Читать онлайн
"Продам конец света"

Андрей Столяров

ПРОДАМ КОНЕЦ СВЕТА

Презентация фильма состоялась в конце ноября. Садовников уложился в срок и даже с некоторым запасом. Несколько дней отклики на мероприятие были довольно вялые. Как назло, именно в это время вышел на экраны очередной американский блокбастер с Катриной Джиллз в главной роли, с головокружительными приключениями, с мистикой и непрерывной стрельбой. Трудно было противостоять этому высокотехнологичному зрелищу стоимостью в сто миллионов долларов. Однако примерно через неделю, когда Гри­горий Глац в очередной «Киноверсии» неожиданно заявил, что по сво­им художественным достоинствам, по накалу эмоций, по актуальности поднятых тем «Наводнение», несомненно, мо­жет пре­тендовать на главное событие года, из тины равнодушия вдруг на­ча­ли вздуваться разноцветные пузыри. Выяснилось, что и замысел фильма оригинальный, и воплощение его выше всяких похвал, и собран превосходный актерский ансамбль, и с удивительным мастерством выдержан сюжетный баланс между трагедией и коммер­ческим боевиком.

Сети стали захлебываться восторгом.

Результирующий приговор гласил: наш ответ Голливуду!

На саму презентацию я в Москву не поехал. Да, если честно, то меня особо и не зазывали. Позвонила девочка со студии и поинтересовалась, собираюсь ли я там быть. Я ответил, что нет, и она, вероятно, поставила против моей фамилии минус. Ни­кого мое отсутствие не опечалило. Тимоша, принимав­ший участие в доработке сценария, еще летом мне объяснил, что в иерархии киноиндустрии сценарист имеет статус чуть выше уборщицы.

- Поверь, старик, я в этой хрени барахтаюсь двадцать семь лет, и все двадцать семь лет на меня смотрели, как на гнилой мухомор. Ты либо принимаешь это как должное, либо ищи себе другое занятие.

Правда, на презентацию в Петербурге мне пойти все же пришлось. К тому времени фильм уже появился в российских ки­нотеатрах. За первые же выходные он сделал очень приличные сборы, и прогнозы на дальнейший прокат тоже были благоприятные. А все тот же Тимоша по секрету мне сообщил, что «Наводнением» заинтересовался «Гольфстрим», немецкая стри­мин­говая ком­пания, входящая в пятерку крупнейших на евро­пейском рынке: собираются делать по данной идее самосто­ятельный сериал.

- Сейчас идут переговоры. Но нам с тобой от этого достанется – шиш.

Он причмокнул.

Я эту новость уже слышал от Киры, и все-таки, чтобы его не разочаровывать, вытаращил глаза:

- Здорово!..

Ну и, как следствие, несколько выросла подписка на наш интернет-канал «МИМ» («Мир и мы»), не то чтоб существенно, но достаточно, что­бы Вадим, подумывающий не свернуть ли данный проект, слегка успокоился.

В общем, я вместе со всей группой вылез на сцену Дома кино и, стоя в фокусе, впрочем размытом, четырехсот пар зрительских глаз, прослушал сначала речь представителя администрации города о том, как расцвела культурная жизнь Петербурга (подразумевалось, что – под его руководством), а потом – темпераментное выступление Садовникова, высказывавшегося в том духе, что мы слишком увлечены настоящим, слишком поглощены повседневностью, накрыты ей с головой, и совсем не обращаем внимания на будущее, а оно, между тем, подает нам пугающие сигналы…

- Мене… мене… текел… упарсин!.. – торжественно продекламировал он, указывая на потолок, и четыреста пар глаз обратились туда, где вообще-то не было ничего, кроме лепнины. – Наш фильм не об очередной придуманной катастрофе, а о том реальном будущем, что вторгается в нашу жизнь…

Далее свет в зале начал медленно гаснуть, и мы по техническому коридорчику проследовали во внутреннее помещение, где был изображен скромный фуршет для своих. Своих образовалось не­ожиданно много: помимо актеров и съемочной группы, присутствовали представители каких-то спонсорских фирм, явил­ся и наш Вадим, тоже частично спонсор, с очередной девицей, которую звали ни много ни мало – Феличита, втиснулись несколько журналистов (прикормленные, объяснил мне Тимоша), обнаружился критик Глац, встряхивающий чудовищной шевелюрой, маячил, как столб, директор по персоналу «Аноды», косился на меня: а этот-то тут с чего, к моему удивлению была даже Кира, ее, видимо, вместе с Феличитой притащил неутомимый Вадим, как это она рискнула оставить без присмотра «Ковчег»? А в дополнение фланировали по зальчику несколько девушек неясного предназначения – одна из них тут же прилепилась ко мне.

Было тесно и напряженно. Говорили не столько о фильме, сколько – кто и как о нем отозвался. Ругали некоего Караваева, написавшего в «Кинопоиске» хамский текст, одобряли Лялю Цу­като, остроумно ответившую ему. Сладковато попахивало ви­ном. Воздух потрескивал от электричества взбудораженных голосов. Колыхалась масса спин и локтей. Девушка неясного предназначения прижималась ко мне уже вполне откровенно. Ей непременно хотелось узнать мое мнение. Я заглотил сходу два фужера шампанского, и мир стал окрашиваться в радужные цвета. Бабахнула петарда, посыпались праздничные конфетти. Все зааплодировали. Мне фильм, в целом, понравился. Он оказался лучше, чем я ожидал. Конечно, от сценария он отошел достаточно далеко, и конечно, Садовников не удержался, присобачил к нему чисто голливудский финал: главные герои, преодолев, чуть не погибнув при этом, заснеженный перевал, взирают на райскую зеленеющую долину… Но молодая звезда, сыгравшая роль Зарины, была чудо как хороша: трогательная, беззащитная и вместе с тем проявляющая стойкость перед лицом испытаний – пусть мир погибнет, но она будет жить. Сумела передать то, что чувствовал и я сам, читая письма Зарины. Ну и, конечно, внесли вклад наши ролики: их достоверную жизненность не могли приглушить никакие компьютерные спецэффекты. Вот вам конец света, подлинный, неумолимый, расфасован на порции, упакован, выложен на прилавки.

Все это я попытался объяснить своей девушке. Мы с ней, как оказалось, уже были на ты. Она плотно взяла меня под руку, чтобы я никуда не исчез. Но тут булькнул сигнал моего телефона, высветился текст: «Поздравляю! Видела вас в новостях», и картинка – Ирма, стоящая на золотистом пляжном песке, океан солнца, изгиб синей воды, а на заднем плане – силуэты заснеженных гор. Неправдоподобная адриатическая красота. Я инстинктивно поискал глазами Киру и тут же наткнулся на ее встречный взгляд: она, вероятно, получила такое же сообщение.

- Что-то случилось? – спросила девушка.

Я стер мейл и засунул телефон в нагрудный карман. А потом вытащил снова и вообще его отключил.

- Ничего… Давай лучше поищем, где тут можно достать еще.

И покрутил в пальцах пустой бокал.

***

Дальнейшее я способен воспроизвести в памяти только частично. Садовников и еще несколько человек вернулись в зал, чтобы по окончании фильма общаться со зрителями, отвечать на вопросы, петь гимны самим себе, а остальные, кого это не интересовало, переместились в ближайшее уличное кафе. Там я сразу же перешел на коньяк. Жизнь распалась на эпизоды, каждый из которых существовал как бы сам по себе.

Эпизод первый: я что-то рассказываю, и все вокруг дико хохочут. Не смеется лишь Кира, смаргивающая влагу в глазах. Лицо у нее как на похоронах. Затем слово берет Тимоша, и хохотать начинают так, что из кафе нас просят уйти… Эпизод второй: уже другое кафе, Тимоша исчез, зато откуда-то появился Вадим. Он уже без своей… этой… Феличиты… сидит рядом с Кирой и что-то шепчет ей на ухо. Или не шепчет? Или это уже был не Вадим?.. Эпизод третий: давно стемнело, мы с девушкой, вроде бы той же самой, бредем куда-то сквозь морось и фосфоресцирующую кисею фонарей. Вроде бы сидим еще в каком-то кафе и вроде бы я ей что-то страстно втолковываю…

Это было как бы из нескольких разных жизней. Что и откуда, никакому археологу не восстановить. Погребено в иле памяти навсегда, полустертым воспоминанием. Очнулся я утром – с головой из пересохшего дерева. Казалось, не дай бог возникнет в ней какая-то мысль – мозг треснет напополам. Рядом со мной посапывало некое существо: голое плечо, каштановые лохмы, рассыпанные по подушке. Меня так и подбросило – неужели Кира? К счастью, это была не Кира. Существо, почувствовав, как я ворочаюсь, пробормотало:

- Я еще немного посплю?

Однако, когда я, словно гусеница, пытающаяся двигаться вертикально, выполз из душа и плюхнулся за кухонный стол, оно уже оделось, сварило кофе и оказалось вполне симпатичной девушкой с редким даром – хорошо выглядеть по утрам.

- Что это было? – спросила она, дождавшись, пока я сделаю первый глоток.

- Пир во время чумы.

Я все еще еле дышал.

- Ну я так это и поняла… – Она засмеялась. – И как меня зовут, ты, конечно, не помнишь…

В данном случае она не спрашивала – констатировала медицинский факт.

Я осторожно постучал себя указательным пальцем по лбу:

- Извини… Плохо переношу алкоголь…

- Ладно, тогда я пошла. Надеюсь, ты выживешь…

Щелкнул, отдавшись в голове болью, замок на входных дверях.

- Постой! – крикнул я.

- Что?

- Как тебя все же зовут?

- Никак. – Последовал взмах рукой. – И пусть это остается – никак…

Переместившись к окну, я наблюдал, как она пересекает наш крохотный сквер, поворачивает на улицу и исчезает в переплеске дождя.

У меня не было ни мыслей, ни чувств.

Да и какие могут быть мысли и чувства, если знаешь, что скоро, уже очень скоро, точно так же – правда, без прощального взгляда, без небрежного взмаха руки – навсегда исчезнет и весь этот мир.

***

Первым на загадочные ролики наткнулся Лелик. В принципе, если честно, на его месте должен был оказаться я. У нас было четкое разделение рабочих обязанностей: Лелик занимается визуалом, здесь он талант, а так же – всякими компьютерными заморочками, в коих я ни бум-бум. Моя задача – текстовое сопровождение, то есть анонсы, авторские высказывания, заголовки, диалоги в его анимациях, разные интервью, в том числе – ответы на комментарии, количество которых для удачных постов достигало порой полутора тысяч. Надо сказать, еще та бодяга. На какую только тупую хрень мне не приходилось вежливо отвечать! Часто возникало желание просто дать комментатору по голове – за явную глупость, за необразованность, за откровенное хамство. А вместо этого я вынужден был писать: интересное мнение, мы его обязательно обдумаем и уч­тем… Иначе нельзя. Подписчик должен был чувствовать, что он для нас не фанера, не деревянный болван, который с печки упал, иначе переберется на аналогичный канал – их же не счесть. Ведь, по сути, мы кто? Мы – эстрадники. Нам надо отбить чечетку, сорвать бурный аплодисмент.

Так однажды ядовито заметила Кира.

И что можно было ей возразить?

Сейчас мне уже не припомнить, по какой причине Лелик в тот день меня подменил, но в результате нам обоим здорово повезло. Если бы это я увидел в комментариях длинную ссылку на некое видео, то и не подумал бы ее открывать, еще не хватало! – я бы просто поставил лайк и двинулся дальше. А вот Лелик полюбопытствовал, щелкнул мышкой и с изумлением просмотрел тридцатисекундную запись, где люди, словно слепые щенки, барахтались, беззвучно крича, в воде между домов – карабкались на подоконники, вышибали стекла, вползали внутрь зданий, бежали там, вероятно, наверх, а мутный прилив, полный мусора и всяческого дерьма, стремительно поднимался, захватывая один этаж за другим.

Сначала Лелик подумал, что это какой-нибудь фантастический фильм. Кто-то из комментаторов, наверняка законченный идиот, прислал ему данный фрагмент в ответ на выставленный несколько ранее пост. Я бы точно решил, что именно так. И вот тут нам второй раз здорово повезло. Лелик, в отличие от меня, не двинулся дальше, а почему-то попробовал этот фильм отыскать.

Позже он честно сказал:

- Не понимаю, что тогда на меня нашло. Заело что-то, и все… Ну – ты знаешь…

Я знал.

С интернетом такое бывает. Зацепишься за какую-нибудь ерунду, решишь быстренько ее посмотреть и вдруг, не успеешь опомниться, открываешь один сайт, второй, третий, седьмой… затем – четырнадцатый… двадцатый… сороковой… Уйма времени вываливается кошке под хвост. Несет и несет куда-то, как серфингиста волной… Короче, убив на поиски четыре часа, а Лелик, я это подчеркиваю, специалист, он пришел к выводу, что такого фильма в сети нет. Его нет и, вероятно, не было никогда. Нет ни следа, ни кадра, ни упоминания, хотя ролик – вот он, Лелик аккуратно скачал его в свой архив.

Для нас это был поворотный момент.

Дело в том, что наш канал «МИМ», которым мы занимались примерно с год, пребывал сейчас в явном кризисе. Количество просмотров еще не снижалось, но больше и не росло бодрыми темпами, как всего месяца три назад. Количество подписчиков, в свою очередь, застопорилось на проклятой цифре в сорок две тысячи, немного колеблясь то туда, то сюда, но не увеличивалось, хоть ты переломись. Та пара-тройка рекламодателей, которых при­вел к нам Вадим, чтобы компенсировать свои собственные расходы, по его словам, уже начинали крутить носами. Он не был уверен, что договоры с ними будут продлены на следующий квартал.

А как хорошо все начиналось!

