласен, - сказал Том, оторвавшись от губ Оскара.

- Я тебя и не спрашивал, - усмехнулся тот под ним. – Я хотел тебе сказать, что ты можешь отказаться переходить на следующий этап и не носить кольцо, если не хочешь, мне уже не принципиально ни иметь тебя в качестве мужа, ни кольцо на твоём пальце, но, судя по твоей реакции, уточнения излишни.

- Смеёшься? – Том сел на бёдрах Оскара. – Я так долго этого ждал. Мне и так уже было нормально, - потупился чуть, - но это не значит, что я перехотел. Я ни за что не откажусь от этого кольца.

- Давай не будем торопиться со свадьбой, ладно? Побудем в статусе жениха и жениха.

Шулейман больше не хотел спешки прошлого раза, он и свадьбы-то не хотел, но это закономерный шаг, который однажды произойдёт и который, если заглядывать далеко вперёд, нужен для удобства, и он решил, что пришло время перестать мариновать Тома и обозначить перед ним свои намерения, раз уж им обоим уже понятно, что у них навсегда. Даже если с перерывами. Даже если как попало.

- Давай, - согласно кивнул Том.

Том тоже не испытывал потребности скорее ввязаться в свадебную суматоху, возможно, это тоже сыграло негативную роль в прошлый раз – слишком быстро, не успел привыкнуть к помолвочному кольцу на пальце и мысли, что они входят в новый статус, как его через считанные месяцы перед алтарём окольцевали обручальным кольцом. Главное, что это случится когда-нибудь, что они оба этого хотят, и уже сейчас они больше, чем любовники, живущие под одной крышей. Том знал, что должен сделать, когда они вернутся домой.

- Надо надеть кольцо, - Том, до этого наклонившийся к Оскару с новым поцелуем, скрепляющим их договор, вновь сел на нём верхом. – Нет, - передумал и протянул ему кольцо. – Наденешь его на меня?

Отдав Оскару кольцо, Том в ожидании подал правую руку.

- Не та рука, - сказал Шулейман.

- Почему? – Том нахмурился, посмотрел на свою руку.

- У нас кольцо носят на левой руке, ты же не православный.

- Какая разница? Я больше правша, и я хочу всё время видеть кольцо, когда что-то делаю, поэтому пусть будет на правой.

- Ладно, - с легкой усмешкой ответил Оскар.

Не став переубеждать Тома, он надел кольцо ему на палец. Том отвёл руку перед собой, любуясь, и чуть позже сделал фотографию с широченной счастливой улыбкой и поднятой к лицу рукой, демонстрирующей кольцо. Опубликовал без какой-либо подписи. Подписчики в комментариях завалили вопросами: «От кого кольцо?» и – «От того ли, о ком мы думаем?». Том никому не отвечал.

Новое кольцо на безымянном пальце отнюдь не тяготило. Ещё два года тому назад Том понял, что ему не хватает этой тяжести, он очень её хочет. Скрепляющие вас узы, ответственность, обязательства – это больше не страшно. Не страшно, когда никак иначе, ни с кем другим жить не хочется.

Нырянием с акулами активные развлечения не ограничились. Том и Оскар катались на гидроциклах, что привело к опасной и комичной ситуации. Шулейман рулил, почувствовал, что нечто изменилось, обернулся, а Тома сзади нет. Не удержался и свалился. Но не испугался, а наоборот смеялся, и уже на берегу, заряженный эмоциями от нового дела и адреналином, прыгал на месте и хлопал в ладоши.

Сдуру Оскар не запретил Тому садиться за руль гидроцикла. Водил он как кошка на спидах, гоняя по кругу и хаотичным траекториям. В итоге оба вернулись на сушу промокшие насквозь, а Том снова – радостный и счастливый, экзальтированный до беспредела.

- Нельзя тебе за руль, у тебя антиталант к вождению, - сказал Шулейман, вытряхивая солёную воду из ушей.

- Я ведь первый раз рулил, с опытом у меня получится, и на земле ездить должно быть проще, чем на воде.

- Вообще-то наоборот.

Том как не слышал Оскара, продолжал восторженно тараторить:

- Мне так понравилось, это так классно, что мне захотелось водить мотоцикл.

- Только через мой труп, - отрезал Шулейман. – А мой труп будет, поскольку одного я тебя ездить не отпущу, ты-то бессмертный, а я нет.

Том несколько секунд смотрел на него, решая, обижаться на запрет или нет, спорить или нет.

- Это я на эмоциях сказал, я не хочу водить, это слишком большая ответственность. Мне нравится ездить с тобой, - с улыбкой произнёс Том.

И, конечно, выходили на белоснежной яхте в океан – и занимались сексом на палубе под просторами открытого неба. Там же обедали свежайшими морскими продуктами и фруктами, загорали. Оскар убедил Тома позагорать нагишом, как убедил – отобрал правки. Но Том по этому поводу сильно не страдал, на животе загорать и без ничего нормально, другой вопрос – когда задняя сторона перегрелась и пришло время перевернуться. В его поддержку Шулейман тоже снял плавки, зашвырнул их на пол и раскинулся на соседнем шезлонге без капли стеснения во всей первозданной красе.

К радости Тома, неделя на райском острове не промелькнула прекрасной вспышкой, а тянулась долго – каждый счастливый, полный впечатлений и удовольствий день проходил как маленькая жизнь и остался в памяти каждым мгновением. Потому не загрустилось, когда пришло время возвращаться домой. В самолёте закрепили успех сексом прямо в кресле, что очень смущало Тома, но его смущение – залог его особенно сильных ощущений. Том не мог отказать, когда Оскар так, как лишь он умеет, брал его в оборот, искусно соблазняя и утягивая в пучину желания сказать «да».

По приезде домой их ждала картина Терри в компании не одного, а двоих дедушек, что не стало для Оскара сюрпризом, поскольку три дня назад Терри звонил и спрашивал разрешения пригласить и дедушку Кристиана тоже. Удивило то, как дедушки общались между собой, пока Терри не было рядом. Они практически орали друг на друга, и Пальтиэль в пылкости и громкости ничем не уступал своему оппоненту с его жгучим южным темпераментом, и Кристиану в свою очередь, очевидно, было совершенно плевать, кто перед ним, для него Пальтиэль вовсе не Шулейман со всеми прилагающимися регалиями, а соперник, и ему ничуть не мешало, что приходилось ругаться на неродном французском языке. Причина спора – Терри, каждый считал, что именно он главный дедушка и должен проводить с внуком больше времени. Пока что они всё делали втроём, как только Пальтиэль хотел увести Терри, появлялся Кристиан и активно вливался в компанию, перетягивая на себя внимание внука, и наоборот.

- Брейк! – встрял Оскар. – Что вы здесь устроили?

Кристиан и Пальтиэль принялись объяснять, перебивая и перекрикивая друг друга. Базар базаром. Том стоял в дверях, не подавал голоса и с тихим изумлением наблюдал за разворачивающейся сценой.

- Понятно, - сказал Оскар. – Вы хоть при Терри нормально себя ведёте, не собачитесь?

- Конечно!

Как только в комнату вошёл Терри, дедушки сбросили воинственность, заулыбались, сюсюкали с ним, чуть ли не отпихивая друг друга. Терри от такого двойного внимания ещё терялся, но ему нравилось.

- Терри, я побуду ещё с тобой? – Кристиан приобнял внука. – Я же только три дня назад приехал.

Терри посмотрел на папу в поисках ответа.

- Да, Кристиан, оставайся, - сказал Оскар.

- Тогда и я останусь, - категорично изъявил Пальтиэль.

- В понедельник я пойду с тобой в школу, - с улыбкой сказал Кристиан, подняв Терри на руки.

- В школу с Терри хожу я, - заметил Пальтиэль.

- Вообще-то я вернулся, - напомнил о себе Оскар.

- Оскар, отдохни пока, проводи время с Томом, - завуалированно отмахнулся от него папа, встав рядом с Кристианом и любимым внуком. – Я и Кристиан возьмём Терри на себя.

- Да, Оскар, можешь не беспокоиться, мы с удовольствием возьмём на себя все обязательства, - поддакнул Кристиан.

- Если бы я хотел спихнуть родительские хлопоты на кого-то, я бы нанял няню.

- Няня – это чужой человек, я тоже не хотел оставлять тебя на нянь, - парировал Пальтиэль. – А мы родные. Оскар, радуйся, что мы тебя разгрузим.

Тому это казалось таким странным… Вот бы за него родные так соревновались, спорили, мерились, кто его любит больше. Но у него был только папа, потом и папы не стало. А когда появилась целая большая семья, он уже был взрослым и всё воспринималось не так, как в детстве. Том почти не завидовал, только на грустно-светлую толику. Скорее эта ситуация, как и всё с участием Терри, показывала, что он взрослый, они с Оскаром взрослые, уже очень взрослые, а ребёнок здесь другой.

- Вот бы за меня так спорили, - улыбнувшись, озвучил Том свои мысли Оскару, когда они остались вдвоём.

- Согласен. У меня такого тоже не было. Грустишь? – Шулейман приобнял Тома, погладил между лопаток.

Том улыбнулся губами и отрицательно покачал головой. Поздним вечером, когда Терри уже уложили спать, он забрал из закромов фамильное кольцо и подошёл к Оскару. Вдохнув, Том опустился на одно колено:

- Оскар Шулейман, согласен ли ты быть моим женихом? – сердце колотилось, но Том ничуть не сомневался, не тревожился, это особенное волнение. – Согласен ли ты принять это кольцо как символ того, что я тоже хочу прожить с тобой всю жизнь?

Шулейман офигел, ему претило быть в роли того, кому делают предложение. Но доминантная вредность личности отступила перед пониманием, что, во-первых, Тому иногда, в мелочах нужно проявляться как ведущий, чтобы во всём остальном спокойно жить в мягкой и ведомой роли (от паршивца-Джерри всё-таки в чём-то есть толк, этому он научил), во-вторых, это ответное предложение, которое уже принято фактом того, что сам сделал предложение. А Том стоял перед ним на одном колене с протянутым кольцом и ждал. И смотрел так – и уверенно, и пронзительно-преданно, и с нуждой в том, чтобы он не пнул его за этот вольный порыв.

- Мне непривычно быть в роли «принцессы», перед которой на колено встают, - сказал Оскар. – Но чёрт с этим, я согласен, - и махнул рукой, улыбнулся.

Том тоже улыбнулся и надел кольцо на безымянный палец его поданной левой руки. Подошло, что довольно удивительно, Оскар ведь весьма крупный мужчина и руки у него крупные, о чём Том заранее не подумал. Видимо, его прапрадедушка, которому прапрабабушка сделала предложение, не подчинившись царящему в обществе того времени правилу, что женщине престало быть безынициативной и смирно ждать, когда её позовут замуж, тоже был мужчиной немаленьким.

- Я не знаю, как вести себя в роли принимающей предложение стороны, я в ней всего три минуты. Громко радоваться надо? – произнёс Шулейман и демонстративно воскликнул, в ладоши похлопал, посмеявшись со своей клоунады вместе с Томом.

Том поднялся, не переставая улыбаться – это такой счастливый момент, такой правильный для него. Оскар правильно размыслил – Тому важно иногда проявляться как активная сторона их пары, он думал, что когда-нибудь сам сделает Оскару предложение – и пусть они после этого не поженятся, важен сам факт, но Оскар его опередил.

- Где ты взял это кольцо? – поинтересовался Шулейман, разглядывая украшение на пальце, какое в жизни бы не купил.

- Это фамильное кольцо моей семьи. Моя прапра… в общем, далёкая бабушка заработала на него, заказала у ювелира и сделала им предложение своему возлюбленному. Моя бабушка сказала, что с ним никто не разводился, его можно и не носить, главное, иметь при себе или в доме.

- Даже так? – удивился Оскар и снова посмотрел на кольцо, которое теперь видел иначе. Усмехнулся. – Раз ты сделал мне предложение с таким кольцом, полагаю, это значит, что ты настроен серьёзно и не передумаешь.

- Да, - с улыбкой кивнул Том и коснулся руки Оскара. – Если не хочешь, можешь его не носить.

- Нет, я буду носить, - Шулейман обнял Тома за талию, улыбнулся с лукавым проблеском. – Ну что, с помолвкой нас?

Скрепили то поцелуем. Оскар сфотографировал свою руку с кольцом и бросил снимок в инстаграм с подписью: «Я помолвлен, кольцо аляповатое, но зато эксклюзивное – фамильное кольцо моего партнёра. Отвечаю на вопрос, который наверняка у многих возникнет – да-да, я снова помолвлен с тем самым Томом Каулицем, с которым в пух и прах развёлся и расстался два с половиной года назад и говорил «больше никогда». Больше никогда не получилось, не умеем мы расставаться навсегда, чему я рад». Вдвоём с кольцами напоказ тоже сфотографировались, второе фото – красочный поцелуй, оба опубликовали у себя эти фотографии.

До понедельника дедушки между собой так и не договорились и сопроводили Терри в школу вместе. Когда пришло время детям рассесться на пол, чтобы учиться в игровой и разговорной форме, Кристиан не только присоединился к ним, но и активно участвовал, тянул на себя детское внимание, постепенно возглавляя занятие. Что расстраивало и злило Пальтиэля, особенно портило настроение собственное бессилие в этой ситуации. Такая живая активность и общительность, какой покорял Кристиан, или дана от природы, или нет. Пальтиэль так не умел, как ни старался.

Но вопреки стараниям Кристиана Терри всё равно не участвовал в общем занятии, хотя и сидел в круге, по левую руку от дедушки, улыбался, выглядел заинтересованным. Но недолго. Сначала Терри перестал улыбаться, а после и вовсе ушёл к дедушке Пальтиэлю на колени и спрятал лицо у него на груди. Устал, для него слишком много шума и голосов. Не критически, но он больше не хотел в этом участвовать.

Пальтиэлю бы ликовать, но, поймав вопросительный взгляд Кристиана, он вытянул из кармана телефон и набрал ему сообщение: «У Терри высокофункциональный аутизм, у него перегрузка, кажется, так, мне Оскар говорил. Ему нужно побыть в тишине и покое». Потому что соревновательная вражда в конечном итоге не имеет значения, у них одна цель – благополучие Терри.

В отличие от Пальтиэля, для которого психиатрия – тёмный лес, Кристиан в психиатрии не профессионально, но разбирался, научился, чтобы лучше понимать Тома и в случае необходимости суметь ему помочь. Сориентировался он быстро – и, решив не уводить Терри, а создать ему правильные условия на месте, встал и с захватывающей улыбкой обратился к детям:

- А теперь новое задание – нужно закрыть глаза и молчать. Кто дольше всех продержится, получит приз.

Это уже слишком. Преподавательница тоже встала и попросила Кристиана выйти с ней.

- Месье…

- Роттронрейверрик, - подсказал Кристиан и, увидев растерянность в глазах учительницы, добавил: - Зовите меня по имени.

- Кристиан, я не возражаю против участия родственников учеников в занятиях, но вы переходите грань, вы срываете занятие. Что за задание вы дали детям? – вежливо, но гневно выложила преподавательница.

- У Терри высокофункциональный аутизм, - негромко, но без намёка на стеснение сказал Кристиан. – Ему нужно побыть в покое, другим детям тоже будет полезно побыть в тишине и настроиться на себя после активных занятий.

- Простите… - растерянно и сострадательно произнесла учительница. – Вам следовало предупредить меня о диагнозе Терри, особенным детям требуется особенный подход.

К ним вышел Пальтиэль с Терри на руках, перевёл взгляд с Кристиана на учительницу, вникая в их разговор.

- Не нужно, - покачал головой Кристиан. – Терри такой же, как и другие дети, но ему сложнее адаптироваться к школе.

Когда они вернулись в класс, дети по-прежнему сидели с закрытыми глазами и молчали. Потом все уже открыли глаза и начали разговаривать, а один мальчик упорно продолжал следовать заданию – ему очень хотелось получить загадочный приз, который впоследствии обеспечил Пальтиэль. Этого времени Терри хватило, чтобы восстановиться и снова улыбаться, а дедушки, объединённые общим делом, вышли в мир, хотя и не прекратили соревноваться за внимание внука.

Шулеймана не слишком радовал такой расклад, что его фактически не подпускают к сыну. Но, поразмыслив, он смирился и решил получать удовольствие от сложившейся ситуации. Зато с Томом они проводили времени не меньше, чем на отдыхе наедине, а особенные моменты с Терри – как история на ночь – у него всё равно никто не мог отнять. Почти. Укладывали спать Терри втроём, Оскар делал то, что и обычно, а Кристиан и Пальтиэль сидели рядом, спасибо, что балаган на ночь глядя не устраивали.

Глава 10

Думаешь, дом – это стены и крыша?

Фикус и мягкий диван…

Дом – это место, где любят и слышат.

Слышат в тебе океан.

Анна Маншина©

- Оскар, - Том подсел к нему. – Мне написал Себастьян из Эстелы С., предлагает снять рекламу. Я бы хотел согласиться, мне понравилось с ним работать, но я не уверен, что это не будет неуместно и неудобно, потому что я ведь пытался с ним, чтобы забыть тебя, а теперь я с тобой.

- Что ты хочешь работать – это похвально. Что ты заранее подумал, что сотрудничество с бывшим неудавшимся любовником может быть некорректно – тоже. От меня ты чего хочешь? – поинтересовался в ответ Шулейман.

- Как ты думаешь, мне соглашаться? Я сейчас в смятении. Ты не возражаешь против того, что я буду с ним работать?

Тома останавливало не только то, что Оскару может не понравиться его сотрудничество с Себастьяном, но и собственные сомнения-чувства на этот счёт. Он не хотел неловкости и проблем, потому решил сразу поговорить, посоветоваться с Оскаром, как получил электронное письмо.

- Перебивать твоё желание работать я не хочу, я сам ратую за его у тебя наличие, - сказал Оскар. – Но, поскольку это не какой-то левый чувак, а тот, с кем тебя связывает и кое-что личное, я поеду с тобой и буду присутствовать на каждой съёмке, буду контролировать, а то мало ли – тогда ты не довёл дело до конца, поскольку горел желанием вернуться ко мне, а теперь ты со мной, вдруг повернёт тебя налево.

- Оскар, - Том оскорбился. – Я не ветренный, это в прошлом. Я не собираюсь спать с Себастьяном, я сам чувствую себя неловко из-за того, что было, поэтому сомневаюсь, нужно ли нам снова встречаться по работе. Даже если он чего-то такого захочет, я откажу, скажу, что я с тобой и никто другой мне неинтересен, и больше точно не буду с ним работать, не нужно мне этих неудобных ситуаций.

- От неловкости до страсти у тебя разбег небольшой, - заметил Шулейман. – Сегодня не хочешь, а завтра перемкнёт.

- Оскар, прекрати, - Том пока не был задет по-настоящему глубоко, но показывал, что ему неприятно, и терпеть он не будет.

- Ладно, достаточно тыкать тебя в больную тему, думаю, ты меня и так понял, - сказал Оскар и, поставив локоть на спинку дивана и подперев кулаком висок, хитро прищурился. – Расскажи-ка, насколько далеко у вас зашло. Я не знаю подробностей.

Том удивлённо расширил глаза и ответил:

- Нет.

- Рассказывай.

- Нет. Оскар, я не буду, - Том занервничал и ёрзал из-за накала неловкости.

- Хотя бы минет был? – не прислушиваясь к его отказам, спокойно предположил Шулейман. – Он тебе делал?

- Оскар! – Том даже подскочил.

- Что, было? – Оскар пытливо смотрел на него. – Говори, не стесняйся. Если ты ему, тоже говори, я не перестану тебя целовать в губы.

- Секса между нами не было, - Том дёрнул плечом, отвёл взгляд. – Больше ничего я не буду рассказывать. Это неловко. Ты же мне не рассказываешь в подробностях, с кем и как спал, - и вновь посмотрел на Оскара.

- Могу рассказать, - пожал плечами Шулейман. – Рассказывать? Но ты первый.

- Не надо. Я не хочу знать, - Том скрестил руки на груди и снова дёрнул плечом.

Если он выслушает подробности личной жизни Оскара без него, то вскипит и взорвётся, а потом – загонится и уйдёт в депрессию.

- А я хочу, - сказал Оскар. – Выкладывай.

- Оскар, я же уже сказал, что не буду. Зачем тебе подробности? Тебе недостаточно того, что ничего не было, я ему отказал?

- Недостаточно, - Шулейман не ревновал, он сверкал взглядом и желал добиться своего.

Том хотел уйти, но Оскар его изловил, не дав и шага сделать, и усадил обратно на диван.

- Рассказывай, я же не отстану.

- Нет.

- Рассказывай, или мне придётся выпытывать у тебя информацию. Ты же знаешь, как я могу, - ухмыльнулся Оскар и скользнул ладонью по животу Тома, сминая футболку.

Том смутился, против воли улыбнувшись уголками губ, прижал подбородок к груди, бросая взгляды исподлобья:

- Оскар, не надо.

- Надо-надо. Рассказывай, - Шулейман, одной рукой обнимая Тома за спину, пальцами второй гулял по его животу. – Давай по порядку: он приехал к тебе – и?

- Оскар, пожалуйста…

Как Том ни упирался, Оскар сломил его сопротивление. Том рассказывал с начала, со встречи на своей съёмной квартире и того, как прямо предложил интим, а Себастьян согласился, наверное, он тоже был ему симпатичен. А рука Оскара гуляла по его животу, забираясь под футболку, по бёдрам, и его прикосновения обретали оттенок всё более откровенных ласк, что сбивало Тому ориентиры. Том стопорился и ломался от противоречия. Как можно слушать, как твой партнёр был с другим, и одновременно ласкать его? Но Шулейман заставлял его говорить дальше, усиливая нажим и накал ласк. Отнюдь, пытать можно не одной лишь болью, причинением любого вида вреда, Оскар прекрасно знал, что настойчивой ласка наперекор смущению Тома эффективно развязывает ему язык, она размягчает его волю.

Том пылал от смущения, зажмуривал глаза, едва не всхлипывал, а Оскар уже трогал его между ног, сначала вскользь, затем основательно, поглаживал, мял. От него не могло скрыться, что Том реагирует на его прикосновения вопреки своему состоянию. Шулейман чувствовал под своей рукой крепкую эрекцию, отчего Тому ещё более стыдно.

- Оскар, не надо… - выдохнул Том, невольно выгибаясь, когда Оскар запустил руку ему в трусы и обхватил член, провёл ладонью от основания к головке.

- Не отвлекайся, продолжай. Вы целовались в постели, и?

- И… и он хотел спуститься вниз, но я не позволил… - речь срывалась и путалась, потому что Оскар продолжал его стимулировать. – Я сказал, что не могу…

Вместе с окончанием рассказа Тома Шулейман потянул с него штаны, намереваясь разложить прямо здесь, поскольку тоже не на шутку завёлся в процессе изощрённого допроса. Том уже почти не сопротивлялся, приоткрыл глаза – и распахнул их, потянул штаны обратно, Оскар оглянулся. Оба увидели появившегося в дверях Терри.

- Терри, ты не вовремя, - сказал Шулейман, предпочтя честность. – Мы с Томом хотим заняться взрослым делом.

- Сексом? – непосредственно спросил Терри.

- Да, мы хотим заняться сексом.

Том, держа штаны, будто они могли самовольно уползти, перевёл к Оскару ошеломлённый взгляд. В его картину мира не укладывалась такая откровенность с ребёнком.

Терри понятливо кивнул и ушёл, собираясь гулять подальше от этой комнаты, чтобы не мешать взрослым.

- Оскар, зачем ты сказал, что мы собираемся заняться сексом? – предъявил Том.

- Считаешь, было бы лучше, чтобы Терри снова посмотрел?

- Конечно нет. Но и говорить не надо, Терри слишком маленький для такой откровенности, ты вроде как его папа, детям не нужно знать, что их родители занимаются сексом.

- С чего ты взял такую ерунду? Все дети однажды понимают, что их родители занимаются сексом, Терри узнал это довольно рано. Я считаю, лучше не уловками спроваживать ребёнка, а говорить честно.

- Я с тобой несогласен.

- Конечно, в твоём мире люди узнают о сексе после восемнадцати, а дети у своих родителей появляются методом непорочного зачатия, - усмехнулся Шулейман, придвигаясь к Тому. – Расслабься, Терри смышлёный и понятливый ребёнок, ему не повредит знание, чем мы тут занимаемся. Пойдём, - он встал и потянул Тома за руку.

- Куда?

- В спальню. Терри не вернётся, но всё-таки лучше продолжим в спальне.

В спальне Шулейман повалил Тома на кровать, провёл ладонями по его бокам, сдвигая футболку к подмышкам. Том выгнулся под его руками, навстречу им. Хотел бы позлиться за всё, что ему не понравилось, но не получалось, тело откликалось и льнуло, а голова забывала. Оскар стянул с него штаны вместе с трусами, следом футболку, поцеловал, кружа голову. Спустился ниже и широко лизнул острую тазовую косточку, поглаживая низ живота и лобок Тома. У него уже член начал подёргиваться от силы возбуждения.

- Я хочу кое-что попробовать, - сказал Шулейман, устроившись между разведённых ног Тома.

Том взглянул на него, приподняв голову, и чуть кивнул. Оскар поцеловал внутреннюю сторону его бедра, обласкал лобок по краю, вызвав внутреннюю судорогу, и, взяв смазку, ввёл в Тома указательный палец. Том шумно вдохнул и простонал. Это так ярко и оказалось так необходимо, сам не заметил, как распалился до синевы. А сейчас хочется продолжения, продолжения. Внутренности охватил огнём слабый пока, но мучительно-сладкий спазм.

Шулейман двигал в нём пальцем, мерно, небыстро и неглубоко, раздражая чувствительный вход. Том дышал в совершенно рваном ритме и скрипел зубами, острее и острее желая большего. Оскар ввёл в него палец до упора, обвёл вокруг простаты и скользнул по бугорку, выслушав несдержанный стон. Всего лишь одно слабое касание, а какая реакция. С головки к животу тянулись вязкие нити. Шулейман вынул из Тома палец и ладонью растёр капли смазки по его животу. Том коротко вскрикнул и от невыносимого сейчас опустошения, и от того, насколько чувствительно это прикосновение сильной, горячей ладони.

Оскар ухмыльнулся, более чем довольный производимым на Тома эффектом. Погрузил в него два пальца, целуя низ живота левее тазовой косточки. У Тома мышцы внутри сокращались помимо его воли, рефлекторно, плотно сжимая пальцы Оскара.

- О, как ты хочешь, - сказал Шулейман, немного задыхаясь от собственного вожделения.

Потравил Тома, снова вынув пальцы и обведя по кругу сфинктер.

- А если так?

Загнал пальцы обратно, согнул, давя костяшками, чем спровоцировал проникновенный стон и спазматическую дрожь по телу. Том, теряя над собой контроль, сводил ноги и разводил шире, шире. Оскар снова провёл по его простате, массировал обе доли набухшей железы подушечками пальцев, что у него получалось весьма профессионально, будто имел квалификацию доктора не только по психике. У Тома горели лёгкие, горела голова, горела кровь, он хватал воздух широко раскрытым, округлённым ртом, и рот не закрывался до конца. Это настолько сильно, что мутилось сознание. Оскар всегда во время секса так или иначе стимулировал его простату, но стимуляция членом иная, скользящая, а пальцы давили целенаправленно, более твёрдо.

Шулейман не касался гениталий Тома, рассудив, что и без классической стимуляции он получает незабываемый кайф. Не заблуждался. Но это не всё, что он задумал сотворить с Томом.

- Попробуем? – Оскар продемонстрировал Тому секс-игрушку, ради которой, собственной, и повёл его в спальню.

- Это… как та?

Любые сексуальные игрушки всегда выбивали Тома из колеи. Но в этот раз не столь ощутимо, как обычно, поскольку уже был очень хорошо разогрет.

- Да, это тоже вибромассажёр, - ответил Шулейман.

Том прикусил губу и кивнул, давая согласие на пикантный эксперимент.

- Ноги шире. Не нервничай, тебе гарантировано понравится.

Том и не нервничал, он хотел, но показать того не мог, не та степень раскрепощения. Оскар поцеловал его в самый верх бедра, где оно переходит в лобок, и плавно ввёл игрушку. Том прочувствовал каждый сантиметр её продвижения внутрь, она заполняла более плотно и более глубоко, чем пальцы. Оскар включил вибрацию, и Том сильно-сильно прикусил губу. Шулейман гладил его, держа игрушку на второй, раскачивающей скорости, надавливал на прижатое к промежности основание. Тому казалось, что его начинает колотить.

Со второй скорости Оскар сразу переключил на среднюю пятую, и Том пронзительно закричал, не сумев даже подумать о том, чтобы сдержаться.

- Хорошо тебе?

Шулейман гладил живот Тома, бёдра и лобок, избегая прикасаться к члену. Том посмотрел на него расплывающимся взглядом, простучал в ответ зубами, не сумев и один слог озвучить. Теперь уже не казалось – его начинало колотить, потряхивало и крутило от возбуждения и бьющего током удовольствия.

Спустя всего несколько секунд стимуляции на седьмой скорости Том кончил, залив живот спермой. Скулил и сучил пятками по покрывалу. Шулейман снизил скорость до третьей, давая ему немного роздыху, и без предупреждения перескочил на предпоследнюю, девятую скорость. Том кричал и извивался, широко-широко разводя бёдра. Начал судорожно дёргать бёдрами, тёрся ягодицами об постель, словно хотел втолкнуть игрушку глубже. Он и хотел, не понимая того. Хотел глубже, глубже. Ещё, ещё… Кажется, даже шептал что-то подобное в полубреду. Сознание сгорало в огне, дыхательная функция сбоила.

Шулейман расстегнулся, высвободив из тесноты джинсов пульсирующую эрекцию. Почти не моргая смотрел на бьющегося в долгом экстазе Тома. Угадав, когда Том был близок ко второму оргазму, Оскар перевернул его, поставив раком, и добавил ядовитого перца. Начал его шлёпать, хлёстко и ощутимо, поочерёдно по обеим ягодицам. Том заскулил на одной высокой ноте, прогнулся, подставляя задницу, в которой продолжала мощно вибрировать игрушка. Хочет, значит. Нравится ему. Этот неискушённый парень умеет быть такой сучкой. Только с ним. Что наводило на глаза Оскара пелену удушливой, восторженной похоти.

Но мало. Тому, улетевшему в запредел, и этого оказалось недостаточно.

- Ещё… - прохрипел Том. – Ещё… Жёстче… Ремнём…

Никакие собственные запреты в эти мгновения не работали.

Оскар удивился, но всего на секунду и, вытянув ремень из петель, нанёс удар. Бил сильно и часто, и чем сильнее он наносил удары по розовеющим ягодицам, тем громче Том стонал. Ему это заходит – слияние удовольствия и боли, это раскрепощает его и возносит за новые пределы, как ничто другое. Том промочил под собой простыню обильной разрядкой. Третий оргазм, настигший вскоре, в той же позе с задранной вверх задницей, по ощущениям вспорол и взорвал внутренности.

Шулейман выключил и вытянул вибратор, и Том, и так дрожавший мелкой дрожью, вздрогнул от движения там, слишком чувствительного сейчас.

- Оскар, я уже не смогу… - Том сел и пытался сфокусировать на Оскаре мутный взгляд. - Давай в рот.

Казалось, если переживёт ещё хоть одно прикосновение там, то его попросту разорвёт. Шулейман предложение Тома принял, положил руку на его затылок и коснулся влажной головкой губ.

- Когда у тебя съёмки? – после поинтересовался Оскар.

- Что?

- Съёмки, о которых говорил. Или ты уже решил отказаться?

- Нет… - Том после такой восхитительной встряски тормозил, но теперь ухватил, о чём Оскар его спрашивает. – Я бы согласился, если ты не возражаешь.

- Не возражаю, работай. Но моё условие остаётся в силе – я буду присутствовать.

- Хорошо, - Том кивнул. – Мне самому будет комфортнее, если ты будешь там. Но у меня тоже есть условие – не смотри на моделей, там бывают очень красивые девушки. Я не могу одновременно работать и нервничать из-за того, куда направлен твой взгляд и о чём ты думаешь.

- Мне сидеть с закрытыми глазами? – усмехнулся Шулейман. – Как же я буду следить за тобой?

- Не надо закрывать глаза, просто не смотри.

- Окей, буду смотреть только на тебя – и на этого Себастьяна, чтобы вы не оказывались слишком близко.

Том кивнул, слова Оскара он находил справедливыми.

- И, пожалуйста, не комментируй постоянно, что происходит на съёмочной площадке, - попросил Том. – Я понимаю, что для тебя моя работа ерунда, но для меня это важно.

- Обещаю вести себя прилично и скромно, - Шулейман, несколько паясничая, поднял правую ладонь. – Насколько умею.

- Этого я и боюсь.

- Расслабься, - Оскар снова усмехнулся, обнял Тома за плечи и, притянув к себе, поцеловал в щёку. – Всё круто будет.

До съёмки оставалось ещё почти два месяца. Она запланирована на конец ноября-начало декабря. В январе нового года стартует промо рекламной кампании, которую и должен отснять Том, а в феврале должна выйти продвигаемая новая линия косметических продуктов. Том подождал до вечера, ещё раз всё обдумал, ещё раз спросил Оскара – и написал Себастьяну, что согласен.

***

Вечером Том стоял в дверях и наблюдал, как Оскар играет и болтает с Терри, сидя на полу в детской. И присоединился к ним, захотел попробовать. Сначала не участвовал, просто сидел рядом, смотрел и слушал, но благодаря подсказкам Оскара, его обращениям, не оставляющим за бортом, вник в их взаимодействие и как-то начал принимать участие, по крайней мере вопросы задавал. На протяжении всего этого времени Том поглядывал на Оскара и, когда доиграли и Терри начал собирать игровые принадлежности в коробку, предложил:

- Может быть, ещё во что-нибудь поиграем? – выглядел непринуждённо, хотя внутри нервничал из-за этого предложения, на которое решился.

- Во что? – первым отозвался Терри.

- Может быть, в Монополию? – Том обернулся в сторону коробки с приметной надписью, что лежала на полке.

- Мы в неё ещё никогда не играли, - Терри с долей растерянности взглянул на папу.

- Я тоже никогда не играл в Монополию, - тоже высказался Том.

- Давайте сыграем, - сказал своё слово Шулейман.

Том взял коробку с полки, покрутил в руках – в его детстве такой игры не было, только в фильмах её видел, в неё всегда играли в компании друзей, и это выглядело интересно. Оскар разложил игровое поле, раздал игровые деньги и объяснил правила взявшим по фигурке Тому и Терри. Он же первым бросил игральные кости, Терри вторым, Том третьим. По баллам Терри вышел вперёд, чему удивился, очаровательно вскинув брови; Тому же пришлось ещё раз объяснить, потому что он не понял, куда ему ходить.

По ощущениям Оскар в последний раз играл в Монополию в прошлой жизни – года в двадцать два в компании друзей и неизменного крепкого алкоголя. Чем дальше продвигалась игра, тем громче и активнее становились возгласы, тем живее шло общение. Выиграл в итоге Шулейман.

- Нечестно, - Том, дуясь, скрестил руки на груди. – Нечестно играть с тем, кто по жизни выиграл в Монополию.

Оскар посмеялся с него и ответил:

- У тебя есть шанс подучиться и сделать меня. Ещё круг?

- Да, давайте сыграем ещё раз, - Терри игра понравилась.

Шулейман расчистил игровое поле и, ухмыльнувшись, протянул кубики Тому:

- Бросишь первым?

- Брошу, - Том забрал игровые кости. – Может быть, в этой игре первому везёт.

- Можно я второй? – Терри протянул ручку.

Том кивнул, потряс, потряс кубики и бросил. Три балла, негусто. У Терри выпало пять, у Оскара семь.

- Я не должен снова проиграть, - прокомментировал Том в ходе игры.

Для Шулеймана победа ничего не значила, он поддался, совершил несколько провальных ходов, что откинуло его назад. Но и это не помогло Тому выиграть, его обыграл Терри. Всухую, так сказать. Но Том не расстроился из-за проигрыша шестилетке. В конце концов, он это затеял не ради игры и победы, а для того, чтобы попробовать себя в их взаимодействии – и ради Оскара. На протяжении всех игр Том смотрел на Оскара и видел то, чего прежде не замечал – из-за зацикленности ли на себе, или из-за чего-то другого. Видел Оскара таким, каким не знал, и этот Оскар тоже был прекрасен, по-особенному прекрасен. И, поймав его благодарный взгляд в конце игры, Том по-настоящему понял, насколько для него это важно. Это простое слово «семья». Простое понятие, что за ним стоит. Это изменило внутри одно, но оно огромно.

Том не ощутил большей близости с Терри, в нём ничего не шевельнулось в его сторону, ни намёка на отеческие чувства или что-то схожее с ними, тёплое и ответственное. Но разве он не готов ради Оскара быть вместе с ним в его родительстве? Готов. Для Тома это не стоит титанических усилий, а в ответ он видит в глазах Оскара то самое важное, чего ему, Оскару, не хватало. Целый океан любви, заботы, нежности; океан раненого сердца, в котором не убита способность и потребность любить, быть частью чего-то замечательного, что люди зачастую не ценят, не умеют выстраивать и ломают. Потребность быть отцом, быть в семье. Такая простая мечта и потребность непростого, совершенно выдающегося человека.

Это – то, что увидел во время игры, тронуло до глубины сердца. Терри ему не соперник – Терри тоже тот, кого Оскар очень сильно любит. Том хотел давать Оскару это счастье, не из благодарности даже, а искренне и бескорыстно. Потому что хотел видеть эту его неподдельную красоту тихого, душе необходимого счастья. По чуть-чуть у него получится быть частью целого под названием «семья».

- Это было неожиданно, - сказал Шулейман за дверью детской.

- Мне понравилось играть. Теперь у меня есть цель – обыграть Терри. Я не могу быть глупее шестилетки, это слишком тяжело для моей самооценки, - улыбаясь, пошутил Том.

Оскар выслушал его, выдержал короткую паузу и произнёс:

- Спасибо.

Том покачал головой – не за что – и сказал:

- Оскар, я был к тебе несправедлив. Сейчас я увидел, как ты относишься к Терри, как ты проявляешься с ним, и… это чудесно. Не могу сказать, что я понимаю твои чувства и рад им, но я хочу тебя поддержать.

Шулейман приблизился, заправил прядь волос ему за ухо:

- В Терри твоя кровь, у него твоё лицо, твои глаза. Как я могу его не любить?

Том удивлённо вздёрнул брови. Дёрнул уголками рта, потому что в носу вдруг засвербело.

- Правда? – тихо спросил он в ответ.

- Да. Разве я тебе раньше не говорил?

Кажется, говорил… Только Том раньше не слышал. Том смотрел на Оскара и не мог поверить, что можно так сильно, так всеобъемлюще любить, чтобы так сильно, больше, чем любил бы родного, любить твоего ребёнка. Но вспомнил, как говорил, что хочет ребёнка от Оскара и будет любить его как родного, сильнее, чем смог бы любить родного, потому что он был бы – мальчик с его глазами, и так бы и было. Потому не подумал, что Оскар опять любит его сильнее. Оскар любит его так, как надо. Как правильно. Как идеально в этом несовершенном мире. И пальцы на скулах, под глазами, разглаживающие лёгкий налёт слез от многих чувств. Сильные - и только с ним нежные. Не только с ним. Но они оба для Оскара - одно. Одна любовь в разных её проявлениях.

- Оскар, можно, когда ты будешь укладывать Терри, я побуду рядом? – спросил Том. – Мне интересно, что ты такое ему рассказываешь.

- Конечно можно. Можешь даже сам ему что-нибудь рассказать. Мало ли какие редкие немецкие сказки ты знаешь, о которых я не слышал.

Том улыбнулся и качнул головой:

- Нет, для меня это слишком. Я просто побуду рядом.

На эту ночь Шулейман как раз рассказывал Терри очередную серию истории, которую он чаще всего заказывал – его любимой «Принц и мальчик-холоп». Тому было очень интересно послушать, на некоторых моментах он с трудом сдерживал смех – Оскар гениальный рассказчик.

- Папа? – Терри сонно потёр кулачком глаз. – А у этой истории есть конец?

Оскар взглянул на Тома и ответил:

- У этой истории было много концов, но все они в действительности оказались лишь концами пройденных глав.

- Эта история никогда не закончится? – Терри перевернулся на бок, борясь с утягивающим сном, который стремился прямо сейчас смежить его глаза.

- У любой истории есть конец, даже сказочные герои не живут вечно, - сказал Шулейман. – Но конец будет ещё очень и очень нескоро, ты десять раз успеешь вырасти.

Терри улыбнулся, довольный до ушей тем, что любимая история будет продолжаться, и позволил себе заснуть. Притворив дверь детской, Оскар обнял Тома за талию:

- Теперь наше время.

- Да. Давай поужинаем?

- Мы же уже ужинали.

- Второй раз поужинаем. Я бы подкрепился. Пойдёшь со мной? – Том спрашивал, но по факту просил, заглядывая в глаза с полуулыбкой на губах.

- Пойду, но от второго ужина воздержусь, я не голоден.

- Я приготовлю, - воодушевлённо сказал Том по пути на кухню.

- Почему бы не напрягаться и позвать Грегори?

- Не надо звать Грегори, - отрезал Том. – Я сам могу и хочу приготовить, не отнимай у меня то единственное полезное, что я могу делать в этом доме.

- Ладно, - усмехнулся Шулейман.

На кухне он сел за стол и наблюдал за Томом, который принялся шуршать-греметь ящиками, дверцами, ища вдохновение на поздний перекус. Вытянул из духового шкафа противень и положил на тумбу, рядом выложил овощи – побольше томатов, а к ним морковь и один цукини.

- Приготовлю овощные чипсы, - Том обернулся к Оскару.

- Любовью к готовке Терри определённо пошёл в тебя, - тот подпёр кулаком висок, облокотившись на стол. – Я не понимаю прикола тратить время на кулинарию, если этим может заняться кто-то другой, тот, кому за этот платят.

- Терри не в меня, Джерри тоже готовит, - Том вновь оглянулся. – Хотя он готовит не из-за любви к процессу, а для того, чтобы поесть… Если у него есть возможность, он идёт и ест вне дома. Я думаю иначе, я хорошо отношусь к ресторанам, но мне нравится чаще есть дома: приготовить, накрыть на стол, в этом процессе для меня есть что-то особенное.

- Ты домашний-домашний мальчик, - улыбнулся Шулейман. – Хоть и немного гулящий.

- Я в тебя сейчас помидором брошу, - Том развернулся к нему, продемонстрировав «снаряд».

- Я ж отвечу.

Том положил помидор обратно на доску, вернулся к нарезке продуктов. Оскар добавил:

- Интересно, когда Терри вырастет, чью модель поведения он будет демонстрировать в большей степени: твою со склонностью к самостоятельному быту или мою с делегированием обязанностей?

- Оскар, ты сказал, что сейчас наше время.

- Ладно, молчу, - Шулейман показал «рот на замок».

Подумав, Том решил, что одними овощами не наешься, и настрогал мяса, нарезал тонкими слайсами и выложил к овощам на выстланный пергаментной бумагой противень. Туда же добавил картошки.

- Ты решил сделать ужин, который плавно перетечёт в завтрак? – усмехнулся Оскар, подшучивая над тем, что на противне появляется всё больше продуктов, всё более сытных.

- Нет, но я хочу не просто перекусить, похрустеть, а лечь спать сытым.

Сбрызнув заготовку маслом, Том посолил будущие чипсы, сдобрил розмарином, шалфеем и – в качестве эксперимента – добавил немножко мяты. Отправил противень обратно в духовой шкаф и выставил режим сушки. Осталось подождать 20-25 минут и не захлебнуться за это время слюной.

Духовка звякнула. Едва Том приоткрыл дверцу, полился восхитительный, сложный аромат. Выложив чипсы на широкое чёрное блюдо, он предложил их Оскару, хотел поделиться с ним, но тот отказался.

- Хотя бы попробуй, - попросил Том. – Это очень вкусно, - и сам отправил в рот хрустящий кусочек.

- Ладно, - Оскар взял мясной ломтик, попробовал. – Действительно вкусно. Жаль, что я уже не смотрю никакой спорт, так бы ты готовил мне такие снеки к матчу.

Том радостно улыбнулся ему и продолжил позднюю трапезу. Шулейман же взял из холодильника йогурт.

- А когда-то я один по вечерам сидел на этой кухне, пока ты был с очередной женщиной, и не знал, как жить дальше. Чего-то вспомнилось, - с улыбкой сказал Том.

- Ага, а как я пытался натравить на тебя проститутку, когда в один из таких вечеров обнаружил тебя на кухне.

- Круче – когда ты нанял проститутку, чтобы она научила меня целоваться. И как потом мне с тобой пришлось целоваться… Если бы я только знал тогда, к чему это приведёт…

- Если бы я знал, к чему это приведёт, - со значением подхватил Шулейман, и оба посмеялись.

Это такие милые воспоминания. Милая ностальгия, зовущаяся не «то время прошло, я скучаю», а «у нас такая длинная и извилистая история, что бесконечно можно вспоминать и поражаться».

- Давай в темноте? – в спальне тихо сказал Том, чувствуя, что дыхание уже сбивается, пусть они друг друга ещё не коснулись.

- Давай.

Королевская постель под спиной, руки по телу, губами в губы. Это жизнь двух взрослых людей с ребёнком – любить друг друга в темноте. И при свете дня. В спальне, в гостиной и где угодно. Потому что плотская любовь вовсе не порочна, она неизменная часть желания быть вместе. И даже ребёнок не помеха счастью.

Ничего не предвещало, но через три дня грянул гром.

Том подскочил среди ночи от кошмара. Страшнейшего кошмара любого человека, который он пережил наяву. Его давно, очень давно, даже во время психотерапии не преследовал кошмар прошлого, не оживало во сне ничего из собственного трагического опыта. В этот раз и не то приснилось, что перемололо его когда-то. Новое. В его сне огромное помещение наподобие заброшенного склада. Насилие. Больше двадцати мужчин. Направленные на него, рвущие плоть, ломающие психику и кости ярость и жестокость, которых не заслужил. Жертва, которая не понимает – за что?

Это было словно наяву, слишком ярко и живо… Боль, удары, непонимание, мольбы, кровь во рту, кровь на пыльном полу, извращённое надругательство одного, двух, трёх… десятерых… двадцати… хруст тонких костей. Ужас в моменте, непрекращающийся и всеобъемлющий. Ужас от мысли, что будет после. Он может выжить. Но не пережить. Пережить ещё раз – не сможет. Слишком больно, слишком много грязи. Слишком невозможно. Ещё раз он не соберётся из осколков.

Сердце частило на высших оборотах, перед глазами вспышками мелькали обрывки кошмарного видения. Пусть оно осталось за гранью яви, колотить продолжало в реальности. На висках холодный пот липкой паутиной ужаса.

Он не сможет пережить ещё раз…

Что это, пророчество?..

Он не сможет пережить…

Том метался взглядом в темноте. Понимал, что нужно успокоиться, это всего лишь дурной сон, но не мог. Голову клинило, нервы шли пиками.

Это снова случится с ним?..

Шулейман проснулся, тоже сел, тронул Тома за плечо:

- Эй, ты чего не спишь?

У Тома зубы мелко стучали, сердце не желало успокаиваться, на коже холодная испарина. Весь он – живая паника.

- Эй, что случилось? – Оскар придвинулся, взял Тома за руку. – Тебе кошмар приснился?

- Д-да… - сдавленно кивнул Том.

- Расскажи мне.

- Мне… Мне приснилось, что это опять произошло со мной… Хуже, чем было…

Том говорил с трудом, сам не заметил, как начал всхлипывать, хоть и не плакал. Или плакал? На щеках горячо. Значит, плачет. Это те слёзы, которые сами собой льются.

- Мне приснилось, что со мной… что меня… Так много… Человек двадцать… Это кошмарно… Это повторится вновь? Оскар, я не переживу….

Не сможет пережить даже рядом с Оскаром. Даже ради него.

- Тшшш… Это всего лишь сон, - Шулейман обнял Тома за плечи, коснулся носом его виска. – Пойдём.

Оскар за руку отвёл Тома на кухню, налил воды и дал ему стакан. Как делал не единожды пять лет назад, когда Том в ходе объединения вспоминал подробности своей травмы и в определённый период его частенько мучили кошмары. Шулейман стоял рядом, прислонившись к кухонной тумбе, и внимательно смотрел на Тома, который сжимал стакан в руке и пил маленькими глотками.

- Сумасшествие какое-то… - Том опустил почти пустой стакан, второй рукой держась за ребро тумбы, как за необходимую ему сейчас опору. – Мне же давно ничего подобного не снилось, очень давно, а тут… что-то новое, это ужасно… Я понимаю, что это только сон, но мне… но я не могу выбросить его из головы. Вдруг это вещий сон? – поднял к Оскару больной, пронзительный, растерянный и разбитый взгляд. – Всё же не может быть хорошо всегда. Сейчас хорошо, а потом – вдруг это опять произойдёт? – его вновь начинало колотить.

- Не произойдёт, - сказал Оскар и шагнул к нему, перехватывая взгляд. – Всё может быть хорошо всегда, не идеально, конечно, со взлётами и падениями, но твой сон не сбудется. Вещие сны – выдумка. Сны – это работа подсознательного, переработка мозгом жизненного опыта человека, у тебя опыт насилия есть, вот тебе и приснился кошмар.

- Откуда ты знаешь? – Том изломил брови. – Ты ведь не можешь уберечь меня от всего.

- Могу, - уверенно и спокойно ответил Шулейман.

Том открыл рот, но передумал говорить, вздохнул, закрыл глаза, чтобы не накручивать себя. Пытался успокоиться. Сам понимал, что ему это нужно. Оскар обнял его, погладил по спине. Том на его прикосновения отреагировал спокойно, даже расслабился, а в действительно обмяк от измотанности психики.

- Тошнит, - тихо сказал Том.

Шулейман проводил его в ванную комнату. Том пять минут стоял над унитазом, но неприятная, тревожащая желудок тошнота не переросла в рвоту. Вновь вздохнув, он отошёл к раковине, намочил ладонь и обтёр лицо холодной водой. Внешне его больше не трясло, но внутри осталась дрожь. Они вернулись на кухню, где Том медленно, маленькими-маленькими глотками выпил ещё один стакан воды, ожидая изменений в своём состоянии. Или его вырвет, или тошнота успокоится. По прошествии двадцати минут тошнота отпустила, мысли стали куда более ясными. Всё это время Шулейман стоял рядом, щуря воспалённые ночным пробуждением и светом глаза, зевал в кулак.

- Прости, - выдохнул Том и прикрыл глаза. – Ты спать хочешь, а я тут…

- Не парься, - покачал головой Оскар. – Я не могу оставить тебя одного.

Том долго посмотрел на дверь и перевёл взгляд обратно к Оскару:

- А что, если придёт Терри? – вновь нервы подскочили.

- Я отправлю его обратно спать. Сейчас я тебе больше нужен, и я тебя не оставлю.

Том открыл рот, закрыл, нервно встряхнул руками и закрыл ладонями лицо, с нажимом провёл вверх по коже.

- Что же это такое… Я до сих пор ненормальный? – Том отнял руки от лица, посмотрел на Оскара.

- Ты до сегодняшней ночи считал себя нормальным? – усмехнулся тот. – Я на твой счёт таких иллюзий не питаю.

Том пихнул его в плечо, что добрый знак, а после сильно схватился за его плечо, теперь в Оскаре ища опору. И нашёл. Но ещё штормило, хоть чувство, что трагедия неизбежна, а жизнь его фатальна, отпускало.

- Оскар, меня точно охраняют? – тревожно спросил Том.

- Точно.

- Пусть охраняют, - Том торопливо кивнул. – Я хочу, чтобы меня охраняли.

- Могу отдать отдельный приказ, чтобы тебя усиленно охраняли, - предложил Шулейман. – Или могу приставить к тебе личную охрану, чтобы, когда ты куда-то выходишь без меня, они всегда следовали за тобой.

Том подумал, переспросил:

- Меня точно охраняют? – для него сейчас это очень важно, это безопасность и гарантия, что кошмар не сбудется, не случится.

- Совершенно точно, - терпеливо повторил Оскар.

- Меня не могут похитить?

- Нет, даже если кто-то тебя схватит, тебя найдут и перехватят раньше, чем тебя успеют довезти до места, моя нынешняя охрана суперспецы. Да и нет у меня сейчас врагов, которые могли бы захотеть таким образом навредить мне.

- А если я буду гулять, и на меня нападут?

- Тогда из кустов выскочит охрана, и нападающие пожалеют.

Том кивнул. На самом деле, ему ничего не угрожает, он под надёжной охраной, и даже если на него кто-то покусится, его спасут… хотя от последнего становилось грустно и тревожно из-за неизвестности, невозможности быть единственным, кто контролирует собственную жизнь. Любой может попытаться причинить ему вред, и это выпивает душевные силы. Том глубоко вдохнул, начал мысленный счёт, как учила доктор Фрей.

- Что это? – Шулейман подхватил его самотерапию и указал на холодильник, видоизменив известный метод заземления.

- Холодильник… - Том не сразу понял, зачем он спрашивает.

- А это? – Оскар ткнул в окно.

- Окно.

Почти все предметы на кухне перечислили, и Том благодарно за заботу улыбнулся. Он на самом деле заземлился, отвлёкся.

На кухне они провели более часа. Когда вернулись в спальню, Шулейман включил свет, подождал, пока Том ляжет.

- Можешь выключить свет, - негромко сказал Том, его сейчас не страшила темнота.

Комната погрузилась во мрак, Шулейман лёг позади Тома и обнял. Том накрыл рукой его руку на своём животе, думая, что с Оскаром не страшно, даже когда страшно, за что очень благодарен судьбе. И надеялся, что никакой кошмар больше не приснится, хотелось спокойно доспать до утра.

На следующий день Том много молчал и думал. Ближе к вечеру подошёл к Оскару с разговором:

- Оскар, я хочу вернуться в терапию. Я думаю, что мне это нужно.

- Из-за сегодняшнего кошмара?

Том отрицательно покачал головой:

- Нет, из-за другого.

Шулейман вопросительно кивнул. Том и не собирался таить, только не до конца знал, как объяснить. Но прежде решил, хотел сказать другое:

- Оскар, я хочу посещать психотерапию, потому что я не уверен, что справлюсь сам, что меня вдруг не переломает, или постепенно будет накапливаться, а потом произойдёт взрыв. Я этого очень не хочу, я этого боюсь. Пока у меня нет серьёзных поводов подозревать, что это случится, но я никогда не могу быть уверен до конца, в этом плане я не могу быть уверен в своих силах. Но я не хочу ходить на психотерапию, с другим человеком обсуждать свои проблемы, страхи, а потом пересказывать тебе. Я не хочу этого разделения. Я хочу с тобой. Оскар, будь моим психотерапевтом, - наконец попросил Том.

Шулейман удивлённо и вопросительно приподнял брови, сказал:

- Я психиатр, а не психотерапевт, в психотерапии я смыслю примерно ничего и скорее наврежу, чем помогу.

- Между психиатрией и психотерапией не настолько большая разница, - Том качнул головой.

- Разница колоссальная, - поправил его Оскар. – Психиатр работает с диагнозом, болезнью и медикаментозно, а психотерапевт работает с психикой в смысле личности человека.

- Я знаю. Но ты был моим доктором, ты справишься. Пожалуйста, будь моим доктором вновь. У тебя же есть медицинское психиатрическое образование, тебе будет несложно выучиться на психотерапевта, получи это образование и будь моим доктором.

- Ты отправляешь меня учиться на психотерапевта, серьёзно?

- Да, я думаю, это идеальный вариант – ты мой лучший доктор.

Шулейман потёр подбородок и сказал:

- Давай лучше я вместе с тобой буду ходить на психотерапию к мадам Фрей, буду всё слышать, так сказать, в прямом эфире и участвовать, если понадобится. Во-первых, образование – процесс небыстрый, я не хочу браться тебя врачевать после трёхмесячных курсов. Во-вторых, мы уже договорились, что я твой партнёр, а не доктор, эти полномочия я с себя сложил, поскольку пусть лучше тобой занимается профессионал в области. В-третьих, у меня и без учёбы хватает дел, с учёбой я покончил много лет назад и возвращаться к ней не горю желанием. Договорились? – он пытливо посмотрел на Тома.

- Хорошо, - Том не совсем уверенно кивнул, - давай так поступим.

- Пожалуй, я зарезервирую палату в той клинике, чтобы ты в любой момент мог обратиться за помощью в качестве пациента.

Том вновь кивнул. Хорошо с Оскаром – для него нет ничего невозможного. Шулейман на месте написал в клинику – ему достаточно просто написать.

- Теперь рассказывай, что тебя тревожит, - сказал он.

- У меня чувство, что моё время прошло.

Шулейман вопросительно выгнул бровь:

- В смысле?

Том неопределённо развёл кистями рук:

- Я понимаю, что у меня впереди ещё много лет, но все знаковые события в моей жизни уже произошли, всё выдающееся уже случилось. Может быть, это из-за того, какой слишком богатый у меня жизненный опыт, или… Не знаю. Моя история уже рассказана, а история Терри только начинается, я смотрю на него, и он мой триггер в этом плане, рядом с ним я острее ощущаю, что я уже не юный мальчик, у которого абсолютно вся жизнь впереди.

- Мы не герои книги, нет никакой истории, - сказал ему Оскар, несколько впечатлённый тем, как на этот раз Том загнался.

- А вдруг? Представь, вдруг мы живём внутри придуманной кем-то вселенной, есть какая-то писательница, которая нас пишет, - Том улыбнулся, скорее вымучил улыбку, чувствуя себя растерянно в своих чувствах. – Я был главным героем, а теперь моя история рассказана, и фокус смещается на Терри. И в конечном итоге всё это не имеет значения, потому что мы ненастоящие.

Шулейман шагнул ближе, оттянул вверх его верхнее веко, заглядывая в глаза:

- Ты что-то употреблял?

- Да ну тебя, - Том слабо отмахнулся. – Просто представь, я же не говорю, что так и есть. Просто это хорошо иллюстрирует ситуацию и мои чувства. Моя история рассказана, я теряю место главного героя. Терри – это следующее поколение, он ещё только растёт, в его жизни ещё только будет всё то, что в моей жизни уже произошло в прошлом или чего не было по разным причинам, а мне остаётся лишь просто жить. Меня ждут годы отличной, счастливой жизни рядом с тобой, но я не могу не думать, что все главные события моей жизни уже в прошлом. Иногда меня посещают такие мысли, и я беспокоюсь, что они будут приходить чаще и чаще, что они станут назойливыми и начнут отравлять мою жизнь, нашу с тобой жизнь тоже. Поэтому я хочу на психотерапию, я не уверен, что справлюсь с этим сам, я не хочу испытывать свои силы.

- Я, конечно, предполагал, что в ближайшие годы у тебя случится кризис, но я ожидал возрастного кризиса, а не экзистенциального – существую ли я? Ладно-ладно, шутки в сторону, - Оскар поднял ладони. – Разберёмся с твоей проблемой, пока она не стала по-настоящему таковой. Сегодня поедем? Или завтра?

Том подумал и сказал:

- Давай завтра или послезавтра. Лучше послезавтра.

Шулейман кивнул и послал главврачу клиники второе электронное письмо, в котором написал, что послезавтра во второй половине дня им должны выделить время у доктора Фрей.

Доктор Фрей их приняла, но во время сессии её несколько раз посещала мысль, что она уже жалеет, что когда-то вызвалась вести Тома. Потому что они от неё не отставали. Как будто им делать нечего, и они таким образом, походами к ней, развлекаются. Конечно, это несправедливо как минимум в адрес Тома, в его случае требуются годы терапии или же вовсе вся последующая жизнь в терапии, но Лиза не думала, что этим будет заниматься она, что они будут возвращаться к ней снова и снова, без оглядки на что-либо задвигая других её пациентов.

- Том, что именно в данной ситуации заставляет тебя переживать? – сцепив руки, спросила мадам Фрей.

- То… - Том растянул первое слово, чтобы додумать продолжение, не расплыться в объяснениях. – То, что самое яркое и важное в моей жизни уже случилось, в моей жизни больше не произойдёт ничего грандиозного. Я не хочу никаких потрясений, мне дорога моя нормальная жизнь, насколько она может быть нормальной, спокойной, мне хватило потрясений на три жизни вперёд, но мне грустно от мысли, что это всё, моё время прошло.

Том замолчал, но доктор Фрей его подтолкнула:

- Том, продолжай, пожалуйста.

Том растерянно взглянул на Оскара. Что ещё ему сказать? Вроде бы уже ответил на заданный вопрос.

- Мне грустно от того, что жизнь Терри только начинается, у него впереди столько нового, океан событий, свершений, а у меня всё это уже позади, этот путь, какой он был у меня, я уже прошёл, - через паузу сказал Том. - Я рад за Терри, - не очень искренне, но и злости, зависти не испытывал. – Я понимаю, что это естественно – он ребёнок и он растёт, развивается, ему многое предстоит, а я уже взрослый, но мне грустно. Мне грустно быть тем, чья история уже рассказана.

- Том, поясни, пожалуйста, последнее, что ты сказал.

Том объяснил, сказал то же, что говорил Оскару два дня назад – рассказал аналогию с книгой, уходящим за край повествования которой себя ощущает. Главный герой, чья история была ошеломляющей, но она подходит к концу. Под конец своего высказывания Том едва не прослезился, тоже сцепил руки в нервный замок. Ему сложно, непонятно и печально в этом чувстве – и так не хочется страдать.

Доктор Фрей выслушала его и произнесла:

- Том, полагаю, что у тебя кризис тридцати лет.

- Не рановато ли? – поинтересовался Шулейман, тоже внимательно вникающий в беседу Тома с психотерапевткой. – Ему меньше месяца назад исполнилось только двадцать девять.

- Оскар, возраст в обозначении кризиса условен, он может настигнуть как ровно в тридцать лет, так и в двадцать восемь или же тридцать пять, так как все люди индивидуальны и имеют различные темпы психического взросления.

- Знаю, но мне казалось, что кризис тридцати может наступать позже, а никак не раньше.

Мадам Фрей отрицательно покачала головой и обратилась к Тому:

- Том, твои переживания нормальны и закономерны. Сейчас ты находишься в возрасте переходного этапа от молодости к взрослости, на котором происходит переоценка ценностей, самоопределение…

- У меня в двадцать восемь-тридцать лет ничего подобного не было, - перебив, вставил Оскар комментарий, от которого веяло обесцениванием и пренебрежением.

- Оскар, если вы пропустили соответствующий опыт, это не значит, что у всех людей так происходит. Не нужно обесценивать переживания других людей, - осадила его доктор Фрей.

Шулейман дёрнул бровью, отвернулся, мол, ладно, молчу. Мадам Фрей добавила сверху:

- Оскар, если я не ошибаюсь, именно в указанном возрасте в вашей жизни произошла любовь и переоценка ценностей в сторону ухода от свободно-разгульной жизни к моногамии и семье?

Не ранила, а убила. Шулейману нечего было ответить, кроме как подтвердить:

- Да, ваши наблюдения верны.

Мадам Фрей слегка кивнула и вернулась к Тому:

- Том, как я уже сказала ранее, ты находишься на этапе перехода, переоценки ценностей и, что важнее всего в твоём случае, переосмысления своего жизненного опыта, что у тебя и происходит и вызывает описанные тобой переживания.

- То есть… это норма?

Том с трудом мог поверить. Но чувствовал, какой лёгкой начала казаться проблема после слов психотерапевтки.

- Да, Том, это норма, - сказала доктор Фрей. – И то, что в одном с тобой жизненном пространстве постоянно находится ребёнок, усугубляет твой кризис. Как показывает статистика, наличие в семье ребёнка раннего школьного возраста выступает провокатором личностного кризиса у взрослых, близких по возрастной шкале к тридцати годам.

- Я так понимаю, следующего кризиса у Тома стоит ожидать, когда Терри вступит в подростковый возраст? – поинтересовался Оскар.

- Вероятно, - кивнула мадам Фрей. – Данный период совпадёт с кризисом зрелости у Тома.

- Ещё один кризис? – Том изломил брови. – Сколько их всего?

- Одиннадцать, - раньше психотерапевтки ответил Шулейман.

- Какой ужас… Я не хочу так много раз впадать в кризис.

- Не беспокойся, ты не заметишь особой разницы, ты кризис трёх лет не прожил и, соответственно, ещё из него не вышел, - усмехнулся Оскар и потрепал Тома по голове, взлохматив волосы.

Том отпихнул его руку, встряхнул волосами:

- Нет у меня кризиса трёх лет.

- Том, я вынуждена согласиться с Оскаром, - сказала мадам Фрей. – Не пройденный успешно кризис трёх лет имеет влияние на твою жизнь.

Том скрестил руки на груди и закинул ногу на ногу, дёрнул плечом, выражая своё отношение. Но спросил:

- Этот кризис можно пройти, если вовремя не получилось?

- Том, ты движешься в этом направлении. Кризис трёх лет – это кризис взаимоотношений личности ребёнка и окружающий людей, ребёнок начинает осознавать наличие воли, активности, способности делать выбор и действовать самостоятельно. При успешном прохождении кризиса вышеуказанные качества гармонично входят в структуру личности.

Теперь Том понял, что имела в виду доктор Фрей. Он действительно в процессе прохождения этого кризиса – половину жизни так точно, а с тех пор, как пришёл в терапию, начал делать успехи без откатов назад.

- Мне интересна мысль, что мы герои книги, наверное, не книги, а романа на много частей, потому что история очень долгая, - Том чуточку неловко улыбался, но уже держался намного живее и легче. – У меня нет экзистенциального кризиса, я не сомневаюсь, что существую. Просто удачное сравнение, мне так кажется.

- Том, что ты хочешь этим сказать? – задала вопрос мадам Фрей.

Том пожал плечами и ответил:

- Что следующей будет история Терри, а я… - посмотрел на Оскара, - мы в ней будем второстепенными, фоновыми персонажами?

- Меня всё-таки не покидает мысль, что ты нашёл какую-то завалящую таблетку и употребил в себя, - высказался Шулейман.

- Оскар, в вашем доме есть наркотики? – доктор Фрей без труда поняла, о чём он говорит.

- Я давно не балуюсь, но мало ли что-то осталось.

- Я ничего не употреблял, - сказал Том.

- Оскар, в вашем доме есть ребёнок, поэтому вам не следует держать в квартире такие вещества, которые он в теории может случайно найти.

- Действительно, надо будет снарядить Грегори, чтобы проинспектировал все ящики на предмет чего-нибудь затерявшегося и навёл порядок, - согласился Оскар. – Хотя Терри и в более раннем возрасте ничего не тянул в рот. Даже если бы наркотик лежал на видном месте, не думаю, что у меня были бы причины для беспокойства.

- Оскар, я понимаю вашу позицию, но всё же вам не следует полагаться на самостоятельную детскую разумность и осторожность, так как он ребёнок и может из любопытства попробовать то, что ему навредит.

- Я не переоцениваю Терри, он очень развитый, умный, самостоятельный, но я не оставляю его без контроля, - сказал Шулейман, чтобы поставить точку в данной теме. – Мой стиль воспитания отнюдь не попустительство.

Доктор Фрей кивнула ему и обратилась к Тому:

- Том, ты хочешь ещё что-нибудь сказать по поводу своих переживаний?

Том поёрзал и, взглянув в сторону кушетки, спросил:

- Можно мне лечь?

- Разумеется.

Том лёг на кушетку, свернулся в клубок на боку спиной к стене, и долго-долго вёл монолог на тему близящегося окончания своей истории. Уже не тревожило так сильно, душа и нервы успокоились, просто хотел всё проговорить. Потом отведя душу вернулся в кресло рядом с Оскаром.

Исчерпав беседу с Томом, мадам Фрей уделила внимание Шулейману:

- Оскар, вы сейчас находитесь в возрасте кризиса зрелости. Вы хотите об этом поговорить? Возможно, у вас есть какие-то переживания?

- Нет. У меня складывается впечатление, что кризис зрелости я прошёл вместе с кризисом тридцати лет, - отвечал Шулейман. – Меня ничего не тревожит. Я знаю, чего хочу, и пока что реальность соответствует моим ожиданиям.

- Пока что? – уточнила доктор Фрей.

- Да, я не отметаю вероятности, что всё снова полетит к херам, но я отпустил ситуацию и больше не испытываю никаких переживаний по данному поводу. Даже если у меня с Томом что-то снова не сладится, и мы расстанемся, мы сойдёмся обратно, он вернётся ко мне, или я к нему приду, а пока мы будем не вместе, у меня останется Терри, его у меня никто не отнимет. Единственное по поводу кризиса зрелости, вероятно, он у меня всё-таки есть, но в очень лайтовой форме – я понимаю, что моя бурная молодость осталась в прошлом, ныне я взрослый, зрелый человек с совершенно иными взглядами и укладом жизни, иногда я мысленно возвращаюсь назад, но меня это не беспокоит. Я не хочу обратно и не грущу по ушедшим годам, меня больше прельщает настоящее и будущее, а последнее у меня будет долгим и светлым, - Оскар ухмыльнулся, и в нём не было ни капли сомнений.

Сомнений и скрытых тревог в нём не увидела и доктор Фрей. Оскару не требуется помощь, он успешно проходит кризис.

- А что, если нет? – вдруг встрепенулся, встревожился Том и повернулся к Оскару.

- Что нет? – спросил тот.

- Что, если не будет долгого и светлого будущего? Что я буду делать, если ты умрёшь раньше меня? А вдруг намного раньше? – и в больших глазах разлился ужас осознания.

Том никогда не думал о том, что Оскар может его покинуть, покинуть навсегда. Для него Оскар – тот, кто всегда рядом, даже если в какой-то момент их разделяют тысячи километров; тот, кто вечен, незыблем. Том не мог представить свою жизнь без Оскара, не мог представить, что его не просто нет рядом, а совсем, нигде нет и больше никогда не будет. Оскар – единственное в его жизни, что стабильно сквозь годы, неизменный монолит, всегда был таким. Но… но все люди смертны, и Оскар не исключение. Том ощущал, будто покрывается льдом от этого осознания-инсайта.

Оскар не вечен. Однажды Том может остаться один, без него на всю оставшуюся жизнь. Том не мог представить, как прожить без него – совсем без него – даже один год, даже если самому на тот момент будет за девяносто. А ведь Оскар старше на целых шесть лет.

- Я так-то умирать не собираюсь ещё лет пятьдесят как минимум, - сказал Шулейман.

- Конечно ты не собираешься, никто этого не планирует, но вдруг? Сколько несчастных случаев бывает. А вдруг ты заболеешь, у тебя ведь наследственность, – Том сейчас – комок нервной тревоги.

- Я свою наследственность регулярно мониторю.

- Как часто ты проходишь обследование?

- Полное обследование стабильно раз в год, иногда в полгода. Последнее было зимой, соответственно, новой зимой снова проверюсь.

- Год – это очень большой срок, - Том тряхнул головой. – Даже полгода – это долго. Вдруг какая-то стремительная болезнь? Ты её пропустишь, и… всё, тебя просто не успеют спасти, - на последних словах сердце сжалось и притихло холодным камнем.

Шулейман усмехнулся, поведя подбородком, и ответил:

- Меня и смертельная болезнь не убьёт. У меня столько денег, что я могу позволить себе заменить все органы.

- А мозг? – Том вздёрнул горестно изломленные брови. – Мозг нельзя заменить. Что, если там у тебя будет проблема?

- Опухоль мозга мне пророчишь? – поинтересовался Оскар, выгнув бровь. – Спасибо, у меня одна уже есть. Что, слишком грубо? – добавил через паузу. – Ладно – моя любимая опухоль.

- Оскар, это несмешно. Я раньше не думал, что ты можешь умереть раньше меня, а теперь… как мне перестать об этом думать? Это мой самый страшный страх, уж лучше пусть меня ещё раз изнасилуют толпой…

- Тш, - Шулейман положил два пальца на губы Тома. – Не надо никаких откупов.

- Оскар, как мне жить без тебя? Я не хочу без тебя.

- Неплохо ты проживёшь без меня, я обратно включу тебя в завещание.

- Да причём тут деньги?! – всплеснул руками Том.

- Лучше жить без меня, но с привычным уровнем жизни, чем без меня и без денег, - резонно ответил Оскар.

- Мне не нужны деньги, мне ты нужен.

- Я у тебя есть. А если меня скоропостижно не станет, завещаю себя кремировать, будешь спать в обнимку с моим прахом.

Шулейман снова усмехнулся, закинул руку Тому на плечи и чмокнул его в щёку.

Том вывернулся из-под его руки, сверкая напряжённым взглядом.

- Оскар, нельзя шутить над смертью.

- Почему? Моя смерть, имею право шутить.

Мадам Фрей тактично молчала, заняв позицию наблюдательницы.

- Оскар, - Том схватил его за щёки, приблизился нос к носу. – Пусть для меня сделают капсулу с ядом, такое ведь есть, да? Если ты умрёшь раньше, я её раскушу. Я не буду жить без тебя! Особенно если это случится в старости, я не хочу прожить всю жизнь с тобой и остаться без тебя.

- Так, тш, тшшш… - Шулейман убрал его руки от своего лица, взял кисти в ладони. – Отставить упадническое настроение и планирование смерти. Я молодым не умру. И не заболею. Если ты так переживаешь, я пройду внеочередное обследование, ты пойдёшь со мной, поприсутствуешь, послушаешь врачей и убедишься, что волноваться не о чем. Заодно и тебя проверим.

- Когда? – спросил Том, немного успокоившись.

- На следующей неделе. Идёт, договорились? И выбрось эти мысли из головы, не хватало ещё тебе снова нервный срыв словить.

Том кивнул, на том и договорились. Успокаивать его Оскар умел, у него годы опыта.

Ближе к концу сессии Шулейман уделил внимание организационному моменту:

- Мадам Фрей, мы будем посещать вас регулярно раз или два в неделю. Думаю, можно начать с одного раза, да? – он посмотрел на Тома.

- Да, - согласился с ним Том. – Одного раза в неделю будет достаточно для поддерживающей терапии.

Доктор Фрей открыла своё расписание и сказала:

- Могу предложить вам на выбор два времени: во вторник в двенадцать или в пятницу в пять. В вашем распоряжении будет три часа.

- Вторник сразу нет, – Оскар покачал головой. – В первой половине дня я с Терри. На четверг нет ничего?

- В четверг у меня есть свободное время во второй половине дня, но всего два часа, как показывает практика, вам этого мало.

Шулейман несколько секунд подумал, постукивая пальцами по колену, и сказал:

- Запишите нас на оба дня, на четверг и пятницу, потом мы выберем, какой день нам подходит больше. Тогда будем ездить сюда, потом сразу в ресторан на ужин и домой, - он повернулся к Тому.

Том кивнул, его такой вариант устраивал. Больше до конца сеанса не произошло ничего важного. Главное – доктору Фрей в очередной разу удалось разобрать и успокоить переживания Тома, открыть ему глаза, что он в норме. Для Тома очень важно быть не единственным на свете со своей проблемой.

Обследование на следующей неделе показало то, о чём Оскар и говорил – он совершенно здоров. Хотя в последний год доктора рекомендовали ему ограничить потребление кофеина до рекомендованной дозы, в качестве профилактики. Том тоже здоров, из физических проблем у него лишь недостаточная масса тела и некритически пониженное давление, что не новость.

Глава 11

К середине октября стало очевидно нерадостное, что адаптация к школе не произойдёт, процесс не двигался с места. Терри продолжал общаться только с учительницей, одноклассники и одноклассницы, сначала проявлявшие интерес, перестали к нему подходить, Терри высиживал все уроки, больше его не приходилось забирать раньше, но он всё чаще грустил, поскольку привык самостоятельно изучать что-либо, что-либо делать, а потом приходить к взрослым с результатами, а в школе процесс обучения построен иначе, и всё чаще он скучал на уроках, он во многом превосходил программу первого года обучения и, пока другие дети увлечённо осваивали новое, сидел с тем, что ему это уже известно, он это уже умеет. Шулейман с тяжёлым сердцем принял решение поговорить с ним и что-то делать с этой ситуацией.

- Терри, тебе нравится в школе? – спросил Оскар, сев рядом с мальчиком.

Терри пожал плечами, опустил глаза:

- Нормально. Все ходят в школу.

В его понимании школа – это обязательный этап, пусть даже ожидал от неё намного большего, более яркого и захватывающего, чем оказалось в реальности.

- Терри, ответь честно, - доверительно сказал Оскар, глядя на сына в поисках зрительного контакта. – Обучение в школе – это не то обязательство, с которым ничего невозможно сделать. Если тебе не нравится, мы что-нибудь придумаем.

- Что можно сделать? – Терри поднял к нему взгляд больших-больших глаз. – Перейти в другую школу?

- Как вариант.

- Но там будет то же самое, - Терри погрустнел. – А класс будет другой, вдруг они меня не примут.

- Терри, тебя невозможно не принять, - Оскар улыбнулся, приобнял его поникшего. – Если кто-то тебя не примет, знай, что это они неумные, а не ты плохой, ты совершенство.

Терри улыбнулся, и Оскар продолжил:

- Есть разные школы, с разными учебными программами и разными внутренними укладами. Мы можем подобрать тебе школу, которая будет отвечать твоим потребностям, ты никому не обязан оставаться там, куда поступил. Не бойся уходить оттуда, где тебе не нравится. Если хочешь, мы этим займёмся. Или я всё себе надумал, и тебе нравится в нынешней школе? – посмеялся, чтобы ободрить ребёнка, подтолкнуть его к честному диалогу.

- Мне не нравится, - тихо признался Терри. – Я думал, что в школе будет интересно, а там… не так. Наверное, я бы не хотел там оставаться.

- Отлично, - кивнул Оскар. – Сделаем. Терри, у меня есть к тебе предложение, я думаю, что тебе может подойти так называемая элитная школа, она больше подходит твоему уровню, но предупреждаю, что там строгие порядки и дисциплина.

- Меня это не пугает, - качнул головой Терри. – А где эта школа? А меня в неё примут?

- Примут. Давай поступим так – вместе съездим в школу, о которой я говорю, ты посмотришь её изнутри, пообщаешься с педагогами и учениками, если захочешь, и примешь решение, хочешь ли там учиться.

Терри кивнул. Этот разговор происходил в пятницу, Шулейман дождался понедельника, когда имеет смысл ехать смотреть школу во всей красе, позвонил нынешней учительнице Терри и предупредил, что его в школе сегодня не будет, и вместе с сыном поехал в соседние Канны, где располагалась та самая элитная школа. Не предупреждал об их визите, чтобы исключить постановочные моменты со стороны персонала школы.

Эта школа куда больше походила на те помпезные учреждения, где когда-то учился Оскар, чем на нынешнюю школу Терри, что вызывало флешбэки. Строгое здание, дисциплина, единая форма для всех детей одного, в данном случае начального звена, элитарность в воздухе. Всё это опостылело ещё в детстве. Оскар хотел, чтобы Терри учился с обычными, разными детьми в обычной школе, где ему не будут иметь мозг и загонять в определённые рамки, но… возможно, ему подходит как раз совсем другое.

Терри, как обычно державшийся папы в новом месте, любопытно осматривал коридоры, кабинеты, куда они заходили, учеников и преподавателей. Задержал взгляд на темнокожем мальчике на пару лет старше, его внешность, оттенок кожи красиво гармонировали с цветом зелёного форменного пиджака. По итогу экскурсии, продлившейся без малого три часа, Терри сказал, что хотел бы здесь учиться. Не был радостен или воодушевлён, но он хотел попробовать.

К обучению в новой школе Терри должен был приступить с начала новой, следующей недели, то есть к концу месяца. Терри пошили форму, он с тенью удивления на лице крутился перед зеркалом во время первой примерки готового костюма, и ему нравилось. Ему действительно это подходило, он – не Оскар, который всегда был вольным, протестным, не терпящим никаких запретов и рамок. Терри по характеру ближе и по нраву все эти тоскливые, мерзкие, на взгляд Оскара, вещи: строгость правил, отсутствие коллективной игровой деятельности на уроках, усиленная образовательная программа, направленная на тех, кто не является и никогда не будет обычным, средним человеком.

В первый день в новой школе Терри потянул папу за руку, прося к нему наклониться, и попросил:

- Папа, можно я пойду на уроки один? Я хочу попробовать.

- Конечно, - Оскар всем сердцем не хотел отпускать Терри одного в первый день, но он того не показал.

- Папа, можешь подождать меня два урока около школы? Если мне будет нехорошо, я позвоню или выйду, ты заберёшь меня. Можно? – Терри смотрел на него большими-большими пронзительными глазами.

- Да, я тебя подожду, - Оскар, присев на корточки, мягко улыбнулся и убрал с лица мальчика непослушную прядку. – Если что не так, сразу звони, я рядом, - и поцеловал Терри в щёку, обнял напоследок.

И отпустил. Терри пошёл в направлении широкой лестницы, обернулся, помахал. Оскар помахал в ответ и, только когда Терри скрылся из виду, повернул к выходу. Торчать два часа в машине у школы – умереть со скуки можно, но что поделать. Плюхнувшись в водительское кресло, Шулейман негромко включил музыку, покурил и минут через пятнадцать набрал Тома. Вместо ответа Том, которого звонок выдернул из сна, промычал в трубку.

- Просыпайся, - бодро сказал Оскар. – Я жду Терри под школой, мне тут два часа сидеть. Поговоришь со мной?

- Да, поговорю… - пробормотал Том.

Слышно зевнул, пошуршал чем-то – щекой об подушку тёрся.

- Не спи, - словесно дёрнул его Шулейман.

- Я не сплю, я слушаю.

Судя по голосу – врёт, он сонный-сонный, на грани обратного засыпания.

- Почему ты ждёшь Терри? – сквозь новый зевок спросил Том.

- Терри попросил его подождать. Если что-то пойдёт не так, он позвонит, и я его заберу.

- У него сегодня только два урока?

- Нет, но Терри почему-то попросил подождать именно два часа. Наверное, я подожду до конца уроков, не буду уезжать. Не обидишься, если снова будешь завтракать в одиночестве?

- Я уже привык, - Том слабо улыбнулся.

- Это настораживает.

- Я не привыкну быть совсем без тебя, - Том вновь улыбнулся на том конце связи, что слышалось в голосе. – Скоро Терри будет учиться без сопровождения, и мы снова будем завтракать вместе.

- Я бы хотел с тобой согласиться, но буду реалистом. Я не уверен, что это случится скоро. Возможно, теперь я буду дежурить во время уроков не в школе с Терри, а около неё.

- Жаль…

- Прорвёмся, - сказал Шулейман, чтобы не дать Тому загрустить, и пустыми обещаниями кормить не собирался. – Если Терри не освоится в трёх-четырёх школах, я переведу его на домашнее обучение, тогда точно я никуда не буду срываться с утра.

- Мне бы хотелось, чтобы ты был со мной дома, но мне бы не хотелось, чтобы Терри обучался на дому, потому что я знаю, что это такое. Пусть я завидую ему в том, чего у меня не было, но я не желаю ему того, что было у меня, - честно ответил Том.

- У Терри на домашнем обучении не будет Феликса, а будут нормальные, квалифицированные, а главное – адекватные педагоги, - усмехнулся Оскар. – Но всё равно спасибо, ты не перестаёшь меня приятно удивлять.

Том улыбнулся на том конце связи и через паузу предложил:

- Оскар, а давай я приеду к тебе? Куплю чего-нибудь по дороге и позавтракаю с тобой в машине. А ты завтракал?

- Кофе выпил.

В такую рань, когда приходилось вставать и выдвигаться из дома, чтобы успеть к началу занятий, есть Оскару не хотелось.

- А давай я что-нибудь приготовлю, приеду к тебе, и позавтракаем вместе? – Том ощутимо оживился. – Если ты собираешься ждать Терри все уроки, я точно успею.

Шулейман усмехнулся с него:

- Я точно единственный в своём окружении, кому партнёр предлагает привезти еду в контейнере.

- Не в контейнере. В…

Том замолчал, пытаясь придумать, как красиво доставить еду из дома. А контейнеров у них и нет.

- Привезу, - заключил Том, решив по факту искать тару для доставки.

- Давай поступим по-другому: ты приезжай, а с завтраком разберёмся на месте, - выдвинул ответное предложение Оскар.

Том живо покинул постель, надел штаны, зажимая телефон плечо, натянул вчерашнюю мятую футболку и с Оскаром на связи устремился в квартиру охраны. Едва босиком не выскочил из квартиры, вернулся, сунул ноги в тапочки и нажал на кнопку звонка квартиры этажом ниже. Криц открыл ему, выслушал просьбу отвезти в Канны, прислонившись плечом к дверному косяку.

- Я мелкими поручениями не занимаюсь, - сказал Криц и отступил обратно в квартиру, показывая, что упрашивать его бесполезно.

- Криц, пожалуйста, я только тебя более-менее хорошо знаю.

- Нет. Сходи в соседнюю квартиру. Если никто не согласится тебе помочь, возвращайся ко мне, я найду, на кого тебя повесить.

Вздохнув, Том пошёл к соседней квартире и через долгие уговоры навязался Халку через неприкрытое нежелание того отрываться от любимого компьютера и выходить из дома. Но сегодня его дежурная очередь, потому никто не согласился освободить его и взять Тома на себя. Том сбегал обратно домой, почистил зубы, переодел домашние штаны на джинсы, сменил футболку и, спустившись на улицу, сел на заднее сиденье машины охранника.

- До Канн долго ехать? – спросил Том. – Кажется, нет, да?

- Обойдёмся без разговоров, - недружелюбно сказал в ответ недовольный мужчина и завёл двигатель.

- Я испортил твои планы? – Том никогда не мог спокойно, равнодушно реагировать, когда ему демонстрировали холодность, неприязнь.

Халк не ответил, он желал поскорее закончить с этой задачей и вернуться в квартиру. Том слабо дёрнул уголками губ и, стараясь не расстраиваться из-за этой ситуации, отвернулся к окну. В соседнем городе его ждал Оскар и - совместный завтрак. Как и запомнил, дорога до Канн недолгая. Том заулыбался ярче солнца, когда перескочил из одной машины в другую и занял своё пассажирское место рядом с Оскаром:

- Привет.

- Быстро ты, - отметил Шулейман.

- Я мог бы быстрее, но пришлось уговаривать охранника меня отвезти.

- Я бы тебя пожалел, но они и меня слушаются не всегда. Но, видимо, для меня в этом и есть прелесть, - коротко посмеялся Оскар. – Теперь завтрак?

- Да, давай, а мы куда-то поедем или… как? Я ничего не привёз.

- Я рассматривал вариант быстро смотаться в ближайший ресторан, но есть вероятность, что в это время выйдет Терри, а меня нет, я не хочу его бросать, так что уехать мы никуда не можем. Но ничего, раз мы не можем поехать в ресторан, ресторан приедет к нам.

Шулейман вытянул из кармана телефон, набрал номер, заказал блюда, которые он и Том выбрали, а к ним стулья и столик, сервированный по всем правилам, и официанта в придачу, чтобы они культурно позавтракали, не отходя от школы и машины. Заказ нестандартный, но клиент всегда прав, особенно такой. Вкусный завтрак оставил приятные впечатления, в какой-то момент Том и забыл, что они на парковке, а не в заведении.

Терри не позвонил и не вышел за все уроки. После последнего звонка вместе с другими первогодками вышел на улицу, спустился со ступеней крыльца и побежал к машине.

- Папа, мне понравилось! – радостно сообщил, забравшись на заднее сиденье, и наткнулся взглядом на Тома. – Ой, Том… Почему ты здесь?

- Оскару было скучно сидеть одному, он позвонил мне, и я приехал, - взглянув на Оскара, с чуть неловкой улыбкой ответил Том.

- Папа, ты ждал меня все уроки? – Терри вздёрнул и изломил брови. – Зачем?

Не возникал, наоборот – жалко было папу, что он столько часов здесь сидел. Терри не хотел доставлять неудобства самому дорогому человеку на свете.

- На всякий случай, вдруг бы ты захотел уйти на третьем или четвёртом уроке? – с мягкой с задоринкой улыбкой произнёс Шулейман. – Мне было несложно, Том составил мне компанию, и мы неплохо провели время.

Терри без напоминаний залез в детское кресло, установленное на заднем сиденье, застегнул ремешки и поправил форменный пиджак, чтобы не сильно помялся.

- Терри, тебе точно понравилось? – спросил Оскар.

- Да, - Терри немножко болтал ногами. – Это школа совсем другая, сегодня мне всё понравилось.

Во вторник отношение Терри к школе не поменялось, он отбыл все уроки от звонка до звонка, и Оскар зря дежурил у школы. В среду тоже – уже в среду Оскар прождал всего два урока и поехал домой, отправив сыну сообщение с напоминанием, что Терри может позвонить в любой момент, и он примчится. А в четверг совсем не ждал под школой, сам Терри ему сказал: «Папа, не надо меня ждать, я сам справлюсь. Если что-то случится, я позвоню». И справился.

Вот и всё, кошмарный сон Шулеймана сбылся - он вспоминать не хотел свои претенциозные школы, по крайней мере первые две, но теперь ему водить Терри в такую же. Но это Терри, он другой человек, и Оскар должен делать то, что ему на благо, а не упираться в свои взгляды. Даже если ему совсем не по нраву его выбор. Терри подходит уклад подобных учебных заведений: он легко следует расписанию, ему ближе жизнь по графику, чем хаос вольных порывов, для него слово взрослого – закон, которому Терри в голову не приходит перечить, он хочет от школы учения, а не игр и беготни на переменах. Терри даже в групповых дискуссиях участвовал – не с первого дня, но осмелился, - которые педагоги устраивали по ряду дисциплин, о чём Терри после школы рассказывал папе. У него появились яркие впечатления от школы, а не замкнутость и тихая грусть, что всё не так, как мечталось, когда был совсем малышом.

В этот раз Оскар сразу предупредил в школе о психических и неврологических особенностях сына, а также сообщил, что Терри придерживается системы питания с пониженным содержанием животного белка, исключающей некоторые виды мяса, и обилием овощей, чтобы Терри и в школе питался привычным и приятным ему образом.

Теперь оставалось что-то придумать с доставкой Терри в школу. Шулейману очень не хотелось как минимум следующие несколько лет вставать в семь утра и мотаться в соседний город каждый будний день. У него есть привилегия отправлять Терри в школу хоть каждый день с новым водителем, ей стоит пользоваться. Надо поговорить с Терри, и если он согласится, то переложить обязанность отвозить его в школу на кого-то из охраны – или приспособить под это дело вертолёт и отправлять Терри с пилотом. А Оскар будет встречать его дома выспавшийся, довольный и счастливый. Или забирать со школы будет сам, пока не решил.

При школе имелся пансион, где ради удобства пять дней в неделю проживали около семидесяти процентов учеников, уезжая домой лишь на выходные. Но оставлять Терри жить в школе Оскар не собирался. Это немыслимо! Его мальчик будет при нём, а не где-то там один.

Терри ничего не имел против поездок в школу с водителем, только попросил подождать несколько недель или до следующего месяца. Пока он ещё привыкает, и ему нужен папа рядом, нужна его поддержка.

***

Том приподнялся на локте и провёл пальцем по животу Оскара. Как и обещал ему в конце лета, Шулейман прекратил проводить любые манипуляции с растительностью на теле, и к настоящему моменту его грудь и живот покрывали тёмные курчавые волосы, уходили вниз, к лобку, где росли гуще. Раньше Том как-то и не знал, что у него растут волосы в этих местах, и сейчас рассматривал и трогал. Его почему-то это цепляло – потому, что сам не имел волос нигде, кроме головы, или по какой-то иной неизвестной ему причине. Том не задумывался о причинах, он чувствовал и действовал, существовал в моменте, а в моменте сознание само концентрировалось на зрительных и тактильных ощущениях.

Шулейман не реагировал на то, что Том перебирает ему «шёрстку», он относился к повышенному интересу Тома к своему телу в самом естественном виде со спокойной снисходительностью. Сам Оскар в это время смотрел в телефон, а действия Тома в целом были ему приятны, если он постарается, можно приколоться и заурчать, мяукнуть, а то гладит его как кота. Полностью сев, Том, прижав ладонь к животу Оскара, запустил растопыренные пальцы в поросль волос; его тело под рукой грело как печка. Шулейман взглянул на Тома поверх телефона и вернулся к своему занятию. Пусть развлекается.

Том не больно, ничуть не царапая поскрёб короткими ногтями по его животу чуть ниже пупка. Распалился уже такой увлечённостью, что ничего кроме Оскара не видел. Том перебрался ниже, наклонился над животом Оскара, лёг, потёрся щекой немного выше тазовой кости, где мышца восхитительной косой линией уходит к паху. Шулейман выгнул бровь и снова бросил взгляд на Тома. Кажется, заурчит не он. Том так по-кошачьи трётся, что ему впору заурчать, очень впору.

А Том тёрся то одной щекой, то другой, балдея от яркого, немного щекотного, в приятном смысле раздражающего ощущения волос на собственной голой коже. Поцеловал, прикусил. Вновь начал тереться – щекой, виском, лбом, носом тыкался, губами касался. Том сел и снова гладил – бёдра, живот, грудь и опускал руки до щиколоток, и в обратном направлении, против роста, топорща волоски, запускал пальцы в волосы, перебирал. Шулейман уже отложил телефон и наблюдал за ним, здесь интереснее.

Том обратно лёг, прижался щекой, лицом вжался. Дурея от тактильного взрыва и запаха, который втягивал носом – он проникал в лёгкие, мозг, каждую клеточку. И пальцы покалывало от избытка взрывающих нервные окончания ощущений по всем каналам осязания. Том сглотнул набежавшую в рот слюну, провёл языком по дорожке к пупку. Добрался до паха, где запах сильнее всего, тот индивидуальный, животный запах. Тома вело, сам не заметил изменений в своём состоянии – и не думал им сопротивляться. Хотел продолжать, хотел осязать всеми возможными способами. Том прикрыл глаза, дышал чаще, насыщая себя ароматом тела. Чтобы он до основания заполнил, не оставив ничего своего. Том кончиком языка провёл по лобку Оскара, тронул, попробовал, задержал дыхание, дразня себя дефицитом кислорода, отчего сильнее подскочил пульс.

Том сместился чуть ниже и, придержав член Оскару у основания, взял в рот. Вылизывал с упоением, с обильным слюноотделением, едва не причмокивая. Член во рту набухал, твердел, быстро идя к полной готовности. Том опустил голову, мокрыми губами прокатившись до корня, и обратно, почти снявшись, зажал во рту головку, обвёл подвижным языком, вылизал щёлку уретры и выпустил изо рта. Поднырнул ниже и языком провёл по мошонке, облизывал – слишком пошло, одуряюще пошло – яички, чего не делал почти никогда, обычно забывал, что оральные ласки не ограничиваются членом. Ни взгляда не бросал наверх, всё делал с закрытыми глазами растворённый в процессе. Губами прихватил кожу мошонки, пальцами гулял по бёдрам Оскара, вжимая их неосознанно. Шулейман шире развёл бёдра, ощущая, как сердце бьёт в грудину.

Том вновь переключился на член, сосал самозабвенно, вибрируя тихими грудными стонами. Шулейман покусывал губы, сверху смотрел на Тома, у которого длинные ресницы подрагивают, блестят натянутые вокруг члена мокрые губы. И слюна на подбородке. Том поднялся, перекинул ногу через бёдра Оскара, встав над ним на колени. Не мог терпеть. Хотел большего. Полностью, насквозь. Том завёл руку за спину, приставил головку ко входу и, прикусив губу, начал присаживаться, надеваясь на скользкий от своей слюны член. Сладостно зажмурился, закинул голову, чувствуя в себе большую часть длины.

Оскар так и лежал, позволяя Тому руководить. Неотрывно смотрел на него, впитывая гибкое тело, выгнутую шею, беззащитно и доверчиво открытую, кричащее возбуждение и желание. На грани безумия. За гранью, судя по его поведению до. И это охуенно. Том его потрясающий псих. Натягивается сейчас на его член, сладко гнётся. Горячий, пылающий, принимающий глубоко с каждым движением вниз.

- Я больше не могу…

Бёдра уже немели от напряжения ритмичными движениями. Том поднялся с Оскара и встал сбоку от него раком, высоко вздёрнув и выпятив зад. Сногсшибательно красноречиво. Оскара окатило жаром. От таких восхитительно похабных видов может пар пойти из ушей. Шулейман незамедлительно поднялся, встал позади Тома на колени, положив ладони на его бёдра. Сплюнул между ягодиц, размазал слюну головкой, потёрся членом, не проникая внутрь.

- Оскар, не трави меня… - простонал Том, его мучительно и требовательно прошивало током, едва член задевал растревоженный сфинктер.

- Не могу отказать себе в этом удовольствии, - Шулейман ухмыльнулся широко и довольно, слабо покачивая бёдрами. – Видел бы ты себя сейчас…

- Оскар…

Искры из глаз, так хочется снова в себя этот толстый, любимый член. Том зажмурился, сжимая пальцы в кулак, уткнулся лицом в сгиб сложенной руки. Шулейман надавил, протискиваясь внутрь, потянул Тома на себя, вынуждая его принять до упора. Том звучно вздохнул от сладости удовлетворения своего желания. И обратно, почти до конца, и вперёд, в жаркую глубину.

Подразнив немного их обоих, Шулейман без предупреждения и перехода взял чёткий и быстрый темп, мощно врезался в Тома, сталкиваясь бёдрами. Он хотел, чтобы Том перешёл от стонов к несдержанным крикам. И Том закричал, перекрывая звуками своей высшей эмоции шлепки кожи об кожу. Сильно, глубоко, отбивая ягодицы. Они бы не продержались долго, но Том упёрся рукой в бедро Оскара:

- Оскар, подожди… - попросил, теряя дыхание.

Хотел закончить так, как начали, лицом к тому месту, от которого его и повело, о чём сказал Оскару. Шулейман лёг обратно, но не пассивно, а потянул Тома к себе, подтолкнув, развернув спиной, и поставил над собой на четвереньки. Том такой позы смутился, переступил руками.

- Приласкаю тебя, пока будешь меня удовлетворять, - Шулейман с нажимом оглаживал заднюю поверхность его бёдер и ягодицы.

- Оскар, я… не смогу сосредоточиться, если ты будешь делать мне приятно. Давай сначала я тебе.

- Ладно, я первый, приступай, - Оскар не прекращал наглаживать, мять маленькую задницу Тома, раскрытую над ним во всей красе.

Тома опалило смущением. Представлял, что видит Оскар, когда он в такой позе.

- Оскар, можно я перевернусь? Мне неловко.

- Исключено, - Шулейман крутанул головой. – Отказать себе в созерцании таких видов – это преступление.

И провёл по ягодице, коснулся пальцами между и ущипнул за правую половинку. Борясь со смущением, Том опустился над пахом Оскара и вобрал член в рот. Качал головой с нарастающей амплитудой, утыкаясь носом Оскару в промежность. Дёрнуло мыслью-желанием.

- Оскар, - освободив рот, Том скосил к нему глаза, не обернувшись. – Тебе когда-нибудь делали… это?

- «Это» - очень растяжимое понятие. Конкретизируй, - ответил Шулейман, так и наглаживая, наминая бёдра и ягодицы Тома.

Том закусил губы, борясь со своей невозможностью говорить о таких вещах. И сказал:

- Римминг.

- Я пробовал пару раз в принимающей роли. Приятно, но вау-эффекта я не испытывал.

- Оскар, а… - Том смущался, но чётко осознавал своё желание. – Я хочу сделать это для тебя.

- Окей, если хочешь, но не сейчас, сейчас я гигиенически не готов. Давай вечером.

Том кивнул и, прикрыв глаза, вновь взял в рот его член. Упоённо сосал и вылизывал, периодически переключаясь на яички и стимулируя их пальцами, пока в горло не выстрелила сперма, которую проглотил до последней капли.

- Моя очередь, - ухмыльнулся Шулейман и потянул Тома ближе к своему лицу. Уточнил: - Тебе сзади или спереди внимание уделить?

- Я не знаю…

Том не знал, с какой стороны больше хочет удовольствия и удовлетворения. Получил с обоих, что с криком вынесло в космос, Оскар виртуозно владел и языком, и губами, и пальцами.

- У тебя определённо мощный кинк на волосы на теле, - усмехнулся Шулейман. – Надеюсь, что только на моём.

- Точно только на твоём, - Том улыбнулся и переполз ему под бок. – Кажется, да, что-то такое есть, мне нравится. Наверное, из-за того, что у меня самого волос нет совсем или… Не знаю почему, но мне очень нравится, - опустил взгляд и провёл пальцем по животу Оскара.

И поднял глаза, улыбнулся вновь, приблизился к лицу Оскара и провёл ладонью по щеке:

- Осталась только борода. Ты отрастишь? Ты обещал.

- Меня зацепили твои слова, что ты хочешь ощутить прикосновения бороды на своём теле. В каких именно местах? – Шулейман легко ухмыльнулся, пробежался пальцами по шее Тома и, заведя руку на его спину, повёл вниз по позвоночнику.

Том зарделся, потупился, что выглядело кокетливо.

- Везде… В самых нежных местах, - решился это сказать.

- Ладно, будет тебе борода, с сегодняшнего дня и займусь забрасыванием бритвы в дальний угол, как раз уже четыре дня не брился.

Том ещё раз погладил Оскара по колючей щеке, отстранился и поднялся с кровати, отошёл к зеркалу на шкафу. Редко, почти никогда смотрел на себя без всего, но сейчас – под настроение, под задумчивость от поднятой темы. Том разглядывал себя, закусив губы. Шулейман подошёл, встав за его левым плечом. Такой же обнажённый, но разительно другой.

- Мы оба взрослые мужчины, но мы так сильно отличаемся, - произнёс Том.

Так сильно, что внутренне покоробило на слове «мужчина», не мог себя называть мужчиной, не мог называть и органично чувствовать – да, это так. Потому что картинка разнится с наименованием. Какой из него мужчина? Взрослый… кто-то. Тома это не тяготило, но это ещё одно, что мешало его самоощущению быть цельным и стройным.

- У тебя не только телосложение совершенно другое, - продолжил Том, обернувшись к Оскару, и отвернулся обратно к зеркалу. – У тебя везде растут волосы, а у меня их нигде нет. У меня от этого диссонанс. От многого… от этого тоже, - не жаловался, но делился размышлениями. – Не знаю, хотел бы я иметь на теле волосы, я даже не решал, будут ли они у меня. Джерри решил, а мне достался факт, с которым я ничего не могу сделать. Иногда у меня чувство, будто у меня никогда нигде не было волос. Потому что в четырнадцать они у меня почти и не росли, а в восемнадцать-девятнадцать я не мог на себя смотреть и себя касаться. А потом всё.

- У тебя росли волосы во всех местах, где они должны быть у половозрелого человека, - утвердил Шулейман, развеивая его сомнения. – Оволосение у тебя было слабовыраженное, но без патологий: лобок по женскому типу, то есть треугольником, подмышки, ноги-руки. Помню, как мне было любопытно и непривычно, когда я тебя в постель уложил и раздел, я же в своей постели людей с нетронутой растительностью во всех местах не видел с самого первого раза, а тут ты, деревенский мальчишка, не обременённый ни модными загонами по поводу борьбы с волосами на теле, ни привычкой пользоваться дезодорантом, - усмехнулся, поведя подбородком, коротко бархатно посмеялся. – Тем более у тебя кожа бледная, а волосы тёмные росли, очень заметные на лобке и подмышками. От тебя немного потом пахло, что завершало картину абсолютной естественности.

Том вновь оглянулся к нему, одновременно надув губы и щёки и улыбаясь уголками рта, не знал, что чувствует сильнее, смущение от слов Оскара или умиление.

- Как ты на меня такого вообще посмотрел? – неловко спросил Том.

- Мне было любопытно, - Оскар развёл кистями рук. – И потом, я никогда не страдал предрассудками, в моей постели разные люди бывали.

- Но всегда красивые, как с картинки, - заметил Том.

- Тут тебе стоит задуматься.

Том открыл рот, закрыл, закусил губы. Это смутило. И приятно. И верится, что красивый и особенный.

- Мы уже обсуждали данную тему, но повторю – когда у тебя начнут отрастать волосы, повтори процедуру удаления на лице, поскольку борода тебе не пойдёт, а с учётом твоей нелюбви совершать больше минимума движений по поддержанию своего внешнего вида, она у тебя будет. И между ягодиц волосы лучше удали, они не мешают, но удобнее без них.

- Между ягодиц растут волосы? – Том изумлённо посмотрел на Оскара.

- Ты не в курсе? У меня огромные вопросы к тому, как ты мылся. Или об этом ты тоже был не в курсе, что задницу надо мыть? – в своей манере слишком прямо осведомился тот.

Том сжал губы, засопел в поднимающейся жаром неловкости от адресованного ему вопроса, избегая смотреть в глаза.

- Я знал. Знаю, - выдавил Том, понимая, что ответить придётся. – Я мыл. Но я… - вздохнул, прикрыв глаза. – Я не мог до себя там дотрагиваться, я старался побыстрее всё сделать и не касаться.

- М-да. Повезло, что в тот наш первый раз я не обнаружил у тебя никакой сюрприз приветом из туалета, - усмехнулся Шулейман.

- Оскар! – воскликнул Том, нервно встрепенувшись. – Ты хочешь меня до обморока довести? Не надо меня так смущать, не надо об этом говорить. Подожди… - нахмурился. – У меня что, там тоже были волосы?

- Да, как и у всех.

- Какой ужас, - Том закрыл лицо ладонями. – У меня к тебе опять этот вопрос: как ты не выгнал меня из своей кровати? Нет, - покачал головой, - там я волосы иметь не хочу, лучше удалять.

К вечеру Шулейман не забыл о том, о чём они договорились, провёл все необходимые приготовления и в спальне спросил:

- Не передумал?

Том волновался, не знал, как напомнить Оскару, как сказать, поэтому порадовался, что Оскар сам об этом заговорил. Кивнул. Шулейман под его взглядом расстегнул и сбросил рубашку.

- Мне в какую позу? – поинтересовался, расстёгивая ремень.

- Так сразу? – Том вздёрнул брови. – Я думал… - сам не знал, что думал, не думался обдумать это заранее, только знал факт – он хочет это сделать. – Ты ведь не сразу мне делаешь, а готовишь, возбуждаешь… - потупил взгляд.

Зачем сказал? Том хотел всё сделать правильно, а как не знал. Но хотел, и это желание было сильнее неловкости. Потому Том подошёл к Оскару, который остановил раздевание и опустил руки вдоль тела, провёл пальцами по его плечам к шее, коснулся губами ключицы. Сердце бухало. Том не умел делать сам, проявлять инициативу, а это что ни на есть она. Его действия для Оскара.

- Давай я помогу? – приглушённым голосом предложил Шулейман.

И, подцепив Тома пальцами за подбородок, поймав взгляд и благодарное согласие в нём, поцеловал. Сразу глубоко и крепко, чувственно прижав к себе за поясницу. Том старался тоже проявлять инициативу, не только целовал в ответ, но и касался, гладил, это почти несложно и самому приятно – трогать любимое потрясающее тело, особенно когда не нужно смотреть в глаза и тебя не оценивают.

Уже в постели вместе раздевались. Том склонился над обнажённым Оскаром, вобрал в рот его член, кончиком языка обвёл венки, уздечку, головку по нижнему краю. Качал головой, втягивая щёки. Недолго. Выпустив член изо рта, Том провёл языком вниз по стволу, переключился на мошонку, прихватывал губами, целовал и касался языком кожи. Ещё ниже.

Шулейман перевернулся и встал на колени и локти. Том положил ладони на его поясницу, зацепился взглядом, как за крючок, за ямочки, за чёткие линии мышц. Провёл вниз, по ягодицам. Том наклонился, поцеловал правую ягодицу, прикрыв глаза, и провёл языком снизу вверх между половинок до копчика. И ни намёка на брезгливость не испытывал, ни волнения – почти, и сам момент волнительный, и всегда, когда оказывается в роли действующего, всё становится очень неловко. Но вело, не позволяя замереть в испуганном замешательстве, большое, осознанное желание доставить это удовольствие.

Оскар вздохнул, почувствовав влажное скольжение языка там. Для него эти ощущения скорее непривычны, поскольку пробовал давным-давно всего пару раз и, не найдя для себя в том ничего потрясающего, больше не повторял. Шулейман воспринимал римминг – применительно к себе – как жест доминирования, унижающей власти над тем, кто буквально лижет тебе задницу, и не нуждался в таких путях изощрённого самоутверждения. Почему-то так ощущал, но ничего подобного не чувствовал, не думал, когда подобным образом ласкал Тома, он не унижался, не выступал в подчинённой позиции, когда его вылизывал, а просто хотел обласкать его, ублажить, в чём себе не отказывал. Но если Том хочет сделать это для него, Оскар не имел ничего против, пусть попробует, хоть и не возлагал на римминг в исполнении Тома особых ожиданий, и дело не в том, что невысоко оценивал его способности, а в том, что ему в принципе данный вид оральных ласк не заходил.

Или…?

Нет, всё-таки это приятно, совсем не до искр из глаз от кайфа, но значительно лучше, чем запомнил по прошлому опыту. Всё становится несравнимо круче, когда делаешь это с любимым человеком, от которого у тебя те самые пресловутые искры из глаз. Всегда. Неважно, сколько лет вы вместе.

Том старался, не произвести впечатление. Вылизывал широко и мокро, периодически спускаясь к мошонке, толкался кончиком напряжённого языка в центр сжатых мышц. Прилагал усердие, стремясь к своей внезапной, пришедшей в процессе цели, и сумел проникнуть языком внутрь, что произвело на Шулеймана впечатление. Только язык и челюсти уже немели от напряжения. Том уткнулся лбом Оскару в крестец. У самого дыхание так сбилось, так, что потряхивало. Не от возбуждения, которое тоже присутствовало, от чего-то, что не мог себя объяснить, чего-то огромного и многогранного, тянущегося под кожей тончайшими нитями, повторяя плетение нервов.

Том выпрямил спину, коснулся бедра Оскара:

- Оскар, можно я…?

- Хочешь меня трахнуть? – поинтересовался в ответ Шулейман. – Я глубокую чистку не проводил, но эксцессов быть не должно. Я не возражаю.

- Нет, я… - у Тома кончики пальцев покалывало и дыхание перехватывало от слишком огромного чувства. – Я хочу сделать тебе так же приятно, как ты мне делаешь.

Хотел этого так сильно, так искренне и чисто. Шулейман обернулся к нему, вопросительно выгнув бровь.

- Оскар, я… В общем, - Том облизнул губы, - можно я пальцами?

- Ладно, - согласился Оскар.

Том взял смазку, отщёлкнул крышку и выдавил немного геля на пальцы. Мало. Наверное. Том добавил смазки, размазал её Оскару между ягодиц и, невольно затаив дыхание, надавил кончиком указательного пальца. Всего на одну фалангу сначала. Мышцы плотно, сильно сжимали. Очень горячо внутри. И сердце выламывает грудную клетку, и кровь в висках шумит, и дыхание срывается вновь и вновь, и это так важно, ошеломляюще важно и полно чувств. Том осторожно, по миллиметру, сдавая назад, ввёл палец до конца.

Том подвигал кистью, разминая мышцы. Долго, слишком аккуратно. Его излишняя деликатность методично раздражала нервные окончания – и неожиданно взводила не на шутку, до потёков с головки. Том понятия не имел, как это делается правильно, ориентировался лишь на опыт собственных ощущений, когда Оскар его так ласкал. Поступательно двигал кистью и прокручивал, ощупывал слизистую в поисках, пока не задел простату. Обвёл по кругу бугорок, осторожно помассировал сбоку. С другого бока, в центре, надавив чуть сильнее.

Брали своё рефлексы, живущие где-то в глубине мозга. Шулейман прогибал поясницу, поскольку это чертовски приятно. Чертовски непривычно и приятно. Том взял паузу, совершая возвратно-поступательные движения кистью, и вернулся к массажу. Чередовал так, массажу уделяя больше времени. Слушал приглушённые стоны Оскара. Видел, что ему нравится, отчего в груди жарким огнём разгорался тихий восторг, что – смог, смог. Так истово и бескорыстно хотел сделать ему приятно.

Понимая – кажется, по себе тоже – что финальная черта близка, Том, руководствуясь неосмысленным порывом, пролез между расставленных колен Оскара, перевернувшись на спину, и взял в рот его член, слизывая терпкую смазку. Анальную стимуляцию он не прерывал. Сосал, не стремясь сейчас взять глубоко, лизал яички и вновь зажимал во рту плотным кольцом губ. После оргазма Оскара Том ещё секунд десять продолжал уже медленные, наполненные вкусом спермы движения и вылез из-под него. Сел, опираясь на руку, взлохмаченный, с блестящим расплывающимся взглядом, дышал ртом.

- Ты меня впечатлил, - произнёс Шулейман, тоже сев.

Том рассеянно и радостно улыбнулся.

- А… ты можешь…?

Том хотел продолжить. Хотел теперь как обычно отдаться Оскару.

- Я тебя понял, - сказал Шулейман и повалил Тома на спину.

Глава 12

Внутри меня есть две меня.

С одной из них ты не знаком,

Но придет время, и я вас представлю.

Это произойдет со дня на день. Винтаж, Dark©

- Оскар, я хочу выпустить Джерри, можно?

- Так быстро? – отозвался Шулейман, повернув голову к Тому. – Ну, ладно. Раз я не могу избавиться от зла, придётся с ним смириться.

- Ты не против? – Том чутко вглядывался в лицо Оскара.

- Нет. А ты разрешаешь мне переспать с Джерри?

Том мгновенно подобрался, вспыхнул глазами под пытливым взглядом Оскара, неосознанно сжал кулаки. Но не взорвался огнём, а сказал:

- Если тебе это необходимо, я приму вашу связь. Но предупреждаю, что я буду тебе это припоминать, злиться, обижаться.

- С этим я справлюсь, буду снова тебя убеждать, что кроме тебя мне никто не нужен, а Джерри – это тоже ты, он всего лишь другая версия тебя.

Не то чтобы Шулейман жаждал и планировал уложить Джерри в свою постель, он скорее хотел увидеть реакцию Тома – и хотел заручиться его согласием на тот случай, если действительно испытает необходимость связи с Джерри. Том кивнул в ответ на его слова. Так легко договорились? Сложно привыкнуть, что они научились вести конструктивные диалоги без подводных камней и течений, и пусть кто-то назовёт такую жизнь скучной, Том радовался, что они к этому пришли.

Том дождался ночи, в этот раз обошёлся без разговора с Джерри вслух, лишь мысленно к нему обратился и, держа в голове, что они должны переключиться, лёг спать. Среди ночи Джерри не сбежал, не проснулось тело. Проснулся Джерри к десяти утра, огляделся, привычно проверяя обстановку вокруг. Сел и всласть потянулся, разминая заспанные мышцы, улыбался резковатым изгибом губ. Хорошо жить! Утро солнечное, яркое, воодушевляющее. Даже нелюбимое тело рядом не портило настроение.

Шулейман тоже проснулся, приподнялся на локте и обвёл Джерри взглядом:

- Крыса?

- Он самый, - ответил Джерри.

Насколько иначе Тома он выглядел с точь-в-точь той же внешностью. Даже волосы, казалось, со сна лежали иначе. Оскар также сел и произнёс:

- Я, конечно, рад, что Том научился управлять своим раздвоением, но прискорбно, что он использует данный навык, чтобы часто выпускать тебя.

- Не обольщайся, Шулейман, новый навык Тома ничего не гарантирует, - с ухмылкой отвечал Джерри. – Если ты снова выкинешь какое-нибудь глобальное дерьмо, или Том независимо от тебя будет нуждаться в помощи, я приду без предупреждения.

- Без угроз никак?

- Нет. Это предупреждение – не дури, не то вместо ласкового котёнка получишь меня.

- Ага, котёнок засыпает, просыпается исчадие ада, знаю я эту игру, - фыркнул Оскар и прищурился на Джерри. – Каков твой план на эту неделю, опять сбежишь?

- Сейчас позавтракаю, потом приведу себя в порядок и уеду.

- Ого, даже позавтракаешь здесь?

- В этот раз у меня другой план. Позаботься о том, чтобы я не встретился с Терри, - бросил Джерри и поднялся с кровати.

Надев к трусам лишь футболку, он проследовал к двери и покинул спальню. Шулейман тоже покинул постель, почистил зубы и умылся во второй ванной. И, поразмыслив, пошёл к той ванной комнате, куда ушёл Джерри, без стука повернул дверную ручку. Дверь была не заперта. Джерри уже успел принять душ и сейчас в одном лишь полотенце на бёдрах стоял около раковины и чистил зубы. Через зеркало стрельнул взглядом в появившегося в дверном проёме Шулеймана, но не обернулся, вообще никак внешне не отреагировал на его наглое, пока что бессловесное вторжение. Джерри закончил гигиеническую процедуру, прополоскал рот, выключил воду и лишь после этого произнёс:

- Долго ты собираешься там стоять и любоваться мной?

- Я не любуюсь.

- Как знаешь.

Джерри встряхнул волосами, прочесал мокрые кудри пальцами. Хотелось выпрямить до состояния струящегося шёлка, но это не имело смысла, поскольку спрячет волосы под парик. Джерри взял с полочки массажную расчёску, причесал волосы, зачесав их назад, и взял маску для лица, принадлежащую Шулейману. Ни Джерри, ни Оскар не смогли приучить Тома к уходу за собой сверх минимального базового, его от использования плодов индустрии красоты отводили лень и отсутствие личного понимания смысла этих действий. Стеклянная баночка с матовой поверхностью приятной тяжестью легла в руку.

Подушечками пальцев вбивая в кожу невесомую освещающую субстанцию, Джерри развернулся к Шулейману.

- Куда ты в этот раз намылился? – поинтересовался тот, привалившись плечом к дверному косяку.

- Покопайся в памяти, там уже есть ответ.

- Не моё дело? – предположил Оскар.

- Верно.

- Я с тобой не согласен, - Шулейман говорил спокойно, желание узнать не грызло изнутри.

- Я не удивлён, - Джерри равнодушно пожал плечами и продолжил наносить маску. – Но это всё равно не твоё дело.

А чего он, собственно, стоит в стороне, смотрит и слушает, как крысёныш его завуалированно посылает? Оскар оттолкнулся от косяка и подошёл к Джерри. Джерри же уже снова отвернулся к зеркалу, ещё раз провёл расчёской по волосам. Маску нужно держать 15-20 минут, затем увлажняющий крем – в прошлый раз купил россыпь приятных и полезных баночек, бутылочек и схоронил в чемодане, который оставил на хранение в шкафу. Сегодня Джерри не планировал тратить время на салонный уход, потому наводил красоту в домашних условиях. Высушил волосы, борясь с искушающим желанием использовать стайлинговые средства, сделать укладку, что тоже не имело смысла из-за парика.

- К чему ты делаешь тайну из своих передвижений за пределами моего дома? – поинтересовался Оскар, когда гул фена стих, оглядывая Джерри сверху вниз, снизу вверх.

- К тому, что бывшие супруги не должны друг другу отчитываться, - Джерри вернул фен на место, оценил своё отражение. Волосы легли хорошо.

- Ты уводишь от меня в неизвестном направлении тело моего нынешнего жениха, - заметил в ответ Шулейман.

- Рад за вас, но неискренне.

- Не можешь порадоваться за Тома? – осведомился Оскар.

- Могу в чём угодно другом. На меня до сих пор навевает тоску то, что Том, толком не попробовав, отказался от всего, что я и мир могли ему предложить, и остался с тобой.

- Таков его выбор.

- Только поэтому ты всё ещё жив, - Джерри смерил Шулеймана взглядом через плечо и вернулся к зеркалу.

- Кончай уже угрожать, что убил бы меня, если бы тебе что-то не мешало, - усмехнулся тот.

- Не могу, у меня с тобой плохо получается кончать.

- О… - протянул Оскар, загораясь азартом противостояния. – Какая искусная колкость, да только она оторвана от реальности.

- Кому как. Мне не зашло. Но возраст, в котором уместно шутить над сексуальными подробностями и ими же унижать, я давно перерос, потому не буду продолжать данную тему.

Искру вбросил и слился. Типичный Джерри.

- Переспим?

- Шулейман, лишь Тома шокирует и восторгает твоя прямота, на меня она не производит никакого впечатления, - Джерри обернулся к нему, смотрел насмешливо. – Жаждешь немедленно доказать, что я ошибаюсь? Тебя настолько задеваешь, когда кто-то остаётся не в восторге от твоих сексуальных способностей? В таком случае мне тебя жаль.

- Да нет, я и так знаю, что ты лжёшь, а будь твоя оценка правдой, меня бы это не задело, - совершенно невозмутимо, расслабленно отреагировал Оскар. – Просто почему не предложить?

- Дождись Тома, он тебе непременно даст во все места. Я же пас.

Джерри предпочитал общению с Шулейманом своё отражение, что не скрывал и неприкрыто демонстрировал. Повертел головой, оценивающе любуясь собой со всех сторон.

- Тома я дождусь, но и от тебя не откажусь, - ответил Шулейман.

Джерри обернулся к нему с глумливой ухмылкой:

- Шулейман, твоё эго так сильно ранит то, что я тебе не принадлежу и ты ничего не можешь с этим сделать, даже если попытаешься подчинить меня силой?

- С чего ты взял? – Оскар изобразил пренебрежение.

Всего лишь изобразил, поскольку сам-то знал. И Джерри знал.

Джерри вновь, ярче ухмыльнулся:

- Недорогой мой Шулейман, не забывай, что я знаю всё, что знает Том. У вас была очень милая и информативная беседа с той психотерапевткой.

- Ладно, - Оскар больше не стал придуриваться равнодушным. – Да, меня это несколько задевает. Будет лучше, если я тебя получу.

- У меня нет ни малейшего желания облегчать твои страдания, - ответил Джерри и отвернулся к зеркалу.

Шулейман не испытывал горячего, навязчивого желания уложить Джерри под себя, но, раз получил разрешение от Тома и его больше не корёжит от нервозности и ненависти рядом с Джерри, то почему бы и нет? Такое отношение к ситуации ему нравилось куда больше. Оскар развернул Джерри к себе за плечо и толкнул к стене, тут же наступив на него. Вплотную.

- Далее последует изнасилование? – осведомился Джерри, не предпринимая никаких попыток оказать сопротивление. – Или попытаешься сделать так, чтобы я захотел с тобой? Если первое, то потом я отстрелю тебе яйца, я держу обещания.

- Да чего ты ломаешься? – усмехнулся ему в лицо Шулейман. – Когда-то ты тоже корчил из себя недотрогу, но, помнится мне, на деле ты сам был не прочь со мной.

- Да, ты прав. Ты меня заводил, в чём я старался себе не признаваться. Ты был для меня уникальным человеком не ниже меня, не глупее, тем, кто не поддавался ни на какие мои ухищрения, что давало мне интерес и азарт, как бы сильно ты меня ни раздражал. Но ты испортился, - говорил Джерри с прямым, насмешливым взглядом и красивой елейно-ядовитой улыбкой. – Теперь ты не представляешь для меня никакого интереса, ты не вызываешь у меня ничего, кроме неприязни и скуки. Так что гуляй.

Джерри толкнул Шулеймана в грудь и беспрепятственно покинул ванную комнату. Пошёл за кремом для лица. Оскар проводил его взглядом, дёрнул бровью. Да, бесспорно, ни к чему себе лгать – Джерри его цепляет, с ним интересно и азартно. Его неприступность вкупе с незаурядным умом, острым языком заводит, с ним каждая минута – бой и захватывающее приключение. Но Шулейман лишь крепче уверился в своём выборе, что Том ему милее, по сердцу и по всему. Если представить, что был бы с таким человеком как Джерри, именно его яркая личность и погубила бы те отношения. Опостылили бы бои изо дня в день, каким бы адреналином они ни питали, и душа заскучала бы и потребовала чего-то нового. Поскольку душа-то в действительности хотела совсем другого. И Оскар бы пошёл искать дальше, как жил всю жизнь до Тома – хватая жизнь большими, опьяняющими глотками, не зная, что виной тому дыра в груди, которую на деле заполнить очень просто, но не тем, совсем не тем, чем жил. С Джерри ярко и в конечном итоге скучно. С Томом – на всю жизнь.

Не настолько Оскар нуждался в заполнении пробела в виде Джерри в обладании Томом, чтобы останавливать или бежать следом. Идти следом и не пришлось, они встретились за завтраком; Терри поел раньше и сейчас занимался рисованием в своей комнате.

- Почему Грегори не приготовил мне завтрак? – недовольно произнёс Джерри.

- Я не знал, что ты останешься на завтрак, - ответил Шулейман и сел за стол со своей тарелкой.

Джерри, скрестив руки на груди, обернулся к выходу с кухни. Конечно, он мог и сам приготовить что-нибудь вкусное и нехитрое. Но зачем, если есть мальчишка-поварёнок? Джерри встал на пороге кухни и громко позвал:

- Грегори!

Домработник появился на кухне через несколько минут, и Джерри велел:

- Приготовь мне завтрак. Салат из ассорти зелени, обязательно включи туда красный салат-латук, очищенного от шкурки персика кусочками и молодого сыра, заправь миксом из бальзамического уксуса и мёда. Поджарь на гриле филе индейки, не целое, разумеется, к нему немного картофеля дольками, добавь специй на своё усмотрение, чтобы было ароматно.

Том никогда не отдавал Грегори приказаний, они вообще почти не пересекались. Грегори удивился, в замешательстве перевёл взгляд к Шулейману.

- Приготовь, - махнул рукой Оскар.

Его слово – это уже понятное Грегори распоряжение, он приступил к готовке. Тем временем Джерри сходил за сигаретами, сел за кухонный стол и закурил вишнёвую тонкую. Грегори управился за двадцать пять минут и подал завтрак на стол. Джерри не стал ни к чему придираться – всё было приготовлено вкусно, отвечало его пожеланиям, но из вредности мог бы – не захотел тратить время на мальчишку, ему нужно поесть, чтобы идти дальше.

После завтрака Шулейман всё-таки пошёл за Джерри, завалился на кровать и наблюдал, как тот прихорашивается, не обращая на него внимания. Джерри предпочёл бы заниматься собой в одиночестве, без цепкого взгляда Шулеймана и его надоедливых комментариев, но раздражаться из-за этого выше его достоинства и любви к себе. Джерри расчесал и уложил брови, обработал и накрасил ноготки, приклеил ресницы, убрал волосы под шапочку и надел парик, причесал его, поправил локоны. Оставалось выбрать одежду для выхода из дома, которую во второй половине дня сменит.

- Куда намылился? – поинтересовался Шулейман, будто и не задавал тот же вопрос ранее, провожая Джерри до входной двери.

- Сколько бы раз ты ни спросил, мой ответ не изменится.

Оскар не стал дожимать, но взял ключи от машины и сказал:

- Я тебя отвезу.

- Я большой мальчик, сам доберусь.

- Это было не предложение, - отрезал Шулейман и вперёд Джерри вышел из квартиры, вопросительно кивнул ему, мол, идёшь?

Знакомо, очень знакомо… Как же осточертели подобные выверты Шулеймана ещё в далёком прошлом. Но Джерри не показал, что его ковырнуло раздражением, и с усмешкой ответил:

- Шулейман, ладно, раньше тебе было скучно, но сейчас-то что? У тебя дома ребёнок, им и занимайся. Или я могу решить, что ты недобросовестно исполняешь свои родительские обязанности и отнять у тебя Терри. Конечно, ты получишь его обратно, когда вернётся Том, но настроение и нервы тебе я подпорчу.

- Я всего лишь отвезу тебя в первое место, куда ты направляешься, и вернусь домой к Терри.

Джерри вздохнул – кажется, проще согласиться – и молча принял навязчивое предложение Шулеймана, пройдя мимо него в направлении лифта. В голове крутил мысли, продумывал запасные планы: если Шулейман не отстанет и будет таскаться за ним… не будет, Джерри найдёт способ от него избавиться, он был в том уверен. Шулейман уже не та непробиваемая сволочь, на которую не найти управу. Самый главный козырь из рукава Джерри не вырвать, и его можно разыгрывать сколько угодно раз.

В этот раз у Джерри другой план, он собирался сразу отправиться в аэропорт, но Шулейману сказал, чтобы отвёз его в салон красоты. Сделает лишнюю остановку, чтобы от горе-давно-не-дока отвязаться.

- Снова поедешь к Кристине? – осведомился Оскар в пути.

- Это тоже не твоё дело.

- Я ведь всё равно узнаю.

- Я понимаю, - глядя вперёд, ровно ответил Джерри. – Но от меня ты этого не узнаешь.

Они доехали до салона, который Джерри назвал. Прежде чем выйти из машины, Джерри бросил:

- Надеюсь, на этом наше совместное путешествие закончится?

- Закончится, - кивнул Шулейман. – Я так понимаю, из Ниццы ты уедешь?

- Правильно понимаешь, я предпочитаю другие города. – Джерри покинул автомобиль, обернулся. – До встречи через неделю.

- До встречи, не потеряйся.

Оскар дождался, когда Джерри зайдёт внутрь, и, перебрав пальцами по рулю, развернулся через две сплошные и поехал домой. Преследовать Джерри до конца он и не собирался, ему это уже неинтересно.

Джерри после отъезда Шулеймана выждал полчаса и вышел из салона, огляделся и поймал такси.

- В аэропорт.