Я помню, какую симпатию сразу же вызвал в сетях наш Кот Бармаглот – нагловатый, с растопыренными усами, одетый в красные джинсы и фиолетовую футболку. Идея была моя, образ создала Кира, она, помимо того что была отличный юрист, еще и рисовала дай бог, ну а великолепную анимацию сделал Лелик: чего стоила одна вальяжно-писклявая интонация, в которую он превратил мой голос. Она так и влезала в мозг. И вот хулиганистый персонаж начал бродить по улицам Петербурга, наблюдая и комментируя разные городские события. Тут нам опять-таки повезло. Зима в том году выдалась исключительная – с метелями, с густыми долгими снегопадами. Сугробы на тротуарах вырастали буквально за одну ночь. Снегоуборочная техника не справлялась: машины даже в центре, на Невском, юзали в снежной каше, петербуржцы натаптывали глубокие колеи возле домов. Ну а поскольку губернатор Углов, как-то, выступая на телевидении, неосторожно сказал, что город систематически очищается, проблем с этим нет, то фотография чудовищного сугроба, достигающего аж третьего этажа – Бармаглот назвал ее «кучей Углова», – набрала в первые же часы более восьмисот репостов. Были у Бармаглота и другие перлы. Мы с гордостью отмечали, что его цитируют, на него ссылаются. Канал «МИМ» начинал приобретать популярность. И вот, пожалуйста – ни с того ни с сего…

Впрочем, полистав соответствующую литературу, я понял, что это типовой кризис роста. Мы полностью отработали фишку, на которой держались. Поначалу Бармаглот был, несомненно, хорош, ехидно кривлялся, озорничал, уже возникала мысль превратить его в наш постоянный бренд, но за год приелся, стал повторяться и теперь прежнего восторга не вызывал. Ведь это же – сеть, в ней десятки миллионов страниц, и каждая призывает: зайди ко мне, отметься своим присутствием. Конкуренция здесь почти как в животном мире: идет борьба за ограниченный пищевой ресурс, за лайки, за подписчиков, за просмотры, в конечном счете – за рекламу и финансирование. Все кричат, все подпрыгивают, все размахивают руками, какофония страшная, отдельные голоса в ней практически не разобрать. Мы чувствовали что тонем в этой аудиовизуальной трясине. Вадим, сперва загоревшийся идеей собственного канала, постепенно терял к нему интерес, и даже Кира, к чьему мнению он прислушивался, ничем не могла нам помочь.

- Нужна новая фишка, - твердила она. – Нужна идея, оригинальный сюжет, необычный – я бы сказала, смещенный – ракурс… Что-то такое, что привлечет тех идиотов, которые сутками, как наркоши, слоняются по сетям, что-то будоражащее, такое, что вдарит им по мозгам…

Она с надеждой поглядывала на меня. Все-таки это именно я придумал кота Бармаглота. Во взгляде ее проскальзывало беспокойство: если канал закроется, то надо будет снова куда-то пристра­ивать Лелика – тревога старшей сестры за бестолкового брата переполняла ее. Но мне нечем было ее утешить. Вдохновению не прикажешь. Я тоже, как наркоман, целыми сутками теперь бродил по сети, по ее галактикам, по ее звездным скоплениям, забирался в самые отдаленные их рукава, часами изучал популярные интернет-каналы, набиравшие (часто – к моему удивлению) сотни тысяч и миллионы просмотров, прикидывал, что бы мы тут могли использовать для себя, надеясь высечь чужими кресалами искру собственного воображения. Никакая искра не высекалась. А если что-то и вспыхивало, то через мгновение гасло в пустоте абсолютной неосуществимости. Наступила весна. Снег стаял, обнажилась шершавая поверхность асфальта. Кусты и деревья во внутреннем дворике, куда выходили окна нашей студии, окутались зеленоватым туманом листвы. Взгляд Киры, обращенный ко мне, становился все темней и тревожней. А следом за ней и Лелик при всем своем равнодушии к внешнему миру начал заметно дергаться.

Видимо, срабатывала интуиция.

Однажды вдруг огорошил меня:

- А что, Вадим Анатольевич вправду собирается закрыть наш канал?

Откуда он это взял? При нем никто ничего подобного не говорил.

Вопрос уныло завис.

Только через пару секунд Кира, в этот момент заглянувшая к нам, нервно и торопливо ответила:

- Не болтай ерунды. Вадим Анатольевич еще ничего не решил. Давай – работай…

Тем не менее мне показалось, что воздух в студии на эти секунды застыл.

Вот в таком состоянии мы пребывали.

Внутренне, вероятно, смирившись, что все кончено.

И вдруг там, где это меньше всего ожидалось, среди нагромождения комментариев к очередному посту, среди хлама и словесного мусора засверкал, как позже выразилась та же Кира, алмаз величиной с отель «Риц».

***

В общем, через несколько дней, просмотрев предшествующие материалы, мы обнаружили с десяток аналогичных роликов, я их, к своему позору, действительно пропустил, отмахнулся, не обратил внимания. Еще пара роликов пришла во время этого лихорадочного просмотра, а далее они начали появляться с пугающей регулярностью по три – четыре штуки в неделю. Скоро их на­копилась целая вереница. Причем сразу же ста­ло ясно, что их все можно разделить на две резко отличающиеся категории. Первая – это высокий профессионализм: четкое изображение, великолепная операторская работа, корот­кие и ясные комментарии на нескольких языках. В основном, разумеется, на английском. Но были также – и на немецком, и на французском, и на итальянском. И еще на одном, нам удалось его определить как сербский. А вторая категория – это явная само­деятельность: изо­бражение прыгает, часто не в фокусе, картин­ка, иногда перекошенная, снята явно с айфона, причем, видимо, наспех, из неудачного ракурса. Но главное – закадровые комментарии здесь были на рус­ском: спотыкающийся девчоночий голос, невнятный, со странным акцентом, где путались ударения и искажались слова.

На мой взгляд, это не имело значения. Сильное впечатление производили и те, и другие. И улицы Лондона, по которым плыли лодки, просевшие, переполненные людьми, и Эйфелева башня, торчащая из дождевой серой воды, и колонны военных фургонов, обозначенные комментатором как переселение американцев в область Скалистых гор, и качающиеся под штормом громады нефтеналивных танкеров, и караваны самодельных плотов, причаливающие к шпилям церквей, и бреду­щая через заоблачный перевал реденькая цепочка беженцев, и вер­толеты, рыболовными неводами вытаскивающие колышущуюся людскую массу из волн…

Всемирный потоп как он есть.

Ошеломляющая по выразительности картина.

Вставал вопрос – откуда это взялось? И не менее важный вопрос – что нам с этим делать? Лелик, теперь взявшийся за раскопки всерьез, просидевший в интернете, почти без перерыва, без сна, несколько дней, клялся-божился, что в сети ничего похожего нет, и хотя на значительной части роликов, особенно в новостных сообщениях, стояли логотипы известных информагентств, в архивах этих агентств, по крайней мере в открытых, данные ролики тоже отсутствовали.

- Откуда же они тогда берутся? – спросила Кира.

Лелик, потягиваясь, дурашливо вытаращил глаза:

- Не знаю… Возможно, из будущего…

Его это не волновало.

Мы переглянулись.

Нас всех волновало другое.

- Ты логотипы можешь убрать? – осторожно поинтересовался Вадим. – Ну чтобы их там не было вообще?

Лелик кивнул:

- Без проблем.

- А изменить… как-нибудь исказить голоса, чтобы их нельзя было узнать?

- Без проблем.

Накрыла студию тишина ожидания.

Был вечер, шторы на окнах были задернуты, горели два настенных светильника.

Полумрак.

Время парадоксальных идей.

- Рискованно, - заметила Кира.

Вадим посмотрел на нее, потом на меня:

- А ты?

Я пожал плечами.

Тогда он перевел взгляд на Лелика:

- Ну?

Тот тоже пожал плечами.

Прошла в ожидании еще пара секунд.

- Делай, - сказал Вадим.

***

В конце концов решено было так. Ролики мы выставляем, но никакой атрибуции к ним не даем, то есть подразумевается, что это наш, авторский, уникальный контент, мы это придумали сами, а если у кого-то возникнут претензии, немедленно извиняемся, каемся, бьем лбом об пол, ссылаемся на несовместимость базовых драйверов, из-за чего электронные адреса оказались слепыми.

Короче, прикидываемся чайниками.

Кира все равно была против.

- Захотят нас прижать – прижмут. Не сомневайтесь. И штраф заплатить придется.

Ну как же!

Юрист – она и в постели юрист.

Итог, как обычно, подвел Вадим, махнул рукой, прекращая дискуссию, и сказал, что – ладно, со штрафом… Там видно будет… Не торопись…

На подготовку материала ушло две недели. Я, ощутив после просмотров что-то вроде творческого подъема, сразу же заявил, что нет смысла выкладывать ролики «голыми», как они есть, это будет неэффективно. Следует развернуть их в сюжет, создать долгоиграющую тематическую историю. В результате был приглашен со­лидный эксперт, профессор, доктор всяких наук, сотрудник Центра гуманитарных стратегий, который, оглаживая холеную седую бородку, картинно задумываясь, отработанным жестом поправляя очки, поведал нам, а заодно и аудитории, что человечество стоит на грани глобальной экологической катастрофы. За последние сто лет, сказал он, температура на нашей планете увеличилась примерно на половину градуса по шкале Цельсия. Это может показаться незначительным изменением, однако вспомним, что в последний межледниковый период, начавшийся примерно один­надцать тысяч лет назад, средняя температура поднялась всего на два градуса, но это привело к затоплению громадных земных пространств. Тогда разрушилась значительная часть шельфовых ледников Западной Антарктиды, которая, кстати, уже и сейчас теряет около шестидесяти пяти миллионов тонн льда каждый год. А если одновременно растают и мощные льды Гренландии, то уровень Мирового океана поднимется минимум на семь метров. Это создаст совершенно иной планетарный ландшафт. В Европе окажутся под водой такие города, как Лондон, Амстердам, Петербург, полностью уйдет под воду Венеция, будут затоплены Нидерланды и большая часть Дании. Средиземное море расширится и, возможно, сомкнется с Каспийским и Черным морями. В Азии будет затоплен весь равнинный Китай, значительная часть Бангладеш, исчезнут с лица земли Карачи, Багдад, Дубай, Каль­кутта, Бангкок, Хошимин, Сингапур, Гонконг, Шанхай, Токио и Пекин. Существенно уменьшится территория Индии. Не лучше будет обстоять дело на Северо-Американском континенте: исчезнет практически все атлантическое побережье США вместе с Флоридой, в Калифорнии холмы Сан-Франсиско превратятся в изолированные острова, а Калифорнийская долина, нынешний рай, станет огромным озером. В Южной Америке проливом Атлантического океана станет Амазонская низменность, уйдут под воду Буэнос-Айрес, часть Парагвая, прибрежный низменный Уругвай. Сравнительно меньше пострадает Африка, но все же Египет, включая Каир и Александрию, будет в значительной мере покрыт Средиземным морем…

Красиво говорил этот эксперт. Как раз то, что нам требовалось. Я нарезал его почти полуторачасовую речь на фрагменты, на смысловые сюжеты по пять – семь минут, и, вмонтировав в них подходящие ролики, собрал целый цикл последовательных передач.

Честное слово, здорово получилось!

Творческий подъем охватил не только меня. Кира очень удачно предложила назвать весь этот цикл «История будущего», по аналогии с серией книг какого-то классика американской фантастики. Бог мой, сколько Кира читала! А кроме того, она же предложила новое оформление кадра: вместо скучного зеленого фона, которым мы драпировали наши прежние интервью, дать неоштукатуренную заднюю стенку сту­дии – багровые грубые кирпичи – мы прислонили к ним скамейку, притащенную из сквера, а в загадочную узкую нишу над головами беседующих поставили глиняный кувшин с отбитой ручкой. Непонятно было, что он собою олицетворял, но тоже – здорово получилось. У Киры, как я уже говорил, были явные художественные способности.

Кира вообще ожила: глаза заблестели, голос зазвенел, на щеках появился румянец. Я не удержался – как-то раз ей подмигнул, и она вдруг застыла, а потом судорожно вздохнула и отвернулась.

Ну ладно.

Юрист – так юрист.

Главное, подала две хорошие идеи.

Лелик тоже не терял времени даром. Логотипы информагентств он из роликов, разумеется, вычистил, но сделал и еще одну важную вещь: переформатировал адресный трафик. Теперь эти ролики в ленте комментариев под постами не появлялись, а сразу же уходили в приватный почтовый ящик, открыть который можно было, лишь зная два довольно громоздких пароля.

Придраться к нам стало сложнее.

Мы даже умудрились встроить в цикл нашего кота Барма­глота. Он время от времени появлялся в конце передачи, театрально хватался за голову и кричал паническим голосом: «Ой, беда, беда!.. Глобальное наводнение!.. Мы все утонем!..» Или сидел на вершине горы, окруженный необозримыми барашками волн, чесал в затылке и как бы подводил грустный итог: «Слишком много воды…»

Цикл «История будущего» мы запустили в шесть утра первого мая. Длинные праздники обеспечивали аудиторию, более обширную, чем в будние дни. Не знаю, как остальные, а я вот не удержался, включил компьютер как только продрал глаза и, честно скажу, сердце у меня упало, поскольку там обнаружилось всего около шестисот просмотров. Правда, к одиннадцати часам их было уже более пяти тысяч, к пятнадцати часам – более сорока, в десять вечера – почти шестьдесят, а когда утром следующего дня я нетерпеливо ткнул адресную строку, то увидел целых восемьдесят две тысячи – результат, о котором мы ранее могли только мечтать. Через трое суток ролик перевалил за сто тысяч просмотров – важный психологических рубеж для любого блогера.

Так же быстро начали набирать просмотры и остальные посты. Особенным успехом пользовались из них два: прежде всего затопленный Лондон (наш первый ролик), по улицам которого плыли лодки со спасающимися людьми. Лелику таки пришлось с ним повозиться, но зато каков был эффект: страх, отчаяние, безнадежность тех, кто во мгновение ока лишился всего. А еще – ко­лос­сальное торнадо с ливнем, обрушившееся на Вашингтон: летели по воздуху закрученные жуткой воронкой автомобили, крыши домов, мебель, вывороченные с корнями деревья, стены гнутой воды… Тоже произвело сильное впечатление.

Здесь нам вновь, если так можно выразиться, повезло. Именно в эти дни из-за непрерывных дождей разразилось сильнейшее наводнение в западных землях Германии, новостные агентства показывали отрезанные от большого мира деревни, плывущие и перевернутые машины, дома, стоящие по пояс в воде, семьи, с кошками и собаками, вскарабкавшиеся на них в ожидании помощи. Особенно пострадали Северный Рейн-Вест­фалия и Рейнланд-Пфальц. И тогда же в районе Багам сформировался очередной ураган и, набирая силу, двинулся в сторону восточных американских штатов. До Вашингтона он, правда, дошел сильно ослабленным, вызвав не грандиозный потоп, а только кратковременный ливень, но совпадение было весьма показательным.

Наши ролики попали в фокус внимания. Одни комментаторы называли это «интуитивным прогнозом», тем, что подсознательно ощущает творческий человек, другие – чистой случайностью, не имеющей с прогностикой ничего общего. Но было много и тех, кто полагал, что мы просто спекулируем на трагедиях: гибнут люди, разрушаются города, а мы, быстренько подсуетившись, зарабатываем на этом лайки. Никакие наши объяснения, что передачи были созданы еще до нынешних катаклизмов, в расчет, конечно, не принимались.