Джерри откинулся на спинку сиденья и разглядывал кольца на пальцах. Не стал снимать помолвочное кольцо Тома и к нему надел те, которые когда-то сам покупал, ещё в прошлый раз он нашёл шкатулку со своими драгоценностями, от которых Шулейман не избавился, и припрятал их у себя. С собой драгоценности Джерри не взял, россыпь золота и бриллиантов в багаже могли вызвать лишние вопросы в аэропорту. Но в удовольствии надеть колечко едва не на каждый палец он себе не отказал. Джерри любил ювелирные изделия с драгоценными камнями, в особенности с бриллиантами. Их дорогой блеск идеально подчёркивал то, как Джерри себя оценивал.

Как и в прошлый раз, Джерри первым делом улетел в Париж, где забрал свой паспорт, но и паспорт Тома не отдал на хранение в банк. Пусть будет, если всё пройдёт по плану, второй документ сослужит свою службу. В этот раз Джерри не до праздного времяпрепровождения, его план включал всего один главный пункт. И этот пункт будоражил, мобилизовал, как давно он не имел цели…

На своё имя Джерри купил билет и улетел в Лондон. В Королевстве, куда Тому до сих пор закрыт въезд из-за той вопиющей ошибки следствия, царила полноправная мокрая осень. Джерри сменил наряд на более приглушённый, тёмный, с чёрной водолазкой с высоким воротом. Украсил образ яркой завершающей деталью – маково-красным беретом, сдвинутым набок. Пока ещё можно привлекать внимание. Всё покупал за наличные, которые снял там же, в Париже.

Адрес Джерри узнал из интернета, поехал туда на автобусе, затем пешком, чтобы не оставлять у случайного таксиста информации о своих передвижениях по городу. Теперь требовалось выяснить, здесь ли интересующий его человек иль в отъезде. Джерри потребовалось прождать несколько часов, и он увидел владельца дома, который откуда-то вернулся. Отлично, не придётся искать по миру и подстраиваться под более неудобные обстоятельства, что сильно осложнило бы задачу.

Не жалко растрачиваемого времени от недели жизни, когда внутри горит цель и покалывает предвкушением. Джерри заложил три дня на разведку, ежедневно несколько раз в разное время суток ненавязчиво проходил мимо, сменяя образы до неузнаваемости, изучал распорядок дня того человека, заодно осторожно примечал расположение камер слежения как на улице в этом районе, так и на огороженной частной территории.

Джерри мог бы этого не делать, но… кто, если не он? Джерри думал, что этим займётся Шулейман, но тот разочаровал бездействием.

Ровно трое суток. Третьим вечером в Лондоне с приходом грязных сумерек Джерри начал собираться. Надел парик цвета тёмный холодный шатен – от своего парика пришлось отказаться, поскольку в нём натуральные волосы, а этот синтетика. Захотелось сегодня быть брюнетом. Надев парик, Джерри, не разгибаясь, чтобы искусственные волосы не коснулись плеч, собрал их в пучок, выпустив пряди у лица. Потратил немного времени на оценку своего отражения. Безусловно – ему к лицу такой оттенок волос. Ему всё к лицу.

От накладных ресниц сегодня Джерри отказался в пользу туши, которая давала не менее заметный эффект. Подкрутил ресницы, нарисовал угольные стрелки, добившись «лисьего», мучительно выразительного взгляда. Одежда – простой, но стильный чёрно-белый ансамбль. И на шею большой шарф цвета грозового неба.

Уже привычно Джерри поехал на автобусе, в котором он красивый, статный, стильный, выглядел чужеродно. Во время каждой поездки разные люди одинаково поглядывали на него с интересом. Джерри давным-давно привык к вниманию. Когда-то это было его работой - быть мечтою масс. Остаток пути пешком, успешно лавируя, чтобы не попасть в поле зрения уличных камер наружного наблюдения, расположение каждой из которых уже изучил. У любой крысы в генах заложен талант быть невидимой, шныряя в тени.

С камерами на огороженном участке сложнее. Но ненамного. Часы утверждали, что сейчас то время, когда человек, к которому он направляется в гости и распорядок дня которого уже примерно разметил в голове, сейчас дома. На городе лежала ночная темнота, удачная помощница тех, кто желает остаться незамеченным. Поправив шарф, которым прикрыл лицо до глаз, Джерри выбрал наименее освещённое место и перебрался через забор. Можно было бы позвонить и зайти как положено, но прямо над высокой калиткой камера.

Джерри добрался до дома, прижался к фасаду и заглянул наверх, где последняя камера видеонаблюдения. Самая непростая, на крыльцо не взойти, не попав в поле её зрения. Но у неё есть один весомый недостаток, который Джерри успел приметить – она неподвижна, что давало слепое пятно, в котором Джерри и стоял. Нужно сработать быстро, бесшумно.

Джерри взял грабли для листьев, что стояли у крыльца, и черенком сбил камеру, перерезал провода, на которых она повисла. Держа камеру так, чтобы не попадать в объектив, вдруг она продолжает работать автономно, Джерри огляделся, проверяя обстановку, и забросил её в кусты. Прислонил грабли на прежнее место. Теперь можно нанести визит. Джерри нажал на кнопку дверного звонка.

- Том? – хозяин дома очень удивился, увидев нежданного гостя.

- Привет, Риттер, - Джерри доброжелательно улыбнулся. – Извини, что я без предупреждения. Можно я зайду? Я так замёрз, пока искал твой дом…

Том, последняя встреча с которым закончилась не лучшим образом, не говоря уже о том, что за ней последовало, был одним из тех, кого Риттер Ким меньше всего ожидал увидеть у своего порога, что заставило его неслабо растеряться.

- Да, проходи.

- Лондон – красивый город, но здесь не самый лучший климат, - пройдя мимо мужчины, быстро заговорил Джерри, не давая тому глубоко уйти в свои эмоции и переиграть ситуацию.

Риттер мог бы его не впустить, имел право – здесь его частная территория, если бы не был трусом. Если бы не растерялся, и если бы не страх возмездия за свой подлый обман, который взвесью подняло со дна появление Тома, и, если бы не знал, что Том ныне снова под крылом очень влиятельного человека. И если бы в целом не находился в некотором внутреннем раздрае из-за того, что, вероятно, в неизвестном скором будущем под ним зашатается любимое и очень завидное рабочее место по причине изменений в самых верхах бренда. Пока никто не знал, что за изменения грядут, но слухи начали ходить ещё летом.

- Да, в Лондоне часто скверная погода, - немного запоздало ответил Риттер.

Джерри снял чёрный тренч, вопросительно посмотрел на Риттера, ожидая, что тот возьмёт и повесит его одежду. Тот так и поступил.

- Рабочий день твоей домработницы уже закончился? – как бы между прочим поинтересовался Джерри.

- Она взяла день больничного, что-то с зубами.

- Проблемы с зубами – весомая причина пропустить работу, - согласился Джерри.

Риттер не подходил слишком близко, разглядывал его, не понимая, что думать. Зачем Том здесь?

- Ты живёшь один? – спросил Джерри, филигранно изображая простодушие.

- Почему ты спрашиваешь?

Джерри пожал плечами:

- Вдруг я помешал семейному или романтическому вечеру.

Риттер отрицательно покачал головой и сказал:

- Я живу один.

- Даже домашних животных нет?

- Нет, я их не люблю.

Прекрасно. Всего несколько минут разговора – и вся важная информация уже получена. Оставалось одно уточнить.

- Риттер, ты никого не ждёшь?

- Том, зачем ты пришёл? – собравшись, отчасти строго спросил Ким.

Ему этот визит очень не нравился. Джерри тихо вздохнул, прикрыв глаза, провёл рукой по волосам и проникновенно посмотрел на Риттера, попросил:

- Давай сядем? Пожалуйста.

Риттер недовольно поджал губы, но приглашающим жестом указал в сторону чёрного дивана в гостиной. Они сели, Джерри положил ладони на колени:

- Риттер, я сейчас прохожу психотерапию. В общем, я закрываю все свои проблемы, чтобы благополучно двигаться дальше, а у нас с тобой не очень хорошо получилось. Мой психотерапевт посоветовал мне встретиться с тобой, чтобы закрыть эту ситуацию.

Бред. Ни один психотерапевт в своём уме не порекомендует встретиться с тем, кто пытался тебя изнасиловать и подставил, тем более если ты не единожды жертва изнасилования в прошлом. Но, чтобы это знать, нужно разбираться в механизмах работы психотерапии, Риттер едва ли обладает соответствующими познаниями, должен поверить.

Точно поверил – по лицу видно. Снова тень растерянности мелькнула в его глазах, но он стал спокойнее. Вот и славно.

- Риттер, ты поможешь мне? – добавил Джерри. – Я очень хочу оставить наши разногласия в прошлом.

И снова на лице Риттера отразилась смесь удивления и растерянности, и в глазах мелькнуло довольство. Как мило. Наивный тварёныш.

- Хорошо, Том. Я бы тоже этого хотел, - сказал Риттер.

Лжёт, Джерри его насквозь видел – лжёт. Плевать ему на чувства Тома, он лишь о своей заднице печётся. А его задницу, по его собственному мнению, очень хорошо прикроет то, что Том сам желает всё оставить в прошлом и не имеет никаких претензий. По всему похоже, что удачную тактику выбрал. Джерри был собой доволен. Как и всегда.

- Риттер, я не держу на тебя зла, - произнёс Джерри. – Главное, что ты не успел причинить мне вреда, я даже не уверен, что ты хотел его причинить, а то, что было после… Суд, осуждение общества, исправительные работы – это всё очень неприятно. Но отчасти я даже благодарен тебе, поскольку эти испытания помогли мне проверить себя и многое о себе понять.

Как умасливается тварёныш, как умасливается… Джерри мысленно злорадствовал, наблюдая его глупость, а всем видом поддерживал образ Тома.

- Спасибо тебе, Риттер, - продолжил Джерри. – Я за всё тебя простил. Надеюсь, ты тоже на меня не в обиде.

- Нет, - Риттер покачал головой, - я тоже не держу на тебя зла.

«Но жалеешь, что не смог меня трахнуть?» - подумал Джерри.

Вслух сказал совершенно другое:

- Спасибо, - Джерри улыбнулся. – Пусть между нами будет мир. Возможно, нам ещё удастся вместе поработать.

- Ты сейчас работаешь?

- Периодически, - без подробностей ответил Джерри, оглядел гостиную и вернул взгляд к собеседнику. – Риттер, ты не ответил, ты никого не ждёшь в гости? Вдруг я всё-таки невовремя.

Если бы Риттер знал, кто перед ним на самом деле, он бы уже орал от страха от таких вопросов… Но те же вопросы от глупышки-Тома не рождают никаких подозрений.

- Я никого не жду, - сказал Риттер.

- Может быть, проведём этот вечер вместе?

- Твой партнёр не будет против? – насторожившись, серьёзно спросил Ким.

- Мой партнёр? – Джерри изобразил удивление, хлопнул ресницами.

- Да, Оскар Шулейман, я слышал, что вы снова вместе.

- А, ты об Оскаре… Мы были вместе, - ответил Джерри. – Мы воссоединились, когда я вернулся во Францию, но после вновь расстались и остались друзьями, у нас не получается быть парой, мы это наконец-то приняли.

- В таком случае ты можешь остаться, ты мне не помешаешь. Но я не совсем понимаю, почему ты хочешь задержаться у меня в гостях.

- Я бы хотел больше пообщаться, - Джерри говорил настолько искренне, насколько это можно изобразить, а актёр он гениальный. Смотрел в глаза, неуловимо затягивая жертву на крючок. – Пары фраз слишком мало, чтобы по-настоящему исчерпать конфликт.

- Я не возражаю.

В личной градации Джерри Риттер находился где-то между слизняком и крысой, но крысой совершенно иного толка, нежели он сам, с ним Джерри не чувствовал никакого видового родства. Подлая, трусливая, низкая тварь. Таких надо давить.

- Риттер, мне жаль, что в тот раз так получилось, - сказал Джерри, продолжая заливать жертву лживым мёдом. – Нормальные люди словами объясняют, думаю, ты бы меня услышал, а я… - вздохнул, прикрыв на секунду глаза. – Я даже не знаю, почему поступил так, ты мне приятен, но в тот период я был в страшнейшем внутреннем раздрае.

Пусть расслабится. Пусть даже подумает, что, может быть, ему обломается то, за что в прошлый раз получил лампой по голове. Судя по невербальным реакциям, читающимся с лица, наживку тварёныш заглотил.

- Том, я не держу на тебя зла, - ответил Риттер.

И всё? Даже не скажет, что тоже виноват, не попросит прощения? Джерри был крайне невысокого мнения о нём, когда шёл сюда, но Риттер его удивлял и больше и больше отвращал.

- Том, ты не снимешь перчатки? – Риттер взглядом указал на обтянутые чёрным материалом руки Джерри.

Джерри сладко улыбнулся:

- Перчатки часть моего нового стиля. Красиво смотрится, не так ли?

- Да, тебе идёт.

Джерри поступательно переходил от образа Тома к себе, меньше и меньше опускал взгляд, улыбался не наивно, а уверенно и по-голливудски. Диалог с трудом, но вязался. Джерри умел брать в оборот.

- Риттер, может быть, выпьем? – предложил Джерри. – У тебя есть что-нибудь?

Проводил взглядом удаляющегося на кухню на кухню Риттера, и как только тот отвернулся, улыбка слетела с лица Джерри. Пить с ним Джерри не собирался, он смягчал обстановку, усыплял бдительность, немного проверял. Риттер вернулся с бутылкой красного, которую откупорил на кухне, и двумя бокалами. Разлил вино.

- Риттер, у тебя есть лёд? Принеси, пожалуйста, - попросил Джерри, капризно надув губы.

- Ты пьёшь вино со льдом? – удивился тот.

- Да, мне так вкуснее, - Джерри улыбнулся.

- Впервые вижу, чтобы кто-то пил вино со льдом, тем более француз, - впервые за вечер Риттер тоже улыбнулся.

- Я француз лишь по гражданству, - Джерри одарил его ещё одной очаровательной, пробивающей навылет улыбкой. – По воспитанию я немец.

Риттер половиной крови тоже немец. Потому Джерри это и сказал. Поиграть с жертвой не бывает лишним. И вновь тот повёлся, считал тонкий намёк на близость и, обманувшись многообещающим посылом, отправился за льдом. Глупец. В десятой степени глупец. Даже не боится оставлять свой напиток без присмотра с тем, у кого есть весомый повод его отравить. Даже не верится, что люди могут быть настолько идиотами.

- Поможешь мне? – спросил Джерри. – Не хочу намочить перчатки.

Риттер бросил два кубика льда в его бокал и взял свой, отпил немного. Джерри к своему напитку не притронулся, на что Риттер не обратил внимания; Джерри следил, чтобы и Риттер не напился, он хотел, чтобы тот всё понимал. Ни настороженности, ни осмотрительности, Риттер, расслабляясь от вина, всё более свободно держался и болтал. Думает, что он победитель, которому всё сошло с рук, ещё и награда может обломиться. Джерри водил пальцем по кромке бокала – на пару незаметных миллиметров выше, не касаясь, ни к чему оставлять лишние следы.

«Интересно, ты попытаешься добиться физической близости? Давай, дай мне ещё один повод».

Не пытался. Видимо, чему-то его да научила черепно-мозговая травма от удара тупым предметом. Но поздно уже исправляться.

- Риттер, открыть тебе секрет? – произнёс Джерри чуть пониженным голосом.

- Я тебя слушаю, Том, - Ким немного наклонился к нему.

Слизняк и крыса. Сейчас пахнёт жареной трусливой задницей.

Джерри выдержал паузу, держа зрительный контакт, и сказал:

- Я не Том. Меня зовут Джерри.

- Что…? – на лице Риттера отразилось полное недоумение.

- Меня зовут Джерри, - повторил Джерри. – Муссон, Каулиц – фамилия вариативна.

- Я не понимаю, - Риттер нахмурился, качнул головой. – Что это значит?

- Только то, что я сказал, - Джерри наслаждался этим диалогом и ни на миг не отводил взгляда от Риттера. – Я не Том, меня зовут Джерри.

- Джерри? Это был твой псевдоним – Джерри Каулиц, я помню. Почему ты сейчас об этом говоришь? Это какая-то игра?

- Да, игра, - с придыханием ответил Джерри. – Ролевая.

- Ролевая игра? Ты… хочешь, чтобы я называл тебя Джерри?

- Да, - Джерри играл глубокими, грудными интонациями. – Назови меня Джерри. Я очень этого хочу.

- Джерри…

- Ещё раз.

- Джерри, - увереннее повторил Риттер.

- Прекрасно, - Джерри показывал зубы в улыбках, в которых проступал оскал, сбросил уже все маски. – Ты уже доставил мне удовольствие.

И блестящий, пристальный, как прицел, взгляд многих может заставить почувствовать себя неуютно. У Риттера холодок прошёл по коже, пусть сам пока не понимал от чего. В его голове начинал поворачиваться пазл, складываясь в картину, что здесь что-то не так. С Томом что-то не так. Этот парень, которого знал, представал незнакомцем. Пугающим. Что-то в нём не то – всё – словно перед ним не человек, а перевёртыш из фильма ужасов.

- Том, мне не очень нравится эта игра.

- Тома здесь нет, - сказал Джерри. – Я его ангел-хранитель, библейский ангел, который сурово карает грешников. За тобой водятся грехи. Готов покаяться?

- Хватит! – Риттер подскочил с места. – Я больше не хочу видеть тебя в своём доме, уходи.

- От возмездия не уйти, Риттер. Для ангелов не существует преград.

Удачно, что крысёныш сам встал. Сидя сложнее замахнуться с необходимой силой и попасть в место, которое Джерри избрал мишенью для удара.

Том не нуждался в отмщении за обе гадости, что с ним сделал Риттер, он не вспоминал и забыл о нём. Но Джерри не умел забывать и прощать. И ему хотелось крови, в последний раз. Внутренний зуд требовал ощутить ещё раз эту тотальную власть над другим человеком, когда ты лишаешь его жизни. Но убить случайного невинного человека Джерри не мог, это неразумно, потому ему был нужен виновный, которого он приговорит. Крысёныш-Риттер отлично подошёл под эту роль, о нём и плакать никто не станет. Всё-таки Джерри не просто исполнял свою миссию, а получал определённое удовольствие от убийств – только лишь тех, кто виновен перед ними с Томом, это важное уточнение.

В небольшой дамской сумочке может поместиться много полезных вещей. Например – нож. Обычный кухонный нож крупного калибра, какими Джерри ещё в юности научился виртуозно владеть. Джерри не глядя извлёк нож из сумочки, которую всё время держал под боком, и тоже поднялся на ноги. Логичнее было бы использовать пистолет, яд, удушение, свернуть шею, опоить и подстроить утопление в ванной на крайний случай, так возни и крови меньше. Но Джерри желал по старинке, желал прочувствовать каждое мгновение, каждую эмоцию жертвы, чего не может дать бесконтактное убийство огнестрельным оружием, плюс пуля – это улика, она может застрять в теле, придётся резать, чтобы её извлечь. Желал увидеть кровь, много, очень много крови.

Риттер побледнел, расширив глаза – трусливая падаль.

- Я сейчас вызову полицию! – как мерзко у него голос подскакивает, когда нервничает.

- Да, у тебя получается жаловаться полиции. Даже если ты сам обосрался и попадаешь под статью.

Джерри уже вёл себя как откровенный психопат с этими певучими, елейно-ядовитыми интонациями, плавностью движений, застывшим взглядом, пронзающим и хладнокровным, полным чертей, что под его дудку пляшут.

- Иди к чёрту, - выплюнул Риттер. – Уходи немедленно! Я не шучу!

- Если ад существует, мы там обязательно встретимся. Но нескоро.

Риттер дёрнулся, полез в карман за телефоном, чтобы осуществить угрозу. Выйдя из змеиной размеренности, Джерри молниеносно подскочил к нему, локтем ударил его руку, выбив телефон. Двигался настолько быстро, что Риттер не уловил промежуток в полсекунды между этим и вторым ударом, второй рукой. Лишь заметил блеск стали в воздухе, но не успел понять. Джерри всадил ему нож по рукоять чуточку ниже солнечного сплетения, левее центра. Где проходит брюшная артерия.

Риттер издал тихий захлёбывающийся звук. Джерри выдернул нож, отступил назад, чтобы не запачкаться. Кровь пропитывала рубашку, но основное кровотечение при повреждении аорты внутреннее, со стороны непонятно, попал ли, бывает, что она расположена аномально. Теперь боль обрушилась на Риттера в полную силу, разъедающими лучами расползлась от раны, и ужас, и стылое, дышащее смертью чувство нарушения целостности организма. Риттер не смог пойти, пошатнулся, держась за рану, согнулся над диваном, опёршись рукой на подлокотник, пачкая кровью обивку. Пытался убежать, спастись.

Джерри бесшумно подобрался к нему и нанёс второй удар, чтобы наверняка. В горло сбоку. Такое ранение одновременно перебивает и артерию, и трахею, что причиняет особенные страдания. Ноги подкосились, Риттер упал на пол, перекатился на бок, на спину, хватаясь за пробитое горло. Страшно хрипел, пучил полные ужаса глаза, тянул руку со скрюченными пальцами. Джерри не позволял себя коснуться, держал дистанцию.

- Что-то хочешь сказать? – мило поинтересовался Джерри. – Повтори ещё раз, я не понимаю.

С пробитой трахеей не поговоришь. Риттер захлёбывался кровью, корчился в беспомощных муках. Джерри ходил вокруг него кругами как нежить из жутких старых сказок, избегая наступать в расплывающуюся кровавую лужу, вбрасывал издевающиеся фразы.

- Страшно тебе? – Джерри склонился над издыхающей жертвой. – Тому тоже было страшно.

Риттер попытался схватить его за штанину в смеси ярости и отчаянной мольбы о помощи. Джерри увернулся, ногой вломил ему в лицо, отбив от себя.

- Фу, я из-за тебя испачкался, - скривил губы Джерри.

Риттер червём ползал в луже собственной крови, Джерри всякий раз ударом ноги возвращал его на место, не позволяя приблизиться к отлетевшему на пол телефону. Гуманнее было бы добить, чтоб не мучался. Но зачем? Через несколько минут его обезболит потеря сознания, ещё через пять – придёт смерть. Риттера начало трясти, наступала агония.

Джерри равнодушно созерцал его страдания, впитывал его последние хрипы. Крысёныш затих, кровь изо рта перестала пузыриться дыханием. Джерри выждал ещё пятнадцать минут и, удостоверившись, что Риттер бесславно отошёл в мир иной, оглядел место отмщения на предмет следов. Никаких следов, которые могли бы его выдать, он не оставил, не дилетант ведь. Хотелось покурить, но нельзя, то, что убийца курит – это уже зацепка, сужающая круг подозреваемых.

Джерри заглянул в мёртвые глаза, сломал замок на входной двери, чтобы подозрения легли не только на тех, кого покойный Риттер сам мог впустить в дом, надел свой тренч и, натянув шарф на лицо, покинул дом, прикрыв за собой дверь. А что на столе початая бутылка вина и два бокала – это будет задачка для следствия, как одновременно произошёл взлом и романтический вечер. Завтра с больничного выйдет домработница, и её будет ждать сюрприз, раньше едва ли кто-нибудь обнаружит тело и заявит в полицию.

Домой Джерри поехал непривычным маршрутом и на метро. Сменил тёмный парик на свой любимый платиновый, прокипятил нож в перекиси водорода, чтобы уничтожить следы крови, и положил его на место в набор ножей. С этим набором в багаже Джерри въехал на территорию Соединённого Королевства, с ним и уедет. Дело сделано, можно уезжать. Но торопиться не стоит.

Назавтра Джерри связался и встретился со старым знакомым с модельных времён, чтобы обеспечить себе причину кратковременного визита в Англию. И отбыл обратно, но не прямым рейсом. Сначала Джерри направился в Бельгию и уже оттуда под именем Тома и по его документам улетел во Францию, чтобы запутать след, что лишним не будет. Хвала Европейскому союзу с его открытыми для граждан границами.

Новость об убийстве Риттера Кима, ведущего дизайнера модного дома Ив Сен Лоран, уже прогремела. Но на Джерри едва ли кто-то подумает, они с Риттером даже не были знакомы, а Том… а Тома в Лондоне не было, ему всё ещё закрыт въезд в Великобританию.

***

Шулейман выругался вслух, когда увидел новость о скоропостижной кончине Риттера Кима. Поскольку он имел планы на данного нехорошего человека. Оскар прекрасно помнил, что Риттер хотел сделать Тому и что ему сделал в итоге, и задумал шикарный план мести, который начал претворять в жизнь этим летом, ничего не сказав Тому, пусть был бы мощный сюрприз. Планировал купить Ив Сен Лоран, чтобы на правах владельца поставить Риттера перед выбором без выбора: «Или ты делаешь, что я скажу, или я позабочусь о том, чтобы модные дома всех цивилизованных стран были для тебя закрыты, тебя возьмут максимум шить пуховики во Вьетнаме». Хотел Оскар от Риттера, чтобы тот публично сознался в том, что сделал, в том числе в том, что оговорил Тома, и на всех интернет-площадках, где он зарегистрирован, разместил фотографию с плакатом с покаянной надписью: «Я пытался изнасиловать и оклеветал Тома Каулица». И потом всё равно бы вышвырнул с позором и перекрыл ему возможность работать в Европе. В США или Азию, так и быть, пусть бы свалил. Далее Шулейман планировал дойти до королевы, чтобы получить и передать Тому её личные извинения за тех её подчинённых, что работают в полиции. Криво очень работают.

Ив Сен Лоран принадлежит другому модному дому – Гуччи. На размах Оскар никогда не скупился и решил купить его, но Гуччи в свою очередь принадлежит холдингу Кёринг, с президентом и исполнительным директором которой и пришлось вести переговоры. Нудные, долгие переговоры, поскольку тот не хотел расставаться с прибыльным кусочком. Пришлось подключить всё своё обаяние – и немного надавить. Благо, рычаги давления Шулейман имел.

Такие сделки – стоимостью в миллиарды – не проворачиваются за один день. Они проводятся поэтапно. Сейчас шёл заключительный этап передачи прав владения. И всё, смысл пропал. На кой чёрт ему этот Дом без Риттера? Нужно сворачивать сделку.

***

Джерри переждал сутки в милом провинциальном городке близ Парижа, где посвятил себя созерцанию красоты, размеренному дыханию, неторопливым прогулкам и вкусной еде в маленьких кафе. Мониторил новости по смерти Риттера, избегая прямых запросов, просто просматривал новости мира моды. Пока что следствие не давало никаких комментариев, сначала полиция даже пыталась скрыть, что это было именно убийство, но информация откуда-то просочилась.

Больше не хотелось слепящего яркими красками отрыва, всё-таки такая жизнь не по нему. А чего хотелось? Единственная цель выполнена. Осталось одно, чего-то другого и не желал в этот раз, не испытывал потребности растрачивать себя на множество дел. Джерри приехал в Париж и оттуда отправился к Кристине. Его запомнили и в этот его никто не пытался остановить. Джерри беспрепятственно поднялся на нужный этаж и пошёл по коридору к палате. Хотел бы принести цветы, почему-то захотелось сделать это впервые в жизни. Но Джерри приехал с пустыми руками.

- Здравствуйте, месье Каулиц, - улыбнулась ему вышедшая из палаты медсестра.

- Здравствуйте, мадам. Можно мне навестить Кристину?

- Сейчас время обеда, но вы можете поприсутствовать. Или, может быть, вы хотите принять участие?

- Покормить Кристину с ложечки? – Джерри тоже улыбнулся, и в его улыбке сквозила снисходительность и беспросветная грусть принятия.

Медсестра тактично перестала улыбаться, ответила:

- Кристина чаще ест сама, но иногда приходится кормить.

- Спасибо, но не надо. Я подожду.

Медсестра вернулась с начищенной тележкой, на которой везла обед, открыла дверь. Джерри стоял за прикрытием стены, борясь с желанием заглянуть в палату. Так хотелось увидеть её ещё раз лицом к лицу. Но нельзя, ни к чему искушать судьбу. Джерри прислонился спиной к стене, упёршись в неё затылком, прикрыл наполовину глаза.

Тарелки с небольшими порциями остались более чем наполовину полными. Джерри обратился к вышедшей из палаты медсестре:

- Кристина плохо ест?

- Очень плохо. Приходится поддерживать её препаратами и питательными капельницами.

Джерри кивнул на ответ женщины.

- Вас сопроводить? – услужливо предложила та.

- Спасибо, не нужно. Я сам. Буду благодарен, если нам не будут мешать.

- Конечно, месье Каулиц. Если что-то понадобится, позовите меня.

Медсестра удалилась. Джерри проводил её взглядом и повернулся к двери, коснулся рукой. Зачем он снова сюда пришёл? Джерри не знал, он не собирался заходить в палату.

А куда ещё ему идти? Джерри знал лишь то, что его тянуло сюда. Даже без смысла, даже без возможности посмотреть прямо. Джерри сел под дверь, опёршись о неё спиной и затылком.

- Кристина, два дня назад я убил человека, - тихо произнёс Джерри. – Опять. Я убийца. Ты этого не знаешь. Ты очень многого не знаешь обо мне.

Монотонно говорил. С той, которая не слышит. С той, которая не может услышать. Просто говорил.

- В твоих глазах я был бывшим одноклассником, твоей первой любовью, ярким молодым человеком, но на самом деле я совершенно другой, это лишь одна из моих сторон. Ты ничего не знала обо мне, Кристина, решившись меня любить. Уже тогда, в пятнадцать лет, я убивал. Я убил двух случайных мужчин – возможно, ты слышала о тех громких загадочных убийствах на загородной трассе, когда нам было пятнадцать? – убил своего опекуна. Паскаль никогда не был моим отцом, и он погиб от моей руки, когда приблизился к моей тайне. Я альтер-личность, Кристина, и на первом месте для меня всегда будет Том и его интересы, даже когда я чувствую, что это убивает меня. Но всё равно я плохой, а Том хороший. Я по умолчанию плохой…

Зачем это говорил? Зачем в принципе говорил, зная, что его не услышат и не ответят? Джерри просто хотел говорить. Именно так – честно, без прикрас. Потому что его никто не слышит, но есть иллюзия присутствия той, к которой обращается. К которой сердце приросло без спроса; к которой все слова, все несбыточные фантазии о том, как могло бы быть.

- Я плохой, Кристина, но я честный в своём бесконечном притворстве. Я не пытаюсь казаться благодетелем, я признаю – я плохой, я убийца и манипулятор, беспринципный, изворотливый, я пройду по головам, если придётся, и бровью не поведу, у меня нет совести, нет души. Хотя в действительности я именно благодетель, я творю зло во имя добра, я всегда ставлю чужие интересы выше собственных. И душа у меня есть, откуда-то есть… Не только две личности, но и две души в одном теле. Трагедия во многих актах.

Предельная откровенность, обнажение всех тёмных уголков, не ожидающее ничего в ответ. Джерри многое отдал бы за то, чтобы рассказать всё это Кристине в глаза. Но ему нечего отдать, нет собственной жизни, часть которой мог бы отдать на откуп. Где-то там в другой жизни, в другой реальности они разговаривают не через дверь. Они разговаривают, и он может спасти.

- Ты хорошая, я плохой. По нам могли бы написать эпопею, снять кино. Это типичный сюжет – плохой парень с секретами и хорошая, умная девушка. Я бы не исправился, но ты бы подавала мне патроны, ты бы пошла со мной, ведь да? Я думаю, ты бы могла.

Около часа Джерри сидел под дверью, ведя монолог-исповедь, монолог-мечту отчасти, и, предупредив доктора и ту медсестру, что уходит, покинул клинику. Куда ему дальше? Джерри думал вернуться в Ниццу, провести последний день с Терри. Но передумал, у Терри уже есть отец, второй, сбивающий ориентиры, ему ни к чему. Для Джерри это означает свободу.

На следующий день Джерри снова приехал в клинику. С цветами. Всё-таки купил букет. Долго-долго придирчиво выбирал по разным точкам продажи, ища то самое, что подходит Кристине. Выбрал розовые кустовые розы, сказав продавцу срезать все шипы и обработать стебли до идеальной гладкости.

Зачем? Он просто хотел принести Кристине цветы. Пусть передадут их ей, поставят в вазу в палате.

- Простите, но в палате запрещено ставить вазы, - медсестра извинительно улыбнулась.

- Положите его куда-нибудь в палате, - Джерри протянул ей букет. – Мне неважно, как быстро они завянут.

Медсестра приняла его просьбу, взяла букет, который ей было жалко бросать на скорую смерть, но он не ей принадлежит, и исчезла за дверью палаты. Когда она вышла, Джерри заглянул в окошко в двери. Букет лежал на столике у окна, Кристина сидела на кровати, кажется, она и не заметила, что кто-то заходил, что-то принёс. Но по прошествии минут она повернула голову, посмотрела в сторону букета. И встала, медленной, нестройной походкой подошла к столику. Как же она исхудала.

Кристина взяла букет в руки, повертела, разглядывала так, словно не знала, что это. Но в её поблёкших глазах появилось что-то ещё помимо пустоты – едва заметная искра интереса. Джерри неотрывно наблюдал за ней, одновременно испытывая счастье – своё личное счастье, что состояние любимой сдвинулось с мёртвой точки, и напряжённый ужас от того, что, возможно, спровоцировал то, что сулит проблемы. Но здесь и сейчас, в этой самой секунде Джерри не мог всецело стать тем, кто думаешь лишь о Томе. В нём тоже бьётся живое сердце.

Кристина потрогала листья и цветки, несильно смяла в ладони бутон, отчего пара лепестков отвалились. И с запрятанным на дне зрачков удивлением посмотрела на нежные лепестки, оставшиеся в её ладони. Отпустила их в полёт к полу. Кристина оторвала один лепесток, поднесла к лицу, рассматривая, и выпустила из пальцев. Кристина обмяла почти все бутоны, усыпала лепестками пол вокруг себя. Всё это заняло не меньше получаса. Что она делает? Что хочет сделать? Джерри невольно задавался этими вопросами. Ненужными вопросами.

Кристина замерла, кончиками пальцев трогая похудевшие бутоны – и обернулась к двери. Как молнией поразило. Джерри отпрянул от окошка, прижался спиной, всем телом к полотну двери. Успел, она не должна была его увидеть. Пульс вмиг подскочил.

Что это значит? Кристина просыпается? Она поняла, что кто-то принёс ей букет? Она догадывается кто? Мысли хаотично метались в голове. Это то, чего Джерри хотел больше всего в жизни – и меньше всего одновременно. Этот скоротечный праздник жизни обернётся трагедией.

Показалось? Показалось ведь? Джерри на то уповал. Держался за холодную логику, говорящую, что чудес не бывает, не может человек выйти из столь тяжёлого и затяжного состояния из-за какой-то мелочи. Из-за опосредованного контакта с тем, кого любит. Чудес не бывает, просто новый красивый предмет в её замершем больничном царстве, просто реакция. Для реакции сознание необязательно.

Джерри заглянул в прямоугольное окошко – и столкнулся взглядом с Кристиной, что стояла за дверью и заглядывала наружу через толстое стекло. Разряд по всем нервам. Шок. Удар молнии поразил бы слабее. Всего лишь мгновение – и целая жизнь в нём, счастье и ужас. Джерри снова отскочил в сторону. Чувствовал жар всей задней стороной тела, прижатой к стене, будто в свободном падении над открытым огнём; чувствовал спиной, сердцем, всеми потрохами, что она стоит там, на расстоянии полуметра за дверью, стоит и смотрит, ищет, ведомая проснувшейся искрой жизни. Чувствовал – она касается двери. Несмело тонкими пальцами, забывшими активность. И на сгибе локтя левой руки букет.

Джерри зажмурил глаза, со всей силы сжал кулаки, впиваясь ногтями в ладони, чтобы за стиснутыми зубами удержать желание рвануть дверь и предстать перед ней лицом к лицу. Чтобы спасти. Плюнув на всё. И потом – хоть конец света.

Искра, буря, безумие.

Сердце навылет скачет, мысли в агонии бьются. Надвое рвёт. Долг и желание.

Всего лишь день, всего лишь час быть с ней, дать ей шанс. Разве это так много? Разве он, они этого не заслуживают?

Всего лишь миг. Восстать против своего создателя, сорвать себя с сосудов, держащих вас в нерушимом симбиозе, что питают тебя жизнью. Быть свободным, пока тебя не сотрёт ничто. Недолго, очень недолго, но счастливо на разрыв. И заплатить за своё своеволие. Джерри всегда приходилось смывать ошибки кровью.

Всего лишь открыть дверь.

Джерри не мог так поступить с Томом, не мог его подставить, предать его интересы, его чувства.

Том мог.

А Джерри не может.

- Кристина, прошу тебя, не просыпайся… - прошептал Джерри, исступлённо глядя в стену напротив. – Если ты вернёшься, мне придётся тебя убить.

Джерри не мог поставить под удар наконец-то установившееся стабильное благополучие Тома. Не сейчас. Никогда. Когда-нибудь в другой жизни, где они будут по-настоящему близнецами, не скованными одним телом. Джерри всё-таки не человек, а машина. Обладающая душой и волей – какая насмешка – машина. Сильная душа на привязи. Карманный демон. Защитник. Никому никогда не понять его несвободу.

Джерри оторвал себя от стены и позвал медсестру, сказал ей, что Кристина начала проявлять странную активность, и попросил забрать букет.

- Принести его было моей ошибкой, - произнёс Джерри, ничем не показывая, как агонизирует душа. – Я боюсь, что он может причинить Кристине вред.

Кристина хотела выйти из палаты, но её не выпустили, медсестра, ласково разговаривая, подвела её к кровати. Под взглядом Кристины медсестра забрала букет из её несопротивляющихся рук, и в её голубых глазах краем неуловимой тени промелькнула грусть, разочарование. Она сейчас как ребёнок, слепой, глухой, немой ребёнок, который ощутил ещё что-то кроме ничто. Но стимул отняли, и глаза погасли, взгляд застыл. Она ушла обратно под непробиваемый лёд. Лепестки медсестра велела уборщице подмести, не оставив Кристине ничего.

Джерри встал в конце коридора и наблюдал, жестом подозвал медсестру, когда та вышла.

- Месье Каулиц, вы сказали, что Кристина начала странно себя вести. Что вы имели в виду? – уточнила медсестра.

- Кристина начала вести себя агрессивно, - солгал Джерри. – Видите, букет потрёпан, на полу лепестки, Кристина рвала его, я побоялся, что она может, например, запихать цветок в рот, я знаю, что психиатрические больные могут убить себя таким образом, потому в палату ничего нельзя приносить.

- Да, вы правы, - согласилась медсестра.

- Мадам, - Джерри шагнул ближе к ней, доверительно понизил голос, держа зрительный контакт. – Пожалуйста, не докладывайте начальству о том, что произошло. Я понимаю, что прошу вас о нарушении правил, но если месье Шулейман узнает о том, что состояние Кристины ухудшилось из-за моей глупости, то впредь он не позволит мне её навещать.

Медсестра около минуты серьёзно подумала и также негромко ответила:

- Хорошо, я удовлетворю вашу просьбу. Если изменения в состоянии Кристины не будут иметь пролонгированных последствий, я ничего не скажу.

- Благодарю вас, - Джерри кивнул.

Хорошо, что удалось договориться. В противном случае ему пришлось бы убить эту медсестру и как можно быстрее. Никто не должен узнать о том, каким способом можно повлиять на состояние Кристины.

На обширной внешней территории клиники Джерри нашёл укромное место и сел под деревом, задумчиво перебирал помятые цветы. Он понимал, что собственными руками отнял у Кристины шанс, своей ложью и сговором отнял у неё призрачную надежду на скорое возвращение к нормальной жизни. Но он не мог поступить иначе. Том может себе позволить нож в спину. Джерри нет. В конечном итоге, если бы выбрал себя, ему бы и пришлось исправлять последствия, и цена их была бы высока – жизнь. Пусть лучше Кристина живёт хоть как-то, чем он своим желанием побыть рядом хотя бы час отнимет у неё жизнь. Своими руками. Джерри бы это сделал, как бы ни противилась и не умирала душа. Машина для убийств. Карманный демон. Защитник не всех, а лишь одного. Любой ценой.

Пришло время прогулки. Джерри увидел Кристину, которую бережно под руку вела уже другая медсестра, и сбежал. За забором, спрятавшись за укрытием, убеждал себя не оглядываться, не возвращаться назад.

Но он ведь может посмотреть? Не показываться, но посмотреть? Это не безрассудство, никому не станет хуже от того, что он увидит Кристину. Джерри, осторожно выглядывая, как преступник издали наблюдал за той, которую так сильно желал увидеть вблизи, желал коснуться кончиками пальцев её руки. Обнять. Сказать, что справится, вытащит её, и не подвести. Ни к чему об этом думать. Просто посмотреть на неё. Это уже много.

- Может быть, Терри с его подружкой больше повезёт, - негромко сказал Джерри, не отводя взгляда от далёкой фигуры Кристины. – Может быть, им удастся то, на что нам не дали права. Ах точно, совсем забыл рассказать. Наш сын уже пошёл в школу. К первой школе Терри не смог адаптироваться, он неординарный ребёнок, но теперь он учится в одной из лучших школ страны. Терри там нравится, у него большое и светлое будущее.

Наш сын. Мог ли Джерри когда-нибудь подумать, что их история даст такие последствия? Их история, которой жизнь не дала шанса. Через каких-то десять лет уже у Терри будет своя первая любовь…

- Прости меня, Кристина, я тебя не спасу. Я не должен. Но я буду приходить, если смогу, только ты меня не увидишь…

Краски заката размыли плотные облака. Уходя, Джерри выбросил букет в урну. Вернулся в Париж, поел в ресторане и отправился гулять по улицам города.

Джерри включил телефон Тома, который прихватил с собой, и с него отправил Шулейману сообщение, чтобы не светить свой номер и наличие у себя собственного телефона: «Я приеду ночью и сразу лягу спать. Завтра получишь Тома». И, не ожидая ответа, обратно выключил и убрал в сумку его айфон.

Глава 13

Милый, ты сегодня мой Господь,

Кто в пыль превращает мою боль.

Mujeva, Разбивается моя любовь©

Том тоже беспробудно проспал всю ночь, но проснулся раньше, чем обычно. Пришёл в спальню Оскара, подошёл к кровати, на которой тот спал, наклонился и негромко позвал:

- Оскар? – Пауза. – Оскар? – с тревогой в голосе.

Пусть отдавал Джерри место добровольно и осознанно, не мог побороть волнение, когда возвращался. Переживал, вдруг что-то важное пропустил, вдруг жизнь убежала слишком далеко вперёд, вдруг его не примут.

Шулейман отозвался сонным мычанием, разлепил глаза, смерил Тома взглядом.

- По имени называешь. Это хороший знак, что передо мной не Джерри. – Оскар помолчал и добавил: - Ты опять смотрел, как я сплю.

Том улыбнулся – отлегло от сердца – торопливо сказал:

- Я хотел сказать, что вернулся. И… В общем, всё.

- Здорово, что вернулся, - ответил Шулейман и зевнул. – Который час? – потянулся к телефону на тумбочке.

- Восемь.

- Рано, я намерен ещё поспать. Присоединяйся.

Именно это Том и хотел сделать, для того и пришёл, чтобы доспать пару часов вместе. Том вновь, тонко улыбнулся и забрался в кровать, устроился у Оскара под боком к нему спиной и накинул на себя его руку, закутавшись в объятия. Теперь тепло, хорошо и покойно. Он дома, он принят.

Второй раз они проснулись ближе к одиннадцати, уже отдохнувшие и готовые к новому дню.

- Не хочется вставать, - через тонкую приязненную улыбку пробормотал Том, держась за руку Оскара на себе.

- Предлагаю не вставать, - с бархатной ухмылкой в голосе ответил тот, опустил руку на его живот, горячей ладонью вжимаясь в кожу.

Поцеловал под ухом, в шею и в плечо. Том, закрыв глаза, блаженно улыбался уголками рта, откинул голову, подставляясь под ласку. Мышцы там, в промежности, сокращались, подрагивали, активизируя естественный процесс. Хочу. Том повернул голову, приоткрытыми губами ища губы Оскара. Шулейман поцеловал его, скользнув языком в рот, прижимал к себе тонкое, очень тёплое со сна тело, прекрасно совпадающее с изгибами его собственного тела. Грудью к лопаткам, бёдрами к ягодицам, маленьким, упругим, подставленным прогибом в пояснице. Бельё сейчас лишнее, ничего другого на них и нет.

Шулейман под одеялом стянул с Тома трусы, не прекращая касаться руками и губами. Снизу вверх провёл языком по его шее, засосал мочку уха, прикусил, оттягивая. Том шумно вдохнул, сотрясённый приятнейшей внутренней дрожью.

- Оскар, я очень за, - сказал Том, когда Оскар упёрся в него головкой. – Но я не готов, и мне в туалет нужно.

Мог бы «забыть» о необходимой гигиене, как позволял себе когда-то, но требовательные сигналы мочевого пузыря игнорировать не получалось. Шулейман нехотя, но без споров отпустил Тома:

- Ладно, иди. Мне тоже нужно в ванную.

Воспользовавшись разными уборными, они встретились в любимой ванной. Том куснул губу, мельком улыбнулся:

- Опять будешь пытать меня той процедурой?

- Если ты хочешь, - расплывчато ответил Оскар и подошёл ближе.

Том помотал головой.

- Значит, отложим это на другой раз. Сейчас у меня другой план, - сказал Шулейман и отошёл к раковине, взял свою зубную щётку, вопросительно взглянул на Тома, который стоял на месте.

Том сделал то же самое, что и он. Неловко заниматься рутинным делом с тянущей эрекцией. Чистя зубы, Том бросал взгляды то на Оскара, то – невольно – себе вниз. Справившись с гигиеной рта, Шулейман взял Тома за руку:

Пойдём, - и повёл к душевой кабине.

Том встал ближе к углу кабины, покусывал губы, глядя на Оскара в извечном смятении, которое и спустя годы вместе не оставляло.

- Мы здесь займёмся сексом? – озвучил Том свои мысли.

- Для начала давай примем душ.

Шулейман снял лейку душа с держателя и включил воду. Том потянулся за гелем для душа, но Оскар отвёл его руку в сторону. Том стоял, пока Оскар обливал его водой, следил за его руками, когда тот выдавливал гель на мочалку, возвращал флакон на место. Не шелохнулся, когда Оскар пенной мочалкой провёл по его груди. Шулейман неспешно его намыливал: торс, руки от плечевого сустава до кончиков длинных пальцев, и обратно грудь, задевая вновь твердеющие соски шершавым материалом мочалки и – случайно ли? – пальцами. Том хихикнул и дёрнулся, когда Оскар провёл мочалкой по его правой подмышке. Прижал локоть к боку, защищая от посягательств уязвимую зону, бросил исподлобья смеющийся взгляд:

- Оскар, не надо так. Подмышки – это грязная зона, я сам там помоюсь.

- Верно, - кивнул Шулейман. – Подмышки одна из особо загрязняющихся зон, требующих ежедневной гигиены. Так что не противься и не мешай, дай мне тебя помыть.

- Оскар, ну…

Том мялся, вертелся, зажимаясь от предчувствия щекотки, но сопротивление его не продлилось и минуты, и он позволил себя намылить под руками.

- Подними руки, - сказал Оскар.

Том поднял. Шулейман провёл ладонями вверх по его бокам, по подмышкам и плечами и обратно вниз тем же маршрутом, по отчётливо проступающим под натянутой кожей рёбрам. Далее Оскар перешёл к животу, намыливал круговыми движениями, невыносимо медленно спускаясь ниже. Толком не отступившее возбуждение окрепло с новой силой. Том дышал глубже, понимал, что Оскар всё видит – как не видеть, когда они оба голые, в первозданном виде? Мокрые. Делают вид, что заняты наведением чистоты. Или не делают? У Тома начинали пробуксовывать шестерёнки в голове. Том очень часто запутывался, ведёт ли Оскар сексуальную игру или его действия – это просто действия, без скрытого подтекста. Но, по его собственным ощущением, да, это игра, интимная, чувственная, мало что может быть интимнее того, что тебя моют. Пусть и не в первый раз. Это ещё одно, что каждый раз, как в первый раз, только смущения меньше, уже не пытался отказаться и сбежать, съедаемый дикой неловкостью.

Шулейман опустился на корточки, вымыл ноги Тома со всех сторон. Том упёрся рукой в его плечо, когда Оскар поднял, согнул в колене его ногу, оторвав ступню от пола. Вжал пальцы сильнее, когда Оскар провёл мочалкой по его ступне. Немного щекотно. Приятно.

- Повернись спиной, - Оскар выпрямился.

Том повернулся, опёрся руками на заднюю стенку душевой кабины, прогнулся – рефлекс. Шершавой мочалкой вдоль позвоночника – это взрыв чувственности, это ведь его суперэрогенная зона, о чём Том забывал. Том рефлекторно поводил плечами, сводил лопатки. Мыльные капли бежали по спине, ласково щекоча, стекали между ягодиц.

Мочалка – и пальцы коснулись правой ягодицы снизу. Намылив его ягодицы, Шулейман несколько раз провёл между и отложил мочалку. Самые нежные места мыл голой рукой. У Тома пульс застучал в голове, дыхание перехватывало. Это невыносимо чувствительно – скользкой ладонью по разгорячённой приливом крови промежности. Вперёд, назад, вперёд, назад. Глаза закатывались. Когда Оскар сомкнул ладонь на его члене, намереваясь и там вымыть, Том не выдержал, схватился за его запястье:

- Оскар, не надо так… там. Это слишком.

Не должен Оскар ему все складочки и щёлочки вымывать.

- Нет, не слишком, это гигиена, - сказал в ответ Шулейман.

Снова взяв лейку душа, он оттянул крайнюю плоть, полностью обнажая головку, и направил на неё, влажную, налитую, поток воды. Тому волна жара ударила в мозг, он немного согнулся, схватился за стенку, чтобы не упасть. И не упал бы, рука Оскара уже держит его поперёк живота.

- Тшш, - успокаивающе шикнул Шулейман. – Дай мне тебя помыть.

Тома рвало на атомы под его руками. Оскар, не отпуская его, снова направил воду на его пах, пальцами правой обвёл под головкой, потёр, обмыл. Тома судорожно подёргивало, он, извернувшись, схватился за Оскара, прижался щекой к его плечу, жмуря глаза, не мог без поддержки пережить это сокрушающее, растянутое во времени ощущение – ещё немного, вот-вот и оргазм. Не мог с собой ничего поделать, не мог совладать, его выкручивало. Сделал Шулейман – остановился за три секунды до того, как разрядку Тома было бы не остановить. Больше не трогал между ног, лишь по груди поглаживал, легко поцеловал в изгиб шеи.

- Подожди, мне тоже нужно помыться, - сказал Оскар и отпустил Тома.

Том приходил в себя медленно, внутри не стихала дрожь от нереализованного, застывшего в высшей точке возбуждения. Прислонившись к стенке кабинки, он смотрел на принимающего душ Оскара. С собой тот закончил куда быстрее, с собой нет смысла разводить шоу, лишь в конце замедлился, немного потравил Тома, водил ладонями по своему телу, смывая пену. Выглядело это потрясающе, Том немного отвлёкся от своих чувственных мучений.

Шулейман перекрыл воду, завязал полотенце на бёдрах – и закинул Тома на плечо, двинувшись на выход.

- Оскар, я голый! – воскликнул Том.

- Спальня недалеко, не думаю, что мы на пути успеем встретить Терри.

- А Грегори?

- Грегори меня не волнует.

Том подумал – и решил позволить отнести себя в спальню. Это тоже приятно. Шулейман сбросил Тома на кровать, забрался к нему. Том улыбнулся, откинулся на спину под надвигающимся на него Оскаром.

- Поиграть с тобой ещё? – произнёс Шулейман с играющей на губах широкой лукавой ухмылкой.

- Если ты хочешь Джерри, - улыбнулся Том, намекнув, что близок к отключке его стараниями.

- Не хочу.

В этот раз было легко. Оскару действительно помогла терапия, признав свои слабости, свои особенности отношения к Джерри, он успокоился и снова мог чувствовать себя с ним ненапряжно и свободно, что положительно сказывалось отсутствием недомолвок и вопросов к Тому после недельной разлуки. Том же в свою очередь тоже отпустил ситуацию и не цеплялся за то, что Оскар выказал желание переспать с Джерри, в том числе Джерри в лицо.

Поцеловав в губы, Шулейман покрывал поцелуями лицо Тома, шею, плечи, опустил руку ему между ног и коснулся подушечками уже скользких от смазки пальцев сфинктера. Надавил, проникая внутрь. Том втянул носом воздух, сладко выгнулся, прикрыв глаза. Оскар растягивал его без спешных, резких движений сразу двумя пальцами, прокручивал кисть, немного разводил пальцы, раскрывая его.

- Оскар, я уже готов, - тихо сказал Том.

- Ошибаешься, - ответил Шулейман над его ухом, уткнулся носом ему в шею, едва не урча утробно от своего персонального кайфа. – Ты такой узкий сейчас.

Его так вставляло, что разом током по всем нервам и замыкание по всем фронтам. От запаха Тома, его лишь ему дарованной доступности, его желания, подтекающего тягучими нитями на впалый живот, его наслаждения, от которого тело уходило в неподконтрольные разуму простые движения. Оскар прикусил нижнюю губу Тома, прежде чем зализать, засосать в новом глубоком поцелуе. Возвратно-поступательно двигая кистью в нестройном и размеренном темпе.

Том сбито дышал, мелко дрожал, извивался. Так мучительно раздражали воспалённое желание пальцы внутри, и их так мучительно мало. Мышцы там – везде, и внутри, и в промежности, и в паху – спазматически сокращались.

- Оскар, я больше не могу… - простонал Том, вновь чувствуя, что вот-вот сорвётся за край.

Слишком хорошо. Слишком медленно. Он такой накал не вывозил.

- Но-но-но, - преувеличено строго одернул его Оскар, поцеловал над кадыком и усмехнулся. - Не кончать без меня.

- Ничего не могу обещать, - Том жмурил глаза и елозил на его пальцах.

Желание жаркой печкой пекло внизу живота, и все зажимы разума и тела падали перед потребностью быть вместе. Во всех возможных плоскостях смысла. До конца. Через границы тела. Том то плавно, то резко поводил бёдрами, пытаясь поймать положение, в котором будет испытывать наивысшее удовольствие. Оскар издевался и не давал ему достичь цели. Совсем недолго.

- Этого ты хочешь? – поинтересовался Шулейман и согнул пальцы, давя на увеличенную в возбуждении простату сильно и бескомпромиссно.

Ответом ему послужил протяжный, захлёбывающийся стон. В эти секунды Том утратил способность мыслить, лишь чувствовал, чувствовал, как распирает, чтобы затем взорвать ослепительными звёздами. Но Шулейман прервал стимуляцию, вытащил из него пальцы. Том открыл глаза, посмотрел на него пьяным взглядом. Просить Оскара не пришлось, он опустился на него, держать на локте, второй рукой направлял себя, приставил головку и толкнулся бёдрами вперёд, преодолевая границы его тела. Том нечаянно прокусил губу, такими концентрированными были ощущения от первого, неполного ещё проникновения. Из ранки выступила маленькая рубиновая капля. В голове билась одинокая мысль, в которой путался, как в силках, что не продержится и десяти секунд, такое сильное возбуждение испытывал, так сильно пробирало удовольствием от кончиков пальцев ног до корней волос. Том сам задрал выше разведённые и согнутые ноги, больше себя раскрывая.

Шулейман слизнул капельку крови с его губы, поцеловал, запечатывая рот в остром моменте, когда уже основательно, вглубь толкнулся. У Тома пальцы на руках поджались, он исходил на короткие, чувственные стоны, чувствуя так сильно, так невозможно приятно там, внутри, где они соединены в ритмичных движениях, и во всём теле. Том сжал пальцы на плечах Оскара, закидывал голову, чувствуя себя распятым, пронзённым – пронзаемым – под его мощью, и это возносило на небеса.

Том не ошибся, не десять секунд, но продержался он недолго, так соскучился, изголодался за неделю своего отсутствия, так сильно распалил его Оскар. Шулейман дал ему немного прийти в себя и перевернул, поставил на четвереньки.

- Держись за спинку, иначе не устоишь, - сказал Оскар, ведя ладонями по бокам Тома.

Нет, он совсем не остыл после первого оргазма, прикосновения Оскара били по нервам, с новой силой разжигая огонь. Том взялся за спинку кровати, прогнувшись в спине. Не в первый раз они в постели, потому знал – Оскар, если не будет сдерживаться, может снести его ко всем чертям, поэтому надо держаться.

Шулейман с нажимом огладил бёдра Тома, поводил головкой между ягодиц, скользя по запачкавшей кожу смазке, совершил несколько движений между его ног, по промежности, высекая искры из растравленных нервных окончаний, и, наконец, вошёл. Растянутые, размятые мышцы легко пропустили. Шулейман обхватил Тома руками, опустился грудью на его спину, целуя в плечо, шею и загривок. И, выпрямившись, начал двигаться. Том продышаться, опомниться не успел, прежде чем Оскар спустил тормоза и начал трахать его со всей страстью, всей силой. Том сжимал спинку кровати, чтобы не свалиться под сокрушительной, животной мощью, прикусил себе руку, чтобы справиться с восторгом ощущений, не начать кричать безостановочно, пока лихорадочное напряжение внутри не выгорит в новом оргазме.

Не кричать не получилось. У Тома почти никогда не получалось сдерживать эмоции в постели. Том упал на измятые простыни, обессиленный, осчастливленный второй раз за утро. Потом был душ ещё раз и завтрак. За столом Оскар завёл разговор:

- Помнишь Риттера Кима?

- Да, - Том поднял взгляд от тарелки. – А почему ты спрашиваешь?

- Его пять дней назад убили.

- Как убили? – удивился Том.

- Как я понял, с особой жестокостью: живот вспороли, горло проткнули, умер он от обширной кровопотери. Что интересно, он проводил вечер не один, но и входная дверь была взломана. Следствие пока воздерживается от любых комментариев, но я через свои каналы хоть какие-то подробности разузнал.

Том в замешательстве молчал, переваривал эту новость.

- Знать бы, кто это сделал, - Оскар развёл рукой, - кто меня опередил.

- Что?..

- У тебя есть все причины думать, что я забыл и забил на то, что неуважаемый и ныне покойный Риттер тебе сделал, но это не так, - отвечал Шулейман. – Я собирался за тебя отомстить, с большим опозданием, да, я долго зрел. Я хотел выкупить Гуччи, чтобы красиво нагнуть Риттера, ославить на весь мир и выбросить на обочину жизни, почти готово уже всё было, а тут новость о его смерти.

- Выкупить Гуччи? – переспросил Том, изумлённо расширив глаза. – Это же… это же один из ведущих мировых Модных домов, у него огромный оборот. Разве можно такое купить, сколько это может стоить?

- Стоимость Дома Гуччи 33 миллиарда, за прошедший и текущий год она немного понизилась, до 31 миллиарда, но я сторговался до 29.

- Сторговался на 2 миллиарда?

- Да, у меня талант, - Оскар лукаво улыбнулся. – Жаль, что впустую.

- Оскар, ты это серьёзно? – Том, забыв про завтрак, откинулся на спинку стула. – Ты вправду хотел купить Гуччи? За 31 миллиард?

- За 29, - поправил его Шулейман.

- Неважно, - Том крутанул головой.

- Сразу видно, что ты ничего не понимаешь в бизнесе. Ладно, отвечаю на твой вопрос – да, я действительно собирался купить Гуччи, абсолютно серьёзно.

Том открыл рот, захлопнул, клацнув зубами, тряхнул головой и взмахнул руками:

- Оскар, это же огромные деньги, это целая огромная компания! Это деньги, которые я даже осмыслить не могу! Спасибо за то, что тебе не всё равно, но я не стою 29 миллиардов.

- Ты стоишь больше, чем у меня есть, - сказал Шулейман без ужимок, спокойно и честно.

Том запнулся на вдохе перед новой репликой, смотрел на Оскара удивлённо, и растерянно, и растроганно от его слов. Неужели это правда? Оскар не лжёт, не разбрасывается ничего не значащими словами. Это… это то, что ему необходимо – знание, что он настолько ценен. Бесценен. Знание, что за любую его беду отомстят – не кто-нибудь, а самый родный и любимый, пусть и не получилось. Том закусил губы, тронул Оскара за руку и негромко сказал:

- Спасибо.

- Не за что. Реально получается, что не за что.

- Так ты не будешь покупать Гуччи?

- Нет, - Оскар покачал головой. – Конечно, я давно подумывал купить какой-нибудь Модный дом, я же практически всю жизнь интересуюсь модой, но именно Гуччи мне без привязки к тебе не нужен. Благо, контракт составили таким образом, что я не должен выплачивать неустойку в случае одностороннего расторжения сделки. Нынешний владелец Гуччи не думал, что я там задний ход, - он усмехнулся. – Эх, а я уже представлял, как ты удивишься, как обрадуешься… Но, видимо, Риттер ещё кому-то неслабо нагадил.

Том вновь помолчал, задумался глубоко и поднял к Оскару взгляд:

- Это был Джерри, - и даже будто бы не удивился тому факту, что нашёл в себе. – Джерри убил Риттера.

Эти воспоминания Джерри оставил в доступе Тома, чтобы он смог вспомнить, если о том зайдёт речь или если задумается. Только лишь их. Личная драма Джерри Тому ни к чему. Том же хороший мальчик, может захотеть поступить благородно, помочь, спасти Кристину, его, Джерри, выпустить на более долгий срок, чтобы с Кристиной был, обделив себя жизнью, и полетит к чертям то, ради чего Джерри и отнял у Кристины замаячивший на горизонте шанс, наступил себе на горло и в узел завязался, чтобы сохранить то, что ныне есть. Ни к чему. Джерри же потом дерьмо, которое Том не со зла, но по самонадеянной чистосердечной глупости натворит со своей жизнью, и разгребать. Проще предотвратить, чем дать себе немного обречённого счастья и надежды и в итоге всё равно прийти к тому, что решил в клинике. Джерри привык платить по чужим счетам и раскидывать вес на весах жизни, чтобы воцарилась гармония или же чтобы её сохранить.

- Джерри? – переспросил Шулейман, которого данная информация удивила.

- Да, он полетел в Лондон, подготовился и пришёл к Риттеру в гости. И убил его, зарезал.

Оскар фыркнул и сказал:

- Что ж, я мог бы сложить два и два, что Джерри уехал в неизвестном направлении и «совершенно случайно» в это же время кто-то убил Риттера, который тебя едва не изнасиловал и под суд отправил, и сам догадаться, кто перешёл мне дорогу.

Том выдержал паузу, вдумываясь в эту ситуацию, в себя, и произнёс:

- Оскар, мне не жаль Риттера, я не чувствую вины за его смерть. Я вообще ничего не чувствую. Это нормально?

- Совершенно. С чего бы тебе голову пеплом посыпать из-за того, кто с тобой по-скотски поступил?

Том опустил взгляд, провёл пальцем по гладкой поверхности стола справа от тарелки.

- Раньше я всегда был в ужасе от убийств, которые совершал Джерри.

- И здорово, что сейчас ты не загоняешься, - утвердил Оскар. – Ты же не загоняешься? – уточнил, прищурившись.

Том отрицательно покачал головой:

- Нет.

- Прекрасно. Я рад за тебя, а вот Джерри мне бы хотелось сказать пару ласковых за то, что он обскакал меня на финишном повороте и дураком выставил, - Шулейман усмехнулся.

Том ничего не ответил, всё обдумывал, что Риттера больше нет и как это вышло. Его руками. Том от своего лица видел все подробности того вечера, в котором не присутствовал, посмотрел на свои руки – и увидел затянутые чёрным материалом кисти, видел кровь, много-много крови. И всё равно – всё равно. Никаких особых эмоций. Был человек – и нет человека.

- Оскар, а вдруг это те самые психопатические особенности у меня проявились? – Том взглянул на него с долей растерянности в глазах. – Мне не должно быть совсем всё равно. Людям не должно быть всё равно на страдания, на смерть других людей.

- Ежедневно в мире умирают свыше ста тысяч людей, около двадцати тысяч из них умирают от голода, что одна из самых страшных смертей; ежедневно люди переживают страдания, в том числе пытки. Если всех жалеть, психика посыпется и сердце начнёт сбоить очень быстро, - ровно и убеждённо сказал в ответ Шулейман.

- Я понимаю, но я ведь его знал.

- И что? Знакомство – ещё не повод для жалости, тем более для жалости к тому, кто тебе зло причинил.

- Но…

- Я не понял, - перебил Тома Оскар, - ты загоняешься из-за того, что не загоняешься? – и смотрел внимательно, пытливо, ожидая ответа.

- Нет. Или немного… - признал Том, пытаясь себя понять. – Просто раньше я испытывал сильные чувства от таких событий, я сожалел, а теперь мне всё равно. Мне немного неприятны эти изменения во мне.

- Ты взрослеешь, матереешь, это норма, - со знанием дела ответил Шулейман.

- Я знаю, но всё равно неприятно, неприятно, что я больше не тот мальчик, у которого всё вызывало эмоции на разрыв, неприятно, что я стал более равнодушным и циничным.

- Тебе стоит обсудить это с мадам Фрей.

- Я уже это обсуждал и, думаю, обсужу ещё не раз, - Том слабо улыбнулся. – Это ещё одна грань того, что я взрослею, что мне непросто принять.

Завершив завтрак, Том встал из-за стола, поставил тарелку в посудомоечную машинку и опёрся руками на тумбу, вновь уйдя в себя. Шулейман подошёл к нему, заглянул в лицо:

- Опять загоняешься?

- Нет, - Том поднял голову и повернулся к нему. – Я хочу устриц. Позови Грегори, пусть он сходит за ними в магазин.

- Так-то лучше, - ярко усмехнулся Оскар. – К чему грустить, если можно поесть? В любой непонятной ситуации – ешь. С твоей любовью к еде можно придумать ещё много интересных выражений. Давай лучше я в ресторан позвоню, - он перестал беззлобно потешаться, - курьер справится быстрее, соответственно, устрицы будут живее и свежее.

- Хорошо.

- Сколько тебе устриц? – Шулейман приобнял Тома одной рукой за талию, а второй достал из кармана телефон.

- Штук двадцать. Ещё гребешков закажи.

- Может, вечером в ресторан сходим?

- Давай, - кивнул Том. – Но ты всё равно закажи. А ещё этих… забыл, как называются.

- Вспоминай.

Том нахмурился, постучал пальцами по крышке тумбы и воскликнул:

- Морские огурцы!

- Кажется, сегодня меня ждёт горячий вечер, - ухмыльнулся Шулейман, глянув на Тома и одновременно набирая номер ресторана.

Том непонятливо нахмурился. Оскар пояснил:

- Морепродукты – известный мощный афродизиак.

- Может быть, из-за любви к ним в последний год я такой… - смутившись, пробормотал Том.

- Охуенный, - закончил за него Шулейман. – Ешь-ешь, на здоровье. Сейчас закажу.

Шулейман едва не обанкротил Гуччи. Его внезапный, ничем не подкреплённый отказ от покупки Дома, который почти перешёл в его владение, многих натолкнул на мысль, что Гуччи ждут очень плохие времена, что и послужило причиной разрыва сделки осведомлённым о том Шулейманом. С чего бы ещё ему передумать, если он так хотел совершить эту покупку, так уговаривал? В определённых кругах поднялась шумиха, акции Гуччи стремительно полетели вниз. Даже сам нынешний владелец Дома поверил, что Гуччи ждёт банкротство, и попытался быстро продать его кому-нибудь, но никто не желал покупать. В ответ на закономерные вопросы о его отказе от крупной сделки Оскар отвечал просто: «Передумал», объяснять он ничего не собирался. И сам себе смеялся, что, не задумывая того, обвалил неслабую компанию. Если падение продолжится, можно будет и прикупить за бесценок, пусть будет. Хотя нет, если выбирать по душе, Шулейман купил бы Дольче Габбана, да не хотел испортить любимый бренд.

***

Не успел истечь срок, в который Терри просил продолжать отвозить его в школу, когда он подошёл к Оскару с неожиданной просьбой:

- Папа, можно мне неделю пожить в школе?

Сказать, что Оскар удивился – это ничего не сказать.

- Почти все мои одноклассники там живут, а я домой уезжаю, - продолжил Терри. – Можно мне тоже попробовать?

Как ему отказать? Да запросто! Внутри Оскара всё вопило: «Нет, не отпущу!». Как он может отпустить своего мальчика от себя на целую неделю?! Как можно отпустить от себя такого особенного, нуждающегося в тебе рядом ребёнка? Но Оскар понимал, что ребёнку нужна свобода, столько свободы, сколько ему требуется в конкретный момент времени. Свобода познавать мир и свои возможности. Потому Шулейман, проглотив требовательный, эгоистичный, контролирующий комок, пульсирующий в горле, сказал в ответ:

- Терри, если ты хочешь, я не возражаю. Но ты уверен? Ты там будешь без меня, проживание в пансионе при школе подразумевает подчинение установленному распорядку дня, который может тебе не понравиться.

- Я знаю, - кивнул Терри. – Я хочу попробовать пожить там, как другие ученики.

Как ни противилось всё естество, Шулейман не отозвал своё согласие, хоть и надеялся до последнего, что Терри передумает, чего не случилось. Предупредил руководство школы и в понедельник отвёз его в школу с вещами, чтобы оставить там на неделю, Терри хотел прожить в пансионе не учебную неделю, а целую, все семь дней с выходными, что разрешалось и практиковалось, многие ученики уезжали домой лишь на каникулы. Отпустив Терри на уроки, Оскар зашёл к директрисе, которая внешностью очень похожа на одну старую актрису, что в её должности играло не в её пользу, но руководила школой она успешно, так, как и должно руководить подобным учебным заведением. За тем зашёл, чтобы предупредить, что его не волнует внутреннее правило пансиона, которое строго регламентирует время, которое ученики могут проводить со своими мобильными телефонами, как и время, когда телефоны им выдаются, в остальное время дети их лишены. Терри должен быть на связи всегда, в любой момент, когда ему самому может потребоваться позвонить или если ему позвонит Оскар.

- Если я позвоню, Терри не ответит, и я узнаю, что так произошло потому, что у него отняли телефон, я очень разозлюсь, - сказал Шулейман, прозрачно намекая, что лучше и безопаснее его желание удовлетворить.

- Хорошо, - в конце концов согласилась директриса. – Но я должна вас предупредить, что это может негативно сказаться на Терри. Другие дети могут негативно воспринять, что ему позволительно то, что им запрещено, и вести себя с Терри недружелюбно.

- Значит, на эту неделю измените правила, пусть все дети будут с телефонами, - отрезал Оскар.

- Месье Шулейман, родители наших учеников будут недовольны тем, что детям позволяют сидеть в телефоне, - максимально тактично произнесла директриса.

- Если кто-то будет недоволен, направляйте их ко мне. Я более чем уверен, что смогу погасить их возмущение. А чтобы дети не сидели в телефонах – лучше занимайте их, заинтересовывайте.

- Хорошо, месье Шулейман, я вас услышала и постараюсь удовлетворить вашу просьбу.

- Очень постарайтесь. Это в ваших интересах, мадам. До свидания.

Покинув территорию школы, Шулейман сел в машину, сжал руль. Хотелось погонять, что он и сделал, это его личный анти-стресс – на скорости до Ниццы, кругами по городу, чтобы шины визжали на резких поворотах, чтобы за стёклами все объекты расплывались. Оскар затормозил, лихо развернулся и поехал домой. Дома встретил Том. Этот день прошёл относительно нормально, но на следующий он обрушился. Оскар вышел утром из спальни – и нет Терри, не слышно от него «доброе утро» с улыбкой на светлом личике; пришёл на кухню – нет Терри, не крутится у плиты на пару с Грегори, не хрустит овощами, не щебечет увлечённо о том, что нового узнал; зашёл в его комнату – и здесь нет Терри, кровать идеально заправлена, все вещи, кроме двух игрушек, куклы и мягкой игрушки, которые взял с собой, на месте, а маленького хозяина спальни нет. Комната дышит им, словно он сейчас войдёт, но нет. Во всей квартире Терри нет.

Шулейман не ожидал, что ему будет настолько сложно. Не единожды он отправлял Терри к своему папе или сам уезжал, оставляя Терри с Грегори, с папой, но тогда переживал разлуку спокойно, тогда было чувство, что Терри всё равно в семье. Сейчас же Терри где-то там, в пансионе, где к нему не будут относиться как к родному. Оскар скучал, скучал настолько, что ничего не радовало и за грудиной тянуло. Понимал, что когда-нибудь Терри уйдёт, выйдет в свою собственную взрослую жизнь, но был не готов к тому, что первый разрыв произойдёт столь рано, что Терри захочет покинуть родной дом уже сейчас; был не готов его отпустить. В квартире всё пропиталось Терри, он, Оскар, сам пропитался Терри, его жизнь пропиталась Терри, и без него неимоверно паршиво. Оскар забыл, как жить без своего мальчика.

Его без преувеличения ломало. Даже после развода ломало не так, тогда он испытывал яростные чувства, которые его же и разрушали, а сейчас – тоска, тоска, тоска пеленой на глазах, на сердце, выкручивая суставы. Даже секса не хотелось. Все дела на автомате. Острое, муторное нехватание. Но должен дать Терри эту свободу и возможность испытать себя. Не должен мчаться к нему, пока Терри о том не попросит. Но от Терри ни намёка не поступало, что он попросит, он всерьёз вознамерился испробовать жизнь вне дома, в коллективе. Терри слишком быстро повзрослел. Смешно – до настоящей взрослости Терри ещё много лет, ему лишь шесть, но первая сепарация уже пошла, и Шулеймана с его привязанностью, потребностью в семье вокруг себя, гиперконтролем выламывало, крутило.

Жерль, которого Терри взять с собой не мог, тоже скучал, перестал оглушительно орать пернатой скотиной, сидел в клетке, тоскливо опустив загнутый клюв. Уход за ним осуществлялся прежний, ничего не изменилось в расписании, но важно ли это, когда не приходит любимый маленький человек? Птицы тоже очень привязываются. Огромная квартира будто бы опустела без одного маленького мальчика, что ощущали все, кто был связан с Терри тёплыми чувствами. Он же солнышко, а без него – пасмурно и дожди.

- Тоже скучаешь? – Шулейман постучал пальцем по прутьям открытой клетки.

Попугай посмотрел на него одним глазом и не издал ни звука.

- Я тоже скучаю.

«Дожил, с птицей разговариваю», - подумал Оскар и вздохнул.

- Выходи полетай, - сказал он. – Заболеешь ещё от недостатка активности, Терри расстроится. Выходи давай.

Попугай не реагировал, и лишь когда Шулейман намерился его достать, запрыгнул на его руку.

- Нет, я тебя никуда не понесу, - Оскар попытался стряхнуть птицу обратно в клетку, но тот сжал когтистые пальцы, показывая, что пойдёт или с ним, или никак. – Ладно, чудовище пернатое.

Шулейман поджал губы, вынес из комнаты попугая, удивительно спокойно сидящего на его руке, нашёл Грегори и всучил ему птицу:

- Заставь его летать, не знаю как. Он должен двигаться.

- Может быть, вынести Жерля погулять? – Грегори забрал его и усадил себе на руку.

- Попробуй, но смотри, чтобы он не улетел, головой отвечаешь.

- Я знаю, не волнуйся, - Грегори пересадил попугая на плечо, повернул к нему голову. – Пойдём погуляем, Жерль, да?

Том замечал изменения в состоянии Оскара, сначала удивлялся, терялся, подумал, что надоел, отношение Оскара к нему изменилось, но быстро понял, что дело не в нём. Надо что-то делать. Том сел к Оскару, тронул за бедро:

- Оскар, что у тебя случилось? – спросил участливо. – Почему ты грустишь?

- Так заметно? – выгнув бровь и взглянув на него, поинтересовался в ответ Шулейман.

Том кивнул, попросил:

- Расскажи мне. Я не понимаю, что с тобой происходит, и переживаю.

- Дело не в тебе, не переживай, - усмехнулся Оскар.

- Расскажи, пожалуйста, - повторил Том, придвинулся ближе, под бок, заглядывая в лицо домашним котёнком.

Шулейман вздохнул – не привык он жаловаться, душу облегчать, но ответил:

- Мне тошно без Терри, я очень по нему скучаю. Я думал, что справлюсь, я же не в первый раз отпускаю его от себя, но нет. Я не готов его отпустить.

- Оскар, Терри скоро вернётся, это ведь всего лишь на неделю, - Том ласково погладил его по ноге.

- Знаю, но сейчас его нет, и мне его очень не хватает. Кажется, мне уже сейчас надо начинать проходить психотерапию по сепарации, чтобы иметь шанс отпустить Терри, когда он вырастет, - Оскар снова усмехнулся.

Том немного отодвинулся и лёг Оскару на колени, подняв на сиденье дивана подогнутые ноги.

- У тебя остался я. А Терри вернётся и тоже будет с тобой, и даже когда он вырастет, он всё равно будет регулярно приезжать к тебе, от такого отца невозможно уйти навсегда. А мне не нужно будет возвращаться, я с тобой навсегда.

- Это угроза? – Шулейман криво улыбнулся, начав перебирать его кудри.

- Дурак, - совершенно беззлобно сказал Том.

- Не смог удержаться.

- Оскар, - Том поднялся, заглянул Оскару в глаза, взял его за щёки. – Не грусти, пожалуйста. Это я нытик, меланхолик, размазня, а ты не такой. Ты ведь сильный, суперсильный, почему ты грустишь? Не грусти. Хотя нет, - сам себе покачал головой. – Грусти. Ты имеешь право на любые свои чувства, их нужно проявлять. Если ты так чувствуешь, грусти.

Шулейман снова вопросительно выгнул бровь, Том в своих перегибах неизменно неожиданен и плохо поддаётся разумению. Впрочем, в данном случае понятно, почему его резко в противоположную сторону переклинило: психотерапию вспомнил, свои ошибки вспомнил.

- Спасибо типа, - сказал Оскар. – Я уже выговорился.

- Ляг мне на колени, - Том отстранился и сел прямо.

- Зачем?

- Ляг, - ненавязчиво упорствовал Том, ничего не объясняя.

- Не хочу.

- Оскар, послушай меня, ляг.

Шулейман вздохнул, но лёг.

- Неудобно, у тебя ноги костлявые.

- Ты придираешься, - сказал Том и положил ладонь на его голову, погладил. – Оскар, даже самым сильным людям иногда нужно быть слабыми, особенно самым сильным, - говорил, ласково перебирая короткие и густые уложенные волосы Оскара. – Побудь со мной слабым, поной, выговорись, я выслушаю. Я знаю, тебе было не с кем быть слабым, поэтому ты не умеешь. Но я буду для тебя этим человеком, я смогу.

- Во-первых, похвально, конечно, что ты запомнил из психотерапии не только то, что касается тебя, но не нужно таких жертв, - отвечал Шулейман. – Во-вторых, я уже сказал, что поделился своими чувствами, в большем у меня нет потребности.

- Просто ты не привык, что тебя поддерживают.

- Тебя не остановить, коль уж ты решил причинить мне добро? – осведомился Оскар.

Не ожидая ответа, он хотел подняться, но Том его придержал, надавил на плечо.

- Оскар, полежи. Почему ты мне не доверяешь?

- Я тебе доверяю, но мне неудобно так лежать.

- Просто расслабься, расскажи мне всё.

Что-то подобное с Шулейманом пробовала проделать мадам Фрей на его личной терапии, тоже уложила, нарушала его границы своей близостью. С ней было хуже, Оскар не выдержал и нескольких минут, поскольку она женщина, женщина, которая вскрывала и ощупывала со всех сторон его нанесённую матерью боль. Но и с Томом сложно, неприятно, ломает от невозможности быть в таком уязвимом, слабом положении, оно противоречит всему в нём, всей той броне, всему тому умению жить «без чувств», насмехаясь над любыми бедами, что взращивал в себе с самых малых лет. Сопротивление внутри толкало изменить своё положение, пусть разумом понимал, что Тому можно доверять. Разумом, который всякий раз напоминал, что доверять свои чувства, абсолютно все свои чувства без остатка ему нельзя, поскольку предавал, не единожды ударил в открытое ему слабое место. Но Оскар наперекор опыту доверял, научился доверять Тому заново и уже доверил ему то, что душу мучит. И попытался довериться сейчас и остаться на его коленях. На самом деле ему это действительно нужно, потому получалось, как бы сильно ни было отторжение. Оскар глубоко, долго вдохнул и выдохнул носом, прикрыл глаза.

- Или просто молчи. Но останься, пожалуйста, позволь мне тоже быть твоей поддержкой. Мне очень жаль, что тебе приходилось быть сильным в одиночку. Но сейчас у тебя есть я, - добавил Том через долгую паузу и поцеловал Оскара в висок, наклонился над ним, закрыв собою. – Ты можешь на меня положиться, я тебя не подведу. В этом не подведу.

Не из-за своих былых ошибок в отношении Оскара и психотерапии хотел поддержать. Вернее, не только лишь из-за этого. Сейчас Том видел, что Оскару плохо, и ощущал в себе ресурс выступить поддержкой, ничуть не заставлял себя. Усердие, если оно от всего сердца, вознаграждается.

Около минуты Шулейман молчал, прежде начать говорить. То, что уже говорил. Что скучает и тоскует без Терри. Что не может его отпустить, если не сам решил оставить. Что ему невыносимо отпускать из-под своего контроля. Что Терри слишком быстро и рано проявил желание оторваться от него. Что слишком привык к полному дому и с пустотой на месте того, кто был, потерян. Что знал, как сильно любит Терри, как сильно к нему привязан, но не предполагал, что без него рядом будет настолько сложно. Том слушал его и гладил по голове и плечу.

Шулейман так и не почувствовал то самое «я расслаблен, я в надёжных руках», но хотя бы смог находиться в непривычном для себя положении, принять желание Тома о нём позаботиться.

- Спасибо, но достаточно с меня кустарной психотерапии, - Шулейман поднялся с колен Тома.

- Так быстро? – и десяти минут не прошло. – Оскар, ляг обратно.

- У меня передоз. Или ты хочешь, чтобы я настолько расслабился и размяк, чтобы обратно не собрался? – усмехнулся тот. - Я твою заботу оценил, но не надо меня ею пытать.

Том попытался силой уложить его обратно, тянул за плечо, давил, но Оскар словно врос в диван, что не сдвинуть, и усмехался с его стараний. Это придавало их взаимодействию ребячливости. Том не сдавался, но вернуть Оскара себе на колени так и не смог, смог лишь уронить его на спину, сам сверху завалился. Оба уже отвлеклись от серьёзности, улыбались, смеялись. Прекратив возиться, Том улёгся на Оскаре:

- Не поддашься?

- Нет.

- Хотя бы ляг на меня, - Том заглянул Оскару в глаза. – Я ведь тебя сейчас пытаюсь поддерживать, значит, должен быть под тобой.

Шулейман усмехнулся:

- Вечно ты ленишься и спихиваешь на меня роль того, кто сверху.

Том шутливо стукнул его ладонью по плечу и обнял, прижался, зацеловал в колючие щёки и, прикрыв глаза, уткнулся в его висок.

- Оскар, я рядом.

Назавтра Том пришёл в гостиную и начал заниматься йогой перед сидящим на диване Оскаром. В коротких шортах, в которых чувствовал себя неловко, но не сейчас, сейчас почти нет, вела мотивация, надо же как-то Оскара отвлекать и настроение ему поднимать. Опытным путём сделал вывод, что вроде бы ему такие вещи нравятся. Быстро размявшись, Том встал в позу «собака мордой вниз», из неё перешёл в «змею», потом в «кошку», прогибая спину. Позы выбирал попроще, ведь не для физической активности занимается, и такие, чтобы к Оскару спиной стоять эффектно. Надеялся, что эффектно, а не нелепо. Том встал в позу «щенка», стоя на широко расставленных коленях и пригнувшись грудью к полу. Буквально раскорячивался ради Оскара.

Шулейман внимание на него обратил, заинтересованным взглядом блуждал по расставленным голым стройным ногам и выпяченной заднице. Шорты настолько короткие, что, натягиваясь из-за позы, они снизу немного оголяли ягодицы.

- Неужто у тебя под шортами ничего нет? – произнёс Оскар, не скрывая своей увлечённости, особенно одной конкретной частью тела Тома.

Оглянувшись к нему через плечо, Том, оставаясь в той же позе, завёл руку за спину и задрал коротенькую штанину шорт, демонстрируя белые трусы, которые уместнее назвать трусиками, потому что маленькие, несерьёзные, задорные. По крайней мере в Оскаре они вызывали задор.

- О, мои любимые, - прокомментировал Шулейман. – С рисунком или без?

- С рисунком.

Том поднялся, смахнул упавшие на лицо волосы:

- Станцевать тебе? – и плавно крутанул бёдрами.

Смешно, самому смешно глубоко внутри, но он готов и станцевать, перепрыгнув через свою скованность, и что-угодно сделать, чтобы Оскар не тосковал. Не сводя с Оскара взгляда, Том пританцовывал на месте и включил музыку на своём лежащем на журнальном столике телефоне. Сегодня утром в кой-то веке хотел послушать музыку, и приложение предложило ему старую композицию «Yes boss» - интересную песню, с пошлым смущающим смыслом, которая подходила для стриптиза. Надо было выбрать композицию пободрее, но понял это лишь сейчас в моменте. Другую искать сейчас не ко времени.

Покачивая бёдрами из стороны в сторону, Том ладонями провёл вверх по телу. Вниз, зацепив резинку шорт. Вверх, немного задрал футболку, показав полоску голой кожи живота. Шулейман старался не смеяться, стриптиз в исполнении Тома довольно нелеп, особенно под такую музыку, но вместе с тем он не мог сказать, что его это не завлекает. Очень даже завлекает, Том в любом несуразном виде его заводит.

Выписывая тазом восьмёрки, Том стянул и бросил на пол майку. Медленно и красиво не получилось, но, говоря откровенно, Том не очень-то и старался, ведь затеял танец с раздеванием не исключительно ради соблазнения, это шоу, что-то яркое, чтобы переключить Оскара, развлечь. Пусть бы Оскар даже посмеялся над ним, Том бы не обиделся.

Соскользнув ладонями по торсу, Том заправил большие пальцы за резинку шортов, оттянул её, показав немного белья, и отпустил. Подошёл к Оскару и оседлал, притянул его голову, уткнув себе в выгнутую шею. Ерошил его волосы, массируя пальцами кожу у корней, ногтями цеплял загривок и волнообразно раскачивался.

- Оскар, я понимаю, что ты скучаешь, - сказал Том в его губы. – Но мы можем использовать это время с пользой. Можем не проявлять осторожность и делать что хотим, где хотим. А потом вернётся Терри, и ты снова будешь не только моим любимым партнёром, но и его отцом.

И то верно. У Тома получилось убедить. Шулейман просунул руки ему под ягодицы, смял, поглаживая. Том открыл рот, но ничего не сказал, лишь дышал учащённо; приоткрытые пухлые губы – очень соблазнительно, особенно в такой интимной близости. И в такой позе. И чувство, что в вас обоюдно просыпается желание. Том прижимался к нему пахом и уже ничего не делал. Ждал, соскальзывая в омут, полный тягучего, пьянящего мёда. Промедление, отсутствие однозначности стегало по нервам, подогревая приятный, ещё не мучительный огонь в глубине живота.

- Продолжишь тренировку? – предложил Оскар глубоким голосом и с лёгким изгибом искушающей ухмылки на губах. – Без всего.

Том ответил лёгкой улыбкой и слез с него, спрыгнул на пол и отошёл на прежнее место. Спустил шорты с бёдер, а дальше они сами соскользнули, Том вышагнул из них.

- Хотя лучше оставь трусы, - сказал Шулейман.

Том легко кивнул и, до последнего не отрывая от Оскара взгляда, опустился на колени. Вновь встал в «кошку», круто прогибаясь, и повторил «щенка». Прохлада воздуха на голой коже, двусмысленные позы и расставленные ноги, продолжающее крепнуть от этой пикантной бесконтактной прелюдии возбуждение, натягивающее тонкий хлопок. Будоражащее, очень интимное знание, что Оскар всё видит. Оскар смотрит. Оскар чувствует примерно то же самое. Шулейман откинулся на спинку дивана, широко разведя бёдра, и пожирал Тома темнеющим, маслянистым взглядом.

Том перевернулся, лёг на спину и высоко задрал согнутые, широко разведённые ноги, перехватив их за щиколотки. Как-то даже неловко. Между ног горячо, всё неприкрыто и откровенно. Шулейман сполз на пол, подобрался к Тому, нависнув над ним.

- Меня подводит память, или пол мы до сих пор не освоили? – поинтересовался, сверкая лукавым взглядом.

- Так мы не пробовали, - Том улыбнулся под ним и отпустил свои ноги.

Пробовали в другой позе, не полностью на полу: Том стоял на полу на коленях, опустившись грудью на сиденье дивана, а Оскар позади него. Оскар подогнул руки, на которые опирался, и впился в рот Тома крепким поцелуем. Секс на полу получился взрывным. Как впоследствии и на диване, на кухонном столе, в коридоре у стены. Том правильно сказал – надо пользоваться возможностью и давать себе волю. Скучать по Терри Оскар продолжал, но от чёрной тоски Том его излечил. Не только благодаря крышесносному сексу, отнюдь нет. Том действительно смог быть его поддержкой, Том был рядом как друг, пусть они никогда бы не смогли быть друзьями, любовник и просто на сто процентов свой человек, который давно пророс корнями в сердце.

Ровно через неделю, в понедельник после уроков Шулейман приехал забирать Терри. Целых семь дней не видел его вживую, поскольку держался и не приезжал, пока Терри не попросит, а он не просил, лишь по видеосвязи общались. Терри вышел из здания улыбающийся, кажется, не обманывал, что он в порядке, сам тащил свои вещи. Сам? Оскару захотелось пойти в школу и сказать пару ласковых тем, кто позволил ребёнку нести свои вещи. Беспредел – элитная школа, а носильщиков нет! Но когда Терри дошёл до него и заулыбался шире, и воскликнул очаровательным тонким голосом: «Папа!», и обнял со всей любовью, желание ровнять людей с землёй улетучилось. Оскар обнял Терри в ответ, прижал осторожно.

- Терри, я так по тебе соскучился. Как ты? – Шулейман ослабил объятия и заглянул сыну в глаза.

- Всё хорошо, - Терри снова расцвёл солнечной улыбкой. – Там дисциплина, и правила, и было немного сложно, но мне понравилось.

Понравилось, значит. Оскар очень постарался не показать разочарованного недовольства, поскольку приязнь Терри к «казарменной» жизни означает, что придётся снова его отпустить. А это больно и невыносимо. Как же так, что его мальчик будет жить где-то там, в комнате на три человека, будто у него своего дома нет? Будто дома на него всем плевать и его сбагрили в закрытое учебное заведение, чтобы жизни учился. Шулейман вышел из машины, помог Терри забраться на заднее сиденье и застегнул крепления детского кресла.

- Папа, ничего, что я пожил там, а теперь вернусь домой?

Оскар, вернувшийся за руль, обернулся к Терри, спросил в ответ:

- Ты не хочешь продолжать жить в пансионе?

- Мне понравилось… - Терри отвёл и опустил взгляд. – Это интересно. Но лучше я буду дома, - и поднял большие чистые глаза обратно к папе. – Я лучше буду с тобой.

Шулейман не стал сдерживать ни на толику тронутую, радостную улыбку, в которой ослепительными залпами блистала победа. Терри остаётся с ним. Терри хочет остаться с ним. Оскар пролез между передними сиденьями и обнял Терри, ощущая, как сердце ширится и обливается любовью.

- Конечно дома лучше. Мне точно лучше с тобой.

- Тогда я буду жить дома, - кивнул Терри и выгнул брови домиков. – Я вам не помешаю?

- Терри, никогда не говори таких вещей, - Шулейман отстранился и погладил сына по щеке. – Ты никому не можешь мешать. Я счастлив, что ты у меня есть. Я был неимоверно счастливым с Томом, а когда у меня появился ты, я стал ещё в два раза счастливее. Я самый счастливый человек в мире, поскольку у меня есть всё, о чём я мечтал, благодаря тебе.

Терри поверил, улыбнулся, блестя карими глазками. Оскар смотрел на него и чувствовал так много и прекрасно, что словами всех языков не описать; смотрел и думал, что Терри – его сокровище, его подарок. Самый удивительный мальчик, его самый чудесный сын. Своего родного ребёнка Шулейман не смог бы так полюбить, а этого мальчика, в котором течёт кровь Тома, у которого глаза Тома, скулы и вообще всё, кроме цвета волос, любил больше, чем жизнь.

- Поехали? – спросил Шулейман, вернувшись на своё место.

Терри кивнул, и Оскар вырулил с парковки на дорогу.

- Папа, а как дела у Жерля?

- Он тоже очень скучал по тебе, - легко усмехнулся Шулейман, бросив взгляд на сына через зеркало заднего вида. – Ел хуже, активничать отказывался. Мне приходилось заставлять его махать крыльями, чтобы поддерживал форму.

- Правда? – изумился Терри. – Тебе же не очень нравятся птицы?

- Я не люблю птиц, - без лукавства ответил Оскар. – Но ты любишь Жерля, поэтому, когда тебя нет дома, я буду заботиться о нём так, как того хотел бы ты.

Тем временем дома полным ходом шло приготовление праздничного обеда в честь возвращения Терри. Том и Грегори даже объединились и вместе готовили морковный торт – единственный из тортов, который Терри нравился, особенно если сделать его более веганским и менее сладким. Разные мотивы ими руководили – Грегори радовался возвращению маленького друга и хотел его порадовать, а Том хотел приложить руку к готовке и порадовать Оскара своим участием.

- Мы дома! – громко оповестил Шулейман, закрыв за собой и Терри входную дверь.

К ним выскочили Грегори, Том и Малыш, который не сходил с ума по Терри, но хорошие чувства к нему испытывал, к тому же вспомнил, что он собака и должен проверять, кто пришёл в дом. Том бегло улыбнулся и спешно стёр со щеки муку. В детской Жерль, услышавший хозяина, вылетел из клетки и клювом таранил дверь. Приветствия, объятия; Том к Терри не лез, только поздоровался.

- Пойду в комнату, положу вещи и переоденусь, - Терри посмотрел на папу, словно спрашивая разрешения.

- Пойдём.

Едва Терри открыл дверь, на него с криком налетел Жерль, уселся на плечо, крутился возбуждённо, клювом по голове постукивал деликатно, не причиняя боли.

- Жерль, я тоже очень рад тебя видеть! Я соскучился по тебе, - Терри пересадил попугая на предплечье и осторожно прижал к груди. – Давай я сейчас переоденусь, вдруг ты испачкаешь мою форму.

Терри ссадил Жерля на стол и отошёл к шкафу, сосредоточенно думая, что ему надеть. Снял и аккуратно сложил форму, пусть её ждала стирка, выбрал белый лонгслив, у которого дизайнерским решением разрезан вырез, и мягкие чёрные штаны на резинке. Пока Терри разбирал свои вещи и общался с любимым домашним питомцем, Грегори и Том успели доделать обед и накрыли на стол.

- Терри, надеюсь, ты не совсем сытый? – спросил Грегори, когда мальчик пришёл на кухню. – Мы не только десерт приготовили.

- Вы? – удивился Терри.

- Да, мне Том помогал.

- Вообще-то я сделал не меньше половины, - заметил Том.

Грегори бросил на него взгляд и сказал Терри:

- Том помогал мне на равных.

Все расселись за столом, включая Оскара. Грегори подал обед – каждому блюдо по вкусу. Терри сытный салат – основное блюдо и кусок торта он бы за раз не осилил, Оскару стейк с ароматным гарниром; себе очень вольную авторскую вариацию бефстроганов в соусе на основе красного вина с запечённым картофелем дольками. А Том себе обед сам приготовил – сварил буйабес и сделал к нему пару сандвичей, поскольку одним супом не наестся.

За столом царила радостная атмосфера. Цокая когтями по полу, по кухне расхаживал Жерль, которого Оскар в порядке исключительного исключения позволил Терри взять к ним только ради того, чтобы Терри «не спешил скорее поесть и вернуться в комнату к любимцу, требующему его внимания после разлуки». Подле своих мисок на полу лежал Малыш – центнер вечной ленной дремоты. Жерль подошёл к нему, потрогал лапой и полез псу на спину. Том бросил в их сторону встревоженный взгляд. Жерль попугай немаленький, но Малыш при своих габаритах может убить его за один укус. А Жерль в свою очередь может легко оставить Малыша без глаза.

- Не переживай, они по-своему друзья, - сказал Шулейман.

- Да? – Том удивился, перевёл взгляд к Оскару. – Я не замечал.

- Они же не всегда рядом с нами крутятся. Когда они встречаются, то спокойно друг на друга реагирует.

Так и есть. Малыш не реагировал на топчущуюся по нему птицу, а Жерль не собирался выклёвывать ему глаза или просто клевать, разве что чуть-чуть, мех повыдёргивать. Малыш дёрнул шкурой, но даже голову не поднял. Этот исполин – максимально ленивая и миролюбивая собака. Вся семья в сборе, Шулеймана даже не раздражало присутствие попугая, поскольку это счастье. Разве что Грегори здесь несколько лишний, но Том вроде как не против его за столом, Терри его любит как старшего товарища, так что пусть будет.

Грегори покинул их после десерта, у него ещё остались некоторые дела по дому, которые задвинул ради подготовки праздничного обеда.

- Папа, - Терри подпёр ручкой голову и наклонился корпусом в его сторону. – Можешь сейчас рассказать про принца и мальчика-холопа? Я привык к историям на ночь и всю неделю без них плохо засыпал.

- Бедненький, - Оскар погладил сына по волосам. – Конечно расскажу.

Выдержав короткую паузу, Шулейман взглянул на Тома в поиске вдохновения на очередную серию этой полюбившейся Терри истории, и глаза его подсветились хитростью.

- Я тебе расскажу самый свежий эпизод истории, - Оскар повернулся обратно к Терри. – Он называется «Бал для двоих».

- Для двоих? – Терри удивлённо выгнул брови. – На балах же много людей. Как это – для двоих?

- Слушай и узнаешь, - улыбнулся Шулейман.

Пересказал, перекладывая на сказочный, понятный ребёнку манер, то, как Том танцевал для него, и то, что тому предшествовало. Как принц – король ныне – захандрил хворью страшной, чёрной, поскольку солнце над его королевством зашло и не всходило целую неделю. Как мальчик-холоп устроил танцы, чтобы отвлечь и развлечь принца, и оказалось, что – это бал лишь для них двоих. Как мальчик-холоп излечил принца своими волшебными стараниями. И как через семь непростых дней солнце снова взошло и озарило королевство счастьем. Терри слушал с улыбкой, задавал вопросы по мере повествования. Том тоже с удовольствием слушал.

- Терри, раз ты всю неделю не высыпался, может быть, поспишь сейчас? – предложил Оскар, закончив сказ.

- Может быть, - кивнул Терри. – Я сейчас хочу поиграть с Жерлем в своей комнате, можно?

- Конечно. Если что, зови, приходи.

Терри ушёл с кухни, и Том обратился к Оскару с вопросом:

- Терри до сих пор не понял, что эта история о нас?

- Он ещё маленький. Думаю, подрастёт и поймёт.

- Оскар, ты не рассказывал ему никаких лишних подробностей? – настороженно уточнил Том.

- Не беспокойся, - Шулейман усмехнулся. – То, что принц регулярно протыкает мальчика-холопа своим скипетром, я оставляю за кадром.

- Фу… - Том скривился.

- Что фу? Ты, между прочим, мой скипетр нежно и страстно любишь.

- Не называй его так, - Том вновь мимолётно поморщился.

Эвфемизмы его тоже смущали. По крайней мере этот.

- Ладно – ты нежно и страстно любишь мой член, - сказал Оскар. – Терри?

Том расширил глаза, обернулся и тоже увидел Терри, который очень неожиданно вернулся и явно услышал то, что для его ушей не предназначалось.

- Я воды хотел… - произнёс Терри, переводя взгляд между взрослыми.

- Бери, - Оскар сделал жест рукой в сторону холодильника.

Терри прошёл вперёд, но до холодильника не дошёл, смотрел растерянно, озадаченно.

- Терри, ты хочешь о чём-то спросить? – спросил его Шулейман.

Терри чуть кивнул, перемялся с ноги на ногу и озвучил:

- Том, почему ты любишь одну папину часть тела больше, чем всё остальное?

Том поперхнулся воздухом, закашлялся. Оскар спас его и сам ответил:

- Любит Том меня целиком, это была просто шутка, означающая, что ему очень нравится секс со мной.

- А почему?

Тому от неловкости захотелось сползти под стол – или под землю провалиться. Второе желательнее.

- Потому что я отличный любовник, и мы друг друга любим, что даёт самый лучший секс, - ответил Шулейман.

- А что нужно, чтобы быть отличным любовником? – Терри забыл, что хотел только взять воду и вернуться в комнату, его разбирало любопытство.

- Терри, давай я просвещу тебя позже, когда придёт время, когда в твоей жизни может появиться секс. Если я расскажу сейчас, ты можешь забыть, мне придётся повторять. Ладно?

- А если я не пойму и не смогу научиться? – Терри изломил выгнутые брови.

- Ты обязательно и поймёшь, и научишься, - утвердительно кивнул Оскар. – Ты же мой сын и очень способный мальчик.

К счастью Тома, Терри не задержался с ними надолго и ушёл к себе. Напряжение разрядилось, и Том рассмеялся, закрыл ладонями лицо, взглянул на Оскара поверх пальцев. Тот пожал плечами и развёл руками, мол, что поделать, детская непосредственность и любопытство. Приходится отвечать на неудобные вопросы.

- Быть родителями – это сложная работа, - дополнил Шулейман свою пантомиму.

- Да, особенно сложно тем, кто не собирался становиться родителем.

- Да, мой вариант удобнее, что я посмотрел на ребёнка, в котором уже видна личность, характер, и решил взять его себе, - усмехнулся Оскар. - Но и твой вариант неплох, он весьма распространён.

- Оскар, ты официальный опекун Терри, тебя он зовёт папой, меня в это не впутывай, - покачал головой Том. – У меня диссоциативное расстройство идентичности, я стал жертвой своей сексуально активной альтер-личности, которая меня крупно подставила, я здесь не при чём.

- Жаль, что Кристина в своё время не пошла в суд, чтобы получить с Джерри алименты, - Оскар снова усмехнулся, поведя подбородком. – То, что ты сейчас сказал, было бы шикарным оправданием, какого, думая, судья прежде не слышал.

- Если бы Кристина пошла в суд, и я узнал о Терри, нас с тобой бы не было. Или наоборот это бы ускорило развитие наших отношений, потому что я и сейчас не знаю, что делать с ребёнком, а тогда и подавно не знал и прибежал бы к тебе за помощью.

***

Расследование убийства Риттера Кима продвигалось со скрипом и вставало. Всех, кого можно было заподозрить в причастности к делу, проверили, и у всех имелось алиби. Ситуацию осложняло отсутствие значительных улик. Из улик следствие располагало лишь изображением мыска ботинка, попавшим на запись камеры, которая всё-таки продолжала некоторое время работать без подключения к системе питания, Джерри не сумел сработать на сто процентов чисто. Всего лишь мысок левого ботинка. По нему специалисты смогли лишь предположить примерный размер ноги предполагаемого убийцы – 41-43. Также версия следствия сместилась в сторону того, что убийцей была женщина, так как попавшая на камеру модель обуви больше характерна для женщин.

Также на месте преступления обнаружили волос. Синтетический длинный тёмный волос. Потому Джерри и отказался в тот вечер от своего любимого парика – его парик делался на заказ из натуральных волос, и при желании полиция могла бы выйти на производителя, по волосу выявить партию, запросить базу данных покупателей и тогда стрелка расследования могла бы указать на него, ведь это очень уж большое совпадение, что парик куплен Джерри Каулицем, Джерри Каулиц находился в Лондоне в те сроки, когда произошло убийство, и Джерри Каулиц – альтер-личность Тома, с которым у Риттера был конфликт. Самый обычный синтетический парик исключал возможность вычислить его таким способом.

Совокупность предполагаемо женской обуви и найденного на месте преступления волоса убедили следствие в том, что искать убийцу нужно среди женщин. Подозрения пали на бывшую жену Риттера – они поженились рано и всего через два года развелись, расстались они врагами, и бывшая супруга не упускала возможности нелестно высказаться о Риттере даже годы спустя. Бывшая миссис Ким удивилась и не обрадовалась полиции на своём пороге, сказала, что туда ему, Риттеру, и дорога. У неё тоже нашлось железное алиби – её не было в стране, когда убили Риттера, уезжала с нынешним мужем на трёхдневный отдых, что подтверждали авиабилеты и информация из аэропорта. Опровергало версию, что в убийстве Риттера замешана бывшая супруга, и то, что убит он был профессионалом. Случайный человек не сумел бы нанести столь точные ранения. Разумеется, не смогла бы и средних физических данных женщина, никак не связанная ни с полицией, ни с армией, ни хотя бы с охотой.

Следствие вернулось к нулевой точке. Под подозрение попал даже семнадцатилетний парень-модель, с которым в последние полгода Риттера нередко видели вместе, и ходили слухи, что они связаны отнюдь не только деловыми отношениями. Версия – харассмент со стороны взрослого, более влиятельного Риттера, что сломало парня, и он, отчаявшись, пошёл на крайнюю меру, чтобы себя спасти. На допросе парнишка заикался и повторял: «Я бы никогда… Риттер был мне старшим товарищем, он помогал мне по работе, я бы никогда…». Версия провалилась, в те часы, когда произошло убийство, парня видел не один человек, он проводил время в ночном клубе города Бирмингем. Организовать заказное убийство он мог едва ли, что подтвердила и выписка об операциях с его банковским счётом.

Тупик. Месяц почти минул, тело Риттера всё же передали родственникам для захоронения, а расследование не продвигалось с мёртвой точки. Осложняла ситуацию противоречивость имеющихся скудных улик. Отсутствие у Риттера серьёзных врагов, которые могли бы желать ему смерти, взломанная дверь и романтический вечер, который Риттер не пережил, убийца-женщина, убийца-профессионал, непричастность его бывшей жены и всех, кто был с ним связан. Некий неуловимый убийца словно появился из ниоткуда и ушёл в никуда, озадачив полицию. Ведущему следователю по делу, который оставался на работе за полночь, казалось, что они что-то упускают. Что-то очень важное… Мужчина щурил глаза и в глубокой сосредоточенной задумчивости трогал подушечкой большого пальца кончик острозаточенного карандаша.

Они что-то упускают.

Ещё одна важная деталь убийства – то, что оно совершено ножом путём нанесения двух глубоких ран. Почему нож? Для убийства больше подходил пистолет, яд – условия позволяли его незаметно подмешать. Почему нож? Это должно что-то значить. И почему убийца нанёс именно два ранения, именно в живот и горло? Как правило, ножом целят в грудь. Более понимающие люди бьют в печень или область почек. Любой догадается ударить ножом в горло, но ранение в живот вызывало вопросы, на которые следствие пока не находило ответов. Выбор мест ранений тоже должен что-то означать. Возможно – это отличительный знак. Следствие проверило всех маньяков, всех убийц на возможность причастности к делу. Но всё впустую.

- Кто ты? – сам себе произнёс ведущий следователь, глядя в свои заметки по делу. – Почему ты сделал это именно так, как сделал?

В глазах следствия убийство Риттера Кима приобретало всё более незаурядный вид. Проверили и всех работниц и работников одного агентства, интимными услугами которого Риттер иногда пользовался. Ничего, совершенно ничего. Проституток проверили больше для галочки, чтобы снять с них подозрения. Убийца определённо профессионал в любом смысле этого слова, на то указывал не только характер нанесения смертельных ран, но и подготовка к преступлению: точное выявление и обход уличных камер видеонаблюдения, уничтожение камеры над крыльцом, отсутствие весомых улик – на месте преступления не выявили никаких следов использования химических средств, которыми могла быть произведена уборка, соответственно, убийца не оставил вообще никаких следов. Кроме оброненного искусственного волоса. Сработать так мог человек как минимум понимающий, как от и до совершаются подобные преступления.

Неожиданно один следователь слишком много подумал, добрался до скрытой информации и, сопоставив факты, обратил внимание на Шулеймана. У того имелся мотив – конфликт Риттера и Тома, с которым он снова вместе, опосредованная связь с Риттером – он хотел купить Модный дом Гуччи и после смерти Риттера резко передумал, и он имел возможности совершить убийство чужими руками. Почему Оскар Шулейман передумал покупать Гуччи? Вероятно, он хотел отомстить за своего любовника как-то иначе, но передумал и выбрал крайнюю меру «наказания», после чего покупка Дома утратила смысл. Пазл сложился. Шулейман отвечал всем критериям человека, который мог организовать данное убийство.

Оскар премного удивился, когда ему пришло официальное извещение о том, что его подозревают в убийстве Риттера Кима. Его возмущению не было предела, как его, его посмели обвинить в преступлении, ещё и том, к которому он причастен разве что тем, что не запер убийцу в квартире, поскольку не знал, что тот замышляет.

- Джерри специально всё сделал так, чтобы меня подставить? – высказал Шулейман. – Или это для него приятный бонус-сюрприз?

- Джерри этого не планировал, - Том улыбнулся и следом встревоженно нахмурился. – Оскар, тебя не посадят?

- Кишка тонка меня посадить, - усмехнулся тот. – Тем более что я ни в чём не виноват. Но приятного мало.

Легко решить вопрос не вышло. Оскару пришлось полететь в Лондон, чтобы на месте разобраться, чем он тоже был очень и очень недоволен.

- С чего бы мне заказывать Риттера Кима? – произнёс Шулейман, сидя напротив ведущего следователя.

- Месть. Достоверно известно, что между вашим нынешним партнёром Томом Каулицем и Риттером Кимом в прошлом произошёл неприятный конфликт.

- Согласно вашей же официальной версии, это Том напал на Риттера. Какой-то слабенький мотив, - сказал в ответ Оскар и откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди.

- Риттер заявил в полицию, что имело для Тома негативные последствия, - хладнокровно парировал следователь.

- И? Это повод? Не смешите меня. Да, я планировал отомстить Риттеру, но отнюдь не за то и отнюдь не тем способом.

- За что же, мистер Шулейман?

- За то, что произошло на самом деле. За попытку изнасилования и клевету, но доказывать я вам ничего не буду, так как Риттер уже мёртв, а с мёртвых спросу нет. Отомстить я ему собирался путём покупки Модного дома Гуччи, выведения Риттера на чистую воду и позорного вышвыривания на улицу. Если я организовал его убийство, зачем, по-вашему, я собирался купить Гуччи, где Риттер работал? – Оскар приподнял брови, прямо глядя на следователя.

- Вы могли передумать.

- Мог. Но Риттер не нашкодил на убийство. И поскольку правда на моей стороне, вам не удастся убедить меня в обратном. К убийству Риттера Кима я непричастен.

После двух муторных бесед Шулейман плюнул на то, что планировал справиться своими силами, и отправлял к следователю своего адвоката. С боем – следователь, вцепившись в идеальную версию, не отпускал – удалось доказать невиновность Оскара. Подозрения с него полностью сняли. Чтобы не мотаться туда-сюда, раз уж он здесь, Шулейман решил одним махом убить двух зайцев – сделать то, что давно планировал, и исполнить завершающий пункт плана по отмщению за Тома, пусть весь остальной план и накрылся.

Оскар запросил аудиенцию у королевы и прибыл во дворец на личную встречу. Королева Виктория II – маленькая, сгорбленная почтеннейшим возрастом женщина с пышной причёской из белых от седины волос – встала навстречу гостю, элегантно пожала его руку.

- Доброго дня, мистер Шулейман.

- Доброго дня, Ваше Величество.

- Надеюсь, вы добрались без происшествий?

- К сожалению, именно происшествие побудило меня ко встрече с вами, - прямо ответил Оскар, нарушая протокол общения с монаршей особой.

Королева села в своё глубокое и высокое кресло, Шулейман занял место справа от неё.

- Что произошло? – спросила королева.

Шулейман поведал, по какому вопиющему поводу ему пришлось посетить Королевство, разумеется, не умолчав и о том, что он невиновен и обвинения с него сняты.

- Я ничего об этом не знала. Я сожалею, что вам пришлось пережить эти неприятности.

- Благодарю, Ваше Величество, - ответил Оскар. – Собственно, я попросил встречи с вами по другому поводу. Два года назад с моим партнёром, с которым мы на тот момент были не вместе, произошла пренеприятная история. Ваш поданный Риттер Ким, при жизни известный как ведущий дизайнер модного дома Ив Сен Лоран, предпринял попытку совершить в сторону Тома отвратительное преступление, он пытался Тома изнасиловать. Том сумел себя защитить, но Риттер оболгал его, сказав, что это Том на него напал, вёл себя агрессивно и нанёс удар по голове, и ваша полиция осудила Тома за самозащиту как за нападение. Тому присудили наказание в виде исправительных работ сроком полтора года, которые он выполнил, и депортировали во Францию. Пусть сейчас всё хорошо и о той истории забыли, мне бы хотелось исправить данную несправедливость и вернуть Тому его честное имя. Ваше Величество, я хочу сатисфакции.

Разумеется, одна лишь грустная история королеву не растрогала, но Шулейман к тому был готов и сумел доказать правдивость своих слов. Тогда королева сказала:

- Оскар, я очень сожалею, что некоторые работники запятнали честь английской полиции и доставили вашему партнёру столь существенные неудобства. Я могу чем-нибудь помочь?

- Да, было бы отлично, если бы Тома оправдали там, где его осудили, и, если бы те, кто ему не поверили, принесли свои извинения.

- Разумеется, - королева склонила голову в лёгком кивке. – Я не хочу, чтобы что-либо бросало тень на мою страну, Том будет оправдан, и мои подданные принесут извинения.

- Благодарю, Ваше Величество, вы очень великодушны. Скажите, могу я вас ещё об одном попросить?

- Просите, Оскар.

- Ваше Величество, вы не возражаете, если я сейчас наберу Тома, и вы скажете ему что-нибудь приятное?

- Да, давайте это сделаем, - согласилась королева.

Шулейман придвинул своё кресло ближе к креслу королевы, вытянул из кармана айфон и позвонил Тому:

- Привет, - он с хитринкой улыбнулся Тому на экране. – Прекрасно, что ты сразу ответил. С тобой кое-кто хочет поговорить.

- Что? Кто хочет поговорить? – не понял Том. – Оскар, где ты?

- Сейчас увидишь, - ответил Шулейман и повернул телефон к королеве.

- Здравствуйте, Том, - произнесла Виктория.

У Тома вытянулось лицо. Пусть он много чего не знал, но внешность «вечной королевы», как прозвали Викторию за более чем восьмидесятилетний срок правления, ему была знакома. С ним на связи королева Великобритании. Это… Это шок.

- Здравствуйте, - выдавил Том, скомканно подняв ладонь в приветствии.

- Том, от своего лица и лица своих подчинённых я приношу извинения за доставленные тебе неприятности, - с достоинством говорила королева. – Мне очень жаль, что тебя не услышали и незаслуженно осудили, что могло испортить твоё впечатление о нашей стране. Том, моим личным распоряжением ты будешь реабилитирован. Надеюсь, ты сможешь простить тех, кто непорядочно и непрофессионально с тобой поступил. Мы будем рады вновь видеть тебя в Великобритании.

Ещё до того, как королева начала это говорить, Тому хотелось спрятаться, пригнуться, чтобы выпасть из поля зрения камеры, потому что от того, с кем вёл диалог, зашкаливали растерянность и волнение. А после всех её извинительных слов и вовсе челюсть отвисла в предельном ошеломлении, что заметил не сразу. Закрыл некрасиво и некультурно открывшийся рот, качнул головой:

- Я на вас не в обиде, я ни на кого не в обиде. Спасибо вам.

После Шулейман обговорил с королевой некоторые свои вопросы, касающиеся дел бизнеса, и, поблагодарив за эту встречу и благосклонность, откланялся. Теперь можно вернуться домой. Во время перелёта Оскар обдумывал, что надо и Терри представить королева, пока она ещё жива и относительно активна. Терри будет интересно пообщаться с живой свидетельницей истории. И с монаршей семьёй Испании его нужно будет познакомить, как раз с ними намного проще. Тома тоже надо будет им представить. Пусть привыкают его мальчики к светским знакомствам на высшем уровне. И на следующий большой официальный вечер нужно будет взять Терри с собой, пора начинать выводить его в свет. Тома тоже возьмёт, если он захочет, в прошлом он не очень-то любил выходы в высший свет. Надо будет никуда его от себя не отпускать и глаз с него не сводить, поскольку доверие доверием, а натура у Тома ветренная, ошибку легче предотвратить, чем исправлять последствия.

Том был рад возвращению Оскара и отдельно счастлив, что с того сняли все обвинения. Улыбался, обнимал, соскучился за дни разлуки – тактильно тоже очень соскучился.

- Оскар, а следствие может дойти до меня? – серьёзно спросил Том.

- Не думаю. У них нет никаких зацепок, чтобы выйти на тебя.

- Но какой-то следователь в Лондоне уже знает о том, что во мне есть Джерри и что он совершал. Джерри защитник, Риттер меня обидел, Джерри убивал ножом – всё указывает на меня, если кто-то обо мне вспомнит.

- Не волнуйся, даже если на тебя выйдут и отмазать тебя не получится, тебе присудят пройти ещё одно принудительное лечение, которое ты проходить будешь лишь на бумаге. Я как твой первый лечащий доктор возьму на себя ответственность контролировать твоё исправление, - усмехнулся Шулейман.

- Оскар, я очень не хочу вновь через это проходить, - Том зажмурился и покачал головой. – Не хочу, чтобы меня осуждали, судили, не хочу, чтобы меня как-либо отделяли от всех нормальных людей.

- Тебя никто не осудит, не парься. А если даже это произойдёт, как я уже сказал, в беде я тебя не оставлю.

Том пару минут молчал, опустив голову, думал. Его не отпустила мысль, что история может повториться, но из тревоги она переродилась в просто факт, ровный по эмоциональной окраске факт, что это либо произойдёт, либо нет, он никак не может на это повлиять. Значит, остаётся надеяться и не накручивать себя. Помогло к этому прийти то, что к этому убийству Том относился совершенно иначе, он по-прежнему не испытывал ни ужаса, ни чувства вины.

- Оскар, ты расскажешь Терри о том, что Джерри убивал? – Том поднял к нему взгляд.

- Пока не планировал.

- Не рассказывай, пожалуйста, - Том прикрыл глаза и покачал головой. – Если бы я узнал о том, что мой отец убийца, это бы меня разрушило.

- Я не планирую специально рассказывать Терри о делах Джерри, но если он спросит, если сам откуда-то узнает, я не стану отрицать.

- Оскар, не говори, - попросил Том. – Скрывать что-то плохо, но это не то, что Терри нужно знать, это может перевернуть его мир.

- Мне приятно, что ты заблаговременно беспокоишься за психическое и психологическое благополучие Терри, но складом психики и личности он не похож на тебя, если Терри узнает об убийствах Джерри, его это не сломает.

- Оскар, ты намного умнее меня, но у меня есть проблемы с психикой, и у Терри тоже есть диагноз, есть особенности, которые отличают его от нормы. Ты не можешь с уверенностью утверждать, что реакция Терри не будет трагической, - отвечал Том, серьёзно и участливо глядя на Оскара. – Оскар, ты отец Терри, ты знаешь его намного лучше, но гены в нём всё-таки мои, и неизвестно, насколько они весомы, насколько он может быть похож на меня тем, что не увидеть. Я знаю, каково жить с психической болезнью, и по своему опыту знаю, как может реагировать нездоровая психика. Я не желаю Терри того, что сам не единожды переживал, этого состояния подвешенности и полной потерянности, когда не знаешь ни кто ты, ни как тебе жить дальше, потому что твой мир в один миг перевернулся.

Вместо продолжения дискуссии Шулейман обнял Тома, коснулся губами его брови и сказал:

- Спасибо.

- Оскар, пожалуйста, не обольщайся, - Том прикрыл глаза, обняв в ответ, и прислонился виском к его щеке. – Я не считаю Терри своим, и это не изменится. Я завидую Терри, но я рад, что ему повезло намного раньше, чем мне. Пусть он будет счастливее меня. Думаю, у него это получится, ведь у него есть ты.

- Я не обольщаюсь, - Шулейман потёрся носом об его висок. – Я уже ничего от тебя не жду, я благодарен тебе за то, какой путь ты прошёл, за участие.

Спустя три дня Тому пришло официальное оправдательное письмо из департамента внутренних дел Великобритании, к которому прилагались письменные извинения тех, кто был причастен к его делу, и письмо о полной реабилитации под подписью самой королевы.

- Оскар, а… - Том не знал, что сказать, растерянно показал Оскару документы.

- Теперь ты заочно знаком с королевой, и заочно она хорошего о тебе мнения, - усмехнулся тот. – Так вот лёгким моим движением преступник превратился в желанного гостя страны. Надо будет вас вживую познакомить, пока старушка ещё с нами. Сын её, следующий претендент на престол, мне не нравится, болезный он.

- Оскар, ты издеваешься? – Том всплеснул занятыми бумагами руками. – Не хочу я встречаться с королевой. Я и по телефону оторопел.

- Ничуть не издеваюсь, - ответил Шулейман. – Можно начать с нашего президента, он нам ближе.

- Оскар, не надо затягивать меня в неловкие обстоятельства, в которых со мной наверняка случится конфуз, - Том помотал головой. – Знакомь Терри, пусть с детства привыкает. А меня не надо, я не хочу знаться с правителями.

- Разве тебе не будет неприятно, что Терри я знакомлю с королями и президентами, а тебя нет? – Оскар приобнял Тома за талию, ухмыляясь и в глаза заглядывая.

Издевается. Давит на желание Тома не отличаться, тоже иметь то, что есть у Терри.

- Гад, - отозвался Том, надув щёки. – Не манипулируй мной.

- Даже не пытаюсь. В канун Рождества будет официальный приём, пойдёшь со мной?

- У королевы?

- Нет. Типа тех, на которые я тебя брал.

- Тогда пойду, - кивнул Том. – Может быть. Можно я подумаю? А Терри тоже пойдёт?

- Возможно. Полагаю, пора уже представить Терри свету.

Глава 14

А ты пахнешь как спокойствие, как в голове тишина, Ты — как десять часов непрерывного сна. Ты — четверг, ты — 16:00, ты — ромашковый чай и покой. Вечно плачу, а ты пахнешь как эти шампуни без слёз, Как забота, как дом, как способность серьёзно И долго любить, бесконечно любить.

Монеточка, Селфхарм©

- Оскар, мы можем сыграть в игру? – предложил Том, кусая губы.

- Судя по твоему смущению, ты предлагаешь эротическую игру, я не ошибаюсь?

- Нет, - качнул головой Том. – Да, в такую игру.

- В какую? – поинтересовался Шулейман, подсев ближе.

Том вновь куснул губу и ответил:

- Мы можем поиграть, как будто у меня первый раз?

Не забывал. Не отпускала та горечь, что у него не было нормального первого раза и никогда уже не будет. Хотелось хотя бы сыграть, хотя бы в рамках игры попробовать, каково это, когда ты по-настоящему невинный, познать отнятое у него.

- Игра в первый раз? Ладно, давай, - сказал Оскар. – Сейчас?

- Давай, наверное, вечером, чтобы нас никто не отвлёк, - Том заламывал руки.

Волновался и из-за смущения от того, что предлагал интимное, и из-за того, что для него есть эта игра. До вечера они о ней не заговаривали, буднично проводили день вместе и по отдельности за личными делами, а когда пришло время, встретились в спальне.

- Возраст реальный оставляем или скидываем? – уточнил Шулейман.

- Пусть будет реальный, - кивнул Том.

- Ты девственник в двадцать девять лет? – Оскар моментально включился в игру. – Серьёзно?

- Да… Это плохо?

- Да нет, скорее удивительно, - отвечал Шулейман. – Ты красивый, интересный, неужели за всю жизнь никого не нашёл? Сложно поверить, что не было претендентов.

- Не знаю, - Том смущённо, чуть неловко потупился. – Я как-то не думал об этом.

- Тебе не хотелось?

- Не знаю, - повторился Том, пожав плечами. – У меня были другие интересы, я никогда раньше не влюблялся и не искал отношений. Наверное, я не могу просто так, чтобы кто-то был, чтобы переспать. Бывало, что мне хотелось, но я думал, что придёт время, и не задумывался, что мне надо. Я не был готов к отношениям и чему-то большему. Пока не встретил тебя.

Том тоже включился в игру, не задумывался и вживался в то, как бы вёл себя и что говорил, если бы это было правдой. Казалось, что он вполне мог бы дожить девственником, который прежде даже ни с кем не встречался серьёзно, едва не до тридцати лет, если бы жизнь сложилась иначе, проведя его мимо трагедий, и, если бы встретил Оскара не одиннадцать лет назад, а недавно. Если бы просто жил, как все обычные люди, хотя бы относительно, учился, работал, как все парни его возраста. Возможно, даже влюблялся – увлекался кем-то, но настолько ненадолго и неглубоко, что это не считается, легко ведь понарошку влюбиться в кого-то красивого и незнакомого.

Промелькнули в голове добавочные слова: «Тебя это не пугает?», но Том их не сказал, поскольку в этой реальности он меньше боится, меньше думает и накручивается, потому что жизнь его меньше била. Он спокойнее и знает, чего хочет, пусть и волнительно очень совершать этот желанный шаг.

- Мне дорого, что ты доверяешь мне свой первый раз. Я тебя не подведу, - сказал Оскар и коснулся ладонью щеки Тома, скользнул кончиками пальцев по шее.

Легко, невинно – и до мурашек на бледной коже. Как будто никогда и ничего прежде. Том абстрагировал, открещивался на время от всего опыта - плохого, хорошего, любого, от всего удовольствия и прикосновений, которые когда-либо знал. Он ещё не познал ничего. Для него это впервые.

- Тебе нужно в ванную? – спросил Шулейман.

Том и не знал, что Оскар обладает отличными актёрскими данными, потому что тот паясничал, иронизировал, но никогда не притворялся, не играл. Играл с Джерри годы назад, когда сумел его переиграть, но это было не с Томом, потому смазалось в памяти, забылось. А актёр Оскар гениальный, Том был впечатлён, особенно в первые минуты, когда тихое удивление разлилось по венам, что вот так с места в карьер, так убедительно. Оскар будто бы не играл, а жил, и это дополнительно помогло Тому вжиться в игру и свою роль и чувствовать, что это взаправду. Той, обычной, реальности сейчас не существует, есть лишь разыгрываемая реальность, в которой всё иначе. Том не играл, он чувствовал.

- Нет, - Том качнул головой. – Я готовился, я знал, что сегодня предложу тебе.

Они не обсуждали сценарий, сочиняли его на ходу, настраиваясь друг на друга. В этой прекрасной, незапятнанной кровавыми пятнами боли реальности они знакомы не первый день и влюблены, они уже целовались, но больше ничего, совсем ничего более интимного, чем поцелуи. Потому что Том никогда прежде, и для него это важный шаг, который и не думал, что сделает, пока не почувствовал желание дойти с этим человеком до конца. За кадром игры, предшествуя её началу, остались минуты, в которые Том, понимая, что сегодня всё может случиться, признался, что девственник.

Шулейман приблизился к Тому, пару секунд смотрел в глаза и коснулся губами его губ, вовлекая в неторопливый поцелуй. Раздвинул языком его губы, приласкал; Том собрал губы колечком, посасывая язык Оскара, и, разорвав поцелуй, обнял его, прижался.

- Я очень волнуюсь, - поделился Том. – Но я этого хочу.

- Все в той или иной степени волнуются перед первым разом, тем более это неудивительно в твоей ситуации, ты почти три десятка лет к этому шёл.

- Ты тоже волновался?

- Нет, - приглушённо усмехнулся Шулейман. – Но я во многом исключение. Расслабься, мы ведь никуда не торопимся, верно? – он сел рядом с Томом и приобнял его, поглаживая по спине.

Пальцами вверх, вниз, успокаивая нервы, ненавязчиво цепляя и приподнимая футболку. Насколько неловко в первый раз? Когда ничего прежде, совсем-совсем ничего. Оскар прав, наверное, все волнуются перед этим взрослым шагом, который бывает раз в жизни. Раз – и дальше всё немножко по-другому, пусть и мир, и ты сам остаётесь прежними. Оскар снова поцеловал, от губ перешёл к уху, припал к шее. Том шумно вдохнул и прикрыл глаза. Приятно. Очень. Впервые так много. Сегодня будут пройдены все рубежи.

Мурашило. Мурашило от лёгких, ласкающих прикосновений к спине и поцелуев. Мурашило от того, что сегодня это произойдёт. Дежавю. Всё это знакомо, всё это уже было в тот первый раз, который выпросил у Оскара. Движения, ласки отнюдь не точь-в-точь, но та же деликатная, настроенная на него атмосфера. Но всё же сейчас менее осторожная, потому что в реальности прошлого Том был не только неопытен, но и мог испугаться любого движения и сбежать, Оскар с ним как на минном поле действовал. Сейчас иначе, человеку в первый раз требуется тактичность и забота, но совсем не настолько, как тому, кто болен из-за того, что с ним сделали. Шулейман эту разницу улавливал и не переходил грань от тактичности первого любовника до напряжённой, забывающей о себе осторожности.