Кульминацией явилось выступление знаменитого петербургского футуролога на популярном канале «Социософт». Футуролог в своей обычной спокойной манере, она очень нравилась зрителям, утверждал, что сама концепция глобального потепления, гигантской катастрофы, которую оно якобы с со­бой принесет, – это полная чушь. Достаточно вспомнить европейский климатический оптимум десятого – тринадцатого веков, тоже резкое потепление, обширное таяние льдов, но никаких затоплений, никакого бегства из прибрежных районов, напротив – благоприятная погодная ситуация, долгое лето, короткие зимы, обильные и размеренные дожди, викинги заселяют Гренландию и называют «зеленой землей», в Англии выращивают виноград, в Европе в этот период – высокие урожаи, демографический и, как следствие, цивилизационный подъем… Нынешняя истерия насчет глобального потепления, утверждал футуролог, это намеренно сконструированная страшилка, связанная с определенными финансовыми стратегиями. Он приводил конкретные цифры по торговле квотами на выбросы парниковых газов, разоблачал Киотский протокол, выгодный лишь узкому кругу стран, и называл бенефициаров этого «увлекательного процесса».

На меня лично большое впечатление произвел такой его аргумент: оказывается, термиты, насекомые, родственные тараканам, выделяют в ходе своей жизнедеятельности почти столько же углекислого газа, сколько промышленность всей Земли, а аммиака – в три раза больше. Ничего себе завернул! Лелик тут же затеял с футурологом яростную дискуссию по данному поводу, вызвавшую, к нашей радости, невероятное количество комментариев.

***

Главное, однако, заключалось в другом. В середине мая мы вместе с роликами начали с того же адреса получать голосовые и текстовые послания. Выяснилось, что отправителя их зовут Зарина, ей четырнадцать лет, она родилась в небольшом городке, в Черногории, на Адриатическом побережье. Отец – серб, мать – русская, отсюда ее знание русского языка и отсюда в ее речи странные, сербские вероятно, слова и кое-где неправильные ударения.

Предысторию Зарины мы узнавали обрывочно, крохотными фрагментами, по обмолвкам, по случайно выскочившим подробностям. Зарина почему-то не считала нужным ее рассказывать. Видимо, это все было вытеснено последующими событиями. Тем не менее удалось постепенно установить, что семья Зарины, оказывается, давно распалась, отца она помнила плохо, мать пребывала в постоянных и долгих командировках, де­вочка с пяти лет воспитывалась в интернате. А собственно эта история для нее (и для нас) началась в тот жуткий день, когда неожиданно, словно при наплыве цунами, стала подниматься вода в Адриа­тике. Улицы города оказались затопленными бук­вально за пару часов. Никто этого не ожидал. Службы спасения оказались бес­помощными перед лицом масштабного бедствия. Интернат то­же почти сразу же затопило. Была кошмар­ная паника. Люди метались, карабкались кто куда мог, плыли на надувных матрасах, бежали к ближним хол­мам. Крики и плеск мутных волн вздымались до неба. Все же, благо­даря энергии преподавателей, удалось раздобыть пару автобусов, посадить в них детей. Район Скадарского озера они миновали благополучно, хотя озеро уже вспучилось, автобусы шли по радиатор в воде, но затем безнадежно завязли в потоках беженцев, хлынувших из Подгорицы: там вышла из бе­регов река Морача и пенящиеся грязью потоки, будто щупальца осьминога, стали рас­те­кать­ся по всей равнине. А когда головной автобус, где на­хо­дилась За­рина, каким-то чудом сумел вы­брать­ся на боковую дорогу и, натужно си­пя мотором, начал подни­мать­ся в горы (водитель сказал, что попробует пробиться к Колашину), то на первом же более-менее ровном участке их остановили мужчины – бородатые, с автоматами, судя по говору, из албанского посе­ления – и приказали высаживаться. Директора интерната, пы­тав­шегося протестовать, они застрелили, автобусы угнали, при­хватив с собой трех самых взрослых девочек. Зарина спас­лась лишь потому, что сразу же, как только их вытолкали из салона, спряталась за камнями. Оставшиеся двое преподавателей, посовещавшись, решили, что лучше, пусть и пешком, добираться до Сербии. Там хоть и было объявлено чрезвычайное положение, но, судя по сообщениям в интернете, обстановка пока сохранялась спокойная. Вещи, разумеется, никто захватить не успел, продукты – пачка печенья, воды – три литровые бутыли на всех. К тому же не было связи. Пока ехали мимо Скадарского озера, Зарина непрерывно пыталась дозвониться до матери. Та была где-то в Германии, очередной долгий вояж. Отвечал механический голос: «Линия перегружена. Пожалуйста, повторите попытку позже». Почтовые отправления тоже не проходили. Сеть вообще то появлялась, то исчезала. Более-менее внятно всплывали лишь новостные ленты, из которых можно было понять, что несчастье обрушилось не только на Черногорию, но и на весь мир.

Вот что нам удалось узнать о Зарине. Вместе с тем было и еще кое-что. В одной из записей Зарина, запинаясь, неуверенным голосом сообщила, что когда пряталась от албанцев в расщелине, ее будто ударило: она все это уже видела. Был такой фильм несколько лет назад: группа подростков, спасаясь от наводнения, пробирается по горной тропе. А главную героиню – почему и запомнила – тоже звали Зарина. Скачать сам фильм у нее не получилось, сеть прыгала, загрузка тут же срывалась, но в отзывах, весьма многочисленных, было сказано, что основой его послужили ролики какого-то интернет-канала. Дурацкий оказался канал, полукустарный: кот идиотского вида кривлялся и верещал всякие глупости. И, естественно, ни следа ее роликов. Зарина не в состоянии была объяснить, что тогда на нее нашло, наверное, гнев, страх, отчаяние, все вместе, хлынуло, закрутилось, но она почему-то взяла и отправила на этот канал записи со своего айфона…

Короче, нам стало понятно, откуда данные послания появились. Причем качественные, профессиональные, с логотипами информационных агентств, Зарина, скорее всего, вылавливала в сети, а подрагивающие, в плохих ракурсах, нескомпанованные снимала са­ма. Но гораздо важнее для нас было то, что эти ролики и тексты действительно приходили из будущего. Теперь ни­ка­ких сомнений не оставалось, и это подействовало на нас, как дуновение, вдруг повеявшее из иномирья. Мы в это верили и не верили одновременно. Слишком уж убедительно, но также и невероятно выглядела данная ситуация. Я, на­пример, то готов был принять ее как непререкаемый факт, то боялся, что через день – через два с шумом и треском объявится истинный производитель видеозаписей, этакий пранкер, недоросль, этакий велико­возрастный обормот, и, гогоча, выставит нас всех дура­ками.

Нечто подобное ощущали и остальные.

Лучше всех выразила это Кира:

- Умом понимаю, а внутренне принять не могу.

Говоря проще, мы были ошеломлены. Тем более что связь с Зариной была исключительно односторонняя. Все попытки Лелика связаться с ней по обратной ссылке приводили к стандартному ответу провайдера: «Данный адрес в сети обнаружить не удалось».

Зарина нас не слышала.

Ее послания поступали словно из пустоты.

Мы пребывали в растерянности.

Никто не понимал, что в такой ситуации следует предпринять.

А с другой стороны нас охватывала дрожь нетерпения. Ведь не хрен тут собачий, а настоящее чудо, редчайший случай: вытащили счастливый лотерейный билет. Возник шанс, который выпадает только раз в жизни.

Глупо было бы его упускать.

И неизвестно, чем бы все это в конце концов обернулось, но тут в нашей компании появилась Ирма.

***

Значительно позже, когда мы в Алексино писали сценарий, когда накрапывал дождь и слабый шорох его подчеркивал простершуюся вокруг, огромную безлюдную тишину, Ирма, лежа рядом со мной, призналась, что в те первые дни находилась в катастрофической ситуации. Ее только что выставили из одной весьма перспективной фирмы, с серьезным хвостом: якобы за разглашение конфиденциальных сведений, на самом деле, Ирма клялась, просто подставили, была там одна такая хитрая обезьянка, метила на ее место. Пришлось съехать с нормальной квартиры, снять пристройку, наподобие мезонина, где от стены до стены можно было достать руками. В гробу я видела такую романтику, сказала она. Денег не было совершенно, ходила она пешком, ела через день, в забегаловке, давясь жирными беляшами. Но характерно, что, несмотря ни на что, при знакомстве в студии выглядела на все сто: вельветовый костюм, подтянутая, в макияже – такая офисная мурена с чуть фиолетовым хищным блеском в глазах. Не подумаешь, что голодная. Протянула крепкую горячую руку:

- У вас интересный канал. Я буду рада с вами работать.

Привел ее к нам Вадим. И я поначалу думал, что он просто пристраивает на время свою очередную девицу. Тем более что ее звали Ирма, а у Вадима присутствовала какая-то забавная тяга к экзотическим именам. Были у него Виолетта, Арсена, Лилия, Луиза, Сюзанна… Всех не упомнишь. Они появлялись и исчезали с космической скоростью, не оставляя следов. Так что насчет Ирмы я не слишком обеспокоился: ну покрутится у нас месяц-другой, а потом тоже исчезнет вслед за своими предшественницами.

И вот тут я ошибся.

Всего через день, разобравшись в наших делах, Ирма, усадила меня и Лелика напротив себя и строгим голосом объявила, что нам пора заканчивать с самодеятельностью. Дружеская ком­пания – это отлично, но свою первоочередную задачу она видит в другом. Сейчас у канала примерно сто тысяч просмотров, так?

- Так, - подтвердили мы.

- А должен быть миллион.

Ничего себе.

- Мы стараемся, - пробормотал Лелик.

- Стараться мало. Старается и дятел, когда выдалбливает гнездо. Короче, давайте работать.

Нет, это была не очередная девица. К нам пришел менеджер, командир, судя по интонациям, не терпящий возражений. Мы Леликом переглянулись: ну-ну. Одну такую, по имени Генриетта, Вадим также уже пытался внедрить. И что? Как сказала бы Кира:

- Где вы теперь? Кто вам целует пальцы?

Мы не особенно переживали. Ладно, покомандуй пока, если хочется.

И вот тут я ошибся во второй раз.

Ирма, как оказалось, умела не только командовать. Кстати, особых распоряжений мы от нее в первые дни и не получали, зато видели, что сама она, как маленький гномик, непрерывно горбатится за компьютером. А Сева, студент, наш вахтер и охранник в одном лице, шепнул, что Ирма является в студию в семь утра, а уходит не раньше, чем в десять – одиннадцать вечера.

Опять-таки – ничего себе!

Собственно, она занималась тем, что нам действительно следовало бы делать: ходила по популярным сайтам со сходной тематикой, писала там комментарии, бросала острые реплики, завязывала дискуссии и, пользуясь случаем, ненавязчиво внедряла ссыл­ку на наш канал. Того же самого она через некоторое время потребовала и от нас – сетевого серфинга, постоянного, по три часа каждый день, не меньше. Мы застонали, но ничего не поделаешь: на­до, так надо. Более того, Ирма договорилась с несколькими мел­кими интернет-площадками, что мы будем регулярно проводить там нечто вроде бесед. Тематика – будущее. Что это такое. Как оно влияет на нас. Лелик от этих танцев сразу же категорически отказался, но мне под общим давления, в том числе и Вадима, согласиться пришлось. Честно скажу, на первой записи я вы­глядел дурак-дураком: таращил глаза, мелко-мелко, как иди­от, кивал после каждого слова ведущего, мекал, бекал, переме­жая смысловую бес­помощность мучительными, долгими пауза­ми. Однако к собственному удивлению довольно быстро осво­ился и болботать начал живенько и непринужденно. Количество подписчиков и просмотров у нас снова стало расти. Ура, ура!.. Правда, Кира заметно остудила меня, сказав, что значительную их часть мы вообще-то просто купили: существуют фирмы, которые накручивают количество посещений, Ирма настояла, заплатили одной из них. Кира знала, о чем говорит: оформляла соответствующий договор. Впрочем, неважно. Главное, что мы уверенно закрепились на двухстах с лишним тысячах. Конечно, до миллиона нам было еще далеко, но появилась уверенность, что кризис преодолен, мы выживем, будем существовать. И не только выживем, но ощутимо поднимемся. Трудно, да, трудно, не спорю, но подниматься в гору всегда тяжело.

В общем, с приходом Ирмы у нас все ожило, задвигалось, словно в атмосфере прибавилось кислорода. Во флигеле, где была расположена наша студия, казалось, стало немного светлее. Мы с Леликом быстро смирились, что она нами командует. Пусть командует: недостатки есть продолжение наших достоинств.

Но это было только начало. Ирма, будто с ядерным реактором в сердце, работала стремительно и неутомимо. Мы опомниться не успели, как наша самодеятельность в самом деле закончилась – в начале лета был заключен партнерский договор с «Анодой».

Для нас это стало настоящим прорывом. «Анода» по срав­нению с нами была сверхгигантом, одним из трех лидеров на сетевом рынке России. Чем она только не занималась – и интернет-торговлей, и денежными переводами, и рекламой, и ко­учин­говыми программами, и сбором материалов для двух информационных агентств. А ко всему – скупкой перспективных стартапов, вкладывалась таким образом в будущее. А еще являлась владельцем крупной социальной сети, что тоже немаловажно. Попасть в ее промоутерские возможности было невероятной удачей. Ирма чувствуя, видимо, легкое головокружение, взяла меня в качестве консультанта на завершающий раунд переговоров, и я увидел четырехэтажное здание из стекла и гранита, в самом центре Санкт-Петербурга, до Невского пешком – пятнадцать минут, увидел мраморную лестницу, мозаичный просторный холл, длинную цветочную галерею, просвеченную солнцем насквозь, где на двух деревцах желтели крохотные лимончики.

- И апельсинчики – тоже, - шепнула мне Ирма, указывая чуть вперед…

Колоссальная разница с нашим флигелем, состоящим, помимо студии, всего из восьми аккуратно отремонтированных, но тесных и скучных офисных помещений.

Возникло, правда, одно затруднение. «Анода» потребовала объяснить, откуда мы берем эти ролики. Корпорация была солидная, с акциями на международных биржах, с аудитами, с серьезной долей иностранного капитала, и, безусловно, не хотела никаких обвинений в том, что использует плагиат. Юрист «Аноды», маленький, кудрявый, пузатенький, улыбаясь пухленькими губами, складывая их сердечком, предупредил, что даже намек на это недопустим.

- Ну и что мне ему отвечать? – спросила Ирма.

Действительно – что?

О связи с будущим, как я понимал, нам и заикаться не стоило.

В конце концов, после дол­гих дискуссий мы с Кирой придумали более-менее при­емлемое объяснение. Де­скать, Лелик, он у нас такой местный гений, сотворил программу, которая рабо­тает следующим образом. Берутся несколько сцен катастроф из ху­дожественных или до­кументальных фильмов, можно из текущей хроники или вообще из сети и после цифровой обработки сов­ме­щаются в единый пакет. Затем, исходя из задания и материала, дается команда, сформулированная как «наводне­ние». Можно также заложить туда «землетрясение» или «пожар», но тогда придется вручную подбирать другой визуал. Программа несколькими циклами прокатывает данный пакет, выделяет в нем персонажей, совпадающих по движениям с данной задачей, сопрягает их с динамикой выбранного сюжета, убирает лиш­нее, вновь про­катывает, гар­монизи­рует, и вот вам паническая толпа людей, спасающихся от гигантской волны. Сходным обра­зом конструируется антураж. Потом все это еще раз накладывается друг на друга и еще раз гармонизируется в нескольких циклах. Вуаля, результат совершенно не совпадает с ис­ходными изображениями. Ни одна проверка не выявит за­имствований. То есть обвинить нас в плагиате будет нельзя. Можете проверить, если хотите.

Между прочим, я нисколько не сомневался, что сетевая команда «Аноды» в самом деле тщательно все проверила и убедилась. И, разумеется, сразу же захотела купить эту программу. Тот же юрист «Аноды», вместе с на­парником, вероятно, специалистом по переговорам, довольно долго нас убеждал, что это будет выгодно и нам, и им. Программу надо срочно легализовать, настаивали они, иначе завтра кто-ни­будь создаст точно такую же. Идея носится в воздухе. Вам требуется защита. Вы понимаете? Деньги они предлагали очень приличные. Хотя, в сущности, это были копейки по сравнению с тем, какую прибыль такая программа, если бы она действительно существовала, могла принести.

- А вот им хрен, - вернувшись оттуда, сказала Ирма. – По договору мы не обязаны передавать наши собственные разработки. Кстати, – это уже персонально к Лелику, – ты хорошо спрятал переадресовку этой… Зарины?

Лелик кивнул.

- Ты уверен? У них специалисты экстра-класса.

- Не найдут, - сказал Лелик. – Тут надо знать, где искать. Это ведь совсем не то, что они думают…

Оставалось верить ему на слово.

Так или иначе, но соглашение с «Анодой» было заключено. Ирма торжественно потрясла перед нами целой пачкой бумаг, где мелким шрифтом, с помощью бюрократической магии были уло­жены в параграфы наши взаимные обязательства. Я даже не пытался понять этот птичий язык, посмотрел на Киру и та суховато заметила, что договор, вообще говоря, кабальный. Согласно ему, мы передаем «Аноде» исключительные авторские права, и теперь они целых пять лет будут распоряжаться всеми нашими материалами.

- Я, конечно, могу ошибаться. Авторские права – не мой профиль.

- Это стандартный договор, - так же суховато заметила Ирма.

И Кира пожала плечами:

- Вам с Вадимом Анатольевичем виднее…

Между ними что-то не складывалось. То и дело проскакивали какие-то мелкие колючие искры. Мне иногда казалось, что сам воздух слегка припахивает озоном. Я тогда не догадывался, что происходит. Считал, что все это напряжение возникает из-за влияния на Вадима: Кира тянет его в одну сторону, Ирма – в другую, и если раньше у Киры на этом поле соперников не было, экзотические девицы не в счет, то теперь она явно проигрывала.

На самом деле это было не так. Дело было тут не в Вадиме. Дело было во мне. Я сам еще ничего не чувствовал, а Кира, вероятно, чисто женскими мистическими рецепторами, уже улавливала некие порхающие флюиды. Раздражалась она именно из-за этого, и раздражение, вопреки всей ее выдержке, выплескивалось наружу.

А результаты нашего договора с «Анодой» овеществились немедленно. Количество подписчиков скачком выросло сначала до ста пятидесяти тысяч, потом – до двухсот, а число стабильных просмотров в конце июня перевалило за полмиллиона. Сказался промоутерский толчок «Аноды». Мы поднимались. Мы выходили в сетевые лидеры. Мы еще не были в топе ста наиболее популярных российских сайтов, но уже вплотную, вплотную приближались к заветной черте. Дрожь в преддверии невероятной удачи становилась все сильней и сильней. Атмосфера в студии была наэлектризована до предела. К тому же нам с Леликом существенно прибавили зарплату, и для нас обоих это тоже было немаловажно.

Потому, вероятно, в те дни мне и пришла в голову очередная идея. Бесспорно, обрамление роликов научными беседами и интервью выглядело неплохо, но теперь, имея в своем распоряжении столько разнообразных материалов, можно было бы подняться на более интересный уровень: сделать из них некое связное повествование, нечто вроде сериала о девочке, спасающейся от катастрофы. Вот она бежит из погружающегося в воду города, вот едет на автобусе вместе с такими же перепуганными детьми, вот пробирается через горы, надеясь попасть в некое безопасное место, вот… ну не знаю, что там будет еще… Как бы реалити-шоу. Как бы все это происходит прямо сейчас. И нашпиговать данный сюжет сообщениями новостных агентств, репортажами из тонущих городов, комментариями экспертов, паническими заявлениями политиков. То есть нарисовать сотрясающийся глобальный пейзаж, где, как живая мелодия, будет звучать судьба отдельного человека.

- Здорово! – воскликнула Кира.

- Молодец! – снисходительно прокомментировала мое предложение Ирма.

Эксперты-сетевики из «Аноды» это тоже одобрили. Лелик, по­сидев за компьютером пару недель, соответствующим образом переформатировал ролики. Некоторые сомнения у нас вызвало только то, что придется вернуться назад и запускать материалы в повтор. Иначе ничего не получится. Но вот как отреагирует на это аудитория? И действительно, после первых же серий нашего видеокомикса там возник легкий ступор. Комментаторы под постами недоумевали: почему мы показываем, пускай существенно обновив, те же самые кадры? Но потом идея дошла до самых глухих, и количество просмотров опять начало быстро расти.

В тот миг, когда на счетчике образовались почти сплошные девятки, мы собрались у экрана и, затаив дыхание, наблюдали, как преодолевается главный рубеж. Вот счетчик показал три последние цифры 991… вот – 992, вот – 994…

И вдруг сразу же – лягушачьим прыжком – 015…

У нас был миллион!

Даже несколько больше.

- Ура-а-а!.. – наш крик, вероятно, разнесся аж по соседним улицам.

Кира зааплодировала. Вадим хлопнул заранее припасенным шампанским. А Ирма, забыв о начальственной отстраненности, поцеловала его, меня и, завершая обряд, звонко чмокнула Лелика.

Был конец августа, в воздухе настаивалась жара, солнце сияло так, будто тоже радовалось нашему празднику.

И только я один, вероятно, заметил, как Лелик, отвернувшись, украдкой, вытащил из кармана розовый, с оборочками платочек и тщательно вытер щеку от поцелуя.

А потом бросил платочек в мусорное ведро.

***

С Леликом происходило что-то не то. Он и раньше не отличался особой энергией, а теперь вдруг совсем потускнел, стал каким-то вялым, сонным, поникшим, с гипнотически замедленными движениями, словно погруженный в невидимый, но вязкий кисель. Реагировал на вопросы не сразу – после паузы вскидывал голову:

- А… чего?..

И оглядывался вокруг так, точно не понимал, где находится.

Выпадал из общего взбудораженного настроения.

Кира за него волновалась.

Сказала:

- Он был таким, когда наконец расстался с готами.

Честно говоря, готом я Лелика не представлял. Готы – это ведь черная кожа, это черные же шокирующие татуировки, это страшновато подмалеванные глаза, пирсинг, брякающие цепочки, шну­рованные сапоги. Всем своим видом демонстрируют агрессивность.

А какая могла быть агрессивность у Лелика? С первого взгляда было понятно, что это ухоженный домашний ребенок: чисто вымытый, аккуратно причесанный, голубые глаза наивно моргают: хлоп-хлоп… Такие же чистенькие футболка и шорты. Разве что прядь волос, мягких, льняных, как у романтического пастушка, выкрашена в сиреневый цвет. Одно время я подозревал, что он голубой, но потом Кира по секрету мне объяснила, что еще в прошлом году Лелик вписался в компанию асексуалов. Очень специфическое сообщество: никаких эротических отношений, исключительно возвышенная, духовная дружба. Мне как-то довелось на них посмотреть. Однажды впорхнула в студию компания человек десять – двенадцать, мальчики, девочки, тоже аккуратные, чистенькие, ухоженные, тоже – шорты, футболки с картинками, беленькие подростковые тапочки, кукольные лица, почти не отличимые друг от друга, сгрудились возле компьютера Лелика, о чем-то защебетали, минут через тридцать упорхнули, словно стая ангельских птиц. Удивительно: парню двадцать четыре года, взрослый, созрел, и чтобы не интересоваться девушками! Хотя выглядел Лелик гораздо моложе, если не знать, то больше шестнадцати – семнадцати лет не дашь. Кира говорила, что тут особая и, кстати, очень дорогая диета, всякие ограничения, витамины, биологически активные вещества…

Мне лично это было без разницы. Лишь бы Лелик делал качественные ролики. Лишь бы выходил из-под пальцев его квалифицированный выразительный видеоряд, на который аудитория мгновенно клюет. Об остальном же пусть беспокоится Кира, как это и положено старшей сестре.

Однако беспокоиться тут было о чем.

Во второй половине августа Лелик стал тихонько бурчать.

У Вадима был двухэтажный флигель, за Домом быта, в глубинах хозяйственного двора, где он и расположил нашу студию. Для работы не очень удобно: справа – кабинет бухгалтерии, транспортный отдел и юрист, та же Кира, которая, естественно, занималась не только нашим каналом, слева – маркетологи и отдел сбыта. Через нас все время ходили. Поэтому записи мы обычно назначали на вечер, да и сами предпочитали работать по окончании рабочего дня, когда народ разбредался и фли­гель опустевал. Так вот, дождавшись, пока за последним со­труд­ником закроется дверь, Лелик, повращавшись туда-сюда в кожаном компьютером кресле, не оборачиваясь ко мне, даже не глядя, начинал тихонечко говорить, что, если нас, то есть все человечество, ожидает гигантская катастрофа, если множество людей скоро погибнет, а сотни миллионов их, может быть, миллиарды превратятся в беженцев, не имеющих ни двора, ни угла, то мы же не можем спокойно на это смотреть. Не можем превращать это в шоу и выжимать деньги из апокалипсиса, несущего смерть.

- И что? – через какое-то время, истощив терпение, спрашивал я.

- Наверное, надо что-то делать…

- Твои предложения? – я к нему обычно тоже не оборачивался.

Лелик мялся, поскрипывал кожей кресла и говорил, что следует, вероятно, обратиться в прессу, а также – сообщить об этом правительству и компетентным органам.

- Отличная идея, - реагировал я. – Сейчас они все прибегут, пожмут тебе руку, скажут: «Спасибо вам, Алексей Матвеевич, что предупредили нас о грозной опасности». Прилетит на голубом вертолете Генеральный секретарь ООН – как его там? – и повесит тебе медаль вот такого размера – за спасение человечества.

- Для прессы – это сенсация, - говорил Лелик.

- Да ты в интернет загляни. Там этих сенсаций – по четырнадцать штук каждый день. Атланты, рептилоиды, гости из будущего, тайные базы американцев на другой стороне Луны… Кстати, ты вычислил, хотя бы примерно, когда эта катастрофа может произойти? Нашел что-нибудь в роликах, что можно было бы соотнести с нашим временем? Когда все это на хрен повалится – через десять лет, через пятьдесят, через сто? Есть какие-нибудь хронологические привязки?

Лелик сразу мрачнел:

- Нет… Ничего… Если бы у нас было больше материалов…

И он утыкался в экран компьютера.

Последнее время он только и делал, что выискивал в мире признаки надвигающегося бедствия.

Сообщал:

- А вот пишут про наводнение в Таиланде. Пострадали три тысячи человек… А вот – затяжные дожди на востоке Франции, опасаются, что погибнет весь урожай… А вот – ускорилось таяние ледникового щита Гренландии, климатологи предвещают… – ну и так далее.

Я лишь отмахивался.

Бог с ним, с Леликом. Лелик – это еще ладно. Гораздо труднее было разговаривать с Кирой. Собственно, мы и не разговаривали, но в ее присутствии, мне становилось как-то не по себе. Словно это лично я был виноват, что весь мир скоро накроется медным тазом.

Однажды я не сдержался:

- С чего вы решили, что это именно наше будущее?

Кира распахнула глаза:

- А чье же тогда?

- Ты что-нибудь о параллельных измерениях слышала?

- Это теория Эверетта? Вселенная расщепляется при каждом квантовом переходе? Миров бесконечное множество, и есть среди них такие, которые фактически неотличимы от на­шего? – Она поморщилась. – Чушь все это. Яан Хинтикка уже давно показал, что расщепление происходит только на квантовом уровне. Но по мере приближения к макромиру, то есть к нашей реальности, онтологические траектории укрупняются, поглощая друг друга, и остается единственная версия – та, где мы существуем.

Кира меня поражала. Казалось, она знает вообще все на свете. Вот и в квантовой физике разбирается. Против воли я представлял, как она прозрачными летними вечерами лежит на тахте в своей стерильной – ни пылинки – квартире на Бронницкой улице и читает монографию Уилера «Гравитация, нейтрино, Вселенная». А что? Не телевизор же ей смотреть. Не на свидания бегать. Мне становилось не по себе. Какого черта я тогда к ней полез? Ну принял лишнего, ну – все равно, надо соображать. Есть же проверен­ная опытом поколений мудрость: на работе – ни с кем никогда ни-ни. Сам себе повесил на шею хомут… Поначалу мне представлялось, что это как-ни­будь постепенно развеется, в конце концов, черт, сколько можно страдать, но прошло больше года, собственно, почти полтора года прошло, а Кира, тем не менее, порой поглядывала на меня так, что хотелось чем-нибудь в нее запустить. Взгляд брошенного котенка. Ну я-то в чем виноват? Взрослая женщина, ее никто ни к чему не принуждал. А на­счет теории Эверетта, которую я потом посмотрел, так, честное слово, мне было на нее начихать. Не верил я ни в какие множественные Вселенные. И в приближающуюся глобальную катастрофу не верил. Или, точнее, верил, но – как-то абстрактно, не до конца.