На губах вкус предвкушения, неизвестности, новых ощущений в каждом мгновении – лёгкий, ванильный, ягодный. В реальный нормальный первый раз Том ничего этого не распробовал, не заметил, потому что находился в перманентном предобморочном состоянии и готовности бежать. А сейчас дышал полной грудью, пил большими глотками, чувствуя каждую нотку вкуса трепетного первого опыта. Сексуальная жизнь за пределами невинности, каким бы неопытным ты ни оставался, имеет другой вкус – пикантный, пряный, острый, в нём тысячи оттенков от нежной сладости суфле до перекрывающего дыхание Каролинского Жнеца. Том знал их все. Все, кроме первого, того, что тает на губах ягодной ванилью.

Неважно, сколько тебе лет, первый раз – это первый раз. Том не знал, что можно переспеть, сгорать от желания и вовсе не испытывать ни неловкости, ни трепета. Том вообще ничего не знал о том, как бывает в первый раз, если его у тебя не отнимают. Лишь фантазировал, мечтал, представлял, каково это – добровольно и с желанием. Том облизнул губы, налившиеся ягодным цветом от поцелуев, поднял руки, позволяя снять с себя майку, и Оскар кончиками пальцев провёл по его рукам от плеч через нежные ямочки сгиба локтя до тонких запястий. Взял его кисти в руки, поглаживая ладони большими пальцами, отчего немножко щекотная приязненность разливалась до сердца и до мозга тоненькими нитями. Том хорошо помнил этот жест – одно из первого, что испытал с Оскаром. Улыбнулся уголками губ. Оскар поцеловал его, взяв за щёки.

Том опустился на спину, вытянул руки над головой, подчиняясь прикосновению Оскара. Так знакомо. Только иначе, совершенно иначе. Тогда, в прошлом, Том руководствовался не желанием секса, а желанием перешагнуть свой страх, если это возможно, испытать себя, проверить свои реакции и научиться. Том так и не узнал, каково это – первый раз со свербящим «хочу» в теле. Ни в тот первый раз, который у него жестоко украли, ни в тот, который инициировал. А очень хотелось узнать, очень-очень хотелось узнать, что переживают обычные люди.

Шулейман покрыл грудь Тома точечными поцелуями. Засосал кожу на его шее, зализал и снова опустился к вздымающейся груди, широко и мокро провёл языком по левому соску, прижал губами, поиграл кончиком языка. Том выгнулся, прикусывал губы от поднимающегося удовольствия. Шулейман расстегнул пуговицы на рубашке, не все успел, Том притянул его к себе, впился в губы развязным, ищущим спасения от своей чувственной беды поцелуем. И к шее припал, целовал, держа и водя руками по мощным плечам и широкой спине. Том расстегнул оставшиеся пуговицы на рубашке Оскара, помог её стянуть и подтолкнул ладонью в грудь, побуждая подняться. Шулейман поддался, сел на пятки, выжидательно глядя на Тома. Том подполз к нему, сев в ту же позу, провёл ладонью по плечу Оскара, облизывая взглядом шикарное тело. Поцеловал Оскара в ключицу, коснулся губами груди, попробовал бронзовую кожу на вкус, языком проведя вверх. Здесь он непуганый и не такой зажатый, он может тоже ласкать. Как это прекрасно – когда не сковывает на бессознательном уровне. Когда волен.

Каково это – впервые касаться обнажённой кожи? Теперь Том знал – это восхитительно. Каково впервые соприкасаться голой кожей, стремясь к соединению? Они к этому шли. Штаны долой, жаркими ладонями по бёдрам. Том лежал с раздвинутыми ногами и кусал губы от того, что Оскар не касался нигде, где тянуло от желания. Так чувствуют в нормальный первый раз, да? Когда от желания тело плавится, становится податливым в своём томлении, и хочется ноги разводить – потому что хочется. Потому что там жарко и нужно. Том не знал, как происходит на самом деле. Но верил – именно так. С обоюдным согласием и обоюдным желанием, с гаммой чувств к тому, с кем делишь свой первый опыт. Страждущие несбыточные мечтания Тома включали одно важное условие – любовь. Потому что любил Оскара и хотел бы, едва не больше всего в жизни хотел бы никого и ничего до него не знать, чтобы он был по-настоящему первым и ничто не омрачало его прикосновений.

- Искусаешь в кровь, - Шулейман провёл большим пальцем по его припухшим губам.

И поцеловал в улыбающиеся искусанные губы, занимая собой, опустился над Томом, держась на локте, и опустил вторую руку ему вниз. Лёгкое касание по ткани белья – и Оскар сжал член Тома, умело, искушающими движениями массируя через ткань. Том охнул и схватил ртом воздух, поджался от мощной приязни, растопырив пальцы на ногах.

- Ты совсем ничего не пробовал? – Шулейман сместился к ногам Тома и стянул с него трусы, смотрел внимательно и пытливо.

- Совсем.

Что Том мог попробовать? Ничего. Даже петтинг в юные годы не пробовал. Оскар наклонился и вобрал в рот его член – на поражение попадание во все нервные окончания. Том простонал, запрокинув голову, а Оскар начал сосать, скользя губами вниз и вверх, обводил, играл языком. Мокро и горячо. Это восторг ощущений – когда минет впервые. Кожа горела, суставы сладко выкручивало от наслаждения. Том сжимал в кулаках простыню, дышал часто рваными вдохами, перемежая их стонами.

- Оскар, Оскар, пожалуйста, остановись, - Том упёрся руками в его плечи. – Я не выдержу.

- В первый раз тебе будет полезно кончить до начала, - широко ухмыльнулся тот.

- Не хочу, - Том крутанул головой, потянул его на себя, выдыхая жарко-сбитые слова. – Я хочу с тобой. Хочу тебя.

- Получишь, - Шулейман поцеловал его под ухом, провёл языком по линии бьющейся артерии.

Снял и свои трусы – последнюю одежду между ними. Теперь лишь голая кожа. Голая, горячая, алчущая контакта кожа. Алчущая большего.

- Большой, - прокомментировал Том, глядя на член Оскара.

Как он будет ощущаться внутри? Наверное, избыточно, сначала точно будет много. Том вообще слабо представлял, как в него может войти что-то столь толстое. Но этот лёгкий страх не останавливал.

- Не беспокойся, я умею им пользоваться и понимаю всю специфику анального секса в целом и первого раза в частности, - ответил Шулейман.

- О чём ты?

- О том, что не оставлю тебя без тщательной подготовки.

Том куснул губу и отвёл взгляд:

- Мне неловко, что ты будешь делать это для меня.

Ему же может быть неловко и без трагического опыта? Может. Это суперинтимное действие.

- Можешь сам себя растянуть и смазать, но лучше предоставь это мне, - сказал Шулейман. – Позволь мне тебя подготовить, - и поцеловал, снова навис сверху, поглаживая между ног скользкими от смазки пальцами.

Как тут отказать? Том прерывисто вздохнул и шире развёл ноги, позволяя себя бесстыдно и очень приятно ласкать. Растекался, ощущал яркую, тянущую потребность внизу живота. Да, именно так чувствуется первый раз по желанию. Оскар растёр потёки возбуждения по его головке, несколько раз провёл кольцом пальцев по стволу, и Том в ответ проскулил.

Оскар растягивал его медленно, осторожно, словно в первый раз. Начал даже не с одного пальца, а с внешнего массажа, нажим которого постепенно усиливал, потом палец на одну фалангу, чтобы Том привык к новому ощущению вторжения, и наружу, обводил по кругу сфинктер, поглаживал, и снова внутрь на незначительный сантиметр, и наружу. Том настолько вжился в то, что у него это впервые, что так и чувствовал. Ощущал вторжение новым для себя, чужеродным пока, но желанным. Испытывал волнение перед этим неизведанным опытом – и не переставал его желать.

- Раздвинь ноги шире, - сказал Шулейман. – Ещё шире, - погладил Тома по внутренней стороне бедра. – Молодец, не стесняйся.

Том раскрылся перед ним полностью. Оскар целовал его грудь, плечи, шею, лицо, ввёл уже палец на всю длину и осторожно им двигал, приучая тело к новому, не заложенному природой. Том хватал его за щёки и заполошно целовал, ловил его дыхание и случайно прикусывал губы, не наловчился ещё вести себя в страсти. Против воли сжимался, не получалось расслабиться полностью. Но тем не менее, когда Оскар ввёл в него два пальца, Том ахнул, потому что это приятно. Это… сложно, потому что совершенно новые ощущения, но приятно и нужно сейчас. Оскар согнул пальцы, давя на его самую чувствительную точку. Том заливался стонами, дёргал ногами, поддаваясь рефлексу невозможности тихо лежать, извивался в сладостном безумии незнакомого прежде наслаждения.

Шулейман не довёл его до разрядки, зацеловывал, успокаивая лихорадку в неискушённом теле. Три пальца – много, непривычно. Оскар не оставлял его без ласки, не позволяя сконцентрироваться на возможном дискомфорте.

- Оскар, я уже готов… - выдохнул Том, выгибаясь, посмотрел на Оскара расплывающимся взглядом. – Я думаю, что готов.

- Ты не чувствуешь дискомфорта от моих пальцев?

- Нет, - Том качнул головой. – Нормально… Я очень этого хочу. С тобой.

Подготовка, казалось, длилась бесконечность, но она закончилась, и сердце застучало ещё чаще.

- Мне будет больно? – спросил Том, наблюдая за тем, как Оскар добавляет смазки.

Стопроцентное совпадение. Том ведь задал тот же вопрос в первый раз, потому что не знал, что может быть ещё как-то, кроме как больно. Но сейчас по-другому, он спросил лишь по той причине, что всем известно, что в первый раз может быть больно. Спросил, чтобы быть готовым и не испугаться. Оскар наклонился над ним, погладил по щеке:

- Не будет. Что в первый раз всегда больно – это ложь, которая нужна тем, кто в постели ни черта не умеет и стараться не хочет.

Том мимолётно улыбнулся, откликаясь на ободрение. И пусть даже будет больно, он потерпит, потому что дальше будет хорошо. Иначе быть не может. Том прикусил губу, когда Оскар навис над ним, и не осталось промежуточных шагов до. Сейчас всё произойдёт. Сейчас. Было ему так волнительно в реальный первый раз? Сложно волноваться, когда ты просто в тихом, замершем внутри натянутой пружиной ужасе и дышать забываешь. Но насколько это волнение, чистое от грязи любого опыта, прекрасно.

- Не бойся, - Оскар ласково коснулся его щеки.

- Я не боюсь.

- Врёшь же.

- Вру, - признался Том, глядя Оскару в глаза.

Такие завлекательные, самобытные, зелёные, кошачьи, родные. Ни в одной из реальностей Том не мог ими налюбоваться, заглядывал – и прикипал к необычной красоте, тихо восторгался редким цветом, разглядывал каждое пятнышко на радужке. Они, пятнышки, светло-карие и жёлтые, придают золотое свечение и делают глаза в характерном прищуре совсем уж кошачьими.

- Я о тебе позабочусь, - сказал Шулейман. – Подними ноги.

Том поднял согнутые ноги. Невольно бегал взглядом, особенно когда почувствовал касание головки там, где прежде ничего и никогда.

- Говори, если будет неприятно.

Том кивнул. Расширил глаза на первое проникновение. Ещё даже головка вошла не полностью, а уже так… Сложно подобрать слова. Много, что ли. Растягивает, распирает.

- У тебя такая выразительная мимика, - Оскар приглушённо усмехнулся над ним. – Расслабься. Ты и так очень узкий, не зажимайся. Нам обоим очень понравится, если ты меня примешь.

Шулейман продвигался буквально по миллиметру, плавно покачивал бёдрами, вперёд – и назад, немножко глубже, и снова отступал, прокладывая себе путь. Этот опыт менял что-то внутри. Это первое, медленное и осторожное проникновение раскрывало тело Тома, взламывало замки, добровольно оставленные без какой-либо охраны. Том смотрел на Оскара и понимал, что любит. Любит ещё сильнее в этом моменте соединения. Уже больше половины длины внутри.

Оскар наклонился к лицу Тома, закинув его ногу себе на плечо, и, захватив губы в поцелуе, одним движением вошёл до конца. Том издал то ли стон, то ли вскрик. Мышцы рефлекторно сжались.

- Больно? – Оскар заглянул ему в глаза, замерев внутри.

- Нет…

Просто много и непривычно. Удивительно, насколько незнакомым может быть то, что делаешь каждый день, если задался целью не помнить ничего, обратиться чистым листом, чтобы узнать заново. Так, как у него не было никогда. Самовнушение – великая вещь, Том действительно чувствовал словно впервые.

- Потерпи, сейчас привыкнешь, - Оскар гладил его.

- Мне уже хорошо, - Том улыбнулся и ничуть не лгал.

Не потому, что на самом деле тело помнит весь опыт и далеко от девственного, а потому, что ему было бы хорошо, даже если бы ничего никогда прежде не было. Потому что хочет, любит и готов распрощаться с залежавшейся невинностью. Потому что Оскар заботится о его чувствах и ощущениях.

Шулейман не торопился, давая Тому привыкнуть, целовал его и ласкал, помогая расслабиться. На пробу качнул бёдрами, и Том тихо, но слышно вздохнул. Это приятно, пусть тело пока совсем не привыкло и разум не привык отдаваться, быть в этой роли, в которой всё новое, волнующее. В роли любовника. Оттого восторг внутри, восторг от самого факта, ощущений, всего.

- Оскар… я хочу…

Шулейман верно истолковал посыл, что можно набирать обороты. Понемногу увеличивал амплитуду, темп оставляя медленным, мучительным. Том выгнулся, толкнулся навстречу. Не мог терпеть. Внутри горело, неискушённое тело требовало. Всё иначе, когда зрелым и по своей воле, по своему желанию приходишь к сексу. Так можно желать столь сильно, что первый опыт будет выжигать удовольствием.

Том задрал колени к подмышкам, выгибался под Оскаром, тянул его к себе ближе, ещё ближе и целовал, срываясь на сбитое, рвано срывающееся с губ дыхание и стоны. Оскар любил его сильно, выдерживая баланс между осторожностью, от которой, излишней, Том мог бы начать изнывать и рассыпаться от недостаточности, и бестактной страстью, чтобы не навредить в чувствительный первый раз ни телу, ни душе. Том кончил от руки Оскара, стимулирующей его до разноцветного взрыва звёзд в глазах. Извивался, пульсировал, изливаясь в кулак Оскара и на свой часто сокращающийся живот. Оскар двигался в нём, опьянённом эндорфинами экстаза, до своего оргазма.

Шулейман поцеловал Тома в скулу и лёг рядом, притянул его к себе и поцеловал в висок.

- Как ты?

Том улыбнулся:

- Это было восхитительно. Я ничего плохого не ждал, но все мои ожидания превзойдены.

- Не тянет?

Том отрицательно покачал головой.

- Открыть тебе секрет? – лукаво произнёс Оскар. – Ты первый, у кого я был первым.

Том – разморенный, усталый, счастливый – вновь улыбнулся. Шулейман поцеловал его в уголок глаза, купая в нежности. Том прикрыл глаза и подставил лицо под ласку, коснулся губами губ Оскара.

- Спасибо.

Конец игры. Продолжение не имеет смысла, Том чувствовал, что игра окончена. Хотя хотел бы продолжать её бесконечно. Том сел, выходя из прекрасной роли.

- Спасибо за то, что согласился и помог мне это попробовать, - Том взял Оскара за руку, сжал его пальцы благодарно и трепетно, трогательно улыбался. – Теперь я знаю, каково это. Теперь у меня есть опыт первого раза, о котором мечтал. Спасибо.

- Да пожалуйста, - ответил Шулейман, посмотрел пытливо. – Доволен?

- Очень.

Улыбка на губах Тома дрогнула, оставшись такой же широкой, глаза подёрнулись мокрым блеском. Слёзы на глазах, потому что чувства перекрыли горло. Потому что эта игра была лучше, чем его реальность, намного лучше, в ней не знал боли и ужаса, в ней был тем, кем мечтал быть, и пережил то, о чём, не случившемся, в реальности мог лишь горько сожалеть. Том искренне счастлив, но он не забывал о том, что пережил, и вновь и вновь вспоминал, когда Оскар его касался, сколько людей трогали его без спроса. Что никогда не был и не будет для него чистым, по-настоящему невинным. Что между ними всегда будут те, другие, оставившие на нём свои отпечатки. Это неважно… Но это важно. Тому важно, он спокойно живёт со своим опытом, но это его хроническая боль, что не выбирал, каким будет его первый раз. Люди часто зацикливаются на том, чего у них нет.

Потому что первый нормальный опыт, каким бы чудесным вопреки всему он ни был, спасибо Оскару, был от желания познания, а не того, как должно быть. Потому что первого опыта у него целых три – самый первый, который не выбирал, второй, тоже принудительный, но хотя бы без боли, ужаса и последствий на всю исковерканную жизнь, и третий, красивый, приятный, который они в своей паре первым зовут, но и он был не тем. Том не любил, как любит сейчас, не желал близости, именно её, а не всего того, что им двигало шесть лет назад.

Том грыз губы, обливался слезами и улыбался. Потому что влюбился в этот разыгранный первый раз. Потому что он игра и не более.

- Эй, ты чего? – Шулейман стирал его бегущие потоком слёзы, размазывал по щекам, пытаясь взгляд поймать.

- Я… уже не играю, - выговорил Том.

- Я понял. Ты чего плачешь?

Том закрыл глаза и покачал головой, скривил губы в светлой радости и горькой боли.

- Я от счастья плачу, - Том открыл совершенно мокрые, беспокойные глаза, посмотрел на Оскара с улыбкой сквозь слёзы. – Я… Это было прекрасно. Это то, о чём я мечтал. Я наконец-то испытал, каково это. Оскар, я хочу всё забыть, чтобы этот раз остался моим первым опытом. Жаль, что невозможно стереть себе память…

- Память себе ты стереть можешь, - произнёс Шулейман, приобняв Тома. – Есть в твоей нездоровой головушке такая функция. Но мы оба знаем, к чему тебя приводит амнезия, так что лучше не надо.

- Ты прав, - Том прерывисто вздохнул и прикрыл глаза. – Прости… Я не должен забывать и не должен этого хотеть. Просто я… это моя мечта, Оскар. Мечта, чтобы до тебя я никого не знал, - опустил голову Оскару на плечо, ткнулся лбом ему в шею. – Ты никогда не думал о том, что не первый? Я думаю. Даже этого я тебе дать не смог.

Оскар усмехнулся и сказал в ответ:

- Году в 2015 по сети гулял мем: «Ты мечтаешь о молодом красавчике-миллиардере, а ты хотя бы девственность для него сохранила?».

Том поднял голову и чуть нахмурился:

- Это по тебе?

Какое нелепое и забавное предположение, которое таковым показалось лишь Оскару.

- Нет, по фильму, - ответил он.

- Так и есть, - Том улыбнулся, - я даже себя не сохранил. Чёрт… - округлил глаза в запоздалом осознании. – Это ведь про нас: молодой красавчик-миллиардер и… - покрутил кистями в воздухе, - я.

- Действительно, совпадение.

- Оскар, - Том вновь придвинулся к нему близко-близко, боком прижался к его боку и в глаза заглянул. – Мы можем ещё раз поиграть в мой первый раз? Ещё не раз. Это не будет нелепо?

- Почему нет? Давай, ты же знаешь, я за любой кипишь. Попробуем разные сценарии, в этот-то раз по лайту сыграли. В мои игры тоже сыграем.

- В какие? – заинтересовался Том.

- Когда придумаю, я дам тебе знать. Хотя… - Шулейман хитро сощурился. – Одна идейка у меня есть уже сейчас – домработника хочу.

Том сперва удивлённо поднял брови, а затем, сопоставив слова Оскара с тем, кто у него сейчас хозяйством домашним заведует, напряжённо, угрожающе протянул:

- Кого ты хочешь?

- Тебя хочу, - Оскар посмеялся и погладил Тома по плечу. – Конечно, у меня лет с двадцати был принцип с прислугой не спать, но соблюдать его у меня получалось не всегда, а тебя во времена твоей бытности моим домработником я в постель смог уложить лишь под наркотой и всего один раз. Беспредел! Надо исправлять.

- Точно? – недоверчиво уточнил Том, что никакой другой образ, кроме него, в голове Оскара не вызывает желание.

- Совершенно точно, - убеждённо утвердил Шулейман. – Костюмчик наденешь, ладно? Хочу тебя в соответствующей униформе.

Том не имел ничего против любого рода игр. Его завлекало всё, что мог попробовать с Оскаром.

Данной игре и посвятили время в субботу, подгадали, чтобы Терри был не дома, чтобы свободно использовать все комнаты и не ждать ночи. В гости нагрянул Пальтиэль, пообещав сегодня же и уехать, и увёл любимого внука на долгую прогулку. Грегори Шулейман предупредил и тоже отправил прочь из квартиры. В ближайшие часы никто не помешает наслаждаться друг другом.

Том поправил кружева на вырезе, пригладил ладонями аккуратный белоснежный фартук и пошёл в спальню, где они договорились начать игру. Шулейман сам захотел, чтобы Том не при нём одевался. Проходя через квартиру, Том надеялся, что никто не вернётся нежданно, потому что он тут в неприличном платье. Почему платье? Оскар сразу ответил на этот вопрос, когда Том им задался, увидев подготовленный для него наряд: «Конечно, в жизни я бы не стал извращаться и требовать от парня ходить в форменном платье, но в игре можно довести образ до абсолюта». Том не возражал – платье так платье.

Оскар в спальне лежал на кровати, поднял взгляд от экрана телефона, когда раздался стук в дверь.

- Входи.

Том открыл дверь, от порога спросил учтиво:

- Я могу сейчас здесь убраться?

- Да, работай.

Том, приседая на корточки, собрал с пола несколько вещей, специально разбросанных для игры, раздвинул шторы, впуская в комнату солнечный свет. Шулейман отложил телефон и наблюдал за ним, войдя в роль строгого работодателя. Том избавил подоконники от несуществующей пыли, поправил предметы интерьера, обходя вокруг кровати то в одну, то в другую сторону.

- Приберись на кухне, - распорядился Оскар.

- Как скажете.

Шулейман пришёл на кухню вслед за Томом, следил за его действиями. Том протирал поверхность тумб, не оглядывался, ничем не показывал, что они связаны чем-то кроме трудового контракта. Подошёл к столу, за которым сидел начальник. Том протёр гладь стола с одной стороны, обошёл его с другой, встав подле Оскара. От ритмичных движений руки подол платья колыхался, обнажая чуточку больше тела. Шулейман дёрнул бровью, обратил внимание на это завлекательное движение. Униформа на Томе не из секс-шопа – обычная, разве что немного укороченная, чёрное платье доходило до середины бедра, что любопытством к сокрытому будоражило воображение сильнее, чем пошлый минимум одежды. Короткое чёрное платье под отутюженным белым фартуком, кружевные оборки по контуру выреза и кружева на ободке в волосах – милый и эротичный образ.

- Протри на шкафах, - указал Тому Шулейман.

Том сходил за метёлкой для пыли и приступил к исполнению поставленной задачи. У него на тонких щиколотках видны натянутые сухожилия, под коленями тоже в движении играют под кожей – нежно и очень привлекательно. И на внутренней поверхности бёдер у него ярко сухожилия проступают, когда широко разводит ноги, Оскар это знал, но не в реальности игры. Как заманчиво узнать, что у него под юбкой.

Том тянулся, вставал на носочки, чтобы доставать до верхушек навесных шкафчиков, отчего платье поднималось. Недостаточно сильно, чтобы показать трусы. Шулейман следил за кокетливым движением юбки, взглядом обводил ноги Тома от босых ступней до нижней чёрной линии платья, отрубающего от взора всё, что выше. Молочно-белая кожа, не покрытая ни чулками, ни колготками, длинные стройные ноги. Хоть облизывайся, так это всё завлекательно. Азарт и томление в теле, поскольку ещё не развернул эту конфетку. Том встал на стул, чтобы видеть область уборки, и после мягко спрыгнул на пол, поставил стул на место к столу.

Шулейман встал и неторопливо подошёл к Тому:

- Ты давно уже у меня работаешь.

- Всего два месяца, - ответил Том невинно, не подозревая, что за посыл крылся в словах работодателя.

- Не вчера же пришёл.

Том вопросительно посмотрел на Оскара, но ни о чём не спросил. Отвернулся, чтобы оторвать от рулона одноразовую тряпку. Шулейман подступил к нему сзади, слишком близко, обдавая жаром своего тела.

- Месье Шулейман, что вы делаете? – Том непонимающе оглянулся к нему.

- Хочу познакомиться с тобой поближе. Ты ведь не возражаешь? – глубоким голосом ответил Оскар, взглядом блестящим глядя в глаза.

- О чём вы?

- Хочу узнать, что у тебя под юбкой, - Шулейман наклонился к уху Тома, невзначай задев губами изгиб ушной раковины, и ладонью провёл вверх по бедру, забираясь под платье, - и как ты стонешь.

Том округлил глаза в изумлении. Не смог сразу поверить, что босс его хочет.

- Ты же будешь послушным? – Оскар убрал волосы Тома на одну сторону и коснулся губами изгиба шеи. – Работаешь ты исправно. Почему бы не отдохнуть вместе. Я за.

- Что вы себе позволяете?! – Том возмущённо дёрнулся, оттолкнул от себя руки босса и отошёл в сторону, развернувшись к нему лицом. – Я не проститутка.

- Я и не предлагаю тебе деньги, - пожал плечами Шулейман, очевидно, не испытывая ни капли смущения за своё поведение. – К чему оскорблять тебя валютой, верно? Ты тоже останешься удовлетворён, это я гарантирую.

- Вы хам!

Том не испугался, не отступал, демонстрировал, что оскорблён. Согласно оговоренной легенде – он неприступный, характерный, работу потерять боится, но это его не подвигнет к раболепию и подчинению из страха. Об этом Оскар попросил, ему хотелось не бесправную прислугу, которая ему в рот заглядывает, а именно Тома – дурного, вздорного, не дающегося в руки, каким он и был когда-то. Наличие/отсутствие у него соответствующего или любого сексуального опыта Оскар оставил на усмотрение Тома.

- Не знаю, какие отношения вас связывали с предыдущими работниками, но я устраивался сюда, чтобы следить за порядком, оказание интимных услуг в мои обязанности не входит, - бесстрашно добавил Том, прямо глядя на обнаглевшего босса.

- Брось ты, - усмехнулся Шулейман, медленно наступая на него. – Я прекрасно вижу, что ты тоже смотришь на меня с интересом.

- Я на вас не смотрю ни в каком таком смысле, - Том вздёрнул подбородок. – Я… Что вы делаете?! – воскликнул, сбившись с предыдущей мысли.

Босс снова наложил на него руки, к себе притянув, и ответил:

- Претворяю своё желание в жизнь. Не только моё. Ты уже возбуждаешься, - Оскар вжал бёдра Тома в свои.

- Пустите меня! – Том выворачивался из его рук. – Не знаю, что вы себе придумали, но я…

Шулейман его не слушал, запустил руки под платье, ухватил за задницу, сжал половинки, потряс.

- Так и знал, что у тебя потрясающая задница. Я только о ней и думаю в последние дни, веришь? – выдал Оскар Тому на ухо, притираясь щекой к его щеке.

- Отпустите… - Том отворачивал лицо, морщился. – Вы – плохой человек, думаете, вам никто не откажет?

Шулейман взял его за подбородок, заставив немного задрать голову:

- По-моему, нам пора перейти на «ты».

И поцеловал. Том упрямо сжимал губы, противостоял, а потом и вовсе укусил, но это привело лишь к тому, что разомкнул губы и расцепил зубы и пропустил навязываемый ему поцелуй. Босс-подлец не отступил от укола боли и, урвав быстрый, противоречивый поцелуй, переключился на другие части Тома. Целовал Тома в шею и возмутительно лапал поверх платья и под ним. Том мычал, выкручивался, но всё слабее.

Сопротивление Тома сминалось под напором Оскара, он сам запрокинул голову, подставляясь под волнующую, утягивающую в пламя ласку. Протест внутри звучал тише и тише. Том простонал сквозь зубы, когда Оскар огладил его между ног.

- Говорил же – хочешь, - довольно протянул Шулейман, широко ухмыляясь.

- Это ничего не значит!

- Ага, конечно.

Шулейман снова прижал Тома к себе, гася его вздорные попытки отстоять свою честь, немного согнул ногу, бедром прижавшись к его промежности. Том зажмурил глаза, стиснул зубы, потому что от трения там полыхнуло, потянуло сладко. Он не хотел, но… но лгать себе, противостоять себе становилось всё сложнее. По ощущениям Оскар его уже имел, имел в душу этими движениями туда-сюда.

Шулейман толкнул его к тумбам и развернул спиной, зафиксировав по бокам руками. Целовал, кусал в шею и загривок, взял за горло, выгибая к себе. Том прогибался в пояснице, рвано дышал ртом. Оскар вжимался в него бёдрами, бугром возбуждения упирался в ягодицы жёстко и бескомпромиссно, решительно демонстрируя, что не отступит, не отпустит свою вкусную жертву. С нажимом огладил бёдра Тома, задрал подол платья, спустил с него трусы и снова схватил за ягодицу, сминая плоть, оттягивая в сторону.

- Когда у тебя было в последний раз? – спросил Шулейман, расстёгиваясь.

- Давно… - хрипло ответил Том.

Решил не смешивать две игры, не сковывать Оскара обязательством быть осторожным. Это его игра.

Шулейман достал из шкафчика заранее подготовленный флакон смазки, отщёлкнул крышку. Растягивал Тома он основательно, но нетерпеливо, начал сразу с двух пальцев, загонял их глубоко, прокручивал кисть. Том изгибался и сжимал руками край тумбы от ощущений и чувства, что знакомы в обеих реальностях, он ведь и в игре не является ничего не познавшим мальчиком, а уж в реальности… Ощущение жара между ног и там, где Оскар двигал пальцами, готовя его нутро к себе. Чувство – зреющее, набухающее желание большего. Чтобы дыхание перехватывало и вынесло в космос.

Босс-скотина!.. Зачем же он так?.. Зачем?.. Том не мог бороться с искушением, которому уже очень хотел поддаться. Это точно гипноз! Гипноз демонических зелёных глаз и непреклонной уверенности, что он непременно получает всё, чего хочет.

Том простонал и уронил голову, когда Оскар ворвался в него, так и оставив лишь подол платья задранным. Шулейман натягивал его на себя, одновременно подаваясь вперёд, вглубь, рыча от страсти, целовал, прикусывал, ласкал руками гнущееся, бьющееся в его захвате тело. Том подавался навстречу, насаживался на него, и пальцы соскальзывали с опоры. Ноги слабели, Том наклонился вперёд, облокотился на тумбу, дёргаясь вперёд и назад в такт толчкам. Шулейман сжал в кулаке его платье на загривке, как за узду взял, и потянул его, выпрямив, впился в губы грубым, метящим поцелуем, снизу толкаясь в завоёвываемое тело.

Том забрызгал поверхность тумбы и, когда Оскар вышел, почувствовал, что между ягодиц мокро и липко от его спермы. Его всё-таки поимели. Шулейман отмотал два полотенца и оторвал от рулона, протянул Тому:

- Убери за собой.

Опёршись одной рукой на тумбу, Том исполнил указание, смял и выбросил влажный комок в урну. Ему бы помыться. И болтающиеся на щиколотках трусы надеть. Том наклонился, чтобы это сделать, но Оскар наступил на его бельё:

- Оставь.

Том поднял к нему вопросительный, непонимающий взгляд, медленно разогнулся. Присев на корточки, Шулейман быстро снял с него трусы полностью, отбросив их в сторону, и выпрямился, взял Тома за руку:

- Пойдём.

- Куда?

- Тебе достаточно одного раза? – усмехнулся Оскар, уводя Тома с кухни. – Мне нет.

Том уже сдался его наглости, поэтому дальше можно не сопротивляться. В спальне они повторили с не меньшей пылкостью, словно и не трахались только что. Шулейман снова не снял с Тома платье, лишь подол задирал, раскладывая его перед собой так и этак, и под конец истерзал несчастное платье почти до состояния тряпки, ещё и Том его заляпал спермой.

- Какие теперь между нами будут отношения? – спросил Том, полусидя враскорячку с широко раскинутыми ногами после выматывающего секса.

Надо же знать. Будут ли ему какие-то привилегии за то, что между ними было, или, может быть, босс рассчитывает на то, что теперь интимные отношения между ними будут регулярными.

Шулейман опустил голову на сложенные руки, ухмыльнулся легко, прямо глядя на Тома с лукавым блеском в глазах.

- Я на тебе женюсь.

Том хотел отшутиться в ответ на эту нелепость, но немного запоздало понял, что это не шутка. Это пророчество. Женился ведь, Оскар спустя годы женился на своём домработнике.

- Дважды, - сказал Том с улыбкой.

Чувствовал себя растроганным и счастливым от этой мелочи, этого совпадения, которым Оскар переплёл игру и реальность.

- Дважды женюсь, - кивнул Шулейман.

Сел, выдвинул ящик тумбы, достал кольцо, которое носил, хоть и считал его уродливым и безвкусным, но снял для игры. Надев кольцо на безымянный палец, Оскар продемонстрировал его Тому в подтверждение своих слов, что его намерения серьёзны, он женится, непременно женится и во второй раз. Да хоть десять раз. Том посмеялся, светясь улыбкой на губах и в глазах, и потянулся к нему за объятиями.

Когда домой вернулись Пальтиэль с Терри, а вскоре за ними и Грегори, Том и Оскар уже закончили, сидели на кухне и пили кофе. Будто ничего такого не делали вдвоём.

***

Том успешно отснял рекламу для Эстелы С., в нём никто и не сомневался. Рекламная кампания, в создании которой он принимал активное участие, должна была выйти в массы в конце зимы, сама новая линия средств – в начале весны, а направленность её – весна-лето, та пора, когда уже много солнца. Потому Том выбрал заглавной темой рекламных фотографий цветы и воду. Поразмыслил и поймал прекрасную, завершённую идею – цветы в воде. Там же модели. Себастьян всецело доверял его креативу и позволял самому решать, как и что будет выглядеть, разве что своё мнение высказывал о том или ином аспекте, как он его представляет, но никак не в виде требований.

Моделей Том ставил в резервуар с водой, напоминающий детский надувной бассейн, но высокий и прозрачный, на поверхности плавали живые цветы без стеблей, разные, но обязательно яркие и приближенные к плоской форме. Розы, например, при всей их общепризнанной красе на воду бы не легли правильно. Наряды для моделей Том выбрал также разные – кому купальник – обязательно совместный, избыток голого тела ни к чему, кому лёгкое платье, кому и вовсе шорты с майкой. Его личная любовь на эту съёмку – намёк на анималистические принты, в особенности зебру, в ярких на грани кислотного цветах. Лёгкое платье в пол оранжевого цвета с чуть более светлыми разводами-полосами под упомянутую зебру, с деликатным вырезом и задорным, дающим свободу движений разрезом сбоку до верха бедра; вырвиглазный алый «змеиный» купальник с квадратным декольте и небольшой жёсткой шнуровкой на животе; салатного цвета шифон, который прекрасен как на ветру, так и в воде, под ним – чистый изумруд… Плевать, что это в сотый раз вышло из моды. Как говорил кто-то, Том не помнил имени автора цитаты: «Мода – это бегающий по комнате контуженный псих, вы не сможете его догнать, но если вы будете спокойно стоять на месте, то рано или поздно он сам на вас налетит». Том одного такого знал. Мода изменчива, порой, даже те, кто её творят, не понимают, что делают. Но что угодно может стать привлекательным и модным, если уверенно это подавать.

Ведущей моделью съёмок Том выбрал мулатку с пышными каштановыми волосами в стиле афро и густой россыпью веснушек на носу и скулах, что прочерчивали на её лице линию, потому что она походила на олицетворение той жизнерадостной поры на исходе весны, когда солнце полноправно вступает в свои жаркие права – и Оскар не считал её симпатичной. Том понимал, что это мелочно с его стороны, выделять эту девушку, ставить её на главное место лишь потому, что она не нравится Оскару, но ничего не мог с собой поделать, не мог абстрагировать и быть на съёмочной площадке только фотографом. Вернее – мог абстрагировать от всего на свете, его ничто не могло отвлечь от профессионального, творческого порыва, когда держал в руках камеру и горел идеей. Но когда рядом находился Оскар, Оскар, который видит всех этих моделей, Том был не только увлечённым фотографом, но и оставался ревнивой бестией. Если бы модели только знали, почему Том одних задвигает, а других выводит вперёд… Но откуда им знать?

Том не только придирчиво отбирал моделей, но и следил на съёмочной площадке за тем, где Оскар находится, куда смотрит, не проявляет ли интерес к какой-нибудь девушке. Мало ли. Том ему доверял, но не доверял себе, не мог с собой договориться, что ревность – это не про здоровые отношения. Шулейман в свою очередь тоже проявлял бдительность, следил за тем, чтобы Том и Себастьян не общались слишком долго, увлечённо, весело, и чтобы они не подходили друг к другу слишком близко. Себастьяну он сразу дал понять, что знает, что едва не произошло между ним и Томом, и что он, Себастьян, поэтому ему не нравится. В иные моменты Тому становилось неловко за Оскара, но в целом он остался доволен его поведением.

Примерно в тех же числах, в начале декабря, Терри ошарашил новостью, что в школе готовится рождественский спектакль, в котором он примет участие. Подумать только – Терри, его тихий, замкнутый, если не с близкими, Терри будет играть на сцене в одной из главных ролей! Шулейман настолько удивился, что порадовался за него смазано, но быстро спохватился и похвалил своего мальчика как следует. Только уточнил осторожно: точно ли Терри этого хочет, не будет ли ему слишком сложно? Опасался, что Терри перегрузится и не подаст вида до последнего, он такой, пока его не выключит из нормального существования. Но с репетиций, для которых задерживался на два часа в школе, Терри возвращался радостный, воодушевлённый, похоже, ему нравится, и он успешно справляется с данной нагрузкой. Что не могло не радовать – в школе Терри особо ни с кем не общался, не испытывал таковой потребности, у него есть одна подруга, с которой поддерживал связь, а других друзей-товарищей он не искал, но в рамках репетиций он был вынужден активно контактировать с другими детьми и не имел проблем с коммуникацией, его психика справлялась.

В скором времени к Оскару с просьбой обратился Том:

- Оскар, отпразднуем Рождество в этом году? Я украшу дом, приготовлю праздничный ужин… Праздновать не обязательно, если ты не хочешь, но я очень хочу этой атмосферы, я хочу всё для неё сделать. Феликс не был верующим, но мы всегда праздновали Рождество, это был обязательный большой праздник в нашей маленькой семье, мне его не хватает.

- Отметим, - кивнул Шулейман. – В самостоятельной жизни я никогда не праздновал Рождество, но ничего не имею против, если для тебя это важно, пусть будет каноничный праздник. Думаю, Терри тоже оценит Рождество, он же как минимум наполовину католик, - усмехнулся.

Том улыбнулся:

- Спасибо, - и шагнул к Оскару, обнял благодарно.

- Пока не за что, - Шулейман обнял его в ответ, легко похлопав по лопаткам, и отпустил. – Потом поедем отмечать Хануку. Немного накладка выходит с датами, но ничего, начнём её на день позже.

- Поедем?.. – уточнил Том. – Ты возьмёшь меня с собой?

- Я так планирую. Ты не против недели в семейном еврейско-иудейском кругу?

Том помотал головой. Оскар снова кивнул:

- Тогда поедем вместе.

Премьера школьного спектакля совпадала с официальным вечером, который Шулейман собирался посетить вместе с Томом и Терри. Недолго подумав, он расставил приоритеты и решил пропустить закрывающее этот год великосветское мероприятие, о чём написал организатору вечера: «Меня не будет. У моего сына в школе спектакль, там я нужнее». Самая правильная мысль, которую Оскар чувствовал всем сердцем. Я нужнее там, где мои родные, там, где у моего ребёнка происходит важное событие.

Посмотреть спектакль, поддержать Терри пришли Оскар и Том с ним за компанию, Грегори, приехал Пальтиэль, он не мог пропустить театральный дебют любимого внука. Едва не опоздав к началу, в зал ввалилось семейство Роттронрейверрик в полном составе, Терри их пригласил – «если хотите» - в одном из разговоров с дедушкой Кристианом. Даже Кими приехал, который ещё не был знаком с племянником, и Оили тоже не отмахнулась от семейного события. Оили запнулась на каблуках, упав на покатой лестнице, устланной ковровой дорожкой, грохотом привлекла внимание сидящих в зале людей и выругалась по-фински. Том тоже обернулся на шум и в изумлении смотрел на родных, для него их прибытие стало сюрпризом.

Кристиан помог дочери подняться, довёл до кресла и первым делом направился к Тому, обнял его душевно.

- Папа? – приняв объятия, удивлённо произнёс Том. – Откуда вы здесь?

- Нас Терри пригласил. Я решил сделать сюрприз и не предупреждать, - улыбнулся Кристиан. – Надеюсь, сюрприз получился положительным?

- Да, - Том смазано кивнул. – Просто я не ожидал вас увидеть.

Оили снова споткнулась, проходя к месту, которое ей приглянулось больше, уселась рядом с Томом. До обоняния Тома донёсся узнаваемый запах, он повернул голову к сестре и тихо спросил:

- Оили, ты пила?

- Я перепутала дни, - отмахнулась та, перебросив назад длинные прямые волосы.

- В смысле? – Том непонимающе нахмурился.

- Перепутала даты: день, когда у Терри спектакль, и день, когда я могу отдохнуть. Когда позвонил папа, что нам пора выезжать, я уже выпила. Не беспокойся, я уже почти трезвая, скоро совсем выветрится.

- Непохоже.

Оили вздёрнула бровь, окинув брата взглядом, и сказала в ответ:

- Том, я, конечно, понимаю, что ты мой старший брат, но я уже взрослая девочка и имею право расслабляться в том числе при помощи алкоголя.

- Я понимаю, но здесь неподходящее мероприятие, чтобы приходить сюда пьяной, - негромко отвечал Том, участливо спросил: - Оили, у тебя какие-то проблемы, почему ты пьёшь?

Шулейман, что сидел с другой стороны, по правую руку от Тома, шикнул на них:

- Тшш! Спектакль сейчас начнётся, потом отношения выясните.

Оили закатила глаза, но колкостью не ответила, вместо того вытянула ноги.

- Дурацкие туфли, зачем я их купила? – она скинула стильные, но мало подходящие для ходьбы лодочки и снова, с большим удовольствием вытянула ноги.

Свет в зале мягко приглушили, разъехались тяжёлые шторы, обнажая сцену с декорациями. Тема спектакля библейская, Рождество же. В этом году Рождество, в прошлых годах отмечали и ставили спектакли по праздникам из других конфессий – и в будущих годах будут, - что, по мнению руководства школы, способствовало разностороннему культурному развитию учащихся.

Терри появился на сцене в первые пятнадцать минут, облачённый в льняную рубашку в пол, подпоясанную плетёной верёвкой, с распущенными волосами, что кончиками завитков уже стремились к плечам. К удивлению Оскара, детская постановка выглядела весьма достойно, он следил за разворачивающимся на сцене сюжетом не только лишь из долга, но и с немалой долей искреннего интереса. Пальтиэль снимал на телефон, держа его сбоку от себя, чтобы не загораживал живое восприятие, и утирал платком скупые слёзы радости, счастья и гордости за любимого и единственного внука, который ещё и маленький артист, да талантливый какой. Со стороны Тома тоже все не отвлекались от сцены, Кристиан улыбался и тоже снимал – конечно, мог бы попросить Пальтиэля скинуть ему видео, но хотелось иметь своё собственное. Это же событие – у внука выступление.

Спектакль подошёл к концу, и, опередив аплодисменты, на сцену поднялась та, кого никто не ожидал увидеть.

- Мира? – изумился Терри. – Ты же должна быть дома?

Подружка как видение явилась из тени при свете софитов, освещающих сцену. Но она настоящая.

- Я приехала тебя поддержать. Поздравляю, ты большой молодец! - Мира улыбалась и протянула Терри большой букет.

- Мира, я так рад тебя видеть. Спасибо!

Терри взял букет, обнял подружку, с трудом обхватив их обоих. Пальтиэль на своём месте шмыгнул носом, совсем растрогался от этой сцены. В зале загорелся свет, на сцену потянулись взрослые. К Терри подошла вся семья – приветствовали, знакомились, представлялись, поздравляли, тоже дарили цветы и обнимали. В конце концов Терри расплакался. Перекрыло эмоциями – удивлением, радостью, счастьем, любовью. Потому что первые годы жизни был лишь он и мама. А теперь у него есть огромная семья. Их много, очень много – и все его любят. Они все ему родные. Огромная семья. И тут она ещё не вся, совсем не вся, а только самые близкие родственники.

Пальтиэль, конечно, тоже поднялся на сцену к любимому внуку, как и Оскар, и Том. Том в общем эмоциональном моменте не участвовал, но и совсем в стороне не остался. Наблюдал и почувствовал бы себя тоскливо и горько, если бы рядом не стоял папа, который обнял его одной рукой и держал так, пока остальные всё внимание сконцентрировали на Терри. Без слов показывал – я рядом, я всё ещё твой отец. Немного хитрил, что не умаляло подлинности его чувств. Сам Кристиан не подумал бы, что должен подойти и к Тому, он воспользовался уроком от Оскара, который в тот раз, когда Кристиан с женой и младшей дочкой приехали знакомиться с Терри, нашёл момент для личного разговора и сказал, что Том тревожится, что потеряет свою роль ребёнка в его, Кристиана, жизни, Том тяжело переживает эту перемену, что привнёс в их жизни Терри, подчёркивающую то, что он взрослый, и Том легко может загрустить, потеряться в себе и в жизни и даже начать испытывать негатив в адрес Терри, поэтому Кристиан должен грамотно разделять себя между ними и показывать, что Том – по-прежнему его ребёнок, чтобы Том не почувствовал себя заброшенным. Кристиан этого ни в коем случае не хотел – и внутри себя удивился тогда, насколько же он до сих пор не до конца знает Тома, насколько же Том сложный человек, к которому нужен особый подход.

- Мне очень жаль, что я не видел ни одного твоего детского выступления, - сказал Кристиан негромко, чтобы лишь сын слышал.

- Я и не выступал никогда, - Том грустно улыбнулся. – Я ведь не ходил в школу.

- Знаю, - Кристиан убрал непослушную прядку, упавшую на лицо Тома, смотрел в глаза серьёзно и с любовью. – Об этом я тоже очень сожалею. Ты бы блистал, ты ведь очень артистичный.

- Ты вправду так думаешь?

- Я уверен, - кивнул Кристиан и улыбнулся задорно. – Знаешь, я в своё время тоже играл в школьном театре, думаю, у нас это в крови.

Да, в крови. Только через поколение проявляется, поскольку одно поколение выпало.

Теперь и у Тома на глаза навернулись слёзы. Потому что для него это так важно – общность, быть частью целого. Потому что папа верит в его способности, и это так важно, так приятно, пусть и бередит затянувшуюся, но не заживающую бесследно рану, что в его жизни столь многого не было. Не было и ни одной школьной постановки с родными в зрителях. Том обнял папу крепко.

- Тётя Оили, а почему вы не взяли с собой Марсиала? – спросил Терри. Заулыбался лучисто. – Я очень хочу познакомиться и со своим кузеном тоже.

«Я бы предпочла с ним не знакомиться, ты-то куда лезешь?» - подумала Оили, но вслух сказала:

- Вы познакомитесь позже, сегодня я не могла взять его с собой.

Ложь. Не «не могла», а не захотела. Оили всегда предпочитала оставлять сына дома, когда куда-то уезжала, что в силу рода её занятости случалось нередко. Оили и Маэстро оставляли сына дома, даже когда оба разъезжались в разные стороны.

На сцену поднялись и Егор с Алиной, они вошли в зал позже других гостей, когда свет уже погасили, и в тени мрака оставались незамеченными. Шулейман поприветствовал их, пожал Егору руку.

- Не ожидал вас здесь увидеть.

- Мира рассказала, что Терри играет в спектакле, и мы решили нанести визит в Ниццу и тоже поддержать Терри, - с улыбкой ответил Шепень.

- Сюрприз удался, - кивнул Оскар. – Спасибо. Вы надолго прилетели?

- До первого января точно задержимся.

Шулейман оглянулся к Терри, мазнул взглядом по папе и Тому, проверяя обстановку и заодно думая, и сказал чете Шепень:

- Приходите к нам на Рождество, раз уж вы здесь. Думаю, дети обрадуются совместному празднику.

- Да, дети будут счастливы, мы тоже будем рады вашему обществу, - незамедлительно ответил Егор, ликуя внутри. – Благодарю за приглашение, мы обязательно придём.

Позже, когда все уже собирались уезжать из школы, Егор, продолжавший общаться с Оскаром, предложил:

- Так давайте сейчас мы к вам, а седьмого вы к нам на Рождество приезжайте. В Сургуте сейчас очень красиво, Терри должно понравиться, мы покажем вам все прелести русских зимних праздников.

- Неплохая идея. Я поговорю с Томом и Терри и дам тебе ответ.

Том не возражал, путешествиям он рад всегда. А уж как обрадовался Терри перспективе того, что он не только больше времени проведёт с любимой подружкой, но и наконец-то увидит её родные края. Заочно он уже любил Россию, потому что оттуда родом Мира, а значит – это хорошая и красивая страна.

Глава 15

Она взяла его из кинолент,

Он ее лучший в Новый Год Лалалэнд.

И всем так хочется, чтоб happy end,

У нас у всех свой Новый Год Лалалэнд.

Винтаж, Лалалэнд©

Рождество праздновали тем же большим составом: Оскар, Том, Терри, Пальтиэль, Кристиан, Хенриикка, Кими, Оили, Минтту, Егор, Алина, Мира, ещё Сарита и Пио по видеосвязи, приехать они не смогли. Наконец-то пригодился обеденный зал, которым Шулейман обзавёлся во время последнего ремонта, но никогда там не ел. Там за большим столом все смогли рассесться. А вокруг – еловые ветви, мерцающие гирлянды, свечи, витающие в воздухе ароматы хвои и особенного праздничного ужина. Квартиру украшал Том, ему помогал Оскар, больше ходил следом и подавал украшения, чем живо участвовал в наведении праздничной красоты, но всё же. Тому было очень приятно его неожиданное участие, потому, собственно, Шулейман и включился в подготовку – ему не принципиально не хотелось этого делать, а Тому это приятно и важно.

Том же и ужин праздничный готовил, но один с ужином на столько персон он бы не управился, потому ему в помощь Оскар приставил Грегори, а тот в свою очередь им обоим в помощь вызвал своего брата. Поскольку времени мало, а рождественская трапеза должна быть грандиозной, включающей и традиции, и выдумку богатую, и высочайшее качество. Том попросил специально для него приготовить традиционное рождественское блюдо Германии, которое ел в далёком детстве на этот волшебный зимний праздник. Хотел не сам его приготовить, а именно чтобы кто-то приготовил для него. Чтобы как в детстве. Хотел бы гуся с яблоками – что может быть традиционнее на Рождество? Но гусь большой, в одиночку с ним не справится, а остальным едва ли придётся по вкусу немецкая кухня, у них своя еда.

Грегори обегал все магазины и рынки, полные предпраздничной суеты, в поисках самого маленького гуся для Тома, какого можно найти. Рождество же время прощения и примирения. Пусть завтра между ними снова будет неприязнь и холодная война, но сегодня Грегори хотелось исполнить желание Тома. Гусь, которого он нашёл, скорее походил на гусёнка-подростка, и это именно то, что нужно. У Тома засвербело в носу от воспоминаний и счастья, что этот праздник в его жизни снова случился, когда учуял знакомый аромат.

Стол получился богатым и мультинациональным, поскольку у всех разные вкусы и привычки. Том хотел чего-то из немецкой рождественской кухни; Кристиан родом из Испании, к тому же ныне он, Хенриикка и Минтту там живут, им – испанская рождественская кухня. Но Хенриикка финка, она прожила в Финляндии почти всю жизнь, там же выросли Кими и Оили, им ближе финская кухня, а Оскар и Пальтиэль предпочитали кухню французскую. Только из русской кухни не приготовили ничего, поскольку рассудили, что сейчас Егор, Алина и Мирослава в гостях, им подают европейскую кухню, а потом, когда они будут принимать гостей на своей территории, то будут угощать русской кухней. Культурный обмен.

За столом не стихали разговоры, плелись ярким кружевом, звучали добрые слова, теплом и благоговейным светом истекали свечи. Том раз за разом ловил себя на мысли, что не может поверить своему счастью. О таком Рождестве он и мечтать не смел, потому что представить не мог, что оно может быть настолько прекрасным, полным, поистине волшебным. Полный дом родных и самых близких людей, вкуснейшая еда, неповторимо-тёплая, сказочная атмосфера, которую он точно никогда не забудет. Слёзы на глаза наворачивались от счастья, от того, насколько сильно, много чувствовал. Он ведь был один, он да Феликс, потом только он, потом ещё много жизненных тяжб… А сейчас у него есть огромная семья, семья любящая, крепкая, у него есть любимый человек и этот восхитительный праздник. Том поворачивал голову к Оскару и каждым взглядом благодарил, и ладонь его находил под столом и сжимал, и думал, что счастливее быть невозможно. Душа нараспашку, и сердце полнится, полнится этой любовью, этим теплом, этим светом рождественских свечей.

- Это тебе.

Оскар передал Кристиану подарок – толстый конверт. Кристиан его вскрыл, и чем дальше он читал текст, напечатанный на вложенных в конверт листах, тем больше его лицо менялось в удивлении и неверии. Оскар подарил ему самолёт, в конверте все документы на лётное транспортное средство и глянцевая фотография.

- Я подумал – здорово, что ты выбрал семью, но нехорошо, что ты отказался от своей мечты, - сказал Шулейман, прямо глядя на Кристиана игристым взглядом. – Мечты обязаны сбываться. Теперь у тебя есть личный самолёт, летай в своё удовольствие.

- Оскар, не надо было… - Кристиан опустил бумаги. – Это слишком дорогой подарок.

- Не для меня, - усмехнулся Оскар и следом внимательно посмотрел на Кристиана. – Вы сделали мне целых два гораздо более дорогих подарка, моего состояния не хватит, чтобы вам за них отплатить, поскольку они бесценны. А самолёт – это мелочь. Пользуйся.

Кристиан, до этого не верящий до конца, ошарашенный, позволил себе почувствовать в полной мере. Через край перекрыло эмоциями, до поволоки слёз на глазах, и он закрыл рот ладонью, опустив взгляд к документам на самолёт. Кристиан никогда не жалел о выборе, который сделал, но всю жизнь вспоминал свои мечты о небе, которого добился, он смог стать пилотом гражданской авиации, одним из двух лучших на курсе, но по работе успел налетать немного, потому что был нужен рядом любимой женщине в тяжелейшее время для их семьи, потом они усыновили Кими, потом родились Оили, Минтту… Он так и остался работать на том месте, на которое сменил кресло пилота. Куда ему была работа, на которой днями, неделями не бываешь дома? Ему была нужна такая работа, чтобы каждый вечер возвращаться домой и быть с семьёй, которую создал. И неважно, что сердце совсем о другом мечтало и рвалось в небо, о семье с Хенрииккой Кристиан мечтал не меньше.

Неужели он снова сядет за штурвал? Увидит небо из кресла пилота? Переживёт тот захватывающий момент, когда огромная машина, подчиняясь тебе, оторвётся от земли и словно невесомая устремится ввысь? Кристиан дышал в небе – и теперь он сможет вдохнуть вновь. Неважно, какого ты пола, сколько тебе лет, как не плакать, когда сбывается мечта всей жизни, которую ты давным-давно сложил в ящик.

- Спасибо, Оскар, - поблагодарил Кристиан, с трудом подбирая слова.

- Пожалуйста, - кивнул ему Шулейман и важно поднял палец. – Но, поскольку я не хочу оставить Тома без отца, а Терри без дедушки, тебе придётся пройти подготовку по всем правилам: пройти медицинскую комиссию и учёбу, налетать часы с тренером, прежде чем выходить в небо самостоятельно.

- Я не собираюсь вести себя безрассудно, - покачал головой Кристиан. – Хотя, если честно, именно так я бы и поступил, - и улыбнулся по-детски открыто, у них это семейное – так улыбаться. – Спасибо, что напомнил мне о безопасности.

- Дедушка, покатаешь меня на самолёте? – воодушевлённо попросил Терри.

- Конечно, пройду всю необходимую подготовку, и мы обязательно полетаем.

- А можно я тоже буду в кабине пилота?

- Можно, - Кристиан улыбнулся внуку.

Вот и настал момент ещё более сильного счастья. Том думал, что невозможно полюбить сильнее, чем он уже любит. Но сейчас он смотрел на Оскара и любил его ещё сильнее. Потому что, когда твоему родному человеку дарят счастье, это ничуть не менее важно, чем собственное счастье, а порой и важнее. Том вновь сжал ладонь Оскара, этим прикосновением и глазами говоря: «Я тебя люблю, спасибо тебе за всё, спасибо за то, что ты есть». Это самое лучшее Рождество в его жизни.

***

Вечером 24 декабря, захватив начало ночи на 25, как положено, отпраздновали Рождество. А 25 вылетели в Париж, чтобы в особняке Шулейманов справить Хануку. Компания их немного поуменьшилась – Кими и Оили уехали домой, Грегори отпустили на рождественские каникулы, чтобы с семьёй время провёл. Минтту предпочла бы тоже вернуться домой – но кто её, несовершеннолетнюю, отпустит? Но, оценив дворец Шулейманов, она изменила мнение. Минтту не была падка на блестяшки-роскошества, но она приземлённая, прагматичная девочка с чётким пониманием, что деньги очень многое значат в этом мире, счастливым они не сделают, но и без них далеко не уедешь.

- Том, ты хорошо устроился, - произнесла Минтту, оглядывая огромный, поистине роскошный холл, достойный королевского дворца. – Надо это использовать.

- Что? – Том не понял, посмотрел на сестрёнку, что стояла рядом.

- Шучу, - Минтту улыбнулась. – Но, если ты решишь пользоваться своим положением, то нет.

- Минтту, о чём ты? Как я могу воспользоваться своим положением? Каким положением? – Том по искренней наивности продолжал её не понимать.

- Том, открою тебе секрет – твой партнёр мультимиллиардер. Я понимаю, что ты искренне любишь Оскара, это отлично, я рада за тебя, но можно же думать не только о чувствах, но и о материальном. Например, дело своё открыть, Оскар тебе поможет, и у тебя будет что-то собственное, независимое от Оскара.

- Зачем? – неподдельно удивился Том. – У меня есть Оскар, материально я полностью устроен, свои деньги у меня тоже есть.

- Но если вы с Оскаром расстанетесь, то уровень жизни, который он тебе обеспечивал, останется в прошлом, - здраво рассудила Минтту.

- Оскар не оставит меня в обиде, - ответил Том без тени сомнений. – И мы не собираемся расставаться.

- Но разве тебе не хочется иметь что-то своё? – Минтту пытливо смотрела на брата. – Это вопрос твоей финансовой безопасности, которую ты можешь значительно укрепить, у тебя для того есть все возможности.

- У меня всё есть, - пожал плечами Том. – Я никогда не мечтал о каких-то дорогостоящих благах, а сейчас, живя с Оскаром, мне и мечтать не о чем. Своего у меня тоже достаточно: есть счёт в банке, есть золотой запас на более чем шесть миллионов, меня им Джерри обеспечил, есть собственная квартира, Оскар купил мне её год назад.

Минтту помолчала немного и, склонив голову набок, улыбнулась:

- Том, прости, но ты приживальщик. Но ты классный, дай я тебя обниму, - и потянулась обнять.

Обняла такого своеобразного старшего брата, который, когда они познакомились, немногим отличался от неё шестилетней, да и сейчас недалеко ушёл. Подчас Том – ребёнок ребёнком. Но Минтту хорошо к нему относилась и любила, другого брата, более похожего внутренним миром на них, она себе не желала.

- Том, подаришь мне машину на восемнадцатилетие?

- Хорошо, - чуть в замешательстве согласился Том.

- Или в семнадцать лет. Лучше в семнадцать, хочу получить права и сесть за руль раньше. Мне нравятся электромобили. Электромобиль-спорткар будет идеальным вариантом.

- Хорошо… - Том растерянно потёр лоб. – Оскар разбирается в машинах, я попрошу его помочь мне выбрать.

- Это необязательно, - уточнила Минтту, совсем уж наглеть она не хотела. – Но, если ты сможешь подарить мне машину, это будет здорово.

- Я постараюсь, - Том улыбнулся. – Постараюсь не забыть. – И хлопнул себя ладонью по лбу. – Концерт!

- Какой концерт? – нахмурилась Минтту.

- Концерт, на который ты хотела попасть. Который я тебе обещал, - бегло ответил Том. - Прости… Полтора года прошло, я совсем забыл, - посмотрел на сестру виновато, извинительно.

- Ничего страшного, - Минтту покачала головой.

Она не обижалась на Тома и не держала в голове «он мне должен, вот, забыл, нехороший какой».

- Нет, - Том решительно крутанул головой. – Я тебе обещал. То, что ты для меня сделала, помогло мне. На какой концерт ты хотела, какой группы?

- Они больше не выступают, - Минтту пожала плечами, пряча сожаление.

Том озадаченно почесал висок. Что же делать? Неужели его обещание так и останется неисполненным, а долг невозвращённым? Он совсем ничего не может сделать?

Может.

- Как они назывались? – спросил Том.

- Stove frees.

Ничего не сказав Минтту – пусть будет сюрприз, Том очень надеялся, что он будет – Том побежал к Оскару и выпросил помощь с подарком для сестры. Вопрос с прекратившей своё существование группой решить несложно – их собрали для одного выступления для одной шестнадцатилетней девочки. На четвёртый день ханукальной недели, пока все гуляли на свежем воздухе по принадлежащим Пальтиэлю угодьям, в холле особняка всё оборудовали для выступления. Ханука – это ведь тоже время чудес. Для Минтту чудо случилось.

Минтту изумлённо воскликнула, вскинула ладони ко рту, своими глазами увидев любимых корейцев, и никаких ограждений между ними, никакой грозной охраны, и они такие милые – улыбаются, машут. Пальтиэля и остальных взрослых предупредили о грядущем концерте, взяв с них слово молчать, и сейчас они стояли в стороне и улыбались, наблюдая за реакцией Минтту.

Частный концерт прошёл на ура. Пальтиэлю даже понравилась эта музыка. А музыкантам понравились Минтту, Том и Оскар. В особенности Том – он идеален по строгим корейским стандартам красоты – кожа бледная, глаза большие, круглые, нос аккуратный, губы пухлые, черты лица правильные, мягкие, рост высокий, фигура стройная, астеничная. И всё это натуральное. Сначала Минтту фотографировалась и короткие видео снимала с семерыми парнями, потом они фотографировались с ней, с Томом. А когда покусились на Оскара, Том перестал улыбаться и чётко выразил, что то, что ему принадлежит, то есть Оскара, трогать нельзя. В этом смысле Том никогда не терял бдительности. Парень – их имён Том не только не запомнил, но и толком не разобрал – тот, который подсел к Оскару, тут же отодвинулся и поднял руки, показывая, что ничего зазорного не задумывал, уважает личные границы и неприкасаемость чужих отношений, в том же и словами заверил.

Минтту осталась более чем довольна и счастлива. Том тоже был счастлив, что сдержал обещание, пусть и с большим опозданием, и порадовал сестру, пусть и сделал для подарка ей лишь то, что поговорил с Оскаром, организовал концерт и оплатил его Оскар.

- А в Корею на твоих весенних каникулах слетаем, хорошо? – сказал Том сестре позже. – Только напомни мне обязательно.

Наверняка история повторится, поездка будет за счёт Оскара. Том не скидывал на него задачи из расчёта, просто привык, что Оскар решает все вопросы, и искренне не задумывался, что должно быть как-то иначе. Зачем иначе, если и так хорошо? Том мог сам разбираться со своими проблемами, мог сам всё делать, он не беспомощная неженка, но рядом с Оскаром он быстро расслаблялся до исходного состояния инфантильного нежного создания на полном обеспечении. Хорошая жизнь расхолаживает, но это отнюдь не плохо, если вас обоих всё устраивает. Их устраивало. Отношения за пределами традиционной, эталонно-здоровой модели отношений взрослый-взрослый тоже могут быть гармоничными и функциональными. Тому и Оскару всегда было комфортно в сложившейся между ними модели отношений, а психотерапия помогла прийти к большей функциональности. К тем людям, которые не могут быть счастливыми без самодостаточности на всех уровнях, Том не принадлежал, он комфортно себя чувствовал в зависимости, которой его никто не попрекал, а Оскару как взрослому-контролёру идеально подходил такой партнёр как Том.