В общем иногда я срывался:

- Успокойся, до твоего апокалипсиса еще надо дожить! Оглянись: у нас только-только что-то стало налаживаться. Ты хочешь все это взять и угробить?

А Кира, не повышая голос, отвечала:

- Ну да, миру погибнуть или мне чаю не пить?

Судя по тону, это была цитата. Только я не знал, откуда она, – не знал и знать не хотел.

Хорошо еще, что хотя бы Вадиму было в эти недели не до судьбы человечества. Договор с «Анодой» открыл для него массу интересных возможностей, пользуясь ими, он стремительно рас­ширялся, протискивался на новые рынки, наращивал вес, и проблема будущего, которое надвигалось на нас, находилась для него на смутной периферии. Он о ней ни словом не упоминал, в студию к нам почти не заглядывал, а столкнувшись со мной где-нибудь в коридоре, бросал на ходу: «Молодцы! Так держать»! – и бодрым шагом двигался дальше.

На хрен ему сдался какой-то там апокалипсис.

Примерно так же к этому относилась и Ирма. После успеха с «Анодой» она переехала в собственный кабинет, правда, застать ее там было практически невозможно. Ирма непрерывно порхала по каким-то внешним делам: о чем-то договаривалась, что-то с кем-то улаживала, принимала участие в каких-то корпоративных мероприятиях. В «Аноде» она теперь проводила больше времени, чем у нас. Я смысла ее действий не понимал. Она то казалась мне бабочкой, вычерчивающей узор карьерного танца, вот исполнен один головокружительный пируэт, вот другой, а то – пауком, ткущим невидимую, но прочную паутину. Кира придерживалась второй точки зрения, говорила, что мы опутаны этой паутиной, как мухи, спеленуты, пальцем не пошевелить, нам из нее будет не вырваться.

Во всяком случае, проблема будущего Ирму тоже не волновала.

А вот у меня, хоть я и делал вид, что тревожиться не о чем, в глубине сознания все-таки что-то ныло. Недавно я по настойчивому совету Лелика посмотрел американский триллер «2012» и картина гигантской волны, вырастающей на горизонте и на­крывающей собою вершины гор, отпечаталась у меня в памяти. Дошло до того, что я вскакивал ночью, будто подброшенный, захлебываясь и глотая со всхлипом нагретый воздух. Аналогично Лелику не понимал, где я и что? И вместе с тем, стоило мне из окна студии глянуть на асфальтовый дворик, залитый солнцем, или из другого окна – на сквер, перебирающий под дуновением воздуха оттенки листвы, все такое привычное, мирное, обыденное, как волна, поднимающаяся до неба, начинала казаться выцветшим сном. Возникала уверенность, что все это выдумки, чепуха, кинематографические фантазии. Неважно, откуда появляются эти странные ролики, но к нашему будущему они никакого отношения не имеют.

Наверное, я заражался настроениями Вадима и Ирмы. Их деловая энергия одевала меня броней, непроницаемой для пугающих миражей. Ведь в самом деле вытащили счастливый лотерейный билет, сверкнул необыкновенный, ослепительный шанс, и что же: вместо того, чтобы им воспользоваться, мы будем ныть, жаловаться и скорбеть о том, что, быть может, никогда не произойдет.

Я запрещал себе даже думать об этом.

Тем более что Ирма, однажды, внезапно ворвавшись в студию, торжественно объявила, что мы поднялись еще на одну ступень.

Сделали еще один важный шаг.

Она выдержала актерскую паузу.

- Достигнута договоренность, что по нашим роликам, по нашему сюжету о девочке будет сниматься полнометражный художественный фильм.

***

Между тем ролики от Зарины приходили один за другим. К концу первого дня путешествия их группа представляла собой жалкое зрелище. Почти ни у кого не было обуви, подходящей для ходьбы по горам. Две девочки, ранее гордившиеся модельными «лодочками», уже часа через три стерли ноги. Вздулись на лодыжках жуткие волдыри. Один из преподавателей, разодрав куртку, обмотал им ступни, и все равно – девочки еле плелись, задерживая остальных. Зарина благодарила бога, что с утра почему-то надела кроссовки. Двигались они по извилистым тропам, временами перебираясь через завалы. К середине дня с одного из изгибов открылось перед ними, чуть ниже, шос­се в безумном скопище автомобилей. Вереницы людей брели по обочинам, катили коляски, та­щили за собой самодельные волокуши. Конец пробки скрывался где-то за поворотом. Нечего было и думать, чтобы встраиваться в этот безнадежный поток. Колашин они решили обойти сто­роной. По сведениям из местных чатов, с трудом вылов­лен­ным в сетях, – связь в горах бы­ла нестабильной – в Ко­лашин сразу после полудня вошли части албанской армии. Чаты извещали о грабежах, убийствах, изгна­нии местного населения, поджогах домов. Правительство Чер­но­гории от­реагировало на это вялым протестом, чувствовалось, что в круговороте стихийных бедствий властям было не до того. Зато президент Сер­бии на специально созванной пресс-конфе­ренции назвал данные действия неспровоцированной агрес­си­ей, потребовал немедленного отвода албанских войск и объя­вил о приведении сербской армии в повышенную боевую готов­ность. Следовало быстрей выбираться из мест, где вот-вот могут вспыхнуть военные действия. Пришлось с проселка, ориен­ти­рованного на Колашин, свернуть западнее, надеясь найти где-то укрытие.

К вечеру начался мелкий дождь. Серая морось пеленой легла на окрестности. Им удалось кое-как напиться и с трудом на­брать воды в пластмассовые бутылки. Жажда до этого была просто убийственная. С другой стороны, теперь приходилось шлепать по лужам, смахивать со лба капли, затекающие в глаза. В этой мороси они выбрели к сонному поселению: десяток домов в долине, стиснутой двумя лесистыми склонами. Впрочем, оказалось, что не такое уж оно сонное. Когда преподаватели дви­нулись к крайнему дому, намереваясь попросить еды, а, может быть, и переночевать, оттуда вышли двое мужчин с винтовками, по виду отец и сын, и одновременно махнули дулами – проходите. И из соседних домов тоже вышли мужчины с оружием.

Делать было нечего, побрели дальше. А примерно через километр – полтора наткнулись на кошмарную бойню – двенадцать трупов, разбросанных по каменистой площадке: три женщины, в разодранной, будто когтями, одежде, у каждой перерезано горло, тела обнажены, девять мужчин – у этих на спинах, на груди, на затылках багровели пулевые ранения. Стекала вода по мертвым щекам. Незрячие глаза были обращены к небу с мольбой о пощаде. Зарина, стараясь не вглядываться, стащила с подростка, ее ровесника, прозрачную полиэтиленовую накидку, и отодрала прикрепленный к поясу телефон. Ее собственный телефон почти разрядился. Тело сотрясала крупная дрожь. Ей казалось, что подросток сейчас встанет и схватит ее жесткой рукой. Она долго не могла успокоится. Зато теперь у нее были защита от дождя и айфон.

Ночевали они в небольшой пещере, которую обнаружили уже в плотных сумерках. Внутри было сухо, хо­тя и в наносах пыли почти по щиколотку. Чернело кострище, обложенное кругом кам­ней, нашлась в углу куча древесных обломков, запасенных, ве­роятно, пред­шественниками. Развели огонь, слегка обсу­ши­лись. Страшно хоте­лось есть, младшие девочки всхлипывали, преподаватели безуспешно их успокаивали. Новости из интер­нета, если удавалось что-нибудь выловить, мягко выражаясь, не радовали. Европейские страны од­на за другой объявляли о введении на своих территориях чрезвычайного положения. Закрывались границы, отменялись авиарейсы, эвакуировались при­брежные города. Без­ум­ные людские течения захлестывали государства Центральной Европы. Беженцы прорывали любые кор­до­ны, захватывали ма­шины, автобусы, велосипеды, гроздья­ми висли на поез­дах, опрокидывали спеш­но выдвинутые навстречу им воинские подразделения. Ночевали на улицах, грабили магазины, разво­ра­чи­вались настоящие битвы между мигрантами и мест­ными жи­телями. На увещевательные правительственные заявления никто внимания не обращал. Эфир был полон горячечных голосов комментаторов, ведущих «репортажи из хаоса». Никому не было дела до горстки детей, затерянных в горах Черногории…

Слабым проблеском для Зарины стало лишь то, что ее почтовые отправления начали появляться на том самом нелепом канале «МИМ». Они были порезаны, отредактированы, сопровождались какими-то невразумительными пояснениями, располагались не по порядку, комментарии к ним были просто чудовищные, но они, вопреки всему, появлялись, их смотрели, читали, они, судя по количеству откликов, производили впечатление на аудиторию. Фантастика, иначе не назовешь!.. Правда, она так устала, что не было сил этому радоваться. Не было сил удивляться, как у нее получилось нечто, не поддающееся осмыслению. Она лишь сделала айфоном еще одну запись: горит костер, тянутся к нему дрожащие руки, проступают из темноты грубые сколы камня.

Ни слова – хриплое дыхание, кашель.

Первобытные колеблющиеся блики на лицах.

А на сотни километров вокруг – непроглядная ночь…

***

Итак мы взялись за фильм. Продюсера звали Аврелий, и он сразу же вызвал у нас симпатию тем, что ироническим тоном, как бы посмеиваясь над собой, сказал, что такое имя объясняется завышенными ожиданиями его родителей.

- Марк Аврелий – один из «счастливых императоров Рима»: золотой век империи, философ на троне… Просвещение, интеллектуальный расцвет… Папа с мамой надеялись, что я тоже стану философом, мыслителем, интеллектуалом. В известной мере я им и стал, только философствую на языке, им не слишком понятном. Ничего, кажется, привыкают…

Аврелий пересмотрел все наши материалы. В том числе те, которые мы решили не выставлять. Реакция у него была чисто профессиональная. Увидев истерзанные тела женщин, он лишь моргнул, заметив: однако, натурализм, через секунду добавил: но если немного подретушировать, то сойдет. Чувствовалось, что ролики произвели на него впечатление. Закончив просмотр, он, видимо для солидности, с минуту молчал, а потом неторопливо кивнул:

- Да, с этим можно работать.

Он вообще все делал неторопливо. Мне раньше казалось, что продюсер, то есть человек, который организует такую сложную штуку как кинопроцесс, должен обладать невероятной, демонической энергетикой: непрерывно бегать, кричать на всех, подталкивать, тормошить. А Аврелий, напротив, был поразительно тих и меланхоличен, ни на кого не кричал, внимательно выслушивал каждого собеседника, даже ненормативной лексики не употреблял, и вместе с тем возникало в его присутствии чувство, будто вращается тяжеленный, исполненный инерции маховик, приводя в движение все, что связано с ним, системой невидимых передач. Ни остановить, ни замедлить его было нельзя.

В ту нашу первую встречу он подвел итог так:

- Ну что же… Надеюсь, в действительности ничего этого не случится… Теперь к делу. Договор вам вышлют сегодня. Что у нас сейчас? Конец сентября? Значит, через месяц жду от вас черновик сценария.

Для меня это было полной неожиданностью. Так что же, сценарий писать будем мы? А как это делается, кто-нибудь знает? Но выяснилось, что у Ирмы все продумано. Она на три недели сняла небольшой коттедж в поселке Алексино: до города час езды, есть столовая…

- Что же касается «как писать», то не волнуйся, я скачала десять сценариев, подходящих нам по сюжету: извержение вулкана, эпидемия, какие-то еще катастрофы… Выкроим по этим лекалам один­надцатый. Чистая техника, никто ведь не требует, чтобы мы написали «Войну и мир»… Ну что ты смотришь? Это серьезные деньги. Не отдавать же их на сторону, неизвестно кому.

Начался сумасшедший октябрь. Никогда у меня ничего подобного не было, и, видимо, никогда не будет. Алексино оказалось симпатичным курортным поселком: неподалеку от озера, два десятка коттеджей, разбросанных в живописном лесу. С погодой нам исключительно повезло. Случались, это же осень, дожди, но раза три или четыре всего, к тому же, не затяжные. А в основном – осенняя прощальная тишь, стволы сосен – красноватые, будто бы из горячей меди, паутинки, плавающие между елей, серебряная амальгама озера, по которому вечером, на закате, протягивалась к нам с того берега пылающая солнечная дорожка.

Коттедж был тоже симпатичный, бревенчатый: большой холл и спальня внизу, еще две комнаты на втором этаже. Поднимаешься по деревянной лестнице – ступени скрипят. Кроме нас – никого. Ирма откупила его целиком. Дешево, объяснила она, не сезон, лето кончилось, сюда приезжают только на выходные.

И, как ни странно, работа у нас там пошла вполне продуктивно. Вставали мы в семь утра: Ирма сразу же распорядилась поставить будильник в моем айфоне на это время, быстро завтракали в столовой, куда подтягивались еще пять – шесть человек, и уже в восемь усаживались за длинный стол в холле – друг против друга, с раскрытыми ноутбуками. Впрочем, заметки мы делали и на бумаге, Ирма привезла с собой толстенную пачку, пятьсот страниц: к концу дня исчерканные листы усеивали собой всю столешницу. Сотрудничать нам было легко. Ирма на лету подхватывала почти все мои предложения, и, покрутив их, просто вывернув наизнанку, очень точно указывала, как это можно использовать. А если уж изредка говорила нет, то это было твердое нет, я сам через какое-то время видел, что данный мой гениальный проблеск никуда не годится. Но, повторяю, такое случалось лишь изредка. Не знаю, уж что на меня сильнее подействовало – осенняя ли прозрачность Алексина, похрустывание ли иголок на тропках, когда мы с Ирмой прогуливались до озера и обратно, обсуждая какой-нибудь особо заковыристый эпизод, вырванность ли из привычного мира, что, говорят, тоже способствует, но идеи и всякие интересные мелочи вспыхивали одна за другой, я все время ощущал в себе некий жар, некую обжигающую изнутри химическую реакцию, пребывая, по-видимому, в том трансе души, которое люди творческие определяют как вдохновение.

Для меня это было необычное состояние. До сих пор я писал только блоги, ну еще – короткие комментарии к нашим постам. А что такое блог – мелкая фишка, искорка, мотылек – вспыхнула и, потрепетав, тут же погасла. Блог, даже самый лучший, живет два-три дня. Ну, может быть, если посчастливится, неделю протянет. А тут впервые разворачивалась передо мной целая жизнь – с ее отчаянием, с ее трагедиями, с ее непредсказуемыми эмоциональными перепадами. Здесь и сочинять ничего не требовалось – только записывай, фиксируй на бумаге или в компьютере то, что сходит с небес. Тем более что у меня был великолепный источник: ролики Зарины вместе с ее голосовыми и текстовыми посланиями сами складывались в сагу о новом Великом потопе.

Зарабатывались мы порой так, что пропускали обед. Вскакивали, мчались сломя голову, врывались в столовую перед самым закрытием, проглатывали что-то наспех, не ощущая вкуса, и потом так же сломя голову мчались обратно.

Лишь бы не потерять рабочего настроения!

Лишь бы не расплылась призрачная сюжетная линия, по которой можно было двигаться дальше.

Должен признаться, что на меня, несомненно, повлияло еще одно обстоятельство. Где-то на третий день нашего удивительного сотрудничества, часов в десять вечера, когда мы, набросав очередной эпизод, окончательно выдохлись, Ирма, потя­нувшись так, что выпятились под футболкой тугие, с пупочками, шары, пере­хватила мой взгляд и сказала:

- Ну ладно, ладно!.. Не ощупывай меня глазами исподтишка… Ладно, пойдем…

Дальше она непрерывно командовала, типа: «Вот так!.. Вот так!.. Еще!.. Давай энергичней!.. – вскрикивала, постанывала, просила: – Ущипни!.. Вот здесь!.. Правильно!.. Правильно!.. О-о-о!.. И снова: - Вот так!.. Вот так!.. – Я по большей части не возражал: открывалось для меня нечто новое – и в ней, и в женской изобретательности вообще. Не понравилось мне лишь то, что, когда все закончилось, Ирма вдруг грубовато выругалась, а потом раздраженно сказала:

- Черт!.. Все-таки не удержалась. Но учти: это в первый и последний раз. Ты понял? Нам это ни к чему. Будет только мешать, так что на продолжение не рассчитывай. И пожалуйста – не воображай…

– Хорошо, - перебил ее я тоже несколько раздраженно.

Она отказывала мне в том, чего я, собственно, и не просил. Во всяком случае, не просил напрямую.

Впрочем, мужчина просит всегда.

Даже если молчит.

Даже если вообще не смотрит в ту сторону.

В общем, я кое-как это объехал. И абсолютно правильно, поскольку на другой вечер все у нас повторилось. А затем – и на следующий вечер. И еще раз на следующий, и еще, и еще…

Это как бы вошло в наше рабочее расписание. Мы исполняли бурную эротическую акробатику просто по умолчанию. Я не напоминал Ирме о ее высокомерных словах, а она, в свою очередь, больше не делала вид, что ладно, так уж и быть, идет мне навстречу.

Более того, мы начали разговаривать на отвлеченные темы. Настроение после взрывного соития очень к этому располагало. Вот тогда Ирма и рассказала мне, как угодила в катастрофическую ситуацию, как она отчаивалась, как металась, как проводила ночи и ночи без сна, как после этого вновь отчаивалась, как ела, давясь, в забегаловке, жирные отвратительные беляши. И тогда же призналась, что появилась у нас отнюдь не случайно: целенаправленно обшаривала интернет, разыскивая какую-нибудь такую группу – перспективную, но не слишком раскрученную. А когда натолкнулась на нас: вот оно! – ее прямо-таки что-то торкнуло.

Тихий голос… Осенняя чернота за окнами… Ощущение одиночества, хотя мы и были вдвоем… Тусклый фонарь выхватывает сосновые лапы, подрагивающие от дождя…

И тогда же я обратил внимание, что фиолетовых блеск в глазах Ирмы, почудившийся мне при знакомстве, вовсе не иллюзия, не обман, он действительно существует. Разгорается в минуты волнения, когда сквозь офисную ухоженность проступает истинная ее суть. Мне мнилось, что глаза у Ирмы, словно у кошки, светятся в темноте: тлело в них временами какое-то фиолетовое ведьмовство. И если бы я был подвержен мистическим настроениям, то непременно решил бы что Ирма – это демон, суккуб, явившийся по мою душу из потустороннего мрака.

Кстати, иногда мне именно так и казалось.

Вероятно, поэтому я, не знаю, как получилось, но в один из таких вечеров-откровений, в свою очередь, ей признался, что ролики, на которых раскручивается наш канал, возникают из будущего.

- Понимаешь? Это то, что нас ждет.

Любопытно, как Ирма на мое признание отреагировала: посерьезнела, замолчала, видимо, обдумывая эту идею, а потом сказал, что – нет, для рекламы не подойдет. Слишком нарочито, лежит на поверхности, скорее оттолкнет людей, вызовет иронию и насмешки.

Я не пытался ее убеждать, сам понимал, как это нелепо звучит.

Тем не менее работа у нас продвигалась успешно. К концу октября сценарий был написан процентов на девяносто. Настоящую трудность вызвал только финал: он эмоционально не фокусировался, не хватало той самой фишки, на которой обычно держатся блоги. Какие только варианты мы не рассматривали – и что Зарина погибнет, и что ее кто-то в последний момент спасет, и что погибнет весь мир, и что, напротив, он чудом сумеет удержаться на краю пропасти. И все это было не то, не то… С финалом мы бились целых пять дней. В конце концов кое-как согласились, что Зарина и, возможно еще двое выживших, входят после скитаний в чистенький городок, где на них, изможденных, оборванных, смотрят с нескрываемым изумлением. В городке течет обычная жизнь: торгуют магазины, крутится веселая карусель, ни о каком наводнении никто слыхом не слыхивал. Намек на то, что все пертурбации происходили как бы в другом измерении.

Открытый финал.

Мне такой финал, скажу честно, не слишком нравился, но Ирма собрала исчерканные каракулями страницы, скомкала их и выбросила в мусорное ведро.

Хлопнула по столу ладонью:

- Все! Собираемся, заказываем такси.

Ну, все так все.

Пускай – все.

Ни одной мысли у меня в голове уже не было.

***

Неделя прошла в томительном ожидании. Дни стекали в безвестность, не принося никаких новостей. К вечеру воскресенья я окончательно убедился, что сценарий наш, видимо, никуда не годится: полный про­вал, что естественно, ничего другого от нас, дилетантов, ожидать было нельзя. Однако в понедельник вдруг выяснилось, что Аврелий нашу работу, в целом, одобрил, сказав, что как черновик это сойдет, его надо лишь немного подрихтовать, встроить в сюжет пару-тройку чисто кинематографических заморочек.

Данное известие принесла мне Кира. И одновременно поинтересовалась:

- А ты знаешь, что договор по сценарию онаейона

- Ну и что?

- Ты знаешь об этом?

- Ну, предположим, знаю, - ответил я. Хотя, конечно, ни о чем подобном не подозревал.

Кира моргнула:

- Ладно. Мое дело – предупредить.

Она смотрела мне прямо в глаза. Как будто хотела выразить этим что-то еще. И я в очередной раз подумал, что если бы Киру немного по-другому одеть, наложить чуть-чуть другой макияж, если бы она двигалась и изъяснялась слегка иначе, то и выглядела бы гораздо более привлекательной. А так – никакой ауры, муляж человека, говорящий юридический манекен. Объяснить бы ей это, так ведь оскорбится и не поймет. Да и не захочет она.

А насчет Ирмы – бог с ней.

Всю неделю после возвращения из Алексино мы с Ирмой не контактировали. Не виделись, не созванивались, не переписывались по мейлу, будто нас отгородила друг от друга глухая стена. Вероятно, Ирма таким образом давала понять, что наше маленькое эротическое приключение завершено: ничего этого не было, остынь и забудь. Я, надо сказать, не очень-то и переживал. Покалывало немного в сердце. Но нет – так нет. Навязываться я, разумеется, не собирался. Мне вообще сейчас было не до нее. Обнаружилось, что пока мы с Ирмой развлекались в Алексино, у нас тут, в студии, образовалась пара серьезных проблем.

Оказывается, «Анода», потребовала от Лелика сделать и вы­весить на канале несколько специальных материалов: гибну­щий Вашингтон, гибнущие Берлин, Варшава, Париж… Паника, все­мирная истерия, агония Запада в недвусмысленных и жестких тонах… Не знаю, уж чем они там руководствовались, формируя этот заказ, возможно, какими-то внешними, сугубо поли­ти­ческими соображениями, но только Лелик твердо сказал, что ничего подобного делать не будет. Собственно, он и не мог ничего такого изобразить: у него просто не было для этого исходных картинок. Но поскольку и объяснить, в чем тут дело, он тоже не мог, то его ничем немотивированный отказ «Аноду» совершенно взбесил. Топ-менеджеры, не привыкшие к возражениям, восприняли это как идиотский каприз, как самонадеянность мальчика, возомнившего себя уникальным и незаменимым. В общем, его пригрозили уволить, на что Лелик равнодушно пожал плечами: ну, увольняйте. Ситуация уткнулась в тупик. Вадим, которого, само собой, в это втянули, раздраженно метался между обеими сторонами. В конце концов конфликт кое-как удалось загасить, но угли тлели, и было ясно, что «Анода» это просто так не оставит.

И все-таки не административные коллизии меня взволновали.

Гораздо хуже было другое.

В первую же минуту моего появления в студии Лелик трагическим шепотом, оглядываясь, не слышит ли кто, поведал, что пропала Зарина.

- Как это пропала?

- Не знаю… Пропала – и все… То присылала по два – три сообщения в день, то вдруг замолчала и безмолвствует вот уже пятые сутки. Ни видео, ни текстов, ни голосовых файлов… Я вам об этом не говорил: не хотел дергать, отрывать от работы. Чтобы не переживали… Ждал, что вот-вот объявится… И все равно, чем бы вы тут сумели помочь…

Выглядел Лелик совсем плохо. Желтая от бессонницы кожа, мякотные круги под глазами. Казалось, что ему больно было даже дышать.

Он твердил:

- Ее убили… Она сорвалась в пропасть… Она лежит где-то без сил, умирая от голода…

Он был почти невменяем.

Кира квохтала над ним как обезумевшая наседка. То и дело пыталась скормить ему таблетку транквилизатора.

Лелик отталкивал ее руку:

- Уйди!.. Уйди!..

Расплескивалась вода из стакана.

Высунулись из своего закутка испуганные маркетологи.

К счастью, в тот же понедельник, когда мы получили известие от Аврелия, в середине дня – помнится, я, тупо таращась в компьютер, размышлял, что же нам предпринять – вдруг прозвучал характерный бибикающий сигнал.

Мы вздрогнули.

Лелик, потный, полуразобранный, как раз в это время сотый раз в спину мне объяснял, что мы сами, отсюда, связаться с Зариной не можем:

- Не знаю я, почему!.. Я, кажется, все перепробовал!.. Тут не сетевые технологии, тут, наверное, какая-то хитрая физика… Может быть, дело – мне так кажется – в том, что из будущего в прошлое мы скользим без всяких усилий, просто по вектору времени, словно с горы, а вот чтобы подняться из прошлого в будущее, надо преодолевать силу течения… Тут должен быть какой-то специфический механизм…

Голос у него дрожал. Он взирал на меня с такой детской, с такой наивной надеждой, будто я был способен этот механизм ему немедленно предложить.

А что – я?

Уже дважды заглядывала к нам обеспокоенная Кира. И уже дважды я прогонял ее недовольной гримасой. Киры еще здесь не хватало! Хотя в глубине души я был с нею согласен: Лелику требуется психиатр.

Так вот, в этот самый момент раздался характерный сигнал…

***

С Зариной все обстояло более-менее благополучно. Если, конечно, таким образом можно было охарактеризовать тамошнюю ее ситуацию. Столкновения между албанской армией и сербским миротворческим корпусом действительно начались. Группа, в которой находилась Зарина, дважды пережидала артиллерийский обстрел. Пронесло, у них обошлось без жертв, но целых три дня им пришлось отсиживаться в каком-то вонючем бун­кере, сохранившимся, вероятно, еще со Второй мировой войны. Хорошо, что неподалеку от бункера находился колодец, дожди закончились, снова навалилась удушающая жара. Днем в бункере было нечем дышать, но и высовываться наружу было рискованно: то и дело проползали транспортеры с солдатами на броне, а однажды чуть дальше по дороге, но достаточно близко, разразился настоящий бой, длившийся, то затухая, то вновь разгораясь, почти целые сутки – автоматные очереди, буйные разрывы гранат, вертолеты, извергающие из себя пенные полосы ракетных пусков… Девочки затыкали уши. Оставалось только молиться. Сети в этой местности не было; вероятно, ретрансляционные станции были разрушены… Наконец группе удалось добраться до Сербии, там пограничники направили их в лагерь беженцев, находящийся в районе Нови Пазара.

Зарина прислала оттуда сразу штук двадцать роликов – бункер, где они укрывались: страшноватый бетонный фурункул с щелями для пулеметов; дымящийся, подбитый бронетранспортёр на тропе; крохотная долина: по улице между разрушенными домами движется кучка людей, несущих гроб; скопище армейских палаток в лагере, очереди к цистерне с водой, очереди к фургонам, привезшим пищевые пайки… Ей даже удалось скачать кое-что из международной хроники: проповедь Папы Римского в Ватикане, многотысячная толпа на площади стоит по колено в воде; Эйфелева башня, уходящая опорами в озеро (вы хотели Париж, пробормотал Лелик, вот вам Париж), Гостиный двор в Петербурге: плоские серые волны плещутся о галерею второго этажа…

Здесь же было любопытное интервью с президентом Российской метеорологической Академии:

- Созданная нами модель позволяет объяснить, почему «Уотербанг», как его сейчас именуют, начал развиваться так быстро. В предшествующие десятилетия изменения накапливались почти незаметно, они были слабыми и особых опасений не вызывали. Однако в результате возникла ситуация высокой неравновесности, ситуация, где внутренняя энергия постепенно размывала связность сдерживающих ее структур, и, когда пройден был критический уровень, мы его называем «уровнем дзет», процесс приобрел обвальный характер. Это как камешек, который вызывает лавину в горах. Льды начали таять стремительно, и так же стремительно начал наступать океан. Никто этого не ожидал…

С таким материалом можно было двигаться дальше. Хотя куда дальше, я что-то понимать перестал. Впрочем, от меня этого и не требовалось. Проект «История будущего» набирал обороты и, словно мощный поток, увлекал собою нас всех, сокрушая препятствия и сам прокладывая себе дорогу.

В тот же понедельник, к вечеру в студии появился Тимоша, профессиональный сценарист, которого к нам направил Аврелий: энергичный, наголо бритый, без возраста, ему можно было дать и тридцать лет, и сорок, и пятьдесят, загорелый, словно только что вернулся с Багамов; забавно, но через минуту выяснилось, что он как раз с Багамов и прилетел, Аврелий его оттуда срочно вытребовал.