Шулеймана раздражали папа и Кристиан, когда они были вместе на его территории, но здесь он наблюдал за ними с интересом. Пальтиэлю не нравился Кристиан, он же соперник за любимого внука, но – он ему нравился, привлекал чем-то – активностью, общительностью, позитивностью, естественной способностью увлечь в любых обстоятельствах, всем тем, чего ему, Пальтиэлю, самому не хватало. Когда они вместе занимались Терри, их тандем был непобедим. Оскар позволял им забрать часть родительских обязанностей и спокойно отдыхал. Минтту тоже с удовольствием проводила время с племянником – в разумных пределах. Хенриикка же по-прежнему не участвовала во взаимодействии с внуком, её хватало на минимум, после чего она незаметно устранялась. Оскар пронаблюдал за её поведением на протяжении пяти дней и решил прямо поговорить.

Оскар нашёл Хенриикку в библиотеке и сел напротив:

- Хенриикка, я отвлеку тебя от чтения, ничего? Я хочу поговорить.

- Да, я тебя слушаю, - Хенриикка положила книгу.

Шулейман облокотился на стол, сцепив пальцы в замок:

- Хенриикка, я обратил внимание на то, что ты избегаешь общения с Терри, ты отстранённо себя ведёшь. В чём дело? – смотрел серьёзно, внимательно и пытливо.

Хенриикка тихо вздохнула и отвела взгляд:

- Я предпочла бы об этом не говорить.

- Позволю себе понаглеть: я настаиваю на ответе. Хенриикка, я воспитываю Терри как родного, и меня заботит всё, что его касается. Чем он тебе не нравится?

Хенриикка вновь вздохнула, потёрла переносицу.

- Терри чудесный ребёнок, - она посмотрела на Оскара. – Чудесный мальчик. Я была бы рада быть ему хорошей бабушкой, я думала, что со временем станет лучше, но не становится, я не могу избавиться от ассоциации Терри с моим братом, с Томом… Я пыталась и пытаюсь, но я именно что не могу. Я чувствую себя из-за этого ужасно, но я не могу себя заставить. И нужно ли заставлять? Едва ли Терри будет лучше, если я буду натянуто улыбаться и принуждать себя проводить с ним время.

- М-да, запущенный случай, - прокомментировал Шулейман.

Хенриикка с тяжёлым сердцем согласно кивнула. Да, её случай запущенный, и тяжелее всего от этого ей самой.

- Хенриикка, тебе бы со специалистом поработать, - добавил Оскар.

- Я много лет посещала психотерапию, - ответила та, прикрыла на секунду глаза. – Наверное, я зря приняла ваше приглашение провести с вами праздники, Кристиан здесь к месту, а мне стоило вернуться домой. Лучше я уеду, я не хочу подвергаться осуждению и не хочу чувствовать себя дискомфортно.

- Если кто-то тебя осуждает, это только ты сама, - разумно заметил Шулейман. – Оставайся. Но у меня к тебе одна просьба – скорее требование. Поговори с Терри честно, расскажи, почему ты его избегаешь.

- Оскар, если Терри не задаётся вопросом обо мне, может быть, не надо поднимать эту тему? Она не самая приятная.

- У Терри такой склад характера, что он о многом молчит, но это не значит, что его не заботит то, о чём он не спрашивает, - парировал Шулейман. – Честность всегда лучше. Пусть лучше Терри знает, почему его бабушка сторонится, и я, мы все поможем ему это принять и пережить, чем он будет мучаться вопросами и искать проблему в себе. Для него это может иметь пролонгированные негативные последствия, чего я не хочу. Хенриикка, поступи правильно.

- Хорошо, я поговорю, - как бы ни хотелось Хенриикке избежать этого разговора, она не хотела снова струсить и допустить ошибку. – Но дай мне время. Может быть, что-то ещё изменится.

- Ладно, - кивнул Оскар. – Полгода, полагаю, тебе хватит, чтобы окончательно понять, как ты можешь и не можешь относиться к Терри, и, если ситуация не изменится в лучшую сторону, через этот срок ты с ним поговоришь, если он не спросит меня о тебе раньше – если спросит, я призову тебя к ответу. Потом, если в будущем твоё отношение изменится, ты сможешь переиграть ситуацию с Терри, думаю, он без проблем пойдёт на сближение, признание тебя не обяжет всегда держать дистанцию.

- Ты прав. Я должна найти в себе смелость быть честной, но… - Хенриикка опять вздохнула, потёрла лоб, склонив голову. – Это очень сложно. Я не смогла справиться с Томом, с собой в ситуации с Томом, а теперь история повторяется с Терри, и я снова не могу ничего сделать так, как хотела бы.

- В ситуации с Томом не одна ты виновата: Кристиану стоило наплевать на то, что они не говорят на одном языке, и самому быть главным во взаимодействии с Томом, Том был бы в шоке, но, думаю, Кристиан бы справился.

- Да, Кристиан бы справился, - согласилась Хенриикка, она давно это поняла и записала в список своих ошибок. – Я слишком старалась всё сделать правильно и не показывать, как мне тяжело.

- Вывод – в одиночку, всё взвалив на себя, далеко не уедешь. Но я сам такой же, - усмехнулся Шулейман. – Кстати, почему ты и с Томом толком не контактируешь? У тебя есть прекрасная возможность с ним сблизиться.

Хенриикка отвернула голову в сторону. Через короткую паузу ответила:

- Не знаю. Я не умею первой идти на контакт.

- Ладно, я тебе помогу, подтолкну Тома к тебе.

- Кажется, я упустила всех детей, - Хенриикка откинулась на спинку кресла, с Оскаром ей на удивление легко быть откровенной. С чужими всегда легче. – Кими в своё время сбежал и вернулся не благодаря мне, с Томом я допустила слишком много ошибок, с Оили происходит что-то странное после того, как она уехала, она держит нас на расстоянии от своей семьи, одна надежда на Минтту, что с ней я не облажалась, но я уже боюсь, что и она пойдёт куда-то не туда, когда вырастет. Я ужасная мать.

- Ты не самая плохая мать. Поверь человеку, которого мама бросила в шесть лет, и это было лучшим, что она для меня сделала, - Шулейман снова усмехнулся.

Хенриикка слабо улыбнулась. Оскар продолжил:

- Меньше думай и больше будь честной в чувствах – и не держи дистанцию с детьми. Как я понял, твой стиль воспитания – это не уважение личных границ, а уже попустительство. Конечно, ты воспитала больше детей, чем я, я пока с одним в процессе, но у меня получается хорошо, так что я считаю себя вправе давать советы.

- Спасибо, я постараюсь.

Договорив с Хенрииккой, Шулейман сходил за Томом и за руку привёл его в библиотеку.

- Том, Хенриикка тебя искала, - сказал Оскар. – Общайтесь, я пойду пока, поиграю с Терри.

Он поставил Хенриикку в дико неловкое положение, но этим и помог ей, теперь она не могла спасовать и должна что-то сказать.

- Том, ты говорил, что хочешь учить финский язык, - Хенриикка неспокойно улыбнулась. – Может быть, начнём сейчас? Сейчас праздник, поэтому немного позанимаемся, чтобы не устать.

Том тоже растерялся, но был готов пойти на контакт, кивнул:

- Давай.

Они принесли ноутбук, тетрадь и ручки-маркеры. Том сел рядом с мамой, тоже чувствовал себя неловко, но это не та неловкость, от которой хотелось бежать. Нервно, непонятно, но это ведь его мама, как бы там ни было.

Впервые они смеялись вместе, оказалось, учёба может быть весёлой. Финский по-прежнему ломал Тому мозг и язык, но это неважно. Он справится, если захочет. Вообще всё возможно, если хотеть и прилагать усилия. Жизнь Тома доказывала, что сказки сбываются, а чудеса случаются, а уж какие-то приземлённые задачи – это ерунда.

***

В Сургуте прежде Том не бывал и ждал этого путешествия в радостно-волнительном предвкушении. Полетели шестого января. Оскару пришлось отпросить Терри из школы, поскольку каникулы уже закончились, но с этим не возникло проблем.

Перелёт длился семь часов, что удивило Тома – Сургут что, далеко?

- Далеко, - сказал Шулейман. – Сургут далеко от Москвы, а Москва далеко от нас.

Том озадаченно почесал затылок:

- На севере, получается?

- Скорее на востоке. Хотя и это не очень верно, поскольку на востоке в России Владивосток, Магадан и так далее, территориально Сургут в центре страны.

Том опустил взгляд к экрану айфона, на котором Оскар открыл карту России, показывая ему то, о чём говорит. Понятнее не стало. Но для Тома главное, что в Сургуте он не был и там красиво. Путешествия в новые места – это всегда так волнительно и прекрасно.

На подлете к аэропорту Том через иллюминатор снимал восторгающие заснеженные просторы. Настоящую, настолько снежную зиму он видел лишь в Финляндии и то недолго – и даже там она была куда менее снежной, - поэтому для него это ново, это увлекательный и красивый опыт. Самолёт приземлился. Том, взяв поводок Малыша, подошёл к двери, учащённо дыша в радостном предвкушении. Дверь открылась, Том вдохнул полной грудью – и издал задохнувшийся звук изумления, шока, ужаса. Морозом окатило кожу, словно холодной водой, что тут же в лёд превратилась, вдох морозом свёл лёгкие. По его ощущениям, здесь градусов на двадцать холоднее, чем было в Хельсинки, когда бегал там по улицам в отчаянии, и он там едва не окоченел, там для него было запредельно холодно, а здесь… Он в таких условиях не выживет. И снег, снег, снег – куда ни глянь, всюду до горизонта простирается заснеженная земля. Том ехал к обещанной зимней сказке, а попал в ледяной ад.

Том распахнул глаза, отскочил назад и потянул дверь:

- Закройте дверь! Полетели обратно! Мы здесь замёрзнем! Закройте дверь! Я отсюда не выйду!

Том теплолюбив, и на такое, что ему дышать будет больно от морозности воздуха, он – никак не рассчитывал. Ужас. Не нужен ему этот Сургут, ему хотелось домой.

- Я же говорил тебе одеться теплее, - заметил Шулейман, подойдя к Тому, - но ты меня не послушал.

- Тут потеплее не поможет! Тут нужен скафандр! – Тома захлестнули эмоции от температурного стресса. – Делай что хочешь, но я из самолёта не выйду! – он категорично крутанул головой.

- Том, что произошло? – к ним подошёл Терри. – Папа?

- На улице холодно, Том не ожидал, что настолько, - ответил ему Оскар.

Из самолёта всё-таки вышли все. Том натянул до глаз шарф, сунул руки поглубже в рукава, нахохлился, скрючился, идя рядом с Оскаром, который тоже предпочитал тёплый и мягкий климат, но и от здешних суровых реалий в шок психологический и физический не впадал. Терри был подготовлен, наслышан от Миры о том, какова здешняя зима, и нормально воспринимал непривычный климат. Малыша же явно удивлял и снег, и температура, и обстановка, какую никогда прежде не видел, он поднимал уши и брови, перебирал лапами.

Их встречал Егор Шепень в толстой расстёгнутой дублёнке – ему-то что с мороза, он здесь вырос, сосульки грыз и на них же сражался с такими же дворовыми пацанами. Егор приветственно развёл руки в стороны, улыбался, поприветствовал дорогих гостей.

- Поедемте к нам, сегодня отдохнёте, - говорил Егор, - а завтра я вам проведу экскурсии.

Он был искренне радостен и счастлив. Дождался-таки Шулеймана на своей территории, этот визит укрепит их отношения. Терри Оскар отпустил в машину к Мирославе, а он и Том сели в его феррари. Это последняя возможность побыть наедине.

Отрезок в конце пути проходил через живописный смешанный лес с преобладанием хвойных деревьев. Сосны-исполины в снежных шапках угрожающе громоздились вдоль лесной дорожки. Если бы Том не знал, какой ужас на улице, он бы с открытым ртом любовался видами, а так он продолжал хохлиться воробьём и греться от печки. Машина, проезжая по продавленным в снегу колеям, села на брюхо и встала. Шулейман поддал газа, полетел снег из-под колес, но автомобиль не сдвинулся с места, только сильнее увяз. Оскар нахмурился, не привык он, что его красотка может где-то не проехать, но низкий итальянский суперкар к российскому бездорожью был неприспособлен.

Как Оскар ни старался, ситуация не исправлялась. Феррари безнадёжно встала. А впереди едущие автомобили Егора и охраны уже скрылись из виду.

- Оскар, что теперь будет? – напряжённо спросил Том.

- Ничего, я сейчас позвоню, и за нами вернутся, - Шулейман вытащил из кармана телефон. – Не понял…

Телефон почему-то отключен и на команду включится не реагировал. Есть у айфонов неприятная особенность – отключаться при морозах, о чём Оскар не знал, поскольку в его широтах таких температур не бывает. Том проверил свой телефон – тоже не работает. Пятнадцати минут в кармане при минус 29 айфонам хватило, чтобы батареи «сдохли». Средняя температура в Сургуте в январе минус 20, но в этом году середина зимы выдалась особенно крутая на морозы.

Том опустил руку с не подающим признаков жизни айфоном, растерянно посмотрел на Оскара.

- Оскар, мы замёрзнем? – от потерянности и страха голос звучал тише, глуше.

- За нами скоро вернутся, - с усмешкой уверенно отозвался Шулейман, - заметят наше отсутствие и вернутся, а до тех пор климат-контроль нам в помощь, он не позволит нам замёрзнуть.

Том стянул перчатки, которые на улице мало помогали, они не рассчитаны спасать от температуры ниже минус пяти, максимум ниже десяти. Поднёс ладони к печке. В груди тяжёлым, подрагивающим камнем засел беспомощный страх перед стихией, перед капканом обстоятельств, в котором они оказались. Шулейман вытянул из пачки сигарету, нажал на опускающую стекло кнопку.

- Оскар, пожалуйста, не открывай окно, - прозвучало тонко и донельзя жалобно. – Не надо выпускать тепло.

- Ты хочешь дымовую завесу в салоне? – Оскар взглянул на него, выгнув бровь. – Я нет. Система справится с обогревом, мне не жалко её перегружать, пусть работает.

Щёлкнув зажигалкой, он затянулся дымом, выдохнул в сторону щёлки в три сантиметра, на которые открыл окно. Окурок туда же выбросил и поднял стекло. Словно издеваясь, причём зло, двигатель начал издавать непривычные шумы, а через минуту и вовсе заглох. Вместе с ним отключилась вся система, остановилась подача тёплого воздуха. Оскар десять раз подряд пытался запустить двигатель, но тщетно.

- Да, блять, как это понимать?! – Шулейман взмахнул руками на руль. – Пиздец.

Откинулся на спинку кресла, выдохнул. У Тома по телу медленно расползался холод, ещё не внешний, а внутренний, от тихого страха и критичной растерянности.

- Оскар, - протянул Том, повернувшись к нему. – Мы замёрзнем? Машина больше не греет, что нам делать? Что, если нас не найдут? За сколько времени остынет салон?

- Не беспокойся, салон остывает небыстро. За нами быстрее вернутся. Я не тот человек, который может потеряться в лесу и замёрзнуть насмерть.

- А если нет? Оскар, я не пойду на улицу, я не могу, я боюсь холода, - Том от нервов начинал тараторить, внутри поднималась паника. – Я один раз уже едва не замёрз насмерть, я не хочу вновь это переживать. Я не смогу. Мне от этого мороза больно, я не дойду…

- Тихо, - Шулейман накрыл ладонью его руку, прервав эмоциональную жестикуляцию. – Не разводи трагедию на пустом месте. Идти нам никуда не надо и здесь мы тоже не замёрзнем. Успокойся.

- Я не могу успокоиться, я очень боюсь снова почувствовать эту боль от мороза…

Похоже, подступала истерика. Жаль, не смог проработать свою травму холода, потому что, пока не попал в схожие обстоятельства, не знал о ней. А теперь перемыкало. Том слишком хорошо знал, каково погибать от холода, когда силы покидают, покидают и покидают тело; когда плачешь просто от этого холода, от отчаяния; когда больно везде, конечности немеют, а сердце бьётся сильно, спасая жизненно важные органы, покуда ещё может. Он слишком плохо переносил холод.

- Так, только истерики нам сейчас не хватало, - веско сказал Шулейман и резко, громко хлопнул в ладоши перед носом Тома.

Том закрыл рот, часто захлопал ресницами, отвлёкся от своих эмоций.

- Поступим следующим образом: ждём двадцать минут, и если за нами не приедут, то я нас спасу.

- Как ты нас спасёшь? – спросил Том, но хотя бы паниковать он перестал.

- Пока секрет.

«Даже для меня», - подумал Шулейман.

Никакого плана он не имел, он и не собирался их спасать, поскольку не сомневался, что помощь придёт извне. Но Тому нужно было дать какую-то уверенность, ему нужен герой здесь и сейчас, чтобы спокойно ждать.

Действительно, прошло меньше получаса с того момента, как они здесь застряли, когда впереди появилась шеренга знакомых чёрных внедорожников. Егор вышел из машины и поспешил подойти:

- Оскар, прости, я должен был подумать и предупредить тебя, что твоя машина не подходит для наших условий.

- Я и сам мог бы догадаться, - ответил Шулейман, который тоже покинул бесполезный сейчас автомобиль. – Я не раз бывал в России, но, видимо, до конца так и не понял, что она такое, - усмехнулся. – Зато теперь мне стала понятнее любовь русских к военной технике, она везде проедет.

Том стоял рядом с ним, переступал с ноги на ногу, пританцовывал, глубже и глубже засовывая руки в рукава. Мёрз, но не хотел идти в чужую машину без Оскара. Объезжая машины, к застрявшей и заглохшей Феррари двигался мощный снегоход. Шулейман усмехнулся:

- Необычный выбор автомобиля.

- Несколько лет назад так засыпало, что только на спецтехнике и можно было проехать. Садитесь в мою машину, - Егор указал рукой. – Я вас отвезу, а твою машину доставят.

Наконец они сели в машину. Шулейман обернулся и увидел, как у его красно-оранжевой красотки отлетел бампер, за который её зацепили. Итальянская красавица безнадёжно не выдерживала здешних реалий. Оскар шумно выдохнул и отвернулся, ему больно на это смотреть.

- Я знаю отличную автомастерскую, всё сделают быстро и в лучшем виде, завтра уже будет как новая, - сказал Шепень, видя нерадостную, раздражённую реакцию Оскара. – Но ты всё равно не сможешь на ней здесь ездить, для наших дорог спорткары не подходят.

- Я это уже понял, - ответил Оскар и поджал губы.

Эта поездка нравилась ему всё меньше. Но ради Терри должен вытерпеть. Дальше должно быть лучше. Том сидел рядом с Оскаром на заднем сиденье и молчал, отогревался, сложив руки на животе. Показались владения семейства Шемень. Средь просторного двора, укрытого снегом, исчерченным тёмными мощёнными дорожками с бордюрчиками с обеих сторон, возвышался особняк. Проживали они большую часть времени в схожем доме в Москве, раньше, в более спокойные и удачные времена, Егор подолгу жил отдельно от семьи в квартире в центре столицы, сюда же, на его малую родину, они уезжали как на каникулы. Можно сказать, что это их семейный дом отдыха – и место, куда они уезжали в добровольную ссылку, когда на Егора особенно наседали власти. Том бы снимал эту красоту – и снега бескрайние, и двор, и дом в необычном стиле выполненный, но не хотел доставать руки из тепла рукавов и был совсем не уверен, что камера в сумке не замёрзла так же, как и вся остальная техника.

Дети хотели скорее поиграть во дворе, но не могли выйти без разрешения взрослых, сидели и ждали. Терри подскочил на ноги, увидев папу – целый час его не видел, соскучился – подбежал к Оскару, обнял.

- Папа, можно мы погуляем на улице? – Терри задрал голову, заглядывая папе в лицо. – Мира обещала научить меня играть в снежки.

- Конечно, идите.

- Только оденьтесь потеплее, - сказал Егор. – Алина, - он подозвал супругу. – Помоги Мире и Терри одеться по погоде и иди с ними, возьми с собой Гелю.

Терри едва ли знает, как правильно утепляться в условиях северной зимы, и к температурам подобным он не привык. Нельзя допустить, чтобы он замёрз и заболел, у них должны остаться положительные впечатления от этого путешествия. Ангелина, одна из нянь-гувернанток, самая молодая и приятная, вместе с Алиной поднялась на второй этаж, чтобы помочь с детьми. Тома уже покинуло ужасающее чувство, что смерть от холода близка, и он проводил взглядом няню – она высокая, лишь чуть его ниже, с хорошей фигурой, типажом непривычная, потому что её внешность типично славянская. Возрастом примерно его ровесница. Не нравились ему такие красивые женщины вблизи Оскара, тут ещё и элемент экзотики, а всех ведь влечёт новое, неизбитое.

- Том, что-то не так? – спросил Егор.

- У вас молодая няня, - заметил в ответ Том.

- Только одна. Я предпочитаю видеть в роли нянь женщин среднего возраста, у них опыта больше и характер устойчивее, но Геля хорошо себя зарекомендовала.

Шулейман тоже посмотрел туда, наверх, где сейчас никого нет, и усмехнулся. Он-то понимал, в чём причина напряжённого недовольства Тома.

- Предлагаю подогреть твою ревность и использовать её к обоюдному удовольствию, - приобняв Тома за талию, тихо сказал Оскар.

- Ты хочешь, чтобы я в гостях показал себя психом? – шёпотом ответил Том, посмотрев ему в глаза.

- Нет, - Шулейман наклонился ближе к лицу Тома, играя тонкой ухмылкой на губах. – Мне нравится из всего извлекать пользу.

Егор тактично делал вид, что его тут нет и он ничего не слышит. Но после он напомнил о себе:

- Оскар, Том переодевайтесь, ваши вещи уже наверху, ваша спальня в левом крыле, прислуга вам покажет. Потом спускайтесь сюда, вас ждёт баня.

Как отогреть гостей заграничных и привить им любовь к России? Конечно баней. Сам Егор баню не любил, предпочитая сухую сауну, но к приезду Шулеймана обзавёлся традиционной русской парилкой со всем к ней прилагающимся.

Том в сауне никогда не был, только лишь слышал о ней и хотел попробовать. Разницу между сауной и баней он не представлял и не думал, что какая-то разница есть – названия разные, а суть одна, там и там прогреваются. Шулейман когда-то ещё до встречи с Томом посещал сауну, но в русской бане от также не бывал, последний раз, когда он вместе с папой был в России в гостях у того, кто мог им организовать баню, ему было шесть, шестилетнего ребёнка не стали тащить в парилку, а папе его уже тогда нельзя было париться из-за проблем с сердцем.

Баня – деревянный сруб, давящий стенами без окон и приглушённым светом. Том вдохнул ртом, переступив порог парилки, и это его ошибка. Второй раз за этот день лёгкие обожгло. Утром Том задохнулся от мороза, сейчас жар выжигал дыхательную систему, не справляющуюся ни с жаром таким, ни с влажностью. Температура 80 градусов, влажность 100%. Вот и разница между сухой сауной и русской баней. Тому казалось, что он попал в ад – температура, при которой не выжить, лишь вариться медленно можно, шипение воды на камнях, полумрак и завеса раскалённого пара. Хоть влажность здесь запредельная, слизистые сохли. Сухой жар переносится значительно легче, чем влажный. При влажном жаре буквально тяжело дышать, не хватает кислорода. Оттого Том дышал ртом, вновь и вновь обжигая горло.

Деревянная скамейка, на которую сели, опаляла кожу. Том заставил себя закрыть рот, но дыхание носом не спасало. Грудная клетка вздымалась часто и тяжело, ему не хватало воздуха. Вопреки разумению, что так надо, всё под контролем, на почве недостатка кислорода и страшного жара внутри рождался ужас, паника, естественное стремление бороться с тем, что тебя убивает. Тело намокло от пота и влаги из раскалённого воздуха, голова вскипала под шапкой, которую убедил надеть титулованный банщик.

Том вытерпел недолго, до травяного чая и банщика дело не дошло. Увидев мужчин, которые приближались к ним с какими-то непонятными охапками веток и намерением побить, Том просто сбежал. Неважно, что так надо, что это должно быть приятно. Для него это слишком. Всё это слишком. Ему нужен воздух. Пустите его на воздух. Минуя душ и комнату отдыха с комфортной тёплой температурой, Том выскочил к выходу. Открыл дверь и, держась за дверной косяк, рвано, жадно вдыхал свежий воздух. На нём из одежды лишь полотенце на бёдрах, но мороза не чувствовал. Слишком резкий переход от плюс 80 к минус 30, организм не успевал перестроиться. И на улице темно. Четыре часа дня, а уже ночная темень. Сколько они пробыли в этом раскалённом аду? Голова шла кругом.

- Дебил, ты куда на мороз вышел?! Зайди обратно, - к нему подошёл Оскар и за локоть потянул в помещение.

- Не пойду.

Том высвободил руку и, пошатнувшись, спустился со ступенек. Босыми ногами на снег. Теперь настигло осознание, насколько вокруг холодно, и он в третий раз за день задохнулся. Чертыхнувшись, Шулейман быстро набросил верхнюю одежду, сунул ноги в обувь и тоже выскочил из бани, схватил Тома в охапку и затащил обратно, закрыл дверь. Возвращаться в адскую парилку он тоже не горел желанием, но если позволить Тому уйти в таком виде, то это ничем хорошим не закончится.

Они ушли вместе. Том сбросил всё, что натянул прямо на полотенце, и упал лицом вниз на кровать. Тело по-прежнему ощущалось перегретым, полуварёным.

- Это кошмар, - простонал Том, его слова глушила постель. – Я едва не умер, я чувствую себя обварившимся. У меня ожог всего…

- Не преувеличивай, - сказал Оскар, оставшийся стоять около кровати. – Тушка у тебя здорового цвета, без признаков повреждений кожи.

- Я хотел согреться, но не так, - продолжал жаловаться Том, не поднимая головы. – На улице я задыхаюсь от холода, а там тоже задыхался, но от жара. Как они здесь живут? Странные люди, страшная страна. Я запомнил другую Россию…

- Эта Россия больше похожа на настоящую, - усмехнулся Шулейман. – Я же тебе говорил, что российские реалии на наши совсем не похожи, не надо сюда рваться, а ты мне не верил. А так-то Россия очень разная, иначе быть не может при таких размерах страны и многонациональности народа. Мы с тобой были в городах средней полосы, а тут суровый север.

- Финляндия тоже на севере, но там такого ужаса нет…

- Ты был в Хельсинки, там климат морской, умеренный, хоть страна северная, а в Сургуте климат континентальный, приравненный к Крайнему Северу, даже на севере Финляндии не будет так холодно, как здесь. Это ты ещё в Якутске не был, я, к слову, тоже, там средняя температура зимой минус 40, но спокойно может опуститься до минус 50 и даже 60.

Том медленно перевернулся, опёршись на локоть, посмотрел на Оскара.

- Как люди здесь живут? – сказал он через паузу и покачал головой. – Я не понимаю, как можно жить в таких условиях… Как можно выживать в таких условиях?

Шулейман пожал плечами:

- Наш вид весьма живуч и приспосабливается к самым разным условиям.

Том вновь покачал головой и лёг обратно.

- Как хорошо, что меня украл немец и увёз во Францию, а не какой-нибудь русский, я бы здесь не выжил. У них здесь условия нечеловеческие, а отдых от них такой, что тоже больше похож на квест по выживанию. То мороз удушливый, то жара невыносимая, по дорогам не проехать… Я бы здесь заболел и умер ещё в глубоком детстве.

- Ты, главное, в своём нынешнем возрасте не заболей. Надо ж было догадаться выйти на мороз распаренным и без одежды, - попрекнул Шулейман.

- Оскар, я там задыхался, я чувствовал, что могу умереть.

- Сауна и вместе с ней привычка к запредельным температурам у тебя должна быть в крови, - усмехнулся Оскар. – В Финляндии она весьма популярна.

- Наверное, эта часть крови протекла мимо меня, - ответил Том в подушку. – Вместо неё у меня испанская часть крови.

Шевелиться не хотелось, ни единое движение не казалось возможным. Чувство варёности не покидало.

- Я не выйду из этой комнаты, - сказал Том. – Потом ты отнесёшь меня в машину и в самолёт.

- Выйдешь, - наперекор ему утвердил Оскар.

- Не выйду. Я замёрз, сварился, и у меня нет сил. Я больше не хочу узнавать, что ещё этот страшный город нам приготовил. До возвращения домой я останусь здесь.

- Сходи в душ, легче станет.

В отличие от Тома Шулейман не пренебрёг правилами выхода из парилки, потому чувствовал себя намного лучше.

- Не пойду, - буркнул Том. – Я буду здесь. Мне же будут приносить еду? Надеюсь, она будет не такой же смертоносной, как всё здесь.

- Вставай и иди.

- Не пойду, - повторил Том.

Никто его сейчас не заставит двигаться. Он в двойном температурном шоке, всё, у него ни на что нет сил, желания двигаться тоже совершенно нет. Шулейман поступил в том духе, с которого начиналось их знакомство много лет назад, поднял Тома с кровати и утащил в ванную, не обращая внимания на его недовольство. Поставил там в душевую кабину и сдёрнул с него полотенце, прежде чем Том успел попытаться ему помешать. Том ныл, хотел сесть, но Оскар его не слушал, и через десять минут Том оценил, что его самочувствие на самом деле значительно улучшилось. Схема та же, что и перед парилкой, но в обратном направлении: начинать принятие душа с горячей воды и постепенно понижать температуру до прохладной, чтобы тело остыло после мощного прогрева, взбодрилось и восстановило естественную температуру.

- Лучше? – спросил Шулейман, выключив воду, и поставил лейку душа на место.

Том кивнул:

- Да. Но в баню я всё равно больше не пойду, - он нахмурил брови и покачал головой.

- И не надо, раз тебе не зашло, - сказал Оскар. – А я, пожалуй, вернусь и пройду процедуру полностью, интересно же попробовать.

- Оскар, не надо, - Том взял его за руку, смотрел тревожно. – Вдруг тебе станет плохо?

- Не беспокойся, не станет, я контролирую ситуацию. Если же вдруг что-то пойдёт не так, меня без помощи не оставят и точно откачают, я в этом доме ценнейший гость, - усмехнулся Шулейман. – Да и правила пребывания в бане не просто так придумали, а чтобы люди не хватали тепловой удар. Ты подожди меня в доме, ладно? Постарайся не найти проблем ни на какую часть своего тела. Справишься?

- Это надолго? – Том оставаться один в чужом доме не хотел, но идти с Оскаром в парилку хотел ещё меньше.

- Час, думаю, не больше.

- Хорошо, я подожду, - Том отпустил руку Оскара. – Но, если ты вернёшься и найдёшь меня в том же положении лицом вниз, знай, что это ты виноват, что оставил меня одного и я заскучал, - пригрозил с деланной серьёзностью.

Шулейман улыбнулся набок и чмокнул Тома в губы, после чего сказал:

- Приведи себя в порядок, пока я буду в бане, нас ждёт праздничный ужин, ещё в магазин нужно съездить.

Том оделся и лёг на кровать ждать, успел задремать. После бани Оскар переоделся в спальне и спустился к Егору.

- Сколько у нас времени до ужина? – спросил Шулейман. – Тому нужно купить одежду по погоде.

- Конечно, - незамедлительно отозвался Егор. – Я отвезу вас в город, покажу хорошие места.

В дом забежали дети, следом за ними зашла няня и несчастная Алина, несколько часов кряду кутавшаяся на улице в свою норковую шубу, которая не спасала. Терри – запыхавшийся, взбудораженный, раскрасневшийся, оказывается, и его бледность может наливаться цветом – подбежал к Оскару:

- Папа, поиграем завтра в снежки? Мне понравилось, это весело. Ещё можно слепить снежную… как? – он обернулся к подружке.

- Снежную бабу, - радостно подсказала Мира.

- Да, поиграем, - сказал Шулейман и присел перед сыном на корточки. – Сейчас нам с Томом нужно будет ненадолго уехать, Тому нужно купить более тёплую одежду. Ты останешься здесь или поедешь с нами?

Терри снова обернулся к подруге, перемялся с ноги на ногу в серьёзной, озадаченной задумчивости и спросил:

- Папа, ты вернёшься?

Боялся, что нет, ничего не мог с собой поделать. Терри ещё не в том возрасте, когда можно работать над собой, над своими страхами.

- Конечно вернусь, - улыбнулся ему Оскар. – Я же сказал – мы ненадолго.

Терри кивнул:

- Я останусь здесь. Я есть хочу, можно мне перекусить? – и взглянул на Егора, он же хозяин в этом доме.

Пока прислуга оперативно организовывала лёгкий приём пищи, Оскар, которого одолели тяжёлые сомнения, обратился к Шепеню:

- Егор, дети будут в порядке, если мы уедем? Люди, которые на тебя работают, проверенные?

- Разумеется, - заверил его Егор. – Дети и не заметят нашего отсутствия, их покормят, за ними присмотрят, и они будут играть.

- Егор, я доверяю тебе одно из самого дорогого в моей жизни, - серьёзно произнёс Шулейман. - Поэтому хочу быть уверен, что ничего плохого не произойдёт.

- Я тебя понимаю, Оскар, я сам отец трижды, - Егор жестом солидарности коснулся его плеча. – Но тебе не о чем беспокоиться, Терри в моём доме будут беречь так же, как берегут Миру. Алина, - позвал он жену. – Будь с детьми, пока мы не вернёмся.

В пути Шулейман испытывал дискомфортное чувство, что ему непривычно быть не на месте водителя, что ему не то без любимой феррари. И фоном фонила тревога за оставленного Терри. Поскольку здесь не их дом, здесь им всё чужое и нет непоколебимой уверенности в безопасности. Должно быть, все любящие родители испытывают за своих детей этот страх, которому не нужны веские причины.

В магазине Том выбрал пуховик длиной до щиколоток, напоминающий упомянутый им утром скафандр, несколько пар термобелья, утеплённые штаны из той же зимней линии, обещающей надёжную защиту от холода, тёплую флисовую толстовку, шерстяную шапку с термоподкладкой взамен своей никудышной при такой погоде, балаклаву – лицо тоже отмерзало, варежки и высокие дутые ботинки. Во всём этом мороз перестал восприниматься смертоносным и мучительным.

- Я в отношениях со снеговиком, - усмехнулся Шулейман.

Замотанный, что одни глаза блестели, в длинном и толстом белом пуховике Том так и выглядел. Том зыркнул на Оскара, ответил:

- Зато теперь мне тепло. – Помолчал и добавил: - Сильно некрасиво?

- Забей, нормально. Я не хочу, чтобы ты замёрз и заболел, остальное неважно.

Многослойность одежды спасла от ушиба, когда после магазина решили немного прогуляться, и Том поскользнулся и приземлился на копчик. Обойдя лёд, Оскар подал Тому руку, помог подняться.

- Этот город пытается меня убить, - высказал Том, отряхивая пуховик.

- Осторожно, там тоже лёд, - предупредил Егор, указав на ещё один обледеневший участок тротуара.

Гулять по городу Тому расхотелось.

Как и сказал Егор, дети были накормлены, досмотрены и, когда они вернулись, спокойно играли в куклы в комнате Миры. Подходило время праздничного ужина. Семейство Шепень Рождество никогда не праздновали, в их доме никто не был верующим, но Егор пригласил Оскара, Терри и Тома на Рождество и организовал праздник по всем правилам: с атрибутикой, характерными угощениями, разве что помолиться перед ужином не предлагали.

Пробовать пищу нового места Том очень любил, в этом переплетались две его любви – любовь к еде и любовь к новым впечатлениям. Праздничный стол радовал глаз, сглаживая негативное впечатление от сегодняшнего дня, вид блюд вызывал любопытство, а незнакомые, совершенно непривычные названия удивляли и увлекали. Егор предпочитал европейскую и приближенную к ней кухню – куда стремился, ту и еду употреблял, но для колорита рождественский ужин составили из традиционных русских блюд.

Капустница Тому не понравилась. Воспитанный немцем, преданным своим корням, Том с детства привык к кислой капусте в разных вариантах употребления и относился к ней с приязнью, но этот суп на её основе отвращал видом и вкусом. Терри же, в отличие от Тома, да и Оскара тоже, супы в принципе ел часто, хоть и исключительно супы-пюре, и капустницу очень оценил, пусть в нём и есть нелюбимое им мясо, главное, что не курица, которую вообще не употреблял. Даже попросил сказать ему рецепт, чтобы передать его Грегори. С салатом из свёклы, яблок и грецкого ореха дела обстояли лучше, он понравился и Тому, и Терри, Шулейман отнёсся к нему нейтрально, ему в салате не хватило мясного компонента.

Том долго пытался выговорить заковыристое название – сиченики, а сами они пришлись по вкусу. Пряженина – восторг, её аромат и вкус отсылал к колбаскам, которые на Рождество готовил Феликс.

- У вас тоже подают гуся на Рождество? – изумился Том.

Это очень обрадовало. Гусь – его любимое рождественское блюдо, самое рождественское из всех. На втором месте свиная рулька, но её и без праздника как-нибудь приготовит. Десерт – тоже прелесть, Том никогда не пробовал ничего похожего на сочиво.

- Почему в России Рождество отмечают 7 января? – спросил Том после очередной ложки десерта.

- Из-за разницы календарей, которых придерживается церковь. Русская Православная Церковь отказалась переходить с юлианского на григорианский календарь, когда его здесь ввели в 1918 году. Разница между ними в 13 дней, так и получилось, что Рождество сместилось на 7 января, - ответил Оскар вместо Егора и остальных здесь присутствующих местных.

«Календаря два?» - удивлённо подумал Том, но счёл этот вопрос слишком глупым, потому оставил его при себе.

Задал другой вопрос:

- Почему ввели другой календарь? Это ведь неудобно, люди привыкли к одному исчислению дней, а потом стало по-другому.

- Во всём христианском мире григорианский календарь приняли ещё в эпоху Возрождения, - теперь слово взял Егор, но точных дат он не помнил, история не была его сильной стороной. - Когда к власти пришли большевики, мы тоже перешли на григорианский календарь.

«Кто такие большевики?» - задался Том ещё одним вопросом, взглянул на Оскара.

Не спрашивать же. Это при Оскаре он может быть собой без утайки, а при посторонних людях, тем более людях высокого уровня, не хотелось блистать глупостью и необразованностью. Наверняка люди, которые окончили школу, знают ответ на этот вопрос.

- Большевики – это представители и приверженцы радикального крыла социал-демократической рабочей партии, позже они переродились в коммунистов – коммунистическую партию Советского Союза, - ответил Шулейман Тому на немой вопрос, прочтя озадаченность в его глазах. Повернулся к Егору и остальным. – Том слаб в мировой истории в силу обстоятельства, в которых происходило его овладение школьными науками, но зато он блестяще знает всё, что касается Германии.

Том одними губами сказал «спасибо» - и за информацию, и за то, что отметил его сильную сторону, не оставив приниженным.

- Возможно, вам это будет интересно, - сказал Егор. – Мы организовали этот праздник для вас, в привычном вам виде, в России Рождество празднуют иначе.

- А как? – спросил Том.

- У нас это церковный, а не семейный праздник. По правде говоря, в сравнении с Европой в России мало внимания уделяется Рождеству. У нас главный зимний праздник – это Новый год, его все отмечают с застольем, семьёй, друзьями, подарками, до утра не спят, гуляют.

- Почему так? – удивился Том.

- Полагаю, тому виной непростой исторический путь России и уже упомянутые большевики-коммунисты, - сказал Оскар. – Последние Рождество запретили, а позже утвердили Новый год в качестве главного большого зимнего праздника.

- Запретили Рождество? – переспросил Том. – Как можно запретить Рождество? Зачем? Это же не что-то плохое, а праздник.

- О, ты недооцениваешь этих ребят, они много чего запрещали, - усмехнулся Шулейман. – Предвадитель их называл религию «опиумом для народа», и её запретили на государственном уровне, запретили и Рождество как главный праздник христиан. Вместо бога людям престало верить в партию и вместо походов в церковь трудиться без устали на благо родины. Но какой-то праздник помимо связанных с новым строем народу надо было дать – дали Новый год, атрибутикой во многом схожий с Рождеством, но без привязки к религии.

Том слушал с недоумением, с ужасом – и с искренним интересом. Он любил узнавать новые факты, учиться, заполнять пробелы в знаниях. Почему не учился, хоть ту же историю не изучал в свободное время, которого валом? По той же причине, по которой не работал сколько-нибудь постоянно – за праздностью дней забывал, что ему нужно что-то ещё. Ему и не нужно, по сути, ему нет нужды что-либо делать, его жизнь полностью устроена.

- А другие праздники у вас тоже в другое время отмечают? – спросил Том. – Пасху, например.

- Да, - сказал Егор. – Православная и католическая пасха очень редко совпадают. В этом году у нас пасха… - он взглянул на жену, припоминая, когда будет праздник, о котором идёт речь, - 2 мая, а у вас, если я не ошибаюсь, в конце марта.

- Оскар, а мы можем в этом году и пасху тоже отметить? – Том посмотрел на Оскара.

С Феликсом они с меньшим размахом, чем Рождество, но тоже отмечали пасху. Только живых пасхальных кроликов у них никогда не было, а Том очень хотел. Вспомнил, как лет в пять, не утративший ещё полёт воли и собственных желаний под гнётом отказов и запретов отца, выпрашивал кролика на пасху, всего одного кролика – и был уверен, что кролик у него непременно будет. Святая детская наивность, полностью оторванная от реальности. Том позабыл об этом эпизоде и, случайно вспомнив сейчас, улыбнулся воспоминаниям.

Терри заинтересованно поднял взгляд, слушал их разговор. С мамой они не отмечали пасху, им и негде было её отметить в том каноничном виде, а папа пасху тоже не отмечал никак, поэтому Терри видел её лишь в фильмах. Хотел бы принять участие в этом празднике. Кролики милые, их все любят. Что ещё нужно делать? Искать яйца. Это должно быть весело, особенно если будет вместе с Мирой.

- Ладно, отметим и пасху, я не возражаю, - ответил Шулейман.

Терри радостно заулыбался:

- Отметим, папа? По всем правилам, да? Мы поедем к дедушке? Там будет удобнее.

- Да, думаю, к нему поедем. Папа будет рад провести вместе ещё один праздник.

Теперь и Том широко заулыбался. Много ли ему нужно для счастья? Праздники - более уединённые, которые он и Оскар встречают вдвоём, и большие, семейные - делают его очень счастливым. Потому что они одновременно отсылают в детство и дают то, чего он никогда не имел.

После ужина они проводили время вместе большой компанией, а ближе ко сну Том попросил:

- Оскар, ты можешь мне почитать?

- Что, тоже хочешь сказку на ночь? – усмехнулся тот.

- Нет, не сказку, - Том качнул головой. – Можешь почитать мне историю? Я почти ничего не знаю, я сегодня хотел о многом спросить, но не хотел выглядеть глупым, - потупил взгляд. И обратно поднял глаза к Оскару, в них серьёзность, капля неуверенности и надежда. – Мне интересно, что происходило в мире, чего я не знаю, я бы сам почитал, но мне, наверное, станет скучно, или я буду что-то не понимать, или задремлю. А ты интересно рассказываешь.

- Ладно, - Шулейман вытянул из кармана телефон и разблокировал. – Какой период истории тебя интересует?

Том задумался, закусив губы, и ответил:

- Давай 20-й век.

- По стране есть предпочтения?

Том отрицательно покачал головой. Оскар нашёл учебник по всемирной истории, скачал и пересел ближе к Тому. Том же лёг на бок, подложив согнутую руку под голову, и подтянул колени к животу готовый слушать.

- 20-й век – наиболее динамичный век в истории человеческой цивилизации, - начал читать Шулейман, - характеризующийся торжеством науки, человеческого интеллекта, эпохой социальных бурь, потрясений, парадоксов: утверждаются идеалы любви к человеку, равенства, демократии, и одновременно происходят самые смертоносные в истории человечества две мировые войны и обострение социального неравенства людей...

Через двадцать минут раздался стук в дверь и вопрос детским голосом: «Можно?».

- Да, Терри, заходи, - сказал Оскар.

Терри вошёл в комнату, любопытно посмотрел на них, устроившихся на кровати.

- А чем вы занимаетесь?

- Я читаю Тому историю 20-го века, - ответил Шулейман.

- А можно мне тоже послушать? – воодушевился Терри.

Том расстроился – эта лекция только для него, хотел так, но вида не подал, думал, что не подал, но по глазам всё видно. Оскар взглянул на него, отложил телефон, встал, подошёл к Терри и, подняв его на руки, вынес в коридор.

- Терри, сейчас мне нужно провести время с Томом, к тебе я приду позже, - сказал Оскар тихо. – Ты не обидишься?

Терри отрицательно помотал головой, спросил:

- А ты расскажешь мне историю на ночь?

- Конечно расскажу.

- А можно Мире тоже послушать?

- Без проблем. Чем больше слушателей, тем веселее, - Оскар улыбнулся, подмигнув сыну, и поцеловал его в щёку.

Том сел в ожидании его, поднял брови, когда Оскар вернулся один.

- А где Терри?

- С Мирославой, - ответил Шулейман, подходя к кровати. – Эта лекция только для взрослых. Для детей с меня позже будет сказка на ночь. Так, на чём я остановился? Точно, буржуазно-демократическая революция в Российской империи. Вопросов по поводу данной империи больше нет?

Том отрицательно покачал головой. А до того недоумевал, что Россия опять иначе называется, Советский Союз худо-бедно запомнил, а тут новое название – и всё за один век. Впрочем, Германия за тот же прошлый век сменила даже больше названий, но это Том знал с детства, а об истории России, да и всех остальных стран, знал чуть больше, чем ничего, потому путался и дивился.

Индивидуальный урок продлился два часа. Закончив читать текст, который дополнял от себя, Шулейман посмотрел на Тома, что тихо лежал рядом, но не спал, глаза не закрывал. Улыбнулся губами.

- Терри увлечён историей, тебе, как выяснилось, она тоже интересна, - произнёс Оскар.

Ещё одно совпадение. Не мог его не отметить. Оттого и улыбался – что Том так мил в этом моменте, который уже проживал с Терри. Отец и сын, у которых никакой связи, а одна кровь всё равно себя проявляет.

- Даже не знаю, хотел ли я в детстве изучать разную историю, - негромко сказал в ответ Том, и от его слов веяло тихой печалью. – Я не помню. Наверное, мог бы, меня в детстве многое увлекало. Но я ничего не знаю, а Терри учится и уже знает больше.

- Жаль, что Феликс не позволил тебе полноценно учиться, развиваться согласно потребностям твоей личности, - без тени обесценивающей насмешки, прямо глядя в глаза.

Оскар всегда смотрел так, в нём нет ни капли ужимок. Том до сих пор поражался его выраженной во всём прямоте. Потому что сам совсем другой. Том дрогнул улыбкой уголками губ. Благодарно. За то, что Оскар его понимает. За то, что пожелал бы ему другой жизни.

- Оскар, а… - Том куснул губу, - ты можешь со мной заниматься? Я заброшу, если буду учиться сам, я себя знаю. А я хотел бы подтянуть хотя бы историю. Ты можешь?

- Твоим лечащим доктором и секс-тренером я уже был, теперь буду преподавателем истории, - усмехнулся Шулейман. – Что ж, попробуем, почему нет. Час-два в день на это я точно найду.

Том улыбнулся, засияв, полез обниматься.

- Сейчас мне надо уложить Терри, а потом у меня к тебе будет предложение, - сказал Оскар после объятий. – Как насчёт того, чтобы забить на то, что нам надо раньше встать, поскольку тут в два часа дня уже темнеет, и посмотреть фильм?

Конечно, Том был за.

Глава 16

Матушка-земля,

Белая берёзонька,

Для меня – Святая Русь,

Для других – занозонька.

Татьяна Куртукова, Матушка©

Утром после завтрака отправились кататься на санках. Как же без этого? Том с энтузиазмом отнёсся к новому для него зимнему развлечению, но во время первого спуска проехал метров пять и свалился в снег. И во второй раз, и в третий, дистанция, которую проезжал на санках, увеличивалась, но до конца не доехал ни разу. В очередной раз упав, Том сплюнул попавший в рот снег, натянул на лицо спущенную под подбородок балаклаву и поднялся на ноги, передумал продолжал попытки покататься. Валиться в холодный снег ему не понравилось. Том вернулся на вершину горки к Оскару, который от катания воздерживался и наблюдал за детьми, на пару визжащими во время каждого спуска.

- Накатался? – поинтересовался Шулейман.

- Да, - кивнул Том, пряча руки в рукавицах в рукава. – То ли со мной что-то не так, то ли это ещё одно русское развлечение, которое больше похоже на испытание.

- Нам их не понять, - усмехнулся Оскар. – Хотя, помнится мне, на лыжах кататься тебе понравилось.

- С лыж я реже падал, лыжами я мог управлять, а это… - Том махнул рукой в сторону брошенных санок.

К ним подбежал улыбающийся, запорошенный снегом Терри.

- Папа, прокатимся вместе?

На санках Шулейман себя не видел от слова совсем, но ребёнку не отказал. Уместился на санках, посадив Терри между своих колен. Санки не ехали.

- Нужно подтолкнуть, - сказал Терри, обернувшись к папе.

- Сейчас.

В таких раскоряченных позах Оскар быть не привык, заглянул вниз с одной, с другой стороны, спустил одну ногу на землю. К ним на подмогу пришёл Егор:

- Я подтолкну.

- Аккуратно только, - сказал Шулейман и поднял ногу на санки.

За что тут держаться? Оскар одной рукой взялся за ручку, второй обхватил Терри.

- Папа, не волнуйся, я не упаду, - Терри оглянулся к нему. – Или ты боишься упасть?

- Побаиваюсь, - улыбнулся Шулейман. – Я впервые в жизни сижу на санках.

- Готовы? – спросил Егор. – По-ехали!

Санки сдвинулись с устойчивого места – и полетели вниз. Том испуганно вскинул руку ко рту, потому что Оскар тоже не продержался до конца спуска, слетел в снег. Чтобы умело кататься, нужна сноровка, а откуда ей взяться, если не делал этого никогда прежде? Ещё и неудобно было, поскольку санки Шулейману не по размеру. Из-за него и Терри упал. Оскар в одну сторону, Терри в другую, порожние санки поехали дальше. Том побежал на помощь, споткнулся – не привык, что ноги могут увязать – и кубарем покатился вниз. Это на местах проложенных саночных трасс снег укатанный, а вокруг плотный покров высотой 30-40 сантиметров.

Терри смеялся, ему весело с этого падения. Но, увидев папу, резко смолк, перестал улыбаться и подполз к нему:

- Папа, ты ушибся?

- Нет, я в порядке.

Всё происходило в одну минуту. Шулейман заметил падение Тома, хотел ему помочь, но тоже упал, не покатился, приземлился на колени и ладони.

- Ты живой? – крикнул Оскар, сев на пятки.

- Живой! – отозвался Том.

- Тогда ползи сюда, я не уверен, что до тебя дойду.

Вместе с Томом подоспел встревоженный Шепень:

- Оскар, ты ничего не повредил? Терри, ты в порядке?

Да что же это такое – старается угодить, развлечь, доставить удовольствие, но каждая новая придумка для драгоценных гостей оборачивается провалом.

- Я в порядке, - сказал Терри.

- Я тоже, - также ответил Шулейман. – Но, Егор, без обид, я больше не подвяжусь участвовать в ваших местных развлечениях.

- Мне Мира вчера рассказала одну цитату, - Терри тоже сел на пятки на снегу. – «Что русскому хорошо, то французу смерть». Кажется, она подходит к этой ситуации, да?

- Да, именно так, - оценил Оскар.

- Простите, мы хотели наполнить ваше путешествие нашим колоритом, но я не подумал, что для вас всё это совершенно чуждо, - произнёс Егор.

- Ладно уж, - махнул рукой Шулейман. – Что дальше должно было быть в твоём плане? Кросс по пересечённой лесной местности наперегонки с медведем? Сражение с тем же медведем балалайкой? Распитие водки на выносливость?

- Это уже стереотипы, - Егор тонко улыбнулся.

- Знаю. Хотя в реальность кросса с медведем я бы поверил. Кто ж вас знает. Как говорил ваш классик: «Умом Россию не понять», - посмеялся Оскар.

Шепень не обижался на высмеивание своей родины, он бы сам её с удовольствием осмеял и покинул навсегда.

- Это из какого-то произведения? – полюбопытствовал Терри.

- Из стиха, - ответил ему Оскар. – Я знаю всего две строчки.

Это стихотворение Егор знал целиком и процитировал:

- Умом Россию не понять,

Аршином общим не измерить;

У ней особенная стать -

В Россию можно только верить.

Сначала на русском рассказал, затем повторил на французском, упомянув, что на языке оригинала стих звучит более складно. Терри наклонил голову набок, ему понравилось стихотворение, строки легли на душу. Это особенная страна – которую не понять, в неё можно лишь верить.

- Терри, - к ним подошла и Мира, - ты будешь ещё кататься?

- Да, буду, - Терри поднялся на ноги, отряхнул штаны. – Папа, можно?

- Можно, если без меня. Уж прости, мне не нравится падать и кататься в снегу.

Терри кивнул и пошёл за своими санками. Оскар добавил ему в спину:

- Будь осторожен.

Что лишнее наставление. Терри с первого раза освоил санки. Способный мальчик, нет дела, которое ему не даётся. Или просто причина в возрасте: чем младше человек, тем ему проще овладевать новыми знаниями, навыками, чем угодно. Терри и здешнюю температуру переносил лучше остальных.

Потом дети и взрослые играли в снежки. Только Том оставался в стороне, он бы хотел поиграть, игры в снежки – ещё одна активность, которую Феликс ему запрещал, да и не было на юго-западе Франции столько снега. Но в своих толстых многослойных одеждах и нагибался-то с трудом, для активной игры нужно облегчиться, а сделать этого не мог, ведь замёрзнет. Потому лишь наблюдал за весельем остальных и тихо завидовал Терри, что с ним Оскар так увлечённо играет и поддерживает его желания, тихо завидовал всем, потому что им весело, они свободны в своём ребячестве, и тихо грустил.

В спину прилетел снежок. Том в недоумении обернулся, и Оскар красноречиво выгнул бровь, мол, принимай вызов. Том улыбнулся – приятно ведь, что Оскар старается его втянуть в игру, пусть это и впустую – и развёл руками:

- Я не смогу играть. Во всей этой одежде я еле двигаюсь.

Преувеличивал, двигался Том вполне нормально, но что для активной, манёвренной игры «скафандр» подходит мало – это правда.

- Значит, ты проиграешь, - бросил Шулейман и набрал снега, лепя снежок.

- Оскар… - Том отступил на шаг назад.

Продолжить фразу не успел, потому что второй снежок попал в лицо.

- Упс, - выговорил Оскар. – Я промахнулся, метил не в лицо.

- Оскар!

Том смахнул с лица снег, по-прежнему не хотел даже пробовать играть, он заранее опустил руки, что ничего не получится, но азартом выходки Оскара его заражали, будили внутри слабенькую конкретно в его случае, забитую, но естественную реакцию – бей в ответ, когда на тебя нападают.

- Я от тебя не отстану, ты же меня знаешь. Прими бой и проиграй честно! – дерзко крикнул Оскар, скатывая следующий снежок.

- Оскар!

От третьего снежка Том увернулся – и не удержался, бросился формировать ответный снаряд и ворвался в сражение.

- Нечестно! Двое на одного! – со смехом выкрикнул Шулейман, когда в него попал Терри. – Берегитесь, мой ответ будет страшен!

Да, Том не смог бы быть с кем-то другим – хорошим, более мягким, тактичным и понимающим. Этот человек понимал бы его и обнимал, просто был рядом, а Оскар его не просто понимал и жалел, иногда он и вовсе не жалел – он брал и что-то делал, подталкивал, заставлял, брал за шкирку и вынуждал сделать шаг. Даже с такой мелочью как снежки – Оскар заставил его играть. Тому как человеку потерянному по жизни, надломленному, склонному к сомнениям и меланхолии нужен рядом человек-двигатель, человек-я-всё-равно-не-отступлю.

Том визжал громче взбудораженных игрой детей. Забыл о своей убеждённости в неудаче. Забыл о морозе. Так активно двигался, что перегрелся, стянул под подбородок балаклаву и ослабил шарф, а потом и вовсе расстегнул пуховик. Вспотел, дышал тяжело, но в быстро бегущей крови играло счастье, то простое детское счастье, которому мало надо. Только хватило его ненадолго.

Поехали в город на экскурсию по примечательным местам. Том с удивлением смотрел, как уже в два часа дня заходит солнце. Его впечатлил вид футуристических высоток среди заснеженного, ледяного пейзажа. Эти виды напоминали кадры из тех фильмов, где показывали невозможное будущее. Казалось, город в таких условиях не может процветать, но, как Тому объяснили Оскар и Егор, Сургут – развитый город, один из богатейших в России, спасибо нефти и газу. Что владение нефтью и газом – синоним богатства, Том знал, спросил Оскара шёпотом на ухо:

- А у тебя есть нефть или газ?

- Хочу что-нибудь прикупить, кстати, как раз здесь, в России, но пока никто не соглашается продать, - ответил Шулейман. – Надо дождаться кризиса. Егор обещал подсказать, когда будет удачный момент.

- И тогда мы будем часто ездить в Россию?

- Зачем? – удивился Оскар, взглянув на Тома, и пожал плечами. – Раз прилечу сюда, когда будем оформлять сделку, потом буду следить за делами здесь дистанционно, как и за всеми остальными.

Ох, как Егор хотел помочь Шулейману. Во-первых, со многими из тех, кто владел природными богатствами страны, он шёл рука об руку, а потом, когда у него начались проблемы, все они от него отвернулись, будто и не знали никогда, ни одна сволочь не помогла, ещё и нос воротят, словно сами такие правильные. Во-вторых, помочь – значит укрепить отношения. Шепень, если бы чем-то интересующим Оскара владел, с удовольствием продал бы ему часть – часть, чтобы владение целым на двоих их связало ещё до того, как их свяжут дети. Также Шулеймана интересовали якутские алмазы – пусть будет в его владении небольшое месторождение, рассуждал он, Егор уже полгода активно ему помогал, искал пути, по которым Оскар сможет совершить эту покупку.

Том хотел сфотографировать морозно-футуристические виды, но крутая камера тоже отказывалась работать в таких условиях. Телефон он даже не проверял.

- Том, если ты хочешь, я могу сделать фотографию и переслать тебе, - предложил Егор.

- Твой телефон работает?

- Да.

Егор снял светящиеся огнями высотки, показал Тому. Качество фотографии совсем не то, но лучше, чем ничего. Том кивнул, поблагодарил. Когда они вернулись в дом, Том опубликовал пересланную ему фотографию с подписью: «Я будто попал в другой мир, в котором всё иначе. Этот мир называется – Сургут». Казалось, что уже глубокий вечер, а ещё и пяти нет. Потому что за окном уже несколько часов плотная темнота. Поэтому ощущение, будто скоро ночь и время ложиться спать. Эта концентрация темноты в сутках сбивала Тому настройки. Вроде бы и в сон не клонило, но и бодрости и желания что-либо делать недоставало.

Вечером пошли гулять по живописной округе, один лес, кажущийся в темноте совершенно чёрным, угрожающим, чего стоил. Дети с Егором, Алиной, двумя нянями и охраной шли впереди, Том с Оскаром отстали и следовали за ними расслабленным прогулочным шагом. Темно, уже много часов темно, а впереди ещё ночь. Том остановился в тенистом закутке, опёрся об Оскара, упёршись лбом в его плечо.

- Оскар, мне здесь плохо, - признался негромко. – Здесь холодно, темно. Я пытаюсь получать удовольствие от всякого здесь, но мне всё равно тоскливо. Так было в Финляндии, даже когда всё было хорошо, я чувствовал себя не очень, мне там было плохо, потому что там холодно и мало солнца. Мне плохо без солнечного света. Я плохо переношу холод, и мне здесь ничего не нравится. Оскар, я хочу домой.

Жаловался ничего не добиваясь. Рассказывал просто ради того, чтобы рассказать, поделиться, чтобы не делать вид, что всё в порядке.

- Осталось четыре дня, - Шулейман приобнял его, провёл ладонью по лопаткам. – Выдержишь?

Том кивнул, не поднимая головы. Не хотел. И идти никуда не хотел. Хотел вот так стоять с Оскаром, буквально закрыв глаза на окружающую действительность, потому и положился на него, набираясь сил для дальнейшего движения.

- У меня есть идея, - Оскар отпустил Тома и взял за руку. – Пойдём в дом.

- А Терри?

- Он занят прогулкой, за ним присмотрят. Пойдём, - Шулейман увлёк Тома в сторону дома.

Там прошли в дальнюю комнату на первом этаже. Это загородный дом отдыха, и данная комната, в отличие от остальных, выполненных в более универсальном стиле, отражала атмосферу традиционного домика в лесу. Стены отделаны ароматным деревом, большой камин, на полу натуральная медвежья шкура, которую Терри уже видел и расстроился. Сам Терри мяса ел мало, но спокойно относился к тому, что его едят другие. Нормально воспринимал шубы и изделия из кожи. Но шкура на полу – она ведь не имеет практического смысла. Ради неё убили целого медведя, просто ради того, чтобы она здесь лежала. Зачем? Терри не мог понять, его расстраивал этот жестокий предмет интерьера, поэтому в эту комнату он больше не хотел заходить.

- Зачем мы сюда пришли? – спросил Том, оглядывая комнату, в которой ещё не был.

- Чтобы отдохнуть. Давай начнём с согревающего душа, тут напротив есть ванная комната, - кивнул Оскар в направлении двери.

В душе они провели минут двадцать, не меньше. Умиротворяющие потоки тёплой воды и лёгкий массаж расслабляющих прикосновений сняли негатив, отвлекли от того, что за окнами отнюдь не средиземноморское побережье, пусть это и не забылось. В комнату они вернулись в мягких белоснежных халатах, забрав с собой одежду. Шулейман присел на корточки у камина.

- Ты умеешь разжигать камин? – удивился Том.

- Я много чего умею, чего обо мне не подумать, - усмехнулся Оскар, взглянув на него через плечо.

Взял с полки коробок специальных длинных спичек, чиркнул и подсунул горящую спичку под поленья, где лежал трут. Розжиг занялся огнём, через несколько минут пламя уверенно облизывало поленья. Тут ни стекла, ни других заслонок – аутентичный камин, дышащий уютным жаром открытого живого пламени. Шулейман подошёл к Тому, провёл ладонями по телу поверх халата. Привлёк ближе к себе, заглядывая в глаза. В комнате лёгкий полумрак, свет огня бликами играл на коже, отражался в глазах.

- Садись, - Оскар кивнул в сторону камина.

- Прямо на пол?

- Ты имеешь что-то против? – вопросом на вопрос ответил Шулейман.

- Нет, но ты ведь никогда не сидишь на полу.

- Сегодня сижу, - усмехнулся Оскар, - атмосфера требует, - и первым сел, похлопал рядом с собой по шкуре. – Садись.

Том тоже сел, не знал, куда смотреть – на огонь, есть в нём что-то завораживающее, на Оскара или ещё куда-то. Провёл ладонью по своему плечу. Камин Тому нравился, конечно, в Ницце он ни к чему, но здесь около него тепло и уютно. Почти уютно, потому что дом чужой и вокруг всё чужое, а за окном темнота и морозы. Касание губ к губам застало врасплох, Том распахнул глаза; влажные кончики волос завитками касались объёмного ворота халата.

- Чего ты пугаешься? – Шулейман приглушённо усмехнулся и снова потянулся к Тому, поцеловал, скользнув ладонью на его затылок, пальцы в волосы запустил.

На второй поцелуй Том ответил, принял язык Оскара. Поцелуи с ним всегда вызывали потрясающе приятные ощущения – с первого осознанного раза и до настоящего момента, привычка не вырабатывалась, чувствительность не притуплялась. Влажные причмокивания сплетались с потрескиванием поленьев в камине в мелодию гармонии.

- Оскар, это не наш дом, - сказал Том, поняв, к чему, кажется, идёт дело.

Он ещё не успел разомлеть, но равнодушным не оставался. Оскар тоже – Том не смотрел ему вниз, но чувствовал его настрой.

- Я в курсе, - отозвался Шулейман и ткнулся губами Тому в шею, влажно прихватывая кожу.

- Оскар, это даже не наша спальня, - физического сопротивления Том не оказывал, лишь увернуться от опаляющих губ пытался. – Нам здесь нельзя, это неприлично.

- А мы им не скажем, - Оскар отстранился и посмотрел Тому в глаза с лукавыми чертями во взгляде, замыслившими шалость. – Если же нас застукают, меня точно простят, а тебя им придётся простить. Забей на них, - и снова поцелуи в шею, сбивающие с толку. – Надо же спасать тебя от хандры. Я с удовольствием выступлю и лекарем твоим, и лекарством.

- Но…

Том сомневался, здесь даже дверь не запирается. Посмотрел в ту сторону.

- Расслабься, - сказал Шулейман, не оставляя настойчивых попыток сманить Тома в соблазн. – У нас есть время. Я с тобой, а значит, всё будет круто.