Тимоша сразу же объяснил, что беспокоиться нам не о чем: он чернорабочий, его имя ни в титрах, ни в документах, нигде вообще упоминаться не будет. На наших гонорарах это тоже не отразится…

Отвел меня в сторону:

- Теперь, старик, без обид: сценарий хороший, но сразу видно, что его писал дилетант. Давай по-делово­му: я его доведу. Что там и как – это мое дело. Ты, главное, не вмешивайся. Все равно на съемках, его придется дорабатывать стопятсот раз. Тебе это надо? Не надо! Тогда – без проблем. Вообще, старик, скажу откровенно: чтобы писать сценарии, надо сделать себе лоботомию…

И тот же Тимоша мне сообщил, что Аврелий уже нашел режиссера. То, что требуется: выпустил два фильма о спорте, фильм о пожаре в универмаге, между прочим, три месяца был лидером по продажам, приключенческий сериал, два сезона, приличный бытовой сериал…

- А в первом эпизоде, я думаю, мы взорвем парочку вертолетов. Это чтобы народу было интересней смотреть. Представляешь, сталкиваются в воздухе, падают, взрываются – огненный гриб до неба…

- Конечно, взрывайте, - одобрил я.

Как еще реагировать?

Через месяц вышел эффектный тизер. Там действительно сталкивались, правда, не два, а целых три вертолета, видимо для того, чтобы переплюнуть тупой Голливуд, и огненная чувырла, перевитая дымом в самом деле вырастала до облаков. А еще в тизере присутствовал Петербург, тот потрясающий ролик, почти, кстати, не переработанный, где вода плескалась в Гостином дворе. А еще, представьте себе, в тизере был дракон: бородавчатая угловатая морда высовывалась из Темзы напротив Тауэра, кроваво светились глаза, слизь капала из ощеренной дикой пасти…

Я изумился: дракон-то здесь с какой стати?

- Это же тизер, - объяснил мне Тимоша. – Его задача – взять пипл за шиворот и притащить в зрительный зал. Дракона мы куда-нибудь присобачим. А не получиться присобачить, тогда намекнем, что это – во второй серии.

После Нового года состоялся питчинг – презентация нашего кинопроекта в Москве. Я посмотрел ее в интернете и был впечатлен количеством присутствовавших журналистов. Да, Аврелий свое дело знал туго. И режиссер, Садовников, тоже оказался на высоте – произнес страстную речь о том, что на нас надвигается будущее.

- Мы хотим создать не просто развлекательный боевик, - сомкнув перед собою ладони, сказал он. – Это будет фильм-предупреждение, фильм, как мы надеемся, заставляющий зрителей размышлять. Новый мир, который возникает сейчас, содержит в себе новые угрозы для человечества. Мы должны быть готовы к тому, что грядет.

Среди участников питчинга присутствовала и Ирма. Она сидела аж в первом ряду и слушала Садовникова так, словно вещал пророк.

До конца я эту презентацию не досмотрел.

***

Итак, нас тащил мощный поток. Во всяком случае, такое ощущение я в то время испытывал. Съемки начались в середины зимы, пока в павильонах, в выстроенных декорациях, и Тимоша мне объяснил, что Садовников намерен выпустить фильм самое позднее – в декабре.

- Хочет попасть в фестивальный цикл следующего сезона. Ну, он прав, иначе потом придется целый год ждать.

Тимоша изредка мне звонил, просил набросать, пусть коряво, какой-нибудь эпизод: я это место, старик, что-то не понимаю… Или интересовался, что персонажи в такой-то сцене должны друг другу сказать: ну ты мне, старик, хоть намекни…

Сценарий он доработал за две недели. Я добросовестно изучил окончательный вариант, ничего не понял, пришлось похвалить:

- Все здорово!.. И у тебя там есть обалденная фраза: мир спасти нельзя, но отдельного человека – можно.

- Это не я. Это из нобелевской речи Бродского.

Я тут же поправился:

- Но ты ее гениально встроил в сюжет.

Тимоша хмыкнул:

- А то!

То есть жизнь кипела и пузырилась. В свои права вступала весна, и, как это уже стало характерным для Петербурга, начались сумасшедшая пляска погоды: в конце апреля три дня подряд валил мокрый снег, потом температура подскочила сразу до плюс четырнадцати, а за ночь рухнула чуть ли не до нуля. Тем не менее сладкий воздух постепенно заполнял город. Подрагивала по утрам солнечная белесая дымка, просыхал асфальт, лопались на деревьях почки, горьковатый их запах пьянил, как вино. Но одновременно в этом нарождающемся обновлении проступало и нечто тревожное, я бы даже сказал, пугающее, давящее на мозг, словно завелась в мире блеклая плесень, проедающая его изнутри.

Возможно, так подействовала на меня новая партия роликов. Лагерь беженцев, где очутилась Зарина, быстро обрастал атрибутами настоящего ада. Власть в нем захватили несколько молодежных банд, поделивших между собой сферы влияния: парни в джинсах, в кожаных куртках, вооруженные ножами, дубинками, заточенными железными прутьями, отбирали вещи, воду, пайки, затаскивали к себе понравившихся им девушек; глаза у парней были белые и расширенные от наркотиков. По ночам раздавались крики, визги, стрельба, утром находили трупы, раздетые догола: границы сфер влияния непрерывно смещались. Редкая охрана демонстрировала беспомощность, все военные и полицейские силы были брошены на албанский фронт и на поддержание порядка в больших городах. Убили одного из преподавателей интерната, другой пошел за пайками и безнадежно пропал. Зарине еще повезло: оставшиеся воспитанники сколотили довольно сильную группу, охранявшую теперь их палатки. Ядро группы составляли три девушки, которых еще в горах увезли с собою албанцы. Что с ними там было, девушки не рассказывали, но лица у них были застывшие, в ссадинах и синяках, они молча, без особых эмоций, палками забили до полусмерти какого-то дурня, сунувшего было к ним. После этого соседняя банда, называвшая себя «Самокатчиками», предложила «Ведьмам», так стали их группу именовать, деловое сотрудничество. Причем «Самокатчики» – пацаны – охотно позировали, и Зарина сделала с ними несколько живописных видео.

Кстати, в серии этих роликов она опять вспомнила о нашем фильме. Там, согласно сюжету, Зарину из лагеря спасает влюбившийся в нее молодой русский врач, и вместе они добираются до уютной и безопасной долины. Как я понимаю, этот «оригинальный ход» придумал Тимоша. Но никакого молодого врача, тем более русского, в реальном лагере не было. В хилом медпункте, под который оборудовали заброшенный склад, Зарина нашла трех пожилых, усталых до невразумления медсестер и такого же пожилого серба, хирурга и терапевта в одном лице, совершенно замученного больными, ранеными, отсутствием инструментов, лекарств, вообще какой-либо помощи. Единственное, что слегка обнадеживало: ее ролики на нашем канале все-таки появлялись. Причем здесь, в лагере, ей стало окончательно ясно: появлялись они только после того, как она их отсылала.

Значит, это не бесполезно. Значит, – трудно в это поверить – но ее фантастическая связь с прошлым все же работает. Пусть в одну сторону, пусть не откликаются, но ее записи смотрят, их обсуждают, и это – ну почему бы не помечтать – вероятно, может что-нибудь изменить.

К сожалению, пока ничего не менялось. К этому времени уже полностью скрылась под водой Голландия, ни дамбы, ни лихорадочно возводимые заграждения ее не спасли. Такая же участь постигла северные регионы Германии, Польши и Прибалтийских республик. Балтийская трансгрессия, как ее классифицировали климатологи, захватывала теперь значительные части Швеции и Финляндии. Впечатлял репортаж из Копенгагена: над водой были видны лишь шпили церквей и крыши некоторых, самых высоких домов. Швейцария, в свою очередь, задыхалась от миллионов беженцев. Разразился международный скандал: земли в Альпах и Пиренеях, те их области, что не доходили до ледников, оказались скуплены крупными корпорациями, представлявшими, судя по всему, богатейших людей Земли. Там были возведены ограждения: рвы, заборы, спирали колючей проволоки, выставлена охрана, стрелявшая, по слухам, не только поверх голов. Общественные организации требовали разбирательств, правительства, те, что еще сохранили какую-то власть, клялись, что, безусловно, будет проведено тщательное расследование, как только обстановка нормализуется.

Сбывался прогноз эксперта, пугавшего нас когда-то всякими ужасами. География Земли быстро менялась. Под водой оказалась почти половина Франции, включая Лилль, Париж, Орлеан, Пуатье, Бордо, от собственно Англии сохранилась лишь узкая возвышенная гряда севернее реки Тис, практически исчезла с карты мира Ирландия, а вместе с ней и большинство островных государств. На территории США Атлантический океан достигал теперь Великих озер, затоплено было также почти все Тихоокеанское побережье. В России же превратился в полуостров Урал, отъединенный ныне языками проливов и от Сибири, и от заболоченной Европейской части. Не лучше обстояло дело в Индии и Китае… Экономисты и политологи, несмотря на растерянность, дружно сходились в одном: главной угрозой для мира является ныне продовольственная проблема, потеряны громадные посевные площади, на человечество надвигается глобальный голод…

Странное зрелище представлял сейчас наш канал «МИМ»: после жутковатых кадров о гибели Амстердама, где крупным планом было показано, как захлебываются в приливной волне десятки тысяч людей, шла реклама какого-то фуфломицина, якобы предохраняющего от всех болезней и бед, или симпатичные девушки, под музыку, сменяя друг друга, демонстрировали купальники, которые станут модными в нынешнем летнем сезоне. И уж совершенным кошмаром выглядел Кот Бармаглот, он хватался за голову, дурашливо подпрыгивал и кричал: «Ой!.. А куда делась эта… Ну как ее?.. Великобритания?..» Или зажмуривался как бы от ужаса: «Ой-ей-ей!.. Америка наполовину затоплена!.. – приоткрывал хитрый глаз. – Ну, может быть, ей так и надо?..»

И дальше:

- Смотрите! Смотрите нашу «Историю будущего»!..

«Анода», как и следовало ожидать, нашла выход из тупика. Теперь мы с Леликом лишь технически обрабатывали приходящий от Зарины материал, а собственно контент канала и все его рекламное обрамление формировала некая специальная группа. Сидела она в главном здании, и кто в нее входит, я, например, понятия не имел.

Ирма тоже перебралась в главное здание. Он еще оставалась менеджером канала и формально все эти новшества вводила и утверждала она.

Кира сухо заметила:

- Я вас предупреждала.

Но что значит «предупреждала»? Что я в такой ситуации обязан был предпринять? Какие у меня были возможности? За время после Нового года я видел Ирму вживую всего один раз. Совещания по Зуму – не в счет. Застал я ее в кабинете, когда она, по-видимому, окончательно расставаясь с нашим флигелем, собирала всякие свои мелочи.

Я ей молча кивнул.

Ирма мне тоже молча кивнула.

Затем я сказал:

- Знаешь, эти ролики наши… Представь на секунду, что они и в самом деле из будущего…

А Ирма, складывая что-то в пакет, опять кивнула:

- Да-да, я поняла… Ну что же… Из будущего – значит, из будущего. Ничего не имею против. Конец света – это востребованный товар.

Чувствовалось, что ей не до моих разговоров. Краем уха, от той же Киры я слышал, что параллельно фильму «Анода» разрабатывает сейчас большую компьютерную игру, целый мир под названием «Великий Потоп» – о судьбе человечества в эпоху гигантского наводнения. Составляются карты будущих затоплений – для Европы, для Азии, для обеих Америк, формируется веер стратегий для разных стран, прорисовываются наиболее эффектные эпизоды, например, «Битва за Альпы», или «Война в Пиренеях», или еще «Император Океанских равнин». Задействована в этом целая куча людей. Пытались подключить Лелика, но он наотрез отказался.

Мне он, не отвлекаясь от компьютера, вяло сказал:

- В наших руках был рычаг, могущий повернуть историю. Ну и что?

Я ответил:

– В том-то и дело, что не в наших руках.

Лелик смотрел в экран:

- Наверное…

Он был явно где-то не здесь.

Впрочем, я тоже был где-то не здесь.

А Ирма, выходя из кабинета, слегка обернулась:

- Если конец света невозможно предотвратить, то его надо продать.

- Зачем? – спросил я.

И Ирма усмехнулась:

- Элементарно. У нас должно быть достаточно денег, чтобы спастись.

Больше я ее никогда не видел.

***

И вообще: все вдруг начало исчезать. Из того мира, к которому я привык, из моего личного благоустроенного бытия, стали выпадать целые жизненные фрагменты, оставляя после себя даже не пустоту, не провалы, а некое слепое ничто. Словно рушились одна за другой стены дома, открывая меня пронизывающим сквознякам.

Первым из этого моего мира исчез Лелик. До лета он еще как-то держался: кряхтел, причмокивал от возмущения, но все же грамотно монтировал ролики, сдавая их точно в срок. Но однажды июльским солнечным днем в асфальтовый дворик перед нашим флигелем явилась компания мальчиков и девочек в ярких разноцветных одеждах, поставили раскладные стульчики – где только их взяли – расселись полукругом и молча, словно гипнотизируя, уставились на окна студии.

- Что это они? – ошарашенно спросил я.

- Ждут меня, - без всякого удивления ответил Лелик.

После чего, будто тоже этого ждал, выключил компьютер, взял наплечную сумку, вышел во двор, а мальчики и девочки поднялись, как по команде, ему навстречу.

В студию он уже не вернулся.

Через две недели всплыло в интернете его интервью с Лялей Цукато. Лелик, видимо по ее совету, покрасивший волосы в малиновый цвет, говорил, что ролики, которые он выставлял на канале, это визуальное эхо будущего. Он нисколько не преувеличивает. Это то, что нам, всему человечеству, предстоит испытать. Это знак конца света. Это гигантская катастрофа. Это вздымающийся над горизонтом времени эсхатологический мрак. Необходимо принимать срочные меры…

Надо отметить, что говорил он неважно: мямлил, путался, понижал голос до шепота, слова временами было не разобрать, делал какие-то нелепые жесты. Соответственно, и эффект был нулевой. Общее – вялое – мнение в немногочисленных комментариях сводилось к тому, что это просто такая тупая реклама. Пытаются оживить выдохшийся проект. Кира позже сказала, что одновременно он послал письмо в администрацию президента, изложил то же самое. Ну и – как камень в воду. Ничто даже не булькнуло.

Следом за Леликом исчезла Ирма. Еще в июне киногруппа Аврелия уехала в Черногорию, на натурные съемки, в места неподалеку от города Бар. Первоначально для этого предполагался Крым, но Садовников, посмотрев фотографии, Крым отверг: пейзажи не те, чистый гламур, нам требуется что-нибудь более выразительное. В конце июля группа с Балкан возвратилась, но Ирмы с ними почему-то не было.

- Решила рожать в Сербии, – мельком заметила Кира.

Меня будто обухом по голове вдарило.

- Кого рожать?

- Ну уж таких подробностей я не знаю. – Кира внимательно на меня посмотрела. – Ты что, не в курсе?

Откуда?

Я действительно не видел Ирму с весны, когда она переехала из нашего флигеля.

- Кстати, уже вышла замуж, - сказала Кира. – Скорострельный роман с продюсером из «Гольфстрима». Или он помощник ответственного продюсера, точно не помню. «Гольфстрим» вроде бы покупает у «Аноды» права: собираются снимать сериал по вашему фильму. Между прочим, у него вилла на побережье. Где-то около этого Бара, курортное место. Прислала мне фотографии. Красиво, вода в бассейне, как из зеленоватого хрусталя. Хочешь глянуть?

- Нет, - сказал я.

И поспешно отвернулся к компьютеру.

Так вот оно как. Еще в Алексино, помнится, Ирма призналась, что больше всего она хочет добиться успеха. Успех – это главное, что требуется человеку. Успех – это жизнь, это воздух, которым дышишь, это безусловное признание факта, что ты существуешь. Есть успех – значит, есть человек. Нет успеха, ты – призрак, смысловая невнятность, и непонятно, зачем пришел в этот мир.

А еще она тогда же сказала, вспомнив, видимо, сериал, популярный несколько лет назад, что успех требует полного самоотречения. Самоотречения и самопожертвования, вот так. Хочешь добиться успеха – надо сжечь все, что у тебя есть. Надо войти в огонь, чтобы стать повелительницей драконов.

Вот она и сожгла.

- Ну разумеется, - фыркнула Кира, когда я как-то, под настроение, рассказал ей об этом. – Ничто не имеет такого успеха, как успех.

Это опять, вероятно, была цитата.

Жизнь Киры, что меня от нее и отталкивало, состояла в основном не из жизни, а из таких вот цитат. Из того, что думали и чем жили другие. Из того, что повторялось и повторялось круговоротом сто миллионов раз.

В августе, однако, наступила и ее очередь. Вдруг, без какого-либо предупреждения, заняла кабинет юриста женщина лет сорока с белесыми тугими кудряшками, по-овечьи обрамляющими лицо.

- Вы кто? – спросил я, наткнувшись на нее в коридоре.

- Я здесь работаю…

Вот те раз!

Пройдя в кабинет Вадима, я задал тот же вопрос:

- Это там – кто?

А Вадим тяжело, так что захрипело в груди, вздохнул, достал из шкафчика пузатую початую бутылку, пару тяжелых стаканчиков, плеснул в них коньяка:

- Давай хряпнем, что ли…

- Ну давай хряпнем, - сказал я.

И мы хряпнули, выдохнув одновременно со свистом, как паровозы.

А затем Вадим объяснил, что Кира только что приобрела несколько гектаров земли на Южном Урале: «Ковчег», закрытое акционерное общество, сейчас там строится жилой комплекс на сто пятьдесят человек… Пейзаж вокруг изумительный: речка, лес, как в сказке, два синих озера…

- Где она деньги взяла?

Впрочем, об этом можно было не спрашивать.

Я спросил о другом:

- Надеетесь спастись?

Вадим вновь щедро плеснул в стаканчики:

- Знаешь… скучно мне без нее…

И наконец, словно подводя потерям итог, исчезла Зарина. Августовские известия от нее демонстрировали нарастающее отчаяние. С матерью ей связаться не удалось: глобальная сеть распалась, национальная, сербская, еле-еле держалась. В лагере начались перебои с доставками продовольствия, пайки были уменьшены, из-за питьевой воды вспыхивали грандиозные драки. В одной из палаток заболело сразу несколько человек, и кругами начали расходиться слухи о начинающейся эпидемии: новый штамм азиатской «блошиной чумы». Появились воинские подразделения, блокировали весь район. В лагере тут же закипели панические водовороты. Убили двух «самокатчиков», якобы у них появились подозрительные пятна на коже. Врач медпункта, прижатый толпой к стене, хрипел, что он тут бессилен. Сам медпункт разграбили и подожгли. Многие пытались бежать, но тех, кому удавалось прорваться через военный кордон, беспощадно отстреливали местные жители. В конце концов, после ночного совещания с теми же «Самокатчиками», решено было, что надо всем, вместе, выбираться отсюда. «Самокатчики» раздобыли где-то пару «калашниковых» и, воодушевленные этим, утверждали, что пробиться через кордоны возможно: цепь редкая, солдаты, боясь заразы, преследовать их не будут, единственное, что следует обходить стороной любые селения. А значит – запастись продуктами и водой. И идти нужно, естественно, не на Белград, там как раз на дорогах будут заслоны, а на северо-запад, на Сеницу, в горах возле Златарского озера можно будет укрыться. Главное, что на озере у них будет доступ к воде…

Это было последнее ее сообщение. В конце августа ролики от Зарины приходить перестали. В «Аноде» начала легкая паника: как быть, чем поддерживать популярный и перспективный канал? На меня сильно давили. Я даже удостоился аудиенции у директора по управлению персоналом, который поил меня кофе и взывал к корпоративному патриотизму: мы ведь – одна семья, каждый вносит свой вклад и всем становится лучше. Но я – что? Я прикидывался чайником и абсолютно искренне объяснял, что роликами у нас занимался Лелик. Я о его методах понятия не имею. Я не программист, не сетевик, не дизайнер, ищите Лелика, мое дело – текст. А так, разумеется, – чем могу, буду рад поспособствовать, всей душой… Однако Лелик, вместе с Кирой пребывавший сейчас на Урале, был для «Аноды» недосягаем. Я не без оснований подозревал, что Вадим о его местонахождении «Аноде» просто не сообщил. В общем, проект «История будущего» протянул еще некоторое время на беседах и интервью с экспертами, на каких-то левых, просто с потолка взятых материалах, а потом благополучно усох.

Сам же я, ведомый смутными ощущениями, сделал обзор по продажам жилья на международных рынках. Меня прежде всего интересовал элитный сегмент. И хотя я, конечно, не являлся в этой области специалистом, но одну интересную закономерность все-таки обнаружил. За последние месяцы ощутимо возросла покупка земли под застройку на возвышенных и гористых районах. Там строились виллы, коттеджи, поселки закрытого типа, целые поместья, окруженные лугами и сельскохозяйственными угольями, причем с автономными коммуникациями, водоснабжением и электричеством. Вероятно, не только к нам просачивались сведения из будущего, кое-кто, имея такую же информацию, сделал соответствующие выводы. Не знаю, были ли это транснациональные корпорации, или спецслужбы, или правительственные круги развитых стран, скорее – и то, и другое, и третье одновременно, но «золотой миллиард», или точней – «золотой миллион», очевидно, готовился к надвигающейся катастрофе. Причем вряд ли их так уж напугал наш канал, у них, вероятно, были свои источники.

Все правильно: спасайся, кто может. А кто не может – пусть смотрит шоу по телевизору, слушает радио, пьет пиво и жует попкорн.

А еще, погрузившись все в тот же неисчерпаемый интернет, я попытался понять, что же такое будущее и можно ли каким-либо образом на него повлиять. Ничего толкового я оттуда не вынес. Велеречивые футурологи, как сговорившись, понимали под будущим то роботизацию, то нанотехнологии, то виртуальную реальность, то биотех. Все это было не то. Разве что некоторые из них ссылались на знаменитую бабочку Брэдбери: дескать в ситуации предельной неравновесности, возникающей при трансформации мира, самое ничтожное воздействие может привести к изменению траектории. Как следствие возникнет совершенно иной цивилизационный пейзаж. Ну так что же? Возможно, оно так и есть. Но где, скажите, где найти эту «бабочку», взмах крыльев которой изменит будущее?..

Ответа на данный вопрос не было ни у кого.

И тогда же, в первые дни сентября, я получил действительно последнее известие от Зарины. Сразу скажу: я его уничтожил. Более того, я стер все куки, все временные и резервные файлы, вообще все следы от него. Мне не хотелось, чтобы об этом знал кто-нибудь, кроме меня. Я его стер и потом еще минут пятнадцать сидел, впав в какое-то сомнамбулическое состояние: видел, как шевелятся на экране айфона ее губы, чувствовал ее взгляд, исполненный одновременно и надежды, и безнадежности, слышал ее слова, шелестом просачивающиеся из будущего наше суматошное настоящее.

Я пребывал как бы сразу в двух временах.

Причем оба они были для меня абсолютно реальны.

В тот вечер я пошел к метро несколько более длинным путем: через Театральную площадь, где, предвещая осень, уже затеплились фонари, через Харламов мост, через Вознесенский проспект, снова – по набережной причудливо изогнутого канала – его не случайно в прошлом называли Кривушей. И наконец – к Сенной площади, где пересекались людские потоки с трех линий метро.

Меркли над крышами расплывчатые тени заката, загорались окна в домах и теплой желтизной отражались в воде канала, чуть шевелились листья на тополях, в кафе, как в освещенных аквариумах, бесшумно перемещались редкие посетители, переключались светофоры с красного на зеленый и устремлялись навстречу друг другу торопящиеся прохожие. Город был, как театр, показывающий бесконечный спектакль. И только я находился вне его представления. Я шел сквозь него, будто сквозь галлюцинаторный туман. Я был Робинзоном, выброшенным на пустынный берег после крушения корабля. Я ощущал полное и совершенное одиночество. Его невозможно было преодолеть. Теперь, когда надвигалось на нас реальное будущее, я понимал, что ничего этого уже нет…

***

С чего начинается конец света? Где тот момент, когда изменения становятся необратимыми? Где та черта, за которой мы попадаем в будущее? Может быть, мы давно переступили ее?

В промозглом декабре я покидал Петербург. Шел мокрый снег, скапливались на дорогах сумасшедшие пробки, водитель ругался, дергая машину из ряда в ряд, поездка во Внуково, через центр, заняла у нас час сорок минут. Я сидел в кабине такси, глядя на ледяные потеки, струящиеся по стеклу, а потом – в кафе при зале ожидания аэропорта, поскольку рейс по причине погоды дважды откладывали.

Слонялись вокруг пассажиры, катя за собой багаж на колесиках, плавали под потолком голоса, извещающие о прибытии и отбытии авиарейсов, девушки за соседним столиком, тоже летевшие в Белград, с бесконечными подробностями обсуждали каких-то своих подруг. Спектакль миражей продолжался, а я пил кофе и думал, что будущее предотвратить нельзя. Оно неизбежно. Оно беспощадно и неумолимо. Оно – в природе времени, в структуре нашего бытия. Оно все равно поднимется над горизонтом гигантской волной и смоет то настоящее, что нам кажется вечным. Исчезнет кукольное здание аэропорта, замрут в музейном безмолвии под сумрачной толщей вод опустевшие города, провалятся в небытие автострады и рельсы, лишь птицы будут порхать над островами архипелага, в который превратится земля.

Я думал, что это действительно неизбежно. Что бы там ни провозглашал со сцены Садовников, но я не питал иллюзий насчет воздействия нашего фильма. Конец света уже заезжен американскими блокбастерами. Мир, посмотрев на очередной из них, не вздрогнет и не очнется. Человечество не возьмется за руки, чтобы предотвратить катастрофу. Никакие предупреждения более не подействуют, хоть начертай их огненными знаками на небесах. Воспринято это будет только как шоу. В нашей суматошной реальности, где один фантом поспешно наслаивается на другой, уже никто ни во что не верит. Мы – цивилизация одиночек, и потому, когда катаклизм раз­разится, каждый будет сам за себя.

Время от времени я доставал из кармана листок с распечаткой. Это и было последнее, что я получил от Зарины. Кто-то из «самокатчиков», вероятно, айтишник, специалист, умудрился каким-то образом раскопать ее «облако» в гугле и скачал оттуда несколько фотографий. Ну, вилла и бассейн меня мало интересовали, пальмы – тоже, что я декоративных пальм не видал, но на одной из них были запечатлены Ирма с Зариной, мать и дочь, держащиеся за руки, на фоне океанической синевы. Обе – в летних воздушных платьях, обе – в шляпках с оборками, защищающими от солнца лицо, а Зарина прижимает к груди игрушечную обезьянку.

Ей, наверное, тут было лет пять.

Эту фотографию я никому не показывал.

Я не знал, что произошло с Ирмой. Зарина после бегства из Бара не имела с ней никаких контактов. И в веренице своих посланий лишь мельком упоминала о ней. Полагаю, Ирма так и не поверила, что ролики просачивались к нам из будущего, подвело ее ведьмовское чутье, не сумело прозреть грядущее фиолетовое свечение глаз. Катастрофа для нее оказалась такой же неожиданно­стью, как и для всех. Тем более что ничто этих потрясений не предвещало. Интересно, правда, почему она все-таки назвала дочь Зариной? Для того, чтобы после выхода фильма включиться в его раскрут, или, может быть, будущее само цепью мелких, почти незаметных регуляторных воздействий замкнуло сюжет?

И еще мне казалось, что я, вероятно, безнадежно тупой. Только когда в сценарии у Тимоши сверкнула неожиданная цитата, до меня стало что-то медленно доходить. Да, конечно, мир уже не спасти, но ведь можно – действительно можно – спасти отдельного человека. Да, конечно, будущее изменить нельзя, но ведь можно – действительно можно – изменить судьбу в этом будущем.

Вот что в конце концов до меня дошло.

Я вспоминал Алексино, где мы с Ирмой писали этот сценарий, его тропки, усеянные иголками, его хрупкий солнечный воздух, гладь озера, тихий, почти неслышный за шумом дождя голос Ирмы, рассказывающей о себе.

Когда появились у нас первые ролики, Зарине было четырнадцать лет.

Значит, и у меня есть четырнадцать лет, чтоб изменить судьбу. Ну хорошо, не четырнадцать, год прошел, пусть тринадцать, все равно – уйма времени.

Вот почему я сидел в многоголосом здании аэропорта.

Вот почему я с нетерпением ждал, когда же объявят мой рейс.

Я знал, что еду вовсе не на Балканы, не в Черногорию, не в неведомый мне город Бар.

Я еду в то время, которое еще не существует.

Я еду в никуда.

Я еду в другую судьбу.

Я еду в будущее…