Том сдался, откинул голову, подставляясь под ласку, выбивающую почву из-под ног. Оскар прикусил тонкую кожу на его ключице, зализал и широко провёл языком вверх по шее, присосался под ухом. Тома перетряхивало дрожью, пальцы комкали халат на плечах Оскара – он не хотел так рисковать, не хотел убийственной неловкости, которая может случиться, если их застукают, но… не мог сопротивляться. Оскар умело сманивал его в омут, в котором уже всё не имеет значения, кроме желания продолжать его чувствовать.

Шулейман сдвинул халат с плеча Тома, с другого тоже и, распахнув вещь на груди, припал губами к его левому соску. Засосал, обвёл языком, прикусил и заласкал игрой кончиком языка с верхушкой. Том дышал чаще и тяжелее; Оскар чувствовал, как у него бьётся сердце – быстро, в ритме разгорающейся страсти. Том кусал губы, сомневался, но мысли-сомнения бились в голове обособленно, не имея ни на что влияния. За окном стужа, а здесь тепло… жарко. Шулейман лизнул его ключицу, оставил лёгкий засос без следа и запечатлел на губах короткий, но пылкий, пьянящий поцелуй. Том улыбнулся в его отпустившие губы. Глаза блестели, отражали блики огня, а в них всё та же неуверенная невинность через годы.

- Жарко, не находишь? – Оскар поцеловал его в косточку на челюсти, придерживая за подбородок. – Давай это снимем.

Ослабил пояс и спустил халат с плеч Тома; Том высвободил руки из скатившихся к локтям рукавов, куснул губу. Тело ласкало тепло близкого камина. Шулейман провёл ладонями по его торсу, снизу верх по бокам, поцеловал в запястье и, целуя в изгиб шеи, там, где очень чувствительно бьётся пульс, развязал пояс его халата, огладил обнажённые бёдра. Свой халат Оскар тоже развязал и распахнул – да, он хочет, его яркое, неприкрытое возбуждение цепляло взгляд, выглядело… Том хотел подобрать слово. Наверное – пикантно. Половые органы в возбуждении всегда наливаются цветом от притока крови, а полумрак и свет огня затемняли, углубляли оттенки. Толстый, налитой. Желающий его.

Шулейман избавил Тома от халата и свой тоже скинул на пол.

- Иди сюда, - Оскар затянул Тома к себе на колени, лицом к себе.

Том обхватил его руками за шею.

- Оскар, я не думал, что мы будем здесь заниматься, здесь и нечем… - завуалированно предупредил о своей неготовности.

- Я готов рискнуть, - ответил Шулейман и коснулся губами его шеи, гладил по пояснице.

Пальцами левой руки исследовал его позвонки, отчего Тома неизменно приязненно мурашило, он прикрыл глаза, запрокинул голову. Обнажённые тела, касания ладонями и губами, взгляды в глаза. Немного как тогда, в клинике, когда доктор Фрей порекомендовала им воздерживаться от секса, но не друг от друга. Только сейчас без ограничения, с добровольным нагнетанием желания откладыванием момента слияния и самых активных действий. Том сидел на бёдрах Оскара, чувствовал его, они соприкасались там, где становилось горячее. Огонь красил обнажённую кожу в тёплые оранжевые тона, Оскару это очень шло, его бронзовое тело выглядело ещё притягательнее в таком свете, игра света и тени подчёркивала рельеф мускулатуры. Том им любовался, обрывчатыми взглядами впитывал великолепие красоты. Касался кончиками пальцев, обводил линии бицепса и плечевой мышцы, грудные мышцы и – увереннее – ладонями. Оскар думал о том же – Тому очень идёт свет огня на обнажённой бледной коже. Он тёплый, обнажённый во всех смыслах, свой. Его хотелось всегда. Не просто хотелось, а сейчас хотелось смаковать. Плевать, что время и место неподходящие, что все могут вернуться в любой момент и открыть эту незапертую дверь. Оскар прикроет Тома и скажет: «Закройте дверь и дайте нам закончить», и ему нисколько не будет неловко, и никто его не осудит. Смаковать – идеальное слово в отношении Тома, которого не мог натрогаться, это бездонная потребность. Пробовать на вкус и пить его всеми доступными путями осязания.

Шулейман двумя пальцами коснулся его губ, и Том вобрал пальцы в рот, смачивая слюной. Оскар убрал руку и сплюнул в ладонь, сказал Тому:

- Плюнь.

Том тоже сплюнул. Шулейман размазал общую слюну между его ягодиц, обвёл указательным пальцем сфинктер. Том прогибался в пояснице, прикрывая глаза, прикосновения там дико приятны, остры.

- Надо чтобы ты больше потёк, - усмехнулся Оскар над ухом Тома и кольцом пальцев обхватил его член. – Естественная смазка отлично справляется с задачей облегчения проникновения.

Том простонал сквозь зубы: Оскар, стимулируя его спереди, одновременно ввёл сзади указательный палец. Словно вправду все соки решил выжать. Искусно, прокручивая кисть, и ритмичными движениями внутри. Том не мог сидеть спокойно, гнулся, извивался в нарастающем безумии удовольствия. Шулейман собрал с головки Тома вязкий потёк и коснулся испачканными пальцами его губ, словно бальзам нанеся смазку. И, не дав Тому опомниться, поцеловал в терпкие от смазки губы глубоко и пылко, отстранился и широко ухмыльнулся. Это ещё одно его «люблю делать с Томом» - использовать природную смазку альтернативными способами, особенно пробовать на вкус. И Том так мило смущается в подобные моменты, теряется, неосознанно вскидывает брови.

- Как здорово, что ты столь обильный, - Шулейман коснулся губами губ Тома и, собрав его смазку пальцами, ввёл в него уже два.

Том выгнулся, зажмурился. Если бы Оскар не перестал стимулировать с двух сторон, он бы продержался ещё минуту максимум. Но и сейчас не ощущал в себе сил держаться долго. Слишком приятно. Оскар возвратно-поступательными движениями раздражал его нутро, массировал изнутри, не избегая самой чувствительной точки. Всякий раз, когда Оскар проводил, давил на простату, Том хватал ртом воздух, чувствуя, будто задыхается. Быстрее, ещё быстрее движения и поцелуи всюду, куда дотягивался в такой позе. Том запрокидывал голову, горел, плавился, нервные окончания взрывались, разрываемые шквалом ощущений в разных областях тела: от губ Оскара и от его сильных пальцев, доводящих до исступления.

- Оскар, я не выдержу… - Том вцепился в его руку, останавливая. – Я сейчас кончу…

- О, молодец, вслух сказал, - Шулейман едва слышно усмехнулся и чмокнул его в губы, в уголок рта. – Не надо сейчас, вместе нам будет приятнее, - обнял Тома одной рукой за поясницу и плавно вытянул из него пальцы.

Коснулся расслабленного колечка мышц, обвёл по кругу, проверяя готовность. Уже можно. Том готов, он очень хочет. Не он один.

- Откинься назад, - сказал Оскар. – Не бойся, я тебя поддержу, не упадёшь.

Том поднял руки над головой и откинулся назад, Оскар поддержал его под спину, осторожно опустил лопатками на шкуру, ягодицами Том остался лежать на его бёдрах. Шулейман отвёл его ногу в сторону, побуждая развести бёдра шире, раскрыл перед собой и, придерживая ствол члена рукой, ткнулся головкой ниже нужного. Проскользнул выше, упёрся, надавил, качнул бёдрами, раздвигая границы тела. Том закусил губы, шумно, долго вдохнул и выдохнул, закрыл глаза. Проникновение раскаляло нервы. И первый толчок – маленькое короткое замыкание по всему телу. Оскар подтянул Тома к себе, приподнялся на коленях и толкнулся в него, больше не беря пауз. Держал Тома за бёдра и врывался в него раскрытого, жаркого. Он восхитительно горячий, восхитительно хотящий, восхитительно отдающийся.

Том выгнулся, вцепился в край шкуры, повернув голову вбок. Кусал свою руку, чтобы не кричать. Сходу – и мощь ощущений зашкаливала до умопомрачения. В такой позе стимуляция непрерывная, сильная, у Тома мозги съезжали набекрень от того, насколько ему невыносимо хорошо. Как ни старался быть тихим в чужом доме, в комнате, в которой нельзя, не получалось сдержать все звуки, с губ срывались стоны-всхлипы, вскрики вырывались из горла. Том судорожно хватался за шкуру, выдирая ворсинки. Хватался за колени Оскара, то ли пытаясь оттолкнуть его, чтобы дать себе пощады, то ли желая насадить себя на него ещё глубже, чтобы пронзил до боли, до запределов возможного.

- Иди сюда, - Шулейман притормозил, потянул Тома, снова усадив на себя, обнял за спину.

В таком положении не разгонишься, амплитуда слабая, каждое движение раздражало одну ограниченную зону.

- Двигайся тоже, - выдохнул Оскар, целуя и вылизывая шею Тома.

Том начал неуверенно, не зная, как надо, как справиться в этой сложной позе, но взрывы восторга в теле от каждого движения снесли все сомнения. Уже ни неловкости, ни страха быть застуканными, тело билось в гонке к высшему наслаждению. Том дёрганными толчками вниз насаживал себя на Оскара, двигающегося ему навстречу, цеплялся за его плечи, обнимал за шею. Хотел целовать, но не мог, рот нужен для загнанного дыхания. Том вскрикивал, изнывал, чувствовал так сильно, что реальность вокруг перестал существовать. Только тепло огня, жёсткость шкуры под ногами и вспарывающее удовольствие от Оскара. Том, забываясь, изнемогая от желания и удовольствия, кусал его плечи.

Шулейман толкнул Тома обратно на спину, накрыл собой, вонзился глубоко, спуская тормоза. Тома под его напором дробило на атомы, шкура под спиной раздражала кожу, причиняя дополнительную стимуляцию.

- Оскар, боже… - проскулил Том, сжимая пальцы на его руках.

- Давай ещё раз, - Шулейман довольно наклонился ниже к его лицу, говорил в губы. – Зови меня по имени.

- Оскар, Оскар… - Том едва соображал, но обожаемое имя рвалось из него толчками. – Оскар! Нас же могут услышать! Ос… Оскар!..

Кончили они с минимальной разбежкой. Хотели не оставить следов, но сперма попала на медвежью шкуру. Накинув халат, Шулейман вышел из комнаты в поисках прислуги, махнул горничной:

- Эй!

Девушка подошла, улыбнулась.

- Нужно убрать в комнате с камином, - распорядился Оскар.

Горничная улыбалась и хлопала ресницами. Не понимала французского. Шулейман повторил на английском, но и его девушка знала настолько слабо, что не понимала. Вздохнув и закатив глаза, Оскар вбил в переводчик на телефоне нужную фразу и показал горничной. Та прочла и покивала, пошла за уборочными принадлежностями. В отличие от Шулеймана, Том надел свои штаны и толстовку, вышел к нему, перехватив руку рукой.

- Оскар, там же сперма, неловко, что кто-то будет это убирать, - шепнул Том, поглядывая в сторону приближающейся к ним горничной. – Я бы сам убрал.

- Зачем? – вопросил тот в ответ. – Мы гости, здесь есть прислуга, она пусть и убирает.

Горничная управилась быстро, вышла из комнаты, улыбаясь под нос – это же такая сплетня для коллег, что ей пришлось оттирать сперму, да ещё и после двух мужчин.

- Что, никогда сперму не видела? – осадил её Оскар. – Мои соболезнования.

Горничная по тону поняла, что её не хвалят, убрала с лица улыбку и, опустив голову и извинившись, ретировалась долой с глаз.

- Оскар, почему ты так ей сказал? – спросил Том.

- Потому что прислуга должна знать своё место и чётко понимать, что на рабочем месте она должна быть глуха и слепа, - веско ответил Шулейман. – Распоясались тут, - фыркнул. – Меня на них нет.

- Что-то по Грегори не похоже, что ты грозный начальник, - Том улыбнулся, прильнул к Оскару. – Со мной ты тоже не был злодеем.

- У Грегори есть фора – он друг Терри, да и обязанности свои он исполняет исправно. А в случае с тобой я делал скидку на умственную отсталость.

Том надул губы, стукнул Оскара ладонью.

- Я не дебил.

- Знаю, твой интеллект развит согласно возрасту, - сказал в ответ Шулейман. – Но в то время дела обстояли иначе, это факт, а не повод для обиды.

- То есть ты всё-таки вправду считал меня отсталым и поэтому терпел? – уточнил Том.

- Нет. Если честно, я не знаю, почему так поступал, я тебя не жалел, но ты не вызывал у меня желания тебя вышвырнуть за первый же прокол.

Вскоре дом наполнился голосами, Шулейман тоже оделся и вышел встречать прибывших, Терри с радостным возгласом: «Папа!» кинулся его обнимать, отстранился, заглянул в глаза:

- А почему вы ушли?

- Том замёрз, - Оскар кивнул в его сторону. – Я решил тебя не отвлекать, поэтому не предупредил.

Терри стал серьёзным, перемялся с ноги на ногу:

- Папа, пожалуйста, в следующий раз скажи.

И в глазах читалась причина – испугался, что брошен, не увидев самого важного взрослого, хотя держался молодцом. Шулейман и сам задумывался о необходимости предупредить Терри об их отлучке, но желание сбежать с Томом инкогнито перевесило и увело в сторону. Стыдно. Оскар присел на корточки перед сыном и ответил:

- Обязательно скажу. Прости, что я ушёл без предупреждения. Мне захотелось немного сумасбродства, я повёл себя как мальчишка. Извинишь меня? – и в глаза заглянул с едва заметным изгибом улыбки.

Терри тоже улыбнулся губами, кивнул. Оскар помог ему снять удлинённую куртку:

- Как вы погуляли? Расскажешь?

Терри с удовольствием рассказал – о том, какая здесь ночь чёрная, в Ницце и Париже таких не бывает; о том, как мелодично хрустит снег, когда вокруг лесная тишина; о том, что слышал, как в лесу ухала сова – это самый большой восторг; о том, что обнимал сосну и видел большую-большую, потрясающей красоты ёлку. Том на заднем плане стоял тенью и слушал. Шулейман взял Терри за руку, взял за руку Тома и отвёл их на диван, усадил с двух сторон от себя и продолжил слушать полный впечатлений детский рассказ.

- Папа, а мы сходим завтра в лес? – спросил Терри. – Егор сказал, что умеет ориентироваться в лесу.

Идти на прогулку в лес Шулейман хотел примерно так же, как умереть в ближайший год – совершенно не хотел. Но был готов пойти на это ради Терри. Потерпеть осталось немного, скоро они вернутся домой.

- Сходим? – Оскар обернулся к Тому.

Том пожал плечами, выразительно округлив глаза. О прогулках в лесу он никогда и не думал. Но, наверное, это будет интересный опыт. Не считая того, что за окном жуткий мороз.

- Сходим, - утвердил Шулейман и кивнул Терри.

Терри радостно хлопнул в ладоши, заулыбался во весь рот.

- Может быть, мы встретим куропатку, они очень красивые, - щебетал в предвкушении, - или дубоноса, или неясыть длиннохвостую, или даже полярную сову. Ой! А может, сегодня я слышал неясыть?..

Перед сном Том закашлялся:

- Ты случайно не заболел? – пытливо поинтересовался Шулейман.

- Нет, я бы почувствовал.

Третий день начался с секса в любимой ленивой утренней позе на боку. Шулейман надеялся на непогоду, которая могла бы избавить их от похода в лес, но снегопад несколько часов шёл ночью, а утром погода прояснилась. Терри не забыл о своём желании, а Егор о своём обещании, пришлось идти. Взрослую женскую половину компании в лице Алины и нянь оставили дома и вместе с тремя охранниками в одиннадцать выдвинулись в лес. Оскар оглядывался по сторонам и не видел в лесу ровным счётом ничего прекрасного, ещё и передвигался с трудом, путь их пролегал не по тропинкам, да и не было их, засыпало за ночь, и ноги то и дело проваливались в глубокий снег, что раздражало. Тома лес занимал больше, а проваливался он в силу значительного меньшего веса меньше, но и его преобладающей эмоцией было скорее недоумение, а не восторг. Красоту леса Том видел, но не понимал, что в нём можно делать, кроме как посмотреть, сделать фотографии и уйти. Наверное, думал он, летом здесь захватывающе красиво, когда всё в разных оттенках зелени, но зимний лесной пейзаж – голый, спящий, нет, он не по нему. Ноги всё-таки провалились, там, под слоем снега, прятался корень, Том зацепился за него и упал. Оскар поднял его и помог отряхнуться, к ним подоспел Терри, спросил, всё ли в порядке.

- Не отставайте, - сказал Егор. – Мы ушли недалеко, но сами вы выход не найдёте.

Никто не потерялся. Терри перебегал по снегу туда-сюда, не уходя далеко от взрослых, задирал голову, высматривая птиц. Увидеть довелось лишь одну. И откуда-то издалека донёсся вой.

- Не волнуйтесь, волчий вой слышно через много километров, - произнёс Егор.

- Егор, у тебя не очень получается успокаивать, - ответил ему Шулейман. Выдержал паузу и бросил взгляд в сторону телохранителей. – У твоей охраны есть оружие?

- Конечно. Но оно не понадобится, за последние десять лет здесь не было ни одного случая нападения волков на людей.

- А раньше?

- Раньше были, - кивнул Шепень, даже не попытавшись солгать.

Супер. Разумеется, в кавычках. Для Шулеймана всё это дико – и чем дальше в лес, тем больше он уверялся в верности своего убеждения, что эту страну и её людей невозможно понять и пытаться не надо, лучше держать их на разумном расстоянии.

- В том направлении, - Егор указал рукой, - глухая тайга, там обитают волки, а сюда, к коттеджным посёлкам и тем более городу, они не подходят.

- А медведи здесь водятся? – полюбопытствовал Терри.

- Там, - Егор повторил движение рукой, - да.

- А тот медведь, чья шкура в комнате с камином, тоже был отсюда?

- Да.

- А где можно увидеть медведя?

У Терри глаза загорелись, он очень хотел бы увидеть медведя в его естественной среде обитания.

- Сейчас нигде, - ответил Егор. – Они в спячке.

- Ой, точно… - Терри расстроился, опустил плечи. – Я хотел бы посмотреть на медведя, ещё медвежат очень хотел бы увидеть, - и заулыбался мечтательно.

- Посмотришь в зоопарке, - сказал Оскар, - сходим, когда вернёмся домой, можем выбрать тот, где больше видов медведей, если что слетаем в другую страну.

- В зоопарке не то, там животные грустные и несчастные, они не ведут себя так, как в дикой природе.

- Почему несчастные? Наоборот – их кормят, за ними ухаживают, животное в зоопарке не умрёт от хищников, драки или инфекции, их жизнь там куда лучше, чем в дикой природе, - привёл ответный довод Шулейман.

Терри поднял к нему взгляд:

- Животные там не дома, их забрали из их домов, чтобы они жили в зоопарке. Я не понимаю, зачем здоровых животных, которые могли бы жить в дикой природе, забирают в эти клетки. Это как с птицами – клетка может быть золотой, за птицей может быть самый лучший уход, но она всё равно не будет счастливой, потому что она не на воле, она не знает свободного полёта, - отвечал серьёзно, с сочувствующей грустинкой и слишком взрослым пониманием в больших глазах. – Мне жаль, что Жерля забрали из его дома. Год назад я об этом не думал, а сейчас я это понимаю… - потупил взгляд, звучал грустнее. – Мне кажется, я совершил плохой поступок, потому что из-за моего желания иметь такого попугая его забрали из естественной среды обитания. Теперь… теперь Жерль уже никогда не сможет вернуться в природу, потому что он не сможет там выжить. Он никогда не соорудит гнездо, чтобы пригласить туда подружку… У него вообще никогда не будет подружки, потому что в неволе чёрные пальмовые какаду не размножаются.

- Терри, ты ничего плохого не совершил, - Оскар положил ладонь на плечо сына. – Плохие поступки совершает тот человек, у которого мой папа взял для тебя птенца – тот человек забрал Жерля не на заказ для тебя, он уже у него был. Если бы не ты, Жерль попал бы к кому-то другому, кто мог хуже о нём заботиться. Так что ты хороший, ты дал Жерлю дом, в котором его любят и всё для него делают. Поверь, Жерлю очень повезло, он совершенно не похож на несчастливую птицу.

- Терри! – крикнула Мира. – Смотри!

Терри подошёл к ней, и девочка указала наверх, где в дупле углядывалась спящая сова. К ним подошли и взрослые, также устремили взгляды вверх.

- Можно попробовать её разбудить, - предложил Егор.

Предполагал, что если приказать охране выстрелить в ствол дерева, то сова проснётся, испугается и выпорхнет из дупла.

- Не надо, - Терри повернул голову к Шепеню. – Совы – ночные птицы. В таких условиях сложно добывать пищу, ей нужно хорошо отдохнуть, чтобы охотиться. Пусть спит.

И улыбнулся, вновь задрал голову, радостно вглядываясь в дупло. Видел лишь маленькую часть совы, но и этого достаточно. Они такие чудесные – вообще все птицы чудесные. Жалости к сове Егор не испытывал, как и к любому живому существу, но благодаря заступничеству Терри её оставили в покое.

- Если хотите, я могу организовать охоту, - предложил Егор ближе к концу вылазки. – Здесь неподалёку есть шикарные охотничьи угодья.

Сам он любил охоту и в прежние годы с друзьями, в особенности с теми, которые ныне от него открестились, каждую зиму выбирался на охоту. По его мнению, зимняя охота хороша как ни в какое другое время года. На кабана ходил, оленя, лося и пару раз даже на медведя, а уж всякую мелочёвку типа лис и птиц и не считал.

- Нет, спасибо, - Шулейман отрицательно покачал головой. – Я не поклонник охоты.

Терри внимательно слушал и тихо с облегчением выдохнул, когда папа отказался. Птиц он обожал, а жалел всех животных. Зачем нужно на них охотиться? Людям уже не нужно охотиться ради пропитания, добычу уже даже не едят, никак не используют. Зачем убивать? Ради развлечения? Плохое это развлечение, жестокое.

- Терри, ты когда-нибудь катался на коньках на открытом воздухе? – спросил Егор, об увлечении Терри хоккеем он знал.

Терри отрицательно покачал головой, а Шулейман напрягся, подумав о реке. На скованной льдом реке вообще можно кататься? К его радости, Егор имел в виду другое, он не идиот, чтобы предлагать особо ценному ребёнку опасное развлечение.

- Терри, в городе есть несколько катков, есть открытый хоккейный стадион, мы можем арендовать какое-нибудь место, - сказал Егор.

Терри идея понравилась, Оскар её тоже одобрил, а Том спросил, можно ли и ему покататься. На коньках он никогда не стоял, но хотел попробовать.

- Пообедаем и поедем в город, - произнёс Егор. – На стадионе есть освещение, нам не нужно подстраиваться под светлое время суток.

Том расстроился, спрятал руки в рукава. Обратился к Оскару:

- Оскар, я замёрз и устал, мне нужно больше времени отдохнуть. Мы можем съездить позже?

- Ладно, после обеда я съезжу с Терри, ты посидишь без меня? Потом, ближе к вечеру, с тобой съездим.

Тома такой вариант, что ему придётся остаться одному в чужом доме, не радовал, но за неимением лучших устраивал. Он согласился. На коньках Шулейман никогда не стоял и пробовать не желал, но рассудил, что раз согласен поехать с Терри, то и Тома не должен обижать отказом, это даже не усилие над собой. В конце концов, его никто не заставляет кататься – постоит за бортиком, Том попадает, отведёт душу, и они спокойно поедут домой.

Том сидел в спальне, закутавшись в одеяло поверх одежды, и грелся чашкой чая, потом какао. Холод не покидал тело и спустя два часа после возвращения с улицы. Том шмыгнул носом, почесал под ним. Включить бы что-нибудь посмотреть, но лень совершать лишние движения, состояние какое-то тягостное.

На стадионе Оскар, Егор и Алина с детьми задержались. Для Терри два с половиной часа на льду пролетели незаметно, плюс дорога туда и обратно. Оскар вместе со всеми вернулся к половине шестого, поднялся в спальню и обнаружил Тома спящим в коконе одеяла. Присел на край постели и тронул Тома, поинтересовался с усмешкой:

- Чем ты ночью заниматься собираешься?

Том что-то промычал, глаза не открыл. Оскар его потряс:

- Если хочешь на каток, вставай.

Том разлепил веки, и его глаза не понравились Шулейману, насторожили – красные, больные. Оскар приложил ладонь к его лбу. Чёрт. У Тома лицо горит.

- Я за термометром, никуда не уходи, - сказал Шулейман, встал и вышел из комнаты.

Том не понял, куда он должен был уйти, он никуда не собирался. Он соображал туго. Голова тяжёлая, веки тяжёлые, всё тяжёлое. Ему хотелось обратно в сон, он закрыл глаза, уплывая в то чёрное состояние без сновидений. Оскар вернулся, поднёс градусник к его губам:

- Открой рот.

Том вновь промычал, покривив губы.

- Открывай, - повторил Шулейман.

Том не хотел, он вообще не понимал, зачем ему градусник, зачем ему что-то в рот сунуть. Пробормотал смазано:

- Я в порядке… я просто устал… Я отдохну, - порывался обратно лечь спать, натягивая одеяло выше.

- Если не откроешь рот, измерим температуру с другой стороны, - чётко сказал Оскар.

Протолкнуть градусник Тому в рот не удавалось, он отворачивался, кривился, поднывал, почти не открывая глаз. Плюнув на это, Шулейман отогнул один угол одеяла и сунул термометр Тому подмышку. Том пискнул, тряхнул рукой, вытряс термометр из-под одежды – он холодный, ему слишком холодно от этого прикосновения. Шулейман подобрал термометр с постели и в который раз повторил:

- Открой рот. Это дело десяти секунд, не упрямься. У тебя явно температура, нужно узнать какая.

- У меня нет температуры… - тихо возразил Том.

- Хочешь измерять ректально?

Том помотал головой, от этого она заболела.

- Тогда открывай, - сказал Оскар.

Том всё-таки открыл рот, но кашлянул, и термометр вылетел, отлетел на пол. Считать температуру он не успел. Шулейман терпеливо поднял термометр, протёр его в ванной и вернулся к Тому. Вторая попытка увенчалась успехом. Маленький экранчик показал температуру – 39,2 градуса по Цельсию. Тома начинало знобить. Нехорошо это. Организм Тома стойко сопротивлялся морозу, но на третий день сдался, защитные силы иссякли.

Нехорошо – это слабо сказано. В течении несколько часов у Тома открылся лающий, удушливый кашель. Дыхательная система – его слабое место, она всегда сыплется при значительном переохлаждении. Ближе к ночи температура поднялась до 40,2. И это уже пиздец. Тут лекарствами из аптечки не ограничишься. Тома необходимо показать врачам, ему необходимо лечение. Шепень предложил позвонить своему знакомому доктору и отвезти Тома в клинику, «которой можно доверять».

- Я не доверяю вашей медицине, - сказал Оскар.

- Понимаю, - Егор кивнул. – Все наши, кто может себе это позволить, тоже предпочитают лечиться заграницей.

Шулейман потёр лоб, провёл ладонью назад по волосам. Сложно. Что делать? Доверять Тома здешним медикам, у которых ни аппаратуры, ни знаний, он не собирался. Экстренно вернуться домой? А как Том перенесёт продолжительный перелёт без медицинской помощи? Вызвать докторов из Франции сюда? Так они не смогут привезти с собой всю аппаратуру из больницы, а неизвестно, что может понадобиться. Ещё и Терри. Если бы не он, Оскар бы не раздумывая вернулся с Томом домой и там лечил его у проверенных специалистов. Но Терри так радовался этому путешествию, дающему ему возможность дольше побыть с подружкой, он будет расстроен, если придётся уехать раньше. Не может же оставить его здесь. Или может?

В темени за окнами начался буран, с опозданием пришло штормовое предупреждение. Теперь ни о какой поездке в аэропорт не может идти и речи, да и самолёту не дадут разрешение на взлёт, можно забыть о вертолёте, на который Шулейман возлагал надежду. Скорая не проедет. Оскар напряжённо смотрел в окно, ища выход. Пути всего два – или воспользоваться снегоходом и отвезти Тома в здешнюю больницу, или ничего не предпринимать до утра.

Шулейман решил ждать и мониторить состояние Тома. Часто мерял ему температуру, поил через силу, обтирал лицо. Том не помогал, но мешал: отказывался, хныкал, отворачивался, червём крутился и заматывался в одеяло как в кокон, пряча лицо в подушке. Словно не слышал, словно утратил всякую способность разумно мыслить. В болезни он – хуже ребёнка. Оскар не злился и делал всё, что следовало. Терри заглянул в открытую комнату, мялся на пороге, большими растерянными глазами напряжённо наблюдая за взрослыми в попытке понять, что происходит.

- Терри, не заходи сюда, - Шулейман обратил на него внимание. – Том болеет, ты можешь заразиться.

Бросив на тумбочку салфетку, которой вытирал лоб Тома, Оскар подошёл к сыну, чтобы его выпроводить.

- А ты? – Терри посмотрел на папу с взволнованной заботой.

- Я никогда не болею, - успокоил его Оскар и взял за руку. – Пойдём.

- Папа, Том из-за меня заболел? – расстроенно спросил Терри в коридоре. – Из-за того, что мы сюда приехали?

- Да, Том заболел из-за того, что мы сюда приехали, он плохо переносит холод, - Шулейман присел на корточки и положил ладони сыну на плечи. – Но это случилось не из-за тебя, ты не виноват. Егор предложил мне съездить к ним в гости, я согласился, а ты ничего не просил. Не грусти, ладно? Том поправится.

- Теперь мы уедем домой? Нам, наверное, надо вернуться, чтобы Тома вылечили… - Терри бросил взгляд в сторону лестницы на первый этаж и вернул взор обратно к папе.

Грустил, очень грустил, сердечко болело от того, что придётся уехать раньше, но он ни слова не скажет. Потому что так надо. Потому что есть важное и менее важное. То, что Том болеет – более важно, чем его желание провести время с подругой, и так во всём. Терри понимал градацию важности, вернее, не так – он её ощущал и поступал согласно своим чувствам. К Тому Терри не испытывал никаких особенных чувств, но папа любит Тома, папа с Томом счастлив, поэтому Том должен быть с ними и должен быть в порядке. Поэтому Терри тоже переживал за Тома – опосредованно через призму своей любви к папе.

- Возможно, нам придётся уехать, - подтвердил Оскар. – Но это не точно. Мы поговорим об этом завтра, ладно?

Терри кивнул, Оскар отвёл его к Мирославе и вернулся в спальню к Тому, который завозился, нестойко сел на кровати.

- Я хочу в туалет, - сказал хрипло и тихо.

- Пойдём, - Шулейман подал ему руку.

Том поднялся на ноги, держался за руку Оскара, заваливался на него. Силы покидали его с каждым шагом. В ванной комнате Том не попросил Оскара выйти, ему слишком плохо, чтобы думать о смущении, да и не в первый раз Оскар присутствует, когда он болеет. Том сел на унитаз, сил на то, чтобы справлять нужду стоя, тоже не было, он облокотился на бедро и закрыл рукой глаза.

- Не упади, - Шулейман на всякий случай придержал его за плечо.

- Я не сплю, - невпопад ответил Том.

Теперь надо встать, подтянуть трусы со штанами, слить воду. Сложно. Сил нет. Всё ломит, болит. Про то, что необходимо сделать со своим телом, прежде чем вставать, Том и думать не мог, плакать хотелось от мысли о лишнем движении. Шулейман ему во всём помог, бровью не поведя, лишь штаны Том сам натянул до конца. Упав обратно на кровать, Том завалился на бок, захныкал тихонько, натягивая на себя одеяло, на ресницы брызнули слёзы.

- Тебе нужно попить, - Оскар взял с тумбочки бутылку и открутил крышку.

- Не хочу…

- Мы это уже проходили, - отрезал Шулейман. – Приподнимись и пей.

Том воду выплюнул из-за подступившего кашля, но после попил немного, облизнул губы и лёг на подушку, закрыв глаза.

- Не спи, - Оскар поставил бутылку и взял термометр. – Нужно измерить температуру.

- Не хочу… Оскар, я не хочу… Мне плохо…

Опять слёзы на ресницах, опять нытьё. Таблетка сбила температуру до 38,6, и Том смог крепко поспать ночью и Оскар вместе с ним. До этого Шулейман если не носился с Томом, то сидел рядом – и разрывался между ним и Терри, которого тоже нельзя полностью забросить. Утро началось затемно – к шести Тома вновь начал разбивать кашель, температура поползла вверх, вернулся сильный озноб с ломотой в теле и прочими прелестями болезни, и ни он, ни Оскар уже нормально не спали. Том то проваливался в полудрёму, то выныривал в болезненную, раздражающую светом воспалённые глаза реальность.

Препарат из аптечки хозяев дома снова помог снять зашкаливающую температуру. Но к десяти утра проявился побочный эффект лекарства, или это от температуры, общего болезненного состояния, сейчас и не разобрать. У Тома началась тошнота – и рвота, причём он ничего не ел со вчерашнего обеда, лишь воду пил, потому рвало его желчью и желудочным соком. Постельное бельё пришлось менять, потому что в первый приступ рвоты ни сам Том, ни Оскар не успели сориентироваться. Том обливался слезами просто от того, что ему настолько плохо, что оказался неспособен даже на такую мелочь как проконтролировать себя, чтобы не сделать отвратительную неприятность, растирал сопли по лицу. Шулейман перехватил его руки, вытер и увёл его в ванную приводить в порядок, пока горничные оперативно налетели на испачканную кровать.

Насторожил непривычный звук в дыхании Тома. Не слушая его возражения, Шулейман задрал на нём лонгслив и прижался ухом к груди. Не показалось – у Тома в груди хрипы, бульканье на вдохах. Последнее может быть симптомом плеврита – это самый худший вариант, летальный без медицинского вмешательства.

- Что такое? – хриплым шёпотом спросил Том, после рвоты его голос совсем сел.

- Ты болеешь, - Шулейман оправил его одежду. – Сильно. А говорил, что не заболеваешь, вот как тебе можно верить?

Прятал чувства, прятал переживания за Тома, поднявшиеся с новой силой, когда услышал это бульканье. Никому не станет лучше, если Том испугается и впадёт в панику, а он впадёт, да и стресс никому ещё здоровья не добавил.

- Пойдём, - Оскар взял его за руку и повёл к двери.

- Не хочу, - Том упёрся, насколько хватало едва теплящихся сил. – Я хочу помыться. От меня пахнет…

Шулейман окинул его взглядом и вопросительно выгнул бровь:

- Хочешь, чтобы я тебя помыл?

Том не собирался об этом просить. Но не подумал, как будет мыться, если на ногах еле стоит. Отвёл взгляд. Быть беспомощным ужасно. Больше вопросов Оскар не задавал, тот его вопрос тоже не нуждался в ответе, поскольку он понимал, что самостоятельно помыться Том не сможет, упадёт, хорошо, если просто осядет, а не разобьёт себе голову. Том разделся, почему-то чувствовал себя непривлекательным и хотел прикрыться, в глаза не смотрел – всегда бледная кожа приобрела нездоровый оттенок, вылезли кости из-за отсутствия питания, на нём даже незначительная потеря веса всегда заметна. Долго стоять он и не пытался, сел на пятки в ванной, и Оскар помог ему вымыться, хотя помог не совсем подходящее слово – он почти всё сделал. Чистка зубов привела к тому, что Тома вырвало прямо в раковину.

Шулейман принёс Тому свежее бельё и одежду, отвёл его обратно в спальню, где не только прибрались, но и проветрили. Том мгновенно замёрз, кожа покрылась мурашками. Наперекор отказу Оскара Егор проявил инициативу и всё-таки вызвал своего врача. Тот приехал к полудню, два часа добирался.

- Согрейте его, - Шулейман остановил доктора, доставшего стетоскоп.

Доктор не понял. Французский – не международный язык, и в России, где не столь большой процент населения владеет иностранными языками, непросто случайно нарваться на того, кто говорит по-французски. Оскар повторил по-английски. Английским доктор по имени Юрий владел, но на слух не разобрал, чего от него хотят. Шулейман обратился за помощью к Егору:

- Объясни, чтобы он согрел стетоскоп, прежде чем слушать Тома, иначе будет сложнее.

Болеющий Том на врачей плохо реагировал, а как он будет отбиваться, если ему под одежду засунут что-то холодное, Оскар себе хорошо представлял. Проще хотя бы этот маленький фактор исключить. Юрий выслушал Егора, кивнул и сжал конец стетоскопа в кулаке, подышал на него. Пока они решали этот вопрос, Том вознамерился куда-то уползти. Благо, что недалеко, в туалет. Оскар заметил его поползновения раньше, чем Том, шатаясь, успел встать. Отвёл в ванную комнату, вернул назад.

Сев на постель, Том остановил мутный взгляд на незнакомом мужчине в белом халате, захлопал ресницами, нахмурился, будто только сейчас его увидел. Доктора представили, он и сам представился, но Том ничего не понял. Том медленно перевёл к Оскару взгляд из-под напряжённых сведённых бровей.

- Я не буду раздеваться, я не в форме, - сказал негромким скрипучим голосом.

- Если не хочешь перейти из формы живого в форму трупа, ты разденешься, - веско отбил Шулейман.

Том не хотел оголяться перед непонятно кем, не хотел, чтобы его трогали, чтобы к нему подходили. Этот доктор не внушал доверия. Зачем вообще его трогают, тревожат, ему плохо. Оскар сел позади него, поддерживая торсом под спину, и потянул его одежду вверх.

- Оскар, не надо так, - Том вывернулся, потянул кофту вниз.

Нервничал, чувствовал себя очень некомфортно. Это что-то интимное, будто они собираются заняться сексом втроём. Разум страдал от температуры и общего отвратительного состояния и выдавал странные ассоциации.

- Когда выздоровеешь, я снова буду тебя слушать, а пока заткнись и не мешай тебе помогать, - сказал Оскар. – Конечно, этот доктор не лучший вариант, но хотя бы что-то.

Это доктору благоразумно не перевели. Через паузу Шулейман взял Тома за подбородок и повернул его голову к себе:

- Чего ты боишься?

По поволоке слёз в глазах понял.

- Опять? – односложно спросил Оскар.

Том моргнул, задержав веки закрытыми, что означало «да». В болезни его штормило, это не страх, не тот страх, который когда-то испытывал перед всеми, это сидящее в нервах нежелание даваться в руки чужим. Он бы так же и на женщину-врача отреагировал.

- Если этот доктор позволит себе что-то лишнее, я лично отверну ему голову подбородком к спине, а пока дай ему шанс, - Шулейман понизил голос. – Договорились?

Том едва заметно кивнул, попросил на грани шёпота:

- Сядь рядом со мной, не надо за спиной.

- Психиатрия? – Юрий посмотрел на Егора.

Шепень нахмурился, непонятливо качнул головой. О диагнозах Тома он ничего не знал, а Юрий понимал, что поведение Тома – не норма, даже верно предположил, в какую именно сторону не норма, но оставил это при себе. Его по другому поводу вызвали.

Доктор провёл осмотр и заключил, что ни плеврита, ни пневмонии, которую Оскар тоже подозревал, у Тома нет, а хрипы и прочие настораживающие звуки у него в груди из-за большого скопления слизи в бронхах.

- Доктор, вы уверены? – уточнил Шулейман.

Егор перевёл.

- Уверен, - Юрий снял с шеи стетоскоп. – Я более двадцати лет в терапии и пульмонологии и могу отличить одно от другого.

- Как же вы совмещаете два направления? – Оскар скрестил руки на груди, сквозил скепсисом и тонкой насмешкой.

- С удовольствием, - ответил Юрий.

В комнату вошли две медсестры, приехавшие вместе с доктором, чтобы заниматься анализами.

- Вот увидите, анализы подтвердят мои слова, - сказал Юрий. – Результаты будут готовы через два часа. Больной, - обратился он к Тому, - лягте на живот и приспустите штаны.

Доктор поставил укол жаропонижающего, которое должно удерживать температуру в течении двенадцати часов, бросил использованный шприц и пустую ампулу в свой чемоданчик.

- Тома тошнит и рвёт, - сказал Оскар.

- Из-за температуры, - кивнул Юрий. – Обычная реакция.

- Том ничего не может есть, ему нужны поддерживающие капельницы: электролиты, питание.

- Пропишем, - доктор снова кивнул, делая записи в своём блокноте.

Аппаратная диагностика, на которой Оскар настоял, и анализы подтвердили отсутствие плеврита, пневмонии и прочих опасных заболеваний, у Тома банальная простуда в тяжёлой форме. Доктор дал следующие рекомендации: по необходимости жаропонижающее внутримышечно, витамины также в инъекциях, ингаляции с муколитиком, постельный режим, тепло, обильное горячее питьё, в том числе с вареньем, а также впредь воздерживаться от посещений мест со схожим климатом, так как организм Тома, в частности дыхательная система, на него плохо реагирует. Запрошенные Оскаром капельницы доставили, но Юрий настоятельно рекомендовал не подсаживаться на них, пусть Том старается есть сам.

- Чай с вареньем? – усмехнулся Шулейман, готовый освистать эскулапа за такие рекомендации.

- Чай или горячая вода с вареньем повышает потоотделение и вызывает жажду, за счёт чего больной потребляет больше жидкости, что благотворно сказывается на его состоянии, - не растерявшись, пояснил Юрий. – «Бабушкины» методы хорошо работают в связке с методами официальной медицины.

Жаропонижающее продолжало работать, питательная капельница придала сил. От чая с малиновым вареньем Том отказывался, отворачивался, говорил, что его вырвет, но попробовал. И ему неожиданно понравилось. Сладенько, вкусненько. Том облизнулся, на губах после чая оставался сладкий налёт. А как ему понравился чай с вишнёвым вареньем. Во Франции в продаже джемы, конфитюры, такого варенья Том никогда не пробовал и остался в восторге, закусывал им сладкий чай и облизывал ложку. Егор дал подчинённому задание найти максимально приближенное к домашнему деревенскому варенье, и тот справился.

После ингаляций Том откашливал большое количество мокроты. Заходился в кашле, который теперь продуктивен, отплёвывался, только и успевал тянуться за новой салфеткой. Из негативных эффектов лечения – у Тома заложило нос.

- Если ты после этого меня не бросишь, - гнусаво проговорил Том, откинувшись на подушку после сплёвывания в салфетку очередной порции гадкой слизи, - то не бросишь никогда.

- Я не брошу тебя никогда, - заключил Шулейман. – Похоже, тебе лучше, юморишь.

Том скосил к нему глаза.

- Из меня выходит такое, что не должно выходить из живых людей.

- Это нормально, препарат работает, твои дыхательные пути очищаются.

Оскару пришлось признать, что он ошибался, есть здесь штучные спецы, он мысленно взял свои слова обратно. И приготовился к более продолжительному пребыванию в Сургуте, поскольку доктор запретил подвергать Тома нагрузкам перелёта до окончания лечения, рассчитанного на десять дней. Терри обрадовался, что сможет провести больше времени с подружкой, и тут же одёрнул себя, пожурил. Нельзя радоваться, когда кому-то плохо. Терри бегал к спальне, где болел Том, спрашивал, что может сделать, хотел быть полезным, хотел помочь папе.

- Терри, ты поможешь мне, если не будешь подходить к этой комнате, - сказал Шулейман. – Если ты заболеешь, мне будет в два раза сложнее.

Придётся вызвать подмогу. Оскар подошёл к Егору:

- Ты не возражаешь, если сюда приедет мой папа? Я занят Томом и не хочу, чтобы Терри был заброшен, ему нужен рядом кто-то свой.

- Конечно я не против. Мы с Алиной могли бы взять Терри на себя, но, если ты настаиваешь, пусть Пальтиэль приезжает, мы будем рады его принять.

Пальтиэль приехал так быстро, как смог. В северных широтах бескрайней России он бывал в молодости, гостил по паре дней у друга и делового партнёра, которого уже давно как нет в живых, не пережил очередную волну передела собственности и политики нулевых годов, другой хороший знакомый сбежал в Европу, дальше в Южную Америку и там потерялся. С тех пор Шулейман-старший оборвал с Россией близкие связи. В Сургуте его ничего не удивляло, он с удовольствием бегал с Терри и Мирой по снегу, играл в снежки, лепил снежную бабу, которую они, смеясь до слёз, разукрасили косметикой. Шикарная баба с огромным ярко-красным ртом получилась, хоть сейчас на панель. Этого, конечно, никто из взрослых не сказал, а дети и не подумали.

Пальтиэль первым узнал о шалости Терри и Мирославы, которая могла обернуться трагедией. На второй день болезни Тома Мира заговорщически подбила Терри сбежать на речку, поиграть на льду. Терри колебался, он не привык что-то делать без разрешения взрослых, но подружка так убалтывала, а он не умел ей отказывать. Во время обеда, когда и гувернантки обедали, дети быстро поели и улизнули через чёрный ход, Мира-то знала все особенности этого дома и его распорядка и воспользовалась временным зазором, в который их никто не хватится. Терри с опаской ступал лёд, настолько заснеженный, сливающийся с землёй вокруг, что и не подумал бы, что под ним река. Но быстро втянулся, как не втянуться, когда любимая подружка весело бегает по льду, разбивая снежный покров, кружится вокруг себя, раскинув руки, скользит как на коньках без них.

- В другой раз возьмём с собой коньки, да? – запыхавшаяся Мира подбежала к Терри, взяла за руки.

Терри улыбнулся, кивнул. Покататься на коньках он всегда рад, ему это нравилось.

- Пойдём, - Мира за руку потянула его на середину реки. – Я тебе кое-что покажу.

Они остановились чуть дальше середины, ближе к противоположному берегу. Мира уселась на лёд, разгребла снег и указала на небольшое чёрное отверстие полыньи:

- Во Франции такого нет, да?

- Я никогда такого не видел, - Терри покачал головой и тоже сел, посмотрел в полынью, наклонив голову на одну, на другую сторону, и поднял взгляд к подружке. – Это нужно, чтобы рыбы дышали?

- Да.

Мира стянула варежку и сунула палец в воду. Отдёрнула руку:

- Холодно! – и, досадно скривив лицо, сунула мокрый палец в рот.

- Мира, не надо, вода грязная.

Терри отнял руку подружки от лица, снял обе варежки и сжал её руку в ладонях, отогревая.

Тихо шумел ветер, скрипя голыми ветвями. В чёрном провале полыньи плескалась вода. Тишина, бескрайняя бель снега, и они вдвоём, двое детей на пороге суровой тайги. Терри бы не нашёл дорогу обратно. Но Мира, хоть и бывала здесь раз в год, хорошо знала местность, она давно планировала этот побег, который бы ей никогда не разрешили родители, да не было с кем. С кем, если не с лучшим другом?

Терри бы рассказал папе, не хотел от него ничего скрывать, не мог, но тот был занят Томом, и Терри покаялся дедушке, когда случайно о чём-то близком к тому зашла речь. Расширившиеся глаза выдали то, в какой ужас впал Пальтиэль от того, что его мальчик, его любимый и единственный внук, его солнышко сбегал на речку, где мог провалиться под лёд – и всё. Не было бы больше Терри. От этой мысли всё внутри холодело и покрывалось инеем.

- Дедушка? – Терри тронул его, побледневшего, за руку. – Ты расстроился? Из-за меня? Я больше никогда так не буду делать, обещаю.

- Я… - Пальтиэль прочистил горло, взял себя в руки. – Терри, я испугался за тебя. То, что вы сделали, очень опасно, вы могли провалиться под лёд.

- Но при такой температуре лёд очень крепкий… - Терри не спорил, он высказал справедливый факт.

- Всё равно, - Пальтиэль покачал головой. – Терри, никогда больше так не делай. Пообещай мне, что не будешь.

- Обещаю, - кивнув, повторил Терри.

В доме Пальтиэль отправил Терри в детскую играть с Мирой и созвал всех нянь в одну комнату, закрыл дверь. Орал на них так, что те, хоть и не понимали – франкоговорящие гувернантки у семейства Шепень были только во Франции, частично в Москве, а в Сургут брали с собой нянь без знания языка – всё равно боялись, жались друг к другу и к мебели. Кричал Пальтиэль редко, но сейчас сбросил с себя все оковы воспитания и привычной сдержанности. Потому что повар может испортить блюдо, домработница может плохо убраться, это всё человеческий фактор, но те, кто присматривают за детьми и обеспечивают их безопасность, не имеют права на ошибку. Этих клуш, непонятно чем занимавшихся вместе своих непосредственных обязанностей, Пальтиэль лично немедленно погнал бы на мороз, зла на них не хватало.

- Что здесь происходит? – на кухню зашёл Оскар.

- Вправляю мозги этим дурам! – в пылу отозвался Пальтиэль.

- Папа, успокойся, - Оскар положил руку на его плечо, сжал пальцы. – Тебе нельзя нервничать, помнишь?

- Ты знаешь, что произошло?!

- Нет, - Оскар перехватил папин взгляд, удержал зрительный контакт. – Расскажи мне. Пойдём.

Они вышли в другую комнату. Пальтиэль вздохнул – внутри клокотало – и рассказал.

- Я разберусь, - сказал Оскар, выслушав его. – Иди к детям. Иди, не трать нервы на тех, кто тебя не понимает.

Ситуация, о которой только что узнал, его тоже и испугала, и возмутила. Но он поступил разумнее и пошёл к работодателю провинившихся гувернанток. Выложил Егору, что требует пересмотра расписания для прислуги, чтобы дети никогда не оставались без присмотра, и ему плевать, что он не имеет права этого требовать, так как здесь не его дом.

- Я бы потребовал пересмотра расписания, пока мы здесь, - говорил Шулейман, - но, если Мирослава трагически погибнет, Терри будет очень горевать. Ты вообще дочь любишь? Если да, подумай о том, как её обезопасить.

Егор изобразил шок, ужас, раскаянье, взялся за голову:

- Я не знал… Конечно, конечно, няни будут наказаны и их расписание будет пересмотрено. Подобного впредь не повторится.

После Шулейман пошёл к Терри, присел перед ним:

- Терри, папа рассказал мне о том, что вы с Мирославой уходили на речку.

- Прости… - Терри потупил глаза. – Я больше так не буду, я уже пообещал дедушке.

- Хорошо, - Оскар кивнул. – Терри, - взял его за руку и чуть сжал, побуждая поднять взгляд. – Я очень переживаю за тебя, если с тобой что-то случится, для меня это будет сильнейшим ударом. Пожалуйста, если впредь ты захочешь сделать что-то подобное, скажи мне. Лучше со мной. Что бы ни было, подойди ко мне, и мы любой вопрос решим вместе. Не подвергай себя опасности, прошу тебя.

Вечером Терри обнаружил Миру рыдающей. Подошёл к ней, сжавшейся на кровати, тронул за руку, растерянно спросил, что случилось.

- Ты рассказал о том, что мы сбежали, - Мира подвывала, обливаясь горькими слезами. – Теперь меня поругают и накажут…

Терри успокаивал её как мог, потом спустился на первый этаж, нашёл Егора и, встав перед ним, как на заклании, вздёрнул голову:

- Это я.

- Что – ты? – Егор отложил телефон.

- Это была моя идея сбежать на речку. Я очень хотел побывать там, погулять по настоящему льду… - сбился немного, но решительности защитить подругу не растерял, - то есть по льду, который природа сама создала, без участия людей. Я выпросил у Миры пойти туда, она не виновата, не ругайте её. Это я, можете поругать меня, я виноват.

Звучал Терри неправдоподобно. Ещё не научился лгать. А может, и не научится, в отличие от Миры, которая без зазрения совести всякое делала тайком от родителей, Терри ничего не скрывал от папы, для него это естественное поведение, другого он не знал. Егор обвёл мальчика взглядом, улыбнулся уголками рта:

- Хорошо, Терри, я не буду ругать Миру. Тебя тоже не буду. Ты ведь понимаешь, что поступил плохо?

Терри покивал.

- Ты молодец, не каждый бы признал свою вину, чтобы защитить другого человека, - добавил Егор. – Мире повезло с другом.

С дочкой он всё-таки поговорил, не ругал, как и обещал, не наказал, но объяснил, что она не должна впутывать Терри в то, что представляет опасность, себя тоже не должна подвергать опасности. Если Мирославы не станет, кто же породнит его, Егора, с Шулейманами? Это он, разумеется, оставил при себе.

На пятый день болезни из симптомов у Тома остался лишь насморк и кашель с отхождением мокроты. В остальном он чувствовал себя сносно, уже сам о себе заботился и из комнаты выходил. К десятому дню Том уже чувствовал себя бодрым и полным сил, болезнь полностью отступила, бронхи полностью очистились. Последнее особенно радовало, потому что Тому до чёртиков надоело изводить по три упаковки салфеток за день – и всё это неприглядное при Оскаре. Доктор Юрий посетил Тома в день окончания лечения, осмотрел, послушал, дождался результатов повторно взятых анализов и заключил, что пациент здоров.

По возвращении домой Том на улице обнял пальму. Он безумно соскучился по Ницце, по её мягкому средиземноморскому климату. Путешествовать по России ему расхотелось. Отпустив пальму, Том развернулся к Оскару, что стоял около машины.

- Я забыл сказать тебе «спасибо», - сказал. – Спасибо тебе.

В болезни Том забывался, воспринимал как должное всё, что делал Оскар, но теперь вспомнил, что банально не поблагодарил, теперь понимал, как много для него сделал Оскар.

- За то, что я не отвратился и не сдал тебя в больницу? – усмехнулся Шулейман, прищурив глаза.

- За это тоже. За всё, - Том смотрел серьёзно и прямо, открыто. – За то, как ты заботишься обо мне. Ты делаешь работу целой команды медицинского персонала, и это вовсе не просто, а ты никогда не жалуешься, не злишься на меня, не бросаешь. Ты просто это делаешь. Почему-то делаешь. Всегда делаешь. Даже тогда, когда я тебе был никто, делал; даже тогда, когда я тебя прогонял… Спасибо тебе. Спасибо за всё, что ты для меня делаешь. Спасибо за то, что ты такой.

- Благодарность принята.

Том подошёл к Оскару, обнял, уткнувшись лицом ему в плечо.

- Я бы хотел тоже позаботиться о тебе, как ты заботишься обо мне. Не в смысле, что я хочу, чтобы ты заболел… - Том поднял голову, тряхнул ею. Вздохнул. – Я хочу тоже делать что-то для тебя.

- Если хочешь проявить заботу, у меня есть для тебя вариант, - Шулейман щёлкнул пальцами. – Кофе в постель. Мне будет приятно. Но ты просыпаешься после меня, так что забудь.

- Нет, - Том покачал головой. – Я сделаю.

Утром Том проснулся в двадцать минут одиннадцатого. Сонно посмотрел на часы, на Оскара – и понял, что проспал, распахнул глаза, спохватился.

- Никуда не уходи! – Том перелез через Оскара, едва не упав.

В одних трусах побежал на кухню. На месте подумал, что без одежды неловко, ещё и Грегори тут. Но желание выполнить обещание и сделать Оскару приятно придавало решимости. Том подумал, что он в этой квартире хозяин – почти, но это не в счёт, а Грегори всего лишь прислуга, и прогнал его с кухни, чтобы спокойно сварить кофе в неглиже.

Перелив чёрный напиток в чашку, Том поставил её на поднос и понёс в спальню.

- Твой кофе. Осторожно, горячий.

Том поставил поднос и, когда Оскар взял чашку, нырнул с головой к нему под одеяло.

- Давай-ка уберём его, - Шулейман откинул одеяло. – Хочу тебя видеть. Тебе обязательно благодарить меня сексом? – не воздержался от вопроса.

- Ты портишь момент, - Том осуждающе посмотрел на него.

- Ладно, понял. Затыкаюсь и получаю удовольствие.

Оскар отпил обжигающего кофе и откинул голову на подушку, наслаждаясь губами Тома на своём возбуждённом члене. Распивать любимый кофе, пока тебя ублажают орально – отличное начало дня.

Глава 17

Мы — толпа,

И мы выходим тебе навстречу.

Вспышка у меня наготове. Мне, правда,

Нужна твоя фотография.

Превосходно,

Мы будем фантастически смотреться вместе!

Lady Gaga, Paparazzi©

Всё больше появлялось фотографий Оскара с Терри, люди всё больше их обсуждали, строя теории, что же за ребёнок рядом с ним. Шулейман решил, что пришло время сделать официальное заявление. Дал своим людям задание созвать пресс-конференцию из журналистов избранных изданий. Терри он собирался представить лично, в связи с чем выдвинул ряд строгих правил, которым журналисты должны следовать неукоснительно.

- За раз должен говорить один человек, - говорил Шулейман, сидя перед журналистами. – Разведёте гомон – я прекращу пресс-конференцию. Никаких вспышек – вообще. Увижу вспышку – тот, кто меня не послушался, пойдёт вон отсюда.

Всё это уже было освещено заранее, журналисты подписали согласие с правилами, но Оскар на всякий случай их повторял перед всеми. С Терри он тоже заранее поговорил, подготовил его к этому мероприятию, но не расслаблялся, переживал, что писаки могут ему навредить. Множество голосов наперебой может привести к сенсорной перегрузке. Мелькание вспышек и здоровую, нормотипичную психику может вывести из равновесия.

Пресс-конференция началась. Шулейман отвечал на вопросы и, когда посчитал нужным, вывел Терри к журналистам. Зал притих, журналисты смотрели на Терри, Терри смотрел на них, переводя взгляд с одного человека на другого – так много новых лиц, очень много. Терри посмотрел на папу. Оскар ответил на его взгляд, чуть сжал его ладошку, показывая, что всё хорошо, он рядом.

К Терри обращались лишь с позволения Оскара. Спрашивать его о чём бы то ни было и не имело особого смысла, так как главное Шулейман уже рассказал, но журналисты хотели урвать больше информации, больше материала, раз уж выдалась такая эксклюзивная возможность. Всем известно, что Оскар Шулейман не даёт интервью, он сам рассказывает на своих страницах в социальных сетях о своей жизни, что хочет, а с журналистами не знается. Это ещё и эксклюзивная возможность пообщаться с его наследником до того, как он подрастёт и откажется говорить. Терри без преувеличения наследный принц. Одна статья и вышла с таким громким заголовком – «Французский принц». Обложки трёх изданий украсили совместные фотографии Оскара и Терри. Одну – фотография всей семьи в лице Оскара, Терри и Пальтиэля. Оскар не планировал, что папа выйдет к журналистам, позвал его с собой, чтобы он был с Терри за сценой, но Пальтиэль не захотел оставаться в тени и присоединился к ним, демонстрируя выдержанную гордость за внука. Запоздало Оскар подумал, что надо было и Тома пригласить. Из-за папы нехорошо вышло, что вся семья в сборе, а он остался в стороне, дома сидит.

Ещё одну обложку занял один Терри – очаровательный белокурый мальчик, у которого большое, большое будущее. Теперь он знаменитость, один из самых именитых детей в мире. Шутка ли – Оскар Шулейман обзавёлся потомством – сыном, наследником. Шутка ли – Оскар Шулейман, в котором многие оправданно сомневались, что он когда-либо остепенится, ныне родитель, любящий и ответственный, и похоже, что он чувствует себя органично в этой роли. Представление Терри миру – грандиозное событие. Для мира. Не каждый день рождаются такие дети. Такие, которые вырастут новыми сильными мира сего.

Уже поздно исправлять, что не позвал Тома на эту пресс-конференцию. Шулейман пригласил его на другую.

- Терри не твоя семья. Но ты – моя семья, - Оскар прижался лбом ко лбу Тома, смотрел в глаза. – Это будет интервью для нас двоих.

Том согласился. Усердно готовился: одежду новую по этому случаю купил, долго стоял у зеркала, укладывая волосы без укладочных средств, просто расчёской и пальцами.

- Я похож на студента, - Том отвернулся от зеркала, улыбнулся Оскару чуть неловко. – Студента-переростка.

Такие ассоциации вызывала одежда в официальном стиле, которую почему-то выбрал: рубашка, жилетка, зауженные брюки.

- Ммм, - Шулейман подошёл к нему. – У меня сегодня будет со студентом? Здорово. О-о-о, - протянул, загоревшись глазами. – Давай поиграем – потом или вместо – в католического священника и его прихожанина.

- Но ты не католик.

- И что? Если я наряжусь раввином, меня потом в синагогу не пустят, а вдруг я захочу, - Оскар посмеялся, шутил. – Падре и кто-то – это классика сексуальных игр, которая не обязывает к соответствующему вероисповеданию. Меня никогда не цепляла данная игра, но сейчас я представил её с тобой – это другое дело, я с удовольствием попробую.

- Кто такой падре? – спросил Том, он знал, но вылетело из головы.

- Католический священник, такой человек в чёрном одеянии с белым квадратом на воротничке, - Шулейман приложил два пальца к центру горла. – А ты будешь моим учеником, - привлёк Тома к себе, ухмыляясь. – Хотя нет, ученик – это что-то о педофилии. Будешь учеником вечерней школы, взрослым парнем, который запутался в жизни и пришёл ко мне за спасением, не ведая, что спасения тебе со мной не найти, лишь большее падение, но тебе это понравится.

- Хорошо, давай попробуем, - Том кивнул, улыбнулся.

Ролевые игры его всегда смущали, но есть в них нечто интригующее, завлекательное, из-за чего никогда не отказывался. Том неуверенно, но с удовольствием открывал для себя новое, новое и новое. Вместе с Оскаром. Новые грани чувственности, новые грани удовольствия, новые грани совместного, слитого воедино опыта.

Совместное интервью прошло удачно, Том очень старался не ударить в грязь лицом. А перед тем волновался, крутился у зеркала, нашёл в своём внешнем виде сотню изъянов и тщетно пытался усмирить непослушные кудри.

- Зря я выбрал этот наряд, - Том вздохнул и опустил руки вдоль тела. – Нелепо выглядит.

- Переоденься, - Оскар пожал плечами.

- У меня больше нет подходящей одежды, - Том обернулся к нему. – Вся или спортивно-домашняя, или… свободного стиля.

- Эй, забей, - Шулейман подошёл ближе. – Будь собой, - поймал руки Тома и поцеловал костяшки пальцев. – Меня ты устраиваешь в обычном своём виде, а на остальных плевать.

Том дёрнул бровями, изломил их домиком в эмоции удивления. Это правда? Том патологически не мог привыкнуть к таким словам от Оскара, к таким нежным, наполненных глубоким смыслом жестам, каждый раз обескураживал, обезоруживал и трогал до основания сердца.

- Правда? – озвучил Том.

- Я не склонен к лести, - ответил Шулейман, спокойно глядя ему в глаза. – Так что посмотри на себя, - он развернул Тома к зеркалу, - покажи миру средний палец и расслабься. Раз я тебя выбрал, ты лучший.

- А без тебя я кто? – Том взглянул на него.

- Без меня ты патологически тревожный, вечно сомневающийся идиот, - Оскар весело усмехнулся, обняв его за плечи. – Со мной тоже, но я тебя уравновешиваю.

Том вернул внимание к зеркалу, оглядел себя и через паузу произнёс:

- Наверное, я останусь в этой одежде. Для чего-то же я её купил.

Увереннее Том себя не почувствовал, но спокойнее – пожалуй. Интервью прошло без неудобных моментов, а фотосессия после Тому понравилась. Это новый опыт, ещё одно совместное – что увидит мир. Их фотографии – красивые, холёные, эффектные – производили впечатление. Будто он тоже часть этого недосягаемого мира белых орлов с вершины горы. Он и есть часть, просто склад и мироощущение у него другие. Постфактум Том задумался и прочувствовал, что это – совместное интервью – что-то большее, большее, чем когда Оскар сам выборочно делился им, тем, что делит жизнь с ним, в своих социальных сетях. Интервью – это очень открытое заявление миру – я с ним. О чём это говорит? О том, что отношение Оскара к нему очень серьёзно и однозначно. А сам Том, каково его отношение? Такое же – он хочет сохранить навсегда то, что у них есть, и это тёплое, уравновешенное осознание вызывало улыбку на лице. Спасибо доктору Фрей за то, что научился выходить из своего внутреннего хаоса.

У Тома расширились глаза – и зрачки, а челюсть отвисла, когда он увидел Оскара в чёрном одеянии католического священника, с зачёсанными и уложенными назад лощёнными волосами. Ему это чертовски шло. Они не договаривались, что будут играть сегодня, сейчас, толком не обсуждали ещё сценарий и детали игры, сам Том был одет в свою обычную домашнюю одежду, но забыл об этом, не мог оторвать глаз от Оскара. Шулейман решил сымпровизировать и устроить игру сейчас, без подготовки, без полного антуража.

Оскар поправил воротничок с той самой белой деталью, о которой говорил, и Том сглотнул. Сердце стучало сильнее и быстрее, переползая к горлу. Ощущал это, как и то, что не может не смотреть, забывает моргать. Оскару чертовски шёл этот наряд, этот образ. Если бы все священники были такими, Том бы ходил в собор. Если бы был один такой. На ум раз за разом лезло слово «чертовски». Наверное, неправильно так определять божьего человека, Том испытал совестливый укол, но не мог изменить своё видение. Свою реакцию на него – мощную, падкую.

- Сын мой, по какому поводу ты пришёл ко мне? – Шулейман нарушил тишину.

Сейчас он и говорил иначе, в ином стиле, с иными интонациями. Это тоже чертовски сексуально. Том принял, что гореть ему в аду за свои ассоциации.

- Я… - Том открыл рот, замялся, не отводя взгляда. – Я грешен, падре. Я запутался в жизни и пришёл к вам за спасением.

Что подразумевал под «я грешен», Том понятия не имел. Значит ли это, что он… падший, очень? Неважно. Том использовал предложенную Оскаром версию и не думал, лишь мелькнула мысль, стоит ли ему переодеться во что-то более подходящее «для храма». Не нужно, они уже начали, он втянулся.

- Садись, сын мой, - сказал Оскар. – Выслушай проповедь.

Тома даже не коробило это обращение «сын мой», которое могло вызвать ассоциации с детско-родительскими отношениями, что антагонист секса. Том вновь сглотнул, проталкивая слюну по пересохшему горлу. Сел на стул, как примерный мальчик положил руки на колени и склонил голову.

Шулейман открыл маленькую книжку и начал читать на латыни. Чёрт побери, он вправду читал настоящую проповедь – Том этого оценить не мог никак, но верил, погружался в атмосферу, что подобно капле смолы захватывала и пленяла. Оскар латынь учил, потому проблем с произношением у него не возникало. И это тоже чертовски сексуально – то, как он произносил непонятные слова, то, как при этом выглядел. Его голос – глубокий, негромкий, но звучный, отражался от стен.

Том вновь и вновь ловил себя на том, что сидит с приоткрытым ртом, челюсть отяжелела и отвисала. Он сражён наповал – и вправду верилось, что вокруг не привычная обстановка, а стены собора; с пары икон, которыми Оскар дополнил обстановку, смотрели Иисус Христос и Богородица. Шулейман перевернул страницу. Том чувствовал, что в штанах напряжено и тесно. Без единого прикосновения, без намёков. Автономно и горячо. От Оскара исходила такая аура, что Том ощущал, что тело становится мягким, податливым – уже поддавшимся ему. Даже проскакивали опасения, что может кончить просто так, не дождавшись ничего большего. Просто от того, насколько захватило поле Оскара, его образ, его голос. У Тома дыхание глубокое, желающее. Зрачки огромные абсолютно, глаза – чистый чёрный космос.

Том чувствовал между ног тянущую ломоту, часто сглатывал, непроизвольно заёрзал и чуть развёл ноги. Чтобы легче было переносить взбухающее желание. На плечо легла рука, обожгла прикосновением через ткань, пустила по нервам ток, подчинив себе тело ещё больше.

- Чтобы избавиться от искушения, ему нужно поддаться, - голос сверху.

Как приговор. Как благословление. Том не понял, как разобрал посыл следующего прикосновения, как подчинился ему, поднялся на ноги. Оскар развернул его спиной к себе, уперев руками в стену левее иконы, одним движением стянул с него штаны с трусами и опустился на колени, припал к Тому губами, растягивая в стороны его ягодицы. Том задохнулся, открывал рот и не мог протолкнуть воздух через горло. От этого ни капли паники, самосохраняющие рефлексы организма отключились. Всё внимание там, где влажные прикосновения губ и языка распаляют пожар до агонии.

Том прогибался и запрокидывал голову. А Оскар крепко держал его за бёдра, вдавливая пальцы в плоть, и вылизывал так, что у Тома последние мысли снесло тёмным цунами. Так, словно это он – искушение, которому Оскар с удовольствием, со вкусом, с пылом самого дьявола поддаётся. Делит на двоих грехопадение. Долго, сильно, делая его мокрым с обеих сторон. Том хрипел на выдохах, захлёбывался стонами.

Язык сменили пальцы – проминали, массировали. Том пытался вспомнить, как дышать. Как не дрожать нетерпеливо от сильных, уверенных касаний там. Плавящее, плавкое возбуждение тянулось вязкими нитями и текло. Тело, такое ненасытное в своей похоти, извивалось и обмякало, раскрывалось, отдавалось спасителю, который не спасёт душу от преисподней. Он не пожалеет.

Том сорвался на громкий, протяжный стон, когда Оскар медленно, но одним слитым движением ввёл в него палец. Там, внутри, трепетали стенки, горели, просили. Том кусал губы. Повторял про себя: «Молю… возьми». Вслух не мог, нет воздуха. Том исходил на жалобные стоны, руки, которыми упирался в стену, немели. С икон смотрели Святые.

Считанные минуты выворачивающей внутренности, греховной прелюдии – вечность. Шулейман поднялся, расстегнул брюки, оставшись в своём чёрном одеянии, и, взяв Тома за бедро, упёрся в него головкой члена. Толчок – и небо стремительно полетело к земле. Том хватал ртом воздух, ему настолько хорошо, что даже плохо. Глаза закатывались, голова начала кружиться. Том откинул голову Оскару на плечо. Движения внутри – неумолимые, в пульсирующей, жаждущей плоти. Толстый, умопомрачительно приятный, идеальный для него член вбивался в воспалённое желанием нутро. У Тома колени подгибались.

Оскар оттолкнул его, развернул и усадил на подоконник, так, что Том откинулся спиной на стекло, задрал его колени к подмышкам и снова вошёл. Том цеплялся взглядом за белый квадрат на застёгнутом чёрном воротничке, и всё остальное вокруг расплывалось. Лишь эта деталь, намертво въедающаяся в память, и лицо Оскара – падре – любящего его до отлёта сознания. Том кончал с криками, с судорогой, прижимая к себе Оскара. Забрызгал себе всю футболку.

- У меня в какой-то момент ноги отнялись, - Том улыбнулся, сидя на полу.

Не мог устоять на ногах, а до кровати не смог бы дойти.

- Я заметил, - отозвался Шулейман и щёлкнул зажигалкой, прикуривая. Прищурился, взглянув на Тома. – Как тебе падре?

Том вновь – шире, немного пьяно от впечатлений – улыбнулся:

- Мне очень понравилось. Мне всегда с тобой невероятно хорошо, но это… даже не знаю, как описать. – Смутился, но продолжил говорить. – Меня сразу от тебя повело, мне казалось, что я закончу, не успев начать.

Оскар одобрительно кивнул. Том взглянул на икону и спросил:

- Оскар, что ты будешь делать с иконами?

Шулейман пожал плечами, достал изо рта сигарету:

- Заброшу в подсобку. Но лучше продам.

- Может, оставим? – Том заправил прядь волос за ухо. – И одежду тоже… оставишь? – глаза блестели, горели по-детски бесхитростной хитринкой, Том потупил взгляд. - Вдруг мы захотим ещё раз?.. – все его ненамеренные ужимки выдавали, что, похоже, он захочет повторить, ему очень приглянулся падре. – Можем поиграть, будто я пришёл на исповедь каяться в грехах, и ты меня за них накажешь…

Оскар приложил ладонь к груди:

- Падре обязан помогать страждущим.

Том улыбнулся, посмеялся с этого момента – какой стыд об этом думать, это предвкушать. Но как не думать и не делать, когда это так прекрасно? Том с удовольствием испытывал новое. С Оскаром можно всё. В любви не может быть ничего постыдного, да? Том приходил к мысли, что да, даже если в частных случаях любовь обретает оттенок богохульства.

***

Тот лондонский журналист, который пытался шантажировать Тома, что знает правду о его прошлом, чтобы выудить информацию о недавно на тот момент случившемся разводе, так этого тогда и не сделал. Но он ничего не забыл, хранил неопровержимые доказательства того, где и по какой причине Том проходил принудительное лечение. И решил, что сейчас, когда вокруг Оскара Шулеймана поднялась шумиха в связи с его официальным заявлением о ребёнке, подходящий момент для разоблачения. Подходящий момент, чтобы влить в уже горящее пламя керосина.

Шулейман удивился, увидев с утра, сколько новостей пестрят именем Тома – и его именем, конечно. Ушлый журналист-разоблачитель не умолчал и о том, что именно Оскар Шулейман был лечащим врачом Тома в Парижском Центре принудительного лечения для особо опасных преступников и он увёл Тома с собой после выписки. Скандальная правда. Писаки один за другим подхватывали эту тему, обсасывали подробности и задавали в своих статьях новые, новые, новые вопросы.

Оскар без труда выяснил, кто автор сего вброса. Тот журналист и не скрывался, не попросил никакой защиты, он бесстрашно наслаждался своим часом славы, произведённым на общественность эффектном, хотя глупцом он не был и прекрасно сознавал, с каким опасным человеком играет, но пошёл ва-банк. Оставалось загадкой, как же он раздобыл сведения из столь закрытого заведения, куда в своё время даже матёрая, оснащённая по последнему слову технических возможностей служба безопасности Шулеймана с трудом могла пробиться. Журналист оставлял это в тайне, лишь отвечал уклончиво: «Есть пути». Шулейман бы посмеялся над его потугами, если бы каждое слово журналиста не было правдой. От и до – про то, что Том Каулиц, бывший супруг и нынешний партнёр его, Оскара Шулеймана, болен диссоциативным расстройством идентичности; про Джерри; про убийства трёх мужчин с точечными подробностями. Одна мадам, вдохновившись его взрывным успехом, позволила себе высказать дерзкую мысль. Оперативно настрочила статью под заголовком: «Развлечения богатых», посыл – кто-то заводит себе экзотических животных, а Оскар Шулейман завёл себе психически больного мальчика, которому на тот момент едва исполнилось восемнадцать!.. Это цитата.

Шулейман мог бы относительно легко разрешить эту скандальную ситуацию и заставить самонадеянного журналиста, с которого пошла волна, заткнуться. Но – зачем? Подумал он и решил использовать обстоятельства себе на руку. Оскар давненько задумывался о том, что нужно рассказать общественности правду о Томе и об их знакомстве, поскольку чем больше ты утаиваешь, тем тяжелее тебе. Лишь тебе. Убедился в этом в браке, когда пытался лицо сохранить, изворачивался и вообще силился быть слишком правильным. Тому пойдёт на пользу схлопывание его тайны – многолетнего груза, даже если Том посчитает иначе и спасибо не скажет. Ещё в первый год знакомства Оскар ему сказал – замалчивание ведёт к повторной травматизации, и сейчас, через годы, через изменения, перемоловшие его личность, и восстановление от них, придерживался того же мнения.

Когда будет лучший момент для раскрытия правды, чем сейчас, когда мир о ней уже гудит?

Тому журналисту Оскар ничего не сделал, великодушно простив ему его дерзость. Но той наглой журналистке с её скабрезной статьёй лично позвонил, насмешливо выспрашивал по теме, изводя. Этого хватило, чтобы та мадам испугалась и начала настороженно оглядываться в ожидании отмщения.

Лондонскому журналисту Оскар тоже сам позвонил и сказал:

- Раз ты такой ушлый и дерзкий, приезжай, я дам тебе интервью. Не тебе одному, но ты в числе избранных.

Журналист согласился, но осторожно, тактично. После этого звонка и он напрягся. Всем известно, что те, кто пытается разнюхать больше положенного о сильных мира сего, зачастую просто исчезают. Он же не знал, что Шулейману плевать, что он играет как кошка с мышкой. Шулеймана надо задеть так, как этому парню не по зубам, чтобы он перешёл к уничтожению обидчика. На всякий случай журналист позвонил маме, попросил их с отчимом уехать, отнёс любимую кошку и клетку со стареньким волнистым попугаем соседу, с которым почти дружил. Обернулся на пороге квартиры, которую снимал уже семь лет, прежде чем закрыть дверь и отправиться в аэропорт, чтобы улететь во Францию. Вернётся ли он?.. Тяжкие мысли обуревали. Оскара – нет.

Оскар спокоен, собран и готов к интервью, которое поручил подготовить своим людям. Поручил созвать журналистов из самых уважаемых и кровожадных изданий. Велел пригласить и представителя журнала Форбс – в журнале о самых богатых и влиятельных должны написать об этом интервью.

Интервью, которое имело вид пресс-конференции, проходило больше в формате монолога. Шулейман без утайки рассказал всё. О непростом, необычном детстве Тома и его трагедии, которые привели к болезни. О том, кто такой Джерри и на что он горазд – последовательно изложил каждое преступление, каждую особенность характера. О том, что вправду был лечащим доктором Тома и впоследствии забрал его к себе домой, устроил у себя домработником. О том, что насильники Тома мертвы – Том сам их убил, объединившись в моменте с Джерри, а он, Оскар, ему помог – какое кайфовое облегчение раскрыть эту тайну, наплевав на то, сколько усилий приложил, чтобы её сохранить, что подключил к делу людей при чинах. Что ему сделают? Ничего. Пусть пробуют, если хотят, он примет бой. Рассказал и о том, что мир-то с Джерри, не ведая того, уже знаком – что именно Джерри, а не Том под другим именем, был знаменитой моделью, что он работал с легендарными модными домами и прославленными фотографами. Даже для наглядности нашёл в сети фото и показал журналистам в зале:

- Это Джерри, альтер-личность Тома. Многие теперь смогут сказать, что его знают.

На вопросы Шулейман тоже отвечал и, закончив, подпёр голову рукой, устремил на того самого журналиста в первом ряду лениво-пристальный взгляд, вопросительно приподнял брови:

- Спросишь о чём-нибудь?

Журналист все силы приложил, чтобы скрыть, что стушевался, храбро поднял голову и спросил:

- Оскар, вы вступали с Томом в сексуальную связь до его совершеннолетия?

- Это очень «жёлтый» вопрос, - усмехнулся Шулейман. – Задай другой.

- Вы не хотите отвечать? Это означает – да? – цепко подхватил журналист.

Шулейман откинулся на спинку стула и положил руки на стол:

- Это означает – нет. Первый секс у меня с Томом случился в его восемнадцать лет. Второй – в двадцать три. Ещё вопросы?

Выдержал паузу, обведя взглядом зал, и произнёс:

- Если вас так интересует наша сексуальная жизнь, я расскажу. Мы регулярно занимаемся сексом дважды в день, иногда больше, любим ролевые игры, Том любит жёсткий секс – я тоже не прочь, и каждый раз мы сходим друг от друга с ума, словно в первый раз. Том – лучшее, что было в моей сексуальной жизни, а мне есть, с чем сравнивать. Дело в том, что я его люблю – когда любишь, чувствуешь в сто раз острее.

Откровения Шулеймана произвели эффект разорвавшейся бомбы. Ему звонил тот хороший знакомый, который помогал обставить убийство насильников Тома так, будто это произошло в рамках закона, сетовал, что Оскар раскрыл правду, подставил его. Правоохранительные органы пытались возобновить дело, придав ему новый вид. Но у них ни тел, ни улик, ни свидетелей. Дело загнулось очень быстро.

Том не интересовался новостями, редко, только по необходимости проводил время в интернете и не знал о том скандальном признании знакомого ему журналиста. Но он узнал о публичном признании Оскара, со всех сторон на него посыпались жалящие новости с его именем, с его правдой. У Тома опустились руки, он так много лет молчал, скрывал, а теперь… Сокрушившей волной накатило состояние разбитости, отчаяния, истерики. Теперь все знают, что с ним и что он сделал! Теперь все о нём говорят! Теперь на нём клеймо, которое уже не отмыть!..

- Оскар, зачем ты это сделал? – Том смотрел на него в отчаянной растерянности, взгляд метался.

- Давно пора было раскрыть твои секреты. Проще сделать это один раз и забыть, чем всю жизнь дёргаться.

- Это моя правда! – Том повысил голос, не понимал, как Оскар мог, как он мог с ним так поступить. – Ты не имел права рассказывать!

- Почему? – с возражением вопросил Шулейман. – Меня это тоже касается. Да, я раскрыл врачебную, тайну, но я никогда не был образцовым доктором, - и усмехнулся.

Ему смешно, ему легко. А у Тома внутри всё сыплется, в груди колотится и тянет.

- Оскар! Оскар, ты понимаешь, что теперь будет? Понимаешь, каково мне теперь будет? – клокотание из груди распространилось на руки, их начало трясти. – Теперь все знают, что я больной, что я убийца… то есть Джерри убийца, но никто ведь не будет разделять? Теперь в меня будут тыкать пальцем как в прокажённого, и я… я... я… - начал заикаться, что смешивалось с сухими пока всхлипами.

Шулейман взял его за вздрагивающие плечи, заглянул в глаза:

- Никто не будет в тебя тыкать пальцем, не выдумывай. Максимум пошепчутся за спиной. Но и это быстро сойдёт на нет. В современном мире избыток информационных поводов, ни один не завладевает вниманием публики надолго. Зато теперь тебе больше не нужно будет бояться, что тебя раскроют, разве это не здорово?

Том помотал головой. Нет, он так не думал. Он вновь чувствовал себя совершенно беспомощным перед своей болезнью, своим опытом, как когда-то в начале. Вновь боялся осуждения, сочувствующего понимания в чужих глазах… Это слишком. Том не хотел проходить через это ещё раз. Не хотел быть стигматизированным. А как иначе, если теперь все знают о тёмной стороне его жизни?

- Оскар, я… я не хочу, чтобы меня называли убийцей, - шептал Том. – Не хочу, чтобы вставали и уходили, когда я подойду, потому что я… такой.

- Эй, - Оскар встряхнул его за плечи. – Ничего подобного не будет. А если вдруг – на этот случай у тебя есть я.

- Ты не сможешь справиться со всеми… - Том покачал головой.

- Не веришь в меня? – Шулейман выгнул бровь, хмыкнул. – Зря. Но я уверен, что до моего вмешательства не дойдёт. Никто тебе слова не скажет. А ты теперь в случае чего можешь говорить: «Я псих, у меня и справка есть», - улыбнулся-ухмыльнулся широко. – Отличное, между прочим, оправдание в острых ситуациях, очень удобное.

Том вновь покачал головой, сказал:

- Я не хочу выходить из дома… Не хочу, чтобы на меня смотрели… Оскар, мне многие пишут. Мне на электронную почту приходит куча писем, я не открывал. Я не хочу читать, там едва ли будет что-то хорошее.

Протяжно выдохнул, прикрыв глаза, дался Оскару себя обнять и прижался щекой к его плечу.

- Ты меня успокаиваешь, значит, не всё хорошо, - без выраженной интонации сказал Том.

Шулейман фыркнул над его ухом, отбил чётко:

- Я тебя успокаиваю, поскольку у тебя намечается истерика. Кстати, она миновала?

Том, отстранившись от него, распустившего объятия, пожал плечами, приподнял уголок рта то ли в попытке улыбнуться, то ли ещё в чём-то, сам не знал.

- Не делай так больше, - попросил ультимативно, хоть и негромко, слабо.

- У тебя больше нет тайн, которые я мог бы раскрыть. Если же окажется, что я ошибаюсь, у нас с тобой будет очень серьёзный разговор, - Оскар скрестил руки на груди, выразительно глядя на него.

Теперь Том улыбнулся по-настоящему – и стёр со щеки запоздавшую слезу. Шмыгнул носом. Кажется, он сейчас расплачется, отсроченная реакция.

Том посетил внеочередной сеанс психотерапии, чтобы себе помочь. Оскар был с ним, по большей части молчал, держал за руку и вставлял отдельные реплики. Полегчало, по крайней мере, Том выговорился. Доктор Фрей помогла собрать его осколки в кучу, с которой уже можно что-то делать.

Бесполезно бежать от того, что тебя преследует, верно рассудил Том и открыл электронную почту. И с удивлением обнаружил, что нет ни одного письма со злым посылом вроде «такие как ты должны самоизолироваться на необитаемом острове». Все письма восторженные, взывающие к нему. Письма – предложения работы. Одномоментно он стал сверхновой от мира моды, ярчайшим феноменом. Электронная почта пестрила приглашениями к участию в рекламных кампаниях, фотоссесиях и показах. Заинтересованность выказывали все от фотографов-одиночек до мастодонтов мира моды вроде Chanel.

Больше половины приглашающих хотели Джерри. Одни открыто просили его, спрашивая о возможности хотя бы кратковременного сотрудничества. Другие, понимая, видимо, в устройстве психических заболеваний больше, лишь выказывали своё желание с ним поработать и сожаление, что это, наверное, невозможно. Том читал всё это и долго не мог поверить своим глазам. Неужели его не осуждают, не клеймят? Его… желают из-за его изъяна?

Никому не пришло бы в голову назвать Джерри изъяном. Разве что его бывшим коллегам-моделям, которые всегда его недолюбливали, но кто их станет слушать?

Том частично ответил на письма и откинулся на спинку стула, в замешательстве глядя в монитор. Реакция общественности на его правду ошеломляла. И что ему с этим делать? Со всеми этими предложениями?

Из тех, с кем когда-либо работал Джерри, не написал разве что Миранда Чили. Потому что ему Джерри совсем не интересен, ему Том нравится, а его мог по-родственному заполучить, если долго, очень долго упрашивал. Точно, Миранда! Том вспомнил, что обещал сделать фотосессию с его новой весенней коллекцией, сам напросился, потому что хотелось поработать. Надо будет где-нибудь записать. Неловко получится, если забудет и не приедет. Миранда такой человек, что едва ли заблаговременно напомнит, уточнит время. Том чиркнул себе записку-напоминалку и вернул внимание к экрану ноутбука.

Том сутки думал, поговорил с Оскаром, посоветовался с ним и написал некоторым, что они могут поработать с Джерри. Решил – с согласия Оскара – его выпустить. Потому что это его хотят, это он был моделью, и у него это действительно получалось. Пусть поработает, может быть, в последний раз. Даже если это займёт несколько недель – Том договорился с Оскаром, что Джерри может задержаться, в этом случае едва ли можно управиться за семь дней. Шулейман не скрывал, что не рад, но не противодействовал.

Проверив всё, что должен был сделать, Том лёг спать со странным чувством, что завтра он будет блистать на работе. Но его там не будет. Том сжал руку Оскара на своей груди, шепнул:

- Я тебя люблю. Прости, что я часто отдаю место Джерри…

- Что мне тебе на это ответить? – лениво-расслабленный голос в затылок. – Я тебя тоже люблю. Может, в этот раз Джерри не сбежит в неизвестном направлении, раз он будет работать. Хотя бы не придётся думать, где он шляется.

- Ты об этом думаешь?

- Бывает любопытно.

Проснувшись утром, Джерри открыл глаза и повёл бровью. Неожиданно. Неожиданно, что Том послал его работать. Джерри не собирался отказываться. Откинул одеяло, встал босыми ногами на пол и потянулся. Первая встреча у него уже сегодня после обеда. Нужно успеть.

- Сейчас я позавтракаю и поеду в салон, нужно сделать укладку и прочее, - сказал Джерри у зеркала, собрав парик, который уже надел, в хвост.

Иногда он мог выглядеть просто. До очередного выхода в свет, которые – почти вся его жизнь.

- Укладку на парике? – скептически переспросил Шулейман.

- С париком из натуральных волос можно делать всё то же самое, что с родными волосами, - Джерри обернулся к нему. – Отвезёшь меня? – спросил будничным тоном, словно в их отношениях подобное совершенно нормально.

- Да ладно? – усмехнулся Оскар. – Ты не сбежишь? Не будешь щетиниться на меня «не ходи за мной»?

- Не в этот раз, - ровно ответил Джерри, полностью развернувшись к нему, и скрестил руки на груди. – Я не хочу, чтобы ты все дни моей жизни следовал за мной по пятам, но, если сейчас из тебя можно извлечь пользу, почему бы этого не сделать? – риторический вопрос вместе с лёгким пожиманием плечами.

- А если я откажусь? – Шулейман изучал его внимательным взглядом.

Джерри снова пожал плечами:

- В таком случае я прибегну к услугам кого-нибудь из твоей охраны. Я бы предпочёл того, с хвостиком, он был отличным «пёсиком», - и улыбнулся елейно.

- Вайлдлес у меня больше не работает.

- Ты от него избавился? – Джерри выгнул бровь.

- Он уволился после моего развода.

Джерри кивнул сам себе:

- Значит, я был прав.

- В чём же?

- Сам не догадываешься?

- Просвети меня, или мне это будет очень дорого стоить?

Джерри вздохнул, сказал:

- Шулейман, не разочаровывай меня ещё больше, ты же умный человек, но – иногда такой тупица. Вайлдлес испытывал ко мне отнюдь не рабочие чувства, а скорее – к Тому. У него тип спасателя, так что я почти готов поспорить, что он хотел Тома, даже если не признавался себе в том. Скажи, что ты этого не замечал.

Оскар помрачнел, ответил:

- Если бы я что-то подобное заметил, я бы избавился от Вайлдеса намного раньше, чем он сам пожелал уйти.

Джерри усмехнулся, не размыкая губ, пристально глядя на Шулеймана, и, будто отмахнувшись от этой темы, сказал:

- Это уже не имеет значения. Я на кухню, проверь, где Терри.

Шулейман закатил глаза, но с кровати поднялся.

- Почему я должен тебя обслуживать?

- Потому что это в твоих интересах, - ответил ему Джерри.

Оскар снова закатил глаза, но прошёл вперёд открывшего дверь Джерри, чтобы разведать обстановку. На кухне Грегори заканчивал готовить завтрак, когда они пришли. Для себя он понял и взял за правило, что от них обоих, Тома и его пугающей альтер, лучше держаться подальше, но, когда видишь блондина – беги. Так Грегори и хотел поступить, подал на стол и собирался уйти, но его остановил внимательный, слегка вопросительный взгляд Джерри.

- Что-нибудь ещё нужно? – выдавил из себя Грегори.

- Ты не подал воду.

Грегори вопросительно выгнул брови.

- Перед приёмом пищи полезно выпить стакан воды, - Джерри откровенно издевался.

Не отказал себе в маленьком развлечении. Этот мальчишка – мальчишка, который раздражает Тома – соблазнял возможностью запустить в его нежную плоть когти и клыки. Неглубоко, чтобы он просто испугался, затрепыхался.

Грегори хотел было вскинуться, напомнить, что не обязан исполнять прихоти Тома и тем более Джерри – предпочитал считать, что не обязан. Но наткнулся взглядом на Шулеймана и, проглотив своё основанное на неспокойствии недовольство, разлил воду по стаканам и поставил их на стол, на всякий случай поставил и бутылку из холодильника. Больше Джерри ничего не попросил, молчанием отпустил мальчика.

В салон Шулейман его отвёз. Там навели красоту – массаж лица, чистка и маска, коррекция бровей, ресницы, укладка, макияж. Джерри выбрал классический образ голливудской дивы – беспроигрышный образ, который ему очень шёл. Разбавленный в данном случае кэжуал стилем одежды с тонкой ноткой гранжа. Как бы Шулейман к нему ни относился, надо отдать Джерри должное – он умел выглядеть потрясающе. Появился в поле зрения как дива, прекрасно знающая свою цену и производимый эффект, оттого взгляд надменный, чуть скучающий.

- Можешь подбросить меня к месту встречи, - сказал Джерри, забрав свою сумку. – Но не до самого здания. Не хочу, чтобы тебя видели.

- Как ты умудряешься говорить так, будто делаешь мне одолжение? – Шулейман прищурился, скрестил руки на груди.

- Разве это не так? – невозмутимо, с легчайшей ноткой поддёвки вопросил в ответ Джерри.

- Я могу отказаться.

Джерри пожал плечами:

- Твоё право, я тебя не упрашиваю, а лишь предлагаю. Я большой мальчик и без проблем возьму себе такси, - повесил сумку на плечо и устремил на Шулеймана выжидательный взгляд.

Его очередь отвечать, за ним решение.

- Ладно, отвезу тебя, - Оскар встал из кресла, в котором коротал время, пока Джерри наводили марафет. – Это не ты манипуляцией добился от меня своего, - заметил, важно подняв палец. – Я сам согласился.

- Разумеется, - ответил Джерри и вперёд него вышел на улицу, он не привык никого ждать.

Шулейман вышел вслед за ним, снял сигнализацию и занял водительское кресло. Джерри на соседнем пассажирском месте, пристегнувшись уже ремнём безопасности, обхватил губами фильтр сигареты и изящно прикурил.

- Открой окно, - не глядя на него сказал Оскар.

- Ты сам куришь в машине, - ответил Джерри, не делая ни единого движения в сторону послушания.

- Мне не нравится запах твоих сигарет. Не люблю ментоловые.

Джерри затянулся, наклонился к Шулейману и струйкой выдохнул дым ему в лицо. Тот поморщился и отвернул его от себя, наложив ладонь на пол-лица. Клацнули зубы – и впились в уязвимое место между большим и указательным пальцем.

- Это, чёрт побери, что такое было?! – Оскар отдёрнул руку и посмотрел на Джерри в смешении изумления и яростного раздражения.

- Я кусаюсь, ты забыл? – Джерри хлопнул ресницами.

Зачем укусил? Да просто так, чтобы руки не распускал и не забывал, что ни единое силовое воздействие не останется без ответа. А ещё это весело.

- Надеюсь, мне не придётся лечиться от бешенства, - хмыкнул Шулейман, встряхнув рукой, и завёл двигатель.

- Если бы я был бешеным, тебя бы уже давно не было в живых.

Джерри откинулся на спинку кресла и, докурив, выбросил окурок в окно. Прикрыл наполовину глаза. Что у него сегодня по расписанию? О… сегодня у него очень насыщенный день.

Ехать недалеко. Через пятнадцать минут были на месте. Шулейман поинтересовался:

- Куда ты дальше?

Джерри, выйдя из машины, обернулся:

- Дальше – буду работать на Тома. Жаль, что он и в мыслях не имеет использовать меня, чтобы я работал, а он получал деньги. Я бы им гордился.

- Ты бы радовался, что Том тебя использует?

- Да. Я до сих пор жду, что Том поумнеет, и верю, что это может произойти. Местами я тоже наивный идиот, - Джерри легко усмехнулся, поправил сумку на плече. – До встречи. Я буду звонить, может, мне ещё пригодятся твои услуги извозчика. Одолжишь самолёт? – и ухмыльнулся, сверкнул сузившимися в прищуре глазами.

- Иди уже, дива дивная.

Джерри опоздал на сорок минут. Мог бы на пятнадцать, но, поняв, что уже опаздывает, решил не торопиться. Он может себе это позволить? Может. Не он нуждается в работе – это его хотят. Правильный расчёт, сыгравший на сто процентов. Его терпеливо ждали и слова ему не сказали. Джерри извинился за опоздание, но лишь для проформы. Как человек умный он никогда не позволял себе скатываться до поведения зазвездившейся селебрити, он предпочитал ходить по тонкой грани, отделяющей «хорошего мальчика» от того, кого никто не будет долго терпеть, умело играя полутонами.

Без преувеличения, мир моды захватила лихорадка имени Джерри. Ныне он феномен. Живая легенда. Исключительный эксклюзив. Потому что фэшн-индустрия пресытилась, загнав саму себя в тупик. Всё уже было. Были модели с ограниченными возможностями всех мастей, были инвалиды-колясочники от рождения и после трагической случайности, были модели с протезами, с ДЦП, со шрамами от ранений, ожогов, операций, с витилиго, с аллопецией, слепые, глухие, немые, с синдромом Дауна, с синдромом Аспергера, с анорексией, депрессией, биполярным аффективным расстройством, синдромом дефицита внимания и гиперактивности. Слишком много всего было. Уже и Джерри со своим былым образом «изуродованного ангела» не был бы особенным, много таких развелось. Но – в мире ещё не было модели с диссоциативном расстройством личности. Топ-модели – которая и есть альтер-личность. Альтер-личность, построившая звёздную карьеру, уже работавшая в прошлом блистательно – и никто не догадывался, кто он есть. Альтер-личность убийца. Ненастоящая личность, которую знает весь мир. Это больше чем эксклюзив. Это – то, чего мир ещё не видел, хотя архивы и всепомнящая всемирная сеть хранили сотни фотографий и видео с участием Джерри, что добавляло остроты.

- Как мы поймём, что ты на самом деле Джерри?

Джерри ухмыльнулся, наклонил голову набок, прямо глядя на недоверчивого мужчину перед собой:

- Можете пригласить психиатра, пусть проведёт экспертизу. Должен отметить, я умею их обманывать, Том – нет.

Психиатра никто не позвал. Подобные вопросы поступали несколько раз – те, кто лихорадочно желал заполучить самую эксклюзивную модель и платил за это хорошие деньги, хотели быть уверенными, что им не подсунули обманку – и быстро сошли на нет. Кто-то опасался близко подходить к Джерри, глазея на него с расстояния в пару метров. Другие проявляли бо́льшую смелость. Но всех объединяло одно – смесь ошеломления, восторга и страха в глазах. Не каждый день имеешь возможность поработать с тем, на чьём счету столько отнятых жизней. Не каждый день имеешь возможность поработать с тем, кто – не человек. Далёкие от психиатрии деятели мира моды не понимали Джерри – и это ничуть не уменьшало их желания с ним работать. Наоборот. Все от девушек и парней «принеси-падай» до самых именитых дизайнеров смотрели на Джерри с той сложной смесью эмоций. Как на диво дивное.

Некоторые совсем забывали о совести и правилах приличия и буквально тыкали в Джерри пальцем, словно хотели убедиться, что он настоящий, материальный, а не дивное видение, большой обман. С Джерри хотели разговаривать и трогать. Джерри хотели раздеть и одеть – накрасить, установить в позу, прикоснуться к тому, что взорвало их умы. Завладело ими, пленило, не переставая страшить непонятностью. Эта гамма чувств – это почти возбуждение.

Такой славы Джерри ещё не знал. Такой славой за всю историю могли похвастаться считанные на пальцах модели. Даже модели 90-хх годов, «эры моделей», чьи имена на слуху и по сей день, проигрывали ему. Потому что о них никогда не говорили столько. Их никогда не хотели так во всех уголках мира, где есть развитая индустрия моды. Джерри из ранга не укрепившегося топа перепрыгнул в ранг легенд. Потому что он-то уйдёт, вероятно, он больше ничего не отработает за пределами текущих недель, но – мир никогда не забудет имя первой модели-альтер-личности. Джерри Каулиц. Джерри Муссон. Оба варианта на глазах очевидцев вписывались в историю.

Теперь он стал супермоделью в свои двадцать девять лет. Теперь он тот, кого лично подрагивающими от волнения руками одевал ведущий дизайнер Oscar de la Renta. И смотрел со свободным от похоти вожделением, как на идола. Как на что-то невероятное, прилетевшее с кометой. Сейчас проходят показы, Джерри решил тряхнуть стариной и по старой памяти поучаствовать в дефиле. Он был лучшим? Он был одним из них. А сейчас все конкурентки и конкуренты разбиты. Невозможно соперничать с тем, кому нет равных. Единственным в своём роде. Конечно, в будущем появятся и другие модели с ДРИ – те, кто благодаря Тому и Джерри обретут смелость выйти на свет, и те, кто будет притворяться, чтобы попасть в струю, пока популярность модели-альтер-личности бьёт все разумные пределы. Но Джерри навсегда останется первым.

Бывшие – и нынешние – коллеги Джерри больше не исходили в его сторону ядом. Смотрели неодобрительно, с любопытством, непониманием, опаской, но ни слова не говорили. Боялись как его самого, умытого кровью, так и недовольства тех, кто считал его номером один.

Джерри примет участие в Неделе моды в Нью-Йорке – с удовольствием согласился покорить эту вершину. Неделя Моды в Копенгагене, выделяющаяся тем, что модели ходят по улицам города и демонстрируют одежду в стритстайле, тоже пройдёт с его участием. С Неделей в Токио пролетает, не успеет, она пройдёт в середине марта. На парижскую, возможно, успеет, если сможет задержаться на три недели, его уже пригласили. Джерри подписывал кратковременные контракты, давал автографы, рассказывал о себе – им очень, очень интересовались. Сейчас он самая блистательная дива.

Разденусь я сам, а чтобы меня одеть, придётся заплатить. Эта цитата, брошенная Джерри, ушла в народ.

Джерри поправил лямку розового-белого воздушного платья от Oscar de la Rente, взглянул на дизайнера:

- Красивое платье.

Вообще вся коллекция очень стоящая. Прежде ему не доводилось работать с Oscar, поскольку данный бренд – это про одежду первых леди. Один из самых дорогих брендов мира. В прошлом не дорос до него. Ныне – он украшение показа, к которому, никто не сомневался, будут прикованы все взгляды. Выйдя на подиум, Джерри смотрел только вперёд. Чётко вышагивал с высоко поднятой головой. Да, он скучал по софитам, по блеску мира моды, по обожанию в глазах.

- Подарите мне эти штаны? – с обольстительной улыбкой спросил Джерри за сценой после показа.

Штаны широкие, с посадкой на бёдрах, белые с голубыми облаками, что выглядели настолько натурально, будто носишь на себе кусочек неба. Дизайнер, немного растерявшись, кивнул:

- Да… Конечно, забирай.

Той же расцветки есть ещё зимняя куртка. Джерри подумал и решил прихватить её для Тома. Том с осторожностью относится к яркой одежде, но его завораживает красота неба, ему должно понравиться.

Небесные штаны Джерри сразу и надел, позировал ослепляющим вспышками фотографам. Упс – в одних только штанах, даже без белья – под штаны с низкой посадкой на бёдрах не наденешь стандартного кроя трусы, в которых пришёл. И неважно, что на дворе зима, студит голую кожу холодным ветром. Маленький перформанс удался. Спрос на эту модель штанов взлетел до небес, ателье атаковали желающие сшить себе такую вещь.

«Ах, какие тазовые косточки! – вздыхали-восклицали люди, глядя на его полуобнажённые фотографии. – Какой живот!».

В прошлом Джерри и полностью обнажённым снимался, искусно прикрывая самые интимные места. Но другое дело – когда он показал себя на ковровой дорожке, когда его об этом никто не просил и никто к тому не был готов.

С совсем другого показа Джерри унёс вечернее платье коньячно-оранжевого цвета, украшенное крупными камнями. Платье, которое преподнёс бы Кристине и потом с неё снял. Пусть висит в шкафу и истлевает от времени вместе с ней.

Джерри вышел в центр просторного помещения, распустил пояс длинного шёлкового халата и позволил ему упасть на пол. Остался в одном белье, с лежащими на острых плечах платиновыми локонами и преисполненным ровного достоинства взглядом победителя, будто это они, все те люди, что обратили к нему взгляды, обнажены. На него налетели птичьей стаей визажисты, стилисты, помощники фотографа. Мазали, красили, касались везде. Джерри сидел идеальной статуей, дивой, для которой вся эта суматоха вокруг него обычна и ничего не значит.

На Неделе моды в Нью-Йорке Джерри сорвал все овации. Ему пожимали руку самые-самые супермодели, которые не выступали, но сидели на лучших местах. С ним фотографировались, его целовали в щёку, обнимали за талию. Джерри нашёл взглядом ту, которая когда-то ему, на тот момент двадцатилетнему, заносчиво бросила фразу: «До моего статуса ты не доживёшь». Джерри выразительно приподнял брови, не отводя прямого взгляда.

И кто до кого теперь не доживёт?

Та модель с кислой миной на лице, которую не скрыть профессиональным макияжем, опрокинула в себя бокал шампанского и отвернулась. Джерри победил. Как приятно быть самой обсуждаемой персоной и самой желанной. Позже в этот же вечер охрана оттащила от Джерри перебравшего гостя, который хотел получить незабываемый интимный опыт.

- Могли бы не помогать, - посмеялся Джерри. – Столовый нож тоже холодное оружие.

Ныне такие опасные заявления для него не табу. Ныне они – пряные специи в полыхающий огонь его популярности.

- Жаль, что ты по мужчинам, - выдохнула Джерри на ухо сорокачетырёхлетняя модель из касты «супер».

- С чего ты взяла? – Джерри повернул голову, задев губами её щёку.

Женщина чуть отстранилась, посмотрела на него не совсем трезвым взглядом.

- Я ошибаюсь?

- Я не ограничиваю свою сексуальную жизнь полом партнёра, - сказал Джерри. – Но с некоторых пор я не сплю с женщинами из соображений безопасности. – Выдержал короткую паузу, не отводя взгляда, и добавил возмутительно откровенное: - Но ты можешь сделать мне минет.

Минетом дело не ограничилось. Та модель, Кандида, была сверху не снимая платья, и, надо сказать, она восхитительна в позе наездницы. Джерри запрокидывал голову на жёсткую спинку дивана и стискивал зубы, чувствуя нарастающее наслаждение от жара плоти, в которую раз за разом вбивался не своими усилиями. Они сделали это в какой-то комнатушке, не уходя с мероприятия. Отдышались, поправили одежду и вернулись в главный зал, перед тем обговорив, что, если их случайная связь принесёт неожиданные плоды – плод не должен родиться. Джерри был с ней откровенен. Кандида удивилась и сказала, что у неё уже есть трое детей, третьему ещё и трёх лет нет, четвёртый ей ни к чему.

- Хотя, - она улыбнулась хитро, кокетливо, - это был бы особенный человек.

- Это может быть человек как Том, - сказал ей в ответ Джерри. – Ты не захочешь себе такого сына, поверь мне.

- Том? – Кандида непонятливо нахмурилась. – Ах, Том, - вспомнила. – Тот парень, который… кто… Я не знаю, как это правильно назвать, - призналась честно.

- Мой сожитель по телу и главный его владелец, - подсказал Джерри. – Такой вариант подойдёт.

Джерри и интервью давал, всякие шоу посещал. Много работал, мало спал, добирая недостаток ночного сна дневным урывками, к чему приспособился годы назад, сейчас-то ему нечего бояться. И это спокойствие поразительным образом нивелировало возможность внепланового переключения. Чувствовал – ничего не случится.

Джерри подписал несколько долговременных контрактов – некоторые не знали, как быть с тем, что он, лицо материалов для коммерческого использования, скоро исчезнет, и предпочли обезопасить себя юридически. Подписали соглашение на бессрочное (так долго, как им потребуется) использование визуальных материалов с его участием. А деньги – Тому. Джерри и в этом случае о нём позаботился. Конечно, это и близко не капитал Шулеймана, но деньги хорошие. Пассивный доход, который будет капать Тому за то, что Джерри поработал. Каждый отдельный контракт Джерри прочёл, изучил и все подписал. Его никто не собирался обманывать.

В Копенгагене Джерри ещё раз пересёкся с Кандидой. Зажал её у стены, поддавшись её инициативе. Они снова не раздевались, снова грязно трахались как подростки в тёмном углу. Кажется, пора начинать носить с собой презервативы. Второй раз уже дама выручила.

- В такого как ты можно влюбиться, - произнесла Кандида, выдохнув сигаретный дым, и убрала прядь волос с лица Джерри.

- Не нужно этого делать, - Джерри отвёл от себя её руку. – Есть лишь одна женщина, с которой я бы связал себя обязательствами.

- Честно, - Кандида кивнула. – Это подкупает: ты не притворяешься хорошим.

Джерри пожал плечами, облокотился на перила моста, на котором они стояли.

- Джерри, я не глупая девочка, - сказала Кандида через паузу. – Про влюблённость – это была шутка с долей констатации факта. В тебя можно влюбиться, в тебе есть что-то очень комфортное, влекущее, но это не значит, что я влюблюсь. Я понимаю, что наши случайные встречи для тебя лишь развлечение, которое ничего не значит, для меня тоже.

Джерри мог бы сказать то же самое – ему с Кандидой тоже легло и в определённой плоскости очень приятно. Его определённо привлекают партнёры и партнёрши постарше. Над этим стоит задуматься? Нет. Объяснение тому известно – Джерри выбирал тех, кто не доставит проблем, а люди постарше в большей степени спокойнее молодых, свободны от романтической ерунды в голове и не строят иллюзий, которые перетекают в претензии и скандалы.

Не сразу, но связался с Джерри и Карлос Монти. Не позвонил, как делал всегда, а написал на электронную почту. Его письмо не содержало его обычных экзальтированных эмоций, типичных оборотов речи, даже упрашиваний поработать. Джерри не ответил, он приехал на студию Карлоса в Барселоне, где в последний год тот больше всего пропадал. Сцена встречи вышла немой со стороны Карлоса, запоздало он поприветствовал Джерри, пригласил его пройти на макияж и причёску.

Карлос не знал, как себя с ним вести – он любил Джерри, без преувеличения обожал, но сейчас… всё изменилось. Правда о Джерри стала чертой, за которой Карлос не понимал, как быть. Смотрел, смотрел, смотрел на него, откровенно пялился, разглядывая с уже знакомой Джерри смесью любопытства, растерянности и опаски. То, кто есть Джерри, совершенно деморализовало. Обычно не в меру болтливый, громкий Карлос сегодня вёл себя тихо. Даже любимая работа не отвлекала, за камерой Карлос продолжал смотреть на Джерри новым взглядом и думать о его необычности, если это можно так назвать.

- Я больше не радость твоя? – с улыбкой поинтересовался Джерри.

- Нет, - Карлос качнул головой. – Джерри, ты…

Не нашёл, что сказать, как сказать. Карлос провёл ладонью по лицу, потёр лоб и устремил на Джерри серьёзный, изучающий взгляд.

- Джерри, это правда? То, что о тебе говорят? – спросил он, перестав делать вид, что ничего не произошло, что у него совершенно не получалось.

- Правда, - Джерри не отводил взгляд. – Я - альтер-личность. Это что-то меняет?

Карлос покачал головой, этот жест не означал отрицательный ответ.

- Карлос, я всегда был таким, ничего не изменилось с тех пор, как я с тобой работал, - сказал Джерри.

- Раньше я не знал. Чёрт…

Карлос перешёл на родной итальянский, витиевато выругался, взмахнув рукой, и посмотрел на Джерри.

- Джерри, что ты такое?..

- Кто, - поправил его Джерри. – От обычного человека меня отличает лишь то, что у меня есть сосед по телу. В остальном я ничем не отличаюсь от тебя или кого-либо другого.

- И – как это вообще? – Карлос развёл рукой в воздухе, в недоумении хмурил брови. – Я не понимаю, что означает «быть альтер-личностью», и, честно говоря, меня это, то, что ты такой, сбивает с толку и пугает. Ты можешь рассказать, что это такое?

Джерри наклонил голову набок:

- Если вкратце, то диссоциативное расстройство идентичности – это когда внутри одного тела сосуществуют две и более личности, одна личность основная, остальные альтернативные, вспомогательные. Получается ДРИ, когда человек, чаще всего в детском возрасте, переживает серьёзную психическую травму, с которой не может справиться. В таком случае психика изолирует травмирующий опыт и, грубо говоря, отщепляет от личности часть, в которую этот опыт помещается, так «рождаются» альтер-личности. Но что-то мне подсказывает, что ты не понимаешь не это, верно? Что касается меня – мне несколько сложно объяснить, что такое быть альтер-личностью, поскольку, во-первых, я не жил иначе, во-вторых, как я уже говорил, я мало чем отличаюсь от обычных людей. Я Защитник – это ещё одно моё отличие помимо того, что у меня нет собственного тела, которое принадлежит лишь мне. Я защищаю Тома, спасаю, налаживаю его жизнь, когда он сам с ней не справляется. Это моя миссия, это то, против чего я не могу пойти. В остальном я полноценная личность со своими чувствами, предпочтениями, мечтами.

- Мне стало понятнее, но… я всё равно не понимаю, - Карлос снова покачал головой и всплеснул руками. – Эта информация взрывает мне мозг! Ты же был моим любимцем… - и нотка горечи в голосе, и растерянности.

- Карлос, я повторю – правда обо мне что-то меняет? – произнёс Джерри. – Мы с тобой отработали десятки проектов, ты замечал что-то не то?

Карлос отрицательно покачал головой.

- Может быть, ты боишься, что я тебя убью? – Джерри сделал шаг ближе.

- А ты можешь? – Карлос расширил глаза.

- Могу, - Джерри приглушённо посмеялся. – Я многое могу. Но не буду. Ты мой хороший друг, ты во многом мне помог, у меня нет ни единой причины желать тебе зла.

Карлос облегчённо выдохнул, а Джерри, подступаясь к нему, продолжил:

- Раз тебя никогда ничего не смущало, может, ты перестанешь изображать сдерживающуюся истеричку и начнёшь наконец работать? Эй, где мой Карлос, фонтанирующий энергией и энтузиазмом? Я же могу разочароваться, обидеться и уйти, - шутил, подначивал, разряжал обстановку.

Карлос улыбнулся:

- Пойдём, радость моя. Всё-таки ты самый лучший, даже если псих, - и обнял Джерри.

- Психически болен Том, - объяснил Джерри. – Я – здоров, я его болезнь, - и улыбнулся обворожительно.

Съёмку всё-таки отработали. Джерри, как и всегда в прошлом, не ограничивался выполнением команд фотографа, сражал талантливой импровизацией. Потом, когда они закончили, подошёл к Карлосу очень близко, что того никогда не смущало, он сам не умел держать дистанцию. Но поцелуй в губы заставил изумиться, почувствовать, что точка опоры пошатнулась.

- Джерри, что ты делаешь? – отчего-то полушёпотом спросил Карлос.

Джерри заглянул ему в глаза, скользнул по лицу взглядом.

- Карлос, не делай вид, что ты никогда меня не хотел, - Джерри тоже понизил голос, что создавало интимную атмосферу. – Теперь, когда все маски сброшены, мы можем разрешить это многолетнее напряжение.

Карлос слышал, как у него бьётся сердце. Казалось, что и Джерри может слышать этот встревоженный набат.

- Но Дино…

- Мы ему ничего не скажем, - в улыбке Джерри скрывался оскал жестокого искусителя.

Карлос всегда говорил, что относится к Джерри как к ребёнку – не своему, но в целом. Джерри в свои двадцать, когда они познакомились, и был для него, взрослого мужчины около сорока, ребёнком. Как иначе Карлос мог его воспринимать? Хотел ли он Джерри? Карлос смотрел на него в ступоре и не мог ответить. Возможно, где-то в самом отдалённом и тёмном уголке себя…

Джерри надоело ждать. Приподнявшись на носочки, он коснулся губами уголка рта Карлоса, губ и прижался в красноречивом поцелуе. Решайся. Джерри ещё никто не отказывал. Не смог и Карлос. Беспомощно сдался демону. Джерри из невероятного, шикарного, но совсем юного, вчерашнего ребёнка превратился в ещё более невероятного, шикарного, напористого взрослого мужчину, которому теперь интересны другие игры.

Они переспали в отеле. Одурманенная пелена спала с глаз, и Карлос почувствовал себя разбитым, почти возненавидел себя. Он разрушил свои отношения с Джерри, после произошедшего они не будут прежними, и он предал человека, с которым прожил в любви и гармонии столько лет.

- Что я наделал… - сказал Карлос, глядя перед собой.

Джерри сел, положил руку на его плечо:

- Карлос, если ты ничего не расскажешь Дино, он ничего не узнает. Информация не может причинить вред человеку, если он ей не владеет. Подумай над этим и сделай правильный выбор. Я не собираюсь разрушать ваши отношения, это был всего лишь один ничего не значащий раз, и тебе тоже следует поступить как умный человек.

Карлос посмотрел на него с болью, с горечью, с сожалением и качнул головой:

- Я не могу его обманывать. Я не смогу жить спокойно, жить с Дино как прежде, зная, что сделал.

- Карлос, - Джерри вздохнул. – Решать, конечно, тебе. Но если ты расскажешь, то сделаешь несчастными двух человек. Стоит ли оно того?

Карлос не знал. Он не хотел каяться супругу, поскольку знал – Дино не простит. Но молчать… как он сможет с этим жить? Как одна маленькая вольность может перечеркнуть годы счастливой жизни и поставить под угрозу будущее? Сам виноват, не сдержался. Значит, всё-таки хотел, не признаваясь себе в том. Да кто угодно может кого угодно хотеть! Пока дело не сделано, это ничего не значит. Но он своё дело сделал. Опорочил свой брак. Кольцо на безымянном пальце блеснуло, жгло. Карлос сцепил руки в замок, сжал.

- Дино ещё много лет назад приревновал тебя ко мне и разбил мне нос, - Джерри с задоринкой улыбнулся. – Теперь это хотя бы за дело.

- Ты сделал это специально? – Карлос уставился на него в шокированном изумлении.

- Да, я переспал с тобой не случайно, а целенаправленно. Но без задней мысли. Я не настолько мелочный. Это была шутка.

Не настолько ли? Как знать.

- Карлос, - сказал Джерри. – Или наберись смелости, езжай домой и расскажи. Или забудь об этом навсегда. Третьего не надо. Извини, но мне пора, - он встал с кровати и надел трусы. – У меня ночью вылет. Позвони мне, когда сделаешь выбор.

В свой отель Джерри вернулся после десяти. Положил сумку, принял душ и встал у большого окна в тёмной комнате, глядя на пульсирующую огнями машин, фонарей, витрин улицу.

- Я грешен, падре, безмерно грешен. За это можно и драть, и вешать…*

Эти слова подходили не Тому, Джерри. Джерри на самом деле грешен – и он не страшится, не стыдится своих грехов, но и не наслаждается ими. Он просто такой. Такова его суть – греховная. Падший ангел, обязанный спасать.

- Я вырос, падре, давненько вырос. Иконы сгнили, расчищен клирос, в твоей крови, как смертельный вирус, сумею долго ещё прожить…

Да, он очень давно вырос, и он ещё поживёт. Если Том не передумает.

Джерри отступил от окна и пошёл в спальню. Надо успеть поспать пару часов, остальное доспит в самолёте и на новом месте.

*Джерри цитирует стихотворение поэтессы Ёсими, которое он никак не может знать, поскольку оно на русском и едва ли переведено на другие языки. Представим, что в мире истории данное произведение написал кто-то другой, чтобы оно было доступно для Джерри, поскольку оно идеально ему подходит.

Глава 18

Все тайны наружу, Ты всё, что мне нужно. Будь ближе, так лучше, Ты смотришь мне в душу.

Ai Mori, After dark, Mr. Kitty cover)©

Джерри нашёл время и приехал к Кристине. К нему уже привыкли в клинике, никто его не останавливал и ни о чём не спрашивал. Видимо, люди здесь не интересуются модой и новостями её мира. Что хорошо. Правда о том, кто Джерри, едва ли бы оставила равнодушным персонал подобного места, специализирующегося на психиатрии. Такое внимание, такие проблемы ему ни к чему.

Джерри стоял за дверью палаты Кристины, смотрел в небольшое окошко на неё, сидящую на кровати, и волосы её распущенные, отросшие, частично закрывали лицо. Хорошо, что здесь всех пациентов без разбора насильно не стригут коротко, такой видеть её было бы ещё сложнее, ещё больнее. Хорошо, что не равняют всех под одну гребёнку одинаковой унылой больничной одеждой, а оставляют иллюзорную частичку того, что человек и в этих стенах остаётся собой.

Джерри разговаривал с Кристиной в мыслях, местами тихо говорил вслух.

«Помнишь, я надевал вечернее платье от кутюр? У меня есть похожее».

Зачем-то взял с собой в неприметной спортивной сумке то платье, украшенное крупными камнями, которое выпросил себе в подарок после одного из показов.

«Я надену его? А потом, может быть, ты примеришь?..».

Немного сумасшествие, бессмысленный монолог, истово притворяющийся диалогом. Чтобы обмануть себя. Чтобы себя насытить, не дав себе ничего, кроме взглядов через стекло.

«Терри занимается хоккеем, похоже, он очень увлечён, и у него получается. Наш сын спортсмен, представляешь?».

Как бы они жили, если бы могли жить? Как бы воспитывали Терри? Водили бы его на хоккей и на прогулки, болтали бы на скамейке, пока Терри играет на детской площадке, и уединялись страстно и нежно под покровом темноты, урвав немного времени только для себя двоих… Любили бы, были счастливы, как обычные люди. Джерри мимолётно прикусил губу. Поверхностная фантазия о ночах вместе, об объятиях, поцелуях будила слишком много воспоминаний. Слишком много задавленного желания, от которого становилось горячо внизу живота. Сейчас для этого не время и не место. Никогда теперь не время.

- Прости, - на грани шёпота. – Если честно, мне сейчас не хочется говорить о Терри. Хочется о нас с тобой.

Сколько там было «нас с тобой»? Джерри даже не знал, хотела бы Кристина работать или согласилась быть на его обеспечении. А Кристина согласилась бы, как она когда-то, в последнее утро их зимней сказки, думала, лёжа рядом с Джерри: «Я всегда хотела построить карьеру, развиваться, но ему я бы рожала детей». Двух, трёх? Кристина не успела об этом подумать, поскольку случился Терри, а через считанные годы для неё закончилась реальность.

Джерри упёрся лбом в полотно двери.

- Такая глупость. Я зачем-то взял с собой это платье. Зачем-то прихожу сюда из раза в раз. Зачем? Я не знаю, Кристина… Я тебя не спасу, но и заставить себя полностью отпустить не могу. Это моя персональная девиация.

Наверное, он тоже немного мазохист. Иначе бы не терзал себя. Это капелька от Тома в Джерри. Но, в отличие от Тома, Джерри не бессилен перед своей зависимостью, он изредка позволял себе послабления, которые вели к этой палате. В остальное время, большую часть минут в сутках, он о Кристине не вспоминал. Жил, работал, имел личную жизнь.

- Кристина, я переспал с одной женщиной и с одним мужчиной. Интересно, ты бы простила мне измену? Мне кажется, я мог бы изменять. Не потому, что я не люблю или мне тебя мало, а по той причине, что секс для меня ничего не значит. Если мне представляется удачная возможность, я ей пользуюсь, так во всём. Но, может, тебе бы я и не изменял… Мы этого уже никогда не узнаем.

А правда, изменял бы он? Очень вероятно, но совершенно точно не рассказывал бы Кристине о своей маленькой интрижке/интрижках, чтобы не причинить боль любимой женщине, поскольку секс для Джерри мало чем отличается от спортивной тренировки – полезный для здоровья и приятный способ держать тело и разум в тонусе. Да, секс с тем, кого любишь, кардинально отличается от секса со всеми остальными. В этом одном Джерри согласен с Шулейманом. Хотя не полностью, с Кристиной Джерри не становился таким озабоченным, вечно голодным, помешанным, как Шулейман с Томом. Или?..

Какие-то не те мысли лезут в голову. Наверное, стоило связаться с Гарри и встретиться пару раз, чтобы приехать к Кристине удовлетворённым с избытком. Джерри вздохнул и прикрыл глаза.

Кристина… Как из девочки-одноклассницы, симпатию которой принял и равнодушно ей пользовался, ты превратилась в ту, по которой ноет сердце? Ту, которая, не зная того, показала ему – точно живой, настоящий. Ту, которая родила от него ребёнка. Ту, к которой возвращался снова и снова, даже зная, что не подойдёт ближе. Глупое сердце не надеется, но желает. Да, в нём тоже может быть что-то глупое, оторванное от логики и целесообразности.

- Если бы я проверял, что тебе не стало лучше, это было бы логично… Но я прихожу не за тем. Я не знаю зачем. Но не для проверки. Кристина…

Джерри снова беззвучно вздохнул, поднял голову и упёрся лбом уже в стекло окошка, позволив себе поставить себя под угрозу быть увиденным. Успеет отскочить, если придётся. Но Кристина не повернётся в его сторону, она недвижима. За все минуты, что Джерри здесь, она не шелохнулась.

- Кристина, помнишь, как мы гуляли выпившие ночью в Париже? – Джерри смотрел на неё и говорил, будто она могла ответить. – По сей день я вспоминаю тот момент как самый счастливый в моей жизни. Поскольку тогда я был свободным. Я чувствовал себя свободным. Удивительным образом все мои минуты, часы, дни свободы связаны с тобой. Ни с кем другим больше я не забывал настолько, кто я и чем связан. Как мы с тобой разговаривали обо всём, как развлекались, как занимались сексом… Если бы ты знала, как я хочу ещё раз взять тебя за руку. Просто взять за руку, столь простое желание, верно? О большем я думать не могу. Хотя, признаться честно, думаю. Вспоминаю. Сегодня у меня какое-то очень игривое настроение.

Джерри замолчал на какое-то время, прикипел взглядом, уйдя в задумчивость.

Нельзя. Ничего нельзя. Ничего и не может быть.

«Всего лишь взять за руку. Всего лишь увидеть не через стекло».

А может быть… Один раз, всего лишь один раз? Джерри иначе посмотрел в окошко в двери, слегка хмуря брови в дилемме. Что он теряет, если войдёт в палату? О, он многое ставит под удар… Но сколь силён соблазн. Сколь сильна тяга. Сколь сильно сердце, требующее хоть крупицу.

Джерри огляделся по сторонам. Что он теряет? Это слишком важный вопрос, чтобы задать его лишь единожды. Если Кристина отреагирует, если выйдет в прогресс, это практически гарантировано даст удар по Тому. Джерри не может так поступить. Не может так рисковать.

Не может?..

Джерри – быть может, обманывая себя – чувствовал, что может пойти против своей природы, требующей оберегать Тома от всех невзгод, реальных и потенциальных. Выбор за ним. Да или нет. Всего лишь нужно открыть дверь и сделать шаг вперёд. Или в очередной раз отказаться, отказать себе и продолжать петля за петлёй вить несбыточные фантазии.

Да или нет.

Да, он настоящий. Тот, кто лишён воли, неспособен мучить ум в дилемме.

Сейчас он может.

Может.

Может ли?..

Ещё в тот раз в кабинете психотерапии Джерри пришёл к тому, что ныне способен на большее, способен разорвать оковы своего предназначения. Но он никогда не узнает, если не попробует.

Всего лишь открыть дверь и сделать шаг вперёд.

У Тома будут проблемы, если Джерри совершит ошибку.

Джерри потом спасёт его, если придётся, но сейчас он хочет этот ничтожный кусочек жизни для себя.

Всего лишь открыть дверь.

Джерри, сознавая все риски, принял решение. Положил ладонь на дверную ручку и повернул. Дверь открылась. Вот она, сидит на кровати, не взглянула в сторону тихого звука, знаменующего чьё-то прибытие в её замершее царство. Что Джерри почувствовал в этот момент своего неповиновения? Ничего особенного, кроме всплеска адреналина в крови и учащённого сердцебиения.

Вон она, без преграды между ними. Джерри не ждал, что Кристина оглянется, очнётся. Он просто хотел её увидеть не через стекло, подойти ближе. Он может себе это позволить – даже если потом с колоссальным всеобщим трудом построенное, выстраданное благополучие пошатнётся и посыплется асбестовой пылью. Неправильная он альтер-личность, наделённая слишком большим разумом, волей и живым, чувствующим сердцем. Пусть психика его потом уничтожит за эту рискованную дерзость и создаст нового Защитника – это возможно – Джерри готов исчезнуть [всё равно это когда-нибудь случится]. Не готов он оставаться за дверью своих желаний. Надоело гадать – может ли он или это самообман?

Может. Совершенно ничего не изменилось, когда переступил порог.

Джерри, бесшумно ступая, медленно подошёл к кровати, сел на край на расстоянии полуметра от Кристины, поставив сумку позади себя.

- Привет, Кристина, - мягко и негромко. – Это я.

Не верится, что сказал это вслух ей. Решил же, что никогда. Принял же. Но он здесь, и она так близко – и недосягаема. Джерри говорил что-то – о себе, о Терри, о том, сколько раз уже приходил и стоял за дверью. Кристина повернула голову, отреагировала на нового гостя и не отвернулась обратно, смотрела нечитаемым взглядом, в котором будто бы ничего и нет. Что происходит у неё в голове? Происходит ли вообще что-то? Конечно, если мозг не мёртв, то в сознании, даже изуродованном, почти отправленном в кому болезнью, что-то происходит. О чём она думает? Думает ли – это вопрос уже без однозначного ответа.

- В прошлый раз я принёс тебе цветы, помнишь? Впервые в жизни я испытал желание кому-то их подарить. Непривычное чувство, - Джерри улыбнулся, - но приятное. А в этот раз я принёс только платье. Не знаю зачем. Помнишь, как я надевал платья? – и продолжал улыбаться.

Яркое воспоминание. Как надел платье и шутливо завлекал Кристину, задирая подол. Как, не снимая платья, любил её. Как было совершенно плевать, что платье за тысячи евро испорчено. Все платья. Это был их маленький взаимный кинк – Джерри нравится одеваться в одежду противоположного пола, а Кристине нравился он в ослепительных платьях от кутюр. Они могли бы быть идеальной парой – свободный от любых предрассудков Джерри и Кристина с неявными, но тоже чертями внутри. Из них, разных абсолютно, складывалась на удивление гармоничная пара. Могли быть. И могут – в прошлом и в невозможном будущем в фантазиях Джерри, где он возвращается с очередного рабочего выезда домой, где его ждут, и он сам не ждёт, когда закончится его время.

Возможно, всё это романтизация, преувеличение. Легко считать ваши отношения идеальными, когда их толком никогда и не существовало. Джерри это понимал. Но у него ничего нет, кроме этих фантазий, в которых он счастлив как обычный человек.

Кристина опустила взгляд к спортивной сумке, виднеющейся из-за Джерри, немного наклонила голову к плечу. Будто бы в любопытстве.